Грибник

Сразу вспомнилось про наган. Все никак не находилось места и возможности спросить о нем.

— Да, толщиной ты не вышел. Слышишь, Лаида? Не забудь.

— Ну ладно, — отозвалась та. — Мне пора на грим. Пока!

— Вы подруги с ней? — спросил Артур, глядя вслед Бокситогорской, выходящей из буфета. — Я ее видел недавно в сериале по телевизору.

— Да уж, дружим. Настоящей женской дружбой. Той, что крепче камня и стали, — усмехнувшись, произнесла Регина. — Она в "Фиалке Монмартра" у меня главную роль отжала. Фиалка, блин! И вообще, Артур, у нас в театре не дружат. А под дружбой другие отношения подразумевают. Те, что раньше противоестественными считались. Так, что ты не вздумай кому-то в глаза сказать, что он дружит с кем-то. Мужику, особенно. Сильно обидится, может до удара в лицо. У нас все могут.

— Конечно, каждая женщина по-своему красива, — осторожно заговорил Артур. — Но Лаида Бокситогорская слишком уж по-своему. Говоря проще, увы, бедняжка некрасива.

— Ну да, — небрежно отозвалась Регина. — Даже чем-то немного на тебя похожа.

"Чем это!" — мысленно воскликнул Артур. Сразу вспомнил свое последнее отражение, стал искать общие с Лаидой черты.

Кажется, Регина внезапно обиделась за Бокситогорскую.

— Некрасива по сравнению с тобой. У тебя глаза, как прозрачные камешки… — решился сказать Артур. — Драгоценные, — поспешно добавил он.

"Кажется, я все-таки пьяный!"

Регина взглянула на него с непонятным вниманием. Как-то по-особому. Так девушки смотрят на себя в зеркало, серьезно и с интересом.

— Хвалить не надо, лучше деньгами, — Регина взяла со стола открытую бутылку пива и неожиданно решительно, по-гусарски допила ее в несколько глотков. — Пойдем, лучше проводи меня

— Я тянула, тянула с этим разговором, — заговорила она по дороге.

"Каким разговором?" — внутри Артура в непонятном ожидании вздрогнуло сердце.

— Но понимаю, — продолжала Регина, — если откладывать, лучше не будет. Так вот я про что… Три дня не пролежал в гримерке этот, как ты говоришь, наган. Исчез.

— Как исчез? — только и смог сказать Артур. Задать нелепый вопрос.

— Вот так. Украли.

Они остановились на лестничной площадке. За окном было еще совсем светло, теперь с каждым днем вечера наступали все позже. Солнце светило совсем по-весеннему, на подоконнике стояли лужицы.

— Ну, где, где, — отвечала на его вопрос Регина. — Так и валялся он, вернее, лежал, там у меня в столе, в гримерке.

Вроде, надо было обидеться, но Артур уже упустил момент. И вообще, обидеться на Регину было сложно. Сложно, поздно — теперь ей надо было помогать.

— Я Великолуцкому не доверяю, — говорила она. — В эти дни он один был в нашей гримерной из мужиков. Женщины не в счет, им всякое там железо, тем более, револьвер, неинтересно. Многие, наверное, и не поняли бы, что это такое. Великолуцкий никогда в жизни в женской гримерной не был и вдруг пришел. Зачем? С проверкой, видите ли. Теперь жду от него какой-то гадости. Непонятно, что ему в голову придет.

Артур смотрел в окно. Теперь знал, что сарай из гофрированного железа — это склад декораций. Возле него по-прежнему стояли автобусы. Рядом с ними красный "Форд-Фьюжн" Регины — и это было известно. Все также, будто на карусели, кружились за забором на площади машины.

Только сейчас запоздало стало доходить значение того, что случилось. Наган исчез. Сейчас он где-то у кого-то. Кто-то держит его в руке.

По двору театра двигались двое. Издали эти фигуры казались странно знакомыми. Ну да. Сильно похожими на Намыленного и Алмаза. Вот они остановились у курилки рядом с котельной, о чем-то заговорили с сидящими там работягами.

— Я узнала, что Великолуцкий, оказывается, коллекционирует оружие. Этот твой пистолет он что, редкий или ценный какой-то? — спросила Регина.

Артур скривил лицо, ответил скептическим выражением на нем.

Регина выругалась. Неожиданно и небрежно произнесла короткое матерное слово. Это почему-то обрадовало Артура. Как будто этим его приблизило к Регине, посвящало в свои.

— Ненавижу такие приколы. Со мной и такие номера! Это уже вызов, — гневно заговорила она. Я знаю, где он может прятать этот наган. Все знают про его сейф, у Кузьмича в кабинете есть такой старинный, за картиной. Он в нем свои деньги хранит, банкам не доверяет. Значит, и наган точно там. Нужно туда влезть, в этот кабинет ночью, сейф можно открыть набором. Понабирать, постараться код подобрать. Я люблю такие проблемы решать напором, силой. Только сейчас больше не на кого надеяться, только на тебя… А вот так! Просто влезть в окно, — отвечала она, сразу же отвергая нерешительные сомнения Артура. — А что? Вижу, боязно пониже спины. Не ожидала от тебя, Капитан! — Ее голос стал холодным, даже ледяным. — Может, мне, женщине, лезть? А что, я могу… Давай, отказывайся быстрее, чтобы я на тебя не надеялась.

— Ну, почему же, я не отказываюсь совсем, — пробормотал Артур. — Свое крадем. Я тоже проблем не люблю. А предпринимать что-то теперь нужно. Придется. — Сейчас он ощущал совсем не страх, а растерянность от такого неожиданного предложения. — Думаю, ты знаешь, что делаешь.

Почему-то хотелось остаться вдвоем с Региной ночью в театре, пусть даже при таких обстоятельствах. Нравилась такая возможность.

— Ну, чего загрустил лицом? — приободрила его та. — Ладно, думаю сегодня никуда лезть не надо. Вечером банкет — вдруг, допоздна. Ожидается аншлаг. Такой народ актеры — жадноваты, халявисты. Напьются, опять случится какое-нибудь безобразие. Как всегда. Неизвестно, кто может по театру разбрестись. Отложим преступление, надеюсь, за несколько дней ничего не случится. А ты давай веселись сегодня, набирайся бодрости.

Глава 4

Выход Квазимодо

Банкет еще не начался, а из буфета уже доносились нетрезвые голоса. Вместе с запахами котлет и водки. Мимо Артура, стоящего у окна возле входа в буфет, официанты несли подносы и какие-то коробки.

— О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете. — Артур узнал — эти странные слова произносил главный хормейстер Московитянин, массивный человек с широкоскулым мужичьим лицом и тоненьким голосом, по внутритеатральной кличке Оскаленный. Когда-то он работал в Америке и, наверное, после этого, везде появлялся с широкой, будто наклеенной, улыбкой. Актеры, внимательно относящиеся к такому, считали его глуповатым, только Октябрина, знавшее все про всех, была другого мнения. Высказывалась о нем, как о мужчине хитром, себе на уме.

Сейчас Артур вспомнил, что странный призыв из буфета — это слова Белинского.

В окно был виден куцый человечек, медленно шагающий взад и вперед перед фасадом театра. В кепке, простеньком пальто и красно-коричневых туфлях, начищенных с необыкновенной тщательностью. Слишком легких, не по сезону — видимо, у человечка они считались лучшими. На этом месте он появлялся почти каждый вечер — известный всему театру поклонник Регины. Встречал своего кумира, если ему это удавалось. Вручал букет цветов, иногда что-то говорил — несколько слов, и с достоинством удалялся. Здесь, конечно, над ним смеялись. Смеялись и над Региной, не упускали такой возможности. Разговаривая с ней, Артур как-то назвал ее поклонника Титулярным Советником. Эта кличка быстро распространилась по театру, и Артур этим даже гордился.

Внизу в фойе клубились люди, оттуда поднимался запах духов. Оперные и балетные актеры и здесь держались отдельно. Они заметно различались даже внешне, будто две разные расы. Толстые и массивные певцы и стройные жилистые танцовщики. Там же появилась Октябрина, сейчас совсем неотличимая от заслуженной оперной примадонны, вся увешанная чем-то блестящим.

По лестнице поднимался Арманд в рабочем танцевальном трико с маленькой бутафорской шпагой на боку. Для гостей прямо в буфете готовилось небольшое представление. Еще недавно, когда Артур спрашивал у него дорогу в "раздевалку", это был просто незнакомый высокий балерун с бакенбардами. Удивительно. Теперь он стал самим Армандом.

В свои тридцать с лишним тот был строен, как школьник. Прошел мимо, гордо покачивая выпуклым задом.

Народу собралось, по мнению Артура, необычно много для новоселья. Сегодня он случайно услышал в буфете, что новоприобретенное жилье Фролова обошлось тому в какую-то шоковую фантастическую сумму. Во много-много миллионов рублей. Артур пытался, но не мог представить, какой может быть такая квартира. В буфете тоже удивлялись. Интересовались, откуда такие деньги. Потом единодушно решили, что в тусовке у меньшИх свои дела, недоступные пониманию.

Толпа в фойе густела. Обнаружилось, что пришло много журналистов, появилось телевидение. Такое в театре происходило часто, особенно после анонса будущего спектакля.

И снаружи и внутри театра возле дверей центрального входа скопились люди. Кого-то, оказывается, не пускали, те чего-то ждали на улице. Многие из вошедших тоже задерживались у стойки вахтера. Там стоял плохонький переносной телевизор с пластмассовой ручкой. В нем шел, шумел футбольный матч, бегали мутно видимые футболисты. Вахтер, пожилой мужик, похожий на отставного военного, напряженно следил за ними, иногда отвлекаясь на входящих. Сверял их визитные карточки с каким-то листком. Те, кого он пропускал, расталкивали скопившихся и тоже цепенели, заметив телевизор.

В окно было видно, как к театру подъехал черный зеркально-сверкающий автомобиль неизвестной Артуру иностранной марки. Остановился рядом с автобусом телекомпании.

У дверей театра зашевелились, толкаясь — освобождали место для прохода. Из автомобиля выбирался Фролов. В замшевой, жемчужного оттенка куртке, в шапке, из-под которой пеной вылезали его волосы, вьющиеся и густые. Наверное, из-за этого шапку ему приходилось носить размера на два больше.

Прошел к театру, коренастый, крепкий, весь налитой силой. Как всегда по-модному плохо выбритый, глядящий исподлобья. Казалось, что ему всегда хочется кого-то ударить, и он едва сдерживается.

Внизу, в фойе разом зашумели, двинулись вверх по лестнице. Артур прижался к подоконнику, стараясь не мешать идущим. Новоселье оказалось не той сравнительно скромной пьянкой где-нибудь в углу буфета, на которую он рассчитывал. Не ожидал, что это такое пышное официальное мероприятие. А можно было догадаться. Когда еще в буфете говорили, что такая пафосная квартира стоит радикального банкета. Зашевелилось сомнение — пожалуй, здесь он не нужен. Здесь он чужой.

Постоял еще, глядя в окно, потом все-таки решился. Вызвал по мобильному к театру такси, чтобы прямо сейчас отправиться в яхт-клуб, на стоянку катеров, и оттуда сразу же — на Ладогу.

"К моим друзьям, грибам".

Нужно было выполнять обязанности, возложенные родственником Аркадия Натановича. Обеспечивать того грибным сырьем.

Но выйти сразу, просто так, не удалось. Дверной тамбур забили оставшиеся на улице, не попавшие на торжество. Лезли, рвали дверь на себя, не давая вахтеру закрыть ее.

— Ты посмотри, посмотри в свой список! — кричал кто-то.

Впереди всех толкался кто-то совсем маленький, ростом, наверное, в метр-сорок, в детской курточке, протискивался в дверную щель. Вахтер, пожилой, но крепкий, толкнул его в грудь, отпихнул, все-таки сумел закрыть дверь. Маленький не успокаивался, стучал в стекло, что-то доказывал.

— Нет тебя в списке приглашенных, — проворчал вахтер, возвращаясь за свою стойку, к телевизору.

— А что, у вас и список есть? — доносился из-за двери голос коротышки.

— Есть. Только я и так вижу, что нету тебя там. Еще скажи, что ты актер, балерун этот самый. На сцене скачешь…

— Да, актер. Шумовик я. Ну, из шумбригады. Мы за сценой шумим.

— Ну вот иди домой и там шуми.

Вахтер вопросительно посмотрел на Артура, стоящего посредине фойе. Тот зачем-то пожал плечами и отошел в угол, за дверной тамбур. Опять оказался у окна. Через него было видно и слышно, как постепенно рассасываются недопущенные. Матерясь и отплевываясь, идут к трамвайной остановке. Такси еще не было.

— А еще я луну на сцене держу, — не успокаивался коротышка.

— Ну да, — проворчал вахтер. — Свежо питание, как говорится…

— Но верится с трудом! — заискивающе подхватил кто-то за дверью.

Артур слышал, как наверху в буфете постепенно сошли на нет торжественные речи, произнесенные хорошо поставленными актерскими голосами. Судя по шуму, торжество переходило в банальную пьянку. Кажется, там спорили и даже ругались. Послышался тонкий капризный голос Арманда. Мимо потянулись личности, разнообразно укрывавшие унесенные с праздничного стола бутылки. Тащили их в какие-то закутки. Двое операторов с телевидения. Знакомые осветители, непонятно как попавшие на банкет. Еще кто-то, неизвестные.

Неожиданно где-то, непонятно где, раздался визгливый, неясно, мужской или женский, крик. На верху лестницы вдруг появился Арманд в своем усыпанном блестками трико. Почему-то сразу же побежал вниз, перепрыгивая через ступени. Приближался со странно искаженным лицом, с нелепо выпученными глазами, почти неузнаваемый.

На лестнице, на месте, где он только что стоял, появился кто-то в средневековом шерстяном трико и опущенном на голову капюшоне с прорезями для глаз, как у палача. Артур догадался, что это костюм театрального Квазимодо, заметил у того даже бутафорский горб. Внезапно в руках у Квазимодо появился револьвер. Наган.

"Вот же он! — мелькнуло в голове. — Это мой! — Узнал Артур.

На долю секунды даже возникло, вспыхнуло абсурдное ликование, оттого, что вот, тот нашелся.

На его глазах происходило нелепое. То, чего быть никогда не могло. Квазимодо медленно спускался по ступеням, держа наган двумя вытянутыми руками, целился в бегущего. Артур внезапно ощутил, что кроме Арманда и его в фойе никого нет.

"Ах да, вахтер!.."

За дверью белели изумленные лица. Коротышка в детской куртке прижался к стеклу лицом, разинув рот, смотрел на происходящее. Кто-то там коротко и нелепо рассмеялся. Арманд бежал, скользя на мраморном полу.

Гулко хлопнул выстрел, будто уронили доску. Отчетливо было видно, как пуля ударилась о мраморный пол и поскакала по нему. Опять выстрел. Артур даже услышал, как вторая пуля шлепнулась в тело. Арманд, совсем рядом, остановился и упал, ударившись плашмя, всем туловищем.

Наверху слышались голоса. На лестнице появлялись высыпавшиеся из буфета актеры. Послышались женские крики.

Арманд лежал с разинутым ртом, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Под ним медленно растекалась темная лужа крови. Внезапно нелепо, с диким напряжением замычал. Ощущалось, какую боль он сейчас преодолевает внутри себя.

— Держи его! — закричал кто-то.

Оказывается, Квазимодо уже бежал. Пробежал мимо Артура, мимо лежащего Арманда, прыжками стал подниматься по противоположной лестнице, в другом конце фойе. Из буфета с топотом сыпались актеры, бросившееся в погоню. Артур тоже кинулся за Квазимодо, сразу же оказавшись впереди всех.

— Козлы! Козлы! — закричал подстреленный Арманд. Сзади слышался этот бесконечно повторяемый крик.

Быстро стало понятно, что Квазимодо хорошо знает пространство театра. Наверху взвизгнули практикантки-танцовщицы, возвращавшиеся из туалета, которых тот грубо оттолкнул.

Квазимодо бежал легко и бесшумно в своих средневековых суконных башмаках, на ходу кутаясь в плащ и втянув голову. Артур почти потерял его из вида. Но вот тот снова мелькнул у входа в зрительный зал, показалось бесформенное из-за горба тело, будто мешок на длинных ногах. Остальные совсем отстали, шумели где-то далеко позади. Артур забежал за ним; в зрительном зале было темно, гигантская люстра была опущена, лежала на полу.

Зазвенела подвесками, задетая промчавшимся мимо злодеем.

— Гляди, — ниоткуда, как будто с неба, раздался голос. — Квазимодо из "Собора". Вон как рога заломил.

— В Сокольники он, гад, рвется, — послышался голос другой.

Головы осветителей торчали на их балконе среди прожекторов.

Квазимодо запрыгнул на сцену и быстро, с обезьяньей ловкостью полез вверх по лесам, установленным для монтажа декораций.

Остановившийся внизу Артур смотрел на него. Квазимодо схватился за какой-то канат и, подтянувшись, поднялся наверх, скрылся там в темноте.

В зал вбегали преследователи. Артура толкнули в спину, отпихнули с дороги. Стрелок из нагана еще возился на колосниках, потом шум там утих. Вниз упал и шлепнулся на сцену тряпичный горб.

— Утек, — уверенно сказал один осветитель. — На лыжи встал. Там наверху еще лебедки ПД есть — подъема декораций. Теперь целый подъемный цех. Сейчас легко утечь.

— А еще стену за сценой сверху разобрали, — добавил другой. — В прошлом году, когда декорации для "Аиды" затаскивали. А что случилось?

Толпа заполнила зрительный зал. Зеваки лезли на сцену, топтались там, с нелепым удивлением глядели вверх, на колосники. Вот наверху послышались голоса, оттуда сбросили суконные штаны, куртку, зеленую тряпку, только что считавшуюся плащом.

— Нет его здесь, — донеслось с высоты. — Ушел, гад.

Главный инженер, задрав голову, ругал нетрезвых осветителей.

— Да мы, Евгений Евгеньевич, видели, как вон тот очкарь за горбатым бежал, — оправдывались те. — Если бы знать, так осветили бы его.

— Да мы бы сразу, мгновенно так, осветили! До последнего волоса. Не скрылся бы, волк позорный.

В толпе, бежавшей за Квазимодо, вдруг оказалось множество журналистов, теперь будто внезапно размножившихся. Только что их было гораздо меньше.

Невдалеке кто-то совал микрофон Московитянину-Оскаленному. Сейчас тот не улыбался.

— Костя Арманд неосторожно сказал Ларику… То есть Иллариону Фролову, что таких танцоров, как он, в стране больше нет, — говорил Московитянин. — Да еще повторил это ему минут через двадцать. Что он самый лучший. И начался скандал.

— Да там таких самых лучших еще много оказалось, — Сбоку влез какой-то старичок. Скорее всего, судя по фраку и растрепавшимся в погоне жидким, но длинным волосам, музыкант из оркестра.

Журналист повернулся к нему.

— Ну вот. И все лучшие друг в друга вцепились. А еще пострадавший именинника раком назвал. Типичный рак на безрыбье, говорит.

— А Квазимодо, значит, их разнял? — ехидно спросил журналист. — Получается так: вы считаете, что покушавшийся — это Фролов? — Опять обратился он к Московитянину. — Он переоделся в костюм Квазимодо и стрелял? Этого Фролова, кстати, нигде не видно.

Оскаленный надолго замолчал, неузнаваемо помрачнев лицом: