Помоги проекту - поделись книгой:
— Хорошо бы съездить в Швейцарию, — внес свою лепту Гаррис.
— И не мечтай. Одних нас в Швейцарию все равно не отпустят, — сказал я. — Вы же помните, чем все кончилось в прошлый раз? Нам нужно подыскать такие условия, в которых чахнут нежные женские и детские организмы, найти такую страну, где дороги плохи, а гостиницы отвратительны, где нет никаких удобств и нужно постоянно преодолевать трудности. Возможно, придется и поголодать…
— Полегче на поворотах! — закричал Джордж. — Не забывайте, я ведь тоже еду.
— У меня идея! — воскликнул Гаррис. — Велопробег! Путешествие на велосипедах!
Судя по выражению лица Джорджа, идея эта особого энтузиазма у него не вызвала.
— Когда едешь на велосипеде, дорога всегда почему-то идет в гору, — заметил он. — И ветер дует в лицо.
— Но бывают ведь и спуски, и попутный ветер, — сказал Гаррис.
— Что-то я этого не замечал, — процедил Джордж.
— Нет ничего лучше велосипеда, — убеждал нас Гаррис, и я готов был с ним согласиться.
— И знаете, куда мы отправимся? — продолжал он. — В Шварцвальд!
— Но это же сплошной подъем! — воскликнул Джордж.
— Не скажи, — возразил Гаррис, — иногда бывают и спуски. И потом…
Он опасливо огляделся и перешел на шепот:
— В горах проложена специальная такая дорога, вроде железной, а по ней ходят вагончики с зубчатыми колесиками…
Тут отворилась дверь, и появилась миссис Гаррис, которая сообщила, что Этельберта уже надевает шляпку, а Мюриэль, так нас и не дождавшись, продекламировала публике «Сумасшедшее чаепитие».
— В клубе, завтра, в четыре, — прошипел мне на ухо Гаррис, и я передал эту информацию Джорджу, пока мы подымались наверх.
Глава II
С Этельбертой я решил объясниться в тот же вечер. Для начала, придумал я, сделаю вид, что мне нездоровится. Этельберта это заметит, и я объясню все переутомлением. Затем переведу разговор на состояние моего здоровья в целом и, таким образом, подчеркну необходимость принять энергичные и безотлагательные меры. Я даже не исключал возможность того, что Этельберта при создавшихся обстоятельствах сама предложит мне съездить куда-нибудь. Я представил себе, как она скажет: «Нет, дорогой, тебе просто необходимо развеяться, переменить обстановку. Не спорь со мной, ты должен уехать куда-нибудь хотя бы на месяц. Нет, и не проси, я с тобой не поеду. Тебе нужно мужское общество. Попробуй уговорить Джорджа и Гарриса. Поверь, при твоей работе отдых просто необходим. Постарайся на время забыть, что детям нужны уроки музыки, новая обувь, велосипеды, настойка ревеня три раза в день. Постарайся не думать, что на свете есть кухарки, обойщики, соседские собаки и счет от мясника. Не перевелись еще потаенные утолки, где все ново и неведомо, где твой утомленный мозг обретет покой, где тебя посетят оригинальные мысли. Поезжай, а я за это время успею соскучиться и по достоинству оценю твою доброту и преданность, а то ведь я начинаю забывать о твоих положительных качествах: человек, привыкая, перестает замечать сияние солнца и холодный блеск луны. Поезжай и возвращайся отдохнувшим душой и телом. Возвращайся еще более добрым, еще более умным».
Но даже если наши желания и сбываются, то совсем не так, как мы задумали. С самого начала все пошло наперекосяк: Этельберта не заметила, что мне нездоровится, и пришлось самому обратить на это ее внимание.
— Извини, дорогая, мне что-то не по себе.
— Серьезно? А я ничего не заметила. Что с тобой?
— Сам не знаю, — ответил я. — Это уже не первый день.
— Все из-за виски, — решила Этельберта. — Ты ведь обычно не пьешь, разве что у Гаррисов. От виски тебе всегда плохо.
— Виски тут ни при чем. Все не так просто. По-моему, мой недуг скорее душевного, чем телесного свойства.
— Опять ты начитался заумных критических статей, — сказала Этельберта, смягчившись. — Почему бы тебе не послушать моего совета и не бросить их в огонь?
— Статьи тут ни при чем. Между прочим, за последнее время мне попалось несколько весьма лестных отзывов.
— Так в чем же тогда дело?
— Ни в чем. Одно могу сказать: в последнее время меня охватило какое-то странное волнение.
Этельберта посмотрела на меня с любопытством, но ничего не сказала.
— Знаешь, — продолжал я, — утомительное однообразие жизни, сплошная череда тихих, безоблачно счастливых дней способны вселить беспокойство в кого угодно…
— Не греши, — сказала Этельберта. — Безоблачное счастье надо уметь ценить, оно ведь не вечно…
— Я с тобой не согласен. Жизнь, наполненная одними лишь радостями, однообразна. Я иногда задумываюсь, не считают ли святые в раю полнейшую безмятежность своего существования тяжким бременем. По мне, вечное блаженство способно свести с ума. Возможно, я странный человек, порой я сам себя с трудом понимаю… Бывают моменты, — добавил я, — когда я себя ненавижу…
Нередко такого рода философские рассуждения, отмеченные глубиной и некоторой таинственностью, производят впечатление на Этельберту, однако на этот раз, к моему огромному удивлению, она осталась равнодушной. Относительно жизни в раю супруга посоветовала мне не волноваться, заметив, что это мне не грозит; эксцентричность же моя известна всем, и тут уж ничего не поделаешь.
— Что же касается однообразия жизни, — добавила она, — то от этого страдают все. — Тут она со мной совершенно согласна. — Ты даже представить себе не можешь, — сказала Этельберта, — как иногда хочется уехать куда-нибудь, бросив все, даже тебя. Но я знаю, что это невозможно, поэтому всерьез об этом не задумываюсь.
Прежде я никогда не слышал, чтобы Этельберта говорила такое. Это меня озадачило и безмерно опечалило.
— С твоей стороны очень жестоко говорить мне такие слова. Хорошие жены придерживаются иного мнения.
— Я знаю, поэтому раньше ничего подобного и не говорила. Вам, мужчинам, этого не понять. Как бы женщина не любила мужчину, он ее порой утомляет. Ты даже представить себе не можешь, как иногда хочется надеть шляпку и пойти куда-нибудь — и чтобы никто тебя не спрашивал, куда ты идешь и зачем, сколько времени ты будешь отсутствовать и когда вернешься. Ты даже представить себе не можешь, как хочется иногда заказать обед, который понравился бы мне и детям, но при виде которого ты нахлобучил бы шляпу и отправился в клуб. Ты даже представить себе не можешь, как иногда хочется пригласить подругу, которую я люблю, а ты терпеть не можешь; встречаться с людьми, с которыми мне приятно встречаться, ложиться спать, когда клонит в сон, и вставать, когда заблагорассудится. Если два человека живут вместе, то они вынуждены приносить в жертву друг другу свои желания. Вот почему иногда необходимо расслабляться.
Теперь, хорошенько обдумав слова Этельберты, я понимаю, насколько они мудры, но тогда они меня возмутили.
— Если ты желаешь избавиться от меня…
— Не валяй дурака, — сказала Этельберта. — Если я и хочу избавиться от тебя, то всего на несколько недель. За это время я успею забыть, что ты не лишен кое-каких недостатков, вспомню, что в целом ты довольно милый, и с нетерпением буду ждать твоего возвращения, как ждала тебя раньше, когда мы виделись не столь часто. А то бывает, я перестаю замечать тебя — ведь перестают же замечать солнце, оттого что видят его каждый день.
Тон, взятый Этельбертой, мне не понравился. Столь неоднозначную философскую проблему она обсуждала с неподобающим легкомыслием. То, что женщина предвкушает трех-четырех недельное отсутствие мужа, показалось мне ненормальным: хорошие жены об этом даже не помышляют. Прямо скажем, на Этельберту это было не похоже. Мне стало не по себе; ехать никуда не хотелось. Если бы не Джордж и Гаррис, я бы от поездки отказался. Но поскольку мы уже договорились, отступать было некуда.
— Отлично, Этельберта, — сказал я, — будь по-твоему. Хочешь отдохнуть от меня — отдыхай на здоровье. Боюсь показаться чересчур навязчивым, но, как муж, осмелюсь все же полюбопытствовать: что ты собираешься делать в мое отсутствие?
— Мы хотим снять тот самый домик в Фолкстоне, — сообщила Этельберта, — и поедем туда вместе с Кейт. Если же хочешь удружить Кларе Гаррис, — добавила она, — уговори Гарриса поехать с тобой, и тогда к нам присоединится и Клара. Когда-то — еще до вашей эры — мы славно проводили время втроем и теперь с радостью объединимся. Как по-твоему, тебе удастся уговорить Гарриса?
Я сказал, что постараюсь.
— Вот и отлично. Уж постарайся, пожалуйста. Кстати, можете взять с собой Джорджа.
Я ответил, что брать с собой Джорджа нет никакого резона, ведь он холостяк и в его отсутствии никто не заинтересован. Но женщины иронии не понимают. Этельберта пропустила мою тираду мимо ушей, сказав лишь, что бросить Джорджа одного было бы жестоко. Я пообещал передать ему эти слова.
Днем в клубе я встретил Гарриса и спросил, как у него дела.
— Все в порядке, меня отпустили.
Чувствовалось, однако, что он от этого не в восторге, и я попытался узнать подробности.
— Все шло как по маслу, — рассказал он. — Жена сказала, что Джордж хорошо придумал и мне это пойдет на пользу.
— Значит, все в порядке, — сказал я. — Что же тебе не нравится?
— Все было бы в порядке, если бы разговор не зашел на другую тему.
— Вот оно что…
— Ей взбрело в голову установить в доме ванну.
— Я в курсе. Эту же мысль твоя жена подсказала Этельберте.
— Делать было нечего, пришлось согласиться: меня застали врасплох, и спорить я не мог — ведь она со мной не спорила. Это обойдется мне фунтов в сто, не меньше.
— Неужели так дорого?
— Дешевле не выйдет. Одна только ванна стоит шестьдесят фунтов.
Мне было искренне его жаль.
— Потом еще эта кухонная плита. Во всех бедах, случившихся в доме за последние два года, виновата кухонная плита.
— Это мне знакомо. За годы совместной жизни мы сменили семь квартир и, соответственно, семь плит, которые были одна хуже другой. Нынешняя наша плита не только неумела, но и зловредна. Она словно бы заранее знает, когда придут гости, и в этот момент нарочно выходит из строя.
— А вот мы покупаем новую, — сказал Гаррис без особой, впрочем, гордости. — Клара считает, что, установив одновременно и плиту, и ванну, мы сильно сэкономим. По-моему, если женщине взбрело в голову купить бриллиантовую тиару, она сумеет убедить вас, что таким образом экономит на шляпках.
— Во сколько, по-твоему, вам обойдется плита? — Вопрос этот меня заинтересовал.
— Не знаю, наверное, фунтов в двадцать. Но и это еще не все: потом речь зашла о пианино. Ты когда-нибудь замечал, чем одно пианино отличается от другого?
— Одни звучат громче, другие тише. Но к этому привыкаешь.
— В нашем первая октава никуда не годится, — сказал Гаррис. — Между прочим, что такое первая октава?
— Это справа, визгливые такие клавиши, — объяснил я. — Они визжат, как будто им наступили на хвост. Используются для эффектных концовок.
— Одного пианино им, видишь ли, мало. Мне велено старое передвинуть в детскую, а новое поставить в гостиной.
— Что еще?
— Все, — сказал Гаррис. — На большее ее не хватило.
— Ничего, когда ты придешь домой, то выяснится, что они придумали еще что-нибудь.
— Что?!
— Снять домик в Фолкстоне, сроком на месяц.
— Зачем ей домик в Фолкстоне?
— Жить, — отрезал я. — Жить там летом.
— На лето она с детьми собиралась к родственникам в Уэльс.
— Быть может, в Уэльс она съездит до того, как отправится в Фолкстон, а возможно, заедет в Уэльс на обратном пути. Ясно одно: ей обязательно захочется снять на лето домик в Фолкстоне. Я, конечно, могу ошибаться, и слава Богу, если ошибаюсь, — но есть у меня предчувствие, что так оно и будет.
— Похоже, наша поездка нам дорого обойдется.
— Это была с самого начала идиотская затея.
— Не надо было его слушать. То ли еще будет!
— Вечно он что-нибудь выдумает, — согласился я.
— Упрямый болван, — добавил Гаррис.
Тут из передней раздался голос Джорджа. Он спрашивал, нет ли ему писем.
— Лучше ничего ему не говорить, — посоветовал я. — Теперь уже поздно отступать.
— И бессмысленно, — согласился Гаррис. — Покупать ванну и пианино мне ведь все равно придется.
Вошел Джордж. Он был в отличном настроении.
— Ну, все в порядке?
Что-то мне в его вопросе не понравилось. Я заметил, что и Гарриса возмутил его тон.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я.
— Удалось отпроситься? — уточнил Джордж.
Я понял, что пришло время поговорить с Джорджем начистоту.
— В семейной жизни, — провозгласил я, — мужчина повелевает, а женщина подчиняется. Это ее долг, жена да убоится мужа своего.
Джордж сложил руки и воззрился на потолок.
— Мы можем сколько угодно зубоскалить и острить на эту тему, — продолжал я, — но вот что происходит в действительности. Мы известили своих жен, что уезжаем. Естественно, они огорчились. Они были не прочь поехать с нами, но, убедившись, что это невозможно, стали умолять нас не покидать их. Однако мы разъяснили им, что мы думаем на этот счет, и на этом тема была исчерпана.
— Простите меня, — сказал Джордж, — в этих вещах я, холостяк, не разбираюсь. Мне говорят, а я слушаю.
— И напрасно. Если тебя что-то подобное заинтересует, приходи ко мне или Гаррису, и мы предоставим тебе исчерпывающую информацию о семейной жизни.
Джордж выразил нам свою благодарность, и мы сразу же перешли к делу.
— Когда выезжаем? — спросил Джордж.
— Мне кажется, — сказал Гаррис, — с этим тянуть не следует.
Поделиться книгой: