Роберт МРАЗЕК, Лиз МУР, Оливье НОРЕК, Фелис ПИКАНО

МОСТ МЕРТВЕЦА

(антология)

МОСТ МЕРТВЕЦА(роман)

Каждый виновный — свой собственный палач.Сенека

Уволенный из армии майор Джейк Кантрелл думал, что все в жизни у него осталось позади — там, в Афганистане. На войне он потерял друзей, службу и честное имя. Остались лишь маленький домик на берегу озера, собака и завалящая работа в службе безопасности колледжа Сент-Эндрюс.Но все круто изменилось, когда на подвесном мосту через ущелье нашли тело выпускника колледжа с петлей на шее. Шериф заявил, что это самоубийство. Но бывший майор хорошо знает разницу между повесившимся и повешенным…

Глава 1Ее жалобный стон вытащил меня из забвения. Я услышал стук сильного дождя в окна своего дома. Над головой прогремел раскат грома; гроза медленно уходила на восток к горам Адирондак.Протянув руку, чтобы погладить ее по спине, я почувствовал, что она дрожит. Стремясь найти более удобное положение, она лягнула меня по ноге, прежде чем снова забылась беспокойным сном. Теперь кошмары мучили ее все чаще, и я гадал, не виновата ли в этом химиотерапия.Онколог предупредил меня, что это лечение может вызвать серьезные побочные эффекты. Но без него, сказал он, практически наверняка начнутся метастазы. Она терпела капельницы с удивительной стойкостью.Ее дыхание по ночам стало судорожным и прерывистым. Помню, с каким благоговейным восхищением я смотрел на ее физическую красоту и изящество, когда она была молодой. Тяжело быть свидетелем того, как болезнь отнимала у нее энергию и силы.Впервые я увидел ее в глухом афганском кишлаке недалеко от Хайберского прохода. Начиналась зима, и старый моджахед собирался выпотрошить ее себе на обед. Ее густая шерсть была белоснежной, и размерами она не уступала теленку. Несмотря на унизительную ржавую цепь, к которой она была привязана, в ее поведении сквозило что-то царственное.Я спросил у старика, какой породы эта собака.— Это знает один Аллах, — проворчал тот на пушту, продолжая точить нож. — Думаю… наполовину волк… наполовину олень.Возможно, он был прав. Когда она спокойно отдыхала, морда у нее становилась мягкой и приятной, совсем как у фавна. Когда же у нее вскипала кровь, глаза ее горели первобытным огнем дикого волка, готового наброситься на добычу.Дав старику золотой соверен, я взял собаку себе.Несколько дней спустя, ночью, я был в горах в ожидании приказа отправиться в новый рейд. На наш лагерь спустилось облако крылатых насекомых. Я сидел у огня, а собака стала с невероятной быстротой подпрыгивать вверх и ловить их пастью. Именно тогда я решил назвать ее Стрекозой.На протяжении последующих пяти месяцев она оставалась моим ближайшим товарищем. В отличие кое от кого из моих собратьев-людей Стрекоза была умная, храбрая и преданная. Однажды промозглой ночью под Кандагаром своим предостерегающим рычанием она спасла мне жизнь…Еще один тоскливый стон разорвал тишину в тот самый момент, когда молния озарила небо. В окно я увидел, как она ударила в землю на противоположной стороне озера. Мой отец называл молнию «перстом Господа».Я понял, что больше не засну. Стараясь не потревожить Стрекозу, вышел через стеклянные двери на веранду и, стоя в темноте, вдохнул полной грудью запах мокрой прелой листвы. Всего за несколько дней пронизывающий октябрьский ветер оголил деревья и завалил слоем опавших листьев толщиной пару дюймов лужайку, спускающуюся к озеру.Я услышал, как Стрекоза тяжело спрыгнула с кровати на пол и медленно вышла в дверь. Ее глаза двумя черными лунами выделялись на оскаленной белой морде, задние лапы дрожали.Таких быстрых собак, как она, я никогда не видел. Теперь же она не могла дойти, не запыхавшись, из спальни на кухню. По мнению ветеринара, ей было никак не меньше восемнадцати лет.Пройдя на кухню, я взял со стола откупоренную бутылку «Джонни Уокера» и плеснул виски в миску с водой. Стрекоза принялась довольно лакать, и левая задняя лапа у нее снова затряслась. Подойдя к подстилке у камина, она плюхнулась на нее и начала лизать себе передние лапы.Сев в большое кресло, я отпил виски. До рассвета оставалось убить еще три часа. Сквозь низкие серебристые тучи пробился луч лунного света.Ночной воздух казался спертым. Он напомнил мне сезон ураганов, когда я служил в Форт-Беннинге, в Джорджии.— Идет непогода, — сказал я Стрекозе, растирая колени.Та посмотрела на меня своими светящимися черными глазами, после чего плюхнулась на бок и испустила еще один тихий стон.Я печально задумался о своей собственной болезни. Первый психиатр, которого выделила мне армия в ходе разбирательств военного трибунала, вынес заключение, что у меня депрессия. Впрочем, для того чтобы это понять, медицинского образования не требовалось. Я убил в Афганистане одиннадцать человек, из которых трое были из моей же группы специального назначения. Не проходит и ночи, чтобы они не навещали меня, во всех красках демонстрируя свои изуродованные лица.Психиатр заверил меня в том, что депрессия имеет патологический характер и ее можно вылечить психотропными препаратами. Он был глубоко верующим христианином и настоятельно посоветовал мне также пригласить в свою жизнь Спасителя.Второго врача-психиатра мне предоставила юридическая группа, защищавшая меня на том трибунале, где меня обвиняли в убийстве. Эта женщина пришла к такому же заключению: я страдал от депрессии. Однако в отличие от первого мозговеда она сказала, что депрессия является неотъемлемой частью человеческой натуры, даром, преподнесенным нам еще тогда, когда римляне поклонялись богу Сатурну.— Как только почувствуете депрессию, майор Кантрелл, — сказала она во время первого же сеанса, — откройте свое сердце Сатурну… обнимите его как старого друга.Я сделал еще один глоток «Джонни Уокера». После того как огненное жжение в глотке несколько утихло, я взял с полки рядом с креслом книгу. Это был мой закадычный друг, бульварный детектив пятидесятых пера Джона Макдональда. Потягивая виски, я попытался продраться через первую страницу.Я подумал об армейском «Кольте» калибра.45, устроившемся в углублении в стене рядом с печной трубой. За долгие годы рукоятка отполировалась и стала гладкой. Это было бы так легко! Быстрое нажатие на спусковой крючок и знакомый запах пороха… Почему бы не довести свой счет до ровной дюжины?В открытую дверь на веранду ворвался назойливый звонок проводного телефона. Я решил не отвечать. Телефон продолжал трезвонить, и я мысленно взял на заметку поставить автоответчик, если в понедельник еще буду жив. После десяти звонков я разозлился. Очевидно, звонивший вознамерился ждать столько, сколько потребуется. Пройдя в гостиную, я снял трубку.— Офицер Кантрелл? — робко произнес сдавленный женский голос. В нем прозвучала настойчивость. — Это Карлин.— Знаю, — сказал я, узнав голос.Карлин совсем недавно устроилась в службу безопасности студенческого городка и работала ночным диспетчером.— Вам нужно немедленно приехать сюда, — сказала она.— Который сейчас час?— Пять с небольшим.— Карлин, моя смена начинается только в восемь утра.— Знаю, но… у нас чрезвычайное происшествие.В колледже Сент-Эндрюс чрезвычайные происшествия случаются редко. Самый последний был связан со студенткой с «факультета невест». После того как ее бросил ее парень, капитан хоккейной команды, она проглотила целую пригоршню амфетаминов и устроила грандиозный скандал в женском общежитии. Я поинтересовался у Карлин, не сбежала ли студентка из окружной больницы.— Это не смешно! — повысив голос, ответила та. — Вам нужно немедленно приехать сюда.Карлин все время держится так, словно вот-вот расплачется. Я вспомнил, как один из охранников рассказывал, что она проходит курс психологической терапии после разрыва со своим ухажером.— Только что поступил звонок из кабинки экстренной связи с сообщением о том, что у нас на территории студенческого городка обнаружен мертвый мужчина, — заявила Карлин на том псевдоофициальном жаргоне, который требует капитан Джанет Морго, начальник службы безопасности колледжа.Стрекоза вернулась следом за мной в дом и теперь недовольно смотрела на телефон, словно не меньше моего была раздосадована его непрошеным вторжением.— Скорее всего, это розыгрыш, — сказал я.— Я так не думаю! — ответила Карлин, и голос у нее стал визгливым. — Звонил мужчина. Он положил трубку, прежде чем я успела что-либо у него спросить.— Почему бы вам не позвонить капитану Морго? — предложил я. У меня не было никакого желания ехать в город после полбутылки виски.И тут Карлин взорвалась.— Я ненавижу эту работу! — крикнула она в трубку. — Ну почему я всегда остаюсь здесь ночью одна?— Карлин, успокойтесь, — сказал я.— Неужели вы полагаете, что я звонила бы вам, если б этим мог заняться кто-либо еще? — орала Карлин. — Капитан Морго в дороге, возвращается с совещания в Олбани, и я не смогла дозвониться ей на сотовый. У лейтенанта Риттерспоф родовые схватки, а офицер Хэрд в отпуске в Нью-Мексико! В департаменте вы четвертый по старшинству!Ее тон подразумевал то, что святыню придется доверить «бостонскому душегубу».— Ну хорошо, милочка. И где якобы находится тело?Прежде чем Карлин ответила, в трубке послышался судорожный вздох:— Звонивший сообщил, что неизвестный мужчина висит на подвесном мосту через ущелье Фолл-Крик. Через считаные часы он будет болтаться у всех на виду и его увидят бывшие выпускники, приезжающие на встречу.— Позвоните в полицию, — посоветовал я.— Не могу! — возразила Карлин. — После последнего происшествия на том самом мосту капитан Морго категорически требует, чтобы первой на место прибывала служба безопасности колледжа.В мае студентка из Азии покончила с собой, спрыгнув с того же самого моста. Этот случай был красочно освещен в «Нью-Йорк таймс». Для репутации колледжа это очень плохо.— Карлин, позвоните в полицию, — повторил я, как мне хотелось думать, уверенным голосом. — Я уже выезжаю.

Глава 2Я ехал в Гротон по гравийной дороге вокруг озера. Я разогнал по рытвинам и ухабам свой старенький пикап «Шевроле» до пятидесяти миль в час, и теперь он громыхал в предсмертной агонии. Миновав городскую площадь, я направился на Кампус-Хилл по крутому подъему вдоль ручья Фолл-Крик.Справа от меня черная вода низвергалась с высоты двести футов на дно голого ущелья из песчаника. Тридцать тысяч лет назад по этой окраине штата Нью-Йорк гигантским плугом отступал ледник, вспоровший скальное основание и оставивший на своем пути глубокие расселины.Эта пропасть отделяла студенческий городок колледжа Сент-Эндрюс от соседнего жилого района. В 1930-е годы при президенте Рузвельте УОР[1] построило через ущелье подвесной пешеходный мост.На жилой стороне разместились общежития и дома с комнатами внаем. Многие студенты, живущие там, пользовались мостом, чтобы сократить дорогу до учебных корпусов. К сожалению, за долгие годы мост также превратился в магнит, притягивающий столкнувшихся со стрессом студентов, желающих положить конец не только своему академическому образованию…Я взбирался по крутой дороге на первой передаче, и вскоре из полумрака показалась таверна «Фолл-Крик». Прозванная местными жителями «Крикером», она угнездилась на сланцевом плато у дороги, своей задней стеной нависнув над двухсотфутовой пропастью. Обыкновенно «Крикер» закрывался в четыре часа утра. В открытую дверь я увидел официантку, протирающую растрескавшийся линолеум на полу.Бен Массенгейл стоял на крыльце под навесом, пыхтя сигаретой и дожидаясь, когда заведение снова откроется в шесть утра. Помахав мне рукой, он улыбнулся, демонстрируя настоятельную необходимость зубного протезирования. Я помахал ему в ответ.На заросшей травой площадке у моста имелось шесть мест для машин. Все они были заняты. Администрация колледжа ввела часовое ограничение на пользование стоянкой, и я отметил, что всем машинам, кроме одной, уже выписан штраф за то, что они простояли тут всю ночь. Единственной машиной без квитанции на оплату штрафа был старый, но отлично сохранившийся универсал «Сааб» с облупившейся наклейкой на бампере, призывающей «Спасти Арктику!».На востоке уже бледнело небо, когда я поставил свой пикап под острым углом в десяти футах от обрыва, рядом с вымощенной кирпичом дорожкой, ведущей к мосту. Достав из бардачка полицейский значок, я закрепил его на груди синего пуловера. Захватив фонарик и пару чистых хлопчатобумажных рабочих перчаток, передвинулся на соседнее сиденье и изо всех сил навалился на плохо открывающуюся дверь.Мне почти удалось распахнуть ее, но тут налетел порыв ветра, и дверь захлопнулась, ударив меня по коленной чашечке. По правой ноге разлилась острая боль. Дожидаясь, когда она утихнет, я осмотрел мост.От одного конца до другого стальной пролет имеет ярдов пятьдесят. Настил шириной шесть футов залит бетоном. По обеим сторонам на высоте пяти футов проходят поручни. Пространство под поручнями закрыто стальной сеткой, чтобы предотвратить случайное падение.В темноте я разглядел, как что-то медленно покачивается примерно на середине моста, прямо под ним. Это могло быть тело, висящее на веревке футах в десяти под настилом. Первой моей мыслью было то, что это розыгрыш, «прикол», призванный радушно встретить бывших выпускников, приехавших на ежегодную встречу.Пробравшись мимо припаркованных машин, я потрогал капот «Сааба», не имеющего на лобовом стекле квитанции на уплату штрафа. Капот оказался холодным, но я мысленно взял себе на заметку проверить машину по номеру. В ярком свете фонарика я разглядел на заднем бампере царапину. Казалось, краску соскоблили жалом отвертки. Царапина тянулась до самого крыла. Направив луч на соседнюю машину, я увидел, что у нее точно таким же образом помечена дверь.Спускаясь по вымощенной плиткой дорожке к мосту, я недоумевал, почему из управления шерифа округа сюда до сих пор не прислали патрульную машину. Если б Карлин, закончив разговор со мной, позвонила туда, полицейские уже должны были бы быть здесь. Я решил позвонить сам с телефона экстренной связи, установленного перед входом на мост.Туман образовал нимб вокруг синей лампочки над телефоном. Распахнув дверь металлической кабинки, я обнаружил внутри только один провод. Его медные концы были обкушены. Я вспомнил слова Карлин о том, что мужчина звонил с телефона экстренной связи. В здешних местах эта кабинка была единственной.В ветвях вяза у меня над головой пропела птица. Помимо этого, единственным звуком был шум воды на дне ущелья. Все дома вдоль улицы оставались погружены в темноту. Я перевел взгляд на противоположную сторону моста. Там тоже не было никакого движения.Натянув рабочие перчатки, я задержался у гравированной таблички, привинченной к столбу у входа на мост: «Это сооружение было покрашено благодаря щедрости Арнольда Ратигана в 1973 году», — гласила надпись. Похожие таблички украшали студенческий городок, подобно хромированным одуванчикам.Проходя по мосту, я водил перед собой лучом фонарика. Настил был мокрым после дождя. На середине я увидел веревку, закрепленную на левом ограждении. Она была завязана простым узлом. Веревка имела в толщину дюйм, и конец ее был сплетен из четырех прядей разных цветов. На него было надето что-то вроде позолоченного желудя. Все это показалось мне смутно знакомым.Мой взгляд привлекли предметы, лежащие на бетонном настиле. У основания ограждения под веревкой лежала тоненькая брошюра. На зеленой с золотом обложке черными буквами было написано: «Ваш путеводитель по встрече выпускников колледжа Сент-Эндрюс».Под словами красовалась цветная фотография того самого моста, на котором я сейчас стоял, сделанная в солнечный осенний день, с пылающими листвой кленами на заднем фоне. К брошюре была подколота запаянная в пластик бирка с фамилией. «Деннис Уитли», буквы выведены каллиграфическим почерком. Рядом с брошюрой стояла зеленая пластиковая кружка с эмблемой встречи выпускников. В ней еще оставалась пара дюймов жидкости. Я узнал аромат дорогого виски.Я свесился за перила высотой пять футов. В двухстах футах внизу по усеянному камнями дну ущелья шумел пенистый поток воды. Футах в десяти подо мной на другом конце плетеной веревки раскачивался из стороны в сторону большой предмет. Яркий луч света позволил хорошенько его рассмотреть.Это был не розыгрыш. Действительно, человек.Мертвец был в костюме в бело-синюю полоску и в белых дешевых штиблетах. Один штиблет, похоже, свалился с ноги. Носков не было. На голове по-прежнему была нахлобучена зеленая бейсболка с эмблемой встречи выпускников, развернутая козырьком вбок. Из-под нее выбивались завитки пепельно-соломенных волос. Со своего места лицо мертвеца я видеть не мог.Пройдя шагов пять вдоль перил, я снова направил на него луч света. Неестественно выпученные глаза невидящим взором уставились на колокольню студенческого городка на противоположном берегу ущелья. Как и у всех мертвецов, каких я видел, они не отражали свет. Спереди рубашка была алой от крови.Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы веревка наносила такие раны. То, что стиснуло мертвецу шею, глубоко врезалось в кожу, вызвав обильное кровотечение.Уже в достаточной степени рассвело, и я выключил фонарик. Отходя от перил, увидел, как что-то оторвалось от них, и поймал это левой рукой. Это оказался маленький комок слипшейся бурой грязи. Дюймах в двенадцати дальше на перилах сверху лежал другой такой же комок. Пройдя вдоль ограждения, я насчитал еще три.— Офицер Кантрелл, дальше дело буду вести я, — послышался низкий грудной голос с той стороны ущелья, на которой стояли жилые дома.Обернувшись, я увидел направляющуюся ко мне капитана Джанет Морго. По пятам за ней следовал Кен Макриди, новый сотрудник службы безопасности. Позади Макриди я разглядел внедорожник капитана Морго, оставленный прямо посреди улицы. Мигалка на крыше не была включена.Капитан Морго была в форме, которую она лично разработала для службы безопасности колледжа, после того как возглавила ее. Блузка и брюки были темно-бордовыми, с узким золотым лампасом, спускающимся по боковым швам брюк, и золотыми кантами, нашитыми на карманы. На козырьке фуражки красовалось столько яичных желтков, что это порадовало бы адмирала французского военно-морского флота. Кто-то сказал мне, что эта форма получила награду за лучший дизайн на общенациональном съезде сотрудников служб безопасности университетов и колледжей.Пистолет «Глок-17» лежал в кобуре на ремне, спущенном на бедра, вместе с другими кожаными кармашками, предназначенными для фонарика, сотового телефона и шокового пистолета. В капитане Морго не было ничего мягкого и женственного. Шести футов роста, широкоплечая, физически сильная. Как-то раз я видел, как она в тренажерном зале колледжа выжала в положении лежа штангу весом триста фунтов[2].Прежде чем возглавить службу безопасности колледжа Сент-Эндрюс, капитан Морго заведовала исправительным домом для несовершеннолетних правонарушителей. В том, что касалось стиля управления, пленных она не брала — похоже, считала, что любое проявление женственности подорвет ее авторитет.— Еще одно самоубийство, — небрежным тоном заметила Морго.Я покачал головой:— Капитан, я полагаю, что произошло преступление. Все прояснится, когда прибудет бригада из следственного отдела управления шерифа.Услышав, как вдалеке хлопнула дверь, я оглянулся на жилой квартал. Из одного из домов вышли несколько человек, судя по всему, привлеченные видом полицейской машины посреди улицы. Теперь новость разлетится быстро. Капитан Морго снова повернулась ко мне.— Я сказала Карлин никуда не звонить, — сказала она, и бордовая ткань туго обтянула ее грудь. — В эти выходные у нас встреча выпускников. Несомненно, мы имеем дело еще с одним «прыгуном». Как только мы достанем тело, я поставлю в известность полицейское управление Гротона и коронера округа. Он все зафиксирует.— Я считаю, что этот человек был убит, — сказал я.— Это ваше личное мнение, — сказала Морго, оглядываясь на разрастающуюся толпу зевак, собравшуюся у входа на мост. — Это уже второй случай за год. Не нужно кричать на весь мир о таких вещах.Я все уяснил. Другими словами, наши великодушные выпускники с меньшей охотой раскроют свои чековые книжки, лицезрея одного из своих собратьев, висящего под тем же самым мостом, который красуется на обложке праздничной брошюры.— Нам следует вызвать криминалистическую бригаду, — сказал я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучало вызова. — Этот мужчина — не эмоционально неуравновешенный студент, и я обнаружил улики, указывающие на то, что к его смерти имел отношение кто-то еще.Капитан Морго принюхалась, словно сеттер.— Офицер Кантрелл, вы пили? — резко спросила она.Я указал на стоящий у наших ног стаканчик с эмблемой встречи выпускников.— Я тоже чувствую этот запах.От окрестных домов к мосту стекались любопытные. Их голоса становились громче после того, как те, кто пришел первым, указывали на покачивающийся под мостом труп.— С этим мы разберемся позже. Давайте вытащим тело наверх, — сказала капитан Морго, перевешиваясь через перила, чтобы лучше видеть труп. — Мы с охранником Макриди отвяжем веревку и подтянем его к ограждению. Потом я буду держать конец, а вы перетащите тело через перила.— Я предлагаю принести из своей машины еще одну веревку и обмотать ее вокруг тела, — сказал я. — Шея у него…— Командую здесь я, офицер Кантрелл, — перебила меня капитан Морго. — Вы слышали мой приказ. Принимаемся за дело.Как только она развязала узел, веревка скользнула на несколько дюймов вниз, но капитан Морго схватила ее своей мощной рукой и потянула вверх. Кен Макриди поспешил ей на помощь, и они вдвоем начали поднимать труп, перебирая веревку руками.Перевесившись через перила, я наблюдал за поднимающимся телом. Как это часто происходит в момент смерти, у мужчины расслабился сфинктер, и по мере того как раскачивающийся труп приближался к краю стальных балок, усиливался характерный запах.— Стоп! — окликнул я, когда плечо трупа уперлось в балку.— Черт возьми, что вы делаете? — раздраженно спросила капитан Морго, раскрасневшаяся от напряжения. — Давайте поднимем его сюда!Я увидел, как от дополнительного натяжения петля туже затягивается на шее. Внезапно голова мертвеца свесилась влево под неестественным углом.— Ослабьте веревку! — воскликнул я.Толстый плетеный шнур рывком дернулся вниз где-то на фут, и застрявшее под балкой плечо мертвеца освободилось.— Теперь можно поднимать, — сказал я.Качающееся тело снова медленно поползло к моим протянутым рукам. Я уже был готов схватить его за правое плечо, когда раздался громкий хлюпающий хлопок. Казалось, солдат вытащил сапог из жидкой грязи. Через мгновение голова мертвеца отделилась от остального тела.Толпа зевак дружно ахнула. Тело начало долгий полет ко дну ущелья. Раскинув в стороны руки и ноги, оно шлепнулось на здоровенный плоский камень посреди потока.Невероятно, но голова мертвеца осталась подвешенной в воздухе в нескольких футах под мостом: обломок позвоночника застрял в проволочной петле, перере́завшей шею.— Матерь божья… — простонал Кен Макриди, заглянув за ограждение.Бесформенной грудой он повалился на настил.Притихшая толпа смотрела на мертвую голову в бейсболке, плотно нахлобученной на пепельно-соломенные волосы, медленно покачивающуюся из стороны в сторону на конце проволоки. Левой рукой я осторожно потянул веревку, поднимая голову к себе.Она была всего в двух-трех дюймах от моей вытянутой руки, когда вывалилась из петли. Кто-то из зевак вскрикнул. Через несколько секунд голова упала в бурлящий ручей под нами, подняв фонтан брызг. Мгновение она качалась на поверхности воды, но затем стремительный поток унес ее по усеянному камнями руслу.Капитан Морго неподвижно застыла рядом со мной, провожая взглядом мертвую голову, скрывшуюся за первым порогом. Я взглянул на ее ремень, проверяя, захватила ли она в числе прочего рацию. Не захватила. Я бросился бегом к ее машине.Лысый мужчина в пижаме снимал происходящее, стоя на площадке перед мостом. Выхватив у него из рук видеокамеру, я устремился прямиком к машине капитана Морго. Распахнув правую переднюю дверь, схватил рацию с зарядного устройства на приборной панели и переключился на частоту экстренных вызовов, выделенную управлением шерифа и полицией округа Гротон.— Говорит Джейк Кантрелл, служба безопасности колледжа Сент-Эндрюс, — сказал я, стараясь сохранить голос спокойным. — У нас «пять-девять» на подвесном мосту через ручей Фолл-Крик. Возможно, код «двойка». Немедленно пришлите следственную бригаду.Диспетчер в управлении шерифа тотчас же подтвердил, что вызов принят. Диспетчера полиции Гротона я попросил связаться с пожарными, чтобы те выслали поисковый отряд к концу порогов и попытались перехватить голову жертвы, прежде чем ее унесет в озеро.Последовала пауза, наконец диспетчер ответил:— Вас понял… будет передано.Мне оставалось только гадать, какую реакцию вызвало это известие.Лысый мужчина, у которого я отобрал видеокамеру, подошел к машине капитана и принялся колотить в стекло, требуя, чтобы я ему ее вернул. Распахнув дверь, я решительно выбрался из машины, сжимая камеру в руке. Мужчина попятился назад.— Вы сможете забрать видеокамеру в службе безопасности колледжа после того, как мы изучим запись, — сказал я. — Спасибо вам за вашу гражданскую позицию.Направляясь через толпу, я услышал вдалеке повторяющиеся отголоски сирен машин чрезвычайных служб.— По-моему, это Джейк Кантрелл, — сказал какой-то мужчина в толпе.— Господи, это точно он… это Танк, — пробормотал второй.Оба бывших выпускника были примерно одних лет со мной. Оба в зеленых с белым толстовках с эмблемой колледжа Сент-Эндрюс. У одного такой живот, словно он на шестом месяце беременности. Второй сжимал в правой руке бутылку пива.— Джейк, жалко, что ты сегодня не сможешь выйти на поле, — окликнул меня он, пока я протискивался сквозь толпу.Кен Макриди охранял вход на мост. Его молодое веснушчатое лицо было перекошено. К одному ботинку прилипли две тонких струйки рвоты.— Извините, Джейк, — пробормотал он.— Не бери в голову, — сказал я, похлопав его по плечу. — С минуты на минуту сюда прибудет следственная группа из управления шерифа. А пока, полагаю, тебе нужно перегородить желтой лентой вход на мост с обеих сторон и переписать номера всех машин на стоянке. Может статься, кто-либо из владельцев видел что-нибудь вчера вечером, и их следует опросить как можно быстрее.— Слушаюсь, сэр! — ответил Кен.— Пропал телефон экстренной связи в кабинке под синим огоньком на краю ущелья. Возможно, тот, кто это сделал, выбросил его вниз. Имеет смысл поискать его: вдруг на нем остались отпечатки пальцев.— Слушаюсь, сэр! — повторил Кен.Я по-прежнему держал в руках видеокамеру.— Когда закончишь, отнеси это к нам. Вероятно, на ней нет ничего сто́ящего, но, по крайней мере, видео с головой не будет выложено в Интернет.Кен направился к машине, но я его окликнул:— Первым делом возьми камеру и засними всех, кто собрался на площадке.— Слушаюсь, сэр! — снова повторил Кен.Капитан Морго не двинулась с того места, где до этого висело мертвое тело. Она стояла, подбоченившись, и глядела на меня так, будто это я был повинен в потере трупа.Конец плетеного шнура по-прежнему свешивался с перил. К нему был прикреплен кусок оцинкованной проволоки длиной около фута; окровавленная петля сжалась в диаметре всего до одного дюйма.Это была проволочная спираль, острая, как бритва, штуковина, которую мы использовали для защиты своего базового лагеря в Афганистане. Всего несколько недель назад я видел, как целую катушку такой проволоки разматывали вокруг стройки после того, как местные защитники окружающей среды разбили стекла бульдозера.— Вероятно, этот человек веселился где-то неподалеку, — сказал я капитану Морго, убрав веревку и сняв перчатки. — Полагаю, он из какого-либо студенческого братства. У него был соответствующий вид.— Мне прекрасно известно о ваших блестящих лидерских качествах, — ответила та, глядя мне в лицо.К ее внедорожнику подкатили две полицейские машины. Следом за ними подъехала машина пожарной команды Гротона. Из второй полицейской машины выбралась грузная туша шерифа Джима Дикки. Он направился к мосту.— Вы свободны, — произнесла капитан Морго таким тоном, будто она была генералом Джорджем Паттоном[3], а я только что провалил операцию по высадке в Сицилии.Я захромал прочь, но она окликнула меня:— Офицер Кантрелл, вы одеты не по форме.Я по-прежнему был в синем пуловере, в котором спал, а также в джинсах и кроссовках. У меня мелькнула было мысль сказать, что я думаю по поводу ее формы, но я сдержался. Я проработал на этой работе всего шесть месяцев, но мой послужной список уже был полон мелочных замечаний. Последний проступок, вероятно, уменьшит мое жалованье за этот месяц еще на десять долларов.— Вы приведете себя в надлежащий вид и доложите мне в девять ноль-ноль.Навстречу мне шел шериф Дикки, направляющийся к мосту.— Эй… а вот и наш Солдат, — с презрительной усмешкой окликнул меня он, когда мы поравнялись.Имея мускулатуру вола, Дикки при росте шесть футов два дюйма весил по меньшей мере двести восемьдесят фунтов[4]; его седые волосы были коротко подстрижены, а подбородок торчал длинным тонким клином. Лет пятидесяти, он уже почти два десятилетия был шерифом округа.— А ты сегодня никого из своих не убил? — насмешливо спросил Дикки.Я пропустил его слова мимо ушей.— Ну конечно, еще слишком рано, — донесся мне вслед его скрипучий голос.Я поднял взгляд на утреннее небо. Из пепельно-серого оно стало нежно-голубым. В ослепительных лучах солнечного света развесистые дубы и клены по склонам ущелья словно вспыхнули огнем.Когда я подошел к своему пикапу, по склону с ревом поднялся красный мотоцикл, свернувший на стоянку. Это был старый «Индиан Скаут», любовно восстановленная классика.Затормозив, приехавшая на нем молодая женщина правой ногой опустила подножку. На руле мотоцикла был закреплен радиосканер, настроенный на полицейскую частоту, и я услышал отрывистый голос диспетчера. Одним изящным движением женщина слезла с мотоцикла и направилась к мосту.Перегородив ей дорогу, я поднял руку. Женщина взглянула на полицейский значок у меня на пуловере.— Туда нельзя, — сказал я.— Я Лорен Кеннистон из «Джорнал».Лет тридцати, она была около пяти футов девяти дюймов роста, стройная, атлетического телосложения. Одета в точности так же, как и я: пуловер и джинсы, но только вместо кроссовок высокие ботинки. Вероятно, Лорен Кеннистон спала, когда по рации поступил вызов.— Замечательно, но мы расследуем смерть человека на этом мосту, — сказал я. — В настоящий момент пройти туда нельзя никому, кроме сотрудников правоохранительных органов.— Судя по донесению, которое я услышала по рации, речь идет о трупе без головы.Наверное, я очень устал, иначе попридержал бы свой язык.— Об этом вам лучше поговорить с Икабодом Крейном[5], — сказал я. — Просто не подходите ближе.Большие зеленые глаза гневно вспыхнули под короной золотисто-каштановых волос.— У меня есть полное право освещать сюжет, имеющий отношение к нашим читателям! — возразила Лорен. — Дайте мне переговорить с вашим начальником! — Посмотрев поверх моего плеча в сторону моста, она окликнула: — Шериф Дикки!Обернувшись, я увидел, что Большой Джим направляется к нам.— Этот неудачник вам мешает? — спросил он, подойдя к нам.— Он не хочет пропускать меня к мосту.— Здесь у него столько же полномочий, сколько у ведра с блевотиной. Это же знаменитый Джейк Кантрелл. Наверняка вы читали о том, что он натворил в Афганистане. У нас во Вьетнаме встречались такие, так их быстренько разрывало гранатой. Вам надо написать о нем материал.— Непременно подумаю над этим, — ответила Лорен.— Идемте со мной, — сказал шериф, обнимая ее за плечо и уводя к мосту. — Но все уже закончилось. Похоже, это был еще один самоубийца…Лорен мельком оглянулась на меня, но шериф уже уводил ее прочь.

Глава 3Сидя в кабине своего пикапа, я наблюдал за тем, как гротонская пожарная команда достает из машины свое снаряжение. Два человека приготовились спуститься по отвесной стене каньона к лежащему на дне трупу.Капитан Морго по-прежнему стояла посреди моста вместе с Джимом Дикки. Раскурив трубку из стержня кукурузного початка, она уверенно указывала в сторону нижних порогов. Журналистка находилась вместе с ними.Обернувшись, я увидел остановившийся на обочине зеленый «Вольво». Я узнал эту машину. Она принадлежала Джордану Лэнгфорду, президенту колледжа Сент-Эндрюс, тому самому человеку, который устроил меня на работу в службу безопасности.Мне показалось странным, что Джордан уже знает о мертвеце. Карлин ни за что не позвонила бы ему домой, и я был уверен, что капитан Морго также не сделала бы этого, не побывав лично на месте происшествия.Выйдя из машины, Джордан постоял с минуту, глядя на суету на мосту. Его кожа цвета кофе с молоком разительно контрастировала с белой тенниской и шортами. Я ожидал, что Джордан спустится к мосту, однако он вместо этого достал из кармана сотовый телефон и набрал номер. Сказав в телефон несколько слов, снова сел в машину и уехал.Спускаясь вниз по крутому склону, я заметил Кена Макриди, который, не привлекая к себе лишнего внимания, стоял в тени под деревьями и снимал на конфискованную видеокамеру толпу зевак. Из него получится хороший полицейский.Таверна «Фолл-Крик», расположенная дальше по склону, уже открылась, и от посетителей не было отбоя. В окно я увидел не меньше десяти человек, которые сидели на высоких табуретах у стойки, готовясь к тому, чтобы провести в таком положении весь день. Мне очень хотелось присоединиться к ним и тоже чего-нибудь выпить, чтобы добавить себе уверенности, но я все-таки решил вернуться домой и привести себя в порядок перед докладом капитану.Озеро Гротон застыло в безмятежном спокойствии. Я свернул на плотно утрамбованную щебенку, ведущую к моему домику. Это был старый одноэтажный дом, сложенный из обтесанных вручную бревен. В обшитой сосновыми досками гостиной имелся большой каменный камин. Примитивная ванная оборудована белым эмалированным поддоном на чугунных ножках.Стрекоза встретила меня у двери, однократно махнув своим пушистым хвостом. Открыв холодильник, я достал горшок с курицей под чесночным соусом, приготовленной накануне вечером. Разогрев порцию в кастрюле, размял в бульоне два куска любимого лакомства Стрекозы и поставил миску на веранде.Целую минуту Стрекоза смотрела на курицу так, будто та была приправлена стрихнином. Затем она уставилась на водную гладь озера, словно размышляя, не искупаться ли ей.— Ну же, малышка! — сказал я.В последнее время стало практически невозможно уговорить ее поесть. Порой она целый день, а то и два обходилась одной водой, и мне приходилось буквально умолять ее. Как и сейчас. Достав из миски маленький кусок курицы, я принялся жадно его жевать.— Черт побери, лучше ты ешь, а то я сам съем все, — сказал я.Стрекоза печально посмотрела на меня своими большими черными глазами, словно она скучала по своему дому в Хайберском проходе и недоумевала, зачем я притащил ее в противоположный конец земного шара в эту забытую богом дыру.— Джулия Чайлд специально приготовила это для тебя, — сказал я.После того как я на протяжении стольких лет использовал эту фразу, у меня не хватало духа признаться Стрекозе, что Джулии больше нет в живых. Впрочем, мои уговоры все равно помогали редко.— Кончай отлынивать и ешь! — строго произнес я.Словно оказывая мне монаршую милость, Стрекоза медленно опустила морду к миске и осторожно попробовала маленький кусочек.— Ну вот, наконец-то! Молодец! — подбодрил ее я, после того как она без особого энтузиазма прожевала первый кусок.Стрекоза оторвалась от миски и посмотрела на меня, словно ожидая похвалы.— Поздравляю! — сказал я.Стрекоза съела еще два куска курицы, после чего полакала бульон. Теперь ребра у нее торчали сквозь шкуру. Если так будет продолжаться и дальше, останется лишь кормить ее силой; эта мысль была ненавистна мне так же, как и мысль о том, что кто-то будет насильно кормить меня. Отойдя от миски, Стрекоза тяжело дотащилась в дальний угол веранды и плюхнулась на свою любимую подстилку.За всю предыдущую ночь я проспал всего часа три. Через два часа мне предстоял этот идиотский рапорт. Вернувшись на кухню, я стал варить крепкий кофе в голубой эмалированной кастрюльке.Пока нагревалась вода, я спустился к пристани на берегу озера. Взяв с верстака потрескавшиеся кожаные перчатки, подошел к тяжелому холщовому мешку с песком, висящему над причалом, и начал наносить по нему удары. Сначала — медленно, размеренно.«Зачем я вернулся сюда?» — в тысячный раз спрашивал себя я. Ну уж, конечно же, не для того, чтобы сносить издевки таких людей, как Джим Дикки, хотя во время трибунала я вдоволь наслушался вещей и похуже. После того как я позволил армии добить меня, мне на самом деле уже было все равно.Тяжелый мешок начал свободно раскачиваться из стороны в сторону.Сюда я вернулся отчасти потому, что это место было ближе всего к тому, что я мог считать своим домом. Мне было двенадцать лет, когда мои родители погибли в авиакатастрофе. Тетка и дядя отправили меня в пансион. С тех пор я жил самостоятельно. И в колледже Сент-Эндрюс обрел всё. Казалось, жизнь открыла передо мной золотые горизонты.А потом я встретил Блэр…На самом деле вернулся сюда я из-за нее.Я познакомились с ней на втором курсе, в первом семестре. Блэр приехала на выходные из Уэллсли, и в субботу вечером после футбольного матча она заглянула на праздничную вечеринку к нам в общежитие. С первого же взгляда я решил, что она самая потрясающая девчонка на свете.И дело тут было не только в ее фиолетовых глазах и удивительной красоте. Жизнерадостная и веселая, Блэр излучала поразительную смесь невинности и чувственности. Остаток вечера мы с ней провели, разговаривая у меня в комнате. Я к ней даже не притронулся. В основном мы говорили о литературе, музыке, политике и о мечтах Блэр помочь изменить наш мир — сделать его таким, чтобы «детям не пришлось расти в страхе перед насилием и голодом». Она действительно так говорила. Я был убежден в том, что даже если мы проживем вместе целую жизнь, то все равно не выговоримся до конца.Весенние каникулы мы провели вместе в лагере в Адирондакских горах. За эти несколько дней Блэр пробудила во мне такие чувства, о существовании которых я даже не подозревал. Любовью она занималась чуть ли не с первобытной страстью. Я несказанно гордился тем, что она стала моей.В следующем семестре Блэр перевелась в Сент-Эндрюс, и последние два года учебы в колледже мы прожили вместе. После выпуска провели два месяца в Европе, разъезжая на видавшем виды мотоцикле «БМВ», купленном мною в Амстердаме. Ночами мы нередко просто съезжали с дороги на стоянку в лесу, пожирали еду, купленную в кафе, и сворачивались клубком в двухместном спальном мешке.Когда мы вернулись, меня призвали в армию, а Блэр устроилась в рекламное агентство в Нью-Йорке. Мои увольнения мы проводили вместе. Когда меня послали в Афганистан, Блэр подарила мне серебряный жетон, на котором были выгравированы слова: «Джейку от Верного Сердца».На девятом месяце моей командировки пришло письмо. Блэр написала, что полюбила другого мужчину. Она не хотела сделать мне больно, просто так получилось. После этого естественный ход моей жизни разрушился.«Оставь все в прошлом и иди дальше, — твердил я себе. — Скорбеть в нашем сумасшедшем мире по потерянной любви глупо. Ты только что вышел живым из смертельной битвы. Нужно двигаться вперед». Но я по-прежнему любил Блэр. Мне казалось, что у меня обманом отняли будущее, ждавшее нас обоих…Я принялся сильнее колотить тяжелый мешок, нанося яростные удары, отзывавшиеся до самого плеча. Через пять минут с меня градом катил пот, костяшки пальцев ныли, в руках не осталось силы.Сняв с себя промокшую насквозь одежду, я нырнул с мостика. Отплыв на глубину, перевернулся на спину и несколько минут просто лежал, глядя на кобальтово-синее небо.Меня по-прежнему терзала безответная любовь.Не спеша подплыв назад к берегу, я захватил одежду и голышом направился в дом. Убедившись в том, что Стрекоза еще спит, налил первую чашку кофе и побрился в мойке на кухне. Зеркалом я уже давно не пользовался.Глядя в зеркало, я не испытывал спокойное одобрение. Это было гневное противостояние. «Безмозглый осел» — вот любимое приветствие, с которым я обращался к самому себе. В отражении в оконном стекле я увидел неясный образ с растрепанными волосами и грубым обветренным лицом.Летние коттеджи по обе стороны от моего дома на зиму были заперты и заколочены. В лесу стояла полная тишина. Откуда-то со стороны озера прохладный осенний воздух доносил запах горелой листвы.Я включил радио, ожидая услышать в выпуске новостей про смерть мужчины в ущелье. Вместо этого диктор сообщил о том, что ураган «Ильза» терзает Южную Каролину ветрами, скорость которых достигает ста двадцати миль в час. Ураган движется на север по траектории, затрагивающей Аллеганские горы, а к утру воскресенья, возможно, обрушится на окраины штата Нью-Йорк.Я поймал себя на том, что испытал восторг от подобной перспективы. Бури неизменно возбуждают меня. В основном своей чистой первозданной силой — снежные бураны, штормы, ураганы и даже один тропический муссон, который мне довелось пережить.Прежде чем покинуть дом, я налил воды Стрекозе в миску и подпер кирпичом открытую дверь на веранду, чтобы собака имела доступ к полоске лужайки, ведущей к озеру. Стрекоза любила свободно разгуливать по своим крошечным владениям. Можно было не опасаться, что она убежит. В отличие от Блэр Стрекоза готова была ждать меня вечно.К тому времени как я вернулся в студенческий городок, было уже около половины девятого, и дороги, ведущие в колледж, были запружены подъезжающими выпускниками. Движение практически полностью застопорилось; машины останавливались прямо посреди улиц, и водители изучали таблички, установленные для того, чтобы помочь бывшим выпускникам найти места сбора своих курсов.Выпускники были всех возрастов и раскрасок; те, кто постарше, носили соломенные шляпы и яркие спортивные куртки. У многих на шее висели бирки с фамилиями. Люди возвращались туда, где давным-давно провели четыре года своей жизни.Некоторые из выпускников постарше уже начинали увядать и уходили в тень развесистых дубов, обрамляющих «квадрат». Мимо них спешили нынешние студенты, направляясь в новые учебные корпуса.В те времена, когда я учился в Сент-Эндрюс, в «квадрате» размещались научный и гуманитарный факультеты. Именно там проходили все занятия. Старинные каменные здания со средневековыми арками, заросшие плющом, до сих пор красуются на рекламных проспектах. Теперь в них разместились кабинеты преподавателей и комнаты обслуживающего персонала. А все занятия проводились в новых учебных корпусах. Отдельно стояли учебные корпуса для латиноамериканцев, для афроамериканцев, для азиатов, а также корпуса факультетов нанотехнологий и вычислительной техники. Рядом с торговым центром возводился учебный корпус для голубых, лесбиянок, бисексуалов и трансвеститов.За полтора столетия, прошедших с момента основания, колледж претерпел много изменений. Один из меценатов-шотландцев назвал его в честь колледжа Сент-Эндрюс в Шотландии, третьего по старшинству в англоязычном мире.Поскольку вся территория студенческого городка была забита машинами, я не смог устроиться на стоянке и в конце концов поставил свой пикап перед административным зданием, заняв последнее свободное место.На бордюрном камне было выведено краской: «Зарезервировано за проректором». Выйдя из пикапа, я засунул под щетки «дворника» картонку со своим значком, гласящим: «Сотрудник полиции при исполнении», и, надев форменную фуражку, направился в здание, где размещалась служба безопасности колледжа.Над каменными воротами, ведущими в «квадрат», был растянут огромный транспарант. Под надписью «Век мастодонтов» красовалось реалистичное изображение большого волосатого мамонта. Мамонт взирал на меня с печальной отрешенностью, словно думал только о том, как бы вернуться обратно в свой ледник. Я прекрасно понимал его чувства.Служба безопасности колледжа размещалась в двухэтажном кирпичном здании рядом со студенческим спортивным центром. Несколько лет назад строители разобрали старые гипсовые внутренние перегородки вместе с лепниной, деревянной обивкой и дверями из полированного ореха. Новые перегородки были толщиной с лист картона, а двери — из ламинированного пластика.Войдя в здание, я увидел двух подростков на дубовой скамье в отгороженном стальной сеткой отделении для задержанных. Первый был похож на Клецку Пиллсбери[6]; рыжие вьющиеся волосы и бледная, как тесто, кожа. Он плакал. Второй внешне напоминал испанца или итальянца, с черными волосами до плеч и маленькими, близко посаженными глазами.Им было лет по одиннадцать; оба в мешковатых джинсах, спущенных на бедра, новых баскетбольных кроссовках, трикотажных майках с эмблемами НБА и бейсболках с козырьком на правое ухо.— Это ты все запорол, чувак, — сказал черноволосый. — Ты сам!Я предположил, что это взбунтовавшиеся дети преподавателей колледжа.— Итак, в каких неблаговидных деяниях вы повинны? — спросил я у рыжего.— Мы… ну… — начал тот, растирая по лицу слезы. — Мы… ну…— Коди, заткнись, твою мать! — одернул его черноволосый.— Mi casa es su casa[7], — сказал я.— Что, козел, хочешь ко мне подмазаться? — грубо ответил черноволосый.Я направился в свой отгороженный пластиком закуток в углу. Не успел я сесть за стол, как появилась Карлин, идущая прямиком к кофеварке у противоположной стены. Она то и дело искоса поглядывала на меня.— Работаешь сверхурочно? — спросил я, стараясь помириться с ней после нашего предыдущего разговора.Пропустив мои слова мимо ушей, Карлин налила чашку кофе без кофеина, добавила три ложки сахара и ушла так же, как пришла.В этот момент распахнулась дверь заднего входа, и в дежурное помещение вошел грузный мужчина в оранжевой тенниске и оранжевых спортивных брюках. Мельком взглянув на подростков за сеткой, подошел ко мне.— Офицер Кантрелл, — прочитал он мою фамилию на бирке. — Кажется, мы незнакомы.Ему было лет шестьдесят; налитые кровью глаза, толстый красный нос. Красные пятна на обнаженных руках красноречиво указывали на проблемы с печенью.— Прошу прощения, но это помещение закрыто для посторонних, — сказал я. — Вход для посетителей с противоположной стороны.— Я не посторонний, — сказал мужчина. — Я — Роджер Маркэм. Почему бы вам не сбегать в кабинет к Джанет Морго и не сказать ей, что я приехал к своим клиентам?Очевидно, он полагал, что его имя произведет на меня впечатление.— Почему бы вам просто не обратиться в службу «Федерал экспресс»? — предложил я. — Вас доставят на место в считаные часы.Черноволосый мальчишка за сеткой громко фыркнул.— Я позабочусь о том, чтобы капитан Морго узнала о вашем вызывающем поведении, — пригрозил Роджер Маркэм перед тем, как направиться дальше по коридору.В дежурной зазвонил телефон.— Кантрелл, — ответил я.— Это Джим Дилл из пожарной части Гротона, — сказал голос. — Я по поводу того «пять-девять»… наша команда два часа работала в конце порогов.— Вы нашли голову? — спросил я.— Никак нет… но мы нашли его бейсболку.— Это уже хоть что-то.— Мы готовим водолаза к погружению в озеро, — добавил Джим Дилл. — А примерно через час группа добровольцев обследует мелководье у устья ручья.— Какая награда ждет счастливчика, который найдет голову?— Расставание с завтраком, — ответил он.— Спасибо за информацию.У меня гудела голова, поэтому я подошел к кофеварке, налил себе кружку кофе и, вернувшись в свой закуток, принялся за утреннюю газету.На первой полосе был материал о том, что Десятая горная дивизия снова покидает Форт-Драм и отправляется в далекие края. Я подумал о том, как хорошо дивизия показала себя в Афганистане, и тотчас же нахлынули воспоминания. Я поспешил перейти к спортивному разделу.Главной темой был предстоящий футбольный матч, который должен был начаться в два часа дня. Тренер Йорк питал большие надежды относительно своего опорного защитника, студента второго курса. Отложив газету, я зевнул.В армии я научился спать буквально где угодно и впоследствии еще больше отточил эту технику, позволявшую мне делать вид, будто я слушаю всякий вздор на совещании, склонив голову и якобы сосредоточенно изучая лежащие на коленях документы. Труднее всего удержаться от того, чтобы не клевать носом. Мне достаточно провести в таком положении пять-десять минут, и я просыпаюсь посвежевшим.Достав с полки на стене наставление по обеспечению безопасности, я раскрыл его на столе перед собой. Поставив рядом руку, уронил на нее голову. Через несколько мгновений я уже спал.— Офицер Кантрелл!Открыв глаза, я поднял взгляд и увидел лейтенанта Риттерспоф, которая стояла перед столом и разглядывала наставление. Она находилась по крайней мере на восьмом месяце беременности. Ее просторное белое хлопчатобумажное платье было разукрашено красными барашками.— Доброе утро, — сказал я. — Я как раз освежал в памяти, какие альтернативы могут быть у заключения под стражу.— Да, вижу, — загадочно улыбнулась Риттерспоф. — Но я простояла здесь целую минуту, а вы не пошевелили ни единым мускулом.— Материал очень увлекательный, — сказал я.— Вы не могли бы пройти ко мне в кабинет?— Разумеется.Я прошел следом за ней и поднялся на второй этаж. Идя по коридору, вспомнил, как вот так же в седьмом классе шел в кабинет директора после того, как совершил какой-то проступок.Кабинет лейтенанта Риттерспоф находился в конце коридора второго этажа. Стены были выкрашены в ярко-оранжевый цвет. На пластмассовых полках стояли цветы в глиняных горшках. На столе в миниатюрной буддийской курительнице дымилась палочка с благовониями.Цифровые часы на стене перескочили на «8:59».— Прежде чем мы начнем, хочу предупредить вас, что ровно в девять часов я должен предстать для доклада перед капитаном Морго, — сказал я.— Ваш доклад перенесен, — сказала лейтенант Риттерспоф.Это была миловидная светловолосая женщина, с мягкой речью. Я вспомнил, что, до того как прийти в службу безопасности, она работала психологом в отделе социальной помощи медицинского центра Гротона.— Вы позволите обращаться к вам просто по имени? — спросила Риттерспоф.Я насторожился. Среди всего прочего, чему нас обучали в учебном центре сил специального назначения, была техника ведения допроса, заключавшаяся в том, что сначала с пленным устанавливались доверительные отношения, после чего следовал удар кувалдой. Вероятно, той же самой техники придерживались и бывшие социальные работники.— Конечно, — ответил я.— А вы не стесняйтесь звать меня Эмили.— Благодарю вас.— На мой взгляд, Джейк, у вас есть все качества, чтобы стать хорошим полицейским.Я вспомнил, как миллион лет назад в Афганистане эти же самые слова сказал мне один подполковник. Он был убит в пещерах в горах Тора-Бора.— Я также считаю, что мы должны быть нацелены на внутренний рост.Риттерспоф помолчала, ожидая от меня какого-либо замечания. Я ничего не сказал.— Должна вам сказать, что сегодня утром, приехав сюда, я застала Карлин в слезах, — продолжала она. — Вы ее запугали.— Я даже не думал ее запугивать, — возразил я.— Быть может, все дело в вашей ауре, — сказала лейтенант Риттерспоф.— В моей ауре?— У всех нас есть аура, Джейк. И так получилось, что вы излучаете очень сильную ауру. Иногда аура человека может вызывать непредвиденные последствия.— Если вы считаете, что это поможет, я с радостью принесу Карлин свои извинения, — сказал я.— Боюсь, тут дело значительно глубже. Карлин сказала мне, что, когда она позвонила к вам за помощью, вы отнеслись к ней легкомысленно и несерьезно и первоначально отказались приехать на место самоубийства.Значит, начальство уже определилось с тем, что это было самоубийство. Я подумал было о том, чтобы изложить Риттерспоф причины необходимости возобновить расследование. Однако она не дала мне возможности раскрыть рот.— Карлин восприняла ваши слова как личное оскорбление, — добавила Риттерспоф. — Она посчитала их глубоко женоненавистническими. И если то, что она сказала, правда, я должна с ней согласиться.— Я не говорил ничего женоненавистнического, — ответил я, стараясь вспомнить, что же именно сказал.— Вы помните, как пошутили над несчастной студенткой, которая в прошлом месяце перебрала таблеток снотворного? Помните, как назвали Карлин «милочкой»?— Карлин переживала по поводу того, что она одна на дежурстве. Если я и назвал ее «милочкой», то только чтобы успокоить.— Разговор был записан, Джейк. Когда я изучу запись, факты сами все скажут за себя. Вы никогда не думали о том, чтобы пройти курс терапии познания?— Какой терапии? — спросил я, стараясь сохранить спокойный тон.— Терапии познания, которая поможет вам установить контакт с вашим внутренним «я», — объяснила Риттерспоф.Я собирался ответить, что скорее пройду колоноскопию сантехническим ершиком для прочистки канализационных труб, но тут раздался стук в дверь, и в кабинет заглянула секретарша.— Прошу прощения за беспокойство, лейтенант, но пришла миссис Уитли, и капитан Морго хотела бы, чтобы вы присоединились к ним.Риттерспоф тотчас же встала.— Ну, Джейк… мы продолжим этот разговор, как только я вернусь. Это недолго.Я сидел, гадая, как сохранить эту работу, как вдруг вспомнил, что фамилия «Уитли» была выведена от руки на бирке, приколотой к брошюре, которую я нашел на мосту. В этой фамилии было еще что-то, но мне так и не удалось это определить.Не спеша подойдя к окну, я выглянул на улицу. Две студентки разлеглись на лужайке перед зданием. Одна загорала, а вторая кормила кусочками булки двух белок. С величественных дубов медленно опадали листья на недавно подстриженную траву.Внезапно в открытую дверь донесся женский крик, проникнутый болью. Он прозвучал в кабинете капитана Морго. Полный страданий, крик перешел в тихие всхлипывания. Осторожно приблизившись к двери, я услышал голос лейтенанта Риттерспоф, мягко утешающей убитую горем женщину:— Я глубоко вам сочувствую, миссис Уитли…Высунув голову за угол, я в приоткрытую дверь увидел узкую полоску кабинета. Посреди стояла женщина; на изящном худом лице у нее было то потрясенное выражение, какое бывает у человека, которому только что сообщили о неизлечимой болезни.Капитан Морго сидела за письменным столом, уставившись на экран сотового телефона. Рядом стоял мужчина в штатском из управления шерифа, делая пометки в блокнот. Лейтенант Риттерспоф стояла ко мне спиной.— Деннис ни за что не покончил бы с собой, — всхлипывая, выдавила миссис Уитли. — У него было столько интересов в жизни! К тому же он не терпел большую высоту. У него панический страх. Он ни за что не пошел бы по этому мосту… не говоря уж о том, чтобы свеситься через перила.Лет сорока с небольшим, она была не больше пяти футов роста, стройная, с длинными черными волосами. Судя по всему, оделась для празднования встречи выпускников в неформальной обстановке: темно-синяя блузка, белая ветровка и плиссированная юбка с кроссовками. На голове соломенная шляпа с красной лентой. На шее болталась бирка с именем «ИВЛИН», выведенным прописными буквами.— Мы получили предварительные результаты из лаборатории управления шерифа, миссис Уитли, указывающие на то, что в крови у вашего мужа был очень высокий уровень алкоголя, — сказала капитан Морго.— Мой муж не пил спиртное. Никогда! Он его терпеть не мог! — ответила миссис Уитли. — Сердито вскинув правую руку, чтобы вытереть слезы, она локтем скинула с головы шляпу и, поднимая ее с пола, решительно заявила: — Я не буду плакать!— Уровень алкоголя почти вдвое превышал максимально допустимый для управления машиной, — продолжала капитан Морго, — а рядом с местом его смерти стоял стакан с виски.— А я говорю вам, что Деннис не пил! — категорическим тоном повторила вдова.— Такое событие всегда становится ужасным потрясением, особенно для близких членов семьи, — сказала лейтенант Риттерспоф. — И нередко оказывается, что они последние, кто узнаёт о пагубных пристрастиях…— Ради всего святого! — Дрожащий голос миссис Уитли окреп. — Вы говорите о моем муже. Я знаю его лучше, чем кто бы то ни было. И говорю вам: он ни за что не сделал бы такое… пожалуйста… я хочу посмотреть на него.Следователь из управления шерифа оторвался от стены.— Полагаю, лучше этого не делать, — сказал он.«По крайней мере до тех пор, пока вы не найдете голову бедняги», — мысленно согласился я.В этот момент из-за угла появилась Карлин и застыла на месте, увидев, что я загородил дверь. Мелькнувшая у нее в глазах тревога тотчас же сменилась торжествующим удовлетворением.— Президент хочет немедленно видеть вас, — сказала она. — Его секретарша сказала, что это очень важно.Я по-прежнему напрягал слух, пытаясь разобрать, что говорил следователь миссис Уитли.— Какой президент? — шепотом спросил я.— Президент Джордан Лэнгфорд… президент колледжа. — Карлин ликующе сверкнула глазами.Посмотрев на нее, я сообразил, что, с ее точки зрения, вызов к президенту мог означать только одно: за все мои прегрешения меня срубит под корень сам большой кахуна[8].— Спасибо, Карлин, — шепотом ответил я. — Я загляну в свой календарь.Ее пустые глаза наполнились обычным недоумением. Она продолжила путь по коридору.— Миссис Уитли, — говорила за приоткрытой дверью лейтенант Риттерспоф, — у меня есть опыт работы с жертвами трагических происшествий, и у нас в штате колледжа есть три в высшей степени одаренных психолога. Я бы хотела посоветовать вам обратиться к одному из них…— Мне не нужны ваши чертовы психологи! — гневно сверкнув глазами, выкрикнула Ивлин Уитли. — Мой муж умер, и я хочу знать почему.Если б я не был сыт по горло своей работой, то ни за что не сделал бы этого. Не задумываясь о последствиях, я распахнул дверь и прошел в кабинет.Подняв на меня взгляд, капитан Морго прорычала:— Что вам нужно?— Миссис Уитли, ваш муж служил в армии? — спросил я.— Это закрытая встреча, офицер Кантрелл, — сказала капитан Морго. — Немедленно покиньте мой кабинет!— Нет, не служил, — ответила миссис Уитли. — Почему вы спросили?— На этом всё, офицер Кантрелл! — приказала капитан Морго. Выйдя из-за стола, она шагнула ко мне.— Я уверен в том, что ваш муж не покончил с собой, — сказал я. — Определенно он находился на том мосту не один.Капитан Морго поместила свое могучее тело передо мной.— Вы отстраняетесь от дежурства, офицер Кантрелл, — сказала она. — А теперь уходите из моего кабинета.Я оглянулся на миссис Уитли. Та таращилась на меня, одетого в эту идиотскую форму, так, словно я только что свалился с Марса.Уходя, я не отдал честь капитану Морго. Идя по коридору, услышал, как позади захлопнулась дверь. Проходя мимо одного из кабинетов, краем глаза заметил через открытую дверь яркое пятно. Посмотрев в ту сторону, увидел лицо журналистки с золотисто-каштановыми волосами, которую встретил возле моста. Та смотрела на меня с таким выражением, словно я поймал ее с поличным на мелкой краже.Судя по всему, она слышала все, что произошло в кабинете капитана Морго.Не останавливаясь, я пошел дальше.

Глава 4Пересекая площадку, покрытую пятнами солнечных лучей, пробивающихся сквозь листву, и направляясь в кабинет Джордана Лэнгфорда, я размышлял, насколько вероятно то, что я спущусь еще на одну ступеньку карьерной лестницы и встану за стойку бара в таверне «Фолл-Крик».Впереди меня на вымощенной плиткой дорожке студент бросил летающую тарелку ирландскому сеттеру. Подпрыгнув высоко в воздух, собака крепко зажала зубами тарелку и убежала за памятник Фрэнсису Чаннингу Барлоу, генералу северян времен Гражданскойвойны.Кабинет Джордана находится на последнем этаже Гастингс-Холла, гранитного здания со средневековыми парапетами и каменными химерами по углам. Он занимает целый этаж, и из него открывается впечатляющий вид на студенческий городок и озеро за ним. Из приемной даже можно разглядеть мой домик.Когда я вошел в наружные стеклянные двери, девушка, сидящая за столом в приемной, подняла на меня взгляд. Очевидно, это была студентка-стажер. Посреди ее светлых волос, обрывающихся на затылке так, словно их обкорнали садовыми ножницами, проходила бордовая полоса шириной в пару дюймов. На столе перед ней лежал раскрытый «Источник»[9] в мягком переплете.Сняв фуражку, я сказал:— Я здесь, чтобы увидеться с императором колледжа Сент-Эндрюс, если он в настоящий момент находится у себя в покоях.Девушка улыбнулась, открывая два ряда стальных брекетов. У нее за спиной из кабинета вышел Джордан, поглощенный чтением документов в папке, которую он держал в руках. Бросив папку на стол секретарши, президент повернулся и увидел меня.— Знаете, на кого вы похожи? — спросила стажерка, прижимая к подбородку ластик на конце карандаша.Я покачал головой.— На моего любимого актера.— И на какого же?— На Харрисона Форда. Пока он еще не постарел.— Я его незаконнорожденный сын, — сказал я.— Вы меня разыгрываете? — Она широко раскрыла глаза.— Джейк! — окликнул меня из противоположного конца приемной Джордан Лэнгфорд.Я проследовал за ним в кабинет и закрыл за собой дверь. Под потолком высотой двенадцать футов сверкал полировкой массивный письменный стол из орехового дерева, стоящий перед окнами в свинцовых переплетах. На стене над камином господствовал портрет маслом Бенджамина Франклина. Когда я приходил сюда в предыдущий раз, его не было.— Твой пикап незаконно стоял на месте, выделенном проректору, — сказал Джордан. — Она вызвала эвакуатор.— Ты меня за этим пригласил? — спросил я.Он смерил меня взглядом:— В этой форме ты выглядишь нелепо.— Спасибо.Сам Джордан был в темно-сером двубортном костюме, белой сорочке и широком галстуке в красный горошек. У него за спиной на стене почета, среди прочих, были его фотографии вместе с Бушем-старшим, Клинтоном, Обамой, Нельсоном Манделой и Бейонсе[10]. Сам я лично встречался с двумя из этих президентов. Один из них даже прикрепил мне на грудь медаль. Что касается внешности и манер, Джордан харизматичностью превосходил их обоих.— Я так понимаю, сегодня утром ты первый прибыл на место происшествия на мосту, — сказал он.— Да, если не считать того типа, кто помог бедолаге перелезть через перила. А ты сам что там делал?Я почувствовал, что этот вопрос его смутил. Я знаю Джордана еще с тех пор, как мы жили в одной комнате в общежитии, и мне было хорошо известно, как именно он реагирует практически на любую ситуацию. Какое-то время Джордан пристально смотрел на меня, словно взвешивая, сказать ли мне правду.— Скажем так: я просто случайно проезжал мимо, — наконец сказал он.— В шесть часов утра, в белом костюме для тенниса?— Давай оставим этот разговор, Джейк.Хорошо, я не буду расспрашивать.— Джанет Морго говорит, ты не считаешь, что смерть Денниса Уитли была самоубийством.— Совершенно верно.Наконец я вспомнил, кто такой Деннис Уитли, — точнее, кто такой он был. Хотя я и не узнал сильно искаженные черты его лица, когда он висел под мостом, это был тот самый человек, который прославился, создав сеть ресторанов быстрого питания, призванную бороться со склонностью Америки к полноте. Уитли прославил колледж Сент-Эндрюс.— В настоящий момент мы стараемся избежать ненужной огласки, — сказал Джордан. — Наверное, ты понимаешь почему.— Да, — кивнул я.Я вспомнил Денниса Уитли по серии смешных самокритичных рекламных роликов, в которых тот предлагал американцам бесплатные блюда в подарок за то, что они похудеют.Уитли установил в каждом своем ресторане подсоединенные к компьютеру точные электронные весы, чтобы каждый посетитель в любом месте мог зафиксировать свой текущий вес. Он стал мультимиллиардером и входил в двадцатку богатейших людей Америки по версии журнала «Форбс».— Но это еще не всё, — продолжал Джордан. — Деннис Уитли был смертельно болен; все последние недели он находился в подавленном состоянии. Мы разговаривали с ним практически ежедневно. У него был рак поджелудочной железы, начались метастазы… По его словам, врачи давали ему от силы пять недель жизни, а своей жене он ничего не сказал.— Почему? — спросил я.— До самого недавнего времени ему казалось, что он вылечился, — сказал Джордан. — Однако несколько недель назад началось ухудшение, и дальше все стремительно покатилось в пропасть. Ивлин Уитли очень… впечатлительная. Деннис не хотел ее тревожить.— Сейчас она вышла на тропу войны.— Ивлин также не знает, что две недели назад Деннис пожертвовал колледжу пятьдесят миллионов долларов. Я собирался объявить об этом в понедельник на собрании попечителей.— Кому еще известно об этом пожертвовании?— Насколько я знаю, никому, кроме финансового управляющего Уитли. В отличие от большинства других крупных подношений, которые мы получаем, дар Денниса никак не был ограничен. Никаких привязанных к нему ниточек. Он просто сказал: «Джордан, подыщи этим деньгам хорошее применение».— Колледж уже получил деньги?— В настоящий момент они находятся на моем личном дискреционном счету.— Как ты намереваешься с ними поступить?— Основать центр изучения проблем глобального потепления имени Уитли, — сказал Джордан.Раздался стук в дверь, и в кабинет просунулась голова секретарши:— Вам снова звонит из Вашингтона конгрессмен Корнуэлл.— Передай Сэму, что я ему перезвоню, — непринужденно улыбнулся Джордан, опускаясь на кожаный диван. — Дженни, десять минут никто не должен мне мешать.— Разумеется, — ответила секретарша, закрывая дверь.Улыбка Джордана исчезла.Бросив фуражку на другой диван, я уселся напротив. Даже несмотря на то, что мы были одного возраста, Джордан определенно выглядел моложе. Его темно-коричневая кожа оставалась такой же гладкой, без морщин, как и в тот день, когда мы впервые встретились в колледже. При росте шесть футов он по-прежнему был стройным и поджарым. И только на висках его коротко подстриженные черные волосы теперь были слегка тронуты сединой.— Давненько я тебя не видел, — сказал Джордан, внимательно глядя мне в лицо своими темными глазами. — Как идут дела?— Делать мне абсолютно нечего, — ответил я. — И с этой задачей я справляюсь великолепно.— Когда-то у тебя много чего получалось великолепно.— Да… но я уже давным-давно вышел в отставку.— Сказать, что твоей квалификации с лихвой хватает для работы в службе безопасности студенческого городка, — это ничего не сказать.И он был прав.— Послушай, Джордан, я очень признателен тебе за это место. Перспективы у меня были никудышные. Или я соглашался на него, или отправлялся выбивать деньги у несостоятельных кредиторов.— Джанет Морго хочет тебя выгнать, — заявил Джордан. — На прошлой неделе она сказала мне, что ты оказываешь дурное влияние на остальных. Она попросила подыскать тебе какую-нибудь другую работу… быть может, в службе доставки.— Если честно, я и сам подумывал о том, чтобы уйти, — сказал я, решив не заводить разговор о своем временном отстранении от дел.— И чем ты собираешься заняться? — скептически спросил он.— Намереваюсь побороться на предстоящих выборах с конгрессменом Корнуэллом, — сказал я. — У меня здесь просто ошеломительная поддержка. Я уже ощущаю ее в таверне «Фолл-Крик».— С Джанет я сам разберусь, — усмехнувшись, сказал Джордан. — Порой с ней приходится нелегко, но она гораздо лучше своего предшественника, уж поверь мне. Ты его не видел, но это был верзила с внешностью неандертальца и таким же интеллектом.— Трудно в это поверить.— Ну, что еще новенького? — спросил Джордан так, словно располагал всем временем на свете. Не было никаких сомнений, что ему от меня что-то нужно, но я понятия не имел, что именно.— Двое студентов считают, что в сегодняшнем матче я должен выйти на поле защитником, — сказал я.— Если Танк готов выйти на поле, я ничего не имею против.В прошлом мы с Джорданом играли в связке в студенческой команде Сент-Эндрюс, в составе которой даже выиграли национальный чемпионат в третьем дивизионе. У Джордана было телосложение Эммита Смита[11], а бегал он как олень. Я же устремлялся прямо вперед, как таран, собирая кучу-малу. Джордан был включен в символическую любительскую сборную США и был назван самым ценным ее игроком. А мне пришлось менять коленный сустав на левой ноге.— Итак, давай перейдем к делу. Что тебе нужно, Джордан?Встав, президент подошел к открытому окну и уставился на площадку. Я ждал, когда он выложит мне, что у него на уме. Предположительно это было как-то связано со смертью Денниса Уитли. Неудивительно — как-никак он перевел такие большие деньги…— Не сомневаюсь, ты помнишь, Джейк, было время, когда я искренне заботился об улучшении условий жизни, — раздельно произнес Джордан, словно зачитывая текст диктанта.Наступила пауза. Похоже, он ждал от меня подтверждения. Я ничего не сказал.— Благодаря доктору Кингу, Медгару Эверсу[12] и другим, проложившим сияющий путь, я получил возможность исследовать эти границы… через наследие, купленное кровью. Я всегда помнил это. После того как ушел из Корпуса мира[13], я решил работать в бедных районах, воплощая в жизнь это наследие. Я был хорошим адвокатом. Правда, — сказал Джордан. — Я заслужил свои награды в Детройте, точно так же, как ты заслужил их в армии.— Да, знаю, — сказал я, по-прежнему гадая, к чему он клонит.— И, оглядываясь назад, я вижу, что был тогда счастлив, — продолжал Джордан. — И Блэр тоже была счастлива. — Помолчав, он добавил: — Думаю, она была счастлива.Блэр была его женой. Именно ради него она бросила меня. После того как я получил от нее письмо о разрыве отношений, я получил длинное письмо от Джордана. Не прося прощения, он пытался объяснить, как все произошло. Выражая надежду, что я пойму и прощу его.— Так или иначе, Блэр говорит, что была счастлива. Счастье, умиротворенность, удовлетворение… вот ведь главное в жизни, Джейк, не так ли?— Конечно, — ответил я. — Ты видишь сейчас перед собой абсолютно счастливого человека.Я еще никогда не видел Джордана таким смущенным и сбитым с толку. Тот Лэнгфорд, которого я знал, всегда был уверен во всем, особенно в своей собственной ослепительно яркой звезде. Многие предсказывали, что он когда-нибудь станет сенатором или губернатором штата, а то и президентом. Я всегда полагал, что именно поэтому, в частности, Блэр и вышла за него замуж.— Теперь у нас есть достаток, Джейк, но удовлетворения нет, — продолжал Джордан, по-прежнему уставившись в окно. — Мы с Блэр постоянно ссоримся. Она хотела, чтобы я продолжал работать в бедных районах. Но я увидел возможность сделать гораздо больше. Как оказалось, у меня есть к этому талант… дар работать с людьми; я обнаружил, что они приходят ко мне, для того чтобы поверить в меня… и пойти за мной. В нашей стране немало адвокатов, защищающих права бедняков, но крайне редко встречаются хорошие руководители, способные направить весь этот талант в нужное русло, заставить его работать. Я понял это, когда занялся административной работой… понял, что смогу сделать многократно больше, чем если останусь адвокатом в бедном районе. Речь шла о том, как человек выбирает распорядиться своей жизнью.По мне, это начинало походить на начало речи о снятии с себя полномочий. У меня появилась мысль, не собирается ли Джордан уйти со своего места. Быть может, он собирается побороться за какую-то выборную должность. Но в таком случае он не стал бы приглашать меня, чтобы поговорить об этом.— Конечно, можно оставаться на той точке зрения, что всякая работа приносит свою пользу, — снова заговорил Джордан. — Работая в Детройте, я не боялся быть идеалистом. Однако многие из тех грандиозных свершений, которыми я тогда гордился, теперь почему-то кажутся мне фальшивыми.— Например? — спросил я.— Ну хорошо… возьмем представителей национальных меньшинств. Когда мы с тобой учились в колледже, ни о чем подобном не было и речи. А теперь благодаря мне их уже больше двадцати… и все они в один голос заявляют, что выступают за расовое и этническое разнообразие. Но когда я в прошлом году подписал приказ, предписывающий расселять всех первокурсников в общежитии случайным образом, чтобы каждый студент получил возможность познакомиться с этим разнообразием вблизи, начались волнения. Меня заклеймили «дядей Томом»[14].— Да, помню, — подтвердил я.— Как будто недостаточно было афроамериканских и латиноамериканских учебных центров, — продолжал Джордан. — Теперь мы строим отдельные жилые корпуса. — Он принялся расхаживать взад и вперед перед камином. — А тем временем мне приходится иметь дело с преподавателями, которые в открытую призывают к свержению капитализма, при этом требуя зарплаты в шестизначных цифрах и угрожающие в случае отказа повышения жалованья уйти в другие учебные заведения.— Пусть уходят, — сказал я.Джордан покачал головой.— Ты не понимаешь, с чем мне приходится иметь дело. Флобер метко подметил, сказав, что пытался жить в башне из слоновой кости; но окружающее ее море дерьма поднималось все выше, колотясь в стены[15].— Извини, меня ждут более важные дела, — сказал я, поднимаясь на ноги.— Какие, например?— Например, мне нужно отвезти свою собаку на химиотерапию, — сказал я. — В любом случае двадцать минут назад капитан Морго временно отстранила меня от несения службы.— Проклятье! Теперь мне придется лизать ей задницу, чтобы она тебя простила…— Если честно, Джордан, — сказал я, — мне все равно.Я уже был в дверях, когда он меня окликнул:— Джейк… подожди!Обернувшись, я увидел, что Джордан снова на грани срыва. Какое-то мгновение мне казалось, что у него в глазах застыл ужас. Затем снова вернулась на место маска уверенности.— Я только хотел сказать… послушай… я знаю, что в Афганистане тебе здорово досталось…— Пока, Джордан.Я уже выходил в дверь, когда его последние слова заставили меня застыть на месте.— Джейк, мне нужна твоя помощь, — сказал он.— В чем дело? — спросил я, снова закрывая дверь.— Меня шантажируют.

Глава 5— Я надеялся, что ты поможешь мне выяснить, кто этим занимается, и остановить их.— Так что же ты такого натворил, что тебя шантажируют? — спросил я.— Не больше, чем вот он. — Джордан указал на портрет Бенджамина Франклина.С полотна над камином благодушный дедушка Бен в очках в железной оправе взирал на нас с улыбкой Моны Лизы на лице.— Замечательно. У тебя был роман с Беном Франклином.Криво усмехнувшись, Джордан спросил:— Что тебе на самом деле известно о нем?— Ну же, Джордан, это нелепо, — сказал я.— Бенджамин Франклин, — настаивал Джордан. — Что тебе о нем известно?— Его лицо на стодолларовой купюре. Мне хотелось бы иметь таких побольше.— Что еще?— Он написал «Альманах простака Ричарда». И по-крупному приложил руку к составлению Конституции.— Также он открыл Гольфстрим. И электричество.— Точно… все это было в диснеевском фильме.— Верно. Но только компания «Дисней» не включила в фильм сцены того, как старина Бен в возрасте семидесяти девяти лет трахал своих любимых шлюх… и не упомянула о том, что в дневнике у него полно записей о его любимых сексуальных игрушках и о страхах подцепить венерическое заболевание.— Кажется, я начинаю понимать, что к чему, — сказал я.— Кто-нибудь винит Бенджамина Франклина за эти маленькие причуды? Нет… все помнят лишь то, что он был одним из величайших людей своего поколения… но он также был похотливым извращенцем.— Полагаю, во всем этом есть смысл.— Франклин до самой своей смерти был одержим женщинами… и я знаю, что именно происходило у него в голове. И вот теперь мне придется за это заплатить.— Джордан, если тебя шантажируют, обратись к шерифу или прокурору округа, — посоветовал я. — Там есть специально подготовленные люди и оснащение, чтобы разобраться с шантажистами.— Ты предлагаешь мне выложить свои проблемы к ногам Джима Дикки? На моей карьере придется поставить крест.Я подумал, не поделился ли он своими проблемами с Блэр; а та, возможно, посоветовала ему обратиться за помощью ко мне.— Ты как-то говорил, что занимался в армии контрразведкой, скрытным наблюдением и тому подобным, — сказал Джордан.— Это все осталось в прошлом.— Я только прошу тебя попробовать. Ведь попробовать ты по крайней мере можешь, правда?Подойдя к своему полированному письменному столу, Лэнгфорд отпер ключом один из ящиков и, достав конверт из плотной бумаги, протянул его мне:— Здесь видеозапись. Я в главной роли. Взгляни на нее в моем личном кабинете. — Он указал на маленькую дверь в дальней стене.— Не хочешь посмотреть вместе со мной?— Одного раза более чем достаточно, — сказал Джордан, когда я направился к двери. — Боюсь, ты будешь глубоко потрясен.— Этого не так-то легко добиться.— Джейк… ты единственный, кому я могу довериться.Я молча кивнул.Кабинет оказался размерами чуть больше встроенного шкафа. Очевидно, он связывал Джордана с его более идеалистичным прошлым. На двери висел черно-белый плакат конца шестидесятых, изображающий полицейских, поливающих из брандспойтов чернокожих манифестантов в Сельме, штат Алабама.Между двумя стенами втиснулся стол с поцарапанной серой стальной поверхностью. Я вспомнил, что точно такой же стоял у Лэнгфорда в кабинете в Детройте. Над столом висела его детская фотография, сделанная в Миссисипи, и еще одна — они вместе с Блэр вскоре после свадьбы. На последней Джордан был вместе с Мишель Обамой.Рядом с кожаным креслом стоял маленький телевизор, подключенный к проигрывателю видеодисков. Я достал из пакета коробку. Диск мог быть куплен в любом магазине бытовой техники. На пластмассовой коробке — никаких надписей. Включив телевизор, я вставил диск в проигрыватель.Кино оказалось немым. Изображения были слегка искаженными, словно камера находилась слишком близко. Запись была сделана не с помощью профессионального оборудования для видеонаблюдения. Картинка была нерезкой, но все-таки достаточно четкой, чтобы узнать Джордана. Он стоял в номере в мотеле у постели рядом с женщиной. У той была азиатская внешность; стройная, изящное лицо.Камера не двигалась. Широкоугольный объектив захватывал двуспальную кровать посреди номера и пространство вокруг. На протяжении следующих двадцати минут я наблюдал за общением Джордана и молодой женщины. Для меня в этом не было ничего даже отдаленно возбуждающего.Медленно раздев женщину, Джордан достал из кожаного портфеля что-то вроде портативного никелированного вибромассажера и выполнил ей полный массаж тела. Он действовал очень терпеливо, начав с пяток и медленно поднявшись по ногам, затем прошелся по шее, плечам и спине. Похоже, девушке это нравилось, особенно когда Джордан наконец подвел вибромассажер к ее промежности. В конце она, судя по всему, испытала глубокий оргазм. Когда девушка начала одеваться, съемка закончилась.Джордан был абсолютно прав. Этот фильм действительно глубоко потряс меня, и причина этого стала очевидной, как только Джордан впервые появился в кадре. Джордан Лэнгфорд, мужественный президент колледжа Сент-Эндрюс, бывший футболист, входивший в символическую сборную США, муж моей потерянной любимой женщины, был в женском нижнем белье — кружевных трусиках и лифчике, поясе с подвязками и шелковых чулках, в черных туфлях на высоком каблуке. Дорогой парик длиной по плечи обрамлял его лицо. Глаза были обильно накрашены тушью и тенями, а на губах алела смелая яркая помада.Когда я вышел из личного кабинета, Джордан стоял у окна, снова разглядывая свои владения.— Ты был прав, — сказал я. — Я глубоко потрясен.— Видишь ли, я достаю экзотических девушек, — сказал он таким тоном, будто главная проблема заключалась в этом. — Есть одна фирма в Сиракузах…— Дело не в этом, — сказал я.— Знаю, — согласился Джордан, стараясь держать себя в руках под моим пристальным взглядом.— Ты это сам снимал? — спросил я, зная, что некоторые любят документировать свои любовные похождения.— Я понятия не имею, кто это снимал, — покачал головой он. — Диск пришел по почте.Он протянул мне конверт. Конверт был адресован Алисии Верлен в почтовое отделение в Сиракузах. Обратный адрес отсутствовал. Судя по штемпелю, письмо было отправлено два дня назад из Нью-Йорка.— Ну, это уже что-то, — сказал я, указывая на штемпель. — Это сужает круг подозреваемых приблизительно до двенадцати миллионов человек.Джордан напрягся на мгновение, но ничего не сказал. Я снова осмотрел конверт. Он был вскрыт ножом. Внутри лежал листок бумаги, сложенный втрое.— Ты сам вскрывал конверт? — спросил я.— Да, — кивнул Джордан. — Слава богу.Достав маленькую лупу, всегда имеющуюся у меня в нагрудном кармане, я изучил почерк, которым был написан адрес. Он был неуклюжий, кособокий, словно человек выводил буквы левой рукой.— Письмо пришло в специальный почтовый ящик, который у меня имеется, — сказал Джордан. — Когда я заказываю… разные вещи, я делаю это от вымышленного имени.— Я так понимаю, ты у нас Алисия Верлен.Поморщившись, Лэнгфорд кивнул.— Внутри письмо с угрозами. Я получил его вчера.Я развернул листок. Слова были выведены красными чернилами; почерк соответствовал тому, что был на конверте. На первый взгляд казалось, что это писал человек, восстанавливающийся после серьезного инсульта. Строчки были неровные, корявые:«Алисия, если хочешь избежать публичного позора, который станет следствием этого грязного эпизода, выплати нам пять миллионов долларов в соответствии с инструкциями, которые найдешь в этом конверте. Если не сделаешь это к пяти часам в воскресенье, копии фильма отправятся во все новостные агентства страны».— Все это выглядит так буднично, черт побери, — озадаченно произнес Джордан. — Словно напоминание от коллекторского агентства.— Почему завтра до пяти часов? — спросил я.— Не имею ни малейшего понятия.— Это же накануне совещания, на котором ты должен объявить о пожертвовании Уитли, — сказал я. — Вполне возможно, его смерть и этот шантаж связаны между собой. Если найти ответ на одно, может быть, это даст ответ и на другое.— Но времени так мало, — заметил Джордан.— Никто не пытался связаться с тобой после того, как ты получил эту запись?— Я даже не представляю, что будет дальше. — Он покачал головой. — В инструкции указан счет в банке на Каймановых островах, на который я должен перевести деньги.— Возможно, шантажисты не собираются больше связываться с тобой, если ты решишь им заплатить. — Прямые контакты увеличивают риск попасться.— У меня нет пяти миллионов долларов.— У тебя есть пятьдесят миллионов.— Они не мои.— Похоже, шантажистам известно про эти деньги. Если так, удивительно, что они не потребовали больше.— Эти деньги я не трону. Если ты не сможешь остановить тех, кто стоит за этим, на собрании попечителей я подам в отставку.Я оставил эти слова без комментариев.— Послушай, Джордан, ты ведь даже не трахал этих женщин. Потерпевших нет; не вызывает сомнений, что это акт двух взрослых людей по обоюдному согласию. Черт возьми… мы живем в Народной Республике Гротон. Здесь отмечают месяц «гей-прель». В этом городе языческих жрецов и тех, кто верит в НЛО, наверное, больше, чем баптистов. Такой свободы взглядов не найдешь больше во всей стране. Никому нет никакого дела до того, чем ты занимаешься в своей спальне и своем сарае.— Джейк, неужели ты не понимаешь? — Джордан печально покачал головой. — Это же разобьет мою карьеру. Я стану всеобщим посмешищем. И это положит конец моему браку с Блэр.Я кивнул.— Я так понимаю, с Блэр у тебя больше не ладится… — В моем голосе прозвучала горечь.Несомненно, от Джордана не укрылся мой тон.— Блэр — это лучшее, что было в моей жизни… тут не может быть никаких вопросов, Джейк. Наверное, ты не поймешь… но это… эти связи… тут дело не в сексуальном удовлетворении.— Неужели?— Это… запретный плод… возбуждение… зловещий театр ужасов… и возможность доставить другому человеку наслаждение.Лэнгфорд был прав. Я ничего не понимал. Должно быть, он прочел это у меня в глазах.— Но это правда. Я получал удовольствие от сознания опасности.— Почему, Джордан?— Я много думал над этим. — Он неприятно усмехнулся. — Быть может, все дело в том, что я рос единственным мальчиком в семье с властной матерью и пятью сестрами. Кто знает, черт возьми… Такие вещи не обсуждают со своим психотерапевтом.— Возможно, следовало бы.— Теперь уже слишком поздно.— Необязательно, — возразил я. — Блэр знает?— Господи, нет. И это самое главное. Я не хочу делать ей больно. Я лучше подам в отставку, чтобы она ничего не узнала.— Она может узнать в любом случае.— Это нас уничтожит, — убито сказал Джордан.Мысленно представив себе, как Блэр смотрит эту запись, я кивнул, соглашаясь с ним.— Да. И ты прав еще в одном. Стервятники-журналисты алчно набросятся на эту историю. Бывшая футбольная звезда, ставшая президентом колледжа, будущий кандидат на пост сенатора — предпочитает шелковое женское нижнее белье. Те два-три дня, пока они не возьмут на прицел новую жертву, ты будешь круглосуточно сиять во всех выпусках новостей бульварных телеканалов.Джордан поежился.— Ты мне поможешь?— Как насчет той девушки, с которой тебя засняли? — спросил я. — Она может быть причастна к шантажу?— Она невинный ребенок… кажется, с Бали, едва говорит по-английски. — Он покачал головой. — Я встречался с ней всего дважды. Никто из тех девушек, с кем я встречаюсь, не знает наперед, когда я обращусь в агентство. Я звоню туда, и мне присылают одну из свободных девушек.— Что насчет агентства?— Я там никогда не бывал. Все общение происходит по телефону, и голоса обычно разные. Там никто понятия не имеет, кто я такой. И я всегда расплачиваюсь наличными.— Как часто тебе бывают нужны эти… похождения?— Один раз в месяц… иногда два, — сказал Джордан. — Обыкновенно желание возникает внезапно… когда мне требуется снять стресс от работы.У меня мелькнула мысль, почему он не может расслабиться с помощью упаковки пива или стакана виски, как все мы.— Что насчет мотеля? — спросил я.— Называется «Страна чудес». Это милях в сорока отсюда… недалеко от автострады… у съезда, где большая стоянка дальнобойщиков. Там… э… сдают номера с почасовой оплатой.У меня в голове лихорадочно метались противоречивые чувства. Какая-то моя часть хотела уничтожить Джордана и, возможно, вернуть Блэр назад после того, как он будет публично сожжен на костре. Но в то же время мне было его жаль. В конце концов я скрепя сердце решил дать шанс своим светлым ангелам.— Начну с агентства, — сказал я. — Как звали ту девушку?— Зачем тебе это нужно?— А что, по-твоему, я должен сделать, Джордан, — взмахнуть волшебной палочкой? — спросил я. — Мне больше не от чего отталкиваться. Единственное, что приходит на ум, это задавать вопросы всем, кто может быть причастен. Надеюсь, если я задам достаточно много вопросов, что-нибудь встанет на место. Мне нужны телефоны агентства, поставляющего шлюх, и мотеля.— Девушку зовут Лейла, — пробормотал Джордан, нажимая кнопки на телефоне. — И она не шлюха.— Хорошо. Она не шлюха. В каком номере ты останавливался в последний раз?— В десятом, — сказал Лэнгфорд, записывая номера телефонов на листке бумаги и протягивая его мне. — Времени у тебя только до завтра, — добавил он, словно в первый раз я его не услышал. — Если тебя ждет страйк-аут[16], я подам прошение об отставке и буду молить Бога о том, чтобы шантажисты не выполнили свою угрозу.— Точно… молись. Я буду действовать как полномочный представитель службы безопасности колледжа? — спросил я.Джордан кивнул.— Как можно более деликатно.— Тебе нужно решить с Морго вопрос с моим отстранением от дел.— Предоставь это мне, — сказал Джордан, снимая трубку. Одарив меня одной из тех обаятельных улыбок, от которых на протяжении многих лет таяли женские сердца, он добавил: — Спасибо, Джейк.Я направился к двери, но тут в приемной послышались крики. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвалась женщина. Я тотчас же ее узнал, даже без соломенной шляпы. Это была Ивлин Уитли. Ее взгляд сразу же застыл на Джордане, по-прежнему стоявшем перед Бенджамином Франклином.— Здравствуйте, Ивлин! — сказал тот, когда она к нему подошла. — Я все утро оставлял для вас сообщения. Такая ужасная трагедия…— Вы немедленно должны что-нибудь сделать! — с вызовом произнесла Уитли. — Деннис погиб, а здесь никто не собирается и палец о палец ударить, черт побери!— Мы делаем все, что в наших силах, — сказал Джордан, протягивая ей руку.— Мне кажется, вы стараетесь все замять! — воскликнула она, не обращая внимания на протянутую руку.Обернувшись, Уитли увидела меня за открытой дверью. Широко раскрыв глаза, она указала на меня.— Вот этот офицер предположил, что Деннис, возможно, был убит. Но когда он высказал свои подозрения этой безмозглой стерве, возглавляющей службу безопасности колледжа, та прямо у меня на глазах отстранила его от дел. Что здесь происходит?Вместо ответа Джордан молча посмотрел на меня. Очевидно, наш предыдущий разговор не предназначался для посторонних ушей.— Точно не знаю, — наконец сказал я. — Но мне кажется, что ваш муж находился на мосту не один.— Ивлин, клятвенно обещаю вам, что это дело будет вестись под моим личным контролем, — сказал Джордан, увлекая ее к дивану и подсаживаясь к ней. — Мы привлечем к расследованию все наши силы, чего бы это ни стоило.Он снова попытался взять ее за руку, но она гневно его отстранила.— По крайней мере у этого офицера хватает ума рассматривать все гипотезы, — заявила миссис Уитли, снова указывая на меня. — Почему не он возглавляет расследование?— Служба безопасности колледжа не имеет полномочий расследовать уголовные преступления, — сказал Джордан. — Но я поручу офицеру Кантреллу поддерживать связь со следственной бригадой.— Я не допущу, чтобы смерть Денниса засунули на полку, и неважно, кому придутся не по душе последствия! — с жаром произнесла миссис Уитли, поднимаясь с дивана. — Эта женщина даже не позволила мне взглянуть на мужа! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы меня немедленно отвезли к коронеру.— Разумеется, — ответил Джордан, поспешно направляясь к письменному столу.Мне хотелось надеяться — ради Лэнгфорда, — что спасательная команда гротонской пожарной части уже нашла голову Уитли. После того как Джордан позвонил коронеру и договорился о приезде Ивлин Уитли, его секретарша проводила ее на стоянку.— Ну и дела, твою мать! — пробормотал президент, когда она ушла.— Поскольку, судя по всему, общим знаменателем являются Уитли и его деньги, я собираюсь распутать обе ниточки и посмотреть, куда они приведут. Помимо жены, у Уитли на этой встрече были друзья, которые могли видеть его в последние часы перед смертью?— Не знаю. На эти выходные он остановился в общежитии, в котором жил во время учебы, — сказал Джордан. — Возможно, сюда приехал и кто-нибудь из его однокурсников.— И еще, предупреждаю: этой историей занимается одна журналистка. Ее зовут Лорен Кеннистон, и она работает в «Гротон джорнал». Идя сюда, я застал ее подслушивающей у кабинета Морго.— Я ее знаю, — сказал Джордан. — Выросла здесь, училась в Принстоне; судя по всему, у нее была многообещающая работа искусствоведа в Нью-Йорке, но она все бросила и вернулась домой.— Она бросила огни большого города и приехала сюда, чтобы освещать слеты местных бойскаутов?— Я что-то припоминаю насчет неприятностей в семье…— Тебе нужно позвонить капитану Морго, — напомнил я.Сняв трубку, Джордан набрал номер.— Джанет, — начал он, — нам необходимо пересмотреть отстранение Кантрелла от дел…Даже в противоположном углу кабинета я услышал ее крик. Наверное, он был слышен даже в Баффало.

Глава 6Я выходил из здания, когда на стоянку свернул зеленый «Вольво» Джордана. За рулем мог находиться только один человек. Я занял позицию за колоннадой, соединяющей административное здание с расположенным рядом художественным центром, чтобы наблюдать за Блэр.Увидев, как она быстро вошла в здание, я ощутил в мозгу знакомый электрический разряд, разом спаливший все микросхемы. За те годы, что мы прожили отдельно друг от друга, она лишь стала еще красивее. Раньше ее пышная темно-русая грива доставала чуть ли не до талии. Теперь волосы, обрамляющие лицо подобно диадеме, были только до плеч; они ритмично раскачивались из стороны в сторону в такт ее шагам.Блэр была в кремовом платье с надетым поверх кардиганом. Прежде чем она скрылась в здании, я успел разглядеть на ее лице решительное выражение, то самое, которое говорило: «Я хочу изменить весь мир».Я был потрясен тем, какое мощное воздействие Блэр по-прежнему оказывала на меня.После возвращения в Гротон я видел ее всего один раз, издалека, но чувство было в точности таким же. Я оказался к нему не готов. Играя в футбол, я научился внутренне собираться, увидев бегущего на меня массивного защитника. Это же больше напоминало те случаи, когда на меня нападали сзади, совершенно неожиданно выводя из игры и укладывая на траву.Возвращаясь к зданию службы безопасности, я вспоминал нашу последнюю встречу, когда еще верил, что мы с Блэр пойдем вместе до самого конца. Тогда я в который раз снова предложил ей выйти за меня замуж, но она опять ответила, что лучше подождать. Я был в пятидневном увольнении перед отправкой в Афганистан, и часть времени мы провели в небольшой гостинице в Саратога-Спрингс. Мы только что занимались любовью и теперь лежали вместе в большой кровати под балдахином.Я считал, что в нашей интимной близости есть что-то правильное: первоначальная дикая необузданность переросла в стремление познать тайны друг друга, желание давать и получать удовольствие до тех пор, пока мы оба не будем полностью удовлетворены. Я наслаждался телом Блэр, а она, вне всякого сомнения, доказывала, что наслаждается моим.В то последнее утро мы завтракали, сев за стол прямо из кровати.— Джейк, я просто обожаю это ощущение внутренней силы в тебе, физическую мощь, — сказала Блэр. — Твоя сила… она опьяняет. Да… это то самое слово.Я уже собирался ее поблагодарить, когда она добавила:— Но я не могу поверить в то, что мужчина, способный любить меня так, как любил меня ты этой ночью, может убить другое человеческое существо.— Террористы убили три тысячи американцев, Блэр, — с искренним убеждением возразил я. — Мы ведем с ними войну. Я обучен воевать и убивать врагов. А они уж точно будут пытаться убить меня.Я написал дипломную работу по теории справедливых войн, в поддержку которой выступали такие философы, как Цицерон и Фома Аквинский, считавшие войну страшным злом, но признававшие, что иногда она бывает необходима. Я начал объяснять, что война в Афганистане удовлетворяет этим критериям.— А что насчет невинных людей, которые окажутся под перекрестным огнем? — спросила Блэр.— В войне гибнут невинные, — сказал я. — Это мерзкая штука.— Тогда почему ты должен этим заниматься?Я ничего не ответил. Оглядываясь назад, я вижу, что ответа у меня не было. Блэр переменила тему.Первые ее письма были полны подробных воодушевленных рассказов обо всем, что она видела и делала. Блэр устроилась на работу в некоммерческую организацию, занимавшуюся умственно отсталыми детьми. Она красочно описывала то, что один ребенок вопреки всему выучил алфавит.Вначале были также и бессовестные любовные письма, интимные и непристойные.Другие письма были полны негодования. Блэр писала, что, за исключением близких родственников военнослужащих, никому нет никакого дела до войны; нет ощущения общей жертвы, которую необходимо принести во имя всех американцев. В ответ я писал про то, какие замечательные люди служат вместе со мной, и про то, что мы сражаемся за правое дело.Я все еще находился в Афганистане, когда Блэр написала о том, что переходит на другую работу. Это была программа юридической помощи социально не защищенному населению, которую начал в Детройте Джордан Лэнгфорд после окончания юридического факультета Йельского университета. Блэр услышала о его работе от наших общих знакомых и написала ему. Он пригласил ее приехать.Вскоре после этого письма от нее перестали приходить…Когда я подошел к зданию службы безопасности колледжа, мне навстречу устремился сплошной поток бывших выпускников Сент-Эндрюс. В дежурной комнате было пусто, как и в отгороженном проволочной сеткой отделении для задержанных. По-видимому, адвокат в костюме для гольфа добился освобождения подростков, которых я здесь видел.Сев за стол в свой закуток, я позвонил Фреду Беку, владельцу эвакуатора, которого приглашали в студенческий городок для перемещения неправильно припаркованных машин. Когда он ответил, я попросил отвезти свой пикап к таверне «Фолл-Крик». Фред тоже был там завсегдатаем.— Я так и знал, Джейк, что ты попросишь меня об этом, — ответил он. — Твоя машина уже там, на стоянке перед «Крикером».Я встал, собираясь уходить. В дверях стояла капитан Морго.— Значит, вы считаете, что у вас на руках козырной туз, — резким тоном произнесла она. — Что ж, предупреждаю, ваш туз скоро будет бит.— Почему у вас всегда такой жалкий вид? — спросил я.— Я вас презираю, — сказала она. — Я стараюсь избавиться от вас с того самого дня, как вы здесь появились.— Почему?— Вы уже опозорили военную форму в Афганистане, Кантрелл. После чего возомнили, что можете спокойно заявиться сюда, поскольку вы большой футбольный герой и приятель президента колледжа.— Похоже, вам обо мне все известно.— Вас выставили из армии. Этим все сказано. Я вижу у вас в глазах гниль.Не было никакого смысла излагать свою версию случившегося. Капитан Морго уже составила свое мнение. Как и многие другие.— Да, этим все сказано.— Я из кожи лезла вон, чтобы добиться положения в правоохранительных органах, — продолжала она. — Мне приходилось быть крепче мужчин, чтобы доказать свою способность добиться успеха в мужской профессии. И вот теперь вы отравляете мою службу.Я даже не потрудился ответить.Положив руку на рукоятку «Глока-17», капитан Морго сказала:— Президент Лэнгфорд попросил временно прикомандировать вас к управлению шерифа, пока будет продолжаться расследование самоубийства Денниса Уитли. Шериф Дикки проведет допрос родственников и друзей покойного в общежитии «Тау-Эпсилон-Ро» сегодня в четырнадцать ноль-ноль.— Буду там, — сказал я.— Лично мне наплевать на то, чем вы будете заниматься, — сказала капитан Морго. — Для меня вы по-прежнему остаетесь отстраненным от дел. Соответственно у вас нет никаких прав в распределении дежурств, и вам запрещается носить форму нашего подразделения. Я не желаю видеть вас здесь, это понятно?Я не смог сдержать улыбку.— Смейтесь сколько душе угодно, — сказала она. — Ваше время скоро придет. Не далее как сегодня утром я получила жалобу от влиятельного выпускника колледжа, заявившего, что вы отобрали у него видеокамеру, а затем угрожали физическим насилием. Я настоятельно посоветовала ему предъявить вам обвинение в совершении уголовного преступления.Я ничего не ответил, и капитан Морго, развернувшись, вышла в коридор, топая тяжелыми ботинками по полированному паркету. В раздевалке я переоделся в джинсы, рабочую рубашку и старые кроссовки.Выйдя через запасный выход, я направился по студенческому городку. Подобно покойному супругу миссис Уитли, я оказался на конце короткой веревки. Единственное отличие заключалось в том, что моя голова оставалась на плечах.Однако в данный момент это было даже к худшему. Не было еще и одиннадцати часов, а я уже чувствовал себя полностью истощенным. Я понятия не имел, с чего начинать. Самая дельная мысль, какая пришла мне в голову, заключалась в том, чтобы вернуться к себе, лечь в кровать и подзарядить свои аккумуляторы, но я понимал, что это никак не поможет делу. В конце концов я решил прочистить свой затуманенный мозг чашкой черного кофе.Пройдя мимо старых учебных корпусов, я приближался к мосту, когда у меня вдруг возникло ощущение, будто за мной следят. Называйте это шестым чувством, но было время, когда я действительно обладал таковым, и всегда оно пробуждалось знакомым покалыванием кожи на затылке. Остановившись, я обернулся. Никого. Еще одно утерянное качество.Когда я спускался по каменным ступеням, ведущим к мосту, зазвонили колокола на башне библиотеки. Желтую ленту, которой были перетянуты оба входа на мост, уже сняли, и теперь больше ничто не указывало на то, что здесь произошла жуткая трагедия. Пока что Джордану удавалось скрыть, кто погиб на мосту. Все это скоро изменится, как только Лорен Кеннистон выдаст свой первый материал.Когда я зашел в «Крикер», там уже было по-воскресному людно. С десяток посетителей, выплеснувшихся на открытую веранду, потягивали разливное пиво. Кое-кто помахал мне, когда я заходил внутрь.Таверна, представляющая собой помесь горной хижины со старым причалом, с грубо обработанными стенами и большими окнами в частых переплетах, стояла на этом месте уже больше ста лет.В главном зале были высокий деревянный потолок и длинная дубовая стойка с традиционными бронзовыми подставками для ног. Стены украшали пыльные охотничьи трофеи вперемежку с фотографиями героев спорта минувших дней и давным-давно умерших завсегдатаев. Комнаты наверху хозяин сдавал студентам.Поскольку это был ближайший к студенческому городку «водопой», студенты и преподаватели, которым требовалось быстро подкрепить уверенность в себе, бегали сюда между занятиями. В обед таверна заполнялась «синими воротничками» — водопроводчиками, электриками и плотниками, работавшими на стройках колледжа, рабочий день которых начинался до рассвета.Я нашел свободный табурет рядом с Беном Массенгейлом. Даже когда народу в зале бывало много, рядом с ним обыкновенно оставалось свободное место. Теперь Бен уже редко вставлял свою верхнюю челюсть, и от него всегда пахло табаком и пивом.Глядя на него сейчас, когда он с трудом сохранял равновесие, трудно было поверить, что это тот самый человек, с которым я познакомился на первом курсе Сент-Эндрюс. Бен командовал батальоном службы подготовки офицеров резерва. Высокий и широкоплечий, он получил Военно-морской крест за бои у Чосинского водохранилища в Корее[17]. Теперь Бен жил на маленькую пенсию по инвалидности, и его запавшие щеки были покрыты многодневной седой щетиной. Однако, несмотря на возраст, его тело сохраняло жилистую упругость.Из открытой двери на кухню доносился аромат жареной картошки.— Бен, не возражаешь, если я тебя угощу? — предложил я.Он смерил меня взглядом своих слезящихся глаз.— Я сейчас не голоден, — сказал он.За стойкой показалась Келли.— Ты сегодня сражался с драконами? — спросила она.— Видел парочку, — ответил я. — Жуткие твари.— Извини, — сказала она. — Что будешь?Лет сорока с небольшим, Келли сохранила фигуру, которая как-то украсила номер «Плейбоя», посвященный голозадым болельщицам студенческого футбола. Келли была в красной рубашке с коротким рукавом и обтягивающих лосинах. Она боготворила солнце, и ее кожа сочного золотисто-коричневого цвета резко оттеняла ее светлые от природы волосы.— Черный кофе, — сказал я.Келли удивленно посмотрела на меня.— Я на службе.— Кофе так кофе, — сказала она, удаляясь.Я увидел, как кто-то пытается открыть окно в дальней стене, выходящее на ущелье. Это окно было наглухо заколочено после того, как какой-то пьяный вывалился из него и разбился насмерть. Это воспоминание вернуло мои мысли к тому, как Деннис Уитли мог оказаться на подвесном мосту, если он боялся высоты. Ответа я не нашел.Я допивал вторую кружку кофе, когда услышал за спиной нервное хихиканье и, обернувшись, увидел позади четырех ангелочков, снизошедших до посещения этой забегаловки. Так их называла Келли — студентов Сент-Эндрюс, считавших шиком время от времени выпить вместе с работягами, после чего вернуться к себе в общежитие. Они неуютно жались в кружок и, потягивая пиво из бутылок, озирались по сторонам так, словно мы были животными в зоопарке.— И чем вы занимаетесь? — спросила у меня одна из них.— Я только что бежал из тюрьмы штата в Оберне, — сказал я.Одна из девчонок снова хихикнула. Допив залпом виски, Бен развернулся на табурете, каким-то чудом не свалившись с него, и сказал:— Милочка, мне девяносто четыре года, твою мать.— На вид вам не дашь и дня больше трехсот, — сказала девчонка, с улыбкой озираясь на своих приятелей.— В этот день в сорок третьем я был на канале, — сказал Бен.— На каком канале? — спросила студентка.Келли поставила передо мной еще одну кружку кофе.— На канале… Вторая бригада морской пехоты. Мы сбросили этих недоношенных япошек в реку Тенару… За рыжего Майка Эдсона! — сказал он, приветственно поднимая свой пустой стакан.— С кем вы сегодня сражались? — поинтересовалась девчонка.— С долбаными япошками, — ответил Бен.Вторая девушка вздрогнула. Внешне она была похожа на японку.— Вам должно быть стыдно! — заявил ее приятель. — Это все расистский бред.— О каком канале он говорит? — спросила первая девушка.— О Гуадалканале, — ответил седой мужчина, сидящий по другую сторону от Бена. — Полковник Майк Эдсон командовал морскими пехотинцами на Кровавом хребте.— Совершенно верно, — кивнул Бен. — Лучший командир, под чьим началом я служил.Седой мужчина был в поношенной армейской куртке. В отличие от тех, которые подростки покупают в магазинах военного снаряжения, на этой были нашивки, в том числе значок участника боевых действий во Вьетнаме. «Крикер» притягивал многих бывших военных.— А где находится этот Гуадалканал? — спросила девушка.— В другой вселенной, — ответил ветеран Вьетнама.Ангелочки поспешно сгрудились в кучку и плотным строем двинулись к выходу.— Черт возьми… — угрюмо пробормотал Бен, провожая их взглядом. — А мне по-прежнему нравятся молоденькие.Обернувшись к стойке, я увидел, что Келли только что плеснула что-то в маленький стаканчик.— Полагаю, это тебе не помешает, — сказала она, поставив стаканчик передо мной.Я посмотрел на темно-янтарную жидкость, прекрасно понимая, что это такое. В маленьких пузырьках, застывших на стенке, я увидел горы Смоки-Маунтинс в штате Теннесси. Родину сержанта Элвина Йорка[18]. Многие поколения горцев усердно трудились над тем, чтобы доставить мне этот эликсир. Подумав обо всем том, что мне нужно сделать, я понял, что даже один глоток будет большой ошибкой.Я поднес стаканчик к носу. Исходящий от жидкости аромат достиг моих носовых пазух и проник в головной мозг. Я одним большим глотком выпил терпкий напиток и через считаные мгновения почувствовал, как его тепло ударило мне в сердце, а затем спустилось вниз в желудок. Осторожно поставив стаканчик на стойку, я посмотрел Келли в большие карие глаза.— Ну как? — спросила она.— Рождественское утро, — с восхищением произнес я.Внезапно мое сознание прояснилось. Все окружающие звуки и запахи приобрели четкую ясность, которой прежде не было. Осознав, что второй стаканчик очистит мои мысли еще больше, я кивком попросил Келли повторить.Со вторым я уже не спешил. Два глотка. Когда я закончил, мой рассудок стал похож на стальной капкан, а внутренняя энергия нарастала с каждой минутой. Я вдруг подумал, что нужно позвонить в службу шлюх по вызову и попробовать договориться о встрече с той, которую Джордан знал как Лейлу.Достав сотовый телефон, я вышел на улицу, чтобы никто мне не мешал. Набирая номер, подумал, что, если шантажист имеет отношение к службе, он должен понимать, что Джордан ни за что не назначит новое свидание после того, как получил по почте видеозапись. Существовал риск того, что я взорву все к чертовой матери. С другой стороны, иных вариантов у меня все равно не было.В трубке раздались три гудка.— «Друзья на любые случаи жизни», — произнес томный женский голос.Вероятно, оператору было семьдесят лет, и весила она четыреста фунтов.— Это Алисия Верлен, — сказал я.Последовала пауза, и я услышал, как оператор стучит по клавиатуре компьютера.— Добро пожаловать, дорогой, — без тени удивления сказала она. — Я могу организовать вам встречу?Благодаря терпкому ржаному напитку я вспомнил, что шериф назначил допрос друзей и знакомых Денниса Уитли на два часа.— Сегодня вечером в семь часов, — сказал я. — Там же, где всегда.— Разумеется, — ответила женщина. — Будут какие-либо особые пожелания?— Мне бы хотелось снова встретиться с Лейлой.— Дорогой, вы не могли бы подождать минутку?— Конечно.Прошло две минуты, прежде чем она снова вернулась на линию.— Сегодня вечером Лейла занята, — сообщила она, — но по вашему файлу я поняла, что вы уже дважды наслаждались общением с ней. Сегодня вечером у нее вызов.— Я бы хотел снова увидеть Лейлу, — сказал я, добавив в свой голос отчетливый скулеж. — Она сможет прийти, если я удвою обычный дружеский подарок?— Пожалуйста, подождите еще немного, — усмехнулся томный голос.Судя по всему, оператор связалась с Лейлой по сотовому. У меня мелькнула мысль, чем она занимается, когда не испытывает оргазмы от вибромассажера. На этот раз голос вернулся через тридцать секунд:— Да, Лейла сможет изменить ради вас свой распорядок.Старый добрый капитализм в лучшем виде.— Замечательно! — сказал я. — Я буду ждать ее там же. Большое вам спасибо!Окончив разговор со службой шлюх по вызову, я набрал номер мотеля.— «Страна чудес», — произнес мужской голос. — Говорит Бантид.— Мне нужна комната сегодня вечером. В половине седьмого.— На какой срок? — спросил мужчина.— Часа на два, — ответил я, прикидывая, что это даст мне достаточно времени определить, каким образом была сделана видеозапись, и продуктивно поболтать с Лейлой.— У нас почасовая оплата, — сказал Бантид. — Один час стоит пятьдесят долларов.— Тогда один час, — сказал я, поскольку у меня не было ста долларов.Мне понадобится по крайней мере двадцать минут, чтобы осмотреть номер. Если предположить, что Лейла придет вовремя, у меня останется всего полчаса, чтобы беседовать с ней в номере. Ну да ладно, разговор всегда можно будет закончить в моей машине. Тут до меня дошло, что денег расплатиться с Лейлой у меня тоже нет.— Номер десять свободен?— Да… освободится через десять минут.— В шесть тридцать.— Не беспокойтесь… свободных номеров у нас достаточно.— Я хочу именно этот, — настаивал я. — Мне нравится вид из окна.— Вид из окна? — проворчал Бантид. — Из десятого вид на бензоколонку.— Это напоминает мне о доме, — проворчал в ответ я.Пять секунд молчания. По-видимому, я затронул его душу.— Хорошо… я сделаю пометку, — произнес Бантид таким тоном, словно резервировал для меня президентский номер люкс в «Уолдорф Астории».Я порадовался тому, что для бронирования он не попросил меня назвать номер кредитной карточки. Карточки у меня больше не было.Третий звонок я сделал Джордану. Первым делом тот спросил, есть ли у меня какие-либо зацепки. Вот что делает отчаяние с обыкновенно рассудительными людьми. Я сказал, что мне нужно для работы двести долларов наличными, и Джордан ответил, что попросит кого-нибудь привезти мне деньги.Когда я вернулся в зал, Бена Массенгейла там уже не было, и толпа, собравшаяся перед футбольным матчем, начинала редеть. Ветеран Вьетнама также ушел. Его табурет занял Джонни Джо Йенго, еще один завсегдатай.— Как дела, Джейк? — спросил он, когда я сел на свое место.— Замечательно, — ответил я, ища взглядом Келли.Та уже спешила ко мне с новым стаканчиком золотисто-коричневой жидкости. Ну прямо настоящая Клара Бартон[19]. Сверля меня буравчиками своих глаз, Джонни Джо проследил, как я залпом опрокинул стаканчик.Лет пятидесяти, он тщательно пригладил десяток прядей волос, облепивших его лысый череп, и сказал:— Джейк, я написал новую песню… новый хит… я хочу сказать, на этот раз гарантированный.Джонни Джо утверждал, что написал несколько песен в стиле кантри, попавших в хит-парады. Никто и никогда не слышал ни одну из них. Он постоянно искал того, кто поддержит его новую попытку покорить Нэшвилл[20].— Прими мои поздравления, — сказал я.— Джейк, у тебя есть друзья. Я имею в виду, ты знаком с нужными людьми.Я знал, что лучше ему не возражать. Это только завело бы его еще больше.— Эта песня правда хорошая, — добавил он со знакомым скрежетом.Джонни Джо страдает серьезным тиком, при котором подбородок резко смещается влево, когда он смыкает челюсти. Зрелище не из приятных. Мой взгляд случайно остановился на моей собственной фотографии над стойкой, затерявшейся среди других снимков. Это был чемпионат любительской лиги, и я как раз занес мяч в зачетную зону за тридцать секунд до окончания матча. Парень на фотографии показался мне незнакомым.— Она называется «Иисус, моя фура и я».Я как раз смотрел на пол и увидел, как строительный рабочий, сидящий на соседнем табурете, снял подкованный башмак с бронзовой подставки для ног, оставив на ней грязный отпечаток.— Понимаешь, водитель-дальнобойщик среди ночи везет груз мороженых свиных туш из Манси, штат Индиана, — оживляясь, продолжал Джонни Джо. — Он въезжает в густой туман, понимаешь… а когда выезжает из него, его фура уже поднимается на Голгофу, где римляне собираются прибить Иисуса к кресту. Ты можешь себе это представить?Я мысленно представил, как Деннис Уитли идет по краю ограждения моста. Судя по характеру следов, которые я обнаружил на перилах, он сделал шагов десять перед тем, как сорваться вниз навстречу смерти.— У дальнобойщика в кабине автоматическая винтовка М-четыре, понимаешь? — продолжал Джонни Джо. — Он выскакивает из машины и открывает огонь. Припев в песне такой: «Убил я евреев и римлян убил, за это Иисус мне грехи отпустил».Если жена Уитли сказала правду насчет того, что он боялся высоты, для него это явилось сущим мучением. Почему человек, умирающий от рака поджелудочной железы, не пьющий и страдающий боязнью высоты, разгуливал по перилам моста в пьяном виде?— Он спасает Иисуса, понимаешь? — сказал Джонни Джо, начиная выказывать раздражение.— Да, понимаю, — кивнул я, теряя ход мыслей.— Конечно, песню еще нужно будет доработать, — продолжал он, — но все главное уже есть.Передо мной снова возникла Келли, а Джонни Джо увидел вошедшего в зал Пита Саркуса и поспешил к нему. Я решил выпить еще одну дозу бурбона, которая должна была помочь мне распутать эту тайну. Стаканчик, который поставила на стойку Келли, был полон почти наполовину.Закрыв глаза, я постарался сосредоточиться на вопросах, которые нужно будет задать друзьям Денниса Уитли в два часа. Например, где они были ночью. К сожалению, мне настойчиво мешал образ Джордана в красном кружевном нижнем белье. Когда я снова протянул руку к стаканчику, тот уже был пуст.— Не хочешь составить мне компанию в перерыве между сменами? — спросила Келли, проходя мимо в очередной раз.— Не могу, — сказал я, чувствуя, как мой мозг превращается в комок жира. — У меня сегодня много дел.Сверкнув на меня взглядом, Келли принялась собирать бутылки и стаканы, которыми, словно стреляными гильзами, была завалена стойка.— У меня сейчас перерыв, — повторила она. — Это твой последний шанс.Вероятно, мне следовало бы устыдиться того, что я напился, вместо того чтобы помогать другу. Как говорится, от дурных привычек трудно избавиться.Мы уже направлялись к двери, когда в зал вошла студентка-стажер с бордовой полосой посреди черепа. Она молча протянула мне запечатанный конверт. Поблагодарив ее, я сунул конверт в задний карман джинсов.

Глава 7«Ты полный кретин!» — мысленно выругал я себя. Я успел относительно протрезветь, и мы с Келли лежали голые вместе с целым хозяйством плюшевых игрушек в ее двуспальной кровати.— Я в жизни хочу только того, чтобы у меня все сложилось как у героини «Красотки», — сказала Келли, тычась носом мне в шею.Этот фильм она смотрела по меньшей мере раз в месяц, пуская слезу в самых сентиментальных местах, словно его герои были лучшие друзья, с которыми она не виделась многолет.— Мне пора уходить, — сказал я.Мы с Келли спали вместе с лета. Ее муж, торговец машинами, решил, что она стареет слишком быстро, и променял ее на молодую фотомодель. Однако те недостатки, которые выводили его из себя, для меня, наоборот, делали Келли еще более привлекательной. Складки в уголках глаз, морщинки, слегка отвисшая кожа на подбородке лишь делали ее более ранимой и настоящей.Вначале все было хорошо. Келли очень аккуратная. Дома у нее безупречный порядок. Она не курит и не жует табак. У нее хорошее чувство юмора, и она любит пошутить. Она заботится о своей кошке. Цветы у нее дома крепкие и здоровые. Она честная. Она трудолюбивая. И она замечательная любовница.Я мысленно добавил к этому все, что узнал впоследствии. Даже несмотря на хорошее чувство юмора, Келли совершенно не умеет смеяться над собой. У нее «пунктик» насчет чернокожих. После окончания школы она не прочитала ни одной книги. Я не мог точно сказать, читала она в школе что-нибудь или нет. До того самого мгновения как заснуть, она не перестает говорить. Кажется, малейший промежуток времени, проведенный в тишине, за исключением секса, приведет к концу света. Ее любимые темы — мыльные оперы и жизненные функции организма. Она терпеть не может джаз и классическую музыку. Телевизор у нее всегда включен, даже когда ее нет дома. Готовить она умеет только острый соус.— Мое судебное разбирательство продвигается вперед, — сказала Келли.— Замечательно, — ответил я.— Братья Раццано согласились представлять мои интересы, — продолжала она. Перекатившись, уселась мне на бедра и добавила: — Я их засужу, к чертовой матери, Джейк.Несколько месяцев назад Келли пробовала устроиться официанткой в ресторан сети «Хастлер» неподалеку от Бингхэма. Как и «Хутер», «Хастлер» предпочитает официанток в теле. Когда Келли отказали, она решила, что стала жертвой дискриминации по возрасту.— Разве здесь есть чего стыдиться? — спросила Келли, лаская свои груди так, будто это были пасхальные яйца работы Фаберже.— Нет, — согласился я.Что касается грудей, у Келли они впечатляющие. Даже в сорок с лишним лет торчат вверх двумя зенитными ракетами.— В «Хастлер» берут только детей с большими сиськами, — сердито промолвила Келли, — и это неправильно.Опустившись на меня, она погрузилась в мои руки. Скользнув затвердевшим соском по моей груди, опять ввела меня в себя. Ее волосы упали мне на глаза, перекрывая свет изокна.Келли начала двигаться в ленивом, размеренном ритме. К тому времени как мы достигли оргазма, мы метались по кровати, подобно зайцам в силках, ее губы не отрывались от моих, а язык прижимался к горлу. Как только сердце у меня закончило бешено колотиться, я провалился в черную дыру.Проснулся я от грохота мусорных контейнеров в переулке под окном. Открыв глаза, увидел в нескольких дюймах от себя лицо Келли. Лоб у нее был покрыт бисеринками пота. Кончиками пальцев она смахнула выбившийся локон, упавший на глаза. Ее влажная кожа по-прежнему клеилась к моей.— Я люблю тебя, Джейк, — прошептала Келли. — Если ты на мне женишься, я буду трахать тебя вот так день и ночь напролет.Я взглянул на часы. Было уже четверть третьего.— Проклятье! — пробормотал я, усаживаясь в кровати.Глаза Келли наполнились слезами. Бесполезно было объяснять, что я уже опоздал на допрос, устроенный шерифом. За последние месяцы она слышала от меня слишком много самых разных отговорок и больше мне не верила.— Ты уже замужем, — напомнил я, натягивая носки.— Я имела в виду, пото́м, — с жаром произнесла Келли. — Ты заслуживаешь счастья, Джейк. Когда мы только познакомились, ты был так подавлен… Я могу сделать тебя счастливым. Я в этом уверена. Я тебя так люблю, малыш!Она ждала, что я тоже скажу, что люблю ее. Это слово так часто используется для объяснения основных половых потребностей, для поэтического оправдания миллионов жалких совокуплений, происходящих ежеминутно по всему миру… Один раз я уже отдал свою любовь, но Блэр отшвырнула ее прочь.В то же время я презирал себя за то, во что превратился. Я сознавал, что подарил Келли наслаждение, точно так же как она подарила наслаждение мне. Нас объединял тот же самый отчаянный голод. Однако для меня это было не более чем потребность интимной близости, временный уход от одиночества души. Когда мы соединялись вместе, я на какое-то время задвигал это одиночество в дальний темный угол, но потом, когда все заканчивалось, мы оставались двумя одинокими чужими людьми, лежащими в одной надушенной постели в окружении плюшевых зверей.— Мне нужно идти, — сказал я.Как только я встал, головная боль мстительно нанесла удар. Проходя мимо зеркала в золоченой оправе, я мельком взглянул в него, буквально ожидая увидеть, как пульсирует голова. Обыкновенно головная боль приходит ко мне медленно надвигающимся грозовым фронтом. На этот раз она налетела внезапно. Я чувствовал, как шторм набирает силу в носовых пазухах и за глазными яблоками.У Келли в аптечке хранится полный запас средств от головной боли, боли в спине и женских проблем. Запив четыре сверхсильных таблетки «Тайленола» стаканом «Алка-Зельцер», я шагнул под душ. Стоял под обжигающими струями сколько мог, после чего открыл одну лишь холодную воду.Через десять минут я вышел на улицу и направился пешком в «Тау-Эпсилон-Ро».

Глава 8Общежитие, в котором в годы учебы в Сент-Эндрюс жил Деннис Уитли, являлось напоминанием о тех блистательных временах в двадцатых годах прошлого столетия, когда все крупнейшие кинокомпании базировались в Гротоне, до того как всю киноиндустрию прибрал к своим рукам Голливуд.Первых кинопродюсеров сюда притягивали живописные водопады и глубокие ущелья. Здесь снимались такие сериалы, как «Ужасы Полины», в которых злодей привязывает дамочку к железнодорожным рельсам, но в самое последнее мгновение ее спасает доблестный герой.Парочка воротил ранней эпохи кино сделала глупость и построила в Гротоне роскошные особняки, и после того как кинобум здесь прошел, один из них и стал общежитием «Тау-Эпсилон-Ро». Это было четырехэтажное нагромождение камней с окнами в частых переплетах, печными трубами в духе английских замков и панорамным видом на озеро Гротон.Идя по студенческому городку, я услышал доносящийся со стороны стадиона многоголосый рев и понял, что футбольный матч в самом разгаре. Мне вспомнились те времена, как мы с Джорданом были непобедимым тандемом и купались в лучах мимолетной славы. Тогда все было так просто…Подойдя к общежитию, я увидел, что на лужайке проходит футбольный матч по упрощенным правилам. Чтобы не вытаптывать дорогой газон, игроки не поленились обозначить пределы площадки оранжевыми вешками, какие используют дорожные рабочие.— Ты дотронулся до меня только одной рукой! — воскликнул игрок, сжимающий мяч, после результативной пробежки.— Нет, обеими! — возразил другой.Все они пытались доказать друг другу, и в первую очередь себе, что ничуть не растеряли былые навыки. В конце лужайки стоял столик, накрытый белой скатертью. За столиком две миловидные девушки разливали из металлической канистры пиво по зеленым стаканчикам с эмблемой встречи выпускников. Несколько десятков зрителей озабоченно следили за тем, чтобы стаканчики не оставались полными надолго.На стоянке у общежития стояли машины общей стоимостью в несколько миллионов долларов. У мусорного бака у черного входа на кухню приютился одинокий пикап «Форд». Наверное, это была машина повара.Проходя в чугунные ворота перед входом, я взглянул на часы и увидел, что опаздываю всего на полчаса. В вестибюле стоял помощник шерифа с портативной рацией.— Какой счет? — спросил он своего невидимого собеседника.Когда полицейский отпустил кнопку передачи, я услышал рев футбольных болельщиков.— Мы проигрываем два очка за десять минут до конца, — раздался голос, перекрывающий гул. — Дербина опять перехватили.Помощник шерифа указал на лестницу из красного дерева, ведущую к залу. Перед закрытой дверью стояли выстроившиеся в очередь печальные люди в возрасте от сорока до глубокой старости. Две женщины вытирали платком глаза.У двери дежурил еще один помощник шерифа в форме. Как раз когда я подошел, он пригласил войти первого из очереди. Я показал ему значок службы безопасности колледжа, и он пропустил меня внутрь.Зал представлял собой помещение размерами пятьдесят на пятьдесят футов, с грубо отесанными балками под потолком и камином таких размеров, что в нем поместился бы танк «Абрамс». Я предположил, что в прошлом он использовался по таким специальным случаям, как площадка для игры в баскетбол верхом на ослах и пыток новичков. Совершая долгое путешествие по паркету, я мысленно представил себе поколения первокурсников, раздетых догола и оттирающих пол зубными щетками, чтобы заслужить право вступить в студенческое братство.В дальнем конце зала рядом с кожаными креслами напротив большого окна с видом на озеро стояла кучка людей. Три следователя в штатском из управления шерифа допрашивали по одному бывших выпускников за большими столами из красного дерева.Я увидел возле окна Ивлин Уитли. Рядом с ней стоял высокий импозантный мужчина в сером костюме, в белой сорочке с черным воротничком священнослужителя. Неподалеку шериф Джим Дикки беседовал с пышнотелой женщиной в розовом костюме. Увидев мое появление, он извинился и направился прямиком ко мне.— Рад, что вы смогли выкроить время и присоединиться к нам, Солдат, — сказал он. — Прошу прощения за то, что не смогли вас подождать.На обоих рукавах его форменной куртки цвета хаки были нашиты американские флаги, еще один красовался на груди у медвежонка Смоки[21] на его шляпе, которую он держал в руке.— Я также занимаюсь еще одним делом, — сказал я.— У этого дела большие сиськи? — ухмыльнулся Дикки, демонстрируя полный рот зубов.Он до сих пор оставался шерифом потому, что работяги из сельской глубинки округа обеспечивали ему подавляющий перевес на выборах. По словам Джордана Лэнгфорда, в ходе последней избирательной кампании его лозунгом было: «Округ Гротон — это две квадратных мили, окруженные реальностью». В пятидесятые годы прошлого века Дикки был бы очень популярен в любом сельском округе штата Миссисипи.— Солдат, ты скоро уже дашь семена, — продолжал Большой Джим. — На тебе повсюду распускаются цветы от джина. Но ты не беспокойся. У нас здесь всё под контролем. Мои люди уже допросили всех, кто вчера вечером находился в общежитии. По большей части эти люди уже крепко спали, когда наш бедолага решил покончить с собой.— На мосту находился еще кто-то, кто ему помог, — напомнил я.Снисходительно усмехнувшись, Дикки покачал головой.Его обыкновенный подход к устрашению собеседника заключался в том, чтобы стоять с ним вплотную лицом к лицу, как он и поступал сейчас. Изо рта у него несло тем, что он съел на обед. Быть может, Дикки рассчитывал, что я свалюсь в обморок.— Мои люди по-прежнему утверждают, что это самоубийство, — решительно заявил он. — На Уолл-стрит поговаривают, что у компании Уитли большие неприятности.— У тебя есть знакомые на Уолл-стрит?— Знаешь, сынок, дело кончилось бы тем, что я тебя сильно невзлюбил бы. Очень хорошо, что скоро ты покинешь нас и мне не придется тратить на тебя время. По словам старины Морго, ты в двух дюймах от своего конца.— Как мне говорили, Джим, два дюйма — это все, что у тебя есть.— У меня такое предчувствие, что как-нибудь в ближайшие дни тебе придется нанести визит в мою каталажку, — с угрозой произнес Дикки. — Если будешь продолжать кормить меня дерьмом… Когда ты там очутишься, я сделаю все, чтобы ты почувствовал себя как дома.— Я буду кормить тебя дерьмом до тех пор, пока вдова хочет, чтобы я участвовал в следствии, — ответил я. — Миллиард долларов — это ведь очень серьезный довод, не так ли, шериф?— На мой взгляд, это лишь еще один самоубийца, — с силой ткнул мне пальцем в грудь Дикки. — Вероятно, как и у предыдущего, у него были проблемы с педиками.Когда он опустил свое мясистое плечо, я увидел, что к нам приближается Ивлин Уитли.— Спасибо за то, что пришли, офицер Кантрелл, — натянуто улыбнулась она.Мне довелось наблюдать подобную реакцию в Афганистане, у одного вождя племени, младший сын которого был убит в ходе старинной пограничной распри. До тех пор пока этот вождь не отомстил вождю соперничающего племени, он вел себя так, будто ему принадлежал весь мир, а гибель сына значит для него не больше пропажи одного барана из стада.Миссис Уитли переоделась в брючный костюм и заплела волосы в косу, уложенную на голову. Всем своим внешним видом она показывала, кем является: непреклонная жена мультимиллионера, которая раскатает катком всякого, кто окажется у нее на пути. В настоящий момент Ивлин Уитли являлась олицетворением деловой решимости.— Я уже предупредила шерифа Дикки о том, что обратилась в нью-йоркское детективное агентство Окойна с просьбой представлять мои интересы в этом деле. Лесли Окойн направил сюда вам в помощь команду своих лучших следователей. Надеюсь, вы обеспечите им полное содействие.— Я помогу всем, что в моих силах, мэм, — сказал Большой Джим, разворачиваясь к ней.— Благодарю вас, шериф, — снисходительно усмехнулась миссис Уитли, — но я говорила с офицером Кантреллом. — Взяв за руку, она подвела меня к мужчине в сером костюме с воротничком священнослужителя, стоящему перед окном. — Как вас зовут?— Джейк.— Джейк Кантрелл, это мой друг Робин Масси. Робин… вот тот полицейский, о котором я тебе говорила. Он считает, что Деннис, возможно, был убит.Преподобный Масси посмотрел мне прямо в глаза. Его рукопожатие оказалось сухим и крепким.— Сожалею, что мы познакомились с вами при таких прискорбных обстоятельствах, — произнес он приправленным медом баритоном.— Робин был ближайшим другом и соседом по общежитию моего мужа, когда они учились в Сент-Эндрюс. Он и по сей день остается ближайшим другом Денниса, — сказала Ивлин Уитли, не обращая внимания на неправильное употребление настоящего времени.Вероятно, в далеком прошлом преподобный Масси мог похвалиться густой копной рыжих волос. Теперь они, тронутые сединой, были зачесаны назад, открывая внушительный лоб.— Не могу выразить словами, Ивлин, как мне будет его не хватать, — сказал он.В нем не было ничего даже отдаленно евангелистского. Я насмотрелся на «пятизвездочных» евангелистов в Беннинге и других местах, где мне пришлось служить. Преподобный Масси нисколько не был на них похож. В его манерах присутствовало какое-то безмятежное изящество.— Робин заведует клиникой для алкоголиков и наркоманов в Сент-Луисе, — добавила миссис Уитли. — Он посвятил этому делу половину своей жизни. Деннис был одним из его крупнейших спонсоров. Робин подтвердит вам, что Деннис ни за что не наложил бы на себя руки.Преподобный Масси кивнул, подтверждая ее слова.— Шериф Дикки и капитан Морго отказываются верить в то, что мы им говорим, — продолжала Ивлин Уитли. — Вот почему я обратилась в агентство Окойна.— Они не хотят, чтобы это было убийством, — сказал я. — Не сомневаюсь, вы понимаете почему.Яростно тряхнув головой, она сказала:— Мне нет никакого дела до того, кому это не по вкусу. Я хочу узнать правду.— Я поделюсь со следователями Окойна всем, что у меня есть, — сказал я.— Спасибо, — ответила миссис Уитли.Подошедшая к ней женщина всхлипнула. Ивлин обернулась и одарила ее крепким объятием и улыбкой.Повернувшись к преподобному Масси, я вспомнил то, что сегодня утром говорила про мою ауру лейтенант Риттерспоф. Вот у этого человека аура определенно была. Его карие глаза словно излучали доброту, и в них не было ничего искусственного.— Когда вы приехали в Гротон? — спросил я у священника.— Вчера днем. В четверг вечером прилетел из Сент-Луиса в аэропорт Ла-Гуардия. Деннис и Ивлин встретили меня там, и я переночевал у них дома в Мамаронеке. После чего мы вчера все вместе приехали сюда.— Во время учебы в Сент-Эндрюс вы жили в одной комнате с мистером Уитли?— Три последних года.— Только вы вдвоем?— На последнем курсе Хойт Палмер жил вместе с нами в большом двухкомнатном номере на последнем этаже.— Хойт Палмер также приехал сюда на встречу выпускников?— Приехал, — подтвердил Робин Масси, — прямиком из Хельсинки, это в Финляндии. Мы втроем договорились о встрече еще год назад.— Он сейчас здесь? — спросил я, оглядываясь по сторонам.— Хойт почувствовал себя неважно. Жена сказала, его рвало всю ночь, у него сильное обезвоживание. Возможно, съел что-то на борту самолета.— Когда вы в последний раз видели мистера Уитли живым? — спросил я.— Около полуночи… незадолго до того, как я лег спать.— Он не говорил вам, что собирается выйти на улицу?— Нет, не говорил.— В каком он был настроении?— В замечательном — Деннис расслабился и радовался тому, что приехал на встречу.— Вы не знаете, у него были враги в Гротоне?Священник снова задумался, уставившись в окно на озеро. Он был из тех, кто тщательно думает, прежде чем ответить на важный вопрос.— Я никого не знаю, — наконец твердо произнес преподобный Масси. — Ни здесь, ни где бы то ни было еще. Помимо всего остального, Деннис возглавлял попечительский совет Сент-Эндрюс. Он был страстно увлечен различными программами помощи колледжу и другим местным организациям в память о выдающихся выпускниках колледжа.На какое-то мгновение Масси устремил взор вдаль, затем снова посмотрел на меня.— О чем вы подумали? — спросил я.— Да так, ни о чем, — ответил он. — Старые воспоминания.— Как вы думаете, мистера Уитли что-либо беспокоило?— Деннис очень любил жизнь… — Священник покачал головой. — Он думал о том, сколько всего сможет осуществить на то богатство, которое получил по милости Божьей.Очевидно, Масси также ничего не знал о раке поджелудочной железы.— И еще одно… все свое состояние Деннис заработал на том, что стремился помочь нашему обществу… помочь людям лучше питаться и жить полноценной жизнью. Вся его жизнь после окончания колледжа была посвящена тому, чтобы помогать окружающим.— То же самое миссис Уитли сказала про вашу собственную жизнь.— Масштабы значительно меньше, — скромно поправил меня священник. — Многократно меньше.— Вы не служили в армии? — спросил я.— Нет. А почему вы спрашиваете?— Просто из любопытства.— После окончания Сент-Эндрюс я работал в Корпусе мира в Индии, одиннадцать лет в простой больнице в Калькутте, после чего вернулся домой, — сказал преподобный Масси. — Впрочем, временами Калькутта напоминала зону боевых действий, — печально усмехнувшись, добавил он.— Прекрасно вас понимаю, — сказал я, и это действительно было так: мне самому как-то раз пришлось целую неделю скрываться в квартале «неприкасаемых» в Кабуле. — А что насчет мистера Палмера?— Хойт также никогда не служил в армии, — сказал Робин Масси. — Как и я, он был одержим жаждой странствий. Но только для него это была Европа. Последние двадцать лет Хойт живет в Хельсинки.— Чем он занимается?— Хойт Палмер является живым воплощением расхожей в тех краях фразы, — сказал Масси. — Он болтлив, как финн… разумеется, на самом деле подразумевается как раз обратное. Последние десять лет возглавляет некоммерческую организацию, которая занимается охраной дикой природы в северных районах страны.— Еще один творец добра, — улыбнулся я.— Все мы делаем то, что в наших силах, — сказал священник.В этот момент к нам подошел шериф Дикки. Нам с Масси пришлось отступить на шаг под напором его массивной туши.— Когда я смогу поговорить с этим третьим соседом? — спросил шериф у священника, глядя на часы.— Час назад его жена Инга сказала, что его, возможно, придется отвезти в больницу, — сказал Масси. — По-видимому, он серьезно болен.— Судя по его словам, это похоже на пищевое отравление, — вставил шериф. — Больше у вас никто не отравился?— Я об этом не знаю.— Я хотел задать вам один вопрос, — обратился к Робину Масси шериф. — Вы женаты?— Нет. — Священник печально улыбнулся. — Наверное, я ни разу не встречал женщину, готовую меня терпеть.Однако Дикки не оценил его шутку. Шагнув ближе, он сказал:— Без обиды, святой отец, но, по-вашему, тут не замешаны каким-нибудь боком гомики?— Я не гомосексуалист, если вы на это намекаете, — залившись краской, сказал Масси. — Как и Деннис.— Поймите меня правильно, — настаивал Большой Джим. — Я сам ничего против них не имею, но в прошлом году студент покончил с собой на том же самом мосту, и оказалось, что он был педик.— Вы ошибочно принимаете мою веру за слабость! — гневно заявил преподобный Масси. — Если вы будете и дальше донимать Ивлин или меня подобными инсинуациями, на следующие выборы я вернусь сюда со всеми ресурсами семейства Уитли и позабочусь о том, чтобы вас не переизбрали. Это понятно?Нижняя челюсть у Дикки задергалась вверх и вниз, как у марионетки. Масси удалился к Ивлин Уитли, стоящей перед окном. Когда они оба обернулись на шерифа, тот одарил их фальшивой улыбкой.Следователи в штатском, которые допрашивали знакомых Уитли, закончили работу, и я подошел к ним. Никто не видел, как Уитли вчера вечером покидал общежитие. Его жена показала, что легла спать около десяти. Последним, кто видел Уитли, был восьмидесятилетний старик, около полуночи сидевший в библиотеке. По его словам, Уитли, как всегда, был в приподнятом настроении; он остановился, чтобы спросить у старика, нравится ли тому в Сент-Эндрюс. Они поболтали несколько минут, после чего Уитли покинул библиотеку.Я решил подождать. Быть может, Хойту Палмеру станет лучше и он поговорит с нами. Тем временем поступил предварительный отчет от коронера округа. Спасательная команда нашла голову Денниса Уитли, застрявшую между двумя камнями в ущелье. До вскрытия невозможно точно установить время смерти. По грубым прикидкам, Уитли умер где-то между двумя и пятью часами утра. На момент смерти содержание алкоголя у него в крови составляло 3,1 промилле, что втрое выше разрешенного законом предела.Как только будет произведено вскрытие, станет известно о раке.Все это никак не вязалось с фактами. По словам жены Уитли, он ни разу не употреблял спиртное за все двадцать лет совместной жизни. Он страдал боязнью высоты, однако забрался на перила моста с петлей из тонкой проволоки на шее и смог пройти десять шагов, удерживая равновесие, прежде чем упасть. Кто-то перерезал телефон экстренной связи. Очевидно, сделал это не Деннис Уитли.Плетеный разноцветный шнур показался мне смутно знакомым, но я не смог вспомнить, где уже видел его. Использование проволоки намекало на связь с армией, однако в наши дни доступ к военному снаряжению имеют все, кто угодно. Недавно я видел такую проволоку на стройке.Я не думал, что Робин Масси имеет какое-либо отношение к смерти Уитли, однако из этого еще не следовало, что он не обладает какой-то информацией, которая поможет раскрыть тайну. Возможно, священник сам не сознает важность того, что ему известно. Сам я теперь уже редко сознавал важность того, что мне известно. На самом деле мне срочно требовалась еще одна порция бурбона.В окна проникали косые лучи октябрьского солнца, принося с собой неестественную влажность, предвещающую приближение урагана «Ильза». Я вышел на лужайку подышать свежим воздухом.Футбольный матч завершился. Никто не потрудился убрать с лужайки полицейские столбики. На столике стоял алюминиевый бочонок с пивом. Земля вокруг была усеяна пустыми стаканчиками. Подобрав один, я наполнил его из-под краника. Пиво все еще было холодным.Я взглянул на часы. Времени уже было почти четыре, а мне нужно выехать в мотель «Страна чудес» до шести вечера, если я собирался обыскать номер до появления Лейлы. Поставив наполовину полный стаканчик на стол, я услышал приближающийся вой сирен.К входу подкатила карета «Скорой помощи». Когда я подошел туда, двое санитаров выкатывали из дверей каталку. На ней лежал мужчина — глаза закрыты, лицо бледное и осунувшееся. Только это я и успел рассмотреть, прежде чем носилки загрузили в машину. Робин Масси стоял на крыльце, провожая взглядом уезжающую под завывание сирены карету «Скорой помощи». Подойдя к нему, я спросил:— Это был Хойт Палмер?— Да. Похоже, у него очень низкое давление.На стоянке по-прежнему оставалась одна полицейская машина. Правая передняя дверь была открыта, помощник шерифа сидел внутри, слушая по радио репортаж о футбольном матче. Со стороны стадиона донесся восторженный рев, который было слышно по всему студенческому городку. Полицейский забарабанил пальцами по приборной панели.— Прошел… прошел! — завопил комментатор, перекрывая гул толпы.Развернувшись к своему пикапу, я услышал позади женский голос:— Вы не в униформе, офицер Кантрелл.Это была журналистка Лорен Кеннистон. Она была в ветровке, вельветовых брюках в обтяжку, высоких ботинках и красной фланелевой рубашке. Ее золотисто-каштановые волосы были спрятаны под бейсболкой.— Мы тестируем новую модель, — сказал я. — Так проще не выделяться на фоне преступников.— Нам следует сравнить свои заметки по поводу убийства Уитли. Похоже, это будет громкая сенсация.Я рассудил, что у нее нет ничего такого, чего нет у меня. По крайней мере пока что.— У меня нет никаких заметок, — сказал я.— Зато у вас есть мужество.У меня и так хватало неприятностей, поэтому я ничего не ответил.Достав из кармана визитную карточку, Лорен Кеннистон протянула ее мне.— Если вам что-либо понадобится, дайте знать, — улыбнулась она.Взяв карточку, я направился к своей машине.

Глава 9Когда я открыл дверь домика, Стрекоза молча ждала меня. Посмотрев мне в глаза, она испустила долгий мученический вздох, словно то обстоятельство, что я изо дня в день оставляю ее дома одну, будет вечно лежать камнем на моей совести.Я направился на кухню. Открыв дверь холодильника, засунул голову в морозилку и на мгновение застыл, наслаждаясь прикосновением холодного воздуха к лицу. В глубине морозилки лежали кусочки говяжьего филе, тушенные в винном соусе, которые я приготовил для Стрекозы в начале недели и заморозил в отдельных контейнерах.Достав два контейнера, я снял с них крышки и поставил в микроволновку на четыре минуты. Открыв большой контейнер с бурым рисом с чесноком, который я готовлю каждую неделю и храню в отделении для овощей, бросил три пригоршни в верхний отсек пароварки. Налив в нижний отсек воды из-под крана, поставил пароварку на газовую плиту.Стрекоза залаяла на входную дверь. Открыв дверь, я увидел отъезжающую машину почтальона. Сходив за почтой, разобрал ее на столе на кухне. Счет за услуги, сообщение из банка, подтверждающее, что у меня на счете двести сорок три доллара, и пара рекламных проспектов.Раздевшись, я быстро облился чуть теплой водой из душа, текущей из крана холодной воды. К тому времени как я насухо вытерся, еда уже была готова. Я наложил обед Стрекозы в две ее любимые миски — в одну кусочки тушеного филе, в другую бурый рис, от которого шел пар. Стрекоза терпеть не может, когда разные блюда смешивают вместе. Дождавшись, когда она отведает один кусочек, я направился в спальню, чтобы переодеться.В комоде лежала чистая пара джинсов, и я надел их вместе с белой тенниской и старыми армейскими ботинками. Не имея представления о том, что может ждать меня в мотеле «Страна чудес», достал из тайника в подполе рядом с печкой свой «Кольт» калибра.45 и проверил обойму. Она была полной.Я решил положить пистолет в кобуру под мышкой, но когда надел поверх ветровку, мой внешний вид мне совсем не понравился. Начнем с того, что я здорово похудел с тех пор, как ушел из армии, и моя грудь затерялась под свободными складками ветровки. Вспомнив худенькую девчушку с азиатской внешностью, которую я видел на видеозаписи вместе с Джорданом, я рассудил, что для общения с ней сорок пятый калибр не потребуется, и убрал пистолет обратно в тайник.Проходя через кухню, я бросил взгляд на миски Стрекозы и отметил, что та, в которой были кусочки филе, вылизана дочиста. Больше чем половина риса во второй миске также исчезла. Стрекоза лежала в гостиной на коврике, облизывая передние лапы.— Я так понимаю, твой обед похитили инопланетяне, да? — высокомерно усмехнулся я.Бросив на меня зловещий взгляд, Стрекоза принялась тереть нос лапой. Убедившись в том, что дверь на крыльцо открыта, я направился к машине. Со стороны озера дул легкий ветерок.Подойдя к пикапу, я почувствовал за спиной какое-то движение. Рядом появилась Стрекоза. Возбужденно помахивая пушистым белым хвостом, она ждала, когда я открою дверь кабины. «А почему бы и нет, черт возьми?» — подумал я, решая взять ее с собой.До относительно недавнего времени я просто открывал дверь, и Стрекоза подпрыгивала на пять футов и плюхалась на сиденье рядом со мной. Однако за последний год ее задние лапы начисто растеряли свою пружинистую силу. У меня перед глазами всплыл тот случай под Кандагаром, когда она с разбегу перемахнула через каменный забор высотой шесть футов. Я бежал следом за ней, и мне пришлось воспользоваться обеими руками, чтобы перескочить через него. С тех пор мы оба порядком сдали.Когда я открыл переднюю левую дверь, Стрекоза бессильно подпрыгнула. Я тотчас же подставил руки ей под брюхо и перенес ее на кресло. Униженная, собака сверкнула на меня глазами, после чего передернула задними лапами, устраиваясь поудобнее.Я завел двигатель, подъехал к озеру и остановился. К мотелю можно было ехать двумя дорогами. Первая шла через город, мимо студенческого городка и дальше по автостраде. Вторая вела на север вдоль озера. Она была чуть длиннее, но зато на ней всегда пусто, и открываются замечательные красоты.Я свернул на север, и передо мной кричащим пестрым ковром вспыхнули красные, оранжевые и золотистые осенние краски. Однако и они не смогли заслонить в памяти образы Джордана в красном нижнем белье и головы Денниса Уитли, скрывающейся в порогах. Я снова задумался, не связаны ли между собой эти два события.Деньги Уитли.Осознав, что весь день ничего не ел, у поворота на Ромулус я свернул к торговому спуску и заказал в кафе свой любимый сэндвич с ростбифом и двадцать унций кофе. Расстелив на коленях бумагу, принялся не спеша есть сэндвич. Затем продолжил путь. Проселочная дорога наконец отвернула от озера и направилась на северо-запад через заросшие лесом холмы Рочестера.Минут через десять я заметил, что небо начинает темнеть. Выкрутив шею, я выглянул в окно. На юге все уже было затянуто свинцово-серыми грозовыми тучами, казалось, нависшими прямо над верхушками деревьев.Когда я выехал из леса на открытое место, жестокий порыв ветра ударил в кабину пикапа, буквально выталкивая его на гравий обочины. За годы, проведенные в Форт-Беннинге, мне довелось увидеть несколько ураганов, и всегда им предшествовал тот же самый тяжелый воздух, те же самые дразнящие резкие порывы ветра. Оставалось только посмотреть, сохранит ли силу этот ураган после того, как дойдет до Аллеганских гор.Заряд дождя ударил в лобовое стекло и закончился так же внезапно, как и начался. Я включил радио, чтобы послушать прогноз погоды, но услышал лишь треск статического электричества.Еще миль через двадцать стали появляться знаки, указывающие на приближение к автостраде. Потемневшее небо снова пролилось дождем. Наконец я подъехал к неоновому столбу, поднимающемуся на тридцать футов вверх. Сияющие красные буквы гласили: «Страна чудес».Я вспомнил, как читал в одном старом докладе полиции штата, что мотель был построен в начале семидесятых одной нью-йоркской преступной группировкой, решившей, что купленных ею политиков штата будет достаточно для открытия легального казино. Как выяснилось, мафиози были правы, хотя они на сорок лет ошиблись со сроками, а также не предвидели того, что казино будут принадлежать гораздо более древним семействам, таким как мохоки и ирокезы[22].Трехэтажный комплекс мотеля выглядел так, словно его проектировали те же самые люди, которые строили первые казино в Лас-Вегасе. Подъезд центрального здания был украшен огромными сужающимися книзу колоннами, раскрашенными подобно палочкам от леденцов.Посреди потрескавшегося асфальта разворотного круга одиноко стоял круглый бетонный фонтан в виде древнеримской купальницы; его современные нимфы готовы были в любой момент извергнуть воду в грот, если только кто-нибудь снова откроет кран. Пересохший грот был заполнен пустыми банками из-под пива и старыми билетами с расположенного неподалеку ипподрома.Также рядом с мотелем находилась большая стоянка для фур. Там имелись ресторан быстрого обслуживания, музыкальный бар, массажный салон, два ряда колонок с бензином и дизельным топливом, бесплатный душ и целый акр асфальта для размещения больших экипажей.Когда я поставил пикап у фонтана, уже стемнело. Я опустил наполовину оба стекла, чтобы Стрекоза наслаждалась сквозняком, и вышел из машины. Порыв холодного ветра остудил мое разгоряченное лицо. Я направился к закрученным спиралью колоннам, обрамлявшим вход в административное здание мотеля.За двумя дверями простирался вестибюль, ведущий к покрытой красным винилом стойке. Воздух под низким потолком сильно отдавал запахом промышленных дезинфицирующих средств.За стойкой стоял лысеющий мужчина с пухлыми, как у херувима, щечками, курящий сигару. Лет тридцати, он был в футболке и мешковатых шортах до колен. Приколотая к футболке пластиковая бирка сообщала, что зовут его Бантид.— Вам повезло, приятель, — сказал он, вынимая изо рта сигару. — У нас сегодня специальное предложение на все номера с гидромассажным душем.— Я уже забронировал номер, — сказал я. — С видом из окна.— Вы забронировали номер? — произнес он таким тоном, будто никогда прежде этого никто не делал.— Номер десять.— Ах да, — усмехнулся Бантид. — Тот, который выходит на заправку… да… я приберег его для вас.Вместо передних нижних зубов у него зияла большая дыра. Почему-то от этого он казался более привлекательным.— Спасибо, — поблагодарил я.Я заплатил наличными за первый час. Бантид разгладил на стойке две двадцатки и десятку, перед тем как засунуть их в щель сейфа. Он не спросил у меня ни фамилии, ни адреса и не выдал квитанцию.— Не желаете немного размяться? — спросил Бантид, многозначительно указав взглядом на дальний конец вестибюля. Перед дверью с надписью «Туалеты» стояли три дивана, обтянутых кожзаменителем. На них сидели пять женщин азиатской внешности. Все были в откровенных обтягивающих платьях схожего покроя, но разных цветов. Две дремали, одна читала газету, напечатанную иероглифами. У всех пятерых были крепкие, здоровые тела и безразличные лица. Я предположил, что это кореянки.— Та, которая постарше, в розовом платье, может творить языком такие вещи, вы даже не поверите, — сказал Бантид.— Да, но, понимаете, я кое-кого жду.Дешевые красные часы на стене показывали без двадцати семь.— Конечно. — Он снял со стены ключ. — Должен вас предупредить — если к половине восьмого не освободите номер, с вас еще полтинник. У нас почасовая оплата. Ни одной лишней минуты. Нужно сменить белье и все такое.— Спасибо, — сказал я, направляясь к двери.Я не спросил у него, где находится номер десять. Он наверняка рассудил, что мне это известно, раз я специально попросил именно его. В дверях я разминулся с двумя мужчинами в возрасте.Обоим было под семьдесят; они напоминали отошедших от дел бизнесменов, заглянувших на вечеринку по случаю Дня всех святых в клуб «Для тех, кому за…». Оба были в ковбойских шляпах, желтых клетчатых рубашках и джинсах, но вместо сапог у них на ногах были мягкие стариковские тапочки.При виде азиатских женщин в глубине вестибюля один толкнул другого локтем и похотливо осклабился.Они направились к белым диванам. Да здравствует золотой преклонный возраст.

Глава 10Десятый номер находился на первом этаже, предпоследний по коридору налево. Повернув ключ в замке, я вошел внутрь и закрыл дверь за собой. Помещение встретило меня застоялым запахом табачного дыма и всевозможных отправлений человеческого тела, накопившихся за сорок лет.Окно выходило на заваленную мусором площадку за бензоколонками. К ним как раз подкатила огромная фура, громко гудя гидравлическими тормозами. Зашторив окно, я включил торшер у кровати.Обстановка номера состояла из зеркальных стен, грязного ковра, продавленной двуспальной кровати и двух дешевых кресел. Над металлическим столиком у стены висело аляповатое бра.На столике стояли пустое ведерко для льда и два пластиковых стаканчика в целлофановой упаковке. На стене над изголовьем кровати висел рекламный плакат с изображением автогонщика в больших очках-«консервах» в рамке. Плакат был прикручен к стене винтами.Я заглянул в крошечную ванную. Над треснувшей раковиной висело еще одно зеркало. Слева стоял пластмассовый поддон для душа, отгороженный красной занавеской. Отлив в унитаз, я вернулся в спальню.На улице бушевал ветер, но за стеной было слышно, как в соседнем номере стонет в экстазе женщина. Невероятное приключение, театр — так объяснил мне все это Джордан. До Бродвея тут явно было далеко.Я прикинул, где могла быть спрятана видеокамера, записавшая Джордана и девчонку. Мой взгляд остановился на металлическом столике под бра в углу. Запись велась оттуда. Я осмотрел бра. Похоже, с ним все было в порядке.В соседнем номере к женским стонам присоединилось громкое кряхтенье — будто кабан рыл землю в поисках желудей. Затем наступила тишина, нарушаемая лишь шумом ветра.Я опустился на корточки рядом со столом и попробовал отодвинуть его от стены, однако он не сдвинулся с места. Присмотревшись внимательнее, я увидел, что ножка привинчена к полу. Я медленно провел рукой по металлической опоре, на которой лежала столешница.Выпуклую линзу объектива я нащупал где-то посредине. Кто-то просверлил в опоре отверстие размером с крупную фасолину и приклеил к ней крошечную видеокамеру. Объектив был направлен на кровать.Перочинным ножом я оторвал камеру и поднес ее к свету. Судя по всему, это была видеокамера с радиопередатчиком немецкого производства, которыми пользуются правоохранительные органы многих европейских стран. Безнадежно устаревшая по нынешним меркам, видеокамера использовалась для беспроводной передачи изображения на расположенное где-нибудь поблизости записывающее устройство.Мне захотелось узнать, было ли это устройство установлено специально для записи похождений Джордана, или же это особая изюминка «Страны чудес». У меня не было никакой возможности узнать, ведется ли наблюдение сейчас.Я отвинтил крышку видеокамеры и вынул крошечный аккумулятор, и тут раздался осторожный стук в дверь. Сунув камеру в карман джинсов, я подошел к двери и открыл ее.На пороге стояла девушка. С улицы доносился шелест листвы. Судя по всему, снова начинался дождь.Девушка держала в руке черный кожаный портфель. В тусклом освещении коридора я разглядел, что у нее азиатское лицо. Она была в длинном коричневом дождевике, скрывавшем ее тело до самых лодыжек. Девушка улыбалась.Когда она увидела, что перед ней не Джордан Лэнгфорд, улыбка исчезла.— Очень простите, — нараспев произнесла девушка. — Ошибаться номер.В жизни она оказалась гораздо привлекательнее, чем на видео. У нее были большие миндалевидные глаза и густые черные волосы, уложенные в тщательную прическу. Она была красивая.— Ты пришла в тот самый номер, Лейла, — сказал я, решительно беря ее за свободную руку и увлекая внутрь.— Не Лейла! — возразила девушка, заходя в номер.— Я сестра Алисии, — сказал я, закрывая за ней дверь.У нее в лице было что-то среднеазиатское — в изящных чертах определенно чувствовалась монгольская кровь. Похожих женщин я встречал в Джалалабаде и Ташкенте, огромных плавильных котлах, в которых смешиваются народы.— Какая в эту пору погода в Самарканде? — спросил я.— Что? Вы… сходить с ума… я хочу уходить, — сказала она.Девушка, не сопротивляясь, отдала мне портфель. Открыв защелки, я откинул крышку. Внутри лежало нижнее белье, маленький, но мощный вибромассажер, несколько тюбиков ароматизированных массажных масел и бутылка с питьевой водой.Из кармашка торчал корешок книги в мягком переплете. Достав ее, я увидел, что это учебник. «Экология мужчины: общественное развитие от младенчества до взрослыхлет».Я посмотрел на девушку. Судя по ее изумленному взгляду, присутствие учебника среди инструментов ее ремесла являлось величайшей загадкой вселенной. На обложке был штамп библиотеки колледжа Сент-Эндрюс.— Почему бы тебе не перейти на нормальный английский? — спросил я, по-прежнему загораживая дверь. — Все равно ломать язык получается у тебя неубедительно.— Позалуста… — выдавила девушка, метнув взгляд в сторону окна. — Я хочу уходить, — повторила она.Рассудив, что в радиусе двадцати миль здесь никакого общественного транспорта нет, я перерыл содержимое портфеля в поисках водительских прав, однако не нашел ничего, помимо упаковки ребристых презервативов и трех пятидесятидолларовых купюр. По всей видимости, сумочку со всеми документами девушка оставила в машине. Положив книгу и деньги на место, я закрыл портфель.— Итак, Лейла, как ты занялась шантажом? — спросил я, возвращая ей портфель.— Я просто приносить удовольствие, — также нараспев произнесла она.— Я полицейский, выполняю секретное задание. — Бросив на нее свирепый взгляд, я достал бумажник и мельком показал свой убогий значок службы безопасности колледжа. — Или ты бросишь ломать комедию и мы поговорим здесь, или я прямо сейчас арестую тебя и отвезу в управление.Я всегда мечтал произнести такие слова.— Я ни за что не стала бы шантажировать президента Лэнгфорда, — на оксфордско-чистом английском произнесла девушка.Настал мой черед удивиться.— Откуда ты узнала, кто он такой? — спросил я.— Я учусь в Сент-Эндрюс на первом курсе, — сказала она. — Я узнала его при первой же встрече.— Как твое настоящее имя?— Мирам Шакирова.— Откуда ты родом?— Из Узбекистана. Из Ташкента. Я здесь по программе государственной стажировки.Я пододвинул ей кресло. Прежде чем сесть, Мирам расстегнула дождевик. Глубокий вырез блузки показал не типичные для узбекских женщин ключицы.— Ты наполовину русская? — спросил я по-узбекски.Широко раскрыв глаза от изумления, Мирам кивнула.— Что вы за полицейский? — спросила она.— В штате Нью-Йорк я занимаюсь всеми делами, в которых замешаны узбеки, — сказал я. — Итак, Мирам, зачем ты коверкала язык?— Я… я не хотела смущать президента Лэнгфорда, — ответила она. — Я считаю, что он потрясающий человек.— Правильно, — сказал я. — Ты считаешь, что он потрясающий человек. Так когда ты решила сообщить шантажистам, кто он такой?— Каким шантажистам? Я никогда… я никому ничего не говорила.— Ну же, Мирам, мы оба понимаем, что за шантаж платят гораздо лучше, чем за торговлю своим телом.— Я не торгую своим телом! — с жаром возразила Мирам. — Я занимаюсь этим только потому, что готовлюсь работать в индустрии радушия.— В индустрии радушия, — повторил я.— Я собираю стартовый капитал для создания сети легализованных центров сексуальных услуг, — объяснила она. — Моя компания называется «Пожалуйста, дай мне удовлетворение». Всю информацию можно найти на моей страничке в Интернете. — Увидев, что я продолжаю скептически смотреть на нее, Мирам пылко произнесла: — Это правда… Я уже получила письма от двух финансовых фирм, ознакомившихся с моим бизнес-планом.Все это звучало слишком нелепо, чтобы быть вымыслом. Если учесть, куда катится наш мир, возможно, Мирам заработает целое состояние. Однако из этого вовсе не следовало, что она не придумала какой-либо способ заставить Джордана взять на себя часть расходов по капитализации ее фирмы.— Когда ты находилась вместе с мистером Лэнгфордом в этом номере, ты больше никого не видела? — спросил я. — Не видела человека, который мог установить здесь видеокамеру и записывать все происходящее?В ее черных глазах сверкнул испуг.— Нет, — твердо произнесла Мирам. — Никогда!Взглянув на часы, я увидел, что времени уже двадцать минут восьмого. Не желая выкладывать еще пятьдесят долларов, я решил отвести Мирам к ее машине, чтобы проверить документы и расспросить о службе девушек по вызову. Быть может, она раскрыла личность Джордана кому-либо из тех, кто там работает.— Ну хорошо, пошли, — сказал я, вставая.По лицу девушки я понял, что она решила, будто я ее арестовываю.— Теперь, когда мы с вами здесь одни, — сказала она, глядя на меня своими очаровательными миндалевидными глазами, — быть может, я смогу доставить вам удовольствие?Старость — странная штука. Пусть колени у тебя распухли от артрита, а вокруг глаз столько морщин, что это способно вдохновить Эдгара Алана По, но в глубине души ты по-прежнему веришь, что в тебе что-то есть. Старая магия.— Вы очень симпатичный мужчина, — продолжала Мирам, соблазнительно глядя на меня.— Точно, — усмехнулся в ответ я, мысленно представив, как она говорит то же самое двум ковбоям почтенных лет, которых я видел в вестибюле.— Нет… правда, — настаивала она.Я постарался вспомнить название агентства интимных услуг, в котором она работала. «Друзья на любые случаи жизни»… вот как ответила та женщина, когда я позвонил, чтобы сделать заказ. Мирам должна была знать, где это находится, и я сомневался, что это окажется слишком далеко. Вот куда я отправлюсь дальше. Я решил прихватить девчонку с собой.— Пожалуйста, не арестовывайте меня! — тихо произнесла Мирам.— Не буду, Мирам, если ты окажешь содействие следствию.Я собирался спросить у нее, где находятся «Друзья на любые случаи жизни», но тут снова раздался стук в дверь. Похоже, Мирам удивилась тому, что нас прервали. Я пошел открывать дверь, ожидая увидеть Бантида, пришедшего за платой за очередной час и спрашивающего, как мне понравился вид из окна.В глухом коридоре, соединяющем номера на первом этаже, стоял мужчина в пестрой гавайской рубашке. Небо у него за спиной затянулось грозовыми тучами, по крыше размеренно стучал дождь.— Ты кто такой, приятель? — криво усмехнулся незнакомец.Ему было лет под тридцать, невысокий и коренастый, с длинными, как у обезьяны, ручищами буквально до коленей. Его телосложение культуриста резко контрастировало с почти девичьим миловидным лицом. У незнакомца были длинные черные ресницы и нос пуговкой. Густые темные волосы были забраны в хвостик.— А ты не знаешь? — отступив на шаг назад, сказал я.— Ты знаешь, что у тебя есть кое-что принадлежащее мне, — сказал он.В слабых отблесках света фар машин на автостраде я различил в темноте коридора у него за спиной какое-то слабое движение и понял, что он здесь не один. Второй стоял на улице под дождем.— Я заплатил за эти роскошные апартаменты, — сказал я. — Когда я закончу, вы со своим приятелем сможете ими насладиться.— У тебя есть кое-что принадлежащее мне, — повторил неизвестный, уже не улыбаясь. — Верни это назад.— Вот как? — спросил я. — И что же это такое?— Ты сам знаешь. Мы видели, как ты это забрал.— Значит, ты киношник… и камера тебе нужна, чтобы вернуться в Голливуд, правильно?— Смотри, дошутишься! — предупредил он.— Думаю, я придержу камеру до тех пор, пока не узнаю, Красавчик, зачем вы ее здесь поставили.— Что ты сказал, козел?Он медленно опустил правую руку в боковой карман брюк.Почувствовав, как у меня в груди заколотилось сердце, я сделал глубокий вдох. Мысленно увидев свой «Кольт» в тайнике рядом с печкой, обругал себя последними словами.— Ты смазливый, как девчонка, — сказал я. — Но, полагаю, тебе говорят об этом все парни.Его рука появилась на свет с большим ножом с широким лезвием. Одним движением запястья он направил сверкающее лезвие в мою сторону.— Красавчик, ты можешь этим порезаться.Сунув руку в карман, я вспомнил, что оставил свой нож на столе в комнате. Вместо этого я нащупал несколько монеток, полученных на сдачу в придорожном кафе.— Скоро ты все узнаешь, козел! — угрожающе произнес Красавчик, шагая в открытую дверь.Большой Джим Дикки сказал, что скоро я дам семена, и, вероятно, он был прав. Гадая, осталось ли у меня хоть что-нибудь, я следил, как Красавчик, низко присев, приближается ко мне, выставив вперед правую руку с ножом.С улицы донесся хруст щебенки под ногами второго нападавшего. Через мгновение лампа в коридоре погасла.— Энджи, не надо… этот ублюдок мой, — сказал Красавчик.— Энджи? — насмешливо спросил я. — Ты захватил свою подружку?— Я отрежу тебе яйца! — прохрипел Красавчик.Он медленно надвигался на меня, следя за тем, чтобы левая нога всегда оставалась перед правой, точно так же, как сделал бы и я. Когда между нами оставалось меньше трех шагов, Красавчик сделал обманный выпад вправо, после чего кинулся вперед, выбрасывая лезвие в коротком движении вверх и вспарывая мне рубашку. Я успел отступить назад и в сторону.Ощутив жгучую боль, я увидел струйку теплой крови, стекающую по груди. Стиснув в правой руке мелочь в кармане, я пятился назад. Со своими длинными, как у обезьяны, руками Красавчик с легкостью мог достать меня где угодно.Когда он снова сократил разделяющее нас расстояние, я швырнул монеты ему в лицо, после чего правой ногой перехватил в полете его руку. Нож с широким лезвием отлетел в дальний угол комнаты.Услышав позади какое-то резкое движение, я вспомнил о том, что Лейла по-прежнему там и, возможно, она заодно с нападавшими. Быстро обернувшись, я увидел, что девушка успела открыть окно и наполовину вылезти на улицу. Она бросила на меня полный ужаса взгляд.Для культуриста Красавчик двигался быстро. Мгновение спустя он уже сидел на мне верхом, левым локтем перекрывая доступ воздуха в трахею, а пальцами правой руки стараясь выцарапать мне глаза. Я попытался стряхнуть его с себя, но он лишь крепче обвил меня ногами.Памятуя о том, что в коридоре находится второй боевик, я подтянул Красавчика к себе и ногой захлопнул дверь. К счастью, замок защелкнулся автоматически. Через две секунды в дверь ударило массивное тело.Энджи была не подружкой и не младшей сестрой. К счастью, дверь выдержала.Прикрывая глаза правой рукой, я сделал полный круг, после чего впечатал Красавчика в ближнюю стену, разбивая вдребезги большое зеркало. Однако это не заставило противника ослабить хватку. Пока я силился отдышаться, он вонзал в меня свои ногти, стараясь зубами дотянуться до левого уха.Мне удалось достать правой рукой до его подбородка. Изогнув указательный и средний пальцы рыболовным крючком, я засунул их ему в рот и рванул что есть силы, раздирая щеку.— Энджи! — завопил Красавчик.Вместо ответа раздался новый гулкий удар в дверь. Под напором Энджи дерево начинало поддаваться. Ноги Красавчика отпустили мой пояс. Вытащив пальцы из его изуродованного рта, я наклонился влево и сбросил его со спины. Упав на кровать, через мгновение он уже снова вскочил на ноги и попытался сделать борцовский захват, но я перехватил его левое запястье, опустил руку на колено и резко выкрутил влево, вывихнув локтевой сустав.Красавчик снова взвыл от боли, и в этот момент дверь у нас за спиной треснула. Я что есть силы ударил ребром ладони его по затылку, и крики оборвались.В дверях появился второй нападавший. Я увидел, что он почти одного со мной роста, но на добрых двадцать фунтов тяжелее; лет сорока пяти, в футболке без рукавов, обнажавшей могучие руки кузнеца и здоровенные кулачищи. Левый глаз у него был молочно-белым.Энджи двинулся на меня в боксерской стойке, закрывая обоими кулаками лицо и широченную грудь. Судя по расплющенному носу и складкам от затянувшихся шрамов вокруг глаз, в прошлом он, скорее всего, был профессиональным боксером, но не слишком хорошим. Двигаясь против часовой стрелки, я начал наносить быстрые резкие тычки ему в голову, удерживая его на расстоянии, в надежде сделать полноценный удар правой, как только он опустит руки.Мне в глаз стекала кровь из царапины, оставленной Красавчиком. Сделав обманное движение влево, Энджи нанес хороший хук, попавший мне в висок и отбросивший к окну. Затем последовал быстрый прямой удар левой, в который он вложил весь свой вес. Удар пришелся мне в подбородок, и я повалился на пол, но успел машинально откатиться в сторону, поэтому мысок тяжелого ботинка Энджи лишь скользнул по моему бедру.Меня спас Красавчик, выбравший именно этот момент, чтобы попытаться подняться с пола. Отступая назад, чтобы нанести мне завершающий удар ногой в пах, старый боец наткнулся на Красавчика и упал на колено.Я с трудом поднялся на ноги, сознавая, что мне нужно поскорее кончать со всем этим, иначе они выпотрошат меня огромным ножом. Надвигаясь на меня, верзила улыбался, чувствуя, что со мной все кончено. Воткнув мне в лицо прямой удар, он нанес связку левой-правой, заставляя меня отступить к столу. Чтобы удержаться на ногах, я ухватился за бра, развернувшее меня настолько, что следующий удар Энджи пришелся совершенно мимо цели. Верзила по инерции пролетел рядом со мной, и я что есть силы врезал ему кулаком в кадык.Его здоровый глаз на мгновение погас, и он пошатнулся, но, удержав равновесие, развернулся и снова двинулся на меня. Однако теперь двигался Энджи значительно медленнее, и ему было труднее дышать. Развернувшись так, чтобы оказаться в «слепой» зоне, я вонзил кулак ему в почку, и он глухо вскрикнул. Это был первый звук, который он издал с тех пор, как вломился в дверь. Энджи бешено замолотил кулаками, но я без труда увернулся от его ударов.Опустив голову, он бросился на меня, но я встретил его ударом ноги в правое колено. Энджи повалился вперед, но я выпрямил его апперкотом в челюсть, прочувствовав силу удара до самого плеча. Отступив несколько шагов назад, Энджи тяжело рухнул на пол. Он еще пытался встать, когда я лягнул его по голове, и он затих.Какое-то время я стоял, покачиваясь взад и вперед. Левое плечо у меня онемело, ноги дрожали. Серой волной накатывалась тошнота, но, по крайней мере, голова оставалась на плечах. Это было уже хоть что-то. Окинув взглядом комнату, я увидел, что Красавчик ползет к двери. Он перемещался всего на несколько дюймов за раз, тихо скуля, стараясь держать в покое вывихнутую правую руку.Разбитая в щепы дверь номера распахнулась настежь, и в выломанном дверном проеме показалась женщина. Это была одна из кореянок из вестибюля.В руках она держала свежие полотенца и две чистых простыни — по-видимому, также подрабатывала горничной. Кореянка обвела взглядом царящий в номере разгром, но у нее на непроницаемом лице ничего не отразилось.— Мы уже убираем… — попытался улыбнуться я. — Еще несколько минут.

Глава 11Пройдя в ванную, я намочил полотенце в холодной воде. Вытерев с лица кровь, нарушил основополагающее правило — посмотрел на себя в зеркало. Все оказалось не так плохо, как я полагал.Вокруг глаз были ссадины и царапины. Из одной, особенно глубокой под правым, сочилась кровь. Но, к счастью, Красавчику не удалось запустить ногти непосредственно в глаза.Царапины, так… Левая сторона подбородка распухла, а один передний зуб можно было пошатать пальцем. Забрав окровавленную тенниску, я увидел, что порез на груди лишь поверхностный. Прополоскав полотенце в теплой воде, я вернулся в комнату.Красавчик по-прежнему полз по полу, стараясь добраться до двери. Взяв кресло, я перешагнул через него, как мог прикрыл разбитую дверь, защищаясь от дождя и ветра, и подпер креслом ручку. Затем, схватив Красавчика за шиворот, подтащил его ко второму креслу, в которое сел сам, и, перевернув противника на спину, осторожно вытер у него со рта кровавую слизь.— Тебе придется накладывать швы, Красавчик. Но через месяц-другой ты снова будешь таким же красивым, как и прежде.Из разорванного рта вырвался свистящий звук, затем Красавчику удалось прошепелявить:— Шту… шту… штупай… к такой-то… матери.Перевернув его на бок, я проверил его карманы. В одном оказался латунный кастет. Заостренные конические иглы имели длину в добрых полдюйма.— Ты нашел это в мешке с рождественскими подарками? — спросил я.В заднем кармане я обнаружил ключ от четырнадцатого номера «Страны чудес» и черный кожаный бумажник. Я перевернул Красавчика обратно на спину.— Тебя… убью, — прорычал он, уткнувшись лицом в ножку кресла.В бумажнике у него было пятьсот долларов пятидесятками и двадцатками, две кредитные карточки и визитка с надписью «Детективное агентство Девейн» и адресом в Сиракузах. Также в бумажнике была выцветшая фотография обнаженной блондинки с огромной грудью, уныло уставившейся в объектив. На вид ей было не больше пятнадцати.Водительское удостоверение сообщило, что передо мной Сальваторе Скализе, проживающий по адресу Виндзор-корт, 16, Ливерпуль, штат Нью-Йорк. Я смутно вспомнил, что Ливерпуль находится неподалеку от Сиракуз, милях в шестидесяти по автостраде.— Послушай, Сэл… времени у нас немного, — сказал я, ожидая с минуты на минуту услышать сирены и не имея желания провести остаток дня в полицейском отделении, составляя объяснительные записки. — Мне нужно знать, на кого вы работаете. Это очень важно.— Штупай… к такой-то… матери… кожел, — прошепелявил Красавчик.Я понимал, что смогу достаточно быстро выйти на след девушки. В Сент-Эндрюс не так уж много студенток-первокурсниц из Узбекистана. Однако я сомневался, что, вернувшись в Гротон, застану ее в общежитии. Вне всякого сомнения, Мирам заляжет на дно до конца недели, а то и дольше, а шантажисты назначили Джордану конечный срок. Поэтому у меня оставалась единственная ниточка, чтобы выйти на того, кто шантажировал Джордана и, возможно, убил Денниса Уитли. И ниточкой этой был Сэл.— Я не хочу делать тебе больно, — сказал я. — Расскажи, на кого вы работаете, и мы мирно разойдемся.Оторвав голову от пола, Красавчик попытался плюнуть в меня, но в итоге лишь выпустил окровавленную слюну себе на подбородок. Наклонившись, я медленно потянул к себе его вывихнутую руку. Когда он снова закричал, я зажал ему рот.— Честное слово, Сэл, я этого не хочу, — искренне произнес я. — Итак, слежка за посетителями — это ваша обычная работа в «Стране чудес» или же вас специально наняли, чтобы заснять того человека, который должен был быть в этом номере сегодня вечером?Я отнял руку от его рта.— Убью тебя… при первой вожможношти… — был следующий ответ Красавчика.Его глаза не мигая, словно змеиные, смотрели на меня.Подняв вывихнутую руку, я воткнул носок ботинка Сэлу под мышку и левой рукой крепко сжал запястье, а правой рукой выгнул мизинец так, что он был готов вот-вот хрустнуть.Как только крики затихли, Красавчика вырвало на себя.— Теперь я повторю свой вопрос. Вы работаете на «Страну чудес» или же вас наняли, только чтобы заснять мужчину в этой комнате?Не открывая глаз, Красавчик медленно покачал головой из стороны в сторону.— Мужества тебе не занимать, Сэл, но если ты не расскажешь мне все что нужно, я сломаю этот палец, как клешню раку, — сказал я. — И тогда их у нас останется всего девять.На самом деле я бы ни за что этого не сделал, однако Красавчик, переварив в течение нескольких секунд эту мысль, проворчал:— Только ниггер. Один ниггер.— А как вы узнали, что он будет здесь? — продолжал я, не ослабляя давления на палец.— Не жнаю… нам просто шкажали быть ждешь в шешть вечера и уштановить камеру… как мы уже делали.— Кто вам сказал?Он покачал головой.— Кто вам сказал? — повторил я, выгибая тот же самый палец до предела.— Бобби Девейн! — выкрикнул распростертый на полу Сэл.— Мне от этого никакого толка… — сказал я, продолжая выгибать палец. — Я такого не знаю.— О гошподи… он работает на братьев Рашшано! — Слова хлынули стремительным потоком.— Кто это такие?— Адвокаты… те типы, которых покажывают по телику.— «Если вы проглотили асбест, обращайтесь к нам» — они, что ли? — спросил я.Красавчик кивнул. Я отпустил его палец, и он сделал глубокий вдох. Даже я слышал о братьях Раццано. Их пронырливые рожи били везде — от рекламных щитов вдоль шоссе до задней обложки телефонного справочника Гротона. Именно их юридическая фирма взялась представлять интересы Келли по ее иску о возрастной дискриминации, поданному против сети «Хастлер».— Где я смогу найти Бобби Девейна? — спросил я, поднимаясь с кресла.— «Детективное агентштво… Девейн». — Он запнулся перед тем, как произнести следующее слово: — Ширакужы.Я достал у него из бумажника визитную карточку. На обратной стороне от руки был записан номер сотового телефона. Я бросил бумажник и деньги на пол и направился к двери. В этот момент зазвонил внутренний телефон, и я снял трубку. Это был Бантид.— Горничная вернулась и сказала, что вы еще не освободили номер, — твердо заявил он. — С вас еще пятьдесят, как я и предупреждал.Судя по всему, кореянка не рассказала ему о состоянии комнаты. Вероятно, дело было в том, что она говорила только по-корейски и на другом, более универсальном языке. И еще я подумал, что в «Стране чудес», возможно, к такому привыкли. Я бросил взгляд на Энджи. Тот по-прежнему лежал в отключке на полу. Сэл снова пополз к двери, словно маленький черепашонок с Галапагосских островов, жаждущий добраться до моря.— Да вот, у меня тут гости, которые решили чуть задержаться. Наверное, вам нужно прислать кого-нибудь за деньгами…— Уже иду, — сказал Бантид.Убрав кресло, я распахнул дверь.— Убью тебя… при первой же вожможношти! — протрубил мне вдогонку Сэл.

Глава 12Когда я шел в четырнадцатый номер, дождь уже закончился. В номере я нашел видеозаписывающее оборудование, а также большой стальной ящик, набитый игрушками для наблюдения, стоимостью в несколько тысяч долларов. Также там были еще два видеодиска в коробках. Забрав их с собой, я убрал все в отсек для инструмента в кузове пикапа.Как только Стрекоза почувствовала исходящий от меня запах крови, она начала скулить. Мне потребовалось какое-то время, чтобы успокоить ее. Мы поехали обратно в Гротон. У меня по-прежнему было такое ощущение, будто мне раскроили череп топором. Порывшись в бардачке, я нашел пузырек с ибупрофеном и проглотил, не запивая, четыре таблетки.Из глубоких царапин продолжала сочиться кровь, и я завернул в тот же самый торговый центр, в котором покупал сэндвич по дороге в мотель. Когда я расплачивался за лейкопластырь и еще двадцать унций кофе, кассирша обратила внимание на мою порванную и окровавленную тенниску. Подняв взгляд, она уставилась на мое лицо так, словно пыталась сопоставить его с фотографиями на плакате «Их разыскивает полиция».Когда я опять тронулся в путь, налетел новый дождевой заряд. По дороге назад я снова и снова прокручивал в голове то, что произошло в «Стране сказок».«Глупый козел», — мысленно ругал себя я. В школе спецназа меня научили расправляться с такими кретинами, как Сэл и Энджи, даже не вспотев. Я буквально представил себе, как мой инструктор старший сержант Джим Бомбард заглядывает мне через плечо во время потасовки в мотеле. «Кантрелл, черт побери, ты дерешься как баба!» — крикнул бы он мне.И он был бы прав. Впрочем, подумал я, быть может, оно и к лучшему. Это не Афганистан, и передо мной были не враги моей родины — всего лишь два мускулистых придурка, работающих на шантажистов.Я постарался сосредоточиться на том, что все это означало.Кто-то нанял частного сыщика по имени Бобби Девейн следить за Джорданом. Возможно, заказ исходил от юридической фирмы братьев Раццано, а может быть, его сделал кто-то другой. В любом случае мне требовалось это установить, и как можно быстрее.Тот, кто нанял Девейна, знал точно, когда Джордан окажется в «Стране чудес», причем имел возможность заранее отправить туда Сэла и Энджи, чтобы установить видеозаписывающее оборудование. Такую информацию можно было получить либо косвенно от самого Джордана, либо от службы девочек по вызову. В разговоре Джордан признался, что у него есть враги, но не сказал, кто они.Домой я вернулся в девять с небольшим. Когда подъехал к крыльцу, в свете фар блеснула влажная хвоя растущих вокруг дома деревьев. Заглушив двигатель, я увидел, что все окна темные.Мне казалось, я оставлял в гостиной свет. Возможно, гроза вырубила электричество… Снова включив фары, я подошел к двери. Стрекоза держалась рядом. Повернув ручку, я распахнул дверь настежь и стал ждать. Переступив порог, Стрекоза остановилась, принюхиваясь, после чего безмятежно оглянулась на меня, показывая, что всё в порядке.Я попробовал зажечь настольную лампу в гостиной, но оказалось, что перегорела лампочка. Отправляясь выключать фары пикапа, я гадал, не начинают ли у меня сдавать нервы.Пройдя в ванную, я быстро изучил себя в зеркале. Лицо выглядело хуже. К счастью, ибупрофен притупил головную боль. Я снова пошатал пальцем нижний передний резец. Хотелось надеяться, я его не потеряю.Насущной проблемой были костяшки пальцев на обеих руках. На правой три были в плохом состоянии, средний палец уже распух. Если немедленно не приложить к ним лед, ближайшие день-два от них не будет никакого толка…Я отмачивал руки в миске со льдом на кухне в мойке, когда сквозь деревья у дороги вдоль озера показался свет фар. Под проливным дождем медленно ехала машина. Погасив свет на кухне, я встал у окна и стал ждать.Это был десятилетний «Вольво» Джордана. Вытерев руки, я направился к двери. Как обычно, Лэнгфорд блестяще подгадал момент. Его визит даст мне возможность задать все вопросы, которые пришли мне в голову на обратном пути от «Страны чудес».Но только это был не Джордан.— С днем рождения, — сказала из темноты Блэр.Я начисто забыл, что у меня через несколько дней день рождения. Еще больше меня удивило то, что Блэр об этом помнила.— Спасибо, — пробормотал я.Последовало неловкое молчание. Я гадал, откуда Блэр знает, где я живу.— Извини, что нагрянула вот так без предупреждения, — наконец заговорила она, — но мне нужно с тобой поговорить, Джейк.Не дожидаясь приглашения, Блэр прошла мимо меня через темную прихожую в гостиную, словно мы по-прежнему жили вместе и она только что вернулась домой после занятий.Сняв мокрый плащ, Блэр повесила его на крючок у камина. Она была в синем спортивном костюме и кроссовках. Волосы ее были забраны в хвостик. Стрекоза подошла ко мне и встала рядом. Обернувшись ко мне, Блэр увидела в свете мое лицо, и у нее округлились глаза.— Что с тобой произошло?— Да так, новые морщины, — ответил я.— Черт побери, скажи правду! — побледнев, потребовала она.— Я подрался.Лгать ей было бессмысленно. Последствия драки были очевидны. Шагнув ко мне, Блэр перевела взгляд вниз и увидела распухшие кулаки.— Господи, Джейк, — пробормотала она, — у тебя есть антисептик?И прошла следом за мной через кухню в ванную.— В аптечке, — показал я.Блэр нашла ватные тампоны и пузырек с перекисью водорода. Я сел на закрытый унитаз, а она склонилась надо мной и начала промывать ссадины на лице.— Совсем как в былые времена, — рассмеялась Блэр. — Мне опять приходится перебинтовывать тебе раны.Этот знакомый смех. Казалось, он исходил откуда-то из глубины.— То был футбол, — сказал я.Блэр промывала раны и залепляла их пластырем, а я ощущал щекой ее дыхание. Ее пальцы двигались быстро и умело.— Будет немного жечь, — сказала она, прикладывая смоченный в перекиси тампон к глубокому порезу под правым глазом.Так оно и произошло.— Знаешь, почему я в тебя влюбилась? — спросила Блэр. Ее губы были всего в каких-то дюймах от моего уха.— Это все давняя история, — ответил я.Что делало ее такой неотразимой? Она была красивой, но то была не классическая красота. Быть может, все дело в ее глазах. Это были глаза хамелеона, удивительного фиолетового цвета, с золотыми искорками на радужной оболочке, оживавшими всякий раз, когда она возбуждалась.— В тот вечер, когда мы познакомились… моя подруга указала на тебя, сидящего в противоположном конце комнаты, — со смехом промолвила Блэр. — «Какое великолепное животное», — сказала она. И это была правда, Джейк. Ты тогда казался таким несокрушимым. В тебе была какая-то невероятная твердость… в лице, в плечах, в ногах… во всем теле.— Да, я был древнегреческим богом.Блэр ответила на мой сарказм строгим поднятием брови.— Но влюбилась я в тебя не поэтому, — продолжала она, и золотые искорки вспыхнули у нее в глазах. — Когда нас представили друг другу, я искренне ожидала, что ты отморозишь какую-нибудь глупую шутку, которая приведет прямиком в постель.Я прекрасно помнил тот вечер.— А ты первым делом сравнил творчество Хемингуэя и Фитцджеральда… выясняя, кто из них писал лучше, — продолжала Блэр.— И кто же?— Фитцджеральд… на твой взгляд, это был лучший писатель столетия… и тогда я разглядела, что глаза у тебя вовсе не жесткие… а потом ты улыбнулся… Господи, Джейк, какой же ты был красивый!Но Джордан оказался красивее. И он разделял ее мечты изменить мир к лучшему.Я никак не ответил на этот комплимент.— Теперь лучше? — тихо спросила Блэр.Ее лицо находилась в считаных дюймах от моего, от нее исходил знакомый аромат мыла. Подавшись вперед, она поцеловала меня в губы. Это был лишь мимолетный поцелуй, не больше, легкое прикосновение губ. Подняв голову, Блэр улыбнулась.— Я где-то читала, что Бог или природа создали поцелуй, чтобы прекращать речь, когда слова становятся лишними, — сказала она.— Зачем ты сюда приехала, Блэр? — спросил я.Ее улыбка медленно погасла. Она отвернулась, убирая медикаменты в аптечку, а я встал и прошел на кухню. Блэр последовала за мной.— У тебя есть что-нибудь выпить? — спросила она.Я едва не рассмеялся. С тех пор как Блэр ушла от меня, я, пожалуй, уже успел поглотить содержимое небольшого склада алкогольной продукции.— Конечно, — сказал я, наливая себе из початой бутылки «Джонни Уокера».Заглянув мне через плечо, Блэр увидела на полке над раковиной фляжку коньяка «Энси», которую я прихватил на благотворительном банкете в Сент-Эндрюс в поддержку попыток установления контакта с «благожелательными существами потустороннего мира».Открыв фляжку, Блэр налила коньяк в кофейную кружку и добавила два кубика льда из миски, в которой я отмачивал свои руки.— С Джорданом что-то случилось, — тихо промолвила она, и я с трудом разобрал ее слова за шумом ветра и дождя за окном.«Ага, — подумал я. — Твой муж пару раз в месяц одевается как фотомодель, демонстрирующая нижнее белье. Наверное, отчасти проблема в этом».— По-моему, у него нервный срыв, — продолжала она.Я молчал, гадая, что ей известно.— Джордан отказывается говорить мне, в чем дело, но он ведет себя странно, постоянно куда-то уходит… Сейчас он даже спит у себя в кабинете. Два дня назад я ночью заглянула туда, и…У нее на глаза навернулись слезы, медленно сбежавшие по щекам. Наверное, это был самый подходящий момент для того, чтобы заключить ее в объятия и утешить так, как это всегда готов сделать бывший возлюбленный. Вместо этого я отступил назад.— Джейк… Джордан всхлипывал, — прошептала Блэр.Она поднесла кружку ко рту и одним большим глотком выпила коньяк. Я услышал, как кубики льда стукнулись о ее зубы.— Почему… ты обратилась ко мне? — спросил я.— Потому что секретарша Джордана сказала, что ты встречался с ним сегодня утром. Джейк, тебе что-то известно. Пожалуйста, скажи, что происходит. Я не смогу ему помочь, если не буду знать, в чем дело.Я задумался, не сто́ит ли все ей выложить.— Я его люблю, Джейк, — продолжала Блэр. — Тебе это известно лучше, чем кому-либо другому.Я почувствовал, как у меня внутри вскипает знакомая злость, и с большим трудом совладал с ней. Должно быть, Блэр прочла это по моему помятому лицу.— Видит бог, Джейк… я должна объяснить тебе, что тогда произошло. — Взяв за руку, она провела меня к дивану перед камином. — Когда я впервые пришла к Джордану, я думала только о работе… ты должен в это поверить. Я тогда по-прежнему любила тебя и страшно переживала из-за того, что могло с тобой произойти в Афганистане. Но я также была решительно настроена против той войны… против всех войн вообще.Блэр помолчала, ожидая от меня ответа. Я ничего не сказал.— Я даже не предполагала, что будет в Детройте, но с самого первого дня моей работы это был… чистый адреналин… как будто я подключилась к мощному электрическому току… к силе, которая заряжает людей и меняет их жизнь. На самом деле это был Джордан — по крайней мере, вначале. Он так повзрослел с тех пор, как я знала его в колледже… Стал таким уравновешенным… таким харизматичным…Ее лицо озарилось тем внутренним светом, который я так хорошо знал.— Мы размещались в убогом здании в одном из беднейших районов города. Но к нам приходили за помощью. И Джордан объяснял этим обездоленным, как взять жизнь в свои руки, давал им инструмент, необходимый для решения повседневных проблем — отсутствия крова, наркотиков, насилия… Когда эти люди понимали, что он действует бескорыстно, они начинали ему верить, и постепенно Джордан получил мощную поддержку.— Когда изменились твои чувства к нему?Блэр улыбнулась. Ее улыбка была печальной.— Наверное, все началось с восхищения тем, что Джордан добился в жизни. После Йельского университета он мог бы пойти в любую престижную юридическую компанию… но он выбрал другой путь. По мере расширения деятельности Джордан стал относиться ко мне как к полноценной партнерше, понимая, что может полностью на меня положиться. Через несколько месяцев мы уже все делали вместе… понимаешь, так получилось само собой. Я не хотела делать тебе больно, Джейк. Но когда Джордан сказал, что любит меня, я… я просто поняла, что это правильно… я стала частью его работы и его жизни, и я сама этого хотела.— Ну а сейчас? — спросил я.— А сейчас… все изменилось. Тогда мы действительно делали жизнь других людей лучше, мы занимались этим вместе, там, куда нас приводила работа, и мы были партнерами во всех смыслах. Здесь же, в Сент-Эндрюс, я чувствую себя женой политика. Моя работа заключается в том, чтобы развлекать жен преподавателей, разрезать ленточки на торжественных мероприятиях и стоять рядом с Джорданом, когда тот пожимает руку щедрым донорам, жертвующим деньги чисто из тщеславия… Я ненавижу все это.— Жизнь — крутая штука, — заметил я.— Мы говорили о том, чтобы вернуться в Детройт, — сказала Блэр. — Вот на что я надеюсь.Этот разговор не дал ответа ни на один мой насущный вопрос.— У Джордана есть враги? — спросил я.— Враги? — повторила Блэр. Она помедлила десять секунд, обдумывая ответ. — Есть те, кто его не любит. Всегда найдутся те, кому не по душе, что мы вместе, если ты это имел в виду.— Вот как?— Думаю, да. А что?— Что насчет Денниса Уитли?— Деннис боготворил Джордана, — покачав головой, сказала Блэр. — Его смерть как-то связана с этим? — помолчав, добавила она.— В последнее время вы не получали угроз?— Нет. По крайней мере, я ни о чем таком не знаю, — произнесла Блэр, снова побледнев. — Джейк, в чем дело?Внезапный порыв ветра распахнул дверь на крыльцо, с громким стуком ударившую в стену. Блэр вздрогнула, услышав этот звук. Черное небо над озером разорвала вспышка молнии.— Джейк, в чем дело? — повторила она.— Точно не знаю, — сказал я. — Я как раз пытаюсь это выяснить.— Тогда просто расскажи мне все, что тебе известно.— Почему бы тебе не обратиться к самому Джордану?— Я уже спрашивала у него, но он упрямо ничего не говорит.— Значит, таково его решение, — сказал я. — Послушай, Блэр, я очень устал. Мне нужно поспать хотя бы пару часов.Ее глаза затуманились гневом.— На тебя жалко смотреть, — сказала она.— Ты совершенно права.Не сказав больше ни слова, Блэр сняла дождевик с крючка у камина. Хлопнула входная дверь, заработал двигатель «Вольво». Стоя у окна на кухне, я проводил взглядом, как машина уезжает среди качающихся деревьев. Наконец ее огни исчезли вдали.«Глупый осел!» — мысленно обругал себя я. Лишь после того как Блэр уехала, я сообразил, что она так и не спросила у меня, почему я полез в драку. Сняв трубку, я набрал номер сотового телефона Джордана. После пяти гудков включился автоответчик. Оставив сообщение, чтобы он перезвонил мне, как только сможет, я положил трубку и, подойдя к шкафчику, налил себе еще виски.— С днем рождения! — вслух поздравилсебя я.В детстве, когда еще были живы мои родители, этот день казался очень важным. Получу ли я наконец настоящее ружье? Подарят ли мне лодку? Разумеется, родители выполняли все мои желания. Это же был день моего рождения, самый важный день во всем мире.С тех пор мир заметно сжался. В настоящий момент в нем не осталось никого, кроме меня и Стрекозы.Вернувшись в спальню, я лег в кровать. Вскоре ко мне присоединилась Стрекоза, медленно заползшая на свой край покрывала. Я решил на несколько минут закрыть глаза, рассудив, что Джордан скоро перезвонит.Мне приснился Афганистан.

Глава 13— Господин майор, возможно, это ловушка, — окликнул он меня во сне.Те же самые слова он произнес в ту промозглую холодную ночь под Кандагаром.— Скорее всего, сержант, это действительно ловушка, — согласился я.Мы затаились в темноте в разбомбленной деревушке.Начальник разведки батальона убедил нашего полковника в том, что вождь одного из пограничных племен хочет привести к нам двух влиятельных полевых командиров талибов.Моей группе специального назначения было поручено подготовить все к прибытию подразделения афганской армии, которое встретит талибов в маленькой деревушке недалеко от Лашкар-Гаха и доставит их в Кандагар.Мы вошли в деревушку вскоре после наступления темноты и быстро установили, что в ней никого нет. Я отрядил троих людей ждать командиров талибов в единственном уцелевшем строении. Остальные укрылись за каменными стенами, окружающими деревушку. Я позаботился о том, чтобы держать под огнем все подходы.Через несколько минут после назначенного времени встречи в деревушку въехала колонна машин. В инфракрасный бинокль я увидел, что это грузовики афганской армии.Из грузовиков выпрыгнули солдаты в камуфляже американской армии. Их было десятеро, все были вооружены автоматическими винтовками «М4», как и мы.Половина зашла в здание. Я доложил по радио полковнику, что командиров талибов до сих пор нет, но подразделение афганской армии уже прибыло. Тот ответил, что это невозможно, поскольку афганские солдаты попали в засаду под Кандагаром. И тогда я понял, что нас предали. Это были боевики талибов, заманившие нас в ловушку.Я приказал своей группе открыть огонь. Талибы, вошедшие в здание, выскочили в дверь, но были скошены прицельными очередями до того, как добежали до своих машин. Те же боевики, которые оставались на улице, растворились в темноте.В здании мы нашли троих наших солдат. Они заплатили своей жизнью за мою ошибку. Перед тем как убить, их мучили.Во сне я снова увидел их перед собой: выколотые глаза с укором взирали на меня, моля о спасении. Из кошмара меня выдернул пронзительный звонок телефона.Подбородок у меня ныл так, словно его сверлили тупым сверлом. Мышцы плеч и спины болели. Лежащая на кровати Стрекоза злобно сверкнула на меня глазами, красноречиво показывая, что ее уже достали эти звонки среди ночи.Я вспомнил, что оставил Джордану на автоответчике сообщение с просьбой перезвонить при первой возможности. Сбросив колени с кровати, я встал. Как только оказался на ногах, поступательное движение отнесло меня на кухню, где я схватил телефон. Однако звонивший уже положил трубку. Я услышал лишь длинный гудок.— Черт! — пробормотал я.Взглянув на часы на стене, увидел, что времени половина четвертого. С тех пор как я лег спать, ураган только еще больше усилился.Пройдя в ванную, я нашел под раковиной покрытую толстым слоем пыли бутылочку со средством для полоскания рта. Прополоскав рот, снова потрогал расшатанный зуб. Возможно, это была игра воображения, но мне показалось, что зуб шатается не так сильно. Я как раз наслаждался этой мыслью, когда снова зазвонил телефон.— Офицер Кантрелл? — чуть ли не робко произнес голос.— Да, Карлин, — ответил я.— Вам нужно немедленно приехать сюда, — сказала она.— Возможно, вы этого не знаете, Карлин, но я официально отстранен от дел, — сказал я. — Мне поручено лишь поддерживать связь с управлением шерифа.— Я это знаю, — тотчас же ответила Карлин, — но капитан Морго попросила меня позвонить вам. Пожалуйста, приезжайте сюда!У меня не было ни малейшего желания впутываться в это.— Сожалею, но я жду важный телефонный звонок.Последовала еще одна короткая пауза, после которой Карлин выпалила:— У нас в студенческом городке еще один мертвый человек. Звонивший сказал, что мертвец висит под подвесным мостом.Какое-то мгновение мне казалось, что я путешествую по искривленному времени.— Кажется, тот же самый разговор у нас был вчера ночью? — спросил я.— Да, — подтвердила Карлин. — Но… это новый… капитан Морго уже едет туда. Она попросила меня срочно разыскать вас. И попросила передать вам…Ее голос оборвался на середине фразы. Я услышал в трубке какой-то булькающий звук, после чего наступила полная тишина. Телефонная линия проходит вдоль лесной дороги, и всего одного поваленного дерева достаточно, чтобы отрезать связь всем, кто живет дальше вдоль берега озера.Положив трубку на телефон, я вышел на крыльцо. Температура опустилась по меньшей мере на десять градусов, а ветер усилился, пожалуй, до сорока миль в час. Я включил прожектор на крыше домика и в его свете увидел, что порывы ветра гонят струи дождя практически горизонтально.Раскинувшееся в ста футах от дома озеро напоминало Северную Атлантику. Волны с белыми барашками ударялись в берег, перекатываясь через пристань и поднимаясь по пологой лужайке. Корни растущей у причала яблони уже скрылись под водой. Моя боксерская груша раскачивалась из стороны в сторону так, словно была набита перьями.Я услышал громкий треск, за которым последовал глухой удар. У меня на глазах огромная восьмидесятифутовая ель повалилась прямо на крышу веранды соседского дома.Закрыв входную дверь на засов, я вернулся в спальню. Натянув джинсовую рубашку, трусы и белые спортивные носки, слазил в тайник под печной трубой и, надев кожаную кобуру под мышку, убрал в нее пистолет 45-го калибра.Затянув ремень на груди, я надел водонепроницаемые штаны армейского образца и резиновые сапоги. Снарядив две запасных обоймы, положил их в боковой карман куртки. Наконец, прежде чем покинуть дом, позаботился о том, чтобы у Стрекозы в миске было достаточно воды. Времени готовить ей завтрак не было.Я видел, что Стрекозе не по душе оставаться одной в доме, не имея возможности выйти на крыльцо или на лужайку, но у меня не было времени объясняться с ней. Я вышел из дома и запер за собой дверь.Сев в машину, я направился в сторону Гротона. Ветер раскачивал пикап. Дорога уже была усеяна упавшими ветками. Я держал скорость не больше тридцати миль в час, чтобы было время объезжать крупные препятствия.Примерно в миле от города свет фар внезапно выхватил стадо оленей, ошалело выскочивших на дорогу. Несмотря на то, что сразу же затормозил, я вскользь зацепил бампером последнего оленя. Здоровый самец отлетел ярдов на десять, перевернулся и поднялся на ноги. Мотнув головой, он поспешил следом за остальными.— Да, братец, нам с тобой здорово досталось, — пробормотал я ему вслед.Поднимаясь по крутому уклону вдоль ущелья, я увидел, что окна таверны «Фолл-Крик» ярко освещены, словно иллюминаторы океанского лайнера. Проезжая мимо, разглядел, что посетители стоят вдоль стойки сплошным строем в три ряда, подтверждая старую аксиому, гласящую, что непогода сближает людей. Разумеется, для завсегдатаев любая причина выпить была хороша.Я заехал на стоянку рядом с подвесным мостом. Полицейская машина капитана Морго уже стояла там, с погашенными фарами. Ничто не указывало на то, что я приблизился к месту преступления.Захватив фонарик и перчатки, я направился вниз по тропинке к мосту. В сплошной пелене дождя я разглядел под деревьями черный силуэт. Навстречу мне шагнул Кен Макриди. Поверх форменного мундира у него был накинут зеленый дождевик, нещадно терзаемый ветром. Когда я подошел ближе, Кен посветил мне в лицо фонариком.— Что с вами?.. — начал было он.— Наткнулся на колючую проволоку, — ответил я. — Так что тут у вас произошло?— У нас еще один мертвец, — сказал Кен, вытягиваясь в струнку. — На том же самом месте, что и тот вчера.— Где капитан Морго? — громко спросил я.— Она уже там, — указал на мост Кен.— Что насчет шерифа?— У них уже три смерти из-за урагана… Несколько минут назад шериф сообщил капитану по рации, что прибудет сюда, как только освободится.— Есть какие-нибудь новости насчет того, когда ураган утихнет?— Если верить прогнозу погоды, худшее еще впереди — утром обещают сущий ад. Сейчас скорость ветра в порывах достигает сорока пяти миль в час.Багрово-белая вспышка молнии озарила черное небо, и тотчас же прогремел оглушительный раскат грома.— Повтори-ка, как называется ураган? — улыбнулся я, стараясь подбодрить парня.— «Ильза».— Точно, — сказал я. — Ну прямо маленький котенок… беспокоиться не о чем.Молодое веснушчатое лицо улыбнулось в ответ.— Принимаемся за работу, — сказал я.Мы продолжили спуск к мосту.Вспомнив слова Карлин о звонившем, я задержался у синей кабинки телефона экстренной связи. Открыв кончиком пальца дверь, посветил внутрь. Опять только голый провод. Новый телефон исчез, как и его предшественник.— Всё как в прошлый раз, — заметил Кен.В соответствии с условиями соглашения компания, отвечающая за технические средства безопасности, была обязана заменить телефон экстренной связи в течение часа после поступления заявки. Если предположить, что так оно и произошло, получалось, что убийца по какой-то причине придерживается одного и того же рисунка. Это могло означать только одно: он хотел дать нам знать, что это опять он.— Как ты поступил с видеозаписью всех, кто был здесь вчера?— Капитан Морго вернула видеокамеру владельцу. Но весь отснятый материал в столе у меня в кабинете.— Отличная работа, — похвалил я. — Потом мы его обязательно просмотрим.Я натянул на голову капюшон ветровки, чтобы защитить глаза от дождя, а также чтобы скрыть от капитана Морго свое потрепанное лицо. Скорее всего, она сочтет это еще одним непростительным прегрешением.— Не пропускай на мост никого, кроме людей шерифа, — сказал я, оставляя Кена у входа.Когда я ступил на мост, порывы ветра заглушили рев воды, бегущей по дну ущелья в двухстах футах подо мной. Железобетонный настил раскачивался под ногами. Я направился к капитану Морго, смутным силуэтом виднеющейся впереди. Она стояла на середине моста, вцепившись в перила обеими руками.Лицо у нее было цвета спелого авокадо. Сильный ветер раздувал ей щеки, делая ее похожей на белку, запасающую орехи на зиму. Неловко оторвав одну руку от ограждения, она повернулась ко мне и прокричала:— Мне… нужна ваша помощь.Когда капитан Морго подняла голову, ветер сорвал фуражку и отправил ее в пропасть. У нее в глазах я увидел неприкрытый ужас. Даже с пистолетом в кобуре на ремне она была похожа на растрепанную бабульку, вырядившуюся в яркую форму, уязвимую и беззащитную. Когда мост содрогнулся от нового порыва ветра, капитан Морго снова вцепилась в перила обеими руками.— Этот мост рассчитан на то, чтобы выдержать кое-что посерьезнее этого, — крикнул я.Осторожно шагнув мне навстречу, капитан Морго схватила меня за левую руку и крепко ее стиснула. Прижимая губы к моему уху, она прокричала:— Джейк, я была не права!Глядя на нее, я почувствовал, как вся моя былая злость бесследно растаяла.Кивнув, я пожал ей руку и крикнул, перекрывая гул ветра:— Уже известно, кто это?Покачав головой, капитан Морго прокричала в ответ:— Вызов поступил меньше двадцати минут назад. Я только что прибыла сюда.Я направил луч фонарика на настил. Все выглядело в точности так же, как та сцена, которую я застал накануне. На перилах тем же самым узлом была завязана яркая веревка. На настиле у ограждения, защищающего от ветра, стоял зеленый пластиковый стакан.Пестрая плетеная бечевка внешне была абсолютно идентична вчерашней, и на конце имелся узелок в виде позолоченного желудя. Судя по всему, веревку закрепили на перилах в том же самом месте. Перегнувшись через ограждение, я направил луч фонарика на раскачивающийся труп.— Будьте осторожны! — воскликнула капитан Морго, сильными руками хватая меня за край ветровки.Между вчерашней и сегодняшней сценами смерти было одно существенное отличие. В отличие от первого трупа этот был полностью обнажен. За исключением рыжевато-седых волос на голове и половых органах, тело было бледным, словно рыбье брюхо. Я узнал мертвеца сразу же, как только навел луч света на лицо.— Вы его знаете? — крикнула капитан Морго.Я кивнул:— Это лучший друг Денниса Уитли. Двадцать лет назад они здесь, в Сент-Эндрюс, жили в одной комнате в общежитии. Его зовут Робин Масси.Свесившись за ограждение еще дальше, чтобы получше разглядеть шею, я увидел еще одно отличие.— На этот раз проволокой он не воспользовался, — крикнул я.— Кто «он»? — прокричала капитан Морго, судорожно держась за перила.— Тот, кто их убил, — ответил я, выпрямляясь. — Возможно, ее у него больше не было.Мне захотелось узнать, что произошло с одеждой Робина Масси. Если не считать белого воротничка священнослужителя, засунутого в проволочную сетку под перилами, на мосту оставались только его ботинки. Возможно, все остальное сдуло ветром; а может быть, одежду выбросил убийца. У вертикальной стойки ограждения стоял зеленый стакан с эмблемой встречи выпускников. Взяв его перчаткой, я принюхался и уловил запах того же самого виски, которое было в стакане Уитли.— Вероятно, коронер обнаружит у него в крови столько же алкоголя, сколько и у Уитли, — крикнул я, перекрывая рев ветра.— Вы знаете почему? — прокричала в ответ капитан Морго.— Полагаю, их обоих заставили сначала выпить виски, после чего пройти по перилам.До меня вдруг дошло, что из троих соседей по комнате в живых остался только один — Хойт Палмер. Последний раз я видел его, когда «Скорая помощь» увозила Палмера в медицинский центр Гротона. Я рассказал капитану Морго о нем.— Возможно, его жизнь также в опасности, — прокричал я. — Вам нужно связаться с полицией Гротона, пусть выставят охрану у его палаты. Если же его уже выписали из больницы, необходимо срочно его разыскать и обеспечить ему защиту.Пока капитан Морго связывалась по рации с полицейским диспетчером, я зажал фонарик под мышкой, направив луч на шарик в форме желудя на конце плетеного шнурка. Меня осенила догадка.Схватив шарик, я покрутил его, изучая плетеную золотую тесьму, покрывающую его подобно крошечным косичкам. Внезапно я вспомнил саблю, которую мне вручили в армии после того, как я был награжден «Серебряной звездой». Теперь эта сабля стояла у меня дома рядом с камином, я пользовался ею, чтобы колоть дрова.Шарик в виде желудя напоминал большой узел на темляке сабли. Они появились давным-давно, когда саблями еще сражались в бою. Темляк пропускался петлей через эфес и надевался на запястье, чтобы сабля не вылетела из руки, если клинок наткнется на сталь или кость.Однако теперь саблями больше никто не сражается. Их используют исключительно для торжественных церемоний. В последний раз американцы сражались саблями во время Гражданской войны, а я сильно сомневался, что нашему убийце сто семьдесят пять лет. Тонкая проволока также намекала на армейское прошлое. Однако ни Уитли, ни Масси никак не были связаны с армией.— Что вы об этом думаете? — прокричала капитан Морго, увидев, что я изучаю шарик в форме желудя.— Вы знаете, где плетеный шнур, которым был убит Уитли?— Его забрали люди шерифа.Я понял, что надежда получить его назад в ближайшее время весьма призрачна.— Понимаю, это противоречит правилам осмотра места преступления, но мне хотелось бы отрезать этот узелок и забрать его с собой, — крикнул я. — У меня есть один знакомый, который может его опознать.Прежняя капитан Морго категорически отвергла бы подобное предложение.— Делайте что вам нужно, — тотчас же последовал ответ.Достав складной нож, я перерезал плетеный шнур и убрал шарик в карман. Выпрямившись, увидел, как со стороны стоянки к мосту приближается еще один темный силуэт. У меня мелькнула мысль, почему Кен Макриди пропустил этого человека, но затем я разглядел, что это Большой Джим Дикки. Не обращая внимания на раскачивающийся мост, он решительно направился к нам, подобно Моисею, идущему через воды Красного моря.— Этот малыш изрядно подпортит нам сводки. У меня уже три трупа в Энфилде, — прокричал шериф таким голосом, словно был в восторге от растущего числа жертв.Опустив взгляд, он увидел воткнутый в проволочную сетку воротничок священнослужителя. Не замечая потоки воды, стекающие с полей его шляпы, сказал:— Я так понимаю, перед нами еще одно самоубийство.Оторвав руки от перил, капитан Морго повернулась к нему.— Он был убит, шериф… как и тот, другой, — чуть ли не с вызовом крикнула она в ответ. — Вы должны срочно прислать сюда следственную группу. — И, повернувшись ко мне, спросила: — Вы поедете в медицинский центр, чтобы поговорить с мистером Палмером?Я кивнул.— Захватите с собой рацию Кена. Свяжетесь со мной, если вам что-либо понадобится.— Спасибо, — ответил я.Большой Джим взирал на нас в полном недоумении.— И будьте осторожны, — напутствовала меня капитан Морго так, словно я был ее блудным сыном и впервые собирался самостоятельно ехать на машине.

Глава 14У меня не было времени размышлять о причинах случившихся с капитаном Морго превращений. Не было никаких оснований считать, что перемены окажутся долгосрочными. В настоящий момент я просто радовался тому, что какое-то событие заставило ее изменить свой взгляд на меня. У входа на мост я передал Кену Макриди просьбу капитана Морго, и тот вручил мне свою рацию.— Отовсюду поступают сообщения о происшествиях, — сказал он. — В округе во многих местах вырубило электричество, и губернатор штата собирается официально объявить нас зоной стихийного бедствия.Как только Кен остался позади, я выключил рацию. Если она мне понадобится, пусть аккумулятор будет заряжен. Когда я выходил на стоянку над обрывом, на нее свернула еще одна машина. Это был «Вольво» Джордана Лэнгфорда. Я направился к нему сквозь пелену дождя, гадая, кто за рулем.При моем приближении автоматическое стекло передней левой двери опустилось до половины. За рулем сидел Джордан. В свете лампы в салоне я увидел, как у него осунулось лицо. Под глазами набухли мешки, челюсть отвисла.— Я так понимаю, у нас на мосту еще один, — угрюмо пробормотал он.Проникающий в окно косой дождь покрыл крапинками его дождевик.— Да. Это Робин Масси, друг Денниса Уитли.Некоторое время Джордан молчал, уставившись прямо перед собой.— Я знал Робина, — с глубокой печалью в голосе произнес он. — Это был святой человек. Никто не мог желать ему смерти.— Ну, тем не менее… кто-то его убил, — возразил я.Джордан впервые поднял на меня взгляд. Увидев мое распухшее лицо, он вздрогнул. Я ждал, что Лэнгфорд что-нибудь скажет, но он молчал. У меня мелькнула мысль, что Блэр рассказала ему про драку.— Есть какие-нибудь ниточки насчет смерти Денниса? — спросил Джордан.— Возможно, убийца как-то связан с армией. Это один момент, который я собираюсь проверить. Также у нас есть видеозапись тех, кто вчера утром находился на месте преступления. Я намереваюсь просмотреть ее после того, как переговорю с неким Хойтом Палмером. На последнем курсе в Сент-Эндрюс они с Робином Масси и Уитли жили в общежитии в одной комнате.— Как, ты сказал, его зовут? — спросил Джордан.— Хойт Палмер.— Не помню, чтобы я встречал его в обществе Денниса.— Последние двадцать лет Хойт Палмер прожил в Финляндии. Вчера вечером его забрали в больницу Гротона с подозрением на пищевое отравление.— Я могу не напоминать об этом… но, пожалуйста, постарайся двигаться как можно быстрее, — сказал Джордан. — Все это способно нанести колледжу удар, от которого он не оправится долгие годы. Я буквально вижу заголовки желтой прессы… «Приезжайте в Сент-Эндрюс встретиться со своими бывшими однокурсниками и со смертью».Он до сих пор не спросил у меня насчет своей собственной скандальной сенсации.— Как воспринимает все это Блэр? — спросил я.— С ней всё в порядке, — ответил Джордан. — А что?— Так просто… полагаю, она достаточно хорошо тебя знает и может сразу же определить, когда что-то не так.— У нее все замечательно, — с вызовом повторил Джордан.Судя по всему, Блэр не призналась ему в том, что ездила ко мне.Луч моего фонарика случайно упал на бок его машины, и я разглядел на краске свежую царапину. Она проходила горизонтально через обе двери и до заднего бампера.— Похоже, кто-то умышленно поцарапал твою машину, — заметил я.— Кто может сказать почему? — кивнув, подтвердил Джордан. — Блэр первая это увидела и показала мне. Я понятия не имею, когда это произошло. Наверное, подростки хулиганят.Я вспомнил, что увидел на стоянке над обрывом еще две машины с такими же царапинами, когда приехал осматривать тело Денниса Уитли.— Есть какие-нибудь успехи в моей маленькой проблеме? — робко спросил Джордан.Судя по его затравленному взгляду, он ожидал услышать что-то плохое.— Да… есть небольшой прогресс.— Ты шутишь! — встрепенулся Джордан, оживляясь впервые за все время разговора.— Нет. Я нашел тех, кто снимал тебя в «Стране чудес». Я отобрал у них записывающую аппаратуру и, возможно, кое-какой отснятый материал. Как только у меня будет возможность, я непременно все просмотрю.— Спасибо, Джейк, — сказал Джордан, глядя мне в глаза. — Огромное тебе спасибо!— Пока что рано меня благодарить, я еще ничего не сделал.— Что у тебя с лицом? — спросил Джордан.— Плата за прогресс, — сказал я. — Но я до сих пор не знаю, кто нанял этих людей снимать тебя и почему. Мне предстоит долгий путь.— Ты сказал: «людей». Их было несколько?— Да.— Если расставлять приоритеты, эти смерти гораздо важнее.— Одно может быть связано с другим.Лэнгфорд молча кивнул.— Ты знаешь человека по имени Бобби Девейн?— Никогда о таком не слышал.— Ты знаешь кого-нибудь из юридической фирмы Раццано?— Ты имеешь в виду этих пробивных братцев?Я кивнул.— Старший… Брайан. Лет двадцать назад окончил Сент-Эндрюс… Кажется, учился на одном курсе с Деннисом Уитли. С тех пор они с братом сколотили состояние на бракоразводных процессах и трудовых конфликтах. Он живет на берегу озера, дальше тебя, в Гленвуд-Лэндинг… в огромном особняке.— Как хорошо ты с ним знаком?— Он — новый член нашего попечительского совета, пожертвовал колледжу миллион долларов. Его жена Доун — хорошая приятельница Блэр. На следующей неделе состоится торжественное присвоение его имени центру нанотехнологий. А что?— Возможно, он или его брат наняли тех, кто снимал тебя в «Стране чудес». Другой вариант — этот Бобби Девейн. У него частное детективное агентство в Сиракузах.Послышался треск, похожий на разрыв артиллерийского снаряда, и развесистый дуб в конце стоянки повалился с громким треском, перегораживая дорогу в студенческий городок. Джордан смотрел на это с отрешенным любопытством.— У тебя есть прямой номер Раццано? — спросил я.Джордан достал из кармана ветровки сотовый телефон и несколько раз нажал стилусом на экран.— Домашний подойдет? — спросил он.Я кивнул, и Джордан записал номер в блокнот, который достал из бардачка. Затем, заглушив двигатель, поднял стекло и вышел из машины. Проводив взглядом, как он спускается к мосту, я направился к своему пикапу.Послышалось приближающееся завывание сирен. На стоянку выехала белая машина следственного отдела управления шерифа. Выскочившие из нее три криминалиста начали выгружать оборудование. Я сел в машину и поехал вниз.

Глава 15Спустившись с Кампус-Хилл, я увидел, что на перекрестке только что столкнулись две машины, перегородив дорогу. В ярком перекрестном свете их фар грузная женщина в комбинезоне и шапке, напоминающей те, в которых ходят тибетские пастухи, обвиняюще тыкала пальцем во второго водителя, одетого в духе рыбаков из Глостера, в желтой зюйдвестке и таком же плаще.Щетки стеклоочистителя терпели поражение в битве за то, чтобы держать лобовое стекло чистым. Въехав в Гротон, я направился к больнице. Редкие водители по-прежнему отваживались бросить вызов стихии, однако машины ползли приблизительно с такой же скоростью, с какой по тротуарам шли согнувшиеся пешеходы.На центральной площади я свернул на Сенека-стрит. Через несколько кварталов из дождя показались огни медицинского центра Гротона. Я поехал по обсаженной деревьями брусчатке.Построенное в первой половине двадцатого столетия, здание своими грязными кирпичными стенами и узкими неприступными окошками всегда напоминало мне гауптвахту в Форт-Ливенуорте. В находящемся неподалеку колледже возводили одно новое здание за другим благодаря добившимся успеха в жизни выпускникам, таким как Брайан Раццано. Однако никто не собирался выкладывать денежки на новую больницу.Дорога, ведущая к приемному отделению, была запружена машинами с мигающими желтыми огнями аварийной сигнализации. Слабые гудки клаксонов тщетно пытались перекрыть дикий рев ветра. Въехав на бордюр, я поставил пикап на траве и направился внутрь.В приемном отделении уже толпилось десятка два человек с травмами, полученными во время урагана. Кое-кто лежал на каталках. Другие заполнили коридор, ведущий в операционные. Те, кто приехал последним, сидели в вестибюле на полу, откинувшись на стену.В толпе сновали медсестры, проводя первичный осмотр и направляя в операционные тех, кто пострадал наиболее серьезно. Я предъявил женщине в регистратуре свой значок, и она, сверившись с журналом, сказала, что Хойта Палмера перевели в палату 1326.Я поднялся по чугунной лестнице, ведущей в центральное крыло здания больницы. На третьем этаже висел план, из которого следовало, что во всех четырех углах прямоугольного зала находятся санитарные посты. Палата 1326 выходила в коридор, параллельный тому, в котором я стоял.Если не считать приглушенного гула дождя и ветра, на этаже царило относительное спокойствие. У ближайшего к палате 1326 санитарного поста стоял сотрудник полиции Гротона, разговаривающий с медсестрой. За столиком врач затравленного вида заполнял какие-то бумаги. Ярко освещенный коридор вел к палатам.Когда я приблизился к полицейскому, тот словно сжался в размерах. Не больше пяти футов шести дюймов роста, он обладал вскормленным стероидами телосложением человека, постаравшегося выжать максимум из того немногого, чем наделила его природа. Шея у него была почти такая же толстая, как и голова, а светло-синяя форма обтягивала все до одной мышцы рук и ног. Черная нашивка над правым нагрудным карманом указывала, что фамилия полицейского Шмидт. «ЗИГ-Зауэр» калибра.40 казался неестественно большим в кобуре на узких бедрах.Предъявив значок сотрудника службы безопасности колледжа, я сказал:— В палате тринадцать двадцать шесть находится больной, которого вы должны охранять. Его зовут Хойт Палмер.— Вы можете сказать, как долго я должен нянчиться с этим больным? — ответил Шмидт, раскачиваясь взад и вперед. — Если вы в своем колледже этого еще не заметили, у нас тут ураган.— Точно, — сказал я. — Всем приходится тяжело. Ваш напарник дежурит в палате?— Зачем мне напарник? Всё и так под контролем.— Разумеется, — сказал я, проникаясь беспокойством. — Давно вы здесь?— Минут пятнадцать. Когда я сюда пришел, у этого типа в палате были его жена и еще одна дама. Я сказал ему, что он под охраной полиции, как и говорил мне сержант.— Должно быть, это принесло ему огромное облегчение… Что дальше?— Дальше он спросил, зачем ему нужна охрана полиции, и я рассказал ему, что на том же самом месте, где и вчера, пристукнули еще одного человека, — сказал полицейский.— Так почему же вы стоите здесь? — спросил я.— Потому что они попросили меня выйти.— Да, — сказал я, — понятно.Шмидт не заметил мой сарказм.— Другой лестницы в конце коридора нет. К палате можно пройти только мимо меня. — Он гордо выпятил грудь.— С тех пор как вы здесь, никто не приходил и не уходил? — спросил я.— Минут пять назад ушли дамы, которые были у него. Кроме них, здесь больше никто не проходил.— Вы не заглядывали к нему?Он молча покачал головой.— Вижу, ты у нас настоящий Дик Трейси[23].— Это еще что значит? — с вызовом спросил Шмидт.— Это значит то, что ты полный идиот, — сказал я, направляясь в палату Палмера.Позади послышались шаги полицейского, устремившегося следом за мной.— Я не потерплю подобное хамство! — окликнул он меня.Дверь в палату 1326 была пятая слева. Она была закрыта. Распахнув ее, я вошел в палату. Единственный свет давала тусклая лампочка в крохотной ванной комнате, однако его хватило, чтобы разглядеть, что большая койка пуста, а одеяло валяется на полу.Включив верхний свет, я подошел к шкафу. Его створки были раздвинуты. На вешалке внутри висели белая рубашка и брюки защитного цвета. Внизу стояли коричневые полуботинки.— Какого черта!.. — воскликнул застывший в дверях Шмидт.— Значит, с тех пор, как ты здесь, никто не входил и не выходил, — сказал я, подходя к узкому окну. — Должно быть, это был человек-невидимка.Окно было заперто на щеколду изнутри.— Ну, Дик, что ты думаешь? — грозно спросил я.— Я… это невозможно! — пробормотал он.— Точно, — сказал я, направляясь к двери. — На твоем месте я бы прямо сейчас проверил все палаты в этом коридоре. И тогда, быть может, завтра ты еще останешься на этой работе.Когда я посмотрел в конец коридора, полицейский уже распахнул первую дверь, держа наготове «ЗИГ-Зауэр». Я понял, что, если кто-либо и прятался в одной из палат, его уже и след простыл.По дороге к своей машине я размышлял над возможными вариантами. Что, если Хойт Палмер и есть убийца? Что, если он совершил это, чтобы заставить умолкнуть Уитли и Масси, знавших нечто такое, что представляло для него смертельную угрозу?

Глава 16Взглянув на часы, я увидел, что времени уже половина шестого утра и, следовательно, скоро рассветет. Небо по-прежнему оставалось затянуто черными тучами, но дождь сменился легкой изморосью, и ветер определенно немного ослабел. Садясь в машину, я вспомнил слова Кена Макриди о том, что ураган достигнет своего пика ближе к середине дня. Значит, сейчас мы оказались в самом его центре.Дороги вокруг центральной площади были покрыты слоем воды глубиной шесть дюймов, и я подумал, что озеро может выйти из берегов. Взглянув в зеркало заднего обозрения, я увидел, что мой пикап оставляет за собой кильватерную струю, словно я борозжу водную гладь на моторной лодке.Представив себе Стрекозу, оставшуюся в домике, я решил проведать ее при первой же возможности. Больше всего мне в настоящий момент был нужен кофе. За предыдущие трое суток я спал в общей сложности меньше четырех часов, и вряд ли следовало ожидать, что такое положение дел изменится.Поднимаясь обратно на Кампус-Хилл, я постарался сосредоточиться на исчезновении Хойта Палмера. Даже в своем потрепанном состоянии я понимал, что с ним могли произойти только две вещи. Или он покинул свою палату добровольно, или его принудил к этому убийца Уитли и Масси.Я вспомнил слова Шмидта о том, что никто не проходил в коридор, из чего следовало, что он, скорее всего, довольно внимательно следил за тем, чтобы никто не прошел в палату. Однако вряд ли полицейский ждал, что Палмер проскользнет мимо него в противоположную сторону.Если имело место похищение и убийца проявил смекалку, он мог запросто совершить какой-нибудь отвлекающий маневр, чтобы незаметно проникнуть в коридор. Лично я поступил бы именно так. Ну а после того как он оказался в палате, ему оставалось лишь вывести Палмера из строя, после чего дождаться в одной из соседних палат возможности скрыться.Включив рацию, я связался с капитаном Морго, доложил о том, что наш подопечный исчез из палаты, и посоветовал немедленно разослать на него ориентировку.Она все еще находилась на мосту вместе со следователями из управления шерифа, но согласилась немедленно передать мою просьбу. Прежде чем окончить связь, я также посоветовал выставить охрану у обоих входов на мост, и капитан Морго обещала проследить за этим, прежде чем сама покинет место преступления.Проезжая через студенческий городок, я оказался рядом с заросшим плющом зданием общежития, в котором жил на первом курсе. Электроснабжение колледжа до сих пор не было нарушено, и за окнами первого этажа я увидел шумную пирушку по случаю урагана. В окне наверху молоденькая студентка прижалась носом к стеклу, глядя на непогоду. Проезжая мимо, я помахал ей рукой, но она вряд ли могла меня увидеть.На боковую стену здания службы безопасности колледжа повалился огромный платан, и рабочие с бензопилами спешили его убрать. Свернув на стоянку, я поставил пикап на место капитана Морго у запасного выхода. Отперев ящик с инструментом в кузове, достал аппаратуру видеонаблюдения, обнаруженную в номере Сэла в мотеле «Страна чудес», и забрал ее с собой.Все столы в дежурной комнате были заняты сотрудниками службы безопасности и работниками экстренных служб колледжа, отвечавшими на телефонные звонки с сообщениями о новых напастях. На расставленных вдоль стен раскладушках лежали полицейские в промокшей насквозь форме.Мне требовалось уединенное место, чтобы просмотреть видеозаписи, и я решил воспользоваться пустующим кабинетом лейтенанта Риттерспоф на втором этаже. В темном помещении чувствовался легкий аромат курительных благовоний. Поставив оборудование на стол, я спустился в дежурную и налил себе большую кружку черного кофе.Стоя у кофеварки, я отпил глоток ароматной жидкости. Мой рассудок метался, подобно волосатому мамонту в зоопарке Даффилд-Холл. Даже крепкий кофе мало чем мог помочь после того, как я в течение последних двадцати четырех часов израсходовал столько адреналина.В Афганистане, находясь в ночной засаде, я нередко употреблял амфетамины, однако сейчас у меня не было желания просить у кого-нибудь таблетку. Я обвел взглядом дежурное помещение. Раскладушки у стены показались мне номером люкс в пятизвездочной гостинице. Я налил себе еще одну кружку кофе.Направляясь на второй этаж, я встретил в коридоре Кена Макриди и попросил его принести в кабинет лейтенанта Риттерспоф видеоматериал, отснятый на месте убийства Уитли.Когда я подключал записывающую аппаратуру к телевизору, за окном раздался новый оглушительный треск, после чего от грохота содрогнулся пол. Повалился еще один платан, чьи неглубокие корни вырвались из раскисшей от дождя почвы.Вскоре Кен принес видеодиск. Он уже направился к двери, когда меня внезапно осенила одна мысль, и я отложил соединительные кабели.— Кен… когда я вчера утром пришел сюда, внизу в помещении для задержанных сидели два подростка, — сказал я. — Проверь по журналу, какие обвинения были им предъявлены.— Слушаюсь, сэр!— Думаю, тебе уже пора называть меня просто Джейком.Просияв, Кен вышел из кабинета.К счастью, видеокамера оказалась цифровой. Одним из компонентов аппаратуры, лежащей в ящике Сэла, был мини-проигрыватель цифровых видеодисков. Подключив его к телевизору, я вставил диск.Запись продолжалась всего около трех минут. Вначале были трепещущие кадры, заснятые лысым коротышкой; за нее он смог бы получить кучу денег на одном из кабельных телеканалов, специализирующихся на сенсациях. «Миллионер обезглавлен — развлечение для всей семьи». Здесь был драматичный крупный план трупа Уитли, падающего в бурный поток, а затем мои отчаянные попытки ухватить голову, прежде чем она последовала вниз за остальным телом.Далее был я, бегущий к машине. Запись резко обрывалась на том месте, где я выхватил видеокамеру из рук оператора. Последние две минуты состояли из сделанной Кеном панорамной съемки небольшой толпы зевак, собравшихся на стоянке.Я как раз закончил просматривать запись в первый раз, когда Кен вернулся в кабинет.— Я выяснил про двух подростков, о которых вы спрашивали, — сказал он. — Им были предъявлены обвинения в хулиганстве, вандализме и умышленном причинении вреда частной собственности.— В журнале указано, что именно они натворили?Кен кивнул.— Их схватили с поличным, когда они отверткой царапали машины на стоянке перед административным зданием. Адвокат у них — известный местный проныра. Он пытается добиться снятия обвинений в обмен на возмещение ущерба.— Когда задержали подростков? — спросил я.— Если верить журналу, в три часа ночи.— Сколько им лет?— Одиннадцать и двенадцать.Я бы отправился к ним домой и допросил каждого по отдельности, однако на это не было времени. Рассказав Кену про поцарапанные машины, которые я видел на стоянке над обрывом в ночь смерти Уитли, я сказал:— Свяжись с их родителями и объясни, что мальчишки могут быть свидетелями в деле об убийстве. Передай им, что, если они немедленно привезут своих детей сюда, я постараюсь добиться смягчения обвинений. Когда они приедут, держи их отдельно друг от друга.— Будет сделано, — сказал Кен.Перемотав назад запись, сделанную Макриди, я воспроизвел ее снова. К сожалению, зеваки, собравшиеся поглазеть на трагедию, по большей части стояли в тени, вдалеке от света фонарей. В бледных отсветах синей лампы над будкой телефона экстренной связи я разглядел лысого коротышку, владельца видеокамеры, а также двух пузатых бывших выпускников, узнавших меня. Из оставшихся десяти — двенадцати человек примерно половина были женщины. Остальные лица мелькали по экрану размытыми пятнами.В какой-то момент камера в руках Кена описала более широкую дугу, захватив машины в дальнем конце стоянки. Она не задерживалась на месте, и изображения быстро проносились по экрану. Однако когда я просматривал запись в третий раз, мой взгляд привлекла фигура, освещенная на мгновение на фоне обрамляющих стоянку вечнозеленых деревьев.На четвертом просмотре я ткнул кнопку паузы, как только началась эта широкая дуга. Непрерывно нажимая кнопки воспроизведения и паузы, я смог рассмотреть отдельные кадры, разделенные долями секунды.Когда камера приблизилась к вечнозеленым деревьям, вспыхнул яркий свет фар проезжающей мимо машины. На одно мгновение он озарил деревья. Я задержал на экране последнее изображение на целых десять секунд.Мало того что я смог разглядеть лицо человека, выглядывающего сквозь заросли, — я его узнал. На протяжении последних лет я слишком много времени проводил в его обществе и теперь безошибочно узнал эти резкие черты.Это был Бен Массенгейл, падший герой, вдохновивший меня избрать военную карьеру, еще когда я проходил программу подготовки офицеров резерва в Сент-Эндрюс. Возможно, он просто пришел поглазеть, как и остальные зеваки. Новость о случившемся добралась бы до «Крикера» в считаные минуты. С другой стороны, Бен по-прежнему оставался жилистым и крепким. И он мастерски обращался с военным снаряжением.

Глава 17Окна в кабинете стучали, словно кастаньеты, и я понял, что ураган снова набирает силу. Достав из видеопроигрывателя диск, который дал мне Кен, я взял одну из двух записей, обнаруженных в ящике Сэла. Вставив диск в проигрыватель, нажал кнопку воспроизведения.Как и запись с участием Джордана и девушки, это была любительская съемка. В ней участвовали пожилой седовласый джентльмен и прыщавый подросток. Оба голые. Подросток был тощий, как скелет; солидное брюшко старика напоминало раздувшуюся опухоль.Запись была сделана в темноте. Действие происходило в голубой гидромассажной ванне, вставленной в деревянную платформу. На заднем плане виднелась открытая раздвижная стеклянная дверь, ведущая в гостиную просторного дома.Действующие лица фильма не тратили время на демонстрацию своей сексуальной ориентации; похоже, оба также не подозревали о том, что их снимают. Приблизительно через пять минут я остановил воспроизведение и вынул диск.На втором диске была запись другого сексуального развлечения. Эта была сделана при свете дня. Похоже, съемка производилась где-то в Адирондакских горах. В окно спальни были видны заснеженные вершины. На этот раз участников было трое, из них две женщины.Мужчина в кровати показался мне знакомым. Ему было лет под семьдесят, при этом он находился в отменной физической форме. Впрочем, иначе и быть не могло: две молоденькие блондинки в кровати вместе с ним развлекали его так, что хватило бы и новобрачному.Достав диск из проигрывателя, я убрал его вместе с другими двумя в ящик, а ящик задвинул под стол лейтенанта Риттерспоф. Вероятно, на дисках были записаны и другие увлекательные эпизоды, но у меня не было времени их просматривать.Сэл сказал правду, заявив, что не работает на мотель «Страна чудес», — он записывал не только Джордана Лэнгфорда. Похоже, сеть была раскинута гораздо шире и включала и другие случаи шантажа.В дверях появился Кен Макриди.— Джейк, один из подростков, которых вы просили меня найти, ждет в коридоре, — доложил он. — Его отец — заведующий общежитием для первокурсников. Он сразу же привез своего сына сюда.— Что насчет второго мальчишки? — спросил я.— Я переговорил с его отцом, но тот заявил, что его сын ни в чем не виноват, и его преследуют за его политические взгляды.— У мальчишки есть политические взгляды?— Полагаю, речь идет о взглядах его отца, — сказал Кен. — Он — известный смутьян, публично высказывается о том, что Гротон прибирают к рукам евреи и коммунисты.Я понял, какой из подростков его сын.— Вводи мальчишку сюда, — сказал я. — А отец пусть подождет в коридоре.Как я и ожидал, это был рыжеволосый бледный Клецка Пиллсбери. Теперь он не плакал, однако, когда он заходил в кабинет, руки у него дрожали. Я предложил ему сесть на стул напротив письменного стола.Мальчишка был одет так же, как и в комнате для задержанных: толстовка с эмблемой НБА, золотая цепочка, мешковатые джинсы и кроссовки. Козырек бейсболки все так же залихватски смотрел вправо.— Как тебя зовут, сынок? — ласково спросил я.— Коди… Макнамара, — неуверенно произнес мальчишка.— Коди, мне сказали, что вас задержали за то, что вы поцарапали несколько машин на стоянке перед зданием администрации колледжа. Это правда?Первым делом мне требовалось установить, насколько искренним со мной он будет.— Да… мы их царапали, — признался мальчишка. — Мы с Бреттом.— Спасибо за то, что сказал правду. А теперь следующий вопрос, очень важный. Вчера ночью вы портили машины на другой стоянке, той, что над обрывом рядом с подвесным мостом?Коди тотчас же потупился. Прошло секунд десять, прежде чем он наконец медленно поднял и опустил голову.— Ну хорошо, — сказал я. — Коди, полагаю, тебе уже известно, что в ту ночь там погиб один человек.Мальчишка снова кивнул, по-прежнему упрямо отказываясь смотреть мне в глаза.— Ты расскажешь мне, что́ видел на мосту?Выкатившиеся из глаз слезы поползли по пухлым щекам. Встретившись на кончике подбородка, они сорвались вниз и упали на позолоченную цепочку на шее. Я собирался повторить свой вопрос, но решил подождать.Время шло, и я вдруг сообразил, кто был тот мужчина на втором видеодиске, развлекавшийся в обществе двух дешевых блондинок. Когда я видел его в предыдущий раз, он председательствовал в верховном суде штата. Я представлял интересы службы безопасности колледжа Сент-Эндрюс. Мы были ответчиками по иску, предъявленному одной из студенток, заявившей, что она заболела от отравления асбестом в старом здании общежития.Мужчина, резвящийся подобно похотливому жеребцу, был судьей верховного суда штата Нью-Йорк Эддисоном Дэвисом. Я все еще пытался вспомнить название юридической фирмы, подавшей иск от имени студентки, когда Коди Макнамара заговорил снова:— Поболтавшись у общежития на противоположном берегу ущелья, мы с Бреттом вернулись в студенческий городок, — дрожащим голосом произнес он. — У нас в карманах были отвертки, и мы… э… э… мы решили поцарапать пару машин на стоянке. — Остановившись, мальчишка вытер тыльной стороной ладони нос и продолжал: — Мы всё еще оставались на стоянке, и было очень темно. Я сказал Бретту, что не собираюсь торчать здесь, а он начал обзывать меня тряпкой и педиком. И тут я увидел, как что-то движется у той телефонной будки с синей лампой. Я схватил Бретта за руку, и тот тоже посмотрел туда. Там один тип помогал другому спускаться по дорожке к мосту. Похоже, второму типу было совсем плохо. Я хочу сказать, он на ногах не стоял, и первый тип буквально тащил его на себе. Когда они очутились рядом с синей лампой, я рассмотрел, что у первого типа на плече что-то… что-то вроде свернутого садового шланга… и затем они вышли на мост.— Что было дальше? — спросил я.— Это всё. Больше я ничего не видел.— Что ты тогда сделал?— Бретт сказал, что нам нужно спуститься к мосту и посмотреть, чем они занимаются… но я… я хотел только поскорее вернуться домой. Так что, когда он направился вниз, я пошел в противоположную сторону. Наверное, Бретт решил присоединиться ко мне, потому что через пару минут он догнал меня, и дальше мы пошли вместе.Это было похоже на правду. Мальчишка жил в квартире заведующего, расположенной в здании общежития для первокурсников в дальнем конце студенческого городка. Здание администрации колледжа, перед которым подростки царапали машины, находится в противоположной стороне.— Коди, ты можешь описать первого мужчину… того, который нес на плече садовый шланг?— Было очень темно, — сказал мальчишка, — но по сравнению со вторым он казался большим.— Насколько большим?Посмотрев на меня, Коди сказал:— Ну, таким, как вы… может быть, даже выше.Бен Массенгейл ростом был выше меня.Встав, я вышел в коридор и поблагодарил мистера Макнамару за то, что он пришел сюда. Я пообещал ему сделать все возможное, чтобы помочь Коди, когда его дело будет рассматривать суд по делам несовершеннолетних. Как только они ушли, я снова сел за стол и положил голову на мягкую эргономическую подкладку под локти.Я понимал, что мне необходимо разыскать Бена Массенгейла, однако сначала несколько минут размышлял о том, чем еще могу помочь Джордану во второй его проблеме. Если я не смогу разыскать шантажиста и припереть его к стенке, меньше чем через двенадцать часов Джордан подаст в отставку. Тот, кто потребовал у него пять миллионов, обязан был знать о сделанном Уитли пожертвовании, лежащем на личном счету Джордана. «Но почему только пять миллионов? — гадал я. — Почему не десять или не двадцать?»Шантажист расправился с Уитли, потому что тот был единственным, кто знал о том, что деньги у Джордана и он может поступить с ними как ему заблагорассудится?Кто, помимо самого Джордана, имел доступ к этой информации?Вопросы кружились у меня в голове, словно бетон в автомиксере. Оторвав свою тяжелую затуманенную голову от подкладки, я посмотрел на часы на стене. Было уже двадцать минут седьмого, и ветер снова набирал децибелы. Небо за окном приобрело причудливый металлический оттенок.Я остановился на двух мыслях. Возможно, ничего хорошего это не даст, и все-таки я решил воплотить их в жизнь. Порывшись в нагрудном кармане ветровки, выудил визитную карточку Бобби Девейна и, сняв трубку, набрал написанный на обороте номер сотового телефона. После пяти гудков включился автоответчик.— Говорит Роберт Девейн, — послышался низкий скрежещущий голос. — Оставьте сообщение.Что я и сделал.— Говорит Джейк Кантрелл из Гротона, Бобби. Это я встретился с Сэлом и Энджи в «Стране чудес». Сейчас я с удовольствиемизучаю твое оборудование для наблюдения, запрещенное законом… особенно видеозаписи, которые ты делаешь для шантажа. Сэл любезно поведал мне, что это ты нанял его. Поэтому прежде чем тебя арестуют за вымогательство, Бобби, думаю, нам с тобой следует поговорить. Перезвони мне.Оставив свой добавочный номер службы безопасности колледжа, я повесил трубку. В отличие от телефона у меня дома этот номер в случае моего отсутствия автоматически переключится на диспетчера.Затем я достал номер домашнего телефона Брайана Раццано, который дал мне Джордан. Трубку сняли после второго гудка.— Раццано, — произнес приятный баритон.Я узнал голос по рекламе на телевидении.— Меня зовут Джейк Кантрелл, — начал я. — Я живу на берегу озера недалеко от вас и работаю в службе безопасности колледжа Сент-Эндрюс.— Джейк Кантрелл, — медленно повторил голос, словно вспоминая что-то из далекого прошлого. Меня поразило то, что Раццано, похоже, нисколько не удивился моему звонку в половине седьмого утра в разгар урагана. — Случайно не бессмертный Танк Кантрелл?— Да… добрый старый Танк, — подтвердил я.— Я был на трибуне, когда вы в матче против «Тулана» прорвали оборону и совершили тачдаун, оказавшийся победным, — отдаваясь ностальгическим воспоминаниям, произнес Раццано. — Вы протащили за собой двух висевших на вас защитников и…— Мне сказали, что вы нанимаете для конфиденциальных расследований человека по имени Бобби Девейн, — перебил его я. — Вчера вечером я встретился с двумя его сотрудниками в мотеле «Страна чудес», недалеко от выезда на автостраду. У них в номере было оборудование для наблюдения, и они снимали на видео людей, даже не подозревавших об этом. Лично я считаю, что вы, мистер Раццано, возглавляете организацию, которая занимается шантажом, и если я выложу все, что мне известно к настоящему моменту, в «Нью-Йорк таймс», вашу фамилию соскоблят с фасада центра нанотехнологий еще до того, как бетон полностью затвердеет.Я поморщился от неуклюжей метафоры.— Ради всего святого, о чем это вы? — воскликнул Раццано.— Брайан, не сомневаюсь, ты все прекрасно понимаешь, — сказал я. — Как насчет достопочтенного судьи Эддисона Дэвиса, например? Ты уже видел этого славного служителя закона голышом, зажатого с двух сторон молоденькими блондинками?Когда я клал трубку на аппарат, в переплет окна кабинета ударила толстая ветка. Какое-то мгновение она оставалась прижатой к стеклу, затем ветер оторвал ее прочь.Только время должно было показать, вылетят ли из двух растревоженных мною ульев живые пчелы. А мне тем временем предстояло разыскать Бена Массенгейла. У меня были кое-какие мысли насчет того, где он может находиться.

Глава 18По пути к стоянке мне пришлось перелезть через ствол поваленного платана. Его узловатые корни наполняли воздух запахом сырой земли: казалось, природа-матушка начинала потеть от своих напряженных усилий перевернуть мир вверх тормашками.Сев в машину, я включил выпуск новостей и узнал, что ураган «Ильза» понижен до второй категории. Судя по всему, никто не потрудился передать это известие в Гротон. Слышались нарастающие раскаты грома, небо почернело, а дождь лил сплошной стеной.Главная дорога, ведущая через студенческий городок, была свободна, если не считать опрокинутых мусорных баков и кружащихся облаков опавших листьев. По мостовой метался, подобно обезумевшей гремучей змее, оборванный провод, разбрызгивая снопы желтых искр. Включив рацию, я связался с диспетчером службы безопасности колледжа и доложил обстановку.Свернув к таверне «Фолл-Крик», я с удивлением обнаружил, что электроснабжение там не нарушено. Освещенное здание выделялось на фоне горного хребта, подобно бакену.В ущелье порывы ветра достигали шестидесяти-семидесяти миль в час.Наклонившись вперед, я направился к входу в таверну. Внезапно послышался громкий треск, а затем что-то вроде приглушенных ударов кувалдой. Эти звуки доносились от фундамента «Крикера». Присев на корточки, я присмотрелся внимательнее.Я не инженер-строитель, однако сразу же понял, что нижние балки, на которых держалось все здание, только что сместились на фундаменте. На бетонном основании обнажилась полоса шириной дюйма четыре, еще не затронутая проливным дождем. За считаные мгновения у меня на глазах она потемнела под струями воды, как и все остальное.Я зашел в таверну. Внутри рев ветра заглушался громкой музыкой. В просторном зале на первом этаже собрались не меньше сотни человек, запрудивших все пространство от кухни до бильярдного стола, стоящего в фонаре, нависающем над ущельем.Я отыскал хозяина заведения Чака Маккинли, сидящего за столом возле дымящего камина. Наклонившись к нему, перекрывая гул музыки, рассказал о том, что увидел на улице. Чак невозмутимо устремил на меня отсутствующий взгляд глаз, затуманенных бурбоном.— «Крикер» стоял здесь, еще когда моего деда не было на свете! — крикнул он, словно это отвечало на мой вопрос.— И все-таки, Чак, тебе лучше взглянуть самому, — сказал я, прежде чем отправиться на поиски Бена Массенгейла.Не успел я сделать и двух шагов, как из толчеи вынырнул Джонни Джо Йенго.— Джейк! — прокричал он, перекрывая шум, — у меня есть для тебя хорошая новость.Я всмотрелся в толпу перед стойкой, ожидая найти Бена на его любимом табурете.— Сумчатые крысы из Гамбии, — крикнул Джонни Джо мне прямо в ухо. — Они вырастают до пятнадцати фунтов… размерами с енота… едят все что ни попадя… птиц, объедки… но, что самое главное, с ними можно устраивать бои, как с бультерьерами. Долбаные латиносы будут от них в восторге!Возле стойки Бена не было, и я начал проталкиваться сквозь толпу в дальнюю часть зала. Джонни Джо не отставал от меня.— Джейк, я собираю деньги на первую партию, — прокричал он. — Если купить сразу сотню, крысы обойдутся по двадцатке за штуку. По моим прикидкам, мы сможем продавать их по полтиннику.— Где ты пропадал? — раздался резкий оклик у меня за спиной.Это была Келли. В правой руке она держала поднос с пустыми пивными бутылками.— Я со вчерашнего дня пыталась тебя найти, — продолжала она.Увидев выражение ее лица, Джонни Джо благоразумно ретировался. Когда Келли увидела ссадины у меня на лице и распухшую челюсть, взгляд у нее смягчился.— О, Джейк… — пробормотала она, неловко удерживая поднос одной рукой, а другой гладя меня по лицу.— Келли, у меня нет времени, чтобы объяснять тебе, что происходит, — сказал я. — Ты должна мне поверить: это очень важно.— Те два убийства, о которых все говорят? — спросила Келли, непроизвольно поежившись.Я кивнул.— Ты со вчерашнего вечера не видела Бена Массенгейла? — спросил я.— Он был здесь, — ответила Келли. — Долго-долго говорил с кем-то за стойкой. Наверное, этот тип отвез его домой.— Какой он был из себя?Келли задумалась, поджав губы, затем сказала:— Господи… Джейк, тут столько всего случилось, я не помню.— Если этот тип появится здесь снова, пожалуйста, позвони диспетчеру службы безопасности колледжа, пусть тот свяжется со мной по рации. А я сейчас отправляюсь к Бену домой.— Джейк! — окликнула меня Келли.Я обернулся.— Милый, будь осторожен! — улыбнулась она, однако на лице у нее была тревога.Вспомнив о том, что увидел на улице, я сказал:— Келли, мне кажется, это здание сдвинулось с фундамента. Чак пьян и ему ни до чего нет дела, но это может быть опасно. Позвони от моего имени в чрезвычайную службу Гротона, попроси срочно прислать сюда специалиста по строительной безопасности. Обязательно упомяни о том, что речь идет о чрезвычайной ситуации.— Не беспокойся, Джейк. Я обо всем позабочусь, — сказала Келли, подставляя губы для быстрого поцелуя на прощание.На улице ветер усилился еще больше. Я сел в машину и начал спускаться с Кампус-Хилл, и свет моих фар буквально застрял в налетевшем дождевом заряде.Улицы внизу были покрыты слоем воды глубиной не меньше фута. На всех перекрестках застыли брошенные заглохшие машины. Добравшись до центральной площади, я свернул на Сенека-стрит и проехал три квартала до дома, в котором жил Бен.Этот район застроен пришедшими в упадок домами Викторианской эпохи, переоборудованными в нелегальное жилье для рабочих-мигрантов. Электричество на улице вырубило, и дом Бена был погружен в темноту. Достав фонарик, я прошел по затопленной лужайке и поднялся на просевшее от времени крыльцо.Выцветшая табличка на одном из почтовых ящиков на стене гласила: «Б. Массенгейл: 3В».Входная дверь в дом была распахнута настежь. Занесенный ветром внутрь дождь уже намочил вестибюль. Закрыв за собой дверь, я почувствовал в воздухе кислый запах сырой штукатурки.Потолок в вестибюле протекал в нескольких местах, струи воды ритмично стучали по паркетному полу. Направив луч света перед собой, я стал подниматься в квартиру Бена.Слушая скрипы и стон прогнившей лестницы, я ощутил тревожную дрожь. Чтобы производить как можно меньше шума, я старался ступать на самый край ступеней. Поднявшись на третий этаж, прошел по коридору к двери квартиры Бена. Собрался было позвонить, но передумал. Хотя трудно было представить Бена убийцей, такая возможность существовала. И он мог быть в квартире не один.Дверь была из прессованной древесно-волокнистой плиты. Удерживая фонарик левой рукой, я правой достал из кобуры пистолет и, выждав секунд пять, ногой выбил дверь, выломав запор в косяке.Первым помещением в квартире была кухня. Стол рядом с мойкой был завален коробками из-под пиццы и пустыми бутылками. Пройдя через кухню, я очутился в узком коридоре. Открытая дверь слева привела меня в гостиную, выходящую окном на улицу. У окна стояли кожаное кресло и маленький журнальный столик, также заставленный пустыми бутылками из-под бурбона.Дверь справа была закрыта. Повернув ручку, я медленно толкнул ее. Окна были зашторены, и в комнате царил кромешный мрак. Скользнув взглядом по косяку, я посветил фонариком внутрь.По всему полу была раскидана грязная одежда. Луч света выхватил кровать. Бен лежал на боку, отвернувшись лицом к стене. Я медленно приблизился к нему. Он не шевелился.Остановившись у кровати, я увидел размеренное поднимание и опускание груди. Зловоние в комнате было ужасным, как в медвежьей берлоге после долгой зимы. Причем медведь этот был большим любителем дешевого виски.Пройдя к ванной, я посветил внутрь. Помимо старого халата, какие выдают в армии, там ничего не было. К зеркалу над раковиной была приклеена скотчем фотография покойной жены Бена Карин, сделанная примерно тогда, когда я учился в Сент-Эндрюс. Карин смотрела с нее, очаровательная, словно Джулия Робертс.Я вспомнил, как Карин с Беном по воскресеньям во дворе своего домика недалеко от студенческого городка жарили барбекю для слушателей курсов подготовки офицеров резерва. Мы тогда считали Бена самым счастливым человеком на земле. Теперь не было уже ни Карин, ни дома — последний снесли, чтобы освободить место для возведения нового учебного корпуса.Убрав пистолет в кобуру, я раздвинул массивные шторы, закрывавшие окна. В тусклом утреннем полумраке разглядел еще одну пустую бутылку из-под виски, валяющуюся рядом с вытянутой рукой Бена. Увидев этикетку «Сиграмс», я подумал, не этот ли виски выпил Уитли, перед тем как упасть с моста.— Бен! — окликнул я, тряся его за плечо.Разразившись приступом туберкулезного кашля, тот перевернулся лицом в противоположную сторону.— Бен! — снова окликнул я.Медленно открыв глаза, он уставился на меня.— Это ты, Джейк?— Точно.Пройдя в ванную, я увидел на раковине стеклянную банку из-под сока. Сполоснув, наполнил ее водой из-под крана. Затем помог Бену сесть и поднес импровизированный стакан к его рту, и он жадными глотками выпил почти всю воду. Когда я убрал руку с его плеча, он повалился назад на кровать.Несмотря на то что когда-то Бен обладал внушительной силой, сейчас мне трудно было представить его на подвесном мосту выполняющим физические действия, необходимые для того, чтобы повесить двух сопротивляющихся мужчин.— Бен, мне нужна твоя помощь, — сказал я, снова усаживая его и подкладывая ему под спину подушку.Голова Массенгейла безвольно качнулась вперед, но он постарался сфокусировать взгляд. Я из нагрудного кармана достал позолоченный шарик, который отрезал от плетеного шнура, и протянул его Бену.— Бен, ты знаешь, что это такое?В свое время он преподавал воинский этикет на курсах подготовки офицеров резерва.— Шнурок… от сабли… — выдавил Бен.— Ты недавно не видел в точности такой же? — спросил я.Массенгейл продолжал разглядывать шарик мутными глазами.— Генералы, — запинаясь, произнес он.— Генералы? — повторил я.— У генералов… желуди… у офицеров… кисточки, — сказал Бен, выдыхая кислый запах перегорелого виски.— Бен, как ты вчера попал домой?Задумавшись секунд на десять, он наконец сказал:— Не помню, Джейк.— Келли сказала, ты вчера вечером с кем-то долго разговаривал. Ты не помнишь, с кем именно?Его недоуменный взор по-прежнему был прикован к позолоченному шарику у меня в руке.— Пять… ноль… два, — пробормотал Бен.— Бен, ты говоришь какую-то бессмыслицу.— Пять… ноль… два, — заплетающимся языком повторил Массенгейл. — Один… ноль… один.— Сто один?Его налитые кровью глаза стали закрываться, затем на мгновение снова открылись.— Джейк, у тебя нет ничего выпить? — спросил он.Я отрицательно покачал головой. Через несколько секунд Бен уронил подбородок на грудь и захрапел.

Глава 19Вода, затопившая улицы Гротона, поднялась более чем на два фута. Когда я пересекал город, она заливалась в кабину пикапа через отверстия для педалей тормоза, сцепления и газа.Посреди Баффало-стрит стоял брошенный серебряный с золотом «Хаммер». Да, теперь внедорожники уже совсем не такие, как прежде. Я гордо проследовал мимо него, словно океанский буксир.Оценив уровень воды, я прикинул, что вышедшее из берегов озеро добралось до первого этажа моего дома. Впрочем, Стрекозу это не напугает. Ее вообще ничем не напугаешь.По крутому склону Кампус-Хилл мчался мутный, грязный поток, несущий с собой мусор, собранный грозой. Там, где на пересечении с Сенека-стрит он встречался со стоячей водой, образовался водоворот глубиной больше трех футов. Пикап с трудом полз по ней на первой передаче; вода в кабине поднялась мне до щиколоток.Я взглянул на часы. Было уже почти восемь часов. Взяв с пояса рацию, я через диспетчерскую связался с капитаном Морго, вернувшейся в здание службы безопасности колледжа, чтобы возглавить спасательные работы. Невероятно, но она, судя по всему, еще не рассталась со своей новообретенной личностью.— У вас всё в порядке? — встревоженно спросила капитан Морго.— У меня все замечательно, — успокоил ее я, после чего спросил, не нашли ли следователи из управления шерифа что-либо интересное на месте убийства.Капитан Морго ответила, что пока у нее нет никакой информации, и пообещала дать знать, если будет обнаружено что-нибудь важное.Хойта Палмера до сих пор не нашли. Капитан Морго отправила сотрудника проверить здание общежития «Тау-Эпсилон-Ро», на тот случай если Палмер прячется там от убийцы. Его жена пережидала ураган в студенческом городке вместе с Ивлин Уитли. Сотрудник службы безопасности доложил, что обе женщины сохраняют относительное спокойствие.— В каком году окончил колледж Деннис Уитли? — спросил я.— Секундочку, — произнесла капитан Морго.Рация молчала почти минуту.— В восемьдесят шестом, — наконец последовал ответ.— Пожалуйста, свяжитесь с редакцией «Сент-Эндрюс сан» и скажите, что я еду прямиком туда.— В воскресенье студенческая газета не выходит, — сказала капитан Морго. — В редакции никого не будет.Я вспомнил визитную карточку, которую оставила мне Лорен Кеннистон, и, выудив ее из кармана, набрал номер сотового телефона, напечатанный под фамилией. Лорен ответила после второго гудка.— Я так понимаю, это офицер Кантрелл, — без обиняков начала она. — Я так и думала, что вы рано или поздно мне позвоните.— Мне нужна ваша помощь, — сказал я. — Мы можем встретиться в редакции «Гротон джорнал»?— Именно там я сейчас и нахожусь, — ответила Лорен. — У нас аварийное энергоснабжение от автономного генератора.— Буду у вас через пять минут.Редакция «Гротон джорнал» размещается в каменном здании на высоком месте у подножия Кампус-Хилл. Старенький «Шевроле» снова проплыл через город, и я нашел свободное место на улице прямо перед зданием.Входная дверь была не заперта. Пройдя внутрь, я закрыл ее, преодолев сопротивление ветра. Над столом секретарши горел свет.— «Отдайте мне несчастный мусор ваших изобильных берегов, — произнес за столом нараспев мелодичный женский голос. — Пошли их, бездомных, бросаемых бурей, ко мне»[24].Лорен Кеннистон стояла перед компьютером в маленькой редакционной комнате.— Возможно, у меня есть ниточка, которая поможет установить личность того, кто стоит за этими повешениями, — сказал я.— Я получу эксклюзивный материал? — спросила Лорен.— Разумеется, — подтвердил я, — если эта ниточка куда-нибудь приведет.— Обещаете?— Обещаю, — заверил я.— Чем я могу вам помочь?— Мне нужно найти заметку в одном из прошлых выпусков газеты.— Это проще простого. У нас на компьютере хорошая система перекрестных ссылок.— Начиная с какого времени?— Кажется, с девяносто пятого года.— Этого недостаточно, — сказал я. — А как насчет восемьдесят шестого года?— Это всё в «морге», — сказала Лорен, указывая на ведущую вниз чугунную лестницу. — Все бумажные копии хранятся в подвале.Она провела меня вниз по лестнице и по длинному темному коридору. Под землей шум ветра утих до негромкого стона. Лорен включила верхний свет, и мы увидели, что на полу слой воды толщиной два дюйма.На полках вытянувшихся вдоль стен шкафов выстроились картонные папки с подшивками старых газет. Несмотря на большой, громко гудящий влагопоглотитель, от них исходил запах плесени и гниения.Согнувшись чуть ли не пополам, чтобы не задеть за свисающую с потолка паутину, Лорен скрылась за вторым рядом шкафов. Появилась она через полминуты, держа в каждой руке по пухлой папке.— Вот это за январь восемьдесят шестого года, — сказала Лорен, кладя папки на большой металлический стол под люминесцентной лампой.Я раскрыл первую папку, а журналистка снова скрылась за шкафами и через минуту вернулась еще с двумя папками.— Не хотите сказать мне, что мы ищем?— Точно сказать я не могу, но, скорее всего, это заметка о каком-то чрезвычайном происшествии в Сент-Эндрюс, возможно, со смертельным исходом, к которому, скорее всего, имел отношение один из трех вот этих студентов.Я назвал имена Денниса Уитли, Робина Масси и Хойта Палмера. Записав их на карточке, Лорен раскрыла папку.Газеты в той папке, что была у меня, начинались с первой недели января. Тщательно просматривая одну газету за другой, я понял, почему подобные хранилища называются «моргами». Важные события, о которых я уже порядком подзабыл, освещались на протяжении нескольких номеров как новые и свежие, вперемешку с заметками о местных событиях и студенческой жизни.Некий Бернард Гетц предстал перед судом по обвинению в убийстве, после того как расстрелял четверых подростков в нью-йоркском метро. Пожар в одном из общежитий Сент-Эндрюс вынудил трех студентов искать себе новое жилье. Бейсбольная команда Калифорнийского университета победила команду университета штата Айова со счетом 45:28 в борьбе за «Роуз боул». Стоимость обеда в студенческой столовой выросла на четыре процента. В Индии судили двух сикхов за убийство президента Индиры Ганди. Женская баскетбольная команда Сент-Эндрюс проиграла команде Маристского колледжа. В Порт-о-Пренсе вспыхнули уличные протесты против «Бэби дока» Дювалье[25]. Сорок два студента колледжа приняли участие в акции протеста против программы «Звездных войн» президента Рейгана.Через пятнадцать минут я еще не расправился с последней неделей января.— Думаю, нам нужно ограничиться лишь первыми страницами, — сказал я. — Если эта тема важная, мы найдем ее именно там.Кивнув, Лорен перевернула страницу, и в это мгновение мир над нами содрогнулся от очередного раската грома. Свет, моргнув, погас.— «Дуб, с корнем вырванный, да склепы, да саваны, да ураган свирепый», — донесся из-за стола голос Лорен, совершенно спокойный. — Джон Китс[26], — добавила она.— Очень обнадеживает, — заметил я.— В Принстонском университете моей специальностью была английская литература.Я включил фонарик, который был у меня в боковом кармане ветровки.— Предлагаю подняться с остальными подшивками наверх.На первом этаже утреннее небо по-прежнему оставалось темным. Судя по всему, автономный генератор вышел из строя, и кто-то из сотрудников редакции отправился на поиски того, кто сможет его починить. Мы отнесли папки к большому дубовому столу рядом с окном.Я взглянул на часы. Уже без четверти девять. Еще через пять минут блужданий по газетным заголовкам мой измученный мозг начал отключаться, и я потерял способность сосредоточиваться на насущных делах. Оторвавшись от чтения, я потер слезящиеся глаза. Вся эта затея начинала казаться невозможной, и я уже собирался выбросить белый флаг, когда Лорен Кеннистон вдруг заявила:— Кажется, я кое-что нашла.Она пододвинула ко мне толстую папку, и я прочитал заголовок и саму статью.Похоже, студентка покончила с собойСегодня управление полиции Гротона официально назвало личность студентки колледжа Сент-Эндрюс, чье тело вчера вечером было обнаружено на дне ущелья Фолл-Крик. По словам представителя полиции, Джилл Уоткинс, второкурсница, занимавшаяся астрономией, прилепила скотчем к перилам моста предсмертную записку перед тем, как свести счеты с жизнью.Хотя содержание записки не было предано огласке, представитель полиции заявил, что Уоткинс очень переживала по поводу гибели своих родителей, случившейся в декабре.— Не думаю, — устало произнес я. — Обстоятельства смерти не сходятся.Мы перешли к подшивке за февраль.ОПЕК установила цену за сырую нефть по пятнадцать долларов за баррель. «Бэби док» Дювалье бежал из Гаити. Сука сенбернара родила в зоопарке Даффилд-Холл семерых щенят. Фердинанд Маркос[27] и его супруга Имельда бежали с Филиппин на Гавайи. Президент Горбачев освободил Анатолия Щаранского[28], отсидевшего восемь лет в сибирских лагерях. Студенты Сент-Эндрюс протестовали против повышения платы за обучение до трех тысяч долларов за год.— Я нашла еще одну статью, — окликнула меня сидящая напротив Лорен.Развернув подшивку в мою сторону, она вопросительно посмотрела на меня.Второе самоубийствов студенческом городкеСегодня сержант полиции Гротона Роберт Фаббрикаторе объявил о том, что вчера утром второй студент колледжа Сент-Эндрюс, по-видимому, покончил с собой на подвесном мосту через Фолл-Крик. Трагедия произошла меньше чем через две недели после самоубийства второкурсницы Джилл Уоткинс на том же самом мосту.Погибший студент был опознан как Крейтон Тейлор, первокурсник, уроженец Форт-Кэмпбелла, штат Кентукки. Посвятивший себя экономике, он недавно подал заявление о принятии в студенческое братство «Тау-Эпсилон-Ро». Сержант Фаббрикаторе не исключил возможность того, что обе смерти связаны между собой.— Похоже, вы нашли то, что нам нужно, — сказал я.Крейтон Тейлор был принят в то же братство, в котором состоял Деннис Уитли. И, возможно, существовала еще одна связь. Этот парень был родом из Форт-Кэмпбелла, штат Кентукки. В Форт-Кэмпбелле размещается 101-я воздушно-десантная дивизия. Я вспомнил, как Бен Массенгейл в пьяном бреду упомянул «один-ноль-один» перед тем, как отключиться.— Судя по всему, продолжения темы нет, — заметила Лорен, продолжая листать подшивки.— У нас и так уже есть достаточно для того, чтобы копать глубже, — сказал я.Отцепив от ремня рацию и связавшись с капитаном Морго, я сообщил:— Вероятно, я нашел связь с убийствами. Крайне важно найти все возможное, имеющее отношение к смерти студента на подвесном мосту двенадцатого февраля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Его звали Крейтон Тейлор, он был родом из Форт-Кэмпбелла, штат Кентукки. Судя по всему, тогда его смерть посчитали самоубийством. Постарайтесь выяснить, живы ли его родители. Свяжитесь со мной, как только что-нибудь узнаете.— Будет сделано, — ответила она, оканчивая связь.Разговаривая с капитаном Морго, я наблюдал за Лорен Кеннистон. До меня вдруг дошло, что она очень привлекательная женщина. Встав, я произнес:— Теперь вам известно все, что знаю я. Когда эта катавасия закончится, я угощаю вас ужином.— Джейк, наверное, вам следует немного отдохнуть, — сказала она вслед моей удаляющейся спине. — Кажется, далеко вы в таком состоянии не уйдете.— Я наполовину ирландец, — обернувшись, усмехнулся я. — Если желаете взглянуть на то, что такое настоящая усталость, просто загляните ко мне в воскресенье утром.— Сегодня как раз утро воскресенья, — откликнулась Лорен.

Глава 20Вернувшись в пикап, я взглянул на часы. Было уже тридцать пять минут одиннадцатого. Я прикинул, что капитану Морго потребуется по меньшей мере полчаса, чтобы выяснить все, о чем я просил. Времени достаточно, чтобы съездить домой и проведать Стрекозу.Возвращаясь домой, я думал обо всех тех бывших выпускниках Сент-Эндрюс, которые съехались на выходные в студенческий городок, намереваясь насладиться футбольным матчем, встретиться со старыми друзьями и посмотреть, что сталось с теми девчонками, за которыми они ухаживали на первом курсе. Теперь все они, скорее всего, сидят у себя в комнатах, моля Бога о том, чтобы ураган поскорее утих и они смогли вернуться к своей обычной жизни.Вспомнив, как высоко поднялась вода у подножия Кампус-Хилл, я решил поехать домой кружным путем через Лафебер-Пойнт. Попетляв по холмам, откуда открывался вид на западную окраину города, эта дорога привела меня назад к той, которая проходила по берегу озера, в полумиле за моим домом.Проезжая вдоль обрыва, я видел лишь огни больницы, которая, как студенческий городок и управление полиции Гротона, имела собственный автономный генератор на случай отключения электричества. Дождь по-прежнему не утихал. На дороге вдоль озера стояли несколько брошенных машин, последняя меньше чем в пятидесяти футах от поворота к моемудому.Свернув на дорожку, я увидел еще одну поваленную ель. Опасно накренившись, она лежала на дубах, растущих рядом с домом, своими длинными зелеными ветвями практически закрывая тропинку, ведущую к черному входу. Я оставил машину подальше от нее.В полумраке было видно, что вышедшее из берегов озеро разлилось до самого крыльца. Однако было слишком темно, чтобы точно увидеть уровень воды. Чтобы добраться до двери, мне пришлось отодвинуть несколько крупных еловых ветвей.Вспомнив, что перед уходом я запер дверь, я включил фонарик, вставил ключ, отпер замок и распахнул дверь. На полу в прихожей слой воды достигал дюйма.Я застыл на месте. Интуитивно почувствовал, что, если б Стрекоза могла ходить, она поспешила бы встретить меня. Бросив фонарик в открытую дверь, я метнулся влево.Падая на землю, я почувствовал, что мне обожгло правый бок. Выстрел был сделан из кухни. Стрелявший использовал оружие с глушителем. Если б я не отбросил фонарик в темноту, прочь от себя, пуля, скорее всего, попала бы мне в грудь. Я на корточках отполз к дальнему углу домика.У меня мелькнула было мысль, что на эту работу отрядили двоих. Нет. Если б убийц было двое, второй оставался бы снаружи и прикончил бы меня.Присев на корточки в сырой траве, я постарался определить, насколько серьезна рана. Ни слабости, ни головокружения не было. Я сохранил способность двигаться. Огненный жар в левом боку сменился тупой размеренной болью.Ощупав пальцами теплую влагу, я понял, как же мне повезло. Пуля прошла сквозь мягкие ткани выше правого бедра, не зацепив ни тазовую кость, ни нижние ребра, и вышла из спины.Холодный дождь колотил мне по затылку, принося своеобразное облегчение. У меня перед глазами возник образ моего дяди Боба. Он сидел перед костром в охотничьем лагере с пинтой бурбона на коленях. Сильный дождь стучал по тенту нашей палатки.— Сынок, даже не думай охотиться в дождь, — сказал мне тогда дядя Боб. — Ты ни хрена не услышишь.Достав пистолет 45-го калибра, я передернул затвор. Держась у самой стены дома, прокрался к дальнему углу. В нескольких футах от меня воды озера ласкали кирпичный фундамент. На поверхности плавал кусок кедровой дранки длиной с фут, сорванный ураганом с крыши одного из соседних домов. Подобрав его, я подполз к первому из двух окон гостиной, медленно поднялся и заглянул поверх подоконника внутрь. В комнате стоял кромешный мрак.Подсунув конец дранки под оконную раму, я с силой надавил вниз, и рама со стоном приподнялась на пару дюймов. Через мгновение две пули оставили звездообразные дырки в стекле, а за ними быстро последовала третья.По размеру дырок я понял, что пули были выпущены из пистолета маленького калибра, скорее всего, 25, но не больше.32. Я быстро пробежал вдоль стены дома к другому окну гостиной, тому, что поменьше, рядом с камином. Не обращая внимания на воду, заливающуюся мне в ботинки, присел на корточки и снова приподнял раму куском дранки.С резким дребезгом в стекле появились еще две дырки. Выждав пару секунд, я выставил дуло «Кольта» поверх подоконника и дважды выстрелил в комнату.Я не надеялся поразить убийцу и не пытался вынудить его израсходовать все патроны. Я исходил из того, что, если это не полный идиот, у него должна быть с собой запасная обойма, как и у меня. Однако в отличие от меня он не истекал кровью, поэтому мне нужно было как можно быстрее остановить его.Я хотел, чтобы убийца пребывал в растерянности, не зная, откуда я появлюсь в следующий раз. Изменив направление, я вернулся к первому окну, просунул дуло в щель и сделал еще два выстрела.Теперь или никогда. Большими шагами я обежал вокруг дома и метнулся к незапертой двери черного входа. Добравшись до нее, влетел на кухню, больно ударившись об угол холодильника, и, растянувшись на полу, направил пистолет в темный коридор, ведущий в гостиную.Через мгновение в коридоре появилось черное размытое пятно убийцы. Он стрелял на ходу — негромкие хлопки пистолета с глушителем. Одна пуля со звоном срикошетила от чугунной сковородки, висящей на колышке на стене. Я трижды выстрелил в пятно. Упав, оно проехало по полу и остановилось, наткнувшись на угол плиты.Я храню на полке в кухне запасной фонарик. Поднявшись на ноги, я достал его и осветил помещение. Убийца валялся на полу, раскинув руки. Хотя он лежал спиной ко мне, я сразу же узнал его, увидев шину, наложенную для фиксации вывихнутого локтя.В правой руке убийца все еще сжимал маленький пистолет. Опустившись на корточки, я забрал у него оружие. Это была «Беретта» калибра.25 с навинченным на дуло трехдюймовым глушителем. Первый пистолет Джеймса Бонда. Никакой останавливающей силы, но достаточно для того, чтобы сделать свое дело.Когда я перевернул Сэла Скализе на спину, он был уже мертв. Вода, покрывавшая пол кухни вокруг него, медленно окрасилась в буро-красный цвет. Две моих пули калибра.45 прорыли здоровенные дыры у него в груди, третья попала в живот. В свете фонарика его раскрытые глаза невидящим взором смотрели на белую штукатурку потолка так, словно в ней были скрыты все тайны вселенной.Осмотрев труп, я увидел, что Стрекоза помогла мне, насколько это было в ее силах. Левая штанина Сэла была разорвана — вероятно, в ходе «приветствия», которым собака встретила его, когда он вломился в дом. Также на правой руке имелись глубокие следы от укусов, и острые клыки Стрекозы сорвали длинную полоску кожи с большого пальца.Именно в этой руке Сэл держал пистолет, и ему пришлось перевязать ее окровавленным носовым платком, который по-прежнему оставался на ладони. Несомненно, рана помешала ему точно прицелиться. Стрекоза в который уже раз снова спасла мне жизнь.Поднявшись на ноги, я отправился на поиски. Стрекоза лежала на боку в прихожей, в лужице холодной воды, намочившей ее белую шерсть. Я отнес ее в спальню и осторожно уложил на кровать. Собака еще дышала.Шерсть над левым ухом и на голове справа была покрыта коркой запекшейся крови. Правый глаз заплыл и ничего не видел, левая передняя нога была сломана. Воспользовавшись фонариком, я тщательно осмотрел раны. Первая, над ухом, скорее всего, была следствием точного удара ногой. В свои восемнадцать лет Стрекоза больше не обладала той подвижностью, которая позволила бы ей увернуться.Второй удар, по-видимому, был нанесен рукояткой пистолета, когда собака беспомощно лежала у ног убийцы. Левый глаз храбро взирал на меня, несмотря на трясущуюся челюсть.Сходив в ванную, я нашел большое полотенце. Разорвав его вдоль, снял ветровку и задрал окровавленный край рубашки, открывая два кровоточащих отверстия в боку. Выдавив в каждое по дюйму бактерицидной мази, туго обмотал пояс полотенцем, перехлестнув его на месте ран. Удерживая полотенце на месте правой рукой, вернулся на кухню, взял с полки над мойкой моток лейкопластыря и дважды обмотал им себя вокруг талии, чтобы закрепить самодельную перевязку. Миллион и одно применение лейкопластыря в быту.Смочив оставшийся кусок полотенца водой из-под крана, я прошел в спальню и осторожно промыл раны у Стрекозы на морде, после чего обработал их той же самой бактерицидной мазью. Собака не издала ни звука.В аптечке в ванной я нашел таблетки «Перкодан», а также пузырек с «Амбиеном»[29], который мне как-то прописали. Проглотив две таблетки «Перкодана» сам, я положил еще одну в ладонь вместе с парой таблеток «Амбиена» для Стрекозы. Поскольку зубы у нее были в плачевном состоянии, не было и речи о том, чтобы замаскировать обезболивающее и снотворное в куске сырого мяса. Осторожно вложив таблетки собаке в горло, я убедился в том, что она их проглотила.Я понятия не имел, выживет ли Стрекоза. На карту было поставлено очень многое, и я сомневался в том, что в данный момент имело смысл срочно везти собаку к ветеринару. Я надеялся на то, что Стрекоза меня поймет.Левый ее глаз смотрел на меня с отрешенным спокойствием, словно опасность миновала. Поцеловав Стрекозу в лоб, я заверил ее в том, что все будет в порядке. Когда я выходил из спальни, у меня на глазах появились слезы.Мне нужно было обыскать труп Сэла. Поскольку он лежал в воде озера, кожа уже стала холодной. Пройдясь по карманам надетой на нем ветровки на «молнии», я нашел сотовый телефон.Сэл не отличался особым умом. Он отключил пароль, защищавший вход в ящик голосовых сообщений, и я отправился прямо туда. Сэл сохранил последнее сообщение от Бобби Девейна вместе с девятью другими, принятыми на протяжении целого месяца.Я сразу же узнал голос. Это был тот самый голос, который я услышал в дежурной службы безопасности колледжа, когда оставлял сообщение Девейну. Он медленно продиктовал мой адрес, повторив его дважды, после чего добавил: «Кажется, ты говорил мне, что хочешь с ним сделать? Вперед, Сэлли, но только не облажайся!»Я прекрасно представлял себе, что сказал Девейну Сэл Скализе. Он трижды повторил это мне перед тем, как я покинул номер «Страны чудес». К несчастью для него, он облажался. Надев ветровку, я шагнул на улицу в ураган.

Глава 21Ветер превратился в нечто живое.Направляясь вдоль высоких скал, нависших над Уиггинс-Пойнт, я с трудом удерживал пикап на дороге в резких порывах. Когда я спустился под защиту деревьев, растущих вокруг города, со мной связалась по рации капитан Морго.— У вас есть что-нибудь новое? — спросила она.Если б у меня оставались силы, я бы рассмеялся вслух.Я уже принял решение не рассказывать ей о Сэле Скализе. Если я заявлю о его смерти, следователи Джима Дикки будут мучить меня до конца дня, а то и дольше. А времени оставалось все меньше. Если я сейчас остановлюсь, с Джорданом в Сент-Эндрюс все будет кончено. А заодно и со мной. Если только мой домик не смоет, Сэл никуда не денется. А у меня был его сотовый с сохраненными сообщениями. Я понимал, что смогу восстановить случившееся, когда придет время. Ну, а если все кончится хорошо, я смогу проспать хоть целую неделю.У капитана Морго были для меня новости.— Кен нашел дело о смерти Крейтона Тейлора и разыскал в архивах колледжа его документы, — сказала она.— Как он умер? — спросил я. — В газете этого не было.— Тело было обнаружено висящим на подвесном мосту на куске плетеного шнурка, — сказала она.— Пестрого, правильно?— Да, — подтвердила капитан Морго. — И содержание алкоголя в крови было необычайно высоким… ноль тридцать семь.— Что-нибудь еще?— Одна странная вещь. Правая рука была просунута под петлю.Я мысленно представил себе все это.— Вы также спрашивали насчет его родителей. Мать умерла пятнадцатого июня восемьдесят шестого года. В архивах колледжа значится, что отец был майором армии Соединенных Штатов.— Вы можете сказать его полное имя? — спросил я.— Фрэнсис Мэрион Тейлор. Его домашний адрес — Шарлотт, штат Южная Каролина.Фрэнсис Мэрион[30]. «Болотный лис» времен войны за независимость из Южной Каролины, великий воин. Вероятно, отец Крейтона Тейлора был назван в честь него вместе с десятью тысячами других уроженцев Южной Каролины.Все наконец начинало вставать на свои места. Я попросил капитана Морго связаться с Пентагоном и постараться разыскать подполковника Майкла Эндрюса, штабного работника.— Будет сделано, — ответила она и повесила трубку.Меньше чем через десять минут диспетчер службы безопасности колледжа переключил меня на Вашингтон, на Майка Эндрюса. К этому времени я сидел в машине посреди Трипхаммер-роуд, остановившись перед поваленным деревом, перегородившим единственную дорогу через ущелье в студенческий городок. К счастью, сотовая связь еще действовала.— Ну, какая там погода в вашем захолустье? — спросил Эндрюс. — Ты застрял у себя дома, греешься у огня вместе со своим огромным белым волком?— Майк, мне нужна одна услуга.— Проклятье! — пробормотал он. — Ну вот, все начинается сначала!Мы с ним служили вместе в Афганистане. Я не спасал ему жизнь, и он не спасал жизнь мне. Но мы ненавидели одних и тех же идиотов из числа высшего командования и не раз крепко напивались вместе. И Майк знал о том, как меня кинули.— Мне нужно, чтобы ты срочно выяснил все возможное об одном армейском офицере по имени Фрэнсис Мэрион Тейлор. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году он был майором и, вероятно, в какой-то момент служил в Сто первой воздушно-десантной дивизии в Форт-Кэмпбелле.— Ты же знаешь, блин, сколько Тейлоров служило в армии, начиная от старины Закари и до Максвелла Тейлора[31], — простонал Майк. — Наверное, тысяч пятьдесят.— Вот почему я обратился к тебе. Скорее всего, этот Фрэнсис Мэрион родился в Южной Каролине.— Спасибо огромное… Ну хорошо. Дай мне пару недель, и я тебе позвоню.— У тебя есть один час. Позвонишь диспетчеру, и тот свяжет тебя со мной… Майк… возможно, это вопрос жизни и смерти.— Твоей жизни?— Как знать.— Сделаю все, что смогу, Джейк, — сказал Эндрюс, оканчивая связь.Фрэнсис Мэрион Тейлор. Я размышлял над тем, где он находится в настоящий момент, когда рядом остановилась машина аварийных служб и трое рабочих начали выгружать из кузова оборудование.Сдав назад, я остановился у тротуара. Под монотонный стук дождя по лобовому стеклу рабочие принялись распиливать дерево. Я заснул под убаюкивающее завывание цепных пил, расправляющихся со стволом…Что-то ударило по кабине, заставив меня вернуться из небытия. «Перкодан» полностью отключил меня. Щурясь, я взглянул на часы. Я проспал около двадцати минут.К этому времени ветер и дождь должны были бы уже утихнуть, если только ураган не остановился на месте или не замедлил свое продвижение. Однако я не увидел никаких признаков улучшения погоды. Небо по-прежнему оставалось черным. Я снова завел двигатель и, увидев, что аварийная бригада закончила работу, двинулся дальше.Мне нужно было найти Ивлин Уитли. Согласно последней информации, которая у меня имелась, она пережидала ураган в общежитии «Тау-Эпсилон-Ро» вместе с миссис Палмер. Развернувшись, я включил фары и направился туда.

Глава 22Ивлин Уитли сидела вместе с привлекательной светловолосой женщиной на кожаном диване в общем зале. Женщины смотрели на непогоду в большое окно. Увидев меня, миссис Уитли встала и повернулась ко мне.Не сомневаюсь: мой внешний вид не внушал особого доверия к моим детективным способностям. Стоя на пороге, в грязных ботинках и мокрой ветровке, с которой капала на пол вода, я увидел, как в глазах у Ивлин Уитли вспыхнула ярость. Очевидно, мысли у нее были заняты другим.— Я поверила вам, офицер Кантрелл, — с горечью бросила она, — а вы допустили, что Робина убили, как и моего мужа! Похоже, вы такой же некомпетентный, как и этот кретин шериф!Я мысленно отметил, что она не упомянула в числе погибших Хойта Палмера.— Из-за урагана агентство Окойна не смогло выслать следственную группу самолетом, — продолжала Ивлин Уитли. — Однако она прибудет сразу же, как только погода улучшится. А вам тем временем лучше вернуться к тому, чтобы выписывать штрафы за неправильную парковку и приставать к студенткам, или чем вы там еще занимаетесь.— Вероятно, будет уже слишком поздно, — сказал я.— Слишком поздно для чего? — выпалила она.— Для того чтобы найти и задержать убийцу вашего мужа.Вторая женщина так и не вставала с дивана. Лет тридцати, она была на седьмом или восьмом месяце беременности и внешне походила на уроженку Скандинавии, светловолосая и голубоглазая.— Вы миссис Палмер? — спросил я.Она молча кивнула.— Я полагаю, миссис Палмер, что ваш муж является ключом к разгадке того, кто ответственен за эти смерти и почему.— Я не… не очень хорошо говорю по-английски, — сказала она.— Я уверен, что ваш муж жив, и, думаю, вам обеим известно, где он сейчас находится, — сказал я. — В настоящий момент у вас нет оснований верить мне, однако если б я мог прямо сейчас переговорить с ним, возможно, мне удастся найти убийцу в ближайшие несколько часов.— Верить вам? — насмешливо воскликнула Ивлин Уитли. — Да я скорее поверю в то, что папа римский выступит в поддержку абортов!Она до сих пор так и не потрудилась опровергнуть то, что Хойт Палмер жив.— Я убежден в том, что этот человек собирается снова совершить убийство, — продолжал я, — и жертвой, миссис Палмер, вне всякого сомнения, станет ваш муж. И пусть вы считаете, что надежно спрятали его, — этот человек найдет его и убьет… если не сегодня, то через неделю или через месяц.— Если честно, офицер Кантрелл, нас нисколько не интересует то, в чем вы убеждены, — сказала Ивлин Уитли. — Уходите немедленно!Ее лицо стало твердым, что было совершенно объяснимо. Я разыграл последнюю остававшуюся у меня карту.— Высока вероятность того, что человека, совершившего эти убийства, никогда не поймают, — сказал я. — Эти убийства были местью, и в будущем убийца вряд ли продолжит свое дело. Быть может, это наш единственный шанс схватить его и заставить заплатить за свои преступления.— Месть? — спросила миссис Уитли. — Месть за что?— Это нам сможет рассказать Хойт Палмер, — сказал я.Она посмотрела на пол. Проследив за ее взглядом, я увидел струйку крови, стекающую по моим свободным водонепроницаемым брюкам. Собравшись вместе, алые капельки образовали на паркете небольшую лужицу.— Кажется, у вас идет кровь, — произнесла Ивлин Уитли таким тоном, каким, наверное, сделала бы замечание своему дворецкому, надевшему к смокингу грязный галстук.— У меня огнестрельное ранение, миссис Уитли.Похоже, это также не произвело на нее особого впечатления. Мне хотелось добавить, что я не спал трое суток, что у меня болят все мышцы, что меня полоснули ножом по груди, что у меня разбиты и опухли костяшки пальцев. Вероятно, я потерял, по крайней мере, один зуб, возможно, моя собака умирает, и я только что убил человека.— Это случилось в ходе расследования убийства моего мужа? — помолчав, спросила Ивлин Уитли.Я молча кивнул. Ее жесткие карие глаза посмотрели мне в лицо и задержались на нем на несколько секунд. Не знаю, что заставило ее изменить свою позицию. Быть может, ей также нужно было узнать, не была ли мотивом убийства ее мужа месть, и если была, то почему. Ответа на этот вопрос я никогда не узнаю.— Ну хорошо… я отведу вас к Хойту. — Повернувшись к миссис Палмер, она добавила: — Всё в порядке, Инга. Оставайтесь здесь и отдохните. Я скоро вернусь.Сходив к себе в комнату за дождевиком с капюшоном, Ивлин Уитли села в мой старенький пикап, сделав вид, что не заметила шерсть Стрекозы на обивке сиденья.Как только мы выехали из-под защиты крытой стоянки, ветер снова принялся терзать нас, словно мы находились внутри пиньяты[32]. Я старательно объезжал мусор, которым была завалена дорога, когда Ивлин сказала:— Я видела, что Денниса что-то беспокоит, и предположила, что это связано с бизнесом. Никак не думала, что это уходит корнями во времена учебы в колледже…Через мгновение женщина содрогнулась в спазме горя. Крепко зажмурившись, она стиснула руки на коленях и принялась раскачиваться взад и вперед.— Всё будет в порядке, — наконец сдавленно произнесла Ивлин.Я решил не говорить ей о том, что у ее мужа был рак поджелудочной железы, а также о том, что мне уже удалось узнать про убийства. Если Хойт Палмер жив, он предоставит кое-какие ответы. И Ивлин Уитли будет думать, что они исходят от него.Открыв глаза, она сказала, чтобы я подъехал к колокольне колледжа, стоящей рядом с библиотекой. На колокольне были колокола, отбивавшие четверть часа.Я поднимался на колокольню всего один раз, когда сам был студентом. Насколько я помнил, она имела в высоту около ста футов. Колокола висели на деревянных балках прямо под часами на самом верху башни, и управлялись они из помещения внизу. По вечерам в воскресенье звонари исполняли на них всё, от Моцарта до «Битлз».Дорожка, ведущая от библиотеки к колокольне, была покрыта слоем воды толщиной шесть дюймов. Выехав на бордюр, я поставил машину на лужайке перед дверью, ведущей к железной лестнице наверх башни. Массивная дубовая дверь была заперта, однако у меня на связке имелся универсальный ключ, отпирающий почти все двери в студенческом городке. Он сработал.Внутри шум ветра приглушали толстые каменные стены. Я попросил Ивлин Уитли оставаться позади, и мы стали подниматься по крутой узкой лестнице. У меня беззвучно вопили все суставы и мышцы, и где-то на полдороге мне пришлось остановиться и сесть на холодную железную ступеньку. Ивлин Уитли сверкнула на меня взглядом, не скрывая своего нетерпения. Я спросил у нее, не идем ли мы в комнату звонарей. Она покачала головой.— Вам приходилось что-либо слышать о сообществе «Перо и дракон»? — спросила она.— Нет, — простонал я, поднимаясь и возобновляя подъем.— В него входят наиболее выдающиеся студенты Сент-Эндрюс. Деннис состоял его членом. Как и Хойт Палмер. Нельзя просто попросить о том, чтобы тебя приняли. Каждой весной старшие члены сообщества голосуют, кто удостоится чести продолжать священные традиции. Само существование «Пера и дракона» держится в строжайшей тайне от остальных студентов.Я легко представил себе эти священные традиции. Новопосвященные скидывают портки и сгибаются пополам, а старики работают «священными» лопатками. Я был рад тому, что меня не пригласили в сообщество, но у меня мелькнула мысль, не состоял ли его членом Джордан Лэнгфорд.— Здесь у них есть тайная комната, — продолжала Ивлин Уитли, теперь уже дыша так же тяжело, как и я. — Хойт решил, что ему будет безопасно оставаться здесь до тех пор, пока убийца не будет схвачен.Когда мы наконец поднялись на лестничную площадку ниже комнаты звонарей, ветер со свистом ворвался в тонкие щели оштукатуренных стен. Ивлин Уитли знаком предложила мне остановиться. Оглядев площадку, я не нашел в каменных стенах никаких следов двери или какого-либо иного прохода.Ивлин подошла к массивному бронзовому светильнику, закрепленному на дальней стене. Повернув его вбок, она ухватилась обеими руками и потянула его вниз. Должно быть, это был рычаг, потому что внизу в стене открылось отверстие размерами три на три фута. Я пролез в него первым, сжимая в одной руке фонарик, а в другой — пистолет на боевом взводе. Ивлин Уитли пролезла следом за мной и закрыла за собой дверь; я услышал, как щелкнул замок.На изящном резном столе посреди помещения мерцали четыре свечи. У стены в обрамлении двух каменных химер-горгулий стояло огромное кресло, напоминающее трон. У другой стены стояли кожаный диван и мягкие кресла, и светильники, незажженные.Над головой проходили массивные дубовые балки. Свет проникал только через единственное окно в частом переплете. Оно было слишком узким, чтобы через него смог пролезть человек, даже если бы ему удалось взобраться до него по отвесной стофутовой каменной стене. В помещении было холодно и сыро.— Хойт! — гулко разнесся голос миссис Уитли.В противоположном конце помещения была массивная дубовая дверь, ведущая в соседнюю комнату. Дверь была распахнута настежь, но света из нее не проникало. Я посветил в комнату фонариком. Она была гораздо меньше первого помещения, и в ней стояла вешалка, на которой висели синие бархатные плащи в духе друидов.Услышав резкий звук, я направил в ту сторону фонарик. Луч света выхватил Хойта Палмера, сидевшего на полу за вешалкой, поджав колени.— Зачем ты привела его сюда? — сердито прошептал он. — Ивлин, ты же обещала никому не говорить!Палмер шагнул к нам, и я увидел, что он по-прежнему в зеленом больничном халате.— Я решила, так будет лучше, — сказала Ивлин Уитли.У Палмера была густая копна седеющих волос и голубые глаза, как у его жены. Внешне он напоминал стареющего плейбоя.— Офицер Кантрелл обещал защитить тебя, Хойт, — сказала Ивлин.— Никто не сможет меня защитить, — простонал Палмер. — Он обязательно найдет меня, где бы я ни спрятался.— Кто тебя найдет? — спросила она.— Не знаю! — ответил Палмер. — Это все из-за того мальчишки.— Какого мальчишки? — спросила она. — О чем ты говоришь?Только тут я обратил внимание на то, что Палмер по-прежнему в больничных шлепанцах. Пройдя в первое помещение, он направился прямиком к горящим свечам, словно мошка, стремящаяся к пламени. Мы последовали за ним, и я опустился в мягкое кресло.— Как вам удалось обмануть полицейского в больнице? — спросил я.Палмер натянуто усмехнулся:— Когда вы вдвоем с ним пришли меня проведать, я спрятался в соседней палате. Дождался, когда вы прошли мимо, и выскользнул незаметно. Ивлин и Инга ждали меня на стоянке. Именно тогда я решил спрятаться…— Что ты имел в виду, упомянув про мальчишку? — перебила его Ивлин Уитли. — Я должна знать.Однако прежде чем Палмер смог ответить, над нами внезапно начали звонить колокола.— О господи! — воскликнул Палмер. — Он там… он пришел за мной.Я посмотрел на часы. Был ровно один час дня.— Похоже, восстановили электричество, — заметил я под звон колоколов. — Они отбивают время автоматически.Но мои слова не стерли выражение ужаса у него с лица. Его страх был буквально осязаемым, присутствующим в комнате рядом с нами, подкрепленным воем ветра за каменными стенами.— Я не хочу умирать! — воскликнул Палмер. — Ивлин, я совсем не храбрец!— С какой стати ты должен умереть? — резко спросила миссис Уитли. — Возьми себя в руки и объясни, что ты сделал.Услышав в ее голосе упрек, Палмер шумно вздохнул и провел рукой по своим светлым волосам.— Я… я стыжусь того, что сейчас тебе расскажу, — сказал он. — Всю свою жизнь я стремился искупить эту вину.— Точно так же, как и Уитли с Масси, — добавил я.Палмер молча кивнул.Внезапно я почувствовал, как у меня на затылке волосы встали дыбом. Это снова дало о себе знать мое шестое чувство. Достав рацию, я связался с капитаном Морго. Она ответила тотчас же. Я сказал, что мы нашли Хойта Палмера, объяснил, где мы сейчас находимся, и попросил ее направить, по крайней мере, трех сотрудников службы безопасности охранять колокольню до тех пор, пока не прибудут полицейские, которые переправят Палмера в безопасное место.Капитан Морго сказала, что, кроме Кена Макриди и двух диспетчеров, все заняты в студенческом городке. Она обещала немедленно прислать Кена и позвонить в управление шерифа, чтобы тот срочно прислал двух полицейских, которые проводят Палмера в здание службы безопасности колледжа.Подождав, когда я выключу рацию, Ивлин Уитли сказала:— Хойт, немедленно расскажи нам про этого мальчишку.Повернувшись ко мне, Палмер криво усмехнулся и сказал:— Во время учебы в колледже вы вступали в студенческое братство?Я отрицательно покачал головой.— Вы знаете, что многие педики стесняются своих наклонностей? — спросил Палмер.— Все об этом знают, — отрезала миссис Уитли. — Давай ближе к теме.— Ну… когда мы учились на первом курсе, в «Тау-Эпсилон-Ро» произошла одна очень неприятная история, связанная с пьянкой. Двух девчонок отправили в больницу, а нас едва не распустили. В следующем году у нас был испытательный срок… ряды кандидатов вступить в наше братство сильно поредели. Нам пришлось принимать тех, кого в другое время прокатили бы… вы меня понимаете?Я снова кивнул, позволяя ему высказаться.— В общем, этот парень пришел в первый вечер вместе с остальными… он был жирный… и очень неуклюжий. Постоянно натыкался на столы и стулья, все ронял, разлил пунш… там, где он появлялся, что-нибудь обязательно происходило. И еще он никак не мог запомнить наши имена. Он норовил назвать меня Робином, а Робина называл Деннисом. Наверное, у него была дислексия… мы тогда понятия не имели, что такое дислексия… он просто показался нам тупым как пень. В любое другое время его прокатили бы, однако из-за испытательного срока его в конце концов приняли в братство.— Многие люди бывают неуклюжими, — заметила Ивлин Уитли. — Деннис тоже был неуклюжим.Палмер пожевал костяшку большого пальца на правой руке. Я увидел в месте укуса кровь. Его взгляд оказался прикован к этому красному пятну.— Хойт! — рявкнула Ивлин Уитли.— Я… это мне поручили сходить к нему и сообщить хорошую новость, — выдавил Палмер, не в силах смотреть на нее. — Открыв дверь и увидев меня, он просиял так, словно наступило Рождество. И по дороге обратно в общежитие, не переставая, твердил мне, что это самое знаменательное событие в его жизни.— Однако после этого счастья в его жизни больше не было, — сказал я.— Оглядываясь назад, я вижу, что он на самом деле не был педиком… просто большим изнеженным ребенком, — сказал Палмер, словно стараясь принести запоздалые извинения. — Мы прозвали его Олухом. Его так и называли в глаза. Не знаю… думаю, кое-кто надеялся, что он уйдет по своей воле.Умолкнув, Хойт снова искоса посмотрел на меня. Очевидно, сам он не принадлежал к этому числу.— У меня во рту пересохло, — хрипло произнес Палмер, указывая на бутылку воды на столике.Протянув руку, я взял бутылку и передал ее ему. Он отпил несколько глотков. Когда ставил бутылку на место, руки у него тряслись. Ивлин Уитли отвернулась.— Вскоре с ним уже никто больше не хотел общаться, — продолжал Палмер. — Он напоминал известного героя мультфильма, над которым вечно висит дождевая туча. Все над ним издевались, он был объектом грубых шуток. Ему поручали самую грязную работу.«Ох уж это братство!» — подумал я, с отвращением покачав головой.— Но, как бы мы себя ни вели, он воспринимал все абсолютно невозмутимо. Это было какое-то безумие. Я хочу сказать, он был здоровенным верзилой… как тот тип из «О мышах и людях»[33]. Он был таким наивным, что даже не понимал, что мы над ним издеваемся. Наверное, это было по-своему трогательным… но, разумеется, тогда мы это не понимали. Поэтому мы обратили на него особое внимание. — Он помолчал, затем произнес, едва шевеля губами: — Со стыдом должен признать, что мы делали с ним самые мерзкие вещи.— Какие? — спросила Ивлин.— Тебе лучше этого не знать. — Палмер покачал головой. — Но Крейтон терпел все это словно часть замечательного процесса единения, через который он должен был пройти, чтобы стать нашим братом.Я мысленно отметил, что он впервые назвал парня по имени.— В ту ночь, когда новичков должны были принять в братство, кто-то… кажется, это был Деннис… предложил, как заставить его уйти. Пока все остальные новички собрались в зале, мы отвели его в кабинет на втором этаже.— Кто именно? — спросил я.— Деннис… Робин… и я, — едва слышно произнес он. — Все началось с бутылки виски. В ней оставалась примерно половина. Мы приказали ему выпить все. Остальные новички продолжали праздновать в зале, а мы тем временем вывели его на улицу к мосту.Я мысленно представил себе это.— Он с трудом шел прямо, — продолжал Палмер. — Деннис захватил с собой моток прочной бечевки, пестрой, которая использовалась по торжественным случаям. Один конец он свободно закрепил у Крейтона на поясе, а другой привязал к опоре моста. Затем кто-то сказал: «Олух, теперь ты должен пройти по перилам».Судя по жалостному выражению лица Палмера, это предложение сделал именно он.— Хоть Крейтон и был пьян, его охватила дрожь. Посмотрев на нас, он сказал: «Пожалуйста, не надо! Честное слово, я боюсь высоты!»У Палмера сдавило горло, и ему снова пришлось остановиться. У него в глазах появились слезы, но он даже не потрудился их вытереть.— По правде… мы никак не думали, что он туда заберется. Мы полагали, он струсит, после чего мы скажем ему, что он не прошел испытание на членство в братстве… И тут он забрался на перила. «Пройди десять шагов, Олух, и ты станешь нашим братом», — крикнул ему кто-то. Но он не мог… он был просто парализован… стоял, вытянув руки по швам… словно по стойке «смирно».Ивлин Уитли посмотрела на него с нескрываемым пренебрежением.— И что дальше? — спросила она.— Он… заплакал… а потом… о господи… а потом… он сорвался с перил…Все произошло именно так, как я мысленно себе представлял.— Мы… мы все надеялись, что его спасет веревка, которой его обвязал Деннис, но петля была слишком свободная… она просто соскочила у него с плеч. В самое последнее мгновение ему удалось просунуть руку в петлю, затянувшуюся у него на шее… но было… было уже слишком поздно.Он снова уставился на окровавленную костяшку пальца.— Когда мы вытащили его на мост, Крейтон был уже мертв, — шумно вздохнув, продолжал Палмер. — У него была сломана шея.Словно испугавшись того, что он сейчас увидит, Хойт, поникнув, снова повернулся к Ивлин Уитли.— И вы просто оставили его висящим под мостом? — Ее голос был наполнен презрением. Казалось, она забыла о том, что в этом преступлении участвовали также ее муж и Робин Масси.— Джейк! — послышался оклик с лестничной клетки, и Палмер испуганно встрепенулся.Я узнал голос Кена Макриди. Отыскав механизм, я открыл потайную дверь.Куртка Кена была в грязи, однако чувствовалось, что по сравнению с предыдущей нашей встречей он гораздо больше уверен в себе. Борьба со стихией явно пошла ему на пользу.— Выглядишь ты просто хреново, — заметил Кен, уставившись на мою окровавленную ветровку. — Тебе не нужно обратиться в больницу?— Я там уже был.Я попросил Кена оставаться на лестнице и быть готовым задержать возможного убийцу. Возвращаясь обратно в потайную комнату, успел заметить, как он достал свой табельный «Глок-17» и убедился в том, что патрон дослан в патронник.— Ивлин, всю свою жизнь мы старались искупить свою вину, — с мольбой произнес Палмер.— Каким образом отец Тейлора узнал правду? — спросил я.— Это его отец? — изумился Палмер.— Думаю, да.— Понятия не имею, — признался он. — Только мы трое знали о том, что произошло на самом деле, и мы никому не говорили ни слова.Он посмотрел на Ивлин Уитли, беззвучно моля ее о прощении. Не сказав больше ни слова, та встала и вышла из потайной комнаты.Снова уставившись на свои руки, Палмер начал всхлипывать.

Глава 23Стоя вместе с Кеном на лестничной площадке, я связался по рации с капитаном Морго и сообщил ей, что человек, убивший Уитли и Робина Масси, — это практически наверняка отец Крейтона Тейлора. Она обещала мне немедленно позвонить в управление шерифа, чтобы там выдали ордер на арест Тейлора в качестве важного свидетеля.Через десять минут прибыли двое помощников Джима Дикки. Мы с Кеном дождались их на лестнице перед дверью в потайную комнату. Первый взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Когда он присоединился к нам, у него даже не сбилось дыхание. Это был молодой негр с приятным умным лицом.— Прибыла кавалерия на подмогу, — усмехнувшись, сказал он.Второй полицейский отстал от него шагов на сорок. Когда он наконец пыхтя поднялся на лестничную площадку, я увидел под дождевиком, надетым поверх форменного мундира, солидное брюшко. Нашивка над нагрудным карманом гласила: «Дикки». Это был Дэррил, старший брат Большого Джима.— Шериф решил лично допросить этого Хойта, — сказал он. — Он хочет, чтобы Хойт оставался здесь.Очевидно, Большой Джим увидел возможность стать героем столь громкого дела об убийствах. Он собирался сам предъявлять важного свидетеля под гром фанфар.— Полагаю, нам следует как можно быстрее переправить мистера Палмера в безопасное место, — сказал я. — За ним охотится очень…— Я все сказал. Шериф хочет, чтобы он оставался здесь, — повторил Дэррил Дикки таким словом, словно зачитывал императорский манифест.Впрочем, формально так оно и было. Как только Хойт Палмер был официально объявлен в розыск, шериф номинально возглавил расследование. Я больше не стал ничего говорить.— Так в чем у него проблема? — спросил Дэррил Дикки, глядя на судорожно всхлипывающего Палмера.Я объяснил.— И человек, убивший двух его друзей, — бывший десантник, — добавил я. — Вероятно, он прошел специальную подготовку. На вашем месте я не стал бы дожидаться шерифа здесь.Самодовольно усмехнувшись, полицейский сказал:— Сынок, я начал ходить на охоту, когда мне было пять лет от роду. Я знаю, как выслеживать диких зверей, так что можешь не беспокоиться. — Повернувшись к негру, он сказал: — Марлон, ты спускаешься вниз и охраняешь дверь. Это единственный путь наверх. Я останусь здесь.Отведя Кена в сторону, я сказал ему ни в коем случае не оставлять Палмера одного до тех пор, пока его не доставят или в полицейский участок, или в здание службы безопасности колледжа.— Не беспокойся, Джейк, — заверил меня он.Когда я спустился по железной лестнице, внизу меня ждала Ивлин Уитли.Молодой чернокожий полицейский стоял рядом с ней у массивной дубовой двери. Преодолевая силу ветра, он открыл ее, выпуская нас. Я услышал, как дверь за нами захлопнулась.Я забыл погасить фары своего пикапа, и подсевший аккумулятор едва провернул стартер, но двигатель все-таки завелся. Включив первую передачу, я в который раз направился через терзаемый непогодой студенческий городок.За всю дорогу обратно Ивлин Уитли не сказала ни слова. Когда мы наконец заехали под навес перед общежитием, в котором жил ее муж, она не предприняла никаких движений выйти из машины. Почти целую минуту молча сидела, уставившись на дождь.— Выслушав его, я чувствую… бессильную ярость, — наконец тихо проговорила миссис Уитли. — А Деннис… он… он…— Ваш муж всю свою жизнь стремился искупить вину, — перебил ее я. — Постарайтесь не забывать об этом.Наверное, сознание того, что сотворил ее муж вместе с Масси и Палмером, частично освободило ее от обета, данного на всю жизнь.— Я больше никогда не вернусь сюда, — решительно произнесла женщина.Обойдя вокруг машины, я открыл правую переднюю дверь. Ивлин Уитли вышла, и я проводил взглядом, как она прошла к входу и скрылась внутри.

Глава 24Если верить моим часам, времени было уже почти половина второго. Интересно, пытались ли связаться со мной Бобби Девейн или Брайан Раццано. Включив рацию, я связался с диспетчерской, чтобы узнать, не было ли для меня каких-либо сообщений. Дежурившая Карлин ответила, что мне никто не звонил.Когда я свернул к стоянке перед зданием полиции, прямо перед лобовым стеклом пролетел кусок деревянной обшивки, так, словно это был лист бумаги. Не успел я выйти из машины, как со мной связалась Карлин и сказала, что до меня пытается дозвониться какой-то военный из Вашингтона. Я попросил переключить его на рацию. Это был Майк Эндрюс.— В общем, я разыскал твоего типа, — сказал он. — Это оказалось совсем не так сложно, как я думал. Он не был штабной крысой, Джейк. Этот парень вдоволь понюхал пороха, хотя впоследствии в Вашингтоне под присмотром всемогущего начальства не добился особых успехов. Полагаю, ему не понравилось лизать задницы. В общем, он дошел только до командования бригадой, после чего его выпроводили в отставку.Значит, Тейлор все-таки получил звезду на погоны. Он стал бригадным генералом.— По словам одного старшего сержанта в отставке, которому я доверяю, Фрэнк Тейлор был лучшим командиром батальона за всю войну во Вьетнаме.— Он служил в Сто первой дивизии?— Точно… он командовал ротой, когда Сто первая освобождала Хюэ после Новогоднего наступления. Получил «Серебряную звезду» на Ароматной реке… а потом еще одну под Плейку[34].— В каком полку он был? — спросил я.Я услышал, как Майк листает личное дело.— Пятьсот втором.Значит, Бен Массенгейл был не так уж и пьян. Он запомнил все правильно.— Майк, теперь за тобой осталось всего шестнадцать одолжений, — сказал я.— Когда в следующий раз будешь в Вашингтоне, ты угощаешь меня обедом в «Палме», — ответил Майк. — Я закажу отборные ребрышки весом двадцать четыре унции.— Обещаю, — заверил его я, оканчивая разговор.«Так где же ты сейчас, генерал Тейлор?» — подумал я.Дежурная комната была битком набита народом. Пройдя через заднюю дверь, я направился прямиком к медсестре «Скорой помощи», сидевшей на койке в коридоре. Выглядела она такой же усталой и измученной, каким чувствовал себя я. Я попросил ее пройти с аптечкой первой помощи ко мне в закуток. Сняв ветровку, задрал окровавленную рубашку и попросил медсестру заново перебинтовать раны.— Лейкопластырь! — рассмеялась та.Подцепив край пластыря, она осторожно оторвала концы от полотенца, которое я использовал в качестве перевязочного средства. Входная и выходная раны стали похожи на сморщенные рты двух форелей.— Это похоже на огнестрельное ранение, — заметила медсестра, поднимая на меня взгляд.— Я напоролся на латунную трубку. Просто обработайте рану.С сомнением посмотрев на меня, она обработала раны антисептиком и наложила новые повязки.Я не сомневался в том, что генерал Тейлор находился в радиусе нескольких сотен ярдов от того места, где я сейчас сидел. Он не собирался уходить. У него оставалось еще одно недоделанное дело.Я постарался поставить себя на место Тейлора. Вот он пару дней назад впервые приехал в Сент-Эндрюс. Скорее всего, до этого он ни разу не бывал в студенческом городке. С большой вероятностью проходил службу тридцать лет назад где-нибудь далеко за пределами Соединенных Штатов. Его сын пробыл здесь всего пять месяцев.Я задумался над тем, где остановился бы в незнакомом городе, в котором столько лет назад оборвалась жизнь моего сына. Наверное, поселился бы там же, где жил мой сын, когда учился в колледже. Последнее место, где он жил перед своей смертью…Как раз в этот момент к нам заглянула капитан Морго и увидела повязки у меня на боку.— Джейк, насколько все это серьезно?— Бывало и похуже, — пробормотал я, надевая ветровку, чтобы скрыть бинты.Не дав ей возможности спросить, что со мной произошло, я изложил детали своего разговора с Хойтом Палмером. Рассказав о генерале Тейлоре, вдруг вспомнил, что, по словам Палмера, именно ему поручили навестить Крейтона Тейлора и сообщить ему о том, что его принимают кандидатом в студенческое братство.— Вы не могли бы связаться по рации с Кеном и попросить его узнать у Палмера, где жил Крейтон Тейлор, когда он его навещал? — спросил я.Пока капитан Морго пыталась вызвать Кена, я сбегал в туалет и с наслаждением отлил. Когда я вернулся в дежурную, она все еще не могла с ним связаться. После еще одной безуспешной попытки капитан Морго сказала:— Наверное, у него что-то с рацией. Он не отвечает.Я снова позвонил Лорен Кеннистон.— В заметке в «Джорнал» не упоминается, где Крейтон Тейлор жил, когда учился на первом курсе? — спросил я.— Сейчас проверю, — сказала она.— Выпейте вот это, — приказала капитан Морго, протягивая мне большой пластиковый стаканчик, который только что принесла из буфета.Я отпил глоток. Это было густое какао на молоке. Ничего более восхитительного я в жизни не пробовал. Я допивал какао, когда Лорен перезвонила мне.— Последним его почтовым адресом было дом триста двадцать шесть по Хайленд-драйв.Хайленд-драйв — это первая поперечная улица после автомобильного моста. Она ведет вниз к таверне «Фолл-Крик». Номера домов я не знал, но здесь многие сдают комнаты студентам.Капитан Морго сказала, что отвезет меня туда на своей машине. Дождь наконец начал утихать. Ветер также был уже не таким свирепым, и все-таки под натиском особенно сильных порывов деревья раскачивались как сумасшедшие.Мы как раз проезжали по мосту через ущелье, когда капитану Морго позвонили на сотовый. Она молча слушала почти целую минуту, после чего сказала:— Оставайся на месте, я тебе перезвоню. — И, повернувшись ко мне, сказала: — Это был Кен Макриди. Хойт Палмер мертв.

Глава 25Я смог бы предотвратить смерть Палмера, если бы более настойчиво требовал, чтобы его перевели с колокольни в более надежное место. Но, возможно, подсознательно я не хотел этого.Мы прибыли на место меньше чем через пару минут. Перед колокольней стояли две полицейских машины с включенными мигалками. Одной из них был синий с золотым внедорожник шерифа Дикки. Входная дубовая дверь была нараспашку. Охранявший ее чернокожий полицейский исчез.Меня нисколько не радовала мысль снова карабкаться вверх по железной лестнице, но все-таки мне удалось без остановки подняться следом за капитаном Морго. Кен Макриди стоял на той же самой лестничной площадке, на которой я его оставил.— Вы не поверите, — сказал он, указывая на проход в потайную комнату; фуражки у него на голове не было, затылок в крови. — Я его даже не видел. Это было все равно что сражаться с призраком.— Что с твоей рацией? — спросила капитан Морго.— Господин капитан, он ее отобрал, — смущенно пробормотал Кен. — Вместе с рациями шерифа и его брата. И всем нашим оружием. Как только я обнаружил, что здесь произошло, я позвонил вам по сотовому… его он не нашел, — чуть ли не с гордостью добавил он.Кен по-прежнему сжимал телефон в руке. Убедившись в том, что рана на его затылке не представляет опасности, я на четвереньках прополз следом за капитаном Морго в потайную комнату.Кен был прав.Трудно было поверить в то, что сцена, ждавшая нас там, произошла на самом деле. Хойт Палмер висел высоко под потолком, повешенный за шею на конце того же самого пестрого шнурка, который был использован для двух предыдущих убийств.Его тело медленно раскачивалось из стороны в сторону под грубо обтесанной дубовой балкой свода. Второй конец шнурка был закреплен на носу одной из каменных горгулий, сидящих по обе стороны от кресла-трона у дальней стены.Еще более невероятным было зрелище Большого Джима Дикки и его брата. Они стояли на коленях лицом к лицу, футах в трех друг от друга. Тейлор забрал у них наручники и сковал им руки через подлокотники кресла. Казалось, братья преклонили колени перед королевским троном, хозяин которого отлучился.— Как все это произошло? — повернувшись к Кену, спросила капитан Морго.— Он забрал у нас ключи, черт возьми! — воскликнул стоящий на коленях Большой Джим. — Позвоните моему брату Сесилу и попросите его немедленно приехать сюда с болторезами.— У нас в службе есть аварийная команда, которая прибудет сюда через несколько минут, — сказала Джанет Морго.— Звоните Сесилу, черт побери! — прорычал шериф, опасаясь, что если первой прибудет аварийная команда колледжа, свидетельство его вопиющей некомпетентности будет предъявлено избирателям в ходе грядущих выборов.— Кен, дай мне свой телефон, — сказал я.Я набрал номер, продиктованный коленопреклоненным Джимом Дикки, и, дожидаясь ответа, начал фотографировать висящий труп Палмера. При этом старался выбирать кадр так, чтобы на заднем плане присутствовали шериф и его брат.— Проклятье, Кантрелл, что ты делаешь? — заорал Большой Джим, стараясь выкрутиться из скованных объятий.Его брат отрешенно положил голову на подлокотник кресла.— Просто фиксирую место преступления, шериф, как и подобает хорошему полицейскому, — добродушно ответил я. — А Сесил не берет трубку.Разорвав соединение, я набрал номер Лорен Кеннистон и отправил ей текстовое сообщение, приглашая немедленно подняться на колокольню. Ее первый эксклюзивный репортаж. Затем я позвонил в диспетчерскую служб безопасности колледжа. Карлин ответила без промедления. Я попросил ее прислать на колокольню аварийную команду с болторезами.Затем я набрал «911» и попал прямиком в управление шерифа. Назвав себя, сообщил диспетчеру о новом убийстве, совершенном на колокольне в студенческом городке Сент-Эндрюс, и попросил прислать следственную бригаду. Я знал, что Лорен на своем сканере отследит этот вызов.— Тут у нас шериф Дикки попал в затруднительное положение, — добавил я. — Передайте следователям, пусть поторопятся.— Ах ты долбаный козел!.. За такое я вышвырну тебя из Гротона!Я сделал еще несколько фотографий.— Шериф, я не потерплю, чтобы вы угрожали моим людям, — вмешалась Джанет Морго. — Офицер Кантрелл лишь выполняет своюработу.— И тебя я тоже вышвырну отсюда, лесбиянка долбаная! — рявкнул на нее шериф.— Итак, расскажи нам, что здесь произошло, — не обращая на него внимания, сказала Кену капитан Морго.Тот, похоже, до сих пор еще не оправился от удара по затылку. Он опустился в мягкое кожаное кресло.— Приехав сюда, шериф приказал Марлону, полицейскому, охранявшему вход в здание, возвращаться в дежурную часть… сказал, что он здесь сам со всем справится, — начал Кен. — Затем велел мне оставаться на лестнице, пока они с братом допросят мистера Палмера. Через несколько минут наверху зазвонили колокола, так, как будто наступил Судный день…— И шериф отправил тебя посмотреть, в чем дело, так? — спросил я.— Так точно, сэр, — подтвердил Кен. — Когда я поднялся наверх, аварийное освещение внезапно отключилось. Я почувствовал удар по затылку… наверное, на какое-то время я отключился. Когда пришел в себя, свет уже снова горел. На колокольне никого не было, тогда я спустился вниз и заглянул сюда. Здесь все было в точности так, как вы видите сейчас. После чего я позвонил капитану Морго.Значит, Тейлор расплатился по последнему счету.— Как один человек смог сделать такое? — шепнула мне на ухо капитан Морго.— Подготовка спецназа, — ответил я. — Хоть Тейлор и старик, расправиться в темноте с Дикки и его братом для него было раз плюнуть. — Вернулся к креслу-трону. — Шериф, я предупреждал твоего брата о том, что такое возможно. Когда все это всплывет, тебе предстоят долгие каникулы.На этот раз Большой Джим промолчал. Было видно, как на его спине под форменной курткой вздуваются мышцы; лицо покрылось красными пятнами. Жестом предложив капитану Морго выйти на лестницу, я напомнил ей, что, если генерал Тейлор еще не покинул Гротон, у нас, вероятно, есть его адрес.Спускаясь вниз, мы встретились с аварийной бригадой Сент-Эндрюс. Рабочие несли два тяжелых пластиковых ящика с оборудованием. Следом за ними спешила Лорен Кеннистон, одарившая меня широкой улыбкой. Я ожидал, что капитан Морго остановит ее, сказав, что журналистам нельзя на место преступления, но та не сказала ни слова.Когда мы вернулись в ее машину, капитан Морго несколько минут молчала. Мы уже пересекли мост и подъехали к повороту на Хайленд-драйв, когда она повернулась ко мне и спросила, глядя мне в глаза:— Какое отношение имеет моя сексуальная ориентация к тому, как я выполняю свою работу?— Никакого, — заверил ее я.

Глава 26Дождь наконец прекратился, хотя небо оставалось темно-серым. Когда мы медленно проезжали по Хайленд-драйв, я смотрел на номера домов. Все вокруг было завалено упавшими ветками и мусором, принесенным ураганом.— Это должно быть в следующем квартале, — сказал я.Когда мы подъехали к перекрестку, капитан Морго воскликнула:— О господи!Она свернула к обочине. Впереди в конце продуваемого ветрами плато таверна «Фолл-Крик» сияла подобно голливудским декорациям.В начале крутого спуска дорогу перегородили две машины полиции Гротона. Чуть ниже стояла красная пожарная машина, направив прожекторы на здание.Проследовав дальше пешком, мы увидели, что полицейские оцепили место вдоль края ущелья. С противоположной стороны улицы за кордоном столпилось больше ста человек.В свете прожекторов я увидел, что в баре никого нет. Многим завсегдатаям при эвакуации удалось прихватить с собой часть запасов спиртного, и теперь они потихоньку расправлялись с ним, наблюдая за разворачивающейся драмой.Само здание больше не стояло на своем фундаменте. Оно сползло в сторону ущелья, слегка наклонившись над двухсотфутовым обрывом.Шестеро сотрудников гротонской полиции охраняли оцепленную зону. Когда мы подошли, один из них узнал капитана Морго и махнул рукой, показывая, чтобы нас пропустили за ограждение. У входа в таверну стояли лейтенант полиции Гротона и мужчина в комбинезоне защитного цвета.— Оно может рухнуть в любую минуту, — говорил он полицейскому. — Сзади его уже ничего не удерживает… а если обрушится задняя половина, остальное здание последует за ним.Обойдя вокруг здания и заглянув в пропасть, я увидел, что от опор и поперечных балок, удерживавших заднюю часть здания, не осталось и следа. Их обломки болтались под основанием, свисая с обрыва, подобно изувеченным пальцам. Дверь заднего входа раскачивалась из стороны в сторону под порывами ветра. И тут я увидел нарисованный от руки номер над дверью. До сих пор я никогда не обращал на него внимания.«326».Значит, Крейтон Тейлор жил в «Крикере» в комнате на верхних этажах. Я обвел взглядом верхний ряд окон. Все они были темными. Я подумал, не находится ли сейчас там генерал Тейлор, если он поселился в комнате своего сына.Из разбитого окна в задней половине здания торчал угол бильярдного стола, готового вывалиться наружу. Послышался низкий, скрежещущий грохот, а вслед за ним громкий треск ломающихся досок и звон лопающегося стекла. Здание дрожало несколько секунд, после чего начало медленно сползать вниз.Толпа загудела, однако все голоса смолкли, когда основание таверны затормозило. Кто-то в толпе начал распевать хриплым голосом: «В тот день они столкнули старый «Крикер» вниз». Я узнал голос Джонни Джо Йенго, очевидно, перебравшего виски и не понимающего, что вот-вот исчезнет центр его существования на земле.В толпе я заметил Чака Маккинли. В правой он держал неоткупоренную бутылку дорогого бурбона, а в левой — большую бутылку выдержанного французского коньяка, которым очень гордился. У него по лицу катились слезы.— Чак, мне нужна твоя помощь, — сказал я, подходя к нему.Чак находился в трансе, а может быть, просто был пьян. Он медленно повернул голову, и наши взгляды встретились.— А, Джейк, привет.— Ты в последние несколько дней не сдавал комнату наверху мужчине в годах, приехавшему на встречу выпускников?Реакция Чака была такой, словно я попросил его объяснить теорию относительности.— Я думаю… Джейк, скажи… как ты узнал, что таверне пришел конец?Я встряхнул его за плечи. Обе бутылки вывалились у него из рук и, упав на землю, разбились вдребезги.— О господи! — воскликнул Чак. — Мой коньяк!Я повторил вопрос, держа свое лицо в нескольких дюймах от его лица.— Комната на выходные… ну да… этот тип хотел мансарду на пятом этаже.— Где он сейчас? — спросил я.— Понятия не имею.Я разыскал капитана Морго у полицейского оцепления.— Думаю, убийца наверху, в таверне, — сказал я. — Я отправляюсь туда, чтобы это проверить.— Не сходите с ума! Здание может с минуты на минуту обрушиться!— Если мне не удастся выбраться, я хочу, чтобы вы знали: в моем доме у озера на кухне лежит труп человека по имени Сэл Скализе. Я убил его сегодня утром после того, как он пытался убить меня. Причину этого можно узнать по голосовым сообщениям, записанным у него на сотовом телефоне, который лежит в запертом ящике письменного стола у меня в кабинете.Капитан Морго изумленно покачала головой.— Он также пытался убить мою собаку, а она, возможно, до сих пор жива. Я прошу вас отправить кого-нибудь туда, чтобы ее как можно быстрее отвезли к ветеринару.У нее в глазах я увидел сомнение.— Доверьтесь мне, — устало усмехнулся я.— Я вам верю, Джейк. Я в вас ошибалась, и мне стыдно за это.Чмокнув ее в щеку, я побежал к боковому входу в здание.— Черт побери, куда это он? — крикнул мне вслед лейтенант гротонской полиции, но я уже шагнул в открытую дверь.

Глава 27Как только я вошел в здание, стены судорожно задрожали, что вызвало новый рев толпы на противоположной стороне улицы. Пройдя по истертой ковровой дорожке, лежащей на вздыбившемся полу, я направился прямиком к лестнице за кухней.Ветер со стоном врывался в выбитые окна на четвертом этаже. Где-то на полпути я заметил еще одну узкую лестницу, примыкающую к печной трубе и идущую наверх. Она вела в темноту мансардного этажа. Включив фонарик, я стал подниматься по ступеням.Мансарда задыхалась от выброшенных матрасов, сломанной мебели и деревянных ящиков. Под открытыми стропилами рев ветра напоминал дыхание огромного первобытного чудовища. В воздухе вокруг кружились крошки голубиного помета и штукатурка, образуя плотный, кислый на вкус туман.После Афганистана до сего момента я ни разу не испытывал синдром посттравматического стресса. Но сейчас у меня перед глазами возникли лица бойцов, которых я потерял, жутко изуродованные талибами. В течение нескольких секунд я стоял, не в силах пошевельнуться, стараясь стереть эти образы из своей головы.Почувствовав, как здание снова поползло, и потеряв равновесие, я ухватился за ручку ближайшей двери. Когда скрежет прекратился, я увидел слабую полоску света, пробивающегося из соседней комнаты.Рация у меня в кармане затрещала, оживая голосами. Сунув руку, я выключил ее и, достав из подмышечной кобуры пистолет, медленно двинулся вдоль оштукатуренной стены. Наконец я смог заглянуть в открытую дверь.В дальнем углу на металлическом столе коптила старая керосиновая лампа. Рядом с ней лежал «Кольт» калибра.45, в точности такой же, как и у меня. Перед ним стояла фотография в рамке молодого мужчины.Я шагнул в комнату.— Это тебе не понадобится, — сказал Фрэнсис Мэрион Тейлор, бесстрастно глядя в дуло моего пистолета.Выражение его худого обветренного лица было спокойное, словно он только что насладился вкусным бифштексом и теперь собирается отойти ко сну. Бледно-серые глаза были окружены глубокими морщинами. Я сразу же его узнал.Это он сидел в баре рядом с Беном, когда четверо ангелочков, вздумавших познакомиться поближе с простым народом, расспрашивали того про Гуадалканал. Он был в той же самой военной куртке с медалью за Вьетнам.— Значит, ты наконец разыскал меня, майор Кантрелл, — натянуто усмехнулся генерал Тейлор.Я опустил свой пистолет. В это мгновение с громким скрипом содрогнулась наружная стена под стропилами. Казалось, боксер-профессионал колотит легкую грушу.— Не знаю, долго ли еще продержится это здание, — продолжал Тейлор. — Тебе лучше убраться отсюда, пока остается такая возможность.— Я так понимаю, вы не собираетесь уходить вместе со мной.— Нет.Я сомневался, что мне удастся заставить его уйти, помимо его воли, поэтому решил потянуть время, если оно у нас вообще оставалось. Здание могло обрушиться в любую минуту.— Мне нужно было спросить у вас, почему, — сказал я, убирая «Кольт» в кобуру. — Но, кажется, ответ я уже знаю.— Когда Крейтон погиб, я находился в Боливии, обеспечивая прикрытие группы борьбы с торговлей наркотиками, помогавшей тогдашнему правительству страны. К тому времени как я вернулся домой, его уже похоронили — как в буквальном, так и в переносном смысле. Один из парней из того братства, в которое хотел попасть Крейтон, рассказал в полиции, что тот был подавлен из-за разрыва со своей подругой. Окружной прокурор посчитал это самоубийством и постановил прекратить официальное расследование.— Кто был этот парень из братства? — спросил я.— Деннис Уитли.— Понятно, — сказал я.— Я понимал, что Крейтон проучился в колледже совсем недолго и еще не мог завести себе подругу. Во многих отношениях он оставался совершенно наивным. Я подозревал, что тут что-то нечисто, однако жена упросила меня не поддаваться горю… и жить дальше. Тут накалилась ситуация в Персидском заливе, и меня направили туда на два года, после чего случилось вторжение в Панаму. Следующие пять лет я провел по большей части за пределами Штатов. Жена умерла. Шли годы. Крейтон становился отдаленным болезненным воспоминанием, которое я старался избегать.Раздался треск ломающегося дерева, после чего здание снова сдвинулось. У меня на глазах керосиновая лампа медленно сползла к краю стола и упала на накренившийся пол.— Что заставило вас вернуться к этому?— В начале этого года я получил письмо от одного офицера, служившего под моим началом в Ираке, а теперь возглавлявшего курсы подготовки офицеров резерва здесь, в Сент-Эндрюс. Он спрашивал, известно ли мне, что на факультете нанотехнологий учредили стипендию имени Крейтона Тейлора, и хотел узнать, собираюсь ли я принять участие в торжественной церемонии ее представления. Я ответил, что никто из колледжа со мной не связывался и я ни о чем не знаю.Я кивнул, предвидя заранее, какими будут его следующие слова.— Если учесть, что Крейтон не успел проучиться в Сент-Эндрюс и года, у него никак не могло быть перед колледжем каких-либо выдающихся заслуг. Следовательно, за учреждением стипендии стояло что-то другое.— Сознание вины, — подсказал я.Генерал Тейлор кивнул.Именно деньги Денниса Уитли стали причиной его убийства, точно так же, как они, судя по всему, стояли за угрозой шантажа.— Узнать правду оказалось непросто, однако в конце концов мне удалось выяснить, что стипендия, в числе прочей благотворительности, была учреждена фондом Уитли. Тогда я решил приехать сюда, встретиться с ним и узнать, что же на самом деле произошло с Крейтоном.— У вас все еще оставались сомнения?— До тех самых пор, пока Уитли не сознался во всем прямо перед тем, как я помог ему взобраться на перила, — кивнув, подтвердил он. — Он рассказал мне, что их было трое — он сам, Масси и Палмер.Я печально смотрел на него.— Горе и гнев, — продолжал Тейлор. — Две очень мощные силы… такие же мощные, как этот ураган… способные задушить все остальные человеческие чувства. Честное слово, я пытался перебороть их. Моя покойная жена этого не вынесла бы.Здание еще десять секунд содрогалось в конвульсиях, затем снова все стало тихо.— Я чувствовал себя так, будто у меня обнаружили неоперабельный рак.— И вот теперь вы исцелились…— Едва ли, — сказал генерал, беря со стола фотографию в рамке и бросая ее мне. — Крейтон был моя плоть и кровь, — продолжал он, пока я разглядывал широкое невинное лицо его сына. — Последний представитель рода. Не знаю, сможете ли вы это понять.— Ни в одном учебнике не написано, как быть в такой ситуации.— Как и большинство моих предков, я хотел стать солдатом. Но это оторвало меня от семьи почти на весь срок взросления Крейтона. Во многих отношениях моя жизнь была прожита впустую.— Я сам был бы не прочь переиграть свою жизнь заново.Генерал Тейлор улыбнулся. У него была приятная улыбка.— Теперь у меня другие планы на будущее.Я понял, что он собирается сделать. Но не переставал ломать голову над тем, как вытащить нас обоих отсюда живыми. Я не хотел, чтобы смерть генерала Тейлора легла камнем на мою совесть. С меня хватало тех трех, что погибли в Афганистане. Я протянул ему фотографию сына. Он положил ее на стол рядом с пистолетом.— Зачем вы заставили Масси…— Он сам пожелал умереть голым, — ответил Тейлор, поняв, что́ я хочу у него спросить. — И не спрашивай у меня почему.— Чувство вины толкает людей совершать странные поступки.— Мне сказали, что ты был хорошим офицером, — сказал он.— Кто?— После того как Бен Массенгейл рассказал мне о том, что произошло с тобой в Афганистане, я связался со своими знакомыми в Форт-Беннинге. Что ж, в армии случаются ошибки.— Да… — согласился я. — Я убедился в этом на своем опыте.— Ты не виновен в гибели своих людей. Тебя предал вождь племени, выдававший себя за нашего союзника.— И ему сошло это с рук, — с горечью произнес я. — Наш генерал отпустил его на все четыре стороны.— Начальство приготовилось к круговой обороне. Генералы важнее майоров. Полагаю, это ты также усвоил.— С тех самых пор мне постоянно являются лица этих людей.— Они никогда не оставят тебя в покое.— Генерал, я также навел справки о вас, — сказал я.— Неужели?— Мой друг сказал, что вы могли бы получить высокую должность в Пентагоне, но разреженный воздух этого заведения пришелся вам не по душе.— Или я не пришелся по душе ему. В любом случае мы не подошли друг другу.Казалось, его бледные глаза подсвечиваются изнутри. Они проследили за тем, как я подошел к выбитому окну и выглянул наружу.Я прикинул, какие у нас будут шансы остаться в живых, если мы выпрыгнем в окно. Футах в пятидесяти от дома раскачивал своими ветвями раскидистый явор. Однако, поскольку летать я не умею, добраться до него невозможно. Оглянувшись на генерала Тейлора, я понял, что он прочитал мои мысли. Под его пристальным взглядом я отошел от окна.— Знаешь, что сказал мне Уитли после того, как поведал о том, что они сделали с моим мальчиком? Он сказал, что выделит десять миллионов долларов на учреждение мемориальной премии имени Крейтона… и будет ежегодно выплачивать мне приличную сумму за все то, что пришлось пережить нашей семье. Он предложил мне деньги.— Он просто пытался расплатиться за содеянное единственным известным ему способом, — сказал я.Глаза генерала Тейлора снова стали холодными.— У тебя есть дети? — спросил он.Я молча покачал головой.— Что ж, друг мой, надеюсь, ты никогда не узнаешь, каково потерять своего единственного ребенка.Я собирался сказать, что у Уитли был рак поджелудочной железы и он умер бы через несколько недель, но тут здание снова содрогнулось. Я ощутил колебание пола под ногами. Казалось, я стою рядом с железнодорожным полотном, по которому проезжает товарный состав.— Генерал, нам пора уходить отсюда, — сказал я, стараясь сохранить свой голос спокойным.— Так уходи, майор.— Только вместе с вами.— Всем нам суждено умереть.— В положенный срок.— Джейк, нам незачем расставаться с жизнью обоим.— Генерал, я без вас никуда не уйду, — сказал я, решительно делая шаг к нему.— Похоже, тебе нужны дополнительные доводы, — сказал генерал, словно обращаясь к упрямому школьнику.Молниеносным движением схватив пистолет со стола, он взвел курок. Я застыл на месте.Задержавшись на мгновение, генерал посмотрел в лицо своему сыну. Затем, взяв левой рукой фотографию в рамке, прижал ее к груди, приставил пистолет к своему сердцу и нажал на спусковой крючок.

Глава 28Я с трудом пересек погруженную в темноту мансарду и добрался до узкой лестницы рядом с печной трубой, думая только о том, чтобы попытаться спуститься на третий этаж. Оттуда я уже смогу выпрыгнуть в окно — и, если повезет, останусь в живых.Я находился всего в нескольких ярдах от лестницы, когда труба внезапно развалилась и лестница обрушилась. Теперь находящуюся на пятом этаже мансарду можно было покинуть только через разбитое окно в комнате генерала Тейлора.Я поспешил обратно. Грохот стоял такой, будто по таверне колотили строительным ядром. Балки перекрытий дрожали, готовые сломаться, а передняя часть здания начала заваливаться вперед.Когда я добрался до комнаты генерала, его тело сползло по накренившемуся полу. В окно я увидел, что верхние этажи здания уже зависли над пропастью, перевесившись на добрых десять футов через край. В двухстах футах внизу по дну ущелья несся разбухший от дождей поток черной воды.На противоположной стороне ущелья собралась небольшая кучка людей, желающих лицезреть заключительное действие. Судя по всему, одна из женщин в толпе увидела меня в окне, потому что она стала возбужденно показывать на меня остальным.Я решил рискнуть и выпрыгнуть в окно. Футах в пятидесяти внизу из стены торчал каменный выступ длиной примерно пять футов. Если повиснуть на руках на оконной раме и хорошенько раскачаться, можно попробовать допрыгнуть до него. После чего останется лишь надеяться на то, что обрушившееся здание не заденет меня. Похоже, этот вариант из небольшого списка того, что имелось у меня, был лучшим.Я уже собирался перекинуть через подоконник правую ногу, когда раздался раздирающий скрежет, и часть крыши у меня над головой, оторвавшись от стропил, полетела в пропасть.Я присел, защищаясь от пронизывающего ветра, и левой рукой случайно нащупал лежащую в боковом кармане рацию. «Глупый осел!» — мысленно выругал я себя. Я отключил рацию перед тем, как отправиться в логово генерала, — и начисто забыл о ней. Включив ее, я сразу же услышал голос Джанет Морго.— …передней стороны здания, — донесся ее голос, спокойный и отчетливый. — Джейк, если ты меня слышишь, доберись до передней стороны здания.Она повторяла эти слова снова и снова, а я начал пробираться обратно по накренившемуся коридору. Пол мансарды был завален мусором, сильно замедлявшим мое продвижение. С громким треском оторвалась еще одна часть крыши, и я увидел прямо над собой мутное серое небо.Я слишком долго ждал. Это был конец.Снова раздался оглушительный скрежет, и оставшаяся часть здания начала сползать в пропасть. Ухватившись за балку стены, я проводил взглядом, как опрокинутое пианино проехало мимо и сорвалось в бездну.Подвыпившие зеваки на стоянке восторженными криками приветствовали то, что последняя часть здания зависла над краем ущелья.В последний раз подняв взгляд к небу, я увидел в двадцати футах над собой что-то оранжевое. Сначала мой измученный рассудок не смог разобраться в том, что это такое. Затем я сообразил, что это конец стрелы большого крана, и вспомнил пожарную машину, стоявшую на улице перед зданием. Под стрелой в страховочной упряжи болтался человек.Он спускался ко мне, когда наружные стены сложились и здание окончательно потеряло форму. Отцепив от пояса веревку, пожарный бросил ее мне. Дотянувшись до конца веревки вытянутыми руками, я вцепился в него из последних сил.Падающие стены сомкнулись, и окружающий мир померк на мгновение. Но тотчас же меня рывком выдернули из груды деревянных обломков. Опустив голову, я увидел, как последние части таверны «Фолл-Крик» исчезли в пропасти в долгом, мучительном стоне.Через полминуты спаситель осторожно опустил меня на улицу перед пожарной машиной. Как только я коснулся земли, Келли прорвалась через полицейское оцепление и стиснула меня в крепких объятиях. Зеваки разразились новыми восторженными криками.— Малыш, — со слезами на глазах промолвила она, — как тебе удалось оттуда выбраться?

Глава 29Ко мне подошел вразвалочку пожарный, спасший мне жизнь. Вблизи я рассмотрел, что его оранжевый костюм сшит из несгораемой ткани. На ремне на крючках и петлях висело спасательное снаряжение. Сняв каску с забралом, крепкий молодой парень обнажил копну буйных светлых волос и окладистую бороду.— Я обязан вам своей жизнью, — сказал я. — Огромное спасибо.— Когда мне сказали, что там знаменитый Танк Кантрелл, я сам вызвался. — Парень широко улыбнулся. — Отец водил меня на матч с вашим участием, когда мне было двенадцать лет. Мне очень понравилось, как вы сметали на своем пути защитников. Вы ни хрена не боялись.— Ну да… Как-нибудь я угощу вас бочонком пива.— С удовольствием выпью его вместе с вами, — сказал пожарный, пожимая мне руку.— Милый, твои глаза! — с искренним беспокойством посмотрела на меня Келли. — Они все в спекшейся крови. Малыш, позволь, я поухаживаю за тобой.Увидев Лорен Кеннистон, которая наблюдала за нами, стоя у пожарной машины, я почему-то смутился.— Мне еще предстоит поработать, — сказал я, мягко освобождаясь от клинча.Когда я доковылял до капитана Морго, та все еще говорила по рации. Ее машина стояла рядом с пожарным краном. Увидев меня, она окончила разговор. К нам присоединилась Лорен.— Со счастливым возвращением, — сказала Джанет.— Он был там… генерал Тейлор, — сказал я. — Он застрелился, когда я попытался увести его с собой. Его тело обнаружат в обломках таверны на дне ущелья.— Джейк, я отправила Кена к тебе домой. Твоя собака жива.— Спасибо.Лучшего известия я сейчас не мог услышать. Позади послышался шум быстро поднимающейся по крутому склону машины. Остановившись рядом с полицейской машиной, «Скорая помощь» выключила сирену.— Садись в машину, — приказала капитан Морго.Я покачал головой.— У меня остается еще одно дело. Вы не подбросите меня до моего пикапа?— Ты просто невозможен, — проворчала она, открывая передо мной дверь своей машины.— Можно будет попозже поговорить с вами? — спросила Лорен.— А то как же. Обещаю вам эксклюзивное интервью. Только не упоминайте мое имя.— Это будет нелегко, — усмехнулась она.— Вы уж постарайтесь.По дороге назад к зданию службы безопасности колледжа я спросил у Джанет:— Что заставило вас изменить свое отношение ко мне? Не может быть, чтобы это случилось только из-за того, что я оказался прав насчет Уитли.Она повернулась ко мне:— О твоем прошлом мне было известно только то, что рассказал Джим Дикки… то, что из-за твоей трусости и небрежности погибли твои люди. Вчера днем, когда я спросила у Джордана Лэнгфорда, он рассказал мне правду… Джейк, я очень сожалею, что не спросила у него раньше.— Жизнь — сумасшедшая штука, — заметил я.— Да, — согласилась капитан Морго, — и завтра я снова стану твоим начальником-стервой.Я рассмеялся.— Отдохни немного, — сказала она, когда я сел в свой пикап.Возможность закрыть глаза, сознавая, что никто не будет пытаться меня убить. Я был готов к этому. И теперь я не испорчу всё кошмарными сновидениями. Но сначала мне нужно было повидаться с Джорданом. Я взглянул на часы. Оставалось двадцать минут до пяти вечера, конечного срока, который он сам себе назначил. Если к этому времени шантажист не будет остановлен, он подаст в отставку.«Деньги Уитли», — не выходило у меня из головы. Именно они стали причиной его собственного убийства, когда он попытался искупить вину за неудачную, окончившуюся трагедией, юношескую шутку. И вот теперь его щедрое подношение Джордану привело к шантажу…Подъезжая к дому Джордана, я чувствовал, как ураган наконец уходит дальше на северо-восток. Порывистый ветер по-прежнему не утихал, но небо светлело все больше с каждой минутой.Дом Джордана смотрел на железнодорожные пути, пересекавшие беднейший район Гротона. После своего избрания президентом Сент-Эндрюс Лэнгфорд известил попечительский совет о том, что не желает жить в президентском особняке. Мне он сказал, что на этом настояла Блэр. «Я отказываюсь жить в мавзолее», — заявила она.Дом был скромный, даже по меркам Гротона: здание в колониальном стиле сороковых годов, крытое асбестовой черепицей. Перед ним раскинулся ухоженный садик; правда, сейчас растения и цветы были смяты дождем и ветром. Перед крыльцом я с удивлением увидел красный «Феррари» рядом с зеленым «Вольво» Джордана. Вероятно, он стоил втрое дороже дома.Я постучал в дверь кухни. Ее мне открыл невысокий полный мужчина в сером двубортном шерстяном костюме. У него были сильно напомаженные волосы, близко посаженные глаза и широкое лицо, которое растянулось в заискивающей улыбке, когда он увидел, кто я такой.Однако я не собирался поддаваться на фальшивую любезность. Даже в своем нынешнем состоянии я без труда узнал этого мужчину. Его лицо вместе с лицом его брата красовались на обложках нескольких сотен тысяч телефонных справочников штата Нью-Йорк. Мне захотелось знать, что здесь делает Брайан Раццано.Он протянул мне руку, и из-под манжеты белой шелковой сорочки, подобно маленькой черепахе, появился дорогой «Ролекс». Я оставил его руку без внимания, и он неловко опустил ее.— Я рассчитывал переговорить с вами наедине, Джейк, — сказал Брайан Раццано. — Я имею в виду, до того, как вы встретитесь с Джорданом.Я пошел мимо него, и он проследовал за мной по коридору.— После того как вы сегодня утром позвонили мне, я установил, что Боб Девейн потенциально мог быть причастен к шантажу кое-кого из моих клиентов. Если это действительно так, даю вам честное слово, что я ничего об этом не знал. Клянусь, Джейк!Остановившись, я обернулся. Брайан Раццано смотрел на меня так, словно единственной его целью в жизни было получить мое благословение.— То есть вы просто использовали Девейна для слежки в интересах ваших клиентов, так?— Каждому хорошему адвокату по уголовным делам требуется солидная детективная фирма. Я был потрясен, узнав, что Боб, возможно, обманул мое доверие. Разумеется, я не буду ничего предпринимать до тех пор, пока у меня не появится полная уверенность.Взглядом азартного игрока он следил за мной, проверяя, поверил ли я ему. У меня не было возможности определить, говорит ли он правду. В настоящий момент я слишком устал и мне было все равно.— Где Джордан? — спросил я.— У себя в кабинете. Блэр ждет в гостиной. Она хочет поговорить с вами до того, как вы встретитесь с ее мужем.— Это ведь вы срежиссировали весь этот спектакль, так? Где кабинет?— Вон там, — ответил Брайан Раццано, указывая на дверь за кухней.Дверь привела меня в подвал. Кабинет Джордана оказался крошечным закутком в дальнем углу. Чтобы до него добраться, мне пришлось нагнуться, проходя под водопроводными трубами, затем протиснуться мимо бойлерного котла.В глубине подвала был оборудован кабинет для Джордана и Блэр, с двумя столами, двумя компьютерами и двумя этажерками с папками. На дешевой стеновой панели скотчем был приклеен черно-белый плакат с Махатмой Ганди[35].Джордан в джинсах и фланелевой рубашке печатал на компьютере, уставившись на монитор. Сзади он выглядел в точности так же, как и тогда, когда студентом печатал на портативной машинке курсовую работу.— Теперь я знаю, куда уходят все твои деньги, — сказал я.Джордан обернулся, и на его осунувшемся лице появилась печальная улыбка.— Сказать по правде, почти вся моя зарплата расходуется в тот самый день, когда я ее получаю.— На что? — спросил я.Определенно эта убогая обстановка таких денег не стоила.— На разные благородные цели. Мы поддерживаем многие благотворительные организации… забота о больных СПИДом детях в Ботсване, «Среда обитания для человечества»[36], ирригационные работы в Бангладеш, школы в бедных городских кварталах — всего и не перечислишь. И Блэр уже спешит с чековой книжкой. По-моему, она пытается доказать Иисусу, что состоятельные люди смогут пройти сквозь игольное ушко.— Существуют и менее благородные способы потратить деньги, — сказал я, вспомнив красный «Феррари» перед крыльцом.— Блэр не покидает желание творить добро. И ей так и не удалось найти свою нишу здесь, в Сент-Эндрюс. Ей ненавистна мысль быть супругой президента колледжа.— Да… ну хорошо, я здесь не за этим.— Понимаю.Я устало плюхнулся в кресло.— Выпить хочешь? — предложил Джордан.Покривив душой, я покачал головой.— Несколько минут назад звонила Джанет Морго. Она сказала, что ты раскрыл убийства на мосту.Я вкратце рассказал Джордану о том, что произошло с момента нашей последней встречи. Закончив, добавил:— Извини, но, похоже, два этих дела никак не связаны между собой, если не считать того, что корни обоих в деньгах Уитли.Лэнгфорд поморщился.— Думаю, я с самого начала понимал, что такое невозможно.— Я сделал все возможное. Просто мне не хватило времени.— Надеюсь, тебе не очень досталось, — сказал Джордан, только сейчас обратив внимание на мое физическое состояние.Я не стал говорить ему о том, что убил человека, снимавшего его сексуальные причуды. Это может подождать.— Несколько часов назад я рассказал Блэр о том, что меня шантажируют, — сказал он. — Я сказал… что это связано с поездкой на Кубу в прошлом году… дело чисто политическое.— Она купилась на такое объяснение?— Не знаю. Она очень расстроилась.— Понятно…— В общем… мне нужно еще несколько минут, чтобы закончить прошение об отставке, — сказал Джордан.Отвернулся он недостаточно проворно, и я успел заметить блеснувшие у него в глазах слезы.Я уже снова протискивался мимо бойлера, когда он окликнул меня:— Блэр хочет, чтобы мы вернулись в Детройт.— Это у тебя получалось хорошо, — согласился я.— Понимаешь, только сейчас, когда я вот-вот потеряю эту проклятую работу, я понял, как она для меня важна. Ты даже не представляешь себе, какие перемены я мог бы здесь осуществить! Система образования меняется в мире так быстро, Джейк… ладно… все это как-нибудь потом.— Точно… в другой жизни.— Джейк… как только я рассказал Блэр о том, что меня шантажируют, она начала пить. Пожалуйста, попробуй убедить ее в том, что рано или поздно все образуется.— Как раз сейчас этим занимается Брайан Раццано, — сказал я, стараясь скрыть в своем голосе внутреннюю горечь.— Да… он со своей женой Доун у нас с самого утра. Кажется, я говорил тебе, что после того, как Брайана ввели в попечительский совет, Блэр и Доун близко сошлись. Послушай, Джейк, ты уже давно знаешь нас… просто скажи ей, что это еще не конец света.— Конечно, Джордан, — заверил его я, поднимаясь по лестнице наверх.Когда я прошел в гостиную, Блэр сидела на диване, закинув свои длинные стройные ноги на кофейный столик. Она была в хлопчатобумажной блузке и обтягивающих лосинах, подчеркивающих изгибы ее фигуры.В руке Блэр держала стакан. Рядом с ней на диване свернулся клубком большой сиамский кот. С другой стороны от кота сидел с задумчивым выражением на лице Брайан Раццано.— Джордан все еще готовит свою речь об отречении? — заплетающимся языком спросила Блэр.— Оставь нас одних, — сказал я, обращаясь к Раццано.Задумчивое выражение у него на лице исчезло. Он даже не пошевелился.— Я сказал: оставь нас одних, — повторил я.— Все впрядке… Брайан, — повернувшись к нему, сказала Блэр.Раццано встал с дивана.— Если что, крошка, я буду ждать на улице.Когда он направился к выходу, я увидел, что пиджак и брюки у него сзади испачканы кошачьей шерстью. Почему-то это на какое-то время улучшило мое настроение. Я услышал, как закрылась входная дверь, после чего снова стало тихо.— «Крошка»? — язвительно повторил я.— Он меня любит, — заплетающимся языком произнесла Блэр. — У них с Доун проблемы.— Любопытно почему. Когда Джордан впервые сказал тебе о том, что собирается подать в отставку?— Мм… сегодня днем, — ответила Блэр, потягивая коктейль.С улицы донесся негромкий утробный рев двигателя «Феррари».— Он не объяснил тебе, почему так поступает?— Не знаю, можно ли говорить это тебе, — сказала Блэр. — А ты это знаешь?Я молча покачал головой.— Джордан сказал, что-то произошло во время его поездки на Кубу в прошлом году, — сказала она. — Что-то связанное с политикой.Положив подбородок на стиснутый кулак, Блэр устремила на меня взгляд своих красных глаз.— Бессмертный Джейк, — попыталась улыбнуться она.У нее скривилось лицо, по щекам беззвучно потекли слезы.— Что ты пьешь? — спросил я, усаживаясь в кресло напротив.— Кофейный ликер… водка и… ирландский виски… Коктейли смешивает для меня Брайан. Сегодня у меня это уже четвертый. Брайан говорит, он называется «Отсосом». — Она хихикнула сквозь слезы.— Какой замечательный тип, — пробормотал я.Но Блэр уже была мыслями где-то в другом месте.— Все это нам не нужно, — сказала она. — Мы вернемся в Детройт… когда мы начинали там с нуля, все было прекрасно… мы снова откроем центр. Это будет что-то хорошее… что-то важное…— Джордан уже делает что-то хорошее и важное.— Ты имеешь в виду это дерьмо?Коктейль выплеснулся из стакана.— Что тебя так злит? — спросил я.— Всё… это место… моя собственная роль… я только носила за ним шлейф… — Она отпила большой глоток. — Теперь у нас в стране все так смешалось… наша культура боготворит безудержное излишество, деградацию женщин, сексуальное удовлетворение без любви и даже без привязанности, друзей на любые случаи жизни, известность без каких-либо достижений и чистое почитание денег и алчности, — выпалила она, комкая слова. — А тем временем по всему миру миллиарды людей изо дня в день даже не знают, как им выжить.— За последние три тысячи лет все не слишком-то изменилось, разве не так?— Да пошел ты, Джейк!.. — с вызовом бросила Блэр. — Я по-прежнему верю, что мы с Джорданом сможем изменить мир к лучшему… хотя бы в чем-то.В моем затуманенном мозгу что-то зашевелилось. Я постарался определить, что именно.— Вкус просто ужасный. — Блэр скорчила рожу, отпив еще один глоток.— Тогда не пей, — предложил я, поднимаясь, чтобы уйти.Проходя мимо кухни, я услышал с лестницы, ведущей в подвал, сдавленные всхлипывания. «Прости, старина», — мысленно извинился я и, открыв дверь, вышел на улицу.Рядом со стареньким «Вольво» стоял кроваво-красный спортивный «Феррари». Раццано сидел в машине в красной бейсболке с логотипом гоночной команды «Феррари», сжимая руль с таким видом, словно ему оставалось преодолеть последний прямой участок на трассе Монца.— Друзья на любые случаи жизни, — произнес я вслух.Развернувшись, я возвратился в дом. Блэр сидела там же, где я ее оставил. Сиамский кот забрался к ней на колени и с довольным видом облизывался. Оба одновременно подняли взгляд.— Друзья на любые случаи жизни, — повторил я.— Что?— В своих напыщенных разглагольствованиях ты упомянула «друзей на все случаи жизни».— В наши дни это очень распространенная фраза — «друзья на все случаи жизни», — ответила Блэр. — Полагаю, ты знаешь, что она означает.— Знаю. Но ты сказала именно «друзья на любые случаи жизни». Это название местного агентства проституток по вызову.— Понятия не имею, о чем это ты, — сказала Блэр, продолжая гладить кота.— Ты говорила мне, что тебе ненавистна мысль быть супругой президента колледжа. Помнишь?— В Детройте мы были равными партнерами… мы меняли жизнь людей к лучшему. Как бы ты отнесся к тому, если б тебя низвели до роли любящей жены, чей единственный вклад в дело заключается в том, чтобы стоять рядом со своим идеальным мужем и хлопать глазками?Гнев заставил Блэр сосредоточиться. Наконец все начинало становиться на свои места.— Наверное, мне следовало бы догадаться раньше, — пробормотал я. — Джордан не такой уж и идеальный, так?— О чем это ты? — спросила она, продолжая гладить голубоглазого кота.— О том, что это ты отправила Джордану видеозапись с требованием заплатить пять миллионов долларов из пожертвования, сделанного Уитли. Он ведь рассказал тебе о нем, не так ли?— Какую еще видеозапись? Джейк, ты несешь какую-то бессмыслицу.— Вот почему ты наведалась ко мне домой, правильно? Раццано хотел выяснить, как много мне известно о шантаже.Блэр молчала, не находя слов.— Эту схему состряпали вы с Раццано. Ты ведь с ним трахаешься, так?— А почему бы и нет? — с вызовом ответила она. — По крайней мере, ему есть дело до меня и до того, что я думаю.— Ага. Дело на пять миллионов долларов.— Тут ты ошибаешься. Вместо того чтобы Джордан на эти деньги построил еще одно кособокое здание, мы направили бы их на те цели, в которые я верю. Брайан основал бы фонд. Я бы этим фондом управляла. Но теперь, когда Джордан собирается подать в отставку, все это уже не имеет значения.— Ага, ты управляла бы фондом… Ты совсем не знаешь своего нового напарника. Это Волшебник из страны Оз, привыкший действовать из-за ширмы. Его главное ремесло — шантаж. Его представление о том, как творить добро, заключается в подкупе судей и политиков ради большего влияния. И он был счастлив добавить Джордана к своему списку.— Ты ошибаешься насчет Брайана.— Ну а ты просто доверчивая дура. Все кончено, Блэр, — или я отдаю вас с Раццано окружному прокурору.Она снова заплакала.— Как ты узнала, чем занимается Джордан? — тихо спросил я.Ее взгляд наполнился бесконечной печалью.— Ты думаешь, что хорошо знаешь человека, — сказала она. — Иногда он просто вел себя… так странно. Я поняла, что тут что-то не так. Однажды я одолжила машину у подруги и просто проследила за ним… ты даже не можешь себе представить, что со мной было… когда я увидела все это сквозь щель в занавесках…— Ты можешь его простить? — спросил я.— Не знаю, — сказала Блэр, допивая свой «Отсос».— Я понимаю, что́ ты должна была почувствовать… то унижение, которое ты испытала, впервые увидев Джордана в таком виде. А потом, узнав, чем он занимается, ты обратилась за помощью к великодушному Брайану, а тот, нежно утешив тебя, организовал видеосъемку. Ну ты убедила себя, что на пять миллионов долларов можно будет совершить гораздо больше добрых дел, чем просто на зарплату Джордана. Вот только если б ты встала на путь шантажа, бо́льшую часть денег забрал бы себе Раццано.Теперь Блэр уже пристально смотрела на меня.— Сейчас ты спустишься в подвал и скажешь Джордану, что он может оставаться на своей работе… скажешь, что шантажист позвонил и сказал, что не будет приводить в исполнение свою угрозу. Скажешь все, что угодно, лишь бы доставить ему чудесное избавление.Блэр молчала.— Джордан любит свою работу, Блэр, и ты должна помочь ему сохранить ее. Найди себе какое-нибудь благотворительное занятие, помимо того, чтобы трахаться с Раццано.— Хорошо, — наконец сказала она.— И если хочешь спасти ваш брак, выжди несколько дней и расскажи Джордану всю правду… пусть он больше не беспокоится о разоблачении. Скажи, что оригинал видеозаписи уничтожен. Он у меня, и я от него избавлюсь.Блэр молча кивнула. Я с трудом встал и направился к выходу. Мое тело было словно налито свинцом.Раццано по-прежнему сидел за рулем своего «Феррари», двенадцатицилиндровый двигатель работал на холостых оборотах. Даже сквозь закрытые окна доносился монотонный ритм рэпа. Я подошел к машине. Раццано нажал на кнопку на центральной консоли, и стекло опустилось.— Я могу чем-нибудь помочь? — любезно предложил он, перекрывая грохот музыки.— Можешь. — Наклонившись к машине, я потянул Раццано к себе за шелковый галстук. — Если ты хоть одним словом намекнешь кому-нибудь о том, чем Джордан занимался в «Стране чудес», или будешь и дальше его шантажировать, я прикончу тебя, Брайан… как я прикончил твоего крутого парня Сэла Скализе.Отпустив его, я направился к своему пикапу. Не знаю, поверил ли мне Раццано, но музыку он выключил.Попробовав завести двигатель, я обнаружил, что аккумулятор полностью разрядился. Я не собирался просить у Раццано «прикурить». К счастью, Джордан живет на возвышенности. Убрав ногу с педали тормоза, я пустил машину вниз по склону и завелся с наката.Спускаясь с Кампус-Хилл, я с радостью узнал, что Стрекоза жива. Я выясню у Кена Макриди, где она, и заберу ее домой. Я был готов вернуться домой. Я очень соскучился по дому.Роберт Мразек

АЛАЯ РЕКА(роман)

Что сказать о нынешнем Кенсингтоне — о протяженных авеню, о резиденциях, более похожих на дворцы, о живописных домиках? Что еще не известно нам про этот город в городе, прильнувший к груди безмятежной реки Делавэр? Здесь процветает деловая инициатива; здесь фабрики столь многочисленны, что дым из их труб застит небеса, а гулом механизмов полнится обширное пространство. В сей земле изобилия счастливый народ не ведает нужды. Отважные мужчины и благородные женщины произвели целое поколение стойких и упорных детей, что станут достойными преемниками своих родителей, когда те завершат земной путь. Да вольется свежая кровь в жилы Кенсингтона, а через них — и в жилы всей Филадельфии! Да будет украшен сим венцом наш славный Континент!«Город в городе», анонимный автор, 1891 г.

Ни смут, ни разногласий — голосов —и тех в Земле Блаженных не слыхать.Покоит остров сей морская гладь,не наблюдают местные часов…Нам, лотофагам, ведомо: не смертьстрашна. Куда страшнее — бытиё.Жестока и жестка земная твердь,слезьми да кровью не смягчишь ее.Зачем же очи к небу подымать,гневить пустыми просьбами богов,когда уже от них получен в дарсладчайший полусон, густой нектарзабвения?..Мерцают пузырькис исподу спущенных, как шторы, век;змеится морок пурпурной реки…Останься с нами, здесь, бродяга-грек!Вон, золотом расплавленным залитпесок. Полудня нет: всегда — закат.К потоку снова обрати свой взгляд.Неужто всё душа твоя блажит?Неужто ярче яхонт иль агат,чем этих вод уверенный распад?Альфред ТеннисонИз поэмы «Лотофаги»

Они — сестры. Они как два берега реки — очень разные и никогда не сойдутся. Но одной не жить без другой… Кенсингтон, Филадельфия. Первое место, куда приходят за наркотиками и сексом. Последнее место, где вы захотели бы искать свою сестру, спасая ее от серийного убийцы…СписокШон Гейген, Кимберли Гуммер; Кимберли Брюэр, ее мать и дядя; Бритт-Энн Коновер; Джереми Хаскилл; двое младших сыновей Ди Паолантонио; Чак Бирс; Морин Говард; Кайли Занелла; Крис Картер и Джон Маркс (с разницей в один день, оба — жертвы передозировки); Карло, не помню фамилии; парень Тейлор Боуз; годом позже — сама Тейлор Боуз; Пит Стоктон; внучка бывших соседей; Хайли Дрисколл; Шейна Питревски; Дони Джейкобс и его мать; Мелисса Джилл; Меган Морроу; Меган Гановер; Меган Чисхолм; Меган Грин; Хэнк Чамблисс; Тим и Пол Флорс; Робби Саймонс; Рикки Тодд; Брайан Олдрич; Майк Эшмен; Черил Сокол; Сандра Броуч; Кен и Крис Лоуэри; Лайза Моралес; Мэри Линч; Мэри Бриджес и ее племянница, с которой они были ровесницами и подругами; Джим; отец и дядя Мики Хьюз; два двоюродных деда, с которыми мы редко виделись. Наш бывший учитель мистер Полз. Сержант Дейвис из 23-го. Наша кузина Трейси. Наша кузина Шэннон. Наш отец. Наша мама.

Глава 1Сейчас— У нас труп, — сообщает диспетчер. — Герни-стрит, Трекс. Женщина неопределенного возраста. Предположительная причина смерти — передозировка.Первая мысль: Кейси.Она, эта мысль, засела во мне крепко. На каждое сообщение о мертвой женщине организм реагирует, как на укол, — содроганием. Затем — нехотя, словно исполнительный, но наскучивший службой солдат — вступает разум. Приводит статистику: за прошлый год в Кенсингтоне от передозировки умерли 900 человек. И Кейси среди них нет. Так какова вероятность, что сейчас речь идет о ней?Далее, этот караульный, этот ответственный за мою адекватность, наваливается на меня с упреками — где твой профессионализм? Ну же, расправь плечи. Вот так. Теперь улыбочку! Сделай лицо попроще. Брови не хмурь. Подбородок не выдвигай. Занимайся чем положено.Целый день катаюсь с этим новеньким, Лафферти, по вызовам. Натаскиваю его. В ответ на мой кивок Лафферти откашливается, вытирает рот. Ясно — нервничает.— Двадцать шесть тринадцать, — произносит он.Это номер нашей служебной машины. Надо же, запомнил.— Сообщение анонимное, — продолжает диспетчер. — Поступило с телефона-автомата.Да, они еще сохранились на Кенсингтон-авеню. Но, насколько мне известно, в рабочем состоянии только один.Лафферти смотрит на меня, я — на него. Жестом ободряю: давай, задавай вопросы.— Вас понял, — говорит он в свою рацию. — Конец связи.Неправильно. Подношу к губам свою рацию. Голос звучит отчетливо:— Сведения о дислокации?* * *Выслушав ответ диспетчера, инструктирую Лафферти: не стесняйся задавать вопросы, а то многие новички-полицейские насмотрелись детективных сериалов, слизнули эту манеру — говорить кратко, будто всё знают. А надо вытащить из диспетчера максимум подробностей.Прежде чем успеваю закрыть рот, Лафферти обрывает:— Вас понял.Меряю его взглядом.— Супер, Лафферти. Просто супер.Мы всего час знакомы, а я его раскусила. Лафферти любит потрещать. Мне о нем уже известно куда больше, чем ему обо мне. У Лафферти — амбиции. И гонор. Сноб, короче, этот Лафферти; сноб и пижон.Он из тех, кто боится, как бы его не назвали нищебродом, или слабаком, или тупым; до такой степени боится, что ни в жизнь не признается в наличии соответствующих проблем. Я, напротив, отдаю себе полный отчет в своей бедности. Особенно теперь, когда Саймон больше не шлет чеки. А как насчет слабостей? Пожалуй, и они наличествуют. Мое упрямство сродни ослиному — я, например, неизменно отказываюсь от помощи. Кроме того, я не из храбрых: едва ли заслоню товарища от пули и даже на проезжую часть не выскочу в погоне за преступником.Бедная? Да. Слабая? Да. Тупая? Нет, это не про меня.* * *Сегодня снова опоздала на планерку.Стыдно признаться — это уже третий раз за месяц. Ненавижу опоздания. Минимум, который требуется от полицейского, — пунктуальность. Сержант Эйхерн поджидал меня в позе Наполеона.— А, Фитцпатрик! Милости просим, милости просим… Сегодня вы с Лафферти. Машина номер двадцать шесть тринадцать.— Кто это — Лафферти? — ляпнула я. Надо же было так опростоволоситься. Жебовски, который вечно сидит в уголке, сразу заржал.— Лафферти — вот он, — произнес Эйхерн, указывая налево.Тут-то я его и увидела. Эдди Лафферти, второй день на районе. Уставился в свой пустой блокнот. Когда назвали его имя, окинул меня быстрым оценивающим взглядом. Наклонился, будто заметил что-то неподобающее на собственных ботинках — к слову, надраенных до зеркального блеска. Поджал губы. Тихонько присвистнул. В этот миг я его почти жалела.А потом он расселся на пассажирском сиденье.И вот они, факты об Эдди Лафферти, которые открылись мне за первый час знакомства. Ему сорок три года, старше меня на одиннадцать лет. В программу «Личностное и профессиональное развитие» вступил поздновато. До последнего времени работал в сфере строительства, затем прошел медобследование («Тогда спина замучила, — доверительно сообщает Эдди Лафферти. — Она и сейчас еще беспокоит. Чур — это между нами».) Только что закончил курсы. Был женат три раза, имеет троих почти взрослых детей. Имеет дом в горах Поконо. Тренируется с гантелями («Из фитнес-клуба не вылезаю!»). Страдает дефицитом внутренней ротации плеча. И периодическими запорами. Вырос в Южной Филадельфии, сейчас живет в Мейфэре. Сезонный абонемент на «Филадельфийских орлов»[37] делит с шестью приятелями. Его последней жене чуть за двадцать. («Наверное, в этом проблема и была. Девчонка она еще».) Играет в гольф. Взял из собачьего питомника двух питбулей-полукровок, их зовут Джимбо и Дженни. В старших классах играл в бейсбол. Кстати, в одной команде с нашим сержантом Кевином Эйхерном; он-то и предложил Эдди Лафферти поступить в полицию. (А, ну тогда понятно!)А вот что Эдди Лафферти узнал обо мне: я люблю фисташковое мороженое.* * *Целое утро только и делаю, что пытаюсь закачать базовую информацию о районе в редкие паузы, которые возникают между тирадами Лафферти.Кенсингтон, говорю я, это один из новейших районов в городе Филадельфия — очень старом, по американским меркам. Филадельфия, продолжаю я, была основана в тридцатых годах восемнадцатого века англичанином Энтони Палмером, купившим участок ничем не примечательной земли и назвавшим его в честь лондонского района, где как раз тогда появилась официальная резиденция британских монархов. (Наверное, Палмер тоже был снобом и пижоном. Или оптимистом — так оно мягче звучит.) Продолжаем. Восточная часть нынешнего Кенсингтона располагается в одной миле от реки Делавэр, но в прежние времена она включала и саму реку. Соответственно, первыми в городе появились такие отрасли, как кораблестроение и рыболовство. Уже к середине девятнадцатого века начинается эра промышленного развития. Пик этой эры ознаменован процветанием сталелитейной, текстильной, а также фармацевтической промышленности. Однако век спустя фабрики стали закрываться целыми дюжинами. Стартовал упадок Кенсингтона — сначала темпы были низкие, затем все покатилось в тартарары. Многие жители снялись с мест, перебрались кто в другие районы Филадельфии, а кто и за городскую черту; все искали другой работы. Некоторые остались — из верности или в иллюзорной надежде на перемены. Сегодняшний Кенсингтон населяют в равных долях потомки ирландцев, что приплыли сюда в девятнадцатом и двадцатом веке, и мигранты новой волны — пуэрториканцы и прочие латиносы; плюс несколько сравнительно малочисленных диаспор — этакая прослойка в демографическом пироге. Я говорю об афроамериканцах, выходцах из Восточной Азии и с Карибских островов.Сегодня район скукожился и умещается между Франт-стрит, которая тянется к северу от восточной части Филадельфии, и Кенсингтон-авеню. Обычно ее называют просто Аве; кто-то вкладывает в это слово горькую иронию, кто-то — симпатию. Вытекает Аве из Франт-стрит и стремится на северо-восток. Железнодорожное полотно для электрички от Маркет-Фрэнкфорда — или, короче, для Эль (ибо разве может город с ником «Фили» оставить без аббревиатуры хоть что-нибудь значимое?) — проходит над Франт-стрит и Кенсингтон-авеню. Следовательно, обе улицы затенены бо́льшую часть дня. Поддерживают железнодорожное полотно стальные опоры голубого цвета — этакие ноги. Расстояние между ними составляет двадцать футов, так что издали вся конструкция кажется гигантской многоножкой, нависшей над районом. Подавляющее большинство сделок — а продаются здесь только наркотики и сексуальные услуги — заключается на основных районных «артериях», а продолжение имеет в переулках и тупиках (чаще — в заброшенных домах и на пустырях). Этих последних здесь полно — почти каждая улица упирается в пустырь. Главная улица пестрит вывесками: «Ногтевой сервис», «Закусочная», «Салон сотовой связи», «Супермаркет», «Фикс-прайс: любой товар за 1 доллар». Имеются ломбарды, бесплатные столовые и другая благотворительность, а еще бары. Около трети фасадов заколочена.И все-таки район развивается. Взять хотя бы стройку слева от нас — здесь будет кондоминиум. Место долго пустовало — с тех самых пор, как снесли фабрику. Ближе к границам Кенсингтона открывают бары и офисы; например, их уже немало в Фиштауне, где прошло мое детство. Население молодеет. Новые жители — честные, наивные, при деньгах. Идеальная добыча. Вот мэр и озабочен. Вот и талдычит: нужно больше патрульных полицейских. Больше, больше, больше.* * *Сегодня льет как из ведра. Веду машину медленнее обыкновенного. В другое время я бы вихрем мчалась на вызов. По пути успеваю называть магазины и салоны, сообщать Лафферти имена владельцев и арендаторов. Рассказываю о недавних преступлениях, если считаю, что напарник должен о них знать (каждый раз он реагирует присвистом, трясет головой). Перечисляю тех, кто готов к сотрудничеству с полицией. За окном полицейского фургона — обычная картина. Группка наркоманов — одни жаждут ширнуться, другие уже ширнулись. Половина тех, что околачиваются на тротуаре, прислонились к стенам. Потому что едва на ногах держатся. Таких называют кенсингтонскими фасадными подпорками[38]. Но говорят так персонажи, способные шутить над чужой бедой. Я не из их числа.Женщины сегодня в основном под зонтами. На них зимние шапки и куртки-дутыши, джинсы, грязные кеды. Большинство женщин без макияжа, разве только веки густо подведены черным карандашом. Ни одна деталь одежды этих женщин не говорит прямо о том, что они «работают на Аве», но понять это нетрудно. Каждого мужчину, будь он за рулем или пеший, женщины встречают долгими, пристальными взглядами. Почти всех этих женщин я знаю, а они знают меня.— Это Джейми, — говорю я Лафферти. — Это Аманда. Это Роза.Мне представляется, что по долгу службы и он тоже должен знать их имена.Минуем квартал. На перекрестке Кенсингтон-авеню с Кэмбрия-стрит замечаю Полу Мулрони. Она сегодня на костылях; одна нога жалко, бессильно болтается. Пола мокнет под дождем — еще и зонт, заодно с костылями, ей не удержать. Джинсовая куртка совсем потемнела от воды. Шла бы Пола лучше куда-нибудь под крышу…Ищу глазами Кейси. Обычно она здесь работает, это их с Полой угол. Порой они дерутся или дуются друг на друга, а то одна из них перебирается в другое место — а через неделю, глядишь, они снова вместе. Помирились, в обнимку сидят; у Кейси папироса к губе прилипла, Пола держит бумажный стакан с водой, или соком, или пивом.Сегодня Кейси нигде не видно. У меня слегка сосет под ложечкой.Пола замечает знакомую машину, щурится, чтобы разглядеть, кто внутри. Поднимаю над рулем два пальца — дескать, привет. Пола переводит глаза с меня на Лафферти, вздергивает подбородок.— А это Пола, — говорю я.Прикидываю, надо ли что-нибудь добавить. Например, что мы с ней учились в одной школе. Что были в хороших отношениях. Что она — подруга моей сестры.Впрочем, Лафферти уже перескочил на новую тему. На сей раз он повествует об изжоге, терзающей его по целым месяцам.— Слушай, а ты всегда такая молчунья? — внезапно спрашивает Лафферти. Это первый вопрос, который он задал мне после откровения о фисташковом мороженом.— Нет. Я просто устала.— В смысле, до меня у тебя была прорва партнеров? — уточняет Лафферти и регочет, будто над удачной шуткой. Правда, быстро спохватывается. — Извини. Вопрос был некорректный.Я молчу. Долго. Достаточно долго. Наконец выдавливаю:— Нет. Один.— А сколько вы работали вместе?— Десять лет.— И что с ним стряслось?— Весной колено повредил. Он на больничном.— Как его угораздило?Не уверена, что Лафферти следует об этом знать. Но все же отвечаю:— При исполнении.Подробности Трумен сам выдаст — если сочтет нужным.— Ты замужем? Дети есть? — продолжает Лафферти.Лучше б о себе трындел.— У меня сын. Мужа нет.— Сын? Здорово! А сколько ему?— Четыре года. Уже почти пять.— Классный возраст. Помню, мои в этом возрасте были такие занятные…* * *Выруливаю к въезду в Трекс. Перед нами — забор с дырой. Этой дыре уже лет надцать; кто-то сшиб доску, а починить руки у властей так и не дошли. Здесь у нас будка неотложной помощи.Ловлю себя на сочувствии Эдди Лафферти. Сейчас он увидит мертвое тело — а практику-то проходил в Двадцать третьем районе. Двадцать третий — рядом с нашим, но уровень преступности там в разы ниже. Вдобавок Лафферти главным образом патрулировал улицы на своих двоих да сдерживал толпу на митингах. Сомневаюсь, что ему приходилось выезжать по звонку диспетчера «У нас труп». Хватает способов спросить, много ли человек видел мертвецов на своем веку; но я, поразмыслив, решаю обойтись без ключевого слова.— Ты уже этим занимался?Лафферти мотает головой:— Не.— Тогда приступим, — говорю я с натужным оптимизмом.Не знаю, что добавить. На самом деле к такому не подготовишь.* * *Тринадцать лет назад, когда я начинала, выезды к трупам случались всего несколько раз в году. Поступала информация, что некто вколол себе фатальную дозу, что пролежал после этого слишком долго и медицинское вмешательство уже не имеет смысла. Чаще, правда, звонили в тот момент, когда человека еще можно было спасти. Да, тринадцать лет назад такое часто случалось.Но лишь за текущий год в Филадельфии обнаружены 1200 трупов, причем подавляющее большинство — в нашем районе. Почти у всех причина смерти — передозировка. Некоторые трупы были неумело спрятаны приятелями или любовниками, видевшими смерть, но не желавшими связываться с полицией, отвечать на вопросы «как» да «почему». Но чаще трупы обнаруживаются прямо на улице или на пустыре. Иногда их находят взрослые родственники. Иногда — дети жертв. Иногда и мы, полицейские. Патрулируя район, замечаем распростертое на виду (или, наоборот, заваленное хламом) тело, щупаем пульс — а его нет. Рука у любого трупа ледяная. Даже летом.* * *Через пролом в заборе мы с Лафферти попадаем в овражек. Десятки, если не сотни раз я проделывала этот путь. Овражек, заросший бурьяном, находится на моем участке. И всегда, всегда в этом бурьяне либо мертвое тело, либо вещдоки. Когда я работала в паре с Труменом, именно он шел первым. Потому что Трумен старше — по возрасту и по званию. Но сегодня первой иду я; подергиваю головой по-утиному, словно это поможет меньше промокнуть под дождем. Который, к слову, и не думает стихать. Так долбит по фуражке, что я собственный голос едва слышу. Ботинки отсырели, скользят в грязи.Виадук Лехай, который сейчас больше на слуху как Трекс, представляет собой участок земли, знававший лучшие времена. Таких участков в Филадельфии немало. Когда-то, в период индустриального расцвета Кенсингтона, по виадуку сновали товарные поезда; сейчас здесь буйствует бурьян. Под сорняками и опавшей листвой почти не видны шприцы и пакеты; молодая древесная поросль является прикрытием для тех, кто занят грязными делами. И городская общественность, и Корпорация объединенных железных дорог давно предлагают заасфальтировать весь участок — но им никто не внемлет. Я по этому вопросу настроена скептически. Не представляю, хоть убей, что Трекс может измениться. По-моему, он всегда будет местом, где колются наркоманы и где женщины обслуживают своих клиентов. Допустим, всю территорию действительно покроют асфальтом; но тогда места того же назначения возникнут в других кенсингтонских кварталах. Такое уже случалось, и я — тому свидетель.Слева слышится шорох. Оборачиваюсь. Из зарослей материализуется некто мужского пола. Стоит неподвижно, свесив руки, не отирая с лица дождевой воды. Впрочем, может, это не вода, а слезы.— Сэр, — говорю я, — не видели ли вы что-нибудь, о чем надо сообщить полиции?Он молчит. Таращится на меня. Облизывает губы. Взгляд нездешний, как у всякого, кому срочно нужна доза. Глаза неестественного ярко-синего оттенка. Может, он ждет наркодилера или приятеля — того, кто поможет ему «поправиться». Наконец мужчина медленно качает головой.— Вам не следует здесь находиться, сэр, — продолжаю я.Знаю: другие полицейские так не миндальничают. Считают, это пустая трата времени — гнать таких вот с места преступления. Мол, подобный персонаж тупо выждет, пока копы скроются из виду, и снова тут как тут. Согласна; и все равно я всегда предлагаю человеку уйти по-тихому.— Извините, — произносит мужчина. Впрочем, ясно: в ближайшее время он не уйдет. А мне с ним рассусоливать некогда.Продолжаем путь через лужи. Диспетчер сообщил, что мертвое тело находится в ста ярдах от пролома в заборе, по правую сторону, за поваленным стволом. Информатор оставил на стволе газету, чтобы нам было легче найти труп. Ее-то мы и высматриваем, все больше удаляясь от забора.Первым поваленный ствол видит Лафферти. Делает шаг с дорожки — которая, собственно, никакая не дорожка, а просто тропа, протоптанная за многие годы. Следую за Лафферти. Мучаюсь вопросом, знакомая или незнакомая окажется эта женщина. Может, я ее задерживала или просто видела во время патрулирования, изо дня в день, из ночи в ночь. И прежде чем успеваю «поставить блокировку», в висках начинает стучать: «Или это Кейси. Кейси. Кейси».Лафферти, опередивший меня на десять шагов, заглядывает за ствол. Молчит, только наклоняется все ниже и шею вывернул как-то странно.Подскакиваю к стволу, тоже наклоняюсь.Первая мысль: слава богу, это не Кейси.Незнакомка. Смерть наступила недавно. Под дождем женщина мокнет недолго. Но уже окоченела. Лежит на спине, неловко изогнув руку. Рука стала похожа на птичью лапу. Лицо искажено, черты заострились. Глаза распахнуты. У скончавшихся от передозировки глаза обычно закрыты. Для меня это некое утешение; по крайней мере, думаю я, бедняга умер легко. Но эта женщина выглядит потрясенной, не верящей, что ее настигла смерть. Снизу — толстый слой листвы. Тело вытянуто, напряжено, как у солдатика; вот только скрюченная правая рука нарушает впечатление. Возраст женщины — чуть за двадцать. Волосы она собрала в тугой хвост; сейчас хвост растрепан. Пряди выбились из-под резинки — явно не сами. На женщине майка и джинсовая юбка. Это в середине-то октября! Дождь поливает голые плечи, голые ноги, искаженное лицо. Смывает улики. Подавляю порыв укрыть, укутать несчастную. Где ее куртка? Возможно, женщину раздели, когда она уже была мертва.Рядом — вполне предсказуемо — валяются шприц и самодельный жгут. Она в одиночестве умерла? Такие редко умирают в одиночестве. Обычно при них находится любовник или клиент; он сбегает, чтобы не связываться с полицией, чтобы не попасть под подозрение.По инструкции мы обязаны проверить: может, она еще жива…У меня сомнений нет; если б не стажер Лафферти, проверять я не стала бы. Но Лафферти смотрит, и деваться мне под его взглядом некуда. Перешагиваю ствол, собираюсь пощупать пульс — но тут слышатся шаги и голоса.— Твою мать! — повторяет неизвестный. — Твою мать! Твою мать!Дождь усиливается.Это подоспели медики. Два парня. Идут — не торопятся. Знают: спасать некого. Для сегодняшней найденной все кончено. Ясно и без патологоанатома.— Свежак? — уточняет один из парней.Киваю. От слова «свежак» меня коробит. Подумать, как гадко мы порой говорим о мертвых.Парни подходят к стволу. Без пиетета, с каким следует встречать смерть, косятся на женщину.— Офигеть, — тянет один, по фамилии Сааб (она у него на бейдже).Второго зовут Джексон.— По крайней мере, нести ее не надорвемся — вон какая тощая, — констатирует Джексон.Фраза для меня — как удар под дых.Сааб и Джексон перелезают через ствол, опускаются на колени рядом с телом.Джексон пытается нащупать пульс — на запястье, на шее. После нескольких бесплодных попыток бросает взгляд на часы.— Неопознанная мертвая женщина, время обнаружения одиннадцать часов двадцать одна минута.— Запиши, — велю я Лафферти.Вот и видимая польза от напарника — не надо самой вести записи. Лафферти держал блокнот за пазухой, чтобы тот не промок. Теперь он достал блокнот и навис над ним, стараясь собственным телом защитить от дождя.— Погоди секунду, — говорю я.Эдди Лафферти переводит взгляд с меня на мертвое тело.Опускаюсь на колени между Саабом и Джексоном. Нечто в лице жертвы кажется подозрительным. Глаза у нее уже затуманились, подернулись мутной пеленой; челюсти стиснуты. А под бровями и на скулах проступила россыпь пунцовых точек. Издали они производили впечатление румянца, но вблизи отчетливо видно: это результат кровоизлияний. Лицо женщины будто истыкано красной шариковой ручкой.Сааб и Джексон тоже склоняются над мертвой.— Ни фига себе, — бормочет Сааб.— Что такое? — спрашивает Лафферти.Подношу рацию к губам, говорю:— Высокая вероятность насильственной смерти.— Откуда видно? — спрашивает Лафферти.Джексон и Сааб не удостаивают его ответом. Они всё еще изучают тело.Оборачиваюсь к напарнику. Должна же я его обучать.— У нее петехии, — поясняю я, указывая на пунцовые точки.— А это что?— Лопнувшие сосудики. Один из признаков удушения.Вскоре на место преступления приезжает сержант Эйхерн.

Глава 2ТогдаВпервые я осознала, что у сестры серьезные проблемы, когда ей было шестнадцать. Стояло лето 2002 года. Двумя сутками ранее, в пятницу днем, Кейси ушла из школы вместе с подругами. Мне сказала, что к вечеру вернется.Но не вернулась.Уже в субботу я металась по дому, названивала приятелям Кейси, расспрашивала, где бы она могла быть. Мне не отвечали. Сами не знали; а точнее, просто не хотели говорить. Мне стукнуло семнадцать, я была болезненно застенчива, при этом уже взвалила на себя роль всей своей жизни. Роль Ответственной Сестры. Бабушка называла меня маленькой старушкой. Говорила, такая серьезность мне же самой во вред. В глазах приятелей Кейси я была не лучше надоедливой мамаши, которой «своих не сдают». Один за другим они бубнили: «А я почем знаю?»В те дни сладу с Кейси уже не было. И все-таки, дерзкая и шумная, она одним своим присутствием делала жизнь сносной. Помню ее необычный смех. Кейси смеялась беззвучно, разинутый рот дрожал; то и дело производила серию резких вдохов — с подвыванием и эхом — и сгибалась пополам, словно от боли. Эхо было показателем наличия сестры в доме; тишина, по контрасту, казалась особенно зловещей. Мне не хватало грохота музыкальных записей и этого ее кошмарного парфюма — резкий, приторный, он, видимо, призван был маскировать запах «травки», которой баловались Кейси и ее приятели. Назывался парфюм «Пачули муск».Все выходные я уговаривала бабушку позвонить в полицию. Ба всегда была против того, чтобы «впутывать чужих». Наверное, боялась, что «органы» сочтут ее не подходящей для нас опекуншей.Когда наконец Ба согласилась, ей лишь со второй попытки удалось набрать номер на оливково-зеленом дисковом телефонном аппарате — настолько тряслись руки. Никогда прежде я не видела Ба ни такой встревоженной, ни такой взбешенной. После звонка ее еще долго колотило — то ли от ярости, то ли от страха, то ли от стыда. Длинное лицо с багровыми скулами искажали новые, незнакомые гримасы. Она бубнила что-то про себя — проклятия, а может, молитвы.* * *Исчезновение Кейси было одновременно и неожиданным, и предсказуемым. Моя сестра всегда отличалась общительностью. Периодически связывалась со всяким сбродом — благодушными бездельниками, далеко не изгоями, но и не теми, кого принимают всерьез. В девятом классе ненадолго попала под влияние хиппи; затем несколько лет одевалась как панк, красила волосы в самые экстремальные цвета, носила кольцо в носу и даже сделала татуировку — леди-паук в паутине. И сменила нескольких парней. Я, в свои семнадцать, никогда с парнем не встречалась. Кейси была популярна, но использовала свою популярность во благо. Например, подростком взяла шефство над девочкой по имени Джина Брикхаус. Эту Джину травили из-за лишнего веса, зловонного дыхания, скверных зубов, нищеты родителей — наконец, из-за иронии, что была заложена в самом ее имени[39]. Короче, к одиннадцати годам Джина Брикхаус отказалась разговаривать. Но под крылом у Кейси она буквально расцвела. В выпускном классе ее называли уже Уникумом — такое прозвище дают фрикам-бунтарям, которые внушают уважение.Но потом социальная жизнь моей сестры сделала крутой вираж. Кейси стала регулярно влипать в истории, над ней постоянно висела угроза исключения из школы. Она пила алкогольные напитки, причем даже в школе; она употребляла лекарственные препараты наркотического действия — те, об опасности которых тогда никто не подозревал. В тот же период у Кейси появились секреты от меня. Еще за год до этих событий Кейси обо всем мне рассказывала — часто с извиняющимися и даже молящими интонациями, будто жаждала отпущения грехов. Эта ее новая практика — таиться — успеха не имела. Чутье мое сестре было не обмануть. Я вычисляла ее проступки по манере держаться, по внешним признакам, по взгляду. Мы с Кейси жили в одной комнате, спали в одной постели с самого раннего детства. Был период абсолютного взаимопонимания, когда я угадывала реплику Кейси прежде, чем сама Кейси открывала рот; и точно так же Кейси угадывала мои реплики. Мы выработали особый стиль общения — обрывали фразы, доканчивали высказывания мимикой и жестами. Посторонние нашего особого языка не понимали. Ну и вот, Кейси стала все чаще ночевать у подруг. Или являлась домой под утро, и пахло от нее странно. Я эти запахи не могла идентифицировать. Беспокоилась ли я за Кейси? «Беспокоилась» — слово слишком слабое.Когда Кейси исчезла на двое суток, потрясло меня не исчезновение как таковое и даже не мысли об ужасных вещах, которые могли произойти с сестрой. Потрясло меня осознание: я полностью вычеркнута из жизни Кейси. Вычеркнута ею самой. Кейси способна скрывать свои самые страшные тайны ВОТ ТАК, причем ДАЖЕ ОТ МЕНЯ.* * *Вскоре после того, как Ба обратилась в полицию, мне на пейджер пришло сообщение от Полы Мулрони. Я сейчас же перезвонила ей. В старших классах Пола была лучшей подругой Кейси, и она единственная считалась со мной. Единственная понимала и уважала наши особенные сестринские отношения. По телефону она сообщила, что слышала о Кейси и, кажется, знает, где ее искать.— Ты только бабке своей не говори, — добавила Пола. — А то я ведь и ошибаться могу.Она была миловидна, высока ростом и крепко сбита. Такими мне представлялись мифические амазонки. Впервые я прочла о них в «Энеиде», в девятом классе; а в пятнадцать лет обнаружила амазонок в комиксах. Впрочем, когда я сказала Кейси, что Пола похожа на амазонку — думала польстить Поле, — сестра только скривилась («Мик! Не вздумай никому даже намекать на это!»). Впрочем, хоть Пола мне всегда нравилась (и до сих пор нравится), я уже тогда понимала: она плохо влияет на Кейси. Брат Полы, Фрэн, сбывал наркотики. Пола ему помогала, и все об этом знали.В тот день мы с ней встретились на углу Кенсингтон-авеню и Аллегейни.— Иди за мной, — скомандовала Пола.По дороге она сообщила, что два дня назад они с Кейси зависли в одном доме, у Фрэнова приятеля. Что это значит, я мигом смекнула.— Мне пришлось свалить, — сказала она. — А Кейси захотела остаться.Пола Мулрони вела меня на север по Кенсингтон-авеню. Скоро мы свернули в переулок — сейчас не вспомню, как он назывался, — и остановились возле обшарпанного дома без архитектурных подробностей, одного из многих в квартале ленточной застройки. Застекленная дверь была выкрашена белой краской и имела металлическое украшение — лошадь с повозкой, причем передние ноги у лошади были отломаны. Мы добрых пять минут ждали, пока откроют, и я успела все рассмотреть.— Они точно дома, — повторяла Пола, колотя в дверь. — Они всегда дома.Наконец нам отворили. На пороге стояла женщина, больше похожая на привидение. Таких тощих я никогда не видела. Волосы у нее были черные, щеки — багровые, веки — набрякшие. Позднее и у Кейси веки такими стали, а тогда я не знала, отчего это.— Фрэна здесь нету, — выдала женщина. Говорила она о брате Полы. Вероятно, была старше нас всего лет на десять; впрочем, ее возраст не поддавался определению.— А это еще кто? — спросила женщина, указывая на меня. Она задала вопрос прежде, чем Пола отреагировала на сообщение об отсутствии Фрэна.— Это моя подруга. Она сестру ищет.— И сестер тут никаких нету тоже, — отрезала женщина.Пола поспешила сменить тему:— Мне нужен Джим.* * *Филадельфийский июль — это всегда адское пекло. В доме все плавилось, и неудивительно — крыша-то была плоская, крытая толем. Вдобавок дом провонял сигаретами и чем-то тошнотворно-сладким. Чем именно, я тогда не знала. При мысли, для кого этот дом изначально построили, сделалось тоскливо. Уж конечно, здесь жила дружная, работящая семья. Скорее всего, рабочий с женой и детьми. По утрам он спешил на огромную фабрику — одну из тех, что и доныне торчат, заброшенные, по всему Кенсингтону, — а вечером возвращался к семье и читал молитву перед тем, как приняться за ужин. Мы с Полой как раз и попали в бывшую столовую. Мебель отсутствовала, только к стенам было прислонено несколько складных железных стульев. Из уважения к рабочему и его семье я пыталась представить ту, прежнюю обстановку. Наверное, поколение назад посередине помещался овальный стол с кружевной скатертью, на полу — ковер из плюша. Стулья, конечно, были мягкие, удобные; почти кресла, только без подлокотников. И обязательные занавески, сшитые доброй бабушкой. И натюрморт на стене — какая-нибудь ваза с фруктами…Появился Джим — наверное, хозяин дома. В черной футболке и в джинсовых шортах. Уставился на нас. Руки бессильно свисали вдоль тела.— Ты, что ли, Кейси ищешь? — процедил Джим.Я подумала: откуда он знает? Может, моя внешность выдает отсутствие опыта? Может, я выгляжу как опекунша, вечная спасительница; та, что не сбежит, пока все закоулки не обшарит? У меня всю жизнь такой вид. Когда я поступила работать в полицию, мне пришлось немало потрудиться над осанкой и выражением лица, а то арестованные меня всерьез не воспринимали.Я кивнула.— На второй этаж иди, — бросил Джим.Кажется, он говорил что-то вроде «ей хреново, вот она и лежит». Не помню. Я не слушала. Я метнулась вверх по лестнице.В коридор выходило несколько дверей, но все они были закрыты. Я не сомневалась: за каждой дверью таятся всякие ужасы. Признаюсь: мне было очень страшно. Некоторое время я стояла без движения. Потом жалела об этом.— Кейси, — тихонько позвала я, надеясь, что вот сейчас моя сестра просто возникнет в коридоре. — Кейси!Дверь приоткрылась. Высунулся кто-то неизвестный — и мгновенно исчез.Было темно. Снизу слышались голоса Полы и этого Джима. Говорили о Фрэне, о соседях, о копах, которые в последнее время толпами ходят по Аве, так их и так.Собрав все свое мужество, я постучалась в ближайшую дверь, выждала несколько секунд и повернула ручку.Там, в той комнате, я нашла Кейси. Я узнала ее по кислотно-розовым, свежевыкрашенным волосам, разметавшимся по матрацу. Ни простыни, ни подушки не было. Кейси лежала ко мне спиной, на боку, неудобно, неестественно вывернув шею.Она была практически голая.Глядя на сестру с порога, я не сомневалась: она мертва. Пусть она лежала в той же позе, в какой я привыкла видеть ее спящей, — тело Кейси не расслабилось, нет. Тело обмякло. У живых так не бывает. Вдобавок руки и ноги казались набухшими, неподъемными.Я подошла к ней. Перевернула ее на спину. Левая рука свесилась с кровати, упала бессильно, безжизненно, все еще перетянутая, словно мусорный мешок, трикотажной тряпкой — видимо, лоскутом от футболки. Ниже самодельного жгута, теперь ослабленного, змеилась набухшая мороком пурпурная вена. Лицо было изможденное и безразличное, кожа с просинью, рот разинут, глаза закрыты, но не плотно — меж верхних и нижних век белели из-под ресниц щелки-полумесяцы.Я трясла сестру. Звала ее по имени. Потом спохватилась — сорвала жгут. На матраце обнаружила шприц. Снова закричала: «Кейси! Кейси!» Пахло от нее экскрементами. Я надавала ей оплеух. Прежде я не видела ни героина, ни героинистов.Помню, как я вопила на лестнице:— Позвоните «девять-один-один», скорее!Конечно, зря. В доме вроде этого службу спасения ни в жисть не вызовут. Однако я продолжала вопить, пока не примчалась Пола и не закрыла мне рот ладонью.— Ни хрена себе! — протянула она, взглянув на Кейси.До сих пор восхищаюсь находчивостью Полы, ее хладнокровием, быстротой и точностью ее движений. Она подсунула руку Кейси под коленки, другой рукой подхватила ее под мышки и потащила с кровати. Моя сестра в то время была толстушкой, но Пола довольно легко снесла ее по лестнице вниз. Спускалась она боком, спиной к стене, глядя под ноги. Я бежала следом. Наконец мы вышли на крыльцо.— Не вздумайте звонить, пока в другой квартал не уберетесь, — предупредила тощая женщина, открыв нам дверь.«Она умерла, — вертелось в моей голове. — Она умерла. Моя сестра умерла». Перед глазами все стояло лицо Кейси на этой загвазданной чужой койке. Ни я, ни Пола не проверили, дышит ли она, однако я не сомневалась: сестры у меня больше нет. Понеслись мысли о будущем, о целой жизни без Кейси. Моя свадьба. Рождение моих детей. Смерть бабушки. От жалости к себе я заплакала. Я потеряла единственного человека, способного взять на себя часть бремени, которое обрушил на нас сам факт нашего рождения. Теперь не с кем делить тоску по умершей маме и сгинувшему отцу. Некому плакаться из-за бабушки — редчайшими проявлениями ее доброты мы упивались, ведь бо́льшую часть времени Ба была с нами жестка. Да еще бремя нашей бедности… Из-за слез я не видела, куда иду. Споткнулась о кусок асфальта, вздыбленный древесным корнем.* * *И пары секунд не прошло, как нас засек молодой полицейский — один из тех, кого кляли Джим с Полой. Еще через несколько минут появилась «Скорая» и увезла меня и Кейси. При мне ей ввели «Наркан»[40], и она чудесным образом восстала из мертвых — начала вопить от боли, жаловаться на тошноту и на жизнь в целом, ныть: «Кто вас просил?!»В тот день мне открылась тайна: никто из них не хочет, чтобы его спасали. Все они жаждут уйти. Не просыпаясь, быть поглощенными землей. На лицах возвращенных с того света — ненависть. За годы работы в полиции, стоя возле какого-нибудь несчастного медика, чья задача — воскрешать из мертвых, я десятки раз видела это общее для всех наркоманов выражение. Ненависть была в лице Кейси, когда ее глаза открылись, когда она начала сыпать проклятиями, а затем всхлипывать. Ненависть ко мне — родной сестре.

Глава 3СейчасНам с Лафферти было велено уезжать. Потому что на сцене появился сержант Эйхерн. Он прикроет мертвое тело, он встретит судмедэксперта и следователей из Восточного отдела по тяжким и особо тяжким.Лафферти наконец-то заткнулся. Расслабляюсь под шорох «дворников» и еле слышное стрекотание рации. Чуть погодя спрашиваю Лафферти:— Ты в порядке?Он кивает.— Вопросы есть?Он отрицательно качает головой.Снова умолкаем.Есть две разновидности молчания. Конкретно это — неловкое, напряженное. Молчание чужих людей, что-то друг другу недоговаривающих. Вспоминается Трумен — вот с ним молчать было комфортно. Он даже дышал по-особенному — ритмично, успокаивая меня самим этим размеренным ритмом.Проходит пять минут. Наконец Лафферти подает голос:— Здесь бывало и получше.— В смысле?Он поводит руками по сторонам:— Я говорю, райончик-то лучшие времена помнит. Мальчишкой я сюда ходил в бейсбол играть… Ничего, вполне сносно было.Морщу лоб.— Здесь и сейчас не фатально, Эдди. В Кенсингтоне есть кварталы благополучные, есть не очень. Только и всего. Район как район.Лафферти пожимает плечами. Я его не убедила. Он и года в полиции не прослужил, а уже недоволен. Не он один, кстати. Есть полицейские, которые только и знают, что хаять свои участки. Чем дольше служат, тем активнее хают. Сама слышала. В числе таких, к сожалению, и сержант Эйхерн. О Кенсингтоне эти люди говорят в выражениях, не приемлемых для того, чья обязанность — защищать общество и способствовать росту гражданской ответственности. На планерках сержант Эйхерн называет Кенсингтон и помойной ямой, и отстойником, и Дерьмовиллем.— Не знаю, как тебе, Эдди, а мне просто необходимо выпить кофе, — говорю я.* * *Обычно я беру кофе на углу, в забегаловке из тех, где коптят спиртовые горелки, воняет кошками, а по стенам размазаны желтки из сэндвичей с яичницей. Хозяина заведения, Алонзо, я числю в друзьях. Но сегодня мы туда не пойдем. На волне расцвета малого бизнеса появилось новое кафе — «Бомбический кофе»; туда-то я и направляюсь. Пусть Лафферти не думает, что наш район — отстойник и тэ пэ.Есть что-то особенное в новых кенсингтонских кофейнях, в том числе в этой; что-то сразу цепляющее взгляд. Может, дело в интерьерах, в контрасте прохладной стали и теплой древесины; может, в посетителях — их, судя по внешнему виду, занесло с другой планеты. Остается только догадываться, о чем они думают, говорят, строчат в лэптопах. Полагаю, их темы — книги, одежда, музыка и комнатные растения. Они кидают клич в Сети: «Помогите выбрать кличку для щенка!» Они заказывают напитки с непроизносимыми названиями. Порой ужасно хочется в такую кофейню, к людям с ТАКИМ кругом забот.Паркуюсь напротив «Бомбического кофе». Лафферти таращится на меня. В глазах — скепсис.— Майк, ты полностью уверен? — произносит он.Это из «Крестного отца». Вероятно, Лафферти полагает, что я цитату не словлю. Ему неизвестно одно обстоятельство: фильм «Крестный отец» я смотрела несколько раз. Не по своей воле и с отвращением.— Ты что, готова выложить четыре доллара за свой кофе? — уточняет Лафферти.— И за твой тоже, — ободряю я.Нервничаю, приближаясь к барной стойке; досадую на себя за мандраж. Посетители, все как один, напрягаются: как же, полицейская форма, оружие… К этому я привыкла. Поглазев, посетители снова утыкаются в лэптопы.У девушки за стойкой — анорексия, косая челка и вязаная шапка, которая эту челку фиксирует в диагональном положении. У юноши, который ей помогает, волосы, темные у корней, на кончиках еще хранят остатки платинового цвета. Очки — огромные, как совиные глаза.— Слушаю вас, — произносит юноша.— Два кофе средней крепости, пожалуйста, — говорю я. (Не без удовлетворения замечаю, что цена — не четыре, а два доллара за порцию.)— Что-нибудь еще? — не отстает Совёныш. Он стоит к нам спиной, разливает кофе.— Ага, — встревает Лафферти. — Плесни в кофе толику виски, раз уж взялся.Произнесено с улыбкой. Лафферти явно ждет, что и эта цитата будет словлена. Я уже поняла: острит он в стиле моих дядюшек — по́шло, предсказуемо, беззубо. Лафферти высок ростом и недурен лицом; должно быть, он привык нравиться.Совёныш оборачивается, натыкается на затяжную улыбку Лафферти.— Спиртное не продаем.— Я пошутил, — поясняет тот.Совёныш с мрачным видом ставит стаканчики на стойку.— Где здесь туалет? — спрашивает Лафферти. В тоне — ни намека на дружелюбие.— Туалет не работает, — отвечает Совёныш.Как же, не работает! Вон она, дверь в дальнем конце зала, и что-то не видать таблички «Ремонт»… Барменша в вязаной шапке отводит взгляд.— А другого что, нету? — спрашивает Лафферти.Обычно нам, патрульным, не отказывают. Все понимают: мы не в офисе торчим, а катаемся целый день. Без общественных туалетов нам никак не обойтись.— Нет, — цедит Совёныш. — Что-нибудь еще желаете?Молча расплачиваюсь. Иду к дверям. В обед будем у Алонзо кофе пить. Алонзо пускает нас, копов, в свой заплеванный сортир, даже если ничего не покупать. Алонзо улыбается. Алонзо знаком с Кейси. Алонзо известно, как зовут моего сына, и он не забывает о нем справиться.* * *— До чего славные ребята, — выдает Лафферти, когда мы выходим из кафе. — Просто душки.В голосе — горечь. Он оскорблен в лучших чувствах. Впервые мне жаль его.Про себя я думаю: «Добро пожаловать в Кенсингтон. Зато не будешь больше гнать, что тебе все о нашем районе известно».* * *Смена заканчивается. Паркуюсь на стоянке. Проверяю машину тщательнее обычного — Лафферти ведь смотрит. Вместе топаем в офис отчитываться перед сержантом Эйхерном.Тот уже у себя в кабинете. На самом деле помещение — коридорный «аппендикс» с бетонными стенами, которые «потеют», едва включишь кондиционер. Но это Эйхернова личная территория. Он даже табличку на дверь повесил: «Без стука не входить».Мы послушно стучимся.Эйхерн сидит за столом и таращится в компьютер. Без единого слова, без единого взгляда на нас принимает отчет.— Доброй ночи, Эдди, — бросает он вслед Лафферти.Я медлю в дверях.— И вам, Мики, доброй ночи, — произносит сержант Эйхерн. С упором на «вам».Говорить или нет? Решаюсь.— Извините, уже известно что-нибудь о сегодняшней жертве?Сержант Эйхерн тяжко вздыхает. Смотрит на меня поверх экрана. Трясет головой.— Пока нет. Никаких новостей.Эйхерн — невысокий, щуплый, седой и голубоглазый. Не то чтобы некрасив — просто комплексует из-за роста. В нем пять футов восемь дюймов[41], во мне — двумя, если не тремя дюймами больше. При разговоре со мной Эйхерн обычно становится на цыпочки. Сейчас он избавлен от этого.— Совсем никаких? — переспрашиваю я. — Разве эту женщину не опознали?Эйхерн снова качает головой. Что-то я ему не верю. Странный он — никогда всех карт не раскроет, даже если нет причин для секретности. Видимо, таким способом дает понять, кто здесь главный. Меня Эйхерн недолюбливает. Наверное, из-за промаха, который я допустила вскоре после перевода из другого района. Сержант тогда, на планерке, выдал неправильные сведения о преступнике, который был в розыске, а я подняла руку и прямо указала на ошибку. Лишь потом поняла, что это было неправильно. Следовало промолчать, дождаться конца планерки и сказать Эйхерну все наедине. Я поставила его в неловкое положение при подчиненных, это факт; но большинство сержантов спустили бы эпизод на тормозах или обратили в шутку. Эйхерн же так на меня глянул, что жуть взяла. Мы с Труменом решили, у сержанта с тех пор на меня зуб; при всяком удобном случае мы развивали эту тему. Однако за легкомысленными репликами мы оба, как я теперь понимаю, скрывали серьезную озабоченность.— На панели я эту женщину не видела, — говорю я. — Это к вопросу о роде ее занятий.— Ее род занятий меня не волнует, — цедит Эйхерн.С языка вот-вот сорвется фраза «А должен бы волновать!». Факт важный. Означает, что погибшая либо недавно перебралась в наш район, либо оказалась здесь случайно. Мы, патрульные, лучше всех знаем свои участки. Мы постоянно на улице, заглядываем в каждый дом, в каждое новое заведение, общаемся с людьми. Сотрудники Восточного отдела, по крайней мере, задали мне этот вопрос — заодно с рядом других. Именно поэтому я покидала место преступления чуть успокоенная.Воздерживаюсь от комментариев. Постукиваю пальцами по дверному косяку. Разворачиваюсь. Пора уходить. Эйхерн останавливает меня вопросом. Причем глядит по-прежнему в компьютер.— Как там Трумен, Мики?Тушуюсь. Не ожидала такого. Вымучиваю:— Хорошо, должно быть.— Вы с ним не контачите, что ли?Пожимаю плечами. Порой не поймешь, с какой целью Эйхерн затрагивает ту или иную тему. Но цель есть всегда.— Странно, — продолжает сержант. — Я думал, у вас отношения.Он поднимает глаза. Визуальный контакт на целое мгновение продолжительнее, чем это считается приличным.* * *По пути домой набираю бабушкин номер.Мы редко созваниваемся. Еще реже встречаемся. Когда родился Томас, я решила: его детство будет кардинально отличаться от моего. То есть в жизни моего сына должен быть минимум общения с Ба, да и со всеми О’Брайенами. Из необъяснимого чувства — словно чем-то обязана семье — я переступаю через себя, устраиваю для Томаса ритуальные визиты к Ба перед Рождеством или сразу после. Периодически звоню по телефону — чисто с целью убедиться, что Ба еще жива. Она выражает недовольство, но, я уверена, ничуть не тяготится ситуацией. Во-первых, никогда сама не звонит. Во-вторых, не предлагает посидеть с Томасом — даром что достаточно энергична для работы в кейтеринговой компании и для подработки в «Трифтвее»[42]. Вот интересно — если я с ней контактировать перестану, Ба догадается мой номер набрать? Вряд ли.— Чего надо? — бурчит Ба после седьмого гудка. Она всегда так отвечает.— Это я.— Кто «я»?— Мики.— А, — тянет Ба. — По голосу-то и не признала.Молчу, перевариваю. Застарелое чувство вины, вот это что.— Бабушка, ты о Кейси давно слышала?— А тебе какое дело? — осторожно уточняет Ба.— Так просто.— Ничего я не слышала. Сама знаешь — я с ней не общаюсь. Мне этот гемор не нужен. Я с ней не общаюсь, — повторяет Ба для пущей убедительности.— Ладно. Пожалуйста, позвони, если что-нибудь узнаешь.— Что ты затеяла? — цедит Ба. Теперь уже с полноценным подозрением.— Ничего.— Держись от нее подальше, не то наплачешься.— Разберусь.Следует короткая пауза, после которой Ба выдает:— Чтоб ты да не разобралась.Очень ободряюще звучит.Ба меняет тему.— Как поживает мой малыш?К нам с Кейси она никогда так нежно не относилась, как к моему сыну. Ба его балует. Когда Томас у нее — выуживает из сумки древние слипшиеся леденцы, разворачивает и кормит его с рук.— Лучше всех, Ба.— Да ладно.Впервые с начала разговора чувствую по голосу — она улыбается.— Перестань, Мики. Сглазишь.— Предрассудки.Жду. Почему-то надеюсь, что она скажет: «Привози Томаса» или «Поглядеть бы, как вы устроились на новом месте».— У тебя всё? — выдает Ба.— Всё. Кажется, всё.Прежде чем я успеваю добавить хоть слово, она отключается.* * *Миссис Мейхон, квартирная хозяйка, орудует граблями перед крыльцом. Дом в колониальном стиле, нам с Томасом отведен третий этаж — надстроенный много позже, с нелепой планировкой комнат. Подниматься надо по шаткой наружной лестнице, которая с фасада не видна. Территория к дому прилегает небольшая, но есть длинный задний двор, где Томасу позволено играть, где болтается на дереве старая автомобильная шина — импровизированные качели. Еще один плюс (всего их два) — это размер арендной платы. Пятьсот долларов в месяц, включая воду, электричество и прочее. Мне повезло: у коллеги брат снимал эту квартиру, потом переехал, и коллега дал мне телефон хозяйки. По словам этого брата, квартира непафосная, зато чистая и с хозяйкой легко поладить. Я ухватилась за предложение и в тот же день выставила на продажу свой дом в Порт-Ричмонде. Сердце кровью обливалось — так жаль было дома. Но другого выхода я не видела.Подъезжаю. Миссис Мейхон прерывает работу. Стоит, опершись на деревянную рукоять грабель. Машу ей, еще сидя за рулем.Выхожу из машины. Снова машу. На заднем сиденье у меня пакет с продуктами — будет чем занять руки. Миссис Мейхон из числа досужих; а вот я сейчас проскочу, вся такая занятая, с веским поводом не останавливаться для разговоров. Я заметила: почтальон, проходя мимо дома миссис Мейхон (неизменно торчащей у крыльца), тоже напускает на себя озабоченный вид. Когда же я, арендаторша, появляюсь в поле зрения миссис Мейхон, ее глаза загораются волнением и надеждой. Она, похоже, только и ждет, чтобы ее попросили о каком-нибудь одолжении. Впрочем, миссис Мейхон и так вечно во всё встревает. Ей до всего дело — до квартиры, до машины, до нашей с Томасом одежды (как правило, не соответствующей погодным условиям). Советы поступают с быстротой и регулярностью, которые больше уместны в больнице, при даче лекарств тяжелым пациентам. У миссис Мейхон коротко стриженные седые волосы и дряблые брыла, колышущиеся при каждом движении головой. Ходит она в фуфайках (то утепленных, то облегченных, смотря по сезону) и в мешковатых синих джинсах. Со слов соседей мне известно, что миссис Мейхон была замужем, однако, похоже, никто не знает, куда делся муж. В плохие минуты я воображаю, что бедняга скончался, и причиной смерти стало перманентное раздражение на жену. Всякий раз, когда Томас капризничает, садясь в машину или вылезая из нее, я буквально чувствую взгляд миссис Мейхон из-за занавески: так рефери следит за ходом матча. Порой миссис Мейхон даже выходит на крыльцо — наверное, из окна плохо видно. В таких случаях у нее всегда руки скрещены на груди, а в глазах — осуждение.Выныриваю из машины с пакетом покупок. Миссис Мейхон только того и дожидалась.— К вам сегодня заходили, милочка.Вот еще новость.— Кто заходил?Миссис Мейхон донельзя довольна.— Он не представился. Только сказал, что еще придет.— Как он выглядел?— Высокий. Темноволосый. Красивый, — сообщает миссис Мейхон заговорщицким тоном.Саймон. От догадки начинает сосать под ложечкой. Долго молчу. Наконец спрашиваю:— А вы ему что сказали?— Что вас нет дома.— А он что сказал? А Томас его видел?— Не видел. Этот человек позвонил в мою дверь. Насколько я поняла, он думал, вы ему откроете. Думал, вы внизу живете.— И вы указали ему на ошибку? Сообщили, что я живу на третьем этаже?— Ничего подобного, — обижается миссис Мейхон. — Стану я такую информацию выкладывать первому встречному.Молчу. Колеблюсь. Ужасно не хочется открывать перед миссис Мейхон хоть один закоулок личной жизни; но, похоже, вариантов нет.— В чем дело? — спрашивает она.— Если этот человек снова появится, скажите ему, пожалуйста, что мы съехали. Что мы тут больше не живем. Что нового адреса вы не знаете.Миссис Мейхон расправляет плечи. Наверное, от гордости — как же, задание получила. Секретное.— Надеюсь, проблем не будет, милочка. Мне проблемы не нужны.— Он неопасный, миссис Мейхон. Просто я с ним перестала общаться. Поэтому мы сюда и переехали.Миссис Мейхон кивает. Впервые вижу в ее глазах нечто вроде одобрения.— Хорошо. Сделаю, как вы просите.— Спасибо, миссис Мейхон.Она машет рукой — дескать, не за что. Затем, не в силах больше сдерживаться, сообщает:— Сейчас пакет порвется, милочка.— Что, простите?— Я говорю, у вас пакет сейчас порвется. Пакет с продуктами. Они, пакеты, на такую тяжесть не рассчитаны. Поэтому я всегда прошу девушку в супермаркете складывать мои покупки в два пакета.— В следующий раз и я так сделаю, миссис Мейхон. Обязательно.* * *Когда я впервые вышла на работу после рождения Томаса, тоска по нему была ощутима физически, терзала меня, как жестокий голод, целый день до вечера. Спеша за сыном в больницу (он был на программе дневного ухода), я воображала, что мы соединены резинкой; по мере нашего сближения резинка укорачивалась. Томас подрос — и чувство стало менее болезненным, превратилось в смягченную версию себя. Но и сейчас я скачу вверх по лестнице через две ступени — потому что меня ждет восторженное личико, улыбка от уха до уха, ручонки, простертые для объятий.Открываю дверь. Сын мчится навстречу, повисает на мне. Позади него тенью маячит Бетани, приходящая няня.— Я скучал, — шепчет Томас. Его личико в дюйме от моего лица, его ладошки — на моих щеках.— А ты хорошо себя вел? Был послушным мальчиком?— Да.Взглядываю на Бетани, ища подтверждения или опровержения. Бетани уже уткнулась в телефон, уже на низком старте. Не в первый и не во второй раз думаю, что надо сменить няню. Томас с Бетани не ладит. Дня не проходит, чтобы он вслух не вспомнил свой садик, тамошних приятелей и воспитателей. Но из-за моего графика — две недели дневные смены, две недели ночные — приходящую няню еще попробуй найди. Бетани, девица двадцати одного года, подрабатывает гримером. Имеет свободный график и вдобавок берет недорого. Впрочем, плюсы ее мобильности полностью нивелируются ее ненадежностью. В последнее время Бетани только и делает, что врет по телефону — мол, приболела. В результате я израсходовала почти все положенные мне отгулы. А в те дни, когда Бетани все-таки изволит появляться, она опаздывает, в результате чего я тоже опаздываю, в результате чего сержант Эйхерн все сильнее мною недоволен.Благодарю Бетани, расплачиваюсь с ней. Она уходит. Ни «спасибо», ни «до свидания». Как обычно. Зато в доме сразу легче дышать.Томас глядит на меня.— А когда я в садик вернусь?— Томас, ты же знаешь — садик от нашего нового дома слишком далеко. На будущий год, в сентябре, ты пойдешь в другой садик — или забыл?Томас вздыхает.— Потерпи немножко. Меньше года осталось.Снова вздох.— Разве тебе так уж плохо с Бетани?* * *Конечно, меня мучает совесть. Каждый вечер после дневной смены да еще, как правило, по утрам я пытаюсь компенсировать сыну издержки торчания с Бетани. Я сажусь с ним на пол, и мы играем, пока Томас сам не устанет. Еще я учу его всему, что нужно знать о мире; впрок набиваю маленькую головку информацией, воспитываю в нем стойкость, тормошу любопытство — чтобы хватило на время «без меня», на бесконечные недели, когда я работаю во вторую смену и не имею возможности сама укладывать сына спать.Сегодня он в радостном возбуждении. Показывает, что соорудил в мое отсутствие. Это целый город с вокзалом. Вот и деревянные паровозики (я купила их у бывшего владельца); вот шары из бумаги — они символизируют скалы, горы и дома. А банки и бутылки, выуженные Томасом из мусорницы, вполне сошли за деревья.— Бетани тебе помогала, Томас?Спрашиваю с надеждой.— Нет. Я всё сделал сам.В голосе — гордость. Где Томасу понять, что в ответ я хотела бы услышать: «Да, Бетани помогала».Для неполных пяти лет Томас высокий и сильный мальчик. Он очень подвижный и чересчур догадливый. А еще красивый. Он так же красив и так же умен, как Саймон. Но, в отличие от своего отца, Томас — добрый.* * *Ни назавтра, ни на второй день, ни на третий из убойного отдела не звонят. Проходит две недели. Эйхерн упорно назначает мне в напарники Эдди Лафферти. То ли дело было с Труменом. И даже в одиночку, как после его травмы. При нынешнем урезанном бюджете патрульных редко отправляют на машине по двое, но наш тандем был исключением. Трумен и я сработались идеально, довели реакции практически до синхронности. Результативность была лучшая по району. Едва ли эффект от патрулирования в паре с Лафферти дотянет до прежних успехов. Теперь каждый день я выслушиваю излияния Эдди. Он распространяется о своих гастрономических, музыкальных и политических пристрастиях. Он трындит о бывшей жене № 3; он критикует миллениалов и стариков. Я отмалчиваюсь. Я еще молчаливее, чем в день первого совместного патрулирования — если такое возможно.Нас переводят из утренней смены в вечернюю. Теперь мы колесим по району с четырех до полуночи. Усталость давно сделалась привычной.Тоскую по сыну.Уже неоднократно (пожалуй, слишком много раз) спрашивала Эйхерна о той молодой женщине, найденной в Трекс; опознали ее или нет? Установили причину смерти? Неужели убойный отдел не имеет к нам вопросов?Сержант Эйхерн неизменно отмахивается.* * *В понедельник, в середине ноября (мертвое тело обнаружили почти месяц назад), иду к Эйхерну до начала смены. Сержант занят возле копира. Не успеваю я рот раскрыть, как он резко оборачивается и бросает:— Нет.— Чего нет?— Новостей нет, — поясняет Эйхерн.— До сих пор не получены результаты вскрытия? А еще что-нибудь известно?— Почему вас это так интересует, Фитцпатрик?Сержант Эйхерн смотрит с каким-то странным выражением. Вроде даже улыбается. Дразнит меня, что ли? Похоже, у него есть некий козырь…Делается не по себе. Кроме как с Труменом, я ни с кем из коллег не говорила о Кейси. И у меня ни малейшего желания начинать этот разговор прямо сегодня.— Просто, по-моему, это очень странно, сержант Эйхерн. Почти месяц, как тело найдено, а о погибшей до сих пор нет данных. Согласитесь, это наводит на мысли.Эйхерн испускает тяжкий вздох. Кладет ладонь на крышку копира.— Уясните себе: это сфера убойного отдела, а не наша с вами. Я слышал, результаты вскрытия ничего не прояснили. А поскольку личность жертвы не установлена, подозреваю, что убойный отдел занялся более спешными делами.— Вы шутите?Прикусываю язык, но поздно — вопрос уже сорвался.— Нет, я серьезен, как инфаркт, — цедит Эйхерн. Это его любимое присловье.Он отворачивается к копиру.— Эту женщину задушили, — говорю я. — Все признаки удушения налицо. Сама видела.Эйхерн напрягается. Я его прессую, это ясно. А он не любит, когда его прессуют. Некоторое время стоит ко мне спиной, руки в боки, ждет, когда копир выплюнет копии документов. Молчит.* * *Трумен сказал бы: уходи подобру-поздорову. «Это политика, Мик; кругом одна политика, — вот его слова. — Главное — правильно выбрать, к кому подмазываться. Подмазывайся к Эйхерну, если это нужно для самосохранения».Но у меня подмазываться никогда не получалось. Правда, я предприняла несколько попыток. Например, я знаю, что Эйхерн обожает кофе; вот я и дарила ему кофе на Рождество. Один раз купила пакет кофейных зерен в бутике рядом с садиком, в который ходил Томас.— Ну, и что это? — спросил Эйхерн, уставившись на пакет.— Кофе в зернах.— То есть теперь уже и молоть надо самому?— Да.— У меня нет кофемолки.— Вот как. Ну, может, на следующее Рождество…Эйхерн натянуто улыбнулся, сказал: «Не заморачивайтесь», вежливо поблагодарил.Увы — мои усилия к оттепели не привели. Поскольку сержант руководит нашим подразделением, именно от него зависит, в какую смену и с кем я попаду, и именно ему я отчитываюсь в девяти случаях из десяти. Патрульные, которым Эйхерн благоволит, — сплошь его приятели. Главным образом, мужчины. Их мнение он спрашивает, их соображения выслушивает со вниманием, то и дело кивая. Сама наблюдала такую сцену с Эдди Лафферти. Легко представляю обоих в школьной бейсбольной команде: Эйхерн — лидер, Лафферти — запасной. Эту же схему они и на службу перенесли. Похоже, она обоих устраивает. Вывод: Лафферти умнее, чем кажется. Или хочет казаться.* * *Наконец копии готовы. Эйхерн забирает их, со стуком выравнивает стопку.Я все стою. Молчу, жду ответа. В ушах звенят слова Трумена: «Уходи, Мик».Эйхерн вдруг оборачивается. Физиономия недовольная.— Если у вас вопросы, почему бы вам не обратиться непосредственно в убойный отдел?И проходит мимо меня широким, уверенным шагом.Ценный совет. Отлично знаю, что будет, если я и впрямь обращусь в убойный отдел. Схема следующая. У жертвы нет родителей, готовых плакаться местным телеканалам, — значит, не будет освещения убийства в прессе. А раз пресса молчит — то и дела как такового тоже нет. Обычная шлюшка склеила ласты на Кенсингтон-авеню. Ничего нового. Обитателям Риттенхаус-сквер[43] не о чем беспокоиться.* * *За всю смену я едва ли два слова сказала. Мне тошно.Даже Лафферти заметил: что-то не так. Он тянет кофе, косится на меня над краем стакана. В конце концов не выдерживает:— Ты в порядке?Смотрю прямо перед собой. Если при ком и жаловаться на Эйхерна, то уж точно не при Эдди Лафферти. Неизвестно, до какой степени они близки. Но ответить что-то надо. И я отвечаю, тщательно выбирая выражения:— Просто я расстроена.— Чем?— Помнишь, месяц назад мы обнаружили мертвую женщину? В Трекс?— Ну.— Так вот, уже есть результаты вскрытия.Лафферти прикладывается к стакану кофе. Обжигается, морщит губы.— Ага, слыхал.— Эти результаты сочли неубедительными, — продолжаю я.Он молчит.— Неубедительными, представляешь?Лафферти пожимает плечами.— А я что? Я не спец.— Но ты ведь тоже ее видел. Тебе открылась та же картина, что и мне.Он зачем-то отворачивается к окну. Две минуты проходят в молчании.Наконец напарник открывает рот.— Тут как посмотреть, Мик. С одной стороны, оно и неплохо.Не нахожусь с ответом. Может, я его неправильно поняла?— Я хотел сказать… Я имел в виду, смерть — штука паршивая. Но, по-моему, чем так жить, уж лучше поскорее… того…Меня пробирает озноб. Молчу, чтобы не сорваться на Лафферти. Сосредоточиваюсь на дороге.Не рассказать ли ему про Кейси? Наверное, он смутится. Устыдится резкости своих суждений. Но прежде чем я успеваю произнести хоть слово, Лафферти кивает — на левый тротуар, затем на правый.— Что с них взять, с этих девок?И крутит пальцем у виска. Дуры, дескать. Мозгов — ноль.У меня челюсть отвисает.— Ты это о чем?Говорю еле слышно. Лафферти вскидывает брови. Взглядываю на него, чувствую, что краснею. Моя вечная проблема. Щеки начинают пылать по любому поводу — от гнева, от смущения и даже от радости. Как меня еще в полицию взяли с таким недостатком?— Ты о чем? Что ты имеешь в виду?— Да так. Просто ляпнул.Он поводит руками по сторонам — дескать, сама зацени обстановку.— Ну, мне их это… того… жалко.— Да? А по первой фразе не скажешь… Ладно, допустим.— Слышь, Мик, я ж никому не в обиду. Расслабься.

Глава 4ТогдаПомню, нас повели на балет «Щелкунчик». Поход был организован для пяти- и четвероклассников. Мне уже исполнилось одиннадцать, я была старше всех на параллели. Кейси только-только сравнялось девять.Я была молчуньей. Если и говорила, то едва слышно. И бабушку, и почти всех учителей это очень раздражало, мне постоянно приказывали шире открывать рот. Друзей у меня, можно сказать, не было. На переменках я читала книги. Радовалась плохой погоде, когда можно сидеть дома.Кейси, напротив, заводила приятелей везде, где бы ни появилась. Как сейчас вижу ее, тогдашнюю: беленькая, вечно хмурая кубышка с сильными, крепкими ручонками и ножонками. Передние зубы у нее торчали по-кроличьи, и Кейси старалась скрыть этот недостаток, натягивая на зубы верхнюю губу. В своей компании она считалась заводилой, старшие родственники ее любили. Но и врагов у Кейси хватало. Среди них числились главным образом ребята, травившие слабых и бедных: Кейси с раннего детства остро чувствовала тяжесть этого бремени — бедности. Не медля и не раздумывая, она вызывала обидчика на бой — даже если и жестокость, по мнению учителей, ей померещилась, и «жертва» вовсе не хотела, чтобы ее защищали, а то и просто не нуждалась в защите. Именно один из таких эпизодов и привел к исключению Кейси из школы Святого Спасителя (связь между ее нравом и названием школы уже тогда казалась мне горькой иронией). Кейси вышвырнули; это означало, что уйти должна и я. Бабушке было удобнее, чтобы мы учились в одной школе.Для меня это стало трагедией. Я любила нашу школу. И меня там любили сразу две наставницы, одна — мирянка, другая — монахиня. Обе прониклись ко мне, сумели продраться через мою застенчивость, разглядеть и вытащить на свет нечто скрытое во мне. Правда, на это понадобился не один год. Обе наставницы, независимо друг от друга, поведали Ба о моей одаренности. Хоть я и оценила их инициативу — я всегда чувствовала, что имею поводы гордиться собой, и вот ощущение подтвердилось, — все-таки жалела, что они так поступили. Для Ба «одаренная» означало «спесивая». Нет, наказания не последовало, но некоторое время она глядела на меня косо.И вот Кейси доигралась — мы обе вылетели. Помню, Ба усадила нас на диван и нависла над нами.— Ты, — произнесла она, ткнув в меня пальцем, — должна приглядывать за ней, — кивнула на Кейси.Нас записали в публичную школу на Фрэнкфорд-стрит. Наши новые товарищи были из бедных и/или неблагополучных семей; слишком бедных и слишком неблагополучных, чтобы учиться в приходских школах. Вероятно, и мы в это заведение угодили, потому что втроем с Ба подпадали под обе категории.Школа называлась «Гановер». Кейси предсказуемо сошлась с группой злостных прогульщиков; на меня никто не обращал внимания. В «Гановере» застенчивые дети были предоставлены самим себе. Каждый, кто не усложнял учителям жизнь, получал одну-две похвалы за хорошее поведение и бывал благополучно забыт. Уделом такого ребенка становилось тихое увядание на классной «галерке». Впрочем, не следует винить в этом одних только учителей. Попробуй-ка уследи за тремя десятками хулиганов, сконцентрированных в тесном помещении. В таких условиях учителя просто выживали, как умели.* * *Кстати: не учись мы в «Гановере», не видать бы нам никакого «Щелкунчика». Детям из приходских школ такие подарки никогда не доставались. А нам, «публичным», городские власти регулярно подкидывали то куртейки (предполагалось, что в них и зимой не замерзнешь), то тетради с карандашами (предполагалось, что они будут использованы по назначению), то такие вот культпоходы (предполагалось, что мы пару часов сможем поразмышлять над вопросами, право на которые есть только у богатых и праздных).Но тогда… Тогда я ждала балета с нетерпением.Платье у меня было одно-единственное, и то — из магазина секонд-хенд; хлопчатобумажное, голубое, без рукавов, с белыми цветиками на лифе, оно казалось мне прелестным. Ба купила его в приступе мотовства, каковые крайне редко ее охватывали. Но на тот момент платье провисело в шкафу уже два года, и я успела из него вырасти. Вдобавок Ба напялила на меня синюю куртку (перешедшую от Бобби, нашего двоюродного брата с материнской стороны). Куртка была мало того что мальчуковая, так еще и ни разу не стиранная, с потными разводами в подмышках. От нее по́том припахивало, как от самого Бобби. В сочетании с курткой платье выглядело нелепо. Это я даже в свои одиннадцать понимала. Но я никогда не видела настоящий балет, и неизвестно почему мне хотелось показать: я осознаю, где балет, а где, к примеру, кино; я улавливаю разницу, я прониклась важностью момента. Поэтому я надела голубое летнее платье вместе с синей курткой. В таком виде, уткнувшись в книжку, я и торчала в школьном коридоре, ждала, когда за нами приедут автобусы.Прямо передо мной, по обыкновению окруженная приятелями, веселилась Кейси.Наконец автобусы приехали. Вслед за Кейси я поднялась по ступенькам, довела сестру до заднего сиденья, а сама села чуть впереди. Я сделала это намеренно: стремилась продемонстрировать учителям (и себе самой) независимость от Кейси. При ней я была увереннее, и меня это напрягало.* * *Уроки музыки у нас тогда вел мистер Джонс, человек веселый и славный. Он-то и организовал культпоход на «Щелкунчика». Он был молод — пожалуй, моложе, чем я сейчас, — и уже на следующий год его переманила какая-то более приличная пригородная школа. На подъезде к концертному залу мистер Джонс встал во весь рост, дважды хлопнул в ладоши и взмахнул правой рукой, выдвинув два пальца. Таким способом он призывал нас к тишине. Каждый должен был повторить его жест. Как обычно, я выждала, пока взлетела вверх первая детская ручонка, и лишь потом, с чувством облегчения, сама ответила соответствующим движением.— Ребята, — заговорил мистер Джонс. — Надеюсь, все вы помните о правилах, которые мы обсуждали еще в классе? Ну-ка, что это за правила?— Сидеть тихо! — заорали из задних рядов.— Да. Правило номер один. — Мистер Джонс загнул палец. — Дальше.— Не пинать переднее кресло! — повторил тот же голос.— Пожалуй, — согласился мистер Джонс. — Правда, я об этом не упоминал; хотя следовало бы.Без особой уверенности он загнул второй палец.— Что еще? Ну, смелее, ребята!Я знала, что еще. «Не хлопать в ладоши, пока другие не захлопали». Но я молчала.— Не хлопать в ладоши, пока другие не захлопали, — произнес мистер Джонс.— Правило номер четыре: сидеть смирно, — произнес мистер Джонс.— Правило номер пять: не шептаться, — произнес мистер Джонс. — Не хихикать. Не ерзать, как детсадовцы.Сюжет «Щелкунчика» он пересказал нам еще на уроке, еще неделю назад.— В большом доме жила девочка. Это было давно, так что все на сцене будут одеты по-старинному.На этой фразе мистер Джонс задумался. Помолчал и продолжил:— И еще: это балет, а в балете мужчинам положено носить, гм… колготки. Уясните это себе сейчас, чтобы потом пальцами не показывать. Так вот. На Рождество родители этой девочки приглашают гостей, и среди них — подозрительный крестный. Девочка его боится, но вы не бойтесь — на самом деле он хороший парень. Крестный дарит девочке куклу, которую зовут Щелкунчик. Я вам это заранее говорю, чтобы вы привыкли к имени[44]. Ночью девочка засыпает и видит сон. Это и есть балет. Во сне Щелкунчик оживает и становится принцем, сражается с гигантскими мышами, забирает девочку в страну снежинок и еще в какую-то другую страну, забыл название. Короче, там всё из конфет. Девочка и принц смотрят, как танцуют жители этой страны. Конец.— А в реальную жизнь она, девчонка эта, вернулась потом? — подал голос кто-то из наших мальчиков.— Не помню, — отвечал мистер Джонс. — Вроде вернулась.* * *Хоть мы с сестрой и росли всего в трех милях от центра Филадельфии, нас туда возили раз в году, первого января, смотреть, как десятки наших кузенов, дядьев, их начальников и приятелей участвуют в Параде ряженых. Вполне возможно, что Музыкальная академия (ряженые идут в том числе и по Броуд-стрит, где она расположена) попадала в поле моего зрения; но внутри я, конечно, никогда не была. Здание просто очаровательное — из красного кирпича, с арочными окнами и старинными фонарями, что всегда горят у входа.Первыми автобус покинули учителя. Они выстроились коридором, через который нам надо было проследовать, махали руками в перчатках, направляя нас к дверям.Я оказалась позади Кейси и ее компании. Сестра нарочно громко шаркала ногами. Ух и влетело бы ей от бабушки, окажись она здесь! Кейси уже тогда любила «нарываться»; проверяла, что ей спустят, а что — нет. Понятно, родственники и наставники всё меньше склонны были прощать ее выходки. Я, когда могла, усмиряла Кейси — мне больно было видеть, как ее наказывают.Мы вступили в фойе, где уже толпилась публика. Больше всего меня тогда поразили девочки-зрительницы. Их было очень много; все они пришли со своими мамами, причем в разгар учебного дня. Почти все были мне ровесницами, некоторые — чуть младше. Все до единой — белые. Гановерцы, по контрасту, могли бы сойти за делегацию от ООН. Рекой эти белые девочки двигались от Мейн-лайн; я уже знала, что это за улица, к какому району она принадлежит. Казалось, девочки следуют особому, тайному дресс-коду: на каждой было изящное пальто до колен, непременно однотонное и яркое, а под ним — платьице, которое больше пристало бы подарочной кукле: атласное, шелковое или бархатное, с оборками, кружевами и пышными рукавчиками. Девочки выглядели, как драгоценные камни, или цветы, или звезды. Каждая была в белых колготках и черных, начищенных до блеска туфельках на маленьком каблучке и с перепонкой. Даже прически у них были почти одинаковые — волосы собраны в узел высоко на затылке. Такие же прически мне предстояло увидеть у балерин.Нас, гановерских, приехало человек шестьдесят, если не все восемьдесят; из-за нас в фойе стало не протолкнуться. Мы застыли в полной растерянности.— Вперед, ребята, — скомандовал мистер Джонс. Но и у него вид был смущенный.Наконец к нему подошел улыбающийся распорядитель и спросил, не из «Гановера» ли вся эта ребятня. С явным облегчением мистер Джонс кивнул.— Значит, вам сюда, — произнес распорядитель.Мы продвинулись ближе к удивительным девочкам с их мамами. Даже они, мамы, не говоря о дочках, уставились на нас, разинув рты. Смерили взглядами наши пуховики, наши кеды, наши неприбранные волосы. Я подумала: мамы, наверное, на работе выходной взяли. Мне и в голову не пришло, что они вообще не работают. Все взрослые женщины, которых я знала, работали, причем, как правило, в нескольких местах. Что касается знакомых мужчин, из них работала лишь половина.* * *Ни за что не забыть мне мгновение, когда пополз вверх занавес. С самого начала я находилась в дивном трансе, а тут и вовсе оцепенела. На сцене падал снег, казавшийся настоящим; о снеге мистер Джонс не предупреждал. Затем я увидела особняк — величественный снаружи, восхитительно-роскошный изнутри. Появились нарядные дети в сопровождении нарядных взрослых. Детям были преподнесены подарки, перевитые лентами; детей развлекали куклы-танцоры. Потом дети поссорились, но разрулить ситуацию поспешили взрослые — ласковые, терпеливые, любящие; ссора их не рассердила, а только умилила. А еще был оркестр — живой! Каждая моя клеточка отзывалась на неземные движения танцоров. Что же до музыки, она открывала мне тайны, о существовании которых я даже не догадывалась. От избытка чувств на глаза навернулись слезы; я их не вытирала, чтобы не привлечь внимания одноклассников. В волшебном полумраке зрительного зала я сидела неподвижно, позволяя слезам катиться по лицу и стараясь не шмыгать носом.Впрочем, скоро возня гановерцев спугнула все это волшебство.Справедливости ради скажу: никого из нас никогда не учили сидеть тихо столько времени подряд. В школе были переменки, да и на уроках дети вертелись и ерзали. Некоторые понимали, что должны вести себя прилично хотя бы из благодарности, хотя бы ради мистера Джонса; но привычка брала свое. Гановерцы елозили ногами и локтями, перешептывались — ни одно правило не осталось ненарушенным. Мистер Джонс и другие учителя только и делали, что оглядывались на нарушителей и делали характерный жест двумя пальцами: мол, я слежу за тобой. В школе и дома нам по сто раз повторяли: слушайся старших; не путайся под ногами; не встревай, пока тебя не спросили. Но чтобы просидеть без движения три часа подряд, наблюдая некое замедленное, полное непонятных ассоциаций действо… Для этого требовался навык, которого у большинства из нас не было.Кейси сидела рядом со мной. Я видела: она еле терпит. Она уже начала ерзать. Вот подтянула к подбородку и обхватила руками колени, вот с грохотом опустила ноги на пол. Вертит головой. Пихает меня локтем, будто случайно, и ойкает. И с энтузиазмом зевает. И прикидывается, что уснула от скуки.Перед моей сестрой сидела одна из тех удивительных девочек. Ее красное пальто было аккуратно повешено на спинку кресла. В первый момент, когда мы только добрались до своих мест, в ноздри нам ударил парфюм ее матери. В ответ на очередное, особо шумное движение Кейси эта девочка оглянулась.Она оглянулась всего один раз, но моей сестре этого хватило.Моя сестра резко подалась вперед и прошипела:— Чего вылупилась?Девочка стала смотреть на сцену. Кейси за ее спиной стиснула и подняла кулак. Целое мгновение, бесконечное и кошмарное, я была уверена: сейчас она ударит. Сейчас саданет прямо в напряженный затылок, под тугой узел волос. И я размахнулась, желая перехватить руку Кейси. Но тут повернула голову девочкина мама. Рот ее замер в безмолвном крике ужаса, и Кейси опустила кулак, скукожилась в кресле — пристыженная, беспомощная перед социальной пропастью, глубину которой мы до той поры не осознавали.* * *И по сей день я не уверена, что явилось последней каплей — та женщина нажаловалась или мысль пришла всем учителям одновременно. Словом, было решено увезти нас подобру-поздорову. Помню, в антракте нас выстроили парами и погнали через людное фойе, мимо чудесных девочек и их мам, которые теперь стояли в очереди за пирожными. Помню искаженные яростью лица учителей. Еще помню, что все время была в куртке Бобби, но на выходе почему-то вздумала снять ее. Теперь, будучи взрослой женщиной, я понимаю: это не имело смысла, нас ведь выводили на холод. Но тогдашняя, одиннадцатилетняя Мики, наверное, хотела просигнализировать другим балетоманам: я не с «этими», я — отдельно; я понимаю, как нужно одеваться на балет. Я — одна из вас. И я вернусь. Когда-нибудь я вернусь.Вот какую смысловую нагрузку несло для меня голубое платье, слишком тесное и короткое. Несло — да не донесло. Мой поступок лишь усугубил ситуацию. Двое четвероклассников, мальчик и девочка, так и прыснули.— На кой она этот обрубок напялила? Вся задница наружу! — выкрикнул мальчик.Несколько гановерцев засмеялись. Дальше все было вполне предсказуемо. Кейси, которая шла чуть впереди меня, словно обрадовалась поводу применить кулак. С перекошенным лицом она набросилась на злополучного четвероклассника. Слишком долго сдерживала ярость. Может, чуть ли не с рождения.— Кейси, не надо! — пролепетала я.Но было поздно.

Глава 5СейчасПосле того, как Лафферти выдал «Что с них взять, с этих девок?», выбора у меня нет. Иду к сержанту Эйхерну. Я намерена просить в напарники кого-нибудь другого. Я даже речь заготовила — у нас, мол, стиль работы разный. Незачем мне хаять Лафферти, все-таки он — приятель Эйхерна. Однако прежде чем я успеваю закончить свою речь, Эйхерн бросает:— Ладно, Мики.И даже не глядит на меня, даже взгляд от смартфона не отвлекает.* * *Неделю работаю одна. Так гораздо лучше. Спокойнее. Останавливаюсь, когда и где считаю нужным, сама выбираю, по какому вызову ехать. Особенно хорошо, что можно позвонить Бетани и позвать к телефону Томаса. Когда долго нет вызовов, я рассказываю сыну сказки, или историю улиц, по которым катит моя патрульная машина, или излагаю планы на наше с Томасом будущее. Себя я убеждаю вот в чем: да, конечно, телефон — это не живое общение, но по крайней мере Томас получает пищу для ума. От меня получает. Вдобавок развиваются его речевые навыки. Сын становится хорошим собеседником. Порой даже создается иллюзия присутствия Трумена в машине.* * *Однажды на утренней планерке сталкиваюсь с незнакомцем. Он молод, серьезен с виду, одет в строгий серый костюм. Я нахожу его очень приятным. Одну руку незнакомец держит согнутой на уровне своего подтянутого живота, в другой сжимает папку из коричневой бумаги. «Наверное, следователь», — думаю я. Незнакомец ни с кем не разговаривает. Не иначе, сержанта дожидается.Наконец входит Эйхерн. Требует всеобщего внимания. Тут-то незнакомец и представляется. Его зовут Дейвис Нуэн, он из Восточного убойного. И у него новости.— Сегодня ночью, — сообщает Нуэн, — в вашем районе совершены два убийства.Слава богу, жертвы уже опознаны. Одна — семнадцатилетняя Кэти Конвей, работавшая в компании «Делко». Белая. Объявлена в розыск неделю назад. Вторая — Анабель Кастильо, восемнадцати лет, сиделка. Латиноамериканка.— Обе жертвы, — говорит Нуэн, — были обнаружены на участках, между которыми много общего, и в сходных позах. Конвей — на пустыре в Тайоге, ничем не прикрытая, никак не замаскированная, заметная с улицы. Кастильо — на пустыре в Харт-лейн; ноги под сгоревшей машиной, голова и плечи выставлены напоказ, видны любому прохожему. Обе были, по всей вероятности, вовлечены в бизнес сексуальных услуг. Обеих, скорее всего, задушили. И об обеих погибших никто не заявлял в течение многих часов после смерти.(Это как раз неудивительно. В Кенсингтоне давно привыкли к виду безжизненных тел. Люди лежат прямо на улицах, и никто не разбирается, мертвы они или только без сознания.)Нуэн увеличивает фото погибших. На несколько долгих секунд полицейские замирают. Анабель и Кэти улыбаются с экрана — словно из прошлой, более благополучной жизни. Вот Кэти на вечеринке — наверное, по случаю своего шестнадцатилетия; стоит у бассейна, очень довольная. Вот Анабель обнимает малыша — надеюсь, не своего.— Информация, — предупреждает Нуэн, — сугубо конфиденциальная. Мы ничего не сообщали СМИ; только уведомили родственников.Он выдерживает паузу, продолжает:— В связи с этими событиями мы подняли дело молодой женщины, найденной на Герни-стрит в октябре, хотя тогда результаты вскрытия ничего не дали.Взглядываю на Эйхерна. Тот отводит глаза.— Та женщина до сих пор не опознана, — говорит Нуэн. — Однако, учитывая события прошлой ночи, мы полагаем, что все три убийства связаны между собой.Эйхерн упорно таращится в смартфон.— Это может означать, что в вашем районе орудует маньяк.Заявление встречено полным молчанием.— Что бы кто из вас ни услышал, ни заметил — немедленно сообщайте в Восточный отдел, — говорит Нуэн. — Нам очень нужна ваша помощь.* * *Некоторое время после планерки сижу в машине, уставившись в мобильный телефон. Налетает внезапный вихрь, и дубы, окружающие парковку, начинают бешено жестикулировать. Вспоминаю: дуб — любимое дерево Томаса.С тех самых пор, как мы нашли в Трекс тело молодой женщины, мне не дает покоя одна мысль. А именно: примерно тогда же пропала и Кейси. Правда, я ее толком не искала. Моя сестра частенько исчезает как раз на такой период; иногда потому, что лечится от наркозависимости. Но сейчас… сейчас это совпадение кажется мне зловещим. Помню, в раннем детстве, когда мама долго не появлялась дома, я испытывала ту же ноющую тревогу.* * *Вообще-то мы с Кейси не разговариваем. Уже пять лет. Правда, за этот период было несколько случаев (три, если точнее), когда мне по долгу службы приходилось говорить с сестрой — как представителю власти с правонарушителем. Все три раза я держала эмоции в узде; арестовывала и отпускала Кейси с тем же холодным профессионализмом, какой демонстрирую любому жителю Кенсингтона. К чести сестры надо сказать, что и она не скандалила. Когда требовалось, я даже наручники на нее надевала (стараясь не причинить боли); я озвучивала, что конкретно вменяется ей в вину (домогательства плюс хранение наркотиков, один раз — с попыткой распространения). Я перечисляла Кейси ее права, я простирала над ее теменем ладонь, чтобы Кейси не ударилась, забираясь в полицейский фургон. Я закрывала дверцу возможно тише, я везла Кейси в участок, записывала ее данные, после чего мы обе сидели в камере друг против друга — сидели и молчали, избегая встречаться глазами.Всякий раз со мной был Трумен. Он тоже неизменно молчал, только его озадаченный взгляд метался от меня к Кейси и обратно.— Никогда не оказывался в такой дикой ситуации, — признался Трумен после первого раза.Я не ответила, только плечами пожала. Конечно, всякий, кто не посвящен в подробности нашей с Кейси прошлой жизни и нашего молчаливого соглашения, счел бы ситуацию полной дичью. А мы в этом уже сколько времени варимся. Трумену я ничего не объясняла. Да и никому другому.— Ты до сих пор ее отслеживаешь, — догадался мой напарник после второго раза.Я промолчала, и он развил мысль:— Если б не сестра, ты уже давно бросила бы патрульную службу. Выдержала бы экзамен, стала следователем… А ты ее пасешь.Я сказала Трумену, что он ошибается. Что я люблю свой район; пекусь о благополучии людей; нахожу историю Кенсингтона крайне интересной. Что мне доставляет удовольствие наблюдать, как район меняется к лучшему. Наконец, патрульная служба заряжает меня адреналином. Некоторые жители Кенсингтона, заявила я тогда, действительно имеют проблемы, но для меня район стал чем-то вроде родственника — проблемного, но дорогого и милого сердцу. Которого не бросишь, потому что слишком много сил в него вложено.— Сам-то ты почему экзамен не сдашь, а, Трумен? — спросила я.Среди моих знакомых мало кто сравнится с ним по уму и хватке. Он давно мог бы пойти на повышение. Он мог бы перевестись в любой отдел, стоило ему только захотеть.На мой вопрос Трумен ответил смехом.— Пожалуй, причины те же, что и у тебя, — сказал он. — Привык, понимаешь, быть в курсе всего, что на районе происходит.* * *Прошло десять минут. Все еще гипнотизирую телефон. Вдруг понимаю, что осталась одна на стоянке. Упаси бог, выйдет Эйхерн и застукает меня, валяющую дурака, в то время как остальные патрульные давно разъехались. За последний год, с тех пор как я перебралась в Бенсалем[45], как променяла Томасов респектабельный садик на мутную Бетани, как лишилась надежного напарника, — моя продуктивность резко пошла на спад. О чем Эйхерн не устает напоминать.Выруливаю с парковки. Направляюсь в заданный квартал.Но сначала проеду по Кенсингтон-авеню и по Кэмбрия-стрит. Не найду Кейси, так хоть увижу Полу Мулрони.* * *Полы Мулрони нет на привычном месте; ее отсутствие сразу бросается в глаза. Но здесь же, на Полином углу, расположено заведение Алонзо. Заглядываю поздороваться, погладить кота Ромеро (Алонзо назвал его в честь бывшего питчера бейсбольной команды «Филадельфия Филлиз»). Раньше я всегда садилась лицом к окну, чтобы видеть Полу и Кейси.Алонзо, конечно, отлично знает мою сестру. Кейси, как и я, у него постоянная покупательница; была таковой задолго до того, как мы перестали общаться. Вкусовые пристрастия Кейси не изменились с детства — она по-прежнему обожает ледяной чай и кремовые спондж-кейки, их и покупает. Только теперь к этому набору добавились сигареты. Случайно столкнувшись у Алонзо, мы с Кейси делаем вид, что незнакомы. Алонзо тогда на нас таращится. Его можно понять. Он в курсе, что Кейси — моя сестра, ведь я регулярно расспрашиваю его, как она выглядит и не заметил ли Алонзо чего подозрительного в ее внешности или поведении. Расспрашиваю не столько из беспокойства за сестру, сколько по долгу службы. Вдруг Кейси докучает Алонзо?— Может, отвадить этих двоих от вашего заведения? — спрашиваю я. — Только намекните — и они сменят дислокацию.Алонзо всегда отвечает: «Не надо»; «Кейси и Пола — постоянные покупатели»; «Они мне по душе»; «С ними никаких проблем».Раньше я, бывало, зависала у Алонзо, тянула кофе, смотрела на Кейси и Полу — как они выставляют себя на продажу, а никто не берет, а им нужна доза, и они впадают в отчаяние и становятся все настырнее с мужчинами. Мужчин этих я тоже изучила. Теперь сразу понимаю, кто потенциальный клиент. Они, потенциальные, раскатывают по Кенсингтон-авеню, а сами косятся на женщин; заметив полицейский фургон, начинают смотреть строго на дорогу. Они разновозрастные, разношерстные — но в каждом есть что-то от волка, от подлого хищника. Однако фоторобот потенциального клиента я не смогла бы составить: на типаж накладывается слишком много индивидуальных особенностей. Мне случалось даже угадывать клиентов в мужчинах, которые везли на заднем сиденье собственных детей. Подонок может прикатить прямо с Мейн-лайн в шикарной «Ауди». Ему может быть под восемьдесят; а порой пикантных развлечений ищут компании подростков. Или гетеросексуальные пары желают разнообразить интимную жизнь. Несколько раз я видела одиноких женщин — они, случается, тоже снимают проституток. По мне, такие женщины не лучше мужчин, хотя, пожалуй, Кейси и ее подруги идут с ними охотнее. Женщин они не так боятся.Сильно постаравшись, я в состоянии проникнуться сочувствием почти к любой разновидности правонарушителей. Но только не к клиентам наркозависимых проституток. Для них — никакой объективности. Проще говоря, я их ненавижу. Меня воротит от их спортивного вида, от их жадности до плотских утех, от неспособности контролировать самые низменные инстинкты. Меня бесит частотность проявления их агрессии и гнусности. Наверное, офицер полиции не должен принимать все так близко к сердцу; наверное, мои чувства — показатель моей сомнительной профпригодности. Есть два типа платных сексуальных услуг. Первый — соглашение между двумя адекватными взрослыми особями. Второй — сделки, что заключаются на Аве. Сделки между клиентом и женщиной, которая находится в состоянии ломки, которой худо, которая за дозу готова на любые условия. По-моему, между этими типами сделок — пропасть; и мужчины, третирующие таких женщин, вызывают во мне бешеную ярость. При задержании я не смотрю им в глаза; я норовлю толкнуть их, побольнее стиснуть им запястья наручниками. Ничего не могу с собой поделать.Тому, кто повидал с мое, нелегко сохранять объективность.Однажды мы с Труменом наткнулись на рыжеволосую женщину лет пятидесяти с лишним; босая, она рыдала на крыльце. Лица не прятала — наоборот, запрокинула голову к солнцу. Глаза и рот были открыты, слезы лились рекой. Мы остановились, подошли к ней. По инициативе Трумена, кстати. Он в таких случаях проникался к жертвам. При нашем приближении женщина согнулась вдвое, закрылась руками. Из-за двери послышался голос:— Она с вами говорить не хочет.— Что с ней случилось? — спросил Трумен.— По кругу пустили, — мрачно отозвались из-за двери.Выйти к нам хозяйка дома не соизволила. Свет не зажгла. Мы поняли: имело место групповое изнасилование.Невидимая свидетельница подтвердила нашу догадку и внесла уточнения:— Вчетвером. Один ее в дом затащил, а там еще трое.— Тише ты! Тише! — крикнула пострадавшая. Это были ее первые слова.— Хотите написать заявление? — мягко предложил Трумен. С женщинами он всегда был очень деликатен. Порой справлялся гораздо лучше меня.Но рыжеволосая снова закрылась руками. Больше она ни слова не произнесла, а рыдала так, что едва не задыхалась.«Где ее обувь?» — думала я. Наверное, туфли были на высоких каблуках, и она сбросила их в надежде убежать. Вон какие грязные, обломанные ногти; вот как сбиты пальцы. По правой ступне текла кровь — должно быть, на стекло или на гвоздь напоролась, бедняжка.— Мэм, — не сдавался Трумен, — вот, смотрите, я вам свой телефон оставляю. На случай, если передумаете насчет заявления.Он сунул ей визитку.Кварталом дальше, возле другой женщины, сбавила скорость другая машина.* * *Из окна в заведении Алонзо я не раз видела, как Кейси заключала сделки. Наклонялась к окну автомобиля, медленно катившего по Аве. На моих глазах автомобиль сворачивал в переулок, и туда же устремлялась моя сестра, исчезала за углом, где ждал пустырь или хибара, где с Кейси могло случиться все что угодно. «Она сама такую жизнь выбрала», — внушала я себе. И сейчас продолжаю внушать.Нередко оказывалось, что я проводила у Алонзо десять-пятнадцать минут — ждала, когда появится из-за угла Кейси.Алонзо никогда слова мне в упрек не сказал. Он деликатный: отходит в сторонку, пока я прихлебываю кофе из пластикового стаканчика.Сегодня Алонзо занят с посетителем, и я привычно сажусь у окна. Из щели тянет холодом; зябну, терпеливо жду.* * *Вздрагиваю от звона трех серебряных колокольчиков, подвешенных над дверью. Посетитель вышел, Алонзо пока свободен.Приближаюсь к прилавку, расплачиваюсь за кофе.— Жаль, что с вашей сестрой так случилось, — выдает Алонзо.— Как — так?Алонзо молчит. Лицо у него вытягивается. Характерная гримаса человека, сообразившего, что проболтался.— О чем вы, Алонзо?Он качает головой.— Да я толком не знаю. Может, недопонял чего. Или недослышал.— Что конкретно вы недослышали и недопоняли?Алонзо наклоняет голову набок, косится за окно, на угол, где обычно торчит Пола. Заметив, что Полы нет, продолжает:— Наверное, пустяки какие-нибудь. Просто позавчера Пола сказала, что Кейси исчезла. Что ее уже месяц никто не видел, если не дольше. Что никто не знает, где она.Киваю. Рот держу закрытым, плечи — расправленными. Ладони мои спокойно лежат на ремне, и вообще я просто воплощенная невозмутимость.— Вот как, — говорю.— Пола небось напутала, — юлит Алонзо. — Она в последнее время малость того… — Его лицо выражает сочувствие. Похоже, он готов сделать что-нибудь катастрофическое — например, похлопать меня по плечу. Слава богу, не двигается с места. Он будто застыл. И я тоже.— Вы правы, Алонзо. Пола определенно что-то напутала.

Глава 6ТогдаНекоторые люди склонны видеть причину всех бед в собственном трудном детстве. Кейси как раз такая. Незадолго до того, как мы перестали общаться, она пришла к выводу: в ее проблемах виноваты отец с матерью, которых она лишилась слишком рано, а также Ба, которая никогда не любила Кейси, а пожалуй, даже испытывала к ней неприязнь.Помню, я, услыхав это откровение, на миг онемела, а потом заметила, что обстоятельства у нас были одинаковые.Мое мнение: я стала тем, кем стала, потому что принимала правильные решения, а не полагалась на слепой случай. Наше детство, конечно, безоблачным не назовешь, но по крайней мере одна из нас вышла из него подготовленной к продуктивной жизни.Но когда я это озвучила, Кейси закрыла лицо ладонями.— Для тебя, Мики, все всегда было иначе. С самого начала.Так она сказала, и я до сих пор не пойму, что имелось в виду.Впрочем, если взвешивать шансы, если выяснять, у кого детство было труднее (в любом из смыслов), мои обстоятельства определенно перетянут.Я говорю так потому, что помню маму — а Кейси не помнит. Причем воспоминания мои — светлые. Значит, мамину смерть я восприняла тяжелее. Кейси была слишком мала, чтобы уяснить всю глубину нашей потери.* * *Мама умерла молодой. В восемнадцать, учась в выпускном классе, она забеременела мною. А училась хорошо, и девочкой была примерной, по словам Ба. Только с нашим отцом и встречалась, других парней не знала. И вот, нате вам: несколько месяцев свиданий — и залет. От кого, от кого, а от Лизы такого не ожидали, повторяла Ба. Сама она, если ей верить, была потрясена больше всех. До сих пор Ба говорит об этом с горечью — острой, как в день, когда все открылось. Никто не верил, говорит Ба. Все только ахали. Только переспрашивали: «Лиза?! Да ладно!»Религиозные убеждения Ба сразу исключили аборт. Но из-за этих же убеждений она приняла беременность дочери в штыки. Стыдилась сверх всякой меры. А год был 1984-й. Сама Ба вышла замуж в девятнадцать, родила в двадцать. «Тогда времена были другие» — вот и все ее объяснение. Наш дед умер рано — погиб в аварии. Пьяный ехал, как я сейчас догадываюсь. Ба вечно твердила, что дед любил заложить за воротник. Больше она замуж не вышла.Одно время я задавалась вопросом: как бы все было, не погибни наш дед? Была бы бабушка другой? Ведь львиная доля ее усилий уходила на то, чтобы просто держаться на плаву: есть самой и кормить нас, платить за коммунальные услуги и выкарабкиваться из вечных долгов. Если б супруг вносил свою долю в денежном и эмоциональном эквиваленте, как знать, может, бабушке, да и нам с Кейси, жилось бы легче… Глупые, сентиментальные предположения, ибо по сей день Ба мужчин презирает — от них, мол, одни проблемы, и если б не продолжение рода, так хоть бы они и вовсе перевелись на свете. Подспудно Ба не доверяет ни одной особи мужского пола. Избегает их, насколько это возможно.Краткое замужество дало бабушке единственный повод для гордости — право заявлять, что она забеременела, будучи мужней женой. «Мужней женой!» — повторяет Ба, тыча себя пальцем в грудь. То есть все у нее получилось по правилам.Узнав, что дочь беременна, Ба настояла на браке, даром что лишь единожды видела «этого Дэниела Фитцпатрика»; именно так Ба говорила об отце, даже когда он исчез из наших жизней. Однако недостаток информации о будущем зяте не остановил Ба. Сначала она усадила юных грешников на диван и устроила им хорошую головомойку, а затем отправила в церковь, где те дали клятвы любви и верности. Дэниел Фитцпатрик сам рос без отца, с беспутной матерью — потаскухой, по убеждению Ба, также зачавшей вне брака. «Чего и удивляться», — говорила Ба. «Яблочко от яблоньки», — говорила Ба. Хуже того: Дэниела Фитцпатрика содержала благотворительная организация. «Лучше б на трудящего человека денежки тратили», — ворчала Ба.Что обо всем этом — о ребенке, о свадьбе и о самой Ба — думала мать Дэниела Фитцпатрика, неизвестно. Я ее совсем не помню. Она даже на мамины похороны не явилась, чем нанесла Ба смертельную обиду.Если верить Ба — а верить приходится, ведь других источников нет, — Лиза и Дэниел тихо обвенчались в церкви Святого Спасителя в среду, ближе к вечеру. Свидетелями были сама Ба и дьякон. После свадьбы Дэниел стал жить в доме Ба. Молодым она уступила среднюю спальню; иногда ей даже удавалось содрать с них арендную плату. От остальных родственников Ба скрывала этот брак, сколько могла. Ходила с гордо поднятой головой. Глядела с вызовом.Через пять месяцев родилась я. Через полтора года — Кейси.А через четыре года мама умерла.* * *Если успокоиться, если собраться с мыслями — явятся воспоминания об этом кратком периоде. Увы, чем дальше, тем труднее их вызвать. Порой, колеся по району, я вижу себя маленькой, на заднем сиденье. Естественно, никаких детских кресел. Мама за рулем, что-то напевает. Если я оказываюсь возле холодильника, причем любого, стоящего где угодно, — мелькает другое видение: моя молоденькая мама жалуется Ба, что холодильник пуст. «Да неужто, — отзывается Ба из соседней комнаты. — Ну так положи туда чего-нибудь».Более смутно помнится бассейн в чьем-то доме. Может, я всего раз там побывала. И фойе кинотеатра. Не знаю, какого именно. Сейчас все кинотеатры сместились в центр Филадельфии. Те, что остались, давно превращены в концертные площадки.Я помню мамину юность. Мама сама была как ребенок, как ровня мне. Нежнокожая, с сияющими, легкими волосами, она даже бабушку заставляла оттаять. Ба рядом с мамой становилась спокойнее, не мерила, по обыкновению, комнату быстрыми нервными шажками. Смеялась против воли, зажимала себе рот, головой трясла. «Малахольная ты, Лиза! — так она реагировала на очередную выходку дочери. — Дом в бедлам превратила». Взглядывала на меня, улыбалась с гордостью. В те дни она была добрее. Ее завораживало победоносное Лизино легкомыслие; она не догадывалась, какая судьба уготована ей, какая судьба уготована всем нам.В тишине и темноте моей спальни являются, если очень постараться, еще более интимные воспоминания. Тут мне одной не обойтись, тут нужен Томас — лобастенький Томас, бодающий меня в подмышку, лежащий так близко, что можно вдыхать запах детского мыла. Лишь в такие мгновения приходит мама, склоняется над моей кроваткой. Моя юная мама, по-девичьи хрупкая, с мягкими, неоформившимися чертами лица, в неизменной черной футболке с надписью, которую я не умею прочесть. Мамины руки, обнимающие меня. Мамино лицо — веки опущены, рот приоткрыт. Мамино дыхание, свежее, как у жеребенка или козленка, что питается одной травой. Мне четыре года; я глажу маму по щеке. «Привет!» — шепчет она, и целует меня, и бормочет что-то неразборчивое, сладкое, мне в темя, в ухо, в ямку под подбородком. И снова целует. И кусается в шутку. И повторяет снова и снова: «Малютка моя» — самую главную фразу. Дальнейшее требует напряжения всех душевных сил. Потому что это — мамин голос. Высокий, звонкий, счастливый, порой — с нотками изумления: как ее, Лизу О’Брайен, вообще угораздило родить?* * *Но я не помню ничего, совсем ничего, связанного с маминой наркозависимостью. Возможно, все плохое просто вытеснил инстинкт самосохранения. Возможно, об этом я не знала в силу возраста; не видела, не могла видеть, как наркотики разрушают мамино сознание, мамино тело. В моих воспоминаниях одно только хорошее, светлое — но тем они мучительнее.Соответственно, я не помню ни маминой смерти, ни сообщения о ней. Память сохранила только бабушкину реакцию. Вот Ба мечется по дому, как львица по клетке; рвет на себе волосы и рубашку. Снимает телефонную трубку — и вдруг принимается методично колотить ею себя по лбу. Вцепляется зубами в собственное запястье, чтобы не вырвался из горла вопль. Еще помню, взрослые говорили шепотом. Меня и Кейси впихнули в платья из жесткой материи, натянули на нас колготки и застегнули на наших ножонках чересчур тесные туфельки. Потом, подавленные, удрученные, все потащились в церковь. Ба почти упала на скамью. Еще: Ба дернула Кейси за руку, чтобы та не шумела. Помню отца. Он сидел рядом с нами в полной прострации. Потом сборище переместилось в бабушкин дом, словно пропитанный чувством стыда. Мы с Кейси были забыты. Нас не замечали. Не брали на руки. Не умывали. Не кормили. Я сама шарила в буфете и холодильнике. Ела и тащила еду для Кейси. Кормила ее с рук. В доме постоянно толклись взрослые. Я, маленькая, натыкалась на их колени, видела их ботинки, в лучшем случае — полы пиджаков и пальто, но не видела лиц. Шорох одежды. Никаких детей. Двоюродных сестер и братьев к нам не водили. Бесконечная зима. Пустота и горечь. Наполовину пустая бутылка содовой в холодильнике — содовую не допила мама. Поиски в родительской спальне (отец все еще жил у Ба). Обнаружение той самой черной футболки (она, как и постельное белье, пахла мамой). Помню, я нюхала даже мамины тапки. Ба, застукав меня за этим занятием, целый день выделила, чтобы постирать и вычистить мамины вещи. Тогда я стала осторожнее. В ящике комода нашлась мамина щетка для волос. Ее я тоже нюхала; снимала волосины, обматывала себе пальцы. Кончики пальцев становились пурпурными, а я все мотала, мотала — туже, еще туже…С каждым годом воспоминания блекнут. Сейчас мне большого труда стоит вызвать какой-нибудь эпизод; убедившись, что он пока цел, я поскорее заталкиваю его обратно. Потому что свет воспоминаниям вреден. Они и так уже почти выцвели. А мне надо сохранить хоть что-нибудь для Томаса. И я дозирую эпизоды, длю их тающую сладость.* * *Когда мама умерла, Кейси было всего два года. Она еще подгузники носила (которые порой не меняли целыми сутками). Потерянная, одинокая сестра ковыляла по дому; рискуя свалиться, карабкалась на лестницу; надолго забивалась то в шкаф, то под кровать. Выдвигала ящики, полные опасных предметов. Наверное, ей хотелось попасть в поле зрения взрослых, этих великанов; часто я обнаруживала сестру на кухонном столе или на краешке ванной — замершую, словно птичка, одинокую, никому не нужную. У Кейси была тряпичная кукла по имени Маффин и две пустышки, которые отродясь никто не мыл. Эти сокровища Кейси тщательно прятала. Однажды обе пустышки пропали. Ба не стала покупать новые, и Кейси проревела несколько дней подряд. Сосала пальцы, отчаянными глотками втягивала в себя воздух.Не по своей инициативе я начала опекать сестру. Просто увидела: больше никому дела до нее нет, вот и впряглась. В то время Кейси еще спала в колыбели, которая стояла в нашей общей комнате. Но очень быстро она выучилась выбираться наружу и делала это из ночи в ночь. С проворством, которого и не заподозришь в таком маленьком ребенке, моя сестра, словно паучок, выползала из колыбели и ложилась спать со мной. И так повелось, что именно я напоминала взрослым: надо сменить Кейси подгузник, надо переодеть ее в чистое. Именно я приучала сестру к горшку. Со всей серьезностью относилась к роли опекунши. С гордостью тащила это бремя.Когда мы чуть подросли, Кейси каждый вечер просила: «Расскажи про маму!» И каждый вечер я, маленькая Шахерезада, напрягала память, чтобы выдать сестре новый эпизод, или же попросту сочиняла. «Помнишь, как мы с мамой ездили на море?» — спрашивала я, и Кейси поспешно кивала. «Помнишь, как мама купила нам мороженое? Помнишь, какие вкусные оладьи она пекла нам на завтрак? Помнишь, как она читала нам на ночь сказки?» (Все эти проявления родительской любви регулярно упоминались в детских книжках.) Я вычитывала их сама. Я лгала сестре. Кейси слушала, прикрыв глаза, словно кошка на солнцепеке.С великим стыдом признаю: статус хранительницы семейной истории давал мне власть над сестрой, давал оружие сокрушительной силы, которое я применила всего один раз. Был вечер, мы поссорились, уже не помню из-за чего, Кейси на меня кричала — долго, надрывно. Устав от воплей, я совершила злодейство, в котором тут же раскаялась. «Меня мама больше любила, чем тебя!» — выпалила я. По сей день это — моя самая чудовищная ложь. Я тотчас сама себя опровергла — но было поздно. Маленькое личико Кейси побагровело и сморщилось. Ротик открылся, словно для ответа. Но крыть сестре было нечем. И она разревелась. Завыла от непоправимого горя. Так могла бы выть взрослая женщина, знавшая боль, видавшая виды. До сих пор этот вой свеж в моей памяти.* * *После похорон кто-то заикнулся: теперь, мол, отец нас заберет, увезет в другое место. Но у отца, похоже, не было ни денег, ни желания что-то менять, и мы, все трое, остались жить у Ба.И зря.Отец с самого начала не ладил с тещей; теперь же, когда мамы не стало, они только и делали, что скандалили. Обычно Ба напускалась на отца, кричала: «Ты когда за комнату платить будешь, голодранец?!» Кейси, в отличие от меня, этих сцен не помнит. Вскоре отец не выдержал — съехал. Мы остались на попечении бабушки. Она рвала и метала. Стоило Кейси набедокурить, заводила: «Будто не хватит на мой век соплей да бардака!» Никак не получалось встретиться с Ба взглядом. Она не смотрела прямо на нас — только вбок или повыше наших мордашек. Так смотрят на солнце. Сейчас я догадываюсь: потеря дочери, обожаемой до самозабвения, удерживала Ба от нежностей. В нас она видела подтверждение: мы смертны, как и Лиза; мы — бомбы замедленного действия, начиненные новой болью.Нам с Кейси доставалась лишь малая часть бабушкиного раздражения. Самые сильные эмоции были направлены на нашего отца. К нему Ба питала ненависть разрушительную, как торнадо. Ненависть многократно усиливалась, когда отец пренебрегал своими родительскими обязанностями. Ежемесячно, не найдя в условленный день чек на наше содержание, Ба разражалась привычным монологом: «Я, как его увидала, так сразу и раскусила, и говорю Лизе: мутный он, хахаль твой; таких-то мутных поискать!»Еще одно откровение (правда, бабушка его не нам с Кейси озвучивала, а кому-то по телефону — но достаточно громко); так вот, Ба говорила: «Он ее на это дерьмо подсадил. Сгубил мне девку».Когда мама умерла, «этот Дэниел Фитцпатрик» умалился до местоимения. Стал единственным, к кому подходило местоимение «он», если не считать пары-тройки дядьев да Господа Бога. Других лиц мужского пола в нашей жизни не было. При встречах мы называли его папой. Сейчас это кажется нелепым, не верится, что слово «папа» слетало с моих губ. Но даже и в те времена странно было произносить «папа» после очередной долгой разлуки. Отец сам так себя называл, говорил Ба: «Я — их папа». А Ба отвечала: «Значит, веди себя, как папы ведут».В итоге он исчез с концами. На целое десятилетие. А когда мне уже сравнялось двадцать, кто-то из его приятелей сообщил, что Дэниел Фитцпатрик умер. Как? Да так же, как все мрут на северо-востоке Филадельфии. Так же, как умерла Кейси — в первый раз. И во второй. И в третий.Тот отцовский приятель думал, я уже в курсе; моя реакция стала для него неожиданностью.А вот о маме Ба почти не говорила. Иногда я заставала ее глядящей на мамино фото — старое школьное фото, где маленькая Лиза О’Брайен улыбается беззубой улыбкой. Только оно и осталось от мамы — единственное свидетельство, что Лиза О’Брайен бегала по этому дому. Фото цело до сих пор. Висит на стене в гостиной. Мамино изображение пережило ее саму; но, может, знай мама, как по ней будут тосковать, она бы здесь задержалась.Еще, очень редко и только по ночам, я слышала бабушкин плач — нечеловеческий вой, приглушенный подушкой, или детские всхлипы. И то, и другое говорило о неизбывном горе. Но в дневное время Ба держалась. Молчала. Только иногда бросит: «Она сама виновата; сама в это дерьмо влезла. Вы, обе, — глядите, тоже не вляпайтесь».* * *Так мы росли — без отца и без матери.Когда мама умерла, бабушка была еще сравнительно молода — ей только исполнилось сорок два. Нам она казалась гораздо старше. Она постоянно работала. Как правило, в нескольких местах. Зимой в доме властвовал невыносимый холод. Батареи были отрегулированы на 55 градусов[46]; если б не риск, что трубы лопнут от мороза, Ба, пожалуй, и вовсе отключала бы отопление. Мы ходили в куртках и шапках. Если жаловались, Ба кричала: «Вы, что ли, будете по счетам платить?» В ее отсутствие активизировались призраки — дом принадлежал семье с 1923 года, когда дедушка Ба, ирландец, купил его. Сама Ба унаследовала дом от своего отца. Двухэтажный таунхаус, тесный, без архитектурных излишеств; на втором этаже, в ряд, вдоль коридора, три крошечные спальни, на первом, тоже в ряд, изолированные друг от друга гостиная, столовая и кухня. Входя в любую из комнат, мы запинались о низкий порожек — как о напоминание о строгих рамках.Мы бродили по дому — туда-сюда, от парадной двери до черного хода, или по коридору второго этажа — всегда предсказуемо вместе, где одна, там и другая. Ба придумала для нас две клички — МикКейси и КейМики. Неразлучные, мы были нелепы в паре; я — долговязая, темноволосая худышка и Кейси — беленькая, крепенькая, как гриб-шампиньон. Мы вели переписку; наши рюкзачки и карманы были полны измаранных вдоль и поперек бумажек.Потом мы обнаружили, что в углу спальни ковролин отходит от плинтуса, и устроили там, под ковролином, под неплотно закрепленной половицей, настоящий тайник. Оставляли друг другу записки, рисунки, бесценные мелочи. В деталях планировали жизнь, которая начнется для нас, как только мы покинем бабушкин дом. Я мечтала поступить в колледж, получить полезную специальность, найти работу с приличной зарплатой. Потом выйти замуж, родить детей и осесть где-нибудь, где всегда тепло. Но сначала, конечно, посмотреть мир. Кейси, напротив, одолевали фантазии. То она хотела играть в ансамбле, даром что отродясь музыкального инструмента в руках не держала. То мечтала об актерской карьере. То воображала себя шеф-поваром. Иногда — моделью. Порой тоже говорила: «Поступлю в колледж»; но на мой вопрос, в какой именно, начинала перечислять учебные заведения, заведомо недоступные для нас обеих. Те, которые упоминали в телепрограммах. Те, в которых учатся дети богатых родителей. Я не считала себя вправе развеивать иллюзии сестры. Хотя, наверное, следовало бы.Я заботилась о Кейси, как любящая, но неопытная мать; я безуспешно пыталась оградить ее от опасностей. А Кейси была мне подружкой, и в этом статусе всё толкала меня к своим приятелям, всё социализировала.Но по вечерам, в нашей общей постели, мы становились самими собой — сестрами-сиротами; мы цеплялись друг за друга, елозили головами, темной и светлой, сбивали в общий колтун распущенные волосы и шепотом перечисляли школьные несправедливости, постигшие нас за день.Уже будучи подростками, мы продолжали спать вместе, хотя был момент, когда каждой из нас могло достаться по комнате. Но нам тогда и в головы не пришло разделиться. Среднюю спальню — «мамину комнату» — ни я, ни Кейси не рискнули бы занять — она была чем-то вроде музея, в ней жила память о маме. Правда, Ба периодически пускала туда на постой какого-нибудь родственника, согласного платить ежемесячно несколько сотен долларов. А потом ей вздумалось демонтировать кондиционер у себя в спальне, и окно заклинило в открытом состоянии. Ба не стала тратиться на слесаря — она забила окно тряпьем и фанерками, заперла дверь, проклеила щели скотчем и перебралась в среднюю спальню. Скотч, однако, плохо помогал против декабрьских сквозняков; ту зиму мы перемещались по дому, завернувшись в одеяла, словно в тоги.* * *Бабушку вечно мучила проблема: с кем нас оставить? В «Гановере» продленки не было, и Ба выкручивалась как могла.Однажды она прознала о программе Полицейской атлетической лиги. Ходить было недалеко и бесплатно, и Ба нас туда записала.В двух просторных, с эхом, комнатах, к которым прилагался стадион, мы играли в американский футбол, волейбол и баскетбол. Опекала нас офицер Роза Залески, высокая женщина, явно сама в прошлом и футболистка, и волейболистка, и баскетболистка. Еще нам регулярно рассказывали о пользе школьных занятий и вреде алкоголя и наркотиков. (Об этом мы слышали из уст «завязавших»; наставления сопровождались устрашающими фото и заканчивались лимонадом и печеньем.)Офицеры Лиги сочетали в себе строгость с отзывчивостью и вдобавок умели увлечь детей. Прежде мы с Кейси знали совсем других взрослых; при них от нас только и требовалось, что «вести себя прилично». Офицеры Лиги приятно контрастировали с этими взрослыми. Выбрав себе наставника, а точнее — кумира, ребенок ходил за ним по пятам, во всем подражая ему. Таким образом, у каждого офицера быстро формировался свой отряд; со стороны наставник и воспитанники больше походили на утиное семейство. Кейси боготворила вечно замороченную Олмуд, миниатюрную женщину с буйным чувством юмора. Офицер Олмуд, не стесняясь, выражала недовольство «недоделанным миром, полным недоделков» и трунила над «кучкой придурков» — так она называла своих подопечных, почему-то провоцируя их истерический хохот. Кейси мигом «слизнула» у Олмуд и походку, и интонации, и вообще все повадки. Пыталась она и выражаться афоризмами, как Олмуд, причем при бабушке. Правда, та живо пресекла эти попытки.Мой кумир не привлекал к себе столько внимания.Офицер Клир поступил в Лигу совсем молодым. Ему было всего двадцать семь лет. Но мне эти двадцать семь казались глубокой зрелостью, предполагающей развитое чувство ответственности. У офицера Клира был маленький сынишка, о котором тот с восторгом рассказывал; но обручального кольца он не носил, ни о жене, ни о подруге не упоминал. Устроившись в уголке просторной, как кафетерий, комнаты, где мы делали домашнее задание, офицер Клир утыкался в книгу. Время от времени он поднимал взгляд над страницей, озирал нас — не шалим ли? не отвлекаемся ли? — и снова возвращался к чтению. Длинные голенастые ноги у него, вероятно, затекали, и он их то вытягивал, то закидывал одну на другую. Довольно часто Клир вставал и обходил нас по одному, склонялся над каждым, спрашивал, что задали и все ли получается, и указывал на ошибки. Он был строже всех офицеров в Лиге. Не хохмил с детьми, как другие. Лицо его почти постоянно выражало задумчивость. Кейси офицера Клира на́ дух не выносила.Зато я жизни без него не мыслила. Офицер Клир внимательно выслушивал каждого, кто бы к нему ни обратился; глядел в глаза и чуть кивал — дескать, понимаю, всё понимаю. И вдобавок он был красивый. Черные волосы зачесывал назад, ба́чки носил самую чуточку длиннее, чем, наверное, полагалось по уставу (в 1997 году бачки были в тренде). Сдвигал темные брови, если какой-либо пассаж в книге казался ему особенно интересным. Плюс высокий рост, широкие плечи и легкий налет старомодности — словно Клир шагнул в эту казенную комнату прямо с экрана, прямо из фильма тридцатых-сороковых годов. Да еще учтивость. Однажды Клир придержал для меня дверь и, пока я стояла, совершенно опешившая, принялся нахваливать мою прилежность в занятиях, называя ее «редкостным даром». Поскольку я не двигалась с места, он простер вперед руку — мол, после вас — и чуть нагнул голову в галантном поклоне. Я была потрясена. С тех пор каждый день я занимала место всё ближе к офицеру Клиру, и вскоре нас разделял лишь узкий проход между столами. Сама я с Клиром никогда не заговаривала — только еще тщательнее и внимательнее делала домашние задания в надежде, что Клир заметит и при всех похвалит мое усердие.Наконец надежда оправдалась.В тот день офицер Клир учил нас играть в шахматы. Мне сравнялось четырнадцать. Я пребывала в фазе максимальной закомплексованности. Рта почти не раскрывала; мучилась из-за прыщей, из-за нечистых волос и тела (на водопроводной воде, как и на отоплении, Ба тоже экономила); стеснялась обносков (в благотворительном магазине Ба вечно доставались вещи либо на два размера больше, либо на два размера меньше, чем надо).Но, страдая по поводу внешнего вида, я чрезвычайно гордилась своим умом. Мне нравилось воображать ум великолепным драконом, спящим на куче сокровищ, охраняющим эти мои тайные сокровища от всех, в первую очередь — от Ба. На них я уповала, ибо верила: однажды они спасут нас обеих — меня и Кейси.В тот день, невероятным умственным усилием, проявив чудеса сосредоточенности, я обыграла почти всю нашу группу. Нас, полуфиналистов, осталось четверо. Все взгляды были устремлены к нам, а взгляд Клира я ощущала на физическом уровне, хотя сам офицер стоял где-то сзади, невидимый мне. Сутулой спиной, торчащими лопатками я чувствовала: вот он, здесь, совсем рядом — высокий, широкоплечий, прочный, как скала. Вот он затаил дыхание. Вот выдохнул. Вот снова затаил.Я вышла в финал.— Отличная работа, — прокомментировал офицер Клир, и я расправила плечи и тут же снова их ссутулила. Всё это молча.И вот решающая игра — с мальчиком старше меня, «сделавшим» половину отряда. Он, тот мальчик, уже несколько лет серьезно занимался шахматами. Он и меня вмиг «сделал».Ребята расходились по домам, но офицер Клир медлил. В итоге мы остались наедине — он, высокий, сильный, уперевший руки в бока, и я — выдохшаяся после матчей, пунцовая под его взглядом, не смеющая поднять глаз.Офицер Клир медленно протянул руку, взял моего поверженного короля, сделал им правильный ход. Затем опустился на колени передо мной, сидевшей за столом, и тихо спросил:— А раньше ты в шахматы играла, Микаэла?Он всегда называл меня Микаэлой, и я это ценила особо. Кличка «Мики», придуманная бабушкой, меня коробила; тем неприятнее было, что ее подхватили все — и родня, и одноклассники, и учителя. Кстати, мама тоже использовала мое полное имя; по крайней мере, мне так помнится.Я покачала головой — дескать, нет. Говорить я просто не могла.Офицер Клир кивнул. И произнес:— Я очень, очень впечатлен.* * *И начал учить меня шахматам. Каждый день он уделял двадцать минут мне одной. Показывал, как открыть игру гамбитом, объяснял, какие еще бывают стратегии.— Ты чрезвычайно способная, Микаэла, — говорил офицер Клир. — А как у тебя в школе?Я пожимала плечами. Краснела. При нем я всегда была красная, кажется, не только лицом, но и всем телом. Кровь пульсировала во мне бурно, выбивала в висках: «Я — живая! Живая!»— Н-нормально, — мямлила я.— Значит, стремись, чтобы было отлично, — напутствовал офицер Клир.Он поведал мне, что азы шахмат ему преподал отец — тоже полицейский. К сожалению, добавил офицер Клир, отец умер молодым.— Мне было восемь, — сказал он, в раздумье беря и снова ставя пешку.Я быстро взглянула на него и снова уставилась на клетки шахматной доски. «Значит, и он через это прошел», — мелькнуло в голове.Офицер Клир носил мне из дому книги. Сначала это были детективы — как основанные на реальных событиях, так и полностью вымышленные. Нравившиеся его отцу. «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте, «Убойный отдел» Дэвида Саймона. Весь Чандлер, вся Агата Кристи, весь Дэшил Хэммет. Офицер Клир рассказывал о фильмах. Любимым фильмом у него был «Серпико»; еще он хвалил «Крестного отца» («Считается, что лучшая часть трилогии — вторая; а на самом деле лучшая — первая», — доверительно сообщил мне офицер Клир). Были упомянуты также «Славные парни» Скорсезе и несколько более старых фильмов. Особо отмечены — «Мальтийский сокол» («Даже лучше книги!»), «Касабланка» и все триллеры Хичкока.Ни одна книга, ни один фильм из рекомендованных офицером Клиром не остались не прочитанными или не просмотренными мной. «Тяжелые времена в отеле «Эль Рояль»» я даже переписала себе на диск. Я покупала диски любимых групп Клира — «Флоггинг Молли» и «Дропкик Мёрфиз». Клир сказал, что группы — ирландские, и я ожидала напевности скрипок и завораживающего звона ударных. К моему неприятному удивлению, из колонок раздались хриплые мужские вопли и агрессивное дребезжание гитар. И все-таки я допоздна слушала эти записи на плеере, или же скользила лучом карманного фонарика по страницам, которых касался офицер Клир, или в гостиной, на диване, просматривала классику детективного жанра, столь милую его сердцу.— Понравилось тебе, Микаэла? — неизменно спрашивал офицер Клир, а я отвечала: «Очень понравилось», даже если это было совсем не так.* * *Офицер Клир мечтал о карьере следователя. Часто говорил: «Обязательно займусь этим вопросом, вот только сынишка подрастет». Пока ребенок был мал, Клиру больше подходила служба в Лиге — без ночных дежурств и срочных выездов. Несколько раз он приводил сына, мальчика лет четырех-пяти, на занятия. Звали его Габриэль, он был вылитый отец — темненький, худощавый. Голенастые лодыжки торчали из слишком коротких брючек. При первом знакомстве офицер Клир, явно гордясь Габриэлем, пронес его на руках по всей комнате. Я жутко взревновала. Не знаю, чего я хотела. Чувствовала только, что ревную одновременно и к отцу, и к сыну.Наконец Клир остановился рядом со мной.— А это, сынок, Микаэла. Мы с ней лучшие друзья.Вся трепеща, я подняла взгляд. Еще много дней эта фраза отзывалась во мне, грела, нежила: «Лучшие друзья. Мы с ней — лучшие друзья».* * *Увы, примерно в тот же период у Кейси начались серьезные проблемы. Сейчас мне кажется, виной всему — моя невнимательность к сестре. До того, как в мою жизнь вошел офицер Клир, я была безраздельно предана Кейси. Делала с ней домашние задания, давала советы в поведенческих аспектах (если, конечно, сама что-то в них смыслила), улаживала конфликты с бабушкой, по утрам заплетала Кейси косы, с вечера готовила ей бутерброд в школу. Кейси в ответ открывалась мне; я была в курсе ее маленьких тайн, ее школьных обид. Я одна знала, сколь глубокая, сколь неизбывная тоска порой наваливается на мою сестру и сколь тяжело Кейси выплывать из этой тоски. Но, размечтавшись об офицере Клире, я отдалилась от сестры. Мои мысли, мои желания, мое томление — все принадлежало ему. Для Кейси ничего не осталось.В результате она покатилась по наклонной плоскости. В тринадцать уже регулярно сбегала с занятий в Лиге. Всякий раз после звонка из Лиги Ба пыталась наказать Кейси, но успехом такие попытки увенчивались крайне редко — Кейси сбегала и от Ба тоже. А потом проступков накопилось такое количество, что Ба как-то неуверенно выдала: «Она уже большая, а я ей не сторож» — и махнула рукой. Мне было пятнадцать. Заодно уж Ба перестала контролировать и меня. Охота мне заниматься в Лиге — на здоровье; а лучше б работу нашла — так она рассуждала. Но я выбрала не работу, а практику всё в той же Лиге. Стала вожатой у младших детей.Выбор мой был продиктован в основном желанием находиться поближе к Клиру. Но я ни единой живой душе в этом не призналась бы.Кейси после школы стала зависать в компании, где верховодила Пола Мулрони. Конечно, о домашних заданиях теперь и речи не шло. Новые приятели моей сестры одевались во всё черное, курили, красили волосы и слушали группы вроде «Грин дэй» и «Самфинг корпорейт». Я подобную музыку не выносила физически — а вынуждена была терпеть. Кейси, пользуясь любой отлучкой бабушки и игнорируя то обстоятельство, что я занимаюсь, включала плеер на полную мощность. Помимо сигарет, она стала курить и марихуану. Небольшой запас и того и другого держала под ковролином. Изгадила наш детский тайник.Словно пощечину мне влепила.Отчетливо помню, как впервые обнаружила в нашем тайнике «колеса». Их было штук шесть, маленьких, голубого цвета; они лежали в миниатюрном пакетике. Как ни странно, взяв пакетик двумя пальцами, я испытала чувство облегчения — потому что таблетки казались произведенными на фабрике, а не в чьей-нибудь кухне. Каждая даже имела отметинки — с одного боку аккуратные буковки, с другого — цифирки. Не фальсификат, значит. Кейси меня дополнительно успокоила. Сказала, что таблетки — вроде «Тайленола»[47] с усиленной формулой. Совсем невредные. Отцу Альби — это парень один — таблетки врач выписал; не выпишет же врач плохого? Это обезболивающее, потому что ведь у нас на районе где отцы вкалывают? Известно: на стройках или в порту грузчиками. Работа тяжелая, кости ноют, мышцы сводит. На дворе был 2000 год. Четырехлетним малышам сплошь и рядом прописывали «Оксиконтин»[48] — и родители малышей покупали его без задней мысли. Еще спасибо за рецепт говорили. Считалось, что «Оксиконтин», в отличие от опиоидов предыдущего поколения, не вызывает такого привыкания; вот никто и не опасался. «Тебе-то они зачем?» — спросила я Кейси. «Так просто. Прикольно же» — был ответ.Кейси не сказала, что они с приятелями эти таблетки крошат, а порошок нюхают.А вскоре она и вовсе пошла по рукам. О том, что моя сестра спит с парнями, я узнала случайно. Услышала, как десятиклассник хвалился своим приятелям — дала, мол, младшая Фитцпатрик. Я спросила Кейси напрямую. Она только плечами пожала — ну да, было дело; чего колыхаешься-то?Я на тот момент еще даже ни разу не целовалась.Пропасть между нами росла. Без Кейси мое всегдашнее одиночество как-то выпячивалось, словно лишняя рука или нога; оно дребезжало в ушах; оно волочилось следом, как консервная банка, привязанная к кошачьему хвосту. Я тосковала по Кейси. В доме ее отсутствие ощущалось физически. Вдобавок некому стало меня социализировать. Я больше не могла ходить на вечеринки — меня там не ждали; за ланчем в школе я сидела в полном одиночестве. Сестра умела меня «преподнести»; когда мы оказывались в компании, выдавала: «С нашей Мики не соскучишься; сейчас идем, а она говорит…» Далее следовала какая-нибудь шутка, придуманная самой Кейси. Так было до Клира. Отныне, если мы пересекались в школе, сестра только кивала мне. Но и это происходило все реже — Кейси прогуливала школу.Несколько раз я, затолкав подальше гордость, оставляла сестре записки в нашем старом тайнике.Ответов я не получила. Ни одного.* * *В те дни сестра удостаивала меня вниманием, только если я заводила речь об офицере Клире.Кейси его терпеть не могла.«Много о себе воображает», — говорила она. Порой называла офицера Клира пижоном. Но даже тогда я понимала: неприязнь сестры к Клиру гораздо глубже, Кейси чует в нем нечто гадкое и темное, то, чего не может — или не желает — выразить словами.«Ну-ну», — хмыкала она, стоило мне упомянуть Клира либо сослаться на его мнение; я же львиную долю своих высказываний начинала фразой «офицер Клир считает». Кейси и Ба пародировали меня столь безжалостно, что я окончательно замкнулась в себе. Моя одержимость Клиром, по иронии судьбы, поменяла нас с сестрой ролями. Теперь Кейси беспокоилась обо мне, а не наоборот.* * *Именно к Клиру я обратилась за поддержкой и советом после первой передозировки шестнадцатилетней Кейси.Было лето. Мое последнее школьное лето перед выпускным классом. Мне исполнилось семнадцать; мы с офицером Клиром очень сблизились. Говорили теперь не только о книгах, фильмах и музыке; Клир стал моим советчиком и моей опорой в самых разных вопросах. Я была в курсе его детских и подростковых проблем; он делился со мной и взрослыми переживаниями, такими как разногласия с коллегами и проблемы в семье. Мать, с болью сообщил офицер Клир, после смерти отца пристрастилась к алкоголю, а недавно, пьяная, упала и сломала шейку бедра. Сестра, пожаловался он, во всё сует свой нос; просто не продохнуть от ее заботы. Я слушала и кивала, но комментариев не делала. О своей семье не распространялась. Предпочитала слушать, а не говорить. Офицер Клир, в отличие от Ба, ценил мою серьезность — по крайней мере, так мне казалось. И не уставал нахваливать меня: я и умная, и наблюдательная, и вдумчивая, и сообразительная на удивление.В Лиге я была уже не практиканткой, а консультантом по организации летних программ, и за работу мне платили. Я чувствовала себя почти ровней офицеру Клиру. Я сопровождала детей на занятия, придумывала для них развлечения, с грехом пополам учила играть в спортивные игры, в которые никогда не играла сама. И каждую удобную минуту использовала, чтобы поговорить со своим кумиром.Передозировка сестры повергла меня в шок. Как тень, я бродила по зданию Лиги — в лице ни кровинки, в голове сумбур. Зачем я здесь? Может, мне надо скорее домой, к Кейси? Ба устроила ей разнос; и потом, ей ведь реально плохо!С такими мыслями я наконец вошла в самую просторную комнату. Меня била дрожь, я обхватила себя руками за плечи. И вдруг заметила: из-за рядов пластиковых, как в кафетерии, столиков, из своего любимого угла, на меня смотрит офицер Клир. В тот день дети особенно плохо себя вели, вот их и засадили за чтение и рисование. В комнате висела напряженная, вымученная тишина.Офицер Клир поднялся и медленно пошел ко мне. Дети, радуясь поводу отвлечься, завертели головами, но Клир строго глянул на них и одним кивком велел продолжать занятия.Приблизившись, он весь подался ко мне, приготовился выслушать. Смотрел на меня, нахмурив свои красивые брови — весь внимание.— Что случилось, Микаэла? — спросил он. Нежность в его тоне потрясла меня.Вероятно, от нее, от этой нежности, глаза наполнились слезами. Никогда прежде никто с такой неподдельной любовью не спрашивал меня, что случилось. Во всю мою жизнь ни один взрослый не проявил столько озабоченности моим состоянием. И во мне что-то открылось — некий шлюз, который потом попробуй закрой. Отчетливо мелькнуло видение — мамины нежные руки на моих щеках.— Не надо плакать, — сказал офицер Клир.Я потупилась. Две горячие слезищи скатились по скулам, и я их отерла — поспешно и яростно. Я вообще редко плакала, при взрослых всегда сдерживалась. Ба отучила от слез. Бывало, раскапризничаемся с Кейси, расхнычемся, а она говорит: «Не перестанете реветь без причины — уж я вам причину-то обеспечу». И действительно, обеспечивала — до тех пор, пока мы не переросли ее, мелкую и ледащенькую.— Иди во двор, — еле слышно шепнул офицер Клир. — Жди, я сейчас.* * *В тот день было 90 градусов[49] в тени. Нормальный филадельфийский июль. Я выскочила к баскетбольной площадке с шаткими скамейками для зрителей. За площадкой тянулось футбольное поле — давно пожухлое, вытоптанное. Окрестные улицы как вымерли. Ни прохожих, ни зевак. На зады Лиги даже ни одно окно не выходило. Надо мной вяло жужжали мухи; еще более вяло я от них отмахивалась.Прислонилась к кирпичной стене, козырек над которой создавал нечто похожее на тень. Сердце стучало где-то в животе — от страха за сестру или по другой причине, я не знала.Я думала о Кейси. «Скорая» привезла ее в Епископальную больницу. Всю дорогу между нами висело молчание. Когда Кейси положили на койку, я сказала: «Как ты могла, просто не понимаю». А она процедила: «Где уж тебе понять». И всё. Поговорили, называется. Но вид у Кейси был, как будто ей худо — глаза закрыты, щеки с прозеленью. Вдруг дверь палаты распахнулась, и ворвалась Ба — лицо серое, застывшее, руки сцеплены. Ощущение, что их и не расцепишь. Ба — маленького росточка, тощая; о таких говорят: «В чем душа держится?» Нервически подвижная, минуты спокойно не постоит, тем более не посидит. А вот же — застыла у койки, окаменела. Только губами чуть шевелила, шипя с ненавистью:— Глаза-то открывай. На меня смотри. Открывай и смотри, говорю!Кейси повиновалась, хоть и не сразу. Она долго щурилась, отворачивала лицо от флуоресцентного света, что бил с потолка.Ба ждала. Она заговорила, лишь когда взгляд Кейси сфокусировался на ней.— Слушай сюда. Мне вот этого вот с твоей матерью хватило. А ты, — Ба нацелила на Кейси указательный палец, — ты кровь мою сосать не будешь.Затем Ба схватила Кейси за локоть и потащила с койки. Игла капельницы выскочила, трубочка повисла, закачавшись. Ба повлекла Кейси прочь из палаты; мне ничего не оставалось, как только бежать следом. Медсестра закричала:— Куда?! Ей нужен постельный режим!!!Ни одна из нас не отреагировала.Дома Ба отвесила Кейси тяжелую оплеуху. Моя сестра бросилась в спальню и заперлась изнутри.Через некоторое время я подошла к дверям. Я звала сестру по имени. Ответа не было.* * *Кирпичная стена до того раскалилась, что жгла сквозь одежду. Иначе говоря, опора и поддержка из нее была никакая. Я стояла спиной к двери. Раздался тихий хлопок, затем еще один: дверь открыли и снова закрыли. Я не поворачивала головы. Воздух набух влагой. Пот струился у меня по бокам, мочил рубашку. Я смотрела прямо перед собой. Знала: офицер Клир подходит. Сзади. Вот остановился. Наверное, думает, что дальше делать. Дышит. Я слышу, как он дышит. И вдруг его руки обхватили меня всю. Я рано выросла. Была этакой жердью. В школе почти никто из мальчишек не мог смотреть на меня сверху вниз. Офицер Клир — мог. Он сомкнул объятие, и мой затылок оказался у него под подбородком — вот насколько Клир был выше.Я закрыла глаза. Спиной чувствовала биение его сердца. Когда умерла мама, меня стал преследовать один и тот же сон. Будто некто, лишенный лица, баюкает меня, мерно и уверенно качает, подхватив одной рукой под спину, другой — под колени, сцепив пальцы в замок. Уже давно этот сон не возвращался, но чувства, которые я испытывала при пробуждении, помнились отчетливо. Я просыпалась утешенной. Умиротворенной. Любимой.В тот день меня укачивал Саймон Клир. Я открыла глаза и подумала: «Вот оно, сбылось».— Что случилось? — снова спросил Саймон.И я все ему рассказала.

Глава 7СейчасС сожалением признаю́: мне стоит немалых усилий взять себя в руки после разговора с Алонзо. Десять минут сижу за рулем без движения; наконец завожу мотор. Людей, что толкутся на тротуаре, вижу будто сквозь туманную муть. В каждой женщине мерещится Кейси; подъехав ближе, убеждаюсь — обозналась, ничего общего с моей сестрой у этой женщины нет. И у этой. И вон у той. Несмотря на промозглую погоду, опускаю оконное стекло. Пусть щеки и лоб обвеет ветром.Из диспетчерской один за другим поступают звонки, но я медлю, не мчусь по вызову, как обычно.Вдруг, спохватившись — я же на работе! — резко газую, обгоняю какой-то седан. Задаюсь вопросом: будь я следователем, что предприняла бы? Как стала бы искать пропавшую женщину?В нерешительности касаюсь экрана, встроенного в приборную панель. Гаджет вроде лэптопа. В компьютерах я — дока, но эти конкретные системы крайне неудачные — всё время ломаются. Сегодня система работает; правда, подвисает.Впервые за несколько лет ищу Кейси в базе данных.Делать этого мне не следует; предполагается, что без веской причины ни один полицейский в этой базе никого не ищет. При входе я зарегистрировалась — значит, мои данные обнаружит любой желающий. В другое время я бы так не светилась, но сегодня у меня устойчивое ощущение, что мои данные никого не интересуют, что никто не займется поисками. У патрульных нашего района просто времени нет.И все-таки сердце мое скачет, пока пальцы выбивают на клавиатуре: «Фитцпатрик, Кейси Мэри, д. р. 16 марта 1986».Вылезает досье арестов длиной в милю. Первый арест имел место тринадцать лет назад, когда Кейси было восемнадцать. Пребывание в состоянии опьянения в общественном месте. По сравнению с прочими поводами для ареста этот кажется пустячным.Лиха беда начало. Аресты с того дня следовали вереницей, обвинения были всё серьезнее. Хранение наркотических веществ. Нападение на человека (сожителя, который регулярно колотил Кейси, но не замедлил вызвать полицию, когда, единственный раз, она попробовала дать сдачи). Далее: домогательства; домогательства; домогательства. Последний арест случился полтора года назад. Мелкое воровство. Кейси за него месяц отсидела. Это было ее третье по счету тюремное заключение.Однако в досье нет информации, которая единственная меня сейчас интересует, которую я так надеялась обнаружить. Нет сведений, что Кейси в данный момент находится в тюрьме — а значит, и среди живых.В такой ситуации самый естественный следующий шаг — опросить родственников пропавшей. Чем скорей, тем лучше. Я же тискаю телефон, мешкаю — меня тошнит. Как всегда, когда нужно войти в контакт с О’Брайенами.* * *Если в двух словах, то вот оно, объяснение: родственники недолюбливают меня, а я недолюбливаю их. С детства я как паршивая овца; впрочем, такое же чувство постигло бы на моем месте любого человека, замотивированного на продуктивную жизнь. Едва ли в нормальной семье тяга ребенка к хорошим отметкам, страсть к чтению, рано принятое решение служить в правоохранительных органах вызовет подозрительность. Не таковы О’Брайены. Вот почему я оберегаю от них Томаса. Не хочу, чтобы он стал изгоем; еще хуже, если он хоть в чем-то уподобится О’Брайенам, которые, помимо вовлеченности в мелкую преступность, имеют целый букет предубеждений, в том числе расовых. Когда Томас родился, я решила оградить его от мутной о’брайеновской этики. Не то чтобы я бойкотирую родню; нет, один-два раза в год мы видимся в доме Ба, иногда сталкиваемся на улице или в магазине; в таких случаях я проявляю вежливость и даже сердечность. Но в остальное время избегаю родственников.Томас пока не понимает, в чем дело. Не хочу ни пугать его, ни забивать ему голову информацией, для которой он не дорос. Версия для сына — всему виной моя загруженность на работе, мой неудобный график. Томас, впрочем, уже о чем-то догадывается. Недостаток более правдоподобных объяснений он компенсирует регулярными расспросами о родне, мольбами отправиться в гости к тем, с кем знаком, и встретиться уже наконец с остальными.В прежнем садике однажды задали нарисовать семейное древо. Томас, едва дыша от волнения, попросил фотографии. Пришлось сознаться, что их нет. Ни одной. Тогда мой сын нарисовал каждого члена семьи, как ему представлялось; каждого снабдил улыбкой или печальным выражением лица, а также шапкой кучерявых волос определенного цвета. Теперь «семейное древо» висит у него над кроваткой.* * *Готовлюсь отбросить гордость и протянуть руку своим многочисленным родственникам. Прежде всего составлю список для обзвона. Достаю блокнот, выдираю последнюю страницу, пишу в столбик:Ба (уже спрашивала).Эшли (наша двоюродная тетка, нам ровесница; мы с ней дружили, когда были маленькие).Бобби (еще один родственник, куда менее симпатичный; сам приторговывает наркотой и снабжал ею Кейси, пока мы с Труменом его не вычислили и не пригрозили упрятать за решетку).Ну и хватит родни. Перейдем к знакомым.Марта Льюис (когда Кейси выпустили условно-досрочно, Марта была ее надзирателем. Сейчас у нее, наверное, новый подопечный).Далее следуют соседи. Затем — подружки Кейси по средней школе. После них — те, с кем Кейси водилась в старших классах. Наконец, ее нынешние приятели (никаких гарантий, что они не перешли в разряд врагов).* * *Сидя в патрульной машине № 2885, методично обзваниваю всех по списку.Ба трубку не берет. На автоответчик она телефон не ставит. Когда мы были маленькие, Ба не пользовалась автоответчиком из страха, что ее станут домогаться кредиторы. Сейчас это просто привычка; или, может, так у нее проявляется мизантропия. «Кому надо, тот дозвонится», — убежденно говорит Ба.Эшли не отвечает. Оставляю голосовое сообщение.Бобби не отвечает. Оставляю голосовое сообщение.Ни Марта Льюис, ни Джин Хейс не отвечают. Оставляю голосовые сообщения.Потом спохватываюсь: да ведь сейчас никто голосовые сообщения не прослушивает! Печатаю всем эсэмэски. «Давно с Кейси общались?», «Кейси пропала», «Если что-нибудь слышали о Кейси, если видели ее, пожалуйста, сообщите».Гипнотизирую телефон.Первой откликается Марта Льюис. «Привет, Мик. Сочувствую. Поищу по своим каналам».Затем — Эшли. «Нет, к сожалению, я не в курсе».Еще несколько старых приятелей пишут, что сами давно не видели Кейси. Желают мне удачи в поисках. Выражают соболезнования.Единственный, кто не пишет и не перезванивает, — это Бобби. Снова набираю его номер. Молчание. Пишу Эшли — может, Бобби номер сменил? «Нет, не менял. Всё правильно», — отвечает Эшли.И вдруг я вспоминаю: сегодня понедельник, двадцатое ноября. В четверг — День благодарения.* * *Сколько себя помню, O’Брайены (со стороны Ба) на День благодарения собираются все вместе. Одно время отмечали в доме тети Линн, бабушкиной младшей сестры. Сейчас роль хозяйки торжества взяла на себя дочь тети Линн — Эшли. Но с рождения Томаса я эти сходки не посещаю. Моя стандартная отговорка — дежурство. Об одном я умалчиваю: дежурство я прошу сама, потому что в праздничные дни больше платят.В этот четверг я как раз свободна. Планировала провести День благодарения с Томасом вдвоем. Купить консервированные бататы, готовое картофельное пюре и курицу гриль. Посреди стола поставить свечу, рассказать сыну истинную историю этого праздника. Ту историю, которую сама я узнала от своей любимой учительницы, мисс Пауэлл, — и которая сильно отличается от привычной версии, излагаемой в учебниках.Но появление в доме Эшли дает шансы разузнать о Кейси, а может, и приступить с расспросами к Бобби, так и не ответившему на мою эсэмэску.Снова звоню Ба. На сей раз она отвечает.— Здравствуй, бабушка. Это Мики. Слушай, ты пойдешь к Эшли на День благодарения?— Не пойду. Работаю.— А вообще у нее гости будут?— Линн говорит, что будут. А тебе на что?— Просто интересуюсь.— Еще скажи, что сама идешь.— Может быть. Пока не знаю.Ба выдерживает паузу, затем бросает:— Очуметь.— Представляешь, в кои-то веки дежурство на праздник не влепили, — продолжаю я. — Ты только Эшли пока не говори ничего. Вдруг не получится.Я готова попрощаться, но задаю последний вопрос:— Кейси не объявлялась?— Сколько можно? — сердится Ба. — Ты ж знаешь — я с ней не контачу. А тебе она на что сдалась?— Я так, просто…* * *Остаток дня проходит в бесплодных поисках. Катаюсь по району, высматриваю тех, кого можно расспросить о Кейси. Судорожно проверяю входящие эсэмэс-сообщения. Успеваю выехать всего по нескольким вызовам, причем выбираю случаи попроще.Вечером Томас спрашивает:— Мама, что-то случилось, да?Язык чешется сказать: все паршиво, милый, ты — единственная отдушина. Единственная моя радость. Сам факт твоего существования, твое внимательное личико, разум, что растет в твоей головке, каждое новое слово, каждый новый речевой оборот, пополняющий твой словарь, я берегу как золотой запас, который обеспечит твое будущее. Главное, что у меня есть ты.Я ограничиваюсь банальным:— Нет, всё в порядке. С чего ты взял, будто что-то случилось?По его лицу вижу — он мне не верит.— Томас, — начинаю вкрадчивым тоном, — хочешь поехать на День благодарения к тете Эшли в гости?Томас подпрыгивает и театральным жестом прижимает ручонки к груди. Они у него, как у всех мальчишек, — в заусенцах, с сильными пальцами, а ладони всегда пахнут землей, даже если Томас к лопатке и близко не подходил.— Конечно! Я по ней очень соскучился!Смешно. Последний раз я возила Томаса к Эшли, когда он был совсем крохой. Едва ли Томас вообще ее помнит. Он и знает-то о существовании Эшли лишь потому, что регулярно водит пальчиком по ветвям «семейного древа», повторяя имена. Ему известно, что тетя Эшли замужем за дядей Роном и у них есть дети, его кузены, — Джереми, Челси, Патрик и Доминик. А маму тети Эшли зовут Линн; бабушка Линн.Вот он вскидывает ручонки — ура! — и спрашивает, сколько дней до праздника.* * *Укладываю сына спать. В те недели, когда график позволяет, мы с Томасом строго следуем раз заведенному вечернему ритуалу. Сначала купаться, затем — читать и, наконец, в постель. В каком бы районе мы ни жили, Томас записывается в библиотеку. Библиотекари знают его по имени. Каждую неделю мы тащим домой целую кипу книг, каждый вечер Томас отбирает те, что ему больше по душе. Я читаю вслух, Томас за мной повторяет; мы описываем картинки и придумываем собственные варианты развития событий; стараемся угадать, что там будет дальше.В те недели, когда у меня вечерние дежурства, Томаса укладывает Бетани. Не иначе, наскоро прочитывает ему пару абзацев — а то и вовсе обходится без книжки.Томас уже под одеялом. Медлю в полутемной, тихой детской, мечтая лечь рядом с моим мальчиком и забыться дремой хоть ненадолго. Но меня ждет работа. Встаю, целую сына в лобик и закрываю за собой дверь.* * *Перемещаюсь в гостиную, беру старый лэптоп. Саймон отдал мне его, когда купил себе новый. Вхожу в Интернет.Никогда не регистрировалась в соцсетях. Мне претит сама мысль о постоянном контакте с совершенно чужими людьми, а тем более — с людьми не совсем чужими. К таковым я отношу персонажей из прошлой жизни. Незачем им знать, что и как у меня в жизни теперешней. А вот Кейси — по крайней мере, одно время — активно использовала соцсети. Открываю «Фейсбук», чтобы найти ее следы. Не тут-то было. Сначала надо зарегистрироваться. Делать нечего — вношу свои данные.Вот она, искомая Кейси Мэри. И фото есть — на нем моя сестра держит цветок, улыбается. Прическа и цвет волос те же, что я видела у нее в последнее время; значит, фото сравнительно свежее.Конечно, я не рассчитываю на подробную информацию под фото. Обновление фейсбучной страницы едва ли фигурирует у Кейси в списке важных дел. К моему удивлению, страница сестры пестрит постами. В основном это фото кошек и собак, но мелькают и младенцы. Разумеется, чужие. Хватает пустопорожних текстов о терпимости, лицемерии, предательстве; ясно — отрыжка массового маркетинга. В очередной раз убеждаюсь: ох и мало мне известно о родной сестре.Некоторые посты сделала сама Кейси. Их я прочитываю особенно внимательно, ищу зацепки.«Если сразу не вышло…» — это написано нынешним летом.«Нужна работа! Помогите!»«Хочу посмотреть «Отряд самоубийц»[50]!»«Это я в кафе «У Риты». Кру-у-у-уто!!!» (прилагается фото Кейси со стаканом ледяной воды).В августовском посте Кейси сообщает, что «без памяти влюблена». Фото тоже имеется: моя сестра и неизвестный тип — белый, тощий, стриженный «ежиком» и с татуировками на предплечьях. Обнимает Кейси. Оба стоят перед зеркалом.Пояснение: «Коннор Док Фэмизол». Чуть ниже приписано: «А ничегошный этот Доктор».Вглядываюсь в физиономию. Кликаю на его имя. Страница доступна только для друзей. Не то что у Кейси. Не навязаться ли к нему в друзья? Пожалуй, не надо.Пытаюсь гуглить имя «Коннор Фэмизол». Ноль найденных ссылок. Ладно, поищу в нашей базе данных. Завтра. Как только сяду за руль.Возвращаюсь к страничке Кейси.Сообщение от двадцать восьмого октября, автор — некая Шейла Макгир.«Кейси, ты куда пропала? Отзовись!»Комментариев нет. Сама Кейси постила в последний раз за месяц до вопля этой Шейлы Макгир — второго октября. Вот что она написала:«Сама боюсь того, что делаю».Кликаю на «отправить сообщение». Впервые за пять лет пытаюсь войти в контакт с сестрой.«Кейси, я за тебя волнуюсь. Где ты?»* * *Назавтра Бетани в кои-то веки появляется вовремя. В последние недели я наловчилась избегать бурных сцен прощания с Томасом — заранее расклеиваю по квартире яркие стикеры (ровно десять штук), которые приводят его к книжке-раскраске.Приехав на работу, спокойно, без спешки иду в раздевалку. Протираю туфли, и вдруг мое внимание цепляет голос из телевизора.— Волна насилия прокатилась по Кенсингтону… — замогильным голосом вещает диктор.Резко выпрямляюсь.Значит, СМИ таки пронюхали. Если б что-нибудь подобное случилось в центре Филадельфии, об этом уже месяц трубили бы по всем каналам.Кроме меня, в раздевалке только одна коллега, молодая, из новобранцев. Переодевается в гражданское после ночного дежурства. Не могу вспомнить, как ее зовут.— За последнее время обнаружены четыре женских трупа. Первоначально считалось, что молодые женщины погибли от передозировки наркотических веществ, однако новая информация заставляет предположить, что женщины были убиты.Четыре.Мне только о трех известно. Первая — та, которую мы нашли в Трекс. Вторая — Кэти Конвей, семнадцати лет, третья — сиделка Анабель Кастильо, восемнадцати лет.Почти падаю на скамью, что тянется вдоль платяных шкафчиков. Закрываю глаза. Визуализирую собственную жизнь, по которой вот буквально в эти мгновения проходит чудовищный разлом, делит ее на ДО и ПОСЛЕ. Собственно, видение привычное; посещает меня всякий раз при скверных новостях. Время становится резиновым, вялым, едва кто-нибудь, кашлянув, произносит: «Послушай, Мик… Только не волнуйся…»Диктор перечисляет жертв поименно. Начинает с Кэти Конвей. Следует отрывок из интервью с ее матерью. Женщина, понятно, потрясена — но явно еще и пьяна. Или обкурена. Тянет слова. «Хорошая была моя Кэти, — говорит Конвей-старшая. — Таких дочек еще поискать».Жду. Почти не дышу. Не может это быть Кейси; не может, и всё. Иначе мне кто-нибудь сказал бы. Ну разумеется. Хоть я и не заговариваю о сестре на работе, но все ведь знают. У нас фамилия общая — Фитцпатрик; уже по одной фамилии можно сообразить. Проверяю входящие звонки и сообщения. Пусто.Диктор переходит к Анабель Кастильо; наконец к женщине, которую мы с Эдди Лафферти нашли в Трекс. Фото этой последней не показывают, но мне в память врезались и вывернутая рука, и крохотные кровоподтеки на скулах, и залитые дождем открытые глаза. Этот образ преследует меня уже больше месяца, достаточно лечь в постель и опустить веки.Сейчас, сейчас у них там, в телестудии, дойдет дело до четвертой погибшей. До той, про которую я пока ни сном ни духом. В глазах темнеет — сначала медленно. И вдруг будто свет гасят.— Сегодня утром, — продолжает диктор, — в Кенсингтоне было обнаружено четвертое тело со схожими признаками насильственной смерти. Полиция заявляет, что жертва уже опознана, однако отказывается открыть ее имя до тех пор, пока не будут извещены родственники.— Вы в порядке?Надо мной склонилась эта, новенькая, из ночной смены. Киваю — мол, да, в полном. Но это не так.* * *В детстве у меня было несколько подобных эпизодов. Врач называл их паническими атаками, но я всегда считала термин неточным. Выражались эпизоды в ощущении, будто я умираю; ощущение могло длиться несколько минут или несколько часов. Все это время я считала удары собственного сердца, уверенная, что вот сейчас оно стукнет в последний раз. Но уже очень давно — со школьных лет — эпизодов не случалось. И вот я, взрослая, чувствую признаки эпизода, сидя в полицейской раздевалке. Мир словно заключен в черную рамку, которая становится все шире, а сама картинка, соответственно, все у́же. Я будто слепну. Теряется связь между мозгом и глазами. Я пытаюсь задержать дыхание.* * *Надо мной навис сержант Эйхерн — краснолицый, почти взбешенный. Рядом маячит эта, новенькая. У нее белокурые волосы и хрупкая фигурка. Тонкой струйкой она льет воду на мой лоб, объясняя сержанту Эйхерну:— Меня так мама учила — если кому плохо, надо водой… Мама всю жизнь на «Скорой» работала, — добавляет новенькая для пущей убедительности.Ох, как же стыдно! Будто мой тайный порок стал всем виден. Вытираю лоб, суечусь — пытаюсь резко принять вертикальное положение, рассмеяться, обратить все в шутку. Но взгляд падает на зеркало, а в нем отражено мое лицо — серое, перекошенное ужасом. Снова кружится голова.* * *Сержант Эйхерн, невзирая на мои протесты, хочет отправить меня домой. Мы у него в кабинете. Сижу в кресле, усилием воли пытаюсь улучшить самочувствие.— Не хватало, чтобы обморок настиг вас в патрульной машине, — бубнит Эйхерн. — Поезжайте домой. Отдохните.«Обморок». Да еще и «настиг». Эйхерну явно в удовольствие говорить мне такое. Не пойму, усмехнулся он или это только кажется. Воображаю, с каким смаком он поведает о моем эпизоде на планерке.Наконец собираюсь с силами и встаю. Но прежде чем выйти, решаюсь на вопрос.— Говорят, в Кенсингтоне нашли четвертое тело…Эйхерн вскидывает взгляд.— Всего одно? И на том спасибо.— Смерть наступила не от передозировки, сержант Эйхерн. Женщину задушили. Как и первых трех.Он молчит.— Об этом уже в газетах пишут, — добавляю я.Эйхерн чуть кивает.— У вас есть ее данные, сержант Эйхерн?Следует тяжкий вздох.— А вам-то зачем, Мики?— Просто я подумала — может, я ее знаю… В смысле, может, я ее задерживала, сюда привозила…Эйхерн берет смартфон, возит пальцем по экрану. Читает вслух:— Кристина Уокер, если верить документам. Афроамериканка, возраст — двадцать лет, рост пять футов четыре дюйма, вес сто пятьдесят фунтов.Не моя сестра.Чья-то еще.— Спасибо, сержант Эйхерн.Смотрю в окно. Отмечаю, что дубовая листва уже сорвана ветрами. Вспоминаю пассаж из школьного учебника: почти всю территорию Пенсильвании покрывают аппалачские дубовые леса. В свое время пассаж вызвал недоумение: слово «аппалачский» я ассоциировала исключительно с югом, а слово «Пенсильвания» — строго с севером.— Мики, — Эйхерн выводит меня из затянувшегося транса. — Вы точно в последнее время не общались с Труменом?Перевариваю вопрос. И ответ. Выдавливаю:— Точно. А что такое?— Да просто вы его в раздевалке звали.* * *Трумен Дейвс.На стоянке достаю телефон, нахожу в списке номер Трумена. Смотрю на экранчик. Проговариваю про себя: «Трумен. Трумен». Сколько раз за прошедшие десять лет я произносила это имя вслух?Трумен Дейвс. Мой главный наставник. А в последние годы — и единственный друг. Трумен, в паре с которым я проработала почти десять лет. Трумен, научивший меня всему, что я знаю о патрульной службе. В частности, что на уважительное отношение все и всегда отвечают уважительным отношением. Трумен, мрачневший, если хаяли его район; скорый на утешение или шутку — смотря по необходимости, каковая могла возникнуть для него даже при аресте. Трумен, по которому я тоскую каждый день. Чей совет нужен мне сию минуту.Трумен, которого я избегала.У меня это с детства. Знаю: так нельзя. Но — шарахаюсь от всего, что не в силах принять, отворачиваюсь от всего, чего могу устыдиться. Опрометью бегу прочь, лишь бы не остаться один на один с неопровержимым фактом. В этом смысле я — трусиха.В старших классах у меня была любимая учительница. Историю преподавала. Звали ее мисс Пауэлл. Средних лет, мне она казалась пожилой. Другие ученики ее не жаловали. Она не стремилась к дешевой популярности, которую легко завоевывали отдельные преподаватели — по большей части молодые белые мужчины. Эти играли с учениками в бейсбол и баскетбол, хохмили, норовили «стать на одну доску». Мисс Пауэлл была не такая. Афроамериканка лет тридцати пяти, она одна растила двоих детей. В вечных джинсах, в очках, всегда серьезная, привлекала к себе только тех учеников, что были настроены на учебу. К таким она относилась как к взрослым, как к равным, и в эту малочисленную группку вкладывала все силы. Дала нам свой телефон и домашний адрес, сказала: «Если что — не стесняйтесь, звоните. Выручу». Предложением я воспользовалась лишь однажды — но мне приятно было сознавать, что за пределами школы до меня есть дело по крайней мере одному взрослому человеку. Что на этого человека можно переложить ответственность.Мисс Пауэлл вела у нас расширенный курс истории США с упором на историю Пенсильвании. На деле же давала куда больше знаний — главное, было их не проворонить. От мисс Пауэлл я получила представление об основах философии и правилах диспута, о геологии и дендрологии (особенно — о дубе, ее любимом дереве. Теперь это и мое любимое дерево, и Томаса тоже). Как бы между строк мисс Пауэлл упоминала о дисбалансе власти в США, каковой привел к узаконенной предвзятости. Правда, эту тему она затронула лишь краем — ведь классную «галерку» занимали дети польских, ирландских и итальянских эмигрантов. Они могли заикнуться родителям, а уж те изрядно осложнили бы жизнь самой мисс Пауэлл.Мое восхищение ею и ее методами преподавания было столь глубоко, что я серьезно думала об истфаке. До сих пор иногда прокручиваю в голове этот сценарий — как бы у меня сложилось, стань я учителем истории. Томас уже задает вопросы: почему в мире всё так, а не иначе; тогда я либо вспоминаю наставления мисс Пауэлл, либо ищу ответы в книгах, а подаю их в стиле своей бывшей учительницы. Во всяком случае, стараюсь.Зачем это лирическое отступление? А вот зачем. Несколько лет назад я столкнулась с мисс Пауэлл в супермаркете — и на меня нашел ступор. Казалось бы — такая встреча; следовало обрадоваться, может, даже обняться. Ан нет. Я, в своей полицейской форме, словно окаменела. Мы не виделись с моих попыток подать документы в педагогический колледж. Там, в супермаркете, постаревшая, седеющая мисс Пауэлл толкала переполненную тележку, увенчанную пачкой хлопьев. Она замерла. Даже рот приоткрыла. Смерила меня взглядом. (Живо вспомнилась особая лекция о забастовках в Лос-Анджелесе — с какой гримасой говорила мисс Пауэлл о причинах и следствиях!) А теперь я, одна из преданнейших учениц, — и вдруг сотрудница полиции! Взгляд мисс Пауэлл скользнул к нашивке с моим именем. Ну да, все правильно: «М. Фитцпатрик».— Микаэла, это ты? — пролепетала она.Время замедлилось, растянулось, провисло. Я ответила не сразу.— Нет, — сказала я.Как последняя трусиха. Как предательница. Не пожелала объяснить, что да почему.Никогда прежде я не стыдилась своей профессии. А в тот раз мне было стыдно. В причинах рыться не берусь.Мисс Пауэлл выждала минуту, словно решая, что делать дальше. Сказала: «Извините, обозналась». Ясно: не поверила мне.* * *Теперь, на парковке, прокрутив давнее проявление трусости, собираюсь с духом, снова беру в руки телефон и жму на вызов.Трумен отвечает после пятого гудка.— Дейвс на связи.— Это я.— Мик? — уточняет Трумен, выдержав паузу.— Ну да.Внезапно к горлу подкатывает ком. Только этого не хватало. Я не плакала уже несколько лет и никогда не теряла контроль над собой при Трумене. Открываю рот, но вместо слов выдаю отвратительный булькающий звук. Принимаюсь кашлять. Беру себя в руки.— Что-то случилось? — спрашивает Трумен.— Слушай, ты сейчас занят?— Нет.— Что, если я к тебе заскочу?— Давай, — бросает Трумен и диктует свой новый адрес.* * *Нападение на Трумена было как гром среди ясного неба. Ни малейших мотивов не имело, если только не считать мотивом полицейскую униформу и патрульную службу. Мы с Труменом стояли возле машины, друг против друга. За его спиной возник некто. Молодой. В легкой ветровке, застегнутой доверху, так чтобы воротник закрывал почти половину лица. В бейсболке, надвинутой на брови. Может, будь тот апрельский день потеплее, я бы насторожилась, но день был зябкий. Парень между тем приближался. Ступал упруго, спортивные штаны не стесняли движений. Бейсбольную биту он нес вертикально, прислонив к плечу, — словно малость устал после тренировки.Я его не рассматривала. Трумен рассказывал что-то забавное; я засмеялась, он — вслед за мной.С уверенностью, что поступает правильно, и даже с некоторой грацией, парень ударил Трумена по правому колену. Тот рухнул как подкошенный. Парень пнул его, опять же в правое колено, и бросился бежать.Кажется, я кричала «Стой!» или «Ни с места!»; не помню точно.Меня словно парализовало. Почему? Откуда взялся ступор? Мой напарник катался по земле, корчился от боли — а я стояла, не в силах хоть что-нибудь предпринять. Как последнее ничтожество. Как желторотая практикантка. Трумен, не контролирующий себя, почти воющий, вызывал у меня отвращение. Потому что прежде я его таким не видела. Он всегда владел собой.Я было метнулась за хулиганом — но, сделав пару прыжков, возвратилась к Трумену. Нельзя же оставлять его одного.— Беги, Мики, — проскрипел зубами Трумен.И я побежала.Хулиган успел завернуть за угол. Я тоже завернула.И почти наткнулась на ствол. Потому что меня ждали. Карманная «Беретта» с рукоятью с деревянными накладками; над глазком холодного дула — человеческие глаза. Ледяные, ярко-синие, они одни только и были видны — рот и нос закрывал воротник ветровки, лоб и брови — бейсболка.— Назад, нах, — процедил мерзавец.Я повиновалась. Без колебаний отступила на несколько шагов, попятилась из переулка обратно на улицу. Я едва дышала.Чуть повернула голову, увидела, что Трумен так и лежит на земле.Вытянула шею, заглянула в переулок — преступника и след простыл.* * *Арестовали его без моей помощи. Но на свободе он разгуливал еще целый кошмарный месяц. Трумену за это время сделали две операции (потом он еще неоднократно подвергался хирургическому вмешательству). С тех пор на больничном. Когда же преступник наконец был схвачен, произошло это вовсе не потому, что Микаэла Фитцпатрик вспомнила некие важные подробности. Нет, подробности запечатлела видеокамера на супермаркете в нескольких кварталах от места происшествия.Узнав, что парень теперь очень долго не появится на районе, я выдохнула.Впрочем, чувство облегчения быстро улетучилось. Арест не снимал с меня вины за оцепенение, за то, что пошла на попятную, не подчинилась команде.За то, что предала своего напарника.В больнице я навестила Трумена всего один раз. Вошла, повесив голову. Сочувствие выразила скороговоркой.В глаза Трумену я так и не взглянула.* * *Он сейчас живет в Маунт-Эйри. Я в его новом доме не бывала. Приходится поколесить по району; это нервирует.В прежний дом, который в Ист-Фоллз, я наведывалась. Правда, лишь изредка. Если вычесть несколько особых случаев, наше с Труменом общение имело место на работе. Конечно, мне случалось подбросить его домой или забрать перед сменой; да еще пару раз меня приглашали в гости — на вечеринки по случаю выпускного у Труменовых дочек, на день рождения его жены Шейлы и тому подобные мероприятия. Два года назад, с наигранной небрежностью, Трумен сообщил о разводе. Они прожили более двадцати лет, ну а теперь всё, он съезжает. Девочки давно студентки, и незачем притворяться, будто у него с Шейлой осталось что-то общее. Если б я чуть надавила, Трумен сознался бы: инициатор развода — не он, а Шейла. Но я давить не стала. Я и так поняла насчет Шейлы — по не характерной для Трумена фальши, по усилиям явить равнодушие, да и по тому факту, что он столько лет скрывал семейный разлад. Подробностей я никогда от него не допытывалась, и Трумен платил той же монетой. (Думаю, поэтому мы и сработались; по крайней мере, взаимная деликатность была одной из главных причин.)О районе Маунт-Эйри я знаю немного. Во времена моего детства и отрочества северо-запад Филадельфии был все равно что другим штатом — настолько отличался от северо-востока. Разумеется, проблем хватает и на северо-западе. Там, к примеру, находятся штаб-квартиры сразу нескольких серьезных преступных группировок. Но там же — каменные особняки с рулонными газонами, спрятанные за милями каменных стен. Те самые особняки, что стали визитной карточкой моего города еще во времена, когда слово «Филадельфия» ассоциировалось с Кэтрин Хэпбёрн[51], а не с криминальной статистикой. История северо-запада Филадельфии известна мне со слов миссис Пауэлл: начиналось все как поселение из двух десятков немецких семейств, первоначально носившее название «Джермантаун».Наконец-то сориентировалась. Сворачиваю на нужную улицу.* * *Снаружи дом очень симпатичный. От соседних домов его с каждой стороны отделяет узкая полоска газона. Фасад тоже узкий, но видно: планировка такова, что комнаты растянуты в глубину. Лужайка плавно спускается прямо к тротуару, на крыльце — качели. Сбоку тянется подъездная дорожка, на ней — машина Трумена. Места хватило бы и для моей машины, но я из скромности паркуюсь на улице.Трумен открывает дверь прежде, чем я успеваю подняться на крыльцо. В колледже он участвовал в кроссах по пересеченной местности, позднее не пропускал ни одного городского марафона. Его отец еще на Ямайке занимался легкой атлетикой, участвовал в международных соревнованиях — словом, подавал надежды как бегун. А потом… потом он повесил кроссовки на гвоздь, эмигрировал в Штаты, окончил колледж. Умер очень рано, однако успел научить сына всему, что знал о скорости и выносливости. И сейчас видно, что Трумен мог бы сделать спортивную карьеру в легкой атлетике: он высок, худощав и жилист. При ходьбе всегда ступает сначала на носок, будто в любую секунду готов прыгнуть. Сколько раз я наблюдала, как Трумен гнался за правонарушителем, — и невольно сочувствовала последнему. Всех, кого преследовал, Трумен настигал в пять прыжков. Неизвестно, сможет ли он бегать теперь, после травмы. Правое колено до сих пор в наколеннике поверх джинсов.Меня он приветствует легким кивком. Ни «здравствуй», ни «заходи».* * *Стены в гостиной голы до абсурда. Прежний дом Трумена тоже был без излишеств, но сохранял намеки на семейную жизнь: в прихожей — детские наколенники, на доске для заметок — правильно, заметки. В новом обиталище возле перегородки стоит массивный радиатор, густо выкрашенный белой краской. В углу горит бра, верхний свет выключен. Комнату затемняет козырек крыльца, а в торцевых стенах окна просто отсутствуют. Трумен, словно только что заметив, какая кругом темень, щелкает выключателем. Вспыхивает потолочная лампа. Теперь видны многочисленные книжные полки. Что ж, дом Трумену вполне подходит. У нас с ним всегда были темы для разговоров именно потому, что мы оба любим читать. В отличие от меня, Трумен вырос в дружной семье. Но он был единственным ребенком, застенчивым по причине заикания. От этой беды Трумен потом избавился, а вот в детстве рта не мог раскрыть, чтоб его не осмеяли. Поэтому дружил юный Трумен преимущественно с книгами. Вот и сейчас на журнальном столике раскрыта книга. «Искусство войны», автор Сунь-Цзы. Еще год назад я обязательно поддразнила бы Трумена: с кем воевать собрался? Но сейчас что-то изменилось, что-то погасло между нами, и я все свыкаюсь с новой реальностью.— Как дела, Трумен?— Нормально.Мы оба так и стоим столбами. Трумен сам не садится и мне не предлагает.Я в полицейской форме, но ремень оставила в машине. Зря. Сейчас было бы куда руки деть. Тру лоб.— Колено как?— Терпимо.Трумен смотрит на свое колено. Вытягивает ногу.Киваю по сторонам.— Мне нравится.— Да, неплохо получилось, — отзывается он.— Чем сейчас занимаешься?— То одним, то другим. Летом вот садом увлекся. Читаю. В ко-опе подвизался.Что такое ко-оп, мне неизвестно. Но вопросов я не задаю.— Ко-оп — это кооперативный продуктовый магазин, — поясняет Трумен, словно прочитав мои мысли. Улыбается еле заметно. Он в курсе, до чего мне претит афишировать пробелы в собственных познаниях.— Девочки в порядке?На столе, на самом краешке, притулилась семейная фотография. Дочери Трумена еще совсем малышки. На фото присутствует и Шейла. Есть в этом что-то недостойное — держать в доме портрет бывшей жены. Неужели Трумен по ней тоскует? Кажется, да. Гоню неприятную мысль.— В порядке, — отвечает он.Дальше не знаю, о чем говорить.— Чай будешь? — наконец выдавливает Трумен.* * *Вот мы на кухне. Здесь все гораздо новее, чем в холле и гостиной; видимо, Трумен сделал ремонт. Частично своими руками — он много чего умеет и постоянно учится. Из последних достижений: незадолго до травмы он сам починил негодный фотоаппарат «Никон».Трумен вынимает из коробки заварочный чайничек, отмеряет ложечкой настоящий, непакетированный чай. Теперь, когда он ко мне спиной, говорить легче. Вот откашляюсь — и скажу…— В чем дело, Мики?Спросил, не оборачиваясь.— Я должна попросить прощения.Звучит слишком официально. В кухнях так не выражаются. Вечная моя проблема — выбрать тон. Трумен медлит, но лишь мгновение. Снова приступает к подготовке чайной церемонии — льет кипяток в чайник.— Прощения? За что?— За то, что не задержала того выродка. За то, что тормознула.Голос срывается. Трумен качает головой.— Неправильно формулируешь.— Что?— Я говорю, не за это надо извиняться, Мик.Теперь он обернулся. Смотрит на меня. Не выдерживаю, прячу глаза.— Ну, сбежал один отморозок. Бывает. Со мной, знаешь, сколько раз такое было? Сам уже не помню… — Трумен переводит взгляд на чайник. — Ты не в том виновата, что не задержала преступника, а в том, что растерялась.— Не только в этом, Трумен. Я еще и попятилась от него.— А это как раз было правильно. Какой прок, если б он тебя застрелил — из-за несчастного колена?Молча перевариваю. Затем выдаю:— Прости, что растерялась. Прости.Удовлетворенный кивок. Атмосфера разрядилась. Трумен разливает чай.— На службу вернешься?Вопрос кажется уместным.Трумену пятьдесят два года. Выглядит на сорок. В манерах особая неспешность — из-за нее впечатление, будто он законсервировал собственную если не молодость, то моложавость. Его реальный возраст стал мне известен пару лет назад, когда приятели устроили ему вечеринку по случаю юбилея. В пятьдесят два Трумен может спокойно уйти в отставку. Пенсия ему обеспечена.Он пожимает плечами.— Может, вернусь. А может, и нет. Пока не решил. Жизнь переменилась, и не к лучшему… — Сверлит меня взглядом. — Ты ведь не только для того приехала, чтоб извиниться.Я не отпираюсь. Я не в силах поднять глаза.— В чем дело, Мики?* * *Когда я, выдохшаяся, наконец замолкаю, Трумен хромает к двери, ведущей из кухни прямо в сонный сад.— С какого времени о Кейси нет вестей?— Пола Мулрони говорит — примерно месяц назад с ней общалась. Но она ведь может и напутать…— Давненько.На его лице появляется знакомое выражение. Так он смотрит, когда готов к преследованию. Когда готов распрямиться, словно пружина, и мчаться за правонарушителем.— Что еще тебе известно, Мик?— Кейси последний раз постила в «Фейсбуке» второго октября. На тот момент она встречалась с персонажем по кличке Док. На ее странице есть фото этого Дока. Или Доки.Трумен прищуривается.— Док, говоришь?— Вот и я тоже удивилась.— Гм. Док…— Ты, случайно, не слыхал о таком?Поразмыслив, Трумен качает головой.— Может, ты слыхал о Конноре Фэмизоле? Кажется, это его настоящее имя.— Как-как? Фэмизол? — переспрашивает Трумен. Вижу: ему смешно.— Ну да. А что такого?С детства не терплю шуток, которые понятны всем, кроме меня.— Мик, ты это имя из «Фейсбука» добыла? — уточняет Трумен.Киваю.Трумен хохочет.— Кличка это. «Друзья прежде всего» расшифровывается[52].Он смотрит так ласково, смеется так снисходительно, что в груди у меня развязывается некий узел. В следующую секунду я тоже прыскаю.— Вот я бестолочь… А ты сразу просек. Один-ноль в пользу Трумена Дейвса.Он быстро серьезнеет.— Мик, а ты заявила куда следует о пропаже Кейси?— Нет.— Ну и чего ты ждешь?Молчу. Ничего я не жду, просто стыжусь сестры.— Никто не будет ее искать. Глянут в досье арестов — и задвинут дело подальше.— Ты, Мик, все-таки заяви в полицию. А хочешь, я Ди Паоло поспрашиваю?Майк Ди Паоло — Труменов приятель из Восточного убойного. Они вместе росли в Джуниате. Вообще Трумен, не в пример мне, компанейский. Когда мы работали в паре, он и меня пытался социализировать.Отрицательно качаю головой.— Не хочешь? Тогда хоть Эйхерну скажи.Нет, только не ему. Эйхерна в семейные проблемы посвятить — от одной мысли все внутри переворачивается. Особенно после сегодняшнего. После моего эпизода. Еще подумает, что у меня нервный срыв…— Трумен, сам рассуди: если я не займусь поисками сестры, кто вообще займется?Это верно. Мы, патрульные, — что-то вроде глаз у существа под названием «полиция». Ни сержантам, ни капралам, ни лейтенантам столько не открывается, сколько нам. Именно к нам люди обращаются с просьбой вернуть потерявшегося ребенка. Именно к нам бежит этот самый ребенок, бежит и кричит: «Найдите мою маму!»Трумен пожимает плечами.— Так-то оно так; но Эйхерну все равно сказать нелишне будет.— Ладно, — обещаю я.Вряд ли я выполню обещание; выходит, вру?— Врешь, — констатирует Трумен.Улыбаюсь.Он глядит в пол. И медленно произносит:— Есть один человек; он, пожалуй, знает этого Дока-Доку.— Кто такой?— Пока не заморачивайся. Я сам проверю. Надо же нам с чего-то начинать.— Нам?— У меня времени — прорва, — говорит Трумен, косясь на травмированное колено.Понятно, почему он ввязывается.Потому что, как и я, Трумен — человек азартный.* * *Следую совету Трумена, даром что все во мне этому противится.Эйхерн не выносит, когда его накручивают перед планеркой; но я специально примчалась на работу пораньше. Стучусь к нему в кабинет.Он поднимает голову. В лице тревога. Выражение сохраняется всего один миг. Увидев, что это я, Эйхерн кроит улыбку.— Офицер Мики Фитцпатрик! Как самочувствие?— Прекрасно. Гораздо лучше. Не понимаю, что это со мной вчера такое было. Наверное, обезвоживание организма.— Это в смысле — сушняк? После бурной вечеринки, да?— Вроде того, — подстраиваюсь под Эйхернов тон. Не добавляю: «Ну да, мы с моим четырехлетним сыном оторвались по полной». Может, Эйхерн и не помнит, что у меня есть сын…— Вчера вы меня здорово напугали, Мики. С вами такое раньше бывало?— Никогда, — вру я.— Тогда ладно.Сержант снова утыкается в свои бумаги. Поднимает взгляд.— Что-то еще, Мики?— Мне надо с вами поговорить. Это не займет много времени.— Валяйте, только, чур, коротенечко. Планерка через пять минут.— Дело вот в чем…Язык присыхает к нёбу. Никогда не представляла, что о ситуации с Кейси вообще можно рассказать — тем более коротенечко.— Лучше я вам мейл пришлю, — выдавливаю я.Сержант Эйхерн невозмутим.— Как хотите, — произносит он с явным облегчением.Уже в дверях понимаю: никакого мейла не будет.* * *Все утро я как на иголках. Мозг сигнализирует каждой клеточке тела: «Что-то случилось. Что-то случилось. Что-то случилось». Подсознательно жду: вот сейчас раздастся звонок диспетчера, вот сейчас сообщат: найден еще один женский труп. И, конечно, это окажется труп Кейси. Вообразить ее мертвой легче легкого. Львиная доля сил уходит на то, чтобы отогнать видение прочь. Слишком часто сестра представала передо мной на грани жизни и смерти.Поэтому я дергаюсь от каждого звонка. Поэтому убавляю звук в рации.Хорошая новость: сегодня мороз, а значит, активность правонарушителей приближается к нулю. Заезжаю к Алонзо, беру кофе, пробегаю взглядом местную газету. Сижу долго. Ни Кейси, ни Пола не появляются.У Алонзо почему-то выключена музыка. Привычная обстановка, жужжание флуоресцентных ламп, гудение холодильников, мяуканье кота Ромеро нагоняют сон.Тем резче кажется телефонный звонок. Подпрыгиваю, как ужаленная.Смотрю на экранчик. Звонит Трумен.— Работаешь, Мик?— Ага.— Слушай. Я на перекрестке Кенсингтон-авеню и Аллегейни. С человеком, который в курсе насчет Дока.Обещаю подъехать к десяти — если, конечно, не вызовут куда-нибудь.* * *Не вызвали. Трумен на тротуаре прихлебывает кофе. Наблюдаю за ним исподтишка — но всего одно мгновение. Уличные женщины останавливаются, заговаривают с Труменом — определенно предлагают себя. Трумен — красивый мужчина и привык к шуточкам насчет своего успеха у женщин. В смысле, привык на эти шуточки не реагировать. Однако его внешность меня не касается, совсем. Я в нем всегда видела исключительно наставника. И очень старалась не дать повод к сплетням насчет наших с ним отношений. Мы — коллеги, и не более. Увы, достаточно поставить в пару мужчину с женщиной, как находятся досужие, начинают строить домыслы… Про нас тоже строили, даром что Трумен столько лет был женат. Я собственными ушами слышала, как нас обсуждают. Правда, всего однажды. И все десять лет старалась убедить себя, что наш профессионализм отметает любые намеки на «внеурочную активность» — этот термин я применяю к романтическим отношениям на службе.Вылезаю из машины, здороваюсь. В первый момент не вижу заявленного персонажа. Трумен чуть кивает на кучку не то ларьков, не то забегаловок и велит следовать за ним.Фасад постройки, к которой подходит Трумен, вывеской не оснащен. Это что-то вроде универсама. На продажу выставлена всякая всячина, от кукол до рулонных обоев. В витрине пылится косо пристроенная табличка с надписью «Товары». Как будто этим все сказано. Сама я, должно быть, тысячу раз проезжала мимо этой, гм, торговой точки. И не замечала ее.Внутри тепло. Долго топчусь на придверном коврике, оттираю мокрую грязь с ботинок. Полки так забиты товарами, что в проходе и не повернешься. За прилавком — старик в вязаной шапке, с книгой. Не поднимает взгляда от страниц.— Вот она, — произносит Трумен.Старик откладывает книгу. Слезящиеся глаза глядят на меня с недоумением, руки чуть трясутся.— Я говорю, это сестра Кейси. Мики, — поясняет Трумен.Старик продолжает таращиться. Наконец понимаю: его смутила полицейская форма.— С копами не общаюсь, — заявляет старик.Сколько же ему лет? Наверное, все девяносто. Улавливаю легкий акцент; кажется, ямайский. Труменов отец родом с Ямайки. Щурюсь на Трумена.— Да ладно вам, мистер Райт, — говорит тот. — Я ведь и сам — коп.Старик меряет Трумена взглядом, выдает:— Коп копу рознь.— Мистер Райт знает парня по кличке Док, — сообщает Трумен. — Он вообще всех на районе знает. — И громко уточняет: — Верно ведь, мистер Райт, вы всех тут знаете?Старик на такие комплименты не ведется.Делаю к нему пару шагов. Он садится на табурет, ощетинивается. Что мне в моей работе не по душе, так это когда люди при моем приближении напрягаются.— Мистер Райт, — начинаю я. — К сожалению, я не могла переодеться в гражданское перед встречей с вами. Я обращаюсь к вам как частное лицо, а не как представитель власти. Скажите, где найти человека по кличке Док?Старик с минуту раздумывает.— Очень вас прошу, мистер Райт. Любая информация может оказаться крайне важной.— Незачем тебе знаться с Доком, — цедит старик. — Добра из этого не выйдет.По спине бегут мурашки. Впрочем, я ничуть не удивлена. Уж конечно, Кейси не в церковном хоре бойфрендов себе подбирает.Жужжит рация. Мистер Райт вздрагивает. Выключаю рацию. Мысленно молюсь: только бы ничего фатального не случилось. Только бы сейчас, вот сейчас, не вышло так, что я игнорирую вызов первостепенной важности.— Мистер Райт, у меня сестра пропала. Родная сестра. Последняя информация о ней — что она завела роман с парнем по кличке Док. Вот зачем он мне нужен — узнать о сестре.— Допустим, — бормочет старик. — Допустим.Он косится по сторонам, словно опасается, как бы кто не подслушал. Подается вперед.— Приходи в полтретьего. Он в это время у меня в подсобке греется.— В подсобке? — переспрашиваю я.Но Трумен уже тащит меня вон, на ходу бросая: «Спасибо, мистер Райт».— Только переоденься, — добавляет старик.* * *Трумен буквально конвоирует меня к машине.Упираюсь. Раскрываю рот:— Кто это еще такой?Но Трумен прижимает палец к губам. Заговаривает он, лишь когда машина трогается.— Райт — двоюродный брат моего отца, — сообщает как бы с неохотой.Ему достается скептический взгляд.— Твой дядя, что ли?— Ну да.— Тот самый славный мистер Райт, о котором ты не раз упоминал?Трумен смеется.— Мы не очень-то роднимся.— Вот не знала, что твой дядя держит универсам на Аве…Трумен пожимает плечами. Посыл ясен: ты много чего обо мне не знала. И не знаешь.Некоторое время едем молча. Начинается снегопад. Включаю «дворники».— А что там у него в подсобке такое? — не выдерживаю.Трумен вздыхает.— Обещай, что это останется между нами.— Обещаю.— Райт пускает в подсобку наркоманов. Чтобы они там могли уколоться.Понятно. В Кенсингтоне подобные места имеются. Почти все адреса я знаю. Почему не знала про это конкретное? Не иначе потому, что Трумен его крышует.— Дядя — хороший человек, — продолжает тот. — Нет, правда. У него два сына было; оба наркоманили, оба умерли. С тех пор дядя держит под прилавком «Наркан» и одноразовые шприцы. За происходящим в подсобке он наблюдает через видеокамеру. Увидит, что какому-нибудь дураку несчастному худо — сразу бежит откачивать. Безвозмездно. Никто ему не платит.Значит, у мистера Райта в подсобке — импровизированный инъекционный пункт. Почти во всех штатах таковые под запретом — а надо бы их легализовать. Может, и Кейси ходила к мистеру Райту?Трещит рация. Домашнее насилие. Требуются двое патрульных. Отвечаю диспетчеру, что сейчас приеду.— Ты со мной, Трумен?— Я же на бюллетене. По официальной версии, лежу пластом. Не хватало мне только засветиться…— Чем займешься?Трумен указывает вперед, на здание библиотеки.— Туда меня подбрось. Я там машину оставил. Позвони, как справишься, ладно? Чтобы я был в курсе.Медлю, подбираю слова.— А ты разве не пойдешь со мной к мистеру Райту?Оказывается, я с самого начала надеялась: Трумен будет рядом.Он качает головой.— Лучше ты одна.Наверное, разочарование отразилось на моем лице. Трумен продолжает:— Мики, я могу тебе еще понадобиться. Нельзя, чтобы этот Док увидел меня раньше времени.Он прав, конечно.Останавливаю машину возле библиотеки. Провожаю Трумена взглядом. Вспоминаются все его особенности, которых мне так недостает: грудной, заразительный смех; невозмутимость, с какой Трумен реагировал на вызовы (она передавалась и мне); любовь к дочерям и гордость за них; советы по воспитанию Томаса; незримое участие в его жизни — например, подарки — нечастые и недорогие, зато выбранные с заботливостью (главным образом книги); скрытность и сдержанность; пиетет к моей скрытности и сдержанности. А еще изысканный вкус в еде и напитках (я дразнила Трумена снобом, когда он покупал что-нибудь экзотическое в экосупермаркете — какой-нибудь чайный гриб, кефир, бурые водоросли араме или ягоды годжи). Трумен, в свою очередь, вышучивал мои плебейские пищевые привычки заодно с упрямством; называл меня трудным подростком и чудачкой. Ни от кого другого я бы таких прозвищ не потерпела, но в устах Трумена они мне даже нравились. Чувствовалось, что ему по душе и упрямство мое, и чудачество. И что он понимает меня — так, как никто не понимал, кроме Кейси — той, из детства.Странно видеть Трумена в штатском. Никак не привыкну. Ступает он нерешительно, косясь по сторонам. Внезапно представляю его мальчиком — замкнутым, даже нелюдимым. «До двенадцати лет я толком не говорил», — разоткровенничался однажды Трумен, а я ответила: «Я тоже».* * *Возле дома, в котором, по словам диспетчера, имеет место драка, застаю коллегу, Глорию Питерс — она успела раньше меня, уже опрашивает потерпевшую. Вхожу в кухню. Теперь я — наедине с домашним тираном, мужчиной лет тридцати — тридцати пяти. Он пьян, глядит со злобой.— Сэр, может, расскажете, что здесь произошло?Да, именно так: «сэр». С правонарушителями, даже с самыми отпетыми, я всегда вежлива. Потому что вежливость отлично работает. Впрочем, этого типа не проймешь.— Черта с два.Он обнажен по пояс. Руки скрещены на груди. Тощий, высокий. Из-за опьянения трудно понять, чем еще он злоупотребляет.— То есть вы не хотите давать показания, сэр?Он усмехается. Систему изучил досконально. Знает, что не обязан говорить.Пытается опереться о кухонный стол, но столешница мокра — здесь что-то разбили и пролили в драке. Пальцы соскальзывают, мужчина теряет равновесие. Впрочем, в следующую секунду он уже вновь довольно твердо стоит на ногах.А что, если в доме дети?Прислушиваюсь. Наверху кто-то копошится.— Сэр, у вас есть дети?Он молчит.За годы в патрульной службе я всякого навидалась. Меня трудно смутить. Но этот тип вызывает отторжение. Стараюсь не смотреть ему в глаза — так я избегала бы визуального контакта с агрессивной собакой. Чувствую: этого лучше не загонять в угол. Кошусь на кухонные шкафы и ящики, прикидываю, в котором хранятся ножи. Мужчина достаточно пьян, чтобы броситься на меня с ножом; с другой стороны, из-за алкоголя у него нарушена координация движений, и я легко увернусь. А то и вовсе свалю его с ног.Внезапно понимаю: где-то я видела это лицо. Пытаюсь вспомнить, забыв об опасности визуального контакта.— Я вас знаю, сэр?— А я почем знаю?Ответ нелепый. Впрочем, как и вопрос.Может, я видела его на районе, в этом нет ничего необычного. Мне тут многие примелькались.Входит Глория Питерс. Наконец-то! Она еле заметно качает головой. Судя по всему, пострадавшая передумала. Ей уже не хочется, чтобы мужа забирали в участок.— Оставайтесь на месте, — говорю.Надзирая за правонарушителем, я успела прикинуть, какая в доме планировка. Задней двери нет; следовательно, мужчина не сбежит; по крайней мере, не сбежит незамеченным. Идем с Глорией в гостиную, разговариваем вполголоса.— Так он избил жену или нет? — спрашиваю я.— Скорее всего, избил. Лицо у нее пунцовое. Сейчас наверняка не скажешь, но к завтрашнему утру синяки будут во всей красе.— Ну так давайте его заберем.Арест — вот то немногое, что мы можем сейчас сделать. Нет видимых свидетельств насилия. Нет заявления от жертвы.На лестнице слышатся детские шажки. Мальчуган, с виду немногим старше Томаса, крадется вниз, но, заметив чужих, мчится по ступеням обратно в спальню. Это решает дело. Мы арестуем отца и мужа. Вызываюсь сделать это одна. Глория Питерс останется в доме, проверит, в порядке ли ребенок (может, он там не единственный); если что, вызовет кого-нибудь из социальной службы.Пока я веду арестованного из дому, пока заталкиваю его в полицейский фургон, он буравит меня взглядом. Ни на секунду глаз не отводит. Просто мороз по коже.Едем в полном молчании. Я привыкла; арестованные редко разговаривают, жалуются или плачут, или клянут злую судьбу. Нарушители со стажем знают: молчать — в их же интересах. Но этот… Этот будто следит за мной. Будто выбрал идеальную мишень — мой затылок.Поневоле изучаю его лицо в зеркале заднего вида. Где он мог мне попасться? Почему кажется знакомым? Замечаю ухмылку: он просек, что я использую зеркало заднего вида; он в курсе моих мыслей. И моих страхов. Плечи, шея, лопатки мокры от пота, волосы на затылке шевелятся.* * *В участке я вынуждена караулить его, пока освободится офицер, определяющий арестованных в камеры. Утыкаюсь в мобильник, не произношу ни слова. Сижу под взглядом, как под прицелом.Наконец за ним приходят. Тут-то он и открывает рот.— А я тебя знаю.— Неужели?— Точно.Караульный смотрит вопросительно: увести этого выродка? Чтоб не вякал?— И откуда же вы меня знаете?Пытаюсь говорить сардоническим тоном; боюсь, получается неважно.Арестованный кроит ухмылку. Мне уже известно его имя: Роберт Малви-младший. Там, в доме, он отказался предъявить документы. Имя сообщила его жена.Роберт Малви-младший молчит. Долго. Выжидательно.— Так я и сказал, — наконец бросает он.Караульный грубо хватает его под локоть и тащит в камеру.* * *Полицейский, если только он профессионал, никогда не позволит эмоциям взять верх над разумом. Будет беспристрастен, как судья, и невозмутим, как священник. Получается, мне до истинного профессионализма еще далеко — весь день я не могу стряхнуть липкий страх, что охватил меня в машине, наедине с Робертом Малви-младшим. Передо мной так и стоит его лицо, его неестественно светлые глаза и волчий оскал ухмылки. А смена, кстати, оказывается более насыщенной, чем я полагала, слушая прогноз погоды.Обычно в такой холод уличная жизнь в Кенсингтоне замирает. Но после ареста Малви приходится мчаться в Спринг-Гарден, где избили велосипедиста. Хулиганы скрылись, вокруг пострадавшего собралась толпа.Следует еще несколько серьезных вызовов. А время между тем приближается к половине третьего. Мне пора к мистеру Райту. Чтобы не загрузили в самый неподходящий момент, тяну резину, еле ползу на очередной вызов.В два пятнадцать паркуюсь неподалеку от заведения Алонзо, в нескольких кварталах от универсама мистера Райта.Старик сказал: «Переоденься»; это был его единственный совет. Но переодеться не во что. В разгаре смены в участок не поедешь, в раздевалку не пойдешь.Значит, придется купить одежду в магазине сети «Фикс-прайс» вон там, за углом.Но что делать с оружием и рацией? Тащить с собой? Какой тогда смысл переодеваться в гражданское? Оставить в машине? А если поступит звонок из категории первоочередных? Игнорирование такого звонка сулит серьезные проблемы. До сих пор на дежурстве и рация, и оружие всегда были при мне.Наконец я решаюсь. Оставлю и то, и другое. В багажнике. Так надежнее.* * *Ныряю под вывеску «Любой товар за 1 доллар». Скольжу взглядом по захламленным полкам. Ну и что здесь выберешь? Вон висят огромные черные футболки и черные мужские треники. Я в них точно зальюсь. Однако выбирать не приходится. Покупаю и то, и другое, спешу к Алонзо и прошусь в туалет.Алонзо, как всегда, пускает.В кабинке раздеваюсь, напяливаю футболку и треники, а свою форму прячу в пакет.Алонзо при виде меня вскидывает брови.— Неудобно вас беспокоить, Алонзо, но не могли бы вы подержать здесь этот пакет? Совсем недолго. Буду очень признательна.— Не вопрос, — отвечает Алонзо.Поколебавшись, кладу на прилавок десятидолларовую купюру.Он пытается вернуть ее, но я только говорю:— Это чаевые.* * *Температура воздуха — восемнадцать по Фаренгейту[53]. В любом другом районе женщина, вырядившаяся в футболку, вызвала бы как минимум недоуменные взгляды; но в Кенсингтоне никого таким прикидом не удивишь. Ни при какой погоде.Прибегаю к мистеру Райту в два сорок. Распахиваю дверь. Изнутри тянет живительным теплом. Звякает миниатюрный колокольчик. Людей нет.Некоторое время стою, прислушиваюсь. Улавливаю хлопок задней двери.В проходе возникает мистер Райт. Пробирается, привычно огибая стойку с обручами.Глядит на меня молча. Может, не узнал? Может, забыл про утреннюю встречу?Вот он дошел до прилавка, вот со скрипом опустился на табурет.Следует долгая пауза.— Его еще нету, — цедит наконец-то мистер Райт.— В смысле, Дока?— А то кого же?— Ладно.На самом деле — не ладно. Уже без десяти три. Моя работа под ударом. Не хватало, чтобы меня застукали в таком месте, без формы, рации и оружия. Если будет важный вызов, а я не отвечу и потом совру, что рация забарахлила, — поверят ли мне?— Можно вас спросить, мистер Райт?— Спросить-то — спрашивай на здоровье. Отвечать я не обязанный.И он подмигивает. Кажется, оттаял.— Скажите, он — Док — каждый день приходит? Вы уверены, что сегодня…Дверь открывается, мистер Райт вскидывает брови и чуть заметно поводит головой на вошедшего.Оборачиваюсь.Вошедший высок ростом (примерно с меня), тощ и жилист. Да, это его я видела в «Фейсбуке». На нем ярко-оранжевая, наглухо застегнутая куртка и джинсы. Волосы длиной до подбородка — отрастил, значит, с тех пор — и такие грязные, что цвет не определишь. Вроде каштановые. И он очень, очень хорош собой. Героин много чего с телом вытворяет, в том числе сгоняет жир. Весь, до капли. Черты заостряются, выпячиваются, лишенные плоти. Всё — чересчур: румянец на скулах, блеск глаз, краснота губ…Вошедший, косясь в мою сторону, молча идет к прилавку.— Меня, что ли, ждешь? — произносит он.Надеется, что я сейчас уберусь. Мало ли откуда меня занесло. Мало ли кто я такая. А у него дело.Рассчитываю, что мистер Райт нас познакомит. Нет, он вмешиваться не намерен.— Не тебя, — мямлю я. И, решившись, добавляю: — Ты, случайно, не Док?— Нет.— Нет?Обычно я более находчива.— Сказал же — нет.Док меряет меня взглядом. Складывает руки на груди. Постукивает мыском ботинка. Всем своим видом выражает нетерпение.— Нет так нет, — говорю я. — Просто ты сильно похож на одного парня. С фотки.Его буквально передергивает.— С какой еще фотки?Взгляд скользит от меня к мистеру Райту и обратно. Определенно я здесь лишняя. Встряла. Вклинилась между Доком и дозой. А доза ему явно необходима. Он еле держится. Ему на месте не стоится.Применяю новую тактику:— Слушай, я кое-кого ищу. Кейси Фитцпатрик.Док на секунду каменеет. Затем его руки тяжело опускаются на прилавок.— Блин! — выдыхает он. — Так ты ее сестра?Живо всплывают в памяти все до единого случаи, когда я вытаскивала Кейси из сомнительных домов, а точнее, притонов. И каждый мужчина, задавший мне этот вопрос. Наверное, зря я снова в это ввязалась. Или не зря?— Да, я ее сестра.Запираться бесполезно. Телосложением мы с Кейси разнимся, но лицами очень схожи. Эту особенность только ленивый вслух не отмечал.— То есть ты — Мики? — уточняет Док.— Да.Мистер Райт глядит строго на прилавок.— Она о тебе часто говорила, — произносит Док. Меня жуть берет. «Говорила». Прошедшее время.Поспешно спрашиваю:— Знаешь, где она сейчас?Док качает головой.— Не знаю. Она меня бросила пару месяцев назад. С тех пор не слышал про нее.— Вы с ней…Он смотрит на меня, как на идиотку.— Вы с ней были… вместе?— Ну да.Дольше ждать ему невмоготу, и он выдает:— Слушай, у меня тут одно дело. Объявится Кейси — дай мне знать, лады?— Есть у тебя телефон?— Как не быть.Он диктует свой номер. Для верности тут же звоню ему. В кармане оранжевой куртки что-то слабо вспыхивает, слышится песня, названия которой мне не вспомнить. Песня была на пике популярности во времена моего детства. Но я и тогда не знала, как она называется.— Порядок, — говорю. — Спасибо.Иду к двери. Док окликает меня:— Постой. Ты в полиции служишь, да?Колеблюсь. Потом отвечаю утвердительно.Он молчит. И мистер Райт тоже молчит.— Что-нибудь еще? — спрашиваю я.— Ничего.Спиной чувствую его взгляд.* * *— Ну, — произносит в трубке голос Трумена.— Сейчас, — отвечаю я.Быстрым шагом, чуть ли не бегом, направляюсь к заведению Алонзо. Дыхание перехватывает. Я промерзла до костей. Левую ладонь прижимаю к груди. Скорей бы схватить рацию и пистолет. Они — словно дети, оставленные без присмотра. Жаль, что нельзя перейти на полноценный бег.— Как всё было? Получилось? — спрашивает Трумен.Излагаю события.— Как он тебе показался, Мик?— По-моему, врет, — отвечаю после паузы. — Скользкий тип.Трумен молчит.— А ты что думаешь?— Похоже, ты права.Снова молчание. Понятно. Трумен сообразил: так вот сразу согласиться с моим мнением насчет Дока — все равно что признать: песенка Кейси спета.— А там кто его знает, — выдает он.— Еще раз спасибо за помощь.— Хватит уже. Заспасибила вконец.Возвращаюсь к Алонзо, живо переодеваюсь. Судорожно проверяю входящие. Готова обнаружить сообщения от коллег: «Где тебя нелегкая носит?!», «Тебя Эйхерн искал». Ничего такого нет. Снова благодарю Алонзо, но уже на выходе спохватываюсь:— Скажите, Алонзо, а можно будет у вас еще разок вещи оставить? Ненадолго? Есть тут какой-нибудь, не знаю… чуланчик?* * *Бегу к машине, припаркованной за углом. Вот сейчас сверну — а там сержант Эйхерн поджидает, на часы посматривает…Нет, конечно, никакого Эйхерна. Выдыхаю. Достаю из багажника рацию и пистолет. Почти сразу же раздается звонок диспетчера.Кража из автомобиля, ничего срочного.Слава богу.— Еду, уже еду.* * *По дороге домой перевариваю дневные события. Сначала тяжесть содеянного мною давит на плечи, но внезапно я чувствую приступ ярости. Такое уже было; приступы повторялись регулярно, именно из-за них я прекратила общаться с Кейси. И, как только приняла это решение, моя жизнь наладилась. А дело вот в чем: у меня вспыльчивый нрав. Саймон говорил, и не раз, что не знает человека более уравновешенного, чем я. Что ж, я и впрямь была уравновешенной. До поры до времени.Сейчас, в машине, направляясь к дому, негодую на себя самое: как я могла? Как я до такого додумалась? Рискнула работой — притом любимой работой, подставила под удар собственный жизненный уклад, зарплату с соцпакетом, которые обеспечивают приличные условия мне и моему сыну! И ради кого? Ради женщины, которая, очень может быть, исчезла намеренно, которая не хочет, чтобы ее обнаружили! Ради той, чьи решения, все до единого, диктовались исключительно ее же прихотями; ради той, которая отвергала попытки близких выправить ее жизненный путь…Хватит, хватит, клянусь я самой себе. Сыта по горло. Отныне пусть Кейси живет как знает. Не стану больше ее опекать.Но в этот миг память зачем-то подсовывает картинку: задушенная в Трекс молодая женщина. Синие губы. Сальные волосы. Одежда не по сезону. Глаза — распахнутые, недоумевающие, не защищенные от дождя…* * *Вот я в Бенсалеме. Выруливаю на подъездную дорожку. Заворачивая за угол, поднимаю взгляд. Так и есть: в окне Томасова мордашка. Томас теперь взял такую привычку: заберется на подоконник, приникнет к холодному стеклу, держась ручонками за раму; глаза страдальческие. При виде меня он расплывается в улыбке — и исчезает. Значит, побежал к дверям, мне навстречу.Дома расплачиваюсь с Бетани (вид у нее, как всегда, скучающий). Спрашиваю, как Томас себя вел.— Нормально, — отзывается Бетани. Никаких подробностей.Утром я оставила ей денег, чтобы она свозила Томаса в книжный магазин. Чтобы он сам выбрал себе книжку. Детское кресло давно куплено, однако так и валяется у Бетани в машине, даже не распакованное.— Чем вы занимались, Бетани?— Мы, это… читали. Книжки.— Интересно было в книжном магазине, Томас?— Мы туда не поехали, мама, — мрачно отвечает сын.Перевожу взгляд на Бетани. Она невозмутима.— Сегодня холодрыга. Мы читали книжки дома.— Не книжки, а книжку. Всего одну, — бурчит Томас.— То-мас!Произношу его имя с расстановкой, с предупреждением.Но на сердце тяжко.* * *Наконец Бетани убирается. Томас — глаза широко раскрыты, ручки по швам, ладошками наружу — стоит передо мной, словно живой укор. «Полюбуйся, до чего ты меня довела, мама! Полюбуйся!»Томас — умный, очень умный. Знаю, неправильно так отзываться о собственном ребенке, но тому полно свидетельств. Мой сын рано заговорил, в полтора года уже собирал пазлы. Ему не исполнилось и двух лет, а он уже знал алфавит и цифры. Порой мне кажется, Томас склонен к перфекционизму; я даже специально изучала это явление, хотела выяснить, не может ли оно перерасти в навязчивую идею или, не дай бог, в зависимость. (Зависимость — она же в генах, а Томас, нравится мне это или нет, имеет прямое отношение к семье О’Брайен.) Я стараюсь характеризовать его просто — «одаренный», даром что Ба в свое время долго куксилась из-за этого слова.Когда Томасу исполнилось два года, я показала его специалистам; все утверждали, что мой сын значительно опережает своих сверстников в развитии. Вооруженная этими утверждениями, я приступила к Саймону. Под моим напором тот помог устроить Томаса в «Спринг-Гарден дэй скул» — дошкольное учреждение с великолепной репутацией, удобной дислокацией и заоблачной (для меня) стоимостью обучения. На этом учреждении я остановилась после долгих поисков и сравнений и еще более долгих самовнушений, что потяну такую плату. «Спринг-Гарден» посещают в основном дети из Фиштауна и Нортен-Либертиз — районов, некогда запущенных, а теперь облагороженных и ставших престижными. Львиную долю денег, что Саймон давал на Томаса, съедала плата за обучение. Несмотря на социальные различия, сын очень быстро завел приятелей (до сих пор нет-нет, да и вспомнит их в разговоре — скучает). Я же утешалась мыслью, что в «Спринг-Гарден» закладывается некий фундамент, на котором Томас выстроит свое дальнейшее обучение. В моих мечтах фигурировал университетский диплом в области медицины или юриспруденции. Я и Томасом-то назвала сына в честь Томаса Холма, главного геодезиста штата Пенсильвания, советника самого Уильяма Пенна. Этому человеку Филадельфия обязана великолепной планировкой; хорошо бы и мой Томас стал геодезистом или архитектором… Кстати, Холма больше других деятелей почитала мисс Пауэлл.А год назад чеки от Саймона просто перестали приходить. Я вытягивалась в нитку, чтобы Томас, как и прежде, учился в «Спринг-Гарден», чтобы рассчитываться с приходящей няней, караулившей Томаса во время моих ночных дежурств, чтобы выплачивать кредит за дом в Порт-Ричмонде, чтобы сносно питаться. Некоторое время — совсем недолго — мы держались, хотя чего это стоило! Ели консервы из тунца со спагетти, одежду вообще не покупали. Но в декабре прошлого года нас постиг прорыв канализации. Нечистоты вырвались на улицу, и я выложила за ремонт десять тысяч долларов. С этого начался наш финансовый крах.Разобравшись с протечкой, я отправилась в Южный убойный отдел — искать Саймона. Он мало того что больше не слал чеков, но уже два раза в условленные дни не приезжал повидать Томаса. Он сменил сим-карту в телефоне, а заодно и место жительства. Это последнее обстоятельство я выяснила сама. Когда Саймон во второй раз не появился у моего дома ради общения с сыном, я поехала в Южную Филадельфию. Долго и впустую трезвонила у дверей. И все поняла.Томас, брошенный обожаемым отцом, был безутешен. Потому-то я запрятала гордость поглубже; потому и стала искать Саймона на работе, оставив сына с няней.Надо знать мой характер, чтобы понимать, как тяжело мне далась та поездка. Мы с Саймоном оба скрытные и пересудов не терпим. На работе свои отношения не афишировали — возможно, причиной было их нетрадиционное начало. Конечно, мои коллеги знали, что у меня есть сын, — но понятия не имели, от кого. И не рисковали спрашивать, ведь я одним своим видом остужала даже самое искреннее любопытство.Возле Саймоновой работы я появилась практически неузнаваемой — в темных очках на пол-лица и в фуфайке с капюшоном (парик я сочла излишеством).Сразу заметила машину — черный «Кадиллак», который Саймон купил подержанным и сам оттюнинговал. Я остановилась ярдах в пятидесяти от полицейского участка, на улице. И стала ждать, когда закончится рабочий день.Подробности отвратительной сцены, которая произошла между мной и Саймоном, я опущу. Скажу только, что он засек меня еще с крыльца и попытался ретироваться обратно в здание, но я его окликнула. Еще скажу, что вышла из себя, что орала, а Саймон выставлял вперед руки — как бы для защиты от меня, буйной. Я пригрозила ему судом, если в течение недели не получу деньги для Томаса, а он парировал: не посмеешь, сама ведь в курсе, сколько у меня приятелей среди юристов, и вообще я у тебя ребенка на раз отниму, моргнуть не успеешь. И пальцами прищелкнул. Чуть остыв, Саймон добавил: нелепо было с моей стороны отправлять Томаса в такой дорогущий сад. Что я о себе возомнила? Мы — не миллионеры.Тогда-то я и приняла решение. Я вдруг перестала кричать и размахивать руками. Кажется, даже улыбнулась. И ушла. Поехала восвояси, ни разу в зеркало заднего вида не глянула. Отдалившись на достаточное расстояние, позвонила риелторше, через которую покупала дом в Порт-Ричмонде, и попросила выставить этот дом на продажу. Затем был второй звонок — заведующей «Спринг-Гарден». Я сообщила, что забираю Томаса. Для нас обоих это была трагедия.Назавтра я порасспросила коллегу, у которого брат как раз съезжал от миссис Мейхон. Он, коллега, чуть раньше сетовал, что его припрягли вещи вывозить. И еще я разместила объявление на сайте приходящих нянь: нужна няня, располагающая временем, для четырехлетнего мальчика; район — Бенсалем.Саймону я о переезде не сообщила.Если одумается, решила я — по месту работы меня вычислит. Если хочет видеться с сыном — пусть снова чеки шлет.Так я начала с чистого листа.* * *С тех пор я немало принесла в жертву собственной независимости и защите Томаса. Считаю, что в целом решение было правильное.Но, возвращаясь со смены, я неизменно вижу в Томасовых глазах тоску по общению с ровесниками и досаду на равнодушную няньку, которая только и знает, что сидеть в соцсетях. И эти тоска и досада день за днем расшатывают мою уверенность.Принимаюсь готовить ужин. Томас притих в своей комнате.Стол накрыт. Иду за сыном.Томас — возле станкового мольберта, рисует что-то яркое, крупное. Мольберт ему на прощание подарили в «Спринг-Гарден».Некоторое время молча наблюдаю. Наконец решаюсь спросить:— Что ты рисуешь, Томас?— Картину для Эшли.— Для Эшли?— Ну, для ТЕТИ Эшли. На завтра.Господи!Завтра — День благодарения. Совсем из головы вон…Томас, должно быть, почуял неладное. Глядит с испугом.— Мы же едем к тете Эшли, мама.По интонации получается утверждение, а не вопрос.Нарисовал Томас индейку и банку консервов — не то бобы, не то кукурузу. Чего ждать от ребенка, который уже год не видел свежих овощей — только консервированные? И виновата в этом я.— Конечно, мы едем, Томас.— Хорошо.Он снова поднимает взгляд. Знаю, отлично знаю, какой вопрос сейчас прозвучит.— А папа тоже там будет?Атмосфера в комнате резко меняется. Наверное, в тысячный раз за последний год я отчеканиваю:— Нет. Папы не будет.* * *С утра ужасно нервничаю.Пребывание в гостях у любого представителя семейства О’Брайен — всегда стресс. Особенно если в эти гости меня не ждут. Накануне вечером я чуть было не позвонила Эшли и не предупредила, что мы с Томасом придем. Передумала — эффект неожиданности, пожалуй, будет мне на руку. Особенно если моя цель — расколоть кузена Бобби (который явно меня избегает — минимум пять эсэмэсок оставил без ответа). В общем, план такой: нагрянуть, спросить о Кейси всех, кого получится, и уйти. Без скандалов и сцен.— Мама, что с тобой? — волнуется Томас, наблюдая, как я мечусь по кухне.— Венчик найти не могу.В последнее время мне все кажется: детство Томаса летит, проносится мимо на бешеной скорости — а ведь должно быть во всех отношениях лучше моего собственного детства. Например, я спохватываюсь: «Мы с Томасом никогда ничего не пекли!» И мчусь за мукой и дрожжами.Сегодня мы будем печь брауни. Проблема в том, что я в жизни их не готовила. Первая партия благополучно сгорает. (Томас, по своей доброте, долго грызет один брауни, кривится и наконец выдавливает: «Вкусно».)Вторая партия получается лучше.Отмывание противня заняло немало времени, и в Олни я гоню быстрее, чем следовало бы, с ребенком-то в машине.* * *В детстве Эшли была нам ближе всех из родни. Она — дочь тети Линн, самой младшей бабушкиной сестры. Тетя Линн родилась на двадцать лет позже Ба, по возрасту она почти ровесница нашей маме. Тетя Линн с Эшли жили в квартале от нас, Эшли ходила с нами в школу Святого Спасителя; в отличие от нас, ее и окончила. Сама родила рано, в девятнадцать, чем никого не удивила, кроме собственной матери. Тетя Линн, когда речь шла об Эшли, словно шоры напяливала. К чести Эшли надо сказать, что жизнь свою она потом упорядочила. Поступила на вечернее отделение медицинского колледжа, малыша оставляла на тетю Линн. Сейчас имеет диплом медсестры. Лет в двадцать пять вышла замуж. С мужем, Роном, у них трое детей — погодки. Семья переехала в Олни, в более просторный дом; правда, дворик там тесноват. Эшли не вызывает у меня отторжения. Жизнь Кейси могла бы развиться по такому же сценарию — на этой мысли я себя часто ловлю. С моей сестрой они ровесницы, их вкусы в музыке и одежде совпадают, да и чувство юмора у обеих специфическое, обе — те еще язвы. В детстве и отрочестве тусовались в одной компании. Пожалуй, из всех О’Брайенов мне не хватает только общения с Эшли. Я даже пыталась сблизиться с ней (звонила первая), но Эшли, совсем как я, занята детьми и работой: поговорить — поговорит, а сама почти никогда не перезванивает.* * *Долго не могу найти местечко для парковки. Наконец мы перед дверью. Дом прямо-таки гудит. Наверное, целая толпа в гостиной собралась — толпа родственников, которых я много лет не видела.В семье О’Брайен имеется особое выражение, чрезвычайно оскорбительное для всякого, кто О’Брайенам не по нраву: «Он/она себя лучше нас воображает». Боюсь, именно это выражение годами применяли и ко мне.Мнусь на пороге, не решаясь войти. Вернулась моя детская застенчивость, причем резко, без предупреждения. Томас это чувствует. Жмется к моим ногам. За спиной прячет рисунок, свернутый трубочкой, — подарок тете Эшли. В моих руках дрожит поднос, на котором разместились брауни.Открываю дверь.О’Брайены едят с красных пластиковых тарелок. Для пьющих имеется пиво. Для трезвенников — кока-кола и спрайт. Пахнет корицей и жареной индейкой.При нашем появлении челюсти перестают жевать, пивные кружки застывают, так и не поднесенные к губам. Все взгляды обращены на нас. Кое-кто кивает издали, а двое храбрых (недаром же они — старшее поколение) подходят обняться.Дядя Рич, младший брат Ба, тоже здесь. Вон, машет рукой. С ним не то жена, не то подруга; не знаю, никогда эту женщину не видела. Мой кузен Ленни. Его дочь, лет на десять меня моложе. Не помню, как ее зовут. По всему дому бегают дети. Томас косится на них с тоской, но по-прежнему жмется к моей ноге.Эшли как раз шла из кухни. Заметила нас, резко остановилась.— Мики! — кричит она на всю гостиную. В каждой руке у нее по бокалу с пивом. — Ты ли это?— Привет. Ничего, что мы нагрянули? Я только в последний момент узнала, что смена не моя.Выпалив это на одном дыхании, повыше поднимаю поднос. Брауни — мой вклад в фуршет.Эшли успела овладеть собой.— Молодец, что выбралась, Мики!Руки у меня заняты. Коленом подпихиваю Томаса — ну же, входи в дом. Он переступает порог. Я следую за ним.Эшли направляется прямо к нам. Останавливается, смотрит на Томаса сверху вниз.— С ума сойти, какой ты стал большущий!Томас молчит. Ручки по-прежнему за спиной. Вот одна, со свернутым рисунком, дрогнула, будто готовая протянуться к тете Эшли, — и снова пугливо вернулась на место.— На кухне помощь нужна? — спрашиваю я.Эшли мотает головой:— Нет, все готово. Иди поешь. Я сейчас вернусь.Мальчуган лет пяти-шести, уже давно присматривавшийся к Томасу, наконец приближается и спрашивает:— Тебе нравятся «Крутые спецназовцы»?— Да, — отвечает Томас.Очень сомневаюсь, что он вообще про таких слыхал.Оглянуться не успеваю, а обоих и след простыл. Судя по шуму из полуподвала, там в разгаре войнушка.Гул в гостиной возобновляется. О’Брайены говорят о своем.Остаюсь в одиночестве. Как всегда на семейных сборищах.* * *Некоторое время болтаюсь по дому, гоню картину, будто мне вполне комфортно. Ясно, почему Эшли с семьей перебралась в Олни. Дома здесь более старые, но зато и более просторные. Например, этот конкретный в два раза больше, чем дом ленточной застройки, в котором я сама выросла. Никаких архитектурных излишеств, да и улица какая-то неуютная — и все же семье из шести человек в таком доме лучше. Мебель видала виды, стены голые, если не считать распятий над дверьми, будто в школе-интернате при католическом монастыре. Что-то новенькое. Похоже, Эшли ударилась в религию.Когда со мной здороваются — я киваю или говорю: «Привет»; если вдруг пытаются обнять — неловко поднимаю руки, неловко взгромождаю их на родственные плечи. Не люблю объятий. В детстве меня на таких сборищах Кейси выручала. Буквально спасала от сумасшествия. Протискивалась сквозь толпу, тянула меня за собой. На подначки отвечала подначками, на дразнилки — дразнилками, всегда беззлобными. Мы с ней набирали еды и устраивались где-нибудь в уголке. Жевали, наблюдали за родней. Сморозит взрослый глупость или выкинет фортель — мы перемигивались и прыскали со смеху. Всегда старались запомнить, как выкаблучивается спьяну какой-нибудь дядюшка, что мелет какая-нибудь тетушка. Эпизоды эти потом еще долго служили нам пищей для разговоров. У нас и язык был свой, особый, тайный. И родственники все по категориям разбиты с жестокостью и проницательностью, каких и не заподозришь у девочек-подростков.Сейчас за каждым углом меня караулит образ Кейси — такой, какой она стала бы, если б не… Ведь и взрослая Кейси не всегда под кайфом: вижу ее с банкой колы, с чужим младенцем на руках… Гладящей чужую собаку… Играющей с троюродной племянницей…* * *Прохожу дом насквозь, оказываюсь на заднем дворе. Лужайка в изморози, границу между двумя участками определяет деревянный забор. У забора курят трое моих кузенов, в том числе и Бобби. Судя по его лицу, он совершенно не ожидал меня увидеть.— Какие люди! — тянет Бобби.С нашей последней встречи он растолстел; учитывая, что росту в нем шесть футов три дюйма[54], Бобби теперь настоящая глыба. Он четырьмя годами старше меня. В детстве постоянно терроризировал нас с Кейси — гонял по комнатам и дворам, угрожая камнями, палками и прочими опасными предметами. Кейси повизгивала от восторга. Мне было страшно по-настоящему.Бобби отпустил бородку. Бейсболка с эмблемой «Филлиз» сдвинута набок. Рядом с Бобби — его родной брат Джон и двоюродный — Луи. Оба меряют меня равнодушными взглядами. Может, не узнают.Сегодня я долго думала, что надеть. Пыталась соблюсти некий баланс — одновременно проявить уважение к поводу для встречи и не показаться родственникам зазнайкой. В конце концов остановилась на серых брюках (сидят ловко, но не в обтяжку), белой удлиненной блузке и туфлях без каблука, удобных для прогулок. Все три вещи — тоже униформа, только для выходных дней. Волосы я собрала в хвост, надела крошечные серебряные сережки в виде полумесяцев — Саймонов подарок на двадцать первый день рождения. Не раз я боролась с порывом спустить сережки в унитаз, но они такие изящные, что даже отвращение к Саймону не заставило меня с ними расстаться. Ювелирных изделий у меня и так — раз-два и обчелся. Глупо разбрасываться ценными вещами, вдобавок сами-то сережки ни в чем не виноваты.— Ну, малышка, как делишки? — склабится Бобби. В голосе патока.— Нормально. Как у вас, ребята?— Супер, — отвечает Бобби, а Джон и Луи бубнят что-то нечленораздельное.Из трех ртов торчат сигареты.— Меня не угостите? — спрашиваю я. Не курила с тех пор, как рассталась с Саймоном. Он курит только за компанию, ну и я порой присоединялась.Бобби как-то судорожно тянет из кармана пачку сигарет. Слежу за каждым его движением. Это у него одышка появилась — или он занервничал, потому и пыхтит? Может, просто озяб?Отозвать его «на пять минут»? Пожалуй, не надо — чего доброго, насторожится. Самым своим беззаботным тоном говорю:— Я тебе эсэмэсила.— Как же, как же, — отвечает Бобби.В пачке осталась последняя сигарета. Беру ее.— Как же, — повторяет Бобби. — Извиняй, что не ответил. Справки наводил.Протягивает мне зажигалку. Прикурить получается не сразу.— Спасибо. Ну и как — выяснил что-нибудь?Бобби качает головой:— Никто не в курсе.Джон и Луи непонимающе переглядываются.— У нее сестра пропала, — поясняет Бобби. — Кейси, помните?— Дела! — реагирует Джон.Он старше Бобби, мельче, ниже ростом. Никогда его толком не знала. В детстве мы с Кейси причисляли Джона к взрослым. Говорят, он замешан в том же грязном бизнесе, что и Бобби.— Соболезную, Мик, — произносит Джон.Правда соболезнует? Сомневаюсь.— Спасибо, Джон. Бобби, когда ты в последний раз говорил с Кейси?Тот закатывает глаза, размышляет, как ответить.— Ну-у-у… Господи, Мик! Что я, помню? Видел ее на районе, вроде в прошлом месяце еще мелькала. А чтоб разговаривать… С год назад, не меньше.— Понятно.Курим. Руки зябнут. Носы покраснели.На сборищах O’Брайенов слово «наркозависимость» произносить не принято. Потому что касается оно слишком многих членов семьи. Кейси, конечно, — особо тяжелый случай, но и остальные в той или иной степени «употребляют». Порой кто-нибудь обронит: «По слухам, у Джеки дела идут на поправку»; другой согласится: «Да, она молодец — держится». Но никто не говорит о конкретных эпизодах, никто не использует специфическую терминологию. Сегодня я намерена грубо нарушить неписаный закон.— Бобби, кто ее в последнее время дурью снабжал?Бобби мрачнеет. Целый миг изображает оскорбленное достоинство.— Давай, Мик, продолжай.— Что?— Ты ж знаешь — я больше не при делах.— Откуда, интересно, мне знать?Джон и Луи переминаются с ноги на ногу.— Чем докажешь, Бобби?— Ничем. Придется поверить на слово.Затягиваюсь.— Можно, конечно, и поверить. А можно заглянуть в досье твоих арестов. Хочешь — прямо сию минуту найду его в смартфоне?Сама себе удивляюсь. Все негласные запреты нарушила, все границы перешла. Бобби теперь мрачнее тучи. На самом деле со смартфона нельзя получить доступ к досье арестов — только Бобби об этом не знает.— Слушай, Мик, — заводит он, но прежде чем успевает продолжить, слышится знакомый голос. Ба называет его сиреной.— Да неужто это Мики?К нам приближается тетя Линн, мать Эшли.— Мики! Сколько лет, сколько зим!Всё, поговорили. Повезло Бобби. Поворачиваюсь к тете Линн, изображаю внимание. Тетя Линн хочет выяснить, где я пропадала, сообщает, что мир съехал с катушек, выражает надежду, что моя работа для меня безопасна, интересуется здоровьем Ба.— Виделась с ней пару недель назад. Она приходила на мой день рождения. Ай, что за праздник Эшли мне устроила! Я упиралась, а Эшли: нет, мама, пятьдесят пять — это не кот начхал! Представляешь: мне — и вдруг пятьдесят пять!Киваю. Слушаю про морковный пирог, испеченный Эшли по этому знаменательному поводу и, вопреки рецепту, покрытый ванильной глазурью, ибо тетя Линн не любит глазури из сливочного сыра. За этими подробностями пытаюсь улавливать мимику троих кузенов, что стоят слева от меня. Луи что-то шепчет, Бобби отвечает еле заметным кивком.Помню, Саймон надо мной подтрунивал. Чувствовал, если я отвлекалась от его речей, если прислушивалась к чужому разговору. «Ушки у тебя вечно на макушке», — смеялся он, и возразить мне было нечего. Это действительно так. Вдобавок развитое периферическое зрение очень помогает в моей работе. На кенсингтонских улицах оно не менее важно, чем зрение фронтальное. А ушки на макушке вполне могут спасти человеческую жизнь.В дверях мелькает кто-то с подносом; тетя Линн исчезает так же внезапно, как появилась. Не прощается. Трубит на весь двор:— Дай мне! Я сама отнесу!Оборачиваюсь к кузенам. У них уже другая, неисчерпаемая в Филадельфии тема для разговора — серия неожиданных побед, которые одержали «Иглз»; их шансы на Суперкубке. Заметив мой взгляд, умолкают.— Еще один вопрос, Бобби. Прежде чем пропасть, Кейси написала в «Фейсбуке», что встречается с неким Коннором. Фамилии не знаю. Кличка — Док.У всех троих физиономии буквально вытягиваются.— Рехнулась девка! — выдыхает Луи.— Ты его знаешь, да? Вы все его знаете?Вопрос повисает в воздухе. Он риторический. Конечно, мои кузены знают Дока.Бобби вдруг становится очень, очень серьезным.— Давно они встречаются, Мик? Когда пропала Кейси?— Точно не скажу. Насколько у них было серьезно — не в курсе. Знаю, что в августе они были вместе.Бобби качает головой.— С этим типом лучше не связываться. Похоже, Кейси влипла.Джон и Луи согласно хмыкают.Прежде чем снова заговорить, выдерживаю паузу.— Что за ним числится?Бобби передергивает плечами.— Сама догадайся.Некоторое время он молчит, затем произносит:— Мик, я попробую разузнать. Я больше не при делах, но с людьми связь не потерял.Киваю. По лицу Бобби ясно: он всерьез озабочен. Кейси — его кузина, член клана, он обязан ее защитить.— Спасибо, Бобби.— Пока не за что.Он долго не отпускает мой взгляд. Наконец отворачивается.* * *Возвращаюсь в дом. Томаса нигде нет. Ищу его. Начинаю волноваться. Хватаю за плечо проходящую мимо Эшли. От неожиданности она проливает вино.— Ой, прости… Томас куда-то запропал. Ты его не видела?— Да он наверху, Мик.По лестнице, покрытой толстым ковром, поднимаюсь на второй этаж. Одну за другой начинаю распахивать двери: ванная, гардеробная, комната с двумя кроватками (наверное, здесь спят младшие мальчики Эшли). Интерьер в лиловых тонах, с прописной буквой «Ч» на стене — должно быть, спальня Челси, единственной дочери Эшли. В следующей спальне, вероятно, обитает самый старший из мальчиков.Добираюсь до последней комнаты. Это спальня Эшли и Рона. В углу подрагивает радиатор, довольно приятно пахнет теплой пылью. Посередине — кровать с балдахином; на стене — картина: Иисус держит за руки двоих малышей. Все трое направляются к мерцающему водоему. У ног Иисуса написано: «Идите со мною».Все еще осмысливаю картину, когда совсем рядом слышится шорох. Звуки явно доносятся из шкафа. Распахиваю дверцу. Вот он, мой сын, и с ним еще двое мальчишек — не иначе, в сардинки[55] играют.— ТСССС! — хором шипят все трое.Понимающе киваю, захлопываю шкаф, ретируюсь из хозяйской спальни.* * *Вернувшись в гостиную, накладываю себе гору еды в тарелку и ем — запоздало, жадно, с чувством вины, косясь на телеэкран (транслируют праздничный парад). Меня окружает гул голосов, знакомых с детства и полузабытых; голоса звучат в унисон, повышаются и понижаются волнообразно. Мы тут все — родня, близкая и дальняя; мы составляем одно семейное древо, многие листья и ветки которого за последнее время атрофировались, сгнили. Вот, рядом со мной, Шейн, представитель старшего поколения О’Брайенов: хвалится, сколько вчера выиграл в казино. Заходится кашлем. Почесывает спину.Входят Эшли и Рон, а вслед за ними, явно по родительской указке, — все четверо детей.— Прошу внимания! — возвышает голос Эшли.Призыв тонет в общем гуле. Тогда Рон свистит в два пальца.Я как раз несла кусок ко рту. От неожиданности опускаю вилку.— Началось, — хмыкает Шейн. — Сейчас будет проповедь!Эшли меряет его взглядом.— Мы вас надолго не задержим. Просто мы — я, и Рон, и наши дети — хотели сказать, что очень вас любим. Спасибо всем, кто сегодня выкроил время и пришел в наш дом. Спасибо Господу, что дает нам возможность собираться вместе, всей большой семьей.Рон, Эшли и их дети берутся за руки.— Если нет возражений, — говорит Рон, — давайте помолимся.Кошусь по сторонам. Лица у всех скептические. Если О’Брайенов и можно охарактеризовать каким-то одним словом, то слово это — «католики». Все мы религиозны; правда, в разной степени. Некоторые мои тетки чуть ли не каждый день ходят в церковь, некоторые кузены не ходят вовсе. Сама я вожу Томаса к мессе на Пасху, Рождество и в те дни, когда мне грустно. Но чтобы молиться в День благодарения — такого не припомню.Рон тем не менее уже молится — низко склонив лысую голову, в полной тишине. Мышцы рук напряжены — так волнительна для него молитва. Он благодарит Господа за пищу, данную нам, за родных, что нас окружают; просит упокоить с миром усопших членов семьи. Далее следуют благодарности за собственное жилье, работу и детей. Рон возносит Господу хвалу за мудрых и заботливых лидеров, которых Он даровал американскому народу, и выражает надежду, что лидеры и дальше будут выполнять свой долг с максимальным рвением. Вообще-то, я почти не знаю Рона, видела его раза четыре за все время, что он женат на Эшли, считая с днем свадьбы. Сейчас по его позе, по истовости я вдруг понимаю: Рон — человек с твердым характером, трудолюбивый и серьезный, и на все у него свое мнение, которым он охотно поделится — только спроси. Сам он родом из Делавэра, даром что граница Пенсильвании с этим штатом находится практически сразу за городской чертой Филадельфии, на юго-западе, О’Брайены считают Рона чужаком, имеющим весьма опосредованное отношение к клану. Данный статус предполагает некоторую степень пиетета — и предубежденности.Наконец молитва завершена. Со всех сторон слышится «аминь»; кто-то не в меру остроумный бурчит: «Богу спасибо за мясо, за рыбу. Хлеб дал нам днесь — так давайте же есть».За моей спиной, будто из-под земли, возникает Рич, мой двоюродный дед, с кружкой пива.— Не ожидал, не ожидал, Мик. Давненько ты семейные праздники не посещала.Рич в джинсах и фуфайке с символикой неизбежных «Иглз». Представляет собой сильно увеличенную копию Ба. Как и все мои двоюродные деды и дядья, любит почесать язык; он из тех, кто, сострив, пихает собеседника локтем — дескать, чего не смеешься?— Всё некогда.— Я погляжу, Мик, ты со своей службой совсем оголодала. — Рич кивает на мою тарелку. — А я вот воздерживаюсь. Талию берегу. — Подмигивает.Выдавливаю смешок.— Я слыхал, ты в Бенсалем перебралась? — не отстает Рич. — Бабушка твоя мне говорила.Киваю.— Небось неспроста? Признавайся: новый парень завелся? От семьи, Мик, ничего не утаишь.Как всегда, Рич меня просто поддразнивает. Я привыкла. Отвечать необязательно.— Привезла бы его к нам, познакомила бы с родней…— Некого привозить, — говорю я.— Да ладно, я ж просто так. Сейчас некого — значит, скоро будет кого.— Мне никто не нужен.Снова подхожу к фуршетному столу. Выбираю кусочки помельче, чтобы в тарелке ничего не резать. Это процесс не быстрый. Рич торчит рядом, но чуть ли не впервые на моей памяти ничего не говорит.

Глава 8ТогдаПосле того как я рассказала Саймону Клиру о проблемах сестры, мы стали регулярно встречаться в нерабочее время.Тем летом, отдав несколько часов Лиге, я шла в библиотеку, или в парк, или в ресторан. Места выбирал Саймон — по одному-единственному критерию: чтобы нам с ним не нарваться на знакомых. («Еще подумают про нас что-нибудь не то», — объяснил Саймон, чем всерьез меня заинтриговал.) Иногда мы бывали в кино или ездили в центр Филадельфии смотреть спектакль в каком-нибудь из независимых театров, а потом Саймон провожал меня до самой остановки, всю дорогу распространяясь о мощи театрального искусства в целом и о слабостях этого конкретного сценария и этих конкретных актеров. А случалось, мы просто сидели на заброшенном пирсе над рекой Делавэр. Пожалуй, это было небезопасно, учитывая гнилые опоры, зато там уж точно никто нас не застукал бы. Вдобавок с пирса открывался отличный вид на реку и Кэмден. Где бы Саймон ни назначил встречу, я неизменно приходила первой. Правда, и он не задерживался, не заставлял меня ждать слишком долго. Теперь он уже все знал о Кейси и к моим рассказам проявлял поразительное внимание.Не прошло и недели с первой передозировки, как сестра вновь стала регулярно пропадать из дому. Поскольку мы, как и раньше, спали в одной постели, я знала обо всех ее отлучках. Разумеется, я пыталась вразумить Кейси. Даже грозила, что все расскажу Ба. Но я бы так не поступила. Наказание было бы фатальнее, чем уверенный распад, которому Кейси сама себя подвергала. Я не сомневалась: Ба просто вышвырнет ее из дому. И что тогда? Что будет со мной и с моей сестрой?— Не уходи, Кейси, — шептала я, лежа в постели.— Да я только за сигареткой сгоняю — и назад, — отвечала сестра. И пропадала на несколько долгих часов.Это повторялось ночь за ночью. Выходы «за сигареткой» быстро сказались на ее внешности и поведении. Вялые движения, остекленевший, потусторонний взгляд, нездоровый румянец, замедленная речь, распухший, еле ворочающийся во рту язык — все признаки были налицо. Так и хотелось хлопнуть перед Кейси в ладоши, да погромче, чтобы растормошить ее. Хотелось обнять сестру и сжимать, сжимать, пока не выйдет наружу вся тьма, которая одна и повинна в том, что Кейси с таким упорством губит собственную жизнь. Мне ужасно недоставало ее прежней — подвижной, остроумной, бойкой, столь непохожей на эту, новую девушку, завязшую в трясине вечных сумерек.Понятно, как ни старалась я прикрыть сестру, Ба была в курсе всех или почти всех ее выходок. Периодически она устраивала у Кейси обыск и однажды нашла пачку стодолларовых купюр — та уже тогда распространяла наркотики, «работала» вместе с Полой Мулрони на ее брата Фрэна. Для бабушки этой улики оказалось достаточно. Мои худшие опасения сбылись — Ба выгнала Кейси из дому.— Куда же она теперь пойдет? — плакала я.Ба была непреклонна:— Не моя печаль. Сама вляпалась, сама пускай и выпутывается.— Ей шестнадцать! — взывала я к бабушкиному милосердию.— То-то и оно. Пора бы уже поумнеть, к шестнадцати-то годам.Правда, через неделю Кейси вернулась — с обещаниями завязать. Но, конечно, не завязала.* * *Обо всем этом я рассказывала Саймону. Просто перекладывала на него часть собственного бремени. Так мне было легче — я знала, что не в одиночку волоку груз отвратительных подробностей, что еще кто-то следит за деградацией моей сестры, да не просто следит, а дает советы — разумные, достойные взрослого человека.— Она просто тебя прощупывает, — доверительным тоном объяснял Саймон. — Хочет понять, до каких пределов простирается твоя любовь. Сама-то Кейси еще ребенок. Это у нее как детская болезнь. Потерпеть надо.Чуть наклонившись ко мне, он добавил:— Я и сам через это прошел.Нет, сейчас-то он не употребляет, сейчас он чист. Саймон закатал штанину, продемонстрировал татуировку — буквы «ЭКС», в смысле — экс-наркоман. Бывший. Сообщил, что группу анонимных наркоманов уже не посещает, но и бдительности не теряет. Ведь от рецидива никто не застрахован.— Самая дрянь в том, что надо каждый миг быть начеку. Нельзя расслабляться. От слова «совсем».Теперь-то я могу признаться самой себе: тот разговор очень меня утешил. И даже успокоил. Подумать только: человек вроде Саймона — активист Лиги, прирожденный педагог, вдобавок умница, вдобавок заботливый и любящий отец — а тоже в свое время был как моя сестра! И выкарабкался! Вылез из трясины! Сам!* * *Никто, даже Кейси, не знал о моих встречах и разговорах с Саймоном Клиром. В те редкие ночи, когда сестра была дома, мы лежали рядом, но каждая — со своей тайной. Что-то треснуло в наших отношениях, и с каждой неделей трещина расширялась и углублялась.* * *Кейси бросила школу.Ба она об этом, конечно, не сказала. А школа, финансируемая по остаточному принципу, перенасыщенная «трудными» учащимися, не удосужилась хотя бы послать домой письменное уведомление.Я тоже помалкивала. У меня теперь была одна задача: не дать Ба выгнать Кейси. Вот я и прикрывала сестру, как могла. Сейчас думаю: наверное, зря.Просто я ее любила. Между нами еще случались моменты истинной нежности. Кейси, либо взгрустнувшая, либо под кайфом, приходила домой, исключительно чтобы приласкаться ко мне. Садилась рядом, обнимала меня, устраивала голову на моем плече, и мы вместе смотрели телевизор. Частенько Кейси просила расчесать ее «на прямехонький проборчик», в таких случаях она располагалась у моих ног, на полу, и комментировала сцены в телевизоре — вроде бы лениво, даже вяло, но всегда выхватывая самую соль. Да, в те времена у Кейси еще получалось острить. Помню тяжесть ее головы, спокойное дыхание. Свои тогдашние чувства я определила сравнительно недавно, с появлением в моей жизни Томаса. Материнский инстинкт — вот что это было такое.Я использовала нашу близость — молила сестру завязать. Даже плакала. Кейси неизменно отвечала: «Обязательно завяжу! Обещаю! Клянусь!» Но при этом не глядела мне в глаза. Взгляд ее, неуловимый, блуждал то по полу, то по оконной раме.* * *Я значительно сузила список университетов, соблазнявших меня в средней школе. Процесс отбора давал мне передышку от вечной тревоги, что прочно засела в подсознании; наконец-то, думала я, пришло время вырваться из бабушкиного дома, из замкнутого круга. Я непременно вырвусь, я сама построю себе жизнь — и тогда сумею выручить Кейси. Об этом я грезила много лет — с того дня, когда сестра Анджела Лоув из школы Святого Спасителя сказала мне, что с моей головой можно достичь любых высот.К бабушке за советом я не обращалась. У меня уже имелся горький опыт.Всякий раз, когда хвалили мои способности или прилежание, Ба только кривилась: «Тебе мозги запудривают. Настропаляют ерундой заниматься». Как и все О’Брайены, она верила и продолжает верить лишь в физический труд. Интеллектуальная деятельность — пшик; даже учителем стать — значит от семьи оторваться. Нет, надо уметь что-то делать руками. Университет — для мечтателей да пижонов.С помощью мисс Пауэлл, а также руководствуясь рекомендациями школьного методического отдела (весьма некомпетентного по причине недоукомплектованности), я написала заявления в два заведения — в Государственный исследовательский университет Темпл и в частный университет Святого Иосифа.Меня приняли и в один, и в другой.С двумя письмами-подтверждениями я пришла к мистеру Хиллу, своему куратору. Тот приветственно вскинул руку, а затем вывалил на меня сведения о стипендии и помянул какую-то заявку на федпом.— Что это такое? — напряглась я.— Заявка на федеральную помощь студентам. Должна же администрация знать, как ты за обучение платить собираешься, — отвечал мистер Хилл. — Вот, держи. Отдай родителям, пускай заполнят.— У меня нет родителей, — отрезала я. Надеялась, что прямота фразы убедит мистера Хилла: я могу — и буду — все делать сама.Он поднял удивленный взгляд.— Ну, тогда пускай твой опекун заполнит. Кто у тебя опекун?— Бабушка.— Вот бабушке и отдай.К горлу подкатил ком.— А можно как-нибудь без нее обойтись, мистер Хилл?Но сказано это было почти шепотом, а мистер Хилл был слишком занят. Не расслышал. Не взглянул на меня больше.* * *Как Ба отреагирует, я уже знала. И все-таки понесла ей бумаги — бережно, боясь измять.Ба сидела на диване перед телевизором, ела мюсли с молоком, качала головой и бубнила: «Отморозки! Выродки!» — этими эпитетами у нее всегда сопровождался выпуск местных вечерних новостей.— Это еще что? — подозрительно спросила Ба и брякнула ложку в миску. Саму миску поставила на журнальный столик. Закинула ногу на ногу. Долго вчитывалась в анкету, продолжая жевать. И начала смеяться. Сначала тихо, затем все громче.— Бабушка, почему ты смеешься? — выдавила я.В те дни я саму себя стеснялась. Никак не могла свыкнуться с собственным долговязым телом, которое при бабушке, в бабушкином доме, почему-то умалялось до ничтожных размеров. Руки вечно мешали. Помню, я то складывала их на груди, то опускала по швам, то упирала в бока.— Да так, — ответила Ба. Последовал новый взрыв смеха. — Извини. — Она прижала ладонь ко рту. — Вот умора. Мики — и вдруг студентка! Сама подумай, чего тебе в «Святом Иосифе» делать? Ты ж еле вякаешь! Они денежки-то приберут, а тебя и вышвырнут, да еще повеселятся. Место свое знать надо, а ты до сих пор не знаешь. В будущее вкладываешься, да? Думаешь, окупится? Держи карман шире!И она швырнула бумаги на журнальный столик. Там, на столике, было пролито молоко, и бумаги угодили прямо в лужицу. Ба снова взяла миску.— Не подпишу, даже не проси, Мик. Не дам тебе в долги залезть ради бумажки, которой самое место — в сортире на стенке.* * *Я уже упоминала, что мисс Пауэлл дала нам, лучшим ученикам, свой номер телефона заодно с напутствием — звоните, выручу. Получив отповедь Ба, я решила: вот когда пригодится «спасательный круг».Раньше я мисс Пауэлл не звонила. Меня трясло, когда я тыкала в кнопки с цифирками. Мисс Пауэлл очень долго не брала трубку. Наконец ответила. Фоном к ее «алло» был детский плач. Слишком поздно я сообразила: семья, наверное, ужинает — на часах половина шестого. Вспомнилось, с какой любовью мисс Пауэлл рассказывала о своих малышах — мальчике и девочке.— Алло! — повторила мисс Пауэлл с явной досадой.Ребенок теперь буквально выл: «Ма-а-а-а-ма! Ма-а-а-а-ма!»Что-то звякнуло — наверное, крышка от кастрюльки.— Не знаю, кто вы, — заговорила мисс Пауэлл, так и не дождавшись моего ответа, — но сейчас у меня дел невпроворот. Вы позвонили очень некстати.Никогда ее голос не звучал столь резко. Я повесила трубку. Вообразила, каково было бы родиться дочкой мисс Пауэлл.* * *Я решилась обратиться к Саймону. Отправила ему сообщение на пейджер и уселась в кухне у телефона. Через пятнадцать минут раздался звонок. Я судорожно схватила трубку.— Кто там еще? — крикнула из гостиной Ба.— Коммерческий звонок, — ответила я.На другом конце провода Саймон шепотом спросил:— Что случилось? У меня одна минута.Впервые за все время наших отношений он говорил раздраженно. Почти сердито. Я заплакала. После неудачи с мисс Пауэлл это было уж слишком. Мне требовалась хоть капля участия.— Прости за беспокойство, — прошептала я. — Она заявку заполнять отказывается.— Какую еще заявку? Кто — она?— Ну, заявку на федеральную помощь студентам. Бабушка не хочет ее заполнять. А у меня денег нет на обучение.Саймон долго молчал.— Жди на пирсе, — наконец велел он. — Буду через час.* * *В последний раз мы встречались на пирсе еще осенью, до перевода часов на зимнее время. А сейчас стоял февраль, за окном бушевал ветрище, и сумерки уже сгустились. Ба я соврала, что иду заниматься к подруге. Кейси, которая в кои-то веки была дома, только брови вскинула.Несмотря на холодрыгу, славно было покинуть бабушкин дом. Славно было отвлечься от вечного страха, что однажды Кейси пропадет навсегда.Все лето и всю осень мы с Саймоном виделись при каждом удобном случае, однако наши отношения оставались платоническими. Зима и напряженные занятия в выпускном классе свели наши встречи к минимуму. Мне исполнилось восемнадцать, но я была на редкость неискушенной девушкой. Впрочем, я прекрасно отдавала себе в этом отчет. Едва ли не все знакомые, в том числе родная младшая сестра уже давно имели сексуальные связи, а у меня вся романтика происходила в воображении, с красавчиками из телевизора и журналов. Я тешилась тем, что в подробностях представляла свидание с героем дня — какой-нибудь знаменитостью, или самым популярным из одноклассников, или — чаще и охотнее всего — с Саймоном. Меня мучил вопрос: каковы его намерения? Мы с ним — кто? На этот счет имелись две версии. Первая: интерес Саймона ко мне — сугубо профессиональный, так наставник относится к одаренному, оправдывающему ожидания подопечному. Саймон смеялся над моими замечаниями — то искренне, а то желая поддразнить меня, даже если я вовсе не собиралась демонстрировать остроумие. Он улыбался, когда я краснела; я думала, может, люди так флиртуют. Когда я о чем-нибудь рассказывала, Саймон чуть заметно выпячивал губы и не сводил с моего лица внимательных, как бы прощупывающих глаз. Порой я замечала: взгляд скользит ниже, к моим рукам, шее, груди. Хорошенькой я никогда не была; по крайней мере, сама себе таковой не казалась. И не кажусь. Тогдашней девчонке, долговязой и тощей, даже косметику не на что было покупать; сегодняшняя Микаэла Фитцпатрик не пользуется косметикой потому, что не имеет такой привычки. Одеваюсь я очень скромно, по большей части вообще ношу полицейскую форму. О ювелирных украшениях уже упоминала. Что до волос, они, как правило, собраны в хвост. В юности я еще, помню, мочила водой, прилизывала непослушные пряди. Если в моем лице и была некая привлекательность, то замечали ее очень немногие. И тогда, в восемнадцать, я часто думала: может, Саймон — один из этих немногих? Обнял же он меня на раскаленном дворе! При воспоминании об этом внизу живота начиналось шевеление. Внутри делалось горячо, а кожа была словно наэлектризована. Тут-то и включался голос разума. Саймон, говорил этот голос, видит в тебе, Микаэла, всего лишь ребенка — умненького ребенка, в которого стоит вложить немного душевных сил. А ты навоображала невесть чего.* * *Делавэр-авеню отделяла от пирса рощица, поднявшаяся на пустыре, среди сорной травы и мусора. Было уже совсем темно; я шла, вытянув вперед руки. Помню внезапную мысль: куда меня несет? Мало ли кто шастает в темноте по пустырям? На пирсе нередко выгуливали собак, но однажды, явившись, как всегда, первой, я наткнулась на бездомного. Он говорил сам с собой, а при моем приближении гадко осклабился. В тот раз я ретировалась на Делавэр-авеню и ждала Саймона там.Теперь, продвигаясь к пирсу почти на ощупь, я успокаивала себя: в этакую пору сюда ни один маньяк не придет. Я оказалась права: пирс был безлюден. Но и безлюдность тревожила, и безлюдность пугала. Я дошла до конца пирса, потуже затянула пояс куртки и уселась, свесив ноги. Мост Франклина отражался в темной воде, мерцая, словно колье из рубинов и алмазов.Минут через десять послышались шаги. Я обернулась. Держа руки в карманах, ко мне направлялся Саймон. Он был в униформе — не полицейской, нет; у него имелась и гражданская униформа — джинсы с отворотами, черные сапоги, вязаная шапочка и кожаная куртка с барашковым воротником. Мне, сидящей, Саймон показался выше и сильнее, чем обычно.Прежде чем заговорить, он обнял меня за плечи.— Как ты? — спросил, вглядываясь в мое лицо, дыша теплом в висок. Я вся затрепетала.— Неважно, — вымучила я.— Давай-ка поподробнее, — сказал Саймон.И, как всегда, я повиновалась.* * *Именно в тот вечер Саймон посоветовал мне поступить на службу в полицию. Сейчас возраст соискателя подняли до двадцати двух лет, а тогда достаточно было достигнуть девятнадцати.— Послушай, Микаэла, — убеждал Саймон, — не вечно бабушке душить твои мечты. Однажды ты станешь финансово независимой, сможешь сама заполнить заявки, или как их там. Только это займет некоторое время.— А пока что мне делать?— Не знаю. Работай в Лиге, как и работала. Поступи в муниципальный колледж. В любом случае опыт пригодится.Выдержав паузу, Саймон добавил:— Я считаю, полицейская служба как раз по тебе. Ты могла бы стать первоклассным следователем. Я это много раз говорил. Зачем бы мне врать?— Незачем, — согласилась я.На самом деле я вовсе не была уверена. Детективные романы мне нравились. Нравились и фильмы, которые рекомендовал Саймон: одни — больше, другие — меньше. Во многих сюжет вертелся вокруг полицейской службы. И мне очень, очень нравился сам Саймон — офицер полиции. Но романам и фильмам я всегда предпочитала серьезное чтение, я интересовалась историей. Мисс Пауэлл пробудила во мне любознательность к рассказам о далеких временах, эти рассказы странным образом облегчали одиночество. Быть может, думала я, и мне надо преподавать историю; быть может, это мое призвание…— Ты, конечно, сама решай, — заключил Саймон и придвинулся чуть ближе. Его рука все еще обнимала меня. Он не то потер, не то потрепал мое плечо, как бы желая согреть. — Я только одно скажу: какое бы поприще ты ни выбрала, Микаэла, — ты добьешься больших успехов.Я поежилась. На Саймона не смотрела — мой взгляд скользил по водной ряби, отражавшей огни с обоих берегов. Вспомнился урок истории заодно с географией: река берет начало в месте слияния Уэст-Брэнч-Делавэр с Ист-Брэнч-Делавэр и впадает в одноименный залив. Зимой 1776 года (наверное, такой же холодной, как нынешняя) Джордж Вашингтон во главе своей армии переправился через реку Делавэр всего в тридцати пяти милях к северу от этого самого пирса. Тогда, наверное, тоже было темно. Никаких городов на пути. Никаких огней.— Посмотри на меня, — сказал Саймон.Я повернулась к нему.— Сколько тебе лет, Микаэла?— Восемнадцать.День рождения у меня в октябре. В тот год никто о нем не вспомнил. Даже Кейси.— Восемнадцать, — эхом откликнулся Саймон. — Вся жизнь впереди.Наклонился и поцеловал меня. Помню, все мои усилия сосредоточились на том, чтобы не лишиться чувств. Когда эта опасность миновала, в голове забилось: «Мой первый поцелуй. Мой первый поцелуй. Мой первый поцелуй». Мне случалось слышать о первых поцелуях всякие гадости — о том, как фонтанирует чужая слюна; о том, как неуклюжий язык возбужденного, неумелого мальчишки не дает дышать; о том, как чужой огромный рот чуть ли не на всю твою голову натягивается. Но поцелуй Саймона был прекрасен. И сдержан. Саймон слегка коснулся губами моих губ и отпрянул, в последнее мгновение куснув меня за нижнюю губу. Это привело меня в восторг. Я и подумать не могла, что в поцелуях участвуют и зубы.— Ты мне доверяешь? — прошептал Саймон.Взгляд его стал напряженным. Лицо было так близко к моему лицу, что приходилось изгибать шею, подлаживаясь под Саймона.— Да, — пролепетала я.— Ты знаешь, что ты очень красивая?— Да.Я и правда чувствовала себя красивой — впервые в жизни.* * *Вечером у меня буквально язык чесался — так хотелось поделиться с Кейси. Она-то впервые поцеловалась еще в двенадцать лет, когда мы очень дружили, и мне был дан подробнейший отчет. Помню, Кейси долго играла во дворе, а потом как ворвется в дом, как закричит с порога: «Мики!» Взлетела по лестнице, плюхнулась на кровать и все сразу выложила.— Шон Гейген меня поцеловал, представляешь?!Глаза у нее так и сверкали. Она схватила подушку и несколько раз выкрикнула в нее:— Мы целовались! Целовались!Мне было четырнадцать. Я слушала молча.Кейси положила подушку на место и смерила меня взглядом. Что-то поняла. Посерьезнела. Протянула ко мне руку и произнесла с жалостью:— Мик, не переживай. И тебя кто-нибудь поцелует.— Сомневаюсь, — ответила я с вымученным смешком.— А ты не сомневайся, — наставительно продолжала Кейси. — Ты лучше обещай, что сразу мне расскажешь. Поняла? Как только — так сразу!* * *И вот я лежала рядом с сестрой и думала: с чего начать рассказывать? А потом послышались легкие, ритмичные вдохи и выдохи — Кейси уснула.* * *Я сделала, как советовал Саймон.До конца учебного года я продолжала жить в доме Ба; правда, после долгих колебаний все-таки перебралась в «среднюю» спальню, где все еще обитал мамин дух. Устроилась работать в аптеку — кассиршей на полставки; платила Ба ренту — двести долларов ежемесячно. Выдержала экзамен в Лиге. В двадцать лет уже была сотрудником патрульной полиции. На церемонии введения в должность никто из родных не присутствовал.* * *Кейси тем временем неудержимо деградировала. Стала резкой и очень непостоянной. При крайней нужде в деньгах нанималась барменшей, иногда работала у Рича, нашего двоюродного деда, в магазине запчастей или сидела с детьми безответственных родителей, готовых доверить самое дорогое столь сомнительной няньке. Подозреваю, что от случая к случаю она приторговывала «товаром» Фрэна Мулрони. Ночевала попеременно то у бабушки, то у приятелей, то прямо на улице. В последнем случае это всегда был Фиштаун, а не Кенсингтон — то есть, находясь на дежурстве, я Кейси не видела. Возвращаясь в бабушкин дом, никогда не знала, застану сестру или нет. Мы с ней почти не разговаривали.Кейси оставалась единственной, кто знал о моих отношениях с Саймоном. Его записку она случайно обнаружила в моих вещах (лишь много позже я сообразила: Кейси искала деньги). Едва я переступила порог спальни, сестра швырнула в меня этой запиской.— Совсем спятила, да, Мик? Не соображаешь, с кем связалась?Мне стало неловко. Саймон писал о восхитительной ночи, что мы с ним недавно провели в гостинице, и выражал надежду на повторение. Наши встречи стали для меня отдушиной. Впервые в жизни я была по-настоящему счастлива. Если нужно скрывать отношения, думала я, что ж: пусть они будут тайной. Моей, и только моей.Я судорожно схватила записку, спрятала на груди. Ничего не ответила сестре.Плохо помню ее дальнейшую речь. Кажется, Кейси сказала: «Этот твой Саймон — извращенец». Или выразилась еще резче: «Да он к тебе в трусы залезть пытался, еще когда ты соплячкой четырнадцатилетней была!» Сейчас при одном воспоминании о словах Кейси меня дрожь пробирает. С детства я стараюсь сохранять достоинство в любой ситуации. На работе даже с самыми отпетыми типами держусь в подобающих рамках. Дома, при Томасе, слежу, чтобы он грубого слова не услышал. Даже проявления сочувствия и вопросы о здоровье и деньгах представляются мне неприличными. Поэтому я никогда не жалуюсь — наоборот, изо всех сил делаю вид, будто у меня всё тип-топ, всё под контролем. В целом так оно и есть.— Ты не права, Кейси, — выдавила я тогда.Она рассмеялась. Смех прозвучал зловеще.— Э, да он тебе все уши лапшой завесил!— Ничего подобного.— Глупая ты, Мик.Кейси мотнула головой и впервые в жизни глянула на меня с искренней жалостью (раньше я ее жалела, а не наоборот).* * *Я была совершенно уверена, что Кейси говорит так с досады, что не представляет ситуацию во всех деталях. Прежде всего, это я ходила хвостом за Саймоном, а вовсе не он меня домогался. Далее: я совсем не влюбчивая, но вот встретила Саймона — и запала на него. С первого взгляда. Он-то как раз утверждал, будто все эти годы видел во мне дитя, а не объект вожделения. Наша связь не укладывалась в общепринятые рамки. Мы скрывали ее изо всех сил. Саймон наконец-то выдержал экзамен, начал карьеру следователя в Южном департаменте. Ужасно боялся, как бы что-нибудь не помешало его продвижению. Встречались мы только в гостиницах — Саймон не хотел травмировать своего одиннадцатилетнего сына. По его словам, мать Габриэля могла нагрянуть к ним в любой момент. «Все крайне сложно», — так говорил Саймон.— Однажды у тебя появится собственное жилье, — повторял он. — Тогда мы с тобой забудем о гостиничных номерах.Вдохновленная этой перспективой, я копила деньги. За два года службы в полиции удалось наскрести на первый взнос. Мне было двадцать два года, когда я подписала договор и стала хозяйкой собственного дома в Порт-Ричмонде. Заплатила сразу сорок процентов от полной стоимости. Объективно это была скромная сумма — а все-таки столько денег разом я не имела на счете ни до, ни после. Риелтор прямо ахнула. Я, говорит, никогда не видела двадцатидвухлетнюю девушку, способную ТАК себя ограничивать. Хотелось сказать ей: и не увидите. Но я, конечно, промолчала.* * *Съехать от Ба было все равно что перебраться через линию фронта и попасть в тыл. Ба и Кейси без конца ссорились, нередко и врукопашную схватывались.Никому из них я даже не заикалась, что планирую переезд. Во-первых, незачем им было знать о моих финансах. Ба, чего доброго, ренту повысит (а она и так достаточно вытянула из моего кошелька); Кейси же будет клянчить деньги чаще и настырнее. (Мало ли что я в этом отношении занимала последовательную позицию — не давать, Кейси все равно атаковала меня мольбами.)Во-вторых, я помалкивала о переезде, полагая, что и Ба, и Кейси нет до этого дела; как и вообще до меня.К моему удивлению, сестра ужасно расстроилась.В тот день она как раз пришла домой — и застала меня за перетаскиванием коробок по лестнице.— Ты что это делаешь, Мик?Кейси скрестила руки на груди. Нахмурила лоб.Я разогнулась, перевела дыхание. У меня только и было своего, что одежда да книги, но этих последних набралось неожиданно много, и я очень быстро поняла, как тяжела коробка, набитая даже и дешевыми изданиями в бумажных обложках.— Съезжаю, — лаконично ответила я.Думала, Кейси просто пожмет плечами. А она стала горестно качать головой.— Не бросай меня, Мик! Останься!Я плюхнула коробку на ступени. Спина ныла нестерпимо, я потом несколько дней в чувство приходила.— Ладно тебе, Кейси. Теперь зато вздохнешь свободно; разве нет?Она опешила.— Нет! С чего ты взяла?Хотелось ответить: «Ты меня больше не любишь»; но прозвучало бы это сентиментально до плаксивости, с явным битьем на жалость. Поэтому я сказала, что сейчас мне надо идти, но вечером я вернусь попрощаться чин чином. Кейси придержала для меня дверь — как-то официально у нее вышло. Я оглянулась: вдруг в ее лице мелькнет призрак прежней девочки — той, что полностью зависела от меня?Призрак не мелькнул.* * *Мой новый дом на самом деле был стар, запущен и тесен — но он был только мой. Помню, вернувшись со смены, я некоторое время просто стояла в прихожей, прислонившись к входной двери и приложив ладони к сердцу, — впускала в себя благословенную тишину. Повторяла: «Здесь я сама себе хозяйка».В пустом доме гуляло какое-то особенное эхо — теплое, родное. Заводить обстановку я не спешила. Первые месяцы жила с одним матрацем на полу да несколькими стульями, принесенными с улицы. Приступив же к покупке мебели, проявила максимум придирчивости. Ходила по комиссионкам, где было в избытке восхитительных, на мой вкус, вещей. Постепенно раскрывалось очарование старого дома. Например, справа от двери обнаружилось витражное окошко — красные и зеленые цветы, свинцовые перемычки… Я подолгу смотрела на витраж и думала: кто-то, подобно мне, очень дорожил этим жильем — настолько, что счел его достойным столь прелестной детали. Холодильник мой теперь ломился от полезных продуктов; музыку я слушала, когда хотела и какую хотела. Серьезно потратилась только на кровать. Выбрала самую удобную (конечно, исходя из финансовых возможностей). Купила новый матрац два на полтора метра; разорилась на постельное белье (продавщица уверяла, что полотна нежнее мне не найти).Наконец-то у нас с Саймоном появилось место для свиданий; случалось, он даже проводил со мною целую ночь. Тогда я будто в мягком коконе спала — умиротворенная, совершенно счастливая. Как в раннем детстве, когда мы с Кейси были совсем маленькими. Когда мама еще была жива.* * *В течение следующих лет я виделась с бабушкой и Кейси лишь изредка. Сестра от раза к разу опускалась, бабушка — усыхала и сморщивалась. Чем занимается Кейси, я не спрашивала — она сама вываливала на меня сведения, которые по большей части оказывались ложью. О своем возвращении в школу объявляла несколько раз; потом понизила планку — выдала, что будет проходить тестирование по программе средней школы[56] (насколько мне известно, у нее и до первого теста не дошло). Позднее кормила меня «завтраками» о собеседованиях, а однажды солгала, будто получила-таки работу.Чем она занималась на самом деле, сказать трудно. Не думаю, что уже тогда Кейси стала торговать собой; по крайней мере, я ее во время дежурств на панели не наблюдала.Однажды сестра разоткровенничалась.— Знаешь, Мик, на что похожа зависимость? На петлю. Утро соблазняет надеждой на перемены, а вечером от стыда не знаешь куда деваться — опять сорвалась… Одна задача стоит — ширнуться. Каждый укол — это парабола: снизу резко вверх и опять вниз. Ниже плинтуса. День можно изобразить в виде ряда графиков. Бюро статистики, блин; всё зафиксировано — сколько кайф длился и сколько — ломка. А дни, Мик, в месяцы переходят; вот в чем подлянка.Так она говорила в периоды воздержания. Кейси случалось и добровольно обращаться за помощью в Киркбрайд, Годензию, Фэйрмаунт и другие дешевые центры реабилитации; лечение шло с переменным успехом. Но порой, если она влипала в историю, воздержание становилось принудительным. Здесь тоже уместен был бы график: штиль воздержания — волна рецидива — девятый вал запойного употребления. Исходная линия всегда — Аве с ее обманчивым чувством локтя, с ее затягивающей рутиной.Подъемы так и сменялись бы падениями, если б не безответственность моей сестры. В 2011 году Кейси поддалась на уговоры своего тогдашнего дружка — украсть у родителей телевизор. Те отмазали парня от тюрьмы, свалив инициативу на Кейси. Она не особо и отпиралась. Взяла вину на себя, словом. Ну а судья, видя, какой за Кейси «шлейф», вынес максимально суровый вердикт.Ее приговорили к году тюрьмы.Кое-кто, возможно, счел наказание несправедливым. Но только не я. Впервые за долгое время во мне затеплилась надежда на исправление сестры.

Глава 9СейчасНа утренней планерке снова присутствует молодой следователь Дейвис Нуэн. Судя по лицу, замотался в последнее время. Сегодня Нуэн в костюме, явно недешевом и не характерного для следователей покроя: брюки заужены и чуть коротковаты, виднеются носки. Стрижка у Нуэна тоже нестандартная. Так стригутся подростки в районах Нортен-Либертиз и Фиштаун, но отнюдь не представители полицейского департамента. По бокам волосы сняты вовсе, на темени подбриты в форме клина. Сколько этому Нуэну лет? Двадцать с хвостиком? Едва ли. Наверное, он мне ровесник, но кажется представителем другого поколения. Интересно, где он учился? Скорее всего, имеет диплом по криминальному праву.Нуэн держит пластиковый стаканчик из кафе «Бомбический кофе». Отхлебнув темной жидкости, сообщает:— Похоже, мы нащупали ниточку от клубка кенсингтонских убийств.В комнате слышится ропот.Нуэн склоняется над компьютером. На большой экран транслируется запись с видеокамеры, установленной на воротах дома в районе Тайога, неподалеку от места, где обнаружили труп Кэти Конвей.Сначала на экране появляется молоденькая девушка. Пятью секундами позже мы видим мужскую фигуру — на голове капюшон, руки в карманах. Изображение черно-белое, очень расплывчатое.— Вот это, — Нуэн перематывает запись, указывает на девушку, — Кэти Конвей. А вот это — предполагаемый убийца.Нуэн ставит видео на паузу и максимально увеличивает изображение. Оно настолько нечеткое, что нельзя даже установить, к какой расе принадлежит мужчина. Единственное, что понятно, — он крупный. Хотя и это под вопросом — может, громилой мужчина кажется только по контрасту с миниатюрной Кэти Конвей.Зато четко видна надпись на фуфайке с капюшоном: по правую сторону от «молнии» — «Уайлд», по левую продолжение — «вуд».Уайлдвуд — курортный городок на Атлантическом побережье, на юге штата Нью-Джерси. Очень популярный. Пожалуй, во всей Филадельфии не найдется человека, не побывавшего в Уайлдвуде. Мы с Саймоном один раз тоже туда вырвались. В таких вот фуфайках может куча народу щеголять. И все-таки фуфайка представляется нам, полицейским, зацепкой.— Кто-нибудь видел этого типа? — спрашивает Нуэн. Понятно: спросил только для проформы. Не рассчитывая на положительный ответ. Все качают головами.— Мы отослали копию видеозаписи в отдел расследований Уайлдвуда. Тамошние ребята уже взялись за дело, — продолжает Нуэн. — Сбросим видео и на ваши мобильники. Сегодня же. С тем чтобы вы показывали его, кому сочтете нужным.Эйхерн благодарит Нуэна, тот собирается уходить. Он уже у двери, когда Джо Ковальчик поднимает руку:— У меня вопрос.— Слушаю вас, — отзывается Нуэн.— Ваше личное мнение — к какой расе принадлежит этот человек? Сколько ему лет? Хотя бы примерно.Нуэн выдерживает паузу.— Мне бы не хотелось ставить какие бы то ни было рамки. Из-за них можно упустить истинного преступника. Следите за всеми. И потом, вы же видели — запись очень нечеткая.Он обращает взоры к потолку. И развивает мысль:— Впрочем, если вы настаиваете, вот вам общая установка. Этот мужчина — белый, лет ему примерно сорок пять. По крайней мере, львиная доля подобных преступлений совершается белыми мужчинами от сорока до пятидесяти лет.* * *Сегодня кенсингтонские улицы тише обычного. Мороз не отпускает, а совсем наоборот. Небо — бледное, ветер — низовой; стоит выйти из машины, и дыхание перехватывает, в груди становится больно.На улице — только самые стойкие. А еще те, кому позарез нужна доза.Сворачиваю в переулок. Слева — ряд из шести домов. Их тут называют «заколочос». В смысле, дома заколочены, потому что брошены. Без сомнения, служат приютом для нескольких обездоленных. Представляю себе интерьеры: дряхлая мебель, фотографии на стенах… Какую тоску, должно быть, вызывают в новых обитателях эти остатки чужого благополучия, свидетельства, что всего несколько десятилетий назад здесь жили дружные рабочие семьи! Отцы трудились на текстильной фабрике. Или на металлургическом заводе. Или (если дом очень старый) — занимались рыбной ловлей.В позапрошлую зиму на соседней заброшенной фабрике случился большой пожар. Полыхнуло, потому что двое замерзающих бездомных вздумали развести огонь в бочке. Один пожарный погиб. С тех пор к списку обязанностей патрульного полицейского прибавился новый пункт: отслеживать, не дымится ли где-нибудь.* * *Рация молчит уже целый час. В десять паркуюсь возле заведения Алонзо. Мне требуется кофе.Выхожу со стаканчиком в руке. Навстречу две девчонки, лет шестнадцати-семнадцати — я и раньше их здесь видела. Идут неспешно, жуют жвачку. Обе — в тряпочных кедах без носков. Прямо дрожь пробирает, как взглянешь. Не пойму, они «работают» или так просто, прогуливаются.Приблизившись, девушки, вопреки моим ожиданиям, не проходят мимо, демонстративно отвернувшись, и не таращатся на мою форму. Одна из них сразу подступает ко мне с прямым вопросом:— Про убийства копы знают?Раньше никто не спрашивал. Видно, слухи уже расползлись.— Конечно. Расследование ведется. Полагаю, результаты не заставят себя ждать.Стандартный, давно заученный ответ на подобные вопросы. Я обязана была ответить именно так, даром что мне известно немногим больше, чем этим девчонкам. Ловлю себя на привычном ощущении. Оно неизменно появляется, когда я говорю с Томасом об отце, а еще — в таких вот случаях. Итак, я чувствую себя виноватой, ибо лгу, и в то же время горжусь собой, ибо щажу чувства более слабого. Пусть этот грех — ложь — остается на мне; я его выдержу. И ради сына, и ради этих девчонок.Вспоминаю про видео.— Вот, взгляните, пожалуйста.Достаю сотовый телефон. Действительно, из убойного отдела скинули коротенький ролик. Прокручиваю его перед девушками, ставлю на паузу, когда появляется предполагаемый убийца.— Вы его, случайно, не знаете?Обе девушки смотрят с предельным вниманием. И отрицательно качают головами.В течение смены показываю ролик всем встречным. Похоже, никто нашего подозреваемого не видел. Две-три женщины при появлении Кэти Конвей бормочут что-то невнятное — не иначе, осознают собственную незащищенность, высокую вероятность того, что участь Кэти могла (и может) постигнуть любую из них.* * *Уже перед концом смены, около четырех, замечаю Полу Мулрони, которая до сегодняшнего дня где-то пропадала. Наконец-то она рассталась с костылями. Стоит, прислонясь к стене заведения Алонзо, курит.Глушу двигатель. Выхожу. Я не видела Полу с тех пор, как исчезла Кейси. Давно хотела с ней поговорить.Несмотря на нашу с Кейси ссору, Пола остается дружелюбной. «Это ваши сестринские дела», — так она однажды сказала. Обычно Пола приветствует меня улыбкой, может и в бок пихнуть шутя, поддразнить: «А кто это к нам пожаловал? Геморрой ходячий!»Но сегодня Пола смотрит сквозь меня.— Привет, Пола.Она молчит.— Рада тебя видеть, Пола. Понимаешь, Кейси пропала. Ты не в курсе, где она может быть?Пола качает головой. Делает затяжку.— Понятия не имею.— А сама ты когда ее в последний раз видела?Пола лишь фыркает.Не пойму, что на нее нашло.— Это ведь ты сказала Алонзо, что Кейси пропала, разве не так? Дело в том…Тут Пола взрывается.— Слушай сюда! Я с копами не треплюсь!Такого я не ожидала. Во всяком случае, от нее.Меняю тактику.— Как твоя нога?— Паршиво.Пола снова затягивается. Отступает от меня на дюйм.— Сочувствую.Что дальше говорить, просто не представляю.— Хочешь, я тебя в больницу отвезу?Пола отмахивается и снова трясет головой.— Видишь ли, у меня к тебе дело. Точнее, вопрос.— Валяй, задавай, — разрешает Пола. Но в голосе — пренебрежение, и посыл ясен: спрашивай, сколько влезет, отвечать все равно не буду.Достаю сотовый, включаю ролик. Любопытство пересиливает, Пола вглядывается в экран.При появлении Кэти Конвей она мрачнеет.— Это ж Кэти! Я ее знала.— Правда?Следует кивок. Теперь Пола глядит на меня почти с ненавистью.— Ну да. Девчонка, которую в Тайоге нашли.Зачем она мне это говорит, не пойму.— Славная была эта Кэти, — продолжает Пола. — Молоденькая совсем. Я и с мамашей ее знакома. Вот уж сука так сука. Она-то дочку и сгубила.Всё это Пола выдает, глядя мне прямо в глаза. Будто обвиняет. Подносит ко рту сигарету.Всякий раз, стоит мне вспомнить о Поле Мулрони, перед мысленным взором появляется одна и та же сцена: школьный холл, Пола во главе стайки самых бойких, самых симпатичных девчонок. Ведет их куда-то, смеется-заливается над чьей-то шуткой. Казалось бы, столько лет прошло, столько в наших жизнях изменилось — а я до сих пор тушуюсь перед Полой.— Ты знаешь, как погибла Кэти Конвей?Пола отвечает не сразу. В тоне — холод.— По-моему, об этом ты должна мне рассказать, а не наоборот.И снова я ловлю ртом воздух.— Кто из нас коп — я или ты? — язвит Пола.— Расследование ведется, — мямлю я. — Мы над этим работаем.— Еще бы вам не работать.Пола оглядывает улицу. По судорожности ее движений, по клацанью зубов я давно поняла: она в ломке. Нагнувшись, хватается за живот. Наверное, ее тошнит.— Еще бы вам не работать, — повторяет Пола. — Только, похоже, вы там не сильно напрягаетесь.Давно бы надо оставить ее в покое. Когда у человека ломка, ему ни до чего.Однако прежде чем уйти, я прошу:— Пола, пожалуйста, посмотри ролик целиком. Самое главное — в конце.Она закатывает глаза — мол, да отвалишь ты или нет? — но все-таки склоняется над экранчиком. Увидев мужчину в капюшоне, выхватывает у меня телефон. Глаза ее округляются.— Ты его знаешь?Замечаю, как сильно дрожат ее руки.— Разыгрываешь меня, да? Издеваешься, Мик?— Ты его знаешь?Пола хохочет — зло, вызывающе, по-вороньи.— Меня только впутывать не надо, лады?— Разве я впутываю? О чем ты, Пола?На миг она закрывает глаза. Делает последнюю затяжку, бросает бычок, давит его мысом кроссовки. Наконец поднимает обвиняющий взгляд.— Мик, это один из ваших. Это — коп, сечешь?

Глава 10ТогдаКак я и надеялась, тюремное заключение изменило Кейси.Спросите любую наркозависимую, которой пришлось «слезать» в тюремных условиях, каково оно, — и не сводите глаз с ее лица. Вы увидите, как она опустит веки, наморщит лоб, как приоткроет рот, будто в риторическом вопросе: на что нужна жизнь, когда она вот такая? Кейси тоже в наиболее тяжкие минуты думала о самоубийстве; она сама созналась. Зубами моя сестра порвала простыню на длинные полосы. Сплела веревку. Сделала петлю. Конец веревки прикрепила к потолочному крюку и забралась на подоконник, готовая прыгнуть, — но что-то остановило ее. Какая-то потусторонняя сила, говорила Кейси, шепнула ей: подожди умирать, поживи еще — увидишь, какой тебе подарок приготовлен.Вся дрожа, она сняла петлю, слезла с подоконника и решила написать мне письмо. Впервые сестра просила прощения за все: за то, что не держала обещаний, лгала, огорчала меня и предавала себя. «Я скучаю по тебе, — добавила Кейси. — Ты — единственный человек в мире, чье мнение меня волнует. Больно знать, что я тебя так подвела».Я ответила сразу. В течение месяца между нами шла бурная переписка — почти как в детстве, когда мы оставляли послания под ковролином в углу спальни.Потом я решила навестить сестру. И едва ее узнала. Глаза ясные, сознание незамутненное. Лицо бледное — оно таким много лет не было. Со щек исчез яркий румянец, в детских книжках подаваемый как показатель здоровья (не могу спокойно смотреть на такие картинки — мне румянец говорит исключительно о наркозависимости). Я стала навещать Кейси регулярно. Каждый раз меня приветствовала новая версия сестры. Год — долгий срок; его достаточно, чтобы организм начал адаптироваться к воздержанию, чтобы сонный разум активизировался, чтобы его «производственные линии» занялись выработкой (пусть и в малых дозах) тех гормонов, которые столь долго попадали в кровь искусственным путем, с помощью иглы.В первый визит Кейси предстала мне отчаявшейся, во второй — подавленной, затем — утомленной, сердитой и, наконец, проявляющей осторожный оптимизм. Казалось, она приняла решение. Ей известно, что затраты понадобятся огромные — но она готова. Она хочет работать над собой.* * *Дома, в Порт-Ричмонде, я строила планы. Взвешивала «за» и «против» предложения сестре поселиться у меня. Колебалась; ох, как я колебалась! После каждого тюремного свидания переигрывала буквально всё. Главным образом из суеверия. Да, я предложу Кейси кров, если она найдет куратора; не предложу, если она САМА не озвучит намерение посещать группу завязавших…На всякий случай, сказала я себе, подготовлюсь. А там поглядим.За домом у меня был маленький забетонированный дворик. Бетон потрескался от времени, из щелей лезли сорняки. Но пока сестра отбывала срок, я все исправила, прополола, расчистила. Обзавелась деревянными ящиками, растила в них петрушку, лук, помидоры, сладкий перец. Купила подержанную дачную мебель, развесила лампочки, посадила плющ, чтобы тот всю изгородь затянул.В тот же год я оформила для Кейси дальнюю спальню. Все сделала в ее вкусе. Стены — умиротворяюще голубые (любимый цвет Кейси), покрывало на кровать — темно-синее; миленький подержанный туалетный столик, а на стенах принты — карты Таро. Кейси ими увлекалась. Еще лет в двенадцать раздобыла колоду и научилась гадать. Теперь, для комнаты взрослой Кейси, я выбрала Верховную Жрицу — мне казалось, добрый и пристальный взгляд Жрицы напомнит сестре: у нее тоже есть достоинство и здравый смысл, и она со всем справится. В комнате были и еще три аркана — Мир, Солнце и Луна. У себя в спальне я ничего подобного не повесила бы. По-моему, Таро, астрология и иже с ними — чушь. Но для сестры я выбирала принты арканов с тайным предвкушением: то-то Кейси обрадуется! То-то удивится! Комната получалась как раз по ней.На последнем свидании настрой у сестры был умиротворенно-приподнятый. Кейси рвалась на свободу, даром что вызовы, которые жизнь готовит бывшей заключенной, ее все-таки страшили. Без каких-либо намеков с моей стороны сестра поклялась воздерживаться от наркотиков, посещать собрания бывших наркозависимых и найти куратора, а заодно и развязаться с теми из приятелей, что продолжают употреблять.В тот день я официально предложила ей кров — и она с благодарностью согласилась.* * *Не знаю, как для Кейси, а для меня это было счастливое время. Пожалуй, самое счастливое в жизни.Мы обе наконец-то вырвались из бабушкиного дома. Мы были взрослые: мне — двадцать четыре года, Кейси — двадцать два. Могли поступать как заблагорассудится. В моих воспоминаниях о том времени — вечный май, теплый и в меру влажный, те дни, когда впервые после зимы без опасения расстаешься с курткой.Не счесть, сколько чудесных вечеров мы с сестрой провели во дворике с плющом, разбираясь в истоках наших проблем и строя планы на будущее. Кейси поправилась, отпустила волосы, залечила пятна от прыщей, когда-то жестоко ею расковырянных. Даже рубцы на руках и шее — от неумело поставленных уколов — и те побледнели. Цвет лица выровнялся. Кейси нашла работу в ближайшем независимом кинотеатре и завела роман с билетером, застенчивым, неуклюжим юношей по имени Тимоти Кэри. Так она его и называла, избегая фамильярного «Тим». О прошлом моей сестры Тимоти ничего не знал. («Заинтересуется — спросит, а сама я — ни гу-гу», — говорила Кейси.) Ее работа устраивала нас обеих. Бывало, после смены я заходила к ней и смотрела кино.Иногда ко мне присоединялся Саймон.Тогда же Кейси, хоть и неохотно, примирилась с ним. Деваться ей было некуда — оба, и Кейси, и Саймон, пользовались моим гостеприимством, и именно я оплачивала счета.Несколько раз мы с сестрой без обиняков говорили о Саймоне.— Нет, лично я ему не доверяю, — сознавалась Кейси. — И он мне не нравится. Никогда не нравился. Но раз уж так сложилось… В общем, это ваше с ним дело.В другой раз она сказала:— Мики, лучше тебя никого на свете нет. По крайней мере, мне не встречалось. Не хочу, чтобы ты страдала.В третий раз выдала вот что:— Мики, ты взрослый человек. Не мне тебя учить. Просто будь осторожна, ладно?Часто Кейси спрашивала, почему я не бываю у Саймона дома. Я отмалчивалась, но однажды изложила свою версию:— Так ведь к нему сын без предупреждения заглядывает. Наверное, Саймон хочет уже представить меня сыну как свою невесту.Кейси отвела глаза.— Ты и вправду так думаешь, Мик?Но больше этот вопрос не задавала. А я не лезла с объяснениями.* * *Разумеется, я и тогда чувствовала: Саймон ведет себя странно. Впрочем, я гнала подозрения — слишком была счастлива, на все закрывала глаза. Несколько раз в неделю он стучал в мою дверь — как правило, без предварительной договоренности — и входил в мой дом, и брал мое лицо в ладони, и целовал меня. Иногда мы сначала ужинали, иногда отправлялись прямиком в спальню, где Саймон раздевал меня догола и рассматривал. Первое время я ужасно стеснялась, потом этот элемент любовной игры стал мне необходим. Под Саймоновым взглядом я вся светилась, видела себя его глазами. Думала о неловкой, долговязой девочке, которая так мечтала быть любимой хоть кем-нибудь. Жалела, что не могу сделать шаг из своего «сегодня» в свое «вчера», сказать этой девочке: «Выше нос! Все еще будет!»Вот почему я игнорировала пресловутые «звоночки»; а они трезвонили с нарастающей настойчивостью. Очень уж мне хотелось, чтобы все оставалось как есть. Я боялась правды больше, чем лжи. Правда означала изменения. Ложь означала стабильность. Ложь умиротворяла. Ложь меня полностью устраивала.* * *Так минуло полгода. Однажды я попросилась выйти не в свою смену. В городе была какая-то демонстрация, требовались патрульные для сдерживания толпы. Но когда я примчалась в участок, мой тогдашний босс, сержант Рейнолдс, заявил, что мои услуги не требуются. Волонтеров и без меня хватает — поопытнее да постарше.Не скажу, что слишком расстроилась. День был чудесный — солнечный с легким морозцем. Я решила пройтись до дома пешком, а не толкаться в автобусе. В отличном настроении я прошагала весь неблизкий путь и неожиданно для самой себя купила свежие цветы — впервые в жизни. Сама понимала, до чего нелепо выгляжу в полицейской форме и с изящным букетом; несла цветы, плотно прижав к боку, словно намеревалась пополнить ими домашний гербарий.* * *Входная дверь оказалась не заперта. Я всегда запираю дверь — слишком много краж совершается из-за элементарного легкомыслия. Пару раз я бранила Кейси, не имевшую этой полезной привычки.Войдя в дом и закрывшись на замок, я только и успела подумать: «Еще раз поговорю с Кейси», — когда со второго этажа послышался шум. Сестра должна была быть на работе.Табельное оружие находилось при мне. Я стала приближаться к лестнице, держа правую руку на рукояти пистолета. В левой по-прежнему был неуместный букет.Я старалась ступать потише, но деревянный пол под моими ногами немилосердно скрипел. Шумы в спальне между тем усилились. Я слышала, как кто-то выдвигает и задвигает ящики комода, волочет через всю комнату что-то тяжелое…Решение пришло мгновенно. Цветы были отброшены. Пистолет — вынут из кобуры.Я толкнула ногой дверь спальни и выкрикнула, еще не видя вторженца:— Не двигаться! Руки вверх!— Что еще за черт? — произнес незнакомый мужской голос.Рядом с чужим мужчиной была Кейси.Обоих я застукала стоящими посреди спальни, то есть в самом неподходящем месте, но по сбитому, скомканному пледу поняла — оба только что лежали на кровати.Оба были полностью одеты; едва ли они занимались сексом. Более того: мужчина производил впечатление гомосексуалиста. Но по лицу Кейси я поняла: ей за что-то стыдно.— Мик, — заговорила сестра. — А я… я думала, ты… на работе.Я медленно опустила пистолет.— То же самое я думала про тебя, Кейси.— А я… я это… расписание перепутала. П-п-познакомься: мой друг… Луи.Тот смущенно поднял руку.Предполагалось, что знакомство с Луи должно меня смягчить. Не смягчило.Вмиг я все поняла. По замедленной речи сестры, по характерному румянцу на скулах, по другим признакам стало ясно: Кейси взялась за старое.Я ничего не сказала. Прошла к комоду, стала выдвигать ящики. Ну конечно, вот оно: шприцы, жгуты, кислота. Миниатюрные прозрачные пакетики с немыслимой маркировкой. Медленно я задвинула ящик.Когда обернулась, «друга Луи» уже не было в спальне. Мы с Кейси остались одни.

Глава 11СейчасПола всё еще хохочет. Кажется, у нее истерика. Вон как голова мотается…— Кто он, Пола? Назови имя!— Да тот самый легавый, который заставляет ему отсасывать, не то в участок заберет.Отдышавшись от хохота, она добавляет:— А теперь, Мик, валяй, скажи, что именно этого легавого вы там у себя и подозреваете. Именно этого гребаного копа. Скажи, что давно его ведете. Это будет супер.Открываю рот прежде, чем обдумываю ответ. В голове мутно, на душе тошно.— Мы обязательно всё проверим, Пола. Виновный будет наказан.Пола меняется в лице.— За дуру меня держишь? — цедит она чуть слышно. — Так вот: я не дура.И уходит, прихрамывая.— Как он выглядит? — кричу ей вслед.Пола замедляет шаг. Стоит ко мне спиной, но ее слова слышны отчетливо:— Меня только впутывать не надо.На ходу она резко поворачивает голову. Глаза сверкают яростно, угрожающе.— Пола! Пола, напиши заявление!Она усмехается.— Ага, разбежалась…Дальнейшее доносится уже от угла:— Мне только заявы и не хватало. Чтоб у каждого легавого в черном списке очутиться.Пола исчезает за углом. Впервые за все годы, что я в профессии (которой всегда гордилась), меня начинает подташнивать от догадки: имеет место некое противостояние, очень важное, а я… я воюю на стороне неправой армии.* * *По дороге в участок звоню Трумену. Надо с ним посоветоваться. Может, он прольет свет на обвинение, выдвинутое Полой.На пятом звонке, когда я уже готова услышать металлический голос автоответчика, Трумен берет трубку. Ни «алло», «ни привет». Сразу:— Ты в порядке, Мик?— Я тебя от чего-то отвлекла?— Нет-нет. Что стряслось?— Ты ни у кого из… из наших… не видел случайно фуфайки с надписью «Уайлдвуд»?Трумен отвечает не сразу.— Вроде нет. А с какого боку тут фуфайка?На заднем плане женский голос спрашивает:— Трумен, кто это? Кто звонит?Сразу тушуюсь.— Я попозже перезвоню, если ты занят.— Я не занят.— Такую фуфайку, — говорю медленно, тщательно подбирая слова, — носит один… полицейский… который требует… особых услуг от женщин с улиц Кенсингтона. Иначе грозит забрать их в участок. Ты о нем не слыхал?Трумен молчит. Долго и напряженно.— Слыхал, — признается он с неохотой. — Да об этом типе все знают.«Кроме меня», — думаю я. Но молчу.— Трумен! — кричит неизвестная женщина.— Не отключайся, Мик, — говорит Трумен.Следует его монолог, приглушенный ладонью. Наконец он снова обращается ко мне:— Я перезвоню, о’кей?Мое «конечно» напарывается на короткие гудки.* * *Вернувшись в участок, сразу бегу к сержанту Эйхерну. В кабинете его нет. Нет и другого начальства. Но должна же я кому-нибудь изложить важную информацию.Наконец меня замечает капрал Шах.— Не знаете, где сержант Эйхерн?— Выехал на место преступления, — отвечает Шах, сглатывая слюну, — за щекой у него вечная жвачка. Чуть ли не в одиннадцатый раз он пытается бросить курить. Уже целую неделю продержался. — Передать ему, что вы его искали?— Спасибо, не надо. Я сама позвоню. Возьмите только мой планшет.* * *Переодевшись, уже в своей машине, звоню Эйхерну. Отвечает автоответчик.— Сержант Эйхерн, это Микаэла Фитцпатрик. Мне нужно с вами поговорить. Об одном событии, которое случилось во время моего дежурства. Это очень важно.Оставляю свой номер, хотя, конечно, у Эйхерна он имеется.Еду домой.* * *Свернув на подъездную дорожку, сразу замечаю миссис Мейхон. Стоит, руки в боки, смотрит на небо. В машине у меня полный бардак, сплошное нагромождение вещей. Открыв дверцу, приветственно машу миссис Мейхон. Тащу с заднего сиденья покупки. Хоть бы хозяйка ушла. Охота ей мерзнуть. Сегодня на миссис Мейхон фуфайка с объемным принтом в виде гирлянд. Не иначе, трехмерность принта призвана ободрить всякого, кто вздумает завести с миссис Мейхон беседу.Нагрузившись пакетами, свертками и парой ботинок, иду к своей лестнице.— Слыхали про снегопад, Мики?Резко разворачиваюсь.— Нет.— По прогнозу, нынче в ночь выпадет снега на целый фут, — сообщает миссис Мейхон. — Это же катаклизм.Можно подумать, на нас цунами надвигается — так зловеще звучит ее голос. Возможно, она думает, что я не знаю слова «катаклизм».— Спасибо, миссис Мейхон. Сейчас включу новости, — произношу я самым своим серьезным тоном.Меня разбирает смех. С тех пор как мы переехали, миссис Мейхон раз десять, не меньше, предрекала «катаклизмы». Даже заставила меня окна заклеить крест-накрест скотчем — передали, что выпадет град величиной с мяч для гольфа. (Никакого града, конечно, не было.) Миссис Мейхон из тех персонажей, которые, насмотревшись новостей, бегут в супермаркет и покупают хлеба и молока гораздо больше, чем им требуется; они также наполняют ванну водой — чтобы через двое суток тоскливо провожать взглядом эту воду, спускаемую в сливное отверстие.— Доброй ночи, миссис Мейхон, — говорю я.* * *Дом кажется пустым. По крайней мере, в гостиной свет не горит и телевизор выключен.— Эй, кто-нибудь! — зову я.Ответа нет.Почти бегу в детскую.Из ванной выходит Томас в своей любимой бейсболке с логотипом «Филлиз» (отцовский подарок годичной давности) и прижимает пальчик к губам.— Тсссс!— В чем дело, Томас?— Бетани спит.Он указывает на дверь своей комнаты. И точно: на детской кроватке, на покрывале с гоночными автомобилями, разлеглась Бетани. Ладонь под щекой, чтобы прическа и макияж не пострадали.С грохотом захлопываю дверь. Снова открываю. Снова захлопываю. Бетани пробуждается. Медленно садится, потягивается. На лице — ангельское умиротворение. По щеке тянется розовая полоска — след от складочки на подушке.— Здрасьте, — беспечно бросает Бетани. И утыкается в смартфон.Наконец, видимо, заметив, какое у меня лицо, она выдавливает:— А что такого? Легла сегодня под утро. Отключалась буквально.* * *Много позже — после беседы с няней («Поймите: Томасу ВСЕГО ЧЕТЫРЕ ГОДА! Он ТОЛЬКО КАЖЕТСЯ самостоятельным!»); после отъезда Бетани, оскорбленной в лучших чувствах, едва не продырявившей меня злобными взглядами; после приготовления ужина — вспоминаю, что так и не включила новости.Впрочем, еще не поздно. На сей раз миссис Мейхон не преувеличивала: действительно, телеведущая Сесили Тайнен предрекает назавтра от шести до двенадцати дюймов осадков, особенно интенсивным снегопад будет на севере и западе Филадельфии.— Только не это! — выдыхаю я.Патрульные выезжают на дежурство при любых погодных условиях. А отгулов, по милости Бетани, у меня не осталось.— Мама… — начинает Томас.Жду неудобного вопроса. Мой сын — очень чуткий мальчик; наверное, уловил, что не всё в доме ладно.Он долго молчит. Садится рядом со мной на диван. Поникает головкой.— Что не так? Что с тобой, Томас?Обнимаю сына. Кожа у него теплая, волосы шелковистые, как пучок рыльцев на недозрелом кукурузном початке. Томас утыкается мне в бок. Хорошо бы лечь, притянуть его к себе на грудь — я так делала, когда Томас был малышом. Ибо что может быть блаженнее тяжести младенческой головки в районе солнечного сплетения? Нет, нельзя: в последнее время Томас «вырабатывает характер»; говорит о себе «я уже большой». Это он так только, по старой привычке и по собственной инициативе сейчас приласкался; вот спохватится — и вывернется из-под моей руки.— До чего же мне с тобой повезло, — шепчу я.Озвучивать такое равносильно сглазу; я даже в мыслях не позволяю себе слишком часто благодарить судьбу. Потому что это — как открытое окно для темного ночного существа, как приглашение: давай, влезь и умыкни моего мальчика.— Томас, в чем дело?Наконец он поднимает взгляд.— Когда у меня день рождения?— Ты сам знаешь. Ну-ка, когда у тебя день рождения?— Третьего декабря. Но… через сколько дней?Таращусь на сына. Это же надо было до такой степени замотаться!— Через неделю, Томас. А почему ты спрашиваешь?Глядя в пол, он признается:— Сегодня Бетани говорила про день рождения. Спрашивала, когда мой. Я ей сказал. А она спросила: мама тебе праздник организует, да?Раньше на каждый день рождения Саймон забирал Томаса, устраивал для него что-нибудь особенное: в прошлом году, когда Томасу исполнилось четыре, это был поход в кино; в позапрошлом — в Институт Франклина[57]. Три года назад (Томас, конечно, не помнит) они с отцом посетили коллекцию интерактивных экспозиций «Трогать разрешается». В этом году я планировала подхватить эстафету; думала, мы проведем третье декабря вдвоем, на какой-нибудь познавательной выставке. Но Томас глядит с надеждой. Действительно: почему бы не организовать для него настоящий детский праздник?— Знаешь что, — произношу я после долгих размышлений. — Мы с тобой могли бы пригласить ребят из садика.Сын расплывается в улыбке. Я спохватываюсь.— Я ничего не обещаю, Томас. Может, не все придут. Надеюсь, ты это понимаешь?Следует кивок.— Ну, кому звонить?— Лиле и Карлотте, — быстро отвечает Томас. И начинает подпрыгивать на диване.— Отлично. Завтра свяжусь с их мамами. А куда мы с тобой позовем Лилу и Карлотту?— В «Макдоналдс» с площадкой.Внутри что-то обрывается. Но уже через мгновение я беру себя в руки.— Здорово ты придумал.Томас имеет в виду «Макдоналдс» с закрытой игровой зоной. Это в Южной Филадельфии, Томас ходил туда с отцом. Год там не был. Как он вообще помнит про игровую зону?Томас накрепко сцепляет пальчики, устраивает ладошки под подбородком. Обычный жест, когда моего сына переполняют эмоции.— И ты мне купишь все, что я захочу, да, мама?— Разумеется. А ты будешь соблюдать меру, договорились?* * *Вскоре он засыпает прямо на диване. Уношу его в детскую, укладываю в постель.С этим у меня строго. Ребенок должен спать в своей постели. Без вариантов. Малышом Томас мучился от сильных колик, безутешно плакал целыми часами. Сердце разрывалось слушать этот плач. С самого начала инстинкт — первобытный, если не сказать животный — таился у меня во чреве; он и сейчас там, он не желает отпустить Томаса, цепляется за него когтищами, грозится свести на нет всю работу, которую я проделала с тех пор, как родился мой сын. Проще всего пойти у инстинкта на поводу — уложить Томаса к себе под бок. Но пособия по уходу за детьми на этот счет держатся единого мнения: никогда не берите малыша в свою постель. Во-первых, вы можете его случайно раздавить; а во-вторых, сформируете дурную привычку, с которой впоследствии вряд ли справитесь. Дети, которые спят в родительской постели, вырастают неуверенными, несамостоятельными, неспособными занять достойное место в мире.Еще прежде, чем Томасу исполнилось полгода, он у меня стал оставаться на ночь в отдельной комнате. Пока мы жили в Порт-Ричмонде, все было хорошо. Колики прошли, как я и предвидела; сын не страдал нарушениями сна, мы с ним оба просыпались бодрыми и полными сил.Но стоило переехать в Бенсалем, и все изменилось. Теперь с нарастающей частотностью Томас умоляет: «Мама, можно я буду спать с тобой?» Иногда среди ночи или утром я обнаруживаю его в собственной кровати — он прокрадывается, дождавшись, когда я усну, и сворачивается клубочком у моих ног. В таких случаях я непреклонна. Отношу Томаса в детскую, убеждаю, что ничего с ним не случится, и даже включаю ночник, купленный специально для его успокоения.До сих пор я считала свою линию правильной. Усомнилась недавно, пару месяцев назад, проснувшись не от плача даже — от какого-то щенячьего поскуливания в изножье своей кровати. Никогда ничего подобного не слышала. А потом детский голосок начал повторять: «Папочка. Папочка. Папочка».Я поднялась, на цыпочках обошла кровать. Томас спал, завернувшись в одеяло, точно звереныш. И разговаривал во сне. Я так и застыла. Время от времени мальчик подергивал ножками и ручками, как щенок, которому снится охота на кроликов. Выражение маленького личика менялось с удивительной быстротой: Томас улыбался, через несколько секунд хмурился, затем изумленно вскидывал бровки и морщил подбородочек. Не сразу я поняла, что он плачет. Коснулась простыни под его щекой. Простыня была мокра от слез. Я положила ладонь ему на лоб, потрясла за плечо. Пробормотала: «Томас, всё в порядке».Он не проснулся, и впервые в жизни я уложила его рядом с собой и стала гладить ему лобик — так делала моя мама. Проводила пальцем по мягким детским бровкам, пока Томас не затих. Тогда я отнесла его в детскую.Наутро он в подробностях пересказал ночной эпизод.— Это тебе приснилось, — заверила я.* * *Среди ночи обнаруживаю: прогноз оправдался.В фонарном луче видно: снег валит пышными хлопьями, засыпает подъездную дорожку.* * *Утром подскакиваю от треньканья телефонного будильника. Судорожно хватаю телефон, жму «Отменить». Экранчик высвечивает сообщение от Бетани — еще в шесть часов скинула. «Завалило по самое некуда. Не приеду». И грустный смайлик.У меня вырывается язвительное «Ну, спасибо!». Встаю, подхожу к окну. Кругом белым-бело.— Спасибо, Бетани, удружила! — повторяю я.За дверью шлепают Томасовы ножки. Мой сын стучится и входит, не дождавшись ответа.— Мама, что случилось?— Бетани в снегу завязла. Не приедет сегодня.Подозреваю, что дело вовсе не в снегопаде. Просто Бетани мстит за вчерашний выговор. С Томасом я этими соображениями не делюсь.— Ура! — ликует мой сын.Не сразу понимаю: он уверен, что раз няня не приедет, значит, с ним останется мама.— Нет, мне нужно на работу.Маленькое личико кривится. Беру его в ладони.— Прости, милый. Сейчас что-нибудь придумаю. Один ты не будешь.Времени в обрез. Опускаюсь на кровать. Что делать? Кому звонить?Томас пристраивает подбородочек у меня на плече — будто легонькая птичка уселась.— А с кем я буду, мама?— Пока не знаю.— Возьми меня с собой. На заднее сиденье.Улыбаюсь.— Нет, детям в полицейскую машину нельзя.Усаживаю его к себе на колени. Вдвоем мы прикидываем, кто бы мог нас выручить.* * *Скрепя сердце, набираю номер бабушки. Раньше она меня выручала, сидела с Томасом. Сейчас я не очень на это рассчитываю.Ба не отвечает. Что и требовалось доказать.Звоню бывшей приходящей няне, Карле. Она работает в страховой компании в центре. С сожалением Карла говорит, что их контору по случаю снегопада не закрыли.Последняя моя надежда — Эшли. Сотовый она не берет. Отправляю эсэмэску.В ожидании ответа кормлю сына завтраком. Поглядываю за окно. Снег все идет.А ведь я через такие сугробы не проеду. Придется браться за лопату.— Надевай сапоги, Томас! — командую я.* * *От физической работы настроение улучшается. В Порт-Ричмонде я занималась спортом. Недолго практиковала кросс-фит. Играла в футбольной команде. Знаю по опыту: три-четыре раза в неделю пропотеть как следует — это полезно. Нервы успокаивает. Сейчас на спорт нет времени.Вручаю Томасу лопатку — мол, помогай! Двадцать минут он толчется на одном пятачке, потом принимается строить снежный замок.У меня дело продвигается. Когда целых пять футов освобождены от снега, в дверях возникает миссис Мейхон.— Не нужно вам убирать снег, Мики. Вы не обязаны.— Зато хоть размялась.— Чак бы убрал. Ему карманные деньги не повредят.Чак — соседский мальчик, подросток. Подрабатывает, сгребая сухую листву и подметая дорожки.Продолжаю орудовать лопатой.— В любом случае спасибо вам, — произносит миссис Мейхон.— Пустяки.Вдруг меня осеняет. Хватаюсь за телефон. Ответа от Эшли нет как нет.— Скажите, миссис Мейхон, вы сегодня заняты? В смысле, у вас есть планы?— Я, Мики, давно планов не строю, — миссис Мейхон мрачнеет.* * *Никогда не была у нее в доме. Договор подписывали в квартире, которую я сейчас и занимаю. Удивление мое неподдельно. Я представляла обстановку вроде той, что окружает Ба: безделушки-пылесборники, видавший виды ковер на полу, захламленное пространство. Но у миссис Мейхон — минимум эргономичной, недешевой мебели и безупречная чистота. Пол из паркетной доски, кое-где лежат стильные коврики. Кругом картины — абстракции большого формата, написанные размашистыми мазками. Очень, очень недурны. Неужели миссис Мейхон балуется живописью? Спросить не решаюсь, хотя язык так и чешется.— Мне нравятся ваши картины, миссис Мейхон.— Спасибо.И никаких пояснений.— Ужасно неловко вас беспокоить… Если бы не безвыходная ситуация…Томас стоит не шевелясь. Похоже, одновременно заинтригован и напуган. Вот шагнул вправо, к лестнице; вытянул шейку, пытаясь увидеть, что там, на втором этаже. Спальня миссис Мейхон — что же еще.Извлекаю бумажник. В нем только двадцать долларов одной купюрой.— Возьмите, миссис Мейхон. Это пока. Вечером будут еще деньги.Миссис Мейхон отмахивается.— Ну что вы, Мики! Не надо!— Нет, я так не могу. Пожалуйста, позвольте мне расплатиться.— Не позволю, — заявляет она.Дальнейшие уговоры не действуют. Миссис Мейхон непреклонна.Вручаю ей сумку, которую собрала еще дома. Там смена одежды для Томаса, книги, игрушки.— Завтрак я тоже упаковала, миссис Мейхон.Об одном я умалчиваю. Томасу всего четыре года. Он до сих пор писается в штаны, особенно если увидит по телевизору что-нибудь страшное. А напугать его может даже выпуск новостей. Взглянув на Томаса, решаю утаить эти подробности от миссис Мейхон.— Вот это уж совсем лишнее, Мики. Я прекрасно могу состряпать ланч. Надеюсь, юный джентльмен любит сэндвичи с арахисовым маслом? А, Томас? Как насчет сэндвичей?Тот кивает.— Вот и славно. Кажется, мы поладим.Опускаюсь перед сыном на колени. Целую его в щеку.— Будь хорошим мальчиком, Томас. Ты же знаешь, что это такое?Снова следует кивок.— Это значит — слушаться старших, — произносит Томас, указывая себе на ушко.Храбрится изо всех силенок.Чем, чем он будет заниматься целый долгий день?Записываю свой номер мобильника; впрочем, наверняка он у миссис Мейхон имеется.— Если что — звоните. Прошу вас. Не стесняйтесь меня отвлечь. Работа не убежит.Наконец делаю шаг к двери. Затем еще один. И еще. Не оглядываюсь. Перед глазами — дрожащий Томасов подбородок.* * *Всю дорогу в участок меня трясет.Что я сделала? С кем оставила Томаса? Эта миссис Мейхон — она вообще кто? Родственников ее я не знаю. Помню, она говорила о сестре. А как у миссис Мейхон со здоровьем? Вдруг ее припадок накроет или инсульт? А если она несдержанная? Если сорвется — ударит моего сына, наорет на него?Спохватываюсь. Говорю себе: «Микаэла, прекращай нянчиться с Томасом. Ему почти пять лет. С каждым днем твой сын все самостоятельнее».Сегодня потеплело, со вчерашним не сравнить. И снег не идет. Тот, что выпал, уже тает; на проезжей части бурая каша, изборожденная шинами. Бетани вполне могла бы проехать. Если б захотела.После планерки подхожу к сержанту Эйхерну, спрашиваю, получил ли он мое сообщение.— Какое еще сообщение?— Вчера я вам звонила, попала на автоответчик.— А, это!.. Ну да. Что стряслось? Поговорить хотели, Фитцпатрик?Озираюсь по сторонам. Трое патрульных торчат в зоне слышимости.— Дело деликатное, сержант Эйхерн. Может, лучше у вас в кабинете?Он тяжко вздыхает.— Там сейчас комиссия. Напяливают бронежилеты, поедут с нашими ребятами по району. Вы же не потащите меня в сортир, чтобы изложить ваше деликатное дело? Говорите здесь.Снова кошусь на троих патрульных. Двое из них отлично подходят под описание, данное Нуэном, — белые, возраст чуть за сорок.— У вас не найдется для меня минут двадцать? В обеденный перерыв? — мямлю я.— Найдется. Я перекусываю «У Скотти».Эйхерн назвал забегаловку, где всегда толкутся патрульные. Место самое неподходящее. Стараюсь там не появляться. Как и в остальных заведениях, облюбованных моими, гм, коллегами.— Лучше в «Бомбическом кофе», на Франт-стрит, сержант Эйхерн.* * *Утренние часы еле ползут. Примерно в десять вздрагиваю, заметив ярко-оранжевую куртку. Так и есть: Док собственной персоной, скрестив на груди руки, торчит на перекрестке с Кэмбрия-стрит. Держит пластиковый пакет.Останавливаюсь, не доехав до него полквартала; наблюдаю.Если Док и заметит полицейский автомобиль, все равно насторожиться не должен бы. Ему с такого расстояния не разглядеть, кто за рулем. Зато мне отлично видно: всякий раз, когда кто-нибудь приближается к Доку, его губы шевелятся. Подозреваю, что произносит он одно и то же слово: «Агрегаты». Чистые шприцы. Совсем дешево. Таким способом в Кенсингтоне многие зарабатывают — берутся продавать шприцы. Плата мизерная, но на дозу хватит. Случается, предлагают и свои услуги — поставить укол, чаще всего в шею — если все остальные вены давно одеревенели. Бывает, особенно когда бесплатная больница закрыта или находится слишком далеко, такие персонажи берутся лечить инфекции и вскрывать фурункулы. Как правило, с фатальными результатами.Достаю телефон, ищу номер Трумена. Медлю с минуту. Любопытство пересиливает. Печатаю сообщение.«Ты не занят?»Да, лучше так. Учитывая тот недовольный женский голос. Вдруг у Трумена личная жизнь, а я вторгаюсь?Почти сразу он отвечает:«Не занят. Что случилось?»«Как насчет старой доброй слежки?»* * *Трумен появляется ровно через тридцать минут. Все это время я не сводила глаз с Дока. Думала: только б он не ушел с каким-нибудь клиентом. К моему облегчению — и к его досаде, — пока никто не пожелал воспользоваться его услугами.Звонит сотовый. Высвечивается номер Трумена.— Посмотри направо, Мик.Повинуюсь. Сегодня Трумена не узнать. Он в спортивных штанах, дутой куртке и шерстяной шапке. Замотан шарфом по самые глаза. Нацепил рюкзак и темные очки. Выдает его лишь спортивное телосложение.— Что скажешь? — интересуется Трумен. В сторону моей машины не глядит намеренно.— Где ты этот прикид раздобыл?— В полиции нравов дали.В юности Трумен работал под прикрытием. Проникал в наркопритоны.— Видишь красавчика в оранжевой куртке?— Вижу.— Это и есть Док.Трумен напрягает взгляд.— Всяк трудится, как может.На него глазеют две молодые женщины.— Всё, он у меня на крючке, Мик. Я перезвоню.И начинает движение к цели. В походке узнаю фирменную труменовскую решимость. Ту самую, которую мой напарник являл все десять лет. Ту, к которой я привыкла.* * *Проходит час. Трумен не звонит. Мне пора на встречу с Эйхерном.Пишу ему эсэмэс-напоминание. Затем сообщаю диспетчеру о своем местонахождении. Вру. Якобы я в супермаркете сети «ВаВа», соседнем с кафе «Бомбический кофе».Сержант Эйхерн меня опередил. Уже сидит за столиком. Вид у него скептический. А место занял самое выигрышное, с лучшим обзором. Поодаль от других столиков, рядом с уборной.Сержант только глядит на меня, привстать даже не думает. Сажусь напротив.— Так это здесь вы тусуетесь, Фитцпатрик?— Не то чтобы. Один раз была. Просто подумала, что здесь можно поговорить без свидетелей.— Похоже на то, — Эйхерн таращит глаза. — Крутое заведение.В голосе — яд. А сидит он будто на иголках. Перед ним кофе в пластиковом стаканчике. Сержант не спрашивает — может, я тоже хочу сделать заказ.— Ну так что там у вас, Фитцпатрик?Быстро оглядываюсь. Мы в кафе одни.Достаю сотовый, прокручиваю вчерашнее видео. Говорю шепотом:— Вчера во время смены всем показывала ролик.— Зачем?— Как — зачем?— Я говорю — за каким чертом вы показывали ролик кому ни попадя?— Так ведь Нуэн сказал…Эйхерн трясет головой, не дослушав.— Кто у вас босс — Нуэн или я? Нуэн — следователь, ему за поиски деньги платят. Вы-то тут при чем, Фитцпатрик?Ловлю воздух ртом, как рыба. Стараюсь сохранить самообладание.— Всё правильно, сержант Эйхерн. Только…— У нас, у патрульных, и без вашего «только» забот полон рот.Похоже, он мне закончить сегодня не даст.Замолкаю. Тут же замолкает и Эйхерн.Начинаю второй заход:— Все правильно. Только вчера одна женщина опознала подозреваемого. Я эту женщину хорошо знаю. Она сказала… — снова оглядываюсь, подаюсь ближе к Эйхерну, — она сказала, что этот человек служит в полиции.Сержант берет стаканчик в руку.Откидываюсь на спинку стула. Жду реакции. Эйхерн невозмутим.— Допустим, — цедит он наконец. — Ну и как его фамилия?— Она не сказала. — Чувствую себя по-дурацки. — Наверное, она просто не знает. По ее словам, этот человек — гм… завсегдатай на районе.Голос я уже до еле слышного лепета понизила. Не знаю, как бы поделикатнее выразиться.— По ее словам, он требует от женщин… интимных услуг… Иначе грозит арестом.Эйхерн кивает. Лицо у него спокойное.— Понимаете, почему я не обратилась напрямую к Нуэну, а прежде решила посоветоваться с вами — моим непосредственным начальником?Он что — ухмылку сдерживает?Перед этой встречей я представляла себе разные реакции — но только не снисходительную ухмылку. Эйхерн снимает крышку с пластикового стакана, аккуратно кладет на стол. От кофе валит пар.— Вы… Для вас это не новость, сержант Эйхерн?Он подносит стакан к губам, осторожно цедит кофе. Тщательно подбирает слова.— Всего я вам сказать не могу, Фитцпатрик. Но мы действительно в курсе подобных обвинений.— В курсе?— Ну да, в курсе. Нам про них известно. Нечто подобное мы уже слышали. Теперь понятно, Фитцпатрик?— И что вы в связи с этим предпринимаете?Кровь приливает к щекам, в груди все клокочет от возмущения. Как школьница, честное слово.— Мики, — Эйхерн смягчает тон, трет пальцами виски. Кажется, прикидывает, продолжать или нет. Все-таки выдает: — Мики, Мики… Вот представьте: шляется по Аве некто — ни работы, ни денег. Женщину ищет. Только ведь задаром секса не получишь. Ну и что делать такому-то типусу? А?Я смущена.Эйхерн качает головой. Явно доволен.— Копом назваться! Тогда его по первому разряду обслужат.Молчу. Крыть нечем. Отвожу глаза. Наверное, порой так и бывает. Как Эйхерн говорит. Но Пола — она же умная. Ее не проведешь.— Ладно, Мики, я все передам Нуэну, если вам от этого полегчает. Кто ваш источник?— Она просила не называть имени.— Имя останется между нами. Сами подумайте, хорош я буду, если заявлюсь в убойный отдел с анонимным обвинением… Меня на смех поднимут. Слушать не станут.Сказать или нет?— Ну, как хотите. В таком случае я ничего никому передавать не обязан. Повторяю: кто ваш источник?— Пола Мулрони.Наибольшее благо для наибольшего числа людей — такое определение миссис Пауэлл давала понятию «утилитарная этика». О наибольшем благе я и думаю, закладывая Полу Мулрони.Сержант Эйхерн кивает.— Знакомое имя. Пару раз побывала в участке эта ваша Пола, верно?— Не пару. Раза три. Если не все четыре.Эйхерн встает, берет свой кофе. Пришлепывает пластиковую крышку. Поводит плечами. Короче, дает понять, что встреча окончена.— В общем, Мики, не беспокойтесь — сообщу куда следует.— Спасибо.— А вы, — сержант ловит мой взгляд, — сконцентрируйтесь лучше на работе. Вы не что-нибудь, а Двадцать четвертый район патрулируете. Времени на другое такая служба не оставляет.* * *Я снова в машине.Сообщила диспетчеру, что уже пообедала. Сижу, кипя негодованием.Если раньше я просто недолюбливала сержанта Эйхерна, то теперь он мне омерзителен. Он говорил со мной неприемлемым тоном. Он вел себя как самодовольный индюк; еще смел кивать — дескать, знаю, знаю; ничего принципиально нового. А я-то как сплоховала! Можно было ответить… Достойные ответы множатся в голове. Поздно. После драки кулаками не машут. Лучше проверю телефон.Одно голосовое сообщение. От Трумена.«Мик, перезвони, как сможешь».Руки начинают трястись. Набираю номер, начинаю движение по Аве.Гудок. Еще один. Еще один. Шепотом заклинаю:— Ну ответь же, Трумен! Ответь!Не берет трубку. Отключаюсь. Снова перезваниваю. Наконец-то слышу его голос:— Мики! Ты где?— На углу Франт и Корал-стрит. Выруливаю на Франт-стрит.— Жду тебя возле «Эмералда».Я чуть не проскочила поворот. Резко сбавляю скорость, выкручиваю руль. За мной сразу два водителя давят на тормоза. Слышится скрежет.Просто сама не своя в последнее время.— Она… жива, Трумен?Я говорю о своей сестре.— Не знаю, Мик, — отвечает Трумен.* * *Он успел переодеться, только рюкзак оставил. В рюкзаке, наверное, дутая куртка с трениками, а на нем — неприметные джинсы, под которыми угадывается наколенный бандаж. От шарфа и темных очков Трумен тоже избавился. А сменной куртки у него, похоже, и не было.Может, поэтому он с такой быстротой запрыгивает ко мне в машину. Морщится — колено дало о себе знать. Косится направо и налево.— Давай-ка, Мик, лучше сначала вырулим из этого района.Он прав. Поворачиваю на юго-восток, еду к Фиштауну.— Что было? Долго ты за ним следил?— Пришлось шприц у него купить. Я сказал, что сам не местный. Спросил, где можно ширнуться.Киваю. Начало классическое: именно так случается подавляющее большинство передозировок. Человек приезжает из пригорода, чтобы получить по максимуму, и переоценивает возможности своего организма.— Док говорит: иди за мной. И двигает по Аве к северу.— Он про себя что-нибудь рассказал, Трумен?— Ничего. Спросил, не легавый ли я. Я говорю: обижаешь, сам легавых ненавижу. Вот и вся беседа…Трумен откашливается и продолжает:— Привел он меня в переулок. Называется Мэдисон. Туда можно через заколочос попасть, через задние дворы. Огляделся — никого. И давай товар рекламировать. Мол, только у нас, только для вас, только сейчас. Спросил, сколько мне нужно, сколько денег есть в наличии. Я, говорит, с медобразованием; за приемлемую цену укол поставлю в лучшем виде. Не надо, говорю, я и сам умею. Тут он напрягся. Вытаращился на меня. «Точно умеешь?» — спрашивает. А потом: «Тут и место есть надежное для этого дела. Можно в тепле, без риска все организовать». Теперь уже моя очередь настала напрягаться. Вдруг, думаю, он просек, что я коп? Куда я денусь? Когда я в полиции нравов служил, у меня была группа прикрытия. Свои бы всегда меня отбили. А тут… Говорю ему: «Не, всё в порядке». Деньги сую. Он берет. Велит подождать. Я: «Ты ведь не сбежишь с баблом, а?» «Не боись, — отвечает. — У нас без обмана. А то мигом из дела вылетишь». Входит в заколочос — который и правда фанеркой заколочен…— А номер дома? Номер какой, Трумен?— Вспомнила про номер!.. Он оторван давно. Сам дом — с белым сайдингом и с граффити над окнами. Три буквы «Б».Трумен переводит дыхание и рассказывает дальше:— Только Док — в дом, я скорей к окну. А внутри темень. Разглядел только, что там как минимум четверо тусовались. Разной степени обдолбанности. Один, кажется, вообще труп.Отлично представляю обстановку. В подобных домах я была бессчетное количество раз. Для меня они — как круги Ада.— Еще я разглядел, как он по лестнице поднимался, — говорит Трумен. — Наверху недолго пробыл, мигом спустился — и вон из дому. Я еле успел от окна отскочить, прикинуться, что так просто землю мыском ковыряю. Выходит Док, еще раз переспрашивает: точно я в его услугах не нуждаюсь? А то он — медик по образованию, так ширнет, что любо-дорого. И всего за пять баксов. «Не надо, — говорю. — Я сам». Он меня взглядом смерил. «Только, — говорит, — возле дома моего не колись. И вообще, осмотрись сначала, чтобы свидетелей не было». Я ему — спасибо, и уходить собираюсь. А сам думаю: черт, жаль, в доме почти ничего не разглядел. Он заметил, что я медлю, и спрашивает: «Может, тебе еще чего надо?» «Например?» — говорю. А этот сукин сын: «Например, девочку».Меня пробирает озноб. Трумен, прежде чем продолжить рассказ, смотрит с тревогой.— Тогда я ему говорю: «Пожалуй, я не прочь». А он: «Вот у меня тут фотки, хочешь посмотреть?» Я говорю: «Давай, покажи». Он достает смартфон и листает фотогалерею. И вот что, Мик. Среди этих женщин была Кейси.Удивлена ли я? Ничуть. К этому и велось.— Док мне: «Ну что, приглянулась какая-нибудь?» Я говорю: «Да, только сначала ширнуться надо. Приду попозже». Он дает мне номер телефона. «Звони, — говорит, — как будет нужда. Всегда к твоим услугам». И опять про свое гребаное медобразование напомнил.Избегаю смотреть на Трумена.— Мик. Ты как? В порядке?Молча киваю. В груди разрастается ненависть.— Как она выглядела, Трумен?Лишь задав этот вопрос, соображаю: я говорила почти неслышно. Спрашиваю снова.— В смысле, Мик?— На фото. Как она выглядела?Трумен играет желваками.— Она была считай что… Раздетая, в общем. Очень тощая. Волосы выкрашены в ярко-рыжий цвет. Мне показалось, что ее незадолго до этого били. Глаза были заплывшие. Хотя толком я не успел разглядеть.«По крайней мере, жива, — крутится у меня в голове. — Наверное, жива».— Это не всё, — говорит Трумен. — Когда я уже собрался уходить, подвалил какой-то тип — весь такой брутальный, в татуировках. Обрадовался — давно не видел приятеля. «А, — кричит, — Макклатчи! Как живешь, как можешь?»— Макклатчи, — повторяю я.— Именно.— Коннор Макклатчи.Перед глазами фото из «Фейсбука» с подписью «Коннор Док Фэмизол».Трумен кивает. Поводит подбородком на центральную консоль, где лежит лэптоп.— Можно, Мик?— Конечно.Будто старые времена вернулись: мы с Труменом напарники, он занят документацией, я веду машину.Поскольку Трумен на больничном, его логин заблокирован. Диктую свой. Он входит в базу данных.Стараюсь заглянуть в лэптоп, не выпуская руля. Создаю аварийные ситуации.— Господи, Мик! Обоих нас угробишь! Сбавь хотя бы! — восклицает Трумен.Но я не хочу сбавлять. По крайней мере, до тех пор, пока мы не выберемся из этого района, где светиться не следует не только мне, но и Трумену. Смотрю то вперед, то в зеркало заднего вида, почти готовая наткнуться на кого-нибудь из коллег. Или на сержанта Эйхерна.— Читай вслух, Трумен.Он читает сначала про себя. Наконец произносит:— Вот он, голубчик. Макклатчи, Коннор. Дата рождения — третье марта тысяча девятьсот девяносто первого года. Место рождения — Филадельфия. Молодой, — добавляет Трумен, быстро взглянув на меня.— Дальше.Он присвистывает.— Что? Не томи, Трумен!— Не буду. Тут у нас целый букет. От вооруженного ограбления до бродяжничества и нелегального владения огнестрельным оружием. Был под арестом три… нет, четыре раза. Нет, пять раз.Снова следует пауза.— Что молчишь, Трумен?— Похоже, вовлечен в торговлю живым товаром.Значит, еще и сутенер. Кстати, для Кенсингтона это нехарактерно, здесь почти все женщины сами себе клиентов находят. Но нет правил без исключений.— Сейчас отпущен на поруки, — добавляет Трумен. — Это может облегчить нам задачу.— А может и не облегчить, — я хмыкаю.Смотрю на приборную панель, на часы. Смена заканчивается. Пора спасать Томаса от миссис Мейхон. Или наоборот. И слишком долго я не отвечала на звонки диспетчера.— Где твоя машина, Трумен?Он дает координаты. Некоторое время едем молча.Наконец я открываю рот:— Как думаешь, она была в том доме?Трумен отвечает не сразу.— Трудно сказать. Вполне могла быть. На первом этаже я ее не видел. Но есть же и второй этаж. И там, я уверен, что-то происходило.Киваю.— Мики, ты, главное, глупостей не натвори.— Не бойся, не натворю.Звонит его мобильник. Трумен быстро взглядывает на экран, просит остановить — дальше он пройдет пешком.— Да ведь холодно. Давай я тебя до самой машины довезу.— Ничего. Здесь недалеко.Похоже, ему не терпится от меня отделаться. Телефон так и трезвонит, а Трумен не отвечает. Только выскочив из машины, жмет на зеленую кнопку. Тут-то я и вспоминаю, что про встречу с Эйхерном ему не сказала. Если кто и может дать совет, так это Трумен. Но он уже говорит по телефону, удаляясь скорым шагом.Смотрю ему вслед.Интересно, что это за абонент такой засекреченный…* * *Наконец-то можно ехать домой.Всю смену я волновалась: как там Томас?Еще и пять не пробило, а уже темно. Подруливаю к дому. Ненавижу это время — сумерки года. Каждый проблеск солнца кажется бесценным. Стараешься упрятать его в память, как в кладовку, растянуть, как последние припасы, чтобы хватило на всю кромешную зиму.Первое, что замечаю, — темные окна. Ни одно не светится. Под ложечкой екает. Выскакиваю из машины, бегу по снегу. Жму на кнопку звонка. Сразу же начинаю колотить в дверь.Приникаю к дверному окошку. Ничего не видно. Они вообще дома? Я готова ногой по двери садануть. Рука, по рабочей привычке, сама ложится на пояс, где во время дежурства — рукоять пистолета.Господи, почему эта миссис Мейхон не открывает?Вдруг дверь распахивается. За спиной миссис Мейхон полумрак. Томаса нет. Миссис Мейхон моргает сквозь толстенные очки.— А где Томас?— Где ж ему быть? Здесь, конечно. Да что с вами, Мики? Зачем в дверь дубасили? Меня чуть инфаркт не хватил.— Простите. Где мой сын?В это мгновение появляется Томас. Над верхней губой у него «усы», в руках — стакан с чем-то красным, явно сладким. Томас улыбается.— Я дала ему «Кул-эйд»[58]; надеюсь, вы не против, — поясняет миссис Мейхон. — Всегда держу для внучатых племянников.Не видела, чтобы к ней приходили племянники — ни внучатые, ни обыкновенные. Вслух говорю:— Нет-нет, конечно, я не против. Спасибо.— Мы смотрели кино, — с восторгом объявляет Томас. — Как в настоящем кинотеатре!— Томас имеет в виду, что мы приготовили попкорн и выключили верхний свет. Да заходите же, Мики! Не стойте в дверях — вон, холоду напустили!Пока Томас надевает ботинки и курточку, осматриваюсь. В прихожей замечаю старое, пожелтевшее коллективное фото. Полдюжины рядов — дети, от дошколят до подростков. Два последних ряда — монахини. В кардиганах, простых платьях и скромных косынках — такие же носили наставницы в школе Святого Спасителя. Дату определить практически невозможно. Как невозможно представить миссис Мейхон малышкой или юной девушкой. Ищу ее на фото. Вдруг она касается моего локтя.— Знаете, Мики, тот человек опять приходил.Сердце екает.— Томас его видел?— Нет. Я-то из окна его заметила, мигом узнала и услала Томаса наверх. А сама вышла и говорю: не живут они здесь больше. Как вы и просили, Мики.Выдыхаю.— А он что?— Огорчился.— Пусть огорчается, сколько влезет. Как вы думаете, он вам поверил? Насчет нас?— Похоже, поверил. Вел он себя учтиво, тут не придерешься.— Это он умеет.Миссис Мейхон поджимает губы. Кивает.— Вы правильно сделали, Мики. От мужчин, по большей части, одно беспокойство.Подумав, она добавляет:— За всю жизнь мне только пара-тройка путных встретилась.* * *Вот мы и дома. Томаса распирает от впечатлений.— Миссис Мейхон поставила знаешь какое кино? «Платянин»!— Что еще за «Платянин»?— Ну, там монстр катается на велосипеде!— Может, все-таки «ИНО-планетянин»[59], а?— Да. И миссис Мейхон выучила меня звонить домой!Томас, копируя действия заявленного инопланетянина, выставляет указательный пальчик, касается им моего пальца.— Вот так, мама!— Тебе понравился фильм?— Понравился. Миссис Мейхон разрешила смотреть, хотя он страшный.Томас явно взвинчен фильмом, да еще, пожалуй, избытком сахара в напитке.— И ты не боялся?— Нет. Фильм страшный, а я все равно не боялся.— Молодец. Ты просто молодец.Однако ночью я просыпаюсь от шлепанья маленьких ножек. Так и есть: на пороге моей комнаты, закутанный в одеяло, переминается Томас. Ни дать ни взять — главный герой фильма в знаменитой сцене.— Мне страшно, мама.— Бояться абсолютно нечего, Томас.— Я сегодня соврал. По правде, мне было жутко смотреть фильм.— И зря. Это все выдумка.Томас кусает губу, смотрит в пол. Отлично знаю, что за этим последует.— Томас, — говорю я как можно строже.— Можно я буду спать с тобой? — все-таки просит сын. Отлично понимая, что я не позволю.Встаю с постели, беру его за руку, вывожу в коридор.— Тебе почти пять, Томас. Ты уже большой. Будь умницей. Будь храбрым мальчиком. Постараешься? Ради меня?Он кивает.Почти втаскиваю его в детскую, включаю ночник. Томас забирается в постель, я подтыкаю ему одеяло, кладу ладонь на лоб.— Совсем забыла тебе сказать. Я сегодня разговаривала с мамами Карлотты и Лилы. Пригласила твоих подружек в «Макдоналдс».Томас молчит.— Ты меня слышишь?Он отворачивается. Колеблюсь не дольше секунды.Вспоминаю все, что читала в пособиях по воспитанию о том, как вырастить сильного, самодостаточного человека и гражданина, и насколько важно для будущей жизни чувство уверенности, которое закладывается в раннем детстве.— Они придут. Обе. И Лила, и Карлотта, — говорю я.Целую Томаса в лоб и тихонько ухожу.* * *Утром мне надо быть в суде. Я — свидетель по делу Роберта Малви-младшего. Похоже, его жена все-таки одумалась, написала заявление. Вызвали меня и Глорию Петерс.Дело рутинное, и день самый обычный. Всё бы как всегда, если б не беспокойство, которое мне внушает Малви. Взгляд его сверлит меня; он пытается установить визуальный контакт, и, когда это удается, я ловлю себя на мысли, что знаю этого человека, что уже видела его. Но где и когда — вспомнить не могу.Дав показания, уезжаю. Незачем оставаться, ждать вердикта. Потом Глория все расскажет.В машине сверяю наручные часы с теми, что находятся на панели.Немного мне известно про Коннора Макклатчи, но одно я знаю наверняка: каждый день в половине третьего он является к мистеру Райту, чтобы погреться и уколоться. А раз он у Райта, следовательно, дома его нет.«Глупостей не натвори», — сказал Трумен. Только это не глупость; совсем не глупость — прошерстить дом подозреваемого. Наоборот — это необходимо.Сейчас одиннадцать утра. Еще несколько часов ожидания. Постараюсь не коситься на циферблат. Но избегать улицы под названием Мэдисон не получается. Пару раз — недостаточно для того, чтобы возбудить подозрения — проезжаю по Мэдисон, тяну шею, точно из машины реально разглядеть дома в переулке, который описывал Трумен.Если район Сентер-Сити с его прямыми углами и идеальной симметрией доказывает, что планировкой занимались люди степенные и здравомыслящие, то в Кенсингтоне видишь, насколько сильно необходимость способна исказить первоначальные благие намерения. Там и сям разбросаны скверики самых неожиданных форм. Кроме ровной, как стрела, Франт-стрит и идеальной диагонали Аве, остальные кенсингтонские улицы забирают вкось, под тем или иным углом отклоняются от экватора, заданного улицами Вайн, Маркет и Саут, которые расположены в Сентер-Сити. Здешние улицы начинаются внезапно и обрываются без предупреждения; порой раздваиваются, а потом снова претерпевают слияние. Мэдисон не похожа на Ист-Мэдисон; Уэст-Саскуэханна почему-то бежит параллельно Ист-Камберленд. Едва ли не все недлинные улицы заняты под жилье. Дома ленточной застройки — кирпичные, с отштукатуренными фасадами — стоят плечом к плечу; лишь иногда в их сплоченных рядах наблюдаются пустыри — словно недостающие зубы. Отдельные кварталы — сравнительно опрятные: там если и попадется заколочос, то всего один, максимум — два. Другие кварталы словно повествуют о несчастьях, что постигли их обитателей. Здесь пустует каждый второй дом; по крайней мере, такое создается впечатление.Немало в Кенсингтоне переулков, которые упираются в тесные аллейки, ведущие к задним дверям. С тыла дома неприветливы: каждый, кому открылась их изнанка, — враг. Автомобили здесь не ездят — просто не протискиваются.В такую-то аллейку я и пытаюсь заглянуть, ища дом с тремя буквами «Б».Если он и есть, с Мэдисон его не видно.* * *Ближе к двум часам останавливаюсь возле заведения Алонзо. Вхожу. Алонзо мигом смекает, что я не за кофе явилась, и кивает на подсобку — наверное, там спрятана моя одежда.Благодарю его, иду в уборную. Переодеваюсь. Сохраняю максимум достоинства. Не очень-то получается в таком прикиде.Молча прячу пакет с униформой в шкаф. Выхожу на улицу.На сей раз у Алонзо остались и рация, и оружие. Под футболкой их все равно не утаить.Бегу к улице Мэдисон. Бежать теплее, чем идти. Кошусь на часы. Ровно половина третьего.Перед поворотом сбавляю скорость. Пытаюсь в заданных обстоятельствах выглядеть органично. Сама чувствую: не получается.Вот он, дом, о котором говорил Трумен. Обшит белым сайдингом. И граффити тут же — три буквы «Б». Дом — в самом конце улицы; понятно, почему я не видела его с шоссе.Заглядываю в окно. Ничего не разглядеть — слишком темно внутри. После недолгих колебаний стучусь в заднюю дверь. Вот что я скажу, что сделаю, если Док откроет?Жду в бездействии. Снова стучусь. Никто не открывает.Наконец отодвигаю фанерку и делаю шаг внутрь.* * *К вони, обычной для таких домов, примешивается дух зимней промозглости. Кажется, в доме холоднее, чем на улице. Неудивительно: в эти заколочос ни один солнечный луч не проникает. В холле — будто в морозильнике.Делаю пару шагов, жду, пока глаза привыкнут к темноте. Пол предостерегающе скрипит; пожалуй, есть и прогнившие доски; не хватало наступить на такую, попасть в капкан…Жаль, что я без форменного пояса. Достала бы фонарик. Придется заменить его мобильником.Луч от горящего экранчика шарит по углам. Что я ищу? Что готова увидеть? Людей; человеческие тела, мертвые ли, живые ли. Их нет. Есть матрацы, есть тряпье, есть всякий хлам. Похоже, этот заколочос необитаем.А ведь Трумен говорил, что Док бегал на второй этаж. Значит, должна быть лестница. Я ее не вижу.Дюйм за дюймом продвигаюсь к парадному входу. Мобильник высвечивает парадную дверь, невысокий порог, спускающийся в холл. Лестница должна быть с другой стороны.Глаза наконец адаптировались к темноте. Я ступаю гораздо увереннее. Вдруг соображаю: Док может вернуться с минуты на минуту. Скорее прочесать второй этаж — и прочь отсюда.Взбегаю по лестнице, перепрыгиваю разом по несколько гнилых ступеней, левой рукой держусь за облезлые перила.Буквально напарываюсь на взгляд огромных глаз.Роняю телефон и тут же понимаю: лицо — мое собственное. Отражение в зеркале.Вся дрожа, поднимаю телефон и одну за другой принимаюсь отворять двери. Сколько раз я так делала, когда искала сестру по притонам!Ловлю себя на том, что принюхиваюсь: не пахнет ли распадом человеческого тела? Раз учуяв этот запах, вряд ли когда его забудешь. Зловоние, которым пропитан заколочос, слито из множества омерзительных оттенков — но, слава богу, среди них нет самого страшного, самого тошнотворного.В коридор выходит пять дверей. Ванная комната — на месте ванны с унитазом две дыры в полу; кладовка; три спальни.В первой спальне — старый диван и стопка журналов. На полу валяются использованные презервативы.Во второй спальне — ни кровати, ни дивана. В угол брошен голый матрац, а у стены — грифельная доска. Уверенной, хоть и явно детской рукой, на доске запечатлен пейзаж. Окна в этой комнате не забиты, и дневного света достаточно, чтобы рассмотреть стилизованное небо, взрезанное линией высоток с бесчисленными окнами, — их юный художник обозначил рядами жирных точек. Когда сделан рисунок? Прежде чем жильцы оставили дом — или сравнительно недавно? В деревянном желобке лежат три кусочка мела. Не могу удержаться — в правом углу пейзажа оставляю крохотную меловую метку. Сто лет не царапала на доске.Хочу вернуть мелок на место — и тут слышатся шаги. Вздрагиваю. Как в замедленном кино, мелок описывает дугу и с характерным стуком падает.— Эй! Кто там еще?Голос принадлежит мужчине.Кошусь на окно. Чем грозит прыжок со второго этажа? Какими конкретно травмами?Но прежде чем я успеваю решиться, тяжелые шаги раздаются на лестнице. Замираю от страха.Господи, ну почему я не взяла оружие?Если нет оружия, лучше сразу это показать. Выставляю вперед руки. Откашливаюсь.Человек медлит на лестничной площадке. Войдя, я закрыла за собой дверь, но задвижкой не воспользовалась. Сердце бьется где-то в горле. Того и гляди, выскочит через рот.От удара ногой дверь с грохотом распахивается.Не сразу узнаю вошедшего. Явно его били. Правый глаз заплыл, не открывается. Фингал отливает всеми оттенками синего и зеленого. Нос переломан. Ухо и верхняя губа распухли. Но стрижка все та же. И оранжевая куртка.— Док? — выдыхаю я.Теперь меня трясет так, что коленки стучат одна о другую.Мне стыдно этой дрожи. Хочется объясниться: от холода трясусь. Адская холодрыга нынче.— Какого черта ты здесь делаешь? — цедит Док.— Тебя ищу.Приходится импровизировать.Док делает шаг в мою сторону.— Как ты меня вычислила?— Поспрашивала людей. Ты — фигура заметная.Он усмехается. Вроде даже с горечью. Хватается за бок. Наверное, у него ребра сломаны.— Что у тебя в руке?Как ответить? Есть шанс убедить Дока, что я вооружена. Совсем крошечный шанс — но он мог бы гарантировать мне безопасное отступление. А если Док не купится? Я буду выглядеть идиоткой.— Ничего, — отвечаю я.— Руки подними.Повинуюсь. Док подходит ко мне, задирает рубашку. Оттягивает пояс штанов. Охлопывает меня всю. Стою совершенно беспомощная.— Надо бы тебя кончить, — еле слышно произносит Док.— Что?— Говорю, кончить бы тебя за то, что твоя родня со мной сделала.Каменею от ужаса.— А что она сделала?— «А что она сделала»! — передразнивает Док. — Кейси знаешь, как про тебя говорила? Этак с придыханием: Мики у нас УМНАЯ! Злилась на тебя — но должное отдавала. Кейси послушать, так ты — минимум Альфред Эйнштейн.Смотрю в пол. Молчу. Все силы уходят на то, чтобы не выпалить: «Альберт, а не Альфред!»— Так вот, я тебе не верю, — продолжает Док. — Ты умная — значит, сечешь. Насчет родни.Не поднимаю глаз. Только бы не разозлить его. В Академии учили языку тела; очень, очень полезные навыки.Док указывает на свое лицо.— Видишь? Нет, ты погляди, погляди. Такой толпой на одного — это как? Встретишь Бобби О’Брайена — скажи, чтобы не зевал. Уж я его подкараулю.Значит, Бобби.Недаром же он ухмылялся тогда, у Эшли в гостях, стоило мне помянуть Дока.— Если это сделал мой кузен, мне за него стыдно, — мямлю я. — Но я сама с ним очень редко вижусь. Мы не друзья.Док только скалится.— Ну да, рассказывай!— Я почти не общаюсь с Бобби, — продолжаю я. — Если он тебя избил — значит, по собственной инициативе. Я тут ни при чем.Док задумывается. Переминается с ноги на ногу. Чешет затылок.— Странно: почему-то я тебе верю. Не должен бы — а верю, — наконец выдает он.— Вот и хорошо.Чуть приподнимаю голову. Взглядываю на Дока. Снова отвожу глаза.— Дела! — тянет Док, явно удивленный. — Все-таки передай Бобби, чтоб на район не совался. Здесь у меня полно приятелей.— При случае передам.Он снова усмехается. Кривится от боли.— Ладно, руки можешь опустить. Они у тебя небось затекли уже. И давай-ка без выкрутасов. Зачем пришла?— За Кейси.— Она тебе так дорога?Вся напрягаюсь. Начинаю осторожно, подбирая слова.— Она — моя сестра. Кроме того, она — жительница района, который я патрулирую по долгу службы.Док коротко смеется.— Нет, ты точно с приветом… — Помедлив, продолжает: — Слушай, уходи, пока цела. Где Кейси, я не в курсах. Честно.— Сейчас уйду. Спасибо.Может, он и врет, не знаю. Знаю другое — мне действительно нужно уходить, пока цела. До сих пор чувствую его лапы на своих боках, животе, груди. Хочется вымыться с мылом.Шагаю к двери, пока Док не передумал. Выскакиваю в коридор. Я уже на лестнице, когда он окликает меня:— Мики!Медленно оборачиваюсь. Он стоит в дверном проеме, как в раме, освещенный сзади. Этакий темный силуэт с неразличимым лицом. С неразличимым выражением лица.— Осторожнее будь. У тебя сын, о нем заботиться надо.Тело напружинивается, готовое к схватке. Голос звучит сдержанно:— Что ты сказал?— Я говорю, сын у тебя. Томасом звать, так?Док садится на придверный коврик. Затем ложится ничком.— Всё, проваливай.Он закрывает глаза.Я ухожу.* * *Фраза «сын у тебя, о нем заботиться надо» — словно гулкое эхо в висках. Похоже, Док хотел меня запугать. Что ж, ему вполне удалось. Сижу в машине, обдумываю следующий шаг. Разумеется, нападение на Дока организовал Бобби; кто же еще! Следовательно, он знает больше, чем выдал в День благодарения. Из чего вытекает, что дополнительную информацию из него так просто не вытянешь.Разве только застать Бобби врасплох. Или поспрашивать о нем третьих лиц.Без особого оптимизма пишу сообщение Эшли:«Случайно не знаешь, где сейчас живет Бобби?»* * *В ожидании ответа звоню Трумену.— Мики, — произносит Трумен, выслушав меня. — Ты что, рехнулась? О чем ты только думала!Ощущаю приступ упрямства.— Я просто полагалась на доказательства, которые у меня имелись, с целью принять обоснованное решение. Я знала, что в половине третьего Док будет отсутствовать. Знала, что нужно проверить дом — вдруг там вещи Кейси? Поэтому я туда и пошла.Почти вижу Трумена, качающего головой. Трумена, сдавившего себе виски.— Мик, так дела не делаются. Ты хоть понимаешь, что тебя могли убить?Теперь, когда Трумен это озвучил, — понимаю. И готова признать свою ошибку.— Слушай, Мик, ты увлеклась. Мы оба увлеклись. Ты написала заявление, чтобы Кейси объявили в розыск?Молчу. Наконец выдаю:— Я… я пыталась… поговорить с Эйхерном. Но он был занят.— Сообщи следователю. Не патрульному вроде нас с тобой, а настоящему следователю. Да хотя бы Ди Паоло.Чем больше Трумен убеждает, тем сильнее все во мне сопротивляется этой идее — заявить о пропаже сестры. Почему — неясно. Впрочем, уже включился тревожный звоночек. Если б Трумен замолк хоть на миг, я разобралась бы в сигналах, которые шлет мне подсознание.— Мики, дело серьезное. Этот тип знает про Томаса. Он его упомянул. Сама подумай, чем это грозит.И тут я соображаю, почему боюсь говорить о Кейси с представителями полиции. Передо мной — скептическое лицо Полы Мулрони. «Да тот самый легавый, который…» А как сержант Эйхерн отреагировал? Сразу обвинение отмел!Вот в этом все и дело. Я потому до сих пор не заявила о пропаже сестры, что перестала доверять коллегам. Легавым.Трумен молчит. И я молчу. Слышно только наше с ним дыхание.Наконец Трумена прорывает.— Тебе, Мик, может, и безразлично, что с тобой станется. А Томасу — небезразлично. И мне тоже.Меня бросает в краску. Чуть ли не впервые Трумен высказался столь прямо.— Мик, ты меня слышишь?Киваю. Соображаю, что разговор у нас — телефонный; откашливаюсь и говорю:— Слышу.* * *Через минуту после того, как я нажала «Отбой», телефон звякает эсэмэс-сообщением.Оно от Эшли. Всего два слова:«Не знаю».* * *Вечером уделяю Томасу дополнительные полчаса. Читаю ему, выслушиваю сбивчивый рассказ о маленьких дневных горестях и победах. Вместе загибаем пальцы — ну-ка, сколько дней осталось до похода в «Макдоналдс»? Радуюсь, что сыну есть чего ждать.* * *— КАРЛОТТА И ЛИЛА, — повторяет Томас, едва завидев девочек в ресторанном зале. Как заклинание: — КАРЛОТТА И ЛИЛА. КАРЛОТТА И ЛИЛА.Мы мчались как угорелые. На пятнадцать минут опоздали на свой же собственный праздник. Из Бенсалема до Южной Филадельфии полчаса езды, но со мной случился временной провал.Девочки устремляются навстречу Томасу.— Здравствуйте, — говорю я их мамам. Обе отвечают «Привет». Мама Лилы обнимает меня, чем приводит в крайнее смущение. Обеих женщин я едва знаю. Виделись мы только в садике, дальше «добрый день» разговоры не шли. Прежде чем звонить, я должна была узнать в справочнике их имена.Они представляют два ярких типажа. Мама Карлотты старше меня, ей, наверное, за сорок. Кудрявая, в практичной куртке на «молнии» и в перчатках, с виду самовязаных.Мама Лилы — мне ровесница, то есть ей чуть за тридцать. У нее густая челка и длинные локоны. Одета в элегантное синее пальто с поясом, застегнутым на пряжку. И пальто, и пояс, и пряжка настолько здорово сделаны, что хочется их потрогать. На ногах сапожки на устойчивых каблуках, в ушах изящные золотые серьги, которые достают почти до воротника. Похоже, мама Лилы работает в индустрии моды. От таких женщин обычно хорошо пахнет. Такие женщины обычно ведут блоги.Я, в своей «униформе» — вечных серых брюках и удлиненной белой блузе, — должно быть, выгляжу как официантка.Несмотря на разность в типажах, сразу ясно, что мать Лилы и мать Карлотты обе из хороших семей, обе имеют дипломы престижных университетов.С мучительной, внезапной, запоздалой остротой понимаю: ни одна, ни другая никогда не ели в ресторанах быстрого питания.— Здесь прикольно, — говорит Лорен, мама Лилы. — Детям раздолье.Джорджия, мама Карлотты, напряжена. Ее взгляд перемещается с одного объекта игровой зоны на другой — ищет скрытую угрозу.— Не знала, что у них есть детская площадка, — наконец выдает Джорджия.— Она как магнит. Еще бы — единственная в городе, — поясняю я. — Томас очень любит это место. Только мне неловко, что вам пришлось ехать в такую даль.— Пустяки, — бросает Лорен. — Сюда нетрудно добраться. От Коламбус все время к югу. И потом, у них есть парковка. Не к каждому «Макдоналдсу» парковка прилагается.— Пустяки, — повторяет Джорджия после паузы.С минуту наблюдаем за детьми. Лила и Томас забрались на лесенку, которая ведет в домик на возвышении. Карлотта блаженствует в сухом бассейне с шариками. Делает взмахи руками, будто лежит на снегу. Кошусь на Джорджию. У нее прямо на лице написано: «Когда эти шарики последний раз дезинфицировали?!»— Как работа? — спрашивает Лорен.Никогда никому в Томасовом садике не говорила, где работаю. Наверное, Лорен и Джорджия видели меня в полицейской форме, когда я забирала сына после смены.— С работой порядок. Загруженность большая, а так порядок.Спросить или не спросить, чем они занимаются? Подозреваю, что ничем. Наверное, обе отдали детей в садик исключительно ради лучшего развития в кругу сверстников, а вовсе не потому, что днем их не с кем оставить.И все-таки надо бы поинтересоваться. Пока я раздумываю над формулировкой, Джорджия спрашивает:— А что с этими убийствами в Кенсингтоне?Вот не ожидала, что она знает!— С убийствами? Расследование ведется. Есть зацепки.— Убийца — один и тот же человек? — допытывается Джорджия.— Скорее всего, да.— Надеюсь, вы его вычислите. Скверно, что там школа совсем рядом.Выдерживаю паузу.— Едва ли детям что-то грозит. Убийцу, похоже, не они интересуют.Лорен и Джорджия вперяют в меня взгляды.— В смысле, я тоже надеюсь, что убийца будет пойман в ближайшее время. Полиция, кажется, напала на след. Не беспокойтесь.Очередная утешительная ложь. Молчим. Скрещиваю руки на груди. Переминаюсь с ноги на ногу.— Надеюсь, все будет в порядке, — произносит Джорджия, глядя на часы.— Что? — переспрашиваю я. — Простите, не поняла.— Я говорю, место действительно неплохое. Не ожидала.Вдруг понимаю, о чем она.— А! Да. Да, конечно.— Ни толпы, ни кухонных запахов, — поясняет Лорен. — Очень мило.— Пожалуй, — Джорджия поводит рукой по сторонам.Бежит Томас с готовым перечнем вкусностей. Вот что он закажет:— молочный шейк;— куриные наггетсы;— гамбургер с картошкой фри;— еще молочный шейк.За Томасом бегут Лила и Карлотта. Похоже, эти трое держали совет; похоже, вместе решали, чем будут лакомиться.Джорджия вдруг опускается перед дочерью на колени, кладет ладонь ей на плечико.— Карлотта, мы же об этом говорили. Мы привезли свой ланч.Девочка, тараща глаза, начинает мотать головой, словно не веря, что подобная несправедливость вообще возможна.— Нет, мама! Нет! Я хочу гамбигир. Гамбигир и картошку.Джорджия поднимает на нас быстрый взгляд. Отводит плачущую дочь футов на десять, склоняется над ней, говорит тихо, но тоном, не допускающим возражений.Отворачиваюсь, всем своим видом показываю, что не желаю вмешиваться. Буквально слышу слова Джорджии: «Эта еда не для нас, золотко. Она вредная. В ней мало питательных веществ, одни шлаки. Разве мамочка допустит, чтобы ее зайка такое кушала?»Наверное, Джорджия думала, что здесь будет большой детский праздник и у нее получится, незаметно улизнув с дочерью, накормить ее едой здоровой и питательной. Без всяких шлаков.— Куда ушла Карлотта? — волнуется Томас.— Не знаю. Может, ей надо побыть одной. Ты за ней не ходи.Джорджия тащит Карлотту (уже не просто плачущую, а ревущую) прочь из ресторана. В дверях оглядывается, показывает жестом: вернемся, одну минуту подождите.— Карлотта еще придет? Мама! Карлотта ведь не насовсем ушла? — не отстает Томас. Цепляется за мою руку, не разжимает пальчиков.— Придет.Впрочем, в моем голосе — никакой уверенности. Это ж надо было догадаться — в «Макдоналдс» их пригласить! О чем я только думала!Ситуацию спасает Лорен. Внезапно хлопает в ладоши и говорит:— Не знаю, как вы, — а я умираю, хочу бигмак!Под моим недоуменным взглядом она сознается:— До умопомрачения люблю бигмаки. Это мой тайный грех, честное слово.Лицо у Лорен совершенно серьезное. Не знаю, как ее и благодарить.— Я тоже их люблю. До умрачения, — повторяет Томас. — Это мой тайный грех.* * *Сделав заказ, находим стол на шестерых, усаживаемся и принимаемся за еду. Появляется Джорджия, в обход нашего стола ведет дочь в игровую зону. Там Карлотта останется, пока Томас и Лила обедают.Лорен сидит напротив меня. Не представляю, что ей сказать. Светские беседы — не мой конек; особенно если попадается действительно светская женщина. Уж конечно, люди ее круга считают людей моего круга отбросами, отребьем, источниками проблем. С такими только свяжись — либо в историю влипнешь, либо нахлебника наживешь.Однако Лорен совершенно непринужденно потягивает содовую и поддразнивает дочь, которая запачкалась кетчупом.— Не может не насвинячить!Ничего себе словечко.Лорен закатывает глаза, ищет у меня поддержки: мол, да, малышня вся такая.Скоро выясняется, что и насчет ее занятости я ошиблась. Лорен работает, причем на настоящей работе, в полную смену. Она — продюсер на «Филадельфия общественной радиостанции». Вообще-то, профилирующая специальность у нее — телевещание, и одно время она работала на телевидении (ничуть не удивляюсь: Лорен прехорошенькая, таких в дикторы берут охотно).— Сейчас вот на радио застряла. Но так даже лучше. Не надо подрываться ни свет ни заря, чтобы грим успели сделать, — сообщает Лорен.Минут пятнадцать ведем на диво непринужденный разговор. Наши дети с аппетитом поглощают пищу, которую Джорджия сочла неподходящей для своей дочери. Личико Томаса буквально сияет, ручонки снуют — от бигмака к пакетику с картошкой, от картошки — к стакану с шейком. Сразу видно: получил все тридцать три удовольствия. Как и полагается имениннику.Внезапно Томас меняется в лице.— Что с тобой? Томас!Но он уже вскочил, уже мчится через весь обеденный зал.И прежде чем я успеваю подняться, Лорен спрашивает:— Микаэла, разве ваш сын знаком с этим мужчиной?Я опоздала. Томас повис на сказанном мужчине, который стоит ко мне спиной.Конечно, это Саймон. Мне и оборачиваться не надо, я его спиной чувствую. Так и бросилась бы к нему вслед за Томасом, по-детски простила бы все и сразу.Внутренняя борьба жестока и кошмарна — но вдруг я замечаю, что Саймон пришел не один. С ним — женщина, миниатюрная брюнетка с длинными прямыми волосами.Вмиг эмоции меняются на прямо противоположные. Меня охватывает ярость. Потрясенный Саймон глядит вниз, на Томаса, обхватившего его ноги; явно не узнает его — родного сына, с которым год не виделся. Наконец до него доходит. Он поднимает глаза на свою спутницу, смотрит на нее со страхом. Чувства этой куклы ему важнее, чем чувства собственного ребенка. Я же в это время, не помня себя, бегу спасать Томаса.Тот стоит на цыпочках, тянет ручонки к отцу — такому высокому, такому красивому. Выражение маленького личика мне знакомо: точно так же он смотрел на отца в последний раз. Томас заискивает перед отцом. Томас боготворит отца и гордится им. С торжествующей улыбкой он оглядывается на Лорен и Лилу, на личике прямо написано неоновыми буквами: «Вот какой у меня папа!»— Папочка! — повторяет Томас. — Папочка! Папочка!Понятно: решил, что Саймон пришел к нему на день рождения. Сюрприз устроил.От этой догадки подступает тошнота.Где уж Томасу, в пять-то лет, уяснить: отец не склонится над ним, не подхватит его на руки и не прижмет к сердцу, как делал раньше.Томас замечает меня, выкрикивает с торжеством:— Мама, смотри: папа ко мне пришел!Брюнетка, спутница Саймона, оборачивается. Наконец-то вижу ее лицо.Ей, пожалуй, и двадцати нет. Миниатюрная, прехорошенькая. Обе щеки с пирсингом — еще одно доказательство юного возраста.А на руках у брюнетки — малышка в розовой курточке. С виду ей месяцев восемь-девять.Взгляд Саймона теперь мечется в замкнутом треугольнике: от Томаса ко мне, затем — к брюнетке и снова к Томасу.Последний уже догадался: к сердцу его не прижмут. Ручонки бессильно повисли. Личико сморщилось — сейчас разревется. Одного он не понимает: причины такого равнодушия.— Папочка! — выкрикивает Томас. Уже без всякой надежды.— Папочка? — повторяет брюнетка, сверля Саймона взглядом.Тот смотрит на меня.— Микаэла, познакомься — это моя жена, Жанин.Ну, вот все и объяснилось, все странности в поведении Саймона за последний год.* * *Жанин гордо удаляется, не дав Саймону слова сказать. И уносит свою дочь. Саймон в растерянности — руки опущены, взгляд — тоже. Томас будто окаменел.Ступор Саймона длится недолго. Опомнившись, он на своих длинных ногах шагает к выходу. Нет, не успел: знакомый темный «Кадиллак» резко газует, выруливая с парковки.Мой ступор тоже проходит. Что же я застыла? Мне ведь надо спасать Томаса. Подскакиваю к нему, хватаю в охапку. Ох, какой он стал тяжелый! Томас утыкается мне в плечо.Не знаю, что дальше делать. Хочется наорать на Саймона, отвесить ему оплеуху — за то, что так повел себя с Томасом, да еще и в день рождения.Но нет, такого всплеска эмоций Саймон от меня не дождется. Нет, я не уроню достоинства перед ним. Я веду Томаса обратно к столу, где ждут Лорен и Лила. Прошу Лорен:— Присмотрите за Томасом, я сейчас вернусь.— Конечно, конечно, Микаэла. Томас!.. А мы думали, ты от нас сбежал!Иду прямо к Саймону. Он строчит эсэмэс-сообщение. Под моим взглядом отвлекается от телефона. Сует его в карман.— Послушай…Качаю головой.— Слушать тебя я не стану.Он вздыхает.— Микаэла…— Не лезь в нашу жизнь. Оставь нас в покое. Больше мне от тебя ничего не нужно.Он явно озадачен.— Ты же сама меня домогалась.— Когда это?— А кто ко мне на работу пригремел? Или уже забыла?Ничего я не забыла.— Откуда у тебя мой новый адрес? Не смей приходить, Саймон!Он скрещивает руки на груди.— Не понимаю, о чем ты. Никакого нового адреса у меня нет.Странно, но на сей раз я верю Саймону.Наконец он убирается. Наверное, побежит сейчас к своей малолетке, станет ей очередную лапшу на уши вешать. Выражаясь культурно — «строить новые отношения».Я его настоятельно попросила не прощаться с Томасом. Тот и так уже рыдает. Ничего. Чем отклеивать лейкопластырь по миллиметру — лучше просто дернуть. Так и с прощаниями, которые — навсегда.* * *Праздник кончился.— Извините, что так вышло, — шепчу я Лорен и Джорджии. Девочки получают от меня по пакетику конфет, которые я купила в супермаркете «Любой товар за 1 доллар».Джорджия в растерянности — она ведь пропустила ужасную сцену. Лорен смотрит с сочувствием. Наверняка просветит ее. В деталях все расскажет. Для того, кто видел, ситуация яснее ясного.* * *Всю дорогу домой Томас плачет навзрыд. Я его урезониваю:— Я все понимаю, Томас. Это очень горько. Сейчас тебе это трудно осознать, но на самом деле так лучше. Поверь мне.И добавляю зачем-то:— Жизнь — штука жестокая.Томас безутешен.А мне нужные слова в голову не идут — потому что занята голова совсем другим. Если это не Саймон нас искал — тогда кто?Погруженная в свои мысли, подпрыгиваю, услышав телефонный звонок. Томас уже икает от слез.— Офицер Фитцпатрик? — произносят в трубке. Голос принадлежит немолодой женщине.— Да, это я.— С вами говорит Дениза Чемберс из отдела внутренних вопросов.— Слушаю вас.— От сержанта Эйхерна к нам поступила информация, которую мы хотели бы проверить. Давайте назначим встречу.Выбираем понедельник. Будто гора с плеч свалилась. Пожалуй, Эйхерн, несмотря на все странности, все-таки правильное дело делает.* * *Дома включаю Томасу телевизор, а сама бегу вниз по лестнице и стучусь в парадную дверь.— Миссис Мейхон, не могли бы вы дать больше сведений о мужчине, который нас искал?— Каких именно сведений, Мики?— О его внешности. Сколько ему лет — хотя бы примерно? Белый он? Какого роста? Плотный или худощавый? Цвет глаз, волос — в общем, все такое.Миссис Мейхон поправляет очки. Морщит лоб.— Сколько лет — не скажу. Бывают такие субъекты — нипочем возраст не определишь. Одет как молодой. По лицу — давно не мальчик.— Насколько давно, миссис Мейхон?— Не знаю. Я в этом не сильна. Может, ему за тридцать. А может, и за сорок. Кто его разберет… Роста высокого, это я уже говорила. И красивый. Правильные черты лица. А, еще раса! Белый. Он был белый.— Может, у него были усы или борода?— Нет. Зато была татуировка. На шее. Пониже уха. Какая-то надпись, только я не разглядела толком.— Как он был одет?— В фуфайку. С капюшоном и на «молнии».Вздрагиваю. И сразу напоминаю себе: в фуфайках с капюшонами пол-Филадельфии ходит.— А может, на фуфайке была какая-нибудь надпись?— Вроде нет.— Вроде или нет?— Нет. Точно нет.— Ладно. Спасибо, миссис Мейхон. Спасибо вам. Если еще что-нибудь вспомните — дайте знать. И у меня к вам просьба.— Выкладывайте, Мики.— Если он снова явится, спросите, что передать. Или сразу же — сразу же! — позвоните мне.Миссис Мейхон переваривает мои слова. Наверное, я ее здорово озадачила. Если не напугала. Ей ведь «проблемы не нужны» — так она сама говорила. Пыталась донести до меня эту мысль.Но в ответ на мою просьбу миссис Мейхон о ненужных проблемах и не заикается.— Всё сделаю, Мики, — обещает она и медленно закрывает дверь.* * *Раундхаус — вот как называют здание, где расположена штаб-квартира Полицейского управления Филадельфии. Название неофициальное, но официального я никогда не слышала.Здание лишено углов, стены изгибаются волнообразно. Стиль — брутализм. Материал — желтовато-серый бетон, который под дождем темнеет. Не стихают слухи о скором переезде Полицейского управления — якобы тесно ему в этих мрачных, морально устаревших стенах. А по-моему, они неотделимы от теперешних обитателей. Точно так же не могу представить, чтобы Трекс заселили новые люди. На прошлой неделе за район взялись Консолидированная железнодорожная корпорация и городские власти — бетонируют пустыри. Но от хаоса им не избавиться. Хаос может сменить дислокацию, и только.Вхожу в Раундхаус. Киваю двоим знакомым офицерам, что толкутся в холле. Они смотрят с недоумением, будто спрашивают: «Ты-то что здесь забыла?» Досадно. Лучше бы мне проскочить незамеченной. После таких встреч сплетни неминуемы. Считается, что зря в Раундхаус никого не вызывают.* * *Дениза Чемберс — дружелюбная, пухлая, седая женщина лет пятидесяти с хвостиком. Смотрит на меня сквозь синие очки. Приглашает к себе в кабинет, просит присаживаться. Стул — новехонький и очень низкий. Чувствую себя нашкодившей девчонкой.— Замерзли, наверно? — участливо интересуется Дениза Чемберс.Она кивает на окно. Под нами с полдюжины этажей, отлично видна пробка на стыке 676-й автострады и 95-й улицы. Ничего принципиально нового.— Да нет, я холод нормально переношу.Жду, пока Чемберс завершает какую-то операцию в компьютере. Наконец она поворачивается ко мне.— Знаете, зачем вас вызвали?Сразу перешла к сути дела. С похожими интонациями я подозреваемых на улицах спрашиваю: «Знаете, почему я вынуждена вас задержать? Знаете, за что я вас остановила?»Впервые за все время мне делается не по себе.— Вы сказали, что сержант Эйхерн передал вам некую информацию.Чемберс не сводит с меня глаз. Прикидывает, что мне известно, а что неизвестно.— Так и есть, — произносит она после затяжной паузы.— Что он сказал?Чемберс вздыхает, устраивает руки на столешнице.— Очень неприятно говорить такое, офицер Фитцпатрик, но работа есть работа. Словом, вы попали под внутреннее расследование.— Кто — я?!Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю подумать. Еще и в грудь себя тычу.— Я? Я под внутренним расследованием?!Чемберс кивает. А ведь Трумен предупреждал: «Главное — правильно выбрать, к кому подмазаться». Говорил: «Это политика, Мик».— В чем меня подозревают? — выдавливаю я.Чемберс принимается загибать пальцы.— В прошлый вторник вы были замечены с пассажиром в служебной машине. Также вас видели за пределами вверенного вам участка. В среду и в четверг вас видели во время дежурства без рации и полицейской формы. В пятницу вы два часа подряд не отвечали диспетчеру. В целом нынешней осенью ваша профпродуктивность снизилась на двадцать процентов. А еще вы беспричинно открывали досье арестов. Искали данные по двум гражданам. Наконец, у нас есть все основания полагать, что вы дали взятку владельцу малого бизнеса в вашем районе.Таращусь на Денизу Чемберс. Выдыхаю:— Кому?— Алонзо Вилланува. Вдобавок, судя по всему, в его заведении вы прячете смену штатской одежды для самовольных действий в рабочие часы. По крайней мере однажды вместе с полицейской униформой вы оставили там и табельное оружие. Которым, заметьте, мог воспользоваться кто угодно.Возразить мне нечего.Дениза Чемберс на меня не наговаривает — формально она права. И все равно я в шоке. Во-первых, жуть берет от мысли, что за мной следили. Судорожно вспоминаю, о чем говорила, катаясь в служебной машине. Может, информация — из аудио- и видеозаписей? Или ко мне соглядатая приставили? С них станется.— Могу я спросить, офицер Чемберс? Кто запустил расследование?— Это закрытая информация, — цедит она.Впрочем, я и без нее знаю.Эйхерн — больше некому. Он меня терпеть не может. Что до профпродуктивности, она снизилась оттого, что Трумен получил травму и я осталась без напарника. Бывает, кстати, что внутреннее расследование начинают ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО из-за потери профпродуктивности; что из-за нее над патрульным полицейским устанавливают наблюдение. Но Эйхерн, похоже, только повода ждал от меня избавиться. В терпеливости ему не откажешь.— А еще что-нибудь сержант Эйхерн вам говорил? Про Полу Мулрони? Про обвинение, которое она выдвинула против офицера полиции?Чемберс колеблется.— Д-да, говорил. Да.Озарение приходит внезапно. Подлец Эйхерн. Мои же слова против меня использовал. Небось сказал: «Она будет прикрываться голословным обвинением какой-то потаскухи-наркоманки. Не верьте ей».— И что вы намерены делать, офицер Чемберс? Насчет этого обвинения? Вы проинформировали детектива Нуэна?— Разумеется. Он сам этим займется.— Послушайте! — Сама чувствую, что излишне горячусь. — Эйхерн испытывает ко мне личную неприязнь. Ничем не обоснованную. Верьте мне. Я наверняка знаю, что как минимум один патрульный требовал услуг сексуального характера от женщин, которые загнаны в угол. Которые не могут сказать «нет».Повисает недолгая тишина. Ободренная, продолжаю:— Именно этого человека зафиксировала камера видеонаблюдения. Он как раз преследовал жертву.Глаза Денизы Чемберс вспыхивают. На краткий миг — но этого мига достаточно, чтобы ощутить: мы с ней обе — женщины, постарше и помоложе; мы должны быть солидарны. Дух солидарности витает над столом.— Об этом Эйхерн вам сказал? Или нет? — допытываюсь я.Но Дениза Чемберс не говорит больше ни слова.* * *Выхожу от Денизы с толстой папкой. В ней — перечень моих прав и обязанностей на период расследования, которое надо мной ведется. От работы меня отстранили.По крайней мере, больше не надо беспокоиться, с кем оставить Томаса. По крайней мере, одна забота с плеч долой.Намеренно смотрю в пол.Единственный, с кем я хочу поговорить, причем немедленно, — это Трумен.Сажусь за руль, достаю телефон. Застываю, не нажав на кнопку. Может, у меня паранойя. Но откуда, откуда мне знать, что в телефоне — или даже в машине — не установлены «жучки»? Отдел внутренних вопросов вполне мог получить такое разрешение. Ну конечно! Все мои разговоры прослушиваются! Изучаю потолок, заглядываю под сиденья, под детское кресло. Кто их разберет, где заканчиваются их права? А Трумена втягивать нельзя — он и так достаточно сделал.Прячу телефон и еду к нему домой.Неудобно сваливаться как снег на голову — но выбора нет. Надеюсь только, что не вторгнусь в его личную жизнь. Прекрасно помню тот женский голос: «Кто звонит, Трумен? Кто это звонит?»* * *Труменов новенький «ниссанчик» припаркован на подъездной аллее. Все его машины, сколько я их помню, прямо-таки сияли чистотой что снаружи, что внутри. Ни крошки хлебной, ни пятнышка, ни царапинки. Зато в моей машине полный бардак. И раньше был, а с появлением Томаса усугубился. Игрушки, бутылки с водой, крошки, фантики, пакеты из супермаркета, монеты, промасленная бумага от сэндвичей…Снова паркуюсь на улице, иду к крыльцу. Колеблюсь, прежде чем постучать. Наверное, зря я приехала.Пока терзаюсь запоздалыми мыслями, дверь распахивается. На пороге — худенькая, миниатюрная женщина. В ней и пяти футов росту не будет.— Что там у вас еще? Как эти коммивояжеры надоели! Ничего покупать не буду, сразу говорю!— Я не коммивояжер. Простите, Трумен дома?Женщина вскидывает брови, но не двигается и не отвечает.Лет ей может быть и шестьдесят, и все восемьдесят. С виду — постаревшая хиппи. На ней бандана и футболка с надписью «Вирджиния — для любовников». Неужели она — мать Трумена? Я знаю, что его мать жива и что он ее обожает. Что она заведовала детским садом. Сейчас, конечно, уже не работает. Живет на северо-востоке Пенсильвании; горы Поконо чуть ли не за домом начинаются.Пытаюсь заглянуть в дом. Но женщина прикрывает дверь, заслоняя мне обзор своим сухоньким телом.— Мэм, я — знакомая Трумена. Я хотела бы с ним поговорить.— Трумен, — повторяет женщина, словно припоминая. — Трумен…Наконец появляется сам Трумен — босой и с полотенцем на бедрах. Не то подпрыгивая, не то прихрамывая, идет к двери. Воображаю, как ему неудобно. Его даже в выходной без формы редко увидишь, а тут — полотенце, голый торс…— Мама, — говорит Трумен, — это Мики. Мы с ней друзья.Женщина кивает, но взгляд по-прежнему подозрительный. Косится на сына, затем на меня.— Вон оно что, — тянет миссис Дейвс. Но от двери — ни шагу.— Подожди, Мик, не уходи. — Трумен осторожно отодвигает свою миниатюрную маму. — Секунду. Я сейчас.Он закрывает дверь. На мгновение наши взгляды скрещиваются.* * *Пятью минутами позже мы трое, плюс общая неловкость, сидим в гостиной. Трумен теперь полностью одет. Прислонился к жесткой спинке стула, правую ногу вытянул на оттоманке. Мы пьем чай. Миссис Дейвс бессмысленно смотрит в свою чашку.— Пей, мама. Уже остыл, — произносит Трумен. И поясняет: — К себе ее забрал. — Он искоса взглядывает на мать — слушает она или нет — и быстро добавляет: — У нее был инсульт. Теперь провалы в памяти.Миссис Дейвс сверкает глазами над чашкой.— Вообще-то, сынок, я с тобой в одной комнате нахожусь. И никаких провалов у меня нет.— Извини, мама, — смущается Трумен и предлагает: — Мик, давай лучше во двор выйдем.Следую за ним, прикрытая широкой прямой спиной. Сколько раз я смотрела на него именно со спины! Сколько выездов на место преступления мы совершили вместе — и всегда Трумен первым поднимался на крыльцо какого-нибудь притона, первым видел кровь, раны, трупы. Служил этакой ширмой, буфером между страшной сценой — и мной. Вот я и привыкла: раз он впереди, значит, бояться нечего.Во дворе все застыло от холода. Безлистый кустарник тянется вдоль дощатой изгороди — бурое на буром. Из наших ртов вырывается пар.— Не сердись на маму, — говорит Трумен. — Просто она… — Нужное определение не сразу приходит ему в голову. — До сих пор надо мной квохчет.— Все нормально.Чувствую легкий укол зависти. Вот и надо мной бы кто-нибудь квохтал — очень было бы неплохо.Рассказываю Трумену о встрече с Денизой Чемберс, о неожиданных результатах этой встречи. В его глазах — искреннее участие. Раскрыться перед таким слушателем легче легкого.— Быть не может, Мик!— Может. Меня отстранили от работы.Трумен долго молчит.— О Кейси нет новостей?— Нет.Он кусает губу, словно борется с собой: спросить — не спросить. Наконец решается.— А что насчет Клира, Мик?— А что насчет Клира, Трумен?Он удерживает мой взгляд.— Мик, давай начистоту.Так вот стены и рушатся. Возводишь их, возводишь, скрепляешь притворством, вечным «У меня все прекрасно»; знаешь при этом, что фундамент — лишь тактичность Трумена, лишь его скромность. И пожалуйста — один-единственный прямой вопрос, будто строительная груша, разносит стену в пыль.Ответить я не могу — ком к горлу подкатил.Я очень редко плачу. Даже из-за Саймона воли слезам не дала. Да, я пришла в бешенство; да, несколько раз саданула по холодильнику, выпустила в потолок серию душераздирающих воплей и долго боксировала подушки. Но не плакала.Сейчас я трясу головой. Горячая слеза ползет по щеке; я стираю ее резким, яростным жестом.— Черт!Не помню — вроде раньше при Трумене не выражалась.— Успокойся, Мик.Трумен сердится, это по голосу ясно. Кажется, сам уже не рад, что спросил. И не знает, как теперь себя вести. Мы друг к другу никогда не прикасались. Разве только случайно, если вдвоем заваливали какого-нибудь молодчика.— Успокойся, — повторяет Трумен. Протягивает руку, несмело опускает ладонь на мое плечо. Обнять не пытается. Я это ценю. Я и так достаточно унижена.— Ну что — лучше?— Супер. Откуда ты узнал про Саймона?— Извини, Мик, но ваши отношения — это, если честно, секрет Полишинеля. В тесных кругах патрульной службы все всё давно знают.— Понятно.Пытаюсь собраться в кучку. Смотрю в серое от холода небо. Кажется, что слезы замерзают прямо на веках. Вытираю нос рукой в перчатке. Говорю извиняющимся тоном:— Я тогда была совсем зеленая девчонка.— Да, я в курсе.Отворачиваюсь. Жестоко краснею — вот и выдала себя. С потрохами.— Забудь, — бросает Трумен. — Чего тут стыдиться? Клир — мерзавец. Ты была ребенком.Вроде Трумен констатировал факт — а мне только хуже. Выходит, меня считают «жертвой»; гадость, какой бы смысл в слово «жертва» ни вкладывали. Не терплю повышенного внимания к своей особе, сочувствия, шепотков за спиной. Лучше б вообще мое имя не упоминали в разговорах. Ни по какому поводу. Ясно вижу компанию коллег-патрульных: закатывают глаза, пихаются локтями, прыскают над кофе. Еще бы: мои отношения с Саймоном — отличная тема для обеденного перерыва. Хочется провалиться сквозь землю — да, вот эту самую, промерзлую, в Труменовом дворике.Трумен еще некоторое время колеблется, прикидывает, насколько тяжело будет для меня следующее откровение. Упирает руки в бока. Опускает взгляд.— У него… гм… репутация такая…— Ты о Саймоне?Он кивает.— Не в обиду тебе, Мик; и не подумай, что я сплетни собираю. Только, похоже, ты такая не одна. В Лиге были и другие девочки, на которых Саймон разлакомился. О нем давно поговаривают… Кстати, его тоже временно отстраняли от работы. Но по-настоящему прищучить не смогли.Буквально подмывает крикнуть: «Мало же вы о нем знаете!» Но я молчу. Мне стыдно. Саймон — отец моего сына.Так и стоим — лицом к лицу, глаза в глаза.— Какого возраста кенсингтонские жертвы? — спрашивает Трумен.— У первой дата рождения не установлена. Второй было семнадцать. Третьей — восемнадцать. Четвертой — двадцать.— Мики, у тебя видео в телефоне сохранилось?Киваю. Но просматривать ролик заново не хочу. Меня и так тошнит.Трумен протягивает руки. Поневоле отыскиваю ролик и нажимаю нужную кнопку.Смотрим вместе. Изображение, как я уже говорила, размытое. Мужчина больше похож на оборотня, лица под капюшоном словно и вовсе нет. И в эту фуфайку, в этот капюшон, как бы заключающие в себе человека-невидимку, я с поразительной легкостью вписываю Саймона.— Ты думаешь, что…Нет, не хочу это озвучивать. Пускай Трумен сам.Он пожимает плечами.— Все может быть. Ты его получше знаешь. Я-то с ним никогда дружбу не водил. Он подонок. — Спохватывается, добавляет: — Только не обижайся.— Я не обижаюсь.Снова и снова прокручиваем ролик. Наконец Трумен подытоживает:— Вот что мы имеем. Хорошая новость: ты завтра свободна, и я завтра свободен. Кто у нас на подозрении?— Коннор Макклатчи. И, наверное, Саймон.— Значит, надо разделиться. Я займусь Макклатчи. Не хочу, чтобы ты с ним дело имела — после этого случая. А ты веди Саймона.Также Трумен предлагает поменяться машинами. Это разумно, учитывая, что Саймон мою машину знает. План таков: моя машина остается в Маунт-Эйри, домой я еду на Труменовом «Ниссане». Заранее извиняюсь за беспорядок в салоне.Прощаясь, Трумен снова кладет ладонь мне на плечо.— Мы ее найдем, Мик. Я в этом уверен.* * *Как-то нелогично в первый же день отстранения от работы заниматься слежкой.С утра влезаю в неприметный темный свитер, напяливаю такую же неприметную бейсболку. Томас смотрит с подозрением.— Почему ты так оделась, мама? Где твое всё?— Что — всё?— Кобура. Ремень.— У меня выходной.Вчера я не удосужилась подумать, что скажу Томасу. Приходится тянуть время. Лихорадочно соображаю. Соврать насчет отпуска нельзя — вдруг отстранение долго не продлится?— Значит, никакой Бетани не будет! — ликует мой сын.Рано обрадовался.— Нет, будет.Поручив Томаса Бетани (которая, как всегда, опоздала на пятнадцать минут), я прыгаю в машину и мчусь в Южную Филадельфию.* * *Было время, когда я частенько каталась в Саймоновом «Кадиллаке». При определенном усилии я и сейчас могу представить себя в салоне, пахнущем кожей и чуть-чуть — сигаретами (Саймон не курил, а покуривал — и только в хорошую погоду, когда можно открыть окна). По выходным он свой «Кадди» намывал, начищал прямо-таки любовно. Саймон вообще обожает автомобили — это у него от отца, который хоть и умер безвременно, а успел привить сыну страсть к технике.И вот теперь, углядев знакомый автомобиль на стоянке полицейского участка, я вынуждена гнать воспоминания обо всех многочисленных случаях интимной близости, которые имели место между мной и Саймоном в салоне этого самого «Кадди».Паркуюсь неподалеку. Опускаю оба козырька. Не дай бог задремлю. Чтобы этого не случилось, я прихватила аудиокнигу. Буду слушать и неотрывно смотреть на входную дверь. Также у меня изрядный запас воды и сэндвичей. Только водой увлекаться нельзя, а то в туалет приспичит.Все утро народ так и снует туда-обратно; дверь хлопает, впуская или выпуская очередного сотрудника. Почти всех этих людей я вижу впервые. Пару раз мелькают мужчины, похожие на Саймона; вздрагиваю, чтобы в следующий момент понять: обозналась.В одиннадцать утра наконец-то появляется Саймон Клир. Он выходит из здания, смотрит налево, затем направо, в сторону Труменова «Ниссана», откуда я веду слежку. На нем стильное пальто и, наверное, костюм — я вижу серые брюки, начищенные до блеска черные туфли. Волосы зачесаны назад и приглажены гелем. Получив должность детектива, Саймон кардинально сменил стиль.Вот оно, началось. Улица сравнительно тихая — приходится дать ему тронуться с места в своей машине, прежде чем газануть самой.Куда собрался Саймон? Может, в Управление для допроса, для беседы с жертвой или свидетелем? Или у него обеденный перерыв уже наступил? Не рановато ли? Саймон катит к северу по Двадцать четвертой улице. Добравшись до Джексон-стрит, внезапно круто разворачивается и едет в обратном направлении, на юг. Возле Пассунк-сквер забирает вправо. Сейчас окажется на хайвее. Точно. Еду за ним.Кажется, я поняла, куда направляется Саймон. Я угадываю все его действия. Знаю, куда свернет, прежде, чем он выкручивает руль в соответствующую сторону. И все-таки каждый раз удивляюсь. Чему? А вот этому ощущению неминуемости.Саймон въезжает на автостраду 676-Ист, катит до развязки. Вот он уже на Аллегейни.Дальше я могла бы ехать с закрытыми глазами.* * *На районе сегодня оживленно. Ах да, ведь начало месяца. Народ оплачивает квитанции. Справа молодая женщина в отчаянии швыряет сумку оземь, скорчивается над ней, плачет в голос, не таясь.В одном квартале от Аве Саймон внезапно останавливается. Для конспирации приходится проехать вперед. Смотрю в зеркало заднего вида и не замечаю, что из переулка выруливает автомобиль. Чуть не полоснула по нему крылом. Судорожно сворачиваю на Аве, паркуюсь в первом попавшемся месте — напротив бесплатной столовой. Человек тридцать-сорок встали в очередь, ждут, когда заведение откроется. Выскакиваю из машины. Выглядываю: может, Саймон просек слежку? Может, решил проверить, что это за «Ниссан» и кто в нем?Саймона нет.«Кадиллак» пуст. Значит, успел выйти и скрыться в одном из трех направлений.Бегу к «Кадиллаку».* * *Что Саймон забыл в Кенсингтоне в это время суток? Приписан он к району Южная Филадельфия; значит, и вверенный ему участок — там же. Остается вероятность — небольшая, правда, — что Саймон работает под прикрытием. Но тогда зачем он так вырядился — костюм, пальто? По Кенсингтону подобные персонажи не разгуливают.Заглядываю в ближайший к «Кадиллаку» переулок. Пусто. Пробегаю полквартала, до следующего переулка. Пусто. Дальше, быстрее. Недешевое серое пальто как сквозь землю провалилось. И двери домов закрыты — все до одной. Проходит пять минут.«Оторвался», — думаю с досадой.Торможу в переулке под названием Клементайн. Здесь относительный порядок — дома опрятные, и всего пара заколочос. Чуть наклонившись вперед, упираюсь ладонями повыше колен. Трудно дышу. Злюсь на себя. Надо же — упустила! После такой напряженной слежки!Вот Трумен — тот не упустил бы. Годы работы в Армии спасения даром для него не прошли. Кого хочешь выследит.Поднимаю глаза. Оказывается, я стою прямо перед домом, который мне почему-то знаком. Может, я здесь арест проводила? Может, заглядывала сюда для проверки жилищных условий какой-нибудь семьи?Ищу зацепку. Вот она: лошадь с повозкой на входной двери. Такие нашлепки в Филадельфии каждую вторую дверь украшают. Но у этой лошади отломаны передние ноги. И мне снова семнадцать, я с Полой Мулрони стучусь в чужой дом, где последний раз видели мою сестру…Закрываю глаза. Всего на мгновение. Мгновения достаточно, чтобы вернуться в то лето, в тот день, когда вопрос — жива Кейси или нет — оставался открытым. Это после я узна́ю: да, на сей раз жива. На сей раз мне суждено ее найти.* * *Дверь открывается. От этого звука открываются и мои глаза.На меня таращится незнакомая женщина. Не она ли впускала меня в притон, к Кейси? У той волосы были черные; у этой — седые. Ну так ведь больше десяти лет прошло. Может, и она.— Тебе плохо? — спрашивает женщина.Мотаю головой.— Тебе что-то нужно?Не хочется деньги попусту тратить — у меня их негусто, — но эта женщина, пожалуй, что-нибудь заподозрит, если я скажу «нет». И потом: может, она владеет какой-то информацией…Может, помнит Кейси…Говорю «да», и меня впускают. В тот самый дом, где впервые умерла моя сестра.* * *Тогда здесь мебели почти не было. Люди, больше похожие на призраков, валялись, наверное, прямо на полу.Сейчас в доме тепло и на удивление чисто. Пахнет свежеприготовленной пастой. На стенах плакаты: Иисус, еще Иисус, Дева Мария, группа «Иглз» с чьим-то неразборчивым росчерком. Пол застелен аккуратными ковриками, и есть мебель — дешевая, зато новехонькая.— Садись, — приглашает женщина, указывая на стул.Ну и что делать? Впрочем, легенда созревает моментально. Мне нужен «Перкоцет»[60]. Столько, на сколько хватит двадцатки, что хрустит в моем кармане. Пожалуй, три колеса смогу купить. Хотя зависит от дозировки. Если женщина заподозрит, что я из новичков, — пожалуй, разведет меня всего на одно колесо. Разумеется, я его в грязь втопчу, как только выберусь отсюда. Получается, я готова заплатить целых двадцать долларов за информацию, о потенциальной пользе и достоверности которой понятия не имею…Отогреваю руки в карманах. Женщина исчезает в кухне, но быстро возвращается со стаканом воды.— На-ка, выпей. Что-то вид у тебя неважный.Беру стакан, пью. Жду. Похоже, я в этой женщине ошиблась.— Откуда ты про меня узнала? — спрашивает женщина.— Один приятель сказал, — выдавливаю я, помедлив.— Что за приятель?— Мэтт, — придумываю я. Мэттов в наших краях — через одного.— Значит, ты подруга Мэтти Б.? Славный парень!Киваю.— Пей, пей водичку-то.Послушно делаю еще глоток.— Ты сегодня еще не принимала? — допытывается женщина.— Н-нет.Первое слово правды. Становится стыдно.Услыхав, что я чиста, женщина кладет ладонь мне на плечо.— Вот и умница. Умница. Я тобой горжусь.— Спасибо.— Сколько уже дней ты воздерживаешься, милая?И тут я замечаю на стене, прямо над собственной головой, распечатку в рамочке — «Двенадцать шагов». Формат небольшой — увидит лишь тот, кто будет высматривать специально. Голова ближайшего Иисуса чуть наклонена к инструкции, будто Он тоже считает шаги. Интересно, это случайно получилось?Откашливаюсь. Сообщаю:— Три дня.Женщина кивает со знанием дела.— Ты просто молодчина. — Мне достается оценивающий взгляд и предположение: — Небось впервые соскочить пытаешься, а?— Откуда вы знаете?— Да ведь видно. Ты не изможденная. Те, которые годами употребляют, — на тех глядеть жалко. Замученные. Совсем как я.Она усмехается.Замученной я уже давно себя чувствую — с тех самых пор, как Томас родился. Переезд в Бенсалем меня просто доконал, а исчезновение Кейси стало последней каплей. Но эта женщина, конечно, говорит о другом. Знаю, о чем. Тоже насмотрелась на таких, которые то соскакивали, то опять срывались — и так годами, десятилетиями. В периоды воздержания у них такой вид, будто они просто ужасно хотят спать.— Ну, а на группу ты пойдешь, милая? — спрашивает женщина. — Кстати — тебе ночевать-то есть где? — Ее взгляд скользит к лестнице. — Там, наверху, сейчас шестеро живут — поэтому извини, я тебя приютить никак не могу. Хотя… Дай подумать…Она подходит к лестнице и кричит:— Тедди! Тед!— Спасибо, мне есть где жить, — говорю я.Женщина качает головой.— Не глупи. Найдется и для тебя местечко. Потеснимся.Сверху слышится мужской голос:— Звала, Рита?— Нет, правда, не стоит беспокоиться, — мямлю я. — У меня бабушка жива. Она меня пустит. Там тихо, в бабушкином доме…Рита смотрит с сомнением. Снова обращается к невидимому Теду:— Ты когда в Вест-Честер собираешься?— В пятницу, — доносится со второго этажа.— Вот, я же сказала — местечко найдется, — произносит очень довольная Рита. — В пятницу можешь заселяться, деточка. Или даже в четверг вечером. Только тогда одну ночь на диване поспишь — ничего?Снова отнекиваюсь, а Рита гнет свое: знаю, мол, все знаю.— Просто имей в виду — здесь тебя ждут. Или тебе платить нечем? Так это не беда. Я денег не беру, не волнуйся. Я ни от какой организации, я сама по себе. Действую по принципу «Передай добро дальше». От тебя требуется продукты в общий котел покупать, туалетную бумагу, бумажные полотенца — все такое. А за старое возьмешься — пинками выгоню, поняла?— Поняла, — вымучиваю я.Ужас как неудобно перед этой Ритой.Она смотрит вопросительно.— Странный у тебя выговор. Ты местная?Киваю.— А поконкретнее?— Выросла в Фиштауне.— Вот оно что…Думаю только об одном — как бы сбежать. Но ведь я даже не заикнулась о Кейси.— Запиши мой номер, — продолжает Рита. — Телефон-то у тебя есть?Достаю телефон. Она диктует номер, я начинаю его вводить — и вижу эсэмэску от Трумена.«Ты где?»«Рядом с К и А», — печатаю в ответ.Затем нахожу фото Кейси и протягиваю телефон Рите.— На что он мне?— Я ищу эту женщину. Всех о ней расспрашиваю. Я ее сестра. О ней уже около двух месяцев нет никаких известий.— Ай, бедняжка! Плохо дело! — сокрушается Рита.Берет телефон, отводит руку подальше, прищуривается. Увеличивает изображение. Хмурится.— Это твоя сестра?— Да. Вы ее знаете?Рита становится мрачнее тучи. Прикидывает что-то в уме, делает некие выводы. Внезапно свирепеет:— Убирайся из моего дома. Вон. Живо!* * *Никаких объяснений за этим приказом не следует.Я не успеваю еще сойти с крыльца, как дверь за моей спиной захлопывается. Оборачиваюсь напоследок, фиксирую в памяти безногую лошадь. Бегу к «Ниссану».Изо рта валит пар. По самые уши заныриваю в куртку. Глаза щиплет от слез.Кошусь по сторонам — может, появится Саймон. Он не появляется.Новое сообщение от Трумена.«За сколько доедешь до перекрестка с Сомерсет-стрит?»«За 2 минуты».Едва успеваю отправить ответ, как появляется новое сообщение.«Я на перекрестке с Лехай-авеню».Значит, Трумен на месте не стоит. Потому что, вероятнее всего, пытается оторваться от «хвоста».* * *До заявленного перекрестка мне легче дойти, чем доехать. Я уже практически там. Дождусь Трумена. Сейчас бы горячего чего-нибудь выпить… Холод когтит меня, пробирает до костей. Выбиваю дробь зубами.Вздрагиваю, услышав голос Трумена:— Мик, идем скорей. Я машину рядом оставил. Там и поговорим.Сажусь за руль.— Что у тебя, Трумен?Я и хочу услышать, что он разведал, и в то же время все во мне противится этой информации. Трумен понимает. Вид у него мрачный. Он прикидывает, как бы преподнести новость.— Трумен, не томи.— Короче, пошел я в этот дом. В переулке рядом с Мэдисон, — начинает он. — Ну, где три «Б» на стене. Стучусь в фанерку. Появляется Макклатчи. Весь обдолбанный. Ладно, думаю, это мне на руку. У него бдительность на нуле. Макклатчи мне кивает, спрашивает: «Ты кто?» Ну понятно: где ему меня узнать? Я говорю: «Я эсэмэсил. Насчет перепихнуться». Вижу — он еле-еле на ногах держится. Однако выдавливает: «Угу». А сам ни с места. Я: «Ну так что? Будет мне девочка или как?» Он: «Будет. Заходи».Захожу. В доме несколько уже кайф ловят, еще двое колются. На меня ноль внимания. Макклатчи приваливается к стенке и отключается. Холод собачий. Воняет дерьмом. Трясу этого урода за плечо. Он глаза открывает, моргает. «Где, — говорю, — твоя мобила? Хочу еще разок на девочек взглянуть». Он достает сотовый, открывает свой каталог. Листаю. Все женщины, которых он мне в прошлый раз показывал, на месте. А Кейси нет. Ну, думаю, попал я. Если сейчас его про Кейси спрошу — он смекнет, что мы с тобой заодно. А потом рассудил: а что мне терять? Нечего. Вдобавок он под кайфом — может, и не сообразит. И спрашиваю: «А рыжая где? В прошлый раз она мне глянулась». Макклатчи еле ворочает — что мозгами, что языком. «А, — говорит, — Конни!» «Значит, — уточняю, — ее Конни звать?» Он: «Конни… того… выбыла из строя». И голову наконец-то поднял. И знаешь, Мик, — лицо у него было как у коршуна, который жертву заприметил. Совсем другое лицо, короче. Он даже глаза в кучку собрал каким-то чудом.Тут двое восстали из мертвых и тоже на меня вылупились, будто я им всю идиллию нарушил. Будто от меня все проблемы. То было тихо-мирно, и вдруг изменилось что-то в комнате, понимаешь, Мик? А Макклатчи спрашивает: «Чего тебе далась эта Конни? Другую выбери». Я: «Не знаю. Люблю рыжих, что ж теперь со мной поделать?» А сам боком, боком — и к выходу. С Макклатчи глаз не свожу — вдруг у него нож или еще что? Вижу: он очухивается. Шагнул ко мне, встряхнулся. И спрашивает: «Тебя кто подослал? Сеструха ее? Ты легавый, что ли?» Тут я и свалил. Знаешь, Мик, колено-то мое, оказывается, работает не хуже прежнего. Бегу, а вслед несется: «Ты легавый, да? Легавый, так тебя растак?!»Трумен смотрит на меня, почесывает щеку.А мне кажется, что по венам и артериям вместо крови ледяную воду пустили.— Что это значит — выбыла из строя? Что это значит, Трумен?Ответа мы не знаем — ни я, ни он.В свою очередь, рассказываю ему про Саймона.— Поехал в Кенсингтон. Прямиком. Петлять даже не думал. Я его упустила.— Очуметь, — комментирует Трумен.— Ему в Кенсингтоне делать вообще нечего. Он к Южному отделению приписан. К Южному, — повторяю я.* * *Заруливаю на парковку перед шеренгой убогих заведений: китайская едальня, прачечная самообслуживания, магазин «1000 мелочей», кафе «Данкин донатс». Надвигаю бейсболку на самый нос — не хочу, чтобы меня заприметил кто-нибудь из завсегдатаев. Хлопает дверца соседнего автомобиля. Утыкаюсь подбородком в грудь.— По-моему, пора, Мики.— Что пора?— Пора рассказать все Майку Ди Паоло.Качаю головой.— Нет. Не надо.— Надо. Ди Паоло славный парень. Я его с детства знаю.— Мало ли кто кого с детства знает…— Хорошо. Какие еще варианты, Мик?— Разбираться самим. Без посторонних.— Допустим, мы так и будем делать. Допустим, ты вычислишь убийцу. И что дальше? Ты с ним лично поквитаешься? И сядешь до конца своих дней? Нет, так не пойдет. Сама знаешь, почему.Высказавшись, Трумен умолкает.— Ты ему действительно доверяешь?После продолжительного раздумья он произносит:— Да. Ди Паоло в спортивных играх никогда не мухлевал.— Чего он не делал?— Не жулил, говорю, Ди Паоло, даже когда мы с ним пацанами были.— Ну а ты сам? Тебе что — охота впутываться? Есть риск работу потерять, Трумен. Мы действуем не по протоколу.— Мне уже всё равно, Мики. Я в полицию не вернусь.Так вот оно что… А я всё голову ломала.— Почему?— Не хочу, — напрямик отвечает Трумен. — Оно ведь как? Ладишь с ребятами. На грубость от начальства не нарываешься. Всем вроде приятель. Идешь словно по ровной дорожке — и забываешь, что система-то подгнила. Я не про Филадельфию. Не про эти конкретные убийства в Кенсингтоне. Я про систему в целом. Нельзя столько власти в одни руки, особенно когда эти руки — грязные. Разладилось что-то, причем, похоже, в самой середке. — Трумен переводит дыхание. — Мик, я сна лишился. Понимаешь, почему? Люди гибнут. Не только женщины. Вообще люди. Ни в чем не повинные. Безоружные. Вот и не спится.Кажется, впервые он раскрыл свои убеждения.Мне ответить нечего.— Я сейчас легко могу уйти. Пенсию уже заслужил. Захочу — другую работу найду. Зато спать буду спокойно.И добавляет:— Люди гибнут. Кругом. Каждый день.— Понимаю.Пожалуй, и впрямь надо обратиться к этому Ди Паоло.* * *Итак, Трумен звонит своему приятелю. Мы всё еще в «Ниссане», едем к моей машине.— Слушай, Майк, тут одно дело, — говорит Трумен в трубку. — Не из тех, которые на планерках обсуждают. Можешь подскочить в «Герцог» сегодня вечером?«Герцог» — бар в Джуниате. В этом северном районе росли Трумен и его друг Ди Паоло. Бар — один из старейших, уже несколько десятилетий существует. Любимое заведение Трумена. Он знаком со всеми барменами. Я в «Герцоге» была всего раз, на день рождения Трумена, который отмечали большой офицерской компанией. Но вообще здесь полицейские не зависают. Значит, можно будет спокойно поговорить, без страха, что кругом — чуткие уши.Мне не слышно, что ответил Ди Паоло, но, судя по всему, он согласен.— В восемь нормально, Майк? — уточняет Трумен. — Хорошо. До встречи.И дает «отбой».— А ты, Мики? Тебе восемь — не поздновато?— Нет, ничего.* * *На мое счастье, Бетани демонстрирует столь редкую для нее отзывчивость. Конечно, она посидит с Томасом дополнительное время. Вообще не вопрос.В «Герцоге» малолюдно, тихо. Стены отделаны деревянными панелями, свет приглушенный. У дальней стены бильярдный стол. В Филадельфии почти не осталось заведений, где еще разрешается курить, «Герцог» — одно из них. Хоть в данный момент не видно никого с сигаретой, все равно табачный запах намертво въелся в эти стены.Трумен занял столик за перегородкой, в уголке, укромнее места и не найдешь. Ди Паоло пока нет. Перед Труменом бутылка «Короны». Кажется, это единственный напиток, с которым он изменяет своим снобским гастрономическим предпочтениям. Бутылка почти пуста. Спрашиваю, не взять ли еще.— Бери, — соглашается Трумен.Заказываю две «Короны». Одну — себе. Алкоголь я не люблю. Пока была с Саймоном, могла выпить чуть-чуть за компанию. Просто не вспомню, когда последний раз пила. Может, год назад. Пиво кажется мне восхитительным.Входит Ди Паоло. Они с Труменом сверстники, но, в отличие от сухопарого, спортивного Трумена, которому ни за что не дашь больше сорока, Ди Паоло выглядит придавленным своими годами, бремя столь тяжко, что он еле волочит ноги. И вообще производит впечатление зажатого, застегнутого на все пуговицы зануды, способного вдруг уйти в отрыв. Помню, на Труменовом дне рождения Ди Паоло поставил композицию «Бон Джови» «Живем молитвами», стал подтягивать и так всех завел, что последний куплет пели хором. Мне он тогда понравился.— Похоже, у вас в этом и впрямь большая нужда, — говорит Ди Паоло вместо «Добрый вечер, Мики» и кивает на бутылку.— Так и есть. Будете? — отвечаю ему в тон.— Еще чего. Мы не на пляже, чтоб пиво глушить. Эй, Пит! — кричит он бармену. — Виски со льдом. «Джеймсона», а не что зря! А для леди — еще бутылку «Короны».Наконец мы все трое уселись: я рядом с Труменом, Ди Паоло — напротив. Трумен благодарит приятеля за то, что тот выделил время. Получает в ответ улыбку.— А почему бы и не выделить ради приятной компании? Ну, выкладывайте, во что вляпались.Трумен косится на меня, я — на Ди Паоло. Пауза затягивается, улыбка сползает с лица последнего.— Не томите.— Вы знаете Саймона Клира? — решаюсь я.Прежде чем отпить виски, Ди Паоло долго смотрит мне в лицо. Наконец делает глоток. Даже не морщится, будто воду пьет.— Знаю.— Хорошо знаете?Он пожимает плечами.— Не то чтоб очень. Мы пересекались на межведомственных совещаниях. Он к Южному департаменту приписан. Далековато от моего участка.Взвешиваю каждое слово в ответе Ди Паоло. Главное — не выдать волнения, главное — сдерживаться.— А могут у него быть причины поехать посреди рабочего дня в Кенсингтон?Ди Паоло напрягается.— Почему вы спрашиваете, Мики?Вопрос меня коробит.— Сегодня я его там видела. В рабочее время.Ди Паоло вздыхает. Смотрит на Трумена, пытается установить с ним визуальный контакт. Тот прячет глаза.— Вот что, Мики, — говорит Ди Паоло и начинает производить странные манипуляции — будто круги рисует в воздухе. — Если меня тут вздумали втянуть в любовные разборки — то не выйдет.Долго молчу. Наконец выдавливаю:— Что вы имеете в виду?— Не хочу показаться бесцеремонным, только, Мики, про ваши отношения с Саймоном Клиром всем известно. Меня сюда впутывать не надо.Он явно что-то недоговаривает. Вздыхает, продолжает:— Не знаю, что ему понадобилось в Кенсингтоне, но, наверное, причина имелась. Личного характера.Прежде чем ответить, считаю в уме. Вся киплю от негодования.— Дело не в моих отношениях с Клиром. Я просто пытаюсь донести до вас некую информацию, которая, возможно, пригодится при расследовании кенсингтонских убийств. Потому что больше меня никто слушать не желает.— Что за информация? — спрашивает Ди Паоло.— Не знаю, сколько вам известно на сегодняшний день, — говорю я и делаю большой глоток пива. После чего излагаю всё.Про Полу Мулрони. Про ее категорический отказ писать заявление. Про исчезновение Кейси. Получается сумбурно. По лицу Ди Паоло не поймешь, верит он или нет.— Сначала я доложила сержанту Эйхерну. Еще в тот же день. Примчалась в участок и наговорила ему на голосовую почту, что есть сведения. Мне казалось, Эйхерн должен знать это; и потом, я хотела действовать по инструкции. Эйхерн заявил, что обвинения в насилии уже до него доходили. Обещал сообщить кому следует.Замолкаю. Начинаю со свежими силами:— Но я отнюдь не уверена, что Эйхерн выполнил обещание. Через несколько дней после нашего разговора мне позвонили из отдела внутренних расследований. Вызвали на беседу. Приезжаю, а мне говорят: вы под следствием. Вот, от работы отстранили.Впервые я выдала все одним махом; наверное, поэтому несправедливость, неправильность происходящего чувствую настолько остро.Ди Паоло по-прежнему сидит с непроницаемым лицом. Интересно, какой процент информации был ему уже известен? Похоже, немалый. У Ди Паоло — опыт, и голова варит как надо.— Понятно, — наконец цедит он.Не дождавшись других комментариев, продолжаю:— Я имела в виду, что убийцей может быть полицейский. Саймон — полицейский. И сегодня его понесло в район, который он неоднократно проклинал последними словами.Ди Паоло молчит. Впечатление, будто я ему вызов бросила.— Что-нибудь еще, Мики?— Да. Саймон любит молоденьких девушек. И он… в личной жизни он нарушает… этические принципы.Ди Паоло будто окаменел.Внезапно понимаю: больше от него ничего не добиться. Похоже, он мне не доверяет. Еще бы: от работы отстранена по непонятным причинам, выдвигает обвинения против своего бывшего… Поведение неумной и мстительной любовницы.Опускаю глаза, но боковым зрением вижу: Ди Паоло смотрит на Трумена: мол, она как, с головой дружит? Тот, благослови его Господь, кивает.— Я — адекватная, — выпаливаю. Сама знаю, до чего нелепо звучит. — Трумен! Скажи ему, что я не психованная!Вдруг осознаю: да ведь я пьяна. Конечно — две бутылки пива выцедила!— Мик, никто тебя психованной не называет. И не считает, — произносит Трумен. И едва заметным качанием головы велит: «Помолчи. Ради бога, закрой рот».Ди Паоло кладет обе ладони на столешницу.— Мики, я вас выслушал. Я вас понял. Вам надо было выговориться, верно?Против воли издаю звук, который можно расценить как откровенную издевку.— Ха!Ди Паоло невозмутим.— Ситуация не в вашей компетенции.— А в чьей?— Не скажу. Не имею права. Поверьте на слово: всё под контролем.Он встает. Разговор окончен.Неожиданно для себя выдаю:— Я в СМИ обращусь. У меня на радио одна подруга работает. Уж наверное, она этой историей заинтересуется. Насчет коррупции в полицейском участке Кенсингтона.Я имею в виду Лорен Спрайт. Воображаю, как бы она изменилась в лице, услыхав от меня в свой адрес слово «подруга». Наверное, расхохоталась бы.Ди Паоло даже бровью не ведет.— Вот как.— Да. Вот так, — отвечаю я и в то же мгновение слышу от Трумена предостерегающее: «Мик!»— Что ж, ваше право. Валяйте. Только знаете, что вам эта подруга скажет?Не знаю. Поэтому молчу.— Она скажет, что преступник пойман, — продолжает Ди Паоло. — Да будет вам известно, Мики, что не далее как сегодня, в четыре тридцать пять, мы его, голубчика, повязали. — Он взглядывает на часы. — А десять минут назад эту информацию выпустили в свет все местные и национальные СМИ.У меня отвисает челюсть.— Нет, конечно, если вам так уж приспичило поболтать с подружкой о развращенных, коррумпированных легавых — вперед. Начните с сообщения, что вас отстранили от работы за несанкционированную слежку.Ди Паоло залпом допивает виски. И на сей раз его лицо перекашивается.Не желаю доставлять ему такое удовольствие — спрашивать, кто же преступник. Но все равно почему-то спрашиваю.— Роберт Малви-младший, — отвечает Ди Паоло. — По-моему, вы его знаете.* * *Как только Ди Паоло скрывается за дверью, хватаюсь за смартфон. На Трумена даже взглянуть не могу. Он молчит, но я понимаю: ему за меня стыдно.Шарю по сайтам местных газет. Ищу конкретную новость. Через несколько минут открывается статья.«Задержан подозреваемый в совершении кенсингтонских убийств», — гласит заголовок.На фото — Роберт Малви-младший. Кажется, что глядит прямо на меня, причем с той же злобой, что и тогда, в суде.Оказывается, Малви арестовали сегодня в связи с убийствами после того, как источник, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что видел его на месте первого убийства. Информацию подтвердила и видеозапись. Экспертиза ДНК доказывает несомненность контактов Малви со второй и третьей жертвами.Отвожу взгляд от фото.— Вспомнила наконец-то!— Что ты вспомнила, Мик? — Давно Трумен рта не раскрывал.— Где видела этого типа. А то прямо весь мозг сломала: физиономия знакомая, а откуда знакомая — не могу понять, и всё… Так вот, я видела этого Малви, когда мы нашли первую жертву. Я ему еще сказала: «Вам не следует здесь находиться, сэр». Он не отреагировал.Наконец решаюсь взглянуть на Трумена. Он удивительно серьезен.— Да в чем проблема? Что я такого сделала?Трумен не выдерживает:— Мик, все с тобой ясно. Это у тебя на почве переживаний. Из-за сестры разнервничалась. Навоображала всякого.— Из-за сестры! Да она надо мной небось потешается. Завела себе очередного, а от нынешнего прячется… Может, прямо сейчас сидит и ржет. Вот, думает, а Мики-то меня ищет, ха-ха-ха!Трясу головой. Что-то я совсем стала никудышная. Малви не опознала вовремя… Он-то меня запомнил, еще как запомнил. Он мне в лицо ухмылялся. А я, вся на эмоциях, такую улику проворонила… Еще мечтала о карьере следователя! Последние недели ясно дают понять: это не для меня.Заказываю еще пива. И, вспомнив, что пил Ди Паоло, — виски со льдом. Потом вторую порцию. И третью.— Будешь, Трумен? Нет?.. Ну, как знаешь.— Полегче, Мики. Притормози, — советует он.Не хочу притормаживать. Хочу мчаться на максимальной скорости. Чтобы проскочить этот дурацкий эпизод. Чтобы он поскорее остался в прошлом.— Ладно, Трумен, уговорил.(Сказано распухшим, заплетающимся языком. Как же я теперь домой поеду? Мне бы голову на стол положить и спать, спать…)Трумен колеблется.— Это я виноват, — наконец выдавливает он. — К Клиру у меня личная неприязнь, под ее влиянием я и внушил тебе подозрения. Просто о нем столько болтали, что…Следует пауза.— В твоем случае сорваться было как раз плюнуть. Клир с тобой гадко поступил. А у меня к нему всегда была неприязнь, — повторяет Трумен.На некоторое время умолкаем.— Все равно непонятно, что ему понадобилось в Кенсингтоне, — упираюсь я.Трумен пожимает плечами.— Например, он работает под прикрытием. Сейчас этот вид расследований широко используется. Особенно в авральных ситуациях. И не могут ведь посылать на задание все время одних и тех же. Нужны новые лица, вот Клир и…Качаю головой.— Нет. Он — следователь, а не солдат Армии спасения.— Этого ты наверняка знать не можешь, Мики. Нас с тобой в круг посвященных не приглашали.Свет над столом неестественно яркий. Даже странно, что дает его лампа с абажуром в стиле Тиффани. Что интересно: Луис Комфорт Тиффани учился в Вест-Честере, в военной академии. То есть несколько лет провел в Пенсильвании. Этот конкретный абажур — явно подделка. Грубо выглядит. Должен интимную атмосферу создавать, а сам нервирует, как стробоскоп в черно-белых детективах. И вот, под этим резким светом, я вдруг осознаю: работа меня целиком поглотила, сначала я — офицер полиции, а потом уже все остальное. А ведь этой самой работы я могу запросто лишиться, если Ди Паоло вздумает шепнуть кому надо пару слов. Смешно.— Нам не соскочить, Трумен. Нам не соскочить.Трумен, похоже, не понимает, о чем я. Смотрит сочувственно. Почти нежно. Будто сейчас по щеке меня погладит.— Мики, ты сегодня сама не своя. Мне за тебя тревожно.— Не парься, Трумен. Всё в ажуре.Продолжаю смеяться. Сама чувствую: смех отдает сумашедшиной.— Давай-ка я тебя домой отвезу, — предлагает Трумен.Иду за ним. У дверей спотыкаюсь и едва не падаю.Трумен перехватывает меня поперек туловища — и не отпускает до самой машины. Какая же сильная у него рука! Мысль об этой силе волнует, под его ладонью тело напрягается. Ощущаю слабый запах — вероятно, от кондиционера для белья. Никогда у нас с Труменом не было такого тесного контакта. Никаких отрицательных эмоций на эту тему. Эмоции сплошь положительные. Как хорошо, как приятно, когда тебя поддерживают в прямом смысле слова. Обнимаю Трумена за шею, прижимаюсь виском к его виску.«Ниссан» припаркован в квартале от бара. Трумен тащит меня на другую сторону, прислоняет к пассажирской двери. Жмет на брелок, и машина отзывается двойным писком. По тихой и пустынной улице разносится эхо. Трумен тянется, чтобы открыть дверь. Я ему мешаю — но не двигаюсь с места.— Мик, пусти. Я отвезу тебя домой.Смотрю ему в лицо. Как я раньше не понимала — насчет всего мира и насчет нас с Труменом? Это же э-ле-мен-тар-но! До смешного просто! Трумен почти десять лет рядом, можно сказать, бок о бок со мной. Где были мои глаза? Вот, пожалуйста: мы даже дышим сейчас в унисон, учащенно дышим.И я целую его в щеку.— Мик, — произносит Трумен. Кладет ладонь мне на плечо. Моя ладонь оказывается у него на щеке. Он ведь в баре хотел меня погладить по щеке, так? Вот сейчас я сама его поглажу.— Постой, — говорит Трумен. Но не двигается с места. Тогда я целую его в губы. И он мне отвечает. Целое мгновение. А потом почти отшатывается.— Нет, — говорит Трумен. — Мики, это неправильно.И отступает еще на пару шагов. Пространство между нами создает.— Это неправильно, Мик, — повторяет Трумен.— Очень даже правильно.Его лицо делается каменным.— Послушай, Мик. Я… кое с кем встречаюсь.— С кем?Выпалила не подумавши. Впрочем, меня осеняет прежде, чем Трумен успевает ответить. Фото у него на столе. Счастливая семья. Очаровательные дочки. Жена-красавица.А старая миссис Дейвс! Как она меня впускать не хотела! Трумен сказал: «Мама надо мной квохчет».— Я встречаюсь с Шейлой, Мик, — сознается Трумен. — Мы решили всё исправить. Может, и получится…Едем молча. Даже выходя из машины возле своего дома, я не говорю ни слова.Порог переступаю под осуждающим взглядом Бетани. Стараюсь к ней не приближаться, но, конечно, она учуяла, чем от меня разит, когда брала деньги.* * *Просыпаюсь с чудовищным чувством стыда. Кажется, в жизни так стыдно не было.Воспоминания о вчерашнем вечере сначала подползают, затем валятся на меня, как лавина. Закрываю лицо ладонями.— Ох, нет! Нет-нет-нет-нет-нет…Томас, оказывается, тайком прокрался ко мне в постель. От моих стенаний он вскакивает.— Что — нет, мама?— Ничего. Пустяки.* * *Бетани, как всегда, опаздывает. Дожидаясь ее, позволяю себе предаться сладкой мечте: вот приедет — уволю, прямо с порога. Я под следствием, услуги няни — тем более такой — мне не нужны. Вовремя спохватываюсь. Есть два «против»; они-то и удерживают меня от импульсивных действий. Во-первых, моя машина осталась в Джуниате, и мне не хочется объясняться с Томасом на тему, куда это мама срывается из дома и как машина попала в другой район. А во-вторых… Может, я вернусь в полицию. Сколько времени займут поиски другой няни с таким же гибким графиком? (Если они вообще увенчаются успехом.)Поэтому, когда Бетани наконец приезжает, я делаю вид, будто собираюсь на работу. Впервые она извиняется за опоздание. Сегодня Бетани даже накраситься не успела и выглядит совсем юной.Сбитая с толку ее искренностью, мямлю:— Всё в порядке. Не беспокойтесь. Кстати: сегодня Томасу можно посмотреть одну телепередачу. Сами решите, какую именно.* * *Еще одно открытие: такси из Бенсалема в Джуниату стоит тридцать восемь долларов два цента (это не считая чаевых). Я прекрасно жила бы и без этой информации.Сажусь в свою машину. Весь день принадлежит мне, я могу делать, что хочу. Осознание внезапно — и приятно. Давно, очень давно не было у меня такой роскоши — свободного времени. Я и забыла, как это, когда некуда спешить. Вечно ведь мчишься на службу, а потом — со службы, к Томасу; не считая забот, которые я на себя дополнительно взваливаю.Еду по Двадцать третьей улице. Теперь, когда я не на дежурстве, в глаза бросаются разные не связанные с криминалом вещи. Например, импровизированные игровые площадки в Кенсингтоне, точнее, способы их обустройства. Откуда-то притащили детскую горку — вон она, ржавая, стоит на углу; к заборам там и сям приварены баскетбольные кольца с драными сетками. Прямо на тротуаре торгуют подержанной бытовой техникой, помятые стиральные машины и облезлые холодильники выстроились совсем по-военному — этакая старая гвардия.И никто не таращится на мой автомобиль — он же не полицейский! Уличные женщины не вздрагивают при моем приближении. Меня обгоняет мальчик на трехколесном велосипеде. Возле светофора он все равно вынужден остановиться, и я из-за него не вижу, что сигнал сменился с красного на зеленый.Поддаюсь порыву взглянуть на свой порт-ричмондский дом. Он теперь принадлежит одному рафинированному юноше (точнее, по документам, его не менее рафинированным родителям).Взглянула. Вздохнула. Еду к Фиштауну, мимо бабушкиного дома. Окна не светятся, дом кажется заброшенным.Пора в Бенсалем. Но, поравнявшись с кафе «Бомбический кофе», я внезапно торможу. Сегодня я в штатском — никто не обращает на меня внимания. На миг позволяю себе представить другую реальность. В ней мы с Томасом каждую субботу заглядываем в кафе и читаем газеты. И у меня достаточно времени отвечать на все вопросы Томаса, удовлетворять его растущую любознательность. И я обеспечиваю сыну беззаботное детство, балую его — то пухлым маффином за пять долларов (маффины выставлены в витрине), то фруктами и йогуртом — их бармен берет с голубого керамического блюда, как раз взял, протягивает покупателю. Я знаю этого бармена по имени; спрашиваю, как жизнь. Я в приятельских отношениях со всеми — и с официантами, и с завсегдатаями. В другой реальности у меня стабильный график, и по выходным я часами сижу в каком-нибудь ресторанчике, вооружившись альбомом для этюдов. С детства любила рисовать.Стою в общей очереди, мысленно проговариваю заказ. Вдруг меня окликают:— Мики, это вы?Голос женский. Оглядываюсь, вся как струна. Не выношу, когда меня застают врасплох. Пожалуй, эта женщина еще и наблюдала за мной, прежде чем позвать.Слава богу, голос принадлежит Лорен Спрайт, маме Томасовой подружки Лилы. Сегодня на Лорен шерстяная шапка рыхлой вязки и фуфайка в мелкую звездочку.— Привет! — радуется Лорен. — Вот здорово, что мы встретились! Я все думала, как вы там… — Она умолкает и добавляет — помедлив и взвесив фразу: — Ну, с того случая. Со дня рождения.Переминаюсь с ноги на ногу. Прячу руки в карманы.— Неловко вышло. Такая сцена… Простите.— Пустяки. Как Томас?Мой ответ звучит слишком поспешно.— Томас в порядке.Чуть не выпалила: «Не ваше дело!» Только Лорен, кажется, искренне переживает, а не сплетен алчет.— Рада слышать, — произносит она. Похоже, и вправду рада.— Кстати, Мики, как насчет приехать в гости? Лила только о Томасе и говорит, все уши мне прожужжала. Малыши наши вместе поиграли бы, а мы пообщались бы…— Что желаете? — нетерпеливо произносит бармен. Я и не заметила, что подошла моя очередь.— Спасибо, Лорен. Это было бы здорово.Она чуть подает назад, не мешая мне делать заказ.— Я вам позвоню, Мики.* * *Прихлебывая кофе, руля одной рукой, еду во Франкфорд, оттуда — на север, на Делавэр-авеню. К своему удивлению, сворачиваю на парковку возле пирса, где Саймон столько раз назначал мне встречи. С тех пор многое изменилось. Сияет огнями казино «Сахарный дом». Новые парковки заняли место пустырей, в реку глядятся кондоминиумы.Но сам пирс остался прежним. Он в аварийном состоянии, замусорен и безлюден. Та же рощица, оголенная зимними ветрами, закрывает его от взглядов случайных прохожих.Останавливаю машину, иду через пустырь, отводя от лица хлесткие ветки, с хрустом топча сухие сорняки.Вот и пирс. Упираю руки в бока. Думаю о Саймоне. О себе, восемнадцатилетней, зябнущей вот на этих самых досках. Что я тогда, полжизни назад, смыслила? Ничего. Что изменилось? Ничего. Мне до сих пор непонятно, зачем человеку прикладывать столько усилий, чтобы завоевать обожание ребенка — ведь ребенком я, по сути, и была.* * *К часу дня силы меня оставляют. Подкатывает тошнота; возможно, дело в похмельном синдроме. Сегодня отпущу Бетани пораньше. Пусть отдохнет. Выруливаю с парковки, ныряю на Девяносто пятую и еду к северу.* * *Открываю дверь. В квартире подозрительно тихо.Может, Томас спит? Ему все еще иногда требуется дневной сон; правда, теперь гораздо реже.Вешаю куртку на крючок. Заглядываю в кухню. Разумеется, там полно немытой посуды — осталась после завтрака и после обеда; а Бетани что-то не видно. Делаю вдох. Выдыхаю. Придется провести с ней беседу, а начать так: «Если б вы, Бетани, прибирали в течение дня…»Нет, не стану нервы себе портить.Иду дальше. Дверь детской закрыта. Если Томас спит, незачем его будить.Дверь ванной тоже закрыта. Задерживаюсь возле нее, прислушиваюсь. Проходит полминуты. Никаких звуков.Наконец не выдерживаю. Тихонько стучусь, зову шепотом:— Бетани, вы здесь?Поворачиваю дверную ручку. Оказывается, изнутри было не заперто.В ванной — никого.Подскакиваю к детской. Распахиваю дверь. Постель не застелена, но пуста.Теперь я кричу на весь дом:— Томас! Бетани! Где вы?Ответа нет.Врываюсь в свою комнату. Пусто. Почти скатываюсь по лестнице, ищу сама не знаю что — записку, какой-то знак, намек, зацепку.Но я же сама только что видела машину Бетани. Стоит себе спокойно на подъездной аллее. Для пеших прогулок сегодня слишком холодно. Вдобавок Бетани и в хорошую погоду гулять не заставишь.Выскакиваю на наружную лестницу без куртки, без шапки. Скорее, скорее. Через две ступени. Огибаю дом. Ветер так и пронизывает сквозь тонкий свитер.Заглядываю в машину. Разумеется, в ней никого нет. Успеваю отметить, что детское кресло Бетани так и не установила — вон, валяется на заднем сиденье.Стучусь к миссис Мейхон. Звоню в звонок. Пускаю в ход кулаки.Мысли — одна другой кошмарнее, одна другой навязчивее. Буквально вижу Томасово тельце — безжизненное, распластанное где-нибудь на пустыре. Я достаточно насмотрелась на трупы, мне ничего не стоит визуализировать. Правда, мертвый ребенок мне попался всего один — девочка шести лет, сбитая машиной в районе Спринг-Гарден. Я тогда разрыдалась. Образ той девочки до сих пор меня преследует.Снова жму на кнопку звонка.Миссис Мейхон открывает, мигает непонимающе за своими толстенными очками. На ней коричневый махровый халат и тапочки.— Мики, что стряслось?— Томас… он пропал. Я его с няней оставила. Утром. Возвращаюсь — их нет. И записки тоже нет.Миссис Мейхон бледнеет.— Боже! Я их сегодня не видела!Затем она выглядывает, замечает машину.— Погодите, Мики, — машина-то на месте…Но я уже собой не владею. Убегаю обратно в квартиру, мечусь по комнатам. Соображаю позвонить Бетани. Слушаю гудки. Отправляю эсэмэску:«Вы где? Пожалуйста, позвоните мне. Я уже дома».И тут, как вспышка, как озарение, вспоминаются слова Коннора Макклатчи: «Осторожнее будь. У тебя сын, о нем заботиться надо».Десяти секунд хватает, чтобы принять решение.Звоню 911 — больше ничего не остается.* * *Раньше не приходилось иметь дело с местной полицией.Полицейские бенсалемского участка немногочисленны, зато высокопрофессиональны. За несколько минут превратили дом в место преступления. Двое патрульных — мужчина и женщина, он помоложе, она постарше — примчались первыми и живо меня допросили.Отдельно допрашивали миссис Мейхон.Странно сотрудничать с полицией за пределами Филадельфии, в пригороде. По логике вещей, мне бы обратиться за помощью к филадельфийским коллегам. Они вроде как есть — но позвонить им я не могу. По разным причинам для меня потеряны Майк Ди Паоло, Эйхерн, Саймон, а теперь еще и Трумен. Семья тоже не поможет. Наскоро перебрав в уме теток, дядьев и кузенов, я вдруг осознаю, сколь бездонно мое одиночество. Небо кажется с овчинку, дышать трудно.— Успокойтесь, — говорит женщина-офицер, заметив, как я побледнела. — Ну-ка, вдох — выдох! Вдох — выдох!В жизни не была допрашиваемой. Всегда сама допрашивала. Послушно делаю вдохи.— Что вам известно о приходящей няне, мисс Фитцпатрик?— Имя — Бетани Сарноу. Двадцать один год. Работает гримером. Берет уроки первой медицинской помощи. Кажется, онлайн.— Понятно. Вы знаете ее домашний адрес?У меня округляются глаза.— Нет, не знаю.Я всегда расплачивалась с Бетани наличными. Дважды в месяц совала ей деньги. Как няня она нигде не зарегистрирована.— Так-так, — бормочет женщина-офицер. — Что вам известно о ее друзьях и родных? Телефоны, адреса?Мотаю головой. Сама себя избить готова. Телефонный номер — всего один, принадлежит инструктору Бетани по мейкапу. Раз пришлось по нему позвонить — так эта девица, инструкторша, слова буквально цедила.— Я боюсь… — выдавливаю я. В горле спазм. — Кое-чего определенного.— Чего именно?К нам подходит второй полицейский, молодой мужчина. Он уже всю квартиру обыскал. Представляю, какое у него сложилось впечатление: кругом пыль, вещи валяются как попало, ремонта сто лет не было. В такое жилище гостей не пригласишь.— Дело в том, — начинаю я, — что пропала также моя сестра. По крайней мере, я не знаю, где она. Есть… люди, которым известно, что я ищу сестру; и им это не нравится. Я сама служу. Я — патрульная в Двадцать четвертом отделе; только я сейчас под внутренним расследованием. Но это недоразумение. Или, может, чья-то грязная игра. Подставить меня кому-то понадобилось…Взгляды этих двоих скрещиваются. Всего на долю секунды — но я-то успеваю заметить. Прекрасно понимаю, что они подумали. Я на их месте то же самое подумала бы.— Нет, нет, вы не поняли. Все совсем не так. Я — офицер полиции. Меня просто временно отстранили. Потому что…Умолкаю. Сама себе велю: прикуси язык. Ради бога, перестань. Почти слышу эти слова из уст Трумена.— Почему же вас отстранили? — спрашивает полицейский, почесывая нос.— Это к делу не относится. Я боюсь, что моего сына похитили.Женщина поеживается.— У вас есть конкретные причины считать, что ребенок был похищен? Вы кого-то подозреваете?— Да, подозреваю. Коннора Макклатчи. Конечно, я не утверждаю, что он похититель, но…Мужчина-полицейский выходит в коридор, звонит диспетчеру. Докладывает. Слов мне не слышно. Женщина продолжает допрос. Прибывают всё новые люди.И вот, когда в квартире уже не протолкнуться от криминалистов, раздается отчаянный стук в дверь.За стеклом маячит миссис Мейхон — растрепанная, с нечитабельным выражением лица.— Откройте! — кричит она, продолжая барабанить. — Откройте!* * *— Они вернулись! — выпаливает миссис Мейхон. Смотрит только на меня, остальных игнорирует.Все мои силы уходят на то, чтобы не рухнуть на колени, не закрыть лицо руками, не разрыдаться.— Где они? — шепчу я.— На подъездной аллее. С ними какой-то парень.Выскакиваю за дверь. Вслед мне несется предостерегающее «секунду, мэм!» — полицейский явно недоволен.Почти скатываюсь с лестницы. Миссис Мейхон изо всех сил спешит за мной. Огибаю дом. Вот он, мой сын — с серьезной мордашкой стоит перед женщиной-следователем. Та присела на корточки, чтобы быть с Томасом как бы на равных.Подбегаю к сыну. Подхватываю его на руки. Он утыкается мне в шею.Только тогда я перевожу взгляд на подъездную дорожку.Бетани рыдает. Незнакомый парень уже в наручниках, лицо у него багровое от ярости.Позднее выясняется, что парень — друг Бетани. Что эта парочка надумала поехать в торгово-развлекательный центр на его машине — и взять с собой Томаса. А в машине не только детское кресло не установлено — там нет даже ремней безопасности. Ни Бетани, ни ее дружок не потрудились хотя бы записку оставить или сообщение мне послать. («Мы подумали, вы рассердитесь», — оправдывается Бетани. «Правильно подумали», — киваю я.) Через полчаса я отказываюсь от дальнейших услуг Бетани — а она, ничуть не раскаявшаяся, на полном серьезе требует рекомендательное письмо.Мне уже всё равно. Я смотрю и не вижу. Ко мне обращаются — я не слышу. Единственное, что улавливает мой слух, — дыхание Томаса да еще мое собственное сердцебиение. Втягиваю ноздрями чистый зимний воздух — как сладко он пахнет!* * *Позднее, уже вечером, снова раздается стук в дверь. Вздрагиваю.За кружевной шторой — миссис Мейхон. Слишком подалась к окну, от ее дыхания стекло запотело.Я как выжатый лимон. Хочу одного — вместе с Томасом улечься на диване и спокойно посмотреть телевизор.Но мой сын, увидев, кто пришел, радостно подпрыгивает и кричит: «Привет!»С того памятного снежного дня Томас очень проникся к миссис Мейхон. Всякий раз, когда мы пересекаемся, он с энтузиазмом ей машет.Вот и сейчас Томас уже у двери, уже тянет дверную ручку. Мне остается только сказать:— Входите, пожалуйста!От порыва ветра дверь, едва пропустив миссис Мейхон, захлопывается. В руках у нашей хозяйки бутылка, завернутая в коричневую бумагу, и некий квадратный объект в рождественской пестрой упаковке. В этом последнем что-то глухо постукивает.— Я не по делу, Мики, — говорит миссис Мейхон. — Просто заглянула — проверить, как вы, после сегодняшнего. И вот, принесла кое-что.Неловко, с заготовленными стандартными пожеланиями, она вручает бутылку — мне, а квадратный объект — Томасу.— Как мило с вашей стороны… — отнекиваюсь я. — Право же, не стоило… Не надо… Это лишнее.Однако бутылку уже взяла и держу.— Вы не подумайте — это лимонад, — поясняет миссис Мейхон. — Я сама приготовила. Всегда делаю побольше и ставлю в холодильник. Если вам покажется терпковато, можно прямо в стакане подсластить. Я лично люблю покислее.— Я тоже. Спасибо. Спасибо большое.Томас успел развернуть свой подарок. Это шахматная доска и пластиковый пакетик с фигурами. Становится не по себе. Сын поднимает взгляд на меня — а не на дарительницу миссис Мейхон.— Что это, мама?Я почти шепчу:— Шахматы.— Кто лохматый? — переспрашивает Томас.— Не лохматый, а такая игра, — объясняет миссис Мейхон. — Называется шахматы. Интереснее во всем свете не сыскать.Томас осторожно, по одной, достает из пакетика фигуры, сортирует: сначала короли, затем ферзи, далее слоны, кони, ладьи и, наконец, пешки. Названия произносит миссис Мейхон. Я от каждого слова внутренне сжимаюсь. Не слышала их с отрочества. Со времен Саймона.Томас хватает белого слона, протягивает миссис Мейхон.— Он плохой, да?Фигура и впрямь выглядит зловеще: безглазая, с оскалом прорези.— Он может стать плохим, а может — и хорошим. Как и остальные фигуры, — миссис Мейхон улыбается. — Всё от ситуации зависит.Томас засматривает ей в лицо, переводит взгляд на меня.— Мама, а пусть миссис Мейхон с нами поужинает?Я-то рассчитывала провести тихий вечер наедине с сыном… Но теперь деваться некуда. И я говорю как можно радушнее:— Разумеется! Прошу вас, миссис Мейхон, останьтесь на ужин.Она, кажется, именно этого и ждала.— С удовольствием, Мики. Только учтите — я придерживаюсь вегетарианской диеты.Честное слово, не женщина, а шкатулка с сюрпризами.Заглядываю в кухонные шкафы, в холодильник, в морозилку. Везде хоть шаром покати. Придется варить спагетти и приправлять томатным соусом (самую малость просроченным). Яркости блюду придаст брокколи, чудом завалявшаяся в морозилке.Разговор не клеится. Надо поскорее накрыть на стол.Наконец мы уселись. Миссис Мейхон я устроила во главе небольшого стола, ей же первой положила спагетти. Мы с Томасом сидим друг против друга. Домашний лимонад разлит по стаканам. Он пахнет мятой — миссис Мейхон, оказывается, растит ее прямо на подоконнике. Делаю глоток — и словно получаю вкусовое подтверждение, что лето все-таки бывает в природе. А то я уже в этом разуверилась. Томас приканчивает свою порцию в три глотка.Жуем молча, и эта тишина напрягает Томаса. Ему хочется, чтобы я и миссис Мейхон подружились.Откашливаюсь. Решаюсь на вопрос.— Миссис Мейхон, вы и родились в Бенсалеме?— О нет. Я из Нью-Джерси.— Понятно. Хороший штат.— Да, очень хороший, — миссис Мейхон кивает. — Я росла на ферме. Фермы обычно не ассоциируются с Нью-Джерси. Но только не для меня.Продолжаем есть. Миссис Мейхон ляпнула соусом на свитер с олешками, и мне кажется — я несу ответственность за это пятно. Хоть бы миссис Мейхон подольше его не заметила, а то еще смутится…Переглядываюсь с Томасом.— Что же привело вас в Бенсалем?— Сестры Святого Иосифа, — просто отвечает миссис Мейхон.Киваю. Так вот кто эти монахини на старом фото, что я заметила у миссис Мейхон в доме…— Они преподавали в вашей школе?— Нет. Я сама была одной из сестер.— Одной из сестер? — повторяю машинально.— Да. Я была монахиней. Целых двадцать лет.Язык так и чешется спросить: «Почему же вы стали мирянкой?» Лучше не надо. Это, пожалуй, бестактно.* * *После ужина Томас усаживается за шахматную доску и начинает расставлять фигуры.— Иди-ка сюда, — зовет миссис Мейхон, похлопывая по дивану. — Я тебя научу.Я убираю со стола, мою посуду — медленно, вручную. Вдруг ловлю себя на том, что мои плечи развернулись, расслабились. Несколько месяцев я прожила в напряжении. Чувство, что за моим ребенком присматривает добрая и мудрая женщина, ни с чем не сравнимо. Впервые за долгое время я не терзаюсь угрызениями совести, я совершенно умиротворена.Позже Томас, вооруженный новыми знаниями, берется учить меня. Притворяюсь, что впервые слышу о поведении шахматных фигур. Томас пробует сыграть с миссис Мейхон. Она — само терпение, сама предупредительность. Перед каждым Томасовым ходом уточняет: «Ты хорошо подумал? Ну-ка, забери фигуру, переходи! Не спеши, взвесь все варианты». Наконец, после всех этих поддавков, Томас произносит:— Вам мат, миссис Мейхон!Он ликует, ручонки взлетают вверх, как в старом фильме «Приземление» (Саймон когда-то показал жест, Томас подхватил).— Я выиграл! — кричит он.— Миссис Мейхон тебе поддалась, — урезониваю я.— Ничего подобного! — протестует та. — Все было по-честному!* * *Томасу пора спать. Увожу его. Миссис Мейхон ждет в гостиной. По просьбе Томаса оставляю включенным ночник, кладу на постель набор супергероев, который сама подарила ему на прошлый день рождения.— Я тебя люблю, — шепчет Томас.Застываю. Холодею. Фраза не из моего лексикона. Уж конечно, Томас должен узнавать (и узнаёт) о моей любви не из пустых слов, а из действий. Я забочусь о нем. Я его обеспечиваю и защищаю. В слова никогда не верила — особенно в те, которыми описываются сильные эмоции. Фраза «я тебя люблю», по-моему, вся насквозь искусственная. Если не сказать «фальшивая». Такое мне только один человек говорил — Саймон. И вот чем все кончилось.— Где ты это слышал, Томас?— В телевизоре.— Я тоже тебя люблю.— А я сильнее люблю.— Ладно. Хватит. Спи.Стараюсь казаться строгой, но не могу сдержать улыбки.Миссис Мейхон, дожидаясь меня, сама задремала. Покашливаю. Она резко просыпается.— Надо же… Длинный день выдался, Мики.Кладет руки на колени, будто собираясь встать, но при взгляде на меня передумывает.— Вот что, Мики, я хотела вам сказать. Я в любой день — слышите, в любой — с удовольствием присмотрю за Томасом. Ваш сын — чудесный мальчик. А у вас в жизни трудный период.Качаю головой.— Спасибо, не надо. Мы сами.Во взгляде миссис Мейхон — твердость и непоколебимая уверенность. Ясно, что предложила она серьезно и что возражений не потерпит. Как она сейчас похожа на не в меру строгих сестер из школы Святого Спасителя!— В воспитании нужна последовательность, — продолжает миссис Мейхон. — А у вас с этим не очень.Впервые за вечер ощетиниваюсь. Вот она, миссис Мейхон, во всей красе. Миссис Мейхон, готовая поучать — как продукты упаковывать, как сына воспитывать…Она открывает рот, но я ее опережаю:— У нас с ЭТИМ всё в порядке. И со всем остальным тоже.Повисает молчание. Миссис Мейхон смотрит на шахматную доску. Наконец с усилием поднимается, поддергивает брюки.— Ну, тогда я вас оставлю. Спасибо за ужин.Она идет к двери, и тут я выдаю нечто неожиданное даже для себя самой:— Почему вы стали мирянкой, миссис Мейхон?Вопрос мне покоя не дает целый вечер. К моему удивлению, она не обижается — напротив, между нами спадает напряжение — и просто отвечает:— Потому, что влюбилась, Мики.— В кого?Она закрывает дверь, чтобы не дуло с улицы.— В хорошего человека — в Патрика Мейхона. Он был тогда социальным работником.— А как вас звали до замужества?Она улыбается. Потупляет взор.— При рождении мне дали имя Сесилия. Сесилия Кенни. В ордене я была сестрой Катериной Каритас — по-латыни это значит «забота». После замужества стала Сесилией Мейхон. И сейчас так зовусь.— Как вы познакомились с Патриком Мейхоном?— Патрик работал в больнице Святого Иосифа, которая находилась на попечении нашего ордена. Он курировал семьи больных детей. Всё это были бедняки. Представляете, что это такое? Люди даже по-английски зачастую не говорят. Многие бьют своих детей или просто внимания на них не обращают. Словом, случаи крайние. Патрик сутками дежурил. А я работала в отделении интенсивной терапии для новорожденных. По специальности-то я — медсестра. У нас многие сестры были с медицинским образованием.Миссис Мейхон умолкает.— Ну и вот, мы полюбили друг друга. Я стала мирянкой. Мы поженились. Мне было тогда уже сорок лет.Выдерживаю паузу, говорю:— Вы смелая женщина.Миссис Мейхон качает головой.— Какое там! Наоборот — я тогда струсила. Но ни о чем не жалею.Даже страшно спросить, что сталось с Патриком Мейхоном.— Мой муж скончался пять лет назад. Мы прожили в этом доме четверть века. Здесь, на третьем этаже, у Патрика была студия. Он увлекался живописью. И скульптурой.— Мне так жаль… Какая это, должно быть, тяжелая утрата для вас, миссис Мейхон.— Что же делать. Все мы смертны.— Значит, это картины вашего супруга там, на первом этаже?Миссис Мейхон кивает. Берется за ладью, делает два хода вперед и отступает. Смотрит на меня поверх очков.— Они просто прекрасны, — говорю я. — Сразу виден уровень.— А у вас есть семья, Мики?— Вроде того.— Это что же значит?И я ей все рассказываю. Без всяких сомнений. Уверена: миссис Мейхон поймет. Я говорю о Кейси и о Саймоне. О бабушке. О маме и об отце. О тетках, дядьях и кузенах, как живущих в Филадельфии, так и разбросанных по стране. Даже о тех, которых никогда не видела. Словом, выдаю все тайны без страха отпугнуть миссис Мейхон. Столько лет, со столькими людьми я этого боялась, и тайны набрякли невысказанностью, и бремя стало почти непосильным…Миссис Мейхон замерла. Слушает молча, глядит во все глаза. Кажется, никогда еще никто меня так внимательно не слушал.Помню первую свою исповедь, перед первым святым причастием. Мне было шесть лет. Меня трясло от страха. Ба велела успокоиться. «Нету провинностей — так присочини, делов-то». Втолкнула меня в исповедальню. Помню, как сознавалась в придуманных прегрешениях. Оттого, что патер был невидим, что от него остался только голос, возникло ощущение ирреальности. Было стыдно. И в процессе, и после.Куда эффективнее исповедоваться, сидя на диване, перед живым человеком, которого видишь, к которому можешь прикоснуться. Условная миссис Мейхон должна быть у каждой шестилетней девочки, да, у каждой.И вот все тайны изложены, и бремени как не бывало. Понимание, которое явила миссис Мейхон, столь глубоко и искренно, что я, освобожденная, будто перенеслась в другое измерение. На душе легко и спокойно — ощущение, позабытое за многие годы.— Миссис Мейхон, а вы в Бога верите?Вопрос дурацкий и вдобавок бестактный. Никому его не задавала, кроме Кейси (в детстве) и Саймона.К моему удивлению, миссис Мейхон ничуть не обижена.— Да, — отвечает она, для большей убедительности кивая. — Я верую всей душой и в Господа Бога, и в нужность работы, которой занимаются сестры Святого Иосифа. Уход из ордена стал для меня огромной трагедией. Которую компенсировала счастливая жизнь с Патриком.Она подносит руку к слабым своим глазам, рассматривает сначала одну ее сторону, потом другую.— Это две стороны одной судьбы, Мики.То же самое проделываю со своей рукой. Тыльная сторона кисти — загрубелая, в цыпках, в трещинках от холода. Такой она становится каждую зиму. Зато ладонь — мягкая, гладкая.— Я, Мики, больше не монахиня — но продолжаю работать в больнице Святого Иосифа. Стала волонтером, когда Патрик умер. Дважды в неделю хожу туда — младенцев укачиваю.— Что-что вы делаете?— Укачиваю, баюкаю деток, которые родились от наркозависимых матерей. Знаете, в этом городе таких все больше и больше. Мамаши продолжают употреблять всю беременность; родят — оставят малыша, а сами снова на улицу. Я уж не говорю про папаш. А многих и не пускают к детям. Ну и вот, малютки — совсем одни. Без физического контакта, который им так нужен. Когда их на руки берешь, они боль легче переносят.Молчу так долго, что миссис Мейхон, давно поднявшаяся и собравшаяся домой, приближается ко мне, спрашивает с тревогой:— Вам нехорошо?— Нет, я в порядке.— Вот бы и вы в больницу Святого Иосифа заглянули, — продолжает миссис Мейхон. — Люди нам нужны.Не отвечаю.— Знаете, как бывает: помогаешь ближнему — и собственные проблемы отступают на задний план. Это я вам по опыту говорю.— Вряд ли у меня получится, — выдавливаю я.Во взгляде миссис Мейхон мелькает осуждение.— Что ж. Передумаете — дайте знать.* * *Всю неделю не разлучаюсь с Томасом. Последний раз так было во время отпуска по уходу за ребенком. Мы оба счастливы. Томас расцвел. Еще бы — каждая минута принадлежит только ему. Мы вместе читаем, вместе играем. Съездили в Камденский океанариум, побывали в Институте Франклина. У меня рот не закрывается — я пытаюсь напитать Томаса бесчисленными подробностями, которые знаю о Филадельфии.А еще я приняла решение. Теперь, если Томас прокрадывается в мою комнату, я его не гоню. Просто притворяюсь спящей, позволяю ему забраться в постель, свернуться клубочком у меня в ногах. Проснувшись первой, подолгу смотрю на сына: в личике с каждым днем убывает детской мягкости, черты определяются. Теплые волосы неизменно взлохмачены. Ручонки либо под подушкой, либо сложены на груди, либо закинуты за голову, будто в знак капитуляции.Приближается Рождество. Едем на елочный базар, покупаем две елки — маленькую для себя, побольше — для миссис Мейхон. Елку оставляем у нее на пороге, снабжаем запиской: мол, если нужна наша помощь — мы дома.Помощь, оказывается, нужна.* * *Каждый день думаю: надо извиниться перед Труменом. Не могу. Так стыдно, что кажется: телефон пальцы жжет. Узнать о расследовании не от кого. Сам Трумен не звонит, Ди Паоло — тем более. В общем, я совсем выпала из информационного пространства.Каждое утро жду звонка от Денизы Чемберс. Наверное, меня уже уволили. Но и эту информацию никто не подтверждает и не опровергает.* * *Рождественский день выдается морозным и солнечным.Лобовое стекло в завитках инея. Томас ждет на заднем сиденье, пока я щеткой уничтожаю эту хрупкую красоту. Миссис Мейхон проведет сегодняшний день с сестрой, и для меня это большое облегчение.— Куда мы поедем, мама? — спрашивает Томас.— К бабушке.— Зачем?— Затем, что мы всегда навещаем бабушку на Рождество.Это не совсем так. Мы навещаем бабушку не на само Рождество, а за пару дней до него или через пару дней после, потому что в праздник мне обычно ставят дежурство. В прежние годы Томас сидел с Карлой, бывшей няней. Я убеждала себя: сын слишком мал, дату он не фиксирует. В прошлом году заподозрила, что ошибаюсь. Но сейчас-то я отстранена. Вот мы и едем к Ба. Везем скромные подарки — мы купили их в торговом центре «Прусский король».По бабушке я не скучаю. Мне неуютно без семейных уз, а не без конкретных родственников. Осознала я это, когда Бетани умыкнула Томаса. Мысль, что и позвонить-то некому, потрясла меня. И я сказала себе: «Микаэла, ты просто обязана расширить круг друзей и начать уже контактировать с родней. Хотя бы ради Томаса».И вот вчера я позвонила Ба, предупредила, что мы приедем. Ба встретила эту новость без энтузиазма — у нее-де не прибрано, и подарок Томасу она не купила, потому что работы под праздник — завал. Но постепенно оттаяла.— Бабушка, не беспокойся насчет подарка. Томас постоянно к тебе просится. В этом всё дело.Ба выдержала паузу.— Просится? Ко мне? — Похоже, усмехнулась: мол, рассказывай! — Ну, раз так — привози его.— Днем тебе удобно? Часа в четыре?— Удобно.И повесила трубку. Без всяких «до свидания». Что, впрочем, вполне в ее стиле.* * *Утро у нас прошло тихо и славно. Я напекла сыну его любимых вафель. Вручила подарки — в нарядной бумаге, всё как положено. Томас их с азартом развернул, обнаружил трансформера высотой себе по пояс, укулеле (он говорил, что хочет учиться играть на гитаре), сказки братьев Гримм (то же издание, что было у меня в детстве) и кроссовки с подсветкой и человеком-пауком.Эти последние он немедленно обул. Судя по легким шумам сзади, Томас стукает пяткой о пятку и восторгается результатом. Наблюдаю за ним в зеркало заднего вида. Томас приник к окну, личико бледненькое, даже сероватое — может, виной тому зимние сумерки…Проезжаю по Уэст-Жирар-авеню, направляюсь к Фиштауну. Улицы непривычно тихи. Понятно: жители либо в отпусках, либо сидят по домам. Поворачиваю на Белгрейд, где прошло мое детство, и без труда нахожу место для парковки. Выпускаю Томаса, беру его за ручку.Жму на кнопку звонка. Жду. Звук такой же, как тридцать лет назад, — сначала гулкое «бом», затем — долгое навязчивое дребезжание. Всю жизнь этот звонок неисправен, и наладить некому.Выждав достаточное время, вынимаю собственный ключ. За последние годы Ба неоднократно меняла замок, чтобы Кейси не проникла в дом и ничего оттуда не вынесла; однако она ни разу не забыла снабдить меня новым ключом.Едва я вставляю ключ в скважину, как дверь распахивается. Ба жмурится, будто вышла на яркое солнце. Ради праздника она прихорошилась: волосы недавно подстрижены, выкрашены в каштановый цвет и аккуратно причесаны; красный свитер и синие джинсы вместо привычной домашней одежды — фуфайки и легинсов. Ба даже надела сережки с рождественским мотивом. Сколько ее помню, она всегда носила крохотные серебряные пуссеты из тех, что вдевают в свежепроколотые мочки лет этак в девять-десять.— Извините, — говорит Ба. — В туалете застряла.* * *В доме холодно до промозглости. Похоже, бабушка по-прежнему экономит на отоплении. Томас начинает дрожать. Потом — клацать зубами.Замечаю и другое: Ба постаралась украсить свой дом. В уголке стоит елочка — тощая, облезлая («Уступили вчера задешево, вон там, на углу; последняя оставалась», — поясняет Ба). Все три неработающие музыкальные шкатулки выставлены на каминную полку. На одной — танцующий медведь, на другой — Щелкунчик, на третьей — Санта-Клаус, в лучшие времена умевший под музыку поднимать ноги и руки, а также поворачиваться вокруг своей оси.Мы с сестрой обожали все три шкатулки. Заводили их каждый день, порой одновременно. То-то какофония получалась, то-то нам влетало от Ба. Томаса тоже так и тянет к шкатулкам. Вот он бочком, бочком добрался до камина, взял ту шкатулку, что с медведем, и пытается вникнуть в работу механизма. Вдруг осознаю, как вырос мой сын — раньше он не мог дотянуться до каминной полки, а теперь — пожалуйста.— Бабушка, ничего, если я свет включу?Моя рука замирает на пути к выключателю.— Валяй. Все равно уже пора.От щелчка вспыхивает елочная гирлянда.Я готова сказать: «Может, заодно и отопление включим?» — но не говорю. Проще остаться в пальто. И с Томаса курточку не снимать.Отдаю бабушке клюквенный кекс (купила вчера в Бенсалеме). Молча, без всяких там «спасибо», она тащит кекс на кухню. Слышится хлопок дверцы холодильника. Сколько себя помню, Ба ведет войну с мышами. Несколько раз в году выдерживает мышиное нашествие. Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни на полминуты не оставляет продукты на столе.Она возвращается в гостиную. Вдруг замечаю, как Ба усохла за последнее время. Она и всегда была миниатюрна, мы с Кейси переросли ее лет в десять; но сейчас Ба по комплекции совсем как ребенок — сухонький, тощий, если не сказать «истощенный». Ее движения по-прежнему быстры и порывисты, будто у перепуганного зверька. Руки не знают покоя, вечно шарят в воздухе, ищут что-то неопределенное, взлетают к лицу, замирают на талии, прячутся в карманах… Ба подходит к елке, достает два свертка. Бумага закреплена кое-как, явно в спешке. Один сверток — для Томаса, второй — для меня.— Держите, — говорит Ба.— Может, сядем, бабушка?— Хотите — садитесь.Садимся на древний диван с лопнувшей обивкой. Позволяю Томасу развернуть подарок. Он довольно большой и какой-то бесформенный; приходится придерживать край, пока Томас рвет бумагу.Оказывается, это водяной пистолет из кислотно-оранжевого пластика. Сто процентов, Ба купила его на распродаже с большой скидкой, как несезонную игрушку. Я бы никогда не подарила сыну такое. Никогда не позволила бы играть штуковиной, хоть отдаленно напоминающей оружие. Стараюсь не выдать эмоций.Томас молчит, рассматривает подарок.— Ты такие штуки любила, когда маленькая была, — внезапно заявляет Ба.Что-то она путает. Не припомню за собой страсти к водяным пистолетам. Холодно спрашиваю:— Разве?— Еще бы! Таким соседские ребята игрались. Как лето — целыми днями обливаются. А ты глядишь на них из окошка — только что слюни не пускаешь. Не дозваться тебя было.Понятно. Только дело не в водяном пистолете. Я смотрела на самих ребят — как они общались между собой. Отмечала каждый кивок, каждый прищур, чтобы после скопировать.— Ну-ка, что надо сказать, Томас? — спохватываюсь я.— Спасибо, бабулечка, — произносит Томас.— Спасибо, бабушка, — выдавливаю я сама.Мой подарок — фоторамка с надписью «Семья», в которой уже есть фото — самое свежее изображение Томаса, в детском садике. Снято больше года назад. Томас дарит брошь в форме бабочки. Мне достается бледно-голубой свитер («Заприметила в секонд-хенде, подумала: Мики будет к лицу».)— Кучу денег за него выложила, — добавляет Ба. — Чистый кашемир.Она включает телевизор (идет одна из Томасовых любимых передач) и топает на кухню. Следую за ней.По пути замечаю: в задней двери стекло выбито. Дыра заделана пищевой пленкой и скотчем, но, конечно, сквозняк все равно есть, да еще какой.Подхожу поближе. Осколки на полу не валяются. Значит, инцидент произошел не сегодня и не вчера. И главное: выбит именно тот квадрат стекла, который ближе всех к дверной ручке.— Бабушка, что случилось?Ба стреляет взглядом на дверь, затем — на меня.— Пустяки. Мыла пол, рукояткой швабры ткнула случайно.Молча трогаю край ненадежной пленки.— Что-то не похоже…Но Ба резко меня обрывает.— Похоже, не похоже… Говорю: сама разбила. Иди лучше, помоги на стол накрыть.Она лжет, это яснее ясного. Вон, и разговор на другое перевела, и рассердилась. Другой вопрос — почему она лжет? Впрочем, давить нельзя. Только все испорчу. Потом вернусь к этой теме.Помогаю Ба разложить по блюдцам крекеры, нарезать сыр, завернуть кусочки острой колбасы и сыра в треугольники готового теста. Вру, что забыла кое-что в машине, и выскальзываю из кухни. Минуя гостиную, говорю Томасу:— Я сейчас вернусь.По телевизору идет «Олененок Рудольф» — пластилиновый мультфильм 1964 года выпуска. Звук поставлен на минимум.Обхожу дом с тыла, осматриваю дверь с выбитым стеклом. Бабушкин и соседний участки разделяет узенькая дорожка — по ней обычно мусор выносят. Дорожка ведет к обоим забетонированным патио, из которых, в свою очередь, можно попасть в дома через черный ход.Сама дорожка имеет калитку, выкрашенную в синий цвет и запирающуюся изнутри, чтобы чужие не шастали. Но калитка давно обветшала. Толкаю ее снаружи, и она легко поддается. Ага, вот оно что: щеколда, которая и раньше-то держалась на честном слове, теперь сорвана. Похоже, кто-то просто размахнулся ногой в тяжелом ботинке…Ощущение, что я на пороге разгадки. Кровь бросается в голову, в носу щекотно, будто я — ищейка, взявшая след.Возвращаюсь в кухню.— Бабушка, я кое-что обнаружила.В ее взгляде вызов — но еще и чувство вины.— И что же?— Щеколда сломана.— Да, я знаю. Вчера целый день искала, кто бы ее обратно привинтил. Никого не нашла. Конечно: сочельник…— Кто сорвал щеколду, бабушка? Кто?Она вздыхает.— Ладно, твоя взяла. Расскажу.* * *— Повздорили мы — я и Кейси. Она явилась и денег стала требовать. Я говорю: не получишь. Хватит с меня. Она распсиховалась.— Когда это было?Ба смотрит в потолок.— Два месяца назад. Может, больше. Не помню.— Почему же ты мне солгала? Я ведь спрашивала, видела ты Кейси или нет!Она тычет в меня пальцем.— Потому, что ты и так загружена. Потому, что ты непременно всполошилась бы. Ты с ней мягче, чем я; ты бы ей не отказала. У тебя для этого кишка тонка.Качаю головой.— Бабушка… Я чуть с ума не сошла — так волновалась! А ты… ты… В Кенсингтоне женщин душат — слышала, наверно? Мне Кейси каждый раз представляется…Ба пожимает плечами.— По-моему, лучше сейчас чуток поволноваться, чем нажить геморрой на будущее.Отворачиваюсь. Просто не могу смотреть ей в глаза.— Ну и вот, — продолжает Ба, — назавтра прихожу, глядь — в доме шарил кто-то. По-твоему, это совпадение? По-моему — нет.— Ты обратилась в полицию?Ба беззлобно смеется.— А смысл, когда своя полицейская в семье?Помолчав, добавляет:— Вдобавок ничего не пропало. Так о чем заявлять?На этих словах в мой разум закрадывается догадка.— Я все заначки проверила. Деньги целы. Телик цел. Серебро цело.Она продолжает перечислять свои скудные накопления. Хвост недлинного списка я уже не слышу — вышла из кухни, поднимаюсь на второй этаж.— Эй, Мик, ты куда? — кричит Ба.— В уборную.* * *Но открываю я совсем другую дверь — дверь нашей с Кейси бывшей спальни. Много лет сюда не входила. Мои визиты к бабушке были краткими и почти официальными; я старалась поскорее вырваться из этого холодного дома и на второй этаж поднималась, только если действительно хотела в туалет.Едва узнаю нашу старую комнату. Бабушка избавилась от любых напоминаний, что здесь когда-то жили ее внучки. Осталась только полуторная кровать, на которой мы с Кейси умещались вдвоем. И то — покрывало новое, хрусткое, из набивного ситца. Выглядит как полиэстеровое. Вся прочая мебель вынесена, даже шкаф. Даже лампы больше нет.Прохожу в угол, становлюсь на четвереньки, приподнимаю край ковролина, нащупываю расшатанную половицу. Вот он, наш детский тайник — одновременно и сокровищница, и почтовый ящик. Тьма, раз просочившись в жизнь Кейси, заставила мою сестру использовать тайник еще и как склад для сигарет и марихуаны.Очень может быть, она вломилась в бабушкин дом не для того, чтобы что-то забрать, а для того, чтобы что-то ОСТАВИТЬ.Едва дыша, приподнимаю половицу.Шарю в пустоте. Пальцы касаются бумаги. Достаю объемную стопку.Не сразу понимаю, что это. Чек на пятьсот восемьдесят три доллара от администрации штата Пенсильвания, датирован первым февраля 1991 года. Пробегаю глазами остальные листы. Тоже чеки. Ежемесячные. За период в десять лет. Сумма в каждом следующем чуть больше, чем в предыдущем.Есть и кое-что другое. Три документа от департамента соцслужбы штата Пенсильвания от имени Дэниела Фитцпатрика. Нашего отца. Бенефициары по договору — Микаэла и Кейси Фитцпатрик. Право распоряжаться денежными средствами переходит к Нэнси О’Брайен. К бабушке, которая являлась нашим официальным опекуном.У бабушки никогда не было почтового ящика на двери. Она арендовала номерной ящик в почтовом отделении. Теперь понятно, почему. Десятки открыток на Рождество и наши дни рождения. Десятки писем. Открытки ко Дню всех святых. Валентинки. Все — с подписью «Любящий папа». Многие — с пометкой «Прилагаю чек на 1 доллар, купите конфет». Чеки, разумеется, давно и благополучно изъяты и обналичены бабушкой.Последнее письмо датировано 2006 годом — годом моего совершеннолетия. Кейси тогда было девятнадцать. Озарение внезапно и мучительно до боли в животе — в 2006 году я уже считала отца мертвым.* * *С бумагами в руках сбегаю вниз по ступеням. Томас смотрит недоумевающе. Велю ему:— Будь в гостиной, никуда не выходи.Ба успела откупорить пиво. Нехарактерно бледная, она стоит, прислонившись к разделочному столу. Боевой настрой пропал. Не иначе, Ба сообразила: я там, на втором этаже, неспроста задержалась, сейчас что-то раскопаю. Яркий свитер, опрятные джинсы, елка с гирляндой — словом, все, что так тронуло меня поначалу, теперь вызывает гадливость. Ба просто пыталась подластиться ко мне — после всего, что сделала.Молчу — говорить нет сил. Руки дрожат, и бумаги шелестят прямо-таки зловеще.— Это чего там у тебя? — спрашивает Ба. Будто сама не видит.Шагаю к ней, шлепаю бумаги на стол. В очередной раз отмечаю, как бабушка усохла — едва мне до груди достает. Жду. К бумагам она не прикасается.— Вот ЭТО я нашла.— Сестру не трудись искать, — выпаливает Ба. — Раз она исчезла, значит, ей так надо. Не лезь не в свое дело.— Бумаги прочти.— Чего мне их читать. Читала уже.— Почему ты нам лгала?— Я? Никогда я не лгала!Усмехаюсь.— А кто каждый божий день стонал, что тащит нас на горбу безо всякого пособия? Не ты? Ловко устроилась!Ба сверкает глазом, но голос ее звучит спокойно:— Он вас бросил. Он мою дочь на иглу посадил, а когда она умерла — дёру дал. Я вас одна поднимала. Кому вы нужны были? То-то, что никому. Только мне, бабке. И пара сотен баксов в месяц сути дела не меняет.— Он жив?— А я почем знаю?— Бабушка, ответь, только честно: мы с Кейси тебе жизнь сломали?Она хмыкает.— К чему столько пафоса, Мики?— Это не пафос. Я серьезно. Так сломали или нет?Ба пожимает плечами.— Не вы. Смерть моей деточки. Лизы. Тогда-то всё для меня и кончилось.— Но мы же были совсем маленькие. Кейси и двух лет не исполнилось. Мы не виноваты, что мама умерла.Бабушка дергает головой.— А то я не знаю!И тычет пальцем в холодильник.— Погляди! Нет, ты внимательно погляди!На дверце — целый коллаж. Пожелтевшие, закудрявившиеся по углам листки — записки наших учителей, единственный табель Кейси с хорошими отметками, школьные фото. Фотография Томаса, сделанная бабушкой в прошлое Рождество.— Я о вас заботилась, — говорит Ба. — О тебе и о Кейси. Кроме вас, у меня никого не было.— Да, но ты нас не любила.— Любила!Это слово она почти выкрикивает. Но сразу успокаивается.— Я с вами не сюсюкала, что да, то да. Я делом любовь доказывала. Жизнь на вас положила. Думаешь, я эти деньги, с чеков, прикарманила? Нет, они на вас же и пошли.Долго подбираю слова, наконец говорю:— Я была доброй. А из-за тебя очерствела.Ба кивает.— Так оно лучше. Жизнь — штука жестокая. Я хотела, чтоб ты это усвоила.— Я усвоила.— Вот и хорошо. Значит, не зря я старалась.Крыть нечем.— Бабушка, — начинаю я вкрадчиво, льстиво — этот тон, бывало, действовал в мои детские годы. — Бабушка, пожалуйста, скажи: ты знаешь, где Кейси? Ведь знаешь, да?— Не лезь не в свое дело! — повторяет Ба. Лицо ее становится непроницаемым. — Забудь про Кейси. Не ищи ее, слышишь?— Я поступлю так, как считаю нужным.Впервые в жизни говорю с бабушкой таким тоном.Она цепенеет, будто от пощечины. Затем вперяет в меня неприязненный взгляд. Долго молчит и наконец выдавливает:— В положении она.Так уже давно не говорят. Целый долгий миг мысленно отмахиваюсь от истинного смысла этих слов.С языка едва не срывается дурацкий вопрос: «В каком положении?»— Потому мы и поругались, — поясняет бабушка. — Ну вот, теперь ты в курсе. Не хотела я говорить, да ты все равно узнала бы.Она смотрит пытливо — как я отреагирую? Каменею лицом.Ее взгляд скользит мне за плечо. Оборачиваюсь. Томас потихоньку прокрался в кухню, стоит столбиком, личико испуганное.— Твой малыш, — говорит Ба.

Глава 12ТогдаВсё-таки скажу. Да, надо сказать.Я изо всех сил старалась поступать правильно. Как в личной жизни, так и в профессиональной. Я горжусь тем, что мои действия почти никогда не противоречили моим же представлениям о хорошем и дурном.Но и моя правильная жизнь не обошлась без пары решений, которые сейчас я была бы рада пересмотреть.Первое такое решение я приняла в тот период, когда у Кейси, жившей со мной в Порт-Ричмонде, случился срыв.Я не удержала сестру.Но ведь я сразу оговорила единственное условие: Кейси не должна употреблять наркотики и крепкий алкоголь — тогда пусть остается в моем доме, сколько пожелает, я буду рада. Сорвется — откажу от дома. Никаких «вторых шансов». А чтобы у Кейси на этот счет не осталось сомнений, иными словами — лазеек, — я должна сама твердо знать: я действительно ее выгоню, если она возьмется за старое.В тот день, когда я застукала сестру с поличным, когда собственными глазами убедилась, что она снова употребляет, мы ни слова друг другу не сказали. Кейси стала собирать вещи. Я в это время рыдала в чулане, очень надеясь, что сестра не слышит.Как я радовалась, что ей лучше, что мы снова вместе — и притом не в бабушкином доме!Она ушла молча.А потом я увидела ее на улице, поджидающей клиентов. Поверить не могла, что Кейси по собственной воле этим занялась.И вот, вскоре после того как она ушла, мы с Труменом были на дежурстве. Звонок диспетчера привел нас в северную часть района, к Франкфорду. Трумен рулил, я сидела на пассажирском месте.Краем глаза я выцепила женскую фигуру в шортах и футболке, с сумочкой на плече. Успела подумать: это Кейси. Но мы уже ее миновали, и мою уверенность как рукой сняло. Может, все-таки не Кейси? Я извернулась на сиденье, стала смотреть назад. Женщина где-то скрылась.— Ты чего? — спросил Трумен.— Почудилось. Думала — одна знакомая…Трумен тогда еще не знал про мою сестру.Разобравшись с вызовом, мы поехали назад. Я села за руль. Ползла на черепашьей скорости.Сомнений не осталось. Кейси. Точно, она. Под кайфом. Стоит на нетвердых ногах, заглядывает в окно автомобиля. Почти по пояс туда влезла. Мужчина за рулем, увидев полицейскую машину, резко газанул. Еще бы чуть — и руку Кейси сломал бы. Та выпрямилась, шагнула с проезжей части, крайне недовольная — как же, сорвалось. Поправила сумочку на плече. Скрестила руки на груди.Я вела так медленно, что Трумен спросил: может, мне нездоровится?На этот раз я не ответила.Поравнявшись с сестрой, остановилась. Чисто импульсивно. Никто и не подумал сигналить — полицейским автомобилям не сигналят, стой они хоть посреди шоссе.— Мики, ты что делаешь? — всерьез обеспокоился Трумен.За нами образовалась пробка. Далеко в хвосте вопил клаксон — автолюбителю, конечно, было не видно, кто причина затора.Только услыхав надрывные звуки, Кейси подняла взгляд. Увидела меня. Гордо выпрямилась.Долго, очень долго мы смотрели друг на друга. Само время замедлилось, остановилось. В наших глазах были невыносимая тоска и понимание, что прошлого не повторить, что детские мечты о лучшей жизни растоптаны, искрошены в пыль.Я подняла руку, пальцем указала в сторону Кейси. Трумен проследил мое движение.Кажется, никогда еще она так скверно не выглядела, как в тот день. Отощавшая, вся в рубцах выдавленных фурункулов, волосы немытые, нечесаные, макияж наполовину стерт, наполовину размазан.— Ты ее знаешь? — спросил Трумен. Ни язвительности, ни отвращения в голосе не было. Было глубокое сострадание. Мне почудилось, он готов раскрыть объятия для этой отверженной женщины, окажись та моей подругой или родственницей.«Да, Трумен, — подумала я. — Я ее знаю». А вслух сказала:— Это моя младшая сестра.* * *Весь вечер я плакала и названивала Саймону. Он не отвечал.Наконец взял трубку. В голосе было раздражение, как всегда, когда мой звонок раздавался в неподходящее время.— Что за срочность такая? — спросил Саймон.Назойливостью я никогда не грешила. Мои просьбы к Саймону можно было по пальцам перечесть. Я вечно боялась спугнуть его; думала, мужчины не терпят капризов, требовательности, беспомощности. Но в тот вечер я была в полном отчаянии.— Приезжай, пожалуйста, — взмолилась я.Саймон обещал вырваться.* * *Через час ему это удалось. И я всё рассказала о дневном происшествии.Саймон, надо отдать ему должное, слушал очень внимательно и не скупился на советы.— Ты не вычеркнешь из жизни родную сестру, — произнес он наконец.— Уже вычеркнула, — возразила я. — Иначе нельзя было.Саймон покачал головой.— Если даже ты с ней и порвала — это все равно не точка в ваших отношениях. А хочешь, я с ней поговорю?Мы сидели рядом на диване. Саймон принял странную позу — лодыжка одной ноги на колене другой. Наверное, если смотреть сверху, он был похож на цифру «4». Рассеянно потирал татуировку — буквы «ЭКС».— Надо попытаться, Микаэла. В последний раз. Это и ей, и тебе во благо. Ты сама себя изведешь, если не попытаешься, — я же знаю. Позволь мне помочь.После долгих уговоров, измученная, я согласилась.— Я сам — бывший, — сказал Саймон. — Ты не забыла, что я — бывший? Поверь, беседа с тем, кто тоже оступился, а потом выкарабкался, порой действует лучше, чем увещевания изначально правильных, изначально чистых.* * *Через неделю Саймон нашел Кейси, которая с компанией приятелей устроилась в заброшенном доме. Пришлось, сказал он, задействовать профессиональные навыки, да еще поспрашивать «агентов на районе».Поначалу Кейси его гнала, но Саймон — он настойчивый. Он установил с ней контакт, и с тех пор я каждый день получала отчет: «Кейси выглядит неважно». «Кейси держится молодцом». «Я водил Кейси обедать. Заставил ее немного поесть».Так продолжалось целый месяц: Саймон общался с моей сестрой. По ощущениям, он снял бремя с моих плеч и водрузил на свои. В общем, мне стало лучше. За этот месяц я оправилась. Огромным облегчением было знать, что не я одна забочусь о Кейси, что кто-то подставил плечо под груз ответственности, который я тащу аж с четырех лет. Саймон тогда все еще представлялся мне сильным, надежным, взрослым, зрелым — короче, равных ему просто не было.— Почему ты это делаешь? — спросила я однажды, под впечатлением от его великодушия.— Да просто мне нравится людям помогать, — объяснил Саймон.* * *Еще через месяц или, может, через месяц с небольшим он позвонил и выдал:— Надо поговорить.Тон мне сразу не понравился.— В чем дело? Не томи, скажи сейчас.— Нет, не по телефону, — возразил Саймон.Вскоре он уже был у меня дома. Сидел на диване, держал мои руки в своих.— Вот что, Микаэла. Не хочу тебя пугать раньше времени, только с твоей сестрой плохо. Кейси… она, по-моему, гм, в уме повредилась. Несет какую-то околесицу. Не знаю, от наркотиков это или еще от чего. В любом случае дело серьезное.Я нахмурилась.— Что именно она говорит?Саймон вздохнул.— Объясняю же — околесицу несет. Будто бредит. Кажется, она из-за чего-то злится, а вот из-за чего именно — поди разбери… Я лично никак не разберу.— Но слова — слова-то ты слышишь? Какие она произносит слова?Вопрос, казавшийся мне вполне логичным, почему-то сильно раздосадовал Саймона.— Ты что, мне не веришь, Микаэла? Кейси не в своем уме!— Допустим, — сказала я. — Что теперь делать?— Я постараюсь помочь. Есть у меня знакомые в соцслужбе… Тут главное — диагностировать психоз, у нее или еще что-нибудь в этом роде. Словом, наша первая задача — показать Кейси врачу.Саймон помолчал, дожидаясь моего ответа. Не выдержал, спросил прямо:— Ну что? Да или нет?— Да.* * *В ту ночь мне не спалось.Я лежала в постели, считая часы до утренней смены. Вдруг сообразила, что два с лишним месяца питалась только отчетами Саймона, а саму Кейси ни разу не видела на улице — и считала это хорошим признаком.Был час ночи. Смена моя начиналась в восемь. Но я уже уяснила, что заснуть не получится. Перестав гоняться за призрачным сном, я поднялась, оделась и отыскала самую свежую из фотографий Кейси.Затем вышла из дому, села в машину и поехала в Кенсингтон.Из отчетов Саймона я примерно представляла, где может находиться Кейси. Добравшись до первого перекрестка, стала расспрашивать о ней.По ночам в Кенсингтоне жизнь бьет ключом. Особенно если ночь теплая и благоуханная, какие выпадают в конце весны и начале лета. Был май. Немногочисленные кенсингтонские яблони и вишни стояли в полном цвету, покачивая отяжелевшими, будто от снега, пышными ветвями. Зрелище из категории зловещих: цветы, что жаждут солнца, в ночном мраке вынуждены тянуться к фонарям.Я молча показала фотографию группе мужчин. Один из них сразу опознал Кейси, а я подумала с неприязнью: уж не клиент ли это моей сестры?Опознавший тоже что-то заподозрил, скосил на меня глаз.— На что она тебе, а?Вдаваться в подробности не хотелось, тем более перед этим типом. Я просто сказала, что ищу подругу; может, меня к ней отведут?Мужчина молчал. Колебался.Из настоящего кенсингтонца сло́ва не вытянешь, даром что все друг друга знают и каждый в курсе, чем промышляет сосед. Скрытничают главным образом ради собственного спокойствия. И впрямь: зачем лезть в чужие дела, геморрой наживать? «Не закладывай» — звучит здесь рефреном; будь у Кенсингтона герб, эта заповедь смотрелась бы на нем вполне уместно.Этот конкретный тип, возможно, видел меня в полицейской форме и решил, что я работаю под прикрытием, а байку о подруге сочинила с целью арестовать Кейси.К счастью, есть сравнительно простой способ расколоть кенсингтонца. Цвет отмычки — зеленый. Пожалуй, мне хватило бы и пяти долларов (ровно столько просят за дозу героина), но я запаслась двадцаткой.— Отведешь меня к ней — получишь двадцать баксов, — пообещала я.Кроме денег, у меня был пистолет — на случай, если деньги попытаются отнять силой. Насчет пистолета я, конечно, умолчала.Мужчина огляделся по сторонам. Вид у него был неважный. В ломке, догадалась я. Такой на все способен ради дозы. В другое время будет соблюдать неписаный кодекс кенсингтонской чести, а когда доза необходима, честь — побоку…Словом, он согласился. Повел меня какими-то закоулками. От свидетелей подальше, думала я, в любую секунду готовая выхватить оружие. Мужчина шел первым, я следовала за ним на расстоянии нескольких шагов, чтобы и его движения предугадывать, и по сторонам глядеть.Наконец мы пришли.Дом заброшенным не выглядел. Окна не заколочены, стены не размалеваны. Даже клумбы с красными геранями у входа, причем в полном порядке — выполоты, политы.— Вот здесь она теперь живет, — сказал мужчина и протянул ладонь: мол, давай, плати.Я покачала головой.— Почему я должна тебе верить? Пока сама ее не увижу, денег не получишь.— Ну ты и зануда… Я что, среди ночи должен людей тревожить?Он вздохнул в знак того, что согласен — потревожит, куда же деваться? Мне стало стыдно — за свою неприязнь, за подозрительность.Мужчина постучался — сначала тихонько, затем — настойчивее.Минут через пять дверь открылась. На пороге стояла… нет, не Кейси. Другая женщина. Лицо ее досадливо кривилось, она моргала спросонья, но выглядела прилично — никаких признаков наркотического или алкогольного опьянения, пижамные штаны и чистая футболка.— Джереми, ты совсем сдурел? Ночь на дворе! — сказала женщина. — Что стряслось?Он указал на меня пальцем.— Вот эта Конни ищет.С улицы было видно, что в доме прибрано. Я даже разглядела опрятный ковер на полу. Пахло чесноком и луком, будто недавно стряпали что-то сытное, аппетитное.Теперь женщина воззрилась на меня. Щелкнула пальцами, произнесла:— Ну, здравствуй. Чем помочь?Я отвернулась, чтобы ей было не видно, как я расплачиваюсь с этим Джереми. Он живо скрылся, а я показала женщине фотографию.— Это моя сестра. Она здесь, верно ведь?С явной неохотой женщина отступила, пропуская меня в холл.Я нашла Кейси спящей на узкой кровати в чистой комнате. Вторая такая же кровать пустовала. Что сестра не проснулась от стука, меня ничуть не удивило — она всегда, с самого детства, спала крепко.— Спасибо, — сказала я своей провожатой, рассчитывая, что она оставит нас наедине.Женщина не двинулась с места, не шевельнулась, только вскинула бровь. Я поняла: она ждет реакции Кейси. Хочет убедиться, что та мне рада; в противном случае выгонит меня. Вон как глядит: явно готова к обороне. Такую готовность, такую решимость я наблюдала у женщин, среди которых росла, в том числе у бабушки. Позднее это выражение переняла и Кейси. Я тоже умею его копировать, использую иногда на работе, но мне это стоит определенных усилий.Я тронула Кейси за плечо, слегка потрепала. Потом удвоила усилия.— Кейси, проснись. Это я, Мики. Проснись.Она открыла глаза. В считаные секунды выражение ее лица изменилось четырежды. Сначала это было недоумение, затем — смущение, следом удивление, наконец стыд.Еще через секунду в глазах Кейси заблестели слезы.— Значит, он тебе рассказал, — пролепетала моя сестра.Я не ответила. Не поняла, о чем она.Кейси села на постели, закрыла лицо ладонями. Краем глаза я заметила, как моя провожатая — видимо, делившая с ней комнату — перенесла вес с одной ноги на другую.— Прости меня, Мики; прости, — повторяла Кейси. — Я так виновата перед тобой… Я ужасно виновата.* * *Уже тогда я почувствовала, что мы с сестрой — на перепутье.Перед нами простиралась карта наших жизней; я буквально видела тропы, веером расходившиеся из точки под названием «Настоящий момент». Мало того: я видела и последствия выбора мною каждой конкретной тропы. Видела, чем тот или иной мой шаг обернется для Кейси.Теперь-то понимаю: я сделала неправильный выбор.Не просто ошиблась, нет; я поступила недостойно.Кейси заговорила обрывочными фразами:— Я беременна. От Саймона. Все случилось, когда мне было совсем скверно. Я не понимала, что делаю. Он воспользовался мной. Как только узнала про беременность, я старалась не употреблять.Я произнесла только одно слово: «Нет».Оно само вырвалось. Потому что голова моя закружилась, я ощутила дурноту, как когда-то в детстве, во время «эпизода». В бессмысленной попытке предотвратить неизбежное я повторила:— Нет.И тут же почувствовала: все, решение принято. Обратный путь заказан. Если б минутой раньше я заткнула уши — я могла бы еще передумать, но не теперь, когда сестра все выложила.Мне надо было уйти. Взять больше времени на размышления.— Мики, — умоляюще произнесла Кейси.Я резко отвернулась.— Мик, мне стыдно. Прости меня. Ох, если б этого никогда не было!..* * *Сейчас я периодически травлю себе душу — вспоминаю все гадости, которые сказала и сделала сестре. Возглавляет список детская ложь, выпаленная в приступе гнева. Ложь о том, что мама любила меня больше, чем Кейси. Тогда мой детский умишко не мог измыслить ничего более ядовитого. Ложь о маминой любви стала кинжалом, вспорола обычную ссору, какие сплошь и рядом происходят между братьями и сестрами. Реакция Кейси, этот чудовищный вой, оказалась столь бурной, что живо отрезвила меня, заставила раскаяться и поклясться себе: никогда, никогда больше с моего языка не сорвутся такие злые слова.И однако в тот вечер клятва была нарушена.— Ты лжешь, — ровным голосом сказала я.Кейси на миг смутилась.— Не лгу.— Откуда у тебя такая уверенность?— Уверенность в чем?— В том, кто именно отец.На миг показалось — сейчас Кейси ударит меня. Такое лицо было у нее в театре. Я почти видела занесенный кулак — тот, из детства, из прежних времен, когда сестра не раздумывая бросалась на защиту слабого. Но нет, удара не последовало. Кейси молча переварила жестокие мои слова. Отвернулась и сказала:— Уходи.— Уходи, — эхом повторила ее соседка по комнате, указывая на дверь. Сейчас я осознаю: эта чужая женщина была предана Кейси больше, чем я — родная сестра.* * *Саймон отделался легким испугом.Я не закатила ему сцены. Не вынудила сознаться в неверности.Наоборот — когда назавтра он приехал, я сказала, что согласна с его мнением, что надо срочно спасать Кейси.— Она говорит, что беременна, — обронила я. — И что ребенок — твой.Саймон молчал.— Может такое быть, Саймон?— Я же тебя предупредил: она не в себе.— Она и вправду беременна?— Кто ее знает… Поживем — увидим.* * *В ту весну и в то лето я видела Кейси часто. Слишком часто. Она вернулась на улицу — будто вызов мне бросила. Колеся по району в патрульном автомобиле, я наблюдала сестру подпирающей стену, поджидающей клиентов.Я видела ее растущий живот.Может, в доме с красными геранями Кейси действительно воздерживалась, но теперь налицо были все признаки того, что она вновь употребляет, — красные склеры, мутный, застывший взгляд, фурункулы. Плюс ужасная худоба, при которой беременный живот казался чужеродным. С прискорбием должна признать, что беременность нисколько не отпугивала клиентов — наоборот, кажется, добавляла Кейси популярности. Сколько раз я лично видела, как автолюбитель, проскочив мимо, подавал назад, чтобы «снять» мою сестру.Пару раз я говорила Саймону, что не могу на это смотреть.Я думала о ребенке. Каким он родится? Что с ним станется? Я думала о маме — и о ее поступках.* * *В конце концов я обратилась за юридической помощью.Первый же юрист, Сара Хименес, заверила: оформить опекунство вполне реально. Ничего экстраординарного. Такое происходит сплошь и рядом, если мать ребенка или оба родителя являются наркозависимыми. Вдобавок Кейси только за последний год несколько раз арестовывали. Правда, есть одно «но» — мать должна свидетельствовать, что отец ребенка неизвестен. Если она назовет имя отца, придется уже у него просить письменного согласия на отказ от сына или дочери.— Мисс Хименес, — заговорила я, — а что, если мать ребенка не в себе? Что, если она назовет имя, взятое с потолка?— Тогда, — объяснила Сара Хименес, — большинство судей порекомендуют сделать тест на отцовство.Саймон выслушал эту информацию в молчании.Он вообще игнорировал любые упоминания о Кейси. Перестал с ней видеться, бросил попытки ее вытащить. Если я заговаривала о сестре, Саймон живо менял тему.Я, в свою очередь, игнорировала его реакции. Но вот я упомянула о возможности доказать, что связи с Кейси у Саймона не было — и Саймон не проронил ни слова. Тогда-то я и рискнула озвучить то, о чем в глубине души знала с самого начала.Разумеется, брать назад жестокое «Ты лжешь», брошенное сестре, было уже поздно.* * *Томас Холм Фитцпатрик родился 3 декабря 2012 года в медицинском центре имени Альберта Эйнштейна. Правда, Кейси хотела назвать ребенка Дэниелом, в честь нашего отца. Я не могла этого допустить.На родах я не присутствовала. Уже потом мне сказали, что Кейси поступила в больницу вся обколотая, плохо соображая, где она и кто она. Едва родившись, Томас был взят от матери и передан заботливым и опытным медсестрам, чтобы те проверили его на наличие абстинентного синдрома. Каковой не замедлил проявиться.Томас находился в отделении интенсивной терапии для новорожденных, а я только и ждала, когда его можно будет увезти. Несколько месяцев я готовила, планировала для Томаса другую, лучшую жизнь. Одну из спален порт-ричмондского дома (ту, где жила Кейси) я переделала в уютную, позитивную детскую. Интерьер был в спокойных и в то же время солнечных тонах — я надеялась, они станут цветовой прелюдией к будущему счастью моего мальчика. Цитаты из своих любимых книг я поместила в рамки и развесила по бледно-лимонным, размыто-оранжевым и нежно-бежевым стенам. Сами книги были давно куплены. Все сказки, все истории, которые читали моим ровесникам — но только не мне, — я собрала в детской. И дала себе слово: мой сын не ляжет спать без доброй сказки, он выслушает ее столько раз, сколько захочет. Никогда не наскучит мне читать Томасу на сон грядущий.С Саймоном я уже не общалась. Но мы заключили соглашение. Саймон отказывается от всех прав на Томаса, но остается в его жизни. Так он сам хотел. (На мой вопрос: «Зачем тебе Томас?» он с гордостью ответил: «Всегда довожу до конца начатое».) Я сказала: «Отлично, тогда обеспечь Томасу достойное образование. С остальным я и сама справлюсь».Он кивнул. Юридически мы ничего не оформляли.Устное наше соглашение держалось на обоюдных угрозах. Я клялась, что в случае чего сообщу куда следует о том, как начиналась наша с Саймоном связь. Тот клялся, что потребует опекунства над собственным сыном, что отберет у меня Томаса.Словом, мы были честны друг с другом.Каждый месяц я получала чек. Плата за детский сад в Спринг-Гарден, и ни цента больше. В обмен, так же ежемесячно, Саймон забирал Томаса на целый день. Поначалу тот дичился, но очень быстро общение с отцом, да еще не дома, а где-нибудь в музее, парке или кафе, стало для него праздником. Томас предвкушал каждую встречу недели за две, а то и за три, и потом еще долго делился со мной впечатлениями.Кого мы не включили в соглашение, так это Кейси.* * *С сыном расставаться Кейси никак не желала. В родильной палате клялась, что завяжет. Навсегда. Насовсем. Но факты были красноречивее клятв. Баллы по шкале Финнегана[61] у Томаса зашкаливали; клинические проявления НАС, вызванные огромными дозами и разнообразием наркотиков, которые употребляла Кейси, были кошмарны.Вполне ожидаемо, Томаса на сутки забрали органы опеки. Суток им хватило, чтобы выявить ближайших родственников. Назавтра они позвонили — бабушке и мне.— Ты рехнулась, Мики, — повторяла Ба. — Не понимаешь, во что ввязываешься. В курсе вообще, каково растить ребенка одной?Но я уже все решила.— Да, — сказала я социальному работнику. — В моем доме места для малыша достаточно.* * *Сначала я планировала оформление полной опеки, но мы с Сарой Хименес сошлись на том, что лишать Кейси родительских прав не следует. Надо, фигурально выражаясь, оставить дверь открытой: если она завяжет — пожалуйста, пускай навещает сына. Однако, по моей просьбе, Сара потребовала особой оговорки: Кейси нельзя видеться с Томасом, пока та не пройдет особые тесты на наличие наркотиков в организме.Прошла ли она хоть один такой тест? Нет. Возмущалась ли, пыталась ли вернуть себе права на посещения? Да. Неоднократно. К сыну ее не пустили ни разу. В итоге я все-таки получила полную опеку. Суд постановил, что это в интересах ребенка; решение, которое далось бы легко каждому ответственному судье.Ответственность — вот ключевое слово; у меня-то ее предостаточно. Плюс моральные устои. Плюс трезвый образ жизни. Плюс собственное жилье. Плюс стабильная работа. Все шансы, что сын Кейси — то есть теперь уже мой сын — получит хорошее образование.* * *Начальству и Трумену я сказала, что усыновила ребенка.Вопросов мне не задавали. Даже Трумен, с которым я на тот момент работала уже пять лет, — и тот сказал лишь: «Поздравляю». Правда, еще подарок притащил — целую сумку детских одежек и книг, выбранных с трогательной тщательностью. Наверняка кучу времени потратил. Я ответила почтовой открыткой со словом «Спасибо».* * *Когда речь идет об отпуске по уходу за ребенком, патрульно-постовая служба особо не расщедрится. Пособие, во всяком случае, платить не будут. Правда, за новоиспеченным родителем шесть месяцев сохраняется рабочее место — а это лучше, чем ничего. Мне удалось кое-что скопить, и я прикинула: дома посижу три месяца и одну неделю. А потом придется отдать Томаса в ясли.Первые месяцы были тяжелейшими в моей жизни. Никому не пожелаю круглосуточного ухода за младенцем, тем более — за младенцем, который появился от матери, употреблявшей все без разбору, как моя сестра. Но именно этот крест я себе и выбрала. Никакой поддержки, никакой помощи — ни физической, ни моральной, ни финансовой. Всё — сама.В отделении интенсивной терапии Томас находился на морфине.Забирала я его заодно с рецептом на фенобарбитал.Ни морфин, ни фенобарбитал не избавляли от мук абстинентного синдрома. Ребенок, крошечный, жалкий, содрогался всем тельцем, а то и бился в конвульсиях. Под моей ладонью грудная клетка вздымалась и опадала в бешеном ритме, и каждый выкрик казался предсмертным. После кормления Томаса неизменно рвало, так что каждая унция усвоенной пищи считалась победой. Бывало, Томас плакал целые часы напролет; в такое время не действовали ни укачивания, ни лекарства.Но я не сдалась, не отказалась от опеки. Наоборот: в краткие моменты спокойствия, которые возникали, будто оазисы на нестерпимо тяжком пути именно тогда, когда казалось: всё, больше не могу, — в эти моменты я полюбила Томаса. Пережив очередной приступ боли, мой мальчик медленно поднимал веки и с изумлением вбирал все доступное взору. Я хвалила его за каждый шажок к здоровью, потом — за младенческое гуление, позднее — за более четкие слоги.Одними лишь словами ни за что не опишешь всю глубину нежности, которая рождается, стоит взять дитя на руки. Эта мордашка, податливая, как воск; эта кожица (от контакта с ней смягчается собственная шкура, какой бы задубелой ни была); эти ручонки, тянущиеся к маминому лицу, говорящие: я — твой, твой… Хлопки маленьких ладошек по щекам — словно бабочка крылом задела…Сильнейшее в жизни потрясение я испытала тоже благодаря Томасу. Был полдень, я кормила сына, сидя на кровати. Смотрела на его темечко, где только начал пробиваться цыплячий пух; отмечала с удовлетворением, что на запястьях и локотках наконец-то появились пресловутые младенческие складочки — то есть мой мальчик явно идет на поправку. И вдруг меня постиг когнитивный диссонанс. Стыдно в этом признаться — я разревелась.Потому что впервые поняла: моя мама тоже вот так же качала меня, а потом и Кейси, тоже смотрела на наши складочки и завитки на темечках — а все-таки бросила нас. Неважно, что не по злому умыслу, а посредством поступков, по причине беспечности, безответственности — и безрассудства, с каким она жаждала словить кайф. Она нас бросила, и точка.Тогда-то я и дала себе клятву — ту, что стала моим основным жизненным принципом: я уберегу сына от участи, которая постигла меня и Кейси.* * *От абстинентного синдрома Томас мучился почти весь первый год жизни. Во мне рос гнев на сестру. «Как она могла? — клокотало у меня в горле. — Как она могла обречь на такое собственное дитя? Как они все это делают?!»День и ночь сливались, менялись местами. Выныривая иногда в реальность, я тщетно силилась вспомнить, когда последний раз ела, когда принимала душ.Бабушка единственная, кроме Саймона, была посвящена во все подробности нашего сговора. Поначалу вроде согласная помочь, она стала появляться в моем доме все реже. Один раз, в ответ на жалобу, смерила меня взглядом и процедила: «А теперь вообрази, что их у тебя двое».Больше я не жаловалась.* * *За эти первые месяцы я решила: не допущу, чтобы начало жизни Томаса затормозило его на пути к успеху. Не позволю ему использовать младенческий абстинентный синдром как костыль. И самый верный способ тут — просто не рассказывать сыну о его же страданиях или, по крайней мере, подождать, пока он окрепнет разумом и психикой.Именно поэтому Томас и по сей день уверен: я — его родная мать.* * *Я думала, Кейси, вернувшись на улицу, забудет о сыне.Конечно, рассуждала я, она какое-то время покуксится; но ведь ежедневная добыча дозы и процесс приема требуют усилий, а дурман забвения густ и вязок; иными словами, ей будет не до Томаса.Я ошиблась. Не раз и не два, приблизившись к окну спальни на втором этаже, я замечала Кейси. Моя сестра сидела на крыльце дома напротив либо на бровке тротуара — ноги вытянуты вперед, взгляд шарит по фасаду, по окнам, в лице надежда — вдруг удастся разглядеть какой-то признак, намек, что там, за этими стенами, — ее сын. То есть МОЙ сын.Пару раз Кейси отваживалась даже позвонить в дверь.Я не открыла ей.Наоборот — увидев сестру на улице, занавешивала окна и давала Томасу молоко из бутылочки, чтобы, не дай бог, он не выдал себя плачем. С Томасом на руках я держалась на максимальном расстоянии от двери, слушала, как ломится в мой дом, как воет по ребенку Кейси.Однажды — худшее для Томаса было уже позади — я пошла в супермаркет, устроив сына в сумке-кенгуру. Как всегда, предварительно выглянула в окно — нет ли Кейси.Однако она поджидала, как оказалось, ярдах в десяти от двери. Позади меня вдруг раздались торопливые шаги. Я инстинктивно прикрыла ладонью младенческую головку, обернулась. Сестра стояла передо мной — с диким взглядом воспаленных глаз, нечесаная, немытая — привидение, а не женщина.— Пожалуйста, Мик! Покажи мне его. Я только погляжу, что он в порядке, — и отстану. Честно.Не знаю, что на меня нашло. Надо было отказать. Но я, после некоторых колебаний, повернулась к сестре так, чтобы она увидела крохотное личико. Томас спал, устроив головку прямо у меня на солнечном сплетении. Чудесный, самый красивый в мире мальчик.Кейси неуверенно улыбнулась. И заплакала, утирая нос тыльной стороной руки, отчего стала еще ужаснее, еще отвратительнее. Из-за угла вышла соседка, вытаращилась на нас, попыталась поймать мой взгляд, убедиться, что я в порядке. Ясно: сочла Кейси настырной попрошайкой, если не кем похуже. Я отвела глаза.Костлявая грязная рука робко протянулась к моему сыну, хотела лечь ему на лобик — благословить, что ли? Я отпрянула.— Пожалуйста, — всхлипнула Кейси.Это было последнее слово. В течение следующих пяти лет мы разговаривали только в рамках протокола, в формате «патрульный — задержанный».Я качнула головой и пошла прочь. Кейси осталась стоять — неподвижная, вызывающая одновременно жалость и брезгливость, совсем как заброшенное жилище.* * *До сих пор Кейси приходит ко мне в ночных кошмарах, чтобы предъявить права на Томаса.Она неизменно здорова, чиста, опрятна, упитанна и позитивна, совсем как в раннем детстве. Она очень хороша собой, и Томас бежит к ней сквозь толпу (потому что снится мне всегда людное место — супермаркет, школа, реже — церковь) и лепечет: «Я по тебе скучал», или «Я тебя заждался», или произносит одно-единственное слово — «мама». Вот так просто заявляет на нее свои права. Констатирует факт. Называет маму — мамой.Сейчас— Твой малыш, — говорит Ба.В голосе — тень упрека.— Один у тебя уже есть, — продолжает она. — Незачем второго на шею вешать.— Замолчи.Томас с шумом выдыхает — никогда не слышал он от меня таких резких слов.Озираюсь. Неужели в этом доме я провела двадцать два года? Кажется, более неподходящего для детей места и не сыщешь. Холодно, мрачно, скудно. Каждая клетка моего организма вопит: скорее отсюда! Скорее! Прочь! И Томаса, Томаса забирай! Не возвращайся в эти стены, к этой старухе! Никогда!Прикасаюсь к его плечу — мол, нам пора. Томас тянется к дареному водяному пистолету, и я почти готова крикнуть: «Не бери!» Передумываю в последнюю секунду.Идем с ним к дверям. В висках стучит: «Жизнь — штука жестокая. Жизнь — штука жестокая». Фраза была саундтреком к моему — нашему с Кейси — детству. Внезапно осознаю: весь последний год, объясняя Томасу причины проблем, что на него свалились, я использую именно эту фразу.— Забудь про нее! — кричит нам вслед Ба. — Не лезь не в свое дело, не то хлопот не оберешься.* * *Некоторое время просто сидим с Томасом в машине. Сын подавлен, личико вытянулось от тревоги. Он достаточно взрослый, чтобы чуять: происходят странные вещи.Держу открытку «С днем рождения» — одну из многих, присланных отцом. Потихоньку прихватила ее из общей кипы бумаг. Открытка на имя Кейси. В верхнем левом углу написан адрес: «Уилмингтон, Делавэр».* * *Нужно с кем-то оставить Томаса. Совсем ненадолго. И самым надежным человеком сейчас представляется миссис Мейхон.Из машины звоню ей на стационарный телефон; молюсь, чтобы она была дома, а не у сестры в гостях.Миссис Мейхон почти сразу берет трубку. Можно подумать, на телефоне сидела.— Здрасьте. Это Мики.Прошу о помощи, обещаю все объяснить вечером.— Конечно, Мики, привозите Томаса, — говорит миссис Мейхон. — Вернетесь — постучитесь ко мне.Спиной чувствую, как насупился Томас. Оглядываюсь. Не просто насупился — готов разреветься.— Ты что, Томас? Что случилось?— Опять ты меня бросаешь!— Совсем ненадолго. Потерпи.Всматриваюсь в его личико. Томас кажется маленьким старичком. Слишком много он пережил за последнее время.— Но сегодня ведь Рождество, мама. Я думал, мы вместе поиграем в новые игрушки…— Миссис Мейхон с тобой поиграет.— Не хочу ее. Хочу, чтобы ты не уезжала.Тянусь к нему, сжимаю ладонью новую кроссовку. От этого включается подсветка. Томас кривится личиком — явно хочет скрыть улыбку.— Томас, обещаю: завтра мы весь день проведем вместе. И послезавтра. И потом. Но сегодня, пожалуйста, побудь с миссис Мейхон. Знаю, зима выдалась трудная. Но скоро — слышишь, скоро! — всё наладится.Томас прячет глаза.— Угадай, что мы сделаем! Мы с тобой поедем в гости к Лиле! Ее мама нас пригласила.Томас наконец-то улыбается в открытую. Утирает слезы.— Тогда ладно, мама.— Представь, как это будет здорово!Он кивает. Он так просто с надеждой не расстанется.* * *Я дольше не знала отца, чем знала. Звучит странно, но это так. Мне было десять, Кейси — восемь, когда отец исчез из нашей жизни.Оставив Томаса с миссис Мейхон, задаю навигационной системе адрес с открытки.Сама открытка отправлена десять лет назад. С тех пор отец мог переехать. Но других зацепок у меня нет.Шарю в памяти, восстанавливаю образ отца — того, молодого. Он был высокий, худощавый. Говорил грудным тягучим голосом, носил мешковатые джинсы, свитер с фото Аллена Айверсона[62] и бейсболку задом наперед. Ему и тридцати не исполнилось — он был моложе, чем я сейчас.Я ненавидела его всю сознательную жизнь. Потому что безгранично любила маму; потому что Ба всегда утверждала: в маминой смерти повинен мой отец. Я не висла у него на шее. Не делилась с ним детскими секретами. Кейси — висла и делилась. Не верила дурному об отце, затыкала уши, когда кто-нибудь — и я в том числе — его хаял.Если отец, пообещав прийти, не появлялся, Кейси воспринимала это как трагедию. Когда он держал слово — ходила за ним по пятам, задыхающейся от волнения скороговоркой рассказывала о своем, жаждала внимания. Я вела себя сдержанно; я просто наблюдала.Помню, как мы пообщались в последний раз. Отец повел нас в зоопарк. Прежде мы в зоопарке не были, очень ждали этого события. Точнее, Кейси ждала. За несколько недель покой потеряла. Я ей говорила: не раскатывай губу.В назначенный день отец, как ни странно, появился, но при нем был пейджер, и на этот пейджер поминутно поступали сообщения, которые явно его нервировали. Мы проскочили вольер с жирафами, мельком взглянули на горилл, и отец выдал, что ему пора.— Но мы же только пришли! — вспылила Кейси. — Мы даже черепах не видели!Отец смутился.Зачем Кейси сдались именно черепахи, я отлично знала. Соседский мальчик, Джимми Донахи, дразнил мою сестру — мол, такая большая, а черепах не видала! Ему доставляло удовольствие, что Кейси вспыхивает и бросается на него с кулаками. С чего у них там началось, не помню, но сестре непременно нужно было увидеть черепаху.— Кейси, да я даже не в курсах, есть у них тут черепахи или нету! — Отец досадливо поморщился.— Должны быть! — воскликнула Кейси. — Должны!Он огляделся.— Ну и где они? На указателе не написано. Всё, нам пора на выход.Пейджер у него буквально надрывался.Домой мы ехали в молчании. Я пустила Кейси на переднее сиденье.Ба открыла дверь, поджала губы, всем своим видом говоря: «Что и требовалось доказать».— Быстро же вы справились, — бросила она, вроде даже довольная.* * *Через неделю нам доставили посылку — две мягкие игрушки. Черепаха для Кейси, горилла для меня. Гориллу я почти сразу потеряла. А Кейси носилась со своей черепахой, даже в школу ее таскала. Может, черепаха и до сих пор у нее цела.С того дня об отце я не слышала. Ба вела себя так, будто и ей неизвестно, куда он пропал. Регулярно повторяла: она бы, дескать, в суд подала на алименты, да ни времени, ни денег нету. «Кручусь, — говорила Ба, — как белка в колесе, чтоб дом удержать; а с этого подзаборника что возьмешь? И судиться не стоит ради его грошей».Чуть повзрослев, мы сами избегали заговаривать об отце. Знали: если уж Ба заведется, ее не остановишь. Правда, до нас доходили слухи — соседи и родственники старались. Отец-де осел в Уилмингтоне, забрюхатил очередную. Нет, сразу двух. У него уже шестеро спиногрызов. Посадили его. И наконец: помер он.Я бросилась «гуглить» коренного филадельфийца Дэниела Фитцпатрика. Действительно, обнаружила сообщение о смерти. Год рождения совпадал, а дату рождения я никогда и не знала. Спрашивать Ба сочла рискованным. Тем более что и ей эта дата могла быть неизвестна. Словом, я решила для себя: мой отец мертв.От Кейси я это скрыла. Честно пыталась сообщить, и не один раз, но мне не хватало духу. Насколько я понимала, отец в жизни Кейси был этаким маячком — одним из очень немногих. Светил во тьме, пусть и слабо; внушал надежду. Иными словами, держал Кейси на плаву. Узнает сестра о его смерти — к чему ей тогда стремиться, ради кого стараться? Короче, не могла я этот маяк погасить.* * *Навигационная система приводит меня к двухквартирному дому напротив кладбища Ривервью. Дом в неплохом состоянии, опрятный. Оба входа украшены рождественской символикой. На правой половине, где, судя по всему, и живет отец, замечаю в окне, на подоконнике, электрические светильнички в виде свечей, а на крыльце — пластиковую елочку. Уже семь вечера; кажется, что тьма длится многие часы.Паркуюсь в пятидесяти футах от дома. Едва гаснут фары, дорога тонет во мраке. Фонари на улице отсутствуют, свет поступает только из окон домов, да еще — совсем слабый — от рождественских гирлянд.Некоторое время сижу в темной машине. Оглядываюсь на дом. Отворачиваюсь.Вот может здесь жить мой отец — или не может? Ривер-драйв, 1025В — этот адрес ну никак не соотносится с великовозрастным разгильдяем из моих воспоминаний.Наконец, минут через пять, вылезаю из машины. Осторожно, почти неслышно закрываю дверцу. Пробираюсь по наледи, оскальзываюсь — и в это мгновение особенно остро чувствую тьму и близость кладбища. Поневоле ускоряю шаг.У крыльца четыре ступени. Звоню в дверной звонок, пячусь. Сколько раз я вот так стояла у чужих дверей, за которыми меня совершенно не ждали… По привычке держу руки по швам, раскрытыми ладонями к тому, кто выйдет на звонок.В окне справа некое шевеление. Приподнимается и снова падает занавеска.Секундой позже дверь открывает девочка-подросток. Тощенькая кудрявая брюнетка в очках. Первое впечатление о ней — этакий книжный червячок, паникующий перед чужими.Девочка оглядывает меня с ног до головы. Молчит. Ждет, чтобы я первая заговорила.— Привет. Извини за вторжение. Я только хотела узнать — Дэниел Фитцпатрик здесь живет?Девочка хмурится. Колеблется. По лицу видно — напряглась.— Не бойся меня.Ей, наверное, не больше четырнадцати.— Я не по делу. Просто хотела с ним поговорить. Если он здесь.Я не говорю «если он жив», но фраза вертится на языке.— Минутку подождите, — произносит девочка. Исчезает в доме, но дверь оставляет открытой.А если она — дочь моего отца? Моя единокровная сестра? Рот у нее чуть похож на рот Кейси…Заглядываю в дом. Чистенько, аккуратненько. Лестница на второй этаж; направо от входа — гостиная. Мебель старая, но не замызганная. Выбегает небольшой терьер, обнюхивает мои ботинки, поднимает дыбом шерсть на холке.Пытаюсь заслонить ему выход, отпихиваю ногой от двери. Не хватало, чтобы пес выскочил и потерялся. В доме тихонько включено радио, передают рождественские мелодии.Девочка что-то долго не возвращается. Может, она оставила дверь открытой, приглашая меня за собой? Этак все тепло из дому выдует. Я и сама озябла. Дышу на руки и вдруг вижу: кто-то идет вниз по лестнице. Сначала появляются босые ступни, затем — лодыжки в серых тренировочных штанах.Мужчина. Лет пятидесяти. Темноволосый. Отец. Мой отец.— Микаэла, это ты?Киваю в полумраке.— Хорошо, что ты сама меня нашла. А то хозяйка твоя такая скрытная…* * *Он оглядывается, сует ноги в ботинки, нашаривает на столе связку ключей, выходит ко мне на крыльцо и закрывает за собой дверь.— Поедем покатаемся, Микаэла.Ехать или не ехать? После находки в доме Ба мое мнение об отце изменилось. Но откуда мне знать его мотивы? И потом, я до сих пор понятия не имею, где Кейси.Отец замечает мою нерешительность.— Хочешь — сама за руль садись. Хочешь — я поведу. Ты ж на машине, да?— Да. Я думала, ты умер, — бросаю прежде, чем отец успевает пристегнуться.Он усмехается.— Да вроде живой. — Тычет пальцем себе в ладонь. — Точно — живой. Пока.Мне с ним неловко. Стесняюсь я его, что ли? Думаю: как он меня находит, после стольких лет? Может, разочарован? Сама себя корю за эту мысль, за эту тревогу.Решаю молчать, пока отец не заговорит.Ждать приходится долго.* * *В конце концов отец сообщает: он искал нас обеих, меня и Кейси. Давно уже.С наркотиками завязал тоже давно — в 2005 году.Мы обе были уже взрослыми; он подозревал, что мы его ненавидим — мы ведь не отвечали ни на письма, ни на открытки. Ну и он не лез в нашу жизнь. Раз мы не хотим общаться — ему оно надо? Такое оправдание себе нашел.— А потом Джесси… — говорит отец — и умолкает.Начинает заново.— Джесси — моя дочка. Ей двенадцать. В этом году как пристала: где да где мои сестры, да почему я с ними — с вами то есть — не контачу? Сама хотела познакомиться, так я понял. Ну и думаю: воды немало утекло, может, вы с Кейси теперь меня и примете… Я в свое время напортачил, знаю. Виноват перед вами. Но я завязал, я больше — ни-ни. Вот и решил: попытка не пытка. Всегда жалел, что с вами так вышло. Ну, ладно, решить — решил; а как вас найти? Бабка ваша, понятно, тут мне не помощница была бы. Вот я и нанял одного бывшего копа. Он подрабатывает — выслеживает неверных мужей и жен. Согласился и вас, того… выследить. Справился. Причем быстро. Что значит — профи! — продолжает отец. — Кейси в Кенсингтоне отыскал, тебя — в Бенсалеме. Оба адреса принес и говорит: «Теперь всё в твоих руках».Отец елозит локтем по подлокотнику. Нервничает.— Я начал с Кейси — коп этот сказал, ей реально плохо. Я напрягся. Это было месяца три-четыре назад. Нашел ее в трущобах. Она меня узнала не сразу, а сам я в жизни ее не узнал бы. Разговор у нас долгий вышел. Решили, что Кейси у меня поживет. Она сказала: «Приду. Только дай мне еще один день». Я ей: «Слушай, я больше не того… не употребляю. Но я знаю, каково оно. Давай и ты завязывай». Назавтра заехал за ней — а ее и след простыл. Тогда я к тебе помчался, в Бенсалем. Открывает мне старушка. «Нету дома, — говорит, — что передать?»Кошусь на отца, вспоминаю, как выпытывала о нем у миссис Мейхон. Осознаю: отец и впрямь похож на Саймона, по крайней мере, по общим характеристикам. Во всяком случае, оба подходят под описание миссис Мейхон. Оба высокие, худощавые, темноволосые. И татуировка под левым ухом у отца имеется. В полутьме, правда, ее не разглядеть.— Ну, думаю, профукал ты, Фитцпатрик, двух дочек разом. Паршиво, а что поделаешь, — продолжает отец. — Живу дальше. Где-то через месяц звонок в дверь. Кейси. Куда пропала, почему — не отвечает. Запястье у нее сломано — а кто сломал, как — не добьешься. «Зато, — говорит, — я беременна. Ребенка хочу оставить. Сама воспитывать буду. И соскочить хочу».Машина едет практически на автопилоте. Выкручиваю руль налево-направо, в зависимости от команд навигатора. Хоть убей, назад дорогу сама не найду.Отец откашливается.— Сама понимаешь, Микаэла, — мне с ней туго пришлось. Но я себе говорил: вот шанс исправить прошлое. Вдобавок я сам — бывший; знаю, почем фунт лиха. Мало соскочить — надо еще и удержаться. До сих пор два-три раза в неделю на группу хожу. Могу и Кейси с собой брать. Куратора ей подыщем. Выкарабкаемся. Тем более у меня работа хорошая. Я ведь, Микаэла, университет кончил. А ты думала! Высшее техническое имею. Спец по информационным технологиям твой папка. Зарабатывает — дай бог каждому. Короче, хватит денег и на Кейси, и на малыша.Краем глаза вижу: отец ждет моей реакции. Хочет, чтобы я им гордилась? Я пока не горжусь.— В общем, — продолжает он, — Кейси сказала, что уже слезает. Когда может достать субоксон — принимает его. Но я ее к врачу отвез. Тот говорит: «Таким беременным не субоксон нужен, а метадон. Причем регулярно». Записали мы ее на метадоновую программу. С тех пор она держится.— Значит, она у тебя, — выдавливаю я.— Вот именно. В этом самом доме.— Значит, она жива.— Живехонька.Долго молчу.— А мне с ней увидеться можно?Теперь долго молчит отец.— Тут такое дело… По-моему, она тебя видеть не захочет. Она мне про своего сына всё рассказала.Меня передергивает. Едва не кричу: «Это мой сын! Мой!»— Она, Микаэла, с этого и начала. С сына. Как порог переступила — так сразу и выложила. «Я, — говорит, — с ней ничего общего иметь не желаю». Это с тобой.Отец усмехается и продолжает:— Знаешь, что странно? Чем дольше она держится, тем больше о тебе говорит.— Ей до полного очищения еще как до неба, — цежу я.Жестоко получилось. Зло.Но отец, кажется, вполне согласен. Это ясно по его лицу, по мутному силуэту, который и виден только благодаря тусклым уличным фонарям.— Понимаю тебя, Микаэла, — мягко говорит отец. — Так многие думают: что дурь, что метадон — разница невелика.Он умолкает, и я не выдерживаю:— А ты другого мнения?Отец пожимает плечами.— Не знаю. Не помню. Я и с метадона тоже соскочил. Но в самом начале он был мне нужен. Без него я бы до сих пор кололся.Некоторое время мы оба молчим. Продолжаю рулить. Теперь я на широком, прямом шоссе. Никаких зигзагов, никаких поворотов. Внезапно вижу мерцающую гладь. Впереди — река, что пролегла через всю мою жизнь. Никуда от нее не денешься.— Вправо забирай, — говорит отец. — Не то с моста сорвешься.Но я просто жму на тормоз. Гашу фары, полосующие тьму.— Ты у Кейси с языка не сходишь, — продолжает отец. — Ей тебя не хватает. Ей нужна семья.— Ха!Этот звук вырывается у меня, когда я не в своей тарелке. Когда от бессилия пытаюсь серьезную проблему сделать шуткой.— Короче, я решил второй раз в Бенсалеме счастья попытать. А хозяйка твоя сказала, что ты там больше не живешь.— Это по моей просьбе. Я не поняла, кто меня ищет. На другого подумала.Резко включаю верхний свет. Достали потемки.— Ты чего? — Отец непонимающе щурится.Вот она, татуировка под ухом. Три буквы: «Л. О. Ф.», шрифт с завитками.Не сразу соображаю, что это — мамины инициалы.Отец замечает, куда я смотрю, трогает татуировку, поглаживает, трет, как место ушиба. Отворачивается.— Ты тоскуешь по ней, да, Микаэла? Вот и я тоскую.* * *Лишь к девяти вечера останавливаю машину возле отцовского дома.Мы с отцом ничего не запланировали, ни о чем толком не договорились, только телефонами обменялись. Пока я и Кейси дозреваем до примирения, этого достаточно.Отец обещал поговорить с ней обо мне. Настроить ее положительно.— Вы друг дружке необходимы. Это ясней ясного, — убеждает отец.Я упрямлюсь.— Не надо ее настраивать. Не хочет общаться — я это переживу.— Ладно. Как знаешь, Микаэла.Впрочем, по интонации понятно — отец не верит насчет «переживу».* * *Уезжаю не сразу. Смотрю отцу вслед. Вот он взошел на крыльцо. Скрылся в доме. Жалюзи не опущены, и видно, что делается там, внутри. Каждое из освещенных окон внушает надежду: вот сейчас мелькнет Кейси.Не мелькнула. Я достаточно долго ждала. Пора ехать.Телефон разрядился, и от этого не по себе. Ненавижу, когда нельзя позвонить и узнать, как там Томас.Дорога пустынна. Падает легкий снежок. Луна желтая и с виду жирная, как сыр. Чем сейчас заняты Томас и миссис Мейхон? Наверное, устроились на диване, смотрят по телевизору что-нибудь рождественское; по крайней мере, надеюсь, что это так. Может, к моему возвращению Томас еще не ляжет спать. Может, я сама пожелаю ему доброй ночи. Тогда чувство вины перед ним будет не так тяжко.* * *Ближайшее к двери окно слегка помигивает. Осторожно поворачиваю ключ в замке. Не хочу скрежетать — вдруг Томас уже заснул? Дверь поддается примерно на дюйм — и застревает. Налегаю на нее плечом. Дверь приперта изнутри.В окне появляется круглое встревоженное лицо миссис Мейхон. Ее взгляд устремлен за мою спину — будто она боится «хвоста».— Мики, это вы?— Конечно, я. Кто же еще? Что случилось? Где Томас?— Подождите минутку…Слышится скрежет — миссис Мейхон двигает по полу что-то тяжелое. Наконец дверь распахивается. Вхожу, озираюсь в поисках сына.— Где Томас, миссис Мейхон?— В детской. Он спит. Слава богу, вы вернулись… Вас тут искали.— Кто?— Полиция! Примерно час назад приехали, да как зазвонят в звонок! Томас перепугался, бедняжка. Меня чуть удар не хватил. Ну, думаю, всё. Сейчас скажут, что вы погибли. А они: звоним, дескать, мисс Фитцпатрик, а она недоступна. Вот и нагрянули.— Просто у меня телефон разрядился. Да кто конкретно нагрянул? Фамилии они назвали?Миссис Мейхон выуживает из кармана визитную карточку. На ней написано: «Детектив Дейвис Нуэн».— Был еще один. Его фамилию не помню.— Случайно, не Ди Паоло?— Точно.— Что им нужно было? — Говоря, ставлю телефон на подзарядку.— Ну, мне-то они не сказали! — Миссис Мейхон поджимает губы. — Просили вас перезвонить.— Понятно. Спасибо, миссис Мейхон.— По-моему, это как-то связано с последними событиями.— А что случилось?Моя хозяйка кивает на телевизор. Показывают вовсе не рождественское кино. В эфире выпуск новостей. Репортаж с Кумберленд-стрит, пустырь отгорожен полицейской лентой. Падает легкий снежок — такой же, как у нас в Бенсалеме. Внизу экрана надпись — «Рождественское убийство». Журналистка кажется еще бледнее из-за своей лиловой куртки.— Две недели назад полицейское управление убеждало жителей Филадельфии, будто кенсингтонский убийца вычислен и арестован. Однако сегодняшнее убийство совершено по тому же сценарию, что и предыдущие, — сообщает журналистка.Миссис Мейхон качает головой, бурчит что-то нечленораздельное. Затем произносит более внятно:— Бедняжка!— Имя жертвы назвали?— Нет. Пока нет. Известно только, что это молодая женщина.— И всё?— Почти всё. Обнаружена сегодня в полдень. Говорят, почти сразу после смерти.Так и стою с телефоном в руке. Жду, когда заряда будет достаточно для звонка.— Миссис Мейхон, не могли бы вы задержаться еще на минуту, пока я звоню? Вдруг меня вызовут на работу?— Конечно, Мики. Я и сама хотела.* * *Звоню Ди Паоло, а не Нуэну. Ди Паоло я лучше знаю.Он отвечает сразу же, голос встревоженный. Слышатся посторонние звуки — шум автострады.— Это Мики Фитцпатрик. Вы меня искали…— Хорошо, что быстро перезвонили, Мики. Вы где?— Дома.— А ваш сын где?Открываю рот — но вместо ответа сама задаю вопрос:— При чем тут мой сын?— Хочу убедиться, что вы оба в безопасности.— Он дома. Спит уже.Произношу эти слова — и сама сомневаюсь. А дома ли Томас? Надо убедиться лично.На цыпочках крадусь к детской, заглядываю.Да, мой сын спит. По обыкновению, устроил посреди кровати что-то вроде гнезда. Свернулся клубком, вцепился в одеяло. Сонное личико напряжено.Бесшумно закрываю дверь.— Послушайте, Мики, — говорит Ди Паоло. — Сейчас я вышлю к вам нашего человека. Он из Девятого отдела Полицейского департамента Филадельфии; новичок. Подежурит в машине под вашими окнами. Не удивляйтесь, когда утром его увидите.— Да что происходит?Детектив молчит. В его молчание врывается вой сирены. Ди Паоло откашливается, еще и еще раз.— Что происходит, Майк?— Это простая предосторожность, Мики. Возможно, даже ничем не обоснованная. Дело в том, что… Помните, в баре вы упомянули женщину, которая предъявила обвинение полицейскому?— Конечно. Пола Мулрони ее зовут.— Звали, Мики. Она мертва.* * *Решаем так: миссис Мейхон остается на ночь, спит в моей постели. Я ложусь на диване в гостиной, поближе к двери. Вторженцу, если таковой появится, придется иметь дело со мной.Вместе безопаснее.Объясняю миссис Мейхон: мои коллеги тревожатся обо мне как о важном свидетеле, потому и охрану прислали.— Они перестраховываются, миссис Мейхон. Просто перестраховываются. Посмотрите — разве по мне видно, что дело серьезное?Впрочем, я лишь храбрюсь, и миссис Мейхон, которая сама храбрится, это отлично понимает. Пока она в ванной, прокрадываюсь к шкафу, беру пистолет.Уснуть не грозит. Вот зачем ко мне охрану приставили из городского полицейского департамента? Ведь Пола Мулрони обвиняла именно их сотрудника, а Ди Паоло, похоже, считает, что ей просто заткнули рот. Лучше бы приехал кто-нибудь из полиции штата — мне с чужими спокойнее было бы, чем со своими. И ведь недаром Ди Паоло сделал упор на то, что дежурить будет, во-первых, новобранец, а во-вторых, все-таки из другого района. То есть человек, едва ли имеющий знакомых в нашем, Двадцать четвертом отделе.До четырех утра отслеживаю секундную стрелку стенных часов, смутно различимую в свете уличного фонаря. Свет располосован, разложен решетчатыми жалюзи. Хорошо бы лечь с Томасом; чувствовать, что он под моей защитой; знать: пока я рядом, ему ничего не грозит. Я и легла бы, да боюсь, разбужу его.Постепенно мои мысли принимают другой оборот. Пола Мулрони. Ее больше нет. Непоправимость случившегося; та, восемнадцатилетняя Пола, острая на язык, заводная, смешливая, какой она мне до сих пор виделась. Пола, что горой стояла за Кейси, так же как Кейси горой стояла за меня. Мне казалось, Пола и на улице опекает мою сестру, да и всех кенсингтонских отверженных женщин, и было в этом пусть слабое, но утешение. А теперь она мертва.Вслед за жалостью к этой безвременно оборвавшейся жизни приходит последнее чувство — чувство вины. И оно всего ужаснее. Похоже, офицер, о котором сообщила мне Пола, — действительно из Полицейского департамента Филадельфии; я первой назвала имя Полы сержанту Эйхерну, затем озвучила его Денизе Чемберс, наконец — Ди Паоло. И что из этого вытекает? Правильно: Пола погибла по моей вине. Я навела на нее убийцу.Зажмуриваюсь. Стискиваю голову ладонями.«Она просила не называть имени», — сказала я Эйхерну.«Имя останется между нами», — пообещал тот.* * *В утренних новостях имя Полы Мулрони всё еще не названо. И скрывает его, понятно, Полицейский департамент Филадельфии.Ищу Полу в Интернете. Почти сразу выскакивает страничка «Фейсбука», созданная подругами в ее память.Оказывается, будет заупокойная месса. В церкви Святого Спасителя, в четверг.Фото на страничке отсутствуют. Догадываюсь, почему. От догадки становится тошно.А на мессу пойду. Обязательно.* * *Весь день жду подробностей насчет обстоятельств смерти. Я бы включила телевизор — может, скажут, что кто-то арестован, — да не хочу пугать Томаса. Ловлю новости по радио. В наушниках, чтобы Томас не услышал случайно. Прибираю, закладываю стирку в машинку — наушники на мне. Сын смотрит рождественскую программу, но то и дело спрашивает:— Мама, что ты слушаешь?Отвечаю честно:— Новости.Полицейский автомобиль с подъездной дорожки убрался, зато мимо дома раскатывает на минимальной скорости другой. Я не в своей тарелке: то вид этого автомобиля внушает мне что-то вроде спокойствия, то кажется угрозой, дурным предзнаменованием. От него, думаю я, опасность еще больше, чем от маньяка. Отслеживаю Томаса, чтобы не приблизился к окну, не заметил автомобиль с мигалкой. Но Томас — наблюдательный и чуткий; он знает — что-то неладно.Плеер у меня настроен на местную радиостанцию, где работает Лорен Спрайт. Вот кончилась развлекательная передача, и диктор называет ее имя.Вспоминаю случайную встречу с Лорен в кафе, ее приглашение. Вот это кстати. Позвоню-ка я Лорен. Может, она возьмет Томаса в четверг. Неделя между Рождеством и Новым годом нерабочая, садик Лилы закрыт, сама Лорен будет дома. А я бы спокойно пошла на заупокойную мессу.Скрывшись в ванной, наговариваю свой план на голосовую почту Лорен. Она перезванивает через минуту.— Мики, извините, у меня ваш номер не определился, поэтому я не ответила. Конечно, привозите Томаса. Я как раз думала, чем бы занять Лилу. Праздники какие-то затяжные выдались. — Лорен смеется, резко обрывает себя: — Примите мои соболезнования по поводу смерти подруги.— Спасибо. Вообще-то, она не была мне близкой подругой. Моя сестра с ней очень дружила.— Все равно. Вы ее хорошо знали. И потом, смерть в раннем возрасте — всегда трагедия.— Да, это верно.* * *Несмотря на то, что имя Полы Мулрони все-таки обнародовали, церковь во время заупокойной мессы полупустая. Прихожу за десять минут до начала. Прежде чем усесться в среднем ряду, по привычке преклоняю колени.Быть здесь у меня две причины. Во-первых, я должна почтить память погибшей. Не знаю насчет загробной жизни, зато уверена: в жизни земной надо делать что положено. Может, Полу и не потому убили, что я ее имя раскрыла, но я ее предала, с этим не поспоришь. И я здесь, в церкви Святого Спасителя, чтобы отдать Поле последний долг.Вторая причина — я рассчитываю узнать, подслушать что-нибудь важное о ней, об обстоятельствах ее гибели.С утра я надела все черное — и брюки, и блузку. Внезапно поняла: выгляжу, как Ба в униформе кейтеринговой компании. Сменила черную блузку на серую. Обошлась без косметики. Волосы собрала в самый непритязательный хвост.Все первые ряды заняты, все ряды за мной — пусты. Сидя посередине, я будто бы нахожусь на самой последней скамье. Почти все скорбящие знакомы мне либо по патрульной службе (мимо них я проезжаю каждый день), либо по школе. Все — в разных стадиях похмелья. Немногочисленные мужчины держатся кучкой. Один из них кашляет, будто лает; еще один клюет носом. Женщины — их дюжина, — поймав на себе мой взгляд, отворачиваются. Некоторых мне случалось арестовывать.Сюда нас водили детьми. К приходу Святого Спасителя была приписана и наша начальная школа. Здание церкви — старинное, массивное. В этих стенах безо всяких кондиционеров прохладно в летнюю жару, зимой же — чудовищно холодно, и сегодняшний день — не исключение. Воспоминаний у меня хватает. Здесь, с разницей в два года, я и Кейси получили первое причастие. Причем в одном и том же платье. До сих пор вижу Кейси, наряженную как невеста, степенно шествующую по нефу, старающуюся не сорваться на обычную свою припрыжку.Сегодня Кейси вполне, вполне может прийти. Уж конечно, она слышала о смерти Полы; возьмет и явится. Но Кейси пока не видно. То и дело оглядываюсь на дверь. Нет, снова не она. Ничего. Еще не поздно.Начинается заупокойная месса. Патер Стивен — он еще нашу маму отпевал — частит, читает без вдохновения, без должной скорби. Какая тут скорбь! За последние двадцать лет смерти настолько участились, что впору отбарабанить положенное. Заупокойная молитва стала рутиной, с каковым фактом патер Стивен давно свыкся.Мать Полы Мулрони, сидящая в первом ряду, по другую сторону нефа, видна мне в профиль. Она в джинсах и кроссовках. Дутую куртку не сняла, будто та служит дополнительным слоем защиты от ужаса произошедшего. Вся скукожилась, локти прижаты к бокам, ладони развернуты к церковному своду. Кажется, эта женщина баюкает скорбь, пытается вспомнить тяжесть теплого младенческого тельца, когда-то удерживаемого этими ладонями. Недоумевает, что сделала неправильно, как упустила дочь.Фрэн Мулрони, старший брат, произносит надгробную речь — не столько о достоинствах покойной, сколько о ненависти к убийце. «Кто бы это ни совершил», — как заведенный, повторяет Фрэн, трясет головой, намекая: уж я бы выразился, не будь это место свято. Патер Стивен предупреждающе покашливает. Фрэн спохватывается — надо сказать и о сестре. Но получается новая гневная речь — как сестра дошла до такого состояния и кто виноват. Фрэн вспоминает ее чувство юмора, говорит, что малышкой она была просто прелесть. Снова заводится: «Не знаю, как это случилось»; «Ей следовало быть осмотрительнее, думать, с кем связывается». Это говорит человек, который подсадил на колеса всех, до кого сумел добраться.* * *Церемония закончена. За причастием выстраивается очередь. Первыми стоят Фрэн с матерью и какой-то пожилой мужчина, возможно дед Полы.Кейси так и не пришла.Проскальзываю в боковой неф, останавливаюсь сразу за группой женщин, слишком хорошо знакомых мне по патрульной службе. Все они — подруги Полы, а следовательно, и моей сестры.Утыкаюсь в смартфон. Если на меня оглянутся — пусть не думают, что я пришла выслеживать да вынюхивать. Конечно, эти женщины — по крайней мере, многие из них — узнали меня, хоть я и в штатском. Они тихо переговариваются; мне слышны лишь отдельные слова, особенно часто мелькает характеристика «этот выродок».Сначала я подумала — речь о Фрэне Мулрони. Женщины косились в его сторону, вот я и составила такое мнение. Но прозвучало слово «легавый», сообщив разговору совсем иную окраску. Затем кто-то произнес «оборотень, мать его так». Затем процедили «поручитель хренов». Мне видны только затылки говорящих, но женщины наклоняются друг к другу, и тогда удается поймать выражение лиц — уголок поджатых губ, злой прищур.Внезапно та, что возглавляет группу, обернувшись к подруге, замечает мой взгляд. Она цепенеет, шипит:— Тихо! Тут легавая!Теперь на меня таращатся все четверо. Опускаю глаза, смотрю на экранчик смартфона, боковым зрением вижу: трюк не удался, я привлекла внимание. Так просто не отделаюсь.Ближайшая ко мне женщина в лиловых джинсах мала ростом, коренаста. Явно не слабачка. Она тычет в меня пальцем — почти касается солнечного сплетения. Делать нечего — поднимаю взгляд.— Ну ты и сука. Это ж до того обнаглеть — на отпевание припереться!Волосы у нее кое-как собраны в низкий хвост, приглажены, прилизаны. Возможно, простой водой смочены. Длинные серьги цепляются за воротник.— Что вы сказали?— Сказала, что таких наглых тварей еще поискать.Остальные, как по команде сунув руки в карманы и выдвинув подбородки, начинают на меня надвигаться.— Канай отсюда, — велит женщина в лиловых джинсах.— Не понимаю, в чем дело.— Тупая, что ли?Изо всех нелицеприятных характеристик именно «тупую» я не терплю от слова «совсем».Женщина в лиловых джинсах прищелкивает пальцами перед моим нахмуренным лицом.— Алё! Ты! Слышишь? Канай, говорю, отсюда. Для тупых поясняю: проваливай. Домой топай.Некое движение за спинами моих обидчиц. Кто-то вошел, кто-то пробирается против течения толпы.Не сразу узнаю эту женщину.Волосы у нее светло-каштановые — то есть оттенок максимально приближен к естественному, который мне помнится с детства. Лицо бледное. Очки. Раньше она очков не носила.Кейси. Моя сестра.* * *Как странно — Кейси выглядит одновременно и здоровой, и измочаленной. Куртка на ней расстегнута — не сходится на объемном животе. Видны белая рубашка и серые тренировочные штаны. Наверное, единственные, которые она сейчас может надеть. Кейси пристраивается в конец очереди за причастием.Женщина в лиловых джинсах оглядывается на подруг, и вот уже две из них, не сговариваясь, шагают ко мне, хватают под локти.— Не вздумай шум поднимать, — шипят мне в ухо. — Имей уважение. Похороны, как-никак.Включаются приемы самозащиты, усвоенные в полицейской академии. Выворачиваюсь, и от моего резкого движения одна женщина оказывается на четвереньках, а другая сама отшатывается, выпустив мой локоть, но упрямо цедит:— Э, нет! Она еще кое-что сделала!Принимаю боевую стойку.— Вы чего-то недопоняли. Перепутали меня с кем-то.И тут Кейси подставляет плечо. В прямом смысле.— Эй! Из-за чего сыр-бор?На меня она не глядит — только на этих четверых.— Эта сучка руки распускает! — отзывается женщина, которую я поставила на колени. Забыла, наверное, кто первый руки распустил.Кейси по-прежнему избегает смотреть мне в лицо.— Она сейчас извинится. Мики, извинись.— Еще чего не хватало… — завожу я, но Кейси пребольно пихает меня локтем под ребро.— Извиняйся, Мики. Делай, как я говорю.— Извините, — выдавливаю я.Женщина в лиловых джинсах пристально глядит на мой лоб — можно подумать, на нем мишень нарисована. Затем оборачивается к Кейси. Качает головой.— Против тебя, Кейси, мы ничего не имеем. Сестра есть сестра, это ж ясно. Только вот что я тебе скажу: не расслабляйся. Спиной к этому оборотню не стой.Кейси переводит взгляд с меня на нее и обратно. Вдруг, словно в ее мозгу встала со щелчком на место последняя деталька пазла, показывает женщине в лиловых джинсах средний палец, а меня грубовато обнимает за плечи и тащит к выходу, мимо матери и брата Полы, явно смущенных. Вот так же вела себя Кейси в детстве. Так же вставала на мою защиту; казалось, даже ждала, даже хотела, чтоб меня обидели.Под хоровое «Бу!» выбираемся из церкви.Напоследок та, в лиловых джинсах, снова советует Кейси не стоять спиной к «этому оборотню» — ко мне то бишь.Кейси молчит, однако вместе со мной идет к машине. Дыхание у нее прерывистое.Не представляю, как начать разговор.— Спасибо, — выдавливаю я.— Сдалось мне твое «спасибо», — сестра фыркает.Мы уже у машины. Надо решаться — либо продолжать, либо ехать восвояси.Впервые Кейси встречает мой взгляд.— Папа сказал, ты меня искала. Нарочно за мной приехала.— Вовсе нет.Хочу добавить — «больно надо».Но выдаю совсем другое:— Я беспокоилась.Кейси складывает руки на груди. Точнее, на животе.— Мики, — произносит она после долгой паузы. — А что это там, в церкви, было? Оборотень-чмоборотень — о чем девчонки говорили?— Понятия не имею.— Точно? А если подумать как следует?Сглатываю. Если подумать — речь шла о Поле Мулрони. О том, как я посоветовала ей написать заявление. О том, что она ответила. «Мне только заявы и не хватало. Чтоб у каждого легавого в черном списке очутиться».— Нет, Кейси. Я правда не знаю, что они имели в виду.Кейси кивает, не сводя с меня взгляда.— Я тебе верю, Мик.На предложение подвезти ее Кейси отвечает:— Спасибо, не надо. Я на папиной машине. Он дома ждет.Оставляю ее, уезжаю — раздавленная, с тошнотворной болью в животе.* * *Пора забирать Томаса. Еду в Нортен-Либертиз. Лорен приглашает меня в дом. Просторное, современное жилище с видом на парк, о котором во времена моего детства шла дурная слава. В котором кишели хулиганы. Да что парк — тогда весь район был ужасен.Кухня на первом этаже оборудована словно для съемок кулинарного шоу и снабжена скользящими стеклянными дверьми, ведущими в патио. Там, в патио, — живая елка в ярко-белых крохотных лампочках. Никогда не видела, чтобы елку наряжали во внутреннем дворике. Мне нравится.— Дети на втором этаже, Мики. Что вам предложить? Кофе будете?— Да, спасибо.Меня все еще потряхивает после инцидента. Вдобавок, когда держишь что-то маленькое и теплое — например, кофейную чашку, — разговор лучше клеится.— Как прошли похороны? — интересуется Лорен.Отвечаю не сразу.— Да как-то не по-людски.— В смысле?Она насыпала молотый кофе в стеклянный цилиндрический сосуд и залила горячей водой. Сверху пришлепнула крышку с отверстием для пара. Никогда не видела, чтобы кофе готовили таким способом. Вопросов, однако, не задаю.— Это долгая история, Лорен.— А я не тороплюсь.Наверху что-то уронили, выждали паузу, захихикали.— Ну, так в чем там дело? — мягко давит Лорен Спрайт.Рассказать или нет? Очень, очень это заманчиво — сбросить бремя прямо здесь, в стильной кухне, перед внимательной и благополучной Лорен Спрайт. У людей ее круга вся жизнь рассчитана поэтапно, всё под контролем. «А ведь и я могла бы так жить», — попискивает во мне какой-то почти чужой голосишко. Иметь совсем другую работу, совсем другой дом — да все другое. Мы с Саймоном в начале отношений мечтали: вот встанет Габриэль на ноги — будем вместе строить новую жизнь. Почему бы не озвучить сейчас мои давние планы? Почему не сообщить, как хорошо я успевала в школе? Не излить душу в подготовленный сосуд? Лорен Спрайт улыбается, лицо открытое — дескать, жду. Самое имя ее искрится детским оптимизмом.Воздерживаюсь от исповеди. Писклявый чужак во мне заглушен голосом Ба, ее коронной фразой: «Гусь свинье не товарищ». Ба никогда не уточняла, кто гусь, а кто свинья, но насчет Лорен Спрайт и себя я совершенно уверена — мы из разных стай. Сколь бы ни заблуждалась Ба в других вопросах, насчет гусей со свиньями я ее мнение разделяю — сейчас, пожалуй, больше, чем когда-либо.* * *Я дома, Томас уже спит.Раздается телефонный звонок.На экранчике высвечено «Дэн Фитцпатрик». Рука не поднялась, сохраняя номер, написать «Папа». Не дозрела я пока до этого.Жму «Ответить».— Слушаю.Молчание. Затем — вздох. Знакомый. Но не отцовский.— Кейси, ты?— Привет.— Что-то случилось?— Да. — Следует пауза. — Есть информация. Можешь не верить, но хотя бы выслушай.— Конечно.— Ты мне в последнее время не верила, — тянет Кейси.Закрываю глаза.— Так вот, Мики. Сегодня я поспрашивала своих. Позвонила кое-кому. Насчет этого обвинения. Про оборотня.— Дальше.Снова молчание.— Ты с Труменом Дейвсом, да?— В каком смысле?Вот уж чье имя не ожидала услышать, да еще в таком контексте. С ужасом думаю: а ведь и правда, вестей от Трумена не было с того неудачного поцелуя. Он не звонил, и я не звонила — стыдилась. Я даже думать о нем избегала.— В смысле, сейчас, — объясняет Кейси. — Ты с ним в одной машине? Или в одной комнате?— Нет, я дома.Кейси умолкает.— Да при чем здесь Трумен, Кейси?— Притом, что наши на него думают. Ну, что это он убил Полу и остальных девчонок. А ты всё знала.* * *Протестует каждая клеточка моего организма. Быть не может. Ложь. Бред. Наветы.Трумена я десять лет знаю. Он безупречен. Кенсингтонские женщины ошибаются.Открываю и закрываю рот, словно рыба. Воздуха не хватает.В трубке слышно, как тяжко дышит Кейси. Ждет моей реакции. По длине паузы судит о степени моего доверия.Один раз я уже усомнилась. Слова Саймона приняла за чистую монету, а сестру обвинила во лжи. Чудовищная ошибка. Я тогда сказала «нет» — и наши жизни изменились, пути разошлись.Вот почему теперь я произношу другое слово:— Спасибо.— За что?— За информацию.И жму «Отбой».* * *Я потрясена, сбита с толку. Надо бы верить сестре — а не получается. Интуиция не дает. Единственный выход — принять обвинение Кейси за теорию, которая может быть подтверждена — или опровергнута — только посредством реальных улик.Уже через минуту я отчаянно стучусь к миссис Мейхон. Сама не помню, как сбежала по лестнице, как очутилась у нее на крыльце. Впрочем, успела надеть куртку и прихватить сумочку.— Все ясно, — с порога объявляет миссис Мейхон. — Поезжайте по своим делам, я побуду с Томасом. Поспать и у вас могу.— Мне ужасно неудобно, миссис Мейхон… Извините. Я заплачу.— Мики, с тех пор, как умер мой Патрик, я себя такой нужной еще не чувствовала.— Спасибо вам. Спасибо. Спасибо.Внутренне съежившись от отвращения к себе, прошу еще об одном. Господи, во всю жизнь столько не просила!— Миссис Мейхон, можно взять вашу машину?Она смеется.— Конечно, Мики! Что вам надо — всё берите.Выносит ключи, в обмен получает мои.— Моя «Киа» быстро берет разгон, Мики.Повторяю «спасибо», от которого миссис Мейхон отмахивается.Она идет за мной вверх по лестнице, усаживается на мой диван, достает книжку.Мчусь к шкафу, где на верхней полке хранится маленький сейф. В нем — пистолет. «Глок» с пятидюймовой рукоятью. На работе выдали. До сегодняшнего дня не имела нужды его использовать. Сейчас мне требуется что-то более компактное, могущее быть спрятанным в кармане или за пазухой.Но компактного ничего нет. Придется надеть ремень, прицепить к нему громоздкий «Глок». Ладно, у меня куртка достаточно длинная и просторная — пистолета под ней будет не видно. И все равно — ощущение, что он выпирает.* * *Миссис Мейхон подняла взгляд над книгой, смотрит вопросительно.— Пожалуйста, никому дверь не открывайте, — предупреждаю я.— Конечно. Я никогда никому не открываю.— В том числе и полиции.Впервые за все время миссис Мейхон, кажется, встревожилась.— Да что происходит, Мики?— Это-то я как раз и хочу выяснить.* * *Резко газую, срываюсь с места. «Киа» миссис Мейхон визжит шинами. Разгон у нее и впрямь что надо. А вот мне не мешает помнить: я не на дежурстве и не в своем внедорожнике. Не хватало, чтобы меня задержали патрульные. Снижаю скорость до приемлемой.Дорога в это время пустынна. Добираюсь до Маунт-Эйри всего за тридцать минут.Останавливаюсь на улице, в половине квартала от дома Трумена. Осторожно вылезаю из машины, стараюсь потише закрыть дверь.Одиннадцать вечера. В большинстве домов окна уже погасли, а Труменово — светится. Различаю стеллажи с многочисленными книжными томами. Самого Трумена не видно.Крадучись, поднимаюсь на крыльцо, становлюсь на цыпочки, заглядываю в окно. Трумен читает на диване, его мама дремлет в кресле.Вглядываюсь в лицо своего бывшего напарника. Похоже, он поглощен чтением. Разумеется, названия книги никак не разобрать. Трумен удобно расположился на диване, вытянул босые ноги. Одной ногой почесывает другую.Вот он что-то сказал маме. Наверное, предлагает ей переместиться в спальню, в постель.Внезапно его взгляд скользит к окну. Целое мгновение кажется: Трумен смотрит на меня в упор. Отшатываюсь, вжимаюсь в стену. Жду. Дверь не открывается, Трумен не выходит. Понемногу успокаиваюсь.Почти сползаю с крыльца, на полусогнутых спешу к машине.Из машины наблюдать за домом безопаснее.Проходит пять минут. Десять минут. Наконец Трумен встает с дивана. Вот его силуэт в освещенном окне. Трумен пересекает гостиную. Отмечаю, что он всё еще прихрамывает.И вдруг, сам собой, в моем мозгу возникает вопрос: чем было вызвано то нападение? По версии Трумена — в которую все как-то очень легко поверили, — колено ему искалечил обычный хулиган. Но теперь я думаю: а вдруг у нападавшего имелся мотив?Вопросы множатся. Правду ли сказал Трумен о том, как ходил домой к Доку? По его словам, он был у Дока дважды. Но где доказательства? Оба раза я просто верила Трумену на слово.Свет в гостиной гаснет.Последнему подозрению сопутствует тошнота. Потому что от него, от подозрения, не отмахнешься. Именно Трумен первым заронил в меня мысль, будто убийцей вполне может быть Саймон. Тогда, в промерзшем дворе, Трумен предложил вести расследование вместе. А потом вынудил вывернуть душу перед Майком Ди Паоло. Не опроверг Ди Паоло, который счел меня женщиной на грани срыва.Холодает. Изо рта вырывается пар. Включаю и снова выключаю отопление. Самой бы не отключиться. Вот что мне нужно — радио!Мой план: ждать, пока Трумен Дейвс выйдет из дома. И следовать за ним — как, по его совету, следовала за Саймоном.* * *В семь тридцать просыпаюсь, будто от толчка.Замерзла ужасно — ни рук, ни ног не чую. Растираю ладони, ерзаю на сиденье, потягиваюсь, насколько позволяют размеры салона. Включаю зажигание — пусть машина прогреется.С радостью отмечаю, что Труменов автомобиль на месте.Я наконец согрелась. Можно выключить отопление.Проверяю телефон. Ни сообщений, ни звонков.Так, скоро меня начнет мучить утренний голод. Хуже того — понадобится в туалет. Смотрю на Труменовы окна, на дверь. Прикидываю.Совсем рядом есть фастфудная забегаловка. Если поеду — рискую упустить Трумена. Если не поеду — как выдержу долгий день, который, возможно, мне предстоит?Решаюсь. Чуть резче, чем следует, газую, тороплюсь к фастфуднице.* * *Возвращаюсь. Еще и восьми нет, зато мочевой пузырь опорожнен, с собой вода, кофе, упакованный завтрак. Машина Трумена выруливает с подъездной дорожки. Сейчас он проедет мимо «Киа» и увидит меня. Но Трумен катит в противоположном направлении. Выждав несколько секунд, следую за ним.«Киа» миссис Мейхон — незапоминающегося белого цвета. Никаких ассоциаций у Трумена вызвать не должна. Жаль, что я не училась работать под прикрытием. Приходится полагаться на чутье. Держать дистанцию — между нами всегда пара машин; молиться, чтобы Трумен застрял на том же светофоре, что и я, а не проскочил, не оторвался. Самой лететь на красный, под отчаянный вой клаксона — другие участники дорожного движения возмущены. Я только и могу, что сказать «извините» — может, прочтут по губам.Трумен едет по Джермантаун-авеню, забирает на юго-восток. Понятно: все дороги ведут в Кенсингтон. Я не удивлена. Только в груди набухает чувство страха.Потому что я не хочу знать правду.Остановок Трумен не делает. Катит на малой скорости, будто время тянет. Изрядных усилий мне стоит тащиться вслед за ним. Помню, Трумен надо мной подтрунивал: носишься, говорил, с дьявольской скоростью, и ладно бы по вызову, а то постоянно.На Аллегейни он поворачивает направо, едет на восток. Внезапно тормозит, не достигнув Кенсингтон-авеню.Проскакиваю его машину, останавливаюсь чуть впереди. Наблюдаю за Труменом в зеркало заднего вида, в боковые зеркала.Вот он вышел из машины.Вот медленно — возможно, из-за колена — направился к перекрестку, вот свернул на Кенсингтон-авеню.Лишь когда Трумен скрывается за поворотом, я выскакиваю из машины и бегу следом. Не хочу его упустить.Слава богу, вот он, маячит передо мной. Правда, теперь я слишком к нему приблизилась. Куртка у меня с капюшоном; это кстати. Надеваю капюшон, вжимаюсь в стену — пусть Трумен пройдет несколько шагов, пусть расстояние не будет подозрительно малым. А то меня засекут.Трумен двигается по Аве. Между нами футов сто. Сворачивает налево, открывает дверь забегаловки. Прежде чем войти, косится по сторонам. Исчезает за дверью. И я наконец-то понимаю, ГДЕ мы находимся, КУДА вошел Трумен.* * *Витрина заведения мистера Райта не претерпела никаких изменений. Сбоку по-прежнему торчит вывеска «Товары». А вот и они сами: пластиковые куклы пучат мертвые глаза. Тарелки, кастрюли, ложки и вилки пылятся на тех же полках. Витрина настолько перегружена, что не видно происходящего в магазине. Ну и что мне делать?Войти? Засвечусь раньше времени. Трумен живо сочинит причину, почему его занесло в Кенсингтон. Ждать, пока он выйдет? Провороню что-нибудь важное — сделку, а то и перевоплощение.Ладно, выжду ровно десять минут. Если Трумен не появится — сама пойду за ним.На тридцать футов отдаляюсь от двери, смотрю на смартфон — который час? Прячу смартфон обратно в карман. Время пошло.* * *Трумен появляется минуты через четыре, со здоровенным черным чемоданом на колесиках.По тому, как он его везет, ясно: в чемодане что-то тяжелое.Теперь Трумен забирает к югу. Следую за ним. Он сворачивает на Кэмбрия-стрит, проходит еще несколько сотен футов и скрывается в аллее. На малых улицах, каковой является Кэмбрия-стрит, пешеходов практически нет. В любой момент Трумен может оглянуться и увидеть меня. Крадусь на цыпочках, чтобы он хоть шороха шагов не уловил.Ох, упустила-таки… Вдруг слышится стук закрывающейся двери.Впереди — всего шесть домов, причем два из них — коробки без крыш. Остальные четыре — целые, но явно заброшенные.Держусь ближе к стенам, готовая, если что, нырнуть в зловонную пустоту бывшего жилья. Напрягаю слух. Может, различу какие-то намеки на деятельность Трумена в этих заколочос. Но слышно только мое собственное тяжелое дыхание да биение крови в висках. Доносится шум транспорта с Аве; вот прогрохотала электричка.Двигаюсь дальше. Заглядываю в щели меж фанерками, которыми забиты оконные проемы. В первых двух домах ничего не видно. В третьем — некое движение, тень, скользнувшая по комнате. Приставляю ладони к вискам, чтобы затемнить остальной мир, чтобы тьма в заколочос не была столь глухой.Нет, всё замерло.Вдруг раздается голос. Принадлежащий Трумену. Тихо, очень тихо он говорит с человеком, лежащим на полу. Слов, конечно, не разобрать. Трумен наклоняется, мне теперь его не видно. Мне не видно, чем он занят.Думаю о Кейси. Обо всем, что она пережила на этих улицах за десять лет. Думаю о Поле Мулрони. Рука сама собой вытаскивает пистолет, нога толкает незапертую дверь.Вжимаюсь в притолоку на случай выстрела. Так меня учили. Чтобы не торчать в дверном проеме, не быть легкой мишенью.Глаза, как всегда слишком медленно, адаптируются к темноте. Трумен вскидывает взгляд.— Не двигайся, — командую я, целясь ему в грудь. — Ни с места. Руки за голову.Он повинуется.Озираюсь по сторонам. На полу — женщина. Подробностей внешности не видно. Видно только, что она лежит между Труменовых ног.А чуть поодаль — закрытый чемодан.Не опуская пистолета, начинаю допрос.— Это кто?— Мики! — узнает меня Трумен.— Кто на полу? Она ранена? Отвечай!Голос дрожит, словно я не требую ответа, а молю о нем.— Какого черта тебе здесь понадобилось, Мики? — тихо, устало спрашивает Трумен.— Не твое дело! Заткнись!— Пушку опусти. Слышишь, Мики?Еще чего. Стволом указываю на чемодан.— Что в чемодане? Ну?— Сейчас покажу. Открою и покажу.Лежащая за это время даже не шевельнулась. Трумен на четвереньках подползает к чемодану.— Я только сотовый возьму, ладно, Мики?Медленно, очень медленно он выуживает телефон из нагрудного кармана, жмет на кнопку. Экранчик вспыхивает, Трумен направляет луч на чемодан, расстегивает «молнию», поднимает крышку.Мне не видно, что там внутри. Делаю два шага, заглядываю.Фуфайки, перчатки, шапки, шерстяные носки. Гелевые обогреватели для рук и для ног — тепла хватает часов на восемь-десять. Энергетические батончики. Шоколадки. Бутилированная вода. И, наконец, в отдельном сетчатом кармане — около дюжины доз назального спрея «Наркан».— Ничего не понимаю, — мямлю я.Боковым зрением вижу: фигура на полу подает признаки жизни. Отскакиваю, снова направляю пистолет на Трумена.— Он еще в сознании, — поясняет тот. — Но медлить нельзя.— Он? Кто — он?— Картер. По крайней мере, так он представился.Приближаюсь медленно — меня удерживает стыд. И впрямь, никакая это не женщина. Это юноша-афроамериканец. На вид ему лет шестнадцать-семнадцать. Возраст Кейси, когда я впервые увидела ее в таком состоянии. Юноша истощен; судя по одежде, косит под панка. Веки подведены черным карандашом. Старается выглядеть старше, но его выдает мальчишеская тщедушность.Вот только что шевелился — а теперь лежит как мертвый.— О нет!Трумен не реагирует на мой возглас.— Нет! — повторяю я.— Ну что — сама его ширнешь или лучше я? — спрашивает Трумен, кивая на чемодан с назальным спреем.* * *Долго ждем «Скорую».Картеру гораздо лучше. Он сидит на земле, размазывает слезы по щекам, скулит:— Не поеду в больницу! Мне идти надо!Рукава свитера длинные, закрывают пальцы. Картер еще и удерживает их, тянет вниз. Пытаюсь погладить его по плечу — он сбрасывает мою ладонь.— А ну-ка полегче, — командует Трумен, и Картер сникает, покорный.Трумен держится в сторонке, избегает глядеть на меня.Несколько моих попыток попросить прощения — за сегодняшнее, за то, что было в баре «Герцог», вообще за все — терпят крах. Открываю и закрываю рот, не нахожу слов. Наконец выдавливаю:— Что ты здесь делал?Трумен отвечает не сразу. Будто прикидывает: заслуживаю я объяснений или не заслуживаю.Потом выясняется: уже довольно давно он помогает мистеру Райту. Как только выдается свободный день — едет в Кенсингтон, заскакивает в «Товары», где для него Райтом уже собран чемодан, и бродит по району, выискивая бедолаг, которым может понадобиться еда, вода, теплая одежда. Или «Наркан». Сам мистер Райт десять лет этим занимался — с тех самых пор, как умерли его сыновья. А сейчас он стал старый, ему трудно — вот Трумен и принял вахту.— Это очень благородно, — мямлю я. Сама себе внушаю: извинись, Мики! Извинись!От извинений меня удерживает новая мысль.Упавшим голосом начинаю:— Тот тип, с бейсбольной битой…— Ну?— Он ведь не просто так на тебя набросился?Трумен отводит глаза.— Не просто. Тут отдельным персонажам мои занятия не по нутру.— То есть ты этого человека раньше видел?— За пару дней до инцидента я заступился за его подругу. Когда он ее дубасил.— Почему же ты мне не сказал?В глазах Трумена досада.— Как, интересно, я бы стал объясняться, Мики? Чего меня к заколочос понесло в нерабочее время? Кто бы мне поверил — ты? Или начальство?Ответить нечего.Отворачиваюсь.— Ну? — произносит Трумен.— Что — ну?— Твоя очередь.Его губы поджаты. В голосе ни намека на теплоту.— Я за тобой следила, — упавшим голосом отвечаю я.Запираться бесполезно, Трумен не дурак; да и сил нет на вранье. Не могу поднять взгляд — изучаю трещины на асфальте, изучаю сорную траву, что проросла сквозь них.— Зачем? — еле слышно спрашивает он.Выдыхаю.— Мне сказали, что это ты. Ну, тот самый полицейский.— Кто именно сказал?— Подруги Кейси.— И ты им поверила.— Нет.Трумен выдает сухой смешок.— Не поверила — а все-таки вела меня.Молчу. Продолжаю таращиться на сорняки.— Это оказалось несчастное совпадение, — начинаю я, но Трумен перебивает:— Мики, почему ты так говоришь? Почему?Интересный вопрос. Требует обдумывания. Мисс Пауэлл внушала: люди часто судят по тому, как строишь фразы. И еще по акценту. Это несправедливо, конечно — только факт остается фактом. «Спросите себя, ребята, — говорила мисс Пауэлл, — какими вам хочется казаться?»— У меня была учительница, — лепечу я.— Знаю. Слышал. Мисс Пауэлл, — прерывает Трумен. И добавляет: — Мики, тебе уже тридцать три.— И что?Он молчит.— И что с того? — Вскидываю голову и только теперь вижу: Трумена рядом нет. Оборачиваюсь направо, утыкаюсь взглядом в его спину. Мелькает пятка. Трумен скрылся за углом.* * *Спохватываюсь: давно телефон не проверяла.Три пропущенных звонка.Все — с моего домашнего телефона.Вдобавок голосовое сообщение.Не прослушиваю его. Сразу звоню домой:— Это Мики, миссис Мейхон. Как вы? Как Томас?— Всё в порядке. Только Томасу нездоровится.— Что с ним?— Его стошнило.— Господи!.. Мне так неловко, миссис Мейхон.— Ничего страшного. Не зря же я училась на медсестру. Пригодились навыки. Томасу сейчас лучше. Вон, крекерами хрустит… Пожалуй, заскочите в аптеку, возьмите ему «Регидрона» пару пакетиков.— Да. Буду через сорок пять минут.* * *С дороги звоню отцу.— Позови, пожалуйста, Кейси.Не проходит и секунды, как сестра произносит:— Не отключайся. Я сейчас.Слышу, как она шлепает по полу, идет куда-то. Наверное, в другую комнату, чтобы поговорить без свидетелей.Хлопок закрываемой двери, команда Кейси:— Выкладывай.Быстро излагаю все, что случилось со мной нынче утром. Подытоживаю:— Едва ли это Трумен, что бы там твои подруги ни говорили.Кейси молча переваривает информацию.— Зачем им врать? Сама подумай, Мик. Зачем девчонкам врать про такое? Бред.И тут меня осеняет. Возвращается подзабытое ощущение: деталька пазла уже найдена, и место ей найдено. Осталось ее подогнать.— Кейси, что конкретно они говорили? Как именно выразились?— Да что я, помню, что ли?— А ты постарайся вспомнить.Кейси нетерпеливо выдыхает.— «В Кенсингтоне все знают про напарника твоей сестры. По-твоему, она сама не в курсе, да?» Вот что-то типа этого.Я настолько потрясена, что сло́ва вымолвить не могу.— Ну, и чего ты замолчала? — спрашивает Кейси.— Мы с весны вдвоем не патрулировали — я и Трумен.— Серьезно? А с кем ты теперь?* * *Слава богу, что Эдди Лафферти столько о себе выболтал; слава богу, что я умудрилась удержать в памяти эти гигабайты сведений!Мы были напарниками всего месяц, и все это время я в основном слушала разглагольствования Эдди.Но вот что подозрительно: уже давно сам он куда-то пропал.Взмолившись к Эйхерну («Избавьте меня от напарника, я лучше одна буду!»), я всячески избегала Эдди. А теперь я вообще отстранена, то есть выключена из жизни Двадцать четвертого отдела.Обсудить бы это с Труменом… Нет, нельзя — после сегодняшнего.Зато можно назвать сестре имя Эдди Лафферти. Что я и делаю.Кейси долго молчит.— Что-то знакомое, — наконец выдает она. — Вроде я слышала это имя… Секунду подожди, Мики!Но не успеваю я ответить, как Кейси отключается.* * *Томас лежит на диване, рядом с ним, на столике — стакан воды. По телевизору идет его любимая передача. Мой сын бледен, но в остальном выглядит здоровым.— Меня вырвало, — объявляет он.— Знаю.Трогаю его лоб. Температуры нет.— Сколько раз тебя стошнило?Он вскидывает ручонку. Все пять пальчиков растопырены. Гордится, что ли?Подумав, растопыривает пальцы и на другой руке. Десять раз, получается?С порога миссис Мейхон чуть качает головой.— Ему гораздо лучше, Мики. Верно ведь, Томас? Тебе лучше?— Не лучше, — бурчит мой сын. Во взгляде, обращенном ко мне, — испуг. — Меня и сейчас тошнит, мама.Миссис Мейхон открывает рот — и снова закрывает, без пояснений. Затем удаляется.Следую за ней в свою спальню.— Не хочу вмешиваться, да придется, — шепчет миссис Мейхон. — Томас очень беспокоится о вас, Мики.— В смысле?Она колеблется.— По-моему, всё с ним в порядке. Ну да, его действительно малость стошнило. Рано утром. Но с тех пор он усиленно притворяется. Бегает в ванную, включает кран, производит рыгающие звуки, спускает воду в унитазе. Выходит и сообщает, что его стошнило. Верный признак, что ребенку недостает внимания.— Я же с ним всю неделю была. Всю неделю, до вчерашнего дня!— Дети обладают мощной интуицией, Мики. Томас отлично понимает: есть проблемы. Возможно, уверен, что вам грозит опасность.— Ха.— Только не подумайте: он не лгун. Он у вас очень славный. Вежливый.— Спасибо.Миссис Мейхон улыбается.— Ладно, пойду. Оставлю мать наедине с сыном.— Спасибо, — повторяю я.* * *По совету миссис Мейхон весь день провожу с сыном, причем на диване. Благодарный Томас буквально вцепился в меня. Жду — и не дожидаюсь — звонка от Кейси.Наконец он засыпает в моих объятиях. Не выпускаю его, наоборот — прижимаю еще крепче. Как бинт к ране. Лишь во сне маленькое тельце расслабилось, обмякло. Теперь уже я в него вцепляюсь. Надо бы встать, навести справки о Лафферти, сделать несколько звонков, прибрать в доме… Но, зачарованная совершенством детского личика, потрясенная сходством его с лицом Кейси, я смотрю, смотрю неотрывно — и не двигаюсь с места.Внезапно Томас пробуждается.— Не уходи, мама!— Не уйду. Честное слово.* * *В девять часов отчетливо слышится шорох автомобильных шин. Едва ли это миссис Мейхон вздумала поехать из дому на ночь глядя. И, уж конечно, сама я гостей не жду.Вскакиваю, выключаю свет. Остается только фонарь снаружи, над лестницей. Лучше видеть, кого это принесло. И надо закрыться дополнительно — на цепочку.Томас — на диване, даже пледом не укрытый. Хватаю его в охапку, тащу в детскую, укладываю, подтыкаю одеяло. Бесшумно закрываю дверь.Незачем чужим глядеть на моего сына.Оцепеневшая, прислушиваюсь к внешним шумам. Вот снаружи заскрипели деревянные ступени. Шаг тяжелый. Некто добрался до двери, остановился.Почему-то не стучится.Жаль, что оружие не при мне. Надо прокрасться к шкафу, достать «Глок». Вместо этого на четвереньках ползу к двери, приподнимаю занавеску.На пороге стоит Кейси.Отмыкаю и распахиваю дверь. Ледяной воздух отвешивает мне оплеуху. Шепотом спрашиваю:— Что ты здесь делаешь?— Приехала кое-что тебе показать. Это до утра не терпит.Вся как деревянная, делаю шаг в сторону, пропускаю сестру, щелкаю выключателем. Она осматривается. Хвалит:— Уютно у тебя.— Что есть, то есть.Некоторое время молчим.— Как ты меня нашла?— Папа дал адрес.— Ты ему рассказала? Про всё?Кейси кивает с серьезным видом.— Вот именно, что про всё. Когда завязываешь, надо быть честной. Только начни привирать или утаивать, и… — Она складывает ладонь самолетиком, изображает крутое пике. — Можно, Мик, я папе позвоню? Я обещала позвонить, когда доберусь.Завершив звонок, Кейси спрашивает:— Лэптоп у тебя есть?* * *Сидим в моей спальне, на кровати, бок о бок. Кейси держит лэптоп.А хорошо она в Сети ориентируется, я так не умею. Открывает «Фейсбук», задает в поиске имя «Эдди Лафферти».Смотрим на экран. Вылезло целых семь Эдвардов Лафферти; один из них, похоже, наш. Вот он — в темных очках, с бритой непокрытой головой. Склабится. Держит на поводке собаку — питбуля-полукровку. Припоминаю: Эдди действительно упоминал о питбуле.Прежде чем я успеваю сказать: «Вот он», Кейси тычет в экран пальцем:— Вон он.Сказано с утвердительной интонацией.Киваю. Это действительно Лафферти.— Приятель Коннора, — сообщает Кейси. — Я его лично знаю.Коннор. Не сразу догадываюсь, что за Коннор такой.— Док, в смысле? — спрашиваю, не подумавши.— А ты откуда прозвище знаешь?— Имела несчастье столкнуться с этим твоим Доком, когда тебя искала.Кейси серьезнеет.— Понимаю. Он непростой человек.— Непростой?.. Что ж, можно и так выразиться.Кейси вздрагивает, замирает на кровати, прижимает ладони к животу. Едва слышно ахает.— Что такое?— Она толкается!— Девочка, значит, — цежу я.Кейси передергивает плечами. По ее лицу видно: она с удовольствием взяла бы обратно свое исполненное нежности «ах!». Плотнее обхватывает живот, будто защищает его.— Ладно, Мик. Начну-ка я, пожалуй, с самого начала.* * *— Мы стали встречаться прошлым летом, — рассказывает Кейси. — Многие его Доком называли. Я — никогда. Только Коннором. Короче, в прошлом году у нас закрутилось. Он такой милый был… Я без парня сто лет. Знаешь, Коннор из хорошей семьи. Правда, я его родителей не видела, но он про них рассказывал. Говорил, скучает по ним. Говорил: давай вместе соскочим, мол, вместе легче. Я тоже этого хотела. Только, понятно, ничего у нас не вышло. То держимся, держимся — и вдруг один срывается, или он, или я, и другого за собой тянет… Всё дело в том, что одной очень плохо. Тут неважно, колешься ты или квасишь, — тебе кто-то нужен. Кто-то из своих. Такой же, как ты. Ну, а где такой же — там и срывы.Короче, в сентябре я заметила, что месячных уже давно нет. Когда прекратились, не помню. Я не робот и календари всякие дурацкие не веду. Пока с Коннором жить не начала, всегда резинками пользовалась. А с ним мы забывали про резинки. Обычное дело — с одним и тем же партнером. В общем, я напряглась, пошла в бесплатную больницу, мне дали тест-полоску. Потом сразу на УЗИ повели. Я смотрю на экран: во мне, внутри — кто-то живой. Второй раз со мной такое. Врач говорит: «Видите? Это ваш малыш»…Кейси ударяется в слезы. Вытирает нос прямо рукавом. Обеими руками закладывает за уши растрепанные волосы — эта привычка у нее с детства. Чувствую порыв обнять сестру. Не поддаюсь.— Оказалось, беременность — целых одиннадцать недель. А был сентябрь. Врач спрашивает: «Вы в этот период употребляли алкоголь или, может, еще что?» Я врать не стала. «Да, — говорю, — я на героине. И на колесах. Была и есть. Ну и пью, конечно». Тогда медсестра — славная такая — говорит: «Мы вас на метадоновую программу запишем, потому что сразу бросать вам нельзя — это для малыша опасно». Ну да ты знаешь. Я и сама про метадон слышала. У нас девчонки некоторые залетали и тоже потом на метадоне были. Так что я не удивилась. Только мне тошно было. Я хочу снова зачать по-чистому, а не так, на дури. Если только это реально. Если только у меня еще может быть ребенок. Мы с Коннором, кстати, о ребенке говорили. Мечтали: вот соскочим — и родим. Только, Мик, — этого я не отдам, так и знай! — Кейси смотрит в упор. — Иначе мне конец.* * *— Ну и вот, я сказала Коннору, а он так обрадовался, так обрадовался. Тоже на метадон записался. У нас впервые была реальная мотивация.Две недели я в больницу ходила каждый день. Коннор — со мной. Мы даже домик заняли — заброшенный, но ничего, чистый. Еще не похолодало, нормально было даже по ночам. Конечно, мы знали — ближе к зиме там уже спать не будешь, надо новое место искать. Но мы так счастливы были…Потом прихожу в больницу — Коннора нет. Ждала, ждала его — так и не появился. Ну, меня ширнули метадоном, и я пошла домой. А там Коннор. Под кайфом. Я и поняла: надо что-то менять. Помолилась. Я не особо верующая, но в тот вечер всю душу в молитву вложила.И представь, Мик, — назавтра папа меня нашел. Словно Бог знак подал — дескать, услышана твоя молитва. Я чокнутая, да, Мик?.. Ну и вот, Коннора как раз не было. Папа хотел меня прямо сразу везти в Уилмингтон, обещал не допрашивать. Но я не могла так поступить с Коннором. Лучше его я парней не знала. Чего глаза таращишь? Сейчас я и сама все понимаю: это мне тогда так казалось. Короче, я сказала папе, что мне нужен еще один день. Чтоб он назавтра приезжал, я буду готова. Он мне не поверил — это я сразу просекла.Потом Коннор вернулся. Где его носило — не знаю. Я дождалась, пока он прочухается, и говорю: уезжаю, так надо для ребенка, иначе я тоже сорвусь — в таком духе. Куда уезжаю — решила помалкивать. Коннору это все не понравилось. Мы поссорились. Он меня побил, душить пытался, кричал «Убью!». Так толкнул, что я запястье сломала… В общем, я ушла. В парке ночь перекантовалась, и следующую тоже. Две дозы пропустила — не могла в больницу идти с побитой физией. Они бы допрос устроили, соцработника бы ко мне приставили… Понятно, у меня ломка началась. Ну, думаю, сейчас сорвусь. Прикинула: субутекс можно и на улице раздобыть. Тогда я продержусь. Соскочу.Кейси замолкает и молчит долго. Смотрит в пол — будто носом клюет. Но потом встряхивается и продолжает рассказ.— Ничего не вышло. Я сорвалась. Будто и не останавливалась никогда. Спала на улице. В загул ударилась. Клиентов снимала на Аве. А через несколько дней поняла, что наелась этого дерьма. Будто очнулась.Сестра опять замолкает.— И что ты предприняла, Кейси? К кому обратилась?— А я, Мики, с Эшли контачила все время. Ну, да ты небось знаешь. Эшли обо мне справлялась. Отслеживала меня. Даже денег порой подкидывала. Я и пошла к ней. Помаячила возле дома — она меня впустила.Знакомая, внезапная ярость накатывает волной.— Так Эшли была в курсе! Видела тебя, знала, что ты жива! И молчала!Кейси качает головой.— Она не виновата. Я так просила. Поклясться ее заставила, что не сдаст. Кому другому — ладно, но только не тебе.— Она мне солгала, — цежу я.— Зато меня спасла, — парирует Кейси. — Накормила. В ванную пустила. Кровать предоставила. По два раза в день на метадон в больницу возила. Или сама, или мужу говорила. Они с Роном меня контролировали. Эшли твердила: думай о ребенке, живи для ребенка. Так настроила, что я родов дождаться не могу. Эшли в религию ударилась. В церковь — как на работу, что она, что Рон. И детей приучают. Меня тоже с собой брали. По воскресеньям. Даже работу мне нашли — там же, в церкви. Крыльцо мыть и туалеты. Расплачивались продуктами, я их — в общий котел. Чтоб не на дармовщину жить, понимаешь? Все ко мне хорошо относились. Я как дома была. В церкви про ребенка тоже знали, говорили: «Молодчина», «Так держать» и все такое прочее. Будто уважали меня. Мне нравилось. А что? Я героиней себя чувствовала… Но это днем. А по ночам, Мик, я тряслась со страху. Лежу и думаю: что я сделала с ребенком? Ну я и дрянь! А уж как метадоном ширнусь — вообще удавиться готова, до того себе самой противна. Будто сдаешься каждый раз, с каждой новой дозой. У меня пятнадцать лет ушло, чтоб это понять. Я теперь взрослая, Мик.Кейси переводит дыхание.— Я все время думала о Томасе. Мысли сами лезли.Кажется, впервые она произнесла имя, которое я дала мальчику.* * *Теперь Кейси рыдает в голос. Но я сижу, не двигаясь. Просто смотрю на родную сестру.Наконец она берет себя в руки.— Тете Линн пятьдесят пять в начале ноября стукнуло.— Только не говори, что и ты там была.— А что такого?— Я их всех — всех О’Брайенов — на День благодарения видела. И они знали, что я тебя ищу. Почему они мне лгали?Кейси делает глубокие вдохи-выдохи. Подбирает слова. Решает: сказать — не сказать. Внутренняя борьба у нее на лице отражается — а я пока не разучилась читать по ее лицу.— Понимаешь, Мик, они это… тебе не доверяют.Усмехаюсь. Получается резко.— Мне? Мне не доверяют?Гадость какая. Ничего отвратительнее в жизни не слышала.— А потому что ты на семейных праздниках не бываешь. Потому что в полиции служишь, — заводится Кейси, но вдруг умолкает. Не дает сорваться самому страшному обвинению.— Продолжай. В чем еще я виновата? Ну?— Еще ты Томаса заграбастала. Это все знают.Смеюсь с неприкрытой горечью.— Они так и говорят — заграбастала?— Неважно. Главное, это правда. Сколько ни сваливай на обстоятельства — а это факт. Ты забрала моего сына.В деталях восстанавливаю сборище у Эшли. Мысленно перетасовываю лица, анализирую поведение родственничков. Все как один мялись, всем было неловко. При моем приближении каждый на миг цепенел. Все знали про Кейси. Ни один не раскололся.Господи, какое унижение… Мучительное — но не новое. С детства его чувствую. Только в детстве я от унижения еще и плакала. Как пообщаюсь с О’Брайенами — вот они и слезы. Всем своим поведением родственники внушали: ты здесь чужая; подкидыш ты, уродец эльфийский. Не наша, и точка.Резко встаю, делаю несколько решительных шагов от кровати. С расстояния смотрю сестре в глаза. Выдавливаю:— Я тоже член семьи.Кейси шумно дышит. Прикидывает, что дальше говорить. Начинает вкрадчиво:— Мне кажется, Мики, они просто не думали, что тебе есть до меня дело.Тьфу. Я даже поперхнулась от возмущения. Всё, хватит. Хватит с меня.— Кейси, а Бобби там был?— Где?— У Линн на юбилее.Следует кивок.— Да, Бобби тоже приходил.— А ты как выглядела? Я имею в виду, лицо.Кейси вздрагивает. Наверное, я проявила грубость.— Ты про следы побоев, Мик? Ну да, они были. Я объяснила, что это один парень постарался, с которым у меня уже всё. Только имя не назвала.— Ясно.— Что тебе ясно?— Я сказала Бобби, что ты встречаешься с типом по кличке Док. Вот Бобби и смекнул, чья работа. Вскоре после Дня благодарения он с Доком поквитался.Кейси безуспешно сдерживает улыбку.— Да ладно! Бобби за меня отомстил?Меня коробит от ее реакции, от нескрываемого удовлетворения.— Бобби мне всегда нравился, — выдает Кейси.— А мне — нет.Всё время разговора Кейси сидела на кровати. Теперь неуклюже укладывается на бок. Видно, что устала.— Что там произошло, Кейси? У Линн на дне рождения?— Эшли меня спросила — что, если Ба пригласить? Типа, я не против? Ты же знаешь — Ба с тетей Линн общаются. Сама я не видела Ба несколько лет, но сказала: конечно, приглашайте. Надо ж и с ней мириться. Вообще столько всего надо исправить — ужас… Думаю: начну с Ба.Она была в ударе. В смысле, злющая, ну, какая она и есть. Не прикидывалась, не корчила из себя. А мне сказала, что я хорошо выгляжу. Спросила, какие у меня планы. Я говорю: пока на метадоне, но кроме него — ни-ни. Ба похвалила. «Ты, — говорит, — смотри, не сорвись опять, а то все псу под хвост пойдет». Ну да, так и выразилась. Ты ее знаешь.Она уже домой собиралась. Лучше, думаю, сейчас ей про ребенка скажу, все равно ведь пронюхает. Короче, пошла я ее до остановки провожать. «Бабушка, — говорю, — у меня новость». Она как вытаращится, будто привидение увидела. «Только не это, — говорит. — Только не то, о чем я подумала».Я напряглась. Руки задрожали, пот прошиб. «А что ты подумала, бабушка?» — спрашиваю. Она зажмурилась. Стоит, головой трясет и повторяет: «Только не это! Только не это!» Я говорю: «Я беременна». Она — в слезы. Вот скажи, Мики, — ты хоть раз видела, чтобы Ба рыдала? Я — нет. Она лицо руками закрыла, а я стою, как дура. Взяла и обняла ее. Она как дернется… Вывернулась, руку мою сбросила. Завопила на всю улицу. Ну, думаю, всё, приехали: Ба рехнулась. Сейчас, думаю, ударит меня. Она вопит: «С меня довольно! Я по горло сыта! На кого ребенок останется, когда ты за старое возьмешься?!» Еще сказала: сил у нее нету за чужими детьми ходить. И у тебя тоже. Тебе и так забот хватает. Второго моего ублюдка ты не потянешь. Так и выразилась: ублюдок.Кейси делает секундную паузу, ждет моей реакции. Продолжает:— Ба сказала: «Не собираюсь глядеть, как ты со своим ребенком то же самое сотворишь, что твоя мать с тобой сотворила».Кейси снова замолкает, снова ждет.— Мик! Ты слышишь вообще?Киваю.— Ни фига ты не слышишь. А если и слышишь, так не понимаешь.— Чего я не понимаю?— Я так и знала, что не поймешь. Сама я всегда об этом думала. Ба сказала: «с тобой сотворила». Не «с тобой и с Мики», а именно «с тобой». Я еще говорю: «Бабушка, ты о чем?» А она: «Что тут непонятного; твоя мать кололась, когда тебя под сердцем носила».— Я опешила. «А Мики? — спрашиваю. — Когда Мики ждала — не употребляла, что ли?» «Нет, с Мики все нормально. Богом клянусь». Так Ба сказала. Еще улыбнулась, будто довольная очень. Типа, вот, Мики чистенькая, не то что ты. «Лиза, — говорит, — колоться начала, уже когда Мики родилась».Некоторое время перевариваю информацию.— Кейси! Она ведь могла тебе и солгать. Да наверняка солгала. Припугнула.Нет, я не убедила сестру. Вопрос остается открытым.Кейси качает головой.— Хорошо бы и мне в это поверить. Насчет того, что Ба просто на испуг брала. Чтобы я не сорвалась. Но нет. Знаешь, я от остановки шла — а она мне вслед вопила: «Жалко кроху! Жалко кроху!» Я всю ночь глаз не сомкнула, все думала.Эшли ничего не знала про наш разговор. Утром я ей записку оставила. Написала, что буду в надежном месте, что не сорвусь. И свалила, пока все спали. На автобусе доехала до Фиштауна. Пошла к Ба. Прикинула, что она на работе должна быть. Так и оказалось. На стук она не ответила. Ключей у меня не было, но ты ж знаешь про эту аллейку и что калитка еле держится. Ну, я ее пнула посильнее, проскочила, стекло разбила в задней двери, руку сунула, замок открыла изнутри. Знаю, это плохо. Плевать.Влезла в дом — и сразу в подвал. Меня эта мысль прямо разъедала, до зарезу надо было выяснить. Ты в курсе, что у Ба в подвале есть особый шкаф? Ну так вот, там папка хранится. На самой нижней полке. Подписана «Девочки». Я ее достала. Здоровая такая пачка документов. Твое свидетельство о рождении, всё чин чином: имя — Микаэла Фитцпатрик, фотка из больницы, рост-вес и прочее. В целом — что здоровый ребенок. Без отклонений… И полная фигня обо мне. Только бумажек при выписке из больницы — хватит комнату оклеить. Инструкция, как меня откачивать. Как откачивать ребенка, рожденного от наркозависимой матери. Предупреждения: что я несноснее нормальных детей. Что орать и скулить буду в режиме нон-стоп. И рецепт на фенобарбитал. Ну и что получается, Мики? Получается, что я с рождения подсажена.Едва не бросаю: «Известно мне про такие инструкции. Проходила. С Томасом».Спохватываюсь. Молчу.Кейси невесело смеется.— Ну, раз уж я в бумаги влезла, стала дальше смотреть. И кое-что другое нашла. Целую вкладку с надписью «Дэн Фитцпатрик».Киваю.— Понятно, — говорит Кейси. — Дальше ты в курсе.Снова кивок.— Ты их нашла, да? И открытки, и чеки?— Да.— Хорошо.Кейси некоторое время раздумывает.— Наверное, я специально их в тайнике оставила. Решила: будешь меня искать — в тайник-то уж точно слазишь.* * *— Рассиживаться в доме у Ба мне нельзя было, сама понимаешь, — говорит Кейси. — Я забрала больничные бумажки насчет себя да еще одну папину открытку. На мое шестнадцатилетие. Прибирать за собой не стала. Бардак оставила. Подумаешь… Ушла тем же путем, каким и пришла. По Жирар-авеню пешком до Южной, там голоснула, открытку с адресом водителю показала, он повез. А живет там папа или нет — откуда мне было знать? Просто без вариантов получалось, и всё… Так вот и зависла у него с начала ноября. Он обо мне заботится. Всё дает — еду, одежду. Уже и детскую для внучки подготовил… — Впервые Кейси смотрит на меня со страхом. — У нас с малышкой будет всё необходимое, Мики.— Знаю, Кейси, знаю.Она об этом не просит. Но я вдруг понимаю: нужно показать ей Томаса.На цыпочках идем по коридору. Бесшумно открываю дверь. В детскую выплескивается порция тусклого света — достаточно, чтобы разглядеть на кровати ком из подушек и одеяла, а внутри, как в гнезде, — моего мальчика.Ловлю молящий взгляд Кейси. Киваю.Она крадется к изножию кровати, становится на колени, упирается в колени руками, упирается взглядом в Томаса. И долго, очень долго не меняет позы.* * *Когда мы были детьми, в доме имелось всего пять книг. Одна из них — Библия. Вторая — история Филадельфии. Еще две — повестушки серии о Нэнси Дрю[63] — еще с бабушкиного детства. Наконец, пятая книга — старинное издание сказок братьев Гримм, с иллюстрациями, пугающими натуральностью ведьм и дремучестью лесов. Точно такое же издание я подарила Томасу на нынешнее Рождество.Так вот, больше всего в этом сборнике меня впечатлила сказка «Гамельнский дудочник». Во-первых, она одна из самых страшных — как это Дудочник явился из ниоткуда и увел детей неведомо куда? Во-вторых, меня пугала беспомощность родителей. Почему городские власти не оказали им содействия в поисках? Почему они сами не собрались вместе, не организовали поисковые группы? По сути, предали своих детей. Наконец: куда делись дети? Что с ними стало? Может, их кто-то мучил? Может, им пришлось жить в какой-нибудь промерзшей пещере? Тосковали дети по родителям — или позабыли о них напрочь?Почти каждый раз во время патрулирования я вспоминаю эту сказку. Наркотики отождествляю с Дудочником. Понятно, что ему запросто удалось увести детей; я насмотрелась, каков бывает наркотический транс. Воображаю опустевший город Гамельн, буквально слышу мертвую тишину его улиц, на которых больше не играет детвора.Но сейчас, при виде коленопреклоненной, раскаивающейся Кейси, думаю: может, она и вернется…Перевожу взгляд на Томаса. Остро чувствую: меня могут с ним разлучить, и как я это выдержу, и выдержу ли? Вечный страх, вечная угроза — словно пророчество, от которого отмахиваешься. Словно тихая мелодия, слышная только детям.* * *Возвращаемся в мою комнату, снова садимся на кровать. Теперь я держу лэптоп.Кейси указывает на Эдди Лафферти.— Сколько я жила с Коннором, столько этот тип и околачивался рядом. Это еще до того, как я завязала. Я всю дорогу была как в тумане, но его помню. Он со мной разговаривал. Дружелюбный такой. Сам говорит — а сам пялится. Я думала — может, я ему нравлюсь. Сейчас встретиться предложит. Нет, не предлагал. Они с Коннором вечно куда-то вдвоем исчезали. Не знаю, что делали и где. Я думала, они просто ширяются. Коннор ведь продавал товар. Да и сейчас, наверное, продает.— Постарайся еще что-нибудь вспомнить, Кейси.Она смотрит в потолок, затем — в пол.— Не вспоминается.— А ты поднапрягись.— Я много чего позабыла. Даже про себя, не то что про этого Лафферти.Молчим.— А давай его спросим! — внезапно предлагает Кейси.— Коннора? Думаешь, он возьмется помогать — после всего, что сделал?— Ну да. Тебе, может, и дико, а только Коннор — славный парень. Получше со мной обращался, чем остальные.— Он же тебя избил!Кейси молчит — прикидывает что-то.— На разговор я его вытяну, — говорит она.Качаю головой.— Нет, это не годится.Сестра отворачивается.— Мы всё решим утром, Кейси. А сейчас нам обеим нужно поспать.— Пожалуй, ты права, Мик. Ладно, поеду-ка я домой…Но с места Кейси не двигается. Я тоже сижу как приклеенная.— Ты не против, если я переночую у тебя?* * *Выключаю свет. Мы ложимся рядом, в одну постель. Тишина и чувство неловкости.— Мики, — внезапно зовет сестра.Вздрагиваю. Слишком поспешно произношу:— Что? Что?— Спасибо за Томаса. Ты так хорошо о нем заботишься… Никогда я тебя не благодарила. Теперь вот благодарю.— Ничего. Обращайся.— Забавно это.— Что?— Ты меня всю дорогу ищешь — а я всю дорогу прячусь.Выдерживаю паузу.— По-твоему, «забавно» — подходящее слово?Кейси дышит глубоко и ровно — заснула уже…Шестнадцать лет минуло с тех пор, как мы в последний раз лежали в одной постели. Шестнадцать лет — половина прожитого нами. Вижу нас маленьких. Мы убаюкиваем друг друга историями (обычно вычитанными) или просто глядим в потолок, на лампочку (как правило, перегоревшую). Под нами — резкий бабушкин голос. Жалобы по телефону, злобное бормотание — этот выродок то, этот выродок сё. «Погладь меня по спине», — просила Кейси. Я гладила — и возвращалась память о маминой ладони между моих лопаток. Наверное, я пыталась внушить Кейси уверенность: она нужна, она — самая лучшая. Самой себе я казалась сосудом с маминой любовью, которая есть иммунитет к многочисленным жизненным трудностям. Так мы и засыпали, связанные мамой посмертно. Над нами — плоская толевая крыша, что почти не держит тепло. Над крышей — небо в огнях Филадельфии. А что над огнями — откуда нам было знать?* * *Просыпаюсь от солнечного света. От телефонного трезвона.Кейси рядом нет.Сажусь в постели.Беру сотовый. На экранчике надпись «Дэн Фитцпатрик». Отец.— Микаэла, это ты? Кейси у тебя?Оглядываюсь. Кейси нет. Смотрю в окно. Машины тоже нет. Произношу в трубку:— Наверное, она уже едет к тебе.Повисает напряженное молчание. Понятно, о чем думает каждый из нас.Обещаю отцу:— Я ее найду. Кажется, я знаю, где она.Да, но как же Томас? Я ведь ему обещала. Не далее как вчера поклялась, что останусь с ним. Вспоминаю рассказ миссис Мейхон — как мой сын бегал в туалет, спускал воду, неумело симулировал болезнь, надеясь, что мама, уезжавшая от здорового мальчика, не бросит хотя бы больного. Сердце буквально разрывается.Но, кроме сына, у меня есть сестра. Возможно, в эту самую минуту она подставляет под удар сразу две жизни — свою и своей неродившейся дочери, чтобы защитить других женщин. Сколько их на кенсингтонских улицах? Несчитано. И все они в опасности, покуда на районе орудует Эдди Лафферти.* * *Против воли меня охватывает острая жалость к Ба. Внезапно я осознаю, скольким она пожертвовала, чтобы обеспечить нам с Кейси нормальные условия жизни. Каково ей было работать с утра до ночи — и постоянно бояться: что-то может стрястись с внучками после школьных уроков…Мысли не отпускают. Как быть? Не разорвешься ведь.Наконец я решаю: сегодняшние события масштабнее нужд нашей маленькой семьи. На карту поставлены человеческие жизни. Собираюсь с духом и звоню миссис Мейхон.Как только она приходит, направляюсь в детскую. Прощаться.Не сразу решаюсь разбудить сына. Смотрю на него, спящего. Сажусь на кровать. Томас открывает глаза. Снова закрывает. Даже зажмуривает.— Томас… — начинаю я.— Не уходи.— Томас, мне нужно отлучиться. По важному делу. С тобой посидит миссис Мейхон.Он плачет. С зажмуренными глазами. Повторяет «нет», трясет головой.— Мне плохо. Меня тошнит. Меня сейчас вырвет.— Извини, Томас. Я должна идти. Если б я только могла остаться с тобой — ни за что бы не ушла. Ты ведь это понимаешь, правда?Молчание. Томас затих, дышит легко — симулирует глубокий сон.— Я скоро вернусь. Честное слово. Однажды я все-все тебе объясню. Почему уезжала, почему так мало времени проводила с тобой… Когда вырастешь, ты все узнаешь. Обещаю.Он поворачивается на другой бок. Спиной ко мне. Целую его. Треплю по затылку. Задерживаю ладонь. Всего на мгновение. Затем встаю. «Что, если я сделала неправильный выбор? Что, если ошиблась?»Гоню эту мысль. Выдавливаю:— Томас, я тебя люблю.И ухожу.* * *В Кенсингтоне паркуюсь в переулке неподалеку от дома Коннора Макклатчи. Быстрым шагом иду по Мэдисон в восточном направлении. Ныряю в аллейку, что ведет к дому с тремя буквами «Б».За углом натыкаюсь на группку из трех человек. Это мужчины в рабочих комбинезонах, в строительных касках и тяжелых ботинках. Придется миновать их, иначе до нужного дома не доберешься. Есть еще один мужчина. На нем удлиненная куртка и недешевые джинсы.А стоят эти люди как раз напротив дома Макклатчи.Что им здесь надо — неизвестно. Приближаюсь. Уверенности моей чуть поубавилось.Меня заметили. Разговор резко прекращен, все взгляды — в мою сторону.— Вы что-то ищете? — спрашивает человек в удлиненной куртке.Дружелюбно спрашивает. Выговор у него сугубо филадельфийский, словно он на соседней улице вырос. Но по виду ясно: уже некоторое время вращается совсем в других кругах.— Я… я только… — Что сказать, как продолжить? — Я ищу сестру. Мне кажется, она должна быть здесь, в этом доме. — Киваю на белый дом с граффити.— Нету здесь никаких сестер, — весело сообщает человек в удлиненной куртке. Где ему догадаться, сколько раз я слышала эту фразу! — Оно и к лучшему. Потому что завтра дом пойдет под снос. Мы вот последнюю проверку делаем.Только теперь замечаю — дверь распахнута.— Вы в порядке, мэм? — спрашивает один из рабочих. Наверное, я слишком надолго замолчала.— В полнейшем.Разворачиваюсь. Руки на бедра, последний взгляд на Мэдисон-стрит. Ну, и что делать? За моей спиной возобновляется разговор. Оказывается, на этом месте запланирован кондоминиум. Который, надо полагать, очень быстро обживут бесчисленные Лорен Спрайт. Возникнет очередной «Бомбический кофе» — место встреч благополучной молодежи… Город меняется в режиме нон-стоп. Неприкаянные и наркозависимые вынуждены сами о себе заботиться — искать новые заколочос, где можно ширнуться. Лишь немногие из них соскочат, очень немногие.* * *Телефон жужжит сообщением.Вот что мне прислали: «Собор на Онтарио-стрит».Номер отправителя сохранен без имени. Имя я и так помню. С того ноябрьского дня, когда мы впервые встретились у мистера Райта. Мы — я и Док. Он же — Коннор Макклатчи.Собор на Онтарио-стрит.Вообще-то, у него название есть. «Мадонна утешения». Но сколько себя помню, собор называли просто Собором — видимо, из-за внушительности. Сама я была там всего раз, в двенадцать лет. Мы ночевали у одной подружки Кейси, а утром все вместе пошли в Собор. Мне известно, что камень для стен доставили из Европы и что немыслимая высота купола, заодно с роскошью интерьера, призваны говорить о божественном величии. Несколько лет назад Собор закрыли. Об этом я прочла в газете, не обратила внимания на информацию. За последние годы в Филадельфии закрылось немало церквей.Ехать недалеко. Трогаюсь с места.* * *Впервые за всю жизнь внимательно рассматриваю Собор. По адресу он относится к Двадцать пятой улице, так что во время патрулирования я мимо не езжу — не мой участок. Вид Собора жалок. Почти все окна выбиты. На главной двери — табличка «Предназначено под снос». Колокольня возвышается с восточной стороны, но колокола давно сняты. Интересно, кто их спас… А может, утилизировал?Останавливаю машину прямо у крыльца. Дергаю все двери по очереди. Заперто. Обхожу здание. Задняя дверь раскрыта, ее держит только цепочка. Подныриваю под цепочку. Вот я внутри.Сразу же слышатся приглушенные голоса. Инстинктивно замираю, навостряю уши. Может, раздастся хриплый, резкий голос Кейси. Но, похоже, ее здесь нет. Все голоса незнакомые. И все — очень тихие. Если б не великолепная церковная акустика, я бы вообще ни слова не уловила. Фразы эхом отскакивают от битой мраморной плитки пола, от стен, от потолочных сводов. Произнесенные шепотом, теплые, скользят ко мне по слою ледяного воздуха.— Если б только… Этого и следовало ждать… На днях… До тех пор, пока…В Соборе царят два запаха. Первый мне знаком с детских лет, с того периода, когда я регулярно ходила в церковь. Это запах тонколистых молитвенников, пыльных бархатных подушечек, что лежат на скамеечках для коленопреклонения. Теплый, добрый, надежный запах. Ассоциируется с рождественской ярмаркой и спектаклем, со Святым Распятием. Второй запах тянется за неприкаянными, бездомными, бесприютными. Неотделим от них. И его я тоже узнаю́ безошибочно. Два острых световых луча, как два копья, вонзились в пол основной части здания. Она называется «неф». Слово возникает в мозгу со скоростью вспышки, сопровождается видением: сестра Жозефа, моя любимая школьная наставница, чертит на доске план католического храма, пишет: «неф», «алтарь», «апсида», «часовня», «баптистерий». И мое любимое — «сакристия». Все их помню назубок.Очень медленно световые копья растворяются, тают, как сахар в напитке. И теперь видны люди. На всех скамьях. Сидят с терпеливыми лицами, будто дожидаясь мессы. Стоят. Занимают за амвоном кресла, больше похожие на троны. Всего здесь человек двадцать-тридцать. Может, больше.Тишину вспарывает младенческий плач. Разговоры прекращаются, но через минуту жужжат по-прежнему. Чувствую желание отыскать этого ребенка, схватить, унести и спрятать.Мимо меня, почти толкнув, проскакивает женщина. Бросает на ходу:— Чего растопырилась?— Извините… — мямлю я. Спохватываюсь, бегу за ней.— Постойте! Можно вас спросить?..Женщина останавливается спиной ко мне, медлит обернуться.— Вы не видели Кейси? Или Конни? Или Дока?Свет почти не проникает в боковой неф, где мы находимся. Лицо женщины едва различимо. Но хорошо видно, как она напрягается при звуках названных мною имен. Мне достается подозрительный взгляд.— Наверху поищи, — советует женщина, кивнув на темный дверной проем. Сама дверь снята с петель, стоит, прислоненная к стене. В проеме угадывается лестница.Начинаю подъем. Теперь голосов из главного зала почти не слышно. Не знаю, куда иду. С каждым шагом воздух все холоднее. Освещаю путь сотовым телефоном. Боковым зрением вижу: кто-то копошится с обеих сторон. Мыши, наверное, а может, тараканы. Или просто многолетняя пыль.Лестница покрыта полугнилым ковром, что позволяет передвигаться беззвучно. Считаю ступени. Двадцать. Сорок. Лестничная площадка. Дверь. Я ее подергала, приложилась к ней плечом. Дверь не поддалась.После шестидесятой ступени в лестничный колодец вливается порция слабого света. Двустворчатая дверь с двумя слепыми квадратами — наверное, в них были витражи. Ну да — они-то, разбитые вдребезги, и хрустят у меня под ногами. По ту сторону слышны голоса.Надавливаю на дверную ручку. Не заперто.Я — на самом верху. На открытом воздухе. И первая, кого я вижу, — Кейси.Она прислонилась к парапету высотой до пояса. Парапет по периметру защищает площадку, где раньше был колокол. Спиной ко мне, глядя на Кейси, стоит Коннор Макклатчи. Есть здесь и еще один мужчина — и он тоже пока меня не заметил. Понятно: забрались на верхотуру, чтобы потолковать без свидетелей.Ловлю взгляд сестры.Еще прежде, чем тот, второй, оборачивается, я узнаю́ его. Это Лафферти. Лысая голова, характерная осанка, высокий рост, легкая сутулость — проблемы с позвоночником, как мне помнится из болтовни Эдди.Ладонь сама ложится на рукоять пистолета. В следующую секунду он выхвачен и нацелен на Лафферти.— Руки вверх!Тон — рабочий. Полицейский. Вынесенный из детства, позаимствованный у Кейси, Полы и остальных девчонок, с которыми я росла. Резкий, командный тон. Здорово пригождался этим девчонкам в школе, на работе, да и вообще. А что, если и они его усвоили не от хорошей жизни?Мужчины — оба — резко разворачиваются. Я не ошиблась. Это Лафферти и Макклатчи. Причем Лафферти не сразу меня узнаёт, не в первую секунду. Я ведь в штатском. Я выпадаю из контекста. Утром я не успела принять душ, взгляд у меня дикий, несвежие волосы кое-как собраны в пучок. Я измотана и напряжена.— Какие люди! — Лафферти вымучивает улыбку. Послушно поднимает руки. — Да неужто это Мик?— Руки вверх, кому сказала!Коннор Макклатчи наконец-то повинуется.— Отошел от нее, Макклатчи! — продолжаю я.Слишком близко он стоит к моей сестре — на расстоянии вытянутой руки. Не знаю, сколько футов до нефа, но рисковать сестрой не собираюсь. А Кейси-то! Зачем к парапету прислонилась? Как не понимает? Внизу шаги, покашливания, голоса слились в невнятный, не поддающийся расшифровке гул.— Куда отходить-то? — бурчит Макклатчи. Кажется, при прошлой встрече он таким тощим все же не был.— Куда хочешь. Вон, напротив стань.Эдди Лафферти продолжает склабиться, будто выискивает причины — зачем я пришла; будто причины могут быть пикантными. Будто мы четверо можем быть как-то связаны.— Мики, ты что — тоже под прикрытием? — выдает Лафферти.Не отвечаю. Глаза бы на него не глядели. Но и выпускать его из виду нельзя. Ни на мгновение. Я растеряна — на ком сфокусироваться? На Лафферти? На Макклатчи? Кейси стоит за спиной Лафферти. Вдруг понимаю: она пытается что-то сказать мне одними губами.Сосредоточиваюсь. Кейси чуть заметно кивает в сторону Макклатчи. Губы продолжают двигаться, но слов я не разбираю. «Он…» Он — что? «Я».Пока я занята расшифровкой, Лафферти напружинивается — так поступают полицейские перед тем, как броситься в погоню. Бросается — не в погоню, конечно, а на меня. Валит на пол. Выбивает оружие. Пистолет разражается выстрелом. Пуля расколола плитку в потолке, пистолет скользит по гнилому ковру.Внизу, в нефе, замирает женский крик. Дальше — тишина.Лафферти навис надо мной, ногами взял меня будто в клещи.Макклатчи отделяется от парапета, перехватывает мое оружие.Не рискую шелохнуться. Едва дышу. Из этого положения хорошо виден свод колокольни. Видно даже, куда угодила пуля. Вон, в тусклом луче оседает пыль — это кусок штукатурки отвалился. Потолок, некогда выкрашенный небесно-голубой краской, неумолимо облезает. В углу притулилось птичье гнездо.Эхо выстрела до сих пор отдается в ушах. Если б не оно, тишина в Соборе была бы гробовая.Перед мысленным взором встает Томас. Что с ним будет, если я умру прямо сегодня? Получается, я недалеко ушла от своей матери. Мы обе зависимы, различие только в природе зависимостей. Наркотическую легко выявить и осудить — а такую зависимость, как моя, не сразу определишь. Впрочем, она не менее пагубна. Ибо имеет отношение к уверенности в собственной правоте, которую называют еще воображаемым представлением о себе — или гордыней.С запоздалым, бесполезным раскаянием думаю: «Прости меня, Томас, прости, сынок… Как жаль с тобой расставаться!»Несколько секунд проходят в тишине. Макклатчи, завладевший пистолетом, держит его как-то странно — наверное, впервые в жизни. Пожалуй, сам не ведает, что творит. Этим можно воспользоваться. Пока я размышляю, как именно, Макклатчи командует, обращаясь к Лафферти:— На колени!Тот смотрит недоуменно, однако повинуется.— Руки держи так, чтоб я их видел, — продолжает Макклатчи. Косится на меня, уточняет: — Я правильно делаю?Приподнимаю голову. Здорово лбом стукнулась. До сих пор в глазах двоится. И шея ноет.— Вставай давай, — говорит мне Макклатчи.Кейси поспешно кивает. Со скрипом поднимаюсь.Макклатчи делает что-то непонятное — не спуская с мушки Лафферти, боком придвигается ко мне. Вот мы стоим плечом к плечу. Макклатчи возвращает пистолет.— Ты с ним получше обращаться умеешь. А я не знаю, с какого конца пули выпускать.Едва я беру пистолет, Макклатчи закладывает руки за голову, одновременно выдохнув с облегчением. Шагает к самому краю, облокачивается, озирает окрестности.Кто-то идет. Снизу слышны шаги. Одно напряженное мгновение не знаю, куда направить пистолет — на люк или на Лафферти. Появляются вооруженные Ди Паоло с Нуэном.— Бросьте оружие, Мики, — мягко произносит Ди Паоло. Повинуюсь. Ничего не понимаю. В течение секунды кажется, что это Лафферти вызвал подкрепление — значит, объяснить, что я забыла на колокольне, будет гораздо труднее.— Лафферти опасен, — говорю я.Тот начинает оправдываться, но тут подает голос Кейси.— Вас Трумен Дейвс вызвал? — спрашивает она Ди Паоло и Нуэна.— Это еще кто? — возмущается Ди Паоло.Они с Нуэном по-прежнему стискивают пистолеты, по-прежнему держат нас на мушке. То-то, наверное, неожиданно прозвучало для них имя «Трумен Дейвс».* * *Нуэн с Ди Паоло вызывают подкрепление. Нас — меня и Кейси, Лафферти и Макклатчи — рассаживают по разным фургонам и везут в отделение. Там имеет место допрос.Нуэну и Ди Паоло я выкладываю всё. От начала до конца. Без утайки. Рассказываю о своих отношениях с Клиром. О Кейси. О Томасе. О Лафферти — по собственным наблюдениям и со слов Кейси. Рассказываю о Трумене, о своем заблуждении насчет него. Я говорю правду и только правду — впервые в жизни. Выслушав, Нуэн и Ди Паоло удаляются.* * *Прошло уже несколько часов. Вдруг осознаю, что ужасно голодна. Что мне срочно нужно в туалет. Что никогда в жизни я не испытывала такой жажды. Ерзаю на стуле. Вот оно как бывает — когда тебя допрашивают, а не сама ты допрашиваешь.Наконец появляется Ди Паоло. Вид у него измотанный. Он мрачно кивает, руки держит в карманах.— Вина установлена. Это он. Лафферти.Ди Паоло протягивает распечатку — фото молодой женщины. Улыбающейся, в миленьком платье.— Знаете ее, Мики?Несколько секунд — и память уносит меня в октябрь минувшего года, на Трекс, к бревну, за которым была обнаружена первая жертва. Рядом с ней — об этом жутко думать — Эдди Лафферти. Лицо женщины искажено болью. Красные точки вокруг глаз — признаки жестокой насильственной смерти. Как тогда отреагировал Лафферти? Бесстрастно. С оттенком брезгливости.— Кто это, Майк?— Саша Лоув Лафферти, — отвечает Ди Паоло. — Последняя бывшая жена Эдди Лафферти.— Быть не может…— Может.Вглядываюсь в фото. Да, Лафферти говорил о жене. О том, что она слишком молода для него. «В этом проблема. Девчонка она еще».— У нее была зависимость в тяжелой форме, — сообщает Ди Паоло. — Ни дня без дозы. Родные с ней уже год как не контактировали. Общалась она только с Лафферти, больше ни с кем… — Ди Паоло выдерживает паузу. — Вероятно, поэтому Сашу Лоув не объявили в розыск.— Боже, — выдыхаю я.Есть что-то утешительное в этой фотографии. Она — свидетельство, что Саша знала и радости, не только боль. Закрываю глаза. Открываю. Пусть этот образ — улыбающейся, опрятной, живой Саши Лоув Лафферти — вытеснит Сашу другую — мертвую, которая нейдет из моей головы с того самого дня.— Угадайте, Мики, где они познакомились, — говорит Ди Паоло.Догадка приходит сразу.— В Уайлдвуде.Ди Паоло кивает.— Боже, — повторяю я.Ди Паоло, похоже, хочет еще что-то сообщить, но колеблется. Наконец решается:— Мики, вы спрашивали про Клира…Каменею. Заставляю себя кивнуть.— Так вот, я выяснил. Подумал: не стоит отмахиваться от ваших подозрений. Приставил к нему надежного человека. Сразу, как мы с вами поговорили в «Герцоге». И точно: уже на второй день, в рабочее время, Клир намылился в Кенсингтон, где ему совершенно нечего было делать.— Дальше.Ди Паоло меряет меня взглядом.— У него проблема, Мики. Он отправился в Кенсингтон за тем же, за чем туда стремятся слишком многие. Купил кучу таблеток оксиконтина. У нашего с вами общего знакомого. Это не героин, разумеется, — но, похоже, героин станет следующим шагом. Где Клир берет деньги — вот вопрос. На его зарплату оксиконтином баловаться — быстро сдуешься.Ди Паоло присвистывает.Опускаю глаза.— Понятно, Майк. Теперь всё понятно.Вспоминаю Саймоновы слова — те, давние, сказанные, когда я была так молода. Вспоминаю татуировку — буквы «ЭКС». «Я сам — бывший, — признался Саймон. — Оступился, а потом выкарабкался».Усыпил мою бдительность. Утешил.* * *Мы с Кейси выходим вдвоем. Моя машина осталась у Собора; там же стоит и отцовская машина, на которой приехала Кейси. До них от полицейского участка мили две.Едва за нами закрывается дверь, звоню отцу. Чтобы сказать: Кейси в порядке и скоро будет дома.— А ты, Микаэла? — спрашивает отец.— Что — я?— Ты сама как?— Я тоже в порядке.* * *Мне действительно полегчало. Двигаясь к машине, поглядываю по сторонам. Кейси идет рядом. Как же изменился Кенсингтон! Или сейчас, в известном смысле освобожденная, я замечаю вещи, которых не видела раньше? В целом район приятный; отдельные кварталы, которым удалось избегнуть упадка, просто умиляют. Умиляют здешние старожилы. Какая-нибудь старушка, отродясь не искавшая лучшей доли в другом месте, решившая и помереть здесь, в Кенсингтоне, каждое утро сметает сор с крыльца — да не только со своего, но и с соседского. А то и улицу метет. Бесплатно. Минуем с Кейси переулок, весь затянутый рождественскими гирляндами. При дневном свете белые огоньки смотрятся особенно нежно.Наконец Кейси дозревает до изложения утренних событий.Она, как и я, тоже сначала поехала к заколочос с граффити. Обнаружив, что Коннора там нет и вообще дом готовят под снос, стала расспрашивать о нем на Кенсингтон-авеню. Очень быстро узнала, куда он перебрался.Помчалась к нему. Хотела всё рассказать. Хотела расспросить об Эдди Лафферти.— Что, серьезно? — хмыкаю я. — Не верю. Тебе-то оно зачем?— А я уже говорила. Потому что я знаю Коннора. Если б только шепнуть ему, что Лафферти — убийца, Коннор с ним все дела прекратил бы.Качаю головой. Кошусь на Кейси. До чего ж она сегодня бледная! Похоже, ей нездоровится. Вон, руки к животу прижала. Еще только шесть месяцев беременности; едва ли Кейси продержится до конца. Нет, она, конечно, твердит, что с ней полный порядок, — а сама горбится, вся вперед подалась. Когда ей в последний раз кололи метадон?— Тебе что — плохо?— Нормально, — выдавливает Кейси.Дальше идем молча. Наконец она решается продолжить:— Коннор плохо поступал, это да. Но сам по себе он не сволочь. Здесь вообще реальных сволочей почти никого нету.Крыть мне нечем. Вспоминается миссис Мейхон, размышляющая над шахматным ходом, медлящая взять фигуру. «Он может стать плохим, а может — и хорошим. Как и остальные фигуры. Все от ситуации зависит». Я почти готова согласиться с этим утверждением. Но Коннора Макклатчи я ненавижу за то, что он сделал с моей сестрой. И никогда, никогда не прощу.— Ну и вот, Коннор сказал, что Лафферти подкатывал к нему прошлым летом. Сказал, что он из полиции. В обмен на «траву» обещал крышевать Коннора. Я его тогда и запомнила. Они с Коннором за «травой» отлучались. Да, за нее Лафферти закрывал глаза на остальное.— Выродок, — бросаю я.— Кто?— Оба. Оба они выродки.А вдруг Эйхерн специально подсунул мне Лафферти в напарники, чтобы тот меня подставил, опорочил? Еще полгода назад я отмела бы эту мысль как абсурдную. Сейчас — не спешу отмести.— Эйхерн тоже выродок. Сто процентов, он был в курсе. Еще, пожалуй, и сам таким способом «траву» получал.Кейси смеется.— Ты чего?— Не припомню, чтоб ты так выражалась.— Ну, а теперь вот случается.— Да права ты, права, Мик. Коннор сам говорил: Лафферти такой не один. В смысле, есть и другие, которые вымогают. Или домогаются. Ты даже не представляешь, насколько тут все запущено.— Да нет, сейчас, кажется, представляю.— А про женщин — про убитых — Коннор не знал. Правда-правда. И что Лафферти с четырьмя убитыми видели — тоже ни сном ни духом. Потому что не слушает, о чем там в Кенсингтоне болтают. Когда я ему сказала, он прямо взбеленился. По стене кулаком как шарахнет…— Надо же, какой благородный.— Вот представь себе — да. Благородный. Местами.Кейси некоторое время дуется, затем снова заговаривает:— Так вот, у Коннора есть сотовый Лафферти. Он ему сразу позвонил, говорит: «Деловое предложение, пересечься надо». Назначил в Соборе. Как только Лафферти подгреб, я тебе с Коннорова телефона сообщение скинула. И Трумену Дейвсу тоже.— Откуда у тебя номер Трумена?— Он сам дал. Сто лет назад. Ты, может, тогда еще в полиции не служила. Трумен увидел меня на Аве. Я стою такая вся… колбасит меня, в общем; жду, может, подвернется кто. Он подошел и говорит: если, мол, нужда какая или если захочешь соскочить — звони. И визитку мне сунул. Я и забила номер в телефон.— Вот как… Ну да. Трумен помогает тем, кто в беде.— Он хороший человек, — говорит Кейси. — Правда, хороший?— Да. Очень.Сестра улыбается рассеянно, по-дурацки даже. И подытоживает:— Короче, супер, что сработало.От этих небрежных слов я взрываюсь: как она могла? Такой опасности подвергла нас всех — Трумена, Томаса, меня, себя… И ребенка своего не родившегося заодно.Резко останавливаюсь.— Черт возьми, Кейси!Она пятится.— Ты чего? Чего орешь?— Ты умнее ничего не придумала? Забыла, что мне рисковать нельзя — у меня ребенок на руках!Кейси не находится с ответом. Не глядя друг на друга, продолжаем путь. Краем глаза вижу: ее затрясло. Вон, даже зубы клацают.Возле пешеходного перехода я останавливаюсь, а Кейси шагает дальше. Прямо под колеса. Визг тормозов. Автомобиль, следующий за этим, сбавившим скорость, едва в него не врезается. Со всех сторон вопят клаксоны.— Кейси!Она не оборачивается на мой зов. Топчусь у перехода. Движение плотное; притормозить, пропустить меня никто и не думает. Наконец ныряю в просвет, бегу. Кейси успела удалиться футов на пятьдесят. Идет торопливо. Сворачивает за угол, на Аве, и пропадает из виду.Следую за ней. Ага, вот она снова. Теперь нас разделяет ярдов двадцать. Кейси сидит на корточках, упершись локтями в колени, спрятав лицо в ладонях, выпирающим животом к тротуару. Отсюда не разглядеть — но, похоже, моя сестра плачет.С бега перехожу на шаг. Осторожно приближаюсь. Мы — на том самом месте, где, бывало, снимали клиентов Кейси и покойная Пола. Как раз напротив заведения Алонзо. Странное, жуткое чувство: если вдруг я скажу или сделаю что-то не то, ошибусь хотя бы в малом, — Кенсингтон-авеню отнимет у меня сестру. Разверзнется и поглотит Кейси.Около минуты стою над сестрой. Она сотрясается в рыданиях. Захлебывается слезами, ловит ртом ускользающий воздух. Вверх не глядит.— Кейси.Кладу руку ей на плечо.С остервенением Кейси ее сбрасывает.Сажусь на корточки, чтобы быть с ней вровень. Нас двоих огибает пешеходный поток.— Кейси, в чем дело?Наконец-то она поднимает взгляд. Смотрит мне в глаза.— Отвали! Отвали от меня!Встаю.— Да что на тебя нашло, Кейси? В чем я виновата?Кейси тоже поднимается, выпячивает живот. Концентрируюсь на ее движениях.— Ты знала, — заявляет она. — Может, не конкретно про Лафферти, но что такое вообще есть — не могла ты не знать! Тебе и раньше говорили про это дерьмо.Ощетиниваюсь.— Никто мне ничего не говорил.Кейси взрывается резким смешком.— Никто? А родная сестра не считается? Я тебе говорила, я! Про Саймона. Что он меня поимел, когда мне деваться было некуда. Ты не поверила. Лгуньей меня обозвала.— Это другое. Я была не права, признаю. Но это другое, Кейси.Снова ее смех — невеселый.— Ну а Саймон кто? Кто? Разве не коп?Закрываю глаза. Делаю вдох.— Я тогда поддалась, потому что Саймон — коп, — произносит Кейси.Долго, испытующе смотрит мне в лицо. Затем взгляд скользит мимо — к углу напротив заведения Алонзо. Она будто окаменела. Заставляю себя обернуться. Никого нет. Но всё понятно без расспросов: Кейси видит Полу Мулрони. Та стоит, по обыкновению, уперев ступню в стену, и дерзко улыбается.— Они все были мне подругами, — шепчет Кейси. — Даже те, кого я лично не знала. Все.— Прости меня, Кейси, — выдавливаю я.Она не отвечает.— Кейси, прости меня.Мои слова тонут в грохоте электрички. Не уверена, что сестра успела их уловить.

Глава 13СписокШон Гейген, Кимберли Гуммер; Кимберли Брюэр, ее мать и дядя; Бритт-Энн Коновер; Джереми Хаскилл; двое младших сыновей Ди Паолантонио; Чак Бирс; Морин Говард; Кайли Занелла; Крис Картер и Джон Маркс (с разницей в один день, оба — жертвы передозировки); Карло, не помню фамилии; парень Тейлор Боуз; годом позже — сама Тейлор Боуз; Пит Стоктон; внучка бывших соседей; Хайли Дрисколл; Шейна Питревски; Пэт Боумен; Шон Боумен; Шоун Уильямс; Хуан Мойя; Тони Чапмен; Дони Джейкобс и его мать; Мелисса Джилл; Меган Морроу; Меган Гановер; Меган Чисхолм; Меган Грин; Хэнк Чамблисс; Тим и Пол Флорс; Робби Саймонс; Рикки Тодд; Брайан Олдрич; Майк Эшмен; Черил Сокол; Сандра Броуч; Лайза Моралес; Мэри Линч; Мэри Бриджес и ее племянница, с которой они были ровесницами и подругами; отец и дядя Мики Хьюз; два двоюродных деда, с которыми мы редко виделись. Наша кузина Трейси. Наша кузина Шэннон. Наша мама. Наша мама. Наша мама. Всё это дети из Гамельна; и все они ушли безвозвратно. Все подавали надежды, от кого-то зависели, кого-то опекали сами, любили и были любимы. Они сгинули один за другим, утекли рекой, у которой ни истока, ни устья. Пурпурной, окутанной мо́роком рекой, которую питают души ушедших.

Глава 14СейчасМного часов просидела за лэптопом, отдавая дань памяти тем, кто покинул этот мир. Онлайн. Так можно. Вот, сохранились страницы в «Фейсбуке», сайты похоронных бюро, блоги. Призраки умерших оцифрованы, их последние посты накрыла волна комментов «Скорбим» и пожеланий «Покойся с миром», онлайн-грызни друзей и врагов, утверждений, будто половина из тех, кто отметился, — фейки, что бы это ни значило. Спустя два года после смерти бывшие подруги постят: «С днем рождения, милый», словно Интернет — вроде хрустального шара или доски для спиритических сеансов. Словно он — портал в загробный мир. Что ж, в некотором смысле так и есть.У меня вошло в привычку бродить по этим страницам. С утра перемещаюсь от страниц живых к страницам мертвых. Как там мама? Сейчас посмотрим. Как лучшая подруга? Как ее парень? (Обычно первым после потери оправляется именно парень. По запросу выскакивает фото счастливых влюбленных — позируют перед зеркалом. Выше — автофотопортрет самого парня, а следом появится фото его новой пассии.) Иногда подругам умершей это не по нраву. Они не скупятся на комменты: «Ты же Кайле обещал». «Клянусь, если еще хоть кто умрет…» «Почему Кайла?» «Покойся с миром». Жестче всех те, кому смерть уже глядит в глаза. «ВСЯ ЭТА ХРЕНЬ ОТ НАРКОТЫ», — написал один — помню, как задерживала его за распространение. Вот и фото — сонный взгляд остекленевших глаз.Что будет с Кейси? Найдет ли она в себе силы соскочить и не сорваться снова? Повезет ли ей? Тут очень важно, чтобы повезло. Достанет ли у нее терпения? Тревога за сестру всегда вырастает из мыслей о пропавших душах. Лишь немногим удалось вырваться. Остальных зачаровал Дудочник, увел, оставив после себя тишину. Город Гамельн очнулся — и понял, что проклят, клеймен этой тишиной.А потом я перевожу взгляд на Кейси, сидящую у меня на диване, чистую вот уже целых сто восемьдесят девять дней. Она теперь приходит в гости почти каждое воскресенье. Может, моя сестра станет одной из немногих везучих? Ветераном некоей войны — израненным, но выжившим? Может, всех нас переживет, дотянет до ста пяти лет в здравом уме и трезвой памяти…Надо надеяться. И в то же время надеяться опасно. Вредно. Так же, как пускать Томаса к себе в постель.Как разрешать ему встречи с женщиной, которая произвела его на свет.Как нарушать клятву, когда знаешь: тайна должна быть раскрыта.* * *С униформой покончено.Томас счастлив. В первый же день я собралась с силами и позвонила Трумену Дейвсу. Дышать боялась, пока он не ответил.— Это Мики.— Я понял.— Я просто хотела сказать, что ушла из полиции.Трумен помолчал, наконец выдавил:— Мои поздравления.— Прости меня, — произнесла я, закрыв от стыда глаза. — Я вела себя как идиотка. Ты заслуживаешь лучшего.Стало слышно, как Трумен дышит.— Извинения приняты, — сказал он. И добавил, что занят с матерью. По интонации я поняла: он умыл руки, он для меня утрачен.«Бывает, — сказала я себе. — Еще и не такое бывает».* * *Полицейское управление Филадельфии упорно отрицает, что проблема имеет такой масштаб. Но я-то в курсе. И Кейси в курсе, и женщины с Кенсингтон-авеню — тоже. Поэтому я позвонила Лорен Спрайт и сказала, что могу сообщить некую информацию на условиях анонимности. Назавтра же моя история была озвучена на радио. «Сексуальные домогательства со стороны полицейских в Кенсингтоне не редкость» — так начала журналистка. Я сразу выключила радио. Не хотелось это слушать.Еще несколько дней я просыпалась с ощущением, что поступила гадко. Предала людей, которые меня столько лет защищали, прикрывали со спины — порой в буквальном смысле.А ведь среди полицейских полно порядочных людей. Взять хотя бы Трумена. Правда, он уже на пенсии. Зато Майк Ди Паоло продолжает служить. И Дейвис Нуэн. И Глория Петерс. Да и Дениза Чемберс — хорошая женщина. Кстати, она лично звонила мне, извинялась.Но есть и мерзавцы. Пусть их мало, пусть они не сгруппированы, а пакостят поодиночке — но, пожалуй, каждый так или иначе сталкивался с каким-нибудь эдди лафферти.Хуже всех, опаснее всех, по-моему, приятели таких, как Лафферти. Субъекты вроде сержанта Эйхерна — уж конечно, он давным-давно был в курсе творящегося в Кенсингтоне. Может, и сам участвовал — кто знает… И его-то как раз не выгонят с треском, не вызовут на допрос. Ему даже дисциплинарное взыскание не грозит. Так и будет посиживать в кабинете, заниматься текущими делами да под настроение злоупотреблять служебным положением. А пагубные последствия таких действий — что для индивидуумов, что для сообществ, что для Филадельфии как города — затянутся на долгие годы.Вот потому-то я и боюсь не таких как Лафферти, а таких как Эйхерн. Где бы они ни обретались.* * *Так и сижу без работы. Можно, конечно, обратиться к юристу, восстановиться в полиции — взяли бы обратно, с учетом последних событий. Но мне не хочется.Живу на пособие. Помогаю двоюродному деду, Ричу, в магазине запчастей во Франкфорде. Занимаюсь бумагами, отвечаю на телефонные звонки. Рич платит мне наличными в конверте. Теперь, когда у меня стабильное расписание, безо всяких ночных дежурств, я нашла Томасу надежную няню. Она сидит с моим сыном два дня в неделю. По понедельникам и средам я беру Томаса к Ричу. По пятницам его караулит миссис Мейхон.Система далека от идеала, но сбоев не дает. В будущем году Томас пойдет в садик — значит, снова все поменяется. Может, я поступлю в колледж. Может, стану преподавателем истории, как мисс Пауэлл.Вот получу диплом — сразу в рамочку его и на стенку, а копию бабушке отошлю.* * *Утро вторника. Середина апреля. Открываю все окна. Только что отшумела гроза, воздух такой сладкий — хоть ложкой ешь. Запахи мокрых цветов и юной травы ударяют в голову. Закипает кофе. Новая няня подъедет с минуты на минуту. Томас в детской, играет в «Лего».Я отпросилась у Рича на целый день.Появляется няня. Прощаюсь с Томасом, иду к двери миссис Мейхон. Звоню. Спрашиваю:— Вы готовы, миссис Мейхон?В моей машине едем к Уилмингтону.* * *Поездка была давно запланирована.Почву я подготовила еще в январе, пригласив на ужин Кейси и миссис Мейхон. В таком составе мы стали собираться у меня каждое воскресенье. Укладывали Томаса, а сами смотрели что-нибудь дурацкое по телевизору — какую-нибудь комедию. Кейси любит комедии. Иногда, правда, ей хочется «замочилова» — так она, даже после всех ужасных событий, называет документальные фильмы об убийствах. Неизменно они начинаются с сообщения о пропаже женщины, и неизменно убийцей оказывается ее агрессивный супруг или возлюбленный. Голос за кадром пугает спокойствием: «Это был последний раз, когда Миллеры видели свою дочь».— Да это ж он! — обычно говорит Кейси о муже. — Он убил, ясно как день. Нет, вы только поглядите на эту рожу!Иногда речь идет о малоимущих женщинах. Иногда — о богатых. Почему-то все они блондинки; разумеется, очень ухоженные, безупречно одетые. Жены врачей или юристов.Они, эти блондинки, кажутся мне выросшими девочками, что когда-то давным-давно смотрели «Щелкунчика». Теми самыми, у которых волосы были собраны в тугие узлы, которые в своих нарядных однотонных платьях походили на стайку тропических птиц или на балерин. Которых обожали папы и мамы.* * *Каждое воскресенье Кейси брала с нас клятву, что мы навестим ее в родильной палате.— А то буду лежать одна, как дура, — повторяла она. — Поклянитесь, что приедете. Обе поклянитесь.Мы послушно клялись.И вот я паркуюсь возле больницы.Дочка Кейси родилась накануне. У нее еще нет имени.Отец сказал, что малышка пока останется в отделении интенсивной терапии. Нужно ее хорошенько обследовать.Кейси может глядеть на дочь, сколько душе угодно. Потому что слушалась врачей, выполняла все их предписания. У девочки, конечно, ищут признаки абстиненции.Перед тем как вылезти из машины, миссис Мейхон взглядывает на меня, прикрывает ладонью мою ладонь. Сжимает.— Вам это будет нелегко, Мики. Заставит вспомнить о Томасе, о его страданиях. Велика вероятность, что вы вновь разозлитесь на Кейси.Молча киваю.— Чтобы этого избежать, просто повторяйте про себя: «Кейси очень старается. Кейси очень старается».* * *В моей памяти хранится одна сцена с мамой — я про нее сестре никогда не говорила. Пока маленькая была, просто жадничала, по-детски. Потом стала бояться: если озвучу — воспоминание сотрется, исчезнет.Так вот: маминого лица я в этой сцене не вижу. Зато слышу нежный голос. Сама я сижу в ванночке. У меня не столько купание, сколько игра. В доме есть дареный набор пластиковых пасхальных яиц, и мне позволено брать их в ванну. Яйца разноцветные — желтые, оранжевые, синие, зеленые, и каждое можно разъять надвое. Мне ужасно нравится вновь соединять половинки, но так, чтобы они не подходили по цвету. Желтую — с синей, зеленую — с оранжевой. Нарушать порядок. «Не годится! — поддразнивает мамин голос. — Ну-ка, сделай все правильно!» А для меня ничего приятнее в мире нет. «Глупышка!» — говорит мама. С тех пор меня никто так не называл. Так любовно и так снисходительно. С тех пор — после мамы — все давали мне понять, что я взрослая и нечего пустяками заниматься. Еще я помню, как от мамы пахло — цветочным мылом, солнечным летом…Мне почему-то кажется, что именно это воспоминание — тот факт, что у меня оно есть, а у Кейси нет — и сделало нас обеих тем, чем мы являемся. Что благодаря сцене с разноцветными пластиковыми яйцами я не разделила судьбу младшей сестры. Мамин голос и сейчас могу вызвать в памяти. В нем нежность — подтверждение маминой любви. Свидетельство: кто-то когда-то любил меня больше всех на свете.* * *В больнице нам с миссис Мейхон выдают бейджики — специально для посетителей. Звоним в колокольчик, нас впускают в родильное отделение. Следуем за медсестрой. Судя по бейджу, ее зовут Рене С.Кейси ждет в конце коридора. Значит, ей уже разрешили встать. Рядом с ней наш отец. Вдвоем они прильнули к стеклу, за которым, надо полагать, и находится отделение интенсивной терапии для новорожденных.— К вам посетители, — радостно сообщает Рене С.Кейси оборачивается.— Вы пришли!* * *Рене прикладывает бейдж к считывающему устройству. Дверь открывается. Мимо нас проскакивает врач, бросает на ходу «здравствуйте».В отделении интенсивной терапии темно и тихо, только слышен мерный гул аппаратов жизнеобеспечения.Справа от двери две раковины и табличка, призывающая всякого вошедшего вымыть руки. Моем, все четверо, по очереди. Пока Кейси намыливает руки, озираюсь. По центру помещения — проход, с каждой стороны — по четыре плексигласовых бокса. На мониторах отображается работа маленьких сердечек. Тишина. Проход ведет к ярко освещенному сестринскому посту.Помимо дежурной, в помещении заняты еще две медсестры. Одна меняет подгузник, другая, стоя у высокой подставки на колесиках, вносит данные в компьютер. Еще здесь пожилая женщина — волонтер, а может, бабушка. Она в кресле-качалке, на руках у нее младенец. Она встречает нас молчаливой улыбкой.Пытаюсь угадать, кто из младенцев — дочь Кейси.Сестра выключает кран и уверенно идет к боксу, табличка на котором имеет всего одно слово: «Фитцпатрик».В боксе — крохотная девочка. Она спит, опущенные веки припухли от нелегкой работы — появления на свет. Ресницы чуть трепещут. Малышка по-кошачьи поводит личиком — влево, затем вправо.Замираем перед этим чудом.— Вот она, — шепчет Кейси.— Вот она, — повторяю я.— Имя выбрать не могу, — жалуется сестра. Взглядывает на меня просительно. — Всё думаю, думаю…В моей голове мелькает: «Ее ведь так будут всю жизнь называть». И я не смею открыть рот, предложить вариант.Не успеваю отметить, до чего тихо в помещении, как раздается пронзительный, исполненный боли крик. Резко оборачиваемся. Вот так же кричал Томас. Кошусь на Кейси. Она застыла в ужасе, глаз от младенца не может отвести.— Кейси, ты в порядке? — шепчу я.Она молча кивает.Плачущий ребенок от нас в пяти футах. Появляется медсестра, склоняется над ним, берет его, в одеяльце, в чепчике, на руки. Интересно, а мать у этого ребенка есть?— Тише, маленький, — бормочет медсестра. — Тише.Она устраивает младенца у себя на плече, укачивает. Думаю о маме. О Томасе. Просыпается память тела. Меня тоже вот так держали. И я вот так же укачивала сына.Медсестра похлопывает ребенка по спинке, сует ему пустышку.Крики не прекращаются. Переходят в подвывания, в икоту, звучат странно по-птичьи. Ребенок безутешен.Медсестра кладет его на место. Распеленывает. Проверяет, не надо ли сменить подгузник. Снова заворачивает. Снова принимается убаюкивать. Крики не смолкают.Появляется другая медсестра, глядит на график.— Э, да ему дозу пора давать! Сейчас организуем.Кейси так и стоит, будто окаменевшая. Дыхание быстрое, поверхностное. Затем отмирает, нежно кладет ладонь на лобик своей спящей безымянной дочери.Возвращается медсестра.Ребенок снова в боксе.К маленькому, искаженному криками рту подносят бутылочку с соской. Маленькая головка поворачивается, ребенок причмокивает, ища то самое, необходимое, привычное.Берет соску. Жадно тянет жидкость.Лиз Мур

КОД 93(роман)

Работая долгое время в убойном отделе полиции, капитан Виктор Кост повидал всякое. Но последние события буквально выбили землю у него из-под ног. Сначала прямо на вскрытии внутри трупа человека, погибшего от необъяснимых ожогов, зазвонил телефон. Потом другое тело, считавшееся мертвым, ожило. И вот, наконец, Кост стал получать анонимные письма с подробными деталями недавно совершенных преступлений. Парижский пригород Сен-Сен-Дени, конечно, имеет дурную славу, но и здесь подобного еще не случалось…

ПрологМарт 2011 годаРост может соответствовать. Возраст — наверняка. Что касается внешности, трудно что-либо утверждать. Старый Симон снял трубку и со всеми необходимыми предосторожностями, чтобы не слишком обнадеживать, объявил:— Возможно, у меня есть след.На другом конце провода голос пожилой дамы прозвучал не громче, чем вздох:— Камилла?— В этом нет уверенности, мадам.Перед тем как повесить трубку, Симон указал собеседнице время и место встречи: морг парижского Института судебно-медицинской экспертизы.* * *Обнаруженная полуголой, без признаков жизни и документов, в сквоте[64] коммуны Ле-Лила департамента Сен-Сен-Дени, она была скорее всего двадцатилетней. Самое большее. При вскрытии доктор Леа Маркван одним движением скальпеля сделала разрез от основания шеи до лобковой кости, прилагая не больше сил, чем при ласке. Снаружи и внутри вскрытого тела ясно читались последствия чрезмерного употребления алкоголя и наркотиков, а также результаты сексуальных сношений — настолько жестоких, что доктор даже не могла себе представить такое. Никогда раньше за всю свою карьеру судебно-медицинского эксперта ей не случалось употреблять термин «сильная изношенность промежности». Как такое могло случиться? Какие зверства надо было вынести, чтобы между вагиной и анусом буквально не осталось перегородки?Леа взяла испачканные руки убитой в свои, дотронулась до ее волос, затем кончиками пальцев провела по ранам на ее лице. Оглянулась вокруг; вообще-то так нельзя. Сняв латексные перчатки, повторила те же движения. Она дошла до худшей из бед своей профессии — сострадания.И вот, по чистой случайности прочитав, что через несколько дней в расписании института назначено опознание членами семьи, Леа Маркван захотела лично обеспечить его проведение. Патологоанатому вовсе не обязательно присутствовать, но она настаивала. Ради самой себя. И ради нее тоже.* * *При поднятии простыни реакции бывают разными и непредсказуемыми. От безмолвного страдания, которое пронизывает человека и отнимает все силы, которых хватает только на то, чтобы не грохнуться в обморок, если только сама земля не разверзнется под ногами, — до гнева и слепой жажды отмщения, когда человек только и ищет, на ком бы их сорвать. От шумного и слезливого горя до раздражения. От безмятежного спокойствия, которое не сулит ничего хорошего, до сильнейших гроз.Патологоанатом увидела, как входят трое посетителей. Никого из них она не узнала и предположила, что тот, что был выше остальных на полторы головы, с походкой борца на пенсии, и есть служащий уголовной полиции. Он был скуп на слова:— Лейтенант Матиас Обен.— Здравствуйте, лейтенант. Доктор Маркван. Капитан Кост разлюбил нашу службу или вы наказаны?— Всего лишь дело, которое мне хотелось бы завершить. Капитан поручил мне передать вам привет.Что поделаешь. Жаль, она предпочла бы Коста, более сдержанного, с голубыми, немного грустными глазами.Леа представилась членам семьи — сначала пожилой даме в инвалидном кресле, затем молодому человеку, который толкал кресло, — приглашая их следовать за ней в морг. Полицейский следовал за ними, немой, как тень.* * *Они углубились в подвалы Института судебно-медицинской экспертизы. Леа открыла двери в просторное помещение, холодное и тихое, чем-то напоминающее камеру хранения, состоящую из рядов квадратных дверец с длиной стороны семьдесят сантиметров. За каждой была история жизни — и ее конец. Несколько щелчков, и морг осветили неоновые лампы. Леа сверилась с регистрационным номером в своей папке и среди четырехсот пятидесяти ячеек с холодными обитателями открыла дверцу, за которой находилось тело 11–1236. Вытащила тележку-стол, где под белой простыней угадывалась человеческая фигура.Она вопросительно взглянула на членов семьи и, как ей показалось, обнаружила в их глазах тревогу. На мгновение замерла, положив руку на ткань, затем осторожно опустила саван, так чтобы показать только изувеченное лицо.Сопровождающий родственников крупный полицейский попытался предупредить их несколько минут назад. Тело, которое им предстояло увидеть, было телом наркоманки, которая, возможно, была их дочерью и сестрой, но которая, бесспорно, изменилась, истаскалась и постарела в силу маргинального образа жизни. Он охотно предпочел бы обойтись без упоминаний о сфере сексуальных услуг — эти уточнения не являлись необходимыми, пока она официально не опознана. Однако никакое предупреждение и никакая подготовка не смогла бы избавить от приступа тошноты, охватившей их, когда лицо было открыто.Мать — пленница своего инвалидного кресла — оттолкнулась руками от подлокотников и, как могла, поднялась на своих слабых ногах, чтобы прибавить себе хоть немного роста. Ее голос — властный и, несмотря ни на что, на удивление чистый — заверил, что это не ее дочь. Сын не издал ни звука. Лицо девушки было настолько опухшим, что возможность ошибки оставалась довольно значительной. Патологоанатом отодвинула простыню, полностью открыв труп, покрытый синяками, царапинами, плохо зажившими ранами и следами тысяч уколов — черных воспаленных лунок. Пожилая дама сжала руку сына и еще более уверенным, делано смиренным голосом снова заявила, что особа, лежащая перед ними, не их Камилла. Все еще стоящий рядом с ней сын приоткрыл рот, но его слова так и остались непроизнесенными; из его уст раздался лишь вздох.Доктор Леа Маркван знала, что весь известный набор реакций тех, кто оказался перед трупом, можно перечислять бесконечно. Тем не менее она непроизвольным движением быстро прикрыла обнаженный труп, с которого молодой человек не сводил пристального взгляда с ноткой какого-то нездорового интереса. Тем более что он уверял, будто не узнает покойную.Отступив в сторону, полицейский вынул из кейса бланк протокола, поставил галочку напротив «результат отрицательный», потом дал обоим посетителям подписать его. А ведь он надеялся, что сможет найти семью этой безымянной… Затем предложил даме с сыном проводить их, однако те вежливо отказались.* * *Даже оказавшись в такси, которое везло их домой, на высоты Сен-Клу, они не обменялись ни единым словом. Мать не признавала за собой никакой вины. Она действовала ради блага семьи, и пусть ей придется расплатиться своей душой, если придет день, когда Бог упрекнет ее в этом.* * *Весь сжавшись, сын полностью сосредоточился на своем дыхании. На каждом повороте такси он опасался, что его вывернет на кожаные сиденья. Держа руку на сердце, он чувствовал, что силы покидают его; по всему телу бежали мурашки, предвестники недомогания. Секунду он был не в себе, и ему понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где он находится и что здесь делает.Камилла. Он тоже ее узнал. Свою Камиллу. Свою почти сестру. Узнал и промолчал.

Часть IЗдесь не Голливуд, здесь Сен-Сен-Дени.Начальник полиции М.-Ш. ДамианиГлава 1Среда, 11 января 2012 года. Кост открыл один глаз. Завибрировал мобильник, лежащий на подушке, которой он не пользовался. Кост прищурился, чтобы посмотреть, сколько времени. Четыре тридцать утра. Еще не приняв вызов, он уже знал, что где-то кого-то убили. В жизни Коста не существовало никакой другой причины, по которой его разбудили бы среди ночи.Морщась, он выпил горький кофе, прислонясь к холодильнику, на котором стикер «купить сахару» уже грозил отклеиться. В тишине кухни капитан разглядывал в окно уснувшие здания. Единственный свет в районе, подумал Кост, это тот, что утром просачивается с улицы. Он проверил пистолет на поясе, натянул свитер и бесформенное черное пальто, затем положил в карман ключи. Служебный «Пежо 306» боялся холода и отказывался заводиться. Этим утром Виктор Кост был в том же состоянии, что и его машина. Немного подождав, он зажег сигарету, кашлянул и попробовал снова. После нескольких неудачных попыток мотор завелся, и пустые улицы предстали перед Костом вереницей красных огней светофора, пока он не выехал на Третью автомагистраль.Четыре бесконечных серых полосы, будто копья, вонзались в сердце пригорода. Видеть, как частные дома постепенно сменяются многоэтажками, а те, в свою очередь, — небоскребами. Отводить глаза при виде цыганских лагерей. Трейлеры, насколько хватает взгляд, прилипшие друг к дружке поблизости от линий RER[65]. Белье, развешанное на просушку на оградах, за коими живет та часть населения, которую не знаешь, любить или ненавидеть. Закрывать окно, проезжая мимо межмуниципальной свалки и ее испарений всего в нескольких кабельтовых[66] от первых жилых домов. Вот до какой степени уважают 93-й департамент[67] и его граждан: вываливают им под нос тонны мусора. Подумать только, что было бы, если б все это предложили центру столицы. Просто чтобы увидеть реакцию парижан. У бедняков и иммигрантов, думают они, менее развито обоняние… Проезжать бесконечные парковки предприятий и общественных работ и все время здороваться с одними и теми же рабочими без документов, которые группой ждут грузовичок-развозку. Попытаться без особой депрессии войти в этот новый день, который только начинается.Глава 2Пантен. Пять пятнадцать утра. Заброшенные склады Уркского канала. Простираясь на тысячи квадратных метров, будто покинутая деревня, они каждый год неизменно фигурировали в обещаниях снести их. Ряд пустых ангаров, где в тридцатые годы происходила загрузка торговых барж, курсирующих по каналу. От этого исторического периода сохранился только ржавый железный урод с разбитыми окнами и заколоченными дверями.Мелкий дождь делал это место вконец негостеприимным.* * *Кост приподнял желтую полицейскую ленту периметра безопасности, предназначенную для того, чтобы преградить путь зевакам, чье появление в этот час было маловероятно. Вынув свое удостоверение, предъявил его полицейским в форме. Ронан, член команды, раздавил сигарету и поприветствовал его, протягивая «Мэглайт»[68]. Пробурчав «привет», Виктор направил луч света на ржавую железную дверь, отделявшую его от места преступления.Несколько раз они толкнули ее, пока та не подалась с долгим скрипом. Сопровождаемый своей командой, Кост двинулся вперед. Он поднялся по лестнице, достаточно крутой, чтобы напомнить, что ему скоро сорок лет, и оказался в помещении, которое из-за темноты казалось бесконечным. Посветил фонарем, но увидел только свисающие хлопья пыли. Словно из ниоткуда вышел полицейский.— Вы из уголовной?— Капитан Кост. Что тут у нас?Показывая ему дорогу, полицейский заговорил:— Это все охранник, точнее, его собака, которая залаяла. Тогда он поднял свою задницу и пошел посмотреть.Полицейский отступил назад.— Осторожно! Там дыра. Итак, сторож пошел посмотреть — и нашел его здесь, мертвеца…Тихим голосом Ронан поблагодарил за очень информативный доклад; полицейский воспринял это не очень хорошо и ушел. Кост с напарником остались одни перед черным гигантом. Сидящим прямо на полу, будто ссутулившись, вытянув руки вдоль тела — должно быть, около двух метров длиной — и опустив голову. На его ослепительно-белом свитере теснились посреди груди три зияющих отверстия в широкой кайме почерневшей крови.Примерно мгновение оба полицейских помолчали, стоя перед трупом, испытывая странное чувство, будто ты более живой, чем обычно.— Ронан, забираешь полицейского, которого ты так разозлил, и делаешь так, чтобы он предоставил нам чуть более детальный отчет; затем передаешь по рации, что нам нужен кто-нибудь из криминалистов и врач. Попросишь у них софиты. Мощные.Глава 3Вдоль склада змеился бесконечный провод-удлинитель, питающий две галогеновые лампы, направленные на неподвижное тело. Сэм — последний новичок в группе Коста — регулировал прожектора, настраивая высоту. Слишком худой и хрупкий с виду, он производил впечатление человека, попавшего в полицию по ошибке. Или случайно. Вздевшись на две длинных тощих ноги, Сэм смотрел повсюду. Не смотрел он только на труп — огромных размеров, освещенный будто рок-звезда, изрешеченный пулями.— Ну и видочек у тебя, Сэм… Выглядишь будто не в своей тарелке.— Да пошел ты, Ронан, у меня тошнота к горлу подкатывает… Серьезно, Кост, ты же знаешь, что мне такое не нравится. Неужели меня нельзя было послать посмотреть, нет ли где-то здесь камеры видеонаблюдения, или опросить соседей, сбегать за кофе… уж не знаю, что еще сделать.— Видеонаблюдение — по-моему, это звучит неплохо. Обследуй до соседних улиц. Ронан, садишься на свой мотоцикл и отправляешься с ним. Будем исходить из обычного принципа, что преступники попытались быть умнее всех и не завалили приятеля поблизости от места своего обитания. Найдите все возможные входы и выходы, займитесь поисками машины. Черного такого роста на спине не утащишь; ищем легковушку, грузовичок, микроавтобус… ну, не знаю, что еще. — Кост схватил переговорное устройство. — Обен, ты где?В огромном железном строении прием был просто отвратительным; из-за шипения и тошнотворного потрескивания не разобрать ни слова. Кост посмотрел на свое переговорное устройство и попытался вспомнить день, когда оно работало как следует. Затем взял мобильник.— Обен, ты где?— В дороге, вместе с дежурным врачом, он додежурит рядом со мной. Мы в трех минутах езды.* * *Команда криминалистов оккупировала все окрестности. Вокруг трупа трещали фотовспышки, расцвечивая место преступления яркими красками. Биологические образцы: сбор, размещение и опечатывание всех окурков, бутылок и всевозможных обломков, какие только могут валяться на полу заброшенного ангара. Всё как обычно. Персонал отдела криминалистики в стерильных белых комбинезонах, с тщательно закрытыми волосами и ртами, чтобы избежать любого загрязнения образцов вкраплениями их собственных ДНК, выполнял хорошо организованный балетный номер, не замечая великана, находящегося в центре манипуляций, не интересуясь причинами, по которым его замочили этим январским утром.Один из них погасил обе галогеновые лампы и с помощью лампы ультрафиолетового излучения обследовал границы места преступления. Поискал следы крови и прочих биологических жидкостей, просвечивая каждый квадратный сантиметр голубоватым светом. С технической точки зрения никчемная лампа. Затем он перешел к индикатору «Блю стар», что-то распыляя в тесном пространстве вокруг трупа, — безуспешно. Комната оставалась погруженной во мрак. К Косту обратился руководитель команды криминалистов — субъект с пышной бородой, изображающий из себя старомодного профессора и прозванный своими коллегами «Don’t touch»[69], или Недотрогой.— Никакой электролюминесцентной реакции, никакой крови. Этот твой парень умер не здесь, сюда его всего лишь перевезли. Теперь нам все ясно, можете ставить свои лампы, где хотите, — мы закончили.* * *В то самое время, когда криминалисты закрывали свои чемоданы, Обен припарковал машину возле склада и разбудил врача, храпевшего с открытым ртом.— Приехали, док.Даже еще не открыв глаза, тот принялся ворчать:— И все это только для того, чтобы я осмотрел труп! Как же вы все меня достали…— Ты бурчишь, как полицейский, док.* * *Когда Кост заметил Матиаса Обена, он сначала подумал, что тот потерял врача по дороге; пока не обнаружил, что врач прячется за ним. Обен затмит собой кого угодно. Нормандский шкаф, высокий и прямой, как многоэтажное здание; наверху этой фигуры переломанная усталая рожа, как у Лино Вентуры[70], когда тот начинает злиться. Встретив его впервые, Кост никогда не поставил бы на то, что парень станет одним из немногих, кому он доверится. Десять лет в 93-м департаменте — со всеми заморочками, которые из этого следуют…— Привет, Виктор.— Здравствуй, Матиас. Здравствуйте, доктор.— Ну, и где этот ваш приятель?— Это единственный мертвец в помещении, и для вас специально поставили вокруг него галогеновые лампы, чтобы вы случайно не пропустили его.Врач наклонился над трупом, но вскоре понял, что даже в сидячем положении великан выше его ростом.— Скажите, пожалуйста, какой большой…— На это наплевать; все, что мы хотим знать, — мертвый ли он.Эскулап снова заговорил профессиональным тоном:— Ну, именно таким он и является. Смерть неподдельная и окончательная; на его свитере множественные следы попадания пуль, следовательно, причина смерти не представляется мне естественной. Я выдаю судебно-медицинское свидетельство, чтобы вы смогли распотрошить его на вскрытии. О том, чтобы притронуться к нему хоть пальцем, даже вопрос не стоит, для этого еще слишком рано, а я возвращаюсь спать. Пришлете судебный запрос ко мне в бюро.Врач сделал полуоборот, но наткнулся на Обена, стоящего ему поперек дороги.— Может быть, ты все-таки пощупаешь ему пульс, чтобы быть окончательно уверенным?— Черт, да у него три здоровенные дырки на свитере, который весь в кровище, хоть выжимай… Вам этого недостаточно?Обен не пошевелился. Убедительно. Врач натянул латексные перчатки и приложил два пальца к аорте убитого.— Ничего, никакого биения. Теперь все? Мне можно идти или вы хотите, чтобы я проверил, все ли прививки у него есть?* * *Обен проводил его наружу, пока Кост набирал круглосуточный номер Трибунала, чтобы проинформировать дежурного сотрудника магистрата.— При нем никаких документов. Обнаружен охранником в три часа ночи, предположительно убит из огнестрельного оружия. Врач предоставил нам заключение судебно-медицинской экспертизы, вам остается только назначить вскрытие… спасибо… как только появится что-то новое, обязательно будем держать вас в курсе дела.Кост разъединил вызов, разглядывая сотрудников похоронного бюро, с трудом застегивавших огромное тело в черный мешок, мелковатый для него. Жмуриков Виктор столько перевидал, что мог бы запросто поедать мороженое во время любого вскрытия; поэтому он без особых переживаний смотрел, как удаляется его новое расследование, упакованное для морга.Глава 4Доктор Леа Маркван, судебно-медицинский эксперт Института судебно-медицинской экспертизы, была для Коста загадкой. Дочь директора парижской частной клиники, она предпочла иметь дело с мертвыми, чем выслушивать жалобы от живых. Кост видел ее только в белом халате, с зачесанными назад рыжеватыми волосами и светло-зелеными глазами за стеклами тонких прямоугольных очков, и простодушным улыбающимся лицом — полный контраст с ее способностью меньше чем за минуту распилить череп или обеими руками вынуть кишечник. Поэтому он часто спрашивал себя, как бы она выглядела с распущенными волосами и с чуть меньшим количеством крови на шмотках.Особенность их взаимоотношений состояла в том, что встречались они лишь по поводу чьей-нибудь подозрительной смерти, и каждый раз Кост пользовался случаем, чтобы удостовериться в отсутствии обручального кольца, которое могло появиться у нее на пальце.Этим утром они шли рядом по одному из длинных коридоров института.— У вашего клиента есть какая-то история?— Ну да; история субъекта, обнаруженного этим утром мертвым на складе с тремя пулями в груди.— Сведение счетов?— Почему бы и нет… Остальное вы мне расскажите.Судебно-медицинский эксперт провела карточкой по магнитному замку двери, ведущей в зал для вскрытий.* * *Под холодным светом неоновых ламп тело гиганта стало серым. Его ноги были куда длиннее операционного стола. Леа Маркван подняла на лицо хирургическую маску и спустя несколько секунд молчания сделала серию снимков.— Ладно, начнем с того, что срежем его одежду и посмотрим на огнестрельные раны.Она подняла часть пропитанного кровью свитера и разрезала его от низа до воротника. Не сводя с него глаз, Кост вынул «Тигровый бальзам» и нанес себе на верхнюю губу. Через десять минут дышать здесь станет невозможно.Леа без усилий отлепила одежду от кожи. Несколько раз она недоверчиво провела рукой по груди, где не было смертельных ран. Никаких дырок от пуль. Ни малейшего следа.— А ваш субъект быстро поправляется…Кост приблизился. Заметил то, о чем она говорила. Испустил долгий вздох. Посмотрел на свою собеседницу. Разозлился. Затем поступил как обычно. Не усложняя.— Три дыры на свитере, соответствующие раны отсутствуют. Судя по всему, свитер ему надели… — Затем он продолжил размышлять в тишине, будто говоря сам с собой.— Ненавижу такое.— То есть?— Вы начали выдвигать предположение, а заканчиваете его у себя в голове.— Прошу прощения. Я подумал, что если наш неизвестный погиб не от пуль, вы сейчас найдете другую причину смерти… а мне придется расследовать все, что касается свитера.Маркван закончила снимать с мертвого остатки одежды и сделала еще одну серию фотографий.Спокойный. Такое впечатление он производил — лежащий с закрытыми глазами, полностью раздетый.Однако ночь, судя по всему, не должна была пройти вот так мирно. Обвязанный раз сто веревкой у самого основания, член гиганта производил впечатление черного увядшего овоща. Судмедэксперт остановилась, подошла и поправила защитные очки.— Виктор, думаю, у него отсутствуют яйца.Потом снова заговорила более подходящим к случаю тоном:— Хирургический разрез, удаление тестикул после стяжки. Должно быть, ему это не понравилось, и, по-видимому, раны нанесены ante mortem[71]. Это подтверждается использованием того, что представляется мне веревкой для жарко́го, затянутой на манер силка у основания пениса.— Ничего это не подтверждает, это уточняет.— Что вы имеете в виду, Шерлок?— Всего лишь следующее: те, кто это сделал, не только хотели, чтобы он остался жив, пока будут отрезать яйца, но и чтобы он остался жив после этого. Яснее ясного.Уголок ее губ поднялся в сдержанной улыбке — Леа нравился живой ум полицейского. Она продолжила обследовать каждый квадратный сантиметр, а затем с помощью Коста перевернула тело.— Почти во всем теле установилось трупное окоченение. Хотя тело еще немного сохраняет гибкость, смерть наступила не раньше чем шесть часов назад. Тело холодноватое. Я не вижу ни ран, ни других видимых повреждений. Сейчас буду искать возможные подкожные кровоподтеки…Выкатив столик с инструментами, Леа выбрала скальпель, оперла руку на левую икру убитого и сделала глубокий разрез на коже и мышцах во всю длину. Мускул широко раскрылся, будто красный цветок.Тело гиганта сохраняло полную неподвижность; на лице, сплющенном об стол, раздвинулись веки одного глаза.— Не вижу ничего из ряда вон выходящего, никаких следов от выстрелов.Патологоанатом наклонилась и твердо схватила другую икру, чтобы разрезать ее тем же быстрым и точным движением…Издав громкий и пронзительный жалобный звук, мертвый приподнялся на локтях. Кост и молодая женщина застыли на месте. Гигант вывернул шею назад и посмотрел на свои вскрытые икры, а затем взглянул на мужчину и женщину, онемело стоящих перед ним. Затем попытался встать, но рухнул, опрокинув столы с инструментами и медицинской посудой. Послышался грохот металла и звон разбитого стекла. Тяжело упав на пол, негр схватил первый скальпель, который оказался в пределах досягаемости, и махнул им перед собой. Кост вынул пистолет, встал перед судмедэкспертом и направил его на уровень плеча неизвестного.Не в состоянии стоять, мужчина отодвинулся по белому кафельному полу, выпачканному кровью, с трудом отталкиваясь руками, пока не оказался в углу помещения, все так же сжимая в руке скальпель. Он дрожал, его пустой взгляд шарил вслепую. Кост почувствовал себя смешным оттого, что целится в человека, находящегося в шоковом состоянии, и спрятал пистолет.— Черт, ваш субъект и вправду быстро выздоравливает…Глава 5Станция «Набережная Рапе» на берегах Сены, в нескольких метрах от Института судебно-медицинской экспертизы. Метро перевозит поток вполне живых пассажиров, проезжающих мимо красного кирпичного здания, не зная о трупах, которые ждут в морге, когда им придет время открыться миру в последний раз. Иногда на этой станции в воздухе витает особенный запашок. Опознать его в состоянии только полицейские и врачи. Запах смерти. Врезавшийся в память, будто предостережение. Танатоморфоз[72] в извечном цикле. Смерть, охлаждение, окоченение, обезвоживание, синюшность, разложение.Некоторые животные с самого рождения приковывают себя к земле, чтобы прятаться в траве и чтобы избегать возможной встречи с хищниками. Это врожденное: инстинкт выживания.Вдыхая запах протухшего мяса, смешанного с кровью и экскрементами, наше бессознательное сразу определяет такую вонь как нечто неизбежное, незабываемое. Это врожденное: инстинкт смерти.Облокотившись на каменную балюстраду моста Морланд, неподалеку от входа в Институт судебно-медицинской экспертизы, Кост терялся в грязной зелени Сены. Чайки с замызганными перьями спорили из-за мусора, раскачивающегося на поверхности реки. Капитан снова подумал о постановке на складах Пантена и о том, что это совершил психически больной — достаточно хитрый, чтобы кастрировать свою жертву, а затем надеть на нее пробитый пулями свитер, чтобы таким образом отправить живым на вскрытие.Убийство — это удар ножа, выстрел или хороший протяг металлическим прутом. Что-то внезапное, сделанное второпях, с минимумом преднамеренности. Зачастую убийство — это что-то неаккуратное. И уж тем более не театрализованное.За всем этим Кост чувствовал приближающиеся неприятности.* * *Машина «Скорой помощи» попыталась найти свободное место, чтобы задом припарковаться у дверей Института судебно-медицинской экспертизы. Во второй раз тело черного гиганта проехало перед ним — на этот раз чуть менее мертвое и чуть более наполненное внутривенным раствором — в больницу Жана Вердье в Бобиньи. Кост бросил сигарету, которая закружилась в воздухе, будто в замедленной съемке, а затем потухла, соприкоснувшись с водой. Вынув мобильник, он кратко изложил Обену, какой особый оборот только что приняло расследование.— Поставишь мне дежурного перед его палатой до момента его пробуждения. Беру его шмотки, пробы и посылаю тебе всё для сравнения ДНК. Шансов мало, но я сомневаюсь, чтобы кровь на свитере принадлежала ему.— Вторая жертва?— Хорошее начало недели.* * *Кост снова сел в машину. За стеклянными дверями института он заметил женщину-патологоанатома с кофе в руке. В другой у нее было несколько монет, которые она нервно запихивала в автомат со сладостями. Леа только что вскрыла живого человека, а такое не каждый день случается. Должно быть, ей трудно это себе объяснить.Надо бы сходить к ней. Поговорить. Извиниться.Но за что?Он вздохнул и тронулся с места.Глава 6Бобиньи. Полицейское управление. Прямоугольный двухэтажный лабиринт из стекла и металла, в центре которого расположен длинный крытый сад. В нижнем этаже комиссариат — и ежедневная, почти привычная преступность. Этажом выше управление, занимающееся правонарушениями средней тяжести. Чем выше поднимаешься, тем больше становится масштаб преступлений, достигая апогея на последнем уровне здания.Уголовная полиция Сен-Сен-Дени. SDPJ 93.Северное крыло — кабинеты группы по борьбе с оборотом наркотиков, где стоит постоянный запах недавно конфискованной конопли. Скользящий график, усталые физиономии, как у распоследних бомжей, так что не разберешь, где полицейский, где осведомитель. Дальше финансовая полиция, чуть скромнее, — и только у них можно найти чай. Единственное украшение кабинетов — многотомные дела на тысячу страниц об экономических преступлениях. В глубине — отдел расследований и розыска, всегда в точке кипения. Он специализируется на изнасилованиях и похищениях: когда там закрывают дело, тут же открывается два других.Южное крыло — группа борьбы с бандитизмом и их знамя с черепом. Здесь имеют дело с ограблениями при помощи штурмовых винтовок или гранатомета. Чтобы сделать такое своей рутиной, надо быть совершенно безбашенным. «Мертвая голова» в качестве талисмана становится от этого куда понятнее. И, наконец, обе следственные группы, где встречаются все виды убийств 93-го департамента. Шесть кабинетов, разделенных внутренней гардеробной, где ждут своей очереди на просушку, чтобы затем быть опечатанными, окровавленные предметы одежды последних жертв. Обычно гардеробная полна, и нередко полицейские ждут у ее окошка рваный свитер или разодранную юбку.Пройтись по коридору уголовной полиции — значит столкнуться лицом к лицу со всем худшим, что таится в человеке.* * *Прямо напротив полицейского управления, в десятке метров, на пяти этажах и трех уровнях подвала, располагается высокий суд Бобиньи. Архитектура здания — полная противоположность принципа «Лего».С одной стороны полиция, с другой — правосудие. Рядом, в самом центре 93-го, будто два боевых корабля, обращенные к волнам городских улиц, которые виднеются насколько хватает взгляд.* * *За дверью кабинета «Следственная группа 01» Кост включил свой компьютер. Иконка электронного почтового ящика подпрыгивала. Отпечатки нашли своего владельца. Кост подключился к общему серверу, вошел в базу службы криминалистов и громко прочитал Обену отчет об опознании.— Не знаю, сможешь ли ты прочувствовать иронию, но нашего гиганта зовут Малыш, Бебе. Бебе Кулибали, родился в восемьдесят пятом. Стало быть, ему двадцать семь. У него есть «дом» в Поль-Вайян-Кутюрье.Сидя за столом, расположенным перпендикулярно его столу, Обен в ответ на полученную информацию истязал свою клавиатуру, копаясь в полицейской базе.— Есть такой. Бебе Кулибали. Ни регистрации, ни машины, ни свидетельства. А вот в STIC[73] у него, наоборот, хороший послужной список. Пересылаю тебе его грешки юности; мы тут имеем вооруженное ограбление, совершенное в первые годы после совершеннолетия. Начиная с две тысячи пятого он специализируется в области наркоторговли, за что и получает два года во Флери, откуда выходит в восьмом, исчезнув с радаров до десятого. В этом году он с шумом возвращается на сцену. Обвинение в изнасиловании, закончившееся отзывом обвинения. Классика жанра.— Хорош, ничего не скажешь… Остается узнать, что он захочет сказать нам, когда проснется. А в ожидании этого события ты начнешь юзать SALVAC[74].Обен нахмурился. Начальник отдела по своему произволу уже назначила его координатором программы SALVAC, сама получив приказ комиссара Стевене́на, который, несомненно, был вынужден подчиниться вышестоящему в костюмчике, сшитом на заказ.SALVAC — одна из самых мощных баз данных по преступлениям. Она собирает, анализирует и выискивает связи, чтобы определить сходство между расследованиями. Порядок действий, места, даты, преступления, описания и психологические портреты известных преступников. Если преступления кажутся совершенными одним и тем же лицом или той же самой преступной организацией, расследования объединяются по ходу дела, и судья санкционирует их передачу самому квалифицированному полицейскому управлению. Изобретенная и введенная в употребление канадцами более двадцати лет назад, программа SALVAC в 2005-м наконец объявилась во Франции и в 93-м департаменте, — и тут именно Матиас Обен втыкает в нее, как может, пытаясь разобраться.Он включил компьютер. SALVAC поприветствовала его. Он ввел свой регистрационный номер и код доступа. Экран вздрогнул, затем интерфейс распознал его. Обен Матиас — MLE 46556X — SDPJ 93.— Зашибись! Я вошел в операционную систему, и первые описания… Если это срастется с другим делом, аналитики сообщат нам это завтра.* * *Сэм и Ронан вошли в кабинет, продолжая оживленный разговор, итогом которого явилась мысль, что вести мотоцикл на скорости больше 140 кэмэ в час по окружной дороге — настоящая глупость и что на этой скорости, вероятнее всего, даже роботу-дроиду было бы трудно избежать заноса. Они оба устроились на старом красном диване напротив столов Обена и капитана Коста.— Ничего нет — ни видеонаблюдения, ни единого свидетеля.Сэм продолжил:— С другой стороны… на заброшенных заводах глубокой ночью это было бы удивительно. Добавлю еще, что Ронан водит как придурок и что я больше никогда не сяду с ним на мотоцикл. На такой скорости даже дроид…— Черт подери, что тебя так пробило на дроидов с самого утра? Вместо того чтобы умничать, лучше расскажи, что ты там нарыл с компьютерщиками.Немного смущенный, Сэм начал:— Ладно, вы меня сейчас примете за подростка, которому не хватает острых ощущений, но я поискал в Интернете… Знаете, что такое зомби?Кост вспылил:— Ты что, насмехаешься надо мной?— Погоди орать.Сэм вынул из своего рюкзака планшет, затем прокрутил текст, пока не нашел желаемый параграф.— В мифологии гаитянского вуду их называют живыми мертвецами. Эта религия распространена в Африке и Южной Америке. Я нашел это на сайте, который называется «Dark Refuge». Зомби — это бедняга, жертва священника вуду, которого называют хунган, и он пичкает человека тетродоксином. Это такой наркотик, он есть в иглобрюхе или в тростниковой жабе, сильно подавляет восприятие и осознанную двигательную активность. В то же время жертва остается в сознании и продолжает слышать, что происходит вокруг нее. Бедняга похоронен, затем откопан и благодаря противоядию выходит из летаргии, чтобы сделаться рабом. Дальше автор сайта рассказывает, что в XXI веке еще существуют свидетельства, где упоминается использование рабов-зомби в фермерских хозяйствах.Кост смягчился: его это немного убедило.— Если не возражаешь, я сперва взгляну на результаты анализов крови, и, если все так и есть, сам оплачу тебе билет на Гаити.Ронан подтвердил:— Я участвую в расходах.Кост обратился к Обену, смеявшемуся будто через силу:— Им будет тебя не хватать, когда ты переберешься в Анси, разве не так?— Тебе хорошо известно, почему я сматываюсь.— В курсе, семья. Конечно, это важно.— Да ты-то что об этом знаешь? — вежливо оборвал его Обен.Глава 7Кост оставлял за собой право одному ходить на вскрытия. Ронан, настоящий вундеркинд в том, что касается отношений мужчины и женщины, быстро отметил присутствие некого электричества между его капитаном и патологоанатомом. Демонстрируя хитрую улыбку и протягивая Косту руку с телефонной трубкой, он подмигнул, давая понять, что на том конце провода находится не кто иной, как доктор Леа Маркван.— Виктор?Не глядя на него, Кост указал в сторону двери, и Ронан удалился, волоча ноги, как мальчишка, которого отправили спать, когда фильм еще не закончился.— Да, я вас слушаю.— Две новости. Сначала та, что коммутатор института буквально лопается от звонков: журналисты хотят больше знать о вернувшемся к жизни. Представляете, какую кучу неприятностей я огребу со всем этим?— Мне очень жаль, но уверяю вас: утечка информации исходит не от моей группы. Я никогда не допустил бы, чтобы это задело вас.— На самом деле вам я верю, а вот насчет своих коллег как раз далеко не уверена. Но прежде всего… меня беспокоят как раз завтрашние газеты. Такая антиреклама для нашей службы…— А вторая новость?— Да, извините: ваш субъект просто нашпигован барбитуратами. В некоторых случаях это может привести к глубокой коме, которая характеризуется полной потерей каких-либо признаков неврологической деятельности и даже отсутствием мозговой активности. Пульс крайне слабый, его легко не заметить, чем можно объяснить ошибку первого врача, проводившего осмотр на месте. К тому же холодная погода и, по всей вероятности, недостаточная внимательность, учитывая время суток и обстоятельства. Обнаруженная в крови мощная доза может вызвать гипертоническую кому, что я и приняла за трупное окоченение. Моя первая ошибка. Те же самые лекарства вызывают переохлаждение, что я и приняла за температуру трупа. Это вторая. Кост, ваш труп — чертова ловушка, в которую я попала, как первокурсник.— Если это может вас утешить, вы будете не единственной, кому придется объясняться. Перестаньте обвинять себя; вам принесли мертвого, и вы действовали как обычно.— Никогда нельзя проводить вскрытие как обычно! Расскажите, что будет дальше, — мне все-таки хотелось бы понять, что это за дерьмо…Кост спросил себя, ругается ли она так же во время семейных трапез.Мысленно он снова повторил предложение попить вместе кофе в спокойном месте, а затем, не в состоянии построить фразу, спрятался за «я вам позвоню».Как он и ожидал, начальник отдела вызвала его к себе. Вися на телефоне, начальник полиции М.-Ш. Дамиани время от времени повторяла «да, месье», сделав Косту знак присаживаться. «М.-Ш.» Дамиани… она всегда так подписывала свою корреспонденцию. «Без сомнения, — подумал капитан, — что Мари-Шарлотт — не то имя, которое подходит командующему двумя следственными группами уголовной полиции 93-го департамента».Она остановилась посреди фразы: «Хорошо, ме…» — затем разъединила вызов, как это только что сделали на другом конце провода, не дав ей времени закончить фразу. И, немного смущенная, напряженно выпрямилась.— Вы в курсе, что пишут в газетах?— Да.— Вы знаете, что этот случай по меньшей мере… необычный… Шеф хочет как можно скорее получить информацию, чтобы обеспечить себе защиту перед префектом. Это очень, очень скверная история.Если б это было в его власти, Кост добавил бы еще одно дополнительное «очень».— Это пятно на департаменте, — продолжила Дамиани. — У нас здесь ненормальный, который для развлечения мучит жертву. И, кстати, это дополнительный повод посмеяться нам в лицо. Здесь не Голливуд, здесь Сен-Сен-Дени.— Знаю. Вы говорите мне это так, будто я каким-то образом замешан.— Я говорю вам это так, чтобы вы как можно скорее разобрались с этим дерьмом и вернулись к нашим текущим делам. Я хочу в этом отделе спокойствия, а не кинематографа.Коротко постриженные светлые волосы и лицо, выдающее возраст хорошо за пятьдесят. Дамиани только и стремилась к тому, чтобы получить следующее звание, накрутить себе пенсию и устроиться в доме, который уже давно построила для семьи, когда это слово еще имело смысл в ее случае. Все, что ей хотелось, — выложить свой пистолет, жетон и удостоверение, дабы воспользоваться тем, что еще оставалось от давнишних замыслов.История с негром, который решил не умирать, не особенно забавляла ее.— А кровь на свитере принадлежит ему или это дополнительная неприятность?— Мы ожидаем заключения из лаборатории относительно результатов анализа ДНК.— Ладно, я сама ее потороплю, ответ у вас будет завтра. А перед этим вы отделаетесь от этого типа, пока он не проснулся! Я ожидаю, что эта история навлечет на меня критику и, если хотите, поставит под сомнение мою компетентность.— Как и нашу, мадам.— Нет, Кост, уверяю вас, мою — больше всех.Кост счел, что это подводит итог всего разговора. Едва он поднялся на ноги, как Дамиани уже отвечала на другой телефонный звонок. На мгновение она его задержала.— Через два дня Обен уходит, а у вас будет новый лейтенант. Женщина. Я достала для вас ее резюме. Она еще слишком молода, чтобы занять пост оператора программы SALVAC, но босс позаботится, чтобы для этого прикрепили еще кого-нибудь.Словно для того, чтобы устранить все возможные сложности, начальник полиции сочла за лучшее уточнить:— Виктор, вы не выбирали эту новенькую, но это не причина. Вы очень добры и, конечно, воздержитесь от того, чтобы испортить мне ее за эти три месяца. Она только заканчивает полицейскую академию. Скажем так: я прикрепляю ее к вам на испытательный срок. И будете держать Ронана подальше — никаких поганых историй на службе, будьте любезны.Глава 8Последний этаж стеклянного лайнера. У себя в кабинете комиссар полиции Стевенен, начальник уголовной полиции 93-го, пытался с минимальным ущербом выбраться из аналогичного разговора.— Некий Бебе Кулибали, месье. Он находится под хорошей охраной в больнице Жана Вердье; мои люди ждут его пробуждения, чтобы как следует взяться за дело.— Взяться? Стевенен, разве это еще не сделано?Комиссар сдержанно вздохнул. Когда директор в плохом настроении, самое лучшее — заткнуться. Он выслушал дальнейшее.— Нет никакой возможности действовать скрытно. Разумеется, газеты начеку. Ситуация достаточно безумная, чтобы вдохновить этих борзописцев. Заметьте, я их понимаю: случись такое в другом месте, эта история меня почти заинтриговала бы. Но здесь она меня раздражает. Понимаете?— Я понимаю, господин директор.— Кто этим занимается?— Кост и его команда. С лейтенантом Обеном, который уходит через два дня.— Знаю. Два года его заставляли бежать, как осла за морковкой; в конце концов, надо суметь и отпустить.— Вы уже подумали, кто его заменит на программе SALVAC, месье?— Разумеется. Если рассчитывать следует только на вас… У меня есть человек, который справится. Он ждет лишь того, чтобы его задействовали.Остаток информации Стевенен почти выклянчил.— Могу ли я позволить себе спросить вас, кто… пускай, по крайней мере, будет видимость, что эта идея исходит от меня.У начальника уголовной полиции была репутация человека жесткого и не отличающегося деликатностью, манипулятора, который запросто может унизить, иногда и в открытую, умно и жестоко.— Мальбер. Я посылаю вам Люсьена Мальбера. Мой заместитель уже объяснил ему всё в общих чертах, и я предоставляю вам возможность устроить его в вашей службе: создастся впечатление вашего участия.Глава 9Прошел остаток среды, но состояние Бебе Кулибали еще не позволяло его допросить. На следующий день, придя первым, Кост уже набросился на вторую порцию кофе, воспользовавшись спокойной минутой, когда мог побыть один. Непроизвольно он разглядывал афишу APEV, приклеенную скотчем на кофемашину. Ассоциация помощи родителям детей — жертв преступления. Ему с самым счастливым видом улыбался десяток детских лиц — похищенных или без вести пропавших. Афиша обязательна. Она должна быть размещена в каждом комиссариате Франции на видном месте, чтобы все — и полицейские, и посетители — могли ею проникнуться. Капитан представлял себе убитых горем родителей в тишине пустой комнаты, листающих семейные альбомы в поисках самого похожего снимка, не в силах помешать себе выбрать самый красивый. Результат — неправдоподобная мозаика детских портретов, широко улыбающихся под словом ПРОПАВШИЕ, набранного красными прописными буквами. Это кого угодно вывело бы из равновесия. Некоторые пропали настолько давно, что рядом с их фотографиями были добавлены портреты, выполненные специалистами по законам возрастных изменений лица. Виртуальное состаривание, которое, по мнению художников, должно соответствовать тому, как они должны выглядеть сегодня. Кост по опыту знал, что если начинаешь воображать себе изменения лица исчезнувшего ребенка, остается не так много надежды.Он вышел из комнаты отдыха с тремя разными стульями вокруг кофемашины и вернулся к себе в кабинет. Чтобы освободить место для чашки, оттолкнул несколько папок к столу Обена, уже пустому за несколько дней до ухода.Виктор набрал прямой номер лаборатории. Ему ответила начальник Национального института криминалистики. Она поприветствовала его с акцентом, который он определил как говор Перпиньяна[75].— Образцы крови принадлежат мужчине по имени Бебе Кулибали; полагаю, вы это уже знаете. А вот кровь на свитере вовсе не его. Сожалею, но у вас есть и вторая жертва преступления.Кост закрыл глаза. По всей вероятности, это было бы слишком просто.— Уже фигурирующая в картотеке?— Да. Франк Самой, родился пятнадцатого марта восемьдесят второго. Посылаю вам отчет по почте.* * *Франк Самой. Кост порылся в полицейских файлах. Ничего серьезного. Мелкий наркоторговец, за которым числились истории с небольшими дозами. По сравнению с обычными клиентами он почти заслуживал звания хорошего парня. В розыске не находился, в тюрьме никогда не был, счастливый обладатель красного «БМВ» 633-й модели 1982 года выпуска — совпадает с его годом рождения.* * *Вероятность наличия другого мертвеца, будто привидение, витала над божественной статистикой. Дамиани восприняла это достаточно скверно, и Кост получил недвусмысленное приглашение действовать как можно быстрее. Он отправил Сэма и Ронана проверить адрес владельца залитого кровью свитера и сказал Обену связаться с больницей Жана Вердье, чтобы узнать, в каком состоянии находится Спящий Красавец.Немного взвинченный дежурный интерн умолял его поторопиться: гигант проснулся и уже начинал буянить.* * *Наблюдатели на городских площадях свистели, завидев его машину — хотя та была без номеров, — предупреждая дилеров о присутствии полицейских. Мальчишки, ростом не выше ящика для писем, принимались кричать:— Арте́на! Артена![76]Чтобы получить работу наблюдателя, надо быть хорошим физиогномистом, и на этот раз двоим субъектам с не самой приятной внешностью это удалось выше всяких похвал. О, эти поездки по мосту Бонди с ватагой нищих калек на всех светофорах, слетающихся на красный свет! Мост Бонди, страна чудес…Они припарковались у ступенек отделения судебной медицины и вошли в здание с выцветшей краской на стенах и драным линолеумом. Кост остановился перед газетным киоском, затерянным в углу вестибюля.— Хочешь взять ему что-нибудь почитать? — пошутил Обен.Тот не отреагировал. Его внимание сразу приковал к себе заголовок «В парижском морге воскресают мертвые». Проиллюстрированный фотографией Института судебно-медицинской экспертизы на фоне угрожающе мрачного неба, будто это дом с привидениями. Кост подумал о Леа Маркван. В течение дня он позвонит ей.Обязательно.Капитан пробежал глазами заголовки, пока Обен предъявлял полицейское удостоверение в медицинском секретариате. Медсестра шаркающей походкой проводила их к палате номер 21, а затем, ни слова не говоря, развернулась и ушла.Вытянувшись на животе, Бебе Кулибали встретил их появление ворчанием, в котором Кост разобрал только слово «фараон» с парой ругательных эпитетов в качестве знаков препинания.Кост присел рядом с ним на кровати, на которой пациент едва умещался.— Итак, тебя зовут Бебе Кулибали, тебе двадцать семь лет, твоя площадка для игр — кварталы Поль-Вайян-Кутюрье, и вчера вечером… — он поискал наиболее правильные слова, — тебя по меньшей мере жестоко избили и покалечили. Это серьезно. Понимаешь? Знаешь причину?— Ни одной.— Это не ответ. Кто бы мог это сделать?— Знать бы… Обещаю, разберусь с этим сам.— Ага, вижу, прямо весь из себя мститель… Ты знаешь Франка Самоя?— Никого я не знаю.— Однако на тебе был его свитер.На лбу гиганта образовались две большие морщины, позволяющие предположить, что тот пытается поразмышлять. Это могло занять какое-то время. Кост снял пальто и устроился на подлокотнике кресла, а затем продолжил:— Слушай, я понимаю, что ты нас не особенно любишь, и, уверяю тебя, мы относимся к тебе точно так же. Но мы оба оказались в той ситуации, когда должны сделать над собой усилие. Ты — чтобы поговорить со мной, а я — чтобы найти мотив для расследования, где жертва — ты, грабитель, переквалифицировавшийся в наркоторговца. А серьезно, какой у тебя рост? Почти два метра? Как ты мог допустить, чтобы тебя похитили?Бебе послушно повернулся на четверть к обоим полицейским.— Слушай, легаш, я помню только о трех вещах. Первая — я занимаюсь починкой электричества у себя в погребе. Там меня вроде бы огрели по затылку чем-то холодным. Больше ни звука, ни картинки. Вторая — я просыпаюсь. Лежу на животе, не могу пошевелиться, у меня дикое похмелье. Вначале я подумал, что лежу в темноте. Услышал звук шагов. Посмотрел налево, направо и почувствовал ткань у себя на коже. У меня на голове был чертов мешок. Я почувствовал, что мне что-то обвязывают вокруг… — Несмотря на рост и страшенную рожу он, судя по всему, еще не был готов заново пережить эту историю. — Затем я вырубился.— А третье?— Ты наводишь на меня «пушку» в морге, наглая твоя рожа.— Ну да, признаюсь, ты меня немного удивил… У тебя был с собой мобильник?— Я дам его тебе не раньше, чем ад замерзнет. Ты считаешь меня наркодилером, а где ты видел наркодилера, который давал бы свой мобильник?— Начхать мне на твою торговлю, я не из наркоотдела; но если у тебя был мобильник, можно было бы попробовать отследить путь, который ты проделал. А если его у тебя украли, можно было бы точно знать, где он сейчас находится, понимаешь?— Мой мобильник так и остался у меня дома, я спустился в подвал без него.Кост обернулся к Обену:— Начинаешь допрос, и чтобы все подробно. Я зову остальных.Обен развернул кейс с ноутбуком и записывающим устройством.— Ладно. Еще раз с самого начала. Имя? Фамилия? Дата рождения?* * *В вестибюле больницы Кост делал заметки, зажав телефон между ухом и плечом. Ронан и Сэм отправились к Франку Самою.— Он огорчает свою бедную мать, у которой живет в Гагарине[77], что в Роменвилле. Собственная комната, несколько шмоток, два-три шарика конопли. Его старушка одарила нас чашкой кофе и телефонным номером своего отпрыска, от которого ей столько огорчений.Уровень сочувствия Ронана никогда не преодолевал нулевой отметки.Сэм, оказавшись в своей стихии, сразу же запустил первые геолокационные исследования, чтобы знать, в каком уголке может находиться телефон. Подробный список последних звонков и точный маршрут за последние несколько дней. Кровь у них в распоряжении уже была, дело оставалось за малым — найти ее хозяина.Кост сделал уже шагов сто, когда Обен отыскал его на входе в больницу.— Как насчет того, чтобы наведаться в погреб Бебе?Глава 10Городок Поль-Вайян-Кутюрье, здание F. Чтобы попасть в большинство зданий 93-го, достаточно толкнуть дверь. Дом Бебе не составлял исключения. Вырванный из стены кодовый замок висел на электрическом проводе. Стекла в вестибюле разбиты, замок выломан, почтовые ящики в лучшем случае взломаны, в худшем сожжены. Добро пожаловать.Во втором подвале в коридоре, больше похожем на туннель, освещенном голыми лампочками, то тут, то там свисающими с потолка, они остановились перед погребом под номером 38. Кост ввел электронный ключ, который перед этим позаимствовал у охранника, и открыл дверь. Открывается налево — значит, выключатель справа. Кост пошарил рукой по стене в его поисках. Яркий свет явил взору нагромождение картонных коробок, набитых одеждой, и два велосипеда, придавленных остовом скутера.— Либо он успел все починить до своего похищения, либо здесь никакая починка электричества и не требовалась.Кивнув, Кост вышел из погреба, чтобы обследовать следующие. В глубине коридора на одной из дверей под номером 55, в дополнение к обычному замку, был еще и висячий.* * *Несколькими минутами позже снова появился Обен — с ломиком в руках. Висячий замок сдался почти сразу и упал на пол, электронный ключ довершил дело. Внутри свет не включился. Кост зажег свой «Мэглайт» и, поставив его на пол, принялся считать: десяток презервативов, несколько окурков от косяков, бутылки из-под пива разных марок и темно-желтый от грязи матрас без простыни.Обен зажег свой карманный фонарик.— Вот здесь — да, для электрика есть работа.Луч света отразился от серебристой обертки. Обен нагнулся, чтобы подобрать три пустые упаковки из-под лекарств, которые он развернул, чтобы можно было прочитать название.— «Виагра» и «Тадалафил». Действенно. Что правда, то правда: ударить в грязь лицом перед приятелями было бы стыдно.Кост смотрел на все это совсем по-другому.— Вот что я особенно отметил бы: у малышки, которая попадает сюда, определенно нет ни единого шанса выбраться.— Отправим все презервативы на анализ ДНК?— Ага, по четыреста евро за анализ… Судья вряд ли станет выкидывать десять тысяч из национального бюджета ради притона в погребе. Если же обратиться в полицейскую лабораторию, результат будет через полгода. В любом случае, нет доказательств, что существует хоть какая-то связь между Бебе Кулибали и погребом… — Кост немного отступил назад. — И погребом пятьдесят пять. Это представляет дело совершенно в новом свете.Когда Обен вернулся на освещенное пространство, труднее всего на свете ему было отделаться от охранницы здания и ее списка несчастий. Мальчишки в вестибюле, гонки на скутерах на автостоянке, слишком громкая музыка, самовольно заселившиеся жильцы, полиция, которая ломает двери в шесть утра — а чинить их никто не станет… Обен уже вышел из здания, а охранница по инерции все продолжала и продолжала говорить. Он отчитался перед Костом:— Конечно, погреб пятьдесят пять никому не принадлежит, или, скорее, относится к квартире, где собственник еще не определен мэрией. И потом, как заявила охранница, больше похожая на философа, «природа не терпит пустоты»…— А квартира?— Согласно регистрационным записям она пуста и ждет, когда ее передадут какой-нибудь семье.— Возможно, нам стоит…— У меня есть ключи.* * *Шестью этажами выше, вскарабкавшись по лестнице, пропитанной запахами мочи и чего-то горелого, они повернули ключ в замке двери с номером F5 типовой меблированной квартиры, резко выделявшейся на фоне окружающей грязи: новое ковровое покрытие, новые обои, запах чистоты.Кост остановился перед окном гостиной, за которым открывался вид на промышленные зоны и городские здания, и зажег сигарету.— Ты же видишь: как ни крути, вырисовывается одно из самых паршивых дел в моей карьере.— Честно говоря, мысленно я уже не здесь. Все, что я могу, — посочувствовать тебе.— Твоя заместительница только закончила полицейскую школу. Совсем девчонка. Де Риттер, Йоханна. В девяносто третий даже нос не совала. Поможет мне это, как же…Глава 11Тем временем Сэм и Ронан сидели в гостиной Сюзетт Самой, уже собираясь уходить. Та с трудом пыталась вытащить из пластиковой рамки фотографию сына в праздничном костюме на свадьбе своего двоюродного брата, одновременно отталкивая старого кота, заинтригованного происходящим. Оскорбленный, кот тяжело спрыгнул со стола, некоторое время путался под ногами у полицейских, а затем устроился на пустой тумбе для телевизора. Один из недостатков сына-наркомана: пытается продать из дома все, что можно.Сэм получил на мобильник фото Франка Самоя из полицейской картотеки.Лежащие рядом, эти два снимка — сделанный на свадьбе и другой, в помещении для задержанных, — были словно с плаката, наглядно демонстрирующего состояние «до» и «после». До наркотиков — после наркотиков. Сбросивших с него килограмм пятнадцать, нарисовавших ему темные круги вокруг глаз, зажелтивших оставшиеся зубы, добавивших усталости, из-за которой Франк выглядел лет на десять старше, и обеспечивших взгляд ежа, выхваченного из темноты светом фар внедорожника. Если не считать всего этого, на обеих фотографиях было одно и то же лицо.— Вы можете оставить фотографию у себя, но если посадите его в тюрьму, не могли бы зайти сюда, чтобы я дала ему чистую одежду и поцеловала его?Ронан вздохнул. Сэм пообещал. Кот, воспользовавшись открытой дверью, улизнул, а Сюзетт сохранила достойный вид, пока за полицейскими не закрылась дверь.— Тебе обязательно так вздыхать?— Мы имеем тех детей, которых заслуживаем.— Безусловно, твоя мать говорит то же самое…* * *Снабженные двумя фотографиями, они отправились на поиски его приятелей по «работе» — или хоть какой-то информации. Сэм поторопил Ронана, чтобы не шататься весь день по окраинам пригорода Гагарин в Роменвилле.— Ну серьезно, ускорься хоть немного. Нам сейчас предстоит позвонить в сотню дверей, если мы в самом деле хотим чего-то добиться. Начнем с северной стороны и двинемся на юг.— Вообразил себя индейским следопытом? И где здесь север?— Подними глаза и поищи спутниковые тарелки на окнах, они всегда направлены на юг, это правило. Теперь, когда ты знаешь, где юг, у тебя получится отыскать север?— Я в твоем распоряжении, Покахонтас.Напарники, которые так странно смотрелись вместе, распределили обязанности: Ронан задавал вопросы, а Сэм с видом инженера-компьютерщика делал заметки. Они сталкивались с закрытыми дверями, с семьями, предпочитавшими молчание неприятностям, со стариками, которые ничего не слышали, и молодыми, посылавшими их куда подальше. Конец операции. Обычное EVVR 93-го департамента — опрос соседей, он же трата времени впустую.Сэм приложил как можно больше усилий, чтобы припарковаться подальше от этих кварталов. Но все равно передние шины служебного «Ситроена С3» оказались проколоты, стекло разбито, а салон залит содержимым огнетушителя. То, что здесь болтаются двое полицейских, задающих слишком много вопросов, не осталось незамеченным. Четыре часа оказались потрачены зря, к тому же возвращаться пришлось общественным транспортом.* * *Когда они вернулись в отделение, Обен уже выставил угощение для отвальной; на большом столе для собраний стояли бутылки шампанского, будто кегли, приготовленные для игры. Чуть в отдалении Ронан сообщал Косту:— У нас «си-третий» сдох. Его уже доставили эвакуатором в полицейский гараж.— Авария?— Нет, Гагарин.— Остается «Пежо триста шесть», но он еще не на ходу. На завтра я одолжу тачку у другой группы. А ты звонишь своему приятелю в гараж и обеспечиваешь, чтобы «си-третий» починили в первую очередь, иначе все эти недели будешь ходить пешком.* * *Держа бокал в руке, комиссар Стевенен произнес похвальную речь самоотверженному полицейскому и такому хорошему товарищу. Невероятно: каким бы ни был полицейский, когда его провожают, он всегда становится самоотверженным и самым лучшим товарищем.Старшие офицеры испарились одновременно с шампанским, уступившим место более крепким напиткам. Вечеринка продолжалась, разговоры делались все более бессвязными. В два часа ночи Сэм погрузил Ронана, будто тюк с бельем, на заднее сиденье машины. Кост же доставил Матиаса на лестницу его семейного домика в пригороде. Он припарковал машину поперек и с осторожностью, свойственной всем пьяным, пошатываясь и поддерживая под руку своего друга, словно выводя раненого с поля боя, пробирался вдоль забавного садика, тщательно следя, чтобы не поломать ни одного цветка. Вспыхнул свет над крыльцом, и обоих мужчин встретила полусонная Лора Обен, бросившая опечаленный взгляд на свой частично уничтоженный цветник. Одного из пришедших она уложила спать как есть, прямо в одежде, а другого не отпустила без чашки крепкого кофе.В пустом доме среди картонных коробок оставались включенными лишь кофеварка и радиобудильник.— У тебя не будет сахара?— Уже упакован, но если хочешь, могу достать…— Тогда не надо. Ты вернулась ради переезда?— Учитывая, сколько времени ты оставляешь Матиасу, я гораздо быстрее соберусь одна.Лора зажгла сигарету и протянула ему еще одну. Кост мысленно отметил, что она красива, даже в домашнем платье и спрятавшись за своими волосами, что его друг прав, что уходит, и еще что сам он немного под градусом.— Ты храбрая, — сказал капитан для завязки разговора.— Может быть. Завтра утром наконец отдаем ключи от дома; я рассматриваю это как последнее усилие. Осточертело все делать одной. Вот уже два года, как Матиас в депрессии, два года, как он отсутствует, даже когда мы вместе.— Не беспокойся, я возвращаю его тебе.— Виктор, мы очень хорошо к тебе относимся, клянусь, но удаление Матиаса от тебя, от девяносто третьего и от работы — самое лучшее, что может с ним случиться.Кост принялся напряженно размышлять об этом и в размышлении вернулся к себе, собираясь лечь спать. Уже некоторое время он чувствовал, что Обен все больше и больше отдаляется. От него, от остальных, от работы. Отец семейства, лишенный семейства, в навязанном кем-то одиночестве. Он бы так долго не продержался.Кост ворочался с боку на бок в кровати, а затем взял одеяло и устроился на диване, чтобы убаюкать себя повторами передач на огромном экране — единственном украшении гостиной.Глава 12Первое анонимное письмо Кост получил в день ухода Обена. Среди обычной служебной корреспонденции, доставленной в секретариат, он нашел конверт со своими именем и фамилией, написанными от руки. Вскрыв его, обнаружил сложенный вдвое листок бумаги, развернул его.Код 93Передозировка — 16 марта 2011 годаСквот в бывшей мэрии Ле-Лила.Сначала Кост сказал себе, что, похоже, неприятности окончательно подружились с ним. За несколько секунд он подвел итоги, мысленно разложил всё по полочкам и составил список действий, которые должны из этого следовать. Затем взял конверт и письмо за уголок, чтобы оставить на них как можно меньше отпечатков, и, воспользовавшись тем, что в коридорах еще не было оживления, сделал ксерокопию того и другого. Наконец сунул оригиналы в конверт из крафт-бумаги, который спрятал в одном из ящиков своего стола. Крафт-бумага лучше сохраняет ДНК.Текст письма вернул его к делу годичной давности. И в этом деле, должно быть, содержится ошибка, упущение, какой-то прокол, песчинка, из-за которой он сегодня стал счастливым получателем дополнительной корреспонденции.На конверте значились его имя и фамилия, но ни единого упоминания ни о звании, ни о службе. Кост счел это большой вольностью и решил, что в настоящее время ему только это и остается.Семь часов тридцать минут, у него есть еще несколько секунд перед встречей с самыми ранними пташками из полицейских.С копией в руке Кост направился к архивам службы. Закрыв за собой дверь, он окинул взглядом просторное помещение, заставленное бесконечными рядами тщательно рассортированных папок. Память уголовной полиции 93-го, бортовой журнал преступлений.На ходу его палец скользил по материалам следственных действий, и месяцы потекли вспять. Перед глазами капитана проходили имена преступников, жертв; сцены совершенных правонарушений снова по-хозяйски расположились в его памяти.Кост остановился на марте 2011-го, как было указано в письме. Без труда нашел нужное дело, вынул из папки, а затем уселся на тощее ковровое покрытие, чтобы прочесть досье, которое открыл у себя на коленях.В первых протоколах осмотра места преступления описывалась молодая женщина, найденная мертвой в бывшей мэрии Ле-Лила. Писавший был хорошо информирован. Может быть, другой полицейский?Присутствие сил правопорядка заставило обитателей сквота разбежаться, расследование по соседству оказалось напрасным. При жертве не было обнаружено никаких документов, она стала «неопознанным трупом». Кост раскрыл запись отчета судебно-медицинского эксперта. Его взгляд перескакивал с параграфа на параграф, задерживаясь лишь на самых важных сведениях.«Неопознанное тело, женщина, около 20 лет, рост 160 см, вес 49 кг, зарегистрирована в Институте судебно-медицинской экспертизы под номером 11–1237, обнаружена 16 марта 2011 года в 17.30. Вскрытие осуществлялось доктором Леа Маркван».«Многочисленные вагинальные разрывы, причиненные введением тупого предмета. Точно такие же анальные повреждения. Сильная изношенность промежности».«Синяки на обеих верхних конечностях, местоположение наводит на мысль об удерживании жертвы. На обоих коленях синяки, соответствующие волочению тела по земле».«Анализ крови — значительное присутствие героина, кокаина, каннабиса».«Изъязвление слизистой оболочки носа, бруксизм[78]с последствиями в виде зубного некроза — привычка, сопутствующая героиново-кокаиновой наркомании».«Инфекционный некроз в местах уколов: внутренние стороны локтей, пальцы, пальцы ног, ступни — соответствует наркомании героин-кокаин».«Причина смерти — передозировка при инъекции героина, острый отек легких».К отчету прилагалась серия фотографий жертвы, подводящая итог образу ее жизни. Или образу выживания? Ночи, проведенные в поисках наркоты, утро уже в отключке. Проведена идентификация отпечатков пальцев. Проведена идентификация по базе ДНК. Была соблюдена стандартная процедура, требующая, чтобы фотографии неопознанного тела стали предметом общенационального распространения.Кост не забыл этот день. Несколько матрасов, положенных в заброшенной мэрии, два этажа, один из которых целиком занят под туалет, окна, закрытые газетной бумагой. Первое дело Сэма, едва поступившего на службу. Учуяв запах дерьма и гниющих отбросов, он отказался составить рапорт и даже сделать хоть шаг в старый дом. Ронан тогда пошел на хитрость.— Малышка настолько чувствительна?* * *Кост пробежал глазами все, что оставалось в досье. Последние протоколы быстро положили конец расследованию. Обен, занимающийся этим делом, осуществил сопоставление по программе SALVAC. Мелкая наркоманка «разговорила» компьютер; тот нашел совпадение между ее делом и многочисленными другими смертями вследствие потребления героина, в который были подмешаны гипс и стрихнин.Отзыв прокуратуры, в котором предлагалось передать дело центральному офису по борьбе с оборотом наркотических средств. Было получено согласие отказаться от дела.Пятьдесят три страницы. Для расследования уголовного дела немного коротковато. Однако Обен, судя по всему, сделал свою работу как следует. Может быть, недостаточно с точки зрения того, кто отправил анонимное письмо. Должно быть, Кост прошел мимо чего-то существенного.Полицейского такое нервирует.Восемь часов десять минут. Департамент начинал просыпаться. Кост вышел из зала с архивами, оглядываясь, как если б он был в чем-то виноват, и направился к своему кабинету, ощущая, будто совершил что-то преступное в здании, битком набитом полицейскими.Глава 13Повернувшись в сторону зимнего сада длиной около десяти метров в полностью застекленном переходе, соединявшем по центру северное крыло здания уголовной полиции 93-го департамента, около восьмидесяти полицейских стояли, вытянувшись по стойке «смирно», неподвижные, некоторые с закрытыми глазами, остальные устремив взгляд в пустоту, соблюдая полнейшую тишину. Накануне в машину одного из коллег на скорости 130 километров в час врезался «Порше Кайенн», за рулем которого сидел грабитель, находящийся в розыске. Коллега умер мгновенно — и за это удостоился посмертного повышения в звании и минуты молчания. Еще только начало года, а полицейские уже второй раз собираются здесь. По статистике, в среднем за год десять тысяч полицейских бывает ранено, около десятка умирает и еще больше убивают себя сами. Без сомнения, это собрание далеко не последнее.Шестьдесят секунд истекли — и каждый, внезапно снова оказавшийся посреди рабочих будней, вернулся к своим расследованиям.* * *Телефонный оператор прислал Сэму результаты на электронный почтовый ящик. Сигнал мобильника Франка Самоя был обнаружен и демонстрировал странную активность. Звонок, длящийся несколько секунд с периодичностью ровно три часа. Первый — в девять утра, последний — в девять вечера, перенаправленный на голосовую почту, но сообщение не было оставлено. И так в течение трех дней. Слишком регулярно, чтобы быть случайным. Сэм проанализировал, какие ячейки системы мобильной связи были задействованы этими звонками, и засек местонахождение мобильника примерно в нескольких кварталах. Он бросил кучу скрепок в Ронана, сидящего напротив и поглощенного журналом, который, без сомнения, тот до этого уже читал.— Я не собираюсь тратить время, снова пытаясь тебе объяснить, что такое ячейка мобильной связи в мире телефонии. Единственное, что тебе необходимо, — это знать, что мобильник Самоя обнаружен в Пре-Сен-Жерве — жилом районе квартала Бельведер, в периметре, ограниченном несколькими улицами.— Кого?Сэм уставится на него как на клинического идиота.— Франка Самоя! Типа, которого мы ищем. Кровь на свитере великана… Черт, мы же вчера виделись с его матерью! Здесь целый день присутствовал ты — или твоя голограмма?Ронан закрыл журнал и стряхнул с джинсов скрепки.— Мне очень нравится квартал Бельведер, это один из самых буржуазных уголков девяносто третьего. Обход района?— Только предупрежу Коста.Глава 14Увидев ее в первый раз и со спины, Кост с трудом проглотил «здравствуйте, месье», таким образом избежав неловкой ситуации. Выше его как минимум на голову, очень светлые волосы пострижены ежиком, телосложение, позволяющее претендовать на все физические аттестаты или место в отряде быстрого реагирования. Коричнево-зеленый камуфляж и свитер из черного флиса подтверждали неоднозначность этой особы.Не вставая из-за стола, начальник полиции Дамиани представила их друг другу:— Лейтенант Йоханна Де Риттер, капитан Кост, начальник следственной группы ноль-один.Он тут же подумал о Ронане, который, объявив о поступлении к ним новой коллеги женского пола, должно быть, представлял себе все что угодно, но не это. Он не был бы разочарован.— Добро пожаловать, лейтенант.Та встала, вытянулась по стойке «смирно». Дамиани не дала ей времени ответить.— Ну вот, дело сделано, а теперь выметайтесь из моего кабинета. Кост, введете Де Риттер в курс дела — и возвращайтесь к своему кастрированному великану и тому, кто уделал его свитер.Выйдя вдвоем из кабинета, офицеры углубились в один из длинных коридоров уголовки.— Де Риттер, правильно?— Так точно, капитан.Несмотря на рост Коста — метр восемьдесят, — ей пришлось опустить глаза, чтобы ответить ему.— Хорошо, а сейчас давайте кое-что уладим. Меня зовут Виктор или Кост, я предпочитаю Кост; Виктором меня зовет разве что мама. В девяносто третьем две следственные группы, и все убийства стекаются к нам. Я начальник группы ноль-один. На время испытательного срока ты займешь стол лейтенанта Обена. Я трудился вместе с ним десять лет, и его уход всем здесь тяжело пережить, поэтому не жди, что тебя примут с распростертыми объятиями.— К этому я привыкла.Кост оценил ее юмор.— С нами еще Ронан. После ухода Матиаса он автоматически становится моим напарником. Не слишком обращай внимания на то, что он говорит, просто держи в голове, что если будет нужно идти в огонь, Ронан — тот человек, которого хорошо иметь рядом. Обращаться с ним нужно с особой осторожностью; я и сам считаю его нестабильным взрывчатым веществом.— Так точно.— Остается еще Сэм. Если понадобится пойти в огонь, от Сэма не будет никакого толка, но это настоящий клещ. Вцепится в человека — и больше не отпускает его. Я также оставляю ему все технические изыскания, в которых ни Ронан, ни я на самом деле ни уха, ни рыла. Остается лишь найти твое место. Наблюдай, молча учись, не лезь вперед — и все будет хорошо. Помнишь курс субординации?— Не самый мой любимый предмет в полицейской школе, но я буду помнить его в пределах трех месяцев.— Точнее, девяноста дней, вот так. Это время, которое требуется, чтобы тебя зауважали или как минимум приняли. Отсчитываем начиная с этого момента. Для оперативной поддержки у нас есть следственная группа ноль-два во главе с капитаном Жеврик. Ты побольше узнаешь о ней, а когда это произойдет, возненавидишь ее, как все. Уважение достигается компетентностью, она же пытается достичь его криком. В результате состав ее команды постоянно меняется, и там не достичь ни малейшей сплоченности. Это мелкий тиран, и я стараюсь работать с ней как можно меньше, но подчиненные капитана, в противоположность ей самой, — хорошие полицейские.— Ясно.Кост остановился перед дверью секретариата.— Вот здесь тебя со всем ознакомят, получишь все эти именные штуки — тебе присвоят коды и логины для полицейской картотеки, откроют электронный почтовый ящик, тебя проведут в оружейную, выдадут пистолет, тонфу[79] и нарукавную повязку. Секретариат — как медсестры; ты можешь быть самым лучшим хирургом отделения, но если повернешься к ним спиной, все может моментально усложниться. Затем надо будет, чтобы ты прошла тесты в тире на стенде с мониторами, перед тем как сможешь носить оружие. Группа тебя сопроводит — это даст нам возможность немного притереться друг к другу и посмотреть, чего ты стоишь.— Есть.— Ты хоть когда-нибудь говоришь более длинными фразами?Немного выбитая из колеи, лейтенант поправилась:— Просто я…— Да ладно, я немного пошутил — все мы когда-то начинали, не зная, что говорить. Не напрягайся так, будь порядочной, не слишком сплетничай, и никто не заметит твоего присутствия. В первые дни твоя главная задача — наблюдение. И невидимость.За спиной Коста вошел Сэм и прервал разговор, даже не поинтересовавшись, не побеспокоил ли он их.— Номер, который передала нам мать Савоя, выявлен в границах Пре-Сен-Жерве. Звонок каждые три часа — минута в минуту.— Другие звонки?— Никаких, только этот каждые три часа в течение трех дней, перенаправляется на голосовую почту; при этом не оставляют ни единого сообщения. Первый звонок в девять утра, затем — в полдень, пятнадцать и восемнадцать часов, последний в девять вечера.— С девяти утра до девяти вечера — похоже на рабочее время полицейского… С какой целью? Приглашение, чтобы его обнаружили?Сэм прервал разговор и в упор посмотрел на Де Риттер.— Извини, Сэм, я представляю тебе лейтенанта Йоханну Де Риттер. Йоханна, это Сэм. Теперь оставляю тебя в руках секретариата, нам нужно прогуляться в Пре-Сен-Жерве. Похоже, кому-то хочется, чтобы мы туда отправились.По дороге к кабинету Сэму не удалось скрыть улыбку.— Серьезно, это и есть Де Риттер? Ронан ее видел?— Еще нет.— Знаешь, что уже два дня, как у него только ее фамилия на уме?— Ага, знаю. Будет забавно.Глава 15— Все еще устанавливаем очевидность преступления, месье прокурор. Направляемся к коммуне Пре-Сен-Жерве, квартал Бельведер. Кровь, обнаруженная на свитере Бебе Кулибали, принадлежит уже упомянутому Франку Самою, наркоману, известному нашим службам. Сходили к его матери, у которой нет от него известий уже несколько недель, она снабдила нас телефоном его мобильника. Это номер, который зафиксирован в пределах квартала Бельведер.— Думаете там его отыскать?— Знаете, это просто определение территории, помогающее нам в поисках: не то чтобы точный адрес, но хотя бы район. Все легче, чем поселок из пятнадцати двадцатиэтажных домов. С другой стороны, на свитере его кровь, и у меня есть сомнения насчет состояния его здоровья. Но как только мы что-нибудь найдем, я вам позвоню.Разъединив вызов, Кост убрал мобильник к себе в куртку. Ронан был за рулем, а Сэм на заднем сиденье озвучивал бессовестно приукрашенное описание Йоханны Де Риттер.— По-моему, давно пора! В группе не хватало хорошенькой задницы; меня уже достало пялиться на твои бедра, Сэм. Я, знаешь ли, не фанат тюремных нравов, а в нашем управлении даже пофлиртовать не с кем.— Ты просто плохо ищешь.— Ты говоришь, они скрываются. Не снимают верхней одежды и плюют на землю, чтобы выглядеть как можно менее женственными. Когда они возвращаются с вечеринки, то вынуждены переодеваться в метро, прежде чем появиться у себя на районе. Для некоторых здесь девушка, которая носит юбку, — уже шлюха.— Ты сгущаешь краски, Ронан.— А девчушка, которая совершила самосожжение у себя под окнами?— Это просто потому, что она встречалась с типом не из своего района. Но ты-то говоришь о той, которой ножом расписали лицо в клеточку.— Ну да, я каждый раз их путаю.* * *Машина припарковалась на вершине холма Пре-Сен-Жерве.— Сэм? — спросил Кост.Тот положил свой планшет на капот машины и несколькими движениями открыл карту местности.— Хорошо. Квартал представляет собой квадрат из четырех улиц. Внутри квадрата насчитывается три проспекта, названных в честь деревьев; лично я предпочитаю, когда называют в честь поэтов, ну да ладно… Итак, у нас тут Акации, Ивы и Каштаны. Я заглянул на сайт по недвижимости. Мы сейчас разобьемся в лепешку, но обойдем семьдесят четыре дома. Мобильник находится в одном из них.— А если нам хоть немного повезет, рядом с мобильником будет и Франк Самой.— Да ты просто оптимист, Ронан. Хочешь, чтобы мы действовали, как Кост?.. — Несколько мгновений капитан размышлял. — Я хорошо знаю это место. Здесь ни одной виллы дешевле чем за четыреста тысяч евро, а наш парень не может заплатить даже квартплату. Либо его кто-то приютил, либо он поселился в заброшенном доме. Лично я склоняюсь ко второму варианту. Можно обшаривать дом за домом, а можно сразу найти старуху, которая знает квартал, шпионит за соседями и знает все сплетни. Без толку заглядывать в дома, где есть сад с детской площадкой, павильон, перед которым стоит новая тачка, и те, на которых спутниковая антенна. И нам надо найти нашу старуху. Ронан, ты берешь Акации, Сэм — Каштаны, я — Ивы, и первый, кто что-то найдет, звонит остальным.Трое полицейских разделились. Спустя каких-то двадцать минут тем, «кто звонит остальным», оказался Ронан. Сэм и Кост встретились с ним у дома 15 по проспекту Акаций.— Вам это понравится. Нашел тут кое-то хорошее… Знаете, что?Он показал игрушечную рацию — круглую и розовую, привязанную к решетке виллы и обращенную к запущенному саду. Из зарослей сорняков едва виднелась небольшая статуя, почтовый ящик украшала табличка «Осторожно, злая собака».— Чертова детская рация. В этой халупе такие всюду развешаны.Сэм удивленно свистнул.— Поздравляю, ты нашел районного параноика.Из рации послышалось:— Длинный со смешной рожей остается снаружи, такого мне у себя дома не надо! Посмотрим, какой я вам параноик!Все трое подняли глаза на дом, чтобы увидеть, что за ними наблюдает какой-то силуэт, которого было не разглядеть как следует из-за солнечного блика на стекле. Потом он исчез.Ронан был на седьмом небе, о большем он даже и не мечтал.— Так вот, длинный со смешной рожей, ты благоразумно ждешь нас, а мы займемся полицейскими делами. Если хочешь, можешь заменить злого пса, он давно умер, мир его душе, — в заключение сказала детская рация.Другая, той же марки и того же цвета, оказалась привязана над звонком у входной двери. Дверь была приоткрыта, и оттуда сильно несло кошачьей мочой. Ронан пригласил Коста следовать за ним.— Заходи, она в глубине дома, в гостиной.В потертое кресло, на подголовнике которого красовалось большое жирное пятно, была глубоко погружена дама без возраста, в тесной цветастой блузке и с волосами того неестественно голубоватого цвета, который позволяют себе использовать только парикмахеры, обслуживающие восьмидесятилетних. Она едва отвела глаза от телеэкрана. Перед ней на кофейном столике было разложено восемь детских раций, каждая из которых потрескивала и шипела в собственной тональности, почти перекрывая звук теленовостей.— Всегда на связи со своими детьми. Семь окон, дверь и восемь «уоки-токи», чтобы все слышать. Так я узнаю, что кто-то залез ко мне или бродит здесь. Лучше, чем сигнализация в магазине.— Ага, мамаша; за исключением того, что сигнализация напрямую связана с полицейским комиссариатом, а если кто-то залезет к вам, вы будете скорее всего единственной, кто об этом узнает.Старуха напрягла слух.— Как?— Я говорю…— Ты ничего не говоришь, Ронан, ты садишься и дашь мне поговорить с мадам. Вот что ты делаешь.— Ах, так он начальник… Он хочет кофе с печеньем?В дополнение к малопривлекательным запахам на его ответ повлияла тонкая пленка липкого жира, которая, казалось, покрывала каждую поверхность в доме.— Большое спасибо, но это чересчур любезно.Усевшись рядом с ней, Кост заговорил чуть громче:— Уверен, что вы тот человек, что всех здесь знает. Мы ищем особняк, где могут быть незаконные жильцы. Вам это о чем-нибудь говорит?— Семьдесят семь вилл, и я знаю все, потому что мои кошки много где разгуливают. Люди говорят, что здесь воняет, но кошки просто не могут вонять, они же все время умываются.Мадам принялась вертеть головой кругом, словно для того, чтобы найти одну из них, потом вспомнила про вопрос.— Две виллы продаются, чистая и та, где мои кошки однажды оказались заперты, но ее не продадут, она заброшена. Дом двадцать три по проспекту Ив, если хотите посмотреть.— Спасибо, что уделили нам время, мадам.Ронан подошел к детским рациям, чтобы Сэм не упустил ни одного слова.— Да, спасибо. И извините нашего сотрудника; ему не хватает воспитания, чтобы разговаривать с дамами.Снаружи Сэм удвоил внимание.* * *Оказавшись перед домом номер 23 по проспекту Ив, они отметили, что описание, данное новой осведомительницей, оказалось правильным. Трехэтажный домик, ставни на окнах закрыты, краска выцвела, на крыше не хватает нескольких черепиц, от стен отваливается штукатурка, и каждый их квадратный сантиметр покрыт диким виноградом. На заброшенный дом вполне похоже.— Сэм, посмотришь в ящике для писем, можно ли выяснить, когда сюда в последний раз доставляли корреспонденцию. Ронан, перелезешь через решетку и взломаешь дверь. Скажем, что к нашему появлению она уже такой и была — не ждать же слесаря два часа, чтобы нам открыли замок.— Ящик для писем закрыт; я могу и его тоже взломать?Ноги Ронана уже находились по разные стороны от решетки, но даже в такой неудобной позиции он не смог удержаться от шуток над напарником.— Получи такое удовольствие, Сэм, поработай ручками. Ящик для писем — это та же дверь, как раз у тебя-то должно получиться неплохо.Ронан без труда спрыгнул по другую сторону решетки и направился к коттеджу. В это самое мгновение защелка ящика для писем сдалась. Ронан нанес двери первый удар плечом, но ничего не произошло. Сэм сунул руку в ящик. Ронан отошел, чтобы собраться с силами для второго удара. Сэм вынул из ящика единственное, что там находилось, — заламинированную карточку, — и протянул Косту.Ронан вздохнул и во второй раз бросился на дверь. Раздался треск ломающегося дерева, и дверь подалась.— Не входи! — взвыл Кост.В руках у него было потрепанное удостоверение личности с фотографией Франка Самоя — растрепанные волосы и улыбающийся взгляд.— Кое-какая почта есть. — Сэм торжествовал. — Ну как, хорошее место нашли, а?— Сюда нас привел его мобильник, а теперь удостоверение личности в почтовом ящике. Ничего мы не нашли — нас сюда, можно сказать, за руку привели. И это мне очень не нравится.Глава 16У него давно появилась привычка держать голову повернутой влево. Видел только правый глаз, другой пропал в уличной драке. Таким образом он худо-бедно держал под контролем поле своего зрения. Он вскочил на то, что осталось от коленей человека, сидящего на стуле. Его привлек запах горелой кожи. Он попытался лизнуть наименее обугленные места на уровне лодыжек, но вкус ему не понравился. Прикинув, сколько сил понадобится, он изящно спрыгнул на землю. У него была морда пирата с пустой глазницей — персонажа детской сказки, но от этого он не перестал быть мощным котом, ловко приземляющимся на все четыре лапы.Кот спустился по ступенькам и оказался на нижнем этаже. Если б он прошел дальше по коридору к входу и свернул в помещение, которое раньше служило кухней, то обнаружил бы дыру в стене, через которую можно выбраться на свежий воздух. Впрочем, через нее он сюда и вошел. Дом был погружен в темноту, словно внутри разлили черные чернила, однако на последней ступеньке кот почуял опасность и неподвижно замер, насторожив уши. Он чуть сильнее повернул голову влево, чтобы осмотреться, и поставил лапу на пол холла, не решаясь совсем уходить с лестницы.Грохот двери, которая словно взорвалась, резко стукнувшись о стену, заставил кота, едва не получившего сердечный приступ, подпрыгнуть. Он рванул с места в спринтерский забег; лапы скользили по полу, однако он оставался на месте. Наконец кот врезался мордой в стену, а затем в два прыжка взлетел по лестнице.— Не входи!Стоя против света, Ронан вынул служебное оружие; двое напарников его быстро нагнали. Не обменявшись ни единым словом, трое мужчин моментально узнали запах. Переходя из комнаты в комнату, они быстро обследовали нижний этаж, обмениваясь краткими репликами.— Кухня — чисто!— Гостиная — чисто!— Поднимаемся!Свет, идущий с нижнего этажа, лишь немного рассеивал полную темноту верхнего. Вынув свой «Мэглайт», Кост обмахнул лучом света единственную комнату, посреди которой стоял складной пластиковый стул. Их молчаливо ожидало тело — полностью обугленное, мумифицированное от жара. Мужчина или женщина, Франк Самой или кто-то еще.— Ладно, выходим отсюда, не будем портить место преступления. Ронан, звони криминалистам. Скоро шесть; когда они сюда доберутся, солнце будет на закате, пускай возьмут прожектора — один чтобы освещать снаружи, два для дома. Сэм, найдешь мне хозяев этой конуры и свяжешься с ними. Я звоню дежурному врачу и прокурору, чтобы получить согласие на вскрытие. Сэм, во сколько был последний звонок?— Согласно списку входящих, в пятнадцать часов.— И вызов каждые три часа, так что нормально…Звонок, который в это мгновение раздался в комнате — в 18 часов ровно, — чем-то напоминал кубинскую музыку, такую неуместную в этой ситуации. Экран мобильника, застрявшего между двумя ребрами трупа, периодически вспыхивал, демонстрируя надпись «номер не определен». Вот уже около двух дней телефон вибрировал по расписанию; этот последний звонок оказался роковым для обугленных костей, которые его удерживали. Ребра разошлись, частично рассыпавшись в пыль, мобильник провалился внутрь грудной клетки, где и исчез, продолжая наигрывать румбу, теперь чуть приглушенную. Все же Ронану удалось сыронизировать:— Надо будет предупредить эксперта, что там внутри сюрприз, как в «Киндере».— Я подумаю об этом. Идемте, не будем больше ничего трогать, уматываем.Но Сэм как будто его не услышал.— Сэм, ты что делаешь? Не подходи.Тот оставил приказ без внимания.— Стул. Он не сгорел. Я хочу сказать, он из пластика, и он не сгорел. Пол — тоже… Черт, да здесь ничего не сгорело, кроме человека.Глава 17Увидев издалека прожектора, бросающие резкий свет на дом номер 23 по проспекту Ив района Бельведер, прохожие, должно быть, думали, что здесь снимается фильм. Работа криминалистов закончилась лишь около одиннадцати. После того как был осуществлен осмотр места происшествия, встал вопрос, каким образом извлечь тело из дома. Служащие похоронного бюро пребывали в некотором недоумении. Первый попытался просунуть руку под руками жертвы, в то время как второй старался осторожно взяться за лодыжки. На уровне левого плеча кости разрушились, и рука упала на пол. Один из гробовщиков едва не выдал назад съеденный ужин. Рука была осторожно положена на колени владельца, и служащие похоронного бюро смирились с тем, что придется вынести труп, оставив его на стуле. Снаружи будет легче поместить его в специальный мешок.Кост пошел к группе криминалистов и протянул им обнаруженную карточку удостоверения личности.— Еще мне нужно, чтобы вот на этом нашли отпечатки пальцев. Скажите Недотроге, что прикасались двое — лейтенант Сэмюель Дорфрей и я, капитан Виктор Кост. Мне очень жаль.— Ничего страшного; ваши отпечатки возьмут в управлении, чтобы исключить их. Все хорошо, мы уже закончили. — Заинтригованный, он посмотрел на Коста: — Это у вас три дня назад было дело воскресшего?Закрыв глаза, капитан утвердительно кивнул.— А теперь — самовозгорание… Вам попадаются особенные преступления.— У нас еще есть случай укуса оборотнем. Если интересует, сохраню для вас шерсть.— Серьезно?Кост начал нервничать; он знал, что в ближайшие дни пресса будет склонять это дело на все лады.— Вы глупый или как? Делайте мне углеводородный анализ. По крайней мере, куда больше вероятности, чем у вашей истории с самовозгоранием, что он был сожжен в другом месте, предварительно облит бензином, а сюда притащен уже потом. Когда, по-вашему, будут результаты?— Завтра утром, если возьмусь сегодня вечером.— Так за дело, Малдер[80].Кост отошел, зажег сигарету, прислонился спиной к решетке соседнего коттеджа и позволил себе соскользнуть вниз, пока не оказался на корточках. Частично закрыв лицо руками, он слушал отчеты своих подчиненных. Слово взял Сэм:— Собственники коттеджа в Каннах, они поручили продажу агентству недвижимости, которое обанкротилось. Затем у них не было времени этим заняться, халупа пришла в плохое состояние, и они ждали, когда появится немного денег, чтобы отремонтировать ее и снова выставить на продажу. Они сюда уже полгода носа не совали.— Еще что-нибудь?— В доме ничего особенного, я обследовал оба этажа. А вот у задней двери на наличнике следы вскрытия. Не иначе, отжали ломом. Возможно, так они и вошли; это гораздо незаметнее, чем спереди.— Я связался с Институтом судебно-медицинской экспертизы, — продолжил Ронан, — в час у них будет окно в расписании.— А пораньше никак?— Можно на час пораньше, но доктор Леа Маркван заступает на дежурство в час, и я подумал…— Хорошо. Сворачиваемся.— Знаешь, загадочный полицейский с красивым лицом и голубыми стальными глазами — на минуту это подействует, но с дамой надо будет поговорить в другом месте, а не над трупом, чтобы у тебя с ней хоть немного продвинулось. Если хочешь, я тебя потренирую: такое практикуют, я видел по телевизору. Учитывая, что три дня назад ты ее, должно быть, уже впечатлил явлением зомби, а теперь…— Если ты произнесешь слово «самовозгорание», уволю… Нет, постоянно буду разыгрывать на Рождество и Новый год, а потом уволю. Только штуки такого рода тебя и возбуждают.Трое мужчин поднялись по проспекту Ив. Тихое мяуканье заставило Ронана обернуться. Сэм нес в своих тощих руках кота с пиратской мордой.— Ты это серьезно? Что ты собираешься делать с этой развалиной?— У меня сегодня по расписанию доброе дело.На переходе у дома номер 15 по проспекту Акаций Сэм перебросил кота через решетку, и детская рация сказала ему спасибо.Глава 18Стенд тира. Подвал уголовной полиции департамента 93. Суббота, 14 января 2012 года. Семь часов утра. Сэм не собирался отпускать напарника.— Ладно, а то, что на тебе новая рубашка, две пуговицы расстегнуты и ты почти что выбрит, никак с этим не связано?— Никак, не доставай.— Извини, просто мне кажется странным, что ты наводишь всю эту красоту ради первого дня лейтенанта Де Риттер. С другой стороны, я тебя понимаю. Но не думаю, чтобы с женщиной такого рода тебе когда-нибудь что-нибудь перепало.Кост вошел в тир, сопровождаемый новой коллегой. Несмотря на в общем-то атлетическое телосложение, ему все же удалось выглядеть рядом с ней безобидным. Он обратился к своей группе и к монитору:— Месье, почти все вы уже знаете нового лейтенанта. Йоханна, представляю тебе Бенжамена, нашего инструктора по программному обеспечению, и лейтенанта Ронана Скалья, второго человека в нашей группе и единственного из команды, кого ты еще не видела.Они поприветствовали друг друга, выбирая между поцелуем в щеку и рукопожатием и в итоге не выбрав ни того, ни другого. Чуть в отдалении Ронан шепнул:— Оставляю выстрел за тобой, Сэм.— Я уже говорил, что с такой тебе ничего не перепадет.На мониторе появились команды.— Итак, девочки, выдвигаемся на огневой рубеж. Оружие на предохранитель. Вставьте обоймы. Становитесь в пяти метрах для контактной стрельбы пятью патронами. Каска и очки. К стрельбе готовы?Трое в один голос ответили:— К стрельбе готовы.— По моему сигналу.После свистка раздалось пятнадцать выстрелов, следующие один за другим.— Оружие на предохранитель. Стрелки, отойти на десять метров для стрельбы по пять патронов. Каска и очки. К стрельбе готовы?— К стрельбе готовы.Три автоматических пистолета «ЗИГ-Зауэр SP 2022» выплюнули по снопу пламени.— Оружие на предохранитель. Последняя серия. Посмотрим, чего вы стоите. Встаньте в двадцати метрах для пяти последних патронов. Каска и очки. К стрельбе готовы?— К стрельбе готовы.Все четыре мишени вздрогнули от мощи девятимиллиметровых пуль из патронов «парабеллум».— Оружие на предохранитель. Оружие в кобуру. Результаты стрельбы.Ронан, мишень которого соседствовала с мишенью лейтенанта, второй раз за день почувствовал себя обиженным. Его стрельба была добросовестной, он всегда был одаренным, но рядом с ее мишенью его результаты казались смешными. Пять попаданий в сердце, пять попаданий в голову, пять в брюшную полость. Он занервничал.— Ты вообще кто такая? Бедовая Йоханна[81]?Подошел инструктор.— Хорошая работа, Йо.— Вы знакомы?— Немного. Йоханна, чемпионка Франции по стрельбе, я представляю тебе команду; команда, я представляю вам Йоханну Де Риттер. Думаю, вы даже не знали, кого заполучили.В знак признательности она хлопнула инструктора по спине.— Йо, заглядывай, когда захочешь, здесь ты как у себя дома.Кост отвел ее в сторону, пока двое остальных приводили в порядок оружие.— Разве я не говорил тебе не высовываться? Это была не стрельба, а показуха. Знаешь, мужчины — создания обидчивые.— Что ж, чтобы не смущать лейтенанта успехами здоровенной лесбиянки, могу пару раз промахнуться. Возможно, это добавит ему в собственных глазах пару сантиметров там, где их, видимо, не хватает.— Так-так, вижу, нас ждут веселые времена… Сейчас мы уладим твои проблемы с эго. Ронан, ты займешься чемпионкой и введешь ее в курс относительно дела Бебе Кулибали и Франка Самоя. Затем вы оба отправитесь в криминалистический отдел: нет ли уже результатов. Увидишь, чемпионка, вы станете обожать друг друга.Глава 19Набережная Рапе. Институт судебно-медицинской экспертизы. Париж. 13.15.Леа вдавила клавишу записи своего диктофона и склонилась над почерневшим телом.— Преступная техника: так называемое барбекю. Поведение убийц меняется вслед за развитием возможностей криминалистической службы. У меня есть коллега в Марселе, который как раз недавно говорил об этом. Шесть случаев в течение первых пяти месяцев года, в основном сведение счетов. Как правило, используется, чтобы затруднить опознание жертвы.— Не в этом конкретном случае: нас прямо-таки навели на него.Леа склонилась над телом.— Судя по результатам осмотра скелета, это мужчина. Термический ожог четвертой степени. Сокращение объема и массы тела, отторжение мягких тканей, самопроизвольные разрывы и переломы вследствие высокой температуры. На обнаружение пальцевых отпечатков никакой надежды, они сгорели. Остается достаточно кожи вокруг лодыжек, судя по всему, защищенных высокими кожаными ботинками; там, вероятно, можно будет найти ДНК, и если жертва фигурирует в генетической базе, мы установим, кто ваш мужчина.— А если он полностью сгорел?— Остается митохондриальная ДНК в костном мозге, это сложнее.— А опознание по зубам?— Тут, Виктор, мы вступаем в область наибольшей неясности. В крайнем случае, медицинская ортодонтология даст нам период времени или, в зависимости от техники стоматологической хирургии, места́, где и что делалось. Но сейчас вам от этого не будет никакой пользы. Смотрите.Она пригласила Коста подойти поближе и с приглушенным хрустом открыла челюсть.— Некоторые зубы сломаны, здесь, спереди, — резец и клык нижней челюсти; в глубине два коренных зуба сломаны, но не вырваны. Это сильно напоминает пытку. Значит, говорите, ничего вокруг не обгорело?— Вы же не собираетесь начать с этого?— У меня рациональный склад ума: когда я вижу в небе неопознанный объект, то сперва думаю про шар-зонд, а уже потом — про летающую тарелку. Мне всего лишь хотелось подчеркнуть, что если между этими двумя делами существует связь — значит есть какой-то засранец, который смеется вам в лицо.Итак, всё хуже некуда. Виктор забеспокоился.— Они взаимосвязаны. Обугленный скелет перед вами, по всей вероятности, — хозяин крови на свитере восставшего из мертвых.— Виктор, вас дразнят. Надо будет проявлять сдержанность, если вы не хотите, чтобы пресса снова дышала вам в затылок.Попросив подождать минутку, Леа вышла из комнаты, а затем вернулась с делом Бебе Кулибали. Вынула оттуда фото — того окровавленного свитера — и подошла к телу.— Идентично попаданиям в свитер: я нахожу два совпадения на уровне ребер и третье вот здесь — царапина на позвоночнике. Вот они, все три выстрела. Учитывая их местоположение, каждый мог быть смертельным. Причиной смерти могло оказаться и обугливание, но в таком случае я не особенно понимаю, зачем трижды стреляли в уже обугленное тело. Что касается датировки смерти, я буду вынуждена стать палеонтологом, учитывая состояние тела, где только кости и могут быть нам полезными.Кост смотрел на нее с таким видом, словно это его немного позабавило.— Похоже, вам все это нравится.— Буду с вами честной, Виктор, меня еще никогда так хорошо не обхаживали.Глава 20Недотрога, руководитель криминалистической службы в безупречно белом халате, спокойно переносил капитана Лару Жеврик — начальника следственной группы 02 уголовной полиции 93-го департамента.— Сделаем как можно скорее, капитан.— Это слишком медленно; сделайте как в сериале «Место преступления», несложно ведь. Я вам судебное требование предъявляю, понятно?При виде входящего Коста она выпрямилась.— Привет, Виктор.— Добрый вечер, Лара.— Ну как, выкручиваешься со своими странными делами?Кост почувствовал насмешку в ее голосе, но не дал себе труда обратить на это внимание.— Возимся. А у тебя тут что?— Акт вандализма с насилием. Парень уводит килограмм травки у пацанов из Сент-Уэн, загоняет его в другом регионе и скрывается в Таиланде, ожидая, пока про него все забудут.— И не вышло?— Не то чтобы очень, да… ведь все каникулы когда-нибудь заканчиваются. Сегодня утром нам позвонили из больницы Жана Вердье. Приятели его отыскали. Отрезали ему указательный палец болторезом — это из мести. А затем заставили его сосать у своих псов — это для развлечения. У него во рту нашли шерстинки, и мне хотелось бы, чтобы господа эксперты девяносто третьего немного пошевелились, чтобы сказать мне, собачья это шерсть или нет.— Как я уже сказал, капитан, мы сделаем все максимально быстро, — проворчал Недотрога.Подняв глаза к небу, Лара покинула комнату.Руководитель криминалистов убрал судебное требование к себе в стол и засунул под стопку тех, что получил сегодня раньше.— Что ты делаешь? — спросил Кост.— Каждый раз, когда какой-то засранец говорит мне о сериале «Место преступления», я рассматриваю его требование в последнюю очередь. Серьезно, вот разве я называю вас Коломбо? Нет.Кост засмеялся.— Ты уже получил результаты углеводородного исследования тела с Пре-Сен-Жерве?— Да, я уже думал, что придется потревожить отдел поджогов центральной лаборатории, но они оказались в курсе и хорошо осведомлены — как, я думаю, и все. В твоих интересах избавиться от всего этого; ты в центре внимания, Коломбо.— Видишь, ты тоже можешь быть неприятным.Капитан положил руку на плечо мужчине в белом халате. Его густая борода шестидесятника вполне сочеталась с обязанностями полицейского криминалиста. На столе стояли фотографии в рамках, но не обычные снимки семьи и детишек, а самые красивые места преступлений, где он был привлечен к расследованию. Несколько из них Кост узнал, поскольку когда-то работал над этими делами. Дело женщины, частично съеденной расстроенным бывшим бойфрендом. Дело о плохо обернувшейся сексуальной игре с типом, найденным мертвым и привязанным к андреевскому кресту, будто развратная версия Христа. Ничего патологического, просто привычка и толстый панцирь, взгляд только с профессиональной точки зрения. Между этими двумя людьми существовала нерасторжимая связь. Связь, источником которой являлась общая и весьма личная история; о ней никто из них не забыл, и не было необходимости говорить об этом вслух.Виктор вышел от криминалистов, на ходу пробегая глазами технический отчет, который держал в руке. Вернувшись к себе в кабинет, он нашел Сэма, находящегося в центре комнаты и читающего остальной группе с планшета.— Первый зафиксированный случай — тысяча семьсот тридцать первый, Верона, Италия. Жертвой была графиня Корнелия Банди в возрасте шестидесяти двух лет. Судья написал в рапорте: «Судя по всему, таинственный огонь сам собой вспыхнул в груди графини». В тысяча семьсот восемьдесят втором похожий случай — хирург, совершивший осмотр тела, объявил: «Тело само усохло меньше чем за семь часов, в то время как ни один из предметов одежды не обгорел». В тысяча девятьсот семьдесят седьмом эксперт, назначенный прокуратурой Нанси, допускает в своем отчете, что, возможно, имел место случай самопроизвольного возгорания. Женщина найдена у себя дома обгоревшей; кости, превратившиеся в уголь, должно быть, находились под воздействием температуры две тысячи градусов по Цельсию, но больше в квартире ничего не сгорело. К этому следует добавить события, которые произошли в присутствии очевидцев. Тысяча девятьсот тридцать восьмой, Челмстфорд, Англия: юная девушка загорается в бальном зале, другая в тысяча девятьсот восьмидесятом — на дискотеке в Дарлингтоне. В каждом из этих случаев на месте не было обнаружено ничего, что ускоряло бы горение. В две тысячи десятом ирландская полиция сделала вывод, что причиной гибели пенсионера в Голуэе может быть самопроизвольное возгорание, и…Кост прервал его, швырнув ему на стол отчет Центральной лаборатории.— И в две тысячи двенадцатом Франк Самой умер в результате сожжения, облит бензином, никакой тайны. Уточняю: девяносто восьмым бензином.Ронан, как всегда, проявил деликатность.— Самым дорогим, широкий жест.Сэм был заметно разочарован. Его уже лишили иллюзий на предмет зомби, а теперь и самопроизвольное возгорание больше не находило слушателей. Увлеченный больше версией, связанной с тайной, чем с научным объяснением, он переспросил:— В лаборатории уверены?— Использование хромографа в газовой фазе с детектором ионизации огня — этого достаточно? Во всяком случае, по-моему, все это выглядит достаточно убедительным, чтобы не сомневаться.Кост присел на свой стол.— Меня только что загарпунила Дамиани. Ей позвонил Марк Фарель, репортер-криминалист, не в привычках которого щадить нас.— Специальный полицейский разоблачитель, — добавил Ронан. — Должно быть, Фарель настолько завязан с этим делом, что мог бы даже предложить сотрудничать, вместо того чтобы стрелять в спину.— Некоторым образом мы собираемся воспользоваться этим преимуществом. Пресса уже в курсе, и ей не нужно никаких доказательств, чтобы связать два этих дела. Представляю себе завтрашние заголовки и думаю, что к ним не понадобится много добавлять, чтобы пошли слухи и в департаменте воцарился страх. Для справки: Дамиани тоже начинает заигрывать с управлением на набережной Орфевр, тридцать шесть[82]. Это дело их интересует.Де Риттер, которая знала, что должна проявлять сдержанность, осмелилась:— А я как раз думала, что они берутся за убийства, когда преступник неизвестен. Как вы тогда объясните, что эти два дела еще не в их ведении?— Парижский отдел убийств — весьма пожилая дама, которой уже несколько столетий, в то время как уголовка девяносто третьего — юная барышня, коей всего тридцать. У нас в среднем за год выходит девяносто расследований убийств и попыток убийства на двадцать сотрудников. А старой парижанке приходит в среднем сорок пять дел — в два раза меньше, чем к нам, — на пятьдесят пять полицейских, то есть в три раза больше нашего. Видишь этот перекос и понимаешь, почему у них все время рекордная раскрываемость. В настоящее время в этом деле, как и в другом, не на что опереться, а они ждут. Вывод: мы остаемся во всем этом бардаке, а нас торопят и распределяют роли.Кост открыл лежащие перед ним папки, пробежался глазами по разным протоколам.— В картотеке обнаружили, что Франк Самой был владельцем красного шестьсот тридцать третьего «БМВ». Сэм, посылаешь в штаб уголовной полиции депешу, чтобы за машиной установили слежку: я хочу эту тачку и хочу, чтобы криминалистический отдел передал мне ее полностью в цианоакрилатовой камере для исследований отпечатков. Я хочу знать имена всех, кто когда-либо поместил туда свою задницу.Сэм посмотрел на нового лейтенанта и догадался, какой вопрос буквально обжигает ей губы.— Цианоакрилат. Лучше, чем порошок для отпечатков, более точный. Это жидкий клей, который испаряется; после сушки у тебя получается затвердевший образец пальцевого отпечатка. Что-то пропустить невозможно. Не стесняйся спрашивать.Кост продолжил:— Сэм, когда закончишь, свяжешься со всеми газетами и поймешь, каким образом они узнаю́т столько же, сколько и мы, и почти так же быстро. Они будут говорить тебе о защите своих источников, а ты прояви убедительность. В крайнем случае свяжись с Фарелем.— Уже иду.— Ронан и Бедовая — вы возвращаетесь в Пре-Сен-Жерве.Ронан посмотрел на Коста так, будто только что получил наказание. Некоторые пары не срастаются сразу, и он чувствовал, что сейчас ему станет плохо рядом с той, кого он уже ради шутки прозвал Грузовиком. Ронан считал слишком редким явлением набор женщин-полицейских в уголовку 93-го, а тут еще надо же было попасть на то, что в его глазах являлось архетипом лесбиянки…Кост продолжил, не обращая внимания на его капризы:— Обнаружен труп, но опрос соседей так и не начат. Нароете свидетеля и передадите от меня привет старушке с детскими рациями. Ронан, во второй половине дня задействуй своего человека в больнице Жана Вердье; вот уже два дня как Бебе Кулибали туда поступил, пора бы уже, тебе не кажется?— Ага. Думаю, он нас уже заждался, извелся весь.У Де Риттер снова был потерянный вид, но она предпочла промолчать.— Ну, а я загляну к Сюзетт Самой, — добавил Кост. — Мы ей пообещали.Глава 21Район Юрий Гагарин, Романвилль.Сюзетт Самой нарушила молчание:— Это новый телевизор.— Вижу.— Он побольше. Тип из магазина сказал мне, что это плазма, но я не знаю, что он хотел этим сказать.— Он не подключен?— Да ну, я его не смотрю, я слушаю радио. Поставила его перед окном на случай, если мой сын будет здесь поблизости, увидит в окно телевизор и это подтолкнет его к мысли навестить меня. Телевизор стоит как мебель, им только кот и пользуется — забирается на него и смотрит с высоты.Кот мирно мурлыкал на коленях у Коста. Сюзетт не привыкла видеть его таким общительным.— Так вы любите кошек?— В последнее время я часто их встречаю, но не при самых лучших обстоятельствах… Вы уже сколько телевизоров купили?— Это седьмой, но мне каждый раз их выдают.Кост оставался сидеть здесь, почти не двигаясь и почти не разговаривая. В любом случае, надо бы уже решиться. Он открыл рот, вдохнул воздух, словно для того, чтобы произнести фразу, но затем закусил губу. Женщина обратила к нему улыбку, полную боли, и Косту показалось, что в ее взгляде он замечает немного вновь обретенного покоя. Постыдное чувство облегчения для матери.— Это ничего, что я его жду, ведь так?— Так, — прошептал капитан.Он был довольно близок к тому, чтобы обнять ее. Но не пошевелился. Она дотронулась рукой до его щеки и нежно похлопала, как это делают бабушки с внуками.— Ты не слишком-то любишь смерть. Для полицейского…— Честно говоря, мне на нее наплевать. А вот несчастные люди, которые остаются позади, меня беспокоят.— Ты можешь остаться поесть. Я сделала жаркое с бататами, для меня одной слишком много.Кост посмотрел на часы. 16.20. Самое время ни в чем не отказывать Сюзетт Самой.Не ожидая его ответа, женщина ушла в кухню. Она не плакала потому, что он был здесь. Скорбь — это личное, не разделить ни с кем.Глава 22Медико-криминалистическое отделение больницы Жана Вердье. К вечеру холод наконец-то решил наступить. Начинался февраль. «Пежо» с запотевшими стеклами и без номеров припарковался на одном из мест, забронированных для полиции. Ронан обратился к Де Риттер:— Через пять минут спустится медсестра. Это друг, который время от времени оказывает нам услуги. Ты не против подождать в машине? Я открою окно и включу радио, а если что-то пойдет не так, гавкни, хорошо?— Если это избавит меня от зрелища твоих заигрываний.Он хлопнул дверцей и прошел несколько метров, отделяющих его от холла за входными дверями, где одновременно принимали прибывших по «Скорой» и задержанных. Затем прислонился к внешней стене и вынул мобильник, чтобы отправить сообщение. К нему направилась команда полицейских, которые вели какого-то типа в наручниках. Двое мужчин узнали друг друга: в прошлом году Ронан уже арестовывал его из-за истории с изнасилованием. Он даже не удивился, увидев его на свободе. И поймал себя на том, что желает одному из них однажды столкнуться с дочерью прокурора республики или судьи, если у кого-то из них есть дочь, — просто чтобы увидеть, проведет ли в таком случае этот тип за решеткой меньше года.— Привет, цыпленок[83].Ронан даже не поднял глаз от мобильника.— Привет, ублюдок.Ответил ему женский голос:— Судя по тому, что я слышу, у тебя все классно.— Латифа, извини, не увидел. Это просто… ладно, проехали. Ну что, у тебя есть что-нибудь для меня?— Да, ты прав; на второй день он настоял, чтобы ему предоставили мобильник. Сейчас ему снимают бинты в перевязочной. Меньше чем через десять минут я должна вернуть его в палату.— Тогда позвони мне.Прежде чем вынуть его, Латифа оглянулась. На мобильнике Ронана высветился номер Бебе.— Хорошо, он у меня есть. Зайди в историю звонков и сотри последний.— Сделано, Джеймс Бонд. Тебе нужно что-то еще или это всего лишь работа?— А разве здесь может быть что-то, кроме работы? Между нами говоря, это ты меня нашла.— Нет, я сделала выбор. В течение шести месяцев ты заставил меня жить в аду. Ты-то мне нравишься, но твоя работа и твои подружки… нет уж, спасибо.— Однако я стер все телефоны из адресной книжки, когда ты потребовала.— Да, но остается Кост, твоя самая прилипчивая любовница.— Очень смешно… Я могу позвонить тебе попозже?— Не трудись зря, плейбой; иди, поразбивай чьи-нибудь другие сердца.Она развернулась, и Ронан изобразил улыбку, чтобы не терять лицо, когда заметил, что Де Риттер все это время смотрела на них. Он снова сел за руль. Йоханна усмехнулась:— Вижу, ты всего себя отдаешь этому делу.— Это моя ежедневная участь. У меня симпатичная морда, и я этим пользуюсь. А что, она тебе нравится? Хочешь, представлю тебя ей?— Спасибо, у меня дома есть все, что нужно.Ронан тронулся с места, бросив взгляд на Латифу в зеркало заднего вида. Никогда бы не признался, что сам втюрился в нее по уши… Он протянул мобильник пассажирке.— Последний номер принадлежит Бебе Кулибали. Звони Сэму, назови ему этот номер, пускай звонит прокурору, просит разрешения на прослушку. Если нам немного повезет, у него будет что рассказать нам интересного.Глава 23Общеизвестный факт: на набережной Орфевр, 36 сияет лишь одна звезда — Преступление. Однако в тех же помещениях находятся все главные крупные команды, начиная с отдела по борьбе с организованной преступностью — с BRI[84] и полицейским грузовиком, постоянно припаркованным во дворе, — кончая отделом по борьбе с оборотом наркотиков.Чтобы оказаться там, где располагаются помещения начальника уголовной полиции, надо подняться на второй этаж по лакированной деревянной лестнице, пройти шлюз безопасности с пуленепробиваемыми стеклами, а затем пересечь большой вестибюль и зал ожидания. С этого поста дирекция управляет армией комиссаров полиции в каждом департаменте «малой короны» столицы: в О-де-Сен, Валь-де-Марн и Сен-Сен-Дени. Как и во всех районах Парижа.Приняв модель руководства, авторитарного на пределе допустимого, модель, применяемую ко всем без исключения, начальник выбрал в качестве заместителя канцелярскую крысу, того, кто довольствовался всего лишь ролью тени и о ком поговаривали, что он по команде виляет хвостом и приносит мяч. Этот обидный слух заместитель директора Жак Гальенн принимал на свой счет, так как был уверен, что директор продолжает обеспечивать его карьеру. Нет ничего более скользкого, чем карьера. Он уже видел во время министерской чехарды, как крупный чин стал уполномоченным по безопасности дорожного движения. Это унизительно — как и ставить комиссара полиции на перекресток, чтобы помогать детям переходить дорогу на выходе из школы.В преддверии кабинета терпеливо ожидал маленький пятидесятилетний толстячок в круглых очках без оправы, следивший за каждым, проходящим перед ним. Перед ним предстала женщина в английском костюме, и он сразу же определил ее место. Секретарша, от нее никакой пользы, и нет необходимости улыбаться и быть любезным.— Полковник Мальбер, господин заместитель сейчас вас примет.Не отвечая, он встал и последовал за ней. В глубине коридора, застеленного густым ковром, секретарша открыла двойную дверь, обитую мягкой коричневой кожей. Он знал, в какую клеточку иерархии поместить мужчину, находящегося за этой дверью, и принял самый приветливый вид.— Господин заместитель.За огромным лакированным столом мужчина с намечающейся лысиной надел колпачок на свою чернильную авторучку и закрыл лежащую перед ним папку.— Полковник, присаживайтесь, пожалуйста. Может быть, кофе?Не ожидая ни утвердительного, ни отрицательного ответа, он отослал секретаршу из кабинета молоть кофе.— Будьте так любезны извинить господина начальника, который не сможет присоединиться к нам. Я говорю от его имени и от него же желаю вам счастливого возвращения в состав сил правопорядка.Учитывая то, каким образом он ушел из профессии десять лет назад, Мальбер тем более оценил приветливый тон, который для него приберегли. Он знал, что основания, приведенные, чтобы оправдать его преждевременный уход, те же самые, по которым его сегодня призвали, будто офицера запаса. Заместитель директора Гальенн сыронизировал:— Офицер запаса, какое прекрасное понятие, полковник! Снова принять членов нашего личного состава, ушедших на пенсию, лучших специалистов, чтобы они смогли поделиться своими знаниями с молодыми… Полагаю, это передача мастерства, как и во всех профессиях.Полковник Люсьен Мальбер легко распознавал, когда кто-то пытался с ним хитрить, и предпочел резко оборвать все любезности.— Так было написано в документе, но вы не хуже моего знаете, что мое, как вы выразились, мастерство другой эпохи, и у меня сильные сомнения, чтобы кто-нибудь захотел у меня учиться.Собеседник сбавил тон.— Это старые парижские дела, канувшие в Лету… Сегодня вы вливаетесь в ряды уголовной полиции и будете связующим звеном между ее сотрудниками и аналитическим отделом SALVAC. Вы представитесь начальнику уголовной полиции Дамиани. Ваш предшественник, лейтенант Обен, как нельзя лучше выполнил свою миссию и теперь наслаждается уютной жизнью в Анси со своей семьей.— Вам известны мои условия: дело лишь в финансовой стороне вопроса. Меня не волнует Анси. Я участвую в расследовании нескольких дел как специалист со стороны, вы наполняете мои карманы, и на этом все заканчивается. Ни к чему усложнять ситуацию.— Также нет никакой необходимости становиться грубым, полковник.Привычный к плаванию в бурных водах намеков и полуправды, Мальбер знал, когда партия выиграна. У него была решающая подача, и он хотел удостовериться, что находится в сильной позиции.— То, что вы предлагаете мне, и то, что я принимаю, ставит нас обоих в то положение, когда мы оба зависим друг от друга. Это почти то же самое, что держать информаторов, как я делал в свое время. Единственное, что нас отличает, — то, что здесь можно потерять. Лично у меня всегда есть что-нибудь про запас, а вот вы рискуете загубить всю свою карьеру. С таким же успехом я мог бы сейчас сделать лужу на вашем ковре, и от этого ни я, ни вы не дали бы задний ход. А что касается грубости, расслабьтесь. Скажете начальнику, что наш разговор прошел наилучшим образом и что я свяжусь с Дамиани завтра в девять утра. На этой ноте…Он встал и вышел из кабинета.Заместитель директора Гальенн был уверен, что заполучил на службу мерзавца. Лучшего и желать невозможно: Люсьен Мальбер идеально подойдет.Глава 24Информацию Кост получил в течение дня. Мальбер займет место главного по программе SALVAC, остававшееся незанятым с уходом лейтенанта Обена. Комиссар Дамиани сказала ему подготовить материалы дел по двум последним убийствам, чтобы Мальбер мог поискать в компьютере, не было ли где-нибудь во Франции кого-то еще, кто развлекался бы, кастрируя или сжигая своих жертв. На памяти капитана имя Люсьена Мальбера где-то гремело, хотя ему не удавалось привязать это к какому-то конкретному времени или службе. В ситуациях такого рода у него была привычка воспользоваться помощью Новьелло — своей энциклопедии.За прошедшие семьдесят лет Новьелло провела целую жизнь в бригаде по защите несовершеннолетних на Жеврской набережной в Париже, и, помимо прекрасной коллекции педофилов, посаженных за решетку, имела особую страсть — история уголовной полиции. Она с одинаковой легкостью разбиралась в каждом из ее периодов. Бригады «тигров» Клемансо и банда Бонно начала 1900-х. Комиссар Массю, который в романах назван Мегрэ. Безумный Пьеро, его банда и ее неудачный арест комиссарами Труши и Матеем. Не отделимые друг от друга истории комиссара Бруссара и преступника Жака Мерина. Паника начальника Главного управления по борьбе с организованной преступностью при попытке задержания «банды париков». Злоключения комиссара Нейре, методы работы которого в течение двадцати лет использовались лионскими организациями по борьбе с организованной преступностью, но внезапно стали неприемлемыми, несмотря на прикрепленный к его костюму орден Почетного легиона…Когда Кост забросил удочку для ловли Мальбера, поплавок сразу же нырнул под воду. Этого господина Новьелло знала.— Люсьен Мальбер? Это самое дно уголовной полиции.— Точно.— Бывший сотрудник полиции нравов, у которого никогда не было времени сделать карьеру, несмотря на хорошее начало в восьмидесятом. Вращался в кругах игроков и торговцев порнухой восемнадцатого округа. Начал составлять адресную книжку, где фигурировали влиятельные персоны и девицы легкого поведения. Отсюда до того, чтобы устроить несколько частных вечеринок — один шаг, который он проделал с тем большей легкостью, что у него на счету уже кое-что было. За несколько лет имя Мальбера открывало все двери в преступном Париже, он же становился все менее и менее бдительным. В делишках такого рода, ты сам это знаешь, самое трудное — удержаться. Я имею в виду девиц. Одна из них захотела шантажировать министра. Девушка умерла, генеральная инспекция напала на след Мальбера и не отпустила его. Первое расследование молодого Абассиана.— Дариуш Абассиан? Начальник отдела внутренних расследований?— Да, но в те времена это был всего лишь молодой парнишка с черными, как смоль, волосами и физиономией иранского эмигранта. Ему никогда не удалось бы в полной мере привлечь Мальбера, или же он никогда не получил бы на это разрешения: субъект был надежно защищен политиками, в курсе шалостей коих был. Во всяком случае, коррупционеру посоветовали уйти в отставку ради блага национальной полиции, если можно так выразиться. А сегодня кого-то посетила прекрасная мысль вернуть его на службу… Интересно. Если хочешь услышать мое мнение, Виктор, Мальбера снова задействуют не просто так. Держись от него на расстоянии, этот тип способен забрызгать дерьмом все, что окажется рядом.— Буду осторожнее, чтобы не испачкаться. Благодарю тебя.Однако Новьелло вовсе не собиралась отпускать Коста.— Виктор, не будь невежливым. Ты же не оставишь пожилую даму вот так запросто. Расскажи немного о себе. Если не ошибаюсь, два аналогичных трупа в коридорах медико-криминалистического института… Расскажи, это ведь патологоанатом, Леа Маркван, не так ли? По крайней мере, она знает о твоем существовании?— Теперь, думаю, да. Но по работе…Зная Коста достаточно долго, женщина не могла не заметить, что тот собирается уклониться от ответа, и закончила фразу вместо него:— И ей до чертиков страшно снова подпустить тебя ближе.Тишина в телефонной трубке сделалась неловкой.— Мне известны все твои доводы, Кост, — все те же самые на протяжении нескольких лет. Но вот что: на каком-то этапе нужно позволить себе перевернуть страницу. Твоей вины нет. Она ушла, и ты в этом не виноват.— Я мог быть там на час раньше… — прошептал капитан, прежде чем разъединить вызов.Однако будь он там часом раньше, погоды это не сделало бы. Кост знал, что она просто сделала бы это как-то еще — в другом месте и в другое время.Он, может, и согласен насчет вины, но тот день до сих пор лип к душе, как смола к коже.* * *Тогда Кост вернулся после наступления темноты. Несмотря на тишину, вид белого пальто, положенного на спинку кресла в гостиной, послужил подтверждением, что он здесь не один. Капитан бросил взгляд на часы, вздохнул, приготовил фразу с извинениями. Потому что он опоздал. Потому что не позвонил. Потому что знал, что без него она не будет хорошо себя чувствовать, что она нуждается в его присутствии.Долгое время ему удавалось выходить сухим из воды и оставаться закоренелым холостяком, при этом не беспокоя свое окружение. Он не доверял любви — и всем, кто держится за руки, смотрит друг другу в глаза и заканчивает фразы друг за дружку. Любовь выходит за край, как цвет, когда ребенок малюет в книжке-раскраске. Затем на его жизненном пути появилась она. Такая хрупкая. Кост упрятал в тюрьму типа, который нанес ей вред, но этого оказалось недостаточно. Осталась метка, рана, пустота. А так как полицейский создан для того, чтобы защищать, через это он и влюбился в нее. Влюбился в девушку, которая вот уже почти два года как нашла убежище в его квартире и которая любила в жизни только его одного.На столе гостиной Кост заметил потушенную сигарету в пепельнице и голубую чашку. Это она ее подарила, попросив уделять время для утренней чашки кофе. Только одной. С ней. Он попробовал, согласился, а затем старые привычки опять взяли свое. Затем она стала время от времени подсовывать ему эту чашку, чтобы присвоить его. Окончательно.Он звал все громче и громче, заходя в каждую комнату, остановился перед закрытой дверью ванной и взялся за ручку, не осмеливаясь толкнуть или постучать. Отказываясь признать то, что уже знал. Он много раз прошептал ее имя перед тем, как решиться.С другой стороны двери в красной воде, уже ставшей холодной, плавало ее тело. Плывя в невесомости, длинные черные волосы собрались короной вокруг лица. Обращенные к потолку запястья в глубоких порезах. Он что-то кричал, это уж точно. Чтобы вынуть ее из ванны, он погрузил в воду обе руки, заведя их под спину и ноги. В состоянии неустойчивого равновесия ударился о раковину. Упало письмо.Он приподнял ее, будто спящую. Вода струилась с ее волос, с кончиков пальцев рук и ног. Чувствуя себя одновременно охваченным горем и совершенно обессиленным, Кост позволил себе соскользнуть по стене, все еще держа ее на руках. Он плакал, точно плакал. Он сжал ее — слишком сильно, как она сказала бы, — и поцеловал прямо в губы, словно у него еще оставалось время любить ее.С трудом встал, чтобы наконец положить ее на кровать. Очень нежно. Растянулся рядом, говоря с ней, прикрыв ее покрывалом, прося прощения, сам не зная почему. Почему?Он побежал в ванную, повсюду разыскивая письмо: на краю раковины, на полке с ее духами, даже на полу; затем встал на колени у ванны. Там перед ним плавали две размокшие страницы, равномерно окрашенные голубоватым. Извинения или упреки, которых он так никогда и не прочитал.Остальные его воспоминания были достаточно расплывчатыми. Он чувствовал лишь ярость и горе; эти смешанные чувства вызывали у него бешеное желание выть и рухнуть на пол, желание слушать слова утешения или избить кого-нибудь, кто случайно подвернется под руку.Когда Кост снова вернулся к ней, ему показалось, что он ничего никому не говорил, а так и лежал здесь, вытянувшись. Затем, уже посреди ночи, он позвонил Матиасу. Только попросив его приехать — остальное сообщила интонация. По дороге друг проскочил на красный свет всюду, где только возможно, сломал одно или оба боковых зеркала и меньше чем через пятнадцать минут тяжело застучал кулаками в дверь. Отказавшись подождать, он воспользовался дубликатом ключей, которые Кост ему доверил на всякий случай. Прошел по коридору, потом сунул голову в спальню и увидел два переплетенных тела.Со всей невероятной своей мягкостью, такой удивительной при его внешности, Матиас попытался их разделить. Кост не послушался, принялся протестовать, бил Обена, а тот отбивался столько времени, сколько понадобилось.Друг заставил Коста не оставаться в этот вечер одному и позвонил своей жене, которая приехала их забрать. Два дня он оставался под присмотром семьи Обен, затем решил вернуться к себе, чтобы методично все переломать. И выбросить.В разгромленной квартире он приготовил ванну и на мгновение подумал, что у него больше никогда не будет сил выбраться из этой воды.С того самого дня здесь было пусто — за исключением кровати, низкого столика и диванчика, не было ничего.Долгое время Кост получал корреспонденцию на ее имя, ничего не делая, чтобы это прекратилось. Какие-то официальные организации, какие-то косметические фирмы или интернет-магазины одежды считали, что она еще жива, и его это устраивало. Целиком и полностью.Даже сейчас он воздерживался от того, чтобы спать на ее стороне кровати.Глава 25Конец дня не принес, как говорят полицейские в своих рапортах, ни одной детали, которая могла бы продвинуть расследование. В районе Бельведер Ронан и Де Риттер не собрали никаких свидетельств. Прослушка телефона Бебе Кулибали спокойно шла в ожидании звонков. Что касается прессы, журналист Марк Фарель оказался единственным, кто согласился чуть подробнее поговорить об источнике, снабжающем средства массовой информации сведениями в реальном времени. Тот связался с ним по номеру, который Сэм распорядился определить и который привел их к телефонной кабине. Блок номер 14583, зона 75056, коммутатор 10681, кабина 95, улица Шевалье, Париж, 13-й округ. Фарель добавил, что информатором был мужчина. Дохлый номер. Сэм сделал вывод из последних слов журналиста:— Он настоял, чтобы я подчеркнул для тебя его «готовность сотрудничать со службами полиции в ожидании аналогичной любезности».Классическая формула вежливости для такого рода работничков, для тех, у кого главные орудия труда — адресная книжка и коллекция визитных карточек. Фарель в одинаковой мере считал себя и полицейским, и журналистом, и, как многие полицейские, был достаточно увлечен своей профессией, чтобы посвятить ей жизнь. Как и полицейские, он обладал своими информаторами — платными и бесплатными. Минимальная база для репортера-криминалиста. Как и всякий полицейский, он прятался ночами в машине. Как и всякий полицейский, расследовал. Он очень уважал эту профессию — настолько, чтобы позволить себе врасти в нее, постоянно задаваться вопросами. Профессия озадачивала его, заставляла быть лучшим, держать руку на пульсе. Он жрал вместе с «фараонами», иногда выпивал с ними, потому что профессия этого требовала, но особенно потому, что не хотел другой жизни. Существовать на грани между хорошим и плохим, созерцать очень плохих «красавчиков», крупных преступников — еще одно увлечение. У полицейских тоже такое бывает. Это не делало из него крутого парня. В Иль-де-Франс была добрая сотня таких — прожженных волков и охотников, каждый со своим методом, и единственной точкой пересечения служили контакты. Без этих контактов даже самое лучшее перо создаст лишь литературное произведение, вымысел. Без них нет журналистского расследования, и если судить о квалификации Фареля по размеру его сети, он честно заслуживал место в рядах уголовной полиции.Марк быстро ухватил, что информация становится все более и более точной по мере того, как приближаешься к сути. В его контактах смешивались все социальные слои, но невозможно было не отметить, что там больше секретарей, чем начальников, больше низших сотрудников уголовной полиции, чем заслуженных капитанов, больше тех, кто ведет записи, а не тех, кто их читает. Больше чем за двадцать лет своей журналистской деятельности он создал сеть для ловли информаторов и слухов. Однако в его записной книжке было очень мало народу из уголовной полиции 93-го департамента, и Кост не принадлежал к их числу. А вот лейтенант Обен, наоборот, был записан.* * *Когда собрание закончилось, Кост отослал свою группу немного поспать, уточнив, что завтра к 7 утра уже надо прибыть на мост.Через двадцать минут он уже был у себя. Ключ лишь один раз повернулся в замочной скважине. У Коста была привычка всегда закрывать на двойной оборот, а сейчас одного не хватало. С тех самых пор, как она ушла, он больше никогда не возвращался домой без некоторого опасения, что за дверью целая жизнь, которая может взять и покачнуться. В коридоре горел свет, в гостиной тоже. Капитан снял пальто, положил его на софу, но оставил оружие в кобуре, наполовину спрятанной под свитером, который немного оттопыривала рукоятка пистолета. Из кухни до него долетела напеваемая мелодия. Он знал этот голос.— Добрый вечер, Алиса.— Привет, Виктор. Мог бы, по крайней мере, войти как настоящий полицейский, с пистолетом в руке… А вдруг это вор сюда забрался?Кост притворился раздраженным.— Вор, у которого есть ключи и который закрывает за собой дверь? Кстати, мы обменялись ключами на всякий случай, если одному из нас будет нужен дубликат, а не для того, чтобы я обнаруживал тебя у себя бог знает в каком часу. Ты что делаешь?На первый взгляд Алиса готовила, но, обследовав содержимое кастрюли, Кост удивился, какую грязищу она развела у него в кухне, чтобы соорудить нечто изначально задуманное, видимо, как спагетти с томатным соусом.Девятнадцатилетняя Алиса, босиком, в джинсовых шортах, слишком коротких, чтобы считаться приличной одеждой для выхода на улицу, и тонком свитере, черном, растянутом, открывающим взгляду плечо. Она была его соседкой меньше года и уже начала заводить дурные привычки.— А если б я был не один?— Ты? Ты одиночка, Виктор, ты никого к себе не приводишь. И потом, между нами, как ты себе все это представляешь? Ты свою квартиру вообще видел? Здесь ни одна женщина не останется дольше четверти часа. — Она обвела взглядом комнату. — Никакой мебели — такое впечатление, что ты только вчера переехал… Нет, у меня никаких опасений: в твоей пещере ни для кого нет места.— Но ты-то здесь, разве не так?Несколькими месяцами раньше, в спешке и особенно не задумываясь, Кост скрепя сердце пообещал ее родителям приглядывать за ней. Приехав на учебу, Алиса уговорила их оставить ее одну в столице, однако без достаточных средств для оплаты студии в Париже. Вот так Кост и заполучил навязчивую девицу в качестве новой соседки по лестничной площадке. Она посещала курсы Флоран[85], хотела стать актрисой; он же сильно сомневался, что у нее есть изюминка и достаточно очарования, чтобы этого достичь.— Что бы ты там ни наэкспериментировала в этой кастрюле, обо мне можешь забыть: я недавно ужинал.— С женщиной?— Да.— Хорошенькой?— Несчастной.— Хорошенькой? — повторила вопрос Алиса.— Очень.Она наигранно состроила недовольную детскую гримаску и выключила плиту. Нет, сегодняшний вечер не обойдется без ее стряпни.Кост растянулся на диване и включил телевизор, без звука и с бегущей строкой. Понеслись изображения Института судебно-медицинской экспертизы, заброшенных заводов в Пантене и коттеджей в Пре-Сен-Жерве. Вот оно. Красная ковровая дорожка на пути к коллективной паранойе и куче неприятностей. Капитан закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании. И почувствовал, как ее тело прижалось к нему.— Ты чего?— Укрываюсь в безопасном месте. Ты же обещал меня защищать, разве не так?— Никогда. Я сказал, что буду приглядывать за тобой время от времени.Она подняла его руку, скользнула ниже и — добровольная пленница — положила ее на себя. Он отодвинулся в сторону, вынул пистолет, который врезался ему в спину, с металлическим лязгом вынул обойму и досланный патрон, а затем положил все на стол.Снова открыв глаза, Кост не знал, сколько времени прошло. Очевидно, достаточно, чтобы телекомментатор исчез, уступив место полицейскому репортажу. Ничего другого не показывали. Сериалы про полицейских, фильмы про полицейских, полицейские репортажи. Он так по-настоящему и не понял, почему люди ненавидят полицию в жизни настолько же сильно, насколько обожают на экране.Ее дыхание было тихим; Кост чувствовал, как каждый вздох зарождается и замирает у нее в горле. Он тихонько встал и взял ключи девушки, чтобы открыть ее студию. Приоткрыл дверь в спальню. Вернувшись к себе, легко поднял Алису и без труда пересек коридор, разделявший две квартиры, чтобы положить ее в кровать. Закрыл ее одеялом.— Я знаю, что ты не спишь.— Да, но мне нравится, когда ты меня носишь, как принцессу… все девушки мечтают о прекрасном принце. Я заставляю мечтать своих приятельниц по театральным курсам. Я говорю им, что днем ты гоняешься за убийцами… — Повернувшись к нему на три четверти, она посмотрела на него в упор и понизила голос: — …И что вечером ты мой, Кост.— Я не тот человек.— Поцелуешь меня?— По-прежнему нет, Алиса, нет.Капитан тихонько закрыл за собой дверь и вернулся к себе варить кофе. 23.50, ночь не заканчивается. В кухне он улыбнулся, заметив совсем новую упаковку сахара. На потрепанном стикере, умолявшем его о покупке уже много недель, Алиса написала «сделано» и добавила: «Обращать чуть больше внимания на хорошенькую соседку».Держа голубую чашку за верх, чтобы не обжечься, Кост снова устроился на софе и вынул из кармана конверт. Получен этим утром, на конверте лишь его имя и фамилия, написанные от руки. Внутри обнаружился листок бумаги, сложенный вдвое:Код 93Смерть от удушения — 23 июня 2011 годаШан-де-Ром, Ла-КурневКост положил в карман ключи от машины — и во второй раз открыл письмо уже в помещении уголовки, в это время обезлюдевшей. Даже дежурная часть, и та пустовала, то есть ночной дежурный на вызове. Некоторое время капитан сидел спокойно.Благодаря дате он без труда нашел нужное дело. На этот раз у жертвы было имя — Виолетта Джурич. Сведения снова оказались точны. Найдена мертвой в Шан-де-Ром, Ла-Курнев, 23 июня 2011 года, с забитой глубоко в горло тряпкой. Убийце только и оставалось, что зажать ей нос, как это делают, когда дразнят ребенка. Должно быть, она умерла меньше чем за две минуты, но в некоторых ситуациях две минуты — это сто двадцать долгих секунд.И снова разбирательство показалось ему достаточно кратким — для убийства, может быть, даже чересчур. Дело было поручено следственной группе 02 капитана Лары Жеврик, но довольно быстро руководство расследованием взял на себя его бывший заместитель Матиас Обен — после объединения процедур программой SALVAC. В протоколе содержалось упоминание о серии убийств проституток в кочевой общине, которую выдала программа анализа преступлений, как схожих с убийством Виолетты Джурич. Согласно документам, расследование в числе похожих было передано полиции нравов Парижа.Кост закрыл досье, чувствуя, что у него все опускается внутри, и видя, как исполняется то, чего он опасался с того самого мгновения, как получил второе анонимное письмо. Было достаточно просто перечислить вслух факты, чтобы понять, что все это, к сожалению, слишком удачно совпадает.На той же неделе Кост наткнулся на два необычных убийства, постановочных, заметных и распиаренных. Кастрированный и сожженный заживо — или, если угодно, зомби и самовозгоревшийся. Параллельно его внимание привлекли к убийствам двух неизвестных — изнасилованная и накачанная наркотиками девушка в незаконно заселенном доме, и проститутка на стройке в цыганском лагере. Двое бродяжек без семьи и близких; расследование их гибели, которым занимался Матиас Обен, благодаря сверкам и сопоставлениям SALVAC заняло на удивление мало времени. SALVAC, которая скоро окажется в руках темной фигуры из уголовной полиции — Люсьена Мальбера…В тишине помещения архива Кост пробормотал:— Матиас, Матиас, во что ты меня втравил…Затем он подумал, что так и не наведался в Анси.Глава 26Ронан припарковался у домика, адрес которого накануне указала ему Йоханна.— Уверен, что для тебя это удобно? — беспокоилась она.— Мне по дороге. Почти. Кост назначил нам встречу на семь часов. Я вроде все верно рассчитал, так что полный порядок.В шесть пятнадцать она вышла на лестничную площадку, закутанная как эскимос, и сделала ему знак присоединиться.— Кофе?Выйдя из машины, Ронан похлопал руками, словно это могло прогнать холод.— Если быстро.Он сел за столиком в кухне, а Йоханна снова зарядила кофемашину. Внутреннее убранство озадачило его, что-то не вязалось между собой; на его вкус, тут было слишком семейно. Наверху раздалось нечто вроде «дрожи земли». Звук скатился вниз по лестнице и яростно влетел на кухню в виде двух мальчишек с заспанными глазами и растрепанными волосами, бросившихся в ноги Де Риттер. Внезапно интерьер счастливой семьи стал куда уместнее.— Ты собиралась уйти, не поцеловав нас, — с упреком сказал мальчик в голубой пижаме.— Ага, ты нас не поцеловала, — повторил мальчик в зеленой.— Я никогда бы этого не сделала, ангелочки мои.Их глаза обратились к вошедшему.— Это кто? — осмелился спросить одетый в зеленую пижаму.— Это Ронан, я теперь работаю с ним.— Он симпатичный?— Скорее просто интересный, — оборвал его суровый голос. В дверном проеме возник мужчина в белой футболке и трусах. — Карл. Муж. Йо мне много говорила о вас.Легко представить, в каких выражениях.— Очень приятно. Ронан. Все, что она могла сказать вам обо мне, безусловно, правда.— Искренне надеюсь, что нет, — с улыбкой ответил Карл.Йоханна была на верху блаженства отмщения. Карл Де Риттер забрал два цветных комка, еще цепляющихся за шею матери.— Дети, идите баиньки, у вас есть право закончить ночь в нашей кровати, давайте.Зеленый и голубой позволили унести себя, адресовав маме тихие «до свидания». Зеленый показал Ронану язык.Скорость, с которой тот выдул свой кофе, была пропорциональна его смущению. Женщина сделала контрольный выстрел.— Может, теперь ты перестанешь называть меня Грузовиком?Если б Ронан обладал способностью исчезать…Перед тем как открыть дверь на холод, она снова закуталась, будто эскимос. В другое время нелепый наряд, а особенно нордический свитер со снежинками, как у Сары Линд в сериале «Убийство», открыл бы Ронану неограниченный кредит тяжеловесных шуток, но теперь об этом — по крайней мере, на несколько дней — не могло быть и речи. Он промолчал.Будучи не особо злопамятной, Йоханна облегчила поездку в машине, завязав разговор.— Расскажи мне о вас, о группе. Как давно ты уже работаешь с Костом?— Скоро семь лет; Сэм около двух.— Завербованы или случайно попали?— Ты единственная, кого не выбирали. Во всяком случае, насколько я знаю. Кост сам набирает личный состав.— Почему ты? Почему Сэм?— Это долгая история, и не одна. Чтобы тебе их рассказать, мне понадобится больше одной чашки кофе. Если хочешь, задай мне снова этот вопрос как-нибудь вечером, когда я буду выпимши.* * *Прибыв к зданию уголовки, машина без опознавательных знаков, принадлежащая следственной группе 01, направилась к подземной парковке. Там они столкнулись с сотрудниками отдела поисков и расследований. Пять здоровенных парней, большинство из которых были заняты тем, что, накинув пуленепробиваемые жилеты, копались в багажнике автомобиля быстрого реагирования. Ронан обратился к первому, сверявшему номер своего автомата:— На дискотеку?— Ага. Там уже веселье, не хотелось бы опоздать.— Кто же поднял вас в такую рань?— Парни из района Бас устроили карательную экспедицию с «калашами» в район От. На земле найдено сто пять гильз, единственный раненый — в ногу выше колена. Даже пободаться между собой не умеют. Чертовы любители.Засунув автомат между двумя сиденьями, он добавил в немного ковбойской манере:— Двигаем на встречу с двумя группами быстрого реагирования, чтобы прогуляться по городу.— Замечу, ты говоришь так же плохо, как президент.— Проваливай, дурень несчастный.Глава 27Разбудил Коста, растянувшегося на кушетке в кабинете, Сэм с круассанами.— Ты что, спал здесь?— Нет, не мог заснуть — и пришел послушать что-нибудь касающееся Бебе Кулибали. Должно быть, задремал.— Что-нибудь интересное?— Ничего. Он звонил преимущественно своей маме — да, вот так, с мамой он всегда хороший.— Бедняга… Я напоминаю тебе, что он все же потерял яйца. Он дорого заплатил.— Да, я и сам раздумываю, что могло бы компенсировать ему такое.— Жеврик тебе уже рассказывала свою историю? Про типа, который дал отрезать себе палец за кило конопли? Если палец приравнивается к килограмму дури, пару семенников можно к нему приравнять?— У тебя расчеты выглядят так просто… Должно быть, помогаешь детишкам с домашними заданиями.В кабинете появились Де Риттер и Ронан.— Вы что, спали вместе, шалунишки?* * *Позже, проглотив несколько крох на завтрак, Кост поставил точку. Он попросил Ронана задействовать своих уличных информаторов, чтобы найти связь между Кулибали и Самоем. Сэму досталась миссия контролировать городскую систему видеонаблюдения за телефонной кабиной, откуда журналист Марк Фарель получал информацию. Если немного повезет, там можно будет заметить силуэт той птички, что ему напевает. Де Риттер было поручено связаться с Леа Маркван, патологоанатомом Института судебно-медицинской экспертизы, чтобы уточнить, звонит ли мобильник в грудной клетке Франка Самоя и можно ли сейчас извлечь его оттуда.— Мне же надо, чтобы вы прикрыли меня; я должен провести день в городе и не хочу афишировать свое отсутствие. Итак, если Дамиани поинтересуется насчет меня…Сэм перебил его:— Никакого риска, с чего бы ей заявляться сюда в воскресенье.Кост почувствовал себя смущенным.— А что, сегодня воскресенье?Из-за всей своей работы в выходные и ночей, проведенных в кабинете, он начал чувствовать себя карикатурным полицейским из какого-нибудь телефильма — и понимал, что это нехорошо.— Когда проверите все это, посидите в ресторане за счет следственной группы, а потом отправляйтесь по домам, увидимся в понедельник.После его ухода Де Риттер подошла к Сэму и позволила себе проявить любопытство:— Он часто так уходит, не сказав, куда?— Он уходит куда захочет и когда захочет — ибо начальник.— И вы не задаете никаких вопросов?В разговор вступил Ронан:— Потому что не хотим никаких ответов. Тебе всего лишь следует знать, что это доверие, так сказать, обоюдно, а карьера полицейского длинная и куда рискованней, чем, например, у булочника. Не сегодня так завтра ты, без сомнения, будешь нуждаться в нем. Пошли, натягивай свое пальто, мы отведем тебя обедать по приказу капитана. Будешь благоразумной — получишь историю на десерт.Глава 28Между Дворцом правосудия Бобиньи и уголовной полицией 93-го департамента угнездилась улица Эгалите[86]. Лучшего названия для территории между полицией и правосудием просто невозможно найти. В одноэтажном коттедже Луиджи Мальдонадо со свежеприбывшей из Италии семьей решил открыть здесь «Ла Молизана» — ресторан, главный зал которого находится в гостиной, а терраса — в саду, создавая впечатление, что ты у кого-то в гостях. Прямо на лужайке у дома в качестве рекламы стоял негодный старый «Фиат Чинквеченто», бело-красно-зеленый под цвет флага страны-изготовителя, как будто пьяный разносчик пиццы нашел удачной идею оставить здесь автомобиль, который с тех пор и не трогался с места. Несмотря ни на что, здесь лучшая пицца в районе — отличная жрачка для полицейского. Отсюда и сегодняшний выбор.Де Риттер встала, не очень уверенно держась на ногах.— Я позвоню мужу, предупрежу его, что немного задерживаюсь. — Она подняла пустой стакан, который только что уронила на стол. — А еще чтобы он заехал за мной.Проходя, Йоханна толкнула стул, затем еще два, и Ронан подмигнул официанту, давая понять, что всё под контролем. Сэм же всего лишь перестал жевать.— Кому?— Мужу.— Но разве она не…— Нет, замужем, двое мальчишек; и этим утром я свалял хорошего дурака.— Представляю себе этого мужа, который возится с банкой варенья, когда крышка никак не дается…— Не обманывайся, он скорее датский здоровяк-домосед. Совсем неплохой и к тому же полный дурак.На обратном пути Йоханна толкнула те же самые стулья, которые поставили было на место.— О чем вы говорили?Не давая себе труда приукрашивать, Ронан повторил свои слова. Вторая бутылка полусладкого размыла все фильтры приличий.— Я говорил, что твой дурак-муж лучше, чем я мог бы подумать.— Не знаю, должна ли я принять это на свой счет, но по отношению к нему ты очень любезен. Зато я вижу, что ты уже достаточно созрел для сплетен. Так говори же, мужик!Ронан неуклюже встал в оборонительную позицию в воображаемом сражении.— Ну, давай, у т… тебя право на два вопроса, не больше, так что не ошибись в приоритетах своего любопытства.Учитывая его состояние, последние слова этой длинной фразы были сказаны таким заплетающимся языком, что остальные двое из компании покатились со смеху в этом зале, где остались единственными клиентами.Мгновение Йоханна размышляла.— Мой первый вопрос касается тебя. Как Кост, выглядящий таким разумным человеком, мог принять к себе в группу тебя, лейтенанта Ронана Скалья? И вообще, Скалья — это Корсика, разве не так? Ты чего делаешь в девяносто третьем?— С Корсики моя мать, а я никогда туда и носа не совал; я люблю море, но не горы, а еще не люблю взрывов. Это и есть твой вопрос?Сэм вернул его в рамки.— Ну да, я же обещал тебе десерт… Как я, Ронан Скалья, мог вступить в группу Корсики.— Коста.— Ага, Коста.Как на театральной сцене, Ронан принялся рассказывать, сопровождая свои слова жестикуляцией — возможно, слишком сильной…— Несколько лет назад я был начальником следственной группы в комиссариате Обервилье. Меня вызвали на труп — самоубийство, канал Урк, утро, лето. Того типа удалось вытащить из воды, я позвал коллег из речной полиции — на катере с эхолокатором, но никаких сюрпризов под водой не обнаружилось. Единственное, что удалось — это собрать толпу ДЗ.— ДЗ?— Это такое расхожее полицейское выражение — дураки-зеваки. Так я продолжаю?Де Риттер изобразила улыбку.— Да, пожалуйста, у тебя так хорошо получается…— Проблемой с тем самоубийством были руки, связанные за спиной; метод довольно редкий, но так делают, и я знаю почему. Только вот дежурный следователь не захотела слушать мои объяснения и передала дело уголовной полиции, убежденная, что это убийство. Первым сотрудником уголовки девяносто третьего, с которым я имел дело, оказалась капитан Лара Жеврик. Хочу сразу сказать, она мне понравилась. Вся такая кругленькая, слишком накрашенная — и сразу принялась орать во все стороны приказы тем гнусавым голосом, от которого мне до смерти захотелось ее прибить. Я попытался донести до нее свое мнение, но лучше б я подождал, пока меня спросят. Жеврик гавкнула, что это не мое дело и что она никогда не видела самоубийцы с руками, связанными за спиной. Тогда я дал задний ход. Вот так я и встретил Коста.— Подожди, Кост и Жеврик на одном и том же деле?— Нет, Кост был там простым сопровождающим, наблюдателем. У Жеврик чувство такта как у потерявшего управление бульдозера, и она настроила против себя большинство подразделений, а это на самом деле не лучшая реклама. Ты быстро усвоишь, что три четверти хороших дел, которые рассматриваются полицией, приходит из комиссариатов. Тем более имеет смысл сохранять с тамошними хорошие отношения.Де Риттер выразила сомнение.— Но в данный момент я скорее согласна с капитаном Жеврик: это похоже на убийство.— Верь мне, я начинал службу в комиссариате на окраине Финистера, а там один из самых высоких по Франции показателей самоубийств. Меня неплохо натаскали в том, что касается тысячи и одного способа свести счеты с жизнью. И вот когда Кост отвел меня в сторону и попросил сказать, что не дает мне покоя, я объяснил ему, что это силок. Просто так по своей воле не утонешь. Инстинкт самосохранения сделает так, что ты в любом случае не останешься под водой.Молчание Йоханны, наконец-то увлекшейся этой историей, побудило его продолжать.— Хорошо, сейчас набросаю в общих чертах. Сперва ты связываешь себе ноги, затем конец веревки завязываешь особым узлом, в который просовываешь руки. Посвящаешь несколько секунд воспоминаниям о том, какое дерьмо твоя жизнь, и прыгаешь. Разумеется, когда ты оказываешься под водой, инстинкт самосохранения берет свое: ты пытаешься подняться на поверхность, бьешься, но силок сжимается, и подняться невозможно. В общем, возможно, это было и преступлением, но с той же вероятностью можно было утверждать, что это самоубийство.— Умно. Зловеще, но умно. А потом?— Затем Жеврик, все так же уверенная, что имеет дело с убийством, захотела во что бы то ни стало обследовать труп, чтобы поискать следы борьбы или защиты. Дело за малым — перевернуть труп. Но, учитывая палящую жару, установившуюся с начала июля, и то, сколько времени он пробыл в воде, брюхо у него раздулось и кожа размягчилась. В общем и целом, это была крайне неудачная мысль, но раз уж она пришла в голову капитану Жеврик, та вцепилась в нее и приказала двум подчиненным перевернуть труп, чтобы положить его на живот. Я предложил ей подождать сотрудников похоронного бюро, привычных к такого рода ситуациям. Меня снова едва не испепелили, и я оставил все как есть.Де Риттер начала предполагать самое худшее:— Только не говори мне, что…— Ну да… Едва тело перевернули, кожа на брюхе порвалась, и все, что было внутри у этого типа, хлынуло на асфальт. Литров десять каши из внутренних органов, разжиженных гнилостным газом; ближайших из ДЗ, как по команде, вытошнило.— Дураков-зевак?— Ну да. Некоторые грохнулись в обморок, другие завопили, но большинство вывернуло желудки. Капитана Жеврик оставили лицом к лицу с ее глупостью, и я предложил Косту известить семью покойного.Известить о кончине. Испытание, через которое каждому полицейскому однажды приходится проходить. Одна из ситуаций, которых Де Риттер опасалась больше всего.— Не очень тяжело?— К этому привыкаешь. Ты их не знаешь, не знаешь их близких, это горе тебя не касается. Ты всего лишь посланник.В спор вступил Сэм:— Особенно потому, что мир Ронана вертится вокруг Ронана, а все прочие его не колышут.Де Риттер спросила, чем закончилась эта история.— Так что? Убийство или самоубийство?— Если я все хорошо помню, это было первое вскрытие доктора Маркван, тогда только пришедшей в Институт судебно-медицинской экспертизы. Она подтвердила версию самоубийства, и дело так и осталось у нас. Неделю спустя мне позвонил Кост, а еще через два месяца я вошел в состав его группы.Де Риттер, добивая вторую бутылку вина, наполнила три стакана и повернулась к Сэму:— А ты? Как ты пришел в эту команду? Другая невероятная история?Ронан прервал ее:— Извини, у тебя кончились патроны. Было право на два вопроса, и я на них ответил.Глава 29Лионский вокзал. Кост вынул из автоматической кассы билет на поезд в направлении Анси. Он не стал заходить домой, рассчитывая остаться ровно столько времени, сколько понадобится на долгий разговор с другом.В дороге капитан некоторое время понервничал по поводу занавески на боковом окне, ища, как сделать, чтобы ослепительное зимнее солнце не било в глаза. Затем устал бороться и почувствовал себя смешным, оценив по достоинству ощущение нежного тепла на лице. И уступил гипнотическому очарованию несущегося мимо пейзажа.Чтобы известить Матиаса о своем прибытии, было достаточно послать короткую эсэмэску. «С удовольствием», — последовал ответ, а еще несколько минут спустя сообщение «Все хорошо?». Кост не ответил, так как все было нехорошо.Прибыв на вокзал Анси, он почувствовал, будто, по сравнению с 93-м департаментом, попал в фантастическое место, в какой-то Диснейленд. Ощущение новизны, чего-то непривычного объяснялось тем, что перед ним были Альпы и отдыхающие с лыжами или сноубордами, в зависимости от поколения. Свежий воздух и простор. Кост снова подумал об ордах бродяг и криминальных типов, окружающих вокзалы в Сен-Сен-Дени. В другом месте другие методы работы. Должно быть, здесь работа имела привкус праздника.— Увлекся?Кост обернулся — и на долю секунды здесь остались только двое друзей, которые бросились друг другу в объятия.— Ты хочешь сказать, офигел?Разговор продолжился в машине; основная тема была нарочно забыта и уступила место безобидной болтовне. Матиас совершил мысленную экскурсию в прошлое.— Помнишь о прошлогодней операции поддержки с отделом расследования и поиска? История с югославами в шестнадцатом округе.— Прекрасно помню. Проникновение во все чековые книжки корпорации «Монтрё» и покупка шампанского в элитных винных магазинах великолепного Парижа. Почти миллион ущерба.— Их сцапали, когда они складывали в грузовик ящики «Редерер Кристалл» по девятьсот евро за бутылку. Помнишь, когда их окружили и крикнули «полиция!», вся улица так и замерла.— А то! В шестнадцатом округе, когда орешь «полиция», всех будто парализует, даже тех, к кому это не относится. А когда произносишь «полиция» в девяносто третьем, всякая шпана слышит «пли» и вынимает оружие.— Ладно, считай, здесь ты словно в шестнадцатом. Вот уже три дня, как я тут работаю и еще не нарвался ни на удар правой, ни на оскорбление — разве не хорошо?— Признаю, неплохо. Судя по всему, новая обстановка на тебя повлияла. Кстати, если ты знаешь в этих краях хороший ресторанчик, делись.— Ни в коем случае! Лора нас ждет, она у плиты с самой твоей эсэмэски, и если ты хочешь, чтобы я еще немного пожил, мы немедленно возвращаемся ко мне, и ты говоришь «ням-ням» на все, что она поставит на стол.* * *Лора Обен встретила их на пороге. Дом с Монбланом на заднем плане, красивый, как картинка на рабочем столе компьютера, затерявшийся в конце извилистой дороги, по которой мог проехать только один автомобиль, и то с трудом. Кост крепко обнял Лору.— Ты приехал вот так, без багажа, очертя голову?Матиас также погрузился в размышления: он знал, что друг никогда не выходит из своей квартиры без важной причины и что для него даже Анси — это уже слишком далеко. Отведя его в сторону, он шепнул:— Пообедаем, а поговорим потом, идет?Тот выразил свое согласие, дружески сжав его плечо.* * *Косту хотелось, чтобы эта трапеза никогда не заканчивалась. Как и ожидалось, Лора угробила все блюда от закусок до десерта. Но в них обоих неуловимо чувствовались перемены. Их движения были более уравновешенными, слова — более спокойными, из разговора исчезли обычные упреки. Счастье в хрупком карточном домике, которое он сейчас пустит по ветру…— А Габриэль, как ему новая жизнь горца?— В деревне Блюффи есть десяток парней его возраста, и за день он уже завел себе кучу новых приятелей. Мы вполне утешились.Лора убрала его тарелку, которую уложила на стопку других.— А почему бы тебе не обосноваться здесь? Мы, может быть, найдем тебе здесь два-три убийства, если это единственное, что удерживает тебя там.— Надо подумать… но сейчас я всего лишь приехал на денек посмотреть, как Мат выкручивается здесь без моей помощи.Ни она, ни Матиас не купились на этот спектакль.Наконец Лора приготовила две чашки кофе и, сославшись на то, что ей нужно в город за покупками, оставила мужчин вдвоем. На пороге она встретилась с Костом взглядом и без единого слова пообещала убить его собственными руками, если, вернувшись, обнаружит, что хоть что-нибудь изменилось в неустойчивом равновесии их новой жизни.* * *Во внутреннем кармане куртки Кост ощущал тяжесть двух анонимных посланий. Он знал, что сейчас положит их на стол и услышит, что об этом скажет его друг. Капитан лишь хотел бы, чтобы годы на полицейской работе, когда они молча защищали друг другу тыл, избавят его от поведения киношного преступника вроде тех, что делают вид, будто падают в кресло, когда им представляют удручающие доказательства. Матиас был сделан не из этой гнилой древесины.Глава 30Обен хранил молчание, не зная, с чего начать. Даже не притронувшись к разложенным перед ним двум листочкам бумаги, он издали прочитал то, что на них было написано:Код 93. Передозировка — 16 марта 2011. Сквот в бывшей мэрии Ле-Лила.Код 93. Смерть от удушения — 23 июня 2011.Шан-де-Ром, Ла Курнев.— Я собирался тебе позвонить.— Уже нет необходимости, я приехал.Матиас встал и направился к старому предмету обстановки, заключавшему в себе домашний бар крепких напитков. Взял два стакана, настолько маленькие, что их можно было смело наполнить неразбавленной водкой.— Лора хотела подать на развод… — Он залпом опустошил свой стакан. — Я не пытаюсь извиниться за все, что сделал, но она, безусловно, хотела уйти, забрав Габриэля.— Я здесь не для того, чтобы арестовать тебя, а для того, чтобы понять. Представляю себе, почему ты ввязался в это дерьмо, но что это за дерьмо, пока не могу ухватить.— Два года назад меня вызвали прямо к Гальенну, заместителю директора уголовной полиции. Это он оказывал давление на комиссара Стевенена, чтобы меня назначили руководителем SALVAC в уголовке девяносто третьего. Он пообещал мне перевод в Анси в течение года, если я окажу им несколько услуг. В конечном итоге на это потребовалось вдвое больше времени.— Услуги какого рода?— Отложить в сторону определенные случаи. Только убийства и только «невидимок».— Уточни, что значит «невидимки».— Нарики, шлюхи, беспаспортные, бродяги, бессемейные… наконец, обнаруженные недостаточно близко к нашим границам или вовсе не на той территории, чтобы заявлять о трупе.Получив два анонимных послания, Кост приготовился к достаточно некрасивой и, без сомнения, запутанной истории. Но слышать ее было совсем другое дело.— И как ты этим занимался?— Разумеется, благодаря SALVAC. Под предлогом, что компьютер якобы нашел совпадения между случаями, я забираю дело, звоню постоянному судье и объясняю ему, что подобными делами уже занимается другая полицейская служба в другом департаменте. Тот дает разрешение передать им их все, я закрываю дело, и оно исчезает с нашего баланса.— Подожди, а документы?— Я помещаю экземпляр досье в наши бумажные архивы на тот случай, если дело каким-то образом вернется, и уничтожаю остальные три экземпляра. У полицейского, который изначально передал мне это дело, вопросов не возникает. Так все и происходит.— Но судья?..— Судья никогда не дает себе труда связаться с коллегой из отдела, куда дело якобы ушло. Ты видел кабинет судьи? Они там окружены более чем двухметровыми стопками — неужели ты думаешь, что они будут беспокоиться из-за дел, от которых им удалось избавиться?— А как же аналитики по уголовным делам из SALVAC?— Я никогда не общался с ними напрямую. Я лишь заявляю, что нашел сходство оперативных процедур, но их не предупреждаю. Все делается и остается в моем кабинете.— В нашем кабинете.— Да, я, конечно, ждал момента, когда ты был на отдыхе или на выезде.— Ты говоришь, что все уходит с нашего баланса, однако оно зарегистрировано в государственной системе обработки выявленных преступлений, которую ты не можешь изменить.— Государственная система обработки выявленных преступлений — звучит внушительно, но, по сути, это обычный кабинет, где некий служащий контролирует и регистрирует информацию. Предоставляю тебе возможность задействовать свое воображение. Для меня стимулом была семья, которая разлетелась бы вдребезги, если б мой перевод не состоялся в самое ближайшее время. Может быть, дела падали на бедного администратора, у которого ребенок-инвалид и проблемы с алкоголем. Или уж не знаю, каким было средство давления, которое нашли, чтобы заставить его нажать на клавишу «удалить» своей клавиатуры и стереть из системы дела, которые мне удалось похоронить. Сокрытие убийств требует тщательной организации, но есть только двое, на кого давят: тот, у кого в руках дело, и тот, кто его регистрирует.Кост покачал головой, как если б хотел отрицать все разом:— Черт, это не может быть настолько легко.— Проще простого, Кост… проще простого.— Но зачем? Процент убийств у нас выше, чем где бы то ни было, пусть так; но из-за этого прятать мертвецов — извращение какое-то…— Не так уж и выше, есть и другие случаи. Слышал о полицейских начальниках, которые просили свои комиссариаты придержать цифры до конца месяца, чтобы те остались благоприятными, и прятали остаток преступлений под сукно? Был период, когда не регистрировали примерно четверть легких правонарушений. В результате уровень преступности остается прежним, а министр продолжает сидеть в кресле, не попадая в зону турбулентности. Он поздравляет префекта, который борется за место под солнцем. Префект же в свою очередь хвалит начальника полиции департамента, который уже видит себя в его кресле. Последний обеспечивает существенную премию своему комиссару, и тот оставляет ее себе, не делясь с обычными полицейскими, а этим только и остается, что заткнуться и вернуться к работе. Эти преступления-призраки были спрятаны в скрытой строке учета, называемой «код S». Прятать магазинные кражи или малолетних потребителей гашиша на самом деле не так уж и сложно — это никого не заботит. Но прятать трупы — это уже другая структура. Поэтому пришлось найти новое название. «Код девяносто три».— По крайней мере, довольно прозрачно, — усмехнулся Кост.— Когда умышленно замалчивают убийства, руководствуются любыми соображениями. И если это работает, то дает пространство для других попыток. Марсель, например, вполне мог бы иметь свой «код тринадцать», если б достиг в этом деле привлекающих внимание масштабов.В первый раз Кост поднес стакан к губам. Речи его друга были гладкими, ясными, будто тот рассказывал выученное наизусть. Можно подумать, он долго готовился себя защищать. Не перед правосудием, а перед кем-то куда более бескомпромиссным. Перед ним.— А «невидимки» — сколько ты их стер?Матиас хотел было снова наполнить стаканы, но Кост удержал его, положив руку на предплечье:— Не надо, сейчас Лора вернется. Сколько, Матиас?Тот колебался, хотя знал, отлично знал число. Когда счетчик километров показывал число, оканчивающее на 23, оно буквально прыгало ему в лицо, когда его часы показывали 23, когда на уличном термометре было 23 градуса, это бросал его в дрожь.— Двадцать три.Закрыв глаза, Кост ущипнул переносицу двумя пальцами, как в фильмах Лотнера[87], когда преступник готовится раздавать всем сестрам по серьгам.— У меня не получается представить себе такую организацию — и такое значительное количество жертв, которых «исчезают» просто для хорошей статистики. Слишком оно большое. Где деньги во всей этой истории?— Как ты пришел к такому выводу?— Мир крутится вокруг денег и секса, остальное — исключения. В этом конкретном случае места для исключения я не вижу.— Точно. Я задался теми же самыми вопросами, и почти тут же мне дали понять, что в моих интересах знать как можно меньше.— И все же — двадцать три.— Черт, Виктор, я никого не убил, я просто…— Заткнись. Сейчас для тебя самое лучшее — заткнуться. Кто-то еще в курсе?— Да.— Издеваешься? Кто?— Марк Фарель.— Превосходно. Вот уж выбрал, так выбрал — худший из журналистов…— Но не создает проблем.— Это начинает слегка напоминать беседу двух мафиози… Ладно, расскажи, как, по-твоему, заставить замолчать такого писаку, как он?У Матиаса не было другого выбора, как рассказать все с самого начала. А начало было положено в конце 2011 года…Глава 31Фарелю повезло — день сложился как нельзя удачнее. Обен же, в свою очередь, считал минуты до конца рабочего дня, просто пытаясь не взорваться.Балансируя на кромке крыши террасы уголовной полиции 93-го с видом на город, он докуривал сигарету. У него разболелось левое ухо. Телефонный разговор с Лорой снова скатился к драме и угрозам. Его мозг еще кололи слова «расставание» и «ребенок остается со мной». Выбросив окурок, Обен посмотрел, как тот падает. «Это мог бы быть я», — сказал он сам себе. Прикинул расстояние, отделяющее его от земли. Не так уж и высоко. В лучшем случае он сломал бы себе ногу и всего лишь выставил себя на посмешище.Матиас почувствовал, как грудь его сжимается. Специалист из службы психологического оперативного обеспечения подсказал простое упражнение, которое нужно делать, когда ощущение удушья становится слишком сильным. Следует поискать в памяти спокойное место, защищенное от любых огорчений и любого напряжения, место идеального отдыха, в котором он мог бы спрятаться и подвести итоги. Обен так его и не нашел.Он отступил на шаг. Измучившись морально, решил утомить свое тело в спортивном зале. Не служебном, разумеется, — продуманно расположенный в подвальном этаже между раздевалками и парковкой, казенный зал вмещал только три мата, придвинутых один к другому и из-за протечки в туалете второго этажа пропитанных водой, смешанной с мочой. Да уж, тут полицейские пребудут в отличной форме…Закинув на плечо сумку, Матиас уже собирался сесть в машину, когда его окликнул какой-то мужчина.— Лейтенант Обен?Вопрос, на который не ожидалось ответа. Он и не стал отвечать, недоверчиво глядя на своего собеседника.— Здравствуйте, я Марк Фарель, и мне хотелось бы попросить несколько минут вашего времени, если это возможно.У полицейских вызывают внутреннюю тревогу три вида людей: адвокаты, правонарушители и журналисты. В порядке возрастания. Этот же, безусловно, принадлежал к третьей категории. Тесный коричневый костюмчик, темные волосы взлохмачены, под мышкой каска для скутера. Лейтенант наивно подумал, что сможет отмахнуться от него.— Нет времени — извините; оставьте свои координаты в приемной, сегодня в течение дня я свяжусь с вами.Затем Матиас быстро сообразил, что тот назвал его фамилию и звание и что поджидал его снаружи, вместо того чтобы просто-напросто явиться в секретариат. Может, все-таки имеет смысл найти минутку и выслушать его? Закинув сумку в салон машины, Обен повернулся к журналисту:— Хорошо, у вас пять минут.* * *В задней комнате одного из немногих кафе города двое мужчин сели за стол и теперь находились друг напротив друга. Журналист показался ему знакомым.— Неважно выглядите, лейтенант.— Работа у меня — не курорт.У Марка Фареля уже давно вошло в правило быстро завладевать вниманием своего собеседника. Будучи репортером-криминалистом, он выбрал специализацию, из-за которой — странное дело — все, к кому он пытался приблизиться, старались от него сбежать. Все: судейские, полиция, преступники… Он атаковал в лоб.— Возможно, угрызения совести. Они утомляют.Такая техника выуживания информации была еще и приманкой. Как можно сильнее швырнуть обвинение и ждать реакции. Ожидание было недолгим.— Послушайте… Фарель, так? Либо вы выкладываете, что хотели, либо я сваливаю, нечего тут играть со мной в полицейских.Тон был резким, вид не обещал ничего хорошего. Немного растерянный, журналист вынул записную книжку и перелистал ее в поисках нужной страницы.— Я попытаюсь сделать все как можно быстрее. Две недели назад ко мне заявился частный детектив. Месье Симон. На самом деле я так и не узнал, имя это или фамилия. Наши дороги уже много раз пересекались. Я обозреватель, и у меня уже была кое-какая информация; и всегда, сколько я помню, он занимался этой своей деятельностью. Частные детективы и журналисты — это тесный мирок, все знают всех главных действующих лиц, потому что мы делаем почти одинаковую работу. Расследуем, пытаемся понять… С той разницей, что вы делаете это за куда меньшие деньги.Не дождавшись реакции собеседника, Фарель перестал улыбаться и продолжил с того места, где остановился.— Ладно. Симон — тип, который работает по старинке, на личных контактах. У него было несколько конкретных вопросов, и он, естественно, пришел ко мне. Знаю, репутация бежит впереди меня — я говнорой.— Забавно, я употребил бы то же самое выражение.— Спасибо, тронут. Месье Симона наняли, чтобы найти некую девушку. Без устали, с фотографией в руке, он проследил все возможные маршруты, прощупал все возможные точки падения — и наконец напал на след в одном сквоте. За несколько купюр одна из бродяжек, часто посещающих это здание, рассказала ему, что девчонка, очень похожая на ту, что на фотографии, умерла от передозировки. Она также рассказала ему, что в тот день приехали полицейские, из-за которых им пришлось бежать оттуда. Ей было так легко вспомнить об этом еще и потому, что после тех событий старое здание было полностью замуровано вместе с тележкой, внутри которой находилась вся ее жизнь. Итак, частный детектив подумал, что нашел свою заблудшую овечку, даже если его опередил волк, и поставил в известность ее семью. Ну как, помните о том деле? Должны помнить. Ведь это вы почти десять месяцев назад устраивали опознание тела.— Ладно, наркоманка сдохла от передоза; не гламур, но случается. Что я, по-вашему, должен сделать?— Конечно, лейтенант, конечно. Но предоставьте мне еще несколько секунд, чтобы добраться до вас, так как вы поймете, что с самого начала вы и есть моя цель. Продолжение этой истории оказывается довольно неловким для вашей конторы. Желая задействовать свои контакты, чтобы получить доступ к части операции, Симон — частный детектив — обнаружил, что она не была зарегистрирована в ваших картотеках.Обен не выразил никакого удивления. Ну разумеется. Журналист из кожи вон лезет, рассказывает ему историю, которая и так известна ему во всех подробностях. Потому что он сам в ее центре. Он лишь раскрывает свои карты, чтобы показать: все козыри у него в руках.— Боюсь вас разочаровывать, Фарель, но дело было передано другой полицейской службе. Я из отдела убийств, а мелкая наркоманка, которая так вас занимает, попробовала паленой наркоты с некачественной травой. Заинтересовалось Центральное управление по борьбе с оборотом наркотиков. Они забрали у нас дело. Потерявшаяся папка или компьютерный глюк — такое случается. Если хотите, я могу выяснить.У журналиста был разочарованный вид. Это, конечно, не объяснение. Столько полицейских тщетно пытается не утонуть… Он продолжил:— Не трудитесь, этим я уже занимался. Даже если дело и было передано, остался бы след в ваших информационных картотеках. Оно никуда не было послано и никогда не покидало вашей службы.Фарель позволил себе театральную паузу.— Кажется, после нескольких лет практики полицейским удается отличать правду от лжи.— Нет. Правда и ложь звучат по-разному, вот и всё. Я так понимаю, что вы мне не верите.— Как по мне, всегда есть что нарыть.Обен попытался резко оборвать разговор:— Сочувствую. Но у меня впереди долгий день, и если мы с этим уже закончили…— По поводу малышки из сквота — может быть, но что делать с шестнадцатью подобными случаями?В тот момент Обену стоило бы проверить, нет ли у журналиста микрофона. А еще лучше встать и уйти. Но в тот день у него не было сил ни чтобы бороться, ни чтобы бежать. А может, этого мгновения он долго ждал… Лейтенант слушал, что будет дальше.— Всего найдены мертвыми семнадцать человек. В большинстве случаев убийство или подозрительная смерть. Семнадцать дел, следы которых я теряю, когда те оказываются в вашей конторе.Обен машинально помешал свой кофе. Чашка и ложечка у него в руках казались взятыми из детского игрушечного сервиза. Он подумал, что если б журналист порылся чуть глубже, сейчас прозвучала бы другая цифра. Двадцать три. Не семнадцать. И он помнил о каждом. Погрузившись в свои мысли, Матиас пропустил часть из дальнейшего.— …безымянные, без семьи, без историй, они не всплывут. Заметьте, они — самая многочисленная категория, это резко влияет на показатели. Вы ищете камень, который не дает концентрических кругов, когда падает в воду; вы подкарауливаете тех, кто умирает в тишине. И в случае с этой юной наркоманкой вы подумали, что выцепили хорошего клиента. Но вы промахнулись, Обен. Она никогда не принадлежала к вашей выборке.— Семья утверждала, что тело ими не опознано. Вы нашли других близких?— Нет. Они просто вас обманули.— Откуда у вас такая уверенность?— Всего-навсего оттуда, что Симон, несмотря ни на что, продолжил расследование относительно этой девушки, и оттуда, что в принципе не существует никаких однозначных выводов. Ну же, будьте честны со мной, вы действительно решили это сделать?— О чем вы говорите?Его волнение выдали глаза. Глаза мальчишки накануне Рождества или наркомана при виде шприца — свежего, наполненного до краев, — или, еще лучше, борзописца при виде сенсационной новости. Журналист едва не подпрыгивал.— О большой чистке. Вы действительно этим сейчас занимаетесь?— Потише, Фарель. Вы обнаруживаете исчезновение дела — и тут же поднимаете крик о махинациях. Вас что, не учили сохранять хладнокровие на работе?— Это не единственное исчезновение, лейтенант. Вы слышали: я насчитал семнадцать.— А почему вы ждали, пока их наберется семнадцать, прежде чем прийти ко мне?— Ждал ошибки, лейтенант, — и одна у меня уже есть. Все, что мне требовалось, это быть терпеливым. Придет день, когда один из ваших призраков проснется и однажды ночью потянет вас за ноги.Время больше не располагало к словесным выкрутасам, и Обен спросил напрямую:— Чего вы хотите?— Знать — это хорошо, но без конкретных доказательств на руках я имею лишь голословные утверждения. Скажите мне, где эти дела?— Уничтожены.— Жаль. Я был готов поторговаться… Вы идете на безумный риск ради чего-то, что гораздо выше вас. Я даже убежден, что вы не знаете всех причин, по которым играете в могильщиков. Вам, без сомнения, очень многое пообещали. И во сколько вы оценили свою нравственность?Фарель встал и собрался уходить, не заплатив, подчеркивая свою позицию силы, и натянул пальто.— Оставляю вам визитку, Матиас, с домашним адресом — на случай, если однажды вечером вам до смерти захочется отправиться ко мне.— Не называйте меня Матиас.* * *В 22.30 Обен закончил свою вторую за день пачку сигарет. В горле начинало першить, он мучительно кашлял. Открыл новую пачку. Дал себе еще две минуты, чтобы принять решение. Экземпляр каждого из двадцати трех стертых дел находился в картонной коробке для переезда, лежащей в глубине сада, в сарае для инструментов. Сохранить по экземпляру дела, спрятав их с глаз долой, его побудили противоположные чувства. Обен был хорошим полицейским, он даже считал себя порядочным. До сих пор. Но обстоятельства, любовь и страх заставили его сделать плохой выбор. Он злился, что тогда заключил эту сделку, но теперь отступать было поздно. Матиас взял служебное оружие, ключи от машины и проверил, лежит ли по-прежнему визитка в кармане его джинсов.В 23 часа он припарковался в верхней части Бельвиля посреди двадцатого округа Парижа у жилища Марка Фареля. Все еще сидя за рулем, проверил пистолет, зарядил патрон. Осторожно вздохнул, закрыв глаза. Выйдя из машины, направился к входной двери. В плохо освещенном вестибюле на одном из ящиков для писем значилось имя Фареля, как и номер квартиры. Обен поднялся до второго этажа и оказался перед квартирой 26. Остановился там, неподвижный и молчаливый, с пистолетом в руках. Подумал о своем сыне. Подумал о тюрьме. Сказал себе, что Фарель — скорпион, готовый сдохнуть ради хорошей статьи, рискуя подвергнуть опасности самого себя. И особенно подумал о том, что мог бы заставить его замолчать. Затем положил руку на рукоятку пистолета. Закрыл глаза. Глубоко вздохнул.Нет. Ему не хватит храбрости. И потом, черт… Убить?Развернувшись, Матиас буквально скатился с лестницы и добежал до машины. В тихом месте, на улице, где лампы уличных фонарей были разбиты, чтобы обеспечить свободу действий местным дилерам, Матиас расплакался. Жизнь ускользала от него, он городил одну глупость на другую, и отныне больше ничто не подчинялось его контролю.Прижавшись затылком к подголовнику, Обен вставил себе в рот холодный металл пистолета и начал давить на спусковой крючок. Ударник двинулся, готовый врезаться в патрон, пуля из которого сейчас разнесет ему заднюю часть черепа. Давление пальца на спусковой крючок стало слабее, и ударник вернулся в исходное положение, не причинив вреда.На это ему тем более не хватит смелости.В 00.10 в квартире Марка Фареля раздался звонок. Журналист, встав из-за компьютера, открыл дверь Обену, который так и остался неподвижно стоять на лестнице, держа в руках тяжелую картонную коробку.— Я вас уж и не ждал.— Я долго колебался.— Тогда можно сказать, что мне повезло.— Можно и так сказать.И, несомненно, повезло куда больше, чем он представлял.Глава 32В Анси, посадив своего сына Габриеля на плечи, Матиас Обен поднял его, чтобы тот мог распутать баскетбольную сетку, повешенную в саду. Отец раскачивался слева направо, чтобы сделать эту операцию невозможной, и мальчик заливался смехом при каждой неудачной попытке.Кост смотрел из окна кухни на эту сцену из жизни образцовой семьи, мысленно повторяя возможные варианты — начиная с того, что диктовал разум, и заканчивая тем, который на самом деле предстояло выбрать. Конечно, оба они были диаметрально противоположны.Он почувствовал, как руки Лоры обвиваются вокруг его талии и ее лицо утыкается сзади ему в плечо.— Я живу с ним, Виктор, так что не думай, будто я не знаю, что мой мужчина делал глупостей. И тебя я тоже знаю; раз уж ты приехал сегодня, то лишь для того, чтобы узнать, взваливать на себя его глупость или нет.— Неплохо.— Жена полицейского и сама немного полицейский, разве не так? Ну что, ты принял решение?— Мне очень хотелось бы ответить тебе, но я не знаю, докуда это дело меня доведет. Я сделаю так, чтобы вы смогли как можно дольше наслаждаться Альпами, но не дам никаких обещаний.— Все настолько серьезно?— Постарайся на него не сердиться.— Сердиться? Матиас не сделал бы ничего незаконного лишь ради своих интересов. Я знаю, что каким бы безвыходным ни было положение, он влез туда ради нас. Я угрожала ему, пока он не обезумел от страха, я даже использовала Габриеля — не знала, что еще делать. В какой-то мере я чувствую себя ответственной, даже несмотря на то, что у меня нет ни малейшего понятия, о чем речь… — Лора сжала руки чуть сильнее. — Как я могла настолько тебя ненавидеть! Теперь понимаю, что если Матиас выдержал все это — один, в вашем дерьмовом отделе, а я его еще изводила, — то это лишь благодаря вашей дружбе.* * *Кост не доверял влюбленным женщинам. Во многих расследованиях они завлекали его в ловушки. Капитан не мог сказать, пыталась ли она им манипулировать, но, во всяком случае, он уже принял решение — и точно знал, что встает обеими ногами в цемент. И в воду теперь ну никак нельзя падать.

Часть II— Думаешь, он играет с нами?— Нет, думаю, он хочет заставить нас участвовать в игре, а это разные вещи.Капитан Виктор КостГлава 33У Люка́ Сультье была привычка обедать в обществе матери. Он уходил из Министерства финансов незадолго до полудня, предупредив секретаршу, и отдавал распоряжение отвезти его в семейный замок, расположенный на возвышенности Сен-Клу. Хотя тот ни капли не был похож на замок, и тем более там не собиралось благородное общество, семейству Сультье такое название импонировало гораздо больше, чем «частный дом». В роскошное и величественное трехэтажное здание открывался широкий вход, ведущий на центральную лестницу. На половине этажа эта лестница раздваивалась вилами, ведя в восточное и западное крыло, где находились спальни, бо́льшая часть которых годами пребывала в темноте. В нижнем же этаже располагались приемная, большая гостиная и кухни. С годами многочисленный обслуживающий персонал дома сократился до одного человека, на котором лежало все. Брис, так его звали, делал что угодно. На стенах некоторые места немного отличались по цвету, позволяя угадывать местоположение распроданных некогда картин.Из истории помнилось, что этот дом прадед возвел своими руками, закончив строительство на следующий день после Второй мировой войны. Другая часть истории утверждала, что семейство Сультье заполучило значительную часть богатства между 1941 и 1943 годом, и довольно зловещим способом.При отце, Жаке Сультье, гениальном предпринимателе, особняк познал годы величия. Там давались роскошные рауты, куда собирался весь влиятельный Париж. Некоторые финансовые инвестиции в правой партии позволили ему одной ногой вступить в политическую жизнь, но в 60 лет рак печени положил его обеими ногами в могилу. С тех пор стало редким явлением, чтобы в стенах большой гостиной разносилось эхо оживленных разговоров.* * *Поравнявшись с решеткой у крыльца, служебный лимузин сбавил скорость до пешеходной, отчего захрустел гравий аллеи, обсаженной тисами, с которыми зима обошлась очень сурово. Шофер затормозил в парадном дворе очень осторожно, так как ему было настоятельно рекомендовано не пачкать следами от шин канавки между булыжниками. Люка Сультье положил пальто в вестибюле и направился в гостиную, где ждала его мать — пленница своего кресла на колесах. Без всякой формальной вежливости она словно продолжила оставленный накануне разговор:— Ты встретился с государственным советником, как я тебе говорила?Он уселся и положил на край стола ежедневную газету.— Здравствуй, мама. Нет, у меня не было времени.Пожилая дама устремила взгляд на ежедневную газету, главная новость которой копировалась всеми средствами массовой информации. «Новая странная смерть в Сен-Сен-Дени». Там, должно быть, больше десяти раз повторялось слово «самовозгорание», а также с этим случаем непосредственно связывали удивительное возвращение к жизни Бебе Кулибали. Почти всю первую страницу занимала фотография обугленного трупа.— Брис, у моего сына нет никакого воспитания. Не будете ли вы так любезны убрать со стола этот ужас?Люка съязвил:— Это фотография тебя так беспокоит?— Нет, дорогой. Жизнь полна драм, и я сама тому свидетельство. А вот газетам, которые валялись непонятно где и которые трогал не пойми кто, не место на обеденном столе.— Я тоже думал, что для того, чтобы тронуть тебя, требуется нечто большее.Не позволяя отвлечь себя этой прицельной атакой, Марго Сультье снова вернулась к разговору о профессиональном будущем своего сына:— Я только и делаю, что стараюсь побудить тебя встречаться с достойными персонами. Ты же не рассчитываешь всю жизнь оставаться в кабинете управленца и тем более удовольствоваться этим?Даже зная, что мать нарочно не вспомнила о его точном назначении, он поправил ее:— Этот кабинет управленца, как ты его называешь, — бюро прогнозирования и экономического анализа при Министерстве финансов.Она пожала плечами:— Неизвестное бюро какого-то филиала, вот и всё. И находится оно даже не в Берси[88].— Но если б я был в Берси, ты и на этом не успокоилась бы — и стала бы тыкать мне в лицо Елисейским дворцом[89]. Я же тебя знаю, мама, твое честолюбие в отношении других выше всякой меры.Семьдесят восемь лет было только усталому телу Марго Сультье. Остального хватило бы на несколько поколений. Она играла свою роль матери, как ужасно бездарная артистка, считая себя в первую очередь женой человека у власти, одной из тех, кто побуждает превосходить самих себя и легко допускает наличие побочного ущерба, в котором при политической карьере недостатка не бывает.— Тебя это всегда забавляет — называть меня мамой.— Так ведь ты и есть мама, разве не так?— Не будь смешным! Разумеется, но в твоем возрасте ты больше не испытываешь нужды в мамочке.Она произнесла слово «мамочка» так, словно то обжигало ей язык. Отсутствие у сына честолюбия мадам Сультье считала огорчительным дефектом. Однако она уже задействовала все свои связи, чтобы выдвинуть его на этот министерский пост, так же как и в масонскую ложу, куда в свое время был введен ее покойный муж. Но ни одно из ее усилий, целью которых было вывести сына из летаргии, не увенчалось успехом. Ей было невыносимо видеть, как он упускает все, что дает общественное положение. Ей было невыносимо видеть, как он приходит к каждому обеду составить ей компанию, будто птенец, который отказывается вылететь из гнезда. И особенно ей были невыносимы чрезмерно многочисленные знаки привязанности. Она не дала ему времени даже притронуться к вилке.— Мы получили много счетов от месье Симона. Ты все еще ведешь с ним дела?Люка Сультье ограничился уклончивым ответом:— Кое-какая информация, которая была мне нужна. Всё только по делу.— Предположим, я тебе верю.Привычные упреки начисто отбивали аппетит; не глядя на нее, он оттолкнул тарелку.— Я поднимусь к себе в спальню, чтобы немного отдохнуть.Люка встал, тщательно опустил рукава рубашки и повесил пиджак на спинку стула. Проходя у нее за спиной, он положил ей руку на плечо. Женщина вздрогнула. Она ненавидела бесполезные прикосновения.Оказавшись в тишине, Сультье растянулся точно посредине кровати, устремив глаза в потолок. У мертвого и то не получилось бы лучше. Люка уронил руку рядом с кроватью, пальцем потрогал пиджак, который перед этим без церемоний положил на пол, и вынул оттуда пригласительный билет.* * *В гостиной Брис помог Марго Сультье выбраться из-за стола. Он откатил ее кресло на колесах в патио, где на круглом мраморном столике ее ждали очки и толстая книга в кожаном переплете. Едва он собрался оставить ее за чтением, как она окликнула его:— Брис?— Мадам?— Вы его нашли?— Нет, мадам. Я проверил каждый уголок в доме, его нигде нет.Она казалась расстроенной. Немецкий «Люгер Р08» — не такой уж крупный пистолет, она это признавала. Вот он и потерялся…— Желаете, чтобы я позвонил в полицию?— Не будьте вульгарным, Брис.Они обменялись улыбками. Мастер на все руки, безусловно, имел право на лучшее, что может предложить такая вздорная старая дама, как Марго Сультье.* * *Люка встал с кровати и уселся за стол у себя в кабинете. Некоторое время он колебался, держа между пальцами пригласительный билет. Инструкции были четкие, сделанные с почти параноидальной точностью. Выгравированная надпись, роскошное издание, блестящая пленка. Никакого адреса, никакого имени, лишь памятная дата. На задней стороне приглашения был предложен простой выбор.Дом. Офис. Другое (уточнить).Возникло неприятное воспоминание о первом разе, который получился просто тошнотворным.Глава 34Год назад он пометил «другое» и указал адрес, по которому его следовало забрать. Затем положил приглашение в новый конверт и снова послал его на номер почтового ящика, данный ему, когда он согласился вступить в клуб.Спустя несколько дней и на три минуты раньше назначенного срока черный лимузин с затемненными стеклами припарковался меньше чем в километре от офиса Министерства финансов, незаметный в наступившей темноте.Секс и власть всегда тесно связаны. Он не политический деятель, власти не желает. И секс — всего лишь захват власти над другим человеком. Сюда стоит добавить годы разочарований — от лицея до высших школ, где он никогда не был популярным. Такие редко соблазняют, предпочитая чтение ухаживанию. Однажды достигнув вершины в привычках комфортной семейной жизни, они вдруг вспоминают все потерянное время, и та, кого они идут шлепать или обращаться с ней как со шлюхой, оказывается вовсе не женой. Здесь вступает в игру клуб.Люка погрузился в машину, не в силах удержаться от того, чтобы оглянуться вокруг с виноватым видом. Все было тщательно продумано, чтобы никто не знал участников и чтобы «материал» никогда не смог их шантажировать. В задней части лимузина его вниманию было предложено два холщовых мешка. Содержимое первого недвусмысленно обеспечивало полнейшую скрытность. Маска для сохранения анонимности и коробка презервативов с тюбиком геля-смазки, чтоб самому не закупаться в аптеке.Не меньшее внимание уделялось участницам. Они тоже носили маски — не только для того, чтобы защитить свою личность или нравственность, их репутация была не в счет, а исключительно для того, чтобы не узнать друг дружку. Духи и помада запрещены, чтобы не принести к семейному очагу никаких смущающих воспоминаний. Греховное возбуждение заставило его потерять чувство времени, и он не знал, какое расстояние проехал, когда машина замедлила скорость перед коттеджем. Его интерес привлек второй мешок, пустой. Шофер даже не дал себе труда оглянуться.— Опустошите карманы. Мобильный телефон, бумажник, документы, платежные средства.Несколько секунд нерешительности выдали его колебания.— Месье, конечно, не хочет что-то потерять? Ранним утром вам все будет полностью возвращено.Он порылся в карманах и выложил их содержимое в мешок.— Мой кейс?— Я отвечаю за его сохранность, месье. В первый раз эта постановка может застать врасплох, но затем вы приобретете привычку появляться без личных вещей.— Хорошо. Я выхожу?— Маска на вас?— Нет. Вы никогда не оборачиваетесь?— Никогда, месье.Отметив про себя отсутствие зеркала заднего вида, Люка порылся в мешке, оставленном в его распоряжении, и натянул черную маску, на две трети скрывающую его лицо, оставляя на виду только рот. Чувствуя себя смешным, он вышел из машины, поднялся по трем ступенькам на крыльцо и нажал на кнопку звонка.Дверь открыл солидный мужчина, лицо которого было тоже закрыто маской. Люка поймал себя на мысли, что видит в нем свое подобие, свое собственное отражение.— Добро пожаловать, месье.Он обернулся к машине, которая уже удалялась. С пустыми карманами, без малейшего средства отступить, Люка сделал шаг внутрь, и швейцар закрыл за ним дверь.Он оказался в темном вестибюле, который тот заполнял почти полностью.— Будьте добры развести руки, месье.Люка подчинился, и мужчина с ловкостью вышибалы из ночного клуба шагнул ему за спину. Он почувствовал, как чем-то проводят по всей длине его ног и рук. Раздалось тихое попискивание на уровне металлической пряжки его пояса, и во второй раз — на уровне левого кармана пиджака. Швейцар продемонстрировал ему монитор прибора.— Будьте добры опустошить ваши карманы, месье.Люка подчинился, вынув несколько завалявшихся евро, и его проводили в маленькую гостиную без окон, всю обстановку которой составляли низкий стеклянный столик и три кресла вульгарного красного цвета.Оказавшись один, Люка был не в состоянии оставаться на одном месте. Он принялся медленно шагать взад и вперед по комнате. Сунул руки в карманы, затем вынул их оттуда. Решившись было сесть, снова встал и принялся расхаживать. И подпрыгнул, услышав «добрый вечер»: он не заметил, чтобы сюда кто-нибудь вошел. Уже второй раз Люка подпрыгнул при виде этого человека. История с масками решительно не вызывала у него ощущения комфорта. Он подумал, что перед ним снова охранник атлетического сложения, но заметил, что и рост, и телосложение, и цвет маски другие. Вошедший показался ему более гостеприимным, и Люка попытался ответить на приветствие, но голос сломался, в конце слова дав петуха, как у подростка.— Прошу вас, чувствуйте себя как дома, — сказал ему незнакомец. — Присаживайтесь. Желаете чего-нибудь выпить?— Не знаю. Честно говоря, я даже не знаю…Мужчина перебил его. Это колебание было здесь обычным явлением.— Вы помните свой последний прыжок с трамплина?Люка нахмурился под своей маской.— Не понимаю, о чем вы.— Самый высокий трамплин в бассейне, помните? Время, которое вы потратили на то, чтобы посмотреть на него, бросить ему вызов, подняться на него, чтобы запретить себе оставаться внизу. Повернуть назад невозможно из-за более смелых, что идут за вами. Прыжок в пустоту — словно маленькое самоубийство. Мгновение прыжка, погружение в воду, ощущение жизни, взрыв смеха под водой, затем вы снова поднимаетесь на свежий воздух в состоянии благодати. Неописуемое ощущение: вам хочется вернуться туда прямо сейчас — для того, чтобы наверстать время, потраченное, пока вы мешкали.Сделав паузу, незнакомец опустился в кресло и скрестил ноги.— Вы сейчас на самом высоком трамплине бассейна.— Кто вы?— Такой же аноним, как и вы. Можете называть меня месье Лояль. На самом деле я не участвую — лишь контролирую, защищаю, улаживаю проблемы. Здесь мне единственному разрешено пользоваться мобильным телефоном; на такого рода вечерах всякое может случиться, и я занимаюсь тем, что улаживаю все непредвиденные моменты.— Вы организатор?— Сейчас я отвечу вам на этот вопрос, и мы с вами придем к выводу, что сегодня вы уже проявили достаточно любопытства. Нет, я не организатор, его никто не знает; никто также не знает ни членов клуба, ни материал, который их обслуживает. Вы здесь не для того, чтобы заводить новых друзей. Мы с вами пришли к соглашению?— Да, извините… безусловно.Люка почувствовал себя неуютно и поменял позу в кресле, но лучше ему от этого не стало.— Теперь для вашего первого раза я сообщу правила этой игры. Не пытайтесь узнать, кто у вас в руках, кто в комнате рядом с вами или, вероятно, там находится, кто, в зависимости от вашего желания, смотрит на вас, кто участвует. Подушка — коварная сыворотка правды. Заниматься любовью — значит предлагать свое тело и свой разум. Здесь вы только берете, не забывайте этого никогда. Не говорите ни о себе, ни о работе; не пытайтесь узнать больше у той, что дает вам желаемое. Не пытайтесь продолжить ночь в другом месте — все происходит только здесь, и никто не выходит отсюда в чьем-то сопровождении. Мы меняем местоположение дважды в год. Вы можете потребовать все, что приходит в голову, никто вас ни за что не осудит. Особые запросы изучены, самые сложные могут быть предоставлены с некоторой задержкой. Первый вечер бесплатный. Остальные оплачиваются. Стоимость вступительного взноса возмутительно низкая и равняется лишь расходам на качество материала и тайну, которую мы вам обеспечиваем. Членский взнос ежегодный. Каждая комната снабжена устройством громкой связи, которое позволит вам при необходимости связаться со мной. Постельное белье используется лишь один раз и выбрасывается после каждого события. Посуда и прочие предметы — также, что, я уверен, извинит бедность обстановки. Материал остается на месте, пока последний член клуба не покинет это место. Если вам в голову придут другие вопросы, я легко узнаваем: единственный в белой маске. Думаю, мы с вами обо всем поговорили.— А теперь?— Если желаете, мы можем перейти в гостиную.Они свернули в длинный темный коридор, куда свет просачивался лишь через щель между полом и низом двери в глубине. Еще прежде, чем войти, Люка успокоился, услышав смешки, тихую музыку в стиле лаунж[90] и позвякивание бокалов. Дверь открылась, будто театральный занавес перед началом фривольной пьесы. Лояль выступил вперед.— Месье, соблаговолите принять нового участника.В тишине, воцарившейся с его появлением, он остался стоять, немного смешной, — единственный одетый перед голыми участниками в масках. Затем разговоры возобновились, никто больше не обращал на него внимания. Каждый из присутствующих мужчин помнил, что когда-то сам был в точно такой же ситуации. Его направили к кожаному креслу. При виде этого представления его смущение рассеялось.Месье Лояль направился к единственной незанятой девушке и шепнул ей несколько слов на ухо. Она встала, вооружилась натянутой улыбкой и пересекла зал. Прошла перед сидящим мужчиной, низ живота которого был скрыт рыжими волосами, куда он погрузил левую руку. Другой выложил две дорожки кокаина на зеркало, лежащее на «столике» — стоящей на коленях кругленькой женщине. Последняя пара выходила из гостиной через дверь в глубине: он — крепко держа партнершу за запястье, она — с идиотским смехом прихватывая по дороге бутылку шампанского.Подойдя к Люка, молодая девушка представилась:— Меня зовут Стар. Сейчас я сниму вашу рубашку и ваши брюки. Если я вас не устраиваю, готовятся две другие девушки.Ее речь была замедленной, в хрипловатом голосе таилось что-то женственное. Руки легли на рубашку; одну за другой она расстегнула пуговицы, не оказавшие никакого сопротивления. Люка сохранял молчание. Ему было немного стыдно, что он хочет этого. И все же он по-настоящему хотел.Стар положила руку на член поверх кальсон, немного погладила, не вызвав никакой реакции. Затем опустила голову и приблизила губы, поднесла их к ткани. Он извинился, чувствуя себя неловко. Девушка предложила ему голубую стимулирующую таблетку, от которой Люка отказался. Попробовала предложить ему кокаин, затем шампанское, но получила тот же ответ.Он подумал, что смущение гораздо легче утонет в водке, и ее принесли. Лишенный возможности видеть скрытое под маской лицо девушки, Люка стал разглядывать ее тело. Она была очень хорошо сложена, лучше всех, кого он видел когда-либо раньше. Длинные черные волосы спускались по спине; когда она обернулась, чтобы присоединиться к нему, он смог полюбоваться красной татуировкой слева от лобка, полностью выбритого. Источник псевдонима. Стар — звезда.Она принесла еще стакан и, не скрываясь, бросила туда щепотку порошка, содержащего кокаин. Люка выпил одним глотком. Меньше чем через час после его прибытия все, по крайней мере, прояснилось. Все, что могло создавать проблемы в начале, стало очевидным и нормальным. Он чувствовал, что разум у него ясный, движения точные, а мысли… черт, каким все стало отчетливым! Он являлся политиком, имел власть. Он был сделан из той стали, которая умеет прореза́ться сквозь самые сложные проблемы, а она — из той плоти, что умеет удовлетворить желания мужчин его социального положения. Люка принял другой стакан, который Стар снова приправила порошком. Когда она наклонилась к тому, что имелось у него между ног, чтобы заняться этим вплотную, он указал ей на место чуть в стороне.Люка последовал за ней через комнату и подошел к одной из спален в другом коридоре. Улыбнулся при виде переговорного устройства у входа и сел на кровать. Девушка начала свой похотливый танец; она была улыбчивой, чувственной, почти счастливой, хотя все было лишь игрой. Люка уставился на красную звезду, меняющую форму согласно движению мускулов под белой кожей и создающую впечатление, что татуировка живет отдельной жизнью. Сквозь наркотический фильтр все виделось приукрашенным. Если б Люка начал два часа назад, он увидел бы, что похотливый танец скорее сводился к череде развинченных шагов, сексуальные ласки — к заурядной порнографии, а игривая улыбка — к покорности. Но в то мгновение она была красивым подарком. И он взял предложенное.Он перевернул Стар и прижал ее лицо к кровати. Она вытянула руки перед собой, положила их плашмя на покрывало. Разбухший член начал причинять девушке боль, тараня ее. Люка чувствовал, как бьется ее сердце. Его собственное дыхание ускорилось и обожгло ему лицо под маской. Он постарался проникнуть в нее — сначала с трудом, затем с силой, снова и снова… Она оставалась сухой. Он рассердился на нее за это. Пальцы скрючились и вцепились в кожу на ее бедрах, чтобы погрузиться еще глубже, толкнуть еще сильнее. Возбуждение и боль смешались. Люка схватил ее за волосы и потянул голову назад. Он увидел часть ее лица — она плакала. Он рассердился еще больше. Его захлестнула смесь самых разных чувств: отвращение к самому себе, приближающийся оргазм и недовольство… И вдруг все пропало. Все в его разуме стало отчетливым. Слишком отчетливым. Поднялась тошнота, он поднес руку ко рту.— У месье все хорошо?Ее щеки были еще мокры от слез. Пусть она заботится о нем и заставляет его почувствовать себя еще более жалким. Виноватым. Отвратительным. Люка посмотрел на свой член — увядший и крохотный, будто тот тоже съежился от стыда. Действие алкоголя и наркотика моментально прекратилось, оставив его наедине со своими поступками.— Я извиняюсь… Стар, так? Я извиняюсь, я не из таких.Она казалась скорее охваченной ужасом, чем задетой.— Не говорите ничего месье Лоялю, пожалуйста. Если хотите, мы можем снова начать… я могу сделать для вас все, что вы от меня потребуете…Люка положил руку ей на бедро — и сразу же убрал. Он больше не чувствовал себя вправе. Им овладело яростное желание отрезать себе член, оторвать его своими руками, разбить себе голову о стену, позвонить в полицию, запереться в хижине… Его снова охватила тошнота. Он вышел из спальни и больше не возвращался.В глубине коридора месье Лояль водил клейким валиком по костюму клиента, не забывая ни малейшего участка, где мог бы скрываться волос, выдающий недавние события. Он задержал движение, увидев, что новый участник, пошатываясь, бредет к нему.— Все хорошо, месье?— Нет, нехорошо. Я хочу немедленно вернуться к себе.— Я сейчас позвоню шоферу и принесу ваши вещи.Вдруг Люка осознал, что стоит здесь в маске, одетый в одни кальсоны, покрытые пятнами и натянутые кое-как.— Проблема со Стар?— Никаких проблем, нет, никаких, она очень хороша, нет никаких проблем, я просто хочу вернуться к себе.Он поспешно оделся. Отказался от того, чтобы его вещи вычистили. Сел в лимузин. Шофер протянул мешок и кейс. Он переложил туда свои вещи.Где-то между Парижем и пригородом лимузин остановился, левая задняя дверца открылась, пассажир высунул голову, и его стошнило. Шофер доставил его дальше, на остановку такси.* * *Прошло уже больше года, а воспоминание еще пачкало его: достаточно яркое, чтобы каждый раз чувствовать ту же тошноту, отвращение к самому себе. Достаточно редкое, чтобы каждый раз сводить с ума — и чтобы помнить всю жизнь.Теперь у него в руках новый пригласительный билет. Он смирился и поставил галочку у слова «офис». До следующей встречи оставалось всего несколько дней.Глава 35На обратном пути из Анси в Париж Кост получил на мобильник два сообщения. Во втором Ронан сообщал ему о некотором волнении на службе вследствие исчезновения 300 граммов кокаина и 5000 евро из опечатанного хранилища группы по борьбе с оборотом наркотиков. Определенно, полицейские — такие же люди, как и все остальные.Следом он прочел и другое сообщение. Оно было от Алисы. Мало-помалу глубокая расслабленность сменялась гневом по мере того, как загородная местность уступала место городу.Если б у него было время сделать три шага назад, чтобы проанализировать ситуацию, он, без сомнения, понял бы, что часть этих чувств — следствие ситуации, в которую он сам себя запер и которая уже душила его.Виктор взял служебную машину, которую перед этим оставил на вокзальной парковке, и поспешил в 19-й округ, на проспект Жана Жореса, 37.В десятом часу вечера неоновая вывеска курсов Флоран освещала разрозненные группы молодых зеленых артистов, уверенных в своем будущем: парижских премьерах и красной ковровой дорожке в Каннах. Алиса ждала его, сидя одна на выступе стены. При виде его девушка дернулась, будто собиралась встать. Властным кивком головы капитан приказал снова садиться. Она указала взглядом на молодого человека атлетического телосложения, который, должно быть, легко мог начистить морду и не такому, как Кост. Большой красный шарф, много самоуверенности, центр интереса внимающей группы, он говорил слишком громко — определенно хвастался.Кост направился к нему достаточно решительно, чтобы его появление внесло беспокойство в сложившуюся группу и прекратило разговоры, и уставился на молодого человека.— Это еще что за…Жестокий удар кулаком в печень положил конец расспросам. Парень рухнул на колени, тяжело дыша, его взгляд был полон непонимания. Косту следовало бы остановиться на этом. Остальное было бы уже чересчур. Он поднял и снова поставил перед собой молодого человека, который теперь предпочел быть вежливым.— Месье…Кост нанес тот же удар в то же место с той же силой, и снова молодой человек рухнул на колени от боли. Никто из группы не осмелился вмешаться. Он наклонился к его уху:— Никогда больше не распускай руки.Вот так расправа и ее причина выровнялись в сознании молодого актера; он поискал глазами ту, что часом раньше поймал в вестибюле. К несчастью, «нет» — слишком абстрактное понятие для того, кто привык считаться лишь со своими интересами и порывами. Он прижал Алису к шкафчику. Пользуясь отсутствием других учащихся, с силой обхватил ее за талию, одновременно грубо и неловко трогая ее тело, и в конце концов поцеловал, держа ее за челюсть так, чтобы она не могла пошевелиться. Чтобы поцелуй был почти похож на обычный. Сунул руку ей в трусики, засунул куда надо средний палец, царапая ее внутри, понюхал палец перед ее лицом и оставил девушку в слезах.Алиса покорно пошла на занятие, и единственное, на что ей хватило храбрости, — это встать в глубине зала как можно незаметнее, в то время как этот кретин красовался на сцене в роли Д’Артаньяна…В памяти Коста снова возникло содержимое послания Алисы, полученного им чуть раньше, в поезде, и послужило своего рода усилителем гнева. Он опустил взгляд на парня, стоящего перед ним на коленях. Мощный удар коленом, и с его лица полетели брызги крови, как от переспелого помидора. Переносица с глухим кряком отклонилась на сантиметр влево, самым безжалостным образом изменяя симметрию совершенного портрета; под ударом Коста клык мушкетера порвал кожу.Безусловно, он только что потерял главную роль в театральной постановке года.В свое загородное жилище они возвращались в полном молчании; рука Алисы лежала на затылке Коста. Ничего не изменилось, он еще задыхался. Он был в ярости. Никогда не выносил насилия.Глава 36Дариуш Абассиан, окружной комиссар, глава отдела внутренних расследований, не питал особых иллюзий насчет рода человеческого. И тем более насчет полицейских. Власть — источник плохо контролируемых искушений. Полицейское удостоверение и пистолет могут создать впечатление, что ты во многих отношениях превосходишь остальных, а иногда даже и сам закон. Дариуш вмешивался в тот самый момент, когда полицейский принимался заигрывать с запретами. И в этот уикенд в службе департамента один тип из уголовной полиции 93-го определенно зашел за черту, унеся с собой хорошую сумму денег, достаточную, чтобы несколько недель зависать в ночном клубе, да еще и «кокс». 5000 евро и 300 граммов дури.Абассиан хотел нанести сильный удар, заставив всех поголовно сдать анализ мочи в понедельник. Однако удовольствовался тем, что отправил на место команду, состоящую из двух следователей отдела внутренних расследований и врача, не сочтя необходимым потребовать отчет за целый день.Поставив в известность о ходе операций комиссара Стевенена, начальника уголовной полиции 93-го, который, должно быть, молился у себя в кабинете, чтобы ни у одного из его подчиненных не оказалось положительного результата, Абассиан удалился и нажал на кнопку «ноль» в лифте. Когда двери открылись, он едва не толкнул низенького мужчину в костюме и извинился. За его спиной двери снова закрылись в тот самый момент, когда его память выдала имя того, с кем он только что столкнулся. Дариуш резко остановился посреди коридора и повернул голову, словно еще мог видеть его. Мальбер.Оба постарели на двадцать лет, но неприятный взгляд отпечатался в мозгу, будто живое, до сих пор свежее оскорбление.* * *Люсьен Мальбер узнал Абассиана за четверть секунды и демонстративно широко улыбнулся. С очаровательной беспристрастностью он спрашивал себя, почему такой бесчестный человек, как он, получает от судьбы столь хороший подарок. Сколько же вопросов должно скопиться в голове настолько порядочного полицейского!..* * *Войдя в кабинет следственной группы 01, Кост нашел Сэма в состоянии все усиливающегося напряжения.— Где Ронан?— В туалете.— Хорошо, когда у тебя есть друзья.Сэм не улыбнулся в ответ на шутку. Де Риттер ее просто-напросто не поняла. Двое мужчин продолжили свою таинственную беседу.— Навел справки? Все происходит как обычно?— Док все еще перед дверью, мы единственные в туалете.— Ладно, выдохни немного, все пройдет хорошо.Де Риттер быстро просекла.— Вы там что, надо мной прикалываетесь? Ронан сейчас мочится в склянку за Сэма, так, что ли? — Она не могла поверить в это. — Вы не можете удержаться, чтобы не нарушать профессиональный кодекс, или для вас это просто игра?Кост широко открыл дверь кабинета.— Парни из отдела внутренних расследований в зале заседаний. Если хочешь поговорить с ними, я тебя провожу.Йоханна вышла из кабинета; он же предпочел отступить, чем воспрепятствовать ей. Что касается Сэма, тот перешел в критическую зону стресса.— Как ты думаешь, что она сейчас сделает?— Думаю, то самое и сделает. А еще думаю, что тебе пора завязывать с косяками, ты уже не подросток.— Чувствую себя полнейшим ублюдком.Вошел Ронан и бросил Сэму непрозрачную бутылку.— «Гран Крю» две тысячи двенадцатого, употреблять в умеренных количествах. — Его улыбка стерлась. — Кого хороним?.. А Йо? Где она?* * *Выполнив требования окружного комиссара Абассиана, Кост вернулся к своей группе подводить итоги. По пути его перехватили.— Капитан Кост?Он обернулся. Мужчина, которого он увидел, был не отсюда. Кост понял, что в первый раз встречает знаменитого…— Представлюсь: Люсьен Мальбер.— Комиссар Мальбер, я рассчитывал переговорить с вами в течение дня.— Комиссар, но на пенсии. Я здесь, чтобы помочь по административной части. Я угощу тебя кофе?Перед автоматом Мальбер начал танец человека, ищущего по карманам несколько монет. Кост покормил автомат сам и разочарованным жестом пригласил Мальбера набрать желаемый номер. Томатный суп. Решительно, Мальбер сделал все, чтобы не понравиться. Дальнейшее укрепило капитана в этой мысли.Согласно традиции, когда двое полицейских знакомятся, оба изучают своего собрата, как псы, нюхающие друг у друга под хвостом.— Я работал в бригаде полиции нравов в Париже. В течение двадцати лет. Затем моя мать серьезно заболела — рак, — и я предпочел выйти на пенсию чуть раньше, стал заниматься ею. После ее смерти я подумал, что надо бы замутить с вами историю, чтобы не умереть со скуки.Но Кост прекрасно понимал, что Мальбер здесь не только ради компании.Во всяком случае, у Новьелло — энциклопедии уголовной полиции — была совсем другая версия карьеры якобы образцового сына. Там было куда меньше больной матери и куда больше грязных денег и проституток. Так или иначе, Кост слушал его, не перебивая.— В начале года у вас было дело — пакистанец без документов, найденный замерзшим неподалеку от молитвенного дома сикхов, с пулей в горле. У меня несколько таких же случаев — убийства, совершаемые по приговору пакистанской мафии. Вот я и подумал, нельзя ли попробовать сопоставление в SALVAC.Кост предложил продолжить разговор в кабинете, выделенном Мальберу, — в более спокойной обстановке дойти до сути дела. Едва закрылась дверь, как он схватил комиссара, прижал к стене и заорал тихим криком, сквозь сжатые зубы:— Хватит! Никто ничего больше не прячет под сукно! Зови кого хочешь и скажи, что с этим покончено. Мы — полицейские, черт побери, это хоть что-нибудь еще значит?Против всякого ожидания, Мальбер состроил широкую улыбку, и Кост, удивленный, выпустил его из захвата. Низенький человечек поправил пиджак и галстук кричащей расцветки. Так улыбаются только с полной победой в кармане.— И что ты сейчас сделаешь, Кост? Пойдешь в отдел внутренних расследований? Тебе повезло — они сейчас в зале заседаний, и если хочешь поговорить про своего друга Матиаса Обена, я составлю тебе компанию.Сукин сын… Кост позволил ему продолжать.— Что, нащупал «код девяносто три» и это тебя мучает?.. Не потянешь справиться с этим, силенок маловато. Кого ты защищаешь, шлюх и бродяг?— А ты ради чего крутишься? Не думаю, чтобы ты горел желанием поселиться в Анси.— Да насрать мне на горы и теплое вино. У меня те же самые причины, по которым и был создан «код девяносто три», — бабло, все просто и обыкновенно. И я сразу прерву тебя: не надо тут вещать мне о чести и неподкупности, это я уже давно оставил в прошлом. Можешь считать, что в рай я не попаду, если тебе от этого и вправду станет легче. Хочу, чтобы ты знал: у меня ни единой догадки, что вызывает у них такое безумное желание уладить проблему со статистикой убийств. И, между нами, мне начхать.Кост попытался возразить, одновременно осознавая, что этот раунд он проиграл:— Я найду способ выкинуть тебя отсюда.Мальбер с удобством устроился в кресле и продолжил:— Ты ж знаешь, что твой друг Обен в дерьме по самые уши, — и все равно читаешь мне мораль… Ну так я сейчас выдам секрет, Кост: тебе только и остается, что согласиться — или подставить своего приятеля, потому что чем больше держишь рот на замке, тем больше становишься соучастником. Я почти уверен, глядя с высоты своего положения, что ты уже закопался слишком глубоко.Он снова заговорил деловым тоном:— Я жду, что твое дело в течение дня появится у меня на столе, если не возражаешь; тебе легко представить себе судьбу, которую я обеспечу замороженному пакистанцу. — Закончив фразу, он быстро придвинул к себе томатный суп, сознавая, что, возможно, через несколько секунд получит в морду. — Ты же не ударишь труса, да, Кост?Нет. Этот тип вызывал у Виктора абсолютное отвращение. Подлый трусливый манипулятор и лжец — эти слова сами собой, без приглашения, возникали у него в сознании. Судя по всему, отныне им предстоит играть в одной команде, и это добивало окончательно. Кост вышел из кабинета немного ошеломленный и сильно на взводе.Если первоначальная ложь Обена была взмахом крыла бабочки, в самом ближайшем будущем вызванное им землетрясение угрожало встряхнуть всю службу, а повторным толчком — и всю государственную полицию.* * *Оставшись один, Мальбер взял телефонную трубку и поделился с собеседником своим беспокойством. Звонок был воспринят очень серьезно, а вытекающие из него решения оказались радикальными.Глава 37Выражение лица Коста, когда тот вернулся в кабинет, яснее ясного советовало всем не задевать его. Он открыл собрание.— Ну, и как прошло ваше воскресенье?Вопрос не был обращен к кому-либо конкретно, но Сэм принял его на свой счет.— Прессе было сразу сообщено насчет нашего обугленного, как было с Бебе Кулибали. Ты тогда просил меня проверить, нет ли видеонаблюдения вокруг телефонной кабины, откуда звонили Фарелю, журналисту.— И каков результат?— Кабина находится на улице Шевалере, тринадцатый округ Парижа, а эта улица не просматривается ни одной камерой наблюдения.В разговор вступила Де Риттер и сразу же успокоила остальных коллег, дав понять, что, несмотря ни на что, является частью команды.— У него может быть доступ к полицейским файлам со всех камер, работающих в Иль-де-Франс. Или же это счастливая случайность.— Не совсем: избежать их достаточно легко.Сэм повернул экран своего компьютера так, чтобы все могли видеть подробную карту 13-го округа, испещренную мириадами красных точек. Каждая красная точка означала камеру. Он возобновил свой рассказ:— Сайт называется Paris-sans-videosurveillance.fr[91] и создан CDL — «Коллективом демократии и свободы». Там можно найти местоположение всех камер в окру́ге. Затем достаточно найти улицу в тени Большого Брата. Не обязательно быть полицейским, хватит хорошего интернет-соединения. Теперь о том, что касается разных мобильников: шансов было ненамного больше. Перехват телефонных разговоров на линии Бебе Кулибали не дал ничего, за исключением разговоров, не представлявших интереса, большинство из которых были с матерью и несколькими друзьями. В них ни разу не упоминались имена или фамилии, которые могли бы навести на след.Слово взяла Де Риттер:— Патологоанатому удалось извлечь мобильник из трупа Франка Самоя так, чтобы его нос не загорелся красным.Никто не поддержал шутку. Йоханна остановилась, поняв, что она здесь единственная, у кого есть малые дети, и, без сомнения, единственная, кто знаком с настольной игрой «Операция»[92]. Женщина продолжила уже серьезно:— Итак, у меня была встреча с патологоанатомом. Впрочем, не особо приятная. Она дважды заставила меня повторить мою фамилию и казалась очень удивленной, что я в твоей группе, Кост.Виктор состроил гримасу человека, совершившего оплошность. К пущему удовольствию Ронана.— Ты что, не предупредил Леа о последнем кадровом назначении? Какая неделикатность… Она же может бог весть что подумать.— Не слушай его. Пожалуйста, Йоханна, продолжай.— Хорошо. Итак, мобильник был извлечен и передан криминалистической службе с параллельным запросом в службу информационных технологий. У меня имеется неофициальный предварительный отчет. Окончательный будет в течение недели, но я уже могу утверждать, что они всё проанализировали — и память телефона, и сим-карту, — и что телефон, похоже, полностью опустошен. Единственное, что имеется, — те самые звонки каждые три часа, перенаправляемые на голосовую почту, тоже, естественно, пустую. Я взываю к вашей полицейской интуиции: можете сказать мне, откуда идут эти повторяющиеся звонки?Кост высказал очевидное:— Полагаю, из телефонной кабины на улице Шевалере. Есть же прямая связь между тем, кто извещает прессу об убийствах, и тем, кто навел нас прямо на тепленького Франка Самоя. Хоть информатор с исключительными привилегиями, хоть сам убийца.Де Риттер забеспокоилась.— Думаешь, он играет с нами?— Нет, думаю, он хочет заставить нас участвовать в игре, а это разные вещи.Кост повернулся к Ронану, предоставляя ему слово.— Вчера в конце дня я отправился пройтись по городку Поль-Вайян-Кутюрье в Бобиньи, там, где жилье у Бебе. Это довольно активно действующий дилерский пункт. Самой был потребителем, наш гигант — продавцом; я отправился проверить, вели они друг с дружкой дела или нет.Де Риттер прервала его:— Вчера в конце дня — ты хочешь сказать, после того, как выпил в ресторане?Сэм ответил на вопрос, который был обращен не к нему:— Да, но у него было подкрепление: я следил.— Естественно, Том всегда неподалеку от Джерри.— Итак, я предпринял несколько попыток поиска в наркоотделе и бригаде городской безопасности местного комиссариата. Тот, кто держит дилерский пункт, настаивает, чтобы его звали Брахим. Я с ним уже плотно имел дело по поводу истории со сведением счетов, когда вкалывал в Обервилье. Его настоящее имя Жордан Полен, он родился там, где, без сомнения, и подохнет, — в Бобиньи. У него нет ничего общего с Северной Африкой, и он тем более не принимал ислам; Брахим — это только чтобы придерживаться местного колорита. Я пришел на место, чтобы собрать кое-какую информацию. Он на точке по утрам между десятью часами и полуднем, чтобы снабдить свои команды.Де Риттер вообразила самое худшее:— И ты считаешь, что они прямо-таки влюблены в полицию? Представляю себе, каким убедительным тебе пришлось быть, чтобы им захотелось сообщить тебе свое присутственное время… Чем ты их задабриваешь — наркотиками, деньгами?.. Черт, только не говори, что совершил грабеж и взломал печати в наркоотделе.— Остановись, Йоханна, ты как в плохом фильме. Может быть, мы и позволяем себе некоторые вольности с правилами, но скоро ты убедишься: если хочешь информацию — причем качественную, а не ту, из-за которой придется сломать шесть пломб, дабы найти внутри несчастные десять граммов гашиша, — приходится запачкать руки в дерьме. Слушай, взрослая девочка: если хочешь, можешь работать с осведомителями и законными методами, как обязывает Уголовно-процессуальный кодекс. Заставляешь его зарегистрироваться в ЦБИ[93], и, если немного повезет, сможешь выделить ему сто евро; за такие деньги тебе принесут все новости.— Настоящий полицейский восьмидесятых, — насмешливо заметила Йоханна.Задетый за живое, Ронан перешел в нападение:— А ты еще не стала по-настоящему полицейским, позволю заметить. Я объясняю, как будет лучше. В том, что касается международного наркотрафика или терроризма, вознаграждения информаторам из базы начинают быть интересны, но если речь идет о мелкой торговле в пригороде, у тебя никогда не будет для них больше нескольких купюр, а такое не прокатит. Вот мы и приспосабливаемся. И тем не менее это не делает из нас плохих полицейских. Если ты действительно думаешь, что ради того, чтобы получить информацию, я собрался ограбить здешний наркоотдел — вот так, за здорово живешь, — тебе просто нужно побольше поработать на улицах. Я выкинул одну штуку, и этого оказалось вполне достаточно.Де Риттер оказалась не такой продвинутой, и Ронан объяснился:— Ты появляешься на месте дилера и ждешь визита одного типуса из числа очаровательного отребья, желательно героинового наркомана — с такими легче говорить. Позволяешь ему купить наркоту и следишь за ним на расстоянии в несколько метров. В тихом местечке перехватываешь его, забираешь дозу — и можешь требовать что хочешь: у него будет огромное желание говорить с тобой. Бо́льшую часть времени наркотик находится у него в руках, чтобы в случае чего можно было бы скоренько от него отделаться; но он может быть спрятан в трусах, во рту или даже в волосах, если это растаман. Если у него две дозы, первую можешь пустить по ветру — это поставит его в рамки, размягчит его. Он будет готов отсосать тебе, лишь бы вернуть свои полграмма, а уж сдать расписание своего поставщика не составит никакой проблемы.— А вторую дозу, которая остается, возвращаешь?— Конечно! Не надо быть сволочью. Кто знает, вдруг он когда-нибудь еще тебе понадобится…Кост посмотрел на часы: сейчас было как раз «рабочее время» Жордана «Брахима» Полена.— Ладно, посмотрим, знает ли твой «мафиозо» двух наших жмуриков. Снаряжаем две машины: Ронан, ты со мной; Сэм и Йо, вы остаетесь на виду неподалеку от въезда в поселок, принимаете радиограммы и устраиваете себе частную конференцию.* * *Городок Поль-Вайян-Кутюрье. Вторая машина следственной группы 01, «Ситроен C3» цвета голубой металлик, наконец починенная, припарковалась неподалеку от первых блоков социального жилья. Витрина населенного пункта — здесь никогда ничего не происходит. «Пежо 306», за рулем которого был Ронан, углубился чуть дальше в городок и исчез.Чуть забеспокоившись, Де Риттер попыталась вернуть себе присутствие духа, спросив Сэма:— Разве мы не должны оставаться в поле зрения друг друга?— Посмотри, есть ли тут связь.Она схватила портативную рацию, зажатую между бедер.— Машина два вызывает машину один для пробы радиосвязи.Рация выплюнула ответ машины 1 — связь идеальная в обе стороны. Сэм отстегнул ремень безопасности и устроился поудобнее.— А теперь ждем.— Долго?— Это не тот вопрос, которым нам стоит задаваться.Глава 38Ронан ехал между зданиями со скоростью пешехода. По недоразумению звук полицейского радио был поставлен на полную громкость, и голос Сэма ударил им по барабанным перепонкам:— Машина два вызывает машину один для пробы радиосвязи.Ронан с руганью снял одну руку с руля, уменьшил звук и ответил в рацию:— Связь отличная. — Снова положил ее в пустой боковой карман. — Как тебе Де Риттер?— Когда она скажет «чао» кое-каким своим иллюзиям, дело пойдет. Дай время. Ты уже распечатал фотографию Жордана Полена?— Сэм переслал мне ее прямо в телефон.Ронан протянул капитану аппарат, одновременно давая задний ход, чтобы встать прямо в нескольких метрах от фойе, запруженного хулиганами самого разного возраста, которые, несмотря на предосторожности, сразу увидели «фараонов» и начали свистеть, предупреждая остальных. Кост отстегнул ремень безопасности, бросил последний взгляд на чуть темноватую фотографию.— Подождешь меня здесь. Я приоткрою окно, чтобы у тебя тут было побольше свежего воздуха.— А я залаю, если кого-нибудь увижу.Ронан дал ему уйти. Не торопясь, Виктор направился к группе, несколько членов которой разошлись в разные стороны, унося с собой полный набор наркотических средств. Сидя на краю лестницы перед фойе здания с деревянной бейсбольной битой на коленях на манер королевского скипетра, выкрашенной черным и вдрызг исцарапанной, Жордан Полен спокойно ждал, когда полицейский поднимется к нему. Окруженный пятью типами в спортивных костюмах, каждый из которых был Косту на один укус, бандит знал, что у полицейского ничего на него нет — не в чем даже упрекнуть.— Брахим? Я хотел бы поговорить с тобой, по возможности в спокойной обстановке и без твоих приятелей.— Мне нечего тебе сказать.Лед всегда сложно сломать.— Может быть, мне следует обратиться к Жордану Полену? Не знаешь, где он?Молодой человек все понял, но тем не менее ответил:— Без понятия, кто это.Кост вздохнул. Значит, следует разразиться убедительной тирадой.— Слушай. Три дня назад Бебе Кулибали, одному из твоих бывших продавцов, отрезали яйца. На следующий день поджарили одного из нариков, который, возможно, участвует в твоей торговле, — некоего Франка; может, его имя тебе о чем-нибудь говорит? В любом случае, это было бы достаточной причиной оставить машину спецназа на въезде в поселок и спустить на вас патруль в синей униформе. Не очень-то хорошо для торговли, да? Итак, я начину еще раз. Как ты думаешь, могли бы мы побеседовать с тобой у меня в кабинете или мне спалить на фиг твой район?Стрела попала в цель.— Успокойся, всё в порядке. Бебе больше не продает для меня, он перешел на что-то другое. И твой второй парень тоже — клянусь матерью, чтобы мне больше никогда ее не увидеть, если вру. Думаешь, я помню имена всех ублюдков, которые приходят попрошайничать или еще чего?Кост повернулся к Ронану, который, как он знал, находился на низком старте, на случай если тот даст сигнал присоединиться. Узнав его, Брахим замер.— Ты работаешь с этим сукиным сыном?— Я умею выбирать себе окружение. Возвращаю комплимент: твои компаньоны тоже неплохо выглядят.По просьбе Коста Ронан продемонстрировал фотографию Франка Самоя, которую несколько дней назад дала его мать. Посмотрев на снимок, Брахим щелчком языка выразил согласие.— Ну да, знаю я его, но он тоже больше не приходит.— Естественно; я же тебе только что сказал, что он мертв. Соберись, пожалуйста.Стражи, приблизившись к Полену, безудержно расхохотались. Кост спросил снова:— Я думал, местные попрошайки у тебя в памяти не задерживаются, так?— Хочу тебя успокоить: это я не о нем вспомнил, а о его шлюхе.— Ты хочешь сказать, его подружке?— Он отправлял ее сосать за героин; может, ты назовешь такую принцессой, но я называю шлюхой.— Неплохо сказано. Знаешь, где ее найти?— Она уже давно тут не таскается. Сначала платила натурой, и я был не против, видишь ли, особенно потому, что она была ничего так с виду. Но я ею пользовался недолго. Ко мне пришел один тип, заинтересованный; у него на нее были какие-то планы из серии «восемнадцать плюс». Усекаешь? А потом — никаких новостей.— А чтобы узнать имя этого типа, мне следует увести тебя с собой или ты скажешь прямо сейчас?— Послушай, хитрожопый, имя у тебя уже есть. Это Бебе.В сознании Коста возникло много выводов.— Ты хочешь сказать, что Кулибали организовывал групповухи?— Он слишком глуп, чтобы организовывать что бы то ни было. Нет, он вербовал девушек, вот и всё.— А его вечеринки, ты в них участвовал?— Я много раз просил, но Бебе сказал мне, что они для супермажоров, видишь ли, для парней, у которых достаточно бабла, чтобы заплатить ему. Это точно не про меня. И не про тебя, уж извини.— Хорошо. Сейчас добровольно едешь с нами и излагаешь все это в письменном виде.Полен повернулся к своей охране, а затем снова к полицейскому:— Дашь мне две минуты?— Да, пожалуйста, собирайся.Глава 39Выдающегося допроса не получилось. Жордан Полен больше ничего особенного не знал, и Де Риттер за своим ноутбуком заканчивала задавать последние вопросы. В дополнение к этой хлипкой истории, вышла на свет возможная связь Кулибали — Самой, которая могла бы оживить дело. Но эта связь была лишь нариком, которого постоянная нехватка дури сделала немного нелюдимым и который так и не был опознан. Открытая дверь, войдя в которую упираешься в стену.Сэм включил компьютер и вошел в межведомственное фотоприложение.— Сделай мне описание внешности принцессы. Если она употребляет, без сомнения, рано или поздно на чем-то попадается — кража или домогательство. А раз так, ее фотография имеется в картотеке. Слушаю тебя.— Нарики как китайцы. Никогда не знаешь, сколько им лет; я бы сказал, между восемнадцатью и тридцатью, в зависимости от того, насколько она держит себя в руках. Блондинка, миниатюрная, ростом примерно метр пятьдесят пять, худая, волосы… не знаю… грязные?— Цвет глаз?— Ну ты спросил, умник… Красные — как правило.Некоторое время на экране компьютера крутилась картинка, а затем программа предложила выборку из 78 фотографий, подходящих под предложенные параметры. 78 несчастных девушек, жизнь которых в какой-то момент пошла не в том направлении. Жордан Полен добросовестно рассмотрел фотографии одну за другой с усердием, коего было ровно столько же, сколько и желания покинуть территорию уголовной полиции, где он не очень-то привык находиться в качестве свидетеля. Наконец он без колебаний сделал вывод.— Мне жаль, но среди того, что вы показали мне, ее нет. — Отодвинувшись вместе со стулом, Полен обратился к группе: — Ну ладно, я был благоразумен, а теперь мне можно вернуться к себе?Кост встал и пригласил его следовать за ним по длинному коридору, ведущему от его кабинета к лифту. Это расследование движется в ритме «шаг вперед, два шага назад», а он никогда не был хорошим танцором. В общей комнате, куда выходили лифты и зал ожидания для потерпевших, Полен обратился к Косту голосом, которого тот от него никогда не слышал. Ровным и без всякой вражды. Почти успокоенным.— Честно говоря, я думал, что придется проторчать здесь двадцать четыре часа.— У нас был договор, а слово надо держать. С другой стороны, у меня действительно не было причин заключать тебя под стражу.— Потому что вам они нужны сейчас?— Да, всё больше и больше.Двери открылись, и взгляд Жордана Полена на мгновение остановился над плечом полицейского.— Твоя принцесса-шлюха…— Да?— Она у тебя за спиной.Кост обернулся в пустом зале и внимательно осмотрел его единственное украшение. Афиши Ассоциации помощи родителям детей — жертв преступления — большие красные буквы над фото, «ПРОПАВШИЕ» и традиционное английское «MISSING»[94].— Первое фото сверху слева. Малышка, которая улыбается, в зеленом свитере. Это она. Во всяком случае, такой я ее увидел в первый раз. Потом она стала выглядеть похуже.Воспользовавшись тем, что полицейский замер в стойке охотничьей собаки перед фотографией девушки, Полен исчез в лифте, двери которого закрылись за ним. Оставаться на месте означало навлечь на себя новый допрос. Полицейский и так знает, где его найти.* * *Кост несколько раз повторил имя, написанное под лицом пропавшего ангелочка.— Камилла Сультье.Ничего не всплыло в памяти. Он ускорил шаги, вошел в кабинет и приказал Сэму:— Камилла Сультье. Мне нужно все, что у нас на нее есть, прямо сейчас.Несмотря на то что Де Риттер уже собиралась спросить, из какой шляпы он вынул эту информацию, Сэм погрузился в компьютер, не пытаясь совать нос. Информаторы появляются своевременно. Он знал, как у Коста все это работает.— Сультье Камилла… вот она.Глава 40Телефон хранил молчание, но загорелась красная сигнальная лампочка, означающая внутренний вызов из секретариата. Гальенн — заместитель начальника уголовной полиции — машинально нажал на кнопку, и голос секретарши представил ему собеседника. Их разговор был быстрым. Разъединив вызов, Гальенн встал.Как можно быстрее он преодолел двадцать метров, отделяющие его кабинет от кабинета начальника — последние несколько шагов проделал уже рысью, — и, перед тем как открыть высокие обитые двери, с легкой одышкой в голосе обратился к секретарше-церберу, следившей за ним поверх сдвинутых на кончик носа очков для чтения:— Вы слышали, что он сказал?— Не беспокоить до нового распоряжения.Поблагодарив ее, Гальенн толкнул сразу две толстые дверные створки.— Господин директор, мы получили звонок комиссара Стевенена из уголовной полиции девяносто третьего департамента. Вам следует связаться с ним.Несколько минут спустя телефон начальника замерцал красным; секретарша сообщила, что запрашиваемый звонок находится в режиме ожидания. Шеф включил громкую связь, чтобы разговор мог слышать его заместитель, обеспокоенный настолько, что видно было не его самого, а только лысину.— Кристоф, я слышал, вы хотите связаться со мной.— Мое почтение, господин директор. Мы только что получили звонок от полковника Мальбера.— Какая-то проблема?— Возможно, месье. Разговор с капитаном Костом, во время которого упоминался «код девяносто три».— Действительно, это вызывает беспокойство. Расскажите мне об этом капитане… как там его?— Капитан Виктор Кост, господин директор. Начальник следственной группы уголовной полиции девяносто третьего департамента. Группа работает с хорошими результатами. Несколько неверных шагов в карьере, но ничего такого, что можно использовать как рычаг. Он прошел практически всю программу обучения в девяносто третьем со своим напарником, лейтенантом Матиасом Обеном, — тем, кого заменяет Мальбер.— И этот лейтенант Обен только что порвал с «кодом девяносто три»? Какой интерес ему выставлять все напоказ? Это же похоронит его самого.— Может, не было выбора. Кост — любопытный и умный полицейский и к тому же его друг.— Досадные свойства… Что у нас есть в качестве средства давления? Слабые места, прошлое, наркомания, любовница?— Ничего такого. Несколько лет назад после самоубийства подружки он полностью погрузился в работу.— Те, кому нечего терять, — самые опасные. Как вы собираетесь уладить эту проблему?— Это много от чего зависит, месье. Какова степень свободы моих действий?— Позволю себе напомнить о нашем обоюдном интересе в этой операции. Не говорите мне, как собираетесь действовать; просто скажите, когда все будет сделано. Вам хорошо известно, что ваша карьера у меня в руках.— Разве это стоит подчеркивать?— Еще как. Поскольку так уж случилось, что где-то в Министерстве внутренних дел кто-то точно так же держит в руках мою карьеру.Стевенен попытался успокоить и его, и себя:— Ничего не потеряно, если Кост пошел к Мальберу, но не сообщил об этом комиссару Дамиани, своему начальнику отдела. Очень вероятно, что он пытается защитить лейтенанта Обена, которого мы в настоящее время держим под контролем.— Невозможно полагаться только на их дружбу, нам надо обеспечить себе тылы.Директор не решался пояснить свою мысль. На другом конце телефонной линии комиссар Стевенен знал, что шаг, на который придется пойти, упоминается в качестве крайней меры.— Напугайте его, — отрубил директор.И что сие значит? Как прикажете напугать полицейского из 93-го?Глава 41Ронан был из тех людей, что не узна́ют девушку, с которой спали, даже столкнувшись с ней всего неделю спустя, одетой в те же самые шмотки. Поэтому Сэм ни капли не удивился, обнаружив, что появившееся на компьютере фото Камиллы Сультье не вызвало у того никакой реакции. Больше всего его тревожило молчание Коста, так как — в этом он был уверен — эту девушку знали они все.Плакат с пропавшими, снятый со стены в зале ожидания для потерпевших и расстеленный на рабочем столе Сэма, сделался предметом всеобщего внимания. И снова между фотографией, сделанной полицейскими службами в тот единственный раз, когда девушка была задержана за наркотики, и другой — предоставленной семьей Сультье службе поиска, не было ничего общего. Кривая улыбка, приспособленная к отсутствию части зубов, и грустный взгляд, из которого исчезло все будущее. Де Риттер удивленно повернулась к Сэму:— И с таким лицом она расплачивается собой? Да ее даже потискать и то не захочется!— Ты, конечно, извинишь коллег, которым не особенно хочется следить за наркоманами на улице… Тебе достаточно прогуляться к выходу станции метро «Шато Руж» в восемнадцатом округе — увидишь прямо картину конца света. Там ты найдешь грузовик спецназа, битком набитый солдатами в броне, и не один. А меньше чем в метре от него, ни от кого не скрываясь, курят плюшки с крэком и обмениваются таблетками мелкие группки одурманенных, изможденных, ослепленных дневным светом, чуть ли не бок о бок с силами правопорядка.— Бромазепам?— Ну, например. Чуть мощнее — бупренорфин, кодеин или скенан; их ищешь, если боишься уколов; но и те, и другие для Ла Рош — это так, слабенько. Предвижу твой вопрос: Рош — это название лаборатории, изготовляющей рогипнол — конфеты для наркоманов, вместо героина. И когда узнаёшь, что за дозу продают девственность своего младшего брата, понимаешь, что ничего не можешь сделать. Я хочу сказать, в качестве полицейского. Так что мне не кажется неправдоподобным, что ее задерживали куда больше одного раза.Кост, что-то царапавший в записной книжке, стараясь ничего не пропустить, объявил:— Мы с Бедовой сейчас нанесем визит семейству Сультье. Сэм, двигаешь в комиссариат, где занимались малышкой Камиллой, и просишь передать экземпляр ее дела. Я хочу прочитать протокол допроса и узнать, был ли с ней кто-то в тот день. А еще я хочу, чтобы ты позвонил в Ассоциацию родителей — уточнить, известно ли им, что Камилла тусовалась в девяносто третьем среди наркоманов. Ронан, едешь в больницу Жана Вердье — показываешь Бебе Кулибали фотографии Камиллы, Полена и Самоя. Ты рискуешь быть посланным куда подальше, но с точки зрения процедуры без этого не обойтись. Управиться нужно за два часа.Кост схватил пальто, чувствуя на себе взгляд Сэма, с которым не хотел встречаться. Он просто надеялся, что коллега ему доверяет.* * *Перед тем как выйти из управления для высокоинтеллектуальной беседы с евнухом, Ронан присел на стол Сэма. Прежде всего потому, что знал, что тот это ненавидит, но также и потому, что размышлял, сколько еще времени они собираются играть эту комедию.— Кажется, я не единственный.— Уточни, как сказал бы Кост.— Не единственный, кто узнал малышку из наркопритона в Лила. Ту, которую Брахим опознал как Камиллу Сультье.— А вот тут ты меня удивил. Я и вправду думал, что каждые двадцать четыре часа ты стираешь жесткий диск своей памяти.— Не в том случае, когда моего приятеля Сэма едва не вытошнило перед притоном в день начала первого дела. Если все хорошо помню даже я, то и ты, и Кост помните уж точно. Думаешь, он от нас что-то скрывает?— Нет, и ты тоже так не думаешь. Более того, я считаю, что он нас от чего-то защищает.— Такое возможно. Итак, ждем, когда он решится просветить нас.Глава 42Кост никогда не считал эту свою особенность недостатком, но так оно и было: он не запоминал названия улиц. Что касаемо городов, входящих в департамент, у него получилось приклеить каждому свое название, но с улицами такое оказалось невозможно. Капитан знал их как полицейский, ориентировался по воспоминаниям о преступлениях, когда-либо совершенных там.Бобиньи, станция «Шемен-Вер» — все это ему ничего не говорило. Зато он ни за что не забыл бы дело мальчишки, найденного под холодильником, выброшенным с 24-го этажа одного из небоскребов на патрульных полицейских. Он помнил цвет его школьного портфеля, когда они приподняли тяжелый агрегат, но название улицы — никак.Де Риттер задействовала навигатор, поняв, что от Коста ей не будет никакой помощи и что жилище семейства Сультье на возвышенности Сен-Клу могло бы с таким же успехом находиться в Индии, судя по тому, что он знал об этом. По-видимому, все, что находится за пределами окружной дороги, его не касалось.Они покинули Бобиньи и двинулись вдоль кладбища Пантен по проспекту Жана Жореса. Для Коста, у которого название выскочило из памяти, это была лишь проклятая длинная прямая линия, нашпигованная африканскими подпольными клубами, где почти каждое воскресное утро случаются истории с пьянкой и приставаниями, неизменно заканчивающиеся поножовщиной.Де Риттер выехала из Пантена, и указатель, показывающий, что они въезжают в Париж, известил Коста, что начиная с этого мгновения он больше ничего не узнает, за исключением главных исторических памятников. О столице капитан знал не больше какого-нибудь японского туриста.Конца говорильне по радио, кажется, не предвиделось, и Йоханна сделала звук погромче. Главной темой в программе оказались восставший из мертвых в Институте судебно-медицинской экспертизы и самовозгорание в Пре-Сен-Жерве, и огорченный Кост сделал звук потише. Тишина сделалась невыносимой, время от времени прерываясь металлическим голосом навигатора, предупреждающим, что скоро надо будет свернуть направо или налево.— Знаешь, Кост, я чувствую, что в первом же расследовании у меня есть все шансы напасть на… — Де Риттер подыскивала подходящее слово. — Что-то значительное?— Зависит от того, как смотреть на вещи. Если позволишь мне уточнить, то это, несомненно, главное расследование всей твоей карьеры. Жаль, что с тобой это произошло так рано — рискуешь тем, что последующие годы, отделяющие тебя от пенсии, могут показаться немного пресными.* * *Вид величественной решетки, что ограждала аллею, обсаженную деревьями, выбил обоих полицейских из колеи. Особняк позволял узреть свою респектабельную ветхость лишь тем, кто был хорошо знаком его обитателям; полицейские же видели его только снаружи.Привлеченный шумом мотора, на крыльцо вышел Брис — мастер на все руки. Де Риттер затормозила чуть сильнее, чем требовалось. Брис подумал, стоит ли ему сразу же разровнять граблями гравий, пока мадам не разразилась упреками.— Капитан Кост, уголовная полиция. Мы хотели бы поговорить с месье или мадам Сультье.Брис на мгновение замер на месте.— Мадам Сультье у себя; что же касается месье, то это зависит от того, кого вы имеете в виду. Оба они недоступны. Муж — покойный месье Жак Сультье — умер, а сын в данный момент находится в своем кабинете в Министерстве финансов. Соблаговолите следовать за мной, я немедленно доложу о вас.Пройдя через несколько анфилад коридоров и разнообразных небольших комнат, Кост отказался от попыток мысленно картографировать местность и начал довольствоваться тем, что просто следовал за провожатым. Вестибюль, будуар, маленькая гостиная, парадный зал — столько наименований ему никогда не приходилось записывать в протоколе по делам 93-го.В своей одежде Де Риттер почувствовала себя неуютно — в первый раз ее просторная куртка из синего флиса показалась ей неудобной. Она скользнула вслед за Костом, питая жалкую надежду пройти незамеченной.Когда Брис снова представил их, он уже стоял за креслом на колесах, на котором восседала пожилая дама. Полицейские услышали хорошо поставленный голос с неровной отрывистой интонацией, что с первых слов сделало ее обладательницу моложе лет на двадцать.— Кост… Кост… Мне это ни о чем не говорит. Вы друг комиссара Делерье? Они с генеральным прокурором несколько дней назад пили чай здесь, в этой самой комнате.Уверенная улыбка, которую в ответ адресовал ей полицейский, ясно показала, что первый выстрел оказался мимо цели.— Нет, мадам, мы из уголовной полиции Сен-Сен-Дени.— Тогда вы, конечно, не по адресу, — заключила она с сухим смешком.— Действительно, у нас скорее всего не было бы случая побывать в этом районе, не возникни необходимость поговорить о вашей дочери Камилле.— Моей дочери? Вы — обворожительный мужчина, капитан, но, думаю, в ваши почти сорок лет было бы несколько неожиданно иметь отношения с двадцатилетней.Глава 43Брис приготовил кофе и разложил несколько сухих пирожных на тарелке, где виднелась золоченая прописная буква «S». Де Риттер не знала, в английском или французском стиле разбит здешний сад; она даже не могла бы с уверенностью сказать, в патио она находится или на веранде. Йоханна опустила пирожное в обжигающе горячий кофе, выронила его, издав досадный всплеск, поставила все на столик и решила раз и навсегда сделаться как можно крохотнее и как можно молчаливее.Она так и не поняла, каким образом Косту удалось задобрить эту пожилую представительницу высшей буржуазии. Возможно, своим спокойствием. И, безусловно, далеко не глупым видом. Капитан попросил рассказать о Камилле. С самого начала. Будучи не в состоянии все время отслеживать ход его мысли, Де Риттер решила довериться начальнику. Итак, Марго Сультье начала свою историю торжественным тоном, словно призывая собеседника не прерывать ее, пока не будет сказано последнее слово:— Камилла вовсе не была желанным ребенком, а еще меньше — признанным своим отцом. Изабелла, моя младшая сестра, стала матерью-одиночкой. Пустота, оставленная мужчиной, в которого она была безумно влюблена, так никогда и не оказалась заполненной. Ее разум все больше помрачался по мере того, как она узнавала его взгляд в глазах Камиллы. Сестра умирала от горя, угасала, как огонек, но, к счастью, ее судьба оказалась в итоге не такой тягостной. Она покинула нас в результате глупого происшествия с машиной, если они вообще бывают другими. Правда, жандармы так и не поняли, почему на этой прямой сельской дороге не осталось тормозного следа. Дерево, затормозившее ее движение, было вырвано почти с корнем… Несколько месяцев спустя я стала опекуном Камиллы, которой еще не было и года. Судьба, а также мое состояние позволили мне дать ей хорошее воспитание. Двумя годами раньше я сама потеряла мужа, умершего от рака, а мой старший сын Гаэль только что уехал из дома, чтобы продолжить учебу. У меня оставался только младший, Люка. Я подумала, что затруднения, связанные с появлением Камиллы, могли бы отвлечь меня от моих горестей. Несомненно, вы сочтете меня бессердечной, но, кажется, некоторые семьи только так и пишут свою историю — чередой несчастий…Марго Сультье взглядом поблагодарила Бриса, который поставил рядом с ее чашкой коробочку таблеток.— Для Люка, которому только что исполнилось шестнадцать, появление Камиллы было как весна, наступившая в доме, давно не знавшем этого времени года. Люка впал в ужасный гнев, когда я имела дерзость употребить по отношению к Камилле слово «племянница», так как он с самых первых дней считал ее своей сестренкой. Я помню беседу в кабинете школьного психолога: Люка смотрел только в пол, неподвижно сидя на стуле. Психолог воспользовался образами запруженной реки и бремени любви, которую мальчик не мог направить ни на покойного отца, ни на отсутствующего брата, ни тем более на меня. Признаюсь, я не дружу с сильными эмоциями. Тем не менее я любила своих детей. По-своему. Разве так необходимо без конца целоваться, обниматься и разговаривать? Ведь любовь к сыну можно рассматривать как данность, разве нет?Пожилая дама немного увлеклась и быстро перешла на более нейтральный тон:— Что бы там ни было, я отказываюсь видеть в этом свою ответственность. Что бы там ни было, свою жизнь не пускают на ветер из-за нехватки нежности. В то время у нас была кормилица-африканка; они очень хороши, по-матерински сентиментальны. Однако Люка каждый день, возвращаясь, отсылал ее, чтобы остаться с Камиллой одному. Утром я находила его в ее комнате, вытянувшегося рядом, будто караулящая собака. Под его сверхзаботливым крылом Камилла достигла подросткового возраста, но даже тогда он запрещал мне открывать ей правду. Настолько, что мне пришлось ждать, пока я останусь с ней совсем наедине, чтобы рассказать ей о ее настоящих родителях — об отказе ее отца и обстоятельствах смерти ее матери. Люка так и не простил мне это предательство, несмотря на то, что сделать это было, безусловно, необходимо. Я считаю, что некоторые секреты со временем усугубляются и что девушка в четырнадцать лет уже может посмотреть в лицо своей подлинной истории. Меня по-другому и не воспитывали. Против всякого ожидания, Камилла направила свою боль и горечь на Люка. Зная, что ни то, ни другое не тронет меня, она и выбрала более уязвимую цель. По мере того как Камилла отдалялась, он, наоборот, становился все более и более навязчивым, пытаясь проводить все свое время с ней и в конечном итоге получая только оскорбления из-за двери, которая отныне была для всех закрыта.Затем постепенно мы перешли от горечи к полному неприятию. Камилла больше не обедала с нами, а когда оказывала нам честь кратким пребыванием в доме — в основном чтобы принять душ или попросить денег, — я видела ее, кажется, не иначе как с наушниками в ушах. Я уже стала считать, что она лишь видит, как шевелятся наши губы, не пытаясь понять, что мы можем ей сказать. Она где-то пропадала целыми днями, и ее печаль, которую я понимала, уступила место недопустимой наглости. Тем не менее Люка продолжал любить ее и пытаться понять до самых последних дней ее присутствия в нашей жизни. Для него ничего из того, что исходило от нее, не было ни диким, ни грубым. Он прощал все. Многочисленные кражи, хотя он сам часто являлся их жертвой, незваные гости, которых Брис иногда должен был провожать до ограды. Связывающая нас нить слишком натянулась и в конце концов поддалась. Камилла превратилась в ходячую воинственность, вооруженную упреками. Усадьба разделилась на две части: с одной стороны была ее комната, с другой — весь остальной мир. К несчастью, в этом остальном мире был Люка, а в мире Люка, отныне опустевшем, была только Камилла. Мне повезло, что у меня были только сыновья, и моего авторитета всегда хватало, дабы устранить всяческие конфликты из жизни в этом доме. А вот на эту малышку я не имела ровным счетом никакого влияния. Настолько, что она в конце концов ушла из дома еще до совершеннолетия после четырех долгих лет сплошных конфликтов, иногда молчаливых, иногда наоборот. И Люка так и не пережил это.Кост воспользовался паузой:— Вы заявляли в полицию о ее побегах?— Рискую вас удивить, но наша семья очень редко прибегает к помощи ваших служб. Мой сын уже слишком долго трудится над строительством своей политической карьеры, и мне никоим образом не хотелось бы, чтобы ей был нанесен вред из-за того, что могла натворить Камилла. Мы воспользовались услугами месье Симона, частного детектива, который и раньше приходил на помощь моему покойному мужу. Поэтому до ее самого последнего бегства из дома нам было известно почти все, что она делала и с кем виделась. По моей просьбе Брис несколько раз обыскал ее комнату, и найденное — шприцы и ложки, покрытые черной копотью, — подтвердило мою догадку о причине постоянной усталости на лице Камиллы. Накануне ее восемнадцатилетия, видя, что она все не возвращается, Люка сам пошел заявить о ее исчезновении, дабы избежать того, что вы называете поиском в интересах семьи.— Это вполне понятно: совершеннолетние имеют право исчезать, в то время как не достигшие возраста совершеннолетия должны быть возвращены домой. И с тех пор никаких новостей?— Об этом надо спросить у Люка. Я же отложила эту историю в сторону вместе с остатками своих воспоминаний. Камилле сейчас двадцать два, и, полагаю, она вернется, когда достигнет самого дна. Я предложила ей свой дом и свою… привязанность. Что еще я должна была сделать?Кост повернулся к Де Риттер, вынувшей из своей сумки папку с документами, порылся в них и разложил в ряд на столике три фотографии. Франк Самой, Бебе Кулибали и Жордан Полен. Пожилая дама извлекла из толстой книги тонкие очки, которые использовала в качестве закладки.— Эти мальчики выглядят неподобающим образом, если вас интересует мое мнение, капитан.— Совершенно согласен с вами. Возможно, кто-то из них мог бы вам что-нибудь напомнить…Она поколебалась, затем ее скрюченный палец оказался направлен на фото Франка Самоя и оставался в таком положении на протяжении всей фразы.— Вот этот. Сначала он вежливо ждал ее у решетки, а затем приезжал на машине и парковался так, словно все здесь принадлежит ему. В последний раз я его не видела; едва он коснулся ногами земли, как Брис схватил его за шиворот и выкинул за пределы усадьбы.— Вы говорите, он парковался перед вашим домом. Вы помните его машину?— Разумеется, красная машина.— «БМВ», — уточнил Брис, так и остававшийся в комнате. — Старая модель.Марго Сультье сочла, что уже достаточно сотрудничала, и предпочла поменяться ролями.— Может быть, уже пора сообщить мне о причинах вашего визита, капитан? У вас есть какие-то новости о Камилле?— К несчастью, нет. Я пытаюсь больше узнать о человеке на «БМВ» — в частности, он замешан в том, что может быть историей сведения счетов в среде наркоторговцев. Это он привел нас к вашим дверям. Что касается того, находится ли Камилла в безопасности и добром здравии, — мне это неизвестно, но, если желаете, я могу держать вас в курсе.Хотя она ответила «да», Кост не заметил никакой материнской решимости. Рука Марго Сультье, сплошь унизанная тяжелыми кольцами, легла на руку Коста, почувствовавшего прикосновение морщинистой кожи и полированного металла.— «Ужасная». Ведь именно это слово гуляет за вашим зрачками, капитан? Вы находите меня ужасной? Успокойтесь, Люка придерживается обо мне того же мнения, и оно тревожит меня еще меньше вашего. Камилла — не моя дочь, и я пытаюсь защитить то, что осталось от угасающего семейства.Вид вечернего солнца побудил Коста задержаться здесь еще ненадолго. Когда он уже вставал, на память пришла одна фраза пожилой дамы.— Вы упомянули своего сына. Вы говорили о Люка или о ком-то другом?— Люка — мой младший, старший не пожелал идти по стопам своего отца. Сейчас он фармацевт в гуманитарной организации. Можно подумать, что все пытаются покинуть меня — не тем, так другим способом…— Мог бы я с ним встретиться?— Конечно. Когда приедете в Мавританию, спросите Гаэля Сультье из ассоциации «Фармацевты без границ». Судя по его последнему письму, дорогу, ведущую в Джигуенни, уже починили.— Сомневаюсь, чтобы мне позволили совершить такое путешествие. Я хотел бы лишь услышать вашего младшего, Люка. Не будете ли вы так добры передать ему мою визитку?Пожилая дама согласилась, сказав «с удовольствием» и при этом сохранив полнейшую неподвижность. Брис взял карточку из руки полицейского и, отойдя на некоторое расстояние, дал понять, что теперь настало время оставить Марго Сультье, которая желает отдохнуть.* * *Вернувшись в машину, Де Риттер первой начала обсуждать только что произошедший разговор:— Моя мать сейчас реально выросла в моих глазах. Не хотелось бы мне страдать от такой вот мамаши…— Ты явно не знакома с моей.— Я даже представить не могу, что она у тебя есть.Несмотря на весь этот бардак, Де Риттер только что почти удалось вызвать у него улыбку. Кост вынул мобильник и дал возможность Сэму изложить ему подробности дня. Можно было поспорить: Бебе Кулибали станет отрицать, что узнаёт на фотографиях Камиллу, Полена и Франка Самоя. Ронан как следует постарался надавить на него, но перед ним был пациент больницы, которому уже отрезали яйца, и произвести впечатление на такого оказалось довольно сложно. Сэм получил на электронный ящик документы из комиссариата, где говорилось, что в 2010 году Камилла Сультье была задержана за хранение наркотических средств, которые пыталась по-глупому пронести через переход метро. Она всего лишь упала и растянулась во всю длину на полу перед контролерами в засаде. Без всяких документов при себе. Агенты RATP[95] вызвали экипаж полиции, и во время прощупывания при ней было обнаружено полграмма героина. Ничего интересного. Несмотря ни на что, Кост пожелал несколько уточнений.— ДНК брали? Отпечатки пальцев?— Ничего нет. За полграмма «герыча» до заключения под стражу дело не дошло, и все закончилось тем, что Камиллу просто занесли в базу. Наверняка службе уголовной регистрации не хватило времени, чтобы забрать всех, кого надо было. Такое случается. Часто.— В тот день она была единственной?Сэм еще раз быстро просмотрел досье.— В деле упоминается какой-то тип, сопровождавший ее, но у него ничего не нащупали, и полиция отправила его восвояси. Нет ни его имени, ни фамилии. Если хочешь знать мое мнение, очень вероятно, что это был Франк Самой.Продолжение рассказа Сэма было куда поучительней и вызвало у обоих мужчин чувство неловкости.— Я позвонил в Ассоциацию родителей детей-жертв. У них нет никакой информации о Камилле Сультье. Я уточнил, что она могла болтаться в девяносто третьем — и они, судя по всему, в курсе. Объяснили мне, что с некоторых пор семьи пользуются услугами частных детективов. Учитывая страдания детей-жертв и то, что полицейские никогда не оправдывают ожиданий семьи, потерявшей ребенка, это вполне понятное поведение.— Не знаю, по той ли это причине, которую ты только что назвал, но старая Сультье сделала то же самое.— Да, знаю. Очевидно, наняла одного из лучших. Подожди… — Попросив Коста подождать, он принялся рыться в файлах. — Вот: месье Симон Бекрич. Он даже думал, что напал на след. В две тысячи одиннадцатом году. В сквоте. В Лила.Между каждой из коротких фраз Сэм оставлял паузы — крохотные, но достаточные, чтобы Кост проникся. Напрасно. И, черт подери, какой смысл был говорить им? Признаваться Сэму, что они опасно приближались к наркоману, которого Обен просто-напросто стер больше года назад, а теперь то же самое произошло с девочкой из хорошей семьи? Уверять, что произошла ошибка, когда двадцать три человека последовали на свалку ради статистики и результатов? Он даже не знал, как облечь это все в слова, не почувствовав себя смешным. Кост не был готов говорить, а Сэм решился продолжать.— Частный сыщик связался с Ассоциацией родителей детей-жертв, и ему посоветовали обратиться к полицейскому, который занимается этим делом, чтобы провести опознание тела в морге. Выстрел «в молоко» — семья не признала Камиллу.— Благодарю тебя, Сэм.— Ага, так ты там не один?— Дай мне еще немного времени.— Ты по-прежнему мой начальник.— И последнее, Сэм. Найди мне все, что у тебя есть на семью Сультье. Сосредоточься на Люка Сультье — начинающем политике из Министерства финансов. И на его брате Гаэле — мать говорит, что он фармацевт в гуманитарной организации в Африке. А еще домашний прислужник, некий Брис, — он тоже меня интересует. Я выезжаю от матери Камиллы, Марго Сультье, и считаю, что меня оттуда некоторым образом вытурили.— Ладно, сейчас займусь этим.Кост разъединил вызов, когда машина покидала уютные владения семьи Сультье.— В Институте судебно-медицинской экспертизы уже была?— Один раз, во время учебы.— Забей адрес в навигатор, нанесешь туда второй визит. А мне надо кое-что уточнить, перед тем как отпустить тебя…Глава 44Еще на приемной стойке он попросил предупредить доктора Маркван об их появлении. Та появилась — волосы стянуты в хвост, — и Кост, как и всегда, счел, что она возмутительно очаровательна в своем белом халате. Его сердце пропустило удар, когда Леа улыбнулась ему сквозь стекло двери, через которую вышла им навстречу. Он представил ей свою спутницу:— Леа, это лейтенант Де Риттер.Две женщины пожали друг другу руки, и, поскольку разговор все не начинался, Йоханна быстро почувствовала себя лишней.— Ладно… хорошо. Кост, я позвоню домой, удостоверюсь, что мальчики уже за столом и что их уроки сделаны.На первый взгляд новый лейтенант не представляла никакой опасности для такой женщины, как Леа Маркван, но Йоханне все же захотелось уточнить свое семейное положение, чтобы ее звонки больше не встречали с таким холодом, словно она является потенциальной угрозой.— Должна признаться вам, Виктор, что я представляла ее более… ну, более…Улыбаясь, капитан предоставил ей возможность самой разобраться с концом фразы.— Проехали. Что у вас для меня сегодня — мумия, инопланетянин?..— Знаю, что высоковато задрал планку ожиданий, но я пришел всего лишь чтобы заглянуть в досье. Дело десятимесячной давности. Труп молодой женщины, неопознанной, прибыла к вам шестнадцатого марта одиннадцатого года.* * *Доктор быстро пробежала глазами служебные архивы. Нашла год, затем месяц; движения Леа сделались медленнее, пока она не извлекла нужное досье. Затем спросила Коста, что конкретно ищет капитан.— Фотографии вскрытия, чтобы кое-что уточнить, информацию о прибытии родственников на опознание…Леа вынула из кармашка пачку фотографий с безжизненным телом молодой девушки и протянула их Косту. Затем просмотрела оставшиеся листочки.— Родственники действительно прибыли в морг на опознание. Люка Сультье — как заявлено, брат, и Марго Сультье — как заявлено, мать. Результат опознания отрицательный.— Кто из офицеров уголовной полиции сопровождал их?— Лейтенант Матиас Обен из вашей службы.Кост вынул одну из фотографий из отчета о вскрытии и положил на стол перед патологоанатомом.— Это та самая «потеряшка» из сквота.Из кармана куртки он достал вчетверо сложенный листок бумаги и разгладил его ладонью. Афиша с фотографиями исчезнувших детей.— А теперь представляю вам Камиллу Сультье.Леа не могла поверить.— Черт, это же одна и та же девушка… Сильно избитая, но та же самая.Кост предоставил ей возможность сделать умозаключение, к которому сам уже пришел. От удивления Леа перешла к ярости.— И эта старая шкура, ее мать, уверяла, что не узнаёт ее?— Приемная мать, если быть точным.— И отпрыск, который поступил точно так же… Семейка психов!— Не волнуйтесь, я только что от них, и мамаша Сультье сыграла мне ту же мелодию.— Но как можно отречься от дочери или сестры, лежащей на смертном одре? И главное, по каким причинам?— Вот как раз этим я и занимаюсь. А теперь мне хотелось бы знать, каким образом я могу заполучить это неопознанное тело, которому больше года. Вы, как и я, думаете, что на обеих фотографиях изображена одна и та же девушка; тем не менее требуется визуальное опознание. Чего я хочу, так это научно обоснованного доказательства, что Сультье смеются над нами. Чего я хочу — так это эксгумировать тело, где бы оно ни находилось, взять образец ДНК и сделать сравнительный анализ.Патологоанатом была изрядно расстроена, но, судя по всему, слова капитана ее не задели.— Леа, вы мне очень нужны!— Серьезно, Виктор, вы пытаетесь мне навредить. Заставили делать вскрытие живого человека, а теперь утверждаете, что я отправила бедную девочку на участок для неимущих… Вы делаете мою работу захватывающей — пока меня не уволили из-за ваших глупостей.— Участок для неимущих?— В институте мы храним неопознанных в течение месяца. Когда этот срок проходит, тело захоранивается на участке для неимущих на кладбище в Тье — в момент нашего разговора девушка и должна там находиться. А меньше чем через три года она будет кремирована, чтобы уступить место другим неопознанным.— Времени вы не теряете.— Точно, мы бессердечные твари. А если серьезно, неопознанных мертвецов за год в Париже набирается около полутора тысяч, и чтобы хранить их дольше, нет ни времени, ни места, ни денег. Вскрытие, услуги похоронного бюро, эксгумация, кремация — каждый неопознанный обходится в три тысячи евро. Надо еще добавить тысячу за анализ ДНК и составление генетической карты для сравнения в случае пропажи без вести. Похоже, наша администрация не готова столько тратить. Вот из-за этой смешной суммы в тысячу евро некоторые семьи годами ищут тело своего ребенка, а тот уже захоронен в нескольких километрах отсюда… Эти невидимки ничьи. Всего лишь тела, которые надо предать земле, даже не прочитав над ними молитву.— Да, я знаю.Какая ирония, она употребила слово «невидимки». И она тоже…На мобильник Коста пришло сообщение. Де Риттер начала проявлять нетерпение.«Я понимаю цель похода в институт — она того стоит — немного похожа на Одри Хепберн — такая может причинить тебе боль — можно уже домой?»— Что-то важное?Закрывая телефон, он щелкнул защитным клапаном.— Не особенно, просто мне напоминают о порядке.

Часть III93-й всегда был вотчиной головорезов, так почему его хотят выдать за дачный поселок?Люка СультьеГлава 45Месье Симон стал окончательно что-то подозревать в марте 2011 года, когда со всеми необходимыми предосторожностями, чтобы не породить слишком много надежды, он объявил:— Возможно, у меня есть след.— Камилла?— В этом нет уверенности, мадам.Для семьи Сультье посещение Института судебно-медицинской экспертизы было столь же тяжелым, сколь бесполезным. Если следовать логике, дальнейшее должно было навести частного детектива на следы Камиллы — свободного электрона, соскочившего с орбиты семьи. И тем не менее… Не чувствуя, куда дует ветер, он оказался жертвой интриги, более не понимая, что происходит, пытаясь объяснить самому себе, почему Люка приказал ему продолжать расследование в отношении молодой незнакомки из морга. Той, в которой сам же он не признал свою сестру.Как и всякий хороший детектив, Симон давно завел привычку обуздывать свое любопытство, запрещать себе направлять его на своего нанимателя. Но со временем правила меняются.Ныне семью Сультье представляли только сын, чья карьера оставляла желать лучшего, и озлобленная старая дама. Тем не менее в свое время, поколение назад, эта семья считалась довольно респектабельной.Жак Сультье без особых затруднений прошел путь от бизнесмена до политика, не меняя правила игры, так как они казались ему одинаковыми для обоих случаев. Вместо выкупа одной компании или уничтожения другой он теми же методами построил свою политическую карьеру, зная секреты своих соперников, как бы те ни пытались их скрыть. Для этого на него уже долгие годы работал старый Симон. Ходили разговоры о частном детективе, утверждавшем, что если политик желает сделать подарок своей любовнице, ему следует сначала обратиться к тому, кто знает ее лучше, — к месье Симону.После смерти Жака Марго Сультье возобновила контракт; из почтения к покойному сыщик согласился стать приходящей няней. Как для Люка, так и для Камиллы. С первым не было риска, что он опозорит семейный герб, а вот вторая выказывала к этому необратимую склонность. Работа была однообразной, но ему хорошо платили, и до недавнего времени этого было достаточно.* * *Однако после визита Марго Сультье с сыном в Институт судебно-медицинской экспертизы старый детектив начал сомневаться в истинности происходящего. Распущенность, интриги и грязные приемы — с этим он был знаком и за все годы в повседневной жизни научился как-то лавировать в этом болоте; ему даже случалось думать, что это он когда-то придумал здесь правила. И совсем другое дело — находиться в центре событий. Однако он подумал, что малышка из сквота — та, что он искал; чем больше Люка отрицал это, тем больше подозрений возникало у Симона.В ходе разговора он попытался испытать клиента.— Желаете ли вы, чтобы я продолжил расследование и в отношении вашей сестры тоже?— Вы как раз это и делаете, — спокойно ответил ему Сультье-младший. — Сосредоточьтесь на неизвестной, и она приведет нас к ней. Это могла быть одна из ее подруг. Если у всех них одни и те же дурные привычки и они болтаются в одних и тех же местах, возможно, они знакомы с одними и теми же людьми. Помните того молодого человека, с которым она часто бывала и которого скрытно приводила в дом? Того, на красной машине…— На красном «БМВ» шестьсот тридцать третьей модели. Я уже идентифицировал его как повторяющийся контакт. Вы говорите о Франке Самое. Могу покопаться чуть глубже, если вы этого желаете, Люка.Тот еле удержался от жеста, выдающего раздражение. Почему старик упорно называет его Люка, в то время как мать у него имеет право называться мадам Сультье? Потому что месье Сультье для него исключительно его отец. Однако сын заглушил свое раздражение.— Разыщите его. Я хочу знать все места, которые он обычно посещает. Также мне хотелось бы знать точные обстоятельства смерти этой девушки.— Раздобыть в комиссариате информацию, на которую можно опереться, — как раз то, что я умею. Заглянуть в папки с делами — это уже сложнее, я не готов грабить уголовную полицию департамента.— Не могли бы вы подобраться поближе к лейтенанту, который занимается этим делом? Вы же коллеги.— Вот уж кем мы не являемся, так это коллегами. Но ничто не мешает попробовать; командуете здесь вы, Люка.Месье Сультье, черт подери.* * *Обнаружить Франка Самоя с его громоздким «БМВ» было относительно легко. Затем месье Симон создал список его пристанищ, обычных сквотов, — при этом отметил нерегулярные посещения квартиры матери в Романвилле. Расследования привели частного детектива в приюты и центры размещения; он разузнал, вплоть до адресов аптек и местных представительств службы поддержки, где есть надежда столкнуться с ним, когда Самой придет получить «Стерибокс»[96]. Все заняло у него меньше двух недель.Получение доступа к полицейским документам — вот здесь пришлось столкнуться с проблемами, и совсем не теми, каких ожидал месье Симон. Он знал офицера, занимающегося этим делом, — уже связывался с ним, чтобы организовать опознание тела семьей. Сейчас молодая незнакомка была уже несколько месяцев как мертва, и он решил просто-напросто позвонить в полицию 93-го департамента, чтобы встретиться с лейтенантом Обеном.— Его здесь нет.— Не могли бы вы сказать мне, кто работает над делом молодой девушки, найденной мертвой в сквоте в Лила шестнадцатого марта этого года?— Подождите, я взгляну.Месье Симон обожал секретарш. Достаточно заговорить властным голосом, и они способны дать по телефону какую угодно информацию. Он готов был поспорить на свою рубашку: у нее где-то на столе есть фотография котенка в корзинке.— Но за тот день нет никаких обнаружений трупов, месье.— Вы уверены? Не хотите перепроверить?Она проявила некоторое недоверие.— Не будете ли вы так добры напомнить ваше имя и организацию?Симон повесил трубку.Если кратко изложить факты, он занимался расследованием относительно молодой девушки, которая не являлась Камиллой — во всяком случае, по словам ее близких, — и дело которой как-то нечаянно испарилось. Недолго думая, детектив связался с Марком Фарелем, который, как ему было известно, витает в кругах, где случаются самые скабрезные дела. Эти двое знали друг друга, и сыщик приготовился вести разговор буквально ступая на цыпочках.Не упоминая о личности Камиллы — одной из целей было как можно дальше отвести всех борзописцев от семьи Сультье, — ему все же удалось всерьез привлечь внимание журналюги к истории малолетней наркоманки.— Привет, Марк.— Шалом, месье Симон.— Хотелось бы, чтобы вы меня успокоили.— Посмотрим, что я могу сделать.— Я занимаюсь расследованием по поводу одного уголовного дела. Девушка-подросток, умерла от передозировки в сквоте коммуны Лила. Я знаю, что преступлением занялась полиция девяносто третьего, так как уже связывался с их офицером, но когда попытался узнать об этом деле побольше, в секретариате мне объяснили, что его не существует. Подозрительная смерть без расследования. Вам такое кажется правдоподобным?— Можно потерять дело — нечаянно… но тогда рано или поздно оно должно снова появиться. А вот если оно потеряно намеренно, это совсем другое дело.— Такое случается?— Вовсе нет, я просто развлекаюсь своими журналистскими фантазиями. А почему вы мне позвонили? Что-то такое чуете?— Среди судебных хроникеров вы считаетесь самым умелым разгребателем дерьма, и я подумал, что раз у меня есть провокационные вопросы к полиции, вы обиделись бы, что я не обратился с этим к вам.— Слишком любезно… Скажите, вы все еще на службе у семьи Сультье?А вот с этого момента надо было двигаться на цыпочках.— Со времени кончины отца семейства.— И правда, с его уходом в ваших делах должен был образоваться чертов вакуум.— Вы его всегда демонизировали, Марк. Жак Сультье был политиком, а это подразумевает компромиссы.— Кто идет на компромиссы, компрометирует себя, разве не так?— Если вам так нравится играть словами…— Итак, эта история с молодой «потеряшкой» из сквота не имеет ничего общего с исчезновением юной Сультье — той, которую они удочерили?Кстати, о ходьбе на цыпочках. Фарель был в этом деле лучше его и знал свою тему туже, чем ее главные участники. Симон только что бросил ему палку, и журналист вернется не раньше, чем добудет ее, — принесет всю изжеванную, намертво зажав между клыками.Глава 46Ближе всего к правде Фарель чувствовал себя, оказавшись лицом к лицу с ложью, с помощью которой эту самую правду пытались скрыть. Он умел распознать фальшивую ноту в голосе, лишний вздох, колебание, выдающее собеседника, — и разговор с месье Симоном заронил в него семя подозрений. Старый сыщик явно пытался обмануть его, рассказывая всю эту историю о юной незнакомке, умершей от передозировки. Историю, очень похожую на ту, что могла произойти с молодой Камиллой Сультье, хотя многое тут не совпадало.В глубине души он знал, что люди просто так не пропадают, но прежде чем выдавать сенсационную новость, следовало собрать достаточно деталей, так как пока, несмотря на все свое терпение, он был еще далек от цели.За почти год расследования Фарель увешал северную стену своей гостиной газетными вырезками в поисках потенциальных кандидатов — тех, чья безымянность позволяла втихомолку стереть их.Каждое утро он был вынужден читать все срочные сообщения агентства «Франс пресс», чтобы ни одного не пропустить — тщательно, словно старушка, выискивающая в газетах скидочные купоны.Одновременно он охватывал и другие темы, иногда интересные и всегда полезные, но пропажа людей была его хобби, своего рода постоянным фоновым расследованием, навязчивой идеей. На некоторых вырезках появлялись бумажки со словом «возможно» заглавными буквами, за которым следовал вопросительный знак. Иногда оно писалось с такой горячностью, что по большей части оказывалось на обоях.Сам того не зная и тем более не желая, детектив передвинул кусочки пазла, и предмет журналистского расследования теперь сделался более определенным. Его отправной точкой стала Камилла Сультье. Основная часть убийств, совершившихся в Сен-Сен-Дени, автоматически вела к уголовной полиции департамента и имела одну общую черту. По словам месье Симона, точкой доступа стал лейтенант Матиас Обен. Уверенный, что обладает достаточной информацией, чтобы вывести его из равновесия, журналист связался с полицейским и просто-напросто взорвал ему мозг. Их беседа была очень познавательна; тем же вечером Фарель стал обладателем коробки уголовных дел и скрупулезного объяснения, что именно полицейские называют «кодом 93».На его стене надпись «определенно» теперь была стерта, уступив место надписи «код 93», а число 17 — числу 23. Вот теперь ему точно требовались новые обои.Юная незнакомка месье Симона — если это все-таки Камилла — должна была бы вызвать бо́льший резонанс, и молчание, которым было окружено это дело, побудило Фареля связаться с Люка Сультье. Исключение из исключений — похоже, она была единственной, у кого есть семья, по крайней мере, семья, готовая заявить о себе. Разговор не продолжался и нескольких секунд, и снова Фарелю пришлось задеть своего собеседника за живое, чтобы тот не бросил трубку.— Исчезновение моей сестры не станет вашей следующей статьей, месье Фарель.— Понимаю, но я не из светской хроники. Я думаю, что она связана с другими.Люка понимал, что без толку искать Камиллу где-то, кроме кладбища. Потому знать причины и обстоятельства ее смерти ему было очень важно. Он стал слушать еще внимательнее.— У меня в распоряжении копии двадцати трех уголовных дел, связанных с подозрительными смертями…— Каждому свое чтение.— Проблема в другом. Когда я спрашиваю кого-то из своих знакомых из уголовки, ответ один и тот же: такого расследования не проводится. И ни в каких информационных файлах эти смерти не появлялись.Фарель намеренно выбрал самый вопиющий пример.— Чтобы дать вам представление: молодая девушка примерно двадцати лет найдена мертвой от передозировки в сквоте коммуны Лила в начале две тысячи одиннадцатого. Полицейские из комиссариата, занимающиеся разбирательством, передали дело уголовной полиции, но, судя по всему, дотуда оно не дошло, так как там ни следа от него нет. И в то же время оно существует — и в данный момент находится у меня перед глазами.Если б у Люка в руках был крекер, он моментально раскрошился бы. Перьевая ручка оказалась прочнее. Сультье попытался как можно строже контролировать интонацию.— И какой вывод вы из этого сделали? Что это совершается нарочно? Что уголовные дела стираются?— Объяснение заняло бы слишком много времени, но если в двух словах — да, я так и думаю. Я думаю, что в девяносто третьем стараются скрывать некоторые убийства — тех, кого полицейские между собой называют «невидимками», — с целью обеспечить приемлемый результат, показатель раскрываемости.— Но девяносто третий всегда был вотчиной головорезов, так почему его хотят выдать за дачный поселок?— Я предпочел бы иметь возможность говорить с вами вживую, но глубоко убежден, что Камилла по ошибке могла оказаться в числе этих стертых анонимов.— Очень много информации сразу, месье Фарель… И вы говорите, что доказательства ваших слов содержатся в уголовных делах, которыми вы располагаете?— Да, двадцать три дела.— А процедуры вскрытия там есть?Вопрос показался неуместным, но требовалось во что бы то ни стало обаять своего собеседника.— Да, краткое изложение и выводы.Тогда Сультье согласился на встречу на завтрашний вечер. Сразу после этого он позвонил месье Симону. Частному детективу предстояло оказать семье последнюю услугу.Глава 47Фарель выбрал место, которое хорошо знал. «Кафе де ля Мюзик» в 19-м округе Парижа. Место с нужной атмосферой. Общественное, на террасе напротив арт-пространства Гранд-аль в парке Ла-Виллет, открытое и, как правило, битком набитое в любое время. При этом атмосфера доверительная — уютные кресла в глубине зала, наполовину скрытое пианино, стоящее тут исключительно в качестве украшения интерьера и, без сомнения, расстроенное раз и навсегда. Встреча была назначена на 21.30. Он вышел из метро с запасом в двадцать минут, чтобы контролировать ситуацию, как его когда-то научили полицейские. Перед тем как усесться за столик в кафе, пересек мощеную площадь, в центре которой возвышался фонтан, представляющий собой восемь сидящих львов, извергающих струи воды.То, что он принял за группу студентов, увиденных неподалеку от консерватории при выгодном уличном освещении, становилось четче по мере приближения. Три малопривлекательных мордоворота с сильным восточным акцентом, которые, судя по всему, понимали друг друга без слов. Фарель прижал к себе кейс, где лежал ноутбук, — и прижал еще сильнее, заметив, что трое типов двинулись направо, точно к нему. Поравнявшись с ним, двое изобразили непреодолимое препятствие, в то время как третий смотрел вокруг, не в состоянии удержаться от подпрыгивания. Фарель подумал, что это, должно быть, младший член компании, так называемый бешеный пес, который ломает людям колени, когда двое остальных, чуть более матерых, занимаются разговорной частью. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что он не является жертвой случайного нападения. Напротив, его здесь ждали, так как у него встреча.Журналиста буквально сбило с толку спокойствие в глазах того, кто подошел ближе всех. На руках у него были неудачные татуировки, сделанные на дому или в тюрьме — неуверенно выведенный контур, неравномерный цвет. Пронизывающий самоуверенный взгляд светло-серых глаз, яснее ясного говорящий: все, что ты попытаешься сделать, будет ошибкой. Движением подбородка он указал на его чемоданчик. С покорной улыбкой Фарель протянул ему свой ноутбук. Ему только и оставалось подчиниться, чтобы не лишиться нескольких зубов — все равно результат будет один.Двое мужчин сделали полуоборот, оставив его с мелким хулиганом, который все продолжал подпрыгивать, пытаясь унять свое волнение. Удивленный, тот смотрел, как его дружки удаляются с таким видом, словно его лишили десерта. Повернувшись к Фарелю, как если б тот нес за это ответственность, он нанес ему прямой удар, тяжело впечатавшийся под нос, и буквально выхаркнул «idi u picku materinu»[97], будто плюя на человека, лежащего на земле. На журналиста обрушилась белая пелена, затем цвет понемногу восстановился, звук тоже. Фарель вытер слезы боли и обиды — и секунд десять спустя начал снова воспринимать окружающий мир.* * *В музыкальном кафе журналист не удержался от того, чтобы не посмеяться над собой. В одной руке виски безо льда, в другой — бумажный носовой платок, которым он пытался остановить кровь, льющуюся из носа. До него только что дошло, насколько уморительной была бы ситуация, заяви он в районный комиссариат о краже ноутбука, в котором находятся отсканированные копии уголовных дел, утаенных уголовной полицией. Как Сультье мог быть уверен, что ноутбук будет при нем?У него, конечно, оставались бумажные экземпляры досье, все еще разложенные в папки лейтенанта Обена, лежащие под столом и толком даже не спрятанные. Приканчивая стакан, Фарель понял, что в этой партии у него никаких шансов на победу и что его квартиру, без сомнений, только что обчистили. Фарель повторил заказ и взял чистый носовой платок.Глава 48Старый Симон правильно исполнил свою последнюю миссию. Даже если Люка и догадывался, что Фарель скорее всего потрясен, он не позволил себе проявить сочувствие. Продолжение будет другим, более грубым. Сультье загрузил на заднее сиденье «Лендровера» — который, судя по всему, использовался Брисом в качестве вспомогательного средства для садово-парковых работ — только что украденные ноутбук и тяжелую картонную коробку с документами, а также сменную одежду.Ему наплевать, что Марго Сультье не поверила ни одному слову. Он сослался на то, что уезжает на выходные в их загородный дом в поселке Сони меньше чем в часе езды от Сен-Клу.По мере того как особняк постепенно исчезал в зеркале заднего вида, Люка успокаивался. В числе остальных досье его ожидало дело Камиллы, и он еще не нашел в себе сил открыть его. В поселке Сони кассир-кладовщик круглосуточного супермаркета заметил, что их тут не видели многие годы, и наивно поинтересовался, нет ли новостей о матери и Камилле. Люка устроило, что хоть на мгновение он имеет право пожить в вымышленном мире, более счастливом, где всем комфортно.Выехав из поселка, он направился по дороге частного владения, змеящейся вдоль крутого холма, на вершине которого возвышался многовековой, уединенно стоящий корпус фермы Сультье. Припарковал огромный внедорожник, чей капот остался немного торчать из приоткрытого гаража, будто выглядывая из засады. Моросящий дождь побудил его снять пальто, чтобы прикрыть коробку и компьютер. Почти бегом, в прилипающей к телу рубашке, Люка зашел в уснувший дом, окна которого были закрыты ставнями.Нескольких сухих поленьев в камине хватило, чтобы нагреть каменные стены; он снял покрывающие мебель белые полотняные чехлы в главной комнате, будто изгоняя призраков. Когда наконец решился присесть, вокруг холма уже сгущалась темнота.В одном из кухонных шкафов Люка обнаружил консервированный суп, разогрел — а затем забыл на плите. Бесспорно, он испытывал голод, но другого рода. Устроился у огромного камина, когда-то сделанного так, чтобы можно было жарить туши целиком. Огонь, который он там разжег, казался смешным. Сультье поставил перед собой ноутбук, картонную коробку с папками и досье, которое частный детектив собрал на Франка Самоя, за что Люка был ему благодарен. Ноутбук был запаролен, и Люка, обычно не особенно ладящий с компьютерами, особенно по части взлома данных, отложил его в сторону. Затем перечитал заметки месье Симона и журналиста: он знал их наизусть, но это позволяло оттянуть момент, который предстояло выдержать. Единственная надгробная речь, резкие, почти бесчеловечные слова полицейских и медицинских экспертов, которые воссоздадут последние часы Камиллы, как на киноэкране. Он почти заставлял себя…* * *Люка открыл фотографии ее безжизненного тела, вытянувшегося на металлической каталке за несколько минут до вскрытия. Каждое слово отчета судебно-медицинского эксперта было как кусок битого стекла, которое он должен проглотить осколок за осколком. Каждое слово будто оставляло насечки на рассудке, подрывая его внутреннее равновесие.* * *Он снова вспоминал о том дне, когда они с матерью отправились в морг, и ради чести семьи она сочла за лучшее промолчать. Тот самый день, когда он впервые обнаружил на теле Камиллы татуировку, о которой не подозревал, — у самого паха.Камилла. Он тоже узнал ее. Свою Камиллу. Свою почти сестру. Он узнал ее и промолчал. Это не могла быть она, нет, он бы понял в тот вечер — по голосу, по движениям… И если его глаза были обмануты видом тела, сердце не обманулось бы. Он бы предупредил ее, защитил, он бы ее спас. Спас бы Стар — девушку с ярко-красной звездой… Спас бы, а не воспользовался ею…* * *Кожа на фалангах пальцев разодрана в кровь оттого, что он без удержу колотил по еще холодным камням. С сердцем, бьющимся в пустоте, Люка побежал прочь и упал на колени в мокрую грязную землю. Ощущая напряженные мускулы и судороги по всему телу, он испустил ужасающий крик отчаяния, но ни один звук не пронзил тишину ночи.Слезы смешивались с дождем, кровь на руках — с землей. Его не покидало ощущение, что его взяли и выключили.* * *Утром Люка проснулся — во вчерашней одежде, усеянной пятнами, кожаная кушетка покрыта высохшей грязью. Он был не в состоянии вспомнить, что с ним такое случилось. Против всех ожиданий, его мозгу беспокойный отдых пошел на пользу, и когда он открыл глаза, подсознание выдало подробный план на ближайшие дни. Он медленно принял душ, сделал себе кофе, вынул из кейса чистую тетрадь и черный фломастер и положил все это в порядке перед собой. В тишине и спокойствии он выбрал свою первую цель.Глава 49Франк Самой уже давно пускал по вене деньги, которые выручил от продажи машины. Ему, талантливому алхимику, удавалось превратить в героин что угодно, даже телевизоры. Однако в те несколько минут ясности сознания, что следуют сразу за пробуждением, наркоман понимал: расставшись со своим домом на колесах, он свалял дурака. Теперь для него все сводилось к ежедневному попрошайничеству в центре экстренной помощи — это что-то вроде гостиницы, где отказывают в бронировании. Попрошайничать он умел, а в Обервилье на территории не больше квадратного километра существовало аж три приюта. Оказаться жертвой грабежа, нападения или изнасилования там было обычным делом — порядки царили примерно такие, же как на улице. Единственная возможность, которая предоставлялась, — свернуться калачиком в углу, обложиться своими вещами, распиханными по полиэтиленовым пакетам, закрыв глаза, но все равно оставаясь начеку. Ничего похожего на отдых. Его скитания не ускользнули от внимания старого Симона, и теперь Люка знал, откуда начать слежку.Сультье подумал, что список необходимых материалов будет куда больше; даже спрашивал себя, не забыл ли он чего-нибудь. Бросающаяся в глаза машина из проката, бутылка виски, красивые часы на броском золотом браслете, несколько таблеток стилнокса[98], позаимствованных из аптечки матери, электрическая плита мощностью 1500 ватт и железная проволока. Двести восемьдесят евро потрачены с толком: купленные с рук поддельные часы обошлись ему почти во столько же, что и проволока.* * *Самоя он увидел в 14.30, когда тот возвращался в «Убежище» — приют на улице Амеле, — и с тех пор ждал, что нужда наконец-то выманит его на открытое место. Едва на город упала ночь, открылась входная дверь, выпустив наружу три истощенные тени. Люка отрепетировал свою роль, распланировав все с точностью до миллиметра. Несколько неслышных слов, невидимый обмен. Похоже, среди них женщина; она громко смеется, затем так же быстро начинает нервничать, толкает одного из мужчин, и группа распадается, оставив в одиночестве его цель — того, кого он быстро узнал: грязные растрепанные волосы, джинсовая куртка поверх мешковатого потертого свитера и настороженный взгляд.Люка тронулся с места. Если в «Лендровере» ему казалось, что он управляет буйволом, в легкой и нервной модели «Ауди», которую он только что взял напрокат, казалось, еще немного, и он взлетит. Сультье ехал со скоростью пешехода и, обогнав на несколько метров, остановился перед ним. Опустил стекло со стороны пассажирского сиденья, наклонился всем корпусом вправо, чтобы видеть тротуар, и мысленно вознес молитву, чтобы голос его не выдал.— Здравствуйте, молодой человек.Силуэт обогнал его. Черт, не подумал о фразе-крючке… Никаких подходящих слов у Люка не находилось. Он тронулся с места, опять со скоростью его шагов, и попробовал снова, по-другому:— Извините, пожалуйста…Тень замедлила шаг и повернулась к нему. Самой оглядел машину — «Ауди» вроде как новая, не полицейская, — затем наклонился к окну и разглядел того, кто был внутри: на лицо молодой. Остался настороже, хоть теперь полицейские и больше похожи на полицейских. Да и вообще у него сейчас ничего ни в руках, ни в карманах — будто добрый волшебник наворожил.— Вам чего?— У меня должна была состояться встреча с одним человеком как раз напротив этого приюта, но…Люка положил руку на кромку оконного стекла и вытянул ее так, чтобы часы выскользнули из-под манжета, будто золотой слиток.— …но, наверное, этим вечером он занят. Возможно, мне придется снова приехать завтра. Вы его не знаете?Взгляд Франка Самоя передвинулся с кричаще дорогих часов на блестящий корпус «Ауди», и молодой человек подумал, что эта ночь будет короче, чем предполагалось.— Ты чего ищешь? Острых ощущений в пригороде? Дури? Не похож ты на такого.Люка смущенно улыбнулся, в совершенстве придерживаясь своей роли белой вороны.— Да, как раз этого я и ищу.— Слушай, я тебе отсосу за пятьдесят евро. Если хочешь без «покрышки», то вдвое дороже.— Залезай.* * *По совету осмотрительного напарника, он заехал на кольцевую дорогу Порт-Обервилье и направился по проспекту Гран-Арме. Длинная улица, затерянная между рельсами и времянками из дерева и железных листов, фальшивый город ночью и призрачный город днем. На следующий день после «арабской весны» миграционный поток из Туниса и Алжира увеличился втрое, но не существовало ни малейшей программы размещения. Привлеченные огнями Парижа и быстро вытесненные столицей как инородные тела, новые мигранты были, как обычно, приняты ее бедным родственником — 93-м департаментом. Они заставили свалить румынских проституток и устроились на их месте, на этой улице, которую полицейские патрули тщательно избегали.Люка заглушил мотор и по требованию Франка Самоя погасил фары, став незаметным. Лишь свет единственного уличного фонаря позволял ему смутно различать контуры предметов. На несколько секунд он закрыл глаза, чтобы погрузиться в абсолютную темноту, а когда снова открыл их, лицо пассажира и салон автомобиля сделались более четкими. Салон заполнил запах его гостя — тяжелый и едкий запах пота, лежалого табака и сырой затхлости.— В бардачке есть бутылка виски — думаю, мне она сейчас понадобится, ведь я не привык ко встречам такого рода.— Ага, вижу. — Самой протянул руку, открыл защелку; панель сама открылась под весом бутылки. — Можно мне?Предложение, которое не предполагало отказа: губы уже сомкнулись на горлышке, и за несколько глотков уровень жидкости понизился на четверть. Дозировка — одна таблетка в день, 10 миллиграммов максимум, сразу перед сном. Люка спросил себя, не получится ли так, что пять таблеток стилнокса, даже растворенные в литре спиртного, просто-напросто убьют его. Пассажир протянул бутылку, и Сультье сделал вид, будто пьет, пока тот зажигал сигарету. Он почувствовал прикосновение мокрого стекла. Даже несмотря на то, что Люка готовился к этому, смешивание своей слюны со слюной пассажира вызвало отвращение.— Хочешь поцеловать меня или что-то в этом роде?— Э… нет.— И чего теперь? Хочешь, чтобы я у тебя отсосал, — или отсосать у меня?— Я предпочел бы, чтобы это были вы.— У тебя есть резинка или так, наудачу?Если б Люка Сультье был полицейским, он знал бы, что операция, как бы тщательно к ней ни готовились, никогда не проходит так, как предполагалось. Он думал, что действие снотворного будет быстрее. Ему нужно было лишь несколько минут, и теперь он подозревал, каким образом они их проведут.— Давай наудачу.Люка снова сделал вид, будто пьет, и протянул бутылку обратно. Франк Самой выбросил сигарету в полуоткрытое окно, решился на три полновесных глотка и уронил бутылку на коврик. Затем повернулся к своему клиенту и вульгарно вытер губы тыльной стороной ладони. Руки легли на ширинку Люка, плавно расстегнули ее. Самой принялся шарить между ног Люка, вынул член, неловко потер его. Сультье поднял глаза к небу в неуместной молитве и почувствовал, как вокруг его естества сомкнулся влажный рот. Все тело словно взбунтовалось при виде того, как голова Франка Самоя поднимается и опускается, пока тот запихивает его в себя. Люка едва не вытошнило. Дойти до такого не входило в его планы, он не готовился к тому, что мелкий мерзавец это сделает. Люка почувствовал, как слюна течет по его мягкому члену до самого низа живота. Самой поднял лицо и внимательно посмотрел на Люка:— Ты предупредишь меня заранее, ага?Звук его голоса, слегка заторможенного, приободрил Сультье. Самой не сможет долго сопротивляться действию таблеток. Его вертикальные движения замедлились, а затем и полностью прекратились. Люка понял, что все, происходящее перед этим, он вытерпел, задержал дыхание и наконец глубоко вздохнул. Внимательно оглядел все вокруг: улица, тротуар, прохожие, машины. Они все еще были одни. В наступившей тишине он, несмотря ни на что, расслышал очень тихий шепот — успокаивающий, почти трогательный. Детское причмокивание. В своем вынужденном сне мелкий Франк еще сосал.Люка схватил его за плечи и отклеил от себя с шумом вроде того, что производит во время работы вантуз. Тронулся с места.Заправщик на автостанции подтвердил: модель работает на неэтилированном бензине, и по просьбе Сультье ему дали пятилитровую канистру. Он добавил несколько литров в почти полный бак и собирался наполнить канистру тем же топливом. Но тут рядом припарковалась машина в тусклом освещении неоновых ламп. Ночью на заправочной станции 93-го просят заплатить заранее, чтобы избежать досадной забывчивости. Новый клиент направился к кассам. Проходя мимо «Ауди», он увидел пассажира, уснувшего, криво опустив подбородок, с которого свисала нитка слюны. Он поднял глаза на Люка, который уже разглядывал его, держа в руке полную канистру. Какой-то бродяга, уснувший в высококлассной машине, с ним тип в костюме, запасающийся пятью литрами бензина, как если б находился на последней заправке перед въездом в пустыню. Прохожий сказал себе, что надо опустить глаза, пополнить запас и как можно скорее убираться отсюда. Улыбчивое «добрый вечер» Люка и его попытка показаться нормальным лишь заставили его ускорить шаги.* * *Меньше чем через два часа фары осветили каменные стены фермы в поселке Сони. Люка взгромоздил тело спящего себе на плечи и вошел в дом. Он тщательно организовал пробуждение своего гостя и, запасшись терпением, устроился перед ним. Через полчаса дал ему первую пощечину. Франк Самой с трудом открыл глаза и быстро сообразил, что он больше не находится в машине — и вообще ни в какой знакомой обстановке. Разумом, затуманенным химикатами, парень подумал, что это кошмарный сон. Подождав секунд десять, Франк смирился с этой новой реальностью. Он сидел привязанный к железному стулу в середине большой комнаты, руки связаны за спиной, ноги привязаны к металлическим ножкам. Самой опустил глаза, чтобы увидеть, откуда исходит такое странное ощущение. Правая босая нога находилась в кастрюле с водой, левая нога — в другой такой же. Обе кастрюли были поставлены на двойную электроплитку, еще выключенную. Нарастающий в нем страх лучше всего передавался словами «что это еще за хрень?»Рискуя свернуть себе шею, Франк оглянулся по сторонам, насколько это было возможно, чтобы попытаться узнать это место или найти средство освободиться. На стоящем напротив него громоздком деревянном столе были рядком выложены его мобильник, удостоверение личности, несколько центов и длинные листы папиросной бумаги производства «Рипаблик тобакко». Его внимание привлек звук шагов. Он мог бы сделать как в фильмах — притвориться, будто еще в отключке, и напасть на своего противника, когда тот ожидает этого меньше всего. Или взять себя в руки и отважно противостоять, чтобы деморализовать того, кто его здесь привязал. Он мог бы поступить как в фильмах, но… услышав первый звук шагов, громко расплакался, намочив штаны.— Добрый вечер, Франк.— Черт, кто ты такой?Он мог бы сразу сказать: «Я — брат Камиллы, а ты — первый виновник ее падения. Я знаю, что ты был началом, даже если финалом стали другие. Ты — первый акт. Ты приобщил ее, из-за тебя она попала в зависимость, пока ее жизнь не стала просто длинной, бесконечной наркотической историей, в которой даже моей любви больше не оказалось места…»Чересчур рано для такой откровенности.Люка наклонился и зажег электрическую плиту, провод которой, слишком короткий, понадобилось соединить с удлинителем, чтобы подключить к розетке в стене.— Скажи мне, что ты от меня хочешь, скажи, — я все сделаю, что пожелаешь, только скажи.— Тебе следует проявить терпение. Успокойся, нам нужно о многом поговорить, и, боюсь, сейчас ты не принимаешь меня всерьез. Давай начнем с того, чтобы удостовериться в моей решительности, хорошо?Пленник энергично задвигался, в отчаянии дергая плечами, и принялся его умолять:— Нет, черт, не хочу, клянусь, — я принимаю тебя всерьез, уже принимаю…Вода принялась нагреваться — с разной скоростью из-за неодинакового диаметра конфорок. Люка предпочел молчать, еще не признавшись себе, что такая ситуация абсолютной власти доставляет приятное волнение, даже до смущения.— Деньги тебе не нужны, это видно, — так чего ты хочешь? Подожди, я могу найти тебе мелких педиков, которые любят игры такого рода: ты сможешь сделать с ними все, что захочешь…Нижняя челюсть непроизвольно дрожала от переполняющего каждое слово этого монолога ужаса, смешанного с тяжелой белой слюной, густыми соплями и слезами страха.— Черт, это же пытка, ты понимаешь?.. Умоляю, скажи, что я должен сделать!Еще перед тем, как вода закипела, его левую ногу охватила боль, которая очень быстро стала невыносимой. Франк отбивался с удвоенной силой, порожденной страданием; стул, на котором он находился, как и удерживающие его путы, оказались не такими прочными, как предполагалось. Отчаянно подпрыгнув, он нарушил равновесие и упал на бок, все еще привязанный, опрокинув на пол обе полные кастрюли. Одна его рука выскользнула из узла и наощупь шарила, отыскивая, как освободить другую. Одним прыжком Люка оказался у камина и достал тяжелое полено, еще горящее. В то самое мгновение, когда он нокаутировал своего гостя, вода, вылившаяся из кастрюль, достигла удлинителя и, вызвав сноп искр и пепла, вырубила электрический счетчик. С сухим треском дом погрузился в темноту, которую рассеивало только несколько красных углей на полу.— Вот дерьмо…* * *У Люка было время изменить свою систему, изначально слишком ненадежную, и он максимально упростил ее. После второго пробуждения Франку Самою хватило секунды, чтобы сориентироваться и снова понять, где он находится. Как свет, который достигает нас только спустя некоторое время, отделясь от Солнца, реальность дошла до него с некоторым опозданием. Которое очень быстро компенсировалось. Вместе с полной ярости пощечиной все в его памяти снова стало на свои места. Он опустил глаза. На ногах опять обувь, электроплита исчезла. Челюсть ужасно болела. Самой провел языком во рту, там, куда перед этим получил удар, больше ощущая десны, чем зубы, и поранился об острую кромку сломанного клыка. Наполовину выбитый, остался у него во рту, Франк сплюнул его в сторону. В его поле зрения вошел Люка, наклонился к стенной розетке и включил новый аппарат.Когда-то Сультье читал историю о банде безбашенных цыган и об их изощренной жестокости в духе «Заводного апельсина», с которой те совершали нападения в загородной местности на уединенно стоящие дома. Следуя относительно простому порядку действий, они взламывали окна, будили спящую семью, собирали всех в одной комнате и сжигали лицо матери или кого-то из детей их же собственным утюгом. Извращенный и одновременно гениальный способ, позволяющий не носить с собой оружие, несмотря на то что приходить к людям с пустыми руками считается невежливым. С первых же прикосновений к коже достаточно быстро раскрывались код банковской карточки и местонахождение фамильных драгоценностей. Люка же нужна была только информация.По понятным причинам, увидев раскаленный докрасна утюг, поставленный на максимальный нагрев, пленник был сражен.— Ты серьезно? Черт, нет!.. Умоляю, скажи, что ты хочешь.— Не трудись, ты меня уже умолял.Заметив его ужас перед тем, что сейчас произойдет, Люка уточнил, будто давая поблажку:— Нет-нет, если хочешь, можешь кричать.— Могут услышать, тебе не нужно это делать!— К несчастью для тебя — как раз нужно. Я кое-что планировал, но ты вынуждаешь меня вернуться к более жесткому варианту. Сейчас я задам тебе несколько вопросов, но сперва хочу, чтобы ты осознал: ложь или недосказанность абсолютно невозможны. Ты понял все слова в этой фразе?Он подошел к нему и плотно приложил алюминиевую пластину, разогретую до 205 градусов, к левой стороне лица наркомана, закрывая щеку и лоб. При контакте в течение первой четверти первой секунды есть промежуток, когда мозг указывает: нужно убрать лицо; боль приходит только потом. Мольбы превратились в звериные завывания, лицо начало гореть, испуская резкий запах обугленного мяса. От утюга повалил черный дым, и, когда Люка попытался его убрать, он почувствовал сопротивление. Если б он приложил утюг к пластиковому лицу манекена, эффект был бы тот же самый. К металлической пластине пристала кожа со щеки, часть века висела, будто кусок желе. Нижняя губа завернулась, когда он прижал раскаленный металл, и теперь была расплавлена и приклеена к подбородку. Алюминий подошвы утюга был весь покрыт горелой кожей. Хотя Люка погладил в своей жизни не так много рубашек, он знал о существовании кнопки пара. Будто идеальная домохозяйка, Сультье включил ее. От маленького облачка белого пара гость издал хрип задушенного. Люка прогладил правое ухо, исторгнув из глотки жертвы нечеловеческий рев.— А теперь я задам первый вопрос. Помнишь Камиллу? — сказал он ему на ухо — левое.В этой необычной беседе Люка тщательно записывал каждый ответ. Брахим, наркодилер. Первые иголки, заменяющие порошковые дорожки. Постоянная нехватка денег и переход на героин за полцены; половина оплачивалась телесными услугами Камиллы. Затем Самой сказал о ее «переквалификации» при Бебе Кулибали, который всегда выискивал новых кандидаток. У него были адреса, номера телефонов, он знал о мерзких склонностях их владельцев. Франк Самой говорил не останавливаясь, иногда непонятными фразами; часть из них лились безо всякой логики, с ненужными уточнениями. Он не говорил, он выигрывал время. Огонь в камине начинал гаснуть. Люка прошел за спиной своего пленника, качнул и потащил металлический стул, задние ножки которого прочертили на плитках пола две неровные параллельные линии, к еще дымящемуся очагу.Франк Самой безудержно плакал, рыдал, будто убитый горем ребенок. Люка сел на диван напротив камина и положил на колени лакированную деревянную коробку, из которой вынул «Люгер P08» — пистолет, хранившийся в семье Сультье почти шестьдесят лет. Глаза пленника сильно пострадали, и тот видел все смутно, но все же различил отблеск ствола.— Не знаю, что ты хочешь сделать, но дай мне уйти: я ничего не скажу, я даже не знаю, кто ты такой, я с тобой не знаком. Просто дай мне уйти!— Меня зовут Люка Сультье, — объявил Люка, словно вынося приговор.— Нет! Черт, я не хочу знать твоего имени. Я в любом случае ничего не скажу, клянусь тебе…Держа пистолет в руке, Люка засунул в него обойму, потянул назад затвор и дослал в ствол патрон. Пока что ничего сложного, он тренировался. Отошел на три шага, прицелился, нажал на спусковой крючок и с оглушительным звуком выстрелил, заставив разлететься кирпичи. В комнате прозвучал смех приговоренного, который тот издал, пуская сопли и хлюпая носом. Полный отчаяния смех того, кто уже считает себя мертвым. Искаженные слова из обезображенного рта тем не менее были достаточно понятны, чтобы поразить Люка.— Болван… даже стрелять не умеешь… давай, я жду… давай… давай…Тон его голоса постепенно сделался умоляющим:— Давай… давай… пожалуйста, давай…Люка подошел на шаг и трижды выстрелил, всадив в грудь три пули. Самой качнулся назад и упал спиной в теплые угли, подняв серую тучу пепла. Ногой Люка толкнул стул в глубину камина, затем поднял свою жертву, крепко схватив ее обеими руками за воротник. Теперь тот восседал в центре в своем красивом белом свитере, испачканном пятнами крови.Люка вышел из дома и снова появился с пятилитровой канистрой бензина.* * *Несмотря на слишком большое количество ошибок, осуществить первую часть разработанного плана ему удалось. В будущем все следует делать проще. Убийство доставило ему удовольствие — но произошло оно в уединенном доме. Какая жестокая нехватка публики, какое отсутствие признания, если на этом и остановиться!.. Но Сультье, по сути дела, уже все продумал. Картины должны были стать диптихом. Одна часть посвящена тем, кто низвергнул его сестру в ад. Другая — полицейским, которые попытались заставить ее исчезнуть. Ему не хватало только театральности и возможности известить прессу. Это досье им не удастся стереть.От четырех выстрелов в голове у него еще звучало назойливое посвистывание, будто не переставая зудел комар. Раздев Франка Самоя, он снова развел огонь в камине.* * *Несколько часов спустя от его гостя мало что осталось. Люка осторожно завернул тело в плотное покрывало и загрузил его в багажник «Ауди». В следующей части его плана фигурировал заброшенный особняк, еще раньше замеченный им в Пре-Сен-Жерве. Весь путь Сультье проделал с открытым окном, не в силах отделаться от грязного ощущения запаха горелой кожи прямо на языке.Глава 50Главная проблема, связанная с Бебе Кулибали, состояла в его росте. По приметам, данным Франком Самоем, его было нетрудно опознать — настолько тот производил впечатление единственного взрослого в мире детей. Столкнуться с ним лицом к лицу Люка было немыслимо из-за риска быть буквально раздавленным в лепешку. Следовало увезти его в другое место, но при этом поточнее оценить его вес, чтобы правильно рассчитать дозировку.* * *Он позаботился о том, чтобы разделить свои покупки между двумя разными аптеками: в первой взять инвалидную коляску, во второй — эфир, хоть продажа этого средства и требовала рецепта врача. Старая Марго была известной и постоянной его потребительницей. Из-за постоянных заказов снотворного, антидепрессантов и всего, что поддерживает на плаву даму преклонных лет, она единственная могла бы обеспечить прибыль обеих аптек. Люка оставалось придумать предлог в виде собаки, которую мучают клещи, и мужчина в белом халате больше не задавал вопросов сыну, выложив на прилавок эфир в маленькой голубой бутылочке, в качестве бонуса улыбнувшись и пожелав доброго дня.* * *У себя в комнате, совершенно измотанный, он снова закрыл один из многочисленных медицинских учебников своего старшего брата. Гаэль Сультье тоже покинул семейные владения, уехав как можно раньше и как можно дальше. После смерти отца у него остались лишь молчание матери и ее несбыточные надежды на младшего сына. Вместо того чтобы окружить заботой тех, кто был ему самыми близкими людьми, он предпочел делать это для чужих — на другом континенте, с дипломом аптечного лаборанта в кармане. Уехать для Гаэля было жизненно важно, даже несмотря на то, что он яснее ясного сознавал: Люка может воспринять это как второй отказ от него, вторую потерю. Нехватку чувств и горе младший брат направил на Камиллу — и, безусловно, задушил бы ее ими, как подушкой. Затем и она тоже оставила его, унеся с собой то, что у него оставалось от чувств, оставив его почти опустошенным…Он положил экземпляр «Лекарства. Общий обзор» на другой учебник, именуемый «Аптечная фармацевтика, рецептуры и технологии». Теперь все дозировки были у него в голове. Люка сложил книги в принесенные с чердака пыльные коробки с вещами, которые брат оставил после отъезда. Вспомнил, что в свое время спросил себя, почему и его не положили туда вместе с остальными ненужными вещами…* * *Бебе Кулибали получил на мобильник текстовое сообщение, когда ужинал вместе с матерью, братьями и сестрами. Рагу из цыпленка, бамии[99] и риса с арахисовым соусом. Все по-сенегальски — в широких, как следует наполненных тарелках.Новая девочка — хочешь попробовать?Мать обратила на него взгляд, а младший братишка, насмешник, издал «там-тадам».— Месье Бебе, никаких мобильников за столом.— Извини, мам.Эсэмэска пришла от Франка, наркомана, который сам по себе ничего не значил, но раньше поставлял ему интересных кандидаток — мелких наркошек для вечеринок в стиле порношика, чтобы принести их в жертву на алтаре порока. Люка надеялся, что предложение вызовет у Кулибали желание заявиться на генеральную репетицию одному. Бебе ответил, набирая слова прямо за столом:У меня — подвал 55–23 ч.Его было легко найти. Большинство подвалов в домах пригородных поселков пусты и открыты. Закрыть подвал на ключ — значит спровоцировать его обнос. На 55-м на единственном был висячий замок. Так как все знали, что им пользуется Кулибали, никто не рисковал даже приближаться: это означало бы напроситься на объявление войны.Люка вошел в тесный подвал номер 53 и подождал. Через приоткрытую дверь он мог удостовериться, что его гостя никто не будет сопровождать. Снова проверил свой электрошокер. С отрывистым звуком электрического разряда голубоватая арка соединила два конца шокера — арсенал Восточного вокзала, восемьдесят евро, модель в розовых тонах, подходящая женщинам. Продавец уточнил, что это оружие четвертой категории, подлежит лицензированию, продать просто так нельзя. Купюра в сто евро, положенная на прилавок в дополнение к первоначальной цене, заставила его сэкономить красноречие и резко прервала лекцию о законах, касающихся ношения оружия.У этого средства защиты было замечательное преимущество. Обычно чем мощнее противник, тем тяжелее его победить, а с электрошокером все как раз наоборот. Пятьдесят тысяч вольт блокируют центральную нервную систему и парализуют мускулы; таким образом, чем мускулистее противник, тем он уязвимее. Совершенное оружие для охоты на такую опасную дичь.* * *Пока Люка Сультье подпрыгивал, чтобы избавиться от покалывания, которое нападает на части тела, больше часа остающиеся неподвижными, в коридоре подвала раздался звук открывающихся дверей лифта. Перед ним скользнула тень впечатляющих размеров, и ему показалось, что примерно те же чувства испытывает ныряльщик, мимо которого проплывает белая акула. Сердце забилось быстрее. Люка оказался прямо за спиной гиганта и врубил пятьдесят тысяч вольт, коснувшись кожи, воткнув два металлических стержня в жирные складки на затылке. Лишившись поддержки мускулов на ногах, как и всех остальных мышц, Кулибали тяжело осел на пыльный земляной пол. Люка сопроводил его в этом падении и позволил электричеству прогуляться по телу — не больше пяти секунд, как советовали в инструкции по применению. Затем немного подождал, предпочитая действовать в безопасности. Снова приложил оба жала к плечу и включил ток, спокойно досчитав до пяти. Теперь в запасе несколько десятков секунд. Он уронил одну из лямок своего рюкзака и, продолжая движение, пропустил ее мимо себя, чтобы открыть боковой карман и вынуть оттуда бутылку из голубого стекла. Держась за затылок, приподнял голову потерявшего сознание, и та вяло качнулась назад. Люка отвинтил пробку и щедро смочил широкий компресс, который, не теряя времени, приложил под нос Бебе.* * *Тот, как никогда соответствующий своему прозвищу, вытянулся на полу, положив голову на скрещенные ноги Люка, и сладко спал. Для полноты картины не хватало разве что колыбельной, напеваемой кормилицей. Сультье убрал компресс, ставший почти сухим из-за быстрого испарения препарата, похлопал по лицу уснувшего, затем отвесил ему звонкую пощечину, не разбудив его. Поднялся и выкатил из подвала номер 53 инвалидное кресло. Усадить в него спящего оказалось достаточно долгим делом — остальное будет проходить в спокойной обстановке, в просторном помещении уединенной фермы, которая ждала, как людоед, второго приема пищи. К слепящему возбуждению мести теперь добавлялась безумная гордость от того, что он подменяет Правосудие.* * *Обнаженный, вытянувшийся на животе и прочно привязанный к столу главной комнаты, Бебе проснулся с жестокой головной болью, вцепившейся в верхушку его черепа. Сперва он обнаружил, что находится в комнате, погруженной во тьму, затем почувствовал на лице прикосновение ткани, от которой отражалось, возвращаясь назад, его дыхание, горячее, чем кожа. Когда сняли мешок, сетчатку обжег яркий свет; он много раз зажмурился, прежде чем привыкнуть к нему. Кулибали видел только пол, покрытый коричневыми плитками и, подняв голову так высоко, как только мог, — комнату, отделанную камнем и деревом, огромную, но теплую из-за огромного камина, который он заметил чуть позже. С этим типом у Люка не было никакого желания говорить, и тишина, в которой должна была происходить сцена, была разрушена лишь вопросами без ответа со стороны его новой жертвы. Без собеседника они скоро прекратились и сменились нескончаемым потоком оскорблений. Люка погрузил руки в кожу полуразведённых бёдер и крепко схватил член и яички. Обвязал основание крепкой веревкой, потом еще и еще, сжимая все сильнее. Фиолетовый цвет, окрасивший задушенные гениталии, сделался темным и зловещим. Причиной парализующего страха его огромной добычи, распластанной на столе, были скорее предчувствия, чем реальная боль. Закончив свой букет из плоти, Люка сжал яички и потянул назад как можно сильнее, а затем отрезал одним взмахом ножниц. Крови было совсем немного. Бебе заорал, как смертельно раненный.* * *Благодаря школьным учебникам своего брата Сультье смог составить список того, что содержалось в аптечке матери, и предусмотреть правильные дозировки. Одновременно ему удалось прийти к выводу, что Камилла могла бы и не покидать особняк, чтобы поймать кайф: ей нужно было всего лишь порыться в том, что уже было в ее распоряжении. На вес примерно 95 килограммов он рассчитал нормальную дозировку барбитуратов, затем умножил на четыре из-за плотного сложения объекта.* * *Люка продемонстрировал гиганту бутылку воды, в которой были растворены барбитураты. Подобно тому, как магнитный полюс отталкивается от полюса с тем же зарядом, Бебе отворачивался всякий раз, как горлышко оказывалось перед ним. Он больше не производил впечатления, не мог напугать. Он был всего лишь тихо плачущим мальчишкой, повторяющим свои бесконечные и бесполезные «почему».— У тебя остается черешок. Могу и его отрезать.Довод подействовал — Бебе выпил большими глотками.* * *Не прошло и пятнадцати минут, как великан закрыл глаза, а Люка приступил ко второй части диптиха. Он натянул на жертву белый свитер с тремя дырками от пуль и с помощью инвалидного кресла загрузил монстра в «Лендровер». Затем направился к заброшенным складам в Пантене. Во время ночной подготовки Люка выяснил, что сторож никогда не отлипает от портативного телевизора, а у сторожевой собаки нет ничего общего с Цербером. Во всяком случае, он предусмотрел, чем занять животное, если оно станет слишком навязчивым. Лакомство, чтобы держать его подальше. Которое он только что отделил от Бебе Кулибали.Глава 51Было достаточно двух экстренных выпусков новостей, чтобы в жизни месье Симона произошел радикальный поворот. В первом рассказывалась история, где были смешаны кастрация и пробуждение во время вскрытия. Совершенно невероятная, она сперва вызывала улыбку, но затем Симон был заинтригован, узнав в газете лицо одного из знакомых Камиллы — черного великана, которого отнес к разряду нерегулярных связей.Три дня спустя, когда месье Симон пытался брить свое морщинистое лицо, стараясь, чтобы было как можно меньше порезов, из маленького радиоприемника, подвешенного на ручке двери ванной комнаты, послышались утренние новости. Он слушал вполуха, пока не услышал, как диктор говорит следующее:«Наконец исчез покров тайны относительно личности человека, обнаруженного сгоревшим в особняке коммуны Пре-Сен-Жерве. Франк Самой, тридцать один год…»Имя подействовало на Симона словно электрический разряд. Он размышлял так быстро, насколько это было возможно. Четыре десятилетия, проведенные за одной и той же деятельностью, когда ему платили за то, чтобы вынюхивал, и за то, чтобы молчал, развили у него некоторую способность чувствовать, когда ветер меняет направление. Так как он сам их когда-то устанавливал, Симон хорошо знал о связях между Камиллой, похороненной с позором, Франком Самоем и Бебе Кулибали. Вопрос, который он сейчас задавал сам себе, — не подвергнет ли эта информация опасности его самого в самом ближайшем будущем.Симон не был верующим, и заповеди Библии не соответствовали его жизненным принципам, менее суровым благодаря профессии; но он все же решил, что пришло время навестить город, где остались его корни. Самое время исчезнуть.

Часть IVХороши же мы оба — руки связаны, пасть заткнута…Марк ФарельГлава 52Для большей эффективности надо рассасывать, но Кост ненавидел этот вкус и попытался нейтрализовать его сладостью апельсинового сока. Он выпил половинку, а перед отправлением на боковую — вторую. Ему была нужна ночь настоящего сна, и если самому не удается позаботиться о себе, пусть этим займется бромазепам. Перед тем как провалиться в сон, Кост мысленно выстроил данные дела, заставив продефилировать перед собой данные — уже классифицированные и новые, которые еще требовалось проанализировать. Два широко известных убийства — и все эти забытые смерти. Друг Матиас. Случаи лжи. Исчезнувшая дочь Сультье, лицо которой слишком уж точно соответствовало лицу маленькой наркоманки из сквота. Надо будет подождать результатов эксгумации и анализа ДНК, так как только за эту цену он, возможно, сможет войти в своих грязных ботинках в бархатный мир семьи Сультье.Вокруг него принялся отплясывать развеселый скелет с черепом, ощетинившимся шприцами. Закрыв глаза, Кост продолжал видеть его во сне.* * *Первый удар, звуковой, заставил его приподняться на кровати. Он остался неподвижным в темноте, прислушиваясь. Едва слышимое бормотание. Второй удар буквально взорвал дверь. По прихожей разбросало осколки дерева; одна из петель с металлическим звоном ударилась о стену, потом упала на пол, еще мгновение крутясь, как волчок. Квартиру затопила бушующая волна людей в черной форме; его стащили с кровати, заломив руки за спину, и с силой наклонили голову. Целясь в него, один из полицейских орал:— Пистолет! Где твой пистолет?!Косту всегда хотелось знать, какое впечатление производит арест в шесть утра с таранным ударом в дверь. Теперь он мог вычеркнуть этот пункт из списка.* * *Сидя на краю кушетки в гостиной, все еще в наручниках, застегнутых за спиной, в одних трусах и белой футболке, Кост дал своим коллегам время проделать все полагающиеся процедуры. Когда все комнаты получили оценку «все чисто», в гостиную вошел мужчина без формы. Кост с первого взгляда узнал Дариуша Абассиана. Услышав лай в соседней комнате, он повернулся к комиссару отдела внутренних расследований:— Кинологи? Абассиан, серьезно?Деятельность бригады кинологов 93-го департамента охватывает три вида задач. Поиск взрывчатых веществ, поддержание порядка и обнаружение наркотиков. Кост часто прибегал к помощи этой службы, так как одна немецкая овчарка могла в одиночку удерживать на месте с десяток грозных типов.Собака натягивала поводок, едва не задыхаясь, а хозяин смущенно опустил глаза и поприветствовал Коста, который узнал Домине — суку, помесь немецкой и бельгийской овчарки, специализирующуюся на наркотиках. Не в состоянии объяснить причины вторжения, он имел достаточно опыта, чтобы знать: сейчас разумнее ждать, когда с ним заговорят, чем пытаться понять самому, тем более что контуры ловушки начали обрисовываться более четко.* * *В течение двух часов Кост терпеливо ждал в одной из камер Генеральной инспекции 12-го округа Парижа, улица Энар, 30. Иуда получил 30 сребреников за то, что предал Христа: мощнейшее мнемоническое средство вспомнить точный номер дома полиции для полицейских.Охранник принес ему воды и несколько бисквитов, которые оставил в стороне. Завязанный узлом желудок все равно не мог ничего принять. Утром его отвели в кабинет с бежевыми стенами безо всяких украшений, за исключением полудохлого растения в углу и электронных часов, которые не рассматривались здесь как часы. Дариуш Абассиан уселся напротив и распорядился, чтобы сняли наручники. Выложил на столе перед Костом серию фотоснимков, представляющих его в обществе лейтенанта Ронана Скалья, горячо спорящего с Жорданом Поленом. Голос Дариуша Абассиана был успокаивающим, глубоким и четко контрастировал с завуалированными угрозами, которые он произносил.— Из вашего ведомства исчезают триста граммов кокаина…Между ними двумя начался поединок. Кост, который еще не знал глубины чана с дерьмом, в котором находился, встал в защитную позицию:— Я не из наркоотдела, Абассиан, вы теряете время впустую.— Знаю. Триста граммов кокаина исчезают из вашего ведомства, говорю я, и несколько часов спустя тебя обнаруживают разглагольствующим в обществе мелкого дилера Полена, известного также как Брахим, посреди городка Поль-Вайян-Кутюрье. И лишь два сотрудника полиции. Не слишком ли мало для такого места, а?— Он напрямую связан с одним из моих расследований — протокол у меня в кабинете, об этом можно поговорить. Откуда вы взяли эти фотографии, Абассиан?— У нас тоже есть свои анонимные информаторы.— Когда на полицейского кто-то доносит, это, как правило, другой полицейский. Мы лишь беседовали. Послушайте, лейтенант Де Риттер вчера заслушивала показания Полена, ее координаты у вас есть, свяжитесь с ней. Черт, вот что вам следовало бы сделать в первую очередь, перед тем как валять дурака в шесть утра, разве не так?!— Боюсь, с этим не все так просто, Кост. Ночь не для всех была спокойной.— То есть?— К этому я сейчас перейду.Глава 53Жилище Жордана Полена. Четыре часа утра. Считается идеальным временем. Чуть раньше рискуешь столкнуться с гуляками-«совами», чуть позже — с полусонными пассажирами городского транспорта. Люка выровнял последний красный флакон в ряду остальных в холодильнике, который предварительно освободил от всей еды и оставил его открытым — так, что комнату освещала лишь его лампочка. С каждым новым сценарием он оттачивал мастерство, искал совершенства не в самом преступлении, а в его подаче. Его личность пожиралась местью: теперь он был не более чем ее орудием; в Сультье жил другой человек — тот, которого он сам вряд ли бы узнал.Люка снял полиэтиленовые перчатки, в последний раз осмотрел квартиру и направился к стереопроигрывателю. Включил его на полную громкость, не беспокоясь, что может оставить отпечатки пальцев, и поставил лазерный диск, не поинтересовавшись ни названием, ни исполнителем. «Продиджи», «Voodoo People». Это ничего не дало: он не соображал в электронной музыке. На двенадцатой секунде битовый проигрыш буквально разодрал уши, заставив барабанные перепонки вибрировать в ритме последнего крика акустической системы. Люка вышел, оставив дверь в квартиру широко распахнутой. Низкие инфразвуки музыки техно распространились по всему дому, сопровождая его до лифта и еще звуча у него в ушах, когда он выходил из холла, чтобы сесть в машину, взятую в прокате. С некоторых пор Люка привык к запахам виски и пота. Он тихонько тронулся с потушенными фарами: вокруг окна квартиры полуночника начали зажигаться уличные фонари.* * *Первый сосед, заглянувший в квартиру, вышел оттуда мертвенно-бледным. Он поднялся по ступенькам, перешагивая через одну, и набрал 17 — номер дежурного полицейского. Шесть минут спустя приехал наряд. Офицер, который вошел к Полену, тоже выглядел не лучшим образом. Звонок в отделение уголовной полиции комиссариата Бобиньи, затем дежурному следователю, чтобы ровно в пять часов три минуты начальник уголовки 93-го Дамиани вслепую искала свой мобильник в складках простыни. Она в свою очередь разбудила капитана Лару Жеврик из следственной группы 02, а та объявила тревогу своей команде и ночной группе криминалистов. Быстро организовалась цепочка, но еще быстрее оказались журналисты, встретившие полицию дождем фотовспышек. Репортеров у здания находилось столько же, сколько и полицейских; здесь было столько же машин с мигалками на крыше, сколько с развернутыми параболическими антеннами.Если Дамиани удалось притвориться, то Лара Жеврик злилась на пробуждение под фанфары. Ее лицо производило впечатление мятого белья с пятнами косметики в духе неудавшейся картины Пикассо.— Не понимаю, комиссар, почему не Кост с его командой…— Он будет занят в другом месте.— Подождите, но мне сказали, это похоже на другие убийства, так?Дамиани не скрывала своего ожесточения. Она была заранее предупреждена об операции отдела внутренних расследований в отношении Коста и не купилась на попытки скормить ей историю, будто тот оказался запачкан в примитивном деле с наркотиками. Дамиани верила в это так мало, что предпочла все оставить как есть, надеясь, что с первых же часов расследования обвинения окажутся несостоятельными. Перед тем как выйти из квартиры, она поговорила по телефону со своим непосредственным начальником, комиссаром Стевененом. Раздраженный, что 93-й захлестнула эпидемия миграции, превысившей все нормы, тот приказал связаться с набережной Орфевр, чтобы спихнуть дело на них.— Лара, детка, все будет хорошо. Я скоро сделаю так, что это дело возьмет отдел убийств тридцать шестого округа. Расследование принимает неуправляемый характер, а у Коста кишка тонка. Вы со своей группой делайте осмотр места происшествия и ожидайте, что вас повысят. Справитесь, верно?Жеврик не выносила Коста. Она ненавидела его спокойствие. Она замечала, с каким уважением относится к нему его команда и с какой безмятежностью он решает любое дело, в то время как ее бросает в пот при малейшем телефонном звонке. Однако больше всего она ненавидела то, что он держит ее за дуру, так как, к сожалению, понимала, что если кто-то и заточен для работы в таком бардаке, — это Кост.— Здравствуйте, капитан.Жеврик обернулась и поприветствовала Леа Маркван, проснувшуюся среди ночи по тому же случаю. В своем узком пальто из черной шерсти она отважилась, несмотря на холод, надеть легкую короткую юбку, чтобы быть на высоте на встрече, которую считала своим первым свиданием в городе с Виктором Костом. Жеврик снова спросила себя, что делают женщины, чтобы выглядеть свежими, будто проспали всю ночь, — причем женщины не первой молодости. Даже голос доктора был чистым и нежным.— Я думала найти Коста, — продолжила патологоанатом.— Уверяю вас, я тоже. Кстати, я бы предпочла, чтобы здесь был он.— Одна из ваших машин подбросила меня сюда четверть часа назад, но на место преступления меня не пустили.— Идите за мной, я вас туда проведу. Держите руки в карманах, это поможет вам ни к чему не притрагиваться.Женщины пробили себе проход сквозь журналистов, фотоаппараты и видеокамеры, которые повернулись в их сторону под шквалом острых вопросов в самой разной тональности.— Вы подтверждаете, что это убийство? Связано ли оно с предыдущими? Кто этот вампир? Подтверждаете ли вы существование серийного убийцы?На вызовах полицейские никогда не пользуются лифтом — подростки могут намеренно вывести их из строя, и можно запросто застрять, не имея возможности выбраться без посторонней помощи. Так или иначе, будет досадно потерять время или провалить операцию из-за того, что оказалось лень подняться ножками на три лестничных пролета. Полицейские никогда не пользуются лифтом, за исключением Жеврик. В тесной шумной кабине, которая поднимала их на четвертый этаж, Леа Маркван захотела удостовериться в том, что она слышала.— Тот тип внизу, журналист, он действительно произнес слово «вампир», да?— К несчастью, да.— То есть?— Терпение.* * *Холодильник был оставлен открытым, и патологоанатом получила разрешение заглянуть туда, даже притронуться — благо она была в перчатках и хирургической маске, чтобы не забрызгать место преступления своей ДНК при каждом произнесенном слове. Только все нужно класть на место. Маркван подумала: неужели она единственная считает высокохудожественной эту вереницу банок, наполненных красной жидкостью на холодном белом фоне? Сотрудник бригады криминалистов, не сводивший глаз с Леа поверх густой бороды, утвердительно кивнул, разрешая взять в руки одну из банок.— Цвет, вязкость… могу ошибиться, но склоняюсь к тому, что это кровь.Пальцем, как сопровождающие уточняют количество детей на школьной экскурсии, Маркван посчитала банки. Привычная к любым цифрам, она прошептала себе под нос:— Две банки по семьсот пятьдесят миллилитров, три по пятьсот и четыре по двести пятьдесят. Ровно четыре литра. В теле содержится пять. Даже если учесть то, что еще остается в венах и внутренних органах, не хватает по крайней мере литра. Где находится тело?Периодически коридор, продолжающий гостиную, освещался ослепительно-белым светом, когда кто-то из сотрудников криминалистической лаборатории фотографировал сцену преступления под всевозможными углами. В сопровождении Жеврик доктор направилась на свет вспышек и оказалась в ванной. Снова ее приятно поразило то же сочетание цветов. Чтобы оставить место эстетике в такого рода ситуации, надо повидать много шокирующего. Белизна плитки на стене и ванна, резко контрастирующая из-за крови, которой нарисованы арабески; их размах и толщина уменьшались по мере того, как они удалялись от верхнего края.— Вот и недостающий литр крови, — сделала вывод Леа.Зеркало в ванной было разбито по центру, будто кто-то в ярости хватил по нему кулаком; лицо Леа отражалось в нем раздробленным, искаженным. Мысленно, для себя самой, она заметила, что несколькими часами раньше убийца, должно быть, смотрел на свое отражение в этом же самом зеркале, и почувствовала себя ближе к нему, чем обычно, даже слишком близко.— Рискну повториться, но где же тело?Мужчина с фотоаппаратом сделал ей знак следовать за ним в заднюю часть коридора. Леа подумала о «Божественной комедии», о девяти кругах ада и схождении Данте. «Оставь надежду, всяк сюда входящий».В комнате с окнами, закрытыми тканью, и освещенной единственной голой лампочкой, свисающей с потолка, возлежал Жордан Полен. Раздетый, тело мертвенно-бледное, ноги соединены, руки разведены в стороны, а на уровне сердца глубоко воткнута в грудь треснувшая рукоятка от черной бейсбольной биты. На мгновение Леа была сбита с толку телевизором, который торжественно стоял на хлипком предмете мебели, в тишине извергая психоделические картинки сквозь разбитый внешний рассеивающий экран. Леа Маркван уступила место криминалисту.— Недостаточно крови вокруг раны, особенно на этом уровне. Судя по всему, «смертельный удар» был нанесен уже после смерти.На боковой стороне шеи четко просматривались два маленьких прокола размером с зубчики фуршетной вилки или острые клыки.— Даже если в этом нас, похоже, хотят убедить, кровь вытекла не отсюда.Ее взгляд привлекла красная полоска на уровне паха. Рукой в перчатке она слегка отодвинула мягкое бедро.— Широкий разрез бедренной артерии, вот что самое вероятное. Скорее всего, его полностью опустошили за период времени от четырех до семи минут. Полная бледность кожи, отсутствие цианоза[100].За ней в комнату последовал начальник бригады криминалистов.— Слово, которое сейчас сорвется с вашего языка, — гиповолемия, или обескровливание.Заинтригованная, Леа повернулась к нему и бесхитростно улыбнулась:— Нет, я собиралась сказать «вампиризм», как и все.Снаружи здания, еще не известная журналистам, Маркван смогла пробиться сквозь них, чтобы отойти подальше и во второй раз отправить послание на автоответчик Коста, находившегося с самого ее прибытия вне зоны доступа.Глава 54— Боюсь, с этим не все так просто, Кост. Ночь не для всех была спокойной.— То есть?— К этому я сейчас перейду. Этим утром в четыре тридцать сосед Жордана Полена обнаружил его мертвым, полностью лишенным крови, перелитой в банки и убранной в холодильник. У него рана в паху, дыра в сердце и два прокола на уровне горла.Перед глазами Коста мельтешили три слова. Зомби, самовозгорание и вампир. Прямо-таки «зет-муви»[101] авторства Эда Вуда[102]. Капитан — арестованный и бездействующий — был обречен на бездействие. Однако он знал, что сумасшедшие, которые кричат о своем выздоровлении, как правило, получают двойную дозу оболванивающих таблеток. Произносить слово «ловушка» тоже без толку — нет, его должен произнести сам Абассиан. Он молился, чтобы у полицейского из отдела внутренних расследований мозги оказались включены.— Что вы думаете о свидетеле, который выкладывает вам имя виновного и его мотивы?Абассиан был удивлен, что Кост решился вести в танце, и в качестве снисхождения согласился поиграть в его игру.— Думаю, что заинтересовался бы, как и тем, на кого он доносит.— Точно. Я тоже не особенно люблю, когда мне подносят выводы на блюдечке.Дверь кабинета открылась, и полицейский в форме поставил на стол две чашки кофе. Через полуоткрытую дверь Кост заметил группу любопытных коллег, делающих вид, что смотрят в какую-то другую сторону, а не подслушивают под дверями. Может быть, Кост не был полицейским века, но он был достаточно известен, и его задержание не стало для мира полиции незначительным событием.— Сахар у вас есть?— Нет, извините.Кост начал к этому привыкать. Он сделал глоток теплого жиденького кофе и продолжил:— Во-первых, кража из опечатанного помещения в отделе наркоконтроля. Триста граммов «кокса» — хороший пакет для продажи. Затем, я думаю, анонимный звонок, благодаря которому вы знаете точное время, когда я буду беседовать с Поленом. А фотографии могли доставить, чтобы еще меньше вас утомлять.Абассиан не реагировал, приглашая его развивать свою мысль.— Этим утром вы устраиваете небольшую экспедицию, реквизируете служебных собак из кинологической службы, и в то мгновение, когда ломитесь ко мне в дверь, Полену пускают кровь. Быть в наручниках, застегнутых за спиной, на глазах десятка полицейских в своей квартире — неплохое алиби, как, по-вашему?— Вы могли бы кому-то это поручить.Кост рассмеялся. Такой аргумент он мог бы и сам выдвинуть, находись капитан сейчас с другой стороны стола.Хоть и приглушенный стенами, разделяющими два кабинета, голос прозвучал отчетливо и громко:— Черт, а ну сними эти дерьмовые наручники; я такой же полицейский, как ты!Узнав знакомый голос, Кост иронично заметил:— Не знаю уж, что там у вас, но если позволите дать совет, не стоит снимать наручники с лейтенанта Скалья.Абассиан начинал чувствовать горький вкус интриги. У полицейского, сидящего напротив него, почти безупречное досье, за исключением выговора за неповиновение, и это как раз успокаивало. Кост умел сопротивляться, а девственно-чистые карьеры — у бесхарактерных полицейских. И хотя начальник отделения не имел полного доверия к кинологам, чтобы с их помощью прижать уважаемого капитана, он никак не мог обвинить служебных собак в снисходительности за то, что они не обнаружили в его доме ни миллиграмма кокаина.Но важнее был тот человечек, с кем он столкнулся накануне в лифте. Люсьен Мальбер. Одно его присутствие делало правдоподобными все воображаемые махинации.— Ну и что же? Вы были бы пойманы в ловушку?— Думаете?— Кем?— К сожалению, оставаясь пришпиленным к этому стулу, выяснить это я не смогу.* * *Все же потребовалось куда больше, чтобы Абассиан согласился учесть весомые основания для сомнений во всем этом деле. Допросы участились, без конца повторялись одни и те же вопросы. Когда наступил вечер, задержание Коста было отменено, и его известили о временном отстранении. По мнению отдела внутренних расследований, это время было необходимо, чтобы отделить истинное от ложного, и Косту следует провести его без служебного оружия, без удостоверения полицейского и без права вступать в общение с членами своей группы, а также до нового приказа прибыть в этот кабинет.Освобожден, но под контролем.Глава 55Ронан достал из пачки сигарету, прикурил ее от предыдущей и протянул Косту, выходящему из помещений отдела внутренних расследований на четверть часа с лишним позже его. В камере у Ронана было время поразмышлять.— Не знаю, кто тебя поимел, Кост, но неприятностей ты огреб предостаточно.— Мне жаль, Ронан, тебе не стоило быть в этом замешанным.— Во что замешанным?.. А не пошел бы ты, капитан! Я твой напарник, и даже если это слово, похоже, для тебя имело больше смысла, когда напарником был Матиас, теперь тылы прикрываю я. Знаю, что у тебя есть веские причины держать нас в стороне. Если не ошибаюсь, это делается по большей части для того, чтобы спасти нас от больших неприятностей и спасти задницу Матиаса способом, который я пока еще не могу взять в толк.— Матиаса?— Малышка Франка Самоя. Сэм, как и я, узнал ее. Та самая, из сквота мэрии Лила, дело Матиаса. Мне наплевать, что мы движемся вслепую, — я тебе доверяю. Даже в этих чертовых клетках отдела внутренних расследований — и то доверяю. Но вот только сам-то ты знаешь, куда идешь?Вопрос был задан не без оснований. Кост тогда подумал, что сможет управлять секретами Матиаса, но сорняки стали расти в геометрической прогрессии — и теперь покрывали все пространство вокруг него. Ронан не закончил.— Знаешь, что я думаю? Думаю, что это дело может залить нас дерьмом в любой момент, и ты хочешь убедиться, что твоя команда окажется забрызгана как можно меньше. Что-то вроде идиотского самопожертвования.Кост бросил сигарету и схватил пачку, которая торчала из байкерской куртки Ронана, чтобы вынуть новую. Наконец он смягчился.— Во всяком случае, мы в вынужденном отпуске. Абассиан известил меня, что тридцать шестой забирает все, с первого до последнего убийства.— Ну, тогда ты ведь можешь мне рассказать?— Дай еще немного времени.Времени понять, как связать все друг с другом.Безупречно черный «Мини Купер» замедлил скорость напротив них, почти невидимый в вечерних сумерках. Леа Маркван коротко и резко посигналила.— Садитесь в машину.* * *Небольшой автомобиль припарковался на местах, предназначенных для такси, напротив ступенек Оперы Бастилии. Мгновением позже Кост, Ронан и Леа встретились с Сэмом и Де Риттер в отдельной кабине бара. Собравшись в соответствии с полученными указаниями, они производили впечатление компании грабителей, планирующих операцию.Хмурый бармен — классический тип пролетария, подрабатывающего в заведении после смены, — поставил на стол пять стаканов и бутылку домашней наливки без указания количества градусов и происхождения. Он спросил у Сэма, назвав того по имени, не может ли сделать для них что-нибудь еще, и ушел, задвинув ширму, которая теперь отделяла их от остального пространства.Леа Маркван устроилась прямо рядом с Костом и вынула из мешковатой сумки связку помятых и порванных бумаг.— Копия протокола вскрытия Жордана Полена, — сказала она специально для Коста. — Я подумала, это вас заинтересует.Виктор принялся наобум перелистывать страницы. Патологоанатом сделала четкий вывод.— Полное обескровливание. Вся кровь была обнаружена разлитой по большому количеству банок в холодильнике его квартиры. Для любителей литературы — это произведение о вампире в жанре криминалистического отчета. Его опустошили через разрез в бедренной артерии. Предприняты усилия инсценировать все так, чтобы это убийство идеально подходило к двум другим, если позволите мне поиграть в полицейского.С другой стороны кипела от нетерпения Де Риттер.— Очевидно, это никого не шокирует. А вот что вы, черт возьми, делали, запертый в отделе внутренних расследований?Кост не поставил бы на то, что она придет. Они пытались уберечь Йоханну хотя бы на время испытательного срока. Но, как и остальные идя на риск этим вечером, она отстаивала свое место в команде — с минимумом объяснений.— «Быки»[103] скоропалительно провели параллели между взломом опечатанного помещения в отделе наркоконтроля и нашим визитом к Жордану Полену, вот и всё. Кстати, взгляни, снаружи никого нет?— Ты принимаешь меня за дуру? Тебе запрещено с нами разговаривать, даже приходить в свой кабинет, и мы вынуждены сидеть в этом скверном баре; тебе это вообще о чем-нибудь говорит?Кост колебался; он был тронут присутствием каждого, но чувствовал себя виноватым при одной мысли, что тащит их за собой.— У меня будет несколько дней каникул. Сэм, если можешь оказать последнюю услугу, мне нужен телефон Фареля — журналиста, который дал нам наводку на анонима из телефонной кабины.Де Риттер измученно выдохнула:— Хороши каникулы…Виктор пропустил ее шпильку мимо ушей.— А до тех пор — никаких контактов, никаких телефонных звонков, не выходим за рамки дозволенного.Все пятеро одновременно схватили свои стаканы и одним глотком осушили их — каждый со своей фирменной гримасой. Под столом, не пытаясь это скрыть, Леа взяла руку Коста и нежно сжала.* * *Он согласился, чтобы она его подвезла, и был удивлен, когда Леа взяла правильное направление безо всяких подсказок.— Вы знаете, где я живу?— Если заглянете в свой мобильник, увидите, что я вам немного надоедала в течение последних нескольких часов. Я даже позволила себе поискать номер вашего домашнего телефона в «Желтых страницах».— У меня его больше нет.— Почему же, есть, — еле слышно возразила она, — на имя месье Коста и мадемуазель Мельвин.Кост попытался объяснить:— Это…— Я знаю, кто такая мадемуазель Мельвин, Виктор. Я знаю, кем она была для вас. Полагаю, вы чувствуете себя ответственным. Этого достаточно, чтобы держать у себя в голове, что вы должны быть здесь ради всех, кого любите: Матиаса, своей команды… Независимо от степени риска, брать все на себя. Достаточно, чтобы больше не отваживаться на отношения. Достаточно, чтобы не смотреть мне в глаза.Взгляд выдавал его эмоции, и Кост отнюдь не выглядел закрытой книгой для интересующихся; из него можно было вытянуть все за четыре фразы, и потому капитан оставался безмолвным. Он все еще был с той, с другой, и понимал это. Но сказанное Леа могло все изменить.Она припарковалась у его дома. Несмотря на то, что мотор был заглушен, Кост не пошевелился. Стекла усеивал моросящий дождь, стекающие капли проделали дорожки, и город словно растаял. В тишине, которую можно было назвать неловкой, сердце Леа принялось колотиться о грудную клетку. Она чувствовала, как кровь стучит в висках, а в животе разливается нежное тепло. Если через три секунды он не поцелует ее, она сделает это сама.Сосредоточенный на совершенно другом, Кост не дал ей даже этот срок. Застав ее врасплох, он поблагодарил, вышел из машины и скрылся за пеленой дождя.Вот хам. Леа поклялась больше никогда не давать ему трех секунд и всю обратную дорогу была страшно зла.Уже выйдя из душа и немного восстановив внутреннее равновесие, Кост снова включил мобильник. Последнее сообщение было от Сэма и содержало контактные данные Фареля.— Через час? — предложил Кост.Казалось, журналист вовсе не был удивлен.— В десять, согласен. Музыкальное кафе, девятнадцатый округ, вас устраивает? Пора изгнать нескольких демонов.Косту было нужно поговорить с кем-нибудь, кто мог бы предложить ему новый угол зрения. Этот журналист вел расследование относительно «кода 93», пообщался с Матиасом, однако ничего не сделал с его информацией. Капитан надеялся, что Фарель сможет развеять туман, расстелившийся в его мозгах.Глава 56За пять минут до назначенного срока двое мужчин встретились в условленном месте — за столиком в глубине, скрытые большим пианино.— У вас привычки полицейского, Фарель.— Всегда являться заранее. Разведать места и людей. Проверить различные выходы. Выбрать столик в глубине и усесться к входу лицом, а ни в коем случае не спиной.— Как раз этому нас и учат.Официант принял заказы и оставил их одних. У Коста не было намерения затягивать встречу.— Я говорю вам, что у меня есть, а вы пытаетесь дополнить. Устраивает вас такая сделка?— Фраза, которую мечтает услышать всякий журналист. Большего я и не просил бы.Кост вдохнул, как если б собирался выдать всю историю на одном дыхании.— Неделю назад я получил анонимное письмо, которое направило меня по старому следу двухлетней давности. Неопознанная наркоманка, обнаруженная в сквоте мэрии Лила. Утром того дня я получил вызов — в одном из заброшенных складов Пантена был обнаружен труп Бебе Кулибали.— Если не ошибаюсь, трупом он оставался не так долго…— Точно. Но это уже не имеет значения. На следующий день мы находим обугленного Франка Самоя в заброшенном особняке Пре-Сен-Жерве — и в то же самое время я получаю второе анонимное послание. На этот раз — убийство румынской проститутки, задушенной в своем трейлере, с тряпкой в горле. Мне было послано два письма о двух делах, в расследовании которых участвовал лейтенант Обен. — Кост сделал паузу. — Знаете его?— Да, неплохо. Уже встречались.— Знаю. После этого его перевели. Я же навестил Обена в Анси, и от него услышал в первый раз про «код девяносто три». Онлайн-статистика, из которой убирают убийства, так сказать, социально незначимых лиц, «невидимок», с единственной целью — понизить цифру преступлений, совершаемых в о́круге.Фарель проверил, нажата ли кнопка записи на его диктофоне во внутреннем кармане куртки.— Так легко? Я хочу сказать — заставить исчезнуть тела…— Все решаемо, Фарель. И лейтенант Обен не до такой степени обеспокоен, чтобы изымать трупы ради собственного удовольствия. Это всего лишь отец семейства, которого взяли за горло.— И это все извиняет?Слишком верное замечание задело капитана за живое.— Вы слушаете или судите?— Одно неотделимо от другого.Кост вздохнул, но у него не было иного выбора, кроме как продолжать, особенно за неимением другого собеседника.— В дальнейшем мы вели расследование относительно Франка Самоя и разыскали его привычные места обитания в Поль-Вайян-Кутюрье, Бобиньи. Местный дилер, Жордан Полен, узнал его по фотографии и навел нас на след подружки, которую определил как некую Камиллу Сультье. Ошибочно, если верить родственникам, так как двумя месяцами раньше ни брат, ни приемная мать Марго Сультье не опознали ее в морге. Чтобы закончить серию, вчера около четырех утра Полена обескровили, как Дракула — карпатскую девственницу. Вот моя ситуация… — Кост трижды негромко стукнул по черному деревянному столу. — Хватит меня записывать, выкладывайте свой сраный диктофон на стол!Немного смущенный, Фарель извинился и продолжил:— Вы очень неосмотрительны в этом деле, капитан. Производите впечатление одинокого полицейского, не ведающего, как выбраться из неприятностей, в которые он вляпался. И, похоже, даже навлекли на себя опасность, если ко всему сказанному добавить вашу экспресс-посадку в одну из камер службы внутренних расследований.— Это уже дошло до ваших ушей?— Жалким бы я был криминальным хроникером, если б прошел мимо такого рода информации. А уши у меня есть в каждой из ваших служб, Кост.Уровень жидкости в их стаканах не опустился ни на сантиметр, и разочарованный гарсон развернулся, даже не подойдя к столику. Фарель положил обе руки на стол, соединил пальцы — и начал выполнять свою часть сделки:— Я приношу извинения за банальные анонимные письма…— Я рад, что теперь вижу лицо анонима.Фарель думал удивить полицейского, но после такой недельки потребовалось бы нечто большее, чтобы потрясти его.— Я мог бы воспользоваться имейлом, но анонимных ящиков не существует: они слишком легко отслеживаются. Вы должны были сами обнаружить причастность лейтенанта Обена. Согласно моим сведениям, вы с ним меряли шагами асфальт девяносто третьего в течение десяти долгих лет, и если б я объявился со своими подозрениями и вопросами, вы без церемоний послали бы меня куда подальше.— Возможно, но вы начали с конца.— Знаю. Будет лучше, если вы согласитесь продолжить эту беседу у меня — я хочу вам кое-что показать.Глава 57Незадолго до полуночи Фарель открыл третий замок новехонькой бронированной двери. Будто оправдывая слишком большие предосторожности, он уточнил:— Кража. Несколько дней назад. — Затем зажег свет, свернул пальто и кинул его на кушетку в гостиной. — Хотите что-нибудь выпить?Предложение не взволновало Коста, который остался неподвижным в расстегнутом пальто, лицом к северной стене квартиры, полностью покрытой газетными вырезками, — приколотые кнопками, зачеркнутые, обведенные в рамку, потертые, они были дополнены фотографиями, страницами, вырванными из разных журналов, клейкими листочками, исписанными именами и названиями мест. Поток информации, связывающий одно с другим в сложной паутине.— Вы меня беспокоите, Фарель. Смахивает на одержимость.— Цена, которую приходится заплатить, чтобы приблизиться к правде.Журналист закупорил бутылку и протянул гостью стакан. Кост отпил глоток, показавшийся ему неприятным, — он не любил виски. Повернулся к Фарелю: теперь была очередь журналюги перейти к вопросам.— Лейтенант Обен объяснил вам причины существования кода «девяносто три»?— Смутно, — ответил полицейский. — Согласно тому, что он сказал, целью было искусственно занизить показатель преступности, но для простой истории с манипулированием результатами это мне кажется слишком притянутым за уши.— Хорошо. Вы настоящий полицейский, Кост. Приученный слушать начальство, не слишком стремясь его понять, — в отличие от журналиста, который в каждом слове подозревает ложь. Хороший солдат, доверяющий законам, полиции, судебной системе, правительству, — несмотря на то что они первые, кто запудривает вам мозги, играет с вами, подтасовывает ваши цифры.— Цифры — всего лишь указатель. Сами по себе они абсолютно ничего не говорят. Цифры — это оценка. Оценка обязательно будет меняться в зависимости от того, кому вы задаете вопрос о проделанной работе. Если вы спросите у того, кто выполнил работу, цифра будет преувеличена. Если спросите у его критиков, — заниженной. Запросить результаты деятельности — значит быть уверенным, что информация уже искажена. Цифры — это всего лишь гламурные блестки в конце пустых отчетов.— Вы обманываетесь, Кост: именно по этой причине цифры — всё. Можно заставить их говорить все, что тебе нужно, поэтому мы и заставляем цифры говорить. В особенности когда речь идет о количестве правонарушений и преступлений, последствия которых отзываются на многих уровнях. Именно здесь необходим кусок пазла, которого не хватало вам и лейтенанту Обену. Проект Большого Парижа.— Так кто поимел меня?— Уже в течение двадцати лет Париж задыхается. Есть проект расширить столицу, добавив к ней департаменты «Малой короны» — девяносто второй О-де-Сен, девяносто третий Сен-Сен-Дени и девяносто четвертый Валь-де-Марн, — чтобы создать Большой Париж. Самая крупная операция с недвижимостью за несколько веков, а может, и за всю историю Франции. Обещание совершенно головокружительных вложений. Мегаполис, которому нет равных, житница страны, непаханое поле для самых дерзких проектов. Не говоря уже об обязательном создании сети общественного транспорта, сети поистине гигантских размеров, новой, столь необходимой дорожной инфраструктуры, десятков тысяч рабочих мест… И обо всех последствиях на финансовых рынках и биржах. Я оставил надежду, что смогу точно оценить такой проект, так как сумма будет почти немыслимых размеров. Если рассматривать только лишь строительство новых линий метро и трамвая — это уже почти тридцать пять миллиардов евро. Остальное — сотни миллиардов. В этой картине благоденствия единственное, что портит вид, — девяносто третий. Процент убийств в три раза выше среднего по стране. Теперь вопрос: если у вас есть предприятие, где вы предпочтете его разместить?— Только не в Сен-Сен-Дени.— В этом-то и проблема. Географическое положение обязывает: ваш великолепный департамент составляет часть программы Большого Парижа, и если не устранить преступность, никто не осмелится с ней связываться. Результат — река денег будет проведена мимо департамента, и он не увидит и сантима. Обособленная территория, которая уже купается в насилии и скоро превратится в помойную яму нищеты и неравенства с удобствами в пороховом погребе.Косту не составляло труда представить себе все это.— Долго ждать первых беспорядков не придется.— И усиления подпольной экономики. Создания гигантской теневой зоны размером с департамент. Прогноз, немыслимый для правительства, а еще меньше — для мэров, префектов, вашего директора уголовной полиции и вашего комиссариата; для всех, чья карьера будет из-за этого поставлена под удар. Чтобы инвесторы выбрали Сен-Сен-Дени новым Эльдорадо вместо соблазнительных девяносто второго и девяносто четвертого, понадобится спрятать трупы под сукно.— И политическая цель — выдать девяносто третий за идеального зятя?— Всегда можно попытаться продать разрушенный дом, лишь бы фасад смотрелся как следует. Не говорите мне, что удивлены. Если только вы не слишком большой формалист…Кост следовал за аргументацией, немного чрезмерной, с раздражением ощущая себя в роли Кандида[104]. Журналист, судя по всему, не мог остановиться.— Что делают некоторые мэры девяносто третьего, когда хотят обеспечить себе победу на выборах? Они платят. И много. Они щедро орошают городских «авторитетов», чтобы те вели себя спокойно в течение нескольких месяцев, предшествующих избирательным урнам, — фиктивно понижают число правонарушений и заставляют всех поверить, что железной рукой держат свои коммуны.— Это слухи.— Которые слышали вы, слышал я и множество других людей. Думаю, дыма без огня не бывает.Кост послушно, одним глотком опустошил свой стакан, а Фарель невозмутимо продолжал говорить:— Идем дальше. Представим себе открытие торгового центра. Выгодного для коммуны, интересного для тех, кто добился стройки и сотен вакансий, не говоря уже о взятках для тех, кто способствует осуществлению этого проекта. Основной недостаток: торговый центр в девяносто третьем департаменте — это горшочек меда, поставленный в нескольких метрах от осиного роя. Парни и их старшие братья, собравшись в группы по тридцать человек, нападают на маленьких старушек, делающих покупки, грабят магазины. Никакая фирма не согласится открыть там хоть крохотную лавочку, если тишиной и общественным спокойствием она будет обеспечена по минимуму. В этом случае нет ничего проще, чем подтасовать реальность. Предприниматели работают по бюджетной статье «Помощь продвижению культуры» или «Объединение за развитие пригородов», кто угодно может создать впечатление всеобщего участия в жизни районов, а управление этими фондами оставляется на попечение мэров. И снова те подмазывают — даже тех, кто порождает преступность и опасную обстановку, — с условием сохранения относительного спокойствия на время осуществления проекта.— Какова же связь?— Мы говорим о фиктивных бюджетных статьях, о коррупции ради простого открытия торгового центра или переизбрания — а представьте себе, что будет твориться, когда речь зайдет о том, чтобы связать Париж с тремя самыми густонаселенными департаментами Франции. Эта стройка породит океаны выгоды, а ваш уровень преступности — это песчинка, из-за которой все может застопориться. Если «авторитетов» с их бандами, как мы уже видели, можно купить, с убийствами все сложнее. Как я вам уже объяснил, невозможно оздоровить департамент за сроки, предоставленные планами Большого Парижа. Из этого неизбежно вытекает следующее: вас так или иначе скоро поставят перед необходимостью скрыть столько убийств, сколько будет возможно. Выбор падает на «невидимок». К несчастью, в их числе вы похоронили Камиллу Сультье. На Камиллу-то всем наплевать, а вот фамилия Сультье уже порождает проблему.— Однако результат опознания тела был отрицательным — во всяком случае, старая Марго цепляется за эту версию.— Я знаю, что вы сами в это не верите, Кост.— Важнее всего не то, во что я верю, а то, что могу объяснить. Люка очень серьезно отнесся к роли старшего брата — достаточно, чтобы лишить Камиллу воздуха. Согласно откровениям его матери, он хотел от Камиллы любви на грани инцеста. Я не видел его в морге — как он разворачивается, отказывается от той, кого считал своей сестренкой, оставляет ее гнить в дешевом гробу… Просто ради чести семьи?— Тем не менее Люка обратился к Симону, чтобы тот продолжил свое расследование, интересуясь исключительно этой молодой незнакомкой. Из ваших картотек исчезло как раз ее дело. Я же со своей стороны счел, что у этой истории слишком горький вкус, чтобы можно было проглотить ее, не задавая вопросов. Следуя подозрениям старого детектива, я принялся шерстить газеты и проверять известия о смертях не самых престижных людей. Ваших «невидимок».— Ваша прелестная стена.— Спасибо. Смерть в Сен-Сен-Дени — неудача одной из групп уголовной полиции девяносто третьего, вашей или капитана Жеврик, это обычная история. Мне достаточно следить за каждой, приведя свои контакты в боевую готовность, чтобы обнаружить пропажу из числа ваших дел целых семнадцати. Как если б покойников никогда не существовало. На моей стене — некрологи, которые я щедрее всего украсил. Вооружившись своими предположениями, я связался с лейтенантом Обеном. Мне не понадобилось особенно сильно давить на него — я узнаю́ души, мучимые угрызениями совести. Несколько часов спустя, превзойдя все мои надежды, он принес мне коробку с двадцатью тремя досье — теми, которые тщательно стер — в обмен на мое обещание, что он окажется замешан как можно меньше. Обен уточнил: и его команда.Кост попытался представить себе двойную жизнь своего друга, его ежедневную ложь и секреты.— И вот тогда, — продолжил Фарель, — я совершил ошибку, достойную начинающего. Я позвонил Сультье. С досье в руках и мыслью, что получу его свидетельство, я понесся сломя голову. Не особенно горжусь тем, что заманил его этой историей со стертыми жертвами и своим глубоким убеждением, что Камилла могла быть одной из них. Мы договорились о встрече, и…— И пока вы ждали того, кто так и не подошел, вас ограбили.— В общих чертах так оно и было. Еще мне сломали нос, но это не так важно. Как я и сказал, ошибка, достойная начинающего.— Подождите, получается, если ваше рассуждение верно, именно от Люка Сультье исходит распоряжение об эксгумации Камиллы? Черт, вы сами его читали?— Да. Не знаю, смягчают ли медицинские термины реальные факты, но, во всяком случае, они описывают их с тяжело переносимой точностью. А сразу после этого произошли все ваши фантастические убийства. Кулибали, Самой и Полен.— Трое тех, кто так или иначе разрушил жизнь Камиллы…Кост был ошеломлен. Он протянул руку и не останавливаясь осушил стакан Фареля.— Уничтожив данные об убийствах, вы разбудили монстра, — сделал вывод журналист.— По крайней мере, у вас есть зацепка, даже если она взята из документа, который вы никогда не сможете вынуть. У вас нет никакого реального доказательства, никакой компрометирующей фотографии, никакой нежелательной записи. Досье украли, и вся конкретика, что осталась, развешана на стене. Вы убеждаете меня, что легко устранить кого угодно, но люди, которых мы обсуждали, далеко не «кто угодно». Одним словом, у вас пустые карманы.— А у вас забрали дело в пользу тридцать шестого отдела. Хороши же мы оба — руки связаны, пасть заткнута… Что вы рассчитываете делать? Заявиться на набережную Орфевр и требовать аудиенции? Рассказать, что лейтенант Обен — паршивая овца и что вы знаете это со времени первого убийства? И что, по сути дела, вы можете быть замешаны в том же самом, утянув с собой свою маленькую команду?— Думаю, что мы давно переросли этап личных интересов, но меня беспокоит не это. Учитывая последствия этого бардака, я сомневаюсь, доживет ли Сультье до суда.— Вы хотите сказать, вживую?— Не знаю, может быть, я захожу слишком далеко…Фарель расхохотался, отчего Кост подскочил, бросив на него непонимающий взгляд.— Еще раз скажу: вы — настоящий полицейский, доверяющий вышестоящим и заточенный под то, чтобы верить, что подобная мерзость встречается только в киносценариях. В политике предполагается, что не существует ни одной мерзости, о которой можно было бы сказать, что она еще не совершалась. Ни одной. Прятать трупы, чтобы стало возможным создание Большого Парижа, — в вашем «коде девяносто три» не больше амбиций, чем в обычной операции с недвижимостью. Даже если он не имеет прецедента. Но государство не санкционирует эти обвинения. Будь у нас больше времени, я рассказал бы вам обо всех людях, у которых возникала дельная мысль умереть раньше, чем быть пойманным. Думать, что у Люка есть возможность не дожить до суда, — совсем не значит фантазировать.Журналист встал и повернулся к стене, где на бумаге было изложено то, что занимало его мысли.— Вы отстранены от должности, Кост, без команды и без оружия, — однако вы единственный, кто может пойти до конца. Приведите мне Люка Сультье, дайте ему рассказать мне свою историю, пока он не рассказал ее в другом месте. Это, несомненно, единственный шанс сделать так, чтобы вас услышали. Если он, конечно, захочет с нами разговаривать.— Так он с самого начала только этим и занимается — говорит с нами. Все эти его постановки специально для нас. Мы пытаемся утаить мертвых, а он подкидывает нам новых, сенсационных, которые выставляют нас неумехами. Все, что он хочет, — как раз говорить.Прибывшее на мобильник Фареля послание заставило вибрировать стаканы на столе. Марк внимательно прочел его, оставив Коста сидеть в глубине дивана, немного потерявшегося в своих мыслях.— Не знаю, имеет ли это какое-то отношение к нашему разговору, но вы недавно упоминали городок Поль-Вайан-Кутюрье в Бобиньи, так?— Да, это эпицентр моего расследования — точка соприкосновения Камиллы, Франка, Бебе и Жордана Полена.Журналист не сводил глаз с экрана. Кост забеспокоился.— Еще одно убийство?Журналист махнул телефоном в его сторону:— Нет. Бойня.Глава 58В то время как рассуждения Коста и Фареля все больше и больше приближали их к Люка, тот взял инициативу на себя и закончил миссию, в которую ввязался. Изнуренный и бодрствующий — одновременно и в той же мере. Неотступно стремящийся лишь к цели, которой хотел достичь. Еще немного. Ему нужно продержаться еще немного…Черный седан проурчал через весь Париж, а затем направился по бульвару на окраине. Пригласительный билет из бристольского картона[105] заставлял пальцы Сультье нервно сгибать прямоугольник, теперь принявший вид приплюснутого оригами, десять раз сложенный в одном направлении и десять — в другом. Рядом он увидел два знакомых холщовых мешка. Шофер начал свой монолог:— Опустошите свои карманы. Мобильник, кейс, личные документы, платежные средства…Люка ответил ему нейтральным, почти механическим голосом:— У меня при себе лишь приглашение.Успокоившись, что имеет дело с завсегдатаем, человек за рулем подумал, что разговаривать не нужно, и остаток пути проделал в молчании. Машина затормозила на неосвещенной парковке, у подножия башни, верхушка которой терялась в густом тумане. Недавно клуб пришел к выводу, что гостиницы, какими бы престижными они ни были, являются местами слишком посещаемыми и охваченными видеонаблюдением, и вот уже больше года как отдавал предпочтение уединенным частным домам или укромным квартирам.— Если у месье есть свои привычки в Доме, извещаю, что правила были адаптированы к новому адресу.— Что это означает?— Здание F, входная дверь в холл открыта, десятый этаж. Учитывая время суток, вы не должны ни с кем столкнуться, но из соображений безопасности наденьте маску только перед тем, как постучаться в дверь квартиры 106. Остальная часть правил остается неизменной.* * *В лифте, полностью исписанном оскорблениями и угрозами, Сультье проверил обойму своего оружия. Между восьмым и девятым этажом лифт явственно замедлил движение, затем свет сделался тусклым, а затем и вовсе погас. На десятом этаже обе двери автоматически открылись в полнейшую темноту, куда Люка вышел в черной маске на лице и с оружием в руке. За минуту и тридцать семь секунд он убил шесть человек.* * *В нескольких метрах мужчина в белой маске в качестве добросовестного хозяина церемонии беспокоился о судьбе той, что уже добрых четверть часа орала в задней комнате. Дурное обращение допускалось, даже могло являться частью запросов некоторых гостей. Материал мог быть испорчен до определенного предела, но уничтожать его было категорически запрещено. Один раз такое случилось, и последствия едва не подорвали основы организации. Несмотря на величину квартиры, жалобам этой дуры удалось охладить атмосферу, и ее товарки бо́льшую часть времени обменивались вопросительными взглядами, а не уделяли внимание остальным трем членам клуба. Месье Лояль сделал погромче музыку и, чтобы оживить вечеринку, выложил на низкий столик в гостиной металлическую коробку, в которой был десяток граммов кокаина. За своими заботами он не слышал, как прозвучали три сухих удара, и был немного удивлен, увидев, как цербер, охраняющий вход, пятится назад, заслоняя своей мощной фигурой мужчину, глубоко вставившего ствол своего пистолета ему в глотку.Оглушительный звук выстрела — и задняя часть черепа со скоростью мысли поднялась подобно крышке люка, позволяя увидеть часть мозга и белую маску, которую перечеркнула красная полоса. Только встав во весь рост, месье Лояль смог увидеть тонкий силуэт Люка. Зажав пистолет в пальцах сильнее некуда, так что побелели фаланги, тот снова выстрелил; пуля застряла в горле администратора. Он упал на колени, пытаясь произнести что-то жалобное сквозь бульканье крови, которая начала душить его, и, выхаркнув алый сноп, упал на спину в причудливой позе танцора лимбо[106].В то же самое время раздались вопли трех перепуганных молодых девушек. Двоим мужчинам в масках, ссутулившимся на роскошной кушетке, так что брюхо у каждого вываливалось из кальсон, автоматически удалось принять одинаковую тактику, воспользовавшись своими спутницами как щитом. Третий, еще на ногах и не совсем понявший, что происходило в течение последних восьми секунд, еще держал в руке бокал шампанского. Пуля из «Люгера P08» вылетела со скоростью 1260 километров в час из нарезного ствола, который сообщил ей вращение в 3333 оборота в секунду. Сперва она разбила стекло, как минимум один раз повернувшись вокруг своей оси в шампанском, затем разбила вторую стенку бокала и закончила свой полет в сердце, которое запульсировало декрещендо[107], делая последние толчки.* * *В дальней спальне мужчина, самым смешным образом пытавшийся спрятаться под одеялом, обнаружив, что из комнаты на десятом этаже нет аварийного выхода, совершенно ясно различил три пистолетных выстрела. Потом послышались два других резких звука, поставивших последнюю точку в судьбе последних гостей салона. Сильным ударом ноги Люка открыл дверь. В глубине спальни съежилась еще одна Камилла — перепуганная, с голубыми глазами и опухшей губой, она пыталась натянуть испачканные кровью трусы. Вдоль ее бедер текла струйка мочи. Поняв, что мужчина не будет в нее стрелять, она уставилась разоблачающим взглядом на скомканное покрывало, дрожавшее как живое. Люка наставил пистолет в указанном направлении, решившись сделать последний выстрел. Молодая девушка что-то жалобно пробормотала, но из-за поврежденного рта у нее получилось совсем неразборчиво. Будто раненое животное, она на четвереньках приблизилась к Люка — с губ ее стекала кровь — и, схватившись за его штанину, с трудом поднялась на шатающиеся ноги. Рука ласковым движением потянулась к его вытянутой руке. Девушка схватила пистолет. Люка позволил ей это сделать. «С таким же успехом она может убить и меня», — подумал он. Ему этого даже хотелось бы. Она наугад выстрелила в того, кто был под одеялом, — столько раз, сколько позволила обойма, и даже сверх того, под конец нажимая на ставший безобидным спуск, отзывающийся металлическим щелчком. Одеяло сотряслось, украсилось мелкими хлопковыми облачками, а затем неподвижно замерло. Девушка отдала пистолет. Люка извлек обойму, которая упала на пол, и вставил другую, заполненную по максимуму. Затем подошел и широким движением поднял одеяло. Под ним оказался голый мужчина, прижимающий окровавленную руку ко рту, сдерживая стоны; он уставился на Люка стеклянным ошеломленным взглядом быка на бойне. Сультье в упор выстрелил в каждый глаз и снова закрыл убитого одеялом. Затем взял девушку под руку, и вместе они шаг за шагом пересекли коридор, ведущий в гостиную. Люка положил ее на широкую софу в теперь уже пустой комнате — если, конечно, не считать пяти тел, усеявших пол. Обыскал тело мужчины в белой маске и нашел в заднем кармане единственный мобильник, который был разрешен при его жизни. Поднялся, а затем присел на корточки перед девушкой и взял ее руки в свои.— Через минуту вызовешь полицейских. Ты ведь хочешь это сделать для меня?Она не ответила. Просто, посмотрев на него, положила голову ему на плечо. За минуту и тридцать семь секунд, что длился штурм, это заняло у Люка больше всего времени. На несколько мгновений, закрыв глаза и чувствуя тепло ее обезображенного лица у своей шеи, брат представил себе, что с ним сестра. Он расплакался, а она нежно погладила его по затылку, шепча «тихо-тихо», а он чувствовал ее дыхание, летящее прямо в его потерянную душу.* * *Люка открыл переднюю дверь черного седана и просунул в салон верхнюю часть туловища. Затем освободил ремень безопасности, схватил за волосы шофера, мягко вывалившегося из машины на холодный асфальт, занял его место и тронулся прочь на первой скорости. Через несколько метров Сультье поймал себя на нелепой мысли, что предпочел бы нервность машины из проката. Еще через полчаса он уже возвращался в особняк.Глава 59В такси Кост вспоминал самые последние слова, которыми обменялся с Фарелем. У журналиста не имелось машины — он считал, что при своей профессии не может пропустить сенсационную новость, торча в пробках. Естественно, Марк предложил полицейскому подвезти его на скутере. Может быть, Кост и вошел во вкус по части постановочных эффектов, но он отклонил предложение, не в силах представить себе, как подъедет к особняку семьи Сультье на тарахтящем мопеде. В каске на голове и беззащитный, будто кролик, пересекающий дорогу, капитан не смог бы заставить свой разум свободно оперировать фактами, перемещать сведения, пытаясь правильно сложить их вместе. Он, конечно, не заметил бы машину, следующую за ними, — нечто вроде безобразного пикапа, который больше походил на баржу, чем на автомобиль.Кост тоже несколько раз прочел сообщение, полученное на мобильник Фареля. Было чем разжечь страсти в редакции и поставить на ноги маленькую сплоченную армию журналистов. Упоминающийся там адрес вернул его на несколько дней назад. Они с Матиасом тогда находились в городке Поль-Вайан-Кутюрье, в квартире на десятом этаже — безупречном свидетельстве, напророчившем то, что сегодня понравилось бы ему еще меньше случившегося в действительности. «Ты же видишь: как ни крути, вырисовывается одно из самых паршивых дел в моей карьере», — с упреком заметил тогда Кост, который и вообразить не мог, насколько это верно. Если б его друг знал о последствиях, сказал бы он ему тогда? Доверил бы ему секрет, который гнил у него внутри, а иногда мешал выдерживать посторонние взгляды?До ухода полицейского Фарель нашел кое-какую информацию и сделал из нее вывод, что, несмотря на ту же географическую зону, у них с Люка Сультье совершенно противоположные способы действий.— На месте уже немало народа. Наверняка пришли еще до полицейских и журналистов. Шесть уже имеющихся трупов плюс тип, найденный мертвым на парковке у дома F в Поль-Вайян-Кутюрье, но это еще следует увязать с нынешним делом. Все убиты из огнестрельного оружия, модель которого остается уточнить. Мужчины лет около пятидесяти — и, любопытная деталь, на всех них карнавальные маски. Четверо найдены в нижнем белье.Журналист выдвинул первую версию о гей-вечеринке и убийстве на почве ненависти, но Коста она не устроила.— Нет, я уверен, что там были девушки, спутницы… просто их пощадили. Личности жертв установлены?— При телах не было обнаружено никаких документов, за исключением четырех пригласительных билетов с сегодняшней датой, найденных в четырех разных пиджаках. Без сомнения, приглашения на эту скромную вечеринку. Ничего постановочного, просто исполнение правил без прикрас и сюрпризов. Вы понимаете, что те, кто участвует в такого рода вечеринках, редко являются простыми служащими. Если — как вы, возможно, подумали — это дело Люка, то уверяю, что отправить его под суд безо всяких заминок будет крайне трудно.— Возможно, мы и облажались с предположением, что у него не было никакого желания доходить до такого. Может быть, мы только что присутствовали при финале…Осталось еще темное место, которое Фарелю по-прежнему было непонятно.— С другой стороны, судя по тому, что известно о Люка, три убийства были совершены из мести. Какова их связь с этой развратной вечеринкой?Связь между оргией и молодой девушкой, которая продается за наркотики? Это для Коста было более или менее ясно.За несколько сотен метров до того, как заехать на территорию, он обратился к таксисту:— Мне нужно, чтобы вы оказали мне услугу.Привыкший, само собой, к странным запросам ночных клиентов, тот повел себя категорично:— Я веду машину — и это все, что я делаю.Кост же был предельно вежлив и любезен.— Начну сначала. Капитан Кост, уголовная полиция, и мне действительно нужно, чтобы вы оказали мне услугу.— Могу я увидеть ваше удостоверение?«Которое вместе с моим служебным оружием все еще находится в офисе отдела внутренних расследований», — подумал Кост и положил на переднее пассажирское место купюру в пятьдесят евро.— Ладно, я не полицейский, мне просто нужно знать, следует ли кто-то за нами.— «Рено Твинго»?— Нет, две машины еще дальше.— Тогда «Вольво»?— Возможно… я не разбираюсь в машинах… Хорошо, слушайте: вы сейчас проедете на красный свет, ладно? Посмотрим на его реакцию.— За пятьдесят евро? Вы бредите — я не хочу потерять лицензию из-за ваших грязных историй!Таково уж его везение: попасть в машину к единственному честному таксисту столицы… Капитан порылся в портфеле, но без особого результата.— Согласен, согласен; тогда на кольцевой на съезде на боковую вы сделаете вид, будто направляетесь к последнему выезду, и сделаете еще один круг. Если она последует за нами, то либо заблудилась, либо преследует.Шофер обернулся к нему, перестав смотреть на дорогу:— Вы что, действительно полицейский?— Я и расшибаюсь тут в лепешку, чтобы вам это объяснить.Выехав на кольцевую с дороги из Ле-Лила, такси начало первый круг, включив правый поворотник. На последнем съезде шофер немного замедлился и, пока микроавтобус приближался, разогнался и пошел на второй круг. В зеркале заднего вида «Вольво» немного неожиданно съехал с кольцевой, направляясь по стрелке к выходу.— Вы что, параноик? — чуть заметно усмехнулся таксист.— Возможно. Теперь на боковую дорогу до Сен-Клу, спасибо.Чуть успокоившись, Кост позволил загипнотизировать себя уличным фонарям, проносящимся мимо через равные промежутки времени, будто доброжелательные циклопы, внимательно наблюдающие за его ночной гонкой. Он представил себе Франка Самоя, официального бойфренда Камиллы, не слишком ревнивого, когда речь шла о том, чтобы одолжить подружку за наркотики. Жордана Полена, одного из первых, кто воспользовался этим, затем Бебе Кулибали, нанявшего ее на работу и взявшего дело в свои руки, без сомнений, спустив ее в подвал номер 55, чтобы затем поднять на несколько этажей, на более организованные вечеринки.После этого — учитывая содержимое рапорта о вскрытии — Камилла, должно быть, попала на плохого клиента. Может быть, их было даже несколько. Однако Коста смущало другое. Лишь десять этажей отделяли подвал номер 55 от квартиры — места преступления. Десять этажей от подвала мелкого жулика до квартиры с оргией. Чтобы устроить такие свидания, необходима скрытность. Но тогда возникали два вопроса: как сын Сультье узнал дату вечеринки и каким образом он раздобыл адрес?Подъехав к решетке особняка, Кост подумал, представлял ли себе Люка на заре своего проекта количество работы, которую нужно выполнить. Были те, кто увлек Камиллу в пропасть. Те, кто, когда она уже была на дне, злоупотребили ею, и те, кто тайком ее похоронил. Словно однажды утром мерзавцы всего мира сговорились, чтобы уничтожить ее.— Притормозите здесь, дальше я пройду пешком.Глава 60Преодолев сотню метров, отделяющих содержащуюся в образцовом порядке дорогу от особняка, Кост успел выкурить сигарету. Ночь окутывала все непроглядным мраком, и он шел вслепую, ориентируясь в основном по огням здания, освещенного, несмотря на поздний час. Войдя в главный двор, прошел мимо изысканного черного седана, одна из дверец которого была открыта. Поднявшись по четырем ступенькам крыльца, поднес руку к правому бедру. Косту, без сомнения, понадобилось бы гораздо больше времени, чем несколько часов, чтобы забыть, что на поясе у него нет оружия.Входная дверь была приоткрыта, вестибюль и коридор за ним освещены. Капитан попробовал вспомнить расположение комнат, но напрасно.— Здравствуйте, месье Кост.Удивленный, он снова разозлился своему рефлексу, начав совершать бесполезное движение по направлению к по-прежнему отсутствующему пистолету. И вид знакомого лица не успокоил его.— Здравствуйте, Брис.Он принялся разглядывать его, спрашивая себя, какой уровень доверия подойдет единственному слуге этого дома. Стоя в нескольких метрах от него, Виктор успокаивающим жестом поднял в его направлении руку с растопыренными пальцами; должно быть, он сделал это с чрезмерной яростью.— Не убегайте, не кричите, только отвечайте на мои вопросы, спокойно. Где Люка?— Соблаговолите следовать за мной, месье.Задержание преступника в логове крупной буржуазии не имело ничего общего с тем, к чему он привык.После нескольких поворотов по густому ковру капитан был приглашен в маленькую гостиную — последнюю комнату, еще заставленную кричащими украшениями и завешенную старыми полотнами. Если б он руководствовался одним своим чувством направления, то двинулся бы в противоположную сторону и оказался бы недалеко от французского сада.— Добрый вечер, капитан.Со спины Кост узнал серебристые волосы Марго Сультье. Быстрым движением руки женщина повернула свое кресло к нему и явила его взору улыбающееся лицо.— Не кажется ли вам, что для визита вежливости немного поздновато? — спросила она.— Тогда, готов спорить, в нем нет ничего от вежливости.Капитан сделал паузу, не зная, как объяснить причину своего появления. Особенно не зная реакцию пожилой дамы.— Я хотел бы поговорить с Люка.— Прошу вас, присаживайтесь рядом.— Мадам, боюсь, что ситуация не позволяет мне…Пистолет «Люгер P08» запечатлел ледяной поцелуй на его затылке. Брис повторил приглашение, и Кост больше не нашел никаких причин отказываться от него. Его спину покрыла тонкая горячая пленка пота. Он постарался, чтобы взгляд, брошенный на хозяйку дома, был как можно более спокойным.— Я удивлена, капитан. Вашей уверенности и вашему хладнокровию. Другие на вашем месте уже умоляли бы…— Что я вам могу сказать такого, чего вы еще не знаете? Что я не один, что я предупредил свою команду, — или напомнить, что убийство полицейского никогда не было конструктивным решением?— Вы ничем не рискуете, мой дорогой. В первую очередь потому, что я вас ценю. Да и потому, что я в самом деле прошу вас всего лишь несколько минут посидеть со мной…Она подняла глаза на Бриса, который за спиной Коста ответил ей отрицательным движением головы.— И, наконец, потому, что вы не вооружены. Прийти арестовывать преступника с руками в карманах — это что, метод работы в девяносто третьем?— Преступника? Вы знаете что-то такое, что неизвестно мне?— Вы ничего не знаете, дитя мое. Вы — полицейский, и у вас, как говорят, есть чутье. Я же мать, что бы об этом ни говорили мои дети, и мое чутье стоит вашего.— А поточнее?— Люка я потеряла уже давно. В первый раз с отъездом его брата и снова с исчезновением Камиллы. А еще раньше я потеряла столько, что у моего сердца больше нет сил страдать.Ею завладели воспоминания, и она продолжила тоном рассказчика:— Сердце, однако, у меня было, это бесспорно. Я любила своего мужа так глубоко, что мне было невыносимо смотреть, как его гложет рак. Слышать, как он стонет от боли ночи напролет, как если б еще при жизни стал призраком этого особняка. И вот я решилась помочь ему. Из любви, Кост, я помогла ему уйти. Я подумала, что Гаэль, мой старший сын, сможет понять мой поступок, даже поддержать меня и пережить горе вместе со мной, но я ошибалась. В его глазах я стала единственной виновницей, будто никакого рака и не существовало. Для Гаэля жизнь здесь стала невыносима, и он сбежал, дав два обещания. Первое — забыть меня навсегда, второе — ничего не говорить своему младшему брату. Разумеется, эта милость была оказана не мне, а Люка. И вот я стала той пожилой дамой, которую вы сейчас видите, чахнущей в своем кресле на колесах и неспособной самостоятельно передвигаться по дому, подниматься по лестнице и выходить в сад. Но вместе с тем я же не ослепла.Неуверенным движением мадам Сультье протянула руку через стол, с трудом захватывая ручку фарфорового чайника, из-под крышки которого вырвалось немного пара. Кост заметил рядом коробочку для таблеток, несколько открытых упаковок и две пустые алюминиевые упаковки, в которых уже не было лекарства.— Немного чаю, капитан?Несмотря на то что пистолет продолжал нажимать ему на затылок, он рискнул отказаться.— Предпочитаю снотворному кофе с сахаром.Марго рассмеялась, и Кост был ей благодарен за это.— Не бойтесь, пейте.Он поднес чашку к губам и взял в рот глоток обжигающе горячего напитка.— Вот видите, вас не сразил сон… Так на чем я остановилась?Чтобы иметь возможность ответить, ему пришлось сглотнуть.— Вы говорили мне, что от вас не укрылись некоторые вещи.— Это верно. Однако, полагаю, он никогда и не пытался их скрыть. Хотя моя личная аптечка не уступает аптечке психиатрической клиники, его регулярные посещения были очевидны. А также исчезновение коллекционного пистолета, немецкого, название которого я все время забываю.— Тот, который приставлен к моей голове?— Точно. Решительно, вы умный человек… Брис, покажете?Сначала ему показалось, что тот поставлен в тупик, но мастер на все руки оказался послушным и грамотно продемонстрировал ему оружие.— «Люгер P-ноль восемь», — сделал вывод полицейский, прежде чем оружие вернулось на прежнее место.— И в самом деле, это название что-то говорит мне: вы отличный профессионал, мой друг. Мне так жаль…Снова предложив ему отпить глоток горячего чая, она продолжила:— Итак, я беспокоилась из-за всех этих событий, не связанных друг с другом, но достаточно тревожных. Затем от друзей своего покойного мужа, а еще наведя справки в различных местах, я узнала, что было замечено длительное отсутствие Люка. Вообразите себе, он больше месяца не показывался в Министерстве финансов. Когда он начал пользоваться старым «Лендровером», стоящим в гараже, и когда исчезли ключи от нашего сельского дома, мне стало ясно, что Люка что-то задумал. Остальные подсказки я вычитала из газет.— И вы ничего не сделали?— Исчез Симон Бекрич, наш частный детектив. И что, по-вашему, мне стоило сделать? Противостоять своему сыну на своих стеклянных ногах? Попросить Бриса запереть его на чердаке? Позвонить в полицию? Ради своей семьи я оставила приемную дочь в яме без… безымянной, это точно. И вы думаете, что я стала бы рисковать чем бы то ни было из-за смерти каких-то отбросов общества?Подбородком Кост указал на усеивающие стол коробки и упаковки из-под лекарств.— Итак, вы позволили ему дойти до конца, а затем и ему тоже помогли уйти?— Пусть это и не рак, но Люка в любом случае остается больным. Для своей защиты, несмотря на то что она мало для меня значит, я не нуждаюсь ни в ком.С полуулыбкой, будто приклеенной к губам, мадам Сультье во второй раз обратила взгляд на Бриса.— Не будете ли вы так любезны перестать угрожать нашему гостю и положить этот пистолет на стол?Тот выполнил приказание. Кост без особой спешки схватил пистолет, вынул обойму, которую положил в карман, проверил, нет ли патрона в стволе, и положил пистолет на то же самое место.— Я могу идти к нему?Мадам Сультье посмотрела на часы.— Несомненно. Брис вас проводит.* * *Они бесшумно поднялись по центральной лестнице. Дверь была приоткрыта. На кровати, на безукоризненно расправленных покрывалах, лежал молодой мужчина: ноги соединены, руки вытянуты вдоль тела, голова положена на подушку в пятнах рвоты.С Люка Виктор встретился в первый раз.Видимо, в левой руке он держал пригласительный билет, затем непроизвольно выпустил его, и тот остался прислоненным к бедру. Кост встал на колени у кровати и с помощью уголка простыни осторожно взял его. Выгравированная надпись содержала сегодняшнюю дату. Люка был не только хорошо осведомлен. Он был приглашен.* * *Как это часто бывает, чернота человеческих поступков не читается по лицу — и лицо Сультье, еще детское, теперь казалось отдохнувшим, безобидным. Он ушел, унеся с собой часть истории, которую Кост мог лишь пытаться угадать. Могло ли произойти так, что он встретил Камиллу на одной из вечеринок? Могло ли так случиться, что благодаря маскам произошло непоправимое? Невыносимое чувство вины, заглушить которое оказалось способно только самоубийство в этом доме, где у него под рукой было все, чтобы свести счеты с жизнью.* * *Люка ушел, не осмелясь противостоять самому себе, не ответив на мучившие его вопросы. Любил ли Люка Камиллу больше, чем положено брату? Конечно, его мысли не покидал последний вопрос: если Бог, ко всеобщему счастью, существует, может ли Он послать его прямо к Камилле — там, в другом мире?В тот вечер знал ли ты, кто был под маской?Кост поискал его пульс. Три пальца на боковую сторону шеи. Он почувствовал лишь прикосновение кожи, которая становилась все холоднее, погасил свет и спустился по лестнице, позволив провожатому вести.Когда капитан вернулся в маленькую гостиную, Марго Сультье заканчивала свой чай, устремив глаза в пустоту жизни, которая заканчивалась так плохо. При виде него она спохватилась:— Должна ли я ждать шумного прибытия сил полиции?— Они приедут, когда вы им позвоните. Я же этим вечером не на службе.С этими словами Кост оставил пожилую даму в кресле на колесах наедине со своими демонами в особняке — слишком большом и слишком пустом.* * *Оказавшись перед полуоткрытой решеткой, он позволил себе насладиться холодком раннего утра, ощутить у себя на лице застенчивое тепло поднимающегося солнца и, оставив позади особняк, потеряться в утреннем тумане. Под серой крышей капитан оставлял человека, которого ему никак не получалось назвать монстром, человека, который сам себя наказал за то, что не сумел защитить ту, кого любил. Косту было бы без толку утверждать обратное: в глубине души он разделял часть его темной стороны.Рядом затормозил старый микроавтобус. Ронан толчком руки открыл переднюю пассажирскую дверцу.— Ну как, закончил со всей этой ерундой, Виктор? Можно возвращаться?— Ага. Закончил. Чья эта развалина?— Одолжил у Карла, мужа Йоханны. Ну и вкус у людей бывает, тебе не кажется? Микроавтобус «Вольво»? Никогда не водил ничего настолько медленного, но если б я взял одну из служебных машин, ты узнал бы меня и прострелил бы мне шины.— У меня нет пистолета.— Вот об этом и стоит поговорить. Садись, а то здесь холодновато.Ронан снова включил печку, выдохнувшую холодный воздух, два раза постучал по приборной панели — похоже, машина именно так и работала, — после чего аппарат выдал немного теплого воздуха.— Где Сэм?— За компьютером, отслеживает твой мобильник — ведь ты подверг себя опасности, не взяв нас в игру.— Как давно?— Как давно за тобой следят? С тех пор как ты решил совершить прогулку в Анси прямо в разгар дела об убийстве.— Это понятно.— А если тебе понятно — ты собираешься хоть немного объяснить мне?— Найди мне бистро, открытое в полшестого утра, и я тебе расскажу. Где Йоханна?— Она мне нравится. Кстати, хотела прийти… Я оставил ее укладывать мальчишек, сказав, что собираюсь заправить машину. Вот бы никогда не подумал… Двое сыновей, муж и работа всю неделю. Слишком много, чтобы пожертвовать всем этим ради таких неудачников, как мы, да?Кост скорчил недовольную гримасу.— Она будет в ярости.Ронан шумно рассмеялся:— Черт, и не говори!Глава 61В оружейке уголовной полиции на первом этаже дома 36 на набережной Орфевр Кост получил назад свой пистолет, наручники и полицейское удостоверение, чувствуя себя будто снова одет. Его увольнительная оказалась короче, чем предполагалось, чему он был обязан благоприятному упрощению фактов, которые другие могли бы назвать формальным выкуриванием.* * *Ведущий последних известий с утренним беспорядком на голове и помятым лицом, восседающий на фоне слишком освещенного задника, назвал Люка Сультье человеком, эмоционально ослабленным исчезновением своей приемной сестры, из-за коей все время переживал. Случайно наткнувшись на маргиналов, он взялся за тех, кого считал ответственными за ее исчезновение.Что не особенно удивило — позорная кончина облаченных в нижнее белье практикующего адвоката, комиссара полиции, руководителя фирмы по строительству и общественным работам и государственного советника была быстро предана молчанию. Молчание, установившееся вокруг Люка, было благословением для многих. Даже если б он остался в живых, имело бы это хоть какие-то последствия? Некоторые социальные группы находятся слишком высоко, чтобы правосудие могло поиграть в альпиниста, пытаясь добраться до них.* * *Утром в Бобиньи девятнадцатилетний юноша выразил свое недовольство окончательным отчислением его младшего брата из колледжа Жана-Пьера Тимбо. Взяв бутылку соляной кислоты, которая обычно используется, чтобы растворять горные породы или очищать металл, он облил учительницу, от которой исходило решение. Она буквально расплавилась перед зданием школы; никто не успел даже пошевелиться. В Сети уже появились видеозаписи, собрав больше десяти тысяч просмотров. Гнусное дело, как нельзя лучше подходящее, чтобы вызвать группу Коста на место преступления. Все наконец вернулось в нормальную колею.— Сэм, займешься тем, что поищешь записи видеонаблюдения и поднимешь IP-адреса всех блогеров, выложивших в сеть видео с нападением. Ронан и Йоханна, вы опрашиваете всех по соседству — улица и коллеж — в поисках возможных свидетелей. А я прогуляюсь в больницу Жана Вердье.Сэм забеспокоился:— К изголовью жертвы? Нет, ты сейчас зарядишься сочувствием, как батарейка, и когда переполнишься им, заставишь нас вкалывать круглые сутки.В разговор вступила Де Риттер:— А что, разве будет лучше видеть, как он вкалывает один в своем углу?Кост воспользовался этим, чтобы официально объявить об очевидном:— Имеешь причину заиметь свой. Напротив меня пустой кабинет, и у тебя будет время разложить там свои вещи. Наконец сможешь развесить повсюду фотографии своих детишек.Йоханна перевела взгляд с одного лица на другое — все улыбались.— Серьезно?Она была услышана. Стала частью чего-то. Вошла в группу. Они за нее, она за них. Сэм обратился к Ронану:— Думаешь, будет хныкать?— Вероятно. Девчонки так часто поступают.Йоханна встрепенулась:— Что, я уже девчонка?— Вообще не понимаю, о чем ты.За этим последовало три объятия и три «добро пожаловать».Кост снова получил группу.* * *Оставшись один, он направился к кофемашине. Много раз нажал на клавишу добавки сахара в отместку за все время, когда был лишен этого, и в результате получил какой-то колумбийский сироп, пить который было невозможно. В любом случае врать самому себе не имело никакого смысла. Ему всего лишь очень хотелось сказать «привет» Камилле — лицу, потерявшемуся среди других исчезнувших на розыскной афише.За спиной раздался голос начальника полиции М. С. Дамиани, отвлекший капитана от размышлений:— Как у вас дела?— Я уходил не очень надолго.— А как ваше дело?— Молодая учительница, облитая кислотой? Первые соображения направляют нас к брату мальчишки, отчисленного из колледжа. Набираем свидетельские показания и изучаем видеозаписи, прежде чем пойти и прижать его во второй половине дня.— А Де Риттер? Вы приняли решение?— Это хороший член группы. Вначале она немного кусалась, но парни ее приняли. И потом, у меня такое впечатление, что в ее присутствии они перестают быть придурками. Я — так уж точно.— У вас хорошая команда, Кост. Ваше возвращение в отделение немного скоропалительно — так что воспользуйтесь этим, чтобы сделать день продуктивным. Дайте Ронану впиться зубами в это дело — у меня есть идея в скором времени присвоить ему звание капитана. Пришло ему время учиться самому руководить группой.— Вы забираете у меня лейтенанта Скалья?— Не сию минуту, Виктор, не сию минуту. Вы знаете, что такое карьера в полиции, — влиться в стаю, а затем покинуть ее, чтобы влиться в другую. В этой связи контракт Мальбера не был возобновлен.Кост повернулся к Камилле:— Мне так и не удалось выяснить, участвовали ли во всем этом вы, Мари-Шарлотт.— О чем вы таком говорите?— Тогда буду не таким деликатным. Вы когда-нибудь слышали про «код девяносто три»?Слишком поздно для нее. Слишком поздно, чтобы притворяться защитником морали, слишком поздно, чтобы рисковать продвижением по службе и пенсией, чего ей, благодаря настоящей эквилибристике, до сих пор удавалось избегать.— Нет, никогда. И вы тоже, Кост.Она вышла из комнаты отдыха и, не оборачиваясь, приказала:— Найдите себе занятие.* * *Меньше чем через час Кост проверял, как выглядит, глядя на свое отражение в одном из стекол кафе. Он поправил куртку и попытался пригладить вихор цвета «соль с перцем», нагло торчащий в сторону. Хотелось бы произвести хорошее впечатление, хотя такие упражнения ему уже давно были не свойственны.— Больше не собираетесь убегать?Ногой Кост отодвинул стул, стоящий напротив, приглашая Леа присаживаться.— Не думаю, что у меня есть другие планы.Леа уселась и, ничего не добавив, схватила его за руку. Виктор почувствовал, что она сжимает ее сильнее, чем в прошлый раз, когда осмелилась на такой же поступок. Она больше не позволит ему сбежать, и его это устраивало.

ЭпилогСлужащий, занимающийся зелеными насаждениями кладбища Тье, устроил себе перерыв. Он поставил грабли с задней стороны урны на колесах и устроился на скамейке. Вырвав лист папиросной бумаги, зажал его между пальцами и насыпал табака. Он чувствовал себя немного виноватым, так как меньше часа назад уже делал перерыв, но одновременно интригующее и трогательное зрелище, при котором он присутствовал, побудило его рискнуть и, возможно, получить нагоняй.В абсолютном спокойствии этого места бесшумно двигалась процессия из двенадцати машин, все одинакового темного цвета, с одним и тем же золоченым значком. Когда последняя въехала в ворота кладбища, из первой уже выгрузили букет цветов. Белые лилии.За несколько часов все четыре тысячи могил украсились четырьмя тысячами букетов — в первый раз участок неимущих, безымянных и забытых являл собой непривычное зрелище цветения.Из всех букетов лилий, подумал бы Люка, один точно будет на том месте, где он желал бы.Оливье Норек

МЁРТВАЯ ВОДА(роман)

Посвящается Бабетте, Янну, Коринне, Джейми и Стефану.Раненым, возродившимся, живым

Амандине[108], деве вод

Во время задержания наркодилера капитан парижской полиции Ноэми Шастен получает пулю в лицо. Жизнь, любовь, карьера — все катится к чертям, ну а дальше «неприглядного» служащего и вовсе отсылают с глаз долой — за семьсот километров от Парижа, в деревеньку на берегу озера Авалон, в самую глушь, где никогда ничего не происходит. Ноэми предстоит изучить обстановку и принять решение о ликвидации полицейского отделения. Однако ситуация резко меняется, когда после шторма деревенский рыбак вытаскивает из озера небольшую пластиковую бочку с ужасным содержимым. Эксперты приходят к выводу, что найденные в бочке кости принадлежат ребенку. След ведет в прошлое, к событиям, происходившим четверть века назад, когда при пуске гидростанции старая деревня была затоплена. Именно тогда пропали трое детей — Алекс, Сирил и Эльза. Возможно, жуткая находка связана с кем-то из пропавших. Но если так, то что же случилось много лет назад и где еще двое пропавших?..

ПрологАвтомобиль на полной скорости мчался по парижским улицам, а двое парней на заднем сиденье остервенело пытались заставить ее выпустить из рук оружие. Повсюду кровь. Слишком много крови. И это лицо… О господи, это лицо! Точно из мясорубки… То тут, то там проступившие наружу, изрезанные сосуды, больше никуда не ведущие и непрерывно фонтанирующие красным. И эта изодранная почти в клочья и застывшая в гримасе боли правая щека.— Вашу мать, я не хочу словить шальную пулю! — проорал водитель. — Да отнимите же у нее ствол!Они проскочили на красный. Неизвестно откуда вылетевшая на перекресток легковушка не успела затормозить и под отчаянный визг покрышек снесла им правое крыло.Двое на заднем сиденье еще яростнее ухватились за ее пальцы. Пытаясь разогнуть их, разжать. Тщетно. Сведенная судорогой ладонь стискивала рукоять пистолета. На каждом повороте и при малейшем толчке лежащий на спусковом крючке палец угрожал выпустить девятимиллиметровую пулю в свободный полет.— Невозможно, она будто каменная!Вцепившись в руль, водитель попеременно то следил за потоком машин на улице, то бросал взгляд на творившийся у него за спиной бардак. Избежать столкновения. Не дать продырявить свою шкуру.— У нее судорога. Отогните ей большой палец!Первый крепко ухватился за ствол пистолета, второй с такой силой дернул за большой палец, что вывихнул его.Оружие наконец упало и звякнуло об пол.Это был шквал боли и ужаса, но она не сводила с них взгляда. Парализованная, но остающаяся в сознании. Ее левый глаз был устремлен на них, а правый залит кровью.В салоне автомобиля восстановилось спокойствие, и трое санитаров вновь сосредоточились на своем задании.Спасти полицейского.

Часть I. Прямо в лицоГлава 1На 16 минут раньше5:59. Полицейские в штатском ждали перед дверью квартиры 22 на плохо освещенном третьем этаже какой-то развалюхи в предместье. По закону задержание разрешается с шести часов утра. Минутой раньше — и несоблюдение правил может завалить все расследование. На всякий случай члены бригады по борьбе с оборотом наркотиков приготовили винтовку и электрошокеры. На лестничной площадке установили опоры штурмового гидравлического тарана, способного разнести дверь на куски. С каждой секундой тревожное возбуждение нарастало. Стояла гнетущая тишина, которую нарушали только вызванные нетерпеливыми движениями случайные шорохи.Они проверяли боеприпасы. Поплотнее затягивали лямки пуленепробиваемых жилетов. Мысленно освежали в памяти план проникновения и распечатанный накануне чертеж этого социального жилья. Коридор, гостиная, слева спальня, справа кухня. Ванная комната в глубине квартиры. Четыре окна. По словам консьержки, собаки нет.5:59. Последние недели довели фликов до изнеможения. Гнусный отморозок Сохан мешал кокс с героином, что подсаживало клиентов с первой же дозы. Руки Сохана были обагрены кровью многочисленных конкурентов. Этого вооруженного до зубов дилера непременно следовало завалить. Для общей пользы. Убрать отбросы, как это делают мусорщики.5:59. Через минуту начнутся грохот и крики. Извержение жестокости и адреналина. Сохан так просто не дастся, это понимали все.5:59. Глаз тайфуна. Невероятное спокойствие.Капитан Ноэми Шастен заняла позицию на первой линии. Как всегда. Командир группы — это не пустой звук.5:59 и 58 секунд. Она сжала пистолет в потных ладонях.6:00. На гидравлический таран подали давление в десять бар. Дверное полотно робко хрустнуло и тут же разлетелось на куски. Перед ними был коридор, черный, как бездна или дурной сон. Проникнув в квартиру, Ноэми нащупала выключатель и нажала на него пальцем. Лампочка загорелась и сразу лопнула. Какое-то мгновение, прежде чем помещение вновь погрузилось в темноту, нить накала еще светилась.Ноэми бросилась в сторону спальни. Закрепленный на стволе ее оружия фонарик выхватил из мрака очертания квартиры. Коридор узкий: двоим рядом не пройти. Возбужденная присутствием выстроившейся цепочкой у нее за спиной команды, уверенная в своей непобедимости, поскольку у нее на плече лежала рука Адриэля, которому она доверяла, да попросту ее мужчины уже два года, — она двинулась вперед.Удар ногой в дверь спальни. И одновременно яркая вспышка. Теперь Ноэми уже ничего не видела, даже стоящего в кровати на коленях совершенно голого наркоторговца, который выстрелил ей в лицо из охотничьего ружья.Обжигающая волна, едкий запах пороха. В глазах, в носу, во рту — даже в глубине горла.Ноэми отбросило назад. Она ударилась о стену спальни; как сломанная тряпичная кукла, рухнула на пол, ничего не чувствуя. А потом закричала от боли. Она прикоснулась к лицу. Одно развороченное мясо. Липкая жижа. Рассудок нашел спасение в полной отключке. Ладонь, словно тиски, сжалась на рукояти пистолета. То, что произошло потом, она уже не осознавала. Дважды выстрелил Адриэль. Попадание в левое плечо. Попадание в правое плечо. А затем задержание Сохана. Перекрикивая шум, новобранец, только что пополнивший их команду, почти рыдал в рацию: «Офицер ранен! Офицер ранен!» И этот истошный крик выдавал его испуг. Он только что осознал, что флики умирают не только в кино.А Адриэль, теперь стоящий на коленях рядом с командиром, осторожно приподнимал ее, чтобы взять на руки:— Ноэми! Ноэми, твою ж мать! Не уходи, останься со мной!Глава 2В бесконечных коридорах военного госпиталя Перси каталка стукнулась о двойные двери, распахнув их, словно порыв урагана. Старшая медсестра на бегу торопливо докладывала дежурному врачу:— Это полицейский.— Самоубийство? — привычный ко всему, спросил доктор.— Нет. Утренняя полицейская операция. Огнестрельное ранение. В челюсть, в глаз, в нос и волосистую часть головы.Она только раз бросила взгляд на лицо Ноэми и старалась больше в ту сторону не смотреть. В спешке и постоянно сменяющихся картинах коридоров, в неоновом свете и крови, доктор и сам не понял, что увидел. А потому довольствовался описанием медсестры.— Собирайте людей! Мне нужен анестезиолог, офтальмолог, травматолог, челюстно-лицевой хирург, две бригады медсестер и свободный оперблок.* * *Бригада Ноэми по борьбе с оборотом наркотиков в полном составе столпилась в зале ожидания, никто не отважился указать им на то, что здесь не курят.Адриэль сидел, прижав ладони к лицу и низко опустив голову, которую поднимал при малейшем скрипе двери. Новобранец Жонатан, прикуривая сигареты одну от другой, разговаривал по телефону с женой и старался, чтобы его речь выжившего звучала успокаивающе. «Я в порядке». «Позови детей». «Я в порядке». «Я в порядке». Хлоя тихонько плакала, утирая слезы рукавом розового свитера с принтом «U.P.D. Unicorn Police Department».Медленно тянулось утро. Потом день. И солнце склонилось к закату.Приходили другие полицейские из разных отделов. Коллеги, друзья, свои, сотрудники других управлений. В зале ожидания набиралось от четырех до тридцати посетителей, и все были на нервах.Хирургам госпиталя Перси, специализирующегося на лицевых травмах солдат, а заодно и фликов, раненных при исполнении задания, пришлось работать вахтенным методом, сменяя друг друга. Ведь операция по спасению продолжалась семь часов тридцать минут.Глава 3Послеоперационный консилиум. Военный госпиталь Перси— В 6:37, по «скорой», — ответил хирург на вопрос главного врача госпиталя.— Дальше.Хирург продолжил, вводя в курс сегодняшнего беспокойного утра интернов, сидящих в обширном застекленном помещении вокруг стола, который занимал почти все пространство. Он перешел к подробностям:— Огнестрельное ранение в лицо. Вливание физраствора и болеутоляющей сыворотки. В пути интубация силами бригады «скорой». Жизненные функции удалось стабилизировать, когда ее поместили в противошоковую палату. Затем мы отследили объем поражения при помощи компьютерной томографии. Иммуногистохимическое исследование не делали, при наличии дроби это было бы безумием.— А где у нее дробь?— Да практически везде. В языке, в подбородке, в челюсти, во лбу и правой щеке, которая почти целиком разворочена выстрелом. Щеку мы пришили: хорошо поработали, но у больной навсегда останется полукруглый рубец диаметром двадцать сантиметров.— Давненько у нас не бывало таких захватывающих междисциплинарных операций, — подытожил главврач. — Перейдем к подробностям. Череп?При помощи пульта хирург включил прикрепленный к стене экран и продолжил отчет, иллюстрируя его рентгеновскими снимками и сканами компьютерной томографии.— Череп не поврежден, но справа частично обгорела кожа волосистой части головы, и я понятия не имею, будут ли там расти волосы и как. В любом случае перед операцией мы все побрили, так что скоро узнаем.— Ухо и слуховой проход?— Серьезно раздражена барабанная перепонка. Возможна временная гипоакузия[109], но не обязательно.— А что с глазом?— Субконъюнктивальное[110] кровотечение, прекращенное. На несколько недель обеспечена гематома в периорбитальной области[111]. Просто наполненный кровью страшный глаз, однако ничего тревожащего по части зрения.— Нос?— Сломан. Прооперирован.— Челюсть?— Перелом восходящей ветви правой стороны нижней челюсти. Нам пришлось привинтить три стальные пластины. Заговорит она не скоро. В течение восьми или десяти дней питание через зонд, затем три недели протертая пища и желированная вода.— Похоже, она была на волоске…— Да, на пять сантиметров левее, и ей бы снесло все лицо. Но и теперь зрелище будет не из приятных. Кроме шестидесяти швов, которые мы наложили, чтобы прикрепить щеку на место, свой след оставит каждая дробинка. Но как бы то ни было, с хирургической точки зрения работа отличная.Теперь взгляды всех присутствующих обратились к психиатру.— Это отвлечет вас от ваших солдат, Мельхиор, — пошутил главврач.— Не совсем, — холодно парировал специалист. — Раненная в ходе операции. Боевой полицейский. Она ничем не отличается от моих солдат. Если никто не возражает, мне бы хотелось курировать этого пациента.Мельхиор четыре дня назад вернулся из командировки в долину иракского Евфрата, где сопровождал французские отряды группы «Ваграм»[112], и приступил к работе в военном госпитале Перси, где, пытаясь адаптироваться, изнывал от скуки у себя в кабинете. Случай Ноэми Шастен пробудил его от спячки. Возвышаясь над собравшимися на целую голову, увенчанную зачесанной назад седой шевелюрой, и с высоты своего шестого десятка он заговорил с присущей ему уверенностью:— Я готов заняться ею незамедлительно, параллельно с послеоперационным уходом и реабилитацией. Чем раньше я начну разговаривать с ней, тем успешнее удастся определить психические нарушения. В данном случае в одном человеке у меня несколько пациентов. Флик, который рискует никогда не вернуться на службу. Женщина, которую пугает мысль о том, что она перестала быть привлекательной. Взрослый человек, которому предстоит обнаружить лицо незнакомки и жить с ним. И девочка, которая наверняка умирает от страха. Прежде чем пытаться заняться восстановлением, ее придется подготовить. Но только не лгать ей. Когда я смогу ее увидеть?— После компьютерной томографии глазного дна, необходимой для того, чтобы исключить присутствие остаточного инородного тела, и восстановления челюстно-лицевой зоны, если вы хотите, чтобы она отвечала вам, — заверил его хирург.— Мне не нужно, чтобы она говорила со мной. У меня и так есть что ей сказать, — закончил разговор Мельхиор, захлопнув блокнот.Глава 4Когда она открыла глаза, яркий свет неоновой лампы под потолком обжег ей сетчатку, точно выстрел. В мозгу образовалась связь с последним событием, и Сохан снова выстрелил в нее. Тело молодой женщины выгнулось, сердце бешено заколотилось, а кардиограмма словно взбесилась, спровоцировав смятение приборов, и те тревожными сигналами вызвали стремительное вторжение медсестер.С их появлением все полицейские поднялись со своих мест.Когда свет в палате погас, Ноэми успокоилась, снова закрыла глаза и погрузилась в медикаментозный сон, которому способствовали остатки анестезии.— Вы не можете сейчас повидать ее, — сказала Адриэлю медсестра. — У нее все в порядке, но ей нужно время.* * *В следующий раз Ноэми пробудилась среди ночи. В темноте было спокойнее. Она пощупала одеяло: немного шершавое. Прикоснулась пальцами к простыне: помягче. В приоткрытое окно заметила черноту неба, затем разглядела расплывчатые из-за залившей глаз крови контуры палаты. Она подняла правую руку, увидела большой палец в лубке и вспомнила санитаров «скорой помощи» и как испуганно они кричали, пока везли ее в госпиталь. Она приложила здоровую руку к лицу и не ощутила своей кожи. Всю правую сторону покрывали бинты и компрессы. И все же Ноэми наконец улыбнулась, ведь в какой-то миг ей показалось, что она уже никогда не откроет глаза. Она почувствовала себя живой, вправду живой, к тому же под воздействием поступающего из капельницы морфина боль на мгновение отступила.Рядом в зале ожидания, привалившись к плечу Жонатана и закинув назад голову, дремала побежденная усталостью Хлоя. Бодрствовал только Адриэль, встревоженный, любящий. Медсестра сделала ему знак:— Она проснулась. Я должна предупредить врачей, но у вас есть минутка.Он часами снова и снова твердил слова, которые скажет ей, чтобы успокоить, чтобы показать, что он здесь, рядом и любит ее. Наконец он вошел, присел в кресло возле кровати, положил голову на живот Ноэми и залился слезами. Чтобы успокоить его, сказать, что она все еще здесь, рядом, что тоже любит его, она нежно погладила его по волосам.Дверь открылась, Хлоя и Жонатан остались стоять на пороге. В конце концов, того, что они видели оттуда, им было вполне достаточно.Глава 5Он вошел в палату, будто в собственную гостиную.— Здравствуйте, солдат. Меня зовут Мельхиор. Врачи вас подлатали? Вы знаете, кто я?Ноэми быстро рассмотрела собеседника во всех деталях и утвердительно кивнула. Док положил на ее постель планшет с белым экраном.— Занятное упражнение: поскольку вы пока не можете мне отвечать, мы переиначим практику психиатрии. Сегодня говорить буду главным образом я. Вот увидите, я чудовищно болтлив. Так, во всяком случае, утверждала моя жена.Он уселся возле Ноэми и раскрыл свой блокнот.— У вас есть семья?Ноэми схватила планшет и напечатала: «Мать. Лондон».— Ее нет в вашем страховом полисе среди лиц, которых надлежит предупредить в случае несчастья. Впрочем, там никого нет.«10 лет», — написала Ноэми.Психиатр наклонился, чтобы прочесть, пока она печатает:— Десять лет… как вы не виделись?Ноэми утвердительно моргнула.— А тот симпатичный парень, что болтается по коридорам, точно привидение… У него есть имя?«Адриэль», — написала она.— Итак, вы не одиноки. Это хорошо. И даже очень важно. Буду с вами честен, ваше лицо сильно изуродовано. Насколько сильно, мы узнаем через сутки, когда медсестры снимут повязки. А пока я бы хотел, чтобы вы сделали небольшое подготовительное упражнение. Нечто вроде проекции. Я буду называть поврежденные участки, а вы должны представить, как они сегодня выглядят.Ноэми подняла глаза. Один бледно-зеленый, как молодой листок, другой — еще черный от кровоизлияния. Мельхиор заговорил спокойным тоном:— Вас обрили, но это вы могли почувствовать на ощупь. Ваша правая щека почти полностью вырвана и снова пришита. Ваш сломанный нос теперь восстановлен. Он еще немного опухший, с несколькими кровоподтеками, но восстановлен. Хирурги извлекли из разных мест вашего лица пятнадцать дробин. Каждая из них оставит на нем свой след, от подбородка до лба, в виде звездочки, которая с годами постепенно уменьшится.Ноэми замолотила по клавиатуре: «Когда я выйду?»Мельхиора это позабавило.— Вы отважный солдат, я в вас не ошибся, — заметил он, откладывая блокнот. — Вдобавок ко всему у вас вывихнут большой палец и сломана челюсть. Это что касается вашего физического состояния. Но с точки зрения психики это совсем другая история. Не обманывайтесь, починить вашу оболочку — не столь уж сложная задача. А вот вероятность устранить невидимые повреждения, разумеется, более проблематична, то есть непредсказуема. Полагаю, вы сможете расстаться с нами через месяц. Но после этого нам предстоит еще немало сеансов. Мы с вами станем друзьями, вы и я, или даже родственниками.Глава 6Военный госпиталь Перси. Четвертое утроМедсестра дала Мельхиору время, чтобы успокоить пациентку. Последние семьдесят два часа Ноэми провела в ожидании этого момента, который теперь пыталась хоть немного отсрочить.— Вы готовы? — спросил Мельхиор.Ноэми отрицательно покачала головой.— Хорошо. Тогда оставим как есть. Кто знает? Может, этим летом бинты на лице войдут в моду.Периорбитальная гематома слегка рассосалась, а чернота вокруг зрачка уступила место карминово-красному, по правде говоря не более привлекательному. И все же в минутной тревоге пациентки Мельхиор уловил некоторое нетерпение.— Отложим до завтра?Ноэми осторожно взяла его за руку — как младший ребенок, цепляющийся за старшего. Мельхиор согласился на контакт, не слишком частый в психиатрии, и едва заметным пожатием заверил ее, что никуда не денется.Бесконечно бережными движениями медсестра принялась разматывать бинты, постепенно обнажая бритый череп. Затем она последовательно сняла широкую повязку, закрывающую щеку, другую — предохраняющую сломанную челюсть, и, наконец, освободила лоб. Оставался только гипс в форме буквы «Т» на спинке носа.По мере того как на вновь открывающихся участках кожи Ноэми ощущала холодок утреннего воздуха, ее дыхание учащалось. Она подняла руку к лицу, но не осмелилась прикоснуться. Прежде чем потрогать, ей хотелось увидеть, но, прежде чем посмотреть самой, она перевела взгляд на Мельхиора. Ад всегда таится во взгляде другого. Он словно суд. Взгляд, который изучает нас, мешает нам решиться, сдерживает, утомляет и печалит, заставляет нас любить или ненавидеть себя.Ноэми присела на постели, осторожно спустила босые ноги на чистый линолеум и встала. Метр, отделяющий ее от стены, на которой висело зеркало, казалось, все растягивался по мере того, как она к нему подходила. Оказавшись наконец перед зеркалом, она ничего не узнала. Никого. Этот чудовищно оплывший кровавый глаз — как часто она видела такие у избитых женщин, — нависающий над гипсом, какой обычно облепляет носы поверженных боксеров; эта челюсть, распухшая из-за трех пластин и двенадцати шурупов, которыми они к ней привинчены; серповидный шрам на щеке, как будто выгрызенной бешеным псом, и мириады отметин, усыпавших всю правую сторону лица, отчего оно стало похоже на звуковой валик для старинных шарманок. Все это было бы невыносимо, если бы речь шла об отражении Ноэми. Но это была не она.Она моргнула. Один раз.Незнакомка по ту сторону зеркала тоже моргнула.Ноэми приготовилась увидеть свое лицо, пусть даже изуродованное, но это уже не было ее лицом. Она не отождествила себя с анатомической моделью, уставившейся на нее из зеркала.«Это я смотрю на себя мертвую».Затаив дыхание, она застыла. Она не верила. В конце концов пальцы Ноэми легли на огромный рубец. Перехваченная хирургическими нитями опухшая дуга, которая брала начало от уха, пересекала скулу, подбиралась к носу и едва касалась губ, чтобы пройти вдоль линии челюсти до соединения с шеей.Ноэми инстинктивно повернула голову, словно бы для того, чтобы в зеркале виднелся лишь незатронутый профиль. На ее прошлом блеснула слеза. Потом она предъявила зеркалу правый профиль. Женщина, которой она была прежде, исчезла, уступив место незнакомому и безобразному монстру.Стены внезапно расступились, бездна раскрылась и поглотила ее. Мельхиор успел подхватить Ноэми, прежде чем она лишилась чувств.* * *Ноэми снова оказалась в постели, она специально натянула простыню на лицо, чтобы скрыть то, что ей не хотелось ни принимать, ни показывать — даже доктору, например Мельхиору. Она хранила молчание. Подавленная, растерянная, неспособная взглянуть в лицо реальности.— Ваш рубец имеет форму полумесяца. Пройдет несколько лет, и он превратится в едва заметную бороздку.Простыня поползла вверх.— Известно ли вам, что в созвездии Козерога насчитывается пятнадцать особенно ярких звезд? Столько же, сколько на вашем лице.Ноэми схватила планшет и яростно отбарабанила: «СТОП!!!!»А потом дала волю гневу, которого ничто уже не могло сдержать.«Картинки, чтобы меня утешить! Шрам как полумесяц. Рубцы как звездочки. Мне не пять лет. Это бесполезно. Я не верю вашим россказням. Убирайтесь вон вместе с вашим созвездием Козерога».Мельхиор печально улыбнулся. Почувствовав неловкость, Ноэми напечатала: «Простите».— Не извиняйтесь. Вы вправе оскорбить даже целую планету. Лучше скажите мне, что я могу для вас сделать.«Я хочу домой. Хочу спрятаться. Увидеть своего кота. Отпустите меня. Умоляю вас».— Уже скоро, Ноэми, очень скоро. Не будем спешить. И напоминаю, что сегодня днем у вас гость. Никаких обязательств, ритм задаете вы. Вы принимаете все решения. Адриэль прекрасно может и подождать.Ноэми вздрогнула. Адриэль! И речи быть не может! Только не в таком виде. Только не с этой искромсанной физиономией.— Знаю, вас это пугает, но свидание с близкими будет столь же благотворным, как любой сеанс, который мы с вами проведем. Адриэль может быть сильным за двоих, если у вас сейчас не хватает сил для одной себя. Не смотритесь в зеркало, увидьте себя его глазами.«А если он не выдержит»?— Тогда вы это поймете. Главное — знать, на кого рассчитывать. В случае необходимости мы найдем другую поддержку. Но прошу вас, не стоит заранее недооценивать его.Прежде чем выйти из палаты, Мельхиор дал медсестрам распоряжение связаться с ним, как только появится визитер. Если возлюбленный придет, надо будет заранее его подготовить. Его тоже.Глава 7Пересменка охраны совпала с поступлением тяжелого пациента, что позволило Адриэлю пройти по госпитальному коридору, не повстречав ни одной живой души, и тихонько постучать в дверь палаты Ноэми. Никто не успел сказать ему и слова о том, что ему предстояло увидеть.Еще в конторе он дал понять Хлое и Жонатану, что хочет повидать ее первым и наедине.Он осторожно приоткрыл дверь и взглянул на задремавшую Ноэми. С порога ему был виден только левый профиль подруги, но, когда дурной сон заставил ее повернуться в постели, сердце Адриэля мучительно сжалось. В этот момент она вдруг открыла глаза и поспешно, как могла, спрятала лицо. Оттого что ее увидели против ее воли, у Ноэми возникло ощущение, будто она подверглась изнасилованию. Как показать Адриэлю лицо, которое ей больше не принадлежит, лицо, которого она никогда не примет? Изумление Адриэля и то, как он едва заметно отшатнулся, отпечатались в памяти Ноэми, хотя это было лишь мгновение.Она так и лежала, прикрыв лицо, словно стараясь спрятать шокирующую наготу, когда ее мужчина приблизился и устроился возле нее. Ладонь Адриэля коснулась ее руки и мягким, ласковым движением он попросил Ноэми показать раны.«Не стоит недооценивать его», — сказал Мельхиор.Превозмог ли Адриэль себя? Сделал ли над собой усилие, пусть даже небольшое? Он этого ничем не выдал. На сей раз лицо его было совершенно непроницаемо, он внимательно, один за другим рассмотрел рубцы. Ноэми охватил стыд, словно она сама нанесла себе все эти шрамы. Каждое мгновение под его пристальным взором было для нее невыносимо. Вот бы время остановилось и пролетели десять лет, чтобы ее рубцы рассосались и от этого несчастного случая сохранились одни воспоминания, как после прошедшей войны остаются на стенах освобожденных городов следы пуль. Ей захотелось, чтобы окно палаты широко распахнулось и мощный порыв ветра унес Адриэля в другие края.Но окно оставалось закрытым, а время текло еще медленнее, чем обычно. Утыканная шурупами челюсть едва позволяла ей что-то нелепо бормотать, и она не осмелилась прибавить к отталкивающему виду тела неудобоваримую кашу из неразличимых слов. Вдобавок Адриэль онемел, как и она, так что Ноэми все бы отдала, лишь бы умереть на месте.Потом улыбка. Улыбка, заставившая ее сдаться при первой же встрече. И слова: «Ты пока отдохни, а я вернусь после службы». А самое главное — нежный, как кожа новорожденного младенца, поцелуй, коснувшийся ее губ.«Не стоит недооценивать его, — сказал Мельхиор. — Он может быть сильным за двоих, если у вас сейчас не хватает сил для одной себя».* * *В больничном коридоре силуэт Адриэля четко вырисовывался в рассветном солнце. На полпути к лифтам он внезапно остановился. Привалился спиной к стене, перевел дыхание и сразу сбросил маску приличия, давившую на него, как свинцовые доспехи. Заливаясь слезами, он молотил кулаками по стене, все сильнее и сильнее, не ощущая боли и не замечая, как при каждом ударе у него на руках лопается кожа.Это лицо. Простите. Это лицо… Он не справится.Заступая на дежурство, Мельхиор столкнулся в коридоре с молодым человеком, раздавленным горем и одолеваемым множеством других демонов. Неприятие действительности. Надвигающаяся беспомощность. Готовящееся бегство.Он без колебаний признал в незнакомце Адриэля, того самого влюбленного, что после несчастного случая слонялся по коридорам.Принял ли он случившееся?Или прикинулся, что принял?Глава 8Военный госпиталь Перси. Двадцать восьмое утроНа протяжении последних четырех недель Хлоя и Жонатан много раз проходили по этим коридорам. Нагруженные журналами, припрятанными сигаретами, а однажды вечером, с заговорщицкого согласия медсестер, даже с бутылочкой рома-аранже[113], который произвел ожидаемый эффект. Двум старым товарищам всегда удавалось найти правдоподобный предлог, чтобы объяснить смущающее всех отсутствие Адриэля. Трудное расследование. Операция по внедрению в каком-нибудь городке. Смена осведомителя. Однако Ноэми уже давно поняла. Наверное, после поцелуя в губы. Того самого, что она приняла за выражение любви, хотя он был всего-навсего прощальным.Гипс с носа исчез, большой палец обрел былую подвижность, и после долгих сеансов реабилитации ей теперь удавалось правильно артикулировать: так, чтобы звук ее голоса не вызывал у нее самой желания смеяться, рыдать или же навсегда умолкнуть. Оставалось только минное поле этого лица. Невыносимого.За двадцать восемь дней волосы отросли на добрый сантиметр, и Ноэми сменила стрижку скинхеда на прическу проходящего химиотерапию больного. Теперь стало совершенно очевидно, что в ответ на выстрел, повредивший кожу волосистой части головы, организм запутался в генетической информации и начал творить незнамо что. Весь правый висок покрылся седыми волосами. Некоторые назвали бы это шиком — одинокая серебристая прядь в рыжей шевелюре.Ноэми сложила сумку, забрала парочку вещей из душевой, спокойно уселась на кровать и принялась ждать, болтая ногами, как нетерпеливый ребенок. С целью избежать возможности отразиться в зеркале, каждое ее движение в этой палате было рассчитано до миллиметра. Она могла бы попросту снять зеркало, развернуть к стене или разбить, но оно как бы предвещало будущие взгляды — взгляды людей, с которыми она столкнется, едва выйдет наружу. На улице можно опустить голову, отвернуть лицо или слегка прикрыть его, но она не вправе ни требовать от прохожих, чтобы они шли, глядя в небеса, ни выколоть всем глаза. Жаль. Так что придется привыкать.Войдя к ней в палату и заметив, что она совершенно готова, Мельхиор ощутил, как у него сжалось сердце. Хотя «готова» — слишком сильно сказано. Ноэми понятия не имела, с чем ей предстоит столкнуться, и ему казалось, что он собирается бросить девочку-аутистку у ворот школы. Хотя по-настоящему готовой Ноэми не будет уже никогда, и сегодняшний день ничем не отличается от любого другого.— Возвращаю вам планшет, — вместо приветствия сказала она. — Он мне больше не нужен, я посмотрела все фильмы, которые в нем есть. Среди них много французских черно-белых. Надо бы мне сводить вас в кино, после семидесятых годов прошлого века случилась куча всего интересного.Мельхиор привык к этому автоматическому проговариванию. Шутки, пошлости, банальности — как если бы пациент не сосредоточился. По правде говоря, примитивный способ защиты — то ли лепет, то ли попытка скрыть глубокую травму.Как бы Ноэми ни хотелось казаться уверенной, ей это абсолютно не удавалось. И Мельхиор решил еще раз напомнить пациентке о том, как ей следует воспринимать грядущие изменения поведения.— Прислушивайтесь к себе и пытайтесь анализировать реакции. Если они отличаются от тех, что вы испытывали прежде, возможно, причина в несчастном случае.— Например?— Вы и сами поймете. Я предпочитаю ждать появления проблем, а не притягивать их. Порой достаточно лишь упомянуть о неком беспокойстве, чтобы создать его. Наш мозг прекрасно знает, как сделать нас больными.— А вот я полицейский и сюрпризов не люблю. Так что давайте поточнее и ничего не упускайте.— Как вам будет угодно, Ноэми, — сдался доктор.Он потер виски, выиграв время на то, чтобы сообразить, с чего начать, — настолько многочисленны были побочные эффекты.— Будьте готовы к некоторой агрессивности. Иногда по пустячным поводам. И наоборот, к поразительной пассивности относительно важных событий. В этом же ряду следует перечислить состояние тревожности, раздражительность, беспомощность при фрустрации, но и отказ от малейшего удовольствия.— Короче, я превратилась в настоящий подарочек. Похоже, недолго мне ходить в девках.— Вот-вот, и это тоже. Защита в виде вымученных шуток, — подхватил Мельхиор. — Демонстративные средства обороны. Ваш характер изменится вплоть до структуры. Не признав собственное лицо, вы рискуете удивиться своим реакциям, словно вы стали другой. Однако все это — всего лишь новая вы, причем преобладает та личность, которой вы были всегда.— У меня такое впечатление, будто моя жизнь началась в этом госпитале. Теперь я даже не помню о той, кем была до того, как приобрела эту физиономию из сырого мяса.Жестокость образа заставила его поморщиться. Неприятие себя следовало бы ставить во главу списка посттравматических реакций, но это был не тот случай.— Кстати, относительно ваших воспоминаний и вашей памяти… Вы пережили мучительное испытание смертью, и ваш мозг отреагировал, как хороший солдат: он прикрыл вас, взял под защиту, постарался стереть токсичную информацию. Но то, что он старается скрыть, слишком сильно. Это как пытаться удержать дикого зверя в картонной клетке. В тот или иной момент непременно случатся потери, выгорания… Интрузивные мысли[114], внезапные импульсы, спровоцированные самым обыкновенным звуком или запахом. Во время выстрела или после него произошла мнемоническая гиперкаптация.— Сейчас я вам про это расскажу, — усмехнулась Ноэми.— Простите. Проще говоря, мы все в точности помним о том, что делали во время взрывов одиннадцатого сентября. Наша память каптировала, то есть ухватила этот момент и навсегда заключила его в себе. Но помимо этого, она каптировала и сведения-паразиты. Помещение, в котором мы находились, окружающих, как они были одеты, цвет неба или запах готовившейся пищи. Именно эти воспоминания-паразиты всплывают на поверхность и открывают путь травмирующим воспоминаниям.— Угу, короче, от меня больше ничего не зависит, верно?— По правде говоря, мало что. Во всяком случае, поначалу. Если же продолжить обсуждать тему памяти, существуют риски гипермнезии: например, способность помнить какой-то день в мельчайших подробностях, но также и прямо противоположный случай: ошибки кодирования кратковременной памяти, из-за чего вы напрочь позабудете, что произошло за последние пять минут или пять часов.— Я в любом случае не предполагала в ближайшие дни включаться в социальную жизнь. Мне доставит огромное удовольствие провести их в собственной постели.— Однако ночью будет не проще, — поспешил уточнить Мельхиор. — У вас могут случаться навязчивые кошмарные сны, острые переживания произошедшего, ранние пробуждения или бессонница. Если особенно повезет, все это может даже происходить в течение одной ночи! — пошутил эскулап, чтобы разрядить обстановку. — Конечно, я прописал вам несколько седативных средств, которые следует начать принимать сразу по выписке из госпиталя. Но помните, лекарства — всего лишь костыль, не вздумайте к нему привыкнуть, а это может случиться очень быстро.— И вы что, всю эту тарабарщину вписали в заключение? — встревожилась Ноэми.— А вы уже подумываете о возвращении на службу?— Я всегда была только фликом. И не смогу научиться ничему другому. К тому же быть полицейским — это многое заменяет в жизни.Мельхиор в недоумении вздернул бровь: он не привык терять нить беседы. Ноэми уточнила свою мысль:— Так вот, сила — это сила. Все видят только это. Он — сила. Но сила в форме — это флик. Так что в нем видят только функцию. Вы помните полицейского, который принимал вашу последнюю жалобу? Не мучайтесь, вы его забыли. Вы видели только то, что он представляет.— И вы полагаете, что, укрывшись за своим бронежилетом, вы заставите позабыть, кто вы?— Совершенно верно. Спрятавшись за функцией, званием, властью, силой, оружием, я уже больше не женщина, и тем более не покалеченная. Я просто-напросто флик. Именно потому меня так сильно беспокоит ваше заключение.Два дня назад в тишине своей парижской квартиры при голубоватом свете монитора компьютера психиатр начал писать имя пациентки. «Ноэми Шастен». Затем он выпил арманьяка, выкурил сигаретку и повторил эту процедуру еще пару раз, прежде чем бросить работу над почти девственной страницей.— В моем заключении будет говориться только о необходимом тридцатидневном отпуске после болезни, — сымпровизировал он. — Я опасаюсь, что, лишив вас работы, причиню вашему организму гораздо больше ущерба, чем что бы то ни было иное. В остальном — решайте со своим руководством. В любом случае я настоятельно рекомендую вам один сеанс психотерапии в неделю.— С вами?— Хотите меня обидеть? Разумеется, со мной.Похоже, Ноэми решительно успокоилась, и доктор ощутил даже некоторую гордость.— Так что, значит, все? Вы закончили? Я чувствую себя Красной Шапочкой, которую мамочка инструктирует, прежде чем отправить через лес. Вы ведь хотите, чтобы я осталась еще на несколько дней, верно? Уж не влюбились ли вы, Мельхиор?— Я бы не рискнул еще дольше разлучать вас с котом. Кстати, вы мне так и не сказали, как его зовут…— Понятия не имею, — откровенно ответила она.Глава 9Ноэми сидела в холле госпиталя — клетке Фарадея[115], все еще защищающей ее от превратностей внешнего мира; рядом находился Мельхиор. На рюкзаке сохранилась самоклеящаяся этикетка с фамилией, именем и адресом — воспоминание о последнем путешествии с Адриэлем. Бали, Индонезия, синий нитяной браслет, который она привезла оттуда как сувенир, а несколько дней назад сняла с запястья.Опечаленная этим милым воспоминанием, отныне отравленным поведением бывшего спутника, она дернула клейкую бумажку, и та порвалась, оставив на рюкзаке лишь крошечный клочок с уцелевшим обрывком имени: «Но».Ноэми умерла в том предместье от выстрела в упор, и сегодня через широкую застекленную стену госпитального холла на толпу живых смотрела Но.— Если улица и метро пугают вас, я заказал такси, — успокоил ее Мельхиор.Она колебалась. Уйти. Обнять его.— Даже не знаю, как вас благодарить за все, что вы для меня сделали, док.— Мы только начали наше общее дело, солдат.* * *Перед ее глазами пронесся Париж. Шумный и многолюдный. В этом городе, все улицы которого Ноэми знала наизусть, она почувствовала себя чужой. Оробевшей и растерявшейся, как на выходе из аэропорта в незнакомой столице, в новой стране.Шофер остановил машину у скромного пятиэтажного дома в спокойном квартале. Во время поездки он ни разу не взглянул на пассажирку в зеркало заднего вида.Ноэми оценила его безучастность.У входа в подъезд она поздоровалась со своим черным котом, от рождения раз и навсегда замершим под домофоном, там, где два года назад какой-то уличный художник нарисовал его при помощи аэрозольного баллончика. Ни один из жильцов не пожаловался, и никто не решился замазать изображение слоем белой краски.Котик без клочьев шерсти на диване, без вонючего кошачьего туалета и корыстного мяуканья. Идеальный кот. Ее кот.Когда дверь квартиры захлопнулась у нее за спиной, она обнаружила студию точно в том же виде, в каком оставила ее двадцать восемь утр назад, если не считать тех мгновений, что потребовались ей, чтобы вспомнить свое жилище. Какие-то шмотки, лениво брошенные как попало, наваленная в мойку грязная посуда и чахлый, полудохлый фикус. Квартира одиночки, впрочем она собиралась съехать отсюда как раз перед несчастным случаем, чтобы поселиться вместе с Адриэлем. Теперь же от него оставалась только забытая на неприбранной постели футболка.Она размышляла, сложить ли ее или выбросить, когда в дверь позвонили. Даже не открывая, Ноэми узнала свою соседку. Мадам Мерсье. Та никогда не заявляла о себе одним звонком, но всегда долго держала на кнопке узловатый палец, будто так и заснула. Старая сова.— И где же вы были все это время? — прошамкала восьмидесятилетняя старуха.— Я получила целый заряд из охотничьего ружья прямо в лицо. И месяц провела в ремонтной мастерской.Почти слепая и очевидно глухая соседка приложила ладонь к уху:— Как-как? Что вы говорите?— Я сказала, что была в отпуске. В ОТПУСКЕ! — почти крикнула Ноэми, прежде чем захлопнуть дверь прямо перед ее носом.Вновь оказавшись в одиночестве, она горько посетовала на то, что мир состоит не только из равнодушных таксистов и старых, подслеповатых и тугоухих соседок.Она принялась было за генеральную уборку квартирки, но вдруг неожиданно совершила крутой поворот из гостиной в ванную, где в засаде ее поджидало высокое зеркало в полный рост. Она нос к носу столкнулась с собой.Рубцы и раны. Шрамы и чертовы созвездия Козерога. Желание привести в порядок и вымыть жилище внезапно показалось ей смехотворным.Она откупорила пиво и проглотила анксиолитик — сделала все в точности так, как ей не велел поступать Мельхиор. Через пятнадцать минут она примет еще одну таблетку, чтобы уж окончательно отупеть и, рухнув на диван и уткнувшись носом в одеяло, с достоинством встретить первый вечер своей новой говенной жизни.Глава 10Кабинет руководителя Центральной службы судебной полиции[116]Глава судебной полиции вызвал к себе комиссара, отвечающего за четыре бригады по борьбе с оборотом наркотиков (одной из них прежде руководила Ноэми Шастен, а теперь Адриэль), на верхний этаж Штаба на улице Бастион, 36[117]. Рядом с комиссаром сидел приглашенный на совещание психиатр службы оперативной психологической поддержки. Впервые получивший доступ в столь высокие сферы, он с интересом разглядывал кабинет директора и окружающую его террасу из металла и неструганых досок, кое-где засаженную какими-то выносливыми растениями. Вся эта конструкция нависала над самой непривлекательной частью Парижа: бетон и башни, серость и тяжелый дым из выпускных коллекторов всего в нескольких метрах от кольцевой дороги.— Шастен хочет вновь взять на себя руководство своей группой, — с заметным недовольством объявил руководитель бригады по борьбе с оборотом наркотиков.— Уже тридцать дней, как она вышла из госпиталя? — удивился директор.— Нет. Двадцать семь. Но двадцать семь или сорок два — это ничего не меняет, на нее же смотреть невозможно!— Меня беспокоит не это. Псу, получившему пинок под зад, нужно время, чтобы снова дать себя погладить. Флик, участвовавший в операции, которая выходит из-под контроля и плохо для него заканчивается, начинает сомневаться в силе оружия и своей бригады. Однако вы совершенно правы относительно внешности, потому что ее лицо видит не она, а мы. Это станет вечным напоминанием об опасности нашей профессии и о том, что наша бригада не смогла защитить своего офицера. Ее раны будут внушать страх и чувство вины, что не есть хорошо. Даже совсем нехорошо.— Я рад, что мы одного мнения. Итак, если все согласны, мы подыщем для нее спокойную группу в финансовой полиции или в административном отделе, но в бригаду по борьбе с оборотом наркотиков она не вернется.— А криминальная полиция? — предложил комиссар. — Все-таки она служила там шесть лет.— Тут дело не в послужном списке. В криминалке вам скажут то же самое. Никто не согласится взять, ее надо перевести.Психиатр отвлекся от созерцания террасы, чтобы наконец включиться в разговор.— И как же вы предполагаете действовать? Вы же, как и я, прочли заключение доктора Мельхиора, который ее курировал?— Послушайте, — вышел из себя глава судебной полиции, — это ведь вы состоите на должности полицейского психиатра, а не Мельхиор, верно? Ваши заключения будут иметь больше веса, чем его.— Тем не менее он светило восстановительной психиатрии пациентов с изувеченными лицами. Лично я не стану ему противоречить. На кого я тогда буду похож? Если он скажет, что она готова, я ни словом не возражу.Установившееся в кабинете молчание выразило ощущение полной катастрофы.— У вас нет никаких тайных рычагов?— Никаких. Разве что она промажет в стрелковом тире. Однако речь идет о капитане Шастен. Очень сомневаюсь, что она положит хоть одну пулю мимо цели.— Это если не учитывать двадцать пять кило чистого кокаина, обнаруженного у наркоторговца Сохана Бизьена. Если разбодяжить и продавать по граммам, это около девяти миллионов евро. Вы отдаете себе отчет в том, что мы говорим о настоящей героине Национальной полиции Франции?Глава судебной полиции понурился и сдался.— Дождемся окончания назначенных тридцати дней, она пройдет медицинский осмотр для восстановления в должности, и отправим ее в стрелковый тир. А там посмотрим.* * *Когда в шесть часов вечера Ноэми позвонил комиссар, она постаралась изо всех сил сдержаться, чтобы голос не выдал ее волнения.— Знайте, что, хотя ваше официальное возвращение состоится через три дня, вы вполне можете не торопиться, — сделал последнюю попытку начальник.— Нет. Уверяю вас, я готова.Ноэми, с мальчишеской стрижкой, в окружении груды промасленных упаковок от готовой еды, которую ей весь месяц регулярно доставляли на дом, сидела на диване скрестив ноги, в комнате с задернутыми занавесками. Пепельница была переполнена, вокруг валялись пустые бутылки. Так, под приглушенное бормотание телевизора, чередуя три пропахшие сном и сигаретным дымом футболки, она провела взаперти четыре недели и теперь напоминала пребывающего в глубочайшей депрессии грязного отшельника.— Ага, я определенно готова.Глава 11Спустя три дня«Вот тебе и день выхода на службу», — подумала она, утирая рот над унитазом: ее только что вырвало из-за сильного стресса.Оказавшись в ванной, она наивно поверила в магические силы макияжа: так некоторые девчушки тщетно замазывают свои мордашки слоями тонирующего крема, чтобы скрыть следы прыщей.Наложение толстых пластов пудры и крема на серповидный шрам и следы пуль скорее напоминало заштукатуривание фасада старого дома, чем эстетическую процедуру, поэтому она смыла краску мылом и водой.На прямые брюки и обтягивающий темно-синий свитер надела черное полупальто, прихватила рюкзак, надвинула на лоб кепку и ринулась на улицу, как прыгают с парашютом.Невероятная удача: столица оказалась совершенно пустынна. От ее улицы до проспекта, от проспекта к метро — ни одной живой души. Два миллиона парижан словно улетучились, были похищены, исчезли. Так, во всяком случае, она подумала по пути, передвигаясь с низко опущенной головой, уткнувшись взглядом в асфальт, надеясь таким образом сделаться невидимкой.Ноэми автоматически позволила своей памяти вести ее переходами метрополитена, столкнулась с несколькими безликими силуэтами, нечаянно задела какого-то торопливого и мерзкого клерка в костюме и при галстуке, вошла в вагон, проехала пять остановок, перешла на другую линию на станции «Миромениль», вошла в вагон, выбралась на свежий воздух, прошагала определенное расстояние, ввела код замка, взглянула на своего кота, поднялась на четыре этажа и оказалась перед дверью своей квартиры.Справившись с легким приступом паники, она вспомнила предостережения Мельхиора. Рассеянность, путаница и ошибки кодирования памяти. Это нормально, солгала она себе. Со временем все придет в норму. И Ноэми вновь пустилась в тот же путь, стараясь быть внимательнее.* * *Однако перед управлением судебной полиции опущенная голова уже не годилась. Таиться означало только одно: она не готова. Сегодня следовало быть уверенной в себе, как никогда, только вот вопрос: как этого добиться с потными ладонями, ватными ногами и кое-как подштопанной физиономией, которую придется выставлять напоказ.Она поприветствовала дежурную, и та, после того как Ноэми прошла мимо и достигла двойного ряда лифтов, еще несколько секунд просидела с раскрытым ртом. Ноэми поднялась на пятый этаж, с каждым метром дыхание все учащалось. Согласно чертову закону, гласящему, что неприятность никогда не приходит одна, когда двери лифта открылись, перед ними должен был бы стоять Адриэль, но этого не произошло. Так что она зашагала по коридору, ведущему к ее кабинету.Жестокие убийства, сцены кровавых преступлений, не стоит забывать также вскрытие трупов всех возрастов и во всех видах: эта обыденность делает полицейских не слишком впечатлительными. И все же она замечала, что все, с кем она встречалась в коридоре, все, кто обращался к ней с теплым приветствием и поздравлял с благополучным возвращением, слегка вздрагивали. На крошечную долю секунды. Но для Ноэми, чутко подстерегавшей каждую реакцию, мгновенно замечавшей ее, этого было достаточно. Какой-то пустяк, вообще ничего, что словами могло бы быть выражено так: «Ну да, меня предупреждали, но все же…»Она толкнула дверь, на которой красовалась табличка с ее именем.Бригада по борьбе с оборотом наркотиков — группа Шастен.А там, нисколько не сдерживаясь, ей на шею бросилась Хлоя. Она надела — возможно, чтобы избавиться от тягостного воспоминания, — тот же розовый свитер с принтом «U.P.D. Unicorn Police Department», что был на ней в день трагедии и одиноко провисел два месяца в глубине платяного шкафа. Даже встреча сестер не могла бы выглядеть так трогательно.— Как я счастлива! Ну как же я счастлива! — непрестанно твердила Хлоя, подкрепляя восклицания звонкими поцелуями. — Я каждый день по тебе скучала.Жонатан просто пожал ей руку, однако частые визиты в госпиталь и радость, которую он испытывал, снова видя командира в строю и в исправном состоянии, мгновенно превратили это официальное приветствие в сердечное объятие. И столь же искренний ответ.Пришел черед Адриэля. Он посмотрел на нее ускользающим, заискивающим взглядом, как-то снизу вверх, будто собака, распотрошившая содержимое помойного ведра на всю квартиру. И хотя Ноэми старалась повернуться ко всем левым профилем, тут она ощутила необходимость продемонстрировать ему худшее, что могла показать, и даже получила определенное удовольствие.«На-ка. Получи по полной. Вот то, на что ты не хочешь смотреть. То, что ты не можешь выдержать. То, во что я теперь превратилась».Сейчас, стоя перед мужчиной, который покинул ее, ничего не сказав, просто потому, что она перестала быть Ноэми и сделалась Но, она должна была решить, кем теперь будет: жертвой или воительницей.Ноэми смирилась бы, если бы он не выдержал. Никого нельзя заставить любить урода. Но все-таки она заслуживала его искреннего признания, а не беспощадного забвения на долгие шестьдесят дней в то самое время, когда она сильнее всего в нем нуждалась.Она взглянула на пуленепробиваемые жилеты своих коллег и уже покоящееся в их кобурах оружие:— Вы собрались уходить?— Да, — чересчур поспешно подтвердил Адриэль. — Наблюдение в предместье вместе с группой судебной полиции Девяносто третьего департамента[118]. Но тебя ждут в стрелковом тире. Это обязательная процедура. Руководство группой ты примешь только завтра. Приказ комиссара.Он уже собрался выйти из кабинета, но стоявшая прямо возле двери Ноэми не сдвинулась ни на сантиметр:— А ты что? Разве ты мне не скажешь, что скучал по мне?— Ну да, конечно! Конечно скучал, — запинаясь, промямлил Адриэль. — Разумеется, все по тебе скучали.— Разумеется.* * *В лифте, доставившем группу на парковку, Адриэль оставался угрюмым и замкнутым.— Козел ты, — бросила ему Хлоя.Молчание. Скрежет кабелей.— Согласен, — добавил Жонатан.* * *Оставшись в кабинете одна, отважная Но, которая только что с преувеличенной бравадой встретилась с тем, кого, наверное, еще любила, заплакала и долго не могла унять судорожные всхлипы, от которых сердце буквально выскакивало из груди.Глава 12Штаб судебной полиции. Стрелковый стенд— О’кей, — заявил инструктор. — Занимай стрелковую позицию. Оружие на предохранителе. Вставляй магазин на пятнадцать гильз и вставай на отметку пять метров для стрельбы с близкого расстояния пятью боевыми патронами.Десятью минутами раньше она открыла чемоданчик, в котором хранился ее «зиг-зауэр» специальной полицейской модели, и посмотрела на него, словно это был готовый ужалить гигантский скорпион из черного металла. Она ощутила легкую дрожь в руке, сосредоточилась и разыграла остаток сцены, почти не дыша.— Стрелок готов?Замерев, подняв оружие перед собой и целясь в бумажную мишень, Ноэми не ответила.— Ноэми?Оружие, в точности как та, что держала его, молчало. Затем ее вновь охватила дрожь, еще более сильная, лишающая боеспособности. Инструктор незамедлительно, пока пистолет не выпал у нее из рук, завершил сеанс:— О’кей, Ноэми. Не двигайся, сейчас я заберу у тебя оружие.Он с осторожностью сапера положил ладонь на ее руку:— Разожми пальцы. Вот так. Спокойно.Освободившись, Ноэми смогла наконец набрать в легкие воздух. Инструктор без единого слова отщелкнул обойму и поставил оружие на предохранитель, вынув доведенный в ствол патрон. Отработанные до автоматизма движения позволили ему обдумать ситуацию.— Мне известно, что такое безоружный флик, — признался он. — Это не что иное, как кастрат. Я тоже был таким — после депрессии. Но моя работа — это также твоя безопасность и безопасность твоей команды.— Но ты меня провалишь? — забеспокоилась Ноэми.— Если я это сделаю, придется упомянуть о твоей дрожи, и тебе запретят профессиональную деятельность, а взамен ты получишь серию бесед с полицейским психиатром. В тебя стреляли, и тебе просто нужно время, чтобы опять освоиться с оружием. А вовсе не доктор, который ни черта не смыслит в нашем деле.Вопросительно подняв бровь, Ноэми ждала его предложения.— Мы с тобой заключим сделку. Ты придешь завтра, потом послезавтра и будешь приходить столько раз, сколько понадобится, чтобы твой «зиг» прочно держался у тебя в пятерне. А пока я зачту сегодняшний сеанс, но пообещай мне оставаться в конторе. Никаких вылазок на местность, пока хотя бы пять раз не попадешь в мишень так же точно, как тот парень, что отделал твою физиономию.Обращаясь с ней без всякого стеснения и деликатности, инструктор не мог даже вообразить, какую помощь он оказал Ноэми. Он говорил без малейшего уважения или снисхождения, как с любым другим. А она и была любой другой. В общем, нормально.* * *Возвращаясь с задания в 93-м департаменте, Адриэль сделал крюк и завернул в тир. И как бы между прочим поинтересовался результатами командира своей бригады. Инструктор, убежденный в том, что каждый член бригады должен поддерживать другого, не увидел в этом подвоха и в подробностях рассказал, что произошло.— Мы договорились. Она тебе расскажет. Тебе невероятно повезло, что ты с ней работаешь.— Ага, — подтвердил Адриэль. — Невероятно повезло.Глава 13Ноэми почти час провела перед зеркалом в ванной комнате, повернувшись вправо, чтобы видеть только тот профиль, который могла терпеть. Она тешила себя иллюзией возвращения в прошлое. Какая разница, она была такая хорошенькая, так что…Мечтательное настроение Ноэми прервал звонок, на кухонном столе завибрировал телефон. Трубка сообщила, что ее ждет глава судебной полиции.Через час быть на службе.И все, больше никакой информации.По пути Мельхиор послал ей привет, лаконичное сообщение: «Здравия желаю, солдат. Завтра утром у нас первый сеанс, помните?» Она ответила ему в лифте, который поднимал ее на последний этаж Штаба, и зашла к секретарю, прежде чем постучать в дверь шефа.— Здесь вам очень рады, — сказал тот, жестом предлагая ей присесть.Его замечание носило очевидно риторический характер, и Ноэми ждала продолжения. Неочевидного.— Так уж вышло, моя работа заключается не в том, чтобы любить сотрудников, а в том, чтобы заставлять их работать, — продолжал он. — А вы явно еще не полностью оправились от болезни. Результат вашего испытания в тире был, похоже, более чем удручающим. Я бы даже сказал, вызывающим опасения.Произнося эти слова, он барабанил пальцами по лежащему на середине стола документу, привлекая к нему взгляд Ноэми. И то, что она увидела, привело ее в полное уныние.Шеф еще ни разу не взглянул ей в глаза, и она размышляла, как долго ему удастся не встретиться с ней взглядом.— Я думаю, вам необходим отдых. В сельской местности.Со дня ее возвращения шеф опасался, как бы она не снизила до ноля боевой дух команды, не стала напоминанием о личной уязвимости каждого, не выкачала из них смелость и отвагу, как вампир — кровь. Так что этот рапорт, обнаруженный на рабочем столе сегодня утром, оказался подарком небес.— В сельской местности? — невольно повысив голос, повторила Ноэми. — Вы можете на время лишить меня оружия, но уж никак не уволить.Осознав, что ступает по минному полю, патрон изменил тон:— Кто говорит вам о подобных мерах? Поймите, я обсуждаю с вами обычный отпуск для выздоровления. Выздоровления с пользой для дела. Вы слыхали о Деказвиле?Ей захотелось засунуть этот Деказвиль ему в задницу, где бы ни находилась эта сраная деревня.— Я посовещался со специалистом по кадрам: там, на месте, нам нужен надежный сотрудник. Для командировки на месяц.— И что мне за этот месяц предстоит сделать? — удивилась Ноэми.— Мы закрываем тамошний комиссариат. Вы не будете проводить расследования, как можно меньше будете патрулировать, не станете подвергать опасности ни себя, ни тем более ваших коллег. Съездите туда, посмотрите, как они работают, разберитесь в криминальной обстановке и доложите нам, следует закрывать их службу или нет. В Министерстве внутренних дел грядут значительные бюджетные сокращения, а поскольку на месте имеется жандармерия, то начальство желало бы, чтобы она взяла все на себя. Короче, то ли это самая спокойная из всех французских деревень, то ли там собрались самые некомпетентные полицейские. Ваше дело — составить свое мнение и сообщить его нам.— А потом?— Потом? Вернетесь в контору, окрепнув после болезни, взбодрившись, и будете готовы снова принять руководство своей группой.Собственная ложь не слишком смутила его. Он был убежден, что в течение месяца удастся устроить все таким образом, чтобы перевести ее на службу в какой-нибудь административный отдел, с глаз долой.— А если я откажусь?— С чего бы вдруг вам отказываться? Я предлагаю вам решение проблемы, которая могла бы повлечь за собой другие. Вы, конечно, вправе обратиться в профсоюз, сделаться досадной песчинкой, мешающей слаженной работе всего Штаба, начать продолжительную борьбу, чтобы оспорить мое решение. Все это, по самым скромным подсчетам, займет целый год и создаст вам определенное количество врагов. А те, что останутся с вами, будут вас избегать, чтобы не нажить себе неприятностей, так сказать, воздушно-капельным путем, за компанию. Итак, год конфликтов? Или месяц хлорофилла и кислорода? Что выбираете?В бешенстве Ноэми вскочила со стула, схватила со стола рапорт с подписью, которую она узнала бы из тысячи, — с подписью Адриэля, и шваркнула дверью кабинета главы судебной полиции так, как никто еще прежде не делал.* * *По мере того как Ноэми приближалась к своему кабинету, ее бешенство росло, а когда она, готовая взорваться, открыла дверь, ее не смутило даже присутствие коллег из другой группы. Один из них представился, дружески протянув руку:— Привет. Капитан Ронан Скалья, служба судебной полиции, Девяносто третий департамент. Мы сотрудничаем с твоим заместителем по делу…Ноэми бесцеремонно перебила его:— Потом. Департаментские, вон отсюда. Собрание группы.Флики из Сен-Сен-Дени были наслышаны о том, какой нагоняй от нее можно схлопотать, а также о том, что это делается без посторонних глаз. Они покинули помещение, не дожидаясь, чтобы их попросили дважды.Оставшись наедине со своей группой, Ноэми швырнула рапорт в лицо Адриэлю. Хлоя и Жонатан опустили глаза и стиснули зубы — они, очевидно, были в курсе и явно против принятого решения.— Почему? — выкрикнула Ноэми. — Потому что ты не способен бросить калеку? Станешь меньше себе нравиться, так, да? Или у тебя просто яиц нет?— Это временно, — начал было Адриэль.— Временно, твою мать, сукин ты сын! Знаешь, как это будет? Как только я вернусь, меня запихнут в шкаф с бумагами. Ты просто даришь им время, чтобы они успели построить какой-нибудь покрепче, чтобы я из него не вылезла. Черт, с каким удовольствием я размозжила бы тебе башку!Адриэль в этом не сомневался, он был уверен, что она вполне могла бы и одолеть его — в таком-то бешенстве.Уже второй раз за день Ноэми с размаху хлопнула дверью, оставив за ней отныне расколовшуюся команду. Смущенный Адриэль попытался по возможности завладеть вниманием группы.— Ладно, зовите департаментских. Не будем возвращаться к тому, что произошло.— Не волнуйся, начальник, — с притворным уважением ответила Хлоя. — Мы не намерены иметь ничего общего с твоей подлостью. Сукин сын.Глава 14Ночь стала чередой кратких провалов в сон и панических пробуждений. Стоило Ноэми погрузиться в дрему, ее вновь и вновь посещало одно и то же сновидение.Длинный, идущий вниз тоннель, совсем темный — чернее, чем китайская тушь, почти доводящий до головокружения. Она не способна повернуть назад, ощущает сильные руки, которые толкают ее вперед, во мрак. Она неуверенно делает шаг за шагом в невидимое. Затем где-то вдали обнадеживающее мяуканье — это ее оживший нарисованный кот.Его лапы ни на что не опираются. Кот парит. Его глаза цвета желтого янтаря зажигаются, пронзают тьму ярким сиянием, мощным, словно два прожектора, указывают ей путь, на который она не отваживается шагнуть. Ей хочется отступить, но кот рычит, прыгает и вцепляется ей в лицо.* * *Утром, прежде чем позвонить Мельхиору, Ноэми надела широкие белые льняные штаны и растянутую футболку. Пока лежащий на кровати ноутбук искал связь, она прикрыла простыней скрещенные ноги и прихватила чашку горячего кофе. На экране возник психиатр.Ноэми описала возвращение на службу, не упустив ни одного огорчения из случившихся за день. А поскольку док желал ей только добра, она не слишком преувеличивала их значение.— Мне понятно ваше разочарование, однако я не могу расценивать это как дурную новость. Ваши коллеги знают Ноэми, а не какую-то Но, как вы теперь сами себя называете. Возможно, вам будет проще встречаться с людьми, с которыми вы пока не знакомы? Будь я адвокатом дьявола, я бы сказал, что одно ваше присутствие гораздо сильнее, чем шрамы, заставляет их снова переживать то мучительное событие, ту встречу со смертью, тот незабываемый арест — эти воспоминания напрямую связаны с вами. Возможно, временное расставание пошло бы им на пользу. И вам тоже.Осознав, что ее рубцы отныне принадлежат всем, Ноэми помрачнела. Док успокоил ее:— После того несчастного случая между вами установилась некая недосказанность, тайна, будто в вашем доме появился чужак. Когда вы признаете факт, что этот другой есть всего лишь часть вас, вы сможете снова стать единым целым. Но на это потребуется время, сейчас вы пребываете в полном физическом расстройстве.Тогда она рассказала ему о коте с горящими, как маяки, глазами.— Интересно. Изучение сновидений — это дверь в ваше бессознательное. Персонажи, которых вы создаете в снах, зачастую представляют лишь вариант вас самой. Этот кот, пытающийся указать выход из тоннеля, есть не что иное, как вы сами, стремящаяся вырваться на свободу.Фрейд говорит о сновидениях как об осуществлении мечтаний. По правде говоря, я думаю, что вы уже согласились на эту работу. В самой глубине вашего «я» идет война. Это принято называть дефьюзинг[119]. По-французски мы определяем этот процесс как «reconnexion», восстановление соединения. Покой сельской жизни представляется мне более подходящим для ведения этой борьбы, чем бешеный ритм города. Вдобавок командировка не таит никаких опасностей, так что, признаюсь, для меня это убедительный фактор.— Они ни на секунду не могут вообразить себе офицера, которого им предстоит принять. Я оскорбляю почти всех, разве что не вцепляюсь им в горло. Я не пощадила никого: начиная с моего шефа и вплоть до Адриэля.Мельхиор живо представил свою протеже — гранату с выдернутой чекой — в кабинете шефа судебной полиции и развеселился.— Если ребенку постоянно твердить, что он совершает одни глупости, он будет нарочно их множить. Повторяйте ему, что он идиот, и ребенок им станет. А все потому, что мы не любим разочаровывать. Именно те люди, на которых вы злитесь, комиссар и Адриэль, отталкивая вас, возвращают вам ваш изувеченный образ. Они не принимают вашу внешность, тогда вы вбиваете гвоздь еще глубже, становясь грубой и жестокой. Вы воплощаете в слова это отторжение, укрепляете их в том, что они думают. Вы стараетесь быть столь же отталкивающей, как ваше лицо. Чтобы не разочаровать их.Мельхиор изменил угол наклона монитора, чтобы поиграть с освещенностью.— Будьте добры, перестаньте прятаться. Я вижу только половину вашего лица.В смятении, будто обнажаясь, Ноэми повернулась к камере анфас. Доктор внимательно рассмотрел ее.— Скажу честно: в том, что я вижу, нет ничего отвратительного, но вы не готовы услышать и понять это.На губах Ноэми появилась и мгновенно угасла легкая улыбка…— Что же касается ваших ночей, если хотите, чтобы они были спокойнее, могу прописать вам локсапин[120], но он может угнетать ваши сновидения. А для нас было бы более продуктивным иметь возможность услышать то, что они нам расскажут. Запасемся терпением и подведем итог, когда вы окажетесь в… Простите, так куда вас отправляют?— В Деказвиль, это Аверон[121].— Аверон? Ах, ну да. Вот как.Глава 15Хлоя закрыла багажник, нагруженный двумя чемоданами Ноэми, и прислонилась спиной к машине. Пятью этажами выше, в доме напротив, Но готовилась покинуть свою квартиру. Через месяц я вернусь, пыталась она себя утешить. Изменюсь ли я? Станет ли мне вправду лучше?На зеркале Ноэми губной помадой вывела вопрос: «Ну что? Ты себя любишь?» Ответ на эту записку она даст через тридцать дней. Она было сунула тюбик помады в косметичку, потом подумала, стоит ли брать, и оставила на бортике раковины. Два поворота ключа, а затем еще один разворот — невозможный: она добрый десяток раз позвонила в соседскую дверь, прежде чем старая сова наконец услышала:— Здравствуйте, мадам Мерсье, я просто хочу предупредить, что некоторое время мы не увидимся. Я записала для вас свой телефон, оставляю ключи от почтового ящика и конверты с марками. Было бы очень мило с вашей стороны, если бы вы могли пересылать мне почту. Я пришлю вам адрес, когда узнаю.— С удовольствием, малышка Жюли, — заверила Ноэми старушка.Решительно, Ноэми не много оставляла после себя. Есть вероятность, что ее переписка окажется в Норвегии, однако следовало рискнуть, потому что никого больше в доме она не знала.Ноэми закинула дорожную сумку на заднее сиденье и плюхнулась рядом с Хлоей.— Какой вокзал?— Аустерлиц.Ноэми в последний раз взглянула на бежевую стену, с которой, как всегда на посту, наблюдал за ее отбытием кот.— В любом случае я знаю, что ты за мной последуешь, — сказала она ему.

Часть II. Прямо в глушьГлава 16Вокзал Вивье-Деказвиль, АверонКроме Ноэми, с поезда сошли еще только двое. После семи часов пути она покинула наконец «кукушку» — медленный местный состав, который сделал тысячу крюков, чтобы проехать деревни с неслыханными названиями, которых она, разумеется, никогда не вспомнит. Надо сказать, что, для того чтобы запомнить Ларок-Буйяк, Буас-Паншо и Лакапель-Мариваль, следовало иметь хорошую память или попасть там в аварию.Никаких кварталов высотных зданий, только леса и поля с изредка попадающимися сельскохозяйственными постройками. Никаких широких проспектов, лишь извилистые улочки, которые порой превращались в грунтовые дорожки и выводили к уединенным домикам. Скирды соломы, трактора и лошади: Париж решительно исчез. Впрочем, станция Вивье-Деказвиль не обладала буколическим обликом предыдущих остановок.Ноэми осталась у вокзала одна, на залитом солнцем паркинге. Прямо напротив был пустынный ресторан, изобретательно названный «Вокзал». Позади него — покрытые приземистой растительностью облезлые холмы, которые больше ста лет загрязнялись выбросами тяжелых металлов при производстве цинка; у подножия холмов на сотни метров тянулись серые железные склады. Невдалеке, на площади в добрую тысячу квадратных метров, — заброшенный завод: лабиринт ржавых металлических труб и переплетение старых ленточных конвейеров, замерших в шестидесятые годы прошлого века.За спиной раздался довольно-таки приветливый голос:— Капитан, не стоит это разглядывать.И когда Ноэми повернулась, встречавший ее молодой местный лейтенант увидел лицо своего нового командира.— Ровно это собиралась сказать вам и я, — ответила она.Утверждать, что он не отпрянул, как другие, к чему Ноэми уже привыкла, было бы неправдой. Однако он мгновенно сориентировался:— Я хотел сказать, что здесь есть по-настоящему красивые места, надо только немного знать наш регион. Достаточно просто покинуть вокзал. Он даже на меня тоску наводит. — А затем протянул ей руку: — Лейтенант Ромен Валант. Мое почтение.— Капитан Ноэми Шастен.Ему было от силы лет тридцать пять, всклокоченные светлые волосы и милое мальчишеское улыбающееся лицо, как будто хорошее настроение для него было привычным.— У меня есть дядя, так у него прямо под носом взорвался рудничный газ на шахте в Обене. Ему тогда исполнилось двадцать. По правде сказать, вы ему в подметки не годитесь.— Тогда насмотритесь раз и навсегда, это удовлетворит ваше любопытство, и мы сможем двинуться дальше.Она тотчас поняла, что была чересчур резка, и рассердилась на себя за столь холодную отповедь при первом знакомстве. Однако, похоже, этого было явно недостаточно, чтобы поколебать обычную жизнерадостность лейтенанта Валанта. Он ответил с обескураживающим чистосердечием:— Ладно, раз уж вы сами предлагаете, с удовольствием.Тут Ноэми стало немного не по себе рядом с этим незнакомцем, который со своей чертовой, будто приклеенной к губам улыбкой внимательно изучал рубец за рубцом и как будто не видел ничего страшного.— Ага, точно, мой дядька был совсем другое дело.А затем сменил тему, как перелистывают страницу иллюстрированного журнала.— Я отвезу вас к вам домой. Ну то есть если вам там понравится, то дом станет вашим. Кстати, можно и другой найти, в ином месте. Это в девяти километрах отсюда, в деревне Авалон. Но я говорю: вам там будет хорошо. Авалон красивый. Подождите, я возьму ваш багаж.В своем семейном минивэне лейтенант Валант устроил чемоданы Ноэми сзади, рядом с детским креслом. Хотя он старался скрыть возбуждение, но походил на кипящий чайник. Одним вопросом Ноэми дала ему возможность сбросить давление:— Вы введете меня в курс дел? Перед приездом я ничего не успела узнать.А большего и не потребовалось.— А знаете, у вас теперь все будет по-другому. Комиссариат Деказвиля отвечает за пять окружающих его коммун. Обен, Крансак, Фирми, Вивье и Авалон — это где вы будете жить. Общая площадь примерно равна Парижу, но жителей меньше пятнадцати тысяч, тогда как в столице вас больше двух миллионов. Так что представляете, какой простор! Всего сто лиц, помещенных в камеры предварительного заключения за год, тогда как в самой маленькой коммуне Девяносто третьего департамента — более полутора тысяч. Это чтобы вы поняли, есть ли у нас время. И всего сорок восемь полицейских, чтобы следить за всем этим. Это чтобы вы поняли, что нас не так много. Последнее убийство произошло пять лет назад. Ага, у вас теперь все будет по-другому.Сам того не подозревая, Валант подтвердил все опасения министерства о реальной полезности работы комиссариата. А трогательное простодушие, с которым он вывалил перед Ноэми большую часть того, что она прибыла обнаружить, доказало, в свою очередь, что здесь никто и понятия не имеет о цели ее командировки. Внезапно она безрадостно осознала, что в ближайшие недели ей предстоит лгать всем окружающим. Не стоило бы связываться.— А сколько тут офицеров? — спросила Ноэми.— Комиссара у нас нет, службой командует майор. Выходит, он, я и вы: трое. Но офицер с таким послужным списком, как у вас: шесть лет в тридцать шестом, в уголовном розыске, и восемь в бригаде по борьбе с оборотом наркотиков — такого у нас не бывало… Должен признаться, для нас большая честь видеть вас в нашем комиссариате. Мы-то считали себя чуть ли не на скамье подсудимых, а тут нам присылают дополнительный контингент, да еще не абы какой. Это реально добрый знак, который всех успокоит.— Похоже, вы обо мне все знаете. — Ноэми все труднее было увиливать от прямого разговора.— Так точно. Я и про ваше лицо знал, эта история наделала шуму среди своих. Но как я вам уже говорил…— Да-да, ваш дядюшка, шахта, все такое, — прервала она его.Валант расхохотался — он постоянно смеялся чему-то своему. Ноэми предпочла бы, чтобы он оказался отвратительным…Автомобиль свернул с национальной трассы, попетлял по окаймленным дубами узким дорогам и прибыл на вершину холма, под которым лежала деревня Авалон, которую Ноэми окинула одним взглядом.Спокойная гладь озера, а по всему берегу — череда домов, разделенных замшелыми низкими стенами; при каждом домике огород или фруктовый сад. Короткая главная улица ведет от мэрии к храму. Справедливо разделенные закон человеческий и Закон Божий.— Ну как вам? — с гордостью спросил Валант, радуясь эффекту.Настоящий городской житель, Ноэми никогда и не помышляла жить на почтовой открытке. Какой-то узелок у нее в животе тихонько ослаб, словно пропала тяжесть. Один узелок из тысячи, что еще предстояло развязать, и все-таки это было начало.Она хотела бы улыбнуться, но ничто не отразилось на ее лице.Минивэн тихонько скатился по склону, проехал по главной улице через центральную площадь и спустился на ухоженную грунтовую дорожку, идущую через каштановую рощу. В конце дорожки, после крутого поворота, возник дом из камня и дерева, с огромным окном во всю стену, выходящим на лужайку, которая продолжалась мостками. Озеро овальной формы, с узким берегом, усыпанным галечником и коричневым песком, навевало покой.Место действительно было великолепное. И в дополнение к нежданной роскоши, в ее личном распоряжении находился кусок озера. В животе Ноэми стало еще на один узелок меньше.— Как я уже говорил, если это вам не подходит, есть еще комната для гостей рядом с церковью.— А что с арендной платой? — встревожилась Ноэми, которая в Париже никогда не смогла бы снять больше пятидесяти квадратных метров.— Обсудите с владельцем. Он мой отец. И это не срочно.— Скажите, Валант, и много у вашего отца такой собственности?Он провел ладонью по взъерошенным волосам, впервые немного смутившись.— Пьер Валант — самый крупный землевладелец региона. И еще он мэр Авалона. Так что земли у него полно. И когда говорят: «Валант», чаще всего имеют в виду моего отца. А меня-то лучше звать по имени: Ромен, а то я могу и не обернуться, когда вы меня позовете.— Хорошо. Передайте ему мою благодарность.— Давайте уж лучше сами.Ноэми уловила глубоко укоренившуюся враждебность между двумя мужчинами и убрала эту информацию в ящичек «следователь» своего мозга. Зацепка, какой бы она ни была, всегда может пригодиться тому, кто интригует. И сейчас же ей стало стыдно перед этим таким радушным молодым фликом.— Ладно, судя по размеру ваших чемоданов, полагаю, вы мало что прихватили с собой. Идемте, сейчас откроем и проветрим дом, я покажу вам, где постельное белье и полотенца, дам код Wi-Fi для Интернета и расскажу, как включается котел. Он своенравный, но работает. А потом оставлю вас обустраиваться.— А что, в комиссариат мы не зайдем? — удивилась она.— Новый дом, новая деревня, новая служба и новые коллеги, вы что, хотите все сразу? Знаете, здесь надо уметь притормаживать. Странно, до чего плохо парижане сбавляют скорость.Ноэми посмотрела на озеро, потом сквозь стеклянную стену заглянула в просторную гостиную, где вся мебель была накрыта белыми простынями, — точно маленькие привидения, которых ей предстояло выселить, и сделала вывод, что новый заместитель совершенно прав.— За домом у вас есть гараж, ключи в машине. Это вы тоже обсудите с отцом. Кроме того, я кое-что прикупил для вас. Основное, чтобы было, с чего начать. Все это в шкафах на кухне. Завтра в девять утра я заеду, чтобы для первого раза показать вам дорогу к комиссариату Деказвиля.— Если не трудно, лучше в семь. Мне бы хотелось бегло просмотреть все текущие дела — чтобы, прежде чем повстречаться с командой, иметь четкое представление о том, куда я попала.Похоже, эта не сразу сбросит скорость, подумал Ромен, уже начиная мысленно готовиться к завтрашнему дню. Дочка, школа, все остальное.* * *Даже не притронувшись к чемоданам, Ноэми уселась на мостки и, касаясь босыми ступнями прохладной воды, отдалась долгому созерцанию озера. С удивлением заметив, что стемнело, она достала из сумки свитер, а остальную одежду забросила в шкаф в спальне. Широкая кровать, поставленная на старый неровный пол таким образом, чтобы в окно был виден лес, раскрыла ей свои объятия. Она пощупала ладонью матрас, растянулась на нем с мыслью об ужине и куче всякой другой ерунды и заснула, даже не откинув одеяла.Около полуночи она внезапно проснулась от душераздирающего крика, горестной жалобы какого-то зверя. Она прислушалась, но все стихло. Тогда она нырнула под одеяло и свернулась калачиком в поисках сна, который потешался над ней до самого рассвета.Ноэми надеялась оставить свои бессонные ночи в Париже, но и здесь они хранили ей верность.Глава 17В шесть часов утра после двух больших кружек кофе Ноэми обошла дом и направилась в гараж. По правде говоря, речь шла, скорее, о простом, незапертом деревянном сарайчике, по балкам которого вился совершенно затянувший его плющ. Войдя, она смахнула огромную паутину, занавесившую выключатель. Пыльная лампочка выдала лишь слабое свечение, в котором смутно вырисовывался силуэт машины, покрытой чехлом. Стянув его, она обнаружила кроссовер «лендровер» с шинами в дорожной грязи, но явно в хорошем состоянии. Тачка для лесоруба, сломать невозможно, припарковать в городе — тоже.Ключи действительно лежали на приборной доске, двигатель завелся, будто только ее и ждал. Она проверила дворники, затем фары, которые тут же залили хибарку светом. Через ветровое стекло она заметила на стеллаже картонную коробку с наваленными в нее игрушками и прицепленной к ней серебристой звездой шерифа.Ноэми вышла из машины, чтобы рассмотреть поближе. Несколько пластмассовых солдатиков, старые гоночные машинки и под всем этим, в самом низу, деревянная рамка с черно-белой фотографией. Сидящий на спиленном стволе мужчина лет сорока, с охотничьим ружьем на перевязи, а рядом с ним улыбающийся во весь рот мальчонка — уперев кулаки в бока, с приколотой к рубашке звездой шерифа, он буквально светился от гордости, что стоит рядом с тем, кто, похоже, приходился ему отцом. Ошибиться невозможно: несмотря на детскость черт, с фотографии улыбался Ромен. Ноэми снова убрала все в коробку и поставила на место, испытывая легкое чувство неловкости оттого, что покопалась в личной жизни своего нового заместителя.Ромен появился с совершенно полицейской исполнительностью, даже на десять минут раньше назначенного времени. Он припарковал минивэн и нашел своего нового капитана, который хлопотал в гостиной, выводя дом из оцепенения. Он вежливо постучал в приоткрытое окно:— Ну и как вам первый вечер в деревне? Тишина не слишком вас смутила? Вы хорошо спали?Ноэми скинула со старого дивана коричневой кожи последний чехол.— Этот вопрос мне лучше не задавать. Во всяком случае, пока. Я провожу ночи, как правонарушитель в бегах.Не дожидаясь его реакции, она подхватила со стола ключи от внедорожника и одновременно надела пальто; ей не терпелось начать этот день, забыть о той женщине, которой она не хотела быть, и наконец снова стать полицейским. В лучах рассветного солнца рыжие вихры Ноэми приобрели медный отлив, и Ромен впервые заметил на ее правом виске серебряную прядь.— Если хотите, проедем через Фирми, — предложил он.Ноэми не удержалась от раздраженного вздоха:— Я прекрасно вижу, как вы стараетесь, и обещаю, что все оценю, но я еще успею посетить все шесть наших коммун. А сейчас единственное, чего мне бы хотелось, это заступить на службу.— О’кей, понимаю, — развеселился Ромен. — А если я добавлю труп? Это вас больше мотивирует?— Нашли мое слабое место?* * *Полицейская машина была уже там. Она стояла перед узким, высоким, слегка покосившимся домиком, напоминающим криво вбитый в холм гвоздь. Перестроенный из бывшей голубятни, этот дом был невероятно тесным, и все его помещения: прихожая, гостиная, кухня и спальня — громоздились друг на друге, как детали детского конструктора.Ромен похлопал по капоту автомобиля и разбудил одного из полицейских; второй, углубившийся в свой мобильник, вздрогнул от неожиданности. Оба поспешно выбрались из тачки и приступили к знакомству.— Капитан Шастен, позвольте представить вам капрала Буске, перебежчика из марсельской бригады по борьбе с оборотом наркотиков; служит здесь уже шесть лет.Предмет обсуждения, еще не совсем проснувшийся, источал здоровье и добродушие, чего ничуть не опровергло его вялое рукопожатие.— А вот рядовой Солиньяк, исконно местного производства, родился и учился в Деказвиле. Знаком почти со всеми семействами наших коммун. Между нами, у него прозвище Милк[122].— Мое почтение, капитан. Добро пожаловать.Если бы не пистолет в кобуре, Солиньяка нельзя было бы принять не только за полицейского, но даже за совершеннолетнего парня. Казалось, этот мальчишка только что оторвался от материнской груди, так что прозвище Милк подходило ему как нельзя лучше.— Вместе со мной, — продолжал Валант, — перед вами Опорный пункт охраны правопорядка[123] в полном составе.Накануне лейтенант предупредил сослуживцев о ригоризме нового офицера и, разумеется, о лице. И если сегодня они старались вести себя корректно, то делали это чересчур усердно. Опасаясь глянуть куда не надо и не суметь отвести взгляд, Буске упорно смотрел Ноэми прямо в глаза; зато Милк пристально рассматривал носки своих ботинок, словно впервые их видел. Игра казалась посредственной, но их усилия были достойны похвалы.— Заходим, — скомандовала Ноэми. — Перчатки есть?— Вообще-то, это не потребуется, мы с Милком уже обнаружили убийцу. Это пробки, — прихвастнул Буске.Не обращая внимания на трупный запах и первых мух, стоя на коленях перед винтовой лестницей, соединяющей все три этажа, Ноэми скрупулезно осматривала труп. Подбородок опущен к левому плечу, рот полуоткрыт, на губах засохшая желтоватая пена… Ладони намертво вцепились в рычаг застрявшего между этажами подъемника для инвалидного кресла. Остекленевшие глаза почти столетней жертвы смотрели в сторону домофона, стоявшего на накрытом салфеткой круглом одноногом столике, всего в двух метрах от покойника. На его лице запечатлелись тревога и отчаяние.Как горько ощущать свое бессилие, немощность тела и духа, когда знаешь, как глупо тебе предстоит умереть. Ноэми задумалась о тех днях и ночах, когда он, запертый в своем одиночестве, надеялся на чей-нибудь приход. Да, почтальон пришел, но слишком поздно, и связался с комиссариатом: подобные мрачные находки стали для него почти привычными.Позади Ноэми группа с любопытством следила за офицером в деле. Буске рискнул повторить свои выводы:— Да точно, пробки выбило. Электричества нет, вот его там и зажало. Вызвать пожарных?— И не только. Может, есть соседи, которые могли заметить какого-нибудь бродягу?— Не ближе чем в пяти километрах отсюда. Семья Кроз, — сообщил Милк. — Владельцы пекарни в Фирми.— Хорошо, пригласите их на допрос сегодня после обеда. Вызовите криминалистов для снятия отпечатков на счетчике и приводе кресла-подъемника. Определите серийный номер, чтобы проконсультироваться с производителем, — пусть пришлет специалиста. Свяжитесь с каким-нибудь родственником, пусть придет и проверит, не пропало ли что-то из дома. Я займусь наружным осмотром, чтобы исключить взлом, и опечатываем халупу.Пораженные количеством заданий, которые представлялись им совершенно бесполезными, Милк и Буске переглянулись, а затем уставились на лейтенанта Валанта, который, по их понятиям, еще не передал власть капитану. Безвольно пожав плечами, Ромен подтвердил приказания. Оставшись наедине с Ноэми, он все же попытался умерить ее пыл:— Капитан, понимаете, это точно несчастный случай.— Я прекрасно знаю, что это несчастный случай. Или вы думаете, что мне повсюду мерещатся убийства? Я делаю необходимый минимум и стараюсь избежать неприятностей для нас. Не более.Она внимательно осмотрела окна одно за другим, обошла дом сзади и поискала следы на рыхлой земле; затем, завершив обход, оказалась в метре от Буске. Тот кому-то звонил, стоя спиной к ней, напротив сидящего на капоте машины Милка. По-видимому, ожидая ответа абонента, Буске прикрыл ладонью микрофон мобильника и воскликнул:— Твою мать, Милк, как тебе ее видок? Девчонки с такими рожами, должно быть, постоянно рыдают! Ну, я бы ее ни за что не трахнул даже твоим членом!Капрал уже собрался было заржать, но смех застрял у него в горле, когда он увидел вылезшие из орбит глаза напарника. Буске обернулся, увидел Ноэми и оторопел. Исполненная достоинства, та даже не рассердилась. Беглый презрительный взгляд, и все.— Вы с Милком дождетесь здесь пожарных и криминалистов. Встречаемся в конторе.Парни виновато вытянулись во фрунт: «Есть, капитан».Сжав челюсти, Ноэми забралась в минивэн и сгорбилась на пассажирском сиденье. Ей удалось быстро справиться с комом в горле. По правде говоря, нет никакой разницы между «знать» и «услышать». Буске всего лишь произнес вслух то, что у всех на уме. Она должна с этим смириться. Ее заместитель сел в кабину, однако не для того, чтобы тронуться с места.— Капитан?— Да?— Вы в моей машине. Ваш внедорожник позади нее.В зеркале дальнего вида она увидела солидный «лендровер».Выходит, шеф был прав? Она не готова…* * *Спустя ровно двадцать четыре часа после прибытия на вокзал и первого шага по земле Аверона Ноэми наконец оказалась в комиссариате Деказвиля. Двухэтажное краснокирпичное здание, ведущая ко входу лестница в три ступеньки. Тихое место, покой которого тревожила лишь близлежащая школа на переменах между уроками. Однако вокруг явственно проступали признаки всеобщей спячки. Слева сохранял следы былого величия заброшенный отель с выбитыми стеклами. Справа на фронтоне кинотеатра с заклеенными газетами стеклянными дверями виднелось расписание сеансов фильма «Смертельное оружие — 2»[124], что точнее любой аутопсии позволяло определить дату его закрытия. Ромен заметил, что Ноэми очевидно разочарована.— Я знаю, о чем вы думаете. Но все наоборот. Наши коммуны вовсе не угасают, они пробуждаются. Надо только дать им время. На долину имеются обширные планы, но мой отец, пожалуй, расскажет вам об этом лучше, чем я.— Потому что?..— Потому что он мэр Авалона, — уже во второй раз сообщил Ромен.— Ах, простите, у меня вылетело из головы.«Фокус, Ноэми, держи фокус!» — поднимаясь на крыльцо комиссариата, мысленно приказала она себе, чтобы сосредоточиться.Лейтенант Валант постучал в дверь кабинета, а сам остался на пороге. Ноэми увидела, что начальник стоит возле окна и глядит вдаль. Майор даже не потрудился обернуться. Возможно, чтобы произвести впечатление или же попросту показать, что появление какого-то парижского полицейского для него не событие. Впрочем, он продолжил разговор, начатый, очевидно, раньше:— Вам известно, что они обосновались в двух улицах отсюда? Прямо напротив нас. Мне отсюда видны их тачки последней модели.— Кто?— Да жандармы, черт возьми! Однако, когда они узнают, им придется разочароваться. Прибытие нового офицера в наши края доказывает, что министерство по-прежнему оказывает нам доверие. Хотел бы я взглянуть на их физиономии.Тут он наконец развернулся и, не чинясь, медленно рассмотрел ее.— Нда… Этот парень не промахнулся, — в заключение осмотра изрек он. — Но у меня тут не модельное агентство, так что все в порядке. Думаю, именно по этой причине вы оказались здесь. Нечто вроде отпуска после болезни. Поближе к природе.— Можно и так сказать, — согласилась Ноэми.Ей не показались неприятными его манеры, поскольку хороших в запасе явно не имелось. Каждый реагирует как может, более или менее пристойно, более или менее изворотливо, удивленно, болезненно или с искренним отвращением. Половина ее лица напоролась на мину: это ее проблема, и больше ничья. Она не могла ждать от каждого встречного адекватной реакции.— Я майор Роз, если вам еще не сказали. Судя по вашему званию, вы должны стать моим заместителем, но я прекрасно и без вас управляюсь в лавке. Так что по документам мы с вами вместе руководим комиссариатом, а по факту вы отныне командуете пунктом охраны правопорядка. Вы там развлечетесь больше, чем следя за старым полицейским, который поджидает отставки, стараясь оставить место в таком же порядке, в каком его принял. Вдобавок, если вы постоянно будете ходить за мной по пятам, у меня сложится впечатление, что меня преследует служащий похоронного бюро, чтобы снять мерки для изготовления гроба. Так что оставляю на вас ведение расследований, а за собой сохраняю горстку дежурных подчиненных.Ноэми предпочла играть в открытую.— Я не прошла испытание по стрельбе.— Знаю, — бросил он, пожав плечами.— Я физически не гожусь для работы на местности.— Тоже знаю.— Я могу случайно подвергнуть коллег опасности.— Именно так, как мне кажется, считает ваше руководство. Мне и это известно. Но я же не полный идиот. Я прекрасно понимаю, что из Бастиона мне не пришлют парижского офицера в полной исправности. Я подозревал, что имеется какой-то скрытый порок.— Скрытый? Не совсем. Скорей… явный, я бы сказала.Роз оценил ее самоиронию. Впрочем, он ошибся: то, что он счел принятием, представляло собой обыкновенную систему самозащиты.— Рискуя обмануть ваши надежды относительно новой должности, доведу до вашего сведения, что последнее убийство в наших краях имеет пятилетний срок давности, а применить оружие в последний раз мне пришлось четыре года назад. Если и есть на земле место, способное восстановить вас, то оно точно находится здесь. Что касается оружия, то вы уже большая девочка, так что договоримся, что вы сами примете решение, когда снова станете его носить.От ободряющего отеческого тона майора у Ноэми создалось приятное ощущение, что она опять, как в детстве, стоит перед взрослым, который говорит ей: «Теперь я сам обо всем позабочусь, а ты просто закрой глазки». Но как подобает отцу, решения Роз тоже принимал единолично:— Что касается Лебеля, я приказал все отменить. Это решительно бесполезно.— Лебель — это кто? — не поняла она.— Тот старик, которого зажало между этажами. Вы потребовали чересчур много судебных действий. Лебель — бывший архитектор. Ему так и не удалось спроектировать что-то путное, и вдобавок не удалось ничего сделать хорошо. Кособокая голубятня, в которой он жил, стала его последним проектом. У него нет ни семьи, чтобы наследовать ему, ни завидных богатств и уж тем более врагов, которых можно было бы опасаться. Так что нет никакого повода предполагать нападение. Не стоит вызывать экспертов по части электрических подъемников, а также техников для снятия отпечатков только для того, чтобы констатировать банальный несчастный случай.Ноэми уже собралась возразить, но передумала, решив не перечить новому патрону в первый же день. Роз удобно устроился в кресле, и она явственно ощутила, как тот подбирает слова, чтобы ее не обидеть:— Понимаете, у вас там, в Париже, все по-научному. Отпечатки, камеры наблюдения, телефонная прослушка, геолокации, дроны, ДНК да баллистика. Будто это не полиция, а научная лаборатория. А все потому, что вы никого не знаете: ни виновных, ни жертв. А следовательно, поневоле ищете не там. Мы же здесь всегда начинаем с человека, потому что мы его знаем. Когда мы кого-нибудь задерживаем, то это зачастую сосед, иногда даже кузен или дядя, но почти всегда кто-то из тех, с кем мы постоянно общаемся. Нам известны его привычки, его окружение, его тайны, мы знаем его машину и адрес, знакомы с первой любовью, мы в курсе, к какой семье он испытывает неприязнь и почему. И я уверяю вас, что никто не стал бы специально выбивать пробки в старой халупе Лебеля, чтобы поймать его в ловушку на лестнице.Однако, несмотря на логичность объяснения, Ноэми не собиралась так легко сдаваться:— Я полагала, что вы займетесь личным составом, а я — расследованием?Роз едва заметно улыбнулся. Шастен оказалась упрямой и въедливой, короче, занудой, и уже очень ему нравилась:— Тогда предположим, что вы начнете завтра. Я в курсе, что отец Ромена вполне достойно вас принял. Так что пока обживайтесь в доме или посетите остальные пять наших коммун. Знать свой округ — вот что основное. Уговорите себя, что вы уже работаете, если это избавит от чувства вины.А поскольку со вчерашнего дня все, кажется, только и мечтали, чтобы она занялась туризмом, Ноэми подчинилась и удалилась.На служебной парковке комиссариата она столкнулась с Буске и Милком. Оба сразу смутились. Мальчишка-полицейский юркнул внутрь, а Буске принялся извиваться ужом, пытаясь как-то спасти положение.— То, что произошло… Что я сказал…Ноэми прервала его, чтобы не выслушивать жалких извинений:— Чтобы между нами не было никаких недоразумений, капрал. То, что вы полный кретин, меня не слишком беспокоит. Поскольку вы хороший флик. Вы уже виртуозно заработали значок «полный кретин». Мои поздравления. Даю вам возможность получить следующий.И она оставила его в полной растерянности, напоследок послав ему неслабый апперкот.Глава 18Деказвиль, Обен, Крансак, Фирми и Вивье. Ноэми потратила меньше получаса, чтобы объехать все и вернуться в Авалон, последнюю из шести коммун. Она решила прокатиться вокруг озера, величины которого не смогла оценить со своих мостков.Берега тянулись между двумя долинами, а затем терялись в лесу. Дорога быстро пошла в гору, оставляя озеро под головокружительным уклоном все дальше и дальше внизу. За неожиданным крутым поворотом Ноэми увидела обсаженный деревьями участок земли. Прямо перед ней возвышалась внушительная бетонная стена, берущая свое начало сто тринадцатью метрами ниже.Авалонская плотина.Она пересекала озеро по всей ширине — так бестактно прерывают разговор на полуслове. По одну сторону низвергались в пропасть миллионы кубических метров воды, а по другую дремала спокойная река. «Сантинель»[125], — прочла Ноэми в GPS.Тут она поняла, что Авалонское озеро — это творение человеческих рук, гигантская фабрика по производству электричества. Ноэми выбралась из автомобиля и подошла поближе к гидроэлектростанции. Вцепившись ладонями в холодный металл и свесившись над пустотой, она осторожно перегнулась через парапет. Растущие далеко внизу высоченные ели отсюда казались комнатными растениями. Почувствовав головокружение, она преодолела его усилием воли, но тут внезапный телефонный звонок заставил ее вздрогнуть и отпрянуть от пропасти.— Мадам Мерсье, у вас все в порядке?В шестистах километрах отсюда ее старая, почти слепая соседка совершенно неведомым образом справилась с телефонным аппаратом и набрала ее номер.— Деточка, я потеряла ключ от вашего почтового ящика.— И очень кстати, у меня нет никакого желания получать новости из Парижа.— Значит, ничего не рассказывать о вашем мсье?Адриэль. У него есть дубликат ключей от квартиры. Вот черт.— Непременно расскажите, — нахмурилась Ноэми.— Это было сразу после вашего отъезда. Я следила за ним до самой вашей двери. Выглядел он сильно раздосадованным.— Он что-то вынес из квартиры?— Нет. Я думаю, он пришел повидать вас. Разве можно вот так оставлять мальчиков. Когда их так оставляют, они могут наделать глупостей. Впрочем, он все равно очень приятный.Ноэми не отличалась жестокостью, но ей бы очень хотелось в ту минуту оказаться там, лицом к лицу с Адриэлем, чтобы посмотреть, сколько пригоршней азиатских шершней она могла бы затолкать ему в глотку.— Да, он очень приятный парень. Но если он снова появится, заберите у него ключи и положите их вместе с ключом от почтового ящика.— Я его потеряла.— Вот и отлично.Глава 19Ночь была населена зверьём.Прежде всего, её кот. Огромный — его голова занимала все пространство входа в комиссариат, каждый глаз смотрел в отдельное окно, хвост торчал из развороченной крыши и разгонял первые облака, когтистые лапы прочно стояли в коридорах, а от его мурлыканья дрожали и позвякивали стекла.Затем пробуждение, в полном смятении чувств. Опять то же душераздирающее завывание, острое, как осколки стекла. Нечеловеческое — в этом Ноэми была уверена. Она в льняных пижамных штанах стояла перед широким окном, изо всех сил напрягая слух и пытаясь взглядом пронзить тьму, но, как и накануне, крик послышался всего один раз… если он вообще был реальным.Ночь пропала, нечего было даже пытаться уснуть снова. Нанизанные одна за другой, как четки, минуты украденного сна не составляли даже трех полных часов. Придется этим удовольствоваться.Она дождалась восхода солнца, поставила кружку с кофе перед монитором компьютера и, когда наконец появился Мельхиор, кратко изложила ему события двух последних суток.Разумеется, сильнее всего его заинтересовало сновидение:— Мне представляется, что вы их несколько потеснили. Образ вас самой, занимающей все пространство комиссариата и даже проломившей потолок, очень показателен. Кого же вы там нахлобучили? Своих подчиненных или начальство?— Если честно, то практически всех. Я резкая, агрессивная и достаточно упрямая.— Вы и прежде такой были?— Вероятно, да, но не настолько. Мне смертельно скучно. Это не деревня, а просто настоящая дыра с почтовым индексом. Не припомню, чтобы я хоть раз улыбнулась с тех пор, как прибыла сюда.— Очень жаль, улыбка освещает ваше лицо.— Я его хорошо прячу.Док не скрыл огорчения.— Как же вы ошибаетесь… А вы задумывались о функции лица? Поняли, что оно есть отражение наших чувств? На нем можно прочесть печаль, радость, опасения, вопросы, боль — и наслаждение. Словом, оно выражает двадцать и одно чувство, двадцать и одно сообщение, которое вы посылаете другому человеку.— И даже больше, если учесть ту микромимику, которую любой хороший флик отслеживает во время допроса, — добавила Ноэми.— Вы превосходно владеете темой, отлично. Так что продолжим. Слепой от рождения не способен использовать этот способ мимического общения. Просто потому, что у него нет опыта визуального взаимодействия. Для самого человека выражение его лица не имеет значения, это всего лишь информация, которой он делится с теми, кто стремится его понять. Лицо представляет один из редких участков нашего тела, который мы не можем увидеть без зеркала. Зато это первое, на что обычно смотрят. Оно целиком для другого человека. Это также единственный участок, который задействует все пять чувств. Он полностью открыт миру. А вы хотели бы скрывать его?— Предположим, тут дело в страхе — как у начинающей актрисы, которая не выучила текст.Мельхиор искренне рассмеялся:— Занятная метафора. Выходит, вы что, собираетесь дождаться, когда снова станете хорошенькой, чтобы показаться? Разве вы полагаете, что принятие себя зависит от красоты? Вы знакомы со статистикой самоубийств в мире модельного бизнеса? Она поразительна. Некоторые манекенщицы несравненно хороши, но несчастны, в то время как другие вполне заурядны и при этом совершенно счастливы. Хотя мы все должны были бы считать себя великолепными. Мы все должны были бы любить себя, не ожидая, когда нас полюбят другие. Вам ведь наверняка известно, что мы очень скудно используем возможности нашего мозга?— Самое большее — приблизительно на десять процентов.— Точно. Однако особенно огорчительный факт заключается в том, что мы — это «мы» всего лишь на тридцать процентов. Кто-то на десять, другие на сорок… но полностью — никогда. Мы носим в себе свои раны, тайны, комплексы — и все это не позволяет нам быть цельными, быть совершенными. На Земле почти восемь миллиардов человек, и Господь, если вы в него верите, каждому дал свое лицо, особенное, как код ДНК. Стоит по достоинству оценить его усилия, он сделал большую работу, но вывод таков, что ваше лицо среди восьми миллиардов других — это именно ваше лицо, и вам его не изменить. А теперь вы будете двигаться вперед либо останетесь топтаться на месте.Ошеломленная, Ноэми выпрямилась на старом кожаном диване:— Нельзя ли вас попросить во время следующих сеансов быть не таким резким?— Если вы одарите меня улыбкой, договоримся.— Посмотрим.И Ноэми прервала связь.Глава 20Миновала первая неделя, неторопливая, как дрейфующий континент. Различные правонарушения вроде порчи личного имущества, украденной зерноуборочной машины, разумеется найденной спустя час после преступления ввиду размера добычи. Успешная работа Буске, бывшего сотрудника бригады по борьбе с оборотом наркотиков, который нашел целое поле конопли, но, к сожалению, не поймал его владельца; пара-тройка пьянчужек, оставленных в камере до протрезвления, и тяжкий груз глубокой тоски, что с каждым днем все сильнее наваливалась на капитана. Ноэми не покидало ощущение, что она работает вхолостую. И когда из коридора до нее донеслось слово «исчезновение», она выскочила из кабинета, как чертик из коробки. Она буквально на лету поймала Ромена Валанта, когда тот записывал первые сведения со слов дежурного патруля, и обрушила на него поток нетерпеливых вопросов:— Кто жертва? Сколько времени прошло после исчезновения? Вы предполагаете облаву? У вас для этого есть обученные собаки?Под этим напором он уже почти жаждал трагедии, чтобы суметь удовлетворить полицейские аппетиты своего офицера. Сгодилось бы все, что угодно: серийный убийца из детектива, эко-террористы, даже метеорит на деревенской площади.— Мне очень жаль, капитан, но это всего лишь мадам Сольнье. Девяноста лет от роду. Она сбегает раз в неделю — ничего необычного. Мы незамедлительно обнаружим беглянку в одном из ее излюбленных местечек. В бывшем кинотеатре или в деказвильской медиатеке, на берегу Авалонского озера или на Вольфовой горке в Фирми.— А какая связь между всеми этими местами?— Пока не определили… Думаем. Прежде чем пускать в ход тяжелую артиллерию, предлагаю начать с этих мест. Хотя, вообще-то, решать вам.Плечи Ноэми опустились так скорбно, как у ребенка, которого лишили праздника.— Нет, вы правы, — сдалась она. — Поступим, как вы предлагаете. Распределяйте силы.Таким образом, Милк и Буске получили кинозал, медиатеку и озеро, а Ноэми и Валанту предстояло бурить Вольфову горку.— Вы поведете? — предложил он.— Нет, мне не хочется.Только усевшись за руль, Ромен осознал, что именно на пассажирском месте она оказывается к нему тем единственным профилем, который ей не отвратителен.Через двадцать долгих минут, без сирены и мигалки, они прибыли к месту назначения, пропуская поворачивающих справа водителей, останавливаясь под красным светофором и соблюдая ограничение скорости. Настоящая мука для капитана Шастен. Они припарковались возле водоема, прямо у подножия горы. Валант достал бинокль, внимательно осмотрел вершину и включил рацию.— Все в порядке. Я ее вижу, — сообщил он другому экипажу.— На самом верху? — спросил Милк.— Ага. На самом верху.— В таком случае удачного восхождения.Вольфова горка не отличалась особой высотой, да никто и горой-то ее назвать не мог, однако склоны она имела опасно крутые. Жесткая трава землистого оттенка и поросшие темно-зеленым папоротником-ужовником уступы; враждебный для растительности камень, острый и вылезающий отовсюду мерзким минеральным прыщом по всей высоте каких-то четырехсот девяноста метров над уровнем моря. Опасная и негостеприимная природа, создавшая этот нервный и неровный рельеф, мгновенно пленила Ноэми. А над всем этим — белый призрачный силуэт, который, казалось, танцевал на вершине.— Вот черт, она в отличной форме! — удивилась Шастен, которая на полпути уже задыхалась.— Сольнье? Да она неутомимая!— А кто-нибудь знает, что ее туда привлекает?— По правде сказать, я даже не больно-то уверен, что старуха на самом деле понимает, где она находится и уж тем более что она там делает.Когда полицейские добрались до нее, пожилая дама направилась навстречу Валанту и прошла опасно близко к краю пропасти, образовавшейся между двумя некогда составлявшими единое целое скалами, на несколько метров вросшими в землю.— Малыш Ромен! — приветствовала она лейтенанта. — Печальный мальчик. И зачем же ты пришел сюда?Валант поспешил подойти к ней, чтобы взять за руку и не допустить случайного падения, опасности которого она даже не осознавала. Благодаря старческому слабоумию мадам Сольнье сильно выигрывала в уверенности, подобно детям, полагая себя бессмертной.— Я тут бродил с подругой, — продолжал Валант, — и, увидев вас, подумал, как хорошо было бы воспользоваться нашей встречей, чтобы вместе вернуться домой. Мы на машине.— А вы в ночной рубашке, — добавила Ноэми.Старушка взглянула на облегающую ее тщедушное тело тонкую ткань в цветочек, будто увидела ее впервые.— Давайте, — только и соблаговолила бросить в ответ Сольнье.Пестрая компания, состоящая из флика, фрика и буки, приступила к спуску с Вольфовой горки, оставив позади себя расщелину, возле которой заблудилась Сольнье. На дне этой пропасти, под зарослями колючего дрока — единственного растения, что выжило на пятнистой скале, стоял небольшой полусгнивший деревянный крест, скрываемый как тяжкая тайна.Глава 21Ромен Валант выщелкнул заряженную обойму и убрал оружие в сейф, находящийся у него в шкафу. Имея в доме дочурку-исследовательницу, он ни в коем случае не хотел рисковать. Он никак не мог забыть леденящее душу происшествие, случившееся недавно совсем неподалеку. Рождество. Семья. Мальчонка. Ружье. У него перед глазами так и стояла картина: в гостиной наряженная елка, иллюминация, соперничающая с мигалками пожарных, пытающихся реанимировать ребенка. Впустую… А назавтра останутся все эти красиво упакованные подарки, которые никто никогда не развернет.Владельцы оружия в три раза чаще рискуют кого-то убить или быть убитыми. Он запер сейф и набрал код безопасности.Ромен прошел через гостиную, взъерошил волосы дочурки, сидящей перед камином и упершейся подошвами туфелек в решетку. Она была погружена в чтение такого толстого приключенческого романа, что с трудом удерживала книгу в руках.Амината вышла из кухни с горячим блюдом и поставила его на стол. Разное меню каждый вечер, при этом даже не надо готовить — преимущество работы официанткой в ресторане «Форт» в соседней коммуне Обен. Ромен поймал ее руку и поцеловал. Его белая кожа на черной коже жены десять лет назад дала жизнь Лили, ребенку цвета карамели с глазами цвета лаванды. Впрочем, их браку удалось внести раздор между Роменом и его отцом, поскольку тот не жаловал смешения цветов, и даже появление Лили абсолютно ничего не изменило. С тех пор нога Пьера Валанта никогда не ступала в их дом, а сам он демонстративно шумно вздыхал, когда Ромен заводил речь о своем семействе. Таким образом, мужчины старались пересекаться как можно реже, и слова «отец» и «сын» практически исчезли из их речи. Пьер относился к сыну как к флику, а Ромен видел в отце только мэра Авалона. Все остальное упокоилось в области воспоминаний.В прошлом остались совместные выезды на охоту. Приколотая к картонной коробке звезда шерифа. А фамильный дом возле озера слишком сильно скорбел по усопшей мадам Валант, от которой осталась лишь фотокарточка в рамке — совершенно одинаковая у каждого из мужчин.— Ну и что потом? Она смягчилась? — спросила Амината.— Я бы сказал, скорей, смирилась.— И что, она осваивается в деревне?— Как бы не так! — усмехнулся он. — Ей все еще кажется, что она в городе. Запирает на два оборота дом на озере, закрывает дверцы машины, если отходит хоть на пару метров, и ради мельчайшего расследования готова отправиться в крестовый поход. У меня впечатление, будто я работаю с миной замедленного действия. Я знаю, что она вот-вот взорвется, только мне неизвестно, когда именно. Но вот странно, это-то как раз меня не беспокоит.Привлеченная распространившимся по гостиной дивным ароматом, Лили оставила свои приключения и устроилась за столом. Алиго — картофельное пюре, запеченное с расплавленным сыром «том» и приправленное чесноком, было подано с куском толстой и сочной колбасы. Снаружи по черепичной крыше скребли ветки, словно им тоже хотелось разделить трапезу с хозяевами дома.— Мне кажется, у нее случаются провалы в памяти, — продолжал Ромен. — Забывчивость. У нее не все запечатлевается. Иногда я ощущаю, что она теряет над собой контроль. Мне даже кажется, что ее раздражительность сильнее ее самой.— Значит, ты должен стать ее костылем. Подпоркой. Не позволяй больше никому прознать про ее слабости. Защищай ее. Ведь именно это делает помощник, верно?— Да, именно это делает помощник. Что тут скажешь, я исполняю роль заплатки.— Наверное, она ужасно страдает, — огорчилась Амината.— Не думаю. Во всяком случае, она этого не показывает.— Идиот, она страдает в душе.Увидев, каким дурацким стало лицо ее папы, Лили громко расхохоталась, а потом, справившись со своей горкой пюре, как само собой разумеющееся, предложила:— Пригласи ее в гости. Она ведь там одна-одинешенька.— Я подумаю, — заверил несколько смущенный Ромен.— Она красавица? — поинтересовалась малышка.— Ты знаешь, какая она. Я тебе рассказывал.— Ну и что? Когда я свалилась с велосипеда и ободрала щеку, ты все равно говорил, что я красавица.— Ладно, согласен, — уступил папа. — Она такая красавица, как будто раз десять свалилась с велосипеда.— Так ты ее пригласишь, да?— Ешь, или я тебя съем!— Как Людоед из Мальбуша? Который кушает детей, даже не жуя их?— Он самый, мадемуазель.* * *Ноэми допивала чай на опушке каштановой рощи, удобно устроившись на наклонном стволе изогнутого дерева, поросшего мхом. Надев шерстяной свитер, она старалась мыслить позитивно, как советовал доктор Мельхиор, пыталась забыть о внешности или скрытых причинах своей миссии, отвлечься от раздумий о том, что вскоре ей предстоит совершить злое дело, закрыв здешний комиссариат. Позади нее в наступающую темноту светили окна дома.Вдруг ей послышалось, будто кто-то ворошит листву деревьев, раздвигает ветки, чтобы пройти. Она прочно уперлась ступнями в землю и слегка согнула ноги в коленях, уже готовая бежать от волка, медведя, Жеводанского зверя[126] или любого другого фантазма истинной парижанки. Но это оказался всего лишь что-то вынюхивающий беспородный пес. Черный пес с белым брюхом, в роду которого много поколений подряд смешивались и перемешивались разные породы. Он направлялся вдоль озера в ее сторону, но все время держался на расстоянии, оставаясь на краю леса. Ноэми расслабилась и снова устроилась на поваленном стволе.— Ну, привет тебе. Так это ты так шумишь по ночам?Пес стал подходить все ближе, сантиметр за сантиметром. Теперь она смогла получше рассмотреть его. Язык нелепо свешивался набок из-за явно вывихнутой челюсти, а левый глаз непрестанно слезился. Поскольку одна из лап была повреждена, передвигался он враскачку и притом прихрамывал.— Похоже, ты драчун, да?Она слышала его хриплое дыхание и теперь уже почти могла прикоснуться к нему.— Во всяком случае, ты в паршивом состоянии. Мы можем стать друзьями.Наконец Ноэми положила ладонь на собачий бок и легонько погладила его. Мысленно она уже проводила ревизию в своих шкафах в поисках куска чего-нибудь, чем можно угостить вечернего визитера, когда вдали вдруг прозвучал громкий свист. Пес повел ушами, все его тело мгновенно напряглось, и он рванул на зов с такой скоростью, какую только могла позволить ему ненадежная лапа; очень скоро лес поглотил его.— Рада была познакомиться.Глава 22Ноэми была знакома с хозяином дома только через его сына, и хотя Ромен никогда не говорил об отце ничего плохого, его молчание и горестный взгляд свидетельствовали о многом. Так что, когда Пьер Валант сам нанес ей визит в дом на озере, она была удивлена его приветливостью.В длинном темно-зеленом пальто он почти сливался с окружающей природой, словно бы не желая нарушать ее, и Ноэми тотчас заметила, что у Ромена отцовские глаза.— Возможно, первые десять дней показались вам чересчур длинными, — начал он, — однако это время, нужное, чтобы привыкнуть и войти в ритм. И, кроме того, вы, возможно, даже не заметите, но пройдет целый месяц, потом год — и вы уже не сможете вообразить себя живущей где-то в другом месте. Вы даже задумаетесь, как могли так долго оставаться в Париже, в квартире размером с кроличью клетку.Поскольку была затронута тема жилья, Ноэми очень быстро перешла к серьезным вещам: логистическим вопросам, слишком долго остававшимся в подвешенном состоянии.— Что касается платы за жилье… — начала она.Старший Валант мгновенно уладил проблему:— Скажем, в качестве платы за жилье я прошу вас поддерживать дом в нормальном состоянии. Согласны?— Я бы с удовольствием, но, к сожалению, нельзя ничего дарить полицейскому, очень скоро это становится двусмысленностью. Граница между великодушием и субординацией — дело тонкое. Если однажды мне придется арестовать вас, я буду испытывать определенную неловкость и сомнения.Он поморщился, однако очень тонко уловил холодный юмор и манеру поведения капитана полиции. Глыба льда, которую невозможно заставить улыбнуться. И тогда они сговорились о цене, столь смехотворной, что это больше напоминало подарок. Но аренда студии в городе всяко дороже аренды дома в любой деревне, убедил ее Валант. После чего она получила право прослушать сотни раз затверженную речь искренне заинтересованного и гордящегося своей деревней «господина мэра».— Авалонская плотина дала нам множество рабочих мест, но это было двадцать пять лет назад. С тех пор наши коммуны снова погрузились в летаргический сон. И только благодаря проекту «Mecanic Vallée»[127] мы опять можем дышать! Заинтере-совались даже китайцы. Не говоря уже об англичанах, которые полюбили наш регион и скупают дома, как в игре «Монополия». На главной улице уже работают два новых торговых предприятия. Мир открывает нас, — взволнованно распетушился он, — а мы готовы принять его. Пока к нам приходят с правильной стороны шарика, если вы меня понимаете.Эта последняя фраза мгновенно лишила Пьера Валанта всего его обаяния, и Ноэми вежливо свернула беседу, сославшись на назначенную в комиссариате встречу с майором Розом.* * *Однако спустя двадцать дней Ноэми пришлось согласиться, что Пьер Валант был прав хотя бы в одном: прошел месяц, а она этого и не заметила, убаюканная умиротворяющей природой и повседневностью без иерархических ловушек. Скука уступила место вялым, размеренным будням, и, несмотря на преступность, которая делала все возможное, чтобы существовать, комиссариат Деказвиля неспешно приближался к своему ненадежному будущему.Впрочем, Ноэми изо всех сил старалась ни к чему не привязываться, несмотря на множество приглашений Валанта, любезность Милка и усилия бедняги Буске — тот день за днем пытался загладить страшную оплошность, допущенную при первой встрече. Даже майор Роз уже не знал, что бы такое еще придумать, чтобы Ноэми чувствовала себя как дома.Но вердикт был очевиден, а его следствие — цена ее возвращения в Париж.И тогда она устроилась перед компьютером, открыла чистую страницу и озаглавила ее недвусмысленно: «О деятельности комиссариата Деказвиля с шестью коммунами и о его передаче в подчинение жандармерии».Где-то вдалеке завыл искалеченный пес. И его тоже, как и всех остальных, она оставит, когда ее предательство получит широкую огласку.Она здесь для того, чтобы разрушить, а не для того, чтобы восстановить.Ночь была невыносимой. Физически и морально. Не шелохнувшись в своей постели, она пробежала многие километры, сотни раз вставала и, стоя перед зеркалом, обзывала себя, помимо прочих лестных имен, «мерзкой шлюхой».Впрочем, поутру она взяла себя в руки. Солнечный луч пересек гостиную и наполнил светом пустые открытые чемоданы, разложенные перед широким окном. Приняв решение покинуть наконец Аверон, она скачала свой рапорт на флешку.* * *Незадолго до семи утра в дверь постучал Ромен, он сильно осунулся, а его простодушие, которое казалось Ноэми несокрушимым, улетучилось.— Вы что, вообще никогда не спите? — спросил он, удивленный, что видит ее если не свежей, то, во всяком случае, совершенно проснувшейся.— Мне выбирать не приходится. Но вы-то что делаете здесь в такой час и с таким лицом?— Кажется, найден труп.— Вам кажется? В подобных обстоятельствах ничего не бывает наполовину. Мертвый или живой.— Определенно мертвый.— Снова несчастный случай на лестнице?— Хотелось бы.Она засунула флешку в карман джинсов и взобралась в его минивэн.Днем она все уладит.А главное, очень скоро займет свой пост руководителя бригады по борьбе с оборотом наркотиков в Штабе.А случайная задержка — это всего лишь чертова случайная задержка.— Где обнаружено тело?— В пластмассовой бочке, в озере.

Часть III. Прямо в бурюГлава 23Обнаруживший тело рыбак, давясь и всхлипывая, поглощал свой завтрак, укрывшись от посторонних взглядов за ближайшим деревом. Следственная группа на песчаном берегу поджидала только Шастен. Вокруг красной бочки высотой около восьмидесяти сантиметров и объемом приблизительно двести литров была протянута сигнальная лента ограждения. Поблизости лежала широкая крышка. Хотя действие происходило на открытом воздухе, от исходившего из бочки чудовищного тошнотворного запаха всех буквально выворачивало наизнанку. Буске протянул Ноэми пару латексных перчаток; прежде чем заглянуть в бочку, та предусмотрительно сделала глубокий вдох.Внутри находились кости, органический материал в вязком и жидком состоянии, череп с лишенной зубов челюстью и несколько спутанных темных волос. Скелет и зловонная жижа.— Место обнаружения?— Примерно вон там, — ткнул пальцем Милк. — В воде, метрах в пятидесяти от берега.— Слишком неточно, — раздраженно бросила Шастен.— Увы, Фабр прицепил ее к своей лодке, чтобы вытянуть на сушу, не зная, что он тащит. А потом откупорил.— Кто это, Фабр?— Рыбак, который заливается вон там, за елками, — уточнил Ромен.Отставив всякую деликатность, Ноэми потребовала, чтобы тот подошел.— Вот у тебя девчонка, да? Ребенка какого возраста туда можно впихнуть?— Я бы сказал, лет восьми-десяти… Даже двенадцати, если постараться.— И никакого текущего заявления о пропавшем без вести, — добавил Милк.Ошеломленная Ноэми опустилась перед бочкой на колени.— Судя по состоянию тела, тут нет шансов установить хоть что-нибудь. Ни тканей, ни мышц, ни зубов — остаются лишь ошметки волос. Ребенок умер много лет назад. Задолго до того, как ты стал фликом.Ноэми поднялась с колен, с громким щелчком стянула перчатки и продолжила протокольные мероприятия.— Ни к чему не прикасаться. Вызываем сантранспорт, плотно завинчиваем крышку и предупреждаем их, чтобы прихватили ремни. Глупо будет, если все это разольется у них в фургоне. Следует отделить содержимое от содержащего сразу, как они доберутся до Института судебно-медицинской экспертизы в…— Монпелье, — подсказал Валант.— Ну да, Монпелье. А я сейчас составлю рапорт прокурору…— Родеза[128].— Будет чертовски обидно, если мне не удастся сбагрить это дело судебной полиции… Родеза? Монпелье?— Нет, Тулузы.— Вот и хорошо. Это несложно запомнить.В голосе лейтенанта Валанта прозвучала нотка разочарования:— А я думал, вы захотите оставить это дело себе…Разочарования, связанного не только с уголовным делом, от которого она уже стремится избавиться, но и с тем сложившимся в воображении Ромена образом заслуженного, опытного капитана полиции, жаждущего интересного расследования, которое помогло бы ему отвлечься.— Выходит, вы меня плохо поняли, — бросила она.А случайная задержка — это всего лишь чертова случайная задержка.Она свалит отсюда, что бы ни случилось, хоть сегодня.Милк и Буске остались на месте в ожидании сантранспорта, а Шастен поехала в комиссариат. Автомобиль исчез за поворотом, и Милк наконец высказал вслух свои мысли, обратив взор на воды озера:— Это древнее место высвобождает своих призраков. Что не предвещает ничего хорошего.— Кончай со своими деревенскими россказнями, — грубо осадил его Буске. — Не то прослывешь местным дурачком.Глава 24В кабинете следственной группы Ноэми провела видеоконференцию с прокуратурой. Поскольку Деказвиль находится на расстоянии почти сорока километров от суда большой инстанции Родеза, это оказалось лучшим способом связаться с прокурором.Она вкратце изложила ситуацию: бочка, тело, давность фактов, отсутствие необходимых технических средств; и попыталась дать понять прокурору, что единственным верным решением будет передача дела под юрисдикцию судебной полиции Тулузы.— Тулузы? Это невозможно, — ответил прокурор. — Я уже отправил им подкрепление из Монпелье, они просто задыхаются. Сведение счетов, изнасилования и гигантский незаконный оборот наркотиков — розовый город[129] блекнет. К тому же нельзя сказать, чтобы ваши люди были чересчур загружены. Кто бы мог мечтать, что звезды так удачно сойдутся? У вас всего одно расследование и в вашем распоряжении целая служба. Сотрудник судебной полиции ничуть не лучше флика из комиссариата, и вам это известно.— Вероятно, это убийство или сокрытие несчастного случая. И не дело комиссариата заниматься такими вещами, — сделала еще одну попытку Шастен.— Слава о ваших парижских достижениях докатилась и до нас, капитан. И могу заверить вас в своем личном восхищении и уважении. Используйте багаж знаний, полученных за пятнадцать лет в судебной полиции, этого должно хватить, чтобы успешно провести первые следственные действия. А я подумаю, чем смогу помочь, если процедура усложнится. Вы согласны с таким решением?— Вы задаете мне вопрос?— Я предлагаю вам договоренность.В ярости Ноэми хлопнула дверью и выскочила из кабинета, чтобы сделать еще один звонок. Разумеется, телефон Штаба она знала наизусть, а благодаря сквозным национальным картотекам шеф уже наверняка прослышал про это дело.— Шастен!— Вы сказали, тридцать дней, — рявкнула она.Однако же этого оказалось недостаточно. Глава судебной полиции нашел множество укромных мест, куда можно было бы припрятать неудобного офицера, но не имел для этого никаких оснований. Ничто, абсолютно ничто не оправдывало ее удаления из столицы. Разве что оскорбительный провал, доказательство ее профнепригодности.— Это дело всего лишь нескольких дней, — постарался он успокоить ее. — Ваша цель — доказать, что комиссариат там ни к чему. Ведь не с этими же сельскими фликами в заляпанных навозом сабо вы справитесь с таким делом. Особенно с висяком вроде этого, судя по состоянию тела. Запорите дело, всерьез наломайте там дров, пусть Тулуза отстранит вас — или жандармы, даже лучше. Ваш пост ждет вас здесь, как вам прекрасно известно. Нам же необходимо просто доверять друг другу.Это давно забытое детское тельце в бочке становилось основным элементом плана шефа по окончательному и законному устранению капитана Шастен из судебной полиции. Единственным и непременным условием было только одно: чтобы она провалилась.Когда Ноэми вошла в другой кабинет, к майору Розу, она застала там всю группу, ожидающую ее решения.— Оставляем расследование за собой до нового приказа, — объявила она.В восторге от услышанного Буске громко шлепнул по подставленной ладони Милка:— Я знал, что вы не откажетесь!— Молодчина, капитан, — добавил мальчишка-полицейский.Один лишь Ромен понял, что новость эта хороша только для них, и Ноэми упорно старалась не встречаться с ним взглядом.— Какие сроки обещают в Институте судебно-медицинской экспертизы?— Вскрытие назначено завтра на десять утра.— Хорошо. Буске, допросите рыбака. Милк, вы соберете для меня все протоколы дел о пропавших без вести в шести коммунах за последние пять лет. Валант, если в этих случаях производились пробы ДНК, предупредите лабораторию, что мы незамедлительно сравним образцы с обнаруженным телом. Подведение итогов каждый час.Затем она обратилась к Розу:— Знаю, что вам это не понравится, но мне бы хотелось также передать копию нашего расследования жандармам. Просто для консультации. Догадываюсь, что вы с ними мало сотрудничаете, но было бы обидно упустить какую-то информацию из-за вражды двух служб.— Но если дать им какую-нибудь зацепку, они сразу же захватят все! — воскликнул Роз, извиваясь в кресле, словно на электрическом стуле.— Да, это возможный риск. Но ведь главное — жертва, верно?Роз сдался, а Валант все еще силился понять, что же на самом деле важно его офицеру. После месяца работы бок о бок с Ноэми он по-прежнему ничего не знал о ней и ее подлинных стимулах.* * *— Вы позволите мне говорить начистоту?— Вы и прежде не были деликатны.Ранним вечером Ноэми вернулась в дом у озера. Для начала она принялась пинать ногами чемоданы, затем с жадностью приговоренного к смертной казни стала курить одну сигарету за другой. А уж потом связалась с Мельхиором. Однако док был не из тех, кому свойственно заигрывать с пациентами или жалеть их.— Чего вы в конце концов добиваетесь, капитан? Париж вас предал. Вам не кажется, что бегать за ним смешно? И для чего? Чтобы обнаружить там все того же Адриэля? В том же кабинете, в течение всего дня? Вы хотите быть полицейским, просто полицейским, как вы сказали. И вот вам предлагают команду, которая жаждет работать с вами; дело, за которое в другое время вы бы боролись; а вы все сердитесь и вечно раздражены. Хотя, может, это просто от страха? Вы боитесь, что уже не та, что прежде. Глава полиции полагает, что вы провалитесь. Вам хочется преподнести ему такой подарок? Вы по-прежнему стараетесь не разочаровать его? У вас только лицо изранено. Все остальное великолепно работает!— Но если я останусь здесь, они выиграют.— Если вы справитесь с этим делом, они проиграют. Тогда уж никто не сможет отказать вам в громком возвращении. Переведите дух, успокойтесь, а завтра, если хотите, подведем итоги. И примите снотворное, хорошо?Перевести дух. Успокоиться. Ноэми, сжав кулаки, ощущая болезненные уколы в сердце, тщетно обошла гостиную по кругу, потом вдоль и поперек. Перевести дух, успокоиться… Легко сказать. Она находилась на грани нервного срыва, ей хотелось перевернуть все вверх дном в этом доме.Потом завыла покалеченная собака. Опять. И в плохой момент.Ноэми накинула пальто, побежала к дереву с наклонным стволом, где впервые увидела пса. Освещая себе путь фонариком мобильника, проскочила подлесок и оказалась перед каменным домом по другую сторону леса.Снова нестерпимый вой.Она перепрыгнула через стенку, ограничивающую огород, пересекла двор и замолотила кулаком в дверь.— Полиция! — выкрикнула она, прежде чем изо всех сил заколошматить в деревянную дверь ногами.Пес перестал выть. Послышались шаги, и дверь открылась.В проеме возник мужчина лет пятидесяти в плотной рубашке и бархатных штанах, явно удивленный столь поздним визитом. Он открыл было рот, но не успел сказать ни слова. Ноэми дала волю своему гневу, грозно тряся перед его носом пальцем.— Слушай меня как следует, выродок! Если эта собака завоет еще раз, я лично приду и оторву тебе яйца, чтобы они болтались на ретровизоре твоей тачки, а саму тачку подожгу на хрен.Искалеченный пес подошел и прижался к ноге хозяина, верный ему до глупости. Нос его слегка кровил, ему было трудно дышать. Мужчина поискал что-то за дверью, и, когда Ноэми снова подняла на него глаза, он держал в руке охотничье ружье, направив дуло прямо на нее.Ее тотчас будто отбросило в ту студию в предместье Парижа, с Адриэлем и бригадой у нее за спиной. Выстрел. Лицо разлетается в клочья, как горящая бумага. Оцепенение.Пес мгновенно почувствовал ее уязвимость. Он судорожно двинулся в сторону Ноэми и тут же получил такой мощный пинок от хозяина, что откатился в глубину комнаты.Не говоря ни слова, мужчина отступил на шаг и спокойно закрыл дверь. Ноэми трясло, она рухнула на землю прямо посреди двора, среди ночи, в разгар эмоциональной бури. Она потерпела неудачу, в который раз.Потом медленно — так поднимается столбик ртути в термометре — сжались ее кулаки. В глазах у нее потемнело. И она наконец встала на ноги, полная решимости.Да, она боялась, боялась всего: остаться здесь, вернуться в Париж. Взяться за оружие, взяться за это расследование. Противостоять тем, кто полагает, что она уже ничего не стоит. Разочаровать тех, кому хочется в нее верить. Больше не полюбить, больше не быть любимой. Да, она боялась. Этот страх существовал в реальности, как черное чудище, что пряталось в ее тени. Вездесущее, притаившееся, оно питалось ее силой.На обратном пути полил сильный дождь и не стихал до самого дома.Когда мужчина во второй раз за вечер услышал, как его дом с удвоенной силой сотрясается под ударами, он дал себе слово навсегда усмирить новую соседку. Он открыл дверь, Ноэми выхватила оружие и приставила ствол прямо к его голове. Однако в ее голосе не было ожидаемой твердости. Она почти плакала:— Ну, давай, бери свое ружье. Доставь мне удовольствие.Вид этой женщины, промокшей до нитки и дрожавшей, как осенний листок, держащей палец на спусковом крючке и явно более перепуганной, чем он сам, подсказал ему, что лучше не двигаться. Но была в глазах этого незнакомца какая-то жестокость, едва сдерживаемая ненависть. Бросая виноватые и тревожные взгляды на хозяина, пес проковылял к Ноэми, не решаясь подойти поближе, пока она не схватила его за ошейник.— Если пойдешь за мной, задумаешь хоть что-то, убью на месте.Чем дольше Ноэми оставалась там, тем ощутимее тяжелело оружие в руках. С минуты на минуту ее мог охватить приступ паники. Тогда она принялась отступать, постепенно, шаг за шагом, пока не исчезла во тьме.Глава 25Первое, что увидела Ноэми, открыв глаза, была кривая собачья морда с мокрым носом. Пес устроился на кровати у нее в ногах. Она крепко растерла себе щеки и разобралась в случившемся: так после пьяной ночи обнаруживают в постели незнакомого любовника.— Случалось, я просыпалась с кем и похуже, — заверила она пса.В последний момент ей удалось увернуться от мокрого языка и ласково оттолкнуть собаку.Сперва она решила назвать его Адриэлем, но быстро передумала, потому что не испытывала ни малейшего желания повторять это имя по сто раз на дню. Подметив абстрактный окрас пса, она решила назвать его Пикассо, пообещав себе потом подыскать что-нибудь получше. Таким образом, подсознательно она только что допустила возможность этого «потом».Теперь она была ответственна за кого-то. Мельхиор подсказал бы, что это такой же естественный способ принять свою судьбу, как любой другой. А она бы по привычке не согласилась с его мнением.Кончиком ноги она заставила пса слезть с постели.— Надеюсь, ты достаточно насладился спальней, потому что это в последний раз. Собака не должна жить в доме, говаривал мой отец.* * *Буске и Милк уже поджидали ее на парковке комиссариата, их лица не предвещали ничего хорошего.— Тревога? Новое дело? — принялась расспрашивать Ноэми.— Да ничего по-настоящему серьезного. Жалоба на угрозу смерти и кража собаки. От вашего ближайшего соседа. Какая-то байка про яйца и зеркало заднего вида. Я не совсем разобрался, но, похоже, он как раз вас имеет в виду.— Мсье Видаль, — уточнил Милк, — специалист по генеалогии, которому нет равных в наших краях. Бывший легионер. Дело могло бы плохо кончиться. Всем известно, что он не слишком нежен со своими животными, однако было бы хорошо, если бы вы не имели к этому никакого отношения.Именно в этот миг Пикассо поднял голову на заднем сиденье «лендровера». Со свисающим набок языком и приоткрытой челюстью он составлял полную гармонию с Ноэми.— Вот черт, — присвистнул Буске. — Капитан, что теперь прикажете делать?— Для начала пригласите ветеринара, а там посмотрим. Я мчусь на вскрытие, мы и так уже опаздываем.Ромен уселся за руль, начало пути в машине без опознавательных знаков полиции прошло в молчании. Молодой лейтенант размышлял над одними и теми же вопросами, Ноэми тоже предавалась раздумьям.— У меня есть собака.— Да, я слышал.Автомобиль выехал из Деказвиля и по национальной трассе направился в сторону Монпелье.— И все-таки разве оружие, которым вы угрожали соседу, не должно было находиться в специальном сейфе? — спросил Ромен.— Не будьте придирчивы. Завтра я его туда уберу, обещаю вам. И мы по-прежнему опаздываем, — добавила она.— Вам хочется мигалку и сирену? Это доставит вам удовольствие?— Угу, вполне.Стрелка спидометра зашкаливала, а Валант очень осторожно, несмотря на скорость, прокладывал себе путь между машинами.— Вы как-то странно выглядите.— Странно?— Заинтересованной. Увлеченной. И настоящей…— Выбирайте.— Тогда увлеченной. И настоящей…* * *Институт судебно-медицинской экспертизы Монпелье, представляющий собой неотъемлемую часть университетской больницы, не обладал обветшалой прелестью одноименного парижского заведения с его постройкой из старых камней и омывающей его подножие Сеной. Это была просто отремонтированная в прошлом году гигантская больница с белыми фасадами и нескончаемыми коридорами, как почти во всех подобных учреждениях.По сравнению с этими прозекторскими, что сияли чистотой, как операционные блоки, и были оснащены оборудованием по последнему слову техники, парижский морг был похож за выставку редкостей или кабинет деревенского лекаря.На столе из высококачественной нержавеющей стали покоились обнаруженные накануне фрагменты детского скелета, уже отмытые от органических жидкостей, которые теперь находились в больших резервуарах для отходов с этикеткой «Биологически опасно». К изумлению Шастен, которая еще не видела подобного устройства, огромный экран на стене позволял наблюдать за вскрытием в реальном времени.— Значит, это тоже можно проводить в режиме видеоконференции?— Вы бы предпочли такой способ? — спросил Ромен.— Это дает возможность избежать запахов, — входя в помещение и протягивая руку для приветствия, сообщил судмедэксперт. — Впрочем, по моему опыту, следователи, как святой Фома[130], любят увидеть все собственными глазами.Этот корпулентный мужчина, раз и навсегда сказавший спорту «нет» и многажды «да» всему остальному, заинтересованно разглядывал Ноэми как новый случай из практики, стараясь понять происхождение каждого рубца. Она терпела, пока хватало сил.— То, что вы ищете, находится на прозекторском столе, — уточнила она.— Приношу свои извинения, капитан, — сказал он, возвращаясь к останкам.Натянув перчатки и опустив защитную маску, он щелкнул пультом и запустил видеозапись вскрытия.— Субъект, взятый на учет как Х. Костная зрелость не достигнута, так что я не могу установить пол. Между восемью и двенадцатью годами. Обнаружен в герметично завинченной и погруженной в воду пластмассовой бочке. Эта емкость изъята для снятия проб, после анализа мы узнаем, для чего она использовалась изначально. На уровне позвоночного столба я наблюдаю явный перелом вследствие жесткой деформации, как будто его попросту сложили вдвое. Для чего, по правде говоря, требуется много силы, голыми руками это почти невозможно. В любом случае причина смерти в этом.— У вас есть какие-то соображения относительно датировки?— При подобном состоянии трупа? Между многими годами и немалым количеством лет.— А с еще меньшей точностью, если можно? — огорчилась Ноэми.— Я судмедэксперт, а не гадалка.— А что насчет ДНК?— В моем распоряжении есть только остеобласт и губчатая костная ткань. Надеюсь, этого будет достаточно.Он взялся за хирургический бур, выбрал из костей самую подходящую, на мгновение остановился и обернулся к Шастен.— Огнестрельное ранение, — заявил он, словно только что нащупал кончиком языка нужное слово.— Вы о ребенке или обо мне?— Вы ведь и есть тот самый офицер из Парижа, верно? И уже в деле? Подумать только, а у меня ассистентка засела на больничный из-за банального насморка!— Я бы поступила точно так же. Сопли страшно мешают.Глава 26Обнаружение трупа ребенка вызвало настоящее потрясение в регионе, и когда они прибыли в комиссариат, Пьер Валант уже беседовал там с майором Розом.— Вот черт, мэр… — присвистнул Ромен на парковке.— У него в коммуне происходят неожиданности, неудивительно, что ваш отец приехал справиться.— Угу. Оставляю его вам. А себе чуть-чуть.Ноэми присоединилась к начальству, не успев даже поздороваться. Не дав ей отдышаться, мэр засыпал ее вопросами:— Известно, кто этот ребенок?— Нет еще.— Это убийство?— Вероятно.— В разгар переговоров с китайцами об инвестициях в «Mecanic Vallée» это катастрофа.— Вы правы. Я отругаю семью, как только мы их идентифицируем.— Приберегите свой сарказм для тех, кого это касается. Вам неведомо, какие усилия я вкладываю в Авалон. Вы же знаете этих китайцев, они такие суеверные. Недобрый знак — и вот уже сворачиваются, как ежи. Но этого следовало ожидать, о чем я говорил в муниципальном совете! Принимаем у себя всех без разбору, поэтому нечто подобное должно было случиться. С начала года у нас интегрировалось двадцать шесть сирийских семей, и когда я говорю «интегрировалось», я понимаю, что это значит. Наверняка это их дикие нравы. Вы намерены вести расследование в данном направлении?— Не думаю, нет, — смягчилась Ноэми, вспомнив сцену из черно-белого фильма Джеймса Уэйла «Франкенштейн»[131], когда разъяренные сельчане преследуют творение ученого. — Мне бы хотелось прежде всего узнать, когда он умер, кто он, а уж потом приступать к карательным операциям. Но обещаю, что при малейшем подозрении я приберегу для вас вилы и факел.Никто никогда не разговаривал с мэром подобным тоном, и Ромен наслаждался, наблюдая за отцом, остолбеневшим на пороге комиссариата с разинутым ртом, словно заурядный гражданин, которого обуяло чрезмерное любопытство. Принеся извинения Пьеру Валанту, майор Роз бросился за Ноэми и обнаружил всю бригаду на рабочем совещании в кабинете следователей. Тут он сделал попытку немного остудить пыл присутствующих:— Ладно, я не скажу, что он целиком прав относительно сирийцев. Зато Сен-Шарль уже пишет передовицу об этом деле, и беспокойство мэра очень скоро затронет и деревни. Убийство ребенка — такого в наших краях еще не бывало.Ноэми достаточно было склониться к Милку, чтобы он восполнил лакуны в ее знаниях.— Сен-Шарль, его зовут Юго. Это журналист газеты наших шести коммун «Ла Депеш», — шепотом сообщил он. — И мне неловко возражать вам, майор, — добавил он, — но у нас было убийство ребенка, в двухтысячном году, во Флавене. Один тип из ревности убил семью своей бывшей. Там был ребеночек пяти недель от роду. Так он его живьем сжег.— Об этом я и говорю, — ответил Роз. — Девятнадцать лет назад и в сорока километрах от нас. Нет, в этом нет смысла!Буске выложил на стол тощую папку и подпихнул ее поближе к Шастен.— Как было приказано, мы вернулись на пять лет назад. Два упоминания об исчезновении детей. Одна случайная смерть в амбаре, другой ребенок спустя неделю был найден целым и невредимым. Побег.— А я говорю, что это призраки старой деревни, — уперся Милк.— Ну вот, ты снова хочешь выставить нас идиотами, — отчитал его Буске.— А что такого? У них же в Париже есть призрак Оперы.— Да, но призраки — это те, что летают, накрывшись с головой простынями, и кричат: «Бу», а не болтаются по волнам в пластмассовых бочках.Из их перепалки Ноэми запомнила лишь один четкий пункт:— А что вы называете старой деревней?— Авалон не всегда находился на этом месте, — заговорил Роз. — Двадцать пять лет назад, в девяносто четвертом году, чертеж гидроэлектростанции еще не был разработан в деталях. Предстояло перекрыть речку Сантинель и создать искусственное озеро, затопив долину. Ту самую, где располагался старый Авалон. Поэтому такая же деревня была построена в нескольких километрах оттуда; население было перемещено, и мы оставили наши постепенно уходящие под воду дома. А потом зажили, как прежде, сохранив старое название Авалон. Морально это было не тяжелее, чем переезд.Ноэми с трудом удалось скрыть изумление:— То есть вы хотите сказать, что прямо напротив моего дома существует подводный город?— Ну да, то, что от него осталось. Вместе с легендами о нем. Стоит случиться необъяснимому пустяку, как мы вытаскиваем на поверхность призраков своих предков. Но ведь в нашем расследовании это мало что меняет, правда?— Труп ребенка, которого никто до сих пор не ищет, и деревня, замершая во времени четверть века назад. Или труп был брошен в воду недавно, или же больше двадцати пяти лет назад. Так что вы не правы, это меняет все наше расследование.И Ноэми решительно отправила Буске в архив:— Подберите мне все дела пропавших без вести за последние тридцать лет. Пока зона поисков сохраняется в пределах наших шести коммун, позже, если будет надо, расширим ее.— А сирийский след? — ввернул Милк.— Приложите его к делу о фантомах, они подружатся.Шастен вышла из кабинета, чтобы сделать доклад дежурному судье, но вскоре ее нагнал заместитель:— А знаете, мальчишка не так уж не прав.— Насчет сирийцев?— Нет, насчет призраков. Если зайти так далеко, как вы просите, вы разбудите того, кто был темой разговоров доброй части моего детства.— Я вас слушаю.— Превращение одного Авалона в другой не было безоблачным. Во время перемещения пропало трое детей.— Почему вы не сказали об этом раньше?— Прошло двадцать пять лет. Я не залезал так глубоко в свою память. Вы сами много происшествий помните из того, что случилось двадцать пять лет назад? В любом случае надо потихоньку разыграть эту карту, пока мы ни в чем не уверены.— То, что вы рассказали, не выйдет за пределы комиссариата, если это вас беспокоит.— Этого недостаточно. Мать Милка работает в магазине комиксов Деказвиля, она и распространяет все сплетни и пересуды. Если с утра что-то происходит, Милк в подробностях рассказывает ей в полдень за столом, и в два часа дня в курсе уже все. Поймите, что родные этих детей все еще живут в деревне. Представьте, какое землетрясение случится, если они прознают, что дело снова открыто. Особенно если станет известно, что оно поспешно переквалифицировано в похищение. Ни в коем случае нельзя подавать рапорт.— Что за бардак! — взъярилась Ноэми. — Вы расскажете мне наконец всю эту историю, а, вашу мать?Ромен уже попривык, так что его не смущали резкие выражения Шастен.— Его звали Фортен. Он был сезонным рабочим и однажды утром почему-то сбежал, в самый разгар сбора урожая. Последнего перед затоплением. В тот же день внезапно пропали трое ребятишек. Разумеется, возможно, это и совпадение, но Фортен был хорошо знаком нашему брату-полицейскому. Бывший налетчик, освободившийся из заключения.— Вооруженное нападение — и похищение людей. Это совсем другая песня.— Людям на это плевать. Вам хотелось знать, какого призрака вы разбудите, я просто назвал его имя. Фортен.— И никаких известий ни о детях, ни о Фортене?— Никаких.— О’кей. Не будем ничем пренебрегать. Останавливаемся на периоде в тридцать лет, и вы тащите мне это дело из архива. Незаметно передаете мне, а я вечерком спокойно его изучу.— А приходите за ним сегодня вечером ко мне. Жена очень хотела бы с вами познакомиться. К тому же я приглашаю вас уже в третий раз.— Она встревожена? Вы сказали ей, что моя внешность не опасна?— Прошу вас, выпьем по стаканчику и разойдемся. Между коллегами ведь так принято? Зато потом она займется другими делами, а главное, прекратит расспрашивать об «этой загадочной мадам капитан Шастен из Парижа».— Она так и говорит?— Да. Не делая пауз между словами, как будто это ваше имя.— Ну, если я могу спасти ваш брак… — сдалась Ноэми.Она уже представляла, как позволит мадам Валант внимательно рассмотреть себя в лупу, чтобы умерить ее предполагаемую ревность, когда в кармане завибрировал телефон. Судмедэксперту было о чем сообщить.— Несмотря на его опыт, — заявил он, — вы все же заставили побледнеть моего ассистента. Когда мы извлекли кости и пряди волос, ковыряться в этом органическом месиве стало сущим адом.— И что вы там обнаружили, в этом аду?— Только металлические предметы выдержали атаку желудочного сока и времени. Так что мы обнаружили…Он зашелестел бумагами.— …двадцать металлических колечек, наверняка обрамлявших дырочки для шнурков в обуви. Пряжку от ремня. Что-то вроде сплава, напоминающего зубную пломбу, и монетку в десять сантимов.— Короче, ничего интересного.— А что, если я скажу, что благодаря одному из предметов могу дать достаточно точную датировку?Приняв вызов, Шастен замялась. Но ненадолго.— Твою мать, десять су! Это ведь франки, верно?— Браво! А я уж боялся разочароваться в вас. Да, это франки. А переход на евро произошел в две тысячи втором.— Выходит, если ребенок не был нумизматом, он погиб не позже две тысячи первого года, то есть более восемнадцати лет назад. Это существенно сократит временной разброс поисков. Что-то еще?— Отчет о пробах, взятых с бочки. Они содержали пропиленгликоль. Обычно его легко обнаружить у нас в организме: это пищевая добавка для молочных коров и овец.Обменявшись информацией, Шастен и Валант бросились в подвал, где располагался архив. В длинном обшарпанном коридоре они миновали камеры временного содержания, фотолабораторию, где делались контрольные снимки задержанных, и гардеробные, чтобы оказаться наконец в помещении без окон. Там сидел Милк, окруженный стопками открытых дел и разбросанных вокруг листков отчетов, словно уже наступила осень.— За тридцать лет пропало без вести четырнадцать человек. Номер один — несовершеннолетняя, спустя два дня обнаружена в Родезе у своего парня. Номер два был найден в Испании, номер три…— Плевать на найденных, Милк. Нас интересуют незакрытые дела, в частности те, что начаты до введения евро. В кармане жертвы обнаружены старые сантимы.— Старые? — удивился юный полицейский. — Так это, как минимум, пятидесятые годы прошлого века…— Две тысячи второй, дурачок, — любезно поправила его Ноэми.— Две тысячи второй год или четырнадцатый век — у меня в любом случае ничего нет. Ноль. За этот период не пропал ни один ребенок. В Авероне нет ни Эстель Музен[132], ни Марион Вагон[133] или Авроры Пенсон[134]. Единственный случай, который подходит по датам, — вот это дело.Он с трудом приподнял стопку из многих томов, на корешках красным фломастером было написано «ФОРТЕН».— Но я знаю, сейчас вы станете говорить, что тут нет ничего общего, потому что это похищение.Ноэми и Ромен обменялись досадливыми взглядами. С соблюдением тайны они, скорее всего, промахнулись: мальчишка обладал достаточным нюхом и теперь шел по тому же следу, что и они.— Полагаю, мы это прибережем и распространим в департаменте? — заключил Милк.— Нет, будем заниматься тем, что имеем, по порядку. Такое расследование ведется по миллиметру. В деле Фортена брались пробы ДНК детей?— Чтобы снова не промахнуться, скажу, что автоматизированный учет генетических данных[135] был запущен в девяносто восьмом году. У нас разрыв в четыре года, потому что похищение совершено в девяносто четвертом.— Автоматическая картотека — да, — уточнил Ромен. — Но сравнения делались уже на пятнадцать лет раньше, особенно при пропавших без вести.Милк, водя пальцем по строчкам, перелистал страницы толстенного дела и обнаружил ответ:— Ты прав. Вот заключительный протокол анализа проб, взятых в ходе расследования. Фортен ночевал в одной из пристроек фермы Валантов, образец его ДНК найден во многих местах и тогда же зарегистрирован. Также имеются две пробы, взятые в спальнях каждого из трех пропавших детей. Один образец с зубной щетки, другой — с нижнего белья.— Супер! Звоните в лабораторию и попросите сравнить ДНК ребенка Х из Института судебно-медицинской экспертизы в Монпелье с этими образцами, которые должны быть в их архиве. Просто сравнить, ответ нужен завтра. Лишь бы не было никаких затруднений, ведь это наш единственный след.— Значит, за дело, да? Мы правда снова открываем это расследование? — спросил Милк.— Главное, ты сейчас же закроешь пасть, — вмешался Ромен. — Я не хочу без повода распалять страсти в коммунах. Пока мы проверяем и снимаем вопросы. Тебе понятно?— Ладно-ладно. Только не злись.Возвращаясь на второй этаж, Ноэми прошла по тому же коридору и, минуя камеры временного содержания, услышала лай. Она заглянула внутрь и заметила Буске с миской воды в руке. Перед ним, в первой клетке, она увидела своего кривобокого и косорылого пса.— Свяжитесь с Валантом, у него есть свежая информация по расследованию, — сообщила ему Шастен.Буске подтолкнул миску к перепуганному псу, который свернулся клубком в углу клетки. Похоже, Пикассо знал, что в любом случае схлопочет, так что дичился и боялся любого действия человека, если оно отличалось от тычка или пинка. При виде Ноэми он наконец осмелился подойти к миске и жадно вылакал половину содержимого.— Ветеринар был?— Да. Час назад.— Не замечаю большой разницы.— Задняя лапа сломана уже давно. Кость срослась. Чтобы вылечить, пришлось бы снова ломать. Доктор говорит, слишком много труда ради пустяка, тем более что пес не страдает.— А челюсть?— То же самое, срослась, уже ничего не поделаешь. Теперь он навсегда останется с этой перекошенной челюстью, придется смириться, — развеселился Буске, но вдруг осознал свой промах. — Вот же черт, капитан, — огорчился он, — даже когда я не делаю это специально, все равно туплю…И впервые за три месяца Шастен расхохоталась. Смех ее звучал так свободно, так приятно, что Ромен и Милк оторвались от архивов и высунулись в коридор — посмотреть, что случилось: они были удивлены больше, чем если бы она взвыла от боли.Ноэми ушла, а они так и застыли с выпученными глазами.— Чудо, — усмехнулся Ромен.— А я знал, что она — человек, — встрял Милк.Глава 27Обычной веревкой Ноэми привязала пса к столбу опоясывающей дом Валантов крытой галереи, которая защищала деревянную террасу шириной в несколько метров. Гирлянда разноцветных фонариков, висящая на опорах галереи, как в кабачках на берегах Марны, дружески подмигивала в знак приветствия. Ноэми присела перед Пикассо на корточки.— Сидеть на месте. Не гавкать. Не убегать, — приказала она, при каждой команде грозя пальцем и трепля его по холке.Именно в таком положении строгой школьной учительницы застал ее открывший дверь Ромен.— Если хотите, можете позвать его в дом.— Нет, спасибо. Собаки не должны жить в доме.— А если дождь?— Отвалите, Валант. У меня никогда не было живности, так что я учусь на ходу.— Кстати, у меня десятилетняя дочка, так что все эти выражения оставим за порогом, согласны?— Буду изо всех сил стараться.Придется продержаться всего полчасика, успокоила она себя.Но едва Ноэми перешагнула порог, пьянящий аромат с любовью приготовленной еды буквально завлек ее в ловушку. Ловушка.— Да, простите. Я, честное слово, хотел пропустить по стаканчику, а она превратила все это в ужин. Только сами скажите ей, что не останетесь.Ноэми не успела даже рта раскрыть, как к дверям примчалась Амината, прижимая ладони к губам, словно встретила подругу детства.— Загадочная мадам капитан Ноэми Шастен из Парижа! Как я рада тебя видеть, — сразу обратилась она к гостье на «ты».Шастен попыталась расположить ее во вселенной. Сомали? Эфиопия? Гораздо проще оказалось найти место хозяйки на эстетической шкале. Амината обладала простой, совершенной и волнующей красотой; это была принцесса, ради которой можно умереть от любви или от ревности. И с кожей столь глубокого черного цвета, что Ноэми стал понятнее антагонизм между Роменом и отцом, не скрывавшим расистских взглядов. Появление этой африканки в сердце его сына наверняка стало для Пьера оскорблением и угрозой генетическому достоянию Валантов. Кстати, само достояние, безупречный результат союза пары, уже высунуло кончик носа из-за коленей матери.— Познакомься, это Лили, и должна тебе сказать, она стала просто невыносимой, когда узнала, что встретится с тобой.На протяжении всего ужина Ноэми едва отбивалась от вопросов о прошлых расследованиях. Самых сложных и самых чудовищных; рассказывая о них, ей приходилось мучительно подбирать слова, чтобы не наполнить кошмарами ночи девчушки, не спускавшей с нее глаз.А главное, она вдруг осознала, что ни разу не заметила, чтобы Амината хоть на секунду задержала взгляд на рубцах или рассматривала ее лицо. Ей было абсолютно плевать на внешность Ноэми, можно было даже подумать, будто на пороге дома та мгновенно избавилась от всех шрамов.Только сидящая справа от гостьи Лили украдкой косилась на нее — так, спрятавшись в норке, мышка следит за кошкой.— Ты бы, детка, лучше рассмотрела все за один раз, но как следует, иначе твоя вилка промахнется мимо рта, — сказала Ноэми, с благожелательной полуулыбкой повернувшись к девочке.Глаза Лили широко распахнулись, и она совершенно неожиданно потянулась пальцами к еще багровым шрамам. Не зная, чего ждать от гостьи, Амината с Роменом затаили дыхание.— Если ты ко мне прикоснешься…Ручка Лили замерла в воздухе.— Если ты ко мне прикоснешься, то будешь первой.Лили кончиками пальцев погладила шрамы Ноэми, а потом прихватила короткий вихор серебряной пряди.— Ты красивая.— Ты маленькая.— Нет, ты красивая, — подтвердила Амината, нежно отводя руку дочери.И взгляд Ноэми слегка затуманился.Дьявольская ловушка.* * *На террасе Ромен поставил две чашки дымящегося кофе на служащий низким столиком поперечный спил дубового ствола.— Вам удастся ее уложить? — с беспокойством спросила Ноэми.— Она немного перевозбуждена, но история про Людоеда из Мальбуша все уладит.— Тогда надо будет, чтобы ты и мне ее рассказал.— Переходим на «ты»?— Так что там, с этим людоедом? — Ноэми уклонилась от ответа.— А, пардон. Людоед из Мальбуша. Это было в девятнадцатом веке, в черных горах Коса[136], в сотне километров отсюда.Ромен протянул Ноэми чашку и придвинул жестяную коробку из-под печенья с кубиками сахара. Пикассо уселся у его ног, прикрыл глаза и казался спокойным. Судя по тому, как Валант излагал историю, можно было догадаться, что это любимая сказка Лили. Он не сочинял, он повторял текст, пересказанный тысячу раз.— Один человек по имени Жан Грен, как говорят, почти великан, жил один-одинешенек в хижине с провалившейся крышей неподалеку от оврага Мальбуш. Он был охотником и одевался в шкуры убитых животных, так что случалось, трудно было понять, человек он или зверь. К несчастью для него, в тысяча восемьсот девяносто девятом году были похищены и съедены трое детишек, наверняка волком, ведь тогда в Авероне насчитывалось две тысячи этих хищников. Так вот, к несчастью для Жана Грена, этого оказалось достаточно, чтобы он прослыл Людоедом из Мальбуша — тем, кто пожирает детей, даже не жуя. Снарядили экспедицию, деревенские жители выследили, поймали Грена и заживо сожгли в раскаленной добела печи. Но кое-кто утверждает, будто спустя двадцать лет Людоеда видали на свадьбе его дочери. Легенды любят таинственность.— Выходит, когда через столетие вновь были похищены трое детей, Жан Грен воплотился в Фортена и возродил легенду?— Что-то вроде того.— А Атлантида?— Ты имеешь в виду старую деревню, затопленный Авалон? Это далеко не единственный случай и тем более не новая легенда. Для строительства гидроэлектростанций нужно преграждать реки плотинами, направлять силу воды, чтобы превращать в электроэнергию. А поскольку люди веками селятся на берегах, чтобы кормиться у водоемов, некоторые деревни попросту оказываются там, где будут затоплены. Эссертукс, Антиб, Сарран, Ле-Саль-сюр-Вердон, Драмон, Герледан, Сент-Мари-дю-Кессон… и это далеко не все.Дом Ромена стоял на возвышенности, в конце извилистой дороги — как точка вопросительного знака. Перед глазами Ноэми и Ромена под защитой холмов простирались пять из шести коммун, за которые они были в ответе. Пять ярко светящихся в темноте островков человеческого жилья.— Видишь, как здесь все спокойно? — спросил Валант. — Если когда-нибудь мы разберемся с этим делом, нам останется только поудобнее устроиться, чтобы наблюдать, как будет подниматься температура, пока не начнется пожар.— Мы не отвечаем за побочные эффекты расследования.— В больших городах, возможно, и так, потому что там у полиции нет лица. А вот в деревне — не уверен.Ноэми бегло просмотрела дела, и теперь имена жертв непрестанно приходили ей на ум.— Алекс Дорен, Сирил Кастеран и Эльза Сольнье. — Она неожиданно произнесла их вслух. — Ты знал этих детей?— На шесть коммун было две школы. Значит, половина здешних тридцатилетних с ними общались. Но без фотографий из дела я бы не смог их вспомнить.— Эльза Сольнье, случайно, не дочка той старой альпинистки, которую мы снимали с какой-то там горки?— С Вольфовой горки, да. Но я не уверен, что дочка, скорее, Сольнье ее удочерили. Надо будет свериться с делом.Появилась Амината с запыленной бутылкой без этикетки:— Ну что, переходим к серьезным вещам?Она тоже взглянула на освещенные деревни и, не спуская с них глаз, обратилась к Ноэми:— Ромен сказал тебе, что мы собственники?— Нет, мы об этом не говорили.— Дом записан на нас двоих, — с гордостью продолжала Амината. — У меня есть свой кусочек Франции. Я не иностранка, с этим покончено.И до краев наполнила три стакана напитком из безымянной бутылки.Глава 28Наутро по пути в комиссариат Ноэми получила эсэмэс от Ромена и попросила телефон прочесть текст вслух. Потрескивающий металлом голосовой помощник позволил ей не отрывать взгляда от дороги: «Войди через заднюю служебную дверь, потом объясню».Она незаметно припарковалась, прошла через подвал по коридору отделения временного содержания, поднялась на первый этаж, успешно миновала кабинет майора Роза, через приоткрытую дверь заметив его стоящим перед Милком, который сидел, опустив глаза, словно провинившийся, а затем повстречалась с Буске и Валантом, поджидавшими ее на лестничной площадке возле широкого окна.— Что-то случилось?— Пока нет. Но все к этому идет.Ноэми выглянула в окно. На парковке собралось человек двадцать, разделившихся на две группы. Одни слонялись и курили, другие уставились в мобильники, еще кто-то просто смотрел на окна полиции.— Представить их тебе?Ноэми кивнула именно в тот миг, когда Буске удивился, что они на «ты». Впрочем, среди офицеров так заведено.— Итак, слева клан Доренов. Они фермеры, крупные землевладельцы, их земли уступают только владениям моего отца. Вот Серж, отец пропавшего мальчика Алекса, и Брюно — младший в семье. Надо сказать, грязный тип.— А поточнее?— Список судимостей у этого Брюно длинней, чем моя рука. В юности он переходил из одной камеры комиссариата в другую. Кражи со взломом, наркота, драки, мелкое жульничество — говорю тебе, в самом деле грязный тип.— Принято. Продолжай.— Справа клан Кастеранов, родители маленького Сирила. Отец был смотрителем старого авалонского кладбища, мать — сиделка, оба на пенсии. Очевидно, семьи услышали о запросе на сравнение ДНК своих мальчиков с образцами, взятыми с обнаруженного тела.— Утечка идет от Милка?— Даже не знаю, можем ли мы на него сердиться. Его мамаша опасный детектор лжи и тайн. Вероятно, что-то унюхав, она надавила и терзала его до тех пор, пока он не проговорился. Теперь Роз отчитывает его у себя кабинете.— Одной семьи не хватает, — заметила Ноэми. — Родных Эльзы.— Вот если бы мадам Сольнье нашла дорогу к комиссариату, не оказавшись вместо этого на Вольфовой горке или посреди озера… — сказал Ромен. — Да и в любом случае сама-то она убеждена, что живет с Эльзой. Она целыми днями просиживает возле окна, поджидая девочку из школы. У нас тут Дорены и Кастераны, и уж ты мне поверь, этого вполне достаточно.— Они что, так и будут там стоять?— Полагаю, чтобы они уехали, будет достаточно звонка из лаборатории.— Тогда мы должны ускорить события, — сделала вывод Ноэми.* * *При наличии всех образцов сравнение ДНК делается в считаные минуты, так что лаборатория сдержала свое обещание. Результаты ожидали Шастен на другом конце провода.— Ответ положительный, — сообщил лаборант.— И кто это?— Дорен. Алекс. Это продвигает ваше расследование?— Полагаю, да, как все положительные результаты. Вышлете мне ваш отчет по электронке?Ноэми вернулась к своей группе, в полном составе выстроившейся возле окна.— Клянусь вам, я вообще не собирался говорить о сравнениях ДНК из дела Фортена. Но вы же знаете мою мать, она кого угодно заставит сознаться! — воскликнул Милк.— Не важно, когда они узнали, вчера или сегодня утром, главное — результат, — успокоила его Шастен. — Ты всего лишь избавил нас от визита к ним домой.— Это ведь один из пропавших, верно? — спросил Ромен.— Да, это маленький Дорен. Алекс, сын фермера.— Вот черт… И что будем делать?— Что всегда делают — сообщать о кончине. Коротко и четко.Увидев унылые физиономии подчиненных, Ноэми поняла, что объявлять плохую новость придется ей. На долю Шастен выпало взорвать спокойствие семейства, растоптать его жизнь. Поэтому она позволила себе чашку кофе, таким образом отсрочив на десять минут крики и слезы. Когда-то, много лет назад, она познакомилась с одним фликом, который подарил ей простую фразу: «Это не твоя семья, значит, не твоя беда». К сожалению, реальность обычно не столь проста, как поговорка. К тому же Ноэми всегда вела расследование, как играют в шахматы: с опережением на один-два хода, так что если Фортен, Людоед из Мальбуша, в самом деле похитил троих детей, то один из них не мог очутиться под водами старого Авалона. А раз он там оказался, возможно, где-то на дне вот уже двадцать пять долгих лет терпеливо ждут двое других.Когда Шастен появилась на крыльце комиссариата, собравшиеся мгновенно смолкли. Ноэми абсолютно точно знала, о чем сейчас мысленно молится каждый из них: только бы это не оказался никто из наших, или: лишь бы это был кто-то другой.Обе семьи восстановили свою жизнь на развалинах драмы, а какое решение они могли бы принять, если бы у них был выбор? Естественно, они предпочли поверить в то, что детей похитил Фортен. Только этим они и дышали. С трудом, подыхая или задыхаясь, но все же дышали. Теперь же новые вопросы в буквальном смысле всплывали на поверхность, и на них не было никакого ответа.— Я капитан Шастен, руководитель следственной бригады, — сильным и уверенным голосом обратилась она к собравшимся. — В целях нормального хода расследования я попрошу вас разойтись и возвратиться по домам. Всех, кроме мсье Дорена.Вердикт, точно пуля в полете, чуть не задел одну семью и поразил другую в самое сердце. Кастеран едва успел поймать потерявшую сознание жену, в то время как Дорен мгновение стоически держался, пока не разразился слезами, когда младший сын Брюно упал в его объятия.Ноэми обернулась и обнаружила своих спрятавшихся в дверях смельчаков.— Валант, ты мне проведешь краткий допрос Сержа Дорена. Под протокол сообщишь ему об обнаружении тела и отпустишь с самой общей информацией, пообещав, что мы будем держать его в курсе дела. Члены семьи и родственники только мешают, их следует успокоить, постаравшись сказать как можно меньше.— Ладно, Ноэми.Услышав свое имя целиком, Шастен поморщилась. Ей вспомнилось, как, уходя из госпиталя, она оторвала от дорожной сумки наклейку со своими данными, и теперь имя «Ноэми» сократилось.— Капитан. Или Шастен. Или Но. Не Ноэми, пожалуйста.* * *В телефонном разговоре с прокурором Родеза Шастен сообщила о возможных последствиях дела, которое в любом случае становилось очень важным для комиссариата.— Вы знаете, капитан, почему нет группы полиции, которая занималась бы только нераскрытыми делами?Поскольку Шастен молчала, прокурор ответил на свой вопрос сам:— Просто-напросто потому, что доля раскрытия таких дел почти равна нулю и подобные расследования растягиваются на неопределенное время. Висяк «остывает»[137] по понятной причине. Если дело не раскрыто, значит другие уже обломали на нем зубы. Снова взяться за него — если только не мнить себя самым крутым полицейским в мире — все равно что искать черную кошку в темной комнате. Вы мало что там обнаружите. Достаточно сказать, что все службы, которым я предложил заняться этим делом, сослались на самые веские причины, чтобы не браться за него.— Вы могли бы заставить, отдать приказ.— Чтобы они схалтурили и все провалили? Я не уверен в эффективности расследования. Вам придется снова выслушать все семьи, затронутые трагедией, погрузиться в их воспоминания. Думаю, что следствие пойдет успешнее, если его будут вести знакомые полицейские, которые знают всю историю.Ноэми поплотнее устроилась в кресле. Она была уверена, что ее идея заставит прокурора подскочить до потолка.— Вы понимаете, здесь все уже свыклись с мыслью о том, что трое детей похищены неким Фортеном. Значит, они должны быть далеко от Авалона. Обнаружение тела одной из жертв в водах озера наводит на мысль, что двое других тоже тут.— Вы меня беспокоите, капитан.— Почему? У вас есть другие идеи, кроме осушения озера?— Вы шутите? — Ее предложение шокировало прокурора, он уже предвидел, как массмедиа станут смаковать подробности невероятного расследования.— Не станем же мы нырять с маской и трубкой.Ухватившись за идею, прокурор тотчас нашел решение на замену:— Нет; разумеется, нет. Но я разрешаю вам привлечь бригаду речной полиции Парижа. Они обладают соответствующими полномочиями и бороздят Францию в связи со всеми делами, требующими их компетенции. Я уверен, что они не знают об Авалоне. Закажите им исследование при помощи гидролокатора. Потом, если ваша гипотеза окажется справедливой, рассмотрим необходимость более значительных работ.Услышав такое неожиданное решение, Ноэми онемела. Даже когда прокурор положил конец разговору, она так и не нашлась что ответить.Глава 29Часы еще не пробили полдень, а в шести коммунах уже говорили только об Алексе Дорене. Следовало действовать как можно скорее, то есть сосредоточиться на самом главном. Прежде всего, надо было узнать абсолютно все о старом деле. Шастен один за другим запихала все тома следствия в служебный ксерокс, который то и дело грозил то зажевать бумагу, то вот-вот взорваться, и сделала по четыре копии каждого документа. Роз, Буске, Милк и Валант должны были знать дело так же хорошо, как содержимое своих карманов.Она отправила запрос в речную полицию Парижа, спустя сорок минут пришел положительный ответ. Уверенный голос лейтенанта Массе по телефону пообещал, что его группа будет на месте через двадцать четыре часа. На всякий случай он попросил произнести по буквам название «Авалон», которое слышал впервые в жизни.Затем Ноэми забралась в свой «лендровер», чтобы спокойно еще раз все проверить. Камин, собака, кофе и полная сосредоточенность.Едва дверца открылась, Пикассо выскочил из автомобиля. Он сделал шаг, потянул носом, на миг замер и, прижав хвост и уши, поспешно спрятался под машиной и съежился там, как будто хотел вообще исчезнуть.Перед застекленной стеной, с грозным видом засунув руки в карманы, их поджидал Видаль, бывший легионер, а ныне сосед Ноэми. Она подумала о своем оружии, спрятанном в платяном шкафу под свитерами в спальне. Откинув полу пальто, она приложила ладонь к бедру, как если бы в кармане был пистолет. В ответ в знак мирных намерений Видаль показал ей раскрытые ладони:— Вы собираетесь возвращать мою собаку?Главное, чтобы не задрожал голос. Возможно, короткие фразы позволят сбить его с толку:— Этого не предвидится.— Тогда я возьму другую.— Чтобы тоже бить ее? Что у вас за проклятая проблема?— Я был воспитан как легионер. Я воспитал жену как легионера. Какого черта мне изменять своим правилам ради шавки?— Понятия не имею. Да мне и плевать. А теперь убирайтесь отсюда, пока я не всадила вам пулю в задницу.Видаль посмотрел на эту изувеченную женщину, такую отважную и вместе с тем перепуганную. Со времен военной службы он умел сразу отличить солдата, даже если тот был совершенно раздавлен. И он пошел на попятную.— Я еще вернусь, — на всякий случай припугнул Видаль. — Я не нападаю на безоружных.Тогда Ноэми убрала ладонь с бедра и провожала его взглядом, пока тот спокойно углублялся в лес. Сердце ее бешено колотилось.— Пикассо, ко мне! — скомандовала она.* * *Ноэми расшила и разделила все тома расследования, чтобы иметь под рукой сотню основных протоколов и относящихся к ним фотоснимков; теперь бумаги были разложены на полу в удобном ей порядке, который, скорее, напоминал беспорядок.В течение долгих часов она читала, делала пометы и записи, иногда просто просматривала листы этого следственного дела двадцатипятилетней давности, невольно расставляя красные флажки в нужных местах.Хотя глаза уже слипались от усталости, Ноэми не пропустила сеанса связи с Мельхиором. Она ввела его в курс своего личного состояния, а поскольку оно всегда самыми сложными нитями было сплетено с работой, в беседе сразу всплыло дело о пропавших в Авалоне. Вместе с сомнениями и страхами Ноэми.— И все-таки удивительно, что вы настолько не в себе, — заметил психиатр.— Полегче, док, у меня был очень тяжелый день, — предупредила она.— Допустим, и все же. Вам не кажется, что вы участвуете в игре, затеянной именно ради вас? Невредимая половина лица — для чарующей деревни, вторая половина, искалеченная, — для затопленной деревни, пробуждающей чудовищные воспоминания. Все наоборот, как на фотонегативе, как на диапозитивах того времени. Это расследование все больше и больше становится похожим на вас. Осмелюсь даже сказать, что оно стало спасительным для вас в настолько разных сферах, что странно этого не замечать.— Не стоит меня недооценивать, док. Я ровно это и вижу, и, похоже, именно это меня пугает. Что эта деревня, что я — у нас одинаковые шрамы.— И что вы теперь собираетесь делать? Опять бежать? Спрятаться? Или снова стать тем исключительным полицейским, каким были всегда?— Льстец… Я уверена, вы говорите так всем полицейским, которым снесло половину физиономии и которые затаились где-то во французской глубинке со старым черно-белым расследованием. В любом случае слишком поздно, я редко даю задний ход, особенно теперь, когда уже по уши увязла.— Молодец, — завершил сеанс Мельхиор.Глава 30Кофеварка наполнена, круассаны на столе, а часы в кабинете показывают 8:30. После звонка Мельхиору Ноэми под удивленным взглядом Пикассо, который даже начал ее копировать, свернулась калачиком. И тогда она решила завершить ночь на рабочем месте. Когда рассвет потихоньку начал будить деревню, плоды ее бессонницы уже красовались на четырех стенах кабинета, сплошь покрытых копиями допросов, опознаний и фотоснимков из архивного дела.Когда бригада наконец была в сборе и все, как в музее, осмотрели собственный кабинет, украшенный результатами давнего расследования, Ноэми объявила о полном пересмотре дела. Трое ее подчиненных смирно уселись за стол, не решаясь прикоснуться к выпечке.— Двадцать пять лет назад, — начала она, — Авалон исчез под водой из-за строительства гидроэлектростанции. Появилась надежда на рабочие места для каждого на стройке, была создана программа переселения и строительства такой же деревни. Все руководство работами, от постройки до эксплуатации объекта, взяла на себя компания «Global Water Energy». И вот во время этой кутерьмы пропало трое детей. Сирил Кастеран, Эльза Сольнье и недавно нами обнаруженный Алекс Дорен. В их похищении был ошибочно обвинен некий Фортен, сезонный рабочий, занятый в аграрном хозяйстве мсье Пьера Валанта, нашего дражайшего мэра.— Он владел одной третью угодий тогдашнего Авалона, так что имел один шанс из трех нанять этого работника, — встал на защиту отца Ромен. — Это где угодно могло случиться.— Никто не собирается заковать его в наручники, — успокоила заместителя Шастен. — Мы всего лишь воскрешаем в памяти факты. Итак, продолжим. Именно в день тройного исчезновения пропадает и Фортен, а Валант обнаруживает, что у него украден один из пикапов. Зарегистрированный «форд-транзит»…Ноэми пошарила по стене взглядом в поисках остальных сведений, но безуспешно, поскольку пазл еще не уложился полностью в ее памяти…— Плевать, что зарегистрированный, ведь через несколько дней полностью обуглившийся пикап был обнаружен во дворе заброшенного зернохранилища в трехстах километрах отсюда. Я опускаю облавы, вертолетное патрулирование региона, использование собак-ищеек, четыре с лишним сотни допросов и тысячи донесений самодеятельных детективов, которые якобы видели детей: кто в Париже, кто в Реюньоне, кто в киношке. В конце концов, благодаря славному прошлому налетчика, Фортена стали считать признанным виновным, а пропажу детей переквалифицировали в похищение.— Факт обнаружения одного из трех тел не доказывает того, что Фортен не похитил двоих остальных, — заметил Буске. — Всем хотелось бы, чтобы дети оказались похищены, но они могли быть убиты здесь, все трое. И все тем же Фортеном.— Верно. И мы ничего об этом не узнаем, пока не увидим своими глазами. Вот почему, вместо того чтобы спускать озеро, мы вызвали из Парижа бригаду речной полиции.— Ну, это вы круто.— Поверьте мне, если бы мальчик был найден рядом с горой, я бы попросила, чтобы ее просверлили, как головку сыра грюйер.Затем она обратилась к мальчишке-полицейскому, который следил за всем происходящим, точно зритель перед экраном телика:— Милк, расскажешь мне об этих трех семьях?— Конечно, — загорелся молодой человек, — я уже вчера расспросил маму.— Оставь ты в покое маму, — грубо осадил его Буске, — тут дело серьезное. Если хочешь, пусть она пройдет конкурс в полицию, но прекрати впутывать ее в наше расследование.Молодой флик покраснел, Буске дружески взъерошил ему волосы. Так обстановка разрядилась, чашки наполнились кофе, а от круассанов остались одни крошки. С набитым ртом Милк продолжил:— Кастераны. Как вы знаете, отец семейства, Андре, был смотрителем старого авалонского кладбища, а его жена Жюльетта — сиделкой. Теперь оба на пенсии, хотя некоторые до сих пор не хотят менять сиделку и время от времени вызывают мадам Кастеран. Жюльетта Кастеран никогда не переставала верить в возвращение Сирила. Ей говорили, что его похитили, а она всегда отвечала: он просто сбежал из дому. Она записалась в Ассоциацию родителей детей, ставших жертвами[138], и регулярно звонит туда. Во всяком случае, она никогда не теряла надежды, потому что убеждена, что ее сын где-то далеко, что он жив.— Однажды я заходил к ним в связи с ограблением, — добавил Ромен. — У них там обоев почти не видать, все стены увешаны фотографиями Сирила. Их надежда еще горше, чем скорбь, которая заполняет собой все, не оставляя места ни для чего другого.— Самые нудные — это как раз родители, что еще надеются, — вздохнула Ноэми, — не хочу никого обидеть. Бесконечные телефонные звонки в Ассоциацию, разговоры с собеседниками, которые даже не притворяются, что верят им. Мне кажется, работать с ними сложнее всего.Милк перелистал несколько страниц своего забавного блокнота, обложку которого украшал герб Гарри Поттера.— Семья Сольнье. Представлять вам мадам Сольнье я не стану — вы однажды спасли старушку во время очередного восхождения на Вольфову горку. Муж и жена Сольнье не могли иметь детей и в восемьдесят седьмом году взяли приемного ребенка. Органы опеки доверили им трехлетнюю Эльзу, вскоре судья дал согласие на удочерение. Через несколько лет супруг ненароком упал с лестницы и скончался, оставив мадам Сольнье вдовой. И та целиком посвятила себя воспитанию Эльзы. После того, что у нас считают похищением, она быстро превратилась в эту старушку в домашнем халате, которую постоянно приходится искать то там то сям. Ее сознание замерло в девяносто четвертом году, с тех пор она не замечает ничего нового. Если Жюльетта Кастеран думает, что ее мальчик живет новой жизнью где-то в другом месте, то Сольнье, наоборот, убеждена, что Эльза никогда и не покидала деревню.Этот с виду беспечный мальчишка явно обладал полезной полицейской жилкой и продуктивной склонностью к обобщениям.— Ну и наконец, клан Доренов. Второй крупный землевладелец Авалона. Теперь не осталось никого, кроме отца, Сержа, и младшего сына, Брюно. Мать, Жанна Дорен, покончила с собой после исчезновения Алекса.— Каким способом?— Повесилась в сарае, среди коров и лошадей. С тех пор Дорены никогда больше не говорили про Алекса. И про нее. Они замкнулись и сожгли мосты, перестав общаться с большей частью обитателей деревни.— Хорошо. Поблагодари мамочку, — поддразнила его Ноэми.Совещание прервал Роз, с заинтригованным видом просунув голову в дверь:— Там на нашем паркинге пытается найти себе местечко какая-то лодка.Глава 31В мэрии Авалона неистовствовал Пьер Валант. Он так скомкал дневную газету, что пришлось купить новую. Его негодование легко объяснял заголовок передовицы. И разумеется, подписана она была местным корреспондентом Юго Сен-Шарлем.ПРОКЛЯТИЕ АВАЛОНАКто еще помнит старый Авалон, тот, что был специально затоплен? Умирающая деревня, которая бессильно взирала на конец своей эпохи, подобно старичку на скамейке, следящему, как утекает жизнь у него сквозь пальцы. Исход молодежи, объявленное обнищание и железные жалюзи на лавках, что закрывались одни за другими. Местная школа сражалась за то, чтобы оставаться открытой ради двух десятков учеников, смешавшихся в одном классе. Ни детей, ни будущего — последствия очевидны. Порой, бывает, начинают с чистого листа, чтобы наново сделать лучше. Но в Авалоне мы увидели, как вся деревня ушла под воду в надежде на возрождение. Компания «Global Water Energy» долго выбирала между тремя возможными площадками и в конце концов, благодаря решительности Пьера Валанта — молодого мэра, в то время тридцатилетнего, воодушевленного получением первого мандата, остановилась на деревне Авалон. Работы продлились три года, и вот, когда стройка подходила к концу, пропали трое детей. Сирил, Алекс и Эльза. И вместо того чтобы идти вперед, время замерло, сгустилось вокруг этой трагедии. Первое проклятие.Хотя строительство гидроэлектростанции предоставило много рабочих мест и вдохнуло в Авалон новую жизнь, после окончания работ для эксплуатации сооружения оказалось достаточно всего около сотни человек, и деревня снова очутилась на грани «оцепенения», как любит выражаться наш дорогой мэр.И вот через двадцать пять лет, перед объявлением о том, что китайцы привлекут миллиардные инвестиции в «Mecanic Vallée», на деревню обрушивается второе проклятие. Второе или то же самое? Ибо на поверхность в буквальном смысле слова всплывает тело маленького Алекса Дорена, воскрешая воспоминания, считавшиеся глубоко погребенными.Сложное расследование поручается капитану Шастен, которую недавно перевели к нам из легендарного дома 36 в Париже. Именно на ее плечи возлагается тяжелая задача раскрыть то, что произошло здесь четверть века назад.Призраки Эльзы и Сирила отныне присутствуют во всех разговорах, как если бы Авалону отказано в праве на покой.— Все в порядке, господин мэр? — рискнул оторвать шефа от чтения его помощник.— Вы что, издеваетесь надо мной? Нет, все не в порядке! Происшествию, случившемуся в восьмидесятые годы прошлого века, посвящены три статьи и репортаж. В наше время, с его социальными сетями и непрерывными каналами информации, это превратилось в национальную забаву. СМИ растреплют это дело до последней нитки, будут склонять его в тысячах статеек, пока что-то худшее не отвлечет их от нас.Газета была отправлена в мусорную корзину, но мэр промахнулся.— Позовите ко мне майора Роза. Мне бы хотелось раньше газетчиков узнавать, что происходит в моих коммунах. Если я, конечно, не слишком многого требую.* * *Ноэми отправилась на паркинг и прошла вдоль новехонького белого внедорожника «форд-рейнджер» с надписью «Национальная полиция — Речная бригада». К нему был прикреплен автомобильный прицеп с черной пятиметровой надувной лодкой, с которой кто-то как раз стащил защитный чехол, и обнажилось имя, которым этот «зодиак» был крещен. На черном пластике серебряными заглавными буквами было выведено: «Арес».С подножки автомобиля спрыгнул незнакомый мужчина. Коренастый, с задубевшей под солнцем кожей и руками человека, который ходит по ярмаркам с медведем. Когда они здоровались, ладонь Ноэми буквально потонула в его лапище.— Капитан Массе?— Нет, я его помощник. Капрал Лансон.Тут Ноэми взглянула на того, кто теперь взобрался на надувную лодку и проверял какое-то снаряжение, даже название которого было ей неведомо.— Тоже нет, — перехватил ее взгляд Лансон. — Это специалист по гидролокации. Отвечает за сонар. Кстати, вы так и зовите его: Сонар. Так будет проще. А вообще-то, он лейтенант Радивоевич, да вы с этой его фамилией только язык сломаете.Взобравшись наверх, Сонар поднял ладонь в знак приветствия, которое потом превратилось в оскорбительно выставленный в адрес Лансона средний палец.— А Массе? — поинтересовалась Ноэми.— Он уже на озере. Принюхивается. Обвыкается. Это такая же полицейская операция, как любая другая. Следует познакомиться с местностью, прежде чем действовать. Кстати, вы забронировали нам гостиницу?— Да, в нескольких километрах отсюда. Отель «Парк» в Крансаке. Ваши ключи у администратора. Я здесь всего месяц, с регионом пока не знакома, но вам там наверняка будет хорошо.Сонар с ловкостью кузнечика, которого он напоминал долговязыми конечностями, одним прыжком оказался рядом с ними. Кузнечик в круглых профессорских очочках.— Говорят, под водой есть деревня? — нетерпеливо поинтересовался он.— Так точно. Для вас это будет премьера?— Это станет премьерой для многого, — заверил он. — Нам потребуется карта старой деревни, чтобы облегчить поиски. А также размер, форма и материал бочки, в которой был обнаружен мальчик.— Мы пока в начале расследования, — уточнила Шастен, — и ничто не дает нам уверенности в том, что двое других детей тоже на дне озера или хотя бы в аналогичных емкостях.— А было бы лучше, — продолжал Сонар. — Потому что, если ваши ребятишки двадцать пять лет лежали в воде без защиты, мы ничего не сможем выудить. Даже если они в состоянии скелетов, пористость костей помешает волнам отразиться, и мой гидролокатор их не засечет.Закончив расчехлять агрегат, он достал с кормы судна два ярко-желтых чемоданчика. Один — узкий, как футляр для винтовки, а другой — широкий и высокий, как ящик для боеприпасов.— Во второй половине дня я передам в гостиницу все данные, которые могут вам пригодиться. Вы будете готовы начать погружаться завтра с утра? — спросила Ноэми.— Да. Если гидролокатор что-нибудь обнаружит. Затем, в зависимости от степени опасности, у нас будет выбор между двумя водолазами: человеком и роботом. Человек — это капитан Массе, он же принимает решение.* * *Дедок в лодке согласился ненадолго расстаться со своими крючками и удочками и выплыть на середину озера по просьбе этого молодого человека с неприятным парижским выговором. На парне был гидрокостюм с утеплением и нашивкой «полиция», который должен предохранять даже от температур морских глубин, потому что на глубине сорок метров могло быть всего плюс четыре градуса. Между ногами он зажимал эластичный рюкзак, раздутый, как автомобильная покрышка, с виду тяжелый и набитый до отказа. Он смотрел в темную воду, будто читал книгу, каждое волнообразное движение или рябь что-то значили.— Здесь будет отлично, — решил незнакомец.— Не больно-то мудрёно, — в свою очередь порешил дедок.Пассажир проверил нож, укрепленный на лодыжке, надел водолазную маску, затем рюкзак: сперва на одно плечо, потом на другое, проверил лямки и без предупреждения опрокинулся спиной из лодки. Самое суровое — это вход в воду, в новую стихию, переход из воздуха в жидкость. Все остальное — всего лишь танец. Замедленные плотностью движения, невесомость полета в воде. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не весить — чем не мечта об абсолютной свободе! Тяжесть рюкзака потянула его ко дну. Он выпрямил ноги, скрестил руки на груди и потихоньку отдался плавному движению, головой вперед, ни в коем случае не стремясь увеличить скорость. Если максимально сосредоточиться, он мог даже слышать отдающийся во всем теле звук биения своего сердца. Гипнотизирующий ритм собственного пульса сопровождал его до того мига, когда он ощутил под пальцами смешанную с песком землю. Он взглянул на глубиномер на запястье и запомнил показания. Затем открыл рюкзак и по одному достал оттуда шесть больших камней.Воды озера вокруг лодки были неподвижны. Затем на поверхности лопнули несколько пузырьков, возвестивших о подводной активности. Массе всплыл после долгой задержки дыхания, и дедок наконец выдохнул.— Я опасался, как бы деревенские призраки вас не утащили, — приветствовал он водолаза, протянув ему руку.— Я здесь как раз ради них.И Массе уже знал, где их искать. Ровно на глубине тридцать шесть метров. Он-то надеялся, что поменьше. С такими глубинами все усложняется.* * *Прибыв в гостиницу «Парк», капитан Юго Массе обнаружил Лансона и Сонара на залитой солнцем террасе ресторана. На столике была разложена карта старой деревни, а по углам стояли три запотевшие пивные бутылки, чтобы карту не унесло ветерком. В загоне прямо напротив них, поднимая облака красной сухой пыли, брыкались молодые лошадки.— Тридцать шесть метров, — сообщил Массе.— С задержкой дыхания можно совершить прямое всплытие, но с баллонами это невозможно. Придется соблюдать режим декомпрессии, чтобы избежать серьезных инцидентов.— Они и не предполагаются, — пошел ва-банк Юго.— Они никогда не предполагаются.Массе откупорил пиво и чокнулся с товарищами.— За Амандину, — с ноткой грусти произнес он.— За Амандину, — повторили двое других.Они молча помолились. Хотя, может, это просто был момент сосредоточенности. А затем принялись за работу.— Вся деревня с наших ласт глаз не сводит, — продолжал Лансон. — Шастен, капитан следственной бригады, просит, если можно, начать с семи утра, чтобы избежать наплыва публики.— Вполне разумно. Сонар, ты в курсе, что ищешь?— Ага, — кивнул тот, вынимая из папки фотографию, сделанную после обнаружения тела. — Бочку вроде этой. Или две.Массе не торопясь рассматривал объект.— Отлично. А вообще, как она тебе? — в конце концов лукаво поинтересовался он.— Шастен?Сонар и Лансон странно переглянулись.— Это как посмотреть.— Что значит, как посмотреть? Я задал простой вопрос: хорошенькая или нет.— Вот то-то и оно, что непростой, — смущенно возразил Сонар. — Как посмотреть. Лучше не скажешь.Глава 32На сей раз Милк был ни при чем. Похоже, все жители деревни провели ночь под открытым небом на берегу озера, чтобы не пропустить ни малейшей подробности работы речной полиции. И если бы только они! Вскарабкавшись с фотоаппаратом на плече на камень, торчавший на опушке леса, Юго Сен-Шарль деловито описывал на диктофон каждое движение полицейских. Стоящая за ним камера местного канала «Франс-3» тоже освещала событие.Лансон дал задний ход, и колеса прицепа вошли в озеро. Лодка была отвязана и поставлена на воду в ту минуту, когда на место прибыли Ноэми и Ромен. Увидев многочисленную публику, Шастен испытала неприятное ощущение, будто опоздала на собственный праздник. Ромен Валант припарковал машину и встретился взглядом с отцом, занимавшим самое удобное место и пребывающим в тихом бешенстве от такой активности в своей обычно спокойной коммуне.Хотя Сонар засек, что она появилась, он не бросился навстречу Шастен, а только кивнул ей в сторону офицера, единственного из команды, с кем она еще не была знакома. Массе уже стоял в воде и смотрел на озеро, будто с почтением бросал ему вызов. Когда он наконец оглянулся, Ноэми сразу поняла, что продолжение расследования обещает быть невероятно сложным. Она машинально повернула голову на треть вправо. Массе заметил ее и уверенной походкой двинулся навстречу. Метр за метром, Ноэми все отворачивалась и отворачивалась, и когда он оказался рядом, она его будто не видела.— Привет. Я Юго Массе, — представился он. — Мы с вами говорили по телефону.Мгновенное волнение, которое она испытала, насторожило ее. Не желание и, уж разумеется, не влияние момента. Массе был невероятно хорош собой, от этого ей стало больно, как никогда, и Ноэми устыдилась своей внешности. Она ощутила недовольство собой, смущение, неуверенность в себе — и вместе с тем словно бы ожог и восторг. Но главное — стыд.— Капитан Шастен, — ответила она с теплотой, какой мог бы обладать голос из GPS.Если капитан Массе сразу и не понял ситуации, то все же он обладал достаточной чувствительностью и догадался, что его взгляд, задержавшийся на лице молодой женщины, должен был обжечь ее и что эта странно ведущая себя особа желает только одного: чтобы он поскорее исчез с глаз долой. Еще не вполне решившись, сомневаясь, стоит ли уйти или все же обсудить, как положено, предстоящий ход операции, он остался на несколько секунд. Тогда Ноэми предпочла упростить дело и послать подальше бесполезные ужимки принцессы. Она резко повернулась и посмотрела прямо в глаза Юго.— Ну как? Ты приступаешь или тебе нужен спасательный круг? — без смущения обратилась она к нему на «ты». — Тебе надо отыскать двоих ребятишек, и, по последним сведениям, они не на суше.— Приступаю, приступаю, — ответил он, смутившись от такого напора. — Но мы бы предпочли, чтобы ты находилась на судне. Если с нами будет офицер, который сориентирует нас и еще что-то расскажет о деле, это даст нам возможность выиграть время.— Разумеется, — согласилась Ноэми. — Это верно.Она обратилась к Ромену:— Валант, в лодку! Спасибо. — Ноэми переключилась на другую мишень и развернулась, чтобы уйти. — А я останусь в машине.Озадаченные парни молча погрузились в «зодиак», Массе устроился на надувном сиденье рядом с Валантом.— Приношу свои извинения, — вздохнул Ромен. — Не знаю, что на нее нашло. Она частенько бывает не в себе, но не до такой степени. Приношу свои извинения за нее.— Ничего страшного, мне кажется, я кое-что угадал. Твой капитан, она ведь из Парижа, верно? Бывший сотрудник отдела по борьбе с наркотой?— Так точно, — подтвердил заместитель.— Тогда я знаю, кто она такая. И никогда за нее не извиняйся.* * *Лодка медленно отчалила, потом Лансон прибавил скорость, и двигатель меньше чем за двадцать секунд буквально отстрелил их на пятьдесят метров от берега.— Судя по единственному свидетельству, бочка обнаружена примерно в этом месте, — уточнил Валант.Приняв его слова к сведению, Лансон скинул за борт якорь, и судно прекратило движение.— Мы установили контакт с руководством служб эксплуатации плотины, — продолжил Массе, — они уверяют, что сбросов воды для регулировки уровня не было несколько недель. Значит, никакого течения. Если бочка была обнаружена здесь, она не могла продвинуться далеко от первоначального местонахождения. Уточним, где мы сейчас?Сонар достал из герметичного футляра видеомонитор, активировал сенсорный экран и нажатием пальца открыл интерфейс программного обеспечения.— Я скачал карту старой деревни. Остается только активировать ее, и я буду с точностью до метра знать, где мы находимся, а главное — над чем проплываем.Программа произвела подсчеты и выдала результат: «44 градуса 31 минута 44 целых и 1 сотая секунды северной широты и 2 градуса 14 минут 54 целых и 9 сотых секунды восточной долготы».— Судя по карте, мы находимся точно над улицей Алари. Между домами 2, 4 и 6 по четной стороне и 1, 3 и 5 — по нечетной. Из-за масштаба кадастра у меня вызывает сомнение строение под номером 6, оно кажется в три раза крупнее остальных. Возможно, это что-то другое. Карта пишет: «Авалонский О. Д.», вам это о чем-нибудь говорит?Чтобы сохранить равновесие в раскачивающейся лодке, Валант ухватился за идущие вдоль надувных бортов тросы и подобрался поближе к монитору:— «О. Д.» — это начальные буквы названия «общинный дом». Это что-то вроде центра деревенской жизни и одновременно складское помещение. Такие есть в каждой коммуне. Если этот дом похож на тот, что существует в моей деревне, в Обене, то там несколько комнат для приема посетителей мэрии, зал собраний, а также столы и навесы для благотворительных ярмарок и гуляний, склад, где хранились краски для подновления общественного имущества, моторное масло, различный инвентарь. Не все владеют обширными земельными угодьями, но у каждого есть хотя бы огород, а иногда и ферма с животными. Когда совершались оптовые закупки зерна или семян, бочки тоже складировались здесь для общего пользования.— А мог в них содержаться пропиленгликоль? — поинтересовался Массе.— Вы внимательно ознакомились с протоколом, — оценил его осведомленность Ромен. — Да, потому что пропиленгликоль представляет собой пищевую добавку для коров и овец.Массе повернулся к Сонару и кивнул ему в знак того, что можно приступать к операции. Тот открыл узкий ярко-желтый чемоданчик, в котором оказался гидролокатор такого же цвета. Он имел форму снаряда длиной примерно метр. С одного конца он был закруглен, что облегчало гидродинамику, с другого оканчивался тремя стабилизирующими элементами в виде крылышек. На корпусе сонара красовалось его название, выведенное крупными черными буквами: «ЦЕНТУРИОН».— Ваша лодка «Арес», которая носит имя бога войны, и гидролокатор «Центурион» имеют отношение скорее к мужеству и энергии, нежели к окружающей среде, — заметил Ромен.— Ну да, а ты бы чего хотел? Не станем же мы называть их «Попкорн» или «Вкусняшка»![139] Они ведь не пони, — усмехнулся Лансон.Видеомонитор подключили к закрепленному на металлическом тросе гидролокатору, погрузили в воду, и он опустился на глубину шесть метров, чтобы картографировать подводный Авалон.Качество изображения на экране слегка разочаровало Ромена, ожидавшего более отчетливой картинки. А тут виднелись только какие-то оранжевые пятна и темные массивы.— Пять квадратов, которые ты видишь, это жилые дома, — пояснил Сонар. — А вот это — твой общинный дом. Смотри, крыша как будто частично провалилась. Если бочка находилась здесь, это, возможно, место ее выхода через крышу, благодаря еще остававшемуся в ней воздуху.— А вы видите что-нибудь еще? — заинтересовался Ромен.— Под строительным мусором и обломками? Нет возможности. Прикинь: гидролокатор, он как летучая мышь, акустические волны отражаются от камня, но видеть сквозь него мы не способны. Боюсь, моя работа на этом пока что заканчивается. Теперь черед подсуетиться ТПА.Лансон указал Ромену пальцем на другой желтый чемодан, широкий и высокий.— ТПА — Телеуправляемый подводный аппарат наблюдения. Грубо говоря, это телеуправляемый робот с маленькими крепкими руками, чтобы перемещать то, что мешает его движению. Он служит для океанографических исследований, для восстановления подводных инфраструктур нефтяных платформ или осмотра обломков затонувших кораблей. Этот совсем новенький, он получен речной полицией специально для Олимпийских игр две тысячи двадцать четвертого года — на случай теракта на воде, под парижскими трубопроводами или Сеной. Честно говоря, теоретическому тестированию мы его уже подвергали, но на практике испытаем впервые.— И мы сильно рискуем, — вступил в разговор Массе. — Он не сможет перемещать крупные камни, из которых построены дома, а если случится новое обрушение и он окажется под завалом — другого у нас не будет. Так что я предпочитаю сперва взглянуть собственными глазами.— Если ты проникнешь в дом, это будет погружение в надголовную среду, «под потолок»[140]. Что-то вроде «пещерного дайвинга», а у тебя, как ты знаешь, на это нет права, — возразил ему Лансон. — Мы не первый день знакомы, я понимаю, что ты не останешься на платформе, а непременно захочешь залезть вовнутрь. Так что нет.— Ты берегов не попутал? Твой начальник я.— Только не тогда, когда ты становишься козлом.Лансон резко прервал перепалку и обратился к Сонару:— Поднимай «Центурион» и доставай робота.Второй желтый чемодан был открыт, и из него появился ТПА. Поставленный на два поплавка длиной восемьдесят сантиметров пузырь из толстого пластика вмещал в себя вращающуюся камеру, позволяющую увидеть, что происходит вокруг. На пузыре был закреплен мини-прожектор, а слева и справа от него — пара суставчатых рычагов, заканчивающихся мощными клешнями. Сзади два винта, позволяющих двигаться при нейтральной плавучести[141].— А у этого что, тоже есть имя? — пошутил Валант.— Пока нет. Но мы назовем его «Попкорн», в память об Авалоне.Лансон размотал кабель длиной метров сто, который должен был обеспечить связь между роботом и контрольным монитором.ТПА был спущен на воду, и поплавки частично наполнились водой. Пластмассовый пузырик потихоньку стал погружаться. Десять метров. Двадцать метров. Тридцать пять метров. Наконец на расстоянии пятидесяти сантиметров от дна он остановился.На борту лодки Лансон включил камеру подводного аппарата, и на мониторе появилась картинка.Там, перед их глазами, находился старый Авалон.«Попкорн» активировал фонарь, и сумерки расступились, открыв невероятный подводный пейзаж. Улица, покрытая песком и мелкой галькой, по сторонам которой колыхались высокие водоросли, была застроена поросшими различными мхами домами. Серебристая стайка любопытной мелкой рыбешки окружила робота, а потом юркнула в дверной проем какого-то дома и вынырнула через разбитое окно помещения, некогда бывшего кухней.Лансон специально запустил винты на малой скорости, чтобы не поднимать облако ила. Отважный маленький робот-водолаз «Попкорн» двигался по этой забытой Атлантиде в свете лучика встроенного фонаря, словно деревенский воришка. Он миновал дома, которые вот уже двадцать пять сонных лет не видели ни одного гостя, и изображал туриста-путешественника, пока не добрался до номера 6 по улице Алари. Тогда ТПА привел в действие систему картографирования, каждые три секунды выдающую снимок. Как только он поднимется на поверхность, полицейские речной бригады смогут составить трехмерный план местности и внутренних помещений здания — если робот найдет проход в него.Подняв оба винта вертикально, «Попкорн» набрал высоту, чтобы проплыть над общинным домом, в это время Лансон в лодке зафиксировал изображения пролома в крыше, однако отверстие было завалено внушительным куском балки и обломками досок, ощетинившимися кверху, словно копья. В некоторых местах виднелись проемы, достаточные, чтобы пропустить предмет размером с бочку, но «Попкорн» был гораздо шире, и заставлять его протискиваться там было совсем неправильно.— Мы наверняка обнаружим дыру в стене или разбитое окно, — предположил Массе.— О’кей, перехожу в режим «ограбление».ТПА снова скользнул на глубину и занял позицию перед домом, направив свет на его фасад. Обрушение крыши серьезно повредило одну из несущих стен, которая частично развалилась, так что проникновение внутрь обеспечивала внушительная расщелина. Проворными движениями джойстика Лансон поместил «Попкорн» точно напротив пролома в стене, и едва заметным толчком вперед робот на добрый метр заплыл в дом: вполне достаточно, чтобы получить круговой обзор холла. Операция потребовала почти хирургической точности.Из мутной воды, которую едва пробивал свет фонаря, ТПА посылал изображения гостиной с камином, креслами и диваном, разделенными низким столиком. Вероятно, прежде это был зал собраний. Окно в глубине помещения выходило в ночную темень воды; ее заслоняла пара гардин, обвисших, как уснувшие призраки. При других обстоятельствах обстановка могла бы показаться обыденной, но сейчас напоминала дом с привидениями. В конце помещения Лансон заметил коридор и, чтобы проникнуть туда, запустил винты на большую скорость.Безмолвным посетителем «Попкорн» проплыл мимо растянутого на стене пластикового транспаранта образца 1993 года, возвещающего о сельском празднике, — до затопления Авалона оставался год. Он прогулялся по коридору и оказался в складском помещении, о котором говорил Валант. Груда хлама, школьные шкафы и парты, деревянные ящики, высокие кувшины, горшки самых разных форм, мебель и целые ряды металлических стеллажей, позеленевших и покрытых крошечными водорослями.Развороченная крыша над роботом пропускала призрачный свет. Камера зафиксировала рухнувшую балку, нижний конец которой пробил ведущий в подвальное помещение люк с двойной дверью.— Чтобы хранить тайну, погреб — лучшее решение, — прошептал Лансон. — Пошли посмотрим.Он задействовал пульт управления, и робот встал точно над отверстием. Полученная тридцатью шестью метрами выше картинка была встречена в полном молчании.На ней явственно запечатлелась раздавленная балкой красная бочка.— Вы это искали? — спросил Лансон.— Отчасти да, — выдохнул Ромен, впечатленный находкой. — Вы можете войти в подвал?— К сожалению, нет. Слишком узко. На этом работа «Попкорна» заканчивается. Мне очень жаль.Робот дал задний ход, снова проплыл по коридору, пересек гостиную и слегка задел оконные занавески, одна из которых намоталась на левый винт. Лансон послал робот назад — тщетно, вновь двинул его вперед — по-прежнему безрезультатно. «Попкорн» был парализован.Ладно, решил Лансон, главное, спокойствие, попробуем отцепить его.Один из суставчатых рычагов поднялся, повернулся на своей оси и прошел позади защищавшего камеру пузыря, чтобы добраться до ткани. Клешня раскрылась на десять сантиметров и крепко защелкнулась на ней. Поначалу легкое, а затем более сильное натяжение ничего не изменило. Несмотря на проведенные под водой четверть века, гардина крепко держалась на карнизе. Простым нажатием кнопки Лансон перевел клешню в режим ножниц, плотная ткань поддалась и была без усилий разрезана. Однако с инертным, совершенно обездвиженным запутавшейся в нем гардиной винтом управлять ТПА сделалось небезопасно. Следуя командам с поверхности, «Попкорн» дал задний ход, ударился о камин и принялся вертеться вокруг себя, словно собака, пытающаяся ухватить свой хвост. Единственный рабочий винт непрестанно посылал его в одном и том же направлении, так что становилось почти невозможно обуздать аппарат. Однако Лансон резкими толчками сумел заставить робота найти дорогу к прихожей. К несчастью, если коридоры были достаточно широки, то пройти сквозь небольшое отверстие в стене не получилось, хотя именно через него в дом проник ТПА. Операция стала напоминать попытку одной рукой продеть нитку в игольное ушко.— Черт, в Париже нас сразу вышибут вон, — вздохнул он, как мальчишка, который только что загнал в кювет семейное авто.— Прекрати! — потребовал Массе. — Полностью страви воздух из поплавков и дай ему погрузиться на дно. Мы у самого входа в дом, чтобы забрать его, мне придется проплыть всего два метра под «надголовкой».— А вот для этого, Юго, тебе требуется согласие руководства. Без него не разрешу. Клянусь, я сейчас же выпущу газ из твоих баллонов!— Ну, знаешь, это почти признание в любви!— Почти.* * *«Зодиак» доплыл до берега, где майор Роз уже выставил предупредительное заграждение, чтобы на речную бригаду сразу по возвращении не накинулись с расспросами.Шастен встречала их на песке, у воды, и Валант взглядом дал ей понять, что поиски увенчались успехом. Массе спрыгнул с лодки, вытянул ее на сушу и пришвартовал к прицепу. Засунув руки в карманы, Ноэми заставила себя не отворачиваться и смотреть прямо на него.— Наш робот сбежал, — сообщил Массе. — Придется возвращаться за ним. Зато в подвале общинного дома мы обнаружили одну из ваших бочек. Тот же размер, тот же цвет и в непосредственной близости от места, где всплыла первая.— Только одну?— Из того, что было на виду. Как я уже сказал, мы утратили контроль над ТПА.— Думаете, вы сможете вернуться?— За роботом? Разумеется, он доступен без особого риска. А вот чтобы попасть в подвал, потребуется погружение «под потолок», что не входит в нашу компетенцию, поэтому мне нужно особое согласие руководства.— Которого ты никогда не получишь, — резко прервал его Лансон.Ноэми обернулась в сторону зевак, которые, судя по всему, представляли треть населения Авалона.— Думаю, скрыть от них нашу находку будет трудно, — заметил Юго.— Я к этому уже привыкла. Здесь ничто не остается тайной надолго. Но обнаружить всего одну бочку — это еще хуже. Это заставит их задуматься над ужасным вопросом.— А именно?— Кто внутри? Сирил или Эльза?Глава 33Судно бригады речной полиции. Набережная Сены. Париж[142]На палубе судна майор Бержерон нервно вертела в руках снежный шар с Эйфелевой башней, с трудом сдерживая яростное желание швырнуть круглую стекляшку о стену. Висящий у нее за спиной огромный плакат фильма «Титаник» отлично символизировал кораблекрушение, о котором ей только что объявили по телефону.— Вы в курсе увеличения счета?— Могу только предполагать, майор, — признался Массе. — Однако повторяю вам, у меня есть возможность достать его без особого риска. Он ровно в двух метрах от входа.— Погружение «под потолок»? Вы это мне предлагаете? Я действительно испытываю сильное желание утопить вас, Юго, но это всего лишь желание. На мой взгляд, вы обладаете все же большей ценностью, чем робот. Дописывайте ваши отчеты, позагорайте денек в Авероне и возвращайтесь на базу.* * *Комиссариат ДеказвиляЮго постучал в дверь кабинета, где нашел Ноэми, поглощенную своим настенным пэчворком из фотографий, газетных вырезок и выдержек из протоколов.Операция бригады речной полиции хоть и не увенчалась полным успехом, тем не менее позволила подтвердить гипотезу, поверить в которую здесь боялись. Судя по всему, дети никогда не покидали деревню, а Фортен просто очень кстати подвернулся на роль виновника драмы, разыгравшейся в самом сердце Авалона.— Я тебе помешал? — спросил Массе.— Учитывая вашу сегодняшнюю потерю, полагаю, что могу уделить тебе пять минут.— Я был бы менее категоричен относительно наших потерь. Мне кажется, решение есть.— А вот твои коллеги, по-моему, склоняются к обратному.— Мои коллеги — это не я; и я, между прочим, единственный ныряльщик. Да и в любом случае я получил согласие на то, чтобы погрузиться и достать ТПА.Ноэми уселась за стол, а Юго примостился на краешке — ей показалось, слишком близко. Оттуда, где он сейчас находился, ни один шрам не мог укрыться от его взгляда.— Я что-то не въезжаю, — продолжала Ноэми. — Ты собираешься рисковать жизнью ради какого-то робота? Ради жертвы — я бы поняла, в крайнем случае, но в подобной ситуации это полнейший идиотизм.— Мне плевать на робота. Я не ради него погружаюсь.Черты Ноэми немного смягчились, и она перестала обороняться.— Тогда ради чего ты погружаешься, капитан Массе?— С каких это пор флик не доводит расследование до конца? У нас три семейства, жизнь которых замерла, когда нашли тело, и ты намерена им объявить, что мы прекращаем дело, потому что это рискованно? Я должен пойти в этот подвал, я должен узнать, там ли находятся двое детишек, и попытаться вытащить их оттуда, если возможно. Я погружаюсь ради них. И чтобы произвести впечатление на тебя, если получится.Ноэми пришлось опустить глаза, чтобы не покраснеть, как глупая девчонка.— Ты что, получил зеленый свет и на это тоже?Юго не мог ответить ей, не солгав. И сменил тему:— Почему ты осела здесь?— Меня скрывают.— После того парижского дела тебя, наоборот, должны были бы продвигать.— Ты обо мне не беспокойся. Закончу это расследование и вернусь в тридцать шестой.— Твоя команда знает?— Нет. Так же как твоя не в курсе, что ты без разрешения собираешься вернуться в дом, что бы ты там ни говорил. Каждому из нас известна тайна другого — это лучший способ не причинить себе зла.Ноэми взглянула на разбросанные перед ней на столе подводные снимки, сделанные «Попкорном». Провалившаяся крыша и послужившая входом крошечная щель скоро займут свое место на увешанной снимками стене кабинета.— Ты действительно уверен в этом погружении?— Когда ты в шесть утра тараном выбиваешь дверь, ты ведь не знаешь, что тебя ждет, верно? Тогда с какой стати ты считаешь, что имеешь право быть храбрее меня?— Храбрость — это достоинство. А безрассудство — слабость.— Тебе остается только наблюдать завтра с лодки, — вызывающе бросил он.Глава 34Полночь. В Авалоне и в других краяхСветя себе под одеялом карманным фонариком, Лили перелистывала страницы «Бесконечной истории»[143]. Она читала роман уже дважды, но все равно из-за него завтра утром личико у нее снова будет помятое.Рядом в спальне уснула в объятиях Ромена Амината. Словно заразная болезнь, к ее мужу привязалась бессонница Ноэми. Он вспоминал тот день, когда встречал нового офицера на перроне: тогда ничто не предвещало бури, которую принесла с собой эта парижанка, словно привезла в своих чемоданах.В гостинице «Парк» Сонар уже упаковал багаж, его вызвали в Париж. Какая-то девчушка прыгнула с моста Искусств и не выплыла на поверхность. Он должен ее найти. Спасение «Попкорна» было тщательно разработано, и утром напарники совершат последнее погружение без Сонара.Мадам Сольнье увидела, как перед окном прошла Эльза, и теперь, сидя в шезлонге в саду, как старая наследница, принимающая солнечные ванны на Лазурном Берегу, только при свете луны, терпеливо ждала, когда девочка появится снова.Пьер Валант, чьи обязанности мэра и землевладельца заставляли его трудиться по восемнадцать часов в сутки, еще находился с ветеринаром у себя на ферме, в сарае, — единственный свет посреди многих гектаров его полей.На пропитанной кровью и околоплодными водами соломенной подстилке только что отелилась одна из его лучших коров, Зора, и теперь отбрасывала дитя сильными ударами копыта. Из опасений, что она до крови искусает теленка, невозможно было приложить его к вымени. Тогда Пьер оперся спиной о загородку пустого бокса, взял в морщинистую руку огромный рожок и, держа детеныша между скрещенными ногами, заменил собой мать. Пока теленку этого вполне хватало. И все же его печальный взгляд, казалось, искал тепло мамы, а мокрая младенческая морда пыталась учуять ее запах, ему было не по себе.Жюльетта Кастеран прежде не верила в Бога, но он пришел к ней в 1994 году, когда ей стукнуло тридцать пять и у нее украли сына. Андре Кастеран счел, что это неожиданное ханжество всяко лучше антидепрессантов, и не мешал появлению на стенах то тут, то там икон и других божественных картинок, которые вместе с мириадами фотографий маленького Сирила превратили их жилище в поминальную часовню. Не желая жить в мавзолее, Андре выходил из дома на рассвете и возвращался только с наступлением ночи, чаще всего крепко выпив: алкоголь, религиозность или медикаменты способствовали одному и тому же — бегству от прошлого. В тот вечер, раздраженный и напуганный тем, что в озере могут обнаружить еще одно тело, возможно их сына, он, едва держась на ногах, яростно сорвал со стен все фотографии, после чего, не раздеваясь, рухнул на постель. Жюльетта смиренно собрала свои усыпавшие пол скомканные и разорванные в клочья воспоминания, кое-как разгладила, подлатала и принялась снова прикреплять на привычные места. К возвращению Сирила все должно быть в порядке.Серж Дорен сидел в гостиной, опершись ладонями на деревянную столешницу, и не осмеливался щелкнуть четырехцветной шариковой ручкой. Перед ним лежала открытая папка с похоронными документами. Труднее всего было ответить на три первых вопроса: фамилия — имя — возраст.Дорен. Алекс. 10 лет. Написать это было просто невозможно.— Это что? — проходя мимо, спросил Брюно.— Кое-что, что я сделаю завтра, сынок, — закрыв папку, ответил старик.Пикассо устроился у ног Ноэми, положив голову ей на колени; таким спокойным он, наверно, не был давным-давно. Ему приснилась воля, и пес принялся дергать лапами, будто бежал куда-то, а затем снова утих. Шастен взяла стоящую на низком столике кружку чая, натянув рукава свитера на пальцы, чтобы не обжечься. Она уже в третий раз пролистывала последние текстовые сообщения, по большей части полученные от членов ее бригады. Хлоя раз в два дня присылала ласковую эсэмэску: на последнюю Ноэми все никак не могла ответить. Глядя назад, исцелиться было невозможно. И все же Ноэми заставила себя написать: «Я тебя не забыла. Просто мне нужно время». Но она не хотела тратить силы, отвечая на остальные сообщения. Адриэль злился на себя. Адриэль извинялся. Адриэль проклинал себя. «Дай мне еще один шанс», — непрестанно канючил он. Десяток сброшенных звонков его не остудили, и он продолжал нелепо настаивать. Ноэми внесла его номер в черный список, чтобы он наконец исчез.«Попкорн», ожидая помощи, дремал в темноте.Глава 35«Арес» был вновь поставлен на воду, и бортовой GPS привел их к середине озера, туда, где под водой находился общинный дом. Юго Массе и Лансон не перекинулись ни словом, каждый сосредоточенно занимался своим делом.Ромен увеличил число полицейских, дежуривших на берегу. Они пытались сдержать натиск толпы, ставшей вдвое многолюднее после известия о втором трупе. Одни утоляли мрачное любопытство — так ищут в Интернете патологически мерзкие видео, другие собрались, чтобы поддержать Андре Кастерана, жена которого не пришла, уверенная в том, что ее сын не может быть мертв. Ромен следил, как удаляется лодка с Ноэми на борту.Натянув утепленный гидрокостюм, Массе кончиками пальцев провел по поверхности воды. Он словно гладил ее, разговаривал с ней, приручал. Шастен наблюдала за ним, таким сосредоточенным, что казалось, будто все остальное вокруг исчезло. Лансон бросил якорь и, проходя мимо напарника, положил ладонь ему на плечо. Их дружба не нуждалась в напыщенных словах.Лансон проверил вентиль баллона, а Юго два раза вдохнул и выдохнул через регулятор, чтобы убедиться, что воздух проходит хорошо. Потом проверил пояс с семикилограммовым утяжелением, уселся на борт спиной к озеру, прежде чем надеть маску, подмигнул Ноэми, и опрокинулся в воду.Едва он исчез, Шастен охватила чудовищная тревога. Закрепленная на груди Юго камера «GoPro»[144] передавала на видеомонитор первые картинки, так что Ноэми увидела тьму, в которую он погружался. Она мгновенно оказалась возле Лансона.— Он пойдет туда, — задыхаясь, заверила она. — Он не остановится на спасении робота. Он войдет в подвал.Лансон неотрывно следил за картинками на мониторе.— Разумеется, войдет, — спокойно ответил он. — Вы что, думаете, он способен солгать мне? Я так давно его знаю, что мог бы заранее расписать его жизнь день за днем. К тому же он взял нить Ариадны и надувной буй. Тут бы и дурак догадался.— Это должно меня успокоить?— Нить Ариадны — это чтобы найти обратную дорогу. А надувной буй — мягкая нейлоновая сумка, которую наполняют из баллонов, как воздушный шар, что позволяет поднимать на поверхность тяжелые грузы.— Например, бочку?— Я практически уверен, что именно так. Но прежде необходимо, чтобы он достал ее из дома.Ноэми посмотрела на водную гладь, снова ставшую спокойной после погружения Юго.— А он на это способен?— Разумеется, способен.— Но ты беспокоишься?— В разумных пределах.Ослабление света уничтожает некоторые цвета. На глубине пяти метров исчезает красный. На семи — желтый. Юго включил прикрепленный к каске фонарь, чтобы восстановить колориметрию: так настраивали бы старый телевизор. Затем под тяжестью грузов на поясе опустился на оставшиеся двадцать восемь метров.Деревня возникла вдалеке, как китайский театр теней, затем, по мере того как водолаз приближался к развороченной крыше, картина становилась все более четкой. Он ухватился за спускающуюся вдоль стены водосточную трубу и воспользовался ею, чтобы достичь низа общинного дома. Направив туда луч фонаря, он без труда обнаружил расщелину, позволившую «Попкорну» проникнуть внутрь.Одним движением ласт он переместился к ближайшему окну и выбил его рукояткой ножа. Словно в замедленной съемке, просыпался дождь стекла; чтобы не пораниться осколками, Юго расчистил края проема. А затем обеими руками ухватился за раму и протолкнул себя внутрь.ТПА, маленький уснувший пузырик, терпеливо ждал его. Чтобы размотать застопорившую винт ткань, Массе пришлось в несколько приемов браться за дело. Наконец, показав камере «GoPro» поднятый вверх большой палец, он дал понять тем, кто оставался на поверхности, что «Попкорн» готов к работе. Робот включил свой фонарь, Лансон двумя ловкими движениями рукояток пульта убедился, что винты в исправном состоянии. Юго поставил робота перед узким проходом — так высвобождают рыбу из сетей — и едва заметно вытолкнул за пределы дома. Свою серебристую нить Ариадны водолаз прикрепил именно в этом месте, чтобы найти выход в случае, если фонарь выйдет из строя или облако ила и наносных отложений ослепит его.Старые строения живут. Находятся они под водой или нет, по ночам разговаривают, скрипят, трутся, стукаются друг о друга или увеличиваются в размерах. Звук под водой скорей ощущается, нежели слышится. Волны, едва родившись, умирают в глухих и сдавленных вибрациях. Если бы камням стен было что сообщить Юго — предупреждение или предостережение, — он был готов его услышать. Так что он просто уселся в одно из стоящих в подводном зале собраний кресло, закрыл глаза, стал дышать как можно тише и прислушался. Своим молчанием дом одобрил его решение.Взгляд на глубиномер. 36 метров. 11 минут погружения.Он завязал вокруг подлокотника кресла еще один узел нити Ариадны.В невесомости Юго двинулся к коридору, ведущему в складское помещение, и обнаружил там то же самое, что накануне видел на мониторе. Огромная, торчащая из крыши и уходящая в пол, словно столб, балка, закрывающая вход в подвал через люк с пробитой двойной дверью. Красная бочка преспокойно лежала там, но увидеть ее наяву и знать, что она может содержать, было как-то особенно тревожно.Прежде чем сдвинуть бочку с места и нарушить неустойчивое равновесие, которое не давало дому рухнуть, Юго захотел проверить, нет ли в подвале второй бочки. Он распахнул левую часть люка, чтобы сделать лаз шире. Сперва завязал последний узел нити Ариадны, потом просунул в отверстие голову, за ней последовало тело. Он оказался в подвале — просторном помещении, в прежние времена служившем для складирования угля; даже при освещении мощным фонарем оно так и осталось черным от пола до стен. Черным и абсолютно пустым. Юго представил себе разочарование Ноэми — там, в сорока метрах над ним.Он поднялся на уровень заклиненной балкой красной бочки и мысленно, как в игре «микадо», проанализировал вероятные последствия в случае, если ему удастся выбить ее. Оставаясь ногами еще в подвале, а туловищем поднявшись над люком, он легонько потянул ее кверху, потом подтолкнул — тщетно. Попробовал посильнее, даже попытался пролезть под нее, чтобы высвободить при помощи ножа. Результат оказался не лучше, тогда он неохотно смирился с тем, что достиг пределов своих возможностей, и перед камерой скрестил руки на груди, чтобы сообщить о завершении погружения.На борту лодки Ноэми и Лансон наконец-то облегченно вздохнули, хотя новость их не обрадовала. Капитану Шастен придется искать другой способ, чтобы справиться с этой задачей. Они все испробовали, даже рискнули.Массе снова сверился с глубиномером. Тот показывал 38 метров, то есть на два метра глубже, чем в доме, и 19 минут погружения. Несмотря на второй запасной баллон, пора было подниматься и покидать опасное место. Двигаясь вдоль балки, чтобы выйти из подвального помещения, Юго внезапно ощутил сопротивление, словно его удерживала какая-то невидимая рука. Он мгновенно замер, в поисках постороннего предмета внимательно осмотрел каждую часть экипировки, однако не заметил торчащей из разбитого люка у себя за спиной длинной деревянной щепки, которая воткнулась между одним из его баллонов и регулятором. Успокоившись, он оттолкнулся ногами, и шланг вырвался с фонтаном крошечных пузырьков. Все вокруг Юго превратилось в бешеный вихрь воды и сжатого воздуха.Необходимо было сконцентрироваться, избавиться от паники и действовать, как во время выполнения простого упражнения. Ему хватило нескольких секунд. Юго выплюнул загубник регулятора и схватил тот, что был на запасном баллоне. Из-за стресса он стал дышать чаще и с ненормальной скоростью израсходовал воздух из второго баллона. В одно мгновение оторвавшийся шланг выпустил на свободу свыше кубического метра сжатого воздуха, который распространился по всему дому, взвихрив копившиеся двадцать пять лет минеральные и растительные отложения в гигантское темное облако. Тысяча литров воздуха заполнила все свободное пространство, просочилась между досками и камнями, и дом завибрировал; весь, целиком. Массе ухватился за серебристую нить, которая, узелок за узелком, отметила его маршрут, и, когда он уже был готов выйти из подвала, дом в последний раз выплеснул свою ярость, камни приглушенно заскрежетали, и верхняя часть балки обрушилась, придавив Юго ноги.Лансон в лодке яростно сжал кулаки, а Ноэми не осмеливалась даже дышать.Балка раскрошила бы Массе колени, но красная пластмассовая бочка спасла его, приняв на себя большую часть тяжести. Толстая пластмасса треснула под давлением, и в щель стала видна часть находящегося внутри черепа. На обездвиженного Юго уставились пустые глазницы, и ему показалось, что он видит свое отражение в зеркале.Он обнаружил второго ребенка. Теперь он сдохнет здесь, вместе с ним, но он его нашел. Водолаз и ребенок мгновение смотрели друг на друга.— Надувной буй, мать твою! Используй свой надувной буй! — надрывался наверху Лансон.Несмотря на большой опыт, Юго растерялся и запаниковал, ему не удавалось вернуться к реальности. Прерывистое дыхание капитана поглотило почти весь воздух, у него было лишь около двадцати минут, чтобы принять решение.Водолаз провел ладонью по бедру и открыл боковой карман комбинезона, чтобы вытащить оттуда надувной буй. Затем он привязал его лямками к балке и задумался.У него оставался всего один баллон, заполненный только наполовину. Если он надует этим воздухом буй, всплывать придется на задержке дыхания…— Задержка дыхания практически невозможна, — продолжил Лансон, словно их мозг работал как единый механизм. — Он должен как-то высвободиться из-под балки, выйти из дому и подняться почти на сорок метров, постепенно выдыхая воздух, чтобы ему не разорвало легкие. А усилия уменьшают наши способности задержки дыхания в два раза.Но напрасно Юго снова и снова прокручивал в голове сценарий всплытия, каждый раз оставалось одно и то же затруднение, потому что выдыхать на протяжении всплытия было не единственной проблемой. Он должен был подниматься со скоростью меньше пятнадцати метров в минуту, чтобы содержащийся в крови азот не закипел и пузырьки не заблокировали сосуды головного и спинного мозга. Ему ни за что не хватит дыхания.Наверняка Лансон думает так же.Но это единственный способ выбраться живым. Сейчас он выйдет из общинного дома и совершит аварийное всплытие. Дальнейшее будет в руках его друга.Юго сделал глубокий вдох, вытащил загубник изо рта и соединил с наконечником надувного буя, который за несколько секунд заполнился почти целиком. Балка зарычала почти по-звериному. Пока буй превращался в огромный подводный монгольфьер, Массе по циферблату манометра следил за тем, как убывает запас воздуха. Он надеялся, что сможет сохранить его на несколько вдохов, чтобы хотя бы покинуть дом. Но буй поглотил все без остатка. Под действием тяги балка сдвинулась едва ли на сантиметр. Этого оказалось достаточно. Именно то, что надо. Он напряг ноги, оттолкнулся руками, и последним усилием ему удалось вырваться из плена. Еще один невольный взгляд в сторону красной бочки… Потом Массе ухватился за свою нить Ариадны и как можно быстрее заработал ластами. Сперва склад, затем коридор, зал собраний, наконец, щель в стене — и он оказался вне дома.Время задержки дыхания: две минуты.Ему требовалась минута тридцать секунд, чтобы всплыть на тридцать шесть метров, выпуская из легких воздух контролируемой струйкой.В бассейне, расслабленный, он выдерживал и по четыре минуты, но стресс, усилия и то, что ему приходилось равномерно выпускать из легких воздух, не имели ничего общего с тренировкой. Это грозило асфиксией. Надеясь, что Лансон поймет, Массе еще раз подал перед камерой знак завершения погружения. Потом закрыл глаза и, устремившись к поверхности, забил ластами так быстро, как только мог.На борту лодки Лансон произвел те же самые подсчеты и понял, что Юго не избежать аварийного всплытия, так называемого «безэтапного» — то есть без остановок. На поверхность-то он выберется, но организм этого не выдержит.— У меня есть меньше трех минут, чтобы вернуть капитана на дно, — вслух сказал он сам себе. — Иначе потом будет кессонная болезнь.Он схватил баллон и бросился в воду. Ухватился за якорную цепь, и потянувшиеся там, посреди озера, секунды стали настоящей пыткой. Лансон озирался вокруг в надежде различить малейшую рябь, малейшее волнение. Его внимание привлекли несколько пузырьков, затем над поверхностью возник Юго, глотающий воздух широко раскрытым ртом.С вылезающими из орбит глазами, задыхающийся, он выбрасывал руки во все стороны, словно все еще плыл. Лансон схватил его за плечи и заорал во всю мочь:— Ты должен вернуться на дно, Юго, это твой единственный шанс!Массе, точно пьяный, мог только кивать. Лансон засунул ему в рот загубник регулятора.— Пять минут на глубине восемнадцать метров, десять минут на шести и тридцать восемь минут на трех. Не нервничай, я иду с тобой.Лансон крепко схватил друга и, не отпуская якорной цепи, потащил его под воду. Они остановились на глубине восемнадцать метров, и Лансон прикрепил Юго к цепи, чтобы тот не поднялся. Тридцать секунд оба оставались вот так, в тишине и тьме озера, лицом к лицу, пока Массе, кровь которого постепенно освобождалась от азота, не стал дышать равномернее. Лансон дошел до предела своей задержки дыхания и должен был всплыть.— Он в порядке? — спросила бледная от волнения Ноэми.— Мне нужно пятьдесят минут, чтобы быть в этом уверенным, — задыхаясь, ответил Лансон. — Давай баллон, скорей!Та повиновалась, и он снова исчез. В течение следующих пятидесяти минут, бесясь от собственной бесполезности и беспомощности, Ноэми могла только ожидать вердикта.Первым всплыл и уцепился за борт «зодиака» Лансон. Юго появился несколько секунд спустя, оторопелый, но живой, и Ноэми протянула ему над водой руку.Глава 36Ноэми отбросила всякие формальности и теперь обращалась к прокурору как к провинившемуся ребенку.— Я чуть не потеряла человека! — выкрикнула она. — И все это для того, чтобы не вызывать пересудов? Отлично придумано! Да у вас тут бунт начнется.— Капитан Шастен…— А что я скажу семьям? Что мы обнаружили второго ребенка, но он останется с рыбками, потому что вы не решаетесь спустить это чертово озеро?— Капитан Шастен…— А что выложит пресса? Что мы не можем туда добраться, потому что это слишком трудно? Слишком рискованно и затратно?— Капитан Шастен…— Я вас слушаю. Что «капитан Шастен»?.. Да, черт возьми, в конце концов!— Я только хотел сказать, что даю вам зеленый свет. Спуск воды в озере начнется завтра утром. Префект и многие другие люди, занимающие гораздо более высокие посты, чем я, ясно дали мне понять, что необходимо способствовать вашему расследованию и предоставить вам полную свободу действий.— О, простите, — мгновенно успокоилась Ноэми. — Могли бы так сразу и сказать, — добавила она явно в отместку.Понимая, через что ей пришлось пройти, прокурор оставил едкое замечание без ответа.— Озеро Анси осушили за шесть недель, а Сарранс — за четыре. Я навел справки. Авалонское озеро в два раза меньше. Полагаю, дней через десять вы увидите первые крыши домов. Сколько времени упущено для вашего расследования…— Я вижу положение дел по-другому. Этого будет достаточно. Если доказательства находятся под водой, то необходимые мне сведения всегда хранятся в памяти. Теперь мой черед погружаться.— Да, кстати, как себя чувствует ваш водолаз?— Головокружения и страшная усталость. Он в гостинице, у себя в номере: дышит чистым кислородом под присмотром напарника. Поспит часов двенадцать, все должно быть хорошо.— Отлично; признаюсь, мне полегчало. Вам что-нибудь нужно? Оборудование? Дополнительные кадры? На данной стадии я могу, если хотите, привлечь в качестве подкрепления бригаду судебной полиции.— Нет! Никакой судебной полиции! Это мое дело.Прокурор оценил изменение поведения Ноэми и не мог отказать себе в удовольствии сообщить ей об этом:— Интересно, что произошло за эти три дня, капитан?— Я снова стала полицейским.— Рад слышать.* * *Шастен припарковала «лендровер» перед гостиницей «Парк» и открыла заднюю дверь, чтобы выпустить Пикассо, которого не решилась лишить прогулки. Пес выскочил из машины и тут же обнаружил дорожку к загону с лошадьми. Решив проблему присмотра за собакой, Ноэми направилась ко входу в здание.Узнав у хорошенькой девчушки на стойке портье, какие номера занимают сотрудники речной полиции, она поднялась на этаж и тихонько постучала в дверь Юго. Не получив ответа, открыла сама — из профессиональной добросовестности. Исключительно чтобы убедиться, что все в порядке, поклялась она себе. Но обнаружила только разобранную постель и баллон с чистым кислородом возле прикроватного столика; она уже собиралась покинуть номер, когда дверь ванной комнаты широко распахнулась.В обернутом вокруг бедер полотенце, изумленный не меньше, чем она, в клубах пара появился Юго. Они переглянулись — сперва смущенно, потом постепенно освоились с ситуацией.— Пожалуйста, надень футболку.— Прости, я думал, это малышка с ресепшен, — пощекотал ей нервы Юго.— Как ты себя чувствуешь?— Живым. — Он натянул тонкий черный свитер прямо на голое тело. — Даже чертовски живым.— Мне это знакомо. Впрочем, длилось это недолго.Ноэми инстинктивно отвернула лицо, чтобы он видел только левый профиль. Снова она прикидывалась простушкой. Так бы и надавала себе по морде!— Я бы хотел помочь тебе гораздо больше, честное слово, — прошептал он, усаживаясь на широкую кровать.— Да у тебя две жизни! Прокурор отдал распоряжение спустить озеро, и это благодаря тебе.— Значит, моя миссия окончена. Еще двенадцать часов иммобилизации, сутки, чтобы завершить отчеты о погружении, и тебе останется только приказать мне отбыть, — произнес он, склонившись к ней.Он мог остаться на дне. Он чуть не утонул. Ему неслыханно повезло. И теперь при каждом вздохе он словно бросал вызов судьбе, той участи, которой тогда избежал, задержав дыхание. Живой. Выживший. Жадный до всех секунд, которые еще предстоят. Свободный от страхов и помех. Ему больше нечего было терять. Он схватил Ноэми за запястье и притянул к себе, достаточно медленно, чтобы она успела высвободиться из объятия, если бы захотела.— У тебя посттравматический шок, — сказала она, но не стала сопротивляться. — Сейчас ты натворишь дел, а потом будешь на себя сердиться.Ноэми встала коленом на кровать, приложила ладонь к груди водолаза и ощутила, как бьется его сердце. Казалось, она еще сомневается, но Юго уже не слышал предостережений, притянул ее ближе и прикоснулся к ее губам. Первый поцелуй, едва ощутимый, как робкое прикосновение. Второй более долгий, настойчивый. Броня Ноэми разлетелась на куски, и, вздрогнув, она расслабилась, изогнулась, подалась вперед. Следующий поцелуй не имел бы конца, если бы Юго инстинктивно не коснулся ладонью ее искалеченного лица. Бешеный разряд стыда и отвращения к самой себе заставил Ноэми вскочить.— Прости, мне очень жаль, — взмолился он.Ноэми рвалась на части между желанием и чувством гадливости к себе.— Только ты одна считаешь…— Замолчи, замолчи, прошу тебя, — прервала она его. — Я прекрасно знаю, кто я. Я прекрасно знаю, что ты видишь. И ты не можешь хотеть это.Испытывая смущение за себя и страдая, что ранил ее, Юго молча смотрел, как она уходит, и, едва дверь за ней захлопнулась, навзничь рухнул на кровать. Он не мог помочь Ноэми на том пути, который ей предстояло пройти.Глава 37Серж Дорен достал серый костюм, последний раз видевший свет три года назад на свадьбе дальнего родственника, к которому, впрочем, был безразличен. Сегодня церемония будет совершенно иной. То, что осталось от тела Алекса, было вручено ему в шкатулке черного дерева. Он подумал, что она, пожалуй, займет совсем мало места в гробу, и так не слишком большом… Затем он отправился на помощь Брюно в ванную комнату, где тот не мог справиться с узлом галстука. Сын ощутил дыхание отца, когда тот попытался ему помочь.— Поговоришь с ним? — спросил Брюно.— Не сегодня.— Но ты хотя бы знаешь, что он тебе соврал?— Я в этом не уверен.— Не обязательно быть уверенным, чтобы поговорить с ним. Это у тебя руки в крови, а не у него.— Не неси ерунду! — крикнул Серж. — В любом случае я по его глазам пойму, говорит ли он правду.Наконец он поправил Брюно воротничок и выровнял по центру узел галстука.— Ну вот ты и при галстуке, сынок.* * *Милк припарковал автомобиль с надписью «Национальная полиция» прямо перед стеклянной стеной дома Ноэми. Прежде чем волчком завертеться вокруг него, Пикассо для порядка рыкнул. Ноэми свистом подозвала его, чтобы освободить флика от назойливого спутника.— Доброе утро, капитан! Ромен уже на месте. Я вот подумал, вам будет легче, если вы приедете не одна. Там толпа незнакомых людей.— Очень мило, спасибо. Скажи, у тебя все в порядке?В ответ Милк грустно улыбнулся:— Я только довезу вас, капитан. Мне не до похорон: всем непременно захочется туда поехать, так что придется вернуться в комиссариат, останусь там дежурить.Потом он окинул ее взглядом: черный костюм, прямые брюки и приталенный пиджак.— Вы что, предусмотрели подходящий наряд? — удивился он.— Я не люблю яркие тона, если ты заметил.— Чтобы вас не слишком рассматривали? — простодушно догадался он.— Именно. Чтобы меня не слишком рассматривали.* * *Авалонское кладбище притаилось между двумя холмами, словно старалось скрыться от всех, кроме тех, кто приходит сюда молиться. Ряды могил можно было разглядеть лишь из окон поезда, когда он влетал на нависающий над кладбищем железнодорожный мост. Ромен поджидал возле широкой кованой ограды, тоже одетый соответственно случаю. Подле него находилась его жена Амината, обворожительная и строгая в темно-синем платье. Лили отпустила ее руку, бросилась к Ноэми, обняла за талию и приникла головой к ее животу.— Я знаю, в такой день нельзя радоваться, — доверительным тоном сказала девочка. — А вот я так рада тебя видеть!Затем она обернулась к Милку и уверенно сообщила:— Все хорошо, я о ней позабочусь.Они вдвоем с девочкой молча двинулись по гравийной дорожке. Ноэми склонилась к ее уху:— Там уже много народу?— Ну да, увидишь. Там все.— Как это?Пройдя в ограду, Шастен встретилась со всей деревней. Здесь было больше шестисот человек: сосредоточенные лица, взоры обращены на пустую яму. Сперва к ней обернулся кто-то один, затем второй, потом десятки других людей, пока наконец весь Авалон не уставился на нее. Некоторые впервые видели этого знаменитого парижского флика со штопанным, словно после аварии, лицом и без смущения изучали его, как будто оценивали стоимость пострадавшего автомобиля. А она-то хотела остаться незамеченной…Впрочем, Ноэми недолго привлекала внимание присутствующих. Неожиданно толпа расступилась в центре, давая проход двум мужчинам, — а больше-то и не требовалось, чтобы удержать маленький сосновый гроб с золочеными ручками.Тут она осознала, что большая часть деревни долгие годы жила в полной неопределенности. Старики, словно оцепеневшие во время той жуткой истории, непременно пожелали быть здесь вместе с близкими, чтобы перевернуть страницу мучительной драмы.Серж Дорен, казалось, пребывал где-то в другом месте. Его взгляд не останавливался на могильщиках, не скользил по лицам людей. Мельхиор наверняка сказал бы что-нибудь о травматической диссоциации.Младший Дорен, Брюно, стискивал челюсти и кулаки, будто спустя двадцать пять лет еще можно было загладить несправедливость. Его старший брат исчез, когда Брюно было восемь, и он рос и взрослел с этой трагедией, которая заполнила собой все, отняла внимание родителей и в конце концов толкнула мать на самоубийство. Он помнил тот день, когда открыл дверь сарая и рухнул на колени в солому перед висящим на балке телом. Иногда, по ночам, он, случалось, ненавидел брата. Тогда Брюно был ребенком, теперь ему стукнуло тридцать три.Дорен-отец не был человеком общительным, скорее, наоборот. Угрюмый, словно вытесанный из цельного куска, он даже не подумал о том, чтобы после прощания устроить поминки, да и в любом случае не хотел никого видеть. Бросив горсть земли на гроб Алекса, он покинул кладбище, Брюно тенью последовал за ним.Серж приостановился возле Ноэми и ее команды, но слова застряли у него в горле. Однако через несколько метров, проходя мимо мэра, он шепнул тому на ухо:— Пьер, так ты меня обманул?В растерянности Валант не нашелся что ответить.— Мой мальчик, — продолжал Серж, — в озере. Ничего не понимаю. Ему ведь там нечего делать, правда?— Пожалуйста, поговорим об этом позже, — громко ответил мэр.Кровь прилила к щекам Брюно, он встрял в разговор:— Позже? Почему же позже? Если тебе есть что сказать, говори сейчас! Твои избиратели услышат, да? Тебя это смущает, господин мэр?— Замолчи, сын! — оборвал его Серж. — Замолчи.Брюно готов был снова закусить удила, но взгляд отца, следивший за новым капитаном полиции, которая направлялась к ним, мгновенно заставил его умолкнуть.Ноэми просто кивнула мужчинам, и все трое сдержанно ответили. Расстояние помешало понять суть их бурной беседы, однако жесты и поведение выдавали настроения клана Доренов и Пьера Валанта. Враждебность. Новые сведения для Шастен. Кое-что для памяти, если та соизволит сохранить.Перед оградой кладбища она догнала Буске и Валанта. Сама того не зная, она задавалась теми же вопросами, что и Серж Дорен.— Трое детей, которых считали похищенными и увезенными далеко, — и два тела под водой. Одно принадлежит Алексу Дорену, в этом мы уверены. Кто второй, Эльза Сольнье или Сирил Кастеран, мы узнаем, когда осушат озеро. Однако я убеждена: все произошло в старом Авалоне, а Фортен был лишь отвлекающей гипотезой. Третий ребенок тоже где-то здесь.— Разве что дело состоит из двух преступлений, — предположил Ромен. — Ничто не доказывает нам, что двоих детей убили здесь, а третьего не похитил Фортен.— В одну ночь столкнулись убийца и похититель? Слишком много совпадений для такого крохотного местечка, — заметил Буске.— Я склоняюсь к Фортену, — уперся Валант. — Он мог быть разом и убийцей, и похитителем.— А я настаиваю на Авалоне, — не отступала Ноэми. — Все случилось тут, в девяносто четвертом году. Если вы не хотите задержаться здесь, предлагаю вернуться на службу и сделать прыжок на двадцать пять лет назад. Поскольку мы ничего не знаем и у нас все еще нет зацепок, надо восстановить картину деревни и всего, что здесь происходило. Нечто вроде полного рентгена, нет, скорей, вскрытия. Даже самые незначительные или анекдотические подробности. Я хочу, чтобы все было у меня на стене. И чтобы дверь в кабинет была заперта как для публики, так и для коллег.— Кризис доверия, что ли? — удивился Ромен.— Если у меня нет ни одного подозреваемого, я подозреваю всех. Ключи от кабинета и право входить в него будут иметь только Милк, Буске, ты, майор Роз и я. А тебе вдобавок я поручаю провести для нашего мальчишки-полицейского урок о понятии сдержанности и неразглашения информации о текущем расследовании.— Проще было бы вообще вставить ему кляп, но это будет расценено как дурное обращение с детьми, — отшутился Буске.Кладбище осталось позади, и Ноэми позволила себе передышку. Что-то не сходилось. Будто какая-то несовпадающая дата или улыбающееся в камеру лицо в толпе. Или галстук, не гармонирующий с костюмом. Какая-то деталь раздражала ее. Но какая? Мысленно она воткнула рядом с кладбищем красный флажок и поклялась себе туда вернуться.Усаживаясь в машину, которую вел Ромен, Ноэми заколебалась, стоит ли заговаривать о перебранке, хотя она ничего в ней не поняла. Но не сдержалась:— Знаешь ли ты, по какой причине Дорены сцепились с твоим отцом прямо в день похорон мальчика?— Да по тысяче причин, как у всех. Зная его дерьмовый характер, проще спросить, с кем он не ссорится.Ясное дело, заводить с сыном разговор об отце было по-настоящему плохой идеей.Глава 38Каждый получил свое задание. Милк был послан в расположенный в конце торговой улицы Деказвиля офис газеты «Ла Депеш». Буске, надев наушники и включив музыку, принялся шарить по Интернету в поисках иголки в электронном стоге сена. Ромен в подвале шерстил папки с делами того времени, а результаты работы команды постепенно стекались к Ноэми.К вечеру Милк вернулся в бригаду, нагруженный ксерокопиями газетных вырезок, и все, что он приволок, немедленно нашло место на стене рядом с другими материалами.— Проблем с Сен-Шарлем не было? — поинтересовалась Шастен.— Нет, он даже провел со мной весь рабочий день, чтобы получилось более продуктивно.— Это в его интересах, — признала Ноэми. — Если мы разберемся в этом деле, он получит собственную сенсацию. Сейчас он является частью нашей экосистемы.Она закрыла почти пустую последнюю коробочку с кнопками и полюбовалась на стену кабинета с коллажем разнородных материалов. Происшествия, информация из первых рук, статьи, фотографии, опознания, допросы и жалобы за пятилетний период, предваряющий тройное исчезновение. Если все это действительно произошло в Авалоне, косвенные доказательства находятся во временном интервале, расположенном между днем совершения преступлений и предшествовавшими ему неделями или годами. Так что, вполне возможно, у них перед глазами.Центр композиции представляли фотопортреты троих детей — исходная точка расследования, напоминающего постоянно расширяющуюся вселенную. Вокруг них теснились самые разнообразные, подобранные там и сям куски, причем некоторым, правильно связанным, предстояло создать зубчатую передачу, ведущую к разгадке. Это и вправду было делом отлаженности часового механизма, сочетания логики и удачи в неизвестных дозах.Разумеется, на видном месте находилась первая газетная публикация об исчезновении Алекса, Сирила и Эльзы. Шок среди деревенских жителей. Первые предположения, первые подозрения. Майор Роз, в то время молодой лейтенант, обеспечивал связь с журналистами и заверял тех, что все живые силы подразделения пущены в ход, чтобы отыскать следы детей.— Лейтенант Роз? — с удивлением повторила Ноэми. — Выходит, он всю жизнь служит здесь, в одном и том же комиссариате. Поразительно.— Я бы тоже так хотел, — оправдался Милк. — Не все стремятся в большие города и переполненные вагоны метро.Ноэми совершенно некстати вспомнились запахи, грязь и теснота парижского транспорта. Париж казался таким далеким.Она вновь сосредоточилась на деле и допросах родственников, как близких, так и дальних. Родителям Кастерана, Дорена и Сольнье пришлось отвечать на сюрреалистические вопросы о детях. «Вам известно, есть ли у них враги?», «Имеют ли они дурные наклонности?», «Поддерживают ли дурные знакомства?», «Угрожали ли им в последние дни смертью или насилием?». Ноэми могла только представить, в каком состоянии растерянности и непонимания пребывали перед судебной машиной измученные родители.— Действительно, а что нам известно об этих детях? — спрашивала она себя.Что можно сказать про десятилетнего ребенка? Они были дети, просто дети. Однако все три допрошенные семьи единодушно сходились в одном: Алекс, Сирил и Эльза составляли неразлучную троицу. Сирил и Алекс были лучшими друзьями. Алекс и Эльза были влюблены друг в друга, но поскольку в таком возрасте любовь — это держаться за ручки, их роман не нарушал равновесия маленькой компании.С протоколами допросов соседствовала статья о выигранной компанией «Global Water Energy» сделке на строительство гидроэлектростанции и затопление долины. Сюжетом другого репортажа стала демонстрация экологических активистов. Приехав в деревню, они тщетно пытались устроить здесь защитную зону, чтобы противостоять «Global» и защитить животных, существованию которых угрожала близость гигантской стройки. На фотографиях того времени экологов можно было видеть в одинаковых футболках с изображением рыжей цапли — этот вымирающий вид превратился в эмблему борьбы.Сделав шаг в сторону, Шастен встретилась с другой гранью расследования, она была посвящена основному подозреваемому. С фотографии смотрел мужчина с густыми бровями под низко нависающим широким лбом. Если бы в те времена кинопродюсер объявил кастинг на роль мерзавца для детектива, Фортен отхватил бы эту роль, даже не успев раскрыть рта. Квадратный подбородок и крайне недружелюбный взгляд делали его идеальным претендентом. Фортена называли «монстром», потом «похитителем людей», «людоедом» и даже «педофилом», впрочем без всяких доказательств, только для увеличения газетных тиражей, не задумываясь о том, каково было родителям услышать последнее слово.Был там и снимок пикапа, украденного у Пьера Валанта и обнаруженного полностью сгоревшим; тогда все сошлись во мнении, что Фортен скрылся именно на этой машине.В верхней части стены, от фотографии к фотографии, от статьи к статье, можно было проследить различные этапы возрождения Авалона. Полное затопление долины и в то же время неподалеку, в нескольких километрах отсюда, строительство практически идентичной деревни. Там же на стене была помещена крошечная заметка о лагере отдыха для авалонских детей. Она называлась «Каникулы, чтобы забыть».Забыть троих пропавших детей? Или забыть о том, что их деревню вот-вот затопят? — спросила себя Ноэми.— Ты только вообрази, что они пережили, — заговорил Ромен. — Ты видишь, как твоя жизнь и воспоминания с каждым днем исчезают под водой, а в это время в соседней долине для тебя строят нечто похожее на твой дом, хотя это вовсе и не твой дом. Как декорации для съемок фильма: ненастоящие и нереальные. Или новелла из «Четвертого измерения»[145].— Но ведь ты же там был, ты что, не помнишь? — удивился Милк.— Нет, не особенно. Мне было всего десять. Помню только прогулки с отцом в тех местах, где потом разлилось Авалонское озеро. И еще большой лагерь. «Каникулы, чтобы забыть», как написано в статье. Компания «Global» подарила всем детям две недели отдыха в горах, якобы чтобы облегчить нам переходный период. Мысль, вообще-то, хорошая, однако никто в компании не догадывался, во что превратятся эти недели. Дети пропали, а с нашим отъездом в деревне остались одни взрослые. Как будто всем родителям суждено было испытать одно страдание. Тем не менее, когда мы вернулись, переселение уже произошло. Воды всё смыли, а у меня появилась новая спальня, побольше, чем прежняя. И дом побольше. «Global» расщедрился, выиграли все.Затем Шастен сосредоточилась на той части стены, которая была отведена жертвам, в частности семье Дорен. Протокол с фотографией тела, висящего на балке, сообщал о самоубийстве Жанны в сарае. Как обнаружили тело мадам Дорен, одежда самоубийцы, отсутствие прощальной записки, а также наличие украшений, надетых в последний раз.— Все эти побрякушки? — удивилась Ноэми. — Что-то многовато, пожалуй, слишком.— Почти вульгарно для человека, раньше не замеченного в показухе, — подтвердил Валант.— Может, она хотела выглядеть получше для встречи с сыном. В этом ведь есть смысл? — возразил Милк.Шастен снова отступила в сторону, и ее внимание привлек другой снимок. Мадам Дорен. Прелестное голубое платье с узором из пересекающихся линий. Красиво уложенные волосы. И все ее украшения. Два золотых колье. Серьги с черными перламутровыми шариками. Шесть колец, из которых только два с камешком. И браслет-цепочка на запястье. Скорей, мужской.На мгновение ее охватила дурнота… Она заставила себя перечитать протокол возврата, под которым, кстати, стояла подпись Сержа Дорена.В нем фигурировали все украшения.Все, кроме одного.— Не хватает цепочки, — сказала Ноэми.Полицейские собрались вокруг капитана.— Здесь, в отчете, перечислены украшения. Но на фотографии она в браслете, которого больше нигде нет. И он не сочетается со всем остальным.— Крупные звенья и широкая пластинка. Скорей, мужской.— Браслет для парня, который носит женщина, — само по себе не слишком подозрительно, а вот то, что именно это украшение не зафиксировано в протоколе, уже поинтересней.— Забывчивость флика, который делал опознание? Браслет украл кто-то из полицейских на месте?— Думайте, — прервала их догадки Ноэми. — У нее было два сына. Если это браслет младшего, Брюно, то почему он был у нее? Но еще интереснее, если он принадлежал Алексу. Объясните мне, как цепочка могла оказаться на ее руке, когда мальчик уже исчез и к тому же должен был носить его сам?Эта поразительная деталь застала ее парней врасплох, они молчали.— Нет, я действительно задаю вам эти вопросы! Я жду, что вы загоритесь, воодушевитесь. Именно так я пахала в уголовном отделе. Абсолютно все ветви дерева гипотез должны быть придирчиво рассмотрены, вплоть до самых пожухлых листьев. Это не мои слова, а максима моего шефа в Штабе.— Тогда гипотеза номер один, — отважился Милк. — Одному из детей не нравится носить браслет, а мать не хочет оставлять его в шкатулке с украшениями?— Возможно.— Вторая гипотеза: браслет принадлежит одному из родных — мужу, отцу или какому-то предку.— Да, годится.— Третья идея: это ее браслет, хотя модель и кажется тебе мужской.— Вполне вероятно.— И тогда что?Ноэми склонилась над фотографией, почти уткнувшись в нее носом:— И тогда мы отправляем снимок в фотоархив судебной полиции в…— В Тулузу, — подсказал Ромен.— Ну да, в Тулузу, и просим прочитать имя на украшении. Пока мы не узнаем, кому принадлежит браслет, мы не поймем, почему в ходе дела он исчез.— Это след? — обрадовался Милк.— Нет. Это всего лишь зона тени[146].Ноэми отступила на три шага, чтобы иметь полную картину этого лоскутного одеяла, пока непонятного.— Ладно. Здесь всё или почти всё. Лучшего у нас сейчас нет. Надо читать и перечитывать еще и еще раз, и, если что-то находится не на своем месте или отсутствует, в один прекрасный день это сработает. Даже писатели, когда не пишется, ложатся спать, чтобы во сне подсознательное нашло решение. Я не говорю, что вообще ничего не надо делать, надо просто дать отстояться, это может помочь.Внимание Милка привлекла вибрация мобильника; читая сообщение, он слегка поморщился.— Мамочка волнуется? — с издевкой спросил Буске.— Нет, мамочка советует нам включить BFM[147].— Этого следовало ожидать, — огорчилась Ноэми. — Мне уже стало казаться, что они как-то запаздывают.Милк щелкнул пультом, и на экране незаметно стоящего в углу кабинета телевизора полицейские увидели журналистку в прямом эфире:— А наблюдать за операцией будет Агентство по осушению, восстановлению и инспектированию озер[148]. Рядом с нами сейчас находится мсье Боскюс, начальник центрального поста гидроэлектростанций. Он только что сообщил нам об исключительности этого осушения, поскольку оно носит юридический, а не технический характер.Тут корреспондентка протянула микрофон Боскюсу, который старался избежать сенсации:— Вам известно, что процедура осушения, будь то по требованию правосудия или обслуживания турбин гидроэлектростанции, всегда одна и та же. Мы будем последовательно открывать затворы, чтобы осушить Авалонское озеро. Для того чтобы избежать выхода из берегов реки Сантинель, скорость сброса воды не превысит тридцати кубометров в секунду, Тем не менее мы готовы к тому, что уровень озера будет понижаться на пять сантиметров в час. Вместе с тем мы предполагаем использовать инфразвуковую систему, называемую «предохранительной решеткой» или «заграждением» для контроля движения рыбы, чтобы она следовала одним путем. Внимание к обеспечению биологической безопасности лежит в основе всей нашей деятельности.И тут лицо чиновника побагровело, потому что он осознал, что увлекся скорее рассуждениями о судьбе щуки, нежели принятием мер по обнаружению тела ребенка. Он попытался продолжить речь, но корреспондентка отобрала у него микрофон, оператор перевел объектив на нее, руководитель Агентства по осушению пропал с экрана, и Милк выключил телевизор.— Конец рабочего дня, господа, — объявила Шастен. — Завтра в восемь утра жду вас на мосту. И чтобы никто не разговаривал с журналистами. И с мамой Милка.Глава 39Усталая до изнеможения, Ноэми осыпалась во всех смыслах этого слова. Ключи упали рядом со столом, пальто пролетело мимо дивана. Она вскипятила воду и готовилась уже выбрать между ромашкой и солодкой, когда неожиданно осознала, что ей недостает потявкивания и радостной встречи.За кухонным окном она увидела, что солнце, уже готовое потонуть в озере, касается его поверхности; а на краю мостков — к сожалению, слишком хорошо знакомый силуэт мужчины, рассевшегося как у себя дома, наслаждающегося видом и поглаживающего ее собаку. Она узнала его даже со спины.Почти не владея собой, Ноэми выскочила в такой ярости, что Пикассо поджал хвост и пулей влетел в дом через приоткрытую дверь. Когда пес промелькнул мимо нее, она мрачно глянула на него:— Скажи еще только, что ты можешь хоть на что-то сгодиться.Она пересекла стриженую лужайку и едва удержалась, чтобы не спихнуть незваного гостя прямо в воду.— Какого черта тебе здесь надо, Адриэль? Как ты меня нашел?— Спросил.— Я почти никого здесь не знаю.— Зато тебя знают все. Тоже мне: найти парижского флика в Авалоне. У меня случались расследования и посложнее.— Браво, ты в этом деле ас. Но спрашиваю еще раз: какого черта тебе здесь надо?— Очень миленькое местечко эта твоя лагуна, — уклонился от ответа Адриэль.Озеро мельчало довольно быстро, над водой уже виднелся крест, увенчивавший колокольню старой церкви. Внезапно появившийся среди вод простой каменный крест.— Это не лагуна, а озеро. Впрочем, теперь уже и не озеро, а кладбище.— Да, я видел по телику, и тебя тоже видел. У нас в тридцать шестом все следят за твоим делом, хотя вслух об этом не говорят.— Послушай, признаюсь, было страшно мило повидаться, но теперь тебе пора отсюда валить, пока я не сделала тебе больно.Он ничего не ответил и с осторожностью укротителя подошел к ней, не слишком уверенный в правильности такого решения.— Я приехал, чтобы извиниться, понимаешь? Я страшно накосячил. Поступил как полное ничтожество.— Мне плевать на угрызения твоей совести, Адриэль. Ты даже представить себе не можешь, как я тебя сейчас ненавижу. Так что скажи, где ты припрятал тачку, и я тебя туда провожу.— Я приехал на поезде. И до завтрашнего утра другого нет.Ноэми почувствовала, как ловушка захлопнулась. Невозможно попросить никого из членов команды приютить ее бывшего без объяснений. А гостиница «Парк» вообще не вариант, потому что там находится Юго. Ноэми сотни раз была готова сбежать из Авалона, как какая-нибудь воровка, так что наизусть знала расписание поездов до Парижа.— Завтра в шесть пятьдесят шесть отходит поезд до вокзала Аустерлиц. Дом большой, и у меня есть диван, одну ночь вполне можно потерпеть.— Я не боюсь бессонной ночи, в последнее время у меня было много таких.— Сложность ситуации касается только меня, кретин. Подъем в пять тридцать, после чего ты исчезаешь из моей жизни. А угрызения твоей совести мне не нужны.Адриэль сокрушенно сунул руки в карманы:— У тебя хотя бы найдется что-нибудь пожевать или отбой в двадцать один ноль-ноль?Чтобы попробовать, она выхватила из кастрюли спагетти и тут же обожгла и пальцы, и губы. Капля масла и соли, больше он ничего не получит. Вокруг нее распространился аромат туалетной воды Адриэля, который прежде ей так нравился. Два года счастливых, страстных отношений медленно, словно труп, всплывали на поверхность.Она слышала, как Адриэль ходит наверху, в гостиной, потом спускается по лестнице. Его шаги приблизились, она не решалась обернуться.Теперь его дыхание было совсем близко. Адриэль уверенно положил ладони на бедра Ноэми и, когда он поцеловал ее в затылок, его большие пальцы вонзились ей в поясницу. Он знал ее тело, как никто другой, умел сделать так, как ей нравилось; и его прикосновение пробудило воспоминание о тысяче проведенных вместе ночей. Она, будто обожженная, мгновенно развернулась к нему, потрясенная, злопамятная и оскорбленная:— В приглушенном свете это, возможно, не так четко видно, но напоминаю тебе: у меня в точности такая же физиономия, как та, что три месяца назад заставила тебя бежать.— Нет, уверяю тебя. Ты стала гораздо сильнее. Ты приняла себя. И я по тебе скучаю.— Ты не имеешь права так говорить. Ты даже не имеешь права находиться здесь.Она открыла кухонный шкаф и достала едва початую бутылку водки.— Не подумай, что я предлагаю тебе выпить. Я просто пытаюсь убедить себя, что с крепким алкоголем вечер пройдет быстрее.Ноэми плеснула себе в белую фарфоровую чашку.— Обслужи себя сам, если хочешь. Мое гостеприимство так далеко не заходит.Адриэль послушался, пока она не передумала, и заговорил на тему, которая, он знал, интересовала Ноэми.— Хочешь узнать, как дела в твоей бригаде?— Это теперь твоя бригада. Ты ведь упорно за нее бился, верно? А моя бригада здесь.— Хлоя беременна, — без подготовки выпалил он.Ноэми все оставила в прошлом: и Париж, и Штаб, и даже дружбу с Хлоей. Она поклялась себе позвонить ей и успокоить, но так ничего и не сделала. Ребенок, новая жизнь и новое будущее — во всем этом ей не было места. Оскорбленная тем, что подруга с ней не поделилась, и не имея возможности злиться ни на кого, кроме самой себя, Но одним глотком осушила чашку, снова наполнила ее и машинально съязвила:— А ее вы куда собираетесь отправить? В Сен-Пьер и Микелон?[149] Флик со здоровенным пузом не слишком полезен в тридцать шестом доме, верно?— Ты права, что злишься и сердишься на меня. Я заслуживаю всего этого. Приехать повидать тебя было глупо и эгоистично, я принес тебе больше боли, чем чего-то другого. Успокойся, ты даже не увидишь, как я завтра уйду.Он налил себе еще, хотя первая порция уже распалила его. Ноэми подхватила бутылку, поднялась наверх и уселась перед камином. Забытые спагетти остывали в кухне, разгоревшийся огонь окрасил гостиную в золотистые тона.— Она на каком месяце?— На шестом.Подсчитав, Ноэми поморщилась, и Адриэль подтвердил:— Да, она была на третьем месяце, когда с тобой произошло несчастье. Она как раз собиралась тогда сказать нам об этом.Тут Ноэми осознала, что в то время счастье Хлои должно было показаться ей неуместным. Жизнь, которая резко тормозит, против другой, новой, едва начавшейся… Это было бы достаточно жестоко, так что Хлоя предпочла ничего не говорить.— У тебя хотя бы фотография есть?— Конечно. Мы устроили безалкогольную вечеринку, чтобы отпраздновать такое событие. Было довольно нудно, но забавно.Адриэль покопался в мобильнике и протянул его Ноэми. Ее глаза немедленно увлажнились.— Я должна была бы переживать это событие вместе с вами. Но и его ты у меня украл.Третья порция улетела с такой же быстротой, как две первые. Адриэль несколько утратил сдержанную осторожность, зато на Ноэми напал новый приступ гнева. Эти угли, как и те, в камине, еще не потухли.— Но ты не права, — попытался оправдаться он. — Ты не права, что считала меня более сильным, чем я был.Взгляд Ноэми мгновенно помрачнел, но Адриэль не заметил сигнала тревоги.— Мне очень жаль, — продолжал он, — но твои раны не давали тебе выбора: жить с ними или без них. А у меня в какой-то момент выбор был. Всего мгновение, а я ужаснулся, что не смогу быть на высоте. Испугался, что не смогу помочь тебе выдержать это испытание.Несколько месяцев, прожитых Адриэлем в одиночестве, позволили ему переписать историю в свою пользу, однако Ноэми по-прежнему ощущала всю жестокость его малодушия. Она никогда не просила продолжать любить ее. Просто забыть, бросить, если он хочет, но дать ей возможность вернуться на службу. Адриэль, не ощущая опасности, как мышь, которая не видит, что кошка вот-вот сцапает ее, снова пытался оправдаться:— А то, что я подал рапорт о твоей неудаче на стрельбище, так это исключительно ради безопасности группы. Я принял решение, которое тебе следовало бы принять самостоятельно, потому что ты тогда была не способна это сделать.Рука Ноэми едва заметно задергалась, и на поверхности водки в чашке образовались концентрические круги, будто вдали громыхало и ворочалось землетрясение. Будто где-то вдали маршировала армия.Он вычеркнул ее из жизни, когда ее лицо было изуродовано. Удалил из бригады, когда она захотела вернуться к нормальной жизни. Отстранил от группы, когда она так нуждалась в поддержке. Он уничтожил ее жизнь с такой же жестокостью, с какой тот отморозок выстрелил ей в лицо. Внезапно Ноэми пришло в голову, что она ни разу не вспомнила про Сохана, человека по ту сторону направленного на нее ружья, но как же часто она проклинала Адриэля! Его, которому и теперь не удавалось дольше двух секунд смотреть на ее правый профиль.Ноэми, возможно, сдалась бы. Ноэми, возможно, простила бы. А вот Но предпочла месть.Она завалила Адриэля на диван, оседлала его и стиснула его голову в ладонях:— Смотри на меня. Смотри на меня хорошенько. Вот что я теперь такое.Как животное, она ластилась искалеченным лицом к его лицу, такому гладкому. Она бесстыдно поцеловала его жадно открытым ртом. Потом все так же бесстыдно разделась, одновременно стянув с него брюки, и почти заставила его войти в нее. Адриэль растерялся, не мог ни на что решиться, ему было не по себе.— Я ненавижу тебя, Адриэль, — прошептала она, и слова коснулись его кожи.Она схватила его ладони и приложила к своим рубцам. В приливе энергии он высвободился из ее хватки, стиснул руками ее груди словно для того, чтобы взять ситуацию под контроль, и все же Но грубым движением опять вернула его ладони на свои рубцы.— Ты больше не сможешь сделать мне больно. Ты больше никогда ничего от меня не получишь.Несколькими энергичными движениями бедер она достигла оргазма и покинула Адриэля, который не успел кончить.— Я теперь больше не даю. Я беру.Она не занималась с ним любовью. Она его отымела. Нет, не отымела, она его унизила. Прежде чем отправиться в спальню, оставив Адриэля на диване, она собрала в ком свою одежду.— Подъем завтра в пять тридцать. Я отвезу тебя на вокзал. И если еще раз увижу тебя здесь, пристрелю.Под душем, когда Ноэми до боли растирала себя жесткой мочалкой, ее невидимые слезы смешались с горячей водой. Потом как-то сама по себе на губах появилась неуловимая, почти незаметная улыбка.В гостиной Адриэль по-прежнему не двинулся с места ни на сантиметр.Глава 403:3 °Cельскохозяйственное предприятие Пьера ВалантаРазделить под конец жизни свое стойло с теленком, от которого с рождения отказалась мать, согласилась старая кобыла. Тепло лежащего на соломе животного вполне заменяло материнскую любовь, так что теленок прекратил наконец по ночам выплакивать свою боль и непонимание. Вокруг спокойно спали глубоким сном лошади и коровы, а два густошерстых и страдающих бессонницей барана пользовались отсутствием чужого внимания, чтобы потереться боками.Металлический звук.Кобыла встрепенулась. Остальные тоже насторожили уши, когда, распавшись надвое, замок сарая упал на землю.Мягко ступая и неся в вытянутой руке две полные канистры, вошел какой-то человек и одну за другой отвинтил крышки. Когда он стал опорожнять их на соломенные подстилки и деревянные дощатые стены, в помещении распространился запах бензина, от испарений которого картинка странно исказилась.Оказавшись опять снаружи, чужак пропитал бензином сухую сосновую шишку и подпалил от зажигалки. Этот самодельный снаряд он бросил в сарай. Подпрыгивая, шишка закатилась в глубину, при каждом контакте с полом провоцируя возгорание. Вскоре отдельные участки огня соединились в могучее пламя.Температура быстро повысилась, и дым плотным белым облаком, которое росло на глазах, растекся по потолку, опасно опускаясь к полу и приближаясь к перепуганным животным.Встревоженная кобыла поднялась на своих старых ногах и разбудила теленка, ткнув его мордой. Напуганные разгоревшимся огнем лошади из соседних стойл лягали двери своих узилищ. Свободные от пут бараны со всех ног бросились к выходу, но их шерсть в одно мгновение загорелась, они рванули назад и, заживо поджариваясь, метались, пока не рухнули замертво. Запах паленой шерсти и горестное блеяние растревожили остальных животных. Они застучали копытами, во тьме раздались крики.Кобыла лягнула дверь со всей силой, какую только позволил ее возраст, и ей удалось расколоть древесину, а потом сбить задвижку. Перепуганный теленок свернулся калачиком в углу и отказывался выйти из стойла. Однако кобыла не воспользовалась последними секундами, чтобы убежать. Она ни разу не жеребилась, и этот детеныш, когда его подложили ей под бок, сразу стал ее ребенком. Она развернулась, обошла его сзади и толкнула. Хвост у нее загорелся, она встала на дыбы и опрокинулась на спину. Грива ее тоже занялась, и, когда она увидела, что теленок исчез в дыму, она прекратила биться, закрыла глаза и вздохнула в последний раз.Коровы вообще не поняли, что происходит, и остались обжариваться и обугливаться, бессмысленно толкаясь боками.Другие стойла не выдержали, но гораздо позже, и тогда, в кромешной ночной тьме, из сарая выбежали охваченные пламенем лошади и устремились в поля, подобно пересекающим небо молниям.Ослепленные болью и пожирающим их огнем, жеребцы бешено мчались куда глаза глядят и ржали. Один из них неожиданно появился во дворе фермы обеспокоенного сильным шумом и уже выскочившего из дому с ружьем в руке Пьера Валанта. Конь едва не сшиб фермера и закончил бег, врезавшись в стену дома. Дезориентированный, он на мгновение рухнул на колени, затем в отчаянии поднялся на ноги прямо перед Валантом, весь охваченный пламенем, встал на дыбы и опрокинулся навзничь.Есть в пожаре необратимая грань, когда ничего уже нельзя сделать — только смотреть, как он пожирает свою добычу. Стоя в носках на влажной земле напротив сарая, Пьер Валант дал костру догореть.А потом пошел мимо дымящихся лошадиных туш, и, когда было надо, выстрелы клали конец их агонии. Затем, волоча ружье дулом вниз и оставляя за собой в горячей золе борозду, он направился к дому, чтобы позвонить пожарным.Когда он вернулся во двор, ветровое стекло его пикапа вдребезги разлетелось. Валант замер, но вокруг него была только ночь.Потом пришел черед окон, одного за другим. Некоторые покрывались паутиной трещин, другие вдребезги разлетались под градом пуль.Однако Валант не шелохнулся, словно был уверен, что его не осмелятся пристрелить прямо здесь, перед его собственным домом.Наконец выстрелы прекратились.Глава 41Ромен много раз пытался дозвониться Шастен на мобильник, но тщетно. Следуя за пучком света карманного фонарика, он обошел дом капитана и удивился, заметив, что в пять утра у Ноэми уже горит свет.Ноэми появилась на крыльце в льняных пижамных брюках и облегающей футболке, совершенно проснувшаяся.— Слишком рано для хорошей новости, — вместо приветствия бросила она.— Самое время, потому что ничего хорошего нет. Но это тебя не слишком касается, как, впрочем, и расследования. Хозяйственные строения моего отца подожгли. Он потерял много голов скота.— Черт. Сочувствую. Ты знаешь, как это случилось?— Пожарные почти повсюду обнаружили следы углеводорода. Вдобавок кто-то обстрелял дом.— Вот так новость… А как отец?— Не беспокойся. Чтобы его напугать, надо гораздо больше.Шастен на мгновение задумалась…— Что бы ты ни говорил, это может касаться расследования, — сказала она. — Поскольку у нас нет никаких улик, все странное, что творится в округе в радиусе десяти километров, надо считать связанным с нашим делом.За спиной Ромена на фоне рассветного неба появился еще один силуэт.— Именно это я говорил твоему заместителю по пути, — подтвердил ее слова Юго.Мгновенное удивление. Смущение. Теперь, в зависимости от развития событий и сдержанности Адриэля, все могло выйти из-под контроля.— Привет, капитан, — улыбнулся Юго. — А мы-то рассчитывали тебя разбудить.— Привет, водолаз. А с чего это ты рыщешь вокруг моего дома? — наигранно развязным тоном проговорила она.— Из гостиницы были видны языки пламени, а потом и дым. Флик остается фликом, так что я решил сходить глянуть и на месте повстречался с твоим заместителем.Он сделал шаг вперед, будто приглашение войти было совершенно очевидным, однако Ноэми не шелохнулась.— Предложишь кофе или нам так и торчать на улице с собакой?Именно этот момент выбрал Адриэль, чтобы выйти из душа с полотенцем, обернутым вокруг бедер, и глупой улыбкой на губах.— Буду готов через десять минут, — бросил он, ни к кому не обращаясь, и тут заметил на пороге стеклянной двери полицейских. Без всякого смущения он подошел к ним, одной рукой придерживая полотенце, а другую протянув для приветствия.— Здравствуйте, господа. Адриэль. Бывший коллега. Бывший бойфренд.Мужчины поздоровались. Ромен не знал, куда деться, а вид Юго не предвещал ничего хорошего.— Я делаю себе кофе, может, сделать для всех? — разворачиваясь, чтобы вернуться в дом, непринужденно и уверенно сказал Адриэль, будто всегда здесь жил.Юго сквозь зубы процедил: «Жду в машине» — и растворился в еще робком утреннем свете. Ромен уже заметил, что Ноэми рядом с Массе всегда испытывает смятение, а тот проявляет к ней явный интерес, недаром всю дорогу к дому только о ней и говорил. Так что Ромен предпочел отвести глаза. Она же в растерянности схватилась за голову с желанием надавать себе пощечин.— Что за идиотка, ну что за идиотка, вот ведь чистая идиотка! — бичевала она себя.— Ага, капитан, ты здорово облажалась, — подтвердил Валант. — Да еще с этим бывшим из тридцать шестого дома, про которого ты мне говорила.Через мгновение Ноэми взяла себя в руки и для начала решила избавиться от того, что ее больше всего раздражало:— Искренне сочувствую твоему отцу, но не мог бы ты отвезти этого козла на вокзал? Пожалуйста!— На шесть пятьдесят шесть? Я этим займусь. А ты беги давай!* * *— Подожди!На неровной дороге Ноэми заляпала брюки влажной землей. Она ускорила шаг с зажатыми в руке ключами от «лендровера».— Да подожди ты, ну пожалуйста! Позволь проводить тебя до гостиницы.Юго неохотно остановился:— Даю тебе время на одну задержку дыхания.— Я накосячила, страшно накосячила…Она произнесла то же слово, что накануне Адриэль! И не смогла закончить фразу. Ноэми умолкла, пытаясь найти объяснение полному отсутствию правдоподобного объяснения. Всплеск ненависти к Адриэлю. Потаенная месть. Идиотский вызов. По-прежнему жгучая обида. Подчинить его, а потом бросить. Она не могла придумать ничего, что могло бы действительно приглушить боль, которая читалась в разочарованной улыбке Юго. И тогда заговорил он:— Ты скрываешь свои рубцы. Но для меня ты не хуже и не лучше, чем прежде. Я знал тебя только такой, и меня это не смущает. Они хотя бы честны, эти твои рубцы. Они не прячутся, не лгут. Они говорят о тебе. Но, вероятно, ты все обдумала? Наверное, встретившись с бывшим, ты допустила, что можно все стереть, начать жизнь с той точки, где все прервалось, с момента, когда ты себе нравилась? В таком случае мне в ней нет места. Да это и не важно, мы едва знакомы. Ничего еще не началось, никто не будет страдать.«Это не то, что ты думаешь!»«Я все могу объяснить».«Он для меня ничего не значит».Хотя все это было правдой, Ноэми мысленно произнесла и отвергла каждое из затертых оправданий, хотя отговорок и быть-то не может. Овладевшая ею немота знаменовала конец разговора. Юго протянул руку к ее ладони. Ноэми понадеялась, что так он дает понять, что прощает, но он просто забрал ключи от внедорожника.— Оставлю машину на парковке гостиницы, а ты попросишь кого-нибудь из своих парней забрать. Можешь распорядиться жизнью, как сочтешь нужным. Ты знаешь, где я живу. Набережная Сены. Речная бригада.В мрачном настроении возвращаясь в дом на озере, Ноэми столкнулась с Роменом и Адриэлем.— Высылай на место криминалистов, я хочу, чтобы они отыскали мне все шальные пули и послали на баллистическую экспертизу. Потом вызовешь отца, пусть через час приедет в комиссариат. Если это поджог, значит у Пьера Валанта есть враг. Я хочу знать, кто он.— Будет исполнено! — отрапортовал Ромен.Подошел Адриэль, наверное, чтобы попрощаться. Но он успел только открыть рот…— А ты заткнись!Глава 42Ноэми находилась с Пьером Валантом в кабинете наедине: таково было ее требование. И речи быть не могло, чтобы Ромен присутствовал при допросе отца и тем более принимал в нем участие, — конфликт интересов обязывает, даже если обоюдная неприязнь мужчин обеспечивала полную объективность. Официальный костюм господина мэра остался в мэрии Авалона, и сегодня утром перед Шастен предстал просто усталый фермер с седыми взъерошенными волосами, в одежде, покрытой черной сажей, воняющей бензином и горелой древесиной.— Говорят, будто сельское расследование не имеет ничего общего с городским. Майор Роз мне сразу так и сказал, когда я сюда прибыла. Еще говорят, будто здесь все знают секреты соседей, чужое прошлое и помнят старые ссоры, а все наши научные методы гроша ломаного не стоят рядом с осведомленностью местных. Ну так что, мсье Валант? Кто нынче ночью запалил ваш коровник и стрелял в вас?— Если мое ружье по-прежнему находится на своей стойке, значит я понятия не имею.— Почему? Вы из тех, кто привык разбираться с обидчиками самостоятельно?— Это такой оборот. Просто такое выражение, — спохватился он. — Я бы непременно известил сына.Ноэми придвинула в себе клавиатуру компьютера:— Ну, так я пишу, что вы не знаете? Слишком коротко для показаний.— Сожалею. Вам осталось только сказать, что мы все здесь молчуны, люди земли, а не люди пера. Пополните свой длинный список банальных фраз о деревне.Учитывая стиль беседы, Ноэми оставила компьютер и отошла к окну, встав спиной к Валанту. Возможно, это объяснялось и тем, что ей трудно было смотреть ему в лицо. Обнаруживая в повадках и жестах мэра определенные черты, полученные по наследству его сыном, она испытывала смутную тревогу.— У вас есть завистники? — продолжала она.— Я поддерживаю китайский проект «Mecanic Vallée».— И как это связано?— Люди боятся перемен. Тревожатся, что их лишат земли. Одни опасаются, что экономические перемены приведут к упадку сельского хозяйства. Другие попросту не хотят нашествия узкоглазых. Все это создает напряжение, порождает враждебность. К тому же я крупнейший землевладелец во всех шести коммунах. Вопрос не в том, чтобы узнать, кто мне завидует, а скорее в том, чтобы понять, кто не завидует.— В этом есть смысл. Если вам не удается поладить даже с сыном, могу себе представить, что и с остальными тоже.— Капитан, я не советую вам заходить на эту территорию.— Сожалею, но вы же знаете парижан: мы бесцеремонны.В этом матче банальностей мяч оказался на середине поля.— Такое случилось впервые? — продолжала она.— Пожар? Да. И заметьте: стрельба тоже.— Не собираетесь ли вы в ближайшее время продать или приобрести имущество, есть ли у вас какой-то частный проект, коммерческий спор?— Мне хватает работы, чтобы добавлять лишнюю. Я живу, как все крестьяне: стараюсь не околеть, вовремя платить работникам и приноровиться к Европе.Доставленный от гостиницы «Парк» «лендровер» занял место на парковке комиссариата, из него вышел Милк. В знак приветствия он помахал снизу стоящей возле окна Ноэми, та в ответ улыбнулась ему. Наконец она развернулась:— В городе, бывает, люди поджигают старые тачки и объявляют, что это уголовный случай, — есть такой способ получить страховку.Валант распрямился на стуле, его честь была задета.— Мое хозяйство — не старая тачка. Это трудно, не спорю, но я пока еще держусь на плаву. А если бы я дошел до таких крайностей, то спалил бы хлев без животных. Почти все они родились у меня на глазах, у каждого есть имя. Вы ничего не знаете о той связи, что нас соединяет.Ноэми вспомнила про Пикассо. Ей почему-то не верилось в причастность Пьера Валанта к поджогу. Хотя в любую секунду она могла изменить свое мнение.— А что ваше расследование? — спросил Валант.— Должна сказать, продвигается довольно медленно.— Я спрашиваю вас не как землевладелец, а как мэр, который ждет внятного ответа о расследовании трагедии, произошедшей в его коммуне. Следует ли мне напомнить вам, что по своей должности я являюсь старшим офицером судебной полиции Авалона?Благодаря одной фразе роли переменились, и теперь Ноэми пришлось самой отвечать на вопросы.— В бочке был обнаружен Алекс Дорен. Речная бригада нашла вторую бочку, в том же месте. Там тело Эльзы Сольнье или Сирила Кастерана. Но нет третьей бочки. Нет и третьего ребенка.— Возможно, он где-то в другом месте?— Я именно так и думаю, но это нерационально. Подвал общинного дома настолько просторен, что мог бы вместить в себя целое кладбище. К чему похищать троих детей и — предположим — убивать двоих, а не троих или прикончить троих, но спрятать их в разных местах? Если основываться только на предположениях, то мы имеем троих пропавших детей, двое погибли, таким образом, есть большая вероятность, что третий тоже мертв.— Опираться на предположения разумно, но они никогда не станут решающими в расследовании, — заметил Валант.— Они направляют меня именно к тому, что может привести к цели.— Короче, вы топчетесь на месте.Ощутив укол гордости, Шастен распахнула дверь кабинета:— Я слишком задержала вас, господин мэр. Капрал Буске оформит вашу жалобу для получения страховки.Когда Ноэми собиралась выйти из комиссариата, чтобы выкурить сигаретку на крыльце и успокоиться, она увидела Милка, болтавшего с молоденьким фликом из дежурной части. Она протянула руку, и Милк вложил ей в ладонь ключи от «лендровера».— Есть новости от криминалистов?— Да, капитан. Одна из пуль попала в пикап Валанта. Пробила ветровое стекло, прошла сквозь спинку водительского сиденья и застряла в подголовнике заднего сиденья. Как вы и просили, она уже отправлена к баллистикам.Пока Ноэми слушала прилежный отчет напарника, ее внимание привлек нелепый горшок с цветами на коленях женщины лет семидесяти, которая сидела в комнате ожидания, вперив глаза в пустоту. Ноэми бросила на Милка вопрошающий взгляд.— Это Жюльетта Кастеран, мать маленького Сирила. Вы уже видели ее здесь, когда было объявлено опознание первого тела.Тут взгляды женщин встретились, и Ноэми поняла, что надо подойти и поздороваться.— Я капитан Шастен, вы меня помните? — представилась она.— Да, — поднимаясь с места, ответила Жюльетта. — Я как раз пришла повидать вас.— Пройдемте в кабинет? — предложила Ноэми, засовывая пачку сигарет в задний карман джинсов.— Я думаю, у вас полно дел. Я просто хотела попросить вас держать меня в курсе, когда вы вытащите из воды малышку Эльзу. Я никогда не смотрю телевизор и радио слушаю редко, так что мне не хотелось бы позабыть украсить цветами ее могилку.Малышку или малыша, Эльзу или Сирила. Казалось, мадам Кастеран забыла, что по-прежнему есть два варианта, что там может оказаться ее сын. Однако Ноэми не решилась напомнить об этом. Она кивнула на горшок с цветами:— Это для Алекса?— Да. Ромашки. Знаете, ведь мой муж был смотрителем кладбища. И у меня вошло в привычку украшать цветами заброшенные могилы. Некоторые усопшие были моими пациентами. Муж частенько говаривал: «Если тебе не удастся их вылечить, я займусь остальным».День был дождливым, и Ноэми заметила, что брюки Жюльетты Кастеран снизу намокли. Из этого она сделала вывод, что пожилая женщина пришла пешком, чтобы повидать ее.— До кладбища путь неблизкий. Давайте подвезу?Глава 43Усевшись на каменную кладбищенскую ограду, Ноэми наконец закурила, дав возможность мадам Кастеран предаться скорби на могиле Алекса Дорена. Потом, засунув окурок в кустик лаванды, она подошла к Жюльетте.— Наверное, у меня не получится сказать тактично, так что придется откровенно, — предупредила она.— Я прекрасно знаю, о чем вы думаете, — прервала ее Кастеран. — Мадам Сольнье сумасшедшая, Дорены приветливы, как раненые медведи, а тут еще эта старуха Кастеран, которая отказывается верить в смерть своего сына.— Я все же выразилась бы помягче, но смысл именно таков.Жюльетта в последний раз поправила букет ромашек и выпрямилась.— А чего вы ждали? Мы тут все частично лишились рассудка. Утрата ребенка, а главное, неизвестность, она заставляет предполагать худшее. Говорят, будто у одной матери, когда умер ее ребенок, случился разрыв сердца, хотя их разделял целый континент. А вот я ничего не почувствовала.— И все? То есть, я хочу сказать, вам этого достаточно?— Мне достаточно этого, чтобы надеяться. Я никогда не переставала верить. Каждую неделю звоню в нашу родительскую Ассоциацию, чтобы быть в курсе, каждый день молюсь. Я даже наняла частного детектива почти на четыре года, но только потеряла большие деньги. Я не сумасшедшая, я доверчивая. Рождения и похороны. Жизнь умещается между колыбелью и гробом. Одна могила за другой. Но моему Сирилу еще не пора.Слушая Жюльетту Кастеран, Ноэми испытала ту же дурноту, что и несколько дней назад, когда покидала кладбище, и подсознание заставило ее мысленно воткнуть красный флажок. Что-то не складывалось, и ей вспомнились слова Мельхиора про обостренную память, которая могла стать следствием произошедшего с ней несчастья. Гипермнезия — вот что ей сейчас требовалось. Вспомнить цвет, запах, текстуру ткани, шум или мелодию — ту простую деталь, которая по ассоциации встревожила ее. И Ноэми была убеждена: это имело отношение к расследованию.Она посмотрела, как вдалеке переходит от могилы к могиле и поливает растения кладбищенский смотритель. Одна могила за другой, как сказала Кастеран. Одна за другой, снова и снова. Чертова память.И тут разум Ноэми выдал очевидное. Прямо у нее перед глазами. У ее ног. Эта стела с датой смерти в 1987 году. И эти аллеи, протянувшиеся на сотни метров. Все было слишком уж большим для такой маленькой деревни. Она оставила Жюльетту и бросилась к смотрителю, который подхватил лейку и отступил назад, словно она собиралась отругать его.— Шастен. Полиция, — представилась она, показывая удостоверение с триколором.— Э-э-э, ага, я знаю, — забеспокоился молодой человек в зеленой спецовке и сапогах того же цвета.— Сколько здесь точно могил?— Точно? Не знаю. С тыщу?..— То есть тысяча человек, так?— А, да нет. Если вы посмотрите на надгробные памятники, то увидите, что в большинстве здесь фамильные захоронения. В одной могиле может быть от двух до шести тел.— То есть минимум две тысячи человек, умерших за двадцать пять лет.Ноэми схватила мобильник и заговорила прямо с ним.«Показатель смертности Авалон две тысячи восемнадцать», — отчетливо продиктовала она.«За две тысячи восемнадцатый год в деревне Авалон насчитывается тридцать одна смерть», — металлическим голосом ответил ей телефон.— Что дает нам за двадцатипятилетний период, если взять две тысячи восемнадцатый за среднее, максимум семьсот семьдесят пять смертей, — вслух размышляла Ноэми. — А никак не две тысячи. Если только в Авалоне не случились эпидемия, война или землетрясение, о которых мне не сказали, то это кладбище в три раза больше, чем надо.Смотритель стал озираться вокруг и неожиданно осознал, что возраст кладбища никак не увязывается с его размерами.— Ну да, — вяло согласился он.Ноэми проверила даты, выбитые на мраморе или местном камне. Некоторые недавние, в районе 2000-х, что прекрасно соответствовало. Другие производили странное впечатление, демонстрируя годы, каких кладбище и знать-то не должно было: 1980, 1970, 1960.Авалон был затоплен в 1994 году, так что им здесь нечего было делать. Она оставила смотрителя наедине с его лейкой и присоединилась к Жюльетте на гравийной дорожке, ведущей к выходу.— Подождите, мадам Кастеран, я вас провожу.— Вы очень любезны, но я живу всего в полукилометре отсюда.— Ну так что, я все равно вас провожу. Ваш муж дома?Пожилая дама взглянула на часы, болтающиеся на ее тощем запястье:— Десять часов? Да. Но стоит поспешить. Меньше чем через час он окажется в баре. Тогда понять его будет сложнее.* * *В доме Кастеранов все было так, как описал Ромен Валант. На стенах не осталось ни одного пустого места: их сплошь покрывали фотографии Сирила всех возрастов. Ну то есть до десяти лет.Жюльетта куда-то исчезла, и Ноэми оказалась наедине с Андре, ее мужем. Трясущиеся руки, изуродованное циррозом печени лицо в красных прожилках, испещренные коричневыми пятнышками, как горелая пластмасса, одутловатые щеки и нос. Он налил себе и гостье кофе: половину в чашки, половину на клеенчатую скатерть.— Ну и что вы сказали моей жене?— Ничего особенного. В основном говорила она.— Не стоит морочить ей голову, ладно? Ее мальчик скоро вернется, вот все, что она может сказать. Жюльетта оставляет меня в покое на то время, которое тратит на свои надежды. А больше мне ничего не надо. Она зануда, но с кем мне еще жить. Не хотелось бы, чтобы тело под водой оказалось нашим мальчиком. Она этого не вынесет.Ноэми смотрела, как он приправляет кофе эквивалентной дозой арманьяка.— Но вы, мсье Кастеран, вы ведь точно знаете, что такая вероятность есть?— Ага. Если это он, я приму меры.— Вы полагаете, она никогда об этом не узнает?— Она не смотрит телевизор, не читает газеты, не слушает радио — разве что музыку. Зато вот уже двадцать пять лет рассказывает людям о Сириле. Никто с ней не спорит, так что и теперь не станут. Всем известно, какая она хрупкая. Если это он, я повторяю: если это он, мы его тайно похороним. Все пройдет гладко.Кивнув, Шастен дала согласие на каплю алкоголя в свой кофе. Дрожащая рука Андре Кастерана очень неудачно превратила каплю в реку.— Кстати, в связи с захоронением я хотела бы задать вам несколько вопросов о кладбище. Вы ведь были его смотрителем в старом Авалоне? Но сегодня, после двадцати пяти лет использования, не слишком ли оно большое? И что это за могилы до тысяча девятьсот восьмидесятого года? Если это не ошибка в датировках, мне никак не удается понять, как они могут находиться здесь…— Двадцать пять лет? Откуда вы взяли эту цифру? — удивился он. — У кладбища нет возраста. Оно всегда одно и то же. Это единственное, что не решились затопить. Его, гроб за гробом, перенесли в новый Авалон. Даже если кому-то не слишком нравится, когда тревожат мертвых, им еще меньше нравится идея оставить их под водой.— А вы помните точную дату?— Если уж мне удалось утопить в алкоголе память о сыне, то насчет переноса кладбища, скажу честно, я вообще ничего не помню.— Может, есть архив? — не сдавалась Ноэми.— Ну, наверняка… Правда, для этого придется вернуться туда, откуда вы пришли. Мне очень жаль, что вы зря потратили время.— Не стоит. Возвращение назад — это основа расследования.* * *Ноэми пробралась между рядами металлических стеллажей, прогибающихся под тяжестью папок. Администрация кладбища располагалась в домишке из светлого камня с поросшей мхом плоской крышей; его единственное окно выходило на заднюю сторону внушительного семейного захоронения, чья стела заслоняла весь свет. Несмотря на худобу, Милку приходилось прижиматься к стене, чтобы не задеть капитана, когда они сталкивались в проходах.— Что мы ищем? — спросил он.— Точную дату переноса. Дети пропали двадцать первого ноября девяносто четвертого года. У нас имеется два тела из трех, тогда как все трое представляют собой часть одного дела.— То есть мы ищем вторую табличку?— Точно.— А почему здесь?Ноэми вернула на место пыльную папку и впервые вслух сформулировала гипотезу, основанную исключительно на полицейском чутье.— Это простая проверка. Даже если мне не удается понять, почему они были спрятаны в двух разных местах, я могу только констатировать очевидное. А потому я задаюсь вопросом: где можно скрыть тело без риска, что оно рано или поздно будет обнаружено?— На кладбище?— Да, Милк. Там, где никто никогда не осмелится шарить.Наконец Ноэми добралась до папки, дата на корешке которой охватывала два года: 1993/1994. Она принялась перелистывать пожелтевшие страницы и быстро наткнулась на копию государственного контракта, предусматривающего операцию по перемещению с 1 по 30 ноября 1994 года. По первой могиле с устаревшей датой Ноэми, возможно, обнаружила заслуживающий доверия след. Она показала документ мальчишке-полицейскому.— Именно в те тридцать дней, когда это кладбище обустраивалось и могилы переносились на другой участок, кто-то должен был искать место, чтобы спрятать тело. Тем более что я не обнаружила никакого следа договора о надзоре.— Понимаете, здесь у нас не Пер-Лашез. Здесь не найдешь готов[150], ночующих между гробницами, и уж тем более сатанистов, которых следует прогонять.— Я говорю о надзоре во время перемещения в девяносто четвертом году. Кладбища были разворочены, как рождественские шоколадки. Тысяча земляных нор на первоначальном месте, другая тысяча поджидает заселения на новом месте. Одним больше, одним меньше — никакого контроля, никто ничего не увидит.— Вы думаете, он может быть где-то здесь?— Понятия не имею, но именно так я действовала, когда служила в уголовной полиции. Абсолютно все ветви дерева гипотез должны быть придирчиво рассмотрены, вплоть до самых пожухлых листьев.Из уважения Милк не признался, что слышит эту фразу уже во второй раз.— Как вы видите порядок операций, капитан?— Мы поделим аллеи на четверых и точно сосчитаем количество могил и число их обитателей. Если окажется на одного больше, мы будем знать, где копать.* * *Новость быстро облетела деревню, хотя ни пресса, ни сплетни для этого не понадобились. Даже Пьер Валант, мэр Авалона, издали следил за развитием событий в окружении сотни зевак. Четверо полицейских скрупулезно вели учет обитателей отведенной каждому из четверых зоны, а закончив, объявили конечный результат.И этот результат потребовал, чтобы все было начато с начала.Они поменялись местами, чтобы пересчитать заново, и час спустя каждый из них повторил те же цифры, которые при сложении дали 2327 тел. Всего 2327 тел на 2326 записей. Где-то там, среди всех этих могил, находилась захватчица. Лишняя могила. Один неучтенный покойник.На закате тихонько начал сеять мелкий дождик.— Теперь предстоит сравнить каждую могилу со списком архивных актов о смерти.— Через полчаса мы уже ничего не сможем разглядеть, — заметил Ромен.— Значит, жду вас завтра на рассвете. Публика мне не нужна.* * *Вопреки острейшему желанию Андре Кастеран не юркнул немедленно в бар. Он вытерпел дрожь и чудовищные спазмы, которые выворачивали ему желудок, не прислушался к голосу крови, умолявшей хотя бы о нескольких каплях алкоголя. Издали, хотя и не особенно скрываясь, он внимательно проследил за операцией парижского флика, и теперь стресс и глубоко запрятанные дурные воспоминания заставляли его страдать гораздо сильнее, чем потребность в выпивке.Он вытащил свой мобильник — старую модель с кнопками и терпеливо выслушал несколько гудков, чтобы дождаться ответа собеседника.— Она на кладбище, — сообщил он, не назвавшись.— С какой целью?— Она считает, — встревоженным голосом ответил Андре.— Даже если она найдет могилу, ума не приложу, как ей удастся добраться до нас.— Ты готов поспорить?Видимо, ответом на его вопрос было тяжелое молчание.— Иди домой, Андре, я тебе перезвоню.Глава 44Вечером, в самом начале девятого, Ноэми получила мейл из баллистической службы. Пуля, обнаруженная в подголовнике автомобиля Валанта, была годной к использованию, но, к сожалению, не зарегистрированной в картотеках. Восьмимиллиметровый боеприпас, не слишком распространенный, но и не раритет. Нынче вечером тайна Валанта снова осталась нераскрытой.Усаживаясь в «лендровер», Ноэми задумалась о безмятежном пути, ведущем в Авалон, о камине, о мостках, заходящих в воду, как неоконченный набросок дорожки, о своей собаке. Атмосфера «дома» — ее она ощущала впервые.Она выехала с парковки, а следом за ней, соблюдая дистанцию, чтобы не быть замеченным, двинулся старый пикап с погашенными фарами. Ноэми миновала Деказвиль, проехала под мостом Обена и поднялась на холм, доходивший до вершины плотины. Внизу, под пологом наступающей темноты, разгорался огнями Авалон. Уровень воды в озере становился все ниже, то тут, то там появлялись крыши самых высоких домов. Еще всего несколько дней, и можно будет пройти по улицам старой деревни.Дома она заварит себе чай в большой кружке. Позвонит Мельхиору. И если хватит смелости, снова попытается оправдаться перед Юго. Она думала обо всем этом, когда в зеркале заднего вида полыхнул яркий свет. Потом она почувствовала страшный удар в задний бампер «лендровера». Ее отбросило на несколько сантиметров вниз по склону, и, прежде чем выровнять автомобиль резким поворотом руля, она задела крепкий дуб. Но другая машина, с дымящимися покрышками и ревущим двигателем, буквально приклеилась к ее бамперу и столкнула внедорожник в овраг. Когда «лендровер» Ноэми, покинув трассу, на мгновение оказался в воздухе с крутящимися в пустоте колесами, она точно вспомнила высоту плотины.113 метров.Значит, 113 метров падения.Автомобиль, совершив серию двойных переворотов, в сверкающем облаке битого стекла тяжело рухнул в пропасть. Пока он подскакивал, задевая в падении выступы почвы и густую растительность, фары на мгновение обнаруживали цвет скал и деревьев, которые он с корнем вырывал на ходу. Ремень безопасности так придавил Ноэми, что она почти задохнулась, пока тонна металла без усилий вспахивала горный склон. В салоне летали в невесомости различные предметы. И внезапно повалились, когда машина ударилась о песчаный берег реки Сантинель.Глава 45В темноте оранжевая мигалка техпомощи охватывала лучами стоявшие вдоль дороги деревья. Натянутый до предела металлический трос исчез в пропасти и сантиметр за сантиметром вытаскивал тяжелый пустой каркас с разбитыми стеклами.Валант и Буске осторожно смотрели вниз на головокружительный склон, который даже их мощные фонари не могли осветить до самого конца.— Вот что я нашел, — объявил Милк, показывая пакет для вещдоков. — Сколы белой краски, по всей дороге.— Белый, как все пикапы, — заметил Буске. — И как «лендровер» капитана. К сожалению, это бесполезно.* * *Дежурный врач отделения неотложной помощи больницы Деказвиля подошел к специалисту, сосредоточенно изучающему подвешенную на световом табло рентгенограмму новой пациентки.— Черт, да что же это такое? Боксер? Каскадер?— Нет. Это флик. Женщина-полицейский. Не знаю, как назвать.Дежурный врач снял со светового табло рентгенограмму и пошел по коридору, продолжая внимательно рассматривать ее и иногда приподнимая к свету неоновых ламп. Он постучал в дверь палаты:— Мадемуазель Ноэми Шастен?Падение ее автомобиля последовательно тормозилось деревьями, и только им она была обязана жизнью. Она очнулась, вцепившаяся в ремень безопасности, окруженная мутным облаком бензина, уткнувшись лицом в землю сквозь разбитое стекло, с заполненным черт-те чем ртом.Теперь багровая ссадина шла у нее через всю щеку. Разумеется, через левую, словно судьба стремилась симметрично выстраивать свои подлянки.— Судя по вашим анализам и рентгенограмме, — заявил доктор, — я полагаю, что для вас этот день ничем не отличается от любого другого.— Когда я выйду?— Черт знает что, — огорчился он. — Сегодня вы переночуете здесь, потом мы проведем обычное сканирование, и вы будете вольны бросаться в следующую пропасть.— Не стоит ругать меня, это был не несчастный случай.Врач прикреплял ее довольно увесистую историю болезни к изголовью кровати, но замер от удивления.— Не несчастный случай? — повторил он. — Вы хотите сказать, что… Но тогда необходимо предупредить…Тут он осознал, что разговаривает как раз с полицией.— Ага, — прервала его Ноэми. — Я всем этим и займусь.Левую часть лица пронзила боль, и она провела пальцами по новым ранам.— Скажите только, очень ли глубокие порезы. Мне бы не хотелось, чтобы они обезобразили мое лицо, — усмехнулась она.— Бетадин и зарубцовывающая мазь — и все заживет за неделю. Я выпишу вам рецепт. Зато ремень безопасности оставил вам зловещий синяк, который начинается от плеча и идет до самого бедра. Со временем он пройдет. А пока, знаете, уже час ночи, и я бы хотел, чтобы вы поспали.— Мне понадобится помощь.— Это в моих силах.Глава 46Проснувшись, Ноэми увидела возле постели маленькую девочку в костюмчике — будто ангел-хранитель сторожил ее сон.— Как дела, Но? — спросила Лили.Ноэми села и протерла глаза:— Не беспокойся, бывало и похуже.Потом она посмотрела на напарников:— Так что, даже никаких шуток, вообще ничего? Вы меня разочаровываете, парни.— Просто мы уже все сказали в машине, пока ехали, — заверил ее Милк. — Но это только чтобы разрядить атмосферу, на самом деле мы совсем не смеялись.Ромен подошел к кровати:— Ты видела что-нибудь? Или кого-нибудь?— К сожалению, нет. Но посыл ясен. Мы рыщем вокруг кладбища, а час спустя меня насильно приглашают принять участие в самодеятельном краш-тесте. Причина и следствие. Так что я думаю, что мы недалеки от верного решения. Этой ночью вы установили наблюдение за кладбищем?— Да, конечно, — заверил ее Валант. — Внутреннее и наружное. Все спокойно.— Значит, возвращаемся туда, находим эту чертову могилу и заглядываем внутрь.— Следи за речью, — предостерег Ромен.— Ты сказала «чертову», — развеселилась Лили.— Невозможно, я никогда не употребляю это слово. — Ноэми скорчила оскорбленную мину. — Но ты ведь должна быть в школе? Ты что, прогуливаешь? Тебе известно, что ты нарушаешь закон?— Я хотела видеть тебя, — сказала Лили, дергая тоненькую золотую цепочку на шейке, чтобы найти прикрепленный к ней медальон. — И я за тебя молилась.Ноэми ухватила медальон двумя пальцами, чтобы лучше рассмотреть:— Дева Мария?— Да. Это от моей бабушки из Африки. Я получила его на первое причастие. Он мне нравится больше, чем браслетики.Цепочка или браслет.Шастен снова ощутила все то же беспокойство, уже привычное:— У нас есть ответ из фотоархива насчет браслета?— Э-э-э, да, — удивился Милк. — Я вам еще вчера сказал, но вас, похоже, это не заинтересовало.И тут же получил от Ромена удар локтем.— Хотя я, наверное, забыл, — спохватился он. — Они ответили точно. Снимок сделан под правильным углом, но качество изображения не позволяет разобрать выгравированное на пластинке имя.— Значит, он пропал в промежуток между фотографированием в сарае и составлением списка личных вещей. Родным было известно о том, что все предметы и одежда, находившиеся при покойной, будут возвращены в течение сорока восьми часов, если не представят интереса для расследования.— Иначе они ни за что не позволили бы уйти с дорогими их сердцу вещами, — подтвердил Буске.— Тогда к чему стараться забрать браслет прямо у жертвы? И почему только его? Разве что потому, что именно он может заинтересовать правосудие. Возможно, даже особенно заинтересовать. И как Серж Дорен мог не заметить, когда ему вернули украшения жены, что одного недостает? Что-то здесь не сходится. Или даже чересчур сходится.— Ты слишком поспешно исключаешь наших коллег. Мы все знавали одного полицейского, который был нечист на руку.— А вот ты представляешь себя снимающим украшения с трупа? Минус в карму. Ладно, допустим, ты человек, испорченный до мозга костей: ты что, возьмешь наименее ценную вещь? Почти все драгоценности золотые, а пропало серебряное? Нет, с этим браслетом связано что-то очень важное, поэтому его украли с тела мадам Дорен сразу же, чтобы он не попал в лапы к фликам. А поскольку в тот день, помимо полицейских, там были только Серж и Брюно Дорены, подозреваемых остается не много.— Боюсь, нам не удастся толком пообщаться, — встревожился Ромен. — Дознавательные меры в отношении родственников детей будут сильно буксовать…— А мне плевать.— Да знаю я.— Если считать кладбище, у нас теперь есть две зацепки, — отметил Буске.— Кладбище — это зацепка. Браслет — всего лишь зона тени.— Так с чего начнем?— Прекрасно можно заниматься и тем и другим. Ромен, прошу тебя доложить майору Розу. Все усложняется, мы не можем оставлять начальство в стороне.Лили потянулась к Ноэми, чтобы поцеловать ее, и шепнула на ушко, как это делают дети, желая поделиться секретом, то есть так, что это услышали все:— Там в зале ожидания твой возлюбленный.При мысли об Адриэле лицо Ноэми исказилось, Ромен мгновенно сообразил, о ком речь.— Нет, не он. Другой, — успокоил он ее. — Должно быть, он в штаб-квартире узнал о несчастном случае с тобой. Так что, едва прибыв в Париж, сделал разворот на сто восемьдесят градусов. Думаю, это хороший знак, согласна?Тревога Ноэми сменилась угрызениями совести. По крайней мере, на Адриэля она могла бы наорать, разозлиться; могла бы быть мерзкой, укрыться под броней ненависти… Но с Юго… с ним она будет совершенно обнажена, без щита. Самой собой.— Ждем тебя в комиссариате, Но.* * *— Зачем ты вернулся? — В ее голосе прозвучала признательность, которая никак не вязалась с вопросом.Юго присел на кровать сантиметрах в двадцати от нее:— Потому что стоит мне на несколько часов отлучиться, как ты творишь глупости со своим телом.— Ничего не случилось. Ничего особенного, клянусь тебе.— Тогда не будем больше об этом говорить.— Так просто?— У меня тысяча гораздо более сложных вариантов, но я выбрал этот. Больше всего сейчас меня беспокоит твое расследование. Судя по тому, что произошло, ты кого-то сильно разъярила.— Вот и я так думаю.— Предполагаю, вместо того чтобы притормозить, ты прибавишь обороты?— В этом мы здорово похожи, верно? — Ноэми придвинулась к нему поближе. — Ты останешься?— У меня полно часов переработки, за них я могу взять отгулы. Вдобавок надо же кому-то за тобой присматривать.Ноэми придвинулась еще чуть-чуть:— А ты меня поцелуешь?Юго посмотрел ей прямо в глаза и обвел взглядом все рубцы:— Мне бы хотелось, но куда?— Негодяй, — улыбнулась она.Медсестра, не постучав, открыла дверь палаты и тотчас закрыла ее.— Давай заходи, — поторопила ее напарница. — Пора делать уборку.— Думаю, придется подождать.Глава 47Со вчерашнего дня дождь в Авалоне не прекращался. Между аллеями кладбища на козлах установили стол и воткнули в землю большой пластиковый зонт, чтобы предохранить архивные документы от воды. Милк склонился над списками и, по мере того как Буске и Валант громко выкрикивали выбитые на памятниках фамилии, откладывал копии свидетельств о смерти.— Клэр Фаван?— Угу, — подтвердил Милк. — Фаван, Клэр, есть такая.— Жак Соссе?— Соссе, Жак, есть.Буске придумал было втыкать прутики и привязывать к ним красную ленточку, чтобы отметить проверенные могилы, но потребовались бы тысячи прутиков и красных ленточек, так что идея была отклонена. Зато у них в запасе было множество роликов пластиковой ленты, которой ограничивают места происшествий и преступлений. Таким образом, каждая прошедшая проверку могила получала красно-желтую ленточку с надписью «Национальная полиция».Надгробные камни, стелы и земля постепенно темнели под дождем.Оставив Юго в доме у озера, Ноэми поехала на его внедорожнике «форд», в котором тот в пожарном порядке вернулся из Парижа. До допросов Сержа и Брюно Доренов она сделала крюк и заглянула на кладбище, где с удивлением увидела новые украшения на авалонских могилах в виде красно-желтых бантов.— Сильно напоминает современное искусство, — заметила она.— А нам осталось проверить меньше половины, — доложил ей Милк. — Это занимает чертову тучу времени.— Знаю, но либо в архиве ошибка, либо где-то здесь, под землей, нас двадцать пять лет поджидает один из ребятишек. Так что не расслабляйтесь, а я возвращаюсь в контору.* * *Теперь Серж Дорен не сводил с Ноэми голубых глаз, холодных и недобрых, как суровая зима.— Вам что, больше нечем заняться?— Кроме как искать убийцу вашего сына?— Вы меня прекрасно поняли. В этой истории мы — жертвы. И при этом нас вызывают в комиссариат?— Обычный опрос свидетелей.— А вы вправду думаете, что пропажа браслета приведет нас к чему-нибудь?— Это зона тени. А меня интересует все, что таится в зоне тени.— Ну и грязная у вас работа.— Знаю. Так, значит, первым мать обнаружил Брюно?Стоило заговорить о сыне, Серж Дорен замкнулся еще сильнее:— Он за год потерял мать и брата. Оставьте его в покое. Лучше найдите полицейских, которые в тот день были в моем доме. Меня не удивит, если один из них подрезал браслетик.— У нас есть и такая гипотеза, — подтвердила Шастен, чтобы хоть немного его успокоить. — Ваши сыновья прошли крещение?— Да, крещение и первое причастие. И получили по браслету, если это вас интересует.— Однако, когда мы обнаружили тело вашего сына, браслета на нем не было. Мы нашли металлические ушки от ботинок, монетку в десять сантимов — и больше ничего.Дорен сжал кулаки, лежащие на коленях:— Значит, вы принимаете мысль, что Алекса убили, но не верите, что у него украли ценную вещь? Впрочем, поступайте как хотите. Вы признаете лишь то, что вас устраивает, и отбрасываете все, что не вписывается в ваши смутные предположения!— Как раз наоборот. Я тяну за все ниточки, которые мне попадаются. Я не придаю большего значения одной в ущерб другой, какова бы ни была их длина или толщина. Я иду до конца. И поэтому мне придется задать те же вопросы вашему сыну.— Но это же смешно, ему было всего восемь лет! — взорвался Дорен.— Это необходимо для расследования. Я с вами согласна: до десятилетнего возраста воспоминания редко сохраняются, но травмирующие события остаются впечатанными в память, словно произошли вчера. Мне об этом кое-что известно.Она уже представляла себе, как он поднимается и начинает орать, оскорблять ее или — почему бы нет? — опрокидывает стол. Но Дорен повел себя совершенно иначе. Его тело как-то безвольно обмякло, черты лица смягчились.— Это я, — наконец выдохнул он, словно сбрасывая тяжкий груз с души.— Придется уточнить.— Алекс всегда носил браслет. А вот Брюно никак не хотел надевать свой, и тот оказался в шкатулке с украшениями жены. Тогда флики перерыли весь сарай, фотографировали, задавали вопросы. Веревка была перерезана, тело положено на носилки, и когда мне разрешили в последний раз ее поцеловать, я узнал браслет Брюно у нее на запястье. И тогда я его снял.— Почему?— Потому что он там был ни к чему. Я не мог понять, что это значит. Зачем лишать себя жизни, надев вещь своего сына?— А сейчас? Где теперь этот браслет?— Я долго хранил его при себе как память. Сперва носил в кармане, потом он валялся в машине, и однажды я его не нашел. Брюно ничего об этом не знал, задавать ему вопросы бесполезно. Разве что для того, чтобы еще больше его растревожить.— Судя по материалам судебных дел вашего сына, он не такой уж ранимый. Употребление наркотиков, насильственные действия, мошенничество и вымогательство, кражи со взломом, порча частного имущества. Даже странно, что он избежал тюрьмы.Серж Дорен вспомнил ночные вызовы в комиссариат и жестокие ссоры с сыном, доходившие до побоев, чего никогда не должно происходить между отцом и его ребенком.— Не знаю, какое детство было у вас, мадам, а вот его закончилось с исчезновением брата и самоубийством матери. Но с восемнадцати лет он больше не имеет дел с полицией. Он трудяга, гораздо в большей степени, чем я, и теперь никому не создает проблем; так что забудьте о нем, прошу вас.В запасе у Ноэми больше ничего не осталось, и она решила положить конец разговору. Спустя несколько минут она увидела, как отец с сыном, прикрывшись от дождя одним плащом, выходят из комиссариата и ныряют в заляпанный влажной землей и пылью старый белый пикап.Она вышла на порог подышать и закурила, но тут к ней присоединился майор Роз:— Как допрос?— Как разговор спички с канистрой бензина.— Он разговорился?— Плохо.— У вас складывается впечатление, что он вас послал к черту?— Возможно. Но у него это хорошо получается.— В любом случае в протоколах расследования против него практически ничего нет, — заметил Роз. — Только эта история с пропавшим браслетом.С громким выхлопом черного дыма и ревом усталого двигателя старый пикап Доренов покинул парковку.— Я склоняюсь к такому же выводу, — согласилась Ноэми.Тут у нее в кармане зазвонил мобильник, и она жестом извинилась перед Розом.— Ты что, на стационарный телефон вообще не отвечаешь? — спросил Ромен.— Я уже не в кабинете. Закончила с Дореном.— С обоими?— Нет, сына я не слушала. Чувствую, сейчас неподходящий момент.— Я на кладбище, с Милком и Буске.Слушая заместителя, Ноэми раздавила каблуком окурок.— Вызывай криминалистов, они мне нужны на месте и немедленно, — сказала она и нажала отбой.После чего наконец повернулась к Розу:— Они нашли могилу.

Часть IV. Прямо в сердцеГлава 48Через два с лишним часа над найденной могилой был растянут брезентовый тент. На стеле виднелось выгравированное и наверняка вымышленное имя: «Полина Дестрель, 1972–1994».Собравшуюся вокруг кладбища толпу сдерживал кордон полицейских, все с нашивками комиссариата Деказвиля.— Вы пробили ее по картотеке? — спросила Ноэми.— Неизвестна.Она обратилась к своему специалисту по генеалогии:— Милк, фамилия Дестрель тебе что-нибудь говорит?— Нет. Во всяком случае, что касается наших шести коммун.— По такому случаю разрешаю тебе разок позвонить маме, чтобы уточнить.Милк зарделся, и Ноэми догадалась, что информация исходит непосредственно от матери мальчишки-полицейского. С помощью кладбищенской лебедки могильный камень Полины Дестрель был поднят, первые осторожные удары заступов обрушились на напитавшуюся водой землю. Криминалисты в белых комбинезонах поджидали глухого звука лопаты о дерево гроба, чтобы включиться в операцию. Но их надежды были обмануты. Раздался треск, как будто от сломанной ветки. Один из специалистов привстал на колено, погрузил руку в рыхлую землю и вытащил поврежденную временем и частично изъеденную насекомыми кость. Похоже, левую бедренную. Надо было определить ее размер.С крайней предосторожностью находку очистили от земли. Уже наступал вечер, теперь картину криминальной археологии освещал прожектор.— Это скелет взрослого человека, — уверенно определил полицейский из криминалистической службы. — Не совсем то, что вы ищете.— Да, не совсем, — согласилась Ноэми, растерянная, как никогда.Дождь зарядил вдвое сильнее. Крупные капли отскакивали от гравия, внизу сгустился туман, доходящий до колен.Когда останки были освобождены от налипшей земли, Ноэми опустилась на колени перед пазлом из костей и с помощью шариковой ручки откатила в сторону череп с широким отверстием на затылке. Выстрел? Удар тупым предметом? И имеет ли это тело отношение к детям? Ноэми уже проклинала расследование, которое, похоже, никогда не закончится.— Милк, когда криминалисты завершат работу, отправь скелет к судмедэксперту. Честно вам скажу, этот дерьмовый день возвращает нас в исходную точку. Увидимся завтра, когда выспимся.— Писатели говорят, что текст должен отлежаться, — постарался выслужиться Милк.— Вот именно.Когда промокшая до нитки Ноэми покидала кладбище, позади постепенно расходящейся благодаря усилиям полиции толпы любопытных она заметила журналиста Сен-Шарля. Тот, укрывшись под зонтиком, бесцеремонно уселся на капот внедорожника Юго, заменившего «лендровер», который превратился в груду обломков.— Ну что, топчемся на месте? — встретил ее журналист.— Мне не очень нравится это выражение, но да. У меня такое впечатление, будто этот день начался неделю назад.Сен-Шарль поднялся, держа наготове блокнот:— А что говорят о вашей аварии?— Если можно, я бы хотела избежать…— А в могиле вы что-нибудь обнаружили?— Да. Скелет взрослого человека.Журналист еле сдерживался, чтобы не захлопать в ладоши, — столь неожиданной оказалась новость.— А об этом я могу говорить?Впервые Сен-Шарль просил у нее разрешения на публикацию, и Ноэми этим воспользовалась:— Можете потерпеть несколько дней?— Если получу приоритетное право на дальнейшее, то да.Ноэми протянула руку, и Сен-Шарль пожал ее:— Вы в Авероне, капитан. Известны ли вам все последствия рукопожатия? Вот уже сотни лет в наших краях главные коммерческие сделки и соглашения не требуют других подтверждений.— В Париже обещания возлагают ответственность только на тех, кто их получает, но я охотно присоединюсь к местным традициям.В знак закрепления соглашения он спрятал в карман ручку и записную книжку.— Берегитесь, Шастен. Вы явно кого-то сильно разозлили.— Спасибо, Сен-Шарль, мне уже об этом сказали.Глава 49Ночью на Авалон и округу обрушились полчища дурных снов. Давние воспоминания ожили и полезли отовсюду, словно оборотни и чудовища из шкафов и из-под кроватей.* * *Серж Дорен резко проснулся; кулаки сжаты, живот стиснут чьей-то невидимой рукой.«Секу». Он вспомнил его имя.Стоило ему снова уснуть, как кошмарный сон продолжился, словно был поставлен на паузу. Дорен вернулся на двадцать пять лет назад и оказался на строительстве плотины, среди ночи, с ружьем в руке, а перед ним стоял на коленях чернокожий парень, босой, дрожащий от холода в простой футболке.— Моя есть Секу, — в страхе твердил тот.Дорен взвел курок и прицелился в мокрый от пота черный затылок.— Моя есть Секу, — все повторял незнакомец, как будто существовало некое недоразумение, которое можно было рассеять простым произнесением его имени.— Стреляй, — раздалось за спиной Дорена.Он отступил на шаг, закрыл глаза и выстрелил.Тело африканца подалось вперед и ничком рухнуло на землю. Кровь текла и тут же исчезала, впитанная землей.Дорен опять проснулся, с пересохшим ртом и сильно бьющимся сердцем.В ванной он пустил холодную воду и освежил лицо.Затем, незаметно пройдя мимо спальни сына, включил свет на лестнице, спустился в подвал, толкнул старую трухлявую дверь и нащупал позади пустых стеклянных бутылок шаткую этажерку. Достал оттуда пыльную красную коробку и ощутил, как сжалось горло. Словно в гнездышке разноцветных насекомых, он пошарил в золотых и серебряных украшениях и выудил браслет-цепочку с крупными звеньями и выгравированным именем Алекса. Он пропустил его между пальцами и разрыдался.* * *Андре Кастеран вертелся в постели; он истекал потом, вместе с удушливым запашком танинов выделяя все красное вино, которое влил в себя в течение дня. Сознание его осаждали образы, которые он пытался отогнать.Кладбище. Его кладбище. И голоса.— Надо его похоронить, — говорил один.— Этот негр — убийца, — говорил другой. — Он получил по заслугам.Во сне Кастеран копал яму руками, пока они не начали кровить. Тело бросили в яму даже без гроба и забросали землей.— Ты делаешь то, что надо, Андре, ты делаешь то, что надо.* * *Ромену Валанту послышался какой-то шум в доме. Вроде влажного чавканья, как когда ешь сочный плод. Он поднялся с кровати и пошел в тумане, потихоньку расползающемся по старому паркету. Подойдя к закрытой двери дочкиной спальни, он заметил на полу идущий из комнаты лучик света. Чавканье становилось все громче и громче, прерываемое звуками высасывания. С оружием в руке он бесшумно приоткрыл дверь. Спальню Лили освещала только луна, но он ясно различил, что там происходит. Людоед из Мальбуша, вонючий и грязный, с покрытыми звериной шкурой плечами, стоял на коленях на детской кроватке и сжимал в мощных руках тело его дочери. Широко раскрытые, как у змеи, челюсти монстра целиком заглотили голову Лили и принялись за тело. Ромен стрелял, пока у него не кончились патроны и Амината не разбудила его:— Тебе снится кошмар.Ему пришлось добрый час просидеть на ротанговом стуле возле кроватки дочери, глядя, как сладко она спит, пока он не успокоился и не улегся снова в постель.* * *Ноэми уснула рядом с Юго, а ночью на постель вспрыгнул ее кот. Он осторожно залез ей на ноги, затем стал переминаться по животу, как будто делал массаж или размягчал его. Затем он ненадолго свернулся клубком, а потом стал подниматься все выше и выше. Добравшись до лица, кот шершавым языком лизнул ее щеки, после чего, широко разинув пасть, откусил ей нос. Никакой боли. Ни капли крови. Ее плоть не состояла ни из кожи, ни из мышц — а лишь из бисквитного пирожного «женуаз», легкого и воздушного, слои которого проявлялись при каждом укусе. Кот поглощал Ноэми, пока не вгрызся в ее голову из бисквита и с довольным урчанием не устроился в ней.Поэтому, проснувшись, она решила связаться с Мельхиором, с которым давно не общалась, и запустила видеозвонок через компьютер.— Черт-те что, — развеселился психиатр, выслушав отчет о ночи.— Я так себе и сказала.— И что же, вы расшифровали послание?— Не совсем. У вас есть какие-то соображения?— Пирожное — это десерт, его подают в конце трапезы. Быть может, вы близки к завершению расследования?— И правда, я ведь давным-давно вам не звонила… Так что постараюсь подобрать точные слова, чтобы быть краткой. Я нахожусь в самом его начале.— Однако кот представляется мне вполне сытым, он удобно устроился в вашем бисквитном мозгу. Возможно, у вас есть именно то, что нужно, но вы об этом не догадываетесь.— В уголовной полиции меня научили другому. Улика ведет к доказательству, а оно устанавливает бандита и сажает его в тюрьму. У меня же нет ничего подобного.— Разумеется, нет, ведь вы отстаете на двадцать пять лет. Улики, доказательства — все это уже давно пропало. Вы расправитесь с этим делом с помощью ума, логики и дедуктивных способностей.— Финал с фейерверком в духе Агаты Кристи?— Как вы думаете, что делали ваши предшественники до появления научных экспертиз и исследований?— Напомню вам, тогда люди оканчивали жизнь в тюрьме по простому оговору.— Во все времена встречались плохие полицейские, вы не из их числа. На этот счет я совершенно спокоен.Юго прошел через гостиную, чтобы приготовить кофе, и на всякий случай украдкой бросил взгляд на экран.— Скажите, пожалуйста, — удивился Мельхиор, — я увидел у вас за спиной какой-то силуэт! Вызвать полицию или вы расскажете?Ноэми зарделась, как влюбленная школьница:— Это Юго, водолаз из речной полиции.— А вы знаете, что я счастлив узнать об этом Юго?— Спасибо. У меня и собака есть!— Превосходная новость! По правде говоря, ничего лучшего с вами и произойти не могло, я имею в виду Юго, а не собаку. Это так явно говорит о ваших успехах, что мне придется счесть вас выздоровевшей.— Я запрещаю вам оставлять меня! — возмутилась Ноэми.— Однако когда-нибудь придется.— Может, вы немножко ревнуете?— А вот этого вы никогда не узнаете. Но обещаю: пока я вас не бросаю. Расскажите-ка лучше о вашей команде.— Точно, вы нашли правильное слово. Мы стали командой, этим все сказано.— А что в деревне? Вам пришлось оживить события, о которых никому не хотелось вспоминать. Как воспринимают вашу работу?— Увы, в этой связи вы очень пригодились бы в нашей группе. Мне приходится вступать в переговоры с довольно сложными жертвами. Множество глубоких рубцов, с моими даже не сравнить. У меня есть алкоголик в последней стадии, женщина, которая убедила себя, что ее сын еще жив, и землевладелец с содранной кожей, который, скорее всего, водит меня за нос. И еще одна сумасшедшая старуха, затормозившаяся четверть века назад, она постоянно бродит по всей деревне и теряется, но с ней я еще толком не поговорила.Мельхиор одарил ее широкой улыбкой, которая сильно смахивала на насмешку.— Вы говорите, что у вас есть старая дама, для которой девяносто четвертый год прошлого века был вчера; при этом главнейшую проблему в расследовании представляет давность фактов, а вы с ней до сих пор не встретились?Онемевшая от смущения и желания провалиться сквозь землю, Ноэми не знала, куда деться от стыда.— Да, спасибо, я, пожалуй, выгляжу полной идиоткой.— Капитан Шастен, — мгновенно посерьезнев, сказал Мельхиор, — три месяца назад вам стреляли в голову, вам перфорировали челюсть, чтобы вживить в нее металлические болты, из вашего черепа извлекли ружейную дробь, а сегодня вы стоите во главе группы, вас уважают и вы руководите самым крутым расследованием в своей карьере. Да еще с собакой. И с неким Юго. Вы на высоте, Ноэми, поверьте, вы на высоте.И, как в американских фильмах, Мельхиор исчез, не дождавшись ответа.Ноэми спустилась в кухню и обнаружила на столе так много знаков внимания, горячих, сладких и полезных, что отблагодарила Юго долгим поцелуем. Ожидая, когда он нальет ей кофе, она вспомнила о мадам Сольнье. Она знала, что старушка склонна к внезапным прогулкам, и если обычно та плутала в одних и тех же местах, в этом наверняка был смысл. Против всякого ожидания Ноэми смогла в подробностях вспомнить разговор с Роменом, когда тот перечислял места, куда Сольнье приводили ее блуждания.Медиатека и бывший кинотеатр Деказвиля, берега Авалонского озера и Вольфова горка. Все эти места должны быть как-то связаны с Эльзой.Медиатека и кинотеатр — там, вероятно, Маргарита пробуждала любознательность дочери.Озеро, а под водой — дом, где девочка росла, и начальная школа, где она научилась читать.Из этого списка оставалась только Вольфова горка. Учитывая ее крутизну и сильно пересеченный рельеф, трудно предположить, чтобы это место было выбрано для прогулки. Тем более с девочкой. Нет. Решительно никакого объяснения этой горки нет.Ноэми положила в кофе сахар и схватила Юго за руку:— Пойдем на прогулку?— Профессиональный интерес?— Там узнаем.Ноэми ждала своего водолаза на первых деревянных плашках мостков. Уровень воды у нее перед глазами не превышал даже окон домов. Еще двадцать четыре часа, и они наконец смогут заполучить вторую бочку. Сирил или Эльза.У нее за спиной Пикассо уже вился вокруг Юго.— Думаю, он унюхал прогулку, — улыбнулся тот.Глава 50Во время восхождения на горку Ноэми в подробностях рассказала Юго о расследовании, словно он был новым членом команды. Вместе с тем она постепенно сопоставляла в уме разрозненные факты.— Ты не станешь считать меня слабаком, если я попрошу сделать привал? Подниматься — не по мне, я предпочитаю глубины.— А вот Сольнье в девяносто делает это запросто.— И куда она забирается? — спросил Юго, окидывая взглядом огромный холм.— На вершину.— Ну, ясное дело…Задыхаясь и страдая от попранной гордости, Юго пропустил Ноэми вперед и продолжил подъем; за ними поспевал неутомимый Пикассо.Ветер пригибал к земле дикие травы, камни выступали на поверхность куполами коричневого сухого мха. Иногда то тут, то там внезапно появлялись узкие и острые, как ножи, листья ужовника, похожие на торчащие из земли когти.Достигнув высшей точки горки, они увидели несколько долин, а за ними — расстилающийся, насколько хватало глаз, потрясающий пейзажный парк Ваисса[151] — самый обширный акациевый лес в Европе. Сейчас, в мае, он был покрыт ковром белых цветов.— Никак не могу понять, что она делает здесь, вдали от дома, в таком труднодоступном месте, — отметила Ноэми.Зачарованный буйным великолепием природы, Юго не посмотрел, куда ставит ногу, и поскользнулся на голом валуне, вызвав крошечный обвал мелких камешков, что скатились по склону и исчезли в щели между скалами. Спустя долю секунды Ноэми и Юго услышали, как те горохом застучали по стенкам. Значит, там находится почти невидимая пропасть, в которую мадам Сольнье рисковала свалиться, когда Ноэми встретила ее здесь впервые. Теперь они обнаружили точное месторасположение расселины. Ноэми подошла к краю и глянула вниз. Пикассо тоже приблизился и зарычал.— Тут не меньше трех метров, — прикинула она. — И все заросло чертовым дроком.— Давай я пойду первым, — с неловкой любезностью предложил Юго.— Хочешь меня обидеть?Ноэми включила маленький фонарик, зажала его в зубах и, цепляясь за кусты, шаг за шагом начала осторожно спускаться.— Ну как? Видишь что-нибудь?Оказавшись перед колючей завесой, она опустилась на колени, сняла свитер, обмотала им руку и, не обращая внимания на вцепляющиеся в шерсть колючки, стала раздвигать ветки. Направив луч фонарика прямо перед собой, за зарослями дрока она обнаружила старый деревянный крест, стоящий у скалы.На нем острием ножа было коряво нацарапано «Алекс. 1984–1994».— Что за черт. Еще одна могила? — огорчилась Ноэми.Она достала мобильник и, прежде чем подняться, сделала фотографию.— Думаю, я догадываюсь, зачем Сольнье приходит сюда, — сообщила Ноэми, отдавая Юго совершенно разодранный свитер.— Взгляни на свои ладони, можно подумать, ты сражалась с котом!— В этой истории и правда есть кот, только если я о нем расскажу, ты решишь, что я сумасшедшая.Ноэми вздрогнула от порыва холодного ветра, и Юго потер ей спину, чтобы согреть.— Как пожилая дама может спуститься в эту пропасть, не переломав себе все кости? — спросил он.— Пожилая дама — не знаю, но если ты скинешь ей двадцать пять годков — вполне возможно. И я не думаю, что сюда ходила Сольнье. Посмотри.Ноэми вывела на экран изображение креста и продолжила размышлять вслух:— На кресте имя Алекса. Поэтому совершенно логично, что его поставили Жанна или Серж Дорен. Но здесь снова что-то не то с датами.— Да, тысяча девятьсот восемьдесят четвертый — тысяча девятьсот девяносто четвертый — это десять лет, возраст мальчика.— Точно. Но попытайся влезть в их шкуру. Мальчишка пропал двадцать первого ноября девяносто четвертого года, тогда думали, что это простое похищение. Однако кто-то установил крест именно здесь, будто был уверен, что Алекс мертв. Понимаешь, что тут не клеится?— Срок?— Именно, срок. Этот крест был поставлен между двадцать первым ноября и тридцать первым декабря. Еще день, и на нем был бы помечен тысяча девятьсот девяносто пятый год, а не девяносто четвертый. Значит, тому, кто вырезал на дереве эти даты, хватило меньше сорока дней, чтобы убедиться, что Алекс мертв. Слишком мало, чтобы потерять надежду.— Если я правильно понимаю ход твоих мыслей, значит кто-то из Доренов знал, что ждать уже нечего? Ты хочешь копать здесь?— Нет смысла. Алекса уже нашли в Авалонском озере. К тому же ты видел, какая здесь почва? Скала. Никто не сможет без бурильного инструмента расковырять ее.— Хоть это и странно, твоя находка все же не будет доказательством обвинения.— Доказательства… Похоже, мне придется смириться с тем, что я больше не найду ни одного. Я только хочу восстановить реальную последовательность событий. Это новая зона тени, а учитывая историю с браслетом, уже вторая, которая витает над Доренами.— Ты хочешь поговорить с ними?— Нет, теперь я уже имею о них представление. Они скажут, что ничего не знают, что забыли, или спишут все на отчаяние матери. Как ты говоришь, у меня против них никаких доказательств. Зато есть кое-кто, кто гораздо охотнее согласится поговорить со мной.Ноэми смахнула с экрана телефона фотографию и набрала номер Ромена:— Давай встретимся у Сольнье? Я бы хотела напомнить ей о прошлом.— А ты что, ничего не забываешь? — кольнул ее Валант.— О да, многое. Можно сказать, это мой фирменный знак.— У нас меньше чем через час экспертиза скелета по видеоконференции.— Успеем. Так ты придешь?— Мне надо отправить кучу протоколов и описей изъятий для Института судебно-медицинской экспертизы.— В таком случае пошли Милка.— Если не хочешь напугать Сольнье, советую пойти с кем-то, кого она знает. С фликом, которого она помнит ребенком.— Майор Роз?Глава 51Ноэми припарковала машину перед трехэтажным домом из красного песчаника. Роз меланхолично разглядывал заросший диким виноградом ветхий фасад и покрытые налетом плесени оконные рамы.— Человеческий мозг способен хранить в памяти столько же, сколько вмещает двести тринадцать тысяч DVD, — рассуждала Шастен. — Посмотрим, что удержала в памяти Сольнье.Похоже, эта информация не поразила майора Роза.— Все в порядке, шеф?— Вы впервые назвали меня так, — заметил тот.— Мне кажется, вас одолевают сомнения…— Это просто тяжелые воспоминания.Ноэми заглушила двигатель и развернулась, чтобы посмотреть ему прямо в лицо.— Это ведь вы сообщили семьям о похищениях?— Не всем. Но ей — я.— Хотите, чтобы я пошла одна?— Я тоже не из слабаков.Пришлось позвонить много раз, прежде чем в доме послышались какие-то звуки. Сквозь матовое стекло они различили медленно приближающийся силуэт, и дверь наконец открылась.— Да это мой малыш Артюр из полиции! — радостно воскликнула Сольнье.— Здравствуйте, Маргарита, — ответил Роз нежным голосом и тоном того молодого человека, которого она знала и наверняка видела в нем и сейчас.— Что случилось? Эльза натворила глупостей?— Ни о чем не беспокойтесь. Вы прекрасно знаете, Эльза никогда не делает глупостей. Я просто пришел познакомить вас с Ноэми. Она тоже из полиции. У нее к вам несколько вопросов.— Не откажусь поболтать в компании. Входите, входите, а я пока приготовлю кофе, — сказала она, прежде чем скрыться за занавеской из деревянных бусин, какую Шастен видела только у двоюродной прабабушки.Под звяканье чашек Маргарита принесла в гостиную из кухни поднос, который и Ноэми, и Роз несколько раз были готовы увидеть летящим на пол.— Вы помните нашу встречу там, наверху, на горке? — спросила Ноэми.Сольнье улыбнулась ей. Той извиняющейся улыбкой, которая свойственна старикам с пошатнувшимся сознанием, когда они теряют представление о времени.— Вообрази, что мы вернулись на двадцать пять лет назад, — шепнул Роз Ноэми.Тогда Ноэми скорректировала опросник и приноровилась к перекроенной вселенной пожилой дамы.— Как дела у Эльзы? — спросила она.На губах у вновь оказавшейся в своем хронотопе Маргариты Сольнье расцвела улыбка.— Ах, вы знаете, она так быстро растет! Даже перестала поджидать меня у ворот школы. Сама приходит домой, делает уроки, а когда я встаю — она уже ушла. Настоящая молодая девушка, которая больше ни в ком не нуждается. Мой муж был бы так горд!— Вы приняли ее в семью, когда ей было три года, верно?— А, так вы знаете, — помрачнела Маргарита Сольнье.Она попыталась налить кофе, и Роз успел прийти на помощь и предотвратить неприятность.— А все ты, Артюр, не умеешь держать язык за зубами, — пожурила она полицейского, укоризненно погрозив узловатым пальцем. — Главное, Эльза не должна ничего знать. Мне все известно: кое-кто говорит, что я чересчур ее балую. Но когда она у нас появилась, педиатр диагностировал у нее сонное апноэ. Я почти два года следила за тем, как она спит, и буквально с ума сходила, когда она не дышала больше нескольких секунд. Так что между нами образовалась очень тесная связь. Муж хотел рассказать ей, когда она станет постарше и сможет понять. Я всегда колебалась. А теперь, когда его больше нет с нами, я уж сама решу.Она с трудом поднялась и взяла с буфета черно-белую фотографию мужчины в смокинге и женщины в пышном платье с фижмами, осыпаемых дождем конфетти.— Вы только взгляните, какие мы были красавчики! Бедняга даже не успел увидеть нашей Эльзы, когда ей исполнилось десять. Через несколько лет после появления дочери он умер от нелепого падения. Перегорели пробки, муж светил себе свечкой, когда пошел менять их. А ведь всегда говорил, что рожден под знаком кота и прекрасно видит в темноте. Он много чего говорил, чтобы произвести на меня впечатление. Во всяком случае, на лестнице он оступился, полетел вниз и приземлился на последней ступеньке, раскроив себе череп. И больше уже не встал. Должно быть, это была его седьмая жизнь. Даже семь жизней и те проходят, дети мои.У каждого своя память. Друг или враг. У Ноэми она была ни то ни се, словно еще искала, что выбрать. Память Маргариты, как верный союзник, защищала ее от невыносимого страдания. Смерть мужа, должно быть, входила в число случайностей, если и не приемлемых, то хотя бы ожидаемых. Но утрата ребенка, невозможный поворот событий, привела в действие механизм самозащиты, который позволял старушке проживать день за днем. Шастен снова привела Маргариту туда, куда ей требовалось.— А Вольфова горка — это один из маршрутов ваших прогулок с Эльзой?— Ах, эта горка… Да, это важно. — Сольнье как будто что-то вспомнила. — Ей бы это место понравилось, надо как-нибудь после уроков показать.— Для кого это важно? — не отставала Ноэми.— Да для Жанны, конечно! Это она меня туда приводит, чтобы поговорить с маленьким Алексом.— Жанна Дорен?— Я других с этим именем не знаю. Понимаете, мы подруги. То есть дружили, — исправилась она. — А теперь она уже давно не заходит за мной, чтобы вместе туда подняться.Роз осторожно выложил на стол свой телефон, экран которого сообщил Ноэми, что у них осталось не больше десяти минут, чтобы успеть к началу экспертизы.Капитан и майор оставили Маргариту на пороге, та следила, как они отъезжают. Ноэми на прощание помахала рукой, но старая дама этого даже не заметила. Тогда Ноэми поняла, что Сольнье уже далеко, в своем мире, и ждет окончания школьных уроков.В машине Роз некоторое время молчал: он был не слишком уверен в успехе этой встречи.— Узнали что-нибудь интересное?Шастен показала ему телефон с фотографией найденного креста:— Вот на что ходила смотреть Жанна Дорен на вершину Вольфовой горки. Крест с именем Алекса, датированный тысяча девятьсот девяносто четвертым годом.Она ждала, пока майор осмыслит эту новость. Спустя пять минут автомобиль въехал в Деказвиль, и Роз наконец сообразил:— Девяносто четвертым?— Что-то беспокоит, малыш Артюр? — съязвила Ноэми.Глава 52В комиссариате она взбежала по лестнице, перескакивая через две ступеньки, обогнала майора Роза и ворвалась в кабинет следственной группы с раскрасневшимися щеками. Валант, Буске и Милк сидели перед компьютером.— Я все пропустила? — встревожилась она.— Капитан, мы вас ждали, — ответил голос с экрана.Уже соответственно одетый судмедэксперт дружески помахал ей рукой в перчатке. Позади него виднелся стол из блестящей нержавеющей стали, а на нем — скелет неизвестного.— Здравствуйте, доктор. Простите за опоздание.— Здравствуйте, Шастен. Надеюсь, вы не станете снова спрашивать у меня дату смерти?— Нет необходимости. Он умер между первым и тридцатым ноября тысяча девятьсот девяносто четвертого года, в период, когда переместили кладбище. Но это единственное, что у нас есть.— Тогда давайте я вам немного помогу, — сказал судмедэксперт, и в его голосе послышалась нотка гордости. — Ваш труп — это мужчина. Судя по ширине переносицы, носового прохода и костям скул — африканец.— Простите, но я в регионе недавно, — прервала его Ноэми и обратилась к своим парням: — Я не знаю истории иммиграции в ваших краях. Черный здесь в девяностые годы — это обычное явление?— Обычное — нет, но случалось, — подтвердил Роз.Ноэми не заметила, как он вошел.— Металлургия, общественные работы, строительство, — продолжал майор. — Они никогда не представляли значительную часть иммигрантов, но действительно были здесь. Особенно в девяносто первом.— Почему именно в этом году?— Тогда компания «Global Water Energy» как раз начала строительство гидроэлектростанции. Кого, как вы думаете, они заставили бы вкалывать за жалкую зарплату, не заботясь ни о соблюдении трудового кодекса, ни о создании профсоюза?— Таких бедолаг, как он, — ответила Ноэми, указав на скелет.Судмедэксперт снял камеру со штатива и направил ее на останки:— Как бы то ни было, дорогие мои полицейские, умер он не от несчастного случая на работе, это наверняка.Все еще ближе придвинулись к экрану, где теперь транслировалось изображение с камеры.— Полагаю, первое, что вы увидели, это отверстие на затылке, — продолжал доктор.— Его сложно не заметить. Пуля? — предположила Ноэми. — Он был застрелен?— Я думаю, да. Самоубийство не совершают выстрелом в затылок. Но если вы проследите траекторию, то заметите, что снаряд встретил на пути немало препятствий и нанес столько же повреждений.Он достал из кармана халата лазерную указку и повел ее по изображению, следуя за движением камеры:— Точка входа расположена в затылочной кости. Затем пуля проходит височную кость у основания черепа, потом верхнюю челюсть и застревает в нижней.— Застревает? — повторила Ноэми.— Да, капитан. Именно так я и сказал.Он приблизил камеру к красной точке лазера и на экране блеснул круглый металлический предмет.— Вы только взгляните, — наслаждался эксперт произведенным эффектом. — Она ждет нас здесь двадцать пять лет. Это почти трогательно.Ноэми резко выпрямилась:— О’кей, док, достаньте нам ее, не поцарапав, — для специалистов по баллистике это важно. Мы вышлем к вам транспорт, чтобы забрать пулю. Великолепная работа.— Это я должен благодарить вас, капитан. С самого своего появления в наших краях вы оживляете мои будни.Патологоанатом вернул камеру на место и обратился к Ноэми напрямую, так что его лицо крупным планом появилось на экране:— У вас есть какая-нибудь зацепка, касающаяся третьего ребенка?— Отвечу вам прямо: именно его мы ожидали обнаружить в могиле.— Значит, вы разочарованы?— Все будет зависеть от того, что нам скажет пуля.— Я ею немедленно займусь, — завершил сеанс видеосвязи судмедэксперт.Никто из сидящих в кабинете вокруг погасшего экрана даже не шелохнулся. Словно размышляя вслух, Ноэми внесла новые сведения в запутанную картину разнородных гипотез.— События происходят в очень коротком интервале времени, — заключила она. — С одной стороны, пропадают трое детей, причем двое из них засунуты в бочки и спрятаны в подвале. С другой, мы имеем новый труп — застреленного в голову африканца. Если две эти истории имеют отношение одна к другой, то как это связано с Людоедом из Мальбуша?— С Фортеном, — поправил ее Валант.— Ну да, с Фортеном, я это и имела в виду. Идем от противного: если две эти истории не имеют между собой никакой связи, то в ноябре девяносто четвертого года здесь наблюдалась невероятная криминальная активность!Четверо мужчин зачарованно смотрели на нее: так ждут развязки захватывающего телевизионного сериала.— Господа! — проговорила она, повысив тон. — За работу, будьте добры!Если Милк был самым юным и неопытным в команде, то, не утратив юношеского безрассудства, он и меньше всех боялся переходить в наступление:— Может, Фортен и черный были в сговоре, а потом это плохо обернулось? И тогда Фортен от него избавился.— Дуэты убийц встречаются редко, но почему бы и нет? — согласилась Ноэми.— Неудобный свидетель, который видел Фортена? — продолжил Буске.— И это может быть.— Необходимость скрыть несчастный случай на производстве «Global»?— Почему бы и нет.Ноэми снова взглянула на свой настенный пазл, где появились новые фотографии. Обнаруженная бочка. Подводные снимки, сделанные речной бригадой. Дымящиеся остатки сарая Пьера Валанта. Разбитый в лепешку «лендровер». И наконец, этот покрытый землей скелет с авалонского кладбища.— Дадим отстояться, решение не где-то там, а в том, что у нас уже есть.— А помимо этого, — спросил Ромен Валант, — у тебя есть программа действий?Ноэми взяла со спинки стула пальто и собралась выйти из кабинета:— Завтра озеро будет полностью спущено. Мне нужна максимально подробная карта деревни. Милк, разрешаю тебе пойти поболтать с мамой. Пусть укажет нам, кто где жил до затопления. Вероятно, это займет у нее большую часть дня.— Да она для вас это за час сделает, — расхвастался мальчишка-полицейский.— А что потом? — спросил Буске.— Потом? — повторила Ноэми. — Не знаю, как вы, а я куплю себе пару болотных сапог. Денек обещает быть топким.Глава 53Подобно надевшим сапоги фликам, мини-экскаватор Агентства по осушению, восстановлению и инспектированию озер тоже переобулся в пластиковые гусеницы, предназначенные для пересеченной местности. Он без устали разбирал груду камней, которые долгие годы были общинным домом Авалона.Вокруг осушенного озера пришлось соорудить зону безопасности из металлических заграждений фирмы «Вобан», которые мэрия использовала в базарные дни. По другую сторону барьеров в операции принимало участие почти все население деревни, компанию которому составляли журналисты с микрофонами в вытянутых руках и камерами на плечах. Спустя четверть века Авалон вновь обретал свою печальную славу.Ноэми столкнулась с Сен-Шарлем, кивнувшим ей в знак приветствия. Он ни словом не обмолвился ни про аварию, ни про обнаружение скелета. Их скрепленное рукопожатием соглашение было соблюдено, как он и обещал.Какой-то оператор, едва не свалив с ног Буске, пытающегося натянуть резиновые сапоги, пробился сквозь толпу к сидящей в машине с блокнотом в руке журналистке.— Ты что, поймал хорошего клиента? — спросила молодая женщина.— Устанешь отбиваться, — ответил оператор. — Тут у каждого есть своя теория или хотя бы история, которую он готов рассказать. Но мне кажется, я нашел кое-что получше.Корреспондентка отложила блокнот на пассажирское сиденье, вышла из машины и посмотрела в ту сторону, куда он указывал, — на ответственного за расследование капитана полиции.— Видишь ее, да? А видишь шрам на щеке? Это флик из Парижа, капитан из отдела по борьбе с оборотом наркоты…— Ух ты черт! Я ее хочу, — взбодрилась девица. — Сейчас забацаем классную передачку!Они попытались незаметно перелезть через заграждения, но путь им преградил Буске, не упустивший ничего из их разговора.— Попробуйте только приблизиться к моему офицеру, я разобью вашу камеру и заставлю вас сожрать ее.— Вы не имеете права, — возмутился оператор.— Я скажу, что она упала. И ты тоже, жирный козел; я скажу, что ты упал вместе со своей бандурой. — Буске схватил его за шиворот и заставил отступить на два шага. — Вы же видите, здесь заграждение, вот и стойте с правильной стороны.В центре деревни под шатром из белого пластика организовали импровизированный генеральный штаб. На столе, утонувшем ножками в иле, была разложена испещренная пометками карта, и на нее были устремлены все взгляды.— Проблема с прессой? — спросила Ноэми Буске, когда тот наконец присоединился к команде.— Вы же их знаете, капитан. Они как дети, всегда хотят подойти поближе к огню. Теперь будут осмотрительней.Закрывающее вход в шатер полотнище приподнялось, и появился рабочий в заляпанном грязью комбинезоне:— Мы дошли до уровня подвала. Дальше будем работать вручную, приходите, если хотите.Место было расчищено от обломков крыши и одной из стен — Ноэми узнала интерьер дома, который видела при помощи камеры «GoPro» во время погружения Юго, едва не ставшего для него последним. Вход, зал собраний, коридор, помещения для складирования и, наконец, ведущий в подвал и пробитый рухнувшей балкой двойной люк в полу. Надувной буй, который дал возможность немного приподнять упавшую опору, теперь представлял собой лишь спущенный шарик.Там, красная, неподвижная, развороченная, местами покрытая мелкими водорослями и раздавленная сотнями килограммов балки, находилась бочка. Через широкую щель в пластике виднелся череп авалонского мальчика.— Отправляйте тело в Институт судебно-медицинской экспертизы, — распорядилась Шастен, — вместе с требованием на вскрытие и заявкой на сравнение проб ДНК для лаборатории. Все срочно.— Чтобы не заставлять ждать родственников? — спросил Милк.— Не совсем. Если это Сирил, мать не признает очевидное. Ее муж даже не хочет, чтобы ей об этом говорили. Если это Эльза, Маргарита Сольнье нас просто не услышит. Результаты нужны срочно только потому, что у меня уже внутренности кипят оттого, что я ничего не знаю.Один из рабочих сообщил, что бочка сейчас будет поднята и что по требованиям техники безопасности следует освободить помещение. Все покинули дом, предоставив главную роль гидравлическому подъемному крану.Ноэми вернулась в шатер и вышла оттуда с подробной картой.— Ну что, Милк, проведешь мне экскурсию по деревне?Криминалистическая прогулка началась среди унылого, разоренного пейзажа, по болотистой почве, усеянной мокрыми камнями, в окружении окаменевших и ставших бетонно-серыми от минеральных наслоений деревьев с ветками, словно бы молящими о помощи и неподвижными, как жители Помпей. Войдя в старый Авалон, флики сразу ощутили постапокалиптическую атмосферу этого места. Город без единой живой души, развороченные дома, словно обгрызенные каким-то великаном, которому захотелось откусить по куску от каждого.Они прошли по главной улице и остановились возле склонившегося почти до земли металлического фонаря. Слева от них, в центре двора, перед частично обрушившимся зданием в форме буквы «Г» сохранились заржавленная беличья клетка и горка с треснувшим и не доходящим до земли спуском. Ноэми подошла к указателю, покрытому вязким илом, и протерла его изнанкой своего пальто. Стали видны два держащихся за руки маленьких силуэта.— Школа? — спросила Ноэми.— Да, где учились трое ребятишек, — подтвердил Милк.Она обошла двор и у основания той стены, где прежде был вход, обнаружила запечатленный на камне след детской любви. Там сохранилось неумело выцарапанное сердечко.Они продолжили путешествие и углубились в прилегающие улочки. Милк показал ей бывший дом семьи Кастеран. На сотню метров дальше и почти на краю деревни — жилище Доренов, рядом с простиравшейся на многие гектары пустошью, свободной от каких бы то ни было строений; должно быть, прежде это были их сельскохозяйственные угодья. И наконец, прямо у границы старого Авалона, на широком холме с крутыми склонами и плоской вершиной, стоял дом семейства Сольнье, почти идентичный тому, что Ноэми видела накануне. Кованая железная калитка, где когда-то располагался вход, была еще крепкой, но внимание Шастен привлек один из камней в примыкающей к ней рухнувшей ограде. Она опустилась на одно колено, чтобы лучше разглядеть глубоко процарапанное на нем сердечко. Второе за день, и высказавшееся гораздо яснее. Она подумала про Алекса и Эльзу. Детская любовь, безграничная, всеобъемлющая, избавленная от всех страхов взрослой любви.— Капитан!Ноэми обернулась; ее окликнул специалист из бригады экспертов, одетый в комбинезон, который несколько часов назад, вероятно, был белым.— Бочка изъята, согласно вашему приказу мы отправляем ее в Институт судебно-медицинской экспертизы вместе с находящимся внутри телом. А вот третьей жертвы мы не обнаружили. Ни в комнатах, ни в подвале дома.Ничего удивительного, подумала Ноэми, хотя до сих пор так и не нашла объяснения, почему трое детей были разлучены.— Ну что, Милк, сматываемся отсюда? Что-то это место наводит на меня тоску, — сказала она.— А представляете, каково им? — ответил молодой флик.Ноэми взглянула на берег озера, где ряд заграждений удерживал толпу любопытных. Те, кто жил в старой деревне, с горькой ностальгией взирали на то, что осталось от их воспоминаний, летних деньков, вёсен и детства, отныне омраченных ужасом произошедшей трагедии. Следствие топтало их прошлое, оскорбляло былое счастье, не оставляя ничего, кроме мрачного уголовного дела.Когда Ноэми с Милком вернулись в центр деревни, из шатра вышел Буске с телефоном в руке:— Капитан, звонят из отдела баллистики.Ноэми отошла подальше от ревущих двигателей и, прикрыв рукой одно ухо, а к другому поднеся телефон, внимательно выслушала собеседника.— Пуля не проходит по картотеке, — доложил специалист. — Но поскольку вы уже второй раз отправляете мне ту же модель боеприпаса, мы их сравнили.— Ту же модель, вы хотите сказать, восьмимиллиметровую? Я полагала, что она довольно редкая.— Вот именно. Настолько редкая, что при сравнении мы обнаружили, что они идентичны. Пуля, изъятая из подголовника пикапа мэра, выпущена из того же оружия, что и та, которая обнаружена в черепе вашего скелета.Ноэми лишилась дара речи.— Капитан, это вам что-то дает?— Пока не знаю.— Копию отчета послать вам по мейлу, а оригинал по почте?— Да, сейчас я вам дам свой электронный адрес. И адресуйте почту на мое имя. Мне бы не хотелось, чтобы письмо пропало… Вы меня понимаете?Жалкая ложь. Ей просто почему-то казалось важным, чтобы эта информация на некоторое время находилась лишь в ее распоряжении.— Ну и?.. — поинтересовался Ромен. — Что говорят баллистики?Краткое сопоставление фактов позволяло установить, что в ноябре 1994 года оружие, стреляющее восьмимиллиметровыми пулями, убило африканца в тот самый момент, когда троих детей будто бы похитил Фортен. А в 2019 году из того же оружия стреляли по пикапу Пьера Валанта в тот самый день, когда хоронили Алекса Дорена. Ноэми была уверена: то, что произошло тогда в старом Авалоне, отражается теперь в новой деревне и вовлекает в расследование гораздо больше участников, чем один Людоед из Мальбуша. Но и эти выводы ей пока хотелось оставить при себе.— Ничего баллистики не говорят. Такая пуля в картотеке не числится.* * *Судмедэксперт пересмотрел свое расписание, чтобы в приоритетном порядке произвести обследование пропавших из Авалона. Потому что оно представлялось ему исключительным, а капитан Шастен, которой поручили ведение дела, тоже, на его взгляд, была необыкновенной. Он даже не дал Ноэми времени переодеться и соскоблить с сапог вязкую землю, как ей уже пришлось усесться перед компьютером. Контраст ее рабочего места с чистейшим залом Института судебно-медицинской экспертизы и его сверкающими, как столовое серебро, хирургическими инструментами был поразительным. Судмедэксперт натянул перчатки и обратился к Ноэми с экрана, установленного специально для демонстрации этого второго вскрытия по видеоконференции:— Когда мой ассистент увидел, что прибыла вторая бочка, он чуть не упал замертво, если вы мне простите такой каламбур. Напомню вам, что именно он извлек из органического месива в бочке Алекса Дорена ту самую монетку в десять сантимов.— Поблагодарите его, когда ему станет получше.— Будет сделано. Перейдем к новому ребенку. Как вам известно, скелет не окончательно сформировался, поэтому я не могу определить его пол. Я применю тот же метод отбора проб ДНК, что и раньше, — сверление остеобласта. Что до датировки, то снова никакой уверенности, но, учитывая обстоятельства обнаружения ребенка в бочке на поверхности и другого — на дне озера, логично предположить, что она также относится к девяносто четвертому году; однако это входит в сферу компетенции следователя, так что оставляю это вам.— Меня больше всего интересует причина смерти. Если вернуться к вашим заключениям, первый ребенок, Алекс Дорен, скончался в результате «открытого перелома позвоночного столба вследствие жесткой деформации, как будто его попросту сложили вдвое». Вы также уточнили, что подобное ранение невозможно нанести вручную. Что мы имеем сегодня?Судмедэксперт вынул камеру из гнезда штатива и поставил ее на стальной стол рядом с телом.— Здесь у нас иной случай. Разбиты тазовые кости, а все ребра позади грудной клетки переломаны в одном и том же месте, как будто по спине с размаху был нанесен удар. Я уже видел нечто подобное на жертвах дорожных аварий.— Это может как-то вязаться с результатами вскрытия Алекса?— К сожалению, нет. Если бы он тоже был сбит машиной или если он находился в этой машине в момент аварии, мы имели бы другие переломы или трещины. В его случае задет только позвоночный столб.— То есть вы хотите сказать, что я ищу две разные причины смерти двух одновременно умерших и обнаруженных в одном и том же месте жертв?— Боюсь, что так.Глава 54После долгого рабочего дня, который больше напоминал археологические раскопки, чем полицейское расследование, Ноэми вернулась домой в грязи и тине с ног до головы. Продолжительный душ без труда смыл с нее землю старого Авалона, которая смешалась с горячей водой, струящейся по ее плечам, вдоль спины и стройных ног, и ушла в сточное отверстие, которое поглотило коричневую жижу. Рядом с Юго она позабыла даже об усталости.В широкой постели Ноэми свернулась калачиком возле своего водолаза. Больше всего она боялась, что заснет рядом с Юго, и тот увидит ее спящую, но в то же время чувствовала себя спокойно и в безопасности.— Ты их обманула? — удивился Юго.— Между Доренами и Пьером Валантом какие-то нелады.— Пьер Валант — это отец Ромена? Твоего заместителя?— Ну да. Как-то дурно попахивает. А поскольку мне непонятно, в чем дело, я предпочитаю действовать в одиночку. Я никого не обманула, просто отложила момент, когда поделюсь информацией.— Можешь придираться к словам сколько хочешь, но они вправе обидеться. Отсутствие доверия в команде — это скрытый вирус.Она потеснее прижалась спиной к животу Юго, чтобы ощутить его тепло.— Сегодня я весь день размышляла над тем, что мы нашли бы под развалинами, если бы ты оттуда не выбрался. Представила себе твое зажатое балкой тело. Я бы этого не вынесла.— Но сейчас я здесь.— А завтра?— Завтра? Мне казалось, я всего лишь роман на одну ночь, — пошутил он.Ноэми наконец повернулась к нему лицом:— Роман на одну ночь? Напоминаю тебе, мы с тобой пока ничего не сделали.— Ну, это-то можно уладить прямо сейчас…* * *Назавтра Ноэми приехала в комиссариат на час раньше и нашла всю команду уже в сборе, а на столе кофе и какую-то выпечку. Она отрезала себе кусок и вгрызлась в него, будто не ела неделю.— Все согласны, что это отвратительно? — поперхнувшись, заявила она.Буске и Валант прыснули, а Милк огорчился:— Это фуасса[152], мучная лепешка. Местное фирменное блюдо. Моя мама испекла.— Ей не говори, но это правда несъедобно.Ноэми уселась за свой компьютер и заметила лежащий на клавиатуре конверт с пометкой «личное», адресованный на ее имя. Результаты сравнения восьмимиллиметровых пуль. Специалисты-баллистики сработали быстро, и информация останется «отложенной». Ноэми включила компьютер и открыла письмо, пришедшее из генетической лаборатории. Сравнение было сделано между образцами ДНК тела, извлеченного накануне из развалин общинного дома, и биологическим материалом, взятым с нижнего белья и зубных щеток детей в день их исчезновения.И естественно, обнаружилось совпадение с одним из двоих: Сирила или Эльзы.Полицейские уселись: Ромен на край стола, остальные — на стулья.— Это Сирил Кастеран, — сообщила Шастен.Ромен крепко растер лицо ладонями, как делают, чтобы проснуться.— Как поступим с семьей? — спросил он.— Андре Кастеран попросил меня об одной услуге. Я рассчитываю сдержать данное ему слово. Сообщим только ему, пусть сам решит, говорить жене или нет. Боюсь, если она узнает, мы ее потеряем или она совершит глупость. Она живет только надеждой.— Мы в любом случае не обязаны общаться со всей семьей, — добавил Буске. — Мы говорим мужу, а будет это обсуждаться между ними или нет — уже не наша ответственность.— Она поверит, только если ей под нос сунут результаты анализа ДНК, да и то не факт, — согласилась Ноэми. — Вызовите мсье Кастерана.— А если он спросит зачем?— Не беспокойся, он прекрасно поймет, что случилось, если его вызывают в полицию.Ноэми бросила в кофе сахар и помешала, думая о своем. Затем снова взглянула на конверт, который придется потихоньку спрятать в ящик до того дня, когда она решится рассказать им об этих восьмимиллиметровых пулях. Той, что обнаружили в голове поспешно закопанного неизвестного, и другой — из подголовника пикапа. С интервалом в двадцать пять лет. Однако встревожило ее другое: ведь конверт должен был перемещаться внутри службы? Из лаборатории в комиссариат Деказвиля. Выходит, на нем не может быть марки. Однако она есть. Тогда Ноэми пригляделась внимательнее и установила, что письмо послано из Испании. Она поглубже устроилась в кресле, аккуратно распечатала конверт и за уголок вынула письмо, стараясь не оставлять нигде отпечатков пальцев, на случай если бумагу понадобится подвергнуть анализу. Впрочем, кто-то, похоже, решил упростить ей работу, добровольно поместив в центре листа превосходный отпечаток, явно большого пальца, да еще красный. Рассмотрев поближе, она установила, что это не чернила. Глубокий красный цвет, местами карминовый, неровный. Кровь. А под отпечатком — адрес и инструкция: «Казанова. Церковь в Бьельсе[153]. Испания. Только вы».Отпечаток пальца и свежий образец ДНК. Кто-то проявляет себя ей, и только ей, и хочет, чтобы она имела возможность уверенно его обнаружить. Ноэми могла бы отправить все в лабораторию и дожидаться результатов, но она была совершенно убеждена, что этот «кто-то» пытается привлечь к себе именно ее внимание.— Есть новости? — спросил Милк, увидев, что, вскрыв конверт, она нахмурилась.— Да нет. Или да. Небольшая оплошность. Я не заметила, как промелькнуло время, и пропустила прием у своего психотерапевта в Париже. Так что мне непременно надо туда поехать.— Вам придется ехать на Север? — воскликнул мальчишка-полицейский, которому подобное путешествие казалось настоящим приключением.— Думаю, да, если только какой-нибудь ловкач за ночь не перенес столицу.— Это обязательно? Я могу сказать тем, в Париже, что вы абсолютно чокнутая и вам ни в коем случае нельзя покидать Деказвиль.— Ты прелесть, Милк, но, увы, это обязательно. Если Юго согласится отвезти меня туда, мы будем в Париже сегодня вечером, а завтра днем я к вам уже вернусь.Она подхватила пальто и набросила его себе на плечи:— Ромен, предупреди, пожалуйста, майора Роза, хорошо?И Ноэми покинула их, слегка удивленных столь поспешным отъездом.* * *В спальне Ноэми пошарила в шкафу, засунула руку между двумя свитерами и достала небольшой дорожный кофр для оружия. Она открыла его, вытащила за рукоятку пистолет, и ствол задрожал. Они все еще были чужаками, а так не могло больше продолжаться. Ноэми говорила, что снова стала фликом, но к такой службе прилагается оружие. И она пообещала себе, что по возвращении из Испании преодолеет эту последнюю преграду. Преодолеет сама, совершенно самостоятельно, без помощи Мельхиора.На мостках она потрепала Пикассо по загривку, велела ему быть благоразумным, а затем бросила сумку на заднее сиденье припаркованного перед домом кроссовера «форд».— Я прихватила кое-что на случай, если нам придется остаться там на ночь. Ты ничего не берешь? — спросила она водолаза.— Все, что мне нужно, всегда у меня в багажнике. Личное снаряжение для погружения, потому что можно неожиданно нарваться на красивое место, и кое-какая сменная одежда, потому что можно неожиданно нарваться на красивого капитана.Ноэми поморщилась:— Думаю, я пока не готова к слову «красивая».— А уж это твоя проблема.Шастен стоило большого труда выволочь Пикассо из автомобиля, а когда тот наконец внял голосу разума, ей пришлось объясняться с Юго.— Ты думаешь, я сбрендила?— Я думаю, все уже обломали зубы на этом расследовании, и только ты одна способна успешно вести его. Но вот уверена ли ты в себе? Знаешь, дождаться результатов анализа ДНК или отпечатка пальца, вообще-то, было бы недурной идеей.— Ты мне говоришь о научном подходе, а я тебе — о чутье и дедукции. Я должна найти ключ к этому делу. Перестать рассчитывать на науку. Поставить себя на место главных действующих лиц. Так я и поступила. Потому-то я прекрасно знаю, кто отправил мне это сообщение. Есть один тип, который, вероятнее всего, в девяносто четвертом году бежал из Франции, спасаясь от обвинений в похищении людей и даже в педофилии. Разумеется, ему пришлось все оставить и начать новую жизнь, конечно же, в другой стране. Теперь мы обнаружили две его предполагаемые жертвы в старой деревне. Выброси из головы похищение. Мне кажется, он хочет вернуть себе доброе имя.— Фортен?— Ага. Людоед из Мальбуша. И я хотела бы, чтобы он рассказал мне, что произошло той ночью, когда он покинул Авалон.— И мы, значит, отправляемся туда с пустыми руками, как на прогулку, — без наручников, без оружия, хотя он прекрасно мог убить троих ребятишек, а потом сбежать.— Прежде это было одной из моих гипотез. Но письмо доказывает другое. Он никогда не проявился бы, если бы был виновен. Мне написал тип, у которого есть желание поговорить. А я испытываю желание его выслушать.Убежденный ее доводами, Юго ввел адрес в GPS и включил двигатель:— Будем там через пять часов с минутами.Глава 55Через два часа они были в Тулузе. Там Ноэми сменила Юго за рулем, и еще через два они уже ехали вдоль Национального парка Пиренеев, приближаясь к французско-испанской границе. Им понадобился лишний час, они несколько раз сбились с пути, но все-таки прибыли в Бьельсу — приграничный городок, вторую Андорру, рай беспошлинного алкоголя, духов и курева. Он примостился на берегах Рио-Синка[154], у подножия массива Монте-Пердидо[155].Найти церковь оказалось несложно: колокольня высотой пятнадцать метров с тремя вытянутыми в длину нефами. Однако, припарковавшись, они столкнулись с более деликатной задачей: Казанова.Что это? Отель? Ресторан? Чья-то фамилия? Не помогли ни смартфоны, ни GPS. Следствие велось воистину по старинке.— Прикинемся туристами и спросим, — предложил Юго.— Иди ты. Я, со своей физиономией, лучше останусь в машине.— Еще только не хватало, чтобы мы с тобой спорили.— Знаю. Но пожалуйста, не доставай меня, — нежно ответила она.Метрах в двадцати от церкви, на террасе кафе «Los Valles», Юго переходил от столика к столику, но не встретил никого, кроме туристов в бейсболках, с фотоаппаратами и рюкзаками.— Casanova aqui?[156] — повторял он на ломаном испанском.Отрицательные ответы на французском, итальянском и немецком едва не заставили его потерять надежду, когда какая-то добрая душа пришла ему на помощь:— Бускандо Казанова?— Si, — ответил Юго.— Tu vas a deceptionar[157].Спустя несколько мгновений Юго постучал в стекло «форда», держа в руке бутылку холодного лимонада:— Я нашел Казанову.— Это название места?— Нет, имя покойника. Пошли.Они обогнули церковь по спускающейся под откос дорожке, чтобы оказаться на небольшом квадрате заросшей травой лужайки позади нее.— Опять? — вышла из себя Ноэми. — Надоели мне кладбища!То тут, то там могильные плиты, накренившиеся, часто разбитые, с покосившимися стелами и клонящимися к земле коваными железными крестами. Повсюду торчали сорняки, а оставшееся пространство заполонил зеленый мох. Ноэми прогулялась среди трех десятков могил, прежде чем остановилась перед одной из них, из простого серого бетона, на которую кто-то положил чудовищно безвкусные пластиковые фиолетовые цветочки. На камне было выбито: «Хоакина Казанова, 1901–1955».— Пятьдесят пятый — далековато от нашего Казановы, — заметил Юго.— Я уже начинаю узнавать могилы, которые водят меня за нос.— И что мы собираемся делать?— Понятия не имею. В письме не было никакого другого указания. Мне кажется, надо подождать.Запущенное кладбище обладало определенным готическим шармом в духе Тима Бёртона, и они не спеша — потому что никуда не торопились — стали переходить от могилы к могиле. Так что не обратили внимания на человека в сутане, который, заметив их, развернулся и ушел.— У меня тут еще некий Дон Жуан, — развеселился Юго.Надгробный камень был разбит на восемь кусков, между которыми пророс папоротник.— Только вот Дон Жуан — персонаж вымышленный, а главное, у меня впечатление, будто над нами издеваются.Когда они уже раздумывали, не пора ли им после получасового ожидания покинуть кладбище, по отлогой дорожке, которой воспользовались и они, спустилась какая-то женщина с букетом в руке, в простом белом платье и широком голубом свитере и зашла на кладбище. Незнакомка почтительно ступала по аллеям, которые вырвавшаяся на свободу природа сделала невидимыми, остановилась в нескольких метрах от Ноэми и Юго и заменила искусственные цветы на могиле теми, что принесла с собой.Приезжие обменялись вопросительными взглядами.— Я просила, чтобы вы пришли одна, — не оборачиваясь, произнесла молодая женщина.Тут Ноэми осознала, как сильно она заблуждалась в своей дедукции. Но теперь все становилось очевидным.— Эльза Сольнье?— Вы как будто удивлены. Это ведь меня вы ищете уже столько недель, верно?— Помимо прочих, — промямлила изумленная Ноэми.Тыльной стороной ладони Эльза с бесконечной нежностью смахнула сухие листья, усыпавшие могилу, которую она украсила цветами.— Разумеется, помимо прочих. — Она вдруг рассердилась. — Я уверена, что вы все еще преследуете Фортена. Вы точно никогда ничего не поймете…Тогда Ноэми заинтересовалась могилой и стелой с именем какого-то Матео Шапиро, скончавшегося три года назад.— Кто он? — спросила Ноэми.— Матео? Когда много лет назад мы приехали сюда, за ним по пятам гналась вся французская полиция. Нам даже пришлось сменить фамилию и стать семьей Шапиро.Уже во второй раз за день дедуктивные выводы Ноэми оказались разбиты наголову.— Меня зовут Эльза Фортен. Ваш «монстр» — это мой отец. И единственное, что он совершил, — это то, что защитил меня, увезя из Авалона. И если я вышла на вас, то только ради него. Потому что он умер как беглец, ненавидимый и униженный.Ноэми действительно ошиблась относительно личности того человека, с которым они только что познакомились, однако точно угадала мотив. Речь и правда шла о восстановлении доброго имени.— Вы знаете место, где можно было бы выпить чего-нибудь покрепче?Глава 56Солнце неистово билось в тенты террасы кафе «Los Valles». Эльза, Ноэми и Юго устроились за столиком в тени.— Как вы узнали, что мы приехали в Бьельсу? — спросила Шастен.— Я официантка в баре, где мы сейчас сидим. А священник здешней церкви для меня гораздо больше чем просто друг. Я дала ему копию передовицы из газеты «Ла Депеш», там вас отчетливо видно на фотографии. Я узнала о вашем приезде задолго до того, как вы вышли из машины. Надо сказать, что…— Что меня легко узнать? — договорила за нее Ноэми.— Простите, но это так.Затем молодая женщина посмотрела на Юго, который с самого начала разговора не проронил ни слова.— А он что, тоже флик? — спросила она, указывая на него.— Нет, я, скорей, бойфренд.— Но и полицейский тоже, он из речной бригады Парижа, — предпочла уточнить Ноэми. — Это он обнаружил Сирила на дне озера.Похоже, молодая женщина немного успокоилась.— В любом случае я буду говорить только с прокурором, — предупредила она.— Тогда к чему надо было выходить на меня?— Потому что, если бы я обратилась к нему напрямую, он отправил бы меня в полицию. Так что лучше самой. К тому же я сообщила не полиции, а вам. Я выбрала вас.— Почему?— У меня, как у всех, есть иностранные каналы телевидения и Интернет. Вот уже месяц я смотрю, как вы в одиночку бьетесь, чтобы найти Алекса и Сирила. И у вас есть то преимущество, что вы не из Авалона. Я не доверяю жителям этой деревни. Если бы вы прочли все, что они в свое время говорили о моем отце! Нам пришлось бежать, сменить имя, начать все с начала и жить в страхе быть узнанными.— Вам было десять лет. Как вы можете все это помнить?— Я провела здесь большую часть отрочества, буквально запертая в нашей квартире. Скучающие дети, сами того не осознавая, шарят повсюду, и я обнаружила газетные статьи, которые сохранил мой отец. Так что ему пришлось мне рассказать. Мне было пятнадцать, когда я обо всем узнала: о похищении Алекса и Сирила, в котором его ошибочно обвиняли и за которое по другую сторону границы считали монстром. Тогда я поняла, почему мы прятались во время французских каникул, почему никогда не покидали этой деревни с ее пятью сотнями жителей. То есть почему были заперты снаружи.Официант принес кофе, пиво и водку со льдом и приветствовал Эльзу, дружески положив ей на плечо руку.— Когда мы бежали из Авалона, нам пришлось сперва заехать в Париж, — продолжала девушка. — У моего отца там был друг из его прежней жизни, он сумел сделать нам фальшивые документы. В тот день я стала Эльзой Шапиро. По прибытии сюда отец нашел помощь у человека, который не судит других: это священник местной церкви. Я вам уже сказала, что мы с ним больше чем друзья. Он стал моим крестным и следил за моим взрослением. Отец нанялся разнорабочим, и ему больше не пришлось отвечать ни на какие расспросы. Священник судил о нем лишь по его поступкам и никогда не интересовался прошлым; а когда отец умер, чтобы избежать административных хлопот, которые могли бы поставить меня под угрозу, согласился, чтобы он покоился здесь, среди других притворщиков, вместе с Казановой и Дон Жуаном. С составляющими гордость этой деревни тезками знаменитостей. Ради моей безопасности мы решили не хоронить его под настоящим именем, а сошлись на фамилии Шапиро. Священник договорился со смотрителем кладбища, чтобы тот заказал стелу и могильную плиту без свидетельства о смерти. Ямой больше, ямой меньше — никто и внимания не обратил.Как на авалонском кладбище, подумала Ноэми. Слова «стелы» и «могилы» замелькали в ее сознании. Не пытаясь ни с чем увязать их, она снова обрушила на Эльзу шквал вопросов.— Как он умер? — спросила Ноэми.— Врач сказал, рак. Только вот лечиться отец не мог — чересчур дорого. И чересчур опасно, конечно, из-за фальшивых документов. Но я-то знаю, что отец умер из-за лежащих на нем обвинений, от которых так и не сумел защититься. Вы действительно хотите знать, что произошло в тот вечер в Авалоне? Его поймали в ловушку.— Кто?* * *Ноэми расхаживала взад-вперед возле кафе, разговаривая по телефону с майором Розом.— Эльза хочет говорить только с прокурором, — сообщила она ему.— Это можно понять. Но вы? Как вы-то на нее вышли? Я думал, вы в Париже, на сеансе у психотерапевта, и вдруг нахожу вас в Испании.— Это долгая история. Сожалею, что мне пришлось обмануть вас. — Внезапно Шастен диаметрально сменила стратегию: — Но теперь вы можете сообщить всем.— Вы имеете в виду свою команду?— Нет, всех. Мэра, Сен-Шарля и даже, если хотите, мать Милка. Мы вернемся сегодня ближе к ночи. Вы предупредите прокурора?Глава 57Ноэми поселила Эльзу во второй спальне дома на озере, которая, судя по небольшому размеру, наверняка прежде была детской Ромена Валанта.— Знаешь, завтра будет очень странный день.— Я так давно этого жду! Вернуться сюда и благодаря вашему расследованию наконец рассказать правду…Ноэми бросила на кровать чистые простыни и толстое одеяло.— Знаешь, ты могла бы рассказать мне все сейчас.— Я не доверяю полиции, хотя мне очень хочется думать, что вы говорите искренне. Просто вы всего лишь звено, и если даже лично вы — звено честное, то остальная часть цепи прогнила. Разговаривая с прокурором, я могу не опасаться испорченного телефона. Ничего из того, что я скажу, не будет изменено, искажено, урезано или скрыто.После двадцати пяти лет игры в прятки девушка стала непримиримой противницей полиции, и даже Шастен могла понять ее:— Ну, устраивайся. Ванная рядом. Мы откроем бутылочку вина и будем ждать тебя в гостиной. Придешь?— Провести вечер с полицейскими! В доме полицейского! Два месяца назад я не поставила бы на такой вариант, — усмехнулась Эльза.— Двенадцать часов назад я не поставила бы на тебя, — возразила Ноэми.Она уже собиралась выйти из комнаты, когда молодая беглянка задала ей последний вопрос:— А как мадам Сольнье?— В ее воображении ты никогда не уходила, — заверила ее Шастен. — Она по-прежнему считает, что вы живете вместе.— Мне хотелось бы повидать ее.— Если ты полагаешь, что для нее это хорошо… Решишь завтра. Но всему свое время.Ноэми осторожно прикрыла за собой дверь и, прежде чем вернуться к Юго, зашла в свою спальню. Не включая свет, она направилась к шкафу, где находился ее кофр, и открыла его. Потом провела пальцами по холодному металлу пистолета и прошептала ему, как старому, слишком давно покинутому другу:— Прекрасный вечер, чтобы воссоединиться, как ты думаешь?Ноэми налила себе вина и подставила спину только-только разгоравшемуся в камине робкому огоньку.— Вот я вижу ее, а поверить мне все равно еще трудно.Юго молчал. Просто так или он чем-то раздосадован?— Дуешься? — спросила она его.— Нет, конечно же нет. Просто немного озадачен. Сперва ты изображаешь флика под прикрытием, скрывая от команды, что происходит на передовой линии расследования. А потом выкладываешь всей деревне, что обнаружила Эльзу Сольнье в Испании. В этом нет смысла.— Я думаю, в конторе мои парни тоже ничего не поняли, когда Роз сообщил им о нашей иберийской вылазке. Но это исключительно потому, что мне следует сменить методику. Почти никто из полицейских не работал над висяками. Отсутствуют какие-то особые способы, потому что не осталось ни доказательств, ни улик. Приходится представлять, предполагать, приводить в порядок, а потом разрушать всю конструкцию, чтобы собрать по-другому, но непременно заслуживающим доверия способом. Мне необходимо получить подлинную историю, а Эльза может рассказать только малую ее часть. Если отец Эльзы невиновен, она может сообщить нам, как и почему ему пришлось бежать из Авалона. Однако это не объясняет смерти Сирила и Алекса, выстрелов в старшего Валанта, поджога его фермы, обнаруженного в лишней могиле африканца и таинственной тачки, которая отправила меня пересчитывать цветочки в овраге. Добавь к этому, что поиски Казановы поставили нас еще перед одним вопросом.— Я что, должен догадаться или сама скажешь?— На стеле ее отца выбита фальшивая фамилия: Шапиро. Камень надо было заказать, а в этом помогли священник и смотритель кладбища.— Пока понимаю.— Продолжая эту мысль: кто заказал стелу и надгробный камень с фальшивым именем Полины Дестрель, когда тело нашего неведомого африканца было брошено в яму на авалонском кладбище?Юго принял удар, как если бы этот простой вопрос изменил все вокруг него.— Ты думаешь про Кастерана? — наконец предположил он.— Про него или его преемника на посту смотрителя. Пока еще в любом случае рановато вздергивать их на дыбу. Оркестр, даже состоящий из самых блестящих виртуозов, не сыграет без дирижера, сперва надо задать им темп.— И ты полагаешь, что, сообщив всем о существовании Эльзы, ты получишь реакцию?— Именно так! Того, кто замешан в этом деле, ее возвращение должно привести в дикий ужас. Я надеюсь на смятение, необдуманные поступки, реакцию испуга, подозрительное поведение. Сегодня вечером и завтра деревня придет в движение, засуетится. Фигуры запляшут на шахматной доске, и нам останется только проявить бдительность.— Короче, ты пытаешься создать новые доказательства?— На самом деле у меня нет выбора.Он подошел к ней, чтобы погреться у огня, обнял ее за плечи, провел ладонью по спине, и его рука замерла, коснувшись металла.— У тебя под свитером пистолет, это меня тревожит.— Признаюсь, мы с ним только что возобновили знакомство, но я не верю в прямое столкновение. Никто сюда не придет. Если какая-то каша и заварится, то в Авалоне. Их враг — не я.— Тогда к чему такая предосторожность?— Потому что я уже несколько недель думаю о том, как задержать преступника, поместить в камеру предварительного заключения, отправить в тюрьму и вернуться домой, чтобы дожидаться там своей медали. Только вот все всегда происходит совсем не так, как мы себе представляем.Пикассо прижался к еще теплому двигателю «форда». Через пару часов он пойдет скулить под дверью хозяйки, которая не станет сопротивляться и вскоре впустит его.Метрах в двадцати от машины, на заднем фасаде дома, была открыта дверь, ведущая в подвал и котельную. Какой-то появившийся оттуда силуэт осторожно закрыл ее и как можно незаметнее удалился.Они прикончили бутылку, огонь тихо погас, а они не стали больше подкармливать его. Эльза пожелала им спокойной ночи, хотя можно было побиться об заклад, что она глаз не сомкнет, неспособная унять волнение накануне разоблачений, которые ей предстоит бросить всем в лицо.Юго убрал со стола остатки еды и стал спускаться по лестнице в кухню, но, почувствовав легкое головокружение, был вынужден на мгновение ухватиться за перила. Он объяснил себе эту дурноту почти двенадцатью часами сидения в машине и бутылочкой более крепкого, чем предполагалось, марсийяка, и быстро оправился. Однако, поставив посуду в раковину, Юго снова едва не потерял равновесие и уронил бокал, который упал на пол и разбился. Странный звук, как ему показалось, отразился от стен и все не прекращался. Он наклонился, чтобы собрать наиболее крупные осколки, и вдруг поспешно схватил помойное ведро. Его вырвало. Приступ мучительной икоты — и он остался сидеть на полу с широко раскрытыми глазами, неспособный шевельнуться.«Ноэми!» — прежде всего подумал он.В ванной комнате Ноэми разбирала туалетные принадлежности, которые прихватила на случай ночевки в Испании. Позади себя, возле душа, она услышала шум и обернулась. За занавеской появилась какая-то тень. Ноэми резко отдернула ее, так что на рейке застучали кольца, и обнаружила плавающий в отвратительной жиже скелет. От жестокого головокружения ей показалось, что пол валится на нее, и она оказалась лицом на кафельной плитке, мельчайшие детали которой различала теперь, словно под микроскопом. Она услышала, как этажом ниже, в кухне, разбился бокал. Юго!Ноэми сжала руку в кулак и крепко уперлась им в пол. Потом проделала то же самое со второй рукой и поднялась на ноги с таким трудом, будто выбиралась из зыбучих песков. Она еще много раз падала, а вокруг нее рушились стены. Добравшись наконец до широкого застекленного проема в гостиной, она разглядела омерзительное, уродливое чудовище, которое с завываниями скакало туда-сюда. Ноэми сделала еще шаг и рухнула.Снаружи оглушительно лаял обезумевший от страха Пикассо. Увидев, что Ноэми упала, он завыл по-волчьи. Затем отступил, разбежался и с размаху налетел на двойное остекление, которое не дрогнуло. Отброшенный на землю, оглушенный, он снова кинулся на стеклянную стену и при второй неудачной попытке разбил себе морду. В крови, с израненным боком, он бросился бежать и, хромая, исчез во тьме.Юго нашел в себе силы проползти по полу и, ступенька за ступенькой, вскарабкался по лестнице, чтобы отыскать Ноэми. Та была в сознании, только неподвижна. Без сил, лишившись чувств, он тяжело свалился рядом с ней. Увидев, что Юго в столь плохом состоянии, Шастен вышла из оцепенения. Она провела тяжелой, будто свинец, ладонью вдоль своего бедра, достала оружие и взмолилась, чтобы ее руки не дрогнули. Ствол не отклонился от цели ни на миллиметр, и она дважды выстрелила. Первая пуля пробила стеклянную стену насквозь, оставив в ней лишь крошечную дырочку. От второго выстрела все стекло пошло мелкими трещинами и распалось на три части, но двойное остекление по-прежнему хорошо держалось. Ноэми попыталась снова нажать на спусковой крючок, но оружие выскользнуло у нее из рук и оказалось на полу. Авалон сохранит свою тайну, Ноэми в последний раз взглянула на Юго.А потом стеклянная стена взорвалась тысячами осколков.Две сильные руки подняли ее, она ощутила, что ее вынесли на свежий воздух, и с облегчением вздохнула. Со спины Ноэми увидела человека, который, обернув лицо платком, возвратился в дом и подхватил тело Юго. Когда мужчина положил его рядом с ней, Ноэми узнала Видаля, своего соседа-легионера. Благодарный Пикассо скакал вокруг бывшего мучителя.— Эльза… — удалось ей прошептать.Видаль снова вошел в дом, спустя несколько секунд воротился, словно персонаж театра теней, с телом девушки на плечах и бережно уложил ее на траву. Бездыханную.Несколько раз глубоко вдохнув, Юго пришел в себя. Ему с трудом удалось добраться до Ноэми, которая ползла к безжизненному телу Эльзы. Эльзы со всеми ее тайнами.— Это отравление, — еле ворочая языком, произнес Юго.Ноэми сунула руку в карман, чтобы достать мобильник, и, несмотря на помутившееся зрение, набрала номер пожарных. Даже обыкновенная подсветка треснувшего телефонного экрана обожгла ей глаза.— Это воздух в доме, — продолжал Юго. — И если это отравление, то он продолжает действовать. Они ни за что не успеют.Юго обернулся к Видалю и указал ему на гараж:— Моя машина. Баллон чистого кислорода.Тот побежал и вернулся со всеми баллонами, которые обнаружил в багажнике «форда». В его могучих руках они казались не тяжелее былинки. Легионер разложил их перед Юго, который оттолкнул предназначенные для погружения баллоны со сжатым воздухом и схватил наполненный чистым кислородом, что был припасен для неотложных случаев при кессонной болезни. Он вставил загубник в рот Эльзе, и та, вдох за вдохом, потихоньку пришла в себя. Когда она открыла глаза, загубник стал переходить от одного к другому: Ноэми, Юго, Эльза. В ожидании помощи.Мигалки сначала осветили лесную чащу, потом наконец появились на дороге к дому у озера. Ноэми поискала глазами вокруг, но Видаль уже исчез. Пикассо хвостом взбивал воздух, и она вырвала толстый пучок травы, чтобы вытереть его морду, из которой еще сочилась кровь.— И тебе, мой чудесный, тоже помогут.Он уткнулся мокрым носом в шею хозяйки и положил лапу ей на живот, как если бы все еще хотел защитить ее.— Даже не вздумай, грязнуля, — сказала она, нежно отталкивая пса.В тот вечер, чтобы спасти им жизнь, понадобился совершенно покалеченный пес, мизантроп с тяжелой рукой и чистый кислород водолаза.Глава 58Вскоре после двух часов ночи дежурный врач отделения неотложной помощи больницы Деказвиля просматривал истории болезни вновь поступивших и в одном из троих узнал знакомую пациентку:— Ноэми Шастен? Да она что, издевается надо мной?Он стремительно промчался по ведущему к палатам длинному коридору, постучал в дверь и вошел, не дожидаясь ответа.— Судя по тому, что я вижу, деревня подходит не всем. Вы ведь не любите жизнь, верно? Машины у вас больше нет, так вы совершаете коллективное самоубийство угарным газом?Пооткрывав все окна и двери, пожарные спустились в подвал и обнаружили множественные повреждения котла. Достаточно серьезные, чтобы большая часть ядовитых продуктов сгорания, бесцветных, не имеющих запаха, устремилась в дом.— И это опять не авария, док!— Ну, как скажете… Но мне все труднее верить вам.Он перелистал страницы истории болезни и составил по ним список симптомов отравления.— Тошнота? Головокружение? Галлюцинации?— Можете отметить все три, — подтвердил Юго.— Кому принадлежит идея с чистым кислородом?— Мне.— Отлично сработано. Он ускорил отделение монооксида углерода от гемоглобина. Вы как-то связаны с медициной?— Нет, просто полицейский водолаз. Так что немного разбираюсь в отравлении крови.— Хорошая реакция. Но ведь вас в этой истории было трое?— Мадемуазель Сольнье в соседней палате, — уточнила Ноэми.Подождав несколько минут, чтобы не помешать медицинскому осмотру, Шастен решилась заглянуть к Эльзе.— Пожарные сказали мне об отравлении воздуха. Нас что, попытались убить или мне приснилось? — встретила ее вопросом молодая женщина.— Со мной, к сожалению, это уже не в первый раз, — призналась Ноэми. — А если быть честной, то третий меньше чем за четыре месяца.— Хороший ритм. Браво.— И две последние попытки были сделаны, чтобы заставить меня прекратить это расследование. Ну как, это годится тебе в качестве доказательства моей искренности?— Тебе, наверное, пришлось нелегко. Прости. Я очень вам благодарна.— Да я-то что. Какое-нибудь лакомство моему псу — и мы квиты.Для большей задушевности Шастен закрыла дверь и присела на кровать:— Послушай, Эльза, сейчас половина третьего ночи. Мне невмоготу дожидаться утра и поездки к прокурору суда высшей инстанции, чтобы узнать историю твоего отца. Сейчас вся деревня в курсе твоего возвращения, так что я должна прислушиваться к малейшей вибрации. Ход событий в любой момент может ускориться, а я не знаю мелодии и не смогу отличить фальшивой ноты. Ты меня понимаешь?Льющийся с потолка холодный белый свет придавал помещению отвратительное сходство с операционным блоком или комнатой для допросов. Ноэми включила лампу у изголовья, погасив неоновый светильник, и палата приобрела более располагающий к признаниям вид.После секундного колебания — а возможно, Эльза просто раздумывала, с чего начать, — та приступила к рассказу о четверти века мистификации.— Мне бы хотелось заявить, что на самом деле мой отец — ангел, — сказала она, — но это означало бы начать с обмана. Мои родители были двадцатилетними детьми, когда появилась я. Меня не хотели, но сохранили. У обоих была тяжелая наркотическая зависимость, и отец принялся грабить мелкие лавки, чтобы каждый день иметь немного денег. Его задерживали, но стоило ему оказаться на свободе, как он снова брался за старое, пока вконец не рассердил правосудие. Судья недолго колебался между заключенным папочкой-налетчиком и мамочкой-наркоманкой, и их обоих лишили родительских прав. Меня, трехлетнюю, поместили в приемную семью Сольнье в Авалоне, подальше от Парижа.— И как же отец напал на твой след?— Увидел по телевизору, когда мне было лет семь. В репортаже о начале строительства плотины. Мы с классом каждый месяц ходили туда на экскурсию, чтобы смотреть, как продвигается проект. Один журналист воспользовался нашим приходом, чтобы оживить свой сюжет, и задал нам пару вопросов. Вот тут-то я появилась на экране, и отец меня узнал. Выйдя из заключения в девяносто первом году, он приехал в наш регион в поисках работы, и его взяли на самое крупное сельскохозяйственное предприятие. К Пьеру Валанту.— Как сезонного рабочего, если верить расследованию.— Ага, в первый год. Потом на постоянную работу, неофициально, с черной зарплатой и койкой в пристройке на ферме. Это всех устраивало. Однажды Валант застал отца, когда тот слишком уж пристально рассматривал школьный двор и играющих там детей. Отец отказался объясняться, а Валант вспомнил, что маловато знает о своем странном работнике, и решил покопаться в его вещах. И в них обнаружил мою фотографию. Прежде чем вызывать полицию, Валант, который к тому же опасался, что может накликать на себя инспекцию по труду, предъявил найденную фотографию моему отцу и потребовал разъяснений. Отец поведал ему свою историю. Рассказал об уголовном прошлом. О запрете не только видеться с дочерью, но даже к ней приближаться. Долгое время он издали смотрел, как я расту, и этого ему было достаточно. Потом в результате нелепой случайности мой приемный отец умер, и он отважился заговорить со мной. Я не стану описывать вам, с какой радостью встретила девятилетняя девчонка возвращение родного отца и как нам удавалось ежедневно встречаться тайком сразу после ужина, чтобы рассказать друг другу, как прошел день. Мадам Сольнье думала, что я провожу время с Алексом и Сирилом, она так ничего и не узнала. Это были девяностые годы, мы жили в сельской местности, подростки до наступления темноты успевали нанести свои «четыреста ударов»[158], это никого не шокировало. А вот что касается нашего общения с отцом, тут Валант не упустил даже мельчайшей подробности. Они на какое-то время даже как-то сблизились.— Сблизились? — удивилась Шастен. — А вот Пьер Валант совсем по-другому говорил об этом во время допросов.— Ну, в этом-то я не сомневаюсь. А на самом деле отца нередко приглашали к ним на ужин. Но однажды, уже ближе к вечеру, страшно перепуганный Валант ворвался в пристройку к моему отцу, чтобы сказать, что на ферму вот-вот явятся флики, что они вычислили его, Фортена, утверждал, что теперь его арестуют за то, что он общается со мной, что нас видела Маргарита Сольнье, которая и донесла в полицию, что ему придется вернуться в тюрьму, что он никогда больше меня не увидит, что ему надо поскорей бежать и он, Валант, ему поможет.Ноэми прервала этот шквал несколько надуманных и дешевых угроз:— Бывает, работодателя действительно предупреждают о задержании, но только в исключительных случаях. По крайней мере, официальных рекомендаций нет. И твоему отцу это не показалось подозрительным?— Вы анализируете ситуацию с точки зрения полицейского. И бесстрастно. Конечно, сейчас-то я понимаю, что Валанту вообще никто не звонил. Однако надо воспринимать эту историю глазами отца, который только что обрел дочь, а теперь рисковал быть разлученным с ней и вновь оказаться в тюрьме. А я, разумеется, очень разозлилась на Маргариту за то, что та нас выдала, так что во время вечерней встречи согласилась бежать с ним, в чем была. Валант разрешил нам взять один из пикапов, и мы без оглядки бросились вон из Авалона. При мысли, что я покидаю Алекса, у меня сердце разрывалось на части, вот только папа все равно был важнее. Но утром, когда мы прибыли в Париж, нас будто холодным душем окатило.— Ловушка?— Именно. По радио и телевидению только о нас и говорили. То есть главным образом про Фортена. Про того монстра, который похитил троих деревенских детишек в департаменте Аверон. По телевидению непрестанно показывали фотографии Алекса, Сирила и меня, а Фортен стал врагом номер один. Так что нам пришлось покинуть Францию; старый знакомый отца согласился забрать пикап Валанта, чтобы спалить машину где-нибудь на востоке, а мы в то время бежали на юг, в Испанию.Встраивание новых частей пазла и перераспределение информации почти болезненно отдавалось в мозгу Ноэми. Получалось, что, солгав о полицейском рейде, Валант спровоцировал бегство Фортена с Эльзой именно в день убийства Алекса и Сирила. И таким образом, Фортен становился Людоедом из Мальбуша. Но если Валанту требовалось создать фальшивого виновника, значит так или иначе он сам был замешан в этом деле. Могло ли это объяснить поджог его сарая и стрельбу по ферме?Погрузившись в размышления, Ноэми вздрогнула, когда Юго рывком распахнул дверь, держа на ладони ее разбитый мобильник:— Это Валант!— Откуда ты знаешь? — удивилась Шастен.— У тебя звонит телефон, это Валант, Ромен Валант, твой заместитель. Он у отца. В него только что стреляли.— В кого, твою мать? В моего флика или в мэра?— В мэра.— А ты знаешь, кто стрелял?— Брюно Дорен, если я правильно понял. Они все на ферме. Ситуация под контролем, они просят тебя присоединиться. Буске уже выехал за тобой. Ты была права, дело сдвинулось с места!Ноэми резко вскочила.— Оставайся с ней, — сказала она, указав на Эльзу. — И ни на секунду не спускай с нее глаз.— Ты серьезно? — возразил Юго. — Это с тебя я не должен спускать глаз!— Начинается развязка, я чувствую. Клянусь, что больше ничем не рискую. А слова Эльзы имеют огромную важность. Она должна дойти до прокурора, иначе все расследование ни к чему. Умоляю тебя, поверь мне.И она поцеловала его в губы.Во время этого поцелуя Юго обхватил ее лицо ладонями, и на этот раз Ноэми нежно накрыла их своими.Глава 59Авалон. Ферма Пьера Валанта. 4 часа утраМчась со скоростью больше ста километров в час по извилистым сельским дорогам, Буске попытался понять ускользающий от него смысл происходящего:— Какого черта вы снова делаете в больнице, капитан?— Потом объясню, если ты и правда хочешь.Почти оскорбленный, Буске все же согласился не задавать лишних вопросов.— Ты сердишься или просто сосредоточен? — спросила Ноэми.— Знаете, сердиться на вас довольно сложно. Вы посылаете водолазов на дно озера, потом велите осушить его, потом вам удается обнаружить на авалонском кладбище новый труп, а в конце еще и устраиваете фейерверк: находите в Испании Эльзу. Я смиряюсь, потому что в жизни не видал такого флика, как вы, и потому что думаю, вы знаете, что делаете.— Надеюсь, — ответила она, наполовину убежденная.— А я пока довольствуюсь этим.Подняв облако пыли, Буске резко затормозил во дворе напротив фермы Валанта, освещенной только его фарами. Все выбитые восьмимиллиметровыми пулями окна теперь были затянуты полиэтиленом.— Вы вооружены? — спросил Буске, направляясь к входной двери.— Нет. Мой пистолет остался в доме у озера. В любом случае если дело дойдет до оружия, значит я плохо справилась.Она толкнула дверь и оказалась в вестибюле у подножия идущей полукругом лестницы. Тут еще виднелись следы потасовки. На полу валялись грязные сапоги и теплые куртки, из опрокинутого, словно выпотрошенного комода вывалилось содержимое: пожелтевшие фотографии, письма и счета.— Наверх, капитан! — услышала она голос Ромена.Добравшись до последнего этажа, Ноэми окинула взглядом сцену действия. Гостиная Пьера Валанта свидетельствовала о его одиночестве. Низкий столик перед старым телевизором в углу говорил о долгих однообразных вечерах. Пьер Валант, держась окровавленными руками за ногу, сидел в центре комнаты, возле письменного стола, заваленного грудой папок с лежащими на них очками с подклеенной скотчем сломанной дужкой. У него за спиной с ружьем в руке стоял Брюно Дорен и целился мэру в затылок. В метре от них находился Ромен, которому явно пришлось расстаться с пистолетом, который теперь валялся у его ног. С крепко сжатыми кулаками, с побагровевшим от гнева лицом, он только и ждал момента, когда Брюно отвлечется или ослабит внимание, чтобы вновь завладеть своим оружием и освободить отца. Подавленный Серж Дорен сидел в потертом кресле с широкими подлокотниками как зритель, вперив взгляд в пустоту и даже не пытаясь удержать сына.Первый же вопрос Шастен вывел всех из неустойчивого равновесия:— Брюно, ты держишь удар?Старший Валант с простреленной ногой ошеломленно взглянул на нее. На мгновение ствол ружья опустился, но Брюно тотчас угрожающе нацелил его в то же место:— Он издевается над нами! Вот уже двадцать пять лет, как он издевается над нами!— Знаю. Эльза мне все рассказала.— Эльза тоже должна быть мертва, — прокричал он со слезами на глазах. — Почему она жива? Почему, твою мать?— Потому что Валант дал ей возможность уехать с Фортеном. С ее отцом.Новость парализовала всех. Шастен следовало воспользоваться этим кратким мигом, чтобы молодой человек не совершил непоправимого. Другого шанса у нее не будет, все должно сложиться именно сейчас, хотя элементов по-прежнему недоставало.— Дети не были похищены Фортеном, — сообщила она. — Он уехал вдвоем с Эльзой по просьбе Валанта, как раз в день предполагаемого исчезновения Алекса и Сирила.Сбитые с толку, Буске и Ромен переглянулись. Они были так ошеломлены, что им только и оставалось, что позволить действовать своему капитану.— Я к вам обращаюсь, господин мэр. К чему было выдумывать всю эту полицейскую операцию, чтобы заставить Фортена бежать? К чему было объявлять Фортена сезонным рабочим, если он два года скрывался у вас? К чему было позволять ему бежать с Эльзой, а потом заставлять нас искать их, перекапывать весь Авалон и погружаться на дно?Валант молчал, и тогда ствол ружья с размаху опустился ему на голову. Потекла струйка крови и запачкала воротник его рубашки.— Говори или сдохнешь! — рявкнул Брюно.Мэр поднял глаза на сына, словно заранее моля о прощении. О боли в ноге он уже почти не думал.— Я сделал это ради Авалона, — сдался он, не в силах ответить на все обвинения Ноэми. — Я сделал это ради всех нас. Чтобы спасти плотину. Чтобы спасти то, что позволило деревне не умереть в течение следующих десяти лет. Ребятишки не были ни убиты, ни похищены. Они нашли проход через снятую часть заграждения. Добрались до шахт, устроенных в основании фундамента, и упали в яму глубиной двадцать метров.Один на голову, вспомнила Ноэми, и это спровоцировало скручивание позвоночника. Другой на спину, при падении сломав и раздробив всю заднюю часть грудной клетки. Так что нет разных причин смерти, как предположил судмедэксперт, а просто два разных падения.— Кто-то из рабочих сообщил начальнику строительства, и тот оказался перед выбором, — продолжал Валант. — То ли вызывать полицию, то ли меня, мэра. Я так бился за этот проект, он прекрасно знал, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы избежать любых последствий.— Скрыть несчастный случай только ради стройки?— Только ради стройки? Да вы ничего не понимаете! Смерти двоих ребятишек достаточно для того, чтобы все застопорилось на время расследования. Потеря миллионов из-за задержки строительства. Все оборудование и сотни рабочих — все остановлено. Еще миллионы ущерба и потери прибыли. Ответственность «Global Water Energy» за отсутствие безопасности на объекте. Весь проект ставится под угрозу! Авалон мог лишиться школы, почтовое отделение уже за год до того позакрывало окошки, нас душила безработица, деревня теряла население — это было недопустимо. В тот момент лучшим способом мне представлялось сделать идеальным подозреваемым Фортена, позволив ему бежать вместе с его криминальным прошлым.Ноэми передвинула фигуры на шахматной доске так, чтобы направить Валанта туда, куда ей требовалось, все крепче запирая его в логической последовательности минувших событий.— Так что у вас на руках оказались два детских трупа, которые должны были исчезнуть.— Да, и действовать надо было быстро, до рассвета, пока не возобновятся строительные работы.— Поганый вечер, Пьер, — согласилась Шастен. — Почему вы выбрали общинный дом Авалона?— Перемещение общественных учреждений уже началось, но закрыт был только общинный дом, а оставшееся там старье ни для кого не имело никакой ценности. Никто бы туда не возвратился, а уж тем более в угольный подвал. Я сходил к себе в сарай за двумя пластмассовыми бочками, мы подтянули тела и подняли их.— Кто «мы»? — спросила Шастен.— Начальник строительства и я, — уточнил Пьер Валант. И в свинцовом молчании, которым были встречены его слова, продолжал: — А потом я сходил в общинный дом и спрятал детей там. Они были мертвы, мы уже ничего не могли поделать. Стала ли известна правда или нет, это ничего не изменило бы в скорби родителей, но эта правда поставила бы под угрозу будущее всей деревни.Серж Дорен выпрямился в кресле, в его усталых глазах тлела ненависть:— Тогда зачем было говорить мне, что они похоронены под стройкой?— Потому что все пошло не так, как было задумано.Притаившись, словно зверь, выжидающий удобного момента, чтобы наброситься, Ноэми сосредоточенно вслушивалась в каждое слово, внимательно следила за каждым жестом. И вонзила свои когти в Дорена:— Так, значит, Валант заверил вас, что дети случайно погибли на стройке и там остались? Но спустя двадцать пять лет, когда ваш сын Алекс был обнаружен на поверхности озера за много сотен метров оттуда, вы поняли, что что-то не так. За этим последовала ваша перепалка на кладбище. Но подобная логика не работает. Почему сразу не пойти и не рассказать полиции? Вы же не сделали ничего плохого, выдать Пьера Валанта проще всего. Разве что в этом деле вам тоже есть в чем себя упрекнуть? Есть что-то, что мешало встрече с представителями власти? Как бы то ни было, вы все же отреагировали. На следующий день после похорон Алекса сарай Пьера Валанта был подожжен, а в него стреляли из восьмимиллиметрового оружия, вероятно из мести. Я могла бы взять ружье, приставленное к затылку Валанта, чтобы отдать его на экспертизу в баллистическую лабораторию. Кстати, прежде я именно так бы и поступила. Но мне и без этого известно, что из него в тот вечер вы уже стреляли на ферме. И что оно заряжено восьмимиллиметровыми пулями.— Мой отец ничего не сделал, — перебил ее Брюно, не отводя ствол от затылка мэра. — Это я решил заставить Валанта заплатить за его ложь. Это я поджег сарай, я обстрелял дом.Тут Ноэми вытащила из рукава один из главных козырей:— Только вот имеется информация, которую я сохранила для себя. Баллистическая лаборатория определила, что пуля, обнаруженная в подголовнике автомобиля Пьера Валанта, имеет такие же царапины, как и та, что была найдена в черепе нашего африканского незнакомца. Брюно, вам тогда было всего восемь лет. Из чего я делаю вывод, что на другом конце ствола находился ваш отец.Теперь Ноэми обратилась к Сержу Дорену:— Значит, тогда вечером, узнав, что ваш ребенок упал в дыру глубиной двадцать метров, вы убиваете того человека? Как-то нелогично. За это вы пойдете в тюрьму, но на год укоротите себе срок, если расскажете, как вы стали убийцей. А главное, по чьей вине?Слова «тюрьма» и «убийца» задели Сержа Дорена больнее, чем две пули в живот. Он поднялся с места, вперив разгневанный взгляд в Валанта, который никак не реагировал, как будто уже приготовился к казни.— Валант никогда не говорил мне о несчастном случае. В тот вечер он сообщил мне об убийстве. Мы с женой почти всю ночь искали Алекса: в лесу, в полях, везде, где он любил играть. Ко мне зашел Пьер и сказал, что моего сына убил один из рабочих и он знает, где его найти, что его предупредил начальник строительства, который сомневается, стоит ли вызывать полицию. Но что такое полиция для отца, когда ему сообщают, что его ребенок мертв? Я взял ружье, сел в машину, и мы поехали туда, к строительным баракам. Валант показал мне запертого в одном из них африканца. Когда мы вошли, тот уже был напуган, в глазах стояли слезы. Я словно обезумел. Бросился на него, принялся бить, спрашивал, где мой сын, но он постоянно твердил одно и то же: «Моя есть Секу». Он все повторял эту фразу, а я все бил его с неистовой яростью.Секу. Бедолага, который обнаружил детей в шахте и сообщил начальнику строительства. Бедолага, который стал неудобным свидетелем, а значит, тем, кого надо убрать. Секу. Неизвестный с кладбища наконец-то вновь обрел свое имя.— И вам оказалось достаточно слов Пьера Валанта, чтобы поверить, что этот человек убил вашего сына? — удивилась Шастен.— Разумеется, нет. Вот что Валант нашел у него в шкафчике.Серж Дорен порылся в кармане брюк и швырнул на стол тяжелый серебряный браслет с именем Алекса. Цепочку.— Когда он мне его показал, я сделался сам не свой. Во мне не осталось места ни для чего, кроме ненависти. Этот человек должен был принять смерть, за Алекса, и от моей руки. Мы отошли подальше от барачного поселка, я приставил ствол к его голове, но не мог нажать на спусковой крючок. Сперва я хотел увидеть сына. И тут заговорил Пьер. Он сказал мне: «Этот черный — убийца. Он получит ровно то, что заслужил. Одному богу известно, что он заставил их вынести, прежде чем убил». Я представил себе своего ребенка в его власти. Взглянул на цепочку сына. И выстрелил.Шастен мысленно увидела стену своего кабинета и фотографию висящей на балке в сарае мадам Жанны Дорен со всеми украшениями и цепочкой.— Как она оказалась у вас, мсье Валант?— Вероятно, она сорвалась с руки мальчика во время перевозки тела. Я обнаружил ее на ковровом покрытии своего пикапа. Дети были уже в бочках, в подвале, и мне не захотелось туда возвращаться. Так что я ее сохранил. И вытащил на свет божий в подходящий момент, чтобы обвинить африканца.— А как же она потом оказалась на запястье вашей жены, мсье Дорен?— Узнав о похищении детей, Жюльетта Кастеран и Маргарита Сольнье совсем обезумели. А Сольнье так и вовсе спятила. Моя жена последовала той же дорожкой, но я совсем не хотел для нее такого. Я хотел, чтобы она знала и постаралась жить с этим знанием, а не проводила каждую секунду возле телефона, словно он был ее связью с жизнью. И вот спустя несколько недель я ей все рассказал. И отдал ей браслет Алекса, чтобы доказать, что говорю правду. В тот день я, сам того не понимая, накинул ей веревку на шею.— Похоже, и Брюно знает правду, потому что обстрелял ферму Валанта. Вы ему тоже все сообщили, несмотря на реакцию жены?— С ним все было по-другому. Ему пришлось расти с братом-фантомом и матерью-самоубийцей. Его подростковый возраст дался нам очень нелегко. Наркотики, жестокость и депрессии — это ведь тоже форма самоубийства, только другая. Как-то вечером, приняв для храбрости немалую дозу алкоголя, я решился рассказать ему. Я убил убийцу Алекса, теперь мстить некому. Надо жить, а не сжигать себя на медленном огне, как это делал он. После этого Брюно образумился и направил всю энергию в наше производство. Тема Алекса больше не возвращалась в наши разговоры. Страница была перевернута. Во всяком случае, мы делали вид.Ноэми поспешно перенаправила этот поток слов к той ночи на стройке. Как во время очной ставки, не следовало оставлять ни Дорену, ни Валанту времени на то, чтобы каждый мог осознать заявления другого.— Значит, Валант превращает своего неудобного свидетеля в убийцу и провоцирует вас застрелить его. Наверняка Секу мог заговорить, кому-то довериться или шантажировать «Global Water Energy». В этом есть смысл. Итак, после этого убийства у вас на руках оказывается труп, который необходимо убрать со стройки, так что и речи быть не может, чтобы в последний раз увидеть сына. Следует как можно скорее найти тайник, где никто не смог бы его обнаружить. А правда, почему бы не похоронить его тут же, на месте?— Перевозка детских тел среди ночи не грозила никаким риском, — ответил Валант. — Но в тот момент как раз занималась заря, так что у нас не было времени ни перенести африканца, ни выкопать яму.— И тогда вы решили отправиться на авалонское кладбище.— Это единственное место, которое пришло нам в голову. Леса могут спилить под корень, дома разрушить, поля вспахать, но вот кладбище… Никто никогда не тронет кладбище… Разве что при затоплении деревни, разумеется, но это вряд ли могло произойти с нами во второй раз.— Полагаю, именно в этот момент появляется Андре Кастеран? Он тоже только что потерял сына, и, чтобы он выделил вам местечко на новом кладбище, Валант преподносит ему эту же историю про «африканца-убийцу».Валант наконец поднял глаза и нашел в себе смелость встретиться взглядом с Дореном.— Нет, Андре ничего не сделал, — заверил мэр. — Мы просто воспользовались перемещением могил.На память Шастен пришли могилы Казановы, Дон Жуана, но главное — Фортена под фальшивым именем Шапиро. И прекрасно вписались в ее доказательную базу.— Невозможно, — заметила она. — Бросить тело в яму вы могли и тайно. Но ведь есть надгробный камень и стела с выгравированным на ней вымышленным именем. В этом непременно должен был участвовать смотритель кладбища мсье Кастеран. Чтобы заказать все это без свидетельства о смерти. Знаете, Кастеран трясется уже с десяти часов утра. Сорок восемь часов в камере предварительного заключения, да еще на просушке, без капли алкоголя, — и он сам расколется.Мужчины молчали, и Шастен восприняла это как достаточное признание:— Таким образом, мсье Валант, вы устранили свидетеля, а из этих ослепленных горем отцов сделали себе двух сообщников, которые ни при каких условиях, даже когда их детей обнаружили совсем не там, где они должны были находиться, не смогли бы связаться с полицией, поскольку рисковали получить обвинение в соучастии в убийстве.— Я не преступник. Все случилось под влиянием момента, я даже осмыслить этого не успел. Рефлекс сохранения жизни. Иммигрант, принесенный в жертву ради будущего моей деревни и всех тех людей, которые оказали мне доверие. В тот момент мне это показалось почти справедливым.— Судья, разумеется, оценит. Но если вам удалось убедить их в виновности этого несчастного рабочего, к чему было устраивать побег Фортена?— Я знал, что дело привлечет всеобщее внимание. Знал также, что мы наверняка наделали кучу ошибок, и, если в Авалоне начнется серьезное расследование, до нас обязательно доберутся. Так что я отдал Фортена на растерзание фликам; и они повсюду его искали, а здесь — нет.— К несчастью для вас, я начала рыскать вокруг кладбища, и это вас напугало. Достаточно сильно для того, чтобы отправить меня в кювет. Это наверняка сделал один из вас. Кастеран, Дорен или Валант. Мне плевать, кто именно, потому что придумали вы это втроем. Зато я знаю наверняка, что несколько месяцев за решеткой сведут на нет ваш хрупкий союз. Вы заговорите, станете сыпать взаимными обвинениями, перекидывать ответственность с одного на другого, как все обычно и делают.Серж Дорен впервые осмелился возразить капитану:— Вы решили разобраться с кладбищем после того, как обнаружили, что где-то имеется одна лишняя могила. И нашли африканца. В наших интересах было просто ненадолго поставить расследование на паузу, чтобы мы успели выкопать тело. Я воспользовался своим пикапом. Я взялся сделать это. Но все оказалось ни к чему, потому что вы обеспечили охрану кладбища.— Вы могли бы догадаться, что я не оставлю объект без наблюдения.— Мы не профи. Мы отреагировали, как сумели, по-быстрому. Но клянусь вам, мы не хотели вас убить.— Однако при падении с высоты ста тринадцати метров риск все же был. Но мне нравится думать, что я стала бессмертной. Особенно после прошлого вечера и второй попытки убийства.Растерянные Буске и Ромен с удивлением переглянулись, как будто каждый из них старался догадаться, что известно другому.— Поэтому я и ездил за вами в больницу? — спросил Буске.— Так точно. Отравление угарным газом в доме у озера. И тут я прихожу к самому простому выводу, мсье Валант. Если вы оказались способны скрыть несчастный случай ради успешного хода строительства гидроэлектростанции, если вы оказались способны убить невиновного просто за то, что он увидел мертвых детей в шахте фундамента, если вы оказались способны обвинить Фортена и заставить его всю жизнь скрываться ради того, чтобы увести расследование из Авалона, то я вполне допускаю, что для вас не составило большой проблемы вернуться в свой дом и испортить собственный котел ради того, чтобы Эльза Сольнье не смогла дойти до прокурора.Раздавленный двадцатью пятью годами жизни во лжи и тайнах, Валант снова опустил глаза.— Брюно, — обратилась Ноэми к молодому человеку, — теперь тебе известна вся правда и перед тобой открыты два пути. Первый приведет тебя к тому, что ты пустишь пулю в голову Валанта, и я обещаю, что не стану слишком сердиться…Ошеломленного всем услышанным, Ромена охватил страх. Валант оказался расистом, негодяем, лжецом, убийцей, но все же это его отец.— Но затем этот путь приведет тебя к двадцати годам заключения, — продолжала Шастен, обращаясь к Брюно. — Выбрав второй, ты сейчас опустишь ружье и ответишь только за ущерб от поджога. Судья вникнет в твой случай, и ты будешь задержан всего на один день. Так что выбирай. Но выбирай быстро.Серж сделал шаг в сторону Брюно:— Мне понадобится кто-то на ферме, сынок. Не порти себе жизнь из-за нас.Брюно опустил ствол ружья. Отец осторожно вынул оружие из рук сына и передал Ноэми. Буске спокойно ухватил Сержа Дорена за запястья и надел на него наручники.— Доставь его в камеру комиссариата, — распорядилась Шастен, — разбуди Милка и мчитесь к Кастерану.Затем она обратилась к Ромену, безвольно опустившему руки и не способному ни на что реагировать:— Помоги Буске, я займусь остальным.Она наконец повернулась к мэру и помогла тому подняться:— Подъем, мы возвращаемся в больницу.Заря застала Ноэми и закованного в наручники Пьера Валанта, когда они выходили с фермы. Граница леса пока неотчетливо проступала сквозь туман, а в нескольких метрах вырисовывался остов уничтоженного огнем сарая.Вопреки распоряжениям капитана, Ромен не сел в автомобиль Буске. Он поджидал Ноэми, мрачно опершись о капот ее машины. Она спокойно усадила Пьера Валанта на заднее сиденье, захлопнула дверцу и тут только обнаружила своего заместителя:— Все получилось немного жестко…— Ага, немного, — согласился он, не разжимая стиснутых челюстей.— Ты сердишься на меня, что я разыграла все соло?— Обставить всех еще круче было бы невозможно.Если Ноэми удалось влезть в голову подозреваемых, она могла проделать то же самое и с заместителем, чьего отца только что взяла под арест. Вызывающее поведение Ромена было понятно, и она попыталась объясниться:— Ты только посмотри, сколько народу замешано, и все всё знали с самого начала. Так что можешь понять, что я всерьез призадумалась, кому доверять.При этих словах ее заместитель потерял над собой контроль и хлопнул ладонью по капоту машины:— Но мы твоя команда, черт возьми! И объединяет нас как раз доверие!Столкнувшись с такой неожиданной горячностью, Ноэми вздрогнула:— Успокойся, Ромен. Да знаю я все это. Но доверие надо заслужить, а я здесь всего семь недель.Он сделал глубокий вдох, словно хотел сбросить напряжение, и, казалось, овладел собой.— Всего-то? А у меня такое впечатление, будто с тех пор, как ты прибыла на платформу Деказвиля, прошли годы.Затем он повернулся к отцу; тот сидел на заднем сиденье с закованными запястьями и омертвелой душой — пустая телесная оболочка.— Я хотел бы присутствовать на его допросе, — попросил он.— Сожалею, но ты не сможешь. Впрочем, никто из здешних не сможет. Ты лейтенант, занимающийся этим расследованием, а он — твой отец. К тому же, как мэр, он является высшим полицейским чином Авалона. Это дело непременно будет передано в другую юрисдикцию, и, чтобы быть уверенным в полной объективности, суд воспользуется судебной полицией Тулузы.— В моей объективности? Пусть прокурор успокоится, если бы я сам мог бросить его за решетку, то сделал бы это.— Знаю. Возвращайся домой, к семье. Воспользуйся коротким затишьем, прежде чем в Авалоне разразится буря.Глава 60Прибыв в комиссариат Деказвиля, Шастен передала своего пленника Розу. Задержание мэра всколыхнет деревню сильнее, чем землетрясение, и майор не испытывал никакого удовольствия, сопровождая эдила в камеру предварительного заключения.Утомленная бессонной ночью, Ноэми осталась на крыльце и закурила. И тут же увидела внезапно появившийся автомобиль с логотипом полиции и Буске за рулем, а когда он резко затормозил практически при помощи ручника, поняла, что к сильно перегруженному списку проблем прибавилась еще одна.Первым из машины выскочил Милк и бросился к ней:— Что за подстава, капитан, мы перерыли весь дом, Кастерана нет, а его жена говорит, что в это время он наверняка еще отсыпается после попойки.— Как поступим? — спросил подошедший к ним Буске. — Запускаем поиск, привлекаем дежурные бригады?Ноэми спокойно затянулась сигаретой:— Все в курсе возвращения Эльзы. И он, разумеется, тоже. Он все свое время проводит в барах, а информация туда уже прилетела. И он подозревает, что их карточный домик вот-вот развалится.— О’кей, ну и?.. — попытался понять Милк.— Который час? — спросила Ноэми; она так устала, что у нее не хватало сил поискать свой мобильник.— Восемь утра.— Тогда дуйте в больницу, чтобы забрать Эльзу и доставить ее к прокурору. По пути, если вас не затруднит, закиньте моего друга в дом у озера. И скажите ему, что я буду там через час.— А Кастеран? — напомнил Милк.— Я о нем помню. Он подозревает, что настал его последний день, а ему надо еще кое-что сделать. Я этим займусь.* * *Ноэми толкнула тяжелые кованые ворота авалонского кладбища и пошла по центральной аллее. В десяти метрах от нее Андре Кастеран, свесив руки вдоль тела и сгорбившись, наблюдал, как двое рабочих опускают в могилу маленький гроб с телом его сына Сирила. Как бывший смотритель этого места, он, не пожелав дать хоть какие-то объяснения, попросил оказать ему эту услугу немедленно, без публики и кюре.Шастен присела на каменную ограду и, засунув руки в карманы пальто, стала ждать окончания церемонии.Поспешное погребение завершилось, и, обернувшись, Кастеран заметил полицейского. Тогда Ноэми позволила себе пойти ему навстречу. Полицейский и правонарушитель обменялись приветствиями, как старые знакомые:— Добрый день, капитан.— Добрый день, Андре.Они стояли рядом, глядя на могилу.— Вы мне обещали насчет моей жены.— Не обманывайтесь. Это дело будет очень громким. Она так или иначе узнает о смерти сына.— И меня не будет рядом, чтобы поддержать ее.— Да. Сожалею, но иначе не получится.Кастеран пожал руку молодому смотрителю кладбища и, прежде чем поблагодарить могильщиков и попрощаться, сунул купюру в карман одного из них. Спустя мгновение он и Ноэми остались наконец наедине.— Я прекрасно осознаю, что являюсь сообщником в деле африканца, хотя почти не участвовал в нем. И я также был в курсе вашей аварии. Я возражал. Пытался предупредить вас. Но когда они приняли решение, я уступил. Я не лучше их.— Я не таю на вас зла, Андре.— А должны бы.— Я вижу в вас только отца, потерявшего своего ребенка. И все.Ноэми сунула руку в карман, ощутила металлический холодок наручников и передумала.— Скажете, когда будете готовы?— Еще минуту, если позволите.— Сколько угодно.Глава 61Что до обещаний, то Ноэми давала их только Андре Кастерану. После четырехчасового допроса у прокурора Эльзу сопроводили в Авалон, и на крыльце дома мадам Сольнье она присоединилась к Шастен и майору Розу.— Вообще-то, я представляла себе встречу в более узком кругу, — огорченно произнесла Эльза, с ног до головы разглядывая незнакомого полицейского.— Тебе теперь тридцать пять лет, — заметила Ноэми. — А мадам Сольнье знает только десятилетнюю Эльзу. Сама я дважды встречалась с ней, но сейчас совсем не уверена, что она помнит, кто я такая. А вот майор Роз никогда не покидал регион, и для нее он, так же как она, остановился во времени. Так что он здесь для ее спокойствия.Прозвенел звонок, и дом ожил. Прошло не меньше двух минут между звуком колокольчика и моментом, когда мадам Сольнье открыла дверь. Как будто она по пути немного заблудилась.— Малыш Артюр!— Здравствуйте, Маргарита. Помните капитана Шастен?— Да-да, — с некоторым сомнением, подтверждавшим обратное, закивала она.— А вот еще одна молодая женщина, которую я хотел бы с вами познакомить.Он отступил в сторонку, чтобы больше не загораживать Эльзу. Призрак и Сольнье наконец оказались лицом к лицу. На губах Маргариты появилась смущенная улыбка растерянных стариков. Она сложила ладони на уровне груди и переплела пальцы, будто хотела сделать гнездышко. Ее взгляд затуманился, веки набухли слезами, хотя она толком не знала почему. Потом каким-то тоненьким голоском хозяйка предложила им войти.На сей раз приготовить кофе вызвался Артюр Роз, он мгновенно исчез в кухне за занавеской из деревянных бусин, чтобы создать некоторое уединение сидящим в гостиной женщинам.Какая-то часть сознания Маргариты прекрасно понимала, кто эта незнакомка с такими родными глазами. Но чтобы защититься, эта часть уже так давно отступила в сторонку и сдерживалась, что вторая мешала ей поверить.«Педиатр диагностировал у нее сонное апноэ. Я почти два года следила за тем, как она спит», — призналась Сольнье при последней встрече с Ноэми. Вопреки прошедшим годам и повзрослевшему виду сидящей перед ней женщины, старушка не могла не разволноваться.— Спасибо, что приняли нас, — пробормотала Эльза.Погрузившись в созерцание ее лица, пожилая дама провела по спине незнакомки рукой с узловатыми пальцами. Она дышала размеренно, спокойно, взгляд был безмятежен, как если бы долгое тревожное ожидание подошло к концу.— Надо остаться, — прошептала Маргарита. — Надо дождаться возвращения Эльзы. Вы с ней похожи, как сестры. Но она поступает как хочет. Приходит, когда ей заблагорассудится. Хотите на нее взглянуть? У меня столько ее фотографий. У меня и фотоаппарат есть, да я его что-то больше не могу найти. Очень досадно.Шквал противоречивых чувств, убеждений и сомнений. Сольнье потихоньку терялась в них и путалась в череде бессвязных фраз немного больше, чем обычно. Эльза ласково взяла ее за руку и успокоила:— Конечно, я останусь. И конечно, мне хочется посмотреть ваши фотографии. Вообще все ваши фотографии.— Ну вот и хорошо, — приподнимаясь с места, умиротворенно сказала Маргарита.В тот оказавшийся вне времени вечер старый Авалон вернулся к жизни с истрепанных страниц потертых фотоальбомов. Пересохший клей не мог удержать всех снимков, иногда они, кружась и порхая, падали на пол или на стол.— Я уверена, все мальчишки влюблены в вас, — заявила Сольнье, открывая первый альбом. — Точно как в мою Эльзу.Все детство вместе с увековеченными событиями предстало перед взглядами присутствующих. Роз тоже присел на диван рядом с Ноэми и с ощущением приятной ностальгии принял участие в этом прыжке в прошлое.Фотография смеющейся троицы: Алекс, Сирил и Эльза бегают вокруг совершенно белоснежного щенка. Ежегодные празднования Рождества, зимние свитера, один невозможнее другого, и елки, перегруженные украшениями. Алекс и Эльза, взявшись за руки, следят за плещущимися в луже утятами. Дни рождения, разноцветные торты, разодранные бумажные упаковки подарков, маленькие гости в маскарадных костюмах, готовые задувать свечи, которых с каждым годом, от страницы к странице, становится все больше.На одном снимке, в стороне от других детей, маленький ковбой с серебряной звездой шерифа. Он почему-то выглядит несчастным. На другом снимке тот же ребенок, спрятавшись в уголке фотографии, смотрит на Эльзу восхищенным взглядом: так смотрят на звезды, прекрасные, но слишком далекие, чтобы к ним прикоснуться. Ноэми узнала его и положила ладонь на страницу, чтобы Маргарита ее не переворачивала:— А этого мальчика вы помните?— Это маленький Ромен, мой печальный мальчик, — подтвердила Сольнье.Эльза Фортен с интересом склонилась к альбому.— Ромен Валант! Сын мэра, — сказала она, погружаясь в воспоминания. — Он приходил к нам всего один раз, в самом начале, потому что я пригласила весь класс.— Печальный мальчик. Я уже слышала, что вы его так называете, мадам Сольнье, — подхватила Ноэми. — Почему печальный?— Потому что любовь делает мальчиков печальными, а девочек — глупыми. Он тоже ужасно влюблен в Эльзу, — пожурила мальчика со старой фотографии мадам Сольнье, которой удавалось говорить о детях только в настоящем времени. — Она сама вам расскажет, когда вернется.— А я могу это подтвердить, — заявила Эльза. — Все называли его сынком мэра, вот как. Мой отец то, мой отец се, он постоянно бахвалился, говоря, что его отец — хозяин деревни. Помню, нам приходилось прятаться, чтобы он не таскался за нами. Не знаю, был ли он печальным, но вот чертовски странным точно. Как-то даже угрожающе странным.Испытав неприятное чувство, будто она что-то упустила, Ноэми нахмурилась:— Вы хотите сказать, что были знакомы?— Не особенно, потому что мы его избегали. Но он хотел быть в нашей компании. Если уж быть честной, думаю, мы плоховато к нему относились, но его вечные преследования нас пугали.— Простите, что сомневаюсь, но вы уверены?— Конечно, я уверена, — ответила за Эльзу Маргарита. — Он частенько поджидает ее у ворот, а едва заприметив, сразу убегает. Слишком робок, чтобы заговорить, мой Ромен. Но эти сердечки — они сами говорят за него.— Сердечко, выцарапанное на школьной стене? — не выдержала Ноэми.— И на моем доме. Но сегодня я его что-то больше не вижу. А ведь оно точно там было.— Ага, эти влюбленности меня ужасно огорчали, — подтвердила Эльза. — Но были еще и письма, рисунки и подарки. На моем подоконнике. Помню, отец даже пошел поговорить с мсье Валантом, потому что Ромен постоянно рыскал вокруг нашего дома.— Это невозможно! — почти взорвалась Ноэми. — Он вас не знает, он не раз мне это повторял.— Значит, он меня забыл, а вот я его прекрасно помню. Помню, потому что первые месяцы в Бьельсе постоянно думала про Авалон. Все осталось запечатлено в моей памяти. Ромен всегда хотел привести нас на стройку. Мой отец то, мой отец се, мой отец может нас пустить, когда я захочу, я знаю там все закоулки, это мое королевство. Так что под конец он постоянно там торчал, на этом своем строительстве, и сам себе рассказывал страшилки, чтобы испугаться.Ноэми так и осталась с открытым ртом, да и Роз тоже никак не мог поверить.— У него, бедняжки, совсем нет друзей, — объяснила Сольнье. — Он такого не заслуживает. Играет один. Печальный мальчик. Вы должны были видеть его, когда все дети ушли. Он один остался в деревне. Малыш Ромен. Он тоже ждал возвращения Эльзы.— Когда все дети ушли? — повторила Ноэми. И вдруг резко вскочила. — Когда все дети ушли!На крыльце дома Маргариты Артюр Роз, прежде размышлявший над тем, что может быть хуже, чем арест мэра одной из коммун, начинал догадываться об ответе на свой вопрос. Разъяренная и кипящая от гнева, Ноэми вцепилась в телефон.— Юго, гони в редакцию «Ла Депеш», — приказала она, — это в конце улицы Гамбетта, и спроси Сен-Шарля. Я хочу видеть все номера газеты за ноябрь — конец декабря девяносто четвертого года.— Ты тоже приедешь?— Постараюсь как можно скорее.Когда она закончила, Роз поделился своей озабоченностью:— Почему не попросить Милка или Буске?— Потому что они нужны мне для другого. Ромен Валант, как правило, дома, отправьте их для скрытого наблюдения. Расскажите им о том, что мы только что узнали, я больше не хочу держать их в стороне. А если Валант выйдет, пусть следят за ним. А мне, прежде чем говорить с ним, надо уточнить последнюю деталь. Там и встретимся, шеф.— А Эльза? Оставим ее здесь?— Нет, она мне тоже понадобится.Глава 62Юго и Сен-Шарль находились в зале заседаний газеты «Ла Депеш», перед большим столом, заваленным запрошенными выпусками.— Что мы ищем? — спросил Юго у только что примчавшейся Ноэми.— Статью про большой лагерь, сразу после пропажи детей. То есть после двадцать первого ноября.— Почему она вас интересует? — спросил журналист, не отрываясь от поисков.— Мне просто хочется кое в чем убедиться.— Вы знаете, что задолжали мне историю? — напомнил он ей.— Мы обменялись рукопожатиями, — заверила его Ноэми.Юго не слушал их, сосредоточенно перелистывая старые газеты, и вдруг его рука замерла.— «Большой лагерь. Каникулы, чтобы забыть, — громко прочел он. — Компания «Global» дарит всем детям Авалона две недели отдыха в горах. Деревня пустеет без своей молодежи».— Вот оно! — воскликнула Шастен. — Каким числом датирована статья?— Пятое декабря тысяча девятьсот девяносто четвертого года. Не знаю, что ты там ищешь, но больше тут нет ничего особенного, даже фотографии.— Знаю. Эта статья висит на стене у меня в кабинете. Мы здесь именно для того, чтобы обнаружить то, чего недостает.Потом она повернулась к Сен-Шарлю. Тот прекрасно понимал, что развязка расследования принимает неожиданный оборот и что у него билет в первый ряд.— Вы постоянно фотографируете, — сказала Шастен. — Надеюсь, ваш предшественник делал то же самое. А главное, что вы храните снимки.— Разумеется, — заверил ее журналист. — Наша газета — это память наших деревень. Мы все сдаем в архив. Не повторите дату?Сен-Шарль демонстрировал на экране компьютера фотографии. И те, что пошли в дело, и те, что были отвергнуты из-за дефицита места в номере или отсутствия интереса. Там реконструкция башни форта в Обене. Тут международный конкурс фейерверков. И наконец, общая фотография всех авалонских детей, с улыбками на лицах, в ладно сидящих на головах шапочках — перед автобусом, который сейчас увезет их на каникулы.— Рискую повториться, — пошутил Юго, — но что мы должны здесь найти?— Я ищу как раз то, чего здесь нет. Можете увеличить?— Как прикажете, — повиновался Сен-Шарль.Ноэми пошарила в кармане и выложила на стол, поверх груды развернутых газет, украденную из альбома Маргариты Сольнье фотокарточку:— Я была бы удивлена, обнаружив этого ребенка в лагере.Юго внимательно посмотрел на фотографии с празднования дня рождения:— На твоего помощника похож.— Потому что это он.Она снова, уже во второй раз внимательно изучила все лица, одно за другим.— Его нет в этой группе.Сен-Шарль восторженно, почти алчно, приподнял бровь:— То есть вы хотите сказать, что подозреваете в причастности к этому делу своего заместителя?— Вы хотели свежей сенсации? Она начинается.Глава 63Юго припарковал свой «форд» в двадцати метрах от дома Ромена Валанта таким образом, чтобы спрятаться за поворотом. Ноэми схватила зажатую между колен полицейскую рацию:— Буске, ответьте Шастен.— Буске слушает, я вас слышу четко и ясно, капитан.— Он выходил из дому?— Нет. Все спокойно.— Жена и дочь с ним?— Капитан, сегодня воскресенье. Девочка немножко поиграла на улице, потом вернулась в дом. Насчет матери никакой уверенности.— О’кей. Я пойду одна, но обещаю, что геройствовать не стану. Как только я окажусь возле двери, приближайтесь, но незаметно. Принято?— Мы вас не оставим, капитан.— Роз, ответьте Шастен, — произнесла она в рацию, сменив собеседника.— Роз слушает.— Только после моего сигнала, ясно?— Ясно.Ноэми приготовилась к последней, как она надеялась, схватке. Прежде чем она вышла из машины, Юго поцеловал ее ладони.— Оружие при тебе? — спросил он.— При мне моя команда.Она поправила наушник, перевела рацию на громкую связь, чтобы все могли ее слышать, и спокойно прошла расстояние, отделявшее ее от дома. В находящихся в засаде автомобилях, сквозь потрескивание помех, было слышно ее ровное дыхание.Она коротко позвонила, спустя несколько мгновений дверь слегка приоткрылась:— Привет, Но, я не знала, что ты придешь.Шастен пришлось опустить глаза, чтобы посмотреть на девочку:— Привет, Лили. Скажем, я пришла без предупреждения. Папа дома?Не отвечая, девочка исчезла, на бегу что есть силы крича: «Папа!» Ноэми проследила за своим дыханием. Звук шагов, спускающихся по лестнице. И на пороге появился Ромен:— Но? Все в порядке?— Я просто пришла узнать, как ты. Жена дома?— Она в ресторане «Форт», готовится к вечернему обслуживанию.— Могу себе представить, какой у тебя сегодня тяжелый день.— Я пока еще все это перевариваю, спасибо за заботу. Может, зайдешь, выпьешь кофе? Или чего покрепче?— Нет. И здесь нормально.Если Ноэми обладала чутьем, то и Валант не был лишен его, поэтому сразу почувствовал неуверенность капитана. Во-первых, это, затем наушник рации и тянущийся от него под пальто провод. Он поверх ее головы взглянул налево, направо, словно опасность могла прийти отовсюду.— Ты хочешь о чем-то поговорить со мной? — настороженно спросил он.— Я пришла предложить тебе выбор… Перед тобой открываются два пути.За сегодняшний день Ромен слышал это вступление уже второй раз.— На первом ты все мне рассказываешь, чтобы я не задавала тебе ни одного вопроса. Это ничего не изменит, но ты выйдешь из испытания с поднятой головой. На втором ты вынуждаешь меня заставлять тебя говорить.— Ты меня беспокоишь, Но. Понятия не имею, к чему ты клонишь.— Ну что же, — разочарованно ответила она. — Это не тот путь, который выбрала бы я, ну да ладно.Она пошарила в кармане пальто, вытащила оттуда две фотографии и протянула ему. Снимок со дня рождения и групповую карточку отъезжающих в лагерь.— Ты был знаком с Алексом и Сирилом. И тем более с Эльзой, в которую был безумно влюблен. Ты печальный мальчик со своими детскими влюбленностями. Ты мне солгал.Ромен мгновенно помрачнел.— Ты знал каждый закоулок стройки как свои пять пальцев. Благодаря связям отца это была твоя площадка для игр. Твое королевство, как ты это называл. Ты мне солгал.Теперь Ромен посмотрел себе через плечо, вглубь дома, словно опасался, что Лили может услышать.— Ты никогда не ездил в тот лагерь на каникулы. В течение двух недель ты оставался в деревне единственным ребенком. Ты мне снова солгал. И странным образом все проясняется.— Я рад, если ты что-то понимаешь, потому что лично я ума не приложу, что это меняет, — не испугался он.— В таком случае, если я ошибаюсь, скажи мне просто, почему ты издевался надо мной на протяжении всего расследования? Я тебя слушаю.Ромен молчал, он не знал, как объяснить.Последняя схватка, сказала себе Шастен. Последняя схватка.Опустив руку вдоль туловища, она сжала кулак, и Роз принял сигнал. Он тронул автомобиль с места, подогнал почти вплотную к дому и спокойно остановился. Дверца открылась, и из машины вышла Эльза. И осталась стоять в поле зрения Ромена, но на приличном расстоянии. Тот, потерявшись в воспоминаниях, какое-то мгновение всматривался в нее. Эльза, ее лицо, которое он никогда не забывал…Шастен воспользовалась его явным смятением:— Просто так не лгут. А три обмана должны наверняка скрывать очень тяжкую тайну. Не было никакой причины, чтобы ты не поехал в лагерь с другими ребятами. К чему оставлять тебя одного в Авалоне, когда все дети играют в снежки, силясь забыть, что в это самое время затопляют их дома и спальни? Просто потому, что десятилетний ребенок разговаривает, он делится с товарищами и с вожатыми, твой отец не мог рисковать, выпустив тебя из-под контроля. Одно неосторожное слово, и вся его хрупкая конструкция рушится. Но что такого уж опасного ты мог сказать, если только не находился на стройке во время несчастного случая? Твой отец никогда не хотел защищать ни Авалон, ни даже плотину. Он хотел защитить тебя. Потому что это ты привел Алекса и Сирила на стройку. И эта невыносимым образом связавшая вас тайна, вместо того чтобы сблизить, разлучила тебя с ним. Кстати, именно об этом он сейчас как раз рассказывает на допросе, после того как Буске показал ему такие же фотографии.Маленькая ложь и удар ниже пояса. Она впервые видела у Ромена такое лицо, прежде она его не знала. Неприятное и злое. Даже голос у него изменился: стал низким и вызывающим. Он снова взглянул на стоящую в нескольких метрах от него Эльзу.— Ты сама сказала. Это был несчастный случай. А я оказался бы ребенком, который привел к этому несчастью. Ты можешь упрекнуть отца в том, что он защитил свое дитя? Я показал им шахту. Алекс поскользнулся и, падая, ухватился за Сирила. Что у тебя есть против меня спустя двадцать пять лет? В чем ты меня обвиняешь, кроме того, что я был неосторожным мальчишкой?— Я тебя ни в чем не обвиняю. Ты сам прекрасно это делаешь. Ты знал, что Эльза не могла умереть вместе с мальчишками, потому что ее не было с вами. В продолжение всего расследования ты позволил мне искать ее и подвергаться опасности. Ты знал, что ее слово установит вину твоего отца, и после случившейся со мной аварии заподозрил, что тот готов на все, чтобы заставить ее замолчать. Даже если нам с Юго тоже придется умереть. Но ты мне ничего не сказал. Это соучастие замалчиванием. Соучастие в тройной попытке убийства. Ты получишь двадцать лет, ты никогда больше не будешь полицейским, и ноги твоей больше не будет в Авалоне. Жизнь Фортена — это все, чего ты заслуживаешь.Тут Ноэми вынула наушник и прямо на глазах своего заместителя отключила рацию. Остальное произошло между ними двумя.— Однако есть кое-что, чего мне никак не удается понять, — продолжала она. — Я не могу поверить, как ты сумел вынести все последствия того, что называешь простым несчастным случаем. Фортену пришлось уехать с Эльзой, с этой девочкой, которую ты так любил. Жанна Дорен покончила с собой в гараже. Мадам Сольнье сошла с ума. Жюльетта Кастеран сидит взаперти в своем доме, увешанном фотографиями. И ты долгие годы при всем этом присутствуешь. Затем меня дважды пытались убить, а потом еще и Эльзу. И ты, который был свидетелем этих загубленных жизней, ты так долго скрывал все эти преступления по детской неосторожности?Валант даже не моргнул, он держался прямо и горестно:— Продолжай, капитан. Ты почти у цели.— Скажи, Ромен, Алекс и Сирил правда упали? Или ты их столкнул, чтобы сохранить Эльзу для себя? Факты восходят к таким далеким временам, что утратили свое значение за давностью лет. Ты ничем не рискуешь, но я должна знать.Тогда он склонился к ее уху:— Ты уже знаешь все.Милк и Буске вышли из машины и направились к дому. Они чувствовали себя довольно глупо перед тем, кто еще до Шастен был командиром группы, так что ей пришлось их встряхнуть:— Милк, надень на него наручники.Ошеломленный мальчишка-полицейский бросил на нее вопрошающий взгляд: «Почему я?»— Пора взрослеть.Когда лейтенанта Валанта с опущенной головой и руками в наручниках за спиной эскортировали к полицейской машине, в приоткрытую дверь дома высунулась маленькая мордашка:— Что происходит, Но?— Мне очень жаль, Лили. Мне очень жаль.

ЭпилогНоэми нашла майора Роза в его кабинете, он стоял лицом к окну, в той же позе, как в тот день, когда она прибыла в комиссариат Деказвиля и они познакомились. И, как в первый раз, он заговорил с ней, не оборачиваясь:— Судебная полиция Тулузы уже в пути. Дело будет передано. Судопроизводством займутся они. А нам следует оставаться в их распоряжении, они захотят выслушать команду.— Так будет лучше для всех, — согласилась Ноэми.— Исчезнувшие из Авалона[159] стали первым серьезным расследованием в моей карьере, — задумчиво произнес он. — И станут последним. Вы, капитан, оказались настоящей осколочной бомбой. Нам понадобится новый лейтенант, чтобы заменить Ромена, и новый мэр Авалона. Но мне кажется, я слегка подустал от этой работы. Я только что отправил рапорт.— Об отставке?— Нет, — ответил он, вернувшись к рабочему столу. — Я не хочу уходить, как вор. Я должен хотя бы закончить год. Мой рапорт содержит просьбу о представлении к званию майора. Для вас. Новый майор — это все, что нужно этому комиссариату.В смущении Шастен не знала, что и ответить. Роз уловил ее замешательство:— Вы имели в виду что-то другое?— Мне надо позвонить в контору, шеф.Он поднялся и переставил городской телефон на середину стола.— Из моего кабинета вы сможете спокойно позвонить в Париж. Уступаю вам место.Прежде чем покинуть помещение, Роз положил руку ей на плечо:— Вам здесь будет хорошо, Ноэми.* * *Из секретариата сообщили, что на проводе Шастен. Глава судебной полиции не сразу поднял трубку, дав себе время вообразить предстоящий разговор. Шестой звонок показался ему правильным.— Капитан Шастен, вы на всех информационных каналах.— Я не смогла придумать ничего другого, чтобы постараться не дать Парижу забыть о себе, — пошутила она, вызвав нервный смешок собеседника.— Я говорил вам, нет? Пребывание в сельской местности вас подновило и сделало еще лучше, чем прежде. Вы должны были проводить аудит, живя припеваючи, но на месте вы расследовали дело, которое всем представлялось невозможным, а резонанс оказался таким, что вашим дружкам — деревенским полицейским теперь не грозит в ближайшем времени увидеть закрытие своего комиссариата. Мы здесь очень гордимся вами. Вы знаете, что ваше имя прозвучало в связи с повышением в чине?— Да, я слышала.— Отлично. А теперь давайте организуем ваше возвращение. Ваша группа ждет вас, и, если вы хотите избавиться от Адриэля, никаких проблем. В любом случае в ваше отсутствие он звезд с неба не хватал.— Я не отсутствовала, вы меня «сбросили».— Не будем ссориться из-за слов, капитан. Если вы полагаете, что я вас «сбросил», тогда считайте, что ваша карта выиграла.Ноэми переключила телефон на громкую связь, поднялась со стула, встала возле окна кабинета майора Роза. И принялась спокойно созерцать деревню.— Вы слыхали про Аверон, мсье?— Не уверен… Нет. Но сомневаюсь, что ваша служба там сможет перевесить легендарный дом тридцать шесть. Вашу карьеру именно здесь, а не в другом месте.Через окно она заметила Милка, оживленно беседующего с хорошенькой брюнеткой постарше, чем он, с накрытым белой тканью блюдом для торта в руках. Вероятно, это его мать. И уж без всякого сомнения — ее несъедобная фуасса с сахаром.— Мсье?— Капитан?— Подите к черту со своим легендарным домом тридцать шесть.* * *Ноэми заулыбалась, осознав, что впервые за долгие месяцы впереди у нее — будущее, и ей захотелось сделать еще один телефонный звонок.— Хлоя Витали. У телефона.— Даже в отпуске по уходу за ребенком ты представляешься как флик? — насмешливо спросила она.— Ноэми? Это ты?Глаза Шастен наполнились слезами, в горле застрял ком. Слова с трудом давались ей.— Я тебя немножко забросила, моя дорогая, — наконец пробормотала она.— Прекрати. Я запрещаю тебе так говорить. Просто невероятно, что ты там сделала.— Спасибо, но я была не одна. Давай лучше поговорим о тебе. Как малыш?— Некрасивый и сморщенный, как все младенцы. Я едва успеваю следить, как мелькают дни, с ужасом думаю о выходе на службу. Быть молодой мамой в отделе по борьбе с оборотом наркотиков, да еще с нашим расписанием, — это сущий ад. Я уже представляю, что будет: меня тоже отстранят…— Кстати, об этом… Ты слышала про Аверон?— Не говори ерунды!— Нет, правда. Мне нужен новый заместитель, и лучше бы женщина. Сейчас у меня есть выбор между заместителем, который выставил меня из Штаба, и другим, который покрывает всех желающих меня убить, но я бы предпочла кого-то, кому доверяю.— Аверон… — задумчиво повторила Хлоя.— Ты очень скоро поймешь, что надо быть сумасшедшей, чтобы жить в Париже.* * *Юго поставил свой «форд» на парковке комиссариата. Его багаж лежал на переднем пассажирском сиденье. Ощущая пустоту в желудке, Ноэми пошла ему навстречу.— Остаешься? — спросил он ее.— Уезжаешь?— Меня призывает речная полиция. Я не могу оставаться здесь вечно. У меня в Париже есть работа.— Мы ведь это знали с самого начала, верно?Из заднего окна внедорожника высунулась всклокоченная голова Пикассо.— Извини, он отказался оставаться в доме у озера.Юго открыл дверцу, пес выскочил и сразу прижался к бедру своей хозяйки.Юго протянул к Ноэми руки и нежно поцеловал ее:— Ты знаешь мой адрес: баржа на Сене.— А ты знаешь мой, я живу в деревеньке к югу от Парижа.Автомобиль удалялся, а Ноэми опустилась на колени перед искалеченным псом:— Ну что? В конечном счете мы с тобой остаемся вместе? Предупреждаю, у меня в голове есть странный кот.Вместо ответа Пикассо лизнул ее в лицо.— Сен-Шарль оставил в отделе сообщение, — сообщил Буске. Она не заметила, как тот подошел. — Хочет пригласить вас пообедать. Похоже, вам есть что сказать друг другу.Пикассо выражал нетерпение и принялся покусывать ботинки полицейского.— Может, вы хотите, чтобы я занялся вашим пленником?— Да, держите. — Ноэми протянула ему веревку, которая заменяла поводок. — Потом приведете мне его в предвариловку с водой и куском пирога от Милка.— Как прикажете, капитан. Капитан или майор?— Новости распространяются быстро.«Форд» исчез вдали за поворотом.— Ваш водолаз вернется?— Не знаю. Это будет зависеть от течения.* * *Ноэми выставила свои сумки перед разбитой вдребезги стеклянной стеной дома у озера и в последний раз заперла двери. Милк пообещал, что его мать подберет ей такое же очаровательное, но не отягощенное дурными воспоминаниями место. А в ближайшие дни ее ожидал номер в гостинице «Парк».В зеркале заднего вида лес все уменьшался и постепенно исчез совсем. Огибая осушенное озеро, чтобы выехать из Авалона, Ноэми заметила двоих детей, которые бегали друг за другом по пустынным улицам, среди разрушенных домов. Сердце у нее болезненно сжалось, она немного притормозила, и дети подняли головы. Сирил и Алекс помахали ей и исчезли, будто осели песчаным облачком.Она прикоснулась к своему лицу и улыбнулась.Она снова была Ноэми.Надо бы поговорить об этом с Мельхиором.Оливье Норек

ПРИМАНКА(роман)

Ноэль Каммингс, профессор социологии Университета Нью-Йорка случайно становится свидетелем убийства. Соглашаясь принять участие в расследовании, Ноэль даже не представляет себе, насколько это решение изменит всю его жизнь…

Часть IГлава 1Март, 1976 г.Безмятежную морозную тишину утра прорезал крик.Ноэль Каммингс круто развернул велосипед, останавливаясь у ограждения, и прислушался. Одна обутая в кроссовку нога по-прежнему оставалась в плотном металлическом стремени педали, другая нерешительно свешивалась над тонкой бетонной опорой.Ни звука.С Гудзона налетал порывистый ледяной ветер, но он все равно опустил капюшон спортивного свитера, чтобы лучше слышать.По-прежнему ни звука.Ветер, что ли, засвистел на полуразрушенном складе — там, справа, среди болтающихся листов железа? Может быть. А может, это просто ранний водитель слишком быстро свернул за угол внизу, на Вест-стрит, вот покрышки и заскрипели.Ноэль прищурился, всматриваясь в проходящую внизу улицу сквозь ограждения эстакады Вест-сайдского шоссе. С тех пор как около года назад одна секция неподалеку отсюда обвалилась, шоссе перекрыли к югу от Тридцать четвёртой улицы. Точнее, перекрыли для легковых машин и грузовиков, но пешеходы продолжали им пользоваться. Однако ещё чаще им пользовались велосипедисты, вроде Ноэля, который этим ранним мартовским утром был здесь один. Внизу он мог различить кузов ползущей по улице мусорной машины.Должно быть, просто показалось, решил он и снова надел капюшон.На востоке, за отвесными, словно скалы, рядами зданий ночная тьма начала уступать место на горизонте бледному кобальту. Скоро рассвет.Потом крик раздался снова. Даже в капюшоне Ноэль был уверен, что ему не послышалось. Крик был таким ясным, звучал так близко, что Ноэль смог определить направление — впереди и справа — и даже различить несколько испуганных слов: «Нет… не хотел».На складе в окошке второго этажа замигал огонек — на одном уровне с Ноэлем. Крик тут же оборвался.Ноэль метнулся через дорогу к правой обочине. Огонек мигал в третьем окне; как будто там жгли спички или держали на ветру зажигалку.Потом Ноэль снова услышал голос: теперь в нём была мольба, он звучал тише и прерывистей, словно человек задыхался и пытался хватать ртом воздух.Ноэль перегнулся через металлическое ограждение, силясь разглядеть, что происходит на складе. Мусор по всему полу, наполовину оторванные доски свисают с потолка и стен. Он различал лишь силуэты: первый отползал, пятясь, двое других угрожающе нависали над ним. Один из двоих вытягивал руку, сжимая в ней что-то остроконечное, и наносил удар за ударом, и за каждым следовал стон, вскрик, ещё одно «нет».— Эй! Что там происходит? — заорал Ноэль. — Прекратите!Огонек погас.Из неожиданно восстановившейся тьмы кто-то ответил:— Помогите! Пожалуйста! Они меня убивают!— Прикончи его, — пробормотал кто-то.— Помогите! — снова крикнул человек. — Пожалуйста!Потом Ноэль услышал, как кто-то словно споткнулся о разбитое стекло. Тот человек сумел воспользоваться темнотой и сбежать?Ноэль прикинул расстояние от ограждения до открытого окна — метра три. Прыгать слишком далеко. Если даже прыгнуть — приземляться придется на мусор и битое стекло. Стекло, которое блестело и трескалось под ногами силуэтов, отражая уличный свет. Он должен помочь. Но как?— Я иду, — крикнул Ноэль. Он отцепил от руля тяжелый фонарь и швырнул в тот угол, где, как ему казалось, должны были быть нападавшие. Фонарь ударился обо что-то, разбиваясь, и скатился на пол.— …убираться отсюда, — услышал он один голос.— Ты закончил? — спросил другой.Битое стекло захрустело под несколькими парами ног. Потом снова вскрики, стоны.Как же ему туда попасть?— Оставьте его в покое! — заорал он.До ближайшего спуска четверть мили. Ему придется рискнуть. Они теперь напуганы. Они уйдут.Он ещё раз прокричал, что идет, потом развернул свой «Атала Гран-При» и рванулся на север, к Восемнадцатой улице, включая самую высокую скорость. За несколько секунд он разогнался так, что едва не пропустил поворот. Он свернул вправо, пронесся по разбитому бетону спуска, как лыжник по трамплину, а потом дорога так резко ушла вниз, что у него даже дыхание перехватило. Его внимание привлекли серые и белые полосы внизу — деревянные козлы полицейского заграждения. У него оставалась всего секунда, чтобы избежать столкновения. Он резко дернулся влево, почувствовал, как правая штанина зацепилась за что-то, и велосипед лёг почти параллельно дороге, но Ноэль сумел восстановить равновесие, резко повернул и заскользил по булыжной мостовой Вест-стрит между опорами эстакады. Мимо пронесся один ряд пакгаузов. Потом пустырь напротив Вестбет, телефонные лаборатории уступили место художественным студиям. Начался второй ряд пакгаузов, зловещё мерцающих в желтом свете ртутных фонарей.Он беззвучно остановился. Что теперь?Он ожидал увидеть убегающие фигуры, отъезжающую машину.А вместо этого — абсолютно пустая улица, только блестит корочка льда, покрывающая булыжник. Господи! А он мчался по ней со скоростью сорок миль в час. Что теперь? Где-то там, наверху, раненый человек. Скорее всего, там же и те, кто его ранил. Что я тут делаю?Он должен войти, найти этого человека, помочь ему. Но сначала надо так припарковать велосипед, чтобы они не заметили его, выходя. С другой стороны здания.Он заметил один дверной проем на уровне мостовой: дверь выбита и болтается на одной петле, за ней — непроглядная тьма, как будто все внутри огорожено. Эта дверь не может вести наверх, подумал он. В любом случае, слишком похоже на ловушку. Дальше?Он вспрыгнул на бетонную платформу, которой пользовались при разгрузке трейлеров. По внешней стене большими корявыми буквами было нацарапано: «Берегись. Там карманники».«Там» были не просто карманники.Широкая дверь гаража оказалась приподнята ровно настолько, чтобы под ней удалось пролезть. Ноэль наклонился и заглянул внутрь.Внутри было светлее. Много места. Раньше в этих пакгаузах грузились суда, а пирсы выдавались в реку на сотни футов. Дальний край этого прогибался, как будто его сдавила чья-то гигантская рука. Темное небо на западе казалось светлее на фоне черных металлических тумб с рваными краями. По крайней мере, он увидит, если кто-нибудь попробует подойти.Он проскользнул внутрь и сжался, давая глазам привыкнуть к полумраку. Никого. Сваленные в груду доски. Кругом ярко и холодно блестит стекло — или это лед? Хорошо, что он сегодня в кроссовках. Он услышит их раньше, чем они услышат его.Пройдя вглубь ещё на метра на три с половиной, он увидел, что помещёние даже просторнее, чем показалось сначала: где-то два футбольных поля в длину, прикинул он, от улицы и до реки. Бетонный пол. Ходить по нему безопасно, если не считать стекла. Сюда, должно быть, заезжали трейлеры. Внутренняя погрузочная платформа справа. За ней — темнота. Слева нечто, напоминающее ещё одно здание, поменьше, внутри большого: полдюжины окон, в два раза меньше дверей, все стекла, конечно, выбиты, все двери сорваны с петель. Что там за тёмная двустворчатая дверь? Лестница. Она ведет наверх, к раненому. И к другим, которые ждут его.Это безумие, сказал себе Ноэль и двинулся наверх. Ступеньки были заметно чище — никакого стекла или мусора, — как будто по ним часто ходили. На первой площадке он остановился. Из-за угла на него может наброситься кто угодно. Он ждал, готовый отскочить в сторону или назад. Ни звука. Может ли этот маленький коридор вести к раненому?Коридор к раненому не вел. Он обходил почти всё здание, огибая его на три четверти, и заканчивался горой досок и отчаянно воняющим призрачно-белым писсуаром; стены были исписаны мелом, но в этой темноте надписей было не разобрать. Зато отсюда Ноэль мог видеть весь склад как на ладони. Он никого не заметил.Он вернулся к лестнице и осторожно, шаг за шагом, двинулся вверх, цепляясь за перила, пока не поравнялся с площадкой следующего этажа. Огромная комната. Пустая. Слева от него, примерно в пятидесяти футах, голая стена. Справа и значительно ближе — целый ряд дверей: некоторые открыты, некоторые закрыты. Должно быть, тут находились складские офисы.Он осторожно подкрался к ближайшей двери. В окно, примерно на уровне груди, он видел эстакаду. Этаж тот. Так, теперь вопрос: где раненый?В комнате стало светлее: на горизонте он видел нежно-голубую полоску. Разве нельзя подождать здесь несколько минут до рассвета?«Нет. Давай. Заходи».За дверным проемом открылась малюсенькая комнатка. Сваленные кучей газеты в углу он в первый момент принял за сжавшегося в комок человека. На одной из стен было написано по трафарету: «Раздевалка».Почему тут так тихо? Где раненый? И те, другие, где они? Подкарауливают его за любой из этих дверей. Смертельно опасные тени. Крики и стоны раненого. Ноэль должен его найти, не дать ему умереть. Безумие это или нет, он должен ему помочь.Крадучись, он двинулся дальше, заглядывая сначала в одну дверь, потом в другую. У каждой он замирал, выжидая, беззвучно проникал в комнату, снова замирал, готовый отскочить в сторону в любой момент, напряженно ожидая какого-нибудь движения, атаки. Он заглядывал в каждый темный угол, убеждался, что никто не прячется в тени, снова проверял внешнюю комнату, выскальзывал наружу, переходил к следующей двери.В пятой комнате он увидел фонарь. Тусклый блеск его полированного корпуса заставил Ноэля вздрогнуть. Вот она, нужная комната.Он остановился и долго смотрел на покорёженный бок фонаря, потом проскользнул в комнату и замер. Никого. Только табличка «Курительная комната» на противоположной окнам стене. В углу громоздились ненужные двери. Фонарь валялся на куче строительного мусора.«Я здесь. А где же ты, черт бы тебя побрал!»В любую секунду ожидая нападения, Ноэль подобрал фонарик, хватая его, словно раскаленную головешку, хотя даже через тонкие перчатки чувствовалось, какой он холодный. Тяжелый, крепкий — настоящий. А как насчет остального — человека, наносящего удары, криков жертвы, её мольбы? Было ли это на самом деле? Никаких доказательств. Кроме фонаря.Интересно, будет ли он работать, подумал Ноэль и нажал кнопку. Луч света его ослепил, и он поспешно опустить фонарь.Круг света упал на сваленные в углу двери. Верхняя, бледно-зеленая, была вся забрызганной чем-то темным, как будто её начали красить и бросили на полдороги. Темный слой влажно блестел, словно краска ещё не высохла.Он осторожно дотронулся до двери. Она была влажная, липкая. Господи, это, наверное, кровь! Он вытер пальцы о штанину и медленно повернул фонарь, испытывая смутный ужас перед тем, что может увидеть. Под грудой досок он заметил какую-то ткань, а подойдя ближе, смог разглядеть высовывающуюся из-под дверей ногу в брючине. Она тоже блестела, от колена и до носка, который раньше был белым, а теперь тоже казался выкрашенным во что-то темное. Влажно-коричневая кожаная туфля почти сваливалась со ступни.Ноэль сделал шаг назад, продолжая освещать эту ногу и не в силах пошевелиться.Потом он склонился над дверью и попытался сдвинуть её. Пока он её ворочал, нога медленно убралась внутрь. Что это за звук? Как будто собачонка скулит. Ноэль услышал сухой свист. Раненый ещё жив! Он успел вовремя.— Не бойтесь, — тихо сказал Ноэль. — Это я. Парень с эстакады. Они ушли. Я бросил в них фонарь, чтобы напугать их. Я вас вытащу.Свист не прекратился, наоборот, стал ещё громче. Ноэль закрепил фонарь между какими-то болтающимися досками на правой стене, наклонил его, чтобы лучше видеть. Потом уже обеими руками поднял сначала одну дверь, за ней вторую, аккуратно положил их на пол в сторонке.Убрав последнюю, он увидел раненого.Тот лежал, как брошенный в углу мусор. Ноги вытянуты, руки раскинуты. Голова упала вперед, так что Ноэль видел только тонкие прямые светлые волосы на темени. Вокруг разливалась темная лужа. Рукава и штанины покрывали темные расплывшиеся пятна. Он был весь исколот, вдоль и поперек.Раненый слегка поднял голову, и Ноэль услышал резкий вдох, дрожащий свист и едва слышное невнятное бормотание:— Не хотел… не хотел…С этими словами голова раненого упала назад, ударяясь о стену. Только ли из-за слишком тусклого света Ноэль не может разобрать ни единой черты его лица? Нет, фонарь светит прямо на раненого. И Ноэль увидел, что там, где полагалось быть носу, глазам, рту, осталось только влажное темное месиво, бурлящее, в пузырях. Он понял, почему не может разглядеть лица: его изрезали в клочья.— Боже мой! — почти про себя прошептал Ноэль, чувствуя, как сокращается желудок, как сжимается горло. — Господи помилуй…Слова помогли, и он зажмурился, нащупывая помятый бок фонаря, нашел кнопку и выключил свет.Лучше в темноте. Лучше не видеть того, что видеть не полагается. Ему уже становилось легче.Он наклонился к человеку и заговорил тихо и быстро.— Послушайте. Вы очень тяжело ранены. Надо привести врача. Вы истекаете кровью. Мне нужно сходить за помощью.Ноэль почувствовал, что пока он говорил, у него промокло колено. Он резко отдёрнул ногу и сел на корточки.— Они ушли. Они не вернутся. Просто не шевелитесь. Я на велосипеде. Я съезжу за помощью. Я быстро, обещаю. Не двигаетесь, просто не двигаетесь.— Сссззз, — разобрал Ноэль в хриплом дыхании, потом почувствовал, как лодыжки коснулась рука. Он вздрогнул от этого прикосновения.Потом снова раздалось шипение:— Сссззз.— Я не понимаю.Пальцы раненого некрепко сжались на его лодыжке. Он потянулся и взял руку раненого в свою. Рука тоже кровоточила.— Посмотрите… — смог выговорить раненый; голос звучал тихо и резко, как у больного астмой. — Через… улицу…— Я приведу помощь. Не волнуйтесь.— Через… улицу… — медленно, с усилием повторил раненый. — Через… улицу.— На другой стороне улицы?Пальцы в его руке сжались.— На другой стороне Вест-стрит?Да, снова сжавшись, ответили пальцы.— Точно напротив?— Да, — смог выговорить раненый.— Почему? Что там такое? Это же не полицейский участок? Он ведь на Десятой, да?— Через… улицу. — Пальцы раненого ещё раз сжались в его руке. Он снова захрипел, не в силах говорить.Ноэль посмотрел на него. Потом, вспомнив и испугавшись, что может увидеть его глаза или то, что от них осталось, он отвернулся, переводя взгляд на тусклый блеск висящего на стене фонаря.— Хорошо, я пойду на ту сторону улицы. Не волнуйтесь. Просто лежите тихо. Не шевелитесь. Хорошо?Пальцы раненого расслабились, и Ноэль подумал, что тот, наверное, потерял сознание, но хриплый свист не умолк. Осторожно опустив руку раненого на промокшую штанину, Ноэль встал.Его так трясло, что ему пришлось ухватиться за дверной косяк.— Я сразу же вернусь, — пообещал он, не зная, слышит его раненый или нет. В комнате постепенно светлело: солнце вот-вот взойдет.Пошатываясь, Ноэль вышел и со всех ног бросился вниз по лестнице. Только на нижней площадке он пришел в себя и вспомнил об осторожности. Нет никаких доказательств, что нападавшие покинули здание. Поэтому он осторожно пробрался мимо нижних офисов, потом выбрался из-под едва приоткрытой двери гаража на Вест-стрит.Под эстакадой по-прежнему царила ночь, булыжная мостовая светилась желтым.На другой стороне Вест-стрит, сказал раненый. Ноэль перешел через дорогу, оглядываясь на ходу, чтобы убедиться, не включится ли опять свет наверху. В голове у него звучали стоны раненого. Его хриплое, свистящее дыхание. Без лица. У него больше нет лица. «Прекрати!» — одернул себя Ноэль. Сосредоточься на том, чтобы найти подмогу.Напротив склада, по ту сторону шоссе, располагались два здания, и было непохоже, что хоть в одном из них можно рассчитывать на помощь. Слева от Ноэля был семиэтажный склад с выбеленными стенами и закрашенными черным окнами. Черная дверь, ведёт в гараж. Заперта. Ещё одна дверь, к ней поднимаются четыре ступеньки. Тоже заперта. Заброшено.Второе здание — из красного кирпича, почерневшего от толстого слоя сажи. Высокие, глубокие и непрозрачные окна с первого по четвёртый этаж закрывали решётки; последний пятый этаж представлял собой тент из проволочной сетки, вроде спортзала на крыше школы. Один глубокий дверной проем с тяжелой на вид металлической дверью, табличка: «Осторожно: раздвижная дверь». Даже громоздкая зеленоватая коробка кондиционера была забрана в клетку из проволочной сетки.Потом Ноэль вспомнил: это федеральная тюрьма предварительного заключения, где подсудимые ожидали федеральных процессов, слушающихся в Нью-Йорке. Разве её не закрыли совсем недавно? Ну да, он читал об этом в «Таймс» четыре или пять месяцев тому назад.Точно напротив, сказал раненый. Может, ему казалось, что он в другом месте? Что должно здесь найтись? На кого он будет похож, если он выживет? Одни шрамы вместо лица или… Боже, как пузырилась кровь.Дверь ответила на его стук пустым гулким звуком. Ноэль подобрался, готовясь, что вот сейчас она распахнется. Она не распахнулась. Он постучал ещё раз. И ещё.Может, раненому было слишком плохо, и потому он что-то перепутал? Хотя нет, разве не должен наступить шок, резко снимающий боль? Ради него Ноэль надеялся, что так и было.Может, другая дверь. Но с этой стороны нет больше ничего, кроме зарешеченных окон. За углом? Там тоже ничего. Потом он увидел ещё одну вывеску, на этот раз написанную прямо на стене: «Федеральная стоянка. Только для служащих». Ну, во всяком случае, это подтверждает его предположение насчет того, что это за место. Или чем оно было. Ещё один дверной проем, такой же глубокий, как и тот, что на Вест-стрит. Зарешеченный, так что он даже не сможет дотянуться до двери и постучать. Кирпичная стена. Рифленая дверь гаража. В неё он тоже постучал, но ответа не было. Я только теряю тут время. Лучше взять велосипед и поехать в полицию, подумал Ноэль. Он как раз дошел до конца здания. Ещё один вход — для курьеров.Сквозь закопченную стеклянную панель, врезанную на уровне глаз, виднелось маленькое фойе, а за ним — ещё одна стеклянная дверь, слишком далекая и грязная, чтобы разглядеть, что за ней. К удивлению Ноэля, внешняя дверь открылась от его прикосновения, легко качнувшись назад, — несмотря на свой вес, она была хорошо сбалансирована.За ней действительно располагалось фойе, по ту сторону стеклянной двери было темно. Разумеется, заперто. Наружная дверь оказалась открыта по чистой случайности. За стеклянной дверью тянулся унылый служебный коридор. Пусто.Кольцом на пальце он выбил дробь на двери. Никакого ответа. Никакого топота бегущих ног. Никаких встревоженных лиц. Лучше немедленно пойти в участок, сказал он себе и повернулся, чтобы открыть наружную дверь.Его дернули назад так резко, что он оступился. Прежде чем он успел снова подняться на ноги, он уже оказался за стеклянной дверью, в том самом коридоре, на который только что смотрел, а его волокли за угол, в кромешную тьму.Меня тоже изуродуют, подумал он и поднял руку, чтобы защитить глаза.Он чувствовал, что их было двое или трое, они прижимали его к стене и тяжело дышали.— Что ты тут делаешь? — Голос был резкий, холодный, невыразительный.Ноэль напрягся.— Человек… — начал он.— Какой человек? — спросил другой голос рядом с его левым ухом.— На той стороне улицы, — смог наконец выдавить Ноэль. — Он сказал, чтобы я шел сюда за помощью. Он ранен.— Какой человек?— Я не знаю, кто он такой.— Что здесь происходит? — спросил ещё один голос.— Он послал тебя сюда? — спросил Ноэля первый, тот, с холодным голосом.— Да. Он очень тяжело ранен.— Кто ранен? — спросил новый голос.— Не знаю. Чей сегодня день? — Снова первый, холодный.— Ничей. Погодите, а разве не Канзаса?— Сегодня он должен был установить контакт, — сказал тот, что был слева от Ноэля.— Там?— Где он? — спросил Ноэля человек с холодным голосом, грубо толкая его о стену.— На той стороне улицы. На заброшенном складе. Второй этаж. Пятая дверь справа, когда подниметесь по лестнице. Я ехал мимо…— Лучше пойти посмотреть, — сказал человек с холодным голосом, прерывая объяснения Ноэля. Потом, ещё раз ударив Ноэля о стену, он велел повторить, куда идти.Отвечая, Ноэль слышал, как в темном коридоре собираются ещё люди. Теперь вокруг него было множество голосов, они тихо и торопливо переговаривались.— Я ехал мимо по эстакаде, — снова попытался объяснить Ноэль. Чья-то рука опять перебила его, впечатывая в стену.— Заткнись! — бросил мужчина справа.— У кого есть браслеты? — спросил другой.Ноэля схватили за плечи, повернули, кто-то сжал его руки вместе. Он почувствовал что-то холодное, услышал щелчок. На него надели наручники.— Подождите минутку, — взмолился он. — Вы не понимаете. Я ничего не делал. Я просто ехал мимо и увидел, что происходит.— Подержите его, пока мы не вернемся, — велел человек с холодным голосом. — Где врач?— Уже на улице, — ответил кто-то. — Все на улице.— Найдите Рыбака, — распорядился человек с холодным голосом. — И подержите этого.— Давай, — поторопил кто-то. — Пошли.— Но я ничего не делал, — запротестовал Ноэль. Стеклянная дверь захлопнулась, а его за руки потащили назад, потом толкнули в другую сторону с такой силой, что он чуть не упал. Пока он поднимался на ноги, в нескольких дюймах от него захлопнулась тяжелая дверь. Прямо перед собой он увидел маленькое зарешеченное окошко.— Но я ничего не сделал. Я просто ехал мимо, увидел, что происходит, и попытался помочь.— Ну да, конечно, — отозвался более старый безжизненный голос по ту сторону закрытого решеткой окошка. — Ты что, не слышал? Шоссе закрыли.— Я был на велосипеде. Я ехал на велосипеде. Он сейчас на складе! — крикнул он, но услышал только звук удаляющихся шагов, а минуту спустя раздался другой звук: дверь закрылась. Он остался один.Он медленно двинулся сквозь густую тьму. Похоже на камеру. Не очень большую. Сырую. Холодную. Господи! Вот вам, пожалуйста, замечательный кейс-стади[160] на тему нецелесообразности помощи попавшим в беду. Не удивительно, что никто никогда ни во что не вмешивается.Он дрожал, и ему пришлось поерзать по стене, чтобы поднять капюшон свитера. Стало немного получше, но дыхание всё равно превращалось в пар. Его глаза уже приспособились к освещёнию; впрочем, смотреть было практически не на что: просто пустая камера с двумя металлическими полками по стенам, на которых едва может уместиться человек.Это безумие, сказал он себе. Это ещё безумнее, чем увидеть, как кого-то закалывают у тебя на глазах. Но они найдут раненого, вернутся и отпустят его. Поймут, что он пытался помочь, и тогда отпустят.Прошло, кажется, бесконечно много времени, прежде чем он услышал какой-то шум в коридоре. Они возвращались. Хорошо. Сейчас его выпустят. Очень хорошо. Он чуть не оледенел в этой камере.Дверь с лязгом распахнулась, и вошли несколько мужчин.— Он в порядке? — спросил Ноэль.— Ага, как огурчик, — ответил человек с холодным голосом, и Ноэль почувствовал, как его отрывают от пола и швыряют о стену.Его, потрясенного, прижали к стене и стали бить. Вопросы сыпались так быстро, что ему едва хватало дыхания для ответа.— Кто был с тобой? — спросил холодный голос.— Никого. Я был один.Его ударили кулаком в живот.— Кто был с тобой?— Я ехал мимо на велосипеде. Я был один.— Дай я его спрошу, — предложил кто-то, пробиваясь вперед. — Я был во Вьетнаме. У нас были свои методы.Одной рукой он отвел голову Ноэля назад, к стене, глаза блестели совсем близко.— Так, сейчас я буду задавать тебе вопросы, и за каждый неправильный ответ ты будешь получать головой о стену. Слышал?— Пожалуйста, нет. Я был один. Я пытался помочь ему, — взмолился Ноэль. — Я ехал мимо и увидел, как они напали на него…— Откуда ты узнал, кто он такой?— Я не знал. Я не знаю.— Эй, — вмешался кто-то ещё, — дайте мне спросить. Я из него все вытяну.Ноэль почувствовал ещё один сильный удар — по ребрам.— Дайте мне, — сказал новый голос. Его снова ударили, на это раз ниже.Они окружали его, пихая и пытаясь ударить, они менялись местами, стараясь добраться до него. Они убьют его. Убьют его в этой ледяной камере.— Нет! Дайте мне допросить его! — Голос раздался у них. Все в миг остановились.— Это Рыбак, — пробормотал кто-то. Все отодвинулись от Ноэля.— Точно, — сказал новый голос. Он звучал властно, с легким акцентом. — А теперь, может, кто-нибудь мне объяснит, что это за свалка в темноте?— Они добрались до Канзаса, — сказал кто-то.— Что случилось? — спросил человек, которого они назвали Рыбаком.— У него такой вид, как будто над ним поработала дюжина нарков с «розочками».— Дело плохо?— Он мертв.— Двое, — осмелился вмешаться Ноэль. — Их было двое. Я видел.— И ты был одним из них, — сказал кто-то, тыкая Ноэля в бок.— Кто он? — спросил Рыбак.— Он тут что-то разнюхивал. Сказал, что его послал Канзас.— Оставьте его в покое. Включите какой-нибудь свет. Что тут у вас, застенки инквизиции? Пыточная камера? Давайте. На свои посты. Все. Вон отсюда.Ноэль почувствовал, что его поднимают и прислоняют к стене.— Не бейте меня, — взмолился он. — Я ничего не сделал.— Вон, я сказал, — повторил Рыбак. — Все. Мак, останься за дверью. Я хочу с ним поговорить.Ноэль дрожал, все тело болело. Единственный оставшийся в камере человек мягко взял его за плечи и усадил на металлическую полку.— Я ничего не сделал, — сказал Ноэль. — Я просто пытался помочь ему. Почему они меня били?— Они злились, что один из их друзей погиб. Им больше не на ком было выместить свои чувства.— Но я просто хотел помочь.— Отдохните немного, — сказал человек. Потом: — Вам холодно?— Да.— Мак, принеси одеяло.Ему дали одеяло. Рыбак укутал им плечи Ноэля, потом сам сел на другую полку, у противоположной стены.— Теперь расслабьтесь немного, молодой человек, я хочу, чтобы вы рассказали мне, как вы сюда попали.— Он сказал мне пойти за подмогой на другую сторону улицы, — объяснил Ноэль.— Понятно, — сказал он, но судя по голосу, его это не убедило. — Продолжайте. Я жду.— Я думал, это здание закрыто, — сказал Ноэль.— Так и есть. Расскажите мне все, что произошло.— Я ехал на велосипеде по эстакаде, — начал Ноэль. Теперь, перестав дрожать, он чувствовал себя увереннее.Рассказывая, он рассматривал человека, которого назвали Рыбаком. На вид — около пятидесяти пяти или шестидесяти лет. Среднего роста. Он казался довольно крепким, хотя насколько крупным и крепким, разобрать было трудно из-за темного габардинового пальто и плотных шерстяных брюк, заправленных в резиновые галоши. Непокрытая голова начинала лысеть, но седины в его каштановых волосах не было; они казались слегка примятыми, словно он только что снял шляпу. Квадратное, хорошо выбритое лицо, толстые губы, тяжелые скулы, слегка красноватая, как у алкоголика, кожа и большой мясистый нос с горбинкой. Лоб был высокий, квадратный, брови густые и кустистые. Только глаза — мягкие, карие — объясняли, почему он обошелся с Ноэлем с такой терпимостью. В общем и целом властный человек: начальник. Ноэль доверял ему — насколько он вообще мог доверять кому бы то ни было в этой абсурдной ситуации. Он не причинит Ноэлю вреда и никому другому не позволит.— Он больше ничего не сказал, только послал сюда? — спросил Рыбак, когда Ноэль закончил.— Ему было трудно дышать, — сказал Ноэль. — У него был очень хриплый голос. Думаю, ему было слишком тяжело говорить, поэтому он просто пожал мне руку, а я спросил его, имеет ли он в виду точно напротив, и он снова пожал мне руку, чтобы сказать да. Я только поэтому сюда и пришел — я ему обещал. Я собирался идти в полицию.— Звучит разумно. Больше ничего? Он больше ничего не говорил? Никаких имен?— Нет. Никаких имен. Но когда они его резали, он, естественно, просил их перестать. Когда я нашел его, он, наверное, подумал, что это вернулся один из них, поэтому он сказал, что он не хотел.— Он не хотел? — спросил Рыбак.— Так он сказал. — Ноэль снова услышал прерывистый свист, увидел кровавое месиво вместо лица. Этот человек, «Рыбак», внушал доверие, и Ноэль внезапно выпалил: — Возможно, это к лучшему, что он умер.— Почему? — В голосе была угроза, и Ноэль впервые почувствовал, что от собеседника исходит враждебность.— Я хочу сказать, его так сильно изрезали. Его лицо… не думаю, что когда-нибудь это забуду. На что бы он был похож, если бы выжил?Рыбак мрачно уставился в пол.— Вы думаете, у него были повреждены легкие? — спросил Ноэль. — Может, он поэтому так свистел?— Скорее всего. У него было перерезано горло?— Не знаю. У него повсюду была кровь, от самого лба. Они его всего изрезали. Всего. Они не останавливались, — сказал Ноэль, снова видя смертоносные тени на стене.Кто-то постучал в дверь камеры, и Рыбак знаком велел входить. Вошёл был высокий моложавый мужчина, с густой бородой, в джинсах и зеленой лыжной парке.— Мы нашли это в той же комнате, где и Канзаса, — сказал он; у него был тот самый холодный голос — голос человека, который допрашивал Ноэля с такой жестокостью. В темноте парень казался гораздо старше.Он вручил Рыбаку фонарь Ноэля.— Это мой.— Его вогнали в стену, — сообщил мужчина, не обращая внимания на Ноэля. — Чуть выше уровня глаз.— Я закрепил его там, чтобы лучше видеть, — объяснил Ноэль. — Ваш парень… его завалили какими-то дверьми. Я не мог убрать их одной рукой.— Вы видели двери? — спросил Рыбак.— Три штуки. На полу. Фонарь был выключен, когда мы пришли. Но он не перегорал.— Я выключил, — сказал Ноэль. — Я не мог на смотреть, пока я мы говорили. Меня начинало тошнить.— Ага, — сказал мужчина помоложе, — или ты выключил фонарь, когда убедился, что прикончил Канзаса.— ……Он был жив, когда я уходил!— Хватит, — сказал Рыбак. — Возвращайтесь назад и прочешите там все. Все. Мне нужны ответы. — Молодой человек повернулся, бросил на Ноэля испепеляющий взгляд и повернулся к двери. — Кстати, — остановил его Рыбак, — там стоит велосипед?— Десятискоростной, — сказал Ноэль. — «Атала Гран-При».— Он там.— Привезите его сюда, — сказал Рыбак. — Давай. Иди. Прочешите это место.Когда мужчина ушел, Рыбак повернулся к Ноэлю.— Что вы делали на эстакаде?— Я езжу там каждое утро. Тренируюсь.— Почему так рано?— У меня занятия с утра. Иногда в девять, сегодня в восемь.— Где?— В Университете Нью-Йорка. Кампус на Вашингтон-сквер. Я преподаю социологию. Социальные изменения в действии, проблемы «внутреннего города».[161] Курс общей пенологии.[162]— Значит, вы, как обычно, ехали мимо и услышали крик?— И увидел свет.— Я так понял, вы сказали, что фонарь ваш?— Мой. Я видел какой-то мигающий свет. Наверное, один из них держал зажигалку или что-то такое. Я бросил фонарь, чтобы напугать их. Ещё я крикнул, что иду. Но я не мог перепрыгнуть.Рыбак выслушал, потом направился к двери.Ноэль запаниковал, решив, что его оставят тут или снова позовут тех людей.— Вы мне верите, правда?— А почему я не должен вам верить, — сказал тот, не скрывая своего отвращения. — Знакомая история.Он тихо поговорил с кем-то по ту сторону двери, потом вернулся с шариковой ручкой и блокнотом.— Оставьте своё имя, адрес и телефон. Рабочий тоже.— Я не могу. Мои руки… — Ноэль повернулся так, чтобы стали видны наручники.Нашли ключ, и Ноэль написал, что от него требовалось.— Вот ваш фонарь, мистер… Каммингс, не так ли? — спросил Рыбак, читая.— Жаль, я ни в кого из них не попал, когда кинул. Это отняло бы у них пару минут… помешало бы его резать. Может, тогда бы он выжил, да?— Что толку думать о том, что могло бы быть? — Рыбак вывел Ноэля из камеры, провел по коридору и выпустил в маленькое фойе за стеклянной дверью. Больше никто не появился. — Я должен извиниться за остальных. Иногда они ведут себя просто как животные, — сказал он, беря Ноэля за руку и пожимая её.Ноэль ответил на рукопожатие, посмотрел в его грустные карие глаза и сказал, что понимает. Он уже почти переступил порог металлической двери, когда ему внезапно пришло в голову:— А разве не надо известить полицию?— Мы и есть полиция, — сказал Рыбак, со щелчком закрывая стеклянную дверь.Глава 2Записка от заведующего кафедрой пришла даже быстрее, чем ожидал Ноэль. Когда на следующий день во время перерыва между занятиями он зашел на кафедру, она лежала в его пустом ящичке и прямо-таки бросалась в глаза.— Ты уверена, что это для меня? — спросил он у Элисон, секретарши Бойла. Она приподняла очки жестом а-ля Ева Арден и внимательно посмотрела на конверт, в котором пришла записка.— Сама её туда положила.— Он сейчас свободен? — спросил Ноэль.— Скоро освободится. Присядешь?— Нет. Лучше с тобой пофлиртую.— Хочешь сказать, лучше попробуешь вытянуть у меня какую-нибудь информацию, — сказала она. Элисон — высокая стройная слегка бледноватая блондинка, вполне привлекательная для своих неполных пятидесяти лет — на вид казалась капризной и глуповатой, но под её внешностью скрывался острый и быстрый ум. Она знала все, что происходило на кафедре, а может, и на всем факультете. Ноэль присел на край стола, глядя, как она снова принимается печатать.— Согласись, что это приглашение слегка неожиданно, — заметил он. — Ты же не хуже меня знаешь, что мы с Бойлом разговариваем раз в семестр. И всегда об одном и том же.— На этот раз он хочет поговорить о другом, — заявила она, потом понизила голос: — У тебя какие-то неприятности?— Какие неприятности?Она оглядела офис и, удостоверившись, что никто не подслушивает, сказала:— За что тебя задерживала полиция? Они звонили сюда. Я с ними говорила. Они настояли на том, чтобы поговорить с ним. Я пыталась им помешать… — Она пожала плечами.— И это все? — спросил он с преувеличенным облегчением.Полтора дня прошло, а он всё ещё слышал болезненно-свистящее дыхание, ощущал удары, видел это жуткое, лишенное всех черт лицо. Но вместо того чтобы чувствовать себя подавленным, он испытывал радость и возбуждение. Он пропустил вчера первую лекцию, зато на остальных просто блистал: идеи рождались из ничего, связи и ассоциации подбирались такие, что удивляли его самого, а студентов и вовсе повергали в благоговение. Половина класса столпилась у его стола после занятия, хотя уже давно прозвенел звонок; они задавали вопросы, высказывали свои идеи.Это утро тоже прошло хорошо, хотя он уже начинал успокаиваться. Каким бы страшным ни было то, что случилось, оно случилось с ним. Вот что делало это событие таким выдающимся. Вот что держало Ноэля в таком приподнятом настроении. Достаточно приподнятом, чтобы подразнить Элисон.— Обещай, что никому ничего не скажешь? — попросил он, подхватывая её заговорщицкий тон.— Я не уверена, что хочу это слышать.— Я продаю наркотики. В основном кокаин. Но и героином тоже слегка занимаюсь. Копы обыскивали мою квартиру. — Он подождал, пока на её лице появится подходящее случаю выражение шока и растерянности. — К счастью, там все было чисто. Меня предупредили. На меня работает один бывший наркоман. На самом деле, он не бывший, потому мне и удалось заставить его работать на меня, и…Дверь в кабинет Бойла открылась. Ноэль прервался на полуслове и встал со стола. Элисон вернулась к своей печатной машинке. Из-за двери донеслись голоса: один, как всегда, вкрадчивый и елейный, принадлежал Бойлу, второй, взволнованный, — молодому человеку, который первым появился из кабинета, пожимая Бойлу руку. Ноэль таких уже встречал: взъерошенные грязные волосы, стариковские очки, джинсы на размер меньше, чем следует, вельветовый пиджак с потертыми клетчатыми заплатами на локтях — типичный наряд аспиранта, готовящегося к академической карьере.Бойл заметил Ноэля.— Вы получили мою записку, мистер Каммингс? У вас есть сейчас минутка?Не дожидаясь ответа, он вернулся в свой кабинет.— Ну вот, — шепнул Ноэль и направился вслед за Бойлом.— Вы, должно быть, Ноэль Каммингс, — остановил его молодой человек. — Вы написали статью, в которой критиковали Уилсона.— Признаю.— В Чикаго о ней все говорят. Серьезно. Мы думаем, это потрясающий разбор!— Спасибо, — сказал Ноэль. Он бы остался и подольше, чтобы выяснить, что ещё говорят в Чикагском университете, но Бойл делал ему знаки входить.— Хороший мальчик, — заметил Бойл, когда они остались одни. — Хорошо разбирается в предмете. Возможно, в следующем году он присоединится к нашему штату.Знаком он предложил Ноэлю сесть, но сам остался стоять, разглядывая высокие окна старого здания под солидными карнизами.— Когда я только въезжал в это кабинет, я думал, как здорово будет здесь работать — в самом сердце Манхэттена, с видом на парк. Покатая крыша с навесом, так что ни солнце, ни снег мешать не будут. Птички поют. А все, что я теперь замечаю, — это голубиный помет.Ноэль сел и автоматически осмотрел книжную полку. Мимолетный взгляд подтвердил, что с тех пор, как он был тут в начале семестра, с места не сдвинули ни единой книги. Ему уже приходилось выслушивать подобные вступления. Они неизменно вели к длинным и подробным перечислениям разочарований, трудностей и проблем кафедры. Выслушав раз, больше можно было уже не трудиться, список не менялся. Но перебить Бойла значило бы нарушить приличия.Пользуясь моментом, Ноэль готовился отвечать на вопросы.Завкафедрой перешел к делу внезапно, обрывая очередную банальность на середине фразы, чтобы спросить:— Кстати говоря, в чем там было дело? Вчера утром?— Я стал свидетелем убийства.Красивое, ухоженное лицо застыло на мгновение, как будто по гипсовой маске слегка ударили молоточком.— Что, правда?— Правда. Как я понял, жертвой был полицейский агент, «подсадная утка». Ничего больше я так и не узнал. Он был ещё жив. Он послал меня за помощью, но его не успели спасти. Мне сказали, что позвонят сюда, чтобы проверить мои слова. Меня даже начали избивать. Потом вмешался их начальник.— Неприятная переделка, — заметил Бойл, излучая сочувствие и заинтересованность. — Что произошло?— Его зарезали. В одном из заброшенных складов на Гудзоне.Бойл вздрогнул, но вид у него был завороженный.— И вас отпустили?— Ну, я же тут.— Если бы вы мне рассказали, — сказал Бойл, — могли бы не приходить на занятия. Я бы нашел замену. Или просто отменил ваши лекции.— Все в порядке, — сказал Ноэль. Этот разговор уже начинал ему нравиться. — Я подумал, работа поможет мне отвлечься. Это было неприятно.— Да уж наверное. — С этими словами Уилбур Бойл снова превратился в представителя университетской администрации: приятный, беззаботный, с длинными по моде, аккуратно причесанными волосами, одетый с иголочки, и говорит как стареющий политический деятель. Бойл создал себе имя, двадцать лет назад изложив в своей единственной книге свою единственную идею. С тех пор больше ничего у него не выгорело, если не считать этой работы на кафедре, и он делал все, что было в его силах, чтобы придать должный блеск и ей, и себе.— Что вы там делали? Я имею в виду, в этом районе?— Я каждое утро езжу там на велосипеде перед занятиями.— Звучит вдохновляюще. — Бойл содрогнулся. — И это все?— А что ещё мне было делать на заброшенном пирсе в это время суток?— Значит, это не вы, — с видимым разочарованием вздохнул Бойл.— В каком смысле?— На этой кафедре мне никто ничего не рассказывает. Но до меня дошел любопытный слух, будто бы кого-то из сотрудников видели в тех местах в необычное время. За сбором материала. Вы, разумеется, в курсе, что этот район является центром концентрации гей-баров, клубов и тому подобных заведений? Я был уверен, что в самое ближайшее время получу заявку на серьезное исследование этой среды с точки зрения включенного наблюдателя.[163] Нам нужна такая работа. И звучало это интересно. Очень интересно. Я надеялся, что этим человеком были вы, Ноэль.— Я? — Ноэль слушал Бойла с любопытством. Никакие слухи до него не доходили, и о репутации этого района он ничего не знал. Последние слова Бойла ошеломили его.— Пустые надежды, как я понимаю, — сказал Бойл, кривя верхнюю губу. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но кафедра ведь ещё не получила вашей диссертации, верно?— Верно.— Поэтому с моей стороны было не так уж глупо предположить, что речь идет о той самой долгожданной работе?— Но мы же всегда обсуждали мои идеи заранее.— Я знаю. Знаю. И к чему это привело? Что там у нас было в последний раз? Ах да, что-то насчет того, каков будет эффект внезапного размещения реабилитационного центра для наркоманов в благополучном районе. Что с ним случилось?— Количество преступлений возросло на пятьсот процентов за четыре месяца. Ещё через месяц его закрыли и открыли заново в Гарлеме. Ничего не вышло.— Могло бы. Если бы вы решили над этим поработать.— Для книги?— Нам нужны такие книги для «Текущих мнений». Для этого я и открыл эту серию. Или вы забыли?Как можно было забыть о любимом детище Бойла? Что-нибудь так или иначе напоминало о нем Ноэлю чуть ли не каждую неделю. Бойл пользовался этим проектом, чтобы утереть нос другим ветвям Юниверсити Пресс;[164] это превращалось у него в навязчивую идею.— Вы бы в самом деле напечатали что-то подобное? — спросил Ноэль, надеясь отвлечь Бойла и перевести разговор на его любимую тему.— Подобное чему? Реабилитационному центру? Или убийству?— Нет. О нём я не думал.— Возможно, вам следует об этом подумать, Ноэль. Нет, не перебивайте. Вы понимаете, что все общественные науки основаны на едином принципе: надо быть на месте событий, надо жить этими событиями и рассказывать о них. Все великие идеи в нашей области пришли из самого общества. Посмотрите на Миреллу Трент. Чтобы написать свою книгу, она три месяца проработала охранником в женской тюрьме. И эта книга оказалась лучшей из тех, что мы выпустили в своей серии. Нам нужно больше таких работ. А не очередные критические статьи в журнале чужой аспирантуры.Интересно, когда Бойл последний раз занимался полевыми исследованиями, с обидой подумал Ноэль. Если, конечно, не считать «полем» все эти роскошные вечеринки. То, что завкафедрой поставил ему в пример книгу Миреллы, возмутило его ещё больше. Все знали, что это была очередная разоблачительная брошюрка феминистского толка — сенсационный бестселлер, который вытащил «Текущие мнения» из финансовой дыры. Не говоря уж о том, какой сокрушительный удар эта книга нанесла по двухлетним отношениям Ноэля с Миреллой, с которой он и так то сходился, то расходился. И Бойл не мог об этом не знать.— Позвольте вам напомнить, — тем временем говорил Бойл, — что когда я брал вас к нам, я питал большие надежды. Я знаю, что на занятиях вы великолепны. Студенты сражаются за право посещать ваши лекции. Но я не могу и дальше гарантировать вам, что этого будет достаточно, чтобы сохранить ваше место.Ну вот — угроза. Ноэль ждал этого.— Вы видели молодого человека, который вышел из моего кабинета. Он уже написал одну работу в соавторстве. Он энергичен, он подает надежды. Почему бы ему ни работать у нас?— Вы высказались достаточно ясно, — ответил Ноэль, поднимаясь.— Войдите в мое положение, Ноэль. Я отвечаю перед деканом, перед попечительским советом. Меня атакуют со всех сторон.— Я знаю. — Ещё бы он не знал, он столько раз уже это слышал. Но ему было все равно. Все, чего он хотел, — это убраться поскорее из этого кабинета.— И вы знаете, что я терпеть не могу оказывать давление. Это не в моем стиле.Ну, разумеется, подумал Ноэль. С вашими вычищенными до зеркального блеска ботинками и подтяжкой лица за четыре тысячи долларов такое не сочетается.— Не заставляйте меня идти на совет в конце семестра с пустыми руками, Ноэль. Дайте что-нибудь, что подтвердило бы, что я не зря вас держу.— Ладно, — соврал Ноэль. Что угодно, лишь бы выбраться отсюда.Бойл выглядел удивленным и довольным.— Хорошо. Вы должны понимать, что я ненавижу все эти административные обязанности, — сказал он, внезапно снова становясь спокойным и дружелюбным. — Покажите мне что-нибудь конкретное поскорее. Можно будет обсудить за ленчем. Неплохо было бы, правда?— Я вас не подведу, — заверил Ноэль от двери. Ему пришлось заставить себя пожать эту пухлую, гладкую руку.— Дьявол! — выругался он, когда дверь закрылась. — Проклятье!Что с ним происходит?Глава 3К тому моменту, как он вышел из метро и добрался до своей квартиры на Мэдисон-авеню, настроение упало. Он поселился здесь после того, как умерла Моника и пять комнат на Риверсайд-драйв стали казаться слишком пустыми и огромными. Теперь его квартирой стала просторная студия: маленькая кухня и ванная по одной стороне; над небольшой рабочей зоной в углу — спальня-чердак; потолки три с половиной метра. Ещё был камин в рабочем состоянии, на длинных стенах располагались встроенные шкафы и стеллажи для книг. С семи утра до полудня под окнами разгружались трейлеры, но ко второй половине дня все стихало, и по ночам в округе было почти по-деревенски тихо.Когда зазвонил телефон, он как раз успел зайти в квартиру и с шумом свалить свои книги на стол.— Ноэль? Это ты? Связь плохая. Может, перезвонить?— Миссис Шерман? Я нормально вас слышу.— Ну, тогда, наверное, сойдет, — сказала она; этот гнусавый голос невозможно было спутать ни с каким другим. — Я просто хотела уточнить, приедешь ли ты к нам в эти выходные.Это было напоминание, но в её голосе звучала мольба, и как только она произнесла эти слова, Ноэль вспомнил: сегодня третье марта. Через два дня Монике исполнилось бы двадцать восемь. Они всегда ездили на её день рождения к её родителям, и когда она умерла, Шерманы настояли, чтобы Ноэль сохранил эту традицию. Как же они её любили! И как добры они были к нему после того, что произошло. В их отношении никогда не было и тени упрека за то, что он дал утонуть их единственной замечательной дочке. Конечно, они знали Ноэля почти всю жизнь, были ему почти семьей. И обычно Ноэлю не терпелось с ними увидеться.— Я понимаю, что это не ближний свет — теперь-то, когда мы живем так далеко, — извинилась миссис Шерман.— Нет проблем. — До Брюстера было всего полтора часа на электричке — приятная поездочка вдоль Гудзона. Ноэль любил выбираться на природу в холодную погоду. Он терпеть не мог город зимой.Расписания уже были у неё наготове, и они договорились встретиться в одиннадцать утра в субботу.— Питер очень хочет с тобой повидаться, — сказала она. — Он хотел убедиться, что ты приедешь. Мы так редко тебя видим.— Я приеду, — сказал Ноэль. Но, опуская трубку на рычаг, он уже знал, что в этом году сделает это только из чувства долга. Что-то было не так. Он не мог понять, что в чём дело, но что-то его терзало. И дело не в обычном приливе воспоминаний — дело в чем-то ещё… в чем-то другом.Он поставил одну из любимых пластинок Моники — последний альбом «Битлз» — и попытался вспомнить её. Ничего не произошло.Он подошел к шкафу, вытащил коробку с фотоальбомами, которые они насобирали за годы знакомства, и открыл один наугад. Снимки, которые он сейчас разглядывал, были сделаны лет восемь назад. Они тогда ещё учились в колледже и жили вместе в квартирке в цокольном этаже. В тот год она решила попробовать стать ещё светлее и выкрасилась в платиновый, а заодно довольно коротко постриглась. Как обычно, это сошло ей с рук. Она была похожа на золотистого ретривера: блестящая, гладкая, загорелая, длинноногая.От этого альбома ничего не стоило перейти к другим. Ноэль сидел в кресле-качалке с изогнутой спинкой, которое они с Моникой, не задумываясь, купили как-то утром после продлившейся всю ночь вечеринки, и просматривал альбом за альбомом: их была, наверное, целая дюжина, начиная с тех времен, когда они ещё были детьми и жили по соседству в Маморонеке. Много фотографий с седьмого по девятый классы: Моника на них всегда была на пару дюймов выше, всегда казалась более зрелой — как на том снимке у дома Шерманов на озере, в Коннектикуте. На нем Моника смотрела прямо в камеру, Ноэль щурился — худенький кудрявый мальчик тринадцати лет. Следующий альбом относился к старшей школе, когда Ноэль, наконец, обогнал Монику в росте и в весе, а её сияющая красота по-настоящему расцвела. Она неизменно пребывала в хорошем расположении духа, и настолько очевидно было, что перед вами самая популярная девочка в школе, что легко было не заметить серьезного, застенчивого мальчика, неизменно стоящего рядом с ней, — Ноэля, вечного опекуна и компаньона. Основным объектом внимания всегда оставалась Моника: соблазнительная в своем первом бикини (Ноэль рядом, с доской для серфинга в руках); восхитительная в узком, облегающем платье для коктейля, с ниткой жемчуга на шее и жемчужными сережками в ушах, которые он (в белом пиджаке и черном галстуке) подарил ей на двадцатилетие; свежая и веселая в коротенькой белой юбочке и облегающем трико болельщицы, с сияющими на солнце волосами (Ноэль наполовину в тени, одетый в баскетбольные шорты и рубашку с наградной буквой,[165] которую он получил в том году). Моника — всегда с улыбкой, во всех мыслимых и немыслимых нарядах и позах, а рядом с ней неизменно Ноэль.Вот как это должно было выглядеть со стороны, если фотографии говорили правду. Для Ноэля всегда существовала только Моника, и так стало если не с той минуты, как она ступила на подъездную дорожку его дома, где он заклеивал проколотою шину своего «Швинна», и представилась его новой соседкой, — то месяцем или двумя позже. Она всегда была впереди: в школе и в колледже, на работе и в браке, до того самого дня на озере.Ему не было нужды смотреть на эти последние снимки, сделанные в день её гибели. Он и так хорошо помнил тот день даже три года спустя: помнил, сколько «маргарит» выпил, помнил, как она разбудила его, когда он заявил, что пьян и хочет спать. Помнил, как они занимались любовью в маленьком ялике и плескались скопившейся на дне водой, от которой становилась скользкой кожа. Помнил легкое покачивание, солнце, сияющее на воде. Помнил всплеск, когда она нырнула в озеро. Помнил, как она дразнила его и звала с собой. Как оставила его дремать одного. Помнил крик в стороне, свое медленное пробуждение и неожиданно четкую картину: её рука над водой, пальцы хватают воздух. Помнил ужас, сковавший его на секунду, прежде чем он проснулся окончательно и бросился в воду. Помнил, как ухватил её скрюченное тело, медленно опускающееся на дно. Как тащил её к поверхности и поднимал в лодку, как перевернул на живот и делал искусственное дыхание. Помнил, как ему показалось, что все получилось, и он завел мотор, рванувшись обратно к причалу с её неподвижным телом, бормоча молитвы и холодея от страха. Как потом говорил с врачом, смотрел, как местные пожимают плечами, и слушал, что, разумеется, судорога — обычное дело после секса, такое часто случается. Помнил, как сидел в ту ночь в маленькой ледяной кабинке с телом Моники, и до него постепенно доходило, что после восемнадцати лет, в течение которых он знал её, был с ней, жил для неё, всё бесповоротно переменилось.По мере того, как шли годы, только этот день по-прежнему оставался в его памяти таким же ярким, остальные тускнели, несмотря на фотографии: день, когда Ноэль не сумел спасти ей жизнь. Воспоминания всегда приносили с собой катарсис. Покончив с ритуалом, он возвращал пластинки и альбомы на место в дальнем углу шкафа, а призрак снова отправлялся на покой.Так было и в этот ранний вечер. Когда на душе стало легче, он занялся импровизированной зарядкой и сделал две дюжины подъемов, цепляясь пальцами ног за перекладину кухонного стола. За этим последовали другие упражнения, он принял душ, поужинал, позанимался, пару часов посмотрел телевизор и рано лег спать.Лежа в постели, он чувствовал себя измотанным. Почему-то Моника казалась далекой, как никогда. Сейчас её образ затмевала его собственная карьера и ультиматум Бойла. Перед тем как уснуть, Ноэль на мгновение увидел того человека, в крови и без лица.Глава 4— Вас ждут, — сообщил консьерж, старик Гердес.Приподняв велосипед, Ноэль перетащил его через порог и вкатил в кладовку рядом с комнатой, где хранилась почта.— Ну, — спросил он, запирая дверь, — и где же он?— Я его впустил.— В мою квартиру?— Он сказал, что он ваш дядя.— Мой дядя? Какой дядя? — изумился Ноэль, нажимая на кнопку, чтобы вызвать лифт.— Не знаю. Он сказал, что устал. Не все же старики могут, как я, весь день на ногах.Стрелка над лифтом указывала на пятый этаж.— Почему он не мог посидеть тут?— Он сказал, что он ваш дядя.Лифт медленно спускался. На третьем этаже он остановился. Наверное, миссис Дэвис держит двери, чтобы впустить свой зверинец.— Вы хоть когда-нибудь дядю моего видели? Нет, вообразите, пустить какого-то неизвестного в мою квартиру! Если что-нибудь пропало…Он не закончил свою угрозу: лифт остановился с глухим ударом и, как и следовало ожидать, из дверей появилась миссис Дэвис с полудюжиной собак и собачек всех возможных окрасов и размеров. Стая кубарем выкатилась из лифта, сливаясь в один лающий меховой клубок, а пожилая хозяйка завертелась на месте, стараясь удержать в руках поводки.И о чём только думал Гердес, спрашивал себя Ноэль, поднимаясь домой. Может, дядя Эл приехал в гости? А почему тетя Антония не позвонила заранее? Какие-то неприятности в семье?Дверь его квартиры была слегка приоткрыта. Из прихожей доносилась играющая по радио музыка — Моцарт. Ноэль замер, глубоко вздохнул и медленно открыл дверь до конца.Мужчину, который сидел в кресле-качалке и купался в лучах утреннего света, льющегося сквозь высокие окна, он увидел, только распахнув дверь. Сначала Ноэль его не узнал. Когда, спустя секунду, он все-таки вспомнил, кто это, его внезапно охватил страх. Это был он, начальник тех людей из федеральной тюрьмы предварительного заключения, тот, кого они назвали Рыбаком.— Входите, входите! — весело сказал Рыбак. Не обращая внимания на растерянный и встревоженный взгляд Ноэля, тот встал и пошел ему на встречу. — Я не знал, когда вы вернетесь, поэтому я попросил консьержа…— Я знаю. — Что ему нужно?— Похоже, вы не очень рады меня видеть.— Я надеялся, что никогда больше вас не увижу. Я пытался забыть то утро. — Ноэль закрыл дверь, гадая, есть ли в квартире ещё кто-то. Ванная комната открыта, на кухне не спрячешься. В шкафу?— Могу вас понять. У вас есть какое-то животное?— Животное?— Вы оглядываетесь, как будто… — Рыбак осекся и засмеялся. — Я один. Не беспокойтесь. Кстати, вы уже успели позавтракать?Этим воскресным утром Ноэль поехал покататься, наслаждаясь свежестью и почти весенней мартовской погодой. Он проехал весь свой обычный маршрут — после того утра он перебрался в Ист-сайд, — а потом прокатился по Центральному парку, пользуясь тем, что в выходные его извилистые дорожки закрыты для автомобилей. Всю обратную дорогу он думал о своем урчащем желудке.— Потому что, если нет, — продолжал Рыбак, — я кое-что принес. Вы любите деликатесы?Он раскрыл белый бумажный пакет, оставленный на столе. Внутри оказались свежие булочки, копченая лососина со специями, какие-то сверточки поменьше.— Ещё есть свежий апельсиновый сок. И кофе. Особый помол. Я покупаю его у «Забара».Еда и любопытство заставили Ноэля смягчиться.— Зачем вы сказали консьержу, что вы мой дядя?— А что я должен был ему сказать? Что я из полиции?Ноэль не ответил.— Это кухня? — спросил Рыбак, проходя в тесную комнатку и раскладывая свертки на столе. — Где у вас тарелки?— Я принесу, — сказал Ноэль, снимая куртку.— Я ещё воскресную «Таймс» принес. Она вон там. — Он указал на толстую газету, лежащую на столике с торшером возле кресла-качалки. — Чтобы резать эти булочки, нужен острый нож. Они совсем свежие. Иначе они будут крошиться. Поставьте воду. У меня там сливочный сыр с луком. Любите? — Он развернул упаковки.Два человека вполне могли расположиться за маленьким столиком с комфортом. Паника, охватившая Ноэля в первый момент, быстро прошла, но любопытство никуда не делось. Этот тип, наверное, хотел его ещё о чем-то спросить. А может, и о том же самом; в любом случае, не такая уж большая цена за завтрак и «Таймс».— Я пришёл к вам не просто так, — сказал Рыбак, когда они сели.— Я и не думал, что вы хотите ещё раз извиниться за дурное обращение ваших людей.— Вы умный человек, мистер Каммингс. Университетский профессор и все такое.— Не такой уж умный. Я так и не смог вычислить, как вас зовут.— Простите. Лумис, — сказал тот, протягивая руку через стол. — Антон Лумис.— Антон Лумис, Управление полиции Нью-Йорка. Детектив, не так ли? В каком-то высоком звании? В каком подразделении? Отдел убийств?— Я был капитаном. Сейчас я не ношу никакого звания.— Но дело не в том, что вас разжаловали. Вы работаете на какой-то особый отдел, так?— Примерно.— У меня больше нет вопросов, — сказал Ноэль и встал, чтобы порезать ещё одну булочку. — Вам?— У меня и так лишний вес. Мистер Каммингс, я пришел, чтобы рассказать вам немного о том, с чем вы столкнулись тем утром.Ноэль не совсем ему поверил.— Я не виню вас за то, что вы хотите о нём забыть. Это было очень неприятно. Но это не первая неприятная ситуация, с которой нам пришлось разбираться. И не самая худшая. Произошло несколько подобных убийств. Все они связаны между собой. Вы знаете, кем был тот человек, которому вы пытались помочь?— Один из ваших людей назвал его Канзас.— Канзас. Кодовое имя. Оперативник номер пять. Детектив. Двадцать шесть лет. Только что получил повышение. Жена. Ребенок. Перспектива успешной карьеры в управлении.— Мне жаль это слышать. Но разве смерть не является для вас профессиональным риском? — К чему именно он ведет?— Является. Является. Но не такая — без глаз, в крови, когда тебя разделывают живьем на гниющем складе.— Согласен, — сказал Ноэль. — Я был там. Помните?— Помню. Но, как я уже сказал, мистер Каммингс, это не первый убитый среди моих людей. Около месяца назад, кварталах в четырех, нашли другого, он лежал лицом в сугробе. У него были связаны руки и перерезано горло, тело обезображено. И убивают не только полицейских.— Уж не пытаетесь ли вы мне сказать, что в городе растет преступность? Я читаю газеты, мистер Лумис.— Это не какая-то обычная вспышка преступности. Их совершает одна группировка или один человек. Мы не знаем, кто. Мы даже не уверены, зачем. Но мы можем предположить.— Возможно, это ритуальные убийства, — предположил Ноэль, припоминая слова Бойла. — Вроде бы в этом районе собираются гомосексуалисты?— Совершенно верно. Вот видите, я же сказал, что вы умны. Начиная от Кристофер-стрит и до Двадцатых находятся десятки баров и клубов.— Ну, значит, ясно, кто это делает. Какой-нибудь психопат-гомофоб, который принял ваших людей за тех, кем они и прикидывались.— Создается именно такое впечатление, — сказал Лумис. Потом добавил, сопроводив слова пристальным взглядом: — А возможно, нас просто заставляют в это поверить.— Но вы не верите?— Вы помните, мистер Каммингс, случай, произошедший около полутора лет назад, когда мужчину по имени Робби Лэндо нашли убитым в собственной квартире? Он владел большой популярной дискотекой. Ему нанесли множество ножевых ранений — сотню, даже больше. Белье изрезали в клочья, квартиру перевернули вверх дном — вещи сломаны, картины изодраны. Выглядело всё так, словно действовал именно такой человек, которого вы описали.Лумис продолжал:— Чего не сообщали газеты, так это того, что на следующий день Лэндо должен был давать показания перед Большим жюри по поводу торговли наркотиками в Южной Америке. Он покупал крупные партии кокаина. Если бы он отказался давать показания, ему самому предъявили бы обвинение. Пока вы усваиваете эту информацию, — добавил Лумис, — постарайтесь припомнить сходный случай, который произошел несколько месяцев спустя, с Албертом Уиллсом — видная общественная фигура, богач, плейбой. Только Уиллс играл с мальчиками, а не с девочками. Его нашли избитым, задушенным, с множественными ножевыми ранениями — полный набор. Предположительно, он снял «крутого» хастлера, и они не сошлись насчет оплаты. Все бы хорошо, если только не принимать во внимание, что в своих предварительных показаниях Лэндо назвал его как ещё одного крупного покупателя. Уиллс тоже получил повестку. Ещё двоих нашли мертвыми у них в квартире. Один из них знал Уиллса. Оба были приятелями Лэндо. Ни тот, ни другой не упоминались в его показаниях, и Большое жюри ничего о них не знало. Наркотиков не нашли. Но почерк был тот же самый. Только на этот раз убийца что-то искал, а когда поиски не увенчались успехом, пожег квартиру. Кто-то особо бдительный из соседей почувствовал запах дыма. Рядом с телами нашли несколько обуглившихся папок. Некоторые документы касались клуба, который принадлежал Лэндо. Вскоре после смерти Лэндо его родители продали дискотеку корпорации из Коннектикута. Прочие служащие его клуба получали телефонные звонки с угрозами. Другие гей-клубы подверглись «наездам» со стороны неизвестных людей. Несколько баров в районе Вест-стрит столкнулись с тем же обращением — угрозы владельцам, избиения. Иногда хозяева просто исчезали.— Мафия? — спросил Ноэль.— Возможно. А может, и нет. Технически это классические методы синдикатов. Но мафия более или менее отказалась от таких копеечных предприятий, как бары и клубы. Сейчас они играют на биржах и заседают в правлениях мультимиллионных корпораций. Там крутится больше денег. Один из баров в этом районе, о котором нам достоверно известно, что он имеет связи с мафией, подвергся сходному обращению. Мне как-то не кажется правдоподобным, что они станут вредить своим собственным людям, а вам? Нет, — продолжал Лумис, — кто бы за всем этим ни стоял, он хочет, чтобы мы считали это работой мафии, или думали, что убийства случайны, никак не связаны. Но я уверен, что всё это тщательно спланировано и организовано. Одним человеком — человеком, которого мы называем мистер Икс. Это человек-загадка. Оперативник, которого убили в то утро, должен выйти на контакт с мистером Икс. Очевидно, его раскрыли.Ноэль доедал вторую булку, допивал третью чашку кофе и заворожено слушал. Рассказ Лумиса напоминал оживший телесериал, сошедший с экрана и переместившийся к нему на кухню.— Судя по всему, мистер Икс хочет заполучить всё то, от чего отказалась мафия. А может, и больше. Возможно, порнографию, почти наверняка — контроль над мальчиками-проститутками с Сорок второй улицы. Но это только так, в дополнение к действительно прибыльным операциям — контрабанде крупных партий наркотиков, масштабным кражам с судов, которые швартуются у закрытых пирсов в Вест-сайде. Мы не знаем, что ещё. Но впечатление такое, что он строит маленькую империю прямо у нас под носом. И если он считает, что кто-то стоит у него на пути, он с ними не церемонится. У нас до сих пор нет ни единой зацепки. Стоит нам только поверить, что мы уже близко, как происходит новое убийство или нападение, гибнет ещё один оперативник, заключается ещё одна сделка. Как по волшебству. У парня, наверное, чутьё на нас. Без чутья ему никак не обойтись, потому что никто, кроме непосредственно задействованных в этом людей и вот теперь ещё вас, мистер Каммингс, даже не подозревает, что «Шёпот» существует.— Шёпот?— Так прозвали наше подразделение. За секретность. Нас даже финансируют через третьих лиц. Мы укомплектованы людьми из Федерального управления по борьбе с наркотиками, из полиции штата и городской полиции. Наша зарплата выплачивается через безобидную городскую службу, которую я не могу назвать.— Поэтому вы были тогда в заброшенной федеральной тюрьме? — спросил Ноэль, пытаясь свести все куски воедино.— Были. Мы снова переехали. Я не имею права разглашать, куда. Я в разведке уже тридцать пять лет, начинал с БСС[166] на Средиземном море во время Второй мировой. Мне ещё ни разу не попадался такой неуловимый субъект. Он не оставляет нам ни единой улики. Его люди должны быть профессионалами, а организация достаточно маленькой, чтобы не допускать утечек информации и предательств, но достаточно крупной, чтобы действовать против троих наших людей одновременно. Наши люди отчитываются ежедневно. В то утро им нечего было доложить. Им всегда нечего доложить. Это невыносимо. Между тем, — сказал Лумис, понижая голос, — прогонявшись за тенью этого мистера Икс столько времени, я кое-что о нём узнал.Последние слова Лумиса вызвали в памяти силуэты, наносящие Канзасу удар за ударом в заваленной мусором комнате. Может, зажигалку тогда держал мистер Икс?— Он умен, — сказал Лумис, — не какой-нибудь там недоделанный мелкий жулик. У него есть особый нюх на полицейских — больше, чем просто осторожность. Скорее, это похоже на настоящую паранойю. И хотя я согласен, что это смелое предположение, я все-таки готов ставить на то, что он сам голубой.Ноэль внимательно слушал все выкладки Лумиса вплоть до этого места.— Но разве все его жертвы не были голубыми?— Или подсадными утками. Верно. Мистер Икс занимается эксплуатацией. Но чтобы эксплуатировать ту или иную группу, надо знать, как её можно эксплуатировать. Мистер Икс просто кудесник: он знает, какие бары и клубы наиболее популярны, а какие — просто однодневки или ненадежны с финансовой точки зрения. И когда он входит в дело, всё происходит законно, комар носа не подточит. Я думаю, что однажды мистер Икс просто проснулся, оглянулся вокруг, увидел, сколько всего лежит прямо у него под носом, и задался целью всё это заполучить.— Вот почему он так старательно сбивал вас со следа, — сказал Ноэль, — создавая видимость того, что за всем этим стоит какой-то псих или мафия. Но разве вы не можете установить его личность по документам баров?— Он «негласный партнер».[167] Официальным фасадом обычно выступает какой-нибудь ничего из себя не представляющий тип. В половине случае юридический владелец остался прежним. Но мы все равно убеждены, что хозяин мистер Икс. Всё, что хоть отдаленно связано с этим делом было проверено и перепроверено десятки раз.— Даже я?Лумис, казалось, ожидал этого вопроса.— Что вы хотите узнать? Вы родились двадцатого октября 1947 года, в Аламеде, Калифорния. В 1952 году ваша семья переехала в Маморонек, штат Нью-Йорк. В 1965 году вы поступили в колледж Свартмор, два года специализировались по английской литературе, потом перешли на общественные науки. После колледжа вы два года, с 1970 по 1972, учились в Колумбийском университете, подрабатывали в Детском центре дополнительного образования на Ревингтон-стрит. В 1969 году вы женились на Монике Шерман, также проживавшей в Маморонеке. В прошлом году вы уплатили в федеральную казну подоходный налог в размере двух тысяч трехсот сорока пяти долларов. У вас открыт сберегательный счет в банке «Маньюфакчурерс Гановер Траст», отделение в Мюррей Хилл. Ваша медицинская страховка истекла три года назад и была восстановлена Нью-йоркским университетом месяц спустя. Тогда ваш статус поменялся с «планирование семьи» на «индивид в группе». Ваш номер социального страхования сто сорок семь, тридцать три, девяносто восемь…— Хорошо, — перебил Ноэль. — Я вам верю. Впечатляет. Но я думал, вы поверили, что я не имею к этому отношения?— Я вам поверил, мистер Каммингс, но я должен был проверить вашу историю. За вами следили на протяжении семнадцати дней. Когда утром вы выезжали на своем велосипеде, одна машина следовала за вами до середины вашего маршрута, другая — все остальную дорогу. На следующий после убийства день вы сменили маршрут — что нас ничуть не удивило. Вы стабильно придерживались нового маршрута. В среду, две недели назад, вы посмотрели два фильма Феллини.— Вы по-прежнему за мной следите?— Слежение было прекращено четыре дня назад. Даже если бы вы намеренно старались нас обмануть, вы не смогли бы выглядеть настолько чистым.— Зачем мне это? Я не голубой.— Это ничего не доказывает.Ноэлю пришла в голову тревожная мысль.— Вы прослушивали мой телефон?— Мы не имеем на это права. Но, как я сказал, вы были нашим главным подозреваемым, пока мы не убедились, что вы именно тот, кем кажетесь.Мысль, что он был подозреваемым, взволновала Ноэля и в тайне доставила ему удовольствие. Что бы сказала Элисон, если бы услышала? Ноэль уже видел, как её рот округляется в удивленном «о!». Он и сам удивился.— Почему вы мне всё это рассказывает? — спросил он.— Вынужден быть с вами полностью откровенным, мистер Каммингс, мы снова вернулись к исходной точке. Поэтому мы хотим попробовать что-нибудь новое. Поскольку мистер Икс чует полицейских за версту, мы берем на работу людей, которые не служат в полиции. Таких, как вы.Это было сказано так небрежно, что прошла целая секунда, прежде чем на Ноэля нахлынуло изумление.— Я? Вы шутите?— А почему бы нет?— Это просто не моё, — попытался объяснить Ноэль. — Оглянитесь, на что, по-вашему, похожа эта квартира?— На скудновато обставленное жилище профессора социологии из Нью-йоркского университета. Поэтому-то вы нам и нужны.— Но меня этому не учили. Я даже пистолета в руках никогда не держал.— У вас не будет пистолета. Он вам не понадобится. Это не та работа. Посмотрите на себя, мистер Каммингс, вы держите себя в лучшей форме, чем большинство новичков, только закончивших из Академии. Вы тренируетесь по два, по три часа в день?— Примерно. Но…— Как насчет того, чтобы приехать в Академию? Я готов поставить два к одному, что в беге, прыжках, скорости реакции и мышления вы обойдете там любого. Мы ведь следили за вами, между прочим.— Может быть, вы и правы, — сказал Ноэль, стараясь не чувствовать себя чересчур польщенным. — Но они обучены думать определенным образом. Защищаться. Соблюдать осторожность. Они знают, как надо обращаться с людьми.— А разве вы не знаете? Вы ведь преподаете социологию. Разве она не занимается изучением людей?— Да, в группах, но…— А вы и будете в группе. Я только хочу, чтобы вы нашли мне в этой группе того, кто в неё не вписывается — паршивую овцу в стаде. Мои люди шарят в потемках. Они не знают, что или кого они ищут. Не исключено, что вы с легкостью его вычислите. Вы ведь и психологию тоже изучали, я знаю. Я читал это в вашем деле.Ноэлю пришлось признать, что это правда.— Значит, вы будете знать, что надо искать. Для вас это будет совершенно особая соломинка в стоге сена, так что ошибиться не получится, верно?— Наверное. Послушайте, я правда польщен. Но у меня занятия и все такое…— Это не помешает вашим занятиям. Я просто прошу вас появляться в определенном месте на несколько часов. В баре в районе Кристофер-стрит, который, мы убеждены, принадлежит мистеру Икс и где он часто бывает. Я просто прошу вас поработать там барменом несколько ночей в неделю.— Но в городе, должно быть, десятки гей-баров. Почему именно этот?— Потому что этот бар привлекает тот тип геев, которых предпочитает мистер Икс. А ещё потому, что на данный момент этот бар самый популярный.— Вы ведь всё равно стреляете наудачу, так?— Возможно. Но хотя нам неизвестно, кто такой мистер Икс, мы всё равно знаем о нем довольно много. Мы уверены, что некоторые из его жертв были когда-то его сексуальными партнерами. Другие, которых он ставит в бары как владельцев или менеджеров, относятся к тому же типу. Позвольте, я вам покажу.Лумис достал из бокового кармана пальто конверт и вытащил из него дюжину фотографий восемь на десять дюймов.На первой, казалось, был снят типичный образец мужской красоты. Красивый молодой человек с вьющимися волосами, маленькими черными усиками, большими светлыми глазами и хорошо, но не излишне, развитой мускулатурой. Из одежды на нем были только маленькие плавки. Кожу словно натерли маслом.— Билл Эймс, — сказал Лумис. — Один из двоих мужчин, найденных в горящей квартире.Следующий снимок запечатлел танцора в прыжке. Его снимали сбоку; голова была повернута к камере. Он упирался руками в бока, а его по-мальчишески красивое лицо расплывалось в широкой ухмылке. Темные волнистые волосы и светлые глаза. Не такие густые усы, как у первого, но сложение явно атлетическое, подчеркнутое облегающим трико.— Руди Брилл, — сказал Лумис. — Друг Лэндо. «Мертв по прибытии». Выглядело как передозировка.Третий мужчина был немного старше. Тоже в превосходной физической форме, загорелый, с усами, голубоглазый, с волнистыми черными волосами, привлекательный. Он стоял, опираясь на ограду пляжного домика, за заднем плане был виден океан.— Это Лэндо, — сказал Лумис. — Ну как, вы видите?Ноэль просмотрел остальные похожие фотографии.— Ну, они определенно соответствуют некоторому общему образцу.— Какова вы роста? — спросил Лумис. — Метр восемьдесят три?— Ровно.— Эймс был метр восемьдесят пять. Лэндо где-то на сантиметр выше. Остальные примерно столько же. Хотите посмотреть в зеркало и увидеть, что у вас ещё общего?— Нет, я уловил вашу мысль.— Вот видите, мистер Каммингс, вам даже не придется искать мистера Икс. Он сам вас найдет.При этой мысли Ноэль вздрогнул. Надеясь разубедить Лумиса, он спросил:— А что, если у него поменялись вкусы?— Маловероятно.— Мне как-то сложно думать о себе, как… ну, вы понимаете… что я соответствую какому-то физическому описанию. Как кусок мяса.— Вы именно им и будете. Хорошей, сочной приманкой для мистера Икс. Как говорила моя бабушка, чтобы поймать медведя, нужен мед, а не уксус. Ну же, Ноэль, скажите, что вы согласны. Это не займет у вас много времени. Вам будут хорошо платить. Вы принесете пользу обществу. От вас требуется просто постоять за стойкой несколько ночей в неделю и подождать, пока не появится мистер Икс. Тогда-то мы на него и накинемся. Вы идеально подходите. Другие оперативники слишком увлечённо играют в Коджака,[168] чтобы просто ждать. Вас никогда не заподозрят. Скажите, что вы согласны.Мысль, что он даже обдумывает это предложение, повергла Ноэля в шок. Он не человек действия, он предпочитает думать. Несмотря на все свои тренировки, он привык считать себя интеллектуалом, и ему это нравилось. Те, с кем он рос, ходили в рейсы на торговых судах, бороздили Тихий и Индийский океаны. Некоторые ездили через всю страну автостопом, жили в ашрамах в Индии или в общинах где-то в орегонских лесах. Но только не он. Он не склонен к авантюрам. И все же последние несколько минут Ноэль чувствовал, что перед ним открывается дорога, ведущая к приключениям, дорога, которая позволит ему вырваться из рутины, где он погряз после смерти Моники. Почва уходила у него из-под ног, и он не испытывал такого прилива адреналина с тех пор, как… как что? Разумеется, с утра убийства три недели назад.А потом он вспомнил Канзаса, в крови и без лица, умирающего среди мусора и разбросанных досок. Нет. Это слишком опасно. Он не может на это согласиться.— Я не знаю, можете ли вы понять мою точку зрения, мистер Лумис, но… — начал он.— Подождите минутку, — перебил Лумис. — Пожалуйста. Позвольте, я покажу вам, каким образом вы можете извлечь самую неоценимую пользу из этого опыта. Возможно, я выхожу за рамки, упоминая об этом, но мне стало известно, что ваше положение на работе сейчас не самое надежное, поэтому…— Откуда вы знаете?— Просто знаю. Позвольте мне быть с вами совершенно откровенным. Если вы согласитесь работать на «Шёпот», вы сможете спасти свою карьеру.Это заявление удивило и позабавило Ноэля.— Правда? Каким образом?— Представьте себе, что вы пишете работу о каком-нибудь племени амазонских джунглей — что бы вы сделали, чтобы выяснить, как они на самом деле живут, что они на самом деле думают? Вы бы отправились в джунгли, не так ли? Вы бы нашли это племя, жили бы с ними, ели бы их пищу, даже выучили бы их язык, следовали бы их традициям…— Уилбур Бойл, — внезапно сказал Ноэль.Лумис выглядел так, словно никогда прежде не слышал этого имени.— Заведующий моей кафедры в университете, — объяснил Ноэль. — Вы с ним говорили.— Почему вы так считаете?— Он хочет, чтобы я написал исследование о геях, основанное на включенном наблюдении. Для серии «Текущие мнения». Так?— А вам нужно сделать исследование, чтобы сохранить работу, — отозвался Лумис, не моргнув глазом. — Ну, так вот же оно. — Он подождал, давая Ноэлю возможность возразить. Когда возражений не последовало, Лумис продолжил: — По нашим подсчетам, в городе может проживать более полумиллиона геев. Огромная субкультура. Очень плохо изученная. Я буквально выведу вас перекресток. Вы будете подготовлены лучше, чем любой антрополог, отправляющийся в джунгли. У «Шёпота» в Нижнем Вест-сайде повсюду есть свои люди. Вас научат, как себя вести, чего ожидать. В том числе и на работе.— Звучит потрясающе. — Ноэль хотел, чтобы это прозвучало с сарказмом.— Так и есть. Когда вам последний раз делали такой подарок, в блестящей обёртке и на серебряном блюде?Ноэль не ответил. Вместо этого он спросил:— Бойл к вам обратился? Или вы к нему?— Какая разница?— Мне просто интересно.— Вы боитесь геев, мистер Каммингс?— Я боюсь вас, мистер Лумис.— Не надо так. Попробуйте. Вы не обязаны сразу соглашаться. Я предоставлю вам провожатого, вы всё сами посмотрите. Потом пойдете поговорите с Бойлом.— Что будет, если я не соглашусь?— В таком случае я снова окажусь не у дел, пока не смогу найти кого-то, кто выглядит, как вы, и знает то, что вы знаете. — Лумис тяжело вздохнул. — Мне не нравится довольствоваться вторым сортом, когда я могу получить первый, — сказал он. — На это уйдет время. А пока я ищу, мистер Икс становится всё изобретательнее с каждым днем. Всё больше и больше людей будет попадать в его мясорубку.Ноэль не собирался чувствовать себя виноватым за то, к чему на самом деле был не причастен. Он спокойно сказал:— Я об этом подумаю.— Сначала посмотрите. Потом подумайте. Мой человек вам позвонит.Он встал, и Ноэль проводил его до дверей квартиры.— Полагаю, вы обычно читаете финансовый раздел, — сказал Лумис, с тоской глядя на «Таймс».— Можете взять, если хотите.Надев пальто и засунув свои бумаги под мышку, Лумис принялся энергично трясти его руку.— Вы об этом не пожалеете.— Я ещё ни на что не согласился, — напомнил Ноэль.— Знаю, знаю. — Лумис выпустил его ладонь. Ноэль придержал дверь, выпуская Лумиса и глядя, как он стоит в холле и вызывает лифт. — Кстати, — спохватился Лумис, словно только что о чем-то вспомнил, — его зовут Вега. Бадди Вега.— Того парня, который должен мне позвонить?— Ш-ш-ш, — предостерег Лумис, оглядываясь вокруг. Двери двух других квартир на этаже были закрыты.Приехал лифт, и Лумис шагнул внутрь. Ноэль уже отворачивался, чтобы зайти в квартиру, когда услышал, как кто-то прошептал его имя.— Да?— Поблагодарите своего соседа за «Таймс». Она лежала перед 4-Д, — сказал Лумис, и дверь закрылась, пряча его улыбку.Глава 5— Ноэль Каммингс?— Слушаю.— Это Вега.— Кто? — Ноэль заложил Леви-Стросса[169] искусанным карандашом, опустил книгу на стол и глубоко вздохнул.— Бадди Вега. Рыбак сказал, что ты будешь в курсе, кто я такой.— Я в курсе, — отозвался Ноэль. Голос внезапно сделался слабым и хриплым. Ноэль хорошо помнил визит Лумиса. Он всю неделю проигрывал его в голове.— Отлично, — сказал Вега. Его голос оставался ровным и невыразительным. — Что ты делаешь через пол часа?Ноэль хотел сказать, что уходит, что вообще передумал насчет этой затеи, что Веге лучше обо всем забыть.— Ничего, — ответил он. — Готовлюсь к завтрашним занятиям.На заднем фоне Ноэль услышал детский голос. К его пронзительному реву присоединился другой, женский, она что-то быстро говорила по-испански.— Найдешь время, чтобы выбраться в «Хватку»?Не найдет. Он не может. Не может погибнуть, как Канзас, чтобы кровь сочилась из глазниц.— Это бар так называется?— Ага. Собирайся. Я буду у тебя через пол часа.Прежде чем Ноэль успел сказать, чтобы он не приезжал, связь оборвалась. Выругавшись на себя за то, что не спросил у Веги его домашний телефон, Ноэль снова попытался сосредоточиться на Леви-Строссе и примитивном сознании. Бесполезно. Разминка тоже не помогала. Все, о чем он мог думать, глядя на себя в зеркало, — насколько он похож на тех мужчин, фотографии которых показывал ему Лумис. На жертв мистера Икс.В конце концов, он сдался. Он как раз успел одеться, когда зазвонил домофон и Гердес объявил, что пришел Вега, так исказив имя, что его едва можно было узнать.Возможно, из-за его фамилии Ноэль ожидал увидеть кого-то совершенно непохожего на того человека, который ввалился в его квартиру, презрительно огляделся, подчеркнуто игнорируя протянутую Ноэлем руку, и плюхнулся на диван.Бадди Вега вовсе не походил на маленького жилистого латиноса, нарисованного воображением Ноэля. Он был большой и широкоплечий, со светлыми волосами, которые летом наверняка выгорали и делались ещё светлее, редкой бородой и усами. Его наряд словно срисовали со старого фильма про Ангелов Ада:[170] древняя кожаная куртка со следами грязи, военный ремень с большой пряжкой, выцветшие обтягивающие джинсы и поношенная рабочая рубашка, расстегнутая до пупка, которая открывала волосатую грудь и растущий живот.— Я думал, ты соберешься, — раздраженно сказал Вега.— Я собрался.— Ты же не собираешься идти в бар в этом?— Почему нет?Ноэль оглядел себя. На нем была водолазка, светлые твидовые брюки, коричневые полуботинки и ветровка в рубчик.— Потому что я не покажусь рядом с тобой, пока ты в таком виде. Вот почему. Мне там работать четыре дня в неделю, знаешь ли. Ну-ка, давай. Если ты серьезно настроен…— Я серьезно настроен. Что не так с моей одеждой?— Это мода выпускников-гомиков. С Ист-сайда. Хуже, это мода Ист-сайда пятилетней давности. Не пойдет. Совершенно не пойдет. — Вега поднялся с дивана, и Ноэль задумался, не под наркотиками ли он, так вяло он двигался. — Посмотрим твои шмотки.Качая головой, Вега обшарил дюжину пар брюк в шкафу.— Боже, у тебя что, нет ни одних джинсов?Ноэль вытащил вешалку.— Надень.Ноэль быстро разделся и уже засовывал одну ногу в штанину, когда Вега остановил его со страдальческим выражением лица.— Эй, приятель. Белье уже никто не носит. Снимай.Слегка смутившись, Ноэль выполнил и это указание. Вега поднял сброшенные трусы.— Господи! Я таких не видел со времен морской пехоты. Водолазку тоже снимай. И куртку. — Он принялся перебирать аккуратно сложенные в комоде рубашки Ноэля, потом обернулся. — Эти штаны — дерьмо.— Что?— Слишком мешковатые. Смотри! — Он упал на одно колено и принялся дергать за штанины в разных местах. — Слишком свободные. Они должны сидеть низко на бедрах, обтягивать задницу и ноги, а особенно — твои причиндалы. Дрянь! Снимай. Что-то ещё есть? Старье какое-нибудь.Не дожидаясь ответа Ноэля, Вега продолжил обыск, бросая одежду прямо на пол, останавливаясь время от времени, чтобы рассмотреть какую-нибудь вещь повнимательнее, а потом швыряя её к остальным, и ни на секунду не прекращая говорить.— Я думал, Рыбак обеспечит тебе гардероб. Не понимаю, какого черта я должен этим заниматься. Завтра тебе придется обзавестись полным комплектом. И слушай, вот твоя легенда. Тебе срочно нужна работа. Льготы по безработице закончились месяц назад в Сан-Франциско. Оттуда ты приехал. Был там когда-нибудь?— Давно.— Жаль. Ты работал в баре «К югу от щели». Запомни. И ещё в «Казармах». Это баня. Ты новенький в городе, понял? Сюда ты добрался на машине, которую кому-то надо было перегнать с Побережья. Тебе это обошлось в стоимость масла и бензина. Все понял?— Думаю, да.— Насчет остального — помалкивай. Наверняка проколешься. У тебя нет футболки?— Есть, старая, — сказал Ноэль, вытаскивая футболку с огромной дырой от отбеливателя, которую месяц назад вернули в таком виде из прачечной. Он оставил её, чтобы пустить на тряпки. — Она не пойдет. Смотри!— Идеально. Надевай. А как насчет этого? — Он вытащил пару джинсов, которые Ноэль даже не сразу узнал. — Ну-ка. Надевай.— Это моей жены.— Выглядят, как мужские. Надевай. У нас не вся ночь впереди.— Они мне малы.— Это я буду решать. У тебя кроссовки есть? — Ноэль показал на пару «адидасов». Вега сказал: — Наконец-то, у парня нашлась хоть одна вещь, которую можно носить. Аллилуйя! Их тоже надевай.Моника купила свои джинсы в сэконд-хэнде. Карманы и отвороты обтрепались. Она надевала их, когда выбиралась с Ноэлем за город, в тот последний раз на озеро — тоже. Они казались узкими, слишком узкими, чтобы их можно было носить.— Бесполезно, — сказал Ноэль. — Я не смогу застегнуть все пуговицы. — Он имел в виду металлические пуговицы ширинки.— Оставь нижнюю расстегнутой. Выглядят нормально. Так, у тебя есть напильник или наждачка?Когда Ноэль вернулся из ванной с пилочкой для ногтей, Вега был на кухне, открывая себе пиво.— Сунь руку в карман. Поглубже, чтобы ты мог взять себя за член. Ты его направо или налево носишь? Думаю, направо, так, придержи его, теперь три.— Так вот почему у тебя промежность выглядит такой потертой?— Смеешься! Мой способ потребует слишком много времени. Давай. Три!— Ну как? — спросил Ноэль.— Сойдет. И прическа у тебя не такая. Слишком натуральная. — Потом: — Черт, тебе же и положено быть не местным. В следующий раз не ходи к своему обычному парикмахеру. Винни тобой займется. А знаешь, ветровка, может, и сгодится. Не думаю, что у тебя есть кожа? Так, посмотрим.Он развернул Ноэля лицом к себе и окинул таким критическим взглядом, словно Ноэль был моделью, которой с минуты на минуту предстояло выйти на подиум представлять новую коллекцию. Ноэль мог оценить собственный вид в зеркале. Футболка облегала плотно; дыра тянулась от подмышки, обнажая один сосок, подол едва доставал до края низко сидящих джинсов. Джинсов Моники. Он никак не мог выкинуть эту мысль из головы: это последняя вещь, которую носила Моника.Вега залпом допил остатки своего пива.— Пошли.— Ты же несерьезно?— Почему? — Вега искренне удивился.— Взгляни на меня.— А я смотрю. Приятель, ты выглядишь таким горячим, эти педики обкончаются. Запомните кое-что, профессор, я не знаю, что тут тебе втирал Рыбак, но твоя работа на «Шёпот» заключается в том, чтобы выглядеть настолько хорошеньким, насколько сможешь. Вот и все. Не устраивай самодеятельности. Не разговаривай ни с кем больше, чем необходимо. Не пытайся быть героем. Будь молчаливым, даже загадочным. Скрывай о себе все, что только можешь. Стой за баром и хорошо выгляди. Это все, что нам от тебя нужно — обертка. Ты наживка, на которую должна клюнуть большая рыбина. Ты понял? — спросил он и потрепал Ноэля по щеке грязным пальцем.— Так сказал Лумис, но…— Никаких «но». Проколешься, будешь слишком много болтать — и ты мертв, приятель. Пошли. Я не хочу опоздать на работу.Они поймали такси, и Вега назвал водителю адрес на Вест-стрит. Ноэль чувствовал себя странно, спускаясь в холл настолько несвойственной себе одежде, но никто больше, судя по всему, не обратил на его вид никакого внимания: ни консьерж, ни девочки-подростки с соседнего этажа, ни даже шофер такси.— Мы опаздываем, так что я не смогу поводить тебя туда-сюда, как собирался, чтобы тебя получше продемонстрировать, — сказал Вега в машине, раскуривая самокрутку.— Это травка? — спросил Ноэль.— Конечно. Хочешь?— Нет. Но… таксист и все такое…Вега постучал в стекло, отделяющее их от водителя. Таксист обернулся к ним.— Чего вам?— Ты не против, если мы забьем косячок, приятель?— Черт, нет, брат. — Водитель улыбнулся. — Я сам покуриваю.— Хорошее дело, — сказал Вега, глубоко затягиваясь. — Может, тебе тоже стоит сделать пару затяжек, приятель. Ты нервничаешь. Боишься умереть молодым?Ноэль отказался от травки.— Что ты там говорил? Продемонстрировать меня?— Придется заняться этим завтра. Я хочу, чтобы народ тебя действительно рассмотрел. В баре они, конечно, тебя увидят. Но некоторые не ходят в бары. Я хочу, чтобы тебя увидели все. Все. Так что, завтра или послезавтра, мы устроим небольшую прогулку. Наденешь эти же самые штаны, слышишь? Пройдемся по Шестой Авеню и Восьмой улице до Кристофер-стрит, заглянем там в пару мест, и дальше вниз до пирса. На Кристофер все «пасутся».— Ищут сексуальных партнеров?— Да что угодно, — сказал Вега, потом вдруг, кажется, напрягся. — Ты этого слова не знал, так?— Я не был уверен.— Услышишь ещё какое-нибудь слово, насчет которого не будешь уверен, спросишь меня. Но только не на людях, слышишь?Машина остановилась на светофоре. Ноэль чувствовал досаду и раздражение на Вегу.— Я тебе неприятен, да? — спросил он.Вега дымил косяком, отвернувшись к окну, так что его слова прозвучали тихо, почти глухо.— Мне всё равно.— Тогда почему ты обращаешься со мной, как с придурком?— Ты хочешь остаться в живых? Тогда слушай меня. Понял?— Или дело в том, что я не полицейский? — спросил Ноэль, понижая голос на последнем слове так, что его едва можно было расслышать. — В этом дело?— Что-то в этом роде, — признал Вега.— Ну, об этом не беспокойся. Я профессионал, мистер Вега. Может быть, не в вашем деле, но в своем собственном. Я могу о себе позаботиться. Очевидно, Рыбак знал, что делает. Нет?— Может быть, — сказал Вега без всякого убеждения в голосе. — Здесь, — сказал он громче, постучав в окно между ними и шофером.Ноэль позволил Веге заплатить за такси и попререкаться с таксистом насчет расписки — без сомнения, Управление полиции потом возместит все расходы. Тем временем он разглядывал бар и его окрестности.«Хватка» располагалась в конце квартала, выходящего на эстакаду Вест-сайдского шоссе и ряды громадных подвижных прицепов, припаркованных под закрытой дорогой, в одноэтажном здании, отштукатуренном вплоть до закрашенных или затененных окон. В бар вели два входа: большая двустворчатая дверь в центре и одна створка на углу. Обе двери были выкрашены в черный цвет, на обеих имелось маленькое окошко, прорезанное на уровне глаз. Над большой дверью красовалась доска в деревенском стиле с выжженными на ней буквами, а под ней — грубо намалеванный кулак в черной кожаной перчатке, сжимающий белый предмет цилиндрической формы, концы которого тянулись от верхнего до нижнего края вывески. Сперва Ноэль подумал, что это диплом. Секундой позже до него дошло, что, наверное, это должно было изображать пенис. «Привыкай», — сказал он себе.На улице был ещё один бар, поменьше, и заколоченное четырехэтажное здание, в котором когда-то, возможно, располагался склад. Рядом с «Хваткой» находился магазинчик без вывески. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, почему в ней нет нужды. Две витрины по обе стороны от двери заполняли кожаные вещи: полные комплекты мужской одежды, от ботинок до закрывающих лицо масок, перчаток, белья и штанов с вырезанными передними и задними вставками. Кроме того, в витринах были выставлены секс-игрушки всех возможных форм и назначений: искусственные фаллосы всех цветов и размеров, ребристые и гладкие, разнообразные презервативы, кожаные плети, наручники, носовые платки, футболки с непристойными картинками. Над прочим товаром на проволочной привязи парили, словно безмозглые ангелы-хранители, две надувные резиновые куклы — мужчина и женщина, обе розовые и обнаженные.— Пошли, — фыркнул Вега, выпихивая Ноэля из машины. Очутившись на улице, прибавил: — Придурок черномазый, имя свое написать не может. — Проследив взгляд Ноэля, прикованный к секс-магазину, он сказал: — Тебе надо туда зайти, чего там только нет, ты не поверишь. Купишь себе пару колец[171] и другие причиндалы.Он вошел в «Хватку», Ноэль последовал за ним.Внутри было темно и висел затхлый запах, характерный для большинства питейных заведений, в которых ему доводилось бывать; воздух пульсировал в беспрерывном и монотонном ритме рок-музыки, льющейся из невидимых с первого взгляда колонок.Вега подошел к гигантской стойке начала века, огибающей первый зал «Хватки» и уходящей во второй неглубокой подковой. Ноэль присоединился к нему, завидуя той легкости, с которой он двигался, несмотря на тесные джинсы. Похоже, они пришли довольно рано. Лумис говорил, что в «Хватке» всегда полно народу, но сейчас в баре было всего полдюжины мужчин. Один из них, кудрявый, похожий на испанца парень наблюдал за ними от самой двери.— Эй, Мигель! — громко и дразняще позвал Вега, подходя к нему, — что это у тебя на уме, а, малыш?Мигель уставился на Ноэля твердым, почти мертвым взглядом, потом тихо заговорил о чем-то с Вегой. Взгляд напугал Ноэля. Может, это один из наемных убийц мистера Икс? Или Ноэль просто показался ему интересным? В любом случае, Ноэлю Мигель не понравился, и он предпочел держаться от него на расстоянии.Из соседней комнаты внезапно появился бармен и подошел к Ноэлю. Его взгляд был гораздо откровеннее, чем взгляд Мигеля; он коснулся кончиком языка уголка губ и медленно прошелся глазами сверху вниз по телу Ноэля.— Что я могу вам предложить? — спросил он, чуть-чуть растягивая слова в неопределенном акценте.Вега оторвался от своего разговора ровно на секунду, только чтобы обернуться и сказать:— Это тот парень, о котором я тебе говорил. Ноэль Каммингс. А это Рик Чаффи.Ноэль протянул руку; Чаффи поколебался, а потом ответил открытым небрежным пожатием в стиле шестидесятых.— А я-то гадал, почему Бадди тебя так расхваливает, — сказал он, удерживая руку Ноэля. — Теперь вижу.— Рик управляющий, — небрежно сказал Вега и скрылся в маленьком зале.— Что-нибудь выпьешь? — предложил Чаффи, упирая в Ноэля раздумчивый, змеиный взгляд. В отличие от взгляда Мигеля, впрочем, в нем невозможно было ошибиться. Сколько раз Ноэль видел его в глазах мужчины, встретившего женщину; он называл это взгляд оценивающим — насколько хороша она будет в постели? Что она будет делать? Что я могу сделать такого, чтобы у неё сорвало крышу? Ноэль медленно высвободил руку и оглядел бутылки на задней полке бара.— Пиво сойдет.Чаффи извлек бутылку «Будвайзера», сдернул с неё крышку.— Калифорния, значит?— Фриско, — отозвался Ноэль, пытаясь ответить на взгляд Чаффи. Рику было лет тридцать, длинные гладкие темные волосы, тонкое лицо и приятные черты, глубоко посаженные темные глаза. Несколько шрамов на лбу и щеках. Жесткая борода и усы.— Наверное, там вода какая-то особенная, — сказал Чаффи.Он открыл себе вторую бутылку «Будвайзера» и оперся о стойку.— Значит, работа нужна? — Не дожидаясь ответа, он спросил: — Бывал тут раньше?— Я недавно в городе.— Полагаю, ты в барах особенно не торчишь. Дела хорошо шли?На секунду Ноэль растерялся, потом до него дошло, что его спрашивают, не проститутка ли он. Он поборол внезапный гнев.— Нет. Я этим никогда не занимался.— А мог бы, — сказал Чаффи. Он постучал по стойке длинными пальцами и наклонился ближе: — Что ты предпочитаешь: работать здесь или потрахаться со мной? И то, и другое не получится. У меня есть правила.Ему было интересно, какой будет его собственная реакция на первое предложение. Это прозвучало так здорово, что Ноэль был вынужден рассмеяться.— Можно, я осмотрюсь?— Конечно. Смотри. В любом случае, ты для меня слишком хорош. По мне, уж лучше ты будешь помогать делу, чем пару раз перепихнуться и потерять тебя.— Значит, я принят? — Ноэль был совершенно искренен.— Испытательный срок — месяц. Ты мне будешь нужен три вечера в неделю. С восьми до четырех утра. Мы здесь закрываемся в четыре. Не в три, как в Калифорнии.— Там закрывают в два, — внезапно вспомнив, уточнил Ноэль.— Все равно, — сказал Чаффи, настроенный уже совершенно по-деловому. — Расставляешь все, как приходишь. У нас два запаса: открытый и закрытый. Чтобы открыть второй, нужно взять у меня ключ. Или спросить. Пересчитываешь кассу, когда приходишь. Записываешь. Чаевые делятся на всю смену, обычно нас двое. Бесплатная выпивка на твое усмотрение. Я так понял, ты можешь смешать что угодно?— Многое, — соврал Ноэль. Придется раздобыть учебник для барменов и выучить его наизусть.— Выпивка у нас трех видов: стандарт, вип и супер-вип. Три цены. Мешаем всегда стандарт, если клиент не спросил что-то другое и не следит за тобой. Никакого секса и наркотиков в баре. Если хочешь покурить или трахнуться, идешь вниз. Полчаса — перерыв на обед. То, что на тебе, выглядит нормально. У тебя нет ботинок?— Есть. Но если я всю ночь буду на ногах…— Начинаешь завтра. В восемь. Сколько платят, знаешь?— Бадди говорил…— Немного. Вот почему придется стараться за чаевые. Думаю, у тебя проблем не будет. Я поработаю с тобой две смены в неделю первое время. Может быть, Бадди будет работать с тобой в оставшийся день. Там, у двери — Макс.Ноэль обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть крупного мужчину с неприятным, явно тевтонским лицом, полностью затянутого в кожу — от сапог и до мотоциклетной фуражки с козырьком. Он как раз вошел в бар, огляделся, улыбнулся, обнажая в гримасе сломанные зубы, и уселся на табуретку возле дверей.— Будут какие-то проблемы, зови Макса. Он утихомирит парня. Да, Макс? — Чаффи понизил голос. — Он настоящая душка, когда узнаешь его поближе. Но и грубые игры ему тоже нравятся.Макс громко хрюкнул и, свисая с табуретки со всех сторон, казалось, немедленно погрузился в сон.— Запомни, — предупредил Чаффи, — тут за тобой будут следить. Так что никакого дерьма. Да, и сделай одолжение. Не тащи в бар свою личную жизнь.Ноэль заверил его, что не будет делать ничего подобного.На время покончив с делами, Чаффи улыбнулся и, наклоняясь через стойку, провел пальцем Ноэлю по груди, останавливаясь только в том месте, где начинались его джинсы. Ноэль был так удивлен, что не смог справиться с собой и отшатнулся.— Ты будешь жалеть, что не переспал со мной. Поверь, ты бы разбудил во мне все самое лучшее. Я бы делал с тобой такое, чего ты бы никогда не смог забыть.— Я думал, у тебя правила, — сказал Ноэль, потягивая пиво и осторожно возвращая руку Чаффи обратно на стойку.— Завтра в восемь, — повторил Чаффи без всякой злости и отвернулся, чтобы обслужить клиента, только что зашедшего в бар.Бадди появился из двери, ведущей к двум уборным и лестнице, которая, как предполагал Ноэль, спускалась вниз, в кабинет. Он подождал, но вместо того, чтобы подойти к нему, Вега остался у другого конца стойки, разговаривая с Мигелем. Закончив с клиентом, Чаффи присоединился к ним.Ноэль решил, что произвел вполне благоприятное первое впечатление и не слишком бурно реагировал на поползновения Чаффи. Он вполне может осмотреться, пока народу ещё немного.Второй зал от первого отделял дверной проём со стороны стойки. Там было теснее, темнее и тише. Основное пространство там занимал большой биллиардный стол, вокруг которого оставалось ровно столько места, чтобы игрок мог отступить назад и прицелиться. Зеркало шириной сантиметров тридцать шло по противоположной от стойки стене на уровне плеч. Под ним — деревянная планка, глубины и высоты которой хватало, чтобы она могла служить шаткой опорой. Столов или стульев не было. Только с полдюжины табуреток.Возле второго входа стоял большой музыкальный автомат. Теперь Ноэль различал большие колонки с несколькими мембранами, подвешенных почти под самым потолком. Деревянный пол был посыпан опилками, светомузыкальная система над баром разбрызгивала по помещёнию пятна света. Выглядит скромно, но дорого, подумал он. Учитывая редферновские колонки, вся система должна стоить тысяч пять. И при этом смотрится как незначительная мелочь, в которой нет ничего особенного. Интересно, другие гей-бары такие же? В этом же стиле? Или здесь сказались вкусы мистера Икс? Намек, улика?Люди медленно наполняли бар, просачивались во второй зал, подходили к музыкальному автомату. Ноэль остался возле бильярдного стола, стараясь одновременно наблюдать и выглядеть незаметно.Ему надо быстро обучиться жаргону и моделям поведения. Вега прав. Придется некоторое время помалкивать и ограничиваться ничего не значащими, обтекаемыми фразами, чтобы не вызывать подозрений. Пока он не сможет убедить этих людей, что он один из них, ему придется вести себя тихо. И осторожно.Если по поведению Чаффи и Веги можно было о чем-то судить, то Ноэлю придется научиться вести себя и говорить гораздо свободнее. Их речь была меткой, прямой и расцвечивалась такими оборотами, в значении которых Ноэль не всегда был уверен. Но самым удивительным было их поведение. В его представлении гомосексуальность всегда ассоциировалась с женственностью в речи и поведении. Здесь же все было с точностью до наоборот: преувеличенная мужественность, невозмутимое спокойствие в духе фронтира, словно в ожившем фильме с Гэри Купером. Точно! Так и есть! Грубая одежда, походка вразвалочку, протяжная речь. Они играют в ковбоев. Ему ничего не стоит их скопировать! В конце концов, ему же по легенде положено быть с Запада, так?— Что смешного?Чаффи зашел в маленький зал и теперь стоял рядом, опираясь на стойку.— Просто кое-что вспомнил, — сказал Ноэль, раздосадованный, что его застали врасплох. Надо быть внимательнее, черт возьми!— Не хочешь со мной поделиться?Не требование и не угроза. Он нравится Чаффи, это уже вполне очевидно. Чаффи ему не враг. Или все-таки?..— Это личное.— Как тебе пиво?— Вполне. Здесь обычно много народу?— Как в бочке. — Чаффи поколебался, потом наклонился чуть ближе через стойку. — Бадди сказал, ты знаешь, что к чему, но у меня сложилось другое впечатление.Теперь Ноэль действительно насторожился.— Да?— Я думаю, ты ещё совсем зеленый. Я тебя не сужу, имей в виду. Мне плевать. Но позволь мамочке дать тебе маленький совет. Сюда станут заходить парни, которые будут обещать тебе, что сделают тебя моделью, кинозвездой, поп-звездой, кем угодно. Слушай их с милой улыбкой, почаще подливай им выпивку, даже принимай их подарки. Но не обращай на них внимания. Потому что стоит тебе повестись, и эта тусовка, со всем мусором, который тут ошивается, сотрет тебя в порошок. Я достаточно часто видел, как такое происходит с зелеными новичками.— А как же ты? — спросил Ноэль, стараясь не позволить своему смущению отразиться на лице. — Ты разве не играл со всяким мусором?— Играл, и часто. Но я научился не пачкать руки. — Он кивнул и отошел, громко обращаясь к мужчине в углу: — Эй, дружище, ты пьешь или стенку подпираешь?Минуту спустя, когда он прошел мимо, Ноэль сказал:— Спасибо.Чаффи сделал вид, что не расслышал.Ноэль смотрел, как Рик разливает напитки, а потом, когда тот скрылся в соседнем помещении, внимание Ноэля привлекла сценка в зеркале над баром. Двое мужчин из тех, кого он видел в другом зале, стояли теперь у него за спиной, в пяти или шести футах друг от друга, опираясь на деревянную планку. Казалось, они не замечают друг друга, и в то же время между ними ощущалась какая-то связь. Разглядывая их отражения, Ноэль подумал, что один из них, в свободных камуфляжных штанах, должно быть, ещё мальчишка, лет пятнадцати или шестнадцати от силы. Естественно, в руках у него была банка «Севен-ап».Двое коротко переглянулись, отвели глаза. Все совершенно неуловимо, ни малейшего признака, что они замечают друг друга, пока один из них совсем чуть-чуть не сменил позу — откинул голову, прикурил сигарету. Другой так же незаметно пошевелился: глотнул из банки, отставил ногу в сторону. Всё абсолютно бесстрастно.Ноэлю потребовалось одно мгновение, чтобы понять, что каждое движение тут должно было означать намерение, страх, вопрос, привлечь или оттолкнуть; это был замысловатый, безмолвный брачный ритуал.В конце концов, младший поставил банку на полку. Второй, темный блондин, повернул голову, глядя на мальчика, и несколько раз сменил позу, как Ноэль догадался, давая понять, что не хочет, чтобы мальчик уходил без него. Мальчишка шагнул к нему. Они обменялись несколькими фразами, которых Ноэль не расслышал, потом вновь опустились на планку, уже рядом. Мальчик улыбнулся. Руки встретились в братском рукопожатии. Ноэлю показалось, что он услышал, как называют имена. Надо учесть и впредь пожимать руки точно так же, напомнил он себе — Чаффи делал то же самое.Теперь пара увлеченно обменивалась короткими, напряженными вопросами и ответами. Ноэлю чертовски хотелось подслушать, но в баре было слишком мало народу, чтобы приблизиться к ним незаметно. Внезапно, мальчик оторвался от стены, и оба покинули зал так быстро, что Ноэль едва заметил, как они проскользнули мимо сидящего у дверей Макса.Ноэль проглотил остатки своего пива, не в силах скрыть возбуждение. Он провел тут меньше получаса, а уже успел увидеть ключевой социальный ритуал этого сообщества — завязывание сексуального знакомства — от первого до последнего момента. Напасть на золотую жилу в первый же вечер! Если бы он только смог расслышать, о чем они говорили! Лумис был прав. Он чувствовал себя так, словно десантировался в Новой Гвинее и стал свидетелем церемонии, проходящей раз в столетие и никогда прежде не виденной белым человеком.— Я думал, ты завтра работаешь? — За стойкой возник Вега.— Работаю.— У тебя должно найтись занятие получше, чем торчать здесь.— Смеешься? Это невероятно. Знаешь, что я только что видел?— Нет, и мне плевать. Убирайся. Придешь завтра. Вон!Вега отвернулся, чтобы протереть стойку.Ноэль поборол желание дать ему в морду. Вместо этого он достал бумажник, бросил доллар на стойку и громко сказал:— Ещё пива. И оставь сдачу.Бадди посмотрел на него угрожающе, но пива дал. Когда он наклонился, чтобы достать бутылку, Ноэль подошел к музыкальному автомату. Кнопка «плей» была заклеена скотчем. Он выбрал наугад с полдюжины композиций.У первой песни оказалось долгое инструментальное вступление, размеченное звуками трубы, а потом густой черный тенор запел: «Я свободный мужчина. Да. Я свободен. Свободный мужчина, детка. Да. Свободный».Открытое пиво дожидалось Ноэля на стойке бара. Вега и доллар исчезли.Глава 6Ноэль не стал задерживаться, чтобы допить пиво. За какие-то несколько минут «Хватка» заполнилась людьми так, словно у дверей бара разгрузился битком набитый автобус. Ноэль посмотрел на часы. Они с Бадди пришли в восемь пятнадцать. Сейчас было ровно девять.Вегу он на место поставил. Если решит остаться и дальше, Бадди может расценить это как вызов, а Ноэль сомневался, что сумеет этот вызов подкрепить. Кроме того, посреди внезапно нахлынувшей толпы он чувствовал себя слишком беззащитным; он был как на ладони для тех, кто захотел бы установить с ним контакт: возможных врагов мистера Икс, его друзей или шпионов. Да и чтобы понять, что посетители «Хватки» не склонны вести себя в духе завсегдатаев салуна — потягивать выпивку в одиночестве или вести пьяные беседы, — не потребовалось много времени. Напротив, движение было повсюду, люди разговаривали, переходили с места на место; несомненно, и без сексуальной охоты не обходилось. Его окружали мощные, хоть и не всегда легко определимые, потоки.Ночной воздух снаружи оказался на удивление теплым, и Ноэль решил прогуляться до подземки. Стоило ему свернуть с Вест-стрит на Кристофер,[172] как немедленно появилось ощущение, что он очутился на главной улице города в самый разгар рабочего дня. Казалось, на улицу вышли сотни людей; по одиночке, парами или группами по трое и больше человек они неторопливо двигались в разные стороны по обеим сторонам улицы, прислонялись к припаркованным машинам, общались, целыми компаниями останавливались на углах, разглядывали прохожих и заговаривали с ними. Проезжая часть была запружена, автомобили медленно ползли вдоль тротуаров, притормаживали, водители высовывались из окон, чтобы поговорить с пешеходами.Улица сияла, залитая светом неоновых вывесок баров, пиццерий и отельчиков. А вместе со светом по ней растекалась вездесущая ритмичная музыка. Она просачивалась наружу из ночных заведений, выплескивалась из открытых окон квартир и стереосистем автомобилей; она лилась из колонок приемника на ступеньках католической церкви, где устроилась дюжина парней, из кассетников, мимо владельцев которых он проходил.Ноэль миновал несколько кварталов, отделяющих его от Гудзона; он чувствовал себя странно и растерянно. Повсюду были мужчины, и почти ни одной женщины. Марихуану здесь курили в открытую, как обычные сигареты, передавая косяки из рук в руки и не стесняясь даже полицейских. Одиноко привалившиеся к стене мужчины, стоило ему приблизиться, заводили одну и ту же монотонную литанию: «Травка, кокс, ЛСД, «спид»».[173] Мужчины в поисках секса, — на ходу, сидя и стоя на месте. Дважды какие-то типы шли за Ноэлем на протяжении целого квартала, если не больше, держась на самом краю периферийного зрения и стараясь привлечь к себе его внимание или бормоча под нос непристойности, а потом внезапно сворачивали в переулок или останавливались, разворачивались и уходили в обратную сторону. Коренастый парень, похожий на испанца, на вид помладше Ноэля, засвистел, когда он проходил мимо, и закудахтал по-петушиному ему вслед. Ещё двое, в тесных джинсах, джинсовых куртках и обтягивающих футболках, едва расступились, чтобы дать Ноэлю пройти. «Ты видел эту штучку!» — услышал он, прежде чем оставил их позади. Все мужчины казались похожими друг на друга: всем было от двадцати до сорока лет, на всех — одинаковые футболки, рабочие или фланелевые рубашки в шотландскую клетку и короткие куртки. Некоторые были полностью затянуты в кожу, с цепями, свисающими с плеч или обмотанными вокруг фуражек с козырьком; другие даже держали в руках мотоциклетные шлемы, хотя Ноэль не заметил поблизости ни одного мотоцикла.Ночной город. Незнакомый, экзотический мир, расположенный меньше чем в десяти минутах ходьбы от здания факультета, где он преподает. Ноэль чувствовал себя ученым-зоологом, впервые увидевшим прерию, где беззаботно разгуливают животные, которых ему предстоит изучать. Погруженный в свои наблюдения, он напрочь забыл о собственной неловкости и был крайне удивлен, когда о ней напомнили всего мгновение спустя.Он пересек Хадсон-стрит и миновал ещё пару кварталов. В этом месте люди столпились особенно плотно, занимая весь тротуар перед ярко освещённым баром и прислоняясь к машинам. Ноэль как раз пробирался через этот тесный строй, когда вдруг повернул голову и заглянул в окно набитого людьми зала. Его взгляд наткнулся на лицо, которое показалось очень знакомым. Он остановился, отходя в сторону, стараясь найти более удобное место для обзора того, что творится внутри. Он снова увидел то же лицо; парень взглянул в окно прямо на него и практически нырнул обратно в толпу подскакивающих голов. Неужели это?.. Точно! Но как его зовут? Какой-то Пол — талантливый студент с одного из его курсов, кажется, по социальной девиации и криминальному поведению. Но куда он так быстро делся?— Ты проходишь? — услышал Ноэль голос прямо за своей спиной и почти в ту же секунду почувствовал, как чьи-то руки легонько сжали его ягодицы. — Или ты рассчитываешь получить что-нибудь горяченькое прямо тут, на тротуаре?Ноэль шарахнулся от этих рук, спотыкаясь о чьи-то туфли.— Не возбуждайся ты так. Кое-кто бы не отказался, — сказал мужчина.Онемев, Ноэль восстановил равновесие и посторонился, пропуская высокого коротко стриженного блондина, распутно ему подмигнувшего. Лицо его выглядело старше, чем можно было предположить по голосу или одежде. Потом Ноэль снова увидел Пола, на этот раз он выходил из бара. Это точно был он!— Пол! — позвал Ноэль, перекрикивая окружающую многоголосицу. — Пол!Парень обернулся, увидел Ноэля, закусил верхнюю губу, а потом его лицо снова пропало из виду. Секунду спустя Ноэль заметил, как он торопливо пробирается между сгрудившихся посреди улицы машин, оглядываясь в поисках преследования, и ныряет в какую-то дверь.Ноэль растерялся. Это же был Пол, так? Так. Мальчишка был от него всего в полуметре, когда обернулся. Ноэль был уверен, что это тот самый студент. Почему же он сбежал?Ноэль продолжил проталкиваться сквозь толпу. К тому времени, когда он выбрался из самой густой толчеи и смог остановиться, не опасаясь, что его сейчас кто-нибудь схватит, погладит или толкнет, ему в голову пришла новая мысль, и его словно окатили с головы до ног ледяной водой. Пол его видел! Видел его и сбежал. Почему тоже было понятно. Парень голубой и не хочет, чтобы Ноэль об этом знал. Ему стыдно.Потом пришла вторая мысль: Пол наверняка пришел по поводу Ноэля к аналогичному выводу.— О, Господи! — вслух выдохнул Ноэль, внезапно представляя себе все возможные последствия. Как Пол будет завтра смотреть ему в глаза? Придет ли он вообще на занятия? Или он пойдет к декану и откажется от курса под каким-нибудь дурацким предлогом?Или хуже того: что, если Пол оправится от своего стыда и потребует у Ноэля объяснений? Неожиданно мыслей стало слишком много, чтобы разбираться в них на этой запруженной людьми, насквозь голубой улице. Ему необходимо убраться отсюда!Вернувшись домой, Ноэль разделся, бросил вещи на кресло-качалку и принял долгий, горячий, массирующий душ. К тому времени, как с душем было покончено, он почувствовал себя гораздо лучше. К черту Пола, сказал он самому себе. И Вегу тоже к черту. Всех к черту. Они его не отпугнут. Бойл был прав. С этим исследованием нужно что-то делать, и он сделает. Он справится, если будет сохранять спокойствие и подыгрывать, — он заставит Миреллу Трент с её книжонкой выглядеть четвероклассницей, написавшей сочинение на тему «Как я провела лето». Стерва! Подумаешь, задирает нос, будто кинозвезда. Он ей покажет!Он перебрал свои вещи в поисках чего-нибудь, что можно было бы надеть в «Хватку». Фланелевая рубашка в шотландскую клетку, подаренная родителями Моники, похоже, сойдет. И старая пара твиловых брюк, которые он носил ещё в колледже.Была почти полночь. В обычных обстоятельствах в это время он бы уже читал в постели или даже спал. Но сегодня он был слишком взбудоражен, чтобы уснуть.Вместо того чтобы лечь, он открыл чистую разлинованную тетрадь на первой странице и принялся играть с возможными названиями для своей диссертации. Заполнив заголовками две страницы, он решил, что все они никуда не годятся. Слишком академические. Слишком социологические. Слишком предсказуемые. А ему нужно что-нибудь сенсационное — что-нибудь такое, что «Текущие мнения» действительно смогут протолкнуть.Звук далекой полицейской сирены свернул в его сторону, потом снова стал удаляться, нарушая ход его мыслей. Когда сирена стихла, название вспыхнуло у него в мозгу, и он записал его крупными печатными буквами: «Как я сошел за голубого». Он только-только закончил перечитывать его вслух, смакуя звучание, когда зазвонил телефон. В полной ночной тишине звук получился зловещим.— Насколько я понял, завтра вы приступаете к работе.Это был Лумис, его голос по телефону звучал немного иначе.— Новости быстро разносятся, — ответил Ноэль.— Вам придется к этому привыкнуть. Мы будем разговаривать с вами каждый вечер, когда вы будете работать. Отчитываются все мои оперативники. У вас есть карандаш?— Да.— Хорошо. Записывайте номера.Все четыре номера начинались с одного и того же сочетания цифр — Ноэлю оно раньше не попадалось.— Нужно спросить вас? Или как?— Не торопитесь. Позвольте, я объясню. Это открытые номера. То есть телефонная компания ещё не приписала их никому конкретному. Телефонисты между собой зовут их «петлями». Мы тоже их так называем. Номера будут меняться, иногда раньше, иногда позже, в зависимости от того, насколько быстро их будут отдавать и как часто будут появляться новые. Тот, кто звонит на один из этих номеров, может говорить с любым, кто находится в этот момент на линии. Можно задаром устроить телефонную конференцию с половиной города.— Вы хотите сказать, что специального номера, по которому я мог бы связаться с вами, нет?— Вы можете связаться со мной по этим номерам. О «петлях» мало кто знает. Вы звоните в определенное время и попадаете на меня. Один из номеров «Шёпот» всегда держит свободным на случай непредвиденных обстоятельств.Ноэль не был уверен, что до конца понял, как работает эта система.Лумис объяснил. Телефонная компания сдает «Шёпоту» свободные телефонные номера. Только их связные в полиции знают, какие номера использует «Шёпот». Всякий раз, когда кто-нибудь набирает один из них, раздается звонок — короткий металлический сигнал, служащий предупреждением тем, кто уже находится на линии. Тому, кто звонит, после двух гудков покажется, что трубку сняли, но на том конце может никого и не быть. В таком случае, Ноэль должен спросить, если там кто-нибудь или назвать код. Звонить следует каждую ночь, как только закончится смена в «Хватке». Также он может докладывать во время перерыва. В случае каких-либо непредвиденных обстоятельств, следует назвать специальный код.— Какой?— Для обычных звонков просто используйте свое имя. Вас зовут Приманка. Ясно?— А какой код на случай непредвиденных обстоятельств?— Сегодня клева не будет.Ноэль записал эту фразу рядом с номерами-«петлями».— Если номера изменятся, вас об этом немедленно известят. Они часто меняются, но никогда — все сразу. Так что не беспокойтесь. Просто выучите их наизусть и уничтожьте все записи.— А у Веги какой код?— У вас с Бадди поначалу возникли какие-то проблемы, не так ли?— Небольшие, — коротко ответил Ноэль, желая замять проблему. Он опасался, что неприязнь Веги может поставить под угрозу его работу в «Хватке», а ему этого не хотелось — только не теперь, когда ему нужна эта работа, когда он захотел написать это исследование. — Ничего такого, с чем мы не смогли бы разобраться, — добавил Ноэль с надеждой.— Хорошо.— Он не в восторге от тех, кого называет любителями, — сказал Ноэль.— Привыкнет. Он сказал мне, что вам нужна одежда. Запишите адрес. — Ноэлю надлежало явиться завтра после занятий в определенный магазин, где ему будет предоставлено все, что может понадобиться, чтобы сойти в «Хватке» за своего. — Если вам понадобится что-то ещё, — добавил Лумис, — идите туда, куда укажет Бадди, счета передавайте нам. И помните, ничего слишком шикарного, хорошо? У нас бюджет, знаете ли.— Не беспокойтесь. Рваная дерюга не может стоить очень дорого.— Вас ждет сюрприз. О’кей, Приманка, завтра после работы вы звоните по одному из этих номеров и представляетесь. Вопросы?— Ничего не могу придумать. — Потом: — А я увижу других агентов? Оперативников?— В баре? Возможно. Необязательно. Вам нет необходимости знать, кто они такие, как и им не нужно знать, кто вы. Поэтому я вас и использую, верно? Вы не просто очередной ППП.«Полицейский под прикрытием», — догадался Ноэль.— Ещё одно, — сказал он, чувствуя себя менее уверенно. — Вы в самом деле ждете, что этот мистер Икс решит познакомиться со мной?— Именно ради этого я и иду на такие сложности, не так ли?— Но как я его узнаю?— На этот счет не беспокойтесь. Поспите. Завтра вам придется работать допоздна.Но он беспокоился… и не мог уснуть. Он сомневался, что этот таинственный человек найдет его, несмотря на его сходство с любимым типом мистера Икс: слишком много мужчин, виденным их сегодня, подходили под то же описание. Потом он все-таки поверил, что мистер Икс его найдет. И эта перспектива показалась ему ещё более тревожной.Глава 7Мысли о мистере Икс неотступно преследовали Ноэля и на следующий вечер, когда он впервые воспользовался «петлей».Он набрал один из четырех выданных ему телефонных номеров, последовало два гудка, как и предупреждал Лумис, потом он услышал, как кто-то будто бы снял трубку. Ноэль почти ждал, что вслед за этим в трубке раздастся приветственное «алло».Ничего не случилось. Линия казалась пустой. Есть там кто-нибудь? Что ему теперь делать?— Контакт, — неуверенно сказал Ноэль. Все правильно?По-прежнему тишина.— Это Приманка, — сказал он чуть громче.Молчание немедленно было нарушено.— Какие проблемы, Приманка?Мужской голос казался смутно знакомым. Ноэль не был до конца уверен, но ему казалось, что это один из тех голосов, которые он слышал в промерзшей тюремной камере.— Никаких проблем. Мне сказали поговорить с Вегой.Ноэль не мог вспомнить, дал ли ему Рыбак кодовое имя Веги.— Звезда будет звонить ровно через двадцать пять минут, — сказал мужчина.— Звезда? А, это потому что есть такая звезда — Вега?— Двадцать минут, — грубо откликнулся мужчина и исчез.— Я хочу с ним поговорить, — внезапно сказала женщина средних лет. — Ты ещё там, Приманка? — Тон у неё был материнский, и говорила она с сильным бронкским акцентом. — У нас в досье есть все твои данные, но мы пришлем тебе кое-какие бумаги. Расписки и тому подобное. Просто подпиши их и отправь обратно по тому адресу, который будет указан на конверте. Это научное общество твоёго профиля. Ты будешь получать пенсионное пособие. Кроме того, тебе дадут медицинскую страховку, которая покрывает значительные расходы на госпитализацию и хирургическую помощь. Жизнь, боюсь, не страхуем.— Естественно, — отозвался Ноэль, холодея внутри от её слов, а также быстроты и основательности организации.— Пока всё, милый, — сказала она. «Чья-то тетушка, чья-то мать», — подумал Ноэль. Может быть, сидит за столом где-нибудь в офисе. — Просто распишись, где стоит крестик, — добавила она. — Пока.«Опять кресты и «иксы»», — подумал Ноэль.— Подождите. Я могу поговорить со Звездой на какой-нибудь линии?— Да. На любой.Но прежде чем прошли двадцать минут, Вега сам ему позвонил.— В чем дело? — спросил Вега.— Ни в чем. Я просто… Ты разве не хотел меня поводить всюду?— Да? И что?— Как насчет сегодня? Я начинаю в восемь. Ты тоже?— Я сегодня в «Хватке» не работаю.— Может, в другой раз?— Нет. — Решительно. Потом: — Ты прав. Мы сделаем это сегодня. Я за тобой заеду. Мы где-нибудь перекусим. Потом пойдешь на работу.Несмотря на быстроту, с которой Бадди согласился с ним прогуляться, когда он приехал, вид у него был подавленный, задумчивый, даже печальный.С угрюмой миной он прикончил последнюю бутылку пива в холодильнике, в полглаза глядя на ту одежду, которую Ноэль представил на его обозрение. Единственным предметом, оставшимся неизменным с прошлой ночи, были джинсы Моники. Кроме них, Ноэль облачился в тесную красно-белую бейсбольную рубашку с ярко-красными рукавами до локтя, зеленую с серым нейлоновую ветровку-«бомбер»[174] и рабочие ботинки на резиновой подошве — все это он купил чуть раньше днем в маленьком, заваленном вещами армейском магазинчике, куда его направил Лумис.— По мне, по-прежнему слишком цивильно, — сказал Бадди. — Но ты ведь по легенде с Побережья. Сойдет.Они пообедали в переполненном ресторанчике на первом этаже магазина неподалеку от Кристофер-стрит, заняв столик у высокого окна-витрины. Ресторанчик украшали дюжины афиш вне-бродвейских постановок, о которых Ноэль никогда не слышал, и огромные мягкие лапы папоротника, свисающие с потолка и занимающие все свободное пространство, начиная с высоты в семь футов. Почти все в ресторане казались геями.У Ноэля скопилась дюжина вопросов насчет слов, которые он слышал накануне вечером. Вега отвечал односложно.— Что такое «штучка»?— Ты. Или, по крайней мере, предполагается, что будешь. Горячая штучка.— Что точно это обозначает?— Это значит, что многие не прочь с тобой перепихнуться.— Значит, «горячая штучка» обозначает кого-то, кто является сексуально привлекательным?— Правильно. Что ещё?— О чём мне говорить?— С кем?— С Чаффи. И с остальными.— Ни о чём. Держи язык за зубами и помалкивай.Это снова разозлило Ноэля, но он продолжил:— Что находится на Шестой авеню и Двадцать восьмой улице? Я вчера видел там много голубых.— Сауны. Бани, — пояснил Вега. — Рано или поздно тебе придется туда наведаться. Все горячие штучки так делают. Ты глазам своим не поверишь.— Ты туда ходишь?— Это один из твоих вопросов? — нахмурился Бадди.— Нет, мне просто стало интересно.— Тогда следующий вопрос.Вечер складывался не так, как хотелось Ноэлю. Вегу трудно было разговорить. Он намеренно закрывался от Ноэля.Следующий вопрос пришлось отложить — в ресторан вошли трое мужчин и заметили Бадди. Обрадованный этой помехой, Вега жестом предложил им присоединиться к ним с Ноэлем. Его настроение немедленно улучшилось. Ноэлю пришлось подвинуться, пока четверо мужчин обменивались приветствиями. Имена назывались слишком быстро, чтобы Ноэль успел их запомнить. Все трое новоприбывших окинули его тем взглядом, который Ноэль уже научился определять: типичный оценивающий взгляд с головы до ног. Он сделал вид, что не заметил. Вега начал рассказывать им историю о неком Тиме, которого они все знали. Двое из них наклонились ближе, стараясь не упустить ни слова.Третий мужчина, крепкий и мускулистый, с короткими волосами, маленькими темными глазками и пышными усами, изучал меню.— Ты родился под Рождество? — внезапно спросил он.Ноэль сообразил, что вопрос обращен к нему.— Нет. А что?— Все мои знакомые Ноэли родились под Рождество. — Он проглядел меню, что-то выбрал, потом снова посмотрел на Ноэля.— Ты с Бадди? — Потом указал на недоеденный чизбургер на тарелке Ноэля: — Как оно?— Пережарено.Подошел официант, последовал шквал заказов. Между тем, мистер Мускулы сказал:— Я тебя раньше видел. Ты в какой зал ходишь?— Я не хожу.Он посмотрел на Ноэля скептически.— А выглядишь тренированным. Гимнастика?— Своего рода, — ответил Ноэль, заинтригованный произношением собеседника.— Я так и думал. Я всегда могу это определить. Я тебя уже видел. Ты живешь неподалеку?— Ноэль с Побережья, — перебил Вега. — Из Сан-Франциско.Ноэль и не подозревал, что Бадди прислушивается к его разговору. Есть причина?— А. Наверное, я тебя там видел.— Тони недавно был там на съемках.— Ага, — подтвердил Тони, обнажая в улыбке несколько недавно отреставрированных, идеально белых зубов. — Я вроде как звезда.— Порнофильмов, — уточнил Вега. — Тони Коу.Ноэль кивнул, словно имя было ему знакомо.— Берегись, — заметил один из двух других мужчин. — Он предложит тебе составить ему компанию в каком-нибудь ролике.Понимаете, мистер Каммингс, вам не придется искать мистера Икс. Он сам вас найдет, говорил Лумис.И Чаффи: Они будут говорить, что сделают тебя кинозвездой…— А что такого? — вопрошал тем временем обиженный Тони, и стала заметной агрессия, бурлящая под его глуповатой внешностью.— У Ноэля не тот класс, чтобы сниматься в порнухе, — резко сказал Вега.— Ты как раз в моем вкусе, — сообщил Тони, глядя на Ноэля. — В моем долбанном вкусе. Мы бы хорошо смотрелись вместе. А, приятель? Правда, здорово. Я так все устрою, что ты даже не заметишь, что камера заработала.Тони полез в карман рубашки и вытащил оттуда визитную карточку, которую протянул Ноэлю. На ней было написано: «Реалити Продакшн, Инк.»— Это тебе, — сказал Тони. — Позвони мне.Ноэль убрал карточку в карман, видя, что Вега пристально за ним наблюдает. Почему он вмешался? Что происходит?Минуту или две спустя ответ на этот вопрос пришел к нему так неожиданно, что Ноэль едва не подавился последним куском чизбургера. А что если Тони Коу и есть мистер Икс? И Бадди это знает? Что имел в виду Коу, говоря, что видел Ноэля раньше, если он никак не мог его видеть?Пока Вега пил кофе и доедал десерт, Ноэль пытался найти подтверждение своему впечатлению. Но Коу не обращал на него внимания, завязав с одним из своих приятелей дурацкий спор о наркотиках, про которые Ноэль никогда не слышал. Он самоуверен, это точно. Но достаточно ли этого для подозрений? Он сказал, что Ноэль как раз в его вкусе. И что? Он может говорить это каждому, кого считает привлекательным.— Нам пора идти, — объявил Вега. — Ноэль сегодня работает.Когда они выходили из ресторана, Тони Коу поднялся и подошел к ним. Тихим голосом он обратился к Бадди:— Жаль Канзаса, да?— Ага. Нарвался, — сказал Вега и быстро прибавил: — Я его плохо знал. Он частенько зависал в «Хватке».— Я тоже, — сказал Тони. — Ну, понимаешь: близко, но плохо. — Сменив тон, он попрощался. — Увидимся, малыш, — добавил он, обращаясь к Ноэлю.Ноэль выжидал целый квартал, прежде чем спросить:— Он тоже оперативник?— Тони? Не знаю. С чего вдруг? Я тебе уже сказал, он порнозвезда.Этот ответ ничего не значил. Ноэль дотронулся до карточки, которую ему дал Тони. Порнография. Лумис говорил ему, что мистер Икс занимается порнографией.Когда они пришли, в «Хватке» было полно народу. Чаффи подозвал Ноэля и поставил его за боковую стойку. Время было горячее, и прошло полтора часа, прежде чем у Ноэля появилась возможность остановиться и оглядеться по сторонам. Минутой позже он заметил, как Вега проскользнул вниз с кем-то ещё.В течение своего первого рабочего вечера в «Хватке» Ноэль получил одно предложение переспать, десять баксов на чай от средних лет джентльмена в полном кожаном облачении, четыре предложения попробовать наркотики, часть из которых, судя по названию, были смертельно опасны; кроме того, с десяток раз с ним флиртовали, а ещё он выкурил третью и четвертую сигареты в своей жизни.Домой он вернулся поздно, усталый, и набрал номер «петли». Некоторое время никто не отвечал, потом он услышал женский материнский голос.— Это срочно, милый? — спросила она. — Я позвоню Рыбаку домой, если хочешь.— Нет. Не беспокойтесь.Пока Ноэль чистил зубы, он обдумывал, каковы шансы, что Тони Коу окажется мистером Икс. Белозубая улыбка. Перекачанные руки и плечи. Руки, похожие на окорока, на тиски, руки, которым ничего не стоит оторвать человеку голову.Он уснул, когда рассвет уже начинал просачиваться меж закрывающих окна штор.Глава 8— Последний заход! — прокричал Ноэль.Всего несколько человек добрели до бара, чтобы сделать последний заказ.Тихо было начиная с полуночи. Рик говорил, что сегодня устраивают несколько больших вечеринок. О той, которая проходила в «Витрине» — частной дискотеке в даунтауне, — Ноэль слышал как минимум от дюжины посетителей. Было раннее утро воскресенья, но с привкусом субботнего вечера, и все мужчины этого — как и любого другого — сообщества, искали, с кем можно переспать. Большая часть постоянных клиентов к этому времени должна быть уже в «Витрине»; остальные — в банях, или бродят по темным коридорам «Le Pissoir». Этот клуб работал, когда остальные уже закрывались, и в анфиладе его огромных неопрятных комнат можно было понаблюдать за публичным секс-шоу. Каждый рисковал стать его звездой в любую минуту: персонал иногда направлял прожектора на посетителей, и если парочка не убиралась от упавшего на неё света, народ собирался посмотреть.Конечно, Ноэль не бывал в «Le Pissoir». И в банях, и даже в «Витрине», куда пускали в том числе и женщин — одну на тридцать мужчин. Но после трех недель, на протяжении которых он молчал и внимательно слушал, он узнал достаточно, чтобы иметь представление, что предлагают его клиентам в других местах.Он говорил себе, что ему пока не нужно ходить в такие заведения, что материала, собранного в «Хватке» за дюжину-другую ночей, ему вполне хватит на книгу. У него установились приятельские отношения с коллегами и даже с некоторыми из посетителей. Он знал, что его считают своим. Это был важный шаг.Уилбур Бойл тоже так думал. Когда Ноэль наконец подошел к завкафедрой со своей идеей, Бойл вел себя осторожно, но явно был доволен, что его намек поняли. Его также впечатлила инициатива Ноэля, который нашел работу в самом центре голубой тусовки. «Огромная, но необходимая грязная работа», — сказал Бойл, тепло пожимая Ноэлю руку на виду у озадаченной Элисон. «Слава Богу», — подумал Ноэль.— Ты готов закрыться? — спросил Рик Чаффи.— Через минуту.Ноэль подхватил кассовый лоток, ящик с чаевыми и блокнот.— Тара внизу, — сказал Ноэль, указывая на бутылки из-под спиртного, которые он опустошил за свою смену. Менеджер должен сравнить их количество с выручкой, чтобы узнать, сколько было продано за вечер. У Ноэля с этим не было проблем. Его клиенты заказывали, никогда не просили налить за счет заведения и давали хорошие чаевые. Как и предсказывал Чаффи, появление Ноэля пошло делу только на пользу.— Ты идешь сегодня в «Витрину»? — спросил Рик. — Джимми ДиНадио только что оттуда звонил. Говорит, там круто, жарко, как в аду.— Ты идешь? — спросил Ноэль.— Когда закончу.Ноэль знал, что он-то не пойдет: он отправится домой и ляжет спать.— Может быть. Не уверен.Он собрал свои вещи и понес вниз, в кабинет. Офис оказался закрыт. Ноэлю пришлось сложить всё под мышку и, стараясь ничего не уронить, открывать тяжелую дверь.Черт! Свет погашен.Он протянул руку, нащупывая выключатель на выщербленной бетонной стене, щёлкнул кнопкой и заморгал от яркого света.Две головы удивленно обернулись в его сторону: Бадди Вега — его футболка была задрана до середины груди, джинсы болтались вокруг лодыжек, и он склонялся над обнаженным парнем, которого Ноэль не сразу узнал и который лежал на столе с таким видом, словно это был самый удобный матрас.— Сделай одолжение! — бросил Вега.Ноэль чуть не выронил то, что держал в руках.— Свет, дорогуша. Свет! — приказал Вега, наклоняясь в сторону выключателя и не пропуская ни единого толчка.— Пусть горит, — сказал второй с сильным испанский акцентом. Теперь Ноэль его узнал — это был Мигель.— Закрой дверь, а? — сказал Бадди. — Дай мне ещё пять минут.У Ноэля словно ноги приросли к полу при виде этого действа, совершаемого с такой невозмутимостью, и кем — Бадди Вегой! Но в конце концов он закрыл дверь и повернулся, чтобы пойти наверх. Поднимаясь, он налетел на Боба Зелтцера, ещё одного бармена, спускавшегося ему навстречу.— Там занято, — сказал Ноэль, загораживая ему дорогу. Он все ещё был взбудоражен и чувствовал, что без всякой причины покрывается потом.— В каком смысле занято? — поинтересовался Зелтцер, обходя Ноэля и спускаясь ещё на ступеньку.— Там Вега.— И что?— Он не один, — попытался объяснить Ноэль так, чтобы не пришлось говорить прямо.— Трахается? — уточнил Зелтцер, забавляясь тем, что Ноэль явно чувствует себя не в своей тарелке. Когда Ноэль кивнул, подтверждая его предположение, Зелтцер спросил: — У вас с Бадди что-то есть?Ноэлю потребовалось с полминуты, чтобы понять, что он имеет в виду.— У меня? Ты шутишь?— Ну, ведешь ты себя именно так, — заметил Зелтцер, спускаясь. — Я намерен взглянуть. Я всегда был вуайеристом.Расстроенный предположением Боба не меньше, чем сами происшествием, Ноэль сбежал наверх.Он услышал, как внизу Зелтцер открыл дверь и после долгой паузы произнес с преувеличенным сожалением: «О, простите!», — вслед за чем последовали ругательства Веги.Наверху оставалось лишь несколько клиентов. Одного из них, задремавшего над музыкальным автоматом, тряс за плечо Убийца Макс. Ноэль знал, что у Макса сегодня просто руки чешутся выкинуть кого-нибудь из бара и было похоже, что он наконец отыскал свою жертву. Чаффи висел на телефоне у стены, без сомнения снова общаясь с Джимми ДиНадио; увидев Ноэля, он прикрыл трубку рукой.— Я думал, ты закрываешься?— Собирался. Там Вега кого-то трахает.— Опять? Ладно, закрывайся здесь, — сказал он, освобождая место за стойкой. Он вернулся к своему тихому напряженному разговору с Джимми. Ноэль знал, что они любовники и в данный момент переживают не лучшие времена. Похоже было, что Рик что-то активно объясняет и за что-то извиняется.— Закрыто, джентльмены, — проорал Макс, придерживая дверь и выталкивая Спящего Красавца на тротуар. Он оглянулся в поисках, не замешкался ли кто-то ещё, и, никого не обнаружив, запер замки. — Господи, что за куча неудачников, — сказал он, подходя к стойке, за которой к Ноэлю присоединился Боб, тоже пересчитывающий выручку. — Выглядят, как будто их все выгнали из геронтологического отделения в Белльвью.[175]Теперь Боб вел свои подсчеты вслух, подчеркнуто игнорируя Макса.— Как насчет свидания сегодня? — спросил Макс у Боба. — У меня есть новые цепи.— Забудь, Квазимодо, — сказал Боб. — Ты раза в два старше и раз в десять страшнее любого, с кем я соглашусь пойти на свидание. Иди вон, к Ноэлю приставай.Насколько знал Ноэль, у Боба Зелтцера был постоянный любовник, с которым он жил вот уже пять лет, и, как правило, ещё пара-тройка параллельных интрижек на стороне. И ещё одна работа, в банке. Интересно, откуда он берет на всё это время? Макс тоже был в курсе запутанной личной жизни Боба. Это его никогда не останавливало.— Пусть я тебе приснюсь, — в конце концов сказал Макс, подтянул свои кожаные штаны и помахал Чаффи, который все ещё говорил по телефону.— Достал, — сказал Боб, когда Макс скрылся за боковой дверью, и Ноэль запер её за ним. Не объясняя, он спросил Ноэля: — Хочешь «красненьких» или тьюинала?[176] Сегодня отдаю по дешевке. Распродажа.Он продемонстрировал пригоршню ярких разноцветных капсул, завернутых в белый бумажный треугольник. Ноэль знал, что это сочетание барбитуратов, которые использовались отнюдь не в качестве снотворного, считалось суперрелаксантом и высоко ценилось многими голубыми завсегдатаями вечеринок.— Я возьму, — крикнул Рик. — Сколько у тебя есть?Они завершили свою сделку, пока Рик пытался закончить разговор с Джимми. В конце концов он сдался и вернулся за стойку.— Я убью этого маленького ублюдка, как только доберусь до него.— С помощью тьюинала? — поинтересовался Ноэль.— Шутишь? Он его ест, как леденцы. — Продолжая бормотать, Рик присоединился к ним, закрывая свою кассу и время от времени начиная говорить вслух: — Никогда не женись на сицилийце, Ноэль. Они хуже дерьма. Ревнивы, как черти.— Ноэль не из тех, кто женится, — заявил Боб. — Он у нас одиночка.— Я был женат. — Ноэль позволил себе быть откровенным, испытывая какое-то новое чувство товарищества. — На женщине.— Бадди тоже женат. Ты видел, насколько серьезно он к этому относится.— Секс с парнями — это пуэрториканское представление о контрацепции, — сказал Боб. — Эй, у меня не хватает семидесяти пяти центов. Подавай в суд.— У меня сошлось, — откликнулся Ноэль. Его волновало, какой будет реакция на его признание. Когда не последовало никакой, он испытал облегчение.Появился Вега и выпустил Мигеля через черный ход. Боб направился к телефону. Рик составил все лотки с деньгами один на другой и понес их вниз, задержавшись ровно настолько, чтобы сказать Веге:— Я так понял, ты внизу занимался чем-то увлекательным. Надеюсь, ты там убрал?Когда Ноэль и Вега остались одни, Бадди сказал:— Тебе стоило задержаться, мог бы чему-нибудь научиться.Их взгляды встретились и сцепились над стойкой бара. Вега не мог не заметить отвращения, которое испытывал Ноэль.— Если я захочу чему-нибудь научиться, я сам всё выясню, — резко ответил Ноэль.Вега в ответ одарил его презрительным взглядом, вскрыл бутылку пива, одним глотком осушил её наполовину и покинул бар.Ноэль крикнул Рику, что тоже уходит.— Разве ты не пойдешь в «Витрину»? — спросил Рик, поднимаясь.— Я сегодня пас.— Эй! Ноэль.— Да?— Что бы там не происходило у вас с Бадди, тебе лучше об этом забыть. Это плохо сказывается на бизнесе, ты меня понимаешь?— Между мной и Бадди ничего нет.— Я говорил, что не хочу видеть в баре твою личную жизнь, — предупредил Чаффи. Потом добавил мягче: — Забудь его, приятель. У него дети и все такое. Пошли, повеселимся. Познакомимся с другими парнями. Их сегодня в «Витрине» как мух. Поверь мне.Насколько сильно Рик заблуждается, Ноэль понял одновременно с тем, как до него дошло, как ему выгодно это заблуждение: если их с Бадди враждебность списывают на любовные проблемы, Ноэля это вполне устраивает. Это даст ему повод никуда не ходить и отказываться от приглашений.— Спасибо, Рик. Ты прав, я знаю. Но не сегодня.— Тогда в следующий четверг. Там будет большая вечеринка. Ты идешь, слышал?— Да, мамочка, — поддразнил в ответ Ноэль. — Хорошей ночи. Передавай привет Джимми.— Если увижу.Улица показалась Ноэлю особенно пустынной. Мимо проползла пара автомобилей, в дверях не закрывающейся всю ночь грязной закусочной стояли и разговаривали всего двое парней. Казалось, это место привлекает все отбросы общества и низшие формы жизни, какие только есть в округе: молодых чернокожих со взбитыми в начес сожженными перекисью волосами, серебристыми тенями вокруг глаз и налитыми от гормонотерапии грудями, едва-едва прикрытыми яркими блузками с кричащим рисунком; бездомных алкоголиков всех возрастов, лишь недавно переступивших черту, засыпающих за столиками и дремлющих там, пока их не вышвырнут вон; нищих гетеросексуальных подростков оживленно обсуждающих что-то — возможно, свои проблемы — с подружками, а вероятнее всего, парящих ночь напролет на крыльях амфетаминного кайфа.Ноэль не стал заходить внутрь, как не стало бы этого делать и большинство его клиентов в «Хватке»: почти все они принадлежали к среднему классу, ходили днем на работу и предпочитали обедать в более дорогих, отделанных в стиле ар деко[177] заведениях верхнего Вест-сайда.— Эй, приятель! Куда торопишься?Ноэль обернулся на голос. Из дверей закусочной как раз появился мальчишка, в руках он держал пенопластовый стаканчик с какой-то горячей жидкостью, над которой вилась струйка пара. Это был тот самый паренек, которого видел Ноэль в свой самый первый вечер в «Хватке», когда его принимали на работу. Ноэль знал, что его зовут Ларри Вайтэл. Он довольно часто заходил в «Хватку» и никогда не уходил домой в одиночестве. Боб Зелтцер и Рик называл его Малыш Ларри. Это прозвище он получил не только потому, что был ещё несовершеннолетним, но и за свое маленькое, компактное тело. К настоящему моменту они с Ноэлем обменялись едва ли полусотней слов, но несколько раз, поднимая глаза от работы за стойкой, Ноэль ловил озорную улыбку Малыша Ларри, словно у них был общий секрет.— Хочешь глотнуть? — Ларри протянул ему стаканчик. — Это кофе.— Нет, спасибо.— Обычно он ужасен, — сказал Ларри, прихлебывая. Его гримаса подтверждала заслуженность такой репутации. — Мне пришлось за него побороться.Ларри прислонился к кирпичной стене забегаловки, упираясь в неё одной ногой для устойчивости.— Куда торопишься? — снова спросил он. На губах появилась знакомая озорная улыбка.— Иду домой. Устал.— Очень жаль, — протянул Ларри, так что слова почти сливались в одно. — Я сейчас вроде как под кайфом. Я думал, мы можем загрузиться «людом»[178] и поиграть.Мальчишка говорил, а Ноэлю опять было тринадцать. Вторым был его двоюродный брат Чез. Тем же самым тоном Чез уговаривал Ноэля забраться с ним в густые заросли кустов неподалеку от дома его родителей, где их никто не увидит, так что они без помех смогут выкурить сигарету, украденную Чезом у отца, и исследовать содержимое своих шортов.Ноэль пожал плечами.— Извини. Я пас. Со мной сегодня никакого веселья не получится. Поверь мне.На лице Малыша Ларри отразилось совершенно детское разочарование. Он выглядел даже младше своих шестнадцати, словно маленький купидон, хорошенький и соблазнительный. Маленькая Лолита мужского пола. Потом он снова усмехнулся.— В другой раз.— В другой раз, — сказал Ноэль и, опустив руку Ларри на плечо, сжал его достаточно сильно, чтобы это можно было расценить как нечто конкретное — обещание, гарантию. Он знал, что от него требуется как минимум это.— Увидимся, бэйб, — сказал Малыш Ларри, по всей видимости, удовлетворенный.Он оттолкнулся от стены, от руки Ноэля, царапая кирпичи каблуком, и медленно направился в сторону ободранного парка в конце улицы, выходящего на Гудзон. На секунду он остановился, чтобы прикончить кофе и выкинуть стаканчик в переполненную урну.Ноэль остался стоять на прежнем месте, глядя Ларри вслед: на его юное тело, слегка покачивающееся на стертых каблуках ковбойских ботинок, на чуть кривоватые стройные ноги, на то, как плотно и аккуратно вытертые джинсы обтягивают его задницу, как чуть перекашивается вправо под тяжестью ключей его ремень. Между свободной расстегнутой курткой и ремнем выбилось несколько дюймов рубашки, и был виден маленький треугольник кожи под ней.Кто вообще такой Малыш Ларри? Ещё один сбежавший из дому подросток, быстро приспособившийся к жизни в тусовке и нашедший в ней свою нишу?«Исходя из того, что мне известно, этот маленьких нахал с тем же успехом может оказаться самим мистером Икс», — подумал Ноэль.Полчаса спустя те же самые слова Ноэль говорил Лумису в «петле».— Я так вас понял, что он ещё ребенок? — было ему ответом.— Ребёнок. Но вас интересовал тот, кто отличается от остальных, не так ли? — возразил Ноэль. — Признайте, Лумис. Все складывается не так, как вы рассчитывали. Оно просто не может идти, как надо, если заподозрить Малыша Ларри — лучшее, что приходит мне в голову.— Был ещё этот актёр, — сказал Лумис. — Как его звали?— Тони Коу. Я думал, вы сказали, что его и его студию проверили?— Проверили, — подтвердил Лумис. — Но посмотрите на вещи с другой стороны. С тех пор, как вы там, не было ни одного убийства и ни одного захвата компании.— Так я теперь талисман? На счастье?— А на что вы вообще жалуетесь? Любой был бы рад оказаться на вашем месте. Вы собираете материал для своей книги. Вас любят. Вам хорошо платят. Так в чем дело?— Нет никакого дела. Наверное, я просто устал.И не могу справиться с напряжением от того, что не знаю, кого ищу, хотел добавить Ноэль. «Я просто подумал, что даром трачу ваше время». Но Лумис уже сменил тему:— Как у вас дела с Вегой?— По-прежнему.— Это значит лучше или хуже?— Сегодня было немного хуже, чем обычно.— Хотите это обсудить? У меня есть время.Да, Ноэль хотел это обсудить. В баре они с Вегой едва общаются. Он его вообще почти не видит. Вега никогда ему ничего не объясняет, не делает никаких намеков, не подкидывает идей, даже предупреждений. Наверное, ему и не нужна уже никакая информация. Господи, да люди теперь к нему с вопросами обращаются. Он знает больше, чем многие другие. Он чувствует себя комфортно со всеми, кроме Веги. Чаффи стал вроде старшего брата, дающего ценные советы, даже если в своих оценках он и ошибается. Боб Зелтцер — как младший брат, который вечно гоняется за юбками; только Боб гоняется за мужиками. Даже с Максом несложно найти общий язык — находите же вы общий язык с большой собакой, относительно разумной и в потенциале — смертельно опасной. Они принимали Ноэля, а он, в свою очередь, принимал их. И благодаря этому, его принимали и все остальные, кто приходил в бар. Все, кроме Бадди Веги.— Я не хочу его судить, — сказал Ноэль, дав излиться всему длинному списку своих жалоб, — но я ничего не могу с этим поделать. Ему же не обязательно… ну, понимаете, делать это со столькими парнями.— Это вас смущает? — спросил Лумис. — Потому что он женат?Временами Ноэлю начинало казаться, что он говорит с психоаналитиком.— Это нервирует. Но я не могу понять, почему.— Не беспокойтесь об этом. Держитесь от него подальше. Он вам больше не нужен. Вы там уже вполне устроились. Теперь просто держитесь крепче.— Вполне устроился, — повторил Ноэль.— Позвоните завтра, — сказал Лумис. — Знаете что, погуляйте там немного. Завтра ведь вы не работаете. Сходите в другие бары. Выпейте. Завяжите какие-нибудь знакомства.Ноэль уловил смысл.— Хорошо.«Вполне устроился», — подумал Ноэль, опуская трубку на рычаг. У него есть внушительная медицинская страховка, но жизнь его не страхуют. И ни единого намека, кто такой мистер Икс.Черт! Это вполне может быть Бадди Вега.Глава 9Дела в среду вечером шли вяло, и Ноэль уже начинал чувствовать себя персонажем какой-нибудь пьесы Юджина О’Нила, который выслушивает людские горести и дает скороспелые советы из-за барной стойки, когда вошли Бадди Вега и Мигель.— Ты все ещё на меня злишься? — спросил Бадди, когда Мигель отошел к бильярдному столу в соседнем зале. — У соседа Мигеля гости. Нам некуда было больше пойти.Ноэль ответил, что ему все равно.— Отлично! — сказал Вега. — В любом случае, это не твоё дело.Он выдержал паузу, прежде чем продолжить:— Ты идешь завтра в «Витрину»? Будет большая вечеринка.— Не думаю.— Лучше бы тебе пойти. Мне птичка напела, что твой парень, мистер Икс, будет на этой вечеринке.— Как и весь остальной город, судя по тем разговорам, что я слышу, — парировал Ноэль. — Какие у меня шансы наткнуться на него в такой толпе?— А ещё мне птичка напела, что мистер Икс о тебе слышал.Это заставило Ноэля замереть на секунду. Не обращая внимания на мурашки, бегущие по спине, он ответил:— От кого? От тебя?— Просто сходи туда, о’кей? Можешь воспользоваться «петлей». Он тебе скажет тоже самое.— Я воспользуюсь «петлей», — сказал Ноэль, давая понять, что указания Веги он исполнять не собирается, какими бы обоснованными они ни были.Бадди заявил, что говорит серьёзно, бросил на Ноэля мрачный взгляд и присоединился к Мигелю за бильярдным столом. Там они провели ещё полчаса, а потом покинули «Хватку», обнимая друг друга за плечи. Все ещё продолжая злиться, Ноэль проводил их взглядом.Во время своего перерыва он выскользнул из бара и прошелся пару кварталов до телефона-автомата, откуда набрал номер «петли». Через некоторое время он добрался до Лумиса. Рыбак сказал, что одобряет эту идею и Ноэлю стоит сходить на дискотеку, хотя шансы установить контакт с мистером Икс — не в его пользу. Это почему-то разозлило Ноэля ещё больше.Он только-только вернулся в бар, когда два парня-латиноса устроили ссору. Прежде чем до них успел добраться Макс, тот, что был крупнее, уже вышвырнул своего приятеля за дверь и расквасил ему нос. Во мгновение ока они уже выясняли отношения при помощи кулаков.Все высыпали из бара или прилипли к окнам. Когда Максу и ещё двум парням, наконец, удалось разнять дерущихся, кровь и синяки покрывали обоих. Даже со скрученными руками каждый желал оставить за собой последнее слово — выкрикивал оскорбления и пытался дотянуться до своего противника.— Maricon![179] — вдруг выкрикнул тот, который поменьше, выплевывая слово со сгустком слюны.Второй вырвался из сдерживающих его рук и бросился на своего дружка, целя ему головой в живот. Снова их смогли растащить только через несколько минут: одного отвели к машине, второго — обратно в бар, чтобы он мог умыться.— Maricon! — прокричал маленький снаружи, проезжая мимо «Хватки» на чьём-то «форде» и потрясая в воздухе сжатой в кулак рукой с отставленным средним пальцем.Его любовник был в это время в баре. Он прислонился к стене и начал тихо плакать, пряча лицо; его плечи вздрагивали. Внезапно он обернулся — его лицо искажали гнев и ненависть.— Я из этого урода душу выну! — выкрикнул он, обводя бар бешеными глазами, и вылетел вон.Происшествие занимало всех посетителей «Хватки» следующие полчаса. Ноэль был особенно возбужден. Эта драка вытащила на поверхность всю скрытую враждебность, которую он питал к Бадди Веге. С ужасом он осознал, сколько вреда они могут причинить друг другу.Ему достаточно просто назвать Вегу «maricon»…Глава 10На следующий вечер, часов около десяти, Ноэль был занят просматриванием своего перечня подобранных в «Хватке» новых слов. Он так увлекся этим занятием, что, когда зазвонивший телефон издал два звонка, он едва успел спохватиться и не снять трубку. Как и следовало ожидать, третьего звонка не последовало. Ноэль ждал. Телефон прозвонил ещё дважды и неожиданно смолк. Разве это не сигнал Рыбака? Он подождал ещё, но телефон больше не звонил, и Ноэль вернулся к работе.У него набралось уже больше семи страниц — почти сотня словарных статей, содержащих информацию о произношении слов, их определение и примеры использования, с учетом того факта, что все это может в любой момент измениться, поскольку жаргон — это живой язык. Но вся эта сотня была настоящей. Большая часть этих слов неизвестна никому, кроме обитателей голубого мира, которые ими пользуются. Ноэль был уверен, что, даже если в ходе разработки своего проекта он больше ничего не сделает, этот словарь сам по себе станет значительным достижением. То, какое имя ты даешь предмету или явлению, выражает твоё восприятие этого предмета и отношение к нему. Того, с кем ты спишь, можно назвать «клиентом», «штучкой», «любовником» или «другом». Все эти слова одинаково часто употреблялись, хоть и имели разные оттенки смысла, и то, какому из них отдавалось предпочтение, кое о чем говорило. То же относится и к хорошему знакомому, которого можно называть «братом» или «сестрой», — последнее обычно обозначало более близкие отношения. Всё это Ноэля завораживало.Снова телефон. Сигнал дан целиком.— Приманка на линии, — сказал Ноэль. Он терпеть не мог кодовое имя и ту шпионскую чепуху, из-за которой им обзавелся.— Это вы? — Лумис.— Вы звонили, так? — спросил Ноэль. Кровь бешено пульсировала в сжимающих трубку пальцах. — Или это была проверка?— Никакой проверки. Вы идете сегодня на ту вечеринку?— Вы сказали, что мне надо пойти.— Верно. Но будьте осторожны, Приманка.Вот теперь кровь у него действительно помчалась по венам.— Осторожен? В смысле?— Просто постарайтесь не вести себя слишком уж необычно. Постарайтесь поменьше выделяться.— Что случилось?— Ничего особенного. Может быть, и вовсе ничего. Просто до меня дошли кое-какие слухи. Вы вызвали некоторые подозрения.«Черт, — подумал Ноэль. — Только этого мне не хватало».— Например?— Ничего особенного. Но на всякий случай я пошлю кое-кого, чтобы он вас прикрывал.Такого Рыбак раньше не делал. Ноэль начинал нервничать по-настоящему.— Я буду знать, кто он? — спросил Ноэль, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.— Нет. Естественно, нет.— А кто меня подозревает?— Не знаю. Но он каким-то образом связан с «Хваткой». Нет, он не из служащих. Может быть, это «негласный партнер». Наш парень — хозяин этого бара, хотя его имя и не значится в бумагах.— Вы имеете в виду Икса.— Мистера Икс, — поправил Лумис. — Да. Я не знаю, кто он. Вы замечали, чтобы Чаффи беседовал с какими-нибудь сомнительными типами?— Не знаю.— Ладно, просто будьте осторожней сегодня вечером, вот и всё. Может быть, это всё ерунда.«Это Вега», — подумал Ноэль, стоило ему повесить трубку. Черт побери тебя, Бадди, ты работаешь на «Шёпот» или на мистера Икс? Кто ещё это мог быть — кроме Веги?Во всяком случае, это уж точно не Рик Чаффи — Ноэль пришёл к такому выводу, когда увидел своего управляющего. Ноэля пригласили на тусовку, предшествующую вечеринке в «Витрине», — народ собирался у Рика на квартире, всего в нескольких минутах ходьбы от клуба. Управляющий встретил его, словно пропавшего без вести брата, и было трудно не поверить, что Рик искренне рад его присутствию.С полдюжины других гостей болтали и курили травку, сидя на двух низких диванах и россыпи гигантских подушек вокруг громадного прямоугольного кофейного столика — похоже, ручной работы — со стеклянной столешницей. Среди них были две пары, знакомые Ноэлю по «Хватке», а также Джимми ДиНадио, проводивший редкий совместный вечер со своим любовником, и стройная, ярко накрашенная женщина лет двадцати пяти, которую Ноэль немедленно определил про себя как «прилипалу».«Словарная статья № 67: прилипала, — написал он чуть раньше этим же вечером. — Женщина, предпочитающая проводить время среди геев. Гетеросексуалка произвольного возраста, социального статуса и профессии, которая посещает вечеринки, зачастую живёт и иногда (редко) спит с неустойчивой группой или семьей гомосексуальных мужчин, в целом выступая для них в качестве матери клана и доверенного лица. Обычно непривлекательна, либо симпатична, но страдает избыточным весом; как правило, испытывает страх перед мужчинами и сексом; всегда одинока и склонна к буйному веселью; считает, что цель её жизни заключается в том, чтобы делать гомосексуальных мужчин счастливыми».Эту звали Венди, у неё был выговор настоящей южанки и большие, очень жёсткие голубые глаза. Ноэль занял место напротив неё по другую сторону стола, рядом с Джимми ДиНадио.— Слава богу, я знаю, что Чаффи не трахается со своими служащими, — говорил Джимми, положив руку Ноэлю на плечи и заглядывая ему в лицо. — Иначе… ммм. — Он издал предупреждающий звук и сделал очень характерный жест открытой ладонью.— Он даже не пытался, — заверил его Ноэль.— А, не заливай. Он пытался. Я его знаю, ага? Ты с этой дури балдеешь?Ноэль и впрямь был под кайфом — самым сильным на его памяти — от нескольких затяжек марихуаны, которую он курил так, словно это была обычная сигарета. Он предложил Джимми косяк, но тот отказался.— Давай, приятель, загружайся. Тогда и море по колено, и горы по плечо. В «Витрине» все будут под кайфом. Потому-то там такая энергетика.Гостей представили друг другу в обычной небрежной манере, и Ноэль взял бокал белого вина, прислушиваясь к танцевальному ритму, льющемуся из расставленных по углам высоких колонок. Даже свет был мерцающим, приглушенным. Вскоре все заговорили немного громче, жесты стали более подчёркнутыми.— Все уже забалдели? — спросил Рик. — Джимми? Венди? Ты как, Ноэль?— Я под кайфом, — ответил Ноэль.Он подумал, почему здесь нет Веги, и собирался уже об этом спросить, когда Чаффи объявил:— Пора попудрить носики! — под хор ахов и охов поднимая в воздух маленький полупрозрачный пузырек с белым порошком. — Чистейший, — сообщил Рик тоном ярмарочного зазывалы, торгующего чудодейственными зельями с лотка. — С тенистых горных склонов древнего Перу! Первый сорт. От моего любимого поставщика, который безумно в меня влюблен.Когда начался ритуал вдыхания кокаина, Ноэль заколебался. Но возразить он не мог. Особенно после того, как вспомнил предупреждение Лумиса: не делать сегодня ничего такого, что может показаться странным или необычным. Откуда-то достали ещё травки, а Венди и двоё других начали раздавать разнообразные таблетки.— Пошли! — вдруг сказал Джимми. — Я не собираюсь всю ночь стоять в очереди в таком состоянии.Все согласились, но потребовалось ещё двадцать минут, чтобы они покинули квартиру и спустились на огромном грузовом лифте на первый этаж. Когда кабина неожиданно замерла, а потом вдруг упала разом на целый фут, Ноэлю пришлось прислониться к стене, чтобы удержаться на ногах. Все, кроме Джимми и Рика, аж задохнулись. Венди раздраженно ударила Чаффи по плечу. У Ноэля перехватило дыхание, перед глазами поплыло.— Расслабься, — сказал Рик не без сочувствия. — Просто небольшой приход. Этой волшебной ночью их будет ещё очень-очень много!Они рассыпались, так что на пустой просмоленной улице не осталось места.— Наши имена в списках! — прокричал Рик. — Если потеряетесь, назовите мое имя и вас пропустят. — Он обнял Ноэля за плечи, и они последовали за остальными, отстав на несколько футов. — Рад, что ты пришёл. Серьёзно.— Я тоже, — сказал Ноэль.— Как тебе Джимми?— Он симпатичный.— В том-то и беда. Слишком симпатичный. Если бы не это его мордашка, которую так и хочется поцеловать, я бы его давно бросил. Серьёзно! — Он притянул Ноэля ближе. — Сегодня мы и тебе кого-нибудь найдём.Ноэлю удалось выдавить в ответ улыбку — он был уверен, что она вышла кривой.— При такой внешности я бы тоже был разборчивым, — продолжал Рик. — Неважно, что другие болтают. Но «Витрина» сегодня будет просто устлана самыми горячими парнями. Тебе будет из чего выбрать.Разговор начинал беспокоить Ноэля. Ему оставалось только надеяться, что Чаффи забудет про него и не устроит ему какого-нибудь свидания, от которого потом придётся отмазываться. Потом он вдруг увидел предоставленный ему шанс.— А что другие болтают?— Что ты слишком много о себе воображаешь. Считаешь, что слишком хорош для кого бы то ни было. Что, по-твоёму, ты даже срешь клубничным мороженным.— А хоть бы и так, — легко откликнулся Ноэль, но на душе у него было паршиво. Второе предупреждение за вечер.Они завернули за угол. Откуда ни возьмись появился затор: припаркованные в два ряда такси, дюжины длинных блестящих лимузинов с шофёрами, толпы шумливых посетителей, запрудивших улицу яркими текучими группками. Здесь начиналась вечеринка. Но Ноэль бы понял это и так.Если бы не нижний этаж, это здание ничем бы не отличалось от множества таких же, мимо которых они проходили до сих пор: литой бетон, тусклый кирпич, неосвещённые окна, пять этажей — ничего особенного. Необычной была стена первого этажа, давшая название клубу, — она состояла из тысяч матовых стеклянных кубиков футом в глубину, каким-то образом подсвеченных изнутри, так что их свет разливался по улице и тротуару. Стеклянная стена загибалась внутрь к глубоко посаженным дверям, куда уже входили люди; они звонили в тамбурины, гремели трещотками, встряхивали маракасы. Откуда-то сверху доносилась едва слышная музыка.Прежде чем Ноэль успел понять, что всё это ему напоминает, сзади налетели Рик, Джимми и остальные, подхватили его и увлекли в стеклянные коридоры «Витрины». Коридор выводил к круглому порталу со стеклянными дверьми в стиле ар деко, украшенными серебряным травлением. Здесь было жарче, музыка звучала ближе.Рик собрал своих гостей у серебристой билетной кассы, похожей на те, что показывают в старомодных фильмах, поприветствовал служащих по именам, прокричал:— Со мной — восемь человек!За этими дверьми коридор сворачивал налево.— Сдаем пальто! — скомандовал Джимми.Пока он исчезал куда-то с их верхней одеждой, они толклись в коридоре. Ноэль чувствовал себя необычно расслабленным, но слегка ошеломлённым.— Подставляем ноздри, — сказал Рик, помахивая крошечной лопаточкой для кокаина. — Теперь вторую. Отлично.После травки — от неё Ноэль был слегка навеселе, как от крепкого вина — кокаин неожиданно оживлял и одновременно вызывал чувство какой-то отстранённости. Он решил, что ничего неприятного в этом нет, разве что эффект для такого дорогого наркотика слишком уж незаметный.Ему велели убрать номерок в бумажник или другое надёжное место.Джимми подхватил его с одной стороны, Рик — с другой, и Ноэль почувствовал, что его тащат за очередной угол стеклянного коридора, к огромному зеркальному входу в виде арки. Музыка и огни ударили в него, словно электрический разряд.— О-о-о да-а-а! Гуляем! — завопил кто-то.Ноэля почти оторвали от пола, он проплыл над ковровыми покрытиями мимо зеркал, мимо свисающих с потолка шаров, мимо мобилей, мимо подвешенных на проволоках картин и статуй на пьедесталах, омываемых волнами изменчивого света, и оказался вышвырнут в самый центр кипящего, хаотичного танца.Глава 11В двадцатых и тридцатых годах в здании «Витрины» располагался самый большой и популярный универмаг на Нижнем Бродвее. Посетители входили через одно из шести полукруглых фойе и по небольшим коридорам поднимались в галерею, окружавшую основное четырехуровневое помещение. Вниз вели эскалаторы, спускающиеся с другого, частично открытого уровня двумя этажами выше.Во время ремонта все внутренние помещения полностью переделали. Нетронутыми остались только двенадцать круглых колонн, изящно сужающихся к высокому потолку: их обернули майларом,[180] отражающим и преломляющим падающий на них свет. Кроме них, от первоначального внутреннего устройства остались все изогнутые стеклянные стены, некогда отделявшие офисы, косметические прилавки и комнаты отдыха. Некоторые были высотой всего лишь до пояса, другие — в целый этаж, они образовывали полукруглые бары или отгораживали многочисленные просторные салоны на том уровне, где располагалась галерея. Самая большая и поражающая воображение стена возвышалась над танцполом на первом этаже, выдаваясь над ним на добрых десять футов, словно средневековый балкон. Её оснастили открытыми раздвижными окошками, которые обычно оставались открыты; за ними диск-жокей и осветитель творили свои электронные чудеса.Поднявшись по длинным эскалаторам, можно было попасть в Зеркальный Град и отведать там французской кухни. Готовили в ресторане повара, некогда работавшие в лучших заведениях в центре города — из тех, чьи названия регулярно упоминаются в светской хронике и попадают только в лучшие путеводители. Часть ресторана закрывала извилистая стена из стеклянных кирпичей, часть оставалась открытой и нависала над танцполом, отделенная от музыки и веселья, царящего внизу, матовыми экранами от пола до потолка. Напротив Зеркального Града, по другую сторону открытого холла, располагались ещё салоны; тусклое освещёние некоторых из них было рассчитано на просмотр слайд-шоу и фильмов. В одном салоне можно было посмотреть выступление кабаре; в другом располагался бар и играли на фортепиано.Следующий этаж был закрыт от всех, кроме персонала: его занимали офисы и складские помещёния, как и часть этажа под танцполом. Здесь находились банные салоны, отделанные, как и вся «Витрина», в стиле ар деко, и оборудованные душевыми, саунами, парилками и раздевалками. Вокруг них располагалось полдюжины комнатушек, почти пещёр, где по стенам мерцали порнофильмы и неясные фигуры придавались медленному, почти беззвучному сексу на диванах и подушках, разбросанных по застеленному мягким ковром полу.Такие же ковры с длинным ворсом, немного разных оттенков, застилали все полы в «Витрине», за исключением огромного танцевального зала в центре — слегка приподнятой площадки из твердого дерева. Под стать коврам была и мебель, обитая дорогими мягкими тканями: кресла, диваны, кофейные столики из стали и стекла, как будто позаимствованные из какого-нибудь дюплекса[181] на Парк-авеню. По салонам небрежно расставили сотни пальм в керамических горшках; кое-где за их полукруглым ограждением скрывались маленькие сады с мраморными фонтанчиками и экзотическими цветами. Ещё цветы в высоких вазах — огромные чувственно благоухающие каллы — красовались там и тут по всему клубу. А кроме них, разнообразные современные скульптуры, эстампы, рисунки и акварели. Две громадные изогнутые фрески на стене ресторана оказались подписаны именами таких знаменитых художников, что о них слышал даже Ноэль. Повсюду сверкали зеркала самых разнообразных размеров, в которых отражался неяркий изменчивый разноцветный свет. Вездесущие стены стеклянного кирпича напоминали разрозненные секции лабиринта.На то, чтобы отремонтировать и обставить клуб, потребовались, наверное, сотни тысяч долларов, и тысячи уходили еженедельно на содержание растений и свежие цветы.Но самым невероятным были в «Витрине» её гости. Сотни полуобнаженных сверкающих от пота мужчин тесно прижимались друг к другу на танцполе, терлись друг о друга, кружились, топали и кричали в чистом животном восторге. Роскошные длинноногие женщины в скудных дискотечных нарядах — топиках на бретельках и прозрачных слаксах — обнимали друг друга за талии или плечи, стоя в дверных проемах, курили марихуану и глубоко целовались, медленно сплетая руки и ноги. Белые, черные, латиноамериканские натуральные пары, такие же раскованные здесь, как и все остальные, захватывали друг друга в чувственный плен, засовывая пальцы друг другу в рот или за пояс джинсов.Освещёние постоянно менялось — в салонах это происходило медленнее, но на танцполе оно было резким, дерганым, неистовым. Тени. Профили, за которые едва успевает зацепиться взгляд. Силуэты. Руки протягиваются, чтобы погладить тебя по щеке. Тела, скользящие так близко, что ты чувствуешь не только их прикосновение, но даже исходящее от них тепло. Кто-то дотрагивается до твоёй промежности. Кто-то налетает на тебя сзади, трется, медленно вращая бедрами, потом исчезает. Быстрое, воздушное прикосновенье чьих-то губ к загривку — но, когда ты оборачиваешься, он уже растворился в толпе. Ярко накрашенная женщина по-змеиному быстро высовывает язык возле твоёго уха. Тебя внезапно хватают за плечи, а потом извиняются, когда схвативший тебя мускулистый великан видит, что ты не тот, кто ему нужен. Его соломенные волосы спутались от пота, капли блестят у него на груди — розовые, алые, лиловые в изменчивом свете.И ритм, постоянный, неизменный, непрерывный танцевальный ритм, на который можно лечь и плыть по нему медленно, медленно, не прикладывая никаких усилий, пока не окажешься уже даже не здесь, а где-то совсем в другом месте, плыть, плыть…— Все дело в свете, — тихо сказал её голос.До Ноэля дошло, что он чувствует запах роз.— Свет гипнотизирует. И музыка, разумеется.Ее голос звучал где-то поблизости. Он услышал шорох её волос и медленно открыл глаза.Аромат розового масла окатил волной. Копна волос, таких черных, блестящих и густых, что к ним хочется прикоснуться, чтобы ощутит их плотность. Снова ласкающий звук её голоса.— Да, музыка. А сегодня ещё и ты, мой дорогой.Голос остановился, поднимаясь до головокружительной нежности; она говорила с тончайшим акцентом, легким, как Сена, текущая мимо левобережных кварталов.Когда он снова открыл глаза, её уже не было.Ноэль, пошатываясь, поднялся на ноги, постоял минутку, восстанавливая равновесие, немедленно почувствовал себя лучше и оглядел салон, чтобы посмотреть, кто она такая и куда ушла. Не сумев найти её, он подошел к стойке ближайшего бара.— Дорогу-у-уша! Ты выглядишь измочаленным.Это была девушка с вечеринки у Рика и Джимми — Ноэль не мог вспомнить, как там её зовут; она стояла совсем рядом с ним, дрожа и вибрируя, словно у неё в тазу был спрятан крохотный моторчик, и она никак не могла найти кнопку, чтобы его выключить. У неё за спиной он видел Рика и Джимми.— Ты рад, что пришел? — спросил Рик.— Не знаю, — сказал Ноэль. Он потряс головой, надеясь, что в мыслях прояснится. Однако на самом деле он чувствовал себя гораздо лучше, чем показывал. Он уже перевалил через пик своего «прихода» этой ночью и теперь медленно спускался с небес на землю, снова обретая способность себя контролировать.— Ну, зато я знаю, — заявил Джимми. — Ты провел на площадке почти час без перерыва. Нам пришлось силой тебя утаскивать, пока ты нас всех не уморил.— Спустил много напряжения? — спросил Рик.— Наверное.— Как тебе клуб?— Я ничего подобного никогда раньше не видел.— «Ничего подобного» и не существует.— Неправда, — поправил Джимми. — Есть ещё «Облака». Это в центре.— Да, но в «Облаках» мы не можем трахаться на танцполе, — возразил Рик.— Мы и здесь на танцполе не трахаемся.— Но могли бы, если бы хотели, — упорствовал Рик.Джимми состроил гримасу, потом повернулся к Ноэлю.— Видишь, с каким дерьмом мне приходится мириться? Мужчин-то я люблю. Но вот мужское эго просто невыносимо.— У тебя самого точно такое же эго, — заявил Рик обвиняющим тоном.— В том-то и проблема!— И прелесть, — добавил Рик, обнимая Джимми и явно стремясь доставить ему удовольствие. Они поколебались, потом принялись целоваться. Ноэль некоторое время смотрел на них, потом смутился и отвернулся к длинной барной стойке. Ему как-то никогда не верилось, что Рик действительно таким занимается, хотя он с самого начала знал, что это так. Видеть это было странно. Дико.Он обернулся, поворачиваясь лицом к танцполу за зеркальной аркой — такой же, как та, через которую они входили в «Витрину». К стенам арки льнули силуэты обнимающихся и целующихся пар. В большинстве своем это были мужчины, несколько пар — смешанные. В отличие от «Хватки», это место было сердцем Лумисовских метафорических джунглей. Земля мистера Икс. Вражеская территория.Вновь аромат розового масла.Ноэль обернулся посмотреть, откуда он доносится. Цветов поблизости не было, только мягкий папоротник развешен по всему бару.— Эй, парни, вы идете танцевать? — спросила Венди.— Не сейчас, — ответил Джимми, его слова наполовину заглушал поцелуй.Запах роз не исчезал. А теперь ещё и волосы — несомненно, это те самые. А вот её голос, хотя Ноэлю потребовалась пара секунд, чтобы окончательно в этом убедиться, и он не мог разобрать, что она говорит молодому человеку, идущему с ней рядом.Ноэль остался на месте, но повернулся так, чтобы проследить за ними взглядом за изгиб барной стойки, где они остановились в окружении свисающих лап папоротника. Мужчине стоило только облокотиться на стойку, как бармен уже был тут как тут и принимал заказ.Тем временем женщина повернулась, посмотрела на Ноэля, подняла руку, убирая с лица темные волосы. Её темные глаза словно сказали ему: «Давай, восхищайся мной, я знаю, что красива», — прежде чем она отвернулась обратно к своему спутнику, демонстрируя Ноэлю высокие стройные плечи, обнаженные глубоким V-образным вырезом, который спускался до самых её ягодиц, маленьких и высоких.Она говорила с мужчиной, очень близко наклоняясь к нему, но он смотрел не на неё, а на Ноэля до тех пор, пока перед ними не поставили их напитки. Ноэль тоже рассматривал счастливчика, очутившегося рядом с такой стройной сексапильной красавицей-европейкой. Всё верно, подумал он про себя; с визуальной точки зрения он для неё идеальный спутник: молодой крепкий рыжеватый блондин с маленькими аккуратно подстриженными усиками, резкими чертами и глубоко посаженными глазами с почти славянским разрезом. Эта парочка могла бы рекламировать дорогой бренди в каком-нибудь глянцевом втридорога стоящем журнале.Ноэля тянуло к ней, и он не мог оторвать взгляд от пары — хотя теперь мужчина уставился на него злым, напряженным взглядом, как будто хотел отпугнуть.— Тебе такие нравятся? — спросил кто-то у Ноэля за спиной.— Какие? — поинтересовался он, оборачиваясь ровно настолько, чтобы увидеть, что голос принадлежит Мигелю, приятелю и секс-партнеру Бадди Веги из «Хватки».— Декаденствующие белые англосаксонские протестанты. Издольщицкое[182] дитятко, добившееся успеха.— А она из таких? — Уже произнося эти слова, Ноэль понял, как глупо промахнулся. Мигель выгнул одну бровь и подчеркнуто сказал:— Нет, он из таких. Или ему нравится думать, что из таких.— Ты его знаешь? — спросил Ноэль, надеясь исправить нанесенный ущерб.— Он из тусовки, — загадочно ответил Мигель, прислоняясь к Ноэлю так, что тот был вынужден отступить на полшага.— Они всегда вместе?— Иногда. Иногда он один. — Мигель по-прежнему не выглядел убежденным. Он продолжил: — Она — Алана ДеВийт. Знаменитая модель. Зашибает несколько сотен баксов за час. Он — Эрик Рыжий. Ты ведь слышал о Рыжем Эрике, так? — Проверка.— Что-то не припомню. Я же не местный, забыл?— Во Фриско полно ребят, которые знают Эрика. Он один из самых горячих доминантов в городе. Может быть, самый известный садист в стране.— Он похож на страхового агента, — сказал Ноэль.— Вид у него строгий, — согласился Мигель. — Но он горяч. С заглавной буквы.Несколько человек остановились между Ноэлем и той парой. Он был уверен, что Мигель врет насчет них. Мужчине определенно не понравилось, что Ноэль смотрит на его женщину. Куда делись Джимми и Чаффи? Ушли. Наверное, танцуют.— Ты правда никогда не слышал про Эрика Рыжего? — настаивал Мигель.Мигель Ноэлю не нравился, как не понравился и мерзкий тон, которым был задан вопрос.— А как же. Его сын, Лейф,[183] открыл остров Ньюфаундленд в одиннадцатом веке.— Я думал, ты тусовался во Фриско? — продолжал Мигель.— Немного.— Я думал, что да. Бадди так говорил. Он говорил, что ты там работал в самом жарком месте. В «Щели». На Шестнадцатой улице. Ты ведь там работал? А? А?Похоже на ловушку. Думать надо быстро.— И что? — огрызнулся он в ответ, пытаясь подавить панику.— Или у тебя там был любовник?— В некотором роде.— Ах так! Кто? Как его звали?— Ты его не знаешь. Он был очень замкнутый. Из университета.— В смысле, из Беркли, за мостом. Помнишь? — Теперь Мигель настаивал по-настоящему, по-настоящему доставал.— И кстати, «Щель» вовсе не на Шестнадцатой улице, — рискнул Ноэль.— Ах так! А где тогда? Кому ты надеешься запудрить мозги, приятель? Не мне, это точно!Мигель злобно уставился на него. Допрос, угроза напугали Ноэля. Он знал, что дело в Веге, это его работа. Но ему-то от этого не легче. Если «слухи», про которые говорил Лумис, дошли до него не от Мигеля, тот человек, возможно, поблизости. Ноэль знал, что если он сейчас уйдет, отступит, это будет воспринято как признание его поражения, доказательство того, что он подсадная утка.— Ну? — потребовал Мигель; его искаженное злостью лицо было всего в нескольких дюймах от лица Ноэля. — Ну? Что ты на это скажешь, приятель?Ноэль медленно облокотился на стойку.— Я скажу, что «Щель» находится не на Шестнадцатой улице. А ещё я скажу, что ты дерьмом набит под завязку.Мигель уставился на него, словно не верил своим ушам.— Я бы сказал, скорее уж «транками», — протянул кто-то совсем рядом.Это был Малыш Ларри Вайтэл. Он подошел к бару, вставая между ними, положил одну руку Ноэлю на плечо и подмигнул ему.Зачем он это сделал? Если только… Господи! Не может же Малыш Ларри быть тем прикрытием, которое обещал ему Лумис?— У тебя есть «красные»? — спросил Мигель совершенно другим тоном.— Все съел, — сказал Ларри.Мигель отвернулся и стал спрашивать окружающих, нет ли у них транквилизаторов.— Хорошо проводишь время? — спросил Ларри, продолжая отчасти держаться за Ноэля и преувеличенно растягивать слова.— Отлично.— Ты поосторожней с этим испашкой. Он псих, — прошептал Ларри. — Эй, Мигель! Иди сюда и расскажи Ноэлю, почему тебя зовут Чокнутой Марией.Если Ларри — прикрытие, что он теперь делает?!— Эй, Малыш Ларри. Ты знаешь этого парня? — спросил Мигель.— Конечно, знаю.— Ага. Ну так, он мне не нравится. Он не нормальный.— И ты тоже. И я.— Ты знаешь, о чем я. Не придирайся к словам. С ним что-то не так.— Ты сколько «секонала» принял? — спросил Ларри.— Три. Но я всегда пью три, когда иду потанцевать. Ты уверен, что с ним все в порядке? У вас что-то есть?— Ага. А что? Ревнуешь?Ноэль почувствовал, как рука мальчишки обвивается вокруг его талии, несильно сжимаясь на ремне. Это должно быть обещанное Лумисом прикрытие.— Нет, — ответил Мигель, отступая, — наверное, нет.— Отлично. Почему бы тебе тогда не отвалить, — предложил Ларри, — и не оставить нас в покое?Мигелю это не понравилось. Но он отошел, разговаривая с какими-то людьми возле стойки и спрашивая, нет ли у них «транков».— У меня мурашки от этого типа, — признался Ноэль.— У меня тоже. Нам лучше бы теперь отсюда убраться. — Значит, он был-таки прикрытием от Лумиса!Ноэль воспринял это, как приказ. Несколько минут спустя они пытались протолкаться сквозь толпу возле гардеробной стойки.— Эй! Уже уходишь? — окликнул Джимми ДиНадио.Он заметил Ларри, бросил на Ноэля многозначительный взгляд, потом привлек внимание Рика и кивнул в сторону Ларри и Ноэля.Пожалуй, это лучшее, что случилось за сегодняшний вечер, подумал Ноэль, этот его уход с лумисовским прикрытием. Они наверняка решат, что они с Ларри едут домой трахаться. Ну и пусть их.Хотя было уже три часа ночи, складывалось впечатление, что люди все прибывают и прибывают, и все они пытаются сдать куртки и пальто.— Мы здесь час проторчим, — простонал Ноэль, глядя на толпу у гардероба.— Дай мне свой номерок, — сказал Ларри. — Я знаю одну из девчонок, я быстро наши вещи достану.Ноэль сделал, как ему велели, и прислонился к одной из зеркальных арок, наблюдая за толпой вновь прибывших, среди которых была и парочка клиентов «Хватки», поприветствовавших его кивком или короткой фразой. Лумис был прав: прийти сюда сегодня ночью было лучшим способом утвердиться внутри этой группы. Но куда подевался Ларри с куртками?Ноэль опять прогулялся до края толпы, но так и не смог найти своего маленького приятеля. Когда он снова повернулся к арке, возле которой только что стоял, он с удивлением увидел быстро выходящего Мигеля, за которым следовал кто-то более крупный и смутно знакомый. Но они пропали из виду так быстро, освещение было таким тусклым, а сменяющие друг друга краски так искажали зрение, что он не видел точно, кто это был.— Ну вот и я, — сказал Ларри и сунул Ноэлю его куртку. Они натянули верхнюю одежду и пошли вниз по наклонному коридору.— Мне показалось, я видел, как Мигель уходит, — сказал Ноэль. — С каким-то парнем.— Да? — спросил Ларри с явным неудовольствием. — С кем?— Я не разглядел.Снаружи шел сильный дождь; нежданная гроза делала темноту за пределами досягаемости ярких огней клуба ещё чернее. В полукруглом фойе больше никого не было. Ноэль и Ларри подняли воротники и вышли наружу.Ларри шел сквозь ливень быстро и молча. Они пересекли переулок и свернули на едва освещённую улицу, по обе стороны от которой возвышались здания складов с темными стенами. Ноэль почувствовал, что начинает нервничать.Когда они оставили позади ещё один квартал и свернули на ещё более темную улочку, он обернулся, и ему показалось, что он увидел две фигуры, внезапно метнувшиеся к подъезду с тротуара.— Идем, — поторопил Ларри, дожидаясь, пока Ноэль его догонит.— Далеко ещё?— Почти пришли.Ливень усилился, и они заторопились, прижимаясь поближе к дающим хоть какое-то укрытие стенам домов. Но Ноэль не мог удержаться и не оглянуться ещё раз. Он снова увидел две фигуры, и на этот раз он был уверен в том, что это Мигель и Бадди Вега.Он схватил Ларри за плечо и закричал ему на ухо. Они оба обернулись посмотреть, вода стекала по их головам и лицам.— Я никого не вижу, — сказал Ларри и странно посмотрел на Ноэля.— Я промок до нитки. Давай добежим, — предложил Ноэль, стараясь сдержать страх.Они пробежали ещё квартал или около того, потом свернули за угол и вбежали в глубокий подъезд с железной дверью. Пока Ларри открывал дверь лифта, Ноэль оглянулся и выглянул на улицу. Никого. Даже припаркованных машин нет. И все-таки он был уверен, что за ними следили.Во всяком случае, у Ларри он будет в безопасности.Глава 12Он почувствовал себя ещё спокойнее, когда они оказались в большой разноуровневой квартире, и Малыш Ларри тщательно запер за ними стальные двери лифта.— Ты живешь один? — спросил Ноэль, пытаясь вернуть себе самообладание.— С ребятами.Лестницы по обе стороны от тускло освещённой жилой и обеденной части вели в другие комнаты. Ларри бросил свою куртку, нашел себе и Ноэлю по полотенцу и принялся вытираться, ведя Ноэля за собой вверх по одной из лестниц, поднимавшейся над весьма по-современному оборудованным кухонным уголком.— Идем, — сказал Ларри, делая Ноэлю знак следовать за собой. — Это моя территория, — добавил он, закрывая за собой дверь.Комната была большая, без окон, зато со стеклянным потолком. Обстановка в том же стиле, что и у доброй половины города, как начинал подозревать Ноэль: мало мебели, ковер с длинным ворсом, разбросанные повсюду подушки, маленький столик. Надо всем довлела кровать с матрасом, поверх которого было брошено смятое покрывало. В большом шкафу с раздвижными деревянными дверьми обнаружилась замысловатая аудиосистема: тюнер, усилитель, вертушка для виниловых дисков и неизменный катушечник — который Ларри и включил, отодвигая другую дверцу и демонстрируя небольшой бар.— У меня есть водка и вино, — сообщил Ларри. — Чувствуй себя, как дома. Садись. Разувайся.Ноэль так и сделал, снимая свои рабочие туфли и опираясь спиной о кровать.— Как ты теперь себя чувствуешь? — спросил Ларри, присаживаясь рядом с ним.— Нормально. Спасибо, что вытащил меня оттуда.— Всегда пожалуйста, — протянул Ларри. Одновременно Ноэль почувствовал, как рука Ларри погладила его по бедру и остановилась где-то в районе промежности. Какого черта?— Что-то не так? — Непроизвольное движение Ноэля заставило его руку остановиться.Значит, Ларри — это не прикрытие! Тогда кто он? Не мистер же Икс! Этого не может быть!— Ты в порядке? — Голос у мальчишки оставался ровным. — Можешь говорить? И ты не под коксом, нет? От той дряни, что сейчас в ходу, у многих крыша едет. — Его рука не двигалась, тепло расходилось от неё по внутренней стороне бедра как от раскаленной металлической перчатки.— Нет, — выдавил Ноэль. — Кажется, я сегодня слишком здорово загрузился.Он начал подниматься; от руки мальчишки ему таким образом избавиться удалось, но сохранить равновесие и устоять на ногах он не сумел. Он соскользнул обратно на подушки.Ларри засмеялся совсем как ребенок — с откровенным восторгом.— Куда ты собрался, приятель? — Он наклонился вперед и уперся обеими руками Ноэлю в бёдра. Прежде чем Ноэль успел осознать, что происходит, мальчишка подался вперед и дотронулся до его губ.Ларри отодвинулся и склонил голову на бок.— Только не говори мне, что ты не любишь целоваться.Он не мистер Икс. Это не он. Смешно же!— Да не особенно, — признался Ноэль.— Мигель прав. Ты действительно странный.И не прикрытие от Лумиса. Но почти такая же серьезная проблема, как мистер Икс или Мигель. От того, каким образом Ноэль поведет себя здесь, с Ларри, будет зависеть его репутация в «Хватке». А от этого, в свою очередь, будет зависеть, окажется или нет его легенда разоблаченной. И если она будет раскрыта, не понадобится даже искать заброшенный склад. Его убьют в собственной постели. Последствия. У этого вечера может быть чертова куча последствий. Так что расслабься.— Я слегка не в себе, — объяснил Ноэль, встречаясь взглядом с темными юными глазами. — Ну, понимаешь, Мигель и всё такое…— Он на тебя запал. Многие парни на тебя западают. Знаешь, как тебя прозвали? Сан-францисская Мадонна. Забавно, да?— Потому что я не тащу кого-нибудь в свою постель каждую ночь? — возмутился Ноэль.— Нет, дружище. Потому что ты никого в свою постель не тащишь! За целый месяц. Это неестественно. А может, и негигиенично. — Он начал поглаживать Ноэля по верхней части бедра. — Посмотри на себя. Тебе даже неприятно, когда до тебя дотрагиваются, так ведь? Что тебя заводит? Веревки? Фистинг? Дерьмо? Ну же, приятель, скажи мне! Если я этого ещё не делал, я попробую. Я хочу сделать тебе приятно. Ну, что тебе по душе? Садо-мазо? Бондаж? Давай, скажи мне. Всё нормально.И он ведь сделает, Ноэль это знал. Сделает.— Да нет, правда. Я просто не в настроении. У меня была тяжелая неделя в баре, и…— Почему бы тебе просто не расслабиться? — мягко спросил мальчишка. — Вот так, просто приляг и расслабься, приятель. Тебе ничего не надо делать. Ладно? Ты ведь этого хочешь? Всё нормально.Ноэль позволил себе осесть в окружающие его подушки. Быстрые юные руки начинали ласкать его, а он думал: да ладно, пускай. Многие парни так поступают. Водители грузовиков, когда останавливаются передохнуть, и солдаты в армии, когда получают увольнительную с базы, автостопщики на передних сиденьях автомобилей — да кто угодно, все подряд. Это ничего не значит. У мальчишки были теплые руки, теплые, опытные, ловкие, они распускали его ремень, и стягивали джинсы, приподнимали рубашку; их прикосновение к пупку было теплым, и к животу, и к бедрам. Всем делают минет. Почему бы и не ему? Он на взводе. Он будет думать о Монике. Она иногда это делала. Никогда толком не умела. Не то что Ларри, чей язык сейчас обводил контур его пупка, поднимался к соскам, потом спускался обратно по рёбрам до того места, где начиналась тазовая кость, а потом пересекал бедро и… Минет. Отсос. Слова из школьной раздевалки. Из внезапных подростковых откровений, за которыми следует неловкое молчание. Мысли об этом его всегда возбуждали, всегда возбуждали всех мальчишек, всех мужчин, которых он знал. А этот мальчишка, господи, он знает, что к чему! Что это он там протягивает? «Кнопку». Словарная статья № 156: амилнитрит. Входит в состав лекарств, употребляемых при стенокардии. Как обнаружилось, является одним из лучших препаратов, вызывающих яркие и неожиданные «приходы». Сначала в одну ноздрю, потом в другую. Ну вот. Господи! От него действительно взлетаешь! А это парнишка просто невероятен! Господи! Кто бы мог подумать?..Он кончил так мощно, что тело оцепенело, и он непроизвольно сел, пытаясь оттолкнуть голову мальчишки в сторону, снова упал, потом сумел, наконец, отпихнуть от себя Ларри и перевернулся.Когда он поднял голову, Ларри тяжело дышал и улыбался озорной заговорщицкой улыбкой, словно приглашая его в сообщники.— Ну что, тебе понравилось? А?Ноэлю казалось, что мех под ним похож на тысячу ласкающих рук.— Думаю, что да. Давай передохнем? Выпьем вина, покурим травки, а потом повторим? — Ларри улыбнулся. — А может, и ещё что-нибудь попробуем, а?Мальчишка встал и медленно разделся, а потом лег рядом с Ноэлем: гибкий, андрогинный, ждущий, улыбающийся.Глава 13Ноэль проснулся внезапно и сел в постели.Его первой мыслью было, что он не в своей квартире. Второй — он забыл что-то сделать.Потом он увидел растянувшегося рядом Ларри, его рука валялась поперек подушки Ноэля, пальцы мальчишки подрагивали во сне. Может быть, это движение Ноэля и разбудило.Он накрыл это молодое теплое тело простыней, чувствуя себя скорее отцом или старшим братом, чем тем, кто, сметенный волной неожиданной, спровоцированной наркотиками страсти, воспользовался мальчишкой в сексуальных целях всего несколько часов назад.Тогда это не вызывало у него омерзения. Если он что и чувствовал, так уж скорее ту же научную отстраненность экспериментатора, которую он испытывал, наблюдая за «съемами» и ловя обрывки разговоров в «Хватке». Ну вот, подумал он, прошел всего месяц, а я уже ассимилируюсь. Началось дегенеративное тропическое гниение. Надо бы притормозить.Лумис. Он не позвонил вчера Лумису и не доложился. Вот что он забыл сделать.Рядом с кроватью стоял телефон. Слишком близко к Ларри. Лучше спуститься.Гостиная была пуста, дверь в балконную комнату напротив — закрыта. Остальные вернулись около пяти утра, незадолго до того, как они с Ларри наконец уснули.Ноэль прикрыл дверь спальни и крадучись спустился вниз. Самым надежным показался телефон на кухне: он находился под комнатой Ларри, на некотором расстоянии от комнат остальных. Прикрывая одной рукой микрофон, он стал набирать номер «петли».И остановился. Он не мог вспомнить ни единой цифры, следующей за кодом телефонного узла.Трубка осуждающе молчала. Он нажал на рычаг и попробовал ещё раз. Сначала код узла, потом… что там дальше? Шестерка? Девятка? Все четыре номера, которые дал ему Лумис, начинались с одной и той же цифры. Какой же? Он снова набрал код, почти надеясь, что остальные цифры последуют самостоятельно. И снова остановился на четвертой цифре. Шестерка? Или девятка? Черт! Похоже, от вчерашних наркотиков некоторые контакты у него замкнуло. Чуть-чуть травки? Немножко кокаина? Не смешите. Девятка или шестерка? Лумис ждёт его звонка. А что, если он решил, что Ноэль был ранен или… что если другие оперативники его ищут? В университете? На его квартире? Девятка или шестерка, черт возьми! Которая? Шестерка, решил он, и стал набирать.— Девять, восемь, девять, ноль.Он крутанулся волчком. В дверях кухни стоял голый Ларри. Ноэль замер, сжимая трубку в руке.— Или девять, восемь, четыре, семь, — сказал Ларри, проходя в комнату. — Давай. Набирай.Ноэль опустил трубку на рычаг.— Зачем ты это сделал? Рыбак ждет.— Рыбак? — тупо переспросил Ноэль.— Лумис. Давай. Звони.Ноэль чувствовал невероятную вялость — внутри все смешалось от вопросов, страха, паники.Ларри подошел к нему. Ноэль невольно отшатнулся. Мальчишка не заметил; он снял трубку и набрал номер. Ноэль наблюдал за ним в оцепенении, как будто смотрел на собственную казнь.— Закрой дверь, — сказал Ларри, потом обратился к трубке: — Это Питер Пэн, докладываю. Со мной Приманка.Ноэль как раз закрыл дверь. Он обернулся с недоверчивым видом.— Так значит, ты и был прикрытием!Малыш Ларри улыбнулся своей озорной улыбкой.

Часть II. Удочка заброшенаГлава 14Май, 1976 г.— Да-да, — сказал Уилбур Бойл, проглядев пару страниц рукописи, которую Ноэль отдал ему несколько дней назад. — Великолепно. Отличное начало. Словарь кажется мне особенно хорошей идеей. Я более чем удовлетворен.Хорошо, подумал Ноэль. Если Бойла удовлетворили всего пятьдесят страниц — большую часть которых составляло оглавление, словарь и графики, — остальное его просто поразит.— Хорошие графики развития семантики. Очень понятные. Как и подготовленные вами таблицы искусственного родства. Очень профессионально.Ноэль не видел Бойла таким елейным и полным энтузиазма с тех пор, как вошел в преподавательский состав больше трех лет назад.— А теперь давайте поговорим о следующем семестре, — продолжил Бойл.— Если хотите, я могу вести те же курсы, что и в этом году.— Вы не будете вести никакие курсы.— Не буду?— Нет. Лучше как следует займитесь этим проектом, Ноэль. Поработайте над ним летом, а на следующий семестр возьмите академический отпуск. Вам он всё равно как раз положен. Финансовая поддержка у вас есть, я знаю. С вашей стороны было очень умно обратиться к этой группе. Я бы о них не вспомнил. Если вам нужны ещё деньги — мы что-нибудь придумаем с издательством. Но вы ведь уже работаете в том баре, так?— Вообще не вести занятий в следующем семестре? — повторил Ноэль в изумлении.— Вообще. Работайте вот над этим. — Бойл поднял рукопись и потряс ею, будто подчеркивая свои слова. — Студенты обойдутся без вас один семестр. Но это… это нужно закончить сейчас. Для вашей карьеры на кафедре это будет значить больше, чем вы можете себе представить. Поверьте мне, Ноэль, очень много! Гораздо больше, чем вы могли вообразить, берясь за этот вопрос.Закончив свою речь, завкафедрой встал и протянул рукопись Ноэлю.— Оставьте. Это ваша копия, — сказал Ноэль.— Да. Конечно. Я так понимаю, вы уже выставили все оценки?Неясных обещания Бойла создавали впечатление, что от него пытаются отделаться. Кроме того, лишившись надежного тыла — возможности преподавать в следующем семестре, — Ноэль почувствовал неуютно.— Я сдал последние ведомости сегодня, прежде чем идти к вам. Было очень много работы, да ещё этот бар, и всё такое…— Поэтому я и хочу, чтобы в следующем семестре вы полностью посвятили себя этому проекту.На столе Бойла загудел интерком.— Но у меня будет всё лето, — попытался протестовать Ноэль. — Три месяца.— Этого вам не хватит. Я прав, вот увидите.Бойл снял трубку. Кажется, он только на середине разговора осознал, что Ноэль все ещё в кабинете.— Удачи. Не пропадайте, — сказал он на прощанье.За дверьми кабинета завкафедрой, на опустевшем столе Элисон, сидела Мирелла Трент. Закинув одну длинную ногу на другую, так что задралась юбка, она полировала ногти.— Он полностью к твоим услугам, — сообщил ей Ноэль.Она удивленно вскинула голову, потом окинула его ещё одним, более критическим взглядом. Господи, подумал Ноэль, встречаясь с ней глазами, как же она накрашена, глаза подведены, как у фараона на египетской фреске.— Чем вы там занимались? — Она кивнула на дверь кабинета.— Тебе бы очень хотелось узнать, правда?— Вы сговорились, — сказала она.— А как же. Увидимся.— Ноэль, — крикнула она ему вслед, — закрой дверь.Дверь он закрыл, но сам остался по эту же сторону. Вернулся к столу, на котором восседала Мирелла; она не шелохнулась.— Я думала, ты уходишь, — сказала она голосом, который в её репертуаре значился как соблазнительный.— Ухожу. — Вместо этого он провел указательным пальцем по той её ноге, которая была сверху, от коленной чашечки до подола юбки.— Раньше ты никогда на этом не останавливался, — сказала она. — Неужели я тебе больше не нравлюсь, Ноэль?Учитывая их отношения, подобный вопрос явно не отражал всей сути. После того как Моника умерла, и Ноэль пришел работать в университет, его сразу же привлекла Мирелла. Уже тогда она была самой блестящей молодой особой на кафедре. Она была умна, остроумна, опытна, всё знала и, кажется, со всеми знакома. А самое главное, восхитительна в постели. Там она была просто неотразима.Но потребовалось не так много времени, чтобы наружу выплыли и менее привлекательные её качества. Мирелла была беззастенчиво амбициозна, беспринципна, эгоцентрична, невнимательна к нему и его чувствам — и совершенно неуязвима. У неё он находил сексуальное удовлетворение, но не теплоту, и уж точно не утешение. Ему надоедали её придирки и высокомерие, они ругались, наговаривали друг другу кучу гадостей и расставались. Потом сходились снова — только затем, чтобы опять поругаться, обнаружить свою глубокую взаимную неприязнь и вновь разойтись. Это было так похоже на рассказы о самых ужасных отношениях, которые Ноэль слышал от друзей — и так мало походило на то, что было у него с Моникой или на то, чего ему хотелось, — что Ноэль дал себе зарок впредь держаться от Миреллы подальше. Последний раз они расстались в прошлом ноябре, и с тех пор едва друг с другом разговаривали. А теперь она начинает всё снова.— Ну? Я тебе не нравлюсь?— Мне нравится тебя трахать, Мирелла. А что до остального — боюсь, что нет, не нравишься.Ему хотелось быть с ней жестоким, но она, казалось, ни капельки не оскорбилась. Просто тихо рассмеялась и прижала его руку к своему бедру, пока её тепло не начало разливаться вверх по его пальцам, и он не отодвинулся.— Вполне честно, — ровно сказала она. — Но ты ведь всегда был честным, так, Ноэль? Даже когда это шло вразрез с твоими собственными интересами. Да и я кое с кем встречаюсь. Но я буду в городе всё лето. Ты знаешь, где меня искать.Он собрался уже было сказать ей, чтобы она не ждала его звонка, затаив дыханье, но вместо этого просто ответил:— Хорошего лета.Выходя из приёмной, он слышал, как она напевает у него за спиной.На доске объявлений возле кафедры вывесили итоговые результаты старшекурсников за этот семестр. Ноэль протиснулся мимо десятка сгрудившихся вокруг списков студентов, обменявшись кивками с теми из них, кто посещал его занятия. Он поздравил Гретхен Штраусс с отличным завершением года, попрощался со всеми. Он радовался окончанию семестра так, словно сам был студентом. На мгновение он забыл, что следующего семестра у него не будет. Только бар, мир теней и опасные игры с мистером Икс.На велосипедной стоянке возле здания он увидел Пола Воршоу, который как раз снял цепь со своего «Пежо». За последнюю пару месяцев Полу случалось видеть Ноэля за стойкой в «Хватке», но парень никогда к нему не подходил, неизменно обращаясь к Бадди, Чаффи или любому другому бармену, и ни разу не заговорил с Ноэлем ни в баре, ни на занятиях.— Вы написали очень хорошую курсовую, — сказал Ноэль, отстегивая свой «Атала». — Вы не думали о том, чтобы развить тему для возможной публикации?На Пола как будто напал приступ косноязычия. Он пробормотал какие-то слова благодарности. Нет, он считает, что эта тема недостаточно интересна, чтобы её стоило развивать.— Какие курсы вы планируете посещать в следующем семестре? — спросил Ноль. Раз уж ему удалось поймать Пола, он не собирался отпускать его так просто, тем более что в этой академической обстановке явное преимущество было на его стороне.Пол коротко пересказал свое расписание на следующий семестр.— Я не нашел вашего имени ни под одним из курсов, — внезапно сказал парень.— Я взял академический.— О?Ноэль поймал себя на том, что оценивает Пола. Парнишка был симпатичен: свежий цвет лица, светлые, только-только отпущенные усики — молодой, но старше, чем Ларри Вайтэл. Не такой многоопытный, как Ларри, конечно, — а с другой стороны, кто ещё мог похвастаться таким опытом, независимо от возраста? Но хорошенький. Большие темные глаза. Длинные прямые волосы, которые спадают на лоб, так что их приходится убирать движением руки. В «Хватке» он должен пользоваться успехом.— Я подумал… Я подумал, может быть, вы решили всё это бросить, — сказал Пол.Ноэлю пришло в голову, что, пожалуй, ему следует как-то объяснить Полу свой отпуск. И все-таки никакая осторожность в том, что и кому он говорит, не может оказаться излишней.— Ну, преподаванием жизнь не ограничивается.Пол тоже понял, что это не ответ.— Я правда вами восхищаюсь, — сказал он. Звучало искренне.— Почему?— Потому что вам нет никакого дела, что другие о вас думают.— А что они думают?— Хотите сказать, вы не знаете? — И, поскольку Ноэль явно не знал, Пол спросил: — Вы не заходили в библиотечный туалет, в третью кабинку?— Да нет, по-моему, не заходил, — сознался Ноэль.— Там на стенке было написано… про вас, — объяснил Пол и залился краской. — Я… там уже ничего нет. Я исправил сверху.— А что там говорилось?На лице паренька отразилось страдание, а потом слова выплеснулись потоком:— Там было написано: «Профессор Каммингс — первоклассная вертихвостка». Это не я написал.— Я бы и не подумал, что это ты.— Неужели вам всё равно?В данный момент Ноэлю действительно не было до этого дела. Мучений Пола и его гнева казалось вполне достаточно. Ноэль знал, что в прошлом году, возможно, ещё три месяца назад это бы его раздавило. Может быть, когда-нибудь потом ему опять станет не всё равно. Но не сегодня. Не сейчас, когда на кон поставлено гораздо больше.— Вам правда всё равно, — ликующим тоном повторил Пол. — Вот почему я вами восхищаюсь. Вам нет дела, кто об этом знает. Вам на это плевать. Другие ребята в колледже тоже вами восхищаются. Я знаю.— Не принимай это так близко к сердцу, Пол. О’кей? — сказал Ноэль, играя роль старшего брата, которую парнишка ухитрился навязать ему за несколько минут. — Расслабься немного.— Знаете, вы этим облегчаете жизнь нам, студентам. Спасибо.— Не за что, — ответил Ноэль, перекидывая ногу через седло «Атала». Пол тоже уселся на свой велосипед. Они вместе проехали по Юниверсити-плейс и, помахав друг другу, расстались на углу Четырнадцатой улицы.Господи, подумал Ноэль, с каждым днем все страньше и страньше. Мало того, что он только что лишился надежной опоры в виде работы в университете, так ещё и выяснил, что стал положительным примером гомосексуального поведения для студентов колледжа. Чем дальше, тем все чудесатее и чудесатее делается жизнь.Глава 15— «…Я угощу тебя вином и обедомСвожу, куда хочешь,А когда ночь минует,Не захочу тебя больше видеть.Мне нужна лишь одна ночь,Ничего больше, лишь одна ночь,Да, я мошенник, являюсь и тут же исчезаю,Являюсь — и исчезаю».Джерри Батлер пел, орган на заднем плане вел ритмическую линию, снова вступили скрипки. Ноэль слушал, подпевая привязчивой мелодии и честным словам, и постукивал по краю стойки. За те недели, что Ноэль работал в «Хватке», он выучил большую часть четырехчасового трек-листа. Особенно много — за последние полторы недели, с тех пор, как его сделали помощником управляющего. Песенка Батлера была одной из его любимых. Другие посетители её тоже любили, хоть ей и было уже несколько лет. Наверное, думал Ноэль, дело было в тех чувствах, которые она навевала.— «…Понимаешь, я ведь был одинок,И тебе нужно знать:Я никогда не позволютебе стать мне ближе,потому что не хочу тебя больше видеть».— Чем могу помочь? — спросил Ноэль.Парень определенно был новеньким: стоял, озирался вокруг и к стойке не приближался. Выглядел он напуганным до смерти. Дрожащим голосом он заказал пива и, сжимая банку в руке, словно утопающий, ухватившийся за соломинку, забился в угол. Ноэль подумал, что ему не было нужды так беспокоиться. Его никто больше и не заметил. В «Хватке» сегодня подобралась исключительная, редкостная публика. Новичку до них, как до Луны.— Новенький, — сказал Ноэлю посетитель по имени Коди, наблюдавший эту сцену.— Я всегда милосерден с убогими, — откликнулся Ноэль, с удовольствие разделяя с ним чувство собственного превосходства. Наверное, в первый раз он и сам выглядел таким же напуганным.Теперь он уже не боялся. Бар стал ему почти домом, так спокойно он себя тут чувствовал. Возвышаясь за стойкой на невысокой платформе, он уверенно взирал на толпу. Особенно сейчас, два месяца спустя, когда закончился семестр. Особенно сейчас, когда Чаффи бывает в баре так редко, потому что готовит к открытию новый клуб в Челси. Ещё одно заведение, которое добавится к «Хватке», «У Билли», «Le Pissoir», «Витрине», «Облакам» и — насколько Ноэль мог судить по многочисленным слухам — куче других баров и дискотек за пределами Манхэттана. К конгломерату мистера Икс.Ноэль подпевал, устраивая представление для Коди и тех, кто ещё случится поблизости.— Не надо пудрить мозги, — пробормотал Коди. — Сердцеед здесь ты.— Расслабься, — сказал ему Ноэль.— Тебя к телефону, Ноэль. Чаффи.— Прикрой меня на пару минут, — попросил Ноэль Боба Зелтцера и отошел поговорить.С Риком они коротко обсудили графики на следующую неделю. Разговор был практически бесполезен, поскольку оба понимали, что в любой момент это расписание может пойти к черту, — персонал особой обязательностью не отличался. Иногда Ноэль задумывался, не была ли причиной повышения его надежность, особенно на фоне безответственного поведения многих других барменов.— Я скажу Бобу и Джимми ДиНадио, чтобы они тебя завтра подменили, — закончил Рик. — Бадди за всем присмотрит.— Я же завтра работаю.— Но не в баре. У нас с тобой деловой обед.— Деловой обед?— Дорранс хочет с тобой познакомиться. Там будет ещё несколько ребят. Кэл Голдберг из «Витрины», Джефф Молчак, Нерон, ещё кто-то, не знаю. Приезжай ко мне домой и поедем вместе.— Куда?— В центр. В Ист-сайд. Какой-то шикарный особняк где-то в районе Шестидесятых, за Парк-авеню.— Дорранс — это хозяин всех… всех заведний? — выдавил Ноэль. Он едва смог выговорить эти слова, такая буря бушевала у него в голове. Никто и никогда не упоминал Дорранса. Разве что как человека, которому отправлялись чеки.— Во всех известных мне отношениях, — ответил Рик. — Не знаю. Я сам с ним только пару раз встречался.— Икс, — выдохнул Ноэль.— Что?Ноэль немедленно спохватился.— Ничего, Рик. Это я тут разговариваю.Судя по всему, Чаффи был занят. Он проглотил эту ложь и ещё раз повторил, что они встречаются завтра в восемь вечера у него дома.Наконец-то! Наконец-то он встретится с мистером Икс. Лумис просто с ума сойдет, когда об этом услышит. Когда они вечером будут разговаривать по «петле», Ноэль позволит Рыбаку трепаться, как обычно, а под конец, когда тот договорит, небрежно так уронит: «Кстати, завтра я отчитаюсь поздно, у меня обед с мистером Икс». Старика удар хватит, когда он это услышит.— Эй, приятель, а ты выглядишь довольным, — сообщил Коди, когда Ноэль, пощелкивая пальцами, вернулся на свое место за стойкой. — Тебя только что отымели?— Лучше, — откликнулся Ноэль. — Мне только что заплатили.— В среду?Глава 16Лумис не так уж и удивился.— Дорранс? — переспросил он так, словно это имя было ему хорошо знакомо.— Уильям Эрнест Дорранс, — сказал Ноэль. — Вы его знаете?— Ни в каких бумагах он в качестве владельца не указан.— Значит, он «негласный партнер», — возразил Ноэль.Лумис не стал отвечать прямо. Вместо этого он спросил:— И вы завтра вечером с ним обедаете?— Не только с ним. Там будут все менеджеры. И из «Le Pissoir», и из «Витрины», и из «Облаков». Отовсюду. — Недостаток энтузиазма со стороны Лумиса слегка задел Ноэля. — Доррас специально попросил, чтобы меня пригласили. А я ведь всего лишь помощник управляющего, не забыли? Ему необязательно было это делать.— Так что это сборище может быть всего лишь предлогом, чтобы взглянуть на вас? — предположил Лумис. — Хорошо. Раз остальные там тоже будут. Где находится дом?— Рик сказал, это городской особняк где-то в районе Шестидесяты улиц. Адреса у меня нет. Вы что, совсем не рады, что я наконец установлю с ним какой-то контакт? Вы же этого хотели, разве нет?— Зато вы рады, судя по голосу.— Рад. Я на взводе, — подтвердил Ноэль.— Ну, не заводитесь до такой степени, чтобы утратить бдительность. Вы ведь знаете, с каким патологическим извращенцем вам предстоит иметь дело, не так ли?— Я буду осторожен.— Помните, он всего лишь хочет на вас посмотреть.— Знаю. Знаю.— Одевайтесь тщательно. Наденьте что-нибудь поприличнее. Постарайтесь произвести хорошее впечатление.— Вы говорите совсем как моя покойная жена, когда она отправляла меня на собеседование, — рассмеялся Ноэль.Кажется, Лумиса это задело. Он сказал уже совсем другим тоном:— Помните, что никакой помощи там, куда вы идете, вы от меня не получите. Я не смогу прикрывать вас, как в прошлый раз.За историю с Малышом Ларри Ноэль все ещё злился.— Хорошенькое вышло прикрытие!— Но ведь от неприятностей оно вас избавило, не так ли?— У меня не было неприятностей. Подумаешь, прицепился педик под кайфом.— Могло бы быть и хуже.Эта лекция уже начинала ему надоедать.— Не беспокойтесь, Рыбак. Все будет в порядке.— Просто будьте осторожны. Смотрите в оба. Я не имею в виду, что вы должны узнать телефон или адрес, просто приглядитесь ко всему. Я намерен узнать от вас все подробности этого обеда, — сказал Лумис. Потом связь прервалась.Глава 17Средних лет слуга впустил Рика и Ноэля в дом и проводил к двум отделанным хромированными панелями лифтам. С сильным скандинавским акцентом он сообщил, что их ожидают на втором этаже, а затем исчез, скрывшись за одной из многочисленных дверей вдоль длинного коридора. Коридор упирался в большую открытую залу с окнами от пола до потолка, выходящими на озарённый льющимся из дома светом садик.Ноэль нервничал, несмотря даже на пять миллиграммов валиума, которые принял у Чаффи. В желудке как будто жуки возились. Всю дорогу пока они добирались на такси до места, Рик казался притихшим. Он тоже нервничает? Или просто обдумывает свои бесконечные проблемы с Джимми ДиНадио? Трудно сказать. Иногда Рик просто замолкал и погружался в хандру.Поскольку ему велели смотреть в оба и ничего не упускать, Ноэль не упустил и того, что лифт останавливается на каждом из пяти этажей и в подвале. Когда они поднялись на второй этаж, народ уже собрался. Управляющий «У Билли», бара-побратима «Хватки», Тим Мэтьюз говорил с кем-то, кого Ноэль никогда раньше не встречал. Он бурно жестикулировал, подчеркивая свои слова. Их с Риком он заметил немедленно.— Смотрите-ка, что тут Рик притащил. Вы бы лучше вышли из лифта, ребятки, у него программа — лететь на крышу. Вы тут все друг друга знаете, так?— Джефф Молчак, — представился высокий мускулистый мужчина с темными волосами, протягивая руку, чтобы обменяться привычным рукопожатием в стиле шестидесятых.— А это, — сказал Мэтьюз, — знаменитый, прямо-таки легендарный Ноэль Каммингс. — Высокий тощий Тим Мэтьюз, рыжий, с круглым лицом и кривыми выступающими зубами, был так безнадежно общителен, что полностью оправдывал полученное много лет назад в тусовке прозвище «Мардж».— В этом случае слухи, ради разнообразия, оправданы, — сказал Молчак, удерживая руку Ноэля чуть дольше, чем следовало. Ноэль к таким вещам уже привык и легко высвободился из рукопожатия. — Ты должен как-нибудь заглянуть в «Облака». Я внесу твоё имя в список.Предложение сопровождалось вполне очевидной попыткой подкатиться. В обычных обстоятельствах Ноэль сделал бы что-нибудь, чтобы внести в ситуацию ясность, но сейчас он находился в стане врага. Он решил, что не стоит настраивать остальных против себя слишком уж активно, особенно если этого можно избежать.— Теперь все в сборе, — сказал Тим, провожая Ноэля в центр огромной комнаты. Высотой она была в два этажа, по периметру её окружали галереи. Две из них представляли собой простые коридоры, две другие вели в комнаты. Между высоких, в полтора этажа, деревьев в кадках был расставлен десяток квадратных кожаных диванов и стоял длинный изогнутый кофейный столик из бронзы. Все так и кричало о богатстве — хрустальные вазы, работы Стеллы и Элсворта Келли[184] на стенах. Повсюду вечнозеленые растения с длинными стволами. Обстановка в том же стиле, что и в «Витрине», но ярче, изящней и, наверное, дороже. Естественно, и размером тут всё поменьше. Каждая деталь, казалось, сообщала Ноэлю: «Здесь живёт мистер Икс».Рик попросил разрешения воспользоваться телефоном в библиотеке. Ноэль догадывался, что грядет очередная стычка с Джимми.— Чаффи сегодня просто душа компании, — посмеиваясь, заметил Тим.— Проблемы на личном фронте, — сообщил Ноэль.Гостиная была так велика, что они пересекли её наполовину, прежде чем Ноэль смог разглядеть, кто сидит на диванах.— Что думаешь? — спросил Джефф с таким видом, будто он был здесь хозяином.— Ничего себе местечко, — сказал Ноэль. — Содержание, наверное, обходится в целое состояние.Вместе с остальными он подошел к кофейному столику и как раз принимал из рук Тима предложенный бокал вина, когда заметил скрытую от него прежде пару. От удивления он едва не выпустил бокал из пальцев. Первым был слегка лысеющий высокий худой мужчина, с длинным носом и большими телячьими глазами, которого представили как Хэла. Фамилии Ноэль не запомнил, его слишком заинтересовала спутница Хэла — та самая красавица-европейка с мягким роскошным акцентом и густыми темными волосами, которую он видел в ту пьяную ночь в «Витрине», когда ушел с Малышом Ларри.— Ноэль Каммингс, — объявил Тим. — Для тех, кто ещё не знает.Они не встали и вообще не сделали ни единого движения, чтобы поприветствовать его, но Ноэль внезапно ощутил, что оказался в центре их пристального внимания. Он устроился на одном из кожаных диванов — рядом с Молчаком и напротив женщины. Сегодня он не чувствовал запаха роз, но через столик от неё доносился едва уловимый аромат сирени.Ноэль ещё дважды приходил в клуб — людей посмотреть и себя показать, как он говорил Лумису. На самом деле он оба раза возвращался в надежде снова увидеть её. Куда бы он ни шёл, он ожидал внезапно услышать её голос, пробивающийся сквозь гомон разговоров и вездесущее диско, увидеть её прелестный профиль и тёмные глаза. Этого так и не случилось. Однако же вот она, именно сегодня, и не где-нибудь, а в гостиной мистера Икс. Ничто не могло лучше отвлечь его от страха и неуверенности. Успокоительное покруче принятого им валиума. Он просто не мог поверить, что место, где находится она, может оказаться для него опасным.— Что это за имя, Алана? — спросил он у неё.Она пожала плечами и улыбнулась быстрой, едва заметной улыбкой.— Не знаю.— Её родители хотели мальчика. Даже выбрали имя — Алан, — сказал Тим. — А когда родилась она, пришлось как-то приспосабливаться.— Ты всегда так жесток ко мне, — сказала она, но, судя по голосу, объяснение привело её в восторг.— По-моему, чудесное имя, — сказал Ноэль. — Такое экзотическое.— Идеально, — ответила она. — Я ведь тоже экзотична, разве нет? Я родилась на Востоке. В Ханое. Мой отец служил там в консульстве.— Это правда? — спросил Ноэль.— А какая разница, даже если нет? — откликнулась она и снова засмеялась.— Ты ведь модель, да? — Ноэль попробовал сменить тему.— «Модель», — встрял Тим. — Дорогуша, Алана — самая горячая модель в мире.— На меня надевают дорогие шмотки, как на вешалку, а потом вертят так и сяк перед камерой, — сказала она. — Я просто манекен в витрине магазина, вот и всё.Ноэль почувствовал, что она не прибедняется, а просто пытается напомнить, в чем на самом деле заключается суть её работы. Прежде чем он успел сказать что-нибудь ещё, она спросила:— А ты чем занимаешься, Ноэль? — Она произносила его имя, разделив на два ясных, длинных слога, как никто раньше не делал. Ему понравилось, как это прозвучало.— Я бармен.— О, как declasse, — и она снова засмеялась, прикрывая рот ладошкой.Ноэль обнаружил, что совершенно очарован.К ним подошла ещё одна пара: двое мужчин за тридцать, темноволосые и темноглазые, при бороде и усах — абсолютно одинаковые, за исключением деталей одежды и черт лица. Было совершенно очевидно, что они вместе.— Мне надоело изображать Перл Месту,[185] — заявил Тим. — Знакомьтесь сами. А я пойду поищу мужа. Неважно, чьего.— Кэл Голдберг, — представился первый.— Берт Джонсон, — сказал второй, и оба сели напротив Ноэля, наливая себе вина.Ноэль уже слышал эти имена. Кэл управлял «Витриной». Его любовник Берт занимался дизайном одежды — у него были покупатели по всему миру.Они завладели вниманием Аланы, отвлекая её от Ноэля, и некоторое время перебрасывались с ней именами и сплетнями, а потом откинулись на спинку дивана, обнимая друг друга за плечи, и принялись оглядывать комнату.Ноэль воспользовался случаем, чтобы поинтересоваться у Аланы, что она имеет против барменов.— А вот и он! — громко сказал Кэл, глядя на кого-то, кто находился у Ноэля за спиной. — А Берт как раз спрашивал, куда ты мог деться.Алана тоже смотрела куда-то за Ноэля, и он затруднился бы описать её взгляд. Он упрямо продолжал говорить, обращаясь к ней:— Мы хорошо зарабатываем. Да, нам приходится работать допоздна, но…Она его не слушала. Она встала, обошла диван, скрываясь из поля его зрения, а потом появилась с другой стороны. С ней был тот самый блондин с пристальным взглядом, с которым Ноэль видел её на вечеринке в «Витрине».Кэл и Берт пересели и оказались теперь лицом к Ноэлю.Было совершенно очевидно, что она ждала этого мужчину, что они опять вместе. На обоих были одинаковые дорогие слаксы и рубашки светлых тонов из мягкой ткани. Их наряды резко контрастировали с джинсами и ковбойками остальных. Ноэль немедленно напрягся снова. Вторжение его возмутило. Вид Аланы, сидящей рядом с тем парнем и откровенно довольной этим фактом, приводил его в негодование.— Я Эрик, — обращаясь к Ноэлю, сообщил вновь прибывший. В его голосе не было ни намека на дружелюбие. Глаза у него были не черные, как показалось Ноэлю в первый раз, а темно-синее, почти фиолетовые при этом освещёнии. Странные глаза.Ноэль назвался, и мужчины откинулись на спинки диванов, меряя друг друга взглядами.— Я слышал, у тебя хорошо идут дела в «Хватке», — сказал вдруг Кэл Голдберг.Ноэлю потребовалась секунда, чтобы понять, что вопрос адресован ему. Прозвучал он небрежно. Слишком небрежно? Ноэль не был уверен, имелся в виду он сам или бар в целом. Был ли это комплимент или вызов.— Народу приходит много, — согласился он.— Я слышал, в последнее время вы стали по-настоящему популярны.— Есть немного. Конечно, с «Витриной» нам не сравниться.Что делают Эрик и Алана на мероприятии, которое Рик назвал деловым обедом? Остальные собравшиеся имели непосредственное отношение к компании. Они тоже? Где Рик? По-прежнему на телефоне? И Дорранс. «Мардж» сказал, что теперь все в сборе. Значит ли это, что Дорранс так и не покажется?— Да уж, они туда много народу набивают, — говорил Джефф о «Витрине». — Сколько у вас было на прошлой неделе? Две тысячи?— Полторы, — сказал Кэл. — Мы же не резиновые.Может быть, у «Облаков» дела идут не так хорошо, как у второго клуба, подумал Ноэль. Или это просто обычные внутренние подтрунивания?Каждый раз, поднимая глаза, он видел устремленный на себя ответный пристальный взгляд Эрика. Один раз, когда Ноэль встретился с ним глазами, он долго не отводил взгляд, прежде чем наклониться к Алане и что-то тихо ей сказать — так тихо, что Ноэль не смог разобрать слов. Это заставляло его нервничать ещё сильнее, но он должен держать себя в руках, обязательно. И не в том дело, что он ожидал покушения на свою жизнь вместо закуски перед обедом. Мистер Икс слишком хитер, чтобы сделать подобную глупость, даже если у него есть для этого хорошая причина. Просто любой в этой комнате являлся потенциальным информатором.Откуда ни возьмись вдруг появился Рик в неожиданно хорошем расположении духа. Возможно, он поругался с Джимми. После хорошей склоки настроение у Рика неизменно повышалось.Внимание присутствующих немедленно сосредоточилось на Чаффи, который с Кэлом и Бертом, а потом и Тимом, Джеффом и Хэлом, принялся обсуждать сложности, связанные с открытием нового клуба. Они делились опытом по найму персонала, согласованию графиков и общению со строительными бригадами, соболезновали друг другу насчет сантехников и электриков, сетовали на некомпетентность диск-жокеев и осветителей.И по-прежнему ни следа Дорранса. Если он так и не придёт, получится, что Ноэль только напрасно весь вечер трепал себе нервы. Лумис отнесётся к этому философски. Но контакт так и не будет установлен. Ноэль знал, как важно его установить — и именно он должен это сделать.Эрика, казалось, снедало нетерпение — как будто он тоже ждал Дорранса. Алана слушала, подливала вина Эрику и себе, раскуривала и передавала по кругу косячки с травой — в общем, вела себя, как хозяйка вечера.Когда она заговорила, от её низкого пульсирующего голоса с легким акцентом у Ноэля по спине пошли мурашки.— Скажи мне, Рик. Ты собираешься сделать этот клуб таким же непристойным, как «Le Pissoir»?— Хуже, — ответил он.— Намного хуже, — с энтузиазмом подхватили ещё несколько человек.— Здорово, если так, — ответила она, и в её темных глазах зажглось озорство. — Он будет очень популярен у бомонда. Если захочешь, я сделаю так, что они обязательно придут. Клод. Ди Ди. Азия. Туда ведь будут пускать женщин, да?— Для тебя дверь всегда открыта, — сказал Рик. — Но, за исключением особых случаев, там будут только парни.— Почему бы тебе не прислать кого-нибудь из тех красавчиков, с которыми ты вечно позируешь? — спросил Тим. — Ты знаешь, о ком я.— О, они ни за что туда не пойдут, — заявила она. — Они такие зажатые.— Некоторые могут и прийти, — сказал Эрик. — Иногда бывает так: чем они симпатичнее, тем больше им нравится, когда их тычут мордой в дерьмо, верно?Не было никакого сомнения в том, что вопрос обращен к Ноэлю, это было прямое оскорбление. И он знал, в чем тут дело — его пытаются унизить перед Аланой. Ничего более. Как это Мигель назвал Эрика? Один из самых горячих садистов в городе? Может и так, но доказывать это за счет Ноэля он не будет. И уж точно он не будет это делать перед Аланой. Кроме того, всё это может быть просто ещё одним испытанием, которое мистер Икс устраивает для Ноэля. Эрик более чем вероятно — простой прихлебатель, которого остальные терпят бог весть по каким причинам. Если Ноэль рассчитывает в будущем хоть на какое-то уважение со стороны остальных, ему придется чем-то на это ответить.Все молчали, и повисла неловкая короткая пауза. Ноэль принял вызов.— Я так понимаю, ты всем этим действительно увлекаешься?— А ты?— Я не сторонник какого-то одного подхода. Это слишком ограничивает. Устанавливает предел для развития личности и роста самосознания, не находишь?Он увидел, как Алана потянулась к бедру Эрика, словно желая удержать его. Но Эрик отвечал с улыбкой:— А я и забыл, как вы там в Калифорнии помешаны на развитии сознания.— С этим потом гораздо проще разобраться.— Не всегда. Твоя проблема в том, дружок, что тебе ещё не попадался никто, кто был бы достаточно хорош, чтобы показать тебе другую сторону секса. Если бы я считал, что ты сможешь хоть немного это оценить, я бы, может, и согласился преподать тебе урок.Напряжение в комнате сгущалось, словно дым.Алана хмурилась, остальные не двигались и молчали. Эрик откровенно наслаждался перепалкой. И Ноэль тоже не жаловался — хоть он и начал подозревать, что серьёзно недооценил статус Эрика в группе. После расслабленного обсуждения дел, с которого всё начиналось и за которым могли скрываться незаметные ему уколы и подначки, это приносило настоящее облегчение. И позволяло дать выход нервному напряжению. И кроме того, садист Эрик или нет, он всего лишь ещё один педик. Ноэль его не боялся. Сейчас для него это непозволительная роскошь.— Почему-то, — нарочито медленно произнес Ноэль, — я серьезно сомневаюсь, что ты сможешь показать мне что-нибудь такое, что стоило бы потраченного на это времени.— Не будь с нами дамы, я бы тебе продемонстрировал для примера.— Вот уж не думал, что такое мелкое неудобство может тебя обеспокоить, — откликнулся Ноэль.— Эрик, — слабым голосом попросила Алана, — пожалуйста. Хватит.— Почему? Ему же это нравится, — ответил Эрик, не спуская с Ноэля глаз. — Может, у него только так и получается ещё завестись. Или ты вообще уже не можешь?— На тебя — точно нет, не смогу. — Ноэль потянулся за вином.Рука Эрик метнулась вперед, он перехватил кисть Ноэля, прежде чем тот успел дотянуться до бокала, и дернул её к своему рту. Ноэль подался вперед, поднимаясь с места и наполовину нависая над кофейным столиком, прежде чем успел сообразить, что происходит. Вино разлилось, бокал покатился по ковру.Не говоря ни слова, Эрик потянул руку Ноэля ближе. Ноэль наконец обрел равновесие и теперь пытался вырваться, но эта игра в перетягивание руки была такой болезненной, что Ноэль проиграл. Эрик сунул его большой палец себе в рот.— Эй! Ребята, хватит! — воскликнул Тим. Все напряженно вытянулись на своих местах. Алана пыталась забиться куда-нибудь подальше в угол.Хватка у Эрика была железная. Он вытащил руку Ноэля изо рта, только чтобы приказать:— Сядь на место, «Мардж»! — а потом присел на противоположный край столика и снова сунул палец Ноэля в рот, на этот раз слегка его покусывая.Какое-то мгновение, видя безумный блеск в глазах Эрика, Ноэль был уверен, что тот просто откусит ему палец. Вместо этого Эрик снова вынул палец, посмотрел на него, а потом с преувеличенным удовольствием принялся обсасывать его, словно леденец. Прищуренные глаза продолжали смотреть на Ноэля через стол. Потом Эрик закрыл глаза и ослабил хватку. Ноэль медленно убрал руку.— Господи! — Рик говорил совсем рядом с ним, но его голос доносился как будто за много миль. — А это заводит!Эрик сел обратно на диван и засмеялся.Прошло ещё несколько секунд, прежде чем до Ноэля дошло, что его рука свободна. Сердце стучало, как барабан. Он встал и упал на диван.— О-о-о да-а-а, — протянул «Мардж», хлопая себя по бедру. — Это было эротично!Неожиданно все начали смеяться и болтать.Алана протянула Ноэлю салфетку. Наверное, выглядел он таким же сбитым с толку, каким себя и ощущал, потому что она начала обматывать его палец.— Я не ранен.Услышав это, Эрик снова засмеялся.— Вытрись, — велела Алана.Ноэль так и сделал, по-прежнему пытаясь понять, что произошло и почему он чувствует себя таким выжатым.— Я же сказал, что просто продемонстрирую тебе пример, — сказал Эрик, вставая. — Ты ещё придешь, чтобы получить остальное.Он притянул к себе Алану.— Ты же видишь, как сильно мне это понравилось, — сказал он, берясь за свой явно вставший член сквозь штаны. — А тебе как, дружок?Когда Ноэль не ответил, Эрик взял Алану за руку и положил её ладонь на свою ширинку.— Мне скучно, — сказал он, обвивая её руками и прижимая к себе ещё теснее. — Пошли трахнемся.Она не возражала. Ноэль знал, что все это — шоу, которое разыгрывается специально для него.Сверху донеслось позвякивание.— Обед подан.Ноэль поднял голову. Слуга стоял на галерее, раздвижная панель за его спиной открывала проход в столовую.— Где Дорранс? — спросил Джефф.— Он придет через минуту, — сказал Эрик. Они с Аланой танцевали медленное гибкое танго. Она отбросила назад голову, их обвивал её журчащий смех.— Ты идешь? — спросил Ноэля Рик.Что-то определенно произошло. Ноэль хотел подумать над этим ещё какое-то время, но последовал за остальными.Поднявшись по лестнице, он услышал мягкий голос Аланы из гостиной:— Спасибо, дорогой.— За что? — спросил Эрик.— За то, что не был жесток.— Не говори глупостей, — вяло, без всякой злобы откликнулся Эрик. — Пошли есть.Глава 18В столовой Дорранса не было.Они расселись вокруг большого круглого стола с белой столешницей. Два места остались свободными — одно рядом с Эриком, другое рядом с Аланой. Она исполняла роль хозяйки и играла её легко, почти ребячески. Эрик снова погрузился в раздумья и был молчалив. Ноэль гадал, что за отношения у Аланы с Доррансом. И с Эриком. Его любовница? Нянька? Игрушка? И кем Эрик приходится Доррансу? Не он ли держал зажигалку там, на складе? Или это он бил Канзаса ножом? Если судить по давешней сцене, эта роль как раз пришлась бы Эрику по вкусу. Большой палец по-прежнему давал о себе знать, как будто в слюне Эрика содержался какой-то коварный яд.— Вино сегодня выбирала я, — объявила Алана. — Вот этот аперитив — из Калифорнии. Если бы я не сказала, вы сами бы ни за что не догадались.Разговор крутился вокруг интерьера столовой. Только Кэл с любовником уже здесь бывали.Это была самая необычная столовая, которую доводилось видеть Ноэлю. Полукругом она нависала над террасой, окруженная стеклянными стенами. В потолок было врезано круглое окно метра полтора в диаметре.В ясную ночь — такую, как сегодня — можно было поднять голову и разглядеть над собой созвездия. Бледные воздушные занавески открывали достаточный кусок стены, чтобы сквозь него виднелись деревья, покачивающиеся под ветром совсем рядом со стеклом. Стойки для блюд были встроены в стены. Стол тоже был встроенный, с углублением в центре, где располагались хромированные подставки, не позволяющие тарелкам остыть, и блюда для подогрева. Стол окружали глубокие кресла с твердыми спинками, а украшали его тончайший костяной фарфор и огромное количество серебряной утвари — Ноэль никогда и представить не мог, что на один ужин её может понадобиться столько. Все это омывал приглушенный янтарный свет, льющийся с потолка и из-под краев столешницы.Образчик вкуса Дорранса? Или Аланы? Кажется, все похвалы доставались ей.— Алана, ты француженка, — начал Тим, — как тебе французские дискотеки?— Она бельгийка, — поправил Эрик. Это были его первые слова с тех пор, как все сели за стол.— Там всё совсем не так, как здесь, Тим, — откликнулась она. Его имя она произносила протяжно, «Тиим». — Они там все такие шикарные и элегантные. Боятся двигаться слишком быстро, потому что фотография, когда их буду снимать, может получиться смазанной. Они совсем не клёвые.На балкон вышел Дорранс.— А вот и ты, — сказала Алана. — Мы тебя ждали.— Не стоило, — ответил он высоким голосом. За его спиной виднелся крупный, очень привлекательный молодой человек в обычном прикиде голубого мачо: майка, ковбойка, тертые джинсы. И он, и Дорранс выглядели не радостными. Ноэлю молодого человека представили как Рэнди Нерона, менеджера «Le Pissior». Он был особенно бледен и напряжен, как будто они только что о чем-то серьезно поругались и оба остались недовольны исходом ссоры.Дорранс сел между Тимом и Аланой. Единственное свободное место осталось между Джеффом и Эриком. Поколебавшись, Рэнди занял это место.Доррансу было лет за пятьдесят, он был худощав, тонкие черты лица выдавали в нем выходца из Новой Англии. Седые волосы коротко подстрижены, виски — неровные, словно выщипаны огромным пинцетом. Большие прозрачно-голубые глаза и тонкие губы. Чувствовалось, что он заботится о своей внешности. Одетый в спортивную рубашку с открытым воротом, сирсакеровый[186] пиджак и темные брюки, он напоминал католического священника без рясы: спокойный, уравновешенный, выдержанный, слегка пресыщенный жизнью и, вполне возможно, циничный и остроумный.Бледно-голубые глаза оглядели стол и остановились на Ноэле.— Ты новичок. Нил, не так ли?— Ноэль. Ноэль Каммингс. Я помогаю Рику.— Правильно. И хорошо помогаешь. Продолжай в том же духе. Джефф. Тим. Берт, Кэл. Я вижу, тут сегодня от каждого заведения по представителю. Приятно видеть вас всех под одной крышей и не занятыми никаким явным безобразием.Он взял Алану за руку:— Спасибо. Это была хорошая идея — собрать нас всех.И всё. За пять оставшихся перемен блюд он не сказал и пяти слов, да и тогда заговаривал лишь затем, чтобы попросить передать соль или спросить кого-нибудь, как ему нравится то или иное блюдо.Между делом решались рабочие вопросы: проблемы Рика с новым клубом, мелкие неприятности в «Облаках» или «Витрине». И ни слова Ноэлю.Несмотря на свое разочарование, Ноэль приглядывался к Доррансу, пытаясь понять его, хотя и оказался лишен преимущества близкого знакомства. Ни малейшего ключика, ни единого намека на то, что он из себя представляет как человек или каким образом он предпочитает действовать.Разве что один, совсем слабый. Молчак заметил между делом, что открывается новая дискотека для лесбиянок.— Ты об этом слышал? — спросил Дорранс у Эрика.— Мы её проверили, — доложил Эрик. — Не думаю, что там что-то стоящее. Мы с Аланой идем на открытие. Попробую найти ей там классную горячую девицу.— Я уже пробовала, — заметила она, — это правда не совсем моё.— Стоит тебе переспать с по-настоящему горячей лесби, и ты больше и близко к мужикам не подойдешь. Стальные языки с моторчиками, — откликнулся Эрик.— Ты всегда говоришь о сексе, — сказала она, и в её голосе не было и намека на раздражение. — Всегда.— Он просто на взводе, — сказал Кэл, и добавил, обращаясь к Доррансу: — Жаль, ты не видел, какое шоу он тут устроил с Ноэлем.— Эрик всегда на взводе, — ответил Дорранс.— Прямо как мой отец, — реакция Эрика не заставила себя ждать. — Ну, давай, говори.Но Дорранс не принял вызов. Отношения у них явно давние и сложные. Дорранс относился к Эрику почти по-отчески, тот вел себя, как испорченный и непокорный ребенок. Ноэль никак не мог понять, то ли Эрик — правая рука Дорранса, то ли его будущий наследник.Ещё больше сбивало с толку то, как Эрик изо всех сил старался быть любезным и обходительным с Рэнди. Рэнди садился за стол в дурном настроении, но постепенно всё больше и больше расслаблялся, очарованный тем, что Эрик нашептывал ему на ухо. Что-то его перед этим расстроило. Чем ему пригрозил Дорранс?Минуту спустя Ноэль столкнулся взглядом с Рэнди, и ему показалось, что он смотрится в зеркало, может быть, лишь слегка кривое. Волосы у Нерона вились сильнее, и черты лица у него были более «латинские», но в остальном они почти не отличались, как близнецы: цвет кожи, волос, глаза, даже тип внешности. Не удивительно, что Дорранс даже не взглянул на Ноэля; он уже был занят — с Рэнди.Который в свою очередь больше не интересовался Эриком, а ухитрялся с пристальным интересом следить за Ноэлем и играть в опасную игру, флиртуя прямо под носом у мистера Икс.Дорранс, похоже, этого не замечал. А если замечал, то его это, судя по всему, не волновало. Научился не обращать внимания? Или у них с Рэнди всё кончено? Это может оказаться смертельно опасно. Но Рэнди, похоже, не интересовала реакция Дорранса. Его интересовал Ноэль, это ясно.На мгновение Ноэлю стало интересно, а как это было бы с Рэнди. Совсем не так, как с маленьким, гибким Ларри. Рэнди крупный, мускулистый. То же лицо. Как будто мастурбируешь, глядя на себя в зеркало, классический нарциссизм. Почему я об этом думаю, спросил он себя. Из-за разговоров? Из-за Аланы? Из-за того, как рот Эрика обхватывал мой палец?Появился слуга, собрал тарелки и сложил их в подъёмник. Ноэль догадался, что он соединяет столовую с расположенной внизу кухней.В этот момент Дорранс встал из-за стола.— Я обойдусь без десерта.— Тебе надо идти? — Алана казалась разочарованной. Она тоже встала. — Но я нашла тот фильм, о котором ты спрашивал. «Виват, Мария». Мы собирались его сегодня посмотреть.— Завтра, — сказал он.— Это который с Бриджит Бордо и Жаном Марэ? — спросил Тим.Алана взяла Дорранса за руку.Ноэль всё ждал, что тот, уходя, подаст ему какой-нибудь знак, но ничего так и не произошло. Потом Дорранс ушёл, Алана вернулась, а разговор перекинулся с кино на подробности личной жизни кинозвезд — что становится достоянием общественности и какая она на самом деле.По крайней мере, сказал себе Ноэль, он установил контакт. Доррансу положено вести себя спокойно. Должно пройти какое-то время, прежде чем он проявит свой интерес к Ноэлю. По крайней мере, это произойдет не раньше, чем Рэнди покинет этот дом.И Лумис будет доволен.Глава 19Когда доели десерт, Алана встала и повела всех вниз. Одна стена, которую раньше закрывала складная японская ширма, сейчас была сдвинута в сторону, и за ней виднелся личный кинотеатр: глубокие вертящиеся кресла на двадцать человек, шестнадцатимиллиметровый экран и будка киномеханика.Стена позади лифтов тоже была отодвинута в сторону, открывая взгляду библиотеку, откуда Чаффи звонил своему любовнику.Первым порывом Ноэля было зайти туда и посмотреть на книги. То, что Дорранс читает, может многое рассказать о его интересах и образе его мышления. Остальные были заняты, поэтому он проскользнул внутрь. Три стены занимали стеллажи, но только вдоль одной из них — правда, самой длинной — стояли книги. Остальные две были полностью заставлены коробками и катушками с фильмами. Ноэль пытался понять, по какому принципу расставлены книги, когда почувствовал, что в комнате ещё кто-то есть.— Ничего себе коллекция, а? — «Кем-то» оказался Рэнди Нерон, который тут же направился к полкам с фильмами. — Только глянь. «Бен Гур», «Воспитание ребенка», «Сломанные цветы» — и это всего несколько штук.— Чего только не купишь за деньги.— Наверху есть бассейн. Я туда собираюсь. Составишь компанию?Сказано было небрежно, но у Ноэля сложилось впечатление, что его приглашают не только поплавать.— Я думал кино посмотреть.— Я уже видел. — Рэнди явно был разочарован, но легко принял отказ. — Кино можно посмотреть в любой момент.В комнату заглянул «Мардж».— Запасайтесь попкорном и жвачкой. Сейчас титры начнутся.— Я буду наверху, — сообщил Рэнди. — На последнем этаже. Если ты передумаешь.В кинозале собрались все, кроме Рэнди и Эрика; даже дворецкий, чья работа, как решил Ноэль, на данный момент выполнена, присел в последнем ряду.Алана сидела впереди, развернувшись в кресле, и разговаривала с Кэлом Голдбергом и его любовником. Место рядом с ней пустовало. Наверное, она оставила его для Эрика, подумал Ноэль.Она полуобернулась, когда Ноэль сел рядом, но прежде чем повернуться лицом к экрану, закончила свой разговор Кэлом и Бертом.— Надеюсь, я не занял ничье место.— Тут ещё куча свободных мест.Удержаться и не смотреть на неё было невозможно. С такого расстояния он убедился, что духи с ароматом сирени действительно принадлежали ей. Смуглая кожа, почти не тронутая косметикой, мягко светилась в приглушенном свете, и это ещё больше подчеркивало её высокие скулы. Раньше в женщинах это ему никогда не нравилось. Длинные ресницы казались натуральными. Глаза у неё были темные и мягкие. Волосы напоминали цветом плотную завесу ночного неба.— Ты видел меня раньше? — спросила она. — Поэтому ты с меня глаз не сводишь?«Глаз не сводишь». Ноэлю понравилось, как она произнесла эти слова.— В «Витрине», — подтвердил он.Теперь она казалась озадаченной.— Ты или очень глупый, или очень смелый мальчик.— Ни то, ни другое. Я вообще не мальчик.— Хорошо, тогда мужчина. Но ты не знаешь, что такое провоцировать Эрика. — Его имя она произносила очень мягко, отчего конечное «к» почти превращалось в «х». — А ты уже дважды это делал.— Он твой любовник? — Ноэль намеренно пропустил мимо ушей то, что она сказала.— Зачем тебе определение того, что мы такое? Мы просто есть. Разве этого недостаточно?— Он тебе только с парнями изменяет? Или с девчонками тоже?— Ты очень любопытный, — заметила она, но, кажется, без возмущения или раздражения. — Послушай, — она наклонилась к нему, и он почувствовал, как её волосы касаются его щеки, — вот что я знаю наверняка. Эрик тебя хочет. Будь с ним. Даже не думай обо мне.— А что, если я не хочу с ним быть?— Тогда ты глуп. Эрик всегда получает то, что хочет. Всегда!— Тебя он тоже так получил?— Тс-с, — зашипел кто-то сзади.Свет померк, и на экране появились титры.Ноэль откинулся на спинку кресла и погрузился в фильм. Несколько слов, которыми он обменялся с Аланой, загладили все, что произошло сегодня между ним и Эриком. Хотя смысл был достаточно тревожный. Ему придется иметь дело с Эриком, этого не избежать, а Эрик опасен и непредсказуем. А ещё он близок к Доррансу.Ноэль едва заметил, как Алана покинула свое место. Он стал ждать, когда она вернется, и его внимание разделилось. Дважды он оборачивался посмотреть, не вернулась ли она и не села ли в конце. Через некоторое время он тоже встал и вышел из зала.Дворецкий последовал за ним в гостиную.— Сюда, — сказал он, указывая на дверь возле лифтов.Откуда он узнал, кого ищет Ноэль? Дворецкий развернулся и снова скрылся в кинозале.Ноэль подошел к двери и заглянул внутрь. За дверью оказался туалет.Когда он снова наведался в кинозал, Алана так и не вернулась. Не было её ни в гостиной, ни в библиотеке, ни наверху в столовой. Ноэль решил, что раз уж он сюда поднялся, стоит поискать её на этом этаже. Он нашёл гостиную с балконом, разбитую на секции и заставленную растениями, как нижние комнаты, короткий коридор, два лифта и по одной двери с обеих сторон коридора. Он толкнул ту, которая справа, — заперто. Левая оказалась открыта. Он заглянул, потом шагнул внутрь.За дверью обнаружилась гостиная и спальня, отделенная от неё полусложенной ширмой. Платья и блузки ворохом устилали большую широкую кровать без спинки. За кроватью виднелась приоткрытая дверь гардеробной, сплошь завешанной одеждой. Воздух вокруг был полон смешанных мягких ароматов разнообразных духов. Наверное, это её комната.Он как раз собирался выходить, когда дверь в коридор неожиданно распахнулась. Ноэль инстинктивно отступил — в дверях стоял Эрик.— Что-то ищешь?— Нет.— А может, ты хотел что-нибудь примерить? — Эрик кивнул на разбросанную по кровати одежду. — Я как-то не думал, что ты любишь переодеваться.— Не люблю.— Вот видишь. Я так и думал. Тогда что ты тут делаешь?— Ванную ищу.— Ванная и внизу есть.— Я заблудился.Эрик посторонился, давая Ноэлю пройти, и вышел вслед за ним в коридор, подчеркнуто небрежно прислонился к стене. Ноэль ткнул в кнопку лифта. Когда лифт открылся, Эрик неожиданно последовал за Ноэлем внутрь.— Кино идет этажом ниже, — сообщил он, когда Ноэль нажал кнопку пятого этажа.— Я подумывал взглянуть на бассейн. Рэнди говорил, это на самом верху.— Чем именно ты занимаешься в «Хватке»?— Стою за стойкой. — Ноэлю не нравилось ни настроение Эрика, ни то, что он вынужден находиться с ним один в таком маленьком, тесном помещёнии. — В данный момент я помощник управляющего.— И тебе нравится твоя работа?— Работа как работа.Двери лифта разъехались, открывая взгляду застекленную солнечную палубу с обшитым досками полом и раздвижными стенами. Повсюду были расставлены деревья, кустарники, скамьи и пляжные шезлонги. Ноэль повернул налево и остановился у кирпичной стены с металлической дверью. Сквозь овальное окошко был виден скрытый за нею бассейн.— Похоже, ты знаешь, куда идти, — заметил Эрик.Купол-многогранник над бассейном был из светло-серого тонированного стекла. Две вышки для прыжков, несколько кушеток. На дальней от двери кушетке лежал на животе голый Рэнди Нерон и, кажется, спал. И ни следа Аланы.— Вот и он, — раздалось за спиной у Ноэля, — мальчик с золотой попкой. Иди.— А ты не пойдёшь?Эрик остался у двери.— Вон там, прямо перед тобой, лежит в ожидании самый горячий жеребец Нью-Йорка. Думаешь, я вас за обедом не заметил? Или ты кого-то другого надеялся здесь найти? Ты как будто разочарован.— Кого, например? — Все тревожные сигналы немедленно вспыхнули у Ноэля в мозгу.Эрик чуть улыбнулся; казалось, что его глаза мерцают, меняя цвет от светло- до темно-фиолетового, отражая плеск воды в бассейне.— Я только что её оставил. Она внизу, смотрит кино.Осторожно, сказал себе Ноэль. Он видел, что ты смотришь на неё. Он знает, что она тебя интересует. Он не дурак. Он может выдать тебя в любой момент. Втравить в о-о-очень большие неприятности с мистером Икс.— Алану? — переспросил Ноэль. — Боюсь, ты ошибся, приятель. Меня не интересуют «прилипалы». Даже такие хорошенькие. Так что она твоя, целиком и полностью.Рэнди их услышал. Он поднял голову и крикнул:— Эй? Ты идешь? Или что?— Алана не в моем вкусе, — сказал Ноэль.— А он в твоём вкусе?— А разве не очевидно?— Он ждёт.Больше Эрик ничего не сказал.Ноэль закрыл за собой дверь. Эрик остался с другой стороны, но Ноэль все ещё чувствовал исходящую от него угрозу. Черт! Эрик ему не поверил. Ноэль только-только начинал по-настоящему подбираться к Доррансу, а этот урод может всё испортить!— С кем ты там трепался? — спросил Рэнди, поднимая голову, но не меняя позы.— Ни с кем. — Ноэль знал, что Эрик по-прежнему стоит там и наблюдает за ними сквозь прорезанное в двери окно. — Как вода?— Тёплая.Ноэль стащил с себя рубашку и присел на край кушетки, чтобы снять туфли. Он развязывал шнурки, когда почувствовал чью-то руку у себя на поясе — это Рэнди открывал пряжку его ремня, расстегивал молнию и пытался спустить с него брюки. Господи, подумал Ноэль, ну точно, из огня да в полымя!— Что за спешка? — спросил он, пытаясь разглядеть, стоит ли ещё Эрик у двери.Рэнди снова уронил голову на вытянутую правую руку и издал громкий стон.— Ох, чёрт!Ноэль уже встал, снял брюки и трусы и как раз собирался нырнуть в воду. Теперь он был совершенно уверен, что Эрик за ними наблюдает.— Что случилось?— Ничего. Судорога. — Рэнди взглянул на Ноэля. — Как насчет того, чтобы сделать мне массаж? Спину и плечи правда скрутило.— Я этого никогда раньше не делал.— Начни с шеи и дальше вниз, — сказал Рэнди. — Не против? Все мышцы узлами. Мы крупно поспорили с Доррансом…Неплохой способ добыть информацию, да и Эрику будет, на что посмотреть, подумал Ноэль, и склонился над Рэнди, массируя мощную загорелую шею, подражая настоящему массажисту.— Лучше сядь верхом, — посоветовал Рэнди. — Так будет проще.Ноэль встал, а потом опустился на колени, седлая массивное тело. Рэнди снова опустил голову на сложенные руки, выгибая спину. Он огромный, подумал Ноэль, как будто громадная чувственная статуя, которая вдруг ожила. Работы Родена или, там, Микеланджело…— Чего ты ждёшь? — спросил Рэнди.— Ничего. — Ноэль наклонился вперед и начал его массировать. Работая над нероновскими плечами и лопатками, Ноэль чувствовал, как жар кожи Рэнди передается его собственным рукам. В ответ на каждое своё движение он слышал невнятное бормотание, тихий стон, чувствовал, как шевелится рука или сокращается мышца. Ноэль ощущал себя так, будто оказался без седла на спине какого-то крупного животного. На его коже выступила первая испарина.— Классно. А ты знаешь, что делаешь. — Рэнди слегка подтянулся на кушетке. — Спустись чуть ниже, приятель. У меня там всё так свело.Ноэль спустился ниже и обнаружил, что его ноги переплелись с нероновскими.— Эй, мы запутались.— Я знаю, — прозвучало в ответ с усмешкой.— Ну, так пусти.— Зачем? Тебе это мешает? — Его ноги сильнее сжались вокруг Ноэля.Ноэль попытался отодрать сильные ноги Рэнди от своих бёдер.— Он смотрит.— Кто?— Эрик.— Ну и что?С этими словами, Рэнди извернулся так, что почти сел на кушетке, а Ноэль потерял равновесие. Левую руку пришлось вытянуть, правой — обхватить Рэнди за грудь. Теперь Ноэль был притиснут к нему за руки и за ноги.— Сдаюсь, — пропыхтел Ноэль. — Доволен?— Нет ещё.Ноэль почувствовал, как теплое тело под ним медленно завибрировало, а потом начало двигаться — вверх и вниз. Он был уже весь в поту, ощущение близости обжигало его. Он почувствовал, как лицо заливает стыд, попытался урезонить Рэнди:— Эй, не надо, — прошептал Ноэль почти в самое его ухо, очутившееся всего в нескольких сантиметра от его рта. Он клял себя последними словами за то, что позволил так себя одурачить.— Почему? — голос у Рэнди был низкий, как будто нездешний. — Почему нет, а? Ты чего-то боишься? Боишься немного повеселиться?Ноэль попытался освободиться, но Нерон только держал крепче, продолжая двигаться, продолжая дразнить его. Потом у Ноэля уже не осталось сил бороться, и он просто упал на большое горячее гладкое тело. Плоть, встретившая его гениталии, словно раскрылась ему на встречу и обхватила его. Во мгновение ока он почувствовал, как его затягивает в мягкую пульсирующую бездну.— Боже! — выдохнул он.— Будет ещё лучше, — пообещал Рэнди. — Поверь мне. Мы можем продолжить так, или я могу отпустить твои руки и ноги и позволить взять меня по-настоящему. Как тебе больше нравится?Тело Ноэля уже отвечало за него. Он завелся и неожиданно, не желая и не стремясь к этому сам, понял, что обратной дороги уже нет. Рэнди получит то, чего хочет.Ноэль закрыл глаза, пытаясь представить, что он с женщиной. Некоторое время это срабатывало, а потом сделалось ненужным — единственное, о чем он мог думать, это как побыстрее достичь оргазма. Казалось, все его тело превратилось сейчас в ту свою часть, которая находилась в плену более тесном, чем когда-либо прежде.— Да! — прошипел Рэнди, выпуская его руки. — Давай, пусть будет по-твоёму. Да!Казалось, всё его тело дрожит и вибрирует.Ощущение было такое, словно внутри него десяток рук одновременно сжимается вокруг Ноэля.— Надеюсь, сукин сын всё ещё смотрит, — пробормотал Ноэль, и пустота и безмыслие экстаза накрыли его с головой.Глава 20— Кто ещё там был? — спросил Лумис.— Я, Чаффи, Молчак, Тим Мэтьюз, Голдберг со своим парнем, Дорранс, Эрик и Алана. Да, и ещё дворецкий, Окко или Окку, Рэнди его как-то так назвал.— Вы не упоминали о Рэнди.— Да рассказывал я о нём. Раньше. Он поднялся вместе с Доррансом. Они поспорили, я же говорил. Помните?— Теперь вспомнил, — признал Лумис.— Может быть, дело в том, что я вам об этом рассказывал уже час назад.На «петле» они провели уж никак не меньше, перебирая подробность за подробностью. Ноэль наконец почувствовал, что действительно отрабатывает те деньги, которые пришли на днях в длинном бледно-голубом конверте — его жалованье в «Шёпоте». Разумеет, он получал его в виде стипендии от вымышленного Агентства по исследованию общества и социальной работе в Олбани, которое якобы помогало финансировать его диссертацию. Ноэль был вовсе не против того, чтобы положить деньги на свой счёт. Но бесконечное повторение одних и тех же вопросов уже начинало надоедать.— Давайте разберёмся, — сказал Лумис. — Рэнди — это тот, про которого вы говорили, что он во вкусе мистера Икс. Так? Что с ним случилось?— Ничего. Он уходит из «Le Pissoir». Говорит, что снова идёт учиться. Дорранс сказал, что он выбрал неудачный момент. Он хотел, чтобы Рэнди остался ещё на месяц.— Это он вам сказал?— Рэнди. Мы с ним разговаривали.— В бассейне? А где были остальные?— Я же вам говорил. На втором этаже. Кино смотрели.— Кроме Дорранса. Он к этому времени уже уехал?— Я так думаю. Но я не знаю, куда он поехал. Никто ничего не говорил. Да, и кроме Эрика. Он наблюдал за нами из-за двери.— Что Нерон говорил о Доррансе?— Только что сначала они поругались, а потом пришли к какому-то соглашению. Я так и не знаю, зачем он пригласил нас к себе на обед.— Это не его дом, — сказал Лумис.— Нет? А чей тогда?— Он принадлежит компании «Рейнита», дочернему предприятию корпорации «Халл-Рэдферн Электроникс», Рай, штат Нью-Йорк. Арендатор, согласно городскому реестру налогоплательщиков, Эрик Халл Рэдферн.Странно, подумал Ноэль. Почему Рыбак не сказал ему об этом, прежде чем он туда поехал? Правда, особой разницы это не делает. Или делает? Или Ноэлю не поручалось вычислить мистера Икс, основываясь на его образе жизни? Какой смысл пытаться анализировать Дорранса, основываясь на обстановке чужого дома? Ноэль решил пока не поднимать эту тему. Вместо этого он сказал:— Ну, в некотором смысле это объясняет отношение Эрика ко мне. Его враждебность. Подозрительность. То есть… он как будто мною заинтересовался. Так он себя вёл. Но и это было не совсем понятно.— Вы ему отказали, и он повёл себя враждебно? С Рэнди он тоже разговаривал?— Да, за обедом. Знаете, Рыбак, я никак не могу понять этого Эрика. Он подъезжал ко мне, в сексуальном смысле, но в то же время он живет с той красавицей.— Это тот же парень, которого называют Рыжим Эриком? Известный садист?— Точно.— Значит, он гей, — уверенно заявил Лумис.— Но они любовники. Я знаю. Вы бы тоже это поняли.— Каким образом?— Ему не понравилось, что я на неё смотрю.Лумис надолго замолчал.— В чем дело? Вы ещё там?— Ноэль, — тихо сказал Лумис. — Ноэль. Ноэль. Ноэль. Послушайте меня минутку, хорошо? Если вы считаетесь гомосексуалистом, а именно им вы и считаетесь, вам не положено смотреть на чужих женщин. Разве что вы в восторге от её платья или что-нибудь в этом роде. Особенно когда это женщина кого-то, кто так близок к Доррансу! Или вам не хочется дожить до старости?— Всё в порядке, — быстро ответил Ноэль. — Я… всё исправил.— Как? — судя по голосу, Лумис не особенно ему поверил.Ноэль молчал. Потом сказал:— Пока Эрик смотрел из-за двери, я кое с кем… ну, вы понимаете?— С кем, если вы не против мне сообщить?— С Рэнди Нероном.— Господи. Вы всё-таки сумасшедший. Я думал, он приятель мистера Икс?— Меня заманили. У меня не было выбора. Я совершенно не хотел этого делать, можете мне поверить.Молчание. Потом:— Когда вы в следующий раз увидите Дорранса?— Кто знает?— Вы должны его увидеть. Вы вышли на контакт и вы живы. Значит, всё работает так, как я и предполагал. Вам удалось продвинуться дальше, чем всем вашим предшественникам. Разве я вам не говорил, что у мистера Икс нюх на полицейских? Он вас даже толком и не заметил. Наши дела идут отлично, так что мы должны сделать всё, чтобы они шли так и дальше. Я хочу, чтобы вы снова встретились с Доррансом. В этом особняке, если это возможно. Возможно, что его рабочий кабинет находится там же.— Не знаю. Эрику я совсем не понравился. И Дорранс даже ещё не клюнул.— Он же клюнул на Рэнди, так? Держитесь его, пока Дорранс не позовёт вас ещё раз.— Но Рэнди уволится через пару недель.— Найдите способ ещё раз попасть в этот дом, — сказал Лумис. — Мне всё равно, что вам придется для этого сделать.Ещё ни разу он не говорил с Ноэлем в таком тоне, и Ноэлю это совсем не понравилось.— Или кого мне придётся для этого трахнуть? — резко спросил он.— Я этого не говорил, Приманка.— Но вы это подразумевали.— Ну, не могло же это быть настолько плохо. Что именно вы делали? Расскажите. Вы не?..— Я уже достаточно вам рассказал, — откликнулся Ноэль так коротко, как только мог, надеясь этим отбить у Лумиса всякое желание и дальше обсуждать эту тему. Случившееся его тревожило, ему отчаянно хотелось с кем-нибудь поделиться, хотя бы для того, чтобы убедить самого себя, что его действительно вынудили. Лумис был единственным, кому он мог об этом рассказать, но теперь Ноэль отчаянно жалел, что вообще об этом заговорил.— Парни часто так делают, — сказал Лумис беззаботно.— Очевидно. — Неужели Лумис не понимает, что дело не в этом?— Я хочу сказать, для этого вам не обязательно быть гомосексуалистом. Многие парни так делают, когда поблизости нет женщин. В тюрьме. На флоте.— Мне все равно, — сказал Ноэль. Рыбака там не было, Эрик не смотрел на него через маленькое окошко в двери, Рэнди не обвивался вокруг него удавом — откуда ему знать?— Я не шучу, Приманка, у меня был приятель, он служил в Японии после войны. Громадный такой блондин. Швед он был или что-то в этом роде. И вот заходит он в такое заведение, с гейшами, а там никогда никого похожего на него даже не видели, так? Поэтому все девки напуганы до смерти, считают его чуть ли не демоном. И они отправляют к нему чьего-то братца-подростка, одетого и накрашенного, как одна из них. Швед пьян от рисовой водки. Так что пока он не закончил с парнишкой…— Мне все равно, — повторил Ноэль, уже не скрывая раздражения. — Запишу в счёт нового опыта. Ну, знаете, для книги. Эмпирическое исследование. Подражание аборигенам. Большой антропологический прорыв, как сказал бы Бойл. Можно мне уже повесить трубку?— Конечно. Конечно. — Лумиса явно озадачил его тон. — Но держитесь поближе к Доррансу, слышите?— Я постараюсь.— И будьте осторожны, хорошо? Если вам захочется кого-нибудь трахнуть, делайте это потише.— Я только что кого-то трахнул.— Вы поняли, о чём я. Спокойной ночи, Приманка.Глава 21— Если тебе некогда, я могу отвезти, — предложил Ноэль.Они с Чаффи сидели в нижнем кабинете в «Хватке». Рик с головой погряз в бумагах, касающихся открытия нового клуба: строительных контрактах, счетах, сметах и письмах от поставщиков.— Это сэкономит время, — согласился Рик. — Тебе нравится там бывать, да?— А тебе нет?— Не особенно. Слишком шикарно на мой вкус.— Последний раз, когда я там был, мы посмотрели «Красавицу и чудовище», а я услышал два альбома Чарли Паркера, которые никогда официально не выходили. Не говоря уже о прочих прелестях — например, о первосортной травке из Акапулько и чистейшем кокаине в городе, который просто сам просится, чтобы его вынюхали.Ноэль знал, что Чаффи и так в курсе, что у Рэдферна водятся хорошие наркотики и другие развлечения, но всё равно хотел удостовериться, что Рик считает их единственной причиной его визитов в этот дом.— Чушь, Каммингс! Я знаю, зачем ты на самом деле туда ездишь.Ну вот, подумал Ноэль. Вега рассказал ему, что я работаю на «Шёпот». Вот и всё. Потому что если он знает, то и мистер Икс тоже.— Ну, так расскажи мне, — предложил он легко, шутливо, но ему пришлось подвинуться ближе к столу, чтобы Рик не видел, как неожиданно задергалось у него левое колено. Офис показался тесным, словно могила. На коже выступил пот. Рик продолжал улыбаться.— А я знаю. — Рик оставался небрежным.— И что же ты знаешь? — спросил Ноэль, стараясь сохранять такой же легкомысленный тон.— Ну, у меня же есть глаза. Ты ищешь себе богатого парня. У вас с Эриком все на мази, так?На него в миг нахлынуло облегчение.— Смеёшься? Ты же был там, когда мы познакомились. Он меня не выносит. Это как огонь и вода.— Или огонь и масло. Один питается от другого.— Ничего подобного. Я туда езжу, потому что мне нравятся тамошние развлечения. Будешь меня за это винить?— Я всё равно думаю, что ты мне мозги пудришь. Вот, держи. На. — Чаффи вручил ему конверт.— Это же не обязательно везти сразу, да? — уточнил Ноэль. — Я хотел ещё домой заехать. Ну, в порядок себя привести.— На случай, если вода и огонь всё-таки решат смешаться?По дороге к себе Ноэль остановился у газетного киоска в трёх кварталах от дома. Когда он вошёл, у прилавка стояла женщина и разговаривала с хозяином. Другой покупатель — мужчина — разглядывал длинную полку с книгами в мягких обложках. Ноэль взглянул на них, подошел к прилавку, положил на него полученный от Рика конверт, небрежно накрыл его курткой и отошел к книжной полке.Минуту спустя женщина покинула киоск, а хозяин скрылся в задней комнате. Как и было запланировано, конверт исчез вместе с ним. Ноэль знал, что агент «Шёпота» сейчас снимает фотокопии с содержимого, чтобы потом записать всё это на микрофильм. Весь процесс редко занимал больше пяти минут, но Лумис настаивал, чтобы к нему подходили с особенной осторожностью.Ноэль оглядел книги, потом выбрал несколько журналов и принялся их пролистывать.— Вот этот посмотри, — предложил второй покупатель. Он протягивал Ноэлю эротический журнал. Ему было, наверное, около тридцати пяти. Румяное, приятное лицо, маленькие светлые усики, длинные, чуть вьющиеся рыжеватые волосы. Одет в дорогой костюм — французский или итальянский — с одним из этих убийственных шелковых галстуков за сорок баксов, которые продаются только на Мэдисон-авеню.— Спасибо, я его уже видел.— Ты живёшь поблизости?Ещё один оперативник «Шёпота» — несмотря на дорогую одежду, — который ждёт, пока сделают копию? Или один из людей мистера Икс, который каким-то образом пронюхал, что здесь происходит? Он не оборачивался: ни когда Ноэль входил, ни когда забрали конверт. Но Ноэль решил на всякий случай чем-нибудь его занять — по крайней мере, до тех пор, пока бумаги не вернутся обратно под его куртку.— В нескольких кварталах, а что?— А раньше я тебя не видел?— Может быть. Я часто сюда захожу.— Нет. Я имел в виду, где-нибудь ещё. В городе. В Виллэдж.— Я работаю в баре. В «Хватке».Глаза собеседника сузились, как будто он пытался представить себе Ноэля за стойкой.— И ты читаешь «Психологию сегодня», «Человеческую природу» и «Сайентифик Американ».— Ну, я же не безграмотный. Я закончил университет.— Тяжёлые времена?— Типа того. Меня это не беспокоит.— И чему учился?— Психологии. — Ноэль показал журналы. — Как обычно. Я собирался стать клиническим психологом.— У меня есть друг в Северном медицинском центре, — он назвал имя, которого Ноэль никогда прежде не слышал. — Возможно, он сумеет помочь. У тебя же есть степень, да?— Степень у всех есть, — откликнулся Ноэль, продолжая играть выбранную роль.— Мой друг мог бы тебя устроить. А если не получится, ты мог бы попробовать себя где-нибудь ещё. Я знаю много влиятельных людей.— Серьёзно? — Сама невинность. Ноэль изо всех сил старался не вести себя так, словно всё, что они говорят, старо как мир.— Давай посидим тут за углом? Выпьем, покурим и всё обсудим.— Сейчас я не могу. Меня ждут кое-где через полчаса.Он слышал, как вернулся хозяин магазина, куртка едва слышно зашелестела, и конверт вернулся на своё место.— Тогда в другой раз, — сказал его собеседник, протягивая Ноэлю визитку.На визитке было написано: «Билл Клей Флендерс III». Адрес указывал улицу неподалеку, номера квартиры там не было. Должно быть, у него свой дом. Значит, он не врал.Ноэлю неожиданно показалось, что он плывёт. Вот перед ним стоит привлекательный состоятельный совершенно безопасный человек и предлагает ему помощь, поговорив с ним всего несколько минут. Конечно, в обмен Ноэлю пришлось бы с ним спать, но многие парни делают это и задаром. Ноэлю даже не нужно было спрашивать, он и так знал, что Флендерс согласится его содержать, если он попросит.Среди большинства знакомых Ноэлю геев это было вполне нормально. Рик предполагает, что именно поэтому Ноэль бывает в доме у Рэдферна, не подозревая, что он просто выполняет приказ и старается как можно чаще видеться с Доррансом — пусть даже просто за тем, чтобы успокоить всё более и более нервного и раздражительного Лумиса.Но такая практика была общепринятой частью жизни голубой тусовки. Почти как во времена Сократа: старший и уже вставший на ноги мужчина помогает своему более молодому и ещё не проложившему себе дорогу в жизни возлюбленному. В «Хватке» Ноэль слышал разные истории: кому-то старший «друг» оплатил обучение в медицинском, на чьё-то имя открыли трастовый фонд, чтобы скостить налоги, кто-то стал номинальным (и хорошо оплачиваемым) главой корпорации. Этих парней содержали в достатке, иногда не требуя от них ничего, кроме дружбы, а когда наступало время неизбежного разрыва, щедро обеспечивали. Не жёны. Не любовницы. И, хотя их часто усыновляли, не совсем сыновья. Никогда раньше Ноэлю таких шансов не выпадало; теперь это происходило чуть ли не каждую неделю.Ноэль спрятал карточку в карман.— Обязательно, — он сопроводил свой ответ многозначительным, как он надеялся, взглядом, хотя знал наверняка, что никогда не позвонит Флендерсу и никогда больше его не увидит. На мгновение им овладела несокрушимая уверенность, что именно Флендерс — а вовсе не Дорранс — тот человек, который нужен Лумису. Паранойя чистейшей воды, сказал он себе.Флендерс поставил журнал обратно на стойку и уже был в дверях.— Я их возьму, — сказал Ноэль хозяину, который даже не поднял на Ноэля глаз, отсчитывая сдачу за журналы.— Увидимся, — весело сказал Флендерс.Ноэль повернулся в его сторону, чтобы ответить на прощание, но Флендерс уже вышел на улицу.К тому времени, как Ноэль оказался на тротуаре, Флендерс уже дошёл до угла. Ноэль решил догнать его, просто для того, чтобы доказать самому себе, что Флендерс не имеет никакого отношения к мистеру Икс или «Шёпоту». Он ускорил шаг, когда услышал чей-то крик у себя за спиной.Он обернулся и увидел хозяина киоска. Он чем-то махал ему, и Ноэль тут же узнал свою куртку. Ноэль видел, что Флендерс тоже остановился, услышав крик; возможно, он ждал, что Ноэль его догонит. Ноэль пошел обратно за курткой.Он только успел забрать куртку и как раз благодарил хозяина, когда услышал странный звук — было похоже на визг колес несущейся на всей скорости машины. Оба обернулись и увидели большой седан, внезапно вылетевший из-за угла Двадцать девятой улицы. Машина отчаянно виляла.Прежде чем они успели закричать, они увидели, как Флендерс — который был уже на середине проезжей части — тоже обернулся на громкий звук. Казалось, седан пытается уклониться от него. Взвизгнули тормоза. Флендерс вскинул руки, пытаясь защититься, его развернуло, словно волчок, когда седан задел его крылом, а потом автомобиль прибавил скорость и пронесся дальше по улице. Одну долгую секунду Флендерс стоял, шатаясь, а потом рухнул, как подкошенный, на мостовую, словно гигантская рука сбила его с ног.У Ноэля перехватило дыхание и остановилось сердце.— Его сбили! — завопил хозяин магазинчика и потащил Ноэля за собой на угол.Флендерс упал лицом в канаву. Его руки были раскинуты в стороны — не так, словно он пытался смягчить падение, а как будто ударом его лишили сознания.Хозяин магазинчика наклонился к нему, бормоча что-то себе под нос. Ноэль, оцепенев, стоял на тротуаре и смотрел на кровь, толчками изливавшуюся у Флендерса из носа и ушей. Кровь была и вокруг лба — наверное, он ударился, когда падал, и разбил голову. Очень скоро из головы Флендерса начала сочиться желтоватая водянистая жидкость, скапливаясь по краям быстро растущей лужи ярко-алой крови.Стремительно собиралась толпа, и Ноэля очень быстро оттеснили назад. К ним приближался вой сирен. Потом Ноэль почувствовал, как кто-то тянет его прочь от перекрестка.— Вам лучше отсюда уйти, — сказал человек, словно отдавая приказ, и тон у него был таким странным, что Ноэль уставился на него. Он как будто знал что-то, чего не знал Ноэль.Неужели на Флендерса совершили покушение прямо у него на глазах?— Идите, — сказал человек, и Ноэль безмолвно побрел прочь.Глава 22Дорранс сидел в большом кабинете на первом этаже в доме Рэдферна. Ноэля он приветствовал теплее обычного, но в случае с Доррансом это было всё равно что потепление на Северном полюсе.— Вы очень добросовестны, — сказал Дорранс, забирая у Ноэля конверт и изучая его содержимое.— Мне нечего было делать, а Рик и так в запарке.С аварии на углу прошло два часа, и хотя Ноэль уже успокоился, он никак не мог выкинуть Флендерса из головы.Дорранс тщательно просмотрел бумаги, но заняло это совсем немного времени, словно память у него фотографическая.Ноэль воспользовался этой паузой, чтобы снова его рассмотреть. Что-то было в Доррансе отталкивающее, даже если не он стоял за всеми этими смертями и искалеченными жизнями. Он был холоден, деловит, очень осторожен, неизменно вежлив и тактичен, говорил всегда по делу и очень складно. Ничего необычного, ничего такого, что могло бы выдать в нём кого-то большего, чем сделавший карьеру дипломат или успешный госслужащий. Именно это и пугало: его заурядность, скучность, эта его предсказуемая ухоженность, современная стрижка и одежда. Никакого воображения. Вот, точно. В нем не было ничего исключительного; во всяком случае, ничего такого, что бросалось бы в глаза. Ноэлю он напоминал выцветшую копию Уилбура Бойла, заведующего его кафедрой. Они бы с Бойлом поладили, подумал Ноэль. Вели бы длинные и неискренние беседы — они одного поля ягоды.— Похоже, тут все в порядке, — сказал Дорранс, поднимаясь со своего места. Он закрыл конверт и убрал его в ящик стола. — Не хотите выпить?Такое он предлагал впервые.— Конечно, — согласился Ноэль.Может, Лумис и прав, чем больше Ноэль крутится поблизости, тем больше на него обращают внимания.Дорранс отдал распоряжение по интеркому, и они поднялись на лифте в большую гостиную на основном этаже, где Окку, дворецкий, как раз расставлял напитки на кофейном столике.— Поставьте какую-нибудь музыку, — предложил Дорранс. — Я не знаю толком, что там есть. Обычно её выбирают Эрик или Алана.Стереосистема, которую Рэдферн установил у себя дома, была великолепна. Она состояла из предусилителя, радиоприемника, двух вертушек под пластинки, двух катушечных и одной кассетной деки, которые подключались к десяткам колонок, расставленных по всему дому и огромных усилителей мощностью в несколько тысяч ватт, расположенных где-то в подвале. Вся техника управлялась с помощью сенсорных панелей: глазу представали всего лишь гладкая черная поверхность и едва обозначенные на ней границы клавиш. Электроника была рэдферновской марки — наверняка самой последней и дорогой модели.Он выбрал кассетную копию той пленки, которую буквально на днях доставили в «Хватку», длилась она час. Он отрегулировал громкость и вернулся к Доррансу, который сидел в кожаном кресле-качалке и смотрел на сад.— Эрика и Аланы сегодня, похоже, нет дома? — спросил Ноэль, пытаясь завязать разговор.— Они улетели на Бермуды на несколько дней.Ноэль сел.— Вот почему сегодня так тихо.— Они и их друзья иногда бывают ужасно шумными, — согласился Дорранс почти с тоской, как показалось Ноэлю. — Расскажите мне о себе, Ноэль.Ноэль едва не поперхнулся водкой с тоником. Ну вот, началось.— Нечего особенно рассказывать.— Вы ведь не глупый молодой человек. Образованный. Какое у вас образование? Закончили колледж? — Ноэль утвердительно кивнул, и Дорранс продолжил: — И, тем не менее, вы работает в баре. Почему?— Вы уже второй, кто меня сегодня об этом спрашивает. Наверное, можно назвать это разочарованием в академических кущах.— Понимаю, — ответил Дорранс, но убежденности в его голосе не было. — Продолжайте.— Ну, я «вышел из чулана» пару лет назад, на Побережье. — Ноэль врал с легкостью, слова лились сами собой — так хорошо он их отрепетировал и так часто в последние дни повторял. — Я решил тогда, что мне надоело лицемерие. Решил, что буду жить по-своему, и это не везде пришлось ко двору. Последним, что меня держало, был мой любовник, из Беркли. Когда я от него ушёл, порвалась последняя ниточка, связывавшая меня с моей старой жизнью. Поэтому я приехал в Нью-Йорк.Дорранс задумался. Купился, подумал Ноэль. Проглотил наживку вместе с леской и удочкой.— И вам нравится работать в баре?— Нормальная работа.— Вам нравится иметь дело с публикой один на один?К чему он клонит?— Конечно, это не идеал, — сказал Ноэль, — но пока я не разберусь, что для меня идеально, это вполне сойдет.— Я спрашиваю вас об этом потому… собственно, может быть, вы мне скажете, почему я задаю вам все эти вопросы?Ноэль не знал, не завели ли его, без его ведома, в какую-то ловушку, не выдал ли он что-нибудь такое, что совершенно не собирался говорить. Казалось, он целую вечность сидит, держа в руках бокал, глядя на Дорранса и чувствуя себя куском льда, который оставили таять на дорогом ковре. Что Доррансу известно? Какого черта ему надо? Притормози, сказал себе Ноэль. Успокойся. Отвечай ему.— Я не уверен, что понимаю, о чем вы говорите. Если только дело не в том, что вы расширяетесь и всё такое.— Именно. Мы расширяемся. У Рика будет клуб. Может быть, откроем ещё один на Побережье. Вы кажетесь мне именно тем человеком, который нам нужен. Добросовестным, умным, популярным, ответственным.— Нужен для чего?— В данный момент ни для чего сверх того, что вы уже делаете. Вам хорошо в «Хватке». Остальным хорошо там с вами. Мы посмотрим, как вы работаете и что лучше всего соответствует вашим способностям. А потом, когда мы подготовимся, вы тоже будете уже готовы. Пока что оставайтесь в баре. Рика часто не будет на месте. Там потребуется твердая рука.— Конечно, — ответил Ноэль.— Хорошо.Вот и всё. Никакого предложения. И уж точно ничего личного. Дорранс походил на представителя корпорации, сообщающего мелкому служащему, что за ним наблюдают и готовятся повысить. Только бизнес и решительно никакого секса. Ни намека на попытку подъехать. Может быть, Дорранс застенчив? Или секс его совсем не интересует? Или он по уши в долгах у Эрика — которому принадлежат все деньги? Лумис будет разочарован. Он так многого ждал от Ноэля. На данный момент всё, что он получил — это… что? Фотокопии с нескольких документов? И это предложение.Доррансу позвонили, и он снял трубку в библиотеке. Ноэль налил себе ещё выпить и сидел, вертя в руках бокал, обдумывая, как бы так преподнести Лумису эту новую информацию, чтобы совсем его не расстроить.— Это Эрик и Алана, — сказал Дорранс, вернувшись через несколько минут. — Оба передают вам привет.— Оба? Не ожидал, — ответил Ноэль. — Мне казалось, Эрик меня недолюбливает.— Иногда он выказывает свое расположение очень странным образом, — заметил Дорранс. — Если вы закончили, я могу отвезти вас обратно в бар.Они не обменялись больше ни словом до тех пор, пока Ноэль не выбрался из шикарного, звуконепроницаемого темно-серого «бентли» перед «Хваткой» на Вест-стрит.Глава 23На следующий вечер после визита в дом Рэдферна у Ноэля был выходной. Его восьмичасовая смена в «Хватке» начиналась только в три часа дня, и до тех пор он был совершенно свободен.Эта неожиданная свобода, пришедшая на смену трём месяцам лихорадочной работы, привела его в чрезвычайно беспокойное состояние. Нужно поработать над диссертацией или поехать в город и заняться дальнейшими исследованиями голубой жизни. Он так ни разу и не был в банях или тёмной комнате клуба, а его знакомство с барами ограничивалось несколькими заведениями в Виллэдж. Но сегодня ему хотелось чего-то другого.Слова Пола, сказанные в последний день занятий, то и дело всплывали у него в голове. Внезапно он обнаружил, что ему не всё равно, что ему очень даже не всё равно. Но, по крайней мере, следующие три месяца ему не придется беспокоиться о том, что там пишут о нём студенты на стенах уборной. Даже следующие восемь, если только Бойл не передумает.Может, Бойл и прав. Гляньте на Миреллу Трент: вела в этом семестре всего один курс, да и тот — семинар для аспирантов, большинство из которых занимаются полевыми исследованиями, и читала лекции в разных университетах. Мирелла неплохо устроилась.Ещё час он потратил на душ и, вытираясь, убеждал себя, что это глупо — вот так провести свой выходной, первый вечер за многие месяцы, когда ему не нужно быть в «Хватке», у Эрика или писать диссертацию.— Да что со мной сегодня такое? — спросил он у своего отражения в зеркале. — Я взволнован. Эмоционально возбужден. И совершенно без всякого повода. Без малейшего.Стоило ему произнести эти слова, как он понял, что это неправда. Ему хотелось секса. Только и всего. Если за те недели, что он проработал в гей-баре, ничего больше и не изменилось, то уж привычку быть с собой честным в таких вопросах он точно приобрел. И как только Ноэль принял эту мысль, он тут же почувствовал себя лучше.Он решил поужинать в центре, на Ист-Сайде — в одном хорошо известном баре, куда в основном приходили одиночки. Еду там подавали средненькую, зато там собирались молодые и образованные люди обоих полов, которые точно так же, как и он сам сегодня вечером, были готовы признать, что ищут обычного секса без всяких обязательств.Мне нужна всего одна ночь.Я мерзавец, являюсь и тут же исчезаю.Не хочу любить тебя,Не хочу, чтобы ты стала моей женой;Не хочу видеть тебякаждый день до конца жизни.Слова батлеровской песенки с новой силой зазвучали у него в голове, пока он брился, так хорошо они подходили к его ситуации. Одеваясь, он напевал ёё, подставляя новые слова и пропуская те, которые не мог вспомнить.Он поймал такси до Мэдисон-авеню. В отглаженных брюках, спортивном пиджаке и рубашке с расстегнутым воротником он чувствовал себя странно. Этот наряд казался слишком элегантным, слишком официальным по сравнению с ненавязчивыми и облегающими тело джинсами, футболками и батниками, которые он носил в последнее время.Ресторанчик оказался забит до отказа, и Ноэлю пришлось полчаса ждать в баре, прежде чем надменный официант соблаговолил проводить его к крошечному столику в углу. К этому времени Ноэль уже успел заказать вторую порцию водки с мартини и осмотреться.Женщины здесь были, но больше компаниями по двоё-троё или вместе с мужчинами. Некоторые замечали, что он на них смотрит: работа в «Хватке» научила Ноэля, как должен выглядеть по-настоящему заинтересованный и приглашающий взгляд, и срабатывал он с любым полом. Но безвкусно одетая подруга и салат со шпинатом и ветчиной, казалось, интересовали изящную блондинку с личиком кинозвезды и аккуратным телом куда больше, чем Ноэль. То же самое можно было сказать и о знойной длинноногой брюнетке, сидевшей лицом к нему. Каждый её жест как будто говорил: «Смотри, сколько хочешь, но трогать — не смей».Дважды, пока Ноэль ел, он вставал со своего места и самой длинной дорогой отправлялся в уборную, где изучал псведоинтеллектуальную настенную графику до тех пор, пока, по его мнению, не наступало время выходить. Оба раза он обнаруживал в зале новую женщину, которую можно было бы пригласить, если бы в ней было чуть больше очарования, чуть больше соблазнительности. Оба раза он возвращался за свой столик в углу один.Часы показали одиннадцать. Ну разумеется, часть этих женщин была в курсе, что за репутация у этого места — наверняка одна из них тоже ищет кого-то на ночь! Но единственный раз, когда мимо него сначала в одну, а потом в обратную сторону прошла довольно привлекательная рыжеватая блондинка в кудряшках, он смог только неискренне пробормотать: «Привет!» — и отвернуться к окну.Именно в этот момент Ноэль осознал, что сравнивает их всех с другой женщиной. У одной слишком светлые глаза. У другой слишком широкие бедра. Третья слишком сильно накрашена. Блондинка казалась пустышкой. Брюнетка чересчур не уверена в себе. Но кто же играл у него роль идеала? Моника? Может быть, Мирелла? Нет.Ноэль заказывал ещё чашечку кофе, когда проходившая мимо ресторана компания остановилась в нескольких метрах от того места, где он сидел. Меж ними показалась женщина с блестящими черными волосами, и Ноэль едва не вскочил с места. Но потом она повернулась лицом к окну, и, конечно же, это была не… кто? Алана! Это и не могла быть она. Алана на Бермудах. Он только вчера узнал об этом от Дорранса.Компания двинулась дальше, оставляя Ноэля с удручающей мыслью: он сравнивал этих женщин с одной из самых высокооплачиваемых моделей в мире, с женщиной, от которой пахло розами и сиренью, с женщиной, которая принадлежала другому мужчине. И которой не было до него никакого дела. Ноэль попросил у официанта счет.К тому времени, как он добрался до своей квартиры, настроение у него испортилось окончательно. Но его по-прежнему мучили беспокойство и неудовлетворенность.Можно было взять такси, поехать на другой конец города, на Сорок вторую улицу и снять одну из многочисленных проституток, гуляющих по аллее Миннесота — так её называли, потому что очень многие из них приезжали в город со Среднего Запада. Или попробовать заняться работой. Или принять ледяной душ и забыть об этом.Ноэль выбрал холодный душ. Он только-только открыл краны и как раз собирался влезть под воду, когда зазвонил телефон.— Привет, — сказал мужской голос в трубке, — чем занимаешься?Ноэлю не удалось определить звонящего.— Я собирался принять душ.— Да ну? Жаль, меня там нет.Теперь он узнал голос.— Рэнди?— Долго ж ты не мог меня узнать.— Мы с тобой раньше по телефону не разговаривали.— Я уж подумал, не забыл ли ты меня.— Нет, не забыл.«Как я мог забыть?» — хотелось сказать Ноэлю.— Я был в «Хватке» несколько минут назад. Бадди сказал, у тебя сегодня выходной. Я так подумал, что ты будешь где-нибудь в городе развлекаться.Бадди, значит? Ноэль старался избегать его с тех самых пор, как они с Мигелем следили за ним до дома Малыша Ларри. До сих пор Вега держался от Ноэля подальше и не делал ничего подозрительного. Откуда Бадди узнал про них с Рэнди?— Я просто дома сижу, — ответил Ноэль. — Ты знаком с Бадди?— Ну, мы все так или иначе вместе работаем, верно? Мы все друг друга знаем. Но я бы не сказал, что мы как-то особенно с ним дружим, если ты об этом.— Просто интересно, — ответил Ноэль. — Он что-нибудь говорил обо мне?— Только что у тебя сегодня выходной.Последовала долгая пауза, потом Рэнди сказал:— Ну, я только хотел поздороваться и узнать, какие у тебя сегодня планы.По его тону было ясно, что на уме у него что-то ещё. Ноэль промолчал, ожидая продолжения.— Ты ведь на меня не злишься, правда? — внезапно спросил Нерон. — Ну, из-за того, что случилось? Знаю, я слегка увлекся. Я обычно не веду себя так агрессивно.— Всё нормально.— Ты ведь сейчас не занят, правда?— Нет.— Мне тут подкинули обалденной травы, и я как раз в твоих краях. Почему бы тебе не пригласить меня в гости?— Что, травка правда хорошая?— Нормальная травка. Но мне бы больше хотелось повторить ту сцену у бассейна, что скажешь?Думать следовало быстро. Должен ли он поверить, что Рэнди просто хочет ещё раз заняться с ним любовью, или за этим стоит что-то ещё? Может, это Вега его надоумил. Чтобы удостовериться, что, если Ноэль на этот раз откажется, его прикрытие пойдёт псу под хвост. Чем бы Вега ни руководствовался, Бадди должен знать, насколько Нерон был близок к Доррансу — а может, и сейчас близок. Мистер Икс узнает об этом очень быстро, если только Ноэль не придумает достаточно убедительную причину для отказа — а на данной стадии разговора делать это, пожалуй, уже поздновато. Это проверка, ещё одна чертова проверка! И кто бы её ни организовал — Вега, мистер Икс, да кто угодно — он знал, что Ноэль провалит её, если не будет играть по правилам, а правила требовали, чтобы сегодня вечером Ноэль трахнул Рэнди Нерона, независимо от того, нравится эта идея самому Ноэлю или нет.— Ты ещё там? — окликнул его Рэнди.— Да, я тут. Извини, мне показалось, кто-то стучит в дверь.Неуклюжая отмазка, но лучше, чем ничего.— Ну так я зайду? Или как?Самое паршивое, подумал Ноэль, что Рэнди, похоже, совершенно не подозревает, как его используют Вега и мистер Икс. Бесхитростный, простодушный, слишком повернутый на сексе Рэнди, он огорчится, если Ноэль его сегодня отвергнет. Тогда как Ноэль, если на это пойдет, сунет голову в петлю.— Конечно, Рэнди, — ответил он, — заходи. Я буду рад тебя видеть.Когда Нерон прощался, в его голосе были отчетливо слышны облегчение и удовольствие. Ноэль продиктовал ему свой адрес, потом закрыл воду в ванной, переоделся в пару поношенных джинсов и футболку, вставил в магнитофон кассету, приглушил свет и стал ждать, пока снизу раздастся звонок.В какой-то момент ему пришла в голову мысль позвонить Лумису и спросить его, как выкрутиться из этого положения. Но после того недопонимания насчет Рэнди, он уже знал, какова будет позиция Лумиса в этом вопросе. «Многие парни так делают, Приманка».Когда консьерж позвонил и доложил о госте, Ноэль встал и подошел к зеркалу. Ему полагалось быть Приманкой, Наживкой. Взгляните на меня. Я сам попался на крючок — куда бы я не повернулся, всюду я в ловушке.Оставалось только надеяться, что травка у Рэнди действительно хорошая. Ноэлю она сегодня понадобится.Глава 24— Рэнди Нерон работает на «Шепот»?— С чего вы это взяли? — удивился Лумис.— Так да? Или нет? — продолжал настаивать Ноэль.— Знаете, Приманка, у вас уже начинается невроз на почве чрезмерной подозрительности.— А вы начинаете слишком многого от меня хотеть.Повисла долгая пауза. Когда Лумис заговорил снова, Ноэль узнал этот тон: Рыбак был раздражен и решительно настроен этого не показывать.— Почему бы нам не начать сначала?— Отлично. Рэнди Нерон работает на «Шёпот»?— Если я скажу вам, что он на нас не работает, вы мне поверите?— Может, и нет, — признал Ноэль.— Тогда чего ради я буду стараться?На этот раз пришёл черёд Ноэля промолчать. Ему хотелось ответить: «Потому что я с ним сплю», но он не мог заставить себя произнести эти слова. Потому что я не сплю ни с кем, кроме Рэнди. Он — моё единственное прикрытие, единственное доказательство, что я просто нормальный гомосексуалист, которому нравятся мужчины. Я делаю это вопреки самому себе, и для этого мне приходится отказываться от всех своих давно укоренившихся привычек, от всех своих представлений о сексе и собственной сексуальности. Мне одинаково не по себе, когда у нас с Рэнди всё получается и когда возникают какие-то проблемы. Меня это пугает не меньше, чем прихвостни мистера Икс. Он единственная гарантия моей безопасности. Так что хотелось бы, чтобы это действительно гарантировало мне какую-нибудь безопасность. Вот почему мне нужно знать, работает ли Рэнди Нерон на «Шёпот».— Вы ещё там, Приманка?— Я тут.— Давайте не будем спорить, — предложил Лумис. — Вы напряжены. Я тоже.— Я не напряжён. Мне просто не нравится, что вы столько от меня требуете.— А что я от вас требую? Чтобы вы пошли на вечеринку, за право попасть на которую другие убить готовы? Что в этом сложного?— Я же сказал, я пойду на вечеринку в «Зло».«Злом» назывался новый клуб Дорранса, который открывал Чаффи.— Отлично. В чем проблема? Держитесь поближе к Доррансу и будьте готовы предоставить мне завтра полный отчет.— Если я буду держаться поближе к Доррансу, кто будет следить за Рэдферном? Я уверен, что он наемный убийца или кто-нибудь в этом роде.— Вы его боитесь?Ноэлю этот вопрос не понравился.— Потому что если так, — продолжал Лумис, — можете о нем не беспокоиться. Он просто богатенький педик, который любит много трепаться. Обычный болтун.— Я в этом не так уверен.— Из-за того, что он всюду с этой моделькой?— Я уверен, что он с ней спит, — сказал Ноэль. — И… не только с ней.— Значит, он бисексуал. В этом году модно быть бисексуалом. Об этом писали в «Тайм». Спокойной ночи. И, кстати, Приманка?— Да?— Не задавайте так много вопросов, на которые не хотите получить ответ.Глава 25Вечеринка, о которой говорил Лумис, должна была проходить в доме у Рэдферна, перед тем как клуб «Зло» официально откроет двери перед своими тщательно отобранными членами.Кроме Ноэля и прочих представителей растущего конгломерата мистера Икс — Мэтьюза, Молчака, Голдберга и других — на вечеринке присутствовали ещё человек сто или около того гостей: друзья, коллеги и прихлебатели Эрика, Аланы и их друзей.Ноэль и Рэнди Нерон приехали за полночь, когда вечеринка была уже в полном разгаре. Два основных этажа дома, терраса и верхний этаж, где располагался бассейн, заполняли люди: мужчины и женщины в причудливых, кричащих нарядах разогревались в ожидании того момента, когда бар «Зло» будет готов встретить гостей, охочих до обещанных ночных извращений и изощренных развлечений, которые закончатся далеко после рассвета.С тех пор как Ноэль попал в тусовку, он большей частью жил по ночам и порой добирался до дому не раньше четырех утра. Днем он спал, просыпаясь часам к двум. Каких-то пару месяцев назад к этому времени позади оставалась бы уже половина его рабочего дня. А теперь он жил в ночном мире.— Может, поднимемся в бассейн? По старой памяти? — спросил Рэнди, когда они с Ноэлем зашли в лифт.— Иди, если хочешь.А ему нужно найти Дорранса.Вечеринку стало слышно задолго до того, как двери лифта открылись на втором этаже. В библиотеке наскоро установили диджейскую будку с двумя вертушками. Из каждого динамика беспрерывным потоком лился ритмичный чувственный рок.— А вот они! — приветствовал их появление Мэтьюз. — Красавцы! Со времен Кастора и Полукса… или это были Дамон и Пифий? А, какая разница? У кого есть «пыль»?Им удалось избежать столкновения с Мэтьюзом, который, шатаясь, двинулся в их сторону, и Ноэль направил Рэнди к боковой лестнице, ведущей на галерею, откуда открывался вид на заполненную людьми гостиную.Внизу перегородки сдвинули, установив в форме более или менее узкого прямоугольника в одном из углов комнаты. Остальное было отдано под танцы и общую толкотню и брожение.— Не уверен, что готов к сегодняшнему, — сказал Ноэль, оглядывая сгрудившихся внизу людей в поисках коротко стриженной седой головы Дорранса.— Вот, затянись-ка, — предложил Рэнди, протягивая ему тонкий туго скрученный косяк. Он, как всегда, пребывал в отличном расположении духа. Его тело вибрировало в такт музыке, в то время как он оглядывал собрание с какой-то почти собственнической гордостью. Хотел бы Ноэль ощущать такую же раскованность. Как бы часто он ни бывал здесь, он неизменно чувствовал себя так, словно кто-то не спускает с него глаз, следит за каждым его движением.Не найдя Дорранса внизу, Ноэль принялся оглядывать балкон. Мог ли Дорранс вообще пропустить это сборище? Маловероятно.Из своей гостиной появилась Алана, рука об руку с высокой гибкой негритянкой. Женщина близко-близко склонялась к Алане и что-то шептала в её очаровательное ушко. На ней был космический костюм в стиле «фэнтези»: топ на бретельках из блестящей парчи с вырезом до пупка, туго закрученный пояс, напоминающий кожаный хлыст погонщика. Топ плавно переходил в обтягивающие брюки из той же ткани, заправленные в черные сапоги лакированной кожи. Волосы были убраны от лица и закреплены на затылке чем-то вроде серебряной шпильки. Рядом с ней Алана казалась совсем девчонкой: её обтягивающие черные кожаные брюки были заправлены в такие же сапоги, а свободная прозрачная блузка на фоне холодного и блестящего наряда её спутницы придавала её облику мягкую женственность. Когда они подошли ближе, Ноэль увидел, что вырез её блузки почти так же глубок, как и у негритянки; кожа в ложбинке меж её грудей казалась белой и нежной, словно атлас.Похоже, Алана была искренне рада видеть их с Рэнди.— А сейчас я хочу познакомить тебя кое с кем, кто для меня очень много значит, — сказала она своей подруге, когда они приблизились к мужчинам. Ноэль задумался, не была ли Алана тоже лесбиянкой или, может быть, бисексуалкой.— Это моя близкая подруга, Виина. А это Ноэль и Рэнди.Имя Нерона она произнесла «Ронди-и».— Виина Скарборо — великолепная исполнительница диско, — объяснила она Ноэлю.Виина отпустила Алану, уперлась в бёдра руками, сжала губы, вздернула одну красиво изогнутую бровь и изобразила пристальный взгляд, копируя позу, которую прославила на весь мир обложкой своего первого альбома.— Обожаю белое мясо, — промурлыкала она.Рэнди засмеялся. Ноэль чувствовал себя мухой, которая по неосторожности присела отдохнуть на клейкую ленту-мухоловку.— И вы наверняка хотите сказать, что вы тоже вместе! — добавила Виина, подбираясь к ним и обнимая. Как показалось Ноэлю, рук и ног у неё было больше, чем по две штуки. — Знаете, ребята, я заплатить готова, чертовыми наличными заплатить, чтобы посмотреть, как вы трахаетесь. Честное слово.В отличие от Ноэля, которого пристальное внимание амазонки повергло в оцепенение, Рэнди шутливо отвечал на её ласки.— Найди нас как-нибудь в «Зле», — ответил он и как бы между делом вытолкнул одну большую красно-коричневую грудь из её серебристого парчового ложа.— Пусти! — возмутилась Виина, шлепая его по руке. — Это тебе без надобности. И, между прочим, это тебе не какая-нибудь там простая сиська.Она отстранилась, так и оставляя свою левую грудь неприкрытой.— Давайте-ка нюхнём кокаинчика, ребятки, — объявила Виина и принялась шарить в серебристой сумочке, свисающей с пояса. Наконец, она нашла маленькую бирюзовую коробочку и, откинув крышку, явила их взорам крохотную горку белоснежного порошка.Ноэль поглядел на Алану, которая улыбалась, словно любящая мать, наблюдающая за выходками любимого чада.От Рэнди кокаин перешел к Ноэлю, который в свою очередь передал коробочку Алане. Пока она деликатно вдыхала порошок с крохотной ложечки в стиле ар нуво, Ноэль смотрел на неё. В конце концов, она тоже посмотрела на него — но секундой позже её глаза вспыхнули, засветились особым наркотическим блеском, и она засмеялась.— Меня больше не пускают в задние комнаты клубов, дорогуша, — жаловалась Виина Нерону. — И я не могу их за это винить. У меня же глотка что у удава. Бедные мальчики, их это просто убивает, — и она тоже рассмеялась. Помахивая коробочкой, она притянула Рэнди к себе и принялась медленно раскачиваться вместе с ним в такт музыке.— Хорошая вечеринка, — выговорил Ноэль сквозь приятный кокаиновый туман.— Тебе не понравилась моя подруга? — спросила Алана.Ноэль пожал плечами.— Ну? — продолжала настаивать она.— Если хочешь знать правду, по-моему, она странная.Алана улыбнулась.— Эрик прав. Ты действительно ханжа. Я люблю Виину. Она чудесная и веселая. Как героиня мультяшки. Она ничего не принимает всерьез. Абсолютно ничего.— А ей и не нужно. У неё шесть штук суперуспешных альбомов. У неё денег, как грязи.— И тебе это не нравится?— Не особенно.— Тогда меня ты тоже должен ненавидеть. У меня тоже денег, как грязи. Как думаешь, сколько я зарабатываю, изображая вешалку для одежды?— Я об этом как-то не задумывался.— Иногда мне платят по четыре-пять сотен в час. Знаешь, тебе тоже нужно стать моделью. Если ты так отчаянно хочешь разбогатеть.— Я не говорил, что я этого хочу.— О, ты этого не говорил. Но тебе бы понравилось. Ты нам завидуешь, потому что мы так хорошо устроились.Она отступила на шаг назад, разглядывая его, дразнясь, подняла большой палец, словно художник рассматривающий свою свежезаконченную картину.— Думаю, у тебя «круглый» размер. «Круглый» сороковой. Да?— И что?— Ты бы пользовался успехом. Одежду шьют под «круглые» размеры. Обычно — именно под этот.— И чтобы на меня все пялились?— На тебя и так все пялятся, разве нет?— Это не одно и то же.— Ты очень мрачный. У тебя плохое настроение. Тебе не нравится моя вечеринка, верно? — неожиданно сказала она. Прежде чем он успел ответить, она уже отвернулась. — Я из-за тебя расстраиваюсь. До свидания.— Подожди! — Ноэль попытался догнать её, но она уже спустилась по лестнице вниз, и теперь её темноволосая головка была лишь ещё одной головой в толпе народу. — Проклятье!Похоже, что бы он ни делал, с Аланой он всегда попадает впросак.Он снова обернулся и увидел Рэнди с Вииной: они сидели в углу, и она предсказывала ему будущее по ладони, а он смеялся почти каждому её слову. Им было хорошо.Снова бросив взгляд через перила, Ноэль наконец заметил Дорранса: его серебряная голова, словно сигнальный маяк, сияла из угла неподалеку от дверей кинозала. С ним были двое мужчин помоложе в черных кожаных прикидах: тяжелые ботинки, штаны, обтягивающие жилетки на голое тело. Один темноволосый и с бородой, другой, более крупный, посветлее; у него были большие пушистые усы и длинный тонкий шрам, полумесяцев изгибающийся от левой брови до самого рта. В отличие от некоторых других гостей, которых Ноэлю уже доводилось видеть, эти двое казались крутыми ребятами. Наёмники мистера Икс?— Нравятся?Одного звука этого голоса было достаточно, чтобы заставить Ноэля напрячься. Эрик.— Ты знаешь, что мне нравится, — ответил Ноэль и кивнул в ту сторону, где за спиной Эрика сидели Рэнди с Вииной.— Негритянка?— Пошел ты, — невозмутимо откликнулся Ноэль и снова отвернулся, продолжая рассматривать Дорранса и его приятелей.— Тот, который с темными волосами, — Билл Соломон. Второй — Эстес Дьюхерст, — сказал Эрик, проследив направление его взгляда и наклоняясь ближе. — Они предпочитают секс втроём. Их любимая позиция — так называя «восемьдесят седьмая», когда они оба трахают тебя одновременно.— Они похожи на пыточную команду СС, — сказал Ноэль.— Они брокеры.— Что?— Соломон, Дьюхерст, Шатто и Дайн. Одна из крупнейших фирм на Уолл-стрит. Им всего пять лет, но у них уже один из самых блестящих портфелей, который ты когда-либо видел. Джимми Шатто тоже где-то здесь, и Дженет Дайн тоже.— Спасибо за подсказку. Мне все равно нечего вкладывать.Ноэль чувствовал, что Эрик очень пристально смотрит на него. Возможно, пытается понять, поверил ему Ноэль или нет. Брокеры. Конечно, они могут быть и брокерами. Одно из первых правил, которое он выучил, гласило: в тусовке люди редко — если вообще когда-нибудь — выглядят теми, кем являются на самом деле.— Ты, наверное, знаешь много знаменитостей, — сказал Ноэль. — Рок-звезды, кинозвезды, политики.— Знаю. Банкиры, руководители международных корпораций.— Впечатляет.— Ты можешь всех их здесь сегодня увидеть. И потом тоже, в новом клубе.Ноэлю хотелось отвязаться от Эрика, добраться до Дорранса. Он встал и попытался привлечь к себе внимание Рэнди.— И что мне положено сейчас сделать? Исполниться гражданской гордости за всех геев или что?Рэдферн тоже встал, загораживая Ноэлю обзор.— Знаешь, я действительно тебя не понимаю. Просто не понимаю.— Нечего понимать, — ответил Ноэль. — Не переживай.Он попытался обойти Эрика, но тот с силой схватил его за руку.— Значит, вот каков сегодняшний урок, так, профессор Каммингс?Секунду Ноэлю казалось, что пол балкона уходит у него из-под ног. Изо всех сил он старался сохранить равновесие. Вопреки откровенно торжествующему выражению лица Эрика, ему удалось выдавить:— Ты меня не извинишь? Меня зовут.Эрик выпустил его руку, и Ноэль подошел к Рэнди, который действительно заметил его знак и встал. Все три разделявших их метра Ноэлю казалось, что в спину ему смотрит дуло пистолета.Рэнди всё ещё продолжал говорить с кем-то, кто успел присоединиться к ним с Вииной. Он протянул правую руку и небрежно обнял Ноэля за талию, притягивая его ближе к себе. И, возможно, впервые в жизни, Ноэль почувствовал, что ещё никогда так не нуждался в чужом прикосновении, в чужой ласке, как в этот момент, — насколько бы автоматическим ни был этот жест со стороны Рэнди. Какую-то секунду Ноэль думал, что сейчас упадёт. Теперь он снова обрел почву под ногами, снова чувствовал себя в безопасности. Настолько в безопасности, что смог оглянуться. Эрик исчез.— Вы там «пыль» курили, что ли? — спросил Рэнди через несколько минут.— Нет. А что? Я плохо выгляжу?— Есть слегка. Он тебе что-то плохое про меня говорил?— Эрик? С какой стати?Рэнди колебался.— А ты не знаешь?Ноэль попытался прочитать ответ в его больших карих глазах.— До того, как мы с тобой встретились, Эрик и я… Из этого всё равно ничего так и не вышло, и я подумал, он мог что-нибудь про меня наговорить.Эта информация поразила Ноэля. Что-то в ней было не так, но он не мог понять, что и почему. И в то же время, он сразу поверил Рэнди.— Он о тебе и слова не сказал. То есть, ты и Дорранс?.. — Ноэлю нужно было выяснить все до конца. — Вы же с ним поругались тем вечером и всё такое.Рэнди рассмеялся и притянул Ноэля ближе.— Да ладно. Не морочь мне голову. Дорранс же старик. Ты ведь ничего такого не думал, правда?— Наверное, нет.Теперь Ноэль знал это наверняка.— Это был Эрик. Но у меня с ним не получалось. Слишком жёстко для меня.Ноэль уставился на Рэнди: шестерёнки у него в голове завертелись, защёлкали, как будто колёсики игрового автомата в лас-вегасском казино. Но они остановились слишком рано, и ответ ему так и не выпал.— Опять у тебя этот взгляд, — сказал Рэнди.— Какой взгляд?— Я не знаю, что он означает. Иногда он значит, что ты где-то за тысячу миль отсюда. А иногда мне кажется, он означает, что на самом деле я тебе не нравлюсь.— Ты же знаешь, что нравишься. Ты мой друг, разве нет?— Не знаю, Ноэль. Иногда я правда не знаю.— Несколько часов назад ты знал, — сказал Ноэль, напоминая ему о том, как они занимались сексом, прежде чем ехать на вечеринку. Он нуждался сейчас в этом парне, и не только потому, что чувствовал себя рядом с ним в безопасности. Рэнди должен сказать ему что-то очень важное. Ноэль был в этом уверен.— Да! Это было круто! Пошли вниз, повеселимся.— Это не Дорранс там случайно мелькнул? Мне надо с ним поздороваться.— Кажется, он поднялся наверх с какой-то компанией. Крыша сегодня открыта, — объяснил Рэнди. — А ты не хочешь потанцевать?— Позже. Ты против?— Хочешь, подожду тебя здесь?— Ты что, думаешь, я не хочу, чтобы нас видели вместе? Пошли.Ноэль порадовался, что Рэнди с ним, когда несколько минут спустя двери лифта открылись на верхнем этаже. В саду на крыше было человек двенадцать: мужчина и две женщины у одного края, а остальные — у противоположного. Они сгрудились вокруг Дорранса, который что-то говорил с непривычной горячностью, как показалось Ноэлю.Поскольку остальных Ноэль и Рэнди не знали, они подошли к Доррансу.— Это нужно сделать уже очень скоро, — донеслись до Ноэля слова одного из мужчин. Говорил один из брокеров-любовников, на которых чуть раньше указал ему Эрик.Остальные с ним соглашались. Никто из них не замечал Ноэля и Рэнди, настолько они были увлечены разговором.— Скоро всё будет сделано, — заверил их Дорранс. — Но Эрик совершенно уверен, что нужно подождать подходящего момента.— Сейчас момент вполне подходящий, — возразил один из мужчин.— Мы достаточно долго ждали, — с отвращением сказал второй тип в коже.— Значит, вам придется подождать ещё немного, — ответил Дорранс. Он смотрел не в ту сторону, что все остальные, и первым заметил Рэнди с Ноэлем, остановившихся в нескольких шагах от их компании.— Уже давно пора это сделать, — высказался ещё один голос.Дорранс бросил на его обладателя суровый взгляд и сказал уже совсем другим тоном:— Кое-кто решил к нам присоединиться. Ноэль. Рэнди. Вы здесь со всеми знакомы?— Эй, красавчик, — обратился к Рэнди одетый в кожу блондин.— Мы поговорим позже, — тихо сказал Дорранс одному из мужчин.Секунду спустя группа распалась и снова собралась вокруг Ноэля и Рэнди. Со всех сторон сыпались имена и рукопожатия. Ноэль беспомощно смотрел, как Дорранс извинился, отошел к другим вышедшим на крышу гостям, коротко поговорил с ними и исчез из виду, спустившись по лестнице к бассейну.Глава 26Прошел час, а Ноэлю так и не удалось приблизиться к Доррансу. Узнай об этом Лумис, с ним бы припадок случился. Нужно добраться до Дорранса, хотя бы на минутку. Если на вечеринке есть оперативники «Шёпота», они доложат, что его и мистера Икс видели вместе.Ноэль извинился, выбрался из небольшой компании, которую собрал вокруг них Рэнди и отправился на поиски Дорранса. Там и тут ему на глаза попадались знакомые лица: кое-кого из этих людей он видел в «Хватке», других — на фотографиях в журналах и на страницах газет. Вон тот платиновый блондин очень похож на Джерри Ковача, драматурга-авангардиста, а эта симпатичная девушка в углу, с пухлыми щечками и двумя стройными чернокожими парнишками по оби стороны, — Мария Антония Диас-Хуарес, наследница оловянной империи. Ноэль был в этом абсолютно уверен.Он прочесал основной этаж и уже поднимался в столовую, когда заметил Дорранса около лифтов — тот как раз нажимал кнопку вызова, поглядывая на часы.К тому времени, как Ноэль туда добрался, Дорранс уже спустился вниз. Ноэль вызвал второй лифт и тоже спустился.Когда Ноэль вышел на первом этаже, в дом входили две пары, однополая и разнополая. Они нюхали кокаин и лапали друг друга. Ноэль нашёл дверь кабинета и постучал. Ответа не было. Кабинет оказался заперт. Он постучал ещё раз, громче. Ответа по-прежнему не последовало.Может быть, Дорранс опять поднялся в бассейн.Ноэль снова вызвал лифт и нажал кнопку пятого этажа, но, видимо, его уже вызвали где-то ещё — двери закрылись, и он поехал в подвал.— Чёрт! — выругался Ноэль, когда лифт открылся на незнакомом тёмном нижнем этаже. Из кабины виднелась приоткрытая дверь. Он позволил створкам лифта сомкнуться за свой спиной и распахнул дверь настежь.Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как «бентли» Дорранса взбирается по крутому пандусу, на секунду притормаживает у выезда на улицу и снова срывается с места за миг до того, как автоматические двери гаража начали опускаться.Куда поехал Дорранс? Точно не в «Зло». Учитывая, сколько здешнего народа тоже туда собирается, он наверняка захватил бы с собой пару человек.Ноэль прикрыл дверь в коридор, нашёл на стене выключатель и на минуту остановился, обдумывая ситуацию. Он должен проследить за Доррансом, выяснить, куда тот поехал. Если он ушел с вечеринки, то должен направляться в какое-то важное место.Но как за ним проследить? Поймать такси в это время около дома практически невозможно. Свободного можно прождать минут пятнадцать.Он посмотрел на стоящий поблизости двухместный «мерседес» модели SL на низкой подвеске, потом наклонился и заглянул внутрь. Ключи болтались в зажигании. Это был знак свыше, и Ноэль не собирался задавать вопросы.Не тратя больше времени на размышления, Ноэль забрался в машину и повернул ключ. Дверь гаража автоматически распахнулась перед «мерседесом». Минута ушла у Ноэля на то, чтобы найти все кнопочки и рычажки, которыми управлялся автомобиль. Тогда он выехал по пандусу и выбрался на улицу, с удовлетворением отмечая, что двери за ним закрылись, и надеясь, что никто не видел, как он уезжал.В паре кварталов к востоку он заметил «бентли». Ноэль решил держаться на расстоянии, на случай, если Дорранс узнает бледно-голубой купе. Посадка у «мерседеса» достаточно низкая, чтобы он мог спрятаться почти за любым седаном и не упускать Дорранса из виду, оставаясь всего через одну машину от него.Дорранс повернул прочь от центра. Ноэль последовал за ним.На Шестьдесят третьей «бентли» поднялся по короткому изогнутому въезду на мост. Ноэль остался в том же ряду, пропустив вперед ещё одну машину. С поворотом в сто двадцать градусов «мерседес» справился так, словно дорога под его колесами была абсолютно прямой. Не управление — мечта.На другой стороне моста Дорранс воспользовался несколькими развязками и выбрался на дорогу, ведущую к Лонг-Айлендской автостраде. Ещё минут десять Ноэль держался за ним примерно в километре, оставаясь в том же ряду. Машин на шоссе почти не было, двигались они быстро.Изучив боковые карманы сиденья, Ноэль обнаружил косяк с травкой и несколько кассет. «Кёльнский концерт» Кита Джаррета был подписан от руки — наверное, кассету переписывали с пластинки. Ноэль сунул её в открывшуюся на уровне его колена деку, и на него хлынули чистейшие звуки джазового фортепиано.Минуту спустя Дорранс свернул на Гранд-Централ Парквэй. Ноэль с легкостью последовал за ним из третьего ряда. Джаррет за фортепиано творил чудеса из отдельных серебряных нот.Он едва не пропустил поворот, которым воспользовался Дорранс, и ему пришлось подрезать идущую позади машину, чтобы вписаться в створ уходящего вверх пандуса. Купе рванулся вперед, словно большая кошка, спущенная с поводка.В конце пандуса Ноэль затормозил и остановился. Он стоял на дороге, с которой открывался вид на парквей и парк Флашинг Медоус. Парк раскинулся внизу, озеро маслянисто блестело в ожерелье рассыпанных кругом фонарей.Это был спальный район: небольшие домики, отдельные и пристроенные друг к другу. Машин на дороге было немного.«Бентли» маячил впереди и как раз сворачивал с подъездной дороги на главную магистраль. Ноэль последовал за ним. Дорога сузилась и следующие километра два поднималась и опадала, словно лента, которая полощется на ветру.Поворот оказался неожиданным — налево и вверх по холмистой дороге. Ноэль пронесся мимо, а Дорранс тем временем свернул направо к дому. «Мерседес» остановился. Ноэль остался на месте, глядя в зеркало заднего обзора.Дорранс выбрался из автомобиля, запер его и по каменным ступеням поднялся к дверям белого двухэтажного дома с темной крышей и фронтонами.Ноэль сидел, припарковавшись на тихой улочке, и ждал, что в любую минуту Дорранс выйдет и опять уедет. Но когда парадная дверь снова открылась, из дома вышла девушка, открыла машину и загнала её в пристроенный гараж.Ноэль подождал ещё пять минут, всё больше нервничая с каждой секундой, особенно когда в освещённом окне дома, возле которого он припарковался, появилось чье-то лицо. Он надеялся, что никто не вызовет полицию.Поскольку из интересующего его дома никто не выходил, Ноэль медленно сдал назад, пока не поравнялся с ним. У ворот красовалась медная табличка с номером — 57–38.На обоих этажах вспыхнул свет.Ноэль проехал вперёд до того места, где извилистая улочка пересекалась с другой дорогой. Там он развернулся и ещё раз проехал мимо дома. На первом этаже света больше не было, на верхнем горело лишь одно окно. На часах было два ночи. «Мерседес» прокатился до главной дороги, где Ноэль сумел разглядеть затерявшуюся в листве вывеску с названием улицы: Эджвейр Роуд.— Я знаю, где живет мистер Икс, — сказал Ноэль вслух и вывернул обратно на Гранд-Централ Парквей. — Квинс, Эджвейр Роуд, 57–38. Я знаю. Я знаю, — повторил он, потом перевернул кассету и слушал печальную игру Джаррета всю дорогу до самого Манхэттена.Наверное, на «мерседесе» и воротах гаража были установлены какие-то сенсоры — ворота распахнулись, стоило Ноэлю въехать под арку пандуса.Он заехал в гараж, выбрался из машины, посмотрел, как закрылась дверь и собрался уходить.И тут погас свет.Ноэль замер на мгновение. Ему что-то послышалось? Или это только его собственное дыхание, эхо, усиленное во много раз этим замкнутым пустым пространством?Он сделал три шага в сторону ведущей в коридор двери, нащупал ручку, повернул её.Чья-то ладонь накрыла его руку, сильно сжала.Свет снова включился. Ноэль заморгал, выдернул руку и постарался подавить сразу дюжину нахлынувших на него страхов. Прежде чем зрение восстановилось, его прижали к металлической двери.— Думаешь, это смешно, да, профессор Каммингс? — лицо Эрика было в нескольких дюймах от его собственного.Ноэлю уже доводилось видеть такой взгляд — у волков, готовых броситься на свою беспомощную жертву. Он застыл.— Я хотел прокатиться.— Ну конечно.— Поэтому я взял машину.— Это, между прочим, моя машина.— Ну, я же её вернул?— На этот раз.Первоначальный страх Ноэля стал отступать, растворяясь в ярости на Эрика.— Да ты бы даже и не заметил. Для тебя тачка за двадцать пять штук, все равно что для другого шоколадка.— Куда ты ездил?Ноэль слышал угрозу в его голосе, но решил выкручиваться.— Прокатиться.— Куда?Счетчики не врут. Рэдферн наверняка проверит одометр в «мерсе».— Стейтен Айленд. Джерси. Обратно через мост. Тут покрутился.— Врешь.Кулак Эрика упирался ему в ребра, но оружия у него Ноэль не заметил. Если дело дойдет до драки, они будут в равном положении.— Ты врешь, — повторил Рэдферн. — Я знаю, что ты врешь.Рэдферн опасен, может, он даже ненормальный. Но — коль скоро он так близок к Доррансу — с ним придется разобраться сейчас, иначе он от Ноэля не отстанет. Будет цепляться к нему по любому поводу. А это не поможет Ноэлю сблизиться с Доррансом. Никоим образом не поможет.Медленно и очень спокойно Ноэль произнес:— А почему бы тебе не пойти в задницу, приятель?Эрик отодвинулся, убрал кулак. А потом, резко развернувшись, ударил Ноэля по щеке тыльной стороной ладони.Ноэль оправился от удара и нырнул головой вперед, метя Рэдферну в корпус, с размаху швыряя его о борт «мерседеса». Эрик ухватился за Ноэля, и они стали бороться. Потом свалились и покатились по полу, хватаясь друг за друга, пока Ноэль вдруг не выпустил своего противника и не сумел подняться. Эрик вскочил следом. Теперь они стояли лицом друг к другу, выставив руки перед собой, и медленно обходили друг друга по кругу, выискивая открытые, уязвимые места — горло, лицо, голова, глаза, рот — куда бы ударить побольнее.Эрик опустил руки и выпрямился.Уверенный, что это всего лишь уловка, Ноэль остался настороже.— Не могу поверить. Черт, просто не могу поверить, — сказал Эрик неожиданно убитым голосом. Он отвернулся от Ноэля, отошел к двери гаража и остановился, продолжая бормотать себе под нос одни и те же слова, время от времени ударяя в ладонь кулаком. Потом прекратил и снова повернулся к Ноэлю.— Почему ты так со мной поступаешь? Почему? — спросил он. — Только один человек способен довести меня до того, что мне хочется ему врезать, по-настоящему врезать. Знаешь, кто? Мой отец. Совершенно верно. Ну, давай, смейся, профессор-социолог. Смейся.Ноэль тоже выпрямился, надеясь, что не ошибся.— Я не смеюсь.— Значит, ты этого не отрицаешь? Что преподаешь в колледже?— А зачем? Это и так все знают.— Тогда зачем ты работаешь в баре?— Это мое дело.— Ну вот, опять, черт тебя побери! Ты можешь хоть минутку побыть человеком?Несколько секунд они испепеляли друг друга взглядами, и неожиданно шестерёнки у Ноэля в голове, которые завертелись во время разговора с Рэнди, провернулись ещё раз, и всё встало на свои места. Банк сорван. Мистер Икс — это Эрик. Не Дорранс. Эрик. И вот он стоит перед Ноэлем и просит о чем-то — о честности или о доверии. И если он не получит того, о чём просит — что тогда? Бритвой по глазам?— Я пишу книгу о жизни гей-сообщества, — объяснил Ноэль. — Издательство моего университета её опубликует. Мне давно уже пора это сделать. Если не напишу, очень может быть, что меня уволят. Я взял академический отпуск на этот семестр, чтобы её закончить. Это будет взгляд на жизнь сообщества изнутри. Мне дали грант на эту работу. Если не допишу, моя карьера кончена. Она станет настоящим прорывом.Он видел, что Эрик колеблется.— Ты выбрал эту тему, потому что сам голубой?— Её выбрал заведующий моей кафедрой.— Но ты голубой?— Более или менее.— Так более? Или менее?— У Рэнди Нерона спроси. Чем мы с ним, по-твоёму, занимаемся? Маргарет Мид друг другу читаем?— Нет. Нет, наверное.— Думаю, я бисексуал, — сказал Ноэль. Похоже, Эрик ему поверил; он не позволит себе всё испортить. — Как ты. Может быть, вообще, как все.— Твоя книга будет об этом?— Нет. Она будет о социальных структурах гей-сообщества и о том, как внутри него имитируются и адаптируются общепринятые культурные традиции.Эрик внимательно смотрел на него. Что-то там происходило у него в голове, и Ноэль дорого бы дал, чтобы узнать, что именно.— Хорошо, — он пожал плечами, и на мгновение вид у него сделался побеждённый. — Ладно. Пошли наверх, приведем себя в порядок.Ноэль постарался ничем не выдать облегчения, которое он испытал. Он протянул руку:— Ну что, пожмём друг другу руки?— Нет. — Эрик покачал головой. — Это было бы знаком доверия. А я тебе не доверяю.— Мне жаль это слышать, — искренне ответил Ноэль. Если Эрик действительно мистер Икс, то Ноэлю просто необходимо его доверие.Покинув тускло освещённый гараж, они смогли, наконец, разглядеть, во что превратилась их одежда после схватки. Нажимая кнопку, чтобы вызвать лифт, Эрик сказал:— Из-за последнего человека вроде тебя, которому я доверял, меня чуть не убили.Ноэль снова напрягся.— Из-за твоёго отца?— Заходи, — велел Эрик, когда лифт открылся. — Нет. Я никогда не был увлечен собственным отцом.Его глаза скользнули по лицу Ноэля, будто что-то искали. Ноэль не был уверен, что именно — сочувствие? Насмешку?— И что с ним случилось? С тем парнем, которому ты доверял?Двери лифта разъехались на втором этаже. На них снова хлынула вечеринка. Эрик быстро нажал кнопку, и кабина снова закрылась. На третьем этаже было потише, хотя шум снизу до них все ещё доносился. Эрик подвёл Ноэля к двери напротив комнаты Аланы. Эти апартаменты тоже состояли из гостиной, спальни, гардеробной и ванной.— Тебе стоит сменить рубашку, — сказал Эрик, теребя лоскут, свисающий с рукава Ноэля. — Вот. Бери эту.Он протянул Ноэлю старую черную клетчатую ковбойку от «Вайеллы», которая хорошо подходила к цвету его глаз и волос.— Неплохо смотрится. Оставь себе.Эрик вымыл руки и умылся над маленькой раковиной и тоже переоделся. Когда они вышли из комнаты, он повернулся к Ноэлю.— Я думаю, Рэнди где-то около диджейской будки.— Ты не ответил на мой вопрос.— Какой вопрос?— Что случилось с последним парнем, которому ты доверял?— А как ты думаешь? — спросил Эрик, чуть улыбаясь. — Его убили.Глава 27— Вы знали, где живет Дорранс?— Уже месяц как, — коротко ответил Лумис.— Почему вы мне не сказали? Вы позволили мне следить за ним! Меня чуть не убили, когда я пытался вернуть эту чертову машину.— Кто вас просил за ним следить?— Вы сказали держаться к нему поближе.— На вечеринке. Я не говорил вам ехать за ним домой.— Вы говорили мне, хотя и не этими словами, что я — именно тот тип, который ему нравится. Потому вы меня и выбрали.— Тот тип, который нравится мистеру Икс. Похоже, что мистер Икс — это всё-таки не Дорранс. Это Рэдферн. Вы сами так сказали.— Я не говорил, что это он. Я сказал, что это кажется более вероятным.Но Лумис отказывался отступать.— Один из них, вероятно, является мистером Икс?— Согласен.— Дорранс на вас не смотрит, ему нет до вас никакого дела, хотя вы именно того типа внешности, который нравится мистеру Икс. Верно? Мы следим за Доррансом каждый вечер на протяжении месяца. Каждый день он едет к себе в Квинс и не выходит из дома до утра, когда отправляется обратно к Рэдферну. У него есть жена, дочь-подросток и сын постарше, который учится где-то в Индиане. Так?— Если вы так говорите.— Говорю. Тогда как за перемещениями Рэдферна мы уследить не в состоянии. Где он сегодня?— Эрик? Во Франции. В Каннах. Рэнди мне так сказал. Эрик и Алана уехали на Ривьеру на пару недель.— Об этом я и говорю. И ещё, Рэдферн ведь известный садист, так? Он богат. Тогда как Дорранс, похоже, всего лишь наёмный служащий — администратор, управляющий. Значит, негласным партнером должен быть Рэдферн, правильно?— Наверное.— Давайте не будем торопиться. Он только что открыл «Зло». Вы были на вечеринке по этому случаю. Вам известно, кто является владельцем «Зла»?— Чаффи?— Нет, Чаффи такой же наёмный работник, как и вы. Бар принадлежит «Алтамира Энтерпразис», расположенной в Западном Голливуде, штат Калифорния.— Компания открыла новый клуб, я не уверен, что его открывал Эрик, — уточнил Ноэль.— Он с самого начала относился к вам с подозрением, — продолжал Лумис. — И при этом он признает, что он вами увлёкся. Правильно? Кроме того, Рэнди Нерон, который принадлежит к тому же типу мужчин, что и вы, был его любовником. И вы сказали мне, что он кого-то убил. Что ещё вам надо?— Он сказал, что парня убили. Он не говорил, что сам его убил.— А в чём разница?— Есть разница. С чего вдруг Эрик стал мистером Икс вместо Дорранса?— Потому что один плюс один не равно трем. А один плюс один плюс ещё один как раз и будет три, — ответил Лумис. — Вот с чего. Так, теперь ещё раз — что он вам предложил?— Чтобы я ушёл из «Хватки» и работал на него лично. Я буду путешествовать с ним и Аланой, водить их машину, ходить с ними на вечеринки, тренироваться с ним в спортзале. Что-то вроде почетного эскорта и компаньона.— И вы будете жить в доме?— На четвёртом этаже, в гостевых апартаментах: спальня, гостиная, гардеробная, ванная. Кроме одного выходного дня в неделю: тогда я могу оставаться в доме или куда-нибудь уйти.— Идеально, Приманка, просто идеально. Там вам самое место: в его доме, в центре событий, откуда вы сможете докладывать мне обо всём, что происходит, по мере того, как оно будет происходить. Сколько он собирается вам платить?— Пятьсот долларов в неделю.— Сколько вы зарабатывали в баре, три сотни чистыми?— Три с половиной. Слушайте! Мне плевать на деньги. Мне не нравится такой расклад.— Вы боитесь, Приманка. Вы совершаете дурацкую, совершенно ненужную, безрассудную выходку, крадёте его машину, чтобы проследить за Доррансом, но вы отказываетесь жить с ним, хотя это необходимо, и вам за это будут ещё хорошо платить? Я же говорю, вы боитесь. До смерти.— Может, и боюсь… У меня не останется никакой приватности.— Будет у вас приватность. Вы только что сказали мне, что у вас апартаменты на гостевом этаже. Кто ещё там живет?— Сейчас никто.— Попытайтесь, Приманка. Скажите Рэдферну, что вы согласны попробовать несколько недель. А потом пристаньте к нему, словно вторая кожа.— Я не буду с ним спать.— А кто вас просит?— Он. В некотором роде…— Лучше вам этого не делать. Держите его на коротком поводке. Заставьте его беспокоиться, думать об этом. Только подумайте, Приманка — шикарные машины, кинозвезды, вечеринки, отдых на пляже. У этого сопляка наверняка кругом по вилле. Когда они возвращаются?— Где-то на следующей неделе.— Скажите ему, что вы попробуете, хорошо, Приманка?— Я подумаю, — ответил Ноэль.Глава 28— Гараж ты уже знаешь, — Эрик постучал костяшками по металлической двери. — Ключ получишь. Обычно его запирают изнутри.— Чтобы гости машины не угоняли? — поинтересовался Ноэль.Эрик проигнорировал его замечание.— Это прачечная, запасные комнаты для слуг, кладовка и техничка — там кондиционеры и отопление, — говорил он, постукивая по каждой двери, пока они не дошли, наконец, до двустворчатых дверей в конце коридора. — А это спортзал.Когда он щелкнул выключателем, выяснилось, что они стоят на балкончике, с которого открывается вид на просторную комнату. В ширину она была того же размера, что и весь дом, а в длину — около трети. Когда закладывался фундамент, эту комнату опустили под землю на один этаж. Ряды окон под потолком напротив двери обеспечивали хорошее освещёние и даже некоторую вентиляцию.В спортзале было всё необходимое: гантели, турник, штанга, несколько встроенных в пол и стены блочных систем для тренировки спины, плеч и ног и четыре скамьи для упражнений со штангой. В этой части зала пол застелили карамельного цвета ковролином, а стены украшали несколько высоких зеркал от пола до потолка. В другой половине пол был паркетный — для большей упругости. С потолка свисали несколько канатов, связанных по два и по три. Ещё пару канатов украшали петли и кольца для воздушной гимнастики. Кроме того, тут были кони с мягкой обивкой, брусья и кипа толстых матов, чтобы кувыркаться и заниматься прочей акробатикой. Открытая дверь на нижнем этаже вела в большую ванную комнату, отделанную бледно-голубым кафелем.— Я такого отличного зала ещё не видел, во всяком случае, частного, — признался удивленный Ноэль.— Здесь есть всё, кроме беговой дорожки, а плавать можно в бассейне, — ответил Эрик. — Мы все им пользуемся. Окку, Алана. Я тренируюсь ежедневно, — сказал он, ведя Ноэля вниз вслед за собой. — Занимаюсь не меньше часа. Обычно до полудня. Ты мне тут понадобишься — будешь страховать меня со штангой. Сам можешь пользоваться залом в любое удобное тебе время.Ноэль заглянул в ванную. Она была огромна: писсуар, умывальники, унитаз, биде, просторная душевая кабина, парная и небольшая сауна. Две двери — шкафы? Ноэль открыл одну — за ней обнаружились полки с полотенцами. Вторая была заперта.— Что там?— Это неважно, — сказал Эрик.Ноэль продолжал разглядывать дверь.— Очевидно, все-таки важно.— Раздевайся, — велел Эрик; сам он уже избавился от одежды. — Будем тренироваться.— Я не захватил с собой шорты.— В шкафу есть несколько пар. Какая-нибудь должна тебе подойти.Ноэль пошарил в вещах, пока не обнаружил пару поношенных синих шортов, которые должны были прийтись ему впору.— Я собираюсь размяться, — заявил Эрик и вышел в зал.Ноэль разделся, побросав одежду на лавку, как это сделал Эрик. Он как раз собирался натянуть шорты, когда заметил нашитый на них выцветший ярлычок. Он поднял их повыше и прочел на ярлыке: «Р. Лэндо». Погибший хозяин дискотеки! Не мог ли Лэндо быть тем убитым парнем, про которого говорил Эрик?— Господи! — Ноэль выронил шорты, словно они вспыхнули прямо у него в руках.— Ты же собирался синие надеть? — спросил Эрик, когда Ноэль вышел из раздевалки.— Передумал.— Ну и ладно, эти всё равно лучше смотрятся. Подстрахуй.Ноэль встал за скамьей. Эрик лёг, Ноэль видел его лицо прямо перед собой. К скамье были прикручены две металлические стойки высотой до пояса, с полукруглыми упорами, на которых полагалось покоиться обоим концам оси. Ноэль поднял штангу — приличный вес, килограмм сто — положил её на опоры и теперь наблюдал, как Эрик вытягивает руки, поднимает штангу, удерживая её параллельно собственной груди, потому медленно опускает, пока ось едва не касается его сосков, и поднимает снова — и так двенадцать раз.Когда Эрик тренировался, мышцы его живота так напрягались, что казалось — они сейчас прорвут кожу. Дыхание становилось короче, отрывистее с каждым жимом; Ноэль слышал тихое ворчание — и оно становилось все громче по мере того, как Эрик завершал свой подход.Задача Ноэля состояла в том, чтобы оказаться рядом и подхватить штангу, если Эрик внезапно выдохнется и не сможет поднять вес обратно на опоры, или если ему заблокирует руки на весу — опасность, о которой не следовало забывать.Такая страховка подразумевает настоящее доверие, подумал Ноэль, наблюдая, как Эрик начинает свой второй подход. Если уронить штангу такого веса, она размозжит череп с такой же лёгкостью, с какой камешек разбивает перепелиное яйцо.— Твоя очередь, — сказал Эрик, садясь и с усилием переводя дух.— Я не качаюсь со штангой, — ответил Ноэль. — Лучше другими снарядами попользуюсь, когда мы закончим.— Твоё дело. Но больше ничто не даст тебе такой чистой физической силы, как штанга.В течение следующего получаса помощь Ноэля потребовалась Эрику лишь трижды. Большинство упражнений страховки не требовали.Ноэль не мог не заметить усердия и методичности, с которыми Эрик подходил к своей тренировке. У него определенно была своя система. Судя по виду его крепкого тела, он занимается со штангой уже не первый год. Интересно, Робби Лэндо тоже его когда-то страховал? Очень может быть, учитывая шорты в шкафу в ванной. Не он ли был тем единственным парнем, которому Эрик доверял? От этой мысли у Ноэля мурашки пошли по коже.Ноэль крутился на кольцах и думал о Лэндо, и у него начинала кружиться голова. Он крутанулся ещё раз и спрыгнул на пол. Почувствовав себя лучше, взобрался на брусья и попытался восстановить в памяти набор упражнений, которые делал много лет назад. Ему удалось вспомнить большую часть движений и выполнить их если и не с грацией, то, по крайней мере, не сбив при этом брусья.Почему Эрик так помешан на штанге? У него достаточно хорошее тело, чтобы необходимости в ежедневных тренировках не было. С такой формой он может привлечь даже самых подвинутых на физической привлекательности сексуальных партнеров. Или дело, как он и говорил, в силе? Он действительно очень силён для своего веса и роста. Но и это тоже должно быть попыткой что-то компенсировать. Что? Фантастическую слабость в подростковом возрасте? Может, он был тощим маменькиным сынком? Или, наоборот, толстяком? Или дело в его отце. Эта тема уже дважды всплывала — один раз в разговоре с Доррансом, а второй — когда они подрались в гараже.Эрик бросил наблюдать за Ноэлем и скрылся в ванной. Ноэль подождал, пока шум воды не стихнет, и зашёл следом. Эрик был весь мокрый. Вокруг пояса он обмотал маленькое влажное полотенце.— Предпочитаешь не рисковать, да? — поинтересовался он.— В каком смысле? — Ноэль был сама невинность.— Боишься, что я наброшусь на тебя в душе? Давай, снимай шорты. Думаю, за те деньги, что я тебе плачу, уж посмотреть-то я имею право, раз трогать нельзя.Он смотрел, как Ноэль раздевается, и продолжил наблюдать за ним, пока он принимал душ и вытирался.— Мне нужно ещё одно полотенце, это слишком мокрое, — заявил Ноэль. Как будто не понимая, что делает, он потянулся к ручке запертой двери. — Ой! Забыл. Перепутал.Эрик уже оделся и стоял, прислонившись к кафельной стене, сложив руки на груди. Он сощурился, и Ноэль уже знал, что это выражение означает гнев, злость и неудовольствие.— Ты не остановишься, верно?— Потому что я попробовал туда попасть? Да что там такое, за этой дверью? Семейный склеп?— Ты не хочешь этого знать.— Ну конечно, я хочу это знать. Ты мне каждую комнату открыл на этом чёртовом этаже, и специально запер эту. Мы что, играем в замок Синей Бороды?— Ты ещё не готов.— Я и так знаю, что там, — сказал Ноэль. — Я слышал об этом в «Хватке». Это Красная комната Эрика Рыжего. Я прав?— Прав.— И что? В чем секрет, если я и так знаю, что там? Открывай.— Я открываю её, только если собираюсь ею воспользоваться.К этому времени Ноэль тоже был полностью одет, только туфли остались.— Ну, — напомнил Эрик, — ты к этому готов?— Забудь, — откликнулся Ноэль, завязывая кроссовки. — Если вопрос стоит так, то я никогда не буду к этому готов.Они поднялись наверх. В кабине лифта Эрик сказал:— Когда-нибудь я расскажу тебе всё о боли и удовольствии.— А сейчас тебя чем не устраивает?— Тебе это на самом деле неинтересно.Это была правда. От одной мысли о том, что он может обнаружить в запертой комнате за ванной, Ноэль испытывал отвращение. Маски, плети, рамы, пыточные инструменты… и бог знает, что ещё.— Я не сказал, что мне не интересно. Я сказал, что это не для меня.— Все считают, что дело просто в пытках. Разве ты так не думаешь? Что я уже всё попробовал — абсолютно всё! — и мне просто наскучил секс, поэтому я и играюсь в такие штуки — потому что это что-то новенькое, остренькое? Разве ты не так считаешь?— Что-то в этом роде.— Это неправда. Существует целая эстетическая система причинения боли, доминирования, если хочешь, и в то же время — подчинения, которую невозможно понять, пока не попробуешь сам. Конечно, вокруг полно придурков обоих полов и всех ориентаций, которым только и надо, чтобы им сделали больно. Варвары! Если всё делать правильно, это настоящее искусство. Особо утонченное искусство — потому что оно расширяет наши чувственные возможности до такой степени, о которой мы даже и не подозревали. Когда кто-нибудь входит в эту комнату, а туда входят немногие, ему известно заранее, что он выйдет оттуда, зная гораздо больше о самом себе — о своих взглядах, страхах, желаниях и пределах — чем когда он туда входил. Он выходит из этой комнаты, изменившись навсегда. Не снаружи — снаружи всё заживёт. Внутри. Там, где это видно только ему самому.— А ты? — спросил Ноэль. — Ты тоже выходишь оттуда, навсегда изменившись?Уже произнося эти слова, он понял, что совершил ошибку.Эрик остановился, посмотрел на него, и его верхняя губа слегка искривилась. Момент близости, почти доверия, был разрушен — так глупо и так бездумно. И ничего уже не исправишь.— Тебе обязательно надо всё испортить, да?Не дожидаясь ответа или извинений, Эрик вышел на террасу. Ноэль, смущённый собственной ошибкой, последовал за ним.Алана лежала на кушетке в одних трусиках от крохотного бикини, повязав вокруг головы набивной шарфик. Вокруг неё были раскиданы иностранные глянцевые журналы и флаконы с лосьонами от солнца.— Взгляни, дорогой, — приветствовала она Эрика. — Я нашла чудесное место, куда мы должны съездить. В Андах!Глава 29Ноэль был в своей спальне и пытался, по настоянию Эрика, читать Кастанеду, когда раздался писк, и на телефонной консоли зажегся зеленый огонек. Это значило, что звонят ему. За те две недели, что Ноэль прожил в доме Рэдферна, он так и не привык к этой системе. Имена кодировались цветом; все входящие городские звонки принимались автоматически и передавались на каждый этаж, где консоль пищала и мигала лампочками, пока кто-нибудь не поднимает трубку.Звонила Алана.— Я думал, ты на съемках?— На съемках. Но нам тут в студии кое-что нужно. Конверт с фотографиями, мужские портреты. Я его забыла. Будь ангелом, привези его?— Наверное, можно. Дай мне уточнить у Эрика. Он сегодня весь день занят, приехал кто-то с Побережья. Сомневаюсь, что я ему понадоблюсь.Ноэль знал, что конверт с легкостью мог отвезти и курьер. Наверное, Алана решила, что совсем его забросила. Они не особенно много общались с тех пор, как он переехал. Несколько раз ему даже казалось, что она избегает его, чтобы снять напряжение между ним и Эриком. Может быть, так она пытается исправить положение.— Окку скажет тебе адрес. Конверт должен быть у меня в гостиной, на столике. Ты сможешь приехать побыстрее?— Как только скажу Эрику.Он перевел её звонок на Окку, который ответил из кухни. Потом нажал на интеркоме красную кнопку — вызов для Эрика. Ответа не было. Он вызвал Эрика ещё раз. По-прежнему тишина. Возможно, он ушёл куда-то со своим гостем.Конверт, который требовался Алане, Ноэль нашёл с легкостью. Там было около дюжины информационных листков мужчин-моделей: их данные и фотографии.Он оделся и уже был на пути к двери, когда заметил Окку.— Если Эрик вернется, передадите ему, куда я уехал?— Мистер Рэдферн никуда не уходил, — ответил дворецкий, указывая одним пальцем вниз, потом развернулся на каблуках и скрылся в глубине дома.Первым порывом Ноэля было просто уйти, посчитав, что Окку передаст сообщение. Но кто знает, что сделает этот невозмутимый скандинав? Ноэль ещё не видел от него ничего, что хоть отдаленно напоминало бы дружелюбие. Лучше уж отпроситься у Эрика самому. Учитывая капризы Рэдферна, с него станется выйти из себя как раз по такому ничтожному поводу.Окку показывал вниз, но в спортзале никого не оказалось. Только следы того, что двое мужчин тренировались тут чуть раньше: полотенце, брошенное на скамью, несколько штанг, снятых с подставок и оставленных на полу. Вода в душевой не шумела. В большой ванной комнате горел свет — как будто ею тоже пользовались совсем недавно, — но и там было пусто.Ноэль уже было повернулся, чтобы уйти прочь, как вдруг заметил, что в комнате что-то не так: вторая дверь, ведущая в Красную комнату, дверь, которую он никогда прежде не видел не запертой на замок, сейчас была приоткрыта.Эрик говорил, что открывает эту комнату лишь тогда, когда намерен ею воспользоваться. Мог ли Генри Стил приехать из Сан-Франциско ради этого?Ноэль попытался представить его себе: длинноногий, с узкими бедрами, за метр восемьдесят ростом, похожий на ковбоя. Потом попробовал вообразить это длинное тело привязанным к мраморной столешнице: грудь пересекают кожаные ремни, лицо, возможно, закрыто маской, глаза завязаны, он бьется и выгибается то ли от боли, то ли от наслаждения — как на тех фотографиях в садо-мазо журнале, который кто-то притащил в «Хватку» несколько недель назад и который там все засмотрели до дыр. Представить себе роль Эрика Ноэлю было совсем не трудно. В любую секунду он ожидал услышать из комнаты вопль мучительной боли.Надо оставить наверху записку и понадеяться, что Эрик её найдет. Вот что надо сделать. Хотя стоп. Эрик не мог оставить Красную комнату открытой случайно. Ноэлю полагалось заглянуть внутрь. Всё было подстроено затем, чтобы показать ему то, чего Эрик никогда ему не расскажет. Или нет? Может быть, это ловушка. Может, он войдет, Эрик и Стил вместе набросятся на него, и…Он услышал голоса. Они разговаривали — недостаточно громко и недостаточно ясно, чтобы разобрать, о чём именно. Один из голосов принадлежал Эрику, второй, очевидно, Стилу, и это одинаково мало походило и на секс, и на пытки.Оставь наверху записку. Или окликни Эрика. Сделай же что-нибудь!Зеркальная стена напротив двери позволяла Ноэлю заглянуть в двухдюймовую щель. Красная комната не была красной — ни цветом стен, ни освещёнием. Всё, что он мог разглядеть, — это какие-то металлические стеллажи. Больше похоже на кладовку или кабинет.Стараясь не дышать, Ноэль попятился к двери, неотрывно следя за комнатой в зеркало. Чувствуя, как от страха на коже выступает липкий холодный пот, он потихоньку приоткрыл дверь ещё на дюйм, готовый в любую секунду отскочить прочь. Ничего. Ни малейшего признака, что внутри его заметили. Голоса совершенно не изменились.Зато теперь он мог разглядеть обстановку получше. Это и вправду были стеллажи. А на стеллажах конверты и папки-гармошки. Кабинет. Мимо двери прошел Стил, расхаживая по комнате, снова скрылся из вида, потом, наконец, опустился на стул. На нем по-прежнему были спортивные шорты; он наклонялся вперед. Теперь Ноэль слышал его более отчетливо.— На Западном побережье все по-другому, Рэдферн. Полиция там не та, что здесь.— Полиция везде одинакова, — откликнулся тот.— Но у вас тут не бывает с ними проблем.— Это как не бывает? — возмутился Эрик.— Они не устраивают налетов на бары, клубы и так далее, — сказал Стил. — Верно?— Какая разница. Вернёмся к делу, Стил. Сможете ли вы обеспечить поддержку от своего округа? Это всё, что мы хотим знать.— Какую поддержку? Деньгами? Или давлением?Ответа Ноэль так и не услышал. Снова загудел телефон, но на этот раз его оборвали на середине звонка. Эрик снял трубку. Последовала пауза. Потом он сказал:— Спасибо, Окку. Наверное, он меня ищет. Я посмотрю в спортзале.Уверенный, что подслушал обсуждение планов, не предназначенных для его ушей, Ноэль выскользнул из ванной и тихо, словно индеец, взобрался по ступенькам к площадке у входа в зал. Остановился, глубоко вздохнул и позвал Эрика по имени.Мужчины вышли из ванной. Стил подмигнул Ноэлю в знак приветствия, потом подошёл к свисающим с потолка кольцам, подпрыгнул и ухватился за них. Эрик приблизился к лестнице. Заметил ли он, что дверь была открыта?— Алана попросила меня отвезти кое-что в студию, — сообщил Ноэль небрежно.— Можешь взять «мерседес», если хочешь.— Спасибо.Если Эрик что-то и заметил, виду он не подавал.— Я должен вернуться к какому-то времени?— Нет.— До встречи.Не заметил. Хорошо.Ноэль открыл дверь, но Эрик его окликнул.— Да?— Тебе нравится мой гость? — Эрик задал вопрос таким тоном, что Ноэль не смог понять, какого ответа от него ждут.Он бросил взгляд в ту сторону, где Стил только что закончил делать сальто и теперь красиво покачивался на кольцах. Его торс напоминал стиральную доску. В «Хватке» бы его определенно сочли очень горячей штучкой. Красивые мускулы на руках и ногах, широченные плечи. Трудно было представить, что эти двое всего минуту назад обсуждали… что? Преступление? Политику? Ноэль знал, что они вернутся к разговору, стоит ему только ступить за порог.— Он хорош. А что? Решил мне пару поискать? Или у тебя на уме что-то поизощрённей? — Ноэль пытался держаться того же флиртующего тона, который, похоже, предпочитал Эрик.— Я подумываю устроить в честь него вечеринку, — сказал Эрик. — Вроде как сюрприз. Человек двадцать очень горячих парней и несколько унций прекрасного MDA,[187] который я только что достал.Репутация этого наркотика Ноэлю была известна — полугаллюциноген и сверхафродизиак.— По мне, больше похоже на оргию.Когда Ноэль во второй раз дошёл до двери, Эрик добавил:— Поцелуй за меня Алану.Глава 30Фотостудия располагалась на пятом этаже старого здания на северной окраине театрального квартала, в одной из двух квартир на этаже. Полквартала, наверное, занимает, думал Ноэль, следуя за худой блондинкой в кудряшках, встретившей его у дверей. Стены бесконечных коридоров, словно фрески, украшали увеличенные снимки Энтони Брикоффа — самые известные портреты знаменитостей и рекламные плакаты. Миновав с полдюжины студий — часть была занята, часть пустовала — и несколько комнат, которые выглядели как жилые, они дошли до той, где снимал Брикофф.Студия была размером с гостиную Рэдферна, хоть и не такая элегантная, да и потолок тут был ниже. Собственно, большая её часть пустовала, на деревянном полу сгрудились экраны, ящики и разнообразные приспособления, о назначении которых Ноэлю оставалось только догадываться. Часть помещёния, видимо, выделили для переодевания и накладывания макияжа. Большая складная ширма лишь отчасти скрывала передвижной гардероб и туалетный столик с зеркалом-трюмо.Напротив располагалась площадка для съемок, с трёх сторон окруженная окнами, через которые на неё лился уличный свет. По полу стелился бледно-серый бумажный лист метра четыре с половиной длиной, отмотанный с подвешенного к потолку рулона. На листе высились четыре алюминиевых треножника, к которым крепились зонты, отражающие падающий на них яркий свет на разной высоте и под разными углами. Ещё два треножника держали камеры. На полу в беспорядке стояли другие камеры, экспонометры и прочее фотооборудование.В комнате было человек шесть, большинство из которых сидели, уткнувшись в журналы, и не обращали внимания на съёмку. Ноэль догадался, что это, должно быть, ассистенты, костюмеры и другие подручные.Брикофф, впрочем, с первого взгляда бросался в глаза. Высоченный, с косматыми волосами и бородой, он был одет в огромный старый свитер и такие же изношенные брюки с сандалиями. Он крался вдоль края бумажного листа, потом вдруг оборачивался и принимался снимать Алану, стоящую в центре бумажной площадки и одетую во что-то тонкое и прозрачное. Отсняв плёнку, Брикофф передал камеру кому-то из помощников, взял следующую, начал бродить маленькими кругами вдоль края листа, бормоча что-то себе под нос, потом вдруг надвинулся на Алану, продолжая что-то тихо говорить, и снова принялся фотографировать, указывая ей, как двигаться или изменить позу.Ноэль остался стоять в сторонке, зажав конверт под мышкой. Он наблюдал за фотосессией, но куда в большей степени он наблюдал за Аланой. Казалось, она не слышит Брикоффа, двигаясь, как во сне — в ином, недостижимом измерении, которое Ноэль мог лишь видеть и ощущать.Внезапно она остановилась и пошла вперед.— Достаточно, — сказала она.— Ну ещё одну, — взмолился Брикофф.— Нет. Нет. Ты и так снял слишком много, — мягко укорила она. Брикофф продолжал её снимать, хотя она и покинула свое место. Она вскинула руку. — Я сказала, нет!Брикофф отвернулся, передал ассистенту последнюю камеру, с которой работал, и уселся на бумагу.— А, вот и ты!Алана помахала Ноэлю, которого только теперь заметила.— Иди сюда, — позвала она через всю комнату.Ноэль протянул ей конверт.— Это нам не нужно, — сказала она, отбирая у него конверт и роняя его на пол. — Иди сюда, — повторила она, опуская обе руки ему на плечи, заставляя повернуться и подводя к тому месту на бумажной площадке, где недавно стояла сама. — Энтони, — прошептала она. — Посмотри!Брикофф озадаченно уставился на них снизу вверх.— Что думаешь, Энтони? — тихо спросила она. — Разве он не в точности то, что нам нужно?— Возможно, — щурясь, сказал фотограф. Особенно впечатленным он не выглядел. Ноэль был уверен, что он просто старается быть вежливым.Но Алане не было дела до его колебаний.— Отлично! — сказала она. — Иди переодевайся. Джанет, дай ему то, в чем снимался Питер.Женщина, на которую Ноэль едва обратил внимание прежде, поднялась со своего места и направилась к отгороженному ширмой гардеробу.— Давай! — подтолкнула его Алана. — Иди.— Зачем?— Ну разумеется, затем, что мне нужен партнер, чтобы позировать. Мы стоим в чудесном саду перед дворцом, рядом со мной мужчина, и на мне это восхитительное платье.— Фон мы потом подставим, — добавил Брикофф, вставая. Он выглядел уже более заинтересованным.До Ноэля наконец дошло, что его собираются снимать.— Но я никогда раньше этого не делал.— Ну, ты же фотографировался прежде, правда? — спросила она. — Не верю, что нет. Все фотографировались.— Да, но…— Иди, переодевайся. Ради меня, Ноэль. Иначе мне придется опять ехать сюда завтра, на весь день. У нас было трое других мужчин, а этот, этот fou,[188] — она погрозила Брикоффу пальцем, — он так всех изводил, что они сбежали. Что мне делать, если ты откажешься со мной позировать? Опять приезжать завтра и послезавтра, да?Ноэль не знал, стоит ли ей верить. Он был уверен, что она специально повернула съемки таким образом, чтобы ему пришлось приехать и позировать. Но и сказать, что он так уж против, он не мог. Она так мило его просила, делая вид, что он оказывает ей услугу, что он просто не мог сказать «нет».Когда десятью минутами позже он вернулся из гардеробной, его побрили, волосы зачесали совсем не так, как он привык, на лицо наложили какие-то пудры с лосьонами, а самого одели в официальный костюм. Прежде Ноэль надевал костюм всего раз в жизни — в тот день, когда женился на Монике. Стройная кудрявая блондинка сунула ему в руки листок бумаги и карандаш.— Это расписка, — объяснила она. Потом повернулась к Алане: — Кто его агент?— Я! — Алана засмеялась. — Ты так замечательно выглядишь, такой красивый. Посмотри в зеркало.Она обернулась к Брикоффу:— Видишь, глупенький Энтони, я была права. Он чудесно нам подойдёт. Теперь я смогу быть такой томной и романтичной, как только пожелаешь.Ноэль присоединился к ней на серой бумажной площадке, гадая, что должен делать. Она немедленно взяла его за обе руки и принялась с силой их трясти, пока не удостоверилась, что мышцы полностью расслабились.— Ты должен расслабить всё тело, как руки. А потом просто следуй за моими движениями.Но у него не получалось. Он чувствовал неловкость и дискомфорт, пока вдруг, меняя в какой-то момент позу, она не обернулась к нему, и её волосы коснулись его щеки. На миг его отбросило в прошлое, в тот вечер в «Витрине», когда он на мгновение вынырнул из миллиона затопляющих его видений и ощутил запах её духов, услышал её голос и увидел подле себя её волосы. С этой секунды съёмки стали напоминать медленный замысловатый танец, в котором он знал каждое па, но ему требовалось одно маленькое указание, легчайший толчок с её стороны, чтобы начать двигаться.Они гуляли по дворцовым паркам, струнный квартет вдалеке играл Моцарта, нежные музыкальные переливы струились в ночном воздухе, мешаясь со свежестью фонтанов, блеском свечей, ароматом невидимых цветов. Теплый радостный весенний вечер. Он. Она. Их молчаливый разговор — лишь жесты, прикосновения, мельчайшие движения, каждое из которых было исполнено смысла. Где-то далеко-далеко мужской голос тихо подталкивал их, направлял, заставляя сплетать свою невыразимую связь все ближе, тесней. Он приподнял её лицо и поцеловал её.— Отлично! Да, замечательно! Очень величественно. Держите. Держите! Прекрасно! Можете остановиться.Алане пришлось высвобождаться из его рук, из легкой хватки на своих плечах. Когда она все-таки разорвала контакт, Ноэль внезапно пришёл в себя, но все равно снова потянулся за ней.— Нет! — резко одернула она, вырываясь и отходя туда, где он уже не мог до неё дотянуться. — Достаточно, да, Брик?— Замечательно, la! Да, на сегодня достаточно. Может быть, потом нам понадобиться ещё парочка снимков. Сомневаюсь. Этого хватит. Ты хороший партнёр, — сказал он, обращаясь к Ноэлю. — Лучший, кого я видел за весь день. Вы будете хорошо смотреться.Ноэль едва слушал, ему было всё равно. Волшебство ночи разрушилось, и, хоть это и была лишь иллюзия, Ноэль не испытывал ничего, кроме чувства потери.Алана вышла из комнаты, чтобы переодеться, сказала блондинка, намекая Ноэлю, что ему стоило бы последовать её примеру.Он ждал возле студии в холле с высокими окнами, пока она не вышла. На ней были джинсы, большая шляпа и крохотная жилетка поверх водолазки.— У меня машина, если тебя нужно подвезти, — предложил он. Она так решительно вырвалась от него прежде, что он не знал теперь, как к ней подступиться.— Конечно, — радостно сказала она, как будто никакой фотосессии никогда не было. — Давай где-нибудь перекусим. Умираю с голода!Они зашли поесть в кулинарию напротив.— Спасибо, что дала мне такую возможность, — сказал он, пытаясь подобраться к наиболее интересующей его теме наименее очевидным путем.Она поняла только то, что он сказал, не то, что он имел в виду.— Стоит понравиться Брику, и тебя все захотят.— Я не знаю, смогу ли это повторить. Ну, знаешь, сам.Она настойчиво держалась сухого тона.— Конечно, сможешь. Просто будь таким, каким ты был со мной.— Именно это я и имел виду. Я не уверен, что смогу.— Не будь глупеньким. Это была просто работа на камеру.— Ей не обязательно быть только этим.— Конечно, обязательно, — она избегала его взгляда. — Ну, где же этот официант с нашей едой!Он взял её за руку, но она резко отдернула ладонь.— Не вынуждай меня сердиться на тебя. Не думай, что можешь воспользоваться мной, чтобы убедиться, что с твоей уязвленной мужественностью всё в порядке. Я не позволю так меня использовать.У него не было никакой возможности защититься от этого обвинения, даже если бы он был уверен, что она совершенно неправа, — а он не был так уж в этом уверен. Поэтому Ноэль оставался сдержанным и молчаливым, пока не принесли сэндвичи, едва поместившиеся на тарелках, и Алана снова не развеселилась, жуя соленые огурчики и одалживая приправы за соседним столиком.Она начала говорить, но почти в каждой фразе она вспоминала Эрика: что Эрик сказал, или сделал, или собирался сказать или сделать. Как бы неприятно ему ни было это слышать, особенно после того, как он сам получил такой нагоняй, новой информации в её словах было в избытке.— Судя по тому, как ты о нем говоришь, Эрик должен быть очень необычным человеком.— Так и есть.— Но чем? Что он такого сделал? Чего добился?— А ты не знаешь? — она посмотрела на него в изумлении. — Ну как же, когда ему было четырнадцать, он разработал транзистор, на основе которого создаются все системы «Халл-Рэдферн». Он был не самым первым, но зато самым маленьким, самым долговечным, самым недорогим и самым простым в использовании. Поэтому «Рэдферн» и может доминировать над всей электронной промышленностью. Это источник огромного состояния их семьи. Эрик ещё мальчиком разработал в лабораториях своего отца семьдесят девять патентов, которые используются сегодня. Он до сих пор бывает в большой лаборатории на севере штата, когда у него появляется очередная блестящая идея. Он сам разрабатывал все звуковые системы в «Витрине», в «Облаках», да повсюду!— Правда? — спросил Ноэль. — Он был вундеркиндом?— Он долго был очень грустным маленьким вундеркиндом. Пока не встретил меня. Теперь я делаю всё, чтобы ему никогда не было грустно.Ноэль подумал, что начинает понемногу понимать суть их отношений.— А что он делает для тебя?— Ему ничего не нужно делать, — быстро ответила она. — Просто быть Эриком.— Значит, он счастливчик.— Он помог мне. Когда мне была нужна помощь, а больше никто не мог или не хотел помочь. Много лет назад в Париже. Очень много. Я была очень несчастна. Я хотела покончить с собой, а потом появился Эрик и всё изменил. Теперь у меня есть замечательная работа, которую я обожаю, и Эрик, и все его чудесные друзья, которых я люблю.— Но ты в него не влюблена? — продолжал настаивать Ноэль.— Что ты имеешь в виду, говоря «влюблена»? Одержима? Увлечена? Нет. Я не люблю Эрика в этом смысле. Теперь я уже взрослая. Больше мне такого не нужно.— Одного раза было достаточно? — рискнул Ноэль.Она улыбнулась ему.— Вы задаете так много вопросов, мистер Каммингс, что иногда я думаю, что вы не социолог, а психиатр!Ноэль опять задумался над тем, как Эрик выяснил его настоящую профессию. Пол Воршоу рассказал Чаффи? Другой студент? Или Вега? Ноэль сосредоточился на Алане.— Кем он был?— Просто мальчик.— Ты думаешь о нем когда-нибудь?— Иногда. Он умер. Он был почти мужчина. Но на жизнь смотрел, как мальчишка. Всякие идеи, глупые идеалы — мальчишеские идеалы. Из-за этих идеалов он и погиб. Он не ожидал этого. И смерти тоже не ожидал.— Тебе грустно. Не будем говорить об этом.— Это уже не важно. Когда-то, да, было. Но теперь уже нет. Это случилось во время manifestations de mai.[189]Ноэль не знал, о чем она говорит.— Студенческие демонстрации. В Сорбонне, в Париже. В 1968 году. Он бросился туда со всеми на второй день, зная, что полиция делает с людьми своими дубинками и слезоточивым газом.Ноэль вспомнил, как видел отрывки из репортажа о волнениях во Франции в новостях, ещё когда учился в колледже. Кажется, это было так давно.— Ты была с ним там?— Нет! Я пошла в кино. Или по магазинам. Дурочка. Но его избили дубинками. Мне говорили, что flics[190] схватили его и били, пока он не перестал двигаться. Его отвезли в больницу. Выписали. Арестовали. Отпустили. Казалось, что всё в порядке. Он был такой гордый, так гордился, что был там.— Ты же сказала, что он умер.— Вот это и есть грустная часть. Прошло уже восемь, может быть, девять недель. Мы были в кафе на Буль-Миш,[191] я, он и его друзья, они, как всегда, спорили о какой-то политике. А Робер вдруг замолчал. Он приложил руку к голове, вот так. Как это называется? Ах да, к виску. Он дотронулся до виска и сильно побледнел. Я помню, как у него изо рта полилось вино, которое он пил, и я подумала, что ему стало плохо. Внезапно он стал таким… ох, не знаю, он выглядел просто ужасно. Он встал, наверное, ему было ужасно больно, а потом он упал. И тогда он умер. Прямо там, а я и его друзья сидели рядом. Нам сказали, что это была аневризма у него в голове, так сказал medecin examinaire. Как это называется?— Коронер?— Правильно. Аневризма, вызванная нанесенными ранее ударами по голове. Разумеется, во время manifestation. Гримо и его cochons[192] — полицейские говорили, что никто не погиб, никто не был убит. Они лгали. Робер умер. Я видела это своими собственными глазами.Она откинулась назад на своем стуле и зажгла сигарету. Пока к ним подходил официант и наливал им кофе, они молчали. Ноэль нервно отковырнул вилкой кусок роскошного чизкейка.— Прости, — сказала она. — Это мерзкая история.— Я сам спросил. Я рад, что ты мне рассказала.— В любом случае, те, чьи идеалы приходится проверять в реальной жизни, всегда умирают вот так. Они обречены.— Что ж, значит, это исключает из списков обреченных всех, кого я знаю.— Надеюсь, — ответила она. — Со мной не так.— У тебя всё ещё остались идеалы? — удивился он, но тут же понял, кого она имела в виду. — Или ты про Эрика?— Да, у него есть идеалы. Он очень увлечен политикой. Он участвует в каком-то движении геев. Он помогает деньгами, связями с важными людьми, с правительством. Не знаю, чем ещё. Он очень всем этим занят, очень занят… и очень глуп.— И обречен? — спросил Ноэль, но она его как будто не услышала.— Иногда я думаю, что ты из тех, кто может потерять голову из-за какой-нибудь идеи, — сказала она. — Да?Для Ноэля это прозвучало предупреждением, и он поспешил развеять подозрения.— Смеёшься? Ты же видишь, как меня легко купить. Я всего лишь шлюха.— Надеюсь, что так, Ноэль. Я правда очень надеюсь, что это так.Она допила свой кофе и с сомнением разглядывала Ноэля до тех пор, пока он, нервничая, не попросил счет.Глава 31— Вы не говорили мне, что Эрик изобретатель. Вы говорили, что он просто плейбой.— Он и есть плейбой.— Алана говорит, он был каким-то там вундеркиндом. На его изобретениях основывается все состояние Рэдфернов. Его отец просто управлял компанией.— А вы чего ждали? Что мистер Икс окажется простачком? Я ведь говорил вам, что он умён, не так ли?Повисла пауза — Ноэль не отвечал. Лумис продолжил:— Расскажите мне ещё раз про эту их секретную экономическую организацию.— Это не секретная организация.— Ну, значит, просто про неё расскажите, чем бы она там ни была.— Это объединение успешных бизнесменов-геев.— В том числе и тех, чей бизнес противозаконен.— Большинство совершенно законопослушны, — быстро сказал Ноэль. — Брокерская фирма с Уолл-стрит, как минимум один банк здесь, в городе, и ещё один — за городом, универмаг и несколько других предприятий, пониже уровнем.— И Рэдферн обеспечивает им защиту?— Скорее, он обеспечивает капитал. Но это делают ещё несколько человек.Ноэль помолчал, потом добавил:— Знаете, что меня больше всего смущает, когда я об этом думаю? Во всех разговорах, которые я слышал, ни слова, ни единого слова не было сказано о порнографии, борделях, проституции, крупных кражах или контрабанде наркотиков.— А с какой стати им говорить об этом в вашем присутствии? Вы чужак, посторонний. Он по-прежнему вам не доверяет. Это исключительно ваша вина, — решительно заявил Лумис. — Он был бы дураком, если бы думал иначе.— Я в этом не уверен. В конце концов, я же страхую его во время тренировок. Он должен мне доверять до определенной степени.— Это не имеет значения.— Очень даже имеет!— Я сказал, что не имеет. Так, вернемся к этой тайной организации.— Я не говорил, что это тайная организация. Это вы сказали.— Да что с вами, Приманка, вы сегодня не в духе?— А с вами что такое? Вы всё время искажаете и передёргиваете то, что я говорю. Вы хотите знать правду, или вам нужна только собственная её версия?Следующие несколько минут протекли в молчании. Ноэль тихо злился.— Вернемся к финансовым вопросам, — наконец сказал Лумис ровным голосом.— Просто перестаньте передёргивать мои слова, — вставил Ноэль и продолжил: — Мне там не всё ясно. По словам Аланы, он тесно связан с политическим движением за права геев, выделяет крупные суммы в поддержку законодательных инициатив по достижению равноправия в разных частях страны. Его идея заключается в том, чтобы организовать экономический совет, который бы распоряжался фондами. Насколько мне известно, у них нет никаких прямых связей с какими-либо агрессивными гейскими организациями, о которых пишут в газетах.— Насколько вам известно? — вклинился Лумис.— Именно так я и сказал. Ни один из руководителей этих групп не был у Редферна в доме. О них даже никогда не говорили, разве что с критикой. Но конкретные их кампании могут спонсироваться. Судя по всему, Рэдферн не слишком им доверяет.— Хорошо. Я вас понял. Что это за совет?— Его хочет учредить Рэдферн. Туда должен войти он сам и ещё около шести человек состоятельных бизнесменов-геев в качестве постоянных членов, а ещё порядка шести человек будут сменяться ежегодно.— Из Нью-Йорка?— Отовсюду. Из Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Атланты, Хьюстона, Майами, Вашингтона, Денвера и Нового Орлеана. Из всех городов, где есть большое и состоятельное гей-сообщество. Он будет охватывать всю страну. Они ещё не выбрали себе название. Когда выберут, объявят его прессе. Идея звучит неплохо.— Им не очень понравится, когда до прессы дойдут слухи, что финансирование поступает из криминальных источников.— Если Рэдферн так умен, как вы говорите, разве он не сделает всё возможное, чтобы удостовериться, что деньги чистые?— Может быть, у него не получится и дальше их отмывать.— У Дорранса получится. Он в этом отношении гений. Он был главным бухгалтером у Рэдферна на протяжении двадцати лет. Именно благодаря ему старик ухитрился сохранить столько денег из тех, что заработал.— Похоже, эти ребята произвели на вас глубокое впечатление, а, Приманка? Вы бы себя только слышали. Один вундеркинд. Другой гениальный бухгалтер. Третья всемирно известная модель. Четвертая продает по миллиону пластинок в месяц. Даже эта секретная организация кажется вам хорошей идеей: извращенцы, которые управляют страной.Прежде чем отвечать, Ноэль выдержал длинную паузу. Непоследовательность Лумиса выводила его из себя, но он попытался справиться со своим гневом, чтобы выяснить, почему Рыбак так решительно отказывается слушать ту самую информацию, которую он хотел получить — и, самое важное, получал, — от Ноэля. А главное, чему должен верить Ноэль? Тому, что видел каждый день — хотя, может быть, его восприятие было недостаточно ясным, недостаточно полным; возможно, его искажали его собственные страхи и предрассудки, — или тому, на чём настаивал Рыбак? На этот раз он зашел в тупик и потому сказал:— Знаете, Лумис, что-то я сыт по горло этими телефонными разговорами. Может, мне вам письмо написать?— Оставьте свои шуточки. Какие у Рэдферна планы на сегодня?— Они с Аланой идут на благотворительный бал в «Сент-Реджис».— А вы?— У меня сегодня выходной.— Они звали вас с собой?— Они меня везде с собой зовут.— Почему же вы не идете?— Я же сказал: у меня сегодня выходной.— В следующий раз, прежде чем принимать такое решение, спросите сначала меня.— У меня уже были планы.— Я сказал, в следующий раз спросите меня!Глава 32Этот разговор испортил Ноэлю остаток утра.Он решил позвонить Алане, уговорить её пообедать с ним, сходить после обеда в кино, может быть, даже прогуляться в парке. Он был уверен: она сумеет заставить его поверить, что его работа на «Шёпот» не бесполезна, хотя она и не знала, и не могла знать, о его роли. Она сумеет его смягчить, заполнить пустой день.Он набрал номер, но её не оказалось дома. Окку сообщил, что она на студии. Ноэль позвонил туда. Когда после долгого ожидания она подошла к телефону, голос у неё был запыхавшийся.— Ноэль, твои снимки просто замечательны! Замечательны! Такое впечатление, что ты позировал всю жизнь! Тебя ждёт удивительная карьера! Ты сможешь зарабатывать деньги сам, и больше не будешь таким враждебным к Эрику из-за того, что тебе приходится от него зависеть.— Как насчет того, чтобы перекусить со мной?— Я уже ела. Разве тебя не интересуют фотографии?— Тогда давай где-нибудь выпьем, когда ты освободишься. Я приеду за тобой.— Я не знаю, когда мы тут закончим. Брикоффу взбрела в голову какая-то безумная идея, и он запер меня и ещё трех девушек в студии на весь день, пока он не закончит. Ленч нам приносили сюда. Я не знаю, когда мы освободимся. Он сегодня совершенно сумасшедший, — она выдержала достаточно долгую паузу, чтобы Ноэль успел понять, что она говорит серьезно. — Прости, Ноэль. Правда. Может быть, завтра.— Хорошо, давай завтра, — но ему не удалось скрыть разочарование. Он повесил трубку, не дожидаясь, пока она закончит извиняться.Час спустя он решил покурить травки, которую Рэнди оставил у него в квартире. Чтобы приятно расслабиться и слегка закайфовать ему потребовалось полкосяка. Он убрал остаток в свой бумажник, решив, что денёк за окном слишком хороший и солнечный, чтобы хандрить в четырех стенах. Внизу он вытащил свой «Атала» из кладовки, стряхнул с него пыль, заехал на ближайшую заправку подкачать шины и покатил в Виллэдж.Здесь улицы были полны народу: люди гуляли, ходили по магазинам, спешили по каким-то поручениям, или просто болтались без дела, греясь на солнышке. В такие дни, как сегодня, складывалось ощущение, что население Виллэдж — это сплошь безработные или ночные служащие, или те, кому нужно ходить на работу только в дождливые, пасмурные дни. Толпа на Кристофер-стрит собралась словно в пятницу или субботу вечером. Ноэль проехался вдоль тротуара; притормозил и стянул футболку. Он приветствовал тех, кого знал, флиртовал с незнакомцами, нарезал широкие бесцельные круги по середине улицы, играя в салочки с грузовиками и автобусами, потом подкатил на угол, где компания парней курила траву, чтобы поздороваться с ними, — в общем и целом, идеально играл роль горячего сексуального парня, который раскатывает полуголым в солнечный день на своем десятискоростном велике.Через некоторое время он выбрался на забетонированную прибрежную парковку, а оттуда поднялся на несколько ступеней вверх, к пирсу на Мортон-стрит. С края пирса он мог смотреть на Гудзон: на север вид открывался до самых Палисейдс и моста Джорджа Вашингтона, на юг — до Нью-йоркской бухты и моста Верразано, мимо статуи Свободы. Элегантные океанские лайнеры, огромные грузовые суда дальнего плавания, буксиры, быстроходные катера, патрульные брандеры, течение реки. В воздухе — самолеты всевозможных размеров, от сверхзвуковых лайнеров до юрких «Цессн», полицейские вертолеты, транспортные вертолеты аэропорта, бесчисленные воздушные змеи.Ноэль положил велосипед на землю, свернул из своей рубашки подушку и улёгся на деревянную оградительную площадку, думая о том, что никогда бы не увидел этого места, если бы не стал частью голубой тусовки. Ему нравилось, как прохладный ветерок обвевает его обнаженную грудь, а жаркое июньское солнце льёт сверху свои лучи, нравилось, как вода тихонько плещётся об опоры пирса. Всего несколько минут прошло, а он уже чувствовал, что расслабился.— Спишь?Ноэль поднял взгляд: перед глазами всё плыло от ярких бликов с Гудзона, прыгающих по стоящему перед ним человеку. Вега. Что ему нужно?— Садись.Вега сел так близко, что его штанина коснулась волос Ноэля.— Вид у тебя довольный, — заметил он.— А почему нет? Такой великолепный солнечный день!— Да, ничего.Ноэль посмотрел на него. Вегу он не видел уже несколько недель. С тех пор, как Ноэль ушел из «Хватки», он намеренно избегал Бадди. Сейчас, за пределами бара и его освещёния, Вега казался похудевшим. Черты лица — резкие, как будто запавшие.— Не порть мне настроение, приятель. На вот, — он вручил Веге окурок с травкой из своего бумажника, — возьми. Это тебя взбодрит. Меня вот взбодрило.— Ты теперь куришь? — спросил Бадди, беря косяк и закуривая.«А где твой скользкий приятель Мигель, твой подручный?» — хотелось спросить Ноэлю. Вместо этого он сказал:— Оставь себе. Докуривай.— Рэдферновская травка?— Нет. Рэнди оставил.Бадди затянулся, приканчивая окурок, подбросил его в воздух и поймал снова ртом, словно тюлень в цирке.— Хорошая. Как тебе у Рэдферна?— Нормально. Сегодня у меня выходной.— Чем ты там занимаешься? Следишь за Доррансом?Ноэль не знал наверняка, сколько он может рассказать.— А черт его знает, чем я там занимаюсь. Рэдферн предложил мне непыльную работенку за большие бабки, чтобы быть поблизости, на случай если я всё-таки решу пустить его в свои штаны, а Лумис велел соглашаться.— О! — звук, который издал Вега, напоминал удар в барабан низкого тона и странно резонировал.Бадди стал разговорчивее. Он рассказал, что теперь, когда Чаффи почти всё время проводит в «Зле», а Ноэль работает на Редферна, он фактически стал управляющим «Хватки». Ему нравится там работать, и деньги хорошие.Ноэль вдруг подумал: а может, он с самого начала ошибался в Бадди. Может быть, Вега не знал, что Малыш Ларри тоже агент «Шёпота». Если нет, это объяснило бы, зачем они с Мигелем следили за Ноэлем от «Витрины» той ночью. Конечно, враждебности Мигеля это не объясняло, но у него тогда мог быть просто неудачный вечер.— Жалеешь, что встрял в это дело? — спросил Бадди.Прежнее недоверие Ноэля вернулось.— Не знаю. А что?— Да голос у тебя не особо радостный.— Меня не особо радует Лумис, — осмелился признаться Ноэль. — Сегодня утром мы опять с ним ругались. Иногда он просто выводит меня из себя.— Намеренно.— Не думаю. Мы с ним просто не можем найти общий язык.— Раньше ведь могли. Говорю же, он делает это нарочно.Уверенность Бадди озадачила Ноэля.— Выкладывай, — предложил он.— Я не уверен, что нужно, — начал Бадди. Оба сели, повернувшись друг к другу лицом. — Я ведь тебя считал страшным тупицей, — сказал Вега. — Когда я сказал, что он делает это специально, ты мне поверил. Почему?Ноэль постарался уйти от ответа:— Я не знаю, — но когда Бадди начал подниматься, объяснил: — Он мне врёт. Заставляет верить в одно, скрывает другое, причём важное. Вот поэтому.Вега снова сел.— Тебе нравится Рэнди?— А это тут причем? А, ладно. Да, он мне нравится.— Я знаю, что ты с ним спишь. Я хочу знать, что ты о нём думаешь.— Я в него не влюблен или что-нибудь в этом роде. Я бы и не мог… в другого парня. Но он мне нравится, мне нравится быть с ним. Нам хорошо вместе.Ноэль перечислил всё, что думает о Рэнди, закончив словами:— И он никогда не просил меня ни о чём, чего бы я не хотел делать.— Например, отсосать у него?Ноэль отвернулся к реке.— Я так понимаю, ты в курсе.— Ты ему тоже нравишься. Он помогает тебе, Ноэль.— Значит, он все-таки работает на «Шёпот»?— Если ты до сих пор не знаешь, я не могу тебе сказать.Ноэль даже не стал добиваться от него ответа. Он думал о Рэнди, с которым вчера виделся первый раз за всю неделю: о его красивом лице и гладкой, как шёлк, коже, о его беспечном, веселом нраве и способности находить смешное почти в чём угодно. Господи! Да Лумис, наверное, пытался внедрить его в дом Рэдферна перед тем, как появился Ноэль. Должно быть, он был внутренним агентом, пока Ноэль не заменил его, но, похоже, его работа не удовлетворила Лумиса.Чтобы отвлечь внимание от своего молчания, Ноэль спросил:— Он тебе жаловался?Как много Рэнди рассказывал Веге?— Рэнди? Нет. Он никогда не жалуется. Он думает, что ты немного зажат, вот и всё. Ему хоть пятнадцать раз в день отсосут, если он захочет.— Наверное, ты прав. Но до всей этой истории я никогда не занимался сексом с другим парнем.— Брехня!— Ой, ну да, с двоюродным братом, когда нам было по тринадцать лет. Это не считается. Почти все подростки валяют дурака.— Ты занимался сексом с двумя парнями, когда был в колледже. На последнем курсе. Ты участвовал в церемонии инициации. Ты и другие члены братства напились в стельку и чересчур увлеклись. Вы изнасиловали двух ребят, которых принимали в братство.Эти слова сразили Ноэля. Об этом никто не знал. Никто, кроме него и декана факультета. Даже Моника. Даже его родители.— Ребята выдвинули обвинения против семерых из вас, но дело каким-то образом замяли, и всё обошлось, — казалось, Веге нравится всё это рассказывать. — Так что не надо мне теперь мозги пудрить.Ноэль почувствовал, что внезапно оказался в самом начале неожиданно — и опасно — открывшегося перед ним пути.Вега казался теперь ещё большей угрозой, чем когда-либо прежде.— Откуда ты знаешь об этом?— Значит, ты этого не отрицаешь?— Не надо играть со мной в игры. Я спросил, откуда ты об этом знаешь?— Прочитал. Страница четырнадцать. Психосексуальная история объекта с особыми указаниями на проблемы в области сексуальной идентичности и склонность к насилию. В твоём досье, если ты до сих пор ещё не догадался. Которое собрал «Шёпот».Это его оглушило.— В моём досье?— Вижу, ты мне не веришь. Пошли, сам посмотришь. Оно у меня в квартире.— Что ещё ты про меня знаешь?Вега был мрачен.— Я его не целиком читал. Но всё это есть в досье. Идем, сам увидишь.— Как оно к тебе попало?— Этого я тебе рассказывать не собираюсь, — ответил Вега. — И нет, Рэнди не знает.Они посмотрели друг другу в глаза.— Я не могу с ним так поступить, он слишком хороший парень. И доверяет Лумису.Из этого следовало, что сам Бадди ему не доверяет.Вега встал.— Ну что? Ты идёшь?Ноэлю показалось, что круто уходящая в сторону тропка, открывшаяся перед ним мгновения назад, начинает обретать четкость. Он знал, что если встанет сейчас и пойдёт с Вегой, он уже никогда не сможет повернуть обратно. Но он должен увидеть это досье, чтобы поверить. Должен узнать, что затеял Вега.Вега поймал такси, на котором добрался до северной части города, и вышел у крупного здания в районе западных Восьмидесятых. Там у него была просторная солнечная квартира со смежными комнатами и крохотным задним двором. Ноэль следовал за ним на своем велосипеде.Бадди представил ему свою жену Присциллу — маленькую, худенькую женщинц с тёмными волосами. Она кормила троих детей на большой кухне. Младший ещё сидел в высоком стуле, двум другим было по четыре и шесть лет. Все трое выглядели здоровыми, красивыми, жизнерадостными.Как и сама квартира. По сравнению с домом Рэдферна она казалась вполне обыкновенной, но ухоженной; в ней было чисто, стояла хорошая мебель, стерео, цветной телевизор, повсюду раскиданы детские игрушки и раскрытые книжки с картинками, брошенные, когда детей позвали обедать. Был даже детский проигрыватель.— Это Ноэль Каммингс, — сообщил жене Вега. — Он тоже работает на «Шёпот». Я рассказал ему, что я нашел.— Бадди! Зачем?— Он в порядке. Затем, что об этом должен знать кто-то ещё.Она недоверчиво уставилась на Вегу, потом подошла к Ноэлю, глядя ему в лицо.— Если вы хороший человек, прислушайтесь к моему мужу. Если нет, убирайтесь из этой квартиры немедленно и скажите спасибо, что я не выцарапала вам глаза.— Прекрати, Прис, — оборвал Бадди, сердито отталкивая её в сторону.— Я серьезно, — настойчиво повторила она, глядя на Ноэля и не обращая внимания на мужа.— Останься с детьми, — велел Бадди, ведя Ноэля за собой в гостиную.Он скрылся в другой комнате и вернулся оттуда с несколькими папками-гармошками, внутри которых были разложены крупноформатные картонные конверты. Перебрав их, он нашел нужный и передал Ноэлю.— Это копия?— Копия с копии. Возьми пива и устраивайся поудобнее.Помимо множества страниц с информацией, которой, как Ноэль и подозревал, располагал «Шёпот», в папке обнаружились банковские выписки, отчеты по кредитам, сведения о местах его работы с тех пор, как он был подростком, копия водительских прав, и табели с оценками, начиная с детского сада.И ещё два невероятных документа.Первый был озаглавлен «Первая встреча с объектом: использование плана J-23 для полного немедленного слома психологических защит». Датировался он вторым марта текущего года — тем самым днём, когда Ноэль стал свидетелем смерти Канзаса. Начинался он так: «Будучи уверенными, что объект не имел связи с преступником(и), тем не менее, мы решили применить план J-23, испытание на немедленный полный психологический срыв. Около часа объект был заперт в темной холодной камере, ему угрожали, его игнорировали и в конце концов подвергли атаке с контролируемыми условиями со стороны четырех оперативников (№№ 18, 301, 75, 111), чтобы обеспечить полное обезоруживание любых оставшихся механизмов защиты. Затем, как и было запланировано, вмешался я и, выступив в роли защитника, добился полного расположения и доверия объекта на время предварительного интервью».Интервью приводилось ниже вперемешку с различными комментариями Лумиса. Воспоминаниям Ноэля о той первой встрече оно вполне соответствовало.Вторым документом, который Вега торжественно представил вниманию Ноэля, был его полный психологический профиль, начинавшийся с самых ранних его школьных и медицинских карт, очевидно, составленный и интерпретированный Лумисом, — который, судя по всему, на самом деле был доктором Лумисом, доктором медицины и философии, дипломированным психиатром. В профиле описывалась история, о которой говорил Вега, в том числе и случай во время инициации в братство. Читая, Ноэль видел, как его характер, его личность, с которой он жил уже более двух десятков лет, сама его психика раскладывается по полочкам. Заключительный абзац звучал убийственно: «Приведенная выше информация, в сочетании с многочисленными записанными на пленку разговорами с объектом, демонстрирует нам случай задержки в детском психосексуальном развитии, характеризующийся импульсивным поведением, которое чередуется с приступами чрезмерной осторожности, причем и то и другое проявляется в наиболее неподходящих и саморазрушительных ситуациях. Объект с легкостью попадает под влияние представительниц противоположного пола, свидетельства чему также приведены выше; однако он ещё более склонен отдавать себя под контроль более взрослому мужчине отцовского типа — что иллюстрируют параграфы 15, 76, 119, 234 и т. д. Объект тщеславен, самоуверен, легко поддается на лесть, готов бездоказательно принять на веру утверждения о собственном умственном и эмоциональном превосходстве, ленив, нуждается в постоянных подталкиваниях к действию. Время от времени предпринимает попытки бунта, лишь затем, чтобы в дальнейшем погрузиться в ещё более глубокую покорность. Всё это проистекает из глубинной убежденности объекта в недостаточности собственных способностей, собственной значимости и ценности и вполне обоснованном страхе, что он является и всегда являлся гомосексуалом. Эти факторы позволяют присвоить объекту исключительно высокий ранг: 1».Когда несколько минут спустя Ноэль поднял глаза от страницы, он чувствовал себя так, словно у него только что вырезали из груди сердце, а он даже не ощутил прикосновения скальпеля.К ним присоединилась Присцилла, присев на подлокотник кресла Бадди.— Прости, что я на тебя накричала, — сказала она. — Ты бы почитал, какие ужасные вещи они написали про Бадди.— Ну? — спросил Вега.Ноэль не знал, что должен значить этот вопрос.— У меня было такое же чувство, когда мне было восемь лет, и я поранил своего друга, палкой ему в глаз ткнул, что ли. Мой отец выпорол меня тогда, первый и последний раз в жизни, но я так и не смог этого забыть. Он так сердился тогда.— Теперь ты понимаешь, что Лумис о тебе думает.— Я не знал, что он психиатр.— Первоклассный оперативник. Он присвоил тебе рейтинг «1». Сразу после мистера Икс. Это всё правда?— Так считает Лумис.— Значит, будет ещё хуже, — мрачно сказал Бадди.Ноэль его не понял. Он все ещё пытался примириться с тем, что прочитал за последний час. Если всё, что было написано о нем, правда — как Лумис мог решить, что он гей? Все его годы с Моникой! Их роман с Миреллой. И в противовес всему этому — одна случайная пьянка. Это было несправедливо! Нечестно! Нечестно!Вега снова что-то говорил, изъясняясь загадочными фразами о непонятных вещах: досье — это ещё не самое худшее; за ними стоит что-то ещё, что-то ещё более ужасное; он не уверен, что именно, но он собирается это выяснить.— Извини, — сказал Ноэль в конце концов, останавливая Вегу. — Я не успеваю за тобой. Мне нужно время, чтобы все обдумать. Ты никому это не покажешь?— Не волнуйся. Всё под замком. Но даже если ничего из всего этого не выйдет, запомни! Ты его читал. Ты держал его в руках и читал! Помни об этом!— А что должно из этого выйти?— Я не знаю.— Бадди! — одернула его жена. — Молчи, пока все не выяснишь.Глава 33После всего этого самой большой глупостью, которую мог придумать Ноэль, было заняться любовью с Миреллой Трент. Именно это он не раз повторял себе, сидя напротив неё в этот вечер.В первый раз он подумал об этом в тот момент, когда заехал за ней домой, в большую просторную квартиру в верхнем Вест-сайде. Она предложила ему присесть и выпить. Первое предложение он принял, от второго отказался. Именно тогда она спросила его, нравится ли ему свитер — водолазка цвета весенней листвы, красиво и откровенно облегающая её фигуру. Или, продолжила она, ей лучше надеть вот это — и приложила к себе блузку из китайского шелка. Разумеется, она с ним заигрывала. Ноэль это видел и понимал. С чего бы она стала привлекать его внимание к своему телу, особенно к своей красивой груди, если у неё на уме не было ничего, кроме обыкновенного ужина?Во время ужина эта мысль пришла ему во второй раз. Практически с первой же минуты, как они присели за столик в маленьком итальянском ресторане, куда она его отвела, она стала, с помощью намеков и разнообразных тонких аллюзий, доводить до сведения Ноэля, что у женщин он пользуется репутацией очень привлекательного, загадочного и замкнутого мужчины. Может быть, это как-то связано с его покойной женой? Мирелла сообщила, что, по слухам, Моника всегда выглядела полностью удовлетворенной — настолько, что аж завидно делалось. У такой красивой женщины, как Моника — у такой привлекательной женщины — должны были быть толпы других поклонников, и, однако же, о ней даже не шептались; это было так интригующе. Её нелепая игра в первое свидание расхолаживала его в той же степени, что её нога в чулке, трущаяся о внутреннюю сторону его бедра и промежность, его заводила.После долгого неторопливого ужина они решили воспользоваться теплым июньским вечером и прогуляться пешком шесть кварталов до её квартиры, чтобы выпить там напоследок. Ноэль принялся ласкать её ещё раньше, чем они успели войти в квартиру.Глупо. Он мог не обращать внимания на её намеки. Иначе их дурацкие, бессмысленные отношения возобновятся вновь.Но ему требовалось выяснить, правда ли то, что написал Лумис.Это было глупо, потому что теперь он знал наверняка. Насколько могла бы судить Мирелла, Лумис совершенно заблуждался на его счет. Ноэль был выносливым, энергичным и умелым любовником — таким, как она или любая другая женщина только могла пожелать. Годы занятий любовью с Моникой довели его технику до совершенства, позволили ему выучить все женские слабости, все уязвимые и особо чувствительные места на женском теле, научили его точно рассчитывать время. Даже не задумываясь об этом, он сумел отлично исполнить свою роль — настолько, что хоть сейчас снимай для урока по сексуальному просвещению.Он глубоко поцеловал её, обнимая за шею одной рукой. Покрыл поцелуями её лицо, спустился к шее, обведя губами сначала одно ухо, потом другое, перешел к затылку, подбирая её короткие черные волосы, снова вернулся к шее, к впадинке, откуда начиналась грудная кость, умело проникая одной рукой ей под одежду, минуя молнии, обвил её плечи, потом спустился ниже — к её восхитительной груди, где кофейного цвета ареолы выделялись на загорелой коже, а вокруг отвердевших сосков появились крохотные мурашки, известив его, что всё идет, как нужно. Он снял с неё свитер, юбка медленно сползала — сначала понемногу спереди, потом сзади, и он спустился ещё ниже, скользя губами по кремовой коже к её животу, такому мягкому по сравнению с твердостью её широких бёдер, вниз по нежнейшему бедру, а потом — снова наверх, глубоко проникая языком в её пупок, и снова вниз, мимо шелковистых курчавых волос, целуя её нижние губы, а его руки не переставали ласкать её груди, ягодицы, кисти, бедра, ступни…И она вновь с такой легкостью обнаружила, что извивается от удовольствия в руках этого мужчины, который даже не был ей по-настоящему симпатичен, которого она считала слабым и так легко поддающимся её влиянию. На самом деле она думала, что он слишком неуверен в себе, слишком мягок для неё. Этот мужчина не останавливался, даже когда она просила его, потом умоляла, а потом не могла больше сопротивляться его неотразимому влажному голоду, пока он не заставил самые глубокие, потаенные уголки её тела дрожать от тепла, и холода, и жара, и льда, и когда он потребовал её, она отдалась, о, она отдалась, сначала противясь, а потом не в силах больше сопротивляться, отдалась с такой благодарностью. Его лицо, как лицо кинозвезды, его блестящие волосы, вьющиеся от пота, глаза, встретившиеся с её глазами, когда он взял её и потребовал отдаться ему снова, этот полубог с длинными мускулами и твердой плотью, эта вечная загадка для неё, и да, она снова не могла устоять, и снова отдалась ему, забывая себя и все свои сомнения, позволила взять себя сзади — новое, неизведанное удовольствие, о котором она лишь слышала прежде и сперва такое трудное. А потом, когда его пальцы, которые она сама направила, поднялись к ней, вошли в неё, она расслабилась полностью, отпуская себя на волю его голода, его ритмичной ярости, и она была королевой в объятиях фаворита, неапольской шлюхой с молоденьким солдатом, женщиной с границ в одинокой хижине, и он был прекраснее любой женщины, любого мужчины или ребенка, которого она видела когда-либо прежде, её задыхающийся Идеальный мужчина.Насколько могла знать и засвидетельствовать Мирелла, Лумис ошибался.Она посмотрела на часы.— Не может быть! Всего полночь. Я думала, мы были вместе несколько часов, — сказала она и нагнулась над ним, раскуривая сигарету. Она боялась дотронуться до него, боялась, что если сделает это, то никогда уже не остановится; что, попробовав однажды, она будет вынуждена выпить его до дна. — Ноэль?— У?Казалось, он где-то далеко, там, где ей места нет.Потом он встал, прошел в ванную. Через пару минут она услышала, как в туалете спустили воду. Он вышел, посмотрел на неё и принялся собирать свою одежду.— Куда ты идешь?Он не ответил, поспешно оделся. Она была разочарована, но старалась не подавать вида.— Ты мне позвонишь?— Не думаю, — бесцветным голосом ответил он.Теперь она начинала чувствовать себя обманутой.— Ты теперь только на одну ночь интрижки заводишь? — поинтересовалась она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал саркастично. — Или просто проводишь не больше одного раза с каждой, чтобы как можно шире распространить свое богатство?— Я кое с кем встречаюсь, — ответил он, нагибаясь, чтобы надеть ботинки. — С одним парнем.Он поднял голову, чтобы посмотреть на её реакцию, потом нагнулся снова, завязывая шнурки.— Это худшая отговорка, которую я слышала, Ноэль.— Это правда.Озадаченная, она отпустила его, проводила до двери и остановилась там, на пороге, в одной пижамной куртке, а он стоял всего в нескольких метрах и ждал, пока подойдёт лифт. Она рассчитывала на большее; она чувствовала, что заслуживает большего.— Я тебе не верю, Ноэль.Он повернулся к ней, словно собираясь сказать что-то очень важное, что могло бы ей всё объяснить, но промолчал и вновь обернулся к дверям лифта, которые как раз начинали разъезжаться в стороны.— Я тебе не верю! — крикнула она ещё раз, достаточно громко, чтобы по пути вниз он слышал эхо её крика внутри слишком ярко освещённой кабины.Глава 34В метро Ноэль пропустил свою пересадку. Когда он спохватился, Сорок вторя улица давно уже осталась позади, и поезд как раз приближался к Четырнадцатой. Он выбрался из вагона, чтобы попытаться воспользоваться линией Канарси, а потом подъехать ближе к дому по линии Лексингтон-авеню или вернуться по этой же ветке на Сорок вторую и пересесть на «челнок», идущим через весь город.— Ты выглядишь, как будто потерялся в Гринвич Виллэдж.Знакомый тягучий выговор привлек внимание Ноэля значительно раньше, чем он заметил его обладателя, — а потом появился и сам Малыш Ларри: руки в боки, на лице улыбка. Он стоял, прислонившись к металлическому заграждению метро.— Как дела? — не получив от Ноэля ответа, он спросил: — Куда направляешься, приятель?— Чёрт знает.— Ого. Мы сегодня не в духе, нет, сэр. Эй, как это вышло, что ты сегодня один, без своих друзей?— У меня сегодня выходной.— У меня тоже. Садись на местный. Поедем наводить шухер в Виллэдж.— Не знаю. Меня это будет только ещё больше угнетать.— Прими что-нибудь. Трахнись. Это тебя взбодрит.— Только что. В этом-то и проблема.— Да ну? Обязательно расскажешь. Но только за стаканчиком в «Хватке», — заявил Ларри, подходя ближе и отодвигаясь от края платформы, к которой как раз подходил поезд местного маршрута.Ноэль последовал за Ларри в вагон и вышел вместе с ним пару минут спустя на Кристофер-стрит, по пути уже начав рассказывать Ларри о том, что произошло у него с Миреллой Трент.Вайтэл слушал с сочувствием, а Ноэлю слишком хотелось выговориться, чтобы он мог держать всё это в себе, поэтому, пока они шли через полудюжину кварталов, отделяющих их от «Хватки», он позволил Ларри вытянуть из себя всю историю целиком.В баре они заказали выпить и нашли относительно тихое местечко.— Мне совершенно ясно, в чем твоя проблема, — сообщил Ларри, облокачиваясь на стойку бара и оглядывая толпу. — Господи! Ну и дерьмовая тут публичка сегодня. Тролли. Драконы. Ящеры. Чудища ночные. Ф-ф-ф. Эй, привет, Том! Каспер.— Опять «Связь на одну ночь» крутят, — заметил Ноэль, осознав, что снова играет та же мелодия, словно в насмешку. — Ну? И каково же твоё гениальное объяснение?— Как бы странно это ни прозвучало, я думаю, ты из редкой породы истинных бисексуалов. Вон как Бадди. Эй, Бад, помоги мне поднять Ноэлю настроение. Он тоскует, потому что только оттрахал какую-то девчонку до полного умопомрачения, а сам так и не кончил.— Пусть перестанет нюхать столько кокса, — сказал Бадди, наклоняясь через стойку. — Он притупляет все чувства.— Я ничего не нюхал, — возразил Ноэль, слегка встревоженный таким неожиданным обсуждением своей личной жизни.— Но вообще-то ведь нюхаешь. Там, у… в общем, сам знаешь где.— Проблема не в этом! — перебил Ларри. — Ты будешь меня слушать? Как я уже сказал, вот он ты, весь из себя такая редкая птица, истинный бисексуал. И сегодня ты совершил простейшую ошибку: нашёл себе девчонку, когда на самом деле хотел парня. Вот и всё.— Что-о-о?Ноэль отказывался на это покупаться.— К слову о котором, — вспомнил Вега. — Рэнди сегодня заходил, искал тебя.— Господи. Этого мне только не хватало.— Ну вот смотри, — продолжал Ларри. — Предположим, тебе сегодня хочется китайской кухни, так? Но единственный китайский ресторан закрыт. А в единственном месте, которое открыто, подают пиццу. Нет, пицца это хорошо, классно, так? Но когда ты заказал пиццу и съел, она понравилась тебе не так, как обычно. Почему? Потому что тебе хотелось китайской кухни! Очень просто! Тебе просто нужно по-правильному сегодня трахнуться. Выровняешь свое настроение, уравновесишь свои желания и почувствуешь себя шикарно!— Я такой чуши уже сто лет не слышал, — ответил Ноэль. Но разговор помог ему почувствовать себя лучше, а соображения Ларри позабавили.Малыш Ларри, судя по всему, был близок к тому, чтобы последовать своему собственному совету. Он повернулся к лохматому парню, похожему на фермера, и принялся очень откровенно с ним заигрывать. Ноэль очень удивился, когда Вега наклонился к нему через стойку и прошептал:— Он вполне может быть прав. В любом случае, тут не из-за чего впадать в истерику.— Да не впадаю я в истерику.— Впадал, когда пришёл. Успокойся, будь любезен.Ноэль смотрел на Бадди в упор, пока тот не отошёл, чтобы обслужить очередного клиента. Легко тебе говорить, хотелось закричать Ноэлю. Ты начал спать с парнями, когда тебе было четырнадцать. Ты рано узнал. Как Ларри, который говорил Ноэлю, что выяснил правду о себе, когда ему было двенадцать. Но в двадцать восемь! Двадцать восемь лет, чёрт возьми, на протяжении которых ему и в голову никогда не приходило, что его ждёт именно такая судьба.Веге с его беззаботным карибским детством было просто. Игры с мальчишками под сенью мангровых деревьев, купание в чистом бассейне или на тропическом пляже. Это, по крайней мере, было естественно, в этом был какой-то смысл. Это не то же самое, что семь лет, проведенных с Моникой, после детства и отрочества, когда все считали, что можно оказаться калекой, немым, умственно отсталым — и это все равно лучше, чем быть… педиком. Дурацкие шуточки в раздевалках, обзывательства — «гомик, девка, педик, пидор, голубой» — которые ранили больнее сильнее любых других. Настоящие педики, изредка попадавшиеся на глаза в кегельбане или кинотеатре. Манерные жесты, вихляющая походка, слабые тела, сюсюканье, женоподобность, кричащие тряпки. Гомики пятидесятых. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что это — отдельная раса, и их надо презирать и чураться, как разносчиков ужасной болезни.Конечно, один или двое из тех, с кем он учился в старших классах, оказались голубыми. Но он был так привязан к Монике, так далек от всех, кроме неё и её друзей, что даже когда вспоминал этих старых приятелей, то думал о них, как о людях, которые выбрали для себя нетрадиционный образ жизни, лишающий их всех настоящих радостей: брака, детей, возможности общаться с другими парами и хорошо проводить время.Потом он начал преподавать в Виллэдж, и отношение изменилось; изменилась терминология. Здесь главным термином было «гей, гейский»: гей-клубы, гей-вечеринки, гей-демонстрации, гей — то, гей — сё.Гомик! Ты же знаешь, если ты педик, ты не умеешь свистеть. По четвергам носи зеленое; это символ, это знак. Поболтайся как-нибудь в мужской душевой после тренировки, глядя на других парней, или хуже того, дотронься до кого-нибудь, даже случайно, — и ты голубой, педик. Нечего хвастаться своими девчонками, мы-то знаем, что ты пидор! Эй, приятель, пойдем пугать гомиков, проучим их как следует. Точно! А лучше не пойдем! Comment ça. Третий пол. Любовь, не смеющая назвать свое имя. Урнинги. Извращенцы. Как небо голубой. Я не хочу, чтобы мой сын вырос слабаком! Ну разве мой сыночек не настоящий маленький мужчина? Ты же не хочешь сказать, что ты один из них!— Двадцать восемь лет грёбанного программирования. И теперь я жертва своего собственного проклятого согласия с ним.— Ты о чём? — спросил кто-то рядом с Ноэлем.— Ни о чём.— Ну? — спросил Ларри, поворачиваясь к нему. — Мы идём?— Куда?— В центр. Развлекаться.— Я не думаю, что это хорошая идея, — заметил Вега.— А кто тебя спрашивал? — откликнулся Ларри.— Да глянь на него! Он не в том состоянии…— Самое подходящее состояние. У вас клиент, мистер Вега, — добавил Ларри, провожая отошедшего Бадди удовлетворенным взглядом.— Я думал, ты там кого-то обрабатываешь, — сказал ему Ноэль. Вмешательство Веги его немного разозлило.— С ним разберёмся позже. Я соскучился по китайской кухне, малыш. Пицца мне подойдет. Пошли.— Не знаю.— Вот, возьми. Это создаст правильное настроение.Ноэль посмотрел на большую плоскую таблетку белого цвета, которую вручил ему Ларри. С одной стороны бороздка делила её надвое, с другой виднелась маркировка «704».— Смеешься? Таблетка куаалюда. Я же усну.— От половины не уснешь. Прими полтаблетки сейчас, вторую половину — когда доберёмся. Давай, — скомандовал он, — пей. Это приведет тебя в нужное настроение.Ларри был готов сам запихнуть в него таблетку, но в конце концов Ноэль сунул половину в рот и запил пивом. Ларри исчез где-то в зале, куда всё продолжал набиваться народ, а Ноэль торчал у стойки, допивая своё пиво, пока наконец не обнаружил, что больше не может ясно вспомнить причины своего отчаяния. Куаалюд начинал действовать, расслабляя его, заставляя забыть о собственном унынии. Скоро ему начало казаться, что весь мир заполняет льющаяся из динамиков музыка.— Пошли, — сказал Ларри, внезапно возникая рядом. Он вытащил Ноэля за дверь и повёл вверх по Вест-стрит.Жёсткий жёлтый свет фонарей отражался от металлических опор закрытого для движения Вестсайдского шоссе. Малыш Ларри сыпал непристойностями с того самого момента, как они вышли из бара. Он положил руку Ноэля себе на плечи и пританцовывал на тротуаре. Ноэль не возраал. Впервые за весь день ему было хорошо. Половинка куаалюда сгладила все острые углы, смягчила контуры. Ходьба не требовала никаких усилий, как будто он стоял на движущейся ленте транспортера.Через несколько кварталов Ларри раскурил косяк, и они затягивались по очереди.— Тебе там понравится.От травки восприятие Ноэля слегка искажалось: он по-прежнему был умиротворен, но окружающий мир словно изменился в размерах, и чтобы перейти улицу, требовалось слезть с высоченного тротуара, а потом вскарабкаться на бордюр с другой стороны.Перекрёсток показался ему знакомым. С чего бы это?Он остановился и огляделся по сторонам. Потом увидел заброшенное здание федеральной тюрьмы предварительного задержания. Окна с решётками, мусор под стенами, осколки стекла на тротуаре, массивные двери, надёжно запертые от наркоманов и ребятни. Ноэль не был здесь с того жуткого мартовского утра. Сейчас он просто отвернулся. В конце концов, это всего лишь старое здание.Но он не мог не взглянуть на другую сторону улицы, под эстакадой. Ну разумеется, вот и он — тот склад, где всё началось. И даже он утратил свой угрожающий и таинственный вид. Даже он сейчас казался нелепым. Ноэль засмеяться над этой нелепостью и смеялся так сильно, что ни слова не мог выдавить, чтобы объяснить Ларри причину своего веселья. Поэтому он просто продолжал хохотать, пока они шли мимо этого склада, а потом Ларри шикнул на него, прошептав ему, что они в «Le Pissoir».Чтобы попасть внутрь, требовалась членская карточка, но швейцар знал Ларри и откуда-то был в курсе, что Ноэль, как он сказал, «входит в семью», поэтому он их пропустил.В большом, выкрашенном красной краской лифте Ларри начал приставать к Ноэлю, который не дал себе труда это прекратить и которого это даже не слишком волновало, хотя двое других весьма привлекательных парней, ехавших с ними вместе, глаз не могли отвести от того, что выделывал Ларри.Двери разъехались, открываясь в водоворот чувственной музыки и темно-красных огней. Ноэлю потребовалась минута, чтобы разглядеть большую комнату с голыми стенами и дощатым полом; слева располагался простой стоячий бар, свет над которым горел поярче. Возле стойки что-то пили несколько парней. Виднелись и другие комнаты, по обе стороны от этой. Там бродили какие-то тени. За исключением музыки, которая играла здесь тише, чем в «Хватке», тут не было слышно никакого шума, только раз или два из комнаты за баром донеслись звуки, похожие на отрывистые команды.Ноэль немедленно заказал пива и проглотил вторую половину куаалюда, не дожидаясь напоминаний. Ларри завел разговор с барменом, а Ноэль облокотился о стойку, пытаясь осмотреться в темноте.Прежде чем он успел это сделать, из одной из комнат появился мужчина, встал перед ним и стал что-то говорить, но Ноэль не мог его понять. Он был высокий, светловолосый и абсолютно голый, если не считать дважды обернутой вокруг пояса цепи и кожаных браслетов на запястьях. Хорошая мускулатура; натертая маслом кожа блестела в красных огнях. Из сосков торчали металлические штырьки. Пока Ноэль его разглядывал, тот начал поигрывать грудными мышцами, и штырьки запрыгали. Ноэль засмеялся. Мужчина взял его за руку, показывая, как можно крутить штанги в разные стороны. Ноэль отдёрнул руку и отвернулся к бару. Мужчина за его спиной что-то прошептал; Ноэль развернулся и плеснул в него пивом: тонкая жидкая пленка вырвалась из банки, покрывая мужчину с головы до ног. Тот замер, а потом упал на колени и принялся целовать его ботинки, пока Ноэль не оттолкнул его с отвращением. Тот отошел, шепча что-то вроде: «Спасибо, хозяин, спасибо», — пока Ноэль не повернулся обратно к бару и Малышу Ларри.— Смотрю, ты уже с кем-то подружился.— Вот ведь чудик.— Там таких ещё много, — Ларри указал на дверь за барной стойкой. — Это комната для профи: садо-мазо, водный спорт, копрофилия, фистинг, боль и так далее. Думаю, тебе лучше заглянуть в другую. Там народ поприветливей.— Как ты можешь тут кого-нибудь разглядеть?— Разглядишь. Не переживай. Развлекайся.— Куда ты? — спросил Ноэль, чувствуя, что слова поддаются медленно, а язык заплетается.— В общую комнату.Ноэль остался у стойки, разглядывая тени, возникающие и неожиданно пропадающие в дверных проемах. Рядом с ним двое парней перешли от поцелуев к ласкам, а потом и к собственно сексу, отбрасывая рубашки, спуская штаны. Ноэль подвинулся, освобождая им место. Кто-то рядом заказал пиво, а потом стал тереть свою промежность, глядя при этом на Ноэля. Вокруг начал собираться народ, чтобы посмотреть, как те двое занимаются сексом. Ноэль отодвинулся снова. Кто-то из посетителей, перегнувшись через стойку, кусал за соски бармена, привлекательного бородатого парня, которого Ноэлю случалось видеть в «Хватке». Из динамиков доносились слова, которые Ноэль сначала принял за текст песни. Они повторялись, мужской голос отчетливо выговаривал: «В задней комнате есть парень, он позаботится о твоих раздутых почках».Комната заполнялась людьми, и они оттесняли Ноэля от стойки. Каждое из окружающих его лиц казалось воплощенным образом роскоши, греха, эротичности, искушения, похоти: блестящие голодные глаза, влажные приоткрытые губы, чувственно подрагивающие языки, скользящие в полутьме тела; рваные красные огни выхватывали то плечо, то мускулистую грудь.Несмотря на туман в голове, Ноэль твёрдо решил выбираться отсюда. Когда он добрался до лифта, двери открылись ему навстречу, и в комнату хлынула толпа людей, подхватывая Ноэля, потащила его за собой.Он словно попал внутрь какого-то пузыря. Музыка всё ещё слышалась, но тихо, словно её заглушал скользящий трущийся звук, как от множества тел, находящихся в постоянном движении. К нёму протягивались руки, касаясь легко и осторожно; он отвернулся от них, попадая к другим телам, в другие руки; они гладили его и ласкали. Он словно плыл по течению, медленно поворачиваясь, мимо него скользили другие тела, а руки становились настойчивей: кто-то расстегивал пуговицы на рубашке, кто-то открывал молнию, кто-то поднимал рубашку на спине, запуская руку за пояс брюк. Всё это время он двигался, вращаясь, в массе тел, пока не увидел рядом знакомое доброе лицо и протянутые к нему руки.Лицо наклонилось к нему, и он почувствовал, как кто-то ласкает всё его тело: руки спереди и руки сзади, пока вся его одежда не оказалась расстегнута или снята, и он чувствовал себя более свободным, гибким, ему было хорошо с этим незнакомцем, покрывающим поцелуями всё его тело. Следуя музыке, ни о чем не думая и не желая думать, позволяя направлять себя, указывать, что и как делать, Ноэль окончательно отпустил себя.Глава 35— Вставай! Тебе нужно уходить!Ноэль перевернулся, чувствуя под собой опилки. Кто-то тряс его за плечо. Он неуверенно сел. Музыка и тела исчезли. Тишина. Пустота. По-прежнему тускло светили красные огни. Кто-то с тревожным видом склонялся над ним, встряхивал его, заставляя проснуться и повторяя, что ему нужно уйти.— Это твоё? — мужчина протягивал ему скомканную измятую тряпку, которая развернулась в смутно знакомую рубашку. Он опустил взгляд. Брюки были на нем, пояс расстегнут. Господи! Похоже, он уснул прямо на полу. Куаалюд, который ему дал Ларри, в конечном счете, его все-таки вырубил.— Давай, — поторопил мужчина, выпрямляясь и протягивая ему руку. — Вставай. Ты должен уйти.Он помог Ноэлю подняться и даже надеть рубашку, не переставая требовать, чтобы он поторопился, и озираясь через плечо, как будто в комнате был ещё кто-то. Но Ноэль никак не мог полностью стряхнуть с себя дремоту. Он чувствовал, что может уснуть в любой момент, в любую секунду, но попытался сделать то, чего от него хотят, выговорив наконец заплетающимся языком:— Который час?— Не знаю. Шесть. Семь. Утро. Давай, застегивайся. Ну давай же!— Где моя куртка? У меня была куртка, — с усилием припомнил Ноэль и оглянулся в поисках пропажи. Пол был усеян опилками вперемешку с окурками, раздавленными пивными банками и пластиковыми стаканами, использованными разломанными капсулами амилнитрита. Что это за груда одежды в углу? Наверное, его куртка там.Мужчина дернул его за руку.— Её там нет. В гардеробе. Ты её сдал.Ему пришлось проводить Ноэля к гардеробу. Там оставалось всего две куртки, одна из них — легкая ветровка Ноэля. Надевая её, он услышал вой сирен.— Они тут, — сообщил другой мужчина, заглядывая в комнату.— Чёрт! Нужно его вывести!— По лестнице, — предложил второй.— Быстрее.Ноэль едва успел открыть дверь на лестницу, когда навстречу ему начали подниматься двое полицейских.— Это кто? — спросил один, заталкивая Ноэля обратно в дверь и дальше, в зал. — Кто здесь управляющий?— Я помощник управляющего. Рид, — откликнулся тот, что будил Ноэля.— Кто это? — снова спросил полицейский, кивая на Ноэля. — Куда это он собрался?— Просто парень, он тут отрубился. Я хотел его выпустить.— Задержите его. Все остальные, оставайтесь на своих местах.— Нас тут всего трое, — сказал Рид.— Да? Ладно, давайте-ка посмотрим, что там у вас.Он обернулся к Ноэлю:— Вы двое, стойте здесь.Ноэль сполз по стене на пол, глядя, как двое полицейских идут за Ридом в большую комнату, где его разбудили.— На-ка, возьми сигарету. Авось, поможет проснуться, — сказал второй служащий, Джерри, раскуривая им обоим по сигарете. Он казался испуганным и нервным.— Что это? Рейд? — спросил Ноэль.— Нет. У нас не бывает рейдов. Хуже.— Что?Рид и полицейские вернулись, переговариваясь о чем-то в стороне, так что Ноэль не мог разобрать слов. Тот, что был покрупнее, громко спросил, где можно найти телефон и направился к стене возле барной стойки.Второй коп, помладше и постройней, с длинными светлыми волосами был настроен более благожелательно. Он обратился к Ноэлю:— Хреново выглядишь.— Кто-то вчера подсунул мне транквилизатор. Что случилось?— Парня зарезали. Вон там, — он указал на другую комнату. — Серьезно поработали.— Насмерть? — спросил Ноэль, уже зная ответ. Сквозь туман в голове он вдруг осознал, что было в той горе тряпок, к которой Рид не дал ему подойти.Второй полицейский говорил по телефону и говорил громко. Его слова ясно доносились до того места, где они стояли.— Да, по полной программе. Гениталии отрезаны. Горло перерезано. Наверное, выполз из уборной, где это, похоже, произошло, в другую комнату, к людям. Возможно, захлебнулся собственной кровью. Нет. Оружия нет…К Риду:— Вы ничего не нашли?Снова в трубку:— Нет, ничего… кто знает… возможно, это тот же псих, который убил остальных. Тут было темно. Много народу. Ничего сложного.Ноэль начинал стремительно трезветь. Он мирно спал, убаюканный наркотиками, в нескольких метрах от того места, где этот бедняга захлебывался собственной кровью! Всего в нескольких метрах. И как долго он там был? Несколько часов?Из маленькой комнатки появился Рид с дымящимися чашками в руках. Запахло кофе. Он предложил одну Ноэлю.— Нужно было поторопиться, — прошептал он, пока Ноэль делал глоток.— Установили личность? — крикнул тот полицейский, который говорил по телефону.— Мы его знаем, — ответил Рид. Другой служащий кивнул.Полицейский поговорил ещё с минуту и подошёл к ним.— Мне нужно полное опознание, со свидетелями. Пошли.Заметив колебания Ноэля, он сказал:— Ты тоже. Идём.В большой комнате свет не горел, приподнятые закрашенные окна пропускли в комнату серый дневной свет. Зал казался сырым и теплым. Ткань с головы и торса жертвы была откинута. Труп скрючился на полу: одна рука откинута в сторону, другая под телом. Черные густые локоны забрызганы кровью, как и лицо, грудь и плечи покрыты пятнами засохшей крови, похожими на слюнявчик, шея казалась одним красно-коричневым месивом.— Опознаёте? — спросил крупный полицейский, держа блокнот наготове.Ноэль взглянул на тело и пошатнулся от отвращения.— Он раньше был тут управляющим, — слабым голосом сказал Рид, поворачиваясь к Ноэлю и закусывая нижнюю губу. — Верно?— Ты его знаешь? — спросил полицейский у Ноэля, который снова посмотрел на тело и теперь начинал разбирать детали: глаза, нос, губы.— Имя?— Рэнди Нерон, — ответил Рид.— Это так? — спросил Ноэля полицейский. — Эй, Боб, встряхни его. Это он?Ноэль кивнул:— Да, это он, — отвернулся, и его стало рвать, так, что, казалось, это никогда не закончится.

Часть III. На крючкеГлава 36Июнь, 1976 г.— Да! Приманка на линии.— Почему вы не доложились раньше? — резко спросил Лумис.— Не мог. Я всё утро проторчал в участке.Был всего полдень, но Ноэль уже чувствовал себя измотанным. Он узнал Рэнди в изуродованном теле, с которым спал в одном зале, обдолбанный от наркотика, полностью утратив представление о реальности, после того как отдался на волю происходившему в задней комнате, но кошмары утра на этом не закончились. Это было только начало. Вместе с Ридом и вторым служащим, оставшимся в «Le Pissoir», его притащили в участок, где всех троих допрашивали несколько часов, потом заставили ждать и снова допрашивали. На этот раз допрос вел кто-то другой — видимо, детектив, которому поручили дело. Ноэля прощупывали, обрушивали на него град вопросов, его унижали, с ухмылками намекая на то, что и так было уже совершенно ясно — на то, чем он занимался в клубе. Это было худшее утро, которое Ноэль мог припомнить за чертовски долгое время.— По поводу Рэнди? — спросил Лумис.— Я смотрю, дурные вести не стоят на месте.— Что вы там делали?— Благодаря вашему маленькому дружку, Ларри Вайтэлу, я там проснулся. Метрах в трёх места, где уже никогда не проснется Рэнди.— В каком смысле? Вы там проводили исследование для своей книги?Вопрос был настолько нелепым, что Ноэль ответил:— Конечно. Разумеется. Именно этим я там и занимался, проводил исследование. Пока мне не подсунули убойную дозу куаалюда.— Нечего принимать наркотики, если не умеете этого делать, — отозвался Лумис, и это показалось Ноэлю ещё более нелепым.— Мне приходится. Тут все это делают, знаете ли. Вы же хотите, чтобы я был как они, верно? Вы сами так говорили. Вы говорили, что не хотите, чтобы я выделялся. Или нет?Лумис его не понял. Его тон был ровным, лишенным всяких эмоций.— Вы расстроены, Приманка. Просто дайте мне ещё пару фактов, и мы поговорим об этом позже. Когда вы придёте в себя. Хорошо?— У меня все отлично, — возразил Ноэль, желая выяснить всё сейчас, не откладывая. — И если меня расстраивает, что моему другу засунули в рот его собственный член, может быть, вашим приятелям из участка следовало проявить чуть больше уважения к моим чувствам, а? Это был весьма познавательный опыт, Лумис. Он гораздо полезнее для моей книги, чем всё, что я видел и делал до сих пор. Теперь я на собственном опыте знаю, каково это — быть геем и попасть под подозрения полиции.— Успокойтесь. Вас же не арестовали, верно? — откликнулся Лумис так, как будто это что-то меняло. — Что вы им сказали?— Правду. Что я был под наркотиком, что меня разбудили намного позже, чем всё произошло, и что мне велели убираться, когда приехала полиция.— Это всё? Они ведь вас не подозревают?— Значит, очень хорошо притворяются. Первый парень, который меня допрашивал, предположил, что я перебрал наркоты, убил Рэнди и не могу теперь этого вспомнить. Представляете? Тогда Рид и другой коп заметили, что куаалюд — это транквилизатор, под ним никого не режут. Убийственный был момент. Парень выглядел полным идиотом. Поэтому он потребовал от меня сдать анализ мочи — чтобы убедиться, что я действительно принимал именно куаалюд.— И они по-прежнему вас там держали?— Ну да. Судя по всему, пока меня не было в комнате, Рид обронил сенсационное замечание о том, что мы с Рэнди были знакомы. Якобы Рэнди узнал от Веги, что мы с Ларри отправились в «Le Pissoir», и поехал туда искать меня. Естественно, как только я вернулся, они на меня с этим набросились.— Ну-ка, ещё раз, — коротко велел Лумис.Ноэль повторил, потом спросил, зачем.— Кто ещё знал, что вы туда собираетесь?— Никто. Никто, кроме Ларри, который меня привёл. А что?Но прежде, чем Ноэль успел закончить этот вопрос, у него уже возник новый.— Вы же не думаете, что случившееся с Рэнди на самом деле должно было произойти со мной?Он едва не запнулся на этих словах, настолько это было безумно, настолько страшно и настолько возможно.— Кто-нибудь в баре смог бы отличить вас друг от друга?— Рэнди крупнее меня… был крупнее, я хотел сказать. А так, не знаю. Там довольно темно, пока не привыкнешь.— У Рэдферна вы никому об этом не говорили, так?— Нет. Я не был там с утра.— Ах да, верно, — спохватился Лумис. — У вас же было свидание. И что с ним?— Прошло, — ответил Ноэль. — А потом я в метро встретил Вайтэла, мы с ним поехали в «Хватку», выпили там, а оттуда поехали в «Le Pissoir». Я был совершенно под кайфом задолго до того, как мы туда добрались.— Маленький паршивец, — пробормотал Лумис так тихо, что Ноэль засомневался, правильно ли он его расслышал.— Продолжайте, — велел он громче, когда Ноэль замолчал.— Ну, когда Рид всё это выболтал, мне, как вы понимаете, пришлось признать, что я знал Рэнди и всё такое. Они пытались вынудить меня сознаться, что я убил Рэнди во время какой-то любовной ссоры. Я им сказал, что мы не были любовниками. И Рид с Джерри заявили, что хотя все знали, что мы с Рэнди встречаемся, всем было также известно, что у нас открытые отношения. Так что и эта теория провалилась. Но опыт был ещё тот, я вас уверяю.— Что вы сказали им о «Шёпоте»?Ноэль ждал этого вопроса. Он заставил Ноэля помедлить, точно так же, как и в участке.— А что я мог сказать? Когда там сидели Рид и тот второй парень?— Что вы сказали? — настойчиво повторил Лумис.— Ну, я подумал, что я должен им рассказать и попытался это сделать, но, знаете, так, не впрямую. Делал всякие дурацкие намёки: они меня о чем-нибудь спрашивали, а я отвечал, что расскажу им об этом шёпотом. Они меня не поняли.— Даже детектив?— Даже он. Я уверен, что он меня не понял.— Сомневаюсь, что он знает об операции, — удовлетворенно сказал Лумис. — В будущем, Приманка, если случится что-нибудь подобное, не говорите ни слова. Даже намеков не делайте. Мы со всем разберёмся.— Как в этот раз?— Мы узнали об этом позже.— На пять часов позже?— Я был занят. К тому времени, как я вас нашёл и позвонил, вас уже отпустили.— Чушь собачья.— Приманка, вы расстроены. Я же сказал, я был занят.Это было бы вполне в духе Рыбака: дать Ноэлю проторчать в полицейском участке весь день — как он позволил ему остаться без всякой защиты в заброшенной федеральной тюрьме несколько месяцев назад. Но Ноэль не собирался показывать Лумису, что ему известно об этом. Он собирался хранить при себе и это знание и эту горечь.— Вы ещё там, Приманка?— Тут.— Хорошо. Мы поговорим с вами позже. Возвращайтесь к Рэдферну и отдохните.— Я туда не поеду.— Послушайте, Приманка, я понимаю, что вы чувствуете, но…— … но я в этот дом не поеду! Во всяком случае, не в ближайшую пару дней. Я не желаю сейчас видеть Эрика. Я боюсь того, что могу с ним сделать.— Это совершенно естественно, Приманка. Но сейчас вам как никогда раньше надо стараться ничего не испортить. После всего этого достаточно одного неверного движения, одного намека на враждебность, и он поймет…— Я вел себя с ним враждебно с того дня, как мы познакомились. И он вел себя со мной ничуть не лучше.— Но вы не можете давать ему понять, что считаете его ответственным за случившееся. Он поймет, в чем дело, — и он поймет, кто вы такой.— Именно поэтому я и не хочу его сейчас видеть, — объяснил Ноэль. — Пока не успокоюсь настолько, что перестану хотеть придушить его, как только увижу.— Хорошо. Возможно, так будет лучше всего. Возьмите себя в руки. Это самый верный способ прищучить этого бессердечного ублюдка!Когда Рыбак произнёс эти слова, ненависть в его голосе показалась Ноэлю почти осязаемой. Почему-то даже более осязаемой, чем его собственное горе и гнев из-за Рэнди. Возможно, потому, что к нему не примешивалась не осознанная до этого момента благодарность за то, что Рэнди мертв — Рэнди, который так глубоко втянул Ноэля в гомосексуальный образ жизни. Да, конечно, в этом причина того, что его гнев не мог сравниться по силе с гневом Лумиса — Лумису не за что было чувствовать себя виноватым, то, что случилось, не вызывало у него смешанных чувств.А ещё, вешая трубку, Ноэль задумался: не потому ли вражда Лумиса была более всеобъемлющей, не потому ли держалась так долго, что была связана с большими переживаниями и большим горем, и в счёте, который Рыбак собирался выставить Эрику, значилось куда больше смертей и увечий, чем одна эта?Что с того, что Лумис знал о групповом изнасиловании в колледже? Что с того, если он считал, что у Ноэля нарушения в психосексуальной сфере? Что с того, что Лумис его жестоко испытывал и продолжает это делать? Ведь всё это делается ради непоколебимой, важной и справедливой цели, верно? Другие преследуют свои цели ещё безжалостней и не разбирают средств. Ничтожные цели — богатство, влияние, власть. Лумис же всего лишь хочет избавить мир от сумасшедшего преступника.Стоило ему подумать об этом, как Ноэль понял, что это и был тот самый противовес, которого ему так не хватало прошлой ночь, когда он впал в истерику, — как мгновенно указал ему Вега. Глядя на ситуацию только со своей точки зрения, Ноэль разозлился на Лумиса. Теперь, поднявшись над ней, над своим ничтожным эго и его проблемами, Ноэль видел, как вписывается в общую картину. Почти священная цель Лумиса станет и его целью; его справедливый гнев станет праведной яростью Ноэля; поставленная Лумисом цель — его миссией.Ноэль поквитается с Эриком за смерть Рэнди по-своему. И он не станет с этим спешить.Несмотря на принятое решение, прошло ещё три часа, прежде чем Ноэль сумел заставить себя позвонить в дом Рэдферна.Ему улыбнулась удача — на звонок ответил Окку.— Пожалуйста, передайте мистеру Рэдферну, что я не смогу вернуться в ближайшие несколько дней, — попросил Ноэль, делая вид, что это обыкновенная работа, а он — обыкновенный служащий.— Подождите! Подождите! — попросил дворецкий.Ноэль услышал жужжание, потом гудок, и прежде, чем он сообразил, что Окку вовсе не прервали звонком на другую линию, просто тот соединяет его с Эриком, он услышал:— Ноэль?Слишком поздно. Ноэль попытался взять под контроль собственный голос и все ещё не улегшийся гнев.— Я побуду у себя пару дней, — сообщил он.— Слушай. Рид и Джерри рассказали мне, что…— Разумеется, — перебил Ноэль, не желая слышать больше ни единого лицемерного слова. Рид и Джерри ему рассказали! Ну ещё бы.— Увидимся, — сумел выдавить из себя Ноэль и быстро повесил трубку.Он отключил телефон, принял валиум, сходил душ и лёг спать. Он опасался снов и жутких кошмаров, но, к счастью, ему ничего не снилось.Глава 37Когда три дня спустя снизу позвонили, и консьерж сообщил, что к Ноэлю пришла какая-то дама, первой его мыслью было, что это Мирелла Трент. Он не хотел её видеть и как раз звонил Гердесу, чтобы тот её не пропускал, когда раздался громкий гудок, и его ударило током. Это значило, что Гердес давит на кнопку со своей стороны. Старый надтреснутый голос сообщил:— Она поднимается.Ноэль выругался и посмотрел на себя в зеркало. Небритый, грязный и всклокоченный, в джинсах, которые следовало постирать ещё неделю назад. Он терпеть не мог, чтобы его видели в таком состоянии. Ну, может, у Миреллы это вызовет такое отвращение, что она просто уйдёт. Конечно, такой извращенке, как она, это может показаться очень возбуждающим; она всегда признавалась, что ей нравятся рабочие. Но он её не хотел. Он все ещё слишком злился на неё за то, что узнал о себе в последний раз, когда они были вместе.Вдруг оказалось, что уже поздно делать что-либо со своим видом или бардаком в квартире — в дверь позвонили.С вызовом он распахнул перед ней дверь.— Ну?— Ты ужасно выглядишь. Ты что, болел?Перед ним стояла не Мирелла, а Алана.Ноэль отступил от двери. Она взглянула на него ещё раз, потом вошла, закрыла за собой дверь, повторила свой вопрос и положила холодную ладонь ему на лоб. Он отмахнулся.— Я здоров, — ответил он.— А по виду не скажешь.Сегодня на ней были духи с тончайшим оттенком пачули, но аромат казался свежим, словно запах горного водопада. Рядом с ней он почувствовал себя ещё более грязным.— Я думал, что это пришёл другой человек, — неловко сказал он.Он был совершенно не готов к этой встрече. В квартире настоящая помойка, и сам он выглядит не лучше. А она походила на вазу эпохи династии Минь, которую ни с того ни с сего решили поставить в китайской прачечной на полуподвальном этаже. Она не вписывалась в обстановку.Она опустилась в большое кресло-качалку, позволила ему принести пепельницу и лимонад и закурила «Сент-Мориц», тихонько раскачиваясь взад и вперед, поглядывая то на него, то на улицу сквозь высокие окна, словно бывала тут уже миллион раз, а он с дурацким видом опять объяснял, что не болен, просто расстроен, и что ему нужно было время подумать, побыть одному.— Сегодня такой чудесный день, — сказала она, когда он наконец выдохся и умолк. — Может, пройдемся?Она словно не услышала ни единого его слова, хотя он был уверен, что это не так.— Я подожду, пока ты приведёшь себя в порядок. Можно будет погулять в парке. Или пообедать. Мы ведь так и не пообедали вместе, — напомнила она.Такая тактичная, такая милая — Ноэль не мог ей отказать.Пятнадцать минут спустя он следом за ней подходил к припаркованному «мерседесу». Алана вручила ему ключи и скользнула на пассажирское сидение.Это был великолепный июньский денёк: в небе виднелось несколько высоких неподвижных облаков, похожих на клочки ваты, но яркий солнечный свет отражался от тротуаров и стеклянный фасадов вдоль Шестой авеню.На Пятьдесят седьмой улице они остановились на светофоре, и Ноэль обернулся к Алане. Его внезапно посетила дикая, безумная идея:— Давай сбежим куда-нибудь. В Мексику. Только ты и я. У меня есть немного денег, кредитки. Будем жить в глиняной хижине. Купаться. Заниматься любовью. Есть тако.Она засмеялась — сначала осторожно, потом расхохоталась.— Я не люблю мексиканскую кухню.Прежде чем он успел предложить какой-нибудь другой маршрут, она спросила:— Может, погуляем в парке?Когда они заперли машину, она взяла его под руку и позволила вести себя: сначала по широкой мощёной дорожке, мимо пруда, где жили лебеди, потом по другой тропинке, убегающей на север, в глубину парка. Они молчали.Кажется, Алана знала тут все укромные места. Она уводила его от наиболее оживленных частей парка, пока они не оставили позади карусели, «Зеленую таверну», театр «Делакорт», где по вечерам ставили Шекспира, и не оказались на уединенной холмистой поляне с зеленой лощиной, которую Ноэль не видел никогда прежде. Там они остановились. Алана огляделась по сторонам и в конце концов опустилась на плоскую базальтовую плиту, похожую на большую темно-серую таблетку среди травы. Она развязала платок, который до сих пор прикрывал её голову, и распустила волосы: длинные, почти иссиня-черные при этом свете. Никого больше в этой долине Ноэль не заметил.— Ну вот! — с облегчением сказала она и легла на плоский камень. Её волосы рассыпались, тонкая шелковая блузка казалась хрупкой, словно японская бумага.— Я хочу тебя поцеловать, — сказал Ноэль, наклоняясь к ней, чтобы выполнить это намерение.Она подняла руку, удерживая его.— Нет. Я обещала.— Кому обещала? Эрику?— Конечно. В первый же раз, когда мы увидели тебя. В «Витрине». Мы тогда договорились. Или мы оба — или ни один из нас.Говоря это, Алана улыбалась, поэтому Ноэль решил, что она шутит. Он оттолкнул её руку и снова наклонился над ней.Она села, уклоняясь от него. Улыбки у неё на лице уже не было.— Я же сказала, что обещала, Ноэль.— Ну, ты же не можешь говорить всерьёз?— Разумеется, это всерьёз. Я никогда не нарушу своего обещания Эрику.— Но ты его уже нарушила, — возразил он. — Ты уже целовалась со мной. Помнишь? В студии?— Это было нужно для фотографии. Это было понарошку, Ноэль.С минуту он дулся. Она снова легла на камень.— Зачем ты тогда привела меня сюда? — спросил он.— Чтобы поговорить с тобой.— Почему здесь?Он сообразил, что ведет себя так, будто подозревает её в чем-то, но ему было всё равно.— Потому что мне тут нравится, — просто ответила она. — Я надеялась, что тебе тоже понравится.От этого собственная подозрительность показалась ему ещё более глупой.— Почему бы тебе не прилечь и не расслабиться? — предложила она.Он поколебался немного, потом присоединился к ней. Каменная плита под его спиной была теплой, гладкой, успокаивающей. Облака пропали; небо над ними было бледно-голубое, звенящее.— Ладно, — с намеренной резкостью бросил он, — говори!Сначала она молчала и, как ему показалось, злилась, но потом она тихо произнесла:— Мне столько нужно тебе сказать.Он не стал ей приходить ей на выручку.— Прежде всего я хочу быть уверена, что ты знаешь, как сильно ты нам небезразличен, и Эрику и мне, потому что это самое главное. Мы оба очень по тебе скучали эти несколько дней.— А в чем дело? Окку был слишком занят на кухне и не мог страховать Эрика со штангой?— Эрик тебя любит. Ты к нему несправедлив.— Ну конечно.— Как я тебя люблю, Ноэль. Нет. Не так, как я. Но всё равно любит.— Ладно, допустим, я верю, что Эрик меня любит. И что дальше?— Ты нужен ему, Ноэль. У него сейчас тяжёлые времена и ему нужна твоя помощь, твоя поддержка.— Это у него тяжёлые времена?!Кажется, её удивила сила его реакции. Приподнявшись на локте, она с недоумением посмотрела на него. Ему отчаянно хотелось дотронуться до её волос, но он посчитал, что это будет похоже на заигрывание.— Да. Это правда. Уж я-то должна знать, верно? Эрик очень расстроен этим ужасным делом. Ну, знаешь, тем что случилось с бедняжкой Ронди.Алана в это верила. Ноэль видел по её глазам: то карим, то черным, то в крапинку, то даже отливающим синим в солнечных лучах — невинным, бесхитростным глазам. Она верила, что смерть Рэнди расстроила Эрика.— Ладно. Значит, он расстроен. Что ещё?— Больше ничего. Эрику нужно, чтобы ты был сейчас рядом. Он хочет, чтобы ты был рядом. Я знаю, что вы не всегда сходитесь во мнениях, но попытайся…— Это гораздо серьёзней, чем разница во мнениях. Одна из причин, по которой я не приезжал в его дом, заключается в том, что сейчас я сильнее, чем когда-либо прежде, чувствую, насколько фальшиво мое положение там.Она озадаченно смотрела на него, и он немедленно подумал, не были ли эти слова самой страшной ошибкой. Он все равно попытался объяснить.— Я не могу жить за его счёт, жить с ним и не могу ответить на его интерес, увлечение или что он там ко мне чувствует. Не могу. Эрик меня не привлекает. Не заводит. Всё с точностью до наоборот.— Нет. Нет. Ты неправ. Я видела вас вместе. Вы как факир и кобра. Иногда факир он, иногда ты. Это все замечают. У вас сильное и необычное влечение, и ты поступаешь глупо и неправильно, пытаясь его отрицать.— Ну а я этого не вижу.Ноэль подумал, не рассказывал ли ей Эрик о той ночи, когда Ноэль увел «мерседес» и потом они дрались в гараже. Вполне возможно.— Значит, ты просто решил этого не видеть, — заявила она. — Это влечение существует. Я думаю, сейчас ты просто немного растерян, и…— Ты этим объясняла Эрику мои попытки ухаживать за тобой?— Не превращай это в дурную шутку, Ноэль. Ты в самом деле немного растерян. Ты сам не знаешь, кто ты такой или кем хочешь быть.— Хорошо, Алана, ты выиграла. Я растерян. Несколько дней назад я занимался любовью женщиной, и хотя она совершенно завелась, меня это не возбудило. Потом той же ночью я занимался любовью с несколькими мужчинами.— В «Le Pissoir»?— Да, в задней комнате. Тогда я по-настоящему отпустил все тормоза. Я делал с полными незнакомцами такое, чего, я думал, я никогда не сделаю. О чём я, кажется, даже не слышал. Это не вызвало у меня отвращения. Это не показалось мне ужасным или неправильным. Но и особенного удовольствия не принесло. И если бы не наркотики и не общая атмосфера, сомневаюсь, что меня бы всё это вообще заинтересовало. Ну вот и скажи мне, что вообще такого в сексе? Немного удовольствия, куча усилий — и ради чего?— Если ты действительно так думаешь, тебе надо прекратить.— Прекратить что?— Заниматься сексом. Вообще. С мужчинами, с женщинами. Просто прекратить на какое-то время и не думать об этом.— Но это не решит проблемы.— Fou! — она легко похлопала его по щеке. — Ты же только что сам сказал мне, что не знаешь, как её решить. Или нет? Секс не настолько важен. Займись чем-нибудь другим.За три дня яростных размышлений, прошедшие с тех пор, как он проснулся на усыпанном опилками полу задней комнаты клуба, эта мысль ни разу не приходила ему в голову. Алана повторила свои слова, и он снова был вынужден восхититься ясностью её головы.— Отложи всё, — говорила она, — сейчас есть и более важные вещи: ты сам, я, Эрик, возможность стать друзьями. Это же очень важно, разве нет? Ты всё время хочешь поцеловать меня, заняться со мной любовью. Почему бы сначала не стать мне другом? И Эрику тоже. Сейчас ему как никогда нужны друзья. И тебе тоже, Ноэль.Последнее замечание разозлило его. Ему захотелось схватить её и сказать, что она говорит ерунду, полную жизнерадостную ерунду. Но предложенное Аланой простое решение разрубило его смятение, как меч Александра — гордиев узел.Должно быть, Алана понимала, что происходит у него в голове; она смотрела на него так, словно одной её красоты и сочувствия должно было хватить, чтобы он пришёл к правильным выводам.— Никакого секса на ближайшее время, — повторил он. — И я не буду пытаться тебя поцеловать.— Тебе станет от этого лучше. Поверь мне.— Может быть.— Станет-станет.Она села и спрыгнула с камня.— Ну вот! Идём обедать. А потом поедем к Эрику и скажем ему.— Что скажем? — опасливо уточнил Ноэль.— Что ты вернешься домой. Что мы все вместе поедем в Хэмптонс, ему сейчас это очень нужно. И что мы все будем друзьями. Давай, ленивец. Вставай.Глядя на неё по дороге, пока они, держась за руки, шли через парк, Ноэль думал, как она воспримет новость о том, каким чудовищем оказался Эрик, когда правда выйдет наружу — а это непременно произойдет. Он знал, что её это просто убьет. Его единственным утешением была мысль, что он сам будет рядом — как друг и возможный любовник. Он будет нужен ей, она захочет, чтобы он был рядом, помог ей справиться с шоком.— Ну вот, ты уже выглядишь лучше, — сказала она. — Видишь, как это просто?Глава 38Эрик присоединился к ним в уличном кафе возле элегантного отеля в северной части Пятой авеню. Он подошел так небрежно и так естественно присел за их столик, что миновала целая минута, прежде чем Ноэль обратил внимание на вторжение в их с Аланой чудесный день наедине, которым он наслаждался до сих пор.— Я попросил Поль-Люка позвонить, если вы появитесь, — объяснил Эрик, заказывая у слегка смущенного официанта водку со льдом. — Подумал, вы можете сюда заглянуть. Это любимое дневное место Аланы.Она легко поцеловала Эрика в щёку. Ноэль несколько секунд сверлил его взглядом, но Эрику, кажется, было всё равно. Потом он заговорил, и три дня назад те же самые слова привели бы Ноэля в бешенство. Сейчас они просто казались лишними:— Я знаю, тебе нравился Рэнди. Мне очень жаль слышать, что с ним такое случилось. Он заслуживал этого меньше, чем кто-либо другой. Ужасно. Его все любили.Он не сказал ничего особенного; учитывая обстоятельства, чего-то подобного и следовало ожидать. И, однако, в его голосе звучал неожиданный гнев, который Ноэль не совсем понимал. Мог ли он ошибиться? Может быть, Эрик действительно сожалеет? Ноэль знал, что он всегда симпатизировал Рэнди. Или он просто играет свою роль настолько виртуозно? Или, ещё того хуже, у Эрика какой-то странный психоз, который позволяет ему отдавать подобные приказы, а потом настолько вытеснять это из памяти, что он и в самом деле может жалеть о случившемся?— Думаю, в этом заключается опасность мест вроде «Le Pissoir», — ответил Ноэль вполне обыкновенным тоном. — Мишенью может оказаться кто угодно.— Но почему Рэнди? — не успокаивался Эрик. — Когда вокруг столько настоящих уродов.— Пожалуйста, хватит, — взмолилась Алана.Даже претендуй он на «Оскар», он не смог бы так сыграть, решил Ноэль. Значит, психоз.— Ещё только одна вещь, — извинился перед ней Эрик.Потом снова обратился к Ноэлю:— Я не думаю, что жертвой должен был стать Рэнди. Я считаю, что его просто перепутали с тобой в темноте.Сначала Лумис, теперь Эрик. Он чувствовал, что начинает паниковать.— Со мной? Почему? Причем тут я?Эрику принесли его водку, он отпил глоток. Медленно вращая стакан между ладоней и избегая смотреть Ноэлю в глаза, он сказал:— Чтобы добраться до меня. Вот причем. Вот на что это похоже — жить с нами, с Аланой и со мной. Тебе постоянно будет угрожать опасность. Всем нам.— Эрик! — в её голосе была мольба. — Ты же сказал, что не будешь.— Я должен ему сказать.Он повернулся к Ноэлю.— Теперь ты знаешь самое худшее.Ноэль был так обескуражен этим новым поворотом событий, что едва мог ответить. Сперва он чувствовал себя обезоруженным этим признанием, потом разозлился, потом опять растерялся: теория о психозе тоже не работала. Может быть, это всё-таки ошибка. Работа какого-то психа. И Эрик и Алана смотрели на него в ожидании какого-нибудь ответа, поэтому он признался:— В полиции думают, что это сделал я.— Рид мне так и сказал. Не беспокойся, мы найдем тебе лучшего адвоката, если до этого дойдет. Но я сомневаюсь. У них нет дела. Кстати, какого черта тебя вообще туда занесло? Я был просто в шоке.История выходила слишком длинная и запутанная, чтобы вдаваться в детали, поэтому Ноэль просто сказал, что занимался исследованием для книги.— Господи! Мне следовало догадаться. Ну, ты явно преуспел.— А что? Люди болтают?— Люди всегда болтают.— И что они говорят?— Что ты был под кайфом. Что вел себя грязно, неистово и скандально. Не переживай. Твоёй репутации это только на пользу.Внезапно его губы раздвинулись в улыбке.— Я, пожалуй, даже жалею, что я это пропустил. Это всё равно как если бы Дева Мария лишилась девственности на съезде защитников лосей.— Ублюдок, — откликнулся Ноэль, но тоже засмеялся, и скоро они уже все вместе хохотали над тем, как всего за одну ночь Ноэлю удалось полностью перевернуться свою репутацию холодного, сдержанного и отстраненного типа.Они ещё смеялись, когда Алана посмотрела на часы. Было почти шесть.— Я подумал, нам стоит уехать из города на следующие несколько недель, — сказал Эрик, внезапно становясь серьезным. — Пока всё это не уляжется.— Я не уверен, что смогу уехать, — сознался Ноэль. — Полиция.— Дорранс всё уладил. Ехать ты можешь. Так что? — спросил Эрик, пристально глядя на Ноэля.«Я считаю, что его просто перепутали с тобой в темноте».— Хорошо, — сказал Ноэль.Они расплатились по счёту и вышли на улицу. Эрик с Окку полетят сегодня; Ноэль же не будет против доехать на машине вместе с Аланой?Он будет в восторге, заверил Ноэль, когда они подошли к серебристому купе, припаркованному у обочины в полуквартале от кафе.— Как тебе? Я его только что купил.Машина была плоская, Ноэлю по пояс, и куда больше походила на произведение современного скульптора, чем на автомобиль.— Что это за марка? — спросил Ноэль, пытаясь прочитать стилизованную табличку, вставленную в клапаны на передней решетке.— «Ламборгини». Нравится?— Такое ощущение, что её угнали с лужайки загородного музея, — ответил Ноэль. — Невероятная штука.Эрик сел в машину, и окно мгновенно уехало вниз. Он сделал Ноэлю знак подойти, чтобы отдать последние указания.— Веди осторожно. Если возникнут какие-нибудь проблемы, в «мерседесе» лежит заряженный пистолет. Под фальшивой крышкой в бардачке. Алана знает, где он.Алана наклонилась, чтобы поцеловать Эрика. Он помахал им, легко коснулся руля и, сорвавшись с места, умчался вниз по Пятой авеню.Глава 39— Чего я не могу понять, так это зачем ты занимаешься заведениями вроде «Le Pissoir»? — сказал Ноэль.Они жили на вилле уже четвертый день. Эрик и Ноэль как раз закончили ленивую пробежку туда и обратно вдоль подъездной дорожки — в общей сложности почти пять километров. Дом Эрика располагался в стороне от двухполосной дороги, соединяющей Спрингс и Амагансетт. Теперь они валялись на надувных матрасах, дрейфуя под сенью трёх огромных деревьев у края большого круглого бассейна, которые не стали срубать при его установке, и разговаривали. Если бы они встали, то оказались бы возле единственной открытой части террасы — на балконе, нависающем над обрывом глубиной в несколько сотен метров среди суровых скал. На северо-востоке открывался великолепный вид на бухту и Гардинерс Айленд. Стоя в ясный день у перил и глядя строго на восток, можно было разглядеть пик Монтаук, а если смотреть на север, то становились видны берега Коннектикута.— Я занимаюсь баром «Зло» и «Le Pissoir», потому что если бы этого не делал я, это сделал бы кто-нибудь другой. Только у меня получается лучше, — ответил Эрик. — Такие бары с тёмными комнатами существуют с конца шестидесятых. Я поднял их на новый уровень. Я не продаю выпивку за бешеные деньги. Я слежу за тем, кто получает членские карты, чтобы туда не попадало слишком уж много нежелательного народа. Я добился того, что атмосфера стала более чистой, более сексуальной, более привлекательной, более безопасной — да, Ноэль, более безопасной: пожарные выходы, спринклерная система. Из каждого бара есть десяток выходов на случай чрезвычайных обстоятельств. Загляни как-нибудь к кому-нибудь из конкурентов. Это свинарники, из которых никто не выберется в случае пожара. Уборку делают раз в месяц, если делают вообще, и работают там наглые хамы, которые ненавидят геев.— Это всё равно остаётся эксплуатацией человеческих слабостей, — сказал Ноэль.— Или удовлетворением потребностей, — отозвался Эрик. — У этого вопроса две стороны. Если прибавить к этому «Облака» и «Витрину», всё меняется. Ты знаешь, какая там особая публика. Кинозвёзды просят о членстве в клубах. А в «Витрине» собирается лучшая клубная публика в стране. Ты там был. Ты сам всё видел. По твоей теории это тоже получается эксплуатация. И да, для меня это бизнес, хотя я всё равно вкладываю весь доход от клубов обратно в них же или в новые заведения. Но в моих клубах люди получают то, за что платят, и ещё кое-что сверху — качество. Мафия своими клубами управляет не так. Всё, что их интересует, — это возможность снять сливки, и пусть место загибается через годик-другой. У моих клубов есть репутация. Каждый из них уникален. Они выдерживают проверку временем.— Но зачем тебе они все?— Дискотеки? Людям нужны отличные развлекательные площадки, где они могли бы отдыхать и устраивать вечеринки. То же самое и с секс-барами.— Но почему тогда всё это настолько тайно, настолько скрытно, настолько сомнительно?— Сначала по-другому было нельзя. Люди не желали видеть много геев, собирающихся в одном месте, независимо от повода собрания. Они и сейчас не хотят этого видеть. Ты же понимаешь это, Ноэль, правда? Несмотря на свою башню из слоновой кости.— Это превратилось в гетто.— Может быть и так. Но теперь это добровольное гетто. Это место, где подростки не могут скопом наброситься на одинокого пьяного педика. Если такое случится, собирается группа бдительности и приструнивает ребят. Такого просто нигде не существует за исключением нескольких мест: на Файр Айленд,[193] в некоторых районах Сан-Франциско, в Вест-сайде на Манхэттене.— Но всё это в таком подполье. И связи с организованной преступностью — зачем они?Эрик улыбнулся.— Всё, что я делаю, — преступление по законам этого штата. Я живу с женщиной, с которой мы не женаты. Я сплю с мужчинами, и меня могут привлечь за содомию. Я принимаю наркотики, большей частью — нелегальные. Всё, что я делаю, считается преступлением, а я — преступником. И ты тоже. Мы все. Ты спрашиваешь, почему геи традиционно старались заручиться поддержкой организованной преступности, даже зная, что их обирают. Скажи, как с тобой обошлись в полиции пару дней назад?Ноэлю не требовалось напоминать об этом.— Вот видишь, — продолжал Эрик, приняв молчание Ноэля за согласие. — А ведь ты уважаемый член общества, преподаёшь в университете. Надо начинать с этого, с этих притеснений, если ты действительно хочешь понять, почему гейская субкультура выглядит так, как выглядит. Иначе твоя книга получится просто ещё одним куском академического дерьма.— Если всё действительно так, с притеснениями надо бороться, а не усиливать их.— Мы пытаемся это делать. А усиливаем мы общее самосознание и понимание общности интересов, чтобы геи смотрели на самих себя не как на преступников и ненормальных, а как на полноправное меньшинство. С помощью политики и законодательства мы будем двигаться дальше. Мы сейчас делаем только первые шаги, малыш. Обществу Маттакин[194] всего двадцать лет, между прочим.Прежде чем Ноэль успел ответить, Эрик резко вскинул голову.— Погоди. Кажется, у нас появилась компания.Ноэль проследил за его взглядом, и увидел на другой стороне бассейна крупного детину, загорелого, молодого и незнакомого, которого Окку только что вывел на террасу.Ноэль ещё не успел его толком рассмотреть, как Эрик прокричал:— Ты опоздал на час, Маквиттер.— Ты же всё равно никуда не торопишься.Детина подходил к ним вдоль края бассейна, Окку шёл следом.Когда детина приблизился, Ноэль узнал в нем вышибалу с частной дискотеки в Саутхэмптоне, где они с Эриком и Аланой были прошлой ночью. В какой-то момент Эрик говорил о чем-то с Маквиттером, и даже купил ему выпить, когда у того случился перерыв. Сперва Ноэль подумал, что Эрик просто пытается его снять. У перекачанного Маквиттера, с его огромным телом и детским лицом, определенно был такой вид, словно он любит жёсткие игры. Но Эрик вернулся домой один.— Это вторая ошибка, которую ты сделал на данный момент, Маквиттер, — предупредил Эрик с самым угрожающим видом, ни на дюйм не меняя своего положения на матрасе. — Хочешь попробовать совершить третью?На секунду Ноэлю показалось, что Маквиттер сейчас прыгнет в бассейн и набросится на Эрика. Челюсти сжались, подбородок угрюмо выдвинулся вперед; его ясные зелёные глаза внезапно потемнели, словно в них мгновенно опустилась непроницаема защитная завеса. Вытянутые вдоль тела руки напряглись. Он ничего не говорил и не двигался, кажется, очень долго, нависая над краем бассейна, пока Эрик не нарушил молчание.— Я вижу, ты решил обидеться. Это третья ошибка, Маквиттер. Убирайся.— Ты говорил, у тебя есть для меня работа.— Я сказал, чтобы ты приходил говорить о работе в одиннадцать. Сейчас уже за полдень. Вон.— Ты сказал, у тебя есть работа.— Окку, выстави его, — велел Эрик, переворачиваясь на живот и одновременно подгребая воду одной рукой, чтобы развернуть матрас к стоящим у бассейна мужчинам.— А как же моя работа? — пожаловался Маквиттер.— Можешь её куда-нибудь засунуть, — предложил Эрик.Маквиттер переводил взгляд с Эрика на Окку и обратно, словно пытаясь решить, кого из них лучше разорвать в клочки. А потом, поднимая кулак в воздух, бросился прямо на дворецкого.Дальше всё случилось очень быстро. Окку уклонился, развернулся, схватил Маквиттера за руку и за плечо и швырнул его вперед. Маквиттер тяжело упал, но тут же вскочил — в тот самый момент, когда Окку прыгнул на него ногами вперед. Маквиттер откатился в сторону, поднимаясь, и, пользуясь тем, что Окку на миг потерял равновесие, закрутил его, словно штопором, перемежая это глубокими каратэшными ударами в нижнюю часть живота. Окку отступил, словно ему было очень больно, а потом вдруг стремительно кинулся вперед, нанося Маквиттеру два удара раскрытыми руками, один в голову, другой в корпус. Детина упал на колени, обхватывая Окку за бёдра, в то время как на него продолжали сыпаться удары: в шею, в голову, в спину. Но секунду спустя Окку уже висел в воздухе — Маквиттер поднял его и перекинул через перила, держа за икры.Ноэль спрыгнул со своего матраса и поплыл к краю бассейна.— Не двигайся, или я его брошу!Маквиттер мотнул Окку по широкой дуге и снова посмотрел на Эрика. Тот даже не шелохнулся, продолжая лежать, распростершись на животе и опустив подбородок на скрещенные руки, словно он был на полу у себя в гостиной, а по телевизору крутили реслинг.— Ну? — крикнул Маквиттер. — Я получаю работу или бросаю его?— Ты умеешь готовить? — спросил Эрик.— Готовить?— Именно это я и спросил. Ты умеешь готовить?— Не знаю. Ну, гамбургеры там, такую фигню.— Человек, которого ты хочешь сбросить, — один из лучших поваров в стране. Специализируется на французской, китайской, итальянской и региональной американской кухне. Если ты его сейчас отпустишь, ты получишь работу. Но тебе придется ещё и готовить.Маквиттер посмотрел на вытянувшегося Окку.— Он хороший повар? — крикнул он Эрику.— Я так и сказал.— Я не повар. Я массажист. Разве я тебе вчера этого не говорил?— Ты принят, — ответил Эрик и снова перевернулся на спину.Маквиттер перекинул Окку через перила обратно на террасу и довольно аккуратно опустил на землю.— Надеюсь, вы в порядке, мистер, — сказал он. — Ничего личного, вы же понимаете?Окку поднялся на ноги и отошёл на безопасное расстояние. Выглядел он целым, но слегка потрясенным.— Когда начинать? — спросил Маквиттер.— Немедленно, — небрежно откликнулся Эрик. — Можешь идти, Окку. Спасибо. Давай, громила. Ты же умеешь плавать?Маквиттер избавился от одежды, открывая взглядам впечатляющее накачанное тело. Воздев руки, словно в молитве, он выгнулся и нырнул в воду, проскользил до другого края бассейна и тихо вынырнул у самого изголовья эрикова резинового плота. Слегка дотрагиваясь до края матраса и держась на воде, Маквиттер стряхнул с лица капли и немедленно поцеловал Эрика в губы.— Ты не против? — услышал Ноэль его вопрос, заданный тихим и слегка хриплым голосом. — Физические упражнения меня всегда немножко возбуждают.Потом он повернулся к Ноэлю. Взгляд был оценивающий и недружелюбный.— Возбуждает в каком смысле? — услышал Ноэль вопрос Эрика.— В прямом.— Тогда давай выбираться из бассейна, — сказал Эрик.Минуту спустя Эрик уже провожал Маквиттера сквозь стеклянные двери своего павильона. Он подмигнул Ноэлю и даже пожал плечами, словно хотел сказать: «Можешь в это поверить?»На этом занавес опустился.Глава 40Оставшись один, Ноэль почувствовал себя не у дел. Заняться было нечем, и в то же время очень хотелось что-нибудь сделать — абсолютно всё равно, что именно.Он заглянул к Алане. Она блаженно дремала, свернувшись калачиком на своих бледно-голубых шёлковых простынях. Он решил не будить её.На кухне было пусто. Наливая себе попить, Ноэль услышал, знакомый звук: внизу, в пристроенной к гаражу прачечной, заработала стиральная машина. Очень похоже на Окку с его флегматичностью: минуту назад висеть на волосок от смерти и тут же заняться стиркой.Потом он вдруг сообразил: сейчас же самый подходящий момент, чтобы позвонить Лумису. Уже четыре дня прошло с тех пор, как он отмечался последний раз.По номеру первой «петли», который он набрал из гостиной, ответили мгновенно. Ноэль уже собирался назваться, как услышал молодой жизнерадостный женский голос:— Алло!Такое случалось с ним впервые. Должно быть, кому-то уже выдали этот номер. Он неловко извинился, сказав, что ошибся номером, и повесил трубку, надеясь, что хотя бы один из трех оставшихся номеров по-прежнему не занят.По второму номеру ответили после третьего гудка. Знакомая тишина сообщила ему, что он попал на открытую «петлю». Он подождал с минуту для надежности, потом сказал:— Приманка на линии.— Секунду, Приманка, — ответил смутно знакомый голос и оставил его висеть на телефоне ещё на минуту.— Где вас черти носили?Это был Лумис, и он был в бешенстве. Ноэля это не обеспокоило.— Я не мог позвонить раньше.— Где вы?— У Рэдферна в Амагансетте. Сейчас тут все заняты. Мне первый раз удалось вырваться.Это была не совсем правда. Причины, по которым он не попытался позвонить раньше, были в действительности куда сложнее. Он по-прежнему злился на «Шёпот» за то, что они не избавили его от унижения в участке. Он получал удовольствие от своего нового статуса — не объекта вожделения, а друга, обличённого доверием Эрика, пускай и в малой степени. Он наслаждался обществом Аланы — сколько бы того общества ни было. Радовался ленивой жаркой солнечной погоде и неспешной комфортабельной жизни на вилле.— Вы звоните прямо из самого дома? Вы что, с ума сошли? Он отследит звонок. Я перезвоню. Повесьте трубку.— Нет! Тогда подойдет Окку, — возразил Ноэль. — Кроме того, мне нечего доложить. Всего одна вещь. Только что появился новый человек. Думаю, телохранитель. Его зовут Маквиттер. Он раньше был вышибалой на одной здешней маленькой дискотеке, называется «Голубые брюки». Это все, что я о нём знаю.— Сколько ещё вы там пробудете?— Без понятия. Неделю. Две. Всё лето.— Поблизости есть телефон-автомат?— До него ехать пятнадцать минут.— Чёрт! Тогда совсем не звоните. Мы не можем рисковать.— Конечно, если что-нибудь случится… — Ноэль начал фразу, но не договорил, позволяя словам повиснуть в воздухе.— Ему что, вообще не нужно бывать в городе? — спросил Лумис.— Он ездил вчера. Окку отвез его в аэропорт Ист-Хэмптона. Он слетал в город и вернулся через несколько часов.— Мне не нравится, что вы там совсем один, — сказал Лумис.— Я не один.— Он ничего не подозревает?— С чего бы?— Помните, как вы злились?— Помню. Это уже не проблема. Я не думаю, что он это сделал.— Разумеется, он этого не делал. Это был один из его…Но за последние несколько дней Ноэль уже успел это обдумать.— Нет, — сказал он, — я уверен, что он не несет за это ответственности.— Да ладно, вы что. Вы же не верите всерьёз в эту чушь о каком-то чокнутом гомофобе?— Я не знаю, чему верить. Но я вполне уверен, что Эрик этого не делал. Какой у него мотив?Лумис замолчал, задумался.— Чтобы вы принадлежали только ему.— Не годится.— Тогда месть. За то, что Рэнди перестал на него работать.— С этим не было проблем. Он собирался оплачивать возвращение Рэнди в колледж.— Слушайте, он должен был знать, что вы оба будете там той ночью, — ответил Лумис измученным голосом. — Он мог сделать это, чтобы натравить на вас полицию.— Он обещал найти мне адвоката, — ответил Ноэль. — Я не вижу мотива. И вы не видите. Признайтесь.— Тогда кто это сделал? — поинтересовался Лумис, на этот раз уязвленный.— Вы же детектив. Вы мне и скажите.Возникла пауза, потом Лумис сказал:— Хорошо. Я поставлю на это дело несколько человек. Кстати, будьте поосторожнее с Вегой. Он ведь знал, что вы там будете, так? Что вы оба будете там?— Я думал, он на нашей стороне, — заметил Ноэль.— Возможно, — зловеще сказал Лумис. — Ладно, Приманка. Позвоните, когда сможете. Но не из дома. Вы меня слышите?Подозрения старика становятся все причудливей с каждым разговором. Вега виноват в гибели Рэнди? Это же просто смешно! Что ж, теперь пройдет много времени, прежде чем Ноэлю опять придется выслушивать бредни Лумиса. Жизнь на вилле была прекрасным предлогом не звонить.Он уже повесил трубку и просто сидел, бессознательно играя со свечкой на зеркальном телефонном столике, когда его внимание привлекли отразившиеся в нём неожиданные цвета, и он обернулся в поисках их источника.Алана в голубом купальном халате стояла, подбоченясь, возле стеклянных дверей, ведущих из гостиной к террасе и бассейну. Такого выражения на её лице Ноэль никогда прежде не видел и не мог теперь его понять. Как давно она там стоит? Что она слышала? Он ведь говорил тихо.— Привет! — жизнерадостно сказал он. — Хорошо поспала?— Pas mal. Было очень жарко. С кем ты разговаривал, Ноэль?Господи, она что-то слышала. Но что именно? И сколько?— С другом. Из города.— С другом? — её взгляд не изменился. Она не шелохнулась, и это грозило ему самыми разнообразными и ужасными возможностями.— С одним знакомым парнем, — ответил он настолько равнодушно, насколько смог. — Он говорил мне, что иногда бывает в Хэмптонс. Я решил узнать, не собирается ли он сюда на этой неделе.Несмотря на свою гладкую ложь, он был убежден, что она не поверила ему. Она не могла расслышать разговор, стоя у двери. Или могла? Он встал с дивана и подошел к ней.— Почему ты на меня сердишься? — спросил он. — Потому что я не следую твоему совету?— Я не сержусь, — возразила она, но уклонилась от его прикосновения.— Мне было немножко одиноко. У Эрика гость. Ты спала. Окку был занят. Всё в порядке. Он не приезжает. Я в безопасности.Она посмотрела на него так, словно вот-вот собиралась сказать: я всё знаю, зачем ты мне врешь? Но она произнесла только:— Я надеюсь, Ноэль. Я очень надеюсь, что ты в безопасности. Ради всех нас.Теперь её взгляд показался ему обеспокоенным, и он почувствовал себя дрянью, предателем.Но прежде чем он успел сдаться, Алана отвернулась и вышла на террасу. Она сбросила халат и нырнула в бассейн, обнаженная, загорелая, сияющая.Глава 41Если Алана и рассказала Эрику о телефонном звонке, всю следующую неделю ничто на это не указывало. Жизнь на вилле текла всё также неторопливо. С учетом проявления Маквиттера, разумеется.Эрик и Билл теперь были неразлучны: устраивали совместные пробежки, которые длились часами, брали «мерседес» и уезжали вдвоём в неизвестном направлении, и в явно условленные заранее моменты исчезали с тех редких обедов, когда в дом приглашались посторонние — живущие поблизости друзья Эрика и Аланы.— Юная любовь, — как-то заметил Ноэль после одного такого исчезновения.— Я бы сказал, юная страсть, — отозвался Дорранс. Он провел на вилле весь день, приехав по каким-то делам. Утром он должен был лететь обратно на Манхэттен.— А я бы сказала, что вы оба ревнуете! — вмешалась Алана.— Кого? — не поняли оба.— Да… да всех, — ответила она, смеясь.Ноэль был вынужден признать, что в его случае это была отчасти правда. Быть объектом постоянно внимания и интереса со стороны Эрика, а потом неожиданно их лишиться… это оказалось неприятно. Хотя оно и к лучшему, разумеется, говорил себе Ноэль. Он не хотел сближаться с Эриком слишком сильно. В этом не было никакого смысла. Он начинал действовать глупо и рискованно. Например, зачем-то пытался убедить Лумиса, что Эрик не убивал Рэнди. Он по-прежнему в это верил. Рэнди попросту слишком нравился Эрику, чтобы тот мог быть замешан в его смерти. И никакой пользы она ему тоже не приносила. У Эрика, возможно, много других недостатков, но бессмысленная расточительность в их число не входила. И всё равно, со стороны Ноэля было глупо так настойчиво уверять в этом Рыбака. К чему вызывать подозрения? Возможно, Лумис уже знает, что Вега нашел те досье. Не поэтому ли он пытался заставить Ноэля подозревать Вегу? Не исключено. И кто знает, какие мотивы на самом деле руководили Вегой, когда он предъявлял эти досье Ноэлю. За исключением, возможно, желания посеять зерно раздора между ним и «Шёпотом». Ноэль ему никогда не нравился.Заскучав над книгой как-то вечером и пытаясь во всём этом разобраться, Ноэль пришел к выводу, что не доверяет полностью ни Эрику, ни Лумису, ни Веге, ни — и это было хуже всего — Алане; теперь, когда между ними висел этот телефонный звонок, он не мог ей доверять. Поэтому в ближайший вторник после того звонка Ноэль решил попросить выходной, чтобы наверняка выяснить, что именно она слышала.Они сидели за завтраком на террасе у бассейна: Эрик, Алана, Маквиттер и Ноэль. Телохранитель уже расслабился и не был таким агрессивным, как при появлении, хотя ему тоже приходилось работать: каждый день после полудня они с Эриком занимались каратэ и джиу-джитсу.— Ты собираешься отдыхать от этого? — недоверчиво переспросил Маквиттер.— Это его право, — ответил Эрик. — Хорошо, Ноэль. Бери выходной, если хочешь.Потом обратился к Биллу:— Он, знаешь ли, не трахался так регулярно, как ты.Снова к Ноэлю:— Какие у тебя планы?— Не знаю. Я думал съездить в Тиану, в лагерь для мальчиков, и изнасиловать пару шестилеток.— Приятель, да ты больной! — заявил Маквиттер.— Не слушай его, — отозвался Эрик. — У него свидание, да, Ноэль?— С Аланой. Если она захочет поехать. Но я предупреждаю, тебе придется надеть верх от купальника.— В Тиану? — переспросила она. — Это же так далеко.— Мы найдем пляж поближе. Общественный пляж. Я хочу посмотреть на людей.Она взглянула на Эрика.— А вы двое?— А мы поболтаемся тут, обсудим теологию, — ответил Эрик.Через несколько часов Ноэль и Алана были на саутхэмптонском пляже. Ближайшая к ним занятая лежанка оказалась метрах в семи.— Вот тебе и твои люди! — заявила Алана.Ноэль пропустил замечание мимо ушей и принялся втирать лосьон от солнца ей в плечи.— Я и сама могу, — возразила она, но он отобрал у неё тюбик и продолжил тщательно покрывать её и без того загорелую кожу тонким слоем быстро впитывающейся жидкости. — Кажется, мне абсолютно не обязательно было надевать топ купальника, — сказала она. — Перестань, Ноэль. Щекотно.Не удержавшись, он провел кончиком языка вслед за своим указательным пальцем и дотронулся до её пупка. Она мягко отвела его голову в сторону и закончила наносить лосьон уже сама.Здесь солнце светило жарче, чем на вилле Рэдферна. Вода была спокойная, как в Карибском море, прибой лениво разбивался о берег. Ноэлю хотелось побыть с ней наедине, вдали от Эрика, вдали от виллы. Но стоило ему понять, что она не позволит даже начать ухаживать за собой, и он откинулся обратно на покрывало. Ослепительный солнечный свет перед его глазами отражался от океанской глади, превращая мир в картину пуантилиста, написанную золотом, лазурью и белилами, и Ноэль разглядывал пейзаж, пока в глазах, несмотря на темные очки, не начало двоиться, и под опущенными веками, когда он закрывал глаза, не заплясали красные пятна.Когда он перевернулся и посмотрел на Алану, она сидела рядом и читала журнал.— Чего ты хочешь, Алана? — спросил он. — По-настоящему хочешь?Она посмотрела на него поверх журнала, потом обвела взглядом разбросанные по покрывалу вещи.— Ничего, — ответила она.— Я имею в виду, хочешь в жизни?Широкие поля шляпы отбрасывали тень на её лицо.— Ничего, — повторила она медленно и настойчиво.— Все чего-то хотят, — возразил он. — Если не для себя, то для других. Для своих детей. Для своих любимых.— Человек вырастает, — сказала она. — Человек начинает понимать, что некоторые вещи, которых он так отчаянно хотел, ничего на самом деле не значат.— Какие, например?Она положила руку ему на плечо.— Не заставляй меня больше думать о прошлом. Пожалуйста. Ты нервничаешь. Пойдем купаться.Нырнуть в океан было все равно что погрузиться в огромный голубой бассейн, вода была теплая, спокойная. Они проплыли вдоль берега, потом принялись резвиться, ныряя и выныривая друг под другом, потом пошли обратно вдоль полосы прибоя.Ее волосы высыхали длинными локонами, настолько черными, что они отливали и синим, и коричневым, и красным, словно все цвета спектра желали известить о своем присутствии. Его разочарование только росло.— Ты знаешь, зачем я тебя позвал сюда сегодня?— Потому что ты хотел посмотреть на людей.— Потому что я хотел побыть с тобой вдвоем. На вилле я тебя почти не вижу.— Ты преувеличиваешь. Я всё время там.Сейчас, подумал Ноэль. Нужно сделать это сейчас.— Помнишь, на прошлой неделе, когда я звонил своему другу?Она не ответила.— Алана, помнишь, в тот день, когда Маквиттер начал работать на Эрика?— Не знаю, — рассеянно ответила она, поворачивая в сторону их покрывала.— Я звонил другу, потому что мне внезапно стало там так одиноко.— Да?Она произнесла это без всякого выражения.— Правда. Или… ты подумала, что дело в другом?Когда она снова не ответила, он повторил:— Алана?— Я не помню, Ноэль.Она повернулась к нему лицом, её глаза внезапно сделались очень большими.— Почему бы тебе не вздремнуть? Я вот собираюсь.Он вздохнул, признавая своё поражение. Она едва ощутимо поцеловала его в щёку, потом опустилась на покрывало, легла и закрыла глаза.Ноэль тоже сел и долго смотрел, как она расслабляется и наконец засыпает.Ноэль ничего не мог с собой поделать: невозможно было не сравнивать её с Моникой, рядом с которой он просыпался на протяжении стольких лет, и с Миреллой Трент, рядом с которой он тоже просыпался с десяток раз за те месяцы, что они провели вместе. Какими недостижимыми они казались ему во сне — тихими, уединенными, такими непохожими на себя бодрствующих. С Аланой было не так. Странно, но во сне она ничуть не изменилась, и наяву оставалась такой же недоступной, как и сейчас. Почему так? Потому что они никогда не занимались любовью, и между ними не было такой важной физической связи? Или потому, что он подозревал, что даже овладей он её телом, ему этого оказалось бы мало, ведь он хотел от неё большего — того, чего она никогда не сможет ему дать, потому что, кажется, уже отдала это Эрику?В конце концов, Ноэль тоже заснул. Когда она его разбудила, солнце уже садилось. Они решили пообедать в Саутхэмптоне.В ресторане, который они выбрали, Алана встретила друзей. Ноэль же не будет против, если они сядут за их столик? Потом появился другой её знакомый со своими друзьями, ещё больше увеличивая компанию. Они смеялись, пили, разговаривали по-французски. Ноэль был доволен хотя бы тем, что она хорошо провидит время, пусть эта вылазка и не принесла ему ничего, кроме горького понимания, насколько она по-прежнему далека от него.Ворота на вершине идущей в гору подъездной дорожки к дому Рэдферна были освещёны. Ноэль подумал, что фонари зажгли для них, но потом они подъехали ближе и увидели фигуры, снующие вокруг «роллс-ройса». Багажник и две дверцы были открыты. Что происходит?Ноэль услышал, как Эрик прокричал в темноте:— Это они! — когда он подвел «мерседес» к «роллс-ройсу» и остановился, не выключая фар.— Где вас обоих черти носили? — набросился на них Эрик.— Что случилось, дорогой? — спросила Алана.— Мы возвращаемся в город.— Сейчас? — удивился Ноэль. Но Алана уже вышла из машины.— Я не могу объяснить тебе, в чём дело, Алана, — говорил между тем Эрик, — но мы действительно должны уехать. Иди собирайся. Поедешь за нами на большой машине.— Что случилось? — снова спросила она.Она была рассержена, и её акцент слышался отчетливей, чем всегда.— У меня нет времени объяснять, — сказал Эрик. — Но оставаться тут опасно. Для всех нас.Он держал её за плечи. Алана вырвалась, развернулась и пошла в дом, ступая маленькими и решительными шагами.— Я еду с тобой, — объявил Ноэлю Эрик. — Как с бензином?— Больше половины бака.— Билл? Моя кожаная сумка у тебя?Маквиттер принес сумку, и Эрик закинул её назад, в багажное отделение. Окку достал складную крышу и начинал крепить её на «мерседес». Ноэль взялся ему помогать.— Мне тоже нужно собраться.— Все готово, — сказал Окку и переложил сумку из багажника лимузина в спортивный автомобиль.Эрик обнимался с Маквиттером.— Не расхолаживайся. Устроим сегодня вечеринку в городе. Отдохни, хорошо?— Мы поедем сразу за вами, — ответил Маквиттер.Эрик повернулся к Ноэлю.— Чего ты ждешь? Поехали!Глава 42Двадцать минут спустя, когда они проезжали по Лонгайлендской магистрали мимо выездов на Сентер-Моричес, Эрик начал вертеться на своем месте.— Нас кто-то преследует, — сказал он, после того как обернулся в третий раз. Он открыл бардачок. — Пистолет всё ещё здесь?— Не знаю. Я ни разу не проверял.Эрик нашёл пистолет: послышался звон металла о металл.После того, что казалось Ноэлю первым нормальным днём за последние несколько месяцев — никаких тревог, все подозрения забыты, — неожиданное объявление об отъезде и возвращение к жизни полной опасностей, реальных и предполагаемых, где никто ничего не объясняет, и все куда-то спешат, глубоко его рассердили. Он медленно закипал с того момента, как они отъехали от виллы. Теперь он сказал:— Убери. Я не хочу, чтобы ты ранил кого-нибудь из чистой паранойи.И пускай Эрик обвиняет его в саркастичности и отсутствии поддержки с его стороны, ему было наплевать.— Это не паранойя, — вот и все, что ответил Эрик.— Тогда почему мы так внезапно уехали с виллы?— За нами следили.Он убрал пистолет на место и закрыл бардачок.— Да ладно, Эрик, кончай рассказывать.— Это правда. Я их видел. И Маквиттер тоже. Они следили за тобой. Когда вы с Аланой сегодня уехали, мы с Маквиттером валяли дурака на крыше. Они ждали, пока кто-нибудь не выйдет из дома, в том самом месте, где подъездная дорога сливается с шоссе. Ты должен был их видеть. Грузовик службы эксплуатации дорожного освещения и пикап поменьше. У них были бинокли. Мы их видели. Пикап ехал за вами следом.Ноэль действительно заметил обе машины, но не видел, как они преследовали их с Аланой. Интересно. Как и то, что Эрик обратил на них внимание.— А что, если у пикапа были свои причины отъехать именно в тот момент? У него на выбор было всего два направления, не так ли?— Он ехал за вами следом, — упрямо повторил Эрик.— Допустим, это правда. Зачем?..— Они всю неделю крутились поблизости. Мы видели, как пару дней назад двое парней притворялись, что ловят рыбу в бухточке прямо перед террасой. Оттуда все отлично видно.— Что видно? Край террасы? И что бы они увидели? Как вы там обжимаетесь?— Окку дважды за неделю отвечал на какие-то странные звонки. Оба раза от него отделывались какими-то совершенно дурацкими отговорками. Первый парень торговал оборудованием для рытья колодцев. Второй просил позвать кого-то, про кого Окку никогда в жизни не слышал.— Но кто они? — не сдавался Ноэль.— Не знаю.— Тогда почему они следят за тобой?— Ты в такой же опасности, как и любой из нас, Ноэль. Может быть, даже в большей.— Кто они?— Мои враги.Эрик снова обернулся назад.— Видишь тот большой седан в первом ряду? Он начинает подтягиваться.Ноэль глянул в зеркальце заднего вида. Машин на шоссе в такой поздний час было относительно немного, и разглядеть огни фар седана из первого ряда оказалось легко. Он действительно приближался.— Перестройся в другой ряд, — велел Эрик. — Немедленно.Ноэль сменил ряд. Седан притормозил, держась параллельно «мерседесу». «Линкольн континеталь» середины шестидесятых, черный, длинный, широкий, с тонированными стеклами.— Езжай ровно, — напряженно сказал Эрик.Ноэль подумал, что не похоже, будто эта машина преследует их. Если рассказ Эрика правда, Лумис не стал бы вести себя настолько глупо и следить за ними в открытую. Или стал бы?— Ты видишь, кто внутри? — спросил Эрик. Ноэль почти невольно прибавил скорость. Седан отодвинулся к внешнему краю своего ряда, но не отставал.Может быть, Рыбак пытается напугать Эрика. Но что прикажете делать Ноэлю? Кто бы ни был за рулем «линкольна», он должен понимать, что чем бы всё это ни обернулось, Ноэль окажется точно в такой же опасности, что и Эрик. Стоит седану сделать одно неверное движение — и кто знает, какой безумный номер выкинет Эрик? Ноэль решил по возможности его успокоить.— Кто-нибудь может быть на заднем сиденье, — сказал Эрик, оглядываясь назад.— С пулеметом?— Ты думаешь, я слишком остро на всё реагирую, да?— Я думаю?!— Тогда почему они не отстают и не обгоняют?— Эрик, это вообще-то свободная трасса.Сейчас они гнали на ста двадцати километрах в час; машины скользили бок о бок вдоль изгиба шоссе, потом — вниз по прямой, мимо автомобилей в медленном ряду.— Притормози немного, — сказал Эрик.Ноэль сбросил скорость до девяноста пяти; седан повторил маневр.— Видишь! Теперь доволен? — спросил Эрик.— Почему бы тебе не включить какую-нибудь музыку? — предложил Ноэль. — Та кассета Кита Джарретта ещё тут?Он пошарил свободной рукой в маленьком отделении под подлокотником и, подняв голову, увидел, как седан пропадает из вида.Чтобы несколько секунд спустя появиться снова ровно позади них.— Черт! — ругнулся Эрик. — Пересядь. Я поведу.— На такой скорости? Ну уж нет!— Они в нас врежутся.Свет фар «континенталя» заливал салон «мерседеса», освещая приборную панель.Ноэль ещё ни разу не видел, чтобы Эрик так нервничал и так отчаянно стремился взять ситуацию под свой контроль. Он почти ожидал, что Эрик сейчас выхватит пистолет и начнёт палить почем зря. Ноэль во что бы то ни стало должен остаться за рулем. Перед ними никого не было, и он нажал на газ.Спортивная машина сорвалась с места, словно кошка, выпущенная из мешка, как будто обладала собственной жизнью. Ноэль надеялся, что руля она будет слушаться так же легко, как и на более низких скоростях. Сто тридцать. Сто сорок пять. Больше ста шестидесяти километров в час. Они проносились мимо пейзажей и деревьев так быстро, что всё сливалось перед глазами. Автомобили в медленном ряду казались неподвижными.— Думаю, мы оторвались, — сказал Эрик.Похоже, они оказались в какой-то другой части трассы. Машин становилось всё больше, они прибывали и прибывали с другого большого шоссе. Ноэлю пришлось сбросить скорость.Несколько минут спустя седан снова сидел у них на хвосте.Ноэль заметил его раньше, чем Эрик, скользнул в быстрый ряд и выскочил обратно. Из-за плотного движения ему приходилось активно лавировать.— Они не отстают, — сказал Эрик.Одну руку он теперь запустил в бардачок, нащупывая пистолет.— Играют с нами, — пробормотал Ноэль.— Ты это называешь игрой? — недоверчиво переспросил Эрик. — Подвинься. Дай мне вести.Он попытался выхватить за руль. Ноэль оттолкнул его руку.— Я оторвусь от них, — сказал он, теперь уже кипя от ярости — не на Эрика, который имел полное право бояться, а на водителя «континеталя», и на Рыбака, и на всех этих ублюдков из «Шёпота», которые будут смеяться до колик над этой историей, когда услышат. — Смотри за ними!Он опасно перестраивался из ряда в ряд, вновь разгоняясь до ста сорока. Седан не отставал.— Не своди с них глаз и говори мне обо всем, что они делают, — процедил Ноэль сквозь зубы. — О каждом движении.Машины впереди тоже меняли ряд. Ноэль пристроился за двумя быстрыми автомобилями, проскочил вперед, ведя их за собой.— Съезжай с трассы, — потребовал Эрик. — Сейчас же. На развязке.Ноэль оставался в быстром ряду до тех пор, пока между двумя идущими впереди машинами не появился просвет. Прямо перед собой он уже видел указатель на развязку, потом показался и сам выезд. В крайнем правом ряду машин не было.— Они прямо за нами, Ноэль.Эрик был почти в панике.— Съезжай с дороги. Давай! Немедленно!Ноэль прикинул расстояние между машинами впереди, держась поближе к их задним бамперам.— Ноэль! Делай, что я сказал!— Заткнись, Эрик! — проорал он, в тот же миг втискивая «мерседес» в образовавшийся зазор и налегая на клаксон. Крылья двух автомобилей были всего в нескольких сантиметрах по обеим сторонам «мерседеса»; один из них отчаянно сигналил, сворачивая в сторону.— Они следуют за нами, — сказал Эрик.Миновав те две машины, Ноэль вдавил газ в пол, сворачивая на съезд с дороги, молясь, чтобы руль повернулся вовремя и они не врезались в деревья на обочине дороги.— Ты нас угробишь! — выкрикнул Эрик.Но шины взвизгнули и удержались на полотне; машина, опасно кренясь, вписалась в поворот, взлетая по пандусу. Ноэль медленно сбросил скорость и остановился. Сквозь боковое окно ему было видно проходящее внизу шоссе. Впереди «континенталю» удалось прорваться мимо двух других машин — только затем, чтобы обнаружить, что он остался в одиночестве. Сработало!— Мы оторвались от этих уродов! — крикнул Ноэль, радостно ударяя обеими руками по рулю. — Они не знают, где мы!Эрик сидел неподвижно, бледный и наряжённый, как будто что-то вдавило его в спинку сиденья.— Тебе понравилось, да? — спросил он натянутым голосом.— Мы же оторвались, разве нет?Только теперь, когда Ноэль произнес эти слова, до него дошло, как отчаянно он рисковал. Одна ошибка — и им была бы крышка. Им — и ещё как минимум трём другим машинам.— Возвращайся на шоссе, — велел Эрик и, когда они снова оказались на трассе, распорядился: — Становись на обочине.— Остановиться?— Прямо здесь, — подтвердил Эрик. — Я выйду.Машина подпрыгнула на бордюре и замерла на траве.— Езжай в дом и заходи. Мы тебя нагоним.Эрик выбрался из машины.— Ты же хотел оторваться от них, — запротестовал Ноэль. — Я и оторвался.— Я хотел повести сам, — ответил Эрик.— Почему ты решил теперь выйти?— Потому что я не могу оставаться в машине, когда ты за рулем. Это опасно.Ноэль внезапно сделался очень серьёзным.— Я думал, мы начинаем становиться друзьями, Эрик. Если ты мне так доверяешь, наверное, выйти лучше мне. Я поймаю машину.Выходя из «Мерседеса», он добавил:— Лучше не задерживаться.— Я не могу ехать на этой машине, — сказал Эрик.— Почему? Она твоя.— Нет, не моя. Я перерегистрировал её на твоё имя.Ноэль едва различал лицо Эрика в тусклом свете фонарей.— На моё имя? Зачем?— Собирался сделать тебе сюрприз.Они прислонились к машине. Эрик закурил сигарету с травкой, затянулся, передал косяк Ноэлю. Позади них автомобильные шины шуршали по асфальту. Впереди шелестели ветвями деревья. После недавнего возбуждения и успешного спасения Ноэль чувствовал себя измотанным. Он не знал, что говорить, что делать. Последним, чего он ожидал, была эрикова благодарность. Может быть, он ждал, что они разделят этот триумф. Но он не получил ничего. Ничего, кроме «мерседеса». Они передавали друг другу косячок, затягиваясь по очереди.Наконец, он спросил:— Ты правда собираешься их ждать?— С тобой поедет Маквиттер, — ответил Эрик. — Ему я тоже не до конца доверяю.Они молчали, пока от сигареты не осталась одна светящаяся искра, слишком маленькая, чтобы за неё можно было ухватиться.— Они прослушивали телефоны, — сказал Эрик, — пока я не придумал, как заглушить жучки. Окку как-то снял трубку, чтобы позвонить, сразу после того, как ты закончил с кем-то разговаривать, и услышал, как там говорят двое мужчин.«Петли»! Ноэль постарался сдержать панику.— Ты что? — изумился он. — Когда?— На прошлой неделе.— О чем они говорили?— Окку так удивился, что не запомнил. Они услышали его и отключились. В городе глушители стоят уже несколько лет. Я не думал, что тут они нам тоже понадобятся.Значит, Эрик ничего не знал про телефонный звонок. Это всё догадки, логические построения и нелепая заметность оперативников Лумиса. Какая глупость! Хотя лучше так, чем если бы Эрик сделал самое худшее из возможных открытий и узнал про «петли».— А Маквиттер? — спросил Ноэль.— Не знаю. Возможно, это просто совпадение. Но ничего этого не было, пока не появился он. Его рекомендации подтвердились. Он был громилой мафии на Западном побережье. У него там возникли какие-то неприятности. Не знаю.— Думаешь, Окку нас заметит и остановится? — спросил Ноэль.Окку и в самом деле их заметил — или, по крайней мере, Алана заметила. «Роллс-ройс» притормозил у обочины, Маквиттера пришлось разбудить и как большого ребенка за ручку отвести к «мерседесу», где он забрался на пассажирское сиденье и немедленно снова уснул.Некоторое время Ноэль ехал следом за «роллс-ройсом», пока они не попали на перекресток, откуда на шоссе вливалось множество машин, и Ноэль не потерял их из виду. Ещё двадцать минут ему предстояло ехать в одиночестве и думать о том, что произойдёт, когда он вернется в дом Рэдферна. Кажется, всё усложняется с каждым днем. Эрик напал на след «Шёпота», сам не подозревая об этом. Но Ноэль не мог позволить, чтобы такая информация дошла до Лумиса через него. Пусть узнает от кого-нибудь другого. Ноэль понимал, что это можно было бы списать на раздражение, но что-то в методах Рыбака начинало беспокоить Ноэля в глубине души. Он чувствовал себя так, словно они пятнали и его тоже. Всё в его жизни последнего времени — за исключением Аланы — начинало отдавать гнильцой.— Проснись, спящая красавица.Когда они выбрались из Мидтаунского туннеля и оказались на Манхэттене, он потряс Маквиттера за плечо. К тому времени, когда они подъехали к дому Эрика, Маквиттер окончательно проснулся и что-то тихо ворчал себе под нос.— Все на выход, — объявил Ноэль, останавливаясь у съезда в гараж.— Вы с Эриком очень дружны, да?Ноэль не мог понять, к чему он клонит.— Ну да.— Жаль. Потому что ты мне не нравишься.— Смирись! — резко сказал Ноэль. — Я тут живу.Но когда Маквиттер захлопнул дверцу и исчез, одним прыжком преодолевая окружающую дом стену, Ноэля по-прежнему трясло.Глава 43Высадив Маквиттера, Ноэль поехал искать круглосуточную заправку, чтобы залить бак и проверить масло. В конце концов, он нашёл её у моста Квинсборо. Все заправщики были заняты. Дожидаясь кого-нибудь, Ноэль открыл бардачок. Он нашел фальшивую крышку, снял её, увидел материал, в котором её устроили, но пистолета там не было. Значит, Эрик забрал его из машины насовсем.Закрывая панель, он наткнулся на тонкий кожаный конверт. Как и следовало ожидать, документы на машину были оформлены на его имя; «мерседес» продали ему за один доллар. Всё, чего не хватало, чтобы придать сделке законную силу, — это подпись Ноэля. Дико как-то. Последним, чего он ожидал от Эрика, был «мерседес» в подарок. Интересно, позволяет ли ему профессиональная этика оставить машину себе? Потом подумал: а чего Эрик ожидает взамен? Что может стоит двадцать пять тысяч долларов? Во всем, что делал Рэдферн, не было никакого смысла. Не успевал Ноэль подумать что-то одно, как Эрик тут же словно специально из кожи вон начинал лезть, чтобы сделать прямо противоположное.Когда он вернулся в дом, лимузина в гараже не было. Свет, однако, горел на трёх этажах.На главном этаже его встретил Окку. Эрик с Маквиттером уехали ужинать в город и, возможно, не вернутся до утра, сообщил он. Ноэлю было велено оставаться в доме.Хороший знак. Значит, Эрик уже простил его за безрассудное поведение на шоссе. Или, может быть, подумав, понял, как глупо вел себя сам.Ноэль поднялся к себе на четвертый этаж, принял душ, переоделся и решил посмотреть, спит ли уже Алана.Полчаса спустя он нашёл её на последнем этаже. Она сидела в шезлонге в саду на крыше.Первым порывом Ноэля было воспользоваться спокойной красотой тёплой летней ночи, тем, как пышно распускаются и благоухают цветы, чтобы подойти к ней, попытаться восстановить то взаимопонимание, которое возникло между ними сегодня днем, и превратить его во что-то большее.Вместо этого он не двинулся с места, держась одной рукой за раздвижные двери, ведущие на веранду, глядя на Алану и чувствуя, что её нельзя беспокоить сейчас, когда она наслаждается одним из редких мгновений уединения или размышлений.Она сама нарушила молчание.— Чего ты ждешь? — спросила она, не поворачивая головы в его сторону. — Заходи и садись.— Я боялся, что помешаю… — попытался объяснить он. Тончайший туман в небе, после чистоты небес Хэмптонса, создавал ощущение, будто над их головами натянули сетку из газа. Из-за нескольких высоких, ярко освещённых зданий в отдалении сад на крыше словно плыл в океане тьмы.— Очень деликатно с твоей стороны, — сухо сказала она, указывая ему на стоящий рядом шезлонг.— Окку передал, мне велели оставаться сегодня здесь.— Он имел в виду, что ты должен снова здесь жить. Разумеется, ты можешь куда-нибудь пойти. Они поехали в «Витрину». Сейчас всего два часа. Ты ещё можешь за ними успеть.— Я останусь. У меня сегодня был довольно напряженный день.Он хотел, чтобы она ободрила его, утешила, но знал, что просит слишком многого. Поэтому он сказал:— Мы поругались. В машине.— Я знаю. Эрик говорит, ты был ужасен. Ты его напугал, я в этом уверена. Немногие способны напугать Эрика.— Я не уверен, что это комплимент.— Он боится твоей полной непредсказуемости. Его отец был таким. Эрик всегда в нём нуждался, но никогда не мог на него положиться, доверять ему. Ты нужен ему, Ноэль. Но ты не всегда готов его поддержать. Я думаю, он не совсем понимает, что даже ты сам не знаешь, что сделаешь в следующую секунду.Эта оценка была весьма недалека от истины.— Может, ты неправильно выбрала профессию? — предположил он.— Я знаю Эрика как облупленного.— Меня тоже?— Нет. Тебя я все ещё пытаюсь разгадать.— Алана, — он взял её за руку, и она позволила ему это сделать без всяких возражений, — скажи мне, почему я все ещё тут, в этом доме? Эрику я не нужен. Особенно теперь, когда тут есть мистер Стальные Бицепсы.— Билл надоест ему через пару недель. У Эрика всегда так. Но с тобой все по-другому. У вас с ним другая связь.И снова очень близко к цели, подумал он. И поблагодарил её за то, что она приняла его сторону, когда они с Эриком возвращались в город.— Ничего подобного, — заявила она.Они посидели молча какое-то время. Ноэль решил задать ей несколько вопросов. Он был уверен, что она скажет ему правду.— Откуда у Эрика такая паранойя? Он как-то связан с преступной деятельностью?— Преступной деятельностью?— Ну, ты поняла. Наркотики. Контрабанда. Поэтому он так странно себя ведет?Стоило ему произнести эти слова, как она выдернула свою руку из его ладони. Тон, которым она ответила, сообщил ему то, чего он не мог разглядеть в темноте: она была оскорблена.— Что заставило тебя так подумать?— Не знаю. Я просто слышал кое-что.— Что «кое-что»? Что он наркодилер? Чушь. Разумеется, он покупает наркотики. Его друзья привозят ему кокаин из Южной Америки. Но никогда в таких количествах, чтобы его можно было продавать. И ты знаешь, как он щедро им распоряжается. Не успеешь оглянуться, как уже кончается.— Ещё я слышал, что он контролирует проституцию. Женщин. Мальчиков.— Кто тебе это сказал?— Я просто слышал.— Это неправда.— И что он снимает порнографию.— Кто наговорил тебе всю эту ложь! — воскликнула она, теперь уже по-настоящему рассердившись.— Люди.— Они ошибаются. Ошибаются. Они просто завидуют. Завидуют нам.— Тогда откуда у него эта чертова паранойя, почему он носит с собой оружие, срывается с места на место без объяснений, говорит мне, что за нами следят, что телефоны прослушиваются?Он полагал, что последний вопрос вынудит её приоткрыть карты насчет телефонного звонка, но она предпочла не принимать вызов.— Он говорит, что у него есть враги. Люди хотят… выбросить его.— Ты имеешь в виду — избавиться от него?— Да. Избавиться от него.— Кто? Что это за враги?— Я не знаю, — сказала она со вздохом. — Эрик считает, что знает. Он говорит, что они фанатики, что они на все готовы, чтобы его уничтожить. Это как-то связано с тем советом, который он пытается организовать, так он мне однажды сказал.— Я думал, там будут только бизнесмены? Бизнесмены-геи?— Так и есть. Не спрашивай меня, Ноэль. Я знаю только то, что он мне говорит. Он говорит, что должен заботиться о своей безопасности. Ты же не думаешь, что мне нравится видеть Эрика таким, правда? Он так… изменился. И все эти смерти, которые его окружают. Он говорил мне, что приносит несчастье, что ему нужно держаться подальше от тех, кто ему нравится, что он постоянно их теряет. Ему никогда не удается сделать ничего важного, не лишившись при этом кого-то, кто нравился ему. Он хочет, чтобы я уехала.— И ты уедешь?— Он о тебе больше всего беспокоится.— Он мне так и сказал. А в следующую секунду заявил, что не доверяет мне. Это непоследовательно.— Эрик такой. Он с каждым днём всё больше сходит с ума. Теперь ещё эти уроки каратэ и джиу-джитсу. Я никак не могу угадать, что он сделает в следующую минуту. Я теряю своё влияние на него. Поэтому ты должен быть осторожен, Ноэль. Более осторожен, чем когда-либо был в своей жизни.Говоря это, она на мгновение взяла его за руку, потом поднялась, настаивая, чтобы он остался, а сама пошла вниз.На миг Ноэль подумал, не следует ли ему, несмотря на все, пойти за ней. Но когда она обернулась, входя в лифт, одного взгляда на её лицо, такое напряженное и измученное, ему хватило, чтобы понять, что он не должен этого делать.Глава 44Почтовый ящик его квартиры был забит до отказа. Он не заглядывал туда уже больше двух недель. Основную часть составляли журналы, на которые он был подписан, бесплатные образцы и прочий мусор, а ещё открытки от коллег по университету, с которыми он едва ли разговаривал в общей сложности десять минут за весь семестр, но которые, кажется, не могли удержаться и не слать открытки изо всех уголков страны и мира, мелким, едва поддающимся расшифровке почерком пересказывая в них забавные истории о своих злоключениях или причудливых местных обычаях, с которыми они столкнулись. От Миреллы ничего не было. Остальное выглядело как счета.В первом открытом конверте лежал чек с его ежемесячным жалованьем от «Шёпота», которое ему выплачивали через Агентство по исследованию общества и социальной работе из Олбани. Разрывая конверт с одной стороны, он напомнил себе о том, что прежде чем положить деньги в банк и заняться другими делами, он должен позвонить Рыбаку.Но на этот раз в конверте оказалось что-то новенькое. Между чеком и отчётом, которые он обычно получал, было вложено несколько чистых листков шероховатой тонкой бумаги. Нет, чистыми были не все. На одном было нацарапано: «Звони на «петли» НЕ из своей квартиры!»— Приманка на линии, — сказал он в трубку телефона-автомата, расположенного через улицу от дома.— Одну секундочку, — отозвалась оператор с материнским голосом. Вернувшись на линию, она сказала: — Сегодня днём вы должны отправиться на рыбалку, если сможете.Кажется, это условный сигнал на случай чрезвычайных обстоятельств? Да, но каких?— Я могу, — ответил он, надеясь, что будет свободен.— Хорошо.Она сказала ему название кинотеатра на Бродвее.— Сеанс в три часа. Ровно в три тридцать в мужском туалете во второй кабинке от входа. Запомнили?Он записал сообщение.— Что-нибудь ещё?— Больше у меня ничего нет, дорогой.— А что за фильм?— Хорошего дня, — заученно произнесла она, прежде чем повесить трубку.Глава 45Кино на трехчасовом сеансе оказалось пародией на фильмы про Джеймса Бонда, но такой увлекательной, что Ноэлю приходилось постоянно смотреть на часы, чтобы наверняка не пропустить встречу с Лумисом. Когда он глянул на часы в третий раз, они показывали три тридцать две.Мужская уборная располагалась на нижнем этаже, слева от центральной лестницы. Внутри обнаружился вестибюль со встроенными скамьями, фонтанчиком для питья и торговым автоматом со всякой гигиенической мелочевкой. За ним лежала сама уборная. Когда Ноэль вошёл, меж мраморных стен царила холодная звенящая тишина. Пустой ряд писсуаров у стены. Два ряда кабинок. Ну, здорово, подумал он, этого она мне по петле не говорила. А что именно она сказала? Вторая кабинка от двери. Это получается первый ряд. Но разве старый сыщик не предпочел бы задний ряд, чтобы побеседовать более приватно? Разумеется, единственной закрытой кабинкой оказалась вторая справа в заднем ряду.Ноэль проскользнул в кабинку рядом и сел. Со стороны соседа не доносилось ни звука. Он кашлянул. По-прежнему ничего. Это был старый просторный туалет; перегородки, разделяющие кабинки, заканчивались сантиметрах в десяти над полом. Чтобы увидеть, кто внутри, ему придется встать на четвереньки. Если там вообще кто-то есть; может быть, кабинку закрыла администрация, потому что она не работает. Постучать? Если бы там был Рыбак, он наверняка бы услышал, как Ноэль вошёл. Он забыл передать Ноэлю какой-то опознавательный код? К черту Лумиса и все эти шпионские игры!Внезапно в соседней кабинке закашлялись. Звук не походил на кашель молодого человека.Ноэль отклонился так далеко, как только смог, к щели в полдюйма шириной между задней стеной и не доходящей до неё перегородкой. Громко и тщательно прокашлялся.Никакого ответа.Какого черта задумал Лумис?Ноэль снова закашлялся, на этот раз ещё громче. Когда и на это не последовало ответа, он наконец окликнул соседа.Секунду или две царила тишина. Потом он услышал целый поток звуков: торопливое отматывание туалетной бумаги, шум резко спущенной воды и удар в стенку, словно мотнулась пряжка на ремне. Последним звуком стал металлический щелчок двери, которую открыли и захлопнули. В соседней кабинке больше никого не было.Ноэлю требовалось убедиться, что это не Лумис со своими играми. Когда он вышел из кабинки, в уборной был всего один человек: крупный чернокожий мужчина средних лет, который мыл руки над раковиной. Ноэль остановился, разглядывая его, а мужчина закончил умываться, поспешно вытерся бумажным полотенцем и вылетел прочь. Вид у него был то ли злой, то ли испуганный — а может, и то и другое сразу.Прежде чем за ним успела захлопнуться дверь вестибюля, её перехватила другая рука. На месте чернокожего незнакомца возникла невысокая фигура Рыбака.— Я велел ждать в кабинке, — были его первые слова. — Что вы тут делаете?— Парень, который только что ушёл, был в вашей кабинке. Это не самая лучшая идея, Лумис.— Ш-ш-ш! — зашипел на него Рыбак.— Тут больше никого нет.— Что вы ему сказали?— Ничего. Он решил, что я ищу чего-нибудь сладкого.— Что?— Развлечения, — пояснил Ноэль. — Секса, здесь.— А! Давайте займем кабинки, пока ещё кто-нибудь не пришел.Лумис уже направлялся к заднему ряду.— Зачем? Во всем кинотеатре от силы десяток человек. Как по мне, тут вполне безопасно.— Я вас не спрашивал, — отозвался Лумис, открывая дверь. — Заходите.— Это не вторая. Это третья, — возразил Ноэль, но все равно вошёл, а Лумис тем временем скрылся в своей кабинке и закрыл за собой дверь.Ноэль услышал тихий металлический щелчок, а потом увидел, как одна панель перегородки, та, к которой был привинчен держатель с туалетной бумагой, слегка дрогнула и рывком сдвинулась в сторону.— Черт возьми! — воскликнул Ноэль. — Это же самое что ни на есть настоящее «окно»![195]— Тише, — одернул Лумис. — Здесь воняет.— Это же была ваша идея. Черт возьми, я думал, что никогда не увижу настоящее «окно». Кто его нашел?— Один оперативник, — ответил Лумис деловым тоном. Сквозь прямоугольное отверстие Ноэлю было видно, что он сидит сгорбившись, как будто глядя в пол.— Разумеется.— Давайте не будем попусту тратить время, Приманка. У нас важное дело.— Мне придется встречаться тут с вами каждый раз, когда нужно будет поговорить?— Вы разве не получили листочки?— Получил.— Связываться будем так. Пишите на них свое сообщение. Скатываете в шарик, заворачиваете в фольгу или пластик и выбрасываете за стенами дома. Кто-нибудь из наших людей будет там проходить трижды в день, чтобы подбирать их.Интересно, это просто у Ноэля воображение разыгралось, или Рыбак и правда как-то не так выглядит?— С чего вдруг такие предосторожности?— Неприятности. Большие неприятности. Кажется, мистер Икс вычислил одного из наших оперативников. Вы понимаете, что это значит. Мы не можем рисковать.— Я его знаю?— Ваш приятель Вега.— Но как? Они даже не видятся. Бадди работает в городе, в баре.— Вега что-то там вынюхивал. Валял дурака. Судя во всему, слухи дошли до мистера Икс. Если он не знает ничего пока, то скоро выяснит.— Что вынюхивал? — спросил Ноэль. Он не верил, что Лумис признается, как много Веге известно о том, каким образом подбираются оперативники «Шёпота». Но всё равно, угадать, что именно и почему расскажет ему Рыбак, было невозможно.— В подробностях нет необходимости. В любом случае, они не подлежат разглашению. Но у меня есть вполне достоверная информация, что мистеру Икс что-то известно.— Ну, я ничего об этом не слышал, но, с другой стороны, кто я такой? — ответил Ноэль. В Лумисе по-прежнему чудилось что-то такое, чего Ноэль не замечал в нем прежде, но он так и не мог понять, что именно.— Кто этот новый парень, который живет в доме?— Билл Маквиттер. Телохранитель. Массажист. В данный момент — секс-игрушка. Большой мастер в боевых искусствах. Очень-очень сильный. Чуть не выкинул повара с веранды через парапет. Одно время был наёмником мафии на Побережье. Ни в чем крупном не замешан, но смертельно опасен. У меня сложилось впечатление, что ему ничего не стоит убить меня просто за то, как я чищу зубы. Я ему не нравлюсь.У Лумиса был такой вид, словно он начинает клевать носом; нет, просто задумался. Неожиданно он спросил:— Значит, он занял ваше место?— Едва ли. Хотя они трахаются, чего я с Эриком никогда не делал. По вашему совету, помните? Они много времени проводят вместе. Алана говорит, это ненадолго.— Что ещё вы знаете об этом подставном экономическом совете?Как гром среди ясного неба. Ноэлю пришлось задуматься над ответом.— Они встречались в каком-то городе на Среднем Западе несколько недель назад. Потом, на прошлой неделе, Эрику кто-то позвонил, и он выглядел очень довольным. Им удалось добиться принятия какого-то закона против дискриминации. Я могу узнать подробности.— Где именно на Среднем Западе?— В Канзасе. В Миннесоте. Ещё в каком-то штате.Ноэль уточнил всё это для того, чтобы показать Лумису: в том, чем занималась группа Рэдферна, не было ничего незаконного и что это, вопреки словам Лумиса, никакое не прикрытие, а вполне респектабельное и состоятельное лобби.— И это всё? — переспросил Рыбак, на которого информация не произвела впечатления.— Ничего, кроме вчерашней гонки в город. Похоже, ваши люди слишком бросались в глаза. Я даже видел, как они днем следили за мной от виллы.Это была ложь, но не помешает донести до Лумиса, насколько глупо они себя вели.— Там неудобное место для наблюдения.Вот и весь ответ.— На вилле он тоже поставил на телефоны защиту от прослушивания. Он сам мне сказал.— Мы работаем над этим. Пока никаких успехов.— В любом случае, вы его так до паранойи доведете. Сбавьте пока обороты, а? Там становится жарковато.— Дело не только в нас. Это всё Вега. От него все неприятности.— Почему? Что он делает?— Я вам уже сказал, — возмутился Лумис. — Он валяет дурака. Так, вернёмся к делу. Я хочу получать от вас сообщение как минимум раз в два дня, пока вы живете в доме. Лучше всего рано утром и поздно вечером. Тогда мои люди будет меньше привлекать внимание. Докладывайте абсолютно обо всем. И по-прежнему сохраняйте осторожность. Я не против, если он испугается. Чем больше он будет бояться, тем скорее по-настоящему ошибётся, и вот тогда-то мы его и прижмём.Он дал ещё с дюжину указаний о том, что Ноэль должен или не должен делать. Ноэль слушал его в пол уха, всё ещё пытаясь понять, что его так зацепило сегодня во внешнем виде Лумиса. Черты лица заострились; возможно, он похудел. Губы словно кривились с презрительной усмешкой, и он выплевывал слова с холодной яростью, словно они были неприятны ему на вкус. Свои указания он подчеркивал, тыкая пальцем в отверстие в стене. Ноэлю вспомнилась старая немецкая овчарка, принадлежавшая кому-то из их с Моникой друзей, когда они были ещё подростками. Из вполне дружелюбной псины она превратилась в злобную тварь, готовую напасть на любое живое существо меньше себя размером. Он помнил даже, как она подпрыгивала в воздух, пытаясь дотянуться до низко летающих воробьев. В конце концов, она накинулась на собственного хозяина, и её пришлось усыпить. Вскрытие показало чрезвычайное уплотнение артерий мозга.Кто-то зашел в уборную, чтобы воспользоваться писсуаром. Лумис осторожно вернул панель на место, потом спустил воду и вышел из кабинки. Ноэль дождался, пока оба уйдут, потом поднялся наверх и досмотрел фильм. Но выбросить из головы ту немецкую овчарку ему не удавалось на протяжении всего оставшегося дня.Глава 46— Файр Айленд? — Ноэль не верил своим ушам. — Мы же только что вернулись из Хэмптонса.— Файр Айленд Пайнс, — уточнила Алана.Они как раз заканчивали завтракать на задней террасе. Эрик и Маквиттер уже ушли внутрь.— У Эрика там чудесный дом с видом на бухту, — добавила она. — Мы летим сегодня после обеда.— Там он будет чувствовать себя спокойнее, чем здесь?— Намного. Мы почти всех там знаем.— Я был не в курсе, что у него там дом.— Им пользовались менеджеры клубов. Кэл. Джефф Молчак. Рик и Джимми. Иногда туда целая армия наезжает. Тебе нужно пойти собраться. Мы летим в час.— Но если вокруг будет столько народу, разве это не даст Эрику лишний повод для… ну, ты понимаешь? Вести себя так, как в последнее время с нами?— В толпе всегда безопасней, разве нет? — спросила она, сама же себе отвечая.Она казалось такой невозмутимой. Ноэль подумал, уж не ей ли принадлежало это решение.— Там вечеринки, званые обеды, старые друзья, пляж, яхты. У него не останется времени думать о дурных вещах. Он будет слишком занят, — она просто ликовала. — Мне там тоже будет хорошо.Значит, это была её идея! Ноэль не возражал. В городе с каждым днем делалось всё жарче, воздух становился всё грязнее и гуще. И он сможет собрать новую информацию для книги; этот проект в последнее время казался ему все более далеким и сложным. И насчет «Шёпота» он начинал сомневаться. Что-то изменилось.— Ты уверена, что там ему будет спокойнее? — спросил Ноэль.— Мне точно да, — ответила она, смеясь, и встала из-за стола. Она легко поцеловала его в щёку и убежала внутрь, заканчивать собственные сборы.Начиная с этого момента, Ноэль чувствовал, что утратил почти весь контроль над ситуацией, который так тщательно выстраивал в последние недели, после того, что произошло с Рэнди в задней комнате «Le Pissoir».Дело было не в том, что все две недели пребывания на Файр Айленде он был лишён контакта с Лумисом и «Шёпотом». Он вздохнул с облегчением, избавившись от того, что ему казалось ненадежными средствами связи. С той самой встречи с Лумисом в уборной кинотеатра, что-то тревожило его в Рыбаке и во всей операции. У него действительно не нашлось времени, чтобы написать сообщение, между объявлением Аланы за завтраком и той минутой, когда «роллс-ройс» доставил их к бассейну Ист-Ривер, где их ждали, гудя моторами, два нанятых Эриком гидросамолета. Лумис и сам скоро выяснит, куда они направляются. Их процессия была слишком заметной и слишком сильно бросалась в глаза, чтобы укрыться от внимания даже самого сонного оперативника «Шёпота».Нет, дело было не в этом. Дело было в самом Файр Айленде, или, по крайней мере, в его двух преимущественно гейских общинах: Файр Айленд Пайнс и Черри-Гроув, где жили и развлекались Рэдферн и его друзья. После передышки в несколько недель Ноэль вдруг оказался в центре нескольких наиболее кричаще и открыто гейских поселений в стране, за два дня до главного праздника сезона — Четвертого июля. Пайнс была очагом тех самых проблем и вопросов, связанных с сексом, которые он так быстро отодвинул в сторону, и ему ни на минуту не удавалось об этом забыть. За каждым его шагом следили, но не шпионы и оперативники, а мужчины-геи в поисках секса; они заигрывали с ним, дотрагивались до него, подходили к нему и заговаривали так, словно были знакомы с ним сто лет; шипели ему вслед, проходя мимо по пляжу или дорожке; делали ему непристойные предложения вполголоса; громко обсуждали его друг с другом, чтобы ему было слышно; спрашивали у него, который час, хотя он ни разу не надевал там часов; просили зажигалку, хотя он не курил; пытались взять телефон; предлагали заняться сексом самыми разнообразными способами, часть из которых ему никогда и в голову не приходило относить к сексуальным практикам. Не имело значения, что он говорил, делал и во что был одет. Самая мешковатая одежда, которую ему удалось откопать в доме, все равно не помогала. Резкость только провоцировала заинтересованных просителей; они предлагали ему быть с ними ещё грубее и жёстче. Быть молчаливым и отстраненным оказывалось непросто, когда в ответ он слышал: «Кем она себя воображает?» или: «Бросай прикидываться, милый, мы всё про тебя знаем», — что бесило Ноэля ещё больше. То, что нравилось ему в «Хватке» и на Кристофер-стрит всего несколько месяцев тому назад, сейчас совершенно выбивало его из колеи; впервые в жизни он жалел, что не калека, не горбун, не урод.Обстановка, в которой всё это происходило, была достаточно приятной; Ноэль не мог не признать этого в минуты объективности, которые случались с ним все реже и реже. Гидросамолеты высадили их на берегу бухты, всего в десяти метрах по едва закрывающей лодыжки воде от линии, за которой начиналась земля Рэдферна. Здесь, на восточной окраине общины, Эрик пару лет назад построил роскошный двухэтажный дом из кедра. С веранды второго этажа открывался великолепный вид на бухту Грейт Саут Бей, обрамленную общинами Сэйвилл и Пачога, где ночи напролет взрывались фейерверки всю первую неделю, что они провели на Файр Айленде. К западу и востоку остров сужался, и с этой высоты в обоих направлениях можно было разглядеть по несколько соседних городков, отделенных друг от друга лесом и дюнами. С самой высокой площадки на крыше был виден небольшой еловый лесок, спускающийся к крышам других домов, стоящих между домом Рэдферна и пляжем. Каждое утро с рассветом птицы устраивали настоящую какофонию, а днем носились повсюду. Семейства оленей, кролики и даже еноты втихаря объедали морские сливы и кусты узколистного лоха, окружавшие дом, но стоило зверям заслышать какой-нибудь звук, как они навостряли уши и скрывались в листве, бесшумно скользя или с треском ломясь сквозь ветви.В саду рядом с домом росли ирисы, тигровые лилии и несколько других сортов, которые Ноэль видел только на выставке цветов в «Колизее», куда его лет десять тому назад затащила Моника. И двойное водяное зеркало: бухта на севере, океан на юге, — между половинками которого пролегала полоска суши в какую-то четверть мили; обе они были одновременно видны с нескольких точек крыши. Но главное, чувство оторванности от всего, чувство, что ты дрейфуешь, плывешь на волне, что тебя несет прочь, в открытое море. Чувство, что ты на краю.Если бы только это было правдой, говорил себе Ноэль, он смог бы справиться с неожиданным погружением в социальный водоворот, окруживший его, с причудливым распорядком дня, которого придерживались все вокруг, с беспорядочными перемещёниями обитателей дома, каждый из которых занимался где-то своими делами, пока каким-то чудесным образом — может быть, это телепатия? — они не оказывались вдруг все вместе. Он смог бы привыкнуть к постоянным вечеринкам, к тому, как преданно все отдаются танцам на дискотеках, к наркотикам, к беспорядочным связям на виду у всех, — но как только к этому коктейлю добавлялся секс, он обнаруживал, что совершенно не владеет ситуаций или собой.Изменения в доме происходили быстро, загадочно и без всяких объяснений. Эрик охладел к Маквиттеру как к любовнику, как и предсказывала Алана, но это не означало, что его снова потянуло к Ноэлю. Отнюдь. Вместо этого в дом один за другим приходили и уходили загорелые привлекательные юноши и мужчины в обтягивающих эластичных плавках: иногда по нескольку в день, и часто — по двое или больше за раз.Ноэль заходил в одну из трех ванных комнат — и обнаруживал там привлекательного незнакомого парня, который только-только заканчивал принимать душ или бриться. Он спускался на кухню, чтобы выпить кофе, и натыкался там на светловолосого великана, которого видел первый раз в жизни, готовящего завтрак для другого незнакомца. Двое темноволосых бородатых чужаков лежали на веранде со стороны бухты, ещё один нырял в бассейн. Минуту спустя молодой чернокожий парень, сложенный как пособие для изучения мужской анатомии, подвозил тележку с продуктами к задней двери — не посыльный, а высокооплачиваемый манекенщик, который просто оказывал услугу кому-то в доме. В гостиной двое светловолосых немцев, едва говорящих по-английски, валялись на мягких обволакивающих диванах, укуренные в ноль, и раскатисто хохотали над утренними мультиками по телевизору. Все они знали кого-нибудь в доме по имени. Все они были привлекательны, работали в городе и интересовались им. Все они походили на морскую смолу, липшую к его стопам: они всё время были рядом, от них некуда было скрыться и невозможно избавиться.Хуже того, все обитатели Файр Айленда, казалось, были влюблены, собирались влюбиться или только что с кем-то расстались. Маквиттер быстро нашел Эрику подходящую замену. Все, кого встречал Ноэль, — Ричард, Роберт, Дон, Билл, Джим, с бесконечными повторениями, из-за которых он никогда не помнил их имен, — находили себе пару за время от обеда до ужина. Даже Алану навестил на прошлой неделе старый приятель: стройный аргентинец по имени Гильермо, у которого был акцент, великолепный загар и, по словам кого-то из биллов и джимов, огромная куча денег. Аланы не было дома две ночи, что не сильно помогло Ноэлю и трезвости его рассудка. Только не тогда, когда парочки обоего пола целовались на танцполе дискотеки в гавани, обжимались на пляже, занимались любовью у бассейна, на террасе, на крыше, в кустах, на дощатых дорожках — повсюду, куда шёл Ноэль.Ещё были наркотики: кокаин с утра, косячок с травкой за завтраком, мескалин, псилоцибин или обычный, повседневный ЛСД, чтобы пойти на пляж. С какого-нибудь транка народ расслаблялся достаточно, чтобы вздремнуть после Чайной вечеринки.[196] Но после ужина в ход шло всё: Ноэль как-то насчитал тридцать восемь разноцветных капсул и таблеток, за несколько минут разделенных между одиннадцатью людьми.Первые несколько дней он старался не отставать от остальных, но после этого простая необходимость куда-нибудь дойти его не вдохновляла. Даже сократив свою обычную дозу на две трети, он всё равно проводил в отрубе всё утро, отсыпаясь после одного наркотика или балдея от другого или валяясь под кайфом на песке, в то время как рядом объявляли, что очередная вечеринка стартует через шесть минут.Предел наступил через две недели после их приезда. Ноэль рано лёг спать — около часа ночи, как раз тогда, когда все остальные в доме ушли веселиться. Он проснулся на рассвете. Не сумев больше заснуть, он спустился в кухню, выпить молока и съесть бутерброд. С балкона, выходящего на двухэтажную гостиную, он услышал ритмичные басы какой-то рок-записи. Этот звук давно уже стал привычным, и он не обратил на него внимания. Только спустившись с лестницы он заметил, что диваны были сдвинуты к стенам, полы устланы огромными подушками, и всё пространство от кухни до веранды и бассейна покрывают десятки тел — он случайно наткнулся на пост-рассветную оргию.Он чувствовал себя пришельцем, высадившимся на незнакомой планете — настолько всё было чужим и непостижимым. Этим и объяснялась искренняя радость Ноэля, когда позже в день грандиозной оргии он, стоя у входа на Чайную вечеринку, услышал за своей спиной тягучий говор Малыша Ларри Вайтэла. Перед самым его лицом с красивой жизнерадостной южноамериканки, беснующейся в танце, её не менее неистовый партнер медленно, но верно сдирал сверкающими зубами бумажное платье.— Как думаешь, он остановится, когда доберется до её задницы? — просил Ноэль, пока парочка кружилась всего в нескольких сантиметрах от них с Ларри, а мужчина тем временем наклонился и защелкал зубами сзади, над остатками высоко подрубленной юбки. — Упс! Я поторопился.— Я видел этот старый номер в «Облаках» ещё в январе, — заявил Ларри, потягивая какой-то напиток того же сине-зеленого цвета, какого обычно бывает кафель в ванной пригородного дома. — Давай выбираться отсюда. Слишком много народу. Слишком много неудачников.Веранда была забита людьми под завязку, поэтому они прикончили свою выпивку и спустились к лодочному причалу, выдающемуся в глубь бухты у входа в гавань. Скамейки уже были заняты парочками, устроившимися в обнимку так, чтобы иметь возможность любоваться живописным закатом над водой. Ноэль и Ларри предпочли обойти их, найдя себе место со стороны мола. Их ноги почти касались поднявшейся с приливом воды.— Ты здесь со своими богатенькими ребятишками?— А ты как думаешь?— Как тебе остров? — поинтересовался Ларри. Сам он явно был в полном восторге. — Ты уже был в Мясном ряду? Нет, — ответил он сам себе, — у тебя наверняка не было такой возможности, со всеми местными талантами, которые из кожи вон лезут, чтобы до тебя добраться.Ноэль знал, что такое Мясной ряд: полоса леса между двумя общинами, отданная на откуп любителям секса на открытом воздухе в любое время дня и ночи. Секс! Больше он ни о чем не слышал и не думал.— Тут для меня всё слишком бурно, — признался он.— Шутишь? Включайся.— Не могу. Пока не могу. Я решил некоторое время отдохнуть от секса.Ларри заглянул Ноэлю в глаза.— Белки нормальные, не желтые, значит, это не гепатит. Тогда ты что-то подцепил.— Ни то и ни другое.— Тогда ты рехнулся, — заявил Ларри. — С ума сошёл. Ты как диабетик, которого заперли на кондитерской фабрике.— Что-то вроде того, — согласился Ноэль.— Неудивительно, что ты такой зажатый.— Так заметно? — поинтересовался Ноэль. С Ларри ему было удобно; он мог быть собой — что бы это ни значило в данный момент. На какую-то мимолетную секунду он подумал, не спросить ли Ларри про Лумиса и «Шёпот», про Вегу и досье, которые тот показывал Ноэлю.Он осторожно подводил разговор к этой теме, когда Ларри шикнул на него. Какие-то его друзья вышли к причалу, и скоро Ноэль с Ларри уже ловили кайф от сигареты с индонезийской марихуаной, а потом их затащили обратно на вечеринку. Ноэль явился как раз вовремя, чтобы налететь на Эрика с Аланой и Маквиттером. Вопросы к Ларри растворились в дурмане и безумии танца, в который его втянули остальные.Глава 47К тому времени, как они вернулись, в доме уже было полно народу. Управляющие всех рэдферновских клубов, которым пришлось провести все прошлые выходные в городе из-за праздников, на этот уик-энд выбрались на Файр Айленд со своими приятелями и любовниками. Все шесть спален оказались заняты, Маквиттер вернулся к Эрику, а Ноэль был вынужден делить комнату с Джеффом Молчаком, тихим, спокойным управляющим «Облаков». Естественно, в доме стало ещё больше шума, чем обычно, ещё больше народу ходило туда-сюда. Настроение Ноэля, и без того не радужное до встречи с Ларри на Чайной вечеринке, только ухудшилось.К ужину появился даже Дорранс, прилетевший на гидросамолете; он собирался переночевать у приятеля поблизости, объяснил он — по всей видимости, ему было хорошо известно, на что похож дом Эрика по выходным. С появлением Дорранса Ноэль не мог не заметить, что все, кто находился сейчас за ужином, были когда-то и на его первом «корпоративном» обеде в полукруглой столовой городского дома Рэдферна. Сейчас казалось, что это было сотни лет тому назад. То есть, все, кроме Рэнди. И все, кроме Ноэля, пребывали в чрезвычайно приподнятом расположении духа. Даже сдержанный, как правило, Маквиттер танцевал по комнате с «Мардж» под нескончаемые ритмы диско, постепенно пробуждающие у Ноэля желание разнести дорогую аппаратуру к чертовой матери.— Ну вот мы и тут, — сказал «Мардж», когда все, наконец, собрались вокруг обеденного стола, напоминающего стол монастырской трапезной, — одна счастливая семья.Он обвел собравшихся таким взглядом, словно всё это было делом его собственных рук.— Не все из нас так уж счастливы, — заметил Эрик, поднимая бокал и прижимая его прохладную влажную стенку к своей щеке. — Вон, гляньте на эту кислую мину.Проследить за его взглядом, устремленным на Ноэля, который сидел по другую сторону длинного стола, было совсем несложно.— Что с тобой, Ноэль, тебе нехорошо? — спросил «Мардж».— Ему просто ужасно, — ответил за него Эрик. — Правда, Ноэль?Ноэль поиграл кусочком еды, который гонял с одного края тарелки на другой. Не поднимая головы, он ответил:— Я подумал, если я тебе тут не нужен, завтра съезжу в город на пару дней.— Что, в выходные? — с изумлением переспросил Кэл.— В чем дело? — спросил Маквиттер. — Аллергия на морской воздух?Не обращая на них внимания, Ноэль продолжил:— Так у вас тут будет больше места.Говоря это, он пристально смотрел на Эрика.— Ты не занимаешь ничье место, — возразила Алана. — Правда, Эрик?Эрик потерся щекой о бокал.— Мне он не мешает, — вставил Джефф.— Да уж наверное! — откликнулся Джимми ДиНадио.— Ну так? — спросил Ноэль. — Что скажешь?— Зачем? — отозвался Эрик.— Просто так. Не знаю. Поработать над книгой. Я ничего особенного не планировал.— Может быть, увидеться с Бадди Вегой?— Может быть. Если я соберусь в «Хватку», и окажется, что это его смена.— Правда? — в голосе Эрика был сарказм. — А мне казалось, вы с ним очень дружны.— Тебе неправильно казалось.— Но он ведь познакомил тебя с Риком, устроил тебя на работу, разве нет?— И?— Он же больше никого не приводил работать в «Хватку», так, Рик?— Ни до, ни после, — отозвался Чаффи.— Откуда ты знаешь Вегу? — спросил Эрик Ноэля.Все за столом примолкли, слушая их перепалку, чувствуя, что Эрик затеял её неспроста. «Мардж» уронил вилку; в тишине это прозвучало, как удар стального бруса о столешницу.— Мы просто познакомились, — ответил Ноэль, начиная чувствовать опасность с неожиданной стороны.— Трахнулись и познакомились? Или просто познакомились?— И это тоже, — солгал Ноэль.— Но не в Калифорнии? — настаивал Эрик. — Мы ведь все знаем, что эта было просто прикрытие, чтобы вообще устроить тебя работать в баре. Так?Ноэль не мог понять причин этого внезапного допроса или почему он ведётся при всех. Он насторожился ещё сильнее.— Так. Чтобы я мог собрать информацию для книги. Мы решили, что я не смогу просто явиться в «Хватку» с улицы и получить там работу. Особенно учитывая мое прошлое и всё остальное.— Мы? — уточнил Эрик. — Кто это «мы»?— Заведующий моей кафедры и я. Это он предложил мне заняться этим проектом. К чему вообще этот разговор?— О «Хватке» тебе рассказал Вега?— Он просто сказал мне, что это самый популярный бар в Виллэдж. И всё.Разговор привлек внимание кэлова любовника.— Что за книга? — спросил он у Эрика и, когда Рэдферн не ответил, обернулся к Кэлу. — Что за книга?— Ты знал, что Вега женат? — спросил Эрик.— Позже выяснил. Сильно позже.— Ты знал, что он раньше был полицейским? Что его выгнали пять лет назад за взятки?Это было настоящим спасением. Новость стала для Ноэля такой неожиданностью, что он даже не попытался этого скрыть.— Нет. Я не знал. Это правда?— Эрик, к чему все это? — вмешалась Алана.— Пусть он тебе объяснит.— Ты испортишь всем ужин, — тихо сказала она.— Скажи всем, о чем ты сейчас думаешь, Ноэль, — предложил Эрик. — Ну же, давай.— Ты думаешь, что Вега по-прежнему работает на полицию. Что дело о взятках было сфабриковано, чтобы он мог уйти под прикрытие, — ответил Ноэль.— Очень хорошо, — кивнул Эрик. — Продолжай.— И что я с ним заодно. Дело в этом?— Эрик! — снова вмешалась Алана. — Ноэль же всё время был с нами.— Почти всё время, — уточнил Эрик. — Ну? Опровергни меня, Ноэль.Ноэль обвёл стол взглядом, останавливаясь на каждом лице. У всех них было нейтральное непонимающее выражение, кроме Эрика, который ждал ответа, злорадствующего Маквиттера и побледневшей Аланы. Помощи ждать было неоткуда. А Эрик был так близок. Так близок к правде. Слишком близок.— Что опровергнуть? Что я полицейский шпион, внедрившийся в твой дом? — спросил Ноэль. — С какой стати я должен это опровергать? Если это правда, по крайней мере, это дает хоть какие-то основания для твоих детских страхов.— Что он имеет в виду? — спросил Маквиттер у Эрика.— Только потому, что я не валюсь с ног от наркоты, не танцую по тридцать шесть часов в сутки и не трахаюсь с новым незнакомцем каждые пятнадцать минут, я должен быть полицейским? По-твоёму, это взрослая жизнь?— Если я её выбираю, — отозвался уязвленный Эрик.— Ну а мне это надоело, — заявил Ноэль, утирая рот салфеткой и отталкивая тарелку прочь. — И, возможно, тебе тоже, поэтому ты и затеял сегодня этот спор. Просто чтобы внести немножко разнообразия в свою бесцветную пресную жизнь.Кто-то за столом присвистнул. Но Ноэль уже сорвался, и не собирался останавливаться.— И, говоря по правде, именно поэтому я и еду в город. Чтобы писать книгу. Или хотя бы читать. Бог мне свидетель, последним, что я читал, много месяцев тому назад, был учебник для барменов — прямо скажем, тоже не Лев Толстой.— Погоди-ка минутку, — удержал его Эрик. — Я ещё не закончил.Ноэль уже собирался встать. Его дурацкая попытка сбежать прогнала с лиц выражение нейтралитета, которое он видел на них прежде. Кажется, все они восприняли выпад против своего образа жизни как личное оскорбление.— С кем ты разговаривал во время Чайной вечеринки? — спросил Эрик.— Чайной вечеринки? — переспросил Ноэль. — Ларри? Ты про него, что ли? Ларри Вайтэл? Ты его знаешь. Он повсюду бывает.— Это не значит, что он нам нравится.— Как он может тебе не нравиться? — удивился Ноэль.— Может. И не нравится. Ни он, ни его друзья. Откуда ты его знаешь?Господи, а Эрик сегодня бьет без промаха. Сначала Вега, теперь вот Ларри. Или он специально приберегал всё это для сегодняшней стычки?— Он всё время бывал в «Хватке». Мы пару раз переспали, — он сказал об этом, потому что считал, что всем присутствующим это и так известно. — Если я вижу его раз в месяц, это уже много, и это всегда случайность. У меня не много общего с семнадцатилетним мальчишкой. Да ладно, Эрик, ты не хватил через край, а? Если уж тебе обязательно обзаводиться манией преследования, можешь хоть какие-нибудь различия делать.— По мне, Ларри Вайтэл нормальный парнишка, — заметил Джефф.— По-моему, тоже, — вставил Рик. — У меня никогда не было с ним проблем.Ноэль не ожидал их поддержки, и теперь решил ею воспользоваться.— Слушай, Эрик, может быть, тебе стоит поговорить с кем-нибудь о своих проблемах.— О чем ты?— Надо взглянуть фактам в лицо. Не каждый находит врагов в собственной уборной. Побудь хоть минуту реалистом.— Сам побудь реалистом! Люди умирают.— Люди? Один человек. И это явно была работа какого-то психа.— Или всё было устроено так, чтобы это выглядело, как дело рук психа. Их было больше одного. Пять или шесть случаев, про которые мне известно. Все они были связаны с моими клубами, а через них со мной. Так что не надо мне тут рассказывать, что у меня нет врагов. Или тебе кажется, что нет людей, которые были бы рады убрать меня с дороги?— Кто? — спросил Ноэль. — Я не устаю тебя спрашивать: кто? Ты заявляешь мне, что я коп под прикрытием. Но это не объясняет, почему за тобой следит полиция. Кто пытается до тебя добраться, Эрик?Эрик замолчал, потом зловещё произнес:— Я знаю кто.Ответ прозвучал жалко, и даже Эрик это понял. Ноэль воспользовался случаем, чтобы встать со стула.— Какой-то неведомый враг, у которого нет ни лица, ни имени, ни причин за тобой гоняться.— Я сказал, что знаю, кто это.— Тебе нужна помощь, Эрик. А не защита этого придурка.Маквиттер двинулся было в его сторону, но глянул на Эрика — и замер на месте.Не совсем понимая, что именно делает, Ноэль инстинктивно подумал: надо убираться из этой комнаты, из этого дома.— Куда ты? — крикнул ему вслед Эрик, на этот раз с ноткой истерики в голосе.— На улицу! Прогуляться! — отозвался Ноэль, не оборачиваясь. — А завтра — обратно на Манхэттен.— Ты ещё ничего не опроверг, — напомнил ему Эрик.— И не собираюсь.— Если уйдешь сейчас, можешь не возвращаться. Вообще.Ноэль отодвинул раздвижные двери, ведущие на веранду.— Никогда! — снова выкрикнул Эрик. Его голос, словно метательный нож, резанул Ноэля. — Слышишь?!Ноэль шагнул на веранду и вдохнул свежий, прохладный воздух. Опустив руки на балюстраду, он смотрел через бухту на низкие полоски огней — городки на побережье Лонг-Айленда. Его трясло так, что ограждение ходило ходуном под его руками. Ему нужно отсюда убраться.Он прошел вдоль тускло освещённой ограды до ворот, откинул щеколду и медленно, задумчиво, спустился к океану. Луна висела почти точно над его головой и освещала поверхность воды, словно прожектор. Должно быть, дело к полуночи, подумал он.Некоторое время он брел вдоль покинутого берега и в конце концов уселся на дюне, где шины полицейских машин и строительных грузовиков оставили глубокие узорчатые следы. Там он позволил себе расслабиться. Его колотила отчаянная дрожь. Чувство было такое, что все мышцы шеи скрутило узлами, которые требовалось развязать; он надеялся, что грохочущий прибой унесет всё его напряжение, страхи и гнев.Через некоторое время ему стало немного легче. Тишина помогла, как помог целительный воздух, резко пахнущий рассыпанными по песку останками морской жизни, и размеренный шум волн. Время от времени большая волна, чей гребень сиял в лунном свете, разбивалась о берег с грохотом, похожим на пушечный выстрел, от которого у него закладывало уши. Потом снова наступала тишина.Один раз ему почудилось, что прямо перед ним из воды показалась фигура стройного обнаженного парня, который выступил из полосы прибоя, где вода казалась платиновой и кобальтовой от отраженного лунного света. Ноэль подумал, что в профиль он один в один походил на Пола Воршоу, его голубого студента с курса по социальным девиациям и криминальному поведению. Кажется, парень тоже заметил Ноэля и с минуту его разглядывал, неуверенно, но при этом словно деля с ним что-то: этот миг, другой взгляд, близость, не имеющую отношения к желанию, приглашение. Потом он сделал шаг за пределы лунной дорожки и как будто снова растворился в пустоте пляжа, словно иллюзия.Начинался отлив. Ветер с океана сделался холодным, пронизывающим. Ноэль встал и устало поплелся по липнущему к ногам песку.— О-о-э-э! — внезапно услышал он женский голос позади себя и, обернувшись, увидел её силуэт на одной из дорожек, ведущих к пляжу.— О-о-э-э! — снова закричала она, растягивая слоги, и до него дошло, что она выкрикивает его имя.Он уже был готов крикнуть ей в ответ, даже поднял руку, чтобы помахать ей, как вдруг подумал: она его предала. Вот откуда Эрик знал, о чём его спрашивать. Алана услышала его разговор на вилле в Хэмптонсе и пересказала Эрику всё, что слышала.— О-о-э-э! — снова закричала она. Спотыкаясь, он побрел прочь от неё, от её голоса и её предательства, пока не перешёл на бег. Обутые в кроссовки ноги едва успевали намокнуть на бегу.— Но-э-эль! — гнался за ним её голос. Но он уже миновал Пайнс, миновал последние дома, и скоро голос смолк, а Ноэль растянулся на песке и шептал: «Сучка, сучка, сучка», — пока не уснул.Глава 48— Вы должны вернуться в этот дом, — в третий раз повторял Лумис.— Вы меня не слушаете. У меня больше нет прикрытия.— Мне показалось, вы говорите, что всё отрицали.— Разумеется, отрицал. Если бы я не постарался выбраться оттуда, возможно, мы бы сейчас с вами не разговаривали.Даже сейчас, споря с Лумисом по телефону-автомату из аптеки в полуквартале от дома, Ноэль не чувствовал себя полностью в безопасности. Может, у него разыгралось воображение, но, кажется, эти два длинноволосых прихиппованных блондина зашли сразу за ним? А когда он закрылся в телефонной будке, зависли у стойки с закусками…Нечего брать пример с Эрика, одёрнул себя Ноэль. В конце концов, оба они одарили его одинаковым оценивающим взглядом — именно этого он уже привык ожидать от других геев. Может, они не местные, откуда-нибудь с Западного побережья, сказал он себе. И всё равно, не чувствовать себя в безопасности даже здесь, в нескольких сотнях метров от собственной квартиры… А тут ещё Рыбак морочит голову и убеждает, что он должен вернуться на Файр Айленд.— Что дословно он сказал? — потребовал Лумис. Ноэля тошнило от этой его дотошности.— Он вышел на Бадди Вегу. И он много спрашивал о Малыше Ларри. Я не знаю, что ещё ему известно.— Чёрт бы побрал этого Вегу! Если бы он не принялся совать нос, куда не надо, ничего бы не случилось. Вы говорите, он спрашивал про Ларри?— Он сказал, что Ларри и его друзья ему не нравятся. Но другие ребята за столом вступились за Ларри.— Слушайте, Приманка. Посидите тихо пару дней, а потом позвоните ему и извинитесь.— Извиниться! Вы, похоже, не понимаете: он практически заявил, что знает, кто я и что я. Я ему больше не нужен. У него есть Маквиттер, который мало того, что лучше меня как телохранитель, так ещё и готов с ним трахаться. Зачем я ему? Да он должен рехнуться, чтобы подпустить меня к своему дому хоть на пушечный выстрел.Теперь два парня у прилавка о чём-то переговаривались, время от времени поглядывая в сторону Ноэля. Один из них пожал плечами, слез со стула и вышел. Хочет подождать снаружи и напасть на него? Или они каким-то образом решили между собой, кто понравится Ноэлю больше, и теперь тот, кому повезло, сидит тут, попивая газировку, и ждёт возможности первым к нему подкатить?Лумис не отставал:— А что насчёт этой девицы, как её там? Разве она не захочет, чтобы вы вернулись?— Я уже сказал, это она слышала, как я говорил по «петле» из Хэмптонс, — Ноэль пытался воззвать к здравому смыслу. — Откуда ещё Эрик мог про это узнать?— Она вас не выдала, Приманка. Именно поэтому она пошла за вами вчера на пляже. Чтобы сказать, что она вас не выдавала. Она могла слышать тот разговор… по крайней мере, вашу половину, но она это скрывала. Она защищает вас, Приманка. Почему?На это Ноэлю нечего было ответить.— А я скажу вам почему — потому что вы ей нужны. Она в вас влюбилась. К чёрту мистера Икс. Ваш ключ теперь она.У Ноэля нашлось на это с полдюжины возражений, но, даже перечисляя все их Рыбаку, он начал подозревать, что старик-полицейский попал в точку. Эта мысль привела его в полный восторг. Потом он пал духом. Потому что если Лумис прав, и Алана сумеет со временем убедить Эрика вернуть его в своё окружение, ему придётся воспользоваться её чувствами для собственных целей — а ведь именно в таком предательстве он её обвинял. Ему было противно даже думать об этом.— Я не стану этого делать, Лумис, — сказал он.— Вы должны, Приманка. Мы уже так близко к нему подобрались. Нельзя позволить ему ускользнуть теперь.— Несколько месяцев назад с Рэнди вы подобрались к нему так же близко, — возразил Ноэль. — Как сейчас. И что произошло?— Вы ошибаетесь, Приманка. Мы выстраиваем дело против мистера Икс. Мы собираем кусочки мозаики воедино. Мы почти готовы его взять. Нам нужно, чтобы наблюдение за ним продолжалось. Вот почему вы должны быть там. Любая подробность, которую вы сообщите нам о нём, может оказаться ключевой для его поимки. Только так мы у нас будет уверенность, что план сработает.— Какой план?— Он слишком сложен, чтобы сейчас вдаваться в детали. Но с юридической точки зрения всё должно быть безупречно. Как только нам удастся зацепить его на чём-то одном, мы сможем предъявить ему всё. И остались только вы, Каммингс, только вы сможете потянуть за ту верёвку, которая захлопнет сети. Как вам такая мысль, а? Ради Рэнди Нерона! А?Ему уже доводилось слышать подобные интонации в голосе Лумиса. И теперь Ноэлю расхотелось спорить.— Я не вернусь на Файр Айленд, — сказал он.— Подождите, пока они приедут в город.— Они могут остаться там на всё лето.— Они скоро вернутся. Отдохните. Почитайте что-нибудь. Сходите в кино. Но оставайтесь на связи. Я дам вам знать, когда они вернутся. Всё получится. Не переживайте. До скорого, Приманка.К тому времени, когда Ноэль вышел из телефонной будки, второй красавчик покинул стойку с закусками. Однако когда Ноэль вышел на улицу, он ждал прямо за дверью, опираясь на крыло припаркованного автомобиля и покуривая сигарету.— Ему пришлось уйти, — сказал парень; выговор у него не походил на городской. Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами, лениво оторвался от крыла машины и пошёл по тротуару рядом с Ноэлем.— Кому?— Моему другу. У него встреча.— А.— Меня зовут Зак. Не против, если я с тобой прогуляюсь?Ноэль не принял предложенной руки, но Зак как будто и не возражал. Они прошли около квартала на запад, прежде чем Ноэль решил, что будет вести себя с Заком дружелюбно, как будто тот просто пытается его закадрить, и не станет предпринимать ничего необычного, пока не определится наверняка, что эти двое из себя представляют.— Ты живешь поблизости? — спросил Зак — стандартный заход, когда один парень хочет подцепить другого на улице. Ноэль вёл его в противоположную сторону от своего дома.— В центре. На Вест-сайде.— О, а я думал, ты здешний.Бесхитростная солнечная улыбка.— Боюсь, что нет. А ты?— Тоже нет.— Жаль.В метро может оказаться слишком мало народу, особенно если Зак решит, что тоже не прочь прокатиться до центра. Они миновали один вход в подземку, потом пересекли улицу и прошли мимо второго. Вдоль проспектов курсировали автобусы, но это может излишне связать ему руки, особенно если объявится напарник Зака. Они добрались до Бродвея и пересекли его, по-прежнему направляясь на запад. Людей становилось всё меньше и меньше. Одни склады, несколько припаркованных грузовиков. Чёрт, куда же ему деваться?— Я сейчас не занят, — заметил Зак. — В смысле, если ты свободен.Если он играет, то делает это чертовски хорошо. Да он просто хочет перепихнуться, продолжал убеждать себя Ноэль. Что в этом дурного? Ты становишься хуже Эрика. Намного хуже.— Я не из города. Мы с другом, — продолжал Зак. — Я буду тут всего несколько дней.Пытается слегка надавить, понял Ноэль. Они добрались до знакомого квартала, но Ноэль не мог сообразить, чем он ему знаком, пока не заметил полукруглую арку фасада — бани. Но на улице не было ни одного знакомого, чтобы избавиться от парня, кадрится он там или нет.— Я сегодня днём немного занят, — ответил Ноэль.На лице Зака ясно отразилось разочарование.— А позже? — спросил он.— Возможно. Я не знаю.— Я бы хотел увидеться с тобой потом.Настоящий южнокалифорнийский серфер. Воплощение невинности.— Ты как?— Ну…Они миновали вход в бани. Никто не вышел наружу, чтобы помочь сгладить неловкость.В руках у Зака появился карандаш. Он протянул Ноэлю спичечный коробок.— Может, дашь мне свой телефон? Я позвоню через пару часов.— С этим возможны проблемы.— Почему? У тебя есть любовник?— Что-то типа того.— У меня идея, — заявил Зак. — Я дам тебе свой номер. Там, где я живу. Если сможешь выбраться, просто позвони.Они остановились. Зак повернулся и направился к утопленному в стене дверному проёму, за которым раньше начинался магазин, а теперь не было ничего, кроме выкрашенного чёрным стекла и металлического щита. Приложив коробок стене, он что-то на нём написал.— Вот. Можешь разобрать?Ноэль подошёл и протянул руку за коробком, который Зак всё ещё прижимал к стене, читая имя и номер телефона.— Вроде всё ясно, — ответил он.— Звони в любое время, — с улыбкой протянул Зак.Ноэль убрал коробок в карман и вдруг сообразил, что Зак предлагает ему руку для пожатия в стиле шестидесятых. Какого чёрта, подумал он.— Ты ведь раньше работал в «Хватке»? — спросил Зак.Прежде чем Ноэль успел ответить или вырвать руку из неожиданно сильного захвата Зака, тот сообщил:— Кажется, у нас есть общий приятель. Билл Маквиттер.Возможности отреагировать Ноэлю не дали. Пальцы Зака впились ему в руку чуть ли не до кости, а другой кулак взмыл в воздух и врезался Ноэлю под дых. Ноэль отлетел в дальний угол дверного проёма, ударяясь о щит, и его ударили снова — сильно, в то же место. Прежде чем он успел осознать что-либо, кроме боли и удивления, в проёме возник кто-то ещё, и теперь уже две пары рук держали его, били в голову и в корпус, по очереди швыряя о стену. Слабые попытки защититься оказались тщетны. Заливающая глаз кровь туманила зрение, удары сыпались на него снова и снова. Его принялись пинать по ногам, пока боль не стала невыносимой, и он уже не мог сопротивляться тому, как его швыряют от стены к стене. Колени начинали подкашиваться, и его медленно сбивали на землю. Удар в челюсть. В другой глаз. Сознание вспыхнуло, задрожало и, наконец, рассыпалось цветными пятнами.Те же пятна приветствовали его, когда он очнулся. Он не знал, сколько времени прошло; похоже, какие-то секунды — ботинок с силой впечатывался в грудь раз за разом, а лицо царапал разбитый цемент, и он всё ещё слышал бормотание голосов над своей головой. Потом он снова отключился под вспышки цветных огней.Его вернула в чувство тёплая струя, которая лилась сверху на его волосы и лицо, смывая кровь с глаза — и теперь он мог в мельчайших деталях разглядеть зернистый асфальт тротуара и три ковбойских ботинка, остановившихся точно на линии его взгляда. Он пытался не стонать и не шевелиться, пытался вычислить, кому принадлежат ботинки, чьи это голоса, откуда взялась стекающая по лицу жидкость, пытался не вырубиться снова.— Кто-то идёт! — это был голос Зака. — Уходим.— Я не до конца отлил, — откликнулся второй.— Пошли!Ноэль услышал, как чиркнула «молния» на брюках. Ещё один удар ногой в грудь сильно приложил его о край двери. На этот раз сознание покинуло его надолго.Глава 49— Помоги мне с ним, а?Сознание неуверенно прояснялось.— Куда ты его тащишь? — спросил второй голос.— Туда.— В бани?— Ты посмотри на него. Ему нужна помощь.— Позови копа.— Ты мне поможешь или нет?— Да помогу, помогу…Ноэль почувствовал, как кто-то поднимает его за подмышки. Он слегка пошатнулся и отключился снова. На этот раз огней не было, просто темнота.— …будет через несколько минут. Он сказал не вызывать полицию, — говорил чей-то новый голос.— Он приходит в себя, — заметил первый, заботливый. — Как ты себя чувствуешь?Тусклое красное освещёние. Тонкие деревянные перегородки. Трое мужчин, склонённых над ним: один, в полотенце вокруг бёдер, на краю постели, двое других — в уличной одежде.— Я врач, — сказал тот, который был в полотенце. Он походил на Кэла Голдберга: лысеющий, темноволосый, с бородой. — Кажется, ничего не сломано. Нет, пока лучше не садиться.Ноэль попытался заговорить. Вместо слов из опухших губ вырвалось лишь мычание.— Надо бы воды, — сказал врач.— Пиво пойдёт? — предложил один из двух других.Теперь Ноэль попытался сесть. Такой головной боли у него не было за всю жизнь. Каждый дюйм, на который ему удавалось приподняться, отзывался волнами тошноты, головокружения и красных огней, мигающих перед глазами.Наконец он сумел подтянуться достаточно высоко. Кто-то поддерживал его со спины. Врач прижал к губам Ноэля банку пива. Прохладная жидкость с солоноватым привкусом потекла ему в горло, и в первый момент он едва не захлебнулся. Но ему удалось сделать ещё несколько глотков, и это утолило жажду, о которой он сам не подозревал. После этого ему позволили упасть обратно на подушки.— Могу я теперь уйти? — спросил один из мужчин в уличной одежде — тот, который не хотел ему помогать.— Конечно. Можете оба идти, — ответил врач. Потом повернулся к Ноэлю: — Это они тебя принесли. Ты в банях. На тебя напали какие-то парни.— Спасибо, — выдавил Ноэль.Один из спасителей поспешил прочь. Второй спросил:— Знаешь, кто это был?Ноэль покачал головой и несколько секунд слышал только звон в ушах.— Я говорю, ты узнаешь их, если снова увидишь? — спросил помощник, явно повторяя вопрос, который Ноэль не разобрал за шумом.— Да.Лица этих ублюдков он никогда не забудет.— Я оставлю своё имя и номер телефона. Если ты их когда-нибудь найдёшь и захочешь выдвинуть обвинение, я засвидетельствую, что это я их спугнул.Контуры, детали и движения проступали уже яснее. Это был хороший знак. Он по-прежнему чувствовал себя так, словно его выбросили на дорогу из мчащегося на полной скорости автомобиля. Мужчина записал свои координаты и сунул бумажку Ноэлю в карман.— Спасибо, — сказал Ноэль.Мужчина посмотрел на него сверху вниз.— Ты ведь был барменом в «Хватке»?— Что? — Ноэлю не верилось, что он задаёт ему тот же самый вопрос.— Я помню тебя по бару. Ты, конечно, симпатичный, но в ближайшее время зеркало ничего хорошего тебе не покажет, уж прости.Он пожал Ноэлю руку и вышел.Врач остался. Под тихие успокаивающие разговоры он осторожно, но тщательно осмотрел Ноэля, спрашивая, что, где и как сильно болит и может ли он двигать пальцами рук и ног.Потом врач что-то написал, а Ноэль прикрыл глаза. Хотелось как-то унять пульсирующую боль под веками, в груди, под ребром и особенно в голени. Проснулся он от того, что врач прикладывал к его лицу ледяные спиртовые тампоны.— Я знаю, что больно. Потом тебе станет лучше.Ноэлю уже было лучше. Голова болела не так сильно.Кто-то пытался попасть в комнату — запертую дверь сильно потрясли с той стороны.— Занято! — крикнул врач.— Каммингс здесь? — раздался неприветливый голос.Врач поднялся с кровати Ноэля, поправил своё полотенце и откинул задвижку. Ноэлю не было видно, с кем он разговаривает — они отступили в сторону. Мимо полуоткрытой двери проходили другие мужчины в одних полотенцах, с любопытством заглядывая внутрь; заметив Ноэля, они торопились прочь. Видок у него, наверное, паршивый. У него по-прежнему ныло всё тело, но видел он уже нормально, и, кажется, к нему возвращается обоняние: внезапно он почувствовал резкий едкий запах, перебивающий даже запах алкоголя. Руку дёрнуло судорогой, когда он поднял её, чтобы потрогать свои влажные спекшиеся волосы. Ублюдки!— К тебе пришли, — сказал врач, стоя в дверях. — Уже лучше, а?Он помахал на прощанье и ушёл.Ноэль был уверен, что это Лумис. Сильнее ошибиться было невозможно.— Пахнет тут, как в общественном туалете, — сообщил Эрик, закрывая дверь и запирая её на задвижку.Ноэль не шелохнулся. Эрик остался стоять в ногах кровати, глядя на него сверху вниз без всякого выражения.— Ты пришёл меня добить или позлорадствовать? — спросил Ноэль.Эрик гневно напрягся, но сумел сдержаться.— Убирайся! — бросил Ноэль и отвернулся к тонкой деревянной перегородке. Так, по крайней мере, ему не приходилось смотреть на Эрика.Некоторое время в комнате не раздавалось никаких звуков, кроме тяжёлого, неровного дыхания Ноэля (уроды пытались проткнуть мне лёгкое, подумал он). Потом он начал различать какой-то шум за перегородкой: ритмичное поскрипывание койки под весом двух тел. Он едва не расхохотался. В конце концов он всё-таки попал в бани.— И даже платить за вход не пришлось, — пробормотал он себе под нос.— Что?— Я думал, ты ушёл.— Это не больница, Ноэль. Ты не можешь здесь остаться.— Я останусь и использую свои двенадцать часов по полной.— Ты бредишь. У меня внизу машина.— Нет уж, спасибо.— Не глупи, — Эрик произнёс это уже другим тоном — мягче, спокойнее. — Либо ты встанешь и пойдёшь со мной сам, либо тебя вытащит персонал.— Зачем? Чтобы Маквиттер мог закончить то, с чем напортачили его дружки?— Маквиттер? А он тут причём?— Это его работа.— Он весь день был со мной.— Они сказали, что они от Маквиттера, — упрямо повторил Ноэль.— Я думал, это просто уличные хулиганы?— Они шли за мной от аптеки возле моей квартиры. Один отстал. Второй пытался ко мне прикадриться. Я не мог от него отделаться. А потом — р-р-раз!Раздражённая снисходительность Эрика превратилась в острый интерес. Он даже присел на койку.— Они были испанцы?— Испанцы? Нет.— Один попытался тебя подцепить. А потом оба на тебя набросились?— Именно.— Ну, да, это как раз в его стиле, — заметил Эрик, обращаясь как будто к самому себе. — И сымитировать нападение хулиганов… Именно это он всегда и делал.— Что делал? Кто?— Вега. Твой приятель Вега. Или тот, на кого он работает. Видишь ли, Ноэль, предполагается, что я поверю в этот бред и приму тебя обратно с распростёртыми объятиями.Ноэлю никак не удавалось взять в толк, о чём он говорит. Ему всё ещё трудно было осознать причину, по которой Бадди Вега или его друзья стали бы на него нападать.— Понимаешь, — продолжал Эрик, — они считают, что если они тебя так отделают, я поверю, что ты на них не работаешь. Очень умно. Он тот ещё фрукт, этот твой босс. На мелочи не разменивается. Да только знаешь что? Я этому не верю. Ни секундочки.То, о чём говорил Эрик, было настолько немыслимо, что несколько секунд у Ноэля не получалось довести эту цепочку до логического конца. Когда получилось, он похолодел, и на него снова накатила тошнота. Он потянулся за полупустой банкой пива.— Они сказали, их послал Маквиттер, — повторил он.— А что они должны были сказать? Что они от меня? Как будто бы ты в это поверил!Нет, да, возможно, подумал Ноэль.— Конечно, поверил бы, — сказал он.— Это потому, что у тебя такой бардак в голове, что ты сам не знаешь, где твои настоящие друзья. Если бы я хотел, я бы мог сам сделать с тобой то же самое. Я бы не стал нанимать для этого хулиганов.Это походило на правду, решил Ноэль. Но всё это так сбивало с толку. У него снова разболелась голова. Он застонал.— Мы можем пойти дальше, — сказал Эрик. — Предположим, я действительно приму тебя обратно. Я всё равно во всё это не верю, имей в виду. Ты следишь?Ноэлю хотелось только одного — спать. И принять пару дюжин таблеток обезболивающего.— Да.— Только вот чего твой босс не знает, так это того, что тебе придётся пройти небольшое испытание на верность. Завалишь — можешь начинать молиться. Потому что тогда я наверняка буду знать, что ты с ними.— С кем?— Заткнись, Ноэль. Слушай внимательно и не перебивай, пока я не закончу, — Эрик понизил голос до отчётливого шёпота. — Слушай. Вы с Маквиттером через два дня встретитесь с мистером Вегой. Мы уже наплели ему про открытие нового клуба за Сохо. Вы с Маквиттером встретитесь с ним на месте, чтобы обсудить детали. Вега придёт, если узнает, что ты тоже там будешь. По условленному сигналу, ты исчезнешь, оставив их наедине. Ты дождёшься Маквиттера снаружи, а потом вы оба вернётесь на машине обратно. Ты будешь при мне, под тщательным наблюдением, начиная с этого момента и до тех пор, пока вы с Маквиттером не отправитесь на встречу. Ясно? Вот моё предложение.Вот такое вот предложение. Либо да, либо нет. Соглашаясь работать на «Шёпот», Ноэль больше всего боялся именно этого: что в опасности окажется не его жизнь, а кого-то другого. Моника в озере. Канзас на складе. Рэнди в задней комнате. А теперь Вега. Ещё один шанс. Только на этот раз он победит. Потому что Эрик не знает, что он может связываться с Лумисом даже из его дома и припринять контрмеры.— Погоди, пока Алана про это услышит, — сказал Ноэль.— Она об этом не услышит.— Ты правда готов кого-то убить?— Ты согласен или нет? — только и ответил Эрик.— Дай сигарету, — сказал Ноэль. Ему хотелось подумать.Выкурив половину, он сказал:— Вот что. Можешь посадить меня под замок с этой минуты и до тех пор, пока Маквиттер не закончит своё дело. Обещаю, что не попытаюсь уйти, вообще ничего делать не буду. Можешь даже отправить меня в Красную комнату. Но я с ним не поеду.— Звучит заманчиво. Очень заманчиво. Но либо ты едешь, либо мы не договоримся.— Почему?Эрик наклонился ближе и похлопал Ноэля по щеке.— Потому что ты приманка, вот почему. Ты заманишь эту рыбину в мою сеть.— А если нет?— Я оставлю тебя на улице. Твои друзья за тобой вернутся.Ноэль не мог не оценить иронию ситуации. Но такой оборот был справедлив; возможно, Лумис сумеет воспользоваться им, чтобы прищучить Эрика. И Алана в этом не замешана. Абсолютно не замешана. Это всё и решило. Пусть Эрик сам накликивает на себя беду. А Лумис пусть получит то, что хочет. К чёрту их, Ноэлю уже было всё равно.— Ладно, договорились, — сказал он. — Договорились.Глава 50После того, как он решил, что отныне ему плевать и на Лумиса и на Эрика, остальное было просто. Ноэль точно знал, что нужно делать. Он вместе с Маквиттером поедет встречаться с Бадди Вегой. Но он предупредит Рыбака. И дальше всё будет зависеть уже не от него.— Я хочу заехать к себе, помыться и переодеться, — сказал он, с трудом забираясь на заднее сиденье «роллс-ройса». Эрик и какой-то незнакомый Ноэлю мужчина помогли ему выйти из бань. Ноэль с удивлением обнаружил, что уже наступил ранний вечер. Верхний край солнечного диска ещё виднелся над зубчатым краем каньона, образованного зданиями, выстроившимися вдоль Двадцать восьмой, и медленно погружался в отражённое Гудзоном грязноватое марево.У машины заботу о нём взял на себя на удивление нежный и предупредительный Маквиттер. Он совсем не походил на человека, организовавшего нападение. Скорее, он был похож на того, кто об этом подумывал и теперь, увидев, что кто-то другой выполнил его желание, чувствует себя не в своей тарелке. Кем вообще были эти два подонка?— Я помогу тебе подняться, — сказал Эрик, когда они остановились у дома Ноэля. Естественно. Рэдферн не собирался рисковать.В квартире Ноэль с трудом разделся: ткань джинсов, скользнув по синяку на бедре, куда его раз за разом пинали ногами, причинила невыносимую боль. Он нашёл несколько таблеток кодеина, сунул две в рот и залез в душ. Сперва вода кололась, потом начала успокаивать. Переключив душ на массажную струю, он почти почувствовал себя человеком.Эрик уселся в кресло-качалку и, когда Ноэль вышел из ванной, читал газету. Ноэль оделся, как будто был в квартире один, и даже покопался в ещё неразобранном пакете из прачечной, выбирая что-нибудь чистое, чтобы захватить с собой в дорожной сумке.— Пока ты был в душе, тебе звонили.Ноэль не слышал звонка. Он не поверил Эрику, но не мог понять, зачем тот решил соврать.— И кто звонил?— Я не брал трубку. Сработал автоответчик.— А. Я не слышал.— Было три звонка, и всё. Я слышал, как включился автоответчик.Ноэль по-прежнему не понимал, что происходит. Он застегнул сумку.— Я готов.— Тебе не интересно, кто звонил?— У меня нет настроения для дружеского участия.— Я не спешу, — небрежно заметил Эрик. — Проиграй плёнку.Так вот в чём дело! Он хотел знать, кто звонил, пока Ноэля не было. Никто не звонил, пока Ноэль принимал душ.— Кто бы это ни был, он подождёт, — ответил Ноэль. — Мне до сих пор паршиво.— Как хочешь. Давай! Я возьму.В особняке Ноэль поднялся прямиком в свою комнату. Там он написал пять сообщений на папиросной бумаге, скатал их в шарики, сунул в карман, лёг и надолго уснул.Когда он проснулся и спустился вниз, Окку сообщил ему, что Эрик и Алана уехали развлекаться. Было почти два часа. Свой ужин — омлет с лососем и салат с водяным крессом — Ноэль съел в одиночестве в полукруглой столовой под новый ненавязчивый сборник в колонках. Потом сказал, что хочет прогуляться по саду.Медленно обходя сад, он старался выглядеть в глазах возможных наблюдателей просто задумчивым, постепенно приходящим в себя. Тем не менее, благодаря темноте ему удалось перекинуть за ограду все пять записок с почти профессиональной ловкостью. Потом он вернулся в дом.Там он уселся смотреть одну из двух копий «Касабланки», найденных у Эрика в фильмотеке. Последняя катушка уже подходила к концу, когда ему показалось, что он услышал странный свист где-то снаружи. Выглянув в окно, он никого не увидел. Потом свист раздался снова, на этот раз откуда-то сверху. Неужели Лумис уже получил его сообщение? Может, так он ему отвечает? Ему нельзя спускаться во двор, чтобы не возбуждать подозрения Окку или Маквиттера. И лифтом пользоваться тоже нельзя.Он оставил плёнку крутиться дальше, а сам с трудом, стараясь не шуметь, поднялся на три с половиной этажа до крыши. Там он несколько минут стоял на открытой веранде.Что-то легко ударило его по голове и отскочило. Ноэль разглядел у своих ног бумажный шарик и подобрал его. На парапете здания в полуквартале от него маячили какие-то силуэты, но ближе не было видно ни души. Наверное, сунули в пневматическое ружьё и выстрелили. Он ещё несколько минут постоял на крыше, словно наслаждаясь ночным видом.Потом, при мерцающем свете экрана, по которому двигались Богарт и Бергман, он прочитал: «Сообщение получено. Вегу прикроют. О Маквиттере позаботятся. Вы просто уйдёте. Поступайте, как договорились. Хорошая работа. Р-к».Он услышал мягкий толчок снаружи — «роллс-ройс» въехал на пандус, ведущий в гараж. Ноэль сжёг записку и уселся досматривать фильм.Глава 51— Почему ты не одет? — спросил Эрик, когда Ноэль спустился к завтраку поздним воскресным утром.— Не вижу повода. Мы же одни, — отозвался Ноэль, усаживаясь к столу и в два глотка осушая свой клюквенный сок. В столовой были только Эрик и Маквиттер. Распахнутые этим утром шторы позволяли любоваться ярким солнечным светом и зеленью за окнами. Алана улетела сниматься в Милан накануне утром. Ноэль столкнулся с ней на лестнице; она взглянула на его разукрашенное синяками лицо и бросилась к себе. Они не сказали друг другу ни слова.— Позавтракаешь — и немедленно одевайся, — распорядился Эрик. Поданное к завтраку яйцо всмятку в его тарелке уже превратилось в месиво из желтка и скорлупы, а он всё продолжал стучать по нему ложкой. Потом, так и не прикоснувшись к еде, отставил тарелку в сторону. И Ноэль всё понял.— Сегодня? — спросил он.— Вы встречаетесь в два часа. Он должен быть на месте.Получив возможность наконец заговорить в открытую, Эрик как будто немного успокоился.— Вы двое зайдёте внутрь. Вот ваш комплект ключей. Ему я дал такой же. Там должно быть не заперто.В том, как Эрик говорил о своей будущей жертве, не было ни намёка на то, что у неё есть личность или характер, словно он уже выкинул из головы всё, что в Бадди Веге было уникального или индивидуального, желая видеть в нём только одно — врага. Того, кого нужно уничтожить.— Вот планировки, которые вы ему дадите, — сказал Эрик, поднимая со свободного стула рядом с собой длинный картонный тубус. Он вытряхнул планировки, раскладывая их на столе, и принялся объяснять, тыкая в разные точки на схеме: — Вы заходите отсюда. Сворачиваете налево в фойе, вот тут, заходите в большой зал. В здании два этажа. Крыша наполовину открытая. Вот здесь в потолке будет окно.— Здание принадлежит тебе?Ноэль должен был это узнать.— Смеёшься? Агент по недвижимости показывал его Рику несколько месяцев назад. Мы сделали дубликат ключа.Эрик снова развернул планировки и продолжил:— Планы отдай ему. Это важно. Сделай так, чтобы он их развернул и начал рассматривать. Если понадобится, достань их сам и сунь ему в руки. Потом ты, Ноэль, пройдёшь вот сюда, — он указал небольшую комнатушку дальше по коридору. — Найди какой-нибудь предлог. Скажи, что тебе нужно проверить трубы, проводку, что угодно. Потом потихоньку выйди через ту же дверь на улицу. Иди прямо в машину, садись и жди, пока выйдет Билл.Он заставил Ноэля повторить инструкции. Когда они дошли до той части, в которой говорилось, что планировки должны оказаться в руках у Веги, Ноэль спросил, почему это так важно.— Потому что так его руки будут заняты, когда я зайду со спины, — тихо отозвался Маквиттер. — Он не сможет пошевелиться. Я подойду сзади и — хоп!Он сжал кулаки и резко дёрнул в стороны, словно затягивая удавку.— Просто делай, что сказано, — велел Эрик. Его нервозность так отчётливо контрастировала с невозмутимым, почти деловым спокойствием телохранителя, что Ноэля внезапно охватила непоколебимая уверенность: Эрик никогда раньше такого не делал. А вот Маквиттеру в подобном участвовать уже доводилось, и единственное, что волновало его в таких случаях, — это как выполнить всё с минимальными сложностями для себя; в этом Ноэль тоже был абсолютно убеждён.Ноэль закончил пересказывать полученные инструкции, посмотрел на собственный завтрак: два нетронутых яйца всмятку в аккуратной яично-белой мисочке на блюдце того же цвета, оттенённом сверкающей белизной скатерти, — и внезапно подумал: да, именно к этому привела меня моя жизнь — я обсуждаю убийство друга над элегантным китайским фарфором. Чистота и цельность красок и форм перед ним взъярила его; ему хотелось разбить их, разбить всё чистое и совершенное в мире за этот бездушный обман, за эту бесконечную хрупкость.— Желаете чего-то другого? — спросил Окку у Ноэля за плечом. — Овсянки? Хлопьев с молоком?— Да, спасибо, — ответил Ноэль, но к тому времени, как ему принесли хлопья, он уже напомнил себе, что Лумис в курсе, а значит, Веге ничего не грозит — и съел оба яйца.Наверху он исписал словом «Сейчас!» целый листок папиросной бумаги и, смяв, сунул его в карман джинсов.Неприметный седан, нанятый Эриком для их задания, был припаркован дальше по улице. Прежде чем они с Маквиттером сели в салон, Ноэль сделал вид, что нашёл в кармане бумажку. Глянув на неё так, словно была это какая-то ерунда, он порвал листок на клочки и выкинул их в окошко.Маквиттер молча вёл машину на юг, мимо воскресных пробок у моста и туннеля, выбираясь в Вест-сайд, практически пустынный в эту свирепую жару. Когда они миновали Кэнал-стрит, перестали попадаться даже редкие машины и пешеходы. Маквиттер притормозил, сворачивая на какую-то улицу, вдоль которой выстроился ряд четырёхэтажных складов с металлическими навесами, простирающимися до самого края тротуара. Он как будто искал нужный адрес, потом ещё раз свернул за угол, неотличимый от предыдущего, и остановил машину.Он сидел за рулём, не издавая ни звука. Ноэль заметил, как блестящий металлический предмет быстро переместился из брючного кармана Маквиттера в карман рубашки. Карман оттопырился, и предмет вернулся на прежнее место. Удавка?Улица была пуста. Ни машины, ни припаркованного грузовика. Часы на приборной панели показывали два. Чего они ждут?— Хочешь хорошо провести время? — спросил Маквиттер так неожиданно и так хрипло, что Ноэль не понял:— Что?— Не возвращайся в машину, останься в той комнате, которую показал тебе Эрик. Когда закончу, я приду, и ты меня трахнешь.Ноэль был так ошарашен, что ничего не ответил.— Только так я смогу… — хрипло сказал Маквиттер, легко поглаживая бедро Ноэля. — Только так я могу достаточно расслабиться. Ну, понимаешь.Мысль, что этого не произойдёт, помогла Ноэлю справиться с отвращением.— Что скажешь? — спросил Маквиттер. Его большая ладонь переместилась Ноэлю на промежность.— Конечно.— Я обещал Эрику. Но когда мы вернёмся в дом, будет уже поздно. И, — хрипло добавил он, — если хорошо прислушаться, то когда я его душу, он как будто кончает. Это правда возбуждает.— Пошли, — сказал Ноэль.Маквиттер последний раз погладил его между ног и выбрался из машины.Сияние зданий из белого кирпича, отражённое пустым асфальтовым полотном, на миг ослепило Ноэля, несмотря на тёмные очки. Было одуряюще жарко и душно… наверное, как в прерии в разгар лета, подумал он.Ветхая, выцветшая дверь нужного им здания оказалась прикрыта, но висячий замок был открыт и висел на дужке.— Он здесь, — прошептал Маквиттер.Ноэлю хотелось расправиться со всем побыстрее. Он толкнул дверь.Она распахнулась, скрипнув несмазанными петлями. Бетонный пол открывшегося перед ними фойе был усыпан гипсовой пылью. Сумрачный после яркого уличного солнца коридор вёл в большую комнату с глухими стенами, которую освещало разбитое потолочное окно. Солнечный свет струился как в соборе, ясно очерчивая каждую мелочь: упавшие доски, длинную барную стойку, небольшой заваленный мусором балкончик напротив входа. Ноэль уже входил в зал, когда Маквиттер резко выбросил вперёд руку и втянул его обратно.— Его здесь нет, — прошептал Ноэль.Ладонь, сдавившая его руку, приказывала молчать. Маквиттер к чему-то прислушивался. Ноэль слышал только тихое шуршание с балкона напротив — наверное, просто крыса.— Его здесь нет, — повторил Ноэль.— Он здесь, — прошептал Маквиттер так тихо, что Ноэль его едва расслышал.— Позвать его?— Стой тихо.Маквиттер выпустил его руку и начал принюхиваться, словно ищейка в поисках следа.Каждая уходящая секунда начинала будить в Ноэле панику. Что если Лумис не получил его сообщения?— В чём дело? — спросил он.— Пройди в комнату, — прошептал Маквиттер. — Разверни планировки и оглядись. Я на разведку. Иди!Он втолкнул Ноэля в зал.Ноэль развернул планировки. Его охватило смутное чувство, что он делает сейчас именно то, что должен был делать Вега, что это он — намеченная жертва, и что всё это было подстроено, чтобы заманить его сюда и отдать на расправу Маквиттеру. Вегу отправили не сюда, а куда-то в другое место, и люди Лумиса будут следить за ним. Ноэль умрёт здесь в одиночестве.От этой уверенности на него навалилась усталость, и он решил, что не будет сопротивляться. Он уронил картонный тубус, расправил план этажа и начал сравнивать его с окружающей обстановкой. На плане немедленно обнаружились стена с баром и балкончик напротив, обведённый пунктиром. Две двери, отмеченные на плане как уборные, тоже были на месте; за одной из них Ноэль даже мог разглядеть фаянсовые писсуары. Над его головой располагалась открытая часть крыши — будущее потолочное окно предполагаемого бара.Где-то за его спиной раздался шум. Звук был странный — Ноэлю он напомнил шлепок ладони по голому телу или хлопок распылителя.Он развернулся туда, откуда донёсся шум. По другую сторону фойе была дверь, в которую ушёл Маквиттер, оставив его с планами. Потом Ноэль услышал, как в комнатушке что-то упало с глухим стуком, и, чувствуя, как горлу подступает тошнота, понял, что это было тело Бадди Веги.Прошло, казалось, очень много времени. Маквиттер по-прежнему не выходил. Что он там делает? Может, он появится из комнатушки нагишом, дрожа от страсти, возбуждённый убийством? Ноэль попытался различить какие-нибудь звуки или шаги. Слышно было только шуршание крыс на заваленном мусором балконе.Нужно уходить прямо сейчас, решил Ноэль. Именно это ему и полагалось сделать, так ему велел Эрик. Понять, где именно прокололся Лумис, он попытается позже. А сейчас ему нужно убраться подальше от Маквиттера.Ему потребовалось приложить немало усилий, чтобы сдвинуться с места, но наконец тело подчинилось — и он бросился прямиком к парадной двери.Шуршание за спиной стало громче, и Ноэль остановился. До выхода оставалось всего несколько футов, а прямо перед ним была полузакрытая дверь боковой комнаты, в которой скрылся Маквиттер. Внутри на полу, среди расщепленных досок, виднелись чьи-то туфли — каблуками кверху.Я немедленно ухожу, сказал он себе. Но что-то в этих туфлях было не так. Зачарованный торчащими каблуками, он повернулся и осторожно подкрался к двери. Медленно приоткрыв дверь, он смог разглядеть не только каблуки, но и ноги, а потом спину человека, лежащего на полу лицом вниз. Голова и плечи его скрывались в тени. Это был Маквиттер!Его окатило тёплой волной облегчения. Он толкнул дверь, и она распахнулась настолько, что теперь он мог различить высокую фигуру Веги, который стоял над головой трупа и слегка раскачивался. Лумис его всё-таки предупредил. Ноэль уже было шагнул в комнату, намереваясь подойти к Бадди, но внезапно его охватило дурное предчувствие. Похоже, Бадди то ли пьян, то ли ранен… зачем он стоит там и качается?— Бадди! — шёпотом позвал Ноэль. Когда ответа не последовало, он порылся в карманах, отыскал там подаренную Эриком зажигалку и щёлкнул, высекая пламя.Это и правда был Бадди Вега. Но его голова неёстественным образом склонилась к одному плечу, глаза были закрыты, а шею дважды обвивала верёвка, уходящая к стропилам футах в трёх над его головой. Его одежду заливала кровь: на рубашку попали лишь мелкие брызги, но светлые слаксы были выпачканы в ней почти до самого паха. Ноэль опустил зажигалку и увидел, что носки его туфель не достают до земли, почти касаясь того, что было бы затылком Маквиттера — если бы он не превратился в бело-красное влажное месиво.Он захлопнул зажигалку, примерзая к месту. Его внезапно охватила непоколебимая уверенность, что их убийца всё ещё где-то поблизости — и что его жертвами были не только они, но и Рэнди, и даже Канзас несколько месяцев назад на заброшенном складе. Это был тот же старый, хорошо знакомый враг — саркастический, внушающий страх… смертоносный.Ноэль вздрогнул всем телом, а потом спокойно развернулся и вышел из комнаты. В ту же секунду где-то вблизи он услышал прежний странный и роковой звук: «Хлоп. Хлоп». Словно отвечая на него, в нескольких дюймах от Ноэля хрустнуло, разламываясь, дерево — обожженная по краям дыра и трещина в доске сообщили, что это была пуля «дум-дум», выпущенная из пистолета с глушителем. И стреляли с балкончика наверху!Он распластался по стене, зная, что для того чтобы выбраться, ему придётся показаться в радиусе поражения стрелка. Тишина, потом ещё один хлопок — дальше от него, ближе к ручке двери. Ещё. Теперь — ближе к нему.Он повернулся к двери боком, присел на корточки, упал на пол и перекатился на другую сторону дверного проёма. Хлоп. Он снова услышал выстрел и почувствовал укол в правое ухо, словно его ужалила оса. Но он опять прижимался к стене, и теперь он был ближе к входной двери. Как выбираться? Как? Сбоку от него валялась деревянная рейка. Пойдёт. Ноэль поднял её, держась вне поля зрения стрелка, осторожно вставил между дверью и косяком и нажал. Дверь распахнулась. Хлоп, хлоп. Пули прошли там, где была бы его голова. Хорошо, что он сначала проверил. Дверь снова захлопнулась. Ноэль опять вставил планку, распахнул дверь и, пригнувшись к полу, бросился на тротуар, потом быстро вернулся к двери, захлопнул её и защёлкнул висячий замок. Он успел проделать всё это прежде, чем раздался следующий выстрел. Пуля прошла прямо сквозь дверь, едва не задев его, и взорвалась, ударившись о стену здания на противоположной стороне улицы, оставляя на ней пятно размером с кулак.И что теперь? Он развернулся и побежал к машине, но, налетев на крыло, сообразил, что у него нет ключей. Кем бы ни был стрелок, он проник в здание без ключа. Он может вылезти на крышу. Ноэлю нужно убираться отсюда — и побыстрее. Крадучись, он добрался до конца квартала, быстро свернул за угол, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что его никто не преследует, и бросился через улицу к следующему зданию. Оттуда он уже просто бежал. Бежал сломя голову, избавляясь от бессмысленной энергии в груди и голове, минуя кварталы покинутых складов, почти не притормаживая у края одного тротуара, не замечая бордюр следующего, бежал и бежал, каждую секунду ожидая услышать рядом с собой роковое «хлоп», прежде чем следующий выстрел заставит его умолкнуть навсегда. Он бежал, пока, наконец, не вылетел на какую-то большую улицу, где даже было несколько машин. Он взглянул на указатель: Вэрик-стрит — и побежал дальше, на север.Кто-то звал его по имени. Он остановился, озираясь. Вдоль другой стороны улицы ему навстречу ехал низкий серебристый купе, и кто-то махал ему рукой из окошка. Эрик.Ноэль огляделся и нырнул в ближайшую дверную арку.Первой его мыслью было: меня уже ловили в арке. Нужно выбираться. Потом он подумал: это был Эрик, это Эрик убил Вегу и Маквиттера и теперь охотится за ним, хотя и непонятно, почему. Нужно убираться из этой арки.Бросившись вперёд, он едва не сбил Эрика с ног.Его схватили, выворачивая руку за спину.— Где Маквиттер? Почему ты бежишь? Где машина? — спрашивал Эрик, заталкивая его обратно в арку.Несмотря даже на заломленную руку, Ноэль понял, что в баре с пистолетом был не Эрик. Он больше не ощущал того ледяного присутствия, холодного упоения смертью, которое так отчётливо чувствовал прежде. Нет, кто бы это ни был, это был не Эрик.— Пусти! — потребовал он и, когда Эрик выпустил его руку, выпрямился, растирая плечо. Слова полились потоком: — Глушитель… пули «дум-дум»… за мной… едва выбрался… убил обоих, обоих!.. у Маквиттера, нет головы… знал, что это не туфли Бадди, он всегда носил только ботинки… хотел, чтобы я его трахнул после… не мог… нужно было выбираться… за мной… сломали шею и повесили на балке… я думал, на балконе крысы…Выражение лица Эрика сообщило ему, что нужно остановиться — он несёт какую-то бессмыслицу. Он замолчал. Его снова начала бить дрожь. Эрик выглянул из арки, оглядел улицу в обоих направлениях.— Тут никого нет. Мы сейчас выйдем и сядем в машину. Ты понимаешь?Ноэль попытался сказать «да»; вместо этого у него вырвался только какой-то лепет.— Там никого нет, Ноэль. Никто не причинит тебе вреда.Ноэль ухватился за Эрика, но тот стряхнул его руку.— Давай. Побежали.Они бросились через широкую улицу к машине, нырнули в салон, и Ноэль скорчился на сиденье, стараясь превратиться в максимально незаметную мишень, а Эрик завёл машину, скрипнув колёсами, завернул за один угол, потом, не сбавляя скорости, за второй и, пробираясь сквозь плотное движение, помчался вверх по Шестой авеню.Когда они добрались до Тридцать четвёртой улицы и остановились на светофоре, на Ноэля нахлынули воспоминания: звук, с которым пули разбивались о стену; голова Бадди, склонённая к одному плечу; Маквиттер без головы. Тогда его охватил страх, которого ему удалось избежать и благодаря этому выжить: он начал что-то бормотать и яростно жестикулировать, не различая лица Эрика и его слов, не понимая, что опасности больше нет, не помня ничего, кроме ледяного ужаса, пробирающего до костей — а потом увидел летящий в лицо кулак, как в трёхмерном кинотеатре, и экран залила тьма.

Часть IV. ПопалсяГлава 52Август, 1976 г.Когда Ноэль проснулся, было темно. Он спустился на лифте в столовую на главном этаже и обнаружил там Эрика и Алану. Своим появлением он нарушил их тет-а-тет.— Тебе лучше? — окликнул его Рэдферн через комнату. — Есть хочешь? Мы только начали.Присоединившись к ним, Ноэль сразу понял: то, что он принял за интимную беседу, на самом деле было, похоже, ссорой. Эрик выглядел слегка раздражённым. Алана бросила один взгляд на покрытое синяками лицо Ноэля и закусила губу, словно боялась того, что может сказать, если не будет себя контролировать. Тарелку Ноэля она наполнила, не сказав ему даже «привет».— Прости, что так получилось, — тихо сказал Эрик.Ноэль не был уверен, за что именно Эрик извиняется: за стрельбу, за слежку или за то, что вырубил его в машине, — поэтому решил остановиться на последнем варианте. По крайней мере, меньше всего отдаёт паранойей.— Я плохо себя контролировал, — ответил Ноэль.— Я боялся, мы разобьёмся. Вижу, тебе уже лучше.Отстранённость и молчание Аланы и неожиданные извинения Эрика внезапно сделали их союзниками, пусть даже этот союз был мимолётным и непрочным. После всего что произошло за день, Ноэль чувствовал себя рядом с Эриком в безопасности. В большей безопасности, может быть, чем с кем-то ещё. И он чувствовал, что Эрик ему тоже наконец доверяет. Теперь у него практически не осталось выбора. Им обоим больше не на кого было положиться. Кроме Аланы, конечно. Аланы, которая держалась так отчуждённо и с такой несвойственной ей деловитостью сосредоточилась на своей тарелке, что Ноэль был уверен: если бы не его появление, эти двое уже орали бы друг на друга.— Я чуть было не вернулся, — признался Эрик.— Ту… туда?— Мне нужно было увидеть это своими глазами. Но я не мог рисковать.Ноэль вздохнул.— Ты бы не захотел на это смотреть.— Я должен был выйти на Вегу, — с горечью сказал Эрик. — И я на это попался. Чёрт! Но почему он? Именно он?Ноэль подозревал, что знает, почему. Ведь предсказания Бадди на собственный счёт сбылись. Кому ещё Вега рассказывал о досье? И достаточно ли этой причины, чтобы «Шёпот» его убил? Или он выяснил что-то ещё? На этот раз ошибки быть не могло. Тот, кто стрелял в Ноэля, убил Маквиттера. А Вегу повесили на стропилах ещё до того, как они приехали.— Это агентство, которое тебя финансирует, — начал Эрик, внимательно глядя на него. Это прозвучало так неожиданно и без всякой связи с предыдущим, что Ноэль не сразу понял, о чём речь. — Кто они такие?— Агентство? Ты про книгу? На самом деле, они просто помогают. Так, немного.— Кто они?— Какая-то группа, которая занимается общественными исследованиями. Мой завкафедрой предложил мне дюжину на выбор. Эта одна из них. Они откликнулись первыми. Больше я про них ничего не знаю.— Они знают, о чём твоя книга?— Должны. Когда я подавал заявку, я приложил к ней довольно подробное описание. А что?— Я тут тоже навёл справки, — сообщил Эрик. — Их финансируют какие-то очень странные ребята с Запада. Ультра-«правые». Ультраконсервативные. И очень решительно настроенные против каких-либо социальных перемен.— Бессмыслица какая-то.— Твоя книга будет в поддержку геев?— Она не будет ни «за», ни «против». Это исследование. Графики там, статистические таблицы…— О геях. Которые можно будет использовать против нас.— Можно, — согласился Ноэль. — Но для этого придётся делать серьёзные натяжки или искажать данные. Эрик, книга будет довольно технической. Она для специалистов. И она позволит социологам получить много новой информации о жизни и отношениях среди геев. В этом смысле да, она получается «в поддержку». Подобные знания могут только помочь.Он продолжал говорить ещё с минуту, поражённый словами Эрика. Всё это были заранее приготовленные ответы, которые он оттачивал с Рыбаком. Но если выкладки Эрика верны, зачем было финансировать его через это агентство, а не какое-нибудь другое, более либеральное?— Кроме того, — завершил свою речь Ноэль, — они никак не контролируют содержание книги. Совсем. Она будет публиковаться в издательстве университета. Если бы они хотели устроить гей-сообществу какие-то неприятности, я думаю, они бы нашли более сенсационный материал, разве нет?— Не знаю. Я в последнее время вообще много чего не знаю, — мрачно откликнулся Эрик.Некоторое время они молчали. Ноэль пытался привлечь внимание Аланы, но она отворачивалась или смотрела в свою тарелку. Когда она поднялась, чтобы выйти из-за стола, Ноэль потянулся и взял её за руку.— А ты почему с нами не разговариваешь?Она отдёрнула руку, но не ушла: остановилась, потирая запястье.— Ну? Ответь. Хочешь что-то сказать — так говори.На этот раз она всё-таки удостоила его взглядом. Взгляд был презрительным.— Посмотри на себя! И тебе не стыдно?Потом повернулась к Эрику:— И ты тоже. Что с тобой вообще такое?— Ничего нельзя было поделать, — ответил Эрик.— «Ничего нельзя было поделать»! — передразнила она.— Эрик прав, — заметил Ноэль. — Он не знал, что в меня будут стрелять.Ещё не договорив, Ноэль уже понял, что нужно остановиться. Эрик жестами показывал ему, чтобы он молчал. Несколько секунд Алана смотрела на него с открытым ртом.— Стрелять? Значит, вот до чего уже всё дошло?— В меня не попали, — попытался успокоить Ноэль.— Тебя задели, — заметил Эрик. — Ухо, сверху. Нет, в другом месте.Ноэль дотронулся до правого уха и нащупал кусочек пластыря. Внезапно поток страха нахлынул снова: он прижат к стене, деревянная дверь болтается на петлях, тошнотворные хлопки выстрелов… Ухватившись за стол, он заставил волну отступить.— Прямо как в гангстерских фильмах по телевизору, да?Ноэль ещё ни разу не слышал от неё сарказма.— Ничего нельзя было поделать, — повторил Эрик.— Конечно, ничего нельзя было поделать. Просто перестань, перестань сейчас же.— Перестать что?Кажется, теперь Эрик сердился не меньше.— Не знаю, что. Играть с этими людьми. Перестань заниматься тем, из-за чего мы все оказались в опасности.— Я не могу. Они ненавидят не то, чем я занимаюсь, а то, кто я такой.— А как же он? — она указала на Ноэля. — Вот он. Почему доставаться должно ему?— Спроси его, — ответил Эрик, и Ноэль почувствовал, как их взаимное доверие уходит.Несколько секунд она вглядывалась в Ноэля, словно умоляя его что-нибудь сказать. Потом мотнула головой:— Нет! Я ничего не хочу об этом знать. Ничего.— Расскажи ей, Ноэль. Расскажи ей, как люди, на которых ты работаешь, только что пытались тебя убить. Расскажи.Ноэль промолчал.— Конечно, — продолжал Эрик, — всё это могло быть ошибкой. Довольно крупной ошибкой, но всё равно… А может, это было то же самое, что около бань.— Хватит! — выкрикнула она.Потом обратилась к Ноэлю уже более спокойным голосом:— Уезжай из этого дома и больше не возвращайся. А ты не мешай ему, Эрик.Ни тот, ни другой ей не ответили, и это говорило само за себя.— Пф-ф! Вы мне противны. Оба. Ты что, не понимаешь, Ноэль? Для него же это идеальная садомазо фантазия! Или тебе уже плевать на собственную жизнь?— Да ладно, Алана, это никак не связано, — запротестовал Эрик.— Не рассказывай. У меня есть глаза. Я вижу. По сравнению с этой историей всё, что происходит в задних комнатах «Le Pissoir» — просто детские игрушки.— Ты ошибаешься, — вставил Ноэль.— А ты его защищаешь! Скажи мне, Эрик, если эти люди правда тебя преследуют — почему? Скажи мне, почему?— Потому что я отказываюсь сидеть в подполье. Я не согласен унижаться.— А! Политика! — презрительно фыркнула она. — Я думала, разговоры о политике закончились для меня много лет назад.— Кто-то должен это сделать, — сказал Эрик. — Рано или поздно, но кто-то должен.— Ну да. Понятно. Как Ленин и его друзья. Мы всё погибнем за идею.— Или как Джордж Вашингтон и его друзья, — напомнил Эрик.— Хорошо. Отлично. Делай, что хочешь. И ты тоже, — добавила она, глядя на Ноэля и качая головой. — А я завтра уезжаю. Надену чёрное и прилечу на ваши похороны. Вы этого хотите?— Я думал, мы сегодня идём в «Облака»? — удивился Эрик, но она уже направилась через коридор к своей спальне.— Да ладно тебе, Алана! — крикнул он ей вслед. — Ты никогда раньше так себя не вела!— А мужчины ещё никогда не были такими дураками, как вы двое, — откликнулась она и захлопнула дверь.Глава 53«…будьте любезны, оставьте своё имя, номер телефона и дату звонка, и я вам перезвоню. Би-и-ип!»Сообщение повторилось. Звонивший повесил трубку. Некоторое время плёнка прокручивалась беззвучно, потом Ноэль услышал оборванный звонок телефона — и снова своё сообщение.Было утро следующего после двойного убийства дня, и Ноэль чувствовал себя на удивление спокойным. Легче стало потому, что он вернулся в свою квартиру — хотя вчера вечером в первый момент она и показалась ему маленькой и чужой. Сначала помогали и сообщения на автоответчике. Пока что он насчитал с дюжину звонков, сделанных за те несколько недель, что его не было дома. Разумеется, звонила Мирелла Трент — дважды. Но кроме неё, звонили родители Моники и Пол Воршоу, хотя Ноэль до сих пор не знал, он ли выходил из воды той ночью. Несколько раз звонили и вешали трубку. Он подозревал, что часть этих звонков была от оперативников «Шёпота». И ещё было одно тревожное сообщение от Бадди Веги.Эрик не мог его слышать: звонили уже после того, как Ноэль вернулся в особняк — на следующий же день. Сообщение, к счастью, было коротким, но таким загадочным, что Ноэль мог повторить его слово в слово: «Это Звезда! — Вега представился, пользуясь своим кодовым именем. — Я выяснил ещё кое-что. Много всего. Это касается тебя, меня — всего проекта. Те досье — это чепуха по сравнению с тем, что я узнал, Ноэль. Я их сдам. Позвони мне».Слишком поздно ему звонить. Бадди Вега уже никого не сдаст.Нужно позвонить Присцилле Вега. Она ведь наверняка уже знает? Или лучше сначала уточнить у «Шёпота»? Просто на всякий случай? Если её не известили, он не хочет стать тем человеком, который обрушит на неё эту новость.Но вместо того, чтобы позвонить ей, он проиграл плёнку до конца, сидя посреди студии на маленьком покрывале племени навахо. Ему не хотелось говорить с Лумисом. Или с Присциллой. Или с Эриком. Хотелось просто остаться здесь, дома, в комфорте и безопасности — пускай и на время. Может, стоит уехать ненадолго из города, навестить родителей Моники; они будут ему рады. Позвонить Полу Воршоу и предложить ему погреться недельку на солнышке — уехать в горы или ещё куда-нибудь. Даже если это значит признать себя голубым. Разве теперь это имеет какое-то значение? Как сказал Вега в своём сообщении, это всё чепуха, чепуха!Телефон зазвонил так внезапно, что Ноэль от неожиданности сразу снял трубку. Сначала ему никто не ответил, потом смутно знакомый мужской голос поинтересовался:— Это рыболовная справочная?— Рыболовная справочная? — повторил Ноэль и тут же вспомнил, что это кодовый позывной «Шёпота». — Да.— У меня здесь Рыбак, хочет с вами поговорить.Через несколько секунд раздалось:— Приманка?— Я думал, вы больше не будете пользоваться телефонами, Лумис. Слишком рискованно, помните?— Теперь с вашим телефоном всё нормально. Послушайте, Приманка, вы как, в порядке?— Ну, вы же со мной говорите, не так ли?— Что-то пошло не так, — сказал Лумис. — Я не знаю точно, что произошло. Но, видимо, каким-то образом Рэдферну удалось послать туда кого-то раньше вас.«Теперь с вашим телефоном всё нормально». Значит ли это, что жучок у него поставил «Шёпот», а не Эрик?— Конечно, — откликнулся Ноэль.— Я не хотел, чтобы вы видели… что бы то ни было. Вот почему вас оттуда прогнали, — объяснил Лумис. Голос у него был нервный.— Вы там были?— Ну, не лично я, разумеется.— Тот, кто там был, мог бы бросить камешек или ещё что-нибудь. Я бы догадался. У меня, между прочим, не было оружия.— Мы не знали.— Конечно.— Не знали!— Конечно.— Перестаньте повторять одно и то же!— А что мне сказать, спасибо за волнительный вечер?И кого мог послать Эрик? Окку? Он был дома. А сам Эрик не успел бы добраться туда раньше Маквиттера. Больше Рэдферн никому настолько не доверял. Дорранс? Всю прошлую неделю провел по делам в Калифорнии. Или нет?— Я же говорю, произошла ошибка, — повторил Лумис.— Миссис Вега знает?— Да.— Что она знает?— Ничего. «Убит при исполнении», стандартная формулировка.— Я собираюсь ей позвонить.— Может, не стоит? Что, если Рэдферн?..— Лумис, — перебил Ноэль, — я позвоню миссис Вега, чтобы выразить ей свои соболезнования! Мне плевать, что об этом думает Рэдферн, или вы, или кто угодно. Это минимум, что я могу сделать после того, как заманил её мужа в смертельную ловушку.— Вы не должны чувствовать себя виноватым.— О моих чувствах не переживайте.— И ничего ей не рассказывайте.— Я её даже не знаю, — солгал Ноэль. — Так, а теперь, если вы закончили со своими дурацкими отговорками, я вешаю трубку.— Мы уже близки, — сказал Лумис.— Близки к чему?— К мистеру Икс, — в голосе Лумиса послышалось возбуждение. — Мы подготовили для него хорошенькую засаду, и на этот раз он не улизнёт. Возвращайтесь в особняк и держитесь. Осталась неделя или около того. Больше нам не потребуется.— Для чего?— Чтобы добраться до него. Мы устроим кое-что, небольшое и аккуратное. Возьмём его по мелкому обвинению. А потом предъявим всё.— Ага. Если мы все при этом выживем, то меня устраивает.— Я же вам сказал, — повторил Лумис, — это была ошибка! Не волнуйтесь. На этот раз никто не пострадает.— Надеюсь. Неудивительно, что на случай смерти вы не страхуете.Лумис говорил с кем-то на своём конце линии. Похоже, последнюю фразу он не расслышал. К телефону он вернулся с кратким:— Мы дадим вам знать, когда придёт время.— Для ареста Рэдферна?— Вы не будете в нём участвовать. Вы будете нашим запасным вариантом. На всякий случай. Так что держитесь. Скоро всё закончится. Не звоните. Информируйте меня записками.На том конце был слышен чей-то тихий голос, и Лумис, наконец, повесил трубку.Ещё долго после этого разговора Ноэль чувствовал облегчение. Он хотел скинуть с себя эту ношу, и, судя по всему, до этого оставалось недолго. Если ему больше не придётся служить связующим звеном между Лумисом и Эриком, ему всё равно, что с ними будет.После обеда он позвонил Мирелле Трент. Её не было дома. Тогда он позвонил матери Моники. И тут не повезло. Пола Воршоу он застал, но тот, кажется, был занят и обещал перезвонить. Наконец, Ноэль набрал номер Веги.Присцилла ответила таким тоненьким голоском, что сперва Ноэль принял её за дочку.— Миссис Вега? Это Ноэль Каммингс.Она резко втянула воздух.— Dios gracias! Я надеялась, что вы позвоните. Где вы?— Дома, а что?— Приезжайте ко мне. Немедленно, прошу вас. Можете?— Да, но…— Немедленно. Ничего не говорите, — велела она и положила трубку.Телефон. Она знала про жучок. Вот почему она не хотела говорить. Эрик тоже думал, что телефон прослушивается. Поэтому он хотел, чтобы Ноэль проиграл сообщения, — чтобы услышать жучок. Ну конечно. Но какого чёрта прослушивать телефон Ноэля?Глава 54Фотография Бадди на бюро соседствовала с изображениями Джона Кеннеди и Иисуса Христа. Все три картинки были украшены свежими цветами, и перед каждой горела молитвенная свеча. Помимо этого, только отсутствие детей и указывало на горе и потерю, которую перенесла Присцилла Вега.— Вы же не думаете, что после того, что случилось, я оставлю их здесь? Они уже у моей двоюродной бабушки в Сан-Хуане. Все, кроме малышки. Она у моей матери. Я каждый день её навещаю.Памятуя о её пламенном темпераменте, Ноэль ожидал от неё ярости, горечи, жажды мести, но она была очень спокойна. В ней чувствовалось горе, но кроме него — ещё и целеустремлённость.— Бадди сказал, если вы доберётесь к нему вовремя, всё будет в порядке, — заметила она, когда Ноэль выразил ей свои соболезнования.Это значило, что Бадди отправлялся на встречу, зная столько же, сколько и Ноэль. Такой поступок требовал мужества. Ноэль ещё сильнее устыдился всего, что произошло, и своего страха после.— Я опоздал, — признался он, не уверенный, сколько ещё можно ей рассказать.— Бадди говорил, если вы опоздаете, то, значит, Лумис его обманул, — ответила она и остановилась, ожидая его реакции.Когда Ноэль не ответил, она продолжила:— Он сказал, я должна вам помочь. И я помогу, — с жаром пообещала она.— Поможете в чём?— Во-первых, найти убийц моего мужа, — отозвалась она, и Ноэль услышал в её словах отголосок того гнева, которого ждал с самого начала. — И закончить за него его работу.— Он нашёл другие досье? — спросил Ноэль, уже понимая: она считает, что он обязан расплатиться с ней за смерть мужа, что-нибудь для неё сделать.Список тех, кто требовал с него какие-то долги, рос с каждым месяцем. Лумис. Эрик. Теперь вот Бадди Вега, пусть и с того света. И, разумеется, Моника. Его кредиторы.— Да, другие досье. Ещё ужаснее предыдущих.Она снова достала папку-гармошку. Дурное настроение Ноэля ухудшилось ещё сильнее. Он пока не смирился даже с прошлыми откровениями. Нужно ли ему и правда знать больше?Присцилла вручила ему не пухлую папку, а три листочка компактно набранного текста, к которым крепились фотокопии ещё четырёх документов разного размера. Он скользнул глазами по верхней строчке первого листка — и она процитировала по памяти:— Служебная записка ОРС. Предмет: оружие. Класс Б, психологическое. Кодовое имя: «Приманка».Ноэль трижды перечитал эту строку.— Бадди считал, что ОРС означает Объединённую разведывательную сеть. Связующее звено между ЦРУ, ФБР, полицией штата и городской полицией. Бадди говорил, что это противоречит конституции, но она всё равно существует, а слышим мы о ней так редко потому, что бюрократия делаёт её неэффективной.До Ноэля только теперь полностью дошёл смысл прочитанного.— Приманка — это я, — без всякого выражения произнёс он.— Да. Мы это знали.В её голосе звучала глубокая жалость.— Давно?— Три недели. Чуть больше.— Оружие — это я. Оружие против кого?— Против мистера Икс.— Против Эрика?— Читайте дальше. Страница два, четвёртый абзац.Он перевернул страницу.— Двадцать третье августа! Это же сегодня.— Да. Но записку составили восьмого марта. Прочитаете. Или лучше я?— К указанной дате, — зачёл Ноэль вслух, — объект достигнет фазы пять, называемой «без предохранителя». Недавние события привели его в состояние всеобъемлющего психосексуального кризиса. Вкупе с повторяющимися покушениями на его жизнь, это должно лишить его способности к близким физическим отношениям; он будет полностью растерян и неспособен принимать любые жизненно важные решения, например, кому верить и кого считать своим другом. Он начнёт стремительно погружаться в себя. Никому не доверяя, он будет искать уединения, возможно, даже предпримет попытку выйти из игры. Во всяком случае, чувство психологической безопасности он будет испытывать, только находясь в собственном доме.— Это так, — сказал Ноэль. — Но зачем всё это?— То есть это правда? — уточнила она.— Да, очень похоже, — признал он.— Вам сказали, что ваша задача состоит в том, чтобы подобраться к мистеру Икс как можно ближе и заманить его в ловушку, так?Ноэль не ответил. Разумеется, это тоже могло быть ловушкой — или испытанием.— Неважно, — продолжила она. — Здесь так сказано, второй абзац на первой странице. Но настоящая ваша роль в «Шёпоте» заключается не в этом. В этом-то и весь ужас. Читайте дальше.Она указала место внизу страницы, но прежде чем он успел что-то прочесть, она сказала:— Вы не приманка, вы тот, кто в течение двух недель совершит покушение на жизнь мистера Икс. Вас нашли, выбрали и запрограммировали специально для этой цели, чтобы вы сделали это вне зависимости от того, сознаёте вы это или нет, хотите вы этого или нет.Они сидели за кухонным столом. Прочтя страницу, где другими словами повторялось то же, что только что сказала ему Присцилла, Ноэль резко встал, уронив стул. «В течение двух недель. Это значит до Дня труда».— Всё это очень страшно, — сказала она.Что-то странное произошло с Ноэлем в этот момент. Он почувствовал, что словно раздваивается. Первый Ноэль был поражён и абсолютно раздавлен этой окончательной катастрофой, последним ударом, нанесённым ему после месяцев растерянности, боли и сомнений. Всё это время его контролировал кто-то другой… нет, даже хуже: его превратили в робота, запрограммированного на убийство. Но другая его половина, профессионал и интеллектуал, испытывала только восхищение. Он тут играет с отношениями и установками социального меньшинства, а тем временем Лумис, гений, проводит эксперимент по социальной модификации поведения — и не на лабораторных мартышках, не на детях, а на нём самом!Если бы другие учёные посмотрели на созданную Лумисом социально-психологическую модель, они бы назвали её решение «элегантным». Мирелла Трент, к примеру, была бы в полном восторге от её структурных красот.Конец хрупкому, но абсолютно реальному внутреннему раздвоению положила одна-единственная мысль: как он мог вырваться из-под контроля Рыбака, если до этого момента даже не подозревал о его существовании? Его привязанность к Эрику, даже к Алане по сравнению с этим была всё равно что шёлковая лента по сравнению со стальным тросом.Или всё-таки нет? Его первой мыслью, когда он прочитал описание своего предполагаемого состояния, было: «Да, всё так и есть». Но дальше он подумал — ну и что! Всё не так уж плохо. Это правда. Всё правда. Но, несмотря на всё это, несмотря даже на опасность, я жив. И почему-то доволен жизнью; это глупо — но доволен. Что бы ни произошло — это произошло с ним, и если бы он не сделал свой выбор тем мартовским утром на заброшенном складе, ничего этого не случилось бы. Да, он ходит по краю. Но благодаря этому он чувствует себя более живым, чем когда-либо прежде.Поэтому он не верил, что может убить Эрика. И в то же время подозревал, что сложись обстоятельства чуточку иначе, он бы, наверное, смог. Вот в чём вся проблема.Он остановился, осознав, что уже давно кружит вокруг стола, и посмотрел на Присциллу Вега. Она сидела с чашкой кофе в руках, терпеливая и озабоченная. Он сел рядом.— Хорошо, — сказал он. — Допустим. Я бомба. Как будем меня деактивировать?Прежде чем ответить, она внимательно оглядела его, словно пытаясь мысленно что-то взвесить.— Мы не говорили вам этого раньше, — начала она осторожно, тщательно следя за интонациями, — так как предполагалось, что узнав об этом, вы впадёте в шизофрению. У вас должно было начаться раздвоение личности, после чего вы должны были уничтожить себя.— У меня действительно было раздвоение, — ответил он. — Только что. Но это быстро прошло.— А это значит, что в программе есть сбой. Мы с Бадди так и думали. Но откуда этот сбой взялся?— Там что-нибудь говорится о женщине? — спросил Ноэль.— Много. О двух женщинах. Одна вас оттолкнёт, отвергнет. Другую отвергнете вы, после того как каким-то образом оскорбите её. Из-за них обеих вы начнёте испытывать отвращение ко всем женщинам, что только усилит вашу проблему.Ноэль задумался, пытаясь нащупать истину внутри себя, потом сказал:— Но я не испытываю отвращения ко всем женщинам. И мне кажется, это из-за неё.— Из-за той, которая вас отвергла? Её тянет к вам, потому что вы удовлетворяете её потребность в мужчине определённого типа.— Это так. Я знаю. Но мне всё равно. Алана слишком добра ко мне. Я ей небезразличен. Думаю, всем остальным на меня плевать, но ей нет. Мне кажется, именно это вызвало сбой в программе.— Может быть, — ответила Присцилла, однако, судя по голосу, Ноэль её не убедил. — Но что если вы всё ещё не деактивированы? Что если вы до сих пор опасны? Возможно, даже опаснее, чем раньше, поскольку теперь у вас нет цели.Это стало вторым потрясением. Но слова Присциллы Вега звучали разумно. Вполне в духе Лумиса встроить в программу все возможные предохранители. Насколько предсказуемой была его повседневная жизнь на протяжении последних шести месяцев, какую её часть определяли другие? Тот мужчина, который попал под машину, например. Ночь в «Le Pissoir». А сколько всего другого? Его жизнь изменилась не только в крупном — работа, друзья — но и в мелочах: другой режим дня, другие раздражители… даже музыку он слушает теперь другую. Привычное расписание пришло в беспорядок; ценности оказались под угрозой; его прежняя жизнь практически рухнула, а новая вселяла постоянное чувство тревоги. Неужели Лумис и его компьютер — если он пользовался компьютером… могли ли они предсказать, например, когда он пойдёт чистить зубы и пойдёт ли он чистить их вообще? Возможно. Невероятно. Но возможно.— Ноэль! — Присцилла уже кричала и трясла его за руку.Он очнулся.— Снова оно, это раздвоение. Но всё в порядке. Это поможет мне понять, как именно обойти программу.Она молча смотрела на него.— Я в норме. Правда. Так как мы будем меня деактивировать?— У Бадди был план. Без всякой статистики, психологии и прочих премудростей. Но мы обсуждали его несколько раз. Он думает, это может сработать.— Думает!— Я хотела сказать «думал». Прошу вас. Я знаю, что он умер. Иногда мне трудно в это поверить. Но я знаю.Стараясь говорить как можно мягче, Ноэль спросил, в чём состоял план Бадди.— Вы знаете, почему Бадди пришлось уйти с флота? — спросила она.— Да, но…— Не потому, почему он вам говорил. Он был вором. Одна группа попросила его украсть документы у другой группы. Он попался. Дело замяли. Он ушёл на гражданку, и время от времени к нему приходил кто-нибудь от правительства и просил что-нибудь украсть. А потом явился этот важный полицейский и предложил Бадди работу. Он знал, что Бадди вор.— Значит, Бадди должен был украсть те досье и показать их мне?— Те — да. Но у Бадди появились подозрения на ваш счёт. Когда он прочитал ваше досье, оно напомнило ему кое-какие документы, на которые он наткнулся и которые, как он потом понял, он не должен был видеть. Об этих отчётах нам было не положено знать.Она указала на фотокопии, прикреплённые к плану подготовки психологического оружия.Ноэль заглянул в один отчёт, потом посмотрел остальные. В каждом описывалась деятельность одного подконтрольного ОРС оперативника. Все они совершили успешные покушения на убийства. Все четверо теперь не работали, живя на некое подобие пенсии, хотя один из них оказался даже моложе Ноэля, и были вполне счастливы, даже не подозревая о том, что произошло. Они просто не помнили, что совершили.— Посмотрите на последний отчёт, — велела она. — Не на текст, вот на эту метку.— Похоже на печать какой-то организации, — сказал он.Метка была едва различима.— Бадди нашёл место, где её смогли увеличить и сделать потемнее. Вот она.Присцилла вытащила из папки новый листок. Печать на нём была крупнее и ярче. В верхней части Ноэль с лёгкостью разобрал название исследовательского агентства в Олбани, через которое «Шёпот» выплачивал его жалованье. Как там о них отзывался Эрик? «Ультра-«правые». Ультраконсервативные. И очень решительно настроенные против любых социальных перемен».Присцилла продолжала:— Мы не знаем точно, кто они такие. Но Лумис как-то с ними связан. Бадди был уверен, что полиция не знает, насколько глубоко эта группа вовлечена в дело. В архив департамента полиции были отправлены только две копии этих меморандумов. Обе, как выяснил Бадди, подписаны простыми секретарями. Потом на них поставили гриф «оплаченные расходы» и сделали пометку, что выдавать их следует только по особому запросу. Бадди был первым, кто видел их после того, как их зарегистрировали в архиве.— Это не предсказывалось? — спросил Ноэль.— Предсказывают только вас. Оружие — вы, а не Бадди. Он должен был просто найти досье и показать их вам. И всё. Но украсть досье оказалось слишком просто, поэтому он заподозрил что-то неладное и вернулся, чтобы посмотреть ещё раз. Его заинтриговали постоянные упоминания ОРС и плана подготовки психологического оружия. Поэтому он решил выяснить всё сам. Так он и нашёл вот это. Планы касаются только вас. От него можно было избавиться, — с горечью добавила она.— Но если всё так, как вы думаете, и они его убили, они должны знать, что он нашёл всё это, — заметил Ноэль, встряхнув бумагами.— Нет. Всё дело в том дурацком звонке вам. Ваш телефон прослушивается. Но он был так взволнован! — её голос упал почти до шёпота.Помолчав минуту, она объяснила ему план Бадди.Он был не так сложен или безупречен, как развёрнутая Лумисом кампания, но казался вполне эффективным. Ноэль, «Приманка», должен сам представить все эти документы комиссару полиции. Присцилла пойдёт с ним, чтобы подтвердить его рассказ. Они объяснят, каким образом Лумис превратил расследование убийства в экспериментальную площадку для проверки механизмов создания психологического оружия, разработанных агентством социальных исследований с севера штата. Они попросят, чтобы Лумиса отстранили от руководства «Шёпотом». Ноэль откажется дальше с ними работать. Если не будет нужных обстоятельств, использовать оружие не получится.Ноэль обдумал её слова. Он не был уверен, что их история покажется комиссару полиции достаточно правдоподобной, чтобы тот решил распустить «Шёпот».— Нам нужно что-нибудь более убедительное, — сказал он Присцилле.Некоторое время она молчала, потом спросила:— Как насчёт доказательства взятки?— Взятки? Лумису от агентства в Олбани?— Нет, Лумису от мафии.— Откуда вы знаете?— Мы двенадцать дней прослушивали «петли». Бадди установил и подключил ещё три телефона, и мы слушали по ним. Когда кто-нибудь говорил по «петле», я или Бадди всё записывали. Я раньше была стенографисткой.— И мои звонки тоже?Она кивнула.— Продолжайте, — попросил Ноэль. — Если то, что вы говорите, правда, именно это нам и нужно.— Это правда. Есть ещё один, четвёртый, номер, для экстренных случаев. Насколько нам известно, им не пользуется никто, кроме Лумиса. За то время, что мы слушали «петли», он дважды по нему звонил и говорил с человеком по имени Джи. Оба раза не больше минуты, хотя это была особая «петля». Разговоры были очень короткие, деловые, обычно они только успевали условиться о встрече. Последний раз они встречались на прошлой неделе. Следующая встреча через два дня.— Значит, на самом деле о взятке вы ничего не слышали.— Слышали. Оба раза Лумис рассказывал, как продвигается их с Джи общее «дело». Джи в ответ сообщал, что его адвокаты работают над способом незаметно передать деньги. Они обсуждали возможность перевода акций и облигаций в течение полутора лет, на протяжении которых они будут переходить от одной подставной компании к другой, попадая в результате на счета к Лумису. Мы записали всю информацию. Платежи уже начались. За предыдущий «улов», которым «партнёры» Джи, как он их называл, остались очень довольны.— Всё равно звучит немного расплывчато.— Как только мистера Икс убьют, его владения тут же будут перекуплены каким-то знакомым Лумиса в городском агентстве. Они признают здания непригодными к эксплуатации, а потом на подставном аукционе продадут их приятелям Джи. Лумис заверил Джи, что его знакомый уже получил половину своего отката.— Он так сказал?— Хотите, чтобы я прочитала свои записи?— Нет. Потом. Они называли какие-нибудь суммы?— Конечно. Все цифры у меня записаны. Лумис должен получить пять процентов от финальной цены. По их оценке, предприятия Рэдферна — клубы, дискотеки, бани, бары — стоят около десяти или двенадцати миллионов долларов. До его личной собственности им не добраться.— Пять процентов от такой суммы — это большие деньги, — заметил Ноэль.Теперь становилось ясно, почему Лумис так уперся в необходимость убрать мистера Икс. Если всё это правда.— Лумис сам говорил мне, что организованная преступность потеряла интерес к гейским заведениям, потому что они не приносили особого дохода, — попробовал возразить он.— Возможно. Теперь приносят. И они хотят вернуть их себе.И мечта Эрика будет разрушена, подумал Ноэль. Мечта Эрика об экономической и политической силе, которая сможет объединить геев против тех, кто уже пытался их эксплуатировать: против мафии и полиции.— Значит, Лумис с самого начала лгал мне обо всех этих убийствах, — сказал Ноэль, припоминая первый впечатляющий визит Рыбака.— Он не врал. Убийства правда были. Бадди считал, «Шёпот» устроил их, чтобы отпугнуть мистера Икс и заставить его бросить все свои предприятия в городе. Но он не испугался. И тогда Лумис попытался придумать схему, которая позволила бы ему повесить все смерти на мистера Икс, тесно связанного с каждой из жертв. Очевидно, в ходе воплощения этой схемы он наткнулся на те самые материалы ОРС и решил, что это самый эффективный способ избавиться от мистера Икс.— Нам нужны настоящие доказательства этой сделки, — сказал Ноэль.— Следующая встреча назначена через два дня в кафетерии «Хорн и Хардарт» на Пятьдесят седьмой. Лумис и Джи как будто случайно столкнутся там, пообедают и всё обсудят.— Как нам подобраться к ним, как получить настоящие улики? — спросил Ноэль.Ему всё ещё требовалось убеждать себя, что её рассказ — правда.— Бадди купил это несколько дней назад, — сказала Присцилла, подходя к кухонному шкафу и доставая портативный кассетный диктофон, размером с переносное радио. — Он хотел записать их следующий разговор. Он был буквально одержим тем, что делает Лумис, Ноэль. Он сочувствовал вам, но дело было не только в этом. Он не хотел, чтобы его дети росли в мире, где людей можно использовать так, как используют вас.Ноэль осмотрел диктофон, почитал инструкции, потом попробовал что-нибудь записать, спрятав диктофон под стол. На тихой кухне всё получилось нормально. Но в большом общественном ресторане будет много фоновых шумов. Смогут ли они подобраться достаточно близко, чтобы записать разговор тех двоих?— Бадди считал, что у меня получится, — сказала Присцилла. — Мы планировали, что я отправлюсь на эту встречу и запишу их разговор. Но я не знаю, как выглядит Лумис.— Мне тоже нужно будет прийти, — сказал Ноэль. — Тайком.Когда они всё обсудили, Присцилла решила, что отправится на встречу с ребёнком — не только для того, чтобы не вызывать подозрений, но и для того, чтобы было где спрятать диктофон, подобравшись поближе к говорящим. Для этого она возьмёт лёгкую складную коляску.С собой у неё будет много свёртков, как будто она ходила по магазинам, и говорить она станет с сильным испанским акцентом, а если получится — притворится, что вообще не понимает по-английски. Ноэль заранее выберется в кафетерий на разведку, чтобы представлять, как лучше сесть, какие могут возникнуть проблемы и как их решить. Завтра они с миссис Вега как будто бы случайно встретятся около театра «Делакорте» в Центральном парке и тогда обговорят все недостающие детали своего плана.— Когда запишете разговор, — сказал он, — отдайте мне кассету, а сами забирайте малышку и езжайте в Пуэрто-Рико, к двоюродной бабушке.— Но вам понадобятся мои показания… — попыталась возразить она.— Если всё это правда, то все мы в опасности — и вы, и ваш ребёнок.— Это правда! — снова запротестовала она. — Вы имеете в виду Лумиса?— Да, и Лумиса тоже, — ответил он, восхищаясь её мужеством и решительным намерением отомстить за мужа, — но вы сами сказали, миссис Вега, я оружие, у которого сбит прицел. Сейчас даже я могу быть для вас опасен.Она посмотрела на него, но спорить не стала.Глава 55Рассказ Присциллы ошеломил Ноэля. Он знал: если он будет думать о том, что всё это означает, он снова начнёт распадаться надвое, как это уже случалось. В соответствии с предсказанием. И без всяких гарантий, что удастся соединиться обратно, как прежде. Но с другой стороны, разве в программе не обнаружились изъяны? Если это правда. На которую всё очень похоже. Если программа несовершенна. Что бы это ни значило на самом деле. Если оно не означает всего. С чего и начинается расщепление. «Хватит!» — предостерёг он самого себя.На Вест-энд-авеню он поймал такси, вскакочил в салон, как только машина свернула к тротуару, и заговорил с водителем, заглушая внутренний диалог: о пробках на дороге и о том, как лучше добраться отсюда до Тридцатых на Ист-сайде, об упадке местной рок-музыки и о том, какие транки лучше принимать, чтобы расслабиться. Странная терапия, зато эффективная. Ноэль дал таксисту доллар на чай и поднялся в квартиру, чувствуя себя уже спокойнее.Спокойствие оказалось недолгим.Я бомба с часовым механизмом, сказал он себе, отпирая дверь. Потом бросился к телефону, чтобы позвонить Мирелле. Он не знал, что ей сказать, но чувствовал: если он просто услышит голос из своей старой жизни, это ему поможет. Или в последний раз, когда они были вместе, когда он испортил и это — в тот раз его тоже контролировали?Миреллы не было дома. Сообщения он не оставил.Ноэлю по-прежнему хотелось с кем-нибудь поговорить, и он остановился на Рэдферне. Просто услышать его голос, доказать себе, что всё это неправда.На звонок ответил Окку. На заднем плане слышались голоса. Должно быть, он снял трубку на основном этаже. После недолгого ворчания Окку исчез, и к телефону подошла Алана.— Эрик сейчас занят, — сказала она.— Похоже на вечеринку.— Тебе уже лучше?— Я в порядке. Как ты? Что там происходит? Вечеринка?— Нет. Здесь Кэл, Джефф, Рик и ещё несколько человек. По поводу праздника в честь повторного открытия «Витрины». Ты придёшь?— Не знаю, — ответил он, а потом подумал, что она имела в виду: вечеринку или особняк. — Если они работают, я буду только мешать.Казалось, они уже очень давно не говорили наедине. Ноэль хотел извиниться: за прошлый раз, когда она выбежала из столовой, за то, как он вёл себя с ней на Файр Айленд. Хотел сказать: «Прости, я бомба с часовым механизмом, что, если моя цель — это ты?» Но этого нельзя было говорить. Даже если это правда. А он не узнает этого наверняка, пока не услышит подтверждения из уст Лумиса.— Эрик сказал тебя пригласить, — просто ответила она.— А ты? Ты тоже хочешь меня видеть?Он представлял, как она сейчас говорит с ним. Наверное, она в библиотеке: в большом кожаном кресле, ноги перекинуты через низкий подлокотник, а волосы наполовину скрывают лицо — она играет с ними во время разговора.— Каждый раз, когда я тебя вижу, происходит что-то плохое. Тебе больно. Мне больно. Эрик ещё сильнее утверждается в своей… что бы это ни было.— Ну ладно тебе, всё не так плохо.— Именно так!— Когда я делал тебе больно?— Вчера. И перед этим. На пляже. Я устала всё время кого-то оплакивать, Ноэль. Ну вот! Я это сказала. Ты это хотел услышать, так?Часть его хотела, верно.— Я сейчас же приеду.— Нет. Именно поэтому тебе нужно держаться от меня подальше. И от Эрика. Уезжай, Ноэль. Уезжай куда-нибудь далеко и очень надолго.— Тогда приезжай ко мне сегодня. Останься у меня.— Это только сильнее нас свяжет.Она была права. За исключением того, что касалось Эрика. Если Ноэль ничего не сделает и уедет, Эрику по-прежнему может грозить опасность.— Я еду. Передай Эрику.— Я ему скажу, — ответила она, и в её голосе не было радости.Они были в большой гостиной: Джефф Молчак, Рик, Кэл, Джимми ДиНадио, «Мардж». Они сидели вокруг кофейного столика, застеленного чертежами, набросками, схемами, образцами ковров, тканей и красок. Когда Ноэль вошёл, ему показалось, что все говорят одновременно, между делом затягиваясь травкой и попивая вино.Первым с ним заговорил Чаффи:— Поздравь меня. Я стал мужем.— Мы теперь живём вместе, — быстро объяснил Джимми. — Совместно, если ты меня понимаешь.— Ну, не настолько. У нас всё более открыто.— Открыто? Что ты считаешь «открытым»?— Например, вместе ходить в бани по особым вечерам.— Это твоё определение открытости.Прежде чем зарождающийся спор успел развернуться в полную силу, Ноэль поздравил обоих, выпил за них, а потом сел рядом с Эриком, который специально подвинулся, освобождая ему место, и тут же поднял какой-то рисунок.Ноэлю потребовалось несколько секунд, прежде чем до него дошло, что его просят посмотреть на что-то, связанное с вечеринкой. Даже больше. Ему при всех предложили сделать свой вклад: после не столь давнего изгнания из этой самой группы, теперь его возвращали на место, предлагали ему оценить нечто такое, что касалось их всех. Он взял рисунок, всмотрелся в него, чувствуя, что краснеет.— Что такое? — не понял озадаченный Эрик. — Тебе не нравится?— Мне нравится всё, кроме зеркал, — сказал Джефф.— Не знаю, — ответил Ноэль. — Я даже не уверен, что понимаю, что тут изображено.Он понимал: Эрик дарит ему этот миг принятия, каким бы мимолётным он ни был.— Это основная часть «Витрины», отделанная для вечеринки, — сказал «Мардж». — Надень очки, дорогуша. Тут только сёстры. Мы никому не скажем.— Все зеркала под двойным углом, на петлях, — сказал Эрик, склоняясь над рисунком. Он продолжал перечислять и показывать другие детали, по поводу которых все уже согласились, остальные комментировали, и постепенно Ноэль оправился от смущения, возвращаясь в более полезное состояние рассудка.Вечеринка должна была стать самой крупной и безумной из всех, что проводились до сих пор в «Витрине». За лето членов клуба отсортировали: незаинтересованных исключили, часто появлявшимся новичкам предложили членство. Специально для этой вечеринки составили список знаменитостей; а в светских колонках про неё уже достаточно говорили, чтобы получить приглашение считалось престижным. Кинозвёзды, лучшие модельеры, музыканты, светская молодёжь — все звонили в клуб, спрашивая о приглашениях. Все они стекутся туда в День труда — положение обязывало прийти.— Но на каждого из них будет приходиться по двадцать членов клуба, — говорил Эрик.— Каждый станет звездой. Профессионалы просто растворятся среди остальных. Они ещё много месяцев будут об этом рассказывать, — продолжал он, — этот миг станет самым напряжённым, самым интересным, самым ярким в карьере каждого из них.Воплощение идеала Эрика в одной вечеринке. Не удивительно, что подготовка настолько сложна.В основном танцевальном зале предполагалось разместить множество киноэкранов, на которых будут беззвучно транслироваться одновременно пять фильмов. Сверху, на цепях, будут подвешены маленькие шестиугольные зеркальные комнаты, которые можно открывать и закрывать. Этими подъёмниками будут пользоваться выступающие, в том числе и члены клуба в самых безумных костюмах. Растений не будет. Но Джимми ДиНадио знает, где они смогут достать несколько дюжин скульптур из металлических труб, похожих на причудливые деревья. Любовник Кэла, который должен был заниматься светом, уже показал, каким будет освещёние: резкие, контрастные, не дополняющие друг друга цвета. Он быстро продемонстрировал их Ноэлю в гостиной на портативной световой установке.— Жаль, у нас там нет бассейна, — заметил любовник Кэла. — На воде это была бы единственная дикость.Только тут Ноэль заметил, что Аланы с ними нет.— Они с Вииной завтра снимаются для «Вог», — объяснил Эрик. — Им нужно рано встать, поэтому она решила остаться сегодня у Виины.Может, и так, но Ноэль знал, что причина не только в этом. Она не хотела его видеть. Чёрт! А ведь именно сейчас они могли бы… могли бы что? Сблизиться? Заняться любовью? Мечты, мечты. Бред! В программе Лумиса этого нет. Он должен хранить целомудрие, оставаться один. Но сейчас он не одинок. Отнюдь не одинок — он чувствовал себя частью этой особой группы, группы избранных. Это ничего не доказывало. Только то, что в программе есть изъян. О чём он и так уже знает. Снова начинается расщепление.До него дошло, что Джефф Молчак внимательно его разглядывает. Уже не первый раз за вечер. Да и вообще — далеко не в первый раз. Ноэль знал, что нравится Джеффу с первой встречи. Джефф никогда этого не скрывал. Может, им удастся замутить что-нибудь сегодня вечером. Уж это-то точно докажет, что вся программа — просто бумажка, лживый бред.Но стоило Ноэлю решить, что да, он уйдёт с Джеффом или устроит так, чтобы Джефф остался, как Молчак встал, посмотрел на часы и сказал, что ему пора в «Облака» — клуб, которым он управлял. Несколько дней назад там были какие-то проблемы.Даже не задавая вопросов, Ноэль понял, что Джефф останется там до утра. Значит, Джефф исключается.— Кто-нибудь останется на ужин? — спросил Эрик. Как правило, кто-нибудь да соглашался. Сегодня вечером у всех были планы. У всех, кроме Ноэля.Ноэль стоял у лифтов с остальными и обсуждал с Кэлом и Риком какие-то подробности размещёния гостей на грядущей вечеринке, когда заметил, как Джефф взял Эрика за руку и жестом отозвал его в сторону. Они о чём-то заговорили — тихо и быстро, так что Ноэль не слышал слов. Потом Джефф и остальные ушли.Во время ужина позвонил Дорранс из Калифорнии, и большую часть трапезы Эрик провёл за безостановочным междугородним разговором. Ноэль ел, листая журналы и стараясь вежливо не обращать внимания на разговор; в общем и целом это был пересказ того, что компания обсуждала на протяжении всего вечера.Расщепление повторилось, когда он читал статью о сексуальной терапии в глянцевом журнале для геев. Сперва он подумал, поможет ли ему сексуальная терапия. Потом прочёл дальше и пришёл к выводу, что эти продвинутые методы годятся только для определённого типа проблем — физических. Но не для него. Его проблемы связаны с программированием. Если это правда.В полном отчаянии он резко оторвался от журнала. В ту же самую секунду Эрик повесил трубку и предложил перебраться в гостиную, чтобы выпить кофе, посмотреть новости и выкурить косячок.Там-то Ноэль и воссоединился снова, вдохновлённый внезапной мыслью. А что, если он переспит с Эриком? Это точно к чертям исключит всякую возможность какого-либо программирования или контроля. Или нет?Он посмотрел на Эрика, который, казалось, полностью погрузился в прогноз погоды. Объективно говоря, Эрик Рэдферн был привлекательным мужчиной, очень привлекательным, особенно если вам нравятся светлокожие и светловолосые, но крепкие англо-саксонцы. За лето он немного отпустил волосы, и теперь они по-настоящему вились. Усы были подстрижены не так аккуратно, как прежде, и выглядели теперь небрежнее, мягче. Он без сомнения был харизматичен, силён, хорошо сложен, мужественен… и что самое главное, он увлечён Ноэлем. Блестящая идея, решил Ноэль.— Ты слушаешь? — спросил Ноэль, подхватывая пульт.— Да нет.Эрик сбросил туфли и откинулся на диванные подушки. Ноэль выключил телевизор и включил кассетник, потом сбавил звук, чтобы музыка превратилась в фон.— Пенни за твои мысли, — заявил он.Такого поворота Эрик не ждал. Секунду он рассматривал Ноэля, потом ответил:— Я думал о том, удастся ли нам вечеринка. Знаменитости могут доставить кучу проблем, если им покажется, что с ними не так обращаются. С другой стороны, им говорят, что к ним не будет особого подхода. И это им тоже нравится.— Всё получится. Не переживай. Теперь спроси меня.— Что спросить?— Ну, пении за мои мысли.Эрик сунул руку в карман.— У меня нет мелочи.— Неважно. Давай, спроси.— Ладно. Пенни за твои мысли.— Я думал о том, как ты напоминаешь мне одного моего студента. Его зовут Пол.Строго говоря, это не совсем правда, но в определённом смысле так и было.И Эрик клюнул.— Он симпатичный?— Вполне.— У вас с ним что-то было?— Нет. Пока нет.— Ну, — заметил Эрик, — тогда неудивительно, что я тебе его напоминаю.Он потянулся за телефоном, но Ноэль его опередил. Прежде чем Эрик успел набрать номер, он нажал на сброс.— Нет, — сказал он, — я считаю, что ты намного красивее. Конечно, он моложе. У него только начинают расти усы.Эрик уставился на него. Происходящее его одновременно веселило и озадачивало.— Какая муха тебя укусила?— Ты намного красивее, — заявил Ноэль.— Спасибо! — откликнулся Эрик с иронией.— Ничего удивительного, что парни съезжаются со всей страны, чтобы трахнуться с тобой, — продолжал Ноэль.На этих словах он поднял руку и медленно провёл пальцем Эрику по губам.— Я бы хотел поблагодарить тебя за этот вечер, — сказал он, придвигаясь ближе.— За что? Я ничего такого сегодня не сделал, — Эрик слегка отодвинулся.— Очень даже сделал. Ты сделал так, что я смог почувствовать себя как дома, в своей тарелке.— Правда?— У тебя такая хорошая кожа.— Ноэль, что ты принял?— Тебе не нравится, когда до тебя дотрагиваются?На какую-то долю секунды Ноэль спросил себя, какого чёрта он делает. Разумеется, ломает предсказание — и для этого пытается затащить Эрика в постель. Да, но… Эрика? Мистера Икс? Одного из самых знаменитых садомазохистов в мире! Но он не всегда такой. С большинством всех этих джимов, бобов и биллов на Файр Айленд было иначе.— Ноэль, — уже с тревогой произнёс Эрик, — что ты делаешь?— Пытаюсь тебя поцеловать.Усилиями Ноэля они теперь полулежали на диване в неудобной позе; Ноэль как будто пытался провести на Эрике бойцовский захват одной рукой.— С чего вдруг?— Потому что мне так хочется. Я вдруг понял, как сильно хочу тебя, Эрик. Просто расслабься, закрой глаза.— Ты под кайфом, да?Ноэль снова попытался поцеловать Эрика, но Эрик резко отвернул голову, и губы Ноэля просто скользнули по его шее.— Ну же!— Ты рехнулся. Ладно, прекрати. Это уже дурдом какой-то.— Ничего подобного, — отозвался Ноэль, ни мало не смущаясь.Ему удалось задействовать обе руки; одна проскользнула Эрику под рубашку и теперь поднималась по его гладкой груди. Второй рукой Ноэль придерживал кудрявый светловолосый затылок. Странно, чем больше сопротивлялся Эрик, тем сильнее росло возбуждение Ноэля.— Но почему сейчас? С чего вдруг?— Не знаю. Расслабься, а? Ты ждал этой минуты, месяцами дрочил в ожидании. Ну вот, она настала.— Но я не так себе это представлял.— И что? Просто расслабься.Эрик и правда расслабился — ровно настолько, чтобы Ноэль смог его поцеловать, хотя Эрик едва ему это позволял. Его сопротивление завело Ноэля ещё больше. К этому времени ему удалось раздвинуть губы Эрика языком, и теперь он целовал его, с каждой секундой возбуждаясь всё сильнее: от каждого прикосновения усов Эрика; от его тела под собой — теперь Эрик просто лежал на спине на диване, а Ноэль — на нём сверху. Возбуждение росло с каждым сломленным барьером сопротивления, с каждой секундой, в которую он понимал: Лумис и его предсказания ошибались, ошибались, мать вашу!Когда Ноэль почувствовал, что Эрик отвечает на его страсть, он оторвался от его лица и, расстёгивая пуговицы на его рубашке, пробормотал:— М-м-м. Как хорошо, — немедленно устремляясь к левому соску, выступающему на плоской груди.— Эй! А ты серьёзно настроен.Эрик как будто пришёл в себя.— А разве кто-то утверждал обратное?Ноэль потянулся, минуя плоский, мускулистый живот Эрика, просовывая ладонь ему в брюки и щупая его там.— Ладно, Ноэль. Хватит уже.— Только не говори мне, что тебя это не заводит, Эрик. Я же чувствую. И я знаю, что ты занимаешься обычным сексом. На острове у тебя не было цепей и всего остального. Или я делаю что-то не то?— Нет.Эрик попытался сесть. Ноэль крепко прижал его к дивану.— А всё-таки? — не отступил Ноэль. — Может, ты хочешь чего-то конкретного?— Да. Слезь с меня.— Зачем? Мы тут совсем одни. Давай займёмся любовью. Что нам мешает?— Не знаю. Я просто… не понимаю.Эрик по-прежнему пытался встать, а Ноэль его удерживал. Чем больше Эрик боролся, тем твёрже становилось намерение Ноэля его заполучить и тем сильнее, в свою очередь, сопротивлялся Эрик. Наконец, взмокшие от пота, они, задыхаясь, покатились по дивану. Эрику в конце концов удалось освободиться, перевалившись через спинку. Диван начал заваливаться назад, и Ноэлю пришлось спрыгнуть на пол, оказавшись всего в нескольких сантиметрах от того места, где Эрик медленно поднимался после своего падения. Внезапно оба уже стояли на ногах, лицом к лицу, и Ноэль так злился на Эрика за то, что тот всё испортил, что им вдруг овладело почти неконтролируемое желание ударить его, сильно ударить.— Да что с тобой такое, чёрт возьми? — задыхаясь, возмутился Ноэль. — Я просто пытаюсь заняться с тобой любовью!Он сделал маленький шаг вперёд, и Эрик отступил, держась настороже, принимая боевую стройку.— Я не могу.Разочарование Ноэля было уже почти невыносимым.— Почему?— Я не знаю.Но именно в эту секунду Ноэль посмотрел Эрику в глаза, жёсткие, как кристаллы льда, и то, что Эрик не мог произнести, читалось в них слишком ясно: Ноэль приводил его в ужас.Это мгновенно отрезвило Ноэля. Каким-то образом, благодаря интуиции или шестому чувству, Эрик понял, что Ноэль должен с ним сделать. И к сексу это не имеет отношения. Предсказание снова сработало. Бессмысленно с ним бороться. Бессмысленно.Когда Ноэль распахнул дверь на лестницу, спеша поскорее убраться отсюда, до него донесся голос Эрика. В нём была растерянность и облегчение, и Ноэль не ожидал услышать от него этих слов, теперь, когда они ничего не могли исправить:— Прости, Ноэль. Прости.Глава 56— Я захватила и это тоже, — сказала миссис Вега. — Возьмёте?Ноэль посмотрел на лист бумаги, который она держала в руках. Это было описание программы психологического оружия на ближайшие две недели.— Мне стоило бы его сжечь, — ответил он. — Положите к остальному. Оно понадобится нам позже, для комиссара.Они сидели на разных концах длинной скамейки. Поблизости никого не было, только изредка кто-то проходил мимо по залитой солнцем дорожке. Стоял августовский день, жаркий и безветренный.Они встретились, чтобы обсудить подробности завтрашнего наблюдения за Лумисом и таинственным Джи. Этим они и занимались уже полчаса. Случайный прохожий ничего бы не заподозрил: невысокая латиноамериканка играла с ребёнком в коляске и читала испанский фотороман; молодой человек, судя по всему, медитировал, запрокинув голову к солнцу. Но и Ноэль и Присцилла уже успели выбраться в «Хорн и Хардарт» на Пятьдесят седьмой, чтобы разведать обстановку. Похоже, условия для записи там были идеальные.Ноэль устроится подальше от посторонних глаз, на балконе, возвышающимся на уровне третьего этажа над залом, где наверняка назначат свою встречу Джи и Лумис. Со своего места он сможет видеть всех и подать сигнал Присцилле. Он даже взял с собой диктофон и попробовал сделать запись. Вроде бы всё получилось: диктофон сможет записать происходящий поблизости разговор даже поверх шума.— Что, если они не придут? — спросила она.— Начнём снова следить за «петлями», пока они не объявятся, — ответил Ноэль.Он уже задавал себе тот же вопрос.— Вот новая кассета. Каждая сторона — час. Вряд ли вам понадобится больше. Знаете, как устанавливать?— Я тренировалась.Мимо них прошёл высокий молодой парень с двумя афганскими борзыми на поводке. Присцилла уткнулась в свой фотороман. Парень походил на танцора. Высокий, подтянутые ягодицы, вывернутые наружу стопы. Он внимательно посмотрел на Ноэля — пытается подкатиться. Ноэль ответил ему полуулыбкой. Парень прошёл дальше, даже не оглянувшись.Может, он бы не отказался покататься на травке, подумал Ноэль. Забавно, после вчерашнего фиаско, в голову не лезло ничего, кроме секса. Дома надо ещё разок позвонить Полу Воршоу. Или сходить в бани, например. Там почти любой может трахнуться легко и приятно, даже великолепно. По крайней мере, так рассказывают.До него дошло, что Присцилла что-то говорит, и он попросил её повторить.— Я говорила, что кто-то из ваших знакомых был на похоронах. Он спрашивал о вас и удивился, что вас там не было.Она вытирала ребёнку лицо кусочком смятого розового платка. Это не мог быть Лумис.— Он сказал, что его зовут Ларри. Я его не знаю.— Кодовое имя Питер Пэн, — ответил Ноэль.Она встала, собираясь уходить, развернула коляску.— За то время, что мы следили, он ни разу не пользовался петлями.— Это очень смело с вашей стороны — заниматься таким делом, — сказал Ноэль.— Думаю, после всего этого я останусь в Пуэрто-Рико, — тихо ответила она. — Там мужчины смеются и называют геев «mariposa», «maricón». Но их не убивают за то, что они такие. Понимаете? Почему так?Ответ — длинный, сложный, многогранный — вертелся у Ноэля на кончике языка, но он не стал даже начинать. Вместо этого он прошептал:— До свиданья. Держитесь. И не волнуйтесь о том, что будет завтра.Потом он снова запрокинул голову и сидел так, пока поскрипывание колёс её коляски не стихло окончательно.Глава 57Для своего наблюдательного поста Ноэль выбрал столик у края балкона, нависающего над основным залом «Автомата». Непосредственно под ним располагалось всего несколько столиков. Там подавали еду: через два ряда окошечек на боковых стенах и прилавок для горячих блюд вдоль задней стены. Мало кто стал бы туда садиться из-за шума, жары и запахов с кухни, особенно в это время, когда основной наплыв посетителей уже остался позади, и народу было намного меньше. Отсюда ему должно быть хорошо видно Лумиса и его собеседника.Оделся Ноэль небрежно и мешковато, спрятав глаза за парой больших зеркальных очков. С собой у него была спортивная сумка с грязным бельём и «Нью-Йорк Таймс», которую он раскрыл перед собой, искусно пристраивая так, чтобы снизу его не было видно. Большинство посетителей «Автомата» были слишком стары или слишком усталы, чтобы забираться так высоко, поэтому, кроме Ноэля, устроиться на балконе предпочли всего двое: судя по всему, подружки, занятые бурным обсуждением какого-то мужчины.Около полудня он принял «валиум» и ещё одну таблетку захватил с собой на случай, если начнёт слишком нервничать в ожидании. Пока Ноэль чувствовал себя вполне сносно, понемногу доедая свой сэндвич с тунцом и читая газету, не пропуская ни единой статьи или рекламного объявления. Начал он с первой страницы и уже добрался до спортивного раздела.В голове он прокручивал все мыслимые сценарии провала. Лумис может не прийти. Или его приятель. Присцилла на месте — Ноэль видел, как она уже дважды прошла мимо дверей «Автомата», словно сомневаясь, заходить или нет. Посмотрев на него и не получив сигнала, она снова прошла мимо. Что если она не сможет подобраться достаточно близко? Что если диктофон не сработает? Что если?..Время уже перевалило за два, и за последние десять минут вошли уже несколько одиноких мужчин. Лумиса среди них не было. Его сообщником мог оказаться любой.Ноэль закончил третью тетрадку «Таймс» и коротко застонал, взглянув на первую страницу делового раздела. Внизу мимо огромных витрин слева направо снова прошла Присцилла Вега. И в ту же секунду справа появилась знакомая невысокая коренастая фигура Рыбака.Вдова Бадди подошла к двери одновременно с Лумисом. Не обращая на него внимания, она подняла взгляд на Ноэля. Лумис, должно быть, решил, что она собирается войти, потому что слегка приоткрыл дверь, поколебался (искал глазами сообщника?), а потом распахнул дверь настежь, отступая и пропуская Присциллу вперёд.Любезность Рыбака на миг обезоружила Ноэля. И ещё больше его ошеломило понимание, что Лумис и правда тут, что сейчас у него здесь состоится встреча, и что именно он целиком и полностью ответственен за форму и контекст существования Ноэля в последние полгода.Он почувствовал, как становятся дыбом волоски на шее: его словно пронзило резкое дуновение ледяного ветра. Присцилла растерянно посмотрела на пожилого мужчину, придержавшего для неё дверь, вниз, на ребёнка в коляске, снова вскинула взгляд наверх.Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ноэль снимает тёмные очки — знак, что пора входить.Она что-то сказала Лумису, наверное, поблагодарила, и засуетилась, провозя коляску внутрь. Лумис вошёл следом за ней и скрылся в глубине ниши под балконом. Присцилла неуверенно присела на корточки, поправляя складки на укрывающем малыша одеяле, и снова посмотрела вверх, на Ноэля.Он снова надел очки, но опустил газету, чтобы ей было видно, как он проводит указательным пальцем поперёк горла — это был условленный сигнал о появлении Лумиса.Она оглянулась на дверь, снова озадаченно посмотрела на Ноэля. Он подал знак ещё раз, потом ещё, надеясь, что она его поймёт. Она выглядела безнадёжно растерянной; потом вдруг её взгляд метнулся к витринам с едой. Ноэль медленно кивнул, хотя о таком сигнале они не договаривались.Следующие несколько минут были для него пыткой: и Лумис и Присцилла оказались вне поля его зрения.Ноэль снова поднял газету: теперь он сложит её только в том случае, если понадобится предупредить Присциллу об опасности. Немного поиграл с мыслью, не принять ли вторую таблетку. Сцена в дверях оказалась почти невыносимой. Что ещё может случиться и выбить его из колеи?Он решил, что вторая доза транквилизатора затуманит восприятие слишком сильно. Чтобы успокоиться, он принялся разглядывать столики поверх газеты, выискивая глазами какого-нибудь недавно вошедшего мужчину, который сидел бы в одиночку и явно кого-то ждал.Что если сообщник Лумиса — вон тот мужчина в плаще и с сальными волосами, за единственным двухместным столиком в ресторане, в дальнем углу «Автомата»? Ближайший к нему столик располагался футах в шести. Присцилле ни за что не подобраться к нему достаточно близко, чтобы записать разговор.Пока он рассматривал посетителей, из-под балкона показался Рыбак с полным подносом в руках: горячий сэндвич, кофе, сок, кусок фирменного десерта, вероятно, пирога с кокосовым кремом — и остановился. Наверное, ищет столик, подумал бы каждый. Наверное, высматривает своего сообщника, подумал Ноэль. Или столик, где они смогут остаться наедине.Место, которое выбрал Лумис, располагалось в самом центре зала, на него открывался прекрасный вид с балкона, а сам Лумис сел к балкону спиной, лицом к окну, что гарантировало Ноэлю ещё большую безопасность. Стол был длинный, рассчитанный на шесть-восемь человек, но сейчас за ним был всего один посетитель — мужчина лет шестидесяти, как прикинул на вид Ноэль; он уже был в «Автомате», когда Ноэль пришёл. Он читал какую-то иностранную газету и пил один апельсиновый краш за другим, время от времени зажимая в зубах тонкую морщинистую сигару с обрезанными концами. Его лысая макушка сияла, словно натёртая воском. У него было круглое жёлтое лицо с глубоко посаженными тёмными глазами, на плечах голубая рубашка с короткими рукавами и брюки из вискозы почти такого же цвета. Когда Лумис опустил свой поднос напротив, он едва поднял на него глаза, а потом пересел на одно место влево. Рыбак тоже ничего не сказал — по крайней мере, насколько можно было судить с места Ноэля. Может ли быть, что этот старик — сообщник Лумиса? И где Присцилла?Присцилла показалась в зале — она толкала коляску одной рукой и шла к их столику. Ситуация — несомненно, заранее ими спланированная — выходила неловкой. Присцилла остановилась, оглянулась по сторонам. Оба мужчины посмотрели на неё.Наверное, она растерялась, что делать дальше. Она огляделась ещё раз и наконец словно начала терять контроль над собой. Поднос в её руке стал крениться вниз. Ноэлю хотелось вскочить на ноги, окликнуть её. Тяжёлая керамическая чашка с блюдцем, а за ними и тарелка с сэндвичем и стакан молока заскользили, непоправимо нарушая равновесие подноса, не оставляя ему иного выбора, кроме как упасть. Ноэль закрыл глаза, ожидая услышать грохот падения.Падения не произошло. Когда Ноэль снова открыл глаза, Лумис, приподнявшись с места и наклонившись через столешницу, придерживал поднос Присциллы, а потом поставил его на край стола. Присцилла рассыпалась в бурных благодарностях, а когда он вернулся на своё место, как ни в чём не бывало подвинула поднос дальше, поставила коляску напротив Лумиса, села через одно место от старика и снова его поблагодарила.Рыбак подвинулся ещё на одно место, оказавшись точно напротив старика. Ноэлю с его места показалось, что они о чём-то тихо заговорили.Тем временем Присцилла — умнейшая женщина, не мог не признать Ноэль, как хорошо она это провернула! — занялась ребёнком: вытащила его из коляски, усаживая себе на колени, потом принялась копаться в оставшихся там свёртках. В одном из них, Ноэль знал, спрятан диктофон, который уже работает — она просигнализировала ему об этом, резко вскинув на него взгляд.Чтобы не дать никому больше сесть рядом на свободные места, Рыбак и его сообщник переложили туда свои вещи: Рыбак — шляпу и папку (сменит ли она хозяина? что в ней?), старик — свою дырчатую шляпу от солнца, лежавшую рядом с ним со стороны Присциллы. Очевидно, они решили, что она им не опасна — казалось, она полностью поглощена своим ребёнком. Она говорила с ним по-испански и делала это так громко, что Ноэлю даже удалось разобрать несколько слов.Поглощена, но не настолько, чтобы не воспользоваться переложенной шляпой, заметил Ноэль: Присцилла, улыбнувшись старику, выдвинула стул и втолкнула на его место коляску.Когда все устроились и принялись за еду, Ноэль расслабился. На смену сиюминутным тревогам пришли другие. Как долго Присцилла сможет просидеть за столом, не привлекая к себе лишнего внимания, если они решат задержаться? Он увидел, как Присцилла достаёт фотороман, за которым пряталась в парке, и понял, что долго. Но не закончится ли кассета? Сможет ли Присцилла перевернуть её прямо там? Не щёлкнет ли диктофон слишком громко? Он ведь теперь так близко к ним.Но важнее всех этих соображений, он знал, был другой вопрос: когда он услышит запись, подтвердит ли она на самом деле всё то, что рассказали и показали ему Бадди и Присцилла? Произнесут ли они, однозначно и определённо, что Лумису платят за то, чтобы он устроил покушение на Рэдферна, и что Ноэль — их оружие? Он сможет в это поверить, только если это прозвучит совершенно ясно. И только если он сам в это поверит, комиссар полиции примет его слова — что бы ещё ни случилось.Внизу всё оставалось по-прежнему. Присцилла читала, раскрыв фотороман на столе, курила и потихоньку пила кофе; малыш у неё на руках хватался за страницы или играл с оборками на её блузке. Лумис и его товарищ тоже поели. Как и на протяжении всей трапезы, они общались не так, словно у них была какая-то общая тема — их разговор напоминал те рваные, отрывочные беседы, которые обычно ведут на скамейках по всему городу пенсионеры, когда им почти нечего сказать, зато есть очень много времени для разговоров.— Доктор Каммингс?Ноэль так резко повернул голову влево, что почувствовал, как натянулось сухожилие.— Это же вы, правда, доктор Каммингс?Ему удалось определить, кому принадлежит этот гнусавый женский голос — молодая женщина улыбалась ему с верхней ступеньки лестницы, ведущей на балкон; в руках у неё был поднос с едой. Какая-то там Антония. Студентка на одном из его более сложных курсов.Кажется, она уже начинала жалеть о своей смелости.— Я не хотела вас беспокоить, — извинилась она. — Антуанетт Гварди. Я слушала у вас курс по социальной критике в прошлом семестре.На лестнице за ней остановились двое мужчин. Она оглянулась, слабо улыбнулась Ноэлю.— Ну что ж! Рада была вас увидеть.Первое изумление уже прошло, и теперь у Ноэля появилась идея. Если его вдруг заметят, она станет неплохим прикрытием.— Садитесь, Антуанетт.— Точно?Он подвинул поднос, освобождая ей место. Внизу ничего не менялось.— Я никогда не встречаю своих профессоров летом, — начала она, садясь за столик и аккуратно расставляя еду на подносе — Ноэль догадывался, что именно в таком порядке она собирается её есть. Потом, заметив, что его поднос пуст, она так же аккуратно переставила все свои многочисленные тарелки и чашки на стол и сложила подносы вместе. Снова переставила свою еду, всё это время не переставая говорить: — Я никогда не встречаю своих профессоров летом. Я всегда считала, что они разъезжаются по всяким экзотическим местам, занимаются полевой работой и всё такое — ну, если, конечно, у них нет летних занятий.Внизу, на первом этаже, малыш уснул на руках у матери. В остальном всё шло по-прежнему.— Кое-кто из нас остаётся в городе, — ответил Ноэль.Ей, наверное, двадцать один или около того, подумал он. Она была так привлекательна в своей свежести и юности, с этими веснушками и рыжими волосами. Такая юная. До него вдруг дошло, что, с её точки зрения, у него сегодня, должно быть, очень странный вид. Как она вообще его узнала?— Я слышала, что некоторые профессора вообще летом не работают. Но я знаю, что это не ваш случай.— Откуда? Потому что я сижу в «Автомате» и читаю газету?Она захихикала.— Нет. Мой научный руководитель Мирелла Трент. Она говорила мне о вашем проекте.— А.— Ну, то есть, она очень не хотела о нём говорить. Но мне удалось кое-что у неё вытянуть. Я думаю, это фантастическая идея.Она мило улыбнулась, а потом изящно впилась красивыми ровными — выровненными? — зубками в свой сэндвич. Антуанетт Гварди. Гварди? Как она ухитрилась получить такую фамилию? У неё внешность, словно она только что перенеслась сюда с дублинских улиц.— Знаете, что я думаю? — спросила она и сама себе ответила в следующую же секунду: — Мне кажется, мисс Трент под впечатлением.— Сильно сомневаюсь.— Нет. Мне кажется, она впечатлилась. Она говорила мне, что изменения в вашем образе жизни демонстрируют глубокую преданность своей работе. Она всё никак не может себе простить, что так и не поучаствовала ни в одной оргии в женской тюрьме, когда была такая возможность.— Я не стал бы верить всему, что говорит Мирелла.— Правда?Ноэль подумал, станет ли она объяснять, почему так похожа на ирландку при такой итальянской фамилии. Он бросил взгляд в сторону, мимо своей газеты. Внизу… никого не было! Лумис, его сообщник, Присцилла, малыш, коляска, запись — все исчезли!Глава 58Антуанетт снова что-то говорила, кажется, задавала ему какой-то вопрос.Ноэль вскочил на ноги, мгновенно оказываясь уже на середине лестницы.Внизу он увидел какую-то женщину, похожую на Присциллу Вега — она толкала свою коляску по Пятьдесят седьмой улице.— Эй! — окликнула за спиной Антуанетт. — Вы забыли сумку!Он обернулся, знаком показал «кидай!», поймал сумку и, выскочив за дверь, бросился в ту сторону, куда ушла Присцилла.Ей полагалось дождаться, пока те двое уйдут, а потом отдать ему кассету и самой покинуть «Автомат». Так они договорились. Эта часть уговора казалась самой простой. Почему она ушла? Она ведь не могла поступить настолько глупо, чтобы пойти за Лумисом и его приятелем, если они не закончили разговор? Ведь не могла же?Отрезок Пятьдесят седьмой улицы между Шестой и Седьмой авеню был длинным, народ толпился тут и днём и ночью, и этот день ничем не отличался от прочих. Только добравшись до «Русской чайной комнаты» на западе, он заметил впереди Присциллу Вега и её коляску на углу с Седьмой авеню.И, разумеется, там же были Лумис и его сообщник. Она следовала за ними достаточно близко, чтобы записать разговор. Достаточно близко, чтобы вызвать подозрение. Какого чёрта она затеяла?Мужчины остановились на светофоре. Присцилла со своей коляской укрылась в толпе у них за спиной. Ноэль отставал от них на добрые двадцать метров.Не обменявшись больше ни словом, двое мужчин разошлись в разных направлениях: Лумис перешёл улицу, второй, более пожилой и плотный, свернул в сторону Центрального парка. Присцилла осталась на месте, позволяя потоку людей обтекать себя с обеих сторон. Потом наклонилась и поправила что-то в коляске.Она развернула коляску обратно в ту сторону, откуда пришла и, заметив Ноэля, приблизилась с победоносным выражением на лице. Её рисковая ставка оправдалась. Ей пришлось последовать за ними на улицу, чтобы получить то, что ей казалось важным. Она была довольна, её переполняла радость.Дальнейшее заставило Ноэля растеряться. Он двинулся ей навстречу. Она по-прежнему шла к нему, как вдруг её глаза метнулись сначала в одну сторону, потом в другую, изумлённо распахнувшись. Ноэль крутанулся на месте — только чтобы заметить, как кто-то быстро рванулся вперёд слева от него, по самому краю периферийного зрения. Справа был кто-то ещё, такой же быстрый. Двое мужчин, которые поднялись за Антуанетт в «Автомате»? Там он глянул на них только мельком, а потом намеренно отвернулся. Теперь он узнал их одежду.Когда они бросились вперёд мимо него, Присцилла резко развернула коляску в толпе в сторону входа в Карнеги-холл. Внезапно она пропала из поля зрения Ноэля. Когда он протолкался мимо пешеходов, загораживающих ему дорогу, он увидел, как двое мужчин выходят на угол Седьмой авеню, оглядываясь по сторонам и бурно жестикулируя. Присциллы нигде не было видно. А, вон она! Позади Ноэля, на другой стороне улицы — торопится в сторону Шестой авеню вдоль бордюра. Один раз она оглянулась через плечо, потом поспешила дальше. Ноэль двинулся за ней. Но когда он приблизился, она снова обернулась; плечи и голова дёрнулись в кивке. Проблема. Она не хочет, чтобы он её догонял. Он дал ей пройти мимо, по-прежнему держась края тротуара, а сам пошёл следом, гадая, в чём дело.Когда он снова оглянулся в сторону Седьмой авеню, ища взглядом источник её явного беспокойства, тех двоих нигде не было видно. Это могла оказаться просто парочка уличных грабителей, работающих вместе, от которых ей удалось увернуться. Если только?.. Потом Ноэль различил их в толпе: один быстро сворачивал за угол Пятьдесят седьмой улицы и Седьмой авеню, второй разворачивался и быстро приближался к Ноэлю вдоль магазинных витрин на Пятьдесят седьмой.Теперь он понял загадочную тактику Присциллы. Она тоже видела их в «Автомате», поняла, что они её заметили и что именно она им нужна. Второй, наверное, сейчас обегает квартал, надеясь поравняться с ней, когда она свернёт за угол. Тогда они смогут взять её в тиски. Ноэль должен нагнать её раньше, чем они успеют это сделать.Он старался не терять Присциллу из вида, следуя за ней чуть впереди того парня, который теперь шёл по середине тротуара. Ноэль держался поближе к магазинам, время от времени замедляя шаг и делая вид, что разглядывает витрины, стараясь получше рассмотреть преследователя.Когда Ноэль остановился во второй раз у витрины дзен-буддистского книжного магазинчика, его ждал неприятный сюрприз. Парень прошёл прямо мимо него, не сводя глаз со своей цели. Никто не загораживал Ноэлю обзор, и парень оказался достаточно близко, чтобы Ноэль смог разглядеть его лицо, пускай и скрытое наполовину большими солнечными очками. Это был один из тех ублюдков, которые напали на него на Двадцать восьмой, не было никаких сомнений. Не Зак. Второй. И они гнались за Присциллой. Это ведь животные! Проклятые животные!Когда Ноэль вышел из дверного проёма, преследователя уже не было. Ноэль едва не прошёл мимо него, даже не заметив этого, потому что громила теперь занимался тем же самым, чем и сам Ноэль только что — притворялся, что разглядывает витрину, а сам тем временем следил за Присциллой вдалеке.Ноэль подошёл к тротуару и понял, в чём дело. Она стояла в телефонной будке, вполоборота к нему, и с кем-то говорила. С кем?Ноэль перешёл на северную сторону улицы, чтобы лучше видеть, что происходит, и застыл, спрятавшись в дверях табачной лавки.Миссис Вега по-прежнему говорила по телефону, записывая что-то на листке жёлтой бумаги и оглядываясь по сторонам: сначала на человека, который делал вид, что задержался у магазинной витрины, потом в сторону Шестой авеню, словно ждала, что оттуда появится второй. Потом она дописала и принялась что-то складывать. Ноэль узнал конверт, в котором принёс кассету к ней домой, в квартиру на Вест-энде. Он видел, как она кладёт кассету в конверт, запечатывает его и опускает в сумочку на плече.В эту секунду из-за угла Шестой авеню появился Зак. Ноэль видел, как он резко остановился, задыхаясь от бега, и огляделся в поисках своего напарника. Чёрт бы их побрал!Ноэль бросился вперёд, через улицу, пробираясь сквозь цепочку медленно ползущих автомобилей. Он выскочил под колёса такси, которое резко затормозило, и он едва не споткнулся. Сердце неслось вскачь, но ему было всё равно. Он должен сравнять счёт.Присцилла снова вела свою коляску к углу. Неужели она не видит перед собой этого громилу?Перед Ноэлем проскользнула ещё одна машина, вставая бампер к бамперу с другой. Ноэль перемахнул через них, упираясь одной рукой в капот, а другой в багажник.Когда он добрался до тротуара, Зак уже заметил Присциллу. Второй покинул свой пост у витрины и теперь бежал к ней.Ноэль вскочил на тротуар, обогнул деревце в горшке и бросился вперёд. Он промчался мимо второго преследователя, толкнув его плечом, и увидел, как тот спотыкается и падает на тротуар прямо под ноги двум модно одетым женщинам, плавно вышагивающим рука об руку. Женщины с криком отшатнулись. Упавший пытался хватать их за юбки, чтобы удержать равновесие, а они били его по рукам. Он растянулся на тротуаре.Зак, казалось, сомневался, что делать: кидаться вперёд или догонять Присциллу. Ноэль решил сделать выбор за него.Тот, который упал, теперь поднимался на ноги. Женщины отступили в сторону, прячась в дверном проёме. Они отряхивались и что-то встревожено говорили. Ноэль развернулся, минуя женщин, бросился обратно и умело пнул громилу в грудь — тот как раз пытался восстановить равновесие. Он снова растянулся на земле с громким стоном. Женщины закричали.Ноэль обернулся и увидел Зака, который, отбросив сомнения, уже бежал к нему. За его спиной, на углу, Присцилла возилась с почтовым ящиком, пытаясь пропихнуть в щель явно слишком толстую посылку. Она отправляет конверт ему! Играет наверняка.Ноэль развернулся и со злостью вмазал первому громиле ногой, метя ему в лицо и жалея, что не надел сегодня ботинки потяжелее. Потом Зак оказался у него за спиной, схватил его за руку. Ноэль был готов к нападению. Он позволил отвести свою руку назад, быстро развернулся, раскрытой ладонью ударил Зака в подбородок, буквально отрывая его от земли — он видел, как Маквиттер учит Эрика этому трюку на вилле в Хэмптонс. Следом он всадил кулак Заку в живот, чувствуя, как сокращаются мышцы пресса, словно от удара током. Зак отлетел назад. Но его друг уже опять поднялся на ноги. Ноэль низко наклонился и качнулся в сторону, плечом сбивая его с ног и швыряя в витрину, которая с громким грохотом разлетелась вдребезги.Удовлетворившись нанесённым ущербом, Ноэль отскочил назад и метнулся на середину улицы, в поток машин, выкрикивая оскорбления и надеясь отвлечь их внимание от Присциллы. Если понадобится, он снова бросится на них. Вокруг него со всех сторон сигналили машины.Он вскинул взгляд и увидел Присциллу, которой, наконец, удалось пропихнуть конверт в ящик: она остановила такси и теперь пыталась втолкнуть коляску на заднее сиденье. Ребёнок рыдал. Она оглянулась.Зак бросился к ней.Ноэль рванулся к нему, вскакивая на капот медленно ползущего «шевроле», водитель ударил по тормозам. Ноэль слышал, как позади, в продвигающемся рывками потоке, пошла цепная реакция: заскрежетали тормоза, загудели клаксоны. Зака он не достал, зато напарник Зака схватил его. С каким-то ликованием Ноэль нагнулся, пригибая голову, и изо всех сил боднул противника, впечатывая его в стену.Выпрямившись, он обернулся к углу и увидел, как дверь такси захлопывается у Зака перед носом. Такси унеслось прочь, а перевёрнутая коляска так и осталась на тротуаре.Ноэль ещё раз пересёк Пятьдесят седьмую улицу, укрываясь в фойе кулинарии «Вольфа». Через окошко при входе он посмотрел назад. Зак помогал своему другу подняться. Они отвлеклись и о чём-то спорили. Ноэль знал, что долго это не продлится.В потоке машин, двигающихся на запад, остановилось такси. Придётся рискнуть. Пригнувшись, он выскочил из фойе и сумел забраться в такси, не попадясь им на глаза.Они его так и не заметили, продолжая спорить. Такси остановилось на светофоре. Ноэль молился, чтобы его не увидели. Заперев обе двери, он откинулся назад.Когда такси, наконец, двинулось с места, он оглянулся и посмотрел назад. С южной стороны улицы, на углу с Шестой авеню, собралась толпа. Громил нигде не было видно. Пока он всматривался в пешеходов, сменился сигнал светофора, толпа поредела, и Ноэль получил возможность понаблюдать за редким зрелищем: как двое взрослых мужчин яростно втаптывают крошечную детскую коляску в размягчённый жарой асфальт на авеню Америк.Глава 59Когда конверт с кассетой не пришёл и на третье утро после происшествия, Ноэль забеспокоился.От «Автомата» он поехал прямо домой, ожидая, что Присцилла ему позвонит. Потом он вспомнил: она считает, что его телефон прослушивается. Тогда он вышел из дома, нервный и настороженный, каждую минуту ожидая, что Зак и его дружок-убийца вот-вот появятся из подворотни, и дважды позвонил ей из телефона-автомата. Ответа не было.Тем вечером, отправляясь к Рэдферну, Ноэль, как всегда, не стал выключать автоответчик, надеясь, что она свяжется с ним, успокоит его. Он полагал, что посылка придёт с завтрашней почтой — в худшем случае, с послезавтрашней.Дом Рэдферна заполонили менеджеры клубов, и вечеринка в «Витрине» снова была единственной темой всех разговоров. Аланы по-прежнему не было. Окку сообщил, что она уехала в Париж. Эрик сказал, что она с Вииной, открывающей во Франции новое шоу. Ни та, ни другая не вернутся до вечеринки.Эрик держался холодно и отстранённо. Воспоминание о последнем совместном вечере висело между ними. Ноэль вернулся домой.И стал тревожиться.Хватит ли марок на конверте? Он сомневался, не отправит ли нерадивый консьерж посылку обратно. Или, может, там пометка «доставить лично в руки». Ему хотелось вернуться в дом к Рэдферну. Ему было страшно. Он — оружие, которое может сработать в любой момент. Он жалел, что не взял у Присциллы подробный план с датами, когда она предлагала. Сейчас вспоминались только неясные фразы; теперь они казались обвинениями.В ожидании кассеты он решил заняться ремонтом. Его жизнь, всё его будущее, зависело от этой кассеты.Белоснежные стены он покрасил в разные оттенки серого и коричневого с синими и розовыми шёлковыми отливами, проступающими только ночью или при изменении освещёния. Старые, много раз перекрашенные трубы и молдинги, прежде прятавшиеся под белой краской, а теперь выкрашенные в шоколадный и угольно-серый цвета, выступили вперёд и превратились в элемент дизайна. В цветочном магазине, который обслуживал «Витрину», он заказал дюжину комнатных растений разного размера и теперь встраивал горшки для больших и развешивал маленькие. Сломав кровать под потолком, он уложил пружины и матрас на полу в центре студии, завалил подушками и окружил маленькими деревянными кубиками, купленными в магазине, счистив с них лак и выкрасив под цвет стен. Большую часть остальной мебели он оттащил храниться в подвал или выволок на улицу, на радость мусорщикам.Он работал лихорадочно: обдирал стены, замазывал трещины, грунтовал, красил, ломал, строил, двигал, покупал, выбрасывал, выбирал цвета и материалы. И волновался.Что если Присциллу выследили и поймали? Что если в справочной ей дали неправильный адрес? Или если от волнения она неправильно его записала? Что если конверт сейчас валяется в какой-нибудь ячейке в главном почтовом отделении? Что если всё это время она ему врала? Или если разговор, который она записала, не имел никакого отношения к взяткам?Он мысленно проигрывал разные планы: пойти к комиссару полиции без кассеты, с материалами из большой папки-гармошки, лежащей в этот самый момент в камере хранения на Пенсильванском вокзале, один ключ от которой в кармане у Ноэля, а второй у миссис Вега. Их хватит, чтобы выдвинуть обвинения против Лумиса, ведь так? Он думал о том, чтобы попробовать отследить посылку через почтовых чиновников — мысль не внушала оптимизма. Или снова попытаться разыскать Присциллу, которой не было дома ни в то время, когда он звонил ей с полдюжины раз, ни тогда, когда он дважды сам приезжал к её квартире.В конечном счёте, он так ничего и не сделал.Вместо этого он занимался квартирой, слушал диско, потом переключился на джазовую радиостанцию, а с неё — на классику, переходя к более длинным вещам из собственной коллекции, которые не слушал уже несколько месяцев, показавшиеся ему годами: к «Страстям» Баха, «Дону Джованни», записи «Короля Лира» и, наконец, избранным местам из перевода Овидиевских «Метаморфоз» в исполнении очень известного актёра.Снизу позвонили, когда он по третьему кругу слушал как раз одну из этих историй: это была легенда о Нарциссе, прекрасном юноше, которого ревностно любили Аполлон и Эол, бог ветра, и который в конце концов погиб из-за их соперничества от фатальной случайности.Он слез с подоконника, где вешал шторы, отключил звук на проигрывателе и подоспел к панели интеркома как раз вовремя, чтобы услышать, как Гердес объявляет: к нему пришла какая-то дама.Это не может быть Алана, она в Париже. Наверное, Присцилла Вега. Она отправила конверт не ему, а матери или кому-то из друзей. Она принесла его сама.Он велел её пропустить, потом забил несколько последних гвоздей в скобу, проверил, повесил штору, оставляя её приспущенной, чтобы она пропускала в комнату свет раннего вечера. Когда раздался дверной звонок, Ноэль пытался припомнить пару слов из школьного курса испанского, чтобы немножко подразнить миссис Вега.Как выяснилось, в этом не было необходимости. Его гостьей оказалась Мирелла Трент.Он отвернулся, пряча очевидное удивление и разочарование. Однако она заметила и порог переступила осторожно.— Ну, консьерж ведь сказал, что пришла дама, Ноэль. Я слышала.Самообладание вернулось быстро. Движением руки он продемонстрировал ей квартиру.— Я думал, ты посыльный.Она обвела квартиру взглядом, вслед за его жестом, впитывая перемены.— Значит, это правда! — выпалила она.— Что правда?— То, что ты мне сказал. Ну, знаешь, насчёт бойфренда, того, что ты голубой и так далее.— Почему? Потому что я покрасил стены? Да ладно тебе, Мирелла. Это такой стереотип и предрассудок. Мне даже неудобно тебе говорить, что не все геи занимаются дизайном.Она даже не стала его слушать, вместо этого осторожно прошлась по студии, обходя те части, над которыми он ещё работал.— Ну, может, я ошибаюсь, — сказала она. — Может, достаточно просто контакта.Он напомнил себе, что она всегда с необъяснимым мастерством умела отпускать такие загадочные — и действующие на нервы — замечания.— Достаточно для чего?— Чтобы приобрести вкус! У тебя никогда не было вкуса, Ноэль. Ни в том, как ты жил, ни в том, как одевался, ни в чём. Пока ты не занялся этим проектом. Стереотип это или нет.Она плюхнулась на подушки, рассыпанные по кушетке, продолжая озираться по сторонам с непритворным удовольствием.— Или это он сделал? — спросила она, раскуривая косячок.— Кто?И почему он вечно задаёт ей вопросы, как уличный репортёр. Кто? Что? Где? Почему?— Твой парень.Она глубоко затянулась, потом протянула травку ему. Он оказался.— У меня нет парня.— Значит, это неправда?Новость, казалось, не вызвала у неё облегчения.— Была правда. Ну, типа того. Теперь нет. Это долгая и запутанная история, Мирелла. И я не хочу вдаваться в подробности.Но она удобно устроилась среди подушек, и вид у неё был такой, словно она готова прослушать «Войну и мир» от корки до корки. И зная, что рано или поздно она всё равно вытянет из него эту историю своими «когда», «где» и «почему», он решил сказать сам:— Он умер. Его убили два месяца назад. Собственно говоря, в ту самую ночь, — добавил он, может быть, для того, чтобы заставить её почувствовать себя виноватой.— Ох, нет! Мне так жаль, Ноэль. Я не хотела…Она не стала продолжать, а он не стал настаивать на продолжении, сосредоточившись на вворачивании в молдинг неподатливого винта. Он подумал, не слышала ли она про Рэнди раньше, не пришла ли, чтобы дать ему ещё один шанс.— Я сразу перейду к делу, — внезапно сказала она после нескольких минут молчания, разбавленного его руганью на винт. — Я хочу пойти на вечеринку в «Витрину». Только не говори мне, что ты не идёшь. Я должна туда пойти, Ноэль.— Но это же гей-клуб.— Я просто должна пойти. Ты ведь идёшь, правда?— Конечно. Но я дружу с менеджером, Кэлом Голдбергом.— И с Эриком Рэдферном, — добавила она. — Не отрицай, я знаю, что этот красавчик-плейбой тебя содержит. Так что не отрицай.Ноэль не мог не рассмеяться над её формулировкой. Прямо выдержка из светской колонки. Если б Мирелла знала хотя бы половину… И она хочет пойти на вечеринку, вот уж безумие. На миг Ноэль задумался, не было ли у неё других мотивов, чтобы прийти сюда. Потом сказал себе: нет, на что бы ни была способна Мирелла, а способна она на многое, она всегда придерживается этики — этого требовало её эго.— Но зачем? — снова спросил он.— Затем, что я всем сказала, что пойду. И затем, что… — она выдала список людей, которые, как она читала, будут на вечеринке. — Вот за этим. Кстати, а правда, что там будет Тэдди Кеннеди?— Сомневаюсь.Она совсем отчаялась.— Я должна пойти, Ноэль.— Знаменитости просто поболтаются там полчаса, попозируют, — попытался отговорить её он, — а потом это будет самый обычный гей-клуб. Тебе там будет не по себе. Тебе не понравится.— Обязательно понравится! Мы войдём, и я сразу отойду, и даже не кивну тебе на вечеринке, если мы столкнёмся, — она уже умоляла. — Я больше никогда ни о чём тебя не попрошу. — Потом начала торговаться: — Я перестану ругать твой проект. Я напишу положительную рецензию, когда он выйдет.— Ты это серьёзно, да?— Как никогда в жизни.— Но это же просто вечеринка, Мирелла, — ещё раз попытался возразитьон.Он смотрел на эту привлекательную умную успешную модную женщину, коллегу, профессиональную соперницу, некогда любовницу, потенциальную жену — и видел только девочку, которую не позвали на праздник.— Ты не сможешь пойти со мной. Меня пригласили на обед, который устраивают до того, как соберётся толпа.Каждое слово было словно крохотный удар по её немалому эго, он ясно это видел.— Ладно, — сказала она, выбираясь из подушек, понизив голос, и хотя Ноэлю эти интонации были незнакомы, он инстинктивно понял их значение: она пытается с честью принять поражение, — ты имеешь полное право так поступить.Она расправила юбку, пытаясь выглядеть трагично и величаво, словно актриса из экранизации какой-нибудь древнегреческой пьесы.Ноэль спустился с подоконника, подошёл к двери и открыл замок.— Я внесу твоё имя в список, — сказал он.— Ты чудо! — она подпрыгнула, целуя его в щёку. Как могла бы поцеловать свояченица, подумал он. — А на двоих можешь сделать?— Почему нет?— Только сразу, — заторопилась она. — Вечеринка пятого, уже послезавтра.— Пятого?Разве это не последняя неделя плана, расписанного Лумисом? Время, когда должно сработать оружие?— Я позвоню, — пообещал он, закрывая за ней дверь.Где же Присцилла? И где эта чёртова кассета?Глава 60На следующий день к десяти утра все растения были доставлены и развешены по предназначенным им местам. Звонков на автоответчике не было. Когда Ноэль проверил почтовый ящик в вестибюле, кассеты там тоже не оказалось.Он позвонил Присцилле Вега, выслушал больше дюжины гудков и решил ещё раз съездить к ней домой. Возможно, ей показалось, что её телефон тоже прослушивают.Как и всегда в последние четыре дня, он высматривал, не появится ли парочка знакомых громил. Ноэль подозревал, что им уже дали расчёт, отправив обратно туда, где нашли. Но всё-таки…На звонок в дверь никто не ответил. Когда в боковом окне второго этажа появилась голова, Ноэль спросил про миссис Вегу. В ответ ему только пожали плечами и быстро задёрнули занавеску.Он решил подождать в небольшой закусочной на ближайшем углу, откуда открывался удобный вид на парадный подъезд кирпичного особняка. Столик у окна был свободен, и Ноэль занял его. Не зная, сколько ему предстоит тут просидеть, он заказал завтрак.Он захватил с собой блокнот и долго в подробностях расчерчивал устроенный в квартире ремонт. Сразу после ухода Миреллы он задался собственными вопросами по поводу внезапной страсти к обновлению обстановки. Он знал, что просто нашёл чем себя занять; он делал что-то, что даже не упоминалось в том проклятом отчёте. Вот в чём соль.Но была и другая причина. Он чувствовал, что это занятие было единственным, что он мог сейчас контролировать. О книге невозможно было и думать. Работая с Эриком в «Витрине», он оказался бы к нему слишком близко, и это могло быть небезопасно. После той провальной попытки соблазнения Эрик неуловимо к нему переменился. Возможно, он по-прежнему боялся Ноэля, но ему как будто требовалось, чтобы Ноэль зашёл так далеко и попробовал к нему подкатиться — и теперь, когда это произошло, Эрик испытывал что-то вроде удовлетворения, даже облегчения и, возможно, ещё и триумфа. Кроме того, в последние дни он был так занят вечеринкой, что ни за что не стал бы тратить драгоценное время или силы на «негативные вибрации», как бы он их назвал.Ноэль разглядывал тёмно-кирпичные дома вдоль Вест-стрит — фасад за фасадом, одно выступающее высокое крыльцо за другим. За почти два часа наблюдений на улицу вышли всего два человека: пожилая пара с тросточками и пустыми на вид пластиковыми пакетами в руках. Ноэль в двадцатый раз посмотрел на план комнаты и быстро набросал идеальную, на его взгляд, замену колонок. Потом снова поднял голову, продолжая дежурить.Он знал, что шесть только что нарисованных точек — это попытка пальцами заткнуть плотину.Потом ему в голову пришла странная мысль: он не говорил с Лумисом и вообще ни с кем в «Шёпоте» с того дня в «Автомате». Может, стоит позвонить. Ему может не понравиться то, что он услышит. Но когда это удерживало его от звонка?Или звонки, потребность в них — это тоже часть его программы? Конечно. Наверняка.Телефон-автомат висел на стене за его спиной, и от него было видно несколько фасадов.Он набрал один из последних полученных номеров «петель», услышал знакомую, но теперь слегка зловещую тишину. Присцилла и Бадди Вега прослушивали эту линию. Кто может слушать его сейчас?В конце концов, ответила та женщина средних лет, с материнскими интонациями.— Это Приманка, — сообщил он. — Можете соединить меня с Рыбаком?— Как ваши дела? — спросила она, словно они были знакомы. — Минутку, пожалуйста. Я звоню.Ноэль размышлял, что сказать Лумису.— Простите, — объявила она, — я нигде не могу его найти.— Это Приманка, — повторил он. — У меня не было возможности выйти на связь. Для меня нет сообщений от Рыбака или от кого-то ещё?— Я посмотрю.Особой надежды в её голосе не прозвучало.Не надо было добавлять эту последнюю фразу. А что, если и правда кто-нибудь слушает? Как это глупо с его стороны!— Привет, — она вернулась. — Прочитать? Это от Рыбака. Здесь сказано: «Ждём крупный и лёгкий улов завтра вечером. Действуйте по плану».— Да? — Ноэль записал сообщение. — Продолжайте.— Это всё. Повторить?— Действуйте по плану? Что это значит?— Не знаю, милый, — легко отозвалась она. — Здесь так написано.Он поблагодарил и сказал, что перезвонит позже.Пока он говорил по телефону, ресторанчик заполнили посетители. Время ленча. Наверное, работают где-то поблизости. Он пересел назад, за двухместный столик возле телефона, заказал ещё еды. Когда заказ принесли, он проглотил его, продолжая обдумывать сообщение Лумиса.Глупо было думать, что даже в экстренном случае Присцилла Вега попытается связаться с ним через «петли». Что значит «действуйте по плану»? Во время последнего разговора с Лумисом они ничего не планировали. Возможно, Ноэль пропустил какое-нибудь сообщение. Он не будет знать, что делать. Схема контроля окажется сломана. Лумис говорил, ему не придётся ничего делать. Это значило, что Лумис тоже понимал: план почему-то пошёл не так, и теперь он собирается довести до конца арест, но не покушение.— Мама спрашивает, нет ли у вас глистов.Ноэль поднял голову. У края стола стоял слегка полноватый подросток, который приносил ему заказ.— Потому что если есть, она знает врача, который их вылечит.За спиной мальчика Ноэль разглядел его мать — худощавую седую женщину с простым лицом. Она озабоченно смотрела на него. Ноэль оплатил счёт.— Скажи маме, я просто был голоден.— Хорошо, — мальчик исчез.Ноэль поймал себя на том, что больше не смотрит на дома и вообще не смотрит на улицу, а только следит за мальчиком, который подошёл к матери, отдал ей деньги, чтобы она пробила чек, пересказал ей их разговор — всё это небрежно, равнодушно. Невысокий подросток вёл себя, как мужчина, и всё же было в нём что-то такое, совершенно не взрослое, чему Ноэль завидовал. Казалось, мальчику действительно нет дела до Ноэля, нет дела ни до чего, кроме собственных интересов — друзей, комиксов, бог знает чего ещё. Ноэль и сам был таким в детстве; все дети на самом деле такие. Кто мог бы догадаться, что тот мальчишка, которым он когда-то был, который чинил велосипед на дорожке перед домом тем утром, когда мимо прошла Моника Шерман, будет делать то, что делает он, станет вести себя так, как он? Ждать кого-то. Рассчитывать на звонок от кого-то другого. Думать о ком-то третьем. Бояться, сопротивляться, отрицать, желать, избегать — каждый раз кого-то ещё.Он уже давно не делает ничего для себя, потому что у него уже давно не осталось никакого «я». Всё ради Лумиса, или Эрика, или Аланы, или Веги, ради какой-то идеи, или звания, или карьеры, ради какой-то ценности, или представления о трусости, которое требовалось преодолеть, или даже целого набора эмоций и реакций по поводу того, кто он есть и кем он должен быть, что делать или не делать. Его запрограммировали задолго до Лумиса. Всё, что нужно было сделать Рыбаку, это просто подкрутить настройки — потому что Ноэль уже очень давно ступил на этот путь, ничего не делая ради себя, только ради других. И если этот эгоизм, эта забота о собственных интересах, от которой он отказывался годами, была невинностью, ему хотелось бы её вернуть.Мальчик вернулся к его столу, чтобы отдать сдачу. В руках у него был стакан воды и пакетик алко-зельтцера.— Это не я, — сказал мальчик.Он больше не станет ждать, пока появится Присцилла, пока ему позвонят, пока придёт кассета, пока станут ясны мотивы Лумиса — он больше не станет ждать ни минуты. Ни сегодня. Ни завтра! Больше никогда.Глава 61Когда он проснулся в тот день — последний день, указанный в отчёте ОРС, немедленно напомнил он самому себе, — за окном бушевала неожиданная яростная утренняя гроза. Он выключил кондиционер и распахнул оба окна. Теперь, когда он спал от них всего в нескольких футах, а не в другом конце студии, он мог позволить себе эту новую роскошь.Гром скоро утих, но дождь продолжал размеренно стучать по карнизам, убаюкивая его снова. Когда он проснулся во второй раз, было уже одиннадцать часов, за окном ярко светило солнце, и только крошечные быстро высыхающие лужицы у канализационных решёток напоминали об утреннем ливне. Но свежий утренний ветер задержался. Ноэль принял душ и вытерся, стоя у окна, наслаждаясь жарким солнцем и прохладным воздухом.Кассеты в утренней почте не было — он уже почти перестал тревожиться из-за неё, — зато был чек от исследовательского агентства за работу в прошлом месяце. Неприятное напоминание. Когда после завтрака он, наконец, собрался распечатать конверт, внутри обнаружился ещё один неприятный сюрприз: кусочек папиросной бумаги. На нём был рисунок: рыбак, едва не перевернув свою маленькую яхту, вытаскивал из воды большую и явно мёртвую рыбу. В кои-то веки Ноэль был рад сжечь очередное послание Лумиса.Его велосипед по-прежнему стоял в кладовке здания и, судя по всему, остался в рабочем состоянии. Только проехав около квартала, Ноэль понял, что одна из скоростей заедает. Велосипед был капризен, как породистая лошадь, и, как породистая лошадь, не любил простаивать без дела подолгу.Скорость только-только заработала нормально, когда он сообразил, что проезжает мимо той самой аптеки на Мэдисон-авеню, где к нему впервые подошли двое светловолосых громил. Ноэль быстро свернул направо, пересекая проспект, и оказался перед газетной лавкой, где снимал копии с документов для «Шёпота», когда насмерть сбили того мужчину. Как его звали? Ноэль уже не помнил.Слишком много воспоминаний. Он решил проехать через город. Но свернув на Двадцать восьмую, он всего через несколько кварталов оказался у входа в бани, у той самой двери, где на него напали. Неужели от прошлого нигде не спастись?Он решил больше не сопротивляться, а просто ехать, и двинулся дальше на запад, в сторону Вест-сайдского шоссе. Памятуя о том, как до сих пор складывалась поездка, он даже не удивился, когда пришлось остановиться на светофоре на углу здания, в котором располагался «Le Pissoir». А потом он выехал на шоссе и налёг на педали по-настоящему.В следующий раз он затормозил, когда начал узнавать очертания кварталов внизу. Здесь он впервые услышал крик. Здесь всё началось. Он остановился, словно ожидая какого-то откровения, которое всё прояснит.В стороне от шоссе Гудзон дрожал и переливался, словно шёлк. Мимо проходил роскошный белый лайнер, изящный, как большой лебедь, его вели шествующие в авангарде буксиры. На самом шоссе его миновали двое бегунов; их раскачивающиеся спины были покрыты потом, яркие цветные шорты бились на ветру. Проезжали велосипедисты. Откуда-то снизу до него донёсся крик, и он перегнулся через перила, высматривая его источник. Его приветствовал ещё один выкрик: молодые, возбуждённые, а потом разочарованные голоса. Внутри тесного круга у дальнего края стоянки столпились двадцать пять — тридцать человек. У стены брошенного склада кто-то установил широкий тонкий деревянный щит, выгнутый практически буквой «С». Ребята на скейтах разгонялись по щиту, стараясь развернуться на вершине, держась до тех пор, пока не оказывались почти параллельны земле. Иногда скейт выскальзывал, и тогда они падали на рампу, а иногда разворот удавался и они съезжали обратно под одобрительные вопли, пока следующий парнишка (и даже одна девчонка) не выходил на помост.Глядя на них, он успокоился и повеселел, и потому ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы медленно проехать мимо самого склада и заглянуть в окно комнаты, где он впервые влип в ту паутину, которая крепко держала его теперь. Найти его было просто. Зелёную дверь снова прислонили к стене, нижний край был выпачкан красным. Но позади неё, среди мусора, обнимались двое мужчин, целуясь и лаская друг друга. Послеобеденная любовь. Знали бы они!Он подъехал к другому ограждению, посмотрел на здание федеральной тюрьмы предварительного заключения и снова нажал на педали, спускаясь с шоссе на Чальтон-стрит, потом развернулся и двинулся по Вест-стрит, минуя «Хватку», выбираясь на Кристофер-стрит — самую густо заполненную пешеходами улицу города.Пересекая Шеридан-сквер, он заметил знакомую кожаную жилетку, джинсы с ремнём, выпущенную рубашку, стоптанные ботинки и хорошо знакомую походку Малыша Ларри Вайтэла. Проезжая мимо, Ноэль приветственно помахал ему рукой; парнишка удивился и попытался сделать Ноэлю знак остановиться. Не сегодня: Ноэль не хотел останавливаться. На сегодня его дела здесь закончены.У Сент-Маркс-Плейс он повернул на север. Долгая дорога до особняка утомляла. Выходит, он в худшей форме, чем ему казалось. Нужно снова активней заняться ездой.Ноэль открыл боковые ворота, бросил велосипед на лужайке и прошёл в дом. Никого.Потом он заметил Окку: тот пил кофе на задней террасе и разговаривал со свежезагоревшим Доррансом, который, по-видимому, как раз вернулся с калифорнийского открытия.— Эрик спит, — сообщил Дорранс.Окку немедленно поднялся со своего места и отправился за кофе — идеальный слуга; Эрику повезло.— Судя по всему, он вернулся сегодня в девять утра, всю ночь работал. Хочет проспать до вечера. Чтобы быть в форме на вечеринке.— Это можно понять.— А Алана… — начал Дорранс.— В Европе, — закончил за него Ноэль.— Нет. Она где-то здесь. По крайней мере, вчера вечером была.— Значит, она рано приехала, — заметил Ноэль, пряча удивление.— Она хотела тебе кое-что показать. Какой-то пакет. А, смотри, Окку его несёт.Коричневая бумажная упаковка была вскрыта. Внутри оказалось несколько дорогих европейских журналов, отпечатанных на тяжёлой глянцевой бумаге. Ноэль взял лежащий сверху кремовый конверт и прочитал оставленную ею записку: «Загляни внутрь. Ты ведь придешь сегодня, да? Мне нужно с тобой поговорить. Наедине. Это очень важно».— Вот, — Дорранс потянулся, чтобы показать ему. — Она отметила страницы скрепками.Он открыл журнал там, где его заложили. Это оказался полный разворот — Ноэль увидел лестницу, которая спускалась от высоких окон замкового крыла и вела через строгий сад, где на фоне фейерверков склонялись друг к другу в робком объятии мужчина и женщина, едва удерживаясь от почти осязаемого поцелуя. Алана! С ним!— Остальное — это вариации, — сказал Дорранс, открывая перед Ноэлем остальные журналы. Часть изданий отвела снимку всего одну страницу, другие — только половину, и везде фотографии выглядели загадочными, соблазнительными, полными игры света и тени: её белая кожа на фоне его чёрного костюма, глубокие тени сада, контрастирующие с яркими серебряными плитами дорожки, фейерверки, рассыпанные по тёмному небу.— Чудесная рекламная кампания, — заметил Дорранс. Потом прибавил чуть более озабоченно: — А ты так не думаешь?— Очень мило. Алана потрясающе выглядит.— Ты тоже. Ты прекрасно получаешься на фото.— Странно видеть себя. И в то же время это не я.— Привыкнешь. Алана даже не смотрит. Если бы не ты, она бы не стала привозить их из Парижа. Она подумала, тебе будет интересно, как ты получился.— Но это не я, — возразил Ноэль. — Посмотри на него! Он светский, уверенный в себе, романтичный, его ничего не беспокоит. И посмотри на меня! От меня должны быть без ума и мужчины и женщины. Чёрт, а я даже переспать ни с кем не могу.— Всё это игра, — печально согласился Дорранс.Ноэль потратил ещё несколько минут, рассматривая фотографии, просто чтобы иметь возможность сказать, что видел. Потом прошёл в дом. Аланы не было, он выяснил это, проверив её комнаты. Проходя по коридору к балкону гостиной, он дотронулся до одной из дверей. Дверь Эрика… открыта. Странно!Гостиную Эрика заливал тусклый дневной свет, шторы были задёрнуты. Ноэль подошёл к двери в спальню. Она тоже оказалась открыта.Эрик был в постели; он спал. Вверху под потолком с громким жужжанием крутился вентилятор. Ноэлю редко случалось бывать в этих комнатах. Но теперь он чувствовал, что просто должен заглянуть. Он говорил себе, что просто хочет убедиться, что всё в порядке. Закрыв за собой дверь, он тихо подошёл к кровати.Эрик лежал на спине; бледное покрывало было обёрнуто вокруг одного плеча и спускалось к бедру, словно тога. С минуту Ноэль наблюдал, как он спит, а потом уселся в большое удобное кресло в нескольких метрах от кровати.Вот она, последняя из назначенных дат. Вот предполагаемая жертва и предполагаемый убийца — вместе, в одной комнате, один на один. Эрик совершенно уязвим, всё преимущество на стороне Ноэля. Идеальный момент, просто замечательный. Но всё остальное было не так.Глядя на спящего Эрика, Ноэль понимал: даже если ему докажут, неоспоримо и безоговорочно, что Эрик ответственен за смерть Рэнди — или Канзаса, или любого из тех, кого он предположительно так бессердечно убил — даже тогда Ноэль не сможет причинить ему вред. Как? Всего несколько дней назад Ноэль впервые в жизни искал физической любви другого мужчины — его любви. И понял, когда его отвергли. И принял это. Как принял бы почти что угодно, что сделал бы Эрик. Потому что это всё-таки случилось: он влюбился в Эрика, как раньше влюбился в Алану, не ожидая ничего в ответ, даже не желая никакого ответа, теперь уже от них обоих — только чтобы они оставались самими собой и позволяли ему быть рядом. Никакие программы, так искусно составленные компьютерами и специалистами по психологическому конструированию, не смогут обойти этот факт. Никогда.Внезапно он осознал, что в комнате что-то переменилось. Сперва он поднял голову к потолку, проверяя, не остановился ли вентилятор. Эрик лежал на кровати, как прежде. Нет. Не как прежде. Его дыхание ускорилось, стало неровным. Он проснулся — и прикидывается спящим. Ноэль собрался было уйти, потом замер. Не двигайся, сказал он себе. Эрик не знает, что это ты. Вспомни о его страхах, о его паранойе. Он считает, что это может быть кто угодно! И если ты шевельнёшься, он решит, что ты приближаешься, а не уходишь, что хочешь убить его, а не оставить одного. Как только ты шелохнёшься, сработает программа, твоя сверхтонкая программа. Это именно то неожиданное, непредсказуемое совпадение, на которое надеялся Лумис. Эрик просыпается, бросается на тебя. Вы боретесь… не двигайся!Ноэль дрожал. Мягко, стараясь хранить максимальную неподвижность, он прошептал:— Эрик? Ты не спишь? Это я, Ноэль.Эрик открыл глаза, осмотрёл комнату. Он не спал, и им владел страх.— Ты не запер дверь в коридор. И дверь в спальню тоже, — объяснил Ноэль, стараясь говорить уже более нормальным тоном. — Для человека, который так обеспокоен своей безопасностью, довольно серьёзная небрежность.Эрик всё ещё оглядывал комнату.— Тут больше никого нет. Только я.— Что ты здесь делаешь?Вопрос прозвучал резко. Ноэль разозлился.— А как ты думаешь? Мне не нравится, когда мне отказывают. Пришёл тебя изнасиловать.Эрик не откликнулся на шутку.— Серьёзно, Ноэль.— А я серьёзно.— Недостаточно, — предупредил Эрик. Он поднял правую руку, скрытую покрывалом, потом откинул его в сторону. На внутренней стороне руки был закреплён маленький, неприятного вида «дерринджер».— Господи! — воскликнул Ноэль, вставал. — Он стреляет?— Конечно, стреляет.— И как давно ты его носишь?— Зачем ты пришёл? — спросил Эрик.— Увидеть тебя. Пожелать удачи сегодня вечером.— Разве ты не придёшь?Нет, хотел сказать Ноэль, не приду. Обстоятельства изменились. Возникло срочное дело. Но на лице Эрика и так уже слишком явно читалось разочарование.— Конечно, приду. Буду к восьми. Как договаривались.— Ты правда пришёл пожелать мне удачи?— И увидеть тебя. Ты давно носишь пистолет?— С тех пор, как сплю один.— В смысле, с тех пор, как Маквиттер… — начал Ноэль.— Дольше, — с горечью ответил Эрик. — С тех пор, как убили Робби Лэндо. Уже почти два года.Ноэлю вспомнился последний раз, когда он был в этой комнате, в ту ночь, когда он взял «мерседес», чтобы проследить за Доррансом, и дрался с Эриком в гараже. Тогда Рэдферн сказал, что доверял только одному человеку и потерял его. Наверное, это был Лэндо — любовник Эрика. Первая жертва мистера Икс. Ноэль по-прежнему не мог отвести взгляд от крошечного пистолета.— А если он выстрелит?— А если я не проснусь вовремя? Это вопрос случая. Я везучий.— Лучше запирай дверь. Спи.— Ноэль, сделай для меня кое-что.— Конечно. Что именно?— Мне сегодня придётся успевать повсюду. Побудь с Аланой. Стань её кавалером. Поухаживай за ней. Ей нужно внимание. Ты не против?— Нет. Совершенно не против, — с удовольствием ответил Ноэль.— Будешь сегодня принимать? Все остальные будут под кайфом.— Пунш?— Вентиляция. Самый лучший порошок. Чистый. Без примесей. Расслабляющий. Лёгкий. Ничего тяжелого. Сегодня всё пройдёт хорошо. Никаких накладок!Последние слова Эрик произнёс с таким нажимом, что Ноэль спросил себя, что ему известно — и что он рассчитывает предпринять, чтобы предотвратить грядущее, когда придёт время.Глава 62Вечеринку по случаю начала сезона в «Витрине» готовили с бесконечной тщательностью, чтобы произвести как можно больший фурор. И праздник удался. После того, как ежедневные таблоиды перестали писать о грандиозном успехе вечеринки и о тихой трагедии, разыгравшейся на рассвете, о которой большинство присутствовавших в клубе узнали только много времени спустя, за дело взялись еженедельники и ежемесячники. Журналы, якобы специализирующиеся на высокой моде, или светской жизни, или кино, или музыке, или деловых кругах, отправляли туда своих фотографов и репортёров, и каждый из них вернулся к своему редактору с пачкой разноцветных глянцевых фотографий и сюжетом, почти не отличимым от остальных. Деньги, талант, красота, стиль, экзотика, нищета и безумие — всё сошлось вместе в ту сентябрьскую ночь, чтобы доказать — гламур не умер, нет, он живёт — живёт и здравствует в «Витрине».Наследницы состояний танцевали с бродягами с Кристофер-стрит, сидящими на пособии и едва сводящими концы с концами. Могучие стареющие магнаты из Калифорнии и тонкие до прозрачности британские рок-звёзды с львиными гривами пили и вели светские разговоры с мускулистыми парикмахерами. Известного голливудского плейбоя на рассвете видели выползающим из одной из нижних комнат после трёхчасовой оргии с семнадцатью другими мужчинами и транссексуалом, за которым тот последовал, ничего не подозревая. В одном из салонов на нижнем этаже состоялась сделка на шесть с половиной миллионов долларов между брокерской конторой с Уолл-стрит и немецким банком, заключённая шестерыми партнёрами под кокаин. Пэр Франции, помнящий ещё Карла Великого, расстался в Зеркальном Граде со своим семнадцатилетним бой-френдом, да так по-дружески, что юный сёрфер-пловец на следующий день обнаружил, что стал владельцем одного из домов своего бывшего в Палм-Бич.В ходе вечеринки было выпито алкоголя примерно на семнадцать тысяч долларов, и ещё как минимум столько же потратили на самые разнообразные наркотики. Обед, поданный наверху для ограниченного круга в двести человек, обошёлся всего в половину этой суммы. Более четырёх сотен гостей успели заняться тем или иным видом секса как минимум с одним партнёром в стенах клуба. Двое ди-джеев, отработавших по две смены с полуночи до полудня, сыграли восемьсот сорок композиций, повторившись — намеренно — только однажды. Двое осветителей — также работавших в две смены — выдали на своих пятисекционных цифровых пультах одиннадцать тысяч триста тринадцать световых комбинаций.Разумеется, настроения менялись. Двое дизайнеров с Седьмой авеню разорвали своё выгодное пятилетнее партнёрство и были выставлены из клуба после драки за шестнадцатилетнюю потаскушку (известную проститутку с одиннадцати лет, которая, по словам очевидцев, во время их ссоры поправляла макияж перед зеркалом). Другой дизайнер расстался со своей любимой манекенщицей, когда та отключилась, слишком надышавшись этилхлоридом, и выбрал новую звезду для своей весенней коллекции из числа танцовщиц, самозабвенно и с риском для жизни извивавшихся на одной из изогнутых стеклянных стенок. Трое дизайнеров интерьеров — в кои-то веки придя к общему мнению — постановили, что встроенная мебель и промышленные напольные покрытия — это больше «немодно», объявив новым трендом роскошные ткани и возвращение бидермейера.Пятнадцать человек в тот или иной момент теряли сознание. Четырнадцать из них пришли в себя. Последнего, которого, по-видимому, никто не знал и не желал знать, объявили случайной жертвой. Все остальные, прошедшие сквозь одну из пяти гравированных стеклянных дверей, в конечном счёте вышли обратно, и все они, казалось, провели следующие три дня на телефоне, пересказывая происходившее во всех подробностях и заявляя, что другой такой вечеринки не будет — разумеется, до тех пор, пока «Витрина» не откроется вновь в следующем сезоне.Хотя дискотека началась только за полночь, двери клуба распахнулись в девять вечера — навстречу гостям, которых Эрик пригласил на ужин в Зеркальный град. Как и гости на вечеринке, они являли собой разнопёрое сборище: продавцы, водители грузовиков и цветочники пили вместе с кинозвёздами, комиками и миллионерами. Официальные костюмы, предписанные приглашением, стирали все различия, а в надлежащий час их можно было сменить на более лёгкие танцевальные наряды.Возбуждение, предвкушение и чувство принадлежности к числу самых избранных, как электрический разряд, пронзало толпу этих ранних птах, когда они проходили в двери и взлетали на третий этаж, в салон напротив Зеркального града, над всё ещё тёмным танцполом. Эрик переделал этот салон, убрав административный этаж между ним и крышей и проделав в ней дюжину закрытых тонированных стеклом окон, заливающих салон вечерним светом. Джазовый оркестр из шестнадцати инструментов играл неторопливые вариации на тему танцевальных мелодий тридцатых и сороковых, только усиливая иллюзию ночного клуба в саду на крыше, какие пользовались успехом в те времена.Именно в этом салоне, почти опустевшем после ужина, когда началась дискотека, Алана наконец вырвалась от своих друзей и поклонников и усадила Ноэля на чёрный кожаный диван со скруглёнными углами, налила им по двойной порции «Хеннесси» в пузатые бокалы и завела тот «очень серьёзный разговор», о котором писала в своей записке.Оркестр играл поппури из Кола Портера. На каждом столе в вазочках мерцали свечи. Светильники матового стекла были приглушены. Несколько пар медленно танцевали в центре большого зала. Другие, столь же смутно различимые пары и трио, укрывались в нишах и тёмных углах. Аромат бренди пьянил после поданных с ужином трёх бокалов вина, кокаина, обходившего стол во время каждой перемены блюд, и транквилизатора, который Ноэль принял без всякой надобности в восемь вечера.Он чувствовал себя абсолютно расслабленным: голод удовлетворён, жажда насыщена, напряжение ушло. От всего пахло бренди, лилиями, духами. Всё казалось приглушённым, залитым светом свечей, масляно-гладким, как этот диван, лишённым резкости, лишённым остроты. Он снял галстук, расстегнул полдюжины пуговиц на сборчатой шёлковой сорочке, которую вручил ему Эрик на этот вечер. Ноги он закинул на оттоманку, и они едва касались золотистых бёдер Аланы, там, где её юбка чуть поднялась.Весь вечер они провели более или менее вместе, с тех пор, как покинули особняк Эрика на «роллс-ройсе». Но теперь, когда они остались по-настоящему одни, Ноэль задумался, что же такое она хотела сказать ему, о чём не могла говорить раньше.Он посмотрел на неё, не желая, чтобы она заметила, как он наблюдает, и снова перечислил про себя все её достоинства: мягкие тёмные глаза, сияющая кожа, чуть полноватые губы, гладкие щёки и скулы, по-европейски тонкий длинный носик, распущенные волосы, тёмной тяжёлой волной падающие на плечи. Его паника улеглась и обратилась теплом.— Ну и? — наконец спросил он, так тихо что едва расслышал самого себя.Она, однако, услышала и обернулась к нему.— Я готовилась весь день. И так и не знаю, с чего начать.— С начала, — предложил он.— Это самое сложное. Ты видел снимки.— Дорранс их мне показал.— Тебе понравилось?— Ты там прекрасно выглядишь.— Ты тоже. Именно о снимках я и хотела поговорить. Начать с них, — поспешно добавила она.Она казалась страшно неуверенной в себе. Это было так неожиданно, что Ноэль спросил себя: с чего бы. Вслух он ничего не сказал.— Журналы вышли на прошлой неделе. В Париже. В Берлине, в Риме, в Милане. Они всех изумили.Она сразу же поняла, что неправильно подобрала слово. Она явно нервничала.— Я хотела сказать, удивили. Все в Европе хотели знать, кто ты такой.— Не сомневаюсь.— Дело не во мне. Уже поступило много предложений.— Каких предложений?— Работа. С постановщиками. С фотографами. С дизайнерами. Съёмки — для выставок, рекламы, модных разворотов.— Ты ведь серьёзно, да? — спросил он.— Я с самого начала была серьёзна, Ноэль. Это ты всё время шутил. А теперь я говорю тебе, что это не шутка. Над доходом в минимум сто тысяч американских долларов за первые два года не шутят, да? Конечно, если справишься, ты будешь зарабатывать больше.Она отвела взгляд, обхватывая ладонями бокал, и добавила тише:— Но ты должен поехать в Европу. Жить там. Работать там. Ты должен отказаться от того, что делаешь сейчас. От своей книги… от всего остального, чем ты занят. И ещё одно: ты должен решить немедленно.С той самой минуты, когда Дорранс показал ему фотографии на террасе у Рэдферна, Ноэль был готов услышать от неё эти слова. Не в деталях, конечно. Цифры, которые она назвала, казались астрономически высокими за то, чтобы, строго выражаясь, просто стоять перед камерой.— А какова будет твоя роль во всём этом? — спросил он. — Мой агент?— Твой агент, да. А кроме этого — любая роль, в который ты захочешь меня видеть.— Как это следует понимать?— У меня зарезервированы два билета на «Эйр Франс». Шестичасовой рейс. Сегодня. И я улечу этим рейсом. С тобой или без тебя, Ноэль.— А Эрик про всё это знает?— Более или менее.— Я думал, ты его никогда не оставишь?— Я буду с ним видеться. Он будет приезжать в гости. Мне пора уже начать жить для себя, нет? — спросила она так задиристо, что он не смог удержаться от смеха.— Я всё равно не понимаю, как ты во всё это вписываешься, — возразил он, требуя, чтобы она раскрыла карты.— Поедем сегодня со мной, Ноэль. Подальше от всех этих дурацких ужасов. Будем жить вместе. Работать вместе. Стань моим другом, братом, любовником, мужем — кем захочешь.Теперь, когда эти слова прозвучали, она казалась удивленной. Он точно был удивлён.— Ты хочешь выйти за меня замуж?— Если ты хочешь.— Даже после всего, что со мной случилось?Она потеряла терпение.— А что такого особенного с тобой случилось? Ничего! Ты спал с мужчиной. Может быть, не последний раз. И что? Это никого не волнует. И не будет волновать. Это не так важно. Такое случается. Иногда это что-то значит. Иногда нет. Не слушай голос своего отца, или деда, или воспитателя, послушай свой внутренний голос, Ноэль. Я предлагаю тебе жизнь, в которой не будет иметь значения, с кем ты спишь: с мужчиной, с женщиной… или с картофелиной. Неужели это так сложно понять?Прежде чем она успела договорить, он наклонился к ней и прижал её трепещущие руки к стенкам бокала.— Прости меня. Красивые женщины не каждый день делают мне предложение.Она улыбнулась, устало и неуверенно. Он наконец сообразил, как сильно ей пришлось поступиться своей гордостью ради этого разговора.— Значит, ты поедешь со мной?— Давай потанцуем.— Скажи, Ноэль. Скажи, что поедешь со мной в Париж.— Дай мне подумать минутку. Идём, потанцуем.Она, кажется, сомневалась, но всё же вышла за ним в центр зала, почти опустевшего теперь, когда все спустились на дискотеку, и позволила Ноэлю заключить себя в объятия.Её руки, её кожа под газовой тканью казалась сухой и горячей, как будто она всё ещё нервничала. Он едва различал её аромат — розовое масло. Тот же самый запах, что был на ней, когда он впервые увидел её и услышал её голос. Они покачивались в такт музыке, и её волосы скользили по его руке. Ей было легко, удобно; она идеально помещалась в его руках. Идеально.Всё, что от него требовалось, — это сказать «да». Не пройдёт и дня, как он уедет с ней в Париж. Будет обладать ею — Аланой ДеВийт, самой желанной женщиной в мире, по сравнению с которой все остальные женщины, которых он знал, даже Моника, казались глупыми, вздорными, неуклюжими, бестактными эгоистками. Всё, что нужно, — просто сказать «да». Он станет международной моделью, прославится, будет у всех на виду и начнёт получать в год больше, чем заработал за последние шесть. Будет посещать вечеринки, ужины, званые вечера, ездить на курорты, в спа-отели, ночные клубы. Увидит, как живут богатые и красивые, испорченные и недосягаемые. Всё, что он должен сделать, — сказать «да». Он знал, что секс с Аланой не вызовет проблем. Даже сейчас он чувствовал тепло внизу живота, какого никогда не будила Мирелла или другие женщины. Он знал, что и с мужчинами ему станет проще. Что с ней он будет свободен исследовать, что кроется за смесью влечения и отвращения, которое он питает к ним, особенно к Эрику. Она будет деликатна, когда нужно — отойдёт с дороги, и вернётся, когда снова понадобится ему. Состариться вместе. Может, завести детей. Встречаться с кинозвёздами. Ездить в больших чёрных автомобилях. (Кто это говорил? Лумис, верно?) Всё, что от него нужно, — просто сказать «да». Он заслужил право побаловать себя после кошмара этих шести месяцев. Всё, что от него требуется… Что ещё может его удержать? «Шёпот»? Лицемерие! Преподавание? А нужно ли оно ему теперь? Книга? Закончит ли он её? Нет, ничто.Но в ту же секунду, когда он пришёл к этому выводу, он понял, что не улетит с Аланой в Париж на шестичасовом рейсе — или на любом другом. Не потому, что это не стало бы лучшим, что случалось с ним в жизни. Стало бы. И не потому, что что-то держало его здесь. Его ничто не держало. Он не улетит по одной, но неодолимой причине: потому что вчера, дожидаясь Присциллу Вега, он принял решение — первое и лучшее решение в своей жизни: прожить эту жизнь, какой бы она ни оказалась. Свою жизнь, а не чьё-то представление о том, какой она должна быть. Даже если этот «кто-то» — Алана.А потом он понял, что ключевой день закончился — день, когда он должен был сорваться, убить Эрика.Ещё он вспомнил, что это, вероятно, означает, что в действие теперь вступит запасной план Лумиса — подставная наркооблава, изображённая в его сообщении. Рыбка попалась! И он знал: теперь, когда Эрик стал настолько большой частью его жизни — настоящей жизни, а не той фантазии, которую придумала для него Алана — он не может допустить, чтобы это произошло.Стараясь скрыть всё, что чувствует, он спросил, где Эрик.— Наверху, — сонно ответила она, — в кабинете. Или в будке ди-джея. Он любит оттуда смотреть.— Давай его найдём.Она уловила нетерпение в его голосе.— Сейчас?— Немного развлечёмся. Ты что, не хочешь?— Здесь так хорошо. Внизу будет безумие.— Пойдём вниз, — позвал он. — Мне хочется.— Тебе придётся сдать пиджак. И даже рубашку. Ты же знаешь, как там будет жарко.Она явно не хотела идти. Боится, что он откажется от её предложения? Почему?— Я оставлю пиджак здесь, — сказал он.Они больше не притворялись, что танцуют. Он снял пиджак и бросил его на диван.— Идём. Ты же любишь танцевать.— Мы его не найдём, Ноэль. Там тысячи людей.Но его уже прошиб пот, хотя на нём не было пиджака, а рубашку он расстёгнул до пояса. Он мягко потянул Алану за собой к толстым стеклянным дверям, ведущим на ближайший эскалатор, стараясь подавить острый страх, внезапно поднявшийся внутри. Страх, от которого не избавиться — пока он не увидит Эрика и не убедится, что тот в безопасности.Глава 63Пологий эскалатор, неспешно ведущий вниз, проделал всего треть пути, когда волна праздника ударила Ноэля с такой силой, что ему пришлось вцепиться в перила.Сверху казалось, что каждый дюйм пространства — танцпол, зоны отдыха, бары, дверные проёмы — заполнен телами, и все эти тела дёргаются, крутятся, подскакивают в почти броуновском движении, словно сквозь стены пропустили электрический ток. Четыре сотни стробоскопических прожекторов расчерчивали толпу, моргали, вспыхивали, вращались, уничтожая форму, объём, материальность любого предмета, на котором он останавливал взгляд. Стены, зеркала, скульптуры, двери, тела, лица — всё распадалось на квадраты, круги, овалы, конусы и полосы света. Всё двигалось, меняло форму, яркость, плотность, и когда он попытался сфокусировать взгляд на будке диджея, приподнятой над танцполом на высоту плеч, он смог различить лишь общие очертания, а секунду спустя и они рассыпались холстом пуантилиста. Синие гребни рассекали пурпурные пятна, отступали под напором разноцветных лучей: алых, зелёных, потом — багряных, а их уже оттесняли оранжевый и маджента, сливаясь с ними и рождая цвета, которые он не сумел бы назвать или описать, потому что никогда раньше не видел их и даже не догадывался об их существовании.Одновременно на него со всех сторон обрушился звук. Внизу, под ними, десятифутовые колонки извергали россыпь ударов, таких низких, что он чувствовал их биение в своих венах. Высокочастотные динамики, развешанные через каждые несколько метров, вопили, трещали, скулили, стонали, пели, гудели и кричали вокруг него. Над левым ухом внезапно пронзительным хором защебетали два сопрано, а за ними ревел десяток труб, и рёв был красным, как свет, который разливался по его лицу, отражаясь от двухшарнирного зеркала, а потом он схлынул, стихая до отрывистой пульсации. За трубами, позади него, зазвучали многоголосые ритмы тамбуринов и маракасов, похожие на щебет обезьян и большеглазых тропических птиц с цветным опереньем. Серебряный и острый, как лезвие стилета, голос солистки прорезал воздух, выводя слова, а между ними, под ними, вокруг них вырастала основа, опора басов, от которых гудело в ушах, колотилось сердце, и стучала в сосудах кровь. Они тянулись к нему, обвивали ноги, словно злые духи, пьющие жизненную силу, и он пытался воспротивиться им — но не мог устоять и соскальзывал глубже и глубже, неумолимо скользил вперёд, и вот уже ступени эскалатора остались позади, а он оказался вытолкнут на середину танцпола. Он замер там на долю секунду, словно ядерный гриб на кадрах кинохроники, застывая в абсолютной неподвижности, пока вокруг рассыпаются смертоносные атомы. А потом всё снова пришло в движение.Внезапно Ноэль вспомнил, что сказал ему Эрик в особняке: сегодня в воздух «Витрины» распылят ЛСД. Все будут под кайфом. И он сейчас — тоже.Мимо него проплыло чьё-то лицо — юное, разноцветное, покрытое потом, сияющее в радужных переливах, лучащееся экстазом. Ещё одно лицо, более тёмное, в каплях пота, привлекло его внимание с другой стороны: взгляд устремлён вверх, рот приоткрыт в ухмылке безоглядного восторга. Мелькнула Алана: откинутая голова, глаза закрыты, словно в оргазме, губы приоткрыты в загадочной улыбке, как будто ей известен какой-то секрет. Огни преображали её в волшебнейшее из чудес. Наверное, она тоже под кайфом. Как и все остальные. А Ноэль ещё ни разу не пробовал ЛСД!Но и он двигался тоже, потому что тело, не отдавая себе отчёта в неспособности мозга прийти к согласию с ним, инстинктивно следовало за окружающим ритмом; инстинктивно знало, что единственный способ не упасть, удержаться на плаву — это двигаться в ритм и в такт; единственный способ спастись от танца, продвинуться вперёд — это стать танцем самому.В ярком разноцветном, дробящемся на части воздухе перед ним возникли руки Аланы, мягкие, гладкие, плавные, вызывая в памяти образы девушек из гаремов, индуистских статуй, балийских танцовщиц и их рук, рисующих странные таинственные знаки перед его лицом. Они сомкнулись позади него, обвивая его шею и плечи, Алана плавно скользнула ближе, и внезапно его собственные руки возникли перед его глазами, странные и неёстественные, но всё же смутно знакомые. Они тоже принялись танцевать и наконец оплели её тело, меняя пропорции и форму с каждой ежесекундной переменой цвета, света и звука вокруг них.Напор стимулов на зрительные нервы сделался невыносимым, и Ноэль закрыл глаза. Но силуэты и свет никуда не делись, только теперь он полностью лишился точки отсчёта. Звуки остались, сделались глубже, громче, ближе, казалось, они наводняют его тело. Тогда он открыл глаза снова и почувствовал, как ужас и тошнота вспениваются внутри, заливая рот, глаза, уши, и выплёскиваются наружу. Потом всё началось опять, только на этот раз он сдержал выплеск, и оно хлынуло обратно внутрь, взрывая каждую клетку, он видел, как распадаются ядра, и тьма, грозившая его засосать, поглотила его, его затягивало в черноту, такую тёмную — темнее, чем можно вообразить, и под конец ему стало казаться, нет, он был уверен, нет, абсолютно убеждён, что в действительности это — не тьма; это белизна, белизна, белая пустота, вечная белизна…Когда он открыл глаза, он снова был самим собой, Ноэлем Каммингсом, целым и невредимым, как и всё вокруг. Свет, музыка, Алана, клуб, люди, танец — всё было тут, минул всего один миг. Парадокс. Нет. Шутка. Сперва целое, потом — миллионы отдельных клеток. Здесь, и в то же время не здесь, чёрное становится белым, рождение приходит на смену смерти всего миг спустя. Отличная шутка. Танец продолжается. Алана медленно кружится перед ним, распадаясь на миллиарды клеток, каждая клетка вспыхивает и гаснет, движется, доказывает, что жива. А потом они собираются вновь, образуя кости, плоть, мускулы и кожу — Алану с сияющей улыбкой. Она с самого начала знала, в чём шутка, конечно; это он, ребёнок, ничего не знал. И Эрик знал тоже. Эрик. Что нужно сделать, чтобы найти Эрика. Принять его. Воссоединить троицу, которую они составляли.Но он не мог шевельнуться. Новая волна образов, звуков, запахов, вкусов, чувств — сперва снаружи, потом внутри, потом опять снаружи — начинала собираться вокруг него, набирала мощь, разрасталась внутри до пика. На этот раз он не стал сопротивляться, позволяя себе соскользнуть прямо во тьму, которая оборачивалась такой сияющей белизной…Он пришёл в себя как раз вовремя, чтобы заметить: пока его уносило в белизну, вокруг его физического тела что-то изменилось. Огромный зал вокруг него вдруг разразился рёвом удовольствия и одобрения. Ноэль открыл глаза, увидел Алану, её лицо менялось ежесекундно под его взглядом, и понял, что она жестом предлагает ему посмотреть туда же, куда смотрит сама. Как и все остальные. Над ними, в нескольких футах над головами, но в другой части танцпола — достаточно далеко, чтобы он мог ясно разглядеть очертания — плыл огромный серебряный восьмиугольный воздушный шар. Он менял форму, как всё и все вокруг. Нет. Это не воздушный шар. Поверхность твёрдая, отражающая — сплошь зеркала. Это был восьмиугольник, и он не утратил своей формы, даже начав меняться; верхняя часть отделилась, и Ноэль понял, что это одна из тех зеркальных комнат, которые Эрик показывал ему на планах. (Эрик. Где Эрик? Почему он не здесь, где ему место, почему не делит с Ноэлем и Аланой их триединство?) Комната раскрывалась, вращаясь, панели стен медленно опускались, словно гигантский бутон, расцветающий навстречу жаркому солнцу, чтобы явить сокрытый внутри диковинный секрет.Секретом оказался стоящий человек. Нет, не просто человек, а Виина Скарборо: одна рука на выставленном бедре, обтянутом серебряной парчой, другая, с длинным серебряным ногтем, взмахами прорезала воздух, и хлопья серебра разлетались от её лица и обведённых серебром глаз; в свете стробоскопов всё вибрировало в едином ритме, сплавляя все чувства в одно. Потом разделяя. Зловещий атональный высокий звук пронзил гремящую и пульсирующую музыку вокруг Виины, её серебряные губы раскрылись, и она запела, закричала, завизжала, загудела, потребовала: «Соберись, детка, я говорю тебе, соберись!»Толпа взревела, узнавая одну из своих любимых песен; а серебряный сноп звука, вырвавшийся у Виины, врезался Ноэлю между глаз, и он почувствовал, как его «я» рассыпается осколками на ещё одном пике ослепительной белизны…Снова прийти в себя. И вновь провалиться в белизну. Пока наконец и здесь не нашёлся ритм, и Ноэль не мог бы сказать, почему никогда раньше не знал такого удовольствия, такого чистого физического, умственного, эмоционального наслаждения.Алана каким-то образом вывела их к краю толпы. По-прежнему не отпуская его, по-прежнему следуя за музыкальным ритмом, она вытащила их обоих на свободное место у стены. Он позволил ей вести себя, держась за её вытянутую руку, которая всё время менялась и становилась змеёй, веткой, цветком, лепестком, кожаным ремешком, изогнутым куском металла, опять рукой, потом ладонью. Алана улыбнулась, протянула руку, потрогала его лоб. Он почувствовал жар её кожи, потом прохладу, потом как она тает и сливается с ним, соприкоснувшись, там, где они боком прижимались друг к другу. Он видел Виину в костюме Серебряной королевы Галактики: она кружилась, раскачивалась, размахивала рукой, выкрикивая последние слова, — и замерла, каменея, а лепестки вокруг неё начали медленно подниматься, и толпа разразилась криками, затопала, возвращая ей то, что она им только что подарила.Ноэль закрыл глаза, чтобы передохнуть. Свет внутри теперь стал приглушённым. Его было легче переносить.Он почувствовал чьё-то прикосновение, кажется, кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза, повернулся и увидел рядом знакомое лицо. Кэл. Кэл Голдберг. Менеджер. Он махал Ноэлю, увлекая их с Аланой за собой, пробираясь по боковой дорожке, запруженной стиснутыми вместе людьми, которые не прекращали танцевать, к другой стене, потом вверх на полдюжины ступеней, и внезапно не стало ни слепящего света, ни впивающегося в клетки звука. Ноэль обернулся, чтобы убедиться, что Алана с ним. Дверь была закрыта.Они оказались в большом отделанном плюшем кабинете с диванами, креслами и кофейными столиками. Одна из стен, та, где они вошли, была целиком сделана из стекла и выходила на клуб, где по-прежнему безумствовала вечеринка. Внутри комната была тихой, словно её запечатали герметично, спокойной и безмятежной, как заводь. Ноэль различал других людей, они сидели в крутящихся креслах: Рик, снова Кэл. Ещё кто-то, кого он не знал, должно быть, из числа их друзей.Алана мягко стряхнула его руку и упала на диван, жестом предлагая Ноэлю последовать своему примеру. Он осторожно устроился на подушках. Каждый предмет приходилось разгадывать, определять, называть заново, словно он впервые в жизни видел диван, кресла или людей.— Я увидел вас внизу, — объяснил Кэл. — Подумал, может, вы хотите передохнуть. Выпьете чего-нибудь?— Воды, — сказала Алана. Ноэль кивнул, голос к нему пока не вернулся.— Ты раньше не триповал, — сказала ему Алана.Она не спрашивала. Похоже, это было очевидно.Ноэль попытался заговорить и наконец обрёл голос.— Так — никогда.Ему хотелось рассказать ей обо всём, что он узнал, обнаружил, почувствовал, ощутил, увидел с тех пор, как они спустились с эскалатора. На это ушли бы недели, решил он, может быть, даже месяцы.Ему вдруг вручили стакан воды. Его трёхмерность на миг выбила Ноэля из колеи; он казался живым. Но он видел, как стакан взяла Алана, и сделал всё в точности, как она. Было странно. Он смотрел в воду и видел, что она кишит множеством микроскопических живых существ. Но Алана пила. Он выпил тоже. Никакого вкуса. Ощущение было странным. Льющаяся в горло вода снова казалась живой.— Данной мне властью объявляю эту вечеринку удавшейся на все сто, — произнёс Рик Чаффи, особенно сильно растягивая слова. С чего вдруг, подумал Ноэль и посмотрел на Рика. Глаза у того сияли — он загрузился. У него самого, наверное, глаза сейчас такие же.— Раз так, я тут больше не нужен, — тихо сказал Кэл. — Пойду домой.— И пропустишь остальное?— Я видел множество вечеринок, дорогуша. И ещё много собираюсь увидеть.Они засмеялись, ликуя, рассказывая друг другу, что их труды были не напрасны.По зеркалу постучали. По другую сторону стекла любовник Кэла, Берт, заглядывал внутрь, хотя ничего не мог разглядеть, и размахивал рукой по кругу.Кэл впустил его, а с ним шестьдесят секунд музыки, света и яростной жары. Ноэль сказал «привет». Приветствиями обменивались все. Потом Ноэль решил, что должен сказать что-то очень важное Алане, повернулся к ней, но она, казалось, отдыхала, уплывала, глаза её были закрыты. Ничего, это подождёт. Он тоже откинулся на спинку дивана, глядя за стекло под разговоры остальных и чувствуя, как внутри него кислота поднимает очередную волну. Его вновь унесло в тёплую арктическую белизну.Глава 64Он лежал, вытянувшись на диване. В комнате было полно народу: Алана и Виина на диване напротив, Кэл с любовником, Рик и Джимми ДиНадио, как всегда, погружённые в тихий, но отчаянный спор. Они и заметили его первыми.— Ты как? — спросил Чаффи.— В порядке.Это была правда. Всё вокруг по-прежнему казалось подчёркнуто неповторимым и уникальным — пепельница на столе выглядела агрессивной в своей объёмности. Вода в стакане была почти карикатурой на воду. Каждое движение оставляло шлейф образов, как если бы он смотрел через камеру, настроенную снимать не только позы, но и движение от одной к другой.— Ты видел мой номер, дорогуша? — спросила Виина.Прежде чем он успел ответить «да», она продолжила:— Это было роскошно! Пусть даже я сама так говорю.Ноэль сел. Потом встал. Снаружи, по другую сторону одностороннего зеркала, вечеринка продолжала греметь, не стихая. Он посмотрел на стенные часы и с изумлением обнаружил, что уже три пополуночи. Его приход длится три часа. Значит, самая яркая часть позади.— Просто с ног сбивает, — заметил он в пространство.— Дорогуша, а представь, каково было мне? — откликнулась Виина. — Удерживать равновесие на этой штуковине. Я тебе так скажу: сёрфинг по сравнению с этим — фигня!Ноэль расслабился полностью, самые явные эффекты наркотика стали уже привычны. И всё же, что-то его беспокоило: какая-то мысль, которую он никак не мог ухватить.— Ну и где же хозяин всего бардака, — ответила Виина на слова Аланы, слишком тихие, чтобы их расслышал Ноэль.Вот оно! Эрик. Эрик в беде! Он должен найти Эрика. Кислота нахлынула снова, и он сел. ЛСД воздействует на кору головного мозга, вспомнил из прочитанного Ноэль; его возбуждение, страх, любая сильная эмоция вызовет в ответ ещё более сильную реакцию.Никто не спешил отвечать на вопрос Виины. Потом почти у каждого из присутствующих нашёлся свой собственный, отличный от других, ответ. Рик видел Эрика в будке диджея, за осветительным пультом. Но это было уже много часов назад. Кэл говорил с Эриком по интеркому, когда Эрик спускался на нижний этаж. Эрик сообщил ему о роскошном и весьма разнообразном секс-шоу в душевых. Но парень Кэла сказал, что спускался вниз в два тридцать: оргия к тому времени закончилась, и Эрика нигде не было видно.— Уверена, он хорошо проводит время, — сказала Алана с безмятежным видом. — Он это умеет.— Он в офисе на четвёртом этажа, — сказал кто-то почти у Ноэля за спиной.Это был «Мардж», он сидел на полу, опершись спиной о стену и вытянув ноги. Рыжие волосы липли к потному лбу, футболка казалась промокшей насквозь.— Я видел, как он поднимается, как раз перед тем, как сюда протиснуться. Он был с Джеффом Молчаком. Я видел их вместе.— Наверное, проверяют новую партию кокса, которую достал Джефф, — заметил Кэл.Мысли Ноэля полетели вскачь. Выстраивались новые связи. Кокаин. Джефф Молчак. Не с ним ли Эрик говорил тогда у лифта в особняке? Может ли затея Джеффа оказаться подставой? Ловушкой, о которой говорил Лумис? Рыбалка должна завершиться сегодня, так утверждала записка.— Кто ещё был с ним? — спросил Ноэль.— Какой-то приятель Джеффа, — отозвался «Мардж». — Я его не знаю. У кого-нибудь есть тьюинал? Я готов «спускаться».Джефф Молчак — оперативник «Шёпота»? Не может быть. Или может? Помнишь, как пристально он смотрел на тебя в тот день у Рэдферна, как раз после того, как Присцилла Вега рассказала о программе?— Как позвонить наверх в офис? — спросил Ноэль, берясь за трубку интеркома.— Нажми «С» и набери одиннадцать, — проинструктировал Кэл.Остальные не обращали на него внимания. Нужно сохранять небрежный вид.— Что случилось? — спросила Алана.Он не ответил. Телефон всё звонил и звонил. Нет ответа. Он повесил трубку и набрал номер снова. По-прежнему ничего. Ноэль встал.— Увидимся, — сказал он.Прежде чем кто-нибудь успел ответить, он был уже у двери, распахнул её и вновь очутился посреди вечеринки. После тихого прохладного кабинета это было всё равно что оказаться в центре урагана света, звука, людей, движения, безумия. Он пытался высмотреть путь на другую сторону танцпола, к эскалаторам, когда почувствовал, как кто-то дёргает его за правое плечо, обернулся и увидел Алану, она шевелила губами. Он не слышал, что она говорит, не мог разобрать ничего, кроме яростной пульсации басов. Он указал на центр зала и почувствовал, как её рука, скользнув по спине, вцепляется в его ремень. Она пойдёт с ним.Протолкнуться через танцующую головокружительную давку оказалось почти невозможно. Ему никак не удавалось подобраться к эскалаторам. Те, кого он отталкивал в сторону, награждали его гневными взглядами. Некоторые даже толкались в ответ. Так у них ничего не выйдет. Он обернулся к Алане, указывая наверх движением большого пальца. «Нужно попасть наверх».— Лифты! — прокричала она ему в ухо. — Иди за мной.Им пришлось вернуться обратно. Драгоценные мгновенья уходят — вот всё, о чём он мог думать. А кислота время от времени всё ещё прокатывалась внутри, хотя больше уже не достигала таких пиков, как прежде. Но всё равно приходилось останавливаться и пытаться взять себя под контроль.Они очутились в одном из круглых фойе за пределами основного танцпола. Алана постучала по выпуклому стеклу будки билетного контролёра. Кудрявая блондинка внутри подняла голову, улыбнулась, узнав Алану, а когда Алана указала на выглядевшую сплошной стену, махнула рукой — мол, поняла — и нажала кнопку.Стена разъехалась, открывая кабину лифта. Ноэль почти втащил Алану внутрь, едва в силах дождаться, чтобы закрылись двери.— Что случилось, Ноэль? — снова спросила она. В лифте было неожиданно тихо. Её рука застыла над панелью кнопок.— Эрик в беде. Эта партия кокса, это ловушка. Подстава, чтобы его арестовать. Я не могу тебе всё объяснить. Ты не должна со мной подниматься. Возвращайся на вечеринку.Вместо ответа она нажала кнопку четвёртого этажа. Двери закрылись, кабина плавно пошла вверх. Ноэлю пришлось прислониться к стене — кислота и чувство подъёма накатили разом. Когда кабина остановилась, он наклонился вперёд, готовясь к броску. Двери не открывались. Алана снова задержала руку над панелью.— Выпусти меня, Алана!— Ты уверен в том, что говоришь?— Конечно, уверен. Выпусти меня. Возвращайся вниз.— Ноэль, ты сильно под кайфом. Сильнее, чем когда-либо прежде. Иногда в таком состоянии приходят странные мысли. Фантазии. Страхи.— Я знаю, что я под кайфом. Но это не паранойя и не фантазия. Поверь мне, мне бы чертовски хотелось, чтобы это было не так.Как объяснить, не объясняя всего? Это отнимет время, бесценное время.— Но Эрик с Джеффом, — возразила Алана. — С Джеффом Молчаком.— Я знаю. Знаю. Выпусти меня.Она не шелохнулась. Ему что, придётся выбираться силой?— Алана, слушай, я просто знаю, что сегодня должно случиться что-то в этом роде. Я не могу сейчас вдаваться в подробности. Я просто знаю. И Джефф Молчак тут ни при чём.Она больше не выглядела встревоженной и озадаченной. Её лицо превратилось в маску, побледнев от понимания, убеждённости, гнева.— Значит, Эрик был прав. Ты шпион. Враг.— Шпион — да. Враг — нет. Он в беде. Послушай, Алана, я потом всё объясню…Рука взлетела, с силой ударяя его по лицу и обрывая всё, что он собирался сказать дальше. Она кричала что-то, но он не мог разобрать слов. Она ударила его снова, на этот раз толкая на стенку лифта. Он чувствовал, что ещё чуть-чуть — и его снова унесёт волной, смоет в белизну. Сейчас он не мог себе это позволить.Когда её рука взметнулась снова, он сумел её перехватить, оттолкнуть в сторону и дотянуться до кнопок. Двери раскрылись, а он пытался удержать Алану, не дать ей ударить себя снова.— Не ходи со мной. Возвращайся. Это может быть опасно, — сказал он и, нажав кнопку, выскочил из закрывающихся створок. Было слышно, как она колотит в двери уезжающего лифта.Он разыскал кабинет Эрика, подёргал ручку. Заперто. Потряс, попытался открыть силой. Потом стал кричать в дверь, пинать её, пытаясь попасть внутрь. По-прежнему ничего. Он заколотил в дверь обоими кулаками. Потом отступил к противоположной стене и с разбегу ударил в дверь плечом; ему показалось, что все до одной клетки в теле разлетелись вдребезги от удара. Кое-как собрав их обратно, он отступил и снова бросился на дверь.На этот раз он чуть не отключился. Он услышал, как что-то болезненно треснуло, и сперва подумал, что это ребро, а потом понял, что это дверная панель. Ещё один мощный толчок.Дверь поддалась. Спотыкаясь, он ввалился в комнату и рухнул на пол, едва успев разглядеть распахнутые настежь створки высокого окна и троих мужчин, застывших как живая картина: двоих он никогда не видел, а между ними был Эрик в наручниках. Его подталкивали в спину к пожарной лестнице. Эрик выкрикнул что-то, но Ноэль не смог разобрать, что: волна, которую он изо всех сил пытался взять под контроль, накрыла его с головой, и он, не в силах противиться, соскользнул в глубину.— Он с нами, — сказал кто-то. — Оставь его.Должно быть, он вырубился на секунду. Всё выглядело как прежде, только Эрика уже не было. Одна створка окна была закрыта. Второй из мужчин как раз перешагивал через порог на пожарную лестницу. Облава! И он не сумел помешать.Он поднялся на ноги и бросился к окну, едва успев схватить одного из двоих за пояс, с силой дёрнул назад, споткнулся, не устоял, ударился об угол стола и упал.— У нас проблемы, — прокричал кому-то тот, что снаружи. Ноэль выполз на пожарную лестницу, почувствовал решётку под ногами, нащупал опору и с размаху бросился на противника как раз в тот момент, как тот обернулся, врезался ему в живот. Он оглянулся, чтобы забрать Эрика и не сумел найти его в темноте. Выкрикнул имя. Появились огни — на другой стороне шахты, внизу. Фонарики. Он снова позвал Эрика. Вдруг, совершенно внезапно он потерял равновесие. Его оттаскивали назад.— Да что с тобой такое? — пробормотал кто-то за спиной. Его втащили обратно в комнату.— Я думал, ты сказал, что он с нами?— Должен быть.— Сукин сын, он меня только что укусил.Его ударили сзади по почкам.— Лумис сказал, чтобы всё было чисто, — заметил другой, пока Ноэль пытался извернуться. Теперь ему не вырваться. — Чисто и спокойно, — повторил он, а потом размахнулся и врезал Ноэлю в подбородок, как раз когда подкатывала очередная волна.Ноэль почувствовал, как удар и кислота столкнулись. Он не отключился, только сделал вид, внезапно обмякая, и его уронили на пол.— Эй, погоди минутку, сестрёнка! Что ты делаешь?— Это она!Ноэль попытался встать, выбраться из-за стола, чтобы увидеть, что происходит. От боли приходилось держаться за угол стола — чтобы восстановить дыхание, справиться с тошнотой.— Он снова встал, — сказал один из них.Ноэль различал шум борьбы. Когда боль и тошнота достаточно улеглись, и он смог доковылять до окна, его снова схватили сзади, прижимая обе руки к бокам. Он попытался бороться, чувствуя себя беспомощным и слабым. Ему пришло в голову, что нужно расслабиться полностью, чтобы держащий ослабил хватку — тогда он сможет вырваться.Впереди, за распахнутыми настежь окнами, второй мужчина силился схватить кого-то, кто отчаянно сопротивлялся. Ноэлю потребовалась минута, чтобы понять, что это Алана. Он попытался крикнуть, чтобы она остановилась. Попытался освободиться. Услышал, как они обменялись ударами, услышал её голос — негромкий, возмущённый, злой. Увидел два извивающихся тела, увидел, как на лестнице появился кто-то ещё, скрипя зубами и повторяя: «Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас» — со скоростью пулемёта. Его отпустили, и он рывком бросился к оконной раме.Алане удалось освободиться. Оба нападавших, казалось, отступили. Она обернулась, он потянулся к ней, позвал, попытался втащить в комнату — и в этот момент увидел, как один из мужчин бросился на неё, вытянув вперёд руки.Щёлк. Щёлк. Щёлк. Все замерло, остановилось, только её белые руки взметнулись в воздух, хватаясь за перила, за решётку, за что-нибудь, за что угодно, за воздух, а потом её голова скрылась из вида, а за ней торс и ноги — медленно, как в танце. Она падала назад, словно выполняла безумную поддержку в каком-нибудь современном балете.Всё остановилось и проигралось снова: рука в воздухе, в воде, тянется и тянется вверх, снова и снова. Опять и опять рука из воды хватается за пустоту. Хмельное пробуждение в раскачивающейся лодке; рука цепляется за воздух; подняться и прийти в себя, нырнув в ледяную воду; тянуться к ней, тянуться к ней, чувствуя полное, абсолютное, проклятое бессилие от того, что не получится дотянуться вовремя, и единственной мыслью, которую он мог найти, было: «Нет, этого не может быть, только не снова, это не может быть правдой, наверное, это наркотик».«Щёлк. Щёлк. Щёлк», — отсчитывал метроном.И остановился — с коротким пронзительным криком, который вырвался у неё из груди, изо рта, налетел на Ноэля, разрывая ткань ночного видения, где перед его глазами по-прежнему была эта рука, теперь и навсегда, рука, вцепившаяся в воздух, и он слышал эти глубокие ужасные звуки внизу под площадкой, между ударом и треском расколотого арбуза.Он бросился вниз по железной лестнице; внезапно он оказался свободен, сам не зная как или почему, он мчался, поскальзывался на поворотах, спешил вниз и, наконец, оказался там, где обычная лестница превращалась в выдвижную. Он прыгнул туда, свесился вниз, увидел мокрый мощёный переулок, повсюду — люди в форме и в куртках, красные всполохи на стенах и лицах, словно сотня фонариков раскачиваются и дрожат. Он выпустил перекладину и приземлился с глухим стуком, растолкал толпу, чтобы добраться к ней.Она была как сломанная кукла. Платье разорвано до самых бёдер. Одна нога подогнута, другая вывернута под неёстественным углом. Голова повёрнута прочь от него, словно она опять, в последний раз, его отвергала. Волосы закрывали её лицо чёрной вуалью.Кто-то сидел возле неё на коленях; поднял голову, крикнул что-то кому-то ещё. Ноэль не понял слов.Эрик тоже был здесь. Он стоял напротив, по другую сторону её тела, но он не смотрел на неё. Руки у него по-прежнему были скованы. Двое мужчин держали его за плечи. Он смотрел на Ноэля с бесконечным презрением.— Она ещё дышит! — громко сказал кто-то. — Где эта скорая, чёрт бы её побрал! Передайте в больницу, чтобы готовились её принять!Приближалась ещё одна сирена. Толпа зашевелилась, пропуская нескольких человек. Он видел, что Эрик не сводит с него взгляд, обвиняя его, назначая ответственным за то, что случилось, зная, что это Ноэль, Ноэль сотворил всё это, с самого начала и до сих пор. Люди в белом подбирались к Алане с обеих сторон. Всех заставили отступить. Под неё протолкнули что-то похожее на ткань. Когда поднимут, наверное, это окажется сетка. Её тело слегка покачивалась, лицо по-прежнему было повёрнуто в другую сторону и укрыто её чудесными волосами. Толпа начинала рассасываться. Люди вокруг бормотали. И только Эрик стоял там, один, обвиняя.Кислота нахлынула снова, заставляя опустить веки, укрыться от слепящего света. Когда он открыл глаза, он всё ещё был на ногах. Только теперь в правой руке было что-то новое. Сквозь отупение и тошноту Ноэль бессмысленно смотрел на предмет: изогнутый острый край, блеск металла. Острый кончик. Смертоносный.— Это твой шанс, — прошептал кто-то.— Он убил твою девушку, — сказал кто-то другой, отступая.Красные огни высветили силуэт Эрика. Лучи фонарей подрагивали, освещая только его.— Я бы порвал его на клочки, — сказал новый голос и тоже стих.— Он целиком твой.— Он убил её.— Достань его, Приманка.— Это он виноват.— Ты дал ей умереть.— Достань его. Он это заслужил.— Режь его. Он сделал тебя голубым.— Мы не станем тебя держать.— Он весь твой.— Достань его.Нож был, как горящая головешка, вплавленная ему в ладонь.— Отомсти ему за других.— Убей его, Приманка.— Мы не будем мешать.Жар от ножа делался невыносимым. Но Ноэль не мог его выронить или стряхнуть, не мог разжать руку.— Убей его.— Из-за него ты стал педиком.— Он заставил тебя убить её.— Ты дал ей умереть.— Это его вина.Ничто не могло остудить жар в его ладони, разливающийся по руке, обжигая локоть, плечо, шею, пальцы. Ничто не уймёт это жжение, пока не вонзишь нож во что-нибудь мягкое, влажное, сочное.— Порви его.— Достань его, Приманка.— Убей его.— Убей его.— Убей! Убей! Убей! — шептал коварный хор голосов вокруг него, а он метался вокруг Эрика, пытаясь остановить их, заставить заткнуться.— Убей! Убей! Убей! — шептали они в каждую пору его кожи, в каждое нервное окончание мышц, и Ноэль бросался вперёд, чтобы вонзить нож во что-нибудь, что заставит умолкнуть голоса и охладит невыносимый жар в ладонях. Голоса требовали, требовали, настаивали, подгоняли, пока наконец он не утратил рассудок от жара и боли — и тогда он бросился вперёд…Он увидел лицо Эрика всего в нескольких дюймах перед собой — не чудовищную маску, не ледяную смертоносную силу, а испуганного брата, связанную жертву на алтаре, агнца, готового для заклания.…бросился и остановился, чувствуя, как внутри всё скручивается и кости сжимаются от резкой остановки. Чтобы остановить бросок, требовалась каждая крошечная сцепка кости с мускулами, мускулов с кожей — все до единой.Словно издалека до него донёсся звон металла у ног. Лицо Эрика перед ним вдруг сменилось его собственным, потом лицом Аланы, Моники, Рэнди.Кто-то распоряжался резко, холодно и чётко:— Увести его. Оформить как положено. Давайте. Чего ждёте? Пошевеливайтесь!Эрик исчез — его запихнули на заднее сиденье полицейской машины, втолкнув внутрь. Он всматривался в заднее окно, пытаясь разглядеть Ноэля, пока его рывком не усадили обратно, а потом машины сорвалась с места, пронеслась через узкий выезд из переулка, и скрылась из вида.Ноэль остался стоять неподвижно. От облегчения он парил. Он столкнулся с проверкой, почувствовал её силу, почувствовал программу, которую невозможно контролировать. И победил её.Что-то мокрое в левом глазу. Он поднял руку; похоже на слизь. Кто-то ещё подступил к нему, быстро плюнул. И ещё один. И ещё.Он не стал им мешать, позволяя слюне стекать по своим щекам, по носу и подбородку. Тени разбежались. Красный крутящийся свет потускнел, потом пропал вовсе, и он остался в переулке один.— Идём, дорогой. Нужно идти.Кто-то протянул руку, дотронулся до него.Он не шевельнулся. Она вытащила крошечный серебряный платок и нежно вытерла ему лицо.— Нам нужно идти, Ноэль. Нужно ехать в больницу. Идём. Рик на машине. Он нас отвезёт.Внезапно чувство свободы и облегчения пропало. Он увидел руку, ищущую опору в воздухе, снова услышал крик и звук, с которым она ударилась об асфальт. Память вернулась, ясная и мучительная.— Идём, Ноэль, — Виина потянула его за собой. — Твоя девушка в беде. В очень серьёзной беде.Глава 65В больничной комнате ожидания Рик Чаффи принёс ему таблетку и стакан воды. Это торазин, сказал Рик, он поможет Ноэлю прийти в норму. Ноэль отказался; Виина взяла.Молодой интерн — по его словам, поклонник Виины — в просторную комнату и сообщил им, что Алана уже в операционной, куда её отвезли сразу же по прибытии. Не хотят ли они пойти в другое место, где было бы не так шумно, как в приёмной неотложки? Ноэлю было всё равно, но распоряжался Рик, да и Виина, привлекавшая множество взглядов своей серебристой парчой, решила, что это неплохая идея. Поднявшись вверх на один пролёт, они оказались в небольшом вестибюле, похожем на маленькую гостиную: два дивана и кресло в стиле датский модерн. Но здесь было тихо, уединённо. А через несколько минут на Виину уже подействовало лекарство. Она вытянулась на кушетке, и Рик накрыл её смокингом. Смотрелось это нелепо.Ноэль не спал, даже не сомкнул глаз. Он знал, что ему не нужен торазин. Хотя из восьми часов, на протяжении которых должен действовать ЛСД, миновала только половина, он полностью протрезвел в переулке на задворках «Витрины», в тот момент, когда выронил предназначавшийся Эрику нож. Зрение вернулось в норму, предметы больше не обретали дополнительную объёмность. Всё прошло, но он чувствовал, что измотан. Всё, на что он был сейчас способен, это сидеть в большом кресле, смотреть, как спит Виина, а Рик глотает одну за другой журнальные статьи, и слушать окружающую тишину.В десять минут шестого утра тот же молодой интерн, который привёл их в эту комнату, вновь открыл дверь и тихо сообщил им, что Алана умерла на операционном столе. Виина проснулась, пока он говорил с Риком. До Ноэля доходили лишь отдельные слова: «Обширное кровотечение. Непредвиденные осложнения». Интерн даже успел выйти за дверь, когда всё ещё заспанная звезда диско разразилась потоками слёз, и потребовалось трое мужчин, ещё одна таблетка успокоительного и дополнительные полчаса, прежде чем она достаточно пришла в себя, чтобы покинуть больницу.Ноэль сказал интерну, что хотел бы увидеть Алану, и его направили в послеоперационный зал этажом выше.Кто-то зачесал ей волосы назад. Ни на лице, ни на шее, ни на плечах её Ноэль не мог различить ни синяка, ни шрама. Она словно спала на раскладной кровати. Он посмотрел на неё, дотронулся до её губ, чувствуя их холод, потом заметил, какой бумажной стала на вид её кожа, всегда такая сияющая и живая, и тогда понял, что она умерла. Он не ждал, что она выживет. В тот незабвенный миг, когда он увидел, как её рука ищет опоры в пустоте, он уже знал, что потерял её — знал задолго до того, как услышал крик, как увидел искорёженное тело на тротуаре, как ему сказали, что она умерла. Теперь он в этом просто убедился.Он провёл с её телом всего минуту, а потом спустился обратно вниз. Он не испытывал больше ничего, что мог бы назвать эмоциями.Рик высадил Виину и подбросил Ноэля до квартиры, попытавшись уговорить его остаться у них с Джимми. Ноэль воспротивился. Ему хотелось побыть одному.Когда он переступил порог, на улице было уже светло. Поэтому он открыл шторы, полил цветы, провёл пальцем по стене, проверить, подсохла ли краска, принял долгий горячий душ, а потом, когда почувствовал, что усталость наконец начала настигать его, лёг на кровать в центре студии.Он мимолётно сожалел лишь о двух вещах: о том, что Алана не видела квартиру после ремонта и не знала, как здесь всё изменилось, как изменился он сам; и том, что не согласился поехать в Париж сразу — даже со всем, что произошло, это дало бы ей хоть минуту счастья.Он попытался уснуть, но вместо этого ему вспомнился весь вечер в почти кинематографических подробностях. Ему не давала покоя мысль, что она умерла, думая, что он предал Эрика. Если дух действительно живёт после смерти, она узнает, что это не так: узнает, что Ноэль спас Эрика от худшего врага — себя самого. Вновь и вновь вспоминая момент, когда ему так отчаянно хотелось зарезать Эрика, как сильно и почему он сопротивлялся, Ноэль снова чувствовал, как освобождается от контроля Лумиса, чувствовал облегчение от того, что справился с ним. Этот взрыв потряс его целиком, с ног до головы, словно озноб в лихорадке.Он встал, чтобы найти платок и вытереть лицо, и ногой задел свёрток, приставленный к стене у двери, роняя его на пол. Гердес, должно быть, вспомнил, как Ноэль ежедневно спрашивал о посылке.Для кассеты свёрток был слишком велик, но когда Ноэль развернул многочисленные обертки и избавился от всех конвертов и скреплённых скобами листов фотобумаги, на постель выпал тот самый конверт, в котором он отдал кассету Присцилле Вега.Кассета была завёрнута в написанную от руки записку, подписанную её именем. К тому времени, когда он получит пакет, писала она, она будет уже в Сан-Хуане. Ей удалось записать весь необходимый им разговор Лумиса с Джи. Сев в такси, она поехала не домой, а прямо к Уилсону Мартинесу, конгрессмену испанского происхождения, которому Бадди уже рассказал всё о «Шёпоте» и своих подозрениях. Присцилла с ребёнком провели у Мартинеса три дня, пока на их адрес в Восточном Гарлеме не пришла кассета. Ноэль ведь понимает, что она не могла рисковать, отправляя кассету себе или ему домой? Мартинес прослушал кассету, прочитал новые документы и позвонил Ллойду Парнеллу, комиссару полиции. Присцилла дала показания в присутствии Парнелла и нескольких адвокатов. Возможно, ей придётся приехать и повторить свои слова, если дело дойдёт до суда. С кассет были сняты транскрипты. От Ноэля теперь требовалось только позвонить комиссару. Парнелл будет ждать его звонка — пусть звонит немедленно, в любое время. Даже при всех уликах Ноэлю придётся дать показания, чтобы дело против Лумиса не развалилось. В постскриптуме она сообщала свой адрес в Пуэрто-Рико: он может написать ей, если захочет.Его первой мыслью было выбросить конверт вместе со всем содержимым в мусоросжигатель за дверью и сжечь к чертям собачьим. Алана умерла. Эрик жив. Психологическое оружие сработало не так, как должно было. Он больше не хотел иметь ничего общего с этой историей. Он почти винил Присциллу Вега за то, что она ему рассказала. Если бы он не знал, Алана могла бы остаться в живых. Все его иллюзии были бы целы, и не было бы этой… пустоты.Потом он взял кассету и понял, что должен её послушать.На заднем фоне он слышал шумы: приборы, посуда, голоса, угугканье младенца, женский голос, успокаивающий его по-испански, потом отчётливый низкий мужской голос.— Вы уверены, что он всё сделает?Отвечал Лумис:— Никаких сомнений. Я говорил вам, у него не осталось выбора. Он всё сделает.— А какая ему выгода?— Работа. Карьера. Со временем — деньги, престиж. То, чего он хочет.— Я думал, он какой-то профессор?— Так и есть, — ответил Лумис, повторяя раздельно, словно ребёнку: — Мы обо всё договорились.— С его боссом? С тем типом, который его вам нашёл?— Совершенно верно. Его завкафедрой. Именно он порекомендовал нам этого человека.— Вы с его боссом хорошие друзья, да?— Скажем так, у нас есть общие друзья и связи.Этого Ноэлю было достаточно. Он посмотрел на часы: восемь пятнадцать. Он набрал номер, который написала Присцилла, — приватная линия комиссара.Уилбур Бойл. Это было единственное, о чём он думал, пока ждал ответа, пока слушал скрежещущий голос Парнелла, объявляющий, что машина за ним уже едет и они проведут слушание немедленно. Чёртов Уилбур Бойл! Это объясняло агентство. Это объясняло, откуда Лумис столько про него знает… это объясняло… неужели кого-то убили только затем, чтобы привлечь его внимание тем утром над Вест-сайдским шоссе? Кем был Канзас? Оперативником, который каким-то образом предал Лумиса? Или просто несчастным бродягой, которого они нашли на складе, потому что ему некуда больше было пойти? И важно ли это вообще? Важно было другое: Лумис и Бойл устроили ему ловушку. Его контролировали всё это время. С самого начала у него не было шансов.Сволочи! Это его они поймали на крючок!Глава 66— Думаю, мы услышали достаточно, чтобы счесть данное предварительное слушание удовлетворительным, джентльмены, — сказал Парнелл.Все собравшиеся вокруг большого овального стола повернулись к его дальнему концу, где сидел Лумис. У него был такой вид, словно ни одно слово, произнесённое в этой комнате за последний два часа, не имело к нему никакого отношения. Рядом с ним сидел Карл Руссо, адвокат, который, вероятно, будет его защищать, если ему предъявят уголовное обвинение после предстоящего внутриведомственного разбирательства. Руссо был известным агитатором от профсоюза. Сейчас он говорил от имени клиента:— Естественно, я должен буду ознакомиться со всеми материалами вашего дела.— Естественно, мистер Руссо, — откликнулся Парнелл устало. — Я уверен, мистер Кирш будет счастлив предоставить в ваше распоряжение весь богатый объём улик, которыми мы в настоящее время располагаем.Эндрю Кирш будет представлять доказательства против Лумиса на внутриведомственной комиссии. Комиссар объяснил Ноэлю, что Кирш — подающий большие надежды юрист и давний недруг Руссо.— Вы понимаете, Лумис, — обратился к нему Парнелл, — что в свете всего происшедшего, ваше подразделение будет распущено немедленно, начиная с этого момента?Рыбак вышел из своей задумчивости и кивнул. Это был один из немногих моментов с тех пор, как они вошли в эту комнату, когда стало видно, что он слышит обращённые к нему слова. Большую часть времени он смотрел куда-то поверх головы Руссо, мимо двоих охранников, словно пытаясь рассмотреть происходящее за маленьким, забранным решёткой окном.Повисло молчание. Даже стенографистка перестала щёлкать на своей машинке. Казалось, все наслаждаются тишиной. Ноэль вздрогнул, когда где-то внизу печально просигналил автомобиль.— Что касается залога… — начал Руссо, наклоняясь над столом. Стенографистка опять защёлкала клавишами.— Боюсь, это невозможно, — ответил Парнелл.— Мы предъявляем ему серьёзные обвинения, — добавил Кирш.— Тогда вам придётся подготовить официальный обвинительный акт, — заявил Руссо.— Не придётся, — отозвался его противник. — Всё это внутриведомственные вопросы.— Все предварительные обвинения связаны с деятельностью департамента полиции, — сказал Парнелл. — Злоупотребление фондами департамента, заговор с целью лишить жизни офицера полиции…Он не стал договаривать, чувствовалось, что вся история вызывает у него отвращение.Они только что прослушали кассету, присланную Присциллой Вега, особенно финальную часть, записанную на перекрёстке: там Лумис и человек по имени Джи договаривались о суммах и времени выплат. Даже несмотря на шум оживлённой центральной улицы, их разговор был слышен отчётливо. Неоспоримо. После их слов все в комнате ещё долго молчали.Ноэль отпил ещё кофе из пластикового стаканчика, слушая, как полицейские адвокаты спорят из-за процедурных тонкостей. Но долго этим интересоваться не получалось. Он знал, что должен оставаться здесь, пока не уйдёт Парнелл. Он знал, что является ключевым свидетелем. Ему не нужно было ничего говорить, кроме «да» и «нет». Но пока что его свидетельство было самым изобличительным. А теперь, пока они обсуждали технические подробности на профессиональном жаргоне, он рассматривал Лумиса.Не прямо, а чуть-чуть искоса, как смотрят на звёзды в ночном небе, чтобы смутный далёкий силуэт сделался более чётким.Рыбак абсолютно ничем не отличался от того человека, которого Ноэль впервые увидел в заброшенной федеральной тюрьме или — эта встреча была более памятной — сидящим у себя на кухне поздним воскресным утром, покачиваясь в кресле и читая спортивную секцию «Таймс», прежде чем сделать Ноэлю предложение — которое совсем не было предложением. Теперь кресло-качалка исчезло, квартира полностью переменилась. Ноэль и сам так изменился, что не мог вспомнить, что думал тем утром. Только Лумис остался прежним.Когда Парнелл сказалу Ноэлю, что ему придётся приехать сюда и встретиться с Лумисом лицом к лицу, он чуть было не отказался, так велик был его страх перед этим человеком после всех ужасов, случившихся на рассвете. Но комиссар говорил убедительно. Он и так уже слишком долго ждал; он хочет прижать Лумиса немедленно! Ноэль слишком устал, чтобы по-настоящему сопротивляться, и к тому же, напомнил он себе, теперь он свободен от контроля.Вопреки собственным ожиданиям, войдя в комнату и увидев Рыбака, он не почувствовал неодолимой ненависти или отвращения. Возможно, потому что Лумис сам держался с какой-то жутковатой отстранённостью. А может быть потому, подумал Ноэль, что за последние шесть часов он испытал столько самых разнообразных и острых эмоций, что уже неспособен ничего чувствовать. Даже нервные окончания можно перегрузить стимулами, и тогда их чувствительность притупляется. Но всё же ему было отчаянно любопытно, о чём может думать Лумис, пока вокруг него громоздят обвинения.Внезапно оказалось, что все остальные уже на чём-то сошлись; они начали вставать, собирать документы и кейсы. Ноэль тоже встал.К нему подошёл Кирш.— Мистера Редферна освободили. Разумеется, без залога. Насколько я понял, он ждёт вас в здании Уголовного суда, в главном холе.Лумис и Руссо переговаривались за дальним концом стола; как ни странно, но Рыбак говорил оживлённо, как будто с чем-то спорил, но настолько тихо, что никто больше, кроме адвоката, не слышал его слов.Ноэль направился к двери. Кирш не отставал. Ноэль почувствовал, как на руку легла ладонь.— Если у вас есть какие-то сомнения, — сказал Кирш, — вы должны узнать то, что известно нам. После того как мы получили материалы от миссис Вега, мы вызвали нескольких оперативников «Шёпота», наиболее близких по званию к Лумису. Без его ведома, разумеется. Угроза понижения в звании и напряжённый допрос позволили выяснить, что у Лумиса есть запасной план, на случай если с вами что-то пойдёт не так. Рэдферна должны были посадить в общую камеру, куда уже был подсажен вооружённый оперативник «Шёпота». Он затеял бы ссору, и… Однако мы узнали об этом плане, и я сделал всё, чтобы Редферна поместили туда, где ему ничего не угрожает.Слова Кирша сочились сарказмом. Ноэль подумал, что вести дело Лумиса он будет с той же безжалостной волей к уничтожению, которую демонстрировал Рыбак во всех своих начинаниях.— Я могу идти? — спросил Ноэль. Все согласились, что он больше не нужен. Он едва переступил порог зала, как Руссо вышел следом за ним.— Мой клиент хотел бы с вами поговорить, — обратился он к Ноэлю.Прежде чем Ноэль или Кирш успели ответить, адвокат защиты прибавил:— Разумеется, в присутствии обоих охранников.— Каммингс, вам решать, — заметил Парнелл.Кирш сказал, что ему не нравится эта идея.Но любопытство Ноэля оказалось сильнее желания уйти. Поэтому он вернулся в комнату, подошёл к овальному столу и сел на том же расстоянии от Лумиса, что и прежде. Слова Рыбака он едва расслышал:— Ну же. Спрашивайте.Ноэля по-прежнему нервировало, что Рыбак, казалось, знает его мысли лучше него самого, но присутствие двух полисменов всё же придавало мужества.— Вы уже поняли?— Понял что?— Вы знаете. Почему программа не сработала?Лумис не сводил с него взгляда. Ответ был лаконичен:— Нет.— Дело было в ней, в Алане.— В ней? — отозвался Лумис, презрительно раздувая ноздри. — В ней? Она должна была стать спусковым крючком.Ноэлю потребовалась минута, прежде чем до него дошло, что смерть Аланы не была случайностью — она планировалась изначально и являлась ключом к успеху всего плана. Ему пришлось вцепиться в край стола, чтобы не броситься через комнату и не впиться чудовищу в глотку.— Мне помог наркотик, — сказал Ноэль. — ЛСД. Он помог.Лумис только отмахнулся.Холодный гнев продолжал обжигать Ноэля.— Может, план с самого начала был плох.На это ответа не последовало. Казалось, Лумис погрузился обратно в свою отрешённость. Оставаться в комнате было невыносимо. Ноэль встал, собираясь уйти.Он уже взялся за ручку двери, когда услышал у себя за спиной:— Раньше всегда срабатывало.Слова прозвучали так просто и прозаично, что он не смог сдержать дрожь — и поспешил скорее выскочить из комнаты.Глава 67Липкий холод, поселившийся внутри после слов Лумиса, прошёл, лишь когда Ноэль шагнул в вестибюль здания Уголовного суда и увидел Эрика, по прежнему в дорогом и небрежном с виду белом летнем смокинге. Он был единственным из приглашённых на ужин в «Витрину» мужчин, кто получил право такой надеть. Несколько часов, проведённых в тюремной камере, казалось, совсем ему не повредили. Он бродил по вестибюлю и рассматривал рисунок плиток, выстилавших пол.При виде Эрика, целого и невредимого — хотя все ставки были против того, что он доживёт хотя бы до рассвета — Ноэль остановился. Ему хотелось что-нибудь сделать: обнять Эрика, прижать к себе; прикоснуться к нему и убедиться, что он не ранен, что он жив; поблагодарить его и того, кто совершил это чудо и не дал Ноэлю стать его палачом. Потом Ноэль вспомнил, что ему предстоит ещё одна задача — сообщить Эрику, что Алана умерла.Он ждал, чтобы Эрик сам сделал первый шаг. Когда загорелое лицо обернулось к нему, выражение его казалось напряжённым, словно Эрик пытался не думать, может быть, не плакать. Он провёл рукой по выгоревшим на солнце волосам и сказал не дрогнувшим голосом:— Интересный узор, а?Ноэль проследил его взгляд: орнамент вился и переплетался по полу — а Эрик продолжил:— Наверное, отправлю кого-нибудь его скопировать, потом увеличу, сделаю большую фреску и повешу на стену напротив диджейской будки. Она умерла, да? — спросил он тем же сдержанным тоном. Белая туфля оттирала белое пятно присохшей к плиткам жвачки.— Так и не пришла в себя.— Значит, она так и не узнала правды?Ноэль не видел смысла и дальше что-то скрывать.— Она знала, кто я такой.— И думала, что ты виноват?Ноэль вздохнул.— Да.— Сожалею.Эрик помолчал, потом заметил:— Без неё всё будет уже не так.— Да.Эрик наконец оттёр жвачку. На фоне серых соседок плитка казалась светло-жёлтой.— Она звала меня с собой в Париж, — сказал Ноэль. Он и сам не знал, зачем рассказывает об этом Эрику. Знал только, что так нужно. — Мы должны были улететь шестичасовым рейсом. Она была очень настойчива. Всё уже для нас спланировала. Она умоляла меня поехать с ней. Думаю, чтобы спасти тебя.— Чтобы спасти себя, — ответил Эрик и, ничего не объясняя, продолжил: — Ну что ж, профессор Каммингс, у вас почти получилось. Богатство, слава, счастье. Всё было так близко…— Я побить себя готов за то, что не дал ей этой маленькой радости.Эрик был удивлён.— Ты ей отказал?— Я не мог сказать «да».— Из-за книги?— Книга? Нет. Не в ней дело. Я сам не знаю, в чём, — ответил Ноэль, не желая вдаваться в объяснения — объяснять пришлось бы слишком много.Эрик пристально посмотрел на него, его глубоко посаженные внимательные голубые глаза удерживали взгляд Ноэля: без вызова и соперничества, не пытаясь понять, что он скрывает, ничего не требуя и не осуждая. Он смотрел так, словно наблюдал какое-то крупное космическое явление, которое было в небе всё это время, но он только сейчас впервые это заметил.— Я знаю, в чём дело, — сказал Эрик без тени превосходства или торжества. Он словно констатировал факт, настолько простой, что он не нуждался в повторении: — Во мне.— Да. В тебе, — просто ответил Ноэль: это была правда.Сзади подошла группа людей, вынуждая отступить в сторону, разрушая момент и внезапное смущение, которое охватило Ноэля после признания. К счастью, Эрик не стал развивать тему, а спросил, что случилось на слушании.— Теперь всё будет хорошо, — ответил Ноэль, понимая, что это звучит очень неопределённо.— Для кого?— Для нас. Для тебя, — быстро поправился он. — Ты теперь в безопасности.— Это утешает.— Это была не паранойя, — попытался утешить его Ноэль. — Тебя в самом деле преследовали. Заговор действительно существовал. Теперь всё кончилось. Их прихлопнули.— Этот ублюдок Молчак. Продал меня. После того, как я дал ему всё! Ты знаешь, что когда я его нашёл, он выдавал полотенца в Банях?— Я никогда о нём ничего не знал, — попытался объяснить Ноэль. Ему столько всего нужно объяснить, начиная с той велосипедной прогулки. — Меня так размазало от кислоты, что я ничего не мог сделать, пока…— Забудь. Давай убираться отсюда. У меня от этого места мурашки по коже. Я вызвал Окку. Он должен ждать нас снаружи. Поехали в особняк. Отмоемся. Отдохнём. Ты спал?— Не было времени. Столько всего случилось.— У меня было время. Но я боялся прилечь в этой дыре.Он взял Ноэля за руку и пошёл к выходу. Когда они вышли за парадные двери и оказались на жаркой, залитой ярким солнцем улице, Эрик обнял его за плечи. Ноэль не вздрогнул, не сбросил его руку.— Теперь мы будем вместе, ведь так? — спросил Эрик.— Да, — отозвался Ноэль, сам поражённый лёгкостью своего ответа.— И не только потому, что Алана бы так хотела?— Это одна из причин. Но не единсвенная.— Хорошо. Потому что между нами было много дерьма, Ноэль, и вокруг нас тоже. Мы связаны этим. Нам придётся серьёзно потрудиться, чтобы исправить всё, что мы друг другу сделали. Я готов. А ты?— Другого дела у меня всё равно нет.Эрик притянул его ближе, и Ноэль положил руку ему на пояс. Они вместе спустились на улицу по короткой лестнице. Ноэлю казалось, что после двадцатилетнего путешествия к неизвестной цели, он наконец начинал нащупывать свой путь. Он всё ещё не знал точно, куда ведёт эта дорога, но по крайней мере он был уверен, что его путь и путь Эрика совпадают.Остановившись на тротуаре, Эрик оглядывал улицу в поисках «Роллс-Ройса».Внезапно Ноэль почувствовал пронзительный холод, который не перекрывало даже тепло и близость Эрика.Дворецкий ждал их в двух кварталах к северу, он высовывался из окна в крыше и махал им рукой. Был почти полдень. Движение между Фолей-сквер и Канал-стрит постепенно приближалось к своему обычному состоянию дневного хаоса. По-прежнему в обнимку они двинулись к лимузину.Ноэль снова почувствовал холод. И на этот раз он не исчез после первого ледяного укола, на этот раз он остался. Может, я чем-нибудь заболел, подумал Ноэль и невольно отстранился от Эрика, не в состоянии сосредоточиться на его словах.Тротуары бурлили от людей, покидающих офисные здания и расходящихся на ленчи по кафе, пиццериям и деликатесным. Но взгляд Ноэля немедленно привлёк человек на другой стороне тротуара — он явно старался держаться их темпа. Это был худой невысокий мужчина в тёмных очках, скрывающих большую часть лица, деловом костюме и галстуке в полоску. Ноэль не мог бы объяснить, почему связывает непроходящий пугающий холод с этим человеком, но всё равно остановил Эрика, дожидаясь, чтобы человек на той стороне тротуара их обогнал, прежде чем двинуться дальше.Он безошибочно узнал это всепроникающее чувство — это было то же ощущение чьего-то ледяного присутствия, которое он в последний раз испытывал в той крошечной комнатке в заброшенном баре, рядом с изуродованным телом Маквиттера и подвешенным к потолку Бадди Вегой. Он знал, что холод источает не Эрик, от него исходил только жар — привязанность, может быть, страсть; это был тот коротышка.— Тебя всего трясёт, — говорил Эрик; его слова доносились словно сквозь стеклянную стену. — Что с тобой?Ноэль не мог ответить. Всё его внимание было сосредоточено на человеке в костюме, который притормаживал в нескольких футах впереди них, и Ноэль начинал различать детали: углы рук, форму головы и особенно походку, такую знакомую, что Ноэль никак не мог вспомнить, чью именно, хотя каждый шаг отзывался болью. Он должен узнать, должен выяснить, кто это такой.Он стряхнул руку Эрика с плеча и поспешил вперёд, нагоняя коротышку. Поравнявшись с ним, он почувствовал ещё более цепенящий холод. Эрик догонял его, что-то говорил. Ноэль и коротышка остановились одновременно, как будто по команде. Несмотря на маскирующие лицо тёмные очки, на совершенно неожиданный галстук и костюм, Ноэль знал, кто перед ним: последняя карта Лумиса, его последний сокрушительный козырь, закон вне закона, месть вне границ справедливости. Вот он, убийца, запрограммированный так же искусно, как и Ноэль, но, в отличие от Ноэля, уже проявивший себя как машина для убийств: убийца Канзаса, и Рэнди, и Веги, и Маквиттера, последний, самый эффективный из палачей Лумиса, укрытый под самой обманчивой из личин — соблазнительный и невинный Малыш Ларри Вайтел.…который заметил Ноэля, но как будто его не видел. Он отвернулся от Ноэля, как автомат, настроенный только на одно лицо, и продолжил обходить их, а потом вдруг выхватил тонкую, смертоносную, сияющую сосульку и вонзил её в воздух.Эрик увидел нападающего быстрее, чем Ноэль успел крикнуть и предупредить об опасности. Впитавшиеся в плоть тренировки Маквиттера помогли ему уклониться от первого удара, отступить к припаркованному такси и с головокружительной скоростью развернуться, уходя от второго удара блестящего ножа, нацеленного ему в сердце.— Давай, ублюдок, — выдохнул Эрик сквозь стиснутые зубы, — давай.Как будто дразнил убийцу.Ларри бросился снова, и Эрик, казалось, упал на капот машины, а потом вскинул ногу и сильно ударил маленького убийцу в грудь, сбивая с него очки и заставляя чуть-чуть пошатнуться, прежде чем он сумел восстановить равновесие и броситься снова. Эрик оторвал от земли обе ноги и, не обращая внимания на размах лезвия, пнул снова, на этот раз выбивая оружие у Ларри из рук на тротуар. Прежде чем Ларри успел обернуться и поднять нож, Эрик уже схватил его за плечо, разворачивая и швыряя на крыло машины.Ноэль наклонился, поднял нож и в ту же секунду почувствовал, как тепло рукояти сливается с чем-то глубоко внутри, ждущим этого мига и давно готовым к нему. Он повернулся к машине, где всё ещё шла борьба.Нож был горящей головешкой в его ладони, впаянной в руку жаждой, которую он не мог объяснить и которой не мог сопротивляться.«Раньше всегда срабатывало». Последние слова Лумиса стучали в голове, как будто Лумис забрался ему в череп и теперь ликует. «Раньше всегда срабатывало».И то, чему он так успешно противился прежде, всё-таки произошло: он почувствовал, что расщепляется, и на этот раз — по-настоящему. На этот раз он выполнит свою миссию и совершит этот финальный акт насилия, уничтожит то, до чего Лумису уже не добраться.«Раньше всегда срабатывало». Слова Лумиса отплясывали безумную тарантеллу в его гудящем, кружащемся мозгу. Он обернулся к телам, извивающимся на капоте, чувствуя, как дрожащий нож впитывает яд сжимающих его пальцев, и шагнул вперёд, готовый бить, втыкать, резать, рвать, раздирать на части, чувствовать, как плоть отделяется от кости, ткани распадаются, нервные окончания рвутся, синапсы воют, кожа поддаётся как масло, кровь выступает, бурлит, льётся потоком, охлаждая…Он почувствовал расщепление, увидел двух мужчин перед собой, их лишённые выражения лица — они оцепенели, замороженные им. Они прижимались к крылу машины, загнанные в ловушку, готовые просить, умолять, кричать.А нож был раскалённым углем. Его требовалось остудить, или пламя поглотит и его плоть тоже, и тогда он вонзил лезвие, чувствуя, как жажда берёт верх, как мягкие ткани тают под ледяным напором ножа, находя сладостное удовлетворение во влажной прохладе, окружавшей каждый удар; он резал, рвал, раздирал на части, вверх и вниз, глубже, по кости, по щекам, ушам и даже глазам, этим зеркалам обмана, упивался методичностью бойни, чувствуя, как облегчением смывает расщепление, и не обращал внимания на кулаки, что колотят в спину, на пустые попытки человеческих рук вырвать его из тисков предначертанной встречи; но он не спешил, он резал и снова вонзал нож, чувствуя, что время остановилось, чувствуя, как жар в ладонях и холод, так пугавший его прежде, испаряются; голова перед ним начинала сползать со скользкого влажного автомобильного крыла, скрывая разбитые зеркала глаз, тело заваливалось на его ботинки, и он ещё раз ткнул ножом в воздух, не в силах остановиться, а потом всё же остановился, и всё, что он мог чувствовать сейчас, — это только полное, бесконечное и живительное облегчение.Всего на миг.Пока голос не повторил свою тягучую мантру: «Раньше всегда срабатывало» — и облегчение схлынуло, остался только Ноэль, один, а не двое, на манхэттенском тротуаре перед месивом крови, волос и ткани. Он оглянулся по сторонам, у него кружилась голова от наплыва сенсорных ощущений, а звуки, образы, запахи проплывали мимо него и, наконец, остановились, снова делаясь привычными и узнаваемыми.— Я убил, — произнёс Ноэль. — Я сделал то, чего он хотел. Я убил. Он победил. Он знал, что победит.Ноэль разрыдался — мучительно, остро, до бессилия.— Дай мне нож, — сказал кто-то. — Отдай его мне.Ноэль выполнил указание. Это уже не имело значения.— Я убил, — попытался объяснить он. — Он победил.Его обняли сзади за плечи, прижали ближе, и голос Эрика выдохнул над самым ухом:— Мы победили, Ноэль. Ты и я.Их окружали люди в форме, подступая всё ближе и ближе. Вдалеке Ноэль слышал гул сирен, они приближались, но над их пронзительным воем звучал спокойный внутренний голос, повторяя опять и опять: «Мы победили». Это была победа: за Канзаса и Вегу, за Рэнди и Алану, за всех, кто погиб и только мог погибнуть. «Мы победили».Фелис Пикано

Примечания

1

Управление общественных работ (УОР, позже Администрация общественных работ) — федеральное независимое ведомство, созданное в 1935 г. по инициативе президента Ф. Д. Рузвельта и ставшее основным в системе трудоустройства безработных в ходе осуществления «Нового курса».

2

136 кг.

3

Джордж Смит Паттон (1885–1945) — американский генерал, в 1943 г. командовал 7-й Армией вторжения в Италию.

4

Т. е. соотв. 188 см и ок. 123 кг.

5

Икабод Крейн — персонаж рассказа американского писателя В. Ирвинга «Легенда о Сонной лощине». Однажды ночью Крейн возвращается домой, и его начинает преследовать всадник без головы, предположительно призрак Гессенского кавалериста, которому оторвало голову шальным пушечным ядром в одной из «безымянных битв» Войны за независимость США и который «ночью скачет на поле боя в поисках своей головы».

6

Клецка Пиллсбери — смешной человечек из теста, символ компании «Пиллсбери», одной из крупнейших в мире производителей макаронных и хлебопекарных изделий.

7

Мой дом — твой дом (исп.).

8

Кахуна — шаман у жителей Гавайских островов.

9

«Источник» — роман американской писательницы и философа Айн Рэнд; входит в число самых известных произведений американской литературы.

10

Бейонсе Жизель Ноулз-Картер (р. 1981) — популярная американская певица, актриса, композитор.

11

Эммит Смит (р. 1969) — знаменитый игрок в американский футбол, выступал в студенческой и профессиональной лигах.

12

Мартин Лютер Кинг (1929–1968) — баптистский проповедник, видный борец за гражданские права американских негров, убит; Медгар Эверс (1925–1963) — известный борец за гражданские права негров, убит расистом.

13

Корпус мира — независимая гуманитарная организация, отправляющая добровольцев в бедствующие страны для оказания помощи.

14

«Дядя Том» — презрительное прозвище излишне услужливого человека, сознающего свой низкий социальный статус вследствие расовой принадлежности.

15

Неточная цитата из писем французского писателя Гюстава Флобера (1821–1880).

16

Страйк-аут — ситуация в бейсбольном матче, когда игрок на бите не может трижды выбить мяч, подаваемый питчером, и выбывает из игры.

17

В ноябре 1950 г. китайские войска, вступившие на территорию Кореи, в районе Чосинского водохранилища окружили Х корпус ООН. В тяжелейших зимних условиях (глубокие сугробы, температура до –40° по Цельсию) американские подразделения сумели прорвать в начале декабря кольцо окружения.

18

Элвин Каллам Йорк (1887–1964) — американский солдат, герой Первой мировой войны, удостоен высшей военной награды США — медали Почета. Уроженец штата Теннесси.

19

Клара Харлоу Бартон (1821–1912) — основательница Американского Красного Креста.

20

Нэшвилл — административный центр штата Теннесси, считается столицей музыки кантри.

21

Медвежонок Смоки — рекламный символ кампании по предотвращению лесных пожаров, которую ведет Национальная ассоциация лесничеств.

22

Неточность автора: ирокезы — это не племя, а название племенного союза, в который, в частности, входили и мохоки. На территориях индейских резерваций не действуют законы штатов, и расположенные там казино пользуются значительными налоговыми льготами, вследствие чего в настоящее время оборот индейских игорных заведений составил больше трети от всех доходов игорного бизнеса в США.

23

Дик Трейси — персонаж газетных комиксов, теле- и киносериалов, знаменитый детектив, вечный борец в войне добра против зла.

24

Неточный текст сонета «Новый Колосс» американской поэтессы Эммы Лазарус, выгравированный на бронзовой доске внутри статуи Свободы.

25

Жан-Клод Дювалье (1951–2014) — в 1971–1986 гг. президент (фактически диктатор) Гаити, сменивший на этой должности своего отца Франсуа Дювалье («Папу дока»).

26

Джон Китс (1795–1821) — знаменитый английский поэт-романтик.

27

Фердинанд Эммануэль Эдралин Маркос (1917–1989) — в 1985–1986 гг. президент Филиппин, был свергнут.

28

Щаранский Анатолий Борисович (р. 1948) — советский диссидент, правозащитник, после репатриации в Израиль взял себе имя Натан и занимался политикой.

29

«Перкодан» — сильное обезболивающее средство, «Амбиен» — снотворное.

30

Фрэнсис Мэрион (1732–1795) по прозвищу «Болотный лис» — американский военный и политический деятель времен войны за независимость.

31

Закари Тейлор (1784–1850) — крупный американский военачальник, 12-й президент США; Максвелл Тейлор (1901–1987) — американский военачальник, генерал.

32

Пиньята — фигурка животного, наполненная сладостями; во время праздника подвешивается к потолку, одному из присутствующих завязывают глаза и просят разбить фигурку палкой.

33

Имеется в виду Ленни, герой повести выдающегося американского писателя Дж. Стейнбека «О мышах и людях», — умственно отсталый, но очень сильный физически.

34

«Новогоднее наступление» («Наступление Тет») — начавшееся 30 января 1968 г. (под Новый год по вьетнамскому лунному календарю) широкомасштабное наступление коммунистических сил во Вьетнаме, ставшее переломным моментом войны. Сражение за город Хюэ на реке Хыонг (Ароматной реке) в феврале того же года стало одним из самых кровопролитных за всю войну. Плейку — город в центральном Вьетнаме, место ожесточенных боев в ходе Вьетнамской войны.

35

Мохандас Карамчанд «Махатма» Ганди (1869–1948) — выдающийся индийский политический и общественный деятель, один из руководителей и идеологов движения за независимость Индии от Великобритании.

36

«Среда обитания для человечества» — международная неправительственная некоммерческая организация, основанная в 1976 г., занимающаяся главным образом строительством простого и доступного жилья для бедных и бездомных во всем мире.

37

«Филадельфия иглз», т. е. «Филадельфийские орлы» — название профессионального клуба по американскому футболу, выступающего в Национальной футбольной лиге.

38

Обыгрывается слово «lean». На сленге наркоманов оно означает напиток — дешевый заменитель тяжелых наркотиков, который приготовляют из смеси сиропа от кашля с кодеином, газировки «Спрайт» и других составляющих. Прямое значение слова «lean» — подпирать, поддерживать, клониться, прислоняться.

39

Брикхаус (англ. brickhouse) — на сленге означает «девушка с шикарной фигурой».

40

«Наркан» — медицинский препарат, применяется для вывода больных из общей операционной анестезии и наркотической комы, а также для облегчения состояния при отравлении этанолом.

41

Около 173 см.

42

Название сети дешевых супермаркетов.

43

Престижный центральный район Филадельфии.

44

Английское слово «nutcracker» («nut» на сленге — голова, во множественном числе — тестикулы; «to crack» — ломить, давить, причинять боль) — имеет, помимо прямого значения «щипцы для колки орехов», еще и ряд сленговых значений: «удар ниже пояса»; «тесные трусы»; «самогон».

45

Пригород Филадельфии с населением около 60 000 человек.

46

55 градусов по Фаренгейту соответствуют 12,5 градуса по Цельсию.

47

«Тайленол» — американское торговое название жаропонижающего препарата, который по всему миру известен как парацетамол.

48

«Оксиконтин» — сильнодействующее обезболивающее средство для онкобольных.

49

Соответствует 32 градусам по шкале Цельсия.

50

Американский супергеройский боевик на основе комикса, режиссер Д. Эйер (2016).

51

Речь идёт о романтической комедии «Филадельфийская история» (1940 г.), где блистали К. Хэпбёрн, К. Грант и Дж. Стюарт.

52

Распространенное в Интернете слово. Первый слог слова «family» на сленге значит «друзья, приятели». «Is all» — «прежде всего, важнее всего».

53

Минус 7,5 градуса по шкале Цельсия.

54

Около 191 см.

55

Разновидность игры в прятки, когда прячется только один игрок, а все остальные его ищут. Всякий, кто обнаруживает спрятавшегося, залезает к нему в тайник и сидит тихо. Так продолжается до тех пор, пока за пределами тайника не останется всего один человек.

56

Тесты по четырем основным школьным предметам; их обычно сдают дети, которые находились на домашнем обучении.

57

Научный музей с обсерваторией, планетарием, залом динозавров и регулярными интерактивными выставками. Старейший в США музей науки и техники, год основания 1824-й.

58

Сухая смесь для напитка из категории «просто добавь воды».

59

Имеется в виду американский фантастический фильм 1982 г., режиссер С. Спилберг, оригинальное название «E.T. the Extra-Terrestrial».

60

Препарат кодеиново-морфиновой группы, сильное обезболивающее.

61

Шкала Финнегана — стандартизированная система баллов на основе признаков неонатального абстинентного синдрома (НАС).

62

Аллен Айверсон (р. 1975) — знаменитый американский баскетболист, выступавший, в частности, за клуб НБА «Филадельфия 76».

63

Нэнси Дрю — вымышленный литературный персонаж — девочка, затем девушка-детектив; плод совместных усилий целой группы литераторов, творивших под общим псевдонимом «Кэролайн Кин». Первые повести с этой героиней увидели свет в 1930 г.

64

Незаконно занятое помещение.

65

Сеть скоростного сообщения в Париже и пригородах.

66

Кабельтов — единица измерения расстояния на море; равен 1/10 морской мили = 6 угловых секунд меридиана = 185,2 м.

67

Номенклатурное обозначение департамента Сен-Сен-Дени.

68

Марка портативных фонарей.

69

Не трогать (англ.).

70

Анджолино Джузеппе Паскуале Вентура (1919–1987) — итальянский актер.

71

Перед смертью (лат.).

72

Изменения, вызванные смертью.

73

Система обработки выявленных правонарушений.

74

Система анализа связей насилия с другими преступлениями.

75

Французский город между Пиренеями и Средиземным морем.

76

На арабском означает «бросай». Предупредительный крик при проезде полицейского патруля.

77

Один из пригородов Парижа назван в честь Ю. Гагарина.

78

Непроизвольное скрежетание зубами.

79

Здесь: полицейская дубинка с поперечной рукоятью.

80

Агент ФБР Малдер — один из главных героев культового американского телесериала «Секретные материалы».

81

Аллюзия на Марту Джейн Каннари Бёрк, более известную как Бедовая Джейн (1852 или 1856–1903), жительницу американского фронтира на Диком Западе, профессионального скаута и очень меткого стрелка.

82

Адрес Главного управления французской уголовной полиции.

83

Жаргонное презрительное название французских полицейских.

84

Аббревиатура от англ. Basic rate interface — технология цифровой передачи данных.

85

Престижная драматическая школа.

86

Равенство (фр.).

87

Жорж Лотнер (1926–2013) — французский режиссер, известный своими картинами на криминальную тематику.

88

В парижском квартале Берси находится главное здание Министерства финансов Франции.

89

Резиденция французского президента.

90

Легкая фоновая музыка.

91

Париж без видеонаблюдения (фр.).

92

Настольная игра, в которой игрок должен вылечить «пациента» с кучей разнообразных заболеваний. Если малолетний врач ошибется, нос «пациента» загорается красной лампочкой.

93

Центральная база источников; регистрирует и нумерует, в частности, полицейских информаторов по всему государству.

94

Пропавшие (англ.).

95

Управление общественного транспорта Парижа и Парижского региона.

96

Стерильный комплект за один евро, включающий в себя инъекционное оборудование — два шприца, две мерные ложки, два фильтра, два пропитанных спиртом тампона — и презерватив.

97

Одно из самых распространенных сербских оскорблений: «иди в п… своей матери»; эквивалент общераспространенного «сукин сын».

98

Снотворное.

99

Экзотическая овощная культура.

100

Синюшность.

101

Категория наиболее низкопробных фильмов, как правило, в жанрах фантастики или хоррора.

102

Эдвард Вуд (1924–1978) — американский режиссер, чьи работы являются ярчайшими примерами «зет-муви».

103

На французском полицейском жаргоне — служащие отдела внутренних расследований.

104

Герой хрестоматийной для французов повести Вольтера «Кандид, или Оптимизм» — чистый искренний юноша, постоянно попадающий в серьезные переделки и не понимающий, что происходит вокруг него.

105

Картон, склеенный из листов бумаги высшего сорта.

106

Танец, во время которого исполнитель, отклоняясь как можно дальше назад, проходит под очень низко установленной планкой.

107

Постепенно ослабевая.

108

Амандина (1981–2018) была водолазом речной полиции Парижа.

109

Гипоакузия — снижение слуха.

110

Кровоизлияние под конъюнктиву, образуется, когда под ней лопается сосуд или сосуды.

111

Периорбитальная область — зона лица вокруг глаз.

112

Целевая группа «Wagram» — специальное подразделение союзников, фактически группа мобильной артиллерии.

113

Ром-аранже — смесь рома с травами, специями и фруктами.

114

Интрузивные мысли — бессознательные мысли, которые нарушают внимание или нормальную деятельность и могут стать навязчивыми.

115

Клетка Фарадея — устройство, изобретенное английским физиком Майклом Фарадеем в 1836 году для экранирования аппаратуры от внешних электромагнитных полей.

116

Центральная служба судебной полиции (DCPJ) подчиняется Генеральной дирекции полиции Франции и занимается борьбой с организованной преступностью.

117

В 2017 году Центральная служба судебной полиции перебралась из знаменитой штаб-квартиры на набережной Орфевр, 36, в современное здание под тем же номером, но на улице Бастион.

118

93-й департамент — Сен-Сен-Дени (SDPJ 93).

119

Дефьюзинг (от англ. defusing — раздробление, разъединение) — работа с малыми группами, проводимая сразу после критических инцидентов либо в течение первых 12 часов постэкстремальной фазы в целях диагностики, определения лиц, входящих в группу риска, и смягчения основных проявлений острого стрессового расстройства.

120

Локсапин — антипсихотический препарат, в основном используется при лечении шизофрении.

121

Аверон — департамент на юге Франции, в Окситании.

122

Milk — молоко (англ.).

123

GAJ: Groupe d’appui judiciaire (фр. Опорная судебная группа) — объединяет полицейских, занятых расследованиями в одном комиссариате. (Примеч. автора.)

124

«Смертельное оружие — 2» (англ. «Lethal Weapon 2») — художественный кинофильм Ричарда Доннера, снятый в США в 1989 году. Популярный детектив.

125

La Sentinelle — Стражница, Дозорная и т. д. (фр.).

126

Жеводанский зверь (фр. La Bête du Gévaudan, окситан. La Bèstia de Gavaudan) — прозвище волкоподобного существа, зверя-людоеда, который охотился на севере французской провинции Жеводан (ныне департамент Лозер), а именно рядом с селением в Маржеридских горах, в 1764–1767 годах. За три года было совершено до 250 нападений на людей, 119 закончились смертью. Согласно другим источникам, произошло от 88 до 124 нападений. Об уничтожении зверя объявляли несколько раз, а споры о его природе не завершились даже с прекращением нападений. История Жеводанского зверя считается одной из самых известных загадок Франции, наряду, например, с легендой о Железной Маске.

127

Подобно Силиконовой Долине в области информатики, «Mecanic Vallée» сейчас включает в себя 213 предприятий и 13 000 сотрудников, которые способствуют продвижению французских технологий в области аэронавтики и автомобилестроения.

Кластер «Mecanic Vallée», который является основной движущей силой местной экономики на юге региона Центральный массив (юго-запад Франции), объединяет около 200 компаний, которые взаимодействуют между собой, сотрудничают и развиваются, усиливая при этом синергию и повышая квалификацию своих специалистов.

128

Родез — административный центр департамента Аверон.

129

Тулузу называют «розовым городом», потому что многие дома в ней возведены из красного (розового) кирпича, цвет которого становится особенно насыщенным на закате, что придает городу специфический розовый «ореол».

130

Судмедэксперт упоминает святого Фому, который уверовал в Воскресение Христа лишь после того, как «вложил персты свои в раны Спасителя». После воскресения Иисус Христос являлся ученикам, среди которых не было апостола Фомы (Ин. 20: 19–24). Но, узнав об этом из рассказов других учеников, Фома проявил неверие, сказав: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин. 20: 25).

131

«Франкенштейн» (1931) — классический американский научно-фантастический фильм ужасов, снятый режиссером Джеймсом Уэйлом. Одержимый ученый вместе со своим ассистентом Фрицем выкапывает трупы, чтобы из частей тел собрать живое существо. В результате получается «монстр Франкенштейна».

132

Девятилетняя Эстель Музен пропала 9 января 2003 года. Расследование велось много лет, и лишь в 2020 году следователи выявили ее похитителя.

133

Десятилетняя Марион Вагон была похищена 14 ноября 1996 года. Ее следы так и не обнаружены.

134

Аврора Пенсон родилась в 1981 году, в 1995-м сбежала из дому, больше ее никогда не видели.

135

FNAEG — Национальная автоматизированная картотека генетических отпечатков.

136

Кос (фр. Causses) — группа плато во Франции, на юге Центрального Французского массива.

137

В оригинале: «cold case» (англ. холодное дело).

138

APEV — Association des parents d’enfants victimes (фр.).

139

Попкорн, Вкусняшка — персонажи популярной среди девочек-подростков многопользовательской сетевой игры «Pony town».

140

Погружение в надголовную среду тождественно спелеологическому погружению, то есть подземному: в пещеры, сифоны (тоннели естественного или искусственного происхождения), затопленные конструкции.

141

Понятие нейтральной, или нулевой, плавучести объясняется законом Архимеда: погруженное в жидкость тело имеет нейтральную плавучесть, если его масса равна массе вытесняемой им жидкости. На тело действуют две силы: направленная вниз сила притяжения и направленная вверх выталкивающая сила. Если выталкивающая сила равна силе притяжения, то сумма этих сил равна нулю и тело находится в состоянии «невесомости» — нейтральной, или нулевой, плавучести.

142

Долгое время штаб парижской бригады речной полиции располагался напротив знаменитого дома 36 на набережной Орфевр, однако с 1991 года находится на набережной Святого Бернарда, в Пятом округе.

143

«Бесконечная история» (нем. «Die Unendliche Geschichte») — роман, написанный немецким писателем Михаэлем Энде в 1979 году. Книга сразу обрела большую популярность и была переведена на множество языков. На русском языке книга впервые была выпущена в 1989 году в переводе Александры Исаевой и Лилианны Лунгиной. Сюжет книги перекликается с историей, описанной в романе Оливье Норека.

144

Камера «GoPro» — экшен-камера, предназначенная для активных видов спорта и отдыха. В сентябре 2016 года прошла презентация новой камеры «Hero 5» (а также ожидаемого дрона «Karma») на горнолыжном курорте Скво-Вэлли. Спустя несколько недель «GoPro» пришлось признать «производственные проблемы» новой флагманской «Hero 5 Black» (толщина стенок камеры в одной точке не превышала 0,2 мм, и тонкий пластик не выдерживал давления воды).

145

«Четвертое измерение» (англ. The Fourth Dimension) — совместный проект компаний VICE Films (от журнала «Vice») и Grolsch Film Works (от пивной компании «Grolsch»), киноальманах, состоящий из трех киноновелл, объединенных темой четвертого измерения. В создании фильма приняли участие режиссеры из трех стран: американец Хармони Корин, россиянин Алексей Федорченко и поляк Ян Квечински.

146

Иначе называется зоной молчания, по аналогии с акустикой.

147

BFM — первый информационный канал французского телевидения.

148

AVRIL — Agence de vidage, de refection et d’inspection des lacs (фр.).

149

Сен-Пьер и Микелон (фр. Saint-Pierre et Miquelon) — заморская территория Франции, расположенная на небольших островах в Атлантическом океане, в 20 км к югу от канадского острова Ньюфаундленд в проливе Кабота. Единственная территория, оставшаяся у Франции от бывшей колонии Новая Франция.

150

Милк имеет в виду представителей молодежной субкультуры, для которых характерен специфически мрачный образ, интерес к мистике, черному юмору, фильмам и литературе ужасов.

151

Лес Ваисса (Vaysse) — это широкое пространство, поросшее белой акацией (робинией). Впрочем, его название происходит от окситанского «vaïssa», что означает «орешник, лещина». Все дело в том, что в давние времена, до наступления промышленной эры, лещина представляла в здешних краях преобладающую породу.

152

Фуассу, или фугас, пекут во многих средиземноморских и южных странах; в переводе с французского это слово обозначает «мучная лепешка». Его выпекают разной формы — в форме листа, круга, овала или прямоугольника, но всегда с отверстием внутри. На юге Франции в тесто добавляют оливки, лук, сыр, свиное сало, сушеные или вяленые помидоры, анчоусы и душистые травы.

153

Бьельса — город в Арагоне.

154

Рио-Синка (исп. río Cinca) — река на северо-востоке Испании.

155

Монте-Пердидо (исп. Monte Perdido, или Мон-Пердю, фр. Mont Perdu, оба названия означают «потерянная гора») — третья по высоте горная вершина в Пиренеях.

156

Приблизительно как «Казанова здеся?» (искаж. исп.).

157

Ты будешь разочарован (исп.).

158

В своей исповеди Эльза использует название известного фильма Франсуа Трюффо «Четыреста ударов». Французское выражение «faire les 400 coups» возникло в эпоху осады Людовиком XIII Монтобана в 1621 году, когда французский король приказал произвести по городу 400 выстрелов из пушек («400 coups de canon»), надеясь посеять ужас в рядах защищавших город протестантов. Выражение означает «вести себя на грани приличий, нарушать моральные нормы». В частности, применительно к детским безобразиям, хулиганству. В русском языке этой идиоме примерно соответствуют выражения «33 несчастья» или «огонь, вода и медные трубы».

159

Возможно, это аллюзия автора на роман Пьера Вери «Исчезнувшие из Сент-Ажиля» (фр. Les Disparus de Saint-Agil), по которому в 1938 году режиссером Кристиан-Жаком был снят одноименный художественный фильм.

160

Кейс-стади (англ. case study) — метод в социологии; социологическое исследование единичного случая из определенного класса явлений.

161

«Внутренний город» (англ. inner city) — городские районы с высоким уровнем социальных проблем.

162

Пенология — научное направление, изучающее систему наказания лиц, совершивших преступления.

163

Включенное наблюдение — метод социологического исследования, при котором социолог включается в повседневную жизнь исследуемой группы.

164

Юниверсити Пресс (University Press) — издательство университета, которое публикует работы профессоров и аспирантов своих кафедр. Обычно такое издательство есть в любом крупном западном университете (напр.: Oxford University Press и т. д.).

165

Наградная буква — университетская степень или отличие, обозначаемые первой буквой названия колледжа или института; особ. амер. награда, присваиваемая за достижения в спорте.

166

БСС — Бюро стратегических служб.

167

Негласный партнер (англ. silent partner) — компаньон, не значащийся в бумагах, но активно участвующий в управлении.

168

Коджак — офицер полиции, ставшее нарицательным имя героя популярного телевизионного сериала.

169

Клод Леви-Стросс (1908–2009 гг.) — французский социолог, антрополог, один из основателей современного структурализма, автор теории первобытного мышления. Основные работы: «Структурная антропология», «Печальные тропики», «Первобытное мышление».

170

«Ангелы Ада» — фильм Говарда Хьюза (1930 г.), давший впоследствии название байкерской группировке.

171

Имеются в виду кольца, надеваемые на основание полового члена, чтобы усилить и продлить эрекцию.

172

Имеется в виду Кристофер-стрит, одна из главных улиц района Гринвич Виллэдж, где в описываемое время была сосредоточена большая часть гей-баров и клубов.

173

Наркотик из группы стимулятор, амфетамин.

174

Короткая куртка с присобранными складками на талии или бедрах.

175

Муниципальный больничный комплекс в Нью-Йорке. Геронтологическое отделение — отделение, занимающееся старческими болезнями и болезнями стариков.

176

«Красненькие» («reds») — наркотик, амфетамин. Название происходит от цвета капсул, в которых выпускается наркотик.

Тьюинал — наркотик, релаксант, в состав которого входят секо- и амобарбитал натрия.

177

Ар деко — декоративный стиль, популярный в 30-е годы; отличается яркими красками и геометрическими формами.

178

Наркотик, депрессант.

179

Maricon — гомосексуалист, педик (исп. как ругательство).

180

Майлар — полимерный материал, часто используемый в качестве подложки для магнитного покрытия гибких дисков и магнитных лент.

181

Дюплекс — квартира, расположенная в двух этажах с внутренней лестницей.

182

Издольщик — мелкий арендатор земли.

183

Лейф (Эриксон) — исландский викинг, которому приписывается открытие американского континента; сын известного воина и мореплавателя Эрика Рыжего. Считается, что в 999 или 1000 г. н. э. Эриксон посетил Виноградную страну на побережье Северной Америки, сбившись с курса по дороге из Гренладнии. Согласно одной из саг, это событие произошло в 1002 г. Согласия по поводу того, где находилась Виноградная страна, среди историков нет. Называются как канадский остров Ньюфаундленд, так и штат Вирджиния; наиболее популярны версии, согласно которым высадка имела место в Новой Шотландии (Канада) или на побережье Новой Англии

184

Фрэнк Стелла (р.1936) и Элсворт Келли (р.1923) — знаменитые американские художники абстракционисты.

185

Перл Места (1889–1975) — американка, влиятельная фигура на вашингтонской общественной сцене, организатор знаменитых вечеринок для звезд и политиков; была послом в Люксембурге с 1949 по 1953 гг.

186

Сирсакер (от хинди «молоко и сахар») — тонкая хлопчатобумажная ткань типа жатого ситца с рельефными полосками; ткань первоначально производилась в Индии.

187

MDA (3,4-метилен-диокси-амфетамин) — наркотик из группы психостимуляторов, по своему воздействию сходен с «экстази».

188

Fou — сумасшедший; псих (фр. разг.).

189

Manifestations de mai — майские манифестации; студенческие волнения в Париже весной 1968 года (фр.).

190

Flics — полицейские (фр. разг.).

191

Буль-Миш (фр. Boul’ Mich) — разговорное название бульвара Сен-Мишель в Париже.

192

Cochon — свинья, козел, сволочь (фр. разг.).

193

Файр Айленд (Fire Island) — барьерный остров к югу от Лонг-Айленда (штат Нью-Йорк, округ Саффолк); одно из мест отдыха жителей штата и города Нью-Йорк. На Файр Айленд существовали две известные гейские общины: Пайнс (Fire Island Pines) и Черри-Гроув (Cherry Grove).

194

Общество Маттакин (Mattachine Society) — правозащитная гейская организация, основанная в 1950-м году Гарри Хаем (Harry Hay) из Сан-Франциско.

195

«Окно» (англ. glory-hole) — отверстие в стене мужского общественного туалета. Используется для анонимного орального секса.

196

Чайная вечеринка (англ. Tea Dance) — в гейской субкультуре: любая вечеринка, начинающаяся во второй половине дня или ранним вечером, особенно по выходным (главным образом, воскресными вечерами) или в конце дня на гейских курортах.