Помоги проекту - поделись книгой:
– А почему так называемой? – переспросил Лаврентий Павлович.
– Да сделали из расстрела людей шоу на долгие года, вот почему! Куча уродов, называющих себя политиками, историками и журналистами, делали на этом деньги, зарабатывали себе политический капитал и тому подобное. Да и с чей точки зрения трагедия? С точки зрения поляков? Они враги. В моём времени, уже забыли, как "нежно и добро" относились поляки к красноармейцам, захваченным в плен благодаря "гениальности" Тухачевского в 20-х годах. Да и позже тоже. С точки зрения "демократической общественности"? Так эта "демократическая общественность" хлопала, когда чеченцы резали головы русским пацанам, когда по всему бывшему СССР "братские народы" убивали русских, когда в Прибалтике эсэсовцев делали национальными героями, борцами за независимость. Актрисы визжали в экстазе, когда расстреливали "Белый дом", поддерживали уничтожение сербов в Косово и войну в Югославии. Именно демократы прятали нацистов в США и других странах, уничтожали тысячи людей ради нефти на Ближнем востоке и многое, многое другое. Даже если действительно мы расстреляли пленных польских офицеров в 40-м году, я не считаю это трагедией. Извините, товарищ народный комиссар, меня немного занесло не в ту сторону, но…
– Ничего, ничего, – Берия откинулся на спинку кресла и махнул рукой, отметая мои извинения. – Продолжайте. Рассказывайте с самого начала всё, что вам известно по данному вопросу.
– Насколько я помню, в том мире, в 1943 г. в районе Катыни, под Смоленском, немцами были якобы обнаружены могилы с расстрелянными поляками. Гитлеровцами была создана специальная комиссия с привлечением международного Красного креста и поляков. В их присутствии была вскрыта часть захоронений. По результатам их работы, был поднят шум о преступлениях большевиков и тому подобное. Что якобы летом 1940 года, органами НКВД были расстреляны десятки тысяч пленных поляков. Уже в 90-х годах, правительство "демократической России", целуя польские зады заговорило о признании факта расстрела поляков, публиковало якобы подлинные документы.
– Значит у вас есть сомнения, что именно НАШЕ ведомство причастно к уничтожению пленных польских офицеров? Я правильно вас понял, Андрей Алексеевич? На чём основаны ваши сомнения?
Было заметно, что Берия искренне заинтересовался моим мнением. Мартынов смотрел на меня с не меньшим интересом, ожидая продолжения.
– Правильно, Лаврентий Павлович. Именно сомневаюсь. Я считаю, что какое-то количество поляков действительно расстреляно нами. Но основная масса – дело рук немцев.
– На чём основаны ваши сомнения?
– Много разных моментов, Лаврентий Павлович. Во-первых оружие, которым производилась казнь поляков. Гильзы были от немецкого оружия. Многие тогда доказывали, что НКВД закупало оружие в Германии. Но я сомневаюсь, что на эти цели пустили бы недешёвые боеприпасы и оружие. Гораздо логичнее и надёжнее использовать обычные наганы. Да и дешевле это бы обошлось. Во-вторых это то, что было найдено в могилах. За время нахождения здесь, я убедился в профессионализме сотрудников государственной безопасности. Насколько я понимаю, для подобного рода акций, существуют определённого рода инструкции и правила. Сомневаюсь, что инструкции допускали сохранения у расстреливаемых офицеров документов, писем и тому подобных вещей найденных в захоронениях. Но если предположить, что немцам попал в руки лагерь с пленными поляками, то всё становится более похожим на правду. Немцам пленные пшеки и даром не нужны были, они и "решили" эту проблему кардинально. Да и сохранность трупов на момент вскрытия могил косвенно работает на эту версию. А в 1943, когда в войне наступил коренной перелом, немцы решили разыграть польскую карту, пытаясь внести разлад в антигитлеровскую коалицию. А учитывая "любовь" поляков к России, немудрено, что версия гитлеровцев им наиболее близка.
– М-да, – Берия в задумчивости повертел в руках карандаш, – Интересно, интересно. Как-то упустили мы эту часть нашей жизни из виду.
Помолчал пару минут и приняв решение продолжил.
– Александр Николаевич. Через час подъедут специалисты, пусть они пообщаются с Андреем Алексеевичем. А вы, товарищ Стасов, постарайтесь максимально подробно ответить на вопросы. Я знаю, что вы не очень любите общаться с нашими врачами, но придётся потерпеть. Всё товарищи. До свидания.
– До свидания, товарищ народный комиссар, – почти хором ответили мы и отправились к Мартынову.
Пока мы шли до мартыновского кабинета, Александр Николаевич молчал. У меня тоже не было особого желания говорить о чём-либо. В голове всё крутились мысли о Катыни. Бляха-муха! Интересно ведь! Кто же там отметился, наши или немцы? Да и сам факт вызова к Берии по этому вопросу может говорить о разном. Как о том, что немцы что-то раскопали, так и о том, что наши что-то нашли. Если повезёт, то скоро и так всё узнаю, так что гадать не буду. Размышляя об этом, машинально взял рюмку с коньяком и, только тогда заметил, что уже сижу за столом у Мартынова, который внимательно смотрел на меня.
– Вернулся в мир? – Александр Николаевич усмехнулся.
– Хорошо. Давай-ка Андрей выпьем за твоё возвращение и побеседуем. Я вижу, что кое-что тебе нужно объяснить.
Выпив коньяк и закусив кусочком шоколада, я вопросительно уставился на командира.
– Ситуация следующая. Как ты знаешь из сводок, две недели назад Красная Армия отбросила немцев от Смоленска. Вернее от места, на котором когда-то был город Смоленск.
– Почему был, Александр Николаевич? – я удивлённо посмотрел на него.
– Потому, что его больше нет! Ни одного здания не осталось. Горы разбитого, обожжённого кирпича и бетона, вот что осталось от города. Сейчас рассматривается вопрос о целесообразности восстановления города на старом месте. Вот такие дела, Андрей. Но это частности. Для нас гораздо важнее другое – сотрудниками контрразведки было обнаружено массовое захоронение. При вскрытии одной из могил, найдены расстрелянные поляки. Ещё до начала войны с немцами, я участвовал в некоторых мероприятиях, связанных с польскими пленными. Поэтому могу ответственно заявить – к этим захоронениям мы не имеем никакого отношения. Вернее не так, – он откинулся на стуле и раздражённо передёрнул плечами, – Интересная история получается. Действительно, часть пленных, по решению особого совещания была расстреляна. Но сейчас речь идёт о гораздо больших цифрах. На порядок больших….
– …таким образом, показания Стасова и Максимова совпадают по основным моментам, за исключением личной интерпретации событий и небольшим деталям. Различия в деталях, объясняются разной информированностью фигурантов по данному делу.
Внимательно слушавший доклад Берии Сталин вернулся к столу от окна, у которого он слушал отчёт. Взяв со стола трубку, он покрутил её в руках и положил назад.
– Какие есть прэдложения, Лаврэнтий? – негромко спросил он.
– Аналитики предложили привлечь для расследования данного дела иностранных специалистов и поляков.
– То есть ви предлагаете поступать как немцы тогда?
– Почти так, Иосиф Виссарионович. И предоставить им документы о принятых решениях по полякам в 1940 году.
Сталин вновь взялся за трубку, медленно, не торопясь, он набил её табаком, раскурил и стал прохаживаться по кабинету.
– А что ти думаешь, Вячеслав? – неожиданно спросил он.
Молотов, немного помедлив, покосился на Лаврентия Павловича и твёрдо ответил.
– Я поддерживаю мнение товарища Берии и аналитической группы. Привлечение иностранных специалистов благотворно скажется на отношениях между нашими странами. Только я предлагаю не ограничиваться привлечением иностранных специалистов только к этому делу, а привлечь и к расследованию других преступлений немцев.
