Тайны Русского каганата

Однако в таком виде эта версия не объясняла четкого разделения славян и русов у восточных авторов IX – X вв., что вызвало появление оригинальной концепции украинского археолога Д. Т. Березовца, впервые отождествившего русов арабо-персидских источников с носителями лесостепного, аланского варианта салтово-маяцкой культуры (аланы – североиранское племя, одни из предков современных осетин). Но привлекая при локализации русов данные о Русском каганате (Ибн Русте, Гардизи, «Худуд ала алам», Бертинские анналы), Березовец считает русов подчиненными хазарскому хакану сборщиками дани со славянских племен, оставляя за хазарами всю территорию салтовской культуры[13]. Однако выводы Березовца практически никто из ученых не поддержал. Это было связано с противоречием, содержащимся в его версии: источники ясно говорят о самостоятельном государстве русов, наравне с Хазарией и Сериром (Дагестан), с «хакан-е рус» во главе, а не о вассале Хазарского каганата. Допустить же существование в Подонье независимого государства или племенного объединения значило развенчать представление о могуществе иудейской Хазарии в Восточной Европе и значительно сократить ее предполагаемую территорию. Именно это было невозможно для направления, которое представлял Д. Т. Березовец.

Итак, главной идеей этих двух оппозиционных официальному антинорманизму направлений в советской историографии была зависимость славянских племен накануне образования Древнерусского государства от скандинавов-варягов либо от иудейской Хазарии.

Именно идеологическим фактором объясняется и возобновление поисков племени русь в Балтийской Славонии как реального, основанного на богатой источниковой базе противовеса норманно-хазарским изысканиям. Данная теория не получила достойного развития, однако вызвала широкий резонанс в 1970-е гг. после статей историков патриотического направления А. Г. Кузьмина, В. Б. Вилинбахова и Н. С. Трухачева. Русский каганат и остров русов локализовались авторами на острове Рюген в Балтийском море. И если А. Г. Кузьмин[14] изначально предполагал неславянское происхождение руси и возможность существования нескольких «Руссий» в разных регионах Европы и различной этнической принадлежности, связь между которыми предстояло выяснить, то Трухачев отождествлял русов, упоминавшихся как в восточных, так и в западных и византийских источниках, либо с ругами – балтийскими славянами, либо с Киевской Русью[15]. Новые разыскания о Балтийской Руси требовали дальнейших глубоких исследований и порождали больше вопросов, чем ответов. Само предположение о существовании нескольких этносов Средневековья под одним (или сходными) названием могло получить развитие только при комплексном применении данных, собранных различными науками. Это шло вразрез с основной тенденцией исторической науки начиная с 1960-х гг. к выделению из нее новых самостоятельных «наук», претендующих на собственные методы исследования, а также с процессом самоизоляции смежных гуманитарных наук, в первую очередь лингвистики. Потому оно не было использовано в разработках последующих лет.

В результате уже в начале 1980-х гг. норманно-хазарское видение истории Восточной Европы VIII – X вв. преобладало в историографии во многом и потому, что его противники, имея официальную поддержку, часто не утруждали себя доказательствами, не особенно обращали внимание на то, в каком направлении развиваются вспомогательные исторические дисциплины. Разыскания норманистов и хазароведов были некритично приняты за основу зарубежными медиевистами и славистами.

Современные ученые и русские древности

Когда вместе с ломкой социально-экономической структуры России и сменой политического курса в середине 1980-х гг. симпатии правящей верхушки, соответственно, перешли от славян к норманнам и хазарам, оказалось, что многие археологи, специалисты по нумизматике, эпиграфике прочно стоят на позициях норманско-хазарской версии, которая весьма быстро обрела очертания целостной концепции.

На сегодняшний день эти построения наиболее полно выражены в монографиях и статьях В. Я. Петрухина, сумевшего в 1998 г. защитить докторскую диссертацию, основанную на много раз опровергнутых аргументах основоположника норманизма З. Байера. Петрухин при поддержке скандинависта Е. А. Мельниковой и визинтиниста М. В. Бибикова возвращается к неестественной скандинавской этимологии корня «рус» – rops – типа ropskarl со значением «гребец», «участник походов на гребных судах»[16].

Возникла эта идея из давнего аргумента норманистов о том, что финноязычные народы называют Швецию Ruotsi, Rootsi. Но еще в XVIII столетии противники шведского миссионерства у диких славян заметили, что Древнюю Русь, а потом Россию эстонцы и финны почему-то именуют Венелайнен, Венея, Венемаа, а в шведском языке (как и в других германских) слова «Руотси» нет. В XIX в. добросовестные ученые норманского направления сами отказались от сомнительной этимологии, ибо выяснилось, что «Руотси» финно-угры называли еще и Ливонию, а значит это слово «Страна скал». Поэтому современные скандинавоманы и придумали «гребцов»…

Петрухин полностью отождествляет скандинавов, варягов и русов, пытаясь при этом объединить большинство классических источников по проблеме. Совершенно «неподходящие» письменные памятники, к примеру, свидетельство сирийской хроники Псевдозахарии с локализацией росов в Северном Причерноморье в VI в., автор объявляет недостоверными. Восточную Европу в соответствии с норманно-хазарской концепцией Петрухин видит поделенной между двумя «империями» – Хазарским каганатом на юге и Норманнским (Русским) на севере, причем в начале IX в. все восточные славяне оказываются в зависимости от хазар (поляне, северяне, вятичи, радимичи) или варягов – скандинавов (кривичи, словене)[17].

Русский каганат восточных источников и Бертинских анналов исследователь рассматривает в альтернативе «скандинавы – Киев» и локализует в районе Ладоги, ибо в Киеве начала IX в. нет монетных кладов и «скандинавских» археологических комлексов. При аргументации разделении Восточно-Европейской равнины на сферы норманнского и хазарского влияния В. Я. Петрухин широко использует археологический материал самой развитой в Восточной Европе культуры – салтово-маяцкой, трактуя ее как государственную для Хазарского каганата. Титул хакана у русов-норманнов ученый муж понимает как свидетельство не территориального соседства с хазарами, а «политического» («русь претендовала на роль, равную хазарам»).

Эта интерпретация предыстории Киевской Руси на данном этапе принимается почти всеми источниковедами и археологами, несмотря на то что логика Петрухина и уровень его аргументации не поднимается выше норманистов XVIII в., а археологические и письменные источники, данные смежных дисциплин и лингвистики трактуются крайне произвольно. Не смущают неонорманистов и новейшие данные антропологии – науки, которую трудно упрекнуть в гипотетичности. В настоящее время скандинавскими признаются лишь три краниологические серии: из курганов Шестовицы (вторая половина Х в.), Старой Ладоги (не ранее XI в.) и Куреванихи-2 (XII – XIII вв.)[18], а так называемые «скандинавские комплексы» были характерны для всего циркумбалтийского региона.

В знаменитых дружинных могильниках Гнездово и Тимерево, инвентарь которых норманисты до сих пор трактуют как скандинавский, после смены погребального обряда на ингумацию (трупоположение), нет ни одной близкой к скандинавским к раниологической серии.

Но неонорманисты игнорируют не только современные объективные исследования, но и наследие историографии прошлого, накопленное за три века дискуссии о происхождении племени русь.

С альтернативной и относительно новой версией выступил лишь археолог, автор одной из основных концепций этногенеза славян, В. В. Седов, всегда занимавший компромиссную позицию в спорах о начале Руси. В 1998 г. он посвятил отдельную статью проблеме Русского каганата, а годом позже включил результаты исследования в монографию «Древнерусская народность».

Декларируя антинорманистские взгляды, В. В. Седов отождествляет Русский каганат с территорией, принадлежавшей славянам волынцевской археологической культуры конца VII – VIII вв., распространявшейся от Левобережья Днепра до бассейна Среднего Дона и Верхней Оки.

Работа Седова стала первой попыткой локализации Русского каганата как самостоятельного сильногого сударства на основе комплексного использования данных археологии, нумизматики, лингвистики и аутентичных письменных источников. Автор верно отмечает один из главных просчетов своих предшественников и оппонентов: информация о русах, содержащаяся в арабо-персидских и византийских источниках IX – XII вв., обычно рассматривается суммарно, без выделения исторических периодов. Хотя этнокультурная карта Восточной Европы начала IX в. очень отличалась от следующих столетий.

Действительно, к 1990-м гг. археологами были выделены ареалы практически всех культурно-исторических общностей Восточной Европы VIII – IX вв. Самостоятельность и важную политическую роль Русского каганата Седов доказывает, развивая почти забытые идеи Д. И. Иловайского и Г. В. Вернадского о могучем западном противнике Хазарии, против которого был построен Саркел[19]. Археолог отмечает такую черту государственности, как собственная монета, правильно отрицая развитие монетного дела в жившей транзитной торговлей Хазарии (что по нынешним временам уже немалая смелость). Широко используется ученым и информация о территории русов в восточных источниках и Баварском географе, которые однозначно локализуют русов начала IX в. западнее хазар и восточнее славянских племен Среднего Поднепровья.

Резкое разделение русов и славян в арабо-персидской географии Седов объясняет долгой изолированностью племен волынцевской культуры от остального славянского мира (волынцевская культура генетически связана со славянским населением Поволжья IV – VII вв.). Существование Русского каганата, объединявшего полян, северян, вятичей и донских славян при главенстве русов-волынцевцев, Седов датирует 830—860-ми гг. (начало государственности связано с освобождением от хазар, гибель – с подчинением им же, подтвержденным Начальной летописью).

Очевидно, что при всем антинорманизме В. В. Седов принимает разделение Восточной Европы VIII – начала IX в. на норманнскую и хазарскую сферы влияния и по сути не является оппонентом неонорманистов. Версия Седова имеет существенные недостатки прежде всего в использовании археологического материала (с трактовкой письменных источников можно в целом согласиться). Во – первых, это явное несовпадение в датировке существования «русской» волынцевской культуры VIII – начала IX вв. и каганата с русами во главе (в начале IX в. происходит трансформация волынцевской культуры в роменскую, отождествляемую с летописными северянами). Кроме того, на территории каганата (если это славяне-волынцевцы), вступившего в борьбу с Хазарией, отсутствуют укрепленные поселения, что говорит как раз о мирной жизни. Неясен и путь в Поволжье носителей именьковской культуры, заимствовавших, по мнению Седова, этноним русь у иранцев Поднепровья. Не произвел археолог и сопоставления обряда захоронения руса у большинства арабских авторов (ингумация в «могиле наподобие большого дома») и волынцевской культуры (славянское трупосожжение). Все эти замечания не позволяют согласиться с В. В. Седовым в отождествлении Русского каганата и волынцевцев.

Историческая ситуация в Юго-Восточной Европе в первой половине IX в.

по В. В. Серову: а – археологические ареалы славян, б – территория салтово-маяцкой культуры, в – ареал волжских болгар, г – муромы, д – мордвы, е – хазарские крепости, выстроенные византийскими мастерами в 830-х гг., ж – хазарские городища, на которых византийскими строителями в теже годы были воздвигнуты каменные форт и фикации, з – прочие крепости Хазарского каганата и места находок пяти – и семи лучевых височных колец (четвертой группы по Е. А. Шинакову), к – этнонимы «Баварского географа»

Но несомненно, за долгие годы это первый большой шаг навстречу решению проблемы, а значит – истине. Исследование Седова показывает, что имеющиеся в распоряжении современного историка сведения делают возможной аргументированную трактовку корпуса источников о Русском каганате начала IX в., определение его места в истории Восточной Европы раннего Средневековья и связи с Киевской Русью. Прежде препятствием к решению этой проблемы служило сначала отсутствие археологических данных, а затем нежелание исследователей проделать, невзирая на уже сложившиеся концепции, обширную компаративную работу над памятниками археологии и письменности. В качестве причины можно также выделить неизбежно встающий при исследовании данной проблемы вопрос о народах, носящих имя «русов», и их локализации, который на современном этапе развития исторической мысли до конца не разрешен. Сейчас совершаются лишь первые попытки локализации русов с хаканом во главе, то есть определения их территории и этнической принадлежности путем сопоставления данных письменных источников и материальной культуры во всех важнейших аспектах.

Главное – что российская наука сейчас впервые имеет достаточно материала, чтобы раскрыть загадку Русского кагана – та, мучившую ученых уже триста лет. А значит, нанести на историческую карту первое русское государство.

Часть I

РУСЫ И ИХ СОСЕДИ ГЛАЗАМИ СОВРЕМЕННИКОВ

Глава 1

«НАРОД НЕ ИЗВЕСТНЫЙ, НО ПОЛУЧИВШИЙ ИМЯ…»

Появление этнонима «русь» в Европе

Проблема происхождения этнонима «русь» – одна из самых сложных и запутанных. И во многом потому, что это название встречается в Средние века в самых разных областях Европы, обозначая явно не одно и то же. Русов знают и арабы, и персы, и франки, и византийцы. Когда впервые состоялось знакомство этих народов с русами – определить очень трудно. С одной стороны, во многих поздних сочинениях, когда уже широко была известна Киевская Русь, а потом и Московия, в рассказах о событиях IV – VIII вв. называются русы.

Византийский писатель XIV в. Никифор Григора упоминает русского князя, служившего при дворе императора Константина в начале IV в. Составленная в Московской Руси Степенная книга, излагая в форме генеалогий историю Руси от Рюрика до Ивана Грозного, рассказывает о битве римского императора Феодосия (379—395) с «русскими вои». Там же говорится о нападении русов на «Селунский град» (Салоники).

В VI в. в Причерноморье и на Кавказе восточные авторы начинают упоминать русов. Но делают это в основном авторы XI – XVI вв. Единственное современное сообщение – рассказ неизвестного сирийца, обычно именуемого Псевдо-Захарией, о народе рос в Северном Причерноморье, жившем по соседству с амазонками, песьеголовыми и другими фантастическими племенами. Подобное сообщение вызвало естественное недоверие ученых, многие из которых поспешили объявить росов Псевдо-Захарии ременисценцией упоминавшегося в Ветхом Завете термина «наси-рош» (в переводе с иврита «верховный глава»). Якобы в результате неточного перевода на греческий – «князь Рош» – возникло представление о мифическом народе росов, живущем на краю света.

В Западной Европе тоже имеются данные о русах до IX в. И опять-таки все они сохранились в более поздних источниках. Во французской поэме об Ожье Датчанине (XII – XIII вв.) упоминается русский граф Эрно. Он возглавлял русский отряд, который защищал столицу лангобардов Павию от войска Карла Великого в 773—774 гг. В Северной Италии русы занимали район Гарда близ Вероны. Таким образом, если это правда, некие русы находились в Италии в третьей четверти VIII столетия. Вторит поэме и «Песнь о Роланде» в записях XII – XIV вв. Там русы оказываются в числе противников франкского войска, а также упоминаются «русские плащи». Еще в одной французской поэме конца XII – начала XIII в. в числе приближенных Карла Великого назван русский граф. А в поэме «Сесн», датирующейся концом XII в., действует русский великан Фьерабрас, выступающий против Карла Великого на стороне Гитеклена-Видукинда Саксонского. Этому герою посвящена и одноименная поэма, где богатырь из Руссии оказывается царем Александрии и Вавилона, а также правителем Кельна и Руси. Попав в плен, он становится верным слугой Карла Великого.

Если бы все эти сообщения сохранились в рукописях, современных событиям, мы могли бы, даже не используя археологический материал или лингвистику, уверенно сказать, что этнос «рус» существовал еще в первых веках н. э. и был весьма активной политической силой на просторах от Северного Кавказа до Пиренейского полуострова. И уже исходя из этого, можно было бы ставить вопрос, один это был этнос или несколько и как они друг с другом соотносятся. Но, к сожалению, аутентичные (современные событиям) источники этого периода не сохранились. Поэтому использовать эти данные можно только после доказательства их подлинности, что далеко не всегда возможно. Например, объявить достоверным сообщение арабского историка XI в. ас-Са’алиби о русах на Кавказе можно только после того, как на основе археологии, нумизматики, эпиграфики, антропологии и других исторических дисциплин будет доказано присутствие этноса русов на Кавказе именно в VI в.

Поэтому не будем изначально вступать на столь зыбкую почву, а обратимся к записям о русах современников. Они, как правило, случайны и появлялись после встречи с незнакомым народом, отражая свежие впечатления. Древнейшие аутентичные упоминания содержат западноевропейские и византийские источники.

Послы кагана росов у франкского императора

Самое первое, но, к счастью, весьма пространное сообщение о русах сохранилось в так называемых Бертинских анналах. Оно как раз касается загадочного государства русов, во главе которого стоял хакан (каган). Жесткие споры о его интерпретации, ведущиеся уже почти три столетия, сполна описаны во введении к этому исследованию. Это не только древнейшее из ныне известных сообщений о русах. Впервые здесь сообщается о наличии у русов государства. Поэтому отнестись к записям анналов следует крайне внимательно и серьезно.

Во времена единой Франкской империи зародилась традиция вести при дворе государя своеобразную летопись, в ко – торой по годам отражались наиболее значимые события (отсюда и название от лат. annus – «год»). «Бертинскими» эти анналы названы по месту находки рукописи в аббатстве Св. Бертина на севере Франции. Автор записей известен – это Пруденций, придворный капеллан сначала императора Людовика I (814—840), а затем, после его смерти и распада империи, – его сына, западнофранкского короля Карла Лысого (840—877). Это особенно ценно: Пруденций мог присутствовать при появлении русов.

В 839 г. к Людовику прибыло посольство византийского императора Феофила (829—842), который:

«прислал также … некоторых людей, утверждавших, что они, то есть народ их, называется Рос (Rhos); король (rex) их, именуемый хаканом (chacanus),направил их к нему (Феофилу. – Е.Г.), как они уверяли, ради дружбы. Он (Феофил. – Е.Г.) просил… чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться (на родину), так как путь, по которому они прибыли в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайной дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно расследовав (цели) их прибытия, император узнал, что они из народа свеонов (Sueones), и, сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя задержать их до тех пор, пока не удастся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями, или нет. Об этом он незамедлил … сообщить Феофилу, а также о том, что из любви к нему принял их ласково и что, если они окажутся достойными доверия, он отпустит их, предоставив возможность безопасного возвращения на родину и помощь им; если же нет, то с нашими послами отправит их пред его очи, дабы тот сам решил, как с ними следует поступить»[20].

Эта случайная запись сама по себе дает столько информации, как никакой другой источник IX столетия. Во – первых, это единственный случай подобного написания этнонима «рос» в западных средневековых источниках. Другие документы того времени знают на просторах Европы Ruzzi, Rizara, Rusci, Ruteni. Откуда взялись эти названия – выясним позднее. Здесь же явно зафиксировано самоназвание народа, с которым франкам встречаться раньше не приходилось. Значит, политическое образование, которое возглавлял хакан русов, находи – лось настолько далеко от Франкской империи, что и торговых связей с ним не было.

Главу русов, «именуемого хаканом», летописец империи величает королем. А в Западной Европе, где всегда придавали большое значение генеалогиям и титулам, «разбрасываться» такими словами, как король, было не принято. Многих весьма уважаемых государей называли князьями. Из этого следует, что неизвестное доселе государство русов после переговоров показалось франкам настолько значительным, что сразу удостоилось названия королевства.

Титул кагана свидетельствует о южной, степной локализации росов Бертинских анналов. Именно в степи этот титул приравнивался к императорскому и символизировал не только независимость, но и притязания на первенство в регионе. Из известных франкам народов только один употреблял этот титул – авары. Из степных народов в Центральную Европу к тому времени проникли еще болгары, но их правители назывались ханами, а не хаканами, что на порядок ниже. Следовательно, скорее всего, росы с хаканом во главе обитали где – то в степях Восточной Европы.

Государство росов не могло находиться на севере Европы – об этом свидетельствует сам текст. Земли, располагавшиеся к северу от империи, а именно в Прибалтике, были хорошо или сносно знакомы франкам, так как входили в сферу их политических и торговых интересов. Побережье Балтийского моря, куда сходились важнейшие торговые артерии Средневековья, всегда было лакомым куском, и не одно столетие за него велась жестокая борьба. Недаром балтийские славяне, под контролем которых долго было южное побережье, слыли во второй половине I тысячелетия н. э. куда более воинственными, чем викинги.

Направлять свою мысль на север Европы ученых заставляет упоминание в источнике народа свеонов, которых обычно путают со свевами – шведами. Действительно, уже в IX – X вв. шведов часто называли свеонами.

Однако свеоны, свионы (Svioni, Sueni) были известны во времена римского историка Тацита (II в. н. э.) как небольшое островное балтийское племя. Тацит сообщает о них, что «общины свионов обитают среди самого Океана (Балтийского моря. – Сост.)» и отличает их от свебов («шведов»), живших тогда на северо-востоке Германии. Но это племя, этническая принадлежность которого до сей поры неизвестна, быстро исчезло, растворившись в других народах. И к концу I тысячелетия н. э. свеонами в западных источниках называли все население побережья Балтийского моря. Как ясно указано в анналах, никакого отношения к русам свеоны не имели. И если русы не воспринимались Людовиком как враги, конкуренты или объект политического внимания, то о свеонах этого сказать нельзя. Они хорошо были известны франкам, и где-то их политические интересы сталкивались (иначе им нечего было бы разведывать во франкской столице).

Таким образом, если не отклоняться от текста капеллана, ситуацию можно пересказать следующим образом. Хакан росов около 838—839 гг. отправил посольство в Византию с целью переговоров о сотрудничестве. Вернуться домой обычным путем послы уже не могли, поскольку этот путь был перекрыт «свирепыми народами». Учитывая предположительно степное расположение Русского каганата, эти племена были кочевыми. Скорее всего, именно о помощи против кочевников хотели договориться послы с Феофилом. Вряд ли переговоры с византийцами завершились для русов успешно – иначе в тексте было сообщено о союзе Византии с русами, а не сквозило бы недоверие: «как они уверяли, ради дружбы». Между тем в традициях византийской дипломатии император позаботился о безопасности послов, значит, исход схватки хакана русов с кочевниками еще не был решен. В ходе знакомства с послами неизвестного государства Людовик выяснил, что кто-то из них происходил с побережья Балтийского моря (вряд ли все посольство). В Средние века обычным делом была служба при дворе стран, связанных политическим или торговым союзом. Из этого можно сделать вывод, что Русский каганат имел какие-то контакты (и весьма тесные) с Прибалтикой, хотя и находился далеко от нее. Людовик не имел возможности сразу определить, являлись ли свеоны официальными представителями росского кагана, или они действительно сочинили такую легенду, чтобы проникнуть в святая святых враждебного государства. Чтобы узнать, истина рассказ послов или ложь, нужно было связаться с Русским каганатом, в ожидании чего послы и были задержаны.

Хотя продолжение истории неизвестно, и имеющиеся данные немало сообщают о народе рос.

Бертинские анналы не единственный западноевропейский памятник, в котором есть информация о каганате. С ними обычно связывают послание франкского императора и итальянского короля Людовика II (844—875) к опять-таки византийскому василевсу Василию I (867—886). Письмо было отправлено в 871 г. и дошло до наших дней в составе Салернской хроники Х в. Споря с византийским императором о титулах правителей, Людовик II пишет: «Хаганом (Chaganus) мы называем государя авар, а не хазар или северных людей (Nortmanni)». Вполне понятно, что Людовик не знал о других хаганах, кроме аварского: Аварский каганат был разгромлен его прадедом Карлом Великим на рубеже VIII – IX вв. Жаль, что неизвестно содержание письма Василия, на которое отвечал франкский император. Вполне вероятно, что там был указан точный этноним «норманнов». И надо помнить, что «норманнами» средневековые авторы называли не конкретный этнос и даже не скандинавов, как принято думать сейчас. В переводе с латинского это просто «северные люди», жители областей, расположенных севернее, чем страна автора источника (в данном случае Италия). Со времени Великого переселения народов в Европе известно четыре каганата: Западный Тюркский, Аварский, Хазарский и Русский. Тюркский каганат, исчезнув за три столетия до написания документа, так и остался неизвестен франкам. Поэтому правомерно предположить, что «северные люди» – это русы. Из этого послания можно сделать два вывода: во-первых, русы с хаканом во главе до сих пор не стали хорошо известны в бывшей Франкской империи, а во-вторых, в Византии о них еще помнили. Существовал ли Русский каганат в 871 г. – сказать нельзя (каган авар упоминается как существующий титул, хотя уже почти столетие, как этот каганат был уничтожен).

Таким образом, из франкских хроник известно, что в начале IX в. (а может, и позже) где – то в степях Восточной Европы находилось весьма влиятельное в регионе образование, именовавшееся «Русский каганат» и имевшее контакты с Византией и побережьем Балтийского моря.

Славяне и русы в Баварском географе

Другие древнейшие упоминания этнонима «русь» в латинских источниках Средних веков относятся к немецкой традиции. Связаны ли они с Росским каганатом Бертинских анналов или с Киевской Русью?

Самым загадочным памятником считается так называемый Баварский географ. Сохранился он в единственном экземпляре – в виде приписки на обороте последней страницы трактата Боэция о геометрии, и судьба его в науке не была простой. Русским ученым он был известен давно, еще со времен «первого русского историографа» (а по сути, первого придворного историка) Н. М. Карамзина. Долгое время рукопись ошибочно датировалась XI – XII вв., и даже место ее создания было определено неправильно: считалось, что это монастырь Св. Эммерама в Регенсбурге или кафедра архиепископа в Зальцбурге. Только в середине ХХ столетия было доказано, что запись была сделана в монастыре Райхенау, располагавшемся в верховьях Рейна. Таким образом, географ получается не «Баварский», а «Швабский», а создан был, как выяснилось тогда же, не в XI – XII, а во второй половине IX в. (именно так по палеографическим признакам была датирована рукопись). Но неверное имя закрепилось в научных кругах, и до сих пор употребляется термин «Баварский».

Тем более что в рукописи у этого маленького, но полного тайн текста совсем другое название – «Описание городов и областей к северу от Дуная». Это краткое перечисление более чем пятидесяти племен Центральной и Восточной Европы, большей частью славянских. При этом часто сообщается, сколько у того или иного народа было «городов». Судя по огромному количеству оных (как правило, от 100 до 300), можно предположить, что речь шла не о городах в привычном понимании, то есть центрах ремесла, торговли и политической жизни, а просто об укреплениях. В этом ничего необычного нет: в русских летописях в понятие «город» вкладывался такой же смысл. Странность географа в другом: до сих пор ученые не всегда могут достоверно определить, о каких народах говорит неизвестный автор.

Часто при публикации этого источника в работах о происхождении Руси цитируется только отрывок, где упоминаются Ruzzi. Но в другом месте Баварского географа находится целый ряд этнонимов, в которых есть корень roz (в древневерхненемецком звучало «рос»). Исследователи разделяют географ на две части. В первой описаны народы, хорошо известные по другим источникам и жившие по Эльбе и Дунаю до Сремской области, то есть по славяно-германскому водоразделу. Во второй части, как считается, описана Восточная Европа. Как раз там и сконцентрированы всевозможные руссы и росы, а также неизвестные народы явно славянского происхождения. Структура этой части не разгадана до сих пор. Приведем вторую часть таинственного сочинения более полно, благо, оно очень небольшое:

«Остерабтрецы (восточные ободриты? – Е.Г.), 100 (городов). Малоксы, 67. Пешнуцы, 70. Тадеши, 200. Бушаны, 231. Шиттицы – области, изобилующие народами и весьма укрепленными градами … Штадицы – (область), в которой 516 городов и бесчисленный народ. Шеббиросы имеют 90 городов. Унлицы – многочисленный народ, 318 городов. Нериваны имеют 78 городов. Атторосы имеют 148 городов, народ свирепейший. Эптарадицы имеют 263 города. Виллеросы имеют 180 городов. Сабросы имеют 212 городов. Снеталицы имеют 74 города. Атурецаны имеют 104 города. Хосиросы имеют 250 городов. Лендицы имеют 98 городов. Тафнецы имеют 257 городов. Сериваны – это королевство столь велико, что из него произошли все славянские народы и ведут, по их словам, свое начало. Прашаны (жители Западного Поморья, где известен был город Pirissa? Brizani «Славянской хроники» Гельмольда? – Е.Г.) – 70 городов. Велунцаны (от названия славянского г. Волин на южном берегу Балтики? Летописные волыняне? – Е.Г.), 70 городов. Брусы (пруссы, обитавшие от Нижней Вислы до Немана. – Е.Г.) – во всех направлениях больше, чем от Энса до Рейна. Висунбейры. Кациры (Caziri), 100 городов. Руссы (Ruzzi). Форшдеренлиуды. Фрешиты. Шеравицы. Луколане. Унгаре. Вишлляне (славяне верховье Вислы с центром в позднейшем Кракове. – Е.Г.). Шленцане, 15 городов. Луншицы, 30 городов. Дазошешаны, 20 городов. Мильцане, 30 городов. Бешунцане…

Свевы не рождены, а посеяны. Бейры зовутся не баварами, а бойарами, от реки Боя»[21].

Прежде чем разобраться, о каких руссах и росах идет речь, нужно ответить на другой вопрос: зачем и когда был составлен этот странный памятник? Ясно, что для купцов, миссионеров, послов Баварский географ был совершенно бесполезен. Ориентироваться по нему нельзя: нет расстояний между землями, даже не указаны направления по сторонам света. Редкие комментарии носят скорее ученый, кабинетный характер. Записка создавалась не для практического применения. Это даже нельзя назвать законченным произведением: фразы похожи на обрывки, в конце – не связанный с предыдущим текстом комментарий. Напрашивается вывод, что Баварский географ – это краткий план или конспект материалов к неизвестному, возможно, так и не написанному сочинению, которое должно было назваться «Описание городов и областей к северу от Дуная»… Такое предположение доказывает и местонахождение географа на чистой странице трактата Боэция, и торопливый, неаккуратный почерк автора.

Но, видимо, этот план уже был приведен в систему, как в первой части, так и во второй. В этом нетрудно убедиться, попытавшись наложить данные географа на карту. Из большого списка нам относительно известно место жительства всего не – скольких племен. Ободриты (бодричи) – это славянский племенной союз, занимавший земли по берегу Балтийского моря от Любекского залива до Ратиборского озера, по рекам Одер, Травна и Варна. Далее по списку это глопяне – племя балтийских славян на территории Великой Польши и Куявии. Следующий этноним – Busani – соответствует бужанам Повести временных лет, которые проживали по обоим берегам Западного Буга и верховьям Припяти. Далее после неизвестных народов, в том числе и шеббиросов, упоминаются Unlizi. Многие поддаются соблазну отождествить этот народ с уличами Повести временных лет. Но уличи во времена Баварского географа жили на Нижнем Днепре. Тогда едва наметившаяся географическая логика текста пропадает – происходит огромный и необъяснимый скачок на юго-восток. Более верно предположить, что это один из вариантов написания этнонима «лучане», широко распространенного среди славян (одни лучане известны в районе Луцка на Волыни, другие – в Чехии). В этом случае мы не уходим с торгового пути по Западному Бугу и Висле, ведущего к Балтийскому морю, и оказываемся на просторах между Бугом и Неманом. Здесь обнаруживается скопление всяческих «росов»: атторосы, виллеросы, сабросы, хосиросы, «разреженное» другими неведомыми племенами. Сразу после хосиросов – Lendizi, которые давно и уверенно отождествлены с лендзянами – славянским племенем, обитавшем восточнее Западного Буга. Следующий известный этноним – пруссы. Это одно из немногих названий, объяснение которого сомнений не вызывает. Локализация этого леттолитовского племени в Средние века хорошо известна: междуречье Вислы и Немана на берегу Балтийского моря. Логика в записке, как видно, все еще присутствует. И по этой логике, росы обитали тоже в этом междуречье, только не на самом берегу, а чуть южнее по течению.

Дальше система изложения, на первый взгляд, ускользает. Автор называет каких-то висунбейров, или, по другому прочтению, виссов и бейров. О племени Wizzi кое-что известно. Не будем сейчас выяснять его этническую принадлежность (об этом еще будет разговор). Главное, что такой народ знает и автор конца XI в. Адам Бременский, который сообщает, что проживали Wizzi в Восточной Прибалтике. И после этого поморского цикла вдруг речь заходит о хазарах и русах, а также неких Forsderen liudi (по мнению ученых, от немецкого forist – «лес», то есть лесные люди), Fresiti (возможно, «свободные жители»), шеравицы и луколане.

Определить, что за местность описана в этом отрывке, не – возможно. Ясно, что путь либо начинается с юго-востока Европы (от хазар), либо это просто путаное перечисление народов совершенно незнакомого региона, попавшее к автору записки через десятые руки. Второе предположение представляется более вероятным. В Германии IX в., как мы уже отмечали, Юго-Восточную Европу практически не знали, ибо не было ни торговых, ни политических контактов. Поэтому о руссах Баварского географа нельзя сказать ничего определенного, кроме того, что они во второй половине IX в. обитали где – то в Восточной Европе, не исключено, что рядом с хазарами. Были ли это руссы из Русского каганата Бертинских анналов, или какое-то другое племя, – неизвестно.

Но несмотря на туманность, Баварский географ сообщил интереснейшую вещь: одни русы (росы) в его время находились на юго-востоке Прибалтики, а другие – в глубине Восточной Европы.

На этом, собственно, древнейшие упоминания IX в. о русах (именно о русах, а не ругах, рогах, рутенах и других похожих этнонимах) заканчиваются. Германисту А. В. Назаренко удалось присоединить к этому ряду упоминание некоей Русской марки (Ruzaramarcha) на территории современной Австрии в одной из грамот короля Людовика Немецкого от 863 г. Ученый сумел доказать, что первая часть слова представляет со – бой древневерхненемецкое Ruzari – один из вариантов имени «русь» в этом языке. Оказывается, модель, оканчивающаяся на – ari, часто встречалась в этнонимах: Becheimari – «чех», Marhari – «датчанин» и т. д.[22]. Таким образом получается, что в середине IX в. в Австрийском Подунавье жили еще какие-то русы. Причем нельзя сказать, что зафиксированный в грамоте анклав был многочисленным: если в названии поселения звучит этноним, то значит, окружающие земли заняты другими народами. Русы явно не составляли большинство населения той территории.

Существуют разные мнения о происхождении дунайских русов. Наиболее интересная и аргументированная точка зрения такова. В V в. н. э. как раз на этих землях, к северу от Дуная между современными Энсом и Веной, в течение по меньшей мере 30 лет существовало королевство Ругиланд. Его населяло племя ругов, этническая принадлежность которого до сих пор неизвестна (либо восточногерманское, либо иллировенедское). В 480-е гг. государство ругов было разгромлено талантливым полководцем той эпохи Одоакром (по некоторым источникам, тоже ругом). В VI в. Ругиланд часто упоминается в лангобардских хрониках. Читающей Европе это название было широко известно по популярному в Средневековье Житию святого Северина, написанному в VII в. На время руги исчезают из источников, а в Х в. вдруг появляются в западных сочинениях, но не на Дунае, а в Киевской Руси (княгиню Ольгу называют «королевой ругов»). Поэтому есть мнение, что Русская марка на Дунае, как и многие топонимы той местности с корнем рус, оставили потомки ругов, уже смешавшиеся со славянами. Так ли это – увидим позднее, а пока важно, что в Западной Европе IX столетия были известны разные русы, одни из которых жили в Прибалтике, другие – в степях Восточной Европы, а третьи, видимо немногочисленные, – на Среднем Дунае.

Встречи с Византией

Значительно чаще упоминают русов византийские авторы. Это неудивительно: по крайней мере с русами Восточной Европы был знаком еще император Феофил, с чьими послами прибыли во франкскую столицу послы хакана русов. А в переписке двух императоров именно византиец Василий знает о Русском каганате.

В начале IX в. русские войска атаковали византийские порты на побережье Черного моря – Амастриду в Малой Азии и Сугдею в Крыму (в древнерусской традиции Сурож). Об обоих событиях остались подробные рассказы в житиях местных святых – Георгия Амастридского и Стефана Сурожского.

Житие Георгия Амастридского было написано между 820 и 842 г. известным византийским сочинителем, впоследствии Никейским митрополитом Игнатией. Известно оно по единственной греческой рукописи. Георгий (ок. 760 – ок. 806) был архиепископом Амастридским. При нем Амастридская епископия была выведена из состава Пафлагонской епархии и возведена в степень архиепископии. Кроме того, он был жестким противником иконоборчества. В результате он был канонизирован, а еще до этого, как и полагается святому, после кончины стал творить чудеса. Среди чудес было и такое:

«То, что следует далее, и еще более удивительно. Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они – этот губительный на деле и по имени народ, – начав разорение от Пропонтиды (пролив Босфор. – Е.Г.) и посетив прочее побережье, достигли, наконец, и до отечества святого, посекая нещадно всякий пол, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но против у всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыни оскверняются: на месте их нечестивые алтари, без законные возлияния и жертвы, то древнее таврическое избиение иностранцев, у них сохраняющее силу. Убийство девиц, мужей и жен; и не было никого помогающего, никого готового противостоять. Лугам, источникам, деревьям воздается поклонение. Верховный промысл допускает это, может быть, для того, чтобы умножилось беззаконие, что, как мы знаем из Писания, много раз испытал Израиль.

Пастырь добрый не был на лицо телом, а духом был с Богоми, внепостижимых судах его читая, как посвященный, лицом к лицу, медлил заступлением и откладывал помощь. Но наконец он невозмог презреть, и вот он и здесь чудодействует неменьше, чем в других случаях. Когда варвары вошли в храм и увидели гробницу, они вообразили, что тут сокровище, как и действительно это было сокровище. Устремившись, чтобы раскопать оное, они вдруг почувствовали себя расслабленными в руках, расслабленными в ногах и, связанные невидимыми узами, оставаясь совершенно неподвижными, жалкими, будучи полны удивления и страха и ничего другого не имея силы сделать, как только издавать звуки голоса»[23].

Стены Царьграда-Константинополя (совр. Стамбул)

Данное происшествие могло случиться между 806 и 830-ми гг. – после кончины святого, но минимум за несколько лет до написания жития (иначе Игнатий обязательно указал бы на то, что событие произошло недавно). Первое, что бросается в глаза, – слова «руси, народа, как все знают». То есть в это время русы уже прославились в Причерноморье, причем, очевидно, не с лучшей для византийцев стороны. Вид – на в источнике и византийская традиция связывать мистическим образом этноним рос с якобы упоминаемым в Ветхом Завете «князем Рош» (в действительности в Библии никакой Рош не упоминается, неточный перевод на греческий древнееврейского титула наси-рош – верховный глава – породил «архонта Рош»).

В житии приводится и важная этнографическая особенность – «древнее таврическое избиение иностранцев». Именно по ней можно предположить, откуда пришли росы в Амастриду. Дело в том, что этот ритуал известен еще у древнего арийского населения Крыма – тавров. Античные авторы писали о нетерпимости тавров к иностранцам и об обычае приносить гостей в жертву богам (ксеноктония). Видно, что Игнатию русы представляются прямыми потомками тавров, сохраняющими их древние традиции. Интересно, что подобный обычай независимо от византийцев отмечают у русов арабо-персидские авторы Средневековья (об этом в следующих главах). Да и для греческих писателей X – XII вв. (Льва Диакона, Константина Манассии) русы – это тавроскифы, то есть потомки ираноязычных кочевников Причерноморья и тавров. Не исключено, что остатки тавров действительно смешались с русами, передав им что-то из своих традиций. То есть Игнатий фактически «поселяет» росов в степях Причерноморья и Крыму.

Подтверждает его слова другое сохранившееся упоминание о росах, практически одновременное по описанным событиям. Житие Стефана Сурожского – это сочинение неизвестного византийского автора, имеющееся как на греческом языке, так и в древнерусском переводе (список XV в.). О жизни самого святого известно очень мало. Стефан (начало VIII – конец VIII в.) приехал в Сурож при императорах Льве Исавре или Константине Копрониме для проповеди и поддержки христианства (тогда Сугдея находилась под властью Хазарии). При нем в Суроже была основана епископская кафедра; он и стал первым архиепископом города. Прославился он и как иконопочитатель, противник иконоборца Константина Копронима, укрывавший в Суроже гонимых монахов. В Византии житие популярностью не пользовалось, потому в греческих рукописях сохранилась только краткая редакция жития, где самое интересное – поход русов на Сурож – отсутствует. Он есть только в русском переводе, но исследователь жития В. Г. Васильевский установил, что упоминание о русах было и в греческом тексте, а составление источника датируется первой половиной IX в.

Русский переводчик жития, конечно, что – то изменил в оригинале, но это касается только географических названий:

«По смерти святого (Стефана. – Е.Г.) минуло мало лет. Пришла рать великая русская из Новгорода, князь Бравлин весьма силен и, попленив от Корсуня до Корчева, со многою силою пришел к Сурожу. Десять дней продолжалась злая битва, и через десять дней Бравлин, силою взломав железные ворота, вошел в город и, взяв меч свой, подошел к церкви Святой Софии. И разбив двери, он вошел туда, где находится гроб святого. А на гробе царское одеяло и жемчуг, и золото, и камень драгоценный, и лампады золотые, и сосудов золотых много. Все было пограблено. И в тот час разболелся Бравлин, обратилось лицо егон азад, и, лежа, он источал пену. И сказал боярам своим: „Верните все, что взяли“. Они же возвратили все и хотели взять от туда князя. Князь же возопил: „Неделайте этого, пусть останусь лежать, ибо хочет меня изломать один старый святой муж, притиснул меня, и душа изойти из меня хочет“… И не вставал с места князь, пока не сказал боярам: „Возвратите все, сколько пограбили, священные сосуды церковные в Корсунии Корчеве, и везде, и принесите сюда все и положите к гробу Стефана“.

И затем устрашающе говорит святой Стефан князю: «Если не крестишься в моей церкви, не уйдешь от сюда и невозвратишься домой». И возопил князь: «Пусть придут попы и окрестят меня. Если встану и лицо мое вновь обратится, то крещусь». И пришли попы и архиепископ Филарет, и сотворили молитву над князем, и крестили во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И снова обратилось лицо его вперед. Крестились же с ними все его бояре. Но еще шея его болела. И сказали попы князю: «Обещай Богу, что всех мужей, жен и детей, плененных от Корсуни до Корчева, ты велишь освободить и вернуть назад». Тогда князь повелел отпустить всех пленников восвояси. И в течение недели не выходил он из церкви, пока не дал великий дар святому Стефану. И отошел, почти в город, людей и попов. И, услышав об этом, другие ратники опасались совершать нападения, а если кто и совершал таковые, то уходил посрамленным».

Этот источник, наряду с Бертинскими анналами и письмом Людовика, долгое время считался «находкой для норманистов»: вроде бы упоминание Новгорода прекрасно «накладывается» на призвание варягов в Повести временных лет, и осаждавшие Сурож росы – это варяги-скандинавы. Нет смысла сейчас комментировать варяжскую проблему, уже давно решенную не в пользу норманизма. Рать великая русская не могла прийти из Новгорода Великого просто потому, что, во – первых, такого города в первой половине IX в. не существовало, а во-вторых, путь из варяг в греки тогда еще не был известен (он начал функционировать лишь в конце IX столетия). «Новгород» здесь – буквальный перевод греческого Neapoliz, стоявшего в оригинале. Соответственно, этот «Новгород» не может быть отождествлен с Новгородом Великим. Вероятнее всего, это известный по источникам Неаполь Скифский, находившийся около современного Симферополя. И русы Жития Стефана – это те же жители Северного Причерноморья, о которых говорилось и в рассказе об Амастриде.

Продолжает историю взаимоотношений русов и Византии константинопольский патриарх Фотий. Его свидетельства о походе русов на Царьград в 860 г. широко известны, практически хрестоматийны. Их использовал еще один из авторов Повести временных лет, приписав знаменитое нападение киевским правителям Аскольду и Диру. Но русы Фотия к Киевской Руси отношения не имеют.

Миниатюра Радзивилловской летописи. Греки подносят дары русскому князю

Константинопольскому патриарху Фотию (ок. 810 – после 886) принадлежит несколько сочинений, в которых упоминается народ рос. Фотий (низложен в 867 г.) стал непосредственным свидетелем нападения русов на Константинополь в 860 г. Выдающийся литератор, полемист и канонист, Фотий оставил две речи-беседы («гомилии»), которым позже было дано название «На нашествие росов». Через семь лет Фотий написал «Окружное послание» к «восточным патриархам», где снова упомянул нападение 860 г., однако росы уже называются «подданными и друзьями», а также упоминается о крещении этого народа. «Беседы» и «Окружное послание» особенно любопытны при сравнении между собой.

«Беседа первая.

(…) Я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город, расхищает городские предместья, все истребляет, все губит – нивы, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, – всех поражает мечом, никого не жалея, никого нещадя. Всеобщая гибель! Он, как саранча на жатву и как плесень на виноград… или наводнение, или не знаю, что назвать, напал на нашу страну и истребил целое поколение жителей (…)

Где теперь наш царь христолюбивый (император Михаил III, правивший тогда, в 860 г. воевал с арабами. – Е.Г.)? Где воинство? Где оружие, машины, военные советы, припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это? Царь переносит продолжительные труды за пределами, вместе с ним отправилось переносить труды и войско, а нас изнуряет очевидная гибель и смерть, одних уже постигшая, а к другим приближающаяся. Этот скифский, и грубый, и варварский народ, как бы выползши из самых предместий города, подобно полевому зверю, истребляет окрестности его.

Беседа вторая.

(…) Народ неименитый, народ несчитаемый (ни за что), народ, поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя (то есть ставший знаменитым. – Е.Г.) со времен и похода на нас, незначительный, но получивший значение, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевой зверь траву или тростник или жатву (…)[24]».

Из «Окружного послания»

«(…) И не только этот народ (дунайские болгары, принявшие крещение в начале 860-х гг. – Е.Г.) променял первое нечестие на веру в Христа, но даже многими многократно прославленные и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой русы, которые, поработив находящихся кругом себя и от сюда помыслив о себе высокое, подняли руки и против Ромейской державы, – в настоящее время даже и сии променяли эллинское и нечестивое учение („эллин“ в греческой богословской традиции значит „язычник“. – Е.Г.), которое содержали прежде, на чистую и неподдельную веру христианскую, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших, вместо грабления на си великой противна с дерзости, которую имели незадолго. И до такой степени в них разыгралось желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и лобызают верования христиан с великим усердием и ревностью».

Эти два произведения, созданные одним человеком, кажется, противоречат друг другу, но при тщательном анализе и сравнении с другими византийскими источниками они дают немало информации о таинственном «варварском» народе.

Скифами по античной традиции (со времен Геродота и реальных скифов) в византийской литературе называли племена, жившие в степях Причерноморья и в Крыму. Этническую принадлежность по этим словам определить нельзя. Ученые Древнего мира и раннего Средневековья называли все население какого-либо региона по имени господствующего этноса или народа, с которым больше всего приходилось контактировать. А наука того времени была крайне консервативна, за истину принимался текст, написанный пятьсот, а то и тысячу лет назад, который не исправлялся, а лишь дополнялся современными сведениями. С середины I тысячелетия до н. э. Северное Причерноморье, степи Подонья и Приднепровья назывались Скифией. Поэтому характеристика русов как «скифов» говорит об их обитании в этих местах. Вторая «беседа» дополняет характеристику словами о кочевом укладе русов.

Очевидно, что сообщение Фотия о месте обитания русов и их образе жизни прекрасно согласуется с житиями Георгия Амастридского и Стефана Сурожского, помещавшими этот народ в Северном Причерноморье и Крыму.

Но в 860 г. Фотий утверждал, что русы ранее были неизвестны Византии. А в «Окружном послании» (867 г.) русы уже представлены как хорошо знакомый византийцам народ. Конечно, можно предположить, что в Константинополе вообще не слышали до 860 г. о русах, а проишествия начала века в отдаленных Сугдее и Амастриде остались для столицы незамеченными. Однако Фотий об абсолютной неизвестности не говорит, просто до похода, по его словам, русы были «народом неименитым… несчитаемым ни за что… поставляемым наравне с рабами». Это уже свидетельствует о знакомстве с русами до нападения на Константинополь. Уничижительная характеристика может быть конечно отнесена на счет жанра произведений Фотия. Главной задачей патриарха было показать внезапность и неотвратимость нашествия, причиной которого был гнев Божий на Царьград (ничтожные русы выступали как карающее орудие), и Божью милость, которая единственная могла спасти город. Но, возможно, фраза о рабах имела реальную основу: Византия славилась невольничьими рынками, и туда могли привозить на продажу русов, плененных врагами далеко от границ империи.

То есть как политическая сила, способная потревожить Византию, русы выступили впервые. Почему Фотий не упоминает о посольстве русов 838—839 гг., описанном в Бертинских анналах? Ведь русы с хаканом во главе должны были обитать где-то в тех же краях, что и нападавшие на Константинополь. Ответить на этот вопрос на основании только западных письменных источников невозможно. Но пока отметим, что дипломатическая переписка и придворная хроника, с одной стороны, и эсхатологические «беседы» – с другой – совершенно разные жанры с непохожими задачами. Если хрониками германских императоров мог пользоваться только очень ограниченный круг лиц, то пропагандистские послания Фотия были рассчитаны на широкие массы образованного городского населения, которому совершенно не обязательно было знать об интересах империи в Северном Причерноморье и способах их реализации.

«Окружное послание» знаменательно не только тем, что русы за семь лет стали вдруг «многократно прославленными» (это вполне понятно, так как нападение вызвало широкий резонанс). В нем сообщается и об обращении русов в христианскую веру. Причем, если один из киевских летописцев знал о походе русов на Константинополь, не только приписав его Аскольду и Диру, но и объявив, что с этих пор «стала прозываться Русская земля», то о крещении в Древней Руси известно не было. Если бы речь шла о киевских русах, то об этом событии сохранилась бы память и оно должно было отразиться в христианской традиции Повести временных лет, став предметом гордости. Но этого нет. Повесть временных лет молчит о принятии христианства, между тем как в Византии об этом знает не только Фотий, но и император середины Х в. Константин Багрянородный, и писавший чуть позже продолжатель Хроники Феофана, и автор XI в. Георгий Кедрин. Иные ученые, не желая признавать существования других русов, кроме киевских, объявляют, что крещение приняла какая – то разбойничья дружина то ли славян, то ли викингов. Но византийцы в один голос говорят не об отряде, а о народе.

Фотий пишет о крещении русов как о большом дипломатическом успехе. Ведь принявших христианство по византийскому образцу в Константинополе воспринимали как подданных и союзников. Политическое значение могло иметь обращение какой – то земли, народа, а не шайки разбойников. Фотий проводит аналогии между крещением русов и Дунайской Болгарии, ставя эти события в один ряд. А с болгарами у Византии были весьма сложные отношения, и их крещение действительно было большой победой греческой дипломатии.

Кроме того, исходя из сведений о епископе, очевидно, что в «Окружном послании» речь идет о крещении не дружины воинов, а племени, населяющем определенную территорию. Константин Багрянородный, относя события к патриаршеству Игнатия (867—877)[25], добавляет, что епископ прибыл в столицу русов (название император не упоминает):

«И народ росов, воинственный и безбожный, посредством щедрых раздач золота, серебра и шелковых одежд, он (император Василий I Макодонянин, правивший в 867—886 гг. – Е.Г.) привлек к переговорам и, заключив с ними мирный договор, убедил их сделаться участниками спасительного крещения и расположил принять архиепископа… Он (архиепископ. – Е.Г.), прибыв в страну названного народа, был принят ими благосклонно по следующему поводу. Князь (в оригинале – „архонт“, правитель. – Е.Г.) этого племени, собрав собрание подданных и председательствуя сокружающими его старцами… приглашает… архиерея и спрашивает, что он намерен им возвестить и чему их научить. Архиерей предложил им Евангелие и рассказал о некоторых чудесах Нового и Ветхого Завета. Росы заявили, что они не поверят ему, если не увидят сами что-нибудь подобное… Помня слова Христа о просящих во имя Его, архиепископ ответил: „Хотя и недолжно искушать Бога, однако, если вы от всего сердца решили приступить к Нему, просите, чего хотите, и Бог непременно сделает это по вере вашей, хотя мы грешны и ничтожны“. Варвары потребовали, чтобы было брошено в огонь Евангелие. Помолившись, архиепископ сделал это. И по прошествии достаточного времени Евангелие было вынуто из потухшей печи и оказалось неповрежденным. Увидев это, варвары, пораженные величием чуда, без колебаний начали креститься»[26].

Этот рассказ повторяется многими византийскими писателями XI – XII вв., а в XVI в. с ним познакомились и московские книжники, которые срочно включили его в летописи и хронографы, приписав крещение Аскольду (так повествует Хронограф западнорусской редакции 1512 г. и Никоноровская летопись). В сообщении Константина важно то, что архиепископ отправился в страну русов и вел переговоры с их правителем.

Где находилась эта страна – очень определенно говорит автор XI в. Георгий Кедрин, используя материалы предшественников (во времена самого Кедрина Киевская Русь уже затмила остальные):

«Народ скифский, около Северного Тавра обитающий, лютый и свирепый… испытавше гнев Божий (после нападения на Константинополь. – Е.Г.), в страну свою возвратися. Потом прислав в Царьград посольство, просили сподобить их святого крещения, которое и получили»[27].