Взаперти

Кертис неохотно достал бумажник и телефон. Маленькую стопку банкнот в зажиме для денег. Гребень с перхотью.

— Это все?

— Да.

— Выверни карманы, прелесть. Хочу увидеть своими глазами.

Кертис вывернул левый карман, потом правый. Несколько монет и ключ от мотороллера выпали на землю, блеснув в лучах солнца.

— Так, теперь задние.

Кертис подчинился. В задних карманах был только давнишний список покупок, нацарапанный на клочке бумаги. Больше ничего.

Грюнвальд скомандовал:

— Пинай сюда мобильный.

Кертис попытался, но промазал.

— Идиот! — расхохотался Паскуда.

Смех его кончился тем же странным всхлипом, и впервые в жизни Кертис понял, зачем люди убивают — раньше это было ему недоступно. Ясно мыслящей частью своего мозга он отметил, что убить человека так же просто, как сократить дробь.

— Пошевеливайся, — велел Грюнвальд. — Хочу поскорее вернуться домой и залезть в горячую ванну. Долой болеутоляющие, горячая ванна — единственное действенное средство. Будь моя воля, я бы в ней жил.

Впрочем, уходить он не торопился. Его глаза возбужденно сверкали. Кертис снова пнул телефон, попал, и тот подлетел прямо к ногам Грюнвальда.

— Он бьет, он забивает! — завопил Паскуда. Опустившись на одно колено и не сводя дуло с Кертиса, он поднял с земли его «нокию» и положил в правый карман брюк. Затем указал пушкой на остальные вещи. — Собери это дерьмо. Мелочь не забудь, вдруг встретишь там автомат с чипсами.

Кертис молча выполнил приказ и вновь почувствовал укол боли, увидев брелок на ключе от «веспы». Все-таки есть на свете то, что никогда не меняется — даже в самых невероятных обстоятельствах.

— Список забыл, ушлепок! Подбери все и рассуй по карманам. Телефон я поставлю на зарядочку в твоем уютненьком домике. Только сперва удалю свое сообщение.

Кертис подобрал бумажку со списком покупок — «ап. сок, табл. от изж., рыбу, булочки» — и сунул обратно в карман.

— Не выйдет, — сказал он.

Паскуда удивленно приподнял лохматые стариковские брови.

— Почему?

— Там сигнализация. — Кертис не помнил, включил он ее или нет. — И к твоему возвращению приедет миссис Уилсон.

Грюнвальд смерил его снисходительным взглядом. Впрочем, безумное снисхождение даже не бесило, только пугало.

— Сегодня четверг, сосед! По четвергам и пятницам твоя домработница только заглядывает на обед. Думал, я за тобой не приглядываю? Сам-то приглядываешь!

— Я не…

— Рассказывай! Я часто вижу, как ты прячешься под своей любимой пальмой, а вот ты меня не видишь. Потому что ты лентяй, а все лентяи — слепцы. — Тут Грюнвальд понизил голос и заговорщицки произнес: — Кстати, все геи — лентяи, научно доказанный факт. Их защитнички пытаются это скрыть, но в Интернете есть результаты исследований, можешь глянуть.

Кертис едва расслышал последние слова, в таком он был смятении. Если он следил за миссис Уилсон… Господи, и давно он строил этот план?!

По крайней мере с тех пор, как Кертис подал на него в суд за Бетси. Или дольше.

— Что же до твоей сигнализации… — Паскуда опять всхлипнул, — позволь раскрыть тебе маленькую тайну: твою систему устанавливала компания Хирна, а я работаю с ними больше тридцати лет. При желании я могу получить код от любого дома на острове. Но мне нужен один-единственный: твой. — Он шмыгнул носом, сплюнул на землю и закашлялся. Рокот шел из самых глубин его груди и наверняка причинял страшную боль (Кертис на это надеялся), однако ствол не дрогнул. — И вообще, вряд ли ты включил сигнализацию. У тебя мозги другим забиты: минетами и прочей дурью.

— Грюнвальд, нельзя ли…

— Нет, нельзя. Ты это заслужил. Заработал, схлопотал, получил по заслугам. Лезь в толчок, мразь.

Кертис пошел к биотуалету — к крайнему правому, а не левому, как велел Грюнвальд.

— Стой, стой, — терпеливо сказал Паскуда, словно разговаривал с ребенком. — Твой толчок с другой стороны.

— Он же вот-вот упадет!

— Нет, эта крошка надежная, как твой любимый фондовый рынок, — возразил Грюнвальд. — Там хитрые стенки. Но аромат будь здоров. Такие, как ты, по полдня торчат на горшке, так что запах тебе понравится. Нет, ты будешь в восторге! — Вдруг дуло ткнулось Кертису в ягодицу. Он испуганно вскрикнул, и Грюнвальд захохотал. Вот Паскуда! — Залезай, пока я не превратил твою старую грунтовую дорогу в новенькое супершоссе.

Кертису пришлось согнуться над канавой с мутной водой. Он отодвинул засов, дверь распахнулась и чуть не съездила ему по лицу. Это вызвало у Грюнвальда очередной взрыв хохота, и Кертис вновь подумал об убийстве. Его переполняло удивительное чувство жизни. В воздухе стоял дивный запах листвы, и флоридское небо над головой было чудесного белесого цвета. Кертису неудержимо хотелось съесть кусочек хлеба — даже обычный хлеб был бы сейчас деликатесом. Он бы его слопал, накрыв колени белоснежной салфеткой, а потом выбрал бы винтажное вино из своего погребка. Жизнь засияла для Кертиса новыми красками. Только бы успеть ею насладиться! Если у Паскуды на уме всего лишь запереть неугодного соседа, возможно, Кертису еще представится такой шанс.

Он подумал (мысль пришла так же неожиданно, как и та, про хлеб): «Если я выберусь, то сделаю пожертвование в фонд «Спасите детей».

— Шевелись, Джонсон.

— Говорю тебе, он упадет!

— Кто из нас строитель? Не упадет, если будешь осторожен. Лезь.

— Зачем тебе это?!

Грюнвальд удивленно рассмеялся.

— Сказано: лезь в толчок, не то снесу тебе зад!

Кертис перешагнул через канаву и залез в туалет. Будка рискованно покачнулась от его веса. Он вскрикнул и перегнулся через лавку с сиденьем, упершись ладонями в заднюю стену. Когда он встал, точно подозреваемый перед обыском, дверь за его спиной захлопнулась. Солнечный свет померк. Кертис внезапно очутился в жарком, темном помещении. От малейшего движения будка качалась, грозя свалиться в канаву.

В дверь постучали. Кертис представил, как Паскуда одной рукой упирается в голубую панель, а другой стучит.

— Ну что, удобно тебе? Уютненько?

Кертис не ответил. Ладно хоть будка не качается, пока Грюнвальд подпирает ее рукой.

— Уютно, знаю. Как мухе в навозной куче.

Последовал еще один удар, и туалет опять качнулся вперед — Грюнвальд отстранился. Кертис занял прежнюю позицию, встав на пятки и прилагая все усилия, чтобы вонючая будка не шаталась. Пот стекал по лицу, раздражая порез от бритья на левой щеке. Кертис с щемящей ностальгией вспомнил свою ванную, которую прежде совсем не ценил. Он бы отдал все свои пенсионные накопления, лишь бы вновь оказаться там, с бритвой в руке, и смотреть, как кровь просачивается сквозь пену, а радио в спальне играет дурацкую попсовую песенку — «Карпентерс» или «Дон Хо».

Ну все, теперь он рухнет, точно рухнет, Паскуда этого и добивался…

Однако туалет не рухнул, наоборот, даже встал немного ровнее. Впрочем, еще чуть-чуть, и он бы перевернулся. Кертис стоял на цыпочках, вытянувшись над сиденьем и упершись руками в стену. Постепенно он начинал ощущать толчковую вонь, хотя крышка была закрыта. Пахло разлагающимися испражнениями и дезинфицирующим средством — синей пакостью, конечно, — и оттого смрад был еще гаже.

Спереди прозвучал голос Грюнвальда — видимо, он перешагнул канаву и обошел вокруг туалета. От неожиданности Кертис едва не отшатнулся, и его ладони на долю секунды оторвались от стены. Будка дрогнула. Керткс тут же вернул руки на место.

— Как ты, сосед?

— Напуган до смерти, — ответил Кертис. Волосы прилипли к его взмокшему лбу, но он побоялся их убрать: малейшее движение могло стронуть будку. — Выпусти меня. Хватит уже, повеселился.

— Если думаешь, что мне весело, то крупно ошибаешься, — педантично возразил Паскуда. — Я уже давно об этом думал и в конце концов пришел к выводу, что пора действовать. Только так и можно тебя проучить. Тянуть было нельзя: скоро я буду ни на что не годен.

— Грюнвальд, давай уладим все по-мужски. Это возможно, клянусь.

— Клянись чем хочешь, я не поверю ни единому твоему слову, — тем же педантичным тоном ответил Паскуда. — Тот, кто поверит на слово пидору, получит по заслугам. — Внезапно он заорал во всю глотку, так что его голос словно бы разлетелся в щепки: — ВЫ, ПИДОРЫ, СЧИТАЕТЕ СЕБЯ САМЫМИ УМНЫМИ?! ПОУМНИЧАЙ У МЕНЯ ТЕПЕРЬ!!!

Кертис промолчал. Только он начинал думать, что приспособился к безумию Грюнвальда, как оно открывалось для него новыми гранями.

Паскуда успокоился и продолжил:

— Значит, тебе нужны объяснения. Думаешь, ты их заслужил. Что ж, может, и так.

Где-то каркнула ворона, Кертису, запертому в жаркой будке, карканье показалось смехом.

— По-твоему, я шутил, когда назвал тебя пидором-ведьмаком? Ни капли. Но в курсе ли ты, что… э-э… тебя, злую сверхъестественную силу, послали меня испытывать? Не знаю, честно. Много бессонных ночей, с тех пор как жена собрала драгоценности и ушла, я думал над этим вопросом, и до сих пор не знаю. Мне кажется, ты тоже.

— Грюнвальд, уверяю тебя, я не…

— Заткнись. Тут я говорю. Разумеется, ты будешь все отрицать. В курсе ты или нет, мне ты не признаешься. Вспомни свидетельства салемских ведьм. Можешь глянуть в Интернете, я уже смотрел. Все они поначалу клялись, что не были ведьмами, а потом утверждали обратное, чтобы выбраться из камеры пыток. Но мало кто из них зная наверняка. Просветленному… ну, что там бывает просветленным… разуму это сразу видно. Эй, сосед, как тебе такое?

Внезапно Паскуда — сумасшедший, но еще сильный — начал раскачивать будку. Кертиса едва не бросило на дверь, что неизбежно закончилось бы катастрофой.

— Хватит! — взревел он, — Прекрати!

Грюнвальд снисходительно рассмеялся. Туалет перестал раскачиваться, но Кертис чувствовал, что он накренился еще сильнее.

— Ты как маленький! Говорю же, эти толчки надежнее фондового рынка!

Тишина.

— Конечно… надо учитывать одно обстоятельство: все педики — лгуны, но не все лгуны — педики. Это не тождество, если ты меня понимаешь, Я-то сам по женской части: трахнул бы Деву Марию, да еще сходил бы на деревенские танцульки. Но я солгал, чтобы затащить тебя сюда. И могу лгать прямо сейчас.

Опять кашель — грудной, жуткий и наверняка очень болезненный.

— Выпусти меня, Грюнвальд. Умоляю. Умоляю!

Паскуда долго молчал, раздумывая над ответом, а потом вернулся к предыдущей теме:

— В общем, показаниям ведьм доверять нельзя. И признаниям тоже, потому что они могут быть притворными. Надо полагаться только на факты и улики. В общем, я рассмотрел факты по твоему делу. Сперва ты решил кинуть меня на участок Винтона. Это первое…

— Грюнвальд, я никогда…

— Заткни пасть, сосед. Уж не знаю, зачем ты хотел меня кинуть, но могу предположить, что тебе пришлась не по нраву затея с жилыми домами. В любом случае улики — а именно твоя нелепая закладная — показывают, что это чистой воды кидалово. Ты утверждаешь, будто Рикки Винтон продал тебе землю за полтора миллиона долларов. А теперь скажи мне, сосед, какой суд поверит твоему бреду?

Кертис не ответил, даже кашлянуть побоялся — любое движение могло свалить неустойчивую будку; ему было страшно приподнять даже мизинец. Глупо, конечно, хотя как знать…

— Потом к делу подключились родственнички, хотя положение и так было непростое — все из-за твоего пидорского упрямства! Их позвал ты. Или твой адвокат. Ясно как день, тут и думать нечего. Потому что тебе нравится трахать людям мозги.

Кертис не стал возражать.

— Тогда-то ты меня и проклял. Это следует из фактов. «Чтобы знать о существовании Плутона, необязательно его видеть», — какой-то ученый сказал. Он понял, что Плутон существует, наблюдая за несоответствиями в движении других планет, ясно? Здесь то же самое, Джонсон. Надо лишь изучить факты и найти несоответствия в движении твоей… ну, чего там… жизни. Вдобавок твой дух темнеет. Он темнеет, я чувствую. Типа затмения…

Паскуда опять закашлялся. Кертис стоял в той же позе задержанного перед обыском, выпятив зад и склонившись над туалетом, в который после утреннего кофе делали свои дела Паскудовы работяги.

— Потом меня бросила Джинни, — сказал Грюнвальд. — Она сейчас живет на Кейп-Коде. Говорит, что одна — правильно, ей ведь нужны алименты, всем бабам нужны, — но мне лучше знать. Если не драть ее дважды в день, она будет сутками торчать перед теликом и жрать шоколадные чипсы, пока не лопнет.

Потом ко мне пристала налоговая. Эти козлы приперлись сюда с ноутбуками и расспросами: «Вы делали то? Выделали сё? Где бумаги на пятое и десятое?» Джонсон, признайся, ты наворожил? Или это кидалово… ну, не знаю… обычного сорта? Типа ты набрал номер и сказал: «Проверьте-ка этого гада, он что-то скрывает».

— Грюнвальд, я никому не звонил.

Будка задрожала. Ну, теперь уж точно…

Нет, туалет устоял и на сей раз. У Кертиса голова пошла кругом. И его затошнило. Не от вони — от жары. Или от вони и жары вместе. Рубашка мерзко липла к телу.

— Я выкладываю тебе факты, — сказал Грюнвальд. — Поэтому заткнись и слушай. Тишина в зале суда, мать твою!

Почему здесь так жарко?! Кертис поднял голову: на крыше не было вентиляционных отверстий. Точнее, они были, но кто-то закрыл их листом железа, проделав в нем три-четыре дырки. Они пропускали немного света, однако воздух почти не шел. Размером дырки были больше четвертака, но меньше серебряного доллара. Кертис посмотрел через плечо и увидел еще несколько дырок в двери — сама решетка была забита.

— Налоговая заморозила мои активы, — с упреком продолжал Грюнвальд. — Они сказали, что только проверят мою бухгалтерию, простая формальность, но я-то знал, к чему все идет.

Еще бы не знал — на воре шапка горит.

— Но кашель начал мучить меня еще до проверок. Ты постарался на славу. Я сходил к врачу. Рак легких, сосед, и он уже дал метастазы в печени, желудке и хрен знает где еще. Во всех мягких тканях. Для пидора-ведьмака — самые лакомые места. Странно, что ты обошел стороной мои яйца и зад. Хотя… еще не вечер, тебе только волю дай. Но я не дам. Я вроде замел все следы, а даже если нет — плевать. Скоро я пущу себе пулю в висок. Из этой самой пушки. Лежа в горячей ванне.

Паскуда сентиментально вздохнул.

— Только там я теперь, счастлив. В горячей ванне.

Кертису пришла в голову одна мысль. Может, дело было в словах Грюнвальда: «Я вроде замел все следы», но скорее он уже давно это понял. Паскуда задумал перевернуть туалет. Он свалит его в любом случае: не важно, будет Кертис сидеть смирно или кричать и умолять. Пока он решил посидеть смирно — отчасти ему хотелось как можно дольше оставаться в вертикальном положении, но по большому счету он замер от ужаса. Грюнвальд не метафорами изъяснялся; он действительно считал, что его сосед — ведьмак. Его мозг, по-видимому, гнил вместе с остальными частями тела.

— РАК ЛЕГКИХ! — провещал Грюнвальд на всю опустевшую деревню и вновь закашлялся. В ответ раздраженно каркнули вороны, — Я бросил курить тридцать лет назад, а рак легких у меня сейчас?!

— Ты спятил, — сказал Кертис.

— Конечно, любой так скажет. Ты все продумал, верно? ПРОДУ-У-УМАЛ. И потом, в довершение всего ты подал на меня в суд из-за мерзкой псины! Твоя псина зашла на мою землю! А с какой целью? Ты забрал у меня участок, жену, дело, здоровье — чего еще тебе надо? Унизить меня, конечно! Чтоб жизнь медом не казалась! Колдовство! А знаешь, что написано про это в Библии? «Ворожеи не оставляй в живых!» Все мои беды — твоих рук дело, и ворожеи не оставляй… В ЖИВЫХ!!!

Грюнвальд толкнул будку. Видимо, он ударил ее плечом, потому что на этот раз она даже не пошатнулась — Кертис мгновенно стал невесомым и полетел назад. Засов мог сломаться под тяжестью его тела, но не сломался. Наверное, Грюнвальд его укрепил.

Потом вес вернулся, и Кертис упал на спину, а туалет— дверцей вниз. Зубы Кертиса сомкнулись на кончике языка. Затылок ударился о дверь, из глаз полетели искры. Крышка сиденья распахнулась, наружу хлынула густая черно-коричневая жижа, и размякшая какашка упала Кертису на пах. Он заорал, скинул ее с себя и вытерся о рубаху, оставив на ней коричневое пятно. Вонючая жидкость лилась из дырки, сбегала по скамье и лужей собиралась вокруг кроссовок, В ней уже плавала обертка от шоколада. Из толчковой пасти свисали гирлянды туалетной бумаги — канун Нового года в аду. Нет, это немыслимо. Это какой-то ночной кошмар, отголосок детских страхов.

— Нравится запашок, а, сосед? — весело спросил Паскуда, хохоча и кашляя. — Прямо как дома? Считай, это позорный стул для пидоров двадцать первого века! Осталось пригласить того сенатора-педика, Ларри Крэйга, накупить белья «Виктория сикрет» и можно закатывать вечеринку! Гости приходят в нижнем белье!