Демченко Оксана:
Плаванье великой черепахи
ПРОЛОГ
Она висела над миром, огромная и яркая, как вторая луна. Она светила по ночам, и в каждом доме жители перед сном гасили огни, выходили на улицу или на балкон – и смотрели, улыбались и повторяли: "Она золотая, теплая и прекрасная, как подобает настоящей мечте".
Она – это великая Ами, которую эльфы до сих пор по привычке называли черепахой , помня ее детство. Нелепо называть черепахой самый быстрый корабль цивилизации Саймили! Но разве допустимо именовать кораблем или даже мазвом – магическим зверем – разумное существо, вмещающее самодостаточный мир? И странствующее вместе со своим экипажем не по приказу или принуждению – да и как можно принудить Ами? – а исключительно по причине общности интересов и родства с пилотом, принцессой Риолой, дочерью королевы эльфов Сэльви-а-Тэи. И еще из любопытства: Ами стремилась узнавать новое каждый день. Или хотя бы беседовать и учиться. Поэтому без экипажа, точнее, без собственного населения она скучала. Особенно теперь, когда выросла и была вынуждена отказаться от визитов в атмосферу родной планеты Саймили, где вылупилась в свое время из яйца, то есть мазвзародыша. Правда, у повзрослевшей Ами есть два малых корабля планетарного класса "А", как их называют дотошные люди. Эльфы именуют их детьми Великой, а гномы уже три десятка лет азартно спорят, выбирая малышам подходящие имена. Все же именно они, подгорники, совершенствовали зародыши мазва, наделяя детей Ами новыми интересными способностями и навыками. Потом встраивали в живую ткань дополнительные модули: анализаторы атмосферы и грунтов, силовые щиты, малые запасные двигатели. Так надежнее! Гномы полагают, эти слова объясняют всё. Точнее, почти всё.
Ведь нельзя смириться с логичным и продуманным решением общего совета планеты: в первый полет Ами уходит, не имея в составе экипажа ни одного человека или гнома… Вернее, в ее корпусе нет бодрствующих людей и подгорников. Для них, имеющих ограничение в продолжительности жизни, время полета – непростительная растрата лет. Поэтому до первого интересного объекта и далее – в пути между звездами – беседовать с Ами, прокладывать курс и изучать черноту неба останутся эльфы, не обремененные проблемой учета прожитых веков.
Когда-то давно люди мечтали о бессмертии, даже пытались тайком исследовать эльфов, добывая образцы ткани и крови. Хотя подданные королевы Сэльви снова и снова повторяли: их жизнь определяется чем-то иным, нежели генетическим кодом или пресловутым "вирусом бессмертия", выделить который стремились люди.
Со временем общими усилиями удалось отодвинуть смерть и обеспечить людям если не бесконечную, то очень длинную жизнь. Первое поколение обновленных возникло два века назад. И некоторые его представители еще живут, не ощущая бремени одряхления. Они признали сами и растолковали другим: старость приходит в душу, мозг, подсознание. Пробирается туда и откладывает личинки пресыщенности, высокомерия, самовлюбленности, лени. Человек перестает стремиться к новому, утрачивает наивную, почти детскую, готовность учиться и познавать. Мир становится серым, праздники лишаются своей сути, сохраняется лишь внешний блеск. И смерть перестает восприниматься как наказание рода людского или его тяжкое бремя. Она – врата к обновлению.
Эльфы умудряются сохранять в душе восторженную радость ребенка – это и есть тайна их вечности. Которую, впрочем, никто и не прячет. У эльфов есть Единственная, именуемая также Сердцем этого народа. Уникальное существо, способное сливаться с природой, ощущать ее полно и живо. Каждую осень Единственная становится на год старше – говорят эльфы. А следующей весной она молодеет…
За три сотни лет до начала первого дальнего плавания Ами королева Сэльви-а-Тэи отпраздновала рождение своей внучки, получившей имя Тиэса, прежде принадлежавшее древней правительнице эльфов.
Гордо продемонстрировав крошечное агукающее существо в пеленках, Сэльви сказала:
– Однажды мы обретем возможность полететь к иным мирам. И тогда у эльфов будет два Сердца. Мое останется биться и тосковать здесь, с вами. А прекрасная королева Тиэса в числе первых увидит новые звезды.
