Грозовая обитель

Филлис Уитни

Грозовая обитель

Глава 1

Камилла Кинг стояла в комнатке на третьем этаже у окна, выходившего на Грамерси-парк, и смотрела, как последний день марта угасает на лицах Нью-Йорка. Неугомонный бриз трепал верхушки деревьев, играл гривой лошади, тащившей кеб по Двадцать первой улице, сорвал котелок с незадачливого пешехода и покатил его по тротуару.

Вообще-то она любила ветер, особенно штормовой. Но пасмурный день в Нью-Йорке не располагает к романтическим переживаниям. Вся ее жизнь казалась сейчас Камилле такой серой и безрадостной, как затянутое облаками небо над городом.

За ее спиной всхлипывала Нетти, заканчивая укладывать вещи в дорожный сундучок Камиллы. Она делала это бескорыстно: горничная не обязана была тратить время на обслуживание отъезжающей гувернантки. Но Ходжесы куда-то уехали и не могли выразить недовольство поведением Нетти.

— Вы найдете место получше, мисс Камилла, — заверила Нетти, утирая слезы тыльной стороной ладони. — Вы же хорошенькая, умная и все такое.

Камилла усмехнулась, не поворачивая головы.

— Наверное, благодаря этим качествам меня и увольняют со второго места подряд.

— Нет худа без добра, — пробормотала Нетти. — С таким заносчивым и высокомерным господином…

— Мне стало жаль детей, — прервала ее Камилла. — Они такие милые. Я обязана была указать мистеру Ходжесу на недопустимость столь грубого обращения с ними. Но он ответил, что я недостаточно строга и что ему придется нанять другую гувернантку — постарше.

— Вам двадцать три года, это немало! — воскликнула Нетти. — Я в этом возрасте уже пять лет была замужем за Томом и имела двоих детей. Одно нехорошо, мисс Камилла, — что вы так одиноки.

Камилла навещала Нетти у нее дома и не без зависти наблюдала за суетливой неразберихой ее семейного житья, в которой горничная чувствовала себя как рыба в воде. Сама Камилла никогда не знала такой жизни, но до сих пор помнила любовное тепло и веселье, какими была окружена в детстве, пока ей не исполнилось восемь лет — до дня смерти матери. Иногда случалось так, что образ матери возникал в ее воображении с поразительной ясностью, живостью и полнотой. В эти минуты Камилле вспоминалась походка Алтеи Кинг, легкая и невесомая, как у танцовщицы, гордая грация, с какой она несла свою голову, густые черные волосы, образующие треугольный мысок на лбу. Алтея Кинг, где бы она ни появлялась, обладала даром вызывать в окружающих чувство радостного возбуждения. Многое заслонила собой загадочность ее смерти. С годами Камилле все труднее становилось воссоздавать в памяти облик матери.

В те годы, которые Джон Кинг, ее отец, прожил совместно с Алтеей, он иногда отрывался от книг и ненадолго оставлял свои ученые занятия ради тихих радостей семейного очага. Но после того как умерла жена, вдали от него, на Гудзоне, Джон Кинг полностью погрузился в свои писания, исследования и педагогическую работу.

Заботы по хозяйству и воспитанию Камиллы были возложены на домработницу. Миссис Грег весьма ответственно относилась к исполнению своих обязанностей, но не обладала талантом общения с детьми. Камиллу это не угнетало. Она вела довольно свободное существование, хотя и была одинока. Отец заботился о ее образовании, и занятия с ним доставляли девочке огромную радость.

Камилла думала об отце с любовью и нежностью. Она никогда не встречала столь красивого человека — с высоким лбом поэта, большими карими глазами, изящной и чувственной линией рта. Вспоминая о нем теперь, она чаще всего видела отца в маленькой комнатке, служившей ему кабинетом, со склоненной над книгами головой. Он заботился о дочери и любил ее вдвойне, перенеся на Камиллу нерастраченную любовь к жене, на которую она была очень похожа. Отец умер четыре года назад, и Камилла до сих пор полностью не оправилась от этого удара.

Волею обстоятельств на долю Камиллы выпала роль домашнего прагматика, поскольку в семье такого мечтателя, как ее отец, хоть кто-то должен был руководствоваться здравым смыслом. Подобная позиция, разумеется, укрепляла ее независимость. Но Камилла немало унаследовала и от своего отца, так что мечтательная сторона натуры нередко побуждала ее совершать довольно странные поступки.

Камилла чувствовала, что в данный момент вынуждена всецело полагаться на свою практичность и здравый смысл, поэтому она и посмеивалась над мрачными прорицаниями Нетти и старалась не поддаваться отчаянию. А в этот пасмурный день очень легко было утратить контроль над собой.

— Ничего, — сказала Нетти, сдерживая слезы, чтобы не расстраивать Камиллу. — Такие девушки, как вы, не остаются старыми девами. Вот что вам, знаете ли, нужно, мисс Камилла, — хороший муж и собственные дети.

Камилла снова улыбнулась и ничего не ответила. Надо признаться, в последнее время ее нередко посещали подобные мысли, и она не отгоняла их от себя. Эти грезы могли доставить удовольствие днем, но причиняли острую боль в томительные ночные часы. Она испытывала потребность в более насыщенной жизни, нежели та, что вели женщины в домах, где она служила.

Камилла увидела из окна, как наемный экипаж, замеченный ею прежде, уже во второй раз огибает ограду парка в одном и том же месте, словно его пассажир нетвердо знает, где находится разыскиваемый дом. Теперь кеб остановился у дверей особняка Ходжесов, и из него вышел мужчина, которому приходилось придерживать шляпу, чтобы она не стала добычей ветра.

— К нам кто-то приехал, Нетти, — сообщила Камилла, не поворачивая головы. — Слышишь звонок? Тебе лучше поспешить вниз. И спасибо за помощь.

Нетти устремилась к лестнице, а Камилла сталась у окна, стараясь не поддаться унынию, завтра, утешала себя Камилла, к ней вернется бодрость духа; однако сейчас ею овладело искушение раствориться в пасмурном неуюте серого денька, насладиться горечью своей неустроенности. Она не знала, что ждет ее за следующим поворотом жизненного пути: найдется ли для нее сколько-нибудь надежное место работы? Она не знала даже, хочет ли она этого на самом деле.

Если она и была хорошенькой — в чем Нетти, кажется, не сомневалась, — то не извлекла из этого никаких выгод. Что толку в красоте, если она с пугающей легкостью притягивает мужчин, которые для нее ничего не значат? В доме, где на работала до этого, хозяин был очень добр к ей — так добр, что Камилле пришлось спешно собрать вещи и пуститься в бегство. В ней было оскорблено прежде всего чувство справедливости — как такое могло произойти, если она хорошо справляется со своими обязанностями?

«Так я хорошенькая?» — рассеянно спрашивала она себя. Камилла погрузила руку в черную блестящую копну волос, собранных в узел на макушке и небрежно рассыпавшихся по плечам в стиле, который ныне — в последнем десятилетии девятнадцатого века — входил в моду. Она знала, что унаследовала от матери белоснежную кожу, выгодно оттененную чернотой волос, которые — и в этом она тоже походила на мать — образовывали треугольный мысок на высоком лбу. Камилла знала и то, что английская блузка в розовую полоску, с длинным рукавом, с бантом у высокого воротничка и серая, с небольшим шлейфом юбка неплохо смотрелась на ее стройной фигуре. Надо полагать, и большие карие глаза с густыми ресницами не могли испортить общее впечатление. Но способен ли человек непредвзято судить о собственной внешности? И что это означает — быть красивой? Тем более если работаешь гувернанткой, живешь в затворничестве и почти не имеешь возможности общаться с людьми твоего возраста — особенно с мужчинами?

Камилла отвернулась от окна и посмотрела на сундучок, который уже можно было хлопнуть и запереть, и на дешевый соломенный чемодан, стоявший рядом.

— Я сыта по горло этой жизнью! — громко обратилась она к своим вещам. — Пускай все изменится, все равно хуже не будет.

Конечно, найдется место и получше. Ведь пугливость и беспомощность не свойственны ее независимой натуре. Она сумеет более разумно распорядиться своей судьбой.

Вообще-то у Камиллы были родственники — богатый и незнакомый семейный клан, живший в верхнем течении Гудзона, хотя Нетти и считала ее круглой сиротой. Однако Джадды никак не давали о себе знать, и Камилла всерьез не задумывалась над тем, чтобы как-то познакомиться с ними. Это казалось невозможным после несчастья, случившегося с матерью; отец Камиллы возненавидел деда за то, как он обошелся со своей дочерью Алтеей.

Джон Кинг, будучи мягким человеком, редко проявлял к кому-нибудь антипатию. Но Камилла знала, что он считал Оррина Джадда виновником смерти своей жены и так никогда его и не простил. Он не рассказывал дочери, в чем состояла вина деда, но настаивал, чтобы она не общалась с семейством матери; в памяти Камиллы это требование запечатлелось как последняя воля отца.

Тем не менее, они существовали — Оррин Джадд и его дочери, жившие на Гудзоне в большом, напоминавшем замок особняке, называвшемся Грозовой Обителью. Бесконечные рассказы матери об этом поместье с детства врезались в память Камиллы. Возможно, настанет день, когда она посетит своих родственников хотя бы для того, чтобы узнать, как умерла ее мать. Но она не поедет туда в качестве посетительницы. Никогда!

Послышалось тяжелое дыхание Нетти, взбегавшей вверх по лестнице; через мгновение горничная уже стояла на пороге с расширившимися от возбуждения глазами.

— Посетитель! — объявила она. — К вам, мисс Камилла. Он выглядит как настоящий джентльмен и спрашивает мисс Камиллу Кинг. Я попросила его подождать в гостиной. Может быть, он пришел предложить вам новое место? Поторопитесь — бегите вниз и узнайте, чего он хочет.

Разумеется, Камилла спустилась вниз по лестнице степенным шагом, однако не стала бы отрицать, что неожиданный визит пробудил в ней любопытство. О том, что она ищет новое место работы, пока никто не мог знать. Возможно, это был один из друзей отца, хотя Камилла не обременяла их своими заботами.

У двери в гостиную она немного помедлила, опасаясь проявить излишнюю торопливость. Джентльмен устроился в неосвещенном углу комнаты, так что Камилла не сразу смогла его рассмотреть как следует. Он встал и подошел к ней — человек лет пятидесяти пяти, лысый, если не считать венчика седых волос на затылке, заканчивавшегося кисточками над ушами. Мягкий, розовый, как у ребенка, оттенок кожи, но серые глаза смотрели холодно и настороженно. Незнакомец изучал Камиллу, и на лице его появилось подобие улыбки, однако прямой, жесткий рот выражал скорее неодобрение.

— Вы мисс Камилла Кинг? — спросил он. — Меня зовут Помптон. Александр Помптон. Уверен, мое имя вам ни о чем не говорит. Но я пришел к вам с просьбой.

Камилла жестом предложила ему присесть на диван, а сама, сгорая от любопытства, расположилась на стуле напротив.

— Вы, кажется, работаете здесь гувернанткой, — сказал он. — Вы дорожите этим местом? У вас тесные связи с хозяевами дома?

Вся боль и горечь, вызванные последним разговором с мистером Ходжесом, мгновенно воскресли в ее памяти и выплеснулись наружу.

— У меня нет никаких связей ни с хозяевами, ни с домом, — резко ответила она. — Сегодня утром меня уволили.

Мистер Помптон встретил это сообщение с пониманием, словно оно лишь подтвердило сложившееся у него мнение о собеседнице, и Камилла тут же пожалела о своей импульсивной реплике.

— В таком случае, — заключил мистер Помптон, — ничто не помешает вам сесть на пароход завтра, во второй половине дня. Я взял на себя смелость заказать вам билет до Уэстклиффа, чтобы облегчить вашу задачу.

— Какую задачу? — спросила Камилла, полностью смешавшись.

Он подался вперед и заговорил без всяких околичностей:

— В течение многих лет я являюсь поверенным Оррина Джадда и прибыл сюда, чтобы попросить вас приехать к тяжело больному деду в Грозовую Обитель. Возможно, вы застанете его на смертном одре, ему недолго осталось жить.

С минуту она молчала, не в силах собраться с мыслями.

— Но… он отрекся от моей матери много лет назад. Даже когда она была жива, он не хотел с нами знаться.

— Это не совсем так, — поправил ее мистер Помптон. — Мистер Джадд внимательно следил за всеми событиями жизни дочери. В случае нужды он непременно пришел бы ей на выручку. Правда, он и ваш отец не испытывали симпатий Друг к другу.

— Отец ненавидел его, — сказала Камилла. — Он не хотел, чтобы моя мама поехала в Грозовую Обитель, когда Оррин Джадд послал за ней.

Мистер Помптон вздохнул и провел рукой по розовой лысине, словно поправляя пышную шевелюру. Ему явно не нравилась возложенная на него миссия.

— То, что случилось тогда, было несчастьем, великой трагедией, если хотите. Но ваш отец был не прав, посчитав Оррина Джадда виновником происшествия.

Камилла судорожно стиснула пальцы.

— После смерти матери отца вызвали в Грозовую Обитель на похороны, и он вернулся оттуда больным от горя. Он утверждал, что случившееся — на совести ее семьи, хотя и не объяснил мне, в чем их вина. Он никогда больше не говорил со мной на эту тему. Ему хотелось, чтобы мама осталась в моей памяти живой, и я так и не узнала, как она умерла. И он считал, что я ни при каких обстоятельствах не должна иметь дела с дедом и с теми, кто живет с ним в Грозовой Обители.

— Ваш отец умер несколько лет назад, — напомнил мистер Помптон. — Вы взрослая девушка и сами вправе принимать решения. Перед смертью человек нередко сожалеет о некоторых своих поступках. Ваша мать была любимой дочерью Оррина Джадда, и он хочет повидать свою единственную внучку.

Камилла сидела неподвижно, не разжимая пальцев. Внезапно она испытала странное и неожиданное чувство облегчения. Имя Джаддов было магическим и произносилось с тем же придыханием, с каким произносятся имена Вандербильтов, Асторов или Морганов. Хотя на старости лет Оррин Джадд умерил свой пыл и с эксцентричностью, какую могут себе позволить только очень богатые люди, отказался от свойственного ему ранее расточительного образа жизни. И мир почти забыл о нем, чего не происходило с другими подобными семействами, остававшимися на виду и продолжавшими приумножать свои капиталы и потомство.

Будучи гувернанткой, Камилла никогда и словом не обмолвилась о своем родстве с Оррином Джаддом. Но она запомнила тот день из детства, когда ее мать, показывая на небоскреб, высившийся над Бродвеем, с гордостью произнесла: «Этот дом построил твой дедушка». Маленькая Камилла представила себе старого — белобородого, напоминающего Моисея на иллюстрациях Библии — человека, который кладет кирпич на кирпич, словно играя в кубики. Она долго не могла понять, как это ему удалось сложить постройку выше головы. Но здание для нее навсегда осталось «домом моего дедушки».

Едва уловимая улыбка тронула ее губы и не осталась незамеченной мистером Помптоном.

— В этот приезд вы можете остаться в Грозовой Обители всего на один или два дня, — торопливо добавил он, опасаясь упустить выгодный, по его мнению, момент. — Кратковременная поездка не помешает вам подыскать новое место в Нью-Йорке, если вы того пожелаете. И вы поступите мудро, если не станете ее откладывать. Тогда вы, по крайней мере, успеете познакомиться со своим дедушкой, а может быть, и скрасить последние дни его жизни. Я только один раз встречался с вашей матерью, но видел ее фотографии. Вы необычайно похожи на нее, сходство просто разительное.

Да, Камилла это знала. Вид дочери каждый раз заставлял ее отца горевать и радоваться одновременно. Но почему мистер Помптон оговаривает в качестве особого условия кратковременность визита? Ведь дед настолько нуждается в ней, что специально послал своего поверенного…

— Должен предупредить, — продолжал мистер Помптон торжественным тоном, — что вы не должны рассчитывать на то, что все обитатели имения встретят вас с распростертыми объятиями.

Семейные истории, рассказанные матерью, всколыхнулись в памяти Камиллы.

— Вы имеете в виду тетушку Гортензию? Но если дедушка посылает за мной…

— Возможно, сейчас он слишком слаб, чтобы диктовать домашним свою волю. Боюсь, тетя никогда не простила вашей матери бегство с Джоном Кингом. Но это не так уж важно; вы должны ехать и не принимать близко к сердцу то, что она будет вам говорить.

— Кто еще живет сейчас в Грозовой Обители? — спросила Камилла. — Мама рассказывала мне о средней сестре Петиции. Она так и не вышла замуж?

— Нет. Мисс Летти живет в имении. У нее добрая душа, и она наверняка тепло вас встретит. Вы, конечно, застанете в Обители Бута Хендрикса, которого ваша тетя Гортензия усыновила десятилетним. Теперь ему, должно быть, около тридцати шести, он не женат. Кроме того, в имении живет еще один молодой человек — инженер, давний друг и помощник вашего деда. Сейчас он в Нью-Йорке по делам. Я собираюсь встретиться с ним, пока нахожусь здесь. Мисс Камилла, ведь вы хотите доставить своему деду последнюю радость? Поверьте, дело не терпит отлагательств. Он болел еще до сердечного приступа… возможно, у вас осталось совсем немного времени.

С минуту Камилла не находила слов для ответа. Ее со всех сторон обступила пустота последних лет, когда она тосковала по семейному теплу. Сколько раз она в безвыходном одиночестве мечтала о домашнем уюте, и вот теперь ей, по сути дела, предлагают обрести семью. При этом не придется выступать в роли просительницы, ибо Оррин Джадд сам позвал ее в имение. Возможно, отец вынес слишком поспешный приговор. Кроме того, она могла следовать примеру матери. Когда Оррин Джадд послал за ней, Алтея поехала в Грозовую Обитель, несмотря на возражения своего мужа. Почему же Камилла должна отказаться от приглашения?

Решение было принято, и она улыбнулась мистеру Помптону.

— Не вижу причин, которые могли бы мне помешать последовать вашему совету и отплыть на завтрашнем пароходе.

Мистер Помптон, казалось, был удовлетворен, испытывал чувство, больше похожее на облегчение, чем на радость. Он тут же встал с дивана и протянул Камилле конверт.

— Надеюсь, все оформлено как полагается. Пароход пребывает в Уэстклифф вечером. Я пошлю телеграмму, так что не беспокойтесь: вас встретят на пристани и отвезут в Грозовую Обитель. Я вернусь туда позже, когда улажу кое-какие дела в Нью-Йорке.

Камилла проводила посетителя до двери, потом стояла и смотрела, как он сходит с крыльца и садится в поджидавший его кеб. День был таким же пасмурным и ветреным, но теперь Камилле чудилось в порывах ветра какое-то веселье, предвещающее перемены. Она помчалась вверх по лестнице, чтобы сообщить новость Нетти.

— У меня есть семья! — воскликнула она. — Что ни говори, а семья у меня есть! — Камилла крепко обхватила себя руками, как бы подтверждая этим жестом реальность происходящего. — Если я понравлюсь дедушке, то смогу погостить в Грозовой Обители подольше, и пусть тетушка Гортензия лопнет от злости.

Нетти пришлось тут же сесть и выслушать всю историю, она вышла из комнаты, только когда услышала, как Ходжесы подъезжают к дому. Камилла решила уклониться от встречи со своими, теперь уже бывшими, хозяевами. Она поужинала у себя в комнате и легла в постель, но долго не могла заснуть, припоминая рассказы матери о жизни в большом доме над рекой.

Этот построенный на горе дом, похожий на средневековый замок, с детства завладел воображением Камиллы. Ей представлялись сияющие окна и башни, в которых играет свет восходящего над Гудзоном солнца. Она видела перед собой — хотя никогда там не была — квадратную прихожую, из стен которой жутковато тянулись руки, гостиную, где Оррин Джадд и его жена, любившие путешествовать, собирали диковины со всего света. Бабушка Камиллы умерла, когда Алтея была маленькой девочкой, но в памяти ее дочерей осталась восхитительная, до сих пор напоминавшая о себе эпоха дальних странствий.

Была в доме и восьмиугольная, или «октагональная» лестница, которую Камилла особенно любила — за звучание ее названия. Два лестничных пролета были обшиты резными панелями из тикового дерева, привезенными из Бирмы. На третьем этаже находилась просторная детская, где Алтея играла с двумя старшими сестрами. Камилла ясно представляла себе весело полыхавший в этой комнате камин и милую сердцу, далеко не новую мебель.

Только теперь Камилла осознала, что мать больше рассказывала о доме, чем о его обитателях. В душе Алтеи Кинг кровоточила незаживающая рана, заставлявшая избегать разговоров об отце и сестрах. Но теперь Камилла сама поедет в Грозовую Обитель и собственными глазами увидит сияющие башни, мраморные руки и восьмиугольную лестницу.

И все же главной приманкой для Камиллы служил не сам дом и не живописность его окрестностей. Она ощущала, как ее охватывает жажда любви, тепла; ей хотелось понравиться тетям и Деду, любить их и быть любимой. Что бы ни таило в себе прошлое, его горечь погребена под напластованиями минувших лет. Она не знает за собой никакой вины, так в чем же ее можно упрекнуть? Камиллу захлестнуло непреодолимое Желание быть покладистой и ласковой; родственники не смогут устоять перед наплывом подобных чувств; она их очарует — всех, даже тетю Гортензию, затаившую непостижимую злобу на свою уже умершую сестру.

Камилла заснула с улыбкой, преисполненная любовью.

Глава 2

На следующий день Камилла вежливо попрощалась с миссис Ходжес, поцеловала плачущих детей, испытав уже знакомый приступ боли, сопровождавший расставание с подопечными, к которым успела прикипеть душой, и вышла к поджидавшему ее кебу, неся в руке чемодан. А сундучок ей доставят через день-другой в Грозовую Обитель; должна она ведь пожить там какое-то время, как же иначе?

Камилле до сих пор не случалось путешествовать вверх по Гудзону, но река всегда присутствовала в ее воспоминаниях о матери. Иногда они вдвоем добирались в наемном экипаже до нижней оконечности Манхаттена, где образуется широкое устье, и долго стояли там, наблюдая за деловитой жизнью Гудзона. Река была для Алтеи Кинг родным домом; она рассказывала своей маленькой дочери истории о мечтателе Генри Гудзоне и его шхуне «Полумесяц». А также о Дандербергах и Кетсхиллах, о Штормовом короле и Скалистом хребте, и о мысе Энтони. Глядя на реку, Камилла представляла себе историю страны со времен индейцев до нынешних дней как неотъемлемую часть Гудзона: водная артерия служила дорогой для коммерции и содействовала процветанию и величию нации.

Но у Алтеи Кинг был и личный взгляд на Гудзон; она относилась к нему как к живому существу, знала все его переливы и настроения и любила в любое время года.

И все же после своего замужества мать Камиллы ни разу не ступала на палубу плывущего по Гудзону судна — вплоть до рокового путешествия, предпринятого по настоянию ее отца. «Я хочу вспомнить, — сказала она перед поездкой, — но не хочу проворачивать нож в своем сердце». Эти странные для слуха маленькой девочки слова не изгладились из ее памяти, равно как и материнская влюбленность в великую реку. Камилла внезапно ощутила необычайный прилив бодрости и сил: ей хотелось широко раскинуть руки и заключить в объятия простор, суливший радость и счастье. Река была живой и осязаемой частью той жизни, которую завещала ей мать.

Однако внезапно охватившее Камиллу радостное возбуждение так же внезапно и иссякло, сменившись чувством вины. Она не должна забывать, что та же река отняла у нее мать. Алтея не вернулась из своего путешествия в Грозовую Обитель — из последней поездки по Гудзону. Не обойдется ли река так же сурово и с ее дочерью?

Стоявший у причала пароход оказался одним из самых быстроходных судов, бороздивших Гудзон: четырехпалубный, сверкающий белизной, с золотистой полоской, тянувшейся вдоль борта. Туристический сезон еще не начался, но установилось бесперебойное сообщение между Нью-Йорком и Олбани; когда Камилла появилась на пирсе, многие пассажиры уже заняли свои места.

День снова выдался пасмурный. Заряженный электричеством воздух и резкий, порывистый ветер предвещали грозу; вместе с дыханием в грудь проникало разлитое в атмосфере беспокойство. Для первого дня апреля было холодновато, река встречала гостей не слишком дружелюбно, и большая часть пассажиров обратилась в бегство, ретировавшись с палуб в комфортабельные, белые с золотом салоны.

Ввиду кратковременности предстоящей поездки для Камиллы не было заказано место в каюте; сдав в багаж свой неказистый чемодан, она по большой лестнице, скользя рукой по перилам красного дерева, поднялась в главный салон, где пассажиры укрывались от капризов погоды. Оглядев помещение, Камилла поняла, что его комфортабельная замкнутость не соответствует ее настроению. Ей захотелось выйти наружу — туда, где бушует стихия.

Она спустила со шляпы вуаль и завязала ее бантом под подбородком. Затем вышла на палубу, под порывы яростного ветра. Издавая негромкие гудки, пароход отчалил от пирса, развернулся кормой к нью-йоркской гавани и двинулся вверх по Гудзону. Гребные колеса вспенивали дорожку в его кильватере, на расходившихся волнах раскачивались суденышки меньшего размера. Охваченные предгрозовым возбуждением чайки парили над рекой, пристраиваясь к мощным воздушным струям.

Всевозможные речные суда — баржи, паромы, барки, буксиры, парусные шлюпки — с потешной целеустремленностью сновали взад-вперед, каждое занималось своим делом. Ветер разрумянил щеки Камиллы. Она наслаждалась влажным воздухом с особым, резким соленым запахом.

Кроме нее, только один пассажир разрумянил выбраться на палубу. Это был мужчина, стоявший спиной к Камилле, навалившись грудью на перила и глядя на нос парохода, который, как большой белый лебедь среди мелкой водоплавающей птицы, разрезал серую речную зыбь. Всецело поглощенный своими наблюдениями, мужчина ничего не замечал, так что Камилла смогла удовлетворить любопытство и рассмотреть его, не опасаясь быть замеченной.

Они так и стояли у перил неподалеку друг от друга, когда на палубу неожиданно выскочил ребенок лет четырех. Маленькая девочка, смеясь, побежала к борту парохода; Камилла ожидала, что за ней появится мать, но никого не было видно. Тогда она кинулась за ребенком, опасаясь, как бы с ним чего не случилось. Но мужчина услышал топотание детских ножек и повернулся как раз вовремя, чтобы успеть подхватить девочку на руки. Тут он увидел подбегавшую к ним Камиллу.

— Открытая палуба — опасное место для ребенка, — сердито заметил он, передавая девочку Камилле.

Его ошибка была естественной, и Камилла восприняла ее без обиды; она приняла ребенка из его рук и направилась к двери в кают-компанию, из которой в этот момент выбежала мать девочки и растерянно заметалась по палубе.

— Девочка здесь! — окликнула женщину Камилла. Та поблагодарила ее и вместе с дочерью поспешила обратно, в безопасное место. Камилла, улыбнувшись, заняла прежнее место у перил и заметила, что мужчина наблюдает за ней.

Он снял кепи, и ветер тут же растрепал его густые каштановые с матовым блеском волосы.

— Извините, — сказал он. — Я подумал, что это ваш ребенок, и чуть не прочел вам лекцию о воспитании. Во время моей последней поездки на этом самом пароходе серьезно пострадал малыш, вот я и невзлюбил беззаботных матерей.

Камилла дружески кивнула и подошла к нему поближе, рассматривая вздымавшиеся впереди крутые скалы. Ее радовало, что мужчина заговорил с ней. Теперь она могла поддержать беседу.

— Вы хорошо знаете Гудзон? — спросила она для начала.

Он снова натянул кепи низко на глаза.