За пятым от нас столиком шумела подвыпившая компания. Вика был среди них.
Я понимала, что кафе вот-вот закроют, это обязывало меня как-то поторопиться. Пока я не знала о Ларе — кроме имени — ровным счетом ничего. Со спокойным холодком она держалась в отдалении, я не находила уместного пути к более тесному знакомству. В любую минуту она могла просто уйти, не приходить больше сюда, и с таким трудом закинутая паутинка может оборваться надолго, если не навсегда.
И пока я маялась, отыскивая какие-либо ходы, полковник Приходько уже нашел их раньше меня. Лара обратила внимание на мой комбинезон. Престижность и ценность нынешнего швейного — да и не только швейного — изделия определяется его фирменной маркой, и если раньше ее скромно ставили где-либо на подкладке, то нынешние фавориты моды навязчиво выносят знак своей фирмы на видное место: либо на задний карман, либо спереди, на оторочку грудного кармана, как на моем комбинезоне.
Фирма «Ренглер» была, разумеется, Ларе знакома, и она поинтересовалась, где я сумела достать такой шикарный комбинезон. И когда узнала, что я работаю у самых истоков импортного благополучия, ее интерес ко мне несколько возрос. Я подтвердила свои возможности, рассчитывая, конечно, на полковника Приходько, так как швейный импорт на наш склад обычно не попадал.
— Мне звонить не стоит, телефон у завскладом на столе стоит, — сказала я.
— Понятно. Тогда я вам свой телефон напишу, — она вытащила из стаканчика на столе бумажную салфетку. — Вот только чем?
Я могла бы сказать, что мне достаточно его услышать, но решила не показывать здесь своих способностей, а достала из сумочки долгопишущий стержень от авторучки — в моей сумочке было достаточно таких вроде бы случайных вещей, начиная от кусочка пластилина, уже упомянутых булавок и бритвенного лезвия, завернутого в ленточку лейкопластыря.
Лара записала телефон на салфетке.
— Домашний? — поинтересовалась я.
— Какой домашний? В новостройке живу. Это — поликлиника районная.
— А кого спросить?
— Да, чего же я… — и она приписала: «Лариса Шарапова».
— Врач?
— Стоматолог.
— Это хорошо.
— Чего «хорошо»?
— Прибегу к вам, когда зубы заболят.
Я засунула салфетку в сумочку. Шарапова подняла бокал, допила вино. Поставила бокал, задумчиво повертела его на столе.
— Скажите…
— Да, — отозвалась я.
— Максим, конечно, вам не муж?
— Конечно, не муж. У Максима жена — геолог. Он сидит в редакции, она путешествует с экспедицией по тайге.
Я немного, что называется, брала грех на душу, так говоря про Максима, — на самом деле у него была жена геолог, только сейчас ее не было в живых. Но сейчас она была мне нужна, я уже догадывалась, в какую сторону повернет наш разговор.
— Счастливая жена, — заключила Лара. — Я бы так не смогла.
— Что не смогли?
— Оставлять мужа одного и не беспокоиться, видимо. Вас-то она хотя бы знает.
— Ах, вы вон о чем… Мой дядя знал Максима еще школьником, он Максиму почти как отец, Максим извечный дядин партнер в шахматы, и я для него значу меньше, чем пешка на шахматной доске.
— Так уж?
— Представьте себе. Я живу у дяди недавно, никого здесь не знаю, никуда не хожу, — я начала играть свою роль. — Сегодня дядя упросил Максима вывести меня в люди. Максиму нужно ехать в командировку, но он согласился показать мне кафе. И вот я здесь, одна. Поэтому так рада нашему застольному знакомству.
Шарапова взглянула на часы.
— Заканчивается наша программа, кафе в одиннадцать закроют.
— Как жаль! — и я забросила еще паутинку. — С удовольствием продолжила бы наш вечер. Но мой дядя рано ложится спать.
Шарапова поколебалась чуть. Лично ее, видимо, не тянуло к продолжению знакомства, но она опять взглянула на черную полоску с золотыми буквами на кармашке моего комбинезона… Вряд ли у меня что-либо получилось бы без забот полковника Приходько.
— Можно пойти ко мне, — нехотя сказала она. — У меня дяди нет.
— Но музыка, надеюсь, есть?
— Вот музыки навалом.
— Ну и чудесно!
— Только соседи, понимаете?
— Мы потихоньку.
— И выпить ничего нет.
— А это мы устроим. — И я забросила еще одну паутинку: — Вот танцор у нас один.
— Танцор? — Шарапова взглянула на меня пытливо, как бы стараясь понять, какой я в эти слова вкладываю смысл. Усмехнулась, — неприятная у нее получилась усмешка, что ж, я сама на нее напрашивалась. — Слушай! — она впервые обратилась ко мне на «ты». — Вон взгляни на тот столик, где Вика. Видишь, он с таким жгучим брюнетом разговаривает. С усами.
— Вижу с усами.
— Пашка Фоминых. Только он себя Полем зовет, как бы по-французски, хотя Францию, пожалуй, на карте не найдет. Экспедитор в гастрономе. Но танцует хорошо, спортсмен все-таки в прошлом. Вот его и пригласим для комплекта.
Я вначале было зацепилась за «спортсмена», но тут же сообразила, что Шарапова — по всему похоже — равнодушна и к нему.
— Так он вроде в той компании на месте, — сказала я.
— Нет, там случайный набор. Пашка погулять не дурак, а своей зарплаты ему на неделю не хватает.
В это время Вика и черноусый Поль оглянулись на наш столик, видимо, разговор шел обо мне — новая дама в их колоде. Лара коротко махнула рукой, и Вика тут же подошел.
— Чего там Поль отирается?
— Известно чего. Девчонки парня привели с деньгами. Ну и Поль тут же, сбоку.
— Так и думала. Иди зови его, ко мне поедем.
— Кого звать — парня?
— Вика, золото мое бестолковое! Поля зови.
— Так не пойдет.
Я достала из сумочки четвертную, положила ее к деньгам, которые оставил Максим, подвинула их Вике.
— Пожалуйста! — попросила я. — Сообразите у нашей официантки, что нам понадобится… Нет, не нужно ее сюда звать, что вы! Идите к ней, пока она возле буфета. Карманы у вас в пиджаке имеются, надеюсь. Попутно за столик рассчитайтесь, — расщедрилась я.
— Да не блести там бутылками-то, — сказала Шарапова. — Подведешь Лильку под монастырь.
— Ее-то? — восхищенно удивился Вика. — Что ты. Да Лильку никаким рентгеном не высветишь.
Он отправился к официантке. На вазе нашего стола осталось последнее яблоко, Лариса разрезала его пополам.
— Тебе половина и мне половина… — припомнила она слова хорошей старой песни, и только я понимала, как такие хорошие слова не подходят нам сейчас.
Вика вернулся с оттопыренным карманом пиджака и бумажным кульком.
— Лилька закуски подбросила.
— Иди зови Поля. Теперь придет.
На самом деле Вике уговаривать Поля не пришлось, там за столом», кроме даровой выпивки, видимо, ему больше ничего «не светило», а тут имелся свежий «кадр» и можно было на что-то рассчитывать.
Когда они подходили к нам, я пригляделась к Полю — стесняться мне было уже нечего, я вошла в роль. Если Вика был не очень, то Поль с его нагловатой улыбочкой, черными вульгарными усиками и плотными ляжками, затянутыми в джинсы, совсем показался мне противным… И вот тут я подумала, что, если бы загодя не подозревала ребят в черном, мерзком преступлении, возможно, мое суждение о них было бы иное, могло случиться, что и Лариса, и все эти ребята ни в чем не виновны и сцена на лестнице — случайное совпадение, которое стало для нас в милиции точкой отсчета, так как ничего другого не оказалось. Настроения такая мысль мне, конечно, не прибавила, но мой режиссер разработал программу, и так или иначе, а мне придется проиграть ее до конца…
4
Молодой бард на эстраде объявил последним номером «белый танец» — дамы приглашают кавалеров.
— Вы танцуйте, а я с бутылками, — заявил Вика. — Давайте ваши номерки, я одежду получу, а то в очереди стоять придется. Жду в вестибюле…
Лариса равнодушно кивнула мне в сторону Поля, я подала ему руку, и он повел меня в круг. Я полагала, что «белый танец» — это вальс, но здесь каждый танцевал, что хотел. Поль положил мне обе руки на талию, я свои ему на плечи. Ладони у него были горячие, их тепло чувствовалось даже через ткань комбинезона. Я потерпела сколько могла, потом опустила руки, и мы вышли из круга.
Музыкантам на эстраду танцующие бросали смятые рублевки, молодой певец, передвигаясь по эстраде, небрежно подвигал их носками ботинок к барабанщику, тот, пристукивая, палочками по полу, загонял рублевки под барабан.
Лариса поднялась нам навстречу из-за стола.
— Пошли, а то застрянем.
Вика с охапкой наших пальто дожидался в углу вестибюля.
— А мы как? — спросил он. — До утра?
Уверена, что Ларисе он такой вопрос бы не задал, разговор шел, следовательно, обо мне. Она взглянула на меня, видимо, ей было любопытно, как я отнесусь к такому предложению, которое могло обещать мне не только музыку и танцы.
— Что вы? — натурально испугалась я. — Меня дядя потеряет. Я на два часа такси закажу.
— Не закажете, — усомнился Вика.
— Попробую. Я везучая. Говорите адрес.
Лариса опять поколебалась чуть, и я опять не могла понять причины. И это все настораживало меня. Наконец она сказала адрес… Номер дома был мне уже знаком — та самая девятиэтажка. В моем поиске в темноте уже «тепло»…
Телефон-автомат находился в углу вестибюля. Я удачно оттеснила двух мальчиков из очереди, они поворчали, но уступили, набрала номер, который сообщил мне полковник.
— Танечка! — закричала я в трубку. — Закажи мне такси на два часа. Обязательно, милая!
«Я вас понял, — ответил спокойный мужской голос. — Такси будет, говорите адрес… Я стою неподалеку от кафе, если нужно…»
Когда мы вышли на улицу, я увидела в полуквартале от нас зеленый «Москвич». Капот был поднят, водитель копался в моторе. Я показала на него Вике.
— Вон машинка стоит, добегите. Может, довезет.
— Так он распрягся.
— Нет, уже капот закрывает. Поторопитесь, а то кто другой раньше вас сообразит.
На самом деле от кафе к «Москвичу» припустил еще один молодой человек. Они подбежали вдвоем. Шофер, не зная, кто имеет отношение ко мне, отказал обоим. Тогда подошла я и «уговорила» водителя.
Я забралась с ребятами на заднее сиденье, привалилась в угол машины, пригляделась к водителю и убедилась, что раньше с ним не встречалась. Он тоже взглянул на мое отражение в зеркале. Машину вел мастерски, легко и плавно вписывался в повороты и, переключая скорости, не захватывал головку ручки в горсть, а держал ее свободно, как держат теннисный мяч. Рация у него была, вероятно, встроена в приемник, который сейчас голосом Толкуновой мурлыкал: «Поговори со мною, мама!»
Он высадил нас возле той самой телефонной будки. Я подала ему трешку, он взял ее и незаметно пожал мне пальцы.
— Спасибо! — сказала я и выбралась из машины.
Это было то самое место, где когда-то подняли мертвую Зою Конюхову. Я невольно пригляделась к поребрику дороги, как бы ожидая увидеть там какие-либо оставшиеся следы. Это получилось непроизвольно, и я тут же подобралась внутренне — в моем положении нельзя позволить себе проявление незапланированных эмоций.
Лифт у девятиэтажки уже не работал: хочешь развлекаться вечером — ходи пешком! Правда, этого не было написано на железной табличке, привешенной к дверке, там стояло деловитое: «лифт работает с 7 до 21». И все.
Квартира Ларисы была на пятом этаже.
Однокомнатная, обставленная стандартной мебелью: мягкая широкая тахта, недорогая стенка с керамическими безделушками, праздничной посудой. Несколько десятков книг. Лариса сбросила туфли, забралась с ногами на тахту, предложив мне устраиваться рядом. Вика по-хозяйски отправился на кухню и забрякал там тарелками и стаканами. Поль также уверенно покопался среди магнитофонных катушек на полке, поставил Высоцкого. Потом тоже сел на тахту и сразу же положил руку на мое плечо. Я не стала изображать недотрогу. Вика притащил с кухни поднос С рюмками, тарелками, вилками. Откупорил бутылку коньяку, которой его снабдила официантка. Ребята вели себя просто и непосредственно, но я была уверена, что они здесь только «друзья дома», не более того.
Зоя Конюхова, возможно, тоже побывала у Шараповой. Могла бывать. Но чтобы все произошло здесь?… Симпатий особых Лариса у меня не вызывала — даже если исключить сцену на лестнице, — но и думать, что она могла опуститься до такой грязи… что-то мне мешало. Нет, последнюю свою ночь Зоя Конюхова провела не здесь…
Набор записей Высоцкого у Ларисы оказался неплохой.
— Так это же все я, — сказал Вика.
Оказалось, что он заведует дискотекой при клубе железнодорожников и все пленки записаны у него. Он поставил танцевальную музыку, меня опять перехватил Поль, отказываться мне было нельзя — я же сама напрашивалась на «танцора». Однако, танцуя со мной, он начал хамить, я перевела все в шутку и также шутя шлепнула его ладонью. Он не обиделся, а Вика, похоже, остался доволен, что я сумела поставить Поля на место.
Лариса присматривалась ко мне, видимо, стараясь понять, что я за птица. Что-то в моем поведении было ей непонятно, но она не спрашивала ни о чем, а, прищурившись, поглядывала на меня.
Наконец в дверь позвонили, это оказался шофер такси — вызывать нас сигналом с улицы он постеснялся и не поленился подняться на пятый этаж.