Помоги проекту - поделись книгой:
Глава 3
Не предавай меня на произвол врагам моим;
ибо восстали на меня свидетели лживые и дышат злобою.
Вообще-то Уэксфорд церковников не любил. Ему собачий ошейник казался скользким ореолом, обличающим ложную святость, вероятное лицемерие и огромное самомнение. Сколько он их видел! Любой викарий считал себя наместником Бога на земле.
Они не вызывали у него ассоциации с приятным внешним видом и обаянием. Поэтому Генри Арчери явился для него маленьким сюрпризом. Он выглядел ненамного моложе самого Уэксфорда, но все еще сохранял стройность и недурной вид, и на нем был обычный светлого тона костюм с обычным воротником и обычным галстуком. Викарий имел достаточно пышные и светлые волосы, которые скрывали седину. Внешний вид дополняли загорелая кожа и безупречно правильный точеный профиль.
Еще раньше в коротких телефонных переговорах Уэксфорд отметил красоту его голоса. Должно быть, приятно было слушать его чтение. Указав ему на кресло и усаживаясь напротив, Уэксфорд хмыкнул про себя. Он представил себе узловатые пальцы каких-нибудь утомленных стареющих прихожанок, трудящиеся ради жалкого вознаграждения в виде улыбки этого мужчины. Сейчас Арчери не улыбался и выглядел далеко не слабосильным.
— Я знаком с делом, старший инспектор, — приступил он. — Я читал официальную стенограмму судебного разбирательства и обсуждал все это с полковником Грисуолдом.
— Тогда что именно вы хотели бы выяснить? — в своей обычной грубоватой манере спросил Уэксфорд.
Арчери глубоко вздохнул и словно заторопился:
— Я хочу, чтобы вы сказали мне, что в самом далеком уголке вашего сознания имеется всего лишь слабое сомнение, тень сомнения, в вине Пейнтера.
Уэксфорд нахмурился и через мгновение ответил:
— Не могу. Как раз Пейнтер это сделал. — Он стиснул челюсти. — Если вы хотите упомянуть меня в своей книге, вы очень любезны. Можете сказать, что и через шестнадцать лет Уэксфорд все еще поддерживает обвинение Пейнтера без всякой тени сомнения.
— Какой книге? — Арчери вежливо склонил красивую голову. Его карие глаза смотрели удивленно. Потом он рассмеялся. Прекрасный смех, Уэксфорд впервые его услышал. — Я не пишу книги, — сказал он. — Правда, я однажды сделал главу для работы об абиссинских кошках, но это трудно…
Абиссинских кошках. Проклятые большие рыжие кошки, подумал Уэксфорд. Что же дальше?
— Почему вы заинтересовались Пейнтером, мистер Арчери?
Арчери заколебался. Солнце высветило морщины на его лице, которые Уэксфорд раньше не заметил. Забавно, подумал он с сожалением, насколько темненькие женщины стареют медленнее светловолосых, настолько у мужчин как раз наоборот.
— У меня очень личные причины, старший инспектор. Я не могу предполагать, что они должны быть интересны вам. Но смею заверить, из того, что вы мне скажете, никогда и ничего опубликовано быть не может.
Что ж, он обещал Грисуолду — так тому и быть, у него нет выбора. Во всяком случае, он ведь уже покорился неизбежности посвятить более чем полдня этому священнику. Наконец, давала себя знать усталость. Вероятно, личные причины — и он мысленно признался в почти ребяческом любопытстве к ним — всплывут в свое время. В лице его посетителя было что-то откровенно мальчишеское, и Уэксфорд подозревал, что викарий мог оказаться не особенно осмотрительным.
— Что вы хотите, чтобы я рассказал вам? — спросил он.
— Почему вы решили, что виноват Пейнтер? Конечно, я знаю об этом деле не больше, чем любой обыватель, но мне кажется, что в системе доказательств много пробелов. В дело были вовлечены и другие люди, имевшие весьма определенную заинтересованность в смерти миссис Примьеро.
Уэксфорд холодно сказал:
— Я готов рассмотреть с вами абсолютно каждый пункт, сэр.
— Сейчас?
— Конечно сейчас. У вас собой эта стенограмма?
Арчери извлек ее из потертого кожаного портфеля. У него были длинные и тонкие, но не женственные руки. Они напомнили Уэксфорду руки святых на том, что он называл «церковным малеваньем». Минут пять старший инспектор молча просматривал бумаги, освежая в памяти мелкие подробности. Потом положил бумаги и поднял глаза на Арчери.
— Вернемся к субботе, 23 сентября, — сказал он, — ко дню накануне убийства. Пейнтер не появлялся с углем весь тот вечер. Две Старые женщины ждали примерно до восьми часов, когда огонь почти погас, и миссис Примьеро заявила, что она пошла бы в постель. Алиса Флауэр была этим разгневана и вышла, чтобы принести, как она выразилась, «несколько кусков».
— Как раз тогда она повредила ногу, — нетерпеливо вставил Арчери.
— Это не было серьезным ущербом, но миссис Примьеро рассердилась и обвинила в этом Пейнтера. Около десяти следующего утра она послала Алису в каретный сарай, сказать Пейнтеру, что она хочет его видеть ровно в одиннадцать тридцать. Он опоздал на десять минут. Алиса провела его в гостиную и потом услышала, как он и миссис Примьеро ссорились.
— Это первый пункт, на котором я хотел бы остановиться, — сказал Арчери. Он просмотрел стенограмму и, приставив палец к началу параграфа, показал Уэксфорду: — Это, как вы знаете, часть показаний самого Пейнтера. Он не отрицает ссору. Он признает, что миссис Примьеро угрожала ему увольнением. Он здесь говорит также, что в конце концов миссис Примьеро пришла к тому, чтобы понять его точку зрения. Она отказалась увеличить ему плату, потому что, как она сказала, это вселит лишние идеи в его голову, и через несколько месяцев он просто опять просил бы об очередном увеличении. Взамен этого она дала ему то, что, по ее понятиям, называлось премией.
— Я все хорошо помню, — раздражился Уэксфорд. — Он говорил, что она велела ему подняться в ее спальню, где в платяном шкафу он нашел сумочку. Он принес эту сумочку вниз ей, и это все, но его словам, что он сделал. В сумочке было около двухсот фунтов, и он их забрал как премию при условии, что впредь с углем будет абсолютно все в порядке. — Он кашлянул. — Я никогда не верил этим словам, как и жюри.
— Почему? — спокойно спросил Арчери. «Господи, — подумал Уэксфорд, — похоже, это будет долгая история».
— Во-первых, потому, что лестница в «Доме мира» находится между гостиной и кухней. Алиса Флауэр находилась в кухне и готовила ленч. У нее для ее возраста сохранился еще хороший слух, но она не слышала, как Пейнтер ходил по этой лестнице. А он, поверьте мне, был самый большой и неуклюжий мужлан. — Арчери слегка вздрогнул, но Уэксфорд продолжал: — Во-вторых, миссис Примьеро никогда не послала бы садовника шарить в ее спальне. Если я не очень ошибаюсь в ее характере. Она нашла бы какой-нибудь предлог послать за деньгами Алису или еще что-нибудь.
— Она могла не хотеть, чтобы Алиса знала об этом.
— Верно, — резко возразил Уэксфорд, — могла бы. Я же сказал «под каким-нибудь предлогом или еще что-нибудь». — Это заставило пастора спрятать рожки. Уэксфорд говорил очень уверенно. — На третьем месте то, что миссис Примьеро имела репутацию довольно скупой женщины. Алиса прожила с ней полвека, но никогда не получала ничего, кроме заработной платы и одного фунта к Рождеству. — Он ткнул пальцем в страницу. — Смотрите, вот здесь черным по белому написано, что она сама это говорила. Мы знаем, что Пейнтер хотел денег. Накануне вечером, когда он не принес уголь, он пил в «Драконе» с приятелем из Стоуэртона. У приятеля был мотоцикл на продажу, он предложил его Пейнтеру за сумму немного меньшую, чем двести фунтов. Очевидно, что у Пейнтера не было надежд достать деньги, но он попросил приятеля подождать пару дней с тем, что свяжется с ним, как только что-нибудь подвернется. Вы говорите, что он получил деньги к полудню воскресенья. А я говорю, что он их украл и после этого в тот же вечер зверски убил свою хозяйку. Если вы правы, то почему же он не встретился со своим приятелем в воскресенье днем? Возле дороги есть телефонная будка. Мы проверили приятеля, он не выходил из дома, и телефон ни разу не звонил.
Это был серьезный довод, и Арчери отступил — или сделал вид, что отступил, — перед ним. Он сказал только:
— Вы говорите, как я понял, что Пейнтер пошел к платяному шкафу вечером, после того как убил миссис Примьеро. Но внутри шкафа не было крови.
— Первым делом для убийства он надел резиновые перчатки. Так или иначе, в судебном разбирательстве было выяснено, что он оглушил ее обухом топора, взял деньги, а когда спустился вниз, в панике прикончил ее.
Арчери слегка поежился, потом сказал:
— Вас не настораживает та странность, что если бы Пейнтер сделал это, то вряд ли был бы так откровенен?
— Не слишком. Видите ли, они бестолковые, — ответил Уэксфорд и насмешливо скривил рот. Он все еще не понимал, какой интерес мог быть у Арчери к Пейнтеру, но уже заметил, что интерес имелся в пользу Пейнтера. — Бестолковые, — повторил он, чем задел священника за живое, и остался доволен, заметив, как Арчери снова поморщился. — Они думают, вы им поверите, если утверждать, что это, должно быть, были либо бродяги, либо грабители. Пейнтер оказался из таких же. Это дело старого бродяги, сказал он. Когда вы в последний раз видели бродягу? Держу пари, больше шестнадцати лет назад.
— Давайте вернемся к убийству, — спокойно сказал Арчери.
— Конечно, пожалуйста. — Уэксфорд опять взял стенограмму и бросил беглый взгляд на нужную информацию. — Так, теперь, Пейнтер говорил, что выходил принести уголь в полседьмого. Он помнил время — шесть двадцать пять, когда вышел из каретного сарая, потому что его жена сказала, что через пять минут ребенку идти спать. Однако время еще не все, что важно. Мы знаем, что хозяйку убили между шестью двадцатью и семью часами. Пейнтер вышел, нарубил дров и поранил палец — порезал умышленно.
Последнее Арчери проигнорировал:
— У него и миссис Примьеро одна группа крови.
— У них обоих нулевая группа. Шестнадцать лет назад не было такого подробного деления на группы, как сейчас. Это было на руку Пейнтеру, но реальной пользы ему не принесло.
Уэксфорду было видно, как священник старается казаться непринужденным. Тот между тем заложил ногу на ногу и заявил:
— Я верю, как только преступление обнаружилось, вы лично отправились допрашивать Пейнтера.
— Мы были у каретного сарая через четверть часа. Пейнтера не было. Я спросил миссис Пейнтер, где он, и она рассказала, что он вернулся из большого дома чуть после шести тридцати, вымыл руки и сразу же снова ушел. Сказал, что пойдет в Стоуэртон повидаться с другом. Мы были там всего около десяти минут, когда он появился. Его история рассыпалась, слишком много вокруг крови для одного порезанного пальца — ну а остальное вы знаете. Это все ниже. Я там же предъявил ему обвинение.
Стенограмма слегка дрожала в руке Арчери. Он не мог справиться с пальцами.
— В оправдание, — он говорил медленно и размеренно, — Пейнтер сказал, что не был в Стоуэртоне. «Я ждал автобуса на остановке в конце подъездной дороги, но его все не было. Я увидел полицейские машины, повернувшие на подъездную дорогу, и удивился, к чему бы это. Вскоре я почувствовал, что немного ослаб из-за моего пальца, сильно кровоточившего. Я вернулся в свою квартиру. Я подумал, что жена может знать, к чему это разъездились полицейские машины». — После паузы он добавил со своего рода робкой страстью: — Это не похоже на оправдания полного идиота, каким вы его выставляете.
Уэксфорд ответил ему терпеливо, словно разговаривал с рано развившимся подростком:
— Это все отредактировано, мистер Арчери. Сжато, чтобы звучало последовательно. Поверьте мне. Вы там не были, а я был. Я был в одной из тех полицейских машин и держал глаза открытыми. Мы догнали стоуэртонский автобус и свернули налево на подъездную дорогу. И никто не ждал автобуса на той остановке.
— Как я догадываюсь, вы подразумеваете, что в то время, когда он, по его словам, ждал на автобусной остановке, на самом деле он прятал какую-то одежду.
— Конечно, он прятал одежду! Когда он работал, он обычно надевал плащ. Вы можете это увидеть в показаниях миссис Крайлинг и Алисы. Иногда он вешал его в каретном сарае, а иногда на крючке за дверью «Дома мира». Пейнтер сказал, что надевал его в тот вечер и повесил за дверью. Плащ не нашли. И Алиса, и Роджер Примьеро заявили, что видели его после полудня висящим за дверью, но миссис Крайлинг уверена, что его там не было, когда она в семь привела Элизабет.
— В конце концов, вы нашли скрученный в ком плащ неподалеку от автобусной остановки.
— Плащ плюс пуловер, — уточнил Уэксфорд, — и пару резиновых перчаток. И все промокшее от крови.
— Но любой мог надеть плащ, и вы не идентифицировали пуловер.
— Алиса Флауэр зашла так далеко, что сообщила, что он похож на тот, который иногда надевал Пейнтер.
Арчери сделал глубокий вздох. Если какое-то время он обстреливал Уэксфорда вопросами и заявлениями, то теперь вдруг впал в молчание. Нечто большее, чем нерешительность, появилось на его лице. Уэксфорд ждал. Наконец-то, подумал он, Арчери достиг той точки, где становится необходимым объяснить «личные причины». В Арчери происходила внутренняя борьба, потом он довольно искусственным тоном произнес:
— А что насчет жены Пейнтера?
— Жена не может быть принуждена к даче показаний против своего мужа. Как вы знаете, она не участвовала в судебном разбирательстве. Она с ребенком уехала куда-то, а пару лет спустя я слышал, что она снова вышла замуж.
Вздернув брови, он уставился на Арчери. Что-то из сказанного им привлекло внимание священника. Слабая краска пробивалась сквозь его ровный загар. Карие глаза ярко блестели, когда он наклонился вперед, опять напряженный.
— Этот ребенок…
— Она спала в своей кроватке, когда мы обыскивали спальню Пейнтера, и это был единственный раз, когда я видел ее. Ей было четыре или пять.
Арчери отрывисто сказал:
— Ей сейчас двадцать один, и она прекрасная молодая женщина.
— Не удивляюсь. Пейнтер был достаточно видный малый, если вам нравится такой тип, и миссис Пейнтер была хорошенькая. — Уэксфорд остановился. А не была ли дочь похожа на своего отца и не хочет ли она получить какую-либо компенсацию за мистера Пейнтера из-за неких процессуальных правонарушений со стороны полиции? А мистер Арчери помогает ей в этом деле! Арчери был священником. Он мог посещать тюрьмы. У него есть такое право, злобно подумал Уэксфорд. Гнев душил его. Черт бы побрал этого Грисуолда! — А что с ней? — спросил он напрямую. — Давайте, сэр, лучше расскажите мне, и закончим дело.
— У меня есть сын, старший инспектор. Единственный ребенок. Ему тоже двадцать один…
— Ну?
Арчери явно затруднялся в подборе слов. Он сплетал и стискивал длинные пальцы и наконец застенчиво произнес:
— Он хочет жениться на мисс Пейнтер. — Увидев, что Уэксфорд вздрогнул и уставился на него, Арчери тихо добавил: — Или мисс Кершоу, как сейчас ее имя.
Уэксфорд был в полном недоумении. Редкая для него вещь — он был заинтригован и чувствовал острое любопытство. Но показал это ровно настолько, насколько считал приличным для полицейского, и теперь он заговорил рассудительно:
— Вы должны извинить меня, мистер Арчери, но я не могу понять, каким образом ваш сын, сын англиканского священника, мог встретиться с такой девушкой, как мисс Пейнтер, э… мисс Кершоу.
— Они встретились в Оксфорде, — просто ответил Арчери.
— В университете?
— Да, там. Мисс Кершоу вполне интеллигентная молодая женщина. — Арчери выдавил слабую улыбку. — Она изучает современных классиков. Имеет все шансы, как мне говорили, получить степень бакалавра с отличием.
Глава 4
Если любой из вас знает причину или только препятствие, по которой эти два человека не могут соединиться в святом супружестве, он должен объявить это.
Если бы его попросили предсказать чье-нибудь будущее, например Терезы Пейнтер, что он ей предсказал бы? Дети, похожие на малышку Пейнтера, размышлял Уэксфорд, даже оправившиеся от первого потрясения, начинали жизнь запятнанными. Оставшийся родитель, благонамеренные родственники и жестокие соученики часто еще более ухудшали дело. Уэксфорд посчитал бы удачей, если бы Терезе Пейнтер удалось анонимно стать чернорабочей, возможно уже с парочкой симпатичных приговоров.
А вместо того Тереза Пейнтер, очевидно, достигла самых больших благ цивилизованной жизни: ум, наилучшее образование, красота, дружба с людьми вроде этого викария, возможный брак с его сыном.
Уэксфорд мысленно вернулся к первой из всего-то трех встреч с миссис Пейнтер. Это было в четверть восьмого в то сентябрьское воскресенье. Они с сержантом постучали в дверь у подножия лестницы каретного сарая, и миссис Пейнтер впустила их. Что бы ни являлось модным в то время в Лондоне, но молодые женщины Кингсмаркхема все еще делали прическу в виде большого начеса надо лбом и плотных локонов, спадающих на плечи. Миссис Пейнтер не стала исключением. Она была натуральной блондинкой с припудренным лицом и скромно подкрашенными губами. В 1950-м респектабельные провинциальные матроны не употребляли косметику для глаз, и миссис Пейнтер казалась вполне респектабельной. Она была респектабельна до кончиков ногтей. На ее сухой тонкой коже уже начали появляться морщинки, возле губ обозначилась пуританская складка, подбородок оскорбленно вздернут.
Она к полиции относилась так же, как к жукам или мышам. Пока они поднимались по лестнице, миссис Пейнтер, отвечая на очередной их вопрос, опять и опять повторяла, что появление полиции в ее доме — это позор. У нее были самые пустые, самые большие и глупые голубые глаза, какие Уэксфорд когда-либо видел. Ни разу, даже когда они уводили Пейнтера, его жена не выказала ни капельки сожаления или страха, только навязчивый страх перед тем, что скажут люди, когда узнают, что полиция допрашивала ее мужа.
Возможно, она была не так глупа, как он думал. Где-то в этой хорошенькой респектабельной мышке и том огромном куске недочеловека, ее муже, должен находиться какой-то источник, из которого их дочь позаимствовала ум. «Вполне интеллигентная девушка», — неопределенно сказал Арчери. Слава богу, подумал Уэксфорд, Хотя помнил, как он гордился, когда его собственная дочь более или менее благополучно перешла на восьмую ступень. Слава богу! Но что значит «современная классика»? Это то же самое, что мода, или имеются в виду современные языки? У него появилась смутная мысль, что такое название тайно и умышленно дано философии или политической экономии. Но он не может показать Арчери свое невежество. Философия! Он чуть не присвистнул. Дочь Пейнтера читает — да, такой вариант возможен. Но философию! Есть над чем хорошо подумать. Однако вызывает сомнения…
— Мистер Арчери, — спросил он, — вы вполне уверены, что речь идет о дочери Герберта Артура Пейнтера?
— Конечно уверен, старший инспектор. Она сказала мне. — Он глядел на Уэксфорда почти вызывающе. Очевидно, думал, что полисмен засмеется над его следующими словами. — И она такая же хорошая, как и красивая. — Выражение лица Уэксфорда, однако, не изменилось. — Она приехала к нам на Троицын день. Тогда мы увидели ее в первый раз, хотя, естественно, наш сын писал нам о ней. Мы к ней сразу привязались. Времена изменились с тех пор, как я окончил колледж, старший инспектор. Мне следовало быть готовым к тому, что мой сын может встретить в Оксфорде девушку, возможно, захочет на ней жениться в возрасте, в котором я считал себя еще мальчиком и когда до посвящения в сан была еще целая жизнь. Дети моих друзей женились в двадцать один, и я хотел сделать что-то для сына, дать ему кое-что для начала жизни. Все, на что я надеялся, — это что мы будем любить ее и понимать. Мисс Кершоу — я буду называть ее так, если вы не возражаете, — есть именно та, кого я сам для него выбрал бы, прекрасная, изящная, с хорошими манерами, простым приятным разговором. О, она не жалеет сил, чтобы спрятать свою внешность под тем, что они все в наше время носят, длинные лохматые волосы, брюки, широкое черное байковое пальто — ну, вы знаете этот стиль. Но они все так одеваются. Загвоздка в том, что она не может спрятаться. Моя жена немного импульсивна. Она намекнула на свадьбу, когда Тереза сутки провела у нас. Я не мог понять, почему молодые люди сомневаются. Письма Чарльза были хвалебными одами, и я видел, что они оба очень влюблены. Потом она рассказала нам. Совершенно открыто — я помню каждое ее слово: «Я думаю, вы должны кое-что обо мне узнать, мистер Арчери. Мое имя по отцу Пейнтер, и он был повешен за убийство старой женщины». Моя жена сначала не поверила. Она подумала, что это такая игра, но Чарльз сказал: «Это правда, которая, однако, не имеет значения. Человек таков, каков он есть, а не каковы его родители». Потом Тереза — мы зовем ее Тэсс — сказала: «Это не имело бы значения, если бы мой отец это сделал. Но он не убийца. Я расскажу вам, почему он был повешен». Потом она заплакала.
— Почему она называет себя Кершоу?
— Это фамилия ее отчима. Он, должно быть, замечательный человек, старший инспектор. Он инженер-электротехник, но… (Уэксфорд раздраженно подумал, что весь этот хлам подробностей совершенно ни к чему) он, наверное, самый интеллектуальный, проницательный и добрый человек. У Кершоу двое собственных детей, но, насколько я понял, он относится к Тэсс с не меньшей сердечностью, чем к собственным сыну и дочери. Она говорит, что именно его любовь помогала ей переносить то… ну, что я мог бы назвать пятном от преступления ее отца, о котором она узнала в возрасте двенадцати лет. Отчим следил за ее успехами в школе, всячески поощрял ее и поддержал ее желание получить стипендию.
— Вы сказали «пятно от преступления ее отца». Но вы говорили, она думает, что он не совершал его?
— Мой дорогой старший инспектор, она знает, что он не совершал его.
Уэксфорд медленно заговорил:
— Мистер Арчери, я уверен, что не должен бы такому человеку, как вы, напоминать о том, что когда мы что-то утверждаем, то подразумеваем, что нам известен факт, то есть нечто, действительно не вызывающее сомнений, и что другие люди также знают его. Другими словами, это — общепринятая истина. — Он помолчал. — Сейчас же и я, и лорды, и официальные записи, и то, что ваш сын называет истеблишментом, знают, что, вне всяких сомнений, Пейнтер убил миссис Розу Примьеро.
— Ей говорила это ее мать, — ответил Арчери. — Она говорила, что лично и абсолютно неопровержимо знает, что отец Тэсс не убивал миссис Примьеро.
Уэксфорд пожал плечами и улыбнулся:
— Люди верят в то, во что хотят верить. Наверное, мать считала, что для дочери это самое лучшее. На ее месте, смею сказать, я говорил бы то же самое.
Поделиться книгой: