Ось Мира

– Растон ничего не велел мне передать?

Хозяичек повернулся и, в точности копируя голос Растона, произнёс:

– Я рад, что ты остался жив. Думаю, ты ещё не раз вернёшься к Оси. Поначалу она необычайно притягивает. Это действительно интереснейшая штука, только она не любит торопливых. А я провёл здесь не одну сотню лет, и мне всё обрыдло, даже Ось Мира. Остаток жизни я бы хотел прожить простым человеком. То, что здесь есть, мне не нужно, а тебе может пригодиться. С хозяйством разберёшься, это не так сложно. За занавеской, которую ты вчера так внимательно рассматривал, начинается туннель, выводящий прямо к Оси. Это гораздо удобнее, чем каждый раз бегать по морозу. Желаю тебе удачи. Да, чуть не забыл… я собираюсь воспользоваться твоей лодкой. Можно было бы наколдовать что-нибудь получше, но я не стал тревожить Ось, пока ты был рядом, а иного колдовства, кроме собственного, Ось не потерпит. Да ты и сам это знаешь.

Тюпа скорчил уморительную рожицу и добавил от себя:

– Это всё, больше ничего нет.

Я кивнул, сбросил задумчивость и пошёл осматривать свои новые владения, весьма слабо напоминающие истельнский престол. Занавеска, за которой скрыта Ось Мира, подождёт. Прежде надо выяснить, где Растон хранит дрова.

* * *

Занавеска и впрямь оказалась артефактом, но не охранным, а скорее, караульным. Пропускала она кого угодно, но скрупулёзно отмечала, кто и когда отдёрнул её в сторону. Правда, перед уходом Растон вычистил тряпице память, так что мне не удалось узнать, как часто сам Растон ходил к Оси и водил ли кого с собой.

Позади волшебной тряпочки, как и обещал Растон, начиналась наклонная штольня. Поначалу она шла в скале, а где камень сменялся льдом, путь преграждала плотная деревянная дверь, такая же, что и при входе. Дверь не запиралась, и ничего чудесного в ней не было. Обычная дверь, поставленная для сохранения тепла. Далее туннель проходил в толще льда, каменным был только пол. Лёд казался беспросветно тёмным, и, думается, не только потому, что сверху его покрывал слой снега. Слишком уж велика была здесь ледниковая толща.

На этот раз я дошёл к точке вращения за какие-то полчаса, поскольку идти туннелем действительно оказалось не в пример удобнее, чем прыгать по поверхности.

Казалось странным, что в подлёдной камере, куда я попал, проходит та же самая Ось, вокруг которой образовалась воронка на гладком теле ледника. Хотя всякому ясно, что Ось Мира может быть лишь одна и проходит она не только сквозь лёд, но и камень, магму, сквозь неведомые земные глубины, где, наверное, уже вызрел новый кристалл, рождающий Великую Черепаху. Интересно, кто сможет на этот раз добыть его? Наверняка это буду не я. Никакие могущественные артефакты не заставят меня второй раз лезть в бездонные провалы, где я сумел полтораста лет тому назад найти зародыш Черепахи.

Пол в камере был таким ровным, что казался отполированным. Ледяные стены – идеально гладкие. Я вспомнил, как меня в прошлый раз провезло физиономией по такому же гладкому льду, совсем рядом отсюда, на какую-то сотню локтей выше того места, где я сейчас стою.

Кабы знать, где упасть, соломки бы подостлал… Вот, теперь знаю. Только ни соломка, ни иная подстилка здесь не помогут. Да и нет их у меня. Зато выглаженный пол в камере плотно расписан, не рунами, конечно, – чур меня от такой дури! – а небольшими дугами, сходящимися к центру, где очерчен кружок, ограничивающий Ось Мира. Дуги прочерчены угольком, вынутым из очага, и нетрудно представить, как Растон, шажок за шажком приближался к невидимой Оси, очерчивая угольком пройденные дюймы и вершки и стараясь не думать, какая из чёрных линий станет для него траурной.

А сама Ось… потолще, конечно, чем на картинке, ладонями её не обхватишь, но и с толщиной мифического ясеня Иггдрасиля не сравнить, любая сосна, идущая на строительство дома, будет куда как солидней.

Но главное… я вдруг чётко представил, как Растон приближается к незримой оси, как его безжалостно отшвыривает, но он, превозмогая боль, ползёт, чтобы отчеркнуть угольком ещё одну линию, приближающую его к совершенству.

И хотя я ещё не до конца разобрался с удивительным хозяйством Растона, не выяснил, где и как он брал брёвна, которые Хрусть ломал на дрова, стаскивая их потом в одну из ледяных камер, как ловил рыбу, если до океана три дня пути, как командовал Хрустем, который сам, конечно, не станет ломать и таскать поленья, несмотря на все эти важные и нужные дела, я встал и пошёл к Оси, доверяя угольным чёрточкам, которые оставил мне Растон. Меня не снедало нетерпение, я был спокоен, насколько вообще можно быть спокойным в подобной ситуации.

На этот раз я не коснулся Оси с одной стороны, а попытался обхватить её ладонями, в той мере, как это было возможно. Поэтому вращение Земли не отшвырнуло меня и не ударило, как в прошлый раз. Меня втянуло внутрь той силы, что вращала Землю. Я слился с Осью, став её частью. Поток был удивительно ровным, ничто не возмущало его, и поэтому он не стремился к разрушению, позволяя мне до поры оставаться в живых. Скорей всего, меня вместе с моей ничтожной магией попросту растворило бы там, но ощущение всевидения спасло от этой участи. Я впитывал не силу, которую не мог удержать, и не мудрость, которой там попросту не было, а обычное знание, которое само по себе, без осмысления, ничего не значит. Я видел всё и обретал простейшие сведения об увиденном, хотя знать всё я не мог. Но возможность узнавать не позволяла мне исчезнуть в этом потоке. Какая неожиданность! – чтобы выжить там, где я сейчас пребывал, вовсе не надо быть великим магом, достаточно сохранить в душе искорку человеческой любознательности. И тогда поток, протащив тебя по всей Земле, плавно вынесет к вершине мира, откуда ты начал своё путешествие.

Как и в первый раз, я ничего не пытался делать, хотя времени было больше чем достаточно. Но жажда мести, которая привела меня сюда, в эту минуту не казалась слишком важным чувством. Справедливость – иное дело, но если хочешь быть справедливым, изволь разузнать всё как следует и слушать не только себя. Будь иначе, справедливость и месть обозначались бы одним словом.

Потом всё кончилось, и я обнаружил, что сижу на исчерченном углем полу, задыхаясь, словно рыба, выброшенная на берег, или пловец, вынырнувший к солнцу с драгоценной жемчужиной в кулаке. Словно рыба, я рвался обратно, в стихию, ставшую родной, словно пловец, не мог надышаться воздухом и разжать ладонь, чтобы взглянуть на добытое сокровище.

Единственное, что я знал твёрдо: как только ватные ноги начнут слушаться, я снова приду сюда и вновь окунусь в чудесный поток. Непонятно, как Растон сумел уйти отсюда, уступив своё место? Или он так и не посмел коснуться Оси Мира, довольствуясь тем, что был рядом. Ведь тот, кто коснулся её однажды, уже не сможет без неё жить.

* * *

Продуктов у Растона было запасено месяца на три беспечальной жизни. В ледяных камерах имелось всё, что можно хранить заморозив, а этого вполне достаточно, если не быть слишком требовательным. Дров сыскался преогромный штабель. Брёвна были свалены неподалёку от жилища, великан Хрусть безо всякого напоминания методично ломал их, подтаскивал к одному из входов и сбрасывал в туннель. Очевидно, для этого он и был создан Растоном. Остальное приходилось делать мне: затаскивать изломанные куски плавника в тёплые помещения и топить очаг. Сил это отнимало много, но я не жаловался, понимая, что иначе быстро сойду на нет, растаяв в притягательной магии Оси. А так я вынужден был отрываться от путешествий в Ось Мира и ежедневно несколько часов посвящать дровам и приготовлению пищи. Тюпа с удовольствием ел то, чем я его угощал, но сам готовить не умел категорически. Он мог меланхолически наблюдать, как мясо подгорает на сковороде, но без особого указания был не способен снять сковородку с таганка.

Хотя бы четыре часа в сутки приходилось спать. Применять заклинание бессонной работы я остерегался, боясь возмутить источник магии. Незачем баловаться с огнём не только в пороховом погребе, но даже на сеновале.

Зато всё остальное время я проводил возле Оси. Учился не только видеть, но и слышать, не только вспоминать увиденное, после того как вышел из Оси, но и концентрировать своё внимание на какой-либо частности, находясь в потоке. Видеть всё поле разом, но рассматривать один цветок.

Любой волшебник подтвердит: самое увлекательное занятие – изучать и учиться. Уметь скучно, но учиться – так прекрасно!

Никогда не понимал людей, полагающих, будто волшебник может стремиться к богатству, славе, почестям, наслаждениям… Единственное стоящее наслаждение – узнавать новое. Даже истельнский престол был нужен мне не ради золотой шапки или беспечальной старости, а потому что великое искусство управления скрывает множество загадок и ставит бесчисленное количество задач. Увы, с этими задачами я не справился, и результат оказался печален.

Кому-то может показаться странным, но в течение целого месяца я сознательно избегал вглядываться в Истельн и узнавать, как идут дела в моём бывшем королевстве. Я опасался, что не выдержу и вмешаюсь или, что вернее, не смогу остаться отстранённым наблюдателем, и мне придётся вмешиваться прежде времени. А это значит, месть будет не полной и справедливость не совершенной. Нет уж, пусть узурпатор успокоится и сочтёт себя в безопасности. Тем горше будет для него крах.

Зато я захотел увидеть новый зародыш вселенской Черепахи и тут же обнаружил его. Кристалл сиял ровным зелёным светом, так что всякий, владеющий магией, мог бы увидеть его за сотню шагов даже сквозь тяжёлый камень, в толще которого образовался зародыш. Существо, чуждое магии, должно было прежде расколоть базальтовый монолит. Но даже маг сумел бы коснуться драгоценнейшего из камней, только пробившись в такие глубины, где прежде не бывало даже горных кобольдов. А ведь в прошлый раз я отнял зародыш именно у этих тварей. Не знаю, где они отыскали его, но хранили в своём главном святилище, считая сердцем бога или чем-то наподобие того – окончательно разобраться в этих вопросах я не смог. Кобольды все до одного обладают магическими способностями, без этого было бы невозможно выжить в подземных пустотах. Есть среди них изрядные чародеи, использующие чуждую людям магию хаоса, так что можно представить, каково было отнять камень и вынести его на поверхность. Спасло меня то, что я много возился с драконами и в магии хаоса что-то понимал. Всякий иной чародей сгинул бы в Прорве бесследно.

И вот теперь зародыш Черепахи лежал передо мной, а рядом не было ничего, способного помешать мне. Достаточно протянуть руку и взять кристалл. Толща камня не преграда для того, кто исполнен той силы, что вращает Землю.

Хотя это сильно сказано – протянуть руку. До сих пор, входя в Ось, я оставался неподвижен, не рискуя совершать не только волшебные, но и механические усилия. Но теперь я не смог удержаться и коснулся скруглённых граней камня, ощутив ладонью знакомое тепло. Лишь сомкнуть пальцы я не посмел, оставив зародыш в его колыбели. Было бы недостойно добывать редкостный артефакт с помощью той силы, что несла меня в эту минуту. Кристалл уже был моим, да и сейчас он тоже мой. Так нужно ли хватать его, сдёргивая с облюбованного места?

Во время следующего погружения я навестил Прорву – святилище кобольдов, где я добыл когда-то зародыш Черепахи. В ту пору в недрах Прорвы находился алтарь, вполне под стать картинке в глупом романе о чародеях и волшебствах. И какой только пакости не было натащено к его подножию! Окремневшие черепа вымерших гадов, горшки с протухшей кровью (я предусмотрительно не стал выяснять, чья это кровь, да и кровь ли вообще), изделия подземных мастеров: украшения, похожие на орудия пыток, и орудия пыток, причудливые, как украшения. Всё опасное и напоённое чужой магией. А посреди этого паноптикума сиял нежной зеленью чудесный камень. В ту пору я ещё не знал, что это такое, чувствовал лишь, что в чёрном святилище скрыт артефакт непредставимой мощи. Давя изделия поганых чародеев, я приблизился к алтарю, коснулся кристалла, поразившись живому теплу, идущему от мёртвого камня. Теперь-то я понимаю, что камень не мёртв, поскольку зародыш вселенской Черепахи мёртвым не бывает.

Потом я уходил по пещерам и скальным переходам, пробиваясь к солнцу и свету, кобольды атаковали меня с удесятерённой силой, но ни разу не возникло у меня мысли воспользоваться чудесными свойствами моей добычи. Сначала нужно было узнать природу найденного чуда и лишь потом, может быть, пользоваться им.

Чудо есть чудо, чудесами нельзя расшвыриваться направо и налево. Даже в битве на Медовом Носу я решился вызвать Черепаху только потому, что знал: она не погибнет, даже если воинство магов сумеет расколоть панцирь. Уже через день или два в недрах земли выкристаллизуется новый зародыш, тот самый, который я гладил ладонью, но не стал хватать. Алчность и Ось Мира – несовместны; кристалл останется там, где он вызрел, а я буду порой приходить и любоваться им.

В разорённой Прорве царила нетревожимая тьма, сквозь которую могли видеть только я да кобольды, вовсе не имеющие глаз. Как и прежде, кобольды сползались сюда, притаскивая свои бессмысленные жертвы. Они даже расчистили часть проходов, которые я когда-то обрушил. Хотя кобольды не те существа, которые станут что-то расчищать без крайней необходимости. Эти твари редко появляются на поверхности, хотя, вопреки всеобщему мнению, света не боятся. У них просто нет глаз; подобно летучим мышам, они «видят» ушами. Кроме того, они умеют ориентироваться по запаху и пользуются ещё какими-то органами чувств, для которых у людей нет названия. Кобольды с лёгкостью протискиваются сквозь щели, недоступные людям, и никогда не попадают в обвалы. Как они чувствуют опасность, я так и не понял, хотя в последние годы усиленно изучал своих давних врагов.

Самое большое из невыполненных обещаний – обезопасить рудники Тимена. Кобольды, прежде редкие в тех краях, последние десятилетия принялись буквально терроризировать рудокопов, добывающих серебро и свинец. Так было повсюду, но стоило мне один раз вычистить шахты и весь край, изведя поганое племя под корень, как они словно взбесились и пошли на Тимен сплошным потоком. Казалось, мои усилия приводят к обратному результату, кобольдов становится больше. Они уже показывались на поверхности и угрожали самому существованию шахтёрских посёлков.

Интересно, как Галиан собирается решать эту проблему? Боюсь, что никак… шахтёры не поддержали мятеж и теперь вполне могут остаться без покровительства царя-колдуна. Впрочем, тогда и владыка Истельна останется без покровительства рудокопов. А это значит, что, когда Галиан состарится и одряхлеет, он станет уязвим для любого, кто пожелает занять его место. Весёлую старость обеспечил себе мой враг.

Впрочем, я позабочусь, чтобы до старости он не дожил.

Мысли о мести я откладывал на потом, не желая возмущать чистоту Оси, а вот кобольдами занялся всерьёз. Не знаю, вернусь ли я на истельнский престол, но свои обещания я выполню: никаких злых духов в рудниках Тимена больше не будет. И неважно, что кобольды вовсе не духи, а вполне себе материальные существа. Тем более неважно, что меня согнали с трона. Обещания надо выполнять независимо от внешних условий.

Серебряные шахты были напичканы магическими ловушками, которые я выставлял, пытаясь заградить дорогу отрядам кобольдов. Вряд ли Галиан станет снимать их, не до того ему сейчас. А что делают с ловушками кобольды, как умудряются их обходить, взглянуть следовало. И вообще, как живут эти существа, чего ради рвутся наверх, где им совершенно нечего делать?

Оказалось, что почти все мои ловушки целы, а немногие пропавшие явно уничтожены кобольдами. Зато объявилось немало ловушек посторонних, которых некому было ставить, кроме Галиана. Разумно с его стороны: рудокопы и без того не слишком довольны сменой власти, а если при этом их положение ещё и ухудшится, то вполне может найтись ещё один желающий занять истельнский трон, и на этот раз крамола пойдёт из Тимена.

Забавное зрелище представляют чужие заклинания, если смотреть на них с верхушки Земли. Весь их несложный механизм нарисован как на ладони, а жалкая мощь – ничто по сравнению с мощью настоящей. Устройство некоторых галиановских ловушек оказалось весьма примитивным, я давно отказался от таких, потому что кобольды научились их обходить, а то и перенастраивать, так что заклинание, настороженное на подземного жителя, становилось опасным для человека. Пару раз я обнаружил забавные хитрости, которые мне в голову не приходили. Но в любом случае все эти штучки не смогли бы остановить нашествие кобольдов, которые, кажется, специально рвутся в рудники Тимена. Значит, заниматься нужно не ловушками, а самими кобольдами, благо теперь я могу заглянуть в самые их глубокие норы.

Первого кобольда я обнаружил здесь же, в одном из забоев, где ломали роговую обманку. Камень этот считается серебряной рудой, хотя главное в нём – свинец и олово. Кроме того, пусть в малых количествах, но в нём присутствует сурьма. Вещества все ценные, но крайне ядовитые. В иных странах на таких шахтах работают каторжники или рабы, и жизнь их исчисляется не годами, а месяцами. Рабов, как и каторжников, в Истельне нет; рудокопы Тимена – люди свободные. При этом они вовсе не похожи на смертников и живут ничуть не меньше крестьян или ремесленников. Нетрудно догадаться, почему это происходит. Я не могу даровать всем своим подданным молодость и здоровье, какими пользовалась моя гвардия, но спасти шахтёров от горных болезней я сумел, и люди этого не забыли. Тимен остался верен мне, хотя я не избавил шахтёрский край от нашествия горной нечисти.

Встреченный кобольд возился в опасной близости от одной из ловушек. Тёмно-красное облако нечеловеческой магии окутывало его, так что я сразу понял, чем занята тварь. Он переделывал настороженную Галианом ловушку так, чтобы она пропускала кобольдов и убивала людей. Работал он весьма ловко и умело, должно быть, среди своих он считался изрядным колдуном.

Некоторое время я, не вмешиваясь, наблюдал за его деятельностью, а потом одним движением стёр неудачную западню вместе со всем, что успел привнести в неё хитроумный кобольд. Это была моя первая попытка колдовать внутри Оси, проявлять собственную силу, которую я до этого тщательно скрывал. И вновь всё обошлось, магическая суть ловушки немедля растворилась в могучем потоке, лишь лёгкое облачко мути долю секунды виднелось там, где только что красовалось хитроумное творение двух магов – человеческого и подземного.

Значит, можно колдовать, слившись с Осью, и остаться при этом целым. Это открытие многое меняет в моих представлениях и требует осмысления.

Кобольд, убийственное произведение которого неожиданно исчезло, немедленно замер, потом осторожно повёл носом, стараясь понять, что случилось.

Кобольды ничуть не похожи на людей, скорей они напоминают гигантских бесхвостых крыс о восьми лапах каждая. Тело их покрыто жёстким волосом, скользким и не намокающим в воде; наверное, они смазывают свои шкуры какой-то дрянью. Все четыре пары лап кончаются длинными пальцами: кобольды одинаково ловко орудуют как передними, так и задними конечностями. На головах шерсти почти нет, зато от самого носа к шее тянутся ряды слуховых отверстий, напоминающих жабры миноги. Чуткий нос окружён венчиком упругих, длинных усов, которыми кобольд ощупывает дорогу и при помощи которых «рассматривает» интересующий его предмет. Костей у кобольдов нет, одни только хрящи, гнуткие и упругие. Такое устройство позволяет кобольдам просачиваться сквозь щели, где застрянет и вдесятеро меньшее существо.

Чем они питаются в своих глубинах, я не знаю, но каннибализм, вопреки расхожему мнению, не практикуют, слишком уж редки встречи людей и кобольдов, слишком несхожи и отвратительны друг для друга две расы. Рудокоп, которому посчастливится зашибить киркой кобольда, станет его жрать? Нет, конечно! А почему кобольды должны вести себя иначе? Для них люди тоже отвратительны, а такое не едят.

Кобольд, за которым я наблюдал, смешно топорщил усы, всем нечеловеческим видом выражая совершенно человеческое недоумение. Я усмехнулся и щёлкнул его по мокрому носу.

В то же мгновение меня вышвырнуло из Оси с такой силой, что едва не размазало по ледяной стене.

Очухался не скоро и с большим трудом. Ноги не держали, а ползти по холодному проходу в свою нору не было сил. Ясно же, что не доползу, замёрзну на полпути. Оставаться в камере – тем более замёрзну. Но и ползти в Ось после той взбучки, что я получил, казалось чистым безумием.

В моей жизни всегда было много безумия, а в последние дни – особенно. И я, обтирая одеждой угольные метки, пополз туда, где только что едва не погиб. Главное – не стереть последнюю метку, очерчивающую круг у самой Оси.

Конечно, была вероятность, что я немедленно получу второй щелбан, может быть, даже посильнее первого, но в этом случае мои мытарства закончились бы, пусть не безболезненно, но быстро.

Ось Мира встретила меня прежней стремительной незамутнённостью, словно и не давала мне только что по башке. Но теперь я знал, чем рискую, пытаясь нарушить законы вселенской гармонии. Всё сущее гармонично, каким бы безобразным ни казалось оно узкому человеческому взгляду. Вздумай я убить кобольда, скорей всего, от меня просто ничего бы не осталось. А так я, хотя и побитый, вновь был в Оси, а напуганный кобольд улепётывал, просачиваясь сквозь трещины, которыми была окружена рудная жила.

Преследовать его я не стал, кто знает, до каких пор допустимо вмешательство в чужие дела? Зато я уничтожил все ловушки, которые были перенастроены вражескими магами. Я уже знал, что это можно делать безопасно.

Отныне и навсегда: сначала разузнать всё, что возможно, и лишь затем действовать, стараясь не совершать резких движений и необдуманных поступков!

Я на время оставил кобольдов; это слишком гадкие существа, чтобы, имея дело с ними, не совершать резких движений. Прежде я решил поглядеть, что не так делал с Риверской банкой. Ривер – это не земля, не остров и вообще не часть Истельна. Это обширная мель неподалёку от морского побережья королевства. Как всегда бывает на морских банках, там ловится много рыбы, но не это главное. Беда в том, что на отмели, на каменных зубах Риверской банки, лишь немного прикрытых водой, гибнут корабли. Рыбацкие судёнышки – пореже, тяжелогрузные купеческие суда – гораздо чаще. Осадчивое судно садится на мель, пропоров каменным зубом раздутое брюхо трюма, после чего волны быстро растреплют пленный корабль. Чтобы сняться с мели, судно стараются облегчить: за борт летит улов и товары, но помогает это не всегда.

Купеческие суда в основном гибли истельнские или связанные с Истельном деловыми связями. Я обещал негоциантам помощь, тем более что никаких трудностей здесь не предвиделось. Поднять участок дна, так чтобы образовалась скала, которую не заливают приливы и не захлёстывают бури, и поставить там маяк, указывающий кораблям правильный путь. К несчастью, простенькая задача оказалась из числа невыполнимых. Дно неизменно обрушивалось там, где я намеревался возвести скалу, и тут же выпирало каменным горбом в том месте, где ещё вчера безопасно проходили купцы и промышляли рыболовецкие судёнышки. Блестящая идея малой кровью помочь своим и соседям обернулась серьёзной проблемой.

И вот теперь появилась возможность выяснить, что же там происходит. Не скажу, чтобы я чувствовал сильную благодарность столичным купцам, многие из которых участвовали в мятеже, но, как я уже говорил, обещания надо выполнять, и я их выполню. И только после этого начну наказывать виновных.

Смотреть сквозь землю могут многие… но всего на три аршина. А если хочется заглянуть глубже, то здесь не помогает самая изощрённая магия. Хочешь зреть подземные тайны – изволь спускаться туда въявь. Кстати, заветные три аршина, на которые якобы видит всякий колдун, объясняются очень просто. Три аршина – глубина могилы, поэтому в поговорку вошла именно эта цифра. Некоторые могут не только в могилы заглядывать, им подвластны и большие глубины, но предел, тем не менее, обозначен, и от трёх аршин он отличается не сильно. На сто аршин заглянуть не может никто… кроме наблюдателя, сроднившегося с Осью Мира.

Зрелище, открывшееся при взгляде на недра Риверской банки, оказалось внушительным и прискорбным. Весь скальный массив не держался буквально ни на чём. Бесчисленные, залитые водой пустоты и тонкий, изъеденный солёной влагой камень. Всё это должно было непрестанно рушиться, порождая бесчисленные землетрясения и гигантские волны, которые опустошили бы окрестные побережья и в первую очередь гавань Мальца.

Остановить цунами, когда подводное землетрясение уже произошло, задача чудовищно сложная. Конечно, Мальц я бы сумел прикрыть, но рыбачьи посёлки на побережье были бы обречены. Теперь все эти удовольствия свалятся на голову Галиана, а сумеет ли он сделать хотя бы то, что сделал бы я?

Злорадства я не испытывал. Конечно, приятно, когда у твоего врага беды, трудности и несчастья, но только если при этом не гибнут рыбаки, портовые грузчики и их семейства. И я продолжал рассматривать пустоты Риверской банки, думая уже не о том, как отомстить Галиану, а как спасти невинных.

А посмотреть было на что. Весь подводный массив оказался пропитан магией: чуждой, нечеловеческой, злой. Эта сила была отлично знакома мне: в Прорве, где я добыл зародыш Черепахи, её было ещё больше. Багровая магия кобольдов! Я и не думал, что эти существа способны жить не только под землёй, но и в воде. А тут сыскалась ещё одна Прорва – не меньше первой. Теперь понятно, почему маяки, выстроенные мною, так целенаправленно уничтожались! Ну и зверушки! Хотя какие они зверушки, они ничуть не глупее людей, они просто иные.

А Ось Мира не видит разницы между кобольдом и человеком и не разрешает убивать никого. Или всё-таки разрешает? Ведь добывал же где-то Растон палтуса, и мяса в его кладовке наморожено довольно. Думается, без Оси Мира дело не обошлось. Величайший источник магии как средство добыть на обед кусок баранины… тут есть о чём поразмыслить.

Но об этом – потом. Сейчас надо решать, что делать с подводной Прорвой. Самих кобольдов в этом месте почти не видно, не иначе твари чувствовали, что их подводные чертоги более чем ненадёжны. Лишь изредка сквозь вереницу гротов проплывало веретенообразное тело; кобольд замирал, вытянув усатую морду, делал что-то всеми четырьмя конечностями сразу и плыл дальше.

Все кобольды, хотя и в разной степени, обладают магическими способностями, но здесь были только мастера чародейства. Сложная система заклинаний, которую они плели, была отлично видна, но разобраться в ней мне было не под силу. Видеть и понимать – увы! – несколько разные вещи.

Зато каменного червя, который вгрызался в основание подводной горы, я признал сразу, хотя подобной громады мне ещё не доводилось видеть.

Трудно поверить, но каменные черви находятся в прямом родстве с кристаллоидами. Ещё одно порождение мёртвой магии недр, разновидность земляных големов. Когда-то, собираясь проникнуть в Прорву, я тысячами создавал каменных червей и посылал их на разведку глубин. Разумеется, я старался, елико возможно, уменьшить размеры своих соглядатаев и добился в этом немалых успехов. Этот червяк, напротив, поражал воображение своими размерами. И, разумеется, он был искусственно создан. Всякое отклонение от нормы непременно несёт отпечаток человеческой руки или магии. Или – нечеловеческой.

На этот раз угадать создателя каменного урода оказалось проще простого. Уж руку Галиана с некоторых пор я узнаю с первого взгляда. Поражало другое: размеры червя. Впервые я видел творение Галиана, какое мне было бы не под силу повторить. Вот уж действительно, у любого недоучки есть чему поучиться.

Обычно творения высших магов закрыты для чужого взгляда. Чтобы понять, как устроено наколдованное создание, нужно приложить немало сил, но мне с вершины мира было видно всё. Я вгляделся в тонкие структуры, желая узнать, чего ради Галиан творил этакое угробище, какое задание поручил ему. Вгляделся и ахнул. Недоумок решил ни больше ни меньше, как срыть Риверскую отмель, обрушить скалы в систему пещер и в окружающие банку глубины. Видимо, он рассчитывал, что их можно будет ронять по одной, избежав, таким образом, серьёзного землетрясения. Как же, избежишь… или он думает, что, пока одна скала будет падать, остальные останутся висеть на прежних местах из любви к магу Галиану? Жди дольше!.. Что-то я не видал прежде влюблённых скал. Они рухнут все разом, а ведь под первым ярусом пещер находится второй и третий… и так далее, едва ли не до самого слоя магмы. Разумеется, Галиан ничего об этом не знает, и предусмотреть подобную западню он не мог, ведь на суше подобное сооружение не простояло бы и минуты, обвалившись под собственным весом. Но даже в воде вторжения галиановского червяка оно не выдержит. Галиан добьётся своего, Риверская банка исчезнет полностью, и когда-нибудь в этих водах можно будет проплыть, не рискуя напороться на мель. Только плавать будет некому и незачем. Вместо банки, куда отправляются за уловом рыбаки окрестных стран, образуется подводный вулкан, выбрасывающий на поверхность ядовитый смрад и горы пемзы. Земля забьётся в конвульсиях, Истельн, прежде не знавший землетрясений, изведает их сполна. Цунами смоют не только Мальц и рыбачьи посёлки, но и портовые города сопредельных стран. Мореплавание в окрестных водах на многие столетия станет невозможным, так что некому будет разбиваться о подводные скалы, которые наверняка вновь возникнут на этом месте благодаря работе вулкана.

Ай, Галиан! Ай, молодец! Кардинально решил проблему! Заставь дурака богу молиться, так он себе лоб разобьёт. И кабы только себе…

Страшное дело: видеть, знать – и не мочь. Я слишком хорошо помнил щелбан, который получил в ответ на своё вмешательство, по сути дела, совершенно безобидное. Я ведь не убил кобольда, мастерившего ловушку на человека, не нанёс ему никакого вреда, не причинил боли. Щелчок по носу, и в ответ – удар, едва не отправивший меня к праотцам. А тут надо вмешиваться быстро, решительно и жёстко. Червь уже приступил к своей разрушительной работе, и каждый день приближает если не конец света, то катастрофу, вполне с ним сравнимую.

Но Галиан-то каков? Мог бы разведать всё получше, прежде чем запускать своё чудище. Вот ведь скотина! С каким наслаждением я раздавлю его, если останусь жив.

Я не знал, будет ли у меня хотя бы секунда на исправление недоделанного, поэтому раскрылся сразу и полностью, стараясь успеть как можно больше. Кажется, червь был хорошо защищён, я не заметил этой защиты. Всю его тонкую структуру стёр единым махом, как не было. Успел ещё направить обезмыслевшего червя вертикально вверх, где, очутившись на поверхности, он должен немедленно окаменеть. А затем… затем я удивился. Ось Мира плавно слизнула всю галиановскую ахинею, а к моей активности осталась совершенно равнодушна. Мощный поток должен был бы растворить меня, но почему-то не растворил. Сам себе я казался студенистой медузой, которая мало отличается от воды, но плавает в ней, сохраняясь вопреки очевидности.

Торопливо и неловко я вынырнул в подлёдную камеру на Медовом, которая показалась родной и уютной.

Что же это получается? Всё, что писалось и говорилось об Оси Мира, оказывается неправдой? Не убивает Ось и позволяет очень и очень многое. Разве что бить других не велит, а в остальном, вот она – власть над миром. Прямо обидно, что мне эта власть не нужна. Я уже в Истельне власти досыта накушался.

Так ни до чего не додумавшись, я вернулся в Ось, причём удалось мне это легко и быстро. Галиановский червь был уже недвижим, причём башка его торчала из воды, вздымаясь над поверхностью саженей на десять. Я не без удовольствия рассматривал наше совместное с Галианом (с Галианом!) творение. О лучшем маяке не стоило и мечтать. Если наверху зажечь огонь, все корабли будут предупреждены, что именно здесь начинаются опасные мели и, значит, купцам следует держать мористей, а рыбакам – удвоить осторожность.

Дело оставалось за малым – разжечь огонь.

Разинутая пасть червя превратилась в удобную чашу, шагов пять в поперечнике. Туда бы масла налить, хотя бы бурдюк – будет гореть всю ночь.

Масло в бурдюках для производства олифы, пропитки тканей, для лампад, светильников и иных надобностей можно найти на любом южном базаре. Там же – масло в амфорах, что идёт в пищу. Взять его нетрудно, но не будет ли воровство хуже, чем щелчок по носу? Поступишь нехорошо, Ось так даст по макушке, что только масло потечёт.

Я нашёл на Огненном берегу, где пылают негасимые огни, источник чёрной нефти и, мысленно зачерпнув бочку густой жидкости, перенёс её на вершину так удачно окаменевшего червя. Туда же кинул частицу пламени из горящего источника. Вершина рукотворного пика заполыхала, словно факел в руке циклопа. И хотя пламя казалось тёмным и исходило клубами непроглядного дыма, видно его было издалека, и днём, и в ночной темени.

Неделю волшебный маяк будет виден всем, а там, надеюсь, люди сообразят, что огонь следует поддерживать.

А я, закончив свой труд, внимательно огляделся и заметил, что поток магии уже не такой гладкий. В нём образовалось несколько струй, которые сплетались, словно канаты в баллисте. Если эта штука щёлкнет, ничего не останется ни от меня, ни от результатов моей храброй деятельности.

Я поспешно покинул Ось, хотя и понимал, что если вселенская сила захочет, то достанет повсюду. Теперь становились понятны слова Растона, что здесь многое можно, но не нужно. Не стоит колдовать рядом с Осью, но и в самой Оси любые движения, как собственные, так и магические, должны учитывать направление силы и быть соразмерны желаемому результату. Не так просто – переустраивать мир и не возмутить Ось, вокруг которой он вращается. Мне просто повезло по первому разу.

Двое суток я не осмеливался показаться в Оси. Совершал прогулки по окрестностям, что было не слишком приятно, если вспомнить, что заячья шкурка погибла, сидел у очага, в подробностях изучал хозяйство Растона, доставшееся мне в наследство.

Многое так и оставалось неясным, например вопрос с топливом. Огромные завалы древесины обнаружились неподалёку от моего убежища. Стволы топляка, промороженные до хрупкости, валялись там внахлёст. Их было столько, что дров могло хватить на полторы сотни лет. Но как Растон умудрился доставить всю эту тяжесть в центр Медового острова? Некоторое время я безуспешно ломал голову над этим вопросом, а потом махнул рукой, решив, что за полтора столетия что-нибудь да придумаю.

Кристаллоид Хрусть ломал эти деревья молодецкими ударами, а обломки и мелкую щепу по наклонному ходу спускал вниз, а там уже Тюпа таскал брёвнышки к очагу. Подкладывать дрова в огонь ему не разрешалось. Если дров оказывалось мало или, напротив, разошедшийся Хрусть забивал дровяную камеру обломками, Тюпа тонко и неразборчиво кричал на товарища, и великан послушно замирал или ускорял свои движения.

Положение с едой было и проще, и сложней одновременно. Задавая хитрые вопросы Тюпе, я сумел установить, что провизию Растон приносил из ледяного штрека, ведущего к Оси Мира. А поскольку дорога там была одна, значит, еда добывалась при помощи Оси. Особых разносолов у старика не водилось, следовательно, не такое уж безопасное это было дело. Тем не менее кушать нужно и человеку, и магу.

На третьи сутки я зашёл в Ось и обнаружил, что жгут, скрученный мною, бесследно исчез. В мире тоже не произошло кардинальных изменений. Огонь на верхушке каменного червя сошёл на нет, лишь кое-где чадили смолистые остатки, которые одни называют пеком, а другие – асфальтом. Зато неподалёку от маяка стоял на якоре корабль. Мореходы, прибывшие из Истельна, осматривали место, возможно, по собственной инициативе, но скорее, посланные Галианом.

Галиан, несомненно, не мог не понять, что в его колдовство вторглась чужая воля, переиначившая всё на свой лад, и теперь наверняка паниковал. Ничего, пусть паникует – это судьба всякого, кто влез не на своё место.

Потом я заглянул на ярмарку в селе Благом. Не так давно окрестные мужики готовы были взяться за рогатины, чтобы защитить меня от узурпатора, и я серьёзно опасался за их судьбу.

Оказалось, что всё не так плохо. Не встретив сопротивления возле замка, Галиан сумел поворотить свою сборную армию обратно к столице, так что сёла и хутора в большинстве своём оказались не тронуты. А те, кто пострадал, спешно получали помощь из казны. Ничего не скажешь, весьма предусмотрительно. Любви Галиан подобными штуками не заработает, но и ненависть тоже не вспыхнет. А на большее ему сейчас рассчитывать и не следует.

Базар в Благом шумел, как в прежние годы, хотя иноземных гостей – загорных и пришедших северным трактом – почти не было. Зато приехало несколько столичных купцов, скупающих деревенские товары в ущерб самим себе. Несомненно, это посланцы Галиана, перед которыми поставлена задача: добиться, чтобы оборот ярмарки не снизился.

Вот и спрашивается, зачем Галиану потребовалось свергать меня? Ничего, кроме хлопот и неприятностей, он не получил и теперь вертится, что угорь на сковороде. Ничего, пусть повертится, время ещё есть.

Всякие вкусности в обжорных рядах лежали горой. Я чувствовал, что взять их можно так же легко, как некогда я зачерпнул нефти в источниках Огненного берега. К тому же нефть я черпал бочками, а тут возьму немножко. Вот только не сочтёт ли Ось базарную кражу столь же недопустимой, как и щелчок по длинному кобольдову носу? Хочешь взять товар – изволь платить.

Денег у меня не было, но эту проблему я разрешил легко. Окинул взглядом океан, нашёл на дне обломки давно затонувшего корабля и набрал среди ила пригоршню золотых и серебряных монет. Опасливо глянул вверх… Неровность в магическом потоке имелась, но небольшая, и уже через полминуты от неё не осталось следа.

Дождавшись, когда Ось успокоится, я вернулся на базар и бросил три монеты на прилавок перед торговцем малиной. Серебро тонко зазвенело, продавец в изумлении уставился на возникшие из ниоткуда деньги.

Ось благожелательно молчала. Закрутившаяся было струйка бесследно разошлась в общем потоке.

Теперь, наверное, я могу взять и малину. Во всяком случае, это нельзя будет назвать воровством: малина выставлена на продажу, а я заплатил куда больше, чем стоит весь товар у торговца ягодой.