Второй фонд

Айзек Азимов

Второй Фонд

Посвящается Марше, Джону и Стэну

Психоисторики, предсказывая падение империи, делают прогнозы и на последующим темные века. Упадок продлится не двенадцать, а все тридцать тысяч лет! Затем возникнет вторая империя, но ее и нашу цивилизацию разделяет тысяча поколений людей, жизнь которых будет преисполнена страданий. Мы этому должны противостоять.

Хэри Селдон.

Часть I

Мул в поисках

1. Двое и Мул

Мул …Именно после падения Первого Фонда созидательные перспективы режима Мула обрели четкую форму. Это он первым, после распада первой Галактической Империи, подарил истории объединенное космическое пространство, действительно имперское по масштабу. Несмотря на неощутимую поддержку, которую оказывали ей прогнозы психоисториков, ранняя империя павшего Фонда была слабой по структуре и разнотипной по составу. Это не шло ни в какое сравнение с жестко контролируемым Союзом Миров под управлением Мула, включающим одну десятую объема Галактики и одну пятнадцатую ее населения. Особенно в эру так называемых Поисков…

Галактическая Энциклопедия.

В Энциклопедии содержится еще немало сведений о Муле и его Империи. Но почти все они слишком специальны и скучны для изложения главной сути того, о чем пойдет речь. В основном, статья рассматривает экономические условия, которые привели к власти «Первого Гражданина Союза» (официальный титул Мула), и экономические же последствия этого.

Если автор статьи и изумлен головокружительным восхождением Мула от безвестности к огромной власти за какие-то пять лет, он просто скрывает это. Но не высказывая своего удивления тем, что экспансию внезапно сменил пятилетний период консолидации территорий, он замалчивает факт.

Поэтому мы оставим Энциклопедию и пойдем своим путем, излагая историю Великого Междуцарствия — между Первой и Второй Галактическими Империями — в конце тех пяти лет консолидации.

Политически Союз был стабильным. Экономически — процветающим. Мало у кого возникло бы желание поменять спокойную жизнь под твердой властью Мула на хаос, ей предшествовавший. По мирам, за пять лет до того известным как Фонд, могло быть ностальгическое сожаление, но не более. Лидеры Фонда были мертвы там, где в них не было нужды, и обращены, где полезны.

И из обращенных самым полезным стал Хан Притчер, ныне генерал-лейтенант.

Во времена Фонда Хан Притчер был капитаном и членом подпольной демократической оппозиции. Когда Фонд без борьбы сдался Мулу, Притчер воевал с Мулом, пока не был обращен.

Это не было обычным обращением, вызванным властью высших интересов. Хан Притчер понимал это вполне. Он был изменен потому, что Мул был мутантом, обладающим психической властью, способной настраивать обычных людей так, как это было удобно ему. Что, впрочем, полностью удовлетворяло Притчера. Все так и должно было быть. Удовлетворение Обращением было его первым симптомом, но Хана Притчера это больше не интересовало.

Теперь, возвращаясь из своей пятой большой экспедиции за пределы Союза в безграничность Галактики, он испытывал нечто похожее на простодушную радость, и в таком настроении астронавт-ветеран и агент разведслужбы обдумывал приближающуюся аудиенцию с Первым Гражданином. Его суровое лицо, резко выделявшееся в темноте, ничего не выражало. Оно казалось гладкой деревянной маской, которая, улыбнись он, может треснуть. Но внешние признаки не были нужны. Мул видел мельчайшие внутренние эмоции почти так же, как обычный человек замечает подергивание брови.

Притчер оставил свой аэромобиль в старых вице-королевских ангарах и пешком, как было приказано, ступил на земли дворца. Он прошел милю по стреловидной дороге, тихой и пустынной. Притчер знал — на милях и милях дворцовых земель не было ни одного охранника, ни одного солдата, ни одного вооруженного человека.

Мулу не нужна была защита.

Мул был всемогущ и мог защитить себя сам.

Шаги Притчера мягко отдавались в ушах — дворец вознес перед ним свои мерцающие, невероятно легкие и невероятно крепкие металлические стены, в дерзких, непомерно раздутых, почти лихорадочных сводах, характерных для архитектуры Поздней Империи. Он прочно нависал над пустынными землями, над переполненным городом на горизонте.

Внутри дворца, наедине с собой, находился тот единственный человек, от чьих нечеловеческих психических свойств зависела новая аристократия и вся структура Союза.

Огромная гладкая дверь тяжело распахнулась при приближении Генерала, и он вошел. Он ступил на широкую несущую платформу, та двинулась под ним наверх. Он быстро поднялся в бесшумном лифте. Он стоял перед небольшой простой дверью комнаты Мула в самом высоком шпиле дворца.

Дверь открылась…

Бейл Ченнис был молод, и Бейл Ченнис был не обращенным. Попросту говоря, его эмоциональная структура не была отрегулирована Мулом. Она осталась точно такой же, какой была заложена изначальной формой его наследственности и последующими модификациями окружающей среды. И его это тоже вполне устраивало.

В неполных тридцать лет он был удивительно популярен в столице.

Хорош собой, сообразителен — поэтому имел успех в обществе. Умен и хладнокровен — поэтому имел успех у Мула. И был совершенно доволен своими успехами.

И вот, впервые, Мул вызвал его на аудиенцию.

Ноги несли его по длинной, сверкающей дороге, неуклонно ведущей к губчато-алюминиевым шпилям, бывшим когда-то резиденцией Вице-короля Калгана, что правил под контролем старых императоров. Позже здесь расположились независимые принцы Калгана, правившие от собственного имени. А теперь тут обосновался Первый Гражданин Союза и стал управлять империей единолично.

Ченнис ухмыльнулся про себя. Он не сомневался в скрытой подоплеке всего этого. Второй Фонд, естественно! То всеобъемлющее пугало, одна лишь мысль о котором отбросила Мула назад — от политики неограниченной экспансии к состоянию постоянной осторожности. Официально это называлось «консолидация».

Теперь возникли слухи — их не могли остановить: Мул должен начать наступление еще раз; Мул обнаружил приблизительное местонахождение Второго Фонда; Мул пришел к соглашению со Вторым Фондом и разделил Галактику; Мул решил, что Второго Фонда не существует, и будет править всей Галактикой.

Нет нужды перечислять все варианты, услышанные в гостиных. Такие слухи уже ходили, и не раз. Но теперь, похоже, за ними действительно что-то стояло. И все свободные, экспансивные души, процветавшие во времена военных авантюр и политического хаоса и увядшие в эпоху стабильности и инертного мира, радовались.

Бейл Ченнис был одним из них. Таинственный Второй Фонд не страшил его. Тут Мулу нечем было его напугать — и он гордился этим. Возможно, кое-кто, кому Ченнис не нравился — такой молодой и уже столького достигший, — злобно ждал, что веселый любимец дам поплатится. Ведь он открыто острил над внешностью Мула и его уединенной жизнью. Никто не осмеливался присоединиться к нему, и лишь немногие отваживались смеяться. Но когда с ним ничего не случилось, то, соответственно, укрепилась его репутация.

В унисон своим мыслям Ченнис сымпровизировал какую-то чепуху с повторяющимся рефреном: «Второй Фонд угрожает Отечеству, Союзу Миров и всему Человечеству».

Он был во дворце.

Огромная гладкая дверь тяжело распахнулась при его приближении, и он вошел. Он ступил на широкую несущую платформу, та двинулась под ним наверх. Он быстро поднялся на бесшумном лифте. Он стоял перед небольшой простой дверью комнаты Мула в самом высоком шпиле дворца.

Дверь открылась…

Человек, которого не называли иначе как Мул, а титуловали не иначе как «Первый Гражданин», смотрел через односторонне прозрачную стену на светящийся на горизонте величественный город.

В сгущающихся сумерках появлялись звезды, и не было среди них ни одной, не преданной ему.

С мимолетной горечью он улыбнулся этой мысли. Верность личности, которую редко кому доводилось видеть.

Он, Мул, был не из тех, на кого приятно смотреть, на него невозможно было смотреть без насмешки. Каких-то шестьдесят килограммов были растянуты на метр восемьдесят роста. Костлявые стебли конечностей своими уродливыми углами подчеркивали его худобу. Мясистый клюв носа, выступавший сантиметров на восемь, почти заслонял тощее лицо.

Только глаза не вписывались в общий фарс, каким было тело Мула. В мягком взгляде — странная мягкость для величайшего завоевателя Галактики — всегда оставалась хоть капля печали.

Одна лишь беззаботность царила в этой столице роскошной планеты. Мул мог бы перенести столицу в Фонд, самый сильный из уже завоеванных им вражеских миров, но это было слишком далеко, на самом краю Галактики. Калган, расположенный ближе к центру и по давней традиции служивший обиталищем аристократии, подходил ему больше с точки зрения стратегии.

Но в традиционном веселье столицы, усиленном неслыханным процветанием, он не нашел покоя.

Его боялись, ему повиновались, возможно, даже уважали — на расстоянии. Но кто удержался бы от гадливости, увидев его? Только те, кто был обращен. А что стоила эта их искусственная преданность? Это было совсем не то. Он мог присваивать титулы, навязывать ритуалы и выдумывать новшества, но даже это ничего бы не изменило. Лучше — или по крайней мере, не хуже, — быть просто Первым Гражданином — и не показываться.

Неожиданная волна ярости захлестнула его, сильная и жестокая. Ни одна частица Галактики не смеет отвергнуть его. Целых пять лет он был похоронен здесь, на Калгане, и хранил молчание из-за постоянной, смутной, исходящей из космоса угрозы невидимого, неслышимого, неведомого Второго Фонда. Ему тридцать два. Еще не старый, он чувствовал себя стариком. Несмотря на психическую власть мутанта, он был слаб телесно.

Каждая звезда! Каждая звезда, которую видит, и каждая, недосягаемая взору, — все они должны принадлежать ему.

Отомстить всем. Человечеству, частью которого он не стал. Галактике, которую он не смог объять.

В глубине мозга замерцал холодный предупредительный огонек. Мул следил за передвижениями человека, входившего во дворец. В одиноких сумерках чувствительность мутанта усиливалась и обострялась — и одновременно он почувствовал, как волокна его мозга омывает волна эмоционального удовлетворения.

Он без труда узнал его. Это был Притчер.

Капитан Притчер — во времена Фонда. Капитан Притчер, которого отвергли и оставили без внимания бюрократы того распадающегося правительства. Капитан Притчер, которого он освободил от мелочной и грязной работы мелким шпионом. Капитан Притчер, которого он сделал сначала полковником, а потом и генералом, чью сферу деятельности он расширил до размеров Галактики.

Теперешний Генерал Притчер совершенно предан ему, хотя когда-то был несгибаемым бунтовщиком. И даже несмотря на все, что получил, он был предан не из-за приобретенных благ, не из благодарности, не из учтивости, а только благодаря искусству Обращения.

Мул осознавал, что сильный неизменный поверхностный слой преданности и любви, который окрашивал каждый водоворот и завиток эмоциональности Хана Притчера, — это слой, который он сам имплантировал ему пять лет назад. Глубоко под ним находились следы настоящей неподатливой индивидуальности — нетерпимость к любой власти, идеализм. Но даже он сам, Мул, уже едва мог их обнаружить.

Дверь за спиной Мула открылась, и он повернулся. Прозрачность стены затемнилась, и пурпурный вечерний свет сменился беловатым, сверкающим свечением.

Хан Притчер сел на указанное место. Ни поклонов, ни коленопреклонения, ни других знаков почтения во время личных аудиенций Мул не допускал. Мул был просто Первым Гражданином. К нему обращались «сэр». В его присутствии можно было сидеть и, если уж так получалось, даже повернуться к нему спиной. Для Хана Притчера это было доказательством несомненной и твердой власти этого человека. И он был вполне счастлив.

Мул произнес:

— Я вчера получил твой последний отчет. Не скрою, что нашел его где-то даже угнетающим, Притчер.

Брови Генерала сомкнулись.

— Да, я это предполагал. Но не знаю, какие еще выводы можно сделать. Никакого Второго Фонда просто нет, сэр.

Мул подумал, затем покачал головой — об этом уже приходилось говорить.

— Есть свидетельство Эблинга Миса. От свидетельства Эблинга Миса никуда не денешься.

Это была старая песня. Притчер заявил без обиняков:

— Может, Мис и был величайшим психологом Фонда, но по сравнению с Хэри Селдоном он ребенок. Изучая работы Селдона, он находился под искусственным стимулированием вашего собственного умственного контроля. Вы могли подтолкнуть его слишком далеко. Он мог ошибиться. Сэр, он не мог не ошибиться.

Мул вздохнул, его мрачное лицо на тонком черенке шеи подалось вперед.

— Если бы он прожил еще хоть минуту. Он собирался сказать мне, где находится Второй Фонд. Я говорю тебе, он знал. Мне не нужно было отступать. Мне не нужно было ждать и ждать. Столько времени потеряно. Пять лет прошло даром!

Притчер не мог осуждать своего повелителя за проявление слабости, его контролируемая психическая структура не позволяла этого. Вместо этого он чувствовал какое-то беспокойство — смутное и тревожное.

Он сказал:

— Сэр, но какое здесь может быть другое объяснение? Я летал пять раз. Вы сами составляли маршруты, Я не оставил непроверенным ни одного астероида. Триста лет назад, именно тогда, во времена старой Империи, Хэри Селдон предположительно основал два Фонда, чтобы они стали ядром новой Империи вместо умирающей старой. Через сто лет после Селдона Первый Фонд, тот, который мы так хорошо знаем, стал известен по всей Периферии. Через сто пятьдесят лет после Селдона, во время последней битвы со старой Империей, о нем узнали во всей Галактике. И теперь, когда прошло триста лет, где может находиться этот загадочный Второй Фонд? Ни в одном завихрении Галактического потока о нем не слышали.

— Эблинг Мис сказал, что он строжайше засекречен, но только секретность может обернуть их слабость в силу.

— Такая глубокая засекреченность не исключает возможности, что его попросту нет.

Мул поднял взгляд, его большие глаза смотрели остро и настороженно.

— Нет. Он существует.

И резко взмахнул костлявым пальцем:

— Намечается небольшое изменение в тактике.

Притчер нахмурился:

— Вы планируете отправиться сами? Я бы не советовал.

— Нет, конечно, нет. Тебе придется полететь еще один раз, последний. Но командовать ты будешь не один.

Воцарилась тишина, и голос Притчера прозвучал напряженно:

— А с кем, сэр?

— Есть один молодой человек, здесь, на Калгане. Бейл Ченнис.

— Никогда не слышал о нем, сэр.

— Откуда тебе. Но у него живой ум, он честолюбив, и он не обращен.

Тяжелая челюсть Притчера дрогнула лишь на мгновение.

— Не вижу в этом никакого преимущества.

— Есть одно, Притчер. Ты находчивый и опытный человек. Ты хорошо мне служишь. Но ты обращенный. Тобой движет просто усиленная и безудержная преданность мне. Когда ты утратил свои природные побуждения, вместе с ними что-то еще исчезло, какой-то неуловимый порыв, который я не могу тебе вернуть.

— Я не чувствую этого, сэр, — сказал Притчер непреклонно. — Я помню себя довольно хорошо в те дни, когда был вашим врагом. Я не чувствую себя подчиненным.

— Естественно, нет. — Губы Мула растянулись в улыбке. — Твое мнение по этому вопросу вряд ли объективно. Так вот, Ченнис самолюбив. Он абсолютно верен, но только самому себе. Он знает, что именно при моей поддержке он выдвинулся, и сделает все что угодно, чтобы укрепить мою власть. Потому что восхождение может быть длинным и долгим, а конечная ступень может вывести к славе. Если он полетит с тобой, это станет еще одним продвижением в его поисках — продвижением для себя.

— Тогда, — все так же настойчиво продолжал Притчер, — почему вы не уберете мое обращение, если думаете, что это укрепит меня? Теперь я вряд ли могу вызывать недоверие.

Вот это — никогда, Притчер. Пока ты находишься на расстоянии вытянутой руки или выстрела бластера от меня, ты будешь крепко схвачен обращением. Если в это мгновение я бы освободил тебя, то в следующее был бы мертв.

Ноздри Генерала расширились:

— Обидно, что вы можете так думать обо мне.

— Я не хотел обижать тебя, но ты не можешь представить, какими были бы твои чувства, если бы они свободно формировались вдоль линий твоих естественных побуждений. Человеческий ум сопротивляется контролю. По этой причине обычный гипнотизер-человек не может загипнотизировать другого против его воли. Я же могу, потому что я не гипнотизер, и, поверь мне, Притчер, негодование, которое ты не можешь проявить, — и даже не знаешь, что обладаешь им, — это то, с чем мне бы не хотелось столкнуться.

Притчер склонил голову. Чувство пустоты охватило его, и в душе остались уныние и глубокая обида. С усилием он произнес:

— Но как вы можете доверять этому человеку? Я имею в виду, полностью, так, как вы можете доверять мне, с моим обращением?

— Ну, полностью, пожалуй, не могу. Вот поэтому ты должен лететь с ним. Видишь ли, Притчер, — и костлявый Мул погрузился в глубокое кресло, на фоне мягкой спинки которого он выглядел словно одушевленная зубочистка, — если он наткнется на Второй Фонд и если ему придет на ум, что вступить в соглашение с ними может быть выгоднее, чем со мной… Ты понимаешь?

Свет глубокой удовлетворенности озарил глаза Притчера.

— Это уже лучше, сэр.

— Вот именно. Он должен быть на свободном поводке — но не больше.

— Конечно.