Заведи часы

Бенджамин Розенбаум

Заведи часы

Посвящается Джеффу и Терри

Агент по недвижимости Страны Пиратов была старухой. Противной старухой. У Старичья трудно определить возраст, но ей было далеко за Тридцать. Кожа у Старичья не такая упругая, как у нас, но если правильно пользоваться различными маслами и пудрами, то все же можно избежать морщин. Эта женщина, по всей видимости, не утруждала себя заботой о коже. Вокруг глаз и над бровями у нее пролегли глубокие морщины.

Эдакая Мамочка — голубое платьице, фартук с оборочками, белые перчатки. Если разъезжать по нашей части Монтаны с такими огромными трясущимися грудями и бедрами, то что еще остается носить.

Она что-то сказала тому, кто сидел на заднем сиденье фургона, а потом поспешила по дорожке к нам.

— Какое прекрасное место, — заворковала она. — И вокруг так красиво.

— Смотри, Сьюз, это твоя мать, — прошептал мне на ухо Том.

От его дыхания мне стало щекотно, и я оттолкнула его.

Конечно, тут прекрасно, здесь она абсолютно права. Мы стояли под пятидесятифутовым носом галеона, который приехали посмотреть. Нас окружала целая флотилия военных кораблей: шлюпы, фрегаты и катера; они красовались на прилизанных лужайках, вдоль серо-стальных улиц. Большинство кораблей были на замке, лужайки вокруг них казались абсолютно девственными. И только у нескольких был жилой вид — на лужайках виднелись разные машины и механизмы, кое-где даже начали копать землю маленькими бульдозерами, но потом все бросили. На главных мачтах были подняты флаги: Семейные. Групповые или еще другие. Прохожих обдавали водой из водяных пушек.

Я сунула руки в карманы брюк и спросила:

— Значит, почти все тут Девятилетки?

Тридцатилетняя Дама нахмурилась:

— Мэм, боюсь, что по Акту две тысячи тридцать пятого года…

— Ага, расы, пол, этиологический возраст, хронологический возраст, побудительные предпочтения или национальная идентичность — я знаю законы. Но скажите, кто еще захочет жить в Стране Пиратов?

Тридцатилетняя Дама открыла рот, но ничего не ответила.

— Или кто еще сможет себе это позволить, — бросила Шири.

Она не задумываясь полезла вверх по веревочной лестнице и была уже где-то наверху. Ее вишневые кроссовки нащупывали боковой планшир. Тридцатилетняя Дама беспомощно пыталась что-то схватить руками. Эти Старикашки вечно так пугаются, когда мы лезем наверх.

— У вас мало денег? — спросил Томми. — Поэтому вы так одеваетесь?

— Перестань приставать к Даме, — проворчал Макс.

Макс у нас Восьмилетка, он серьезнее остальных относится к вопросу этиологической дискриминации. К тому же он просто лучше всех нас. Еще он накачан, как воздушный шар; ведь в нем росту всего-то четыре фута, вот он и обзавелся мышцами на биоинженерной основе и стал похож на огромный грейпфрут. Чтобы поддерживать себя в форме, ему нужно съедать каждый день целый фунт или два специальных соевых бифштексов.

Тридцатилетняя Дама поднесла руку к глазам и заморгала, словно собиралась заплакать. Вот это да! Они ведь практически никогда не плачут. И мы не так уж плохо себя с ней вели. Мне даже стало ее жаль. Я подошла к ней и взяла за руку. Она вздрогнула и быстро отдернула руку. Никакого межэтиологического понимания и прощения.

— Давайте осмотрим дом, — предложила я, засовывая руки в карманы.

— Галеон, — сухо поправила она.

— Галеон — так галеон.

Она сделала замысловатый жест пальцами руки — эдакую мудру-ключ, и с палубы галеона опустился входной трап. Неплохо.

Если честно, мы все предвкушали нечто необычное. Наша Группа испытывала крайнюю необходимость в смене места жительства, во всяком случае, четверо из нас были в этом уверены. Мы уже слишком устали от жизни в гетто — жили мы в трех таунхаузах образца XX века в Биллингсе, области «смешанных возрастов», и потому нас окружали мародеры Тринадцати, Четырнадцати и Пятнадцати лет — бедняги пострадали от коммуникативного синдрома задержки развития. Это случилось, когда бушевал вирус, он воздействовал на гипофиз, и, как следствие, у них полностью блокировалась щитовидная железа. И дело было не только в последующем гигантизме и проблемах со здоровьем, вызванными тридцатилетними передозировками гормонов роста, тестостерона, эстрогена и андрогена. Больше всего они страдали от проблем социальных: криминогенной обстановки, насилия, оргий, ревности и вечной жалости к самим себе.

Ну ладно, Максу они нравились. Многие из нашей Группы считали, что жить в гетто весело. На дни рождений мы всегда шокировали другие Группы своими поздравлениями. Но это было, когда все восемь членов нашей Группы держались вместе, а потом случилось так, что Катрина и Огбу отправились на юг. Когда нас было восемь человек, мы представляли собой настоящую Группу — сильную и неуязвимую, могли спокойно посмеяться над кем угодно.

Вместе с остальными я прошла в холл галеона. На стенах консоли для видеоигр, под сдвигающимся, прозрачным, суперкерамическим полом — бассейн. Потолок, а в сущности, наверное, верхняя палуба, — на высоте тридцати футов; забраться туда можно по веревочным лестницам и канатам. На насесте попугай, выглядит настоящим, хотя, скорее всего, имитация. Я прошла несколько переборок. Много уютных укромных уголков, где можно пристроиться на ночлег; шкафчики, полки; рабочие станции — и с плоскими экранами, и проекционные прямо на сетчатку глаза. Я попробовала включить одну из них, зарегистрировалась как гость. Огромная пропускная способность. Мне это нравится. Могу одеться как биржевой маклер XX века, да еще и мужского пола, — двубортный пиджак, подтяжки, хотя на самом деле я редактирую документальные фильмы. (Мало кто из Девятилеток занимается творческой работой: из-за навязчивой тяги к решению неразрешимых задач и стремления во всем быть первыми из нас получаются прекрасные биржевые дельцы, спекулянты, игроки, программисты и биотехнологи. Именно таким образом мы заработали состояние и репутацию. Не у многих хватает терпения и интереса, чтобы заниматься искусством.)

Я вышла из игры. Макс уже успел раздеться и нырнул в бассейн, а может, это просто огромная ванна. Томми и Шири прыгали на батуте, отпуская при этом остроумные шутки. Агент по недвижимости уже не пыталась привлечь наше внимание к тому, что хотела рассказать. Она сидела в бесформенном желеобразном кресле и массировала руками стопу. Я прошла на кухню. Огромный стол, много стульев и пуфов, массивный пищевой центр с программным управлением.

Я вернулась к Даме.

— На кухне нет плиты.

— Плиты? — удивленно переспросила она.

Я провела рукой вниз по подтяжке и пояснила:

— Я готовлю сама.

— Сама?

Я почувствовала напряжение, это так утомительно, когда все подряд напоминают мне, будто Девятилетки не должны готовить сами. Но тут я заметила ее глаза. Они сияли от радости и удовольствия. Снисходительного удовольствия. Я тут же вспомнила свою собственную мать, которая охала и ахала, когда однажды зимним утром в трущобах Мэриленда я испекла для нее печенье, которое невозможно было даже раскусить. Тогда мой этиологический возраст еще был привязан к Природным часам. Вспомнила маму, державшую в руках свадебное платье, в котором она мечтала выдать меня замуж. Кружева, украшавшие пояс платья, щекотали мой подбородок. Как-то вечером, когда я училась в колледже, посреди фразы я подняла глаза и взглянула на нее через стол (я рассказывала ей о своем тогдашнем документальном фильме «Кошка в шляпе», горячей полемике об Эмансипации Пятилеток, о том, как кибернетика освободит Ползунков, и они смогут жить, ни от кого не завися), и по ее глазам я заметила, что она давным-давно перестала меня слушать. Я поняла, что для нее я не Девятилетка, а простая девятилетняя девочка; поняла, что она смотрит не на меня, а сквозь меня, куда-то очень далеко, в какое-то другое время, на совсем другую меня — на Женщину с огромными грудями, высокую, как дверь, думающую о мужчинах и достигшую возраста, когда можно выходить замуж. Эта другая я была неким сексуализированным чудовищем, похожим на мою мать; эдаким ходячим чревом, протоматерью. Моя мать мечтала о такой Сьюзан, Женщине-Сьюзан, которой не суждено было реализоваться.

— Я готовлю сама, — повторила я и посмотрела прямо в глаза Даме. Потом сунула руки в карманы брюк.

Я бы не отказалась, чтобы меня крепко обняли, но Макс был под водой, а Томми и Шири пытались столкнуть друг друга с батута. Я вышла на открытую палубу.

— Мы можем здесь все устроить! — крикнула мне вслед Дама.

По лужайке прыгал голубь. Шелудивый, нервный — значит, настоящий. Я постояла какое-то время, глядя на него, но тут зазвонила моя серьга. Я сделала пальцами жест-мудру Приема.

— Сьюз? — раздался голос Трэвиса.

— Почему ты спрашиваешь, Трэвис? На ком еще может быть моя серьга?

— Сьюз, Эбби пропала.

— Что ты хочешь этим сказать — пропала?

— Она не отвечает на вызов. Локатор у нее выключен. Я нигде не могу ее найти. — Когда Трэвис нервничал, в его голосе появлялись пискливые нотки. Сейчас он вообще был похож на пойманную в мышеловку мышь.

Я взглянула на татуировку на левой ладони, это было активное считывающее устройство. Трэвис был дома. Я сделала мудру вызова Эбби. На ладони не появилось никакого изображения.

— Оставайся на месте, Трэвис. Мы скоро будем.

Я подбежала к трапу. Макс уже оделся и вытирал свои бесчисленные косички полотенцем, которое взял на вешалке рядом с бассейном. Томми и Шири сидели за столом с Дамой, агентом по недвижимости, и рассматривали какие-то документы на экране, вмонтированном в поверхность стола.

— Нам надо ехать. По срочным личным делам, — сказала я.

Макс тут же подскочил ко мне.

— Послушай, мы хотим тут жить, — заявила Шири.

— Шири, мы обсудим это все вместе, — ответила я.

— Обсудим — что? — воскликнул Томми. — Здесь просто прелестно.

— Это первое место, которое мы посмотрели, — возразила я.

— Ну и что?

Агент по недвижимости осторожно наблюдала за нами. Я не хотела говорить, что пропала Эбби. По крайней мере, при ней. Ее отношение к нам можно было выразить словами: «Разве можно поверить, что вы в состоянии жить самостоятельно без взрослых?» — и это читалось у нее на лице. Я вынула руки из карманов и сжала их в кулаки.

— Вы совсем с ума сошли, что ли? — спросила я.

— А что такого срочного произошло? — спокойно, вопросом на вопрос ответил Макс.

— Я знаю, что скажут Трэвис и Эбби, — сказал Томми. — Они будут в восторге от этого места. Давайте сразу совершим сделку, и остаток дня будет свободен.

— И мы сможем заняться виндглайдингом, — предложила Шири.

— Трэвис и Эбби еще не давали своего согласия на покупку дома вообще, не говоря уже об этом, — парировала я.

Макс положил руку мне на плечо.

— Только потому, что они его еще не видели, — ответил Томми.

— Что случилось? — настаивал Макс.

— Наверное, где-то поезд сошел с рельсов, и Сьюз хочет самой первой добраться до своего экрана, — предположила Шири.

— Черт бы тебя побрал, — бросила я ей и вышла на улицу.

Меня прямо трясло от выброса адреналина. Я залезла в наш клоунский автомобиль и включила двигатель. Макс выскочил на улицу вслед за мной. Я передвинулась на пассажирское место, а он сел за руль.

— Заберем их позже, — сказал он. — И вообще, они могут взять такси. Что случилось?

Я сложила пальцы в мудру вызова Эбби и показала ему свою ладонь:

— Эбби пропала. Трэвис ее потерял, а на вызов она не отвечает.

Макс выехал на улицу.

— Она ушла из дому сегодня рано утром, взяв с собой тот старый фотоаппарат, который ты ей достал. Собиралась что-то снимать.

Быстрым движением я включила плоский экран на приборной панели пассажирского места.

— Все равно ей незачем было отключать локатор. Надеюсь, она ушла подальше от дому. Если Девятилетка будет спокойно разгуливать по гетто и фотографировать — представляешь, что там будет?

Мы на полной скорости покинули Страну Пиратов и въехали на автостраду 1-90.

— Эбби не настолько глупа, — ответил Макс, но голос у него звучал неуверенно. Эбби импульсивна, а в последнее время она вообще ударилась в меланхолию. Через минуту Макс спросил: — Полиция?

Я резко взглянула на него. Полицейские — Старичье. Существуют правила, по которым в полицию не принимаются люди ниже определенного роста, поэтому обычно туда попадают не раньше Двенадцати лет, но и Тинейджеры считаются слишком малообразованными и неуправляемыми для службы в полиции. Я понятия не имела, как вести себя с полицейскими, Макс тоже. Поэтому я сказала:

— Подождем, пока не узнаем больше. А теперь заткнись и не мешай мне работать. Поезжай к дому.

Большинство людей считают, что видеоматериалы являются общедоступными, легко досягаемыми архивами, и по ним можно определить все, что происходит на этом свете, причем они думают, что увидят все ракурсы, все детали. И одной из задач моих коллег как раз и является поддержание этой иллюзии. На самом деле, сети не дают полной информации. Конечно, в любом большом городе вы найдете миллионы небольших камер внешнего наблюдения, но и процент сбоев из-за поломок или каких-либо вирусов крайне велик, а получаемый материал недостаточно высокого качества — снимки зернистые, часто неясные; и только большими усилиями, приложив алгоритмическое воображение, их можно привести в надлежащий вид. Есть множество камер большего размера, соединенных прямо с сетью, но здесь возникает лабиринт бюрократических проблем — нужно получать соответствующие разрешения на использование отснятого материала. А еще есть миллиарды двигательных сенсоров, звуке передающих устройств, локаторных ярлычков и мониторов движения транспорта, однако все они работают разрозненно. За несколько часов воскресного утра данные, полученные с квадратной мили центрального района Биллингса, занимают такой объем памяти, что им можно было бы заполнить все компьютеры XX столетия плюс все обычные библиотеки предыдущих веков. Так что попробуй тут что-нибудь найди.

Хорошо, что в моем файле оказалось достаточно материала с Эбби, это помогло мне сконструировать отличную ищейку, после чего я ее размножила, создала целую дюжину и отправила их во всех направлениях на поиски. Вскоре я начала получать от них информацию. В 9:06 Эбби пересекла улицу, на которой стоит наш дом, и отключила свой локатор (насколько я понимаю, специально, так как никаких сбоев в работе отмечено не было). В 9:22 остановилась перекусить в магазинчике на авеню Си, до 9:56 фотографировала в парке. Там она беседовала с несколькими Пятнадцатилетками и что-то взяла у них. Я не смогла разглядеть что именно, снимки были очень неважного качества, но от дурного предчувствия у меня по спине побежали мурашки.

После 10:03 я ее потеряла: она поднялась на эскалаторе в банк и пропала. В этой части Биллингса есть целая сеть частных улочек и воздушные трамваи, там практически отсутствуют камеры внешнего наблюдения. В животе у меня все свело от страху; мне самой было жутко.

Я проверила все входы на эти частные улицы и трамвайные остановки, даже купила дополнительный талон на быструю обработку данных, но нигде так ничего и не нашла.

Макс въехал на территорию Биллингса. Родные шпили и аллеи. Конструкции из испещренного металла и прозрачного пластика и керамики нависали прямо над нашей машиной. Я рассматривала людей, снующих по коридорам, — разного возраста, большие и маленькие, всех цветов кожи. Вот медленно по тротуару над нами идет старая женщина, наверное, этиологически ей лет Девяносто, то есть на самом деле не меньше ста двадцати. Она медленно переставляет ноги, но зато без всякой помощи. Такое не часто увидишь.

Я прокрутила материал назад, старый день рождения, но тут хорошо видна идущая Эбби. Я сконструировала ее эргодинамический профиль и отправила изображение своим ищейкам.

Бинго. В 10:42 замаскированная Эбби вышла из воздушного трамвая. Туфли на платформе, длинный плащ, искусственные накладки на грудь, бедра и плечи — пытается сойти за Четырнадцатилетку или около того. Смешно, как будто переоделась на Хэллоуин. Вот она вынула из кармана листок бумаги и посмотрела на него.

В 10:54 она вошла в плохой район.

— Поезжай на угол Тридцатой и Локаст, — велела я Максу.

— Черт подери, — выругался он, — Полицию вызывать не будем?

— Пока что у меня нет никаких оснований. Я не заметила, чтобы ее кто-то принуждал силой.

— Но помощь нам все равно нужна, — мрачно заметил Макс.

— Ага. — Я подняла на него взгляд. — У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Кажется, да, — ответил он. Одной рукой он сделал мудры вызова и тут же заговорил: — Привет, Дейв, как дела? Послушай…

Я не стала слушать.

Последний снимок Эбби, который мне удалось разыскать, был сделан в 11:06. Гигантский Пятнадцатилетка силой затаскивал ее в какую-то дверь. Рукой он держал Эбби за локоть. Биодинамические датчики нескольких больничных видеокамер, которые иногда устанавливают на улицах, показывали, что ее пульс учащен. Нужно ли мне вызвать полицию? Достаточно ли доказательств, что Эбби похитили? Но зачем она так вырядилась, зачем пошла в этот район? Решила поглядеть на трущобы? А если вызову полицию, не попадет ли она из-за меня в еще большую беду?

Может, Эбби покупает наркотики?

— Пересечение Паркхилл и Тридцать Второй улицы, — бросила я Максу.

Пальцы у меня свело, я не могла оторваться от последнего изображения на экране — верзила тащит Эбби в темноту.

— Можете подъехать на угол Паркхилл и Тридцать Второй? Мы будем ждать вас там, — сказал Макс кому-то. — Черт побери, знаю, приятель, — поэтому вы нам и нужны.

Когда мы доехали до места, нас уже дожидались пятеро из шестерых друзей Макса. Четверо, совершенно явно, вместе с ним занимаются бодибилдингом. Двое похожи на Девятилеток или Десятилеток (один смуглый, другой рыжий и с веснушками), они даже мощнее Макса. Головы на их мускулистых телах смотрелись как крепко посаженные грецкие орехи. Двое других — Качки-Тинейджеры, возможно, Пятнадцати-или Шестнадцатилетки. Лица у них были славянского типа, волосы светлые, оба похожи на огромные диваны или фабричные рефрижераторы; у обоих пальцы величиной с мою руку, бедра почти как мое туловище. Интересно, как они пройдут в дверь?

Но еще был и пятый — Модифицированная Трехлетка. Стояла она чуть в стороне от других, опустив крошечные руки вдоль туловища. Видно было, что все ее боятся. У нее была ангельская улыбка, один глаз, живой и карий, оглядывал все кругом, второй — лазерный имплантант — светился как алмаз. На ее голове виднелись и другие соединители и порты.