Помоги проекту - поделись книгой:
— Фелленден из нее не выбирался, — сказал Хромой. Его голос звучал разочарованно. — Мне не следовало говорить тебе ничего до тех пор, пока ты окончательно не отчаешься, пока не будешь готов поверить. Фелленден вернулся во времени назад к тому моменту, когда убил свою жену. И он не стал убивать ее. Кроме того, он понял, что был не прав. Итак, он не убил ее и поэтому не попал в камеру смертников.
Родней сглотнул. Его взгляд упал на записку, которую прислали ему адвокаты. Они сделали все, что закон и их изобретательность позволяли сделать, и теперь на их помощь не приходилось рассчитывать. Они ничем больше не могли помочь. От безысходности кровь опять ударила ему в голову. Паника снова начала охватывать его. Родней стиснул руки.
— Почему бы тебе самому не повторить этот фокус? — насмешливо спросил он.
— Я пытался, — сказал Хромой. Его голос был ровным. — Я пытался изо всех сил. Я и сейчас продолжаю пытаться. Иногда мне кажется, что у меня вот-вот получится, а иногда — что все это чистое сумасшествие. Но у Феллендена ведь получилось! И если получится у тебя, то, может быть…
Родней стоял у прутьев своей камеры. Луч света переместился так, что он уже почти доставал рукой до светлого пятна. Скоро он сможет погрузить в него ладони и ощутить тепло солнечных лучей на коже. Пальцы его дрожали.
— Разветвление временных путей, — сказал он задумчиво. — В этом и состоит идея! Может быть ряд вариантов прошлого, настоящего и будущего. Старая гипотеза. Ты делаешь нечто и попадаешь на ту или иную ветвь времени. Если тебе удастся пройти по этой ветви в обратном направлении, то ты сможешь совершить какой-то поступок и перейти на другую ветвь. Вот о чем говорил Фелленден.
— Точно, — устало сказал Хромой. Его бас звучал подобно голосу проповедника, которого Родней слышал в детстве. Но голос Хромого выдавал усталость и страшное напряжение. — Конечно! Он говорил мне об этом. Ты садишься на поезд, говорил он. Путешествуешь сквозь время. Мимо городов под названием Понедельник, Вторник, Среда и так далее. А иногда ты пересаживаешься в другой состав. Бывает, попадаешь не на тот поезд, и тогда тебя преследуют неудачи. Именно так и случилось с Фелленденом, когда он убил свою жену. Он должен был вернуться и сесть на нужный поезд. Так он и сделал. А вот у меня ничего не вышло. Я надеялся, может быть…
Родней кивнул головой:
— Почему бы и нет. Ведь теория-то существует. В многомерной вселенной все, что только доступно нашему воображению, не только может, но и должно случиться! Итак, Фелленден научился это делать. Когда-то он сел не на тот поезд. Его проблема заключалась в том, чтобы сойти с него. Как же ему это удалось? Я ведь тоже еду на поезде, с которого хотел бы спрыгнуть!
Он вдруг снова стал задыхаться, ожидая с напряженным отчаянием, что же скажет ему Хромой. Солнечный луч подобрался совсем близко к нему, но Родней не обращал на него внимания.
— Я думаю, что с теорией все в порядке. Хромой! Как же Фелленден сумел выбраться отсюда?
Хромой тяжело вздохнул:
— Вот это-то мне и непонятно до конца. «Ты едешь на поезде, — говорил он, — который движется во времени. Прежде чем повернуть назад, ты должен притормозить. Но поезд не будет замедлять ход. Ты видишь, что станция Среда проплывет мимо, и ты хочешь вернуться, потому что сел не на тот поезд во Вторник. В отчаянии ты бежишь в конец состава. Сначала тебе кажется, что ничего не меняется, но ты продолжаешь бежать. Теперь станция уже не проносится мимо с прежней скоростью. Ты стараешься бежать еще быстрее. Тебе удается уравнять скорости, ты бежишь, выбиваясь из сил, и вдруг оказываешься в конце поезда. Дверь открыта. Ты прыгаешь на рельсы, но не разбиваешься, потому что бежал назад с той же скоростью, с какой состав мчался вперед. И вот ты идешь назад по полотну железной дороги до места, где сел не на тот поезд, а нужный тебе состав уже поджидает там…»
— И будет ждать тебя целую вечность? — усмехнулся Родней.
— Да, — ровным голосом произнес Хромой. — Не знаю почему, но так говорил Фелленден; значит, так оно и есть.
Уверенность Хромого потрясла Роднея; конечно, он не мог сочинить все это. По-видимому, Фелленден сумел изложить свою теорию так, что она стала понятной его собрату по несчастью, не слишком обремененному знаниями. Чисто логические построения, основанные на очевидных понятиях. Ты совершил нечто, повлекшее отрицательные последствия. Вернись назад во времени к тому моменту, когда произошло событие, что привело к таким последствиям. Сумей избежать этого события, попасть на другую ветвь временного пути, выбрать иной вариант будущего из бесчисленного сонма возможностей. Ты перестанешь существовать в первой ветви времени и окажешься на новой дороге — там, где тебе не грозит опасность.
Пожалуй, Родней мог бы поверить в эту теорию, хотя сам вряд ли сумел бы придумать что-нибудь подобное. Такое могло прийти в голову только ученому уровня Феллендена. Недаром он решил проблему неопределенности поля…
Губы Роднея пересохли. Да, именно здесь и была разгадка, вот только сумеет ли он добраться до нее… хотя считает себя одним из четырех умнейших людей страны. Роднея страшно раздражало, что ему приходится получать инструкции Хромого, который был самым заурядным грабителем.
— Я все понял, — отрывисто сказал он, — идея мне ясна.
Послышалось лязганье наружных дверей в конце коридора, и вошел охранник. Он принес еду заключенным. Родней в молчании смотрел на него глазами, полными ненависти. Охранник повернулся, прошагал по коридору и захлопнул дверь.
Родней слышал, как Хромой, чавкая, поглощает пищу. Сам он есть не мог. Ему осталось жить три дня, если он не сможет практически решить проблему путешествия во времени, следуя теории Феллендена. Он сойдет с ума, если позволит себе сомневаться. И он имеет доказательство того, что задача уже была один раз решена.
Родней мерил шагами свой тесный каземат. Путешествие во времени. Фелленден исчез из камеры смерти в Джулиете, отправившись назад во время, предшествовавшее убийству. В этой точке для него существовало по меньшей мере два возможных варианта будущего: в одном он убивал свою жену, в другом — нет. Родней находился в этой ветви времени, где убийство совершилось.
В другой ветви, которая для Феллендена стала уже реальностью, он не совершал убийства и являлся, без сомнения, уважаемым гражданином и знаменитым физиком, не имевшим никакого отношения к сбежавшему преступнику. Ветвь, на которой находился Фелленден, была очень похожа, но немного не совпадала с той, на которой оставался Родней. Теперь Родней знал, что в его силах попасть в тот вариант будущего, где пребывал Фелленден. Галилей, узнав об изобретении телескопа, занялся изучением оптики и создал телескоп, в некоторых отношениях превосходящий оригинал. Он, Родней, знает теперь, что путешествие во времени возможно, и он к тому же располагает одним из лучших интеллектов в стране…
Прошло некоторое время. Пот выступил у него на лбу. Перейти на параллельный временной путь! Он не только избежит казни, он станет вновь свободным человеком, ведь там, в мире Феллендена, исчезнет не только наказание, но и само событие, которое его за собой повлекло. Осталось выяснить одно — с чего начать.
Родней забыл окунуть руки в пучок солнечного света, он даже не заметил, как луч угас. Он шагал по камере. Три шага вперед, три шага обратно. С чего начать? С чего начать…
Становилось темно. Возбуждение охватило Роднея, отчаяние его росло. Проблема имела решение. Теория параллельных временных ветвей становилась все более ясной. Истинность ее доказана Фелленденом. Но как сделать первый шаг? Ознакомившись с принципом постановки эксперимента, он сумел бы предвидеть каждую проблему, возникающую по ходу дела. Но он никак не мог придумать, с чего начать! Он был похож на человека, гибнущего от холода около охапки сухих дров и не имеющего спичек, чтобы разжечь костер; вдобавок он не умел добывать огонь трением. Создавшееся положение сводило его с ума!
Уже давно наступила ночь, когда Родней бросил в темноту:
— Хромой!
Он услышал, как Хромой зашевелился.
— Да?
— Мне все ясно, — резко сказал Родней. — Но я хотел бы знать, с чего начинал Фелленден. Интересно, чей способ лучше?
Голос Хромого звучно раскатился среди невидимых стен.
— Врешь, приятель. Парень, который способен сделать этот трюк, должен быть таким… таким… Словом, он будет готов рассказать о нем любому, кто согласится слушать.
Подобная мысль Роднёю в голову не приходила. Он огрызнулся:
— Альтруизм, да? Я должен быть добрым, чтобы у меня все получилось?
— Нет. — Родней услышал, как Хромой сплюнул. — Просто с собой нельзя брать багаж. Так говорил Фелленден. Он сказал: «Множество связей удерживает нас на данном временном пути, мы крепко привязаны к своему поезду. И сначала мы должны сбросить все путы. Нам надо забыть обо всем. Мир должен потерять для нас реальность. Нам следует беспокоиться о нем не больше, чем о мираже в пустыне». Например, — в голосе Хромого не было обиды, — например, тебе не стоит гордиться тем, что мозгов у тебя побольше, чем у меня. Эта мысль привязывает тебя ко мне. А я-то нахожусь здесь, в том самом месте, из которого ты так хочешь побыстрее убраться. Ты должен забыть меня. Я не на том поезде, который тебе нужен!
Все сказанное Хромым укладывалось в логическую цепочку, но, несмотря на это, Родней продолжал злиться.
На стене, над противоположным рядом камер, виднелось пятнышко лунного света. Остальное тонуло в темноте. В раскатах голоса Хромого послышалась тоска:
— Похоже, что мы в тупике, приятель. Я рассказал тебе почти все, что слышал от Феллендена. Если у тебя ничего не получается… — Поколебавшись, Хромой добавил: — Есть еще одна деталь, про которую он как-то упомянул. Он говорил: «Откуда мы вообще знаем, что находимся именно на том временном пути, а не на другом? Чем они отличаются друг от друга? Почему мы уверены, что время движется? Как мы узнаем, что путешествуем во времени?»
Роднёю было больно глотать.
— Берклианская философия, — сказал он хрипло. — Я вижу, слышу и ощущаю ту действительность, в которой нахожусь. Поэтому она реальна для меня. Что я ощущаю, то и реально. Чего я не ощущаю…
И тут он закричал, вцепившись в прутья решетки. От восторга его язык стал заплетаться:
— Вот оно! Вот как затормозить себя во времени! Когда ты прислушиваешься к тиканью часов, секунды кажутся длиннее! Если ты еще больше обостришь свое восприятие, замечая все более тривиальные вещи, ты еще сильнее замедлишь свою скорость движения во времени. Вот он — первый шаг!
В наступившей тишине маленькое пятнышко лунного света было ярким и четким. Оно находилось в нескольких дюймах над дверью противоположной камеры. Родней возбужденно продолжал:
— Затем ты полностью отключаешься от настоящего времени. Настоящее реально потому, что оно значимо для нас. Ты отрешишься от всего, что связывает тебя с настоящим. Вещь, которая ничего для тебя не значит, не имеет права на существование. Когда ты обрежешь все связи с настоящим, ты оставишь весь багаж позади. Когда это сделано, ты будешь готов к прыжку, к тому, чтобы покинуть эту реальность… И тогда ты сможешь заменить воспоминание о событии, которое произошло полсекунды назад, на ощущение этого события. И если тебе это удастся, ты победил! Ты начал путешествие назад во времени!
Он тряс в темноте прутья решетки, слезы торжества выступили у него на глазах. Он разработал безошибочный экспериментальный метод, в котором так нуждался! Его лицо сияло.
Негромко прозвучал голос Хромого:
— И что же дальше, приятель?
— Дальше, — вскричал Родней возбужденно, — когда ты больше не связан с настоящим, нужно возвратиться к событию, которое определило данную ветвь времени. Ты должен выбрать его еще до того, как начнешь обратный путь. У тебя не будет такой возможности по дороге назад. Ты должен представить себе тот момент, когда неверно выбрал поезд, и сделать там остановку. Тогда ты сможешь пересесть на нужный поезд, отправиться на нем в путь и возвратиться в настоящее в параллельной ветви времени — в тот же день и час, но в другой реальности. В другом мире, Хромой! И туда-то я и собираюсь отправиться!
Долгая тишина. Наконец в темноте снова раздался голос Хромого:
— Ага… понимаю… отключиться от настоящего. От всего, что случилось с тех пор, как ты совершил неправедный поступок… Ага… Вот оно… Я не понимал раньше. У меня припрятано кое-что… деньги, понимаешь… Все время, пока я пытался вернуться назад во времени, я помнил об этой заначке… рассчитывал на нее. Но если я действительно вернусь назад, этих денег не будет на том временном пути, по которому пойдет мой поезд. Теперь я все понял…
Руки Роднея крепко сжали прутья решетки. Он смотрел на медленно ползущее пятнышко лунного света, ощущая, как мерно, спокойно вздымается его грудь, как нервное напряжение покидает его измученное тело. В чудовищной неподвижности дома смерти он слушал биение собственного сердца.
Снова донесся голос Хромого, мрачный и негромкий:
— Похоже, мне придется проделать длинный путь назад, парень. К тому времени, когда я был еще ребенком, думаю… Да… Долгий путь. Весь путь!
Тишина. Родней сконцентрировался. Он знал, что существует немного людей, обладающих столь же мощным и дисциплинированным мыслительным аппаратом. Он чувствовал — и это ощущение дарило ему радость, — что скоро все печальные события, последовавшие за тем поступком, за той фатальной ошибкой, которую он совершил, окажутся вычеркнутыми из реальности. Они будут иметь место на ином временном пути. Они перейдут в разряд событий, которые могли бы произойти, если бы… Которые фактически уже не имеют к нему никакого отношения. Зная о приближающемся переходе в другую реальность, он смог отречься от них. Они уже не играли никакой роли. Они были просто его фантазиями, они не могли осуществиться и поэтому стали бессмысленными. Он рассматривал их теперь со все большей отстраненностью, прислушиваясь к своему дыханию и мерному биению сердца, фиксируя взгляд на размытом пятнышке лунного света, ползущем по стене.
Время замедлялось. Появились паузы при дыхании, увеличились интервалы между ударами сердца. Внезапно он начал различать фазы работы сердечной мышцы. Пятнышко света на стене перестало перемещаться.
Оно не двигалось. Теперь промежутки между ударами сердца стали чудовищно огромными. Ощущение триумфа переполняло Роднея. Последнее мгновение, которое было решающим в его плане, оказалось необычайно ярким. Все остальное не имело ни малейшего значения. Он воскресил в памяти тот эпизод с яростной силой, запечатлевая каждую его деталь. Пятнышко света слегка сместилось. Оно двинулось назад! Его скорость плавно нарастала!
Внезапно возник и хаос, обладающий, однако, какой-то странной логикой. Была ночь, и был день, и снова ночь. Он метался с головокружительной скоростью то туда, то сюда, безвольно и без всякого усилия, как невесомый клочок пуха, увлекаемый безумными порывами урагана. Он двигался, подобно световой течке на дисплее, которая перемещалась с невероятной быстротой и без всякого сопротивления. Так проходили дни и ночи. Он пережил удивительные метаморфозы: он чувствовал, как непрерывно нарастает скорость преобразования. Теперь он воспринимал происходящее только вспышками. Мгновение — и он едет в машине. Вдруг автомобиль помчался назад, пейзаж по обочинам дороги слился в серые размытые полосы… Следующая вспышка — суд. Быстрые, нелепые движения людей… Мрак… И новое стремительно наплывающее воспоминание, вырванное из текущего вспять времени.
Неожиданно все прекратилось. Он находился в комнате, где лежал труп профессора Эднера Хейла. Он, Родней, совершил убийство. Он прикончил Хейла таким образом, что никто не мог связать с ним это преступление. Он проявил безумную жестокость. Казалось, какой-то дьявольский дух, почти лишенный разума, вселился в него. Было трудно поверить, что он, один из лучших ученых страны, нанес эти бессмысленные удары и продолжал их наносить даже после того, как профессор Эднер Хейл умер. Он создал себе превосходное алиби… Но именно тут и была совершена главная ошибка. Он осмотрел залитую кровью, разгромленную комнату. Он увидел стул, который остался неперевернутым в имитированном им хаосе.
Он отшвырнул стул в сторону, не заметив, что под ним лежит кочерга, которой был забит до смерти профессор Хейл. Вот тут-то и заключалась его ошибка. Он дал в руки полицейских важную улику: они поняли, что стул не был опрокинут во время борьбы, предшествовавшей смерти Хейла. Отсюда следовало, что убийца вовсе не маньяк, а человек, руководимый точным расчетом. Расследование пошло в нужном направлении, и вскоре выяснилось, что преступник, обладающий высокоразвитым интеллектом, почти во всех мельчайших деталях воспроизвел действия убийцы-садиста. Почти во всех деталях… но одна маленькая ошибка привела полицию к решению загадки, а его самого — к смертному приговору. Однако теперь…
Теперь он осторожно положил стул на бок. Кочерга лежала рядом, а не под стулом. Родней осторожно потянул стул за ножку, чтобы кочерга оказалась на виду. Теперь ни у кого не возникнет сомнений, что здесь поработал маньяк.
Он тихонько рассмеялся. Один из четырех лучших умов страны. Он был слишком самонадеян — вот и все. Теперь его маленькая ошибка исправлена. Он перейдет на другую временную ветвь. Открытие, которое он сделал вместе с профессором Эднером Хейлом, теперь будет принадлежать только ему. И с ним, с этим открытием, Родней переместится на новый временной путь.
Он почувствовал, что его возвращение в настоящее уже началось. Время двигалось быстро. Наступили сумерки, он переместился куда-то, затем настала ночь, и снова он оказался в другом месте. Сумерки, полдень и опять ночь. Его тело кружило здесь и там, нигде и повсюду, не встречая сопротивления. Он с бешеной скоростью пролистывал события, произошедшие между настоящим моментом и точкой, в которой произошел поворот назад во времени; теперь, однако, он двигался по другой временной дороге. Его сознание наполняло спокойное торжество. Он был в центре толпы и в полном одиночестве. Он был в комнате, которая вращалась, как в калейдоскопе, — в зале суда. Затем он на мгновение оказался в машине, ехавшей куда-то. Он пронесся сквозь месяцы импульсами бесконечно малой длительности. И вот…
Ток времени замедлился. Все пришло в норму. Он снова попал в камеру смертников. Камера оказалась другой, но дом смерти был тот же! Наступало утро, и бледный серый свет проникал сквозь тюремное окошко высоко над головой. На нем топорщилась тюремная роба, но не та, в которую он был одет раньше. Он, несомненно, находился на другой временной ветви, но опять в камере смертников!
Послышалось бряцание. Шаги. Трое охранников и парикмахер появились перед камерой. Парикмахер окинул узника безразличным взглядом; в руках он держал тазик с водой, безопасную бритву и ножницы. Сейчас он побреет виски Роднёю и разрежет штанины брюк… Затем его проведут сквозь узкую зеленую дверь и привяжут к страшному приземистому стулу, на котором спустя краткий миг его тело, уже мертвое, продолжит конвульсивное сражение с безысходностью…
Он был парализован. Он не мог даже пошевелиться. Он едва дышал. Дверь в его камеру открылась. Они вошли. Он был почти без сознания от переполнявшего его немыслимого ужаса.
Один из тюремщиков подал ему записку.
— От профессора Феллендена, — сказал он отрывисто. — Профессор так боролся за вашу жизнь… Он получил разрешение передать вам письмо.
Родней хрипло дышал. Он не мог поднять руку. Казалось, он не замечает протянутого письма. Затем один из охранников пошевелился, и Родней схватил записку. Они подождут, пока он будет читать ее, — уж столько-то времени они подождут. Но не больше…
Ему было трудно сфокусировать глаза. Он даже и не пытался читать, он только хотел протянуть время, выиграть еще несколько бесценных секунд жизни. Но тут он увидел уравнение и отреагировал на него с молниеносной быстротой. Фелленден передал ему в результирующих уравнениях и сжатых комментариях к ним теорию путешествия во времени с такой абсолютной ясностью, что тренированный мозг Роднея смог овладеть ею уже при первом чтении. Перед самой казнью ему следовало опять прибегнуть к методу Феллендена, вернуться назад во времени, но на этот раз не совершать убийства. Других вариантов не существовало. Он не должен убивать!
Родней поднял глаза и невидящим взором уставился в противоположную стену. Так вот в чем причина! Вот в чем ошибка! Не в мелких деталях, а в самом факте убийства! Казнь являлась следствием убийства, а не его небрежности при фабрикации ложных улик. И Фелленден, который сам был убийцей, сообщил ему об этом с неоспоримой логичностью! Роднея охватила холодная ярость. Очень хорошо, он вернется назад еще раз. Не к моменту, наступившему сразу после убийства Хейла, а на гораздо более ранний отрезок времени. В тот период, когда Хейл нашел то, за что его нужно было убить.
Охранники подняли его на ноги и связали руки за спиной. Теперь он был совершенно спокоен. Яростно спокоен. Теперь, когда Фелленден передал ему концепцию теории в такой ясной форме, спастись будет необычайно просто. Даже уже находясь на электрическом стуле. С его интеллектом… Он сказал презрительно:
— Из чистого любопытства я хотел бы узнать, что навело полицию на мой след. Какая-то ерунда, я забыл…
Охранник с удивлением ответил:
— Вы положили стул на пол, пытаясь создать впечатление, что он был перевернут во время борьбы. Вы протащили его за ножку на нужное вам место. Но полицейские поняли, что стул не швырнули на пол, так как его сиденье, которое плохо держалось, не выпало. Кроме того, на ножке остались отпечатки ваших пальцев.
Родней пожал плечами. Весомые улики! Придется вернуться назад и не совершать убийства. Очень жаль! Профессор Эднер Хейл был праведным старым дураком, и его убийство определенно доставило Роднёю удовольствие. Теперь старика придется оставить в живых на третьей временной ветви…
Охранники вывели его из камеры. Он хрипло произнес:
— Я хотел бы сказать два слова Хромому. — Когда тюремщики с удивлением посмотрели на него, он добавил нетерпеливо: — Хромой Госсет! Он здесь, в камере рядом с моей!
Один из охранников покачал головой:
— Здесь нет никакого Хромого Госсета и никогда не было. Я ничего о нем не слышал.
Зеленая дверь отворилась. Родней вздрогнул, но постарался взять себя в руки. Все, что ему нужно сделать, — вернуться назад во времени. Внезапно ненависть к Феллендену затопила его, и он потерял зря несколько драгоценных секунд. Фелленден, этот глупец, смешал в своей записке науку с пустыми психологическими советами. «Важно, — писал он, — избавиться от всех связей с той временной ветвью, которую вы хотите покинуть. Любые обстоятельства, связанные с ней, не должны иметь для вас никакого значения…» Родней презирал его.
Приземистый страшный стул надвигался все ближе. Родней начал прислушиваться к собственному дыханию, к биению сердца. Каждый удар крови в висках, каждый вздох вел его к стулу. Замедлись, время! Замедлись! Надо отвлечься от окружающей реальности. Отсечь все, что привязывает его к этой временной ветви. С помощью уравнений Феллендена это совсем просто сделать… Фелленден… будь ты проклят, глупец!
Время не замедлялось. Он в приступе паники осознал это, когда его стали привязывать к стулу. И тогда он понял, что Фелленден мертвой хваткой держал его, Роднея, на этой временной ветви. Фелленден сбежал сюда, на данный временной путь, — и это было свершившимся фактом! Инструкции в письме, которые он прислал, не помогали отбросить этот факт, как не имеющий отношения к нему, к Роднею! Он ненавидел Феллендена страшной, безнадежной ненавистью. Но он должен забыть о нем… забыть и направить все силы, чтобы замедлить время… замедлить время… замедлить…
Он боролся за это всей мощью своего разума — одного из лучших в стране… Он боролся, а его палачи отошли в сторону и ждали, побледнев, когда будет включен рубильник.
И тут он всхлипнул. Но еще продолжал бороться, когда…
ДИСБАЛАНС
Необычным событиям прошлого августа уже нашли объяснение. Помимо прочих мест, они охватили одну из долин в Гималаях, Амазонский бассейн, Сидней в Австралии и Перт-Амбой в Нью-Джерси, а особенно досталось Трес-Агуасу в Неваде. Это далеко не все места, где случались странности, и все же список весьма внушительный. Теперь мы понимаем, что природное равновесие было нарушено лишь временно, и космос оперативно отреагировал на сложившуюся ситуацию, приведя ее в норму. Какое облегчение осознавать, что дела обстоят именно так и что все постепенно возвращается на круги своя. А ведь принято считать, что стоит только нарушить равновесие в природе — и беды обрушатся одна за другой, пока мир наконец и вовсе не вылетит в трубу. Но теперь-то мы знаем, что это далеко не так.
Словом, мы — счастливцы.
Картина предельно ясна. Например, в далекой гималайской долине срываются два булыжника, они катятся вниз по склону, пока не застревают между двумя другими камнями. И их становится пять. В этом конкретном месте природное равновесие слегка нарушается, и мы наблюдаем легкое отступление от непреложной истины, что дважды два — четыре. Где-то в Амазонии индеец хиваро стреляет из лука по сидящей на дереве птице. И промахивается. Но стрела продолжает движение. Вверх. Она исчезает из виду и летит с прежней скоростью. Законы природы дают некоторый сбой, поскольку предмет, направляющийся к небу, не падает. В австралийском Сиднее владелец чайной как-то заметил, что два пирожных, каждое из которых равно по весу третьему, сами оказались неодинаковыми. А в Перт-Амбое, в Нью-Джерси, во время ленча, был опровергнут закон, гласящий, что всякое действие вызывает соответствующее ему по силе противодействие. Происходили и другие казусы. Некоторые замечали их, некоторые — нет. Но они происходили.
Равновесие в природе было нарушено. И космос, чтобы восстановить надлежащее соотношение сил и явлений, отреагировал соответствующе. Законы теории вероятностей описывали такого рода события. Космос стремился достичь нового равновесия, в котором уже совершившиеся невероятные события уравновешивались бы соответствующими явлениями того же рода, но противоположного знака. Разумеется, космос руководствовался принципом наименьшего сопротивления. И вот…
Мистер Джордж Бедфорд Гейне, страховой агент компании «Все отрасли», шел по улице Трес-Агуаса, штат Невада. Солнце освещало мостовую, проникая сквозь сень деревьев, вдали виднелись горы, а рядом — вывески адвокатов, занимавшихся разводами, бензозаправки и игровые автоматы. Поблизости находились клубы «Формоза» и «Освальд», а также здание суда, где без всяких проблем можно было получить развод, и прочие заведения, способные вмиг сделать людей счастливыми.
У Джорджа одновременно был повод и для радости, и для уныния. Проблемой, конечно же, были деньги. Правда, он только что состряпал страховку одному новенькому роскошному отелю в Трес-Агуасе, но комиссионные можно ждать неделями. Отель принадлежал синдикату, во главе которого стоял некий Джо Грек, разъезжавший по городу на большом блестящем автомобиле в сопровождении четырех телохранителей. Джо Грек мог и передумать, и у Джорджа уже были подозрения по этому поводу.
А его счастье, как и сопутствующая ему грусть, было связано с Джанет Дабни. Джордж ее обожал. И у него был соперник, которого он пытался затмить, постоянно попадаясь Джанет на глаза.
Поделиться книгой: