Зловещее наследство

Она засмеялась:

— Знаете, а вы не такой уж плохой по ту сторону табачного дыма.

— Вы заболели, да? — Он увидел пустые бутылочки из-под пилюль, одна из которых была наполовину наполнена, и шприц. — Нервы, осмелюсь предположить.

Она перестала смеяться:

— Это ее.

Берден, ничего не сказав, прочел этикетку.

— Она принимает их от астмы. Они все одинаковые. — Едва он протянул руку, чтобы вытащить шприц, она схватила его за запястье. — Не ваше дело рыться в вещах. Все равно, что вы ищете, но для поисков вам нужен ордер.

— Верно, — спокойно отозвался Берден. Он последовал за ней обратно в гостиную и чуть не подпрыгнул, когда она крикнула ему:

— Вы так и не ответили на мой вопрос о священнике.

— Он приехал, потому что знаком с дочерью Пейнтера, — осторожно ответил Берден. Она побелела, и он подумал, что сейчас она похожа на свою мать.

— Пейнтер — это тот, который убил старуху?

Берден кивнул.

— Забавно, — сказала она, — хотелось бы снова ее увидеть.

Он заподозрил, что Лиз специально меняет тему, и все же ее замечание не было пустым. Она перевела взгляд на сад. Но не видела ни крапивы, подумал он, ни ежевики, ни низкой проволочной изгороди.

— Я обычно заходила в каретный сарай и играла с ней, — сказала девица. — Мать никогда не знала. Она говорила, что Тэсс не нашего класса. Я этого не понимала. Я думала, какой у нее может быть класс, если она даже не ходит в школу? Мать всегда была со старухой и говорила, говорила, говорила. Я никогда этого не забуду. Меня она посылала в сад играть. Там не с чем было играть, и однажды я увидела Тэсси, возившуюся на куче песка… Почему вы на меня так смотрите?

— Я?

— Знает она об отце?

Берден кивнул.

— Бедный ребенок. Чем она зарабатывает на жизнь?

— Она в некотором роде студентка.

— Студентка? Господи, я была одно время студенткой. — Ее начало трясти. Длинный столбик золы на ее сигарете обломился и рассыпался по розовым оборкам. Глядя вниз, она тщетно пыталась сбросить щелчками старые пятна и метки прожогов. Движения ее по неконтролируемости напоминали пляску святого Витта. Она завертелась вокруг него, ее ненависть и отчаяние обожгли его, как пламя. — Что вы пытаетесь сделать со мной? — закричала она. — Убирайтесь! Убирайтесь!

Когда он ушел, Лиз схватила рваную тряпку из кучи неглаженого белья и стала размахивать ею направо и налево. Какого черта он пришел сюда и опять все это разворошил? Может, выпивка помогла бы. Правда, на днях это не помогло… В любом случае в этом доме никогда не было спиртных напитков.

Газеты, старые письма и неоплаченные счета, пустые сигаретные пачки и пара старых рваных чулок вывалились, когда она открыла дверь буфета. Рождественская упаковочная бумага, игральные карты с загнутыми уголками. На одной вазе была дарственная надпись. Она вынула ее и обнаружила, что это вишневый бренди. Дядя подарил его матери на день рождения. Отвратительно сладкий вишневый бренди… Лиз уселась на корточки посреди разрухи и налила немного в грязный стакан. Через минуту она чувствовала себя намного лучше, достаточно хорошо, чтобы одеться и сделать что-нибудь из этой проклятой работы. Она как начала, так может и прикончить эту бутылку — просто удивительно, как немного надо для достижения цели, если начать на пустой желудок.

Горлышко бутылки дребезжало о край стакана. Лиз не обращала внимания на то, что рука дрожит, и не заметила, как из переполненного стакана жидкость полилась на розовые оборки.

Везде красное. Хорошее дело — увлекаться ведением домашнего хозяйства, подумала она. А потом посмотрела вниз на себя, на красное на бледно-розовом… Ее пальцы раздирали нейлон, пока не стали красными и липкими тоже. О боже, боже! Она, дрожа, растоптала это все, словно мерзкое и живое, и бросилась на диван.

…У тебя ничего такого не было, чтобы показать Тэсси. Она имела обыкновение волноваться в случае, если ты пачкалась, и однажды, когда мамочка закрылась с бабусей Розой и человеком, которого они называли Роджером, она поднялась с тобой наверх но лестнице познакомиться с тетушкой Рин и дядюшкой Бертом, и тетушка Рин заставила тебя надеть старый фартук поверх платья.

Дядюшка Берт и Роджер. Они являлись единственными мужчинами, которых ты знала, кроме папочки, который всегда был болен — «чувствовал недомогание», как называла это мамочка. Дядюшка Берт — грубый и большой, и однажды, когда ты тихо поднялась по лестнице, ты услышала, как он кричал на тетушку Рин, а потом ударил ее. Но он был добр к тебе и он называл тебя Лиззи. Роджер никогда тебя никак не называл. Да он вообще никогда не разговаривал с тобой, только смотрел так, будто ненавидит тебя.

Наступила осень, когда мамочка сказала, что тебе надо бы иметь выходное платье. Вот уж забавно, некуда выходить, но мамочка сказала, что его можно надеть на Рождество. Оно было розовое, три слоя бледно-розового тюля поверх розовой нижней юбки, и это оказалось самым красивым платьем, какое ты когда-либо в своей жизни видела…

Элизабет Крайлинг знала, что однажды это начнется и будет появляться снова и снова. Есть только одна вещь, способная остановить это.

Стараясь не глядеть на розовое, все забрызганное красным, она проковыляла на кухню и обрела там временное спасение.

Голос Айрин Кершоу в телефонной трубке отозвался холодно и отстраненно:

— Ваш Чарли, кажется, немного повздорил с Тэсси, мистер Арчери. Не знаю, в чем там дело, но уверена, что это не ее вина. Она поклоняется земле, по которой он ступает.

— Они достаточно взрослые, чтобы самим знать, как себя вести, — неискренне отозвался Арчери.

— Она завтра приезжает домой и, вероятно, будет расстроена, если ей придется пропустить последние дни семестра. Все окружающие спрашивают, когда будет свадьба, и я просто не знаю, что говорить. Это ставит меня в очень неловкое положение.

Респектабельность, всегда респектабельность.

— Вы звоните мне но какому-нибудь поводу, мистер Арчери, или просто поболтать?

— Хотел узнать рабочий телефон вашего мужа.

— Если вы оба думаете, что можете действовать сообща, — голос ее потеплел, — и уладить дело, это мне целиком подходит. Я действительно не могу думать за мою Тэсс. — Она продиктовала номер телефона мужа.

Секретарь Кершоу с его сочным кокни был весь в своего босса.

— Я хочу написать офицеру, командиру Пейнтера, — сказал Арчери, когда все приличия были соблюдены.

Кершоу, казалось, заколебался, потом сказал своим обычным резким, полным жизни голосом:

— Не знаю имени парня, но он был в легкой пехоте Бабрахама. Третий батальон. В военном министерстве вам скажут.

— Защита не вызывала его на судебное разбирательство, но мне может помочь, если он даст Пейнтеру хорошую характеристику.

— Если? Я удивляюсь, почему защита не вызывала его, мистер Арчери!

Военное министерство оказалось полезным, указав, что третьим батальоном командовал полковник Космо Плешет. Теперь он был старым человеком и жил в отставке в Уэстморленде. Арчери сделал несколько попыток связаться с полковником Плешетом. Написав последнее письмо, после ленча он отправился на почту.

Арчери не спеша шел к почтовому отделению. У него была уйма времени, и он понятия не имел, чем себя занять. Завтра должен приехать Чарльз — вот он полон идей и самых фантастических планов.

Потом Арчери увидел ее. Она выходила от торговца цветами рядом с почтой, и в руках у нее оказалась охапка белых роз. Они мешались с белыми рисованными розами на ее черном платье так, что нельзя было сказать, какие из них настоящие, а какие просто изображены на шелке.

— Добрый день, мистер Арчери, — приветствовала его Имоджин Айд.

До сих пор он едва обращал внимание на красоту дня, голубое небо, великолепие отличной праздничной погоды.

Она улыбалась:

— Не будете ли вы так любезны открыть не дверцу машины?

Он, как мальчишка, ринулся исполнять ее просьбу. На пассажирском месте сидел Пес, и, когда Арчери взялся за дверную ручку, он зарычал, показывая зубы.

— Не будь таким глупым, — сказала она Псу и перекинула его на заднее сиденье. — Я взяла их для кладбища в Форби. У предков моего мужа там что-то вроде склепа. Очень феодального. Муж сейчас в городе, поэтому я сказала, что сама отвезу цветы. Там интересная старая церковь. Вы многое видели в окрестностях?

— Боюсь, очень немного.

— Наверное, вы не интересуетесь коньковыми фонарями, купелями и подобного рода вещами?

— Как раз наоборот, уверяю вас. Я возьму машину и вечером отправлюсь в Форби, если вы считаете, что он того стоит.

— А почему не сейчас?

Он предполагал, что она пригласит его. И устыдился. Хотя чего стыдиться? В некотором смысле Арчери был в отпуске и быстро завел отпускные знакомства. Он встретил ее мужа, и это просто случайность, что ее муж сейчас не с ней. В таком случае он должен принимать все без приступов растерянности. Кроме того, в такие дни нет никакого вреда от того, что человек съездит на маленькую экскурсию с женщиной. Сколько раз он подбирал мисс Бейлис в Тринг-Форд-Виллидж и возил ее в Колчестер за покупками? Имоджин Айд гораздо моложе мисс Бейлис. Ей не могло быть больше тридцати. Л он достаточно стар, чтобы быть ее отцом. Внезапно ему стала неприятна эта мысль, поскольку знаменовала собой отсутствие романтической перспективы.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал викарий. — Я с удовольствием.

Имоджин оказалась хорошим водителем. Машина была прекрасная, серебристая «ланция-флавия», и она шурша неслась по извилистой дороге. Попутных автомобилей оказалось немного, и они обогнали только две машины. Поля были темно-зелеными или светло-желтыми там, где скосили сено, а между ними темные гребни леса бежали блестящим коричневым потоком.

— Это Кингсбрук, — сказала она, — тот самый, что течет под Хай-стрит. Разве не странно? Человек может сделать почти все: сдвигать горы, создавать моря, орошать пустыни, но не может помешать течению воды. Он может запрудить ее, проложить канал, пропустить сквозь трубу, построить через нее мост, но она все-таки течет но земле и добирается до моря.

Глядя на ее полуоткрытый рот и развевающиеся волосы, Арчери почему-то именно сейчас вспомнил, что она была моделью.

Они въезжали в деревню. Около дюжины коттеджей и пара больших зданий среди зеленого простора; там была маленькая гостиница, и сквозь массу темной зелени Арчери разглядел очертания церкви.

На кладбище вела узкая калитка, рассчитанная на одного человека. Викарий следовал за Айд и нес розы. Место было тенистое и прохладное, но неухоженное, и некоторые из старых могильных камней опрокинулись в путаницу крапивы и колючего кустарника.

— Сюда, — сказала она, сворачивая на левую дорожку. — Не следует обходить церковь против часовой стрелки. Считается, что это приносит несчастье.

Вдоль дорожки росли тисы и падубы. Под ногами лежал песок, но все же было зелено от мха. Церковь оказалась очень старой, построенной из грубо обработанных дубовых бревен. Сама красота древности.

— Это одна из старейших деревянных церквей в округе.

— В моем графстве есть похожая, — сказал Арчери, — в Гринстеде. Думаю, это девятый век.

— Она посвящена чему-то «Девяти…». Хотите посмотреть в глазок для прокаженных?

Опустившись рядом с ней на колени и наклонившись, он посмотрел через небольшое треугольное отверстие в цокольной части деревянной стены. Хотя такое викарий видел не в первый раз, ему больно было думать об отверженном, «нечистом», который пришел к этой крошечной решетке и, прослушав мессу, получил на язык кусочек хлеба, который, как многие верят, является частью Тела Господня. Это навело его на мысли о Тэсс, тоже отверженной, приговоренной, как и прокаженная, к незаслуженной болезни. Внутри он видел небольшой, выложенный камнем проход, Деревянные скамьи и кафедру проповедника с вырезанными ликами святых. Он вздрогнул и почувствовал трепет Айд.

Оба стояли на коленях рядом, вплотную друг к другу, под тенью тиса. У него появилось странное чувство, будто они совершенно одни в мире и заброшены сюда волею судьбы. Он поднял взгляд и, повернувшись к ней, встретился с ее глазами. Вместо ожидаемой улыбки Арчери увидел серьезное, удивленное и испуганное лицо. Он и сам почувствовал, не пытаясь анализировать, те же эмоции, что и в ее глазах. И еще аромат роз: опьяняющий, свежий и невыразимо приятный.

Потом он быстро поднялся на ноги, слегка смущаясь малоподвижности колен. Она живо взглянула на него:

— Посмотрите внутри, пока я положу цветы на могилу. Я недолго.

Викарий тихо пошел по каменному проходу и остановился перед алтарем. Кто-то, глядя со стороны, подумал бы, что он атеист, таким холодным и оценивающим был его взгляд. Священник еще раз оглядел непритязательную маленькую купель, таблички с надписями на стенах, бросил две полукроны в ящичек и оставил свое имя в книге записей. Его рука так дрожала, что подпись была похожа на подпись очень старого человека.

Когда он снова вышел на кладбище, то Айд нигде не увидел. Надписи на старых камнях были попорчены временем и непогодой. Викарий прошел в новую часть кладбища, читая последние послания родственников своим усопшим.

Когда он дошел до живой изгороди, за которой начинался луг, его взгляд упал на свежее имя, показавшееся ему знакомым. Грейс, Джон Грейс. Он задумался, роясь в памяти. Совсем еще недавно он ассоциировал бы это имя с великим игроком в крикет, но то была явно не его могильная плита. Конечно, это тот мальчик, которого убили на дороге. О нем вспоминал Уэксфорд, что он умер без покаяния. Старший инспектор говорил об этом в суде. «Должно быть, не больше двадцати…»

Арчери вгляделся в надпись на камне:

«Священна память о

ДЖОНЕ ГРЕЙСЕ,

скончавшемся

16 февраля 1945 года

на двадцать первом году жизни.

Иди, пастушок, к вечному покою;

Твоя история поведана.

Агнец Божий собирает

Пастухов к своему стаду».

Это явная цитата, но Арчери не помнил откуда. Он оглянулся на подошедшую Имоджин Айд. Тень от листвы играла на ее лице и украшала волосы таким узором, что казалось, будто на них наброшена шелковая вуаль.

— Задумались о собственной смертности? — серьезно просила она.

— Наверное. Это интересное место.

— Я рада, что представился случай показать его вам. Я очень патриотична — если можно так сказать — по отношению к моему краю, хоть и не бываю здесь подолгу.

Он безусловно понял, что она готова предложить себя в качестве гида по местным достопримечательностям, и быстро сказал:

— Завтра приезжает мой сын. Мы вместе все обследуем.

Она вежливо улыбнулась.

— Ему двадцать один, — немного некстати добавил он.

Она высадила его у «Оливы и голубки». Они коротко попрощались, и он отметил, что Айд не выразила никакой надежды или желания встретиться снова. Ему не захотелось даже чаю, и он поднялся к себе.