Приключения барона Мюнхаузена

Но всё же я был доволен, что не растерялся. Придя домой, я рассказал об этом происшествии своим товарищам. Они подняли меня на смех и долго надоедали мне своими остротами. То один, то другой при удобном случае подносили мне горсть абрикосовых или вишнёвых косточек с едкими словами «для будущей охоты». Мне оставалось лишь отшучиваться.

Через два года мне пришлось опять охотиться в тех лесах. Вдруг вижу: бежит прямо на меня красивый олень с вишнёвым деревом между рогами. Невольно я вспомнил о своём прежнем приключении.

Мой заряд из вишнёвых косточек не пропал даром. Как видно, одна из них пустила ростки в голову оленя, и из неё выросло прекрасное вишнёвое деревце. Одним выстрелом в голову я уложил оленя на месте, получив сразу жаркое и вишнёвый соус. Представьте себе: на ветках висели спелые, крупные вишни вкуснее всех фруктов, какие мне приходилось когда-либо есть.

Охотник часто сталкивается с неожиданностями и опасностями. В критические минуты ему приходится пользоваться всем, что попадает под руку, лишь бы не упустить добычу.

Подтвердить сказанное может следующий случай.

Дело было в осеннюю тёмную ночь. Я был в то время в глухом и незнакомом лесу. В течение дня я расстрелял все свои заряды. Сначала я подумал взобраться на высокое дерево и провести на нём ночь, но потом изменил своё намерение и направился домой. Не успел я пройти двадцати шагов, как передо мной точно вырос большой разъярённый медведь. Его громадная пасть была открыта; казалось, что он хочет проглотить меня. У меня, как назло, ничего не было, кроме двух кремней, которые из предосторожности я всегда носил с собой.

В такую критическую минуту я был рад им, как самому лучшему огнестрельному оружию. Один из них я бросил в пасть великану с такой силой, что он прошёл через неё и остановился глубоко в горле. Медведь от боли сильно зарычал и побежал. В это время в моей голове блеснула счастливая мысль: я бросил в животное второй кремень. Произошло что-то необычайное: от удара кремней посыпались искры, раздался оглушительный треск, и медведя разорвало на части. Таким чудесным образом я был спасён.

Не знаю, чем это объяснить, но самые страшные звери всегда попадались мне тогда, когда я не был подготовлен к встрече с ними. В один очень холодный зимний день я отвинтил кремень от своего ружья, для того чтобы немного отточить его. (Нужно заметить, мои молодые друзья, что тогда ещё не было таких усовершенствованных винтовок, как теперь, а стреляли мы кремниевыми ружьями.) Не успел я этого сделать, как на меня с оглушительным рёвом бросился большой медведь. Мне ничего не оставалось, как взобраться на дерево и приготовиться к защите.

Но, к несчастью, и тут мне не повезло. Когда я взбирался на дерево, вылетел мой охотничий нож, и у меня ничего не осталось, кроме голых пальцев, которыми я, конечно, не мог отточить кремень от ружья. А медведь стал под деревом на задние лапы и выжидал свою жертву. Мысленно я уже приговорил себя к смерти. Страшно было подумать, что через минуту меня может разорвать это свирепое животное! Я уже подумывал об искрах, хранящихся в моих глазах, при помощи которых я когда-то стрелял уток, но не решился даже в такую опасную минуту воспользоваться этим средством, так как до сих пор до конца не вылечил свой глаз и боялся потерять его.

С ветки дерева я с отчаянием смотрел на землю, где лежал в снегу мой охотничий нож. В конце концов пришла мне в голову счастливая и в то же время чрезвычайно своеобразная мысль, которая вывела меня и из этого опасного положения. Дело в том, что настоящий охотник всегда носит все свои вещи при себе. Моя охотничья сумка обычно была наполнена нужными и ненужными вещами.

Немного порывшись в ней, я нашёл небольшой шнурок, какой-то кусок старого изогнутого железа и, наконец, банку с горохом. От крепкого мороза горох сделался совершенно твёрдым, даже обледенел. Недолго думая, я приложил его к своей груди, чтобы дать ему оттаять. Затем я привязал к шнурку железо, а к железу прилепил оттаявший горох и быстро бросил его на землю, оставив у себя в руках кончик верёвки. Кусок железа, облепленный горохом, сильно пристал к рукоятке моего ножа, потому что уже застывший от холода горох примёрз к нему.

Таким способом мне удалось поднять нож на дерево. Тогда я быстро стал оттачивать кремень, чтобы можно было приступить к серьёзной обороне. Едва я успел заложить его в ружьё, как косолапый мишка тоже полез на дерево.

«Поздно, мишенька, поздно!» – подумал я.

И действительно, ведь нужно быть медведем, чтобы не воспользоваться удобным моментом!

Я засмеялся и угостил его хорошим зарядом, после чего он, бедняжка, потерял не только охоту, но и всякую способность снова когда-либо лазить на деревья.

А вот ещё один случай, о котором нельзя не упомянуть. Я был ещё тогда здоровым, крепким и во всех отношениях ловким человеком. Я мог без отдыха проводить на охоте несколько дней подряд.

Один раз после такой продолжительной охоты я возвращался с полной сумкой дичи, но усталость моя была так велика, что я едва держался в седле. Мой конь тоже еле двигал ногами. Скучно было так ехать, но ничего не поделаешь. От усталости я задремал в седле, а мой конь, почуяв свободу, избрал кратчайший путь, свернув с большой дороги, прошёл версты две по узенькой тропинке и… остановился. Я протёр глаза, посмотрел вокруг себя, и представьте себе мою досаду: мы стояли на краю огромного болота! Видно было, что за болотом тропинка шла дальше, но как туда попасть?

Мне припомнилось, что управляющий несколько раз говорил об этом болоте. Он советовал сделать через него мост, так как весной, в половодье, всегда размывало и сносило греблю, служившую подобием моста, но я всё откладывал починку и собирался лично осмотреть испорченную плотину. Теперь же мне представился такой случай, но я охотно отказался бы от этого удовольствия и беспрестанно думал только о том, как бы скорее добраться домой, не возвращаясь назад.

Я прикрикнул и пришпорил коня. Он взвился на дыбы, рванулся всем телом вперёд, и мы повисли в воздухе над болотом. В это время я вспомнил, что конь мой сильно устал, – так как в этот день я загнал с ним около тридцати зайцев. Эта мысль заставила меня повернуть лошадь в воздухе, и мы очутились опять на том же месте, с которого начали свой бешеный прыжок. Мне хотелось дать коню разбежаться. С разбегу он брал препятствия шагов в двадцать шириною, болото же казалось мне не шире двадцати шагов. Отъехав на некоторое расстояние, я сначала потрепал коня по шее, затем пришпорил его, и мы взвились в воздух.

Однако болото оказалось немного шире двадцати шагов. Я ещё раз пришпорил коня в воздухе, он снова рванулся изо всех сил, но всё-таки недопрыгнул, и недалеко от берега мы оба упали в жидкую грязь.

Болото было очень топкое, и нас сейчас же стало засасывать. Я почувствовал, что уже увяз по пояс, а коня моего почти не было видно, торчали одни уши. Тут нужна была немедленная и самая решительная помощь. Я крепко сжал бока лошади своими ногами, схватился рукой за свой собственный чуб и… представьте, вытащил себя вместе с конём из этого топкого болота. О, да, у меня тогда была силушка не та, совсем не та, что теперь!

На другой день я опять поехал на любимой лошади по своему обширному имению. Дел было много, и вернуться пришлось совсем поздно. В сумерках я заметил в парке какого-то зверя. Я подумал, что это собака, и, отдав слуге лошадь и оружие, направился в парк посмотреть на неё. Я пробежал по одной дорожке, повернул на другую и вдруг встретился с огромным голодным волком. Он разинул пасть и, пощёлкивая зубами, шёл прямо ко мне. Я не думал бежать от него, так как в благородной семье Мюнхаузенов ещё не было такого случая, чтобы кто-либо бежал от опасности. Волк, недолго думая, бросился на меня, но мне удалось мигом сунуть ему в пасть сжатый кулак так далеко, что от боли он не мог даже двигать челюстями.

Волк остановился и глядел на меня жадными глазами, надеясь, что я выну руку и он растерзает меня. Я же засунул руку ещё дальше, захватил все его внутренности и вывернул их через пасть, точно перчатку, наизнанку. Волк тотчас же издох. Дома я никому не рассказал об этом происшествии. Что, в самом деле, говорить о таких пустяках! Утром садовник нашёл вывернутого наизнанку волка и донёс об этом графу, а тот сразу догадался:

– Кто же может это сделать, как не наш храбрый барон Мюнхаузен!

Все гости бросили пить чай и вместе с графом обступили меня. Похвалам не было конца, меня даже назвали героем, но я до сих пор не понимаю – за что? Стоило ли, в самом деле, поднимать такую суматоху из-за какого-то вывернутого волка? Боже мой! Да на свете ещё не такие вещи бывают! Бывают случаи, что и храбрость не помогает! В подтверждение расскажу вам одно приключение, которое случилось со мной в Петербурге.

За мной гналась бешеная собака. Я даже забыл, что в нашем роду не принято убегать от опасности, и пустился что есть духу по улице, бросив ей свою дорогую шубу. Я сообразил тогда, что бешеная собака разгонит с улицы всех людей, и моя шуба не пропадёт, а дыры можно будет залатать. Сам же я забежал в первый попавшийся двор.

Через некоторое время я послал за шубой слугу. Он действительно нашёл её там, где она была оставлена. Я никогда не бросил бы этой шубы, так как она напоминала мне об одной блестящей охоте, во время которой я застрелил голубую лисицу. Из её прекрасного меха я и сшил себе шубу.

Слуга повесил шубу в гардеробную вместе с остальной моей одеждой. На другой день, ранним утром, я проснулся от громких криков и не мог сразу понять, в чём дело. В ту же минуту вбегает слуга мой, Иван, и кричит в испуге изо всей силы:

– О, Боже мой, господин барон! Ваша шуба…

– Да, что такое?

– Ах, господин барон!

Переминаясь с ноги на ногу, Иван никак не мог выговорить, что случилось.

– Говори же, в чём дело?

– Ах, барин, ваша шуба взбесилась!

Я скорее побежал в гардеробную, и действительно, на полу валялись куски изорванного платья, а шуба бросалась во все стороны и на моих глазах вцепилась в новенький сюртук и начала рвать его в клочья. Пистолетным выстрелом я убил наповал взбесившуюся шубу и отдал приказание сжечь её вместе с другой изорванной одеждой.

Любимые собаки и лошади барона Мюнхаузена

В жизни мне приходилось часто сталкиваться с опасностями, но могу уверить вас, что, не теряя самообладания, вы всегда останетесь победителем. Мне очень везло на охоте благодаря присутствию духа, но однажды я очутился в незавидном положении, и не будь у меня верных друзей – собак и лошадей, то и ловкость обращения с оружием не помогла бы мне. Правда, я отношусь к своим друзьям очень хорошо и забочусь о них гораздо больше других заурядных охотников. Мне хотелось бы подробно рассказать вам о моих каменных конюшнях и отличных помещениях для собак, но я не буду утомлять ваше внимание и ограничусь только самым существенным. Я расскажу вам о том, чего не могу не оценить и никогда в жизни не забуду. Среди моих собак самыми умными, ловкими и безгранично преданными были две: Стрелка и Фифка.

Первая производила чарующее впечатление на каждого, кому приходилось хоть раз видеть это неутомимое животное. С её помощью я мог свободно охотиться ночью, прикрепив фонарь к её изогнутому вверх хвосту. Она освещала перед собой широкую равнину, и ни одна дичь не могла ускользнуть от моего зоркого взгляда. Все охотники в окрестности завидовали мне.

Жена моя, как и я, очень любила охотиться и прекрасно ездила верхом. Однажды мы, взяв с собой Стрелку и двух слуг, отправились в ближайшую степь. Я поскакал вперёд выслеживать дичь; собака ныряла во все стороны, обнюхивая густую траву, и вдруг остановилась как вкопанная перед большой стаей куропаток. Я мог выстрелить и уверен, что на месте уложил бы несколько десятков птиц, но я сдержал себя и стал ждать жену, чтобы дать ей возможность полюбоваться красивой стойкой собаки. Моя рука устала держать ружьё наготове, а жены и слуг всё не было. В конце концов я забеспокоился и вернулся назад. Проехав полпути, я услышал где-то очень близко жалобные стоны, но кругом не было ни одной живой души. Мне показалось, что стоны доносились из-под земли. В один миг я соскочил с коня и приложил ухо к земле. И что же вы думаете? Я отчётливо услышал голоса моей жены и слуг, а невдалеке увидел отверстие заброшенной шахты. Теперь ясно стало, что мои несчастные спутники, не зная данной местности, по неосторожности попали в глубокую пропасть. Медлить было нельзя. Одним прыжком я очутился на лошади и вихрем помчался в соседнюю деревушку за людьми. Рудокопы с большими усилиями вытащили всех из шахты, имевшей приблизительно около пятисот футов глубины. Моё нетерпение росло каждую минуту, так как сначала вытащили слуг, а потом уже мою любимую жену и лошадей. Нужно отметить то удивительное обстоятельство, что все вышли из глубокой, тёмной пропасти совершенно невредимыми, если не принимать во внимание незначительных ушибов. О дальнейшей охоте не могло быть и речи. Мы поскакали домой. По дороге я пару раз окликнул Стрелку, но её не видно было. «Не пропадёт!» – подумал я.

Дома мы застали курьера, который ждал меня с поручением по одному казённому делу. Я вынужден был немедленно выехать в путь. Вернулся я ровно через две недели и сейчас же спросил о Стрелке. Все думали, что она побежала за мной, а потому не придавали большого значения её отсутствию. Невольно у меня мелькнула мысль: «Неужели она осталась возле куропаток?» Как хороший хозяин, я не мог оставить без внимания мою любимую Стрелку, приказал оседлать коня и поскакал туда, где охотился в последний раз. Ещё издали я заметил горбатую спину своего пса и, к моему удовольствию, застал собаку на том же месте, где оставил две недели тому назад. Из груди моей вырвалось радостное: «Стрелка!» Она прыгнула, куропатки взвились, и я одним выстрелом положил двадцать пять штук. Моя бедная Стрелка исхудала и едва передвигала ногами. Я взял её к себе на лошадь и довёз домой. Через несколько дней она оправилась.

Спустя некоторое время я снова поехал с ней на охоту, и на этот раз мы выследили удивительного зайца. Мне очень часто приходилось гнаться верхом за зайцем, но быстрота этого зайца поразила меня. Мы гонялись за ним двое суток. Мой конь окончательно выбился из сил, а Стрелка в изнеможении преследовала зайца по пятам до тех пор, пока я не приблизился к нему на расстояние ружейного выстрела.

Я вовсе не суеверный и не верю в колдовство, но случай с этим зайцем навёл меня на размышления. Я выстрелил. Заяц кубарем перевернулся и упал. Я ловко соскочил с лошади и увидел что-то невероятное! Кроме четырёх ног на животе у зайца оказалось ещё четыре на спине! Когда он уставал бежать, он быстро переворачивался на отдохнувшую четвёрку и опять бежал со свежими силами.

Если бы мне кто-нибудь рассказал подобную историю, я не поверил бы, но благодаря моей замечательной собаке я сам увидел это редкое явление природы. Ей по справедливости принадлежало бы первенство, если бы я не владел ещё одной борзой собакой, Фифкой, и Фифка немного затмила славу Стрелки.

Фифка отличалась не столько красотой, сколько удивительной резвостью и в этом отношении не имела соперниц. Я проводил с ней на охоте целые дни, не уставая любоваться её сообразительностью.

Она так много бегала, что с возрастом её ноги как бы вошли в туловище, она служила мне до глубокой старости в качестве таксы.

Когда моя Фифка была ещё молодой, я вышел с ней на охоту несмотря на то, что она была в это время щенной. Другая собака, находясь в таком положении, ленилась бы и не вышла даже со двора, а Фифка сейчас же разнюхала зайца и быстро помчалась за ним. Выгнанный заяц показался мне очень толстым, чем ещё больше меня заинтересовал.

Я с жалостью смотрел, как бедная Фифка бежала с обычной скоростью, так как сознавал, что ей это стоит больших усилий. Вдруг мои мысли прервало тявканье целой своры собак. Я стал прислушиваться к слабому, не совсем ясному лаю и был в недоумении. Я не мог понять, откуда доносится лай, но, подойдя ближе, увидел неописуемое чудо. У толстого зайца, или, вернее, – зайчихи, от быстрого бега или от испуга на свет появились маленькие зайчата, а у Фифки – дивные щенята. Зайчат было столько же, сколько и щенят. Появившись на свет, зайчата инстинктивно побежали, а щенята стали преследовать их и, наконец, даже нагнали. Я начал охоту с одной собакой за одним зайцем и торжественно закончил её с шестью прелестными собаками, а вместо одного зайца загнал шесть.

Когда мне приходится вспоминать эту удивительную историю с зайчатами и щенятами, как-то невольно приходит на память другое не менее замечательное происшествие.

Это случилось в Литве, в имении моего доброго приятеля, графа Пржбовского.

Однажды, после обеденного чая, граф предложил гостям посмотреть свою любимую чистокровную лошадь, которой он очень гордился. Все мужчины вышли на крыльцо, а я в обществе нескольких дам и гостеприимной хозяйки допивал чай.

Вдруг мы услышали крики и громкие испуганные голоса. Я моментально выскочил на крыльцо. Лошадь неистовствовала с пеной у морды, фыркала, брыкалась, точно дикая. Самые лучшие конюхи боялись подойти к ней, не говоря уже о гостях, хотя среди них были знаменитые наездники.

Тут ко мне подошёл граф и с насмешкой сказал:

– Вот этот конь как раз по тебе, Мюнхаузен! Только ты можешь справиться с ним!

Признаться, меня немного задела едкая шутка графа. Недолго думая, я одним ловким прыжком очутился на спине рассвирепевшей лошади. Конь взвился на дыбы, но я сейчас же осадил его, и он смирился.

К изумлению всех, я объехал двор и, чтобы доставить удовольствие дамам, подъехал к ним, пришпорив коня, вскочил через окно в залу, проехал вокруг стола шагом, рысью, галопом и наконец заставил лошадь вскочить на стол. Там я прогарцевал по всем правилам искусства верховой езды между хрустальными чашками и стаканами. Конь, никого не допускавший к себе, так слушался повода, что не разбил ни одного стакана, ни одной чашки. Все гости остались очень довольны таким благоприятным исходом, а дамы смеялись до слёз.

Граф, в порыве восторга, подарил мне своего любимого скакуна с чистосердечными пожеланиями удачи в войне против турок.

– Пусть этот конь служит тебе, дорогой, неустрашимый Мюнхаузен, так же, как Буцефал служил Александру Македонскому.

После этого я поехал в Петербург представляться графу Миниху.

Приключения барона Мюнхаузена на войне против турок

Подарок любезного графа доставил мне очень большое удовольствие. Ведь, в самом деле, какой подарок подошёл бы мне лучше?

К тому же эта умная, понятливая и храбрая лошадь обещала мне в будущем очень многое. До меня она никого не подпускала к себе, и все боялись её необузданности, я же её усмирил, выездил, и она стала у меня кроткой, как овца, послушной и в то же время не потеряла своего горячего темперамента.

С ней я смело мог отправиться в Петербург для представления графу Миниху, чтобы вступить в русскую армию, сражавшуюся против турок. При виде своей лошади я всегда вспоминал подвиги юного Александра Македонского и меня тянуло к военной жизни.

Не успел я показаться со своей лошадью на одной из улиц Петербурга, как весть о моём приезде молнией пронеслась по всему городу. Моя известность росла с каждым днём, и благодаря ей я заслужил большое доверие начальника. Все говорили об иностранце Мюнхаузене, который на чайном столе гарцевал на неукротимой лошади. Меня сейчас же назначили начальником отряда гусар, и предо мной открылось блестящее поприще. Я мог теперь как нельзя лучше показать свою удаль и храбрость.

Главной целью нашего похода было восстановление чести русского оружия, немного пострадавшего в сражении при Птуре в блестящее царствование Петра Великого. Нам удалось это сделать после целого ряда жесточайших битв и удивительных вылазок, которые увенчали нас громкой славой благодаря неизмеримому таланту нашего великого полководца. Скромность подчинённых запрещает или, скорее, не позволяет приписывать себе великих побед. Основываясь на этом, я не сравниваю себя с нашим знаменитым полководцем и не претендую на славу, хотя часть её по праву принадлежит мне. Ведь известно, что в военном деле всё зависит от общих усилий. Командуя отрядом лихих гусар, я совершил много доблестных подвигов, успех которых зависел от моей опытности и мужества. Но я хочу быть справедливым и должен сказать, что многое удалось благодаря моим храбрым товарищам.

Я никогда не забуду взятия Очакова. Перед началом осады этой крепости меня с небольшим отрядом гусар послали на разведку. Мы ушли вперёд, оставив далеко позади наш авангард. В это время я увидел, что из города навстречу нам приближается отряд неприятеля. Как оказалось, турки сделали вылазку, которая окончилась для них очень печально. Сразу я не мог определить ни число врагов, ни расстояние, на котором они от нас находились, так как их закрывало громадное облако пыли. У меня мелькнула мысль воспользоваться услугой природы, чтобы обмануть турок. Мой отряд был очень незначителен, чтобы открыто вступать в бой, и здесь необходима была военная хитрость. Я немедленно приказал обоим флангам своего отряда как можно шире рассеяться по полю и поднять как можно больше пыли, а сам с частью отряда, где находились лучшие стрелки, атаковал неприятеля с фронта. Мне это удалось. Турки сначала сопротивлялись и могли бы причинить нам большой вред, но их смутили густые облака пыли по обе стороны нашего фронта. Они приняли наш небольшой отряд за целую армию в несколько тысяч человек. Мы бросились на них с громким криком «Ура!». Турки вздрогнули и в беспорядке стали отступать. Мы следовали за ними, постепенно рассеивая их сплочённые силы. Нам удалось не только загнать неприятеля в крепость, но даже выгнать его из крепости в противоположные ворота, которые я собственноручно открыл. Благодаря моей находчивости и способности пользоваться обстоятельствами мы имели такой успех, на который не могли даже надеяться.

Конь мой вихрем носился по улицам крепости, и я оставил позади свой отряд, который не успевал следовать за ним. Когда турки вышли из города и дверь была уже закрыта, я остановился среди базарной площади и хотел приказать трубить сбор. Но, повернувшись, к моему великому удивлению, я увидел, что все улицы пусты: ни трубачей, ни гусар, – я был один, как в пустыне!..

«Где же они? – подумал я и стал уже беспокоиться. – Должно быть, заблудились в незнакомом городе среди тесных улиц! Нет, сильно отстать они не могли! – успокаивал я себя, – они скоро нагонят меня…»

Ожидая гусар, я подъехал к колодцу, стоявшему посередине площади, чтобы дать измученному коню напиться. Он начал пить и пил так жадно, что можно было подумать, что его жажде не будет конца. Мне до этого никогда не приходилось видеть, чтобы конь мог выпить столько воды. Наконец загадка разъяснилась. Я оглянулся и увидел ужасную вещь! Что бы вы думали?.. Я сидел на одной половине коня! Задней половины не было, она была точно отрезана. Сколько конь выпивал воды, столько сейчас же выливалось сзади на землю, и внутри животного не оставалось ни капли. Моему удивлению не было конца, я не мог понять, как это случилось! В этот момент ко мне подъехал вестовой, а за ним и остальные гусары. Все начали восхвалять меня, и пожелания дальнейших удач лились неудержимым потоком. Потом гусары рассказали мне следующее.

Преследуя по пятам бегущего неприятеля, я оставил свой отряд далеко позади и загнал бежавших турок в крепость. В то время, когда я с лошадью находился под воротами, тяжёлая железная дверь внезапно опустилась и отрезала заднюю половину моей лошади. Но это нисколько не помешало передней части бежать за неприятелем. Наоборот, почувствовав лёгкость, лошадь помчалась вперёд ещё быстрее. Отрубленная половина некоторое время оставалась неподалёку от ворот, брыкаясь и разгоняя турок ударами копыт, а затем ускакала на ближайший луг, где я, вероятно, её и найду. Я тотчас помчался на указанный луг. К моей великой радости, я действительно нашёл там другую половину лошади, выделывавшую удивительные прыжки.

Не оставалось никакого сомнения в том, что обе половины моей лошади были живы, и я тотчас послал за ветеринарами и кузнецами, чтобы они сообща решили, как их соединить. Недолго думая, они решили сшить их прутьями лаврового дерева. Рана очень скоро совершенно зажила, не оставив никаких следов. Но при этом произошло нечто невероятное. Побеги пустили корни, и на теле лошади выросло большое лавровое дерево с прекрасными ветвями, образовавшими нечто вроде беседки. Таким образом, я был увенчан густым невянувшим лавровым венком и так не раз с триумфом въезжал в занятые города и крепости.

Упомяну ещё об одном случае, который произошёл после жаркого боя. Я так храбро, долго и так беспощадно дрался с неприятелем, что моя правая рука помимо воли продолжала подниматься и опускаться после битвы. Все мои усилия остановить её оказались безрезультатными, я боялся ранить себя или своих товарищей. Чтобы остановить руку, мне пришлось подвязать её, как после вывиха, и в таком положении носить в продолжение восьми дней.

Вы ещё не забыли, вероятно, моего рассказа о том, как я у всех на глазах вскочил на взбешённую лошадь и, усмирив её, заставил исполнять все мои желания. Этот мой поступок не позволит вам усомниться в том, что я намерен сейчас рассказать.

Мы осаждали город, название которого, право, уже забыл. Главнокомандующему очень важно было знать, что делается в неприятельском лагере. Проникнуть же туда не было никакой возможности, потому что нужно было пройти через все караулы, форпосты и укрепления. Осмелиться на такую вылазку никто не решался, так как никто не хотел идти на верную смерть.