Ночь над водой

Элизабет восхищалась нацистами. Она хорошо знала немецкий (впрочем, как и Маргарет) благодаря немецкой гувернантке, которая прожила в их доме дольше других. Элизабет несколько раз была в Берлине, дважды присутствовала на обедах с самим фюрером. Маргарет подозревала, что нацистам очень нравится бахвалиться перед настоящей английской аристократкой.

Маргарет резко повернулась к сестре.

— Ничего, сейчас мы выступим против этих наглецов.

— Они не наглецы. — Элизабет задыхалась от возмущения. — Это гордые сильные люди, между прочим, одной с нами крови. Война с ними — большая ошибка, трагедия. Отец прав: белые истребят друг друга, и править бал будут разные ублюдки и евреи.

Маргарет не могла больше слушать такую чепуху.

— Что ты, собственно, имеешь против евреев?

В разговор вступил отец. Он важно поднял вверх указательный палец.

— Против евреев никто ничего не имеет. Однако они должны знать свое место.

— Это значит, что их нужно давить, — так, кажется, следует из вашей нацистской теории?

Маргарет хотела было добавить «мерзкой теории», но вовремя опомнилась — так разговаривать с отцом было довольно опасно.

— А по твоей большевистской схеме евреи превыше всего! — вспылила Элизабет.

— Ошибаешься, я не большевичка, а социалистка.

Перси, ловко имитируя голос матери, решил вставить свое слово.

— Не шути так, детка, ты ведь посещаешь англиканскую церковь.

Маргарет не могла не рассмеяться. Ее смех полностью вывел сестру из себя.

— Теперь понятно, — прошипела она зло, — ты хочешь разрушить все красивое и благородное в мире, а потом дьявольски хохотать на пепелище вместе со своими коммунистами.

На подобную чушь вообще не стоило отвечать, но Маргарет решила довести разговор до конца. Она обернулась к отцу.

— Что ж, я согласна с тобой, по крайней мере, в оценке премьер-министра Чемберлена. Он только ослабил нашу позицию, позволив фашистам захватить Испанию. Теперь мы имеем врага и на западе, и на востоке.

— Чемберлен никак не связан с этой испанской историей. Британия заключила пакт о ненападении с Германией, Италией и Францией. Англичане лишь сдержали слово.

Такие утверждения были сплошным лицемерием, и отец знал это. Маргарет вспыхнула от негодования.

— Да, мы держали слово, а итальянцы и немцы плевали на свои обещания. В результате у испанских фашистов было полно оружия, а у республиканцев… только гробы.

В разговоре возникла пауза. Неловкое молчание прервала мать.

— Видишь ли, дочка, я искренне сожалею в том, что бедный Ян погиб, но он действительно оказывал на тебя плохое влияние.

После этих слов Маргарет захотелось расплакаться. Ян Рочдейл был ее самым лучшим воспоминанием в жизни. Горечь от его утраты мучила ее до сих пор. Многие годы она общалась на балах и вечеринках с недалекими респектабельными кавалерами одного с ней круга, у этих ребят в голове не было ничего, кроме охоты и попоек, она уже отчаялась встретить своего ровесника, который бы ее по-настоящему заинтересовал. Ян быстро вошел в ее жизнь, наполнил ее смыслом, после его гибели жизнь показалась ей бессмысленной.

Он учился в Оксфорде, на последнем курсе. Маргарет и сама хотела бы поступить в университет, но с домашним образованием у нее не было никаких шансов, а в школу она не ходила. Однако Маргарет читала, и читала много. А что ей было еще делать? Ян был так похож на нее. Они могли часами разговаривать. Впервые она встретила человека, который мог ей все просто и доходчиво объяснить, причем без всякой снисходительности. У него был светлый ум, она таких еще не встречала. Он умел вести беседу, терпеливо излагал мысль и был абсолютно лишен того снобизма, который так присущ многим интеллектуалам. Если он вдруг чего-то не знал, то прямо признавался в этом. Маргарет влюбилась в него с первого дня знакомства.

Долгое время она не понимала, что это любовь. Но однажды он сам признался ей. Юноша робко топтался на месте, испытывая смущение, непривычно не мог найти нужных слов. Потом наконец произнес:

— Знаешь, я боюсь испортить наши отношения, но, по-моему, я влюбился в тебя.

И только тогда, неожиданно для себя, Маргарет поняла, что тоже любит его.

Ян изменил ее жизнь: она как бы переехала в другую страну, где все иначе — люди, погода, пейзаж, одежда, еда. И все ей нравилось. Даже тяготы совместной жизни с родителями уже не казались такими ужасными.

Потом он вступил в интернациональную бригаду и отправился в Испанию воевать на стороне законного республиканского правительства против мятежников, но и тогда, в разлуке, продолжал согревать ее жизнь. Она гордилась Яном, потому что в далекой Испании он отстаивал свои убеждения и был готов отдать жизнь за то, во что безгранично верил. Иногда он писал ей письма, а однажды она получила целое стихотворение. И вдруг пришло извещение, что он убит, разорван на куски прямым попаданием снаряда. В этот момент Маргарет осознала, что все кончено.

— Ты говоришь, плохое влияние? — Они пытались не сорваться на крик. — Да, ты права. Он научил меня подвергать сомнению любые догмы, не верить лжи, ненавидеть невежество, презирать лицемерие. И теперь я смотрю на мир открытыми глазами, не гожусь для вашего «цивилизованного» общества.

Отец, мать и Элизабет заговорили одновременно, но тут же замолчали, не сумев перекричать друг друга. Поэтому, когда вдруг заговорил Перси, его голос прозвучал в полной тишине.

— Кстати, продолжая тему насчет евреев. Я тут нашел любопытное фото в подвале, в одном из старых американских чемоданов, еще из Стэмфорда. (Стэмфорд, в штате Кентукки, был городом, где жила семья матери.) — Перси вынул из кармана рубашки старую выцветшую фотографию. — У меня есть прабабушка под именем Рут Гленкарри, правда?

— Да, — ответила мать, — она была матерью моей мамы. А что, мой дорогой, что ты там нашел?

Перси передал фотографию отцу, остальные сгрудились вокруг, чтобы лучше рассмотреть снимок.

Оксенфорды увидели улицу типичного американского города, может быть, даже Нью-Йорка, лет семьдесят назад. На переднем плане, мужчина, явно еврей, с черной бородой, одет в грубую рабочую одежду, на голове шляпа. Рядом ручная тележка, на ней что-то похожее на шлифовальный круг. Внизу отчетливая надпись: «Рубен Фишбейн — уличный точильщик». Около мужчины стоит девочка, на вид лет десяти, в поношенном летнем платьице и тяжелых башмаках.

— Что это такое, Перси? — строго спросил отец. — Кто эти несчастные?

— Переверни картинку.

Отец перевернул фотографию. На обратной стороне было написано: «Рути Гленкарри, урожденная Фишбейн, 10 лет».

Маргарет взглянула на отца. В его глазах застыли потрясение и ужас.

— Любопытно, мамин дедушка женился на дочери бродячего еврея, который точил ножи, но, говорят, в Америке на это не обращают внимания, — задумчиво произнес Перси.

— Нет, это невозможно! — начал отец, однако его голос прозвучал как-то неестественно, слабо, неуверенно. Маргарет догадалась, что отец полон сомнений и отнюдь не исключает подобного варианта. А Перси не умолкал:

— Так вот, еврейская кровь по женской линии, от матери моей бабки — получается, что я тоже еврей.

Отец совершенно побелел. Мать тщетно пытается что-то вспомнить, может, пытается восстановить в памяти генеалогическое дерево.

Перси решил нанести последний удар.

— Я очень надеюсь, что немцы не победят в этой войне. В противном случае, мне нельзя будет посещать кинотеатры для «чистых арийцев», а маме придется пришить желтые шестиконечные звезды на все свои платья.

Брат так складно излагал свою версию происхождения семьи, что в Маргарет проснулось подозрение. Внимательно разглядывая надпись, сделанную на обороте, она внезапно догадалась. Вот озорник, но какой мастер.

— Перси. Это же твой почерк.

— Нет, не мой!

Однако теперь уже все видели, что почерк его. Маргарет весело захохотала. Все ясно. Перси где-то раздобыл старую фотографию маленькой еврейской девочки и ловко придумал надпись, чтобы проучить отца. Папа тут же попался на удочку, да и неудивительно: для расиста просто кошмар обнаружить, что у тебя самого нечистая кровь. Ну и поделом ему.

— Чушь! — воскликнул отец, бросив фотографию на стол.

— Перси, ты все-таки хоть иногда думай… — сурово закончила мама.

Возможно, мальчику досталось бы гораздо больше, но в эту минуту дверь распахнулась и Бейтс, дворецкий, раздраженным голосом объявил:

— Госпожа, кушать подано.

Они покинули гостиную, прошли через холл, вошли в столовую. Маргарет знала все наперед. Сейчас подадут жареную говядину, как всегда по воскресеньям. А мама станет есть только салат, она воздерживается от горячей пищи, считая, что при сильном подогреве продукты теряют свои питательные свойства.

Отец прочел молитву, и они сели за стол. Бейтс подал для мамы копченую горбушу. По ее теории, копчености, консервы и маринованные продукты есть не возбраняется.

— В принципе, нам остается лишь одно, — продолжила разговор мать, накалывая на вилку кусочек рыбы. Она произнесла эти слова абсолютно непринужденно, как что-то само собой разумеющееся. — Мы должны уехать и пожить в Америке, пока эта глупая война не кончится.

За столом воцарилось молчание. Все осмысливали сказанное.

Придя в себя, Маргарет выпалила:

— Нет!

— Так, довольно. На сегодня хватит пустых ссор. Давайте хоть пообедаем в мире и согласии.

— Нет! — повторила Маргарет. Она была буквально вне себя от бешенства, с трудом могла говорить. — Вы… вы не можете, не имеете права, это же… — Ей хотелось ругаться последними словами, обвинить родителей в трусости и измене, бросить вызов, выразить свое презрение, но от волнения она почти задыхалась, поэтому смогла только крикнуть: — Это нечестно!

Даже двух коротких слон оказалось достаточно. Отец мгновенно отреагировал:

— Если ты не можешь сдержать свой язык, лучше оставь нас, выйди из-за стола.

Маргарет закрыла рот салфеткой, чтобы сдержать рыдания. Она отодвинула стул, встала и выбежала из комнаты.

Наверняка все не случайно, они уже несколько месяцев готовились к такому варианту.

После обеда Перси прошел в комнату Маргарет, рассказал ей детали. Дом наглухо закроют, на мебель наденут чехлы, слуг уволят. Имение оставят на управляющего, который будет собирать ренту. Деньги положат на специальный счет в банке, их просто нельзя послать в Америку из-за строгих правил по переводу валюты, действующих в военное время. Лошадей продадут, одеяла скрутят и пересыпят нафталином, серебро запрут подальше.

Элизабет, Маргарет и Перси возьмут с собой в дорогу только по одному чемодану, остальные вещи отправят малой скоростью морем. Папа уже купил билеты на клипер компании «Пан Ам», который вылетает в Штаты в среду.

Перси не находил себе места от возбуждения. Он уже пару раз летал на самолете, но тут клипер, совсем другое дело. Это огромный фешенебельный авиалайнер, сегодня же давно звонил бы в Военное министерство и требовал, чтобы ему поручили какое-нибудь ответственное дело. Сейчас у него буквально разрывается сердце.

— А кто подумает о моем сердце?

— Не сравнивай себя с ним. Молодая, вся жизнь впереди… А для него это крушение всех надежд.

— Я не виновата, что он фашист, — глухо заметила Маргарет.

Мать встала.

— Я думала, ты будешь добрее, — произнесла она тихо и вышла из комнаты.

Маргарет вздохнула. Мама красивая женщина, но странная и пассивная. Она родилась в богатой семье, с детства у нее был довольно сильный характер. Ее странности — результат того, что врожденная сильная натура, не получившая образования, не нашла достойного применения. Она могла бы многого добиться в жизни, но ей досталась лишь роль безропотной жены аристократа. И вот сильная по натуре женщина полностью зависит от мужа, вынуждена подчиняться во всем. Что делать в такой ситуации, если нельзя открыто перечить мужу? Один из способов, чтобы тебе совсем не сели на голову, — притворяться, что не понимаешь его, надеть маску пассивной женщины. Маргарет любила свою мать, нежно относилась к ее «странностям», но уже давно поняла, что сама она другая, и решила, что пойдет иной дорогой, несмотря на внешнее сходство. Если ей не дадут получить образование в стенах учебного заведения, она будет учиться самостоятельно. Лучше остаться старой девой, чем выйти замуж за какого-нибудь мерзкого типа, который думает, что вправе помыкать тобой и относиться к тебе, как к прислуге. Впрочем, иногда ей так хотелось быть ближе к матери. Было бы так хорошо поверять ей свои мысли и чувства, получать поддержку и совет. Они смогли бы вместе самоутверждаться, противостоять так называемому «высшему свету», где их воспринимают просто как красивый орнамент, что-то вроде безделушек. Однако мать, видно, давно смирилась и теперь хотела того же безропотного послушания от дочери. Тут она просчиталась. Маргарет им не дастся ни за что. Но что ей делать?

Весь понедельник она не притрагивалась к еде. Есть не хотелось. Она только все время пила чай, пока слуги в спешке сновали по дому в преддверии скорого отъезда хозяев. Во вторник, когда мать наконец поняла, что Маргарет и не думает собираться, она приказала новой служанке, Дженкинс, упаковать чемодан дочери. Разумеется, Дженкинс даже не знала, что складывать, поэтому Маргарет пришлось ей помогать. Таким образом, в итоге матери все же удалось добиться своего, ей вообще частенько это удавалось.

Маргарет разговорилась с девушкой.

— Да, не повезло тебе, только неделю как приступила к работе, а уже лишаешься ее.

— Ничего, барышня, сейчас недостатка в работе не будет. Мой отец говорит, что во время войны нет безработицы.

— И что же ты станешь делать, пойдешь на фабрику?

— Нет, собираюсь поступить на военную службу. По радио передали, что вчера уже семнадцать тысяч женщин вступили в ряды Местной обороны. По всей стране в городах у муниципалитетов огромные очереди. Я видела фотографии в газетах.

— Счастливая, — произнесла Маргарет с грустью. — А я вот тоже буду стоять в очереди, но только у трапа самолета, вылетающего в Соединенные Штаты.

— Вы выполняете волю барона.

— Ладно. Скажи лучше, что твой отец говорит насчет твоего вступления в армию?

— Ничего. Я ему и рассказывать не буду, вступлю, и дело с концом.

— А что, если он придет и заберет тебя?

— Он не имеет такого права. Мне восемнадцать, сама могу отвечать за себя. В этом возрасте любое решение за мной, родители тут ни при чем.

— Ты уверена? — Маргарет раскрыла глаза от удивления.

— Конечно. Все это знают.

— Я не знала, честное слово.

Дженкинс вынесла ее чемодан в холл. Рано утром в среду они уедут. При виде выстроенных в ряд чемоданов Маргарет осознала, что ей, возможно, суждено просидеть всю войну в штате Кентукки, если она по-прежнему будет только страдать. Нет, несмотря на просьбу матери не поднимать шум, придется все-таки пойти на прямой разговор с отцом.

От этой мысли у нее опять задрожали руки. Она вернулась в свою комнату, чтобы успокоиться и как следует подготовиться к трудной беседе. Самое главное — сохранять спокойствие. Слезами от него ничего не добиться, криком — тем более, он только поиздевается над ней. Она должна занять разумную позицию — не девочки, а взрослого человека, способного отвечать за свои слова и поступки. Спорить тоже особо не стоит. Он лишь разозлится донельзя, а она испугается и не сможет довести разговор до конца.

Итак, с чего начать? Наверное, с того, что решается ее судьба. Ну и что? Ерунда. Он просто ответит, что как отец несет за нее ответственность, поэтому ему и решать.

А может, подойти и тихо спросить:

— Папа, я могу поговорить с тобой насчет поездки в Америку?

— Нечего обсуждать. Все решено. — Скорее всего, он ответит именно так.

Нет, нужно подойти тонко, чтобы он не мог сразу отказать. Например, вот так:

— Можно тебя спросить о чем-то? — Он будет вынужден ответить «да».

Ладно. А потом? Как подойти к главному, не вызвав у него приступа бешенства? Что, если спросить:

— Ты был в армии в прошлую войну, не так ли?