Помоги проекту - поделись книгой:
Пошли ватагой по улице, что тянулась по западному склону Артиллерийского холма. Мимо побеленных домиков и каменных заборов, мимо серой стены порохового склада. К началу осады порох отсюда был почти весь развезен по батарейным погребам, и это спасло слободку. Иначе калёные французские ядра могли бы учинить немалую беду. А так — пронесло. Остатки пороха, что хранились глубоко под землею, взорвали уже сами русские матросы, когда оставляли город. От взрыва длинное здание треснуло и осело, но соседние дома почти не пострадали. Конечно, немало из них и без того было порушено — бомбами, что летели со стороны Херсонеса и горы Рудольфа. Но все же стрельба по этому флангу обороны была не в пример слабее, чем, скажем, по Четвертому бастиону или Малахову. Седьмой бастион и Восьмая батарея уцелели, Шестой бастион тоже сохранил свои каменные башни. И многие постройки слободки тоже остались целы. А разбитые дома заново сложили вернувшиеся хозяева или те, кто перебрался сюда с полностью разрушенных улиц Городского холма и Корабельной стороны.
Сейчас Артиллерийская слободка казалась почти нетронутой обстрелами, тогда как остальной город по-прежнему лежал в руинах и там лишь ближнему внимательному взгляду открывались посреди развалин явления жизни…
«Недалече» оказалось довольно-таки отдаленным, и Коля понимал, что едва ли через полчаса окажется дома и что объяснения с Тё-Таней не миновать. Однако разговор отвлекал от беспокойства. В разговоре спросили наконец, как его, новичка, зовут, и назвали себя. Коля узнал «поперешное» прозвище Макарки и то, что татарчонка кличут Ибрагимкой. А еще услыхал небрежный, с приплевыванием рассказ Фрола, как он отыскал «пистоль».
Фрол деловито разъяснил, что с боевыми припасами для пистолета никаких трудностей нет. Даже сейчас, через одиннадцать лет после осады, в старых орудийных погребах можно еще найти картузы с порохом. Снаружи они покрыты затвердевшей коркой, но внутри порох вполне пригодный, надо только размолоть, если шибко крупные зерна.
Хуже с кремнями для курка, но их тоже можно отыскать или выменять.
А пули для ствола (в который свободно входит указательный палец) годятся всякие — и конические «миньки» от иностранных нарезных ружей, и русские «полушарки», что наши солдаты отливали прямо в окопах. Этого добра можно было при старании накопать в земляных брустверах целую горсть за один поход. Назывались пули «орехи» и летним туристам продавались по алтыну за десяток…
Порох Фрол держал в круглой жестянке от леденцов фабрики «Бургеръ и бр.», миньки — прямо в кармане, а серый кремешок был закреплен в винтовом зажиме пистолетной собачки. Все это Фрол на ходу показал Коле и погладил гнутую ручку.
А Коля успел заметить на металлической щечке пистолета гравированную картинку: оленя и нападавших на него собак.
Наконец глинистая дорога пошла под уклон, разделилась на несколько тропинок, и тропинка, которую выбрал Фрол, завиляла среди каменных и земляных груд. Привела к сложенной из желтых брусьев стене — низкой, с разбитым верхом (позже Коля узнал, что это остаток казармы Пятого бастиона).
Вдоль стены шла осевшая насыпь, где желтела все та же храбрая сурепка. Между стеною и насыпью был неширокий проход, и его с одной стороны замыкало кирпичное сооружение — что-то вроде большой разбитой печи. В двух аршинах от земли кирпичи образовали широкий выступ. Проворный Савушка подбежал и поставил туда квадратную бутылку мутного стекла (и где взял, неужто нес за пазухой?).
Потом Савушка — он, видать, крепко знал свои задачи — вспрыгнул в разбитый проем казарменной амбразуры и стал на часах. Фрол же начал заряжать пистоль.
Все, притихнув, смотрели, как он с клочка бумаги высыпает в дуло черную крупу, как сворачивает и забивает шомполом бумажный пыж, а затем — похожую на пробку с узким рыльцем пулю. Он подсыпал пороху на полочку у затравки, щелкнул над нею железным лепестком, оттянул курок.
— На пути не стой… — и навел пистолет на бутылку. Шагов с семи.
Савушка в амбразуре зажал уши. Ибрагимка тоже — с виновато-дурашливой улыбкой. Другие не стали. И Коля не посмел, хотя понимал: ох и грянет!
И грянуло!
Вспухло синее облако. Но за миг до того, Коля заметил, как искрами брызнуло горлышко бутылки. А она даже не упала!
Сквозь упругий гул в ушах Коля услыхал обрадованные крики и довольные слова Фрола:
— Во как надо! Бах из ствола — и нету горла… А теперь давай ты. — Это он Коле.
Коля судорожно кивнул. И пока опять заряжали пистолет, он догадливо думал, что Фрол целил в середину бутылки, а в горлышко попал случайно. И теперь скажет: «Бутылку я оставил для тебя…»
— Бутылку-то я оставил для тебя. Во какая большая, не промажь…
Коля знал, что промажет.
Когда он поднял тяжелый пистолет, конец ствола заплясал перед глазами и начал выписывать восьмерки. А бутылка — ее и совсем не разглядеть. Коля решил с обмиранием: нажму поскорее, и будь что будет. Но Фрол оказался рядом.
— Ты руку-то согни в локте, а локоть подопри левой. Вот так… И дыши спокойно, не как загнанная курица. Неужто раньше никогда не держал такой? Уметь должон, это же самое дворянское оружие. Говорят, из такого Пушкин стрелялся на дуели…
Коля глянул удивленно: ишь ты, про Пушкина знает! Фрол тут же прочитал его мысль:
— Ты думал, только в петербургских гимназиях все шибко умные, а здесь темнота?
— Ничего я такого не думал… — И Коля начал сердито целиться сызнова. И ствол плясал. Коля со злостью и страхом зажмурился и наугад надавил спуск.
Ахнуло пуще прежнего! Рвануло назад и вверх руку. Вновь заложило уши. Но сквозь плотную воздушную вату Коля расслышал опять радостные вопли. И разглядел сквозь дым, что бутылки нет, а есть на кирпичах лишь зазубренное донышко.
— Знатно, — снисходительно сказал Фрол. — Не зря я тебя учил.
Коля на радостях решил было признаться, что попал случайно и даже с перепугу. Но тут же сообразил, что такая честность сейчас едва ли на пользу. Дунул в ствол (чуть не чихнул при этом), подкинул пистолет, перехватил за ствол и протянул оружие Фролу рукояткой вперед. Этаким гвардейским жестом:
— Благодарю.
— Теперь я! — сунулся вперед Ибрагимка.
— Смотрите-ка: уши зажимал, а стрелять просится!
Бутылок больше не было, и Федюня приволок из мусора гнилой обрезок доски. Ибрагимка в доску не попал. Да и мудрено попасть, ежели стрелял, отвернувши лицо совсем за спину. Федюня тоже промазал, хотя целился по правилам. А Макаркина пуля отломила от доски щепку. И он дунул в ствол почти так же, как Коля.
Фрол начал заряжать сызнова, для второй очереди, но тут сдавленно крикнул от стены Савушка:
— Полундер! Семибас идет!..
Фрол в один миг сунул пистолет за кирпичи. За ним — жестянку с порохом. Прикрыл щель пучком сухого чертополоха. Коле сказал тихой скороговоркой:
— Про пистоль помалкивай. Пошел, мол, с ребятами «орехи» собирать…
После этого все со старательно беззаботным видом вышли из-за стены. У Коли беспорядочно тюкало в груди. Не от страха, от приключений.
По тропинке меж мусорных куч двигался к разбитой казарме дядька в полицейской шинели. Щуплый и невысокий, но седые усы и бакенбарды — что у генерала! Это был околоточный надзиратель Семибас. Коля несколько раз видел его издалека и прежде и от соседской девочки Саши знал, что зовут надзирателя Куприян Филиппыч.
— Доброго здоровья, дядя Куприян! — громко и наперебой заговорила вся (кроме Коли) компания. Макарка даже стянул с головы треух.
— И вам того же, спасибо на добром слове… — голос у околоточного был похож на сиплый паровозный свисток. — А что за стрельба-пальба? Будто снова маршал Пелисье объявился! А? Фрол, это ты небось устроил штурм Пятого бастиона?
— Да что вы, Куприян Филиппыч! — с достоинством оскорбился Фрол. — Мы пошли за орешками, а там незнакомые мальчишки. Видать, «корабельщики». У себя на Малахове все повыбрали и лезут на чужие места, да еще со стрельбой балуются. Мы подходим, а они бежать. А теперь будто мы виноватые!..
— Уж больно складно ты все излагаешь. А покажи-ка, любезный, что у тебя за пазухой? Может, там целый арсенал?
Фрол с тем же обиженным видом расстегнул чиновничий лапсердак, распахнул, как крылья. То же самое сделали, не дожидаясь приказа, и остальные, даже Савушка. Глядя на других, начал расстегиваться и Коля. Понимал: надо быть сейчас, как все.
Семибас зашевелил под лаковым козырьком кустистыми бровями.
— А тебя я, голубчик, что-то не примечал до сей поры. Откуда ты… откуда вы, молодой человек?
Опытный полицейский глаз почти сразу подметил отличие незнакомого мальчика от других. Белый шарфик под воротом аккуратно сшитого (хотя и «простонародного») армячка, ладные суконные штанишки с медными пуговицами под коленками, новенькие чулки в сине-красную поперечную полоску, чистые сапожки с узкими невысокими голенищами и тонким рантом. Только вот фуражка не по размеру, но и та не матросская, а с командирской эмблемою РОПИТа. И лицо — умытое с привычной тщательностью, не то что у здешних огольцов. Пухлогубое, но тонкое, с широко сидящими серыми глазами, которые могут с боязнью глядеть на незнакомых мальчишек, но уж никак не на околоточного надзирателя.
— Он из Петербурга! — сунулся вперед Макарка, посчитавший, что это сообщение уведет Семибаса от опасного разговора про стрельбу.
— А! Так вы, верно, племянник Татьяны Фаддеевны Лазуновой, что сняла квартиру у вдовы Кондратьевой?
— Да, сударь…
— Весьма приятное пополнение состава местных жителей… Однако же, смею заметить, существование здесь не лишено трудностей. В городе ведь и гимназии нет, а вам, я полагаю, именно в ней следует обучаться…
— Меня записали в ремесленную школу.
— Да разве же такая школа для вас? Неужто вы собираетесь в мастеровые?
— Но я и в гимназию записан, в Симферополе. Туда, однако, надо ездить всего дважды в году, перед Рождеством и после Пасхи, чтобы сдать экзамены. Называется экстернат. А школа… ну, чего же болтаться без дела? К тому же, там обещают корабельное изучение.
— Похвально, весьма похвально… — И околоточный обвел остальных назидательным взглядом: вот, мол, учитесь истинному прилежанию. Затем пообещал: — На этой неделе осмелюсь навестить вас и тетушку. По долгу службы и чтобы узнать, нет ли в чем нужды.
— Милости просим, — светски сказал Коля.
— А с этими друзьями-приятелями советую держать ухо востро. Можете невольно оказаться участником недозволенных поступков и проказ…
Коля дипломатично улыбнулся.
Куприян Филиппыч Семибас тронул двумя пальцами козырек суконной фуражки и зашагал прочь, позванивая прикрепленными к шинели медалями и цепляя тяжелой саблей сухой бурьян.
— А сабля-то французская, — вполголоса сообщил Коле Макарка. — За лихость ему пожаловали и разрешили носить на службе. Он ее у ихнего офицера отнял, когда ходил в вылазку.
— Разве же полиция тоже воевала? Или он был тогда солдат?
— Он был городовой, — разъяснил Фрол, — а в вылазку напросился добровольно, с отрядом мичмана Завалихина. Отсюда ходили, с Центрального…
(После Коля узнал, что Центральным иногда именовали Пятый бастион, так же как Четвертый — Мачтовым, а Шестой — Карантинным, или иногда Музыкальным).
— И не отсюда вовсе, с редута Шварца, Маркелыч сказывал! — взвинтился Макарка.
— Помолчи, Поперешный!.. Он, Семибас-то, даром что росту небольшого, а скрутил французского капитана, как рыношного жулика, и приволок его. Сам Нахимов медаль ему приколол и про саблю сказал: «Оставь себе на всю жизнь»… Ладно, пошли, ребята, к дому…
— А пистолет-то! — напомнил Коля. Хотелось еще раз подержать оружие, из которого выпалил так удачно.
— Пущай пока там полежит. Семибас-то, он не глупее нас. Повстречает сызнова: «А ну-ка покажите запазухи еще раз!»
Когда шагали обратно, Федюня спросил:
— А ты, что ли, вправду пойдешь в ремесленную школу?
— А чего же такого? Сказано: пойду. Записали уже.
— Фрола и меня тоже записали. А Ибрагимку и Макарку не взяли. И Савушку не взяли, малой еще.
— Я и не просился! — опять выпустил колючки Макарка.
— А татаров никуда не берут, — сумрачно сказал Ибрагимка.
— Не в том беда, татар ты или нет, а надо хоть маленько грамоте знать, — внес разъяснение Фрол. — Тебя же вместе с Макаркой отец Кирилл звал к себе азбуку учить, хоть ты и другой веры. А вам обоим лишь бы по бастионам за добычей свистать.
— А сам-то! — возмутился Макарка. — Тоже ведь не пошел!
— А мне зачем? Меня Адам и без того чтению обучил! Не хуже, чем в гимназии!
Оказалось, что одно время в доме у Фрола снимал комнату корабельный инженер Адам Вишневский, поляк. В ту пору Российское Общество Пароходства и Торговли (тот самый РОПИТ) начало восстанавливать на берегу Южной бухты старые доки, Адам там и работал. А по вечерам учил приятеля Фролку книжной премудрости и рассказывал про все, что есть на свете интересного. От него Фрол узнал и про Пушкина, получил в подарок толстую книгу со стихами и повестями. Да вот незадача, полгода назад пришел Семибас и сказал:
— Я прошу прощения, Адам Станиславович, только вас просят к себе господин пристав.
И пошли они к господину участковому приставу, и более инженер Вишневский не вернулся. Сказывали, будто умышлял он с другими поляками возмущение против государя императора.
— Так оно или нет, не знаю, а человек он все равно хороший, — сумрачно закончил рассказ Фрол. — Может, за то и невзлюбили, а никакого возмущения он не хотел.
— Чего возмущаться-то, ежели государь народу волю дал и обещает военную службу короче сделать во много раз… — вставил солидное суждение Федюня.
«Однако же поляки возмущались», — вздумал напомнить Коля, да не стал. Непонятно было, как отнесется Фрол. Тот шел и слегка кривил губу. Ибрагимка усмехался и смотрел в сторону. Кажется, у него было к государю императору свое отношение.
Макарка вдруг оглянулся на Колю:
— А ты правда в гимназии записан?
— Зачем же мне врать!
— И охота тебе в двух школах надрываться!
— Отчего же не хотеть, ежели интересно. Я сам попросился, когда узнал. Разве худо, если будешь понимать, как молотком да пилой орудовать? Вон царь Петр Первый это лучше всех бояр и генералов умел.
Фрол сказал с усмешкой:
— Царем тебе все равно не бывать. Да и мастеровым тоже…
— А я и не хочу. Ни тем, ни другим. Я буду плавать по белу свету, открывать новые страны. А ежели попаду на необитаемый остров, как Робинзон, там любое ремесло будет не лишнее.
— Хитер, — сказал Фрол. Оказалось, он и о Робинзоне знал. Опять же из рассказов Адама. А остальные не слыхали.
У Коли была книжка «Новый Робинзон» — известный роман, пересказанный немецким писателем Генрихом Кампе. С множеством картинок, которые Коля в давние годы сам раскрасил цветными карандашами.
— Если хотите, я покажу. Можно собраться и почитать всем вместе.
— Давайте в нашем погребке! — предложил простодушный Федюня. Фрол глянул на него косо, но потом сказал:
— Можно и там…
Татьяна Фаддеевна была, конечно, уже вся не своя. Ходила туда-сюда перед калиткой. Впрочем, углядевши издалека племянника, сделала вид, что гуляет просто так. Он подошел, а ребята стали поодаль, сами по себе.
— Николя! Ты, мне кажется, обещал вернуться через полчаса…
— Тё-Таня, простите. Заигрался с мальчиками, а часов-то ни у кого нет… Зато познакомился. Вон, Фрол и Федя тоже будут учиться в ремесленной школе.
Поделиться книгой: