Крылатая Тьма (Ramainen duath)

Warning: OOC, AU, OC. Involving: Рон, Джинни, Драко и прочие по необходимости – будут. Summary: основные элементы: Джеймс и Лили Поттер живы. Первое падение Волдеморта будет, но по иным причинам – даже если сначала Вам покажется, что причины те же. Волдеморт не безумный психопат, а разумный параноик. Дамблдор – по образу действий больше политик, чем добрый родственник. Но и Дамбигада Вы тут не увидите. Оригинальные персонажи будут вводится и убираться по необходимости, но большая часть "доживет" до конца фанфика. Каким будет ГП? Это мы все узнаем в процессе написания (я) и прочтения (Вы). Disclaimer: большая часть персонажей, естественно – Дж.К.Роулинг, моих отличить просто. Они в каноне даже не упоминались. Все права на моих оригинальных персонажей принадлежат только мне. Также , дамы и господа – прошу конструктивной критики. Уверен, её не может не быть – лишь автору его произведение может казаться безупречным, да и то – зависит от автора. У вас есть возможность высказаться и тут, и в теме, адрес которой указан выше. Прошу не стесняться, критику я ценю. Посвящается Грейнджер Offline… в стремлении приближаться к совершенству. Произведение – не автор. Шедевры живут своей жизнью. ЧастьI.:Orosta anaron— Восхождение светил. Глава I.: Opening — Yesse lumequento — Начало истории. «Наш единственный долг перед историей — переписать ее заново…» © Оскар Уайльд . Музыка к главе: http://up-file.ru/22206948 *** Донован Стерджед был почти счастлив. Конечно, с такой работой, как у него, со временем забываются все простые жизненные радости, но – сегодня он счастлив. Да-да, почти счастлив. Заклинание, над составлением которого он бился девять лет, уделяя этому почти всё свое время, было аккуратно переписано на чистый пергамент иссиня-черными красками, буквами с изящными завитками, а верх пергамента мистер Стерджед в порыве чувств украсил плетением виноградной лозы. Излишне, конечно, но как красиво! Наклонившись и пошарив рукой где-то в недрах письменного стола, он нащупал горлышко бутылки вина, припасенной как раз на такой случай. Надев мантию поверх несколько старомодного наряда, мистер Стерджед открыл прикосновением руки к известным ему точкам массивную дверь с мутноватым янтарным шаром контроля доступа в центре и, пройдя несколько длинных, постоянно изгибающихся коридоров, вышел через дверь Отдела Тайн на девятый уровень Министерства Магии, сразу направившись к лифту. К Министру со своим изобретением он зайдёт позже, а пока… свитку ничто не угрожает в защищенном как базовыми, так и его личными чарами кабинете. В тот момент, когда двери лифта закрылись за Донованом Стерджедом, из-за неприметного угла вышел высокий пожилой человек в темно-лиловой мантии и прямоугольных очках. Не тратя зря времени, он спустился по лестнице, вошел в Отдел Тайн и прошёл к кабинету Невыразимого, проделав тот же путь, что и мистер Стерджед несколькими минутами ранее. Тщательно изучив переплетения заклятий на двери и окружающих предметах, человек несколько раз глубоко вдохнул, полностью успокаиваясь. Стараясь не слишком спешить, одно за другим он снимал заклятия, пока дверь не оказалась совсем не защищена. Просто толкнув её, быстрыми шагами вошел в кабинет. Осмотревшись, человек заметил то, что искал. Он улыбнулся сам себе. Стерджед даже не спрятал свиток! Протянув руку с тонкими, длинными пальцами, заканчивающимися слегка загнутыми вниз ногтями, человек бережно взял пергамент с ровно написанными строчками заклинания, спрятал его за отворот мантии и покинул кабинет тем же путём, каким и пришёл, потратив ещё некоторое время на восстановление защиты и подделку магической подписи автора защитных чар. Направляясь к лифту, он вновь улыбнулся, от чего словно осветились изнутри ярко-синие глаза за линзами очков. Через несколько минут Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор покидал Министерство Магии. Сегодня у него 4 урока трансфигурации – с утра один с первым курсом Гриффиндора и Рэйвенкло, после обеда 2 подряд с четвертым курсом Гриффиндора и Хаффлпаффа, а затем 1 с шестым курсом Слизерина и Гриффиндора. Директор Диппет помешан на пунктуальности, и не поймёт, если преподаватель опоздает на свои же занятия… Вечером того же дня Невыразимый Отдела Тайн Донован Стерджед безуспешно искал в своём «хорошо защищенном» кабинете свиток с заклинанием, работавшим по принципу тех же чар, с помощью которых следили за проявлениями магии несовершеннолетних, но в отличие от них позволявшим определить, кто и где конкретно использовал одно из Непростительных — почему-то у него было чувство, что в скором будущем это может понадобиться. Единственное, чему мистер Стерджед был сейчас рад, так это что ничего не успел сказать Министру, похвалившись лишь своему близкому другу Николя Фламелю. У Министра тяжелый характер, и лучше, если он и вовсе не узнает о пропаже свитка с заклинанием. Мистер Стерджед, конечно, помнил формулировку заклинания, как и прочие необходимые элементы для его использования, но он всё равно воспользуется для поисков свитка внутренними ресурсами Отдела Тайн. Он не собирался так просто простить и забыть кражу результата девяти лет упорного труда, и поклялся сам себе найти вора во что бы то ни стало. «А уже после возвращения пропажи, — решил Донован,— я всё сообщу Министру ». *** Спустя много лет девятилетний мальчик, стараясь двигаться как можно тише и незаметней, выбрался из дома и, прокравшись до ближайшего угла, побежал к грязной речушке через лабиринт тёмных, словно закопченных домов. Не добежав до воды, он повернул вправо и, пробежав ещё несколько десятков ярдов по запыленной тропинке и дальше – через ржавого цвета железный мост, оказался у начала дорожки, ведущей через обширный парк. Преодолев и его, за крутым поворотом дороги, по обеим сторонам которой росли высокие деревья, он — как и всегда внезапно — оказался у желтого заборчика, огораживающего небольшой садик и двухэтажный дом. Спрятавшись в кустах слева от калитки, замер, прислушиваясь. Затем осторожно заглянул в садик, сильно вытянув шею, и тут же хмыкнул от досады. В садике никого не было, а вот из дома доносились негромкие голоса. Он задумался было о том, что делать дальше, как вдруг услышал отчетливый стук калитки, и опрометью бросился прочь, в сторону парка. Постоянно оглядываясь, он неожиданно с силой ударился обо что-то мягкое и повалился на землю. Когда в глазах немного прояснилось, мальчик понял, что сбил с ног долговязую девочку с чуть округлым, но уже начавшим вытягиваться некрасивым лицом, зло смотрящую на него. Помотав головой, смог избавиться от звона в ушах и увидел, что рядом со злой девочкой стоит её младшая сестра, понаблюдать за которой он и бегал к дому с желтым забором. Впервые он видел её так близко, и с удивлением понял, что его с любопытством рассматривают.

— Смотреть надо, куда бежишь! — громко и с неприязнью в голосе крикнула злая девочка, поднимаясь с земли и отряхивая серо-голубое платье.

Одновременно с этими словами её сестра спросила:

— Ты не сильно ушибся? Пет тоже быстро бежала…

Мальчик смутился, и, встав, начал молча отряхиваться, не поднимая взгляда от земли.

— Оборванец какой-то! — услышал он голос старшей девочки. — Пойдём, Лил, а то мы уже давно должны быть дома. Мама будет сердиться…

Младшая сестра, которую назвали Лил, внимательно рассматривала странного молчаливого мальчика. Он уже несколько раз замечала, что он наблюдает за ней, когда играла с сестрой в садике у дома. Выглядел он ужасно. Очень худой, со слишком длинными грязными черными волосами, он был одет в изодранную, не по размеру одежду: слишком короткие джинсы, открывающие щиколотки, засаленную рубашку, заправленную в джинсы только справа, а слева и вовсе с оторванным низом, старые ботинки, замотанные сверху проволокой вместо шнурков и, несмотря на ещё тёплую осеннюю погоду, очень длинное, сильно потёртое сизо-серое пальто, которое сейчас было просто брошено на землю у ног. Несмотря на такой вид, мальчик не казался ей плохим, поэтому Лил протянула руку, как учила мама – ладошкой вверх и сказала:

— Я Лили. А тебя как зовут?

Мальчик застыл, словно громом поражённый, посмотрел Лили в глаза и, не трогая её руки, прошептал что-то неслышное. Потом закашлялся, выпрямился, взглянул на девочку прищуренными черными глазами и назвался:

— Северус. Северус Принс… то есть Снейп.

— Какое странное имя! — засмеявшись, воскликнула Лили. Задумавшись на секунду, она добавила с уверенностью в голосе:

— Я буду звать тебя – Сев. А ты можешь называть меня Лил. Или Ли.

Он хотела сказать ещё что-то, но её сестра, смотревшая на всё это, стоя в нескольких шагах, крикнула:

— Да идём же, Лил! Брось уже этого нищего! Мама будет очень ругаться, если узнает, что ты говорила с бродягой!

Лили виновато улыбнулась Северусу, но побежала за сестрой. Через десяток шагов, обернувшись, она прокричала:

— До встречи, Сев! Приходи завтра в парк! Я хочу увидеть тебя!

Северус, удивленно смотрящий ей вслед, пробурчал что-то, повернулся и медленно пошёл домой, надеясь, что мама с папой уже не кричат друг на друга. И вроде бы ничего не изменилось, но почему-то он несколько раз останавливался на дороге, один раз даже – в глубокой луже, совсем её не заметив. Быть может, вспоминал дружелюбный взгляд искрящихся, как бриллианты, зелёных глаз?

*** Спустя ещё 12 лет, поздней ночью субботы, 31 октября, Джеймс и Лили Поттеры, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить друг другу гадостей, сидели в разных углах кабинета директора Школы волшебства и колдовства «Хогвартс». Молча. Молчали же супруги Поттеры потому, что ничего нового высказать уже не могли и потому, что ждали того, кто, возможно, разрешил бы самые тёмные из их опасений. Атмосфера в кабинете явно несла отпечаток застарелого и изрядно всем надоевшего конфликта, когда и говорить ничего уже нет желания, и молчать непередаваемо тягостно. Сам хозяин кабинета, Альбус Дамблдор, как ни в чем не бывало, рассматривал феникса Фоукса, аккуратно расположившегося на спинке пустующего кресла напротив стола директора, порой неясно улыбаясь каким-то своим мыслям. Внезапно в камине директора вспыхнуло сиреневое пламя и послышался тихий звон — гость с той стороны просил позволения войти, не называя пароля. Через несколько секунд недоуменного молчания директор протянул к камину руку, прошептав что-то неясное, дождался, похоже, одного ему слышного ответа и, разочарованно вздохнув, произнёс:

— Войдите.

Пламя на какую-то неуловимую долю секунды сменило свой цвет на малиновый, затем стало привычно-зелёным, и на ковёр у камина шагнул Люциус Малфой. Джеймс Поттер мгновенно вскочил, схватил мистера Малфоя за отворот мантии, приставив палочку к его горлу, и прорычал:

— Что ты тут делаешь?! Где Снейп?

— Полегче, Поттер. — с нарастающим гневом в голосе произнёс лорд Малфой, находя глазами Лили. — Эванс, я бы на твоём месте поторопился домой. Не знаю, что ты там застанешь, но Северус сделал всё, что мог…

Лили будто вихрем сорвало с кресла, она опрометью кинулась к камину, не слушая ни дальнейших слов мистера Малфоя, ни оклика директора, и исчезла в зеленой вспышке. Люциус проводил её тревожным взглядом и направился было к камину, резким движением руки освободившись от держащего его Джеймса Поттера, слегка растерявшегося от скорости развития событий, как вдруг тот схватил его сзади за горло и, оттащив в сторону, бросил в кресло, тут же направив в лицо палочку, после чего потребовал:

— Рассказывай всё, Малфой! Немедленно!

Тот только криво усмехнулся, но, поймав тяжелый пристальный взгляд директора, заговорил:

— Раз уж ты ненавидишь меня настолько сильно, Поттер, что тебе даже безразлична безопасность твоей жены и детей, то слушай…

— Быстрее, Малфой!

Не слушая его, лорд Малфой продолжал:

— Два часа назад Тёмный Лорд отправился в Годрикову Лощину. Тогда я ещё не знал, зачем и куда именно… он никому не сказал, а я не мог знать, что там вы и скрывались. Полтора часа назад в пещеру, где нам приказали собраться, аппарировал страшно окровавленный и измученный Северус, сразу же потеряв сознание. Привести его в чувство я не решился, он на волосок от смерти. Сейчас его жизнь пытаются спасти в Малфой-мэноре моя жена и вызванные медики. Судя по всему…

— Меня не волнует состояние Снейпа, Малфой! Что там произошло?!

… — это последствия нескольких «crucio» и много большего количества режущих проклятий, — по-прежнему игнорируя Поттера, продолжал Люциус, — он потерял много крови. Через некоторое время после этого появился Грейбек, которого Лорд взял с собой…

При этих словах Джеймс Поттер смертельно побледнел и рухнул в стоящее позади него кресло, сжимая палочку в кулаке с такой силой, будто хотел сломать её. Тем временем Люциус продолжал:

— Грейбек принёс тело Петтигрю. Правой руки не было, лица я не видел – он был замотан в мантию самого Грейбека. Оборотень во всеуслышание объявил, что Петтигрю предал Тёмного Лорда и, хотя и выдал место, где укрываются Поттеры, но пытался не пустить Тёмного Лорда к детям, и Лорд убил его…

— Так что с детьми, Малфой? Говори немедленно, или я…!

Тут уже Люциус не выдержал:

— Если так хочешь что-то узнать, Поттер, то заткнись и отправляйся в свой дом, к жене, а не трать тут моё время бесполезными придирками!

Джеймс Поттер выругался, прошипел что-то сквозь зубы и ушёл через камин. Люциус повернул голову в сторону Дамблдора, увидел всё тот же взгляд и, обреченно вздохнув, продолжил:

— Грейбек не объяснил, зачем Лорд приказал доставить тело Петтигрю на место сбора. Его почти сразу утащили куда-то в дальние пещеры… в общем, неважно. За час до моего прибытия сюда в пещере появилась ещё более безумная, чем обычно, Беллатрис. Она рвала и метала, призывала всех идти на штурм Министерства Магии и «Хогвартса», а затем разрыдалась и закричала, что «Тёмный Лорд исчез из-за проклятого мальчишки Поттера». Рудольфус так и не смог успокоить её, и она собрала всех, кто после слов об исчезновении Тёмного Лорда не поверил в его гибель, или поверил, но кому терять уже было нечего. Вскоре Белла поведёт их в атаку на Министерство Магии. Она повела бы их и немедленно, но Рудольфусу с Руквудом удалось кое-как доказать ей, что поздней ночью в Министерстве никого нет, что, по меньшей мере, глупо запугивать и штурмовать пустые коридоры. Мне удалось уйти до того, как началось назначение по конкретным командам. Ей я сказал, что буду ждать их в Министерстве, чтобы ударить изнутри. Она в такой ярости, а другие — в страхе, так что мне поверили, даже ничего не спросив. Атака назначена на пять часов вечера завтра. До этого времени необходимо…

Лорд Малфой оборвал фразу на середине, увидев предостерегающе поднятую ладонью вперёд руку директора. Неспешно, размеренно Дамблдор проговорил:

— В оставшееся нам время до атаки на Министерство необходимо, насколько это возможно, подготовиться и выполнить другие задачи, не менее важные, чем защита административного центра магической части Британии. Сейчас я отдам вам и передам через вас другим определенные приказы. Мне нужно некоторое время, чтобы сформулировать их суть и внешнюю сторону. Поэтому вы, Люциус, сейчас будете сидеть и молчать, а я – думать.

Люциус Малфой уже знал этот тон и потому сидел неслышно и неподвижно, ожидая, пока Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, Кавалер ордена Мерлина первой степени, Великий Маг, Верховный Чародей Визенгамота, Победитель Гриндевальда, член Международной Ассоциации Колдунов сформулирует суть и внешнюю сторону своих приказов.

Лили Поттер, появившись с той стороны перехода, поняла, что, как и всегда в минуту страшной опасности, она оказалась не в своём доме, а в тайном убежище у Северуса. Вполголоса прошептав что-то не слишком для себя лестное, она вновь вошла в камин, бросив горсть порошка, внятно и чётко произнесла: «Годрикова Лощина» и – ничего не произошло. Зелёное пламя постепенно угасло. Камин с той стороны не работал или же был разрушен.

Лили, побледнев ещё сильнее, дрожащей рукой бросила вторую горсть порошка и произнесла: «Дом Марты Фортлет». Выйдя из камина, она побежала к двери, в спешке едва не сбив с ног хозяйку дома, и, оказавшись на улице, сразу же аппарировала к Поттер-мэнору. Появившись на месте, Лили неожиданно для себя оказалась в густом тумане. Вытянув руку с палочкой вперёд, она рефлекторно произнесла: «Люмос». Огонёк на конце палочки осветил молочно-белую пелену вокруг, но видимость лучше не стала – напротив, возникло ощущение, что вокруг и вовсе нет ничего вещественного, что, сколько не иди в этом светящемся тумане, никогда ничего не найдешь и не увидишь. Зябко поёжившись, Лили погасила свет на конце палочки, и только тут осознала, что, раз аппарировала в привычное место, то стоит там, где обычно начиналась каменная плитка перед крыльцом дома. Сейчас же под ногами была даже не каменная крошка – пыль, невесомая и текучая, плавно поднимающаяся в воздух от малейшего движения.

Прислушиваясь, Лили сделала два неуверенных шага вперёд. Тишина. Тишина абсолютная, и оттого ещё более страшная. Ещё шаг вперёд… ещё один… Тишина постепенно оживала звуками, где-то капала вода и впереди, там, где дом, был слышен странный шелест. Лили сделала ещё шаг вперёд и почувствовала под ногами твёрдую поверхность. Сама не понимая, зачем, она склонилась, левой рукой стёрла с поверхности белую пыль, и поняла, что у неё под ногами входная дверь в дом.

Почему-то именно в этот момент странное оцепенение, возникшее, когда Лили увидела туман, покинуло её. Кинувшись вперёд, женщина больно ударилась обо что-то плёчом, сразу же узнав в препятствии остатки лестницы, ведущей на второй этаж. Взбегая по разломанным ступеням наверх, проваливаясь в труху, которой стали прочные доски морёного дуба, раня ладони о расщепившиеся на тонкие острые полоски перила, Лили бежала туда, откуда доносился, становясь всё громче в исчезающей тишине, детский плач. От площадки наверху лестницы до детской комнаты было всего шесть шагов, но прямо посреди коридора у дверей в комнату зияла огромная дыра, сквозь которую был виден верх стены и часть комнаты внизу. Двери в детскую попросту не было. Дрожащей рукой Лили подняла палочку и, заставив себя сосредоточится, обрушила часть стены коридора так, чтобы она закрыла дыру. Перебравшись по этому ненадёжному мосту, она наконец оказалась в детской. Каким-то чудом кроватки детей были целы. Бросившись к ним, Лили споткнулась обо что-то мягкое. Посмотрев вниз, девушка увидела тело няни, с которой оставляли детей. Глаза были раскрыты, в руке зажата книга. Лили потянулась закрыть ей глаза, даже не осознавая этого движения, но громко раздавшийся совсем рядом очередной крик ребёнка заставил её подбежать ближе к детям. Годовалый с небольшим Гаррет молча и с любопытством наблюдал за мамой, как-то странно поводя рукой в сторону кроватки брата. Джеффри, которому сегодня исполнялось 3 месяца, громко плакал от боли и холода. Одеяло с него было сдёрнуто, а лоб залит кровью. Холодея от ужаса, прижав сына к себе, Лили вытерла кровь и застыла, поражённая. Сверху вниз лоб Джеффри пересекал тонкий, но глубокий порез. Кровь, мгновенно наполнившая его, была странного оттенка красного, смешанного с серым цветом ртути. Схватив другой рукой Гаррета и прижав его к себе, Лили побежала прочь из комнаты, из этого бывшего когда-то родным и надёжным дома, испугавшись, что кто-то придёт – закончить начатое ранее… *** Через два дня все газеты магического мира(1) пестрели крикливыми заголовками, в статьях порой излагались самые дикие гипотезы и варианты развития событий, произошедших в Годриковой Лощине ночью 31 октября и позднее – вечером 1 ноября в Министерстве Магии. «Ежедневный пророк», публикация от 2 ноября 1981 года: «ТОТ-КОГО-НЕЛЬЗЯ-НАЗЫВАТЬ ПОВЕРЖЕН!». (статья Селины Скитер) Как сообщает нам доверенное лицо в Министерстве Магии, ночью 31 октября Тот-Кого-Нельзя-Называть явился в Годрикову Лощину, где была спрятана от него и его Пожирателей Смерти семья Поттеров. Разрушив защиту дома, Тот-Кого-Нельзя-Называть напал и убил Питера Петтигрю, который и выдал ему место, где прятались Поттеры, а потом попытался защитить детей Джеймса и Лили Поттер, когда узнал, что жертвами должны стать именно они. После убийства Петтигрю, Тот-Кого-Нельзя-Называть попытался убить детей. Непростительное Авада Кедавра, направленное им в маленького Джеффри Поттера, по неизвестным причинам отразилось от ребенка и убило самого Тёмного Лорда. Впрочем, некоторые высокопоставленные лица уже выразили сомнения в смерти Тёмного Лорда(2). Наверняка, в этом же были уверены и Пожиратели Смерти, так как на следующий день после падения Того-Кого-Нельзя-Называть в пять часов пополудни они под руководством безумной Беллатрис Лестрейндж атаковали Министерство Магии, где их уже ждали боевые подразделения Аврората. В атриуме, на лестницах и в коридорах были размещены в засаде более ста пятидесяти авроров и около сорока выпускников последнего курса Академии Аврората, которых в последний момент перед нападением привели в Министерство Магии их кураторы для ознакомления с будущими рабочими местами. По распоряжению Аластора Муди, руководившего обороной, они были привлечены к защите Министерства Магии. Пожиратели Смерти пошли в атаку при поддержке нескольких оборотней. Общая численность нападавших была около семидесяти человек. Благодаря умелому руководству самой госпожи Министра Магии Миллисент Бэгнолд и численному превосходству атаку удалось отразить. Потери среди авроров незначительны. Более пятидесяти Пожирателей были убиты, остальные арестованы и сейчас дожидаются суда. Без сомнения, их всех ждёт Азкабан! Продолжение читайте на третьей странице…» «Софист(3)»(кто не понял, это «The Quibbler»( прим.авт.) , публикация от 2 ноября 1981 года: «СТраННыЕ соБЫтиЯ в ЛОщиНЕ ГодРИкА!» Домовые эльфы, издавна сотрудничающие с автором, сообщили мне, что 2 дня назад странный дом в Лощине Годрика, который до того был невидим, вдруг появился (читайте о Невидимом Доме в прошлом номере)! В окнах его видели вспышки, потом исчезли все звуки и пошёл сиреневый снег! Кентавры в эту ночь плохо спали, и даже прогнали автора с очень красивой полянки в лесу… должно быть, я распугивал крылозобров, которыми кентавры питаются в лунные ночи… Так или иначе (но я уверен, что так!), домовые эльфы сказали мне, что после сиреневого снега они слышали какой-то шелест и плач. А до вспышек видели в миле от дома фигуру в чёрном со светящимися фиолетовым глазами Когда начались вспышки, фигура что-то прошептала и побежала по воздуху к дому! Больше эльфы ничего не видели, так как испугались и убежали. Но я уверен, что в тот вечер произошло что-то ужасное, ведь кентавры плохо спали… Ваш Ксенофилус Лавгуд. Также читайте в номере: «Министерство Магии на самом деле в пещере под Парижем!» «Заговор пикси: вымысел или реальность?» «Зельевары – переодетые гоблины?» «11 способов приготовить крылозобра», и многое другое… (1) По книгам Дж.К.Роулинг мы знаем из «серьёзных» газет только «Ежедневный пророк». Остальные, похоже, либо специализированные, либо желтая пресса. Не думаю, что в развитом – пусть и малонаселенном мире магов Британии существует всего одно периодическое издание, посвященное в основном новостям и сплетням на официальном уровне ( прим.авт. ). (2) Как такая информация попала в «Ежедневный пророк», который мы знаем как продажное издание, боящееся публиковать правду? Считаю, что таким, как мы его знаем, «Ежедневный пророк» стал при Корнелиусе Фадже, а до этого был более беспристрастен ( прим.авт. ). (3) « The Quibbler» с английского переводится «софист, крючкотвор». Также хочу сказать, что я понимаю – скорее всего, Ксенофилус Лавгуд создал свой журнал после смерти жены – примерно в 1990 году или позже, чтобы отвлечь дочь от реального мира, полного опасностей, но я решил, что в моем творении «The Quibbler» будет создан ранее – даже до рождения Луны – ( прим.авт. ). *** Ретроспектива: вечер перед нападением Пожирателей Смерти на Министерство Магии. 16 часов 47 минут: Фарлан Сеттор быстро шёл по коридорам, ведущим в атриум Министерства Магии. На первый взгляд, они были пусты, но Фарлан чётко различал маскировавшихся под стены и колонны авроров. Он уже 6 лет был негласным руководителем специальных групп быстрого реагирования Отдела Тайн и носил титул «foina» – «скрытый». Простые заклинания невидимости и прозрачарования не мешали ему. Его подчиненные сейчас занимали оборону в коридорах рядом с входом в Отдел Тайн и внутри, а Фарлан шёл к Аластору Муди – сообщить, что готов выделить трёх человек для защиты Министра. Он заранее знал, что эта новость Аластору не понравится.

— Троих?! Какого Мордреда? Министр сама просила тебя выделить хотя бы пятерых! — ревел Муди. — Просила, слышишь? В таком случае – вообще никого не надо! Сами справимся!

— Аластор, утихни хоть на мгновение. Больше троих не могу. Да тебе и не понадобится – ты же бывал у нас на тренировочном полигоне. И что твои справятся сами, я не сомневаюсь. Но Министру так спокойнее, и тебе – тоже, признай.

— Признаю, — проворчал аврор. — ладно, к делу. Где там твои ребята?

Вместо ответа Фарлан слегка повернул голову вправо и что-то прошептал. Воздух в двух шагах от него на миг будто загустел, обретя форму огромной линзы, и из неё вышли, неслышно ступая, три фигуры в синих плащах с низко надвинутыми капюшонами. Стоявшие рядом авроры отшатнулись, Муди сдержал себя. Это он видел уже не раз. Его подчиненные не понимают этого, но стоящие перед ними трое «perumbari» («полутени» прим.авт. ) были тут с самого начала разговора. А может быть даже раньше…

— Трое, — произнес Аластор и ухмыльнулся, — так ты, значит, знал, что я соглашусь?

— Конечно, знал, друг мой, — ответил Фарлан и, не говоря больше ни слова, зашагал к лестницам. Авроры на его пути, сейчас пытавшиеся замаскироваться на открытом пространстве в атриуме, отходили в стороны, а затем снова начинали тоскливыми взглядами обводить огромную ярко освещенную площадку, лихорадочно пытаясь придумать, где спрятаться в соответствии с распоряжением начальства.

Начальство в лице Аластора Муди вздохнуло сокрушенно, и принялось «акустически воздействовать» на подчиненных.

Спускаясь по лестнице, Фарлан ещё некоторое время слышал крики: «Вы что, придурки? Где вы тут затаитесь? А ну, марш все в коридоры, молокососы!! Атриум собрались защищать? Своими трупами под перекрёстным огнём?! Головы бы вам поотрывать, да они мне пока нужны!»

Foina шёл достаточно медленно, чтобы всё обдумать. Его не беспокоила предстоящая атака – в узких коридорах с уже установленными ловушками, засадами и секретами, слуги Волдеморта долго не продержаться. Он был спокоен и за Отдел Тайн, и за Министра – каждый из perumbaron достаточно опытен, чтобы действовать как в одиночку, так и группой.

Мысли Фарлана были направлены на произошедшее прошлой ночью в Поттер-мэноре. Ему и его подчиненным не давали задания следить за домом и все новости он узнал постфактум, причём из довольно необычного источника.

Когда Фарлан по приказу прибыл в Поттер-мэнор, там не было уже никого, но в четырёх фарлонгах (880 ярдов=2640 футов=804.6 метра) от дома, в лесу на поляне среди кентавров он встретил тех, кого не видел в этом мире уже много лет. Они рассказали ему, что несколько atani («людей»прим.авт.) в доме убили молодую женщину, и что почти сразу после этого они уловили мощный, но хаотичный энергетический всплеск. Они не знали, соответствует ли происходящее законам этого мира и потому не вмешивались.

Но не это привлекло внимание Фарлана: уже уходя, один из них сказал atan atalanteanуriello («человеку из павшей страны»прим.авт.), что сразу после всплеска они видели существо небольшого роста, в тёмном плаще, будто бегущее по воздуху к дому. Потом помолчал немного и добавил, что они так и не смогли понять по энергетическим потокам, что это за существо.

Фарлан, вновь обдумывая разговор на поляне, мысленно сделал себе заметку обязательно узнать, что это было за существо, и отвлёкся от воспоминаний, лишь услышав сверху шум сражения.

«Вот теперь можно и проверить ребят, — подумал он, и ускорил шаг, — как говорится: Постоянная бдительность!». Foina тихо рассмеялся, подумав об Аласторе, и пошёл осматривать посты.

Глава II.: Isolation — Menel cala morne silmeo — Тёмные звёзды, светлое небо. «Люди охватывают спектр характеров полнее, чем любые другие существа; это единственная «добрая» раса, которая с тревожным постоянством ведет войну сама с собой». © Drizzt Do’Urden. Музыка к главе: http://up-file.ru/22213334 *** Облака наверху медленно ползли к западу… Всё ещё яркое, но уже не ранящее глаз вечернее солнце освещало их края оранжево-жёлтым сиянием. Ниже и намного быстрее, словно перерезая путь, с севера к облакам летели длинные, тонкие по сравнению с оранжево-белыми громадами, сизо-серые тучи. Восьмилетний мальчик, лежавший на вершине холма в густой траве, слегка нахмурился, заметив тёмные, словно дымные, полоски на чистом небе. Чуть повернув голову, он внимательно наблюдал за их стремительным передвижением. Настроение резко падало. Впервые за два с половиной месяца выдался солнечный день, но уже к ночи всё испортится. А ведь именно сегодня он решил провести всю ночь вне дома, на этом самом холме – и переносной телескоп с фотоаппаратом, лежавшие под рукой, принёс с собой именно потому, что сегодня такая ясная погода. Была. Мальчик нахмурился ещё сильнее, лоб пересекла упрямая вертикальная полоска. Чувствуя нарастающее раздражение, он закрыл глаза и попытался расслабиться, как учил его друг родителей. Но в голове, то и дело настойчиво появлялась мысль, что и этой ночью он не сможет посмотреть на звёзды. Раздражение всё усиливалось, вскоре перерастая в злость, постепенно затмевающую рассудок. Если бы он не был так поглощен своими внутренними ощущениями и почувствовал, как внезапно стало холоднее от упавшей на него тени, и открыл глаза – то увидел бы нечто невероятное. Тёмные полосы туч, изменив направление своего стремительного полёта, стягивались к холму над его головой, сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее закручивались в спираль. Ветра почему-то не было. Когда все тучи собрались в один быстро вращающийся вихрь, спираль стала сжиматься, поднимаясь всё выше и одновременно вытягиваясь в нить, пока последние тёмные клочки не исчезли где-то в вышине. Мальчик ничего этого не видел. Утомленный этим – даже не осознанным им – усилием, он крепко спал. Через каких-то полчаса солнечный диск закатился за горизонт, осветив напоследок небо редким зеленым бликом. Сумерки подкрадывались не торопясь, постепенно заполняя впадины между холмами, запутываясь фиолетово-серыми лентами в ветвях и листьях деревьев, укрывавших вершины холмов к северу и востоку, неслышно шелестя что-то на своём древнем языке засыпающим растениям и животным и, напротив, пробуждая тех, кто находил больше покоя и удовольствия в свете Луны и звёзд, больше радости и восторга в ночной охоте – чем в ярком сиянии Солнца и утомительных дневных погонях. В далёких южных краях сумерки хорошо знали свой недолгий удел и смиряли гордость, уступая без ропота владычество над Землей ночи, но здесь – они были другими и оставались почти до утра, неуловимо превращаясь – то в бегущие от серебряного взгляда Луны по холмам и долинам тени, то в легкий сумрак, освещенный мягким сиянием бесчисленных звезд… а мальчик продолжал спать, улыбаясь во сне. Он проснётся только к середине ночи, чувствуя себя очень отдохнувшим, откроет глаза и увидит над головой звёзды. Его тихий, полный счастья смех растворится в сумеречном свете и всю ночь до утра он проведет, забыв про телескоп, бродя по вершине большого холма сложными зигзагами и кругами, иногда падая на спину в мягкую густую траву, спотыкаясь и дважды едва не свалившись с пологого склона – но, ни на минуту не отрывая взгляда от неба, находя и вновь теряя сложные узоры созвездий и шепча звездам слова привета, разговаривая с ними словами восхищения и радости… И уже утром, встретив рассвет, он пойдёт к дому, где его, как обычно, ждёт тишина, скрип деревянных полов и запах утреннего кофе, который пьёт его мама. А за столом в кухне – что уже не так обычно – хмурый друг его родителей и нервничающая мама, не нашедшая поутру старшего сына в постели, в комнате – да и вообще в доме. И только тогда он запоздало вспомнит, что сегодня, во-первых, воскресенье – и мама с папой не работают, и во-вторых – день рождения его брата – и потому все встали очень рано. Выдержав необходимую порцию упрёков, требований и обещаний посадить его под домашний арест на месяц, он побредёт к лестнице на второй этаж – будить соню-брата, притом улыбнувшись озорно и радостно, едва только отвернётся от рассерженного, напряженного, и, совсем чуточку – испуганного взгляда мамы. Через несколько минут со второго этажа донесется возмущенный крик другого мальчика, облитого холодной водой – и жизнь в трёхэтажном деревянном доме на юге Шотландии придёт в привычный для этой необычной семьи порядок. *** За десять часов до того, как в доме на юге Шотландии заваривался утренний кофе, Мафальда Хопкирк, помощник главы отдела Неправильного Использования Магии заканчивала затянувшийся рабочий день, оставляя на ночное дежурство своего секретаря, которому уже трижды объясняла, что делать, когда что-то произойдёт. « Понимание приходило с трудом , — раздражённо подумала Мафальда, — а между тем я уже опаздываю на день рождения племянницы ». — При обычном спонтанном выбросе магии у несовершеннолетнего об этом нужно просто уведомить письмом нарушителя или его родителей. Это понятно? — Да, миссис Хопкирк. — В сложных случаях нужно вызвать специалистов из Департамента Ликвидации Последствий случайной магии. Это понятно? — Да, миссис Хопкирк. — Приборы для определения мощности и продолжительности воздействия случайной магии вам уже знакомы, как и другие – фиксирующие события вокруг несовершеннолетнего мага, так, Строу? — Да, миссис Хопкирк. Мафальда замолчала ненадолго, затем спросила: — Вам что-нибудь непонятно? — Да, миссис Хопкирк. Как определить, сложный случай наступил, или простой? Мафальда прокляла про себя педантичность и занудство стажера, после чего произнесла насколько возможно сдержанно, одновременно показывая рукой назад и в сторону: — Медного цвета прибор, на который я указываю, испускает пар. Если пар пошёл сильнее и потемнел – произошёл выброс магии. Когда после этого он поменяет цвет, это скажет о мощности выброса. От желтоватого до красного – слабый выброс. Кому-то перекрасили волосы или разбили пару бокалов. Зеленоватый или синий – выброс средней силы. Неосознанное оглушение или передвижение мебели. Может быть, незначительное изменение размера предметов и живых существ. Это считается – слышите, Строу? – сложным случаем. Серый или черный дым – уже очень серьёзно. Вплоть до значительных разрушений и травм – иногда даже тяжелых. В этом случае помимо бригады из Департамента Ликвидации обязательно вызывайте дежурных специалистов из «Святого Мунго» или колдомедиков аврората — по необходимости. Всё понятно? — Да, миссис Хопкирк. А что означает, если дым серебристый и такой плотный, что стекает вниз, как вода? Мафальда подняла на стажера непонимающий взгляд и резко развернулась, увидев в его глазах отблески серебра. Прибор контроля потряхивало, стол вокруг него был уже «залит» серебристым дымом. Увидев это, миссис Хопкирк подбежала к ближайшёму столу, на котором дремал полосатый серый кот и, стряхнув его, извлекла из-под груды бумаг объёмную карту. Вытащив палочку, она произнесла несколько заклинаний обнаружения, но карта лишь чуть нагрелась. Удивленно прошептав что-то, Мафальда вновь использовала те же заклинания, сочетав их на этот раз с невербальным Revelio ( http://www.hplex.info/magic/spells/spellss.html#specialisrevelio). Карта замерцала, вздрогнула в пальцах, после чего на ней проявились руны, читаемые как FDC и имя. Мафальда прочла имя несколько раз, прежде чем поняла, о ком идёт речь и вздрогнула от неожиданности, услышав голос стажера, заглядывавшего в карту через её плечо: — Это сложный случай, не так ли? Покосившись на него (вроде бы не издевается, лицо слишком спокойное), миссис Хопкирк произнесла дрожащим голосом: — Остаётесь на дежурстве, Строу. Завтра… я доложу об этом. Захватив карту с собой и направляясь к каминам, Мафальда решала для себя сложную задачу: « Магический выброс настолько силён, что мог бы разрушить до основания деревню средних размеров! Но – сделать ничего нельзя, всё равно неизвестно, где находится нарушитель – его местонахождение закрыто чарами Фиделиус(1). Но так оставлять это тоже нельзя! ». Уже подойдя к камину, Мафальда решила завтра же тайно доложить обо всём Министру Бэгнолд, и на этом успокоилась. Единственное, что не давало ей покоя весь вечер – всё время, что она провела у сестры, поздравляя племянницу – это имя нарушителя. Гаррет Джеймс Поттер, 8 лет (2). (1) Во избежание возможного непонимания поясню: механизм чар Фиделиус и кровной защиты в каноне сильно различаются. При этом их почему-то часто путают. Если помните, после выходки Добби письмо о нарушении всё же дошло до адресата. А вот дом Сириуса даже увидеть было нельзя без воли Хранителя секрета. Упоминание Рона в «ГП и Орден Феникса» о том, что «пришли списки книг на следующий год» и последовавшая раздача конвертов, скорее всего, просто означает, что эти конверты принёс кто-то из Ордена (прим.авт. (2) Да, учитывая датировки, ему должно быть 7, а не 8. Каюсь. Но иначе почему-то не мог. В конце концов, сместила же Дж.К.Р. день нападения Волдеморта на Поттеров с субботы на понедельник для каких-то своих целей. Всё же в основном буду пользоваться хронологией канона, насколько это возможно. (прим.авт.). В целях лучшего понимания, вот элементы моей хронологии: Гаррет Джеймс Поттер (Garret James Potter) – родился 30 августа 1980 года, в субботу. Джеффри Альфард Поттер (Jeffrey Alphard Potter) – родился 31 июля 1981 года, в пятницу.(прим.авт.) *** Ко второй половине дня 31 июля 1988 года Мафальда Хопкирк всё же смогла добиться тайной аудиенции у Министра Магии. Ей потребовалось особенное упорство, ведь сегодня ещё и воскресенье! Миллисент Бэгнолд приняла её в маленьком, но со вкусом обставленном кабинете. Пока миссис Хопкирк дожидалась прибытия Министра, она успела вдоволь насмотреться и на стены, обшитые панелями из тёмного дуба и на почти скрывавшие стены светло-зелёные бархатные драпировки, странным образом гармонировавшие с черной мебелью и небольшим письменным столом из серого с тёмными прожилками мрамора, инкрустированным агатами и хрусталём. Когда Министр появилась, миссис Хопкирк встала и вложила в молча протянутую руку карту, на которой после недолгих манипуляций вновь проявилось столь известное всем имя и те же руны FDC. Внимательно осмотрев карту, Министр подняла холодный взгляд на свою подчиненную и произнесла:

— Кроме этого, вы хотите ещё что-нибудь сообщить мне?

После торопливого, сбивчивого рассказа Мафальды о вчерашних событиях Министр помрачнела и, подозвав жестом пришедшего с ней заместителя – низкорослого дородного человека с серыми волосами, скорее примятыми, чем уложенными, в полосатом костюме черно-зеленого цвета, совсем не сочетающимся с фиолетовыми сапогами и ярко-алым галстуком – заговорила с ним, но так тихо, что Мафальда ничего не услышала, даже прислушиваясь. После нескольких фраз, произнесенных заместителем, Министр помрачнела ещё сильнее, но, повернувшись к Мафальде, улыбнулась приветливо, хотя и холодно, и произнесла:

— Я благодарна вам за хорошую работу и, особенно – за безупречную преданность. Скажите, кто ещё видел то же, что и вы?

— Мой заместитель, то есть стажёр… Питер Строу. Госпожа Министр, что мне…

— Что вам делать? Ничего. Я самостоятельно свяжусь с родителями юного Гаррета и объясню им ситуацию. А вам пока лучше отправиться в отпуск – скажем, на пару месяцев? Корнелиус всё устроит.

Выслушав благодарности и проводив миссис Хопкирк, Министр задала своему заместителю Корнелиусу Фаджу всего один вопрос и, получив на него ответ, приказала форсировать распространение программы «Изоляция», чтобы больше никогда промашек, подобных столь необычно выявившейся, не повторилось. Когда мистер Фадж поклонился и вышел, Министр осталась сидеть, задумавшись о чем-то так глубоко, что не заметила, как тяжелая бархатная драпировка у двери шевельнулась от слабого потока воздуха, подувшего в кабинет. Или оттого, что кто-то вышел через потайную дверь. Когда через несколько минут Министр покидала кабинет, драпировка шевельнулась ещё раз.

***

Пламя в камине горело не так ярко, как ещё несколько часов назад, когда в доме было шумно и гости – правда, немногочисленные – ещё не разъехались по домам и местам работы. Увы, кому-то приходилось работать и в воскресенье. Наполовину прогоревшие поленья уже не источали того сильного аромата выкипающего кленового сока с неизвестно откуда взявшимися оттенками можжевельника и хвои. Конечно, запаха почти не было, но с трудом уловимые для человека ароматы – нагретого металла и остывающего пепла – сейчас по какой-то прихоти чувств не раздражали, напротив, создавая ощущение того уюта и покоя, которого так не хватало сидящему в глубоком кресле у камина, положив ноги в мягких домашних туфлях на подставку, близко пододвинутую к решетке, гостю, которого уж точно нельзя было счесть обычным человеком. Вот только к этой его характеристике все относились по-разному, и редко – с пониманием и уважением. Но сейчас он, сжимая в правой руке тяжелый бокал с превосходным солодовым виски, которым издревле славились эти края, даже не вспоминал о своих «отличиях», приносивших ему почти одно только горе. В этом доме он – прежде всего близкий и любимый друг, которому можно всё доверить и во всём положиться – и сейчас можно наслаждаться этим ощущением доверия, той простой мыслью, в которой он находил радость : « Здесь меня видят тем, кто я есть, без страха и ненависти». И прямо здесь и сейчас видел подтверждения этому. Завтра было полнолуние, а он, оборотень, неторопливо помахивая левой рукой в такт своим мыслям, ничего не опасаясь и никуда не спеша, вёл беседу – в самом полном смысле слова «вёл», поскольку один собеседник, утопающий в соседнем кресле, почти уже спал, а второй и вовсе был пьян настолько, что свалился прямо поперёк заваленного небольшими подушками дивана в задней части просторной гостиной. Если разобраться, то этот монолог, изредка перемежаемый полусонным «угу» Джеймса Поттера из соседнего кресла, не нёс в себе никакого особенного смысла, но этого и не требовалось. Просто спокойный, размеренный голос Люпина, не нарушавший даже покоя спящей в ногах у пьяного Сириуса кошки, был такой же частью этого вечера, как тишина, пламя в камине и виски в пузатом бокале.

Не дождавшись очередного полусонного подтверждения, Ремус немного подался вперёд, заглядывая в рядом стоящее кресло, и, убедившись, что его друг крепко спит, мягко улыбнулся сам себе. Перед полнолунием ему, как всегда, не спалось. Потянувшись, он встал и сделал несколько шагов по комнате, размышляя, чем заняться сейчас. Остановившись на мысли о прогулке, пошёл к двухстворчатой двери в коридор, но на полпути передумал, решив заглянуть к крестнику. Пройдя через небольшую дверь рядом с книжными полками, Ремус оказался на площадке посередине лестницы, ведущей на второй этаж. Поднимаясь по тихо поскрипывающим ступеням, он неожиданно услышал, как кто-то плачет. Прислушавшись, понял, что звук идёт из комнаты Джеффри. Ускорив шаги, Ремус прошёл налево от лестницы по тёмному коридору, стараясь ступать как можно тише, и приоткрыл дверь в комнату младшего сына Джеймса и Лили. Его взгляд уловил неяркий свет свечи, стоящей на прикроватной тумбочке, скомканное одеяло и Лили, сидящую на постели, склонившись над мальчиком. Что-то тихо напевая, она гладила лоб спящего сына, но сразу поняла, что за ней наблюдают и, повернувшись к входу, произнесла:

— Заходи, Ремус. В такие ночи Джеффри не проснётся до утра, сколько не буди.

Прикрыв за собой дверь, Люпин прошёл внутрь, присел на стул, стоящий у изголовья кровати и спросил:

— «Такие» ночи? Это не обычные детские кошмары?

— Мы и сами долго не могли этого понять, — вздохнула Лили. — Ты же знаешь, Рем, что Джеффри заговорил не сразу? Позже, чем другие дети…

Ремус молча кивнул.

— … мы с Джеймсом тогда здорово переволновались, — продолжала Лили. — И уже обошли половину врачей — как волшебников, так и обычных медиков. Но однажды у нас была в гостях Августа Лонгботтом и, поинтересовавшись здоровьем детей, сильно нас отругала и рассказала, что у её внука, Невилла, было то же самое – он не говорил, ему снились кошмары, и они нанимали опытного легилимента, чтобы тот разобрался, в чём дело. Она дала нам имя легилимента, и через несколько дней тот рассказал, что всю ночь Джеффри снится одно и тоже – шелест ветра, тихое-тихое дыхание брата рядом и шаги, которые к нему приближаются… и в то время снилось ему это каждую ночь, а не только после дня рождения…

— Приближающиеся шаги?! Но не может же быть это…

— Волдеморт? Нет, к счастью, нет, Рем. Мы еле упросили легилимента проникнуть так глубоко, как он сможет. По-моему, он больше боялся не навредить Джеффри, как говорил, а увидеть в снах – его. Но этого не случилось. И вот тут скрыта загадка, из-за которой Джеффри вот уже который год плачет и стонет во сне в свой день рождения. Легилимент больше полугода пробивался через странный, по его словам, блок на воспоминаниях Джеффри. Говорил, что это так тяжело потому, что блок будто растворял в себе все попытки пробить его, нисколько не повреждаясь сам. А когда пробился… В общем, там нет ничего страшного, Рем. Совсем. Хотя первый раз было очень жутко видеть это лицо.

— Подожди, подожди! — Ремус поднял руки ладонями вперёд. — Что-то я совсем запутался… Первый раз? И что за лицо?

Лили как-то странно улыбнулась, словно дёрнулись уголки губ, и произнесла сквозь зубы, с силой выталкивая непослушные слова, говоря с каждой фразой всё громче и ожесточённей:

— Я бы тоже хотела знать, Рем… да, я бы очень хотела знать, что за существо больше шести лет подряд мучает моего сына одним только воспоминанием о себе! Знаешь, когда Джеффри заговорил, мы были так счастливы – но так страшно было сидеть с ним всю ночь напролёт и слушать про чёрное лицо, которое он видит перед собой. Сперва мы думали, что он увидел, как Волдеморт убил Питера – может быть, думали мы, он сжёг его, сжёг и дети видели это! Но потом – потом, Рем, когда тот легилимент отдал нам извлеченные воспоминания, мы увидели его, смотрели много раз и поняли, почему наш сын бормотал во сне, что он – черноликий – чужой, совсем-совсем не отсюда, что он совсем чужой!

Её затрясло, руки задрожали и, всхлипнув, Лили уткнулась Ремусу в плечо, приглушенно рыдая. Она плакала с каким-то надрывом, избавляясь от страха сидеть одной в полутёмной комнате рядом со страдающим сыном – и не имея возможности хоть как-то помочь. Она плакала, и ей не становилось легче от слёз – ей стало легче от того, что рядом был верный друг, который – она знала, чувствовала это – всегда позаботится о ней, Джеймсе и часто беспечном Сириусе, всегда будет опорой и поддержкой её детям и, быть может, когда-нибудь даже сможет понять Северуса – её друга. Постепенно Лили успокоилась, и даже смогла спокойным, естественным голосом рассказать всё до конца:

— У нас осталось то воспоминание Джеффри. Мы храним его, сами не зная, зачем. Шаги, которые слышал наш сын – были лёгкой и тихой, как дрёма, поступью этого существа, и он или оно было там ещё до прихода Волдеморта. Просматривая воспоминания, мы напрягали слух до предела, но слышали только ветер и едва уловимый шелест шагов – даже дыхание Гаррета было громче. А затем – совершенно неожиданно, этот черноликий склонился над Джеффри и улыбнулся. Мы не трусливы, ты знаешь, Рем – но от этой улыбки хотелось спрятаться куда-нибудь, забиться в глубокую нору, только бы не видеть её снова! Не потому, что страшно – его не боишься, но… — Лили беспомощно взмахнула руками. — Этого не рассказать. И ведь он не страшен, не уродлив – он ужасающе красив, красив так совершенно, что от этого ещё более жутко. Я не могу забыть его глаза – они ярко светились фиолетовой тьмой, знаешь, как солнечная корона во время затмения – и тьма, и свет. Он улыбнулся, смотря Джеффри прямо в глаза – и провёл пальцем по его лбу. Никто не знает этого, но именно после того прикосновения у нашего сына на лбу шрам. И ещё… Джеймс не верит мне, но я думаю, я верю – это тот черноликий спас наших детей. Не знаю, как, но это был он!

Выходя из комнаты Джеффри, Люпин размышлял об услышанном. Ремус почти всегда умел отрешится от эмоций и бесстрастно анализировать ситуацию, что и попытался сделать сейчас. Но – не хотелось. Странно легко подчинившись этому нежеланию, забыв о намерении заглянуть к крестнику, он спустился по лестнице, вышел из дома и, замерев с закрытыми глазами, стоя в мокрой от предутреннего тумана траве, глубоко и с наслаждением дышал, впитывая влажный воздух и чувствуя, как восхитительно начинает кружится голова, будто весь мир качается и мерцает, а он один – неподвижен. Он простоял так очень долго, чувствуя, что навсегда останется частью жизни вокруг него. И неожиданно понял – сам для себя – что предстоящее полнолуние уже не так пугает его – потому что сейчас он стоит в этой траве, дышит влажным воздухом и это нравится ему намного больше, чем ночная погоня, азарт настигнуть жертву и вонзить в неё клыки – который хоть и захватывает его, но даёт не больше, чем отнимает. Туман и роса не давали ничего, он всё брал сам в себе, но ничего и не требовали. Только хотелось жить. Как угодно, лишь бы с друзьями, где угодно – лишь бы не одному, кем угодно – только не выживать, а жить!

Этой ночью Ремус Джон Люпин сделал ещё один шаг прочь от своего внутреннего зверя.

Двумя часами ранее Гаррет Поттер полулежал на кровати в своей комнате, подперев левой рукой голову, а правой гладя шёрстку котенка, по-хозяйски развалившегося на одеяле и прерывая это занятие только для того, чтобы перевернуть ещё одну страницу книги, добытой неделю назад с верхних полок домашней библиотеки. Иногда он совершенно уходил в описанный на страницах мир, перечитывая написанное на странице много раз, пытаясь вернуть ускользающее первое впечатление или вовсе, закрыв глаза, живо представляя себе происходящее со ставшими уже близкими ему героями книги. В такие моменты его неизменно возвращали к реальности больно вонзившиеся в бок когти громко мурчащего наглеца, ещё полчаса назад безуспешно пытавшегося расположится на книге. Сейчас же «пушистый шантажист», как его уже называл про себя Гаррет, довольствовался тем, что мгновенно пресекал все попытки перестать его гладить. Можно было, конечно, выпроводить этого довольного жизнью хама из комнаты, но для этого нужно вставать, а ему не хотелось отрываться от чтения. Мама постоянного ругала его за «ночные бдения», но сегодня – Гаррет знал это – она с Джеффри, потому что брату опять снятся кошмары. Родители никогда не рассказывали, что именно снится Джеффри, и что делал тот человек, который так долго приезжал к ним почти каждый вечер, оставаясь до утра. Гаррету тогда сказали, что он врач и поможет Джеффри заговорить. Что-то плохое всегда снилось брату ночью после дня его рождения, сколько Гаррет себя помнил, но зная, что это неопасно, он почти не беспокоился за брата. Наутро Джеффри даже не помнил, что ему снилось. Впрочем, книга была не единственной причиной не спать в эту ночь. Потому что в эту ночь и Гаррету – раз в году – снился один и тот же сон. И, в отличие от брата, он всё помнил. В мельчайших подробностях.

Ему снилось, как какая-то женщина – не его мама – брала его на руки, и он видел перед собой её лицо, а потом – как она положила его на что-то мягкое, и улыбнулась. Он очень не любил, когда ему снилась эта улыбка, потому что сразу после неё женщина будто застывала, и падала на пол – но совершенно беззвучно и как-то медленно, продолжая улыбаться. А потом он слышал шаги и, поворачивая голову, пытался во сне разглядеть, кто это ходит. Повернув голову, Гаррет смотрел влево и видел кроватку, похожую на ту, что он нашёл на чердаке, когда год назад они с мамой разбирали там старые вещи. Мама тогда сказала, что, когда они с Джеффри были совсем маленькие, то спали как раз в таких и почему-то заплакала. Пытаясь увидеть брата, Гаррет смотрел на близко стоящую кроватку, пока её не заслоняла чья-то фигура в чёрном плаще, не развевающемся, как у маминого друга – Северуса, а липнувшем к телу. Неизвестный стоял к нему спиной, наклонившись к брату. Гаррет не видел, что он делает, но потом Джеффри начинал плакать и незнакомец в черном плаще, выпрямившись, стремительно уходил. Только почему-то к окну, откуда в комнату проникал свежий воздух. Затем Гаррет слышал слабый стон и смотрел, как женщина вставала с пола, делала пару шагов – и раздавался страшный грохот, потом ещё раз, и всё вокруг заполнялось пылью. Женщина, кинувшись к двери, что-то громко кричала. Потом Гаррет слышал странный звук, будто женщина задохнулась и высокий, пронзительный голос, произносящий что-то на неизвестном языке – после чего ярко-зёленая вспышка и звук падения. А потом – была только боль, страшная боль в голове, от которой Гаррет и просыпался.

Гаррет читал ещё долго, как вдруг, в очередной раз, почувствовав боль в боку от острых коготков, старший сын Поттеров понял, что задремал. Чтобы не уснуть за книгой, он, наконец, поднялся с постели, не обращая внимания на недовольно зашипевшего котенка, и подошёл к своему столу, на котором в вечном беспорядке лежало, стояло и валялось всё, что может там находится у мальчика почти 8-ми летнего возраста. Прибавьте к этому, что его папа – чистокровный волшебник, а мама – магглорождённая и смело можете умножать хаос, представший вашим глазам, как минимум в два раза. Отодвинув тяжелый деревянный стул, Гаррет сел за стол, достал пергамент и чернила, выбрал среди валявшихся на столе как можно меньше погрызенное «пушистым шантажистом» перо и, недолго думая, начал писать письмо, попутно рисуя на полях угловатые фигуры людей и животных. Адресатами письма были братья из семьи волшебников Уизли, Фред и Джордж, с которыми он познакомился прошлой весной в магазине письменных принадлежностей в Косом переулке. Знакомство началось с того, что Гаррета сначала облили чернилами, а потом обсыпали перьями два высоких худых рыжих мальчика, похожих, как две капли воды – только в разных свитерах. Гаррет в долгу не остался, и когда продавец вытолкал трёх мальчишек, в считанные минуты разгромивших магазин, на улицу – они уже почти были друзьями, объединившись в борьбе с хозяином магазина и двумя продавцами. С тех пор Гаррет не виделся с ними, но переписка не прекращалась, и в частых письмах обсуждались как успехи знаменитых игроков в квиддич, к которому Гаррета безуспешно пытались пристрастить близнецы, так и новые рецепты разбухающих, взрывающихся и пачкающих всё вокруг зелий, которыми Гаррет исправно снабжал братьев, получая в ответ захватывающие дух истории по применению его изобретений: чаще всего на старшем брате близнецов – Перси, намного реже на их младшем брате Роне, про которого они только и писали, что он опять обиделся и заперся в комнате, и, совсем уж редко – на их младшей сестрёнке по имени Джинни, которую близнецы, по мнению Гаррета, просто боялись трогать – за шутки над ней им нагорало от мамы сильнее всего. Над самыми же старшими братьями Фред и Джордж вовсе никогда не шутили, и лишь однажды, перед более, чем месячным перерывом в переписке, написали, что облили тлеющим клеем мантию Билла и намазали дверь в комнату Билла и Чарли взрывающимся от движения раствором. Как узнал Гаррет из пришедшего через четыре с половиной недели письма, возвращаясь вечером с прогулки на карьер, находившийся недалеко от их дома, они сначала взорвались, попытавшись открыть дверь, а затем провалились среди ночи на пол через истлевшие за несколько часов днища кроватей. Наутро же им попало от мамы за «опасные эксперименты», потому что Билл и Чарли так никому ничего и не рассказали, и получилось, будто дверь и кровати испортили сами близнецы. После чего им запретили выходить из дома и писать письма на целый месяц! А старшие братья лишь загадочно ухмылялись и молчали в ответ на попытки разными способами узнать, как они это сделали – ведь на дверь и мантию извели весь запас клея и раствора подчистую! Сверяясь с валяющимися на столе обрывками пергамента и страницами, вырванными из подаренного родителями на седьмой день рождения ежедневника, Гаррет быстрым, почти неразборчивым почерком писал уже шестой рецепт, как вдруг услышал за дверью комнаты шаги, по которым сразу узнал маму. Едва успев отдать мысленную команду свету в комнате погаснуть, Гаррет подбежал к кровати, и, схватив недовольно мяукнувшего, уже давно спящего котёнка, нырнул, как был, одетый под одеяло, прижав яростно вырывающегося «шантажиста» к себе и там схватив его за мордочку другой рукой, чтобы тот не мяукал. Но, вопреки всем приготовлениям, мама, постояв у двери в комнату, так и не вошла, пойдя к лестнице, и затем, наверное, спустилась вниз – в гостиную, где вечером были папа, дядя Ремус и дядя Сириус. Расслабившись, мальчик отпустил котёнка, который с совершенно диким воплем оскорбленного достоинства рванулся из-под одеяла, попутно оцарапав руку Гаррета. Зашипев от боли не хуже маленького наглеца, Гаррет приподнял голову, чтобы посмотреть, где тот спрятался – и увидел, что за окном уже рассвело. Значит, теперь можно и поспать. Тот сон приходил только ночью. Подавив зевок, Гаррет слез с кровати, переоделся в пижаму и снова лёг. Уже засыпая, он подумал, что письмо допишет, когда проснётся, а завтра попросит папу отправить его – ведь сюда совы не прилетают…