Призрак

— Заставь их выть от жадности, — шепнул я, сжав рукой его плечо.

Мэддокс услышал мои слова и засмеялся.

— Эй! — крикнул он, когда Квайгли повел меня к двери. — Не забудьте о главном!

Мэддокс поднес большой кулак к груди и постучал им по синему костюму.

— Сердце и душа!

Пока мы спускались в лифте, Квайгли все время смотрел на потолок.

— Мне это кажется или меня действительно только что уволили? — спросил он.

— Ну, что ты, Рой! — сказал я со всей искренностью, на которую был способен (хотя ее набралось мало). — Они не позволят тебе уйти. Ты единственный, кто еще помнит, каким когда-то было издательское дело.

— Позволят уйти? — переспросил он со злостью. — Что за дурацкий эвфемизм? Прямо одолжение какое-то! Ты цепляешься за край скалы, а кто-то сверху говорит: «Нам ужасно жаль, но мы позволяем тебе уйти».

На четвертом этаже в кабину лифта вошли двое мужчин, спешивших на ленч в ресторан. Квайгли замолчал. Когда парни вышли на втором этаже и двери лифта закрылись за ними, Рой хмуро произнес:

— Есть что-то неправильное в этом проекте.

— Ты имеешь в виду меня?

— Нет, помимо тебя, — нахмурившись, ответил он. — Я не могу даже слова сказать об этой книге. С самого начала к ней никого не подпускали. Как будто в мемуарах Лэнга содержится что-то секретное. Этот чертов Кролл заставляет меня дрожать от страха. А нелепая кончина Майка Макэры? Я встречался с ним, когда мы подписывали договор два года назад. Он не показался мне склонным к суициду. Скорее, наоборот. Обычно такие типы доводят до самоубийства других людей, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Крутой мордоворот?

— Вот именно, крутой. Лэнг постоянно улыбался, а этот парень стоял рядом с ним и смотрел на всех глазами змеи. Я полагаю, ты тоже обзавелся бы таким головорезом, если бы оказался на месте Лэнга.

Лифт остановился на первом этаже, и мы вышли в холл.

— Такси поймаешь за углом, — сказал Квайгли.

Я надеялся, что он сгорит в аду за свою скупость. Рой мог бы вызвать мне такси за счет компании, но вместо этого он бросал меня на волю судьбы под дождем.

— Скажи, когда стало модным возвеличивать глупость? — спросил он внезапно. — Я не могу понять происходящего! Культ идиота. Прославление слабоумных. Знаешь, кто два наших величайших писателя-романиста? Актриса с сиськами и бывший вояка — психопат! За всю свою жизнь они не написали ни одного литературного предложения!

— Рой, ты рассуждаешь, как старик, — ответил я. — Люди жаловались на ухудшение стандартов еще в те времена, когда Шекспир писал свои комедии.

— Да, но теперь о качестве вообще никто не думает. Разве ты не видишь? Такого раньше не было.

Я знал, что он пытался унизить меня. Еще бы! Призрак спрыгнул со звезд поп-культуры, чтобы написать мемуары для бывшего премьер-министра. Но я был слишком переполнен впечатлениями, чтобы волноваться о его проблемах. Я мысленно пожелал ему счастливой жизни после отставки и зашагал через холл, помахивая чертовым желтым пакетом.

* * *

Мне потребовалось полчаса на поиск транспорта в центральную часть города. Ситуация осложнялась еще и тем, что я плохо ориентировался в этом районе. Широкие дороги и маленькие дома в пелене леденящей мороси. Рукопись Кролла оттягивала руку. Судя по весу, текст тянул на тысячу страниц. Интересно, кто его клиент? Неужели граф Толстой? Наконец я укрылся под козырьком автобусной остановки, которая располагалась перед овощным магазином и конторой похоронного агентства. На стенке в металлической рамке висело рекламное объявление фирмы по заказу мини-кебов.

Путь домой занял почти час, и я имел возможность не только взглянуть на рукопись, но и оценить ее содержание. Книга называлась «Один из многих». Это были мемуары какого-то древнего сенатора Соединенных Штатов, известного лишь тем, что ему удавалось дышать на протяжении ста пятидесяти лет. По любым нормальным меркам скуки данный текст неудержимо зашкаливал вверх — в безвоздушные просторы тягомотины, где царила стратосфера абсолютного ничтожества. Спертый воздух прогретой машины был насыщен миазмами. Почувствовав тошноту, я сунул рукопись обратно в пакет и опустил дверное стекло. За этот комфорт с меня взяли сорок фунтов стерлингов.

Расплатившись с водителем и пригнув голову под сильным дождем, я зашагал по тротуару к дому. Как раз в тот момент, когда мои пальцы нашли ключи в кармане, кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся и ударился о стену или был сбит грузовиком — во всяком случае, мне так показалось. Какая-то неведомая огромная сила вонзилась в меня, и я отлетел назад в стальные объятия второго мужчины. (Позже мне сказали, что их было двое. Два двадцатилетних парня. Первый поджидал меня у входа в дом. Второй возник из ниоткуда и напал на меня сзади.) Я упал наземь, чувствуя под щекой мокрый и покрытый песком бортик сточной канавы. Я задыхался, всасывал воздух и всхлипывал, как маленький ребенок. Наверное, мои пальцы непроизвольно сжались, потому что через невыносимую агонию в груди я почувствовал более слабую и резкую боль — как будто флейту в симфоническом оркестре, — когда один из нападавших наступил мне на руку и вырвал из нее пакет.

Мне кажется, одним из самых неподходящих слов в человеческом лексиконе является термин «отключиться», намекающий на нечто легкое и мимолетное — безболезненное и временное прикосновение небытия. Но я не отключился. Меня повалили на землю, избили, унизили и едва не задушили. В солнечном сплетении чувствовалась такая боль, словно туда вонзили нож. Я со стонами ловил ртом воздух и был убежден, что мне нанесли проникающее ранение. Какие-то люди подхватили меня под руки и усадили под деревом. Я прислонился к стволу. Твердая кора впилась в мой позвоночник, и когда мне наконец удалось наполнить кислородом легкие, я тут же начал слепо ощупывать себя, выискивая зияющую рану и представляя в своем воображении вывалившиеся из меня кишки. Однако, осмотрев свои влажные пальцы, я увидел не кровь, а грязную дождевую воду. Мне потребовалась минута, чтобы поверить в благополучный исход: я не умирал. На самом деле я был цел и невредим. И тогда мне захотелось быстрее уйти от этих добрых людей, собравшихся вокруг меня. Они уже вытаскивали из карманов мобильные телефоны и спрашивали, кого им вызывать — полицию или медиков из «Скорой помощи».

Мысль о том, что мне придется провести десять часов в госпитале, ожидая медицинскую экспертизу, а затем потратить остаток дня в толкотне полицейского участка, заполняя бланки заявлений, заставила меня подняться и прийти в движение: прочь от сточной канавы, вверх по лестнице и в мою квартиру. Я запер дверь, сбросил с себя верхнюю одежду и, все еще содрогаясь, лег на софу. Ступор длился около часа. Я лежал, не меняя позы, пока холодные тени январского вечера собирались в комнате. К горлу подступала тошнота. Я встал, прошел на кухню и едва успел подбежать к раковине, когда началась рвота. К счастью, виски оказалось неплохим лекарством.

Постепенно шок сменился эйфорией. Солидная доза спиртного помогла мне почувствовать себя счастливым. Я взглянул на запястье и проверил карманы куртки: часы и бумажник по-прежнему были при мне. Пропал лишь желтый пакет, в котором находились мемуары сенатора Эльцхаймера. Я громко рассмеялся, представив, как грабители бегут по Лэдбрук-гроув, затем останавливаются в каком-то проходе, чтобы проверить добычу, а там: «Мой совет любому молодому человеку, который мечтает войти в публичную жизнь…» Выпив еще один бокал виски, я понял, что кража рукописи могла создать неловкую ситуацию. Старый Эльцхаймер вряд ли обидится на меня, но Сидней Кролл может отнестись к этому делу иначе.

Я вытащил из бумажника его визитную карточку. Сидней Л. Кролл из адвокатской фирмы «Бринкерхоф, Ломбарди, Кролл», М-стрит, Вашингтон. Обдумав сюжет разговора, я вернулся в гостиную, сел на софу и набрал номер его мобильного телефона. Он ответил на второй гудок.

— Сид Кролл.

Судя по интонации, на его лице сияла неизменная улыбка.

— Сидней… — Назвав его по имени, я постарался скрыть свое смущение. — Вы ни за что не догадаетесь, что сейчас случилось.

— Какие-то парни украли мою рукопись?

На какое-то мгновение я лишился дара речи.

— О боже! Неужели нет ничего такого, о чем бы вы не знали?

— Что?

Его тон резко изменился.

— Господи! Я просто пошутил. Вас действительно ограбили? А сами вы в порядке? Где вы сейчас находитесь?

Я рассказал ему о том, что произошло. Он попросил меня ни о чем не тревожиться. Рукопись была абсолютно неважной. Он дал мне ее лишь на тот случай, если она заинтересует меня с профессиональной точки зрения. У него имелась другая копия. Затем последовали вопросы. Что я собираюсь делать? Думаю ли звонить в полицию? Я ответил, что могу подать заявление, если он хочет, хотя, по моему личному мнению, визит в полицию обычно приносит слишком много проблем. Я предложил рассматривать этот эпизод как еще один круг балаганной карусели в жизни большого города.

— Иными словами, que sera sera[11]. Один день бомбят, другой день грабят.

Он согласился со мной.

— Сегодняшняя встреча с вами доставила мне большое удовольствие, — сказал он, заканчивая разговор. — Это здорово, что вы в нашей команде. Всего хорошего.

Судя по голосу, на его лице опять сияла улыбка. Всего хорошего.

Я вошел в ванную и расстегнул рубашку. Чуть выше живота и немного ниже грудной клетки на коже алела ярко-красная горизонтальная отметина. Я встал перед зеркалом, чтобы лучше рассмотреть ее. Она имела четкие края и размеры — три дюйма в длину и полдюйма в ширину. Такой синяк не мог остаться после удара кулака или ладони. На мой взгляд, это был след от кастета. И он выглядел профессионально. Я снова почувствовал странную тошноту и вернулся на софу.

Через какое-то время зазвонил телефон. Я ответил. Рик сообщил, что договор подписан.

— Что случилось? — сменив тему, спросил он меня. — У тебя какой-то сдавленный голос.

— На меня только что напали.

— О, черт!

Я еще раз описал момент ограбления. Рик сопровождал мой рассказ сочувствующими восклицаниями. Но как только он понял, что я дееспособен, его тон утратил нотки беспокойства. Он тут же перевел беседу на тему, которая действительно интересовала его.

— Так ты сможешь вылететь в Штаты в воскресенье?

— Конечно. Я просто потрясен, вот и все.

— Ладно, тогда мне придется еще раз шокировать тебя. За месяц работы с рукописью, которая, по словам заказчика, уже написана, корпорация Райнхарта согласна заплатить тебе двести пятьдесят тысяч долларов плюс возместить расходы за билеты и гостиницу.

— Что?

Если бы я не сидел на софе, то просто упал бы на нее. Говорят, что каждый человек имеет свою цену. Четверть миллиона долларов за четыре недели работы! Эта сумма раз в десять превышала мою стоимость.

— Итого, пятьдесят тысяч долларов еженедельно в течение следующего месяца, — подытожил Рик. — Плюс бонус в пятьдесят штук, если ты сдашь работу вовремя. Они позаботятся о билетах на самолет и проезд до места назначения. Кроме того, тебя отметят как помощника Лэнга.

— На титульной странице?

— Не смеши меня! В разделе благодарностей. Но такая запись зачтется при заключении других заказов. Я лично присмотрю за этим. Хотя на период работы твое участие в проекте строго засекречено. Они настаивают на данном условии.

Было слышно, как он хохотнул, прикрыв ладонью телефон. Я представил его развалившимся в кресле.

— Да, мой друг, отныне перед тобой открывается мир больших возможностей.

Тут он был прав.

Глава 03

Если вы болезненно робкий или вам трудно общаться с другими людьми в расслабленной уверенной манере, работа «призрака» не для вас.

Эндрю Крофтс. «Профессия писателя-«призрака».

Рейс 109 Американских авиалиний отправлялся из Хитроу в Бостон в 10.30 воскресным утром. Райнхарт приобрел билет бизнес-класса и умчался в субботу вечером, увозя с собой контракт и договор о конфиденциальности. Мне пришлось подписать оба документа, пока курьер ожидал у дверей. Я доверял Рику, поэтому подмахнул контракт, даже не читая его. Договор о неразглашении касался только меня. Я быстро просмотрел его в холле. Сейчас он вспоминается мне почти забавным документом: «Я обязуюсь относиться ко всей конфиденциальной информации как к строго личным и не подлежащим оглашению данным. Я обязуюсь предпринимать все необходимые действия для сохранения этой информации от ее раскрытия и публикации третьей стороной или иной посторонней персоной… Я не буду использовать конфиденциальные сведения, оглашать их или способствовать оглашению посредством какого-либо лица в пользу третьей стороны… Обязуюсь, что не буду и не позволю другим персонам копировать и рассылать для каких-либо целей все или частичные конфиденциальные сведения без предварительного разрешения Владельца…» Я подписал договор уверенным росчерком.

Мне всегда нравились быстрые сборы и незамедлительные отъезды. В течение пяти минут я отправил свою лондонскую жизнь в кладовку. Все мои счета оплачивались банком. Мне не требовалось приостанавливать никаких доставок — ни молока, ни газет. Уборщица, которую я почти не видел, приходила дважды в неделю и вынимала почту из ящика в вестибюле. Я навел порядок на рабочем столе. Все заказы были выполнены. С соседями я не общался. Кэт, похоже, ушла — и, пожалуй, к лучшему. Большинство друзей давно отчалили в страну семейной жизни, с чьих дальних берегов ко мне не вернулся ни один из утомленных странников. Мои родители умерли. Родственников у меня не было. Я мог бы уйти в мир иной, и никто на белом свете не заметил бы этого. Багаж состоял из одного чемодана с недельной сменой белья, теплым свитером и запасной парой обуви. Я уложил в наплечную сумку свой ноутбук и диктофон с пачкой мини-дисков. Длительные командировки научили меня пользоваться прачечными в отелях. Все другие необходимые вещи можно было купить по прибытии.

Я провел весь вечер в кабинете, перелистывая книги об Адаме Лэнге и составляя список вопросов. Возможно, мои слова напомнят вам о Джекилле и Хайде, но, когда день потускнел — а на сортировочной станции зажглись фонари на высоких столбах и в небе замигали красные, зеленые и белые огни самолетов, направлявшихся к аэропорту, — я почувствовал, что начинаю забираться в шкуру Лэнга. Он был на несколько лет старше меня, но во всем остальном наши стартовые позиции имели разительное сходство. Прежде это ускользало от меня: единственный ребенок, родился в центральном графстве, воспитывался в местной средней школе, учеба в Кембридже, страсть к студенческой драме, полное отсутствие интереса к политике.

Я вернулся к фотографиям. В 1972 году на сцене «Рампы» Кембриджского университета Адам Лэнг не раз срывал аплодисменты зала, исполняя роль цыпленка, управлявшего птичником людей. Я мог представить, как мы с ним ухаживали за одними и теми же девушками, смотрели дешевые спектакли на эдинбургском «Фриндже»[12] и рассказывали друг другу анекдоты на заднем сиденье битого «Фольксвагена». Но все же, в каком-то метафорическом смысле, я остался цыпленком, а он возвысился до должности премьер-министра. В этом месте мои чудодейственные силы сопереживания покинули меня, поскольку ни одно событие в его первые двадцать пять лет не объясняло этапов последующей жизни. Возможно, мне просто не хватило времени, чтобы понять его характер.

Я запер дверь на два поворота ключа, затем забрался в постель и всю ночь гонялся во сне за Лэнгом по лабиринту омытых дождем дорожек из красного кирпича. Помню, я сел в мини-кеб, и когда водитель повернулся, чтобы спросить меня о месте назначения, у него было печальное лицо Макэры.

* * *

На следующее утро аэропорт Хитроу напоминал один из плохих фантастических фильмов о недалеком будущем, где силы безопасности совершают путч и берут власть над государством в свои руки. У терминала стояли два бронетранспортера. Залы патрулировали дюжины коротко стриженных мужчин с пулеметами Рэмбо. Длинные очереди пассажиров вытянулись перед постами досмотра, чтобы пройти процедуру обыска и прощупывания рентгеновскими лучами. Каждый держал в одной руке свою обувь, а в другой — прозрачный пластиковый пакет с патетическими туалетными принадлежностями. Воздушные полеты рекламировались как право на передвижение, но по уровню свободы мы не отличались от лабораторных крыс. Вот как будет проведен второй Холокост, подумал я, переминаясь в носках на бетонном полу, — они просто поманят нас билетами на самолет, и мы сделаем все, что нам скажут.

Пройдя досмотр, я направился через ароматные коридоры дьюти-фри[13] к секции Американских авиалиний. Из всех бесплатных любезностей, доступных в зале ожидания, меня прельстили чашка кофе и спортивные новости утренних газет. Телевизор в углу транслировал спутниковый канал новостей. Его никто не смотрел. Я приготовил себе двойной эспрессо и только начал читать футбольный обзор в одном из таблоидов, как вдруг услышал слова: «Адам Лэнг». Три дня назад, как и каждый человек в этом зале, я не обратил бы на них внимания, но теперь они прозвучали так, словно кто-то назвал мое собственное имя. Я торопливо подошел к экрану и попытался уловить суть сообщения.

Поначалу репортаж казался неважным и напоминал устаревшие новости. Несколько лет назад в Пакистане были арестованы (по словам адвоката, «похищены ЦРУ») четверо британских граждан. Их переправили на секретную военную базу в Восточной Европе, где подвергли жестоким пыткам. Один из пленников скончался при допросе; остальных троих отправили в лагерь Гуантанамо. Стержнем новостного сюжета было известие, что газета «Сандей» получила документ, «просочившийся» из министерства обороны. Он якобы предполагал, что этих людей захватил отряд САС[14]. По прямому указанию Лэнга пленных передали в руки ЦРУ. Далее следовали велеречивые изъявления негодования от известного британского правозащитника и какого-то представителя пакистанского правительства. Фотомонтаж показал Адама Лэнга с цветочной гирляндой на шее во время дружественного визита в Пакистан, когда он был премьер-министром. Помощница Лэнга кратко заявила, что бывший премьер-министр ничего не знал о похищениях людей. Она отказалась от любых комментариев. Британское правительство упорно игнорировало требования адвокатов о расследовании данного преступления. На этих словах сюжет закончился, и программа переключилась на сводку погоды.

Я осмотрел зал ожидания. Никто из пассажиров не проявлял ни интереса, ни признаков возбуждения. Однако по какой-то причине у меня появилось ощущение, что по моему позвоночнику провели пакетиком льда. Я вытащил из кармана мобильный телефон и набрал номер Рика. Я не помнил, вернулся ли он в Америку или нет. Оказалось, что Рик находился в миле от меня и сидел в секции Британских авиалиний, ожидая Нью-Йоркского рейса.

— Ты видел утренние новости? — спросил я его.

В отличие от меня Рик был помешан на новостных программах.

— Сюжет о Лэнге? Конечно.

— Ты думаешь, в этом есть доля истины?

— Откуда, черт возьми, мне знать? И кого волнует, правда это или ложь? По крайней мере, новый скандал удержит его имя в передовицах газет.

— Как думаешь, я могу расспросить его об этой истории?

— А кто тебе запрещает?

На фоне беседы я услышал, как громкоговоритель в его зале промычал какое-то объявление.

— Мой рейс объявили, — сказал Рик. — Я должен идти.

— Только ответь, перед тем как уйдешь. Я могу принимать без тебя какие-то решения? Мне становится не по себе. Когда в пятницу на меня напали грабители, их действия не имели смысла. Они могли забрать мой бумажник, но стащили только рукопись. И теперь, глядя на эти новости, я подумал: может быть, они предполагали, что в моем пакете находились мемуары Лэнга?

— А как они вообще могли узнать про рукопись? — спросил Рик озадаченно. — Ты едва успел попрощаться с Мэддоксом и Кроллом. Я все еще договаривался о контракте.

— Возможно, кто-то наблюдал за офисом издательства. Затем они проследили мой путь. У меня в руках была желтая пластиковая папка. Что, если она служила особым сигналом?

И тут мне в голову пришла еще одна мысль — настолько тревожная, что я не знал, с чего начать.

— Пока ты на линии… Что тебе известно о Сиднее Кролле?

— О вундеркинде Сиде?

Рик поцокал языком в восхищении.

— О, мой друг, это уникум! Он лишает бизнеса таких честных парней, как я. Кролл ворочает делами не за комиссионные, а за твердый гонорар. И ты не найдешь ни одного отставного президента или члена палаты, которому не хотелось бы иметь его в своей команде. А почему ты спрашиваешь о нем?

— Давай представим, что он дал мне рукопись… желая выяснить… ведется ли слежка…

Я выражал свою мысль по мере того, как она развивалась.

— Он хотел, чтобы со стороны казалось, будто я, покидая издательство, уношу с собой рукопись Лэнга.

— Но зачем ему это, черт подери?

— Не знаю. Может, для забавы? Посмотреть, что получится?

— Проверить, не набьют ли тебе морду?

— Ладно, все нормально. Моя догадка звучит дико, но ты все же подумай над ней. Почему издательство страдает такой паранойей по поводу этой рукописи? Даже Квайгли не позволили взглянуть на нее. Почему они боятся выпускать ее из Америки? Возможно, они думают, что кому-то здесь не терпится добраться до чертовых мемуаров Лэнга?

— И что?

— А то, что Кролл использовал меня как наживку — типа привязанной козы. Решил посмотреть, кто погонится за ней… и, возможно, узнать, как далеко они готовы зайти.

Когда эти слова сорвались с моих уст, я понял, что выгляжу со стороны нелепым чудаком.