— Самое главное — не испугаться первых неудач.
— А вы помните свой первый урок?
— Как сейчас. Был декабрь сорок четвёртого года. Война продолжалась, но я был уже не боец. С осколком в груди не повоюешь! Пошёл в вечернюю школу учителем латышского языка и литературы. Первый урок был в девятом классе. Накануне я приготовил много красивых слов о любви к Родине, о литературе. Зашёл в класс, встал у учительского стола, и все высокие слова застряли в горле. В классе холодно, как дыхнёшь, пар идёт. Ученики сидят в пальто, засунув руки кто в рукава, кто в карманы. Кое-кто моего возраста, у иных ещё усы не выросли. Рассказал о себе и о своих товарищах, как в тылу врага взрывали военные эшелоны, склады боеприпасов, как спасали людей от угона в Германию. Познакомился с каждым. И кто мог знать тогда, Что широкоплечий великан Виктор Карклс станет известным писателем, а стройный парень с волнистыми волосами, любитель помечтать, будет петь в опере? Так и прошёл мой первый урок, совсем иначе чем я задумал.
Молодая учительница, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, открыла дверь кабинета латышского языка и литературы. Шум утих. Девочки встали.
— Садитесь.
На учительницу смотрели двадцать восемь пар глаз — равнодушные, вопрошающие, ухмыляющиеся, заинтересованные.
«Ещё зеленая. Это хорошо, легче поладим. Ведь старые только и знают двойки лепить», — размышляла Дезия.
— Жаль, нет нашего Рейниса Карловича, — шепнула Байба Даце.
— Трикотажное платье отлично сидит на ней, правда? На заказ, наверно, — оценила Даце.
Учительница улыбнулась, на щеках показались ямочки.
— Меня зовут Юрате Мартыновна Юрьяне. Я буду воспитателем вашей группы. О себе я мало что могу рассказать. Этой весной закончила филологический, и сама попросилась к вам в училище.
— Почему? — спросила Даце.
— В прошлом году я была здесь на практике, и училище мне очень понравилось. Знаю, что нелегко будет и мне, и вам. Но что может быть прекрасней литературы? Она делает нас причастными к многим жизням, благодаря ей мы становимся прозорливее, опытнее, познаём настоящие чувства.
— А грамматика? Бр-р-р!
— Ничего не поделаешь. Без грамматики не научишься ни говорить, ни писать правильно. Я взяла с собой одну из своих самых любимых книг. Её написал человек, который выше всего на свете ценил красоту человеческих отношений, настоящую, неподдельную дружбу. Это сказка Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц».
«У каждого человека свои звёзды. Одним — тем, кто странствует, — они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для учёных они как задача, которую надо решить. Для моего дельца они золото. Но для всех этих людей звёзды немые. А у тебя будут совсем особенные звёзды…
— Ты посмотришь ночью на небо, а ведь там будет такая звезда, где я живу, где я смеюсь, — и ты услышишь, что все звёзды смеются. У тебя будут звёзды, которые умеют смеяться!»[1]
Учительница закрыла книгу. В кабинете царила тишина, пока Света не нарушила её, громко высморкавшись. Дребезжащий звонок известил об окончании урока.
Юрате Мартыновна осталась в кабинете одна.
«Я их приручу, как Маленький Принц приручил Лиса. Постепенно, терпеливо. Между мной и девочками всего семь лет разницы. Приручу… Но как? Поговорить с каждой? О чём? О жизни? О доме? О любимых занятиях? Вряд ли будут откровенны. По крайней мере, вначале. Подростки в этом возрасте стеснительны, боятся казаться смешными, скрывают свои мысли, беды. У одних отец, или, что ещё хуже, мать бросила семью. У других отец — пьяница, устраивает скандалы и драки. Ни для кого не секрет, что в ПТУ трудных подростков больше, чем в обычных школах. Многие чувствуют себя одиноко, не нашли себе друзей. Что сделать, чтобы в училище они чувствовали себя, как в хорошей семье?»
— Только без панибратства, — наставляли её старшие коллеги. — Тогда дисциплине конец. Не будут учить уроки. Лентяи будут выпрашивать безразмерные тройки вместо заслуженных двоек.
— Ну нет. Никаких компромиссов.
Юрате Юрьяне задумчиво посмотрела на портреты писателей. Андрей Упит, такой же серьезный, как его романы, свой путь тоже начинал учителем.
Анна Саксе улыбается, как бы подбадривая. Поэт любви Мирдза Кемпе. Зиедонис прищурил глаза, как будто смотрит на яркое солнце. Сумеет ли она сделать так, чтобы эти писатели стали близкими и понятными её ученикам?
В первые недели сентября в училище всё шло кувырком. Учителя и мастера не знали своих учеников, а те ещё не привыкли к порядкам в училище. Новички блуждали по коридорам в поисках нужного помещения.
Учебный процесс в училище отличался от школьного. Программу средней школы надо было пройти в более короткое время. Появились новые учебные предметы: технология изготовления одежды, оборудование швейной промышленности, материаловедение. Два дня, а третьекурсники даже три дня в неделю, работали в швейных мастерских. Все воспитанники либо выполняли разные общественные обязанности, либо занимались в кружках художественной самодеятельности.
Хормейстер Алда Петровна Клява работала в поте лица: не шутка, проверить свыше двухсот девушек.
Ежедневно из зала доносилось надоедливое:
— До-ми-соль-до. А-а-а-а…
Даце нарочно спела неправильно. Обязанности комсорга, занятия хореографией, спортивный кружок по ориентированию на местности — для пения даже при большом желании времени не оставалось.
Голос Байбы натренированное ухо хормейстера сразу выделило из остальных голосов. Две с половиной октавы девушка спела без всяких усилий.
— Спой какую-нибудь песню.
Байба быстро перебрала в уме свой репертуар и запела первую попавшую народную песню.
— Ты училась где-то?
— Да… Нет… Немного.
— Будешь петь в нашем ансамбле.
Байба обрадовалась. Она уже знала, что ансамбль девушек занял первое место в Риге и второе — в республике. Это что-нибудь да значило.
— Ты сегодня как солнышко сияешь, — заметила директор, встретив хормейстера.
— Есть отчего. Мы думали уже, что конец ансамблю. От него осталась половина, и две участницы на последнем курсе, а тут целая толпа отличных певиц. Организуем еще один ансамбль. У одной девушки особенно звучный голос. Наконец у нас будет солистка.
— Слушай, тебе надо в танцевальный кружок. Сам знаешь, мальчики в училище — дефицит, — сказала Даце Дауманту в столовой во время обеда.
— Я… танцевать? Тебе что, башку в дверях придавили?
— А что? Ты разве паралитик? Не парень — картинка. На нашем курсе одна из-за тебя лишилась покоя, сна и аппетита.
— Да ну! Кто же это?
— Не скажу. Она тоже в танцевальном.
— Пусть идёт к чёрту. Я не собираюсь прыгать по сцене, как кузнечик.
— Ну и ладно. Байбу жаль. Именно она остаётся без партнёра, — выложила Даце свой козырь.
— Байба тоже танцует? — засомневался Даумант. — Она мне ничего не говорила.
«Байбу я уговорю, — подумала Даце. — Лишь бы Даумант согласился».
— А если репетиции будут совпадать с тренировками по боксу?
— Как-нибудь устроится.
— Ладно. Считай, что сагитировала.
Из-за Байбы Даумант согласился бы не только танцевать, а даже на руках ходить и кувыркаться.
— Но учти, буду танцевать только с Байбой и ни с кем другим. На репетиции вместо Байбы рядом с Даумантом встала Дезия.
— Ты, дорогая, перепутала адрес.
Дезия посмотрела непонимающе.
— Где Байба? — спросил Даумант у Дане.
— Она поёт в ансамбле. Репетиции совпадают, да и выступления часто в одно время.
— Чао, обойдётесь без меня, — Даумант перебросил сумку через плечо и направился к выходу.
— Не глупи, — Даце схватила его за руку и потащила обратно. — Всё равно где-то надо участвовать.
Даумант остановился. Дане права. Если Байба может петь, почему он не может танцевать?
— Внимание! Начинаем репетицию! — Никто из первокурсников не заметил сидящего позади рояля парня. — В училище есть танцевальный коллектив старшекурсников. Он стал одним из лауреатов прошлого праздника песни и танца. Наша задача — постараться не отставать от них. Начнём с упражнений по ритмике. Представим, что мы птицы, и летаем. Раз, два — взмахнули крыльями, три, четыре — опустили.
Пианистка, положив вместо нот раскрытый роман, заиграла марш, «Как в детском саду», — посмеялся над собой Даумант.
Перед практическими занятиями в швейной мастерской девочки выстраивались в шеренгу.
— Как в армии, — издевалась Дезия.
— Явились двадцать семь воспитанниц, отсутствует Элита Элксните, — доложила дежурная.
— У неё с утра болела голова и была температура, — пояснила Светлана, соседка Элиты по комнате в общежитии.
— Надо позвонить дежурному по общежитию, пусть вызовет врача, если что-то серьёзное, — сказала мастер Кристина Яновна Лиепа, сделав отметку в блокноте.
— Ты ничего не видела, поняла, — шептала Дезия санитарке Инне, спрятав руку, за спину. Но та была неумолима.
— У Дарбини ногти покрыты тёмно-красным лаком, — доложила Инна.
— Запиши в журнал, — приказала мастер. — И чтоб это больше не повторялось!
Кристина Яновна дала каждой воспитаннице задание и вышла из мастерской.
— Девочки, полное банкротство. Тридцать мальчиков и семьсот девчонок. С ума сойти! На танцах вязать придётся.
— Почему вязать?
— А что ещё делать? С девчонками я танцевать не собираюсь. Это не для меня…
— Успокойся, Дезия, — прервала Даце. — Пригласим на вечер гостей из других училищ. Например, мебельщиков или полиграфистов.
Какое-то время девочки старательно строчили по нарисованной на бумаге зигзагообразной линии. Только перед Даце лежали пёстрые лоскуты ткани. Она уже выполняла задание швейной фабрики.
— Я забираю себе кучерявого из седьмой. Слышите? — не вытерпела Дезия.
— Зря стараешься. Он уже занят.
— С чего это ты взяла?
— Мы учились в одном классе, — пояснила Даце.
— А мне на это наплевать, — Дезия надула губы. — Чего захочу, того добьюсь.
Байба старательно шила и, казалось, ничего не слышала.
— Если тебя так интересуют мальчики, зачем шла в это училище? — спросила Света. — Поступала бы в строительное или мебельщиков.
Вошла мастер, и разговор прервался.
Одиннадцать парней и девятнадцать девушек из седьмой группы стояли неровным строем у стены в мастерской и ждали мастера Антона Юльевича Крауклиса. Дежурная Вита Вента отмечала в журнале присутствующих. Знакомство пятнадцатилетних проходит легко и просто. Никакого выканья, сразу же дружеское «ты».
— Мастер Крауклис, говорят, жуткий придира. Градусы чувствует за километр, как охотничья собака зайца.
— Ну, не так ужасно!
— Откуда ты знаешь, Том?
— Я его лично знаю.
— Выкладывай.
— Бывший подпольщик, не пьёт, не курит. Что вас ещё интересует?
— Чистый святоша. Такого только четвёртым на памятник у музея Стрелков, — ухмыльнулся рыжий парень небольшого роста.
— За такие речи можно по зубам схлопотать, шакал.
Леон Лацис с недоумением посмотрел на Тома Суну.
— У Крауклиса золотые руки и чистая совесть. Он вместе с моим предком сидел в тюрьме за политику. Воевал добровольцем, а после войны всю жизнь проработал в этом училище, хотя с его умением в другом месте мог бы зашибать большие деньги. Но не стал. Он из идеалистов, понимаете.