Помоги проекту - поделись книгой:
Кроме того, — и здесь он опять шел по стопам своего отца — Ирод ссужал значительные суммы арабам. Естественно, он взимал с них высокие проценты. Эти займы отчасти являлись причиной частых трений между двумя странами. Займы также служили напоминанием, что Ирод походил на отца еще в одном отношении: как и Антипатр, он был поразительно предприимчивым дельцом. Тогда как большинство иудеев у себя на родине (хотя и не всюду) предпочитали держаться подальше от торговли, Ирод был весьма далек от таких убеждений. Кроме иерусалимского храма, служившего правительству и его чиновникам национальным банком, он основал царские банки во всех административных центрах. Кроме того, он поддерживал деловые контакты со всем Востоком и конечно же с Римом. В 12 году до н.э. он заключил крайне выгодную сделку с самим Августом, согласно которой он заплатил императору 300 талантов, получив взамен половину дохода от медных рудников Кипра — рудников настолько богатых, что те поставляли медь даже в Индию.
Огромные масштабы этих операций почти не находили отражения в денежной системе Ирода. Монеты с весьма поучительными рисунками имели довольно непривлекательный внешний вид. Ирод, очевидно, не полностью разделял мнение Августа, что монеты должны быть привлекательным пропагандистским средством. Прежде всего, он ограничивался выпуском разменных денег из недрагоценных металлов (бронзы). Большинству царей-клиентов Рим разрешал только выпуск монет из цветных металлов, к тому же из-за ограниченной внутренней экономики Иудеи Ироду не требовалось исключений (хотя для арабов исключение делалось). Изготовленные в бронзе монеты всех четырех достоинств не отличались большими размерами, чем так любили производить впечатление императоры. Самой мелкой монетой был практически не имевший никакой ценности грош или прута, о котором ученики Гиллеля, в поношение женского пола, говорили:
«Женщине нельзя доверить и прута или вещи ценой в 1 прута».
Однако этой царской чеканки вполне хватало, чтобы обеспечить большую часть Юго-Западной Палестины мелкой монетой. К ней добавлялись бронзовые монеты, выпускаемые в таких городах, как Аскалон и Гадара. Кроме того, имели хождение, особенно в Галилее и Кесарии, бронзовые монеты сирийских и финикийских городов. Более того, в отличие от царей-клиентов, этим городам иногда позволялось чеканить серебро, которое также находило путь в Иудею. И наряду с этими греческими денежными единицами теоретически имели законную силу имперские золотые и серебряные монеты, хотя наши сведения о их обращении в Иудее и других частях Востока весьма ограниченны.
Глава 12
МАРК АГРИППА И ИУДЕИ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ИУДЕИ
А теперь царство Ирода, расширение которого стоило ему стольких трудов, готовилось к визиту имперской особы. С визитом ожидали Марка Агриппу; с ним Ирод уже встречался на Востоке семь лет тому назад; и в тот раз, если не раньше, они подружились.
Агриппа был вторым лицом в греко-римском мире. Правда, он не наследовал императорского трона. Ибо вопроса о наследовании созданного для себя Августом особого положения пока не существовало; его полномочия как принцепса считались имевшими личный характер и ненаследуемыми. Однако он выдал свою дочь Юлию за Агриппу, и она родила еще одного сына. Тогда император немедленно усыновил обоих, поощряя предположения, что оба мальчика или один из них могут в свое время унаследовать его должность. В известном смысле это обрекало Агриппу постоянно находиться в подчинении. Но второй человек в Римской империи по значимости в сто раз превосходил первое лицо в любой другой стране, и с исключительными почестями, которых удостоились его сыновья, влияние его еще более усиливалось. Потому, когда в 17-м или 16 году до н.э. Август снова счел нужным послать своего наместника на Восток, выбор опять пал на Марка Агриппу. Тот поехал вместе с женой, Юлией, игривой женщиной сомнительной нравственности, которую он или его патрон после принятия Августом закона, предусматривавшего наказание за супружескую неверность, считали неблагоразумным оставлять дома.
Тогда, в 15 году до н.э. Агриппа побывал у Ирода в Иудее. Сопровождаемый царем, он посетил множество царских сооружений и крепостей, побывал в Кесарии, Себастии, Александриуме, Геродиуме и Гиркании. В конце поездки он прибыл в Иерусалим, где его разместили в апартаментах нового дворца, носящего его имя. Агриппа давал пиры, а в храме, где еще строился Двор иноверцев, он принес в жертву 100 быков (принятие жертв, принесенных неиудеями, было сложившейся традицией). Его именем назвали один из ворот храма, а иудейский автор Филон пространно распространялся о восторженной реакции людей на его умелое обхождение и тактичные высказывания. «Он совершал благодеяния, какие только мог, не ущемляя ничьих чувств, — рассуждал Филон. — Они с Иродом осыпали друг друга бесчисленными комплиментами, и в результате его провожали до самого порта, и не только всем городом, но всей страной, устилая путь ветвями дерев. Своим почтительным отношением к вере он заслужил всеобщее восхищение».
Сам Август, как отмечалось ранее, был не слишком убежден, что национальные культы заслуживают чрезмерного внимания (см, главу 10). Тем не менее внимание Агриппы очень пришлось по душе иудеям, и Ирод, должно быть, почувствовал, что они действительно начинают понимать выгоды, которые несла его проримская политика. Больше того, его личные отношения с Агриппой складывались, как никогда, удачно. Поклонники Ирода утверждали, что Август после Агриппы больше всего любил Ирода, а у Агриппы тот был на втором месте после Августа. Это было немалым успехом. Этим римлянам, безусловно, льстил буквально каждый, но вряд ли кто завоевал у них такую дружбу и доверие.
Агриппа провел зиму на эгейском побережье Малой Азии. Там вскоре стало известно, что он готовит поход против еще одного восточного царства — клиента Рима, Киммерийского Босфора (Крыма), где власть захватил узурпатор, наместник местной царицы, ложно заявивший, что его действия одобрил император. Босфор имел для Рима чрезвычайно важное значение ввиду огромного экспорта зерна, и Август, понимая, что не может закрывать глаза, стал готовить карательные меры. Ирод решил, что в этих условиях ему выгодно, да и Риму полезно, самому принять участие в этом походе. Строительство Кесарии, хотя еще незавершенное, давало ему возможность приступить к созданию флота. В качестве материала для строительства кораблей использовали деревья, растущие близ порта. Об интересе Ирода к военно-морским делам можно судить по морским мотивам на его монетах. В данном случае он следовал примеру хасмонеев. Кроме украшения памятника герою-освободителю Иуде Маккавею в его родном городке Модин форштевнями кораблей они на своих монетах изображали якоря; Ирод теперь делал то же. Он также воспроизводил на монетах декоративный орнамент кормы с монет финикийских городов, позднее ставший излюбленным символом на монетах Аскалона. А на последующих чеканках Ирод изображал боевую галеру.
С вновь созданным флотом с приходом весны Ирод поспешил на север на подмогу Марку Агриппе. Он надеялся присоединиться к нему на Лесбосе, но из-за задержки на Хиосе из-за противного ветра опоздал. Второй раз он разминулся с Агриппой в Византии, но наконец нагнал его в Синопе, на северном побережье Малой Азии, отсюда было ближе всего до Крыма. Однако в создавшейся обстановке выяснилось, что крымский поход после всего вообще не состоится. Испугавшись приготовлений Агриппы, жители Крыма сами расправились с узурпатором. Покончив с ним, они некоторое время не поддавались намерениям Рима в отношении преемника, но в конечном счете покорились, и у Агриппы отпала необходимость продолжать поход.
В итоге он двинулся через Малую Азию (14 г. до н.э.), пройдя через весь полуосторов до Эфеса (Сельджук) и Самоса. И взял с собой Ирода. Агриппа был признателен ему за готовность помочь и, как подчеркивает Иосиф, находил советы и труды Ирода весьма полезными. Агриппе также нравилось его общество. Видимо, Ирод умел быть интересным собеседником, при этом никогда не забывая, что римлянин символизирует величие имперской власти; или же, говоря словами (довольно нелестными) историка, иудейский монарх демонстрировал не только «преданность в трудные времена, но и почтительность во время передышки».
Долгая поездка вдогонку за Агриппой и длительное возвращение в его компании позволили Ироду осуществить два важных плана. Первый заключался в демонстрации исключительной щедрости многочисленным греческим города м-государствам, через которые он проезжал. Он уже проявлял интерес к такого рода деятельности 26 лет назад, когда ездил к Антонию в Рим; по пути он задержался на Родосе, где облагодетельствовал город щедрыми пожертвованиями. И на этот раз Родос получил дальнейшие пожертвования на строительство храма и кораблей, а Хиосу, где Ирод задержался из-за шторма, пожаловали колоннаду и вдобавок выделили средства на уплату долга островитян Августу. Получил помощь и Самос, а Кос получил средства на бессрочную оплату содержания спортивного наставника. Получили подарки и города вдоль южного побережья Малой Азии, где Ирод останавливался по пути в Черное море. Вероятно, это относилось и к другим городам, которые он посетил на обратном пути вместе с Агриппой; если только он, играя по необходимости роль второй скрипки, не считал более тактичным не так щедро сорить деньгами. Во время этой поездки также произошел случай, когда его секретарю Николаю Дамасскому, сопровождавшему царя и дававшему ему уроки философии, пришлось вступиться перед Агриппой за город Илион (Трою), попавший в беду из-за того, что жена имперского сановника Юлия чуть было не утонула в местной речке.
Николай также воспользовался близостью к Агриппе и поддержал обращение иудеев западной части Малой Азии. Отсюда становится ясно, что одно из соображений, которыми руководствовался Ирод, проявляя щедрость по отношению к греческим городам полуострова, состояло в том, что он надеялся убедить их лучше обращаться с иудейскими колониями. Правда, он любил демонстрировать щедрость просто ради того, чтобы создать впечатление и пустить пыль в глаза, но от нее была и польза, так как это помогало местному иудейскому населению.
Почти в каждом городе греко-римского мира имелись иудейские общины. За многие столетия, еще со времени разрушения Иерусалима Навуходоносором в 586 году до н.э. всевозможные причины: войны, изгнания, рабство, перенаселенность на родине, прозелитизм и возрастающий вкус к торговле — все это способствовало образованию и распространению иудейской диаспоры. Когда во II веке до н.э. Рим поддерживал националистическое движение хасмонеев, безымянный иудейский пророк с гордостью утверждал, что его соотечественники и единоверцы уже рассеялись по всему миру.
Весьма значительная колония существовала в Египте, особенно в столичной Александрии, где она, возможно, достигала трети населения. С нею покончено только в наши дни — последние 90 семей уехали в 1970 году, оставив только четыре семьи. Да и в Риме число иудеев во времена Ирода, возможно, составляло 8000. Многие из них принадлежали семьям, высланным в столицу Помпеем, но впоследствии освобожденным; Цицерон выражал недовольство по поводу их способности заручаться поддержкой влиятельных лиц. Римская община группировалась вокруг тринадцати синагог. Две из них были названы в честь Августа и Агриппы, как бы символизируя признание этих иудейских объединений римским законом. Ибо и в столице, и в провинциях на иудеев не распространялся запрет на объединения. Более того, как с удовлетворением сообщает Иосиф, римское правительство неоднократно принимало меры по защите их от властей и жителей городов-государств, где они проживали.
Такая терпимость отчасти становилась делом принципа, поскольку римляне готовились терпеть и защищать все культы, если только те не были неприемлемы по политическим или моральным соображениям или не злоупотребляли обращением других в свою веру. А другая причина римской терпимости состояла в том, что множество иудеев проживало в Парфянской империи и в приграничных районах; Рим не желал, чтобы они заносили в иудейские общины заразу неверности.
К тому времени эти оградительные эдикты, как свидетельствует сама их повторяемость, были явно необходимы. Ибо иудеи на протяжении нескольких сот лет становились все более непопулярными в тех группах населения, среди которых они проживали. Порой это были просто предрассудки со стороны последних — полное невежество, которое так беспокоило Иосифа. А его коллега Тацит, к примеру, называет некоторые из их обычаев дурными и отталкивающими. Но Тацит намного ближе к истине, когда он в том же отрывке выражает недовольство тем, что все разбросанные по многим странам иудеи взяли за обычай слать пожертвования иерусалимскому храму. Это правда, что каждому иудею мужского пола старше 20 лет, где бы он ни находился, полагалось ежегодно вносить на храм половину шекеля (два серебряных денария или две драхмы). Это кроме разнообразных десятин, уплачиваемых натурой, и дополнительных добровольных пожертвований. Деньги собирали местные иудейские банкиры, взимавшие комиссионные, а собранные деньги пересылали в Иерусалим, где они аккуратно распределялись по назначению — на поддержание сооружений, содержание служителей и жертвоприношения в храме.
Сегодня много говорят о том, что современный Израиль живет за счет мирового еврейства; и, по крайней мере что касалось храма, то же самое было в древности. Но неиудейское население в разных частях мира очень раздражало, что столько денег, которые, по их мнению, должны были идти на общее благо их собственных общин, уходят в Иерусалим, принадлежащий совсем другой области и другому народу.
Все это представлялось неотъемлемой составной частью той обычной отчужденности, символизировавшейся бескомпромиссным монотеизмом иудеев. В том же духе они признавали своим духовным главой первосвященника, а не императора, что, по мнению их соседей-неиудеев, могло легко обратиться в открытое предательство. Более того, терпимость к иудеям со стороны центрального правительства означала, что они освобождались от принятых греко-римских религиозных обрядов. Другими словами, они не были обязаны принимать участие в патриотических мероприятиях, связанных с почитанием правителей. Далее, невозможность работать по субботам была предлогом, чтобы в эти дни не работать и не являться в суд, а в некоторых случаях они по этой причине освобождались от военной службы.
Однако их противники в городах, особенно в Малой Азии, каждый день посягали на эти привилегии, пользуясь тем, что иудеи не обладали правами местных граждан, и, когда Марк Агриппа с Иродом прибыли в Ионию на западном побережье полуострова, проживающее там многочисленное иудейское население выплеснуло обильные жалобы по поводу преследований, которым они подвергались. Агриппа созвал на совет римских чиновников и азиатских князей, чтобы выслушать их сторону. По желанию Ирода сторону иудеев защищал Николай Дамасский, хотя сам он являлся язычником. Иосиф воспроизводит его речь. Большинство изложенных Иосифом, как и другими античными историками, речей более или менее вымышлены: они лишь дают понять, что могло бы сказать то или иное лицо в пользу или вразрез с интересами Ирода. Но поскольку Николай был для Иосифа основным источником и Иосиф особо подчеркивал, что тот подробно описал это событие, данная речь, возможно, является подлинной.
Николай весьма обстоятельно изложил доказательства и аргументы иудеев, по современным понятиям он был определенно многословен. Он обратил внимание Марка Агриппы не только на совершенство древнееврейского Закона, но и на его древность; иудеи при любом удобном случае подчеркивали, что их обычаи и установления старше греческих и римских. Однако, далее подчеркивая политическую поддержку Рима, он говорил, что эта поддержка лежала в основе всей политики Ирода. В заключение Николай указал, что те жители греческих и эллинизированных городов-государств, которые покушаются на привилегии, дарованные римлянами другим (то есть иудеям), подрывают безопасность всего населения, создавая обстановку, в которой впоследствии могут пострадать и их собственные привилегии.
Агриппа решил в пользу иудеев. Согласно первой версии Иосифа, он лишь сказал, что было бы неразумно менять правила — другими словами, что он вынужден придерживаться уже принятых в ряде случаев его правительством проиудейских указов. Но когда Иосиф позже вернулся к этим событиям (см, главу 17), Агриппа у него заговорил более милостиво, хотя и несколько противоречиво: во-первых, он, как утверждалось, сказал, что доводы иудеев справедливы и поэтому нельзя препятствовать им следовать своим обычаям; а во-вторых, он решил в их пользу по причине своей дружбы с Иродом.
Царь подошел к Агриппе и обнял его; Агриппа ответил ему объятием «как равному». Вскоре, в 13 году до н.э. он вернулся из Митилены в Рим. Что касается Ирода, тот отправился морем в свой новый порт Кесарию, а оттуда в Иерусалим, где объявил огромному скоплению горожан и соотечественников об успехе своих усилий в пользу иудеев диаспоры, добавив, что не забыл замолвить перед Агриппой слово и о нуждах самой Иудеи: «Он не упустил ничего, что могло бы пойти им на пользу». Чтобы отметить этот успех, на четверть были снижены подати за истекший год. Ирод приобрел широкую популярность.
Часть третья
ПАДЕНИЕ
Глава 13
ИЗМЕНЕНИЕ ПЛАНОВ НАСЛЕДОВАНИЯ
Казалось, дела у Ирода пошли хорошо. Но ему было шестьдесят — для того времени на Ближнем Востоке довольно преклонный возраст, — и он прожил трудную жизнь. Неизбежно должны были начаться спекуляции вокруг возможного наследника.
Здесь уже упоминалось о неясностях с наследованием в имперском Риме. Но еще запутаннее обстояло дело в таком царстве, как Иудея, где монарх в разное время имел целую вереницу жен. Ибо Ирод со временем увеличил их количество с четырех, упоминавшихся на этих страницах, по крайней мере до десяти (см, генеалогическую таблицу). И у него имелось по меньшей мере пятнадцать детей, а по всей вероятности, больше: кто же из них должен был стать наследником? Правда, теоретически цари-клиенты оставляли вопрос о наследнике на усмотрение императора — если, так сказать, этот вопрос стоял вообще, потому что после смерти царя Рим вполне мог принять решение об аннексии. Но никто не сомневался в том, что Ироду принадлежало в этом деле не последнее слово.
Вопрос уже дал о себе знать примерно в 17 году до н.э. Старшим из сыновей Ирода был Антипатр II от его первой жены Дорис. Но оба уже 20 лет как были удалены от двора, и у Ирода относительно них пока не было никаких планов. Не проявлял он особого интереса и к своему отпрыску от жены-самаритянки Малфаке или к сыну второй Мариамны, отец которой был произведен в первосвященники. Больше других его интересовали сыновья от первой Мариамны, которую Ирод очень любил; она была хасмонейкой, и, несмотря на все его беды с хасмонейским домом, он предпочел продвигать этих мальчиков царских хасмонейских кровей. Двое молодых людей, Александр III и Аристобул IV, завершали учебу в Риме, и Ирод сам поехал за ними. Возможно, он ездил туда на прекрасно организованные Секулярные игры 17 года до н.э. которыми Август прославил Вечный город и собственную власть.
Во всяком случае, Ирод вернулся в Иудею с двумя юношами и очень скоро нашел им знатных невест. Александр женился на Глафире, дочери Архелая Сизиния, царя Каппадокии, большого государства-клиента на востоке Малой Азии, игравшего важнейшую роль в восточной пограничной системе Рима. Названной в честь бабки, известной соблазнительницы, некогда, возможно, прельстившей Антония, Глафире нравилось подшучивать над Иродом за то, что он выбирал себе жен по красоте, а не по воспитанию. Но царю она все равно очень нравилась. Другой сын, Аристобул, женился на своей кузине Беренике, дочери сестры Ирода Саломеи II. Никто не сомневался, что этих молодых людей готовили в наследники Ирода. И они пользовались популярностью, потому что по материнской линии были последними оставшимися в живых представителями хасмонейского дома, который когда-то освободил Иудею; к тому же, благодаря соответствующей аристократической внешности и манерам, они хорошо подходили к — предназначенной им роли. К сожалению, однако, оба держались надменно и вели себя бестактно, особенно со своей теткой Саломеей, чье низкое, по сравнению с собственным, происхождение они демонстративно подчеркивали. Разрядить обстановку ничуть не помогали и их молодые жены. Не уступавшая в снобизме Александру Глафира не уставала напоминать всем и каждому о том, что с обеих сторон она — обладательница самых что ни на есть древнейших кровей, а уж с материнской стороны в ней течет кровь богов. Что до супруги Аристобула Береники, то тот относился к ней с презрением, а она без удержу выбалтывала своей матери Саломее все его безрассудные высказывания в их адрес. Он без конца выражал недовольство тем, что, тогда как его брату досталась принцесса, ему лишь позволили жениться на простолюдинке. Но оба соглашались в одном: что когда они в конце концов достигнут трона, то их мачехи встанут за ткацкие станки рядом с рабынями, а сводным братьям достанутся должности деревенских писарей. Слышали также, как они оплакивали потерю родной матери, Мариамны I.
Саломея; поддерживаемая Феророй, передавала все эти неблагоразумные откровения Ироду в надежде, что это навлечет на молодых людей его немилость и приведет их к гибели. В результате всего этого атмосфера при дворе была в высшей степени напряженной. Ирод не имел ни дня, ни часа покоя, пишет Иосиф, ибо среди родственников и близких друзей то и дело возникали ссоры. И Ирод, бывший подозрительным человеком и всегда старавшийся защитить своих идумейских родственников, постепенно убеждался в справедливости некоторых обвинений, выдвигавшихся в адрес Александра и Аристобула. Это побудило его отказаться от мысли сделать их своими наследниками. Он вернул из изгнания их сводного брата, своего старшего сына Антипатра, и стал оказывать ему знаки своего расположения. Так, когда Марк Агриппа весной 13 года до н.э. возвращался в Рим, Ирод попросил его взять с собой Антипатра, и Агриппа согласился. Молодой человек должен был доставить требующий одобрения императора важный документ. Это было первое завещание Ирода, и в нем говорилось, что в соответствии с категорическими положениями иудейского закона о первородстве предполагалось сделать наследником царя именно Антипатра. Одновременно матери его Дорис разрешили вернуться в Иерусалим.
Возвышение Антипатра круто меняло положение, и отец, который так неожиданно то вселял надежды, то рушил планы и расчеты членов семьи, вряд ли мог избежать последствий. Более того, в чем бы ни состояла вина Александра и Аристобула, предпочтительность выбора Антипатра как старшего сына более чем сводилась на нет его злобным нравом и необычайным коварством, величайшей способностью обманывать, шпионить и делать грязную работу чужими руками. Ирод явно недооценивал безмерную неистребимую озлобленность, накопившуюся у Антипатра и его матери за время долгой ссылки в дикие края. После возвращения в Иерусалим Дорис только тем и занималась, что плела интриги против своих пасынков Александра и Аристобула, а Антипатр занимался тем же, находясь в самой выгодной точке — столице империи. Они с матерью не были слишком уверены в долговечности своего неожиданного головокружительного взлета, и их единственной заботой было окончательно разделаться с двумя юношами, которые все еще казались им самыми опасными потенциальными соперниками.
Ирода снова почти убедили в неверности Александра и Аристобула, и чуть погодя ему захотелось поехать с ними в Италию, чтобы Август сам рассудил, что они за люди, и вынес свое решение. Это, разумеется, было ошибкой. Император нуждался в царях-клиентах, которые бы преуспевали в делах и обеспечивали безопасность империи, и ему меньше всего хотелось разбираться в их домашних дрязгах. Но видимо, Ирод считал, что не может не посоветоваться с Августом, поскольку события затрагивали вопрос престолонаследия в его царстве: вопрос, последнее слово в котором принадлежало императору, но тому наверняка требовался совет Ирода. А воля последнего теперь коренным образом изменилась — вместо не совсем определенного понимания, что его наследниками будут Александр и Аристобул, в его первом завещании конкретно назывался Антипатр. Царь, вероятно, думал, что Август легко согласится с его предложением, если узнает о пороках молодых людей из первых рук. Во всяком случае, Ирод нуждался в поддержке более могущественного лица: брали свое проклятья многоженства, собственная подозрительность, растущая с годами нерешительность, и Ирод начинал сомневаться в собственных суждениях.
Итак, не упуская случая демонстрировать дружественные жесты, включая дары Афинам и согласие на почетное председательство на Олимпийских играх, Ирод с Александром и Аристобулом отправляется на встречу с Августом в Аквилее на Адриатике. Выслушав обвинения против молодых людей, император не счел их достаточно вескими; предположение, что они, по существу, намеревались убить Ирода, было явно беспочвенным, а взволнованное заверение Александра в их преданности выглядело достаточно убедительным. Август отверг обвинения в их адрес, в то же время дипломатично допустив, что оба заслуживают упрека, поскольку дали повод для такой молвы. После этого он убедил Ирода забыть обиды и помириться с обоими юношами, и тот, как и следовало, простил их. В качестве особой любезности Ирод получил заверение, что, когда придет время, ему будет позволено самому назначить себе наследника — необычная уступка монарху-клиенту, свидетельствующая, что, несмотря на все скандалы, вера Августа в эффективность его правления не была подорвана. Итак, Ирод, вручив императору 300 талантов в качестве пожертвования на зрелища и бесплатный хлеб жителям Рима, вернулся домой с прощенными им сыновьями. С ними же вернулся и их старший сводный брат, делавший вид, что в восторге от этого примирения.
Когда все они вернулись в Иерусалим, Ирод направился в храм, где обратился к народу. Воздав благодарность Богу и императору за восстановленное согласие в семье, он сделал сообщение о порядке престолонаследия. Сам он, по его словам, не намерен при жизни отказываться от власти — об этом его якобы настоятельно просил Август — но что Антипатр, Александр и Аристобул будут в дальнейшем возведены в более высокое достоинство, так, как после его ухода они поделят царство между собой. Иными словами, Ирод оставил мысль о передаче царства как единого целого Антипатру или кому-либо еще. И все же за Антипатром оставалось первое место; практический смысл приоритета оставался неясным, но его существование было бесспорным. В подтверждение можно отметить, что в свое время Антипатру предстояло взять в жены дочь Антигона, последнего хасмонейского царя.
Антипатр, однако, был далеко не удовлетворен новым решением, с его точки зрения — явным отходом от успеха, которого он достиг, когда совсем недавно вез Августу первое завещание Ирода. Потому что новый план означал, что его сводным братьям, пусть даже ниже его по положению, предназначалось делить с ним власть и тем самым ослаблять его собственное положение. Они, в свою очередь, также выражали недовольство, что, несмотря на их освобождение от всех обвинений в неверности, Антипатру все еще отводилось в будущем первое место. Кроме того, в отличие от Антипатра, они имели привычку выражать свои чувства вслух, а сказанное ими могло дойти до Ирода. Поэтому Антипатр с матерью снова принялись подрывать репутацию братьев и постарались, чтобы и Саломея с Феророй добавили яду в уши царя.
Итак, достигнутое при содействии Августа примирение в семье Ирода продолжалось недолго. Теперь решил попробовать еще один посредник. Им был монарх — клиент Каппадокии Архелай, отец молодой жены Александра Глафиры. По пути из Аквилеи Ирод с, сыновьями заезжали к Архелаю в его новую южную островную столицу Елеус — Себастию (Айас) заверить его, что согласие в семье восстановлено. Теперь, когда снова начались неприятности, Архелай решил съездить в Иерусалим и посмотреть, что можно сделать.
Он увидел, что его зять и дочь действительно попали в трудное положение и им грозит опасность. Молодой Александр, словно стараясь подтвердить, что Содом является частью идумейской территории, обвинялся в небывалом подвиге — соблазнении всех трех любимых евнухов Ирода, подвергнув, если это было правдой, опасности самого царя, а его дознаватели выявили кучу компрометирующих молодого человека сведений. Он, например, заявлял, что Ирод, чтобы выглядеть моложе, красит волосы. Более того, сообщалось, что Александр говорил, якобы рядом с отцом он всегда сутулится, дабы не выглядеть выше его ростом, тем самым задевая тщеславие Ирода, и добавлял, что, когда они вместе охотились, он умышленно «мазал», чтобы скрыть от отца свою меткость. Кроме того, один юноша под пыткой сообщил, что Александр намечал охоту, во время которой намеревался убить отца, а на случай неудачи у Александра в Аскалоне был приготовлен яд.
Были ли сии разоблачения правдой? Может быть, да, а может быть, нет. Но во всяком случае, Александр начал готовить письменное признание. Как раз в это время явился Архелай. С поразительной проницательностью тот разобрался в душевном состоянии Ирода и сумел восстановить всеобщий мир. Ирод, как и все остальные, был так обрадован, что подарил своему коллеге наложницу, которую звали Паннихис («Вся ночь»), и проводил его до самой Антиохии. Позднее он отплатил эту неоценимую услугу, уладив недоразумения, возникшие у Архелая с римским наместником в Сирии Марком Титом, богатым и могущественным приспешником Августа.
Глава 14
ВТОРАЯ АРАБСКАЯ ВОЙНА
Когда сын Ирода Александр, страшась гнева отца, представил трусливое признание своей вины, то заодно добавил, что его тетка Саломея и дядя Ферора тоже были неверны царю. Что касается Фероры, истину установить трудно, но обвинения в адрес Саломеи просто невероятны. А ведь эта неприятная особа была по-своему предана брату. В прошлом Ирод не дал ей выйти замуж за арабского главного министра Силлея, и теперь Александр заявляет, что она передает Силлею иудейские государственные секреты. Обвинение было почти наверняка ложным и совершенно не тронуло Ирода.
Но отношения между иудеями и арабами действительно опять сильно ухудшились. Силлей никак не мог забыть об оскорблении, связанном со сватовством, а потом потерпел еще одну унизительную неудачу, когда Август отказал ему в покупке Авранитиды (Юго-Восточной Сирии) и вместо этого отдал ее Ироду. Теперь Силлей решил вернуть свое, причем двумя путями. Во-первых, его правительство не проявляло намерений выплачивать долг Ироду, хотя в соглашении оговаривалось, что в случае отказа от обязательств Ирод получал право силой получить должное, вторгшись на территорию должника. Во-вторых, когда в 12 году до н.э. Ирод находился в Аквилее, еще одна приобретенная им сирийская территория за 11 лет до этого, горная Трахонитида, взбунтовалась против его правления, и, когда бунт подавили, 40 его главарей бежали на арабскую территорию. Силлей дал им убежище и предоставил крепость, откуда они могли свободно совершать набеги через иудейскую границу. Ирод перебил всех их родственников, которых только мог захватить, но не мог достать самих бунтовщиков, которые тем временем переманивали множество его подданных на свою сторону.
Положение достигло предела в 10 году до н.э. когда Ирод официально обвинил Силлея перед лицом нового наместника в Сирии Гая Сенция Сатурнина и прокуратора провинции. Сатурнин, надежный и способный военачальник, зарекомендовал себя свойственной старым временам суровостью. Они с коллегой дали Силлею 30 дней на то, чтобы вернуть подданных Ирода и выплатить долг. Силлей не выполнил обязательств, и Ирод получил от «окружения» Сатурнина и прокуратора полномочия принять меры к нарушителям.
В результате Ирод пошел походом на арабскую территорию, где захватил главную крепость бунтовщиков Раипту (вероятно, Галаат-эр-Рабад в Аджлуне, на северо-западе Иордании). Пытавшийся освободить крепость арабский отряд был отбит, а его командир Насеб (Нагиб), родственник Силлея, погиб. Ирод с победой вернулся домой с пленными и добычей и приказал подкрепить Трахонитиду, поселив там три тысячи идумеян, которых позднее усилил, разместив в соседней Батанее 500 конных лучников — вавилонских иудеев.
Но в отношении полученных Иродом из Сирии распоряжений возникло какое-то недоразумение. Или же, получив разрешение напасть, он истолковал его слишком вольно; его поход на арабов, видно, был более внушительным и причинил больше ущерба, чем ожидалось или считалось допустимым. Во всяком случае, Август, узнав в Риме о случившемся, пришел в ярость. К великому несчастью для Ирода, в имперской столице как раз в это время находился сам Силлей. Он поспешил туда, как только начались неприятности, остановившись в Милете (на западе Малой Азии) для торжественного посвящения своему национальному божеству Юпитеру таблички с молитвой на латинском и греческом языках о благополучии «брата своего» короля Обода III.
В свой первый приезд в Рим Силлей, не теряя времени, постарался оказать нажим на правительство, и именно поэтому накануне карательного похода против своих бунтовщиков Ироду не удалось заручиться значительной римской поддержкой. Август изменил свое отношение к нему где-то в 10-м или 9 году до н.э. До того времени император все еще был расположен к нему: он и его жена Ливия щедро одарили его 500 талантами, чтобы отметить посвящение нового города — Кесарии — и оплатить расходы на связанные с этим событием народные празднества. Однако вскоре пришла ужасная весть о вторжении Ирода в арабские земли. Лично докладывавший об этом Августу Силлей не жалел красок, утверждая, что от рук Ирода погибло 2500 арабов.
Сам он, подчеркивал Силлей, «ни за что не покинул бы страну, если бы не был твердо уверен, что сам принцепс постоянно заботится о том, чтобы все жили в мире». Ехидное замечание пришлось к месту, так как Август считал абсолютно недопустимым нападение одной монархии-клиента на другую. Более того, несмотря на все усилия римских друзей Ирода довести до императора аргументы царя, тот совершенно не допускал возможности, что Ирод действовал с явного согласия римских властей в Сирии.
Последствия были ошеломляющие. Август в весьма резких тонах написал Ироду, давая понять, что если до того он считал его другом, то отныне будет относиться к нему как к простому подданному. Атмосфере вежливого дружелюбия, господствовавшей в отношениях между имперской нацией и монархией-клиентом, был положен конец, а доверие императора, которое Ирод завоевывал и взлелеивал на протяжении 20 лет, полностью утрачено. Представляется вероятным, что в том же послании Август лишал Ирода исключительной привилегии самому назначать наследника.
Как и следовало ожидать, когда известие о потере Иродом благосклонности Августа достигло Леванта, ему стоило трудов удержать контроль над своим царством. Узнав об этой новости, горцы Трахонитиды не замедлили снова поднять мятеж, зверски уничтожив множество из поселенных там Иродом 3000 идумеян. К этому мятежников, естественно, поощряли арабы.
Но в этот момент решающие события произошли и у арабов. Умер старый немощный царь Обод III (9 г. до н.э.), которого подчинил Силлей. Трон захватил один из врагов Силлея, присвоивший себе царское имя Арет (Харит) IV. В глазах Рима это был еще более возмутительный шаг, чем военная авантюра Ирода, поскольку решение вопроса о престолонаследии принадлежало императору. Более того, в данном случае Август, возможно, после смерти Обода вообще не намеревался сохранить эту не устраивающую его монархию. Видимо, он подумывал, и не однажды, о прямой аннексии. Но это создавало бы большие неудобства, поскольку значительно увеличивалась протяженность восточной границы. Поэтому другим заслуживающим внимания решением была бы передача царства в руки более надежной царской линии. Раньше император думал о передаче всего Арабского государства Ироду. Но теперь, когда Ирод попал в немилость, император, разумеется, не мог питать таких намерений. Еще одним вероятным кандидатом на арабский трон был Силлей: будучи в Риме, он обсуждал возможность получения номинальной царской власти в дополнение к реальной, которой он уже обладал. Во всяком случае, его, как и Августа, дворцовый переворот в Петре застиг врасплох, и, когда посланцы Арета прибыли в Рим, Силлею было нетрудно убедить императора не принимать их.
Итак, и арабский, и иудейский цари попали в немилость к западной державе, и оба из-за одного и того же человека — Силлея. Это, естественно, способствовало сближению обоих монархов, и, забыв об арабо-иудейской вражде, они вместе задумали уничтожить своего общего врага. Эта задача была возложена на неутомимого и велеречивого секретаря Ирода Николая Дамасского. В 7 году до н.э. он отправился в Рим и по предварительному согласию с посланцами Арета предъявил Силлею перед лицом императора страшное множество обвинений.
Больше других внимание Августа привлекло обвинение Силлея в том, что тот грубо преувеличил потери арабов во время вторжения иудеев, на самом же деле потери составили всего 25 человек. В результате император, не выносивший преднамеренного обмана, резко изменил свое отношение ко всем участникам конфликта. Единственным наказанием для Арета было нравоучение о неприемлемости захвата трона без разрешения. Но потом его восшествие на престол получило официальное одобрение. Оказавшегося в весьма плачевном положении Силлея отослали обратно со строгим наказом расплатиться с Иродом по всем долгам. Вскоре после того, как он затеял новые козни и попытался организовать покушение на Ирода, Август приказал его казнить.
Ирод, с другой стороны, вернул расположение императора; очевидно, не такое, каким он наслаждался прежде, но вполне достаточное, чтобы предотвращать мятежи и беспорядки в стране и на ее границах.
Глава 15
НИЗВЕРЖЕНИЕ СЫНОВЕЙ ИРОДА
Тем временем с новой силой вспыхнули грязные интриги вокруг сыновей Ирода. Результаты посредничества царя Каппадокии Архелая, попытавшегося в 9 году до н.э. примирить членов царского дома, оказались еще недолговечнее, чем такая же попытка Августа за несколько лет до того.
На сей раз разлад внес посетивший Иудейское царство еще один правитель-клиент, довольно неприятная личность, Эврикл из Спарты (ок. 7 г. до н.э.). Гай Юлий Эврикл, сын морского разбойника, был в Греции самым большим человеком. За услуги семье Августа, а впоследствии за очень важную помощь во время операции при Акции его практически сделали диктатором «свободного» города-государства Спарты и других областей Пелопоннеса. Однако теперь он нуждался в деньгах, и тут ему пришла в голову мысль, как оказалось, к месту, поправить свои дела, окунувшись в домашние интриги семьи Ирода, который, похоже, должен был оказать ему ответное гостеприимство.
Так что, приехав погостить, Эврикл вошел в доверие не только к Ироду, но и к двум враждующим между собой сыновьям — Антипатру и Александру, а также к жене Александра Глафире. Александр, как всегда опрометчиво, выложил кучу жалоб по поводу своего положения. Эврикл рассказал все это Антипатру и Ироду, оба в благодарность за полученные сведения щедро его одарили — царь выдал 50 талантов. Затем по пути домой Эврикл заехал в Каппадокию к Архелаю, которому сообщил (заведомая ложь), что помирил его зятя Александра с Иродом. И тоже получил денежное вознаграждение. Приятно узнать, что спустя несколько лет Эврикл умер изгнанным Августом из Спарты. Хотя члены его семьи позднее вернули власть и воздали ему посмертные почести.
Но, как видим, до своего падения Эврикл причинил много вреда Аристобулу и Александру. Не случайно, с характерной непереводимой игрой слов, Август заметил: «Я бы предпочел быть у Ирода свиньей, чем его сыном». Ибо свинье, по крайней мере, не грозила смерть от рук верующего еврея, тогда как положение его сыновей, Аристобула и Александра, к тому времени было отчаянным. Очень скоро новые пытки их домочадцев вкупе с обнаружением компрометирующего письма дали свидетельства заговора с целью убийства Ирода. Царь, страдавший галлюцинациями, когда ему чудилось, что на него надвигается Александр или уже стоит над ним с обнаженным мечом, вытащил его с братом на суд народа в Иерихоне, где их чуть не растерзали, не вступись за них Ирод. Их бросили в тюрьму. Однако они лишь признались в том, что ради спасения своей жизни собирались бежать из страны. Но Ирода убедили, что существовал заговор с целью его убийства. Он также считал, что в нем был замешан тесть Александра Архелай Каппадокийский. Но и от него поступило заверение, что он лишь собирался предоставить молодым людям убежище — не по злому умыслу против Ирода, а чтобы уберечь царя от самого себя.
Ирод написал и Августу. Но он уже утратил былую способность возбуждать интерес и завоевывать благосклонность императора. Вдобавок к изрядно надоевшей арабской истории — зачинщиком которой Август, по общему признанию, ошибочно считал Ирода — ему, должно быть, ужасно не хотелось второй раз заниматься весьма неприглядными делами иудейского двора. К тому же посланцы Ирода неудачно выбрали момент для вручения императору послания. В это самое время он ломал голову над тем, что делать с Арабским царством. Если Август снова стал подумывать о передаче его Ироду, изложенные в послании плачевные семейные дела наверняка положили бы конец подобным мыслям.
Тем не менее Август, как и подобает первоклассному администратору, продемонстрировал терпение и дипломатическое мастерство. Он ответил, что вся эта ситуация сильно его расстроила и, если юноши действительно готовили убийство отца, тот может с полным правом подвергнуть их соответствующему наказанию. Но если они намеревались всего лишь бежать из Иудеи, то, по-видимому, будет достаточно выговора. Император также посоветовал Ироду не решать все это дело самому, а созвать за пределами королевства, в Берите (Бейруте), специальный суд. В его составе должны быть не только его собственные советники и другие важные лица из различных кругов, но и главные римские персоны сирийской провинции и царь Каппадокии Архелай. Поскольку все это вызывающее огорчение дело вряд ли можно было замолчать, Август настаивал, чтобы оно решалось более открыто, достойно и законно.
В основном Ирод действовал в соответствии с этими советами, равносильными приказанию. Но в одной-единственной детали он от них отошел: не пригласил Архелая, которого отныне считал своим врагом. Убрав с дороги Архелая, Ирод мог не опасаться за исход судебного разбирательства. Репутация его в Сирии была весьма высокой. Наместник Сатурнин, его личный друг, посылавший на слушание дела своих знатных людей, предоставил ему резиденцию поблизости от главного города провинции — Антиохии, а Ирод, в свою очередь, подарил городу роскошную крытую вымощенную мрамором колоннаду вдоль главной улицы.
Выбор Берита местом суда также его вполне устраивал. Этот древний финикийский город-порт в 16 году до н.э. превратили в колонию римских граждан, куда прибыл на поселение контингент бывших легионеров. В городах на принадлежавшей Ироду территории подобных прецедентов не было, но такое подкрепление его проримской политике вблизи собственных границ его устраивало. Преобразованному подобным образом Бериту Август даровал обширные земли, включая, возможно, важную святыню — Гелиополь (Баальбек). Он тоже, будто Ирод предвидел, являлся объектом его личных солидных пожертвований, включая колоннады, храмы и прекрасные рынки. Все это создавало благоприятную для него атмосферу. Уверенный в себе Ирод вообще и не собирался доставлять сыновей на суд в качестве обвиняемых, а поместил их в соседней деревне Платана (Арамайн), принадлежавшей городу Сидон, в жителях которого он тоже был полностью уверен, поскольку раньше подарил сидонцам театр.
Последовавший за тем процесс превратился в посмешище. Суд, несмотря на полторы сотни видных персон в его составе, просто сдался на милость Ироду.
Римский наместник в Сирии Сатурнин официально выразил осуждение, но призвал к милосердию; он сам был отцом и понимал, как ужасно предавать своих сыновей смерти. Трое его сыновей выразили такое же мнение. Прокуратор более логично выступил за смертную казнь, и большинство остальных членов суда последовали за ним. Ирод был удовлетворен и, забрав с собой сыновей, отправился домой.
В Тире его встретил только что вернувшийся из Рима Николай. Ирод расспросил его о том, как отнеслись к делу в Риме. Николай ответил, что общее мнение таково: если даже Александр и Аристобул виновны, все же благоразумно проявить сдержанность и простить их. Если он не в состоянии заставить себя их простить, можно держать их в тюрьме. Но предавать молодых людей смерти сочли бы варварством и мстительностью. Ирод несколько смутился таким известием и заколебался. Вместе с сыновьями он продолжил путь в Кесарию.
Судебное разбирательство признали достойным сожаления, но были ли виновны юноши? В написанной после смерти Ирода автобиографии Николай выражает неуверенность. Достаточно вероятно, что они тайно замышляли покинуть царство и царь Архелай был их сообщником. Но также весьма возможно, что они действительно намеревались убить отца, поскольку десять лет непрекращающейся клеветы и злословия полностью восстановили его против сыновей и они уже не видели другого способа спасти себе жизнь. К тому же имеются свидетельства, что они могли пользоваться поддержкой в армии, где еще, вероятно, оставались прохасмонейски настроенные элементы: двое из числа тех, у кого вынудили признания, были офицерами, уволенными Иродом и принятыми на службу Александром.
Многое зависит от нашей оценки письма, которое использовалось в качестве улики против двух братьев. Утверждалось, что это послание написал Александр начальнику крепости Александриум. В нем говорилось: «Когда мы с Божьей помощью выполним все, что задумали, то приедем к вам. Только позаботься, как обещал, впустить нас в крепость». Александр настаивал, что письмо было фальшивкой, сфабрикованной одним из царских секретарей по сговору с Антипатром. Но оно вполне могло быть подлинным.
В самом деле, когда Ирод вернулся в Кесарию, разговор со старым другом, отставным высокопоставленным военачальником Тироном, укрепил его в мысли о существовании планов военного мятежа. Тирон очень смело поддержал совет Николая проявить сдержанность. В ходе беседы он особо подчеркнул, что молодым людям сочувствует не только население, но и армия. Слова старого солдата, слишком прямолинейные высказывания по поводу утраты Иродом прежде непревзойденного рассудка стоили жизни ему и его сыну. Та же судьба постигла ставшего доносчиком на Тирона царского брадобрея. После этого Ирод принялся за весь офицерский корпус, попавший под подозрение из-за высказываний Тирона. Под арестом оказались 300 военачальников. После пародии на народный суд их бросили на растерзание толпы.
Александра с Аристобулом отправили в Себастию и там удушили (7 г. до н.э.). Тела ночью перевезли в Александриум и тайно похоронили рядом с хасмонейскими предками.
Их смерть, кульминация продолжавшихся десять лет вокруг них семейных раздоров, казалось бы, ставила Антипатра в сильнейшее положение. Однако он совсем не испытывал чувства покоя, ибо постоянно жил под страхом, что весть о его нескончаемых безобразных интригах прошлого и особенно о фатальной роли, которая привела к гибели двух его сводных братьев, когда-нибудь дойдет до ушей Ирода. У него имелись особые основания опасаться своей тетушки Саломеи, способной добывать, в том числе и о нем, вызывающую неудобства информацию. Например, не так давно она донесла Ироду, что он не отказывал себе в удовольствии участвовать в неафишируемых холостяцких пирушках у своего дяди Фероры. Как увидим в следующей главе, из-за натянутых отношений Ирода с Феророй Антипатру было приказано держаться от него подальше, а его матери Дорис запрещено общаться с женой Фероры.
Еще одно обстоятельство постоянно беспокоило Антипатра. Пусть даже число его сводных братьев убавилось на двух человек, слишком много еще оставалось в живых — практически не менее пяти, и любой из них по капризу их отца вполне мог возвыситься, став его соперником. Его также беспокоила забота Ирода о том, чтобы дать этим сыновьям хорошее образование. Он, в частности, в 8 году до н.э. послал троих из них в Рим, на этот раз поселив их у иудея, дабы избежать недружелюбных комментариев соотечественников. Это были Архелай II и Антипа II, сыновья самаритянки Малфаке, и Филипп, сын Ирода от пятой жены, иудейки с вызывающим неприятные ассоциации именем — Клеопатра.
Беспокойство Антипатра еще более усилилось, когда в 6 году до н.э. царь собрал совет из своих друзей, чтобы представить им своих внуков — детей его казненных недавно сводных братьев, Александра и Аристобула. Хотя эти мальчики и девочки были еще очень малы, Ирод строил внушительные планы их внутрисемейных браков в тщетной надежде загасить кровавую вражду между хасмонейской и идумейской сторонами. Было видно, что дети пользовались всеобщей любовью и расположением. Это совсем не устраивало Антипатра, и, чтобы самому оставаться в центре внимания, он, набравшись храбрости, упросил отца изменить брачные приготовления родственников. И несмотря на все его опасения, он в тот момент пользовался таким влиянием, что его желания возобладали и брачные планы в отношении более юного поколения царь пересмотрел в его пользу.
За этим последовал еще один успех — весной 5 года до н.э. Антипатр едет в Рим со вторым завещанием Ирода. И в этом документе, как и восемь лет назад, он безоговорочно назначается наследником. Ему больше не надо опасаться соперничества получавших образование в Риме своих юных сводных братьев Архелая и Антипу, поскольку ни один из них не упоминался в качестве вероятного наследника, а еще более юный сводный брат, Ирод II, вызывал мало подозрений.
Но, находясь в Риме, Антипатр узнал, что дела для него в Иерусалиме складываются не совсем хорошо. Он получил обеспокоившее его письмо Ирода, сообщавшего, что его мать Дорис находилась под подозрением и была отослана от двора (ей даже не позволили забрать с собой гардероб). Антипатр немедленно покинул столицу и направился в Иерусалим. Добравшись до Тарента (Таранто), он получает еще одно дурное известие — его дяди и союзника Фероры нет в живых (см, главу 16). Антипатр спешит дальше и, прибыв в порт Келендерис (Гилиндир) на юге Малой Азии, снова получает записку отца с требованием как можно скорее вернуться. Вопреки советам некоторых из друзей, он повинуется. Но, прибыв в Кесарию, он видит, что на набережной нет обычной группы встречающих важную персону. Его вообще никто не встречал. Тем не менее он следует в Иерусалим. По прибытии он в порфирном одеянии сразу направляется во дворец. Привратники его пропускают, но свита остается за дверьми.
Когда Антипатр предстал перед царем, то вместе с ним увидел римского наместника в Сирии Вара, в свое время видного приближенного Августа. Когда Антипатр приблизился к Ироду для объятий, царь оттолкнул его, назвав отцеубийцей, и объявил, что завтра же он предстанет для ответа перед Варом.
Дело в том, что после смерти Фероры до ушей царя дошли потрясающие вещи. Он расследовал слухи, что Ферору отравили родственницы его жены, которых уже подозревали в других делах. Истину установить не удалось, но допросы и пытки домочадцев Фероры привели к некоторым плачевным откровениям в отношении Антипатра. Он не послушал приказаний отца держаться подальше от Фероры. Часто со злостью высказывался в том духе, что Ироду давно пора на тот свет. Говорил, что едет в Рим из-за опасений, что отец его прикончит. Выяснилось, что за всеми этими гнусностями стояла его мать Дорис. Вот поэтому ее отослали от двора — известие об этом заставило Антипатра сократить пребывание в Риме.
Под неизменные «Я же тебе говорила» из уст Саломеи Ирод стал еще внимательнее вглядываться в поведение Антипатра. О том, что происходило дальше, основываясь на личных воспоминаниях Николая и, возможно, дополняя собственными мемуарами Ирода, пишет Иосиф:
Следствие продолжалось, сильные подозрения пали на жену Ирода Мариамну П. Ирод с ней развелся, ее отец Симон лишился сана первосвященника, а сын Ирод II своего положения возможного наследника.
Ирод также вспомнил, что во время пребывания Антипатра в Риме он получал письма от друзей из столицы империи, осуждавших обучавшихся там его юных сыновей за то, что они якобы высказывались о казнях домочадцев Ирода как о злодеяниях убийцы. Теперь у царя сложилось впечатление, несомненно правильное, что эти письма провоцировались Антипатром, хотя, дабы отвести подозрения, Антипатр тоже писал Ироду, убеждая его простить мальчиков, учитывая их юный возраст.
Вот почему по возвращении в Иерусалим Антипатра ожидал прием, от которого стыла кровь. Стараясь подготовиться к допросу на следующий день у римского наместника в Сирии Вара, он получил возможность поговорить с матерью и женой и понял, насколько плохи его дела. Предстать перед Варом было почти равносильно тому, что предстать перед самим императором. Позднее историки писали о нем как о бездеятельном, жадном и неспособном администраторе, но такие оценки появились после его рокового поражения в Германии 14 лет спустя, а тогда в Сирии он действовал решительно и со знанием дела. Его вердикт или рекомендация Августу были бы решающими.
Ирод начал с предупреждения Вара не верить «жалкому негодяю», его лицемерным мольбам и крокодиловым слезам.
"Когда я вспоминаю это воплощенное коварство и лицемерие, о Вар, когда я не могу постичь, как это я еще живу на свете, как это я спасся из рук такого предателя! Но раз злой демон опустошает мой дом и тех, которые дороже моему сердцу, превращает всегда в моих врагов, то я могу только оплакивать несправедливость моей судьбы и стонать над своим одиночеством. Но пусть никто из жаждущих моей крови не избегнет кары и если бы даже обвинение охватило всех моих детей кругом! " (Иосиф Флавий. Иудейская война. С. 141.) Антипатр ответил страстной речью в свою защиту. К тому времени царь от волнения был не в состоянии говорить и поручил вести обвинение Николаю. Несмотря на свой мягкий характер и в отличие от предыдущей попытки убедить Ирода не казнить сводных братьев Антипатра, на этот раз он выступал крайне жестко, подкрепляя обвинения массой изобличающих документов. На это Антипатр призвал Бога явить чудо, чтобы продемонстрировать его невиновность. Вар, однако, предложил более прозаическое испытание, заметив, что хотел бы убедиться, действительно ли является ядом зелье, приготовленное для Ирода, как утверждал обвиняемый. В суд привели осужденного на казнь преступника и заставили его выпить. Тот выпил и тут же упал замертво.
Так что Вар вернулся из Иерусалима к себе в Сирию, а Ирод стал писать письма в Рим, оповещая Августа о событиях и обращаясь к друзьям с просьбой встретиться с императором и добавить подробности на словах. А тем временем на свет всплывают еще более тяжкие улики, в том числе доказательства, что Антипатр платил иудейской рабыне жены Августа Ливии — Акмее — за фабрикацию писем, инкриминировавших сестре царя государственную измену. Эти новые материалы были тоже посланы императору.
Не дожидаясь ответа, Ирод принялся составлять третье завещание. В нем Антипатра в качестве наследника заменил Антипа II, один из обучавшихся в Риме сыновей самаритянки Малфаке. В завещании он щедро отблагодарил усердно поставлявшую ему неприятные сведения сестру свою Саломею. Вообще-то следует отметить, что ее предупреждения насчет Антипатра всегда были полностью оправданны.
Глава 16
РЕПРЕССИИ ПРОТИВ ИУДЕЕВ: ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ИРОДА
Разбираясь со своими ненадежными сыновьями, Ирод в то же время пытался справиться с целым рядом неприятностей и зарождавшимся в иудейских кругах движением сопротивления.
Долгое время, несмотря на его периодические посягательства на их законы, видные иудеи в основном проявляли покорность. Но в 7-м или 6 году до н.э. когда он потребовал от своих подданных присягать в верности и себе, и Августу, стали назревать неприятности. Этот его шаг был попыткой восстановить все еще шаткие отношения с императором и еще раз продемонстрировать твердые проримские позиции свои и своих соотечественников.
Значительно раньше он уже возродил практику, существовавшую прежде, при персидских властителях и Селевкидах, — дважды в день совершать в храме жертвоприношения в честь Августа, который вызвался оплачивать эти обряды сам. Что касается клятвы, то она тоже восходила к временам Селевкидов и была обычной практикой в некоторых, а то и во всех царствах-клиентах, а также в римских провинциях, так что у Ирода, возможно, не было выбора, разве что в определении времени.
Приблизительно в 17 году до н.э. Ирод уже учредил присягу ему и его деяниям, от которой в тот раз две важные иудейские религиозные группы — эссеи и фарисеи — попросили их освободить; первые потому, что в принципе возражали против любого принесения клятв, вторым не понравилось упоминание в тексте имени Бога. Послушание обеих групп Ироду всегда было не более чем прохладным и основывалось на молчаливом соглашении о взаимном невмешательстве, что едва ли можно назвать лояльностью. Но в общем они держались послушно, так что Ирод в то время освободил их от принесения ему присяги. Однако теперь, десять или одиннадцать лет спустя, в случае их отказа положение было бы куда серьезнее, поскольку их просили присягать не только Ироду, но и императору. Мы не знаем, как решили эту проблему эссеи, но фарисеи, которых к тому времени насчитывалось более 6000, снова отказались присягать. Но даже теперь Ирод ограничился лишь денежным штрафом — поразительный контраст тому жестокому обращению, которое часто ожидало не желавших сотрудничать подданных.
Такое терпимое отношение к фарисеям объяснялось поддержкой некоторых членов его собственной семьи. Так, штраф Ироду уплатила жена его собственного брата Фероры. Не надо забывать, что тот из-за любви к рабыне решительно отказал в руке двум представительницам царских семей, а потом за несколько лет до этого женился на ней.
Неудивительно, что эта женщина, имени которой мы не знаем, объединила силы с врагами Ирода, который дважды пытался найти ей замену. Она особенно невзлюбила его двух младших дочерей, а теперь вызывающе продемонстрировала свою непокорность, уплатив штраф за фарисеев. Но царь не собирался оставлять без внимания выходки ее и фарисеев. Экстремистское крыло их движения находилось под весьма сильным влиянием мессианских убеждений и надежд (см, главу 4), а некоторых из придерживавшихся этих экстремистских взглядов настолько захватила поддержка невестки царя, что они пророчески объявляли о велении Божьем отобрать престол у Ирода и передать его Фероре, его жене и их потомкам. А тем временем другие мессианские надежды, противоречившие по содержанию, но в равной мере подрывные, внушались теми же слоями фарисеев некоему евнуху Багою, который, похоже, занимал важную должность в царском дворе. Багоя уверяли, что, несмотря на физическую неполноценность, ему предначертано стать отцом и наставником будущего царя-мессии. Разве не возглашал автор Книги пророка Исайи: ".., и да не говорит евнух: «вот я сухое дерево» (Исх. 56, 3)?
Поделиться книгой: