Великий Гиньоль сюрреалистов

Трясина застыла, она более не затягивала Дерринджера, а с громкой отрыжкой отпустила его. Элея помогла ему высвободить плечи, и вскоре он уже стоял на твердой, сухой земле.

ГЛАВА 12

— Вы снова спасли мне жизнь, — еще раз поблагодарил он девушку.

— Не надо по этому поводу быть таким мрачным.

— Но все получилось не так, как нужно. Это я должен был спасать чью-то жизнь, если на то пошло. Меня для этого готовили.

— Не знала, что для этого требуется специальная подготовка.

— Вы не понимаете, — волновался Дерринджер. — Я Спартанец. Я должен находить выход из любых ситуаций.

— Вы считаете себя способным на это?

— Да.

— Кажется, вы ничуть в себе не сомневаетесь? промолвила Элея.

— Конечно, не сомневаюсь, — ответил Дерринджер, удивляясь ее словам. Лишь потом он подумал, что в них, очевидно, был сарказм. Он ничего не сказал, и они продолжили путь.

Лес кончился, они вышли на равнину. Элея, кажется, не была расположена к беседе, а Дерринджер просто не знал, о чем говорить, поэтому довольно долго они шли молча. Наконец на зеленом лугу, покато спускавшемся вниз, они увидели небольшой каменный дом.

— Это То место, которое вам нужно? — спросил Дерринджер.

— Нет, но вы можете оставить меня здесь. Со мной здесь ничего не случится.

— Я обещал, что доведу вас до вашего дома, и я это сделаю. Мы, Спартанцы, выполняем свои обещания.

Она с любопытством посмотрела на Дерринджера.

— На вашем месте я бы здесь не упоминала о Спартанцах.

— Почему?

— Здесь их не все любят.

— Не понимаю, почему. Мы люди честные, непьющие и ответственные. Мы держим свое слово и ни у кого не просим помощи.

Элея ничего не сказала. На мгновение Дерринджер задумался.

— Это, разумеется, был особый случай. Спартанцы обычно не делают долгов. Я вижу, мое общество вам не очень приятно. Я буду считать, что вернул вам долг, лишь тогда, когда доставлю вас туда, куда вы направляетесь, в полном здравии и в безопасности.

— Я уже говорила, что вы мне ничего не должны и провожать меня не нужно. Я сама прекрасно могу защитить себя.

— Я вас не понимаю. То, что я сейчас делаю, не имеет к вам никакого отношения. Я дал обет, а Спартанец не успокоится, пока при первой же возможности не вернет долг тому, кому должен. Иначе ему никогда не знать покоя, он не сможет прямо смотреть в глаза своим товарищам. Наш эфорат (эфорат — коллегия высших должностных лиц в Спарте. — прим. перев.) считает постыдным для Спартанца иметь долги, поэтому мы избавляемся от них как можно скорее.

— Не думаю, что мне понравился бы ваш спартанский образ жизни, заметила девушка.

— Спартанцы вам тоже не нравятся.

— Я этого не говорила.

— Но подумали.

— Кажется, вы умнее, чем я предполагала.

Они снова замолчали, пока не увидели дом на лугу.

— Вы сюда шли?

— Нет. Но, возможно, здесь нас накормят.

ГЛАВА 13

Элея постучалась.

— Входите, — произнес голос за дверью.

Девушка потянула большое чугунное кольцо и отворила дверь. Элея вошла, за нею последовал Дерринджер.

Стены единственной комнаты были сложены из неотесанного камня. В дальнем конце в очаге жарко горел огонь. Из щелей низкого дощатого потолка торчали пучки соломы. Пространство освещали две керосиновые лампы. Одна из них стояла на длинном деревянном столе в центре комнаты, другая же — на маленьком столике в правом углу. В комнате было двое мужчин и еще какое-то, похожее на краба, существо. В руках мужчины держали музыкальные инструменты, флейту и цитру.

— Я Элея, — представилась девушка. — Я звонила по телефону от миссис Вишну с планетоида.

— Добро пожаловать, Элея, — ответил старший из мужчин. — А ваш друг, кто он?

— Он сам расскажет о себе, — ответила Элея.

— Меня зовут Дерринджер, я Инспектор, как вы можете заметить по униформе, а также Спартанец, о чем говорит эмблема на моем рукаве красный кинжал.

— Это кинжал? — удивился тот, кто был помоложе. — На нем столько грязи, что я принял его за лопату.

Шутка была неудачной, но старший из мужчин рассмеялся, а Элея улыбнулась.

— Я Эбен, — представился шутник. — Парень, похожий на краба, — Такие, мой напарник. А это хозяин дома Зилов. Мы с Такисом торговцы.

— Я Инспектор, — повторил Дерринджер. — И выполняю обещание, провожая леди туда, куда ей нужно. Таким образом, я нахожусь при исполнении служебных обязанностей. Я сделаю вид, что не заметил допущенных нарушений.

— О чем это вы? — удивился Эбен.

— Кому принадлежат музыкальные инструменты, которые вы держите в руках? Советую избавиться от них, пока никто не видел.

Зилов рассмеялся.

— Разрешите напомнить вам, Инспектор, что музыкальные инструменты в Зоне Развлечений не запрещены, — сказал он.

— Если, конечно, у вас есть на них разрешение, в чем я сомневаюсь.

— Кажется, он видит нас насквозь! — воскликнул Эбен. — Инспектор, он же Спартанец, проделал весь этот путь в Зону Развлечений только для того, чтобы напомнить нам о законах. Здорово же вы вывалялись в грязи, Инспектор. Значит, так следят за собой славные Спартанцы или это только ваше личное представление об аккуратности?

Дерринджер непроизвольно потянулся за бластером, но рука Элеи удержала его.

— Он шутит, Дерринджер, — успокоила девушка.

— Довольно грубая шутка.

— Разве она дает вам право убить его за это? Посмотрите, у него нет оружия. Убедитесь сами.

Дерринджер смутился. Он невольно потянулся за оружием, такая уж у него привычка — хвататься за бластер, когда кто-то пытается безнаказанно пройтись по его адресу. Но он совсем не собирался стрелять. Спартанец, даже если ему по чину дано такое право, предпочитает бороться на равных, и готов отказаться от применения оружия, пусть и личного. Сейчас он находится в Зоне Развлечений, и эта шутка, хоть и грубая, здесь, вероятно, является своего рода развлечением.

Кроме того, как это ни странно, этот рыжеволосый торговец с его чувством юмора был ему по душе.

Следовало, однако, помнить, что он в Зоне Развлечений. Записываются ли тут все разговоры? Дерринджер обвел быстрым взглядом комнату и тотчас встретил подмигивающий глазок видеокамеры, укрытой под потолком среди балок. Он представил себе, сколько же здесь микрофонов в каждом углу.

— Да, мы ведем трансляцию, — подтвердил Зилов, хозяин дома, и положил на стол ксилофон. — Вон там наша главная телекамера. — Он указал в конец комнаты, туда, где был очаг, а над ним на стене — большой круглый и плоский предмет из блестящего металла. Две черные точки на его поверхности свидетельствовали о количестве невидимых зрителей по другую сторону.

— Правда, зрителей у нас маловато, — сознался Зилов. — Да и откуда им взяться? В этом доме — кулисы и актерские уборные. Иногда к нам забредает случайный ковбой из глубинки, ищущий кусочек настоящей жизни, чтобы позабыть о комедиях и трагедиях в нашем Секторе № 1.

Дерринджер почувствовал себя перед телекамерой. Лицо его мгновенно одеревенело, руки стали неловкими и мешали. Он испытывал настоящий страх сцены. Ранее, в нормальной жизни, с ним никогда такого не случалось. Разумеется, Зона Развлечений, с ее вездесущими камерами и микрофонами, не являлась нормальным миром. Дерринджер подумал, что вот таким был некогда Голливуд, где позволяли снимать фильмы только потому, что так всем хотелось.

— Итак, как я понимаю, вы останетесь здесь на какое-то время? справился Эбен у Инспектора.

— Это целиком зависит от мисс Элеи, — сдержанно ответил Дерринджер. Как я уже говорил, я взялся сопровождать мисс до места назначения, поэтому все решения принимает она. Потом я немедленно вернусь в свою казарму.

— К чему такая официальность? — сердито вмешалась Элея и повернулась к Эбену и Зилову. — Мы будем рады разделить с вами ваш обед.

— Отлично. Но прежде я осмотрю ваши раны, может, надо наложить повязку, — ответил Зилов. — Вам повезло, что не придется накладывать швы. Среди нас нет настоящего лекаря. Как это вы так поранились?

— Леопард, — коротко ответила Элея и этим ограничилась.

— А что касается вас, Инспектор Дерринджер, то могу предложить вам переодеться, если, конечно, шутовской наряд не оскорбит вас.

— Было бы неплохо, — обрадовался Дерринджер. — Как только моя униформа просохнет, я тут же верну вашу одежду.

Ему действительно предложили костюм шута. Дерринджер сразу догадался. Комбинезон: белые ромбы на черном фоне с одной стороны и черные ромбы на белом фоне — с другой. Дерринджера смутил этот костюм, он не хотел в него облачаться. Негоже Инспектору вызывать смех и улыбки. Однако выхода не было. «Это ненадолго, — утешал он себя. — Скоро я получу назад свою высушенную и чистую униформу».

Зилов поставил на стол миски с тушеным мясом из котла, в котором что-то продолжало булькать. На столе появились буханка крестьянского хлеба и несколько бутылок темного пива. На экране телепередатчика возникло еще несколько темных точек. Дерринджера удивило, что число зрителей, наблюдающих за тем, как они едят, выросло по сравнению с количеством следивших за их ссорой. Но он ничего не сказал.

После ужина Элея поинтересовалась:

— А музыка будет?

— Если Инспектор не возражает, — ехидно ответил Зилов.

— Делайте, что хотите, — буркнул Дерринджер. — Я всего лишь ваш гость.

Зилов и Эбен играли что-то медленное, но ритмичное. Элее мелодия, должно быть, была знакома, ибо она тихонько подпевала. Все, кажется, остались довольны, ибо сами себе поаплодировали.

— Я знаю, Инспектор, такая музыка не по вкусу Спартанцам, но вы должны согласиться, что это приятная мелодия, — заявил Эбен.

— Такого я не скажу, — возразил Дерринджер. — Для моего уха она как жалобное мяуканье, прерываемое интервалами.

— Весьма неоригинальное сравнение. Вы туги на ухо с детства или по долгу службы? — не уступал Эбен.

— Не знаю, — признался Дерринджер. — Я понятия не имел о музыке, пока не прошел обучения в Оздоровительных Отрядах Вишну. По окончании курса учебы мне пришлось слушать музыку по долгу службы. Я поражался, что такая музыка может кому-то нравиться.

— У вас никогда не появлялось желания развить свой музыкальный вкус? спросила Элея.

— Нет, а зачем? Глупо и противоестественно прививать себе вкус к тому, что тебе не нравится.

— Вы такой правильный, Инспектор, и напичканы законами, — рассмеялся Эбен. — Неужели вам не хочется узнать, чего вам не хватает, и восполнить этот пробел, хотя бы из любопытства?

Дерринджер не нашел ничего смешного в словах Эбена, хотя всех остальных они позабавили.

— Нет, не хочется. Суть основного догмата Обновленного Платонизма, а это наша философия, в том, что в мире много вещей, пробуждающих в людях интерес и кажущихся привлекательными, но не все они являются желанными. Надлежащее воспитание души помогает пренебречь плотскими вожделениями, принижающими ее.

— Значит, вы еще и философ, — заметила Элея. Дерринджер покраснел, потому что Спартанцы презирали книжную учебу и гордились отсутствием какой-либо философии в своих воззрениях.

— Ни в коем случае. Но человек, ничего не знающий о политической теории, которая лежит в основе правления в этом мире, просто невежда.

— «Где глупость — образец, там разум кажется безумием», — процитировал Зилов.

— Я не разделяю подобной доктрины, — возразил Дерринджер. Он повернулся к девушке: — Мы так и будем продолжать этот бессмысленный диспут? Или вы позволите мне проводить вас туда, куда вы направляетесь?

— Да, — ответила Элея, — пора в путь. И вам, Дерринджер, тоже, поскольку вы все равно меня не послушаетесь, если я скажу вам «нет».

Она повернулась к Эбену и Зилову.

— Благодарю вас за гостеприимство, возможно, мы еще встретимся на представлении.

ГЛАВА 14

Местность казалась безлюдной. Теплый мглистый и серый день был из тех, что предвещают дождь. На бледном, как бы выцветшем небе плыли обрывки облаков, и оно напоминало застиранный кусок заношенной ткани, который повесили просушиться после стирки. Дерринджер испытывал странное чувство, словно чего-то ждал. Сопровождение девушки туда, куда она направлялась, предпринятое им из чувства долга, теперь явно превращалось в удовольствие. Его спутница была хороша собой, и ему нравилось ее общество. Раньше он думал лишь о долге и сопряженных с этим неудобствах, а также о собственной порядочности, поскольку, несмотря на все, решился следовать вместе с Элеей до окончания ее пути. Но теперь, шагая рядом с девушкой через красивый с пологими холмами луг, ведущий к Арене, он вдруг понял, что все это доставляет ему удовольствие и ему хорошо. Даже если бы ему не надо было подчиняться долгу, он готов был идти рядом с Элеей куда угодно. Дерринджеру вовсе не нравилось это незнакомое ему чувство. Оно означало, что он с наслаждением выполняет то, что является долгом, а это вызывало подозрение, что он делает это скорее по собственному желанию, а отнюдь не по обязанности. Подобные мысли были чересчур сложны для его понимания, так по крайней мере считал он сам. К тому же у него не было на них немедленного ответа, и это беспокоило Дерринджера.

Он не помнил, когда впервые увидел статуи. Местность менялась незаметно, и сначала они показались ему просто огромными валунами на зеленой траве луга. Но когда он подошел поближе, то понял, что это огромные, грубо высеченные из камня головы высотой не менее десяти или двенадцати футов. Они ушли в землю до подбородка, словно стояли здесь давно. Их стилизованные черты были сердиты и мрачны. Каменные головы смотрели в разные стороны, словно грозные стражи, оберегающие от неожиданностей.

— Что это? — недоуменно спросил Дерринджер.

— Полагаю, новые экспонаты выставки. Она часто пополняется чем-то новым.

— Кем?

— Теми, кто владеет этим местом. Это может быть кто угодно.

Вдали они увидели несколько щитов, а за ними какое-то здание.

— Вы туда идете? — спросил Дерринджер у девушки.