Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Утро космоса. Королев и Гагарин - Владимир Степанович Губарев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Степь встретила их неприветливо, сильной пылевой бурей. Вытянутую руку еле видно. Они стояли возле сво­их чемоданов обескураженные и растерянные. Куда идти?

Из темноты вынырнула подвода. Впереди сидел старик.

– Гей-гей! Сторонись! – крикнул он. Инженеры от­прянули в сторону. Возница обернулся к ним. У него было грубое, обветренное лицо. – Если в хутор, то тут недалече. – Он ткнул пальцем в темноту.

Через полчаса инженеры добрались до конторы. В ма­ленькой хатенке, приютившейся в деревенской церкви, их встретил начальник отдела кадров.

Инженеры представились,

– Утром разберемся, а сейчас отдыхайте. – На­чальник отдела кадров вновь уткнулся в лежащие на столе бумаги.

Инженеры недоуменно переглянулись:

– Простите, а где же здесь можно отдыхать? – на­конец спросил один из них.

Кадровик устало поднял голову.

– Я сам здесь десятый день, а койки в глаза не ви­дел. Пока ложитесь в соседней комнате, завтра что-ни­будь придумаем…

Утром буря затихла.

Степана Царева направили в монтажные мастерские. Остальных оставили пока здесь. Степан долго не мог найти эти самые мастерские. Наконец он увидел какого-то человека в кожаной куртке.

– Вам в монтажные? – переспросил он. – Идемте. Я тоже туда. Часа за полтора доберемся.

В степь вела железнодорожная ветка. Они поднялись на насыпь и бодро зашагали на восток. Оба молчали.

– Скоро тупик будет, – наконец сказал попутчик Степана, – деревянный дом увидите. Это и есть мас­терские. А мне сюда…

Он направился к вагончикам, которые стояли непо­далеку.

С человеком в кожаной куртке – Сергеем Павлови­чем Королевым – Степану еще много раз приходилось встречаться. Почти каждый день появлялся он в мон­тажных мастерских, заходил, спрашивал:

– Как ребята, дела? Что нужно сделать, чтобы луч­ше было?

Инженеры собирались вокруг него, рассказывали о своих трудностях, что-то предлагали. Здесь же, в мас­терских, чуть в сторонке стоял чертежный стол. Он при­надлежал конструкторам. Они сразу же исправляли не­доделки, улучшали те или иные узлы.

В монтажных мастерских собирались ракеты.

Много лет спустя на космодроме шла подготовка к запуску одной из автоматических межпланетных стан­ций. Старт был назначен на утро, а накануне вечером несколько человек собрались в гостинице. Мы пили чай, играли в шахматы, отдыхали после трудного дня. По­том ветераны вспоминали прошлое. В моем журнали­стском блокноте появились записи.

Инженер Л. Бродов: Я воевал. И поэтому могу сме­ло сказать – здесь продолжение фронта. Огромная на­грузка ложилась на человека. Дорог не было. Сотни ма­шин месили грязь. В сапогах не всегда пройдешь. За­нимался я в то время топливом.

На паровозах рядом с машинистами сидели… Сей­час вспоминаешь и невольно улыбаешься. А тогда, по­верьте, не до смеха было. Ночью, накануне пуска пер­вой ракеты, подняли меня с постели и потребовали до­ставить немедленно на площадку две бочки керосина. Думаю, зачем керосин? Оказывается, для освещения…

Инженер В. Серов: Первый пуск, который я видел, был хороший. Я видел, как поднималась ракета. У стен­да я стоял. Хотя, честно говоря, меня запуск особо не поразил. Что самое эффектное при старте ракеты? Ко­нечно же, видеть, как двигатели работают. А я раньше на них насмотрелся, потому что был в то время замес­тителем начальника стенда огневых испытаний, где прожиг ракеты делается.

И сейчас стенд еще стоит как память о прошлом. По нынешним масштабам сооружение не столь боль­шое, а нам тогда казалось огромным. 45 метров в высо­ту! А если учесть, что оно стояло на краю оврага, то еще полтора десятка метров можно смело добавить.

У оврага было несколько землянок. В одной из них заседала Государственная комиссия. Государственная комиссия, осмотрев только что построенный стенд, ре­шила: прожиг провести через два дня.

Закрепили мы ракету па стенде. Вроде прочно все сделано, но выдержит ли он? Прожиг начали в пять ве­чера. Запуск двигателя произвел на нас ошеломляющее впечатление. Струя огня рванулась в овраг, изогнулась вдоль бетонной полосы и ушла метров на четыреста. Примерно 60 секунд длился прожиг. Стенд выдержал, ракета была надежно закреплена. А слой бетона, по ко­торому распространялось пламя, будто кто-то взрыхлил. До металлической сетки он выгорел.

В этот день мы почувствовали, что ракета родилась. Можно было ее и запускать.

Инженер Г. Стрепет: Вот уже почти четверть века ракетами занимаюсь. Сын в первый класс пошел, закон­чил школу… Потом два года на производстве отработал, поступил в вуз, закончил его. Теперь профессия у него современная – строитель, а я все ракеты пускаю. Вид­но, до тех пор буду, пока на пенсию не уйду.

Первый запуск, который я видел, конечно, помню от­лично, словно вчера все происходило.

Ракета стояла на старте два дня. Долго мы готови­ли ее к пуску. Стартовая команда большая была: люди к пуску готовились и одновременно обучались.

Объявлена часовая готовность.

Последним от ракеты уходил один из специалистов. Я не помню его фамилии. Видел, только, как он, проща­ясь, обнял ракету и поцеловал ее. Потом быстро спус­тился вниз.

Сейчас на космодроме специальные укрытия, бунке­ра и тому подобное, а в то время загнали две машины в аппарель – вот тебе и командный пункт и укрытие. Там и спрятались – мало ли что будет…

Пуск?

Я помню одно: все перепуталось. Рабочий обнимался с членом правительства, Главный конструктор – с шо­ферами. Как мы не задушили друг друга от радости, до сих пор понять не могу.

А ракета летит. Пускали на рассвете, чтобы лучше было видно. Ракета пошла хорошо. Поисковая группа нашла контейнер в 270 километрах от стартовой пло­щадки, той самой, где теперь стоит памятник…

Люди, встречавшиеся с Сергеем Павловичем Короле­вым в те годы, неизменно подчеркивают его решитель­ность, убежденность в верности избранного направления. Казалось, его характеру не присущи сомнения.

Но Герой Социалистического Труда, член-корреспон­дент АН СССР В.Емельянов, много лет работавший вместе с Игорем Васильевичем Курчатовым, рассказыва­ет о случае, который характеризует Королева иначе. Шел 1946 год, и естественно, будущего Главного кон­структора волновало все, что могло так или иначе по­влиять на развитие ракетной техники. Не мог он и не учитывать появления ядерной энергии.

Слово В. Емельянову:

«Когда я вошел в кабинет, навстречу мне поднялся незнакомый человек среднего роста, с простым русским лицом. Высокий лсб, энергичный, волевой подбородок, плотно сжатые губы. Вот нижняя-то часть лица и про­извела на меня тогда наибольшее впечатление.

«Энергичный, собранный человек», – подумал я. Мне казалось, что он сжимал губы, чтобы не расплескать собранную в нем энергию и всю ее обратить на что-то выношенное, а может быть, даже выстраданное им. Подавая руку, он улыбнулся.

– Королев… Мне хотелось бы, чтобы вы меня про­информировали об очень важном для нас деле. Может быть, сядем? – предложил Королев.

– Пожалуйста, если я смогу дать интересующую вас информацию.

– Мы разрабатываем проект космического корабля. Собственно, пока это еще не корабль, а ракета. Для за­пуска ракеты необходимо высококонцентрированное топ­ливо. Иначе преодолеть силы гравитации и оторваться от земли нельзя. Можно нам рассчитывать на ядерное топливо или остановиться на химическом?

Я замялся. Такого рода вопросы мы не обсуждали с лицами, не принадлежавшими к клану атомников. Но дело не только в этом: о Королеве я уже слышал от Курчатова. Но не знал, что у нас в стране параллельно решаются две крупнейшие проблемы века. Можем ли мы на нынешнем этапе развития работ помогать друг другу? А может, наоборот, этим мы станем лишь ме­шать? Нельзя накладывать одну трудность на другую. Тем более что это совершенно разные области. У нас очень много пробелов, «белых пятен». «Одни сплошные минусы», – как-то сказал Курчатов.

Королев сидел и ждал ответа, не спуская с меня глаз.

– Нельзя… – начал было я.

– Что – нельзя? – резко перебил меня Королев. – В нашем лексиконе этого слова нет. Да и у вас, види­мо, оно не в обиходе. Что – нельзя?

– …нельзя накладывать одну трудность на другую.

– Это в принципе правильно. Вот потому-то я и хотел с вами посоветоваться. Мы с вами не только уче­ные, но и инженеры. Ведь то, что ныне будет заложено в работе, определит основные направления исследова­ний на ряд лет. Путь, быть может, хотя и правильный, но не самый оптимальный. Мы должны спешить. И мы и вы. Поэтому меня и волнует вопрос, каким путем ид­ти: развивать работы по химическому топливу или де­лать ставку на ядерную энергию?..

Королев сделал выбор. Он оказался наилучшим. Но он не раз еще будет возвращаться к использованию атомной энергии в космосе. Через несколько лет, когда поближе познакомится с II.В. Курчатовым и А. П. Александровым и когда уже будет создан первый реактор, и первая бомба, и первая атомная станция; да и в последние дни жизни, когда о будущем космоса бу­дет подолгу беседовать со своими соратниками, и в пер­вую очередь с теми, кто начинал с ним восхождение за пределы Земли.

Тридцать лет спустя к событиям осени 1947 года ме­ня вернул разговор с академиком Николаем Алексееви­чем Пилюгиным. Вначале мне показалось, что акаде­мик шутит.

– Действительно, старта ракеты ни разу не видел. Как-то не удавалось… Однажды взглянул в перископ, но там только дым и круговерть, ничего понять невоз­можно. И я снова к пультам управления и аппаратуре, тут вся картина ясна как на ладони.

– За все эти десятилетия так ни разу и не были на наблюдательном пункте? – не сдавался я. – Неужели так и не видели старта «живьем»?..

– Всегда в бункере. Да и Королев тоже… А на на­блюдательной площадке обрывки информации, лишь от­голосок пуска…

Три десятилетия рядом с ракетами. От первой бал­листической до сегодняшних стартов кораблей, спутни­ков, станций, пилотируемых и межпланетных, – на кос­модроме и в Центре управления звучит фамилия Пилю­гин. Этот человек давно уже стал легендарным, его имя создатели космической и ракетной техники всегда про­износят вместе с именами С. П. Королева, М. В. Кел­дыша, М. К. Янгеля, В. П. Глушко – с именами дру­гих ученых и конструкторов, которые вывели человече­ство во вселенную. Если сложить время, проведенное дважды Героем Социалистического Труда Н. А. Пилю­гиным сначала на испытательных полигонах, а потом на космодромах, то оно будет измеряться не месяцами, а годами, многими годами. И ни одного старта собствен­ными глазами? Нет, не верилось…

– …А по телевидению? – настаивал я.

– Вот на экране видел, – наконец соглашается Ни­колай Алексеевич. – Куда же теперь без телевиде­ния. – Он улыбается доверчиво, открыто, и я тут на­конец начинаю понимать: сколько бы ни писали о кос­мических стартах, о сполохах огня, бьющих из ракет­ных сопел, нет, никогда не понять, насколько сложен, труден и прекрасен пуск ракеты, если не глядеть на не­го глазами конструктора.

Сохранилась фотография. В телогрейках, кирзовых сапогах стоят, обнявшись, несколько человек. Совсем еще молодой Королев улыбается. Слева от него Воскре­сенский, тот самый Леонид Александрович Воскресен­ский, который станет бессменным заместителем Коро­лева по испытаниям. Справа от Королева на той фото­графии Николай Алексеевич Пилюгин.

– Вспоминаю, что мы фотографировались 13 нояб­ря, – говорит конструктор, – в этот день пустили две ракеты и обе удачно. По счету 13-я ракета ушла. Вот ведь какое совпадение… А начали меньше месяца назад: 18 октября 1947 года – первая баллистическая. Ох, как это давно было! Многое притупилось в памяти, но и 18 октября и 30-летне Октября хорошо помню. Накры­ли в монтажных мастерских деревянный стол, отмети­ли праздник. Трудно было тогда. Удачный пуск, а за­тем неудачный – и вновь удача. Нам было ясно, что нужна новая конструкция, и мы уже начали ее делать…

Молодые счастливые лица на фотографии… Через десять лет эти люди станут академиками и Героями Со­циалистического Труда, руководителями огромных кол­лективов. Они начнут новую эру в истории человече­ства – космическую. А тогда, осенью 47-го, их уста­лые лица светились, потому что им, молодым конструк­торам и инженерам, казалось: самое трудное уже поза­ди – ракета есть!

– Прошла война. Жестокая, страшная. Мы победи­ли. А это возможно лишь в том случае, если есть кому побеждать и чем побеждать… Хотите чаю? – предлага­ет Николай Алексеевич. – Люблю чаевничать. Привыч­ка с тех времен осталась… – Пилюгин задумывается, наливает чай, ждет, когда стакан остынет. Я знаю, в та­кие минуты хочется помолчать, потому что возвращает­ся прошлое… – Да, люди у нас были и промышлен­ность хорошая. Но перевести ее полностью па мирные рельсы не удалось. Надо было думать о защите страны. Такие проблемы встали перед Центральным Комитетом партии. И они поочередно решались. Поочередно – это не значит медленно. Напротив, в середине 46-го года создается сразу несколько институтов по разработке баллистических ракет. Появились они, конечно, не на пустом месте. База еще до войны была: работы в этой области уже тогда начинались. Но теперь пришло иное время – для обороны страны потребовалась боль­шая ракета, баллистическая.

– А вы знаете, чем я горжусь? – вдруг спросил Николай Алексеевич. – Своим авиационным прошлым. Многие из нас вышли из авиации. И Королев, и Янгель, и Воскресенский, и я. Так уж случилось, что после ре­волюции авиация притягивала к себе молодежь. Про­фессии летчика и авиаспециалиста стали очень популяр­ными, модными, как теперь говорят. Ведь именно в авиации рождалось все новое и новейшее, она была своеобразным техническим университетом, в котором бу­дущие ракетчики получили необходимую теоретическую и практическую подготовку.

– Но в таком случае следовало бы ожидать, что ракетная техника станет частью авиационной? Почему же так не случилось?

– Дороги действительно разошлись, – согласился Пилюгин, – хотя и не раз перекрещивались в прошлом, а в будущем, возможно, самолет и ракета вновь соеди­нятся. Такие проекты существуют… Но логичные реше­ния, – Николай Алексеевич вновь улыбается, – не всегда оказываются верными в конкретной обстановке. После войны начиналась реактивная авиация, и имен­но ей были отданы симпатии наших прославленных авиаконструкторов. Они создавали новые машины, ви­дели их. Знали, что реактивные самолеты нужны Роди­не, а вот судьба ракетной техники еще в тумане. И ес­ли вы думаете, что в 46-м году мы были абсолютно уве­рены в столь стремительных темпах развития нашей об­ласти, то ошибаетесь. Мы не знали, насколько долгий и сложный предстоит путь. Только догадывались об этом. Рука об руку работали в те годы наука, промыш­ленность. Жили одними заботами, делили радости, но и неудачи тоже поровну.

– Обычно, когда по поводу неудач говорят «делили поровну», то этим хотят подчеркнуть, мол, винова­ты все…

– Вы неверно меня поняли, – нахмурился Николай Алексеевич, – категорически не согласен! Более того, не будь у нас персональной ответственности и способно­сти в первую очередь искать ошибки у себя, мы не смог­ли бы всего за восемь лет пройти от первой баллисти­ческой до первой межконтинентальной. Нет, не смогли бы! А порядок был такой: одна ракета испытывается, следующая модификация – в чертежах, а третья – за­думывается. Каждый из конструкторов оценивал свои возможности, не таил резервов на всякий случай, а старался на совесть. На Совете главных конструкторов каждый был сам по себе и в то же время лишь частью общего. Совет главных – это не просто заседание не­скольких человек, которым поручено общее дело, а сли­яние мыслей, замыслов, идей.

– Совет главных конструкторов… По-разному рас­сказывается о его деятельности, многие считают, что та­кая форма работы практически не отличается, к при­меру, от заседаний коллегии министерства или узкой конференции…

– Не могу согласиться с таким мнением, – говорит Пилюгин, – не берусь судить, нужен ли такой совет сейчас, но в те годы, на мой взгляд, он сыграл важную роль. Влияние личности на развитие той или иной об­ласти пауки и техники, конечно, огромно, но основа основ – коллектив. Совет главных конструкторов – это не только осколки разных организаций, которые мы все представляли, но и прежде всего качественно новый коллектив, специфическая форма управления. Совет был необходим потому, что ракетная техника очень много­гранна. Одна организация, одни человек – даже тако­го масштаба, как Сергей Павлович Королев, – не мог­ли объять ее. А чтобы идти вперед быстро, надо было шагать в ногу. Да, мы были не только главными кон­структорами, но и друзьями и единомышленниками. И в нашем совете царили откровенность, честность, пря­мота.

Один из ветеранов-испытателей когда-то рассказы­вал мне о таком случае. При пуске случилась авария. Все ожидали, что на заседании совета Пилюгин от­несет ее на счет производственников. Тем более что телеметрия была, как говорится, в его пользу. Одна­ко испытатели, приглашенные на заседание, услыша­ли иное.

– Все недостатки мои. Конструкция систем управле­ния сырая, – вдруг сказал Пилюгин.

– Что же, у меня есть предложение, – Сергей Пав­лович Королев встал, – для расследования причин аварии председателем комиссии назначить виновника тор­жества – товарища Пилюгина. Все согласны? На том и порешили…

– Так ли было на самом деле? – спрашиваю у Ни­колая Алексеевича.

– Так, – подтверждает он. – Крепко тогда на ме­ня насел Королев. Системы управления в то время были не очень надежные, вот мне и доставалось. Ну а что касается моего признания на том заседании, то хочу рассказать о его продолжении. Года через четыре Ко­ролев говорит мне: «Ты, Николай, прав, когда недостат­ки берешь на себя. Можно ведь так сделать конструк­цию, что дефект на стадии производства и появиться не сможет. Это главный принцип работы конструк­тора».

Свои собственные ошибки мы искали настойчиво, придирчиво, беспощадно. Иначе было нельзя – Коро­лев создал атмосферу доверия, он безгранично верил лю­дям, преданным делу. Группа специалистов, возглавля­емая «виновником торжества», искала и находила вы­ход. Раз сам виноват, значит, сам и разбирайся. Это стимулировало работу. Думаю, такой принцип по­зволил быстро достигать успеха. Именно сами разработ­чики в первую очередь способны быстро найти ошиб­ку. Я думаю, что этот принцип чрезвычайно важен в любой области науки и техники – не только ра­кетной…

4 ноября 1946 года Юру Гагарина приняли в пионе­ры. Во Дворце пионеров он записался в драмкружок. «Жил так, как жили все советские дети моего возрас­та», – напишет он в своих воспоминаниях.

И еще одна встреча с осенью 47-го…

Сколько в его жизни было пусков? Десятки, сотни? Нет, их не подсчитаешь, потому что к стартам межкон­тинентальных нужно добавить и те ракеты, которые все называли «реактивными снарядами», – он упорно счи­тал «катюши» прародительницами нынешних ракетных гигантов. Впрочем, он имел право по-своему глядеть на историю реактивного и ракетного оружия, потому что судьба распорядилась так, что Василий Иванович Вознюк стоял у истоков рождения и того и другого.

В грохоте двигателей боевой техники, уходящей со старта, ему слышались залпы «катюш» под Полтавой и в австрийских Альпах, и избавиться от этого чувства Василий Иванович так и не смог, хотя война закончи­лась давно.

И еще – когда под ракетой образовывался вал ог­ня и дыма, растекавшегося по земле, ему чудилось мо­ре, шторм, и он, опытный капитан, стоит на палубе ко­рабля и вглядывается в безбрежные просторы. К удив­лению окружающих, Вознюк улыбался, а почему, они понять не могли, так как трудно представить, чтобы се­дой человек так часто думал об океане, в котором он так ни разу и не плавал.

После ухода в отставку Вознюк еще долго жил в городке части, не находя в себе сил сразу оборвать ту нить, что связывала его с армией. Да и не мог он вы­рвать себя из забот, заполнявших жизнь до краев вот уже более четверти века. А потом наконец решился: на­до уезжать – армия есть армия, и какой пример пока­жет он остальным, если останется жить в части? И вы­брал он Волгоград, город, дорогой его сердцу по войне.

Вскоре пришло письмо. Ребята из школы сообщали, что они начали поиск героев Сталинградской битвы, и просили его рассказать о себе, о подвиге его товарищей. Василий Иванович, взволнованный и тронутый их вни­манием, сел за ответ. Впервые ему удалось взглянуть на прожитое как бы со стороны, и письмо получилось длинное, обстоятельное.

«Здравствуйте, дорогие ребята! Отвечаю па ваши во­просы.

С 12 лет я начал работать. Естественно, специаль­ности у меня не было, приходилось часто переходить с места на место. В 1923 году удалось поступить в Ма­риуполе на пароход каботажного плавания, где я про­работал несколько месяцев, как говорится, «погюхал море». В 1925 году осуществилось мое желание – по путевке ЦК комсомола Украины я был направлен на учебу в Ленинград, в военно-морское училище…

Но, к сожалению, мне в училище поступить не уда­лось. Требовалось среднее образование, а я доучился только до половины 4-го класса. Я сразу же подал ра­порт о зачислении добровольно на флот рядовым ма­тросом. Сначала вопрос решился положительно, но вскоре нам сказали, что служить не будем, так как еще мало лет – 17. И я стал курсантом Ленинградской ар­тиллерийской школы имени Красного Октября, которую окончил третьим по списку (то есть по успеваемости)».

Их было шестеро – молодых командиров. В прием­ной, ожидая вызова, они негромко переговаривались, пытаясь выяснить, почему именно на них пал выбор наркома. Правда, на минувших учениях их полки дей­ствовали безупречно – может быть, нарком хотел лич­но поблагодарить?

– Разговор будет коротким, – нарком торопился, – все вы назначаетесь преподавателями училищ. Это при­каз, и он обсуждению не подлежит. – Нарком заметил, как молодые офицеры поникли (кому же хочется из строевой части на такую службу!), и добавил мягко, по-отцовски:

– Пройдет время, и вы убедитесь, насколько я прав. В армию приходит новая техника, будущей войне штыка и сабли уже недостаточно…

Сколько раз вспоминал этот разговор Василий Ива­нович летом 41-го! Тогда, на Западном фронте, противо­танковая бригада, где он был начальником штаба, при­нимала на себя удары фашистских танков.

В Западный округ он попал в самый канун войны. И хотя бригада еще не была полностью укомплектована ни техникой, ни людьми, она сумела отбиваться от на­ступавших гитлеровцев.

Те драматические месяцы 41-го года хорошо извест­ны. У тех немногих, кто выстоял под Бобруйском и Мо­гилевом, Минском и Смоленском, воспоминания о вой­не всегда начинаются с декабрьских событий под Мос­квой. Солдаты не любят возвращаться к июлю и авгус­ту 41-го, потому что память всегда старается перечерк­нуть худшее, забыть его. Солдат, как и полководец, гор­дится умением побеждать. А оно пришло к нему сквозь горечь неудач лета 1941 года Битва под Москвой, Ста­линград, Курская дуга, Днепр были позже… Несколько раз я пытался расспрашивать Василия Ивановича о боях на Западном фронте, но он традиционно говорил: «Было так трудно, что невозможно сегодня даже вспо­мнить, – а лотом добавлял: – Мы быстро научились воевать…»



Поделиться книгой:

На главную
Назад