Помоги проекту - поделись книгой:
Да, душой мы все поспешили “вернуться с фронта”, не поняв того, что фронт – понятие непреходящее. Просто меняются поля сражений: видимые – на невидимые. И наоборот. Умеем мы побеждать врага в открытом бою, а против внутренних врагов Россия всегда обнаруживала свое крайнее бессилие. Позволяла уничтожать в качестве внутренних своих врагов честнейших и лучших представителей своего же народа. Вот от какой слепоты нам надо искать избавленья…
Сейчас говорить на тему о Великой Отечественной войне в искусстве – это такое вроде бы ретро! Что-то сходное со стариковским ворчаньем: дети, отравленные западными идеалами, свернули с дороги отцов, а вот предки в свое время!.. Но только вот отцы наши обладали искусством и умением побеждать. А мы – что же? И разве это умение – побеждать – не нужно нашей современной молодежи? Разве делают нашу молодежь сильнее западные культы – культ золота, культ наслаждений, культ секса?
Сколько времени в два последних десятилетия у нас только и вздыхали: ах, там, на Западе, все есть, а у нас – полное дерьмо: все идеологизировано. Ну, сегодня все уже нажрались этого западного “всего” так, что и смотреть не хочется. Вот уж, поистине, все познается в сравнении. И начинается ностальгия по нашим картинам. Нам уже не хватает наших прежних ценностей, вытесненных заокеанской дешевкой.
Сейчас все понимают, все чувствуют, все ждут от России всплеска мессианства. А ведь наиболее ярко мессианская роль России и проявилась во время войны! Через военные фильмы видно: небывалый, непобедимый взлет народного духа – он ведь не только извне чем-то пробуждается, какой-то крайней необходимостью, смертельной опасностью для страны. Он еще и куется в себе самом каждым отдельным человеком.
В пятисерийном телевизионном фильме “Отряд специального назначе-ния” рассказывается о судьбе партизанского отряда под командованием Д. Н. Медведева и о судьбе Героя Советского Союза, разведчика Николая Ивановича Кузнецова. И вот разворачивается одна из героических страниц русского Сопротивления: Николай Кузнецов, роль которого довелось мне играть, и его боевые побратимы — Иван Калинин, Николай Струтинский, осуществляют в Ровно акт возмездия над подручным кровавого палача Коха – над Даргелем.
Во время этой дерзкой акции Кузнецов был ранен в предплечье осколком собственной гранаты. И когда врачи готовились к операции в партизанском лазарете, они вдруг услышали от раненого Кузнецова: “Обезболивать не надо. Режьте так!” Врач, как и положено, увещевает Кузнецова – к чему, дескать, эти капризы, ведь будет слишком больно. И что им отвечает мой герой? “Это не капризы, доктор. Каждый человек делает свой характер сам ”.
В наше время тоже каждый человек делает свой характер – сам. Каждый по-своему. Сумма отдельных характеров – это и есть народ, в более сильном, героическом своем состоянии или в угнетенном, ослабленном, подавленном, безвольном. Последнее, депрессивное, состояние долгим у русского народа не бывает, оно не в духе русского характера и потому быстро сменяется взлетом. Вопрос – каким…
Думаю, что мечтать о разумной, размеренной сдержанности нам бесполезно. Почему и классики наши все об этом пишут – о бесшабашности, о безалаберности русской и о вечном покаянии потом? Значит, так было и в прошлом, и в позапрошлом веке…
Я считаю, что это нормально. Ну что делать? Правильно сказал Тютчев: “Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…” Верить в нее надо. Верить – и все… Верю в наших людей, верю в провинцию. Там способны перемолотить самые чудовищные вещи! Пережуют и выплюнут… Я — человек из провинции, и думаю, что оттуда-то все и пойдет: зреют там новые Минины и Пожарские, которые защитят Родину…
А играть Кузнецова – это большая ответственность. Еще в октябре 1947 года Б. Барнет на Киевской киностудии имени Довженко создал о нем картину “Подвиг разведчика”, главную роль там исполнил П. Кадочников. Позже на Свердловской киностудии режиссер В. Георгиев по сценарию А. Гребнева и А. Лукина снял двухсерийный фильм “Сильные духом”. Роль Кузнецова тогда играл Г. Цилинский… Невероятно трудно было передать внутренний мир такой сложнейшей личности. Тут мне помогали слова известного советского разведчика Абеля: “
Сериал отразил события, которые происходили с мая 1942 года в Москве, Ровно, Львове и на Волыни, то есть с момента создания отряда “Победители” и до гибели Николая Кузнецова. Вот опять философия героической гибели – да, самих “Победителей” уже нет. Зато есть – Победа! Великая. Общая. Сложившие голову за Родину, погибшие наши, они – Победители! Это – “смертию смерть поправ”.
Снимал фильм режиссер Георгий Кузнецов. И в ходе съемок фильм набирал объем, включалось то, чего не было первоначально в сценарии Е. Володарского и В.Акимова. Открывались для нас постепенно новые исторические подробности. Например то, что Николай Кузнецов был невольным свидетелем массовых расстрелов, которые чинили гитлеровцы в Ровно. Тут мы призадумались: ну как можно не сказать об этом в фильме? Представьте только, какие чувства одолевали разведчика Кузнецова в те минуты. Он же после этого шел по жизни уже напропалую, как идут люди, пережившие собственную смерть: она для них самих просто перестает существовать. И он мстил, бесстрашно, холодно, неутомимо мстил – за каждого расстрелянного русского, за каждую жизнь, отнятую у нашего народа. Знал, что это кончится только его собственной смертью – и истреблял захватчиков до упора, до конца. И вот победу, добытую такими, как Кузнецов, наша страна выпустила из рук…
Да, фронтовики сделали свое дело. И после войны сказали себе: мы победили, мы сбросили автоматы, мы сняли шинели – теперь настала пора отдохнуть. Оказалось – нельзя расслабляться, нельзя терять бдительность. Нас поймали на этой расслабленности – и теперь мы получаем удары в спину. Я против милитаризма, против диктатуры, но я за то, чтобы мы все-таки не снимали шинели – не посыпали их нафталином. Нельзя этого делать. Стараться надо защитить мир от тьмы. Тьма наступает на нас, когда мы расслабляемся. И вот теперь мы безвольной толпой идем на заклание всем народом. Как овцы идем. Потому что страха не ведаем. Как будто не понимаем, что вымираем, становимся рабами международного капитала – рабами этих ястребов. Оглянуться не успели, как подмяла нас диктатура международного капитала.
Не по силам человеку, живущему в определенный отрезок времени, прозреть Высший замысел в происходящем. Открывается, конечно, единицам то, что не дано основной массе людей. Но существует какая-то высшая энергия, заложенная в том пустом, невидимом пространстве, которая подавляет умы честных людей. И почему-то на труде, на совестливости этих людей начинают паразитировать те, которые стремятся все разрушать. Вечное разрушение – и вечное созидание. Опять Священное Писание: и вечное собирание – и вечное разбрасывание камней.
Может быть, нам действительно надо было разбросать огромное количество камней, целые скалы разбить, раскидать, чтобы осознать, понять самих себя? Ведь Россия была маткой, которая питала не только народы, живущие по границам нашим, но полмира, включая африканские страны, страны Латинской Америки. Да и саму Америку – сколько туда всего вывезено было из России, сколько вывозится сейчас, начиная с живописи, икон и кончая алмазами! По странным договорам Россия платила и платила бывшим колониальным странам, держа свой народ в полунищете.
Я уж не говорю о том, какую страшную жизнь прожили наши бабушки, наши матери. Что они видели хорошего? Как бы они ни работали, как бы ни топтались с утра до ночи, как бы ни экономили, ни пересчитывали копейки в надежде выбраться из бедности – а чуда все не происходило: нужда оставалась нуждой. Они последние крохи отдавали, все вкладывали в детей – не только молоко из груди, но те соки земли, которую они обрабатывать без мужчин толком не успевали. Думали: ну, мы ничего уже хорошего не увидим, зато дети наши увидят лучшую жизнь! Вот-вот что-то произойдет!..
Меня всегда потрясала эта великая, святая вера нашего народа в то, что обязательно, совсем скоро, должно свершиться что-то такое – и счастливая пора наступит: станет всем легче. Выстрадаем, вытерпим ради этого все! И так – день за днем, десятилетие за десятилетием… Не становилось! Не становилось лучше ни детям, ни внукам, ни правнукам. И сегодня – ничего не происходит: мы продолжаем расходовать себя и Россию – на других. Тратить все то, что должно обогащать наш народ. И без зазрения совести кто только не обогащается, кто только не вытягивает все богатства из России! И ничего не остается на долю народа…
То, что мужское население в массе своей не доживает у нас до шестидесяти лет, это просто катастрофа. А те, кто припали к России и выпивают, истощают ее, никогда они своей власти над ней добровольно не отдадут. И эту неестественность нашего народного существования, эту дисгармонию, эту несправедливость чувствуют все в России – даже на подсознательном уровне. Так вот, это народное подсознание – оно породит со временем осознанные массовые поступки. Потому что такая подавленность смущает энергетику человека. И так длилось почти весь двадцатый век, это длится и сейчас. Россию принуждают к взрыву – принуждают к разрушительному взрыву во имя собственного спасения, а она все сопротивляется этому. Погибает – но не хочет взрыва, не хочет крови паразитов даже во имя своего самосохранения. Полуживая Россия из последних сил надеется на чудо. Вот придет кто-то! Какой-то святой человек – Святой Правитель!
Но приходят и приходят к власти люди, которые не ведают что творят. И ведь страшно, что даже если и появится среди этой группы властителей некто Святой, и скажет им: хватит, хватит уже детей-то наших убивать; мучить матерей, женщин насиловать – хватит; мужиков убивать, унижать, сажать в тюрьмы – хватит, я не знаю, что он сможет сделать на сегодняшний день для блага России. И здесь я на распутье. Я вижу только, как почти одна она, народная Россия, противостоит бездуховной этой тьме – и мировой тьме: одна… Противостоит собиранию темных мировых сил, которые очень чутко и быстро чувствуют друг друга – и сливаются, и мощно объединяются. Эта их темная энергетика вот-вот задавит, взорвет изнутри, завалит всю мировую цивилизацию – не только Россию.
И ведь что страшно: те, кто корни нашей русской духовности и культуры подрывают, те, кто разжигают войны на нашей территории, уничтожая красивое, мощное по генам население – наших ребят на кавказских войнах, они что же – не знают, что уничтожают тем самым весь мир? Не будут они царствовать! Сдохнет земля, которую они поработят целиком, вместе с ними самими. Своими духовными соками земля питает не их. А то население, которое здесь рождено, создает ростки красоты – здесь великие таланты, потому что совестливые люди создают красоту и гармонию, и великую духовность, и великую литературу, великое искусство.
Да, истребляют они нас в нашем же доме, убирают как избыточную биомассу. Но не будет земля жить без совестливых людей! Не на чем тогда держаться цивилизации… Совестливые люди – не агрессивны. Это нас стараются сделать агрессивными! А мы упираемся: страдаем и терпим, и вымираем, изнемогаем. Но пока мы есть, пока жива Россия – жива Земля.
Великие наши полководцы – и Александр Невский, и Суворов, и Ушаков, и Нахимов – они же стали спасением Родины не через агрессию, а через великую любовь к своему народу. Недавно Ушаков был причислен к лику святых. Думаю, теперь будут причислены к лику святых многие воины – защитники России. И Жуков – будет. Потому что куда бы ни бросали его, с ним, с новым Георгием Победоносцем, приходила победа над врагом. Он с крестом в душе шел. С Богом. И шли за ним, за Георгием Константиновичем. И выигрывали сражения.
А сегодня… Восемьдесят пять процентов народа в нищете! Сотни тысяч – в тюрьмах. Публичные дома Запада и Востока забиты вывезенными самыми красивыми нашими девушками, другие, оставшиеся, поражены наркоманией и спидом. Чудовищное разделение идет в России – на бедных и богатых! И нет бы – сменили политику, начали бы выравнивать этот дикий перекос: он ведь неминуемо приведет к взрыву! Ведь кровь будет! Нет, политика ориентирована только на то, чтобы богатые становились богаче – и все тут…
И олигархи, терзающие, рвущие нашу страну, так и будут выжимать из России все соки, до последней капли. И не закрыта Россия от хищников – любой входит в нее, хамит, плюет на всех. Приходят с того же Кавказа люди с деньгами в русские области – в Тульскую, Воронежскую, Калужскую, Саратовскую, Тверскую. Поселяются, подкупают местные администрации и устанавливают свою диктатуру, а из местных людей делают “белых рабов”. Я уж не говорю о реальной, самой страшной, может быть, угрозе – угрозе “освоения” Дальнего Востока и Сибири китайцами…
Противостоять этому могут, я считаю, только люди, генетически сохранившие в себе казачье понимание общинности. Не случайно в казачьих областях пришельцы себе такого не позволяют. А почему? Да потому, что казаки всегда сохраняли в себе это напряжение народного духа – не позволяли себе расслабляться после побед. Не убирали шинелей на дно сундука. Набезобразничал в казачьем селении – плетьми выпорют. Там и своим-то нарушать моральные нормы не позволяют – отмерят столько плетей, пока не скажет виновник: “Спасибо, братцы, за науку”… А продажным русским, запуганным русским – Бог им судья. Ведь продаются любым пришлым и боятся угроз – не сильные духом. Кто больше продается, тех больше и уничтожают.
Не случайно в казачьем укладе было так заведено: рад был хозяин любому гостю – встречал путника с добром, сажал за стол. Однако только если хозяин убеждался, что это – хороший человек, лишь тогда звал домочадцев из других комнат. И тогда накрывали для путника стол и стелили постель в доме. Но если понимал хозяин, что недоброе у пришельца на уме – не знакомил он с ним ни жену, ни детей: ограждал своих от лиха. Не выходили домашние к такому гостю и лиц чужому человеку – не показывали.
Он, хозяин-воин, распознавал опасного гостя и брал на себя эту ответственность – ограждать семью от опасности: это было его, личное дело, которое в конечном итоге становилось делом государственным.
И уходил темный гость из дома ни с чем, а если пробовал быть агрессивным – брал хозяин в руки плеть, а то и шашку. Вот такой человек должен стоять во главе государства – большой нашей семьи! И он обязательно придет. Такого человека ждет Россия и потому терпит – в ожидании терпит, в сиротстве, в разрозненности. Чуть ли не кувалдой уже бьют нас по головам – терпим: ждем Святого Хозяина в нашем общем доме…
Мечтаю о своей картине. Приносят сценарии. Пока нет того, что тронуло бы меня глубоко. Но уверен: обязательно поставлю свой фильм. Пусть это будет даже через пять-шесть лет. Я должен основательно проникнуться некой темой, выстрадать ее. И только тогда что-нибудь получится.
Сейчас бытует довольно распространенное убеждение – истинный художник, способный создать нечто ценное, должен непременно стоять в стороне от происходящего, смотреть на жизнь издали, держать дистанцию между собой и тем, что происходит вокруг. Не думаю, что у нормального человека есть такая возможность. Жить в своем искусственном мире, в замкнутом творческом пространстве и не замечать, что происходит вокруг, нельзя.
Вечная борьба добра и зла, красоты и безобразия, она проявляется ярко в живой жизни, в той, которая рядом с тобой. Актер, режиссер, одним словом – художник, обязан быть прежде всего человеком и гражданином, особенно остро чувствовать боль другого человека, боль времени, в котором он живет.
Кому нужно было взрывать наши храмы? Были же уничтожены сотни церквей по одной только Москве и Московской области и многие тысячи – по России. Ведь на десятилетия тем самым лишили огромное количество людей светлого духа, нравственной опоры, оторвали их от своих корней. Как можно художнику смотреть на все это издали – взглядом постороннего?
Сейчас, вопреки всему, надо нести любовь, духовность, нравственность, наверстывать то, что упущено было в десятилетия тотального атеизма. И чем больше мы привнесем этого в жизнь, в искусство, тем меньше прольется в будущем крови. Тем быстрее спасется наша Россия.
“Новые русские” – это тоже реалии окружающей жизни, от которой один художник отгораживается, а другой – нет. Я знаю порядочных ребят из “новых русских”, которым не нужна реклама – они огромную часть доходов отдают Церкви. Государство ведь не субсидирует Церковь, а почему-то новые и новые храмы строятся. И старые восстанавливаются. И купола расцвечиваются… И в основном благодаря вот этим “новым русским”, которые сегодня, образно говоря, в подполье: не хотят афишироваться. Они высунутся – их сразу отстреливают. Это же не те магнаты, которые нахапали, которые обобрали народ с помощью перекупки нефти и финансовых пирамид.
Только Бог шельму метит. И кто из них чего стоит – невооруженным глазом видно. Пусть поцарствуют, пока их время. Но я стервенею, когда слышу от таких: “Эта страна, которую я ненавижу!..”. Ну ненавидишь – уезжай! Что ты здесь-то, где всего нахватался, наприватизировал всего сверх всякой меры, еще и гадишь?.. Пусть уезжают с награбленным миллионом долларов – Россия это переживет. Лишь бы здесь стало чисто. Пусть строят себе виллы на Канарах…
Но им же этого мало, они остановиться не могут: в ком нет стыда, тот не знает меры. И поэтому – они всегда будут проигрывать! И они – проиграют. Если человек хватает и хапает, забывая, что он живет не один, то происходят изменения в его генетическом коде. Внедряется одна маленькая, незаметная хромосома – и у здоровой семьи рождается дауненок. Это Божье наказание – все возвращается бумерангом. Ибо сказано: “И отдав – приобретешь. А взяв – потеряешь”. Божественная космическая формула, которая существовала всегда, вот ее они, считающие себя всемогущими, изменить не в силах.
Я не безгрешен, и всякое бывало. Но я никогда не изменял себе. И еще важно, как ты преодолеваешь беды. Да, бывает сразу видно – у этого человека душа болит. Но важно не то, что болит, а важно, за что она болит. Если за самого только себя, цена такого страдания – одна. А вот когда не за себя – за ближнего своего, за побирающихся наших людей, за обворованную и униженную Россию человеку больно, – здесь высота страдания совсем иная. …И каким же художником ты можешь быть, если ты отгородился от всего этого? Если ты успешно изолировал свою душу от общих людских переживаний?
Нет, не этих “художников” я уважаю и люблю. Один из самых близких друзей моих – Михаил Евдокимов, он – мощный художник. Сильный духом, красивый человек. Но я видел его и в другие минуты. Когда ему больно и тяжело от бед, сквозь которые бредет наш измученный до последнего предела народ. Я сразу прошу прощения у всех состоятельных людей, которых я сейчас могу обидеть. Но кто из тех денежных шакалов, которых мы видим без конца на эстраде, будет асфальтировать дороги в алтайской деревне, как это делает совсем не богатый Миша Евдокимов? Кто из них, утопающих в роскоши и бесстыдно свою роскошь выказывающих еще и по телевидению, будет покупать землякам трактора, чтобы было чем вспахать заброшенное поле?
В сорока километрах от шукшинских Сростков его деревня Верх-Обское. Каждый июль мы туда стараемся приезжать вместе. Он-то бывает там по нескольку раз в год – не может надолго отрываться от своих корней. Каждый раз, уезжая со своего родного Алтая, он, как Шукшин в “Калине красной”, обхватывает березу: “Я не могу больше, не могу! Нет сил...” Стоит, плачет – устал, и нервы на пределе. Его с трудом отрывают и сажают в самолет.
Столько, сколько он добра людям делает… Я другого такого человека не знаю. Безумно талантливый художник. Юмор у него – не этот, ходульный, который человека и все, что вокруг, только пачкает, унижает, оскорбляет, а светлый, потрясающий народный юмор. Ясного дара художник, работающий на износ. Много общего у нас, многое сблизило.
Бывает так, что позвонит он мне в два часа ночи: “Старик, что-то я устал…” Приедет, и до утра сидим и молчим. Выпьем немножко и просто сидим.
Молчим. Молчим!.. Миша может много часов не проронить ни слова, это – отдохновение от жуткого перенапряжения. Я-то знаю, что он часа четыре только что отговорил. Отработал, ему помолчать хочется… Мы с ним друг друга понимаем.
И в моем Забайкалье сейчас очень трудная жизнь… Всегда это был забытый Богом и будто проклятый край! И по прежним-то временам самое голодное место было – это Сибирь, а Забайкалье – особенно. Но то, что творится там сейчас… Всюду уже полно китайских лиц, их видимо-невидимо. Каждый третий – китаец…
Бывая в Забайкалье, стараюсь заехать в Урульгу. Там у меня большая родня: двоюродные братья, сестры, племяшки. В стареньком клубе нет даже микрофона. Публика здесь – не в красивых вечерних нарядах. Тут видишь совсем иное – загорелые суровые лица, мозолистые руки, усталые глаза. Все следы бед российских найдешь ты в глубинке. И… сердце болит оттого, что почти вся деревня пьет.
Страшно, что многие, слишком многие спиваются. Если пенсия – мизерная, продуктов по нормальной цене не сыщешь, прилавки полупустые, а водка дешевле, чем еда, то что остается делать нашему русскому мужику? У людей нет ни работы, ни государственной поддержки – ничего. Полное отчаяние там…
Двоюродный брат полчаса не мог узнать меня. Я прихожу: “Коля! Коля, Коля…”, а он не понимает. Три китайца в его доме, тут же, спят. А на столе валяется недопитая дешевая китайская рисовая водка в целлофановых пакетах… Когда спьяну наконец брат узнал меня – заплакал. Безысходная нищета – что с этим делать, как помочь? Разве только разово. Но что это решает, если там уже сложился такой образ жизни…
Все забирают у нас, будто нас и в живых уже нет. А Москва как и не видит. Я уж не говорю о приезжих гордонах, которые давно уже поделили Россию на части в своих телепередачах. Их послушаешь, так уже и Сибирь – не наша, и Дальний Восток – не наш, и все мы будто только и смотрим на Запад и лишь туда устремлены, а то, что за Уральским хребтом у нас остается – пусть отпадает: не жалко. Эти их передачи – как избушки Бабы Яги: повернуты – к Европе передом, к России задом.
О всей России мы судим по одной Москве. И забываем, что это еще не показатель общего благосостояния. Москва – это государство в государстве. А вот когда поездишь по регионам, посмотришь, что там творится, – становится страшно. Я в последнее время много езжу по стране. Я тоже несу свой крест ответственности за все, что происходит. И хочу дать людям хотя бы то, что могу – свое тепло.
Но есть случаи, когда чувствуешь свое бессилие. Как-то я спросил бомжа: “Почему ты роешься в этих помойках? Ты же – человек! Не животное. Не стыдно тебе?”. “Да нет, – отвечает, – за это – не стыдно. Мне стыдно, когда меня вынуждают расталкивать других людей локтями – вот тут я не могу переступить через себя, через свою совесть. А так соберу я бутылок десять—двенадцать, залью свои шары, и мне спокойно”.
Сплошь и рядом только два пути нашим людям оставлено – или воруй, или побирайся… У этого падшего человека раненая совесть, но – есть. А когда ее вообще нет, это кончается насилием разного масштаба – насилием над другим человеком, над природой, над страной. Унижать все вокруг – это и есть насилие. И на грабеж – страны, природы, человека – идут люди без чести. Способные изуродовать, изнасиловать, унизить все на своем пути.
Но временами, правда, мне отказывает выдержка: сколько же можно нашему мужику в обманутых ходить?! И я вдруг понимаю, что не терплю тех, кто жалуется: работы, мол, нет, нигде и ничего не получается. А ты делай сам, делай хоть что-то! Мучайся, бейся головой об стенку, в кровь разбивай нос, но делай что-нибудь…
Есть у всех у нас опаска, что в безуспешных попытках выкарабкаться мы изнашиваем себя. Безусловно, силы – уходят, и что-то теряется. Но обязательно накапливается в тебе при этом что-то новое, что-то необходимое для дальнейшего твоего движения. Это “что-то” можно, наверно, назвать навыком преодоления. Преодоления обстоятельств.
Я как-то присутствовал на вручении премии “Филантроп” среди инвалидов. Удивительное это действо. Люди, которым Господь не дал здоровья, духом в сотни тысяч раз сильнее нас! Обезноженная девочка в коляске читала стихи, да так, что я не смог сдержать слез. Слепой юноша, виртуозно играющий на музыкальном инструменте… Какую же силу духа при этом надо иметь!
Развал Союза стал развалом жизни простых людей на огромной территории. Из самых разных мест я получаю письма похожего содержания.
Мне не хочется нелепого таможенного контроля на границах между нашими республиками. Эти границы исполосовали великое единое пространство по живому. Нам всем не хочется вскакивать в поезде среди ночи и униженно наблюдать, как кто-то перетряхивает наши вещи!.. Но – вскакиваем, но – наблюдаем…
Был я в Америке и в других этих странах. Потомки русских – они уже и русским-то плохо владеют, но когда они говорят о России, что-то происходит с этими людьми. Они захлебываются! И везде я слышал от них одно и то же:
Ни в одном государстве и никогда не предавали в таком массовом масштабе своих единокровных соотечественников! Пусть тысячу раз повторят, что дружба между народами Советского Союза была нам навязана в свое время, а значит – была насильственной, неискренней. Но все же что-то было между нами, если тяготение друг к другу мы испытываем и поныне, если от разделенности, от изоляции народов друг от друга мы все – только потеряли. Мы все – стали беднее, несчастнее, злее.
Я очень люблю одну притчу. К старику, живущему на берегу моря, стучится в дверь Богатство. Но не торопится он отворять для него дверь – говорит: “Я был богат, но не был счастлив. А сейчас я счастлив и малым – тем, что есть у меня крыша над головой, воздух, пища, вода”. Потом стучится к нему Любовь. Отвечает ей старик, не открывая двери: “Я любил и был любим. Но моя любовь ушла из жизни раньше меня. И я до конца своей жизни буду хранить в памяти свою первую любовь”. И третий раз стучат ему в дверь. Это пришла Дружба. “Заходи! – обрадовался старик. – Друзьям я рад всегда”. И вместе с Дружбой вошли в дом и Богатство, и Любовь. “Я вас не звал!” – сказал старик. И тогда Дружба ответила: “Только с друзьями приходят в дом навсегда и Богатство, и Любовь”.
Очень точная метафора. Хотя, к сожалению, понимание это приходит уже с возрастом. В наше время потребность в друзьях каждый чувствует очень остро. Чем больше распад в обществе, чем сильнее всеобщее наше разъединение, тем сплоченнее становится круг друзей. И он противостоит распаду. Очень важно, чтобы сейчас русские люди объединялись, выживали взаимовыручкой и взаимной помощью, а не забивались поодиночке в свои норы. Нет ничего проще и обидней, как вымирать в самоизоляции, в искусственном одиночестве.
Нам постоянно навязывают сейчас чуждый ритм жизни – ритм, похожий на видеоклип. И мы бегаем, мчимся по множеству мелких дел — мы уже не успеваем себя ощущать. Очень важно в этих новых условиях выработать систему сохранения себя. Не распыляться по пустякам. Не надо стремглав бежать, рваться – разрывать себя на части. Хорошо вовремя притормозить и спокойно посмотреть, что происходит. Что происходит в тебе самом – и вокруг тебя. То есть собраться. А собраться – это уже, в известной мере, противостоять разносу.
Три события, как минимум, должны произойти в России. Возведение Храма на Крови в Екатеринбурге, на месте расстрела царской семьи. Красная площадь не трупным местом должна быть, а местом праздников и народных гуляний, как это было в прошлые века. Да и дедушке Ленину хватит на ней мучиться. И его пора пожалеть – предать земле, если только она его примет. И, уж конечно, как воздух нужна нам национальная идея – задохнемся мы без нее. Вернем ее из глубины веков!
И все же мы – страна, которая уже перестает разбрасывать камни. Мы начинаем их собирать. Я понимаю: национальной государственной политики пока у нас нет никакой. Некому сказать наверху: “Русские люди, разбросанные по всем странам и континентам, возвращайтесь! Отдаем вам в безналоговое пользование, на несколько лет, наделы земли. Не четыре сотки – полгектара даем каждой крестьянской семье в вечное наследственное пользование: земли много в России, хватит ее на всех”. Не будет она сейчас нами заселена – чужой поселится в твоем доме, и будем мы вечными рабами его.
Это же, в ближнем зарубежье, в дальнем зарубежье, все это – мы! Наши сыновья, наши дочери, нашей матери-Родине плохо. А когда матери плохо – дети должны быть рядом. Сколько нашего народа оторвали от Родины, разорвали единый народ на части. Насовсем нас разорвали? Нет . Духовную общность физическим расстоянием не разорвешь. Да, затмение – было. Но сейчас – время просветления. И сегодня люди объединяются. Уже произнесена Путиным речь в этом направлении. В его исполнителей у меня веры особой нет. Но я чую нутром, что без суеты, без агрессии мы на терпении своем выстоим. И мы все вместе – огромная сила. Огромная! Сумеющая свой дом – Россию – поднять и защитить.
Сколько веков казачество защищало границы России! Казаки – земледельцы генетически и воины. Никогда не переставали они защищать границы России, оберегать страну. И не предавали веру нашу Православную. Они и сейчас держатся. Такая в каждом казаке сила!
К забайкальским казакам приезжаю – они думают о защите России. Говорят: “Держись, сынок, держись, братан! А дальше бы надо нам, к нашим шашкам, учиться овладевать современным оружием, современной техникой. Вооружить нас бы надо. Чтобы дети безоружными перед лицом беды не оказались”.
С 1613 года присягнули казаки русскому царю Михаилу Федоровичу Романову на верность трону и Отечеству. И походные атаманы, кубанские, донские, яицкие, оренбургские, забайкальские, и амурские, и терские – ох, какая это сила! Кто бы там ни верещал по поводу их ряженности, маскарадности, они были, есть и будут великой опорой России.
Чего недруги больше всего боятся? Православия и казачества. Всегда смертельно боялись и будут бояться впредь. И никакие бжезинские, олбрайты и их здешние подпевалы – участники кампаний против казачества – не способны повлиять на естественный исторический ход событий.
Наша Россия, наша страна, она вся у Лескова показана – и никому, кроме нас самих, не понятна. У очарованного странника – и годы не те, и здоровье не то. И били его, били и “
“
И спрашивают его:
“—
—
“Я пострадать за русских людей хочу” – вот высшая честь… Вот он, богатырь русский… Вот и ломай голову веками: кто он такой? Загадкой это и осталось.
Гнули нас, гнули. Дробили нас, дробили. Зря думают, что раздробили. И не разъяли нас. И не разгадали… И не разгадают.
Вот спрашивают: как я отношусь к званиям? С прохладцей отношусь. Есть определенное моральное удовлетворение, просто — какое-то подтверждение для себя: то, что ты делал, делал не зря. Как-то это все-таки оценено. Но работал я — не для получения званий… Я народный артист России, лауреат Государственной премии РСФСР и премии Ленинского комсомола. Однако самым высоким званием для меня из этих всех званий остается одно — актер. Актер — и все. (Я не говорю здесь, конечно, о награждении орденом Святого Александра Невского. Честь быть кавалером этого церковного ордена так высока, что какие-либо мои рассуждения здесь просто неуместны: это – другое.)
А суперрегалии сейчас можно иметь всякие, но тебя никто не будет знать. А можно не иметь никаких вовсе – как, например, Василий Шукшин. Я, упаси Бог, себя не ставлю рядом. Тот же Алейников никаких званий не имел. И был истинно народный артист: его – любили.
Раньше, конечно, присвоение званий имело другой смысл, другое значение. Оно напрямую зависело от административной иерархии, партийности. Знаете, как бывало? До присвоения звания актер – человек как человек. А после: “Подать машину к подъезду!.. Да, а почему в гостиничном номере нет холодильника?”.
Не хочется об этом особо говорить, разве что – ради самой правды, какая бы она ни была, но народная артистка могла устроить на гастролях целый скандал: не понравился цвет обоев в номере. А когда уже мне присвоили звание народного артиста, то друг мой в театре только и сказал: “Ну что ж, хоть теперь чиновник лишний раз в лицо тебе не плюнет”.
Не званий мне не хватает. А знаете — чего? Только одного – проснуться однажды утром в холодном поту, пробитым насквозь железным, ржавым гвоздем идеи, раненным в голову беспокойством еще не созданного. А я часто просыпаюсь спокойным…
Когда появится холодный пот от жаркого вдохновения, брошу все, что делаю сейчас, ради пропасти неизведанного. Хотя и не раз были в моей жизни роли, требующие определенного психологического отклонения, выворачивания себя наизнанку, до полного нервного истощения, как это было в работе над образами Раскольникова, князя Мышкина, Ивана Грозного, все равно – до какой бы степени ни приходилось себя выкручивать, надо, чтобы снова появлялась необходимость делать это. Лишь бы опять возникала цель, которая требует от тебя такой выкладки. Возникали бы новые задачи.
Из меня, видимо, некий элемент драматизма не вытравлен, этот ген не уничтожен. Загораюсь идеями, люблю талантливых людей. Но при этом у меня нет комплекса самоутверждения. Могу отдать роль другому артисту, если вижу, что он талантливей меня. Я это интуитивно ощущаю. Может быть, из-за этого в каких-то вещах я и проиграл. Зато выиграл по-человечески. Но далеко не всегда бывает так, что тебя со всем этим сразу понимают и принимают…
А “крестными отцами” своими в кинематографе считаю режиссера Валерия Лонского в современной тематике и Евгения Матвеева – в классическом репертуаре. По-настоящему все началось с “Приезжей”. Лонской первым сломал в моем сознании стереотип восприятия кинематографического образа – что называется, обратил глаза мои в душу. Между нами возникло, потом уже, полное взаимопонимание. Но далеко не сразу.
У него есть такое интересное признание, оставшееся в печати. Вот оно: “
В общем, дальнейшие наши поиски шли уже вместе. Моему герою – деревенскому удалому шоферу Федору Бариневу в фильме “Приезжая” – пришлось с головой погрузиться в сложные метания совести, испытать ломку собственного гордого характера. И выйти к открытию доброты в себе, к открытию душевного тепла. И все это – из-за внезапно вспыхнувшей любви к молоденькой учительнице, приехавшей в село из города.
Он ведь чем интересен, шофер Баринев? Живет деревенский баловень, а драгоценных свойств души своей – не ведает, не знает. Пока высокое чувство ответственности за судьбу другого человека не вознесет его над собой прежним. И какие тут сильные и тонкие переживания идут, и как он крепко задумывается над своей жизнью! Преображается. Надежным становится парень. На плечо которого можно опереться. Я говорю это о драматургии, а о том, как я сыграл, судить не мне, а зрителю.
Поделиться книгой: