Колыбель, овеянная красным! Колыбель, качаемая чернью! Гром солдат — вдоль храмов — за вечерней… А ребенок вырастет — прекрасным. С молоком кормилицы рязанской Он всосал наследственные блага: Триединство Господа — и флага, Русский гимн — и русские пространства. В нужный день, на Божьем солнце ясном, Вспомнит долг дворянский и дочерний — Колыбель, качаемая чернью, Колыбель, овеянная красным! 26 августа 1918 «Ты дал нам мужества…»
Ты дал нам мужества — На сто жизней! Пусть земли кружатся, Мы — недвижны. И ребра — стойкие На мытарства: Дабы на койке нам Помнить — Царство! Свое подобье Ты в небо поднял — Великой верой В свое подобье. Так дай нам вздоху И дай нам поту — Дабы снести нам Твои щедроты! 17 сентября 1918 «Поступью сановнически-гордой…»
Поступью сановнически-гордой Прохожу сквозь строй простонародья. На груди — ценою в три угодья — Господом пожалованный орден. Нынче праздник слуг нелицемерных: Целый дождь — в подхваченные полы! Это Царь с небесного престола Орденами оделяет — верных. Руки прочь, народ! Моя — добыча! И сияет на груди суровой Страстный знак Величья и Отличья, Орден Льва и Солнца — лист кленовый. 25 сентября 1918 Сергиев день «Над черною пучиной водною…»
Над черною пучиной водною — Последний звон. Лавиною простонародною Низринут трон. Волочится кровавым волоком Пурпур царей. Греми, греми, последний колокол Русских церквей! Кропите, слезные жемчужинки, Трон и алтарь. Крепитесь, верные содружники: Церковь и царь! Цари земные низвергаются. — Царствие! — Будь! От колокола содрогаются Город и грудь. 26 сентября 1918 день Иоанна Богослова «Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли…»
Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли, А останетесь вы в песне — белы-лебеди! Знамя, шитое крестами, в саван выцвело. А и будет ваша память — белы-рыцари. И никто из вас, сынки! — не воротится. А ведет ваши полки — Богородица! 12 октября 1918 «Царь и Бог! Простите малым…»
Царь и Бог! Простите малым — Слабым — глупым — грешным — шалым, В страшную воронку втянутым, Обольщенным и обманутым, — Царь и Бог! Жестокой казнию Не казните Стеньку Разина! Царь! Господь тебе отплатит! С нас сиротских воплей — хватит! Хватит, хватит с нас покойников! Царский Сын, — прости Разбойнику! В отчий дом — дороги разные. Пощадите Стеньку Разина! Разин! Разин! Сказ твой сказан! Красный зверь смирён и связан. Зубья страшные поломаны, Но за жизнь его за темную, Да за удаль несуразную — Развяжите Стеньку Разина! Родина! Исток и устье! Радость! Снова пахнет Русью! Просияйте, очи тусклые! Веселися, сердце русское! Царь и Бог! Для ради празднику — Отпустите Стеньку Разина! 1-ая годовщина Октября Москва Памяти А. А. Стаховича
A Dieu — mon ame
Mon corps — au Roy,
Mon coeur — aux Dames,
L`honneur — pour moi.[6]
1 He от запертых на семь замков пекарен И не от заледенелых печек — Барским шагом — распрямляя плечи — Ты сошел в могилу, русский барин! Старый мир пылал. Судьба свершалась. — — Дворянин, дорогу — дровосеку![7] Чернь цвела… А вблизь тебя дышалось Воздухом Осьмнадцатого Века. И пока, с дворцов срывая крыши, Чернь рвалась к добыче вожделенной — Вы bon ton, maintien, tenue[8] — мальчишек Обучали — под разгром вселенной! Вы не вышли к черни с хлебом-солью, И скрестились — от дворянской скуки! — В черном царстве трудовых мозолей — Ваши восхитительные руки. Март 1919 Москва 2 Высокой горести моей — Смиренные следы: На синей варежке моей — Две восковых слезы. В продрогшей церковке — мороз, Пар от дыханья — густ. И с синим ладаном слилось Дыханье наших уст. Отметили ли Вы, дружок, — Смиреннее всего — Среди других дымков — дымок Дыханья моего? Безукоризненностью рук Во всем родном краю Прославленный — простите, друг, Что в варежках стою! Март 1919 Але
В шитой серебром рубашечке, — Грудь как звездами унизана! — Голова — цветочной чашечкой Из серебряного выреза. Очи — два пустынных озера, Два Господних откровения — На лице, туманно-розовом От Войны и Вдохновения. Ангел — ничего — всё! — знающий, Плоть — былинкою довольная, Ты отца напоминаешь мне — Тоже Ангела и Воина. Может — всё мое достоинство — За руку с тобою странствовать. — Помолись о нашем Воинстве Завтра утром, на Казанскую! 5 июля 1919 С<ергею> Э<фрону>
Хочешь знать, как дни проходят, Дни мои в стране обид? Две руки пилою водят, Сердце — имя говорит. Эх! Прошел бы ты по дому — Знал бы! Так в ночи пою, Точно по чему другому — Не по дереву — пилю. И чудят, чудят пилою Руки — вольные досель. И метет, метет метлою Богородица-Метель. Ноябрь 1919 «Дорожкою простонародною…»
Дорожкою простонародною, Смиренною, богоугодною, Идем — свободные, немодные, Душой и телом — благородные. Сбылися древние пророчества: Где вы — Величества? Высочества? Мать с дочерью идем — две странницы. Чернь черная навстречу чванится. Быть может — вздох от нас останется, А может — Бог на нас оглянется… Пусть будет — как Ему захочется: Мы не Величества, Высочества. Так, скромные, богоугодные, Душой и телом — благородные, Дорожкою простонародною — Так, доченька, к себе на родину: В страну Мечты и Одиночества — Где мы — Величества, Высочества. 1 октября 1918 Бальмонту
Пышно и бесстрастно вянут Розы нашего румянца. Лишь камзол теснее стянут: Голодаем как испанцы. Ничего не можем даром Взять — скорее гору сдвинем! И ко всем гордыням старым — Голод: новая гордыня. В вывернутой наизнанку Мантии Врагов Народа Утверждаем всей осанкой: Луковица — и свобода. Жизни ломовое дышло Спеси не перешибило Скакуну. Как бы не вышло: — Луковица — и могила. Будет наш ответ у входа В Рай, под деревцем миндальным: — Царь! На пиршестве народа Голодали — как гидальго! Ноябрь 1919 1920 г
Кремлю:
Над твоим черноголовым верхом
Вороны кружат…
―――
Ты уходишь день, не открыв Кремля.
Ты плывешь в колокольном звоне…
Из Двадцатого Года уходишь ты,
Вербное Воскресенье
Благовещенье — внук твой
— откроет реку…
— Из Двадцатого Года,
из Двадцатого Века…
(Алины стихи — Москва, весна 1920 г.) «Я эту книгу поручаю ветру…»
Я эту книгу поручаю ветру И встречным журавлям. Давным-давно — перекричать разлуку — Я голос сорвала. Я эту книгу, как бутылку в волны, Кидаю в вихрь войн. Пусть странствует она — свечой под праздник — Вот так: из длани в длань. О ветер, ветер, верный мой свидетель, До милых донеси, Что еженощно я во сне свершаю Путь — с Севера на Юг. Февраль 1920 Москва Блоку
Как слабый луч сквозь черный морок адов — Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.[9] И вот, в громах, как некий серафим, Оповещает голосом глухим — Откуда-то из древних утр туманных — Как нас любил, слепых и безымянных, За синий плащ, за вероломства — грех… И как — вернее всех — ту, глубже всех В ночь канувшую — на дела лихие! И как не разлюбил тебя, Россия! И вдоль виска — потерянным перстом — Все водит, водит… И еще о том, Какие дни нас ждут, как Бог обманет, Как станешь солнце звать — и как не встанет… Так, узником с собой наедине, (Или ребенок говорит во сне?) Предстало нам — всей площади широкой! — Святое сердце Александра Блока. Апрель 1920 Ex — ci-devant[10]
(отзвук Стаховича)
Хоть сто мозолей — трех веков не скроешь! Рук не исправишь — топором рубя! О, откровеннейшее из сокровищ: Порода! — узнаю Тебя. Как ни коптись над ржавой сковородкой — Всё вкруг тебя твоих Версалей — тишь. Нет, самою косой косовороткой Ты шеи не укоротишь. Над снежным валом иль над трубной сажей Дугой согбен, всё ж — гордая спина! Не окриком, — всё той же барской блажью Тебе работа задана. Выменивай по нищему Арбату Дрянную сельдь на пачку папирос — Всё равенство нарушит — нос горбатый: Ты — горбонос, а он — курнос. Но если вдруг, утомлено получкой, Тебе дитя цветок протянет — в дань, Ты так же поцелуешь эту ручку, Как некогда — царицы длань.
