Абвер: щит и меч Третьего рейха

Мы неоднократно забрасывали в Великобританию агентов на подводных лодках и рыболовецких судах, перевозивших беженцев из Голландии и Бельгии. Последний способ был наименее предпочтительным, поскольку в этом случае агенты отправлялись без снаряжения (раций, батарей питания и т. п.) из—за ужесточившегося контроля со стороны сотрудников иммиграционных служб и береговой полиции.

Руководство кригсмарине вообще очень неохотно сотрудничало с абвером и категорически отказывалось участвовать в операциях по эвакуации агентов из—за реальной угрозы обнаружения и ликвидации подводных лодок и их экипажей в интенсивно патрулируемых и хорошо охраняемых прибрежных регионах. Проблема поиска подходящих для высадки агентуры пунктов в густо заселенных районах побережья была для нас одной из важнейших задач в разведывательной войне с Англией. При этом неоценимую помощь оказали нам экипажи эскадрилий особого назначения люфтваффе, совершавшие разведывательные полеты над «островами» еще до начала войны.

Из Бельгии и Голландии мы обычно забрасывали агентуру морским путем. Практиковались два варианта: 1. На небольшом судне (с прекрасными мореходными качествами) с бельгийским или голландским экипажами два—три агента с рациями перебрасывались ночью к заранее обусловленной точке высадки на британском побережье. После этого суда с экипажами возвращались в порты приписки, а агенты максимально удалялись от места высадки и до рассвета прятали рации в обустроенных тайниках, чтобы вернуться за ними несколькими днями позже. Первое время агенты проживали на конспиративных квартирах. Технически сложный вопрос трудоустройства агентуры решался нами либо посредством подлинных разрешений на работу, выданных английскими фирмами, либо безукоризненно сработанными фальшивыми разрешениями. Большая часть заброшенных агентов так и не вышла в эфир — то ли они по каким—то причинам не смогли забрать рации из тайников, то ли были арестованы британскими спецслужбами, то ли передумали работать на нас.

2. Выдавая себя за «беженцев с территории рейха» или голландских евреев, наши агенты просачивались на вражескую территорию. Суда с десятками беженцев на борту по ночам тайно уходили из голландских портов и, переправив «груз» на английское побережье, возвращались обратно. Управление Аусланд/Абвер/ОКВ официально уведомило руководство гестапо об операциях по внедрению агентуры, и тайная полиция некоторое время не вмешивалась в наши оперативные разработки. В соответствии с разработанными «легендами» некоторые наши агенты должны были сообщить британским властям о каких—либо конфликтах или стычках с представителями правоохранительных органов или военнослужащими, которые и «послужили причиной их поспешного бегства из Германии». Мы не сомневались в том, что все наши люди благополучно устроятся на работу, потому что в ходе подготовки каждый из них освоил профессию, которая в обязательном порядке должна была заинтересовать британцев. Мы не ждали от этой группы агентов передачи разведывательных донесений особой важности — в данном случае мы рассчитывали на возобновление старых знакомств и обретение новых источников информации…»

Перспективное внедрение

«…Разработка аутентичной биографии для наших агентов всегда была одним из самых сложных и кропотливых видов работы. Достоверная «легенда» — это залог успеха всякой разведоперации, своего рода обоснование нахождения агента именно в этом месте, а не в каком—либо другом. Тщательно разработанная «легенда» декларирует финансовые дела разведчика, определяет его жизненный уровень и возможность распоряжаться определенными денежными суммами. Второй немаловажный момент — это правильный выбор профессии агента. Экзотическая или общественно малозначимая работа не может служить достаточным прикрытием агенту, действующему на вражеской территории в военное время. Так, в предвоенные годы во Франции мы приобретали для наших резидентов небольшие продуктовые магазинчики, табачные лавки, газетные киоски. Таким образом, наши резиденты легализовали получение определенных доходов и могли проводить конспиративные встречи с агентурой, не вызывая ни малейшего подозрения. Другая группа — агенты—маршрутники, агенты—коммивояжеры и т. д. — казалось бы, также имела возможность беспрепятственно выезжать в любые интересующие нас районы страны. Ошибочность нашей методики в полной мере проявила себя после начала военных действий и принудительной эвакуации гражданского населения, например, из непосредственно прилегавших к «линии Мажино» населенных пунктов и вообще из районов дислокации гарнизонов пограничных и фортификационных укреплений на территории Франции.

Нам приходилось всячески маскировать разведдеятельность офицеров и сотрудников абвера и на территории нейтральных государств — в противном случае страна пребывания могла не продлить им визу и выдворить из страны. Наши офицеры—разведчики, как правило, работали под дипломатическим прикрытием. Гражданские агенты абвер–1 числились сотрудниками торговых представительств Германии. В некоторых случаях учреждались специальные экспортно—импортные фирмы. Ино Роланд, резидент абвер–1 и глава экспортной компании «Трансатлантика» в Буэнос—Айресе, настолько успешно вел торговые дела с несколькими европейскими государствами, что фактически содержал агентурную сеть в Аргентине и приобретал необходимое оснащение для диверсионно—разведывательных операций абвера в этом регионе. Следует добавить, что реализация подобного рода проектов выглядела не только экономически, но и коммерчески обоснованной при концентрации усилий германских внешнеторговых организаций в предвоенное и особенно в военное время.

Во Франции мы неоднократно пытались установить контакты с сотрудниками и техперсоналом инженерно—конструкторских бюро, занимающихся разработкой новейших систем вооружений. Речь шла и о перспективных исследованиях французских радиологов и физиков—ядерщиков, которые в тот момент, строго говоря, не могли считаться разработкой нового оружия: радиоактивное заражение, действие облучения, расщепление атомного ядра и т. п. Я получил конкретные указания на этот счет незадолго до отставки в 1943 г.: во—первых, получить результаты лабораторных исследований французов; во—вторых, выяснить, как далеко вперед в области управления цепной реакцией ушли наши главные противники — США и Великобритания; в—третьих, получить аналитическую информацию об общем уровне ядерных исследований в мире и возможностях боевого применения атомного оружия. Управление Аусланд/Абвер/ ОКБ предполагало использовать полученную развединформацию при заброске агентуры в Великобританию и Соединенные Штаты…»

Агентурная сеть в США

«…До объявления Германией и Италией войны Соединенным Штатам 11 декабря 1941 г. организация разведывательных операций на североамериканском континенте была для Управления Аусланд/Абвер/ОКВ относительно несложным делом. В разведывательном плане нас мало интересовали сухопутные силы и военно—морской флот, поскольку информация о структуре, вооружении, дислокации и тактико—стратегических доктринах американских вооруженных сил регулярно публиковалась в открытых источниках, специальных и военных печатных изданиях. Повышенный интерес абвера вызывала авиационная промышленность США (производительность, возможности перевода оборонной промышленности на военные рельсы, новейшие конструкторские разработки и принимаемые на вооружение типы самолетов). При этом американские власти, промышленники и прочие ответственные лица проявляли редкостное легкомыслие и доверчивость, всячески «содействуя» нам в получении секретной развединформации.

Мы использовали несколько способов внедрения агентуры на интересующие нас военно—промышленные объекты (заводы, фабрики, конструкторские бюро и т. д.). Главная специфика нашей деятельности заключалась в том, что в Америке практически ничего не значили прекрасно изготовленные или подлинные дипломы, свидетельства, аттестаты и т. п. Могло пройти немало времени, прежде чем внедренный агент привлекал внимание руководства своим прилежанием и неординарными деловыми качествами. В Германии мы вербовали прекрасных инженеров и техников и забрасывали их в США после соответствующей подготовки. Они появлялись в офисах американских авиакомпаний в безупречно сшитых костюмах и нанимались на работу простыми монтажниками или сборщиками. В некоторых случаях потребовались годы напряженного труда, несколько вовремя и в нужном месте оброненных профессиональных замечаний или безукоризненно выполненных чертежей, чтобы вызвать повышенный интерес работодателя. Талантливые агенты (многие из них впоследствии были допущены к разработке самых секретных проектов) действительно пробивались наверх, благодаря высокому профессионализму, а не проверкам на лояльность и благонадежность — в этом также заключалась одна из особенностей разведдеятельности абвера на американском континенте. Если по каким—либо причинам профессиональная карьера агентов не складывалась, их главной задачей становилось налаживание устойчивых долговременных контактов с инженерно—техническим персоналом предприятий, на которые они были внедрены.

После вступления США в войну по всей стране прокатилась волна арестов немцев, заподозренных в шпионаже. Наши впечатления о полном бездействии американской полиции оказались ложными: оказалось, что ФБР давно вело слежку за многими германскими агентами, а большинство радиопередатчиков было запеленговано. Легкомысленная недооценка американской полиции сказывалась и в поведении многих агентов, которые для получения информации и вербовки осведомителей намекали о своей деятельности в немецких клубах. В результате этих арестов была ликвидирована практически вся агентурная сеть довоенного времени, и мы были вынуждены приступить к созданию новой. Однако не могло быть и речи о привлечении к сотрудничеству этнических немцев, поскольку все они находились под пристальным наблюдением американских спецслужб.

Серьезные сложности доставляла нам дорогостоящая и длительная операция по заброске агентуры из Европы. Пассажирское авиасообщение с Америкой на период военных действий было временно прекращено, а билеты на трансатлантические лайнеры можно было приобрести только через систему предварительной продажи, что крайне осложняло проведение оперативных разведывательных мероприятий.

Время от времени возникала необходимость отправки агентуры через Аргентину или Бразилию. Проблематичность южноафриканского варианта заключалась, в первую очередь, в невозможности оснащения агентуры радиопередатчиками. В том случае, когда агент выдавал себя за беженца и ввозил в страну контейнеры с имуществом, мы маскировали аппаратуру под бытовую технику, например, вмонтировали рацию в холодильники или радиоприемники. По части пеленгации американские спецслужбы значительно оторвались от своих европейских коллег, поэтому мы предпринимали беспрецедентные меры предосторожности: частая смена мест и времени выхода в эфир, например, сеанс радиосвязи из перемещающегося по трассе автомобиля, регулярная смена частот и сокращение времени передачи.

Чтобы получить въездную визу в США, Бразилию, Аргентину или Мексику, требовалось доказать наличие устойчивых деловых связей с представителями торгово—промышленных кругов каждой из упомянутых стран. Достаточным основанием для выдачи визы в американском консульстве считалось предъявление делового письма, в котором было написано о необходимости присутствия европейского партнера в США, например, для заключения договора или уточнения условий контракта. Наши агенты в большинстве случаев могли предъявить подлинную деловую переписку с солидными и хорошо известными в американских промышленных кругах фирмами и обосновать таким образом необходимость получения визы, хотя получение такого рода документов и вызывало определенные сложности для Управления Аусланд/Абвер/ОКВ.

Мне достоверно известно о попытках организовать переброску агентуры морским путем: так, 8 агентов абвер–2 высадились на атлантическом побережье США с борта подводной лодки. Правда, все они были арестованы и приговорены к смертной казни. Следует отметить, что попытки проведения диверсионных операций на североамериканском континенте в целом не увенчались успехом. Удовлетворительные результаты мы имели только в области военно—промышленной разведки.

Целесообразность заброски каждого агента в США во время войны всесторонне обсуждалась на самом высоком уровне и была связана с прозаической причиной — катастрофической нехваткой валюты. Сразу же после 1939 г., еще до вступления США в войну, британцы исключили для нас возможность легального въезда в Америку по германским паспортам, например, из Лиссабона: перед отправкой трансатлантических судов британские спецслужбы негласно проверяли списки пассажиров в рамках проводимой политики репрессалий. Так что немцы и фольксдойче могли выехать в Америку только по иностранному паспорту. Определенные сложности доставляло и получение въездных виз в нейтральную Португалию. В определенном смысле было проще добираться через Южную Америку, хотя этот путь требовал в несколько раз больше времени. Было признано нецелесообразным и использование воздушной линии Лиссабон — Южная Америка, так как все вылетающие этим маршрутом (в том числе и немецкие правительственные чиновники) подвергались тщательной проверке.

После вступления США в войну граждане Германии потеряли возможность легального въезда в страну. Американцы ограничили выдачу въездных виз не только для подданных захваченных рейхом стран, но и для лиц, побывавших на оккупированных территориях…»

Абвер–1 и «Барбаросса»

«…Начиная с августа — сентября 1940 г., резко увеличилось число разведпоручений от руководства отдела «Иностранные армии. Ост» ОКХ. Вне всякого сомнения, активность главного командования сухопутными войсками Германии была связана с подготовкой кампании в России. О сроках нападения на СССР я узнал в январе 1941 во время беседы с Канарисом. Не знаю, из каких источников черпал информацию адмирал, но он назвал мне предварительную дату вторжения в Советский Союз — 15 мая 1941 г…

…В марте 1941 я присутствовал на совещании адмирала Канариса и руководителя абвер–2, оберста Лахузена, в связи с подготовкой Управления Аусланд/Абвер/ОКВ к операции «Барбаросса». С февраля 1941 по 22 июня 1941 я как руководитель абвер–1 неоднократно проводил служебные совещания с обер—квартирмейстером–4 ОКХ, генерал—лейтенантом фон Типпельскирхом и руководителем отдела «Иностранные армии. Ост» ОКХ, оберстом Кинцелем в рамках подготовки операции «Барбаросса». Речь шла об уточнении различных заданий, стоящих перед абвером, в связи с подготовкой операции вторжения, а также об уточнении имеющейся информации о Красной Армии, дислокации и вооружении противостоящих нам русских войск…

Все отделения и филиалы абвера получили приказ активизировать диверсионно—разведывательную деятельность на территории СССР. Одноименный приказ был отправлен и в отделения военной контрразведки и главные штабы соответствующих армий и групп армий. Для координации диверсионно—разведывательной деятельности Управление Аусланд/Абвер/ОКВ сформировало при главном штабе Восточного фронта отдел военной контрразведки под кодовым названием «Штаб Валли–1». Этот штаб располагался в местечке Сулеювек под Варшавой. Начальником «штаба Валли–1» был назначен майор Баун как лучший эксперт по России. Позже, когда по примеру абвер–2 и абвер–3 были сформированы «штабы Валли–2» и «Валли–3», этот орган управления диверсионно—разведывательными подразделениями обычно называли «штабом Вал ли». Начальник «штаба Валли», оберстлейтенант Хайнц Шмальшлегер, непосредственно руководил сбором развединформации, организацией акций диверсий и саботажа на территории СССР…

Из докладов оберста Лахузена в штаб—квартире Канариса мне стало известно о широкомасштабных диверсионных операциях абвер–2 на территории России. С февраля по май 1941 я присутствовал на нескольких совещаниях руководства абвер–2 при заместителе начальника оперативного управления ОКБ, генерале Вальтере Варлимонте. Обычно эти совещания происходили в здании кавалерийского училища в Крампнице. На одном из них было принято решение усилить «Полк особого назначения «Бранденбург–800» и откомандировать в распоряжение начальников штабов групп армий на Западном и Восточном фронтах несколько усиленных батальонов и рот «Бранденбург–800»… »

Глава 3

Диверсант «голубых кровей»

Главный свидетель обвинения

30 ноября 1945 г. шел семнадцатый день судебного процесса над группой главных нацистских военных преступников в Международном военном трибунале Нюрнберга. На утреннем заседании трибунала произошло событие, ставшее главной сенсацией начавшегося процесса: Роберт X. Джексон, главный обвинитель от США, вызвал во Дворец правосудия главного свидетеля обвинения с американской стороны. В первый и последний раз на этом процессе место на свидетельской скамье занял генерал—майор вермахта. Этот человек был посвящен во многие тайны Третьего рейха и сам был организатором и вдохновителем множества совершенно секретных операций германского политического руководства и ОКБ. В прошлом первоклассный австрийский контрразведчик, он впоследствии возглавлял один из ключевых отделов Управления Аусланд/Абвер/ОКВ — абвер–2.

Полковник Джон Харлан Эймен, сорокашестилетний юрист американской армии, как «прикомандированный обвинитель» от США даже в самых смелых мечтах не мог предположить, что пробил его звездный час.

Итак, включаемся в судебный процесс.

Медленно открылась дверь, и к свидетельскому барьеру подошел худой изнуренный человек с ввалившимися щеками — Эрвин Эдлер фон Лахузен—Вивремонт (в дальнейшем — Лахузен). Председатель суда, лорд Лоуренс, представлявший на этом процессе Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии, внушительно произнес:

— Прошу внимательно выслушать и повторить за мной: «Именем Господа нашего, единого и всемогущего, клянусь говорить только правду и ничего кроме правды…». Вслед за лордом Лоуренсом генерал Лахузен громко и отчетливо повторил текст официальной присяги.

Председатель: Вам не кажется, что свидетелю нужно присесть?

Полковник Эймен: Я тоже так считаю. Тем более что у генерала порок сердца, и я опасаюсь осложнений в связи с нервной перегрузкой.

Председатель: Хорошо, прошу вас, присаживайтесь.

Полковник Эймен: Назовите суду дату и место вашего рождения.

Лахузен: Я родился 25 октября 1897 г. в Вене.

Полковник Эймен: Кто вы по профессии?

Лахузен: Я был профессиональным солдатом.

Полковник Эймен: Где вы получили образование?

Лахузен: Я получил образование в Австрии, в Военной академии Марии—Терезии в Винер—Нойштадте.

Полковник Эймен: Когда вы были произведены в офицеры?

Лахузен: В 1915 г. я получил первый офицерский чин — лейтенант от инфантерии.

Полковник Эймен: В каком звании вы были в 1930 г.?

Лахузен: В 1930 г. я был гауптманом.

Полковник Эймен: Вы продолжили свое образование после 1930 г.?

Лахузен: В 1930 г. я поступил в Австрийскую военную школу и окончил курсы подготовки офицеров Генерального штаба. Это учебное заведение приблизительно соответствует Военной академии вермахта.

Полковник Эймен: Сколько времени заняла учеба на этих курсах?

Лахузен: В общей сложности я проучился в военной школе 3 года.

Полковник Эймен: В каком подразделении регулярной австрийской армии вы проходили службу в 1933 г.?

Лахузен: В 1933 г. я служил во 2–й дивизии, так называемой Венской дивизии.

Полковник Эймен: В чем заключались ваши служебные обязанности?

Лахузен: Я был офицером дивизионной разведки. Вопрос о моем назначении был решен еще во время моей учебы на курсах Генштаба.

Полковник Эймен: При каких обстоятельствах вы получили очередное воинское звание?

Лахузен: Я получал очередной офицерский чин согласно существовавшему тогда в австрийской армии положению о присвоении воинских званий: майора — в конце 1933 и оберстлейтенанта — летом 1936 после перевода в австрийский Генштаб.

Полковник Эймен: Что вы можете сообщить суду о вашем переводе в разведывательное управление, состоявшемся приблизительно в это же время?

Лахузен: Я действительно был откомандирован в разведуправление при австрийском Генштабе, которое выполняло те же функции, что и абвер в вермахте. Должен добавить, что это управление было создано в Австрии только в 1936 г. До 1936 подобного рода разведслужбы в австрийской армии не было. Военная разведка прекратила свое существование вместе с крахом австро—венгерской империи в 1918 г. Мое назначение было связано с планами высшего военно—политического руководства страны воссоздать австрийскую военную разведку. В связи с новым назначением я прошел специальную подготовку на курсах Генштаба.

Полковник Эймен: Расскажите суду о том, как вы оказались на службе в абвере.

Лахузен: После аншлюса я был автоматически переведен в ведомство адмирала Канариса — Управление Аусланд/Абвер/ ОКБ.

Полковник Эймен: Расскажите подробнее, какой пост занимал Канарис в абвере?

Лахузен: В то время Канарис был начальником Управления разведки и контрразведки Верховного командования вооруженных сил Германии.

Полковник Эймен: В чем заключались ваши обязанности?

Лахузен: Я был автоматически переведен в абвер–1. Этот отдел занимался организацией разведки за границей и сбором секретной информации о вероятном противнике. Я работал под началом тогдашнего руководителя отдела «Абвер–1», оберста немецкого Генштаба Пикенброка. Канариса и Пикенброка я хорошо знал еще по Австрии.

Полковник Эймен: Адмирал Канарис был вашим непосредственным начальником?

Лахузен: Адмирал Канарис был моим непосредственным начальником.

Полковник Эймен: Вам доводилось выступать в роли официального представителя или заместителя адмирала Канариса?

Лахузен: Да. Это происходило всякий раз, когда отсутствовал его официальный заместитель, оберст Пикенброк. А также в тех случаях, когда Канарис считал необходимым представить своим заместителем именно меня.

Полковник Эймен: Доводилось ли вам встречаться в этом качестве с генерал—фельдмаршалом Кейтелем?

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: Не принимали ли вы участия в совещаниях, на которых присутствовал господин Гитлер?

Лахузен: Да, я принимал участие в нескольких оперативных совещаниях, на которых присутствовал или председательствовал Гитлер.

При даче свидетельских показаний генерал—майор Лахузен категорически отрицал причастность к совершению военных преступлений, возлагая всю полноту ответственности на непосредственное руководство из ОКБ и Министерство иностранных дел. Определенный интерес представляют протоколы перекрестного допроса Лахузена защитником шефа ОКБ Канариса, доктором юридических наук Отто Нельте, и защитником министра иностранных дел фон Риббентропа, доктором юридических наук Фрицем Заутером.

Доктор Нельте: Сколько времени вы были знакомы с господами Канарисом и Пикенброком?

Лахузен: Я познакомился с ними в 1937, когда служил в разведуправлении австрийского Генштаба.

Доктор Нельте: Существовали ли в то время какие—либо связи военного характера между абвером в лице Канариса и вами?

Лахузен: Существовала вполне устойчивая связь не только между нашими разведслужбами, но и между австрийской армией и вермахтом с легальным обменом разведывательной информацией. Легальным в том смысле, что этот обмен происходил с ведома и по поручению соответствующих инстанций. Я бы даже сказал, что у нас сложились плодотворные рабочие отношения в военной области, заключавшиеся в обмене развединформацией по граничащим с Австрией странам.

Доктор Нельте: Мне хотелось бы узнать, ограничивались ли ваши контакты с Канарисом только служебными рамками, или же они имели продолжение и во внеслужебное время? В этой связи меня как защитника интересует отношение армейских кругов Австрии к аншлюсу.

Лахузен: Относительно того, что вы называете «личными контактами», то я встретился с Канарисом один—единственный раз не по служебным делам в министерстве обороны Австрии, в кабинете начальника австрийского Генштаба.

Председатель: Прошу «защиту» повторить вопрос свидетелю.

Доктор Нельте: Я задал вопрос господину свидетелю — в какой степени личные контакты господ из немецкого Генштаба и абвера и господ из австрийского Генштаба и разведки оказали влияние на проведение политики аншлюса.

Лахузен: Я уже сказал о том, что это не были личные контакты, по крайней мере, в том смысле, какой вкладывает господин адвокат. Единственная встреча с Канарисом в неофициальной обстановке состоялась один раз — тому есть свидетели, сидящие в этом зале (вся эта история хорошо известна фон Папену). Я ни минуты не разговаривал с Канарисом наедине, а только в присутствии моего непосредственного начальника, который действительно сделал несколько замечаний о политической ситуации в стране и о проблеме присоединения Австрии. Как младший офицер я не мог позволить себе высказывания по политическим вопросам. Никаких двусмысленных разговоров не вел, насколько я помню, и сам Канарис.

Доктор Заутер: Господин свидетель, после захвата Гитлером Австрии в 1938 г. вы подали рапорт о переводе в вермахт…

Лахузен: Нет, я не подавал такой рапорт. В этом не было никакой необходимости. Во—первых, я не был случайным или посторонним человеком в разведке; во—вторых, я всегда относился к выполнению возложенных на меня служебных обязанностей со всей добросовестностью и профессионализмом, и мое имя кое—что значило в австрийском Генштабе. С ведома австрийского правительства и в определенном смысле германских властей, вернее, ограниченного круга компетентных лиц с германской стороны, я занимался выполнением конфиденциальных поручений, лежащих вне сферы австрийских внутриполитических проблем. Специфика служебной деятельности обусловливала достаточно тесные контакты с вермахтом, итальянским и венгерским правительствами. Особо подчеркиваю, что круг моей компетенции всегда определялся властями и служебными инстанциями. Все это политика, за которую я не могу нести ответственность.

Доктор Заутер: Мне кажется, что вас подвела память — непосредственно перед вторжением вермахта в Австрию вы отправились в берлинский Генштаб, что вы категорически отрицаете, и подали рапорт о переводе в германскую армию. Тогда вы заполнили специальную анкету, в которой засвидетельствовали преданность рейху и лично Адольфу Гитлеру, а несколько позже вы принесли присягу «фюреру немецкого народа».

Лахузен: Я никогда не отрицал, что все происходило именно так, как вы говорите — это была общепринятая процедура в конкретной ситуации и при переводе на новое место службы.

Доктор Заутер: До этого вы утверждали, что не подавали никакого рапорта. Между тем, я располагаю информацией о том, что вы и сопровождавшие вас два или три офицера были первыми военнослужащими австрийской армии, которые выехали в Берлин и подали рапорт на имя начальника Генштаба сухопутных войск, генерал—оберста Людвига Бека, о переводе в вермахт.

Лахузен: Я был бы вам крайне признателен, если бы мы больше не возвращались к обсуждению этого вопроса, поскольку я уже дал исчерпывающие и однозначные объяснения по сути проблемы. Не было нужды хлопотать о моем трудоустройстве в вермахте потому, что к тому времени мое имя было достаточно широко известно в военных кругах. Я могу объяснить вам и причины столь поспешного выезда в Берлин. Я уже говорил, что по поручению командных инстанций австрийского разведуправления сотрудничал с разведслужбами разных стран и разрабатывал отдельные направления. В то время в сфере ближайших интересов Австрии находилась Чехословакия. В разработке чехословацкого направления и моем переводе в Управление Аусланд/Абвер/ОКВ был заинтересован и мой будущий шеф Канарис, знавший меня по предыдущей служебной деятельности в Австрии. Так что именно Канарис и Бек были инициаторами моего нового назначения.

Воздушная разведка

Эксперты Управления Аусланд/Абвер в числе первых осознали значимость технических методов разведки для ведения блицкрига — современной молниеносной войны. К 1939 г. абвер располагал самой мощной в мире системой воздушной разведки, во многом обеспечившей успехи вермахта в польской и французской кампаниях. Ни в одной стране мира самолеты—разведчики не имели такого первоклассного оснащения, так же как и ни одни ВВС не совершали такое количество разведывательных самолето—вылетов, как люфтваффе. Широкомасштабная воздушная разведка сопредельных стран была грубейшим нарушением нейтралитета, поэтому в число посвященных входила ограниченная группа высокопоставленных офицеров Генерального штаба и немецких разведведомств.

Полковник Эймен: Вам знакомо имя оберста Ровеля?

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: Что вам известно о нем?

Лахузен: Ровель был офицером люфтваффе, оберстом люфтваффе.

Полковник Эймен: Известно ли вам что—нибудь об эскадрилье особого назначения люфтваффе, которой он командовал?

Лахузен: По приказу Управления Аусланд/Абвер эскадрилья «Ровель» выполняла полеты на сверхбольших высотах для аэрофотосъемки интересующих командование районов или стран.

Полковник Эймен: Присутствовали ли вы во время его докладов адмиралу Канарису в штаб—квартире?

Лахузен: Да, время от времени я при этом присутствовал.

Полковник Эймен: Не могли бы вы вспомнить, о чем конкретно сообщал Ровель во время этих докладов?

Лахузен: Ровель докладывал о результатах разведывательных полетов и демонстрировал аэрофотоснимки, если мне не изменяет память, с комментариями экспертов абвер–1, группы «Воздух».

Полковник Эймен: Вам известно, над какими районами совершались разведывательные полеты?

Лахузен: Это были аэрофотоснимки территорий Польши, потом Англии и Юго—Восточной Европы. Я не могу сейчас точно сказать, какие именно районы вызывали интерес командования. Я знаю только то, что эскадрилья дислоцировалась под Будапештом.