Александр Бушков.

Ашхабадский вор

Большинство действующих лиц является плодом авторского воображения. С реальными же людьми, реальными государственными и негосударственными структурами и в реальных географических областях никогда не происходили описанные в романе события.

И тень и прохлада

в туркменских садах,

И неры и майи

пасутся в степях,

Рейхан расцветает

в охряных песках,

Луга изобильны

цветами Туркмении.

Махтумкули, народный поэт Туркмении, XVIII век

Часть 1.Танцы с сокровищем

Глава 1.Колёса диктуют вагонные, нескоро увидеться намДевятое арп-арслана 200* года, 15.42 [1]С виду это была обычнейшая «теплушка», которую вместе с десятками других вагонов тянула по великому рельсовому пути сцепка из двух локомотивов. На последней сортировке этой «теплушке» отвели место в самой середине грузового поезда, определив её между полувагоном с химическими удобрениями и платформой, на которой ехала тщательно укрытая брезентом, огромная, сложной формы железяка — вроде бы какая-то запчасть для турбины.Короче говоря, катился-катился по России-матушке заурядный товарный вагон, и не голубого, как в детской песенке, а преобыденнейшего кирпичного цвета.Некоторую необычность «теплушке» придавали две особенности: железная труба над крышей, из которой вился тоненький дымок, и мужская фигура в распахнутом до половины дверном проёме. Человек мужеского полу — в камуфляжных штанах, в тапках-«вьетнамках», а выше пояса вообще голый — перекуривал, облокотившись на доску, прибитую на уровне живота и идущую через весь проём. Вот такая зарисовка. И необычное в ней усмотрит лишь человек непосвящённый, в армии никогда не служивший, стало быть — понятия не имеющий, как и под какой охраной перемещаются армейские грузы по железной дороге, а возможно, никогда и не слышавший о такой разновидности наряда, как караул сопровождения.Да в общем-то, и в армии необязательно служить, дабы понимать, что к чему! В нынешнее малоспокойное время всё больше и больше грузов отправляют под охраной, а в караулы сопровождения вербуют если не всех подряд, то без особого разбору. «Хочешь заработать, не боишься тряски и лихих людей? — Хочу, масса, не боюсь, масса! — Тогда вот тебе мобильник, газовая пукалка, свисток — и поезжай себе с богом. Привезёшь груз в целости, получишь заслуженную копеечку». Вот так… Возможно, и в этой «теплушке» едут такие же удальцы, завербовавшиеся охранять турбину или химикалии.А если заглянуть в их сопроводительные документы, то исчезнет последняя надёжа на какую-нибудь необычность, на некие волнующие странности. В бумагах — с печатями треугольными и печатями круглыми, с подписями уважаемых людей — чёрным по белому прописано, что три человека действительно сопровождают изделие номера и артикула такого-то для Растакой-товской ГЭС, а вовсе не принадлежат к сторонникам экстремального туризма и не катаются в «теплушке» в поисках новых, необычных впечатлений. Ну а что караул состоит из двух мужчин и одной женщины — так что ж вы хотите: равноправие! Или, по-вашему, ломами и лопатами женщинам работать можно, а грузы сопровождать — ни-ни?А ежели вы никак не желаете поверить в обыденность происходящего и что-то там себе подозреваете например, что под брезентом под видом куска турбины тайно вывозится из страны элемент насквозь секретного противоракетного комплекса, то проверьте свои подозрения, заберитесь под брезент. Увы, вас и здесь ожидает разочарование. Под плотной тяжёлой тканью, в духоте и зеленоватом полумраке вы, обливаясь потом, обнаружите железку самого что ни на есть турбинистого вида. Можно, конечно, врубить фантазию на полную и вообразить, что отпетые злыдни вывозят некую знаменитую скульптуру охренительной стоимости, заляпав её сверху дешёвым крашеным железом. Или, скажем, гонят контрабандой золото-брильянты, нафаршировав ими внутренность монументальной запчасти. Ну это уж, судари мои; получится форменная паранойя, порождённая просмотром блокбастеров про Джеймса Бонда и чтением романов в пёстрых обложках.И, наконец, ухватись кто за край проёма, поставь ногу на подножку, с эханьем подтяни себя наверх, заберись в теплушку, нашёл бы он чего-нибудь необычное и интересное внутри вагона? Пожалуй, что и нет. Что любопытного, скажите на милость, в печке-буржуйке или в наваленной в углу вагона большой куче угля, которым топится буржуйка, что занимательного в набросанных перед угольной кучей дровишках, которыми до нужной температуры растапливается печь (поскольку сам по себе уголь, знаете ли, не загорается), что захватывающего, скажите, в нарах, на которых разложена солома и тряпьё? Ровным счётом ничего любопытного, занимательного и захватывающего. И уж тем более предосудительного.Кстати, о предосудительном. А это не пистолет ли системы «Глок» лежит под подушкой на верхней «полке» нар?.. Впрочем, кто нынче не вооружён! Да, это противозаконно, но… Но нисколько не интересно.Или вам хочется в припадке недоверчивости разбросать угольную кучу, прощупать солому на нарах, забраться под нары и там всё простучать? Если хочется — действуйте. Но может быть, вам следует призадуматься, мон шер, а на своём ли вы сейчас месте, не стоит ли вам сменить профессию и податься в таможенники, в вахтёры, в контролёры ИТУ, где вы с вашей манией подозрительности придётесь как нельзя ко двору?Алексей Карташ курил, обдуваемый железнодорожным ветром. Ветром, состоящим из скорости, тепловозного дыма и господствующих на пересекаемой местности запахов. Чуть высунувшись в проём, видишь весь грузовой состав, изогнувшийся на длинном, в несколько километров повороте.Колёса навязывали мыслям свой ритм.Да, ещё неделю назад Карташ думать не думал, что сломает свою прежнюю жизнь, как сучок об колено.Разом перечеркнёт все достижения тридцати с гаком лет ради сомнительного и ещё далеко не оформленного счастья.Сейчас трудно оценить правильность сделанного выбора. Остаётся лишь констатировать, что выбор сделан.Выбор же у них был, как у тех витязей из былин: направо пойдёшь — голову не сносить, налево поскачешь убитым быть, а прямо — «кирпич», проезд закрыт…Алексей Карташ курил, облокотясь о защитную доску, и созерцал мелькающие просторы. Просторы, кстати, кардинально изменились за прошедшие пять дней пути. Ещё пять дней назад им сопутствовала тайга, тайга, ещё раз тайга, мелькнут раз в сто километров населённые пункты — и снова тайга. Три дня назад пошла лесостепь, потом степь. Сейчас — полупустыня. А скоро плавно и незаметно полупустыня перейдёт в собственно пустыню.Короче говоря, погода была приемлемая, путешествие было увлекательное, а настроение… да нет, не поганое, не скверное… неопределённое, что ли, подвешенное — среднее между никаким и унылым.— Эй, мужская часть населения! Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!Карташ загасил окурок о подошву «вьетнамки» и только после этого щелчком отправил его скакать по насыпи (доводилось ему видеть лесные пожары, верховые и низовые, так что совершенно незачем устраивать из-за своей лени беду для людей и зверья).— Железнодорожная идиллия, — сказал он, присаживаясь к столу, то есть к овощным ящикам, застеленным газетами и сервированным алюминиевыми кружками и ложками. И потёр ладони, как говаривали в стародавние времена — в предвкушении вкушения.— А что, так бы ехал и ехал, — Пётр Гриневский по прозвищу Таксист, не по собственной воле беглый зэк, пять минут назад проснулся, слез с самодельных, нар, на его лице ещё не разгладились вмятины от складок бушлата, заменяющего подушку. Сейчас Гриневский, раздевшись до пояса, сам себе поливал на спину из пластиковой бутыли.— Эх, кабы не было цели и необходимости, я бы так за милую душу покочевал с месяц, — говорил он, отфыркиваясь. — Чтоб волей продышаться. Когда таким манером цыганствуешь, как в песне поётся, по просторам нашей сказочной страны, от города к городу и нигде не задерживаясь, мимо деревень, заводов, лагерей, мимо всяко разного начальства… — он оторвал от лица мокрое вафельное полотенце, — волю вдыхаешь полной грудью…— Тебе что, воли не хватало? — Карташ нарезал хлеб.— Вроде, расконвоированным ходил, хавал прилично, в работе не переламывался. Ясно, что не только для других, но и для себя провозил это дело, — он щёлкнул себя по горлу. — Опять же, по агентурным данным, бывая в посёлке Парма, обязательно заезжал к одной и той же женщине, у которой проводил от получаса до нескольких часов. Короче, по зоновским меркам жил не тужил, лафово кантовался. Так что, может, не надо этого надрыва, может, не надо рубаху на груди рвать и слезу давить?— Тебе не понять, начальник, — Гриневский потемнел лицом. — Да, правильно, хавал я нормалёк. В смысле выпить опять же никаких проблем. Но — хавал, а не ел.Да, была у меня женщина в посёлке. Но когда я с нею… был, то думал про жену и хотел жену. Понимаешь?— Кто из нас делает, что хочет?! — Карташ бросил резать хлеб, резким ударом вогнал нож в доски овощного ящика. — Или ты один такой! А то, что ты сейчас мне тут… говоришь — это дешёвый перепев тюремных баллад. «Ах, воля вольная, как я любил тебя!» и так далее, — он заметно заводился. — Не надо было за решётку попадать! И не свисти мне, что от сумы да от тюрьмы… Фигня и чушь! А твоя история, как ты знаешь, мне известна. Ты однажды рискнул, понимая, что последствия непредсказуемы. Как монетку кинул. Хотел орла — да выпала решка. Решётка, то бишь. И некого тут винить. Виноватых без вины не бывает… Хватит, может, а, Таксист? Уехали уже от твоей зоновской жизни… да заодно и от моей офицерской уехали, за сотни километров. — Алексей с силой потёр лицо и проговорил почти устало:— Давай уж обходиться без «гражданинов начальников» и «таксистов». Ты — Пётр, я — Алексей. Мы, как альпинисты, в одной связке, и нас должно волновать только наше настоящее и наше будущее. Забудь ты эти зоновские примочки. Вот, например, мог бы попросить меня или Машу полить на тебя водой. Но ведь тебе, блин, просить нельзя, в падлу. Не верь, типа, не бойся, не проси…— Ладно, хватит, надоело! — притопнула ногой, обутой в кроссовку, Маша. — На сытый желудок продолжите. И в моё отсутствие. Понятно? Так, Карташ, хлеб Пушкин будет резать, да? Гриневский, за стол, живо!Она сняла с буржуйки дымящуюся сковороду и перенесла на обеденный ящик.— Может, это и не так вкусно, как готовила твоя… Маша бросила на Гриневского сумрачный взгляд, — поселковая любовь, которая успешно заменяла жену, но ничего, потерпишь, если оголодать не хочешь. Карташ, брось хлеб, хватит уже, чайник на печку поставь.Обстановка, так и не достигнув точки кипения, разрядилась благодаря Маше. Причём не в первый раз уже дочке начальника зоны приходилось выступать в роли той женщины из горских легенд, которая вставала между воюющими сторонами, бросала на землю платок — и прекращались войны и смуты. И хотя эта роль Машу изначально не привлекала и уже порядком надоела, но приходилось её исполнять. Во имя общего дела. Ведь бывший зэк и бывший старлей ВВ — это, знаете ли, смесь ещё та, горючая, полыхнуть может, как бензоколонка под струёй огнемёта.Алексей Карташ поднёс ложку ко рту, держа под нею хлеб, принялся дуть на жареную картошку с тушёнкой.И отвлёкся от своего занятия, чтобы сообщить:— Там какая-то крупная станция на горизонте маячила, похоже на городок среднерусского размера. Сейчас, верно, въедем.«Въедем» — это для товарного поезда почти наверняка означало остановимся, если, конечно, грузовой состав следовал обычному для подобных составов графику движения, без всяких там «зелёных улиц» и «особых назначений», а значит пропускал встречные-поперечные, литерные, пассажирские, пригородные. Оттого и тащились они вот уже пятый день, хотя на скором пассажирском добрались бы до пункта следования за трое суток. Ничего не попишешь, издержки грузовой езды…— Сейчас поем и гляну по карте, что это за город такой, — сказал Гриневский, наворачивая картошку с тушёнкой. — Сдаётся мне, это последний город перед границей.Тем временем замелькали одноэтажные деревянные дома, окружённые садами, колодцы с треугольными крышами и обязательными лавочками, сараи и склады, показался переезд, где за шлагбаумом маялся «зилок» с перепачканными мукой мешками в кузове. Проскочили водокачку, проехали мимо автомобильного парка, вдали, над кронами высоких деревьев, удалось разглядеть «чёртово колесо» — аттракцион, который в большинстве центральных российских городов по неведомым причинам в последнее десятилетие был демонтирован (ну вот не нравилось чем-то колесо обозрения демократам: или тоталитарной гордыней отдавало, или сверху слишком уж хорошо было видно, как ловко и шустро демократы разваливают-разворовывают великую страну). Так вот плавно, постепенно поезд вкатился в город, название которого пока обитателям «теплушки» оставалось неведомо.Состав начал сбрасывать ход и наконец остановился.Это в больших городах существуют грузовые и сортировочные станции, находящиеся вдали от вокзалов и пассажиропотоков, куда и загоняют прибывающие товарняки. В небольших же городишках всё куда проще, чего ни коснись, в том числе и в отношении порядков на железной дороге: ближние к вокзалу пути — для пассажирских поездов, дальние — для товарных. Вот и вся делёжка.Их товарняк загнали на самый дальний от вокзала путь. Разглядеть название станции мешал состав с лесом, перекрывающий обзор — с их позиции виден только шпиль вокзальной башенки.Карташ, Гриневский и Маша, разумеется, не прервали свой обед ради такого великого события, как прибытие в заштатный городок. За последние четыре дня эдаких событий набирается вагон с прицепом, почти в каждом подобном городишке они притормаживали где на минуту, где на пять, где и по несколько часов торчали по неизвестным, почти что мистического характера причинам.Значит, сейчас они дообедают, потом спрыгнут вниз, чтобы размяться, походить вдоль состава по твёрдой земле, перекинуться парой слов за жисть с каким-нибудь железнодорожником, заодно и выспросить, что за станция такая, Дибуны или Ямская…— Оп-пачки! — в «теплушечном» проёме показалась голова. — Красиво отдыхаем!Человек подобрался неслышно, не шуршал щебнем, не задевал ногой железки, не сопел при ходьбе. И не прошло и двух секунд после его «оп-пачки», как он запрыгнул в вагон, показывая себя во всей красе. Средних возраста и роста, жилистый, с очень подвижным лицом, вообще он производил впечатление проворного и пронырливого — так и просилась под него кликуха Ловкий.— Кушаете? Дело, — он по-хозяйски осмотрелся в вагоне.На железнодорожника этот тип походил мало. В первую очередь даже не отсутствием форменной одежды, а той наглецой, с которой держался. Следом же, не столь проворно, сопя и бормоча под нос ругательства, в «теплушку» лез второй. Этот второй был на славу откормлен и мордат — короче, настоящий кабанчик.Гриневский и Карташ переглянулись. Алексей едва заметно покачал головой: мол, не будем спешить с оргвыводами и действиями, ни к чему в нашем положении лишний раз нарываться на конфликты. Может, это всего лишь прибыли местные робин-гуды собирать дань у проезжающих через их Шервудский лес, тем и живут. Заплатим, нехай подавятся, зато в их черепках не отложится ничего странного и подозрительного — ну, караул и караул, один из многих, ну, чуть трусоватый караул, так то и хорошо.Тем более, сии рыцари захолустных железных дорог много запросить не должны — ну какие суммы в этой провинции почитаются за большие? Небось, такие, какие в городах-миллионняках и произносить-то стыдятся…Однако один из пистолетов, раздолбайски оставленный на нарах, следовало пригреть себе под бок, мало ли как события повернутся.Ох, и расслабились же они! Непозволительно расслабились. Все трое. Совсем бдительность утратили за те пятеро суток полусонного путешествия, в которые самым чрезвычайным происшествием была попытка одного пьянчужки забраться в их вагон, чтоб на халяву доехать до своей деревни. Того пьянчужку и сталкивать не пришлось — достаточно оказалось не протянуть ему сверху руки, чтобы он остался где был.И вот на тебе, здрасьте! За такое раздолбайство в нормальной армии сходу влепили бы десять суток «губы» как минимум. А в военное время корячился бы расстрел.Что, без вопросов, справедливо.Ну, надо выпрямлять ситуацию.— Тоща давайте перекурим сообща, раз поднялись в гости. По душам потрендим за добрым табачком. Угощу вас «Парламентом», ща, схожу возьму, — Карташ поднялся, стараясь делать всё как можно непринуждённее, естественнее, шагнул в направлении нар…— Сидеть! — пригвоздил Алексея к месту окрик, а в руках у Ловкого невесть откуда, как туз из рукава шулера, появился ствол. — Не суетись, дядя. Мы сами поглядим, где треба.«„ТТ“, — определил Карташ марку огнестрельной машинки. — В ближнем бою штука серьёзная. Да и хлопцы похоже, не лопухи из полугорода-полудеревни. Похоже всё выворачивается самым скверным из возможных образом…»И Карташ понял, как смогли выйти на их след. Допустили они одну ошибку. Там, в лесу, неделю назад.Ошибку, которую теперь уж никак не исправишь. Не подумали об элементарных вещах. Он, Карташ, должен был подумать, по его части такие догадки. По его части продумывать на несколько ходов вперёд. А в их случае продумать требовалось всего-то на два хода. И того, блин, не сделали…Впрочем, это сейчас задним умом вольно рассуждать.Тогда, на мёртвом прииске, после боя, который по всем выкладкам и раскладам должен был закончиться не в их пользу, после всей этой кровавой бани рассуждать здраво, логически безупречно, просчитывая ходы наперёд, было, мягко говоря, непросто…

Глава 2.Ты помнишь, как всё начиналось…Реконструкция прошлого. 3 августа 200* г., 17.08Тогда, всего каких-то пять дней назад, выдался хороший, если не сказать, отменный таёжный день. Мягко пригревало спокойное солнце, даже не пригревало, а скорее гладило тёплой лапой по голове. Тишина вокруг стояла такая, что впору было стащить кепку с головы, утереть пот со лба усталой рукой, упасть в траву, лежать и слушать стрекотание кузнечиков, уверовав, что есть она — благодать божья, и на самом деле существуют они — абстрактные гуманистические ценности… Однако предаваться этим восторгам, этой три-та-та-та космогонии мешали по крайней мере три коренные причины: трупы, платина и вертолёт.А вообще-то надо сказать спасибо матери-природе, которая старается как может, чтобы облегчить житьё-бытьё непутёвых своих сыновей по имени человеки. Вот могла бы она упрятать свои бесценные сокровища так, что семь потов изведёшь, пока добудешь их из глубин.Но ведь нет, природа идёт навстречу и щедрой рукой бросает почти что под ноги, выводит на поверхность самые ценные из своих потаённых богатств — берите, пользуйтесь, сволочи. Ну да, приходится потрудиться, чтобы отыскать эти россыпи, но так что же, ещё прикажете на дом доставлять и чтоб непременно с бантиком на упаковке? Зато отыскав, что остаётся-то? Да, считай, только нагнуться и подобрать.Одним из таких подарков матери-природы её неблагодарным сыновьям стало открытое месторождение платины в сибирской таёжной глуши. Местечко называлось Шаманкина марь [2]. От посторонних глаз оно было запрятано надёжно, хотя, казалось бы, что может быть надёжней глухой тайги, и без того не избалованной посторонними глазами, — однако же и в её пределах есть свои «затерянные миры», динозавры с птеродактилями, в которых, может, и не водятся, зато отыщется нечто другое, вполне способное удивить. Например, окружённый топкими болотами полуостров, который с большой таёжной землёй связан лишь узкой перемычкой шириной километра в полтора. Поди наткнись на такой случайно. Ну, даже если и наткнулся, обошёл, то что дальше прикажете с этим чудом делать? Отрезанный ломоть обыкновеннейшей тайги, что с него взять? Однако это только с первого и неопытного взгляда взять тут нечего.Любой геолог средней учёности с лёгкостью растолкует, какие тектонические сдвиги привели к выходу жилы на поверхность, куда что опускалось, куда что поднималось и какие пласты относительно каких смещались. Но, наверное, куда как интереснее другое — как разведали месторождение платины, когда это произошло, какой герой отличился. А вот эта тайна вряд ли поддастся с первого нажима. Увы, есть все основания подозревать, что иных уж нет, других подавно, что концы зачищены надёжно, а если вдруг кому-то втемяшится охота пройти по следу к истокам этой платиновой истории, то он очень скоро уткнётся или в тупик, или в холодный автоматный ствол. Так что, возможно, любопытным и непоседливым придётся ограничиться гаданием, стояла ли за этим какая-нибудь романтическая история или нет. Может, и стояла.Может быть, некий пытливый студент копался в архивах, листал истлевшую бумагу сто с лишним летней давности, прикрывая ладонью зевоту, вникал в переписку одного из многих «политических» ссыльнопоселенцев, отбывавших ссылку в здешних краях, со своим петербургским приятелем. И студенческий взгляд нечаянно зацепился за строки вроде: «Не правда ли презанятная одиссея приключилась со мной, любезнейший Платон Тимофеевич! Вот-с какой карамболь вышел из невиннейшего желания развеять скуку прогулкой с ружьишком за плечом. А образец тугоплавкой руды, что я нашёл средь тех болот и из которой понаделал бекасиную дробь, к сему письму прилагаю. Ты ж у нас как-никак Горный заканчивал, может, и разыщешь в этом свой интерес…» И пытливый студент не ограничился чтением писем, он заказал в картографическом отделе атласы местности и сшивки карт-двухверсток, сопоставил описание из письма с топографическими символами на картах, пришёл к неким выводам, потом с кем-то поделился своими догадками… И па-ашла раскручиваться история.А может быть, по истечении срока давности в спецхране рассекретили очередную порцию документов, некогда причисленных к государственным тайнам.И среди бумаг оказались записки сгинувшей экспедиции: в выгоревших на солнце, шнурованных тетрадях беглые наброски карандашом, явно сделанные на коленях, на пеньке, во время привалов. Однажды, много лет назад, их прочитали невнимательно и забросили на пыльную полку спецархива. И вот теперь настала пора вдумчиво перечесть тетради. Однако тот, кто взял на себя труд вчитаться и осмыслить, почему-то отправился делиться своими соображениями не к государственным людям, а к частным лицам.Или всё гораздо проще: некий охотник годков так несколько назад наткнулся на занятную породу, набил образцами заплечный мешок, отвёз в город и показал знающим людям: уж не серебро ли это? Заблуждаться в этом случае не позор — самородная железистая платина и впрямь очень похожа на самородное серебро, что в своё время ввело в заблуждение даже прожжённых конкистадоров, которые мало в чём так хорошо разбирались, как в золоте и серебре. Впрочем, благодаря их ошибке платину узнали в Европе. А что до охотника, то отвёз он образцы знающим людям, те тоже кому-то их показали или просто проболтались — и вновь па-ашла раскручиваться история.В общем, кто знает, как оно было на самом деле, однако достоверный факт заключается в том, что открытие месторождения Шаманкина марь не стало достоянием широких масс. А стало оно достоянием вполне конкретных людей, которые не желали делиться открытием ни с государством, ни с другими, не менее конкретными людьми. Ни с кем, короче говоря, не хотели они делиться. А хотели эти люди на всём сэкономить и очень много заработать.Чтобы сделать добычу платины как можно более рентабельным промыслом, хозяева прииска использовали на нём рабский труд. Бичи, бомжи, нелегалы из Китая и Вьетнама, беженцы из стран СНГ — вот из кого складывались приисковые трудовые ресурсы. Из тех, кого не хватятся родные и близкие. Пропали и пропали, страна по ним не зарыдает, товарищи не заплачут. К слову сказать, частные прииски с рабами — не такая уж редкость во сибирских просторах и по сегодняшний день. Слишком уж обширны эти просторы, многое могут скрыть.Вот поэтому-то прииск благополучно просуществовал несколько лет. Несколько лет изо дня в день охрана выгоняла на работу людей, одетых в жёлто-красные робы.Большинство рабов, конечно, быстро свыклось с неволей как с неизбежностью, уподобив её стихийному бедствию: противу урагана ж не попрёшь. Некоторые естественно восприняли такой поворот судьбы чуть ли не как удачу — кормят хорошо, даже один выходной на неделе, баня имеется, конвой зря не лютует, чем не жизнь?Были и такие, кто бежал. Те, кто уходил в болота, тонули сами — топи были непроходимые. Остальных без труда догоняли, выслеживая с помощью датчиков, маячков, по броской на любом фоне одежде. Нарушителей хоронили на местном кладбище, разбитом на берегу неширокой лесной речушки. Там же находили вечное успокоение и скончавшиеся от вполне естественных причин.Может быть, кому-то из беглецов и удавалось оторваться от погони, пройти тайгой до обитаемых мест.Только вот вопрос: куда эти беглецы потом девались?Во всяком случае, в органы с жалобами на таёжных рабовладельцев никто не обращался, да и слухов таких, что вот вышел, мол, из тайги ободранный человек, поведал, что-де с тайного прииска идёт, и возопил: спасайте, люди добрые, тех, кто там безвинно пропадает.В общем, как бы то ни было, а несколько лет никто и ничто не мешало жизни на прииске течь по нехитрому распорядку. И в глубине сибирских лесов свершался простой, но приносящий немалую прибыль цикл: вскрывалась пустая порода, добывались платиносодержащие пески, загружались в промывочную бочку, где под напором водяной струи порода разделялась на два продукта. Верхний, состоящий из камней и не размытой глины, направлялся в отвал. Нижний поступал на отсадочные машины и концентрационные столы. В результате обогащения получали шлиховую (то есть самородную) платину. Которую потом и увозили вертолётом в неизвестном направлении.Однако всё не вечно, и левый прииск было решено ликвидировать. Слишком многие стали проявлять интерес к Шаманкиной мари. Начиная от воровского сообщества, включая ФСБ и заканчивая старшим лейтенантом внутренних войск Алексеем Карташом. Последний вписался в историю по причине авантюрного склада характера да ввиду своего скучного, бездеятельного прозябания в посёлке Парма. Вписаться-то получилось легко, а вот выписаться… История закрутила, завертела и забросила его, а вместе с ним дочь начальника ИТУ Машу, беглого зэка Гриневского и фээсбэшника Геннадия на Шаманкину марь.В тот день прииск сначала превратился в концлагерь, когда загнали в сарай ставшими ненужными рабов и положили их там с порога из ручного пулемёта. Потом же прииск превратился в филиал Клондайка времён золотой лихорадки, времён Хоакино Мурьетты — потому что нашлись охотники, и не в единственном числе, захватить приготовленные к вывозу ящики с платиной…Как поётся в одной старой песне, в живых осталось только трое. И эти трое сидели на земле под вертолётом. И победителями себя отнюдь не ощущали. А самое главное — они не понимали, что же делать дальше.Есть вертолёт и есть кому его пилотировать — но некуда лететь.Есть богатство, которого, подели поровну на троих, хватит каждому, чтобы в роскоши прожить до конца дней — но сейчас на это богатство ничего не купишь, сейчас это не более чем просто неподъёмная тяжесть в зелёных ящиках.Позади бой и смерть, позади гибель «археолога» Гены, впереди — полный туман.И совершённое, полное какое-то опустошение внутри.Возвращались распуганные выстрелами птицы. Какой-то мелкий зверь зашуршал в березняке. Люди же молчали. Каждый думал о чём-то своём… или ни о чём не думал, а просто тихо лежал или сидел, закрыв глаза.Но они не могли себе позволить длительный отдых, пусть и заслужили его. Лишь кратковременная, в несколько минут передышка никак всерьёз не могла повлиять на их положение. А то и могла, однако верить в это не хотелось, и совсем без передышки им было никак не обойтись — всё-таки, чай, не спецназ и не профессиональные охотники за сокровищами, нет той привычки, чтобы совершить марш-бросок, отползаться, отстреляться, потерять в бою товарища, потом ещё немножко повоевать, утереть пот и — в новую заваруху со всем нашим пылом.По истечении этих никем не нормированных, но кожей ощущаемых минут время стало тяготить, как тяготит тиканье часовой мины. Можно, конечно, расслабляться и дальше, не обращая внимания на обратный отсчёт, дело хозяйское, но зато когда рванёт — уж некого будет винить, окромя себя, бестолкового.Первым стряхнул с себя усталое оцепенение Карташ.Он поднялся с травы, пересёк вертолётную площадку, направляясь к ящикам армейского образца, в которых обычно хранят боеприпасы или запчасти. Гриневский и Маша издали наблюдали, как он отмыкает защёлки, откидывает крышку верхнего ящика, несколько секунд обегает взглядом содержимое, и на его лице в этот момент не отражается ровным счётом ничего, никаких надлежащих случаю эмоций — типа алчности или разочарования. Потом Алексей запустил внутрь руку, зачерпнул в ладонь горсть тускло-серых комков, издали напоминающих олово, и двинулся в обратный путь, на ходу пересыпая постукивающие друг о друга серенькие камешки из ладони в ладонь. Подойдя, высыпал их на траву между Машей и Гриневским.— Вот так выглядит, господа Рокфеллеры, наша добыча, объёмом в два ящика.— Это и есть та самая платина? — Маша двумя пальцами ухватила один из комкоподобных, самородков, подняла, прищурив один глаз, принялась рассматривать. Самородок был явно не рекордной величины, зато смешной формы, похож на кукиш. — Почему-то мне казалось, там, в ящиках, сложены слитки. Такие аккуратные кирпичики. Как в кино золото, только белого цвета.То, что принёс Карташ, мало походило на слитки: «зёрна» и «листочки» преимущественно тускло-стального и серебряно-белого цвета, величиной с ноготь большого пальца и меньше, да бесформенные комки тех же цветов и чуть большие по величине.— Чтобы платину в слитки переплавляли, про это я, например, никогда не слыхал, — сказал Гриневский, лишь покосившись на свободно валяющееся на траве сказочное богатство, но в руки не взяв. — Знаю, что тянут платиновую проволоку…— Проволока или слитки это уже очищенная от примесей платина. И она стоит дороже, чем наша, — сказал Алексей, протягивая Маше руку. — Подъём, платиновая рота! Надо ящики закидывать в вертолёты. Та ещё работка нам предстоит. И предлагаю с ней не затягивать.— А сколько вообще она стоит, эта платина? — спросил Гриневский, вставая и отряхиваясь от травы. — Хоть примерно прикинуть, из-за чего рубка идёт.— Гена говорил, что унция платины стоит на рынке шестьсот — семьсот баксов, — сказала Маша.— Унция — это у нас сколько? — Гриневский взглянул на Карташа.— Что-то типа тридцати граммов, по-моему, — неуверенно сказал тот. — Да пёс его знает…— Ну и сколько у нас здесь этих унций? спросила Маша. Они остановились возле ящиков.— Насчёт унций не скажу, а вот колышков до хрена, и всех их разложить требуется по пути следования. Понимаешь, боевая подруга?— Да чего уж там, не высшая математика, — Маша подошла к наваленным горкой брёвнышкам (все длиною полметра и одинаковой толщины), набрала охапку и принялась выкладывать их на земле «лесенкой» с интервалом в шаг. Подобрать деревца, напилить брёвнышки, сложить их в кучу — это, думается, и стало последней работой приисковых рабов. Приисковая охрана, хоть числом была не мала, надрываться ни в малейшей степени не желала, отвыкли вертухаи от физического труда, поэтому вознамерились максимально облегчить труд и тяжеленные ящики не тащить на руках, а волочь, как по валикам.— Сколь бы ни было этих унций, а вторую жизнь на них всё равно не купишь, — громко сказал Гриневский, подтягивая голенище сапога. — Впору уже спросить: куда летим, начальник?— В любом случае летим, а не идём, — Карташ проверил защёлки на крышке верхнего ящика. — Берись! На «и-раз» стаскиваем. Не должен рассыпаться от удара, для армии всё-таки делали. Ну, готов? И-и-и, раз!..Верхний ящик соскользнул с нижнего и рухнул зелёным брюхом на дорожку из брёвнышек-окатышей. На доски он не рассыпался — сколочен был добротно. Да ещё к тому же, голову можно прозаложить, ящичек сколочен в те годы, когда на предприятиях, выполняющих армейские заказы, существовал, помимо обычного, ещё и военконтроль, а за брак с военного контролёра без лишних слов снимали погоны и гнали взашей с тёплого места — перевоспитываться на одну из «точек» северной широты.— На счёт любого случая я бы с тобой не согласился, сказал Пётр, толчком развернув ящик на брёвнах. — Есть и такой вариант: оставляем здесь всё как есть, заталкиваем в рюкзаки побольше консервов и уходим тайгой.— Ха, то есть как «тайгой»! — старший лейтенант Карташ с искренним недоумением взглянул на зэка. — Чего ты несёшь! А зачем тогда… зачем тогда всё?! Зачем ты, на хрен, ящики таскаешь?!— Таскаю, потому что ничего ещё не решил. Когда мы сюда шли, каждый в голове держал свои расклады. Теперь, после гибели Генки, в расчёты корректировочку надо давать. И у меня были свои счёты и расчёты, а также имеются теперь свои корректировочки.Карташ ощутил, как с мутного донца души поднимается злость. Он предчувствовал наступление этого момента, когда каждый потянет в свою сторону, что твои лебедь, рак и щука. Предчувствовал… всё же сохраняя надежду, что может и обойдётся, может, его спутники довольствуются совещательными голосами, а принятие окончательных решений оставят за ним. Не обошлось. Ну а когда каждый сам себе командир и у каждого наполеоновские планы… ну да, получаем типичное «а воз и ныне там». Алексей достал сигареты как средство успокоиться.— И что у тебя за расчёты? Колись, раз уж начал.— А то ты не въезжаешь! Ну, коли хочешь услышать… — Гриневский тоже закурил. — Меня устраивает нынешний расклад — за исключением того, что фээсбэшник Гена мёртв. Я всерьёз рассчитывал оформить через него досрочную амнуху. Но и теперь не всё так плохо. Пугач и его кодла отбыли в места вечного заключения. Про мои дела с ним никто теперь не в курсе, с этой стороны я чист. И с вашей мусорской стороны я не при делах. На зоне во время бунта я не светился, вместе со всеми по округе не баловал. Убёг с перепугу в леса и заплутал там. За что меня наказывать — тем более, когда сам сдамся? Вот только…— …что с нами, то бишь со мной и Машей, в таком случае делать, — с ухмылкой продолжил Карташ, словно невзначай коснувшись локтем висящего на плече автомата. — Мы получаемся свидетели. Вдруг проболтаемся кому. Например, по пьяни…— Не передёргивай, начальник, — поморщился Гриневский, поставив ногу на ящик. — Эхе-хе… У тебя, Лёша, начался классический синдром кладоискателя, добравшегося до клада. Подозреваешь всех подряд в нехороших замыслах, нащупываешь ствол, недобро косишься. Я ж всё-таки бывший офицер, как ты помнишь.— Ну уж очень бывший, — сказал Алексей, глядя на собеседника сквозь прищур. — Кстати, ты очень-то не рассчитывай, что про тебя никто не узнает. О твоей особо важной персоне наверняка проинформированы лепшие дружки Пугача, которые на воле остались. Когда-нибудь, может даже очень скоро, им станет известно, что твоего трупа на прииске отчего-то не оказалось, и за тобой начнётся охота почище английской охоты на лис.— Насчёт жмуриков — тут всё просто, начальник. Видел же канистры. Прииск подготовлен к взрыву. Раз подготовлен, должен взорваться. И никто никогда не дознается, кто здесь был, кого не было.— Я смотрю, ты всё продумал?Они стояли друг против друга.— А я смотрю, начальник, ты ни хрена не продумываешь. Ежели возьмём ящички с собой — это верная смерть, можешь к бабке не ходить. За нами кинутся все кому не лень. И даже те, кому лень. А кстати, не факт, что Генка не лепил нам горбатого. Может, он для себя старался, а его начальство вообще не в курсе командировки сотрудничка. И самый главный нефакт, что те Генкины начальники и сослуживцы, на кого мы в конце концов выйдем, окажутся честными бессребрениками, преданными родине и присяге. Кто поручится, что в их мозгах не вспыхнет простенькая мыслишка: а на кой ляд отдавать добро в общественное пользование, когда можно забрать в своё? Всего и делов-то, что грохнуть эту весёлую троицу, которая и не ждёт уже подвоха, и зажить припеваючи…Гриневский сплюнул.— А вот ежели мы, начальник, оставим эти золото-брыльянты здесь, как кость для собак бросим, до нас никому не будет дела. Нас никто вычислять и выслеживать не станет, не до нас им будет, за добычу станут грызться. Всё шито-крыто, не было тут Гриневского с Карташом.— И чего ты тогда здесь сидишь!!!Прорвало. Взорвался Алексей Карташ. Не выдержали натянутые нервы.— Чего ещё не убёг в тайгу?! Почему ещё не покрошил нас в капусту, раз всех боишься?! Мы — последние свидетели, загасил нас и свободен, гуляй по тайге с консервами, выходи куда хочешь с любыми рассказками!— Хоре кипеть, начальник. У меня перед тобой долгов нету, хочу — загуляю по тайге, хочу… вон к староверу давешнему подамся грехи замаливать.— А вертолёт? Кто вертолёт поведёт?— Я не к тебе нанимался вертолёты водить. Мой наниматель — вот он, — Гриневский показал на избу, в которой лежал мёртвый Пугач. — И потом я ещё, кажется, не слышал твоего плана, я знаю только Генкин. Или я что-то путаю? Ну давай, расскажи нам наконец его, свой план! Дальше-то что делать думаешь, а? Куда, к кому?!— Вертолёт — не самолёт, сесть может, считай, где угодно, — Алексей с излишней тщательностью размочалил окурок о подошву, отбросил в сторону, заговорил спокойно и размеренно. — Например, под Пижманом, на территории одной расформированной вэ-чэ, где уже нет ни техники, ни оборудования, ни людей. Земля и пустующие здания буржуям пока не проданы, пока ещё в собственности Министерства обороны, поэтому часть на всякий случай охраняется, вдруг ей вернут статус военного объекта. Так вот там сторожем… как писали в старых романах, преданный мне человек. Я его туда и пристроил, к слову говоря. И не раз оставлял у него на сохранение всякую… всячину. Хорошие места, куча пустых ангаров, куда можно загнать вертолёт. И вообще много чего хорошего и пустого — например, бункеры, в которых можно пересидеть хоть ядерную войну.— Неплохо, — кивнув, без тени насмешки произнёс Гриневский. — Неплохо. А дальше? Ну, сховался ты на время, ладно. А сколько сидеть так намерен? Дальше-то что? Как только нос покажешь, тебе его тут же и оторвут. А как только где-то всплывёт кусок платины, вместе с носом оторвут все прочие органы.Их разговор уже какое-то время слушала Маша, успевшая разложить брёвна-окатыши вплоть до самого вертолёта, выполнив свою часть работы. Ящики волочь это уже мужское дело, но пока о ящиках забыли.— Куда бежать, кому продавать? Сказочное богатство оно само по себе не поит, не кормит, по курортам не возит, его ещё надо обратить в хрустящие лавэ, — Гриневский потёр большой и указательный пальцы. — Тут требуются вполне определённые связи, а все подходы к этим связям будут плотно обложены конкурирующими фирмами.— Так-то оно так, но ты не забывай, что я в некотором роде москвич. И в Москве тоже среди не последних людей крутился, кое-какими связями оброс. Можно воспользоваться. Правда, с бухты-барахты тут решать нельзя. Сперва хорошенько покумекать требуется. И кумекать предлагаю на вэ-чэ под Пижманом.— Тогда едино получится, что обратной дороги нема, покачал головой Гриневский.— Ты же вроде женат? — неожиданно перебила Гриневского Маша и цепко взглянула ему в глаза.— Есть такое дело, — кивнул тот.— А дети?— А вот детей нет.Карташ, откровенно говоря, напрочь не понимал, к чему клонит Маша.— Ты вернёшься, освободившись вчистую, — задумчиво сказала она. — Обратно в таксопарк с судимостью вряд ли возьмут. Конечно, без работы не останешься. Например, можно промышлять частным извозом. Или автостоянки охранять. На жизнь вам с женой хватит. А если ты вдруг когда-то… когда уже всё уляжется и забудется, вдруг расскажешь жене вот об этом, с указанием цен за унцию и примерного веса этих ящичков… Маша показала Гриневскому кусок платины в форме кукиша, — с тех пор не будет тебе покоя ни днём ни ночью, жена тебя со свету сживёт, пусть даже она у тебя самая прекрасная, понимающая, любимая, но она тебе никогда не простит, что ты однажды мог — и не сделал. Бабы, знаешь ли, любят за поступок. А ты будешь знать, что она тебе не прощает, и это знание превратит твою жизнь в ад. Если, конечно, твоя жизнь не превратится в ад раньше, от твоих обкусанных локтей, от бессонных ночей, когда ты будешь жалеть, что упустил шанс превратить жизнь из серенького прозябания в бесконечный карнавал, мог обеспечить до конца дней себя, жену и армию детей. Да, рискнув. А кто тебе без риска уступит хоть кроху власти и денег? Это, в общем-то, не так уж и сложно — проживать жизнь сытым и довольным… мужиком. Так, кажется, у вас за решёткой называют массу, которой многого не надо, которая довольствуется скромным набором простых радостей…— Ещё не легче! Девочка начинает нас агитировать за то, чтобы украсть платину у всех, — хохотнул Гриневский, однако Алексей заметил, что слова «хозяевой» дочурки задели его за живое. — Ты же вроде как сотрудница Генкиной конторы?— Я не сотрудница. Я просто согласилась помочь в одном-единственном деле. Дала себя уговорить. Дело закончено, человек, под обаяние которого я попала, мёртв.— Гена не дал тебе канал экстренной связи? — вклинился Карташ.— Нет, — бросила Маша — как показалось Алексею, с некоторой заминкой.— По идее, должен был дать, если играл честно, — негромко проговорил Пётр. — Не мог же он не рассматривать вариант собственной гибели, всё ж таки профессионал. Или, как я уже говорил, Гена и не собирался сдавать клад в государственные закрома. Ладно, сейчас уж что толку гадать…— Может быть, есть смысл один ящик оставить здесь, вдруг предложила Маша. — Если не известно точное количество платины, которую подготовили к вывозу, на какое-то время можно ввести их в заблуждение…— Давайте займёмся ящиками, — устало сказал Карташ. — Когда платина будет в вертолёте, легче и думаться будет.С перетаскиванием груза управились быстро. Хоть и тяжелы, заразы, однако не такой уж и адский труд для двух здоровых мужиков — проволочь за ручки по круглым, перекатывающимся брёвнам, как по валикам.Справились без больших проблем и с загрузкой ящиков в вертолёт: Гриневский с помощью тросов и верёвок соорудил примитивный блок, струганные доски для сходен в приисковом хозяйстве тоже отыскались без труда, а дальше — тянем-потянем, с присказкой «эй, ухнем» пердячим паром затаскиваем добро в кабину.Да, сокровище им выпало громоздкое и тяжелющее.Это тебе не с компроматной дискетой в кармане бегать и даже не с чемоданом, в который упакован миллион долларов. «В следующий раз, — подумал Карташ, обливаясь потом, — соглашаюсь только на бумажный клад…»После того, как ящики с платиной разместили в салоне «вертушки», Гриневский отправился разбираться со взрывчаткой и детонаторами. Разобраться не мешало — неизбежную погоню следовало вводить в заблуждение, путать всеми возможными способами. В конце концов, Пётр разобрался что к чему: к канистрам, расставленным по всему прииску, были приляпаны мины с радиодетонаторами, а пульт, с которого должен был уйти сигнал к подрыву, как и ожидалось, отыскался в кармане у приискового пахана, кого Алексей окрестил Седым. Детонаторы были не активированы, Гриневскому пришлось обойти прииск и поочерёдно привести их в боевое положение. Маша присела около вертолёта, опёрлась спиной о тёплую резину колёса и прикрыла глаза. А Карташ тем временем занялся оружием.Оружия набралось выше крыши: каждый второй на прииске, не считая первого — и хозяева, и гости были вооружены до коренных зубов, за исключением, разумеется, расходного материала в лице рабов. Набралось около десятка «калашей», штук двадцать каких-то неизвестных Алексею автоматических машинок явственно заграничного производства, три девятимиллиметровых «Беретты» 93R, три «Глока», два «макарки» и два ручных пулемёта. Рожки и обоймы даже считать не хотелось. Пока Карташ озадаченно чесал в затылке над грудой смертоносных игрушек, размышляя, что им делать с такой прорвой оружия, подошёл Гриневский, опять завалился на траву, сорвал длинную травинку, принялся жевать мясистый кончик. Сказал буднично:— Ну вот, всё готово к отлёту.Действительно, оставалось только поднять машину в воздух. А отлетев подальше, вдавить кнопочку на пульте Седого и — прощай, прииск, прощай навсегда!— Ну что… Вот он — момент истины, богатырское распутье перед камнем, — вздохнул Алексей, отвлекаясь от своих непростых дум. — Можем бросить всё и уйти в тайгу. Можем, как собирались, отдать платину государству… вернее, тем орлам, которые за ней явятся… А ведь ещё надо выйти на орлов, которые точно будут представлять государство. А пока мы будем выходить… — Карташ махнул рукой. — И, наконец, третье — сыграть ва-банк. Не скрою, я именно за этот вариант. Да, без прикрытия сверху ничего не выйдет. Поэтому предлагаю сделать ставку на мои московские связи.Гриневский вдруг решительно выпрямился на земле, выплюнул травинку, сказал громко:— Телефон! Мы совсем забыли, что у приисковых есть спутниковый телефон. Вряд ли они успели его раздолбать во время заварушки. Можно отсюда позвонить…— Куда? — презрительно бросил Карташ. — В ФСБ? В МЧС? Дяденьки, заберите нас отсюда? — И добавил голосом Миронова-Козодоева из «Бриллиантовой руки»:— Мама!.. Лёлик!.. Помогите!.. — А потом вдруг осёкся и пристально взглянул на Гриневского. — Ведь ты что-то придумал? Придумал, да?Гриневский сорвал новую травинку.— Без Генки с его конторой я бы с вами и пытаться не пытался, дохлый номер, тухляк. Тыркаться вслепую верная гибель, твои московские связи как пить дать просчитают…— Давай короче, а, Гриня, — чуть ли не взмолился Картам. — Без лирики и вступлений.— Короче? Можно и короче! — Глаза Гриневского полыхнули странным, нутряным огнём. — Короче, был у литёхи Гриневского товарищ литёха Дангатар Махмудов. Это если короче. Служили они в девяностых, прошли первую чеченскую. И один другому спас жизнь. А именно — литёха Гриневский спас жизнь литёхе Дангатару. Потом их раскидало. С первым понятно и известно… а вот второй, покинув Большую Родину, предавшую его и ему подобных, отбыл к себе, на родину историческую. Конкретно — в Туркмению. И сделал там неплохую карьеру…— При Ниязове? — спросил Карташ.— Хрена. Ниязов там главный бай, но не единственный. В Туркмении несколько областей — типа феодальных земель, и у каждой земли свой хозяин. Хяким зовётся. При одном из таких хозяев-хякимов Дангатар и состоит. То ли кем-то вроде начальника охраны, то ли главного телохранителя, то ли даже главы службы безопасности этой маленькой вотчины. Мент, короче. Так вот. С тех самых военных пор мы с Дангатаром не встречались, но созванивались… Два раза в год, не больше.Есть даты, которые ни фига не говорят широкой общественности, но для тех, кто побывал под… Впрочем, ладно… В последний раз он мне звонил незадолго до моей… хм… поездки на курорт под названием «Тайга и зона».И сказал то, что говорил всегда. Что помнит нашу дружбу, что если я надумаю переметнуться к нему, то будет нам с женой чуть ли не отдельный дворец, будет мне работа по специальности. У его хозяина собственные «вертушки», чуть ли не целый вертолётный парк. Ещё Дангатар, как обычно, говорил, что даже в случае сложностей на нашей, российской территории готов и, главное, может мне помочь. Возможности у евоного нынешнего пахана, правителя велаята…— Чего правителя? — приоткрыла глаза Маша.— Велаят — та самая феодальная земля. Ну, административная единица Туркмении. Маленькое ханство в составе большого султаната. В нём всё по-настоящему: есть своя маленькая армия, свои спецслужбы, свои внешние и внутренние интересы. Конечно, каждый хяким мечтает поднакопить силёнок и если не скинуть главного бая и занять его место, то, по крайней мере, отделиться в маленькое, но гордое и независимое княжество.— Значит, наркота. Транзит, или свои плантации, или и то и другое, — уверенно сказал Алексей. — Иначе с чего бы им быть такими самостоятельными…— Может, и так, кто ж его знает, — пожал плечами Гриневский. — Да и нам, по-моему, по барабану. Но это та самая крыша, которая нам необходима. И, что особенно ценно в нашем положении, крыша туркменская, в здешних запутках не замазанная, никому не известная, никем в расчёт не принимаемая… Короче, я так подумал… при таком раскладе можно рискнуть.Гриневский встал на ноги.— В конце концов, судьба сама распорядится, что ей угодно от меня… ну и от вас заодно. Если дозваниваемся до Дангатара и он даёт согласие — значит, фарт.Если не согласится, то тогда… Тогда, ребятки, разбегаемся кто куда.— Да, блин, заманчиво… — Алексей потёр ладонью щетинистый подбородок. — Фронтовая дружба, должок в виде спасённой жизни… Один ящик отдаём ему с баем, другой оставляем себе. И все расходятся довольными. В Туркмении нас ни одна местная сволочь не достанет, твой Дангатар с его баем помогут нам перевести платину в привычную валюту. Из Туркмении через Афган или Иран можем свалить в любую страну по своему желанию и в ней безбедно зажить на вечном отдыхе. Ты выпишешь туда свою жену, чтоб уж никогда больше не работала… М-да, заманчиво. А ты его хорошо знал. Дангатара-то? Он из тех людей, что не меняются, или?— Все люди меняются, — фаталистично пожал плечами Гриневский. — Возможно, и «или». Возможно, его бай, хяким, сам захочет прибрать ящики к ручонкам, а нас в расход пустить. А возможно, он даже слушать на эту тему не почешется… Всё возможно, везде риск. А ты что, хочешь совсем без риска?— Совсем не выйдет, — согласился Карташ. — Однако ж надо свести риск к минимуму. Вот и давай сводить. Пошли звонить, чего сидим!— Сперва придётся звонить жене. Телефон Дангатара наизусть не помню, придётся супружнице в записную книжку лезть…Гриневский, пользуясь положением расконвоированного, нередко звонил домой из Пармы, поэтому идиотского диалога («Ты откуда?!» — «Да я тут… из одного места. Я потом тебе всё объясню») не случилось. Случился простой разговор двух людей, которым есть что сказать друг другу при встрече, но в короткой беседе на расстоянии тысяч километров хватает, чтобы наговориться, и одной минуты. Спросить как дела, спросить что-то по делу — например, номер телефона армейского дружка…Потом Гриневский набрал номер этого своего Дангатара — плюс семь, десять, девять-девять-три, двенадцать…«Вот как не ответят и все наши споры-разговоры враз станут напрасны и глупы, — думал Алексей, покуривая в сторонке. — И мы враз вернёмся к точке старта».Он ощущал лёгкий мандраж, как всегда бывает, когда одна половина тебя к чему-то стремится, а другую половину тянет к прямо противоположному, ты понимаешь, что, сделав выбор, уже не сможешь переиграть и останется только жалеть об упущенной второй возможности…Ответили. И не по-нашенски.— Здравствуйте, вы по-русски говорите? — сказал Гриневский в трубку. — Замечательно. Мне бы Дангатара Махмудова. Передайте, Гавана на проводе. Нет, он поймёт… А-а, хорошо… — Накрыл микрофон ладонью:— Сказали, сейчас позовут. Дангатар-яра, типа, подойдёт через минуту.Алексей выбросил окурок, быстро подошёл к Таксисту, присел рядом на лавку — они звонили, сидя за столом, вкопанным напротив главной, «штабной» избы прииска, — подвинулся как можно ближе, чтобы слышать реплики абонента.Прошло не больше двадцати секунд, когда в трубке раздалось недовольное и с сильным акцентом:— Махмуд-оглы слушает, что за Гавана ещё такая, а?— Здравствуй, брат, здравствуй, Поджигай, — сказал Таксист разом вдруг севшим голосом. — Это Петя-Гавана, забыл?— Ну как же, Петя, дорогой! — тут же и вроде бы несказанно обрадовался Махмудов. — Как забыть! Помню, помню… Одна та рыбалка на Каспии чего стоит! Как мы тот ботик не потопили, ума не приложу!— Примитивненько, Поджигай, — кисло ухмыльнулся Гриневский. — Если и были когда мы с тобой на рыбалке, то всяко не на Каспии. И рыба та была почему-то без хвоста, зато с двумя ногами и в армейских ботинках. И сопротивлялась она похлеще любой щуки. Хотя, я понимаю, откуда эти твои проверочки, ты же сейчас…— Э, Петя-яр! — перебил Дангатар. — Зачем вспоминать кто я! Для тебя я брат, брат навсегда! Твоя радость моя радость, твоя беда — моя беда!— Вот о последнем я и толкую…— Говори, — голос собеседника мгновенно преобразился, из него повымело все наносные, все фальшивые интонации.Гриневский обрисовал ситуацию предельно кратко и точно, по-армейски, как докладывают те, кто звонит в штаб с передовой. Говорил открытым текстом — не тот случай, чтобы играть с кодами и с эзоповым языком: тайга… частный платиновый прииск… случайные обладатели последней партии драгметалла… удачно проходили мимо… есть вертолёт… примерно столько-то километров от Шантарска… платина самородная… примерно столько-то килограммов… ящики пополам… убежище временное или долговременное… за ними рано или поздно начнут охоту, и даже очень возможно не одна сила, а несколько… перевести платину в валютные счета… возможность ухода за кордон.— Мне всё ясно, Петя, — сказал Дангатар, когда Гриневский закончил. — Ты же знаешь, кто я и… при ком я состою. И должен понимать: я обязан согласовать, мне самому такой вопрос решать нельзя, да? Хотя бы во избежание… дальнейших сложностей. Ты сможешь позвонить через полчаса?— Надеюсь, что смогу…Прошло двадцать минут томительного ожидания, и наконец Алексей не выдержал, спросил — просто чтобы не молчать:— А почему Поджигай?Гриневский пожал плечами.— Кликуха такая. Он же Махмудов. Помнишь, в «Белом солнце пустыни»: «Махмуд, поджигай!» Ну вот оттуда и пошло.— А-а…Ещё через десять минут ровно Гриневский вновь позвонил. Все понимали, что если Дангатару не удастся решить вопрос со своим хозяином в положительном для них смысле, то просто никто больше не поднимем трубку… или на этом номере наступит бесконечное «занято». Но Дангатар ответил. Сам.Ответил согласием. И тут же начал инструктировать.На вертолёте летите до Байкальска, сажаете машину на частном аэродроме в Камышинках, там вас встретят наши люди из диаспоры, перегрузите ящики на их машину, вас отвезут на грузовую станцию, устроят в «теплушку», отгонят в какой-нибудь тупик, там какое-то время простоите, всем необходимым вас снабдят. Как только через Байкальск пойдёт в Туркмению состав с какой-нибудь ерундой, вас оформят караулом сопровождения этой ерунды. Главное, что от вас потребуется — без осложнений пересечь российскую границу, с туркменской никаких проблем просто быть не может, кого надо — всех предупредят, да и проезд через российскую будет максимально облегчён. Казахскую и киргизскую границы даже не берите в головы.Груз, который вы якобы будете сопровождать, отправится своим чередом, а ваш вагон отцепят в Бутлыке, это сортировка такая, опечатают, загоняют на запасной путь, приставят охрану. Пароль, кстати, назовут, на всякий пожарный, чтоб вы не дёргались… ну, скажем, «Генгеш-той». («Это ещё что такое?» — «Это, дорогой, такие финальные переговоры между родственниками. О свадьбе. Дней за пять проводятся — чтоб на самом торжестве всё точняком было нормально и без заморочек. Запомнил? За пять — семь дней до свадьбы». — «Ага… Намёк пронял. Генгеш-той, говоришь?» — «Правильно. А как вагон отцепят, вы стойте подле состава, я чуть погодя встречу лично. А если не смогу, так доверенных людей пришлю. Ясно?»).Чего ж не ясного-то. Конец инструкции.То, как Дангатар за полчаса выстроил схему, договорился с ключевыми фигурами этой схемы — это не могло не вызвать уважения. И — показывало его возможности. И возможности его нынешнего хозяина. И эти возможности в свою очередь тоже вызывали уважение.После этого разговора все они воспрянули духом. Хорошо говорил Дангатар, уверенно, твёрдо, веско и спокойно. Вот чувствовалась за ним сила.…А потом был полёт на вертолёте над таёжной бескрайностью, приземление на частном аэродроме, молчаливые смуглые люди, подогнанный к вертолёту грузовик. Поколебавшись малость, Карташ сделал встречающей стороне царский подарок — презентовал диаспоре львиную долю оружия, оставшегося от покойных «уголков» и охранников прииска, справедливо рассудив, что троице такой арсенал не только не понадобится, но и будет лишь в тягость — тащить на себе кучу стволов через полстраны и несколько границ было архинеразумно; к тому же, в случае вооружённого конфликта, превосходящие силы либо криминалитета, либо соответствующих госорганов, специально обученные и как пить дать превосходящие, покрошат победителей Пугача за милую душу, и никакие пулемёты с «береттами» не спасут. Так что он оставил при себе лишь «макары», «глоки» и один «калаш» да предупредил азиатов, что дарёные стволы наверняка проходят по куче «мокрых» дел, так что светить их направо и налево не стоит. В качестве ответного дара невозмутимые азиаты, пошушукавшись, преподнесли троице пачечку зелёных банкнот с ликом Бенджамина Франклина на каждой общим весом, по прикидкам на глаз, тысячи в две — две с половиной. На мелкие расходы, надо полагать.…Потом, уже в «теплушке», прицепленной к набирающему скорость локомотиву, под мерный перестук колёс в команде начались метания, разброд и шатания а правильно ли мы всё сделали, а стоило ли становиться поперёк государственных интересов и не спокойнее ли было сдать платину кому следует. Алексей в сих жарких прениях участия старался не принимать, всё больше помалкивал, понимая, что это просто начался «откат», организму после всего пережитого требовался выплеск энергии, вот и заистерили подельнички… А для себя Карташ уже давно всё решил: пока он жив, платина не достанется ни противнику, ни соратникам Пугача, ни хозяевам прииска, ни чиновникам государства. А уж если в драке за клад и придётся сложить свою буйну головушку, то он постарается продать свою драгоценную жизнь как можно дороже и утащить с собой в страну Вечной охоты как можно больше врагов…Нет, не то чтобы Алексей Карташ происхождение имел из подвида Плюшкиных, гобсеков, гарпагонов и прочих скупых рыцарей золотого тельца. По большому счёту, на богатство, заныканное под грудой угля у дальней стены «теплушки», ему было форменным образом наплевать. Дело было отнюдь не в богатстве: просто по натуре был он авантюристом, искателем приключений, из той породы, что испокон веков и по сей день перепахивают земной шарик в поисках Эльдорадо, золота инков, кладов адмирала Дрейка и острова Оук… И сегодняшняя жизнь, по сравнению с жизнью вчерашней, с отупляющим прозябанием офицерика ВВ, ему нравилась несравнимо больше… даже не так — он всегда мечтал именно об этом: ощущение нависшей угрозы, ежесекундно поджидающая опасность, припрятанное в куче угля сокровище, за которым охотятся мафия, КГБ и черти в ступах… Короче, в своей тарелке чувствовал себя нынче Алексей Карташ.Лишь одно беспокоило его, и уже давно. Та самая промашка, ошибка, которую они допустили на разорённом, щедро усыпанном трупами прииске. Никто из них не подумал, никому и в голову не пришло, что нельзя, ни в коем случае нельзя было звонить жене Таксиста и тем более вызнавать через неё номер Махмудова-Поджигая. Когда игра идёт по таким ставкам, не только стены, но и телефонные провода, да что там провода — эфирные волны, посредством которых осуществляется спутниковая связь, — обрастают ушами, что плесенью…Вот и доигрались.Вот и вычислил противник беглецов. И нагрянул всей кодлой, в какой-то тысячонке километров от спасительной границы…

Глава 3.От больших дорог и линий вдалекеДевятое арп-арслана 200* года, 15.55— Сядь, дядя, не пыли! — уже более миролюбиво произнёс Ловкий.«Тэтэшник» он, впрочем, не опустил. И не отвёл.— Фу-у-у… — тяжело пыхтя, озирался забравшийся-таки в вагон Кабанчик. — И где ему тут быть?!— А нет его тут вовсе, думаю, — хитро щурясь и не отводя взгляда от Карташа с Гриневским, сказал Ловкий.— А ты у этих спрашивал?— У этих? А я тебя дожидался, Шаповал. Давай, сам спрашивай!Кабанчик-Шаповал, утирая пот рукавом рубашки, обвёл заплывшими глазками троицу законных хозяев «теплушки»:— Черненький, невысокий, на цыгана смахивает. Не видали такого? Не запрыгивал часом?— Видал, кажется, — выдержав небольшую паузу, задумчиво проговорил Алексей. А потом изобразил внезапное и полное просветление памяти:— Ну да, точно, был такой! Через путь скакал в сторону вокзала, под составом с лесом пролез.— Под составом с лесом? Верю. Так всё и было, заговорщицки подмигнул Карташу Ловкий. — Сам бы на твоём месте прогнал такую же пургу, чтоб плохие дяди слиняли б отсель, полезли под какой-то там лес и сгинули с глаз долой.Эх, сидели они, Карташ и Гриневский, крайне неудобно. Трудно стартовать с низких ящиков. Да и этот Ловкий, гадёныш, грамотно устроился — сидит на корточках, прислонившись спиной к стене вагона. Из своей позиции успеет хоть раз шмальнуть — и неизвестно куда свистанёт пуля-дура. А тут рядом Маша, которая может и не догадаться вовремя упасть под прикрытие печки-буржуйки…Всё-таки Алексей всерьёз надеялся, что удастся обойтись без рискованных трюков. Когда заговорили о каком-то цыганистом хлопчике, у него прям булыжник с души свалился. Значит, эти архаровцы — всего лишь из местной самодеятельности, а вовсе не авангард погони.Что значительно всё упрощает. Карташ покосился на Гриневского, — и того тоже явно и неприкрыто отпустило, его лицо заметно помягчело. Всё-таки он тоже испугался, что на платину вышли.«А этим-то, интересно, чего надо от нас?» — отстранённо прикидывал Алексей. Ну да, за кем-то они гонялись, кого-то ищут, и этот кто-то, судя по всему, от них благополучно ускользнул. Расстроены неудачей, и дело, скорее всего, закончится мелким грабежом — дескать, не зря же мы бегали, надо хоть что-то урвать. Вполне возможно, удастся отделаться фуфырем водки и парой банок консервов…Даже «ТТ» в руках Ловкого более уже не выглядел грозным оружием. Ловкий — всего лишь мелкий урка, которому очень хочется почувствовать себя серьёзным человеком, вернее, хочется, чтобы хоть кто-то принял его за серьёзного человека, и мокруха уж точно не входит в его планы. А «ТТ» при желании можно раздобыть на любом рынке, этим китайским барахлом, у которого через выстрел осечки, наводнена вся Сибирь и прилегающие к ней края…Захрустел щебень. Звякнула потревоженная щеколда, на которую закрывается снаружи вагон.— Удрал, с-сука! С концами. Всё, бесполезняк за ним гоняться.С этими словами в «теплушку» забрался ещё один из тех, кто хуже татарина. Ещё один экземпляр из того же паноптикума. Мало того, что он влез вагон, так тут же крикнул, высунув голову наружу:— Эй, Рябой, дуй сюда! Наши тут!Новые лица прибывали с катастрофической быстротой, впору крупно писать мелом на наружной стене вагона, как иногда указывают характер груза: «Их разыскивает милиция». К Алексею вернулись мрачные настроения. Впрочем, никакого ощущения безнадёги лишь чувство досады, что приходится заниматься внеплановой ерундой.— Я тебе сразу сказал, Гусь, что на железке Цыган, как рыба в воде, это его поляна, — говорил Ловкий, ни на миг не выпуская из поля зрения Карташа и Гриневского. — Хоре, завязываем с Цыганом. Списываем в убыток. Здесь попользуемся, чем бог послал.«А это даже хорошо, что все они здесь сегодня собрались, — вдруг пришло в голову Алексею. — В случае заварухи будут только мешать друг другу, а главное, перекрывать стрелку линию огня…» Помнится, в училище на одном из занятий по тактике преподаватель перечислял ситуации, когда превосходство противника в количестве начинает работать против него самого, и объяснял, как этим можно воспользоваться. Так что — пусть подваливает ещё один, который Рябой. А ежели Косого с собой прихватит, так совсем хорошо.— В этом телятнике поедем до Джимкоя? — высказал недовольство персонаж по прозвищу Гусь, действительно чем-то смахивающий на длинношеюю птицу. Он, завидев коробку с консервами, присел возле неё и принялся перебирать банки. Разглядывая этикетки, иногда присвистывал:— Гляди, сколько тут закуся!— И чем тебе не нравится такая езда, а, Гусяра? — Ловкий отодвинул в сторону Кабанчика, который неловко подвинулся и чуть не загородил обзор на Карташа с Гриневским.— Товарняк же! Может тут простоять незнамо сколько, потом у каждого куста будет останавливаться.— А куда нам спешить? Без нас всё равно не начнут. Часом раньше, часом позже…— Ладно, ребята, давайте по-хорошему разберёмся, вступил в разговор Алексей. Он говорил, как и должен говорить на его месте рядовой сопроводитель вагонов: с напускной бравадой, за которой прячется страх, с явственно проступающей угодливостью. Короче, сделал вид, что заёрзал перед силой.Однако, произнося слова своего персонажа, Карташ вдруг с тоской понял, что просто откупиться от бакланов не получится. Понял, стоило ему заглянуть в глаза Ловкому. Баклан, которому подходит кличка Ловкий, не упустит свой звёздный час — пускай ненадолго, пускай всего на тот же час почувствовать себя главным, вершителем судеб, иерархом маленького мира. А хуже нет случая, чем баклан, возомнивший себя паханом…Тем не менее, зная всё наперёд, Алексей прилежно доигрывал роль:— Вон там в углу, в холодке, водочка, хорошая, «Золото Шантары», две бутылки. Консервов возьмите, чтоб стол был какой надо. А у нас не положено находиться посторонним. Начальник станции с проверкой может прийти…И вот под эту реплику на сцене появился… нет, не начальник станции, а последний участник водевиля по кликухе Рябой. Ну, это уж полная деревня, весь набор в наличии: лопоухий, истыканный оспинами, с отвислой губой, щербатый. Разве что не хватает всяких «чаво» и «ентова».И Алексей подобрался. «Вот теперь, начиная с этого момента, нужно быть постоянно наготове. Как только сложится подходящая ситуация — а она должна, обязана сложиться, ввиду перебора игроков на той стороне, необходимо действовать. И надо как-то дать Таксисту, понять, чтоб следил за мной и вступал в процесс, как только я выйду на авансцену».Так подумал Карташ.Но Гриневский смотрел не на Карташа. Гриневский решил играть по-своему.— Ладно, босота, завязывай клоунаду, — сказал он и начал медленно подниматься. — Подурковали, и будя. Мы не фраера, а вы не в курсе. Мы не назвались, вина есть. Так что считаем, что у нас по нулям, и быром разбежались в стороны без предъяв. За нами серьёзные люди, мы здесь по их делам.— Смотри-ка, кто тут у нас! — с притворной радостью воскликнул Ловкий. — А как мы испугались-то! Они такие деловые, что нам тут прямо делать нечего!— Он, наверное, однажды пятнадцать суток отсидел и забурел с тех пор, — поддакнул Гусь.— Я таких, как ты, сявка подзаборная, бушлатом гонял, — Гриневский побледнел, но говорил спокойно. Угрожающе спокойно. — А вы, петушки поднарные…— А ну сел на место, парашник! — внезапно взвизгнул Ловкий, вытягивая руку с пистолетом.— Как ты меня назвал? — Таксист сделал шаг в сторону Ловкого.Прогремел выстрел. Пуля пробила доску ящика, над которым возвышался Гриневский и ушла в половые доски. В вагоне кисло запахло порохом.— В следующий раз возьму выше, — пообещал Ловкий.— Он всадит, — подтвердил Карташ, повернувшись к Петру. А сам подумал, что ох как не ко времени Гриневский завёлся, лучше бы им атаковать этих уродов из засады, каковой являлись личины трусоватых караульщиков. Тогда у них имелся бы в запасе эффект внезапности…— Сядь, Гриня, слушайся его, может, всё и обойдётся, всё-таки Алексей решил и дальше разыгрывать трусоватого караульщика. Пусть думают, что только этот высокий скуластый парень с коротким бобриком на голове такой храбрый и бывалый, а остальные тихи и неопасны. Ему вдруг пришло в голову, что есть смысл усилить свой образ, изобразить этакого полицая, который предаёт своих и изо всех сил пытается задобрить победителей, чтобы заслужить лучшую долю. Глядишь, на него станут обращать поменьше внимания.— Я понимаю, это ваша территория, проезд через неё платный, он заговорил торопливо, проглатывая слова. Мы вам заплатим. Конечно. Я сейчас отдам наши деньги, у нас, правда, немного осталось, но всё-таки. Я принесу?— Не отлипай от своего ящика, сява, а то получишь пулю раньше своего борзого корешка, — и на этот трюк не купился Ловкий. — Ну-ка, глянь там, на досках, Шаповал! Чего-то этот борзый туда намыливался, теперь и этот бодливый туда же навострился… Наверное, там у них берданка пылится. Или ракетница.Шаповал, переваливаясь с боку на бок, поплёлся к нарам. И естественно быстро нашарил там лежащий в открытую пистолет системы «Глок».— Гляди, братва, чего у них тут! — издали показал находку Шаповал.— Может, они не врут, Крест, что в серьёзном деле? — забеспокоился Гусь.Вот и выяснилось, что Ловкого в его шайке кличут Крестом.— А наплевать, — зато Ловкого-Креста ничто не могло обеспокоить. — Да не бэ, Гусяра, были б они в самом деле серьёзные, нас предупредили бы заранее.— И то верно, — Гусь сразу успокоился.Шаповал-Кабанчик и не стал проводить углублённый обыск, тряхнул остальные шмотки, заглянул для порядка под поролоновый матрас и отошёл. А вот если бы он поискал как следует, то не было б границ его удивлению, когда б у вагонных караульщиков обнаружился целый арсенал… Но лень и комплекция помешала Шаповалу заглянуть под ворох тряпья под нарами.В этот момент вздрогнули сочленения и от головы к хвосту состава прокатилась волна лязга и грохота — вопреки ожиданиям, поезд простоял в городишке недолго.От неожиданного толчка деревенского вида хлопчик по кличке Рябой завалился на кучу угля, под которой терпеливо ждала своего часа платина. Остальные на ногах удержались.— Теперь я вам распишу ситуацию, — Ловкий водил рукоятью «ТТ» по ладони. — Ваша жизнь — в вашем примерном поведении. Вы перед нами кругом виноваты. Дела проворачиваете на нашей поляне без спросу. Разъезжаете тут со стволом. А кабы шмальнули кого? Мусора стали бы на нас мокруху вешать, да?.. Короче, за эти дела ответ держать надо. Наказание я назначаю такое… — провинциальный атаман выдержал прям-таки мхатовскую паузу и показал стволом пистолета на Машу. Вот она. Она заплатит за вас. Бикса симпотная, холёная, нам годится. Сразу видать, студентка. Рябому так вообще царский подарок, он таких никогда и не пробовал. Ему только шмары давали, да и те соглашались лишь за бутылку, не за просто так. Правда, его номер будет четвёртый, но и он не в обиде. Не в обиде, Рябой?И Карташ понял, чего ждал Ловкий, почему тянул, почему ничего до этого момента не предпринимал.Карташ явственно увидел, как станут разворачиваться события дальше. Их, Гриневского и Карташа, будут убивать. Стоит поезду выбраться за пределы города, как их сбросят. Видимо, имеется по ходу движения подходящее местечко, где прыжок из поезда — а особенно совершённый не по своей воле — означает смерть.Например, мост через каменистую речушку, глубокий овраг… да какая разница, что там может быть! Да просто под колёса могут кинуть, главное — сделать всё за городом, чтоб не скоро нашли. Свидетели этим ублюдкам не нужны. Да и с Машей, когда натешатся вволю, поступят точно так же. Пусть потом следствие станет гадать, чьи это трупы нарисовались, да как тела оказались здесь, катались ли ребятки на крышах в поисках экстремальных наслаждений, или это бичи, повздорившие на узкой площадке товарного вагона и поскидывавшие друг друга…Значит, нельзя, ни в коем случае нельзя доводить дело до пересечения составом черты города…— Рябой лыбится, значит, не в обиде, — продолжал заливаться соловьём Ловкий. — Свяжем вас, чтоб не пылили. Потом соскочим на своей станции, а девочка вас распутает. Если захочет. И по-другому у нас с вами никак не выйдет.— Я согласен! — подобострастно воскликнул Карташ, продолжая работать образ полицая. Вскочил, вытянул перед собой руки, свёл их вместе, сжал кулаки. — Вяжите. Баба всё равно не наша маруха, приблудная она. Попросилась подкинуть, чтоб сэкономить на билете. Расплатиться натурой — оно ж дешевле, хе-хе… Вот и пусть расплачивается. А девка ладная, не пожалеете, мужики.Вяжите!Алексей поймал на себе удивлённый взгляд Гриневского. Но удивление мало-помалу начинало сходить с лица — видимо, Таксист уяснял игру Карташа, да и вообще перспективы их нынешнего положения. Значит, можно надеяться, что Гриневский вступит без пагубных проволочек.Маша же как сидела на своём месте, сохраняя полное спокойствие, так и продолжала спокойствие сохранять. Умных и наблюдательных сия женская невозмутимость непременно насторожила бы. Но слишком уж эти захолустные отбросы уверены в своём численном превосходстве, слишком опьянило их оружие в руках…К Карташу направился Гусь, по пути он отчекрыжил от бабины (её прихватили в дорогу для всяких вагонных хозяйственных нужд) длинный кусок капроновой верёвки.— Давай сюда грабли, — Гусь подёргал верёвку, как бы проверяя на прочность.— На, — повернулся к нему Карташ.И когда Гусь приблизился вплотную, Алексей схватил его за рубашку и швырнул на Ловкого.Выстрел грохнул незамедлительно. С реакцией у Ловкого, вполне согласно с присвоенным ему Алексеем погонялом, оказался полный порядок — разве что пуля, предназначавшаяся Карташу, досталась дешёвому баклану по кличке Гусь. Со свинцом в теле тот завалился на своего ловкого приятеля.А Алексей уже летел вперёд, не заботясь о тылах.О тылах должен позаботиться Гриневский… Не должен подвести.Ловкий сбросил с себя обмякшего подельника, высвободил руку с пистолетом… Но со всем остальным опоздал. Алексей прижал его вооружённую кисть к полу.Ловкий нажал курок. И продолжал беспрерывно нажимать. Пули одна за другой уходили в стену вагона.И тогда Карташ, недолго думая, применил не слишком зрелищный, но действенный приём: сверху лбом в лобешник, одной из самых крепких в организме лобной костью в лобную кость противника. Глаза Ловкого заволокла поволока, как у боксёра на ринге, пропустившего тяжёлый акцентированный удар. Кисть, сжимавшая «тэтэшник», разжалась.Алексей не стал чудить и благородничать — дескать, офицерская честь не дозволяет добивать поверженного врага, а дозволяет лишь брать в плен и доставлять в расположение. Схватил пистолет с опустошённой обоймой и немного поработал им как кастетом. После чего вскочил на ноги.Картина открылась такая.Тихо стонал, ёрзая по полу, раненый Гусь. Ловкий лежал бездвижно, разбросав руки и закатив глаза. А Гриневский катался по полу в обнимку с кабанистым Шаповалом, ввязавшись с ним в греко-римскую борьбу.Кабанчик-Шаповал трофейный «Глок» с предохранителя не снял (Карташ это видел, поэтому пистолет в жирных руках изначально не слишком волновал его), а сейчас оружие валялось метрах в трех от борющихся.Надо бы прийти Гриневскому на помощь.Но в схватку вписывался Рябой. Сей деревенский типаж не сразу кинулся в драку, а прежде схватил валявшуюся на угольной куче кувалду (сие орудие труда входит в обязательный комплект путешествующих в теплушке, ею разбивают большие, не пролезающие в топку куски угля) и попёр на врагов своей кодлы, размахивая ею над головой как боевым молотом. «ТТ» разряжен, а до «Глока» Алексей добраться не успеет. Придётся обойтись без огнестрельной помощи…Но помощь пришла. Маша — Рябой её в расчёт не брал, обогнул как неживой объект — сняла с обеденного ящика сковороду с недоеденной шамовкой и, неумело, по-женски размахнувшись, влепила Рябому по спине.Следовало бы, конечно, двинуть по балде, но и так вышло неплохо. Рябой охнул, выгнулся, повернулся, что-то нечленораздельно выкрикнув, и… открыл Карташу незащищённую спину. И уж никакая кувалда теперь ему не могла быть верной союзницей. Тем более, Карташ её первым делом и выбил ударом ноги по запястью. А потом добавил кулаками и, наконец, пробил рябой, лупоглазой мордой лица доски ящика. Да так мордой лица в ящике и оставил.Поезд уже выехал за город. Это ж тебе не Москва, чтоб долго-предолго тащиться на фоне городских пейзажей.Алексей подобрал кувалду. С нею как-то быстрее получится закончить греко-римскую схватку Таксиста и толстого борца из вражеской команды. Но Гриневский, оказалось, уже и сам управился. Кабанчик с кликухой Шаповал лежал, уткнувшись лицом в пол, его рука была вывернута, как говорится, самым неестественным образом. Видимо, Гриневскому удалось провести болевой приём с последующим задержанием, вызывающим болевой шок и отключку сознания. Пётр сейчас подошёл к тому месту, где валялся так и не снятый с предохранителя «Глок».Ну, вот и всё…— Лёша! — крик Маши сзади.Карташ резко развернулся, напрягаясь мышцами, готовый к незамедлительному действию… Но действовать не потребовалось.Алексей успел увидеть, как подбегает к «теплушечному» проёму и отчаянно, точно с обрыва в реку, бросается из вагона оживший Рябой.— Ишь ты, каскадёр! Он подошёл к проёму, выглянул.Рябой катился по насыпи, по длинному склону из щебёнки, переходящей внизу в твёрдую землю с редкой и чахлой травой. Должно очень сильно повезти, чтобы не переломаться до полной несклеиваемости.Хотя — дуракам везёт…Алексей повернул голову посмотреть, что там впереди.А впереди приближался мост. Вот, наверное, то самое место, которое предназначалось им с Гриневским для вечного упокоя. Речушка, даже отсюда видно, мелкая и каменистая, а лететь до неё долгонько… Что ж, господа уголовнички, кто к нам с мостом придёт, от моста и погибнет.— В темпе! — Карташ вернулся в вагон. — Придётся немного поработать чистильщиками. Или лучше сказать, ассенизаторами.Три тела просвистело в пролёты моста, отправилось к месту последней отсидки, омываться прозрачными водами неизвестной речки.Когда всё закончилось, Маша опустилась на первый попавшийся ящик, проговорила, нервно усмехнувшись:— Что-то везёт нам, товарищи авантюристы, на уголовные элементы, непременно желающие нас убивать и насиловать.— Это не везение, товарищ барышня, — сказал Карташ, доставая сигареты. Он заметил, что пальцы слегка подрагивают. — Это — среда. — Он сильно, с удовольствием затянулся. — Среда, в которой мы с вами ныне обитаем. — В несколько тяг выкурив первую сигарету, прикурил от тлеющего окурка вторую. — Помню, ехал из Москвы в Шантарск. Нас в купе было трое, одно место пустовало. Трое мужиков. Кроме меня был интеллигент с непременной бородкой и очочками, его имя до сих пор отчего-то помню, приметное имечко Родион Раскатников, из командировки возвращался.И третий — высокий, плечистый мужик средних годов.Как водится, уговорили бутылочку коньяку, приступили к следующей, и, пока ещё не дошла очередь до преферанса, ведём, значит, типичный для поездов и случайных попутчиков непринуждённый разговор…Никто не перебивал его многословие. Он сейчас успокаивал нервы по-своему. И остальным нужно время прийти в себя. Гриневский тоже закурил, присев на ящик возле буржуйки.— Поговорили за футбол, обсудили женщин, разговор зашёл о драках, — продолжал свой рассказ Алексей. — Очкарик на эту тему особо не распространялся — ясно, что сказать-то по большому счёту и нечего, интеллигент и драка суть две вещи несовместные, а вот этот высокий-плечистый говорит, что вот, мол, ему никогда в жизни не доводилось драться по-настоящему. Я бы, говорит, и полез вступаться за женскую честь, и разнимать дерущихся, век воли не видать, не побоялся бы превосходящих гопницких сил. Я, говорит, и силушкой не обижен, и каратэ занимался, и общеразвивающими видами спорта, до сих пор в тренажёрный зал хожу, в бассейны всякие, форму поддерживаю. Но вот не попадал и не попадаю в ситуации, когда вопросы решают кулаки…— Звиздел, — убеждённо сказал Гриневский. — Просто проходил мимо, отворачивался, закрывал глаза.— Думаю, не врал, — покачал головой Карташ. — Школу он, выяснилось, посещал элитарную, срочную в армии не служил, окончил престижный ВУЗ, потом, опять же благодаря большим родителям, пристроился отнюдь не на завод. По улицам он, считай, не ходит, из машины в подъезд, из подъезда в машину. Рестораны посещает те, где собирается приличная публика, отдыхать ездит на дорогие курорты. Среда, короче, обитания у него такая — исключающая эксцессы, подобные нашему нынешнему, и вообще исключающая мордобой и поножовщину. В общем, к чему я сказываю эту байку? К тому, что среда обитания определяет ваши встречи и расставания. Ну, а у нас с вами, граждане, среда обитания отныне и надолго волчья. Мы с вами — маленькая такая… не скажу семейка, скажу стайка волков, живущая в диком лесу по законам джунглей. Стая, которую гонят и преследуют: охотники всех мастей, более многочисленные волчьи стаи, даже нейтральный селянин нет-нет да и вызверится на нас. Среда обитания, ничего не попишешь. Так что следует и в дальнейшем быть готовым к подобным встречам на тропе…Поезд стал заметно скидывать ход.— Неужто ещё один город, — Гриневский выглянул из вагона. — Нет, разъезд какой-то…Товарняк по своему обыкновению встал на разъезде.Вокруг выжженная солнцем степь, три железнодорожные колеи, два домика, рабочий и жилой. Кто-то живёт свою жизнь в таком вот добровольном изгнании. Как тут не вспомнить пушкинского «Станционного смотрителя», которого когда-то проходили в школе?..Может, их поезд никого пропускать и не будет, просто постоит для порядка минуту-другую, машинист свяжется с диспетчерской службой, нет ли препятствий для продолжения движения. Нет — так зажжётся «зелёный», и снова колёса заведут свой «тук-тук-тук».— Ну-ка, ну-ка! — вдруг весело сообщил Гриневский.— Брезент над нашей турбиной зашевелился. А-а! Я так и думал! Вот и Цыган, которого разыскивали наши друзья. Сюда чапает. Тебя Цыганом кличут?— Он самый, — сверкнула внизу белозубая улыбка. Можно к вам на огонёк?— Да уж лезь, что теперь! — смилостивился Пётр.Их новый гость и вправду был похож на цыгана. Невысокий, сухопарый, загорелый до черноты, словно его передержали в коптильне. Возраст неопределим, плюс-минус двадцать лет. Из вещей у него наблюдался только вещмешок, старый добрый солдатский сидор, а одет он был в джинсу и тёмную рубаху. И чем он точно не страдал, так это церемонностью и стеснительностью.— Ребята, голоден, как чёрт, пожевать чего-нибудь не найдётся? — заявил, едва забрался в «теплушку». Голос его оказался неожиданно густым, баритонистым, как у оперного певца. — И водички бы, а то моя вся потом вышла под толстой тряпкой.— Если разобраться, ты нам кругом по жизни должен, — сказал Гриневский, без неприязни разглядывая визитёра, — а вместо того, чтоб отдавать, ты наши харчи уничтожать собрался. Ладно уж… Нам, чувствую, не скоро жрать захочется. Иди бери любую консерву, отрезай хлеба и рубай. Вода в чайнике, чайник на печке.Через пять минут мимо промчался встречный товарняк, и их состав тоже покинул разъезд, бодро двинулся прежним маршрутом к казахстанской границе.— Секу, как напряжно пришлось вам с моими знакомцами. Лады, замётано, договорюсь с людьми, чтобы на обратном пути вам в вагон забросили магарыч-проставу за понесённые неудобства, — говорил Цыган с набитым ртом.— А такого, как ты, чую, через пару дней шукать надо уже где-нибудь под Мурманском или в Калининграде, хмыкнул Гриневский.— Ага, всё так и есть, — Цыган управился с баночкой тушёнки в два счёта и, видимо, по бродяжьей привычке приученный к тому, чтоб ничего не пропадало, насадил на вилку кусок хлеба и вытер им жир со стенок банки.Запивая хавку чаем, не без гордости поведал:— Я один из последних доподлинных бичей в Расейской стране. Прошу не путать с бомжами. Я — убеждённый бродяга, представитель славного и, увы, вымирающего племени. Но не грязный помоешник, не попрошайка и не охотник за пустыми бутылками.— Да никто и не путает, — успокоил его Гриневский. Ты лучше расскажи, в чём ты разошёлся с местной криминальной интеллигенцией?— С этими баранами? Они, вишь ты, вдруг решили, что заплатили несколько больше, чем следовало. Правда, когда они это уразумели, меня с ними рядом уже не было. Но они парни шустрые, бросились вдогонку, тем более — куда я тут мог податься кроме как на железку? Вишь ты, чуть не догнали, собаки.— И что ты им продавал? — не удержала любопытства Маша.— Да мелочь всякую, — Цыган состроил хитрую гримасу, и на его лице проступило множество мелких и крупных морщин. — Там куплю, здесь продам, этим на хлеб-соль зарабатываю. Чего ж мне не продавать, когда кличка не зряшная людьми дадена, я ведь и вправду наполовину цыган.— А на другую половину? — Маша склонила голову набок и прищурилась.— А чёрт его знает! — рассмеялся Цыган.По тому, как ушёл он от разговора о товаре, проданном им банде Ловкого, у Карташа возникло подозрение, что без наркоты в этой истории не обошлось. Ну и пусть её, ещё не хватало в чужие заморочки вникать, когда своих выше Гималаев.— Я вам не надоем, не беспокойтесь, — разговорился сытый, опившийся чаем Цыган. — Перед казахской границей сойду, мне как-то привычнее кордоны пересекать пешедралом. Оно же, и неприятных вопросов избегаешь. Где, дескать, твоя виза-шмиза, где заполненная декларация — или хотя бы незаполненная?— Там всё так строго? — удивился Карташ. И несколько напрягся. — Я слыхал, что эта граница чисто условная, как и киргизская.— Да, всё так, справедливые слова, — закивал Цыган. Но, во-первых, нет-нет да и явятся местные погранцы, как черти из бутылки, чего-то шукать принимаются, это значит, у них объявили очередную кампанию по борьбе с чем-то неположенным. А во-вторых, дельце у меня небольшое имеется в приграничной земле, старых знакомых повидать надо.— И что-то им продать? — с невинным видом полюбопытствовала Маша.— Не угадали, красавица моя. Наоборот. Кое-что взять хочу, — Цыган ещё отхлебнул чаю и вдруг неожиданно выдал:— Значит, в Туркмению путь держим?— С чего ты взял? — быстро спросил Гриневский, он враз подобрался, даже чуть подался вперёд.— Я ж не первый год по железным тропинам раскатываю, кой-чего усвоил, — Цыган сделал вид, что не заметил смятения, вызванного его вопросом. — Надпись мелом сами у себя на борту видали? Сзади, там где сцепка с платформой. «Ту» намалёвано и ещё какие-то цифирки. Короче, обозначен пункт назначения. Страна буковками, цифирками станция. Я, кстати, немножко с туркменами якшаюсь. Бывает, заезжаю туда. Но далеко не забираюсь. Около границы мелькаю, чтоб в случае чего сразу обратно в Киргизию махануть, которая, как и Казахстан, считай что почти Расея. А Туркмения… это, скажем так, место непростое. Так вот…Он ещё хлебнул чаю, по-крестьянски огладил лицо ладонью.— Не знаю, пригодится не пригодится, но за угощение и прочее должен же чем-то отблагодарить. Дам одну наводочку. Так, на случай чего. Но прежде я вам байку одну расскажу, не против?Алексей пожал плечами, Маша промолчала, Гриневский сказал: «Валяй».— Старая такая цыганская притча. А говорится в ней о том, как остановился табор на ночлег у заброшенной деревни. А на краю деревни часовня стояла, и возле неё росла кривая берёза. Заснул табор, а одного цыгана кто-то тормошит. Цыган просыпается и видит — старичок перед ним беленький и махонький. «Иди, — говорит старичок цыгану, — к часовне. Там под кривой берёзой зарыто полное сапожное голенище золота. Клад этот на тебя записан, выкапывай его». И пропал старичок, растаял в воздухе. Утром цыган рассказал обо всём своей родне, а родня его высмеяла. Мол, меньше пей на ночь каберне, не пляши так долго у степных костров. И цыган не пошёл ни к какой кривой берёзе. Тронулся табор в путь. На следующей стоянке вновь явился нашему цыгану давешний старичок. «Возвращайся, — говорит, — клад ещё ждёт тебя». И опять всё повторилось. Опять наутро высмеяла цыгана родня. А через год проезжал табор вновь по тем же местам. Остановился, как и в прошлый раз, на ночлег у заброшенной деревни. И вот цыган наш увидел часовенку, припомнил старичка и подумал: а пойду-ка я проверю, чтоб больше не мерещилось. Втихаря отправился к кривой берёзе, стал копать землю и выкопал голенище сапога, тряханул его — и полетели на землю глиняные черепки. «Права была родня», — вздохнул цыган. «Нет, вдруг слышит он голос. — И родня не права, и ты опоздал». Это появился прямо из воздуха тот самый старичок. И дальше говорит: «Всякому кладу свой срок положен. Не взял его, когда тот сам в руки просился, на себя пеняй». И вновь пропал старичок, но на этот раз уже навсегда. Вот такая притча.Рассказчик достал из кармана застиранной рубахи пачку «Примы».— А к чему я ту притчу рассказал, и сам не знаю. Вдруг, подумалось, кстати придётся и лишней не будет. Может, на какое раздумие наведёт, например, на такое, что к каждому такой старичок хоть раз в жизни да приходит. Обязательно. И вот тут важно, во-первых, разглядеть свою удачу, не принять её за морок, за наваждение, а разглядев, не убояться поступка, — Цыган выпустил ядовитую струю табачного дыма. — Но на поступок, скажу вам я, достыта наглядевшийся на всяких людей, отважится лишь один из легиона.Расползавшиеся по вагону струи едкого дыма отбили у Карташа желание закурить самому.— Вот я уже немало прожил, а ещё больше повидал. Про многое и спрашивать у людей не приходится, сам всё вижу. Глядеть не интересно… А вот у вас крайне любопытная компания. На трезубец похожая. Все три зубца вроде бы и порознь, а в цель бьют одновременно и вместе… — Он вдруг цепко глянул на Гриневского. — Ты, братишка, давно откинулся? Или… не откидывался вовсе? Да ты очами так свирепо не зыркай! Я и сам, было дело, у Хозяина отдыхал, после чего вольный ветер полюбил пуще прежнего. Хотя… человек везде выжить может, было бы желание выживать.Он загасил окурок, помолчал; глядя на пролетающую за вагонами степь.— Ну а теперь, как обещал, кину наводочку. Я сказал, что наполовину цыган. Поэтому в таборах меня почитают за своего, тем более и цыганским наречием немного владею. А таборы есть повсюду. Нет земли без цыган.И в Средней Азии цыгане тоже живут. Сами себя называют мугати. Есть мугати самарканди, то есть самаркандские цыгане, есть мугати ашхабади и так далее.Если что… если припечёт, подавайтесь в ближайший табор. И там скажите любому хлопцу: дескать, привет вам, ромалы, от Пашки-Пальчика. Кланяться, мол, Пашка велел, жив-здоров, чего и вам желает. Должны помочь…Скоро подъезжаем, — Цыган показал на проплывающий в вагонном проёме пейзаж — косогор, поросший какими-то жёлтыми чахлыми кустиками, под ним — мутно-серая россыпь камней. — Я, наверное, по всей расейской железке окрестности выучил до последнего куста.Сейчас будет подъём в гору, поезд сбросит километров до десяти, удобно будет сходить.Цыган подвинул к себе сидор, хозяйственно проверил, надёжно ли затянута горловина.— А напоследок я вам, ребята, скажу, чтоб не думали — вот, небось, бродяга бесприютный, скиталец горемычный. Каждый в этой жизни ищет свою уютную нору. Кому-то уютно с автоматом спецназить по горячим точкам, кому-то дома взаперти сидеть, кому-то пивом в ларьке торговать. Ну а мне вот такая жизнь по вкусу, я в ней как лещ в иле. О, поезд в гору пошёл, пора досвиданькаться. Подъезжает моя станция…* * *…Российско-казахскую границу они пересекли, можно сказать, со свистом. Сначала Карташ несколько стремался отсутствия загранпаспортов или ежели загранпаспорт в этих местах как будто бы не требуется, то отсутствия каких-либо прочих бумажек, позволяющих свободно перемещаться по заграницам, пусть и в целях сугубо командировочных. Ну вот не выдала им диаспора документики, не озаботилась как-то, а они сами про такую мелочь за суетой и не вспомнили. У Карташа и Машки паспорта были, российские, у Карташа ещё и военный билет завсегда с собой, тоже, правда, российский, — а вот беглый зэк Таксист по части удостоверений личности был гол как сокол. Что, конечно же, могло выйти всем троим боком… Однако пока обошлось, ни их самих, ни груз на границе не досматривали — вообще вагоны будто бы не заметили. И через несколько часов простоя локомотив бодро молотил через степи Казахстана.По первости все трое не отлипали от дверного проёма, во все глаза глядючи на знаменитые бескрайние степи, ранее виденные исключительно по телевизору.Но однообразие быстро приелось — степь и степь, сколько ж можно-то. Никакой тебе, блин, романтики. Ну разве что романтикой можно было с превеликой натяжкой назвать суточные перепады температур — днём зашкаливало за тридцать, и они торчали в теплушечном проёме в одном исподнем, подставляя тела под остужающий ветер, а ночной смене, между тем, приходилось, чтоб не околеть, растапливать буржуйку и подбрасывать уголёк вплоть часиков эдак до восьми утра (после стычки с бандой Ловкого они себе расслабух не позволяли, караул блюли, что твои универсальные солдаты). Впрочем, как выяснилось из дальнейшей езды, температурные перепады в течение суток — это обычное среднеазиатское дело, так что и те приелись.На Машу неизгладимое впечатление произвели смерчи, в огромном количестве шляющиеся (и другого слова не подобрать) по казахской степи. Маленькие, прямо-таки миниатюрные, какие-то несерьёзные смерчи.Смерчи карманного формата, как называла их Маша.…Киргизия запомнилась в общем-то тем же самым, что и Казахстан, ну разве ещё они впервые видели стада сайгаков, мчащиеся наперегонки с паровозом и поднимая тучи коричневой пыли. Попадались иногда и табуны лошадей, несущиеся сквозь степь со скоростью не меньшей, но в сопровождении пастухов, — или как они там называются касательно коников? Пастухи были в чёрных пропылённых одеждах и шапках с загнутыми вверх белыми полями.Карташу Киргизия запомнилась благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, явлением киргизского пограничника — первого и последнего на их пути к туркменской станции Буглык, румянощёкого низенького живчика, который бодро тараторил на ломаном русском, совал свой куцый нос во все щели, включая угольную кучу и буржуйку, и задавал всякие не относящиеся к делу вопросы — в общем, явственно напрашивался на взятку, однако увидев сопроводительные документы на груз, вмиг поскучнел и ретировался. Из чего Алексей сделал однозначный и успокаивающий вывод, что лапа Дангатара и его друзей и в самом деле весьма длинная.А второе обстоятельство, более приятственное…На одной из малопонятных остановок посреди степи, возле безымянного полустанка, являющего собой одноэтажное белое кубическое строение без единого признака человеческих существ в радиусе километра. Рядом со строением размещался домик, весьма напоминающий дачный нужник, но не в пример чистый и ухоженный. На домике висела трогательная табличка: «ДУШЬ». Внутри и в самом деле ждала посетителей душевая кабинка, вылизанная и надраенная неизвестно кем, с горячей и холодной водой, поступающей неизвестно откуда. Сюр, в общем, полный — душ в центре степи, но Маша, что называется, загорелась. До этого они мылись от случая к случаю, что называется, по ситуации, на буржуйке грели воду в стыренном ещё в России баке и поливали друг друга, а тут такая роскошь! Алексей задумчиво посмотрел вдоль состава. Состав, похоже, застрял надолго. И он решился. Строго-настрого наказав Таксисту следить за окрестностями, а в случае появления признаков отправки подавать сигнал голосом и стуком в стену, он уединился в душевой на пару с Марией… Кто на кого набросился, так и осталось загадкой, но факт, что спустя миг они уже оказались в объятиях друг друга. Грязная, пропылённая одежда улетела куда-то к чёртовой матери, Карташ подхватил боевую подругу, поднял, прижал к стене. И вошёл в неё одним ударом; она вскрикнула, и вода, падающая им на плечи, из горячей превратилась в кипяток, и тесная кабинка вдруг стала ещё теснее, и не хватало места. Он ловил губами её мокрые губы, терзал губами грудь и никак не мог насытиться… То ли дело в другом воздухе, в другом климате, то ли в ощущении, что наконец оторвались, сбежали от всех — но вопли и стук Таксиста дошёл до него не сразу, как сквозь вату. Выскочили, застёгиваясь на ходу, мокрые, растрёпанные, возбуждённые, едва успели запрыгнуть в набирающий скорость состав…А спустя сутки они добрались до туркменской границы.

Глава 4.Не задерживайтесь при выходе из вагона!Двенадцатое арп-арслана 200* года, 23.41Ночь была как наброшенное на голову тёмное покрывало: мир во мгле, небосвод беспросветно чёрный, без единой звёздочки. Впрочем, звёзды, наверное, никуда не делись, сияли, как им и положено, но их свет затмевали редкие, но яркие огни станции под несерьёзным названием Буглык.С наступлением ночи, однако, жизнь на сортировке не затихала — как, впрочем, и на любой другой сортировке некогда великой державы. Откуда-то доносился лязг перецепляемых вагонов, по соседнему пути, свистнув для пущего куражу, бодренько прогрохотал одинокий маневровый локомотивчик. Рельсы маслянисто блестели в свете голубых огоньков светофоров. На последней рокировке вагонов в составе, что имело место быть незадолго до исторического омовения в кабинке с надписью «ДУШЬ», их «теплушку» определили в самый конец поезда, и теперь троицу окружали ночь, темнота и полнейшая неизвестность.— Опять холодает, — отметила Маша, спрыгивая на шуршащий гравий. — Надоело. Днём пекло, а по ночам холод собачий.Она просунула руки в рукава наброшенной на плечи камуфляжной куртки, запахнула подбитые мехом полы.Поёжилась.— Поверить не могу, что добрались, — признался Гриневский и глупо хихикнул.Организм Карташа чувствовал себя странновато — никогда допреж Карташу не приходилось мотаться по железной дороге в течение аж целой недели, запертым в четырех стенах деревянной коробки, без пересадок, роздыха и вагона-ресторана, и теперь земля под ногами ощутимо покачивалась и вздрагивала, совсем как опостылевший вагон, а в ушах продолжали мерно постукивать на рельсовых стыках колёса. Он присел несколько раз, разгоняя кровушку по жилам. Потом закурил, прикрывая огонёк зажигалки от ветерка. Выпустил в ночь струйку дыма. Сказал:— Ну так что делать будем, господа миллионеры? Что-то не видать комитета по торжественной встрече… Твой Дангатар ничего намудрить не мог?Гриневский в ответ пожал плечами. Где-то вдалеке что-то испуганно промяукал громкоговоритель, и в ответ другой громкоговоритель — диспетчерский, не иначе — что-то грозно прогавкал. На русском или же туркменском языке осуществлялось сие общение, уразуметь было решительно невозможно, но диспутирующие стороны, видать, поняли друг друга прекрасно.— Что ж, будем ждать и надеяться, что ребятки просто-напросто запаздывают, — преувеличенно бодро заметил Карташ, хотя на душе у него, признаться, кошки скребли. Не нравилась ему сложившаяся ситуация. Ну вот не нравилась, и всё — несмотря на ту лёгкость, с которой им удалось пересечь через полстраны и чёртову уйму границ, таможен и бюрократических препон… А может, и благодаря этой лёгкости. — Могут они задерживаться? Могут. Всё ж таки — вышли мы все из Союза, а там точность никогда не была отличительной чертой королей — по причине полного отсутствия последних…— …И весьма забавно получится в противном случае, — подхватила Маша с непонятной интонацией.С какими-то невнятными бумажками, без денег и знания языка на чужой территории — зато с кучей контрабандной платины, запрятанной в куче угля…Алексей покосился на боевую подругу в некотором беспокойстве: не начинается ли извечная женская истерика по поводу того, что всё идёт несколько не так, как и запланировали. Ничуть не бывало — боевая подруга была собрана и решительна. Молодчина.— Да ведь пока, собственно, ничего страшного не происходит, — успокоил он её. — Подождём немного, а потом…Что потом, он и сам не знал.И тут сзади послышался негромкий голос, произнёсший непонятное слово: «Генгеш-той».«Блин, это же пароль», — с некоторым трудом вспомнил Карташ наставления Дангатара-Поджигая. И резко обернулся.Перед ними нарисовались трое узкоглазых аборигенов — двое угрюмых, в промасленных оранжевых жилетах, с испещрёнными наколками руками и вида самого что ни есть злодейского, ни дать ни взять, таги с большой дороги — и один усатый, в форме железнодорожника, расстёгнутой до пупа и с уоки-токи на ремне под пупом.— Типа того, — осторожно сказал Алексей, быстро просчитывая взглядом окрестности на предмет наличия возможных засадных полков, скрытых огневых точек и других малоприятных сюрпризов. Бляха-муха, да тут не то что засадный полк — тут танковую дивизию спрятать можно, никто и не заметит, столько вокруг было вагонов и строений непонятных простому вэвэшнику предназначений…— Что ж, салям-алейкум, — осторожно сказал он усатому аборигену. — Вы по-русски-то кумекаете?— Получше многих кумекаем, — ответствовал усатый на русском, глядя исключительно на Гриневского, и почесал брюхо.Взгляд его был мало сказать неприятный — взгляд был до зубной боли Алексею знакомый. Именно так глядят матёрые зэчары, что уже откинувшиеся, что ещё чалящиеся. Чуть исподлобья, цепко, оценивающе, ежесекундно ожидая подлянки со стороны окружающего мира.И никакая надетая личина, никакая добропорядочная жизнь после не сможет затупить, пригасить такой взгляд… Уж поверьте специалисту Карташу.— Кто тут из вас от товарища Зажигаева? — поинтересовался усатый.— Не знаем такого, — быстро сказал Гриневский, и Алексей незаметно нащупал сзади за поясом рукоять «глока»… Хрена с два незаметно — оба татя в жилетах тут же напряглись. А жилеточки у них, кстати говоря, весьма недвусмысленно оттопыриваются с левого бока…— Правда, что ль — не знаете? — ненатурально удивился усатый. — И с товарищем Заряжаевым, может, не знакомы?— Вот что, дядя, — Алексей сделал шаг вперёд и, не обращая внимания на изготовившихся орлов в жилетах, снял ствол с предохранителя, — не знаем мы никаких выжигаевых-перезаряжаевых. И шагай-ка ты отсюда подобру-поздорову…Наглость — второе счастье, не так ли? А также может дать заметное преимущество в развитии непредсказуемой ситуации, это вам любой дворовый хулиган скажет.И любой урка подтвердит.— Нормально, — усач вмиг стал серьёзным, но на всякий случай руки держал на виду, буравя взглядом Гриневского и ни на кого боле взора не переводя. А орлы его заметно расслабились, точно повинуясь незримому сигналу железнодорожника. — Лакам — кличка то бишь по-нашему, — пусть и перековерканная, явно тебе знакома, но виду стараешься не подать. Стало быть, вы те самые, кого ведено встретить… А теперь давай-ка без дураков: в общем, Дангатар Махмудов Поджигай велели сказать вам слово заветное: «Генгеш-той». Означает оно, если не знаете, три-пять дней до свадьбы… А ещё Поджигай-яр велели встретить ваш груз и перевести в укромное местечко. Этого достаточно?— Нет, — твёрдо ответил Гриневский. — Не верю и недостаточно. Что он ещё сказал?— И правильно делаешь, что не веришь, — дружелюбнейше осклабился усатый, обнажив дёсны в золотозубой улыбке. — Но ты первым правильный вопрос спроси. И не обижайся, дорогой, Поджигай-яр так велел: пароль скажи — а потом пусть Белобрысый сам спросит про то, что он и сам знает. А из белобрысых здесь только ты, дорогой…Таксист на секунду замешкался, — что, разумеется, не ушло от внимания ни Карташа, ни ореликов в оранжевых жилетах. И снова всё моментально настроились на драку. А засадного полка, похоже, нема, мельком отметил Алексей. Не чувствуется в воздухе присутствия рядышком засадного полка. Или можно к чёрту посылать его интуицию… Гриневский вдруг хитро прищурился и малопонятно спросил у усатого:— За три-пять дней до получения четвёртой звезды старлей Чепраков пал геройской смертью, так?— Так, да не так, — раздумчиво и в высшей степени непонятно ответствовал усач. — Героем он стал, но отцом выблядка — нет.— Ты не можешь об этом знать, — внезапно набычился Гриневский. — Это знают только двое, я и Дангатар…Что же касается Карташа, так тот вообще ни хрена не понимал из этого диалога, похожего на полубредовый обмен шифрофразами из шпионского фильма…А усатый обезоруживающе развёл руками.— Я вообще мало что знаю, господин. Поэтому и жив ещё. И вас я не знаю, и старлея Чепракова не знаю. И вообще вас здесь нет. И вагона нет. Дангатар-яр сказал так: если белобрысый вспомнит про старлея, то, значит, и ответить я должен насчёт либо выблядка, либо четвёртой звезды ему на погоны, либо героя… Вот и всё, что я знаю, Гавана-яр……Гриневский секунду помолчал, потом обречённо махнул рукой.— Ладно. Будем считать, что познакомились. Иначе это уже паранойя… Короче: вот вагон, вот мы. Что дальше?Усатый железнодорожник достал из нагрудного кармана мятый листок бумаги, протянул Таксисту. Пальцы его были столь же щедро изукрашены наколками.— А дальше мы отгоняем вагоны вот в этот тупичок, видишь, ставим под охрану и ждём дальнейших распоряжений. От господина Дангатара. И боле ни от кого… Договорились?Гриневский посмотрел на бумажку, спросил угрюмо:— А… посторонние до него не доберутся?— Обижаешь, — вполне серьёзно сказал аксакал. В том тупичке только особые грузы стоят, про которые даже начальнику станции знать не положено. И охрана соответствующая, чужих не пустит. А если и кто чужой пройдёт, так оттуда уже не выберется. Проверено.— А где сам господин Дангатар? — встрял Карташ. Ну вот хоть убейте, не верил он ни слову усатого азиата.Зато, объективности ради надо заметить, Гриневский, похоже, поверил — и только поэтому Алексей с силовыми акциями решил повременить.— Про это не знаем, — сказал пузатый туркмен. — Нам приказано груз принять и спрятать. А за вами приедут… Ну что, работаем?Карташ посмотрел на Гриневского. Гриневский посмотрел на Карташа и изобразил на лице выражение «А пёс его знает…»— Ладно, — решился Алексей. Делать было нечего затевать ссору на, в общем-то, пустом месте и, главное, на насквозь чужой территории было не просто глупо, но смертельно глупо. К тому же Таксист отчётливо дал понять, что люди эти пришли именно от Дангатара и, как выразился татуированный железнодорожник, боле ни от кого. — Что ж… работаем.Они отдали усатому сопроводительные документы.Пока тот вякал какие-то распоряжения по уоки-токи (какие именно, было непонятно — говорил он по-туркменски), вытащили из теплушки свой нехитрый скарб, основным достоянием которого являлось разномастное оружие, и заперли вагон на трогательный висячий замочек.Свистнув, подкатил маневровый, орелики в жилетах споро отцепили теплушку и вагон с металлической хреновиной от состава, присобачили к паровозику. Потом все трое вскочили на подножки, маневровый свистнул на прощанье и укатил в ночь, увозя с собой груду платины…Троица проводила драгоценный груз тоскливым взглядом. Они остались совершенно одни на незнакомой земле Туркменистана.— Вот и всё, типа? — недоверчиво спросил Гриневский.Карташ прикурил, заметил негромко:— Искренне надеюсь, что мы не облажались и не отдали кровью заработанные сокровища в ручонки наших авторитетных конкурентов.— Непохоже, — не слишком-то уверенно сказал Гриневский. — Он назвал пароль, он знает то, что знают только я и Поджигай… Вот если только…Он не договорил. Да и не нужно было договаривать, и так всё было понятно: если только сам Дангатар не замыслил свою игру, в которой не было места троим русским нарушителям множества границ и законов.— А теперь что? — подала голос и Маша, благоразумно хранившая молчание с момента появления татуированных работяг.— А хрен разберёт, — честно ответил Алексей. — Но одно я знаю точно: стоять здесь, как три тополя на плющихе, меня не греет никаким боком. Где этот твой кореш?Вместо ответа Гриневский показал бумажку сначала Алексею, потом Маше:— Запомните номер сектора, пути и вагона. Запомнили?Маша кивнула, Карташ буркнул: «Да вроде…». После чего Таксист достал зажигалку, подпалил листок, бросил на землю и, дождавшись, когда листок превратится в пепел, растёр его в пепел.— Разумно, — кивнул Карташ. И оптимистично добавил:— Теперь место, где стоит заветный вагончик, враги у нас выведают только посредством пыток, потому как обыскать все вагоны на сортировке — тут батальон нужен. А дальше?— Вон там окна горят, — показал рукой Гриневский. Гадом буду — буфет для местных работяг, иначе чего ему ночью работать. Может, прогуляемся? Обстановку, так сказать, прошерстим, да и брюхо набьём — достали консервы уже, сил нет.— После баланды на нормальный паёк потянуло? — думая о другом, спросил Карташ и поглядел на окна.— А и потянуло, чего странного…И в самом деле, через пять путей от места прикола их уже ставшего до зубной боли родным товарняка светились оконца в одноэтажном зданьице красного кирпича, что располагалось чуть обособленно от остальных станционных построек.— А Поджигай твой, Дангатар? — забеспокоилась Маша.— Подождёт, — коротко бросил Карташ, сквозь прищур разглядывая строение. И в самом деле, похоже, столовка — недобрый люминесцентный свет в окнах, белые занавесочки… — А вот если тут у всех на виду будем маячить, кто-нибудь бдительный наверняка заинтересуется: а какого фига трое гражданских в военной форме крутятся рядом с товарным составом…Он решительно втоптал окурок в гравий, поправил заткнутый сзади за пояс «глок» и сказал:— Идём, Таксист прав. Пожуём чего, да и рекогносцировку проведём.— У тебя местные деньги есть? — спросила Маша.— У меня баксы есть, не забыла? А это, знаешь ли, покруче всех денег, документов и прочих виз будет… По коням.На самом деле, уж зело не терпелось ему отойти подальше от теплушки, хотя бы на время. Назовите это инстинктом, предрассудком, перестраховкой, как угодно — но ощущение нависшей над ними опасности не проходило. И значительно правильнее было бы в данной ситуации засесть где-нибудь в сторонке и посмотреть, что да как. Или это просто незнакомая местность действовала на него столь угнетающе?..В общем, двинулись к зданию с горящими огнями, осторожно переступая через стрелки и смотря по сторонам на предмет нежданно приближающегося поезда.Помимо выцеливания составов Карташ каждые десять секунд озирался ещё и в поисках угрозы. Сам не понимая, зачем он это делает: вокруг всё было мирно и деловито — пыхтят маневровые, клацают сочлениями составы, переругиваются диспетчеры, изредка нарисуются и исчезнут по своим сортировочным надобностям работяги исключительно азиатского и насквозь пролетарского вида… Вот разве что… Что это за силуэт, скажите на милость, притаился между цистерн обречённо застывшего на путях состава? Ещё один взгляд украдкой — и нет там никого. Показалось? Или в самом деле между вагонами стоял невысокий патлатый подросток?..Не-ет, ребята, скорее к светящимся окнам — там, по крайней мере, никто нас мочить сразу не станет, постесняется даже в дикой Азии, а промедление нам только на руку… Не то чтобы он не доверял Таксисту, но ведь, как говорится, на Аллаха надейся, а ишака привязывай…— Это что за Чепраков такой? — негромко поинтересовался Алексей — не то чтобы ему было шибко интересно, просто хотелось отвлечься, отогнать чувство, что тебе смотрят в спину.Карташ помотал головой и мысленно выматерился.Блин, да чего он так дёргается, а?! Даже если за ними наблюдают — и что с того? Если это люди честного Дангатара, то сам Аллах велел им проследить за странными гостями, пригнавшими вагон неизвестно с чем, неизвестно откуда. Проследить и доложить, не более того.А если это наши уголовные коллеги, то они наверняка видели, что вагон известно с чем гостями известно откуда был сдан местным под расписку, стало быть, надо пасти вагон, а с сопровождающими разобраться никогда не поздно… Да и не могли, физически просто не могли угловые вычислить их так быстро. Так что, как говорил один брателло с вентилятором на спине: «Спокойствие, только спокойствие!» Золотые слова, между прочим. Вон Таксист — идёт себе ровно и без напрягов, хотя, казалось бы, именно зэк со стажем должен печёнкой чувствовать опасность…Означенный Гриневский замялся, нехотя ответил на вопрос:— Чепраков… Был у нас один деятель. Ещё в первую чеченскую. Стволы, «маслята», чуть ли не «коробки» черножопым втихаря впаривал. А потом из этих стволов и этими «маслятами» с наших же «коробок» чечены нас гасили… Сука. Все знали, но ничего поделать не могли — у него, у Чепракова, кто-то из родичей при штабе обретался. Ну вот. И дали ему отпуск по случаю женитьбы, и даже, то ли по случаю женитьбы, то ли срок подошёл, не помню, представили заодно к четвёртой звёздочке. И тут уж Поджигай не выдержал. Юшка восточная взыграла. Не позволю, говорит, чтобы такие твари плодились, предки, дескать, меня не поймут и не простят! Звезду — это пожалуйста, это сколько угодно, хоть маршальскую, но чтоб этот петух ещё и детей рожал!.. То да се, короче, сгоношил меня. И за три — пять дней перед отправкой этого козлины домой мы вдвоём с Поджигаем его и поздравили с повышеньицем. Петелькой на шею.— И?— И ничего. Шмон, конечно, был, но не шибко сильный. В штабе его тоже не очень-то жаловали. Объявили просто, что погиб, мол, боец на ратном поле, честь и слава герою…Строения из красного кирпича они достигли, вот спасибо, без проблем и неприятностей. Гриневский смело толкнул дверь… и они оказались в другом мире.Будто сработала кем-то активированная машинка времени. Таксист негромко присвистнул на американский манер: «О, о!», Маша машинально запахнула полы куртки поплотнее, будто отгораживаясь от сюрреалистической действительности, а Алексей… Алексей Карташ лишь шумно перевёл дух — то ли от нечаянной ностальгии, то ли от обалдения.А обалдеть было отчего.Пустое помещение, куда они попали, занимало практически весь первый этаж — разве что за бледно-коричневой дверью таилась небольшая, судя по всему, кухня, источающая пары и ароматы вчерашнего супа. Штук восемь стоячих столиков на алюминиевой ножке, покрытых облупившимися листами белого пластика, стены, крашенные до половины человеческого роста ядовито-зелёной краской, а выше — побелённые и, разумеется, пачкающиеся, засиженная мухами стойка, усыхающие в витрине бутербродики с сыром и колбасой, унылые ряды бутылок с минералкой, водка на полке, бутылочное пиво за стеклом. Но не это и не столько это поразило гостей.Алексея более всего потрясло наличие на стойке громоздкого, уже почти забытого аппарата для разливки сока три перевёрнутых конуса, закреплённых на поворачивающейся ножке: подставляешь под него щербатый гранёный стакан, поворачиваешь крантик — и потёк из сосуда яблочно-грушевый или там берёзовый… Конусы были пусты. И, как последний штрих для этой панорамы неведомо каким образом сохранившегося уголка социалистического быта, угрожающе нависало над стойкой исполинское, неведомого автора полотно в раме, квадратных метров шести площадью, выполненное крупными, смелыми и жизнеутверждающими мазками в жанре развитого соцарта: какой-то мордатый тип в костюмчике и при очочках на трибуне, явно представитель аппаратных структур, благосклонно принимает букеты цветов от идиотически радостных соплюшек в национальных нарядах, окружённых толпой умиляющихся родителей и представителей узкоглазой интеллигенции; причём на заднем плане представители пролетариата со злостью продолжают копать некий уходящий за горизонт канал. Причём вручную. Короче, подобные шедевры живописи доморощенных рембрандтов с названиями вроде «Н. С. Хрущёв на торжественной церемонии, посвящённой завершению реконструкции Волго-Балтийского водного пути» или «Л. И. Брежнев присутствует на торжественной смычке Байкало-Амурской магистрали», как правило, украшали собой в не столь далёкое время исключительно краеведческие музеи провинциальных городков — и то лишь по причине отсутствия прочих, хоть чем-нибудь знаменательных местных артефактов. А вот в образе мордатого очкастого аппаратчика, голову можно прозаложить один лишь Карташ его узнал — был изображён Сапармурат Ниязов, президент Туркменистана.Иными словами, жизнь в буфете на сортировочной станции Буглык будто бы замерла на глухой отметке «1975 год» и с места пока сходить не собиралась. А запах! Потрясающая смесь ароматов прогорклого масла, мяса третьей категории, кислой капусты и ещё чего-то такого далёкого, ностальгического, воскресающего память о закусочных, пельменных и прочих очагах общепита, короче, о временах, когда слыхом не слыхивали ни о каких пиццериях, бистро и «Макдональдсах», а «кока-колу» видели только по телевизору, да в недолгое время Олимпиады-80… И вот эту бьющую через край соцреальность довершала фигура дородной тётки в замызганном переднике, по-хозяйски расположившейся за стойкой — с какой-то местной газетёнкой в руках и с грозным выражением «не мешайте работать, суки» на лице. Тётка была отчётливо восточных кровей: миндалеглазая и усатая, с бюстом пятидесятого размера и кокетливой причёской а-ля «вавилонская башня» над затылком. При появлении троицы в не совсем свежих камуфляжах усатая дама и соболиной бровью не повела — продолжала лениво листать газетку короткими толстыми пальцами с ядовито-красным маникюром, словно единственный, кто мог побеспокоить её покой, был сам Туркменбаши. Ну, или на крайний случай, господин Путин.Наплевав на правила социалистического уклада, беглый зэк Гриневский скинул с плеча сидор, вразвалочку двинулся к стойке, опёрся локтями о кипу жирноватых подносов с будто обгрызенными краями и осведомился по-русски вполне дружелюбно:— А что, хозяюшка, в вашем бахчисарае позволено ли будет усталым путникам отдохнуть и утолить голод?— Бахчисарай — это где-то между Ялтой и Севастополем, — вполне ожидаемым басом и, неожиданно, без малейшего акцента ответствовала хозяйка, ни на миг от газетки не отрываясь, — а здесь Туркменистан, если не в курсе. Отдохнуть — это не ко мне, а к Тезегюль, на первом пунктире комнатёнки держит, недорого. А похавать — чего видите, то и хавайте, только кухня уже закрыта, так что пирожки с картошкой, пицца, ляжки куриные, кофе бочковое, чай, и сосиски могу разогреть. Яйца под майонезом. А вот бутерброды, что с сыром, что с колбасой, не советую. Подохнете, — меланхолично добавила тётка. Ни дать ни взять — продавщица из совдеповского лабаза времён Бровеносца. Карташ даже в благословенной памяти Парме такого застоя не встречал…— Да у нас местных денег нет… — признался Гриневский.— А у кого они есть? — философски заметила буфетчица, с треском сложила газету и цепко глянула на вошедших. — Мы, туркмены, народ не гордый, любые деньги принимаем. Кроме фальшивых.— Баксы устроят? — спросил Карташ напрямик.— Издалека сами?— Из Сибири, хозяйка, — сказала Маша.— Значит, издалека, — она неторопливо отложила чтиво, но с места не сдвинулась. — На беглых не похожи, на бичей тоже… Какой шайтан вас сюда принёс, а?— Да груз один привезли. Сопровождающие мы, смиренно ответил Алексей, понимая, что без обстоятельной беседы пожрать им не дадут.— Гру-уз… — то ли не поверила, то ли разочаровалась тётка. — Много вас тут таких бродит, и все с грузами… Баксов много?— А что?— Куплю. Выгоднее, чем в городе, клянусь. И чекдирме разогрею — пальчики оближете…Они переглянулись. Местные фантики, конечно, нужны, тут к мулле не ходи, но поскольку никто из сибирских странников в глаза не видел местную валюту, даже не знал, как она зовётся, то поддаваться на уговоры ченджа было стремновато.— Сначала поедим как люди, — решил за всех Карташ, — а потом и о бизнесе поговорим.— Это правильно. Кто о делах на пустой желудок толкует…Тётка подхватилась с места и не спеша, ни дать ни взять — аглицкая королева, покидающая светский раут, двинулась в сторону кухни. Запертой, между прочим, по её собственным словам.* * *…Блюдо с малоаппетитным погонялом чекдирме на вид оказалось бараниной, тушенной с картошкой, помидорами и луком и выложенной на огромное блюдо посреди столика, а на вкус… не сказать, конечно, что пальчики оближешь, но вполне приемлемо. По крайней мере, для подобного заведения. Полагалось раздаточной ложкой (столовой, алюминиевой, за свою жизнь не единожды гнутой и вновь выпрямляемой) накладывать кусочки себе на тарелку и не менее исковерканными вилками хавать. Шантарская девушка Маша смотрела на всю эту экзотику с толикой опаски и ковыряла вилкой вяло, а Карташ с Гриневским, потому как жизнью приученные быть к еде неприхотливыми, наяривали источающую жир баранину за обе щеки. Карташ, тем не менее, не забывал краем глаза попутно отслеживать обстановку. Обстановка оставалась стабильной: вокруг тихо, темно и безлюдно. Как в могиле. И он, как ни странно, успокоился.Вновь показалась давешняя хозяйка достархана, не в пример прошлому разу доброжелательная и предупредительная, — а всё по причине отслюнявленных ей пятидесяти баксов. Осведомилась елейно:— Желаете ещё что-ни… А ну кыш отсюда, порсы! [3]Все обернулись.Последняя фраза относилась к девчушке, сунувшей было в столовку нос, — в грязных джинсах и какой-то местной одёжке, напоминающей футболку с длинными рукавами и плюмажем с колоритным орнаментом. Годочков было ей ну никак не больше двенадцати, смугленькая, востроглазая и губастая.— Кыш, кому сказала! — повысила голос хозяйка и прибавила ещё несколько заковыристых слов по-тутошнему.Девчушка звонко ответила заковыристо не менее, тряхнула гривой иссиня-чёрных волос, заплетённых в миллион косичек, и скрылась.— Повадились ведь попрошайничать, гуджуки [4], — проворчала тётка. — То хлебушек выспрашивают, то сопрут чего… а то и вот типа вас сопровождающим предлагают не скажу что…— Вкусно, спасибо, — сказала Маша.— Старалась, — сказала тётка. — Так как насчёт добавки и купить-продать?— Я за добавку, — тут же вскинулся Пётр Гриневский.— Цыц мне. Не набивать брюхо перед походом. Значит так. Добавки — отказать, куплю-продажу — надо обдумать, — Алексей допил чаёк (вот чай был абсолютно наш, советский — на соде), достал из стаканчика в центре стола кусок серой обёрточной бумаги, вытер губы.Трапеза настроила его на благодушный лад, и сведённая спина позволила себе наконец-то чуть расслабиться. — А что, хозяйка, никто не спрашивал тут двоих угрюмых сибиряков и одну симпатичную сибирячку, что груз привезли? Нас вроде встречать должны были, в гостиницу определить…— Да кто ж меня спрашивать будет. Вы на станции-то были? Туда идти надо, там всё начальство.Они переглянулись. На станцию — это вряд ли. Груз секретный, контрабандный, кто ж его через бюрократию проводить станет… Нет, ребята, либо их должны встретить возле точки прибытия, либо другого не дано.Опять нахлынуло ощущение угрозы.— Ладно, — вздохнул Алексей. — Давай меняться, уважаемая. А потом мы думать будем.Местные фантики именовались манатами и у тётки имелись прямо-таки устрашающего достоинства — по пять и десять тысяч. Монеты, которые звались тенге, номиналом уступали бумажкам ненамного: были в пятьсот и тысячу. Вновь нахлынули кошмарные воспоминания о перестроечных временах и раздутых, как труп, ценах, однако путём аккуратных расспросов выяснилось, что здесь не всё так плохо: литр девяносто пятого бензина, к примеру, стоит два бакса, а поскольку цены на нефть, так уж повелось, определяют все остальные, то, стало быть, с голоду они не помрут.Но совершить денежный обмен они не успели. Вторично распахнулась дверь в столовую, и сердце Алексея провалилось куда-то в желудок, потянув за собой все прочие внутренние органы, так что аж горло перехватило, и он лишь мог молить бога, чтобы его эмоции не отразились на лице. «Твою мать, — яркой вспышкой мелькнуло в мозгу, — этого только не хватало…» Рука Гриневского метнулась было к пояснице, где, заткнутая за пояс, терпеливо ждала, когда можно будет вволю повеселиться, верная «Беретта», но зэк себя одёрнул. Сделал скучающее лицо и отвернулся. А вот Маша вела себя не правильно. То есть настолько не правильно, что Карташ на месте вошедшего немедленно выхватил бы ствол и открыл огонь на поражение, а уж после принялся бы разбираться — кто, зачем и на фига. Помертвев лицом, расширенными от ужаса и безнадёги глазами Маша смотрела на их сваленную в углу поклажу. Сквозь материю отчётливо проступали очертания «калаша». Более того: его приклад немного высовывался из-под тесёмки…«А при чём здесь девка-то?! — рявкнул на себя Алексей. — Сам виноват, идиот, кретин, дезертиришка хренов, сам ведь паковал и прятал! Расслабиться, пожрать ему захотелось!!!»И с видом благонадежнейшего гостя из братской республики повернулся к новому персонажу на сцене.А на сцену вышел мент.Было бы нелепо сомневаться, что азиат и в форме, разумеется, ненашенской, однако ж не оставляющей ни малейших сомнений, что именно ментовской: серый бушлат с какими-то непонятными нашивками и шевронами, пояс с дубинкой, кобурой и наручниками, штаны, заправленные в высокие ботинки на шнуровке.Вразвалочку он пересёк зал, поздоровался с хозяйкой (та пискнула что-то почтительное) и повернулся к сибирским сопровождающим.Молодой ещё, сопляк-сопляком, с круглым лицом и едва пробивающимися над губой усиками, с какими-то прыщиками на лбу, но взгляд его узких зенок из-под чахлых бровей был внимательный и донельзя неприятный.— Мир вам, гости дорогие, — сказал он, и непонятно было, то ли издевается, сука, то ли так тут в самом деле принято начинать разговор, обычно заканчивающийся широко известным «Никому не двигаться, руки в гору!». — Иду вот мимо, смотрю — люди гражданские, напрочь незнакомые, с вещами и обедают, думаю: а что это незнакомые люди делают ночью на сортировочной станции? Дай, думаю, зайду, поздороваюсь, познакомлюсь. Может, помощь нужна, да?Сама доброжелательность он был, но и самый захудалый лох такой доброжелательности бы не поверил ни на грош.Только бы никто из наших не сорвался, в панике подумал Алексей. Только бы Машка молчала и не глупила, Таксист тёртый, зря на рожон не полезет, тогда, глядишь, ещё и пронесёт. Тогда, глядишь, договоримся, сотку баксов сунем, мозги запудрим. Не впервой же ментам головы пудрить? Подумаешь — мент, менты везде одинаковые…— И вам мир, уважаемый, — через силу улыбнулся он и почувствовал, что края губ дрожат как зайцы. — Мы груз сопровождали, из Сибири привезли, вот, ждём встречающих, а они чего-то запаздывают…Краем глаза он заметил мелькнувшее в окне лицо давешней соплюшки — та наблюдала за происходящим с жадным любопытством.«Настучала, тварь нерусская, — с бессильной тоской подумал он. — На хлебушек зарабатывает, коза туркменская…»— Из Сибири, значит, — почесал висок ментяра и расплылся в улыбке — такой широкой, что лицо его превратилось в грушу. — Чего ж не понять, уважаемые, это мы понимаем, добро пожаловать… Хрень какую-то железную привезли и вагончик-теплушку, правильно я понимаю?На это Алексей не нашёлся, что ответить. Тётка бочком-бочком ретировалась в сторону своего поста — к стульчику и газетке. А мент произнёс фразу не менее известную:— А на документики ваши взглянуть позволите?«Бля-а…»Сопроводительные документы они отдали аксакалу в наколках, поэтому пришлось играть сицилианскую защиту — то бишь переходить в наступление:— А представляться туркменским милиционерам не полагается? Или как вы там называетесь…Он просто тянул время, скоренько примеряясь. Ага, вот движение и намечено, больше ждать было нечего.Карташ изготовился. Ребром ладони ментяру по цыплячьему горлу, подсечка, дальше им занимается Таксист, этот не подведёт, а он к тётке, надо заткнуть ей рот до того, как она поднимет крик… Убивать Алексей никого не собирался — так, обездвижить и обеззвучить, а что делать дальше — разберёмся…Конечно, если сопливого ментика за дверью поджидает группа поддержки, то тогда дело плохо, тогда…Группа поддержки ментика поджидала.

Глава 5.Сплошь познавательнаяТринадцатое арп-арслана 200* года, 00.23Выстрелом грохнула распахиваемая дверь, и в столовой неожиданно стало многолюдно. Внутрь, толкаясь, полезли аборигены. Чуть позже Карташ насчитал всего четверых, однако на тот момент казалось, что их не меньше десятка.— Генгеш-той! Генгеш-той! — выкрикивал замыкающий, и Алексей в первый момент никак не мог сообразить, что это означает, а когда сообразил, едва не обмочился от счастья.«Генгеш-той». Пароль Дангатара.Трое новых персонажей слаженно распределились вдоль стен, а замыкающий, как выяснилось — предводитель, низенький плотнотелый туркмен в летах, бодренько засеменил к столу, громко говоря на ходу и при этом потешно разводя ручками:— Генгеш-той, уважаемые, генгеш-той! Не надо стрелять, не надо войны, никто не хочет воевать!И в самом деле, даже ментик, падла, улыбался ещё шире, хотя это казалось просто невозможным, и кобуру лапать не спешил. Троица угрюмых парней вдоль стен оружие в руках держала, но стволы смотрели исключительно вверх. Предводитель банды так и вовсе не был вооружён — ручонки пустые, да и за поясом ничего, это было хорошо видно, поскольку полы его тёмно-синего, до пят халата с вышивкой тяжело колыхались при каждом шажке. Хотя — кто этих азиатов разберёт, где они волыны могут прятать…На спрятавшуюся за стойкой хозяйку сего мирного заведения, пребывающую в полных непонятках и оттого решившую переждать, никто внимания не обращал.— Меня зовут Ханджар, нас послал господин Дангатар Махмуд-оглы, — затараторил туркмен, приблизившись. — Мы приехали встретить уважаемых русских гостей и проводить к хозяину. Генгеш-той! Не будем стрелять, да?Был он весь какой-то лоснящийся, округлый, ни дать ни взять — евнух на пенсии с иллюстрации из «Тысячи и одной ночи», лет шестидесяти, в расписном халате, почти лысый, с крошечными чингизхановскими усиками возле самых уголков губастого рта и такой же недоразвитой бородёнкой, растущей из середины мясистого подбородка, с маслянистыми глазками, щурящимися из-под набрякших век, с раздутыми щеками…Карташ отёр пот со лба и выдавил:— Да где ж вас раньше носило, шайтанов…Он оглядел своё воинство. Гриневского, казалось, сейчас удар хватит — синий лицом, вылупив зенки и отвиснув челюстью, он таращился на посланцев фронтового друга, как на инопланетных пришельцев, предлагающих ему увлекательную ознакомительную экскурсию к Альдебарану. В таком же обалдении смотрела и Маша, но румянец на её лицо постепенно возвращался.Признаться, и сам Карташ весьма сомневался, что выглядит лучше.— Опоздали, опоздали, каюсь! — Ханджар прижал к груди пухлые руки и зажурчал скороговоркой:— Приключились непредвиденные трудности, но уже самым достойным образом преодолённые. Я счастлив видеть, что возлюбленные друзья моего начальника, уважаемого Дангатара Махмуд-оглы, целы и невредимы, я должен был проверить — те ли вы самые, кого я жду, вот и послал вперёд моего доброго приятеля, этого благородного стража здешнего порядка… — На миг лицо его помрачнело, и он осведомился с тревогой:— Целы ли и невредимы возлюбленные друзья моего нач…— Целы, целы, успокойтесь, — устало проговорил Карташ, чувствуя, как отпускает. Ну, вот и добрались. Вот и на месте. Хвала Христу, Аллаху и всем прочим богам…Однако Гриневский отнюдь не выглядел столь расслабленным.— Где сам Дангатар? — спросил он подозрительно.— Последствия тех самых трудностей заставили его задержаться, — с готовностью объяснил Ханджар. — Он послал нас, своих верных слуг, и просил умолять его о прощении, что не сам он вынужден встречать столь доро…— У него шрам на лице есть? — перебил Таксист.Ханджар сбился, посмотрел недоуменно, нахмурился. Пробормотал:— Прошу извинить, уважаемый, но я не очень хорошо понимаю. Должно быть, я слишком давно изучал язык великих Пушкина, Толе…— Если вы, уважаемый, верный слуга Дангатара, отчеканил Гриневский, наваливаясь на стол, — то должны знать, есть у него на лице шрам или нет.— Шрам?..— Шрам. След от ранения, полученного в бою с врагами. Повреждение на лице. Как ещё сказать…Ханджар несмело кивнул и провёл ногтем большого пальца полоску себе по физиономии — наискось от правого виска к переносице.— Что ж, — шумно выдохнул Таксист и выпрямился теперь расслабился и он, — по крайней мере, этот верный слуга хозяина в лицо видел…— Параноиком ты стал, Гриневский, — негромко бросила Маша.— Станешь тут…— Теперь всё в порядке? — робко поинтересовался Ханджар.— Ну.— Тогда могу я спросить — всё ли в порядке с грузом, который с таким нетерпением ждёт мой господин? сейчас в его голосе появился плохо скрываемый сарказм, и Алексей вспомнил, что, по большому-то счёту, самому многоуважаемому Ханджару на дорогих гостей плевать… равно как, не будем забывать, господа, о такой возможности, — и самому Поджигаю, да продлит Аллах его годы.— И могу я узнать, где находится груз?— Сначала об этом узнает Дангатар, — сказал Карташ твёрдо.— Но груз прибыл?— Дангатар.Ханджару явственно сие по душе не пришлось. Он задумчиво пожевал губами, потеребил седенькую бородку, но как на месте выманить у русских тайну золотого ключика, не придумал. И махнул рукой своим бойцам.— Будь по-вашему. Желание гостя — закон. Транспорт ждёт, любезные друзья, равно как ждёт и мой господин.К полудню мы должны быть подле него с отчётом…Нет, ну точно: «Тысяча и одна ночь».Транспортом оказался старенький, чуть ли не времён Второй мировой, но с виду ещё бодрый грузовой «мере», крашенный зелёной краской, уже выгоревшей и облупившейся, и с крытым брезентом кузовом. Алексей невольно улыбнулся. Примерно с полгодика назад, после дежурства, ещё будучи полноправным офицером ВВ, старший лейтенант Карташ взял в зоновской библиотеке книжку под названием «Колумбийская балалайка» — надеясь, что примитивненькое чтиво, какового нынче развелось, что песка в Каракумах, усыпит его, усталого, почище морфия. Однако книжонка оказалась столь увлекательной и смешной, что он читал чуть ли не до подъёма, изредка похохатывая в подушку над злоключениями русских в Колумбии. Так вот: тамошние наркобароны гонялись за нашими на аккурат таком же «мерее» — по крайней мере, Алексей именно так его себе представлял. Грузовик ждал за столовой, под одиноким тусклым фонарём, у начала грунтовой дороги, ведущей куда-то в пески — не иначе, по ней сюда доставляли продукты. Алексей последний раз осмотрелся — всё ли тихо, мысленно перекрестился, поплевал через левое плечо и полез в кузов. В конце концов, нельзя же в каждом встречном-поперечном врага видеть. Тем более, оружие у них не отобрали — добрый знак.В кузове было темно, как в душе шайтана, поэтому располагаться пришлось на ощупь. Залезли Гриневский, уважаемый Ханджар и один из бойцов уважаемого Ханджара — двое остальных, надо полагать, расположились в кабине. Маша села рядом с Алексеем, молча сжала его ладонь. Ей было страшно, но она держалась, не жаловалась. Молодец, девочка, мне тоже страшно до усрачки. Ничего, прорвёмся. Он положил руку ей на колено.Тронулись. Время от времени взрыкивая мотором, «мерседес» покатил по грунтовке навстречу неизвестности. В кузове были окошки — овальные дыры, затянутые мутным плексигласом, но поелику на дворе ночь, то смотри не смотри, а фиг увидишь. Поэтому Алексей поёрзал, поёрзал и оставил попытки выяснить, куда их везут. Да и какая, собственно, разница — всё равно они тут впервые. Под мерное покачивание грузовика Карташ и сам не заметил, как уснул крепким сном офицера, выполнившего свой долг.* * *Разбудило его солнце, лупящее сквозь окошки с одержимостью старика Диогена, стырившего где-то галогенный прожектор ради поисков человека. Алексей поморщился, заслонясь ладонью, осторожненько снял с плеча голову уютно расположившейся Маши, поворошил языком во рту. Во рту будто кошки нагадили, хотя, вроде, не пил. Водички бы…Грузовик всё так же мирно катил вперёд, однако, приподнявшись на скамейке, укреплённой вдоль борта, и выглянув в проём заднего борта, Карташ отметил, что пейзаж снаружи изменился кардинально. Вместо индустриальных построек сортировки теперь его глазам открылась степь. Выжженная, поросшая чахлой травкой, серая и ровная, как стол. Без кочек, деревьев, возвышенностей и признаков жизни — как разумной, так и нет.Даже дорога исчезла. От края до края, от горизонта до горизонта. Серый стол степи накрывала миска неба такого же серого и уныло однообразного, ни точки, ни облачка.Смотреть было, в общем, не на что, и он оглянулся на попутчиков. Машка, бесхитростное создание, продолжала мирно посапывать, устроившись на скамье и положив ладошки под голову. Таксист тоже бесстыдно дрых — отвалившись к брезентовой стене кузова и громко сопя открытым ртом. Ну и компания подобралась, с вялым раздражением отметил Алексей. Никто не дежурит, никто не караулит… А если бы ночью им глотки перерезали? Ну, положим, резать их не стали бы, постеснялись до той поры, пока не выяснят, где платина. Но мало ли что… Командир один, что ли, должен за всех думать! А как там наши азиатские друзья?А вот азиатские друзья не спали, молодцы. Уважаемый Ханджар сидел на лавке, закутавшись в халат, и с хитринкой в маленьких глазках смотрел на пробудившегося уважаемого гостя. Боец же его сидел прямо, как выстрел из ружья, — по меткому определению классика, и мрачно разглядывал стену кузова. Создавалось полное впечатление, что просидел он так всю ночь. И просидит до самого приезда. Не иначе, думает о чём-то исключительно важном, душман чёртов. Например, как бы половчее неверным кишки выпустить, пока начальник-ага не смотрит…— Гюндогы, — внятно сказал старик.— А?..— Солнце говорю, встало. Полчаса назад мы останавливались, — Ханджар говорил негромко и в высшей степени елейно, — но, поскольку вы к правоверным не принадлежите, вас будить не стали. Я прав? Если я ошибаюсь и уважаемые гости принадлежат к исповедующим мусульманство, я прикажу немедленно остановиться!— Не принадлежим, — успокоил его Карташ.Подумал и спросил:— А зачем мусульманам было останавливаться полчаса назад?— А как же, — непритворно удивился Ханджар. — Для совершения первого утреннего намаза!Алексей мысленно обругал себя, буркнул: «Извините», — и вновь отвернулся к проёму заднего борта. Так-то, господин офицер, вот и первый прокол. Будем надеяться, уважаемый не обиделся на незнание чужестранцами местных законов. А то ведь не посмотрит на приказ, да и порешит дорогих гостей на месте.— Это мы где едем? — сменил он тему.— В пустыне. Через два часа будем на месте.Алексей глянул наружу ещё раз. Позвольте, и вот это — пустыня? Серая земля, серое небо… Правда, с этого неба жарит солнце, и солнце это было вполне правильным, белым — в полном соответствии с известным фильмом. Что ж, салям-алейкум, товарищ старший лейтенант, вот вы и превращаетесь в капитана Бёртона. Хотя тот всё больше по Афгану шакалил — но ведь тоже с сокровищами под мышкой… Карташ вернулся на место. Отчётливо припекало, он скинул бушлат, аккуратно, чтобы не разбудить, положил его под голову Маше. Та что-то прошептала, но не проснулась.Эх, утомилась, маленькая путешественница с дикими беглыми…Ханджар мудро улыбнулся, точно прочитал его мысли. Теперь он выглядел благообразным и не таким суетливым — видать, успокоился за ночь, доволен, что хозяин не заругает за то, что опоздал и чуть было гостей не упустил.— Мы называем это пустыней. А то, что называете пустыней вы, находится там, — он указал рукой с зажатой в ней походной флягой в матерчатом чехле защитного цвета. — Там и барханы, и пески, и кочевые племена.— У вас ещё и кочевники сохранились? — удивился Карташ.— А куда они денутся? — пожал плечами старик.— Логично… А как же водитель тут дорогу находит? Дороги-то и нет никакой…— Вон там, смотрите, дорогой, — с готовностью привстал старик. Карташ тоже глянул в окошко. И кроме степи-пустыни не увидел ни черта. — Вон там идут провода с электричеством. Вот вдоль них и едем… Тут дороги не нужны, тут мало кто живёт, так, несколько аулов, ферм и полей, так что двигайся по меткам, если знаешь куда путь держишь, и прибудешь точно. Да и ездят тут не часто.Алексей пригляделся. На самом горизонте и впрямь тянулась какая-то тёмная на фоне серого неба ниточка с подпорками-спичками. Ёлки-палки, да это же линия высоковольтной передачи, ЛЭП-500 или как её там!— Ловко, — только и сказал он.— А дальше туда — там жизнь кипит. Там города, арыки, вода, машины, поезда. Вот, возьмите. — И протянул флягу Алексею.Алексей насторожился.— Это что?— Это вода. Простая вода. Что может быть лучше глотка простой воды в конце долгого, утомительного пути?Философ, блин. Впрочем, на Востоке все философы, это мы проходили…Вода оказалась вкусной и холодной. И, вроде бы, без химдобавок. Он снова выглянул в проём.— Премного благодарен… уважаемый. А вот ежели не секрет: куда именно мы направляемся?И без малейшей запинки старый хитрован произнёс нараспев, как молитву:— В Карыйский велаят, которым правит досточтимый Аширберды Аллакулыев и при котором мой благородный начальник Дангатар Махмуд-оглы состоит начальником охраны.Карташ благоразумно переспрашивать не стал, хотя слово «велаят» показалось ему знакомым. Ах, ну да, так, Таксист утверждал, у них тут административные единицы зовутся, типа областей, а вот всё остальное… Боже православный, спаси и сохрани, да как же они здесь вообще разговаривают?! Это ж язык узлом завяжется!Н-да, тут поневоле философом станешь, причём с малолетства. Аккурат с того момента, когда тебе мама скажет: «Кымджы-бердыйсы-оглы, дорогой!». И всё же позволил себе небольшое уточнение, напрягши всю свою воспитанность:— Простите, уважаемый Ханджар, мою невежественность и забывчивость, но мой добрый друг и соратник, который сейчас вон там… э-э… наслаждается сном, по-моему, называл другую фамилию вашего достойного начальника..Старик благосклонно кивал при каждом слове иноземного гостя, а потом ответил просто и без затей:— Махмудов, вероятно? Ну так всё правильно, Махмуд-оглы — его настоящая фамилия, а Махмудовыми их род стал после революции, когда Советы все имена принялись чесать под одну гребёнку. Дангатар Махмуд-оглы, молодой человек, означает «Дангатар, сын Махмуда». Или, по-вашему, Махмудов. А вот если б досточтимый Дангатар был девочкой, то тогда её фамилия была бы Махмуд-гызы.— Ловко, — повторил Карташ, переваривая информацию и смекая, что старик не так прост, как кажется.Неторопливо и очень осторожно, на иносказаниях и эвфемизмах, поговорили ещё о том, о сём — Карташа больше интересовало, что в стране происходит, как тут у вас на предмет преступности, есть ли у неё, преступности, связи с российским криминалитетом — знает ли уважаемый Ханджар, что такое криминалитет? — и есть ли возможность русским преступникам, например, уголовным, безнаказанно перебраться через границу сюда.Уважаемый Ханджар на политические вопросы отвечал уклончиво и говорил в основном о том, что Алексей знал из газет и без проклятого старца. Например, что в стране имеет место то, что происходило при товарище Бровеносце, если даже не более круто. Главным официальным паханом в стране являлся его превосходительство Сапармурат Ниязов, Туркменбаши, нынешний, без ограничения срока полномочий, бессменный президент, и что выше его, отца всех детей и спасителя отечества, только Аллах. Сей факт, и весьма успешно, проталкивался в головы мирного населения абсолютно всеми газетками и телерадиоканалами — по той простой причине, что негосударственных газет и каналов не существовало на прочь. Как не существовало частников, кооператоров, диссидентов и прочего инакомыслящего элемента. Все строем на построение светлого Завтра — да чтоб с чувством глубокого удовлетворения на лицах! А если кто посмеет что-нибудь вякнуть против или, там, нетрудовыми доходами озаботиться, так сами знаете что будет.И тэ дэ, и тэ пэ. В общем, переразвитой социализм в чистом виде… Карташ не хвалил и не ругал такое положение вещей — во-первых, ему было глубочайше плевать, а во-вторых, он здравомысляще понимал, что наши газеты и каналы тоже не дурни приврать, чего уж греха таить.Конечно, недовольные были, куда без них, иначе не бывает — разве что веселящий газ в воздухе распылять.(Даже Ханджар признал с опаской, что недовольные есть и среди правителей велаятов, но пока это так, шепотком и кулуарно, высказываться против Туркменбаши вслух пока никто не решался).Конечно, были и уголовники, без них тоже никуда, как ни крути. Но в этом вопросе старик прикусил язык и ограничивался лишь отговорками, что сам он не в курсе дела.В свою очередь толстый верблюд то и дело и, надо признать, весьма ловко пытался свернуть разговор на груз: не было ли препон на границах, успешно ли груз доехал, не пострадал ли во время перевозки и куда был заныкан. Карташ атаки отбивал не менее ловко, так что вскоре выдохлись оба, а поскольку тем для беседы больше не нашлось, то и примолкли.Но тишина не настала — почти тут же в заднюю стенку кабины заколотили кулаком, и водила что-то прокричал по-своему. «Мерседес» замедлял ход. Уважаемый Ханджар вновь засуетился, подхватился с лавки, приник к переднему окошку и залопотал ответно. Вскинулся и боец, напрягся, прислушался, бдительно окинул взглядом дорогих гостей: не готовятся ли когти сорвать.— Что там ещё не слава богу? — спросил Алексей, напрягшись ответно.— Ай, плохо дело, — нервно потёр ручки старик, вновь повернувшись к нему. — Говорит, радиатор закипел, а воды нет! Не озаботился запас воды взять, сын дохлой скорпионихи и тухлого урюка!Он опять превратился в беззлобного потешного евнуха. Эге, а непростые, оказывается, старички у Дангатара служат. Станиславский охрип бы, скандируя: «верю! верю!».— Ваши предложения?— На наше счастье, тут рядом аул есть небольшой, там вода! Заправимся и поедем.В самом деле, из-под капота вовсю валил пар, а в клубах этого пара ковырялся водила, громко матерясь по-своему. Наверняка проклинал тот день, когда он сел за баранку этого пылесоса. Ханджар гавкнул на него, тот огрызнулся, старика поддержал второй боец, а потом и примкнувший к ним третий, из кузова, шофёр отбрехивался… Короче, сплошной восточный базар получился. Весьма натуральный. Проснувшийся от шума Таксист был мрачен и зол, заглянул под капот, но помогать коллеге даже не рыпнулся. Проснувшаяся Маша встала рядом с Карташом и некоторое время с сонным интересом прислушивалась.— Смешно как ругаются, — наконец резюмировала она.Поправила причёску. Огляделась по сторонам, обозрела степь. И зевнула.— Мы где? Долго ещё?Кажется, она совершенно не была обеспокоена происходящим посреди пустыни, целиком полагалась на мужчин. Если понадобится, её позовут. Ну не чудо ли девка, а?— Около какого-то аула, полного аксакалов и саксаулов, — сказал Карташ. — Долго ли — понятия не имею. А послушаешь их имена, так вообще обхохочешься…— Короче, влипли, начальник, — подошедший Гриневский сплюнул в пыль. — И это не подлянка, точняк закипел, я проверил… Хотя, если они воду ещё там, на сортировке, не долили… Что делать-то будем, начальник?— А вон и один из твоих аксакалов! — Маша вытянула пальчик.Они обернулись. Оказывается, совсем неподалёку серело несколько приземистых строений в окружении каких-то чахлых кустиков — располагались они против солнца и почти не видны были в зыбком сером мареве, колышущемся над пустыней, потому их и не приметили сразу. От домишек к машине неторопливо двигался человек — мужик или баба, пока на расстоянии было не разобрать…Нет, всё ж таки мужик. В одёжке, более всего напоминающей кимоно, только серое и пыльное, как сама пустыня, — короткий халатик, подпоясанный многажды обёрнутой вокруг талии полосой чёрной материи, и короткие штанишки, из которых выглядывают чёрные тапочки и худые лодыжки. Когда он подошёл, ругань в мгновенье ока стихла, все тут же успокоились, и стороны степенно поклонились друг другу. Мужик что-то спросил у Ханджара, тот принялся объяснять, показывая попеременно то на грузовик, то на горизонт, то на гостей, то почему-то на солнце. Мужик слушал внимательно, иногда кивал грязной чалмой, иногда ковырялся во всклокоченной бороде до середины груди, но недовольства или враждебности пока не проявлял. Был он чуть моложе Ханджара, но не в пример подтянутое и жилистее. Видно было, что жизнь он провёл главным образом на свежем воздухе, занимался исключительно благими делами типа животноводства и сельского хозяйства, короче, такой в Думу не полезет.А Карташ чувствовал себя, будто попал в картину студии «Туркменфильм» — настолько странным, непривычным и оттого почему-то театральным казалось всё окружающее. Эти дальние родственники бедуинов, о чём-то беседующие посреди унылой пустыни, эта бесконечная пустыня, замерший допотопный грузовик…Сейчас по сценарию из-под земли должна выскочить банда басмачей на взмыленных конях и атаковать мирный аул, а они займут круговую оборону и будут держаться до прихода основных сил Красной армии… Вот только солнце было реальным и наотмашь лупило по маковке. И никакие басмачи, разумеется, ниоткуда не выскочили.Полномочный представитель аула наконец сказал что-то веское, развернулся и, не оглядываясь, двинулся восвояси. Переговоры окончились. Ханджар бросил несколько слов подчинённым и скоренько подбежал к богатеньким буратинам.— Как удачно всё складывается, дорогие гости! Только что этот благородный старейшина аула разрешил нам воспользоваться его родником! Сейчас мы все пойдём туда и принесём воду!— А чего нам всем ходить? — тут же насторожился Алексей. — Пусть вон шофёр этот провинившийся сходит, а мы тут в тенёчке посидим…— Зачем одному?! — изумился Ханджар. — Не-ет, дорогой, у нас так дела не делают! Как оставить, кого оставить?! Там сразу стол будет, еда будет! Отдохнём чуть и поедем! Сильно обидите хозяев, если откажетесь заглянуть на минутку.Знаю я эти минутки, с тоской подумал Карташ. Однажды, по молодости, он отдыхал в Абхазии, ещё до тамошней войны, и понадобилось ему, дураку, что-то там спросить у соседа. Какую-то сущую ерунду, то ли соли, то ли каков диаметр Земли — фигню ненужную, в общем. И не было, он поклясться готов, не было у соседа никаких гостей — сосед работал в огороде, ковырялся себе среди мандариновых деревьев, и всё! Но по случаю того, что к нему в гости кто-то заглянул, он отложил все дела, чуть ли не силой затащил гостя в дом, выволок, гад, на веранду кувшинчик домашнего вина, приказал супруге быстренько собрать на стол лёгкой закуси… И последнее, что запомнил Карташ, были ломящийся яствами стол, толпа каких-то местных абреков, в обнимку горланящих какие-то местные песни, и он сам — танцующий лезгинку под сенью винных струй.И он сильно сомневался, что здесь будет иначе.— А Дангатар нас ждать не будет? — напомнил Алексей.— И связаться с ним никак нельзя? — поддакнул Гриневский. — По сотовому, например…— Ай, какие телефоны в пустыне! — отмахнулся Ханджар. — С сусликами разговаривать? Да тут и связи-то нет! Пойдём, пойдём, это недолго, обидятся, если не пойдём…Был он по-своему прав, конечно. Обидятся.Сделав шаг к аулу, он запнулся и в нерешительности посмотрел на своих спутников. Сказал:— Правда вот, местные обычаи заходить с оружием в дом не…— Мы лучше здесь подождём, — твёрдо сказал Карташ. — И пусть обижаются. Русский человек, понимаете ли, уважаемый, со стволом не расстаётся даже в могиле. Такие уж наши традиции. Валгалла, слыхали, может?На это Ханджар пожевал губами и лишь рукой махнул. А Карташ вытащил заправленную рубашку и стыдливо прикрыл ею рукоять «Глока».

Глава 6.Светский раут с восточным уклономТринадцатое арп-арслана 200* года, 13.33Аул являл собой три домика, стоящих треугольником и почти прижатых друг к другу углами, огороженных каменной оградкой, через которую не переберётся разве что едва вылупившийся младенец. Домишки до умиления были похожи на те, что мелькают тут и там всё в том же незабвенном «Белом солнце»: простенькие коробки-мазанки, квадратные окна без стёкол, жёлтая трава вдоль фундаментов. За домиками располагалось ещё одно строение — побольше и вовсе без окошек. Хлев, не иначе, — судя по доносившимся оттуда мычанию и запашку. Имел место и огород, выглядящий значительно пристойнее остального: кусты с какими-то набухшими зелёными стручками, в рост человека парник с дозревающими помидорками. Где-то в стороне наверняка имеется и картофельное поле, и пшеница какая-нибудь растёт… А с другой стороны, скажите, пожалуйста, что может расти на такой почве? Но, со стороны третьей, товарищи, раз здесь живут люди, стало, и кушать они что-то должны, нельзя людям без этого… Крошечный двор между домами был ухожен и вылизан с искренней заботой, ни соринки, ни травинки… Хотя нет, вон там, в углу, пятно какое-то темнеет — не иначе, барана недавно резали… Середину двора занимала деревянная плита примерно два на два метра, местами крытая лоскутами цветной материи. Поначалу Карташ принял её за вынесенную в целях проветривания кровать, но потом вспомнил про знаменитый достархан, и пригорюнился. За таким, с позволения сказать, столом сидеть можно неделю, хавки бы хватило. И выпивки… Слева возвышалось ещё какое-то малопонятное сооружение — что-то вроде гладкого валуна, но с дырой посередине, из дыры тянулся дымок, а справа, в небольшом углублении в земле, выложенном камушками, доживал своё родничок. Вокруг коего, собственно, аул и был построен. И всё. Больше ничего интересного в окрестностях не было.— Тут что, всего одна семья живёт? — в некотором разочаровании спросила Маша у Ханджара.Тот лишь кивнул.М-да, боевая подруга права, бедненько. Извините, но вот как-то иначе представлял себе Карташ аулы. Ему представлялось, что под ногами обязательно должно путаться с десяток голых туркменят, по двору бродят барашки, мужчины копают арык неподалёку и верхом на конях пасут тучные стада овец, женщины крутятся вокруг огромной печи, собирают на стол горы всякого экзотического и вкусно пахнущего. Довели страну, понимаешь…— Значит так, приказ по армии, — шепнул он. — Не пить, есть по чуть-чуть! И по сторонам смотреть. Мало ли что…— Да пошёл ты, гражданин начальник, беззлобно откликнулся Таксист, не отрывая алчного взгляда от стола.Чёртова Машка промолчала, но в том же смысле.Появилась и хозяйка — по самые ноздри закутанная в чёрные ткани женщина испуганно кивнула гостям, поставила на стол огромное блюдо с чем-то дымящимся, исходящим соком и мигом исчезла. Гриневский гулко сглотнул на блюдо.Откуда-то нарисовался невысокий крепыш в джинсах и халате поверх него, при непременной чалме, из-под которой, впрочем, выбивались прядки тёмных волос, постриженных, однако, по моде отчётливо городской. Поклонился по-своему, потом по-европейски пожал мужчинам руки, Маше поклонился ещё раз.— В наших пустынных землях всегда приятно встретить и накормить гостя, а когда гостей целых шестеро это настоящий праздник для нас! Я Сапар, внук старейшины… — «Всё-таки внук! — поразился Алексей. Это ж сколько лет дедуле?!» Внучек тянул на весь тридцатник, не меньше. — Прошу к достархану, дорогие друзья, сейчас родители выйдут…Они перезнакомились, а потом несмело расселись на подушках вокруг стола. Откровенно говоря, расселись — это слишком сильно сказано: ноги деть было некуда, вперёд не вытянуть, под себя не подсунуть, по-турецки сидеть жуть как неудобно… Да как же они тут жрут, прах их побери?! Это ж дыба и пресс-хата в одном флаконе!Но — с грехом пополам разместились, и глядя на то, с какими проворством и непринуждённостью, можно даже сказать — грацией, воспитанной с детства, за столом воцарился Ханджар, которому, казалось бы, даже брюхо девать некуда, не то что ноги, Карташ подумал:«Вот вам, господа присяжные заседатели, ещё одно доказательство того, что аборигены — философы все до одного. Потому что приём пищи в таких позах не может не наводить на всяческие глубокомысленные рассуждения…»Едва они расселись, как появились хозяева, форменное шествие. Процессию возглавлял старейшина, шёл он, как и полагается главе рода, неторопливо и важно, за ним двигался крепкий туркмен без чалмы, но зато с большими залысинами и тоже в халате — а как же без халата, а в арьергарде чинно шли ещё трое крепышей правнуки, надо полагать, и среди них этот, как бишь его, Сапар кого-то там оглы туды его сюды. Внучок крепко держал за локоть давешнюю закутанную женщину, а может, и не давешнюю, аллах их тут всех разберёт…Старейшина воцарился во главе стола, ближайшие же родственники расположились в порядке, которого Алексей не уловил — в нём явно была какая-то система, но вот какая? Этот, с залысинами, скорее всего сын старейшины, расположился на противоположном краю, хотя, по логике, должен был сесть где-нибудь неподалёку от папы, одесную. А одесную оказалась Маша, чужая, иного роду-племени-веры-культуры.Двое из когорты то ли внуков, то ли правнуков старца так и вовсе остались стоять в сторонке, к праздничной трапезе не приближаясь. Что, младшим вообще к столу подходить нельзя? Ну и традиции у них тут, нет, ну дикие люди, право слово! Китайская церемония и та понятнее будет, это я вам точно говорю…Сапар тем временем почтительно помог женщине дойти до зловещего дымящегося камня, женщина запустила руки внутрь по локоть и несколько секунд совершала там какие-то магические действия.Старейшина произнёс несколько слов, глядя грозно и властно, аки твой орёл на вершине Кавказа.— Уважаемый Дэдэ говорит, что сейчас подадут сачак, горячий, из самого тамдыра, — перевёл Ханджар. — Это вековая традиция туркменского народа сперва перед едой преломить сачак с гостями и, таким образом, стать друзьями.— А что такое сачак? И тамдыр? — вырвалось у Маши, сидящей через человека от Алексея, но она тут же испуганно затихла под гневным взглядом Дэдэ.— Нехорошо перебивать старших, — укоризненно покачал головой. — Тамдыр — это печь, в которой выпекают сачак. А сачак — это наш хлеб.Наконец закутанная достала из печи — а, так это печь! — свёрток размером с голову младенца и, опять же в сопровождении Сапара (кто она ему мамашка? бабушка?), протянула его старейшине. Тот неторопливо свёрток развернул, вынул из него невзрачный кусок и впрямь хлеба — серого, естественно, как и всё вокруг, понюхал и одобрительно кивнул. А потом с загадочными словами, переведёнными Ханджаром как: «Душа у душу пьёт воду, человек человеку — гость», — пустил его по кругу. Каждый принимал его, отламывал по кусочку, принимался сосредоточенно жевать. Тишина стояла как на похоронах. Нет, братцы-кролики, такая экзотика не для меня…Маша, сидючи рядом с старейшиной, тихонько вздохнула. Гриневский же, сидючи напротив Алексея и будучи зажат двумя правнуками аксакала, так и вовсе приуныл.Когда очередь дошла до Алексея, он с сомнением отщипнул малость, сунул в рот, пожевал. Пресно, чёрство, горячо. Охо-хо-хо…Однако едва сачак обошёл весь достархан, Дэдэ с довольным видом сказал что-то Ханджару, но тот лишь раздражённо пожал плечами. Тут-то и началось оживление.Типа, понравился гостям сачак, оценили, сожрали, не отвергли бледнолицые, можно веселиться. Закутанная женщина, по-прежнему с Сапаром в качестве помощника, как заведённая выносила из дома тарелки, тарелочки, чаши, плошки и даже вазы — и всё благоухающие, ароматные, источающие дивные амбре. Настроение круто поползло в гору. Традиции традициями, а кушать-то всем надо. Краем глаза наблюдая за хозяевами, Карташ поступал как они.Где надо — брал кушанье ложкой, где положено — смешивал одно с другим и посыпал перцем, а то и вовсе хватал пальцами, погружая их в горячее, жирное, но вкусное охренительно. Гриневский не отставал — уплетал так, что хруст стоял. Как будто и не хавали недавно на станции.Странно, что руки перед едой не омыли — так ведь дикие люди, а я что говорю. Хоть и хлебосольные.А вот, кстати, сам Ханджар рядышком с Гриней вообще не ест, более того: глядит на триумф желудков в высшей степени неодобрительно. Даже взгляды какие-то мрачные на Дэдэ своего бросает. Понятно, к Дангатару торопится. Ну и поделом, не фиг было тянуть «на минутку». Теперь жди, пень туркменский, пока гости насытятся… А старейшина смотрит и радуется.Маша поймала за полу хозяйку и приступила к допросу третьей степени; Сапар, следующий за хозяйкой тенью, поневоле вынужден был переводить. И сквозь негромкий говор над достарханом долетали отрывочные фразы: «…берёте печень, нашпиговываете чесноком, макаронами, салом курдючным…», «…нет, до кипения доводить не надо…», «…граммов сто костей, не больше…», — и прочие премудрости кулинарии.Некоторые блюда были более-менее узнаваемы: супы там всевозможные, блинчики, нечто наподобие чебуреков, шашлыков с луком, хычин; это, извольте видеть, наверняка Везувием дымится гора знаменитого плова, а вот, извольте откушать, несомненно разложены пирожки с бараниной, вон там плавают в супе в ожидании ложки знакомые манты… А вот дальше память и воображение начинали буксовать. Что такое, скажите на милость, истекает мутноватым соусом в чаше? Кусочки баранины это я вижу, помидорки тоже присутствуют, а вот что за нитки какие-то цветные изнутри торчат пучком, макароны, что ли? Непохоже… Или вот это: зелёные кубики тонут в глубоком блюде, наполненном непрозрачной жёлтой субстанцией, подозрительно напоминающей клейстер. Ну-ка подвиньтесь, дайте место дегустатору…Он так и замер с протянутой к блюду рукой, недожеванный кусок блюда предыдущего буквально застрял в горле. Потому что Сапар наклонился слишком низко к Маше, часть загадочного одеяния хозяйки соскользнула, немного обнажая её лицо и бок, и Карташ увидел.Левая половина лица хозяйки превратилась в огромный багровый кровоподтёк. К левому боку хозяйки (то ли мамы, то ли бабушки) милый крепыш Сапар прижимал ствол волыны.Многое можно было списать на местные нравы, даже такое… Многое по отдельности можно было объяснить.Например, что двое крепышей вышли из аула просто отлить. Что вообще все в семье урождаются такими вот тренированными крепышами. Что гостей зачем-то рассадили порознь и сдвинули локтями. Что нет вина на столе, что не моют руки перед едой. Не молятся, наконец…Всему можно было найти оправдание — но только порознь.Вся же картина в целом с почти слышным хлопком открылась перед Алексеем во всей своей красоте.Это не хозяйка дома.Это пленница.Значит, и остальные не хозяева.Значит…Разум ещё перерабатывал информацию, сортировал и раскидывал по полочкам, а организм уже работал за четверых. Глотка издала яростный вопль: «Подстава!!!» Одновременно с этим руки ухватили край достархана, рывком высвободили столешницу из креплений, опрокинули на сволочного старейшину, не думая, что тяжёлая доска может задеть и боевую подругу. Одновременно тело швырнуло себя назад, отталкиваясь от тяжёлого достархана, как от трамплина, упало на спину, перекатилось (мозг успел мимоходом вознести хвалу изобретателю подушек). Одновременно, ещё в полёте, рука рванулась к рукояти «Глока», отбросила полу рубашки…И одновременно с этим происходило ещё много чего.Петька-Таксист не сплоховал. Нет, скорее всего, это не сплоховали его лагерные рефлексы — столешница ещё не сбросила с себя первые блюда, как Гриневский был уже на ногах и выхватывал свой ствол… А вот «хозяева» явно тормозили. Не ожидали, сучары поганые, такой подлости от русских — те вроде бы сидят себе ровно, жрут и расслабляются, ещё немного, и бери их тёпленькими, а тут вдруг такое. Крышка достархана, стряхнув наконец с себя угощения, яства и кушанья, перевернулась и шарахнула старейшину аккурат в лобешник, тот даже пернуть не успел.А вот Алексей пушку выхватить успел. И тут же, из положения «лёжа», пустил её в дело. Пуля смачно шлёпнула в брюхо приподнявшегося было типа с залысинами. «Папа» Сапара сложился пополам, засеменил в сторону как-то бочком, запутался в ногах, упал и упокоился подле печки-тамдыра. Впрочем, Карташ этого уже не видел, его «Глок» уже выцеливал другую цель. Время для него растянулось, как жевательная резинка, а пространство, наоборот, сжалось до габаритов потенциального одиночного противника. Ага.Вот и «чадушка» поверженного лысого. Отступает.Женщиной прикрываясь, гадёныш! Ладно. С тобой потом, нет времени…Воздух уже полнился выстрелами — противник пришёл в себя и начал.— Живыми!!! — заорал кто-то, и…А эт-то ещё что?!.Он не видел, что Гриневский сделал только один прицельный выстрел, в одного из бойцов уважаемого Ханджара, а потом был сметён стремительной и неожиданной атакой. Но источник этой атаки разглядел прекрасно потому как следующий удар был направлен против него.И опять включились инстинкты, которые действуют быстрее сознания. Они-то его и спасли. Промедли он долю секунды, позволь внезапному и кошмарному зрелищу на эту долю сковать разум — и лететь ему кубарем в упомянутую Валгаллу.Так быть не могло — по исключительно физическим законам. Но так было. Издавая визг наподобие заклинившей бензопилы, старое, грузное, рыхлое тело уважаемого Ханджара в развевающемся халате взметнулось в каком-то диком, невозможном прыжке, по воздуху перенеслось через поруганный достархан, — и на утрамбованную землицу дворика, там, где только что находилась нога Карташа, со всего маху обрушилась подошва тяжёлого кованого сапога. С яростным свистом, причудливой спиралью взлетели полы тяжелющего расписного халата, ну не может, убей меня бог, не может простая материя рассекать воздух, как дамасская сталь… Однако — рассекла и с характерным металлическим звуком выбила «Глок» из карташовской руки! Ствол отлетел в сторону. Значит, не простая материя пошла на шмотки для верного слуги Дангатара-Поджигая. Ах ты пень трухлявый, ты тоже за этих!!!Не раздумывая, Карташ бросил себя за прикрытие водителя «мерса», что уже стоял, всаживая пулю за пулей — но почему-то не в него и не в Гриневского, а..; да хрен знает, куда он там палит, к чёрту! И, кстати, вовремя Алексей прыгнул. Вторично взметнулись крылья халата, блеснула сталь, отточенными полосками которой были подбиты его полы — и едва ли не располовиненное тело бедового водилы шмякнулось на изнаночную сторону достархана.Карташ остался и без оружия, и без прикрытия.Лицо Ханджара, в недавнем прошлом принадлежавшее столь милому невысокому толстячку, в мгновенье ока превратилось в маску смерти. Нет, в самом деле, без дураков. Орудуя полами халата покруче, чем иной самурай управляется с двумя мечами, рисуя стальными бритвами-подбоем халата заковыристые фигуры в воздухе, круги, спирали и волны, старик и впрямь походил на крылатого злобного джинна из какого-нибудь фильма ужасов про Арабию… но с одним маленьким исключением: если б фильм Карташ смотрел по телевизору поздним вечером из уютного кресла, а не сам являлся героем этого ужастика. Однако правда такова: он, старший лейтенант внутренних войск Российской армии, лежит на земле задрипанного аула, поверженный неуклюжим стариком, оказавшимся бандитом плюс ниндзя-мастером владения обоюдоострого плаща, а глаза ему слепит беспощадное солнце Средней Азии. Ха-ха, господа писатели, предложите этот сюжетец издательству, специализирующемуся на выпуске книжонок в ярких обложках — с руками оторвут. На самом деле, Алексею Карташу не было смешно. На самом деле ему было очень даже наоборот.— Я буду убивать вас медленно, — сказал Ханджар, не останавливая завораживающего, шелестящего вращения «бритв». «Бритвы» с шипением резали воздух на ломти. — Одного за другим. Начну с девчонки. Если она не заговорит, займусь твоим приятелем. Тебя я оставлю на закуску… Да пристрели ты эту суку, что ты ждёшь!Последнее было обращено к Сапару, боязливо жмущемуся к стене и по-прежнему щитом прижимающему к себе пленную женщину. Глухо треснул пистолетный выстрел, и женщина, как-то по-детски всхлипнув, медленно осела на землю. Бросив её, Сапар поспешно приблизился и, повинуясь резкому жесту, с почтением вложил в протянутую ладонь ещё горячий пистолет. Старик брезгливо ствол отбросил, прошипел что-то по-туркменски. Сапар испуганно вжал голову в плечи. Подошёл и уцелевший боец Ханджара. Обоим Ханджар отдал отрывистое приказание, и те бросились исполнять: один завозился вокруг неподвижно лежащего Таксиста, а второй принялся стаскивать тяжёлый достархан с тела почтенного старейшины… который на деле, конечно, никакой не старейшина, а… а кто? Кто это такие, шайтан вас загрызи?!Бешеное вращение крыльев наконец унялось, Ханджар расслабил руки, и халат вновь превратился в халат.И вдруг оказалось, что вокруг стоит тишина, полная, оглушающая тишина.— Ты чуть не поймал меня, русский, — сказал он с ноткой уважения. — Я не уследил. Как ты успел? Ты ел со вкусом, ты явно не думал, что это ловушка… И я расслабился. Скажу больше: я разозлился, и злость застлала мне глаза. Ай-ай-ай, какой позор, — сокрушённо покачал он головой, — позволить злости взять верх над разумом! И злости на кого? На трусливого ишака, который ради денег готов был попрать законы и обычаи предков. Я просто не успел ответить тебе сразу… Ты хороший воин.Алексей, разумеется, ничего не ответил. А что отвечать, блядь?! «Ты тоже хороший воин»? Оставьте это японским кинобоевикам. Или сказать правду: ему всего лишь повезло увидеть пистолет в руках Сапара?..И всё же он негромко проговорил, обращаясь скорее к старейшине:— У вас в ауле так всех гостей встречают?Старейшина же, потерявши чалму, был наконец освобождён из-под достархана и поднят на ноги. Он был жив, в сознании и даже держал Машу за шею, так что та и рыпнуться не могла. Маша посмотрела на Карташа и… сквозь слёзы подмигнула ему. Ободряюще подмигнула, вы слышали?! В такой-то ситуации! Алексею хотелось выть от бессилия. А старейшина начал было говорить, и говорить по-местному, но Ханджар резко оборвал его:— Побеждённого врага тоже надо уважать, так что изволь говорить на его языке! Или тоже боишься? Сапар, свяжи сначала девчонку, потом этого, — кивок на Карташа.Старейшина запнулся, кашлянул и ответил по-русски, с чувством оставшегося достоинства:— Спасибо, Ханджар. Ты помог мне. Я доложу досточтимому Хякиму Саидову о твоём смелом поступке. Если б не ты, мы справились бы с трудом…Полы халата угрожающе колыхнулись.— Ты… — после долгой паузы очень тихо сказал Ханджар. — Ты говоришь — справились бы? Ты, падаль на солнце, грязь между пальцами ног, — ты говоришь, что доложишь о моей смелости?!— Но, Ханджар…— Молчи, блевотина умирающей неженатой бездомной старухи! Молчи, дерьмо верблюда! Кто мне сказал: привези их сюда живыми и невредимыми, Ханджар-яр, я буду сам пытать их! А когда я возразил: позволь, господин начальник охраны, взять мне их ночью, по дороге сюда, что ты мне ответил? Ты ответил, раздавленный хвост скорпиона, валяющийся на заброшенной тропе: никто не знает, сколько их будет, Ханджар-яр! Никто не знает, как они будут вооружены! Никто не знает, что это вообще за воины, если они способны украсть вагон платины! А вдруг за ними будут следить их друзья, сказал ты! А вдруг за ними будут следить их враги, сказал ты!Мы не можем рисковать платиной, сказал ты, трусливая блоха на трупе бродячей собаки! И кто мне сказал: не надо брать их в пути, это опасно, обмани их, привези сюда, пусть они напоследок насладятся осквернённой трапезой, а мы от души повеселимся над неверными, которые даже не знают, как правильно готовить достархан!.. Ну что, повеселился? Я же сразу сказал тебе: они никто, никого за ними нет, они приехали в никуда! Ты просто испугался, досточтимый господин начальник охраны Мырат-яр, имей мужество хотя бы признать это!«Каков штиль», — вяло подумал Карташ.— Но Дангатар помогал им добраться сюда!— Дангатар мёртв, забыл?!— Да уж, сходили в магазин за хлебушком…Это вдруг пробормотал Гриневский, уже спеленатый, со здоровенным шишаком на лбу, с уже связанными руками, с разъезжающимися зрачками, под прицелом вражьего бойца — но живой, живой, мать всех азиатов за обе ноги!!! Карташ испытал мимолётное облегчение, хотя разумом-то прекрасно понимал, что лучше бы уж они все пали в бою. Информацию о платине из них вытянут, тут к мулле не ходи. Уж с восточными-то заслуженными мастерами заплечных видов спорта тягаться не могла никакая Инквизиция…Ханджар не обратил на воскресшего Таксиста ни малейшего внимания, он был увлечён размазыванием начальничка по кустам. И ведь, надо заметить, слишком увлечён. А вот ежели сейчас медленно так сдвинуться, переместиться хоть на вершок, вокруг ведь уйма валяющегося оружия, плевать, что руки связаны, уж лучше рискнуть и погибнуть, чем так… В ту же секунду Карташ услышал преспокойный голос паршивого старикашки:— Если ты сделаешь хоть одно движение, я просто отсеку тебе нос, русский. Я не буду убивать тебя сразу, я ведь обещал… Сапар, ты долго будешь возиться?!Названный Сапаром закончил пеленать руки Маши и быстренько занялся Алексеем. Что-что, а вязать стервец умел, этого у него не отнять. Минута — запястья Карташа были надежнейше стянуты за спиной тонкой прочной верёвкой. Он подёргал аккуратно: неа, бесполезно…А Ханджар тем временем вновь говорил с Мыратом-яром:— Из-за твоего страха погибли люди. Твои и мои люди… Из-за твоего страха погибли ни в чём не повинные обитатели этого бедного аула, за хозяина которого ты хотел себя выдать. Зачем ты убил их, Мырат-яр, трех взрослых людей и пятерых детишек? И зачем оставил в живых эту бедную женщину? Поздно вспомнил, что некому будет прислуживать за фальшивым достарханом? Зачем, Мырат-яр? Чтобы посмеяться над чужеземцами? Нет: из страха перед чужеземцами. Но ты не просто испугался. Ты позволил себе осквернить достархан. И не только тем, что пустил за него неверных. Ты с самого начала и до самого конца готовил достархан не правильно — специально, потешаясь, как беспомощные пленные будут есть неосвященную пищу, как будут нарушать законы предков и тем самым мостить себе дорогу в ад камнями величиной с гору… А камнями какой величины умостил её ты, Мырат-яр?— Да как ты смеешь?!. Моих людей убили не они, их убили твои люди, Ханджар, я видел!.. — тут голос изменил почтенному Мырату, и он позорно дал петуха.— Откуда видел, из-под поверженного достархана? презрительно осведомился Ханджар. — Символично, не находишь? Молчи, сопля на пупке непосвящённого, хоть в эту минуту помолчи… Да, твоих людей убили по моему приказу. Чтобы они уже никому не рассказали, какой гнилью оказался их начальник — начальник охраны самого Гурбанберды Саидова, хякима всего Гурдыкдерийского велаята… Отпусти девчонку.Приказ был столь неожиданен и властен, что руки лжестарейшины непроизвольно разжались, и Маша едва не упала, бросилась к Карташу, спрятала голову на груди.— Что ты хочешь… — взвизгнул Мырат, начинающий понемногу соображать, что к чему.— Что я хочу? Я хочу вершить правосудие. У тебя есть секунда, чтобы помолиться и очистить свою душу… хотя бы попытаться.— Я твой хозяин, Ханджар, не смей!!!— У меня нет хозяина. Секунда прошла.Зато дальнейшее произошло меньше, чем за секунду. Стремительный шаг вперёд, шорох тёмно-синей полы, фонтанчик крови — и вот голова нечестивого начальника покатилась по пыльной земле аула.Алексей закрыл глаза. Увольте. Увольте, господа!Я подписался упереть платину у воров, согласился доставить её каким-то наркоторговцам в Среднюю Азию… ну, может, и немного побегать от воров туркменских. Однако присутствовать при разборках в силе вора Конана и прочих преступных элементов из фантастических книжек — это, извините, мимо кассы. Я из другого сценария…Нет, слыхал он, конечно, об одном авторитете из зоны откуда-то из-под Сыктывкара, который наловчился валить неугодных посредством обыкновенной таблетки, скажем, аспирина, пуляя её ногтем аккурат в яремную вену. Как-то попался и самолично — сдуру — поспорил на пересылке с известным жуликом Моторолой, что тот вынет у него долларовую десятку из застёгнутого на «молнию» кармана, к карману не прикасаясь… ну и что, ну и остался без десятки. Причём ни молния, ни карман, ни сам Карташ не пострадали. («Древнее секретное искусство», на полном серьёзе объяснил Моторола. «А сотенную могёшь?» — скептически поинтересовался тогда Карташ. Моторола виновато развёл руками: «Извини, начальник, только десятидолларовые…») Это всё ладно. Это всё зэковские примочки. Но чтоб в самом сердце дружественного Туркменистана, посреди груд трупов на тебя и твоих связанных друзей танком прёт старый толстый немытый азиат, одержимо вращая, как пропеллером, смертоносно острым халатом — это перебор. Хочу обратно в Парму, к милым, добрым и весёлым «уголкам»!Ханджар тем временем подошёл к обезглавленному телу, плюнул на него, пробормотал:— «Ягшы адамдан говы ат галар», говорят у нас в народе. «От хорошего человека всегда остаётся доброе имя». От твоего имени не останется даже звука. А я до конца дней не прощу себе, что пошёл у тебя на поводу, Безымянный…Потом повернулся к Сапару и другому воину, бросил коротко:— Приведите тех двоих, что охраняют подступы к аулу… А теперь с вами, чужеземцы. Мне не интересно, кто вы, откуда, как к вам попал вагон платины, которую вы везли Дангатару-яру. Мне даже не интересны ваши имена. Я всего лишь хочу знать, где спрятан этот вагон. И чем быстрее вы скажете, тем безболезненнее умрёте.…Безымянный воин так и остался безымянным он сделал лишь шаг к выходу, а потом вдруг как-то странно споткнулся на ровном месте, клюнул носом, булькнул горлом и повалился ничком, разбрызгивая кровь. Сапар прожил чуть дольше — метнулся, вереща, под прикрытие тамдыра, но бесшумная пуля догнала его на полпути. Милый крепыш, названный родителями Сапаром, тюкнулся мордой в пыль, дёрнул ногами пару раз и затих.Раздался дрожащий ломкий испуганный голосок:— Некого звать, учитель. И не надо никого звать. Потому что никто не придёт.Ханджар стремительно обернулся. И тут выдержка изменила ему.— Ты? — выдохнул он. — Здесь?!* * *Удивительно, но Карташ тут же узнал её — несмотря на все мытарства последнего дня и то, что видел девчонку в темноте и мельком. Впрочем, удивляться он уже перестал. У каждого, знаете ли, есть свой предел. Он просто полулежал в пыли и безучастно смотрел, как из-за угла выходит хрупкая местная лялька, та самая, которую он заметил между вагонов на сортировке, приняв за мальчишку, и позже, когда сунулась в двери столовой, и ещё позже, когда она заглядывала в окна той же столовой. Наводчица, как он тогда решил. Работающая на Ханджара. Значит, не на Ханджара. А на кого? Да и хрен с этим — на кого. У каждого, знаете ли, есть запас прочности. И Алексей чувствовал, что свой запас он уже исчерпал до донышка. Мозг отказывался воспринимать действительность как действительность, поэтому ничего не оставалось, кроме как представить себя зрителем фильма ужасов. И ждать титров из мягкого кресла. Чем Карташ и занялся, разве что попытавшись прикрыть телом затихшую Машу.Соплюшка в грязных, порванных на коленях джинсах и ещё более грязной ветровке вышла на открытое место, и связанный Алексей приметил у неё игрушку, каковую мигом определил как ОЦ-33, более известную под именем «Пернач». Весит такая игрушечка, дай бог памяти, кило с чем-то, но девчушка держала её на тонких вытянутых ручках, да ещё с навинченным «глушаком», вроде бы легко и непринуждённо, как куклу Барби. Ещё один супермен, хрен тебе в бок, да откуда вы берётесь только!Или вся эта ботва — от ихней философии?..— Прочь с дороги, девчонка, — процедил Ханджар.— Ты напал на Дангатара, — соплюшка дрожала всем телом, но с места не двигалась. — Ты убил многих людей. Ты нарушил договор между велаятами. Я не сдвинусь с места.— Опусти пистолет, Джумагуль!— Твоё повеление на меня больше не действует. Как видишь, я многому научилась, пока ты готовился подло, в спину убить Дангатара. Ты узнаёшь этот пистолет?— Он погиб случайно, клянусь тебе! — крикнул Ханджар…И совершил последнюю в своей жизни ошибку.Возможно, если б он не двигался с места, ему бы и удалось выиграть. Только теперь стало заметно, как дрожат её руки, как её всю прямо-таки колотит от страха, от примитивного, детского страха перед большим рассерженным дядей…Но с места он двинулся, и опять мелькнули в воздухе полы трижды грёбанного халата… а Джумагуль зажмурилась и принялась давить на курок, раз, другой, третий, звука выстрелов не было, но Алексей почти физически ощущал, как входят пули в тело злобного старикана. При каждом ударе его чуть отбрасывало назад, но на ногах каким-то чудом держался, да ещё пытался идти вперёд, как против ветра, одёжкой своей боле не размахивая… А между прочим, с тридцати метров пуля из «Пернача» на скорости в четыреста двадцать метров в секунду может продырявить тело насквозь — уж поверьте специалисту. Если, конечно, стрелок не мажет. А чертовка отнюдь не мазала. Но пули навылет отчего-то не проходили…Выстреле на десятом Ханджар покачнулся — и всеми своими гнилыми костями грянулся оземь, неподалёку от лишившегося немаловажной части тела своего пахана Мырата. Тогда и Джумагуль опустила ствол.* * *Спустя миллион лет полной, вселенской тишины наконец раздался голос. И подал его Гриневский.— Ну и как после таких фишек черножопых любить, а? — сказал он, неизвестно к кому обращаясь, а потом бессильно откинулся на спину.Маша из-за плеча Карташа негромко, но отчётливо, длинно и затейливо выматерилась, Алексей даже не подозревал в своей боевой подруге такого таланта.«Надо будет потом слова попросить списать», — подумал кто-то у него в голове. А сам Алексей Карташ даже и не осознавал толком, не мог осознать, что уже всё, уже всё кончилось. Он неловко приподнялся на локте и сказал первое, что пришло на ум:— Салям.Подождал ответа, не дождался и спросил:— А скажи-ка, деточка… кто тебя так шмалять из волыны насобачил?— Брат, — потерянным голосом тихо ответила деточка. И медленно, как-то сломленно опустилась на землю, будто из неё вынули некий внутренний стержень. Только я ещё плохо стреляю.— И кто у нас брат? — поинтересовался Гриневский, даже не пытаясь подняться с земли.— Дангатар Махмудов.В общем-то, нельзя сказать, чтобы это было самым неожиданным, что с ними случилось за последний день.

Часть 2.Танцы на песке

Глава 7.Город СолнцаТринадцатое арп-арслана 200* года, 19.17Дангатар Махмудов был начальником охраны при Аширберды Аллакулыеве, хякиме Карыйского велаята, а Хаджар — телохранителем Гурбанберды Саидова, хякима Гурдыкдерийского велаята.Говоря же русским языком, брат Джумагуль был главным по охране одного местного князька, а злобный старец с бритвами служил при другом князьке. Агенты этого второго князька каким-то образом проведали, что первый со дня на день ждёт баснословно дорогой товар из Сибири, и решились на устранение с целью этим товаром завладеть. И, то ли по приказу князька Саидова, то ли по собственной инициативе, начальник его охраны при поддержке Ханджара напал на князька Аллакулыева, убил его, выпытал у кого-то из посвящённых пароль и бросился к сортировке, чтобы перехватить товар. А Ханджар, между прочим, был одним из немногих на всём земном шарике, кто в совершенстве владеет древней национальной борьбой гуйч-дженг, секреты которой передавались из поколения в поколение, а теперь напрочь забыты.— Гуйч-дженг… я не знаю, как это точно перевести, сказала Джумагуль. — «Гуйч» по-туркменски «сила», «дженг» — «бой». Ханджар и меня учил её приёмам…Карташ вспомнил мельтешение бритв, полосующих воздух, и передёрнулся. Не дай бог с таким мастером ещё раз пересечься…— Ханджар и Дангатар когда-то дружили, но потом старик перешёл на службу к Саидову, и дружба как-то сама собой распалась. А вот теперь, ради денег, он посмел поднять руку, не только на хякима, но и на своего друга, моего брата…— Восток, — сказал Гриневский с непонятной интонацией.Словам соплюшки приходилось верить — во-первых, она как-никак спасла их от убийц, а во-вторых, Гриневский вспомнил её — Дангатар присылал фотографии семьи, и среди многочисленных родственников несомненно была запечатлена и она.Смеркалось. Они сидели в кузове «мерседеса» и из взаимных вопросов-ответов пытались сложить головоломку. Получалось не очень: мешали все эти велаяты, хякимы, берды-оглы и прочие приёмы боевого искусства. Ясно было одно: платина в настоящий момент на фиг никому не нужна. Со смертью Аллакулыева и Дангатара начнётся передел власти в велаяте, уже назначен исполняющий обязанности нового хякима — наверняка ставленник Саидова…— Как погиб Дангатар? — после паузы глухо спросил Гриневский.Джумагуль замялась, оглядела исподлобья русских и негромко сказала:— Брат жив.— Что?!— Жив. Ханджар не сумел его убить. После покушения Дангатар добрался до нашего дома, весь в крови, приказал мне немедленно скакать на станцию, перехватить вас. У меня был очень хороший конь, ахалтекинской породы, это самые быстрые лошади во всём мире…Но я немного опоздала. Вы уже садились в машину к Ханджару. Я поскакала за вами, коня загнала до смерти… Вы остановились в этом ауле, я спряталась, выжидая момент, а когда началась стрельба…— …сняла часовых, — иронически закончил за неё Карташ — всё же он никак не мог до конца ей поверить, особливо после всего происшедшего. — Девчонка-малолетка с пестиком убрала двух специально обученных боевиков. Ну-ну.— Я умею хорошо прятаться, — обиделась Джумагуль, кутаясь в бушлат, который ей выделил от щедрот Алексей. — И я стреляла им в спину.— Не очень-то благородно…— Они были псами, — тут же окрысилась девчонка-малолетка, глазищи полыхнули чёрным пламенем. А бешеных псов всё равно с какой стороны убивать.— Отстань от ребёнка, — вступилась за неё Маша и обняла за плечи. — Она, между прочим, жизнью рисковала, чтобы нас спасти.— И где сейчас Дангатар? — спросил Гриневский.— В… в одном доме, на берегу Каспия. Он просит вас всех приехать к нему. Ему нужна помощь. Поэтому я и приехала за вами.— Нам бы кто помог… — вздохнул Алексей.— Как туда добраться? — Таксист, похоже, и не сомневался, что они прямо с места в карьер отправятся спасать фронтового друга. — До Каспия далековато…— Тут город есть неподалёку, — сказала Джумагуль. Миксата, оттуда ходят поезда…— Ну хорошо, — сказал Карташ:— Ну, допустим. Предположим и примем как аксиому… А почему Дангатар скрывается, отлёживается в какой-то дыре? Ведь это, как я понимаю, не пьяному в подъезде бутылкой по черепу дали! Это всё равно что кто-нибудь грохнул бы шантарского губернатора, а начальник губернской охраны пустился бы по этому поводу в бега. Подозрительно, не находите, милая барышня? Почему Дангатар не пожаловался Ниязову?— До Сердара сейчас не так просто добраться. А кроме того…— До кого непросто добраться? — перебил Гриневский.— До Сердара. Так зовут президента Ниязова.— Его зовут Сапармурат, если мне память не изменяет.— Правильно, — терпеливо, как первокласснику, ответила Джумагуль. — Но Сердар — это тоже президент Ниязов. И ещё Туркменбаши.— Так, ну всё, — Гриневский шумно встал со скамейки, полез на выход. — У меня уже крыша едет. Велаяты, сердары, сапармураты и хякимы. Чёрт ногу сломит. Давайте-ка вздремнём малость, если удастся после всего пережитого-то, а утречком двинемся. Далеко до этой твоей Миксаты?— День пути.— Дорогу знаешь? Машина пройдёт?— Знаю. Пройдёт.— В общем, правильно, — сказала Маша. — Всяко нужно выходить на этого Дангатара — без него мы платину никуда не пристроим, да?Как это ни удивительно, но Карташ, едва прилегши на скамейку, тут же провалился в сон. Укатали сивку крутые азиатские горки…Утром они залили воду в радиатор, собрали всё оружие, какое только смогли найти («А стволы к нам так и липнут», — отметил Карташ), и двинулись через полустепьполупустыню.. Но планам не суждено было сбыться.Где-то после полудня Алексей заметил некоторые изменения в окружающем мире, а точнее — в погоде. Дневной свет малость померк, хотя солнце по-прежнему ярко фигачило с серого безоблачного неба, поднялась лёгкая позёмка — пыль и песок стлались над землёй, подгоняемые поднявшимся ветром. Ветер пел в песках, пел тягучую монотонную песню, тихий не то вой, не то плач, заунывный, заставляющий сердце непроизвольно сжиматься от тоски. Джумагуль тоже почувствовала перемены в климате и заёрзала на скамейке. Карташ цепко взял её за плечо.— Это что такое?Девчонка помялась, потом нерешительно ответила:— Не знаю… Очень похоже, что афганец идёт.— Ветер? — уточнил Алексей. — Суховей?— Да. Сильный сухой ветер, много песка. Не проехать будет, занесёт по самую крышу.— Твою мать… И скоро он придёт?— Может, ночью. Может, вечером.— До твоего города не доберёмся?Джумагуль покачала головой.Мать, мать, мать…— И твои предложения? Возвращаться?Джумагуль посмотрела в окошко, задумалась. И сказала:— Надо ехать в Уч-Захмет, там переждать.— Уч-Захмет — это что?— Город.— И кто там живёт?— Сейчас никто не живёт.— Совсем никто?— Совсем.— А почему?— Из-за войны все ушли, давно уже. Там можно спрятать грузовик, пересидеть, потом ехать.Карташ внимательно посмотрел на неё. Либо она великая актриса и заманивает нас в очередную ловушку, либо и впрямь идёт какой-то там афганец, и тогда в чистом поле им придётся ох как несладко… Алексей ещё раз выглянул за борт. Пылевая метель не унималась, даже стала сильнее. Он покачал головой, перебрался к кабине и забарабанил ладонью на крыше:— Гриня! Эй, Таксист! Поворачиваем!..* * *…Вскоре уже наверняка можно было сказать, что никакой это не мираж, а тот самый город Уч-Захмет. Город вырастал над песками тёмной полосой невысоких домов.Они оставили «мерседес» в тесном переулке на окраине, куда если и нанесёт песку, то не до крыши, это уж точно, и решительно двинулись к просвету между домами. Под ногами продолжал шуршать песок — окраины города уже успела завоевать пустыня.— Сразу заметно, что город не старый, — сказала Джумагуль. — Двери выходят на разные стороны.Гриневский бросил на неё недоуменный взгляд, но спрашивать, в чём суть этой фразы, не стал — верно, ему лень было шевелить тяжёлым, неподъёмным языком в сухой чаше рта. Карташ же понял, что имела в виду юная туркменочка: не правоверные строили городок, преимущественно не правоверные заселяли, потому и не все двери глядят в сторону Мекки.Город Уч-Захмет, по словам Джумагуль, возник где-то в шестидесятых, когда здесь открыли месторождение мергеля. Отцами-основателями и первыми жителями города стали геологи. К ним присоединялись строители и добытчики, потом и все остальные. Как в те времена водилось, сюда, считай — в голую пустыню, поехала лёгкая на подъём молодёжь из разных республик Советского Союза…С перестройкой и общим загниванием страны стал потихоньку хиреть и Уч-Захмет.К оружию они потянулись, едва ступили в город. Доставали из кобур пистолеты, стаскивали с плеч автоматы. Сделали это без команды, не сговариваясь: слишком уж удобное место для засады — вымерший город.Слишком тяжёл взгляд пустых глазниц домов. Слишком тихо кругом.От времянок не долетает ни звука, какое-то совершеннейшее затишье. Хоть и понимаешь умом, что безветрие, полный штиль повис над Каракумами, однако как-то не по себе.Они двигались по пустынной улице не медленно всё-таки реальной опасности не просматривалось, а жажда как-никак подгоняла, но и не особенно спеша, — внимательно поглядывать по сторонам вовсе даже не мешало.В переулочке между халупами застыл трактор «Беларусь» с грозно поднятым ковшом. Карташ поймал себя на том, что, наверное, не сильно удивится, если трактор вдруг самопроизвольно заведётся и ломанёт в атаку, аккурат на них… А что, вполне будет согласовываться с духом этих мест. Где царит полное запустение, там поселяется чертовщина.Асфальт начался, когда они дошли до первого квартала панельных домов.— А змеи в такой город могут заползать? — опасливо спросила Маша у Джумагуль.— Не должны, змеи не любят ползать по асфальту, успокоила Джумагуль. Впрочем, успокоила ненадолго, потому как тут же добавила:— Скорпионы и фаланги, эти должны водиться.И, как говорится, позови чёрта, он тут как тут. Чёрный мохнатый комок величиной с детский кулак выкатился из окна первого этажа, шлёпнулся об асфальт и быстро побежал на корявых чёрных ножках. Маша непроизвольно взвизгнула.Фаланга, опознал Карташ. Вспомнил цветные картинки в детских энциклопедиях. Паук, своим видом законно вызывающий омерзение. Чего только стоят вертикальные и горизонтальные жвалы, беспрестанно двигающиеся вверх-вниз, слева-направо, перекрещивающиеся — бр-р-р… Омерзение лишь усиливается, когда вспоминаешь, что паучок питается падалью и на жвалах оседает трупный яд, поэтому его укус для человека чреват осложнениями вплоть до самых невесёлых.Тем временем паучок, просеменив по асфальту, скрылся в подвальном окошке.Асфальт, растрескавшийся, местами провалившийся, проросший травой, всё больше походил не на городское дорожное покрытие, а на казахскую степь — уж на последнюю-то они насмотрелись из «теплушки», за столько-то дней.Джумагуль вела их уверенно. Она помнила, где в этом городе находится вода. Колонки, качавшие грунтовые воды со скважин какой-то совершенно немыслимой глубины, то ли в несколько десятков метров, а то и в сотни метров, по утверждению туркменки, сломаны все до единой. Остались колодцы. Где находится один, она знает. Помнит с того единственного раза, когда проезжала через Уч-Захмет. Было это как раз после столкновений.Столкновения — так они называют ту чуму, что пронеслась над Империей в начале девяностых и накрыла своим чёрным крылом как Прибалтику с Закавказьем, так и Среднюю Азию, разваливая державу на суверенные, трепыхающиеся, как отрубленный хвост ящерицы, куски. Державу, перед которой не так давно трепетал весь мир.Когда Джумагуль первый и единственный раз побывала в Уч-Захмете, здесь ещё жили люди. В основном старики или те, кому совсем некуда и не к кому было ехать. И тогда, по словам Джумагуль, находиться в городе было ещё тяжелее, чем сейчас. Сейчас это всего лишь скелет, с которого содрали мясо. Тогда же город бился в агонии, и над его умирающим телом висел невидимый стон.Они вышли на рыночную площадь. Большая птица чёрный гриф — нехотя покинула ржавые металлические лотки и, хлопая тяжёлыми крыльями, перелетела на крышу давным-давно сгоревшего ларька, подальше от опасного соседства.— Запах, — повёл ноздрями Гриневский, — что-то до боли знакомое…— Дыни, — узнал Карташ. — Это ж дынями пахнет!— Точно! — воскликнула Маша. — Но… но только как такое может быть?— Здесь всегда было много дынь, — пожала плечиками Джумагуль. — Сюда приезжали торговать дынями со всех окрестных аулов. Хорошо покупали…Они шли по рынку, и сладкий запах переспелых дынь придавал реальности окружающего мира некий оттенок зыбкости, непрочности. Того и гляди из ничего, из воздуха и из этого необъяснимого запаха соткутся и со всех сторон обступят призрачные силуэты. И явит себя память горячих песков — мираж давно исчезнувшего базара.От этих навязчивых образов самого что ни на есть мистического характера Карташа, при всём его неполноверии и сомнениях, тянуло перекреститься. Да, верно сказал классик, где крещёный народ долго не живёт, немудрёно кому другому поселиться. Хотя, скорее уж, в этих землях не креститься следует, а, по установлениям мусульманской веры, воздавать хвалу Аллаху, прося у него защиты и покровительства.Однако, несмотря на более чем подходящую обстановку, ничего сверхъестественного с ними не происходило. Пройдя сквозь строй грязных, ржавых лотков, они добрались до конца рынка. Там перебрались через глиняную, высотой по пояс ограду, обогнули какие-то руины — скорее всего, бывшего здания администрации рынка, и за ними обнаружили колодец.Круглый каменный выход колодца закрывала крышка из толстых досок. На ней, донцем кверху, стояло десятилитровое железное ведро: кто-то позаботился, чтобы внутрь не попадал песок. На ещё одно свидетельство заботы о колодезном хозяйстве они наткнулись, когда стали опускать ведро, — металлический трос, намотанный на ворот, был смазан солидолом.— Метров на тридцать уходит, не меньше, — сказал Гриневский, когда ведро наконец-то в неразличимых колодезных глубинах достигло воды.— Фу-у, а местечко это отлично подходит для съёмок вампирских триллеров. Пропадает натура, — Маша устало опустилась на каменную скамью, над которой сохранился зелёный пластиковый козырёк, стянула с плеча автомат, положила рядом с собой, запрокинула голову, прислонившись затылком к железному столбу, и закрыла глаза.— Только лучше без нашего участия, — добавил Карташ.Сам он не торопился выпускать оружие из рук. Прежде следовало осмотреться. Потому что — это бросалось в глаза особенно возле колодца — городишко был вполне даже посещаем. Вон желтеют фильтры окурков, валяется смятая пачка «Лаки Страйк», раздавленная пластиковая бутыль, цветастая обёртка от чипсов, промасленная ветошь, автомобильные прокладки. В асфальтовой трещине Карташ разглядел гильзу, кажется, пистолетную.Обойдя руины, Алексей обнаружил с другой стороны, там, где росла ветвистая чинара, засохшие кучки навоза. Явно здесь поджидала своих седоков вьючная скотина. При желании можно привести Джумагуль и спросить, какого рода-племени топталась тут животина — ослиного, лошадиного или верблюжьего? Наверное, Джумагуль должна разбираться — местная всё ж таки…Описав круг, Карташ вернулся к своим.— Такие колодцы у нас называют «звёздно-небесные», — говорила Джумагуль Гриневскому, который крутил рукоять ворота, выбирая ведро. — Потому что очень глубокие. А внутри их переплетают разными сортами саксаула, чтобы не засыпало.— Ну, вот и вода. Налетай, — Пётр поставил ведро на край колодца. Заглянул внутрь. И с некоторым удивлением констатировал:— Вода как вода, прозрачная, не грязная, не жёлтая.— Вот будет странно, если мы ещё и не отравимся вдруг, да, Петя? — поддел его Карташ. — Или ты сперва вскипятишь водицу?Отравятся или нет, станет ясно чуть позже, а пока они пили, и вода на вкус казалась лучшим из всего того, что они когда-либо пробовали. Впрочем, как обычно и бывает, насыщение пришло довольно быстро, перешло в пресыщение, и вот уже вода потеряла вкус как таковой — просто влага да и только. Вот уже после долгого перерыва Карташ закурил, вспомнил малость подзабытое, потому как несовместимое с сухостью во рту удовольствие.— Самая вкусная вода в кяризах, — рассказывала туркменка, которая пила заметно меньше русских путников, только, считай, пригубила — вот что значит привычка обходиться без воды. — Как мёд. Потому что течёт из гор… Наш старший брат Аннагулы до сих пор копает кяризы. У нас это одна из самых почётных работ. Но это очень тяжёлая работа. Приходится рыть вручную, набивать бурдюки грунтом и вытаскивать их наверх тоже руками. А вырыть надо несколько километров, чтобы под землёй проложить путь воде из горных озёр на равнину. Бывает, не один год уходит…Оставшуюся в ведре воду разлили по конфискованным у «хозяев» аула фляжкам.— Я бы ещё не отказалась вымыться, — попив и смочив лицо, Маша заметно ободрилась, в глазах засверкала игривость, — ежели кто из кавалеров не откажет даме в сущей малости — полить на спинку, — стрельнула глазками в сторону Карташа, — а потом эту спинку и потереть. И ещё, конечно, кусочком мыла не помешало бы разжиться.Тут уж Маша вздохнула совершенно непритворно.— Можно и вымыться, — согласился с нею Карташ. Но — чуть позже. А сейчас надо на постой определяться. Смеркается уже. Джумагуль, это что там за домина, случайно не знаешь?Карташ вытянул руку в направлении здания, возвышающегося над панельными трехэтажками и потому видного издали. Хотя какое там издали — пожалуй, метров триста до него всего, не больше.— Наверное, Дворец культуры, — сказала Джумагуль, подумав. — Потому что такие же дома стоят в других городах. Там они Дворцы культуры.— Вот туда и двинем, — постановил Карташ.— Почему именно туда? — спросил Гриневский.— Высотка потому что, — Алексей загасил окурок, автоматически, нисколько не думая почему-отчего он так поступает, запихнул в щель на асфальте и присыпал сверху пылью и грязью, соскребя её с асфальта носком ботинка.— Полагаешь, могут потревожить? — не скрывая удивления, Таксист наблюдал за действиями старлея. — Откуда здесь кто возьмётся?— Мы ведь откуда-то взялись… В общем, пёс его знает, кто и откуда, а лучше перебдеть.— И караулы, небось, повыставляешь, начальник? Вышкарей?— Обязательно, — серьёзно кивнул Карташ. — Себя охранять будем с ещё большей серьёзностью, чем все зоны вместе взятые…Они даже рыпнуться не успели, когда появился… Или всё-таки появилась? А то и вовсе оно?Это случилось на пути к самому высокому зданию центра города, предположительно служившему оплотом культуры города Уч-Захмет. Они двигались всё теми же пустынными улицами, по всё тому же растрескавшемуся асфальту.Они вошли в распахнутые настежь двери ДК. Внутри их встретил сладковатый запашок тления и разбросанные по всему фойе вешалки. Через вешалки приходилось перешагивать. На стенах висели Доски почёта с уцелевшими фотографиями передовиков, сохранились сложенные из позолоченных букв лозунги «Достойно встретим 70-летие образования Туркменской ССР» и «Превратим Уч-Захмет в цветущий оазис».В нише стены они увидели красный фанерный постамент, отведённый под композицию, вырезанную из древесного корня: стоя плечом к плечу, смотрят вдаль рабочий в чалме и с киркой на плече и работница в комбинезоне и в косынке, со штангенциркулем в руке.К постаменту была прикручена табличка с названием:«В единой семье братских народов». Явно произведение местного умельца, думается, преподнесённое в дар родному городу. Изготовление сего несомненно отняло немало сил и времени. Где ж, интересно, теперь этот умелец, среди каких народов?..— Во, гад!Все невольно обернулись на Гриневского. Тот занёс ногу и с силой обрушил её на пол, пытаясь раздавить скорпиона. Но юркому насекомому удалось избежать карающей подошвы и после развить завидную прыть.Бегущий скорпион, как выяснилось, скорее смешон, чем грозен: он нёсся, вытянув перед собой клешни, членистый хвост с ядовитой колючкой на конце загнут на манер поросячьего хвоста. Никем не преследуемый, забежал за кучу мусора и исчез из поля видимости. И несколько запоздало взвизгнула Маша.— Его укус смертелен только в брачный период, — поспешила успокоить свою русскую приятельницу туркменка.— А нынче как у него с брачным периодом? — решила разобраться Маша.— Прошёл.— А если сейчас тяпнет?— Не хватай его, и не тяпнет.— А если всё-таки тяпнет? — не отставала Маша.— Рука или нога онемеет, станет толстой, как бревно. Потом пройдёт, — добрым голосом сообщила Джумагуль.— Потом — это когда?— Через месяц. Может раньше, может позже.— О господи, — закатила глаза дочка «хозяина» сибирской зоны.Они поднимались по главной лестнице потухшего очага культуры города Уч-Захмет.— Чем выше, тем меньше всякой дряни ползает.Это произнёс Карташ, дабы приободрить Машу, которая после скорпиона малость спала с лица и погрузилась в мрачную задумчивость. Не сказать, чтобы очень-то помогло.На последнем четвёртом этаже они набрели на актовый зал.— То, что требуется, — уверенно сказал Карташ. — Я думаю, на мягкую постель и чистое бельё никто и не рассчитывал. А в остальном местечко годится. Составить скамейки на сцене — и получится отличная кровать… Хоть ложе королевских сексодромов сооруди.Было из чего сооружать, — да уж, это не клуб в расположении ИТУ номер ***, где он и Маша впервые, как говаривали в старинных романах, познали друг друга.Сей актовый зал, пожалуй, сохранил тот вид, что имел во время последнего профсобрания или последнего заседания местной парторганизации. Хоть сейчас созывай какой-нибудь съезд и рассаживай по рядам кресел, обитых мягкой красной тканью и сколоченных в тройники.Из окон актового зала открывался вид на качели-карусели и на прилегающие к луна-парку улицы. Хороший обзор, но им не исчерпываются все достоинства верхотуры ДК. Главное — весь четвёртый этаж опоясывает балкон. Собственно, из-за него Карташ и повёл отряд сразу на последний этаж, не заходя на этажи иные.Часовой будет бродить по балкону и сможет контролировать все подходы к ДК. «Если быть честным перед самим собой, то прав Гриневский, — подумал Карташ, то, что вбито офицеру ВВ, вбито накрепко; и на необитаемом острове вэвэшник будет пытаться очертить периметр, вкопать вышки, загнать на них вышкарей и пустить по периметру часового…»Ложе пока сооружать не стали, а решили, раз место под ночлег определено, следует всё-таки сходить вымыться. Первыми отправились Карташ с Машей. Им хватило на всё про всё полчаса и трех вёдер ледяной воды. После того как смыли пот и грязь, свежим даже стало настроение, чего уж говорить про тело. Повеселевшими они вернулись во Дворец культуры, где передали эстафетную палочку на помывку паре Гриневский — Джумагуль.— Загляни, начальник, в последнюю комнату в коридоре, тебе понравится, — уже от двери актового зала посоветовал Гриневский.— Ну, сходим, посмотрим, раз рекомендуют. Всё равно необходимо провести рекогносцировку… то бишь отследить подходы и отходы.Маша пожала плечами — мол, как прикажете, мон женераль, я за вами хоть куда. Они направились по пустынному коридору в ту комнату.Маша что-то тихо прошептала.— Что ты сказала?Она повернулась к нему — в сгустившихся сумерках её лицо тоже было полуреальным, оно словно уплывало куда-то, растворялось в сером густом воздухе.— Я говорю — Город Зеро, — очень тихо повторила она. — Помнишь такой фильм? Место, где время остановилось, где время было мёртвое. И здесь так же. Страшно…— Но мы-то живые, Маш…— Да, живые… пока, — сказала она. И вдруг жарко шепнула: — Иди ко мне. Ну же, скорее…Зашуршало что-то — то ли лихорадочно сбрасываемая одежда, то ли потревоженные призраки прошлого выражали недовольство нарушителями их покоя. Вообще ничего уже почти не было видно в темноте, и скорее на ощупь, на запах они нашли друг друга, сжали друг друга в объятиях. Маша отчётливо дрожала — вряд ли от холода, вряд ли от возбуждения, и Карташ шептал ей на ухо какие-то успокаивающие глупости. Они опустились прямо на рулоны дряхлых агитационных плакатов и праздничных транспарантов, сдирая друг с друга остатки одежды. Она раскрылась навстречу Алексею, выгнулась дугой, не думая, без лишних разговоров и вступительных ласк, жадно, будто измученный жаждой зверёк, приняла его в себя, поглотила, и он утонул, утонул в ней весь, без остатка, как уже бывало не раз…Бредовая, если посмотреть цинично и со стороны, была эта картинка — двое донельзя вымотанных событиями последних суток людей яростно, бешено, позабыв всё на свете занимаются любовью среди пыльных знамён, портретов забытых руководителей и выцветших лозунгов… Да и плевать им было, где заниматься любовью. Страх, усталость, неизвестность, враги — все осталось где-то там, за границами чувств, здесь же, по эту сторону для Алексея остались только горячая, отсвечивающая в полутьме кожа любимой женщины, доверчиво предлагающей себя мужчине, молящей о помощи, о защите, о спасении и верящей, что он поможет, защитит и спасёт, её жаркое дыхание, её жаркая, влажная плоть……«Щёлк», — и неверный огонёк зажигалки высветил шеренгу миниатюрных Лениных, с хитрым прищуром взирающих на влюблённых. Маша показала им язык и сказала тихонько:— Дай и мне.Алексей отдал ей прикуренную сигарету, прикурил другую. Выпустил в темноту струю дыма. По телу разливалась приятная истома, и теперь казалось, что всё обязательно, стопудово будет хорошо, они победят, оставят всех с носом и сорвутся с чемоданом долларов в заграницу…— Ты заметил, какое здесь странное небо? — негромко спросила она, поглаживая пальчиками его по груди.— В смысле?— Серое, как холстина. И ни облачка. За все дни — ни одного облачка, пустой, скучный кусок холстины над головой… Господи, я и не думала, что могу так соскучиться по простому сибирскому дождику…Он легонько поцеловал её в губы, сказал ободряюще:— Будет тебе и дождик, и тропический ливень, и океан. Ничего, малыш, не бойся, прорвёмся. С такими гарными хлопцами не пропадёшь… Кстати, куда это сладкая парочка подевалась?— Мало ли о чём мужчина с женщиной могут заговориться.Карташ её игривости, пришедшей на смену зарождающейся панике, не разделял. Если б они находились на территории охраняемого дома отдыха, да ещё в своей стране, да вдобавок никому б они были не нужны и не интересны — вот тогда можно было бы предаваться исключительно неге и послелюбовным философствованиям. Ему вдруг живо представился отряд десантников, пробирающихся по коридорам. Карташ встал и начал одеваться.— Пойду прогуляюсь. Заодно осмотрюсь повнимательнее на сон грядущий. Собирайся, малыш, передислоцируемся в актовый зал.— Я с тобой. Я боюсь одна.— А если они вернутся без нас? Не найдут никого и тоже отправятся на поиски. Так и будем всю ночь разыскивать друг дружку… Нет уж, устраивайся в постельке алого бархата и жди меня.— Побыстрее.— Всенепременно.При свете зажигалки Карташ проводил Машу в актовый зал, подождал, пока она устроится на импровизированном ложе. Господа офицеры, поручик Ржевский придумал каламбур: постель на сцене — постельная сцена. Ха-ха-ха… И вышел в тёмный коридор.Прислушался. Тишина, темнота. Осторожно двинулся по коридору мимо дверей и стендов, освещая себе путь зажигалкой. Под ногами шуршал какой-то мусор, поскрипывали осколки стекла. Звуки разносились, казалось, по всему зданию… Ну и куда, позвольте спросить, наши орелики запропастились? Беглый зэк, блин, и дочка телохранителя местного папика… Хотя, с другой стороны глядючи, надо быть объективными: спарка «старлей ВВ — дочь начальника зоны» тоже из похожей оперы, скорее не оперы, а мексиканского телесериала с отечественным душком, так что удивляться не…Отчётливый шорох из-за приоткрытой двери в какой-то кабинет! Спина Карташа мигом покрылась липким потом. Мигом представился какой-нибудь монстр, притаившийся, изготовившийся к броску, целящийся острыми зубками в горло… Алексей бесшумно нашарил рукоять заткнутого за пояс «Глока», сглотнул густую слюну. Сделал осторожный шажок к двери…— Показалось тебе, никого там нет, — донёсся с той стороны спокойный шёпот Гриневского, и Алексей едва не выматерился вслух. Шаги удалились, что-то скрипнуло, принимая человеческий вес. — И что дальше?— А через неделю приходит письмо оттуда, — негромко продолжала Джумагуль. — Погиб, пишут, ваш муж как настоящий мужчина. Так я и стала вдовой. А отношение к женщине без мужчины в моём роду очень… непростое…— Сколько же тебе лет? — помолчав, спросил Гриневский.— Шестнадцать.— А когда ты вышла замуж?— В четырнадцать.Пауза.— Ну и порядочки у вас…— У нас женщина не должна быть без мужчины. Женщина без мужчины это всё равно как… как одежда без человека. Валяется брошенная в углу, холодная, и никого не может согреть, когда холодно. Но если её надеть, она…— Джумми, ты что… Постой…Невнятный шорох.— Я вижу, что моя одежда придётся тебе впору, воин.Я видела, как ты сражался там, в ауле, и я могу согреть тебя. Я же вижу, что у тебя душа замёрзла, ей нужно тепло, пока она не умерла от холода. Не бойся, в шестнадцать лет у нас женщины уже имеют по трое детей…— А у нас… Перестань, что ты делаешь… О-ох…Карташ на цыпочках отошёл от двери и вернулся в актовый зал, качая головой, попутно размышляя о хитросплетениях судьбы. Ни к какому выводу не придя, он подхватил автомат и отправился нести первый караул.Карташ проснулся от того, что его тормошили за плечо.— Т-с-с, начальник, только тихо, я тебя прошу, не шуми, — наклонившись, прошептал… вернее будет сказать, прошелестел одними губами Гриневский.Карташ поднялся, нащупав автомат ещё раньше, чем откупорил глаза. Огляделся.Спинки кресел, стены и потолок уже не утопали в густой ночной темноте, а были окрашены в неуловимо серый оттенок, — это в лишённые стёкол и штор окна вливался рассвет. Маша и Джумагуль спали рядом, на деревянном настиле сцены, подложив под себя для мягкости пачки старых газет. Они спали, накрывшись бархатным занавесом, который бардовыми складками, кистями и затёртым гербом СССР напоминал огромное знамя. Ещё та картина маслом! Нарисуй такое художник в эпоху Политбюро и прочих судьбоносных пленумов и покажи народу, так ведь немедленно обзовут декадентом и сюрреалистом. Однако ж, судари мои, реальная жизнь порой закручивает сюжеты позамысловатее выдуманных.(Карташ, сменившись на посту, выбрал себе местом для сна сдвинутые кресла. Выбрал, исходя из того соображения, чтоб отдыхающая смена располагалась не кучно, а вразброс. Если кто нежданный ворвётся, придётся ему распылять внимание, то есть терять время и внезапность).Оглядевшись, Карташ не заметил в окружающем тревожных признаков. И не слышно было ничего, окромя сопения на сцене да лёгкого шуршания за окном, свидетельствующего о поднявшемся ветре и ни о чём более. Но у Гриневского, видимо, имелись свои доводы и резоны.— Накаркал ты, начальник, со своими вертухайскими сменами и повышенной бдительностью. Гости объявились.Здравствуй, жопа, Новый год! Сонливость с Карташа слетела моментом, будто окатили холодной водой из вместительного ушата.— В здании? — быстро спросил Алексей.— На улице.— На улице… Ну, это ещё ничего. Город-то большой.— Город-то большой, — согласился Гриневский. — Только народ к нам пожаловал, похоже, очень серьёзный. Буркалами зыркают по сторонам, что твои радары. И суровые все, как дубаки на разводе. Короче, жареным потянуло, начальник.— Уголовники? — быстро спросил Алексей. — Или эти, ханджаровские, догоняют?— Какие уголовники, какой Ханджар! Я ж их проезд наблюдал из окошечка. Небольшой караван на верблюдах, навьюченных мешками… Не, тут другое. Если в этих мешках сушёный укроп или партия мягких игрушек, то можешь звать меня отныне не Таксистом, не Гриней, а Винни-Пухом или Старым Буратиной. Эти мешочки шлёпали верблюдов по бокам несильно, подлетали при движении. Значит, внутри не оружие и не партия золотых кирпичей, а что-то лёгонькое. Что как не наркота! А касаемо людишек я тебе скажу так, начальник: духи конкретные, только зелёных повязок не хватает для полных понтов. Вылитые ваххабиты и талибы на тропе войны. Правда, временно сменившие ту тропу на караванную.Хотя Пётр говорил много и эмоционально, однако умудрялся голос не повышать ни на децибел.— Если это взаправду караван с наркотой и они нас обнаружат… Наши объяснения, что мы, мол, тут по своим делам проездом и дальше почапаем своей дорогой, про всё забыв, не покатят. И впаяют они нам вышак без всяких прокуроров. Одна радость: мучить им нас вроде бы ни к чему.— Чего-то это ты разболтался?— Так это я от мандража, начальник. — Пётр поёжился. — Какая холодина у них тут по утрам! И это называется жаркий южный край!Алексей пожал плечами.— Да вроде бы не с чего пока мандражить. Они не знают про нас…— Вот про то я и говорю! — перебил Гриневский. — Им узнать про нас ничего не стоит! Среди них наверняка есть следопыт типа твоего Чингачгука, Виннету и всех детей Инчучуна, только спец не по лесным, а по пустынным следам. Кажись, как раз на такого мне и довелось полюбоваться…Пётр замолк, к чему-то прислушиваясь. Но, наверное, ему просто что-то почудилось, вот и Карташ тоже ничего не услышал, и Гриневский продолжил:— Один моджахед отстал от дружков, свесился с верблюда, всматриваясь в асфальт. Я тут же отпрянул от окна, ну как, думаю, хитрую башку поднимет и взглядом на меня попадёт. Кто знает, что он там высмотрел, но таращился, что твой Мухтар на границу. Однако потом поехал дальше, своих догонять. Но если этот хрен чего всерьёз заподозрил… а там и ещё на какой-нибудь наш след наткнётся, например, у колодца, то пиши пропало, начальник. Выследит, гнида. К лепилам не ходи, унюхает нас.— Ну и нехай унюхает! Зачем мы им? Им о сохранности товара беспокоиться надо и о его скорейшей доставке, а не за незнакомцами гоняться, как гопникам каким-то. А если же примут нас за засаду, устроенную конкурентами… Тогда тем более ломанут! Поманут отсюда со всей прыти, в надежде оторваться.— Ломанут, говоришь? А ты в окошко выгляни, начальник. Давай, давай, выгляни!Ну, раз так уговаривают… Карташ выглянул в окно.Там было всё то же, что и прежде, за исключением сущей малости: по улицам мела уже позёмка, а форменная песчаная пурга начиналась. Не приходилось сомневаться: начиналась предсказанная Джумагуль песчаная буря. М-да, это крайне малорадостное обстоятельство, как говорится, меняет дело и переворачивает его на сто восемьдесят.— Джумагуль сказала, что если такая дрянь зарядит, то на полдня, не меньше, — говорил за спиной Гриневский. — А то, бывает, и по несколько суток задувает.Да-да, Алексей помнил, что говорила по этому поводу Джумагуль. Он не слишком верил тогда, что невесёлый прогноз сбудется вообще, а тем более так скоро ничто не предвещало резкой смены природных декораций с радужных на мрачные: чистое небо, тишина, покой. Но вот сбывается… И что это значит? А то, что туркменские бедуины, может, и не планировали сворачивать в Уч-Захмет, но, завидев первые признаки надвигающейся бури, надумали пересидеть её в тихом месте.И если в этом месте случились посторонние, то пусть посторонние винят в этом свою несчастливую звезду под именем Невезуха. Как верно подметил Таксист, наркоперевозчики — народ серьёзный, даже чересчур серьёзный, который не любит всевозможных чужаков настолько сильно, что готов пожертвовать на них последние патроны, лишь бы обезопасить себя от реальных и гипотетических неприятностей.— Не будут они неизвестно с кем торчать бок о бок, ничего не предпринимая, — сказал Гриневский, вторя мыслям Карташа. — Не тот груз. И они тебе не мирные туристы с палаткой, гитарой и питательной консервой «Завтрак туриста». Я тебе больше скажу, начальник. Даже если — они ещё не унюхали, что в городе кроме них кто-то есть, то всё равно разведку проведут тщательную. Потому как слишком большие бабки на кону. И если они нас выследят, то сперва пристрелят, а уж потом станут ворочать трупы, с интересом вглядываясь в лица: «И кто это у нас тут мимо прогуливался такой красивый, но невезучий?»— Будем жить по твоей вере в худшее, — сказал Карташ, отходя от окна. — Сколько их было?— Восемь. Вооружены все, что характерно и ничуть не поразительно. Шесть карабинов, два автомата. Понятно, что не обижены и всякой мелочёвкой вроде волын, вострых пёрышек и гранат. Короче, начальник, лучше бы нам с ними в войнушку не играть.— В ауле вроде ж отмахались, — сказал Алексей неуверенно.— Так те пацаны были, кроме этого с ножами в халате, а эти — волчары.— Окромя одного доброго и уважаемого старичка.— Вряд ли такой среди этих сыщется… Хотя… всяко может быть…— Очень верно подмечено, в самую точку. Ладно, буди женщин, знакомь с новостями, готовь к манёврам на местности, а я прогуляюсь по периметру, осмотрюсь… Нет, ну что они все сползаются-то к нам, а? Ведь просто же проходу не дают!— Только не засветись по-глупому, — сказал Гриневский.— Ты лучше Джумагуль поучи такси водить.Услышать и не быть услышанным — обычно эти две задачи неразрывно едины. А в пустом здании звуки разносятся хорошо-о. Прямо как над водой. Поэтому треба ступать мягонько, нежно, пушисто, аки снежный барс на охоте, и ухи держать востро… чему пример показывает всё тот же барс.Барс или не барс, но, бывало, шёл тот же старлей Карташ ночной порой по зоне и жадно ловил каждый звук, потому как хотелось ему жить и дальше. А зэки, случалось, нет-нет да и нападали на служивых людей, охраняющих их уголовный покой. Или в карты проиграется зэк и в качестве долга потребуют от него замочить вертухая, или от марафета и чифиря мозга за мозгу заскочит, или уж совсем невообразимые причины толкнут сидельца броситься с заточкой на офицера, прапора или солдата. Так что расслабляться зона не давала. «Выходит, полезными навыками оброс ты на Службе», — усмехнулся про себя Карташ.Алексей дошёл до конца коридора, в который выходил актовый зал, выглянул на лестницу. Постоял, прислушиваясь. Вернее, вслушиваясь. Всё больше и больше разгонявшийся ветер нарушал былой погребальный покой Дворца культуры: под его порывами скрипели какие-то деревянные части Дворца, шуршала бумага, летая по лестничным ступеням, что-то ритмично позвякивало. Но человеческие шаги, буде такие раздадутся на этом фоне, он расслышит, не извольте сомневаться. Если, конечно, к, ним не пожалует ниндзя, владеющий искусством перемещаться бесшумно. Тогда худо. Но пока ни ниндзь, ни иных незваных и недорогих гостей не слышалось.В торце коридора имелся выход на балкон, опоясывающий весь четвёртый этаж. По балкону так и хотелось пустить часового-вышкаря с биноклем, чтоб наматывал круги, внимательно оглядывая дальние и ближние подступы. Но откуда его, заразу, возьмёшь, а в придачу ещё и бинокль? И пришлось старшему лейтенанту ВВ тов. Карташу самолично исполнять караульную работу, да ещё обходясь без оптики, пользуясь лишь природным зрением.Выполняя завет гражданина Гриневского «не светиться по-глупому», Алексей не разгуливал по балкону, заложивши руки за спину, посвистывая и сплёвывая с верхотуры. Он поступал по-другому: вскальзывал из коридора на каменный балконный пол, приседал, разглядывал дальние подступы сквозь щели между пузатыми, похожими на каменные кувшины столбцами перил, потом быстро вставал, перегибался через широкий верх балконной ограды, быстро оглядывал ближайшие подступы к зданию и вновь выскальзывал в коридор. И коридором добирался до следующей балконной двери.А горизонт тонул в сером цвете. Эта серая, похожая на дым субстанция неумолимо надвигалась на город, и то в одном, то в другом месте внутри неё внезапно рождались бурления и вихри, будто кто-то взбаламучивал эту серую массу невидимой ложкой. Город, затерянный в Каракумах, постепенно окрашивался в серые тона, но пока песок и пыль лишь стелились по асфальту, не поднимаясь выше. Однако при наблюдении отсюда, с высоты, за надвижением стихии, становилось ясно, что спустя …дцать минут песчаная буря в городе таки разразится в полную мощь, она неизбежна, основные её силы уже на подходе.Замеченные Гриневским бедуины направились, разумеется, к колодцу. А вот куда их потом понесёт на отдых — это вопрос, прямо скажем, дискуссионный.Если они нередко проезжают через Уч-Захмет, то, возможно, уже подыскали себе уютное гнёздышко, где припасли всё, что может понадобиться усталому наркоперевозчику. Забьются туда и просидят, как мыши в норе, ко всеобщему удовольствию. Если они здесь в первый раз, то не пойдут ли они — чего бы совсем не хотелось — путём рассуждений некоего старлея насчёт городских высоток и необходимости закрепиться именно там?Поэтому Карташ не только и не столько надумал поглядеть с дворцового балкона, не бежит ли кто сюда, пригнувшись, не бредут ли в сторону ДК напившиеся верблюды, понукаемые наркокурьерами. Карташу ещё необходимо было присмотреть пути возможного отступления. Отступления, заметьте, а не бегства. Понимающему человеку не надо объяснять разницу между тактическим манёвром и обыкновенной паникой.Алексей перегнулся в очередной раз через перила ветер трепал волосы и надувал камуфляжную куртку.Сейчас как раз под ним находился вход в ДК. Взглянул на него, пробежал взглядом от одного угла ДК до другого, по аттракционам и прилегающей улице. Он уже собрался было повернуться спиной к балконной ограде и двинуть себе восвояси, но… задержался. Что-то заставило его задержаться.Неспроста, ну неспроста же вдруг появилась эта зудящая тревога. Вот взяло и вошло в него, как заноза в палец, неосознанное беспокойство. Нет, чему-чему, а чутью надо, братцы, всецело доверять, потому как не мы с вами его придумали, оно нам досталось от предков, цивилизации не ведавших и полагавшихся исключительно на инстинкты, и если б не эти их инстинкты, то вымерли бы они по примеру динозавров сотни тысяч лет назад, и нам с вами не о чём было бы сейчас говорить.Вернее, некому было бы. Так что негоже нам глядеть свысока на то, что лежит в наших подкорках, лежит глубоко на дне, под пластами нашего такого развитого разума. Ведь звери мы, господа, всё ещё звери, и слава богу, что это так.Алексей попытался сосредоточиться и осознать, что же его зацепило. А зудит, ой зудит беспокойство…Он не торопился вновь высовываться, мало ли что.Например, краем глаза он поймал блик оптического прицела, не ухватил это сознанием, а от снайперской пули его уберегло лишь то, что вовремя убрал голову за ограду… Хотя вроде бы не бликовало ничего. Тогда, что же?И он вдруг понял. Ну конечно!Дверь! Он, Алексей Карташ, заходил вчера в здание последним, больше никто из них ДК не покидал. И он плотно закрыл за собой тяжёлые двери, расчистив ногой мешавшие навалы песка. Сейчас же на этих горках песка явственно просматривалось небольшое углубление прямоугольной формы — след отходивший от косяка двери. Такой след при песчаной позёмке, что вовсю метёт по городу, может продержаться совсем недолгое время. Какие-то минуты. Значит, кто-то только что вошёл и прикрыл за собой дверь…Хотя, опять же, мало ли кто может шляться. Может быть, в городе остались жители. Но, как он сам же и сказал давеча Гриневскому, будем жить по вере в худшее. Значит, будем считать, что некто, к кому не стоит выходить с распростёртыми объятьями, проник в ДК.Где сейчас и пребывает.Карташ выскользнул с балкона в коридор и, стараясь ступать тише барса, но вместе с тем и не медлить, вернулся в актовый зал.Гриневский справился с порученным делом — женщины его стараниями проснулись, судя по их сосредоточенным лицам вполне прониклись ситуацией, вроде не собирались паниковать и, главное, были полностью обуты-одеты-застёгнуты, так что можно уходить. Карташ запрыгнул к ним на сцену.— Похоже, гости в доме. Поэтому быстро исчезаем с открытых мест, заляжем вроде как в засаде — я тут присмотрел подходящее местечко — и будем оттуда глядеть, любуясь, кто нарушает наше счастье.— И что потом? — спросила Маша.— Потом по ситуации.Карташ отвёл их всех недалеко, в глубь сцены. Женщин он определил за положенный на бок шкаф, на котором вдобавок ко всему стояла дюралевая тумба. С этой позиции они смогут в случае чего быстро добежать до второго, закулисного выхода из зала в коридор. Гриневского он оставил, если смотреть из зала, с левого края.Таксист залёг за стопкой панелей из ДСП, в случае надобности он прикроет отход женской половины отряда.Себе Карташ подобрал место с правого края, возле ступеней, ведущих в зал. Он укрылся за нагромождением ломаных кресел. Отсюда он видел вход в актовый зал и при необходимости мог, соскочив вниз, маневрировать, укрываясь за креслами. Вот такая вышла диспозиция.Оставалось ждать.— А если никого, сколько будем терпеливо дожидаться? — спросил Гриневский.— Не беги ты впереди паровоза, — поморщился Карташ. — Разберёмся. Всё, тишина в отсеках.Поворочавшись, затихли. И актовый зал погрузился в то состояние, к которому привык за последние годы в состояние спячки. Лишь усиливающийся ветер нарушал сей мёртвый штиль своими проказами: раскачивал какие-то скрипучие деревяшки, катал по коридору, судя по звуку, пластиковую бутыль. Где-то вдалеке лязгало железо, может быть, в мёртвом луна-парке подталкиваемые порывами ветра крылатые качели начинали свой разбег.Карташу казалось, что он слышит дыхание людей, с которыми его разделяло несколько метров. А когда кто-либо ворочался, звякал ремнём или шуршал одеждой по полу, казалось, громы грохочут в актовом зале, выдавая засаду с головой. Иллюзия, конечно, обманка обострённого до предела слуха — хоть разумом он понимал это, однако нестерпимо хотелось по-командирски цыкнуть, чтоб окаменели, чтоб, сжав зубы, превратились в статуи, в саму неподвижность.Текли минуты, и ничего не происходило. В общем-то, оно и хорошо. Хотя совсем хорошо будет, когда оттикает этак с полчасика, а то и с часик, и никто к ним не забредёт на огонёк. Вот тогда можно будет…Ага!Закрытая дверь актового зала медленно отъехала от косяка. И в зал скользнул человек.А ведь не слышно было шагов по коридору, не хрустел коридорный мусор под подошвами, чего уж там, умел ходить этот ниндзя хренов. Хотя на японца гостюшка дорогой никак не тянул. А тянул он, прав Гриневский, на вылитого душмана. Грязно-белого балахонистого вида одеяние, серые шаровары, коричневый матерчатый пояс, небольшая чалма и ботинки штатовского армейского образца. Человек застыл, оглядываясь. Он держал у живота старый добрый АКМ-47. Конечно, оружие, прямо скажем, устаревшее, человек при наркоделах мог бы обзавестись чем-то посовременней. Однако сей казус вполне объясним: этот автомат никогда не подводил своего владельца, владелец сросся с ним как с продолжением рук.Понятно, АКМ пристрелян лучше некуда, и вообще, если за «калашом» следить, то он может прослужить верой и правдой чуть ли не вечность.От незнакомца прямо-таки разило опасностью. Откуда-то враз пришло понимание, что этот дух ничем другим в своей жизни не занимался кроме войны, что автомат для него всё равно что для вас шариковая ручка или наручные часы, или с чем вы там не расстаётесь целыми днями.Карташ сознавал, что разглядеть его за грудой ломаных кресел с расстояния в двадцать метров под силу разве каким-нибудь орлам да коршунам, но ощущал себя не просто неуютно — погано донельзя он себя ощущал, словно лежал под бомбёжкой. Рефлекторно он ещё сильнее вжался в пол. Подумалось вдруг: «Вот сейчас самое время чихнуть или кашлянуть». И конечно, как в таких случаях обычно и бывает, стоило подумать, и тут же в ноздре защекотало.Чтобы отвлечь себя от этой ерунды с чихом, Карташ скосил глаза и увидел, как Гриневский аккуратно и медленно вытер ладонь о штаны, потом положил её на автоматное цевьё, потом его рука скользнула к защитной скобе, огладила её, палец лёг на спусковой крючок…Наверное, то самое звериное чутьё, о котором Алексей сегодня уже вспоминал, у людей, занимающихся перевозкой наркоты, обострено, как у матёрых волков. Ещё бы ему не обостриться, когда постоянно живёшь на грани и ходишь по краю.Как только Таксист дотронулся до спускового крючка, продолжавший озираться дух резко вскинул «Калашников» и полоснул очередью по тому месту, где прятался Пётр. Едва начав стрелять, азиат уже падал. Упав, перекатился под защиту кресел и затаился.Пули вспороли верхние ДСП в стопке, другие прошли поверх плит и покрыли тёмными отметинами дальнюю стену и потолок, но Гриневского, сразу же вжавшегося в пол, ни одна не задела. Пётр, стоило только прекратиться обстрелу его укрытия, одной рукой поднял над головой и над плитами автомат и выдал несколько неприцельных коротких очередей по рядам кресел.Но Алексея в этот момент уже не было на сцене. Пригнувшись, он пробрался вдоль стены, скользнул по спуску вниз и на последней ступени замер, прильнув к краю сцены. Карташ не стал кричать Таксисту: «Не давай ему высунуться!», — надеясь, что бывший вертолётчик и сам понимает, что ему делать.Пока Гриневский делал всё правильно: чуть сместился, уйдя под защиту непонятного деревянного бруса, и снова начал палить по залу, патронов не жалея — и правильно, что не жалея, молодцом. Под прикрытием его огня Карташ рывком одолел пять метров открытого пространства между сценой и первым рядом.Алексей надеялся, что его манёвр остался незамеченным. Иначе худо. Иначе тяжёленько будет снять этого душманского ниндзю. Карташ осторожненько прошёл на корточках чуть вперёд и между третьим и четвёртым рядом и залёг на полу. Устроился в классической позиции «стрельба лёжа», положив автоматный ствол на поперечину кресельной ножки. Он надумал прибегнуть к снайперской стратегии. Всё просто: ждать, пока покажется враг, и мягко потянуть спусковой крючок. Если умнее и ловчее окажется тот, на кого ты ставишь засаду, то траурный марш сыграют в твою честь.Наконец Карташ его увидел. Тот по-пластунски, с поразительной, с какой-то зачаровывающей ловкостью полз вдоль кресельных рядов, так же, наверное, ползал он и по горам, от камня к камню, подбираясь к врагу, которому потом одним движением руки перерезал горло. Алексей лежал и ждал, когда дух поравняется с ним.И наконец тот поравнялся.Алексей держал палец на спуске, внутренне собравшись, отогнав мысли о том, насколько всё осложнится, если он промахнётся.А за мгновение до выстрела дух этим своим невыносимо звериным чутьём почуял опасность.Карташ будто в замедленной киносъёмке увидел поворачивающееся к нему лицо. Смуглое лицо с тяжёлыми скулами и волосатыми ноздрями. Они встретились взглядами. По лицу азиата пробежала короткая судорога — такая судорога, наверное, заставляет оскалиться зверя, загнанного в ловушку. Вот в этот момент Алексей и втопил спусковой крючок.Душман увернулся бы, будь он на ногах. Но лёжа уворачиваться сложнее. И всё же он почти увернулся, немыслимым образом изогнувшись и выбросив перед собой автомат в попытке поставить хоть какой-то заслон разящему свинцу. Почти…Но почти не считается.Алексей расстрелял полный рожок.Всё было кончено. Карташ добрался до убитого, протискиваясь между креслами. Не испытывая никаких особенных эмоций — видимо, перегорели все эмоции во время короткого боя, — обыскал покойника. Забрал автомат, запасные рожки, достал из карманов куртки (или как эта хламида обзывается?) две гранаты ф-1 с вывинченными запалами, нашарил в карманах и запалы. Обнаружил и небольшую рацию. Подумав, сунул её себе в карман.Подошёл Гриневский.— Всё кончено, — сказал ему Карташ. — Пошли к женщинам.— А вдруг он не один?— Другие бы уже объявились.Они поднялись на сцену. Напуганной выглядела не только Маша, но даже Джумагуль. Однако успокаивать, говорить, что всё обойдётся, Алексей посчитал занятием бессмысленным. Лучше говорить честно и по делу.— Ну вот и напоролись, — коротко, со злостью выдохнув, сказал Карташ. — Если б стёкла были целы, ещё можно было бы надеяться, что его дружки выстрелов не услышат. А так… — Алексей махнул рукой. — Ладно, как выпало, так выпало, уже не переиграть. Придётся воевать. Делаем вот что. Через парадную лестницу уходить нельзя, чего доброго сойдёмся с абреками лоб в лоб, а это было бы некстати. Поэтому уходим по пожарной лестнице — есть на неё выход с третьего этажа. Пожарка идёт по стене, противоположной фасаду. Оттуда переулком — к раскуроченному универмагу. Там удобно прятаться, много всякого хлама, есть где зашхериться. Да и сам чёрт ногу сломит, пока кого-нибудь отыщет среди того мусора. Вот там Маша с Джумагуль схоронятся до нашего возвращения. А мы с Петром…— Я с тобой! Я не собираюсь отлёживаться, хватит, под тем столом в ауле належалась! — сдвинув брови, воинственно заявила Маша. Да ещё потрясла автоматом.Ни дать ни взять, амазонка на охоте за мужскими скальпами, бляха-муха. А в глазах-то бултыхается самый неподдельный страх.— Значит так, мамзель Мария, — Карташ говорил медленно, но веско, чтобы смысл сообщения дошёл до печёнок, дошёл быстро и качественно. — Запомни и передай другим — на войне командир всегда один. Иначе не было, не бывает и не может быть.— И это ты? — с вызовом уточнила Маша.— И это я. Кто-то оспаривает?Неожиданно на помощь Карташу пришёл Гриневский:— Начальник дело говорит. Вот когда сядем в машину, я буду главным. Про вертолёт вообще молчу, там только кто вякнет мне под руку или полезет с советами, закатаю в лоб, невзирая на чины и половые различия. Если угодим в здешнюю крытку, тьфу-тьфу, — Таксист, нисколько не рисуясь, трижды сплюнул через плечо и постучал по дереву, а именно по панели ДСП, — тогда придётся вам меня слушаться, как отца родного, а в боях местного значения гражданин начальник рюхает не в пример лучше нашего. Его этому учили.Будь у неё иголки, Маша ощетинилась бы, подобно ежу. Она взглянула на Джумагуль в поисках поддержки. Но таковой не нашла. Туркменка молчала, и весь её вид показывал, что она готова выполнить любое приказание командира. Не составляло труда догадаться, что Машу распирает желание высказаться на тему покорности восточных женщин, которые позволили взять над собой власть мужчинам, разрешают тем делать с ними что вздумается, и в таком духе. Но Маша сдержалась.Сообразила, что оказалась в подавляющем меньшинстве, и сдалась. Но не показывать же, в самом-то деле, что она сдалась!— И что ты там придумал? — дочь Топтунова вложила в свой вопрос весь сарказм, который только можно было впихнуть в эти пять слов. Легко угадывался подтекст вопроса — дескать, разве может мужчина придумать что-нибудь толковое.Карташ, мысленно сосчитав до десяти, сказал:— Я и Пётр убедим душманский отряд, что мы в спешном порядке, испугавшись мести за содеянное, убрались из города. Потом вернёмся окольными путями, присоединимся к вам, пересидим бурю, дождёмся, когда наши друзья отвалят, и отвалим сами.— И как ты намерен убедить их?— Некогда, товарищ женщина, расписывать по пунктам, совсем некогда. Всё, хватаем оружие и на выход…

Глава 8.Накрытые афганцемЧетырнадцатое арп-арслана 200* года, 9.14Песчаная буря набрала силу. Окружающее потонуло в серой круговерти. Предметы потеряли чёткость очертаний, а уж про то, насколько вообще ухудшилась видимость, и говорить нечего.Всем человеческим категориям такая погодка, мягко говоря, не в радость. Всем… кроме одной-единственной. Оченно немногочисленной категории и до крайности не любящей себя афишировать. Специально под этих людей можно переделать знакомую всем пословицу: «В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит, а хороший диверсант обязательно отправится на задание».Под погоду можно и нужно подстраивать тактику.Скажем, под нынешние метеоусловия так и просится тактика диверсионной войны. Раз просится — надо дать ход.— Ты не ошибся, их было восемь человек? — тихо спросил Карташ.Он и Гриневский лежали метрах в двадцати от входа в ДК на загаженном полу ларька, в котором в давнишние времена продавали всякие там соки-воды. Предварительно выбили прикладами доски в стенке ларька и теперь наблюдали сквозь щели, как сквозь амбразуры, за крыльцом Дворца культуры.— Пересчитал всех, кого видел. Если кто раньше проскакал или сильно поотстал, то извини, начальник, я не в ответе.— Да вроде не к чему им отставать и вырываться. Ладно, исходим из цифры восемь.— Послушай, начальник, если все остальные такие же ловкачи, как этот, которого ты в клубе замочил…— Не дрейфь. Их уже семеро, забыл? Разумеется, кто-то остался стеречь товар. Полагаю, двое-трое. Не такой уж безнадёжный расклад.— Может, переиграем? Вернёмся к первому варианту?— А если вмешается поганый случай? — Алексей повернул голову и внимательно взглянул в глаза напарнику.Понимающему человеку не надо объяснять, что к поганому случаю следует относиться со всем решпектом и опаской. Гриневскому, бывшему вертолётчику, должны быть известны примеры того, как глупая случайность сводит на нет тщательно продуманные планы. Какой-нибудь камень, попавший под колесо, некстати прихвативший живот, не вовремя растявкавшаяся собака…Первый вариант, упомянутый Таксистом, предусматривал в общем-то те самые действия, общий набросок которых Карташ сделал для женщин. Если б можно было покинуть город, выбравшись из ДК, они бы так и поступили. Но буря может затянуться не на час, не на два и даже не на день. И что прикажете делать в пустыне? Куда идти? А если не идти, то что тогда? Зарыться в песок? Поэтому вполне разумным представлялось создать видимость того, что они улизнули из города. Для этого всего и требовалось — отходить, постреливая в белый свет как в копеечку, но в доподлинный бой, однако ж, не ввязываться… Но кто поручится, что на женщин не наткнутся случайно? Допустим, кто-то из душманов окажется уж очень умным, как двадцать Холмсов, и, применив дедукцию, раскусит их замысел, после чего душманы устроят тщательный, целенаправленный поиск. Или они с Гриневским, возвращаясь, в Уч-Захмет, по законам поганого случая напорются в песчаных сумерках на блуждающих наркобедуинов.И ещё — вода. Если буря продлится слишком долго, их фляги опустеют, и тогда, хочешь не хочешь, придётся посещать колодец или, иными словами, лезть в пасть тигру. Потому что наркоперевозчики наверняка обосновались поблизости от колодца. В этом случае боестолкновение неизбежно, а шансов на победу — мизерно мало.«Славная» погода после того, как они отвели женщин в бывший универмаг, привела Алексея к мысли рискнуть. Пока душманы не сориентировались и не подготовились как следует к бою в условиях песчаной бури, у них, у атакующей стороны, на руках имеются кое-какие козыри. Почему бы не попытаться их разыграть?В ДК прогромыхала очередь. Кто-то полоснул из автомата. Может быть, приняли за людей ту самую скульптуру в фойе — работника и работницу, вырезанных из древесного корня. У духов нервишки-то, выходит, тоже не железные. Итак, противник уже внутри здания. Как говорится, что и следовало доказать.— Вот и наши аладдины… — выдохнул Таксист.— Думаю, господа уже побывали в актовом зале, сказал Карташ, — полюбовались на наших рук дело. Сейчас должны объявиться на выходе.Ага! Вот и они. Сквозь завесу несущегося по городу песка пополам с пылью Алексей разглядел на ступенях крыльца три размытых силуэта.— Начинаем, — сказал Карташ.— Ну, тады я пошёл, начальник, — и Таксист стал пятиться, выбираясь из ларька.Алексей оглянулся ему во след и увидел, как Гриневский вскальзывает в бурю и тут же теряет чёткость очертаний, словно его быстро-быстро заштриховывают серым. Таксист сместился вбок и, скрывшись за стеной ларька, перестал быть виден Карташу.Когда недалеко от ларька прострекотала очередь, Алексей не встрепенулся — так и положено по плану. Стрелял Гриневский. В его задачу не входило обязательно попасть в кого-нибудь на крыльце, но ежели зацепит…Неужели попал? Нет, ты посмотри, определённо попал! Одно из пятен, замещающих в этой песчаной свистопляске человека, словно бы сдулось и осталось на месте, то есть на крыльце, в то время как остальные двое метнулись в стороны и пропали из поля видимости.Как сказали бы воины из далёкого прошлого, сегодня бог сражается на нашей стороне. Эх, если б одновременно полоснуть двумя очередями, то из двух стволов можно было бы попробовать положить всю тройку… ну, всю не всю, а ещё одного — это было бы вполне осуществимо. Однако духи, следует полагать, умеют отличать стволы по голосам, а до поры до времени не надо, чтобы они распыляли своё драгоценное внимание, уделяя его толику и некоему номеру второму, под которым выступал в этой тактической схеме товарищ Карташ.Они с Таксистом разыгрывали классическую «вилку»: один отвлекает на себя, другой заходит в тыл.Гриневский с другого места послал ещё одну короткую очередь. Послал наугад, примерно в сторону крыльца. Потом ещё одну очередь, опять с нового места. Он отходил заранее согласованным маршрутом. Купятся ли духи, станут ли преследовать?Должны. Ничего другого им не остаётся. Они уверены, что происходит вполне понятная и объяснимая вещь: на них напали с целью завладеть дорогостоящим товаром и лишь по чистой случайности засаду удалось обнаружить, за что благодарить следует Аллаха и павшего во Дворце культуры воина ислама. Значит, духи не сомневаются и в том, что неизвестные злыдни пойдут до конца. Получается нормальная война, только очень локальная. А раз так — для духов смертеподобно сбиваться всем в одном месте и держать круговую оборону.В хорошую погоду это ещё куда ни шло, но в такую, когда подойти могут откуда угодно и элементарно забросать гранатами… проще самим застрелиться. Значит, им просто необходимо отодвигать боевые действия от базового лагеря.Автомат Таксиста прозвучал уже совсем тихо. Наверное, Гриня добрался до парка аттракционов, пора бы уж.А душманские автоматы пока молчат, но это неудивительно — чего им лупить почём зря, они станут патроны беречь, расходовать их только по верной цели. И скоро им такая возможность предоставится.Что же, пора вступать в дело диверсанту номер два.Покинув будку, Алексей тут же ощутил все прелести разошедшейся не на шутку бури. Мельчайшая песчаная дробь секла лицо гораздо больнее жёсткого снега, который швыряют в морду февральские метели.Ветер не сбивал с ног, но препятствовал изо всех сил.Малейшие складки одежды нещадно парашютили.Однако куда там этим неприятностям до главной, основной и самой невыносимой — песок забивал глаза.Полцарства сейчас отдал бы не за коня, а за мотоциклетные или горнолыжные очки… да хоть за маску аквалангиста.На миг охватило отчаянье — много тут навоюешь! Да ещё против этих уродов, привычных к местным погодам! Но Алексей быстро подавил в самом себе панические настроения. Задавил самовнушением: переигрывать поздно, ты не человек, ты — автомат, самонаводящаяся приставка к оружию, забыть обо всём кроме боевой задачи и всё такое прочее…Ага! Наконец-то подали голос душманские стволы.Сие должно у нас означать вот что: Гриня занял заранее обговорённую позицию и дал себя обнаружить; в общем, всё как условились. Теперь будем поторапливаться. Поторапливаться, а не спешить. Разница очевидная и преогромнейшая. Как говорится, поспешишь — врагу удружишь. Равно как удружишь ему, попусту разбазаривая время.Следуя этому золотому правилу, Алексей скрупулёзно прокачивал каждую следующую перебежку и не затягивал с её претворением в жизнь.Сейчас справа показалось большое тёмное пятно чаша фонтана, в которой, кстати говоря, после сегодняшнего веселья песочку прибавится. Слева тянулась полоса, похожая на стенку. Только никакая это не стенка, это кусты. Двигаясь вдоль них, он выйдет аккурат к улице, перебежит под прямым углом и окажется точно у будочки с уцелевшей табличкой «Касса». Очень хорошо. Вперёд.А у них там в луна-парке разгоралась нешуточная перестрелка. Ну, с Гриней ясно, он щедро расходует патроны, надеясь на своевременную подмогу. Духи же, скорее всего, разошлись, почувствовав, что вот-вот — и им удастся дожать упорного врага.Гранаты: вот главная опасность для Таксиста. Он засел на карусели, там есть за чем укрыться, есть куда перебежать. Если Таксист после каждой стрелковой серии будет менять позицию с учётом того, что могут швырнуть гранату — глядишь, всё и обойдётся. Алексей же ещё надеялся на следующее обстоятельство: духам, конечно, страшно как охота взять противника живым, пусть и раненым-перераненым, им его всё равно не лечить. Им лишь нужно скоренько выпотрошить его на сведенья — кто послал, как вышли, сколько человек в группе и где остальные. Поэтому станут до последнего тянуть с таким радикальным средством как гранаты.Опа! Перебежав улицу, Алексей упал и прижался плечом к будке «Касса». Глаза слезились, чуть ли не как после «Черёмухи». Песок попал и в рот, уже скрипел на зубах.Карташ вслушался в перестрелку. Так. Один духовский автомат плюётся свинцом справа, второй стрекочет слева, где-то у качелей, у тех, что в форме лодочек-дирижаблей. Правый дух постоянно перемещается, левый пока остаётся на месте. Ну ясно, обходят с двух сторон, чтобы не дать улизнуть. К левому!Пригнувшись, Карташ заскользил в ту сторону. И со всего маху налетел на невысокую оградку, за которой в годы оны торчали родители и волновались за своих чадушек, резвящихся на качелях. Ограда, от старости накренившаяся, больно въехала остриями прутьев Алексею по самому чувствительному для мужика месту.Твою мать! Поди разгляди прутья в таком ералаше песка и пыли. Он не без труда удержал в себе рвущийся наружу вопль и присел, закусив губу.Скупая автоматная очередь протрещала совсем близко. А-а, вот он, голубь сизокрылый! Залёг под нижней люлькой-«дирижаблем».Алексей бесшумно переместился левее, перешагнул ограду там, где она почти лежала, продвинулся вперёд на несколько шагов и опустился на землю, укрывшись за шиной, которую раньше, по всему видать, использовали в качестве клумбы.Карташ мог снять противника в любой момент. Одна беда — ствол без глушителя. И стрельбой выдаст он себя второму духу с головой. А вот ежели экспроприированным в «мерседесе» ножичком…Соблазн был велик. И Алексей не устоял.Автомат он оставил у шины, опасаясь, что тот может предательски брякнуть, выдернул клинок из ножен. И пополз по-пластунски, сунув нож в зубы. Никакой дешёвой киношной рисовки, господа! Будешь доставать нож за спиной часового — можешь запросто выдать себя лишним звуком, оставишь нож в руке случайно скребанешь им по песку или камню, и выйдет опять всё тот же лишний звук.Он полз и без конца прокручивал, как плёнку с полюбившейся песней, одно из полевых занятий, на которые их гоняли в училище. Тогда особо вумные курсанты спрашивали у сержанта-десантника, проводившего, как сейчас бы выразились, мастер-класс по рукопашной: зачем, мол, вэвэшникам навыки ножевого боя, приёмы снятия часовых и прочие фронтовые премудрости? На что сержант-хохол отвечал: «Краина скаже — зараз зминышь дротву на окопы. Ось и зрозумий науку, щоб не помэрты». А вишь ты, пригодилось учение.Два метра. Метр. Он видел перед собой жилетку, из которой торчат белые рукава, чалму с замотанным вокруг лица хлястиком, подсумок на поясе. Остаётся полшага. Остаётся подняться на ноги, метнуться, завести левую руку под подбородок и резко, надавливая как можно сильнее, чиркнуть остро отточенным лезвием по оголённой шее слева направо.Теорию он помнил. Но вот резать людей, нападая из-за спины, ему до этого не приходилось. А значит, он ещё не сломал некий барьер в сознании… Да, всё понятно — перед тобой враг, вражина, безжалостный противник который, окажись на твоём месте, зарежет тебя, как барана, недрожащей рукой, зарежет, не испытывая не то что сильных эмоций, а вообще никаких не испытывая. Всё понятно, но… барьер пока не сломан.А ломать надо.Алексей поднялся на ноги. И… всего лишь на мгновение застыл, заколебался перед следующим своим шагом — разумом понимая, что задерживаться никак нельзя, но то что его задержало, было сильнее разума.И расплата пришла немедленно.Дух обернулся. Автоматный ствол тоже стал разворачиваться, готовый полыхнуть огнём.И вот только тогда Карташ прыгнул, на лету отбрасывая нож. Зачем, почему он это делает — ответы искать бесполезно и ненужно. Просто в работу включились другие рефлексы, те, на которые он привык полагаться.Он обрушился на духа, хватаясь за ствол автомата и отводя его в сторону. Завязалась борьба на земле.Оба не отпускали автомат, тянули его на себя и выворачивали. При этом катались по земле — то один окажется сверху, то другой. Карташ дотянулся свободной рукой до лица противника и вонзил пальцы в горящие над повязкой глаза. «Эге-ге, старлей ВВ, старлей ВВ, а приёмчики-то у тебя зэковские», — его ещё хватило и на иронию. Но довести приём до ума не получилось.Левая рука духа скользнула вниз. Алексей вмиг сообразил, чем это чревато, успел отпрянуть, отбросить свою руку от лица духа и перехватить за запястье руку вражью, сжимавшую нож, в опасной близости от живота. Они ещё раз перекатились по земле, дух оказался сверху, и лезвие заплясало у Карташа перед глазами.Схватка приняла характер тех самых качелей, под которыми проходила: то Алексей отодвинет от себя нож, то дух снова его приблизит, стремясь продавить защиту и вогнать лезвие в плоть врага. Мышцы звенели от напряжения, а пальцы наоборот — деревенели.Борьба борьбой, а взгляд отстранённо фиксировал всё то, что происходит вокруг. По какой-то прихоти случая Карташ сквозь песчаную завесу разглядел карусельную деревянную лошадку невдалеке, из которой пули выбивали щепу.А спустя какие-то секунды на карусели прогромыхал гранатный взрыв — и до борющихся взрывной волной донесло труху, щепу, шелуху старой краски. Карташ не гадал, что там с Таксистом. Не до гаданий — самому бы выкрутиться.Алексей медленно, но неуклонно освобождал правую ногу, потом выбросил её вверх, сковал врага захватом, и завалил духа на бок. Лезвие рыскнуло вбок, клинок на мгновение повернулся остриём к груди противника — Алексей поймал этот миг, извернулся и надавил на нож всей массой тела…И — сперва он ощутил под собой податливость, потом словно ток пробежал между ним и тем, в кого вонзился нож… А потом Карташ увидел лицо своего врага, закаменевшее и… неуловимо успокоенное…Алексей поднял автомат (ещё один столь любимый духами «калаш», немудрёно, что здешний народ отдаёт предпочтение «Калашникову» — грязь, а главное песок «калашу» не страшен, эту машинку сложно вывести из строя, оттого так и любима она во всём мире), пробежал разделявшее аттракционы расстояние, запрыгнул на карусель.— Всё, начальник, здесь нормалёк, — услышал он голос Гриневского. Голос раздался снизу.Вслед за этим Таксист тоже забрался наверх. Странная, сюрреалистическая картина: два мужика с автоматами и с заросшими щетиной лицами проводят время на неработающей карусели — один сидит на обломках детской машинки, другой присаживается на конька-горбунка с оторванной взрывом головой — а вокруг метёт песок.— Вижу, и твой готов, — сказал Гриневский.— А граната? — спросил Алексей. На более пространный вопрос он не нашёл в себе сил. Не отдышался пока как следует.Гриневский понял, что имеет в виду начальник.— Евоная граната его и сгубила.— Как это?— Я ж тоже не пальцем деланный и не капустой вскормленный. Когда граната покатилась меж карусельных зверушек, я сиганул вниз, прижался к основанию этой балды, дождался буха и под прикрытием разлетевшейся трухи попёр вперёд. Я ж вкуривал, что этот бес не стоит памятником, скрестив руки на груди, а тоже вжался в землицу, чтоб собственным осколком не зацепило. А когда он отлепил от землицы буйну голову, первое, что он увидал, был я. Это кстати и последнее, что он увидал.— Надеюсь, следующим, кого они оба увидят, будет гостеприимно улыбающийся им шайтан, — Алексей почувствовал, что наконец отошёл от скоротечной, но крайне утомившей его схватки.— Если я что-то секу в арифметике, то аллахакбаровцев осталось четверо. И что делаем по этому поводу, начальник?— Давай сверим наши мысли, сказал Карташ. — Поставим себя на их место. Итак…— Рации замолчали у четверых… — продолжил Гриневский.— Никто из них больше на вылазку не отважится, — Чтоб я лидером стал, они засели у колодца. И от товара и не отлипнут.— Но и всей толпой на одном пятаке сидеть не будут.— Мы, конечно, можем пересидеть бурю рядышком с женским полом и дать аладдинам преспокойно уйти…— Но это означает, что не испить нам более водички из колодца. И ещё это означает, что идти придётся пешком — когда есть верблюды…— В конце концов, благое дело делаем — хоть один караван с отравой не дойдёт до российских детишек.Вокруг свистел, завывал, бесновался и плясал спятивший песок.— Значит, договорились, — резюмировал Карташ.— По рукам, начальник, — подтвердил Гриневский. Давай тянуть спички, кому на разведку ползти.Длинную спичку вытянул Таксист. Прежде чем ему отправиться на разведку, они вместе припомнили, как выглядят и чем богаты окрестности колодца. Потом вместе же выдвинулись к постаменту, лишённому неизвестно кем и когда своего памятника, возле которого Карташ, сунув нос под воротник, чтобы не наглотаться летучего песка, остался дожидаться возвращения Таксиста.Гриневский вернулся через четырнадцать минут.— Короче, начальник, всё ништяк, — начал он свой отчёт. — Один засел там, где мы и прикидывали, за автобусной остановкой. Второй…— Второго, учитывая местоположение первого, я бы лично разместил на той трехметровой хреновине, где раньше, должно быть, стоял бак с водой.— Верно, там. Знаешь, как я его засёк? Он курил…— Курил?! — искренне изумился Карташ. Офицерская составляющая его души возмутилась — как можно курить на посту, тем более зная, что противник где-то поблизости?! Не-ет, конечно, продолжим и дальше звать их душманами, однако однозначно — не у всех этих парней за плечами боевой опыт. Блин, ну надо же, курить на посту!— Правда, не табачок смолил, — пояснил Гриневский. — Ветрюга донёс до меня анашовый дымок. Нервы, видать, успокаивает, али-баба фигов. Расшалились нервишки у него от злобных приключений. Придётся сходить подлечить. Эх, а курить, кстати, охота — спасу нет. Но я ж не он, когда нельзя — тогда нельзя, а когда можно — тогда и завсегда, со всем нашим…— Хоре балагурить, не на арене.— Тогда слушай, начальник, про верблюдов. Они смирнехонько лежат между деревом чинарой и домиком, который ты называл руинами барыжной администрации. Но мешков при верблюдах йок. Мешки, видать, отволокли в эту самую барыжную хибару. Один басмач верняком остался с верблюдами и товаром. Будем надеяться, что и последний из этой великолепной четвёрки тоже пасётся где-то у верблюдов. Ясно дело, мы неусыпно зыркаем по сторонам и вверх. А то ещё спрыгнет с дерева, как Тарзан.— Первый этап понятен. Работаем гранатами. Ты берёшь того, кто за остановкой, я — того, который вместо бака с водой. Дальше, как говорят командиры на постановке задач, действуйте, сынки, по ситуации…К появлению Алексея Карташа возле опоры для бака часовой-курильщик выкурил уже свою последнюю косячину, и огонёк его наводящим маяком сквозь бурю не светил. Старлей подобрался к объекту с подветренной стороны. Расчёт простой: человек не будет постоянно стоять лицом к летящему песку, будет лишь изредка оглядываться. А уж тот, кто дымит на посту, лишний раз точно не обернётся.За те полторы секунды, что граната катилась по площадке для бака с водой, у опытного бойца включились бы чутьё и рефлексы, он успел бы спрыгнуть вниз. Три метра — не высота. Правда, Алексей был готов к такому повороту… какового не случилось.Взрыв разметал площадку, предназначенную для бака. Чёрная фигура полетела вниз, мельтеша руками и подвывая в тон песчаной буре. Впрочем, крик прервался ещё до того, как анашист кулём рухнул на землю.Минуло пять секунд, и со стороны автобусной остановки донёсся гранатный разрыв, а спустя ещё четыре секунды — автоматная очередь. Видимо, не всё у Таксиста получилось с одной гранаты, пришлось наводить глянец стрелковым оружием…Теперь — к руинам бывшей администрации рынка, к верблюдам, оставленным под чинарой.Верблюды лежали на земле, подогнув под себя ноги, и монотонно двигали челюстями — воплощённая невозмутимость. Ни буря, ни взрывы не вывели их из равновесия. Настоящие жители Востока, одним словом. Карташ разглядел, как за невысокой глиняной оградой мелькнул силуэт. Разглядел — потому что они договорились, кто и откуда появляется.Гранат у них больше не осталось, однако кто мешает воспользоваться страхом перед гранатой. Алексей уже подобрал по дороге подходящий по размерам камень.Те, кто засел в руинах — а уж один там непременно прячется, — слышали разрывы. И тут в их домик-пряник влетает тёмный предмет, размером схожий с Ф-1. Если б видимость была бы нормальной, фокус был бы обречён, а так… Не из стали же у них нервы.Алексей подобрался поближе и метнул булыжник.В одном из проёмов руин вдруг выросла тёмная фигура, и заработал автомат. Через миг две автоматные очереди слились в общий стрекот: духа и Карташа.— Вот так! — не удержался Алексей от торжествующего возгласа, когда силуэт в проёме, нелепо взмахнув руками и выронив автомат, завалился грудью на верхние камни фундамента. Да так и остался.А потом, что-то вопя не по-русски, из дома выскочил последний дух с поднятыми руками.— На землю! — громко скомандовал Карташ, не спеша приближаясь.Басмач послушно лёг. Приподняв голову, затараторил:— Я мирный человек. Верблюд смотрю, кушать делаю. Меня по спине бьют: «иди-иди!» Как не идти! Дом, семья, дети совсем малый.Пленник приподнял голову ещё выше.— Бери мешки, бери верблюд. Меня домой пускай. Отец нет — дети совсем плох…Автоматная очередь заглушила это жалостливое бормотанье. Чёрные пулевые отметины наискосок покрыли белую спину замертво рухнувшего лицом в песок человека. Гриневский опустил оружие.— А ты суров, — выдавил Карташ, чувствуя, что неприятно потрясён.— Но справедлив, — подойдя, Таксист ногой перевернул убитого. Алексей увидел, что правая рука жмура сжимает небольшой нож с широким лезвием. Ещё чуть-чуть, и басмач метнул бы его. И торчать бы этой штуковине в шее старшего лейтенанта ВВ…— Считай, я тебе вернул должок за ту растяжку в тайге, — сказал Пётр.— Теперь и перекурить можно. Я тебе скажу, начальник, только одно, — сказал Гриневский, закуривая, — за этот уик-энд в весёлом Уч-Кудуке я наглотался песку на всю оставшуюся жизнь… — И вдруг ухмыльнулся мрачно:— Футуроскоп, мать твою…— Чего?— Это я в книжке в одной дурацкой прочитал. В детстве ещё. Прибор, типа, так назывался, который мог в будущее заглядывать и картинки всякие из этого будущего показывать.— Ну и что?— Ну вот я и представил себе… Только не смейся, ладно? Вот если б в такой приборчик я заглянул годика два назад, когда ещё шоферил по Шантарску… Скажем, сначала на год вперёд посмотрел: как он там, Пётр Гриневский, примерный семьянин и законопослушный работник таксопарка, поживает. И что бы увидел, а? Этот самый Пётр Гриневский почему-то в робе, говнодавах и стриженный налысо сидит на нарах в зоне, а вокруг урки, урки, урки… — Он выпустил облако дыма, тут же унесённое ветром пополам с песком. — Почесал бы я в репе и перенёсся ещё на полгода в будущее: может, ошибка какая случилась? И вот что вижу: лежит Петя Гриневский с автоматом в руках на каком-то кряже посреди болот, рядом ящики, платиной битком набитые, вертолёт, а вокруг трупы, трупы, трупы… Да что за хрень такая, подумал бы я и для проверки скакнул ещё хотя б на недельку вперёд: а там Петя Гриневский, опять же с автоматом, посреди разрушенного луна-парка в пустом как после атомного удара городе, вокруг опять же трупы, да песок метёт, что твоя пурга в феврале… Плюнул бы я да и разбил аппарат к едрёне-матрёне — врёт техника, не может такого быть… Устал я что-то, начальник, — вдруг закончил он потерянно.— Тогда отдыхай, — ободряюще хлопнул его по плечу Карташ, — а я пошёл за женщинами.— Ага… Интересно, сколько нам тут торчать?Алексей пожал плечами.— Пока буря не утихнет.Буря бушевала до вечера.

Глава 9.Воины песковПятнадцатое арп-арслана 200* года, 12.45Выдвинулись за полдень, когда солнце уже не так припекало и от домов протянулись короткие тени.Карташ напоследок оглядел своё небольшое, но в высшей степени экзотическое войско — ничего ли не забыли. Кажется, ничего. Во флягах полно воды, еды в седельных сумках хватит для перехода аж до самого Ашхабада (запасливые наркокурьеры везли с собой консервы, хлеб, сушёное мясо и твёрдый как камень сыр — то ли для продажи-обмена, то ли просто не привыкли отказывать себе в хавке), транспорт, послушный и накормленный, мирно ждёт приказа выступать в поход, магазины и обоймы снаряжены… Стволов, кстати, опять прибавилось сверх всякой меры. Не иначе, кто-то там, наверху, кто распоряжается распределением благ в этом лучшем из миров, решил перевыполнить план по вооружению отдельно взятых товарищей. Спасибо, конечно, но куда ж его столько девать? Поколебавшись, Алексей большую часть арсенала оставил в подвале одной из пятиэтажек на окраине города — вместе с грузом бедовых караванщиков, и хорошенько запомнил, в каком именно подвале: не ровен час, пригодится и то, и другое — захоронки ещё никому не мешали.В общем, выдвинулись, и только теперь, когда город остался позади, Алексей в полной мере прочувствовал то, о чём ему давеча говорил Таксист, — а и в самом деле, всего каких-то десять дней назад он бодро топтал кирзовыми сапогами сибирскую землю в ИТУ номер *** и мечтал о возвращении в Москву на белом коне — а сейчас вот размеренно покачивается меж двух поросших густой вонючей шерстью горбов далеко не коня, держа курс прямиком в пустыню. Нет, ну чудны дела твои. Господи…Раньше Алексею ибн Карташу в пустынях бывать не доводилось. На пляжных югах бывал, заполярными морозами шкуру дубил, дальневосточных крабов ловил, в камчатские гейзеры руку опускал, чернозёмным воздухом украинских степей дышал, гостил у гуцулов, молдаван, прибалтов, поморов и у многих других народов и народностей. В какие только края не закидывало с инспекторскими проверками исправительно-трудовых учреждений, уж всего и не упомнишь. Побывал на океанах — на трех из четырех возможных.Однажды даже отметился за границей, аж в самой Польше. А в пустыню, вишь ты, не заносило. Хотя чего казалось бы проще, в советские-то времена! Купил недорогой билет в купейный вагон, потрясся пару деньков… Да нет, зачем нам вагон! Советскому офицеру по карману было летать самолётами Аэрофлота. Даже более того. Советский офицер мог себе позволить такой широкий жест души: прихватив подругу (чтобы было с кем обмениваться впечатлениями и на кого, соответственно, впечатление всеми этими жестами производить), еропланом махануть на выходные в любой туркменский город, окружённый песками, два дня полюбоваться на закаты над барханами, покататься на ишаках, откушать дынь, обкушаться пловом, укушаться местным самогоном — да и обратно, чтоб поспеть аккурат к утреннему разводу в понедельник. Чего проще! Однако эта простота и подвела. Думалось, ну чего торопиться, это я всегда успею, родная ж страна, не надо виз и загранпаспортов, требуется лишь свободное время да желание. А в тон, упущенной стране было, к слову говоря, почти всё, ну, за малым разве исключением, что требуется любителю путешествий: и степи, и пустыни, и субтропики, и те же три океана из четырех возможных. Было да сплыло…Короче говоря, до сего момента о пустынях Алексей Карташ имел представление весьма поверхностное, составленное исключительно по фильмам и книгам, причём, в основном, развлекательно-приключенческой направленности. Но уж зато сейчас он наполучал этих представлений до отвала, до оскомины и чуть ли не до рвоты, с лихвой восполнив все предыдущее беспустынье.Действительность, как это обычно и бывает, рассеяла некоторые его заблуждения. В частности насчёт того, что пустыня однообразна и безжизненна.В окрестностях Уч-Захмета песчаные равнины чередовались с каменистыми отложениями. Покинув город, они вскоре въехали на возвышенность, которая, как выяснилось позже, растянулась на несколько километров.Здесь песок присутствовал лишь наносами, островками и редкими грядами, а преобладала земля. Впрочем, землёй ту почву называть не то что не хотелось, а и совесть не позволяла. Бетон естественного происхождения — вот что это такое. Глина, камни, песок, спрессованные в непробиваемую, монолитную на ощупь массу кирпичного оттенка. Всё это спрессовано было так плотно, словно каждый участок тут били-тромбовали гигантскими и неутомимыми установками для вколачивания свай. «Вот где зоны хорошо ставить или воинские части, — пришло тогда в голову Карташу. — Контингент всегда будет обеспечен работой. Чтобы вырыть, вернее, выдолбить в таком грунте всего одну яму под столб, придётся проковыряться всей зоной с завтрака до ужина».На этой возвышенности, где-то в километре от Уч-Захмета, они увидели строения разных габаритов, строительные вагончики, брошенную и раздетую догола технику. Не приходилось сомневаться, что здесь и добывали мергель во времена расцвета Уч-Захмета. Заезжать туда они, разумеется, не стали.Потом — такыры и солончаки.Барханы, из которых, как в грузовике думал Карташ, и состоит пустыня, начались гораздо позже. Когда они углубились в Каракумы. К некоторому удивлению Карташа, Джумагуль весьма толково обрисовала рельефную подоплёку их маршрута: до этого они находились в зоне постепенного перехода северного склона Паропамизских гор, по которым проходит граница между Туркменистаном и Афганистаном, в Юго-Восточные Каракумы, расхаживали и разъезжали по возвышенности с названием Карабиль (в голову отчего-то лезли ассоциации то ли с карамболем, то ли с каррамбой). И даже сообщила высоту этой возвышенности над уровнем моря — девятьсот метров. А сейчас они двигаются с юга на север, в направлении знаменитого Каракумского канала, потихоньку опускаясь по отношению к уровню моря.После всего услышанного бравый старлей признался самому себе, что не избежал высокомерия западного человека по отношению к восточному: мол, раз туркменка, то уж точно плохо образована, малограмотна, и школу-то, поди, не посещала, а ткала в это время ковры, пекла лепёшки, помогала матери по дому и мечтала поскорее выйти замуж за знатного бая — допустим, за владельца самой большой в округе отары овец. А вот поди ж ты…Короче говоря, теперь на их пути вздымались бархан за барханом, как волна за волной, холм песка пониже, холм повыше. А вот чего не встретилось ни разу, так это оазисов в живописном исполнении: три знойные пальмы тра-ля-ля росли. Думается, все выходы воды на поверхность уже несколько столетий как обросли городами и деревнями, не осталось уже старых добрых трехпальмовых оазисов…Между прочим, и с растительностью в песках дело обстояло несколько лучше, чем представлялось Карташу. Он полагал, что лишь саксаул способен порадовать глаз пустынного путника, да и то изредка, ан нет. Окромя знаменитой верблюжьей колючки произрастали спасибо за показ и разъяснения Джумагуль — и другие кустарники: черкез, кандым, песчаная осока, мятлик.Даже саксаул, как выяснилось, бывает белый и чёрный.И называют его здесь не саксаул, а сазак.Жизни тоже хватало. Особенно пресмыкающейся жизни. Вовсю шныряли ящерицы, а черепахе так даже удалось ненадолго задержать их караван. Завидев её, Маша пришла в необузданный восторг, как девочка, расхлопалась в ладоши и даже додумалась попросить Карташа «достать ей черепашку». Старший лейтенант ВВ, разумеется, гоняться за черепашкой не стал, а в доступных женскому уму выражениях втолковал некоторые прописные истины, касающиеся походного ордера, воинской дисциплины как таковой, места женщины в армии и заодно уж на флоте.Скорпионы так и вовсе примелькались, как в Сибири комары. Когда они делали привалы или по всяким там надобностям спрыгивали с «корабля пустыни» на песок, рядом обязательно то прошмыгнёт, то из-под ноги выскочит их старый друг — скорпион обыкновенный, каракумский, ядовитый. Никто уж не визжал и справок о быстродействии скорпионьего яда не требовал. Великое дело — привычка. Надо только не забыть, садясь на песок, обстучать ногой пятачок, который собираешься занять.— В детстве меня каждый год отправляли на каникулы к бабке в деревню. Так вот местные, собирая клюкву на болоте, тоже сперва били ногой по кочке, а уж потом садились на неё, — под влиянием скорпионов Гриневский ударился в воспоминания. — Гадюк там на болоте было до дури, на каждой кочке грелись. Ух, сколько страху натерпелся я, городской пацан, в свой первый выход на болото. А потом ничего, привык. Шарахну по кочке, провожу взглядом юркнувшую в мох змеюку и сажусь, ни о чём уже не беспокоясь.Змеи тоже попадались. Вопреки приписываемому им глупой молвой злобному нраву, змеи уползали, оставляя в песке узкую дорожку, едва завидят людей. Так толком и не удалось рассмотреть ни знаменитую гюрзу, ни не менее знаменитую кобру. Даже безобидный песчаный удавчик предпочёл поскорее запрятаться в песок.Что ж, пресловутый царь природы человек сумел основательно напугать животный мир даже вдали от своих поселений, даже там, где бывает лишь проездом.А зверюху, замеченную ими на склоне бархана, Карташ поначалу принял за мираж. И, чтобы разобраться, обратился за помощью к Джумагуль.— Кто это там? — он показал на улепётывающего со всех лап к гребню бархана зверя.— Толай.— Кто?!— Заяц. Их тут полно.— Иди ты! — искренне изумился Алексей. Уж никак не предполагал, что зайцы для пустыни суть обыденность.Ещё же над песками пролетали птицы и, судя по размерам, не только хищные.Вот и в езде на верблюде, увы, ничего романтического и увлекательного не обнаружилось. А ведь каким заманчивым виделось плаванье на «корабле пустыни», когда рассматриваешь открытки и иллюстрации: сидишь, как в кресле, возвышаясь надо всем, что есть в царстве песков, с неторопливостью и плавностью аэростата проплываешь над бело-жёлтым бескрайним морем, покачиваешься из стороны в сторону, а в ушах звучит знаменитый джазовый стандарт «Караван».Покачиваться-то покачиваешься, всё верно, однако надоедает это занятие до чёртиков, до морской болезни, хочется устойчивости — а нету её. На втором часу езды начинает ныть спина, хочется поменять позу, а как её поменяешь? Хочется откинуться, прислониться, но куда тут откинешься, к чему прислонишься? К горбу?Так ведь он маленький и нетвёрдый. Солнце жарит как ненормальное, обливаешься потом, понятное дело, очень скоро натираешь мозоли на заднице и на внутренней поверхности бёдер. И думаешь только об одном: о прохладном душе.Да, звучал в ушах у Карташа знаменитый джазовый стандарт «Караван», но — с интонациями траурного марша.Маша попробовала на одной из остановок взвыть.Куда, мол, завёз, я не могу больше, я же всё-таки женщина, это все твои дурацкие затеи! И в таком духе. Карташ отнёсся к этому её взбрыку философически — что поделаешь, женщина, пусть и далеко не худшая из их легиона, всё-таки остаётся женщиной. А женщине необходимо выплёскивать эмоции вовне. Не держат они эмоции в себе, потому, кстати, и живут дольше. Ну, а объект для обвинения во всех смертных грехах у слабого пола был, есть и будет всегда один — мужчина. Он, подлец, виновен в том, что моя молодость прошла безвозвратно, и в потеплении климата, и в озоновых дырах он, всё он.До крайности лень было Карташу заниматься лечением женских хворей, будь то радикальная терапия вроде пощёчин и крепких слов или терапия щадящая, исповедующая путь уговоров: «Ну пойми же, милая, всё равно ничего изменить нельзя, ради какой такой пользы, скажи-ответь, ты треплешь себе нервы». Но пришлось бы. И как же несказанно обрадовался Алексей, когда роль невропатолога взвалила на себя Джумагуль. Туркменка подсела к русской девушке, нашла какие-то слова, погладила по голове, прикрикнула — короче говоря, успокоила-таки. «За это, — дал себе клятвенное обещание Алексей, — отблагодарю туркменочку, когда придумаю как. Платиновым самородком, письменной благодарностью командира отряда или назначением любимой женой».И путешествие на экзотическом транспорте продолжилось. Вновь потянулись тягучие, как жевательная резинка, минуты, сливающиеся в часы. Солнце раскалённой добела бляхой висело над головами. Оно слепило даже тогда, когда на него не смотришь.— Хей, хей! — несколько отставшая от отряда Джумагуль, всаживая пятки в верблюжьи бока, догнала Карташа. — Начальник, за нами едут!— Где?Карташ быстро огляделся. Они сейчас находились на вершине бархана, но ровным счётом ничего не увидел.— Там, — туркменка вытянула руку.Алексей вгляделся. Он щурил глаза, приложив руку козырьком, напрягал зрение до рези, но хоть убей… Разве что жаркий воздух ходит волнами, так это куда тут ни глянь — такая же фигня.— Ничего не вижу, — признался он.Гриневский и Маша остановились и наблюдали за действиями отставшей парочки. Потом тоже принялись всматриваться вдаль.— Далеко отсюда, — сказала Джумагуль. — Скачут.— Сколько их? Кто они?— Не знаю пока, — ответила Джумагуль.Однако скоро они всё узнали.Их догоняли всадники на лошадях. Кавалерийский отряд заметно превосходил по численности отряд Алексея Карташа. И по быстроте передвижения — тоже. Пытаться скрыться было бесполезно. Вокруг тебе не лес, где можешь оторваться от погони, уйдя оврагом, или сбить погоню со следа, проскакав по руслу ручья, или, взлетев на горушку, отстреливаться с неё долго и успешно. Можно, правда, и тут залечь за песчаным холмом и дать неизвестным бой с призрачными шансами на успех или, как сказал бы Гриневский, сыграть с плохой картой на руках. Знать бы точно, что надобно этим пустынным наездникам. Ну, а поскольку точно ни шиша неизвестно, оставалось дожидаться прибытия кавалерии и вступать в контакт.Есть, правда, козырь и в их колоде, помимо автоматов и боеприпасов к ним. Козырь называется Джумагуль, которая может назвать определённые имена. И если не бухнутся на колени, на что рассчитывать было бы глупо, то, по крайней мере, прислушаются, призадумаются, а там уж поглядим. Если их догоняют простые разбойники, потомки тех сорока балбесов, с которыми конфликтовал знаменитый Али-Баба, то должны прислушаться, им должно быть не всё равно, против чьих людей они разбойничают…Всадникам оставалось взлететь на холм. Алексей их пересчитал — шестнадцать вооружённых боевых единиц.Карташ положил автомат поперёк верблюжьего хребта, перевёл на стрельбу очередями. Остальные тоже держали оружие так, чтобы незамедлительно пустить его в дело. Впрочем, автоматы вряд ли могли помочь. Разве что — помочь погибнуть героически, с оружием в руках, о чём так проникновенно мечтали в своё время славные парни викинги. Но мы — не викинги, мы мечтаем о другом: пожить красиво, прожить подольше.Всадники взяли их маленький отряд в кольцо. В одинаковых одеждах, скроенных по душманской моде, с закрытыми белой материей лицами, так что оставались открытыми лишь щёлочки для глаз, они казались этакими братьями-клонами, отлитыми из одной заготовки. Карташу бросилось в глаза: чалмы повязаны точно так же, как и у тех, с кем они пересеклись в городе Уч-Захмет.К слову говоря, у милейших «хозяев» крошечного аула головные уборы под названием чалма выглядели несколько иначе. Спросить, что это значит, можно только у Джумагуль, но уже поздно спрашивать…Некстати, как оно обычно и бывает, на ум выскочила слышанная от кого-то байка. Про то, как наши разведчики, заброшенные в одну из недружественных стран Ближнего Востока, прокололись буквально с ходу, и как раз на чалмах. Наши повязали их на один из среднеазиатских манеров, а в той стране был свой манер. Байка заканчивалась на том, как с разоблачённых разведчиков живьём содрали кожу.Лезет же на ум…Оружие всадники на них не наставляли, но отчего-то не возникало сомнений, что у них не займёт много времени сдёрнуть с плеч или выдернуть из седельных сумок карабины и автоматы. Пока что всадники молчали и пристально разглядывали маленький караван.И приятного в этом было маловато.Вдруг один из этих всадников без лица что-то прокричал, показывая на Гриневского.— Он сказал, это верблюды Садуллы, — быстро перевела Джумагуль.«Мать твою! — сердце Карташа оборвалось. — Неужели произошло самое худшее из того, что могло произойти, и нам повстречались дружки наркоперевозчиков? Пока не поздно, надо делать свой ход».После упоминания Садуллы разом загомонили все кавалеристы. Размахивали руками и показывали то на одно, то на другое, а то и вовсе на небо.— Спроси, кто у них главный, — громко сказал Карташ, чтобы слышала не только Джумагуль. Сказал с нарочитым спокойствием, стремясь показать этим, что за ними имеется некая правота, а потому следует поговорить.И главный объявился. Один из безлицых всадников поднял левую руку и произнёс что-то односложное, властное. Другие сразу замолчали. И сей факт придал Карташу спокойствия и уверенности — гораздо проще иметь дело с людьми, в чьих рядах наличествует какая-никакая дисциплина. По крайней мере, палить без команды не начнут. А может, удастся найти правильный подход к этому главному, тогда и вовсе обойдётся без пальбы…— Где товар? — спросил этот главный по-русски.Худшие опасения Алексея полностью подтвердились.Наркотики и эти всадники — в одном сплетении. Лишь один положительный момент можно было отыскать в происходящем: наступила полная ясность, карты раскрыты.А раз так, то можно изобрести какую-нибудь спасительную комбинацию. Времени, правда, маловато…— Сперва скажи, что это был за товар? — Алексей задал встречный вопрос главным образом для того, чтобы выиграть время.Наглость — а что это, господа хорошие, как не наглость, когда четверо вооружённых людей не испытывают здорового страха перед шестнадцатью не хуже вооружёнными людьми, смеют говорить с ними на равных — нешуточно возмутила безлицых верховых. Они заголосили, потрясая оружием, кони под ними заходили.Наверное, и главарь кавалеристов еле сдержался от желания скомандовать: «Огонь!». Но — на что и ставил Алексей (да и, честно признаться, не на что им больше ставить), товар настолько важен и дорог этим романтикам больших каракумских дорог, что они многое смогут проглотить.Смогут до тех пор, пока не вернут себе товар или не уверятся, что сделать это невозможно. Многое проглотят, но — не всё. И потому грань, за которую перейти нельзя, надо чувствовать, как канатоходец — натянутый трос.И вот старший вновь заговорил. И его голос заставил остальных смолкнуть, угомониться.— Товар в двойных мешках. Внутренние из непромокаемой прорезиненной ткани, наружные — обыкновенные, из мешковины серого цвета. Двадцать два мешка.Джумагуль уже давно выразительно смотрела на Карташа. Алексей отлично понимал её немой вопрос — может быть, пора назваться? Но Алексей решил пока что приберечь этот ход.— Товар цел, он в надёжном месте. Нам он не нужен, сказал Карташ. — Всё, что нам нужно — это продолжить свой путь.«Который хрена с два удастся продолжить», — мысленно дотянул до логического конца свою реплику Карташ.— И где наш товар? — главарь повторил свой вопрос с угрожающей интонацией.— Если я скажу сейчас — где, неужели ты мне поверишь? — сказал Алексей с невесёлой ухмылкой.— Мы поедем туда с тобой и твоими людьми, русский. А сейчас ты мне скажешь, где Садулла и его люди, — наконец-то и этот вопрос заинтересовал главаря. — И как товар попал к тебе. И ещё ты скажешь мне, кто ты такой и что здесь делаешь.С ответом Карташ несколько задержался, и не по своей воле. Один из всадников вдруг поднялся на стременах, выхватил кинжал размером с добрую саблю, принялся размахивать им и что-то выкрикивать. Судя по порывистости и горячности, молодой боец. В смысле — салабон.Карташ не стал прибегать к помощи Джумагуль. И без перевода ясен смысл: связать этих неверных, гяуров, и пытать, пытать, пытать, пока не скажут всё.Главарю пришлось отвлечься на горячего бойца, прикрикнуть. Потом он обратился к остальным с короткой речью, разбитой на фразы, состоящие из одного-двух слов. Спич сопровождался убедительными, но насквозь непонятными взмахами левой руки. Левша он, что ли, шайтан его задери?..«А ихний старшой ненавистью к нам определённо не пылает, — подумал Карташ, дожидаясь, пока окончится вразумление подчинённых. — Судя по морщинам у глаз, голосу, знанию русского, ему лет за сорок. Почти верняк, что он служил в Советской армии. У среднеазиатов в советские годы неслуживший считался кем-то вроде порченого, им брезговали, девок замуж за такого не выдавали. А то ещё не срочную, а кадровую не служил. Может, признал во мне офицера и заработала корпоративная солидарность? Не, это чересчур романтическая версия. Ближе к правде, думается, будет предположение, что он недолюбливал этого Садуллу. А ещё вернее, что мы оказали ему добрую услугу, убрав сильного конкурента по наркопромыслу. Возможно, благодаря нам он теперь приберёт к своим рукам бесхозное дело…»Наконец вразумление закончилось, и Карташ смог дать ответ — максимально вежливо:— Мы не знаем никакого Садуллы. Но, наверное, ты говоришь о тех людях, что напали на нас в городе Уч-Захмет. Нас застала в пути песчаная буря, мы вынуждены были вернуться в Уч-Захмет, чтобы переждать бурю. Возможно, по той же причине в городе оказались и те люди, что напали на нас. Но причина, по которой они напали на нас, мне неизвестна. Может быть, они приняли нас за других. Мы просто не дали себя убить. Согласись, не дать себя убить — для мужчины уважительная причина. Я думаю, подтверждением правдивости моих слов служит то, что мы не взяли товар.Среди воинов возник лёгкий шепоток: никто ни бельмеса не понимал, о чём толкует бледнолицый, однако выражать вслух своё недовольство этим фактом они не решались.— Садулла был хороший воин, — после некоторой паузы задумчиво произнёс главарь. — Очень хороший. И его люди были не последние в своём ремесле. Как вам удалось его победить?— Мы тоже кое-что умеем, — сказал Карташ с наигранным бахвальством. Вроде бы, на Востоке хвастаться своими доблестями в порядке вещей, даже приветствуется. А если и не так, то ничего страшного.— Допустим, ты говоришь правду, — взгляд старшого буравил Карташа, но ненависти в нём определённо не было. — Однако под вами верблюды Садуллы. Вы взяли их себе. На чём же вы передвигались до этого? Почему я не должен думать, что вы напали на Садуллу и его людей ради того, чтобы завладеть верблюдами? А товар вы могли не взять с собой из хитрости, но запланировали вернуться за ним позже.«Умный, сука», — не без уважения подумал Карташ.— Мы ехали на автомобиле, но он сломался, — сказал он. — Мы пошли пешком. Да, нам предстояло идти пешком и дальше, — Карташ предпочёл сказать правду. — Ты волен подозревать нас в чём угодно. Но разве не могло всё обстоять именно так, как я рассказал? А если могло, то неужели тогда правота не на нашей стороне?— И куда же вы шли? И ты, русский, не ответил: кто вы такие?Карташ повернулся к туркменке.— Скажи им, Джумагуль.Джумагуль глубоко вздохнула, словно готовилась к прыжку в воду со скалы, и начала говорить. Говорила она, как показалось Карташу, довольно долго. Поначалу спокойно, потом разгорячилась. Карташ расслышал несколько знакомых имён.Выслушав её, главарь сказал:— Я, разумеется, знаю… знал Аширберды Аллакулыева, хозяина Дангатара, и слышал о самом Дангатаре. Да, женщина сказала так, что твои прежние слова стали весить тяжелее. Но ещё далеко до того, чтобы поверить им. Я не буду спрашивать тебя, русский, зачем ты и твои люди понадобились самому уважаемому Аширберды, мир его праху. Потому что он был очень большой человек и о нём пусть спрашивает тоже очень большой человек. О нём у тебя спросит мой хан. И это моё последнее слово, моё окончательное решение.«Всё к этому и шло, — устало отметил про себя Карташ. — Ну не отпустили бы они нас, в самом деле, подобру-поздорову, даже скажи мы им, где валяются ихние мешочки с марафетом!»— А кто твой хан? — спросил Алексей, потому что вроде как должен был об этом спросить.Старшой ненадолго задумался. Вряд ли он напряжённо вспоминал имя своего хозяина, скорее уж думал о том, не слишком ли жирно будет этому русскому знать так много.— Хан Неджметдин, — всё-таки старшой не нашёл ничего зазорного в том, чтобы назвать имя хозяина.Джумагуль наклонилась к Карташу и прошептала не то чтобы испуганно, но интонации в её голосе заставили Алексея похолодеть:— Это вождь одного из кочевых племён. Миф, легенда. Никто не видел его… а если и видел, то уже никому не смог рассказать об этом…— А теперь вы должны отдать нам оружие и ехать с нами, — потребовал главарь.— Мы поедем с вами, — смиренно сказал Карташ, — но оружие не отдадим. Пока мы с оружием, у вас не появится желания ничего выпытывать у нас, как предлагал твой человек. Если вы попытаетесь отнять оружие силой, мы начнём стрелять. Мы погибнем, но и вы останетесь без товара.Старшой покачал головой. И — почему-то так подумалось Карташу — усмехнулся под повязкой.— Таких, как ты, русский, у нас зовут яланчы. На ваш язык это можно перевести как «пройдоха, ловкач, увёртливый человек». Если ты останешься жив и мне придётся за чем-то обращаться к тебе, я так и буду звать тебя: яланчы…Повинуясь приказу предводителя, двое кочевников споро ускакали вперёд — не иначе, чтобы предупредить хана о случившемся и скором прибытии гостей, ещё двое двинулись обратно, к городу — наверняка чтобы проверить искренность означенных гостей, а заодно и постараться отыскать товар.Оружие у пленников всё-таки не отобрали и даже не стали связывать, что было добрым знаком: по крайней мере, расправа отложена на некоторое время, за которое, глядишь, что-нибудь да произойдёт. Например, появятся правительственные войска, конкурирующее племя, талибы, Хоттабыч на ковре-самолёте, чёрт в ступе короче, завяжется перестрелка, начнётся суматоха, а в суматохе всякое может случиться… Однако ничего не происходило, сколько Алексей Карташ, трясясь на жёстком и потном лошадином хребту позади одного из бедуинов и цепко держась за его бока, не всматривался в однообразие окружающих их Каракум. Быстрым аллюром кони цепочкой огибали барханы, взлетали на гребни песчаных хребтов, поднимая тучи песчаной пыли соскальзывали в распадки между ними и уносили четверых беглецов всё дальше и дальше от мёртвого города, в самое сердце пустыни. Смена транспорта и манеры движения положительным образом на самочувствии отнюдь не сказались: спина и задница уже не ныли и даже не болели — спина и задница вообще потеряли всякую чувствительность, одеревенели и атрофировались.Бедная Машка, ей, наверное, ещё более паршиво… Но что он мог поделать? Сверзиться с коника вместе с бедуином, наглотаться песку, ткнуть стволом ему в бок и…И что? Требовать встречи с российским консулом? Везти их немедленно к Дангатару? Щас тебе. Шмальнут в спину — и дальше поскачут, делов-то…Цели путешествия они достигли к вечеру, когда Алексей окончательно утвердился во мнении, что эта гонка в никуда через пески не закончится никогда. Они поднялись на очередную из бесконечного числа песчаных гряд и вдруг остановились на её пологой вершине. Лошадки прядали ушами и возбуждённо пофыркивали, почуяв близость роздыха.Красиво это было, что ни говори, хотя ничего этакого в открывшейся им картине не наблюдалось. На относительно ровном участке пустыни площадью с квадратный километр, залитый красным светом садящегося солнца, раскинулся лагерь пустынных бродяг или как это правильно у них называется, стойбище, кочевьё? — около пятидесяти шатров, над которыми вьются струйки дыма, между шатрами по своим кочевничьим делам снуют люди, брехают собаки, горят костры… Пустынная пастораль, одним словом. Отряд спустился вниз, тут же подбежали чумазые мальчишки в рваньё, подозрительно напоминающие цыганят, перехватили поводья и, бросая на четырех мушкетёров откровенно любопытствующие взгляды, перебрасываясь отрывистыми фразами, несомненно, напрямую касающимися их внешности, повели лошадок в глубь лагеря. Женщины поднимали головы от исходящих паром котлов и провожали незнакомцев хмурым взглядом.Спешились наконец — возле грязно-зелёного шатра, расположенного в центре стойбища, который вовсе даже шатром не был, а являлся армейской походной палаткой производства США, и не самой устаревшей модели, насколько разумел Карташ. Старшой на мгновенье сунул голову за полог, сказал что-то и вынырнул обратно.— Ты, — его палец указал на Алексея. — Хан будет говорить с тобой. Остальные будут ждать.— Но… — начал было Алексей.— Хан будет говорить с тобой, — жёстко перебил предводитель отряда, откидывая полог. — С твоими друзьями ничего не случится. Пока не закончится беседа. Отдай оружие и заходи.Карташ посмотрел на спутников, пожал плечами, скинул с плеча автомат, вынул из-за пояса «глок» и, мысленно перекрестившись, шагнул внутрь палатки.

Глава 10.Легенда во плотиПятнадцатое арп-арслана 200* года, 22.32Мифический хан Неджметдин оказался невысоким, но плотно сбитым азиатом лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной бородкой, разделёнными на прямой пробор чёрными волосами и глазами такой небесной, прозрачной голубизны, что иные фотомодели отдали бы за них всё своё состояние. Когда Карташ вошёл в «шатёр», хан грел руки над жаровней, каковая являлась здесь единственным источником света и тепла. И вообще, американский дух был скрупулёзно из палатки изгнан: все технические достижения штатовской военной мысли, призванные облегчить солдатику житьё-бытьё в условиях пустыни — типа обогревателя, походной плитки, гамаков и светильников, были безжалостно выдраны с корнем, зато приподнятый над землёй пол устилали в беспорядке набросанные ковры, пледы, кошмы и шёлковые подушки, повсюду стояли чаши, вазы, блюда с мясом и фруктами. Не оборачиваясь, хан сказал на чистейшем русском:— Мир тебе, путник.— Мир и вам, повелитель Неджметдин, — вежливо сказал Карташ. Поколебался и добавил нерешительно, пока ещё не представляя себе, как строить беседу с этим царём бедуинов:— Я Алексей, из России. Двое моих друзей — девушка с короткими волосами и блондин — мои друзья. К тому, что произошло в Уч-Захмете, они не имеют никакого отношения…Хан обернулся, поморщился. Облачён он был в роскошный шёлковый халат до колен на манер китайского, расшитый жёлтыми драконами.— Я буду звать тебя так, как окрестил мой помощник: Яланчы. А ты можешь называть меня Недж. Неджметдин — слишком коряво для русского языка, а повелитель — слишком выспренне, — он отошёл от жаровни, сел по-турецки на подушки, отщипнул виноградину от кисти (глухо брякнул о край блюда большой безвкусный перстень), задумчиво кинул в рот.«А ведь он не туркмен, — вдруг понял Карташ. — Мусульманин — наверняка, но не туркмен… Кто же тогда? И как это нам поможет?»— Садись, путник, в ногах правды нет. Если хочешь есть — ешь, если хочешь пить — пей. И ничего не бойся. Пока ты в моём доме, ты мой гость. Ты мой гость, пока я не решу, как с вами поступить… А решение, должен сказать, принять непросто. Садись и расскажи всё сначала, что произошло в Уч-Захмете.И Алексей рассказал. Всё, начиная от их прибытия на станцию Буглык и заканчивая боем во время песчаной бури. О платине он, разумеется, умолчал, равно как и о том, что Дангатар жив, однако на рассказе об истинной цели их приезда в Туркмению Неджметдин и не настаивал. Когда Карташ закончил, хан некоторое время молчал, глядя в огонь жаровни. На его груди таинственно поблёскивал огромный кулон на толстой, в два пальца, золотой цепи. Кулон был усыпан разноцветными камушками: Карташ искренне сомневался, что стразами.— Странное положение, — медленно сказал хан. С одной стороны, если, конечно, ты говоришь правду, вы всего лишь защищались от людей Садуллы, который, откровенно говоря, всегда сначала хватался за оружие, а уж потом думал. И защищались успешно, как и подобает настоящим воинам… Я знал и Дангатара, и хотя наши пути никогда не пересекались, я уважал его. И если вы его друзья, то, значит, вы достойные люди. Это с одной стороны, — ещё одна виноградина исчезла во рту Неджметдина. — С другой же стороны, вы сломали звено в цепочке, которую я выстраивал не один год. Караван Садуллы вёз очень дорогой товар, этот товар ждут очень большие люди, и если он не прибудет вовремя… а вовремя он уже не прибудет. Я теряю не только деньги, я теряю уважение больших людей. Как, спросят они, мы можем доверять Неджметдину, когда он не держит слово и задерживает поставку? И в этом виноваты вы. А это плохо.— Я могу указать место, где спрятан товар, — осторожно сказал Карташ. — Твои люди могут взять его и отправить заказчику…— В обмен, конечно же, на вашу свободу? — усмехнулся хан. — Поверь, у меня и так найдутся средства развязать тебе язык. А потом убить.— Недж… — сказал Алексей, лихорадочно прокачивая ситуацию. Если этот пустынный король не сразу распорядился вырвать им ногти и порезать на ремни, если он ещё поболтать хочет, есть шанс, как минимум, выторговать жизнь. А как максимум, и свободу. — Недж, мы просто оказались не в то время и не в том месте. Поверьте, у нас и в мыслях не было мешать вашей… работе. Мы хотим помочь вам исправить то, что испортили не по своей вине, и пойти своей дорогой.— Однако вы помешали… Ты хорошо держишься, Яланчы, клянусь пророком Нухом. Но всё дело в том, что ваша жизнь сейчас дешевле воздуха, которым мы дышим… Допустим, я найду товар и доставлю его большим людям. Допустим, большие люди простят мне задержку. Но что дальше? Садулла, хоть и был дурак, но был очень хорошим проводником. Он возил товар из Афганистана, и всегда успешно, без потерь, без обмана, без проволочек. А возил он, как ты наверняка уже проверил, не ковурму какую-нибудь на базар, а мак. Опий.Это был один из самых больших каналов, и я очень дорожил им, поскольку через Пакистан и Иран доставлять товар в Европу стало трудно, там усилили границы, там борются с Аль-Каедой и наркоторговлей, поставщикам понадобились новые пути, пути через Туркмению. Садулла знал один такой путь. И он знал продавца. Я продавца не знаю. Я не знаю, какими тропами он вёл караван через границу. И теперь Садулла мёртв, и мертвы все караванщики. Их убили вы.— И что ты собираешься делать? — спросил Алексей напрямик, чувствуя, как по спине поползли струйки пота. — Убить и нас в отместку? Запытать до смерти? Только вряд ли это вернёт караванщиков, Недж…Неужели придётся сдать ему платину? Ай-ай-ай, как нехорошо-то…— Я ещё не решил, — признался хан Неджметдин.И совершенно неожиданно добавил:— Вы очень необычная компания, Яланчы, самая необычная из всех, что я встречал. Ты — наверняка военный, у тебя выправка офицерская, а твоя подруга — городской житель, в пустыне ей делать абсолютно нечего. Твой приятель не так давно с зоны, и я не удивлюсь, если узнаю, что покинул он её по собственной воле, супротив воли Хозяина… Что же вас объединяет, а? Что вы здесь делаете?Алексей ничего не ответил, подумал лишь: «Интересно, а когда это ты сумел нас разглядеть? В щёлку подглядывал, как мы подъезжаем, что ли?..»Хан опять ухмыльнулся, поняв его мысли по-своему.— Не удивляйся, я с детства жил в России… в Ленинграде. Я сидел в России. В восемьдесят девятом, когда моя… родина начала борьбу за независимость от Большого Брата. Тогда модно было выходить на демонстрации протеста, тогда модно было сидеть за убеждения. Я был молод, и я сидел. И тоже ушёл с зоны по своей воле. Потому что понял, что Россия — это не моё. Поэтому я сразу почувствовал твоего приятеля…«Ага, ностальжи попёрло, — подумал Карташ. — И ведь скучает, бай фигов, по России-матушке…»— Теперь у нас всё по-другому, — сказал он проникновенно, изо всех сил стараясь, чтобы его слова ни в едином звуке не звучали фальшиво. — Россия стала другой…И это было ошибкой.— Другой?! — гаркнул хан, едва не опрокидывая блюдо с виноградом. — Другой, ты говоришь? Дурак. России как было наплевать на себя, так наплевать и сейчас. Я вожу мак из Афганистана. Талибы запрещают выращивать мак, поэтому я покупаю его у Северного Альянса, а Северный Альянс поддерживает Россия. Значит, Россия поддерживает и мой бизнес? Я вожу мак через Туркмению, потому что я купил здешних чиновников. Здешних чиновников покупают все, даже американцы. Почему же Россия не может купить их, если не в состоянии договориться, почему позволяет маку и исламистам расползаться по вашей Азии? Мало вам небоскрёбов в Америке?!. — Он вдруг успокоился — видать, выплеснул, что накипело. — Иди, Яланчы. Я завтра подумаю, что с вами делать.Смешавшись, Карташ поднялся.— А мои друзья…— Ты завтра с ними увидишься. Я не хочу, чтобы вы общались, пока я не принял решение. Иди, Ахмед покажет тебе твой кара-ой, — и он звонко хлопнул в ладоши.Кара-ой, оказалось, называлась кочевничья юрта, которая по внутреннему убранству мало чем отличалась от жилища философствующего хана, разве что ковры были победнее, да подушки не шёлковые. Карташ, как был в одежде, растянулся на коврах и стал смотреть в дырку в потолке юрты, куда лениво уплывал дым из жаровни. Так же лениво клубились мысли и в голове Алексея. Поразмыслить было о чём, но думать не хотелось совершенно. За матерчатыми стенами юрты кто-то смеялся, кто-то наяривал ритмичное «дум-дум-дум» то ли на барабане, то ли на тамбурине, периодически пламя костров взвивалось к небу разбрасывающими искры столбами, словно бензину плеснули — сквозь щель в пологе он видел отсветы оранжевого огня. Праздник у них, что ли? Ага, конечно, — по случаю гибели каравана с наркотой, сиречь с заработком… Он закрыл глаза, и тут же полог откинулся, внутрь кто-то проскользнул.Карташ приподнялся на локте:— Кто тут?..— Т-с-с-с… — Голос женский, незнакомый. — Меня зовут Айджахан. Меня прислал Неджметдин.— Зачем? — тупо спросил Алексей.— Ты — гость, — непонятно ответила женщина и приблизилась. В неверном свете жаровни Карташ разглядел её — симпатичная юная азиаточка, гибкая и тонкая, в невесомом платьишке, напоминающем сари.— А там у вас праздник, что ли?— Да.— По поводу?— Наступила ночь, и все живы…Она присела рядом, и Алексей уловил аромат свежего сильного тела — что, согласитесь, было странно для кочевников: ни тебе запаха пота, ни вони костра…— Человеку одиноко среди незнакомых людей, а если одиноко, значит грустно. Я хочу развеселить тебя, — Айджахан легонько коснулась губами его губ, и сари соскользнуло на ковёр.«Любопытно, а к Машке тоже такой развлекатель заглянул?» — появилась дурацкая мысль, но потом исчезла, когда ловкие пальчики освободили его от рубашки и взялись за пряжку ремня.Откровенно говоря, секс был не самой важной вещью, необходимой ему в этот момент, но сопротивляться сил не было. Да и какого чёрта, спрашивается? Вот как ударит ханчику завтра в башку, что чужаков лучше закопать живьём в песке, чем требовать с них выкуп за покрошенный караван…Когда девичья головка склонилась над его естеством, уже освобождённым от плена джинсов, мелькнула ещё одна мыслишка, последняя: «А ханчик всё-таки не такой мудак…», — но потом и она была вымыта волнами наслаждения.* * *…Утром предводитель кочевого племени вновь призвал Карташа к себе — на этот раз в палатке присутствовали Маша и Гриневский с Джумагуль, а также несколько других официальных лиц — вида исключительно злодейского.— Хорошо ли ты провёл ночь, Яланчы? — приветствовал его Неджметдин.Карташ вспомнил кое-что из того, что вытворяла с ним смугленькая Айджахан, и сдержал зевок: выспаться ему практически не дали.— Великолепно, Недж…— Рад. А я за ночь решил, что мне с вами делать, друзья мои. Да вы садитесь, разговор у нас долгий… Итак, прошу слушать внимательно, не перебивать, с кулаками на меня не бросаться — не допрыгнете… Итак, мои люди обыскали Уч-Захмет и доложили, что всё происходило именно так, как вы и рассказали. Более того: вашу захоронку они обнаружили, изъяли и доставили сюда… Я сказал — не перебивать! Сей факт ничего не меняет. Я потерял деньги, вы нарушили мои планы, вы встали у меня на пути и должны вину искупить.Теперь в его голосе и повадках появилось что-то неуловимо знакомое, и прошло ещё несколько минут, прежде чем Карташ вдруг понял: именно таким тоном говорят блатные, когда собираются развести лоха за какое-нибудь мелкое прегрешение. И насторожился.В воздухе отчётливо запахло угрозой, и это почувствовали все.— Недалеко от границы с Афганом, — продолжал хан отрывисто, глядя на Алексея и Гриневского, — по ту сторону, разумеется, обитает некий мелкий князёк, некий шах Мансуд. Вы о нём, разумеется, и не слышали даже, зато у меня он уже — как это говорится? — в печёнках сидит. Он мешает мне. Он перехватывает мои караваны с товаром, он настраивает против меня людей, с которыми я работаю, он пытался убить меня. Словом, он мой злейший враг, и я поклялся на Коране, что вместе нам по одной земле не ходить. Поэтому я дам вам оружие, дам проводника, который доведёт до границы. Вы пойдёте в Афганистан и убьёте шаха. Сроку вам — пять дней, спустя это время я прикажу сниматься с места, и меня вы уже не найдёте. А в качестве залога того, что вы не сбежите по дороге, ваши женщины останутся здесь. Когда вы вернётесь, я верну их вам и отпущу на все четыре стороны. Если вы не вернётесь, я буду считать себя вправе поступать с женщинами так, как пожелаю.Повисла напряжённая тишина, а потом побледневшая Маша спросила ледяным голосом:— Это, я надеюсь, шутка?Вместо ответа Неджметдин выволок откуда-то из-за спины ствол, в котором Карташ мигом признал снайперский автомат СВУ-АС. Он непроизвольно сглотнул.Какие уж тут шутки…— Вот и обещанное оружие, — улыбнулся Недж. — Вопросы?— Куча вопросов, — тут же откликнулся Гриневский.Джумагуль удивлённо посмотрела на полюбовника похоже, он уже смирился и теперь просчитывал в голове варианты. Или задумал какую-то свою игру?.. Погранцов, которые нам встретятся, мочить или сначала в плен брать?Типа, пошутил, ур-род…— Пограничников не будет, — серьёзно сказал хан. Это мои заботы — обеспечить вам доставку на место и отход. Дальше?— Как ты узнаешь, что мы его грохнули?— Резонный вопрос. У шаха на шее есть медальон.Снять его можно только с головой… Вы принесёте мне этот медальон. Голову не прошу, цените.— Премного благодарны, — сказал Карташ.— Как мы попадём в его дворец? — спросил Гриневский.— Дворца тоже не будет… Итак, насколько я вижу, моё предложение принято единогласно, возражений нет. Тогда идём дальше и переходим собственно к плану.

Глава 11.Господа киллерыСемнадцатое арп-арслана 200* года, 11.27…А дальше были горы. Горы уже по ту сторону границы — фиктивной, как выяснилось, имеющейся исключительно на бумаге, каковую они пересекли совершенно беспрепятственно, не встретив ни единой живой души. Дальше лошадкам было не пройти, они оставили проводника и лошадей у подножья гор и дальше пошли вдвоём. Так называемая тропа петляла среди камней, над уступами, под уступами, проходила по узким карнизам, свалиться с которых и загреметь вниз по камням до самого дна было легче, чем удержаться на них. Тропа взбегала крутыми склонами, тропа вела их пологими склонами и снова петляла, забирая всё выше и выше. Нередко доводилось проходить над пропастью, борясь с извечным искушением шагнуть туда, в звенящий провал, в манящую бездну.Снизу вверх полюбовались на подвесной мост, о наличии присутствия которого их предупреждали на инструктаже. Недж честно сказал, что по мосту выходит намного короче, но на том пути велика возможность встреч, поэтому идите-ка в обход. И они с Гриневским даже не обсуждали тему — а не рискнуть ли им, не пробежать ли по мостику. Раз обойти спокойнее, будем обходить. Нормальные герои, как известно, всегда идут в обход.Иногда открывались соблазнительные виды: долины, на которые горы отбрасывали причудливые тени, мелкие, бурлящие и каменистые горные потоки, возле которых промелькнёт то кабан, то архар, то шакал, видели они даже и пришедшего на водопой леопарда. Хватало в долинах и всякой растительности: островков леса, зарослей кустарника, зачастую довольно протяжённых, почти альпийских при взгляде сверху лугов. На одном из таких лужков, зеленеющем вдоль берега горной реки, они углядели пасущуюся отару овец и чабана, дремлющего на пригорке. Сущая пастораль. Будь они мирными альпинистами, обязательно бы поумилялись. Но они не были альпинистами и цели их были далеки от мирных. Лучше гор могут быть только горы — это сказано для тех, кто лезет вверх по доброй воле. А вот ежели не по доброй, то эмоции одолевают диаметрально противоположные: да в гробу я эти горы видал! Раскатал бы их ядрёной бомбой в равнину с превеликой радостью! А этих альпинистов непуганых, романтиков хреновых, лично бы заставил Эверест по камушкам разобрать и утопить в океане, чтоб навсегда отбить у них и им подобных извращённую любовь к скалолазанью!— Стоп, начальник, перекур, — Гриневский шумно выдохнул, тяжело опустился на землю, запустил ладонь под рубаху и принялся энергично растирать шею и грудь.— Часто стопорить начал, — Карташ опустился рядом, снял рюкзак, расстегнул клапан, в котором лежала фляга. — Таксёрская болезнь одолела? Забываешь, что ноги у тебя не только чтоб педали давить?— Какие ноги, едрить-переедрить! Воздуху нет, а ты про ноги. Кстати, это мы ещё поглядим, кто из нас какой ходок. Вон в тебе тоже килограммов десять верных лишнего весу.— Было десять, — признал старлей. — В начале удивительных странствий. Теперь не больше пяти. А так пойдёт дальше — и щёки ввалятся. На, держи фляжку, глотни.Карташ переносил высокогорье лучше. Он, ясное дело, тоже ощущал недостаток кислорода, но пока не задыхался. Особенности разных организмов, не более того, и отнюдь не повод гордиться своим богатырским здоровьем. Скажем, его, Карташа, всегда укачивало на горных «серпантинах», а может, тому же Таксисту езда по петляющей по горам горной дороге будет до лампочки, а то и в кайф.— Когда же будет этот блинский перевал? — спросил Гриневский, отмахнувшись от протянутой Алексеем сигареты.— Если верить собственным глазам, то скоро. Если вспомнить, какие петли выписывала порой тропа, то уж и не знаю. Но до ночи, думаю, доберёмся. До ночи, я надеюсь, мы будем уже по ту сторону. Желательно, конечно, спуститься как можно ниже.— Пошли, что ли?— Пошли.Ночь застала их чёрт знает где, но уже за перевалом. По плану Неджметдина, они должны были заночевать в каком-то жилище отшельника, выбитом в камне. Но такового им не попадалось. Вроде бы, по прикидкам, они не дошли до него приблизительно километра два. А может, и вообще умотали не в ту сторону.Шайтан тут разберёт, где они, где жилище, где этот храм судьбы. Что тут поймёшь без нормальной карты!То, что нарисовал якобы грамотный сын Неджметдина, могло сойти за карту разве что у народов, не знакомых с топографией, а то и с письменностью вообще. Какие-то наскальные рисунки, скопированные на бумагу. Ну что это, скажите на милость, за обозначение — обведённое в кружок рогатое чучело! Как это прикажете привязывать к местности?! Хорошо хоть, со слов этого, прости господи, художника Алексей подписал: «Отдельно стоящая скала, видом напоминающая голову оленя». Но и то было слабым подспорьем в одолении незнакомых местностей. И потом, там где восточному человеку видится рогач, западный усмотрит инопланетянина или фаллос…Вдобавок хан Неджметдин явно переоценил их скороходческие качества. Друг Неджметдин, строя расчёты, держал в уме не иначе кого-нибудь вроде маленького Мука, сигающего через горы и долины в волшебных сафьяновых туфлях. Они же с Гриневским так не могут, они обуты в тяжёлые армейские ботинки, от которых волшебства фиг дождёшься.Короче говоря, пришлось заночевать, где застала рухнувшая с неба ночь. Не идти же на ощупь, чтоб свалиться друг за другом в пропасть, как слепцы на известной картине.Насчёт того, можно или нельзя разводить костёр, инструкций не поступало. Здравый смысл подсказывал, что лучше бы этого не делать, мало ли кого принесёт на огонёк, но не разводить было смертоубийственно вместе с ночью пришёл холод гораздо сволочнее равнинного, холод, от которого и под бушлатами не спрячешься.Поскольку они понимали, к чему дело идёт, хворосту насобирали по дороге. Да и под стоянку присмотрели местечко, где торчало невысокое и корявое засохшее деревце. В общем, на ночь сушняка должно хватить.На костре разогрели банки тушёнки. Вскипятили в алюминиевой кружке чай. Кипятили и пили из единственной кружки по очереди, потому как напитки они употребляли разные: Карташ — нормальный крепкий чай с сахарком, Гриневский — чифирёк…А вокруг вздымались чёрные громады гор, накрытых холодным и прозрачным, как хрусталь, небосводом, с которого таращились сереброглазые звёзды. Горный мир спал, но тишина здесь господствовала совсем другая, не та, что в мёртвом городе Уч-Захмет до появления наркокурьеров. Там стояла затхлая могильная тишь, если её нарушит какой-либо звук, то он прозвучит столь же зловеще, как скрипы и шорохи на ночном кладбище. Здесь же тишина была живая, осязаемая, густая и, чёрт побери, величественная. Вот внизу взвоет или разразится рёвом какая-нибудь зверюга, хлопая тяжёлыми крыльями, пролетит слившаяся с мраком птица, обрушатся камни — и камнепад ещё долго-долго громыхает, дробясь на мелкие звуки. Романтика, блин…Карташ сказал негромко:— Ты видел такой фильм про двух англичан-авантюристов, которые полезли за золотом в горы Афганистана? То есть вот сюда же, — он вытянулся возле костра, положив голову на рюкзак, закурил. — В начале века дело происходит. Пронюхали они каким-то образом, что там имеется маленькая, но очень недоступная страна, где пока ни один белый человек не бывал, зато полно жёлтого металла. Шон Коннери там играл, и ещё один, английский актерик, не помню, как кличут. Названия тоже не помню. А заканчивается кино плохо, прямо скажем, не по-голливудски, без всякого хеппиэнда. Но очень жизненно: Шон Коннери ласты склеивает, а его дружок еле оттуда ноги уносит, возвращается ни с чем. Не смотрел? Ну, неважно. Так вот, те горячие английские парни пробирались так же, как мы, горными тропами. Правда, им приходилось ещё хуже, они там от безнадёги даже собрались ручонки на себя наложить, так всё было плохо. Ну, утешил я тебя хоть немного? Ведь обычно, когда кому-то сложнее, чем тебе, это утешает. Ну да ладно. Вспомнил я этих англичашек вообще-то по другому поводу. Вспомнил я, что когда глядел тот фильм, то чуть ли не жалел, что нет уже на земле подобных уголков…— Уже тогда мечтал о карьере авантюриста? — хмыкнул Гриневский.— Возможно, мин херц, возможно. Но я о том, как же я всё-таки ошибался насчёт заброшенных уголков.В Сибири, блин, обнаружил, что всё не так уж плохо по этой части. В той же тайге ещё полным-полно мест, где не ступала нога человека. Или ступала, но наследить, слава богу, не смогла… а то и не успела. Азия, она умеет оберегать свои секреты. А вокруг нас тоже, между прочим, Азия. Вдобавок дикая, не облагороженная западной цивилизацией. Так что заброшенные города, а уж тем более какие-то руины, хранящие захоронки ушедших веков, на Шоне Коннери не закончились…— Думаешь, там, куда мы пехаем, есть рыжевьё? лениво поинтересовался Гриневский, не спеша прихлёбывая чифирёк.Карташ поморщился.— Не-а, не думаю. Увы, не стоит переоценивать религиозное величие аборигенов. Слишком хреново им здесь жилось, слишком долго… — какое там долго! — сто с лихвой лет непрерывно воюют! Не один хан, так другой выскреб бы всё золото и махнул на оружие и жрачку… А вот то, что, по их мнению, продать нельзя, но за что археологи и музеи отсыплют немалые денежки в твёрдой валюте, вполне могло сохраниться до нынешних дней и в наилучшем виде. Например, какая-нибудь каменная баба эпохи иранских Ахеменидов. Или обломок забора, на котором лично Магомет матерное слово вырезал. В тутошних местах, знаешь ли, история бурлила. И кого тут только не было, кто тут только не паханствовал. И Саша Македонский, и Парфянское царство, и арабы всех видов, и вездесущие татаро-монголы, и Тимур небезызвестный, и турки-сельджуки, и… и до дури кого ещё. Так что есть дополнительный стимул для нашего путешествия. Это я к тому, что вдруг других стимулов не хватает…— Давай ничего не брать, не трогать и не ломать, серьёзно сказал Гриневский. — Не хватало нам ещё банды мстительных религиозных фанатиков, упёрто прущих по следам. Это тебе не греки, у которых из-под носа твои же, заметь, англичане вывезли по частям Акрополь или Парфенон, уж запамятовал что именно, а греки — эллины, заметь, мать их! — мало того что не воспрепятствовали, так и до сих пор лишь изредка поноют: «Отдайте, отдайте», — их пошлют, они и заткнутся… А вот укради кто или разрушь мусульманскую святыню, земля у того под ногами будет гореть. Найдут, под землёй достанут. На перо поставят, семью вырежут. Или всю жизнь будешь по норам ховаться, с места на место переползать, как этот, Салман… не Радуев, а другой… как его там… который Коран обстебал…— Салман Рушди, — подсказал Карташ.— Во-во. Это жизнь, что ли?Немного помолчали. Откуда-то издали донёсся долгий треск, словно ворочаются во сне древние горы, старчески похрустывая каменными суставами.— Я скажу, начальник, почему тебе вдруг вспомнились те парни из кино, — нарушил молчание Гриневский. — Потому что тащишься ты от всего этого, прёт тебя от такой житухи. Болтаться между жизнью и смертью, шагать по неизвестности на адреналиновом марафете. Тебе по жизни нужна погоня за сокровищами, без дома и мыслей о доме, не расставаясь с оружием, и чтоб никто тебе запреты не чинил.— Ну, допустим, — Карташ повернулся, чтобы бросить в огонь докуренную до фильтра сигарету. — С оговорками, конечно, но принимается. А ты? Если б тебя тоже не тянуло, ты бы не вписался в эту авантюру?— Я-то? — переспросил Пётр. — Ты, начальник, не можешь поставить себя на моё место, ты рассуждаешь как вольный.— А ты сейчас разве не на свободе?— Хрена. Несвобода — это не только крытка, не только зона. Вот смотри, я тебе покажу разницу между нами. Допустим, ты сейчас решаешь, что всё, шабаш, с тебя довольно. И делаешь ноги в Москву. Там ты вытаскиваешь из запасной колоды всех своих корешей… Кстати, наводку дам: заверни в Генкину контору и слей информашку про то, где платина заныкана. Возможности у конторы нехилые, хватит, чтобы ящички вытащить. И получишь полную отмазку. В худшем случае, тебя попрут со службы, а то и не попрут, а ещё и повысят… На мне же висят срок и побег. И покровителей у меня нема. Поэтому завернут меня обратно в тюрягу, где мной с ходу плотненько займутся шестёрки Пугача. Ну, допустим на секунду, что при фартовом раскладе не вернут, а освободят. Тоже не выход. На хазу к жене вернуться не получится, там меня опять же выловят или люди Пугача или хозяева прииска, которые тоже, думается, мутят сейчас своё следствие. Да и жену я подставить под удар не смогу. Значит, нет у меня другой дороги, только одна. Одна дорога и никакого выбора — что это, как не несвобода?— Мог бы я с тобой поспорить, — сказал Карташ, — да как-то лень. И, главное, незачем. Всё равно ничего не изменишь. Всё равно завтра нам с тобой предстоит добывать свободу не себе, так нашим женщинам, и ничего тут уже не изменишь.— Тогда давай, начальник, тянуть спички, кому какую смену стоять, и — на боковую…Жилище отшельника они увидели наутро. Оказывается, они не дошли до него метров восемьсот. Но кто же знал! Жилище то представляло собой пещерку, выдолбленную в скале. С комфортом жил старец, ничего не скажешь. А вскоре подобные жилища стали попадаться частенько. Некоторые располагались так высоко, что приходилось только затылок чесать: как же затворники туда забирались, не по отвесной же стене, аки отец Фёдор? И где хавку добывали? Или приносил кто, а отшельник поднимал на верёвке? Карташ попытался было подключить Гриневского к обдумыванию этих загадок.— Помнится, у мусульман отшельничество не так развито, как у христиан и прочих религий. Или я чего-то путаю?На это Гриневский пробурчал под нос нечто неразборчивое. Вроде бы, послал поочерёдно все религии мира и некоторых умников, которым делать больше нечего, кроме как забивать голову всякой туфтой. Одно было ясно — поддерживать увлекательную путевую беседу про отшельников разных стран и народов он явно не собирался.— Ну, кажется, переход Суворовых через шмальпы подходит к весёлому концу, — ещё через час пути произнёс Карташ, вытянув палец в направлении гряды, похожей на шипастый хвост ящера.— Ну да, что-то про такое Недж и говорил, — вглядевшись, согласился Гриневский.— Доберёмся минут через двадцать. Оттуда до чёртовой купальни, по утверждению нашего доброго Неджметдина, ещё час продираться через какие-то каменные поля и щели. Значит, до полудня, — Алексей взглянул на часы, — в запасе у нас окажется аж целых полтора часа. Не так уж и скверно, а?— Я вот думаю, а не проще ли было разнести то стойбище вместе с Неджем и геройски погибнуть на территории бывшей общей родины, чем так корячиться, а потом ещё и сложить буйну голову на чужбине…— Вопрос, конечно, интересный. У меня, например, чёткого ответа нет. Так что пошли дальше…Пока их поход проходил согласно предварительно полученному описанию. Попетляв среди камней, продравшись сквозь щель в скалах и держа курс на самый высокий из «шипов» гряды, они вышли, как и было предписано, к сухому руслу. Впрочем, это сейчас оно сухое, а когда тают горные снега и озеро — конечная цель их хождения за горы — переполняется, то по руслу журчит-струится поток. Но в данную минуту снега не таяли, и потому ничто не препятствовало двум славным парням проползти вверх по отсутствующему течению.Начиная с этого самого места, где сухое русло раздваивалось, огибая валун высотою с человека, следовало двигаться только по вычерченному на карте пунктиру, следовало скрупулезнейше выполнять все полученные предписания. Отклонись они хоть на миллиметр от маршрута, хоть в чём-то прояви инициативу — хана, кирдык, секир-башка. Так сказал уважаемый Неджметдин. Кто уж там из его абреков наблюдал за тем, как обставлен купательный ритуал, сколько раз наблюдал или сколько лет — неизвестно. Но Недж Аллахом клялся, что выставляемые посты неизменны, ни разу не было такого, чтобы часовых расставляли по другим точкам. И именно та кривая, какой они должны одолеть последний участок, пролегает в мёртвой зоне. Единственный путь к цели, другого нет.Солнце медленно, но неотвратимо, как маньяк Джейсон, взбиралось на небосвод. Припекало.Они скребли брюхом сухое русло невыносимо долго. Каждый сантиметр давался трудом и самообладанием. Держались середины — самого глубокого места. Голов — поглядеть, где там часовые и не поднялась ли тревога — не высовывали, не пацаны же, в самом-то деле.Особенно досаждали мелкие камни с острыми краями.Грешников в аду следует не в котлах варить, а заставлять ползать по мелким, острым камням.Еле ползли секунды-улитки. Ориентир — выступ скалы, похожий на вытянутую вперёд гигантскую ногу, казалось, не просто не приближается, а ещё и отступает от них по шажочку. Но главное, конечно, были не неудобства, а неизвестность. Чертовски неприятно отгонять от себя, точно мух, назойливые мысли: а не обходят ли их в данную минуту, готовя захват или расстрел…Когда они, наконец, поравнялись с выступом, то не почувствовали даже маломальского облегчения. Под прикрытием выступа им предстояло перебежать к скалам, которые надёжно скроют их от глаз часовых, и это, бесспорно, будет самый опасный участок на пути к озеру. Ждать удобного момента не имело смысла, потому как все моменты одинаково неудобны. Лучше уж поскорее покончить.И они припустили.Бежали, рефлекторно пригибаясь, чувствуя на спинах нарисованные мишени. Юркнули в скалы, повернули за нагромождение камней.Всё.— Фу! — выдохнул Карташ. — Всё ж таки не подстрелили, как каких-нибудь курей безмозглых. Маленькая, а радость!— Как Неджметдин, сука, всё выверил, тактик долбанный! — восхищение у Гриневского явственно перемешивалось со злостью. — Нет, чтобы самому воспользоваться стёжкой-дорожкой, нет, нашёл себе исполнителей!— Он, боюсь, и не торопился с исполнением, не сомневаясь, что рано или поздно дураки найдутся, — Карташу с трудом давалось говорить шёпотом. — А есть, интересно, кому стрелять? Может, вообще нет ни шаха, ни охраны, ни озера?Карташ погорячился по всем пунктам перечисления.Они поднялись вверх по скале, забрались в расщелину, протиснулись выше, оказались на площадке, где вдвоём разместились едва-едва, осторожнейше, по очереди заглянули в узкую, в две ладони шириной, щель в камне. Тогда они увидели и озеро, и шаха.И очень не понравилось им увиденное. Хотя, признаться, красивые открылись их взорам места. Такие бы на туристических открытках шлёпать. Озеро, почти идеально круглое, радиусом метров десять, глубиной где-то метров пять, располагалось в чаше, выдолбленной в скальной породе мастерицей-природой. Слово «чистейшее» не передаёт в полной мере степени прозрачности озёрной воды, заполнявшей чашу сию… если, конечно, у прозрачности, как и у свежести, есть степени. Одним словом, можно бы прозрачнее, да некуда.Поверхность представляла собой безупречную гладь, от малейших дуновений ветра водоём закрывала естественная стена из скальных выростов. А вдоль стены полукругом вытянулись те самые руины, о наличии которых предупреждал предводитель кочевников: на тёмно-коричневом фоне пронзительно белела большей частью разрушенная, но местами всё же почти целая, почти не тронутая временем колоннада, кое-где даже сохранились поддерживаемые ею плиты, а посредине этого сооружения размещалась небольшая круглая молельня — что-то вроде каменной беседки с углублением в центре, где, не иначе, размещался бронзовый жертвенник. Это архитектурное творение, насколько Карташ себе представлял, имело мало общего с мусульманскими традициями. Скорее уж во всём этом просматривалось нечто древнегреческое. Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить, что эти земли довольно долгое время пребывали под властью империи Александра Македонского.Собственно, всё очень даже представимо: раненые греческие воины обратили внимание на то, что после купания в горном озере раны затягиваются на редкость быстро, по своему обыкновению они, естественно, приписали чудодейственную силу озера богам и в честь этих богов соорудили здесь храм. Очень может быть, что предметы, покоящиеся на каменном дне озера, помнят тех самых раненых и исцелившихся воинов древней Эллады.А предметы покоились. Благодаря неимоверной прозрачности воды много чего можно было разглядеть на дне, лишённом и намёка на ил: часть мраморной доски с вырезанными на ней буквами, наконечник копья, изрядно погнутое блюдо, судя по характерному оттенку зелёного цвета — из бронзы, осколки мраморного бюста, надо думать, не пришедшегося по вкусу правоверным мусульманам, глиняный кувшин с отколотым горлышком, какие-то черепки, некие совершенно неопознаваемые вещи, а в выемке на дне скопилась целая груда предметов, поверх которой лежал истлевший деревянный щит (но не греческого образца, отметил Карташ, больше похож на персидский).Да, что ни говори, платина платиной, а особая статья — держать в своих руках штуковину, которой, быть может, касался сам гражданин Македонский. А то и владел. И ведь действительно что-нибудь весьма ценное запросто может валяться здесь на дне! Хоть те же осколки бюста, которые сложи и выйдет, скажем, голова Зевса работы гениального мастера, какого-нибудь Распопулоса из города Кастракиса, от которого дошло до нас всего одно скульптурное творение, и вот, пожалте — второе. Неужто ценители поскупятся ради того, чтобы стать единственными обладателями раритета? Да выложат как миленькие, сколько ни запросишь. Эх, кабы не шах!..Кстати, о шахе. Небось, минеральные источники, насыщающие водоём животворящей влагой, помогают и в деле поддержания авторитета власти. «Почему наш шах так хорошо выглядит? Да потому что в милости у Аллаха!» На самом деле спасибо надо сказать благотворному влиянию минеральных солей, но чтобы сия простая истина не открылась, простолюдинов к озеру не допущают.Тот, кто пребывает в милости у Аллаха, был виден с их позиции не хуже, чем само озеро. Карташ ожидал увидеть этакого классического киношного повелителя с жаркого Востока: толстого, старого, ленивого в каждом движении. Этот же был неплохо сложен, гибок и далеко не стар. По всему чувствовалось, что он ведёт жизнь отнюдь не праздную. Да и вправду, где ему разнежиться, когда воюй с одними, конкурируй с другими, договаривайся с третьими! Одни смены власти в Афгане с кого хочешь лишний жирок сгонят: то бесконечные перевороты, то советские войска, потом талибы, теперь американцы и вызванный их приходом новый междоусобный раздрай. И несмотря на гордое звание шаха жить ему приходится не во дворце — откуда может взяться у него дворец, чай, не арабский шейх. Впрочем, в маленьких, недоступных простолюдинам радостях шах себе не отказывал. Эти радости восточного повелителя Карташ и Гриневский сейчас и наблюдали из своего укрытия.Шах возлежал возле самого озера на тёмно-красном, покрытом орнаментом ковре, в окружении полудюжины наложниц в возрасте лет от пятнадцати до двадцати пяти. Или кем они ему там приходятся — законные жёны, рабыни? Ну уж точно не родные сёстры — судя по тому, что они вытворяли на коврике.Гриневский за спиной Карташа не то поперхнулся, не то всхлипнул. Да и у Алексея, надо признаться, дух перехватило.И было от чего.Голова шаха удобно покоилась на смуглом животе черноволосой чаровницы — чаровница кормила повелителя какими-то ягодками, похожими на виноград.Время от времени шах яство отвергал и неторопливо, со вкусом приникал губами к другому фрукту — тёмному соску юной прелестницы. (Надо ли говорить, что грудь её была обнажена — равно как и бюсты всех прочих наложниц?) Другая то ли жена, то ли рабыня в это время исполняла то, что воспитанные китайцы называют «игрой на флейте», а по-научному говоря пользовала шаха орально. И, судя по замутнённым глазам владыки, в сём искусстве преуспевала весьма. Ещё две восточные барышни неспешно растирали шахский торс маслами, от чего означенный торс блестел на солнце, как надраенный самовар. Возле ковра располагался складной столик с напитками в термосах (чтоб напитки не нагревались) и вазы — некоторые с фруктами, но большая часть со сладостями. Две красотки из гарема скромно перекусывали. Отдыхающая смена, что ли?Ну да, очень похоже: чуть позже подуставшую виртуозку игры на флейте сменила одна из отдыхающих-закусывающих и принялась исполнять любимый миллионами шлягер в совсем других ритме и тональности — голова её двигалась значительно быстрее и увереннее, нежели у предшественницы. Ни дать ни взять выступление кумира на концерте — опосля разогрева публики группами так себе… Однако добраться до коды, до финального аккорда шах исполнительнице не дал: бесцеремонно оттолкнув её в сторону, он секунду помялся, выбирая, не выбрал и поступил точно по-соломоновски: схватил обеих массажисток за талии и повалил на ковёр. Содрал с обеих невесомые полупрозрачные повязочки, обматывавшие бёдра, взгромоздился на одной, вторую пристроил рядышком, под бочок — и заработал…— Да что ж это делается-то… — застонал Гриневский.Алексей шикнул на него: мол, не время, братан, на порнуху таращиться, война идёт.— Я три года нормальную ляльку не видел, а тут такое… — сдавленным шёпотом объяснил Таксист.Неджметдин уверял, что охрана, расставленная по горам, стережёт исключительно подступы к озеру, а зону внутри периметра не контролирует. Более того — граница периметра отодвинута от священного места настолько, чтобы, пробудись у кого такой соблазн, всё равно не смог бы увидеть, что происходит у воды и на воде. Да-с, пожалуй, это действительно так. Глядя на шаховы игрища, невольно веришь, что свою интимную жизнь шах вряд ли выставит на обозрение простым часовым.Непростых же часовых было двое.Два телохранителя, допущенных к самым сокровенным сторонам жизни владыки, берегли его покой на берегу озера. Первого телохранителя хоть сейчас бери и вставляй в серию бондианы, где дело происходит на Ближнем Востоке. Колоритен, ничего не скажешь. Вышел ростом и крепкотелостью, а особо вышел чернотой и густотой бороды. А на зелёной, похожей на френч куртке выделялись пошарпанные кожаные ремни портупеи зело занятного вида. Уж не аглицкая ли, образца начала века?! К портупее с обоих боков присобачены кобуры — ясное дело, расстёгнутые, с торчащими пистолетными рукоятями. Голову можно прозакладывать, что бородатый одинаково неплохо шмаляет с обеих рук.За спиной у него висит классическая американская автоматическая винтовка М-16, но скорее всего она служит запасным оружием, если вдруг придётся вести бой на расстоянии. А вот кинжалом, что висит на поясе в ножнах, отделанных каменьями, ясен хрен, этот чукча владеет, как циркач. Небось, с малолетства упражняется — вместо школы, пионерских лагерей и посещения секции юных натуралистов.Сейчас этот генацвале прохаживался вдоль руин, происходящим у озера нисколько не интересуясь.Если и проводил взглядом по ожившей на тёмно-красном ковре камасутре, то задерживался не дольше, чем на предметах неодушевлённых — вроде камней и молельни. Впрочем, оба телохранителя в этом аспекте проявляли себя одинаково равнодушно: не косили украдкой и уж тем более не пялились, причмокивая и облизываясь, на приозёрную порнографию. Увы, сие лишь указывало на их профессионализм, а вовсе не на принадлежность к беззаботному товариществу евнухов или к сексуальной прослойке цвета ультрамарин. Просто когда настоящий профессионал работает, он уже не человек с его слабостями и пороками, он — почти машина. Машина, у которой остались лишь рефлексы, подчинённые исключительно поставленной задаче и ничему более. И для них, двух притаившихся в камнях доморощенных наёмников поневоле, ничего обнадёживающего в этой картине не усматривается.Но особенно Карташа заинтересовал второй телохранитель, сидящий на ступеньке молельни, — определённо европеоид. «Уж не русский ли, — само собой сложилось в голове предположение, — не из тех ли, кто не вернулся домой после выполнения интернационального долга? Ведь всяких историй хватало… Взяли в плен, или сам перебежал, прижился, не исключено, принял ислам, доказал свою верность повелителю, допустим, прикрыв собой во время покушения, — вот и попал в фавор, удостоился полного доверия…» Кожа, правда, смуглая, а какой, с другой-то стороны, ей ещё быть, когда живёшь на Востоке? Светлые волосы ещё ни о чём не говорят, равно могут принадлежать и шведу, и англичанину, и настоящему грузину, а уж если на то пошло, то у итальянцев или бразильцев тоже хватает своих блондинов.Но вот тип лица, особенно нос такой знакомой формы картошкой, — это скорее указывает на соотечественника. Что ж, приятель, ты однажды сделал свой выбор, тут уж не обессудь.Отсюда было не разглядеть, какой марки снайперская винтовка лежит у «соотечественника» на коленях, но вот то, что он умеет с ней обращаться, это уж определённо, это в Мекку не ходи, это верняк…А товарищ шах изволили развлекаться дальше, подключив к развлекухе оставшихся гюльчатаечек. И в результате на ковре образовался столь запутанный, столь заковыристый клубок плоти, что разобраться, где чья нога и где чья голова было решительно невозможно, а любой режиссёр порнофильмов немедля удавился бы от зависти при взгляде на сию вакханалию тел. Тем не менее, эта машина наслаждения работала безупречно слаженно двигались поршни, ходили кулачковые механизмы, до двух диверов на скале, даже через такое расстояние долетали ритмичные охи-ахи… Короче, ни дать ни взять, а гонит продукцию конвейер-автомат по производству оргазмов…Телохранитель-блондин поднял снайперку, прильнул глазом к оптическому прицелу.Ах ты лапочка, вот оно, значит, как — значит, невооружённому глазу мы не верим, проводим регулярный осмотр местности сквозь оптику!Карташ и Гриневский моментально, не сговариваясь, убрали головы из своей смотровой щели. Недосуг им любоваться на восточные любовные утехи, а всё, что требуется для планирования акции, они уже разглядели.— Будем прикидывать, — сказал Карташ. — Что мне стало без остатка, до донца ясно и понятно, так это расчёт нашего равнинного друга Неджметдина…— Мы кладём шаха, нас кладёт его кодла, — мрачно подхватил его мысль Гриневский. — Опознать нас никому не удаётся, два белых придурка, какие-то левые русские отморозки. Короче, уж кто-кто, а Недж тут совершенно ни при чём и никому ничего не должен. Все расходятся довольными — кроме убиенного шаха, двух жмуров европейской внешности и двух пленниц великого и мудрого Неджметдина… В общем, вляпались мы с тобой, начальник, в полное дерьмо.— Всё, Таксист, понервничали и хоре, задвигаем эмоции и давай крутить варианты. Времени мало. Шах не до вечера же тут плещется. Может, с часок побрызгается и адью.Таксист расстегнул нагрудный карман, достал сигарету из пачки, поднёс к лицу, глубоко вдохнул табачный аромат. Хотелось курить не только Гриневскому, но где ж тут закуришь…— Значит, вариант номер раз, начальник. Мы спускаемся к этому шаху, раскрываемся перед ним, растолковываем ситуацию вплоть до платины, клянёмся на Коране, что не врём, и предлагаем торг. Попробуем сойтись на договоре типа того, что мы заключили с Дангатаром. Только ради собственного спокойствия уменьшим долю до четверти от общей суммы. Чем меньше запросишь, тем больше шансов выжить. За сумасшедшие платиновые бабки выторговываем у шаха жизнь и в придачу не меньше десятка его бойцов, с которыми спускаемся с гор и вытаскиваем женщин из стойбища Неджа.— Гибло, — покачал головой Карташ. — Весь расчёт строится на невиданном благородстве шаха, помноженном на неслабую алчность. И что он нам поверит на слово…— Зачем на слово? — перебил Таксист. — Пусть пошлёт кого-нибудь на сортировку.— И на фига ему тогда мы с нашими договорами и женщинами, когда платина окажется в его руках!Близился полдень — час, когда, согласно ритуалу, шах принимает озёрную ванну. Следовало определяться, не затягивая.— Вариант два, — сказал Таксист. — По-тихому уходим отсюда и чешем к туркменским погранцам. Сдаём им канал переброски наркотиков… да и сами наркотики, уверен, ещё в стойбище, отличная возможность погранцам отличиться, наполучать звёзды и ордена! А взамен требуем освобождения женщин из крытки. Вряд ли, заявись на хазу к Неджу отряд регулярных войск, перед ним станут понты крутить, в конфликт с государством Неджу вступать нет никакого резона. Ясно, что одним кровником у нас отныне станет больше, но… Но это, согласись, тоже вариант.— Что вариант, согласен. Но если погранцы в замазке а так, я думаю, оно и есть, кто-нибудь из командования заставы наверняка работает на Неджа, — то всё накроется качественным медным тазом. И сами спалимся, и женщин погубим. К тому же что мы скажем пограничникам? Что есть такой канал? Я думаю, они и сами в курсе. А одних наших уверений, что наркотики находятся в стойбище, ясное дело, будет недостаточно, чтобы ворваться в кочевьё и переворошить его вверх дном…— Двигай своё, начальник.Карташ не торопясь свинтил крышку с фляжки, сделал два глотка, налил немного воды на ладонь, смочил лицо. Передал фляжку Гриневскому.Аккурат в этот момент над озерцом раздался протяжный, полный муки стон… Хотя нет, не муки: то шах завершил, наконец, начатое и, как говаривали все те, же китайцы, принялся изливать семя своего рубинового жезла в яшмовые кладовые прелестниц. А может, и нефритового. А может, и не в яшмовые, хрен упомнишь…— Знаешь, Петюня, а ведь можно попробовать уделать этого шаха и выжить, — задумчиво сказал Алексей, наблюдая за агоническими конвульсиями владыки. — Если тебя, конечно, не останавливает, что придётся лишать жизни ни в чём перед тобой неповинного человека.— Да пошёл ты! — скрежетнул зубами Таксист. — Гони дело, а не пургу мети!Шах наконец опустошил свои закрома и в изнеможении откинулся на ковёр. Рабыни ибн Изауры принялись хлопотать вокруг утомлённого повелителя — кто опять маслицем растирает, кто благодарно ласкает опаловый-опалый жезл…— А ты не кипи чайником зазря. Я размышляю на ходу, прикидываю варианты. Полного плана пока нет. Итак, давай исходить из того, что присоветовал нам Недж. Но чуть подправим сценарий. Во-первых, ты вступишь тогда, когда я окажусь рядом с шахом, и будешь работать по телохранителям, шаха оставив мне. Это первое отличие от плана Неджа. Во-вторых, касаемо отхода, то есть самого щекотливого момента…— Ты очумел, начальник? — так отреагировал Таксист, когда Карташ изложил ему весь план до конца.— Есть немножко, — не стал возражать Карташ. — Но без, как ты говоришь, чумы наше дело гиблое, мы не победим. Короче, иначе не прокатит. Не те фраера…Гриневский с сомнением покачал головой. Однако более приемлемого выхода предложить не смог.В полдень солнце зависло точно над озером. И сразу стало ясно, из-за чего ритуал приурочили к двенадцати пополудни. Возникло полное ощущение, что солнце затопило скальную чашу расплавленным жёлтым металлом. Ничего дурного не сказать, что красиво — то красиво. Хотя и слишком жарко. И в эту красоту стали прыгать шах и его верные гурии-наяды, поднимая фонтаны золотистых брызг.— Ну… я пошёл.Алексей спустился вниз, туда, где громоздились камни, больше похожие на маленькие скалы, стал петлять между ними. Долгонько бы ему пришлось петлять, не действуй он, как было предписано инструкциями Неджа, а именно каждый раз сворачивая вправо, только вправо, никуда кроме как вправо. Увидев под ногами щель, он протиснулся в неё и очутился в неожиданно просторной пещерке. Где и увидел тот самый колодец.В колодце стояла вода.Не мешкая, он разделся. Оставил на себе лишь пояс с ножнами. Даже плавки снял, чтобы разительно не выделяться на общем фоне и, может быть, выиграть на этом мгновение-другое.— В таких случаях, наверное, следует перекреститься, — самому себе сказал Карташ вслух. Но богохульствовать всё-таки не стал, некрещёный — значит, нельзя.Он сел на край колодца, опустил ноги в воду… Ёханый мамай, холодрыга-то какая!!!«Ничего, ничего, — успокаивал он себя, — на солнце вода прогрелась, там теплее, всего-то минуту перетерпеть, фигню какую-то продержаться». Под этот аккомпанемент Карташ вошёл в колодец головой вперёд.Холод обжёг, точно кипятком. Ба-лин!.. Вот как любители зимних купаний, сиречь моржи, зарабатывают свои инфаркты! Когда сердце проваливается так глубоко, оно может и не вернуться на прежнее место, заблудиться в дебрях организма…Он быстро достиг колодезного дна. Здесь туннель или как его назвать, чтоб было правильно — совершал плавный изгиб и становился горизонтальным, понемногу, очень плавно забирая вверх.Легонько, чтобы не влепиться лбом в камень, отталкивался Карташ пятками от дна. Хватался руками за выступы. Естественно, не видно было ни зги. Хорошо, никаких тебе ответвлений и развилок. Только вперёд или назад, не запутаешься.Холод постепенно давал о себе знать: проникал в каждую клетку тела, змеёй полз по позвоночнику, сдавливал череп. На случай судорог, конечно, имеется остриё ножа. Но ведь нет у него с собой баллонов со сжатым воздухом, у него с собой только лёгкие, простые человеческие лёгкие!Проход стал расширяться. Над головой забрезжило светлое пятно — бесспорно выход в озеро. Карташ заработал руками и ногами изо всех сил.И — выскочил в озёрную чашу.Сразу же увидел над головой, не прямо над собой, а чуть правее, голые тела. А где-то под ним блеснул со дна, словно подмигивая, некий металлический предмет — наверное, из числа древних. Который давешнего охотничьего азарта не вызвал.Как не велико было желание вырваться на поверхность немедленно, глотнуть кислорода, он заставил себя подниматься под углом. Чтобы оказаться аккурат посреди этого нудистского праздника Нептуна.Одно хорошо — вода в озере, как он и ожидал, была малость потеплее подземной. И чем выше к солнцу, тем теплее становились озёрные слои.Пожалуй, его ещё не обнаружили. Нет, возможно, какие-то женщины и заметили плывущего внизу голого человека, но так вот сходу сообразить что к чему, почуять опасность и поднять тревогу… тут надо быть уж очень подозрительным и очень собранным. А они все расслаблены уж дальше некуда. Плюс к тому — он, Алексей, гол и наг, а нагой человек не увязывается мозгом с опасностью, сигнальная система молчит. А вот шах точно его пока не видит — этот бы среагировал мгновенно.Главное, чтобы его сейчас видел Таксист. Потому что если Гриня промедлит со своим снайперским выходом, то… Короче, лучше об этом не думать.Он вынырнул точно посреди группового безобразия.Взмыл над водой, несколько раз торопливо хапнул ртом воздух, насыщая лёгкие.Уходя вновь под воду, мотнул головой и увидел, как колоритный бородач в английской портупее подламывается в коленях, медленно оседает. В каждой его лопате-ладони торчало по пистолету. Он бессмысленно, агонически жал на курки и, уже не в силах поднять оружие, стрелял себе под ноги. Пули щёлкали по скальной поверхности, вышибая мелкую крошку и фонтанчики пыли.Алексей ухнул под воду и тут же вытолкнул себя вновь, подняв тучу брызг. Ещё один глубокий вдох.Нормально, дыхалку вернул в порядок.А вокруг уже творилось такое… Уши закладывало от визга. Загорелые женские тела выскакивали на берег, матово блестя и отекая водой.Мужская сущность, как не забивай её внушением, жила своей параллельной, несовместимой с текущим моментом жизнью. Ну, казалось бы, насквозь не место всяким глупостям и иным мыслям, помимо боевых. Но вот рядышком пролетело, изогнувшись стеблем бамбука, гибкое тело первой флейтистки, с выбритым лобком, и взгляд невольно поволочился за ней. Вот Алексей опередил красавицу в индийском стиле — круглобёдрую, пухлощёкую, пышногрудую, — которая вдруг поскользнулась, на секунду приняв такую позу, что…А вот его обнажённого плеча коснулась небольшая острая грудь, и ворохнулось внутри… да и снаружи тоже.Так, глядишь, примут не за диверсанта, а за сексуального террориста, блин…Так, а где, собственно, шах?А, вот он, ублажитель и повелитель. Шах выскочил на берег, окружённый своими наложницами (или кто они ему там). Прикрывается, гад. Грамотно. Таксисту его не выцелить. Даже если Гриня начнёт лупить по женщинам, у шаха всё равно будет время.Второго шахского телохранителя Алексей увидел, когда следом за всей купальной братией выскочил на берег. Блондин лежал, опрокинувшись навзничь, входное пулевое отверстие располагалось точно посреди его лба. Молоток Гриня, здорово сработал. Надо думать, этого умельца он снял первым — как наиболее опасного.Наперерез Карташу выскочила разъярённая фурия.Распущенные волосы, широко распахнутые яростью глаза — чёрт побери, прям шамаханская царица, пышущая яростью на вторженца, потревожившего покой её возлюбленного! «Как ты прекрасна в гневе, любовь моя», — абсолютно не к месту вспомнилось откуда-то.Но — не до церемоний теперь и не до классических цитат. Увернувшись, Алексей подсёк её под обольстительно голую лодыжку и понёсся дальше.А вот ещё одна еммануель бросилась на защиту своего обожаемого повелителя. С нею Карташ обошёлся жёстче — полоснул лезвием по предплечью. Хватило.Она охнула, отпрыгнула и выпала, вытаращив полные испуга глаза на рану.«Извини, красавица, таковы условия игры, — мысленно сказал ей Алексей. — Рана пустяшная, заживёт — не заметишь как. Искупаешься ещё разок в чудо-озере, и на глазах затянется розовенькой кожицей».Что не позволено шаху — разрешено старлею. В том смысле, что шаха Гриневский, в отличие от Карташа, к телохранительским пистолетам подпустил, но и не пристрелил, как падлу. Так что Алексей скоренько выдрал из ладони бородача в английской портупее девяносто вторую «беретту», модель «Ф»на пятнадцать патронов. А что, классный шпалер перепал! Из жёсткого неподатливого кармашка на кобуре он выхватил запасную обойму, тут же на бегу вставил её, выщелкнув старую. Кто знает, сколько раз успел нажать на курок бородач, может, и все пятнадцать…А Гриневский не подпускал к бесхозному оружию не только шаха. Та самая флейтисточка попробовала было подобраться к снайперскому винтарю, валяющемуся рядом с блондином, но дважды у её ног дзенькнули пули, и она отступилась.Алексей преследовал шаха. Но преследовал гораздо медленнее, чем мог бы. Как ни странно, Карташ опасался простоты. Потому что стань всё просто, то есть бухнись шах на колени, начни просить пощады или просто молиться, вот так взять да за здорово живёшь пристрелить несопротивляющегося человека — это, знаете ли, не всякий… Распаляй не распаляй себя, что этот моджахед гонит наркоту, губит наших детей, на их смертях делает деньги, что во имя спасения близкого человека можно… и так далее, а палец может просто-напросто закостенеть на курке, и не сдвинешь, как ни пытайся. Карташ боялся в себе потомственного офицера, генов деда и отца с их понятием чести, засевшим в подкорке. Одно дело грохнуть вражину в бою, во имя идеи или если реально спасаешь близкого человека, и совсем другое — когда условия спасения близких и самого себя опосредованы и ты фактически исполняешь малопочтенную роль палача. Таким образом, мы имеем ещё один психологический барьер, который надо сломать или перехитрить.Короче, Алексей, отставая, давал шаху возможность добраться до своей одежды. А под ней у него не может не быть оружия.Все карташские проблемы мог бы снять метким выстрелом Таксист — если б не три наложницы, бегущие следом и нагими телами его заслоняющие. А по женщинам Гриня не стрелял. Тоже мне благородный, блин.Пёстрый ворох шаховых шмоток валялся посреди молельни, точно в углублении для жертвенника. Шах влетел в круглую беседку, прыжком одолел последние метры, опустился на колени и сунул руку под одежду на полу. Одна из обнажённых гурий, что вбежали в молельню вместе с повелителем, сразу обессилела видимо, подкосил нежданно-негаданно обрушившийся… точнее, всплывший из озера кошмар, — опустилась на каменный пол, прижалась к стене и обхватила колени руками, дрожа, что твой заяц. Две другие, молельню пробежав, выскочили наружу с другой стороны и понеслись вдоль колоннады.Алексей взлетел по выбеленным солнцем, растрескавшимся от времени каменным ступеням. «Ну чем не натуральное античное приключение, — отстранённо подумалось ему. — Голые в руинах, Тацит отдыхает…»Шах повернулся ко входу, в его руке матово блеснул металл. Пушка. Вот это другое дело…Алексей вскинул трофейную «беретту» и выстрелил.Дёрнулась в ладони огнестрельная машинка, рыбкой отскочила гильза…И впервые в жизни Алексей увидел прелести рикошета. Он промазал первым выстрелом. Однако пуля, отбив кусок исторически бесценных руин прямо перед стоящим на коленях шахом, срикошетила и угодила тому в живот. Шах так и не успел вдавить курок. Он выронил массивный, какие любят использовать в гангстерских фильмах, инкрустированный золотыми пластинами пистолет и завалился ничком.Второй выстрел Алексея Карташа оказался уже излишним, оказался контрольным.Теперь последний, но обязательный штрих. Без которого, как было сказано, нам не поверят. Карташ нагнулся над шахом. Вот он, тот знаменитый медальон на цепочке. Действительно, никакого замочка, снять можно только с головой. Ну это, извините, восточные крайности. Мы люди западные, нам ближе иные способы.Благо подходящим инструментарием мы вооружены.Армейский нож — это вам не только чтоб пырять, это вам много чего в одном флаконе…Состыковав клинок и ножны соответствующим образом, простейшими и одновременно действенными кусачками он перекусил цепочку. Без всякой брезгливости сунул медальон в рот и помчался к озеру. Бултыхнулся с разбегу в озёрную воду.Он уже почти добрался до каменного дна, когда его дважды, с интервалом в секунду, долбануло под лопатку и в ногу. Это было больно. Будто со всего маху кто-то влепил ломом. А рядом пронеслись, обогнав Карташа, похожие на тугой белёсый жгут струи.Пули.Пули, выпущенные из обычного стрелкового оружия, в воде теряют убойную силу. Было бы не так — всплывал бы уже Алёшенька Карташ на поверхность с пулевыми пробоинами под лопаткой и в ноге. Толщи воды сработали как бронежилет, смягчили удары. Правда, попади эти вильгельмы телли в голову — послали бы старлея в форменный нокаут. А нокаут под водой — это совсем не то, что продлевает жизнь и делает её весёлой и беззаботной.Не приходилось сомневаться, что за стрелки такие свалились на нашу голову. Подоспели шахские охраннички, что стерегли подступы к священному озеру. Быстро подоспели, надо сказать, ещё б немного, и всё стало бы гораздо горячее.Но чего не случилось, того не случилось, а с неслабой, но всё же выносимой болью он мог плыть дальше. И плыл. Прежним, освоенным маршрутом. Выход в горизонталь колодца, темнота, в которой он вновь отталкивался пятками и хватался за выступы руками, вертикальный подъём… Всё. Воздух. Тепло жаркого дня.Карташ выбрался на камни, оставляя мокрый след.Поднялся наверх, к Гриневскому, тем же, петляющим меж камней путём. Таксист, просунув в естественную амбразуру ствол автомата, вёл прицельный огонь.— Ещё двух срезал, — сообщил он, не оглядываясь.Алексей быстро, перевыполнив все солдатские нормативы, оделся.— Уходим.— Уходим так уходим, начальник.— Сколько их там, не определил? — спросил Карташ, подхватывая вещмешок.— Десяток точно. А может, и поболе.— Ну ладно…В диверсантском деле главное — суметь уйти. Подобраться, покуролесить вволю — это ровно полдела, фифти процентов от общей победы. Никто не говорит, что первая половина дела проста, но когда ты себя уже обнаружил, когда поднял на уши всех кого можно, тогда всё сразу многократно усложняется.Алексей видел только один шанс выскочить из петли, в которую они просунули собственные головы. Дело даже не в том, чтобы преподнести преследователям нечто неожиданное. Шаховы хлопчики, думается, готовы к неожиданному, поскольку один сюрприз в виде колодца, сообщающегося с озером, они уже получили. Значит, не должны сомневаться, что и трасса отхода заранее продумана хитромудрыми и чересчур информированными киллерами. Шаховы хлопчики станут землю рыть со всем прилежанием, проверять даже самые бредовые предположения. Причём в прямом смысле станут рыть — если диверсантам известен один потайной проход, запросто могут быть и другие, не менее потайные лазы.Поэтому следовало преподнести им на блюдечке нечто совсем уж бредовое, немыслимое. Нечто уж совсем запредельно дикое, что никак не сможет прийти в головы боевикам. А самым диким и немыслимым было…Никуда не отходить, остаться на месте. То есть там, куда непременно и очень даже скоро нагрянут боевики. Ну, не совсем уж в точности там же, не тютелька в тютельку, можно ведь чуть-чуть подкорректировать дислокацию, перебравшись двумя камнями выше. Как бы забраться на крышу того укрытия, в котором они находились допрежь, и затаиться там до темноты.Косность мышления — вещь, что ни говори, сильная.Представьте себе такую картину: какой-нибудь снайпер застрелил с крыши дома депутатишку. Ясно, что понаехало милиции, коя быстро обнаружила позицию стрелка, нашла стреляные гильзы, брошенную снайперку. Так вот: станут ли менты искать снайпера на крыше, когда у того была уйма времени уйти и скрыться? Маловероятно. Разве что у них найдётся собачка… Да, если у шаховых боевиков вдруг прихвачен с собой мухтар, тогда да… тогда шансы выжить покатятся к нулю, как пушечное ядро с горы.Стараясь не думать о потенциальной собаке, они перебрались двумя камнями выше. Кстати, пришлось попотеть — высота невелика, но лесенки с собой, звиняйте, нету. Больше всего Карташ боялся оставить след на выступах — куда ставил ногу, за что хватался рукой — но вроде обошлось. Забрались. И залегли на очень узкой и неровной, полной острых граней поверхности. Но тут уж не до удобств.Шаховы боевики разыскали их предыдущую позицию не очень-то и быстро. Вроде и видели, откуда стрелял неизвестный гад, но поди разыщи проход к тому самому месту. В конечном счёте разыскали, конечно.Внизу, в пугающей близи раздались голоса. Шестёрки шаха а кто ещё? — обменивались короткими злыми репликами. Что-то зазвенело, покатилось — гильзы, конечно. Потом один голос донёсся чуть издали, несколько раз повторив одну и ту же фразу. От колодца, догадался Карташ. Зовёт за собой остальных. Голоса тех, кого позвали, тоже стали удаляться в сторону колодца.(«Человека три-четыре, — прикинул Карташ, — обнаружь они внезапно моё с Таксистом укрытие, можно ещё потрепыхаться…»)Потом обладатели гортанных голосов вернулись, с минуту потоптались возле щели, через которую стрелял Таксист, и ушли…И больше никто не тревожил их диверсантский покой до самой ночи. Да и никаких звуков не доносилось до них — за исключением двух коротких автоматных очередей.Когда стемнело, они спустились с камней. Естественно, не удержались — бросили взгляд в смотровую амбразуру. Озеро блестело, как оловянное блюдце, тихое и покойное. Трупов возле него, ясный хрен, уже не было.А белеющие в ночи руины выглядели сейчас именно тайной веков — и ничем иным. «А может, нырнуть ещё разок и достать что-нибудь со дна?» — пришла в голову Карташа шальная мысль. Но Карташ её отогнал, как назойливого и бестолкового ночного мотылька.Они могли налететь на засаду, выставленную на тропе. Очень даже могли… Но — не налетели.Ясно, что часть людей шаха отправилась восвояси, унося трупы убиенных. Им задерживаться было никак нельзя — по мусульманским обычаям, надо предать тело земле то ли в течение суток, то ли до захода солнца, Алексей точняком не помнил. Другие же боевики, видимо, ограничились осмотром ближних окрестностей и, решив, что скрывшиеся в неизвестном направлении диверсанты уже недосягаемы, тоже отправились по домам. Вероятно, забираться слишком далеко людей шаха не тянуло ещё и по той простой причине, что столь хорошо подготовившиеся к акции диверсанты запросто могли прихватить с собой и группу подстраховки…Словом, как бы там ни было, а обратный путь для Карташа с Гриневским вышел всего лишь прогулкой.Нервной, не позволяющей ни на секунду забыть об опасности, но — прогулкой… А любая прогулка имеет свойство заканчиваться.

Глава 12.Лекарство от скукиДвадцать первое арп-арслана 200* года, 21.56То, что в кочевье что-то изменилось, они поняли издалека, неким восемнадцатым чувством ощутили. И переглянулись. Проводник из лагеря, молчаливый и невозмутимый, как статуя Будды, дождавшись их, вот спасибо, после выполнения задания, ни о чём не спросил и обратно пёр без остановок и задержек.До стойбища они добрались, что характерно, опять же к вечеру и ещё на подходе почувствовали: что-то не так. Некое напряжение было разлито в воздухе, что-то неуловимое переменилось в настроении кочевников.Въехали в лагерь, и Карташ сразу приметил огромный чёрный внедорожник, стоящий возле загона для лошадок — раньше его не было. На всякий случай он снял «Глок» с предохранителя, отметив краем глаза, что Гриневский положил автомат поперёк седла. Значит, не одному Алексею показалось…Хан Неджметдин ждал их возле своего шатра, в окружении целой толпы сподвижников, освещённой колеблющимся светом костров, все таращились на вернувшихся диверсантов и молчали — словно с радостным нетерпением ждали чего-то, что они сейчас отмочат убойную шутку. Маша и Джумагуль тоже были тут, стояли по обе стороны от хана, и выражение их бледных лиц очень Карташу не понравилось. Машка была перепугана. До смерти перепугана. Она смотрела на приближающуюся троицу с видом человека, которому уже зачитали смертный приговор и уже намылили верёвку.Присутствовало в толпе и несколько новых субъектов исключительно славянской внешности, человек пять, которых Алексей раньше не встречал, однако их вид не понравился Карташу ещё больше. Например, по правую руку от Неджа, за спиной Маши стоял высокий и худющий, словно высушенный хлыщ с лицом, изборождённым морщинами вдоль и поперёк.Взгляд цепкий, колючий, насторожённый. Знакомый взгляд. Слишком хорошо знакомый…Они спешились, обернулись к замершей толпе. Кто-то тут же оттеснил проводника в сторонку и что-то азартно зашептал на ухо. Проводник посмотрел на Алексея, и в его взгляде проявились наконец-таки человеческие эмоции — точнее, только одна: заинтересованность. Неджметдин несколько раз хлопнул в ладоши и провозгласил:— Браво. А я почему-то был уверен, что вы не справитесь.— Мы справились, — сказал Карташ, достал амулет и бросил его хану. Хан поймал цацку на лету, посмотрел, удовлетворённо хмыкнул. — Теперь твоя очередь, Недж.— Это они? — не оборачиваясь, спросил хан.— А кто ж ещё-то! — хохотнул высокий хлыщ. И подмигнул Карташу. — Они, с-сучары, крысятники гнойные…— Может, ты объяснишь, что тут происходит? — спросил Гриневский у хана.— Ты обещал отпустить женщин, если мы принесём тебе амулет, — напомнил Карташ.— Разумеется, — сказал хан. — Я дал слово и готов сдержать его. Я не говорил раньше, однако за вами всю дорогу следил мой человек, он видел, как ловко вы разделались с шахом. И я искренне восхищён. Так что можете покинуть лагерь прямо сейчас, никто не посмеет вас задерживать. Но… Быть может, я сначала отвечу твоему другу и расскажу, что происходит?— Говори, Недж, — сказал Карташ.— Только умоляю, не надо хвататься за стволы и палить вокруг без разбора. Будем разговаривать, как цивилизованные люди…Карташ невольно усмехнулся.— Дело вот в чём. Через несколько часов после того, как вы изволили отправиться на увлекательную прогулку во владения моего друга, шаха Мансуда, здесь появились вот эти люди, — небрежный кивок в сторону хлыща. — Они приехали на большом автомобиле, они искали вас. Они сказали, что вы — воры, которые украли у них то, что принадлежит им и не принадлежит вам…— Ложь, — быстро сказал Алексей, ощущая сосущую тоску под ложечкой. Итак, братья-уголовнички таки вышли на их след. И нагнали.Хан поднял руку.— Меня не интересуют ваши дела. Меня не интересует, кто говорит правду, а кто лжёт. Я не судья и не прокурор. Поскольку смертью шаха вы расплатились со мной за уничтоженный караван, то можете немедленно покинуть лагерь и разбираться друг с другом за пределами территории, где действуют мои законы.— Хан, у меня вопрос, — хриплым голосом осведомился приземистый, почти квадратный урка, стриженный наголо, с острыми, почти крысиными чертами.— Говори, Доширак, — позволил Неджметдин.— Почему у нас ты волыны отобрал, а эти ходят при стволах? Ты же обещал, что всё будет по-честному… Мы их от самого Шантарска гоним, обидно будет, если…— Потому что я им доверяю. Устраивает?— Нет, — сказал квадратный с погонялом Доширак. — Но я умолкаю.— Они хотят убить нас, — сказал Карташ.— Пока вы в лагере, вам ничего не грозит.— Мы можем остаться здесь? — быстро спросил Алексей.— К сожалению, только до утра. Утром мы снимаемся, а куда направимся, не должен знать никто.— Но если мы уйдём, они не отстанут…— За пределами лагеря это не мои проблемы. А внутри лагеря никто не поднимет оружия без моего разрешения.— Блядь, да что ты с ними муму трахаешь, командир! — истерично вскинулся за спиной хана ещё один уголок — невысокий рыжий парнишка с дёргаными, как у марионетки, движениями. — Мы же тебе за ним отслюним, без балды! Хошь баксами, хошь рыжевьём…— Захлопни пасть, пидор, когда старшие разговаривают! — крикнул хан. И вновь посмотрел на Карташа. — Ты мне нравишься, Яланчы. И я пребывал в сомнении. Здесь остаться ты не можешь, а едва ты выйдешь за границу лагеря, тебя схватят эти, — презрительный кивок на уголков. — Выхода у тебя нет…И Карташ решился. В конце концов, жизнь дороже любой платины…— У меня есть выход, — сказал он. — Помоги нам, Недж. Если ты поможешь мне избавиться от этих… людей, я заплачу столько, сколько они даже представить себе не могут…— Чё такое?! — заорал дёрганый пацан за спиной Неджа. — Ты, мудила вертухайская, ты чё на чужие бабки…И больше он ничего сказать не успел: хан сделал резкий, почти незаметный взмах сжатым кулаком, напоминающий знаменитый жест «рот-фронт», и сопляк повалился на спину, зажимая сломанный нос ладошкой и тихонько поскуливая. Среди урок возник ропот, но шевельнуться никто не посмел. Глаза хлыща превратились в щёлочки. Ясно было, что, будь его воля, он бы лично размазал кочевьё по пескам со всеми его обитателями.— Прости, Яланчы, я не стану тебе помогать, — спокойно, будто ничего не случилось, продолжал хан.— Ну тогда дай нам фору, — почти взмолился Карташ. Задержи их до рассвета, а мы пока…— Я не стану помогать тебе, — повторил Недж. — Я не стану помогать им. Я не вмешиваюсь в чужие дела и мне не нужны чужие сокровища. Так что выхода у тебя нет… Зато выход могу предложить я. Желаешь послушать?— Валяй, — обречённо кивнул Карташ.— Не уверен, что он тебе понравится, но иного я не вижу… Нашим новым гостям такой вариант тоже по душе не пришёлся, однако они согласились. Короче. Я не знаю, кто из вас прав, кто виноват. Я не знаю, кто из вас врёт, а кто говорит правду. И предлагаю вам решить спор так, как решали его наши предки. В поединке. Я выберу по бойцу с каждой стороны, они сойдутся в круге, и пусть исход честного боя, без оружия, без доспехов решит Аллах. А проигравшие навсегда останутся здесь.— Об этом мы не договаривались! — позволил себе реплику с места хлыщ.— Я так решил, — твёрдо сказал хан. — Я не хочу, чтобы проигравшие потом вернулись и стали мне мстить. Или ты не согласен?— Ну… как скажешь, начальник…На стороне Неджа была сила и оружие, так что хлыщ решил пока не спорить. Но держался он уверенно, ухмылялся во весь свой щербатый рот, точно в победе своей команды не сомневался.— Итак, я жду твоего решения, Яланчы. Либо утром вы покидаете мой лагерь, либо сегодня один из вас дерётся в круге. Думай.— Карташ глянул на Гриневского. Тот выругался одними губами, оценивающе посмотрел на уголовников и нерешительно кивнул. Лицо его было сосредоточенным, оскаленным, словно он уже готовился к поединку. Алексей вспомнил, как лихо Таксист разделал снайпера там, ещё под Пармой, на мосту… Но снайпер-то был из бичей, а это же битые, матёрые, настоящие волчары, прошедшие сотни драк в тюрьмах и зонах! И всякими каратэ-шмаратэ их не пробить…— Я выбираю бой, Недж, — сказал Алексей. — И я сам буду драться потому что мои люди не виноваты в том, что произошло в Уч-Захмете…Захохотали все и кочевники, и угловые. Не смеялись только, ясное дело, четверо обладателей платинового сокровища.— Ты не понял, Яланчы, — мягко возразил Неджметдин, когда смех утих. — Бойцов и с той, и с другой стороны выбираю я. И я уже сделал выбор… Видишь ли, Яланчы, в моём лагере по вечерам скучно, заняться особо нечем, развлечений никаких. Поэтому я и хочу, как у вас говорят, убить двух зайцев — и ваш спор решить, и занять приятным зрелищем моих людей. А какое развлечение, скажи пожалуйста, в том, что двое мужиков выйдут в круг и начнут мутузить друг друга почём зря? Да мои люди забавляются этим каждый день, а я и не препятствую — воин всегда должен быть в форме… Нет, Яланчы, я решил, что сегодня мужчины драться не будут. Сегодня будут драться жен… Хач!!!Оказывается, несколько местных стояли на стрёме, пасли поляну с самого начала разговора, и не успел он коснуться рукояти «Глока», как повален в пыль, оглушён, обезоружен… Рядом взвыл Гриневский — его тоже скрутили.— Ай-ай-ай, Яланчы, — как сквозь вату донёсся до него голос хана. — Я просил не хвататься за стволы, я сказал, что доверяю вам… Итак, твоё слово сказано: ты выбрал бой. Признаться, я рад. Вставай.Их поставили на ноги, крепко придерживая за локти. Хлыщ веселился уже совершенно в открытую, разве что грабки не потирал от удовольствия.— Гнида! — крикнул Гриневский, отплёвываясь кровью.— Продолжаем, — не обратил на него внимания Неджметдин. — Бойцы назначены, время и место определены — здесь и сейчас. Правила просты: нельзя пользоваться оружием, нельзя прибегать к помощи друзей-товарищей. Соперникам нельзя помогать, но можно подбадривать криком из зала. Поверженного противника можно убить, можно оставить в живых. Вот и всё… А теперь попрошу милых дам на сцену.От толпы отделился квадратный урка, вышел на середину, шутовски поклонился и помахал зрителям ручонкой толщиной чуть ли не с телеграфный столб. Или надо говорить — поклонилась и помахала? Карташ всмотрелся и аж передёрнулся от отвращения: ну точно, это ж баба! Вон и бёдра кое-какие просматриваются, а характерный бугорок на штанах спереди, напротив, отсутствует напрочь… Мужеподобная, здоровенная корова несколько раз ударила себя кулаком по раскрытой ладони другой руки, попрыгала на месте…А потом, на негнущихся ногах, как попорченный робот, на арену шагнула Маша.* * *Несколько последующих минут выпали из памяти Алексея Карташа. Кажется, он снова вырывался, орал что-то, угрожал и молил. Потом наступило полное отупение, он мог только стоять и смотреть в безысходной тоске, в беспомощной ярости, как аборигены запалили ещё несколько костров в бочках из-под бензина и споро расселись в кружок, как в центр этого круга вышли Доширак и Маша. Боевая подруга на Карташа не смотрела, она была сосредоточенна и серьёзна. Она дрожала, её буквально колотило, но она держалась. Пока держалась.Полностью же в реальность Алексей вернулся, когда Джумагуль взяла его руку в свою и зашептала на ухо:— Не бойся, не бойся, всё будет хорошо…Оказывается он сидел на голой земле, в первом, так сказать, ряду зрительного зала, всё кочевьё, казалось, собралось здесь, а Гриневский удерживал его за плечи и безостановочно матерился шёпотом.— Я убью тебя, Недж, — внятно сказал Карташ. Хан, сидящий на подушках на противоположной стороне площадки, его игнорировал.Маша подумала и стащила через голову свитер, оставшись только в лифчике и джинсах, даже кроссовок на ней не было, видно, сняла ещё раньше. Доширак презрительно фыркнула, но её примеру последовала — скинула ветровку, надетую прямо на голое тело. Бюста под курткой не обнаружилось — так, две какие-то несерьёзные выпуклости с огромными сосками на бочкообразной грудной клетке, зато бледный торс был столь щедро изукрашен татуировками, что производил впечатление майки. Краешком сознания Карташ машинально разгадывал их значения: активная лесбиянка, разбойное нападение с убийством, пять лет отсидки, три года отсидки, глухая отказка, побег, нападение на сотрудника зоны… М-да уж, биография… Тяжеленные говнодавы она стаскивать не стала.Неджметдин осклабился и хлопнул в ладоши.И Доширак тут же танком попёрла вперёд, работая руками, как снегоуборочная машина, без всякой техники, но одного такого удара для неподготовленного человека хватило бы, чтобы свалиться в глубоком нокауте. Маша была человеком неподготовленным, однако почему-то первая атака бабищи цели не достигла — её удары месили воздух в том месте, где вот только что, миг назад стояла хрупкая городская девушка… Толпа выла от восторга, топала ногами, орала, свистела. Карташ на какое-то время даже забыл о своих страхах и включился в процесс — столь невероятным было зрелище. Маша работала, никаких сомнений, может быть, не слишком уверенно и чётко, но работала, причём в совершенно незнакомой Алексею манере! Она извивалась, крутилась на месте, казалось, беспорядочно махая руками-ногами, но ни один удар соперницы пока цели не достиг. Доширак завизжала, попыталась схватить её в охапку, сжать в объятиях, задушить, сломать кости, Маша выскользнула из кольца, лёгким перемещением очутилась за спиной бабы-терминатора, взмах руки — и кулачок влепился в почки уркаганши.Доширак пошатнулась, но на ногах удержалась. С разворота ударила Машу ногой, и та покатилась по импровизированной арене.Джумагуль что-то выкрикнула по-туркменски, что-то вроде: «Гылыч-гельды!», и Маша вскочила на ноги.Рот её был в крови, в глазах появился незнакомый, страшный блеск.— Я тебе п…ду порву, сука!!! — заорала Доширак и вновь ринулась в бой.Удар, уход, нырок под локоть, удар, блок, захват!Прыгающие языки костров скрадывали движения гладиаторш, не позволяли уследить за всеми манёврами и перемещениями. Доширак визгливо выплёвывала всевозможные угрозы, брызжа слюной и кровью (значит, пропустила удар в голову, никто и не заметил — когда), но добраться до вёрткой соперницы не могла. Она уже вымоталась — с самого начала, уверенная в быстрой победе, взяла слишком большой темп, и теперь постепенно выдыхалась. Толпа ревела. Джумагуль время от времени выкрикивала непонятные слова, адресованные несомненно Маше. «Мочи её, мочи!!!» — вопил хлыщ…А Маша молчала. Молчала и танцевала по арене. Карташ понял, чего она добивается, и восхитился — ну да, всё правильно, уголовная корова весит не меньше сотни кэгэ, она должна быстро уставать, значит, надо навязать затяжной бой. И корова купилась, купилась!И теперь настал черёд Маши. Крутанувшись на одной ноге в полуприседе, она непонятно каким макаром вдруг переместилась почти вплотную к Доширак, резко выпрямилась… Бендерша не преминула воспользоваться моментом, с реакцией у неё было неплохо, и ткнула растопыренными пальцами Маше в глаза — но вот беда, не попала, лишь чиркнула по щеке: Маша успела отклониться, а потом сложенными лодочкой ладонями резко ударила Доширак в горло, сделала шаг назад…Никто не понял, что всё уже кончилось. Зрители продолжали орать, даже невозмутимый хан Неджметдин что-то кричал, рубя воздух кулаком, а Маша просто стояла, опустив руки, и смотрела на противника исподлобья. Стояла неподвижно и Доширак, в бесконечном изумлении вылупив зенки. Потом издала булькающий звук, пошатнулась, поднесла руки к перебитому горлу.. и грянулась всеми своими телесами ничком к ногам дочери начальника зоны.И опять в памяти Алексея случился провал — он вдруг понял, что уже обнимает Машку, гладит судорожно по волосам, шарит по плечам, спине, талии — нет ли переломов и вывихов, и шепчет бессвязно и глупо: «Ну, всё, всё, всё закончилось, умница ты моя…», — а вокруг неистовствует толпа, и хлыщ яростно вырывается из кольца вооружённых аборигенов, срывая глотку в проклятиях, а Маша всё так и стоит, безучастно глядя на труп Доширак…* * *— …Скажи, ты уже не хочешь меня убить? — прищурился Недж.Они стояли на окраине лагеря, всходило солнце, и от барханов протянулись длинные чёрные тени.— Если бы с Машкой что-то случилось, я бы до тебя добрался, — честно ответил Карташ. — Сам бы сдох, но добрался.— Почему-то верю… Что ж, я искренне рад, что всё завершилось именно так. — Он наклонился к открытому окну внедорожника, спросил у Джумагуль:— Как, ты говоришь, называется эта борьба?— Гуйч-дженг, — ответила туркменка.— Никогда не слышал.— Никто не слышал. Её забыли. Может быть, только старики в далёких аулах помнят, что это такое, но сами приёмы уже забылись…Карташ передёрнулся, вспомнив о старике Ханджаре в плаще с бритвами, и посмотрел на солнце. Спасибо дедушке Ханджару, что воспитал такую ученицу… Когда Недж объявил, что на арене будут драться Маша и слоноподобная Доширак, Джумагуль, способная ученица Ханджара, двое суток, от зари до зари обучала боевую подругу азам гуйч-дженга, точнее, рукопашному его варианту. И обучила. Невероятно, но факт. Видать, и в самом деле крутая борьба — ежели можно овладеть ею за два дня.Неджметдин выпрямился, хлопнул ладонью по крыше внедорожника.— Что ж… Теперь это ваша машина, ваше оружие и ваше сокровище. Да поможет вам Аллах, до свидания, Яланчы.— А вот это уж дудки, — подала голос Маша, полулежащая на заднем сиденье. Она уже оклемалась после вчерашнего боя и теперь хотела только одного: поскорее убраться из кочевья. — Прощайте… хан.— Оружие оставьте себе, — сказал Алексей. — Пригодится, а мы в цивилизованные места едем, там со стволами не очень-то походишь.— А что будет с нашими уркаганскими приятелями? спросил Гриневский, куря возле открытой водительской дверцы.— О, на этот счёт не беспокойтесь, — сказал хан. — Мы уже позаботились о них, больше они вас не побеспокоят.Распрощались. Недж вернулся в кочевьё, Карташ сел в машину.— Куда едем, начальник? — спросил Таксист.За него ответила Джумагуль:— Куда и собирались, в Миксату, там на поезд — и к Дангатару… Бензину хватит?— Хватит и обратно вернуться, если забыли чего. Тачка правильная, запасные канистры есть, по песку как по асфальту пойдёт. К вечеру долетим.И он включил зажигание.

Часть 3.Танцы вокруг трона

Глава 13.У самого синего моряДвадцать третье арп-арслана 200* года, 10.05С билетами на вокзале в Миксате им не слишком повезло — не оказалось полностью свободного купе.Однако вопрос удалось разрулить ещё до отправления.В их распоряжении оказалось собственное купе, в котором хоть пей, хоть пляши, хоть оборону держи.Они отсыпались. Они проспали добрых две трети пути. Остальную часть пути отлёживались и отъедались. То есть поступали совершеннейше по-солдатски. Оконные занавески отодвигали редко, в окна не глядели почитай до самого Небит-Дага. Разве что когда поезд подъезжал к какому-нибудь городу. А разглядывать окружающие железную дорогу пейзажи после недельного странствия в «теплушке» — нет уж, увольте, наелись.Ничего особо экзотического в туркменском поезде не было, если не считать, что в одежде пассажиров преобладал национальный кутюр. Порядки же — в точности сохранившиеся с советских железнодорожных времён: и чай подают, причём в старых добрых подстаканниках, и не забывают будить пассажиров перед станцией назначения, и подметают вагон два раза в день. Ну, разве что одно отличие имелось. Карташ, токмо интересу ради, спросил у проводницы про водку, та ответила, что водка есть в вагоне-ресторане или в буфетах на станциях, а они сами, видишь ли, не торгуют. За восемнадцать часов они пересекли Туркменистан с востока на запад и сошли с поезда в городе Небит-Даг.В Небит-Даге пробыли всего полчаса, за которые успели добраться на попутке до автовокзала, съесть по чебуреку (что размером с добрый лаваш, а уж стоит, в рубли переводя, такие гроши, что слеза прошибает от умиления) и занять места в отправляющемся автобусе.До места они добирались на старом добром «львовском», которыми в советские времена была укомплектована большая часть маршрутов и которые нынче в России уже и не встретишь, разве только в совершеннейшей глухомани. Как и положено «львовским» автобусам, в салоне припахивало бензином, а в районе заднего сиденья так и просто нещадно воняло. Старое железо громыхало, как гвозди в ведре, словно заранее предупреждая: «Если я рассыплюсь, не судите меня строго, о люди».Смотреть на пески мочи уж не было. А за окном мельтешили в основном они, проклятые. Это желтоватое однообразие разбавляли лишь аулы и небольшие города, куда заезжал автобус, не пропускавший ни одного населённого пункта.В туркменском автобусе — сколько бы людей не входило, сколько бы не выходило — стойко держалось молчание. Карташу припомнились грузинские автобусы с их несмолкаемой многоголосицей, с кочующими по салону перебранками, с бурной жестикуляцией. Что ж, разная ментальность — разные автобусы. Ехали, ехали…И вдруг увидели Большую Воду.Как-то так просто без фанфар, без предупреждения водителя по громкой и какого бы то ни было оживления пассажиров автобус обогнул очередной бархан, и они увидели лазурную бескрайность Каспия.И мигом на душе посвежело.В городе, в котором автобус высадил пассажиров возле обшарпанного бетонного сарая под большими буквами «Автовокзал», они не задержались ни на одну лишнюю минуту. Прошли его насквозь быстрым шагом, спустились к морю. Маша тут же скинула кроссовки, засучила штаны и вошла в воду по щиколотку.— Как хорошо-то, господи! — она зачерпнула ладонями воду и вылила на себя, запрокинув лицо. — Как хочется купаться!— Вот мы и на месте, — сказала Джумагуль, оглядываясь. Сказала, как показалось Карташу, не без грусти в голосе. — Почти на месте.* * *Карташу отчего-то представлялось, что Дангатар скрывается от врагов или в бетонном бункере, выстроенном в годы холодной войны для местных партийных бонз, или в пещере на вроде али-бабаевской. Но всё оказалось куда как прозаичнее.— Мы пришли, — сказала Джумагуль.Этот дом на берегу был из тех, что побогаче. Прочные железные ворота, глиняная ограда высотой в два человеческих роста, за ней высокие деревья. Последнее очевидней прочего говорило о достатке хозяина. Много воды для полива — значит, богатый дом. Карташ подумал, подходя к воротам и готовясь постучать по железу, что непременно увидит шатающихся по саду павлиновмавлинов, но — в результате так и не увидел ни одного.Даже громыхнуть кулаком по металлическим листам, и то не вышло. Воротная калитка распахнулась, едва они к ней приблизились.Проём перекрывал, держась рукой за отведённую створу, невысокий молодой туркмен в светлых поношенных джинсах, белой рубахе и сандалиях на босу ногу.Ни комплекцией, ни возрастом на серьёзного охранника он не походил. Да и оружия при нём что-то не наблюдалось. Молодой человек внимательно разглядывал гостей, ни о чём не спрашивая.— Заходи, — сказал он наконец и отступил в сторону.От ворот к крыльцу вела бетонная дорожка. По ней навстречу гостям шёл человек в рубашке «сафари», в белых парусиновых штанах, в замшевых туфлях и без всякого намёка на оружие. Из-под расстёгнутой рубашки виднелись стягивающие грудь бинты, левая рука висела на перевязи, а на смуглой щеке розовел шрам.Ещё один шрам, застарелый, пересекал лоб по диагонали. Человек улыбался.Это и есть Дангатар, кто же ещё. Как понял Карташ из рассказов Таксиста, они с Дангатаром были ровесники, но туркмен выглядел лет на десять старше Гриневского. И дело тут, думается, не только в ранении, да и вообще не в событиях последних дней. Служба, на которой довольно долгое время состоял однополчанин Гриневского, нервов и здоровья сжигает будь здоров.Возглавлять службу безопасности при влиятельном феодале — это примерно та же работёнка, что в сталинские времена стоять во главе НКВД. Разве что масштабы деятельности поменьше, а ответственности, головной боли и опасностей для жизни ровно столько же.Вокруг ронял на землю прохладу и тень ухоженный сад — без павлинов, но зато с поливальными установками «искусственный дождь» вполне современного вида. Сзади лязгнула запираемая на щеколду калитка.Ни в саду, ни возле дома других людей кроме этих двоих Карташ не приметил. Что, скажем прямо, было неожиданно. Неожиданно и подозрительно. Карташ предполагал, что скрывающийся от врагов Дангатар окружён если уж не бетонными стенами, то вооружёнными до зубов бородатыми и мрачными сподвижниками.Однако пока всё выглядело как мирный визит на дачу к доброму приятелю, живущему тихой и безобидной жизнью.Алексей притормозил, пропуская вперёд Гриневского: это его тема. Фронтовые друзья крепко обнялись, на миг застыв неподвижно, потом Гриневский представил Дангатару Машу и Карташа. А Джумагуль Дангатар приветствовал в последнюю очередь скупым: «Привет, Джумми. Спасибо за помощь».— Мы на Востоке спешить не любим, но сегодня я вынужден спешить сам и торопить других, — сказал Дангатар, проводя гостей в дом. — Я знаю, что вы хотели бы перекусить и отдохнуть с дороги, но… некоторые обстоятельства вынуждают меня пригласить вас одновременно к столу и к разговору. Отдохнуть вы сможете потом, комнаты вам приготовлены и ждут вас уже не первый день. Саша, — он показал на молодого человека в светлых джинсах, который запер калитку, подошёл к разговаривающим и встал чуть поодаль, видимо, ожидая распоряжений, — проводит вас туда, где вы сможете помыться. Он же покажет, куда идти дальше.Нетуркменское имя Саша заставило Карташа внимательнее приглядеться к их сопровождающему. А ведь, пожалуй, имеется неуловимое сходство в лицах между Дангатаром и Сашей. Сын? Очень возможно. Кстати, здорово смахивает на полукровку. Похоже, его мать европейского роду-племени. Опять же имя…Душевых кабин было две, и обе запитывались водой от вместительного металлического бака. Бак стоял позади кабин на опоре, которая неприятно смахивала на лагерную вышку, уменьшенную эдак разика в три. Саша принёс мыло и полотенца.Им никто ничего не говорил, но всё-таки Карташ счёл нужным предупредить Машу:— Вода у них привозная, купленная за денежки.— И что с того? — мягко говоря, неласково осведомилась та.Алексей вздохнул, но прописную истину всё же объяснил:— А то, что транжирить её зазря не следует. Быстренько ополоснулась, и всё.— Ага. Значит, я, по-твоему, такая дура, что сама не понимаю?!Апарт был настолько резким и неоправданным, что Алексей на миг растерялся. А подруга прошла мимо него и хлопнула дверью перед его носом.Гриневский понимающе хмыкнул и подтолкнул Карташа к другой кабинке.— Иди, начальник, под душ первым. Остужайся…Естественно, Алексей пошёл первым.Чтобы никто нечаянно не забыл завернуть кран, кранов не было и в помине. Принцип действия душа был как у унитаза: потянул за верёвочку — вода полилась, отпустил — не льётся. Карташ дёрнул за верёвочку столько раз, сколько было необходимо, чтобы смыть дорожные пот и грязь, чтобы выгнать из тела вялость.Маша тоже не слишком увлеклась — завершила помывку одновременно с Гриневским. Затратить на водное священнодействие столько же времени, сколько двое мужиков — это, без всякой иронии, для женщины вполне нормально.Она вышла и демонстративно тряхнула мокрыми волосами на кусты ежевики, ломящиеся от чёрной, налитой соком ягоды — типа, видишь, поливаю, вода даром не расходуется, всё в дело. Да что за ерунда с ней происходит?!Саша, сидящий на скамье в терпеливом ожидании, когда они закончат с водными процедурами, провёл их в дом — трехэтажное, не слишком навороченное в смысле архитектурных излишеств сооружение, просто бетонный куб с окнами. В доме была полутьма и приятная прохлада. Зашли в комнату, посреди которой стоял накрытый стол.— Садитесь, кушайте. Сейчас позову дядю Дангатара.* * *Дядю, отметил Карташ. Значит, не сын. Тогда брат?Или всё-таки племянник, раз «дядю»?Саша уже дошёл до дверей, когда его догнал вопрос Маши:— А где Джумагуль?— Она… э-э, — Саша опустил глаза, рассматривая свои сандалии, — у себя.— Можно с ней поговорить?— Спросите у дяди Дангатара, — сказал он и быстро вышел.Маша — Карташ голову готов был прозакладывать хотела запустить вдогонку какую-то резкость, но вовремя прикусила язычок. И нервно принялась мерить комнату шагами.В углу негромко калякал по-туркменски включённый телевизор — «Сони», пусть не самой последней модели, но вполне, вполне. Никто из троих за стол не садился и уж тем более трапезу не начинал, хотя манили салаты, посыпанное зеленью холодное мясо в необъятном блюде, сыры, колбасы, соусы, что-то похожее на ватрушки с мясом… Разумеется, присутствовали чёрная и красная икра в плошках с воткнутыми в зернистую массу ложками.— Похоже на съезд компартии, — сказал Гриневский, кивнув в сторону экрана.По телевизору показывали зал тысячи на три зрителей, которые стоя аплодировали кому-то, рук не жалея. Потом картинка сменилась: на трибуне распинался круглолицый оратор, который то и дело прикладывал ладонь к груди, кланялся и поворачивался к сидящему в первом ряду президиума Его Превосходительству Ниязову. В общем, ни дать ни взять, очередное историческое заседание очередного судьбоносного Пленума ЦК КПСС… А потом замелькали новые кадры, и стало ясно, что всем пленумам вместе взятым далеко до происходящего: всё тот же круглолицый оратор, только теперь не на трибуне, а в зале, к которому вполне применим эпитет «тронный», ступал, едва не маршируя, по красно-жёлтой ковровой дорожке, пока не добрался до стоящего на специальном коврике президента Ниязова. Президент что-то сказал ему, барственно похлопал по плечу и повесил на шею золотую цепь. Облагодетельствованный немедля упал на колени, принялся целовать ноги и руки Туркменбаши. Экран на несколько секунд закрыла заставка на туркменском и русском языках — информационная программа «Ватан».— Скорее похоже на конкурс придворных льстецов с раздачей слонов за лучшую лесть, — сказал Карташ. Восточные сказки живы. Я не удивлюсь, если узнаю, что Туркменбаши, как Гарун-аль-Рашид, изменяя внешность, иногда по ночам покидает дворец и бродит по Ашхабаду. Подслушивает, что думают о нём его подданные.— Ты лучше скажи, чему ты удивишься! — раздражённо бросила Маша от окна. — Если что-то случится со мной, тебя это не удивит точно!Эт-то уже, пожалуй, перебор. Мы, конечно, понимаем — длинный тяжёлый путь, переживания, треволнения и всё такое. Кого хошь подкосит и измотает. Но всему есть место и время, всему есть мера. На первый раз Карташ смолчал и, чтобы не заводиться, сосредоточил внимание на телевизионной картинке. Гриневский же благоразумно помалкивал, хотя тоже, судя по недоумению на лице, не мог взять в толк, какая муха вдруг укусила дочь Хозяина.В комнату вошёл Дангатар, покосился на экран, счёл нужным объяснить.— Это Халк Маслахаты, Народный Совет. Высший представительный орган народной власти, собирается раз в год, преимущественно в августе, — он подошёл к телевизору, встал рядом, не заслоняя экран. — Обратите внимание, сейчас я вам кое-кого покажу. Сейчас он обязательно попадёт в кадр…Туркменское телевещание снова демонстрировало зал заседания, камера двигалась вдоль президиума.— Вот! — Дангатар приложил палец к экрану и обвёл им вокруг одного из заседающих. — Запомните этого человека.Тот, кого следовало запомнить, восседал в президиуме вблизи Ниязова, сидел, сложив руки на столе, как прилежный ученик. Лет пятидесяти, на славу упитанный, с реденькими волосами, с большими щеками и двумя тонкими штрихами вместо глаз. Рядовая внешность бюрократа в летах с поправкой на восточную специфику.— Зовут его Гурбанберды Саидов. А ещё запомните, как близко он сидит от нашего Сердара.— Саидов? — переспросил Алексей. — Стойте-ка… Не у него ли служил один вредный старикашка по имена Ханджар в хитром халате?— Именно. Джумагуль мне уже рассказала о ваших приключениях… Впрочем, всё по порядку. Прошу к столу. Садитесь, садитесь.Они, последовав приглашению, стали рассаживаться, Дангатар же подошёл к антикварного вида буфету, отвёл в стороны пошарпанные створки, за которыми обнаружился стеклянный бар с приличным ассортиментом бутылок.— Перефразируя классика: какие напитки вы предпочитаете в это время суток? Шариатской полиции в Туркмении нет, в отличие, скажем, от Египта. Поэтому никто не ворвётся, бить бутылки о стены не начнёт. Ты, Гавана, насколько я помню, уважал русскую водку?— И уважения не растерял, — сообщил Гриневский.Карташ сказал, что присоединяется к выбору Таксиста.— А девушка под чудесным русским именем Маша? Лимонад или просто воду? Конечно, можно. На столе в графине минеральная вода из Копетдага. Вас устроит? Замечательно.Ловко управляясь одной здоровой рукой, Дангатар выставил на стол две гранёные рюмки и пиалу.— Сам я буду чай. Вера и доктора не велят ничего другого. Вам нашего чая не предлагаю. А то ещё подумаете, что я вас хочу отравить. С непривычки и в самом деле может стать нехорошо.— Зелёный чай и у нас пьют, — угрюмо возразила Маша.Дангатар удивлённо поднял брови.— Вот как? Значит, я отстал от жизни. Неужели у вас в России тоже стали добавлять в зелёный чай растопленный бараний жир?— Я, пожалуй, ограничусь минералкой, — сказала Маша.Дангатар усмехнулся и продолжал:— Будь у нас шариатская полиция, как в Египте, не одобрила бы она и женщину за мужским столом. Впрочем, и сам стол не одобрила бы: Западу подражаете, на Запад смотрите! Есть достархан — вот и расстилай его, усаживай за него гостей, — Дангатар сел за стол, отдал Гриневскому бутылку «Столичной». После чего пододвинул к себе блюдо, накрытое металлическим колпаком. Под колпаком обнаружился фаянсовый чайник, белый в крупный красный горошек, из него туркмен налил себе в пиалу дымящуюся жидкость зеленоватого цвета. — Но мы не в Египте… — Взгляд Дангатара омрачился. — Зато в Египте сейчас моя семья. Хорошо, вовремя отправить успел. Заранее почувствовал, что назревают события, хотя и не представлял, во что это выльется…«А ведь врёт! — вдруг понял Карташ. — То-то я сразу почуял какую-то нарочитость в этих пассажах про Египет. Голову готов прозакладывать, что его семья как раз таки и не в Египте. А он элементарно гонит. На всякий случай. Так же, как отступающая разведгруппа натягивает поперёк тропы растяжку — вдруг преследователи не заметят и подорвутся. Если кто-то из нас вдруг, тьфу-тьфу, попадёт в лапы врага, хитровану Дангатару от этого перепадёт какая-никакая польза — пустит врагов по ложному следу, в сторону от семьи. Допустим, кто-то из нас сломается и выдаст информацию про Египет — она прозвучит для врагов как правда. Любой детектор покажет правду. Ладно, нормальный профессионализм — ненавязчиво заряжать каждого информацией и дезинформацией, которая работает на тебя…»

Глава 14.В Ашхабаде всё спокойноДвадцать пятое арп-арслана 200* года, 16.44— Ну, обо всём поговорим по порядку, — пообещал Дангатар и отхлебнул дымящуюся жидкость. Блаженства на лице не выступило от такой вкуснотищи, как зелёный чай с бараньим жиром, равно как и гримасы отвращения. Обыденный повседневный напиток.Без всякого отвращения и Карташ с Гриневским хлопнули по рюмочке «Столичной», потянулись к богатой закуске. Алексей, например, к икорочке.— А я вот, не представляете, по солёным грибам соскучился, — признался Дангатар. — Полюбил это дело за время службы в советской армии. Помню, возил начальство на «вертушке» в такие дикие места, где этих грибов было, сколько и не приснится. Кстати, и «вертушкой» давненько самому управлять не приходилось…Карташ уже настроился (и теперь с этого настроя его было не сбить), что перед ним профессионал, который вряд ли станет нести про грибочки исключительно ради приятных воспоминаний. Цель он какую-то преследовал этой болтовнёй, ясно. Но вот какую?..— Ты считаешь это убежище достаточно надёжным? на правах друга запросто спросил Гриневский.— Смущает отсутствие спиралей Бруно поверх забора, отсутствие часовых и камер видеонаблюдения? Не напрягайся, Гавана, смею тебя уверить, что мышь не проскочит…— То-то лодочка качается на волнах напротив дома в полукилометре от берега, — сказал Карташ.— Совершенно верно. Качается, — посмотрел в его сторону Дангатар. — И не только лодочка. Так что о нежелательных гостях — со стороны моря те надумают появиться или со стороны суши — я узнаю заранее. Кстати, не будет никаких погонь и перестрелок. Просто я исчезну из этого дома, вроде меня здесь и не было никогда.Карташ заметил, что Маша ёрзает, ей явно о чём-то очень хочется спросить, прям до зуда хочется. Наконец она не выдержала:— А Саша — это ваш сын?— Племянник. Сын брата.— А брат… — осторожно начала она, но споткнулась, верно, решив, что переходит грань допустимой откровенности.— Брат рыбу ловит, — обезоруживающе улыбнулся Дангатар. — Я понимаю, о чём вы хотите спросить. Мои враги первым делом должны были проверить дома родственников… Но в этом доме никаких моих родственников нет. Дело в том, что мой брат не ладил с роднёй и женился на русской… Нет-нет, у нас к этому вопросу относятся проще, не так, как у кавказских горцев. Никаких строжайших запретов и проклятий рода. Всё гораздо спокойней, подобных браков множество. Тут важна последовательность. Брат не ладил с роднёй, да ещё и женился на русской. Понимаете? Чаша терпения переполнилась. В общем, ему в родном селении о ставаться было как-то не с руки… Тогда я купил им дом у моря и уговорил поселиться под чужими именами. Сделал так, чтобы никто не знал о нашем родстве. Брата зовут Аннагурт, а жену брата — Ира.Дангатар поднялся, подошёл к двери, открыв её, громко сказал в коридор:— Ира, можно нести гостям плов!Спустя несколько секунд появилась Ира с блюдом в руках. Симпатичная загорелая женщина лет тридцати, крепко сбитая, с уложенной на затылке толстой косой.Поздоровалась, поставила блюдо на стол. Ей Дангатар гостей представлять не стал, наверное, не принято.Спросив: «Всего хватает? Ничего больше не надо?», она получила утвердительный ответ и вышла.И тогда Маша выкинула очередной номер сегодняшнего дня:— Извините… я сейчас… я скоро.Выпалила, вскочила со своего места и выбежала из комнаты.Дангатар с недоумением взглянул на Гриневского, тот пожал плечами. Над столом ненадолго повисла неловкая пауза.И вдруг до Карташа, что называется, дошло. Внезапные странности, несоразмерная с поводом истерика, в завершении бросается вдогонку за незнакомой женщиной с явным намерением о чём-то спросить или о чём-то попросить… Ну да, мы ж за боями и походами совсем забыли о периодических особенностях женского организма и связанных с этим проблемах. Две головы можно прозакладывать, что у боевой подруги как раз и начинаются, по любимому выражению самих женщин, эти дела…— О деле бы, — напомнил Гриневский.— Да-да, — Дангатар наморщил лоб, будто с трудом вспоминая, а за каким чёртом, собственно, сюда явились эти русские. — С грузом всё в порядке?— Как ты и говорил, — нахмурился Таксист. — Стоит на сортировке. Ждёт. Координаты могу дать хоть сейчас.— Не надо сейчас, потом. Прости, Гавана, как-то не до платины нынче, сам видишь. К сожалению, не в хорошее время вы прибыли в Туркмению… Не в хорошее.Дангатар держал пиалу перед собой в поднятой руке, покачивал на разведённых пальцах, взбалтывая недопитый чай.— Положение в стране гораздо хуже, чем я думал десять дней назад… Словом, не стану начинать от Адама, что применительно к Туркмении звучит, как начинать от Огуз-хана и от небесной верблюдицы. Начну я с басни про лебедя, рака и щуку, которую все мы проходили в школе. «А воз и ныне там», помните? Это равновесие, когда каждый тянул в свою сторону и повозка оставалась на месте… это непрочное равновесие нарушено. Воз сдвинулся с места и в любой момент может загреметь вниз по склону, подпрыгивая на буграх и стремительно разваливаясь. Воз в данном случае — гражданское спокойствие в Туркмении, а потеря равновесия — гражданская война. Я не знаю, известно ли вам, что административные границы велаятов — тогда они, правда, назывались не велаятами, а областями, — сохранились в неизменности с советских времён… — И он опять замолчал.— Это, наверное, потому, что правители земель остались в основном прежние, — сказал Карташ, чтобы вывести Дангатара из ступора. — Ну, кое-кто кое-кого под шумок скинул или подвинул, не без этого, но это так… дела внутренние, семейные — перестановки внутри правящих кланов, сиречь родов, фамилий, тейпов…— Совершенно верно, Алексей. Да и наш падишах Сердар тоже из давешних, из советских. Сапармурат возглавляет Туркменистан с восемьдесят пятого, когда его назначили первым секретарём ЦК Компартии республики. Так что поменялась только внешняя оболочка, кожура у фрукта, мякоть же осталась прежней. Правда, у падишаха появилось не в пример больше возможностей для того, чтобы наслаждаться положением верховного правителя. Но это в основном ограничивается безобидными шалостями вроде памятников самому себе на каждом перекрёстке. В основном, — добавил Дангатар после паузы, — но, увы, не во всём. Однако по большому счёту на сегодняшний день Сердар нас устраивает. Он тот самый воз из басни, который желательно, чтоб оставался поныне там. Это так, лёгкое вступление. Введение в ситуацию.Дангатар поставил пиалу на стол, взял в руку вилку, принялся тупым концом водить по скатерти, сопровождая рассказ вычерчиванием невидимых узоров.— Велаяты в свою очередь делятся на этрапы. Хяким Аллакулыев, которому я служил и которого убили люди Ханджара… Так вот хяким Аллакулыев поставил во главе двух этрапов своих младших братьев. Я предупреждал его, что лучше этого не делать. Лучше было бы отправить братьев Порана и Батыра за границу, открыть специально для них в каких-нибудь дальних странах два лишних торговых представительства. Пережили бы мы эти расходы. Но хяким Аллакулыев так поступить не захотел.Около года тому назад два брата пригласили в гости в один из своих охотничьих домиков в горах арчина это что-то вроде мэра — одного из крупных городов велаята. Арчин Ахмурат Дидаров является двоюродным братом хякима Аллакулыева и, кроме того, он человек весьма влиятельный не только в своём городе, но и вообще в велаяте.После охоты и отдыха братья Поран и Батыр за дружеским достарханом повели разговор о том, что нынешний хяким уже стар, хватка у него уже не та, он размяк, он ничего уже не хочет, он довольствуется малым, он позволяет прибирать велаят к рукам людям Сердара, а если управлять велаятом по уму, то деньги потекут не ручьями, потекут такой полноводной рекой, что можно заставить Сердара не только убрать свои лапы из велаята, но можно навязывать ему свою волю.И всё в таком духе. А потом братья напрямик предложили арчину Ахмурату составить с ними заговор дескать, с его-то влиянием в велаяте, со связями в столице и уважением у аксакалов всё пройдёт наилучшим образом. Братья, разумеется, пообещали сделать новым хякимом именно его, Ахмурата Дидарова. Такая авторитетная фигура, как арчин Ахмурат, был им необходим до зарезу, без него коварные замыслы братьев были обречены. Даже если б они убили Аллакулыева и объявили хякимами себя, то продержались бы не дольше суток. Их никто бы не признал и не поддержал.Но Ахмурат наотрез отказался от предложения братьев, сказав, что вполне доволен положением арчина и очень уважает своего дорогого родственника хякима Аллакулыева. Сказал — и стал собираться домой. Но братья, мягко говоря, ему воспрепятствовали: Поран и Батыр связали Ахмурата, а их люди напали на охрану арчина — нескольких человек убили, остальных обезоружили. После чего Поран и Батыр накалили щипцы в камине и самолично выжгли Дидарову глаза. И только тогда они освободили пленных и позволили увезти ослеплённого арчина и убитых охранников.— Восточное коварство, — сказал Таксист. — А почему они его просто не убили?— Хяким Аллакулыев обязательно дознался бы, кто убил арчина, и не простил бы убийцам его смерти. А так братья сказали Аллакулыеву, что это арчин их подбивал на заговор, а они его наказали.— Всё равно не понимаю. Почему они тогда просто не отпустили этого… арчина? И не настучали Аллакулыеву на него — раньше, чем это успел бы сделать сам арчин?— Они очень сильно разозлились на Ахмурата — за то, что он узнал их планы и не согласился их поддержать. Потом, они всегда ревновали к его авторитету у людей, а в особенности у старейшин. Потом, если бы они просто отпустили арчина и оклеветали бы его перед хякимом, то хяким мог бы подумать: «Их подговаривали на измену, а они остались такими невозмутимыми, словно речь шла о пустяке, посмеялись вместе и распрощались с подлецом, как с добрым другом»… Короче говоря, тут много всего.— Ну, допустим… — Карташ почесал репу и мысленно поблагодарил родителей за то, что им и в голову не „пришло в своё время переехать на постоянку в Туркмению. — И что же хяким?— Хяким очень огорчился от происшедшего. Велел мне приглядывать за братьями. Но так же он велел мне приглядывать и за арчином Ахмуратом.— А следствие? — с заведомой безнадёжностью в голосе спросил Таксист.— Ну какое следствие! — Дангатар даже всплеснул здоровой рукой. — И так ясно, что скажут люди братьев Порана и Батыра, а что люди арчина. К тому же не стоило, как говорят у вас, выносить сор из избы. Хм, этот сор стал бы чересчур щедрым подарком людям Сердара, которые ведь тоже не сидят сложа руки. Туркмен-ахалтеке рыщут, как голодные шакалы…— Кто рыщет? — в один голос спросили Карташ и Таксист.— Люди из ахалского тайпа, — сказал Дангатар, — из клана Ниязова. Ими, в основном, и заняты ключевые посты государственной службы, а таможня так насквозь, снизу доверху, состоит из туркмен-ахалтеке. Между прочим, так называемая туркменизация страны, то есть обязательное знание туркменского языка, перевод делопроизводства с русского на туркменский, вся эта ерунда с отменой двойного гражданства и тому подобное, это лишь создание поводов к вытеснению с постов ещё старых советских аппаратчиков, а также лиц, не принадлежащих к титульной нации да и вообще всех лишних — понятное дело, с обязательной заменой их на людей ахалского тайна. Правда, на местах людям из клана Сердара приходится тяжелее. Допустим, прокурором велаята или главой местного Комитета национальной безопасности они могут поставить своего, но руководить ему придётся людьми из чужого тайпа. Значит, не руководить ему больше приходится, а договариваться с подчинёнными и лично с хякимом. Вот туркмен-ахалтеке и пускают слюни в желании оттяпать ещё хоть кусочек от чужой власти, ещё хоть на миллиметр проникнуть в чужие владения, хоть ещё одного своего человечка куда-нибудь протиснуть, чтоб в перспективе подмять велаят под свой тайп.— Ну и запутанно тут всё у вас, как я погляжу… сказал Гриневский.— А где сейчас этот Ахмурат? — спросил Карташ.— Всё там же. Арчин города. Возможно, ему бы и удалось отомстить братьям, но те вовремя обзавелись влиятельным покровителем. Этого покровителя я вам показал сегодня на экране. Гурбанберды Саидов, хяким Гурдыкдерийского велаята. Серьёзные намерения братьев Порана и Батыра для него не остались незамеченными. Кто на кого вышел неизвестно, но они спелись. Я узнал об этом не сразу. Но я узнал об этом вовремя. И сразу же доложил своему хозяину, хякиму Аллакулыеву.— И хяким не поверил, — сказал Карташ.— Не поверил, — признал Дангатар, потемнев лицом. — Этот Саидов умен и хитёр. Он понял, что мне рано или поздно станет известно о его контактах с братьями, и сделал упреждающий ход. В это же самое время Саидов стал усиленно дружить с нашим хякимом.Слал подарки, предлагал совместные проекты, даже заключил какие-то торговые договоры. Поэтому его контакты с братьями вполне укладывались в дружбу с нашим хякимом и с нашим велаятом… Я, я виноват в том, что случилось! — лицо Дангатара внезапно исказилось гримасой боли, он бросил вилку, и та со стуком упала на пол. — Я испугался… Нет, не надо мягких слов! Я струсил! Надо было, отправив жену и детей в Египет, на свой страх и риск убрать братьев! Устроить обоим один несчастный случай на двоих, это было несложно — они много времени проводили вдвоём. Если бы хяким не убил меня сразу, то потом понял бы и, возможно, простил…Только теперь Дангатар нагнулся, поднял с пола вилку, положил на стол. А за окном окружающее погрузилось в серые тона, словно на мир набросили тончайшую вуаль пепельного цвета — верный признак надвигающихся сумерек.— Не меньше моей вины и в том, что я не сумел отговорить хякима от той поездки. Хяким Аллакулыев принял приглашение одного из братьев, Батыра, приехать к нему в этрап на праздник обрезания сына Батыра. Хотя, Аллах свидетель, я как мог отговаривал хякима! Но у меня не было фактов на руках, а к моим плохим предчувствиям и к моим разговорам о нехороших совпадениях Аллакулыев отнёсся с насмешкой. Мол, вечно ты видишь в каждом верблюде порождение шайтана. Опять же я виню себя не за то, что не переспорил хякима — это всегда было делом не из простых! — а за нерешительность. Что мне стоило подсыпать ему в пиалу какого-нибудь не слишком вредного порошка? Ну, почувствовал бы он себя плохо, повалялся день-другой в постели, зато поездка бы сорвалась. Ну, догадался бы он даже, кому обязан внезапной хворью, ну устроил бы мне день выдранных волос…— А через неделю он поехал бы ещё на какой-нибудь семейный праздник, — сказал Гриневский.— Неделя — большой срок, — покачал головой Дангатар. — Очень большой. Многое можно успеть. Например, за эту неделю вы сумели добраться из России в Туркмению. Хочу сказать — когда мы с вами говорили по телефону, мне казалось, опасность ещё не оформилась, ещё очень далека и я сумею заранее почуять её приближение. Главное, что меня в какой-то мере успокаивало — на тот момент противнику невыгодно и бессмысленно было наносить удар. Такой интриган, как Саидов, чьими куклами стали братья Поран и Батыр, прежде выстроил бы многоходовую комбинацию, подготовил бы её на разных уровнях, так, чтобы решить одним ходом сразу множество задач, двадцатикратно подстраховался бы и перестраховался. Короче говоря, зашевелился бы, готовя свой ход, а я бы почувствовал его шевеление. Так я думал. А Саидов просчитал, что я буду думать именно так. И нанёс удар без подготовки. Немножко по-русски нанёс — на авось. Авось из этого что-то да выйдет, не выйдет же — я, хитрый Саидов, всё равно улизну, как гюрза в песок. И он переиграл меня, приходится признать. Аллах свидетель, я не оправдываюсь, просто я постоянно прокручиваю в голове, в чём ошибся, можно ли было предотвратить беду……Батыр с семьёй жил не в городе, а в ауле под городом. Приезжая в его аул, хяким всегда останавливался в доме Батычана Рамнези, своего друга и дальнего родственника. Так было и на этот раз. Они прибыли вечером накануне праздника, Батыр их встретил… Попробуй не встреть! Дангатар даже не брался сказать, что началось бы, не встреть он хякима. И уж тогда бы точно все его замыслы накрылись в одночасье.Батыр с многочисленной свитой встретил хякима у въезда в аул, проводил в дом Батычана Рамнези, они с хякимом погуляли в саду, о чём-то побеседовали, и Батыр ушёл к себе. Хяким Аллакулыев и те, кто его сопровождал, разошлись по комнатам на отдых.Примерно около трех часов ночи сработала заложенная в доме взрывчатка. Это были термитные заряды, примерно шесть-семь закладок в разных концах дома.Вряд ли это Батычан Рамнези, который в ту ночь погиб в огне, предал своего друга хякима Аллакулыева.Скорее, кто-то из его домочадцев тайно помогал Батыру… Но кто бы то ни постарался — хяким и его свита легли спать на термите.А враги всё-таки промахнулись — им не удалось убить Аллакулыева сразу. Немалыми трудами, но у Дангатара получилось уговорить хякима перебраться из своей обычной комнаты в комнату, где ночевал Гедай — чемпион Туркменистана по борьбе гореш, которого хяким возил с собой на все праздники (при слове «борьба» Карташ вздрогнул), туркменские праздники обязательно включают в себя состязание по гореш…Дангатар постучал указательным пальцем по левой стороне груди.— Скребло нехорошее предчувствие, поэтому я сделал всё, чтобы уговорить хякима поменяться с Гедаем комнатами. К сожалению, скребло не напрасно… Борец Гедай в комнате хякима сгорел заживо за считанные секунды… В считанные же секунды дом превратился в костёр. Кто-то выбегал из дверей, кто-то выпрыгивал из окон — и они тут же падали замертво на дворе, залитом отсветом пожара. Это люди Батыра, окружившие дом, убивали всех, кому удавалось спастись от огня.Я выволок хякима из горящего дома. Разумеется, нам готовили ту же участь, что и всем остальным — быть расстрелянными из автоматического оружия с глушителями. Чтобы хоть кто-то смог выскочить из этого ада, двое моих людей прикрыли собой наш с хякимом отход. Они знали, что делают, на что идут. Знали, что играют роль живого щита и что им не спастись. И они выиграли своему хозяину несколько минут жизни… Мы с хякимом смогли преодолеть освещённый участок и скрыться в темноте сада. Укрываясь за деревьями, я довёл хякима до ограды. Больших надежд я не питал, но мизерный шанс на спасение определённо появился, и я обязан был сделать всё, чтобы его использовать. За нами устремилась погоня. При мне был двадцатичетырехзарядный «Дротик» и запасная обойма к нему. Не густо, но вполне достаточно, чтобы, отстреливаясь, увести преследователей за собой. Что я и сделал, оставив хякима в кустах возле ограды. Ему было наказано перескочить ограду, когда его никто не будет видеть, перебежать дорогу и уходить через дворы и сады к окраине аула. За ночь он дошёл бы до города и спасся.Не знаю в точности, что там произошло. Думаю, у хякима не выдержали нервы и он, когда поблизости раздался шорох, выскочил из своего укрытия вместо того, чтобы затаиться и пересидеть. Я повернул обратно… И нос к носу столкнулся с Ханджаром. Вы видели уже его халат — Ханджар разрезал бы меня на части двумя ударами… но на мне был бронежилет. По руке он задел, однако броник выдержал, я упал. Ханджар наклонился надо мной для последнего удара, и тут кто-то как заорёт: «Я убил его! Аллакулыев мёртв!» Ханджар на меня плюнул и побежал в ту сторону, откуда кричали.А я подобрал автомат одного из убитых боевиков Батыра, перемахнул ограду и перебежал дорогу. В одном из домов аула залез в гараж и угнал чьи-то «жигули», пусть не обидится на меня их хозяин.Вот так это было… Сейчас исполняющим обязанности хякима нашего велаята стал Батыр, до официальной церемонии назначения — инаугурации по-вашему осталось десять дней. А для всех смерть хякима Аллакулыева выдали за несчастный случай на пожаре.— Поверили? — с невесёлой усмешкой спросил Гриневский.— От кого зависело назначение нового хякима сделали вид, что верят, — сказал Дангатар. — Здесь уж постарался Саидов.— Так, стоп, — сказал Карташ и хлопнул ладонью по столу. Голова опять пошла кругом. — Значит, вашего хозяина прикончили не из-за нашего груза?— Боюсь, что нет, — ответил Дангатар. — Тут идёт игра по гораздо большим ставкам.— Большим, чем два ящика платины?— Разумеется. Так уж вышло, что это простое совпадение — подготавливая покушение на моего хозяина, Ханджар случайно узнал о вашем грузе и решил заодно и его захапать. Думаю, Саидов даже не знал о платине, да ему она не очень-то и нужна. У Саидова большие планы. Великие. Огромные. Смена хякима одного из велаятов — всего лишь малая часть интриги, конечная цель которой — занять трон. И стать не просто новым Туркменбаши, а сделаться по-настоящему единоличным правителем страны. Без всякой конкуренции с местными владыками. И если Гурбанберды Саидову вдруг удастся добраться до престола, то много крови прольётся, ой много…Помолчали.— Н-да, хитро, — Таксист задумчиво теребил мочку уха. — А ведь по большому счёту-то везде одно и то же. Где есть какая-никакая власть, там начинается кровавая грызня за неё. И в воровском мире то же самое. Достаточно вспомнить схлестку Баркаса и Пугача за власть в зоне…— Так вот, Алексей, — сказал Дангатар, глядя на Карташа, — я ничего не напутал, сказав, что арчин Ахмурат сейчас правит, как правил, всё тем же городом. Батыр пока не решается убрать его. Пока. У новоиспечённого хякима Батыра и так не слишком прочное положение, он опасается резких перемен. Он опирается лишь на своих немногочисленных боевиков, да ещё на поддержку Гурбанберды Саидова с его связями в столице и отсюда — на поддержку местного КНБ в случае волнений в велаяте. Так вот: слепой арчин Ахмурат — наш шанс, други мои, наш последний и решительный шанс. Если мы поможем ему отомстить за себя, отомстить за Аллакулыева, поможем ему стать хякимом, то… поможем и себе, решим и все свои проблемы. Понимаете? И ваши проблемы тоже. Главная беда в том, что реальной силы за Ахмуратом нет. Уважение в народе и у аксакалов — это хорошо, но этого мало.— И сразу возникает ещё вопрос: а согласится ли он сам? — сказал Карташ.— Согласится, — твёрдо сказал Дангатар. — Ахмурат не глуп и прекрасно осознаёт, что если хякимом останется Батыр, то его часы сочтены. Если не убьют завтра, то уж послезавтра всяко.— Ну хорошо. А где же она, та реальная сила, способная помочь Ахмурату взять власть в велаяте? Ну и нам заодно помочь в решении наших маленьких проблем?— Я бы не стал об этом и заикаться, Алексей, если бы не видел выхода. Сегодня ночью сюда приедут люди, за которыми стоит реальная сила.— И кто эти люди?— Воры, Алексей. Ашхабадские воры.

Глава 15.Тиха каспийская ночьДвадцать пятое арп-арслана 200* года, 23.18Вот же привязалась немного пошловатая, но отвечающая моменту песенка:Под солнцем южным, как под грудью у мадам —Немного жарко, но до одури приятно.И все фланируют под им туда-сюда,А я фланирую под им туда-обратно…Карташ сфланировал под им на Каспийское море.Сфланировал в одиночестве.Гриневский остался с Дангатаром вспоминать былые дни — им было что вспомнить и было кого помянуть.Машу Карташ нашёл в отведённой ей комнате. Она спала, а может, делала вид, что спит. Раз так, Алексей решил оставить её в покое.Джумагуль вообще куда-то запропала.И он отправился на море. А почему бы и нет, собственно? Когда ещё выпадет такая возможность…Он выкупался и теперь просто лежал на песке, наслаждаясь тёплым вечером, шумом прибоя и хоть временным, но всё же покоем. Мгновенный курорт — вот как можно окрестить его вылазку на пляж. Он лежал навзничь, раскинув руки, и ему казалось, что если вот так жить в доме на берегу моря, то ничего уже больше не надо. Никаких авантюр с непредсказуемым финалом, никаких сокровищ и роковых тайн. Наверное, в таком месте душа и может обрести долгожданный покой, который во всех прочих местах нам только снится…Как бывает сплошь и рядом, мысль причудливым образом, этакой вольной бабочкой перепорхнула на иной предмет. И, повинуясь её прихоти, старший лейтенант ВВ (пожалуй, уже бывший, а, господа?) Алексей Карташ призадумался о том, как же герр Дангатар организовал охрану своей персоны, что ничуть не беспокоится за свою безопасность.В общем… при всей своей открытости ветрам это место не столь уж и легкодоступно. Или морем можно добраться, или посуху — по единственной, идущей от города дороге. С морскими стёжками ясненько: плавает караульная лодочка, оборудованная мощной оптикой и радиосвязью. Да, наверное, и не одна такая лодочка плавает. Что же касаемо сухопутья, то при выезде из города, видимо, какой-то местный житель отрабатывает зарплату наблюдателя. А поскольку городишко махонький, все друг друга знают, то любое новое лицо, а уж тем паче группа лиц не может проскочить незаметно. Ежели наблюдатель, простите за тавтологию, по жизни наблюдательный, то сразу и без труда отличит опасных гостей от всякой прочей всячины. И вовремя просемафорит.А то ещё, очень может быть, живёт в начале приморской деревни прикормленный человечек, вся задача которого сводится к тому, чтобы не отходить от дома и не расставаться с рацией. Ну и в случае поступления условного сигнала выкатить на дорогу какой-нибудь старенький трактор с прицепом и развернуться в заранее присмотренном месте так, чтобы перекрыть дорогу.А перекрыв, разумеется, заглохнуть. Пока ругаются, сталкивают, объезжают — выигрыш времени…Услышав за спиной шорох, Карташ перевернулся на живот. Ира. Она шла, зарываясь босыми ступнями в песок, держа в руках туфли, через плечо было перекинуто полотенце.— Купаемся?Она опустилась рядом с ним. Карташ сел, подогнув под себя ноги. Представился без затей, званий и регалий:— Алексей. А то как-то неудобно получается, Ира, я вас знаю — вы меня нет.Она рассмеялась.— Я ведь женщина. Имя женщины в наших палестинах не велика важность. Как и сама женщина… Вы знаете, что туркменская женщина за свою жизнь может поменять имя три раза? Причём все три раза не по своей воле и охоте. Сперва она получает чын-ады, то есть имя, данное при рождении. Потом чын-ады зачастую, если не сказать всегда, вытесняется йоргунли-ады, что в переводе означает «ходовое имя». Причём прозвище может быть и обидным, допустим, Худышка. Так и ходят с ним, даже когда из худышки превращаются в… нехудышку. Во время же бракосочетания, когда невесту приводят в семью жениха, она называет своей новой семье и своё чын-ады, и своё йоргунли-ады. Если ни то, ни другое имя не нравится родне жениха, то женщине придумывается новое имя.— Да уж, лёгких путей на Востоке не ищут, это я уже понял… Но ваше имя после бракосочетания, как я понимаю, уцелело?— Имя-то уцелело… — произнесла она с непонятной интонацией. Потом со свойственной женщинам последовательностью сказала:— А знаете, я и купаться-то хожу по ночам потому, что честной женщине показывать свои прелести в неприкрытом виде строго воспрещается. Ну, кроме как законному мужу. Только я сказала мужу, что жить у моря и не плавать в нём — это всё равно что жить с женщиной и не… спать с ней. — Она снова рассмеялась. — Представьте, добилась своего — дал согласие на купания. Но исключительно ночные.Она скинула платье. Карташ невольно залюбовался её сильным, пышущим здоровьем, налитым телом.«В нашем велаяте девочки што надо». Почему-то сегодняшним вечером в голову лез один шансон…— Не хотите со мной? Или вы уже наплавались?— За последние дни я так соскучился по воде, — сказал Карташ, поднимаясь с песка, — что наплаваюсь нескоро.Вслед за Ириной, невольницей ночных купаний, Алексей с разбегу бултыхнулся в прибойную волну.«Нет, как хорошо жить у моря!» — невольно повторился он в своих восторгах, скользя дельфином под водой. Ну, в общем, Карташ не был оригинален — тоже самое восклицают все белопузые курортники в первые два дня отпуска на море. Правда, те же курортники, когда отпуск переваливает за экватор, уже и на море-то не каждый день выбираются, уже высчитывают по календарику, сколько дней осталось до отъезда.Они плыли рядом, не торопясь — куда и зачем торопиться? — наслаждаясь тёплой приветливостью каспийской воды. Над Туркменией утвердилась ночь, на небо выкатилась луна и достаточно неплохо справлялась с подсветкой моря и его берегов.— А вас не беспокоит, как выражались в ранешние времена, что своим обществом я могу вас скомпрометировать…Выговаривая столь длинное слово, Алексей хлебнул «огурчика» и вынужден был отплёвываться.— Не боюсь, — она перевернулась на спину, разбросала руки, отдыхая на лёгкой, едва заметной волне. — За годы безупречной службы в звании жены могу себе позволить, чтобы меня разок и скомпрометировали.Алексею в последней фразе почудился некий подтекст. Или это всего лишь игра его воображения, порождённая тем, что извечные мужские мысли свернули на проторённую дорожку? Они-то свернули — это определённо, что им, несчастным, ещё остаётся, когда находишься наедине с симпатичной женщиной, которая вдобавок на девять десятых обнажена, когда тёплая солёная волна способствует курортным настроениям, а сверху игриво подмигивает луна. Но следует гнать эти мысли прочь, потому как — не до того-с. В это «не до того-с» Алексей вложил все помехи, громоздящиеся на проторённой дорожке извечного мужского инстинкта: и негде, собственно, и муж обретается где-то поблизости, к тому же какие-то представители реальной силы вот-вот приедут, закрутится карусель и тут уж станет вовсе «не до того-с».— А хотите, покажу вам местную достопримечательность? — вдруг предложила Ира. — Чуть ли не единственную в наших краях.— Хочу, конечно, — сказал Карташ, тоже переворачиваясь на спину.— Тогда поплыли.— Поплыли.«Вдруг обрадован моряк — появляется маяк». Вскоре он разглядел тот маяк, на который они путь держали. Сегодня днём Алексей видел эту тёмную шишку на поверхности моря, но так и не разобрал, что это такое.— Бакен? — спросил Карташ.— Вот и не угадали. Экий вы нетерпеливый! Вы во всём такой?— Почти во всём. Мы же люди северные, горячие, удержу ни в чём не знаем.Вскоре Алексей и сам увидел, что они плывут отнюдь не к бакену. Зародившаяся у него догадка вскоре полностью подтвердилась. Над водой выступала рубка некогда затонувшего судна. Судя по размерам рубки, это что-то вроде небольшого рыболовного судёнышка, в стародавние времена севшего на мель и почему-то с мели никем не снятого. Может, в тот момент не до того было, а потом махнули рукой. А может, посудина была безнадёжно старой и хозяин пришёл к выводу, что овчинка выделки не стоит. И уж совсем безумное предположение — уж не верещагинский ли это баркас, брошенный киношниками, которые, отсняв фильму, спешно умотали в любимую столицу?..Дверь рубки была распахнута. Ира заплыла внутрь и встала на пол. Карташ последовал её примеру. Воды ему тут оказалось чуть ниже чем по пояс.Судёнышко, зарывшись в мель, слегка завалилось на правый борт, крен составлял примерно градусов десять, и оттого ноги немного съезжали по скользким половым доскам. Карташ, чтоб не скользить, ухватился за край стола с набитым поверх пластиком.— Ты морячка, я моряк, — пробормотал он, оглядываясь.Из стёкол, разумеется, не уцелело ни одно, штурвал, ясное дело, отсутствовал — не иначе, свинтили на сувенир. Пустые углубления из-под каких-то приборов, останки некоего недовыломанного прибора непонятного Карташу назначения, покрытые ржавчиной стены, пустые зажимы на стенах, пустые полочки, где во времена оны, наверное, стояли рядком всяческие справочники по мореходству и сборники инструкций.В общем, достопримечательность так себе…— Это, часом, не верещагинский баркас?Карташ взглянул на Иру и наткнулся на её взгляд.В её глазах — уж в этом-то Алексей понимал — костром полыхал призыв.И не зря, как тут же выяснилось, полыхал.Она вдруг шагнула к нему, поскользнулась, ноги её поехали и, чтобы не ухнуть в воду, она тесно прижалась к Карташу. После чего купальник, казалось, по собственной воле, без всяческого участия со стороны хозяйки, соскользнул с её тела; скомканную тряпицу она забросила на одну из полок.— Ни о чём не спрашивай, — прошептала Ирина срывающимся голосом. — Я так хочу.В последнем приступе добропорядочности Карташ попытался было что-то проговорить, о чём-то спросить, но Ира ждала от него совсем другого — судя по тому, что вытворяли её пальчики. И… Карташ не стал забивать себе голову поиском ответа. Тем более, что женщин всё равно не поймёшь, логикой не измеришь. Может быть, она вдрызг разругалась с мужем и мстит ему по-своему, по-женски. Может быть, её супруг уже, как говорится, не тот, что прежде. А может, никогда и не был тем, о ком она мечтала… Да, в общем, какая разница! Взяла своё природа, Карташ ощутил прилив естественного желания, его тянуло к этой женщине — так зачем противиться! Тем более Ира была хороша, как говорится — всё в пропорцию, таких женщин мы подсознательно и ищем…Необходимая опора нашлась без труда — стол с пластиковым верхом. Алексея посетила циничная мысль: если мужчина и женщина друг друга хотят — приладятся везде. Хоть бы и в открытом море. Она покорно распростёрлась перед ним на столе, ждала, когда он войдёт в неё, ждала, дрожа от нетерпения. И Карташ не стал тянуть, она подалась ему навстречу с протяжным и громким стоном. («Над водой звуки далеко разносятся», отметила та часть сознания Алексея, которая не участвовала в безобразиях, созерцала их откуда-то сбоку, но она вскоре отключилась, вытесненная самым древним и самым сильным инстинктом).Ире не нужны были изыски и изощрения. Ей нужно было, чтоб её возжелали как можно сильнее и взяли просто, без затей, даже грубовато, по-солдатски, она хотела, чтобы ею насыщались — Карташ неким чутьём угадал, что ей нужно, и делал всё так, как она хотела.Переплетение тел, стоны и вздохи продолжались, пока оба, содрогнувшись в последней, сладостной конвульсии, не замерли, совершенно опустошённые.В эту отрадную истомную паузу на Карташа неожиданно нахлынула жутковатая фантазия: будто он это не он, а некое чудище морское, помесь человека и рыбы, жаба из чубахинского бреда, а в его объятиях не женщина, в его объятиях русалка, которая сейчас как шлёпнет по воде рыбьим хвостом…Он захотел поделиться с Ирой этой причудой сознания. Но стоило ему открыть рот, и она приложила палец к его губам.— Т-сс, ничего не говори. Не надо. Плывём назад, а то нас хватятся…Карташ выбрался на берег несколько, признаться, ошарашенным.— Иди первым, — сказала Ира, наклоняясь к лежащему на песке платью.И Карташ пошёл первым.К дому он подошёл в тот момент, когда в открытые настежь ворота въезжал джип, белый свет аж шести галогенных фар (две — где полагается, и четыре — на крыше) освещал сад и дорожку, доставая до дома. Ещё две машины уже стояли во дворе, возле них скользили расплывчатые силуэты. Карташ разглядел Дангатара, с кем-то обнимающимся. Значит, пожаловали, гостюшки дорогие.Он зашёл в ворота следом за джипом. Остановился, сделав два шага. За его спиной Саша сводил воротные створки. Алексей не торопился с основняцким видом продираться сквозь группки ашхабадских гостей, — дескать, посторонитесь парни, сам Карташ спешит до дому. Сейчас закончится увертюра из похлопываний, объятий, улыбок и пышных фраз, Дангатар представит его дорогим гостям, или не представит, или не сейчас, короче, как сочтёт нужным. А потом уже…«Потом» наступило очень быстро и не ответило ожиданиям Карташа. Даже наоборот. И вообще чёрт знает, что началось потом…Сперва раздался крик, несколько выбивающийся из общего ровного гула голосов. Поначалу Карташ не соотнёс сей вопль со своей скромной на данный момент персоной, но спустя несколько секунд его вывели из этого заблуждения. Потому что головы всех присутствующих повернулись в его сторону. Потому что несколько хватких заезжих парнишек проворно скользнули в его сторону и сноровисто взяли в кольцо. Кто-то совсем неласково схватил за рукав — Карташ резко отдёрнул руку. И вот ещё здрасьте — в чьей-то вскидчивой грабке сверкнул ствол.Что весь этот цирк подразумевает, Алексей постигнуть был не в силах — гомонили исключительно по-туркменски. Свою лепту в общий переполох вносил и Дангатар. Он к чему-то призывал, подняв вверх здоровую руку. Похоже, призывал выслушать его. И наконец добился своего. Диспозиция не изменилась — Алексей в кольце ребят самого серьёзного облика и самым серьёзным образом настроенных, но наступил некий стоп-кадр. Более никто никаких действий не предпринимал, слушали Дангатара.Следя за происходящим, Карташ без труда вычислил главных у заезжих парней: первый — баскетбольного роста, кадыкастый, славянской внешности, примерно ровесник Карташа; второй — худой, сгорбленный старик в халате и чалме, этакий аксакал воровского мира; третий — невысокий и широкий, с «капустными» ушами, в дорогом костюме и тюбетейке, напоминающий борца-вольника, давно завязавшего со спортом. Остальные же большого интереса не представляли по причине своей полной подчинённости этой троице. Это новое знание ровным счётом ничего не давало Карташу, потому как он не понимал главного: какого хрена эта пантомима завертелась вокруг него, аки Земля вокруг своей оси.Не понимал, но просчитать пытался. Тем более, что ничего другого ему пока не оставалось. Стой, жди, просчитывай.На сей момент он видел три причины для внезапного интереса к своей архизнаменитой личности: наркотики, шах и российский след. Наиболее смахивающей на правду представлялась версия «шах». С наркотиками вроде бы всё было окончательно улажено и никаких рецидивов быть не должно. Его российские дела вряд ли вызвали бы такое бурное оживление у туркменской воровской элиты. А вот шах… Карташу про шаха было ровным счётом ничего не известно доподлинно. Всё, что насообщал предводитель кочевников Недж, от начала до конца могло быть форменной туфтой, а правда такова, что шах в полной замазке с ашхабадскими ворами, смерть шаха нанесла ощутимый ущерб здешним людям, да и вообще тот же шах мог быть по совместительству местным аналогом наших воров в законе, а стало быть, по всем понятиям за его смерть воры должны отомстить.Тогда наши дела не просто хреновые, а наихреновейшие. А кто замочил шаха, вполне могли установить за истёкшие дни. Достаточно просочиться информации из окружения Неджа… Да тот же Недж мог слить информацию ворам — дескать, я ни при чём, что ваши! Это русские его лишили жизни, слушайте же, как они выглядят и как их зовут. Если так и обстоит, то никакой Дангатар не отмажет…Карташ почувствовал тёплую липкую струйку, ползущую по спине. И ничего не сделаешь! Бежать? А Таксист, а Маша? И потом, бежать — значит, признать свою вину. И потом, от таких парнишек не сбежишь. Не-а, единственный путь — переиграть, навешать лапши, и, как запасной и последний вариант — выкупить свои жизни за платину…Пока Карташ топтался на месте и метался мыслью по версиям, как зверь по клетке, в ситуации произошли кое-какие подвижки. На Алексея трое главных косились уже не враждебно, а заинтересованно. Что-то спрашивали у Дангатара — судя по интонации, уточняли. Интонации Дангатара тоже изменились. Стали спокойнее.И вот Карташа подозвали. Он шёл, сравнивая себя со школьным хулиганом, чья участь решалась, пока он маялся в отдалении, и вот его зовут, чтобы сообщить приговор.Подошёл. Троица — баскетболист, старик в халате и бывший борец в тюбетейке — уставились на него, как на джинна, который после двухсотлетнего заточения вылез из бутылки, гадая, чего от него можно ожидать. Или лучше его не пристукнуть ли на всякий случай, или, может, на что-нибудь да сгодится.И все молчали. Молчал, понятно, и Карташ, уж совершенно не представляющий, что он мог бы сказать в такой ситуации.Как в подобных случаях часто бывает, в глаза лезли всякие мелкие детали: «роллекс», выглядывающий у старика из-под рукава халата, золотая аляповатая печатка на пальце и на соседнем пальце перстень явно старинной работы с большущим изумрудом, тюбетейка третьего авторитета была вышита золотой нитью, а евоный костюмчик был настолько ладен, что даже Карташ, не шибко в этих делах понимающий, мог бы биться об заклад, что изделие пошито у неслабого кутюрье. Татуировки на пальцах старика.Наконец молчание прервалось. Заговорил старик в халате:— Ай, ты, рус, в тяжелий положение ставишь нас. Мы уважаем Дангатар, мы уважаем его дом. Ты его гость мы его гости. Но есть наше слово. Наше слово — наша честь. Наш закон: кто нарушает слово — язык чик.Иллюсгрируя это своё «чик», старик махнул большим пальцем под нижней губой.Очень наглядно, премного благодарны. Однако речь старика ни черта не прояснила. Карташа так и жгло язык выдать: «Хотите, я уйду от вашего тяжёлого положения подальше? Далеко-далеко уйду», — но вряд ли эта реплика сняла бы напряжение и вызвала шумный, здоровый успех: «Ай, ты шю-утник, пошли за достархан, плов кушать, твоё здоровье чай пить». Но, кажется, от него всё-таки ждали какой-то ответной реплики. Он же ну совсем не представлял о чём говорить.Помог Дангатар:— Они сказали, что узнали тебя. Ты тот, кого они обещали разыскать и задержать. Обещали своим русским друзьям. Это те, с которыми ты, как нетрудно догадаться, дружбу вовсе даже не водишь. Спросили меня, не в моём ли доме находится ещё один — длинный, с короткой стрижкой… А я сказал им, что обещал тебе и Пете-Гаване безопасность.Дангатар вздохнул. Карташ понял, что кроется за вздохом. Дангатару пришлось сказать про Таксиста, потому что если б потом выяснилось, что он соврал, то положение осложнилось бы предельно. Поэтому однополчанин Грини решил, что выгоднее играть в открытую.— Я объяснил им, что без вас мне не обойтись, — продолжал Дангатар, — поэтому вы здесь. Мне нужны спецы вашего с Петром уровня, а в Туркмении таких не сыщешь. Без вас задуманное общее дело обречено на провал.«Он, понятно, Петра вытаскивает. Меня бы он сдал, кто я ему? — подумал Карташ. — Но, надо отдать должное, вытаскивает изо всех сил».Дангатар хотел ещё что-то добавить, но опять встрял старик в халате:— Мы живём в дружбе с русами. Наш закон: реки не пьют своей воды, деревья не едят своих плодов. Ваши дела — ваши дела. Но они просил — мы сказал «да».Тут в разговор вступил кадыкастый верзила славянской внешности (последнее обстоятельство, впрочем, не мешало ему до этого лихо чесать по-туркменски).— Вот чего мы не хотим знать, так это в чём ваши запутки с вашей братвой, — сейчас он, разумеется, говорил по-русски. — Факир завернул про реки и деревья в том смысле, что ты для нас чужой, а те — свои, типа, коллеги по цеху, и мы обязаны помочь им, раз обещали. Обязаны по нашему закону. У нас к тебе лично никаких предъяв. Тем более, вы гости в доме нашего друга Дангатара. Короче, в его доме вы в безопасности — это однозначно. Это верно по закону, Факир?Старик, подумав, кивнул.— Да, Иван.— Ништяк, уже и чурки разгребли ситуёвину, — сказал Иван не без удовлетворения. — Будете сидеть тут безвылазно, никто вас не тронет. Поехали дальше. Что делать нам, если вы выйдете за пределы этого дома… А ты как мыслишь, Узбек?Иван обратился к третьему — крепышу с борцовскими ушами, похожими на капустные листья, в дороженном костюме. Названный Узбеком неторопливо слазил в карман, достал чётки.— Узбекские и туркменские воины поступали одинаково. В день битвы они надевали бежевые шапки и халаты, садились на бежевых лошадей. Получалось войско-призрак, сливающееся с пустыней. Оно возникало как из-под земли и после как сквозь землю проваливалось. — Щёлк камешек о камешек. — Военная хитрость всегда отличала узбекских и туркменских воинов.— Он всегда начинает с баек, — сказал Иван, заговорщицки подмигнув. — Ничего, мы привыкли, тут главное перетерпеть, обычно потом он дельное говорит…— Мы с вами воины и мы понимаем, что такое военная хитрость, — Узбек продолжал говорить так, будто его и не перебивали. — Никто же не клялся, что мы доставим их на самолёте, — ещё раз щёлкнул чётками. — До Ашхабада, где будет назначена встреча с нашими русскими друзьями, иногда не так-то легко добраться. Всякое может случиться. — Щёлк. — Скажем, могут напасть нехорошие люди и отбить пленников. Мы, конечно, будем защищаться, но мы же не легендарные воины Джелал-ад-Дина, наши силы имеют предел. — Щёлк. — И на поле боя останутся…— …например, трупы боевиков Батыра. Мне почему-то кажется, что нападут именно они, — подхватил мысль Узбека Дангатар.— Да, — произнёс Узбек с такой искренней печалью в голосе, будто он уже узрел поле отгремевшего боя и сердце его переполнилось скорбью, — от этих шайтанов всего можно ожидать. Очень плохие люди.— Я против, — сказал старик.— Послушай, Факир, — поморщился Иван, — Узбек дело говорит. А ты уже однажды настоял на своём, помнишь? Я имею в виду чёрных орлов Юсуфа из Ходжамбаса…Не иначе, Иван напомнил старику что-то неприятное. Старик потемнел лицом и что-то резко и зло ответил Ивану. Иван в долгу не остался — выдал ответную реплику. И старик замолчал, гневно сопя.Карташ начинал понемногу разбираться в иерархии среди этой троицы: двое, Иван и Факир, держатся на равных, Узбек же, похоже, занимает ступеньку малость пониже. Хотя и не шестёрка, но явно и не авторитет.— Значит так, — сказал Иван, как провёл черту перед словом «Итого». — Пока тормозим на варианте Узбека… пока не засветило ничего лучше. И давайте перейдём к нашим делам…Этим составом участников расположились за достарханом. И в другой комнате. Как пить дать, в комнате приёма азиатских гостей. Где мебель отсутствовала напрочь.Ковёр на полу, ковры по стенам.Кстати, все ковры были украшены похожим орнаментом, по поводу чего Карташу припомнился рассказ Джумагуль о том, что каждая влиятельная семья в Туркмении, сиречь тайп, имеет свой орнамент. Поэтому разбирающийся человек с ходу скажет: ага, эта работа из дома Атармамед-оглы, а этот выткан в семье Джумгалиевых.Расселись за достарханом. Карташу и Гриневскому пришлось подогнуть под себя ноги на туркменский манер.«Наш хан-достархан», — принимая малоудобную позу, Карташ вспомнил пословицу, на которую обогатила его всё та же Джумагуль, неизвестно куда запропавшая. Вот Маша — та известно где. В комнате своей. Может, и хотелось бы девице молодой посидеть с мужичками за столом, пардон, за достарханом, да вот нетушки. Раньше надо было сидеть-посиживать, когда отдыхали по западным понятиям. Сейчас жисть пошла сугубо по понятиям восточным, где никак ей не попасть на мужское застолье, ещё раз миль пардон, на достархан.Таксист во время исторической разборки во дворе перекуривал, видишь ли, сидя на лавочке с обратной стороны дома, и ни о чём не подозревал. За ним сходил Дангатар и по дороге обратно, надо думать, посвятил своего фронтового друга в тонкости сложившейся ситуации. Оттого Гриневский, примкнувший к компании, являл собой саму серьёзность: насупленное лицо, сведённые к переносице брови.Ассортимент яств, расставленных перед гостями, был иной: сплошная местная кухня, и яств этих было заметно меньше, чем давеча за столом. Может, так требует старинная традиция, может, что-то тем самым специально подчёркивается — например, деловой характер встречи. Впрочем, никто так ни к чему не притронулся.Только пили. Кто-то чай, кто-то пепси.Ещё когда только рассаживались, Иван о чём-то спросил по-туркменски у Дангатара. Последний коротко ответил с секундной заминкой, рефлекторно мазнув взглядом по Карташу и Гриневскому. Алексей, впрочем, без труда догадался, что за разговор от них секретят. Не бином Ньютона. Иван: «При них говорить обо всём откровенно?» — Дангатар: «Да».— Вы меня знаете, я не люблю долго водить барана на верёвке. Сразу перейду к делу.Иван рубанул воздух ладонью, как пламенный революционный комиссар на митинге.— Мы согласились с твоим предложением, Дангатар, поэтому мы здесь. Мы помогаем тебе поставить хякимом Ахмурата вместо Батыра, ты, выражаясь на современный манер, лоббируешь наши интересы в велаяте.Разумеется, ты сам становишься правой рукой нового хякима. Нас это целиком и полностью устраивает. Хотя нашему уважаемому Факиру и не нравится слово «лоббировать»…«Вот так и происходит сращивание власти и криминала, — подумал Карташ, которого все почему-то боятся. Особенно стращали друг друга этим сращиванием во времена развитого ельцинизма. Кругом развал, бардак, нищета, а демократы кричат-надрываются, что де, не пустим криминал во власть!»— Однако, по меткому выражению нашего уважаемого Узбека, — продолжал Иван, — когда крыша дома вот-вот рухнет и придавит всех в доме, ремонтом комнат не занимаются. Комната — наши интересы в велаятах, а крыша — это главная наша «крыша» и есть. Хрястнется Сердар — сразу станет не до мелочей. Мы же здесь не карманники, которым до фонаря какая власть, стырят не у тех, так у этих…— Плохо шутишь, Иван! — вскинулся старик. — Ты сам с карманника начинал!— Это я к тому сказал, уважаемый Факир, что нам приходится заниматься и делами, которые, увы, весьма подвержены политическим погодам. Уйдёт Сердар, кто может стать вместо него? Саидов или Гусак. Только кто-нибудь из этой парочки.— Кто указал дорогу — авторитет, а кто не показал пути — ничтожество, — выдал, как вырубил на камне, старик. — Сердар — в авторитете, те двое — ничтожество.— Согласен с уважаемым Факиром, — сказал Иван. Добавлю, что Саидов — это исламисты, это талибы. Гусак — это Турция, а с тамошней мафией, бляха, тягаться силёнок у нас пока маловато. А с приходом талибов однозначно накроется весь наш приграничный бизнес.Короче, ни так, ни этак нам не в масть. Ты же должен понимать, Дангатар… э-э…— Что есть задачи поважнее, чем смена власти в одном отдельно взятом велаяте, — закончил мысль Дангатар. — Понимаю. Но вы приехали ко мне, приехали втроём. Конечно, в первую очередь вас привела в мой дом забота о моём здоровье. Но, наверное, имеется и другая причина, заставившая столь уважаемых людей пуститься в дальнюю дорогу.— Да, ты нам нужен, — сказал Иван. — Схема простая. Помогаешь нам, мы помогаем тебе с хякимом Ахмуратом.— Чем же я могу помочь? Мои возможности сейчас весьма скромны.— Не прибедняйся! — Иван опять рубанул ладонью воздух. — Ты — профессионал высокого уровня, ты показал себя в деле. У тебя есть помощники, как ты говоришь, тоже весьма квалифицированные. Сейчас всё упирается в специалистов, всем остальным — техникой, людьми мы обеспечим. Мы же — хе! — располагаем специалистами несколько другого профиля. Нужны же люди, разбирающиеся в вопросах безопасности, охраны. И не просто разбирающиеся, а лучше других понимающие.— Я польщён такой оценкой своего труда, — сказал Дангатар без малейшего намёка на какую-либо иронию, — однако позволь я спрошу откровенно. В КНБ хватает специалистов и получше моего, их хватает и среди бывших сотрудников КНБ…— Они псы! — жёстко сказал старик по прозвищу Факир. — Волк никогда не станет дружить с псами!— И с ними пойди разберись, кому они ныне служат. Даже те, кто в отставке, — Иван усмехнулся. — Раз ты спросил откровенно, я тебе отвечу тоже со всей откровенностью. Ты сейчас остался без хозяина. Без нас ты пропадёшь. Тебе не выгодно играть против нас.— Всё так, — признал Дангатар. — И я согласен вам помочь. Пётр и Алексей, думаю, со мной солидарны.Карташ, чуть не вздрогнув от неожиданности — смотри-ка, и о нём вдруг вспомнили! — кивнул со всей значительностью. Таксист проделал то же самое.— Теперь хотелось бы узнать, в чём именно вы видите применение моим скромным способностям? — спросил Дангатар.Иван посмотрел на Узбека. Узбек, до того беззвучно перебиравший чётки, защёлкал камнями. И медленно проговорил:— Ты был прав в своих подозрениях. На президента Ниязова готовится покушение. В очень скором времени. Скорее всего, на Празднике праздников. До нас дошли такие сведения.Повисла тяжёлая пауза.— Что ты молчишь? Ты понимаешь, что это значит? чуть не крикнут Иван. — Это переворот! И это гражданская война!— Откуда информация? — тихо спросил Дангатар. — Надеюсь, вы понимаете, что я должен знать всё, иначе вряд ли мои усилия дадут эффект.— Конечно, — сказал Иван. — Отвечай, Узбек.— Откуда произошла утечка — сказать невозможно, откуда капля просочилась — не отследить. Мы лишь увидели то место, куда капля упала. Один наш человек слышал в чайхане, где бывают чиновники Меджлиса, как в разговоре один другому сказал: «Нашему Сердару недолго осталось». Второй отнёсся к этому известию крайне серьёзно. Это были очень большие люди, которых совсем трудно расспросить как следует, вдумчиво и обстоятельно. Совсем другой чиновник, рядовой работник при Кабинете министров, на месяц отправил свою семью в Россию, на курорт. Его спросили наши люди: «Зачем, почему отправил всю семью до последнего ребёнка?» Он честно рассказал, что подслушал телефонную беседу своего министра с генералом КНБ. Генерал рекомендовал министру, с которым они родственники, на всякий случай стоять в ближайшее время подальше от Сердара. Поясняя свои слова, генерал ссылался на чутьё, которое его редко подводило. А министр негромко ответил: «Хан болса мана хан дэл озуне хан» [5]. Вот и всё, что знал этот пугливый, осторожный чиновник, отправивший свою семью, — Узбек не забывал щёлкать чётками. — Тогда мы обратились с вопросами к одному из сотрудников КНБ, сотруднику среднего звена, который без утайки делится с нами всей известной ему информацией. Тот заявил, что ничего такого ему не известно, вот разве что… Вот разве что несколько элитных армейских частей собираются под Ашхабадом проводить учения по отражению возможного нападения противника, из-за чего въезд и выезд из города будет ограничен. Всё бы ничего, но учения проводятся почему-то именно в день празднования и без всякого согласования с КНБ, чего ранее не случалось… Ты скажешь, это крохи. Но когда не было, не было никаких крох и вдруг крохи просыпаются на стол, значит, кто-то что-то крошит. Теперь послушай вот что…Узбек вытащил из внутреннего кармана пиджака свёрнутую в трубку газету, достал очки и зачитал с первой полосы:— «По поручению Слуги Двух Святынь Фахд бен Абдуль-Азиз Аль Сауда, Короля Королевства Саудовской Аравии, в Ашхабад с дружеским визитом прибыл Абдулла бен Абдуль-Азиз Аль Сауд, Наследный Принц и заместитель председателя Кабинета Министров, Глава Национальной Гвардии Саудовской Аравии. Он намерен выразить своё уважение братскому народу Туркменистана своим участием в торжествах по случаю Праздника праздников»… и так далее.— Ты хочешь сказать, — медленно произнёс Дангатар, вертя в руках пиалу, — что сопровождать родственника и личного посланника короля Саудовской Аравии обязательно будет сам Сердар. Двойника Сердар не пошлёт.На площади Огуз-хана будет стоять сам Туркмен-баши и никто иной.— Вот видишь, как ты схватываешь! — воскликнул Иван.— А ещё прибеднялся! Теперь ты веришь, что мы не на воду дуем?— Да, похоже на то… Если только это не ложная информация, которую вам слили очень тонко и даже где-то изящно.— Кто?! Зачем?! — раскинул руки в стороны Иван. Ты же сам говорил, что Ниязова будут убирать!Дангатар пожал плечами.— Ну откуда я знаю, кто и зачем… Однако вы правы, исходить следует из худшего.— Люди, погодите, — взмолился Алексей. — Что такое Праздник праздников? Что за площадь Огуз-хана? И почему покушение должно произойти именно на этом празднике?— Праздник праздников — ежегодный праздник, объяснил Дангатар. — Цветы, концерты, развлечения… и демонстрация на площади Огуз-хана. На которой будет присутствовать Ниязов собственной персоной.— Ага… А разве нельзя подобраться к Сердару в другое время и в другом месте?— Сложно, практически невозможно, — Дангатар покачал головой. — Сердара охраняют люди из его тайпа. Как в своё время, если ты помнишь, рота охраны Берии состояла из одних менгрелов. Только дисциплина в роте охраны Сердара ещё жёстче. Приведу один случай. Один из преторианцев Сердара позволил себе… нет, не предательство, всего лишь чересчур легкомысленно себя повёл. Это стоило жизни ему самому и всей его семье. И знаешь, я считаю, что это справедливо. Если ты взял на себя такую ответственность, а взамен получаешь льготы, немыслимые для других людей, то и отвечать должен по всей строгости. Так что можешь мне поверить, во дворце осуществить покушение нереально. Если Сердар появляется в других местах, например, на Халк Маслахты, на встрече со старейшинами возле Мавзолея Кыз-биби, или при посещении Медресе Юсуфа Хемадани, то в эти места посторонний не проникнет. Тем более, никогда точно неизвестно, кто перед тобой появится — сам Сердар или его двойник. Здесь же всё сошлось в одной точке: будет сам Сердар, открытое пространство, стечение народа. Шайтан, если у кого-то есть твёрдое намерение убить Сердара, то такой случай он не упустит!— А почему бы просто-напросто не предупредить эту роту охраны о готовящемся покушении? — задал свой вопрос и Гриневский.— Ничего не даст. Они и так будут работать с полной отдачей, не сомневайся, — сказал Дангатар. — А Сердар не отменит своё появление на площади. Он не покажет себя трусом перед родственником саудовского короля.— А если предупредить КНБ?— То, возможно, ты предупредишь как раз врага в аппарате КНБ, — на сей раз Таксисту ответил Иван.— Откуда ветер дует, кто стоит за подготовкой неизвестно? Гурбанберды Саидов? — спросил Дангатар.— Нет. Неизвестно, — два раза, на каждом слове щёлкнул чётками Узбек.— Саидов или кто-то другой — это оставим на потом, сказал Иван. — Нас волнует, чтобы Сердар остался жив и остался править. Скажи нам сейчас своё окончательное слово.— Да в общем я уже его сказал, Иван. Я сделаю всё, что смогу. А вы, Пётр и Алексей?«И на хрена спрашивать! — Карташа эта трогательная и пустая формальщина разозлила. — Будто нам оставлен выбор. Нет, вот щас возьму и заявлю — а пошли вы все со своими Сердарами-Шмедарами! Покедова, хлопцы, я порулил, куда глаза глядят. Ага, и вы тут же кинетесь целовать меня на прощание!»Сказал же Алексей всё-таки другое:— Можно попробовать.— Вы уж попробуйте, — Иван провёл по ним, по Карташу и Гриневскому, столь ласковым взглядом, что Алексей невольно представил себя сидящим на колу и без кожи. — От этого многое зависит…

Глава 16.Ашхабад, мечта моя…Двадцать восьмое арп-арслана 200* года, 15.22По всему городу были развешаны зелёные знамёна с пятиглавым орлом и портреты Туркменбаши, некоторые из которых целиком закрывали собой стены домов. Повсюду встречались транспаранты с лозунгами, разумеется, главным образом на туркменском, но немало было и на русском: «Двадцать первый век — Золотой век туркмен», «В единении можно растопить грунт и камни», «Туркменистан — это заветный очаг, чистый, гордый и святой» и тому подобное. Карташ догадывался, что это не что иное, как изречения Сердара, светоча туркменских сердец, опоры нации, справедливого Вождя, обладающего мудростью Пророка, ниспосланного Богом правителя и всякое, всякое, всякое…Город, однако, поражал. Карташ не бывал здесь раньше, не мог сравнить, но сейчас он словно бы попал в фильм-сказку на восточную тематику. В какого-нибудь «Багдадского вора» или в «Золотое приключение Синдбада». Фонтаны серебрятся на каждом шагу, полно зелени, полно скамеек для отдыха (причём Алексей так и не увидел ни одной сломанной или со старательно выцарапанными на спинке перочинным ножиком: «Мыратберды плюс Гозель = ?», «Сердар — чемпион»), улицы подметены и вымыты. Поистине восточного великолепия вокруг навалом, как доставшегося от старины глубокой, так и современного происхождения. Дворцы, мечети, минареты, особняки, памятники, настоящие восточные базары со всем присущим им гомоном, многолюдьем, завалами товаров и экзотикой — будь Карташ туристом с фотоаппаратом на шее, извёл бы уже не одну плёнку.Опять же какой-нибудь очкасто-бородатый демократишка разбурчался бы, что, мол, правящая верхушка жирует за счёт бедствующего народа, пускает пыль в глаза заезжим гостям, а за пределами столицы простые люди горе мыкают на нищенскую зарплату. И в чём-то был бы прав, но если, чёрт возьми, что-то нравится, будь то женщина или город — чего ж не любоваться, зачем омрачать это удовольствие желчными мыслями. Ведь ежели при взгляде на красивую женщину думать о голодающих в этот момент африканских детях, то так недолго и до импотенции себя довести. Если город создаёт хорошее настроение — нечего его себе чем-то там портить. К тому же, своих брёвен в глазу хватает. У нас хоть и гуляет по стране названая демократия, но Москва жирует точно так же, наплевав на всю остальную Россию. Да и красоты Питера, если вспомнить, возвышаются на крови и костях их строителей. Одних пленных шведов аж двадцать тысяч душ так и остались лежать под гранитом Петербурга. Но — любуемся же, восторгаемся…Он и Гриневский находились в Ашхабаде второй день. Второй день они совершали прогулки по городу, подолгу задерживаясь на площади Огуз-хана — как выяснилось, Огуз-хан есть национальный герой туркмен и даже изобретатель какой-то там доисторической письменности, на которой древние туркмены оставляли послания потомкам. Это, собственно, и было их заданием.Неизвестно, насколько в действительности Дангатар полагался на их с Гриневским опыт, знания и чутьё.Видимо, не слишком. Но раз уж выдал их за специалистов — они должны были хотя бы изображать. Стараться для так называемых помощников, к которым больше подходило наименование конвоиры или вертухаи. Парочка соглядатаев была приставлена к ним ворами. «Ваши переводчики и охранники», — так представил их Иван. (Вот кто, кстати, не нужен в Ашхабаде — это переводчик. В столице русским владели, похоже, все горожане, в том числе и те, кто родился и вырос в уже независимом Туркменистане).От этой парочки, что неотступно топала за ними по городу, держась на невидимой привязи длиной от десятка до трех десятков метров, сбежать, думается, было бы несложно. Имейся в этом хоть какой-то смысл, тем более при тех возможностях, какими располагали воры на своей земле, их бы разыскали в два счёта. И пошли б опосля совсем другие отношения…О платине наши воры ашхабадских коллег в известность, понятно, не поставили. Зачем нашим ворам самим вешать себе на шею ещё одну конкурирующую фирму, с которой если не стреляться, то уж делиться придётся точно? Так что платина в любом случае остаётся для них, Карташа и Гриневского, сильным, хоть и последним козырем в колоде.О Маше с ашхабадскими ворами разговора вообще не заходило. То ли наши воры не известили, то ли ашхабадские посчитали ниже своего достоинства ловить женщину — бог весть. Ну, а Дангатар, разумеется, никому ничего про Машу не говорил. Девушка осталась в доме у моря. Так что дочь Хозяина в безопасности, её жизни ничто не угрожает. Правда, случись что с Карташом и Гриневским, куда она денется, куда подастся — абсолютно непонятно.Снова, как и вчера, они вышли на площадь Огуз-хана.Весь Ашхабад сегодня был полон гуляющими, и площадь не составляла исключение — по случаю Праздника праздников в Туркмении был объявлен выходной. Дангатар дал им задание — осмотреться и присмотреться. Поскольку предполагаемое место предполагаемого покушения было вроде как известно, следовало к нему присмотреться. А вдруг. Пока результаты были, прямо скажем, нулевые. Ни подозрительно трезвых и чистых работяг, увлечённых кабельными работами, ни подозрительных микроавтобусов с затемнёнными стёклами, ни тем более бликующей оптики в окнах выходящих на площадь домов.Пожалуй, можно даже поименовать результаты закономерно нулевыми. Не следовало предполагать в противнике излишней глупости и неосторожности.Впрочем, вряд ли Дангатар и в самом деле ждал от их разведдеятельности сколь-нибудь серьёзных достижений. Думается, он надеялся исключительно на себя.Сам же фронтовой друг Гриневского пропадал неизвестно где — надо полагать, собирал информацию по своим каналам. За эти два дня они видели Поджигая только раз. Вчера вечером он пришёл на квартиру в многоэтажном доме на окраине Ашхабада, в которой воры поселили Карташа и Гриневского и, естественно, двух «переводчиков». Дангатар ничего не сообщал, выглядел усталым. Фактически он ограничился тем, что назначил на сегодня встречу в шесть часов вечера, то есть за час до появления на площади Огуз-хана Туркменбаши в сопровождении саудовского гостя. Карташ и Гриневский должны были встретиться с Дангатаром в чайхане «Султан Саджар», расположенной рядом с площадью.Сейчас часы показывали половину четвёртого.— У меня такое осчусчение в спине, будто в неё шилом тычут, — сказал Гриневский, когда они вышагивали по широким каменным плитам площади. Иногда приходилось прямо-таки продираться сквозь гуляющий, нарядно одетый народ. Похоже на то, что некоторые из ашхабадцев уже заранее занимали места поблизости от хренотени, с которой будет выступать Туркменбаши, чтобы воочию увидеть своего бессменного и бессмертного (между прочим, это официальное звание) президента.— Неудивительно, — пожал плечами Карташ. — Наши переводчики не спускают глазёнок с наших спин, боясь потерять в толпе.— Не, начальник. К этим фраерам я привык, как лагерник к бушлату. Тут другое.— Уверен?— Да хрен его знает, если честно, — сказал Таксист. — Может, нервы проказят.— А не пора ли перекурить? — предложил Алексей.— Да вроде бы пора.С курением в Ашхабаде, как, по слухам, и в Штатах, дело обстояло далеко не просто. Курение вне стен своих домов было с недавних пор запрещено. Официально запрет объяснялся заботой о здоровье граждан Туркменистана. Алексея же ознакомили и с иной версией: когда здоровье президента слегка пошатнулось, кто-то из его визирей, чтобы угодить Туркменбаши — «вот как я обеспокоен и взволнован состоянием вашего бесценного организма, о мой повелитель», — выскочил вперёд с предложением о введении подобных строгостей. И Туркменбаши слабой от болезни рукой подписал соответствующий указ.Поэтому Карташ с Гриневским вынуждены были время от времени сворачивать во дворы, где, забившись в какой-нибудь тёмный угол, украдкой и торопливо, как восьмиклассники в школьном туалете, выкуривали по сигаретке. Точно так же поступало нынче большинство из здешних курильщиков, не желающих нарываться на контакт с блюстителями порядка.Сейчас они подыскивали двор не только ради перекура. Следовало проверить странные «осчусчения» Таксиста. Возможно, те разыгрались и не на пустом месте.На площадь жилые дома не выходили, поэтому пришлось направиться на одну из прилегающих улиц. Там они свернули в узкий проулок между домами и вскоре набрели на то, что нужно — на тихую заводь. Возле небольших, похожих на вагонетки мусорных баков дети стучали футбольным мячом об стену, метя в углём нарисованные ворота, а напротив полукругом были расставлены ящики. Консервные банки, набитые окурками, недвусмысленно указывали, что перед ними не что иное, как одно из прибежищ опальных ашхабадских курильщиков.На ящики они и опустились. «Переводчики», притопавшие следом, сели на корточки метрах в десяти. Никто другой следом не появился. А был бы «хвост», тот наверняка увязался бы — мало ли что удумал преследуемый объект?— Нервы, — сказал Таксист, закуривая. — Нервы. В чём не вижу ничего странного. Сегодня за ночь раз пять просыпался от кошмаров…И после небольшой паузы внезапно спросил:— Слушай, начальник, а ты прикидываешь варианты?— Прикидываю. И прихожу к парадоксальному выводу.Подкатился мяч, Карташ пнул его ногой, возвращая детям.— Хуже всего для нас, если сегодня вообще ничего не случится, не находишь? Даже если всё пойдёт по самому печальному сценарию, мы получаем шансы. Пока не стихнет всеобщий бардак, который непременно охватит солнечную Туркмению, много чего можно успеть…— А если всё закончится пустым выхлопом, — сказал Гриневский, — ашхабадская братва успокоится и вернётся к первоначальным раскладам. Мол, Дангатар, конечно, джигит правильный, да только воровская дружба народов поважнее будет. Тем более, русские воры много чего наобещали про совместное сотрудничество. А тут всего какой-то велаятишко, всего какой-то отставной воевода убитою князька да его сомнительные дружки…— Во-во, тяжёленько тогда придётся. Я тут прикидываю среди прочего, — Алексей покосился на «переводчиков», которые тоже перекуривали и тоже о чём-то перешёптывались, — прорыв через море. С платиной, понятно. В одиночку нам это не поднять, тут нужно полное содействие Дангатара. А он пойдёт на полное содействие лишь в том случае, если не увидит для себя никакого выбора, кроме как мотать с нами и с грузом куда глаза глядят. Я полагаю, это вполне в его возможностях — доставить платину к Каспию и раздобыть приемлемое корыто.— Может, он и без нас готовит такой страховочный вариант, — сказал Таксист, гася окурок. — Недаром Джумагуль куда-то задевалась. Может, её с ходу отправили назад на сортировочную, теперь уже платину доставлять.— Может, — Алексей поднялся с ящика. — Когда встретимся с ним сегодня в чайхане, аккуратненько обкашляем эту тему — про моря, платину и совместный уход.Поднялись они с ящиков — поднялись с корточек и «переводчики». Привычным походным порядком двинулись обратной дорогой.Карташ и Гриневский первыми вышли из проулка на улицу. Двинулись к площади. С яростным скрипом затормозил чёрный «форд». (Карташ готов поклясться в этом хоть на Коране, хоть на Библии, что автомобиль не двинулся с места, когда они вышли из проулка, — автомобиль к этому моменту уже катил по улице.) Все дверцы синхронно распахнулись, и оттуда рванули наружу хлопцы в тёмных костюмах.Похоже, этих ребят неплохо натаскали на уличные захваты, дело они своё знали и лихо, в два счёта перекрыли все пути отхода. Позади стена дома, впереди тулово «форда», слева и справа — обступили хлопцы в тёмных костюмах и с непробиваемыми лицами.— Вам придётся проехать с нами. Садитесь в машину.Казённые формулы, имитация вежливости. Не менты и не бандюки. Попахивает конторой. И радости отчего-то никакой.Боковым зрением Карташ увидел микроавтобус с тонированными стёклами, перекрывший выход из проулка.Сработано классически: рассечь группу надвое, брать по отдельности.Их с Гриневским уже ухватили под локотки, действуя пока что деликатно, подталкивают к распахнутым дверцам. Стоит рыпнуться — мгновенно согнут и впихнут головой вперёд в салон. Не желая раньше времени провоцировать их боевые рефлексы, Алексей как можно спокойнее спросил:— А в чём, собственно, дело? Вы кто?Естественно, Карташ получил ответ, на который и нарывался:— Вам всё объяснят.И толчок в спину. Алексей обострившимся чутьём понял, что в запасе у них с Гриневским от силы секунда. Потом деликатничать с ними перестанут и возьмут в плотную обработку.Ага! Микроавтобус с тёмными стёклами отъехал от проулка. Что стало с «переводчиками» — неизвестно, но вход в проулок вновь свободен. И эт-то хорошо, граждане! До того просто некуда было бежать — на улице догнали бы в два счёта.Надо пытаться, потом случай может и не представиться.Карташ крутанулся, подшиб ближайшего хлопца под голень, нырком ушёл от захвата. Перед глазами трепыхнулась пола тёмного пиджака — недолго думая, Алексей совершенно по-дзюдоистски уцепил се и рванул на себя.— Толька, уходим! — закричал Карташ для Таксиста, перемахнув через лежачего. — Дворами!Карташ успел заметить, как Гриневский сбрасывает с себя повиснувших на плечах, как прямым в челюсть сваливает с ног того хлопца, чья рука нырнула было за пазуху.Алексей пробежал до проулка метров десять. Ноги вдруг потеряли опору, асфальт понёсся в лицо. Сзади навалились, пыхтя, прижали к асфальту, принялись заламывать руки. Карташ не сопротивлялся, понимая, что проиграл, а станешь брыкаться — забьют. Хватит, пожалуй, полученного удара по почкам и ушибленной коленки. Он дал застегнуть на себе наручники, дал себя поднять, дал забросить себя в «форд».Но отыскалась среди всех неудач и маленькая радость — Грини нигде не видно, как не видно и кучи-малы на асфальте. Значит, Таксист добежал-таки до проулка, заскочил в него. И это, знаете ли, вселяет некий оптимизьм…Как только Карташ оказался на заднем сиденье, стиснутый с двух сторон запыхавшимися хлопцами, «форд» отъехал, не дожидаясь поимки беглеца. Видимо, «форд» — не последняя машина у брошенной на их задержание группы.* * *Обыскали, сложив находки в какой-то пакетик.Всю дорогу Карташу не давали поднять голову, продержали его в полусогнутом состоянии. Впрочем, подними он голову или кинь украдкой взгляд из-под вражеской руки в окно — ему бы это мало что дало, всё равно он город не изучил настолько, чтобы ориентироваться по скупым фрагментам.Ехали, в общем-то, недолго и за пределы центра никак выбраться не могли. Машина притормозила, тут же загудел электромотор и послышалось дребезжание железа — ясно, что это отъезжала створка автоматических ворот. «Форд» продолжил движение. Немного попетляв, пару раз притормозив, машина куда-то в очередной раз свернула и остановилась окончательно.Карташа вытолкнули наружу. Быстро оглядевшись, он обнаружил над головой тёмный арочный свод, впереди — решётчатые ворота с караульной будкой, а сзади, в просвете арки — двор и на нём автомобили.— Вперёд! — перед Карташом распахнули железную дверь, за которой ждал короткий мрачный коридор, оканчивающийся такой же дверью.Потом пошли: коридоры, решётки, бренчащие ключами охранники в зелёной форме, лестница, ведущая вниз, то есть в подвальные помещения, куда ж ещё, раз они вошли в здание на уровне первого этажа. В конце концов путешествие закончилось тем, к чему всё и шло, — камерой.За спиной Карташа лязгнул засов, оставляя его в одиночестве среди полумрака и кислой вони. В свете тусклой потолочной лампочки можно было различить сырые бетонные стены, кое-где украшенные незатейливой скальной живописью арестантов, склизкие циновки на полу, невысокую парашу в углу и полное отсутствие каких-либо окон.Наручники не сняли, однако сие обстоятельство нисколько Карташа не расстроило. Скорее наоборот. Значит, затягивать с первым допросом не должны. Поэтому Алексей не спешил обживать хоромы, и вообще его не очень-то тянуло разгуливать по бетонному пеналу.Почему-то он не сомневался: сделай шаг, и обязательно вляпаешься во что-нибудь чмокающее, липкое, пахучее.Он остался возле двери. Попробовал собраться с мыслями. С тем, куда его привезли, кажется, ясно. Голову можно прозакладывать, его повязали парни из КНБ и доставили на свою ашхабадскую Лубянку. Короче, в самое логово. И что из этого следует? Вот с этим полная непонятка. Вариантов — море разливанное. От простого «показались подозрительными» до того, что на них кто-то специально навёл этих борцов за национальную безопасность. А главное, часики тикают, время неуклонно стремится к часу Икс и что с этим делать…Опять загремели засовы.— На выход!Карташа поджидала в коридоре парочка тех же самых типов, что сопровождали его до камеры. Подготовили помещение для допроса и пригласили спеца по задушевным разговорам? Похоже, так и есть.Алексея провели в конец коридора, завели в очень маленькую, но зато сухую и светлую комнату, усадили на табурет, прибитый к полу, после чего метровой длины цепью прикрепили наручники к специальному металлическому гнезду в полу. Подёргав для верности цепь, конвоиры ушли. Карташ остался наедине с человеком, сидевшим напротив него за совершенно пустым столом.Этого человека, что молча и внимательно разглядывал сейчас Карташа, можно было бы назвать воплощением невзрачности и неприметности. Средних лет, средней упитанности, залысина, азиат (хотя туркмен или ещё кто, Карташ определить не мог, это местный народ с ходу просекает: вот идёт узбек, вот киргиз, а вот и наш). Короче говоря, ни дать ни взять — бухгалтер из затрапезной конторы, законченный неудачник. Серый костюм и тусклый галстук лишь усиливали впечатление. Он разглядывал Карташа, Карташ — его. Игра в гляделки продолжалась ещё какое-то время.— Почему вы не кричите про произвол, не возмущаетесь, не требуете адвоката… или консула? Почему не грозите мне? — наконец нарушил молчание субъект в сером костюме. Говорил он по-русски без акцента.Карташ пожал плечами.— А чем вам пригрозишь?— Это верно, нечем. А вот я могу, — он сказал это будничным тоном, каким игрок в шахматы заявляет: «А вот сейчас я своей лошадкой вашу пешечку скушаю». — Но мне бы не хотелось… так сказать, прибегать к чрезвычайным мерам. Знаете, лишняя возня, пустая трата сил — и ваших, и наших. Я, конечно, могу взять вас под локоток, провести по коридорчику, разрешу вам поглядеть в «глазки», полюбоваться на условия содержания. А то вдруг вы подумали, что вас сперва завели в какую-нибудь специальную камеру для запугивания. Нет, обычная камера, обычные условия. Мы считаем, что нечего баловать преступников излишним комфортом. Потом мы спустимся на третий подвальный этаж, пройдём в четвёртый блок. Там у нас работают мастера по отделению правды от лжи. Которые очень не любят ложь, просто не выносят, когда люди им врут. Боюсь, расстроит меня эта прогулка, не люблю, знаете, жестоких зрелищ…— Простите, что перебиваю, — сказал Карташ. — Но то, что я не требую адвокатов и не зову консула, не снимает с повестки дня простой вопрос: «А что я здесь, собственно, делаю?»— А я-то всё думаю, когда вы спросите! — словно бы обрадовался собеседник Карташа. — Я бы мог вам ответить очень просто — вы в гостях. Но вы же непременно с возмущением отвергнете этот посыл: «В гости по-другому зовут». Верно, верно. Но позови я по-другому, вы бы непременно отказали, сославшись на дела.— И всё-таки… нельзя ли поконкретнее?— Отчего же нельзя, можно. А вы никак спешите?— Честно говоря, я почему-то предпочитаю гулять по вашему прекрасному городу, а не торчать в…— …застенках охранки, в обществе сатрапа, — охотно подсказал собеседник. — Ладно, не буду отнимать ваше драгоценное время. Да! Вам же надо будет ко мне как-то обращаться в процессе нашего увлекательного разговора. М-м… Ну, зовите меня просто: «товарищ полковник». Что ж, теперь перейдём к столь любезной вашему сердцу конкретике. Для начала уладим некие формальности, снимем маленькие неясности.— Как бы покурить? — Карташ попытался поднять руки — цепь, соединяющая наручники с полом, натянулась.— А никак. Мы не нарушаем законов, а боремся за их соблюдение. В камере покурите. Она ведь вам станет домом родным, так что указ о некурении за пределами домов нарушен не будет. Но давайте не отвлекаться. Итак, пунктик первый — ваш паспорт. Российский. Даже заграничного паспорта при вас нет. Есть военный билет. Российский. И всё. Больше документов при вас нет. Выходит, вы находитесь на территории нашей страны нелегально. Уже это нас обязывает поработать с вами самым вдумчивым образом. Кто вы такой, что делаете на территории независимого Туркменистана, как сюда попали? Видите, сколько вопросов сразу. Единственно приемлемый для вас итог этих разбирательств — выдворение из страны. Так ведь его ещё заслужить надо… Но оставим пока пунктик первый и перейдём к пунктику второму. Не догадываетесь, что это такое? Ваши подозрительные знакомства. Вам их перечислить? Охотно и радостно. Здесь и авторитеты уголовного мира, и простые уголовники, и некий подручный феодальчика, скончавшегося, кстати, при весьма загадочных обстоятельствах, и некие другие, не менее любопытные фигуры, которые так и просятся в тщательную разработку. Удивлены? Вижу, да.Если до этого «товарищ полковник» говорил ровным, бесцветным голосом, каким замполиты проводят политинформации для полусонных срочников, то тут неожиданно его речь заблистала искренней эмоциональностью.— А вы думали, мы здесь разучились работать с советских времён? Остались без Старшего Брата и начали стремительно скатываться на обезьяний уровень? А вот и дудки! Как говорится, щуку съели, зубы остались. Это у вас, — он вытянул палец в направлении Карташа, — бывшие разбежались кто куда, по всяким частным лавочкам. Мы профессионалами не разбрасываемся! Я согласен, масштабы и задачи несколько не те, что раньше, и за спиной не нависает скала, которая способна как защитить, так и придавить. Но работать мы не разучились и агентуру не растеряли, а также не рассекретили её и не распродали — в отличие от вас. Агентура никуда не делась, а только ещё и прирастает новыми вербовками…В голову лезли совершенно несообразные моменту мысли: «Кто ж, интересно, им барабанит? Думать-то, понятно, вольно на любого, от воровских шестёрок вплоть до самого Дангатара», — словно бы это и есть самое важное в данный момент.— Итак, достаточно первых двух пунктов, чтобы ваша персона привлекла наше внимание — внимание службы, отвечающей за национальную безопасность. Согласитесь, когда по столице, поблизости от особо охраняемых объектов и персон, разгуливает не внушающий никакого доверия иностранец и при этом сводит сомнительные знакомства — уже это повод спецслужбам озаботиться его личностью и, как говорили в двадцатые годы прошлого века, разъяснить этого тёмного иностранца… А теперь переходим к главному пунктику. К третьему. Я бы его поименовал экспериментальным. В том смысле, что мне просто не терпится поставить некий эксперимент. А именно — не придавать широкой огласке факт вашего задержания. Я всего лишь не стану докладывать наверх, не стану вас нигде регистрировать, предупрежу моих людей, чтоб помалкивали. Пусть это останется маленькой тайной нашего подразделения. Очень уж мне любопытно посмотреть, кто и какое беспокойство станет проявлять. Может, начнётся какое-нибудь интересное шевеление, может, кто-то внутри этого здания шевельнётся. Ну уж если вдруг поднимется сильная шумиха, если принцы и короли, главы дип-миссий, лично Путин и Буш станут тревожиться, давить на все кнопки и рычаги, тогда мы вас всегда сможем найти. Но почему-то мне кажется, что никто из сильных мира сего не обеспокоится по поводу вашего исчезновения. Или я не прав?Весь разговор «товарищ полковник» не отводил взгляд от переносицы Карташа. Алексей знал этот приём, который чаще прочих используют именно оперативные работники: вроде собеседник смотрит прямо на вас, а взглядом с ним не встретишься. Кое на кого подчас действует гипнотическим образом, и этот кое-кто начинает петь, что соловей.— И после того, как станет ясно, что вокруг вашей персоны не поднялся ажиотаж, я со спокойной совестью смогу вычеркнуть вас из списка живущих, стереть, как ластиком стирают в тетради неудачный карандашный набросок. Вы даже не представляете, как просто это сделать. Я лишь распоряжусь не подходить к вашей камере, и откроют её только… ну, скажем, месяца через два, когда от вашего организма останутся только обглоданные костяшки. Даже следов одежды не сохранится — всё скушают крысы. Костяшки эти соберут в мешок и бросят в печку, вместе с изъятыми у вас вещами и документами. Есть у нас тут специальная печечка, между прочим, экологическая, которая изначально сконструирована для сжигания шпал, но и нам пригодилась. Любой «зелёный» останется доволен отсутствием вредных выбросов в атмосферу. Хотя у нас и нет никаких «зелёных», это всё ваши забавы, там у себя, на Западе. Думаете, не посмею, потому что слишком много людей были свидетелями вашего задержания? Ошибаетесь, вернее, не делаете маленькую, но крайне важную поправочку. Это были мои люди, которых я тщательно отбирал, скрупулезнейше отсеивал, на каждого из которых у меня есть… свой строгий ошейник. Вы, наверное, за волнениями и тревогами на время упустили из виду, что вокруг вас Азия со всеми её странностями и особенностями. Однако западному человеку подобная забывчивость простительна…Карташа вдруг проняло. Как не пронимало ни при стычке с Ханджаром, ни при беготне по мёртвому городу, ни при дружеской беседе с Неджем и последующей вылазке в Афган. Только сейчас он по-настоящему осознал, что влип, и влип основательно. И дело тут даже не в речах «товарища полковника», которыми он опутывал жертву, как удав кольцами. Пожалуй, метаморфозу можно удачно сравнить с замерзанием на холоде.Если ты вышел на мороз одетым, то не сразу начнёшь замерзать. Сперва прихватит щёки, станут неметь кончики пальцев, волнами будет пробегать озноб, но встряхнёшься, попрыгаешь, потрёшь там-сям, и вроде ничего. А потом вдруг враз продерёт так, что язык к небу примёрзнет, а зубы начнут выдавать сокрушительную чечётку. То же и сейчас. Только подставь на место мороза внезапно свалившееся осознание безнадёги…Короче говоря, взвился занавес и открылась безрадостная перспектива. Вытаскивать его некому. Даже если Грине удалось бежать и он встретится в условленное время с Дангатаром, последний не станет ничего предпринимать до конца сегодняшнего дня. А чем закончится сегодняшний день? Вот то-то… Пусть и победой всё завершится. Хватит ли возможностей и связей у воров, чтобы вырвать человека из лап КНБ? Станут ли они этим всерьёз заниматься?М-да, подводя неутешительный итог, следует признать — имеются все шансы бесславно погибнуть, не на бегу, не от пули, а в поганом подвале, заживо сожранным крысами.«Товарищ полковник», который, ясное дело, сейчас проводит не первый допрос за карьеру, уловил изменения в состоянии собеседника.— Ну-у во-от, — с удовлетворением протянул он, — гора стронулась с места. Чую, возникла, так сказать, способствующая доверительности атмосфера. Самое время перейти к исповеди, очищению души и облегчениям участи посредством чистосердечного признания. Вы, дорогой мой, учтите и зарубите главное — для вас весь свет клином сошёлся на мне. Я на сегодня ваш бог и отец в одном лице. От меня зависит, получите ли вы воскрешение и, быть может, начнёте новую жизнь, или исчезнете навсегда.И не без удовольствия повторил, просмаковал:— Исчезнете. Так что для начала, для затравки, чтобы я поверил в ваше желание активно сотрудничать со мной, ответьте мне на три простейших вопросика. Кто вы? Цель вашего пребывания в Туркменистане? Что вас связывает с ранее перечисленными мною лицами? Можете отвечать в любой удобной вам последовательности. У нас времени много.«Время, — усмехнулся про себя Карташ. — Времени нет напрочь. А для того чтобы придумать мало-мальски убедительную легенду, логически выстроить её и увязать концы, — уже только на это нужно туеву хучу времени».— А как бы всё-таки насчёт покурить, — сказал Алексей. — Трудно говорить, когда мешаются посторонние желания.— Эхе-хе, чего не сделаешь ради хороших отношений. На какое только должностное преступление не пойдёшь…С этими словами «товарищ полковник» выдвинул ящик стола, достал оттуда пепельницу и его, Карташа, пачку «Винстона», изъятую при обыске. Обойдя стол, выщелкнул сигарету, дал задержанному ухватить её зубами, от Карташовой же зажигалки дал прикурить.Поставил задержанному на колени пепельницу и вернулся на своё место.— Ну, подумайте, подумайте, соберитесь с мыслями.Этим Карташ и намерен был заняться. Разве что курить, когда руки удерживает короткая цепь, мягко говоря, неудобно. Приходилось курить, не выпуская сигарету изо рта, а чтобы стряхнуть пепел, приходилось нагибаться.Алексей лихорадочно искал выход. Но поди найди его, когда на сто кругов сплошная беспросветность.И времени нет ни на что. А если… использовать как раз цейтнот? Ведь цейтнот — он для всех цейтнот. Ну-ка!Ч-чёрт, авантюрная игра, зыбкий шанс, но… единственный, другого просто нет. Правда, если «товарищ полковник» работав против Ниязова, допустим, служит этому Саидову, то хана в любом случае. Однако кому служит полковник, всё равно не определишь. Так что ничего не остаётся, как в омут с головой.Карташ загасил окурок.— Ну? — выразил нетерпение «товарищ полковник».— Прежде я бы хотел узнать, с каких верхов поступил приказ брать меня в разработку? Или это ваша личная инициатива?— А вам не кажется, задержанный, что вы неверно начинаем свой монолог? Не люблю штампов, но сейчас как раз уместен штамп: вопросы здесь задаю я.— А вы не боитесь перестараться? — Алексей старался говорить ровно и уверенно, как человек, за которым действительно стоит серьёзная сила. — Хорошо, если предыдущие вопросы вам показались излишне нескромными, не ответите ли вы мне на совсем невинный и простой вопрос — сколько сейчас времени?— Времени? — переспросил полковник.— Да.Он несколько секунд раздумывал, видимо, над тем, не вооружит ли он тем самым задержанного каким-либо опасным знанием. Потом отодвинул рукав пиджака, бросил взгляд на часы.— Семнадцать часов сорок минут. И?— Значит, до назначенного на час завтрашнего дня выступления вашего президента остаётся без малого двадцать часов. Отчего-то мне кажется, что моё задержание, будь то ваша личная инициатива или приказ сверху, не случайно проведено именно сегодня. Если вашей агентурой действительно профильтрованы все слои, то в той или иной форме до вас должны были дойти сигналы о готовящемся покушении на президента. На вашего президента.По непроницаемому лицу собеседника трудно было догадаться, о чём тот думает, но Карташу показалось, что на последней фразе что-то такое неуловимое отразилось в этих глазах напротив. Но вот поди ж ты установи, что именно! Может, просто хищник почуял скорую поживу — пожива та сидит сейчас перед ним и распинается, может, что-то ещё… Впрочем, отступать некуда, надо переть напролом, как кабан сквозь камыши, и будь что будет.— Если уж к нам что-то такое просочилось…— К вам? — ухватился полковник. — К кому это — к вам?— К нам. Увы, в создавшейся ситуации я вынужден раскрываться, поскольку мой провал дело свершившееся, моя миссия в любом случае окончена. Считайте, что вы задержали того, кого надо, кого вам и надлежит задерживать по роду службы. Только представители одного государства, действующие на территории другого государства, не всегда агенты спецслужб и не всегда действуют с враждебными намерениями. Зачастую они действуют по конкретной задаче, не имеющей ничего общего с национальной безопасностью. Потом, и само понятие национальной безопасности можно трактовать по-разному, один скажет: «Стране необходима стабильность», другой заявит, что стране только на пользу пойдёт кровавый хаос и, дескать, из пепла восстанет феникс.Карташу вдруг почудилось, что его визави в сером костюме старательно подавляет усмешку. Так это или не так, но Карташ вдруг нешуточно разозлился.— Я не представляю спецслужбы, что для тебя только хуже. Скажем так, я представляю частные интересы группы лиц в России. Интересы исключительно финансовые, и вы встаёте поперёк больших денег, лезете не в свою игру…— Вы что-то говорили о покушении, — напомнил полковник.— А я-то всё думаю, когда вы спросите! — процитировал Карташ сидящего перед ним «товарища полковника», из его вступительной части к разговору. — Я не профессионал, я тоже оказался вовлечённым в игру достаточно случайно. Пожалуй, взялся не за своё дело, поэтому и сижу сейчас здесь, у вас. Просто до меня довели информацию: сегодня президента Ниязова будут убивать. И передо мной поставили задачу: сделать всё, чтобы этого не случилось. Задействовать все имеющиеся связи. Финансовые интересы, которые я представляю, завязаны на ныне действующем президенте. Хаос, развал, раздрай и новый президент моим работодателям категорически не нужны. Это ставит под угрозу их интересы в вашей стране. И в том, чтобы предотвратить преступление против главы вашего независимого государства, насколько я понимаю, интересы моих работодателей смыкаются с вашими.— Ну допустим, — кивнул «товарищ полковник». — И что дальше?— А дальше я знаю то, чего не знаете вы. Я всё-таки успел кое-что сделать до того, как ваши ребята меня выдернули. Кое-кто мне известен в лицо, имеются кое-какие наработки. Но за просто так, за здорово живёшь делиться с вами информацией я не намерен. Баш на баш. Предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.— Интересно, и как вы его себе видите?— Времени почти не осталось. Я прекрасно понимаю, что у каждого имеется свой порог болевой терпимости и что рано или поздно я не выдержу. Но вдруг я сломаюсь поздно? Так что вы просто не успеете распорядиться выбитой из меня информацией? Поэтому на вашем месте я бы рискнул. Я должен оказаться поблизости от президента. Я в курсе, что Сердара охраняют преторианцы из его тайпа, но и у вашей службы должен быть свой круг охраны…— Ну а как же. Наш круг охраны не ближайший, но этот круг существует.— Я должен оказаться в нём. Да, собственно, чем вы рискуете? Я же не прошу выдать мне оружие, я не прошу оставить меня без надзора. Ради бога, пускай вокруг толкутся ваши орлы. Отдайте им приказ, в случае если я переступлю условную черту невидимого круга, стрелять на поражение. Ну куда я денусь? А представляете, какой шанс у вас в руках. Такой выпадает раз в жизни. Спасение жизни монарха — это то, о чём может только мечтать любой служивый человек. Генеральские погоны — самое малое из того, что вы получите в награду. Ну а моя награда будет поскромнее. Свобода.Чёрт его знает, что там творится за этими азиатскими глазками, какие процессы бурлят. В любом случае, Карташ сделал свой ход, и теперь только остаётся дожидаться хода ответного.— Я понял вас, — сказал «товарищ полковник», поднимаясь из-за стола. — Любопытно, любопытно…Он обошёл стол, сел на его край, наклонился. Его лицо оказалось совсем близко от лица Карташа. Если бы не цепь, до его шеи можно было бы дотянуться руками.— Я ведь давно в профессии, — улыбнулся полковник. Улыбка ему шла не больше, чем леопарду бантик.— Много чего повидал и много кого повидал. Вы врёте, уважаемый. И, уж простите старого полковника, врёте не слишком умело, не слишком искусно. Я понимаю вашу игру — надеетесь сбежать в толпе. Правильный ход. Вы, как умеете, разыгрываете свой единственный шанс. В другой раз я бы посмеялся над вашими фантазиями и отправил бы на пару деньков в давешнюю камеру, чтобы остудить воображение, чтоб выдавить из вас по капле Мюнхгаузена. Так бы я и поступил… Если бы не одно «но». Знаете, в чём заключается это «но»? В том, что на президента Ниязова сегодня действительно произойдёт покушение. Представьте, я знаю об этом покушении больше вашего. Например, я даже знаю, кто станет покушаться на его жизнь. Вы. Да, да, вы, мой дорогой. Вы и будете убивать президента…

Глава 17.Убить президентаДвадцать девятое арп-арслана 200* года, 13.16Самыми подходящими к случаю оказались бы подзабытые бравурные песни советской поры, какие вырывались из уличных динамиков на первомайские праздники. Под них, если помните, вышагивали по центральным площадям городов колонны трудящихся, что-то выкрикивая, размахивая флажками и прикладываясь к заветным фляжечкам. С той же, как сказали бы в те годы, задоринкой шли сейчас по площади Огуз-хана колонны туркменских грудящихся.Впрочем, колонны пошли не сразу. Сперва выступал Сердар. Нимба над его головой Карташ не усмотрел (как усмотрела одна местная журналистка, чью статью Алексей успел прочесть накануне вечером) и ничего мифологического в его облике не нашёл — человек как человек, вполне обыкновенный с виду, вполне, на первый взгляд, смертный.Естественно, Сердар говорил по-туркменски и Карташ из его выступления ни слова не понял. Ораторствовал Сапармурат без огня, каким, например, славится Фидель Кастро, но и без лицемерных ужимок, свойственных западноевропейским трибунам. Так, как Сердар, обычно выступают перед своими аудиториями начальники пионерлагерей и председатели колхозов: ровно и плавно, как колесо катится, и из каждого слова выпирают рёбра следующего подтекста: «Всё равно вы, засранцы, меня не послушаете, но сказать я обязан».Родственник саудовского короля, этот Абу-дель-итак-далее, стоя рядом с президентом, чему-то загадочно улыбался. Его вид напомнил Карташу старую комментаторскую шутку: «На ринге советский и кубинский боксёры. Негритянского боксёра вы легко отличите по синей каёмке на трусах». По поводу арабского гостя можно было бы сказать: «Родственника короля можно легко узнать но бородке клинышком». Шутка состояла бы в том, что посланец короля, одетый согласно арабско-бедуинской моде, белел на фоне серых костюмов туркменской политической элиты, как парус одинокий. Вот в кого удобно целиться, между прочим и к слову говоря…Лица простого народа, слушающего выступление, Карташу были не видны — толпа была отодвинута довольно далеко от трибуны. Между возвышением (обитая зелёным высокая постройка под бардовым балдахином), на котором стояло руководство, и народом пролегало открытое пространство шириной в несколько сотен метров, где находились лишь курсанты. Молодые спортивные ребята были построены в ровные ряды, им предстоит живыми барьерами делить шествие трудящихся на потоки.Мощные динамики разносили по площади плавную речь Сердара, народ внимал, иногда взрываясь оглушительными и продолжительными аплодисментами. Во время таких рукоплесканий даже не приглушённый ничем выстрел будет не услышать… Впрочем, кто и откуда может выстрелить? Да никто и ниоткуда. Все крыши, с которых можно выцелить мишень, разумеется, контролируются. Это же аксиома. Более того, на них должны находиться снайперы из этой пресловутой гвардии земляков, роты охраны.Из толпы тоже не шарахнешь. Даже не в том вовсе дело, что далеко. Поди попробуй кто поднять предмет, напоминающий стрелковое оружие, — толпа тут же или навалится скопом на стрелка, или в испуге брызнет в стороны. И то, и другое для покушающегося означает полный провал. Потому что охранники его углядят задолго до выстрела и охрана, стоящая рядом с президентом, повалит на пол охраняемую персону. К тому же в той же толпе, ясное дело, шныряют востроглазые штатские. Правда, вряд ли этой работой занимаются преторианцы Сердара, скорее уж люди из КНБ, это уже их поляна.Нет, с дальнего расстояния президента не взять. Покушение имеет шансы на успех только в том случае, если ликвидатор окажется поблизости от объекта. Хотя бы на таком расстоянии, на каком находился сейчас Карташ. Конечно, никто хоть в чём-то, хоть в малости-мальской подозрительного субъекта так близко не подпустит. Другое дело, если ликвидатору удастся внедриться. Как, например, внедрили самого Карташа, который стоит сейчас среди сотрудников КНБ в десяти метрах от трибуны. Ближе, по утверждению «товарища полковника», ни одного кээнбэшника нет, за исключением генералов. Там, внутри ближайшего круга, могут находиться только люди из роты охраны Сердара.Итак, Карташу предстоит стать человеком, поднявшим руку на светоча туркменской нации, на любимого Вождя. Как перспективка-то, а?! Пока разум Алексея отказывался верить в подобное. И вообще с его разумом происходили странные вещи. Нечто сродни тому, что бывает после тяжёлых травм, когда блокируются некоторые участки мозга и человек теряет чувствительность к боли.Алексей же утратил чувствительность к собственной участи. Ке сера, сера…А участь Карташа — завидная или не очень — зависела от того; что произойдёт или, наоборот, не произойдёт на этом самом Празднике праздников. «Товарищ полковник» был предельно откровенен и конкретен: раз уж ты попал к нам, такой весь таинственный и облечённый, раз ты лепишь из себя спасителя туркменского государства, то и спасай его, хотя бы и своей шкурой. Коль не будет покушения реального, произойдёт покушение фиктивное. В точности как бывало при товарище Сталине. Заговор троцкистов-бухаринцев, заговор врачей и прочие придуманные заговоры. Чем мы хуже? Слепим и мы наш маленький, но страшный заговор, который вовремя разоблачили органы КНБ и в результате задержали некоего субъекта славянской внешности при попытке физического устранения президента. («Очень хорошо, что вы не туркмен, туркмен нам бы не подошёл, поскольку президент свято верит в незлобивость национального туркменского характера».) «Кстати, — добавил полковник, внезапно оживившись, — в заговор вплетём к вам в компанию ещё нескольких человечков, которые давно уже всем поперёк горла…» Карташ прекрасно понимал причину такой откровенности кээнбэшника: вывести из равновесия, породить отчаяние — дескать, так и так пропадать, но всё-таки там, на воле, светит какой-никакой, пусть совсем дохленький шанс прорваться, рвану-ка я, и вдруг мне повезёт. Когда же Карташ пойдёт на прорыв, его заломают или пристрелят, что одинаково приемлемо для «товарища полковника».Он в любом случае становится героем нации, КНБ утирает нос личной гвардии Сердара, всё замечательно.Когда Карташа, облачённого в неприметный костюмчик местного стража порядка, уже вывели на место перед самой трибуной, «полковник» похлопал его по плечу и участливо сунул ему в карман пистолетик. Алексей понимающе усмехнулся: последний штрих к портрету убийцы, последняя, но решающая улика. Наверняка это была лишь бутафория, пистолет не должен был выстрелить ни при каких условиях — что бы хитрожопый «полковник» не думал об истинных намерениях загадочного русского, рисковать жизнью Сердара он права не имел. Поэтому либо боёк спилили, либо патроны подменили, либо ещё что, но боеспособность сего оружия, голову можно дать на отсечение, равна нулю…И на том спасибо, конечно, но кто из рядовых телашей станет разбираться в подобных тонкостях, когда поступит команда «взять»?И сбросить бесполезную дуру не было никакой возможности. Только засвети её и — вот оно, покушение, хватай-держи. К тому же Карташ не знал, поставил ли «товарищ полковник» своих подчинённых, что подпирали сейчас Карташа плечами, в известность насчёт хитрых замыслов с липовым заговором или что-то наплёл. Наплести он мог что угодно — например, про то, что этого русского субчика к нам отрядили распоряжением сверху, распоряжением, скажем, тех «человечков», которых собирался впутать в фиктивный заговор. В таком случае «полковник» настрого приказал своим орлам: дескать, присматривайте за ним во все свои узкие глазёнки, у меня есть подозрения на преступный умысел, а у вас есть все шансы отличиться.Когда же Карташа «поймают», то пистолетик со спиленным бойком, ясное дело, подменят на настоящий.И если Карташа всё-таки оставят в живых, то потом, конечно, выбьют из него чистосердечное признание, раскаяние и перечисление всех грехов вместе с именами сообщников. Как выбивали признания у всяких там Бухариных с Зиновьевыми в том, что они шпионили на английскую, японскую, эстонскую и австралийскую разведки. Увы, Алексей прекрасно осознавал, что выдержать все методы воздействия он не сможет. Да и кто сможет?!Конечно, выставлять Карташа на площадь было вовсе необязательно. Однако, во-первых, «полковник» не мог сбрасывать со счётов и следующее: существует один шанс из тысячи, что задержанный его не разводил, а говорил чистую правду о себе и о покушении, во-вторых же, есть разница — задержать преступника на глазах у президента или просто сообщить ему об удачно проведённой операции. Думается, президент не очень-то и доверяет подобным ничем не подтверждённым докладам.Вот такие расклады, господа, вот в такую задницу угораздило влететь, так вашу разэтак! И теперь стой, крути башкой и надейся, что президента всё-таки станут убивать по-настоящему. Но пока что… пока что почему-то не убивают… Эхе-хе, и где же ты, дружище Дангатар с дружищем Гриневским? Где вас джинны носят? Стой тут не просто один, а как в том анекдоте: «Одын, савсэм одын»…После того, как президент закончил, национальная музыка из репродукторов, во время исторической речи Туркменбаши звучащая приглушённо, грянула над площадью на всю катушку Радостным маршем двинулись демонстранты. Над головами взлетели флажки и воздушные шарики.Карташ всегда подозревал, что скорость, с которой гонят колонны перед трибунами, высчитана специалистами с точностью до тысячных долей. Так, чтобы люди двигались в несколько убыстрённом, непривычном ритме, но и не бежали, раздражая глаз руководителей и усложняя работу следящему глазу. И главное — чтобы любое не правильное движение выламывалось из общего ритма, а стало быть, сразу бросалось в глаза.И службы, задающие скорость этому шествию, кошке ясно, использовали все секретные наработки некогда общей спецслужбы.Впервые оказавшись в роли секьюрити, пусть и вынужденно, Карташ вдруг понял, что контролировать большое скопление людей вполне возможно и здесь, невзирая на пёстрые одежды, яркие краски и громкую музыку. Толпа — как река, широка и полноводна. Но однородна по сути своей, как толпа зэков. И любая инородность сразу привлекает внимание. С зэками, конечно, проще, там — быстро, быстро, головы опустить, твою мать, разговоры отставить! И если в толпе вдруг возникает какая-то не правильность, какой-нибудь водоворотик в ровном течении реки, посторонний звук в монотонном «шурх-шурх-шурх» сотен ног — значит, что-то идёт не так, жди сюрпризов от серой безликой массы заключённых… Но и этап, и демонстрация чем-то схожи, пусть последняя и отличается пестротой одежд, яркими красками, оглушительной музыкой…Здесь пока ничто внимания не привлекало. Да, собственно, и колонны демонстрантов ещё не вышли к трибунам, ещё только огибали площадь, распределяясь по потокам.И тут возле трибун объявились новые лица. Видимо, по случаю прохождения колонн укрепляли рубеж обороны. Карташ бросил взгляд в сторону приближающейся группы… И оторопел.Среди этих людей был Дангатар. Собственной персоной. Их взгляды встретились… Лицо фронтового друга Гриневского на мгновение дрогнуло, но он тут же отвёл глаза, придав лицу безучастное выражение. Карташ поступил в точности так же. Неизвестно, какие мысли и соображения появились у Дангатара по поводу увиденного, но обнаруживать их знакомство он счёл нецелесообразным — значит так надо.«Ну да, ну да, воры говорили, что есть у них человек в КНБ. Выходит, надавили на него, заставили соорудить Дангатару удостоверение и внедрить его. И, может быть, не его одного. А то, что Дангатар появился именно здесь, на этом участке — не означает ли сие, что ему стало известно о готовящемся покушении нечто вполне конкретное и удара следует ждать именно на этом направлении? Оченно может быть…»Колонны демонстрантов наконец добрались до трибун. Наиболее любопытна была крайняя, ближайшая к трибунам колонна. Во-первых, она являлась самой, так сказать, худосочной, во-вторых, даже колонной-то по сути не являлась. С интервалом шагов в сто друг от друга двигались несколько не особливо людных групп, и скорость их шествования заметно уступала скорости других колонн. Весьма неторопливо они шли.Вот с трибуной поравнялась первая такая группа.Впереди выступал высокий, спортивный юноша с табличкой в руках; за ним след в след семенил старик в простеньком чёрном костюме, но с таким количеством орденов и медалей, что издалека они напоминали кольчугу. И даже издалека было видно, как волнуется дед — лицо его блестело от пота, казалось, он целью своей жизни поставил не сбиться с шага, не ударить в грязь лицом перед Солнцеликим Туркменбаши. В руках он судорожно сжимал поднос с водружённой на нём некоей сверкающей металлической хреновиной. Что это за хреновина, понять было решительно невозможно, а вот на табличке в грабках высокого парня было написано по-русски и по-туркменски: «Ахалский велаят» ага, понятно, сие есть славные представители велаята где, собственно, и расположен город Ашхабад. По бокам от парня держались две девчушки в красных шароварах и узорчатых блузках, слаженно размахивающие цветными лентами. Карташу вспомнился завораживающий танец крыльев халата с бритвами, который носил уважаемый старец Ханджар, и он невольно изготовился — вот оно!.. И тут же заставил взять себя в руки. Нет. Не может быть. Слишком далеко для точечного удара, а промах для заговорщиков смерти подобен. Да и слишком уж попахивает это гонконговскими боевиками — очаровательные девушки-убийцы с лентами-ножами собираются нарезать президента ломтями перед взорами тысяч горожан… Бред. Карташ едва удержался от того, чтобы вытереть пот со лба: ещё не известно, как воспримут его невинный жест коллегиохраннички. За парнем с плакатом, старцем с подносом и девчушками с лентами бежала стайка наряжённых в национальные одежды девочек и мальчиков. Дети остановились точно напротив трибуны и принялись танцевать народные танцы. Руководители созерцали детское творчество с улыбками умиления.Никогда допрежь Алексею Карташу не доводилось наблюдать за демонстрацией трудящихся со столь почётного места, да он и помыслить не мог, что когда-нибудь угодит сюда — практически в компанию к руководителям страны, да ещё и среднеазиатской республики, это, что ни говори, честь, спасибо, «товарищ полковник».Худосочная группа номер один встала, ожидая, когда дети окончат свой танец. Тем временем из-за спины парня выдвинулся давешний старик с подносом и бодро заторопился к лесенке, ведущей на трибуну. Прошёл он совсем рядом с Карташом, настолько близко, что Алексей даже уловил кисловатый запах пота — запах страха, благоговения и несказанной радости от встречи с Бессмертным и Бессменным. С такого расстояния Алексей разглядел, что ордена и медали на его «иконостасе» были сплошь времён Великой Отечественной, а на подносе высится устрашающее сооружение, отдалённо напоминающее макет двигателя внутреннего сгорания. Более того: над блестящей трубкой, торчащей из недр сооружения, колеблется яркий жёлтый огонёк, различимый даже в сиянии дня… Но, судя по всему, макет был либо из алюминия, либо из крашенного серебрянкой картона — слишком уж легко нёс его старик. Значит, не бомба, не замаскированный ствол. Тьфу ты, пропасть, так можно и инфаркт заработать…Ветеран добрался до трибуны и дрожащими руками протянул поднос господину Ниязову. Засверкали едва видные на солнце фотовспышки репортёров. С стороны СМИ подлянки тоже, вроде бы, ждать не приходилось: уж эту-то братию должны были обыскать до нитки… Господин Ниязов благосклонно подарок принял и даже сказал старичку что-то ласковое, ободряющее, от чего дедушка и вовсе лишился дара речи. Он затряс головой, пустил слезу, скатился по лесенке обратно на площадь и почти бегом вернулся на своё место в строю.Представители Ахалского велаята двинулись прочь с площади, а на их место уже заступали ребята с табличкой «Балканский велаят»…— Что это? — шёпотом спросил Алексей у соседа по цепочке охранников.Сосед презрительно покосился на необразованного славянина, помолчал, но потом всё же решил, как видно, снизойти и разъяснить вполголоса:— Самые почётные жители велаятов преподносят Его Превосходительству памятные подарки по случаю Праздника праздников.И отвернулся, засранец, всем своим видом показывая, что разговаривать боле не о чем.Ну, не о чем, так не о чем, следи, служивый, за обстановкой…Тут и Карташ вспомнил: в Ахалском велаяте добывают газ, а конструкция на подносе — не что иное, как модель газоперерабатывающего заводика…А на площадке перед трибуной вновь танцевали девчушки, вновь развевались ленты, и к трибуне уже направлялась дородная туркменка в цветастом платье до пят, изукрашенном бисером, — не иначе, или заслуженная деятельница искусств, или знатная хлопкоробка.В качестве подарка она пёрла перед собой дутар — нехитрый местный музыкальный инструмент о двух струнах, вот только этот был изготовлен сплошь из какого-то коричневого камня с прожилками, а струны выполнены из серебра, так что тащить подобный презент тик было несколько тяжеловато. Но она старалась изо всех сил, любовь к Сердару окрыляла её и лишала ношу веса.Пот заливал Алексею глаза: солнце стояло в зените и убираться оттуда не собиралось. В форме было жарко, невыносимо жарко, как же выдерживают местные? Привыкли, наверное…Беседа Ниязова с тёткой затянулась, почётная жительница Балканского велаята никак не могла расстаться с обожаемым вождём, всё говорила ему что-то, рассказывала о своих достижениях во имя Туркменбаши и глубочайшей преданности всех её знакомых Туркменбаши, да продлит Аллах его годы… Но Ниязов слушал внимательно, с отеческой улыбкой на устах и даже удержал почётную жительницу от падения на колени и облобызания края материи, коей была накрыта трибуна…Карташ за этим не следил. Не до того было. Курить хотелось до нервного тика. Странно, что никто из охраны не чувствует напряжения, кипящий от жары воздух буквально дрожит, как натянутая струна. Что-то назревает, это он печёнкой чуял. То ли природные инстинкты, то ли опыт, приобретённый за время тесного общения с контингентом, буквально вопили: опасность! опасность!!! Но, чёрт возьми, откуда, с какой стороны?Этого Алексей понять не мог, как ни старался, как ни ввинчивал взгляд в пёструю толпу в надежде уловить не правильность, тот самый водоворотик. Дангатарушка, сука, где ты, на тебя одна надежда…Гурдыкдерийский велаят: четверо радостных до невозможности соплюшек тащат на трибуну тяжеленный развёрнутый ковёр, вышитый золотой нитью.Красиво.Велаяты идут! Этрапы идут!Гремящая над площадью Огуз-хана музыка, смешиваясь с восторженными воплями демонстрантов, превратилась в сплошной монотонный шум, плещущийся в ушах, а мельтешение…Лебапский велаят: панно, выложенное самоцветами, на котором Сердар глядит с берега на раскинувшуюся у его ног Амударью, причём блеск камней весьма искусно передаёт течение полноводной реки……а мельтешение пёстрых красок на площади Огузхана превратилось в калейдоскоп, и Алексей почувствовал, что плывёт. На миг закрыл глаза, пошатнулся, но на ногах удержался. Подумал с тоской: нет, ребяты, переоценил я свои силёнки, за толпой зэков всё ж таки уследить значительно, неизмеримо проще. Даже зэков, замысливших подлянку…Карыйский велаят, родной велаят Дангатара: скромный молодой парниша в больших очках с сильными диоптриями, улыбаясь во все шестьдесят четыре зуба, несёт над головой сияющий золотом кубок — типа того, что вручаются победителям на всяческих соревнованиях. Интересно, кто это такой, уж больно молод. Спортсмен? Учёный? Поэт? Не о том, блядь, не о том думаешь!..Выстрел с крыши отпадает, выстрел со стороны колонн ликующих туркмен отпадает. Что же остаётся, а?!Засланный казачок в свите Ниязова? Взрывное устройство под трибуной?..И тут — словно ледяной кол проткнул всё тело Алексея насквозь, снизу вверх, вонзился в мозг, рассыпался по извилинам морозным крошевом. Мазнув взглядом по застывшим в карауле охранникам, парниша с кубком, лучащийся гордостью от выпавшей ему чести, уже поднимался по лесенке, а Алексей всё никак не мог понять, никак не мог вычленить не правильность, несоответствие, откуда вдруг в жаркий полдень пахнуло обжигающе холодным ветром смерти…Смерти.Однажды, ещё на Ставропольской пересылке, мелкий домушник Шкряба замочил в драке бывалого Синяка. Драка была случайной, и замочил его Шкряба случайно, но Шкряба-то был мелкой сошкой, а Синяк ходил в князьях, и все понимали, что добром это не закончится, что Шкрябу тихонько придушат как-нибудь вечерком — не в отместку, упаси бог, а так, для науки другим. Самое паршивое, что и начальство, и сам Шкряба это прекрасно понимали, но поделать ничего не могли: перевести его было некуда. И действительно: наутро домушника нашли «повесившимся» над парашей.А накануне вечером Карташ конвоировал его после допроса касательно драки обратно в камеру, и вот у него, у Шкрябы, был такой взгляд… Нет, он не плакал, не цеплялся за косяки, он хорохорился и даже шутил, но в его глазах уже поселилось осознание близкой смерти.Вот в чём дело!Парниша с кубком улыбается довольной улыбкой имбецила, получившего в подарок за примерное поведение яркую игрушку, однако во взгляде его застыли обречённость и готовность идти до конца. Он знал, просто знал, что сейчас умрёт, и шёл навстречу своей гибели. Улыбаясь во все шестьдесят четыре зуба, высоко неся кубок над головой. А кубок-то тяжёлый…И опять, как в случае со злодейским ниндзя-Ханджаром, рефлексы сработали быстрее рассудка. Сам до конца не осознавая, что делает, с раздирающим глотку воплем: «Да-а-а-ан!!!», — он оттолкнулся ногами, ломая строй, и прыгнул на парнишу, метя выхватить кубок.И всё же надо отдать должное преторианцам. Либо они были наготове по поводу подозрительного русского в своих рядах, либо выучка охранников действительно находилась на самом высшем уровне. Как бы то ни было, до кубка добраться ему не дали. Сделали вполне грамотную подсечку, и Карташ всеми костями обрушился на очкастого туркмена. Кубок полетел вниз, на площадь, где и ударился глухо о брусчатку.Алексей невольно зажмурился.Взрыва не последовало.А потом для страха и сомнений не осталось места, поскольку всё смешалось на площади Огуз-хана. Вокруг орали, бегали, кажется, даже стреляли, Карташ не помнил. Он тоже орал, мёртвой хваткой вцепившись парнише в брюки, десятки рук его от парниши отдирали, больно били по голове и бокам, потом помост под кучей-малой треснул и накренился. Наконец Алексея отодрали, заломили руку, заорали вовсе уж оглушительно — на туркменском, ясное дело, но понятно, что по-командирски и матерно, и куда-то поволокли сквозь вопли и толкотню.Когда же беспорядочные выкрики подутихли вдалеке, а давление на руку немного ослабло, Алексей проморгался от цветных кругов в глазах и осмелился поднять голову.Вели его быстро, целенаправленно и грамотно.Прочь с площади, прочь от трибуны, под которой продолжалась малопонятная возня, но на которой ни Сердара, ни родственника саудовского короля, ни прочих официальных лиц уже не было. Празднующие граждане смяли колонны и теперь суматошно толклись на площади, оглашая прожаренный воздух испуганным ором. Алексей помещался в центре квадрата, образованного четырьмя мрачными личностями в форме, которые слаженно прокладывали дорогу сквозь толпу мечущихся демонстрантов. Он извернул шею, посмотрел на того, кто ему заломал руку, хмыкнул и прохрипел на бегу:— Пусти, дорогой, хватит уже…Дангатар хватку ослабил, но не отпустил. Лицо его было белым, оскаленным. А Карташ заметил, что руки четвёрки сопровождения испещрены синими наколками.В каком-то переулке за площадью оказалось неожиданно тихо и безлюдно, лишь у тротуара бесшумно пускал сизый дымок из выхлопной трубы белый «лимузин» с тонированными стёклами и правительственными номерами. Один из уголовников в форме охранника стремительно распахнул заднюю дверцу. Повинуясь толчку сзади, Алексей нырнул головой вперёд, в кондиционерную прохладу, следом в тачку прыгнул Дангатар, дверца захлопнулась, лимузин рванул с места…— Ниязов жив? — первым делом, ещё не отдышавшись толком, спросил Алексей.— Живее всех живых, — криво усмехнулся Дангатар. Он же бессмертный и вечный, забыл?— А эти? — Карташ кивнул в заднее стекло, где осталась четвёрка блатных, которые вывели его из эпицентра бури, и помассировал чуть не вывихнутую руку.— Не бойся, — сказал Махмуд-оглы. — Уж эти-то сумеют о себе побеспокоиться… А ты молодец, Алексей-яр.Когда тебя замели эти уроды из КНБ, я на уши поставил всех своих… э-э… друзей — из тех, которые не слишком в ладах с законом. Они скоренько вычислили, где ты есть и что тебе светит, пришлось срочно пробираться в последнее кольцо обороны, тем более сведения о готовящемся покушении подтвердились стопроцентно. Как ты исполнителя вычислил, ума не приложу, а? Я так ничего и не заметил, сколько ни таращился…Лимузин лихо вырулил на какую-то улицу, утопающую в зелени, и понёсся наперекор светофорам. Насколько Карташ уже изучил Ашхабад, торопились они куда-то за город.— Орден дадут? — мрачно спросил он. Похлопал себя по карманам. Бракованный пистолет куда-то подевался.Наверное, выронил по дороге…— Вряд ли, — на полном серьёзе ответил Дангатар. Видишь ли, операция по выявлению и задержанию исполнителя проводилась исключительно силами КНБ…— Да я особо и не претендую, — успокоил его Карташ. — Подумаешь, президента спас… Ну так что, всё кончилось? Машка где? Надеюсь, в безопасности?— Да в безопасности, в безопасности. Я ей тут одно дельце поручил…Карташ заворочался на сиденье.— Слушай, дорогой, если это дельце опасное хоть в одной букве…— А за меня ты не беспокоишься, а, начальник? — с места водителя к ним на миг обернулся дыбящийся во весь рот Пётр Гриневский. — Я тоже в дельце участвую. Да и ты в нём не последнюю балалайку играешь…Карташ закрыл глаза и откинулся на мягкий подголовник.

Глава 18.Бери шинель, пошли домойТридцать первое арп-арслана 200* года, 21.37Хватило непрерывного суточного наблюдения, чтобы уяснить, как охраняется дворец хякима. Так себе охраняется, надо заметить. Видимо, всерьёз нападения здесь не опасаются, считают, что все враги уничтожены. Или под рукой у хозяина дома слишком мало верных людей, а среди них и того меньше грамотных по части несения караульной службы, и уж совсем плохо обстоит дело с дисциплинированными бойцами.Несколько удивил Карташа состав участников акции.— Лишние люди — лишние звуки, — сказал по этому поводу Дангатар. — Скорее засыплемся. К тому же, если бы мне дали опытных диверсантов, тогда другое дело. А шушера, умеющая палить во все стороны, но понятия не имеющая о скрытном передвижении, маскировке и неукоснительной дисциплине, боюсь, может только всё испортить.Карташ объяснение проглотил, не стал допытываться: «Это мы, что ли, с Таксистом великие диверсанты всех времён и народов? Или Сашка-племянник? Что-то ты крутишь, брат Дангатар. Сказал бы уж прямо — так мол и так, не хочу доверять свою спину непрофильтрованным людям, которые вгонят промеж лопаток дозу свинца и побегут к гражданину Саидову за получкой, начисляемой в сребрениках. Другое дело — мы, твоё войско. Мы прозрачны, как вымытые стаканы. Нам ничего другого не надо, кроме разве: „а“ — выжить, „бэ“ — разбогатеть на реализации платины и „вэ“ — перебраться в тихое покойное место, прошу не путать с кладбищем».Некоторый недобор боевых единиц окупался предоставленным снаряжением. Кто уж так расстарался пёс его знает, но не поскупились, не поскупились. Карташ перебирал, рассматривал штуки-дрюки, сам себе напоминая ребёнка, впервые попавшего, в «Детский мир».— Выдали всё, что просил, — похвастался Дангатар, поглаживая цилиндрический глушитель новенького, в смазочке А-91. — Причём самое современное. Теперь ты видишь — в Туркмении всё есть.Карташ благоразумно не стал допытываться, откуда у него этот несколько громоздкий, но сверхнадежный автомат, состоящий на вооружении только спецподразделений и только российского ФСБ. Воры снабдили или сам Туркменбаши расщедрился — какая, в сущности, разница? И ещё одним обстоятельством искупался недобор боевых единиц: тем, что дом; в который им необходимо попасть, и прилегающие к дому окрестности Дангатар знал, как солдат кремлёвской роты — устав несения гарнизонной и караульной службы. Знал с закрытыми глазами, знал до кустика, до веточки, до скрипучей половицы и до несмазанных петель.Посёлок, раскинувшийся на окраине города Кары, столицы Карыйского велаята, напоминал небезызвестное Рублевское шоссе — тем, что богатые буратины понастроили себе элитного жилья. Дворец хякима находился здесь же. Нынешний хяким Батыр переехал сюда сразу после смерти прежнего хякима Аллакулыева под предлогом утешения семьи покойною. Вот только семья от такого утешения почему-то сбежала почти сразу.Следом покинула дом вся прислуга. Их места заняли новые люди, вызванные сюда новоявленным хякимом Батыром.Хотя кое-кто из прежней прислуги уцелел на своих местах. Например, сторож абрикосового сада. Сад, тоже собственность хякима, находился напротив дома хякима, по другую сторону шоссе. Этим вечером, вечером накануне акции, Карташ и Дангатар наблюдали за домом хякима, лёжа под абрикосовыми деревьями.Сам дом отсюда, как и вообще с любой другой стороны, был не виден — его окружал густой сад. Как явствовало из рассказов Дангатара и вычерченной им план-схемы, вокруг дома (или, если называть вещи своими именами, вокруг дворца местного князька) простиралась территория размером с небольшой аул. И по этому аулу сегодняшней ночью они должны прогуляться с ветерком.Если бы вдруг сейчас объявился абрикосовый сторож, его пришлось бы нейтрализовать — мало ли он всей душой принял нового хякима и только его отпустишь, побежит к Батыру с тревожным сообщением. Но до наступления ночи сторож отсыпался, а его сыновья обходить сад ленились, полагались на собак. Собак же не было необходимости ни травить, ни стрелять, потому что зверюги обнюхали Дангатара, признали и, потеряв всякий интерес, убежали по своим делам. Но на всякий случай, во избежание эксцессов, пришлось обработать костюмы химией.— При мне такого разгильдяйства не было, — хмуро заметил Дангатар. — Трава у ограды не выкошена, обход территории каждый час не проводится. А посмотри направо, раз, два… между вторым и третьим столбиком в сетке проделана дыра, видишь? Это, конечно, пацаны лазали, абрикосы воровали. Но дыра-то не заделана. А то и вовсе ещё не обнаружена!— Почему Сашка-племянник, а не брат? — невпопад спросил Гриневский, лежащий неподалёку.Закономерный вопрос, Карташа он, признаться, и самого занимал.— Брат — не воин, — помявшись, сказал Дангатар.— А пацан — воин?— Тебе не понять…— Ну да, знаю. Восток — дело тонкое.— Я бы уточнил: «семья — дело тонкое».— Признаться, не ухватываю логику и суть, — поддержал Таксиста Карташ. — А если убьют? Ты сможешь после этого смотреть в глаза его матери, жене своего брата?— Ира сама его и отправила с нами.— Кого? — вырвалось у Гриневского.— Кого-кого! Сына. Сашку. Или ты думаешь, это я тащу пацана под пули? Я просто не смог ей отказать. Она понимает, что такое семья и честь семьи. Что не сделал в своё время брат, должен сделать его сын, иначе он не станет воином… И она права.Карташ отчаялся разобраться в этой туркменской Санта-Барбаре. Где тут разобраться, когда с каждым ответом на новый вопрос, всё ещё больше запутывается.Поэтому Алексей закрыл тему, пробурчав:— Понятно. Вот теперь всё понятно.В общем, им осталось лишь убедиться, что сегодня вечером никто к хякиму в гости не приехал, убедиться, что в доме на той стороне шоссе всё идёт согласно заведённому распорядку, дождаться, когда окончательно стемнеет, и приступать к работе.Так прошёл ещё час.— Возвращаемся, — сказал Дангатар.Они вернулись в один из домов уже другого посёлка, обычного, находящегося в двух километрах от шоссе, где им дал временное убежище молчаливый как рыба кузнец. Почему этот предать никак не может, а тот же сторож абрикосов — запросто, Карташ допытываться не стал, не столь уж и важно. Наверное, Дангатар знает, что делает.Оставшееся до акции время провели в сборах. Подогнать снаряжение, чтобы ничего не бряцало, не звякало, почистить оружие, проверить, как выходит из ножен нож… и прочая рядовая солдатская рутина, с которой, к удивлению Карташа, неплохо, показывая знакомство с предметом, справлялся и племянник Дангагара, и пятеро откомандированных воровским сходняком боевиков.Вышли в два ночи. В три двадцать пересекли шоссе в полукилометре от дома хякима. В своих чёрных комбинезонах слившиеся с ночью, они перемещались от куста к кусту, пока не добрались до ограды, опоясывающей владения хякима Батыра. Тёмными стелющимися над землёй тенями заскользили вдоль ограды, за которой шевелили тёмными мохнатыми ручищами вековые деревья. А дальше пришло время использовать их главное преимущество — ведь сегодня они работали на объекте, охрану которого когда-то ставил тот человек, кто сейчас вёл группу. Если знаешь яд — гораздо легче сообразить, какое требуется противоядие.Дангатар знал, какая стоит сигнализация, как её нейтрализовать или пройти незамеченным. Знал, потому что ставил сам.На крыше угловой башенки трижды, с неравными промежутками мигнул тусклый огонёк.— Пора, — сказал Дангатар и надвинул на глаза прибор ночного видения «Филин», похожий на толстенные мотоциклетные очки.Остальные слаженно повторили его движение и моментально потеряли индивидуальность. Теперь и не разобрать было, где Дангатар, где его племяш, а где простые боевики.— Ну, с аллахом, — пробормотал Гриневский.Девять бесшумных теней проникли на территорию дворца. Слева беззаботно журчал невидимый в темноте, но в инфракрасных лучах загадочно фосфоресцирующий фонтан в виде девушки с кувшином на плече.Цепочкой они пересекли двор по заученной ломаной траектории, которая проходила аккурат через «мёртвую» зону камер наблюдения, рассредоточились вдоль фасада, по обе стороны от широкой парадной лестницы в пять ступеней, ведущих к стреловидным, с виду тяжеленным дверям. Шарообразные фонари на высоких витых ножках, мать их, освещали лестницу неярко, но всё же действенно, подняться по ней незаметно, как минимум для камер, не было никакой возможности. Дангатар подал знак рукой, и одна из теней склонилась к неприметной коробочке, укреплённой под переплетениями то ли плюща, то ли винограда, что ровным слоем покрывал стену. Лампы, за исключением лестничных, во дворце были погашены, лишь в окнах флигелька, где, судя по всему, обитала прислуга, горел тусклый желтоватый свет. Ещё две тени отделились от фасада и неслышно скользнули в сторону флигеля. Силуэт у коробочки выпрямился, по-американски показал колечко из указательного и большого пальцев: типа всё о'кей, сигнализация и видеокамеры внешнего периметра отключены. Очередная парочка людей в чёрном исчезла в направлении парадных ворот.Дангатар взлетел по освещённой лестнице, прижался к створке двери. Вроде бы никто незваного гостя не заметил. Он осторожненько повернул витую ручку, потянул на себя… За резной дверью была сплошная темнота. Один за другим гости проскользнули внутрь, тут же дважды негромко кашлянул один из стволов с навинченным глушителем, и недоуменно приподнимающийся было из-за стойки охранник в пиджаке и чалме сполз на пол. Дангатар отдал несколько отрывистых распоряжений. Группа разделилась, один — Сашка-племянник, судя по росточку — остался на карауле возле входных дверей, один бесплотным призраком унёсся на осмотр первого этажа. Спустя миг с той стороны послышались приглушённые хлопки: отдыхающие охранники обретали покой вечный.Осталось трое: Дангатар, Карташ, Гриневский. Они взвинтили себя по витой лестнице на второй этаж — ну не будешь же пользоваться лифтом без разрешения хозяев! Хотя лифт, кстати, имелся: металлическая клетка с решётками из причудливо переплетённых фигурок птиц и цветов. Площадка второго этажа, ещё одна сигнализация, выведенная из строя Дангатаром в два счёта. А ничего устроился нынешний хяким, сигнализация эта была не простая, динамически-тепловая, через которую мышь не проскочит и враг которую не отключит… если, конечно, не знает, как.Длинный коридор, стены задрапированы тяжёлыми, из-за «Филина» кажущимися розовыми тканями.Скульптуры воинов в кожаных доспехах, скульптуры полуобнажённых девиц. Кривые сабли на стенах…Поворот налево, и сразу же из-за угла навстречу выскакивают три тёмные фигуры. И хотя Карташ был предупреждён заранее, всё же палец на курке непроизвольно дёрнулся, и «узи» едва не плюнул кусочком смерти в медной оболочке. Судорожно переведя дух, Алексей, как учили, взял на прицел неприметную нишу в углу и в душе восхитился начальником охраны мёртвого Аллакулыева: поставить в горце коридора обыкновенное зеркало в рост человека, чтоб неприятель сдуру принялся палить в собственное отражение — это умно. Это дьявольски умно. Тем временем из ниши выдвинулся очередной страж — и пал, попав под пересечение трех молчаливых свинцовых струй. Шумно, вообще-то, упал, но теперь это не имело никакого значения: они уже пришли, да и звуки, доносящиеся из спальни, могли атомный взрыв заглушить — не то что падение мёртвого тела.— Очки снимите, ослепнете, — уже не скрываясь, посоветовал Дангатар. — И помните: хякима не трогать.Дверь в будуар отсутствовала — арку с закруглённым верхом закрывали тяжёлые портьеры с изображением лилий. Одним движением он содрал портьеры с креплений, шагнул внутрь и щёлкнул выключателем на стене. Пространство озарилось ярким светом, струящимся с потолка, из многоламповой вычурной люстры.В будуаре имели место: посреди комнаты исполинский сексодром с атласными сиреневыми простынями под невесомым балдахином на тонких резных подпорках, зеркальный потолок, толстенный ворсистый ковёр на полу, разбросанная по ковру одежда и три индивида, самозабвенно возящиеся на простынях — два женского и один мужеского полу. Когда вспыхнул свет, толстый индивид с торчащим колом первичным половым признаком в момент прервал игрища и резво скатился за сексодром, даже в такой ситуации рефлексы у него работали как надо, а две обнажённые девицы, одна блондинка, вторая отчётливая азиаточка с визгом прыснули в разные стороны. Карташ стрельнул для острастки и для демонстрации серьёзности намерений, и простреленная подушка взорвалась белым облаком пуха…Из-за кровати ответили длинным ругательством. Девицы забились было в уголок, однако, повинуясь резкому окрику Дангатара, бочком-бочком, по стеночке пробрались к выходу и выскочили из будуара. Едва они исчезли, из-за кровати вынырнула лысая голова, оглушительно грохнул выстрел, но только один — а потом пуля Гриневского навылет прошила пухлую руку с пистолетом. Индивид заверещал, как свинья под ножом, и снова спрятался за сексодромом. Глухо брякнул об пол выроненный ствол.— Вставай, Батыр, — по-русски сказал Дангатар. — Если ты мужчина, а не трусливый шакал, встань и посмотри мне в глаза.Спустя целую вечность из-за сексодрома поднялся тучный, абсолютно лысый мужик. В левой руке он держал скомканную простыню, прикрывая срам, правая же висела плетью, и с неё медленными тягучими каплями стекала на ковёр кровь. Дангатар склонил голову набок, с брезгливым интересом, точно препарированную лягушку, разглядывая толстяка.— Ах, Батыр, Батыр, ну что за самонадеянность! — сказал он. — Ты же знал, что покушение сорвалось, что след обязательно приведёт к тебе… Почему ты остался во дворце хякима? Почему вообще не сбежал из страны, пока не уляжется буря? Ай-ай-ай, Батыр, я думал, ты умнее…— Ты… ты не посмеешь! — губы хякима дрожали, и потому слова давались ему с трудом.— Я? — вроде бы задумался Дангатар, к чему-то прислушиваясь. — В самом деле, ты прав, я не имею права тебя судить. Кто я такой, чтобы решать судьбу хякима… пусть даже и исполняющего обязанности хякима? Хякима, которого совет избрал единогласно — после трагической, нелепой смерти хякима Аллакулыева… Нет-нет, я не могу. Я слишком мелкая сошка…Голый Батыр несколько успокоился, даже приосанился. В голосе его проявились барственно-покровительственные нотки:— Уж не думаешь ли ты, что я имею какое-то отношение к покушению на Туркменбаши, Дангатар? Где твой разум? Ну сам посуди, какая мне выгода от смерти Ниязова? Я получил должность хякима, а если президент будет мёртв, ещё неизвестно, как повернётся, как пойдёт передел власти, кто раскроет пасть на велаят…Дангатар лишь развёл руками, и Батыр успокоился окончательно.— Ты правильный человек, Дангатар, и я, пожалуй, замолвлю за тебя словечко перед некими высокопоставленными людьми. А теперь дай мне одеться и перевязать…— Теми самыми высокопоставленными людьми, которые помогли тебе устранить Аллакулыева и занять его место, да, Батыр? — спокойно перебил Дангатар. — И которым, в обмен на пост хякима, ты обещал, что именно их человек, смертник, от имени Карыйского велаята будет вручать подарок Сердару на Празднике праздников, да, Батыр?Батыр открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.— Значит, всё-таки бомба… — пробормотал Карташ.— Ага, — охотно кивнул Дангатар. — В том самом кубке. Там такой рычажок был, повернёшь — и всё, и прощай навеки, бессмертный Сердар, а заодно все, кто поимеет глупость оказаться в радиусе двадцати метров. Так что ты вовремя успел.— Да я вообще герой… — буркнул Алексей, чтобы хоть что-то сказать. Потому что на душе у него кошки скребли. На хрена Дататар разоряется, бляха-муха? Не в американском же дурном боевике находимся, где под финал плохой парень долго и обстоятельно объясняет хорошему парню, почему тот не прав и всенепременно должен быть наказан порцией свинца. И объясняет исключительно за тем, чтобы хороший успел подготовиться к контратаке и финальной схватке — для пущей радости зрителей…И только тут он понял, что Дангатар просто-напросто тянет время. Чего-то ждёт.— И как зовут этого высокопоставленного человека? — неторопливо продолжал Дангатар. — Уж не Гурбанберды ли Саидов, хяким Гурдыкдерийского велаята? Который давно пытается проложить свой канал поставки наркотиков через Туркмению, а Ниязов ему очень в этом отношении мешает…— Ты… ты ничего не докажешь. У тебя нет доказательств! — повысил голос Батыр. — Ты вообще не имеешь права допрашивать меня!На лестнице послышались шум, скрип, шорох, как будто по ступеням поднимают тяжёлую тележку. Карташ невольно оглянулся, но в коридоре было темно, хотя глаз выколи. Дангатар же, казалось, ничего не замечал.— И опять ты прав, Батыр, — сказал он. — У меня нет доказательств, я тебя судить не могу… Зато у меня есть человек, и тоже высокопоставленный, который сможет разрешить наш спор.Шум переместился в коридор, неторопливо приблизился, и в полосе света, льющегося из спальни, показались трое. Гриневский выматерился шёпотом, что же касаемо Алексея, то он даже звука не смог издать от удивления. Да, это был ход со стороны Дангатара. И ход конём по голове. Шах и мат Батыру…Маша и Джумагуль вкатили в будуар инвалидное кресло, в котором восседал прямой, как палка, азиат в роскошном халате. Седая, ухоженная бородка лопатой, скромная чалма — и плотная марлевая повязка на глазах, повязка, на которой проступали два желтоватых, влажных пятна. Появление слепца в сопровождении женщин, по-видимому, для Батыра явилось потрясением не меньшим.— Ах-хмурат… — только и смог вымолвить он.— Ахмурат Дидаров, по-прежнему арчин города Низарат, — хриплым голосом подтвердил слепой, поглаживая рукоять пистолета у себя на коленях. — Тот, которого ты ослепил и оболгал. Думаю, мне есть, в чём обвинить тебя, Батыр.Дангатар поднял автомат:— И не вздумай сделать хоть шаг, Батыр.Потом повернулся и сказал:— Алексей, Гавана, Маша… Прошу простить, но дело это внутреннее. Спасибо вам за… в общем, за всё. Пожалуйста, подождите внизу, мы скоро к вам присоединимся…— Поджигай… — начал было Гриневский, но туркмен повторил с нажимом:— Пожалуйста.Алексей тоже собрался возразить, но не посмел, натолкнувшись на взгляд Поджигая. Посмотрел на Джумагуль. Та отвела глаза. Нет, мы всё-таки чужие, подумал он. Даже словами не передать, насколько чужие. Азия попробовала нас на зуб, пожевала и выплюнула. Азии мы не понравились.Не чувствуя под собой ног, Карташ повернулся и вышел из спальни, Батыр пискнул им что-то жалостное вслед, но они не оглянулись. Спустились по лестнице вниз, в темноту первого этажа.— Ну и ночка… — выдохнула Маша и цепко ухватила Карташа за рукав. — Ты как? Жив? По городу такие слухи ходят…— Чтоб я ещё хоть раз в жизни… — сказал Гриневский.Алексей молчал. В голове даже сумбура не было там царила полная, звенящая пустота.В холле первого этажа было пусто, боевики из восточно-воровского сообщества куда-то запропастились, исчез даже Сашка-племянник. А, плевать. Разбежались кто куда, вояки уголовные… Они вышли из дома, в ночную тишину и прохладу. Алексей устало привалился спиной к столбику, на котором безмятежно горел фонарь, положил «узи» на парапет, достал сигареты.— Куда они все подевались… — пробормотал Таксист, недоуменно озираясь по сторонам.— Очень тяжело? — негромко спросила Маша.Карташ пожал плечами и сказал:— Противно.— Ничего, солдат, — она легонько взъерошила волосы ему на затылке. — Всё уже кончилось. Правда? Враг побеждён, груз в безопасности, мы живы, остаётся раздать всем сёстрам по серьгам и умотать отсюда поскорее, как из дурного сна…Алексей вяло кивнул.«Всё кончилось, всё кончилось…», — он катал эту мысль, как леденец во рту, но вкуса не чувствовал. Вкуса победы не было напрочь, одна горечь…— Тихо! — вдруг яростным шёпотом гавкнул Гриневский и вскинул автомат, направил его в темноту.— А вот это хрена вам — всё кончилось, — преспокойно донеслось из темноты. — И опустил бы ты свою пукалку, Пётр Игнатьич, пока я из тебя дуршлаг не сделал.Из темноты бесшумно, точно привидения при лунном свете, одна за другой материализовались фигуры в таких же чёрных, как у них самих, костюмах. Три, четыре, пять… дюжина бойцов в масках, одинаковых, как сработанные по одному шаблону манекены, выступили на открытый участок, умело рассредоточились полукругом, беря троицу на ступенях в кольцо. Свои «кипарисы» они держали стволами вниз, но отчего-то складывалось полное впечатление, что им потребуется от силы миллисекунда, дабы открыть огонь на поражение.А потом сквозь оцепление прошёл ещё один персонаж — уже в летах, в простом камуфляжном бушлате без знаков различия, несомненно славянской внешности, небольшими усиками щёточкой неуловимо напоминающий кота Базилио. Не обращая ровным счётом никакого внимания на Машу и Гриневского, автомат так и не опустившего, поднялся по ступеням к Карташу, ни слова не говоря взял его за воротник и несколько раз встряхнул так что зубы лязгнули.— Мер-рзавец… — прошипел он с каким-то даже наслаждением.Отпустил, отступил на шаг, окатил ледяным взглядом с ног до головы. Сказал уже спокойнее, но всё ещё на взводе, как готовая распрямиться пружина:— Ответь мне только на один вопрос, старший лейтенант. Почему я, Михаил Кацуба, генерал-майор и русский офицер, должен самолично гоняться по всей этой грёбаной Азии за тремя идиотами и одним долбаным вагоном? Ты хоть понимаешь, в какие игры впутался?! Ммальчишка…— Послушайте, милейший… — вякнул было Гриневский, но назвавшийся генерал-майором Кацубой, не оборачиваясь, сказал: «Молчать, сука!» — таким тоном, что Таксист мигом спёкся.А пожилой вояка выхватил из внутреннего кармана газету, с треском развернул, сунул под нос Карташу.Остро пахнуло свежей типографской краской.— Эт-то что такое, ты можешь мне объяснить?!Алексей невольно скосил глаза. Перед глазами замелькали строчки передовицы на русском:«Вся страна в единодушном гневном порыве осуждает…», «…что неудавшееся покушение было организовано при поддержке западных спецслужб экстремистски настроенными…», «…только высокое мастерство и огромный опыт отдела, возглавляемого полковником КНБ Язберды Чарыевым…», «…представлен к правительственной награде и внеочередному званию…».— Да ты не эту херню читай, ты ниже читай!!! — заорал в полный голос Кацуба и ткнул пальцем в газетный лист, едва не прорвав его насквозь.Внизу помещалось несколько информашек, шрифтом, помельче, некоторые в чёрных рамках:«…скоропостижно скончался Гурбанберды Саидов, видный государственный и политический…»«…погиб в автомобильной катастрофе исполняющий обязанности хякима Карыйского велаята Батыр Мемметов, назначенный на этот пост после трагической…»«…сообщает о кадровых перестановках в Правительстве…»Перед глазами опять поплыло. Газета была завтрашней.— Твоя работа, недоумок? — не унимался Кацуба. Что это такое, я тебя спрашиваю?!!— Азия-с, — только и смог выдавить Карташ.Во дворце, на втором этаже, громко треснул одиночный выстрел.Нет, ничего ещё не закончилось. Всё ещё только начиналось.Если праведник отступает от правды и делает беззаконие, и за то умирает, то он умирает за беззаконие своё, которое сделал.И беззаконник, если обращается от беззакония своего, какое сделал, и творит суд и правду, — к жизни возвратит душу свою.Иезекииль, 18, 26-27

Примечания

1

Арп-арслан — август по-туркменски. Назван в честь национального героя Туркменистана

2

См. роман А. Бушкова «Тайга и зона».

3

Вонючка.

4

Щенки.

5

«Если он и хан, то хан для себя, но не для меня».