Тогда черепаху Ами еще не звали великой. Диаметр ее панциря составлял всего-то шестьдесят метров. Неплохо для межконтинентальных полетов. Но не более того.
Прошли годы, сложились в десятилетия, соединились в века. Ами поднялась в пустоту над миром Саймили. На дальних орбитах системы родной звезды она облюбовала пояс астероидов. Вкусных, крупных и разнообразных. Черепаха выбирала подходящие, поглощала, перерабатывала – и росла. Училась, меняла себя, обретала полноту сознания.
Наконец, выбравшись из детского возраста, Ами стала все чаще общаться с королевой Сэльви. Она жаждала измениться полностью и стать не магическим зверем, а чем-то гораздо большим. Самостоятельным миром, пусть сперва и небольшим. Ведь иначе нельзя путешествовать, имея в корпусе экипаж…
Ами, создавшие ее эльфы, люди и гномы вместе усердно трудились, заполняя жизнью плоский мир под куполом панциря. Там появились довольно обширные и глубокие недра, фильтрующие воду и возвращающие ее на поверхность сотнями родников. Сама поверхность обрела незначительную вогнутость профиля, уподобившись чаше: по краям расположились горы, от них потекли к большому центральному морю, используя естественный уклон, ручьи и реки. На берегах зазеленели леса, распластались степи. Воздух стал обновляться, дыхание мира породило ветер.
Самым красивым и запоминающимся этапом развития стало купание в солнце. Ами нырнула в его верхние слои, называя свое имя и признавая себя еще одним ребенком звезды – таковы планеты, выращенные родным солнцем. Ее признали.
Назад черепаха вернулась недавно. Заняла удобную стационарную орбиту, не нарушающую порядка в системе родного солнца, что важно при размерах и массе Ами, позволяющих считать ее планетой. Под сводом панциря-неба появилось собственное светило. Мир ожил. Наполнился пением птиц, сухим стуком конских копыт по степной равнине, гудением пчел. На скалах, в долинах и у моря возникли города. Их строили для себя люди и гномы. Заранее готовили жилье к длительному полету без присмотра. Встраивали бытовые системы мазвконтроля, исключающие возможность накопления пыли и появления таких врагов бесхозного жилья, как грибок и плесень. Заклинали материалы против старения, а краски – против выгорания.
Это была кропотливая работа. Точнее, ее завершающая стадия. Потому что Ами кружила на дальней орбите. А на Саймили – далеком, сияющем, синем драгоценном шарике в ожерелье солнца – до хрипоты спорили, утверждая окончательный состав экипажа.
Вот тогда и стало понятно: первое плавание Ами по темным водам безбрежного моря межзвездной пустоты начнется очень скоро. А экипаж великой черепахи будет многочисленным – но не настолько, чтобы в его состав вошли все желающие.
Глава 1 ОХОТА
Они достигли прибрежного пограничья Ольсны, миновали мост и вкатились в грифство Даннар глухой зимней ночью. В такое время багряный диск демонического Ролла не тревожит людей своим лихорадочным огнем, не поит силой тварей, созданных его темными и могучими чарами. Лучший сезон для охоты. И не случайно так все сложилось. Готовил поездку сам Златоголосый маэстро. А он-то, с его опытом и властью, не ошибается.
Ледяной ветер с моря зло царапал слепые окошки кареты, наглухо закрытые и утепленные. Темноту большого экипажа рассеивали две масляные лампы, укрепленные возле переднего и заднего диванов. О тепле заботилась медная печурка, устроенная в середине на полу. И освещение, и жар поступали в достатке, создавая своеобразный путевой уют. Вроде бы на юге и зима – не зима. Снег срывается, чтобы наскоро забелить поля, и снова сходит, уступая место слякоти, куда более коварному врагу путешественника. Больших морозов нет, но сырой холод донимает гораздо сильнее, чем настоящая стужа. А еще эта белесая муть облаков вместо неба. День за днем ни единого просвета, ни малейшей улыбки – хоть мимолетного отблеска лучей сияющего Адалора…
Зрец, пожилой уже мужчина, сидел в удобном глубоком кресле, установленном в самом центре огромной тяжелой кареты, рядом с печкой. Ноги укутаны в густой мех северного ориша, самый дорогой и теплый. Еще бы! Зрецу – все лучшее. Особенно теперь, когда он утомлен охотой и вымотан нескончаемым кашлем. Но держится, как и в прежние дни и ночи. Продолжал поиск, не имея помощи и подмены… Вот и теперь – как все подобные ему, смотрит куда-то вдаль и вверх, странно и неестественно закинув голову. Кресло держит сухое легкое тело плотно, надежно. Длинные бледные пальцы настойчиво щупают воздух, мнут его, как второсортную ткань в лавке мошенника. Вот и губы кривятся недовольно, вроде бы готовя отповедь торгашу. Еще мгновение – и…
– Там, – уверенно сообщил зрец. – Теперь вижу отчетливо. Не более полудня пешего пути.
Сотник стражи светцов зашевелился на переднем сиденье кареты. Когда тебе тридцать два, самое время не мечтать по-детски о славе, а торопиться намыть золотой песок удачи, щедро рассыпанный в ручье деяний. Благо он, сотник, близок к заветным водам. Отмечен благословением самого маэстро. Сопровождает служителей гармонии на Большой охоте. Достаточно привезти всего одну тварь – и двери дворца эргрифа откроются. Вчерашний светец войдет во внутренние покои. Получит право не только слушать гудение струн закона, смиренно склонив голову, но и поддерживать натяжение этих самых струн. А может статься, и будить в них звук.
Поэтому старается страж изо всех сил. Довольно прищурился, получив указание. Быстро совместил жест зреца с положением звезд Южного копья, молча поправил карту и поудобнее переместил светильник. Пальцем прочертил одну дорогу, вторую, третью, не покидая пределов весьма условно обозначенной зрецом области "полдня пути" от нынешнего местонахождения кареты.
Расположившийся на широком диване в задней части просторной кареты гласень чуть насмешливо наблюдал за стараниями сотника. В его возрасте, куда более преклонном, чужое стремление выслужиться вызывает лишь брезгливое недоумение. Дворец! Как же, сильно там ждут очередного простака. А ведь надеется, потеет, закусывает губу от усердия. Седой гласень столичного семивратного Гармониума чуть пожал плечами. Его в очередной раз посетила подобная озарению мысль: как несхожи люди! И в строении, и в предназначении, и в понимании сути вещей…
Сам он худ, жилист и высок. Имеет узкие плечи, легкие руки и длинные пальцы музыканта. Создан великим гласом пламенного белого Адалора для высокого служения. Облачен в синюю, как полуденное небо, мантию, расшитую бледным золотом. Он – светоч, сеятель лучей мудрости. Глашатай Гармониума. И хранитель непроницаемой завесы над величайшими тайнами мира, не предназначенными для слабых и неразумных. Он вооружен словом и знанием.
Сотник тоже высок ростом. А еще непомерно широк, по-звериному ладно скроен, крепко обучен. Вооружен саблей и кинжалом, несколькими парами метательных ножей. Предназначен самой природой служить и исполнять. Делает это, надо признать, рьяно и с умом. За три полных связки дней и ночей извел всех своей неукротимой энергичностью. Карета не стояла ни единого лишнего мгновения. Кони менялись, когда пассажиры трапезничали. И снова карета катилась по каменистой дороге. Приходилось спать на ходу.
Ох, накатались они… Посетили возвышенность у Алых гор, пересекли Шэльс, миновали Ронгу. Попали бы сюда гораздо раньше, если бы не приказ из столицы, вынудивший доехать до границы грифства и пересадить в указанном месте второго зреца в ожидавшую его карету… И снова мчаться на юг, ориентируясь на образ твари и след, уверенно взятый оставшимся единственным в Большой охоте старым опытным зрецом.
Такой распорядок жизни утомителен и непривычен. Но сотник, единственный в карете, выглядит бодрым и довольным. Темно-серые с синими искрами глаза коренного уроженца исконных земель Дарлы азартно блестят. Остриженные коротко, под самый корень, пепельные волосы топорщатся самым боевым образом. Еще бы! Он ведь ждет боя. Жаждет его, своего шанса оказаться полезным. Даже теперь облачен в полную броню. Парадную форму запретил для всей сотни. И гоняет подчиненных нещадно. Прав. Сам не ведает, насколько…
Гласень откинулся на мягкие подушки и прикрыл старческие глаза, подслеповатые, сильно потраченные работой с книгами. Для них ночь не просто темна – черна! Зато в любой тьме ясна и отчетлива цель охоты. И понятна ее важность. Во всем множестве грифств, от одного берега моря до другого, сейчас лишь два зреца. Бессильный старик, забывшийся в кресле посреди кареты, – лучший. Он осуществил не менее десяти личных успешных охот. Прежде твари водились повсюду. Давно, десять кип назад и ранее. С тех пор дни по четыре десятка нудно складываются в ровные связки. Те, в свою очередь, по десятку связок неспешно образуют кипу, включающую полную смену сезонов. И вот уже десять кип – а охот нет… Не ощущают зрецы багрового огня, мерзостного и чуждой, сжигающего ненавистью и жаждой. Впрочем, и зрецов осталось ничтожно мало.
А теперь наконец охота. И, если верить единственному на всю Дарлу столичному внемлецу, последняя – окончательно и бесповоротно. Твари уничтожены. Те, кого на любой проповеди он, гласень, именует краснокожими отродьями багрового Ролла. Выродками спутника и кровного брата белого Адалора, возжелавшими божественной власти.
Народ счастлив, конец борьбе. И не только ей!
Как жить эргрифству без прошедших обряд подчинения краснокожих? Как, если они – незаменимая и спасающая от любых покушений охрана эргрифа и самого маэстро. Основа договора о разделе власти между Гармониумом – духовным радетелем, и двором эргрифа, повелителя мирского? Краснокожие – воплощенный страх, наилучшая опора власти, знак ее крепости. Сейчас у эргрифа таких – две дюжины. Двадцать кип назад было полсотни. А во времена юности гласеня краснокожие и их укротители полностью составляли гвардию эргрифа!
Мир катится в пропасть. Исчезнет страх, а затем и вера начнет слабеть. Пошатнется государственность. Огромное эргрифство, объединяющее все земли известного мира, от берега до берега, станет разваливаться. Кровавый хаос войн между людьми захлестнет всю Дарлу…
Уж он-то, гласень, лучше любого иного понимает: людям просто необходим общий враг. Как мог допустить полное истребление расы вампиров прежний Златоголосый маэстро, предшественник нынешнего?..
– Там, – снова вышел из сонного небытия зрец и указал вперед и в сторону, едва осилив такое движение, тяжкое для ослабевшей руки. – Двое, как я зрю, но смутно мне видение. Отличаю с трудом: один из них, не иначе, еще ребенок. Второй куда приметнее, он взрослый и сильный.
Столь подробное изучение дальних образов окончательно истощило служителя. Голова зреца склонилась на грудь, тонкая струйка крови стала чертить извилистую дорожку от носа к подбородку. Сотник рявкнул, тормозя карету. Вызвал двух лекарей из второго экипажа, везущего слуг. С сомнением глянул на обмякшее тело.
– Ты успел уточнить наш путь по последнему указанию? – поинтересовался гласень.
– Да, о лучедар. Два поселения могут быть прибежищем тварей. Небольшие, что нам на руку. Первое – это замок грифа южных провинций, здесь расположен родовой аориум фамилии Даннар. Второе – сельцо на тракте.
– Их двое, – задумался гласень. – Что ж, занятно. Полагаю, нам нужен аориум. И, кажется, теперь я понимаю, отчего маэстро пошел на их полное истребление.
Последние слова старый служитель произнес так тихо, что никто не смог бы разобрать его шепота. "Твари умны: они нашли слабое место в роду людей", – поежился гласень.
Аориумы – это основа стабильности правящей фамилии. Их создали, подчиняясь воле весьма хитроумного маэстро. Давно, сотню кип назад. Тогда род эргрифа едва не погиб полностью в результате серии успешных покушений. Старались и вампиры, ненавидевшие правителей людей, и сами люди. Ведь гибель одного рода дает нескольким претендентам шанс взойти на высшую ступень. Или, что куда вероятнее, передраться за власть и ослабить страну, разорить ее.
Тогда уцелел лишь никчемный пожилой дядя эргрифа и два дальних родича, молодых, энергичных – и совершенно не годных для престолонаследия ни по характеру, ни по уму, ни по личной знатности. Детей у дяди не было и уже (маэстро давнего времени знал точно, его предупредил опытный внемлец) не могло быть. Из тупика следовало выбираться быстро и без большой крови. Пока не восстали провинции юга, вечно мечтающие о независимости и утверждающие, что их взнос в благополучие грифства – самый крупный. Пока могучий союз трех северных грифств не отрекся от присяги эргрифу.
Тогда в едином радении о мире и покое Серебряный гласень и маэстро, высшие власти Гармониума, издали указ. Вынудили прийти к согласию и разобщенный двор эргрифа, скрепили его печатью новое установление и именем Гармониума и эргрифа потребовали от каждого грифа провинции создать аориум. Надо отметить, молодые претенденты на престол так обрадовались новшеству, что в течение двух, а то и трех кип не появлялись в столице. Исполняли указ…
Аориум – это и люди, и договора союзничества, и обозначение места. Многое скрыто за одним словом. Указ, в сокращении, звучал так:
"Каждому грифу надлежит заботиться о продлении не только жизни своей фамилии, но и разума и чести ее, не допуская случайностей и избегая превратностей судьбы. Для этого необходимо подтвердить вассальные союзы браками и иметь не менее семи таких договоров, по числу цветов в гармонии. Дабы сердце владыки всегда было радостно, а бытие – наполнено. В свою очередь грифы заключают договора с эргрифом и его фамилией.
Для осуществления брачных договоров во внутренние покои аориума допускаются все прямые родственники главы фамилии, указанные в записи Гармониума о кровных узах. Дети жен фамилии, проживающей в стенах аориума, передаются на воспитание Первого гласеня грифства. Из их числа по разумности, таланту и глубине веры в Адалора избирается наследник".
Старый гласень уселся на своем диване поудобнее и усмехнулся. Как красиво можно расписать самую обычную идею отмены прямого наследования! И никто не возразил. Старый дядя эргрифа не мог зачать наследника. Зато он послушно выбрал пять кип спустя крепкого парнишку, сына одного из своих дальних родичей. Никто не знал имени отца ребенка. Гармониум умеет хранить тайны, и свои, и чужие.
Южане обрадовались новшеству больше, чем остальные. С их горячей кровью и любвеобилием аориум – это важное усовершенствование уклада жизни. Здесь, в жарком климате, редко заключается семь договоров. Смотрители посещают практически каждого важного жителя. Не брезгуют и в крестьянский дом заглянуть, если узнают, что в нем имеется красивая девица. И никогда, за редчайшим исключением тупого упорства или старых счетов, не получают отказа. Кто же воспротивится столь желанному и редкому случаю породниться с самими грифами! Тем более что за договором стоят немалые деньги, а сверх того – перспективные связи, знакомства, возможности.
В первые кипы с момента появления указа каждую невесту проверяли гласень грифства и зрец. Позже бросили безнадежное дело, отнимающее недопустимо много времени. И, кажется, вампиры воспользовались этим. Проникли в аориумы и попытались – у него, опытного гласеня, нет сомнений – тайно стать правителями всего рода людского.
Попасть в аориумы для вампиров не составляет труда. Женщины расы поклонников темного Ролла красивы. Обольщение же есть особый дар тварей, порожденных красным оком их нечестивого бога. Скрыться от зрецов сложнее. Но пока вампиров оставалось много, это, по-видимому, удавалось. Потом, слава Адалору, заговор раскрылся и тварей, судя по всему, вынуждены были уничтожать, не считаясь с их полезностью.
Увлеченный своими размышлениями, гласень смежил веки. До места еще далеко и настоящая его работа начнется именно там. Ох, непросто будет попасть в аориум! Особенно сейчас, в зимний сезон. Столица пуста и тиха, дороги севера завалены снегом. Торговля замерла, сельская жизнь затаилась, стала сонной. Ночи черны, отсвет Ролла падает лишь ненадолго, розовым мягким оттенком красит мрак перед восходом Адалора. Мир отдыхает.
Знать разъехалась по замкам и поместьям. Кто-то охотится, а многие, особенно здесь, на юге, проводят ревизию вассальных договоров. То есть смотрят, скольких девиц расторопные управляющие доставили по осени в аориумы. Решают, кому из живущих в верхних покоях по возрасту пора переехать в нижние, не посещаемые никем из родичей грифа. Выясняют, сколько детей выжило и подросло, готовят их к отправке в Гармониумы грифства – на обучение. Или навещают эти самые Гармониумы, чтобы присмотреться к отпрыскам рода в возрасте десяти кип, отбраковать ненужных и слабых. Тех, кто станет служить Адалору, не порицающему телесное несовершенство в своих чадах.
Гласень усмехнулся. Он сам родился в одном из аориумов юга. Может статься, именно здесь. Не приглянулся грифу. Правда, уже при втором смотре – за плечами к тому моменту было шестнадцать кип. Из которых лучше всего помнится до сих пор именно тот день, в деталях… Утро, полное надежд. Презрительный взгляд грифа, не задержавшегося рядом, даже не замедлившего шаг. Стыд отвергнутого. Прощание с друзьями, подобными ему отпрысками знатных родов, отданными на воспитание в Гармониум… Одиночество. Его сразу отослали на север. Снова был смотр. Теперь уже служители решали, на что он годен. Может быть, у юноши имеются скрытые до поры задатки зреца? Или вовсе редкий талант – внемлеца, слышащего глас самого Адалора. Он был молод и глуп. Мечтал искать тварей и вслушиваться в речь бога. Повезло – миновала его сия чаша, и вся горечь ее, и вся сладость.
Много позже гласень осознал: горечи больше. Чтобы обрести чуткость к гласу, приходится отказаться от привычных звуков. Истинное зрение тоже дается не просто так. Он видел, как происходит посвящение. Одно и, возможно, последнее за минувшие десять кип. В летний полдень заставляют смотреть на солнце, расширив веки особым приспособлением. Ждут, пока белое сияние Адалора доведет будущего зреца до беспамятства. Капают в мутные остановившиеся глаза темную вязкую жидкость. На следующий день – еще, и делают это снова, пока привычное зрение не уйдет окончательно, переродившись в иную способность. Ощущать людей вблизи и вдали, распознавать в их словах ложь. И чувствовать вампиров.
Высокая честь – быть зрецом. Особый талант – ведать слова бога.
Но удел гласеня наилучший. Превыше чести стать родовитым грифом. В его власти умы и души. Постигнув это, стоит ли переживать, что не избран наследником? Повелителем земель или, что самое страшное, вторым, его младшим родичем, гнущим спину перед более удачливым сыном аориума?
– Замок на холме, за лощиной, уже видны шпили с факельным светом, – тихо уведомил сотник, всмотревшись во мрак ночи через малое оконце, забранное безмерно дорогим хрустальным стеклом. – На втором по высоте поднят стяг фамилии Даннар.
Не так уж он и глуп, этот расторопный двужильный светец. Усвоил, насколько чутко дремлет гласень. Сообщает и не создает лишнего шума. Не суетится попусту. Поведал нужное и вовремя. Второй шпиль – это запасной наследник. Всегда избирают двух, а то и трех. Гласень поморщился. Лучше застать хозяина, чем его вечного блюдолиза, второго, ждущего своего часа падальщика. Он наследует, если старший свалится с коня на охоте. Или позже, за ужином, подавится костью удачно загнанного зверя…
– Скажи слугам, мне понадобится полное облачение, – прикинул вслух гласень. – Можно ли привести в чувство зреца, когда прибудем к воротам?
– Это убьет его, – почти испуганно согнулся в поклоне сотник. – Уже спрашивал у лекарей, о лучедар.
"Определенно, не глуп", – отметил с новым интересом гласень. Он спрашивал! То есть ума и знания законов хватило, чтобы углядеть всю шаткость их полномочий и сложность ситуации. Гласень и сопровождающие его во время Большой охоты имеют право посетить любой дом. Даже личные покои самого эргрифа. Но лишь по прямому указанию перста зреца. Или на основании доброй воли хозяина. Когда писался закон, никому не пришло в голову, что зрецов однажды станет слишком мало. Что вампиры вымрут!
Само собой, сложно не впустить служителей гармонии. Наименьшее, что грозит гордецу, – тяжелое и долгое разбирательство, огромный штраф и опала. Но возможны и иные последствия, вплоть до лишения свободы и жизни. И даже хуже: сокрушительное по тяжести признание безродным изгоем.
Гриф понял бы и впустил. Его прямой законный наследник – тоже. А младший? Владыка на час, повелитель замка в отсутствие настоящего хозяина… Отказать побоится. Впустить – тоже. И, весьма вероятно, вступит в бессмысленные препирательства, которыми немедленно воспользуется тварь. Ускользнет. Как изворотливого вампира найти снова, если зрец при смерти? Последний настоящий зрец! И он-то, гласень, знает: не добудет живую тварь – не воспитать уже в семивратном храме новых зрецов и внемлецов. Это – одна из величайших тайн Гармониума… И его трагедия.
"Здесь, у берега моря, земля смята, как кожа старика", – с досадой подумал гласень. Вот он, шпиль. Взглянешь – рядом, хоть рукой факельный огонек щупай! А по кратчайшей дороге придется тащиться до самого рассвета, никак не меньше. Ползти в кромешном мраке, преодолевая глубокую складку рельефа.
Пока что карета двигается вниз, в лощину. Сотник решительно покинул экипаж, и его голос почти сразу сухо и четко зашептал приказы впереди, у конских морд. Когда он на ходу запрыгнул в открытую дверцу, то выглядел довольным.
Гласень плотнее запахнул мех накидки. Пронаблюдал, как страж подбрасывает в печурку свежую порцию древесных углей.
– На подъеме припрягут еще четверку коней, я отослал вперед разъезд. Факелами подсветят нам дорогу, чтобы не рисковать каретой на поворотах и над обрывами не сбавлять ход до шага, – вздохнул сотник, сидя на корточках у медного горячего бока печки, грея руки. – И лекаря местного приволокут. Травника.
– Ладно удумал. Что краснокожие?
– Уже оба разбужены и накормлены. Укротители уехали вперед. Десяток стражей с ними. Я приказал проверить дорогу и две дополнительные тропы.
– Если этот мальчишка не впустит нас, – усмехнулся гласень, – он станет жертвой вампиров.
– Воистину так, – охотно одобрил сотник. – Укажите неразумному, где начнем искать? Зрец пока, увы, бесполезен.
– Сперва покои жен. Затем кормилиц, – раздумчиво прикинул гласень. – Опознать будет нетрудно. Я уверен: это женщина. Не девочка уже, но хороша собой. У нее есть примета, которую трудно спрятать. Волосы с оттенком роллова огня. При любой маскировке заметен.
– Я поясню светцам, – отозвался сотник, не показав и тени удивления.
Гласень еще раз порадовался своему выбору. Этого молодого и честолюбивого стража маэстро считал излишне ретивым. Советовал взять другого, более исполнительного и почтительного. Двигались бы спокойнее, отдыхали чаще. И дали запас времени твари! У вампиров настоящее чутье на опасность. Звериное. К тому же нерасторопный и тупой сейчас сделал бы испуганное лицо или вовсе отказался подчиняться. Он ведь знает: охота идет на тварь. Краснокожую и ужасную. Видел подобных не раз в охране маэстро, да и в отряде их двое имеется. Могучие, на голову выше любого воина. В плотной шкуре багряного цвета, с непроницаемыми глазами без зрачка, зеркальными и блеклыми.
А ловить и хватать приказано человека, женщину. Возможно, одну из жен грифа!
– Если мы возьмем ее живой, – на сей раз гласень смотрел прямо в лицо сотника, – я обязательно спрошу и запомню твое имя, чадо. И постараюсь, чтобы дворец эргрифа услышал его. Таково мое слово.
– Это щедрое обещание, о лучедар.
Веки внимательных серых глаз светца чуть дрогнули. И гласень подумал, что несмотря на ужасающее невезение, у охоты есть шанс. Да, их задержала непогода. Затем приболел старый зрец. Затем, вот хуже некуда случай, молодого вызвали в столицу, такова была воля маэстро, переданная через служителя ближнего Гармониума, оповещенного почтовой птицей. Но все же надежда есть. Безродный страж так хочет передать потомкам никому не известную пока фамилию, возведя собственный аориум, что готов разрушить до основания чужой. Рискнуть всем. Не может не понимать: если план сорвется, именно на него спишут ошибки. Зрец при смерти, а гласень – он выше подозрений… Оспаривать изложенное тем, кто самим Гармониумом избран и обучен проповеди и убеждению, бессмысленно.
Карета загромыхала по ровной дороге, достигнув дна низины. С первой и со второй пары лошадей слуги соскочили на ходу, чтобы облегчить экипаж. Коней гнали теперь нещадно, нахлестывали в два кнута. С обочин подтянулась первая пара светцов с запасными лошадьми, уже обеспеченными временной упряжью. Когда карета стала взбираться на подъем, подвели вторую пару. Почти сразу сбился с хода и захрипел жеребец в основной упряжке. Гласень слышал, как рухнул загнанный конь – и остался позади. Пусть. Уже неважно. Цель близка. Ближе с каждым оборотом крупных колес.
Сотник открыл дверцу кареты на условный стук и одним движением втащил икающего тощего заморыша. Верховой поклонился гласеню и сунул на пол корзину, звякнувшую бутылями. Значит, найден и доставлен травник!
Светец отвесил ничего не понимающему лекарю пару пощечин и согнул его железной рукой, заставляя кланяться служителю Адалора и смотреть на него снизу вверх.
– Он должен прийти в сознание, немедленно, – приказал гласень, указав на старого зреца.
– О-о…
Что хотел сказать лекарь, осталось тайной. Страж уже развернул его, плотнее сжав пальцы на слабом плече, и пихнул к корзине с травами и настойками. Маленький человек испуганно сжался. Суетливо завозился, щупая жилку на руке зреца. Поднять голову он не мог – мешала рука сотника на затылке, жесткая, причиняющая боль. И еще гнул страх, который ужаснее любой боли. Правильно, не следует ему знать, что умирающий – не просто служитель, а сам зрец.
Лекарь составил напиток очень быстро. Правда, этого жалкого времени хватило, чтобы еще один конь выбыл из упряжки.
– Это лучшее, что я мог подобрать. Он едва ли выживет, если…
Сотник выхватил чашу и резко толкнул травника, выбрасывая его из кареты. Спихнул туда же, в зимнюю ночь, корзину. Прикрыл дверцу и сам влил содержимое чаши в рот зреца.
– Уже близко, – отметил он, присаживаясь на передний диван. – Я видел, когда избавлялся от… отравителя. Кони пока держатся. Пять. Самая сложная часть подъема позади. Мои люди впрягут еще пару своих, верховых.
– Твои люди понимают, что мы обязаны взять ее живой?
– Да. – Сотник выглянул из кареты. – Я дал знак, в ворота уже стучат. Ваше одеяние готово, его держал слуги. Там, впереди.
– Коня!
Гласень перебрался в седло не очень ловко. Справился он лишь благодаря заботам сотника. Утомленный жеребец, еще недавно белоснежный, как все кони светочей, был темен от пота. Он шел тяжелой рысью и уже не отзывался на плеть, лишь обиженно храпел и опускал голову ниже.
Над воротами, близкими и отчетливо обозначенными огнем, появились двое стражей. Они выслушали слова десятника охоты. Испуганно глянули на скалящих свои жуткие клыки краснокожих. Поспешно, резвым бегом, удалились.
Когда младший наследник фамилии Даннар выбрался на стену, кутаясь в теплый парадный плащ с меховым подбоем, гласень уже привел себя в порядок и стоял перед воротами лично:
– Большая охота. Немедленно открывайте!
– А где же ваш зрец… – вяло зевнул младший, пьяно наваливаясь на парапет. – Нету? Какого тварьего рыла меня подняли без причины? Э-э… то есть оторвали от дел?
– Там, – из подоспевшей кареты, обе створки дверец которой были настежь распахнуты, указал на стену тонкий палец зреца. – Покои женской половины. Отчетливо вижу…