Глава 47
– Полгода плохая погода
Полгода совсем никуда…
М-да. Крутится в голове эта песенка бесконечно. Сижу, смотрю в окно на двор, заливаемый дождём, и слушаю вертящуюся в голове песню. Какое-то странное состояние у меня. Месяц, после разговора с Берией носился с взмокшей задницей от медиков к следователям, а в итоге? В итоге – тишина. Уже третий день сижу дома, никуда не выхожу – Мартынов запретил. Запретили и на службу ходить. Вернувшиеся ко мне охранники, время от времени заходят, интересуются, мол, не нужно ли чего? А что мне нужно может быть, кроме ясности? А с ней у меня напряженка. Такое впечатление, что я стал не нужен. Почти все знания выкачали, да и от Максимова гораздо больше получили, следов новых попаданцев не обнаружилось. Да и вообще… Мельком услышал часть разговора Мартынова по телефону, так тоже настроения не прибавило. Как я понял из него, полностью изучено моё воздействие на людей этого мира. Вроде радоваться нужно или паниковать, а мне всё равно. Какое-то безразличие навалилось непонятное. Если сейчас зайдут и скажут, что поведут расстреливать – просто сдам оружие и пойду с ними, не сопротивляясь. Ничего не хочется, ни жить, ни умирать. Депрессия, что-ли? Напиться и то неохота, блин. Подумав про водку, вспомнился старый анекдот. Стоит мужик у вино-водочного, а лицо грустное – грустное! Подходит к нему ханыга местный.
– Чё грустишь, на выпивку нехватает?
– Нет, – отвечает, – полный карман денег.
– Водки в магазине нет?
– Полно, как и вина с коньяком.
– Компанию найти не можешь?
– Нет, – говорит, – Только свистни – толпа набежит.
– А что же тогда? – охреневает мужичок.
– Неохота, блин!
Вот и мне. Ни черта неохота. И паршиво от этого, слов нет! О, телефон затрещал…
– Старший лейтенант Стасов? – голос показался знакомым, кто именно я не понял, но явно коллега из органов.
– Да. А кто спрашивает?
– Майор Влодзимирский. Узнали, Андрей Алексеевич?
– Так точно, товарищ майор! Узнал.
– Через десять минут за вами заедет машина, собирайтесь..- и гудки.
Да. И куда всё безразличие пропало? Как ошпаренный ломанулся в ванную – увидит не бритым, пистон точно вставит! Уж чьего звонка я точно не ожидал, так это Влодзимерского! Нафига я понадобился начальнику следственной части по особо важным делам НКВД СССР? Встречался то с ним только три раза, два из них на прошлой неделе. Но мужик серьёзный, даже слишком. Честно говоря, я его побаиваться стал. Особенно когда узнал, что все, по настоящему серьёзные дела идут через него. Да и взгляд у Льва Емельяновича, я аж передёрнулся вспомнив. Вроде нормальный, молодой мужик. Плотный такой. Но в глаза ему глянул, и херовастенько стало. Он на меня как на бабочку, которую в морилку запихивают, смотрел. Чисто профессиональный взгляд, не палача, но кого-то очень близкого к этому. Ну его подальше! Лучше приведу себя в порядок.
Поэтому, к моменту, когда раздался звонок в дверь, я был же полностью готов.
– Старший лейтенант Стасов? – за дверью стоял молодой парень, в форме сержанта ГБ. Чуть поодаль, ближе к лестнице стояли мои "ангелы-хранители".
– Да, это я.
– Сержант Самойлов. Мне поручено сопровождать вас к товарищу Влодзимерскому. Вы готовы?
– Да, пойдёмте сержант.
Через пару минут наша эмка уже выезжала со двора.
– Разрешите товарищ майор? Старший лейтенант…
– Не нужно, Андрей Алексеевич, – Влодзимерский прервал меня, – проходите, присаживайтесь. Чай будете?
– Не откажусь, товарищ майор.
– Давайте по имени отчеству. Хорошо? – он поднял телефонную трубку, – Дима, сделай нам чаю.
Через пару минут зашёл уже знакомый мне сержант с подносом, на котором стояло два стакана чая в подстаканниках, сахарница и блюдце с печеньем. Вот странно. У кого из руководителей не окажись, у всех есть в наличии кипяток. Тэны что-ли стоят у всех? В том времени и то дольше ждать приходилось, несмотря на всю навороченную технику. Пока он расставлял всё это на столе, я, стараясь делать это незаметно, огляделся. Кабинет немного побольще чем у Мартынова, за спиной Льва Емельяновича, на стене два портрета. Иосифа Виссарионовича и, немного пониже, Дзержинского. Большую част кабинета занимал Т-образный стол, в углу, недалеко от окна, большой сейф со стоящим на нём радиоприёмником, шкаф. С какими-то книгами и карта СССР на стене. Шесть стульев, не считая того, на котором сидел хозяин кабинета, вот и вся обстановка.
– Осмотрелись, Андрей Алексеевич, – я наткнулся взглядом на улыбающееся лицо Влодзимерского, – Да вы не смущайтесь, не смущайтесь. Это ведь абсолютно нормально, когда человек осматривается попав в незнакомую обстановку. И как вам, мой кабинет?
– Строго, Лев Емельянович. Ничего лишнего.
– А что, служебный кабинет может по другому выглядеть? – явно удивитлся майор.
Я мысленно хмыкнул, вспомнив кабинеты чиновников из прошлой жизни. Те точно не знали, что такое скромность в оформлении своих апартаментов.
– Ну да ладно. Андрей Алексеевич, пригласил я вас вот по какому делу… Да вы пейте чай, пейте. Вы включены в состав комиссии, по расследованию военного преступления, совершённого немецко-фашистскими войсками под Смоленском, в районе Катыни. Совместно с нашей следственной группой, возглавляемой мною, будут работать приглашённые иностранные специалисты. Четыре представителя следственных органов САСШ, два представителя международного красного креста из Швейцарии, два представителя Англии и три представителя польского правительства в изгнании, – упомянув поляков, он презрительно усмехнулся.
– Как видите, компания собирается любопытная. Вы будете одним из сотрудников, осуществляющих, скажем так, ненавязчивый контроль приглашённых специалистов. За вами закрепляется один из американцев. Каждый день, вы будете составлять отчёт о его действиях. Особенно нас интересует субъективная оценка, ваши ощущения и впечатления от его действий. Конечно же, если вы заметите какой-то момент в ходе расследования, показавшийся вам необычным или заслуживающим внимания – сразу сообщайте об этом мне. Вы ещё получите дополнительные инструкции от своего непосредственного руководителя, но основные положения я вам перечислил. А пригласил я вас вот ещё по какому вопросу.
Он поднялся, достал из сейфа папку и сел напротив меня за приставную часть стола.
– я внимательно изучил информацию, полученную от вас и от Максимова. При этом возникла пара вопросов. Нет. Я не думаю, что вы сможете на них ответить, но в вашей работе в составе комиссии, возможно, это сможет помочь. Возможно, что непосредственно на месте работы, что-то сможет вас натолкнуть на дополнительную информацию. И Максимов, и вы упоминали одни и те же документы по Катынскому делу. Скажите, вас не насторожило, что в вашем варианте документа, в назначенный состав тройки включены товарищи, наиболее близкие к товарищу Берии? Второй момент. Как действующий сотрудник госбезопасности вы знаете, что тройки отменены с 17 ноября 1938 года решением Политбюро ЦК ВКП(б)?П65/116.Как вы считаете, товарищ Сталин пошёл бы на прямое нарушение закона?
Посмотрев на моё ошарашенное лицо, он понимающе усмехнулся.
– Что ж, вижу. Что вы всё понимаете. Ладно, Андрей Алексеевич, идите. Как только начнётся работа комиссии, мы с вами встретимся.
Малость обалдевший, я шёл к Мартынову и прокручивал в голове разговор с Влодзимерским. Во что я влез? Вернее, во что меня суют? И до этого я был опутан подписками и запретами, а теперь? Мартынов был у себя. Выслушав меня он вздохнул и поднял трубку телефона.
– Всеволод Николаевич? Это Мартынов беспокоит. Разрешите к вам зайти. Да. Да, со Стасовым, – Алесандр Николаевич усмехнулся. – Сидит передо мной с дикими глазами. Вы были правы, Лев Емельянович любого до истерики доведёт, самим фактом беседы. Хорошо, через пять минут будем у вас.
Положив трубку, Мартынов вздохнул.
– Пошли Андрей. Нас ждут.
Меркулов выглядел очень уставшим. Осунувшееся лицо, воспалённые глаза. Но нас встретил радушно, улыбаясь. Выслушав меня, он несколько минут помолчал, полуприкрыв глаза и поглаживая ладонью правой руки стол.
– А что вас так напрягло в этом разговоре, Андрей Алексеевич. Ничего особого Влодзимерский вам не сказал. А не использовать вас, тем или иным способом, в расследовании Катынского дела, было бы неправильно. То, что упоминавшийся вами документ фальшивка, вы ещё в своём времени подозревали. Судя по всему, вы просто морально вымотались за прошедшие месяцы. Но ничего страшного. А работа вам предстоит не особо сложная, но ответственная. Главная ваша задача, отслеживать реакции наших "друзей" из-за океана и… их возможные контакты. Это в общих чертах. А более конкретно…
Меркулов поднял трубку и вызвал какого-то Петренко. Минут через пять, в кабинет вошёл невысокий, полноватый капитан и начался мой инструктаж…
– Слушай, профессор. Ты что нам обещал? А?
Молодой, симпатичный парень лет тридцати, сидящий в удобном кресле у камина, прищурясь смотрел на стоящего перед ним пожилого человека с разбитым лицом. Тот был одет в мятые чёрные брюки и серую толстовку, всю покрытую свежими и уже засохшими пятнами крови. Стоя перед креслом, тот старался не поднимать взгляд на сидящего в кресле человека.
– Кому молчим, профессор? – парень взял со стоящего рядом столика стакан с апельсиновым соком, сделал глоток и продолжил.
– Не хочешь говорить? Странно, странно. Ещё полгода назад ты так красиво рассказывал мне о перспективах своего изобретения, клялся и божился в успехе, обещая золотые горы. А теперь? Молчишь? Лицо воротишь? Заур. Объясни этому глупцу, когда нужно не молчать, а говорить.
Подошедший из глубины комнаты высокий, подтянутый кавказец, одетый в чёрные джинсы и футболку, ткнул большим пальцем правой руки под рёбра стоящего человека, отчего тот, весь скрутившись от боли, со стоном упал на колени.
– Когда камандыр сыпращивает, надо отвечат, – хрипло, с заметным акцентом сказал он, – Ти понял, собака?
– П-п-о-онял, – с трудом выдохнул пожилой.
– Ну так отвечай, профессор, – молодой махнул рукой, отправляя Заура подальше, – Или нужно повторить урок?
– Нет, нет, не нужно, – пожилой со страхом покосился в сторону отошедшего кавказца и стал медленно подниматься.
– Я жду ответ на свой первый вопрос, – в голосе молодого проявился лёгкий акцент, видимо от злости, – И так?
– Я обещал создать "машину времени" – торопливо, захлёбываясь словами, зачастил пожилой, – Но вы же знаете, господин Дадашев, я не виноват в произошедших сбоях!
– Не виноват, не виноват…А кто виноват? Я, тот, кто давал тебе деньги и обеспечил всем необходимым?! Так по твоему, да?!! Четыре попытки провалились! Два моих человека погибли а один пропал! И ти не виноват?!! А твой помощник?! Какого иблиса он залез в установку?!! И во всём виноват не ти а я?!!!
С рычанием выплёвывающий слова Дадашев вскочил из кресла, отбросив в сторону стакан с остатками сока, и подойдя к пожилому, взял его двумя пальцами за горло:
– Так. Да?!
– Нет! Господин Дадашев! Вы неправильно меня поняли! Я не это имел ввиду! – задыхаясь, почти прохрипел пожилой.
Отпустив его горло, Дадашев брезгливо вытер пальцы о чистое место на толстовке пожилого и вернулся в кресло.
– Ну объясняй. Только хорошо объясняй. Сейчас мы говорим с тобой по хорошему. Не заставляй переходить к плохому. Ведь у тебя дочери семнадцать лет, да и жена ещё не старая, – он хмыкнул, глядя на смертельно побледневшего пожилого, – Ты же не хочешь, что бы Заур и его друзья стали с ними знакомиться поближе? Нет?
Поделиться книгой: