Помоги проекту - поделись книгой:
Именно для таких случаев и существовали люди. Закон Омни, выработанный для общины людей, гласил:
«Колония не может быть представлена числом особей более трехсот. Доставка новых клонов возможна лишь в том случае, если кто-то из общины погибает, исполняя Долг Чести».
Долг Чести – это было понятие, внедренное самими Омни. Данное словосочетание обозначало беспрекословное служение серокожим хозяевам космоса в признательность за то, что они реанимировали само понятие «человек».
…Герман, занятый сборами, сейчас не особенно задумывался над этим. Он вырос здесь, на Джорге, дикой, полной опасностей, совершенно не освоенной ранее планете, куда Омни поселили общину людей. Он привык служить серокожим существам, хотя и недолюбливал их за надменность. Он с детства слышал о Долге Чести и был по-настоящему предан этому понятию. Лучшей наградой за его жизнь являлся тот лишний ребенок, которого привез с собой Го.
В том случае, если Герман выиграет схватку с Ашангом, колония людей на Джорге будет состоять уже из трехсот одного человека.
Он страстно желал именно этого – победить ненавистное разумное насекомое и выиграть неслыханный приз – еще одну человеческую жизнь.
…Бросив мимолетный взгляд на стереоснимок, Герман прошел в противоположный угол комнаты, где в специальном шкафу хранился еще один из немногочисленных, но свято чтимых артефактов.
Это был боевой скафандр с полустертой, уже плохо читаемой маркировкой на металлопластиковом ободе забрала гермошлема:
«Подольский завод космотехнического оборудования. Сделано на Земле».
Все, что относилось к разряду военной и космической техники, являлось для человеческой общины запретом, наложенным Омни. Оборудование и технику, необходимые для ведения боевых действий в той или иной области космического пространства, им обычно привозили на орбиты Джорга, куда воинов-людей поднимали челночные корабли серокожих существ.
Этот боевой скафандр являлся единственным исключением из правила, да и то, наверное, лишь потому, что был старым, лишенным какого бы то ни было вооружения, а символы для представителей расы Омни не имели никакого значения и воспринимались ими буквально, как это виделось глазу: похожий на знамя родовой вымпел – вышитая тряпка, старый скафандр с полустертой надписью по ободу забрала – безопасный хлам, которому давно пора в утиль…
Никто из серокожих существ не понимал, что старый, действительно выработавший свой гарантийный ресурс скафандр был более чем опасен.
Эта надпись, особенно последние два, уже едва читающихся слова «Сделано на Земле», были сильнее, чем любое оружие.
Они являлись одновременно и памятью, и символом, и катализатором той неосознанной тоски, неудовлетворенности, которую рано или поздно начинал испытывать любой выращенный в банке инкубатора человеческий клон.
Они, рожденные в глубоком космосе, не могли забыть о Земле.
…Герман разделся донага, затем натянул на себя плотный костюм из облегающей тело теплой ткани, наружный слой которой был ворсистым и шероховатым. Протянув руку, он достал бронежилет, и металлокевлар так же мягко обволок его спину, грудь и плечи, присосавшись своей подложкой к ворсистой поверхности надетого на голое тело костюма.
Старый скафандр тихо взвизгнул встроенными приводами активации, когда Герман подошел к нему и коснулся сенсора на внутреннем ободе откинутого вверх забрала гермошлема.
Через несколько минут на ступенях широкой лестницы, ведущей от ворот замка к той площадке, куда садились корабли Омни, показалась фигура в камуфлированном серо-зелено-коричневыми пятнами боевом скафандре.
На несколько секунд задержавшись у ворот, Герман пошел вниз по широким, высеченным в камне ступеням навстречу Го, который у подножия своего корабля что-то пояснял застывшим подле него квазианцам.
Герман понимал, что движется сейчас не навстречу Омни или этим уродам, которые сверлили его крохотными, ненавидящими глазками, – он шел навстречу своей судьбе, но не испытывал при этом ни страха, ни сомнений.
Холодное спокойствие было для него предвестником боя, смертельного риска и, возможно, собственной смерти.
Генетический отбор, произведенный Омни, действительно имел успех – люди, клонированные по отобранным образцам, были как на подбор: спокойные, уверенные в себе, исполнительные и преданные Долгу Чести.
Условия поединка, или, как это назвал Омни,
Конечной целью двух существ было истребление противника. Но вот продолжительность борьбы и способ ее ведения сильно зависел от промежуточного этапа смертельного состязания. Го сообщил Герману, что в пяти километрах от замка, на одной из полян, припаркован человеческий космический истребитель. Аналогичная машина форкарсиан была расположена где-то поблизости.
То есть если они не убьют друг друга раньше, то, добравшись до кораблей, смогут продолжить схватку – сначала в атмосфере, а затем и в околопланетном пространстве.
При этих наставлениях Омни Германа, несмотря на внешнее спокойствие, внезапно охватила нервная дрожь.
Го что-то пояснял похожим на жаб квазианцам, указывая на трехметровые полотнища стереоэкранов, куда будет вестись прямая трансляция с видеодатчиков, закрепленных на скафандре человека и боевой броне Ашанга, а Герман едва слышал эти пояснения, потому что его разум полонила единственная, ударившая дрожью по мышцам мысль.
Истребитель.
Настоящая человеческая машина, если верить словам Го.
Омни забавлялся на всю катушку. Он, видно, вошел в раж и не поскупился на декорации к предстоящему кровавому действу.
Герман сильно сомневался, что владыки космоса стали бы реанимировать человеческие технологии для создания подобной машины, – значит, они отыскали настоящий истребитель, чудом сохранившийся где-нибудь в пространстве после войны людей и форкарсиан…
Голова внезапно пошла кругом, мысли на секунду спутались, будто непослушные волосы на ветру.
Герман, который не был намерен долго забавлять Омни, а собирался покончить с Ашангом где-нибудь в ближайших зарослях, понял, что насекомому повезло и исполнение мысленного приговора, заранее вынесенного ему человеком, отодвигается на неопределенный отрезок времени.
Омни был хитер, как сам дьявол.
Он, без сомнения, предугадал реакцию Германа на упоминание о находящейся где-то поблизости машине его предков, землян.
Он наклонился к самому уху молодого Джорга и сказал, пользуясь тем, что забрало скафандра оставалось открытым:
– Маленькая деталь, Герман. Я установил замок на кабине пилота. Тебе придется открыть его особым ключом.
Герман повернул голову внутри шлема и, посмотрев на Омни, спросил:
– Что это за ключ?
– Кровь, – коротко хохотнул Го, подмигнув разинувшим свои жабьи рты квазианцам. – Замок среагирует только на кровь Ашанга.
– Если я убью его, какой смысл в истребителе?
– Никакого, – согласно кивнул Омни. – А ты не убивай его совсем. Чтобы открыть замок, тебе нужна лишь капля его крови…
Герман понял.
– Его рубка откроется аналогичным путем? – нахмурясь, спросил он.
– Абсолютно, – подтвердил его догадку Омни.
Слово «сельва» пришло на Джорг из древнего человеческого языка.
Если бы среди артефактов, хранящихся в замке, присутствовал весь толковый словарь интеранглийского, а не часть его обугленных страниц, то Герман мог бы обнаружить, что на далекой, необитаемой теперь Земле так называли влажные экваториальные тропические леса.
Впрочем, тот смысл, который вкладывали в термин «сельва» обитатели выстроенного на выступе скальных пород замка, не очень отличался от истинного значения данного слова. Разница заключалась лишь в том, что климат Джорга был более холодным…
…Стоило Герману немного удалиться от наблюдательной площадки, где расположился Го в окружении квазианцев, как вокруг него действительно сомкнулся влажный, труднопроходимый лес, верхний ярус которого трепал ледяной ветер, а внизу, меж могучих стволов, царило затишье, в котором, из-за разницы температур между заболоченной почвой и гнущимися под порывами ветра кронами, постоянно висело влажное марево, представлявшее собой крупные капельки не то тумана, не то моросящего из-под нижних ветвей деревьев дождя.
Скорее всего, это срывался конденсат, постоянно образующийся на разлапистых, похожих на распущенные веера листьях деревьев.
Серый, напоенный влагой сумрак наискось пересекали протянувшиеся от дерева к дереву причудливые плети ползучих растений-паразитов. В стылой тиши раздавались шорохи и вскрики.
Герман знал этот лес, но не любил его.
Сельва была коварна. Болотистая почва постоянно находилась в движении, что-то бурлило в ее недрах, зыбко покачивались упругие пласты вездесущего мха, и там, где вчера пролегала звериная тропа, сегодня вполне могла оказаться топь.
Он сразу ушел вслед за ветром, не полагаясь на расхожее мнение, что у Ашангов слаборазвитый нюх.
Это еще следовало проверить. Он лично еще никогда не сталкивался с представителями расы насекомых.
Двигаясь между сумеречной колоннадой стволов, Герман машинально уклонялся от соприкосновений с ядовитыми паразитическими вьюнами, одновременно пытаясь представить, как в такой ситуации будет действовать его враг.
Он знал, как поведет себя квазианец или иное существо, с которым Герману уже приходилось иметь дело, но не Ашанг.
До последнего дня термин «Ашанг» являлся для него лишь звуком, сочетанием букв, символом прошлой ненависти и невосполнимой утраты.
Реальных же знаний об Ашангах не было никаких.
Насколько его противник хорош как следопыт? Какие органы сенсорного восприятия мира превалируют в его организме? Как он мыслит?
Неизвестно.
Оказывается, этот емкий на первый взгляд термин «враг» заключал в себе лишь неизбывную ненависть, и только.
Ну ладно… Ринуться в бой, опираясь лишь на ненависть, он не мог. Возможно, его боевые навыки окажутся выше, чем у противника, и он застрелит Ашанга или утопит в вонючем болоте, но что с того?
Омни был хитер и жесток. Он кинул разуму Германа ту приманку, которую рассудок молодого воина заглотал, как голодная рыба глотает насаженную на крючок наживку.
Герман хотел увидеть машину своих предков, хотел сесть в нее, поднять в небо, хотя бы на миг ощутив, что от понятия «человек» осталась не только послушная воле Омни горсть праха, а нечто большее…
Отыскав более или менее твердый участок почвы, образованный сплетением узловатых корней нескольких деревьев, Герман затаился, привычно и быстро оборудовав замаскированное убежище.
Он понимал, что Ашанг, которому Омни наверняка сообщил то же самое, что и ему, станет искать человека. «Пусть насекомое сделает первый ход…» – решил про себя Герман, позволив осторожности и здравому смыслу возобладать над всеми остальными чувствами.
Ему пришлось ждать совсем недолго.
Минут через пять на противоположной стороне продолговатой заболоченной прогалины шевельнулись ветви кустарника, затем несколько раз судорожно дернулась и внезапно обвисла обрубленной плетью ядовитая лиана.
Ашанг явно не знал особенностей местной природы, и Герман получил преимущество, которым собирался воспользоваться в полной мере, но не совсем в тех целях, на которые уповал Омни.
Насекомообразное создание, порожденное чуждой эволюцией, появилось почти сразу вслед за дрожанием ветвей и судорожным рывком обрубленной лианы.
Противник был приблизительно одного роста с Германом, и строение его тела отдаленно напоминало гуманоида.
Ашанг остановился на границе кустарника.
Он был с ног до головы закован в природную броню из хитина. Ороговевшие покровы имели тускло-коричневый оттенок, руки и ноги производили такое впечатление, будто с них содрали плоть, оставив лишь кости, поверх которых вились связки не то мышц, не то сухожилий.
Голова Ашанга была вытянутой, похожей на сильно заостренное к затылочной части яйцо, глаза, разнесенные далеко в стороны, имели фасетчатую структуру: они казались выпуклыми и в них отсутствовали зрачки.
В первый момент, глядя на насекомоподобное существо, застывшее в напряженной позе на краю прогалины, Герман испытал двоякое чувство. С одной стороны, он ощутил любопытство, замешенное на брезгливости, с другой – в нем всколыхнулась острая, граничащая с безумным желанием ринуться вперед ненависть. И вдруг оба этих чувства истаяли, оставив после себя лишь напряженное ожидание дальнейших действий Ашанга.
По всем писаным и неписаным законам ему следовало броситься на врага, чтобы уничтожить эту ненавистную тварь, но Герман вдруг обнаружил в себе выдержку, о которой не подозревал не только Омни, но и он сам.
Некоторые понятия бывают значимы для человека лишь до тех пор, пока они не материализованы. Символ «Ашанг» был прост и понятен.
Стоящее метрах в пятидесяти от Германа существо – нет.
Ашанг оставался его врагом, но это скорее была дань традиции и правилам игры, которую навязал им обоим Омни.
Насекомоподобное существо внимательно осмотрелось и, очевидно, заметив следы недавно прошедшего тем же путем человека, осторожно двинулось вперед, постоянно озираясь.
Ашангу было намного легче передвигаться по болоту, чем Герману. Он весил раза в два меньше, чем человек, и зыбкий, колеблющийся ковер коварного мха, соответственно, держал его прочнее.
Но насекомое не подозревало, что Герман нарочно оставил небрежные следы на краю прогалины, в центре которой располагалась топь.
Все произошло именно так, как он и рассчитывал. Ашанг дошел до центра прогалины и внезапно оскользнулся, когда коварная почва, образованная сплетениями корней, вдруг выскользнула у него из-под ног, мгновенно превратившись из опоры в бездонную, липкую, жадно чавкнувшую и запузырившуюся трясину.
Ашанг издал невольный шипяще-щебечущий звук, вероятно, адекватный возгласу удивления, попытался было совершить отчаянный рывок в сторону, но жадная трясина уже схватила его, обняв по самую грудь.
Зловонные пузыри вскипели, выплевывая дурно пахнущие флюиды болотного газа.
Несколько секунд насекомообразное существо отчаянно и мужественно боролось, выпростав руки и пытаясь ухватиться трехпалыми кистями хоть за что-нибудь, но его окружала топь, и рывки лишь затягивали вглубь барахтающееся тело.
Герман, прищурясь, смотрел из своего убежища на эти конвульсии, а когда липкая жижа коснулась плеч Ашанга, спокойно вышел из своего укрытия.
Насекомое перестало барахтаться.
Оно смотрело на него, а Герман, в руках которого оказался тускло отблескивающий сталью нож, подошел к ближайшему молодому деревцу и одним ударом подрубил его у самого корня.
Двигаясь с максимальной осторожностью, он подошел к явно обозначившемуся по разрывам мшистого ковра краю топи.
Ашанг продолжал смотреть на него. Он погрузился в зловонную жижу по самые плечи, и теперь над пузырящейся поверхностью торчала лишь его отчаянно запрокинутая назад голова да руки, раскинутые в стороны. Трехпалые кисти сжимали клочья вырванного мха.
Вблизи Ашанг выглядел еще более отталкивающе, чем издалека. Его дыхательные отверстия больше походили на жабры и судорожно пульсировали, резко и явно обозначая расположенные на «лице» прочерченные наискось прорези. Рот насекомого был похож на короткий, раздвоенный клюв. Ороговевшие жвала беззвучно шевелились. Из-за отсутствия зрачков было непонятно, куда направлен взгляд Ашанга, но Герман не сомневался, что погибающий уставился на него.
Они молчали, хотя Герман не сомневался в том, что разум Ашанга снабжен насильственно загруженным в него знанием универсального галактического языка.
Не отводя взгляда от противника, молодой воин сделал шаг вперед, и вдруг рука форкарсианина метнулась к нему, располосовав воздух острыми, как бритва, хитиновыми гранями растопыренных пальцев.
Он лишь отклонил лицо, которое было уязвимо из-за открытого забрала гермошлема. Бросив подрубленное дерево, Герман одной рукой перехватил запястье Ашанга, а другой, в которой сжимал нож, сделал недвусмысленный жест, предупреждая, – еще движение, и ты будешь мертв.
Ашанг, казалось, окаменел.
Поделиться книгой: