Лето сухих гроз

— Здесь, в конторке, — принц открыл ящичек. — Вот он.

— Вам не кажется бессмысленным заводить отличный сейф, а ключ держать там, где его может отыскать и ребенок?

— В сейфе обычно не хранится ничего особенно ценного. Ключ же лежит в секретном отделении конторки. К тому же кабинет в нашем отсутствии всегда заперт.

— Заперт? Но ведь кто-то его убирает?

— Да. Да, разумеется. Но в доме никогда не было краж.

— Позвольте ключ.

Холмс подошел к окну, под увеличительным стеклом рассмотрел бородку.

— Хорошая работа. Откройте, пожалуйста, сейф, — он вернул ключ принцу.

Дверца, дюймовая сталь, бесшумно открылась. В глубине виднелись бумаги, конверты, папки.

— Где находились драгоценности?

— Видите, здесь дополнительное отделение, с шифром.

Действительно, в правом верхнем углу был еще один ящичек, сейф в сейфе, с четырьмя рукоятками.

— Камни хранились в нем?

— Да. Как видите, опасаться чего-либо причины не было.

Холмс рассмотрел рукоятки.

— Буквенный шифр. Свыше двухсот тысяч комбинаций. Кому известно слово?

— Мне. И отцу.

— Оно где-нибудь записано?

— Нет, мы его помним, оно простое: «зеро».

Холмс несколько минут внимательно изучал сейф.

— Видите ли, мистер Холмс, — принц положил в пепельницу сигару, не искуренную и наполовину. Нервничает. Годы, проведенные вместе с Холмсом, не прошли впустую: я подмечал и беспокойное шевеление пальцев, и бледность лица. Пульс, наверное, под восемьдесят. — Главная неприятность заключается в том, что камни — рубины — просит на время Александра Федоровна.

— Простите, кто?

— Это я должен извиниться. Снобизм — называть запросто ее императорское величество. Но она — жена шурина. К тому же произносить титул — верный способ привлекать внимание посторонних. Мы стараемся этого не делать.

— Зачем императрице понадобились камни?

— Видите ли… Сейчас в моде увлечение оккультными науками: спиритизм, мессмеризм, что там еще. А рубины якобы упоминаются в «Книге Мертвых», древнеегипетском папирусе. Возможно, это действительно те самые камни. Императрице они понадобились для спиритических сеансов. Ольга, конечно, согласилась исполнить проьбу. Поэтому я и поспешил с опытами, кто знает, на сколько рубины понадобятся Александре Федоровне. И вот — они пропали. Очень неудобно, неловко.

— Когда вы получили просьбу императрицы?

— Письмо от нее передал полковник Гаусгоффер, он свой человек при дворе. Полковник и должен был отвезти камень.

— Гаусгоффер? Я где-то слышал это имя.

— Он полковник германской армии, сейчас в длительном отпуске.Известен путешествиями в Гималаи.

— Да, да, вспомнил. Экспедиции восьмого и двенадцатого годов, — Холмс прикрыл дверцу сейфа. — Когда полковник прибыл в имение?

— Неделю назад.

— А камни пропали…

— На следующий день.

— Полковнику известно о пропаже?

— Нет. Никому не известно, кроме нас с отцом. Я очень рассчитываю на вашу помощь.

— Я приложу все силы.

— Только… Дело предельно деликатное, вы понимаете?

— Я приложу все силы, — повторил Холмс…

Ужин, верно, по случаю лета, имел место быть на террасе, с которой виднелись река, станция, лес и невесть какая даль за лесом.

Все проходило довольно мило — нас представили их высочествам — ее императорскому высочеству принцессе Евгении, ее императорскому высочеству принцессе Ольге, принцу Ольденбургскому Александру (без титулов, без титулов, у нас в Рамони летом запросто), молоденькой девушке Лизе (воспитаннице Александра), и полковнику Гаусгофферу. С Константином мы уже были знакомы. Разговор завязался оживленный — о ланкастерской системе взаимообучения, о сравнительных достоинствах немецкой и французской метод извлечения сахара из свеклы, о полифонических монетах (по-моему, реверанс в сторону Холмса), и еще, и еще. Беседа шла на очень недурном английском, и Константин мог отдохнуть. Он и манкировал обязанностями, ведя приятную беседу с молоденькой, лет семнадцати, воспитанницей.

Признаться, я был несколько разочарован, не найдя роскоши арабских сказок — золотой посуды, гор икры, танцующих невольниц, гуляющих павлинов и медведя на вертеле. Довольствоваться пришлось мейсенским фарфором, стерлядью по-казацки. И игристыми донскими винами. Правда, где-то неподалеку слышались противные крики, и студент уверял, что это павлины.

Когда дамы покинули нас, стало полегче. Или просто потянуло прохладой реки. На смену игристому пришел серьезный портвейн. Холмс раскурил трубку. Я не замечал никаких признаков погруженности в раздумья, казалось, мой друг просто отдыхал, наслаждался вечером. Впрочем, порой я замечал и признаки неудовольствия, легкие, едва заметные даже для меня, проведшего бок о бок с Холмсом многие (и лучшие!) годы. Я бы сравнил настроение Холмса с настроением великого хирурга, которого спешно пригласили к коронованной особе удалить бородавку.

Журчала вода каскада, бежавшая вниз, я, благодушный, умиротворенный вином, следил за прихотливым разговором.

— Материализм, идеализм — слова, ярлыки. Наука отличается от суеверия прежде всего терминологией, — старый принц вел главную тему, остальные подыгрывали ему, впрочем, не без изящества. — Возьмем открытия в медицине. Материалисты, если не ошибаюсь, объясняли раньше причину холеры дурными испарениями, миазмами. Не так ли, доктор Ватсон?

— Э… Совершенно верно.

— Колдуны же и знахари считали, что дело в демонах холеры. Теперь, после открытий профессора Коха, наука установила: причина холеры — микроб, невидимое глазу существо, вселяющееся в человека и доводящего до болезни. Чем отличается микроб от демона?

— Но, ваше высочество, — полковник не забывал титуловать принца. Наверное, и потому, что обращаться по имени и отчеству, как это принято у русских, гораздо труднее. — Вы не можете отрицать того, что наука являет собой могучую силу.

— Именно. Именно, Herr Oberst. А у нашего народа есть поговорка: сила есть, ума не надо. Ученые все более используют руки, а не голову, наука бьет тараном там, где нужно найти ключик, вставить в скважину и повернуть.

— Найти! То-то и оно! Они, ключики, под ногами не валяются.

— И не должны валяться, Herr Oberst. Ибо втопчут их во грязь. Или, что хуже, откроют дверь.

— Почему же хуже?

— Дверь пропускает в обе стороны.

Я сидел и слушал знаменитую русскую беседу. Солнце успело закатиться, принесли лампы

— К счастью или несчастью, дверь эта потаенная и непостоянная, покажется и исчезнет надолго, на всю жизнь, превращая ключик в безделицу, в ничто — до следующего раза в другое поколение.

Длинная дорога, незнакомое место, новые люди, вино — все это вместе создало во мне странное состояние благости, восторженного покоя. Я потягивал портвейн, постепенно пьянея, но ничуть не тревожась этим. Такие милые люди, такой спокойный, уверенный Холмс, да и дело выходило хоть и загадочным, на мой взгляд, но не страшным, не кровавым. Приятное дело, приятное место, приятные люди.

— Ах, что это я разболтался, — спохватился принц Александр. — Время позднее, а вы с дороги. Доброй ночи, доброй ночи всем. А завтра, я уверен, все трудности разрешатся.

Холмс вежливо поклонился.

Все поднялись.

— Всего… Всего восьмой час! — запротестовал я.

— В Лондоне, Ватсон. В Лондоне, — Холмс взял меня под локоть и твердо повел по дорожке вокруг замка.

Яркая, полная луна светила лучше всяческих фонарей.

— Я… Я вполне трезв, Холмс.

— Не сомневаюсь.

— Но я действительно трезв. А вот вы, Холмс, не пили почти ничего. Ни вы, ни другие, — сейчас до меня дошло. Что стаканы остальных оказались лишь пригубленными.

— Отдаю должное вашей наблюдательности, Ватсон.

— Тогда почему мы ушли?

— Потому, что с нами попрощался хозяин.

— Ах, да. Водопроводчики, верно? — мы успели дойти до нашего пристанища, когда Холмс, наконец, отпустил мою руку.

Мы сели в кресла около столика (Людовик Шестнадцатый).

— Наши хозяева заботливы, — Холмс указал на бутылку. — Ваш любимый портвейн. Желаете?

— Нет, — хмель потихоньку таял, искушение росло, но я удержался.

— Отлично, — он вернул бутылку на стол. — Ну, каково ваше впечатление, Ватсон?

— Просто загадка. Сейф с шифром, а драгоценности исчезли. Невообразимо!

— Да, — Холмс грустно улыбнулся.

— Вы… У вас есть гипотеза?

— Думаю, мне известно, кто взял драгоценности.

— Неужели?

— Полагаю, что это известно и принцу Петру.

— Тогда зачем…

— Думаю, и похититель знает, что я знаю, и что знает принц Петр.

— Погодите, Холмс, погодите. Он знает, что вы знаете, что знает… Нет,это слишком запутанно. Зачем вообще было звать вас, если всем все известно?

— Грязная работа, Ватсон. Грязная работа. Вы тоже можете протереть пол в приемной после визита больного, но держите для этого санитарку, не так и?

— Да, — я вздохнул. — Держал, когда практиковал. Но все же…

— Семья Ольдбургских может себе позволить пригласить экспертов из Англии. Это богатая семья, Ватсон, очень богатая.

— Кто же похититель?

— Завтра, Ватсон, все завтра. Вы ведь помните — самым деликатным образом. И переведите часы, или лучше дайте их мне. Вот, Ватсон, теперь вы окончательно в России.

Мы разошлись по спальням. Окна моей комнаты выходили на парк. Кроме луны, нигде не виднелось ни огонька. И тишина, полная, почти абсолютная тишина.

Безмятежный, убаюканный покоем, я засыпал с мыслью, что более легкого дела я не знал за все годы знакомства с Холмсом.

Как может человек ошибаться!

Стук в дверь разбудил меня, стук и настойчивый зов:

— Ватсон, Ватсон, вставайте!

— Холмс, это вы? — я посмотрел на часы. Господи, даже здесь четверть шестого, а в Лондоне?

— Быстрее одевайтесь, Ватсон, я жду вас.

Если Холмс будит так рано, значит не без оснований. Я пренебрег бритьем, ограничась умыванием. В холл я спустился через десять минут, но Холмс уже ушел — на столе лежала записка — «Идите к левому крылу замка». Видно, дело не терпело отлагательств. Странно. Я-то думал, что Холмсу осталось положить руку на плечо похитителя и сказать «верните драгоценности», а это совсем не обязательно делать так рано.

Холмса я нашел сразу, Холмса и еще несколько человек — принца Петра, полковника Гаусгоффера и Константина.

— Доктор, взгляните. Может быть… — принц выглядел растерянным, смятенным. Подойдя ближе, я понял причину волнения — за кустами в траве лежала мисс Лиза, воспитанница старого принца. Восковая бледность ее лица настораживала, а когда я попытался отыскать пульс, холод тела подтвердил девушка мертва. Рука ее вывернулась под немыслимым углом, а, приподняв туловище, я понял окончательно — сломана шея.

— Она мертва, — сообщил я очевидное присутствующим.

Холмс кивнул.

— Ее нашел садовник. Он сообщил мажордому, тот — принцу Петру, а затем подошла и моя очередь. Какова, по-вашему, причина смерти, Ватсон?

— Возможно, падение с высоты, — я задрал голову вверх, и все остальные — тоже. Там, наверху, на высоте около пятидесяти футов, виднелось открытое окно башни.