Через двадцать минут Снеговик вернулся, одетый ковбоем. Этот костюм — давнишняя его мечта — стоил 500 франков. В гостинице за помещение и стол было заплачено до следующих суток. У джентльмена оставалось, таким образом, еще 2850 долларов. Их следовало куда-нибудь сбыть, чтобы не нарушить условий пари.
Золото и серебро он разменял на банковские билеты и достал портсигар, где лежали четыре сигары. Одну он предложил мистеру Пифу, другую мистеру Пафу, третью Снеговику, а четвертую взял себе. Затем свернул фитилем билет в 500 долларов и приказал слуге:
— Держи и стой смирно!
Точно так же свернул еще три билета, два из них отдал сыщикам, а четвертый оставил у себя.
— Зажигай! — велел он негру, указывая на газовый рожок для курильщиков.
Негр скорчил рожу и хотел что-то сказать, но Бессребреник перебил:
— Слушайся или ищи другого хозяина!
Негр с отчаянием исполнил приказание.
— Хорошо. Подай теперь огня этим господам.
Негр подал Пифу и Пафу горящую бумагу, от которой те зажгли свои билеты. Как настоящие американцы, они поняли и оценили поступок Бессребреника. И, сделав несколько затяжек, протянули ему руки:
— Вы — большой человек. И, надо полагать, далеко нас заведете.
— Я уверен в этом… Эй, Снеговик! В нашей кассе осталось еще 850 долларов. Возьми их себе. До завтрашнего дня можешь их пропить, проиграть, проесть, потерять… Но помни, что ты не имеешь права держать при себе хотя бы грош, покуда мы вместе. Не забудь также, что завтра в восемь часов утра едем в Чикаго.
ГЛАВА 4
На станции, откуда отходил поезд в Чикаго, Бессребреник застал, как ожидал, Пифа и Пафа. После вежливого обмена приветствиями все трое сели в один вагон. Снеговик расположился рядом со своим господином. Они устроились и стали ждать свистка.
Наконец, тяжелая машина, вздрогнув, тронулась.
Оба сыщика уселись по-американски, опустив головы, положив ноги на спинку противоположного кресла. Снеговик, быстро перенимавший хорошие манеры, последовал их примеру, а для большей устойчивости еще и зацепился шпорами за обивку дивана. На диване сидел как раз его господин; но последний нашел эту фамильярность вполне естественной.
Поезд, выбрасывая клубы дыма, минуя города, местечки, мосты, мчался через туннели, равнины, к великому изумлению негра, который до тех пор не мог себе вообразить, что свет так велик. Возбуждая костюмом ковбоя всеобщее любопытство, он был счастлив, принимал важные позы, выпячивал грудь, вообще рисовался.
Но от Нью-Йорка до Чикаго дорога длинная, и после пяти-шести часов пути Снеговик почувствовал, что голоден, о чем и сообщил своему хозяину. Тот воскликнул:
— Ах, а я об этом и не подумал!.. Только, видишь ли, у меня нет ни гроша в кармане; придется затянуть потуже пояса.
Пиф и Паф вернулись в эту минуту из вагона-буфета, плотно закусив, веселые, с зубочистками во ртах.
Снеговик, высунувшись из окна, впитывал в себя кухонные ароматы, которыми благоухал воздух, и бормотал:
— Плохой вы негр, мистер Снеговик! Не приходится вам зажигать сигару зеленой бумажкой!.. Денег ни гроша, поесть не на что!.. Другой раз надо откладывать деньгу… экономить!
— Попадись мне только с этим! — проворчал Бессребреник… — Вздумал экономить!.. Захотелось моей смерти?..
Делать было нечего: голодный негр и голодный господин старались проспать те мили и часы, которые еще оставалось проехать. Их разбудил крик кондуктора.
— Чикаго!.. Чикаго!..
Выйдя из вагона, Бессребреник, никогда ничему не удивлявшийся, немало изумился при виде молоденькой женщины, одетой в изящный дорожный костюм. В руках у нее был плед на ремнях.
— Здравствуйте, мистер Бессребреник.
— К вашим услугам, миссис Остин.
— Куда вы?
— Еду на «цветной» обед.
— К кому?
— Не знаю.
— Какая улица?.. Какой номер?
— И того не ведаю.
— И вы уехали из Нью-Йорка, не справившись?..
— Тот, кто пригласил меня, сумеет отыскать… А вы?.. Вы здесь какими судьбами?
— Я приехала этим же поездом. Вам не неприятно будет пройтись со мной под руку?
— Буду весьма польщен, очень счастлив…
Несметное полчище репортеров, фотографов, рисовальщиков, просто любопытных собралось на перроне. Миссис Остин взяла под руку джентльмена; Снеговик последовал за ними, Пиф и Паф делали все возможное, чтобы толпа не оттерла их.
— Бессребреник! Бессребреник! — кричали репортеры. — Где вы, мистер Бессребреник?
Неузнанный джентльмен уже был на улице, между тем как его искали по всем углам вокзала.
— Как же вы намерены поступить дальше? — спросила миссис Клавдия.
— Остановлюсь в «Атенеуме», объявлю о своем прибытии и стану зарабатывать на пропитание.
— В таком случае проводите вначале меня…
— Я только что собирался просить доставить мне эту честь.
Они шли около получаса, и молодая женщина, наконец, остановилась перед роскошным отелем.
— Войдемте, — предложила она.
Бессребреник последовал за любезной хозяйкой.
Они очутились в великолепном зале, где было несколько джентльменов и леди в нарядных туалетах. При появлении миссис Клавдии и ее спутника поднялся легкий ропот.
— Господа, позвольте представить мистера Бессребреника — героя дня… Он принял приглашение на обед, которое я послала в Нью-Йорк. Мистер Бессребреник, — обратилась она к нему, — вы здесь у меня в гостях. Позвольте руку, и пройдемте в столовую.
При этих словах молодая женщина сбросила серый каш-пусьер, окутывавший ее с головы до ног, и появилась в черном атласном платье-декольте, с черными жемчужинами в ушах и звездой из черных бриллиантов, воткнутой во вьющиеся пряди пепельных волос…
Мистер Бессребреник был ослеплен. Он вежливо поклонился и проговорил:
— Вы — волшебница!
Все пошли в столовую, и при виде ее странного убранства у молодых леди вырвались восклицания испуга.
Следует сказать два слова о «цветных» обедах — странной, оригинальной выдумке американцев.
На этих обедах — голубых, желтых, зеленых или лиловых — все должно приближаться по тону к тому цвету, который избрала хозяйка дома.
Все должно быть розовое или голубое, лиловое или желтое: убранство столовой, посуда, туалеты дам, блюда, десерт, бутоньерки у мужчин, даже драгоценные камни.
Самый обыкновенный — розовый обед: торжество лососины, ростбифа, биска, томатов, креветок, кремов, редиски, красиво убранных пирожных, фруктов, роз.
— Насколько я знаю, еще никто не давал черного обеда, — сказала, улыбаясь, миссис Клавдия. — И вот мне, женщине эксцентричной, пришло в голову устроить такой обед в честь ваших дебютов, мистер Бессребреник. Как вы находите, мой план выполнен успешно?
— Чудесно! — отвечал, смеясь, джентльмен. — Невозможно, наверное, более своеобразно напомнить о недавнем прошлом тому, кто служил живой рекламой черной ваксы… Кстати, куда девался Снеговик, мой бывший хозяин, а теперешний слуга?
— Не беспокойтесь. Мистер Пиф и Паф взяли на себя заботу о его черной персоне.
— Прекрасно.
Гости разместились по указанию хозяйки, и мистер Бессребреник, сидевший по правую ее руку, не без иронии смотрел на представившееся зрелище.
А зрелище было странным и мрачным: огромная столовая, вся обтянутая черным, в том числе и потолок. Черный ковер на полу, стол, накрытый черной бархатной скатертью, на которой лежали меню и карточки с именами гостей, написанные белым по черному. Салфетки были черные, как и посуда и серебро. Прислуживали, само собой, негры, черные как уголь. Все дамы оделись в черное, и единственные украшения, допущенные хозяйкой, состояли из черных бриллиантов, черного жемчуга и оксидированного серебра.
Впечатление от такого стола под волнами электрического света, лившегося с черного потолка, получалось действительно необычайным, и гости громко восхищались. Кушанья, которыми был уставлен стол, представляли целую гамму цветов, начиная от коричневого до совершенно черного.
Здесь были колбасы и всякие припасы: черная редька, черный хлеб, поджаренное мясо с темными, странными на вид и на вкус соусами. Вино подавалось густого фиолетового цвета, как чернила, а кофе, естественно, черный. Белого было — только женские плечи, мужские манжеты и манишки, да и то многие нарядились в черное, поистине ужасное белье…
Мистер Бессребреник после шестнадцатичасового путешествия не страдал отсутствием аппетита. Однако, не выпуская куска изо рта, он был любезен со всеми. Миссис Клавдия, сделавшая попытку удивить джентльмена, очень хотела знать, как понравилась гостю эта американская веселость под катафалком.
Она подозревала, что мистер Бессребреник — иностранец, может быть даже француз, и вполне сознавала отсутствие хорошего вкуса в своем празднике. Мнение Бессребреника хозяйка ставила особенно высоко, так как вообще относилась к нему далеко не равнодушно.
Любила ли она его?.. или ненавидела?.. Наверное, и то и другое вместе. Может, как раз оттого, что этот иностранец отнесся к ней равнодушно, миссис Клавдия обратила на него более внимания, чем на кого-либо другого. Кроме того, знакомство с ним ее интересовало, создавало ей успех, обращало внимание на ее поступки, а ради рекламы она готова была пожертвовать многим.
— Скажите, наконец, что вы думаете обо всем этом? — спросила она мистера Бессребреника.
— О чем именно?.. о поваре?.. о кушаньях?..
— Мне хотелось бы знать ваше мнение обо всем.
— Что же! Повар ваш совершил подвиг… придумать такие блюда — настоящий подвиг… Убранство тоже экзотично… А что касается гостей, я скажу, что они — янки — умеют ценить подобные проявления оригинальности.
Миссис Клавдия капризно покачала своей хорошенькой головкой — пепельные кудри еще рельефнее выделились на черном фоне — и, состроив гримаску, проговорила:
— Вы несколько жестоко относитесь и к моему празднику, и к его устроительнице…
— Намереваетесь защищать янки и признаете у них вкус?
— Я как американка…
— Вы прежде всего женщина; ваш каприз — закон, и вы имеете на то право.
— Вы уклоняетесь от ответа… Мой обед…
— Я говорю, что очень приятно быть такой богатой и предлагать гостям подобные увеселения…
— О, я знаю, что об этом подумают в Америке! Но в Европе?.. Вы не американец?
— Кто знает…
— Вы француз?
— Может быть.
— Парижанин?
— Я — человек без гроша в кармане.
— Но от вас зависело сделаться миллионером!
— Куда мне!..
— Вы имели бы солидное состояние, и в два-три года оно могло удвоиться.
— Благодарю за хорошее обо мне мнение.
— Я — владелица нефтяных источников, открытых недавно в Дакоте.
— Мельком слышал об этом.
— Там теперь возник целый городок — Нью-Ойл-Сити, будущий соперник многолюдного Петроли-Пенсильвании… Мистер Джай Гульд — золотой король, мистер Джим Сильвер — серебряный, а я сделаюсь нефтяной королевой. У меня будет дворец в Нью-Йорке, коттедж в Иеллоустонском парке, собственный салон-вагон на всех железных дорогах, отель в Париже, вилла в Ницце, яхта в тысячу тонн на океане… Я буду сиять по своему капризу на землях и морях то одного, то другого полушария.
— Вы не находите, что все это очень утомительно? — спросил равнодушным тоном джентльмен.
Но восклицания, вызванные у гостей планами на будущее красавицы хозяйки, заглушили вопрос Бессребреника.
Все знали историю быстрого обогащения миссис Клавдии: ее покойный муж — молодой инженер, погибший в одной из железнодорожных катастроф, разбогател благодаря счастливой случайности. Став вдовой, миссис Остин не продала земли, на которой оказались нефтяные источники, но продолжила их разработку, заставив всех, от последнего рабочего до главного инженера, повиноваться себе.
За полтора года она получила полтора миллиона долларов и положила их в банк как неприкосновенный капитал.
Ею многие восхищались, и у красивой, образованной, деловитой женщины не было недостатка в женихах.