Девушка и призрак

— Здравствуйте. — Откуда-то сбоку к нам придвигается дама в серых брюках и с жестким пасторским воротничком. — Примите мои извинения. Надеюсь, вам не пришлось ждать слишком долго.

У нее коротко стриженные волосы «соль с перцем», очки в темной оправе и низкий, почти мужской голос.

— Примите мои соболезнования. Такая утрата… — она смотрит на гроб. — Наверное, вас предупредили, и если вы принесли фотографии покойной, то…

Мы обмениваемся сконфуженными взглядами. Тетю Труди вдруг осеняет:

— У меня есть одна. Мне дом престарелых прислал. — Она роется в сумке, вытаскивает коричневый конверт и достает потертый поляроидный снимок.

На фото крошечная старушка в бесформенном бледно-лиловом кардигане сидит, сгорбившись, на стуле. Лицо затянуто сеткой морщин. Седые волосы похожи на облачко сахарной ваты.

Так вот какой была моя двоюродная бабушка Сэди, которую я никогда не видела.

Священница с сомнением смотрит на снимок, потом прикалывает его к большой доске объявлений, на которой он выглядит еще печальней, сиротливей и стыдливей.

— Хочет ли кто-нибудь рассказать об умершей?

В гробовом молчании мы отрицательно качаем головой.

— Понимаю. Часто это так болезненно для близких. — Она достает из кармана записную книжку и карандаш. — В таком случае я буду рада выступить от вашего имени. Если вы поделитесь со мной какими-нибудь деталями. Подойдут также случаи из ее жизни. В общем, расскажите мне о Сэди все, что достойно упоминания.

И что мы можем сказать?

— Мы не слишком хорошо ее знали, — извиняется папа. — Она была очень старая.

— Дожила до ста пяти, — вставляет мама. — До целых ста пяти лет.

— Она когда-нибудь была замужем? — зондирует почву священница.

— Э-э-э… — папа вскидывает брови. — Была она замужем, Билл?

— Понятия не имею! Кажется, была. Не помню, как его звали. — Дядюшка Билл даже глаз не оторвал от своего смартфона. — Давайте продолжим.

— Ладно. — Сочувственная улыбка сползает с лица пасторши. — Тогда, может, какая-нибудь забавная история, запомнившаяся с последнего визита, какое-нибудь увлечение…

Повисает очередная виноватая пауза.

— На этой фотографии она в кардигане, — наконец говорит мама. — Возможно, она сама его связала. Возможно, она любила вязать.

— Вы что, никогда ее не навещали? — Вежливость дается священнице с явным усилием.

— Естественно, навещали! — вскидывается мама. — Мы виделись с ней… где-то в 1982 году. Лара была еще младенцем.

Пасторша шокирована.

— В восемьдесят втором?

— Она нас не узнала, — быстро вставляет папа. — Она давно уже была не в себе.

— А как насчет более раннего периода ее жизни? Никаких достижений? Историй из ее молодости?

— Бог мой, что ж вы никак не угомонитесь? — Диаманта вытаскивает наушники из ушей. — Разве не ясно, что мы здесь только потому, что обязаны здесь быть. Она не сделала ничего выдающегося. Ничего не достигла. Она была никем! Просто тысячелетним пустым местом.

— Диаманта, — произносит тетя Труди с легкой укоризной, — ты не слишком вежлива.

— Я просто говорю правду! Сами посмотрите! — Она презрительно обводит рукой комнату. — Если бы на мои похороны пришли только шесть человек, я бы застрелилась.

— Милая леди, — священница делает пару шагов вперед, лицо ее раскраснелось, — ни одно человеческое существо на земле Божьей не является никем.

— Да что вы говорите! — фыркает Диаманта.

— Диаманта, — дядюшка Билл вскидывает руку, — довольно. Разумеется, я очень сожалею, что не навещал Сэди, которая, без сомнения, была особенным человеком, и я уверен, это же чувствует каждый из нас. — Он так убедителен, что воинственность пасторши тут же идет на убыль. — Но сейчас мы бы хотели с почетом отправить ее в мир иной. И думается, у вас такое же напряженное расписание, как у нас. — Он выразительно постукивает по циферблату.

— Разумеется, — соглашается священница после паузы. — Я только подготовлюсь. Пока же, пожалуйста, отключите ваши мобильные телефоны.

Окинув всех напоследок порицающим взглядом, она удаляется, и тетушка Труди немедленно поворачивается к нам вместе со стулом:

— Какая наглость, давить на наше чувство вины! Мы вообще не обязаны были сюда приходить.

Открывается дверь, мы вскидываемся — но это не пасторша, это Тоня. Я и не подозревала, что она явится. Час от часу не легче.

— Я опоздала? — Ее голос, напоминающий пневматическую дрель, заполняет собой всю комнату. — Мне чудом удалось выбраться из детского тренажерного зала, пока у близнецов не началась истерика. Похоже, новая нянька еще хуже предыдущей, а это что-то да значит…

На ней черные брюки и черный же кардиган с леопардовыми пятнами, густые блестящие волосы стянуты в хвост. Тоня работала раньше офис-менеджером в «Шелл» и привыкла повелевать людьми. Теперь она мать Лоркана и Деклана и с утра до вечера повелевает нянями.

— Как мальчики? — спрашивает мама, но Тоня ее не слушает. Она целиком сфокусирована на дядюшке Билле.

— Дядя Билл, я прочитала вашу книгу! Просто потрясающая! Она буквально изменила мою жизнь! Я всем-всем-всем рассказала о ней! И фото вышло прекрасно, хотя, конечно, оригинал куда лучше.

— Спасибо, дорогая. — Билл одаривает ее стандартной «да я знаю, как я крут» улыбкой, но от нее так просто не отделаешься.

— Разве это не фантастическая книга? — обращается Тоня к нам. — Разве наш дядя Билл не гений? Начать с нуля! С двух монеток и большой мечты! Это любого вдохновит на подвиги!

Так бы и взгрела эту подлизу. Мама с папой, похоже, готовы ко мне присоединиться, во всяком случае, они хранят молчание. Дядюшка Билл тоже не обращает на нее ни малейшего внимания, поэтому она неохотно оборачивается ко мне:

— Как дела, Лара? В последнее время мы почти не виделись! Ты от меня прячешься! — И ее глаза буквально вгрызаются в меня, так что я невольно отшатываюсь.

О нет. Я слишком хорошо знаю этот взгляд.

У моей сестры Тони существует всего три выражения лица:

1. Абсолютно тупое коровье.

2. Показное веселье из серии «Дядя Билл, вы меня убиваете!».

3. Замаскированный под симпатию злорадный восторг, когда она сочувствует попавшему в беду. Неслучайно Тоня обожает канал «Реальная жизнь» и книги с несчастными детишками на обложках и названиями вроде «Пожалуйста, бабушка, не бей меня скалкой!».

— Мы не виделись с тех пор, как вы расстались с Джошем. Как жаль. Вы так прекрасно подходили друг другу! — Тоня скорбно склоняет голову. — Разве они не выглядели идеальной парой, мама?

— Что ж, из этого ничего не вышло, — пытаясь казаться беззаботной, бросаю я, — так что…

— Почему не вышло? — Олений, нежный взгляд, свидетельствует, что сестрица от души наслаждается разговором.

— Бывает, — пожимаю я плечами.

— Всегда есть причина, верно? — Тоня не знает жалости. — Неужели он не объяснился?

— Тоня, — мягко обрывает папа, — стоит ли выяснять это сейчас?

— Папа, я просто сочувствую Ларе, — оскорбляется Тоня. — Всегда лучше проговорить такие вещи вслух. У него что, была другая?

— Не думаю.

— Вы хорошо ладили?

— Вполне.

— Тогда почему же? — Она скрещивает руки на груди, изображая одновременно мировую скорбь и мирового судью. — Почему?

«Я не знаю почему! — хочется заорать мне. — Я сама задаю себе этот вопрос по десять раз на дню!»

— Это случается сплошь и рядом! — вымучиваю я улыбку. — Я отношусь к таким вещам спокойно. Достаточно смириться, принять все как должное, и жить сразу становится легче. Сейчас я почти счастлива.

— Ты не выглядишь счастливой, — встревает Диаманта. — Правда, мама?

Тетушка Труди несколько секунд изучает меня.

— Нет, — заключает она безапелляционно, — она не выглядит счастливой.

— Главное, что у человека внутри. А внутри я счастлива. Я очень, очень, очень счастлива. — Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Господи, за что ты наградил меня такими родственниками?

— Тоня, дорогая, присаживайся, — тактично предлагает мама. — Как прошел визит в школу?

С трудом сдерживая слезы, притворяюсь, будто проверяю сообщения на мобильнике. И прежде чем успеваю сообразить, что делаю, я влезаю в меню «Фото».

Не смотри. Не смотри.

Но пальцы словно живут своей жизнью. Они словно чувствуют, что мне позарез нужно хотя бы мельком глянуть на любимый снимок. Просто ради моральной поддержки. Мы с Джошем. Стоим, обнявшись, на заснеженном горном склоне, оба загорелые. Горнолыжные очки, которые Джош сдвинул на лоб, почти скрыты прядями густых вьющихся волос. Он улыбается, и у него такая потрясающая ямочка на щеке; в эту ямочку я, бывало, запускала палец, как ребенок в погремушку.

Мы познакомились на вечеринке в День Гая Фокса[2] — у костра в Клапэме, на который меня зазвала университетская подруга. Джош раздавал там бенгальские огни. Он запалил для меня фейерверк, спросил мое имя и тут же написал в темноте «Лара», а я засмеялась и спросила, как зовут его. Мы писали имена друг друга в воздухе, пока бенгальские огни не догорели, потом потягивали у костра горячий глинтвейн и вспоминали, какие фейерверки видели в детстве. Все, что мы говорили, звучало как музыка. Мы смеялись над одними и теми же вещами. Никогда и ни с кем мне не было так легко. Никогда я не встречала парня с такой обаятельной улыбкой. И сейчас я не могу представить его с другой. Я просто не могу…

— Лара, все в порядке? — окликает меня папа.

— Да! — жизнерадостно отвечаю я и поспешно выключаю телефон.

Под заунывное гудение органа я погружаюсь в горестные раздумья. И зачем я только притащилась сюда? Надо было придумать благовидный предлог. Терпеть не могу родственников, да и похороны тоже, здесь даже приличного кофе нет.

— Где мое ожерелье? — прерывает мои мысли женский голос, доносящийся откуда-то сзади.

Я оглядываюсь, но за спиной никого.

— Я спрашиваю, где мое ожерелье? — раздается снова.

Голос тоненький, но властный и звучит как-то… аристократично. Может, телефон? Но я его выключила. Достаю телефон из сумки — точно, экран не светится.

И как это понимать?

— Где мое ожерелье? — Теперь голос звучит прямо у меня над ухом.

Я вздрагиваю и в недоумении озираюсь.

Самое странное, что остальные, похоже, ничего не слышат.

— Мама, ты ничего только что не слышала? Никакого… голоса?

— Голоса? — В маминых глазах озадаченность. — Нет, дорогая. Какого такого голоса?

— Женского, вот пару секунд назад. — Я прикусываю язык, потому что на лицо мамы набегает тревожная тень. Догадаться, о чем она думает, проще простого. Господи боже мой, теперь она еще и голоса слышит!

— Должно быть, мне показалось, — торопливо шепчу я.

К счастью, тут появляется священница.

— Пожалуйста, встаньте, — произносит она нараспев. — Склоните ваши головы. Дорогой Господь, мы препоручаем тебе душу нашей сестры Сэди…

Ничего не имею против священников женского пола, но в жизни не слышала большего занудства. Она все гундосила и гундосила, и я почти отключилась. Стою себе и разглядываю потолок, в голове пустота. И тут прямо в ухе снова раздается:

— Где мое ожерелье?

От неожиданности я чуть не вскрикиваю.

Осторожно поворачиваю голову направо. Потом налево. Никого. Да что со мной происходит?

— Дорогая, — тревожный шепот мамы, — с тобой все в порядке?

— Что-то голова разболелась. Я отойду к двери, глотну воздуха.

С извиняющимся жестом я пячусь к задним рядам. Священнице, увлечённой речью, до меня нет дела.

— Конец жизни — это начало новой. Все мы из праха вышли и в прах обернемся.

— Где мое ожерелье? Оно мне нужно.

Да что происходит? И тут мой взгляд натыкается на руку.