Дети Филонея

Но ехать на рынок Владу было лень, и он занял очередь за картошкой в овощной отдел.

Впереди стоял парень в импортных джинсах. Он коротал время игрой на телефончике. Дорогая заграничная игрушка. Говорят, у них, на Западе, они на самом деле работают. Допустим, вы с приятелем договорились встретиться у метро. А там два выхода, и ты об этом забыл. Но вместо того чтобы ждать, как дурак, ты просто набираешь номер на такой штуковине. Сигнал приходит на специальную радиовышку, которая переправляет его на телефон твоего приятеля. И вот — да здравствует технический прогресс! — вы с приятелем счастливо обретаете друг друга. И все это называется сотовая связь.

При этом наши ученые быстро выяснили то, что тщательно замалчивается на Западе. Сигнал с такого мобильного телефона сопровождается мощнейшим излучением. Оно попадает прямехонько в мозг и вызывает необратимые генетические нарушения. Поэтому у нас сотовую связь вводить не стали. Телефончики, купленные за границей, — просто сувениры, забавные электронные игрушки. Как вот эта, например, Nokia-3310, - равнодушно подумал Влад. — Хорошая модель, но устаревшая.

И тут Влад вспомнил свой потерянный телефон — как его жаль, и как жаль телефонную книжку, оставшуюся в нем… Потом пришли совсем странные мысли: невыплаченный кредит… машину отдал Лене… Лена… Лена ушла… Сверкающее лезвие надвое рассекло память, и все заволокло красным туманом.

— Молодой человек, брать будете? Уснул, что ли?

Голос продавщицы колоколом отозвался в голове. Красные и белые пятна сфокусировались в ее лицо и крахмальную косынку. Влад машинально протянул авоську и пробормотал про пять килограммов картошки. Так же машинально забрал покупку и побрел к выходу. Его пошатывало, и мир вокруг словно покрылся частой черной сеткой.

На улице стоял все тот же веселый апрельский денек. Дети шли из школы в расстегнутых куртках. Алые галстуки нарядно развевались на ветру.

Влад вытер холодный пот. Что это было?! Что за бред?

Но малейшая попытка понять отзывалась новой болью в рассеченном сознании. Инстинкт самосохранения подсказывал: понять — потом. Сейчас надо выжить. И Влад, стараясь не думать вообще ни о чем, устремился к пивному ларьку.

Ларек окружала лужа, от нее за версту разило кислятиной. Рядом поправляли здоровье два небритых субъекта, молодой папаша с коляской и благообразный дедок с "Ленинградской правдой" в руках. Чей-то ротвейлер с одутловатым лицом хронического алкоголика лакал пиво из лужи. Он понимающе взглянул на Влада.

Пить пиво днем, да еще на улице, да еще перед приездом жены?! Все моральные принципы Влада содрогнулись при этой мысли. Но он заставил себя большими глотками опустошить полкружки. И анестезия подействовала. Мир снова стал надежен и привычен. Все остальное — просто гримасы физиологии. Реакция организма на первое весеннее тепло.

Однако нельзя обманывать себя бесконечно. Новый удар Влад встретил уже дома.

Вернувшись, он включил пылесос и заелозил щеткой по ковру. По телевизору крутили "Девчат", Владу захотелось переключить канал, и он завертел головой в поисках пульта.

Стоп, усмехнулось сознание. В твоем телевизоре "Радуга" нет дистанционного управления. Нет и не может быть. Потому что советскому человеку не впадлу встать с дивана и нажать на кнопку.

Влад нервно рассмеялся, не замечая, как пылесос жует край ковра. Вот те раз. Никогда не думал, что с ума сходят мгновенно. Шизофрения — это же не инфаркт… Но он прекрасно знал, с какого момента надо вести отсчет своему недугу. Вчерашний вечер, вагон метро и чернявый незнакомец, сующий ему в руку визитку: "Если почувствуете что-нибудь необычное, сразу мне позвоните!"

Это воспоминание обнадежило Влада. Может, все-таки это не он сошел с ума? Может, это вообще что-то не так?

А что, собственно, не так?

Влад выключил пылесос и сел на диван. Он старался дышать ровно — Лена учила так сосредотачиваться. В ритме медленных вдохов и выдохов происходящее как бы отстранилось. Превратилось в курьезный сон, который хочется вспомнить в деталях.

Итак, проблема в том, что он ощущает себя двумя разными людьми.

Вот, например, тот, кто сидит сейчас на диване, тупо положив руки на колени, — Владлен Никитич Верижников. Он инженер, работает в НИИ, занимается секретными разработками, связанными с атомной энергетикой. Двадцати девяти лет от роду, беспартийный, счастливо женат. В девяносто девятом году, перед дипломом, он ездил на молодежную стройку в Салехард и на обратном пути в поезде познакомился с Леной. Она училась в Ленинграде, а в Салехарде навещала родителей. Через два года весь институт гулял на свадьбе. Их дочке Анюте уже четыре. Вот фотография на книжной полке, где они все вместе на елке в детском саду…

Но с другой стороны он же — Владислав Никитич Верижников, менеджер в турагентстве. Со вчерашнего дня — разведен. Детей нет. Водит машину, прекрасно разбирается в компьютере, пользуется Интернетом. Знает, черт возьми, что это такое!

А с третьей стороны, эти самые Владлен и Владислав не то чтобы совсем разные люди. У них одни и те же родители. Одна и та же школа, институт. Одна и та же жена — была до вчерашнего дня. Правда, Владислав познакомился с ней не в поезде, а на банальной студенческой пьянке, потому что в его жизни не было ни Салехарда, ни молодежной стройки…

— Та-та-там! — весело пропел звонок.

От неожиданности Влад подпрыгнул, словно его застали на месте преступления, и лихорадочно огляделся.

— Та-та-там! Та-там!

Выскочив в прихожую, он встретился взглядом со своим отражением. Быстро провел ладонями по лицу, надеясь стереть растерянность и ужас. Отпер дверь.

— Па-пу-ля! Па-пу-ля!

Мимоходом обняв его за ногу, Анюта уточкой прокосолапила в квартиру. За ней появились два огромных чемодана. Несший их, коренастый и веснушчатый, в хорошем сером пальто с белым шарфом, аккуратно остановился на коврике.

— Здорово, Владька! Вот, доставил нах хаус в целости и сохранности.

— Гена! Ну что ты встал в дверях! Давай, проходи!

В прихожую ворвалась Лена — красная куртка нараспашку, светлые кудри выбились из-под берета.

— Ой, у вас уже такая теплынь, а у мамы вовсю зима. Такая позавчера была вьюга! Ну что ты остолбенел!

Она схватила Влада за уши и быстро поцеловала в нос. Ее щека пахла яблочным мылом.

— Ты что, не рад? — прищурилась она. — Не ждал нас? Да ты телеграмму-то получил?

Влад взял себя в руки. Поцеловал жену, обнялся с Геной. Промычал:

— Я… Да… У меня пылесос гудел, еле-еле звонок расслышал. Генка, проходи, раздевайся!

— Да зачем я тут нужен? — Генка махнул пухлой рукой. — Вы давно не видались, у вас свои дела, семейные…

— Гена, ну что за ерунда? — строго сказала Лена. — Конечно, оставайся. Сейчас сообразим что-нибудь на обед. Анюта! Солнце мое, иди сюда, я тебя раздену.

Анюта с визгом выбежала из комнаты. Лена тщетно пыталась ее поймать.

— Пожалуй, я все-таки пойду, — вздохнул Гена. — Иришка дома ждет. Пока, Владька. Ленусик!

Влад запер за ним дверь.

В комнате на полу Лена распаковывала чемодан. Анютка тут же вцепилась в любимого плюшевого зайца и застыла, о чем-то задумавшись. Ее мордашку освещало солнце.

Влад вышел на балкон. Внизу хлопнула дверь темно-зеленой "волги". Солидная машина… Для секретаря комсомольской ячейки в НИИ — даже слишком солидная. Но Генка Полевач всегда умел устраиваться. Он карьерист и не скрывает этого. Про таких говорят: из молодых, да ранний…

Влад смотрел вслед отъезжающей "волге", и у него кружилась голова. Вот так — только в другой жизни — выруливал со двора огромный черный "чероки". Его друг Генка Полевач увозил Лену. А он смотрел с балкона, бессильный, опустошенный…Ох, Гена, Гена… Влад — Владлен! — впервые по-новому увидел своего институтского товарища. Генка — добродушный толстяк, смешные бабьи манеры, высокий голос. Генка — друг семьи. Генка — палочка-выручалочка. Мебель перевезти — организуем. В очередь на машину вписаться — поспособствуем. Водки выпить — запросто. Я за любой кипеш, кроме голодовки! Ленусика с поезда встретить — ну, а для чего, в самом деле, друзья?

— …варенье из морошки. А это — специально для тебя, мама прислала. Копченый палтус! Ты слышишь, Владь?

Влад зажмурился. Чужие воспоминания и чужая боль парализовали его…

Он плакал. Об этом никто не знал, но он плакал — зло и мучительно. Это только женщинам слезы даются легко. Прошло дней десять с тех пор, как уехала Лена. Она уже присылала подругу за вещами, но одна ее белая маечка завалялась среди его футболок… Помнится, тогда он подумал: если бы она умерла, было бы легче, чем сейчас…

— Владь!

Лена так тихо подошла к нему сзади, что он вздрогнул. Потом повернулся и спросил шутливо-небрежным тоном:

— Генка к тебе не пристает?

Лена непонимающе уставилась на него. Потом расплылась в лукавой улыбке:

— Батюшки! Да мы ревнуем! Вла-а-дь!

Влад молча обнял ее, стараясь обхватить руками всю-всю-всю. Она, смеясь, вырывалась.

— Да ну тебя! Люди смотрят! Давай хоть с балкона уйдем!

Телевизор в комнате уныло бубнил:

— Поддержка Соединенными Штатами агрессивного курса Израиля на Ближнем Востоке по-прежнему направлена на наращивание израильской военной машины. По данным ТАСС, президент Райс открыто заявила…

Влад не слушал. Он сейчас был другим — Владиславом, к которому вернулась Лена.

9 апреля, воскресенье

Светлое пасмурное небо сорило снежинками. Они бесследно таяли на сером асфальте. В весеннем снегопаде есть что-то искусственное, думала Ульяна, потирая озябшие руки. Снег, кружащий над сценой…

Какая холодная нынче весна! Стылый неприветливый город — более подходящий фон для одинокой прогулки, чем солнце, и мать-и-мачеха, и прочие глупости.

Таким как она, думала Ульяна, по выходным следует впадать в анабиоз. Вообще отключаться и не жить, а не придумывать себе несуществующие дела вроде этой прогулки. Сегодня она опять убеждала маму — и самое себя, — что моцион полезен для здоровья. На самом деле, она просто не могла оставаться дома.

И дело не в том, что нельзя считать домом коммуналку — эдакий уродливый анахронизм на фоне города, уверенно шагающего в светлое капиталистическое будущее. И не в соседях дело — Ульяна привыкла их просто не замечать. И даже не в маме, такой же неудачнице, как она сама, всего женского счастья которой хватило лишь на то, чтобы родить ее, Ульяну… Остаться сейчас дома — значило смириться с бедностью и одиночеством. Принять бремя отпущенных ей безрадостных лет. А выйти на холод и ветер — значило бросить им вызов. Поэтому Ульяна любила холод и ветер. Они пахли надеждой…

Хотя, если честно, на что еще можно надеяться? Ей тридцать четыре — прекрасный возраст для состоявшейся женщины. И поздняя осень для одинокой.

Ульяна вспомнила того похожего на индуса мужчину, который сунул ей в руки визитку. И она взяла! Господи… Скоро она, как старая дева из анекдота, будет заглядывать под кровать в надежде обнаружить там мужчину.

Ульяна вошла в подворотню. Двор-колодец навис над ней грязными стенами. Вот и ее окно — со старым кактусом на подоконнике. А на кухне соседский сын-подросток курит в форточку. Он заметил ее и воровато выбросил окурок.

— Ульяна Николаевна! — окликнул ее молодой голос.

Ульяна обернулась. Ее догоняла девушка в красной кожаной курточке, высокая и темноволосая.

— Лиза?

— Узнали? — девушка приветливо улыбнулась. — А я вас давно караулю. Я вам звонила, и ваша мама сказала, что вы гуляете. Не замерзли? Такой дубак!

— Да нет. Я тепло одета.

Ульяну охватило странное волнение. Только что она вспомнила "индуса" из метро — и вот Лиза Лапина, которая тоже ехала в том вагоне. Совпадение? Ой, вряд ли…

— Ульяна Николаевна, мне надо с вами поговорить, — выпалила Лиза.

Так и есть! Не совпадение! Значит, тогда, в пятницу, она поймала за хвост начало какой-то истории. Быть может, ужасной. Быть может, не имеющей к ней никакого отношения… Ульяна боролась с волнением, но сердце уже застучало испуганно и радостно.

Через четверть часа они сидели за столиком в кафе. По телевизору марафоном показывали популярный сериал. Обе барменши, упершись локтями в стойку, следили за похождениями очкастой дурнушки. Лизе все же удалось привлечь их внимание и заказать два капуччино. Брать с Ульяны деньги она категорически отказалась. Ульяна так же категорически настаивала.

— Бросьте, — заявила Лиза. — Ну что мы будем из-за полтинника препираться? Лучше скажите: с вами ничего странного не происходило?

— Лиза, ну что в мои годы может происходить странного? — наигранно усмехнулась Ульяна.

— А вам не кажется, что вы — это не только вы, но и другой человек?

Ульяна не нашлась, что ответить. Девочка задает какой-то философский вопрос… Уж чего-чего, а склонности к философии за круглолицей и лопоухой Лизой Лапиной Ульяна никогда не замечала. Но сейчас Лиза смотрела на нее странно, словно дожидалась результата какого-то эксперимента. Потом махнула рукой.

— Ладно. Тогда я вам расскажу, что со мной приключилось. Помните, в пятницу, мы виделись в метро?

Она тогда постеснялась поздороваться, призналась Лиза. Возвращалась из клуба, злая как черт, поссорилась с бой-френдом. Как добралась домой — помнит смутно, хотя алкоголем не злоупотребляла. Кажется, сразу завалилась спать. А поутру она проснулась…

— Сразу я ничего не заметила. Ну, телевизор бубнит, новости какие-то. Вспомнила о Пашке, настроение изгадилось… Я — на кухню, там пэрентсы, в смысле, родители завтракают. И вот тут-то мне почудилось неладное. Понимаете, моя маман — она даже ночью в туалет ходит причесанная. А тут — в каком-то затрапезе, в волосах бигуди, знаете, такие жуткие, металлические. И что меня убило — режет колбасу. Мы никогда на завтрак не едим колбасу! Я всем, значит: "гуд морнинг!" Маман мне кивает так, робко. А папан вообще меня в упор не видит. Я думаю: что же я такого натворила? Вчера вроде не поздно вернулась, хотя вообще-то я маман предупреждала, что могу загулять до утра.

Папан, такой, потыкал яичницу вилкой, тарелку шваркнул и ушел. Не успела я рот раскрыть, маман мне говорит: "Пора что-то решать, Наташа". Ну все, прощай, крыша. Я ушла в осадок. Что решать? Какая Наташа?

Лиза нервно отхлебнула кофе.

— И вы знаете, что самое странное? При этом я каким-то местом чувствую, что все нормально. То есть я, конечно, Лиза. Но и Наташа тоже. В некотором смысле… И вот маман мне говорит: "Пора что-то решать, Наташа. Я позвонила Матвею Михайловичу, он готов тебя принять. Или ты хочешь, чтобы тебя выгнали из училища?"

В ответ Лиза фыркнула: "Что за бред?" — и, чуть не плача, убежала к себе в комнату. Там ее настигло новое испытание.

— Представьте себе, вы подходите к зеркалу и видите не себя, а другого человека. Я, конечно, понимаю, что я не мисс Вселенная. Но знаете, за восемнадцать лет я успела к себе привыкнуть. И я точно знаю, что я — не крашеная блондинка в джинсовой мини-юбке и колготках в сеточку. Гламурненько так, представляете? Как я не заорала — ума не приложу. И вот пока мы с этой Барби пялились друг на друга, меня накрыло. Дико заболела голова, и перед глазами полыхнуло красным. А когда отпустило…

Когда отпустило, Лиза узнала о себе много нового. Например, то, что она беременна от бывшего одноклассника, с которым после дискотеки имела опрометчивую связь. И то, что указом самой Тропининой в Советском Союзе аборты запрещены ("Понимаете, — Лиза сделала огромные глаза, — Советский Союз! Товарищ Тропинина!"). Но как только о ее беременности станет известно, ее тут же отчислят из училища. Поэтому мать договорилась с каким-то подпольным эскулапом…

— Я давай названивать Пашке. Ну, это была жесть! Этот козлина мерзким таким голосом мне заявляет: "Наташа, мы с тобой все уже выяснили". И тут трубку хватает его мать: "Не смей сюда больше звонить!" Вот змеища! Хорошо, что я так разозлилась, — неожиданно добавила Лиза. — А то бы сошла с ума.

Чудовищного абсурда ситуации Лиза действительно не успела осознать. Сначала она думала только о предательстве Паши. А потом ей позвонила подруга.

— Помните Тоню Новосад из 9"А"? Ну, то есть сейчас она заканчивает школу. Она на два года меня младше, но мы дружили… Так вот, звонит Тонька и говорит: "Представляешь, какой фокус отмочила сегодня историчка?" Извините, Ульяна Николаевна…

Ульяна смутилась.

— В смысле… Это я отмочила фокус?

Лиза, прищурилась, уставилась ей в глаза.

— А вы хорошо помните вчерашний день?

Ульяна собралась уже возмутиться. В конце концов, сколько можно слушать ерунду? Чего от нее добивается эта девчонка? Только вот…

Со вчерашним днем действительно что-то было не так.

Суббота… На последнем уроке — одиннадцатый класс, в котором, кстати, учится эта Новосад…

И тут Ульяна ясно увидела картинку.