Огненный ручей

Ну, а нам куда деваться?

Мы подняли женский визг!

— Смешные стихи, — сказал Андрюша,— хоть в «Пио¬нерскую правду» посылай. А теперь давай про природу.

— Пожалуйста.— Майка задумчиво подняла глаза вверх, пошептала неслышно и прочла:

Хорошо нам, пионерам,

По тропинке в лес шагать!

Мы хотим все дружно, вместе,

Где тут уголь, отгадать!.

Семён Петрович, до сих пор только прислушивавшийся к ребячьему разговору, вдруг взглянул на девочку:

— Твоя фамилия Можжухина?

— Да.

— Твой отец доменщик?

.->Ь о’

— Доменщик. А вы откуда знаете? Семён Петрович улыбнулся:

— Мы с твоим папой на один завод едем.— И он, протя¬нув руку, шагнул к Майкиному отцу, который сидел на¬против.

Взрослые тут же разговорились. Работая в разных го¬родах, но на заводах одного министерства, они, оказывается, знали друг друга по фамилиям. В их беседе замелькали сло¬ва «домна», «козёл», «каупер». Они нашли много общих знакомых и то и дело восклицали: «Слушайте, а как Гордей Васильич?» — «Он в Кузнецке!» — «А где Вакуленко?» — «Это какой Вакуленко?» — «Ну, помните — он сначала в Магнитогорске начальником цеха был, а потом в Моск¬ве…» — «А-а, припоминаю! Фёдор Фомич, кажется? Такой краснолицый? Так он, кажется, на фронте без вести про¬пал».— «Эх, жалко! Чудесный человек!»

Из пилотского отделения вышел лётчик.

— Город Жигачёв. Сейчас посадка,— сказал он.

И самолёт начал заваливаться на правое крыло.

Пол в фюзеляже поехал в сторону, горизонт в окне пере¬косился, и на секунду всем стало страшно.

«Что он делает?! — с ужасом подумал Андрюша про лёт¬чика.— Ведь надо тормозить! Так погибнем!»

Он весь напрягся, упёрся ногами в пол, будто хотел за¬держать падение самолёта, но страшная еила неотвратимо несла его к земле, . . ;

Глава III РЫЖИЙ АФОНЯ

Завод «Жигачёвсталь», заложенный в 1930 году на бе¬регу Днепра, за две пятилетки вырос в гигантский метал¬лургический комбинат. На растрескавшейся, морщинистой земле, на которой суховей гонял перекати-поле и шевелил метёлками горькой полыни, возник красавец завод и зады¬шал в небо жёлто-бурыми клубами дыма трёх доменных и десяти мартеновских печей. Будто огромные парниковые теплицы со стеклянными крышами, полные воздуха и сол¬нечного света, растянулись в степи длинные цехи. Если бы раскатать на земле рулоны тонкого стального листа, кото¬рые они вырабатывали за день, то длина этой дорожки пере¬валила бы за добрый десяток километров. Лист шёл на стро¬ительство автомобилей, пароходов и самолётов.

Вокруг «Жигачёвстали» зазеленели сады и парки, запе¬стрели цветники. Территорию завода и рабочие посёлки раз¬резали асфальтовые дороги.

А в шести километрах от завода по Днепру раскинулся колодой город.

В нём было всё: и клубы, похожие на дворцы, и биб¬лиотеки с широкими окнами и мягкими диванами, и бога¬тые магазины, и великолепный стадион, обнесённый чугун¬ной узорчатой оградой с каменными трибунами. Когда на стадионе в выходные дни шёл футбольный матч, то о заби¬том голе сразу же узнавал весь город — такой стоял крик болельщиков.

Но вот 18 августа 1941 года первый фашистский снаряд попадает в городской Дом пионеров, где идёт в это время экстренное заседание комсомольского актива, а вслед за ним артиллерийский и миномётный ураган обрушивается на «Жигачёвсталь». В домнах ещё кипел чугун, в мартенов¬ском цехе разливочный ковш наполнял формы огненной сталью.

Сорок пядь дней советские войска обороняли «Жигачёв¬сталь», и все эти сорок пять дней и сорок пять ночей метал¬лурги поднимали завод на колёса.

Беспрерывно, под обстрелом, разбирались и грузились контрольно-измерительная аппаратура, тяжёлое прокатное оборудование, многотонные валы и моторы. В день уходило на Урал по пятьсот вагонов. Люди работали с таким само¬забвением и ожесточением, что, казалось, будь приказ по¬грузить на платформы и домны и коробки цехов, они и это сделают.

В ночь на 4 октября на «Жигачёвсталь» вступил враг. Два года хозяйничали фашисты. Они собирались снова пустить завод и привезли из Германии своих инженеров. Но у них не заработал ни один цех — они не нашли ни ра¬бочих, ни оборудования.

Четырнадцатого октября 1943 года войсками советской пехоты во взаимодействии с танками и артиллерийскими соединениями «Жигачёвсталь» была освобождена. В числе трофеев были захвачены бронепоезд, четырнадцать тяга¬чей, три дальнобойных орудия и директор завода — ин¬тендантский генерал Фридрих фон Зуппенпифке…

Дождь ударил сразу. Не успели пассажиры вбежать в одноэтажный домик аэропорта, как он уже зачернил сухую, бестравную землю аэродрома и пошёл, пошёл, переко¬шенный ветром. Синие, набухшие тучи плотно обложили небо, и в них не было ни одного просвета. Порывистый ветер подкинул белую курицу, гулявшую возле домика, и бросил на землю. Испуганно кудахтая и прихрамывая, она опро¬метью кинулась под соломенный навес.

Андрюша стоял у окна и смотрел на ровное, блестящее от дождя шоссе, уходящее за аэродром. Оно было пустын¬ным. Прошло уже полчаса, как Семён Петрович звонил в гараж и просил выслать машину — до «Жигачёвстали» было пятнадцать километров,— а машина всё не приходила.

Да, не таким, совсем не таким представлялся Андрюше прилёт. Ему почему-то казалось, что самолёт должна встре¬чать толпа ликующих людей. Как-никак, а пассажиры со¬вершили подвиг. Их обязательно нужно снимать для кино, поздравлять и удивляться их смелости: «Смотрите, все жи¬вы! И мальчик даже прилетел. Вот молодец!»

Впрочем, Андрюша примирился с тем, что самолёт никто не встречал, но зачем идёт этот дождь? И всего лишь четыре часа назад в Москве светило солнце и было очень празднич¬но, а тут… слякоть какая-то, и совсем не видно Украины.

Андрюша вздохнул и отвернулся от окна.

Настроение у него было очень плохое. Знал бы, как тут придётся, поехал бы к бабушке в Звенигород. Главное — по¬лёт окончился, а что дальше будет — неинтересно. Эка не¬видаль — завод! Пыль, дым, грохот… И ни одной знакомой души. Впрочем, побыть здесь можно, но недолго, а потом написать: «Мама! Приезжай за мной и увози!» И она обя¬зательно приедет. Пусть только путёвка в санаторий кон¬чится…

Андрюша мысленно представил себе обратный полёт и улыбнулся. Это приятное занятие — летать туда и обрат¬но. Как очень важный человек…

В зале ожидания, где сидели прилетевшие пассажиры, на выбеленных бревенчатых стенах висели плакаты с кар¬тинками — как надо стричь овец и как доить коров. В бу¬фете под стеклом лежали бутерброды с колбасой, папиросы, спички и стоял стакан фиолетового киселя.

Майка сидела на чемоданах и, водя пальцем по страни¬це, читала книжку.

Семён Петрович с Иваном Васильевичем, Майкиным от¬цом, сидели за круглым столиком и курили.

— А один раз, знаете ли, я даже бесплатно летел…— услышал Андрюша около себя вкрадчивый голос.

Рядом с полной женщиной в пенсне, у окна, сидел тот самый человек в шляпе и галстуке, который в полёте свер¬нул себе газетный кулёк. Он говорил:

— В такое положение в Одессе попал, что думал — уж не выкручусь. Отдыхаю я в санатории, и вдруг от жены телеграмма: «Срочно вылетаю с экспедицией на Дальний Восток». Она у меня специалист по рыбам. Что мне делать? Чтобы её застать и попрощаться, мне тоже надо на самолё¬те в Москву лететь, а денег у меня, признаться, уже мало¬вато. На билет не хватает. Вот я и пошёл к начальнику аэропорта: нельзя ли как-нибудь подкинуть? А он радуш¬ный такой, приветливый. «Пожалуйста, говорит, поможем». А как узнал, что я хочу лететь бесплатно, уставился на ме¬ня и не мигает. «Вы что, говорит, гражданин? Самолёт-то вам баржа, что ли?» Короче говоря, выхожу я от него и ду¬маю: что делать? Потом решил прямо к лётчикам пойти. И что же? Взяли сразу! Такие хорошие попались. «Са¬дитесь, говорят, подкинем». Ну, только мы поднялись мет¬ров на сто, как пошло нас…

— Андрюшка, ты что это загрустил? — вдруг позвал отец. — Иди-ка к нам сюда!

Андрюша подошёл к столу, за которым сидели взрослые.

— Ну как летел? Понравилось? — спросил у него Иван Васильевич.

— Понравилось. Только мало… Я люблю разные при¬ключения.

— Ничего, — сказал Иван Васильевич, — на первый раз достаточно. Меня наизнанку чуть не вывернуло, когда мы садились… А ты когда-нибудь бывал на металлургическом заводе?

— Нет, ему ещё не приходилось, — улыбнулся Семён Петрович. — Впервые приехал. И то я его не хотел брать. А потом решил — пускай к самостоятельной жизни при¬выкает.

— Под маменькиным крылом всё время был?

— Да.

— А поживёт один — поймёт, почём стоит фунт лиха… Это хорошо. Мальчишка должен быть закалённым с дет¬ства. Мало ли что в жизни будет…

— Вот я тоже так думаю. А то он у меня ещё консерв¬ную банку не может открыть.

— Ну?! — удивился Майкин отец. — А Майка у меня — раз-раз, и готово! Что ж ты, молодой человек, ручки бере¬жёшь?

Андрюша покраснел. А чем он виноват, если у него кон¬сервный нож выпадает из рук и сил не хватает жесть про¬бить?

— А ты доменное производство видел?

— Нет, — ответил Андрюша.

— А моя Майка всю эту металлургию вдоль и поперёк знает! — не без гордости отметил Иван Васильевич. — Мы уж с ней где только не бывали: и в Магнитогорске, и в Кузнецке, и в Туле… Она Андрюше всю эту механику в два счёта объяснит… Правда, Майка?

— Чего? — оторвалась Майка от книги.

— Рассказать Андрюше про завод сможешь?

— Сейчас?

— Ну хоть сейчас. А то он нос повесил…

— Что, Андрюшенька, не весел, что ты голову пове¬сил? — улыбнулась Майка.— Садись рядом — книжку по читаем.

— Не хочу,— хмуро ответил Андрюша.

— А что хочешь? К маме?

Эта Майка задела самое больное место. И взрослые только что говорили о том, что он «свои ручки бережёт», и Майка считает, что он маменькин сынок. И нужно же —-с подковыркой сказала: «К маме хочешь?» Да, я хочу к маме, в Москву, к своим друзьям. А что ж тут особен¬ного! Совсем законное желание. И это не обязательно, что¬бы дети присутствовали на строительствах заводов. Дети должны отдыхать и веселиться, а строить должны взроо-лые…

За окном, урча и громыхая бортами, подъезжала грузо¬вая машина. На ней мелом было написано: «Жигачёв-сталь».

— Наша! Наша! — радостно закричала Майка и побе¬жала к дверям.

Встречать Семёна Петровича и Ивана Васильевича при¬ехал парторг завода — высокий мужчина с загорелым ли¬цом и седыми волосами. Протянув Семёну Петровичу руку, он, улыбаясь, сказал, что его зовут Матвей Никитич Рубцов и что он очень рад приезду Семёна Петровича. И хотя взрослые нигде до этого не встречались, они как-то сразу разговорились, словно были старыми друзьями. Потом Матвей Никитич весело щёлкнул Андрюшу по макушке — «Сынишка, да?» —и подхватил чемоданы.

Пока взрослые расправляли в кузове брезент, чтобы им накрыться в дороге, Андрюша сквозь щёлку в капоте разглядывал мотор автомобиля. Потом подошёл к шофёру, небритому парню в безрукавке:

— Дядь, можно я с вами поеду?

— Залазь…— добродушно сказал шофёр, кивнув на си¬денье.— Испачкаешься только: у меня масло кругом… Лег¬ковых машин ещё не получили. Ждём.

И тут же в кабинку, склонившись через борт, заглянула Майка.

— Андрюша, ты здесь хочешь ехать?— удивлённо спро¬сила она.— Ишь какой! А ну давай-ка разыграем — кому где, чтоб не было обидно.

В кабину влезли два мокрых кулака.

— Кто соломинку найдёт, тому сидеть с шофёром, ладно?

«Вот хитрая девчонка! — подумал Андрюша. — Шофёра уговаривал я, а ехать хочет она».

И он стукнул по правому кулаку.

— Выиграл! — засмеялся Андрюша, но, посмотрев на Майкино лицо, покрытое мелкими капельками дождя, вдруг снисходительно сказал: —Ладно, иди уж сюда. Мне и в кузове будет неплохо…

Машина тронулась.

Андрюша с головой залез под брезент и чуть не задох¬нулся от пыли. Пришлось брезентом накрыть только плечи и грудь.

Дождь сек лицо. Волосы вмиг стали мокрые. Холодные струйки ползли за ворот белой рубахи, давно уже превра¬тившейся в серую, и по телу забегали мурашки.

Исчез за сеткой дождя аэродром с одиноким силуэтом самолёта, исчез и маленький домик аэропорта, и потяну¬лись поля, поля… Зелёная пшеница под ветром ходила вол¬нами.

На булыжном шоссе машину бросало из стороны в сто¬рону. Шофёр пытался объезжать рытвины и ухабы, но их было так много, что не успеешь миновать одну колдоби¬ну — колёса уже попадают в другую. Объезжая разрушен¬ный мост, машина сползла в кювет и, натужно кряхтя, мед¬ленно продвигалась по коричневой жиже.

А взрослым дождь был нипочём, словно его и вовсе не было.

— Серьёзное у нас положение…— говорил парторг, об¬ращаясь то к Семёну Петровичу, то к Ивану Васильевичу.— Подходит к концу восстановление теплоэлектроцентрали и монтаж слябинга, в цехе проката тонкого листа тоже идут дела неплохо, а вот с домной загвоздка. Кто говорит, что надо новую строить, а кто — старую восстанавливать.

— Я знаю обо всех проектах,— сказал Семён Петро¬вич.— Обсудим их ещё раз, а главное — посмотрим домну. Козла, кажется, уже разделали?

— Разделали на днях. И досталось же нам крепко! Взрывами рвали чугун. Полторы тысячи тонн было! Ред¬кий случай, но, в общем, хорошо вышло, чисто. Мы до¬вольны.

— А как мартеновский цех? — спросил Иван Василь¬евич.

— Там печи уже кладутся. А всё было разворочено: и фундамент и корпус. Уж гитлеровцы постарались — завод подрывали по плану. Здесь у нас разных мин и бомб столько было понатыкано, что лучше и не ходить. И сейчас еще можно увидеть на опорных колоннах цехов буквы «Р». Это по-немецки Реиег — огонь. Так они отмечали, куда нужно динамит подкладывать. Там одних сапёров сколько рабо¬тало с миноискателями…

— Очистили?

— Очистили. А вот в одном из домов наши люди целый склад боеприпасов обнаружили. Отрыли заваленную землёй дверь, открыли её, а в подвале — артиллерийские снаряды, противотанковые мины, бомбы… Ну что делать! Подрывать на месте; этот «гостинец» так ухнет — все дома в округе снесёт. Решили обезвреживать. Взяли десять смельчаков и давай выносить всё это «хозяйство» на улицу. И вдруг, когда уже очистили половину подвала, один из сапёров при¬слушался. Где-то часы тикают. А саперы уж знают: если часы рядом со снарядами тикают, лучше самим тикать отсюда…

— А почему? — спросил Андрюша.

— Такие часы — с подрывным устройством. Они отрабо¬тают своё время — ударник ударит по капсюлю-детонато¬ру и… взрыв всего склада! И, кстати, такие склады мы об¬наружили и под домной и под кауперами…

Андрюша слушал взрослых и чувствовал, что совсем не понимает их разговора о доменном производстве. Но о «под¬рывных» часах ему всё было понятно.

Андрюша имел представление о работе отца, знал, что домна — это такая печка, где из руды выплавляется чугун, что в мартеновском цехе из чугуна варится сталь. Но о ка¬ком-то «козле», которого взрывали, о слябинге слышал впервые. А расспросить обо всём этом отца сейчас, при чу¬жих, ему было неудобно.