Максим Горький
Собрание сочинений в тридцати томах
Том 12. Пьесы 1908-1915
Последние
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Иван Коломийцев.
Яков — его брат.
Софья — жена Ивана.
Александр — 26 лет.
Надежда — 23 года.
Любовь — 20 лет.
Пётр — 18 лет.
Вера — 16 лет.
Г-жа Соколова.
Лещ — муж Надежды.
Якорев — околоточный надзиратель.
Федосья — няня, очень старая, полуглухая.
Горничная.
Действие первое
Уютная комната; в левой стене — камин. У задней стены — ширмы, за ними видна односпальная кровать, покрытая красным одеялом, и узкая белая дверь. Большой книжный шкаф делит комнату на две части, правая больше левой. Шкаф обращён дверьми направо, спинка его завешена ковром, к ней прислонилось пианино; напротив — широкий тёмный диван и маленькое окно; в глубине этой комнаты дверь в столовую. Там светло. Если к пианино поставить стул — он закроет проход в столовую. У камина в глубоком кресле сидит Яков — седой, кудрявый, бритый, лицо мягкое, читает книгу. Сзади кресла на письменном столе высокая лампа под абажуром из зелёной бумаги. У стола, тоже в кресле, сидит Федосья, в руках у неё длинное серое вязанье, на коленях большой клубок шерсти, она всё время что-то бормочет. В столовой бесшумно ходит, накрывая стол к обеду, Горничная; там же Софья — она моложава, лицо бледное, глаза малоподвижны, всегда смотрят вдаль, пристально и тревожно. Яков мешает угли в камине, она прислушивается к шуму, медленно идёт в комнату Якова, за шкафом нерешительно останавливается.
Софья. Я не помешаю?
Яков. Конечно, нет!
Софья. Мне казалось — ты занят…
Яков
Софья. Я хочу спросить тебя, — госпожа Соколова, мать того, который стрелял в Ивана, просит принять её, — как ты думаешь, принять?
Яков
Федосья
Софья. Ты веришь, что стрелял этот?
Яков. Видишь ли — я думаю, террористы не лгут, заявляя, что он не принадлежит к их партии…
Софья. Мне тоже кажется…
Яков. Ты что не сядешь?
Софья
Яков. У тебя утомлённое лицо.
Софья
Яков
Софья. Как это тяжело — обирать тебя…
Яков. Э, полно, Соня…
Федосья
Софья
Яков
Софья. Я взяла сто…
Яков. Послушай, я хочу предложить тебе…
Софья. Мне нужно идти, после обеда скажешь — хорошо?
Яков
Федосья
Софья
Любовь. Я уже мешаю?
Софья. Но как же пройти?
Любовь. Мама, где я могла бы не мешать никому?
Софья
Любовь
Софья
Яков
Любовь
Федосья
Любовь
Федосья. Чего?
Яков. Ты преувеличиваешь, Люба…
Любовь. Холод и слякоть осени тоже нечто преувеличенное, ненужное, враждебное людям… Скажи, сколько мама взяла денег?
Яков. Сто рублей… А что тебе?
Любовь. Почему ты не хочешь дать сразу много, чтобы ей не просить часто? Ведь это унизительно — просить, разве ты не понимаешь?
Яков
Любовь
Яков
Любовь. Зачем тебе понадобился этот алюминий?
Яков
Любовь
Федосья. О, господи, господи… помилуй нас, грешников…
Любовь. Ты часто ошибался?
Яков
Любовь
Яков
Любовь. Ты должен был жениться на маме…
Яков
Любовь. А где оно — моё место?
Яков
Любовь
Яков. Бог мой, я не знаю…
Любовь. Маме было бы лучше с тобой, чем с отцом, который пьёт, играет…
Яков. Милая Люба, зачем ты так говоришь?
Любовь. Народил больных и глупых детей и вот оставил их теперь нищими на шее мамы…
Федосья
Яков. Так нельзя говорить об отце! Няня, молчи, пожалуйста!
Федосья. Ась?
Любовь. Почему? Мне не нравится быть дочерью человека, который приказывает убивать людей…
Яков
Любовь. И бегает, как трус, когда в него стреляют за это…
Яков. Он старый, нездоровый человек, уставший…
Любовь. Разве болезнь оправдывает? Ведь он болен оттого, что много кутил.
Яков
Любовь. Это говорит доктор Лещ. Он тебе нравится?
Яков
Любовь. Доктор Лещ… Тюремный врач… Какая честь быть в родстве с таким… Ты что — хочешь в столовую?
Яков. Я не могу больше слушать…
Любовь
Яков. Но ведь и твои…
Любовь