Собрание сочинений

Река и улица вдохнулилюбовь в потертые дома,в тома дневной литературыдогадок вечного ума.Гоним, но все-таки не изгнан,один – сквозь тарахтящий веквдоль водостоков и карнизовживой и мертвый человек.

Глава 28

Зимою холоден Елагин.Полотна узких облаковвисят, как согнутые флаги,в подковах цинковых мостков,и мертвым лыжником с обрываскользит непрожитая жизнь,и белый конь бежит к заливу,вминая снег, кто дышит вниз,чьи пальцы согнуты в кармане,тепло, спасибо и за то,да кто же он, герой романав холодном драповом пальто,он смотрит вниз, какой-то праздникв его уме жужжит, жужжит,не мертвый лыжник – мертвый всаднику ног его теперь лежит.Он ни при чем, здесь всадник мертвый,коня белеющего беги облака. К подковам мерзлымвсе липнет снег, все липнет снег.

Глава 29

Канал туманный Грибоедов,сквозь двести лет шуршит вода,немного в мире переехав,приходишь сызнова сюда.Со всем когда-нибудь сживешьсяв кругу обидчивых харит,к ограде счастливо прижмешься,и вечер воду озарит.Канал ботинок твой окатити где-то около Невыплеснет водой зеленоватой, -мой Бог, неужто это вы.А это ты. В канале старомты столько лет плывешь уже,канатов треск и плеск каналови улиц свет в твоей душе.И боль в душе. Вот два столетья.И улиц свет. И боль в груди.И ты живешь один на свете,и только город впереди.

Глава 30

Смотри, смотри, приходит полдень,чей свет теплей, чей свет серейвсего, что ты опять не понялна шумной родине своей.Глава последняя, ты встанешь,в последний раз в своем лицесменив усталость, жизнь поставишь,как будто рифму, на конце.А век в лицо тебе смеетсяи вдаль бежит сквозь треск идей.Смотри, одно и остается -цепляться снова за людей,за их любовь, за свет и низость,за свет и боль, за долгий крик,пока из мертвых лет, как вызов,летят слова – за них, за них.Я прохожу сквозь вечный город,дома твердят: река, держись,шумит листва, в громадном хорея говорю тебе: все жизнь.первая половина 1961, Ленинград

Июльское интермеццо

(цикл из 9 стихов) [13]

В письме на юг

Г. Гинзбургу-Воскову

Ты уехал на юг, а здесь настали теплые дни,нагревается мост, ровно плещет вода, пыль витает,я теперь прохожу в переулке, все в тени, все в тени, все в тени,и вблизи надо мной твой пустой самолет пролетает.Господи, я говорю, помоги, помоги ему,я дурной человек, но ты помоги, я пойду, я пойду прощусь,Господи, я боюсь за него, нужно помочь, я ладонь подниму,самолет летит, Господи, помоги, я боюсь.Так боюсь за себя. Настали теплые дни, так тепло,пригородные пляжи, желтые паруса посреди залива,теплый лязг трамваев, воздух в листьях, на той стороне светло,я прохожу в тени, вижу воду, почти счастливый.Из распахнутых окон телефоны звенят, и квартиры шумят, и деревьялиствой полны,солнце светит в дали, солнце светит в горах – над ним,в этом городе вновь настали теплые дни.Помоги мне не быть, помоги мне не быть здесь одним.Пробегай, пробегай, ты любовник, и здесь тебя ждут,вдоль решеток канала пробегай, задевая рукой гранит,ровно плещет вода, на балконах цветы цветут,вот горячей листвой над каналом каштан шумит.С каждым днем за спиной все плотней закрываются окна оставленных лет,кто-то смотрит вослед – за стеклом, все глядит холодней,впереди, кроме улиц твоих, никого, ничего уже нет,как поверить, что ты проживешь еще столько же дней.Потому-то все чаще, все чаще ты смотришь назад,значит, жизнь – только утренний свет, только сердца уверенный стук;только горы стоят, только горы стоят в твоих белых глазах,это страшно узнать – никогда не вернешься на Юг.Прощайте, горы. Что я прожил, что помню, что знаю на час,никогда не узнаю, но если приходит, приходит пора уходить,никогда не забуду, и вы не забудьте, что сверху я видел вас,а теперь здесь другой, я уже не вернусь, постарайтесь простить.Горы, горы мои. Навсегда белый свет, белый снег, белый свет,до последнего часа в душе, в ходе мертвых имен,вечных белых вершин над долинами минувших лет,словно тысячи рек на свиданьи у вечных времен.Словно тысячи рек умолкают на миг, умолкают на миг, на мгновение вдруг,я запомню себя, там, в горах, посреди ослепительных стен,там, внизу, человек, это я говорю в моих письмах на Юг:добрый день, моя смерть, добрый день, добрый день, добрый день.июнь 1961

***

Э. Т.

Люби проездом родину друзей.На станциях батоны покупая,о прожитом бездумно пожалей,к вагонному окошку прилипая.Все тот же вальс в провинции звучит,летит, летит в белесые колонны,весна друзей по-прежнему молчит,блондинкам улыбаясь благосклонно.Отходят поезда от городов,приходит моментальное забвенье,десятилетья искренних трудов,но вечного, увы, неоткровенья.Да что там жизнь! Под перестук колесвзбредет на ум печальная догадка,что новый недоверчивый вопроскогда-нибудь их вызовет обратно.Так, поезжай. Куда? Куда-нибудь,скажи себе: с несчастьями дружу я.Гляди в окно и о себе забудь.Жалей проездом родину чужую.1961

***

Воротишься на родину. Ну что ж.Гляди вокруг, кому еще ты нужен,кому теперь в друзья ты попадешь?Воротишься, купи себе на ужинкакого-нибудь сладкого вина,смотри в окно и думай понемногу:во всем твоя одна, твоя вина,и хорошо. Спасибо. Слава Богу.Как хорошо, что некого винить,как хорошо, что ты никем не связан,как хорошо, что до смерти любитьтебя никто на свете не обязан.Как хорошо, что никогда во тьмуничья рука тебя не провожала,как хорошо на свете одномуидти пешком с шумящего вокзала.Как хорошо, на родину спеша,поймать себя в словах неоткровенныхи вдруг понять, как медленно душазаботится о новых переменах.1961

Пьеса с двумя паузами для сакс-баритона

Металлический зов в полночьслетает с Петропавловского собора,из распахнутых окон в переулкахмелодически звякают деревянные часы комнат,в радиоприемниках звучат гимны.Все стихает.Ровный шепот девушек в подворотняхстихает,и любовники в июле спокойны.Изредка проезжает машина.Ты стоишь на мосту и слышишь,как стихает, и меркнет, и гаснетцелый город.Ночь приноситиз теплого темно-синего мракажелтые квадратики окони мерцанье канала.Играй, играй, Диззи Гиллеспи,Джерри Маллиган и Ширинг, Ширинг,в белых платьях, все вы там в белых платьяхи в белых рубахахна сорок второй и семьдесят второй улице,там, за темным океаном, среди деревьев,над которыми с зажженными бортовыми огнямилетят самолеты,за океаном.Хороший стиль, хороший стильв этот вечер,Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,что там вытворяет Джерри,баритон и скука и так одиноко,Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,звук выписывает эллипсоид так далеко за океаном,и если теперь черный Гарнерколотит руками по черно-белому ряду,все становится понятным.Эррол!Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,какой ударник у старого Монкаи так далеко,за океаном,Боже мой, Боже мой, Боже мой,это какая-то охота за любовью,все расхватано, но идет охота,Боже мой, Боже мой,это какая-то погоня за нами, погоня за нами,Боже мой,кто это болтает со смертью, выходя на улицу,сегодня утром.Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,ты бежишь по улице, так пустынно, никакого шума,только в подворотнях, в подъездах, на перекрестках,в парадных,в подворотнях говорят друг с другом,и на запертых фасадах прочитанные газеты оскаливаютзаголовки.Все любовники в июле так спокойны,спокойны, спокойны.1961

Романс

Ах, улыбнись, ах, улыбнись вослед, взмахни рукой,недалеко, за цинковой рекой.Ах, улыбнись в оставленных домах,я различу на улицах твой взмах.Недалеко, за цинковой рекой,где стекла дребезжат наперебой,и в полдень нагреваются мосты,тебе уже не покупать цветы.Ах, улыбнись в оставленных домах,где ты живешь средь вороха бумаги запаха увянувших цветов,мне не найти оставленных следов.Я различу на улицах твой взмах,как хорошо в оставленных домахлюбить других и находить других,из комнат, бесконечно дорогих,любовью умолкающей дыша,навек уйти, куда-нибудь спеша.Ах, улыбнись, ах, улыбнись вослед, взмахни рукой,когда на миг все люди замолчат,недалеко за цинковой рекойтвои шаги на целый мир звучат.Останься на нагревшемся мосту,роняй цветы в ночную пустоту,когда река, блестя из пустоты,всю ночь несет в Голландию цветы.1961

Современная песня

Человек приходит к развалинам снова и снова,он был здесь позавчера и вчераи появится завтра,его привлекают развалины.Он говорит:Постепенно,постепенно научишься многим вещам, очень многим,научишься выбирать из груды битого щебнясвои будильники и обгоревшие корешки альбомов,привыкнешьприходить сюда ежедневно,привыкнешь, что развалины существуют,с этой мыслью сживешься.Начинает порою казаться – так и надо,начинает порою казаться, что всему научился,и теперь ты легко говоришьна улице с незнакомым ребенкоми все объясняешь. Так и надо.Человек приходит к развалинам снова,всякий раз, когда снова он хочет любить,когда снова заводит будильник.Нам, людям нормальным, и в голову не приходит, как это можно вернутьсядомой и найти вместо дома – развалины. Нет, мы не знаем, как это можнопотерять и ноги, и руки под поездом или трамваем – все это доходит до нас– слава Богу – в виде горестных слухов, между тем это и есть необходимыйпроцент несчастий, это – роза несчастий.Человек приходит к развалинам снова,долго тычется палкой среди мокрых обоев и щебня,нагибается, поднимает и смотрит.Кто-то строит дома,кто-то вечно их разрушает, кто-то снова их строит,изобилие городов наполняет нас всех оптимизмом.Человек на развалинах поднял и смотрит,эти люди обычно не плачут.Даже сидя в гостях у – слава Богу – целых знакомых,неодобрительно смотрят на столбики фотоальбомов.«В наши дни, – так они говорят, – не стоит заводить фотографий».Можно много построить и столько же можно разрушитьи снова построить.Ничего нет страшней, чем развалины в сердце,ничего нет страшнее развалин,на которые падает дождь и мимо которыхпроносятся новые автомобили,по которым, как призраки, бродятлюди с разбитым сердцем и дети в беретах,ничего нет страшнее развалин,которые перестают казаться метафоройи становятся тем, чем они были когда-то:домами.1961

Июльское интермеццо

Девушки, которых мы обнимали,с которыми мы спали,приятели, с которыми мы пили,родственники, которые нас кормили и все покупали,братья и сестры, которых мы так любили,знакомые, случайные соседи этажом выше,наши однокашники, наши учителя, – да, все вместе, -почему я их больше не вижу,куда они все исчезли.Приближается осень, какая по счету, приближается осень,новая осень незнакомо шумит в листьях,вот опять предо мною проезжают, проходят ночью,в белом свете дня красные, неизвестные мне лица.Неужели все они мертвы, неужели это правда,каждый, который любил меня, обнимал, так смеялся,неужели я не услышу издали крик брата,неужели они ушли,а я остался.Здесь, один, между старых и новых улиц,прохожу один, никого не встречаю больше,мне нельзя входить, чистеньких лестниц узостьи чужие квартиры звонят над моей болью.Ну, звени, звени, новая жизнь, над моим плачем,к новым, каким по счету, любовям привыкать, к потерям,к незнакомым лицам, к чужому шуму и к новым платьям,ну, звени, звени, закрывай предо мною двери.Ну, шуми надо мной, своим новым, широким флангом,тарахти подо мной, отражай мою теньсвоим камнем твердым,светлым камнем своим маячь из мрака,оставляя меня, оставляя менямоим мертвым.1961

Августовские любовники

Августовские любовники,августовские любовники проходят с цветами,невидимые зовы парадных их влекут,августовские любовники в красных рубашках с полуоткрытыми ртамимелькают на перекрестках, исчезают в переулках,по площади бегут.Августовские любовникив вечернем воздухе чертяткрасно-белые линии рубашек, своих цветов,распахнутые окна между черными парадными светят,и они все идут, все бегут на какой-то зов.Вот и вечер жизни, вот и вечер идет сквозь город,вот он красит деревья, зажигает лампу, лакирует авто,в узеньких переулках торопливо звонят соборы,возвращайся назад, выходи на балкон, накинь пальто.Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами,голубые струи реклам бесконечно стекают с крыш,вот ты смотришь вниз, никогда не меняйся местами,никогда ни с кем, это ты себе говоришь.Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью,с юной плотью входящей, всходящей на новый круг,отдавая себя с новым криком и с новой кровью,отдавая себя, выпуская цветы из рук.Новый вечер шумит, что никто не вернется, над новой жизнью, [14]что никто не пройдет под балконом твоим к тебе,и не станет к тебе, и не станет, не станет ближечем к самим себе, чем к своим цветам, чем к самим себе.1961

Проплывают облака

Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,над сумеречными деревьями звенящие, звенящие голоса,в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,в сумеречном воздухе исчезающие небеса?Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьеви негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве.Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы с красными гребнями,маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?«Проплывают облака, проплывают облака и гаснут...» -это дети поют и поют, черные ветви шумят,голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи,улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов.«Проплывают облака...» – это дети поют ночью, ночью,от травы до вершин все – биение, все – дрожание голосов.Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит,привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем,среди черных ветвей облака с голосами, с любовью...«Проплывают облака...» – это дети поют обо всем.Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,блестящие нити дождя переплетаются, звенящие голоса,возле узких вершин в новых сумерках на мгновениевидишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей.Где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних оград,все рыдать и рыдать, и смотреть все вверх, быть ребенком ночью,и смотреть все вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев неясных,в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья сложить.Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет,только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.1961

Шествие

(поэма) [15]

Поэма-мистерия в двух частях-актах и в 42-х главах-сценах

Идея поэмы – идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она – гимн баналу. Цель достигается путем вкладывания более или менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так более, как менее условных персонажей. Формулировки облечены в форму романсов. Романс – здесь понятие условное, по существу – монолог. Романсы рассчитаны на произнесение – и на произнесение с максимальной экспрессией: в этом, а также в некоторых длиннотах сказывается мистерийный характер поэмы. Романсы, кроме того, должны произноситься высокими голосами: нижний предел – нежелательный – баритон, верхний – идеальный – альт. Прочие наставления – у Шекспира в «Гамлете», в 3 акте.

Часть I

Пора давно за все благодарить,за все, что невозможно подаритькогда-нибудь, кому-нибудь из васи улыбнуться, словно в первый разв твоих дверях, ушедшая любовь,но невозможно улыбнуться вновь. Прощай, прощай – шепчу я на ходу,среди знакомых улиц вновь иду,подрагивают стекла надо мной,растет вдали привычный гул дневной,а в подворотнях гасятся огни.– Прощай, любовь, когда-нибудь звони. Так оглянись когда-нибудь назад:стоят дома в прищуренных глазах,и мимо них уже который годпо тротуарам шествие идет.

1

Вот Арлекин толкает свой возок,и каплет пот на уличный песок,и Коломбина машет из возка.А вот Скрипач, в руках его тоскаи несколько монет. Таков Скрипач.А рядом с ним вышагивает Плач,плач комнаты и улицы в пальто,блестящих проносящихся авто,плач всех людей. А рядом с ним Поэт,давно не брит и кое-как одети голоден, его колотит дрожь.А меж домами льется серый дождь,свисают с подоконников цветы,а там, внизу, вышагиваешь ты.Вот шествие по улице идет,и кое-кто вполголоса поет,а кое-кто поглядывает вверх,а кое-кто поругивает век,как, например, Усталый Человек.И шум дождя, и вспышки сигарет,шаги и шорох утренних газет,и шелест непроглаженных штанин(неплохо ведь в рейтузах, Арлекин),и звяканье оставшихся монет,и тени их идут за ними вслед. Любите тех, кто прожил жизнь впотьмахи не оставил по себе бумаги памяти какой уж ни на есть,не помышлял о перемене мест,кто прожил жизнь, однако же не ставни жертвой, ни участником забав,в процессию по случаю попав.Таков герой. В поэме он молчит,не говорит, не шепчет, не кричит,прислушиваясь к возгласам других,не совершая действий никаких.Я попытаюсь вас увлечь игрой:никем не замечаемый порой,запомните – присутствует герой.

2

Вот шествие по улице идет.Вот ковыляет Мышкин-идиот,в накидке над панелью наклонясь.– Как поживаете теперь, любезный князь,уже сентябрь, и новая зимаеще не одного сведет с ума,ах милый, успокойтесь наконец. -Вот позади вышагивает Лжец,посажена изящно голова,лежат во рту великие слова,а рядом с ним, окончивший поход,неустрашимый рыцарь Дон Кихотбеседует с торговцем о сукнеи о судьбе. Ах, по моей виневам предстает ужасная толпа,рябит в глазах, затея так глупа,но все не зря. Вот книжка на столе,весь разговорчик о добре и злесвести к себе не самый тяжкий труд,наверняка тебя не заберут.Поставь на стол в стакан букетик зла,найди в толпе фигуру Короля,забытых королей на свете тьма,сейчас сентябрь, потом придет зима.Процессия по улице идет,и дождь среди домов угрюмо льет.Вот человек, Бог знает чем согрет,вот человек – за пару сигаретон всем раскроет честности секрет,кто хочет, тот послушает рассказ,Честняга – так зовут его у нас.Представить вам осмеливаюсь япринц-Гамлета, любезные друзья -у нас компания – все принцы да князья.Осмелюсь полагать, за триста лет,принц-Гамлет, вы придумали ответи вы его изложите. Идет.Процессия по улице бредет,и кажется, что дождь уже ослаб,маячит пестрота одежд и шляп,принц-Гамлет в землю устремляет взор,Честняге на ухо бормочет Вор,но гонит Вора Честности пример(простите – Вор, представить не успел).Вот шествие по улице идет,и дождь уже совсем перестает,не может же он литься целый век,заметьте – вот Счастливый Человекс обычною улыбкой на устах.– Чему вы улыбнулись? – Просто так. -Любовники идут из-за угла,белеют обнаженные тела,в холодной мгле навеки обнялись,и губы побледневшие слились.Все та же ночь у них в глазах пустых,навеки обнялись, навек застыв,в холодной мгле белеют их тела,прошла ли жизнь или любовь прошла,стекает вниз вода и белый светс любовников, которых больше нет.Ступай, ступай, печальное перо,куда бы ты меня не привело,болтливое худое ремесло,в любой воде плещи мое весло.Так зарисуем пару новых морд:вот Крысолов из Гаммельна и Чорт,опять в плаще и чуточку рогат,но, как всегда, на выдумки богат.

3

Достаточно. Теперь остановлюсь.Такой сумбур, что я не удивлюсь,найдя свои стихи среди газет,отправленных читателем в клозет,самих читателей объятых сном. Поговорим о чем-нибудь ином.Как бесконечно шествие людей,как заунывно пение дождей,среди домов, а Человек озяб,маячит пестрота одежд и шляп,и тени их идут за ними вслед,и шум шагов, и шорох сигарет,и дожд все льется, льется без концана Крысолова, Принца и Лжеца,на Короля, на Вора и на Плач,и прячет скрипку под пальто Скрипач,и на Честнягу Чорт накинул плащ.Усталый Человек закрыл глаза,и брызги с дон-кихотова тазалетят на Арлекина, АрлекинТорговцу кофту протянул – накинь.Счастливец поднимает черный зонт,Поэт потухший поднимает взори воротник. Князь Мышкин-идиотсклонился над панелью: кашель бьет;процессия по улице идет,и дождь, чуть прекратившийся на миг,стекает вниз с любовников нагих. Вот так всегда – когда ни оглянись,проходит за спиной толпою жизнь,неведомая, странная подчас,где смерть приходит, словно в первый раз,и где никто-никто не знает нас.Прислушайся – ты слышишь ровный шум,быть может, это гул тяжелых дум,а может, гул обычных новостей,а может быть – печальный ход страстей.

4. Романс Арлекина

По всякой землебалаганчик везу,а что я видал на своем веку:кусочек плоти бредет внизу,кусочек металла летит наверху. За веком век, за веком векложится в землю любой человек,несчастлив и счастлив,зол и влюблен,лежит под землей не один миллион.Жалей себя, пожалей себя,одни говорят – умирай за них,иногда судьба,иногда стрельба,иногда по любви, иногда из-за книг. Ах, будь и к себе и к другим не плох,может, тебя и помилует Бог,однако ты ввысь не особо стремись,ведь смерть – это жизнь, но и жизнь – это жизнь. [16] По темной земле балаганчик везу,а что я видал на своем веку:кусочек плоти бредет внизу,кусочек металла летит наверху.

5. Романс Коломбины

Мой Арлекин чуть-чуть мудрец,так мало говорит,мой Арлекин чуть-чуть хитрец,хотя простак на вид,ах, Арлекину моемууспех и слава ни к чему,одна любовь ему нужна,и я его жена. Он разрешит любой вопрос,хотя на вид простак,на самом деле он не прост,мой Арлекин – чудак.Увы, он сложный человек,но главная беда,что слишком часто смотрит вверхв последние года. А в облаках летят, летят,летят во все концы,а в небесах свистят, свистятбезумные птенцы,и белый свет, железный свистя вижу из окна,ах, Боже мой, как много птиц,а жизнь всего одна. Мой Арлекин чуть-чуть мудрец,хотя простак на вид, -нам скоро всем придет конец -вот так он говорит,мой Арлекин хитрец, простак,привык к любым вещам,он что-то ищет в небесахи плачет по ночам. Я Коломбина, я жена,я езжу вслед за ним,свеча в фургоне зажжена,нам хорошо одним,в вечернем небе высокоптенцы, а я смотрю.Но что-то в этом от того,чего я не люблю. Проходят дни, проходят днивдоль городов и сел,мелькают новые огнии музыка и сор,и в этих селах, в городкахя коврик выношу,и муж мой ходит на руках,а я опять пляшу. На всей земле, на всей землене так уж много мест,вот Петроград шумит во мгле,в который раз мы здесь.Он Арлекина моегов свою уводит мглу.Но что-то в этом от того,чего я не люблю. Сожми виски, сожми виски,сотри огонь с лица,да, что-то в этом от тоски,которой нет конца!Мы в этом мире на столесовсем чуть-чуть берем,мы едем, едем по земле,покуда не умрем.

6. Романс Поэта

Как нравится тебе моя любовь,печаль моя с цветами в стороне,как нравится оказываться вновьс любовью на войне, как на войне. Как нравится писать мне об одном,входить в свой дом как славно одному,как нравится мне громко плакать днем,кричать по телефону твоему: – Как нравится тебе моя любовь,как в сторону я снова отхожу,как нравится печаль моя и больвсех дней моих, покуда я дышу. Так что еще, так что мне целовать,как одному на свете танцевать,как хорошо плясать тебе уже,покуда слезы плещутся в душе. Все мальчиком по жизни, все юнцом,с разбитым жизнерадостным лицом,ты кружишься сквозь лучшие года,в руке платочек, надпись «никогда». И жизнь, как смерть, случайна и легка,так выбери одно наверняка,так выбери с чем жизнь свою сравнить,так выбери, где голову склонить. Все мальчиком по жизни, о любовь,без устали, без устали пляши,по комнатам расплескивая вновь,расплескивая боль своей души.

7. Комментарий

Вот наш Поэт, еще не слишком стар,он говорит неправду, он усталот улочек ночных, их адресов,пугающих предутренних часов,от шороха дождя о диабаз,от редких, но недружелюбных глаз,от рева проносящихся машин,от силуэтов горестных мужчинздесь, в сумраке, от беспокойных слов,Бог знает от чего. И от себя.Он говорит: судьба моя, судьбабрести всю жизнь по улицам другимкуда-нибудь, к друзьям недорогим,а может быть, домой сквозь новый дождь,и ощущать реку, стекло и дрожьхудой листвы, идти, идти назад,знакомый и обшарпанный фасад,вот здесь опять под вечер оживать,и с новой жизнью жизнь свою сшивать. Все таковы. Да, все слова, стихи,вы бродите средь нас, как чужаки,но в то же время – близкие друзья:любить нельзя и умирать нельзя,но что-нибудь останется от вас, -хотя б любовь, хотя б – в последний раз,а может быть, обыденная грусть,а может быть, одни названья чувств. Вперед, друзья. Вперед. Adieu, tristesse. [17]Поговорим о перемене мест,поговорим о нравах тех округ,где нету нас, но побывал наш друг -печальный парень, рыцарь, доброхот,известный вам идальго Дон Кихот.