Вечная принцесса

— Я и есть король Англии, — без тени юмора приговорил Генрих Тюдор. — И пусть она немедленно явится, не то я войду к ней сам, и мой сын следом за мной!

— Инфанта уже отправила письмо королю, где уведомила, что не может его принять, — испепеляя его взглядом, сказала дуэнья. — Дворянин из свиты ее высочества поскакал ко двору его величества, дабы объяснить, что испанской принцессе до свадьбы полагается жить уединенно. Неужто вы полагаете, сэр, что король Англии сядет на коня и примчится, когда инфанта отказалась его принять? Что он за человек, по-вашему?

— Вот такой он человек! — рявкнул король и к самым ее глазам поднес кулак так, чтобы она увидела массивный золотой перстень.

Тут в комнату вбежал граф де Кабра, сразу признавший короля в поджаром сорокалетнем мужчине, который, простирая кулак, наседал на дуэнью. Однако и дуэнья успела разглядеть на перстне новый герб Англии, сочетавший в себе розы Йорка и Ланкастера. Граф склонился в низком поклоне и голосом, сдавленным оттого, что голова его уткнулась в колено, прошипел:

— Мадам, это же король!

Дуэнья тихо ахнула и сделала самый глубокий реверанс.

— Встаньте, — коротко приказал король, — и приведите ее!

— Но, ваше величество, она испанская принцесса, — встав из поклона, но не подняв, из почтения, головы, возразила упрямая дуэнья. — Полагается, чтобы ее высочество оставалась в уединении до самого дня свадьбы. Ее нельзя видеть. Придворный кабальеро как раз и отправился к вам, чтобы это объяснить. Таков обычай.

— Это ваш обычай, не мой. А поскольку она моя будущая невестка, находится в моей стране и под покровительством моих законов, то пусть изволит следовать моим обычаям!

— Ее высочество воспитана в самых строгих правилах…

— В таком случае ее высочеству наверняка будет крайне неприятно обнаружить в своей опочивальне незнакомого мужчину. Мадам, еще раз настоятельно прошу вас немедленно привести принцессу.

— Увольте, ваше величество. Я выполняю приказы ее величества королевы Испании, и мне велено проследить, чтобы инфанте были оказаны все подобающие почести, а поведение ее безупречно…

— Мадам, приказы здесь отдаю я. Говорю вам, довольно медлить, приведите принцессу, не то, короной клянусь, я пойду к ней сам и, если застану голой в постели, заметьте, она будет отнюдь не первой дамой, которую я застал в таком положении. Но пусть помолится, чтобы оказалась самой хорошенькой!

От нанесенного оскорбления дуэнья переменилась в лице.

— Ну, выбирайте! — твердо сказал король.

— Привести инфанту я не могу, — упрямо ответила она.

— Господи, боже ты мой! Ну, значит, скажите ей, чтобы ждала гостей!

Рассерженной вороной дуэнья кинулась в покои принцессы. Король выждал не более полуминуты и последовал за ней.

Комната была освещена свечами и огнем в очаге. Покрывала на постели откинуты так, словно с нее вскочили в испуге. От присутствия в девичьей опочивальне — простыни еще теплые, аромат юного тела витает в воздухе — Генрих почувствовал знакомое волнение в крови. Сама принцесса стояла у кровати, вцепившись беленькой ручкой в резной столбик полога. Успела-таки накинуть на плечи темно-синий плащ, у ворота выбились тонкие кружева белой ночной рубашки, густые золотистые волосы заплетены на ночь в косу, закинутую на спину, лицо полностью спрятано черной кружевной мантильей.

— Ваше величество, это инфанта. — Донья Эльвира заслонила собой принцессу. — Под вуалью она будет до самого дня свадьбы.

— Ну уж нет, — сухо отозвался король. — Я должен знать, как выглядит невеста моего сына.

Он сделал шаг вперед. Дуэнья в отчаянии только что не бросилась на колени:

— Прошу вас пощадить скромность ее высочества…

— У нее что, какой-то изъян? — резко сказал он, облекая в слова пугавшую его мысль. — Родимое пятно? Или изъязвлена оспой, а от меня это скрыли?

— Нет! Клянусь вам!

Девушка молча поднесла руку к кружевной оборке вуали. Дуэнья ахнула, протестуя, но ничего не предприняла, и принцесса, подняв мантилью с лица, откинула ее за спину. Ясные голубые глаза, не мигая уставились на морщинистую, сердитую физиономию Генриха Тюдора. Король окинул ее взглядом и перевел дух.

Настоящая красавица! Округлое лицо с чистой кожей, длинный прямой нос, пухлые, чувственные губы. Подбородок чуть вздернут, взгляд вызывающий. Ничуть не скромница, не трепетная лань. Настоящая прирожденная принцесса, из тех, кто не теряет достоинства даже в столь неловком, неблагоприятном положении, как сейчас.

Склонившись в поклоне, он представился:

— Я — Генрих Тюдор, король Англии.

Принцесса присела в реверансе.

Он сделал шаг вперед, к ней, и почувствовал, как она силой воли удерживает себя, чтобы не отшатнуться. Твердо взял за плечи и поцеловал, сначала в одну теплую щеку, потом в другую. А когда от запаха ее волос и жара молодого женского тела у него застучало в висках, торопливо отступил, отпустил ее.

— Добро пожаловать в Англию, — сказал он и покашлял, прочищая горло. — Вы должны простить мне мое нетерпеливое желание вас увидеть. Мой сын следует за мной.

— Это я прошу прощения у вашего величества, — ледяным тоном ответила принцесса на церемонном, велеречивом французском. — О том, что ваше величество настоятельно удостаивает нас чести этого неожиданного визита, меня поставили в известность лишь минуту назад.

Генрих даже поежился:

— У меня есть право…

Очень по-испански она пожала плечами:

— Разумеется. У вас есть все права на меня!

От дерзкого ответа, который в интимной атмосфере девичьей спаленки — кровати под балдахином, маняще откинутых одеял, подушки, еще хранящей отпечаток ее головы, — прозвучал довольно вызывающе, его снова окатило желанием. То была сцена, пригодная скорее для обольщения, чем для знакомства двух царственных особ.

— Я подожду вас в приемной, — резко сказал он, словно это по ее вине не мог избавиться от мысли — каково было бы сжать в объятиях юную красотку… Каково было бы купить ее для себя, не для сына?

— Сделайте одолжение, — холодно отозвалась она.

Он развернулся и вышел из комнаты так резко, что едва не столкнулся с принцем Артуром, который неуверенно топтался в дверях.

— Осел, — буркнул король.

Принц, бледный от волнения, нервно откинул упавшую на лоб светлую прядь и промолчал.

— Чертову дуэнью отошлю прочь, едва появится случай, — сказал король. — И всех остальных тоже. Нечего мне тут Испанию разводить! Народ этого не потерпит, да и я, черт побери, тоже!

— Народ вроде не против. Похоже, простому люду принцесса нравится, — вяло возразил Артур. — Люди из эскорта говорят…

— Это потому, что она носит эту дурацкую шляпу. Потому что зрелище непривычное. Как же, испанка! Потому что молоденькая и… — он запнулся, — и хорошенькая!

— Правда? — оживился принц. — Хорошенькая?

— Разве я только что не вошел туда, чтобы это проверить? Однако ни один англичанин, сын мой, не потерпит этих испанских глупостей, едва они потеряют свою новизну. И я, понятно, не потерплю. Цель этого брака — закрепить союз между нашими странами, а потому, нравится испанка кому-нибудь или нет, ты на ней женишься. И лучше бы ей уже выйти, не то она мне не понравится, а это единственное, что может иметь значение!

Да, придется выйти. Я выиграла только краткую передышку и знаю, что он ждет за дверью в мою опочивальню, только что показав всем, и с большим апломбом, что, если я не выйду к нему, гора пойдет к Магомету, и тогда я снова окажусь в ужасном положении.

Я отстраняю донью Эльвиру, дуэнья мне больше не защита, и иду к двери. Слуги мои остолбенели, окаменели, словно рабы в арабской сказке. Они изумлены неслыханными манерами английского короля. Сердце мое стучит так, что отдается в ушах, и я в этот миг не только девица, страшащаяся выйти на люди, но и солдат, рвущийся в бой, сгорающий от жгучего зова опасности, желающий не бежать от нее, а оказаться перед ней лицом к лицу.

Генрих Английский желает, чтобы я встретилась с его сыном в присутствии его дорожного конвоя, без церемоний, не соблюдая приличий, словно мы горстка крестьян. Что ж, быть по сему. Принцесса Испанская не допустит, чтобы кто-то заметил ее страх. Я сжимаю зубы и улыбаюсь так, как учила меня мать.

Киваю герольду, который сбит с толку не меньше других:

— Объявляй мой выход!

Сам не свой, он распахивает двери и заученно возглашает:

— Инфанта Каталина, принцесса Испанская и Уэльская!

Это я. Настал миг моего торжества.

И я делаю шаг вперед.

Инфанта Испанская, с лицом открытым всякому взору, замерев на мгновение в темном дверном проеме, проследовала в комнату, и лишь алый румянец, загоревшийся на щеках, выдавал, чего это ей стоит. Принц Артур, стоявший подле отца, перевел дух. Оказалось, она в тысячу раз красивей, чем он ожидал, и в миллион раз надменней. На ней платье из черного бархата, с разрезом, в котором виднелась красная юбка, квадратный вырез лифа не скрывал увешанной нитками жемчуга пышной груди. Золотистые волосы пышной волной спускались по спине. На головке черная кружевная мантилья, демонстративно закинутая за плечи. Грациозная, как танцовщица, принцесса низко склонилась в реверансе и поднялась с высоко вскинутой головой.

— Прошу простить, что оказалась не готова приветствовать ваше величество, — произнесла она по-французски. — Знай я о вашем приезде заранее, непременно бы подготовилась.

— Странно, что вы не слышали шума, — ответил король, — ведь мы добрых десять минут спорили у самых ваших дверей.

— Да, но я думала, это бранятся слуги! — парировала она.

Артур невольно открыл рот, услышав такую дерзость, однако отец его смотрел на невестку с улыбкой, словно одобряя в ней присутствие духа.

— Отнюдь. Это я осаждал вашу камеристку. Еще раз прошу меня извинить за вторжение.

Она наклонила голову:

— Это моя дуэнья, донья Эльвира. Сожалею, что она вызвала ваше неудовольствие. Ее английский не очень хорош. Возможно, она не уразумела, что именно вам угодно.

— Мне угодно было увидеть мою невестку, а моему сыну было угодно увидеть свою невесту, и я полагал, что английская принцесса будет вести себя как английская принцесса, а не как девица, взращенная в гареме, черт его побери! Мне-то казалось, ваши родители победили мавров. Кто б мог подумать, что они возьмут этих нечестивцев за образец для подражания!

Она пропустила оскорбление мимо ушей.

— Очень надеюсь, что ваше величество научит меня хорошим манерам, как их понимают в Англии. Уверена, лучше вас мне учителя не найти… — И, повернувшись к принцу Артуру, отвесила ему реверанс, который причитается королям: — Милорд!

Дивясь на то, как безмятежно она держится, принц слегка замешкался с ответным приветствием. Потом полез в карман за приготовленным для невесты подарком, повозился, вытягивая мешочек с драгоценностями, уронил, поднял и наконец, чувствуя себя полным дураком, резко протянул ей.

Она приняла дар, наклонила голову в благодарность, но смотреть, что там в мешочке, не стала.

— Вы уже ужинали, ваше величество?

— Поужинаем здесь, — отрезал король. — Я уже распорядился.

— Тогда не позволите ли предложить вам питье? Или предпочтете помыться и сменить платье? — И сверху вниз окинула его взглядом: бледное лицо в брызгах дорожной грязи, пыльные сапоги. Надо признать, англичане чистоплотностью не отличаются, ни в одном доме из тех, где они останавливались, даже таком роскошном, как этот, нет ни пристойной бани-хамама, ни даже проведенной воды. — Или, может статься, вы не любите мыться?

Король фыркнул:

— Прикажите налить мне эля, и пусть в мои покои пришлют смену одежды и горячей воды! — И добавил, жестом отметая то, что она могла бы сказать: — Только не принимайте это за комплимент. Я перед ужином всегда моюсь.

Артур заметил, как мелкие белые зубки закусили нижнюю губку, словно принцесса удержала себя, чтобы не съязвить.

— Да, ваше величество, — любезно отозвалась она. — Как вам будет угодно.

И, подозвав придворную даму, вполголоса по-испански распорядилась. Выслушав, та присела в поклоне и пошла вперед, показывая королю дорогу.

Принцесса повернулась к Артуру.

— А вы? — спросила она по-латыни.

— Я? Что я? — растерялся он и почувствовал, что она сдерживает вздох нетерпения.

— Не угодно ль и вам помыться с дороги?

— Я уже мылся, — бездумно сказал он и чуть не провалился сквозь землю.

Ну, прямо дитя, которое отчитывает нянька! Надо ж такое брякнуть! «Я уже мылся!» Может, руки ей еще протянуть, пусть проверит, нет ли грязи под ногтями?

— Тогда, может быть, стакан вина? Или эля? — И повела рукой в сторону стола, где слуги спешно выставляли напитки.

— Вина, пожалуй.

Одной рукой она подняла бокал, другой — бутыль, и стекло со звоном столкнулось: «дзинь!», а потом «дзинь-дзинь-дзинь!» снова. В изумлении он осознал, что у нее дрожат руки. Она торопливо налила вина, протянула ему бокал. Оторвав взгляд от ее рук, он посмотрел в лицо своей нареченной.

Она не потешалась над ним, нет. Ей было неловко. Грубость, проявленная его отцом, подстегнула в ней гордость, но наедине с ним, Артуром, это была просто девочка, пусть несколькими месяцами старше его, и дочь самых могущественных монархов в Европе, но все равно — девочка, у которой сейчас от волнения дрожат руки.

— Не надо бояться, — тихо сказал он. — Я сожалею, что все так вышло.

Сожалеет, имел он в виду, что моя попытка избежать этой встречи не удалась, сожалеет о бестактности отца и о своей неспособности удержать его или смягчить и более всего прочего сожалеет о том, что вся эта история для меня сущее наказание.

Она опустила глаза. Он смотрел на чистую белую кожу, на золотые ресницы, на светлые, чуть заметные брови.

И тогда она взглянула ему прямо в лицо:

— Все в порядке. Бывала я в переделках пострашней этой, видывала места неприглядней, знавала людей похуже твоего отца. Не тревожься обо мне. Я решила ничего не бояться.

Никто никогда не узнает, чего мне стоило улыбаться, стоять перед твоим отцом и не трястись, как осиновый лист. Мне нет еще шестнадцати, я вдали от матери, в чужой стране. Я не владею здешним языком, никого здесь не знаю. У меня нет друзей, со мной только свита, но от слуг моих нечего ждать защиты, они сами ждут ее от меня.

Я знаю, какова моя участь. Мне придется быть испанской принцессой для англичан и английской принцессой — для испанцев. Придется делать хорошую мину при плохой игре, изображать уверенность, когда внутри все дрожит от страха. Конечно, ты мой муж, но я не могу даже разглядеть тебя, я не чувствую твоего плеча рядом. У меня не было времени в тебе разобраться, все мои силы уходят на то, чтобы выглядеть той принцессой, которую твой отец купил, а моя мать продала, принцессой, которая олицетворяет собой прочность мирного договора между Англией и Испанией.