Пламя над бездной

– Я просто хотел дать вам знать, что Организация к этому не имеет отношения. Нас это застало полностью врасплох всего пару часов назад.

И он пустился в несвязное описание массивного потока требований, затопившего все ресурсы Организации.

Под его рокот Равна вывела на экран последнюю сводку работы Ретранслятора. О Силы! Отвлечение шестидесяти процентов? Выдержки из группы «Цены связи» – она пробежала сообщение «Поющего Ветра». Воздушные мешки эти опять надуваются, но предложение заменить Ретранслятор – возможно, вполне реально. Это было из того сорта событий, которых опасался Грондр.

– Старик просил все больше и больше. Когда мы наконец все поняли и отказали ему… да, мы подошли близко к угрозе силой. Возможности уничтожить его корабль-посланник у нас были. Нельзя предсказать, какой могла быть месть, но мы сказали Старику, что его запросы и без того нас убивают. Слава Силам, он отнесся к этому с юмором и отступил. Ему теперь выделен один передатчик, причем на поиск сигнала, который не имеет к нам отношения.

Хм. Одна загадка решена. Наверное, Старик рыскал вокруг «Бродячей компании» и подслушал рассказ наездника.

– Может быть, все и будет хорошо. Но для нас важно не уступить, если Старик снова попытается злоупотребить нашим сервисом.

Слова вылетели у нее изо рта раньше, чем она сообразила, кому дает советы.

Грондр, кажется, не заметил. Если и да, то он был вполне готов согласиться.

– Да-да. Я вам скажу, что если бы Старик был обычным клиентом, мы его навеки занесли бы за такой обман в черный список. Впрочем, будь он обычным клиентом, ему бы никогда нас не одурачить.

Грондр провел по лицу пухлыми пальцами.

– Ни один обычный житель Края не мог бы изменить наши записи по экспедиции с драгой. Никто даже из Вершины Края не мог бы проникнуть на свалку и манипулировать с останками, не вызвав у нас даже подозрений.

Драга? Останки? Равна начала понимать, что она и Грондр говорят не об одном и том же.

– Так что конкретно сделал Старик?

– Подробности? Сейчас мы более чем уверены. С момента падения Страума Старик очень заинтересовался людьми. К сожалению, здесь не было таковых, желающих сотрудничать. И он начал нами манипулировать, переписывая записи кладбища кораблей. Мы восстановили чистую резервную копию из нашего филиала. Драга действительно нашла погибший корабль людей, там были части тел – но ничего такого, что мы могли бы оживить. Старику, наверное, пришлось сопоставлять и соединять то, что он там нашел. Может быть, память он восстановил по данным архивов о человеческой культуре. Задним числом мы теперь можем сопоставить его запросы в архив и вторжение на кладбище кораблей.

Грондр еще рокотал, но Равна уже не слушала. Глаза ее смотрели сквозь экран телефона.

Мы мелкая рыба в глубокой воде, и глубина нас защищает от рыбаков на поверхности. Но даже пусть они не могут здесь жить, у рыбаков есть свои приманки и смертельные хитрости.

И значит, Фам…

– Значит, Фам Нювен – это робот, – спокойно сказала Равна.

– Не совсем так. Он – человек, и со своей искусственной памятью может действовать автономно. Но когда Старик закупает целую полосу частот, это существо полностью становится его искусственным эмиссаром. – Части рта Грондра заклацали в неприятной озадаченности. – Равна, мы не все знаем, что случилось вчера ночью, – не было причин держать вас под строгим наблюдением. Но Старик нас заверяет, что в прямом исследовании больше нет необходимости. Как бы там ни было, мы никогда не дадим ему целую полосу для новой попытки.

Равна едва кивнула. Никогда в жизни она не испытывала такого гнева и такого страха одновременно. Ее окатила волна головокружения, она отошла от телефона, не слушая встревоженных окликов Грондра. В голове всплывали школьные истории, все эти мифы о десятках людских религий. Последствия, последствия. От некоторых она может защититься, другие – непоправимы.

И откуда-то из глубины сознания, из-под гнева и ужаса, выползала необыкновенно дурацкая мысль. Восемь часов она провела наедине лицом к лицу с Силой. Это была одна из тех вещей, о которых пишут главы в учебниках, которые всегда происходят где-то далеко и о них доходят перевранные рассказы. Из тех вещей, которых близко не переживал никто и никогда на Сьяндре Кеи. До этой минуты.

10

Джоанна долго плыла в лодке. Солнце так и не зашло, хотя раньше оно было сзади, теперь оказалось впереди, и небо затянуло облаками; по закрывшему ее поверх одеял просмоленному брезенту постукивал мелкий дождик.

Целые часы она провела в затуманенном болью полусознании. Вокруг творилось то, что бывает только во сне. Какие-то твари тянули ее за одежду, всюду налипла кровь. Чьи-то мягкие руки и морды перевязали ее раны и влили в глотку холодной воды. Когда она разметалась, мама поправила ей одеяла и утешила ее очень странными звуками. Несколько часов возле нее лежало что-то теплое. Иногда это был Джефри, а чаще – большая собака, которая мурлыкала.

Дождь перестал. Солнце было слева от лодки, но пряталось за холодной резкой тенью. Боль была все более и более различима. Часть ее была в груди и в плече и била молнией при каждом качании лодки. Еще она была в животе – пустота, которая не была даже тошнотой – так мучили голод и жажда.

Все чаще она уже не спала, а вспоминала. Кошмары, от которых никогда не избавиться. Потому что они произошли на самом деле. И продолжали происходить.

Солнце выныривало из облаков и пряталось снова. Оно все ниже и ниже скользило по небу, пока вновь не оказалось почти позади лодки. Джоанна пыталась припомнить, что папа сказал, перед тем… перед тем, как все стало плохо. Они в арктическом поясе планеты, летом. Значит, низшей точки солнце достигает на севере, а сейчас они плывут примерно на юг. Куда бы они ни плыли, с каждой минутой они все дальше от звездолета и от надежды найти Джефри.

Иногда они плыли будто по открытому морю, и дальние холмы то появлялись, то скрывались в облаках. Иногда река сужалась, и они неслись вплотную к скальным стенам. Джоанна понятия не имела, что путешествие на парусной лодке может быть таким стремительным и таким опасным. Четверо крысоподобных отчаянно работали, не давая лодке налететь на скалы. Они метались от мачты до бортов, иногда становясь друг другу на плечи, чтобы куда-то достать. Двухкорпусная лодка кренилась и стонала во вдруг вскипавшей воде. Потом быстрина кончалась, и снова медленно проплывали назад далекие холмы.

Джоанна долго притворялась, что все еще бредит. Стонала, металась. И наблюдала. Корпуса у лодки были длинные и узкие, почти как каноэ. Между ними был установлен парус. Тенью в ее сне и был этот парус, щелкающий на холодном и чистом ветру. В небе клубилось серое, то светлое, то темное. Под ним летали птицы. Они ныряли мимо мачты, кружили над лодкой. Воздух был наполнен щебетом и шипением. Но оно исходило не от птиц.

А от чудовищ. Джоанна рассматривала их из-под опущенных ресниц. Это были такие же твари, как те, что убили маму и папу. Даже одеты они были в те же смехотворные серо-зеленые куртки, усыпанные петлями и карманами. Она сначала решила, что это собаки или волки. Но это не было точным описанием. Да, у них было по четыре тонких ноги и по паре остроконечных ушей. Но, судя по длинным шеям и вспыхивающим красным глазкам, это могли быть и большие крысы.

И чем дольше она на них смотрела, тем противнее они ей казались. Неподвижное изображение этого ужаса передать не могло бы – надо было видеть их в действии. Джоанна смотрела, как четверо – те, что были на ее стороне лодки, – возились с ее компьютером. «Розовый Олифант» лежал привязанный в сетчатом мешке у кормы лодки. Теперь звери хотели его рассмотреть. Сначала это было похоже на цирковое представление, головы зверей метались туда-сюда. Но каждое движение было очень точным, очень координированным с движениями других. При этом чья-то лапа прижимала освободившуюся сеть к борту. Это было как смотреть на марионеток, управляемых одним кукловодом.

За считанные секунды они вытащили компьютер из мешка. Собаки уронили бы его на дно лодки, а потом стали бы подталкивать носами. Но не эти твари. Двое положили его на поперечную скамейку, а третий придерживал лапой. Они ощупывали края, обращая особое внимание на нажимные закраины и гибкие проушины. Они тоже толкали и тянули, но с очевидной целью.

Они хотели его открыть.

Над бортом другого корпуса показались две головы. Они произвели какие-то шипящие и булькающие звуки – среднее между птичьей песней и звуками рвоты. Один из тех, что был с ней, обернулся и ответил такими же звуками. Остальные трое продолжали возиться с защелками компьютера.

Наконец они потянули гибкие проушины одновременно. Компьютер со щелчком раскрылся, и появилось верхнее окно процедуры запуска, созданной самой Джоанной, – ее анимационное изображение произнесло:

«Как тебе не стыдно, Джефри! Не трогай мои вещи!»

Четверка тварей вдруг застыла, вытаращив глаза.

Потом повернула компьютер так, чтобы остальным было тоже видно. Один придерживал, пока другой заглядывал в верхнее окно, а третий играл с окном клавиатуры. Хмыри в соседнем корпусе обезумели, но ни один из них не подошел ближе. Первая четверка, тыкая наугад, прервала процедуру запуска. Один из них посмотрел на ребят во втором корпусе, еще двое наблюдали за Джоанной. Она продолжала притворяться, лежа с почти закрытыми глазами.

– Как тебе не стыдно, Джефри! Не трогай мои вещи! – снова произнес голос Джоанны, но исходил он от одного из зверей.

Имитация была абсолютной. Потом девчоночий голос застонал и заплакал:

– Мама! Папа!

Это снова был ее голос, но такой детский и перепуганный, который ей не хотелось бы слышать никогда.

Казалось, они ждут ответа от компьютера. Когда ничего не произошло, один из них снова стал совать нос в окна. Все сколько-нибудь значительное и все опасные программы были закрыты на пароль. Из ящика слышались оскорбления и верещания – все мелкие сюрпризы, подготовленные Джоанной для пронырливого братца.

Джефри, увижу ли я тебя снова?

Звуки и образы какое-то время занимали этих бестий. Наконец их тыканье наугад убедило компьютер, что его открыл кто-то действительно очень молодой, и он переключился в детский режим.

Твари знали, что она за ними наблюдает. Один из четырех возившихся с Олифантом – не всегда один и тот же – все время на нее смотрел. Они с ней играли, притворяясь, что не знают, будто она притворяется.

Джоанна открыла глаза и посмотрела на собакоподобного.

– Черт бы тебя взял!

Она посмотрела в другую сторону. И вскрикнула. Свора в другой половине лодки сбилась в кучу. Из этой кучи высовывались головы на извивающихся шеях. В свете низкого солнца красным сверкали глаза. Стая змей или крыс, глядящая на нее небеса уже знают сколько.

Головы повернулись на ее крик, и она снова его услышала. У нее за спиной кто-то завопил ее голосом: «Черт бы тебя взял!» Откуда-то еще она звала «мама!» и «папа!». Джоанна снова вскрикнула, и они снова повторили этот крик эхом. Джоанна подавила ужас и замолчала. Чудища еще минуту продолжали ее передразнивать, в беспорядке повторяя то, что она, очевидно, говорила в бреду. Когда они поняли, что больше им ее не напугать, голоса перестали быть человеческими. Повсюду раздавалось бульканье, будто эти две группы о чем-то договаривались. Потом четверо с ее стороны закрыли компьютер и снова запаковали в сетку.

Те шестеро расцепились. Трое прыгнули к внешнему борту лодки. Крепко зажав в когтях его край, они высунулись на ветер. В этот момент они почти полностью выглядели как собаки – большие собаки, выглядывающие из окна автомобиля и нюхающие воздух. Мотались туда-сюда длинные шеи. Каждые несколько секунд кто-то один из них опускал голову вниз, к воде. Пьют? Рыбу ловят?

Рыбу ловили. Взлетела голова, бросившая в лодку что-то маленькое и зеленое. Остальные три зверя придержали это носами. Джоанна видела мелькнувшие тонкие ножки и блестящий панцирь. Один держал это кончиком пасти, а двое других рвали на части. И все это делалось с той же невозможной точностью. Стая казалась единым существом, а каждая шея – тонким щупальцем с парой челюстей на конце. У Джоанны свело желудок, но блевать было нечем.

Рыбная ловля длилась еще четверть часа. Поймали еще семь этих зеленых штук. Но их не съели, по крайней мере не всех. Расчлененную добычу сложили в небольшую деревянную миску.

Еще булькающие звуки с двух сторон. Один из шести схватил миску за край и пополз через платформу с мачтой. Четверо на стороне Джоанны сгрудились поближе, будто боясь гостя. Только когда миска была поставлена и посетитель уполз назад, четверка на стороне Джоанны снова подняла головы.

Миску подхватила одна из крыс. И вместе с еще одной подошли к Джоанне. Она сглотнула слюну. Что еще за пытку они выдумали? Живот свело снова – на этот раз от сильнейшего голода. Она перевела взгляд на миску и поняла, что эти твари пытаются ее покормить.

Солнце вышло из-за северных облаков. Его низкие лучи падали, как в ясный осенний день сразу после дождя: вверху – темное небо, но все вокруг ярко блестит. Шерсть у этих тварей была густая и гладкая. Один поднес ей миску, а другой сунул в нее рыло и вытащил… что-то зеленое и скользкое. Держал он это очень бережно, кончиком длинной пасти. Повернулся и протянул это Джоанне.

Джоанна съежилась, отстраняясь:

– Нет!

Тварь остановилась. Секунду Джоанне казалось, что зверь собирается повторить ее вопль. Но он только бросил взятый кусок обратно в миску. Первый зверь поставил миску на скамейку рядом с Джоанной. Секунду он смотрел на нее снизу вверх, затем отпустил край миски, который держал зубами. Мелькнул ряд остро отточенных игольчатых зубов.

Джоанна смотрела в миску, и в ней боролись отвращение и голод. Наконец она вытащила руку из-под одеяла и сунула ее в миску. Вокруг нее задергались головы, и между двумя сторонами лодки опять понеслись булькающие замечания.

Пальцы сомкнулись вокруг чего-то мягкого и холодного. Джоанна вытащила это на свет. Тело было серо-зеленым, бока блестели на солнце. Парни в той лодке оторвали ему ножки и отрубили голову. То, что осталось, было не больше трех сантиметров в длину. Выглядело это как филе моллюска. Когда-то Джоанна такое любила, но то было вареным. Когда эта штука дернулась в руке, Джоанна чуть ее не выронила.

Она поднесла кусок ближе ко рту и тронула языком. Соленое. На Страуме, если съесть сырого моллюска, почти наверняка заболеешь. Как же быть здесь, совсем одной, без родителей, без локальной сети связи? Подступили слезы. Джоанна сказала плохое слово, сунула зеленую штуку в рот и попробовала прожевать. Мягкий вкус с текстурой нутряного жира и слегка зернистой. Джоанна подавилась, выплюнула кусок… и попробовала съесть другой. Всего ей удалось пропихнуть в себя штуки две. Может быть, так и лучше. Теперь подождать и посмотреть, сильно ли ее вырвет.

Она легла снова и увидела несколько пар смотрящих на нее глаз. Снова забулькал разговор двух корпусов лодки. Потом один из четверки скользнул к ней, неся кожаный мех с затычкой. Фляга.

Эта тварь была больше других. Предводитель? Он придвинулся к Джоанне вплотную, приблизив горловину фляги к ее губам. Этот большой казался хитрее остальных и приближался к ней осторожнее. Глаза Джоанны скользнули вдоль боков его куртки. Ниже ее края шерсть зверя на заду была почти белая… и ее прорезал глубокий шрам в виде буквы «У».

Это тот, который убил отца!

Бросок Джоанны был неожиданным для нее самой, быть может, поэтому он так хорошо удался. Бросившись мимо фляги, она обхватила шею зверя свободной рукой, перекатилась на него, прижав тварь к днищу. Сам по себе он был меньше ее и не настолько сильным, чтобы сбросить ее с себя. Когти его скребли по одеялу, но почему-то Джоанну не ранили. Она навалилась всем весом зверю на хребет, вцепилась руками в то место, где сходились горло и челюсть, и стала вбивать голову зверя в дерево.

Тут же на нее навалились остальные, рыла отталкивали ее снизу, челюсти тянули за рукав. Ряды игольчатых зубов пробили ткань. Тела их гудели звуком из ее бреда, который пронизывал все тело и громыхал в костях.

Они оторвали ее руку от горла врага и стали выкручивать; Джоанна ощутила, как рвет изнутри мышцы наконечник стрелы. Но еще одну вещь Джоанна могла сделать: она оттолкнулась ногами, упершись головой в основание челюсти зверя, и вбила его голову в борт. Тела вокруг нее дернулись, и она шлепнулась на спину. Теперь она ощущала только боль. Ее не могли сдвинуть с места ни страх, ни ярость.

Но какая-то часть ее сознания все еще следила за этой четверкой. Она сделала им больно. Сделала им больно. Сделала больно им всем. Остальные трое шатались, как пьяные, издавая свистящие звуки, которые на этот раз, кажется, исходят изо рта. Тот, со шрамом на заду, лежал на боку, подергиваясь. Она пробила ему на голове рану в форме звезды. Кровь стекала у него по глазам, как красные слезы.

Шли минуты. Свистки прекратились. Четыре твари сбились в груду, и послышалось знакомое шипение. У Джоанны снова пошла кровь из раны на груди.

Они смотрели друг на друга, потом Джоанна улыбнулась врагам. Они уязвимы. Уязвимы для нее, Джоанны. Ей стало лучше, чем за все время с момента приземления.

11

До начала движения Свежевателя самым знаменитым городом-государством к западу от Ледяных Клыков был город Резчиков. Основатель его насчитывал уже шестьсот лет. В те дни на севере жизнь была тяжелее, снег даже в долинах лежал почти весь год. Резчик начинал один – одинокая стая в маленькой хижине у края глубоко врезавшейся в материк бухты. Стая была столько же охотником и мыслителем, сколько художником. Жилья не было на сотни миль вокруг. Из хижины резчика вышло только с десяток его ранних статуй, но они породили начало его славы. И существовали до сих пор. Возле Длинных Озер был город, названный по имени одного из музеев Резчика.

Со славой появились и ученики. Вместо одной хижины появилось десять, рассыпанных вдоль фиорда Резчика. Прошло столетие-другое, и Резчик медленно, но изменился. Он боялся этой перемены, ощущения, что душа его ускользает от него. Он старался сохранить себя – как почти всякий в той или иной степени. В худшем случае стая впадает в извращение, может стать лишенной души. Для Резчика сам поиск этот был изменением. Он изучал, насколько каждый элемент соответствует душе. Изучал щенков и их воспитание и прикидывал, что может дать новый элемент. Он научился формировать душу, тренируя ее элементы.

Конечно, почти все это было не ново. Это было в основе почти всех религий, и каждый город имел своих советников по любви и знатоков-селекционеров. Подобные знания, верные или ошибочные, важны в любой культуре. Что сделал Резчик – это взглянул на все это в целом свежим глазом, без традиционных перекосов. Он осторожно экспериментировал на себе и на других художниках колонии. Следил за результатами, используя их для постановки новых экспериментов. И руководствовался тем, что видел, а не тем, во что хотелось бы ему верить.

По любым стандартам его века все, что он делал, было ересью, или извращением, или просто сумасшествием. В ранние годы короля Резчика ненавидели так же, как через три столетия – Свежевателя. Но дальний север все еще страдает каждый год от суровой зимы. Нации юга не могли с легкостью посылать армии так далеко. Однажды попробовали и были разбиты наголову. А Резчик мудро не пытался обратить в свою веру юг – по крайней мере прямо. Но поселок его рос и рос, а слава его из-за статуй и мебели меркла перед прочими аспектами его репутации. Постаревший сердцем приходил в этот город и выходил не просто моложе, но умнее и счастливее. Город излучал идеи: машины для плетения, редукторы и ветряные мельницы, организация заводов. В этом месте родилось что-то новое. И это не были изобретения. Это был народ, рождению которого помог, как повитуха, Резчик, и созданное им мировоззрение.

Викрэкшрам и Джакерамафан прибыли в город Резчика под вечер. Почти весь день шел дождь, но сейчас облака развеялись, и яркая голубизна неба радовала глаз после долгой череды пасмурных дней.

Владения Резчика Страннику казались раем. Он устал от бесстайной и дикой местности. И устал волноваться за чужака.

Последние несколько миль за ними насторожено плыли катамараны. Они были вооружены, а Странник и Описатель появились с очень подозрительной стороны. Но они были только вдвоем и явно не опасны. Глашатаи затрубили, передавая их рассказ. Когда они прибыли в гавань, они уже были героями – две стаи, укравшие неоценимое сокровище у орды северных негодяев. Они обошли волнолом, которого не было, когда Странник был тут последний раз, и привязались к причалу.

Пирс был забит солдатами и фургонами. Горожане усыпали всю дорогу до самых городских стен. Это настолько было близко к своре, насколько это может быть, если сохранять место для ясной мысли. Описатель выпрыгнул из лодки и гордо прошелся с явным удовольствием под приветственные клики с холмов.

– Срочно! Нам нужно говорить с Резчиком!

Викрэкшрам подобрал брезентовый мешок, в котором лежал ящик с картинками чужака, и осторожно вылез из лодки. Он еще плохо двигался после трепки, которую задал ему чужак. Передняя мембрана Шрама была при нападении порезана. Тогда он на секунду перестал себя осознавать.

Пирс имел странный вид – на первый взгляд каменный, но покрытый губчатым черным материалом, который Странник не видел со времен Южных морей. Здесь он должен бы быть хрупким…

Где я? Я должен чему-то быть рад, какой-то победе…

Странник остановился перегруппироваться. Через секунду и боль, и мысли стали резче. Так будет еще несколько дней, не меньше. Теперь помочь чужаку. Вытащить его на берег.

Лорд-камергер короля Резчика оказался щеголем, набравшим излишний вес. Странник не ожидал увидеть такое у резчиков. Однако этот парень немедленно стал доброжелателен, как только увидел чужака. Он привел врача взглянуть на Двуногого – а заодно и на Странника. Чужак за последние пару дней набрал немного сил, но попыток насилия больше не предпринимал. И на берег его переправили без хлопот. Он только смотрел на Странника, и тот уже научился узнавать на этом плоском лице выражение бессильной ярости. Он задумчиво тронул голову Шрама. Двуногий просто ждал более верного шанса нанести еще больше вреда.

Через несколько минут путешественники сидели в запряженных керхогами повозках и катили по бугристой мостовой в сторону городских стен. Солдаты прокладывали путь сквозь толпу. Описатель Джакерамафан махал головами на все стороны – красавец герой. Сейчас Странник уже знал ту неловкую застенчивость, которая пряталась в душе Описателя. Может быть, она определяла его жизнь – до этой минуты.

Сам Викрэкшрам, даже если бы хотел, не мог быть таким экспансивным. Учитывая раненую мембрану Шрама, резкие движения сбили бы его с мыслей. Он лег на сиденья повозки и посмотрел во все стороны.

Если не считать изменений во внешней гавани, здесь все было так, как ему помнилось пятьдесят лет назад. Почти повсюду в мире мало что меняется за пятьдесят лет. Пилигрим, вернувшийся так быстро, подосадует на скуку неизменности. Но вот это… это почти пугало.

Новый массивный волнолом. Почти вдвое больше пирсов, и мультилодки с флагами, которых он в этой части света и не видал. Дорога была и раньше, но узкая, и боковых подъездов было втрое меньше. И городские стены раньше годились лишь для того, чтобы удержать керхогов и фрогенов внутри, а не врагов снаружи. Теперь они поднялись до десяти футов в высоту, и черный камень тянулся, сколько хватал глаз. И в последний раз солдат было почти не видно, сейчас же они мелькали повсюду. Не слишком хорошая перемена. Странник ощутил сосущее чувство у Шрама под ложечкой. Солдаты и войны – это плохо.

Они проехали в городские ворота, мимо лабиринта рынка, занимавшего несколько акров. Аллеи были всего пятьдесят футов в ширину и сужались там, где висели рулоны тканей, стояли образцы мебели или горы свежих фруктов. В воздухе витал аромат фруктов, пряностей и лака. Рынок был так забит народом, что торговля становилась почти что оргией, и Странник чуть не потерял сознание. Потом они выехали на узкую улицу, петлявшую среди рядов бревенчатых домов. Вдали над крышами нависали мощные укрепления. Еще через десять минуть процессия въехала во двор замка.

Они вышли из повозок, и лорд-камергер велел пересадить Двуногого на носилки.

– А как Резчик, он нас прямо сейчас примет? – спросил Описатель.

Чиновник рассмеялся:

– Не он, а она. Резчик сменил пол десять с лишним лет тому назад.

Странник в изумлении дернул головами. А это что значит? Почти все стаи со временем меняются, но Резчик – это всегда был только «он». Странник с трудом заставил себя прислушаться к дальнейшей речи лорда-камергера.

– И лучше того. Весь ее совет должен взглянуть на то, что вы привезли. Входите.

Он жестом отпустил охрану.

Они вошли в коридор, достаточно широкий, чтобы две стаи могли рассесться рядом. Впереди шел лорд-камергер, за ним путешественники и доктор с чужаком на носилках. Прием был куда торжественней прошлых… и это тоже беспокоило.

Скульптур было очень мало, а те, что были, принадлежали предыдущим столетиям.