Грег АЙЛС

Избранные произведения

в одном томе

24 ЧАСА(роман)

Тот, у кого есть жена и дети, отдал заложников судьбе.Фрэнсис Бэкон

Двадцать четыре часа. Сутки, необходимые троим бандитам, чтобы совершить идеальное преступление. Сутки, за которые жизнь преуспевающего врача и его семьи превращается в кошмар.У жертв нет выхода. Нет возможности позвонить в полицию. Они не могут даже связаться друг с другом. А это значит, что каждому из них придется сражаться за свою жизнь в одиночку!

Глава 1— Я же сказал: с ребенком ничего не случится!Этот мужчина только накануне вечером вошел в жизнь Маргарет Макдилл, но с тех пор контролировал каждую секунду ее существования. Назвался Джо, утверждая, что имя настоящее, хотя она сомневалась. На вид ему лет пятьдесят: темные волосы, бледная кожа, однодневная щетина и близко посаженные глаза. Смотреть в них Маргарет боялась: страшные омуты ненависти высасывали все силы и лишали воли.— Я вам не верю, — чуть слышно проговорила она.Омуты покрылись рябью, будто в глубине хищная рыба махнула хвостом.— Слушай, я хоть раз тебе врал?— Нет, но вы… всю ночь сидели без маски, и я запомнила ваше лицо. Теперь вы меня не отпустите.— Повторяю: с ребенком ничего не случится.— Вы убьете меня, а сына отпустите.— Хочешь сказать, я пристрелю тебя среди бела дня на стоянке перед долбаным «Макдоналдсом»?— У вас в кармане нож.— Господи… — с презрением вздохнул похититель.Маргарет стала разглядывать свои руки. На Джо смотреть не хотелось, на собственное отражение в зеркале заднего обзора — тем более. Хватит того, что дома видела: лицо сумасшедшей. Глаза больные, темный, расплывшийся по щеке синяк никаким макияжем не скроешь. За ночь сломались четыре любовно выращенных ногтя, от первой драки длинная царапина на предплечье… В котором часу произошла та драка? Вспомнить Маргарет не могла, как ни силилась. Чувство времени исчезло окончательно и бесповоротно, а мысли сбились в беспорядочный клубок.Пытаясь совладать с нервами, Маргарет повернулась к окну. «БМВ» притаился на стоянке торгового центра, метрах в пятидесяти от «Макдоналдса». Она не раз приезжала сюда в «Барнс энд Ноубл», в зоомагазин за редкими тропическими рыбками… Муж недавно купил в «Серкит-сити» широкоэкранный телевизор для клиники… Картинки из чужой жизни, далекой и непонятной, как яркая луна для одинокого путника. А Питер, сынок… Где он сейчас, одному Богу известно! Богу и мужчине со страшными глазами.— Делайте со мной что хотите, — сильно волнуясь, начала Маргарет, — только пощадите Питера. Меня можете убить, а сына отпустите. Ему всего десять…— Если не заткнешься, всерьез задумаюсь над твоим предложением, — пообещал Джо, завел машину, включил кондиционер на максимум, а потом, вскрыв пачку «Кэмела», закурил. Поток холодного воздуха разнес дым по салону. Заплаканные глаза жгло и щипало, Маргарет крутила головой, пытаясь увернуться от дыма, но ничего не получалось.— Где сейчас Питер? — прошептала она.Джо не ответил, глубоко затягиваясь.— Я спросила, где…— Разве тебе не велели молчать?На подлокотнике между сиденьями лежал пистолет. Пистолет мужа, его вчера отнял Джо, но Маргарет еще раньше поняла, что выстрелить не сможет. Нужно его схватить… А вдруг похититель окажется проворнее? Он ведь начеку… Худой, жилистый, но на удивление сильный. Это — второе открытие за вчерашний день. Бледное морщинистое лицо выражает что угодно, только не жалость и милосердие.— Его убили, правда? — услышала свой голос Маргарет. — Вы просто за нос меня водите. Питер мертв, и я тоже…— Боже мой! — процедил Джо и, быстро перевернув ладонь, взглянул на часы. На тыльной стороне запястья им самое место: пленнице совершенно ни к чему знать время.— Меня сейчас вырвет, — пролепетала несчастная.— Что, опять? — Взяв с приборной панели сотовый, мужчина почти не глядя набрал номер. — Хуже двадцати четырех часов в моей жизни не было, — дожидаясь ответа, бормотал он, — даже наша развеселая поездка не помогает!Маргарет вздрогнула.— Эй! — позвал невидимого собеседника Джо. — Вы на месте?.. Ладно, через минуту приступай!Резко выпрямившись, женщина стала заглядывать в стоящие рядом машины.— Да что же такое делается?! Питер! Питер!Схватив пистолет, похититель прижал холодное дуло к ее шее.— Мэгги, мы почти закончили. Неужели ты сейчас все испортишь? Помнишь, что я тебе говорил?Перепуганная мать зажмурилась и кивнула.— Не слышу!— Да, помню. — По напудренным щекам катились слезы.* * *Недалеко от «БМВ» в старом зеленом пикапе, крепко зажмурившись, сидел Питер Макдилл. Такой интересный запах… Хороший и плохой одновременно: напоминает свежескошенную траву, прогорклое машинное масло и испорченную еду из фаст-фуда.— Все, можешь открыть глаза.Мальчик послушался. Первым, что он увидел, был «Макдоналдс» — лучшее успокоительное для ребенка, просидевшего целую ночь в темноте. Ресторан в самом сердце автостоянки. Питер с любопытством оглядывался по сторонам: «Барнс энд Ноубл», «Офис-депо», «Гейтвей-2000»… В «Гейтвее» он сотни раз бывал, это всего пара километров от дома! Питер посмотрел на стянутые широким скотчем запястья.— Снимите, пожалуйста, — не поднимая глаз, попросил он.На сидящего за рулем мужчину даже взглянуть страшно. До вчерашнего дня Питер ни разу не видел Хьюи, а за последние двадцать четыре часа не видел никого, кроме Хьюи. Новый знакомый сантиметров на двадцать выше папы, весит килограммов сто пятьдесят, одет в замасленную спецовку, на глазах массивные очки с толстыми линзами, точь-в-точь как у шпионов в старом кино! Хьюи здорово похож на парня, которого он однажды видел по кабельному каналу. В тот вечер Питер пробрался в домашний кинозал и посмотрел фильм, строго-настрого запрещенный родителями. Киношного громилу звали Карл; Карл был прикольным, только людей убивал, и мальчику казалось, что Хьюи примерно такой же.— Раньше «Макдоналдс» совсем иначе выглядел, большие золотистые арки доходили до самой крыши… — проговорил ужасный надзиратель, задумчиво глядя в окно. Хьюи повернулся к мальчику: в увеличенных толстыми линзами глазах мелькнуло что-то похожее на жалость. — Прости, что пришлось тебя связать. Но ты ведь не хотел сидеть смирно.По щекам Питера покатились слезы.— А где мама? Ты сказал, она сюда придет!— Так и есть! Наверное, уже приехала.Сквозь поднимающееся над раскаленным асфальтом марево мальчик стал разглядывать замершие вокруг «Макдоналдса» машины: нет ли среди них маминого «БМВ»?— Я ее не вижу!Великан полез в нагрудный карман, и Питер инстинктивно прижался к дверце.— Смотри, парень, — голос у Хьюи низкий, но какой-то детский, — я кое-что для тебя сделал!На гигантской ладони поместился деревянный поезд. Хьюи весь вечер строгал какую-то чурку, хотя что именно он мастерил, мальчик не знал. В контрасте с огромной волосатой ручищей миниатюрный поезд казался сувениром из дорогого салона. Не долго думая Хьюи сунул игрушку маленькому пленнику.— Я его ночью закончил. Люблю поезда… И сам однажды катался! Из Сент-Луиса домой, после того как ма умерла… Джои приехал на поезде, забрал меня, и обратно мы вернулись вдвоем. Я вместе с богатыми сидел! Билетов не было, но Джои не растерялся. Он умный. Сказал, так будет справедливо. Мол, я ничуть не хуже других, и все люди одинаковые. По-моему, очень дельная мысль.Питер смотрел на крошечный поезд. В кабине даже машинист сидел.— Строгать тоже хорошее дело, — неторопливо продолжал Хьюи. — Нервы успокаивает.— Где моя мама? — воскликнул мальчик и снова зажмурился.— Мне нравилось с тобой разговаривать. Ну пока ты не попробовал убежать. Я думал, ты мой друг…Питер закрыл лицо руками, но в щелку между ладонями подсматривал за Хьюи. Теперь, зная, где находится, он хотел выбраться из кабины.Порывшись в нагрудном кармане, Хьюи вытащил складной нож. Выскочило большое лезвие, и насмерть перепуганный мальчик в очередной раз прижался к дверце. Даже дышать страшно…— Что ты делаешь?Хьюи схватил мальчика за запястья и притянул его к себе. Р-раз — и страшное лезвие перерезало широкий скотч. Затем, вытянув по-обезьяньи длинную руку, великан открыл дверцу.— Мама тебя ждет. В детском уголке «Макдоналдса»…Не решаясь поверить собственным ушам, Питер вопросительно посмотрел на странного спутника.— Давай, парень, беги!Мальчик спрыгнул на асфальт и побежал к «Макдоналдсу».* * *Джо открыл пассажирскую дверь «БМВ». Жирные темные волосы коснулись шеи несчастной женщины, и она вздрогнула. Сколько ужасных минут пришлось провести, глядя на седеющие виски этого изверга!— Твой мальчишка в детском уголке «Макдоналдса».Сердце Маргарет судорожно сжалось. Усталые голубые глаза смотрели то на открытую дверь, то на Джо, любовно поглаживающего обтянутый кожей руль.— Жаль расставаться с такой тачкой, — с неподдельным сожалением проговорил он. — К хорошему быстро привыкаешь.— Можете ее забрать.— Это в план не входит, а я всегда придерживаюсь плана, поэтому и сбоев не бывает.Маргарет бессильно смотрела, как Джо распахнул водительскую дверь, выбрался из машины, бросил ключи на сиденье и прогулочным шагом пошел прочь.Целую минуту женщина даже дышать боялась, словно раненый зверек, которого неожиданно выпустили на волю, а потом бросилась к «Макдоналдсу». Ноги не слушались, перед глазами все плыло. «Господь мой Пастырь; не страшусь; вовек отрады не лишусь…» — шептали посеревшие губы.Оглушительно заскрипели стертые тормозные колодки — Хьюи остановил зеленый пикап в нескольких шагах от кузена Джо. Караулившие под крытым входом в «Барнс энд Ноубл» старики испуганно обернулись. По внешности — сущие бомжи, которые под видом покупателей целыми днями торчат в книжном и, сидя на мягких диванах, читают утренние газеты. Джо Хики мысленно пожелал им удачи: от нищеты никто не застрахован.Не успел он залезть в кабину, как Хьюи вздохнул с облегчением, словно двухлетний ребенок, к которому вернулась мама.— Привет, Джои!— Двадцать три часа десять минут, — постучал по циферблату Хики. — Деньги у Шерил, никто не пострадал, а ФБР даже на горизонте не видно. Сынок, я гребаный гений, первый умник во вселенной!— Очень рад, что все позади, — простонал Хьюи, — в этот раз я сильно перепугался.Хики с улыбкой взъерошил нечесаную шевелюру двоюродного брата.— Ну все, Остолоп, можно целый год жить припеваючи!— Угу. — На гигантском каучуковом лице заиграла улыбка. Хьюи завел мотор, аккуратно развернул пикап и влился в поток выезжающих со стоянки машин.* * *Словно статуя посреди бури, Питер Макдилл стоял в детском уголке «Макдоналдса». Вокруг резвились малыши, скинув обувь, скакали на батуте дети постарше. От смеха и оглушительных криков закладывало уши. Украдкой утирая слезы, мальчик искал маму. Побелевшие пальцы сжимали деревянный поезд, который вырезал Хьюи.Стеклянная дверь открылась, и вошла седая женщина с безумно блестящими глазами. Очень похожа на маму, но какая-то не такая… Странная… Лицо осунувшееся, одежда рваная. Двух маленьких от двери оттолкнула — мама бы так никогда не сделала! Бешеный взгляд метался от ребенка к ребенку, скользнул по Питеру, понесся прочь, затем вернулся.— Мама? — неуверенно позвал мальчик.Бледное лицо, похожее на страшную маску…Женщина бросилась к Питеру, прижала к себе, а потом подняла на руки. Такого мама уже давным-давно не делала!.. Из ее груди вырвался чудовищный звериный вой, и дети вокруг испуганно притихли.— Боже милостивый! — рыдала Маргарет. — Сынок… Мальчик мой, маленький мой…Питер чувствовал, как по щекам катятся горючие слезы. Деревянный поезд упал на бетонные плиты пола. Его тут же схватил какой-то малыш, улыбнулся и убежал.

Глава 2Год спустяРазвернув «форд-экспедишн», Уилл Дженнингс обогнал неповоротливую автоцистерну и встал в правый ряд. До взлетного поля оставался всего километр, и поднимающиеся над деревьями самолеты притягивали его как магнит. С последнего полета прошло чуть больше месяца, Уилл страшно скучал по небу.— Следи за дорогой! — велела сидевшая рядом жена.Тридцатидевятилетняя Карен Дженнингс, всего на год моложе супруга, в некоторых отношениях была намного опытнее.— Папа на самолеты смотрит! — заявила Эбби, сидящая в детском кресле сзади. Девочке исполнилось всего пять, но она решительно вмешивалась в разговоры взрослых. Глянув в зеркало заднего обзора, Уилл подмигнул дочке. Внешне — вылитая мать: рыжеватые кудри, выразительные зеленые глаза, бледная кожа с золотистой россыпью веснушек. Перехватив взгляд отца, Эбби показала на мамин затылок.— Жаль, что мои девочки не могут поехать с папой, — проговорил Дженнингс, положив руку на колени жены. При Эбби он часто называл себя «папой», а Карен — «мамой», как когда-то делал его собственный отец. — Сядем в самолет и на три дня обо всем позабудем.— Мамочка, пожалуйста, — взмолилась девочка, — давай полетим с папой!— Мы не взяли вещи, — недовольно напомнила Карен.— На побережье одену обеих с головы до ног.— Да-а-а-а! — закричала Эбби. — Смотри, аэропорт!Вдали показалась белая диспетчерская вышка.— У нас нет инсулина. — Карен так быстро с толку не собьешь.— Папа выпишет мне лицепт.— Рецепт, милая, — поправил Уилл.— Она знает, как говорить, просто дурачится.— Хочу на пляж!— Ну вот, началось! — сквозь зубы пробормотала Карен. — Милая, у папы не будет времени ходить с нами на пляж. Пока он не прочитает свой доклад другим докторам, будет жутко нервничать. Потом они сядут вспоминать студенческие годы, а под занавес наш папа вывихнет все суставы, играя в гольф три дня подряд.— Полетишь со мной — устроим облаву на антикварные лавочки Оушен-Спрингз: вдруг неизвестный Уолтер Андерсон подвернется?— Не-е-ет, — жалобно протянула Эбби. Девочка ненавидела родительские «походы за искусством», которые чаще всего оборачивались многочасовым блужданием по окраинам провинциальных городов и бесконечным сидением в машине. — И ты, мамочка, не будешь играть в гольф! Лучше меня поведешь на пляж!— Да, мамочка! — вторил дочке доктор.Карен смерила мужа взглядом. Полные гнева, ее глаза мерцали, как зеленые маяки: не нарывайся!— Видишь ли, еще два года назад я согласилась стать председателем оргкомитета цветочной выставки. Неизвестно, кто придумал устроить ее в честь шестидесятилетия Женского клуба, но формально ответственность несу я. Ожидается более четырехсот участников, а мне, как обычно, придется готовить все в последний момент.— По-моему, ты еще позавчера обо всем договорилась, — напомнил Уилл. Настаивать на своем практически бесполезно, но попробовать можно. Последние шесть месяцев они с женой не слишком ладили, а ее отказ лететь на конференцию вообще казался недобрым знаком. — Когда начинается этот цирк? В понедельник? Ты же изведешь себя: представь, четыре адские ночи самокопания! Не разумнее ли на время забыть о делах и расслабиться?— Я так не могу, — безапелляционным тоном проговорила Карен. — И хватит!Тяжело вздохнув, Уилл стал смотреть, как слева над деревьями набирает высоту «Боинг-727».Наклонившись вперед, Карен включила CD-плейер, «форд» тут же затрясся в такт шлягеру Бритни Спирс, а Эбби начала подпевать.— Ну если есть желание, можешь взять с собой дочь, — будто нехотя уступила Карен.— Мам, что ты сказала?— Ты прекрасно знаешь: это невозможно! — раздраженно воскликнул доктор.— Думаешь, не получится одновременно присматривать за малышкой и резвиться на поле для гольфа с дружками?Уилл почувствовал, как грудь сдавила знакомая в последнее время тяжесть.— Карен, это же только раз в год. Пойми: конференция носит политический характер, а я делаю основной доклад. Раз решил создать новый препарат, придется тесно общаться с представителями «Кляйн-Адамс», а поэтому…— Можешь не объяснять, — хмыкнула супруга, — просто раз дорожишь своими обязательствами, научись уважать мои и не заставляй их нарушать.Развернувшись, Уилл въехал в общую зону. Выстроившись аккуратными рядами, одно— и двухмоторные самолеты ждали на площадке перед ангаром: словно катера к причалу, их привязывали к утопленным в бетон кольцам, специальные подпорки фиксировали колеса. Стоило взглянуть на этих красавцев, и настроение стремительно шло на поправку.— Ты сам советовал стать более открытой и общительной, — звенящим от напряжения голосом напомнила Карен.— А вот я, когда вырасту, в Женский клуб вступать не буду! — заявила со своего сиденья Эбби. — Хочу стать пилотом.— Разве не врачом? — уточнил Уилл.— Летающим врачом!— Летающий врач куда интереснее домохозяйки, — чуть слышно отметила Карен.Взяв жену за руку, Уилл затормозил у своего «бичкрафт-барона»:— Милая, ей всего пять. Когда-нибудь Эбби поймет, какую жертву ты принесла.— Ей почти шесть, и иногда я сама ничего не понимаю…Аккуратно сжав теплую ладонь, Уилл понимающе взглянул на Карен, затем вышел из машины, отстегнул ремни детского сиденья и поставил Эбби на бетонную площадку.Десятилетний «барон» — само совершенство, неудивительно, что Уилл влюбился в него с первого взгляда и тотчас же купил. Два двигателя «континенталь», суперсовременная авиационная радиоэлектроника — Дженнингс не жалел ни времени, ни средств, чтобы сделать его максимально быстрым и безопасным, не хуже, чем «Гольфстрим-IV» какого-нибудь мультимиллиардера. Корпус белый с синими полосками, а на хвосте номер — Н-2УД. «УД» — дань собственному тщеславию, но Эбби страшно нравилось, когда диспетчеры объявляли по радио: «Ноябрь-два-Уганда-Джулиет». Летая вместе с отцом, девочка умоляла переименовать самолет в «Элиза-Джулиет».Эбби побежала к «барону», а Уилл достал из багажника портплед и чемоданчик с образцами. Во время обеденного перерыва он уже приезжал в аэропорт, проверил стального любимца до последнего винтика и загрузил клюшки для гольфа. Когда муж отвернулся, чтобы выставить на бетонную площадку кейс с ноутбуком, Карен, подняв портплед и чемоданчик, понесла их в самолет. Кабина «барона» рассчитана на четверых, так что места более чем достаточно.— Руки сегодня не болят? — как бы между прочим поинтересовалась она.— Нет, — захлопывая дверь кабины, соврал Дженнингс. Руки не просто болели — их будто огнем жгло. При обычных обстоятельствах Уилл отменил бы полет и поехал на машине, однако сейчас слишком поздно, к Мексиканскому заливу иначе чем по воздуху не успеть.Заглянув ему в глаза, Карен собралась что-то сказать, но потом передумала. Пока муж проводил предполетный осмотр, она помогла Эбби отвязать фиксировавший крыло трос. Удостоверившись, что все в порядке, Уилл повернулся посмотреть, что делает дочка. Лицо у Эбби мамино, а вот сложена крепко, в отца. Девочка обожала проводить время на аэродроме и помогать папе.— Сколько лететь до побережья? — спросила Карен, встав рядом с мужем у левого крыла. — Минут пятьдесят?— Ну если гнать, до аэропорта минут сорок. — Доклад Уилла в отеле-казино «Бориваж Билокси», запланированный на семь вечера, должен был открыть ежегодную конференцию Медицинской ассоциации Миссисипи. — Я решил немного сократить выступление, — признался Уилл, — совершенно незачем так подробно останавливаться на аневризме. Сразу после презентации позвоню. — Он показал на пристегнутый к поясу пейджер. — Пока буду в небе, пользуйся «Скайтелом» — новый оператор, покрытие практически стопроцентное.— Как скажете, мистер Хайтек, — поддела Карен, давая понять: игрушки больших мальчиков ее не интересуют. — Так значит, я набираю сообщение и отсылаю как обычное почтовое?— Да, правильно, у «Скайтела» отдельный сайт. Не захочешь разбираться — просто позвони в диспетчерскую, и они передадут сообщение.— Пап, ну пап, — канючила Эбби, дергая отца за рукав, — после взлета помахаешь мне крылышками?— Нужно говорить «помашешь»! Конечно, милая, специально для тебя! Так, девочки… кого целовать первой?— Меня! Меня! — закричала дочка, но едва отец наклонился, отстранилась и что-то зашептала ему на ухо. Уилл кивнул и подошел к Карен.— Она говорит: «Сегодня первый поцелуй нужен маме».— Вот бы папа был таким же чутким, как дочка!— Спасибо, что помогла с видеороликом, — поблагодарил Дженнингс, нежно обнимая жену. — Если бы не ты, меня бы на смех подняли!— По-моему, тебя ни разу в жизни на смех не поднимали. — Голос Карен потеплел. — Как твои руки? Уилл, я серьезно!— Не особо слушаются, — признался Уилл, — но терпеть можно.— Ты пьешь лекарства?— Метотрексат.— И только? — недоверчиво переспросила жена. Метотрексат чаще всего используют при лечении злокачественных опухолей, однако в небольших дозах он помогает и при артрите, как раз в такой форме, как у Уилла.— Ну, сегодня еще четыре ибупрофена выпил. И все, клянусь. Не волнуйся за меня. — Уилл прижал ее к себе. — Как приедешь, не забудь включить сигнализацию.Карен покачала головой: на языке жестов это одновременно выражало тревогу и раздражение, а в одном из производных значений — любовь.— Я никогда не забываю. Эбби, давай прощайся, папа опаздывает.Девочка обняла отца, и тот, расчувствовавшись, поднял ее на руки. Позвоночник отозвался резкой болью, но Уилл вымучил улыбку.— В воскресенье вечером вернусь, — обещал он, целуя дочку в лоб. — Позаботься о маме и не капризничай с уколами.— Ты их лучше делаешь! Совсем не больно.— Что за ерунда. Знаешь, сколько уколов мама в жизни сделала? Гораздо больше, чем я!С трудом сдерживая стон, Уилл опустил девочку на землю и подтолкнул к матери. Эбби пятилась, не сводя глаз с отца, пока Карен не притянула ее к себе.— Ой! — воскликнула жена. — Чуть не забыла: «Майкрософт» снова начинает дробить акции. Когда уходила, они на двадцать пунктов поднялись.— Забудь про «Майкрософт»! — улыбнулся супруг. — Сегодня начинается эра рестораза. — Ресторазом назвали новый препарат, в разработке которого участвовал Уилл. Ему и посвящалась предстоящая презентация. — Через тридцать дней мы обеспечим Эбби Гарвард, а ты сможешь одеваться от-кутюр.— Вообще-то я мечтала отправить ее в Браун, — нехотя рассмеялась Карен.Шутка про школы родилась в те далекие дни, когда у Дженнингсов было так туго с деньгами, что поход за гамбургерами в «Уэндис» считался событием. Теперь элитные школы стали доступны, а Гарвард с Брауном навевали ностальгию по временам, которые в каком-то отношении были даже счастливее.— Ладно, давайте, до воскресенья! — Уилл забрался в кабину, завел двигатели и сверил ветровой режим со сводкой службы информирования. Связавшись с диспетчерской вышкой, он помахал в плексигласовое окно и повел самолет к взлетной полосе.— Милая, нам пора! — Подняв на руки упирающуюся Эбби, Карен пробиралась к «форду». — На улице жарко, а папу мы и из машины увидим…— Но я хочу, чтобы он видел меня!— Ну ладно! — уступила Карен.Получив разрешение на взлет, Дженнингс отпустил тормоза и с ревом поднялся над прогретой солнцем взлетной полосой. «Барон» рвался в небо, будто освобожденный от пут сокол. Вместо того чтобы взять курс на юг, Уилл сделал разворот на посадку, таким образом оказавшись над черным «фордом-экспедишн». У машины стояли Карен и Эбби.Поднявшись на сто восемьдесят метров, Уилл качнул крыльями, словно военный пилот, подающий сигнал войскам союзников.— Смотри, мама, смотри, он крыльями машет! — радовалась стоящая на бетонной площадке малышка.— Милая, прости, что в этот раз нам не удалось полететь с ним, — вздохнула Карен, сжимая плечики дочери.— Ладно… — протянула девочка и взяла маму за руки. — Знаешь что?— Что, дорогая?— Мне тоже нравится составлять букеты!Женщина улыбнулась, усадила дочку на сиденье и порывисто обняла.— Да мы с тобой одной левой Гран-при выиграем!— Конечно! — с жаром согласилась Эбби.Карен села за руль, повернула ключ зажигания и, развернувшись, погнала «форд» мимо выстроившихся в ряд самолетов.* * *В двадцати пяти километрах к северу от аэропорта по узкому пригородному шоссе громыхал старый зеленый пикап с садовым трактором и двумя кусторезами в кузове. Пикап сбавил скорость, а у подножия лесистого холма притормозил рядом с почтовым ящиком из кованого железа. Тяжелую крышку украшала модель биплана эпохи Первой мировой, а чуть ниже надпись золотыми буквами: «Дженнингсы, Крукед-Майл-роуд, № 100». Затем пикап повернул налево и, громко дребезжа, пополз вверх по подъездной аллее.На гребне холма, на почтительном отдалении от склона, стоял дом в викторианском стиле. Великолепного синего цвета с кремовыми наличниками и витражными окнами, он чуть ли не по-хозяйски оглядывал бескрайние лужайки.Подъездная аллея оборвалась, но пикап проехал еще метров пятьдесят по пестрой жесткой траве до изящного кукольного домика. Точная копия настоящего, он стоял в тени высоких сосен и дубов, обозначавших конец безупречно аккуратного газона. Там пикап и остановился. Двигатель заглох, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом и мерным тиканьем работающего вхолостую мотора.Водительская дверь распахнулась, и из кабины вылез Хьюи Коттон в промасленной коричневой спецовке, массивных очках и с искренним восхищением посмотрел на кукольный домик.— Видишь кого-нибудь? — поинтересовался сидевший на пассажирском месте.Прелестный домик будто заворожил великана.— Джои, здесь как в Диснейленде!— Лучше на настоящий дом смотри!Хьюи неторопливо обошел кукольный домик и, застыв у голубоватой глади бассейна, уставился на задний фасад величественного здания. На первом этаже хозяева устроили гараж на четыре машины, но лишь два отсека оказались заняты: из одного выглядывала серебристая «тойота-авалон», из другого — белый нос прогулочного катера.— В гараже симпатичная лодочка, — рассеянно проговорил Коттон и, склонившись над кукольным домиком, стал внимательно его разглядывать. — Интересно, а здесь есть гараж?Пока Хьюи изучал кукольный домик, из пикапа выбрался Джо Хики. Новая рубашка от Ральфа Лорена и брюки от Томми Хильфигера вроде бы подходили по размеру, однако создавалось впечатление, что Хики в них неловко. Из-под левого рукава выглядывал грубо вытатуированный орел.— Остолоп, на настоящий дом смотри! Первый этаж, третье окно с края, видишь? Вот куда тебе надо!Выпрямившись, Хьюи взглянул на викторианский особняк.— Ага, вижу… — Гигантская ладонь легла на кукольную веранду. — Эх, вот бы в этом доме пожить! Наверное, из таких окон мир совсем иначе выглядит!— Ты не представляешь, насколько иначе! — Хики достал из кузова ржавый ящик с инструментами. — Давай сигнализацией займемся! — Он повел Хьюи в открытый гараж.Через двадцать минут оба вышли из задней двери в мощенный булыжником дворик.— Положи инструменты в пикап, — велел Джо, — а потом спрячься за кукольным домом. Как только хозяйка войдет и закроет дверь, сразу полезай в окно, понял?— Да, совсем как в прошлый раз.— В прошлый раз не было карликового Диснейленда! И с тех пор целый год прошел… Смотри, никаких задержек: услышал, как закрывают гараж, тут же тащи свою задницу в окно. Если, не дай Бог, нарисуются любопытные соседи и начнут задавать вопросы, скажи, что приехал стричь газоны. Дурачком прикинься… Хотя особых усилий прилагать не придется.— Джои, не надо так говорить! — обиделся Коттон.— Ну окажешься в нужное время у нужного окна — извинюсь.— Хоть бы девочка попалась милая, — криво улыбнулся Хьюи, обнажая крупные желтые зубы. — И чтобы не очень испугалась, а то я всегда нервничаю из-за этого.— Да ты настоящий Джон Диллинджер,[1] верно? О Боже… Все, хватит болтать, иди прячься за домиком!Хьюи пожал плечами и, громко шаркая, зашагал к обрамляющим дворик деревьям. Добравшись до кукольного дома, он обернулся, вяло взглянул на Хики и неуклюже сел на корточки.Досадливо покачав головой, Джо вошел в дом через заднюю дверь.* * *Двигаясь на север по шоссе номер 55, Карен и Эбби во весь голос пели песни из «Звуков музыки» — любимого мюзикла девочки. Дженнингсы жили к западу от Аннандейла, в округе Мэдисон, штат Миссисипи. В Аннандейле великолепные поля для гольфа, но вовсе не гольф привлек сюда Уилла и Карен. Страх перед терзающей столицу преступностью и расовыми столкновениями вынуждал многих молодых специалистов уезжать в отдаленные районы округа, однако у родителей Эбби были другие причины. Нужна земля — перебирайся на север. Именно так и поступили Дженнингсы, построив дом посреди восьми гектаров соснового леса всего в двадцати километрах от Джексона; вечером на дорогу уходило минут двадцать пять.— Кто вернет нам те года-да-да… — Эбби захлопала в ладоши и рассмеялась, а задыхающаяся от громкого пения Карен достала сотовый и набрала номер. Эх, не стоило так вести себя с Уиллом в аэропорту…— Ассоциация анестезиологов, — бездушным металлическим голосом ответила девушка-оператор.— Диспетчерская служба? — на всякий случай уточнила Карен.— Да, мэм. Клиника закрыта.— Хочу оставить сообщение для доктора Дженнингса. Это его жена говорит.— Я записываю, диктуйте.— Уже соскучились. Ни пуха ни пера на конференции. С любовью, Карен и Эбби.— Целуем и обнимаем тысячу раз! — со своего места закричала малышка.— Записали последнюю часть? — спросила Карен.— «Целуем и обнимаем тысячу раз», — бесстрастно повторила девушка.— Спасибо!Нажав на красную кнопку, Карен посмотрела в зеркало заднего обзора, отрегулированное так, чтобы лучше видеть Эбби.— Папочке нравятся наши сообщения, — улыбнулась девочка.— Еще как, милая!* * *Километрах в восьмидесяти к югу от Джексона Уилл поднял «барона» на высоту две с половиной тысячи метров. Внизу пухлый белый ковер кучевых облаков, впереди прозрачно-синее, как арктическое озеро, небо. Видимость прекрасная. Дженнингс согнул кисть, чтобы проверить показания системы позиционирования, и резкая боль обожгла тыльную сторону правой руки. Ну вот, опять лучевой нерв стреляет! Все гораздо хуже, чем он сказал Карен, которая прекрасно это понимает. От нее ничего не скроешь! На самом деле жена просто не хочет, чтобы он летал. Месяц назад даже пригрозила рассказать Федеральному управлению гражданской авиации, что доктор Дженнингс подделал результаты медосмотра. Уилл не думал, что она в самом деле так поступит, и все-таки особой уверенности не было. Раз Карен считает: артрит подвергает риску его самого и, как следствие, семью, то без колебаний сделает все, чтобы полеты прекратились.Если такое случится, Уилл вряд ли сможет ее простить. Даже подумать страшно… Личный самолет для него не просто развлечение, а материальное выражение успеха, символ достатка и особого стиля жизни, который он создал для себя и жены с дочерью. Отец и мечтать не смел о стальной птице за триста тысяч долларов! Том Дженнингс ни разу не летал на самолете, а его сын заплатил за двухмоторную игрушку наличными.Для Уилла важны не сами деньги, а все то, что можно на них купить. Стабильность и безопасность. Взрослея, Дженнингс сотни раз убеждался: зеленые бумажки подобны изоляции: защищают от проблем, которые мучают, а порой убивают других. Но полную неуязвимость они не гарантируют: артрит наглядное тому подтверждение, и, похоже, не последнее.В 1986 году Дженнингс окончил медицинскую школу Университета Луизианы и, решив специализироваться на педиатрии, поступил в ординатуру Медицинского центра Университета штата Миссисипи в Джексоне. Там он и познакомился с операционной медсестрой, у которой были удивительные зеленые глаза, рыжеватые кудри и репутация недотроги: студенты, интерны и ординаторы получали от ворот поворот. Понадобилось три месяца ухаживания, чтобы убедить Карен встретиться с ним в ресторане подальше от медицинского центра. На первом свидании Уилл понял, чем объяснялась неприступность девушки: слишком много медсестер на ее глазах заводили романы со студентами, которые, едва получив диплом, тут же бросали возлюбленных; или с женатыми докторами, неизменно становясь в любовном треугольнике третьей лишней. Несмотря на железные принципы, молодые люди встречались целых два года — сначала тайком, потом в открытую — и после годичной помолвки поженились. Сразу после окончания медового месяца Уилл стал вести частную практику при отделении акушерства и гинекологии, так что взрослая жизнь началась более чем удачно.Через год появилась странная боль в руках, ногах и пояснице. Уилл пытался не обращать внимания, но вскоре недомогание стало мешать работе, и пришлось обратиться к приятелю из отделения ревматологии. После недельного обследования окончательно прояснился диагноз: псориатический артрит — тяжелое, чреватое инвалидностью заболевание. С акушерством пришлось распрощаться, и Дженнингс задумался о дерматологии и радиологии, где не требуется особых физических нагрузок. Бывший приятель по колледжу предложил анестезиологию, на которой специализировался сам, что означало трехгодичную переподготовку при условии, что университет зачтет диплом акушера и позволит пропустить год интернатуры. Все сложилось удачно, и в 1993 году Дженнингса зачислили в ординатуру Медицинского центра в Джексоне.В том же месяце Карен ушла из больницы и поступила на подготовительные курсы в колледж Миллсапса. Молодой женщине казалось, что сестринское дело не соответствует ее способностям, и Уилл согласился, хотя и был ошарашен таким решением. Оно означало: с детьми придется повременить еще несколько лет и влезть в долги гораздо большие, чем планировали супруги. Но не рушить же мечты Карен! Итак, Дженнингс осваивал новую специальность и учился бороться с болью, а его жена, с блеском окончив подготовительные курсы, во время вступительного тестирования набрала девяносто семь процентов. В Уилле боролись гордость и удивление, а Карен так и светилась от счастья.Когда Карен была на первом курсе, а Уилл в ординатуре на третьем, она забеременела. Противозачаточные таблетки ей не рекомендовали, а менее надежные методы контрацепции выручали-выручали и вот дали сбой. Уилл-то гордился и радовался, а Карен сникла, решив, что рождение ребенка поставит крест на мечте стать доктором. У мужа возражений не нашлось. Три мучительные недели она думала об аборте, и лишь мысль о том, что скоро тридцать пять, убедила оставить ребенка. Первый курс Карен закончила, однако было ясно: после родов учиться дальше не получится. Итак, в день, когда Уилл окончил ординатуру, она оставила университет. Дженнингс присоединился к исследовательской группе анестезиологов, которую возглавлял его однокашник, а Карен готовилась стать матерью.Супруги решили ни о чем не жалеть, но у них не особенно получалось. Карьера Уилла складывалась на удивление успешно, маленькая Эбби стала настоящей отдушиной, вот только Карен никак не удавалось смириться с ролью домохозяйки. Следующие несколько лет ее обида отравляла семейную жизнь, начиная от воскресных обедов и заканчивая сексом. Точнее, его отсутствием. Уилл пытался поговорить с женой, но почему-то от его стараний становилось только хуже. Отчаявшись до нее достучаться, он сосредоточился на работе и Эбби, а остаток сил отдавал борьбе с медленно прогрессирующим артритом.Невзирая на предрассудки обывателей, Дженнингс лечил себя сам и вскоре узнал об артрите больше, чем многие специалисты, равно как и о ювенильном диабете Эбби. Самолечение открыло новые горизонты и недоступные другим возможности, например, управлять самолетом. В хорошие дни боль не мешала летать, а в небо он поднимался только в хорошие дни. Поэтому Дженнингс, временно увеличив дозу метротрексата, смог пройти предполетный медосмотр, а отсутствие подробного анамнеза позволяло надеяться, что обман не вскроется. Оставалось только желать, чтобы семейные проблемы решались с такой же легкостью.В кабине «барона» послышался громкий писк, и Уилл отругал себя за то, что снова отвлекся. Глаза испуганно забегали по приборному щитку: откуда же этот сигнал? Вроде ничего необычного нет, но от этого стало еще страшнее, руки будто кипятком обожгло. Впрочем, уже в следующую секунду напряжения как не бывало: Дженнингс снял с пояса пейджер, вызвал функцию считывания, и на жидкокристаллическом дисплее появилась зеленая надпись: «Уже соскучились. Ни пуха ни пера на конференции. С любовью, Карен и Эбби. Целуем и обнимаем тысячу раз».Уилл широко улыбнулся и помахал крыльями лазурно-голубому небу.* * *Остановив «форд-экпедишн» у почтового ящика, Карен посмотрела на бронзовый биплан на крышке и покачала головой. Скоро сорок, а муж все в самолетики играет. Достав из ящика толстую стопку конвертов и журналов, она быстро их просмотрела. Выписки со счета, приглашения, свежие номера «Архитектурного дайджеста», «Миссисипи мэгэзин» и «Медицинского вестника Новой Англии».— А мне что-нибудь есть? — спросила сидящая сзади Эбби.— Конечно! — Карен передала дочери зеленовато-голубой конверт. — Похоже, на день рождения к Сэту приглашают.— А мой день рождения когда? — Пока мать выезжала на подъездную аллею, Эбби добралась до открытки.— Через три месяца, так что потерпи, солнышко!— Хочу, чтобы мне было шесть! Пять с половиной — это так скучно…— Не торопись, милая, а то оглянуться не успеешь, как тридцать шесть стукнет!Показавшийся вдали дом, как обычно, вызвал у Карен целую бурю чувств, причем самых противоречивых. Прежде всего гордость: проект они с Уиллом выбирали вместе, а строительством пришлось руководить самой. Несмотря на мрачные предсказания подруг, процесс оказался довольно увлекательным, но после долгожданного новоселья вместо удовлетворения наступило разочарование. Никак не удавалось избавиться от мысли, что семейное гнездышко больше напоминает золотую клетку. На Крукед-Майл-роуд немало таких клеток, и в каждой образцовая добропорядочная мать семейства, эдакая Марта Стюарт[2] штата Миссисипи.Карен заехала в самый ближний к прачечной гараж, а Эбби, отстегнув ремни, стала ждать, когда мать откроет ей дверцу.— Давай выпьем чаю со льдом, — предложила Карен, помогая дочке спуститься на землю. — Как ты себя чувствуешь?— Хорошо.— После обеда много писала?— Нет, но сейчас хочется.— Ладно, иди, потом проверим сахар и попьем чаю. Не бойся, без папы не пропадем! Давай, девичник устроим?— Девичник! — ухмыльнулась Эбби, и зеленые глаза вспыхнули.Карен отрыла дверь, которая вела из прачечной в кладовую и на кухню. Протиснувшись мимо матери, Эбби пробежала первой. Карен двинулась было следом, но остановилась и набрала код на сигнализационной панели.— Все в порядке, — объявила она дочери, входя через кладовую в сияющую белизной кухню. — Будешь чай с крекерами?— Хочу шоколадное печенье!— Сама ведь знаешь, что нельзя, — проговорила Карен, обнимая дочь за плечи.— Ну, мам, укол же совсем скоро! А новое лекарство можно прямо сейчас вколоть, правильно?Эбби растет не по годам умненькой. Обычные виды инсулина следует вводить за полчаса до приема пищи, что делает контроль за ювенильным диабетом особенно сложным. Если после инъекции ребенок теряет аппетит или отказывается есть — а у детей это вовсе не редкость, — уровень сахара в крови может понизиться до опасного уровня. Чтобы решить проблему, разработали новый вид лекарства хумалог, который усваивается чуть ли не мгновенно. Хумалог можно вводить до, во время или даже после приема пищи. Доктора первыми получили доступ к новому препарату, удобство которого произвело настоящую революцию в жизни семей с детьми-диабетиками. Однако при всех своих преимуществах хумалог соблазняет нарушать диету. Малыши ведь понимают: противоядие под рукой.— Никакого печенья, — твердо проговорила Карен.— Ладно, — проворчала Эбби, — холодный чай с лимоном. Я писать пошла.— Давай, а я пока все приготовлю.— Ты со мной не пойдешь? — нерешительно спросила девочка, нажав на дверную ручку.— Ну ты уже большая, знаешь, где свет включается. Давай, а я пока чай сделаю.— Ладно…Эбби ушла, закрыв за собой дверь, а Карен на глаза попался «Медицинский вестник Новой Англии», лежащий на кухонном столе. Сердце болезненно сжалось, как всегда, когда приходилось сталкиваться с чем-либо, имеющим непосредственное отношение к профессии, которую пришлось оставить. Как удачно выставка цветов подвернулась — не пришлось лететь на конференцию, на которой мужчины-участники, получавшие по химии гораздо более низкие баллы, чем Карен, высокомерно называли бы ее «сопровождающей». Через месяц в этом самом журнале опубликуют доклад Уилла, а ей придется заниматься очередным проектом Женского клуба.Карен сунула «Вестник» в середину стопки старых журналов и открыла новенький холодильник.Вся техника на кухне от «Викинга», головное предприятие этой фирмы — производителя высококачественных бытовых приборов находится в Гринвуде, штат Миссисипи. А поскольку Уилл делал перидуральную анестезию беременным женам членов совета директоров, кухня Дженнингсов была ничуть не хуже той, что красовалась на проспекте, пришедшем с сегодняшней почтой; причем досталось все чуть ли не бесплатно. Карен выросла под аккомпанемент утробно урчащего холодильника от «Сирс», а белье они с мамой сушили на веревке. Так что она умела ценить роскошь, но понимала: в жизни есть кое-что поважнее суперсовременных пылесосов и цветочных выставок. Карен достала из холодильника кувшин с чаем и стала резать лимон.* * *Чем дальше по темному коридору, тем медленнее шла Эбби. Вот ее комната — девочка заглянула в приоткрытую дверь. Игрушки сидели у передней спинки кровати под бледно-розовым балдахином, где она и оставила их сегодня утром. Барби, кролики, плюшевые медвежата — все одной семьей, как нравилось хозяйке.Еще пять шагов — и она возле туалета. Чтобы включить свет, пришлось встать на цыпочки. Подняв подол платья, девочка села на стульчак, радуясь, что писает немного, значит, сахар в норме. Затем привела себя в порядок и, вскарабкавшись на табуретку, тщательно вымыла и высушила руки. Все, можно бежать на кухню, только свет лучше не выключать — вдруг придется вернуться?Проходя мимо своей комнаты, Эбби почувствовала странный запах. Хотя куклы улыбались, что-то было не так… Девочка решила проверить, но тут с кухни позвала мама: чай готов.Эбби повернулась, чтобы выйти в коридор, когда перед глазами мелькнуло серое пятно. Малышка замолотила руками, будто разрывая паутину, однако серое оказалось полотенцем в руке, в чужой руке, а запах, который она почувствовала ранее, с каждым вдохом наполнял легкие.Страх судорожно сжал горло, не давая кричать. Эбби попыталась вырваться, но вторая рука схватила за пояс и подняла в воздух, так что пинать оставалось пустоту широкого коридора. Холодное полотенце накрыло лицо. На секунду девочка решила, что папа пораньше пришел с работы и устроил сюрприз. Нет, вряд ли… Папа в самолете, и он никогда не стал бы ее пугать, ни в шутку, ни тем более всерьез. Эбби испугалась. Сильно, совсем как в тот раз, когда начался кетоацидоз: мысли перепуганными птичками вылетали из ушей, с непослушного языка срывались слова, которые никто никогда раньше не слышал. Девочка пыталась бороться с монстром, который держал ее будто пластиковую Барби, но чем больше сопротивлялась, тем слабее становилась. Внезапно стало темно, даже не закрытый полотенцем глаз ничего не видел. Все оставшиеся силы девочка решила вложить в одно-единственное слово, которое могло помочь в такой ситуации. «Мама!» — торжествующе произнесла она, но слабый шепот тут же утонул во влажном полотенце.* * *Хьюи Коттон стоял возле дома Дженнингсов и нервно тер ладони о грубую ткань спецовки, каждую секунду заглядывая в комнату Эбби. Эбби… В отличие от многих других это имя он мог запомнить без труда. Когда-то давно его мама читала вслух письма, адресованные женщине по имени Эбби. «Дорогая Эбби!» — нараспев читала она хриплым прокуренным голосом, восседая за кухонным столом в неизменном халате и с пластиковыми бигуди в волосах. Те, кто писал этой Эбби, настоящих имен никогда не оставляли. Мама говорила, они стесняются. Вместо подписи какое-нибудь непонятное слово, часто с названием города, например, «Жеребец из Омахи» — почему-то это одно врезалось Хьюи в память.Послышался шорох легких шагов, и, подняв голову, Хьюи увидел своего двоюродного брата, пробирающегося по розовой спаленке с маленькой Эбби на руках. Девочка вырывалась, тонкие ножки пытались разорвать скотч. Джои вышел с ней на середину комнаты, чтобы, лягаясь, малышка не задела мебель или высокие столбики кровати. С каждой секундой пинки слабели и наконец превратились в судорожные вздрагивания, как у гончей, которой снится охота.Эбби напоминала одну из кукол, которые во множестве лежали и сидели под балдахином, только размером побольше. Хики подошел к окну и передал девочку брату. Хьюи взял ее бережно, словно раненую птичку, и, вглядываясь в бледное личико, раскрыл рот от изумления.— Ты гений, — криво усмехнулся Джо, — так что прими мои извинения, ладно? Девчонка будет в отключке часа два-три, так что времени полно.— Только звони мне, ладно? — попросил Хьюи.— Конечно, каждые полчаса. Пока не спрошу, ничего лишнего не болтай, только «алло» и все, понял? Доедешь до места — сразу выруби сотовый и подключай только для контрольных звонков. Если что, у нас есть план Б, надеюсь, ты его помнишь?— Угу.— Вот и славно, а теперь езжай.Прижимая к груди спящую девочку, Хьюи пошел было к пикапу, а потом развернулся и зашагал обратно.— Что такое? — удивился Хики.— Можно ей взять куколку?Прильнув к окну, Джо схватил сидящую на кровати Барби и передал двоюродному брату. Одним мизинцем Хьюи прижал ее к ноге бесчувственной малышки.— И не заводи мотор, пока на дороге не окажешься.— Угу, знаю.С материнской заботой поглядывая на Эбби, Хьюи двинулся к кукольному домику, за которым был укрыт пикап. Светлые волосы и золотистое парчовое платье Барби трепетали, словно флаг на легком ветерке.* * *Стоя за разделочным столом, Карен, несмотря на всю обиду и возмущение, бездумно листала «Вестник». Рядом с журналом уже ждали два запотевших бокала с ледяным чаем, украшенных яркими кружками лимона, а по соседству — пластиковая ручка-ланцет. Совсем безобидная, пока иглу не вставишь.— Эбби, детка, ты в порядке? — не отрывая глаз от страницы, позвала Карен.Ответа не последовало.Глотнув чаю, Карен продолжала читать. Все, еще минутка отдыха, и вперед, на подготовку цветочной выставки.* * *За кукольным домиком росли высокие, источающие смолистый аромат сосны. Открыв дверцу пикапа, Хьюи аккуратно положил неподвижное тело Эбби на пассажирское сиденье. Девочка казалась спокойной, безмятежной, ни дать ни взять спящий ангел. Коттон глаз не мог отвести. А как здорово стоять на сосновых иголках! Они мягкие и пружинят, словно толстый ковер. Эх, жаль, что он не босиком.Неожиданно перед глазами возникло лицо двоюродного брата. Джои разозлится, если что будет не так. Протянув длинную руку в открытое окно, он поставил грузовик на нейтралку и начал толкать к кукольному дому, как обычные люди толкают мотоциклы. Вот пикап поравнялся с кукольным домом, Хьюи на секунду остановился, глубоко вздохнул и стал двигать машину дальше к подъездной аллее. Для стока воды двор располагался под небольшим уклоном, и с каждым шагом сила притяжения все больше помогала великану.Колеса ударились о бетон, грузовик набрал скорость, и Хьюи попытался залезть в кабину. Поставил одну ногу на ступеньку и хотел протиснуться в открытую дверцу, но стертая подошва предательски соскользнула. Старый «шевроле» полетел вниз по холму, и Коттон, пытаясь удержать равновесие, помчался следом. Лишь благодаря недюжинной силе ему удалось держаться за пикап, несшийся вниз по Крукед-Майл-роуд.Три четверти спуска позади, и Хьюи подтянулся к машине — в огромных ручищах столько мощи, без труда голову человеку оторвут. Буквально за секунду до того, как пикап выехал на дорогу, Коттон нажал на тормоза, и машина резко остановилась. Эбби швырнуло на приборный щиток, но она не проснулась. Хьюи подтянул ее на пассажирское сиденье, положил рыжеватую головку себе на бедро и осторожно прикрыл рот ладонью, чтобы убедиться, что она дышит.Немного успокоившись, великан захлопнул дверцу, завел мотор и повел пикап по Крукед-Майл-роуд к шоссе номер 463, а оттуда к 55-й федеральной автостраде. Да, путь неблизкий.* * *Услышав рев мотора, Карен насторожилась. В это время суток обычно тихо. Дома соседей слишком далеко, и машин их не должно быть слышно. Женщина выглянула в окно: вроде бы ничего необычного. Из дома видна только часть улицы, пересечение с подъездной аллеей скрывает вершина холма. Может, это служба доставки опаздывает?— Эбби! — открыв дверь в коридор, позвала Карен. — Милая, тебе помочь?Снова никто не ответил.В душе зашевелился червячок страха. Диабет Эбби мать контролировала с маниакальным рвением; до паники всего один шаг, хотя признаваться в этом не хочется даже себе. Отложив журнал, женщина шагнула к двери в коридор. Сердце радостно встрепенулось, когда она услышала гулко отдающиеся по деревянному полу шаги. Карен чуть ли не смеялась над своим страхом, когда темноволосый мужчина лет пятидесяти вошел на кухню и поднял руки вверх.На секунду горло судорожно сжалось, во рту пересохло, стало трудно дышать, а по спине заструился пот. Но тут же в душе затеплилась надежда: вдруг это все недоразумение, и это просто рабочий, которому Уилл доверил ключ.Нет, не рабочий, Карен чувствовала это, как чувствуют разрастающуюся в груди опухоль — чужеродное тело, которому у сердца совсем не место, но сама собой она никуда не денется, избавиться от нее можно лишь ценой немыслимых страданий. Когда-то Карен потеряла сестру, а отец, ветеран Корейской войны, еще в детстве объяснил: злодейка-судьба всегда нападает из-за угла, не оставляя шансов на спасение.— Не волнуйтесь, миссис Дженнингс, — спокойно проговорил мужчина. — С Эбби все в порядке. Пожалуйста, послушайте: все в полном порядке.При имени «Эбби» на глаза навернулись слезы, разъедавший душу страх вырвался из-под контроля и приковал к месту. Подбородок мелко задрожал, Карен попыталась вскрикнуть, но из сведенного судорогой горла не вырвалось ни звука.

Глава 3— Миссис Дженнингс, меня зовут Джо, — воспользовавшись замешательством женщины, представился незнакомец. — Джо Хики. Я помогу вам справиться со случившимся. А для начала запомните: Эбби в полном порядке.Временный паралич, разбивший Карен, когда вместо дочери на кухне появился незнакомец, прошел, и она вздрогнула, будто от физической боли.— Эбби! — закричала она. — Деточка, иди к маме!— Успокойтесь, — тихо сказал незваный гость. — Смотрите на меня, а не на дверь. Итак, меня зовут Джо Хики. Свое имя я называю потому, что не боюсь последствий. Вы не станете сообщать в полицию, ведь с Эбби ничего не случится. Ни с кем ничего не случится: ни с Эбби, ни с вами, ни со мной. Ребенок опасности не подвергается — это мое правило.Абсурд, но в такой ситуации Карен вспомнился мультфильм по мотивам «Книги джунглей», который они с Эбби смотрели раз пятьдесят. Этот Джо Хики совсем как удав Каа, гипнотизирующий своих жертв, прежде чем обвить смертельными кольцами. Покачав головой, женщина представила лицо Эбби, и в то же мгновение страха как не бывало: невиданной силы гнев затопил его бурным потоком. Этот мужчина встал между ней и ребенком. Пусть убьет ее, если надеется удержать их порознь.Похоже, Хики почувствовал, какие мысли обуревают молодую мать.— Миссис Дженнингс, Эбби здесь нет. Она сейчас…Бесцеремонно отодвинув его в сторону, словно дряхлого, ни на что не годного старика, Карен бросилась в коридор, настежь распахнула дверь в туалет и, не найдя дочки, закричала:— Эбби, Эбби, где ты?Долю секунды она растерянно щурилась на свет, а потом понеслась по первому этажу. Никого, снова никого… С каждой пустой комнатой ледяные щупальца страха все сильнее сжимали ее сердце. Карен взлетела по лестнице и стала обыскивать второй этаж. И здесь пусто… Подняв трубку телефона в первой попавшейся комнате для гостей, она набрала 911, но вместо ответа оператора услышала гнусавый мужской голос: «…святой источник любого пастыря — христианство, не оскверненное современными пороками и новомодными изданиями Библии короля Якова…»Раздосадованная, женщина нажала на красную кнопку, но голос продолжал бубнить о моральном облике пастыря. Наверное, Хики набрал со стоящего на кухне аппарата круглосуточную христианскую линию и не положил трубку на базу. С досадой оттолкнув бесполезный телефон, Карен подошла к аппарату частной линии. На этот раз голос в трубке был женский, но такой же монотонный и совершенно безжизненный: «…спутниковый контроль за сельскохозяйственными объектами становится возможным благодаря дотациям «Кемстар» — крупнейшего производителя послевсходовых гербицидов широкого профиля…»Выронив радиотрубку, Карен тупо взглянула на свое отражение в зеркале комода. Безумные, по-звериному горящие глаза, какие видишь в приемном отделении после дорожно-транспортного происшествия. Глаза раненых… Изувеченных… Их родных и близких… Молодая мать понимала: нужно успокоиться и мыслить рационально, но ничего не получалось. Она пыталась взять себя в руки, когда в сознании мелькнул образ, словно талисман, дарующий шанс на спасение.На лестницу, снова на лестницу, только на этот раз тише, как можно тише. Карен на цыпочках спустилась на первый этаж, бесшумной тенью скользнула по коридору и, влетев в спальню, заперла дверь на ключ.Сердце бешено билось, словно решив оправдаться за плохую работу в те секунды, когда на кухне появился Хики. Сжав щеки ладонями, неожиданно показавшимися холодными как лед, женщина сделала три глубоких вздоха. Так, теперь встать на деревянный ящик и заглянуть на верхнюю полку!Заглядывать не пришлось: протянув руку, Карен тут же нащупала то, что искала: принадлежащий Уиллу револьвер тридцать восьмого калибра. Тысячу раз она умоляла не хранить оружие в доме, но, слава Богу, он не послушался. Женщина поднесла револьвер к глазам и открыла барабан, как много лет назад учил папа: «Револьвер — это обычный инструмент, милая, такой же, как дрель, сверло или молоток…» Под спусковым крючком пустая камера, зато в пяти оставшихся — патроны.Защелкнув барабан, Карен двинулась к двери, с каждым шагом настраиваясь на борьбу. Словно спасательный круг, побелевшие пальцы сжимали рукоять револьвера. Сейчас она увидит мужчину, который забрал Эбби, и сделает все возможное, чтобы ее вернуть. Придется действовать решительно, без страха и сожаления.Карен бесшумно вышла в коридор, который упирался в прямоугольник света — кухню. Несколько шагов, и едва дышащая от волнения Карен приоткрыла дверь.Джо Хики преспокойно сидел за столом и потягивал ледяной чай из украшенного ломтиком лимона бокала. Этот чай она для Эбби приготовила! Еще несколько шагов… Карен подняла револьвер и прицелилась негодяю в лицо.— Где моя дочь?Глотнув чаю, Хики аккуратно поставил бокал на стол.— Карен, ты меня не пристрелишь. Я ведь могу называть тебя Карен?— Где моя малышка? — потребовала женщина, махнув холодно сверкающим револьвером.— Эбби в полном порядке, но если ты меня пристрелишь, не проживет и тридцати минут, и я ничего не смогу поделать.— Объясните, что происходит!— Слушай внимательно: это похищение, и нам нужен выкуп, поняла? Так что главное тут деньги. Д-Е-Н-Ь-Г-И. И я меньше всего заинтересован, чтобы с твоей красавицей что-то случилось.— А где сейчас Эбби?— С моим двоюродным братом, Хьюи. Вскоре после того как вы вернулись, я передал ему девочку, и он увез ее на пикапе. У него с собой сотовый…Хики что-то говорил, но Карен не слышала. Все мысли занимал только что описанный Джо кошмар: Эбби с совершенно незнакомым мужчиной. Испугалась, плачет и зовет на помощь… Безутешной матери казалось, что ее столкнули с огромной высоты.— Карен, ты слушаешь? Если я не буду звонить Хьюи каждые полчаса, он убьет девочку. Придется, хотя ему и не хочется. Это наше правило номер два. Поэтому никаких глупостей со звонками в полицию. Они как минимум час провозятся, регистрируя меня и снимая отпечатки пальцев, так что к моменту, когда окажусь возле таксофона, малышка Эбби будет лежать мертвой где-нибудь у дороги.Страшные слова мигом вывели Карен из транса.— Но этого не случится, — ласково улыбнулся Хики. — Ты умница, а Хьюи — хороший парень и обожает детей. Да он сам сущее дитя и соображает медленно! Я единственный, кто нормально к нему относился, вот он и подчиняется мне беспрекословно, так что осторожнее с пушкой, солнышко!Карен взглянула на зажатый в руке револьвер. Выходит, для Эбби он опаснее, чем сидящий перед ней мужчина.— Вижу, ты все на лету схватываешь, — похвалил Хики. — Итак, детка, продолжай слушать внимательно. Как я сказал, это похищение, нам нужен выкуп. Но все будет не так, как показывают по телевизору или в кино, не как с ребенком Линдберга или с президентом «Эксон интернэшнл», которого живым в гроб положили. У меня все пройдет без сучка без задоринки, гарантирую! Я уже пять раз похищал детей и до сих пор на свободе гуляю, а копы вообще не в курсе.Карен показала на левую руку Хики, где из-под короткого рукава рубашки виднелась грубая татуировка: орел, сжимающий в когтях металлический крест.— Это ведь в тюрьме сделали?На секунду лицо Хики напряглось.— Меня за другое загребли, — пробормотал он. — С чего ты взяла, что наколка тюремная?— Не знаю, — призналась Карен, которая не раз видела в операционной пациентов с наколками. — Просто догадалась.— Да ты у нас умница! Боюсь, милая, это мало тебе поможет. Запомни: ты и твоя крошка в данный момент принадлежите мне.Глаза заволокло слезами, но Карен сдержалась: Хики незачем видеть ее слабость. Пальцы на револьвере мелко дрожали. Нужно срочно взять себя в руки.— Понимаю, о чем ты думаешь, — заявил мучитель. — Небось хочешь знать, что случилось с теми пятью детишками?Она медленно кивнула.— В данный момент все они наслаждаются беззаботной жизнью: смотрят по телевизору мультфильмы или плещутся в собственном бассейне, черт бы их побрал! Знаешь почему? Потому что их мамочки не грозили мне пистолетом, а папочки, хоть сначала и рыпались, потом как один успокаивались и вели себя примерно, чего и вам с супругом желаю. — Джо глотнул чаю. — Мало сахара. Похоже, ты, милая, в сельской местности росла.Детство Карен прошло на военных базах, в основном в провинции, но не сообщать же об этом Хики!— Если этот револьвер случайно выстрелит, Эбби умрет, так что ты фактически убьешь свою дочь. Подумай, милая, один патрон оборвет сразу две жизни.Выбора не оставалось. Драгоценная игрушка Уилла полетела на кухонный стол, ободрав кусочек украшавшей его мозаики.— Умница, — кивнул Джо, даже не притронувшись к револьверу. — Да, мэм, именно так в подобной ситуации и должна вести себя примерная мать. Надеюсь, твой муж столь же покладистый?— Где Уилл? Что вы с ним сделали? — В глазах Карен снова потемнело от ужаса.Эффектным, тщательно отрепетированным жестом Джо повернул руку и взглянул на часы, которые, подобно офицерам секретных служб, носил на тыльной стороне запястья, будто знать время было исключительно его правом.— В данный момент твой драгоценный супруг снижается над отелем-казино «Бориваж Билокси»! — Хики произнес это с преувеличенным энтузиазмом — ни дать ни взять ведущий игрового телешоу, но его поразительная осведомленность только усилила терзающий Карен страх: этот человек знаком с их бытом, привычками, планами… — Муженек зарегистрируется, примет душ, сделает свой высокоинтеллектуальный доклад, а потом его навестит моя коллега и в общих чертах обрисует ситуацию, ну примерно как я только что тебе. А потом мы все вместе переждем ночь.Карен испуганно переспросила:— Переждем ночь? Что вы имеете в виду?— Вся операция занимает двадцать четыре часа. Отсчет ведется с того момента, как мы с Хьюи сегодня утром сели в пикап. Один день работы целый год кормит! — усмехнулся Хики. — Осталось чуть меньше двадцати часов.— Но зачем ждать? — Паника ослабила самоконтроль, и слова полились бешеным потоком. — Хотите денег? Я дам, сколько скажете, только верните мою доченьку!Джо покачал головой:— Знаю, что дашь. Но так серьезные операции не проводятся. Все должно быть по плану, иначе неприятных сюрпризов не оберешься.— Мы не можем ждать двадцать часов!— Солнце, ты даже не представляешь, на что пойдешь и что сможешь ради своей малютки! Дом у вас очень ничего, так что мы познакомимся поближе, поужинаем и сделаем вид, что все в порядке. А Эбби посмотрит, как Хьюи строгает. Оглянуться не успеешь, как я уже получу деньги, а ты — свою крошку.— Слушай, сукин сын…Хики побледнел:— Мамочка, лучше следи за тем, что говоришь. Не дай Бог, потом пожалеешь!— Сэр… — Карен изо всех сил старалась не сорваться. — Мистер Хики… если мы подождем до завтра, Эбби умрет.Карие глаза сузились.— О чем ты?— У Эбби диабет, ювенильный диабет. Она умрет без инсулина.— Ерунда!— Боже… Неужели вы это не выяснили?— На слово не поверю. Попробуй докажи!Открыв шкафчик, женщина достала пластиковый пакет, полный одноразовых шприцев с тонкими иголками и оранжевыми колпачками. Швырнув его на стол, она заглянула в холодильник, где на одной из полок безупречно аккуратными рядами стояли ампулы с инсулином длительного действия. Немного поколебавшись, она бросила одну из них Хики.Легко поймав, Джо принялся изучать наклейку:«Препарат: хумалог Н.Имя больного: Эббигейл Дженнингс.Лечащий врач: Уилл Дженнингс, доктор медицинских наук».— Черт! — вырвалось у Хики. — Глазам своим не верю!— Пожалуйста! — взмолилась Карен, стараясь, чтобы в голосе было побольше смирения. — Мы должны переправить лекарство моей девочке. Она… Боже, я ведь ей даже сахар не проверила! — Несчастной матери казалось, будто земля уходит из-под ног и она проваливается в бездну. — Через час Эбби нужно сделать укол. Мы должны как-то передать ей инсулин.— Мы никуда не поедем, — бесстрастно проговорил Джо.Схватив со стола револьвер, Карен прицелилась в грудь своему мучителю.— Еще как поедем, прямо сейчас отправляемся!— Я же предупреждал насчет пушки!Женщина взвела курок:— Эбби умрет без инсулина… Давай делай, что говорю!В карих глазах загорелся огонек — насмешки или, возможно, удивления, загорелся и через секунду погас.— Успокойся. Я имел в виду, мы пока никуда не поедем. Эбби сейчас везут в безопасное место. Возможно, навестим ее чуть позже. Расскажи о ее болезни. Насколько все серьезно?— Насколько серьезно? Да она умереть может!— Как скоро, по-твоему, начнутся серьезные проблемы?Карен быстро просчитала все варианты: если перед сном дочка будет есть нормальную пищу и если вообще заснет, вполне сможет продержаться до утра. Хотя лучше не рисковать. А что, если двоюродный брат Хики угостит девочку шоколадкой?— Ювенильный диабет непредсказуем, — проговорила она. — Если Эбби будет есть сладкое, ухудшение наступит очень быстро. Сначала обезвоживание, потом острая боль в животе, рвота и, наконец, кома и смерть. Все может случиться очень быстро.Хики поджал губы, очевидно, тоже что-то просчитывая, затем потянулся, взял со стола трубку радиотелефона и набрал номер.Быстро шагнув к столу, Карен нажала на базе кнопку громкой связи. Пока Хики раздумывал, что делать, послышался низкий мужской голос:— Джои? Уже прошло тридцать минут?— Нет, а куда делось «алло»?— А, да, извини… — Голос в трубке звучал странно — как у пятидесятилетнего мальчишки. «Да он сам сущее дитя», — сказал Хики.— Как девочка?— Нормально, все еще спит.Сердце Карен бешено билось.— Дай мне с ней поговорить! — потребовала она, угрожающе качнув револьвером.Хики поднял руку: смотри, мол, предупреждаю.— Кто это был, Джо?— Королева в пальто.— Дай мне трубку! — не унималась Карен.— Эбби сейчас не может говорить, ей успокоительное дали.Успокоительное?— Ах ты, сукин сын, да разве можно…Привстав со стула, Хики ударил женщину в живот. Она задохнулась и, скрючившись, села на пол у холодильника, совершенно ненужный револьвер с грохотом упал рядом.— Хьюи, потрогай ее грудь. Нормально дышит?— Не очень глубоко, как щенок.— Ну, это ничего. Слушай, не давай ей шоколадок, батончиков, вообще ничего сладкого, ладно? Ну, лучше соленые крекеры или что-нибудь подобное.— Ей нужна жидкость, — прохрипела распростертая на полу Карен. — Побольше воды!— Давай ей пить. Побольше воды.— Крекеры и вода, — эхом отозвался Хьюи.— Может, сегодня вечером приеду тебя проведать.У несчастной матери затеплилась слабая надежда.— Хорошо, — протянул великан. — Мне было бы спокойнее.— Ладно, езжай аккуратнее, договорились?— Восемьдесят пять километров в час, — послушно отозвался двоюродный брат.— Молодец!Повесив трубку, Хики опустился на корточки рядом с Карен.— Договоримся так: прежде чем куда-либо поедем, моя помощница свяжется с твоим мужем. Нужно же убедиться, что со стариной Уиллом у нас полное понимание! Первые минуты всегда самые сложные: никто не знает, как поведет себя отец, правда? Вдруг подумает о диабете и начнет брыкаться? Надеюсь, такого не случится, потому что в противном случае весь инсулин мира не спасет маленькую Эбби. — Джо поднялся. — Мы обязательно поможем твоей крошке, только на это уйдет пара часов. А сейчас вставай, нечего на полу сидеть!Карен проигнорировала протянутую руку, подтянула колени и, схватившись за край стола, поднялась на ноги. Револьвер так и остался на полу.Хики прошел мимо пленницы, оказавшись у противоположной стены кухни, где в рамке висело шелковое панно около метра шириной. Охотящийся крокодил был выписан яркими, как на детском рисунке, красками, но, вне всякого сомнения, талантливо.— У вас по всему дому работы этого парня развешаны, верно? — поинтересовался Хики.— Да, — думая об Эбби, отозвалась Карен. — Это покойный Уолтер Андерсон.— Дорогие небось?— Панно — нет, я его сама расписала, а вот акварели ценные. Они вам нравятся?— Картины? — рассмеялся Хики. — Да плевать я на них хотел! И обещаю, что к утру ты возненавидишь каждую из них так, что никогда потом видеть не захочешь.Джо повернулся к панно и широко осклабился.* * *В сорока милях от Джексона, посреди густого леса, в котором преобладали сосны и дубы, стоял убогий домишко с жестяной крышей. Рядом — небольшая поляна, поросшая высокой травой в пятнах от грунтовки. На бетонных блоках обрел вечный покой старый белый «рэмблер». В полуметре от машины тонула в земле битая ржавчиной пропановая цистерна с черным шлангом, змеящимся над клапанным механизмом. Весело пели птицы, деловито стучал дятел, на верхних ветвях дубов резвились белки.Неожиданно звери и птицы испуганно притихли, на секунду воцарилась тишина, а потом послышался новый звук — рев мотора, причем старого: неэтилированный бензин заставлял поршень обреченно стучать. Рев нарастал, и из-за деревьев на залитую солнцем поляну вынырнул пикап с зеленым кузовом. Проехав по размытой дождями дороге, он остановился у крыльца лачуги.Хьюи Коттон вылез из кабины и, обогнув кузов, подошел к пассажирской дверце. Из заднего кармана грубых штанов торчала кукла Барби в парчовом платье. Подняв безвольное тело Эбби, он заботливо прижал ее к груди, ногой захлопнул дверцу и с величайшей осторожностью поднялся по ступенькам крыльца.Старые доски жалобно скрипели под его весом. У сетчатой двери Хьюи на секунду остановился, чуть подался вперед и, согнув похожий на сосиску мизинец, приоткрыл ее настолько, чтобы протиснуться ко второй двери, которая открылась от одного пинка сапогом сорок пятого размера. Осторожно наклонив, гигант занес спящую Эбби внутрь и захлопнул сетчатую дверь.* * *Дженнингс посадил «барона» рядом со старым «Дугласом DC-3», на который в любой другой день с удовольствием полюбовался бы, но сегодня не было времени. Уилл вывел самолет в общую зону и поставил на указанное диспетчером место. В аэропорту Галфпорта-Билокси стояли самолеты Национальной гвардии; от замерших по периметру взлетного поля военных вертолетов и истребителей и, как следствие, повышенных мер безопасности было слегка не по себе.Дженнингс заранее послал радиограмму с просьбой подогнать взятую напрокат машину к сервисному центру, где обслуживались пилоты-любители. Едва пропеллеры остановились, он вылез из кабины и стал выгружать багаж: портплед, сумку с вещами, кейс с ноутбуком и чемодан с образцами. Перетащив все в синий «форд-темпо», Уилл почувствовал жуткую боль в крестце — и это несмотря на ударную дозу ибупрофена!Один из работников охраны сообщил: восточное шоссе номер 110 закрыто из-за аварии автопоезда, и до Билокси придется добираться по прибрежной дороге. Доктор искренне надеялся, что между аэропортом и казино не будет пробок: меньше чем через час ему надлежало появиться в конференц-зале, и, прежде чем предстать перед пятьюстами коллегами, очень хотелось принять душ и побриться.Ровно через пять минут Дженнингс уже ехал по шоссе номер 90, которое тянется вдоль Мексиканского залива от бухты Сент-Луис до границы с Алабамой и бухты Мобил. Раскаленное солнце только начинало садиться у Нового Орлеана, лежащего в ста километрах западнее. Значит, выступление удастся начать еще засветло. Семейные пары с детьми, счастливые, загорелые, гуляли по пляжу и пускали воздушных змеев. Странно, что в воду никто не заходил. Волн как таковых не наблюдалось, а прибой в этих местах всегда был теплым и коричневато-бурым. Знаменитый изумрудный оттенок вода приобретала лишь во Флориде у Дестина, часах в двух езды отсюда на восток.Уиллу не особенно нравилось побережье Мексиканского залива. Все здесь какое-то жалкое, ненадежное, безрадостное. Даже воздух душный и желтым гнилым туманом клубится над грязноватым, истерзанным шинами песком и мутной водой. В 1969 году ураган «Камилла» пронесся над прибрежным районом со скоростью триста пятьдесят километров в час, навсегда изменив жизнь Билокси. Уныние сменилось безнадежностью; казалось, лучшие времена миновали навсегда.Однако через два десятилетия после страшной «Камиллы» в Билокси пришел игорный бизнес, и жизнь вновь изменилась. Сверкающие дворцы удивительной красоты вырастали подобно замкам на песке, создавая тысячи новых рабочих мест и новую сферу обслуживания: ломбарды, заведения типа «Быстрые деньги», в которых можно обналичить продовольственные чеки или заложить машину, чтобы было что спустить за игорными столами. Но вечером здесь царила благодать, лишь яркие огни небоскребов и неоновые (совсем как в Вегасе!) рекламные вывески отражались в темной воде залива, а тысячи машин ползли по прибрежному шоссе, доставляя на растерзание Билокси доверчивых, легковерных и отчаянных.Один, вдали от дома, Дженнингс чувствовал себя не в своей тарелке. Странная штука эта свобода: езжай куда хочешь, где угодно останавливайся, и никому не нужно ничего объяснять. Хотя полной свобода не была: ждали коллеги, и опаздывать очень не хотелось. Нажав на газ, Уилл решил: в такой ситуации вполне можно превысить скорость.Чем ближе казино, тем медленнее ползли машины, но, слава Богу, вдали уже показались огромные золотые буквы «Бо риваж», ярко сверкающие в последних лучах догорающего солнца. Свернув с шоссе, Дженнингс въехал на территорию отеля-казино, страшно благодарный администрации за носильщиков, которые уже ждали на стоянке, чтобы отнести его багаж. Взяв кейс с ноутбуком и чемоданчик с образцами, Уилл отдал ключи швейцару и, толкнув массивную дверь, вошел в фойе.По роскоши интерьер отеля «Бо риваж» мог состязаться с лучшими казино Лас-Вегаса времен господства итальянской мафии. По всей вероятности, основной идеей было воссоздание атмосферы довоенного Юга, но Уиллу отель-казино показался странной помесью Диснейленда и высоток Дональда Трампа. Любителей азартных игр столько, что яблоку негде упасть. С трудом пробравшись к стойке администратора, Уилл назвал свое имя. Каково же было его удивление, когда высокий худой мужчина встал из-за конторки и пожал ему руку. Судя по бейджу, его фамилия была Готро.— Доктор Дженнингс, ваши коллеги уже начали волноваться, — робко улыбнулся администратор.— Послеобеденная операция немного затянулась, — пояснил Уилл и постучал по кейсу с ноутбуком. — К выступлению я готов, только душ принять хочу.Готро протянул конверт с электронным ключом:— Ваш номер на двадцать восьмом этаже, доктор, Кипарисовый люкс, почти сто квадратных метров. Доктор Стайн велел принять вас по высшему разряду. — Сол Стайн был уходящим в отставку президентом Медицинской ассоциации Миссисипи. — Может, мне все-таки вызвать носильщика, чтобы помог вам с вещами?Дженнингс выдавил улыбку: ну вот, частная информация предана огласке. Нетрудно представить, как доктор Стайн рассказывает Готро о его артрите: мол, не позволяйте ему ничего тяжелее ключа поднимать. Естественно, Сол хотел как лучше…— Спасибо, не нужно. — Уилл постучал по чемоданчику. — Здесь у меня ценный груз.— Консультант по аудио— и видеоаппаратуре уже ждет в Магнолиевом зале. Лифты для VIP-гостей справа от ювелирного салона. Если что-то понадобится, звоните и спрашивайте меня…— Да, обязательно, спасибо большое!Уилл шел к лифтам, когда его окликнул крупный мужчина лет сорока, сидевший в баре по левую сторону от фойе. Джексон Эверетт, старинный приятель из университета! На Эверетте были шорты и пестрая рубашка с коротким рукавом, в руках высокий бокал с коктейлем.— Уилл Дженнингс, сколько лет, сколько зим! — прогудел он, мигом пересек фойе и похлопал Уилла по спине. Острая боль тут же пронзила позвоночник. — Парень, да мы с тобой с турнира в Аннандейле не виделись! Как жизнь? Как Карен?— На этот раз дома осталась, какие-то дела в Женском клубе. Джек, ты тоже только что приехал?— Шутишь? Я еще позавчера прилетел, чтобы в гольф немного поиграть. Говорят, ты сегодня делаешь доклад?Дженнингс кивнул.— Слушай, раз ты без Карен, пошли вместе в казино, в рулетку поиграем!— Пожалуй, сегодня я пас. У меня после обеда операция была, потом перелет… Короче, с ног валюсь.— Это женщины, от них все беды, — пожаловался Эверетт. — Парень, нам для себя пожить некогда!Уилл засмеялся:— Давай завтра выпьем пива и поболтаем!— А руки как? С восемнадцатью лунками справишься?— Не знаю… Клюшки привез, остается только проверить.— Надеюсь, справишься. Постарайся не усыпить нас сегодня, ладно?— Ну, Джек, я же анестезиолог, кого угодно усыпить могу.Эверетт скорчил выразительную гримасу и, потягивая коктейль, пошел обратно в бар.Дожидаясь лифта, Уилл заметил в фойе еще несколько знакомых лиц, однако разговор заводить не стал. У него оставалось всего двадцать пять минут на то, чтобы переодеться и спуститься в конференц-зал, где еще придется подготовить ноутбук к презентации.Лифт остановился на двадцать восьмом этаже, Дженнингс открыл дверь и увидел свой багаж и клюшки для гольфа. Администратор не преувеличивал: по размерам люкс вполне годился для постоянного проживания. Оставив багаж на диване, Уилл прошел в отделанную мрамором ванную и пустил горячую воду. Комната наполнилась паром, а он достал из портпледа синий, в тонкую полоску, костюм от «Лэндз Энд», повесил в шкаф, а белую рубашку разложил на журнальном столике. Раздевшись до плавок, Уилл поставил чемоданчик на письменный стол у телевизора и выложил толстую папку с рукописью. «Безопасное применение деполяризующих миорелаксантов у беспокойных больных» — гласила обложка. Рукопись — результат трех лет лабораторных и клинических испытаний, а также долгих переговоров с фармацевтическими компаниями. Детище этих трудов — препарат под торговым названием «Рестораз» — может принести хорошую прибыль и сделать Дженнингса по-настоящему богатым.Сильно волнуясь, Уилл перепроверил содержимое чемоданчика: видеоадаптер, который соединит ноутбук с проекционным ТВ-приемником в конференц-зале, ампулы с опытными образцами рестораза и несколько шприцев необычной формы. Дженнингс пересчитал ампулы и бросился в клубящуюся паром ванную, на ходу стаскивая с себя белье.* * *Хики и его пленница сидели за кухонным столом напротив друг друга. Секунду назад Карен подняла револьвер, а Джо даже не попытался ее остановить. Прицелилась мучителю в грудь — все, теперь можно разговаривать.— Что, с пушкой легче? — издевался похититель.— Откажешься везти инсулин Эбби — револьвер станет легче, а вот тебе куда тяжелее придется…— Неужели у фифочки из Женского клуба поджилки не трясутся? — усмехнулся Хики.— Только тронь мою девочку, и я покажу тебе поджилки. Твои!Хики рассмеялся.— Не понимаю, зачем ждать завтрашнего дня? — недоумевала Карен. — Почему бы прямо сейчас не выпотрошить наши счета?— Во-первых, банки уже закрыты. Из банкоматов выкуп не наберешь. Даже если бы ты могла пойти и снять деньги, появилась бы куча вопросов и подозрений: сумма-то немаленькая.— А завтра что изменится? Как вы планируете получить выкуп?— Твой драгоценный супруг позвонит финансовому консультанту — Грею Дейвидсону? — и расскажет трогательную историю о том, как обнаружил пропавший элемент самой большой скульптуры Уолтера Андерсона. Такой мужчина с оленьими рогами, «Отец Миссисипи». Сохранилась одна-единственная фотография, и многие считают, что эту фигурку выкрали из дома Андерсона. Цена ее…— …выше, чем у любой картины, — договорила Карен. — Потому что у Андерсона очень мало скульптур.— Что, неплохо подготовился? Чертовы доктора, каждый что-нибудь коллекционирует: машины, лодки, книги… Посмотри на свою кухню: каких только прибамбасов нет! Уверен, обуви у тебя пар восемьдесят, как у филиппинской коровы Имельды Маркос. Какие деньги доктора на ветер выбрасывают, уму непостижимо! Это сколько желчных пузырей нужно удалить?!— Уилл не такой…— Нет-нет, конечно, он не тратит на чертовы картины больше, чем всем своим помощникам за целый год платит! Знаю я этих парней… одно неловкое движение скальпелем — и нет человека, а они: «Ой, простите, я сделал все возможное. С удовольствием пообщался бы с вами еще, но извините, у меня кофе-брейк».Карен начала спорить, однако быстро поняла: Хики не переубедишь. Он знал об их семье многое, но не все, причем пробелы были колоссальные: дочкин диабет, работа мужа. Уилл — анестезиолог, вместо скальпеля у него газ и уколы. Женщина приглядывалась к своему мучителю, пытаясь понять, что скрывается за блефом и угрозами. Кое-что она уже знала: Хики очень опасен, на рожон лучше не лезть.— Так или иначе, — продолжал Джо, — завтра утром старина Уилл позвонит Дейвидсону и попросит перевести в Билокси двести штук. Представился шикарный шанс купить эту скульптуру, и хозяин требует наличку. На случай, если у скупердяя Дейвидсона появятся подозрения, очаровательная миссис Дженнингс приедет к нему в офис и лично санкционирует перевод. Конечно, это необязательно, но общему успеху явно не помешает. Мы с тобой прокатимся в город, я подожду в машине, ты устроишь небольшой спектакль: «Ох уж этот Уилл, совсем голову потерял от Андерсона, что тут поделаешь: мальчишки всегда остаются мальчишками!» Потом ты подпишешь расходный ордер, и двести штук помчатся в Билокси со скоростью света. Моя помощница отвезет Уилла в банк, он снимет деньги и передаст ей. Вот и все, конец песни.— И все это ради двухсот тысяч долларов…— Вот видишь! — Похититель рассмеялся и покачал головой. — Речь именно об этом! В твоем понимании двести штук — это тьфу, совершенно неощутимая сумма, первоначальный взнос еще за один дом… Тут собака и зарыта! Деньги как вода: сами к тебе приходят, значит, потерять не обидно. В результате все будут счастливы: ты, я, маленькая принцесса, когда вернется домой. Чего еще пожелать?— Привези мне Эбби! Почему ей нельзя быть с нами или нам с ней? Твой план от этого нисколько не пострадает!Хики тут же перестал улыбаться.— Карен, наш маленький механизм работает на страхе. Ты боишься за Эбби, Уилл боится за тебя и Эбби. Именно страх не дает тебе сейчас нажать на курок, верно?Женщина не ответила.— Большинство похитителей тупые, как пробки, — заявил Джо, — попадаются, едва сунувшись за выкупом или сразу после того. Придумывают хитроумные планы, но безопасных методов изъятия денег не существует в принципе. Хоть в Бразилию пересылай, ФБР все равно выследит, с современными технологиями это раз плюнуть! Ты бы видела статистику! В нашей замечательной стране удачного киднеппинга почти не существует! Как думаешь, почему? Все снова упирается в выкуп и в то, как грамотно его забрать. У нас выкупа не будет: ты пошлешь деньги — старина Уилл заберет. Как видишь, меня в этой цепочке вообще нет! Здорово, правда?Карен не ответила, но план оценила: до мелочей продуман и прост, как все гениальное.— Видишь, какой я молодец! — не унимался Хики. — А твой муженек на такое способен? Гребаный газовщик — вот кто он такой! Подает газ — надевает маску — забирает чек — и бегом домой, где ждет классная цыпочка. Какая несправедливость!Перехватив оценивающий взгляд Хики, Карен постаралась не отвести глаз. Нельзя, нельзя показывать слабость, пусть думает, она боится только за Эбби.— Еще один гарантированный способ провалиться — забрать ребенка с собой, а потом послать записку. — Джо словно перед аудиторией выступал. — Родители остаются дома, бесконтрольные и до смерти перепуганные. И тут р-раз — звонок или письмо с требованием выплатить больше, чем они за целую неделю зарабатывают. Что им остается кроме как в ФБР позвонить? А тут звонки поступают только мне и моим партнерам, причем в строго определенное время. Пока все идет по плану, никто не попадает в тюрьму и не умирает.— Похоже, ты любишь себя слушать.— Я люблю все делать правильно. План предельно простой, и пять раз подряд все шло как по маслу. Горжусь ли я этим? Да, горжусь! А перед кем мне хвалиться, как не перед тобой?Хики рассуждал о похищениях таким же тоном, как коллеги Уилла о покупке акций.— А о детях ты подумал? — спросила Карен. — Представляешь, как им страшно?— Двадцать четыре часа можно и потерпеть, — чуть слышно проговорил Хики. — Я годами гораздо большие лишения выносил.— Но рано или поздно ты совершишь ошибку. Все люди ошибаются.— Родители — возможно, а я — нет, и своему помощнику вполне доверяю. Он детей обожает. Весит килограммов сто пятьдесят, не меньше. На вид настоящий Франкенштейн, однако сердце у него золотое.Карен зажмурилась, представив Эбби в плену у чудовища. Увы, страшная картинка не исчезла, наоборот, стала еще четче.— Не бойся, — успокоил Хики, — мой брат не изверг и не педофил. Просто соображает медленно. И еще…— Что? — Она испуганно распахнула глаза.— Хьюи не любит, когда от него убегают. В начальных классах — тогда парень в нормальной школе учился — над ним жутко издевались. Потом он начал расти, так что обидчики обзывались и давали деру. В конце концов мамаше пришлось перевести его в специальную школу. Дети бывают очень жестокими, и Хьюи до сих пор нервничает, когда от него бегут.Карен почувствовала, как щеки становятся пунцовыми.— Разве желание бежать не естественно для ребенка, которого насильно удерживают в незнакомом месте?— У тебя дочка спокойная?— Обычно да, но… Боже, ну почему мы не можем к ним поехать?— Слушай, я проголодался, — заявил Хики. — Давай-ка займись ужином. Готов поспорить, на кухне ты настоящая кудесница!Карен взглянула на револьвер: толку от него чуть.— Когда мы отвезем Эбби инсулин?— Жрать хочу… — потирая впалый живот, простонал Хики. — Ку-ушать!

Глава 4Уилл ел красную рыбу, то и дело посматривая на свою будущую аудиторию: сотни людей наслаждались тем же блюдом, что и он. Справа от него, на трибуне, доктор Сол Стайн произносил вступительную речь, но без особого успеха. Наконец, словно водитель на вираже, он все же вырулил снова к главному:— Леди и джентльмены, мы имеем честь приветствовать на нашей конференции специалиста высочайшего уровня. Человека, чьи революционные исследования в области анестезиологии будут опубликованы в следующем номере «Медицинского вестника Новой Англии».Взрыв аплодисментов на несколько секунд перебил Стайна, и он улыбнулся.— Сегодня нашему вниманию будут предложены основные моменты этой работы, написанной по результатам клинических испытаний, которые проводятся в Медицинском центре Университета Джексона. Лично для меня удивительнее всего то, что анестезиология-реаниматология — вторая специальность докладчика, кстати, уроженца нашего штата, овладеть которой он был вынужден в силу неблагоприятных обстоятельств. Нам, можно сказать, повезло, что так получилось, ведь иначе…Громкий писк прервал Сола чуть ли не на полуслове. Пятьсот докторов, в том числе и Дженнингс, машинально потянулись к поясам. В следующую секунду волна смеха захлестнула конференц-зал: собравшиеся дружно вспомнили, что они пусть в краткосрочном, но отпуске, а пейджеры остались дома. А Уилл даже на конференции боялся остаться без связи. Пищал не его аппарат, но на всякий случай он временно включил виброзвонок.— Кому звонят, черт возьми? — загремел с трибуны Стайн. — От больных и в «Бо риваж» не скрыться! — Выждав, когда смех утихнет, он продолжал: — Я мог бы еще час говорить о докладчике, но, думаю, не стоит. Скоро принесут десерт, так что Уиллу пора начинать. Леди и джентльмены, доктор Уилл Дженнингс!Бурные аплодисменты напомнили темнеющий зал. Дженнингс поднялся и, прижимая к груди папку с рукописью, пошел к трибуне.— Говорят, выступление лучше всего начинать с шутки, — сказал Уилл. — Жена считает меня никудышным комиком, мол, лучше даже не рисковать, но по дороге из аэропорта я вспомнил историю об урагане «Камилла», которую слышал от старого фельдшера.О «Камилле» думал каждый, кто приезжал на побережье Мексиканского залива: искореженные страшным ураганом деревья остались практически повсюду.— В шестьдесят девятом наш коллега работал здесь в «Скорой помощи», и, едва буря улеглась, их бригаду одной из первых вызвали помогать пострадавшим. Шел сильный дождь, улицы были буквально завалены трупами домашних животных. Во время второго вызова тогда еще молодой фельдшер и его помощник увидели посреди дороги тело девушки в нарядном платье. «Одна из дурочек, что во время урагана вечеринку устроила», — решили они. Фельдшер подумал, что девушка мертва, однако, не желая отдавать ее без боя, провел стандартную процедуру: восстановление сердечной деятельности и дыхания, искусственную вентиляцию легких и так далее. Ничего не помогало, и ребята сдались. На следующий день в морг пришли родственники опознавать тела погибших. Фельдшеру захотелось узнать, как зовут ту красавицу, но за ней никто не явился. Прошло несколько недель, а он все не мог ее забыть, а потом кто-то из санитаров рассказал: девушку наконец опознала мать. Оказывается, она умерла двумя годами раньше, а ураган вымыл тело с кладбища.Одинокие «фу!» и «фи!» утонули в море грубого мужского гогота. Воистину нет более благодарной аудитории для извращенных шуток, чем пропустившие по паре рюмок доктора!— Мой доклад будет кратким, но емким. Анестезиологов и врачей «Скорой помощи» он натолкнет на определенные размышления, а остальных, надеюсь, просто заинтересует. Поможет мне в этом чудо современной техники, с которым я в свободное время забавляюсь. — Весь прошлый год Уилл снимал клинические испытания на «Canon XL-1» — студийную цифровую камеру, покупать которую его активно отговаривала Карен. Сколько часов он провел у компьютера, адаптируя отснятое для специальной программы, что должна была работать во время презентации! Готовый материал казался безупречным, но работа с жесткими дисками и видеоаппаратурой чревата проблемами, и, что особенно неприятно, непредвиденными. — Если не получится, здесь хотя бы никто не погибнет! — поспешно добавил Дженнингс.Снова послышались смешки, на этот раз иронические.— Прошу потушить свет!В зале стало совсем темно. Страшно волнуясь, Уилл кликнул иконку на рабочем столе, и на стоящем за его спиной телевизоре «Хитачи» с огромным экраном появилась операционная Медицинского центра Джексона. Больной лежал на столе, врачи и медсестры готовились к операции. Глаза собравшихся в конференц-зале, большинство которых не слишком хорошо владели компьютером, загорелись от изумления. Впрочем, участники конференции принадлежали к нескольким поколениям: за одним столом с седыми, разменявшими седьмой десяток докторами сидели совсем молодые, а их жены были похожи на Карен.Дженнингс сверился с крупно набранным текстом.— Этот больной выглядит полностью готовым к операции, правда? Тем не менее за двадцать минут до съемок он, разбив кофейник, сильно поранил доктора и двух медсестер.На широком экране «Хитачи» появился другой эпизод, будто снятый с близкого расстояния кусок из фильма Квентина Тарантино. Изображение дергалось: в кадре человек, выпучив глаза, пытался пырнуть крупным осколком невидимого оператора. «Сукин сын, да ты дьяволу с потрохами продался!» — во весь голос орал он.Собравшиеся затаили дыхание.Удар наотмашь, и на экране мелькнул высокий потолок палаты: спасаясь от порезов, оператор совершил отчаянный прыжок. Смельчаком с камерой был сам Уилл, но не рассказывать же об этом коллегам!«Конец света! Наступает конец света! — орал больной. — Иисус, я вижу тебя!» «Нужно вызвать охрану!» — испуганно закричала медсестра. Брызжущий слюной мужчина бросился на нее, а из груди вырвался страшный вой: «Где моя Рельда Джин? Черт возьми, позовите Рельду!»И снова предыдущий кадр: полностью готовый к операции больной неподвижно лежит на столе.— Расскажи я, что больного усмирили не сотрудники охраны или полиция, а ваш покорный слуга, вы бы заподозрили использование бензодиазипина, барбитурата или наркотика. И были бы не правы! Ни один доктор или медсестра не то что внутривенную, внутримышечную инъекцию не сделает, когда одурманенный фенилциклидином больной угрожает разбитым кофейником. Присутствующие здесь врачи «Скорой помощи» могли бы высказать более точное предположение, решив: я применил парализующий релаксант типа панкурония бромида или сукцинилхолина. И оказались бы правы. В настоящее время доктора все чаще прибегают к подобным препаратам, которые порой являются единственным средством заставить беспокойного больного принять необходимое лечение. Об этом предпочитают не говорить, но парализующие релаксанты нередко используют без предварительного введения транквилизаторов в качестве своеобразного наказания для буйных — бандитов и наркоманов со стажем, которые регулярно попадают в больницы «Скорой помощи», мучают персонал и портят дорогостоящее оборудование. Как всем известно, парализующие релаксанты и с медицинской, и с юридической точки зрения опасны, потому что оставляют больных крайне уязвимыми. До интубации и подключения к аппарату искусственной вентиляции легких они не могут ни шевелиться, ни дышать.На экране «Хитачи» появилась медсестра, подключающая дыхательный аппарат. Уилл взглянул на аудиторию. За первым столиком очаровательная девушка смотрела на него не отрываясь. Она казалась лет на двадцать моложе всех присутствующих в зале женщин, за исключением подруг нового поколения (их завели седые доктора, бросив верных жен, вместе с которыми прошли медицинскую школу). На девушке обтягивающее черное платье и подвеска с крупным бриллиантом; кавалера, судя по всему, нет. Сидящие по соседству дамы меркли на столь блистательном фоне. Незнакомка была совсем рядом, так что Уиллу предоставлялся полный обзор — от изумительных ног и гибких бедер до поражающего воображение декольте. Для научной конференции платье было возмутительно коротко, но своего девушка добилась: глядя на нее, Дженнингс почти забыл, зачем поднялся на трибуну.— Сегодня, — стараясь избавиться от наваждения, проговорил он, — я расскажу вам о принципиально новом препарате, разработанном мной в сотрудничестве с фармацевтической компанией «Кляйн-Адамс» и лично испытанном в Медицинском центре Джексона. Препарат, химическое название которого я еще месяц обязан держать в тайне, полностью нейтрализует действие сукцинилхолина и менее чем за тридцать секунд восстанавливает нервную проводимость.По залу прошел шепоток недоверия.— Кроме того, мы разработали новые шприцы со сжатым газом, которые обеспечивают мгновенное и безопасное введение терапевтической дозы анектина — это наиболее популярное торговое название сукцинилхолина — во внешнюю яремную вену.На экране «Хитачи» снова появился истошно орущий больной с разбитым кофейником. Когда он бросился на медсестру, к нему шагнул высокий мужчина в белом халате, держа в руке что-то похожее на серебристый пистолетик. Доктор Дженнингс собственной персоной! Больной ткнул сверкающим осколком в молодую медсестру, которая, по замыслу, должна была его отвлекать, а Уилл прикоснулся к жилистой шее пистолетиком, на деле оказавшимся шприцем со сжатым газом. Послышалось громкое шипение, и наркоман потянулся к месту укола. Страшная гримаса, исказившая его лицо, в фокус камеры почти не попала, но когда он судорожно прижал руки к груди, зрители взволнованно охнули. Ослабев, наркоман повалился на пол, и Уилл при помощи двух медсестер потащил его на операционный стол.Мертвая тишина накрыла конференц-зал.На экране медсестры связывали больного резиновыми жгутами. Затем в кадре появился Уилл и обычным шприцем уколол его в локтевую вену.— Я ввел ему рестораз — первый из целой серии препаратов, которые будут представлены на утверждение Управления по контролю за продуктами и лекарствами. А сейчас, леди и джентльмены, прошу вас засечь время.Приблизившись к операционному столу, оператор крупным планом показал лицо наркомана. Глаза полузакрыты: каждый из присутствующих на конференции знал, что его диафрагма парализована. Он не мог ни шевелиться, ни дышать, хотя полностью осознавал происходящее.Время шло, и в зале нарастал взволнованный ропот. Через двадцать пять секунд рыжеватые ресницы задрожали и больной открыл глаза, попытался поднять руку, но она была словно ватная. Судорожно глотнув воздух, наркоман начал дышать.— Как вас зовут, сэр? — строго спросил Уилл.— Томми Джо Смит, — испуганно тараща глаза, проговорил больной.— Мистер Смит, вы знаете, что с вами случилось?— Господи Иисусе… только не делайте это снова!— Мистер Смит, вы больше не будете колоть людей битым стеклом?Наркоман судорожно замотал головой.Камера сфокусировалась на ампулах анектина и рестораза, которые вместе с похожим на пистолетик шприцем стояли на стеатитовой поверхности.— Понимаю, то, что вы сейчас увидели, может шокировать, но прошу вспомнить предыдущую сцену.На широком экране «Хитачи» Томми Джо Смит вновь попытался ранить медсестру осколком.— Сфера применения препарата, слава Богу, ограниченна, однако его необходимость сомнений не вызывает. В больницах «Скорой помощи», психиатрических лечебницах и тюремных изоляторах медицинские работники часто подвергаются нападкам со стороны беспокойных больных. В ближайшем будущем доктора смогут использовать деполяризующие релаксанты, не боясь смертельных исходов и дорогостоящих судебных разбирательств.По темному залу пронесся одобрительный гул, сменившийся шквалом аплодисментов. Уилл знал: видеоролик не оставит коллег равнодушными — по-другому и быть не могло — и нисколько не сомневался: они по достоинству оценят огромный потенциал препарата. Украдкой посмотрев налево, он увидел Сола, улыбающегося, как гордый отец.— Общеизвестно: релаксанты воздействуют прежде всего на мионевральные соединения. — Дженнингс обернулся к телевизору, желая убедиться, что на экране отображается анатомическая диаграмма руки. — Они прерывают нормальный поток импульсов от мозга к скелетным мышцам…Благодаря многочисленным репетициям в присутствии Карен и Эбби Уилл мог рассказывать практически бездумно. Девушка в черном продолжала неотрывно смотреть на него. Она не улыбалась, но соблазнительный изгиб полных губ доказывал: ее интересуют не только деполяризующие релаксанты. Несколько раз Уилл честно пытался установить зрительный контакт с кем-то другим, однако взгляд, словно намагниченный, возвращался к молодой незнакомке. А почему бы и нет? Любой лектор выбирает из аудитории кого-то одного и на протяжении всего выступления обращается к нему или к ней. Так проще расслабиться, а речь получается естественнее. Итак, сегодня он будет говорить с девушкой в черном.Поворачиваясь к экрану, Дженнингс каждый раз чувствовал внимание незнакомки. Огромные глаза смотрели не отрываясь, а грива светлых волос напоминала Лорен Баколл в «Иметь или не иметь». Уилл не особенно любил блондинок, но в этой девушке было что-то особенное. Больше всего — даже в неярком свете голубоватого экрана «Хитачи» — поражала удивительная симметрия ее тела. Отказываясь подчиняться голосу разума, взгляд Уилла блуждал по изумительной длины ногам, гибким бедрам и тонкой талии. М-м-м, не тело, а песочные часы! Грудь не слишком большая, круглая, манящая. Открытое, без бретелей платье выставляет напоказ ключицы и сильные плечи. Грациозный изгиб шеи, высокие скулы, полные губы… А глаза? Они будто впились в лицо Уилла, бесстрашно отражая его заинтересованный взгляд.Дженнингс повернулся к телевизору — проверить внешний видеосигнал, а когда снова посмотрел в зал, блондинка неспешно, с грацией потягивающейся львицы, закинула ногу на ногу. Короткое вечернее платье позволяло даже с подиума наблюдать за волнующими движениями бедер. Уилл почувствовал, что густо краснеет. Это, конечно, не Шарон Стоун в «Основном инстинкте»: трусики девушка носила, но постаралась, чтобы он рассмотрел все, вплоть до дизайнерской бирки. Разве белое хлопковое белье, которое последние несколько лет носит Карен, может сравниться с этим шелковым чудом? Огромным усилием воли Дженнингс заставил себя сосредоточиться на тексте, но с ужасом понял, что порядком отстал от видеоролика. Пришлось на ходу перестраиваться и кое-как спасать выступление.Чуть заметная улыбка тронула полные губы мучительницы.* * *Хьюи Коттон стоял на крыльце лачуги и смотрел на садящееся за темными деревьями солнце. Крошечные желто-зеленые искры мелькали между ветвями, словно фосфоресцирующие отблески невидимого пламени.— Светлячки! — радостно воскликнул гигант. — Интересно, в доме есть банка с завинчивающейся крышкой?Он наслаждался игрой огоньков среди сгущающихся теней, когда из хижины послышался слабый стон. Блаженно улыбающееся лицо тотчас перекосилось от страха. Глубоко вздохнув, Хьюи с тревогой посмотрел на дверь.— Жаль, что тебя здесь нет, ма! — чуть слышно проговорил он.Стон повторился.Великан открыл сначала сетчатую дверь, потом основную и, собрав все свое мужество, вошел.* * *Сидя за кухонным столом, Хики уплетал огромный сандвич с ветчиной и пил чай со льдом.— М-м, отлично! — похвалил он, вытирая рот. — И с соусом ты здорово угадала… Не хуже, чем в Новом Орлеане! Во французском квартале как раз такие делают.— Так ты из Нового Орлеана? — спросила Карен, упаковывая шприцы и инсулин в маленькую сумку-холодильник.— Ты что, слышишь орлеанский акцент?— Ну, трудно сказать, — промолвила женщина: по речи Джо однозначного вывода не сделаешь. Миссисипские интонации, естественно, преобладают, но есть и что-то другое. Похоже, Хики некоторое время жил на Юге.— Сейчас мы не будем подробно останавливаться на моей биографии, — заявил похититель, откусывая большой кусок сандвича, — но, возможно, вернемся к ней чуть позже.Карен закрывала сумку-холодильник, когда в гаражную дверь позвонили.Хики тут же вскочил, схватив револьвер Уилла.— Кто это? — спросил он. Темные глаза шарили по кухне, будто в нее в любую секунду могли ворваться спецназовцы. — Кого-то ждешь?Карен покачала головой, не представляя, кто мог прийти в такой час.— Не открывай! Пусть убираются восвояси. — Джо шагнул к кладовой. — В которую дверь звонят?— В гаражную, — прошептала женщина, шокированная тем, что вступает в сговор с Хики. Но, пока Эбби в руках негодяя, нарушать тщательно продуманный план не хотелось.Второй звонок… Третий… Надо же какая настойчивость!— Почему я машину не слышал? — недоумевал Джо.— С кухни иногда не слышно… — проговорила Карен и тут же поняла, кто мог так настойчиво звонить в дверь. Стефани Морган — сопредседательница оргкомитета цветочной выставки. Ее «лексус» ездит так бесшумно, что они с Уиллом диву даются. К тому же из всех знакомых в ближайшие два дня у Стефани больше всего причин заехать в гости.Услышав стук в окно, Хики и его пленница чуть не подпрыгнули. Обернувшись, Карен увидела прижатое к стеклу лицо Стефани Морган, а рядом крошечную мордашку ее одиннадцатимесячного сына Джоша. Подруга по Женскому клубу укоризненно грозила пальцем.— Открой дверь, — велел бесцветным голосом похититель.— Прячься! — шепнула женщина.— Поздно, она смотрит прямо на меня, — объявил Джо, убирая револьвер за правую ногу. — Иди открывай.Нельзя втягивать Стефани в этот кошмар, но, если не открыть дверь, подруга закатит истерику, и план Хики развалится. Пришлось поднять руку и показать в сторону гаража. Стефани кивнула и будто нехотя отклеилась от окна.— Пожалуйста, позволь мне все уладить, — глядя в глаза Джо, взмолилась пленница.— Посмотрим, что получится, — скептически поджал губы Хики.Не успела Карен открыть дверь, как Стефани протиснулась мимо нее.— Дорогая, ты должна завтра поехать в «Колизей»! — без всякой прелюдии начала она. — Отложи все дела и прямо с утра отправляйся! Я сегодня там целый день провела… Карен, это просто ужас! Нам обещали, что скотоводов до обеда в другое место переведут. Так вот, ничего подобного! Там коровы, милая! Коровы и навоз!И минуты не прошло, а возбужденная Стефани уже влетела на кухню.— Здравствуйте! — приветствовала она Хики. — Вы любовник Карен Дженнингс? Давно подозревала, что у нее кто-то есть. Недаром говорят: в тихом омуте черти водятся.Поспешившая за подругой Карен погладила ладошку Джоша. Малыш прижал голову к плечу матери — бедный, наверное, устал от шума и беготни по «Колизею». Или инстинктивно чувствует опасность, исходящую от Джо Хики?— Стефани, познакомься, это мой троюродный брат Джо из Вашингтона. Джо, это Стефани Морган, она детскую футбольную команду курирует.— Да ла-а-адно вам, — протянула Стефани, кивнула Хики и снова повернулась к хозяйке. Револьвер она явно не заметила. — Лучше скажи, почему дверь не открывала.Через плечо миссис Морган за своей пленницей следил похититель. Карен повернулась к подруге, и Джо весь обратился вслух.— Мормоны замучили, несколько раз сегодня приходили, и я решила, это опять они, — на ходу сочиняла она.Стефани скривилась. Огромное количество косметики делало ее похожей на клоуна.— Правдоподобно, но я-то знаю, чем ты занимаешься. От меня прячешься!.. Не выйдет, милая! Ты командуешь цветочной выставкой, так что изволь принять посильное участие. Знаешь, что я подумала, увидев коров? Только одна женщина в клубе справится с таким ужасом: Карен Дженнингс. Она выгонит из «Колизея» скотину быстрее, чем на пол упадет очередная лепешка!Ну что тут сказать? Как поскорее избавиться от Стефани и Джоша? Хики будто потоки бешеной энергии излучает, дикую, звериную волю к жизни. «Хищник!» — в один голос говорили горящие глаза, расправленные плечи, безжизненно бледные губы. Почувствует в Стефани угрозу — убьет не задумываясь.Малыш заплакал, а мать рассеянно потрепала его по макушке и начала баюкать.— Завтра утром приеду, — пообещала Карен и, схватив Стефани за руку, потащила к кладовой. — Видишь ли, у Джо отец недавно умер, и он приехал решить кое-какие проблемы с недвижимостью. Уезжает завтра в обед, так что времени у нас почти не осталось.— Карен! — Миссис Морган в отчаянии пнула дверь кухни. — Ты что, не понимаешь, как это важно? Люси Чайлдз спит и видит, чтобы мы опозорились!«Боже! — беззвучно застонала Карен, подталкивая подругу к двери. — Разве мне сейчас до интриг Женского клуба?»— С быками разберусь, а ты лучше отведи Джоша домой и накорми ужином, ладно? А где Кэролайн? — спросила Карен и тут же прикусила язык: ну вот, сейчас Стефани спросит, где Эбби.— У мамы, — отозвалась миссис Морган. — Я еще поэтому нервничаю. Она сегодня должна была идти к парикмахеру, но в последний момент пришлось все переиграть, потому что я привезла Кэролайн. Теперь виноватой себя чувствую. А где Эбби?— С матерью Уилла в Новом Орлеане. — Женщины вышли в прачечную. Оглянувшись, Карен увидела на кухне зловещую фигуру Хики. Револьвера в руке, слава Богу, не просматривалось.— Джо, рада была познакомиться! — прокричала Стефани.— Взаимно…Карен вывела гостью в гараж. Так и есть: белый «лексус» припаркован за «фордом-экспедишн».— Твой кузен очень ничего, — проговорила Стефани, возбужденно сверкая глазами. — На вид немного неотесанный, но интересный… Слушай, я точно не помешала романтическому свиданию?— Точно, — вымучила улыбку Карен. — Джо терпеть меня не может, имущество делить приехал.— Ну, надеюсь, ты что-нибудь отвоюешь. — Стефани показала на серебристую «тойоту-авалон», что стояла у «форда». — Новая тачка тебе явно не помешает.— Ладно, Стеф, давай до завтра. Возможно, я немного опоздаю.Миссис Морган усадила Джоша в детское сиденье.— Только попробуй! Навоз разгребать я не буду: в мои полномочия это не входит.Карен снова растянула губы в улыбке, а ее подруга наконец села в машину и покатила вниз по холму.На плечо легла рука: Хики, оказывается, стоял рядом, а она даже не почувствовала. Он помахал вслед отъезжающему «лексусу», Стефани просигналила в ответ и скрылась за поворотом.— А ты молодец, мамочка, — похвалил Джо. — Эта тощая сучка не понимает, что жизнью тебе обязана.Только сейчас Карен поняла, что трясется.Хики похлопал ее по спине покровительственно, совсем как муж.— Ну все, пошли в дом. Сандвич стынет.* * *Доклад Уилла подходил к концу. В темном конференц-зале слышался тревожный шорох: зрители немного устали, значит, сократив выступление, он поступил правильно. На экране «Хитачи» показался акушер, делающий инъекцию рестораза во внутриутробный плод. Перед переливанием крови, которое провели, чтобы сохранить жизнеспособность, в плод вводили релаксанты, а рестораз мог вывести его из паралича в десять раз быстрее, чем обычные препараты.— Подобная инъекция заслуживает детального разбора, — проговорил Дженнингс, — хотя, на мой взгляд, польза нового лекарства в данной ситуации очевидна.Вместо беременной женщины в кадре появился Уилл, играющий в гольф на аннандейлском поле, хорошо знакомом большинству присутствующих. Немного фантазии плюс пара часов монтажа, и зрители увидели, как доктор Дженнингс наносит фантастической красоты удар. Когда под аккомпанемент мексиканской мелодии из «Жестяного кубка» с Кевином Костнером мяч закатился в лунку, из темноты раздалось оглушительное «Bот это да!» (скорее всего Джексон Эверетт не сдержался), а за ним бешеные аплодисменты.— Завтра на протяжении двух часов я буду на выставочном стенде «Кляйн-Адамс», — объявил Дженнингс. — Я привез с собой образцы рестораза и несколько шприцев со сжатым газом, о которых сегодня рассказывал. С удовольствием отвечу на все ваши вопросы.На этот раз овации были менее бурными, зато более продолжительными. Сол Стайн поднялся на трибуну и потрепал Уилла по спине. Пожав ему руку, Дженнингс начал отсоединять компьютер, а Стайн терпеливо ждал, пока стихнут аплодисменты. Похвалив презентацию, президент Медицинской ассоциации Миссисипи объявил программу завтрашних семинаров. Уилл уложил ноутбук в кейс и спустился к своему столику.Толпа поздравляющих тут же подхватила его и понесла из конференц-зала в крытое помещение. Перед глазами до сих пор стояла девушка в черном, но среди улыбающихся коллег ее не было. Без малого пятнадцать минут Уилл пожимал руки и выслушивал комплименты, затем, прежде чем подоспели особо надоедливые болтуны, сбежал к лифтам.Как во всех отелях-казино, администрация «Бо риваж» постаралась, чтобы гости как можно чаще проходили через целые заслоны игровых автоматов и столов для рулетки. Страшно болели суставы, и Уиллу хотелось только одного: поскорее вернуться в номер и принять ибупрофен.Дженнингс собирался воспользоваться лифтом для VIP-гостей, но Джексон Эверетт утащил его с собой к обычным. Эверетт держал в руке очередной коктейль, а ромом от него разило не меньше, чем от Джона Сильвера. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, однако тут двери лифта открылись, и из кабины вышла пожилая женщина с целым мешком двадцатипятицентовиков в руках.— В чистилище их, бабуля, в чистилище! — заорал Эверетт. — Сорвите банк!Усмехнувшись, старуха побрела в фойе. Затолкнув Уилла в кабину, Эверетт вошел следом, а за ним еще два доктора с бейджами. Двери начали закрываться.— Подождите! — послышался женский голос.Резкое движение, и правая рука Уилла заблокировала двери. Он сморщился от боли, а в кабинку протиснулась блондинка в черном.— Спасибо! — проговорила она и зарделась, будто от быстрого бега.— Не за что, — отозвался Дженнингс.Девушка тут же повернулась спиной, оставив Уилла разглядывать гриву а-ля Лорен Баколл. Кабина лифта была обшита светлым деревом и облицована зеркалами, и, посмотрев направо, Дженнингс получил возможность наслаждаться изящным профилем незнакомки. К его удивлению и возмущению, два других доктора откровенно раздевали ее глазами, а девушка, прижимая к груди сумочку, невинно разглядывала пол.Неужели не чувствует плотоядные взгляды?— Дженнингс, ты сам ролик монтировал? — поинтересовался один из докторов, лицо которого казалось смутно знакомым. — Или умницу секретаршу заставил?— Наверное, Карен постаралась, — вмешался Эверетт.— Нет, сам, это легче, чем кажется.— Вполне вероятно, — проговорил доктор. — Но откуда время берешь?— Ну я же не страдаю вредными привычками Джека…— Ха, и это говорит парень, который изобрел идеальный наркотик для насильников!Лифт остановился на восьмом этаже, и в кабине повисла неловкая тишина. Мужчины замерли, ожидая, что девушка выйдет первой, однако она не шевелилась. Извинившись, один из докторов протиснулся к выходу. Наглец Эверетт потянулся, будто желая ущипнуть круглую попку, а потом загоготал и вышел за коллегой. Вместо того чтобы отправиться к себе, он повернулся к лифту и ткнул пальцем в Уилла.— Слушай, пошли с нами в казино! Тебе понравится! А потом, если скучно станет, устроим танцы. Понимаешь, о чем я?Блондинка будто окаменела.— Мне нужно позвонить Карен, — заявил Дженнингс, не позволяя Эверетту вдаваться в подробности, — а завтра утром гольф. Давайте, ребята, веселитесь как следует.— По-другому не умеем, — усмехнулся Эверетт, поднимая и опуская брови в духе комика Граучо Маркса.Воспользовавшись паузой, Уилл потянулся к панели и нажал на кнопку «Закрыть двери».— Спасибо, — поблагодарила девушка, когда наконец удалось избавиться от Эверетта.— На самом деле Джек — отличный парень, просто сегодня немного выпил.Блондинка кивнула, давая понять, что к подобным вещам давно привыкла. Лифт начал подниматься, и Уилл снова поймал себя на том, что беззастенчиво любуется великолепной фигурой незнакомки. Подняв глаза, он перехватил ее взгляд, густо покраснел и принялся рассматривать носки туфель.За спиной кто-то откашлялся. Боже, да он совсем забыл про второго доктора! На этот раз лифт остановился на тринадцатом этаже. Коллега Дженнингса вышел, оставив его наедине с блондинкой.— Какой этаж? — спросила она.— Что, простите?— Вы не нажали кнопку этажа.— Ой, извините, забыл. Наверное, еще после выступлений в себя не пришел. Двадцать восьмой, пожалуйста.— У вас Кипарисовый люкс? У меня тоже. — Стоя вполоборота к Уиллу, девушка улыбнулась. — Презентация прошла просто отлично, даже не верится, что вы волновались.— Вы доктор? — поинтересовался Дженнингс. Вообще-то он считал себя свободным от стереотипов, но женщин-врачей с такими внешними данными еще не встречал.— Нет, я представляю интересы казино.— Я-ясно. Вам какой этаж? Горит только кнопка двадцать восьмого.— Мне туда и нужно. Кипарисовые люксы почти все на двадцать восьмом.Дженнингс кивнул и вежливо улыбнулся, но, стоило девушке отвернуться, бросил на нее подозрительный взгляд. Не проститутка ли? Администратор намекнул, что Сол Стайн велел обслужить его по первому классу. Неужели в набор услуг входит и очаровательная девушка по вызову?Лифт остановился на двадцать восьмом этаже.— До свидания! — проговорила блондинка и зашагала по коридору налево.Уилл вышел из кабины, секунду последил за волнующим танцем бедер и, повернув в противоположную сторону, быстро нашел номер 28021. Он уже вставил электронный ключ, когда услышал знакомый голос:— Доктор Дженнингс!Уилл обернулся: нерешительно прижимая к груди сумочку, к нему шла блондинка в черном платье.— Что-то случилось?Девушка вертела в руках сумочку, а потом замерла: из номера напротив вышел дородный мужчина в спортивном костюме и поспешил к лифту.— У меня ключ не работает, — объявила блондинка, когда сосед Уилла ушел. — Может, вы попробуете?— Сомневаюсь, что у меня получится, но хотя бы посмотрю.— Да, как беспокойного больного осмотрите!Уилл засмеялся, оставил кейс с ноутбуком в номере и вслед за прекрасной незнакомкой прошел мимо крепыша, что ожидал лифта.Дженнингс вставил электронный ключ-карту в прорезь, и на светодиоде загорелись зеленые огоньки, но когда вытащил, горел только один — красный, и щелчка тумблера не последовало. Он попробовал снова, стараясь вводить карту как можно ровнее, но, что бы ни делал, замок отказывался повиноваться.— Боюсь, ничего не выйдет, — признался он.— Да, похоже. Разрешите, позвоню от вас администратору?Уилл почти согласился, но внезапно передумал: что-то здесь не так, что-то не сходится…— По-моему, в VIP-лифтах есть внутренние телефоны. Я подожду с вами, пока помощь не подоспеет.Девушка смутилась, но уже в следующую секунду лучезарно улыбнулась.— Да, правильно. Спасибо, что не бросаете одну, а то мало ли кто по отелю шатается! Кстати, меня зовут Шерил.Уилл пожал руку, которая оказалась если не холодной, то необычно прохладной, совсем как у беспокойного, до смерти боящегося уколов больного. Отстранившись, он повел блондинку к лифтам, двигаясь на пару шагов впереди.Мужчины в спортивном костюме уже не было. Оглядевшись по сторонам, Дженнингс увидел то, что нужно: кремовый телефон внутренней связи.— Вот, пожалуйста, — оборачиваясь к девушке, начал он. — Позвоните, и вам быстро принесут новый…Договорить не удалось: слова будто застыли в горле. Очаровательная блондинка целилась ему в грудь пистолетом. Так вот что было в сумочке!— В чем дело? — спросил он. — У меня с собой всего несколько долларов, хотите — отдам. Ну еще кредитки…— Мне не деньги нужны. — Шерил с тревогой поглядывала на лифты. — Давай иди к себе в номер!— Зачем?— Потом узнаешь. Пошевеливайся!Возмущение и подростковый негативизм бурлили в душе Уилла. Нет, он не станет слепо повиноваться! Таким, как эта блондинка, слабость показывать нельзя, иначе уже в следующую секунду будешь лежать в грязном сортире с пулей в затылке.— Никуда я не пойду! По крайней мере пока не пойму, что происходит. Пожалуй, — он шагнул к кремовому телефону, — пожалуй, лучше позвоню администратору и попрошу вызвать полицию.— Отойди от телефона!— Ты не посмеешь стрелять! — Дженнингс поднял трубку.— Позвонишь в полицию — Эбби умрет, и я не смогу ее спасти.Уилл так и застыл с трубкой в руках:— Что?!— Доктор, два часа назад твою дочь похитили. Хочешь, чтобы она осталась жива, — сейчас же веди меня в свой номер. Позвонишь в полицию — она умрет, и не думай, что я тут шутки шучу!Грудь немела от леденящего ужаса. Разум отказывался, вернее, пытался не верить ужасной реальности.— О чем ты говоришь?Глаза Шерил снова метнулись к лифтам, и Дженнингс почувствовал, как ее страх превращается в панику.— Док, если кто-нибудь выйдет из лифта и увидит меня с пушкой, нашему плану конец. Эбби умрет, понимаешь? А мне бы очень не хотелось, чтобы так случилось. Расскажу тебе все, что хочешь, но для начала отведи меня в свой гребаный номер!Услышав гудок, Уилл понял, что до сих пор держит в руке трубку. Медленно, будто в трансе, он поднес ее к уху.— Скажи только слово, и девочка получит пулю в висок.Пришлось повесить трубку.— Быстрее! — торопила Шерил. — Если в ближайшее время я не позвоню сообщнику, твою принцессу убьют.Заглянув в холодные глаза, Уилл понял, что выбора нет, молча кивнул, а затем сделал несколько шагов по коридору и открыл дверь своего номера.Шерил сжимала в руке пистолет, словно боялась, что отнимут. Переступив порог Кипарисового люкса 28021, она огляделась по сторонам и как ни в чем не бывало прошла в спальню. Поспешно закрыв дверь, Дженнингс двинулся за ней.Между ним и Шерил была огромная кровать. Дуло пистолета нацелилось прямо в грудь, но Уилл решительно наступал. Страх за Эбби сводил с ума, а в душе закипала ярость: он выяснит, что происходит, и немедленно.— Назад! — закричала Шерил. — Не приближайся, пока все не объясню!— Где моя девочка?— Это похищение с целью выкупа! — объявила она, словно школьница, рассказывающая заученный дома стишок. — Карен сейчас дома, в округе Мэдисон, вместе с моим сообщником, а еще один человек удерживает в условном месте Эбби. Вот как все будет происходить…Уилл казался себе больным, которому дают клиническое описание неизлечимого недуга. Сомнения быстро сменились ужасом: жизнь его семьи так тщательно изучали, чуть ли не по полочкам раскладывали, а все ради того, чтобы добыть двести тысяч долларов.— Послушай, — решительно перебил он. — Зачем ждать двадцать четыре часа? Я прямо сейчас отдам тебе деньги…— Банки закрыты.— Что-нибудь придумаю. — Дженнингс старался говорить спокойно. — Существует же какой-то способ! В казино есть деньги, я могу позвонить…— Нет, так не получится. Нужно дождаться завтрашнего дня. Дай мне закончить, тогда сам все поймешь.Прикусив язык, Дженнингс стал слушать; голова работала с бешеной скоростью. План составлен мастерски, даже гениально. Тот, кто все это придумал, вывернул стандартные механизмы похищения наизнанку. Пистолет в руках Шерил — всего лишь острастка, чтобы он с перепугу не наделал глупостей. Эбби — вот настоящее оружие. Можно поднять трубку и позвонить в полицию, но, если Шерил арестуют и она в условленное время не позвонит своим сообщникам, дочку убьют.— Каковы гарантии того, что девочка останется жива?— Никаких. Придется поверить нам на слово.— Ну уж нет! При каких обстоятельствах нам вернут девочку? Мне нужны подробности, и не выдумывай, говори как есть!Блондинка кивнула:— Эбби и Карен привезут в людное место, освободят и скажут, где искать друг друга.Шерил говорила уверенно, по ее словам, этот план уже пять раз срабатывал без осечек. Дженнингс постарался вспомнить самые яркие заголовки местных газет за последние несколько лет. О неопознанных детских трупах вроде бы не писали… О похищениях с целью выкупа — точно, подобное событие непременно попало бы на первые страницы!— А что мешает мне обратиться в полицию после освобождения Эбби? — спросил он.— Во-первых, двести тысяч для тебя — сущие слезы, а во-вторых, если копы начнут нас искать, мы узнаем. Мой сообщник вернется и убьет девочку. В кукольном домике, в школе, после церковной службы — где угодно. Он найдет ее, можешь не сомневаться! Эту операцию мы уже с пятью докторами вроде тебя проводили, и ни один не настучал. Ни один! Уверена, и тебе не захочется.Дженнингс отвернулся, раздраженно качая головой. Окна Кипарисового люкса выходили прямо на залив, и Уилл увидел торговый корабль с ярко освещенными мачтами, уходящий из порта на запад. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным, со сложнейшими ситуациями удавалось справляться, помня нехитрую максиму: «Выход есть всегда, иногда сложный и неожиданный, но он есть». А сейчас выхода не просматривалось… Собственная никчемность сводила с ума, и бледный от гнева доктор снова посмотрел на Шерил.— Я должен сидеть здесь всю ночь, зная, что моя малышка в лапах у какого-то негодяя? До смерти перепуганная, ничего не понимающая… Милая, да я скорее голову тебе оторву!— Не подходи! — завопила девушка, тыча в него пистолетом.— Слушай, да что ты за женщина?! Неужели материнского инстинкта даже в зачатке нет?— Не смей рассуждать о моих чувствах и инстинктах! — Красивое лицо Шерил побагровело. — Ты ничего обо мне не знаешь!— Достаточно знать, что ты превратила жизнь невинного ребенка в сущий ад!— Тут ничего не поделаешь…Презрительный ответ уже вертелся на языке, когда из глубин подсознания серой акулой выплыла страшная мысль.— Боже, инсулин!.. Как же Эбби без него?— Что? — непонимающе спросила Шерил.— У моей дочери ювенильный диабет… Ты что, не знала? Это не входило в ваш совершенный план?— Успокойся!— Позвони своему сообщнику, я должен с ним поговорить, немедленно!Стоящий у кровати телефон зазвонил так громко, что Уилл и Шерил чуть не подпрыгнули. Первой справилась с собой девушка, подошла к аппарату и свободной рукой подняла трубку.— Хотел поговорить с моим сообщником? — поинтересовалась она. — Пожалуйста, вот тебе прекрасный шанс. Но будь осторожен, док, очень-очень осторожен…

Глава 5Взяв трубку из рук Шерил, Уилл поднес ее к уху:— Это Уилл Дженнингс.— Доктор Уилл Дженнингс? — уточнил мужской голос.— Да, верно.— Что, док, не ожидали такой компании?— Нет… — признался Уилл, скользнув взглядом по пристально следящей за ним Шерил.— В черном платье она просто обворожительна, правда?— Послушайте, мне нужно кое-что вам объяснить…— Засунь подальше свои объяснения, умник! Сегодня я командую, понял?— Да, конечно, но…— Никаких «но». Я сам буду вопросы задавать! Совсем как в «Силе совпадений», знаешь такую телевикторину? Ее ведет Ричард Досон, придурок полный! — В трубке послышался жуткий хохот. — Итак, сейчас мы проверим, совпадают ли твои ответы с тем, что говорит обворожительная миссис Дженнингс. Пожалуй, это будет скорее похоже на «Шоу новобрачных»! «М-м-м… нет, Боб, мне больше нравится сверху…» — Неизвестный снова заржал.Стараясь успокоиться, Уилл сделал несколько глубоких вздохов: нужно разобраться, с кем он имеет дело.— Вопрос первый… Страдает ли твоя дочь хроническими заболеваниями?Уилл почувствовал, как надежда согревает бегущую по венам кровь.— У нее ювенильный диабет!— Бинго! Полное совпадение! Вы только что выиграли путешествие на курорт!Невидимый собеседник тарахтел, как ведущий Уинк Мартандейл.Дженнингс покачал головой: настолько нереальным казался этот кошмар.— Сэр, Эбби нужен инсулин, немедленно!— Сэр? — невесело рассмеялся мужчина. — Слушай, а мне нравится! Когда бы ты еще меня так назвал! Разве только если бы я умирал или что-то такое… «Сэр, к сожалению, у вас рак члена последней стадии. Прошу, отойдите на два шага назад».— Я анестезиолог и такими вещами не занимаюсь.— Что? Ты никогда не говорил людям, что они смертельно больны?— Ну, — замялся Уилл, — только давным-давно.— Та-ак, выходит, ответ положительный. Хочешь сказать, ты никогда никого не убивал?— Конечно, нет!— Правда? Значит, ни один человек не умер после того, как ты надел ему газовую маску?— Нет, больные умирали, но не в результате моих действий.— Неужели? Твоя откровенность вызывает у меня сомнения, док, серьезные сомнения!— Послушайте, может, представитесь?— Джо Хики, док, можешь называть меня просто Джо!— Договорились… Джо, вы мой бывший пациент? Или чей-то родственник?— Зачем спрашиваешь? Ты ведь никогда никого не убивал!— По-моему, вы испытываете враждебность по отношению ко мне лично.— Ты так считаешь? Хм, может быть, все может быть… Но пока эту тему оставим, потому что сейчас ты поймешь, какой я милосердный. Представляешь, разрешаю переправить твоей принцессе инсулин!— Спасибо тебе, Господи!— Господь тут ни при чем. Передай трубку моей помощнице!— Джо, позвольте мне секунду поговорить с женой!— Позови Шерил, док!Уилл передал трубку блондинке.— Запрись в ванной, пока я разговариваю!— Твой сообщник про ванную ничего не говорил!— Иди в чертову ванную! — приказала девушка, погрозив пистолетом.Подняв руки вверх, Дженнингс ретировался в просторную, отделанную мрамором и позолотой комнату, прикрыл дверь, но не до конца и, едва послышался голос Шерил, прильнул ухом к щели.— Как же мы не знали про болезнь? — недоумевала девушка. — Что-то мне не очень нравится… Выезжать с ней куда-либо опасно. А если вас патруль остановит?.. Ладно… Да, со мной все хорошо. Хотя, Джои, этот тип не такой, как все остальные. Ну, точно сказать не могу… Просто следит за мной не отрываясь, как волк, который затаился и ждет подходящего момента для атаки… Да, знаю… Знаю! Ладно… Каждые тридцать минут.Посмотрев в щелку, Уилл увидел, как Шерил кладет трубку на базу. Красивое лицо перекосилось от гнева.— Все в порядке? — поинтересовался он, открывая дверь.— Угу.— Что он сказал?— Джо везет лекарство твоей красавице. То есть он везет Карен, чтобы та сделала укол. Видишь, если бы нам было наплевать на девочку, разве стали бы мы рисковать, переправляя ей инсулин?— Конечно! Потому что, если в эту ночь с Эбби что-нибудь случится, вы деньги не получите.— Даже если что случится, ты об этом не узнаешь.— Если в ближайшие семь часов я не услышу, что Эбби получила инсулин, не останется ничего другого, как предположить: у нее начался кетоацидоз. Вот тогда мы с тобой поговорим по душам… Обязательно поговорим, даже если ради этого придется все кости тебе переломать!Никакого воздействия угроза не возымела. Заглянув в холодные голубые глаза, Уилл понял: Шерил далеко не в первый раз так пугают. Возможно, девушка не верит, что он способен на зверства, или уверена, что не способен…— По-твоему, Джо это не предусмотрел? — тусклым тоном спросила блондинка. — Я не знаю, где прячут девочку, а даже если бы знала и ты смог выпытать, полиция вряд ли добралась бы туда за тридцать минут, можешь мне поверить! — По-прежнему держа в руке пистолет, Шерил потерла ладони, будто ей было холодно. — А Джои угрожать не советую. Он ведь твою кроху не только убить может, ну, сам понимаешь… В этой ситуации преимущество явно не на твоей стороне!Зажмурившись, Уилл с трудом справился со страхом, мерзкой волной подкатившим к горлу.— Кто, черт возьми, этот Джо?!Шерил посмотрела на него, как на полоумного:— Мой муж.* * *Заботливо укрытая вязаным пледом, Эбби спала на старом диване. Стульев не было, и, сидя на полу, Хьюи задумчиво строгал кедровую чурку. Его снедала тревога: с минуты на минуту малышка проснется, перепугается, и что с ней делать, как успокоить? Лучше бы она была мальчиком! С мальчиками проще… Три раза из пяти Коттон уносил мальчиков. А от девочек появлялись мысли — грустные, страшные… Хьюи почти не помнил сестру, но кое-какие воспоминания остались: в основном кашель, долгие мучительные приступы кашля, а в перерывах — хрипы и свист при каждом вдохе. Вспоминая те хрипы, великан вздрагивал. Маленьким он залезал в постельку Джо Эллен и пытался ее согреть, но сестренке почему-то не помогало. Мама и тот первый доктор все повторяли: это сильная простуда… А потом было слишком поздно. Когда, усадив в соседский пикап, ее привезли к городскому доктору, малышка была мертва. Словно фарфоровый ангел, она лежала на пассажирском сиденье, бледная и такая беззащитная! Наверное, поэтому Бог забрал ее к себе… Сестренке только-только четыре исполнилось! «Дифтерия», — сказал городской врач, и Хьюи всей душой возненавидел это слово. Однажды, много лет спустя, кто-то произнес его по телевизору — пришлось схватить мерзкий ящик и разбить вдребезги. А вот двоюродный брат Джо Эллен не знал: в то время он жил в Миссисипи.Эбби застонала громче, и перепуганный Хьюи схватил Барби, которую в последнюю минуту сунул ему Джои.— Мама! — с закрытыми глазами позвала малышка. — Мама!— Эбби, мамы здесь нет. Я Хьюи!Длинные ресницы задрожали, глаза распахнулись и тут же стали круглыми от страха и удивления: девочка увидела сидящего перед ней великана. В тусклом свете лампы заблестели слезы, нижняя губа мелко-мелко задрожала.— Где моя мама? — тоненьким голоском спросила малышка.— Ей пришлось уехать с твоим папой, и они попросили меня посидеть с тобой.Эбби огляделась по сторонам: ветхая лачуга мало напоминала ее спаленку.— Где мы? — густо краснея, спросила она.— В маленькой лесной лачуге, недалеко от твоего дома. Мама скоро вернется.— А где она? — Нижняя губа девочки задрожала еще сильнее.— Вместе с папой.Зажмурившись, Эбби начала хныкать. Понимая, что девочка вот-вот расплачется, Хьюи достал Барби и посадил на кровать перед малышкой. Полные слез глаза остановились на кукле, которая тоненькой ниточкой соединяла с домом.— Вот, мама тебе оставила, — объявил великан.Схватив куклу, девочка прижала ее к груди.— Мне страшно.— Мне тоже, — сочувственно кивнул Хьюи.— Правда? — недоверчиво спросила малышка.Великан кивнул, и в его глазах заблестели слезы.Нервно сглотнув, Эбби пожала мизинец Хьюи, словно пытаясь его успокоить.* * *В шестидесяти пяти километрах к юго-востоку от лачуги Джо Хики вывел «форд-экспедишн» на федеральное шоссе номер 55. Рядом с ним сидела Карен с сумкой-холодильником на коленях. Опустив руку в карман, Хики вытащил длинный шелковый шарф, который стянул из прачечной Дженнингсов.— Завяжи глаза.Женщина безропотно повиновалась.— Мы уже близко?— Меньше часа ехать. Вопросов больше не задавай, не то передумаю насчет инсулина.— Вообще не буду разговаривать.— Нет уж, разговаривай! — возразил Хики. — Мне нравится твой голос: в нем что-то есть, гордость или достоинство…Если бы не шелковый шарф, в глазах его пленницы отразилось бы изумление.* * *В самом сердце Джексона, на окраине элитного жилого комплекса, белокаменный особняк с колоннами сверкал в лучах подсветки, установленной в ветвях величественных дубов. Перед домом на круговой подъездной аллее застыл желтый «дюзенберг» 1932 года — последнее напоминание о некогда роскошной коллекции старых машин, которую ее хозяин распродавал большую часть прошлого года.В столовой за широким обеденным столом сидел доктор Джеймс Макдилл, хозяин особняка и «дюзенберга», вместе с женой Маргарет. Боль и тревога читались в глазах доктора: за последние двенадцать месяцев его супруга похудела на девять килограммов, и это при том, что и раньше весила не больше шестидесяти. Доктор сам был не в лучшей форме, но после долгих сомнений и колебаний наконец решил поднять больную тему. Чем ближе конференция, тем крепче становилась его решимость. Каждый божий день Макдилла терзали страшные воспоминания, особенно одна фраза, походя оброненная похитителями.— Маргарет, — отложив вилку, решительно начал он, — знаю, тебе больно об этом говорить, но молчать больше невозможно.Серебряная ложечка застучала по тонкому фарфоровому блюдцу.— Почему? — спросила супруга голосом, который мог разрезать оконное стекло не хуже алмаза. — Почему не можешь молчать?Макдилл вздохнул. Известный кардиохирург, он ни перед одной операцией не волновался так, как перед разговором с женой.— Может, из-за того, что все случилось ровно год назад. Может, из-за того, что они нам сказали. Сегодня утром в операционной я только об этом и думал. Те события изменили нашу жизнь, отравили ее страшным ядом.— Не нашу, а твою, только твою!— Боже, Маргарет! Сегодня в Билокси началась конференция, а мы на ней не присутствуем по одной-единственной причине: события прошлого года до сих пор над нами тяготеют.— Так ты жалеешь, что не поехал?! — не веря своим ушам, воскликнула она. — Боже мой! Боже мой…— Нет, тут другое! Мы еще в прошлом году должны были пойти в полицию. Девушка сказала: это далеко не первый случай, и я ей верю. Они и других врачей терроризировали, воспользовались конференцией и тем, что мы оказались врозь… Маргарет, а если это происходит снова? Прямо сейчас?— Прекрати! — придушенно зашептала она. — Забыл, что они сказали? Они убьют Питера! Ты хочешь пойти в полицию? Через год после похищения? Не понимаешь, что за этим последует? Как можно быть таким наивным?Макдилл положил руки на стол.— Придется. Нельзя допустить, чтобы другая семья пережила тот же кошмар, что и мы.— «Мы»? С тобой-то что случилось? Со шлюхой в шикарном люксе просидел! Ты хоть о ком-нибудь, кроме себя, думаешь? Питер через такое прошел…— Конечно, я думаю о Питере! Просто не хочу, чтобы из-за нашей трусости страдал другой ребенок.Обхватив себя руками, Маргарет стала раскачиваться на стуле, как шизофреники, которых Макдилл видел в медицинской школе во время практики.— Если бы только ты не оставил нас одних, — пробормотала она. — Одни-одинешеньки… Маргарет и Питер… совершенно беззащитные.Чувствуя себя виноватым, доктор поморщился:— Дорогая, пожалуйста…— Какая, к черту, медицинская конференция! — презрительно сощурилась Маргарет. — Ты на автосалон сорвался!— Дорогая… — Джеймс не договорил, потому что в столовой появился их одиннадцатилетний сын Питер, худой бледный мальчик с беспокойно бегающими глазами.— В чем дело? — робко спросил он. — Что вы кричите?— Небольшое недоразумение, сынок. Мы с мамой говорили о проблемах с налогами, и я вспылил. Устал, утром сложная операция была. Так что не волнуйся… Когда уезжаешь к Джимми?— Его папа с минуты на минуту подъедет.— Милый, ты точно хочешь пойти к Джимми с ночевкой? — пригубив вино, спросила Маргарет.— Ну да… Если ты разрешаешь.— Мне нравится, когда мой малыш спит со мной под одной крышей, — заворковала мать.— Ерунда! — воскликнул Макдилл. — Езжай развлекаться, сынок, а то всю неделю над учебниками просидел.За окном просигналила машина.— Наверное, это Джимми, — неуверенно проговорил Питер.— Давай беги. Утром увидимся.Мальчик наклонился поцеловать маму, а та, прижав его к груди, свирепо взглянула на супруга.— Если что понадобится, мы тут же приедем, — пообещала она. — Просто позвони, и мы уже тут как тут, в любое время суток!Макдилл уныло посмотрел на тарелку. Есть совершенно расхотелось.* * *То и дело подскакивая, «форд-экспедишн» несся по ухабистой дороге. Хики будто прирос к рулю, а Карен, схватившись за ручку дверцы, сжимала ногами сумку-холодильник. Только бы Джо не разбил машину, прежде чем они доберутся до Эбби! Перед последним поворотом мучитель позволил развязать глаза, но разницы пленница не чувствовала. Фары дальнего света Хики включать отказался, так что одному Богу известно, как он пробирается по глухому лесу. Где бы ни находилось это место, Джо наверняка провел там немало времени.— Хьюи будет ждать у дороги, — начал инструктаж он. — Мы с тобой выйдем и захватим сумку. Никаких сцен и истерик, поняла? Просто обнимешь малышку, чтобы побыстрее успокоилась. Проверишь сахар, сделаешь укол, потом оближешь ее еще раз, и мы уедем.— Поняла…— Очень на это надеюсь. Поняв, что ты уезжаешь без нее, девчонка начнет орать, но тут уж придется потерпеть. Совсем как в первый день в школе! Хьюи сказал, что вы с мужем наняли его нянькой, так что давай не подведи! Мол, ничего страшного, мы все друзья, и завтра утром ты ее заберешь. Если сорвешься… Если сорвешься, придется мучить тебя у нее на глазах. Представляешь, какие кошмары будут потом сниться!Сверкнувшие из темноты фары на секунду ослепили Карен. Она закрыла лицо руками, а Хики остановил машину, дважды мигнул фарами и, оставив их включенными, создал тоннель яркого света, который тут же встретился с тусклыми огнями другой машины.— Выходи, — велел Джо, заглушив мотор, — и вещи бери!Подхватив сумку, Карен выбралась из «форда» и встала перед капотом.— Пошли! — приказал Хики, схватив ее за руку.В тоннелях яркого света клубилась ночная мгла, и, двигаясь по ним вместе с Джо, Карен чувствовала, как руки и лицо становятся влажными. Она тщетно пыталась разглядеть в темноте Эбби, когда фары второй машины загородила огромная фигура. До нее было метров тридцать, но даже на таком расстоянии она казалась исполинской. Карен так и застыла на месте, однако Хики нетерпеливо дернул ее за руку.Внезапно ночную мглу прорезал жалобный крик:— Мама! Мама!Женщина метнулась во тьму, упала, споткнувшись о корень, снова поднялась, а потом рухнула на колени и обняла маленькую тень, которая появилась из-за исполина.— Я здесь, милая! — прошептала она и, сдерживая слезы, крепко прижала к себе дочку. — Мама с тобой, солнышко!Эбби плакала, кричала и визжала одновременно. Она хотела что-то сказать, но при каждой попытке грудь судорожно вздымалась, а с бледных губ слетало одно и то же:— Что… что… что…Карен целовала ее щеки, нос, лоб, волосы… Девочка едва не задыхалась, по лицу текли слезы вперемешку с соплями, в зеленых глазах — неприкрытый ужас.— Все в порядке, милая. Не спеши. Мама с тобой, мама тебя слушает.— За-за-зачем ты меня здесь оставила? Зачем, мама?«Нужно говорить спокойно. Ни в коем случае нельзя показывать страх и слабость!»— Детка, так получилось. У нас с папой важная встреча, о которой мы чуть не забыли. Она только для взрослых, но продлится совсем недолго, до завтрашнего утра.— Ты что, опять уедешь? — Смятение малышки причиняло почти физическую боль. В детстве она сама нередко чувствовала себя всеми брошенной, но смотреть, как страдает дочь, просто невыносимо.— Совсем ненадолго, милая, совсем ненадолго. Доченька, нам нужно проверить сахар!— Не-е-е-т! — рыдала Эбби. — Я хочу домой!— Мистер Хьюи хорошо с тобой обращается? — Карен со страхом посмотрела на огромную, стоящую всего в нескольких метрах фигуру.Безутешно рыдающая девочка не ответила.Открыв сумку, Карен достала глюкометр и пружинную ручку-ланцет, в которую заранее вставила иглу. Эбби почти не сопротивлялась и, когда мать поймала ее правую руку, сама вытянула средний пальчик. Приложив ланцет к подушечке пальца, Карен сделала прокол, и малышка взвизгнула, хотя боль была пустяковой. Вытерев первую каплю крови, женщина выдавила вторую и нанесла на тест-полоску, которую тут же вставила в работающий на микросхеме глюкометр. Через пятнадцать секунд прибор пискнул, и на дисплее появился результат.— Сахар высокий, малышка, тебе нужен укол.Карен набрала три кубика инсулина кратковременного действия, а затем в тот же самый шприц пять кубиков из ампулы с препаратом длительного действия. Это больше, чем обычно, но ведь Эбби вряд ли заснет в эту ночь, и неизвестно, чем ее будут кормить.— Милая, мистер Хьюи давал тебе кушать?— Только крекеры.— И все?— Еще мятные конфеты, — потупившись, призналась девочка.— Эбби!— Очень кушать хотелось.Собираясь сделать укол, Карен подняла было подол дочкиного платья, но Хьюи стоял слишком близко, и она решила: лучше через ткань. Защипнув жировую складку, женщина быстро ввела инсулин, а Эбби захныкала и обвила ее шею руками. Карен выбросила использованный шприц в яму и взяла девочку на руки. Стоя на коленях на освещенной фарами поляне, она качала дочь, как грудного младенца, и негромко напевала ее любимую песенку:У маленькой МэриБольшая потеря:Пропал ее правый башмак.В одном она скачетИ жалобно плачет, —Нельзя без другого никак!Но, милая Мэри,Не плачь о потере.Ботинок для правой ногиСошьем тебе новыйИль купим готовый,Но только смотри — береги![3]— Я люблю тебя, милая, — приговаривала она. — Bce будет хорошо.Мимо прошмыгнул Хики, явно собираясь поговорить с братом.— Мама, пой дальше! — хныкала Эбби.Карен снова завела ту же песню, прислушиваясь к мужским голосам, которые ночной ветерок разносил по поляне.— Все в порядке? — спросил Хики.— Угу, — второй голос пониже, хотя звучал куда менее уверенно. — Девочка такая милая…Джо закурил сигарету: спичка ярким пламенем лизнула ночную мглу.— Джои, разве ты не бросил?— Слушай, оставь меня в покое!Оранжевый огонек сигареты то рос, то убывал, подобно маленькой луне. Карен знала: за ними с Эбби, пронзенными ослепительным светом фар, беззащитными, как олени на прицеле охотника, пристально следит Хики. Не желая терять времени, она прильнула к уху дочери.— Милая, помнишь, я учила тебя звонить в полицию? Не забыла, какой номер нужно набрать?— Девять… — вслух вспоминала девочка. — Девять-девять-один?— Девять-один-один.— А, да, знаю… Просто забываю, когда нервничаю. Я и наш номер помню.— Отлично, милая. Давай попробуем успокоиться… У мистера Хьюи есть сотовый, и когда он пойдет в туалет, то может оставить его без присмотра. Если так получится, беги с телефоном в лес и прячься. Потом набери девять-один-один и скажи, что попала в беду. На красную кнопочку не нажимай, просто положи трубку в такое место, где не найдет мистер Хьюи. Справишься — приедет полиция и тут же отвезет тебя к нам с папой. Доченька, ты поняла?Глаза Эбби были совсем круглые.— А полицейские не обидят Хьюи?— Нет, милая! Запомни, звонить можно, только когда он не видит, ладно? Это такая игра…По щекам девочки катились слезы.— Мам, мне страшно, я хочу домой!— Доченька, послушай, захочешь по большому — вытри попку сама. Не проси мистера Хьюи помочь, даже если он тебе нравится. Вы с ним не очень хорошо знакомы…Докурив, Хики раздавил окурок носком кроссовки.— Ну все, свидание окончено, — объявил он, — поехали!Истошно вскрикнув, девочка обвила руками шею матери.— Нам пора, — неумолимый Хики двинулся к машине. — Давай прощайся!— Не-е-е-т! — рыдала Эбби. — Не-е-е-е-т!Прижимая к груди безутешную девочку, Карен умоляюще посмотрела на своего мучителя:— Очень прошу, позволь мне остаться с ней до утра. Ну что это изменит?— Я уже сто раз объяснял, — протянул руку Джо. — Отпусти ее!Обнимая худенькие плечи дочки, Карен сделала шаг назад. Она понимала: ничего хорошего не выйдет, но в данный момент не разум руководил ее действиями. Два миллиона лет эволюции не позволяли просто так отдать своего ребенка негодяю. Молниеносный выпад — и Хики, схватив Эбби за руки, встряхнул ее, как куль с мукой. Девочка завизжала.— Прекрати! — вскрикнула Карен. — Прекрати, ей же больно!— Тогда отпусти, черт подери!Чувствуя, что вот-вот разрыдается, Карен разжала объятия. Душераздирающий крик сорвался с губ Эбби.Приказывая себе держаться, несчастная мать схватила сумку-холодильник и передала Хьюи. В ней осталось еще несколько шприцев и пять ампул инсулина, в том числе один хумалог.— Пожалуйста, держите лекарства под рукой. Если Эбби станет плохо или она потеряет сознание, позвоните мне, и я скажу, что делать!На лице гиганта отразились страх и недоумение.— Да, мэм, обязательно…— Заткнись, тормоз! — орал Хики. — Веди девчонку обратно!Прижав ладони к широкой груди Хьюи, Карен умоляюще заглянула в глаза.— Я знаю, ты добрый христианин… Умоляю, не трогай мою девочку!Рот Коттона безвольно открылся, обнажив желтые зубы.— Не трогать твою девочку?Подтолкнув малышку к двоюродному брату, Хики схватил пленницу за локоть и потащил к «форду».— Эбби, завтра утром я за тобой вернусь! — пообещала Карен. — Проснешься, а я уже здесь…Девочка продолжала визжать так громко и отчаянно, что несчастной женщине пришлось зажать уши. Что угодно, только бы не слышать, как страдает доченька! Помочь-то она все равно не сможет… Ну что же это такое?! До машины осталось метров десять, когда Карен, двинув Джо по голове, понеслась на свет фар второй машины.Она была совсем близко, когда подоспевший Хики ударил по затылку чем-то тяжелым вроде молотка. Распростертая на влажной траве, Карен услышала, как хлопнула дверца, а потом скрип шин и скрежет разболтанного ремня вентилятора: пикап Хьюи уезжал прочь по лесной дороге.* * *На двадцать восьмом этаже отеля «Бо риваж Билокси» в Кипарисовом люксе номер 28021 зазвонил телефон. Подоспевший Уилл схватил трубку первым.— Джо? — закричал он. — Это Джо?— Уилл? — неуверенно проговорил знакомый голос.— Карен!Услышав в трубке плач, Уилл едва не растерял остатки мужества: по пустяками Карен Дженнингс не плачет.— Ты видела Эбби? — нервно сглотнув, спросил он. — Смогла сделать укол?— Уилл, она так перепугана! Я вколола восемь кубиков, оставила еще несколько ампул и шприцы. Это было ужасно…Карен закричала, а потом в трубке послышался голос Хики:— Ну, умник, можешь успокоиться. Инсулин доченьке переправили. Так что давай!— Подождите!Кричать бесполезно: в трубке послышались короткие гудки. Дженнингс медленно выдохнул, пытаясь сдержать клокочущий в груди гнев. Безропотно терпеть боль и унижение он не привык.— Эй! — позвала Шерил. — Все будет в порядке, все наладится. — Потянувшись, она коснулась его плеча.Вспылив, Уилл швырнул ей в голову телефон, и девушка упала на кровать. Нужно было отнять пистолет, и немедленно, но мерзавка вцепилась в него мертвой хваткой. Царапаясь и выкручивая друг другу руки, они катались по белоснежному покрывалу. Отчаянно боясь остаться без оружия, блондинка прижимала пистолет к груди. К черту осторожность, терять нечего: Уилл схватил его двумя руками и изо всех сил дернул.Раздался треск ткани, и пистолет остался в руке Уилла. Отскочив от кровати, он прицелился в блондинку: безоружная, она прятала от него окровавленную руку.— Что за черт?!Платье порвалось на груди, обнажив прозрачный черный бюстгальтер. Но Уилл смотрел не на упругую, прекрасной формы грудь. Его внимание привлекло целое созвездие синяков, грязными пятнами покрывающих ребра и живот. Один из них, овальной формы, уходил под черный шелк бюстгальтера.— Кто тебя так?Девушка прижалась к резной спинке кровати. Движение инстинктивное, доведенное многократным повторением до автоматизма…— Никто. Так, пустяки.— Это не пустяки, а следы побоев.Шерил прикрыла грудь подушкой.— Пустяки! А ты, парень, только что совершил большую ошибку.«Пистолет отнял, злость сорвал, что делать дальше?»— Хочу кое-что спросить, — начал Уилл.— Да пошел ты…— Ты одобряешь это похищение?Она молчала.— Мне кажется, нет. Думаю, это идея Джо, а не твоя. А еще думаю, ты пыталась его отговорить. Поэтому он тебя избил, верно?Красивое лицо стало похожим на маску.— Для побоев причины не нужны, — пробормотала девушка, вмиг утратив былое красноречие. — Никаких причин не нужно…Уилл мысленно вернулся в дни, когда работал в отделении экстренной помощи. За те шесть месяцев он увидел больше следов физического насилия, чем за всю остальную жизнь. А объяснения попавших в больницу женщин очень напоминали рассказ Шерил: скупые, мрачные. Но разве за одну ночь решишь семейные проблемы этой девушки? Со своими-то разобраться не получается… Ужасная, леденящая мысль промелькнула в сознании Дженнингса.— Почему со мной ты? — потребовал он.Взгляд Шерил пустой, непонимающий.— Спрашиваю, почему здесь не Джо? То, что он ненавидит меня всем сердцем, очевидно. Окажись он сейчас в этом номере — мог бы всю ненависть выплеснуть! А я бы терпел — выбора-то нет… — Опустив пистолет, Дженнингс шагнул к кровати. — Шерил, что-то тут не сходится. Почему мужчина не сидит с мужчиной, а женщина с женщиной? Мужчине же проще справиться с обезумевшим от страха отцом! Джо всегда так поступает? Всегда выбирает женщину?Блондинка вытерла кровь наволочкой.— Послав меня к мужчине, Джо пытается избежать кризиса. Хлыщи вроде тебя женщин не боятся, а значит, вряд ли начнут делать глупости. — Шерил осторожно ощупала правое запястье. — Ты первый драться полез! Руку поранил, скотина…— А что ты ждала? Вы же дочь мою похитили! За кисть не беспокойся, сейчас перевяжу.— Не приближайся ко мне!— Ну, как скажешь. — Уилл подошел к окну и взглянул на залив. В порту стало куда светлее: корабли, яхты и прогулочные катера выходили в море, даже не подозревая, какая драма разыгрывается в сверкающей башне отеля-казино.— Это Джо решает, кто кого сторожит, — вслух рассуждал Дженнингс. — Мы и пяти минут не разговаривали, а я уже кое-что о нем знаю. Он обожает физическое превосходство и больше всего на свете хочет меня унизить. Отчасти ради этого все и затевалось. Раз его здесь нет, значит… значит там, с Карен, он унижает меня еще сильнее. — Уилл повернулся к Шерил, которая тотчас прикрылась подушкой. — Каким образом он это делает?— Думаешь, рвет твои драгоценные картины или что-нибудь подобное? Нет, на Джо это не похоже.Дженнингс придвинул стул к кровати.— Тогда расскажи, что похоже на Джо. Ну, начинай!— Ничего я тебе не скажу! Вот позвонит Джо, услышит, что ты натворил, тогда узнаешь все, что нужно.Доктора снова передернуло от гнева.— Если ты будешь в состоянии разговаривать!Шерил засмеялась.— Больнее, чем было, ты мне не сделаешь. Это просто невозможно, док! — Отбросив подушку, девушка выставила напоказ грудь и рельефную карту синяков. — Вот, посмотри, Джо на три корпуса впереди тебя.* * *За туалетным столиком на втором этаже особняка Маргарет Макдилл снимала кольдкремом макияж. Взглянув в зеркало, она увидела лицо мужа, с недовольным видом застывшего в дверях.— Не желаю это обсуждать, — заявила она.Доктор Макдилл тяжело вздохнул:— Я просто хотел…— Чего? Чтобы я снова начала пить? — Перепачканная тушью салфетка полетела на пол. — Джеймс, я не выдержу! Это же садизм какой-то!— Ради Бога, Маргарет, я просто понять пытаюсь! — Доктор был готов ступить на запретную территорию. — Может, в ту ночь произошло что-то еще? Нечто, о чем я не знаю? — Он уже задавал эти вопросы, но каждый раз будто на стену натыкался. Сегодня он своего добьется, иначе просто нельзя. — Тот человек тебя мучил?— Мучил ли он меня? — побелевшими губами переспросила она. — Мучил ли он меня?— Я твой муж и пытаюсь помочь.Маргарет Макдилл была похожа на сумасшедшую.— Ну ладно, ладно! Хочешь знать, почему я не хочу сообщать полиции? Потому что этот человек меня изнасиловал!Макдилл содрогнулся.— Он изнасиловал меня, Джеймс… Ну что, легче стало? Ты это хотел услышать? Об этом собирался рассказать полиции? Во всех подробностях?Макдилл оцепенел от шока.— Он велел мне раздеться, и я разделась. Велел поцеловать, и я поцеловала… Потом сказал, что придется делать вещи… которые я никогда раньше не пробовала. И я делала… Делала! И сделала бы снова! Все мои мысли были о Питере. Эти люди забрали моего мальчика!Дико крича, женщина рвала на себе волосы и стучала по голове кулаками, пока подоспевший Макдилл не прижал ее к себе. Маргарет кричала и била его по лицу, а он улыбался и говорил медленно, как с ребенком:— Все в порядке, милая… Все в полном порядке… Ты ни в чем не виновата… — В глазах доктора заблестели слезы. — Боже милостивый, я ведь что-то подобное подозревал! Все в порядке, милая!Перестав кричать, Маргарет бессмысленно уставилась в одну точку.— Ты меня слышишь? — с тревогой спросил доктор. — Маргарет?Она затрясла головой.— Милая, я боюсь, этот кошмар может повториться. Ты понимаешь? С другой семьей, другой женщиной, другим ребенком. — Крепко обняв жену за плечи, Макдилл заглянул в лихорадочно блестящие глаза. — Нельзя допустить, чтобы так случилось. Это было бы не по-христиански, правда?Маргарет кивнула, глядя на мужа невидящими глазами.— Милая, я позвоню в ФБР, — объявил Макдилл. — О том, что произошло с тобой, мы можем не рассказывать, правда? Это к делу совершенно не относится!В ответ его жена снова разрыдалась.— Я люблю тебя, милая! Как никогда в жизни люблю…Макдилл притянул ее к себе. Сжимая в объятиях хрупкое, судорожно вздрагивающее тело, он почувствовал: в душе что-то сломалось, и из разверстой раны полилась страшная чернота. Каждый вечер, несмотря на усталость, Джеймс Макдилл читал Библию, дважды в неделю ходил в церковь и вел занятия в воскресной школе для Питера и его одноклассников. Каждый день, кроме воскресенья, он спасал стоявших на пороге смерти людей… Но при мысли о том, как неизвестный мерзавец терроризировал женщину, которую он любил еще со школы, мать его единственного ребенка, — разум испуганно замолкал, а вера теряла былую силу. Бурлящим потоком их заливала черная злоба. Из самого сердца вырвалась напоенная ненавистью клятва:— Я убью тебя, сукин сын!

Глава 6Слезы и отчаяние маленькой Эбби потрясли Карен. Отстраненно сидела она в «форде», ничего не чувствуя — словно бестелесный мозг в вакууме. Джо снова заставил завязать глаза. Похоже, машин на трассе почти не было, по крайней мере свист шин слышался крайне редко.— Ты что, обет молчания дала? — поинтересовался Хики. Сквозь тонкий шелк повязки Карен пыталась разглядеть беззвездное ночное небо.— Эй, я с тобой разговариваю!Ненавистный голос доносился будто сквозь пелену.— Понимаю, ты расстроена, но иначе быть не могло. Ничего страшного, справишься!— Нет, не уверена…— Вот видишь, оказывается, умеешь разговаривать.Чиркнула зажигалка, и в салоне запахло дымом.— Повязку можешь снять.— Мне лучше в ней.— А мне без нее!Карен развязала шарф. Лампа на приборном щитке светила, словно маяк борющемуся с волнами кораблю. Подняв глаза, она увидела на цифровом компасе, укрытом между солнцезащитными щитками, букву «В», что означало восток. «Форд» ехал по двухполосной дороге. Так, это нужно запомнить. Судя по звукам и скорости, после выезда из Джексона они часа полтора двигались по федеральной автостраде. Значит, остается два варианта: они до сих пор на шоссе И-55, которое тянется с севера на юг, или свернули на И-20, пересекающее штат с востока на запад. Получается, если Хики едет по федеральной, Эбби держат где-то на юге от Джексона, а если по И-20, вариантов побольше. Хотя, раз позволили снять повязку, можно будет оглядеться и выяснить. А еще крайне желательно не ссориться с Хики: чем лучше его настроение, тем безопаснее для дочки.— Спасибо, что разрешил сделать Эбби укол.Приоткрыв окно, Хики выпустил сизую струйку дыма.— Вот это мне нравится! Благодарность… Настоящая редкость в наше время… Забытая добродетель. Но ты, похоже, старомодная девушка, умеешь ценить доброту.Выждав секунду, Карен посмотрела налево. Профиль Хики напоминал изъеденный ветрами булыжник: тяжелые брови, чуть приплюснутый нос и вызывающе торчащий подбородок. Лицо человека, который способен многое вынести, да ему скорее всего и пришлось.— У нас целая ночь впереди. — На секунду отвернувшись от дороги, Джо заглянул в глаза своей пленнице. — Слушай, зачем собачиться? Давай дружить?Внутренний радар Карен переключился на аварийный уровень.— Знаешь, ты красивая женщина! Волосы рыжие, но не вульгарные, а как же это его… Такой цвет клубничный блондин называют, вот! Да и я парень хоть куда, правда?— Послушай, не знаю, чем ты занимался в предыдущие разы, но…— Детка, я хочу увидеть твой кустик! — Глаза Хики вспыхнули. — Уверен, у тебя он просто загляденье!Разве похотливые слова могут так сильно напугать?! Нельзя, нельзя демонстрировать извергу свой страх, но отказывающееся подчиняться голосу разума тело инстинктивно прижалось к дверце.— Да и загар что надо! — не унимался Хики. — Конечно, бассейн-то прямо за домом!Чувствуя, как пылают щеки, женщина смотрела прямо перед собой.— Мне есть что показать тебе, Карен, — не унимался Хики. — Много нового узнаешь, гарантирую.Она чувствовала: с каждой оставленной без ответа фразой, с каждой остротой Хики становится наглее и увереннее.— Ну, не стала бы на это рассчитывать, — промурлыкала Карен. — Мой муж в постели хоть куда!— Да что ты? — самоуверенно рассмеялся Хики. — Почему-то не представляю старину Уилла жеребцом! Он скорее на теннисиста похож, этакая серость и посредственность. А вот я в койке не робею… С мужской силой все в порядке! — Джо выбросил окурок в окно. — Знаешь анекдот про президента Джонсона? Во время вьетнамской войны министр обороны Макнамара нахваливает ему Хо Ши Мина: Хо Ши Мин то, Хо Ши Мин се… Тогда Джонсон расстегивает ширинку, достает своего петушка и спрашивает: «А такой конец у старины Хо есть?»Джо дико заржал.— Прямо посреди гребаного Овального кабинета, представляешь? Интересно, почему мужской конец петушком называют?— Джонсон ведь проиграл ту войну, верно?Внезапно Хики перестал смеяться:— Снимай джинсы. Потом неделю рогаткой будешь ходить!В груди застыл ледяной ком.— Думаешь, я шучу? Мы этот номер пять раз проигрывали, и каждый раз жены оказывали мне маленькую услугу. Небольшой бонус идейному вдохновителю операции и величайшему мудрецу на свете!— Сегодня никаких бонусов!— Правда? — рассмеялся Джо. — Да через тридцать минут я тебе по самые гланды засажу! Давай снимай джинсы.— Прямо здесь?— Можно подумать, никогда в машине не трахалась!Карен сидела очень прямо, сделав вид, что не слышала последнего замечания.Покачав головой, Хики взял сотовый и стал набирать номер.— Снимай джинсы! Иначе сейчас позвоню, и твоей принцессе не поздоровится!Помедлив еще пару секунд, Карен расстегнула молнию, приподняла бедра, изогнулась и спустила джинсы.— Ну что, доволен?— Для начала неплохо, продолжай!По груди Карен потекла тонкая струйка пота.— Только не в машине.Безысходно опустив глаза, Джо снова начал набирать номер.— Нет!— До сих пор одета? — прищурился Хики.Свернув джинсы, женщина целомудренно прикрыла ими колени, спустила трусики и положила на брюки.Мерзко хихикнув, Хики нажал на красную кнопку, схватил хлопковые трусики и столкнул джинсы на пол.— Да уж, не «Секреты Виктори»! Это чтобы муж лишний раз не подходил?Карен почувствовала непонятный укол вины. Пока Джо смеялся, она расправила длинный подол рубашки, пытаясь прикрыть обнаженные бедра. Хики включил лампу над пассажирским сиденьем, и поток желтоватого света озарил тело сгорающей от стыда женщины. Почему-то вспомнилось детство, когда она играла в прятки с двоюродными братьями. Однажды маленькая Карен спряталась в подвале дома в Форт-Ливенуорте и, слыша приближающиеся шаги, отступала все глубже в пораженное плесенью помещение. Куда ни прячься, братья не отставали, и девочка знала, что задумали проказники: вдали от взрослых в сырой темноте подвала они заставят ее играть в ромашку.— Классные ноги! — похвалил Хики. — Длинные, красивые…— Зачем ты это делаешь? — спросила женщина, дрожа на сквозняке.Засопев, мучитель потянулся к прикуривателю, вытряхнул из пачки «Кэмела» сигарету и снова закурил. Сизый дым затуманил лобовое стекло.— А что, разве нужен особый повод?— Конечно!Словно горячий свет лампы, плотоядный взгляд скользил по коленям.— Ну, за ночь и повод придумаем! Убери рубашку с бедер!Карен хотелось отказаться… Но разве тут откажешь? Глубоко дыша, она старалась успокоиться и не обращать внимания на гнусные выпады Хики.— Ты что, со светом в салоне ехать собираешься? Разве это не опасно?— Честно говоря, меня так и подмывает, но это было бы не слишком умно, правда? — Заскорузлый палец скользнул по изгибу женских бедер. — Вообще-то у нас вся ночь впереди, так что какого черта?!Он выключил свет, и защитная вуаль темноты вновь сомкнулась над Карен. Однако в безопасности она себя не чувствовала. Какое там! Хотя в тот момент безопасность была не так важна, по крайней мере не в общепринятом смысле. Главное сейчас — Эбби. Другие матери за детьми в огонь идут, значит, Карен сделает то же самое. Она готова терпеть любые издевательства, только бы спасти дочку от кошмара. Но это не значит, что о мести и думать нельзя… Джо Хики хронически болен высокомерием, а высокомерные мужчины совершают промахи. Ошибется хоть раз — и сам Господь не спасет мерзавца, который заставил страдать Эбби Дженнингс.В сердце теплилась еще одна крохотная надежда. Уилл, где бы сейчас ни был, тоже думает, как спасти дочку. И думает совсем иначе, чем Карен. На вступительном тесте она набрала на пятнадцать процентов больше и выписку со счета проверяла в два раза быстрее, зато муж обладал совершенно иным мышлением. И мастерски им пользовался. С головокружительной быстротой его голова работала не в одном, а сразу в нескольких направлениях. Карен мыслила логически, от начала до конца прорабатывала вариант, критически его оценивала и только потом переходила к следующему. А Уилл за долю секунды успевал сравнить несколько и инстинктивно выбрать лучший. Объяснить, почему поступил именно так, получалось далеко не всегда, но его внутренний компьютер почти не давал сбоев. Как-то раз супруг признался: объективно его решения не могут считаться верными. Порой важно просто принять решение — какое угодно, — а потом своим упорством и целеустремленностью превратить его в верное.«Такое мышление мне сейчас и нужно», — подумала Карен.* * *В тот самый момент Уилл смотрел на телефон в спальне своего люкса. Аппарат только что зазвонил, а Дженнингс, даже отняв у Шерил пистолет, чувствовал себя крайне неуверенно. Стоит девушке пожаловаться мужу, и никакой «вальтер» не поможет. Но если не давать ей трубку, Хики заподозрит неладное и отыграется на Эбби.Телефон снова зазвонил.— Ну, умник, что будешь сейчас делать? — подначила Шерил. Она сидела прижавшись к передней спинке кровати, «Да пошел ты!» — молча говорили разорванное на груди платье и жуткое созвездие синяков.Уилл бросил пистолет на покрывало, а девушка, ловко его поймав, рассмеялась и взяла трубку.— Уже случилось, — после недолгого молчания проговорила она. — Док вспылил… Набросился на меня и отнял пистолет. Совсем как тот парень из Тьюпело… Ладно, сейчас. — Девушка протянула трубку Уиллу. — Он хочет с тобой поговорить.— Джо? — неуверенно позвал Дженнингс.— Док, напортачишь еще раз — получишь свою крошку разделанной на кусочки размером со спичечный коробок.— Понятно…— Ты ударил мою старушку?— Да, но я, похоже, был не первым.— Слушай, разве это тебя касается? — почти тут же парировал Хики.— Нет.— Не забудь, что я сказал про твою малышку…В трубке послышались длинные гудки.— Ну ты и ничтожество… — протянула Шерил. — Как школьник, которого дорожный патруль остановил. Сама покорность, настоящий ягненок.— Кажется, ты тоже знаешь толк в покорности, верно?— Ну ударит он меня пару раз, что такого? — пожала плечами девушка. — Ты сам что, никогда жену не бьешь?— Нет!— Хорош врать!Уилл решил не спорить.— Такие синяки парой ударов не поставишь. Это следы регулярного физического насилия.— Неужели вы с женой не ссоритесь?— Еще как, но до рукоприкладства не доходит. А что вы с Джо не поделили? При подготовке к похищению разногласия возникли?— Ничего подобного! Мы не новички…— Может, ты просто устала? — Уилл сделал небольшую паузу, чтобы Шерил подумала над его словами. — Лично мне это представляется именно так… Ты поняла, сколько страданий причиняешь людям, и детям особенно.Блондинка опустила голову.— Можешь представлять и говорить что хочешь. Ты же не знаешь, кем я была, до того как меня нашел Джо…— Что?— Я работала в баре на трейлерной стоянке. Клиентов мы обслуживали по полной программе.— Хочешь сказать…— Да, именно!— Как же ты дошла до такого?— Умник, самый настоящий умник! Знаешь, сколько раз я нечто подобное слышала?! «Шерил, ты ведь умница и красавица, как так вышло?» Винить тут некого, разве что отчима, но он уже умер. Маме еще хуже приходилось.— Проституция заслуживает куда больше уважения, чем твое нынешнее занятие.— Ты когда-нибудь занимался проституцией?— Нет.— Тогда откуда тебе знать? Когда вижу продажных девушек в кино, хочется чем-нибудь тяжелым в экран швырнуть! А от «Красотки» вообще тошнит! Помнишь, в конце фильма дружок Ричарда Гира пытается использовать Джулию Робертс по прямому назначению? Это единственная непристойная сцена во всем фильме!— Кажется, помню.— А в жизни такое случается сплошь и рядом. И в самый нужный момент Ричард Гир не врывается в номер, чтобы защитить твою честь. Вот заказать девушку в подарок — это пожалуйста! — Голубые глаза прожигали Уилла насквозь. — Представь, каково сидеть в баре целый день, зная, что любой грязный, вонючий, насквозь больной, три дня не мывшийся гаденыш, заплатив за вход, имеет на тебя права. Вот что значит быть шлюхой!— Тебе не разрешали выбирать клиентов?— Клиентов? — хрипло рассмеялась Шерил. — Я не в адвокатской конторе работала! У шлюх не клиенты, а члены, и я их не выбирала, потому что знала: откажусь — не получу бонус.— Какой еще бонус? Кокаин?— Мой сутенер говорил: на деле мы дурь на дурь меняем!— А Джо вытащил тебя из той жизни?— Верно! И помог завязать с наркотиками. Самый тяжелый период для нас обоих… Так что хорошенько подумай, прежде чем предложишь мне предать или продать Джо. Даже если он время от времени распускает руки, по-твоему, мне не все равно?— По-моему, нет. Это не любовь, и ты не обязана всю жизнь быть рабыней Хики только потому, что он помог слезть с иглы. Ты заслуживаешь счастья не меньше, чем любая другая девушка.Шерил покачала головой с таким видом, будто слушала шумно нахваливающего товар продавца.— Отчим постоянно говорил: человек получает от жизни то, что заслуживает.— Извини, но, похоже, он был настоящим кретином.Блондинка невесело рассмеялась:— Это точно! Ты ходишь к проституткам?— Нет.— Ну разве кто в этом признается? Хотя тебе я верю, похоже, ты один из редких чудиков, что родились быть мужьями.— И отцами.Шерил болезненно поморщилась.— У тебя есть дети? — спросил Уилл.— Эта тема закрыта.— Почему?— Ну, скажем так: я залетала столько раз, что больше не получится.Что это могло означать? Многочисленные аборты? Или один, но неудачный?— Ты уверена? Знаешь, до анестезиологии я занимался акушерством, сейчас появились новые способы лечения…— Хватит, не надо больше! — взмолилась Шерил.— Ну ладно.Отвернувшись, Уилл подошел к окну. Над заливом висел ущербный месяц, так что где кончается небо и начинается вода, сразу не определишь. Далеко внизу перед зданием отеля виднелись голубой прямоугольник бассейна и бледные пятна гидромассажных ванн. Справа пристань со стилизованным маяком и яхтами, каждая стоит больше миллиона долларов. В небе — россыпь ярких звезд, но ослепительный неон отеля полностью затмевал их молочно-белый свет. Наклонив голову, Уилл увидел отражающуюся в окне Шерил: с совершенно потерянным видом она сидела на кровати, прижимая к груди пистолет.— Не люблю тратить время попусту и в чужие дела никогда не лезу. Просто очень хотел бы узнать, как ты стала проституткой. Ты не похожа на продажную женщину: слишком свежая, молодая и, видит Бог, красивая. Сколько тебе лет?— Двадцать шесть.— А Джо сколько?— Пятьдесят.«Двадцать четыре года разницы!»— Откуда ты?— Мы что, в «Двадцать вопросов» играем? — вздохнула Шерил.— А чем еще заняться?— Я бы с удовольствием выпила…Уилл подошел к телефону.— Ты что делаешь? — вскричала блондинка, хватаясь за пистолет.— Заказываю напитки. Что ты любишь?— Надеюсь, никакого подвоха… Мне ром с колой.Позвонив в обслуживание номеров, Дженнингс заказал баккарди, двухлитровую бутылку кока-колы, а для себя чай.— Ты англичанин? — изумилась девушка.— Нет, просто люблю чай. — На самом деле Уиллу был нужен кофеин, который поможет пережить то, что его ждет в ближайшие двадцать часов. Хотелось выпить болеутоляющие, чтобы успокоить суставы, но слишком расслабляться ни в коем случае нельзя: сегодня требуется полная концентрация внимания.— Так откуда ты? — снова спросил Уилл.— Ниоткуда и отовсюду одновременно.— Как это?— Отец был военным: когда я была маленькая, мы с родителями много переезжали.— Моя жена росла точно так же. Все детство на колесах.— Не думаю, что точно так же. Наверное, она была дочерью полковника.— Нет, мастер-сержанта.— Правда? А мой отец был командиром орудия, по крайней мере мне так сказали. Похоже, он где-то напортачил, потому что во Вьетнам его так и не послали. Злобу и недовольство он постоянно срывал на маме, и в конце концов она от него ушла. Мы уехали в ее родной городок, Богом забытое место в округе Мэрион. Там маменька и подцепила моего отчима. — Голубые глаза стали тусклыми и безжизненными. — Мне было тогда десять — вот уж началась новая жизнь. Мама отчиму быстро надоела, и он стал лезть ко мне. Я пыталась жаловаться, но она и слушать не желала: очень боялась снова остаться одна. В результате, едва справив шестнадцатый день рождения, я сбежала из дому.— Куда ты поехала?— Моя подруга поступила в колледж и вместе с двумя другими девушками снимала квартиру в Джексоне. Пару недель я болталась с ней и устроилась работать официанткой. Платили мало, так что свою долю аренды я едва наскребала, и соседки по квартире дико злились. Одна из них танцевала в ночном клубе и за ночь зарабатывала по три сотни. Чистыми, представляешь? Пару раз мы с подругой ходили на нее смотреть. Все оказалось совсем не так, как я думала. То есть некоторые мужчины позволяли себе вольности, но ничего унизительного не было. Девушки полностью контролировали ситуацию, ну или почти полностью. По крайней мере так выглядело со стороны.— И ты стала стриптизершей?— Не сразу. Моя подруга забеременела, а ее парень сбежал во флот. Она вернулась домой в крохотный городишко Мейберри, и ее долю аренды пришлось платить мне. В клуб приняли сразу. «У тебя талант! Эмоционально, выразительно, естественно!» — нахваливал администратор. Большинство ночей я зарабатывала по шесть сотен, хотя половину приходилось отдавать администрации.— Разве таких денег не достаточно, чтобы со временем найти работу поприличнее?— Все не так просто. Видишь ли, стриптиз мало чем отличается от другой ночной работы, как у музыкантов, например. Если весь день спишь, когда с нормальными людьми общаться? Устаешь жутко. Ты когда-нибудь танцевал восемь часов подряд? А в перерывах только пиво и коктейли… К тому же со временем понимаешь: стриптиз — это не просто движения под музыку. Приватные танцы еще ничего, но за ними начинаются интимные. Название говорит само за себя: раз интимные, парню подавай интим. Приходится рукой взводить его через штаны. Главная задача танцовщицы — как следует раззадорить клиента к концу песни. Тогда с готовностью тридцатку еще за один номер выложит: спустить-то надо. Восемь часов таких танцев, и нужен стимул, чтобы на следующий день на работу выйти. Чтобы по уши в этой грязи не завязнуть…— Кокаин?Пухлые губы изогнулись в слабом подобии улыбки: будто улыбалась не девушка, а овладевший ею демон.— Да, лекарство от всех бед.— Подсев на кокаин, ты попала к ним на крючок.— Совсем скоро даже во время танцев начинаешь нюхать, потому что терпеть не получается. Денег практически не видишь: восемь часов стриптиза ежедневно, только чтобы проценты от долга заплатить. И тут объявляются «кредиторы» и объясняют: основную часть можно отработать.— Дополнительные услуги?— Минеты в сортире, групповуха на заднем сиденье, трах в мотеле после смены…— О Боже!На нежном холеном лице — голубые глаза старухи.— Долго так не протянешь. Танцовщицы ведь тоже люди, док. Матери-одиночки, пытающиеся поднять на ноги детей, девушки, работающие, чтобы заплатить за колледж.— И Джо тебя вытащил?— Добродетельный сэр Галахад, вот кто такой Джо! Однажды заплатил мне за целую ночь, усадил в машину и отвез в Новый Орлеан. В Джентилли у него маленький домик. Джо обил стены матрасами, заколотил окна и запер меня на ключ. — Шерил задрожала. — Ломка была ужасная. Он убирал блевотину и приносил мне суп. Вот тебе и кошмар!Уилл попытался взглянуть на эту драму глазами Хики: он, наверное, рыцарем в блестящих доспехах себя представлял! А девушка, нужно отдать ей должное, умеет быть благодарной. Работая в отделении экстренной помощи, Дженнингс видел двадцатишестилетних проституток, которые выглядели на пятьдесят. Шерил же была похожа на выпускницу Университета Миссисипи, которая вот-вот выскочит замуж. Ну может, взгляд немного суровый, а так настоящая юная красавица.— Как же ты, черт возьми, начала детей похищать? Для этого тебя спас сэр Галахад?— Так было не всегда, по крайней мере не сразу. Но без денег никуда, сам понимаешь. Джо несколько раз пытался открыть собственное дело, причем абсолютно законное… ничего не получалось. Зато моя грация и пластика никуда не делись, и он пристроил меня в клуб в Метейри, это городок недалеко от Нового Орлеана. Очень хороший клуб. Джо каждый вечер оставался смотреть мои выступления. Ни наркотиков, ни алкоголя. Зарабатывала столько, что поверить трудно, все говорили, я танцую лучше, чем столичные звезды и модели из «Пентхауса»! Так что некоторое время нас кормил клуб. — Неожиданно глаза Шерил вспыхнули, совсем как у Эбби, когда она рассказывала подругам о новых куклах. — У меня было десять разных костюмов, реквизит… Со временем купила «чероки» и вместе с клубом объехала полстраны: Техас, Монтана, Колорадо… Боже, это было нечто!— Но?Блондинка с тоской посмотрела на лежащий на коленях пистолет.— Джо начал ревновать. Я так здорово танцевала, что стали поступать интересные предложения. Сниматься в кино, например. Конечно, не на уровне Сандры Баллок, но все-таки в Голливуде. Мягкое порно, примерно как «Синемакс» крутит. А Джо это раздражало. Он…— Не спешил давать тебе свободу, — договорил Дженнингс. — Хотел, чтобы ты ему одному принадлежала.— Да, — грустно кивнула девушка.— Неужели не могла сбежать?— Я ведь обязана ему, верно? Стольким, что только мы с ним можем понять…— Тем, что помог соскочить с крэка?— Не только, уверяю.— Что ты имеешь в виду?— Где чертова кола?Будто в ответ на ее вопрос в дверь постучали. Доля секунды, и Уилл принял поднос из рук молодой мексиканки. Щедрые чаевые; табличка «Просьба не беспокоить» на ручку замка — и Дженнингс понес напитки в спальню.— Так чем ты обязана Джо? — спросил он, наполняя баккарди с колой запотевший ото льда бокал.Шерил пригубила сладковатую жидкость, сделала еще один глоток… Похоже, пока не допьет, дальше рассказывать не будет. Уилл налил себе чай, добавил сахар и ломтик лимона. По спальне поплыл чарующий аромат бергамота.Выпив ром с колой, блондинка потянулась за добавкой. Уилл снова смешал коктейль, на этот раз покрепче, глотнул чай и присел на краешек кровати.— Ну, Шерил, чем ты ему обязана?— Работу вроде той, что была у меня в Джексоне, просто так не бросишь, — чуть слышно начала девушка. — За мной остался долг, и в клубе хотели, чтобы я его отработала. Когда я начала выступать в Метейри, они об этом узнали и послали двух головорезов. Джо предложил погасить долг, но громилы и слушать не желали. Им приказали вернуть меня в клуб, потому что хозяин… неровно ко мне дышал.— Как все закончилось?От смеха на белом, испещренном синяками животе появились складки.— Джо поладил с громилами.— Каким образом?— Весьма убедительно.— И они оставили тебя в покое?— Те двое — да.— И что потом?— Хозяин подослал еще одного громилу.— А с ним чем все кончилось?Блондинка снова пригубила коктейль.— Джо лишил его обратного билета.— Хочешь сказать, убил?Шерил посмотрела Уиллу в глаза.— Да, именно это я хочу сказать. Убил, и очень жестоко, чтобы другим было неповадно. И знаешь, это помогло — из Джексона больше никого не присылали. Я стала свободна.— Ну не совсем, просто хозяина сменила.— Я сама себе хозяйка!— Слушай, кого ты пытаешься убедить?— Заткнись!— Тебе пришлось многое вынести, правда?— А кому не пришлось?— Верно… Только Джо, похоже, этого не понимает. Думает, он один страдал, и обстоятельства чуть ли не с самого рождения складывались не в его пользу.— Тебе легко рассуждать! Живешь себе в уютном домике с женой, ребенком, картинами, машинами и бассейном. Все идет по плану, все в шоколаде… Знаешь, некоторым не так сильно повезло!— Ты правда так считаешь? Думаешь, я в достатке вырос? Шерил, мой отец восемнадцать лет на мельнице проработал и ни в каком колледже не учился. Потом мельницу закрыли, и папа вложил сбережения в свою мечту — музыкальный магазин. Все до последнего доллара пошло на органы Вурлитцера, пианино Болдуина и духовые инструменты. Через пять месяцев после открытия магазин сгорел дотла, а двумя днями раньше истекла страховка. — Схватив с подноса бутылку баккарди, Уилл сделал небольшой глоток. — Неделю спустя папа бросился с моста. Мне тогда было одиннадцать.— Значит, ты что-то унаследовал, — произнесла Шерил. — Иначе откуда взялся достаток?Дженнингс невесело рассмеялся:— Моя теща работала официанткой, Карен первая в их семье училась в колледже. Затем в медицинской школе при университете, но закончить не смогла, потому что родилась Эбби. А ее отец умер, так и не увидев, как много она достигла. Всего в жизни Карен добилась своим трудом, так же как я.— Воплощение американской мечты, — пробормотала Шерил. — Не хватает только фанфар и аплодисментов восторженных зрителей.— Просто, чувствую, Джо затаил на меня обиду. Что-то сродни классовой ненависти, но он сильно ошибается…— Сколько ты зарабатываешь в год? — спросила девушка.— Около четырехсот тысяч.— Мой муж куда меньше…Уилл намеренно занизил свой доход, а Шерил вряд ли представляла, какой гонорар он получит за рестораз.— Поможешь спасти Эбби — дам гораздо больше. Ты станешь свободной, по-настоящему свободной… Навсегда!В голубых глазах вспыхнул огонек надежды, вспыхнул и погас.— Врешь, милый! Ты продашь меня при первой же возможности.— Зачем? Что я от этого выиграю?— Затем, что это вполне естественно. Похить ты моего ребенка, я поступила бы так же. Затащила бы в кровать и станцевала незабываемый интимный танец. А потом тройной трах в лучших традициях джексонского клуба! — В голосе послышалась профессиональная гордость. — Могу сотворить такое, что твоей жене даже не снилось! А прыщавой подружке из школы тем более… Когда у тебя в последний раз было четыре оргазма за ночь?Вопрос, с точки зрения Уилла, чисто риторический.— Вот видишь! Я легко могла бы это устроить и, укради ты мою дочь, устроила бы. С большим вдохновением! Но, едва получив ребенка обратно, всех собак на тебя спустила бы!Уилл попробовал спорить, однако скоро понял: бесполезно, Шерил не переубедишь.Блондинка подняла бокал в фальшивом тосте:— Не огорчайся, док! Говорю: это вполне естественно!Уилл не слушал, он думал о том, что Шерил, по ее словам, сделала бы ради своего ребенка. О том, почему Хики остался с Карен, а не с ним. А еще о том, на что ради спасения Эбби может решиться Карен.

Глава 7Хики поставил «форд» в гараж и заглушил мотор. В гулкой тишине прилипшая к кожаному сиденью Карен чувствовала, как мускул за мускулом немеет тело.— Ну, дорогуша, веселье начинается, — промолвил Джо, выбрался из машины и в неярком свете потолочной лампы многозначительно посмотрел на пленницу. — Ничего хорошего ты здесь не высидишь, так что давай не будем терять время!Подняв с пола джинсы и трусики, Карен вышла из салона. Медленно двигаясь в сторону прачечной, она радовалась, что длинный подол рубашки хоть немного прикрывает бедра. Остановившись, она стала ждать у двери, но подоспевший Джо неожиданно протянул ключи.— Твой дом, ты и открывай.Зажав джинсы под мышкой, Карен взялась за ручку. Холодок латунного шарика пронзил ее, словно электрический разряд. Она сама разрабатывала проект этого дома: каждую комнату, окно, даже эту самую ручку сама выбирала. Проверяла с архитекторами чертежи, держала в ежовых рукавицах подрядчиков, выкладывала плитку дворика, штукатурила стены. Этот дом — ее гордость, ее собственность, ее отдушина. А сейчас его собираются осквернить, похитив Эбби, фактически уже осквернили, но Хики этого мало. Карен видела его насквозь. Насильственный секс — всего лишь средство для достижения более сложной цели — надругаться над ее браком.— Ну давай, — подгонял Хики. — Счетчик-то мотает!Отчаянная мысль промелькнула в голове несчастной матери. Дверь можно приоткрыть ровно настолько, чтобы протиснуться самой, запереться изнутри и вызвать полицию. Но чего она этим добьется? Только Эбби погубит. Сотовый у Хики в кармане, и он тут же свяжется со своим гориллой-братом. Так что выхода нет.Повернув ключ, Карен прошла на кухню через прачечную и кладовую. Природная стыдливость заставляла надеть джинсы, но неизвестно, как отреагирует Джо: вдруг разозлится? Не зная, на что решиться, она просто стояла у плиты и ждала команды.— Ну, милая, веди меня в спальню! — улыбаясь велел Джо.Словно в трансе, Карен побрела по коридору. Боже, она ведь идет по следам Эбби, именно отсюда украли доченьку! Чувство вины захлестнуло с головой, но вместе с ним появилось бешеное желание сопротивляться. Даже через закрытую дверь доносился умопомрачительный, лучший на свете аромат маленькой спаленки: запах плюшевых игрушек и детской косметики.— Подожди! — приказал Хики.Немного поотстав, он распахнул дверь в детскую. Лунный свет молочно-белым шлейфом лился в окно, озаряя бесчисленных обитателей комнаты.— Оглянись по сторонам, мамочка! Смотри и думай, почему у нас с тобой сегодня все должно пройти как по маслу.Карен смотрела: безмятежный покой комнатки с лихвой оправдывает все, что придется пережить в эту ночь. Только бы вернуть Эбби!Сунув руку под рубашку, Хики ущипнул пленницу за попу, ткнул под лопатку и засмеялся, когда она подпрыгнула. В спальню, он гнал ее в спальню…В темноте было неуютно, и Карен включила маленький свет. Спальня пугала: все вроде бы на своих местах, но при том выглядит как-то иначе. Стилизованная под сани кровать, мягкие кресла с диванчиком, парные комоды от Хенредона, шкафчик вишневого дерева, на котором стоял телевизор, даже акварели Уолтера Андерсона на стенах почему-то напоминали дешевый мотель, а не комнату, которую она с такой любовью обставляла.— Ну надо же! Сколько роскоши! — воскликнул Хики. — Отличное место для романтического свидания.Упав в кресло, он задрал ноги на спинку диванчика. Ботинки совсем новые, на подошвах ни царапины, только грязь из кабины.— Я бы с удовольствием что-нибудь выпил, — заявил Джо, — например, бурбон, желательно кентуккийский, если у вас есть.Бурбон хранился в специальном баре в кабинете Уилла. Положив джинсы на пол у кровати, Карен шмыгнула в соседнюю комнату. Как хорошо, что удалось отсрочить неминуемое! Неужели пяти другим матерям тоже пришлось уступить?В полумраке кабинета неярко светился монитор компьютера. Может, сбросить сообщение через «Скайтел»? Для начала неплохо бы знать, как это делается. Да и что писать? «Меня сейчас изнасилуют»? Получив такое сообщение, Уилл выкинет что-нибудь глупое и героическое, и Эбби убьют. Карен плеснула себе «Дикой индейки», и внезапно ее осенило: бурбон может оказаться эффективнее открытого сопротивления, особенно если Хики будет пить много и быстро. Хотя затея, конечно, рискованная. Говорят, от алкоголя «очень хочется, но мало получается», только Карен не особо верилось.Самый яркий и незабываемый секс у них с Уиллом получался именно после обильного возлияния. Конечно, это было довольно давно, лет пять назад… Подобно камню, воспоминание растревожило бездонный колодец вины, но обида и негодование мгновенно вернули к реальности: нужно действовать.Захватив бурбон, Карен поспешила в спальню. Неожиданно вспомнились кадры из фильма с Николь Кидман в главной роли. Название вылетело из головы, а сюжет примерно такой: Николь с мужем вышли на яхте в открытое море и подняли на борт мужчину на спасательном плоту. Этот тип оказался психопатом, который, пересадив на плот мужа, угнал яхту вместе с Николь. Чтобы супруг не погиб, Кидман должна была обезвредить вооруженного пистолетом психа. Осмелев, он попытался изнасиловать Николь, и, что особенно запомнилось Карен, та позволила. Сопротивляться в такой ситуации бесполезно, и ради шанса на избавление Николь пожертвовала собой. Шанс действительно появился, и, воспользовавшись им сполна, героиня Кидман доказала, что жертва была ненапрасной.Возвращаясь в спальню, Карен будто слышала голос покойной матери. Жеманная и консервативная, как большинство южанок старшего поколения, она искренне считала, что «лучше умереть, чем жить с таким позором». Но мама ошибалась: порой гордость заставляет делать неверные выводы, и это один из них. После изнасилования жизнь никогда не будет прежней, но даже такая она лучше смерти. «Надежда умирает последней», — любил повторять отец, так что его дочь и внучка переживут страшную ночь, чего бы это ни стоило.— «Дикая индейка»! — радостно вскричал Джо, завидев ее на пороге. — Неси скорее, черт подери!Карен отдала бутылку и поспешно отступила.— Боишься, что укушу? — Отвинтив крышку, Хики хлебнул прямо и горла и зажал бутылку коленями. — Скажу по секрету: я сам боюсь.Она опустила голову.— Надевай штаны!Можно было обрадоваться, но внешне безобидный приказ до смерти перепугал Карен. Подбежав к кровати, она поспешно натянула сначала трусики, потом джинсы.— Посмотри на меня!Карен послушалась.Карие глаза так и кипели:— Знаешь, как танцуют приватные танцы?Перед глазами тут же встали мерзкие сцены из фильмов канала НВО: полуодетые девицы извиваются на шесте перед завсегдатаями баров, трясут силиконовой грудью прямо в лица пьяным ковбоям и близоруким старикам.— Нет…— Врешь, еще как знаешь! Зато не знаешь, что моей жене пришлось зарабатывать ими на жизнь. Меня это бесило, Карен, но именно так она кормила нас обоих.«Что же ты приличную работу не нашел?» — подумала она, а вслух сказала:— Очень жаль…Лицо Джо стало похожим на страшную маску.— Те ублюдки тискали ее, слюни распускали. Наверное, твой муженек тоже там был: Шерил прямо здесь, в Джексоне, танцевала.— Уилл в такие места не ходит.— Ты что, шутишь? — усмехнулся Хики. — Думаешь, твой муж никогда не заказывал приватные танцы?— Нет, по крайней мере я об этом не знаю.— Ну, ты живешь в плену иллюзий, милая! Десять к одному, что, прилетев на побережье, он первым делом снял девочку. Два выходных вдали от своей благоверной… М-м-м, даже такие красавицы, как ты, со временем надоедают!— Так это твоя жена сейчас с Уиллом?— Угу, верно!Чем больше подробностей узнавала Карен, тем сильнее убеждалась: Хики не собирается отпускать ее живой.— Что творится в твоей маленькой головке? — поинтересовался Джо. — Выход пытаешься найти?— Твоя жена одобряет похищения детей?— Она одобряет все, что я делаю, а если не одобряет, то помалкивает. Представляешь себе расклад?— Кажется, да.Хики сделал еще один глоток.— Понадобится музыка, у вас бум-бокс есть?Карен подошла к шкафчику и включила CD-плейер.— Что поставить?— Что-нибудь ритмичное, для приватных танцев нужен ритм. Не слишком быстро, но и не слишком медленно.Постепенно теряя чувство реальности, она просматривала диски. Уилл собирал все: от классического рока до кантри и нью-эйдж. Была здесь музыка, которая по-настоящему заводила, но очень не хотелось ее осквернять. Не зная, что выбрать, Карен в конце концов остановилась на «Золотых хитах восьмидесятых». Первая на диске песня «Каждый твой вздох» в исполнении группы «Полис». Из вмонтированных в потолок колонок полились пульсирующие звуки бас-гитары и ударных. Обернувшись, Карен увидела, что Хики кивает в такт мелодии.— Отлично! — похвалил он. — Теперь иди сюда.Неуверенный шаг к дивану.— Танцуй!Карен расхохоталась бы, не будь положение таким отчаянным. Надо же, почти как в любимых отцовских вестернах: до зубов вооруженный злодей терроризирует насмерть перепуганную фермершу.— Я сказал — танцуй! — повторил Хики.Она стала раскачиваться под музыку, но ей было очень неловко. Танцевала она не слишком хорошо. Уилл, правда, утверждал обратное, но, что греха таить, непринужденной грацией его жена не обладала. Подростком Карен наблюдала за подругами: длинноногие, нескладные, они будто впитывали энергию звуковых волн и непостижимой алхимией превращали в чувственные движения.— Ближе!Пританцовывая, Карен двинулась было к креслу, однако стоило Джо протянуть руку, тут же отпрянула.— Это же только деньги! — издевался Хики.Он не врал: в заскорузлых пальцах долларовая купюра.— Иди ко мне…Еще один шаг навстречу кошмару, и похититель запихнул доллар в боковой карман джинсов.— Это значит, ты должна что-нибудь снять. — Джо будто правила новой игры объяснял.Секундное колебание, и Карен расстегнула пуговицы рубашки, распахнув ее на груди.— Снимай!Пришлось послушаться. Плечи и спина покрылись гусиной кожей.— Ну, все не так плохо! — похвалил Джо, критически оглядывая бюстгальтер.Вперив взгляд в невидимую точку на стене, Карен продолжала раскачиваться в такт музыке. От страшных мыслей голова шла кругом: как скоро «Дикая индейка» притупит реакцию Хики? Как долго удастся отвлекать его от главной цели?— Нагнись!Будто кланяясь своему мучителю, женщина нагнулась, и Джо сунул в бюстгальтер еще одну купюру.— Детка, ты знаешь, что это значит!Она расстегнула джинсы, но Хики покачал головой.— Лифчик, лифчик снимай!Карен даже танцевать перестала. Жившая в ней бескомпромиссная особа — та, что не давала спуска ни женщинам, ни мужчинам, хотела закричать: «Решил изнасиловать — приступай, и скорее с этим покончим». Но житейский опыт подсказывал: так нельзя. Всякое может случиться, вдруг чудо произойдет? Застежка бюстгальтера спереди: соблазнительно вращая бедрами, Карен расцепила крючки и, пропустив пальцы под бретельки, с преувеличенной чувственностью освободила грудь из белых кружевных чаш.— Вот так-то лучше! — одобрительно кивнул Хики. — Боже, да ты прекрасно выглядишь! Для рожавшей, конечно: имплантаты явно не помешают.«Не нужны мне твои чертовы имплантаты!» — беззвучно закричала Карен, а сама, зажмурившись, постаралась отдаться пульсирующему ритму песни.— Отлично! — похвалил Джо, протягивая очередную купюру, на этот раз пятерку. Женщина качнула бедрами, приблизившись достаточно, чтобы Хики положил деньги в карман, но он лишь губы поджал.— Наклонись, и на этот раз чур без рук.Карен не сразу поняла, что от нее требуется, хотя все было предельно просто. Чуть подавшись вперед, она соединила ладонями белые, не тронутые загаром полушария. Между ними осталась пещерка, в которой тут же утонула зеленая пятерка.— Теперь джинсы.Новоиспеченная танцовщица расстегнула молнию, хотя снимать джинсы не стала. Пока она медленно кружилась под музыку, Джо еще раз пригубил бурбон и завороженно уставился на обнаженную грудь. Карен никогда не понимала, чем объясняется столь нелепая реакция. Мужчины смотрят на обнаженную грудь, будто в молочных железах тайна Вселенной заключена! Хики смотрел не отрываясь, и женщина поняла: пока он в таком состоянии, можно хотя бы временно перехватить инициативу. Вместо того чтобы снять джинсы, она облизнула указательный палец и аккуратно обвела правый сосок, который тут же затвердел. Ноздри Джо возбужденно затрепетали, глаза расширились, и он жадно глотнул из бутылки.Подняв руки, женщина начала извиваться в такт «Обними меня» от «Томпсон твинз». Совсем как танцовщица в клетке на дискотеке эпохи шестидесятых! Хики продолжал ритмично кивать, то и дело подбадривая себя бурбоном. Карие глаза стали почти черными. Не бездонные колодцы, а плоские аспидные диски, глаза акулы, в них нет ни света, ни тепла, только голод, жуткий неутолимый голод.— Продолжай! — прохрипел он. — Свои прелести покажи…Снимать джинсы не хотелось, без них Карен чувствовала себя уязвимой, не человеком, а затравленным зверьком. Но злить Хики еще опаснее: если вспылит, от временного преимущества не останется и следа. Пусть лучше думает, что она и не помышляет о сопротивлении, и продолжает пить. Джинсы съехали на пол, и, грациозно подняв ногу, потом другую, Карен окончательно от них освободилась. Чудо, что в штанинах не запуталась, вот бы и дальше так же везло!Надежда тут же умерла: Джо сполз с кресла и вытянул ноги, живым мостиком соединив его с диваном.— Садись на меня и танцуй! — велел он. — Это будет интимный танец.«Интимный танец?» — промелькнуло в голове близкой к отчаянию Карен.— Скорее! — не унимался Джо. — Сюда садись!«Сюда» — значит к нему на колени! Еще немного — и она не выдержит… Внутренне сжавшись, Карен перекинула внезапно онемевшую ногу через бедра Хики, однако садиться не стала. Танцевать в таком состоянии невозможно, остается только плечами покачивать, но Джо этого вполне хватает.— Теперь спиной повернись!Ей показалось, или мерзавец действительно глотает звуки?! Аккуратно перешагнув через Хики, Карен встала, как он просил. Благослови, Боже, тех, кто шьет высокие трусики! В такой ситуации лучше всего смотреть на полоску света, выбивающуюся из-под двери в ванную.— Красота! — прошептал Хики. — Наклонись вперед, только медленно!Крепко зажмурившись, Карен нагнулась к его ногам. Поза более чем пикантная! Господи, только бы не тронул…Хики тронул, — не рукой, а очередной купюрой, которая скользнула под трусики. Карен вздрогнула от отвращения, представив, где побывали эти деньги и кто к ним прикасался. Хотя это мелочи по сравнению с тем, что она испытает при изнасиловании…— Теперь лицом…Карен послушалась и, к своему огромному отвращению, увидела: Хики положил руку на промежность и начал себя взводить. Желудок сжался, и она обрадовалась, что с обеда ничего не ела. Хотя лучше бы ела, говорят, рвота — отличная защита от изнасилований. Раньше она не представляла, как вызвать ее в нужное время, а сейчас, начни Джо лапать, могло бы получиться.— Я двадцатку положил! — гордо сказал он. — Двадцатка за трусики!Карен не могла этого сделать, не могла снять последний барьер до полной наготы.— Не спеши, у нас вся ночь впереди…— Сидеть! — скомандовал Хики, будто к собаке обращаясь.Карен попыталась заставить себя слушаться, но ничего не получалось.Схватив за бедра, Хики силой притянул ее к себе. В первую же секунду Карен испытала целую бурю эмоций. Прежде всего ужас: изнасилования теперь не избежать. Бурбон этого человека не остановит. Его не остановит ничто, кроме смерти, а если убить, он заберет с собой Эбби. За страхом пришла исступленная отрешенность. Целых пятнадцать лет у нее был только Уилл, да и до него лишь двое. Нежеланные ласки и прикосновения ранили до глубины души и убивали женское начало. Но невыносимее всего чувство вины: как же она такое допустила?! Логика подсказывала: другого выхода нет, а болезненная неуверенность твердила: выход есть всегда, сильная, морально устойчивая женщина сразу бы его нашла. Карен же чувствовала себя в тисках между изнасилованием и гибелью Эбби.Пока Хики стонал от восторга, в сознании появилась холодная уверенность: что бы ни делала в кино Николь Кидман, она не позволит себя изнасиловать ни этому мужчине, ни любому другому. Ни при каких обстоятельствах… Ее ответом на извечный женский вопрос — бороться или уступить — было однозначное «бороться».Стон Хики пробирал до мозга костей. Уилл иногда тоже стонал, когда они занимались любовью. Карен чуть не вырвало от мысли, что между происходящим сейчас и супружеским сексом может быть что-то общее. В принципе, конечно, может! Уилл, как и большинство мужчин его возраста, хотел секса постоянно, гораздо чаще, чем она сама. Причем не ласки и нежности, а грубого, животного секса, чтобы дать выход неуемной энергии и забыть о разочарованиях. Естественно, Карен это не нравилось. Во время медового месяца либидо усилилось, но потом постепенно угасло. Не то чтобы она разлюбила мужа, однако с тех пор, как пришлось бросить медицинскую школу, секс потерял всяческую привлекательность. Объяснить Уиллу, что постельные утехи для нее прежде всего — олицетворение принесенной жертвы, не хватало духу. Ели бы не секс, и жертва бы не понадобилась! А то, что у мужа каждое утро эрекция, еще не означает, что Карен должна исполнять его прихоти, будто не имеющая права голоса домохо…— Вставай! — приказал Хики. — Прелюдия окончена!Чуть ли не вскочив с его колен, Карен отступила к шкафу с телевизором.Джо поставил «Дикую индейку» на прикроватный столик, шагнул к своей пленнице и, скинув рубашку, обнажил бледную, заросшую курчавыми волосами грудь. Удивительный контраст с сильно загорелым лицом, шеей и предплечьями. «Крестьянский загар», как называл его отец. Стоило Хики расстегнуть ремень — Карен тут же опустила глаза.— Смотри! — гордо проговорил Хики.Набрав в легкие побольше воздуха, она скользнула взглядом по спущенным плавкам. Словно вырвавшись из внутреннего источника, по телу разлилось пульсирующее оцепенение. Можно не сомневаться: то, что произойдет сейчас, будет ужасно, но куда ужаснее ждать и понимать: страдания неизбежны. Сейчас осквернят святыню, которую она всю жизнь берегла. И помочь некому: есть только Хики и… Эбби. Сама о том не ведая, она дамокловым мечом висела над головой матери, заставляя терпеть издевательства.Оцепенение разливалось по телу, и Карен очень хотелось уступить, как замерзающий человек уступает холоду. «Пронзи мои кости, сердце и душу, — беззвучно молила она, — чтобы я не мучилась, будто насилуют кого-то другого, бесчувственное тело, труп». Но если полностью отдаться оцепенению, кто знает, получится ли из него выйти.Хики ухмылялся, как глупый школьник, и в коченеющей душе Карен что-то шевельнулось… Даже не мысль, а бледный ее призрак… Крошечная искра тлеющей, исконно женской тайны. Подсознательное понимание мужской слабости.Рано или поздно у нее появится шанс.

Глава 8Хьюи что-то строгал, сидя на голом полу перед Эбби. Для девочки, чтобы не замерзла на линолеуме, он принес из спальни старое покрывало. Малышка прижимала к груди Барби, словно боясь потерять последнюю связь с домом.— Тебе лучше? — спросил Хьюи.Девочка кивнула:— Немного.— Кушать хочешь? Лично я хочу.— Я тоже… Животик болит.— А что ты любишь? — заволновался великан. — Есть колбаса, подушечки «Капитан Кранч»… Я их обожаю.— Я должна есть «Изюмные отруби».— Тебе нельзя подушечки?— Нет.— Почему?Задумавшись, девочка беззвучно шевелила губами.— Ну, когда ты ешь, сахар из еды попадает в кровь. У тебя в организме есть специальное вещество, которое этот сахар убирает, а у меня нет. Сахара становится все больше и больше, и я начинаю болеть. Если болею сильно, могу лечь спать и никогда не проснуться.Страх омрачил лицо Хьюи, словно тень упала на огромную скалу.— Именно так случилось с моей сестрой, — беспокойно потирая огромную щеку, проговорил он. — Я отдал бы тебе свою кровь, чтобы убрать сахар.— Поэтому мне и делают уколы… Иголки не люблю, но болеть тоже не хочется!— Ненавижу иголки! — с жаром воскликнул Хьюи. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу…— Я тоже.— Ненавижу иголки! — не унимался великан.— Они бывают большие и маленькие, — сказала Эбби. — Мне колют самыми маленькими, а некоторые другие лекарства — большими. Самыми огромными кровь берут… А иногда мой папа делает уколы в спину. В позвоночник, а иногда прямо в нерв. Это больнее всего, но он так делает, чтобы ушла другая боль, еще сильнее и опаснее.— Откуда ты столько знаешь?— Ну, — пожала плечами Эбби, — мне папа с мамой все рассказывают. А в школе говорят, что я разговариваю как взрослая.— Когда вырастешь, доктором станешь?— Угу, летающим доктором.— Ты что, летать умеешь? — Глаза великана стали совсем круглыми.— На самолете, глупый!— А-а…— Животик до сих пор болит!Хьюи от страха даже рот раскрыл.— Поиграй пока с куколкой, а я насыплю столько подушечек, сколько ты в жизни не видела!Не успела девочка напомнить, что ей нельзя подушечки, великан бросился на кухню, но, спустившись на три ступеньки, встал как вкопанный и схватился за голову.— Черт, черт, черт! — бормотал он и, вернувшись к Эбби, поднял с пола «Нокию». — Джои велел повсюду носить его с собой… Специально запасную батарею дал.Девочка проводила телефон взглядом: только собралась по совету мамы в полицию позвонить!— Скоро вернусь! — пообещал Хьюи. — И соскучиться не успеешь! — Он ушел на кухню, оставив малышку наедине с ножом и бесформенной чуркой. Эбби увидела широкую спину великана: он открыл шкафчик, а потом исчез, и послышался скип дверцы холодильника. Девочка выглянула в грязное оконце: на улице темным-темно. Темноту она ненавидела, однако в ушах эхом раздавался голос мамы: «Беги с телефоном в лес и спрячься…» Она бы не сказала так, если бы хотела, чтобы Эбби осталась с Хьюи. Только что делать в лесу? Малышка не знала ни дороги домой, ни далеко ли ей идти, а без телефона никому не позвонишь и на помощь не позовешь.С кухни донеслись звон посуды и негромкое пение. Хьюи нравился девочке, но он чужой, а папа много раз говорил: чужие могут быть плохими, даже если кажутся очень милыми. Хотя Эбби было жаль неуклюжего великана, всякий раз, перехватывая его взгляд, она с трудом сдерживала смех. Казалось, сердце щекочет огромный мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. Пара секунд, и новый знакомый принесет целую миску смертельно опасных подушечек. Зажмурившись, Эбби представила мамино лицо. «Что бы она сейчас сказала?»«Беги…»Прижимая к груди Барби, девочка нерешительно шагнула к двери. Обернувшись, она увидела, как по полу колышется тень Хьюи. Доля секунды — и Эбби на пороге, взяла сумку-холодильник, которую оставила мама, и бесшумно выскользнула из лачуги.* * *Криво усмехаясь, Джо Хики наступал на Карен. Нужно выдержать его взгляд и говорить как можно спокойнее:— Пожалуйста, надень презерватив!— Только не сегодня, детка, прости!Она содрогнулась от отвращения. Одному Богу известно, чем болен Хики! Он ведь в тюрьме сидел, а среди заключенных чуть ли не каждый второй ВИЧ-инфицирован.— Ну пожалуйста! — взмолилась она. — Очень не хочется…— Я резинки со средней школы не ношу и начинать не собираюсь.Вырвет, ее сейчас вырвет…— Мне нужно в ванную.— Я с тобой!— Боже, ну хоть на секунду одну меня оставь!— А что в ванной? Еще одна пушка?— Нет, представь себе, не пушка, а диафрагма. Забеременеть боюсь.— Ну, даже не знаю, — снова ухмыльнулся Хики. — Похоже, с генами у тебя все в порядке. Может, нам с тобой стоит «плодиться и размножаться»? Генофонд нации обогатим!Карен зажмурилась: не может быть, что он серьезно!— Пожалуйста, позволь мне вставить диафрагму!— Ладно, черт с тобой! — махнул рукой Хики. — Понадобится помощь — я готов.Лишь ценой огромных усилий Карен удалось сохранить внешнюю невозмутимость.— Смотри, когда вернешься, никаких трусиков. Попробуй вжиться в образ леди Годивы!Карен ушла, а Хики, взяв со стола бутылку, растянулся на стилизованной под сани кровати. Лицо сияло в предвкушении удовольствия.* * *Сжимая огромную миску с подушечками в одной руке и сотовый — в другой, Хьюи вышел из кухни. Взглянув на покрывало, где пару минут назад сидела Эбби, он в замешательстве покачал головой, а потом внимательно осмотрел комнату и улыбнулся:— Эбби, ты где? В прятки сыграть решила?Коттон понес миску и телефон в туалет. Никого… Теперь в спальню, нужно под кроватью проверить! Хьюи застонал, протискивая огромное тело между боковым бортиком и стеной. Ничего, кроме толстого слоя пыли, мама ее «неряхин мех» называла.Подхватив миску с подушечками, великан подошел к двери, через коридор посмотрел на разложенное на полу покрывало, а потом наклонил голову и прислушался.— Эбби! — В низком голосе звенели тоска и одиночество. В ответ — гулкое эхо, которое проглотила страшная, жадная тишина.— Эбби!Чуть слышно скрипнула сетчатая дверь. Подозрение, сомнение и, наконец, понимание быстрой вереницей промелькнули на лице Хьюи. Оставив миску и телефон на полу, великан бросился на крыльцо.* * *Едва дверь в ванную закрылась, инстинкт самосохранения призвал к немедленным действиям. Пустив воду, Карен распахнула висящий у зеркала шкафчик: в нем витамины, лекарства, лосьоны с тониками, марлевые повязки и прочие принадлежности домашней аптечки. На самой нижней полке упаковка лооврала — гормональных противозачаточных таблеток. Схватив блистер, женщина спрятала его в пачку туалетной бумаги.Одну за другой Карен рассматривала упаковки с лекарствами: антибиотик азитромицин, накроксен, который Уилл пьет от артрита, метотрексат… За марлевыми повязками маленький коричневый пузырек: «Мепередин фортис» — написано на аккуратном ярлычке. На дне всего две красные таблетки. Явно недостаточно для того, чтобы быстро вывести из строя Хики, даже если удастся незаметно бросить их в бутылку. Столько лекарств и ничего путного! Раздосадованно захлопнув дверцу, Карен увидела в зеркале свое отражение: на нее смотрел призрак, женщина с глазами старухи.Побрызгав лицо водой, Карен потянулась за полотенцем и застыла. В керамическом стакане три зубные щетки, рядом с их яркими сине-оранжевыми ручками еще одна, потоньше. Неужели? Да, конечно… Одноразовый скальпель в тонком пластиковом футляре! Она вытащила его из стакана, и инстинкт самосохранения, пробудившийся, когда Хики спустил штаны, воплотился в некое подобие плана.— Боже, сколько можно копаться? — пожаловался Джо.Неужели за дверью стоит? Накрыв скальпель тряпкой, Карен спустила трусики, присела на стульчак и буквально впилась глазами в дверную ручку.«Не двигается!»Скинув тряпку со скальпеля, она достала его из футляра. Тонкий край заточен до такой остроты, что человеческую кожу режет не хуже, чем мякоть персика. Расправив плечи, Карен снова посмотрела в зеркало. Куда же спрятать скальпель? Немного поразмыслив, она острым кончиком опустила его в распущенные волосы.Надо же, держится!Повернула голову направо, потом налево — лезвия вроде бы не видно. А вот на ощупь… Карен осторожно коснулась волос. Увы, слишком очевидно! Стоит Хики погладить ее по голове — он тут же обнаружит скальпель.Аккуратно достав лезвие из гущи волос, Карен поднесла его к глазам: восемнадцать сантиметров пластика и хирургической стали, плоский, как ключ, и легкий, как карандаш… В руке не спрячешь: слишком длинный. Повернувшись к зеркалу спиной, она через плечо взглянула на свое отражение. Между ягодицами расщелинка — в нее Карен и опустила скальпель ручкой вниз, чуть ли не впервые в жизни радуясь, что весит несколько больше нормы. Бр-р, холодному лезвию там явно не место, зато серебристый кончик виден лишь со стороны копчика.Теперь остается только на удачу надеяться! Открыв шкафчик для грязного белья, Карен встала на цыпочки. На верхней полке хранились вещи, которые она почти не носила. Именно там лежит то, что ей нужно.«Нашла!»Покачивая бедрами, Карен натянула бордовый комплект, который в прошлом году купил муж. Верх напоминал продукцию «Вандербра»: приподнимал скромный бюст, делая его похожим на пышные формы «Спасательниц Малибу». Тесные трусики — треугольничек бордовых кружев — едва прикрывали промежность.Карен чувствовала себя похожей на французскую шлюху.«Отлично, то, что нужно!»* * *Озаренный лунным светом, Хьюи прошел мимо притаившейся в чаще девочки.— Эбби! — кричал он. — Ну почему ты убежала? Не пугай меня!Малышка посмотрела на Барби, которая лежала на сумке-холодильнике, — не в колючки же ее бросать!Шуметь нельзя, а исцарапанные в кровь ножки больно саднит. В темноте сидеть не хочется, но стоит выйти на свет, и Хьюи тут же поймает.Вот он остановился в двадцати шагах и смотрит на темную стену деревьев.— Эбби, ты где?Сколько сможет прождать в темноте, девочка не знала. Вообще-то при обычных обстоятельствах лес ее не пугал. По большому счету дом Эбби тоже стоял в лесу. Но ночевать среди деревьев одной не приходилось, только с папой, когда в лагерь «Покахонтас» ездили… А сейчас звуки такие, что в дрожь бросает. Под деревьями кто-то скребется: броненосец или, может, опоссум. Эбби знала одного опоссума: он жил у дома Кейт Мосби, ел кошачий корм, а однажды подрался с кошкой: оскалил длинные, как иглы, зубы и страшно зашипел. Если такой опоссум к ней подкрадется, Эбби точно на месте не усидит!А страшно из-за диабета. Пока сахар вроде бы в норме, но ведь мамы рядом нет, значит, и проверить некому. Если он, как говорит папа, «подскочит» и начнет кружиться голова, нужно будет сделать укол. Самой? Эбби еще ни разу не пробовала.— Выходи! — дико закричал Хьюи, схватил палку и на глазах у перепуганной девочки стал ворошить кустарник. Никого не обнаружив, он зашагал к чаще.Девочка с тоской посмотрела на лачугу: из окон лился свет, желтый и такой уютный. Вот бы оказаться там, где нет зверей и страшных жуков!Ночной ветерок принес рассерженный голос великана:— Ночью в лесу опасно! В темноте рыщут волки и медведи… Без меня тебе не спастись!Обхватив себя руками, девочка старалась не слушать. Возможно, в этом лесу есть медведи, но волков точно нет: их давно охотники перебили.— А еще змеи… — гнул свое Хьюи. — Злые скользкие змеи ищут в темноте теплых вкусненьких девочек!У Эбби по спине прошел мороз. В Миссисипи действительно водятся змеи, в «Покахонтас» вожатые много про них рассказывали. Есть мокасиновые змеи, водяные щитомордники, карликовые гремучники и королевские аспиды. В лагере Эбби видела королевского аспида: он грелся на солнышке, лежа на скале у ручья. Отцы других девочек даже подходить к нему побоялись: мол, укус так опасен, что человек может умереть, не доехав до больницы. А папа разучил с Эбби и ее подругами специальный стишок, чтобы не путать аспида с очень похожим на него алым ужом: «Красно-желтый лежит у дороги — нужно быстро делать ноги!»— Если тебя змея ужалит, я не виноват! — кричал Хьюи, молотя палкой кусты слева от Эбби.Малышка зажмурилась, изо всех сил стараясь не заплакать.* * *Выйдя из ванной, облаченная в бордовый комплект Карен увидела, что Хики лежит под одеялом посреди кровати. Большой свет он потушил, лишь на прикроватном столике горела неяркая лампа. Подняв голову, Джо чуть не задохнулся от восхищения.— Боже милостивый! Это в сто раз лучше, чем полная нагота… Детка, ты все на лету схватываешь!Двинувшись к своему мучителю, Карен заметила револьвер Уилла: вот он под кроватью, рядом с колтуном пыли. Похоже, Хики нисколько не сомневается, что его дьявольский план сработает без осечек.Джо многозначительно похлопал по лежащей рядом подушке.Волнующе покачивая бедрами, Карен незаметно поддела револьвер носком, чтобы задвинуть еще дальше под кровать, затем повернулась к Хики спиной и скользнула под одеяло. Главное, слишком широко не разводить ноги и не расслаблять ягодицы. Случайно задев плечом ненавистного похитителя, она приказала себе не дрожать, но знала, напряжение так легко не скроешь, он все равно почувствует.— Бр-р, ты холодная! — пожаловался Хики.— Извини! — Боже, да он воняет, как немытая пепельница! Карен смотрела в потолок, а воспаленный мозг терзала одна-единственная мысль: нужно сжать себя в кулак и как-то вытерпеть то, что сейчас случится. — Что мне делать?— Неужели даже хныкать не будешь?— Ради Эбби не буду.— Лучше Господа за маленькие радости благодари! — Повернувшись на бок, Хики привстал на локте, и Карен содрогнулась от отвращения, почувствовав прикосновение его бедра.— Ты как, уже мокрая?Невероятно! Неужели Джо верит, что сексуальное насилие может завести? Нужно что-то придумать, чтобы он подольше не переходил к делу.— А ты прямо сейчас хочешь? С места в карьер? А я-то думала, тебе кое-что другое нужно…— Что? — Потная ладонь накрыла левую грудь Карен.Ей хотелось одного: отмахнуться, но она приказала себе лежать смирно и даже повернуться к Хики.— Ну, о чем ты мечтаешь, видя в магазине таких женщин, как я?— О чем? — Заскорузлые пальцы сжали сосок.— Ляг на спину и расслабься. Сейчас все узнаешь!Тонкие губы растянулись в улыбке:— О… Боже!Прикрыв плечи одеялом, Карен прильнула к поджарому животу Хики. Вопреки ее надеждам одеяло он тут же скинул, желая наблюдать за тем, что, по его мнению, должно было произойти. Да уж, своего не упустит…— Мне холодно, — пожаловалась она.— Сейчас согреешься! — Уже не в карих, а в черных глазах горел дьявольский огонек. — Только не думай, что это маленькое вступление освободит тебя от главного номера!Проглотив комок отвращения, она развела волосатые ноги Джо и левой рукой взялась за его конец.— М-м-м, — застонал Хики.Хоть бы на секунду отвернулся! Зажмурившись, она продолжала взводить его так, как нравилось Уиллу. Мучитель хрипел от удовольствия, но хищный взгляд будто приклеился к руке Карен. Похоже, это и заводит Хики: смотреть, как его ублажает женщина «из общества», так что, пока не взорвется в экстазе, глаз не отведет.— Хорошо! Умница…Правая рука Карен скользнула к лобку.— Давай… Хочу посмотреть, как ты с собой играешь…— Сначала ты должен кончить! — Лицо Карен покрылось испариной. В спальне душно, но потела она не от жары, а от страха.Хики потянулся к ее затылку.— Нет! — запаниковала Карен. — Я знаю, как лучше! Ляг на спину и расслабься. Ты же не хочешь, чтобы все кончилось слишком быстро?— Не хочу-у! — простонал Хики, откинулся на подушки и поднял взгляд к потолку.Рука Карен тут же метнулась к ягодицам, а указательный палец коснулся лезвия. С величайшей осторожностью она провела по всей длине скальпеля, пока не нащупала липкую от пота ручку. Ловко подцепив, женщина вытащила его из тайной норки и зажала в кулаке.— Ну давай! — В голосе Джо послышалось нетерпение.Описав полукруг, правая рука Карен вернулась к груди. Подняв кулак к подбородку, она присела на колени — лучшей позы для орального секса не придумаешь.— Наконец-то… — хрипел похититель.Нужно сесть поудобнее и поустойчивее, чтобы Хики при первых же признаках опасности не сбросил. Продолжая взводить набухающий конец, Карен сначала одну, потом другую поставила ноги между бедер Джо.— Поцелуй его!Стиснув левую руку, Карен прижала лезвие к уретре и воткнула буквально на пару миллиметров. Боль от укола Хики почувствовал лишь через несколько секунд.— Смотри сюда, Джо! — холодно велела Карен. — И не делай резких движений. Дернешься — тут же потеряешь предмет своей гордости…Брюшные мышцы напряглись: похититель поднял голову.— Что? Не знаю, чем ты там занимаешься, но мне больно.— Держу скальпель у твоего пениса. — Карен приготовилась: сейчас он испугается и резко отпрянет. — Пошевелиться боишься, правда, Джо?За долю секунды смущение в карих глазах уступило место шоку. Увидев скальпель, похититель наконец понял, в чем дело. Пропахшее табаком тело напряглось, Хики будто окаменел.— Какого ч-ч… — громким шепотом начал он, поднял руку, чтобы ударить зарвавшуюся нахалку, но духу не хватило. Заглянув в глаза, Карен увидела страх, потрескивающий в них слабыми электрическими разрядами. Абсолютная власть пьянила и кружила голову: всего несколько секунд — и из дрожащей от ужаса жертвы она превратилась в хозяйку положения. Приставь Карен к его виску пушку, Хики рассмеялся бы ей в лицо, а вот возможность лишиться мужского достоинства не на шутку напугала. Нетрудно представить, как бешено колотится его сердце.— Это скальпель номер десять из набора от «Бард-Паркер», — объявила Карен. — Мы им обычно занозы вырезаем, но твои причиндалы я отсеку с такой же легкостью и огромным удовольствием. Да ты и боли почти не почувствуешь… Так, небольшое жжение…— Я тебя убью, — без всякого выражения проговорил Хики. — И твою девчонку тоже.Скальпель вонзился еще на миллиметр. Потекла кровь.— Подожди! — перекосившись от страха, заорал Хики. Его лицо стало смертельно бледным.— Ты теряешь кровь, Джо, так что слушай внимательно. Сейчас возьмешь трубку, позвонишь двоюродному брату и велишь немедленно привезти сюда Эбби.Темные глаза метались от лица Карен к лезвию.— Ты не посмеешь… Только попробуй, и твоя дочка умрет.— Еще как посмею! — Сердце то колотится как бешеное, то судорожно замирает, только бы в самый важный момент не остановилось… — Еще как посмею, а ты, если выживешь, до конца жизни будешь писать через катетер. Женщинам больше не придется ходить рогаткой или давиться, когда ты вставляешь по самые гланды!Ей показалось, или в карих глазах действительно мелькнул страх? Так или иначе, Хики мгновенно с собой справился.— Да у тебя рука дрожит… Неужели не чувствуешь?— Давай звони!— Чертовы бабы, собственной тени боитесь…В циничных словах было нечто, разбередившее старые раны Карен. В лице мерзкого похитителя она всем мужчинам мира отомстит! Левая рука машинально сжала пенис Джо, да так сильно, что он стал синюшно-багровым.— Знаешь, я шесть лет операционной медсестрой проработала. Так что мне тебя кастрировать, что индейку на Рождество разделать. Я не Лорена Боббитт,[4] и дружка твоего на место ни один кудесник не пришьет. Отгадай почему? Потому что, пока ты мажешь кровью мои перкалевые простыни, брошу его в миксер и нажму на кнопку. Так что звони, мать твою!— Успокойся! — Хики схватил телефон, лежащий на прикроватном столике. — Видишь, уже номер набираю! — Грубые пальцы бестолково тыкали резиновые кнопки. — Что сказать?Карен захлебывалась от звериной злости. Так здорово держать мужчину у ногтя — тело трепетало, будто после четырех сетов бешеного тенниса. Крови, до чего же ей хочется крови!— Скажи, что уже получил выкуп. Пусть посадит Эбби в машину и привезет сюда!— Хьюи не послушает. Раньше мы никогда так не делали, и он сразу поймет: что-то не так.— А ты утверждал: он беспрекословно тебе подчиняется!Лицо Хики вытянулось от изумления.— Хьюи не отвечает…— Ты не тот номер набрал!— Тот самый, Богом клянусь!— Так почему не отвечает?— Откуда мне знать?— Набирай снова! — Лезвие вонзилось еще глубже. Кровь уже не капала, а текла тонким ручейком.— Черт, да подожди ты! — Джо нажал на кнопку повтора номера и стал ждать ответа.Нервы Карен напряглись до предела. Хики под контролем, но зачем этот контроль, если Хьюи не отвечает?— Он трубку не берет! — Джо испугался настолько, что на секунду забыл о впившемся в пенис скальпеле. — Какого черта?!— Твой брат ведь всегда отвечал… Что на этот раз случилось?— А я почем знаю? Он ведь тормоз, гребаный тормоз! Слушай, может, уберешь нож? Тогда вместе подумаем, что там случилось…— Заткнись! — рявкнула женщина. — Дай с мыслями собраться…— Что ты собираешься предпринять? Нельзя же так всю ночь сидеть!— Я сказала: заткнись!— Ладно… Пока думаешь, может, минетик сделаешь? Все равно ведь собиралась!У Карен челюсть отвисла от такой наглости, а Хики, моментально воспользовавшись ее замешательством, ударил сотовым по виску.* * *Обойдя вокруг полянки, Хьюи вернулся к лачуге. Надеясь вспугнуть девочку, он то и дело тыкал палкой в кусты, а потом зашагал по уходящей в лес дорожке. С каждой секундой грозный голос все тише…Присевшей на корточки Эбби повсюду мерещились скользкие извивающиеся змеи. По ногам ползали жуки, на обнаженных руках и лице пировали комары. Отгонять их малышка не решалась: если Хьюи услышит, тут же вернется на полянку и найдет. Вот бы на дерево залезть! Нельзя, слишком много шума… Тем более змеи умеют лазать по деревьям, хотя спят, кажется, в норках.Раздавив жирного комара, девочка услышала звонок. Прислушалась повнимательнее — тут же стих, а потом снова зазвонил, на этот раз громче. Хотя, может, только показалось, что громче. Сердечко бешено заколотилось.Это телефон! Он в домике звонит! Наверное, Хьюи забыл его, когда за ней выскочил. Эбби бросилась было в лачугу, но тут же остановилась. Что, если великан вернулся, а она не видела? Что, если он за дверью караулит? Нет, вряд ли… Телефон продолжает трезвонить, а будь Хьюи в домике, тут же взял бы трубку. Схватив Барби и сумку-холодильник, девочка побежала к приветливо сияющим окнам.* * *Перед глазами ослепительно белый свет. Мысли распались на ничего не значащие элементы, и мозжечок послал импульс, который кора головного мозга до последней минуты сдерживала. Будто лапа лягушки, ужаленная электродом, рука со скальпелем резко дернулась назад.Хики закричал как недорезанный поросенок.Белый свет рассыпался яркими звездами и, померкнув, сгустился в неясный силуэт орущего от боли мужчины. Карен покачала головой. Перед глазами кровь. Целое море крови.* * *Где же телефон? Его нет ни на столе, ни на продавленном диване, а звон не утихает…На полу у двери в спальню подушечки в большой луже молока. А вот и телефон — наполовину прикрыт миской для салата, в которую Хьюи насыпал «Капитана Кранча». Малышка бросилась к луже, схватила сотовый и в ту же секунду поняла: что-то не так. Кнопочки не светятся, дисплей тоже… Эбби прижала телефон к уху.В трубке тишина.— Не-е-е-т! — заплакала девочка, решив, что мама повесила трубку.Снова звонок.— Алло! Алло! Мама!Это не сотовый: звук совсем из другого места исходит… Из спальни! Бросившись в соседнюю комнату, девочка оглянулась по сторонам. На полу рядом с кроватью древний дисковый телефон. Будто по заказу, он зазвонил снова.Эбби схватила трубку.— Алло!.. Алло!Короткие гудки.— Алло!Телефон замолчал. Эбби ушам своим не верила: почему мама перестала звонить, именно когда она собралась поднять трубку?! Дрожа от страха, девочка смотрела на диск и шептала, пытаясь вспомнить номер:— Девять-девять-один? Девять… Девять-один-один?— Эбби! — послышался голос Хьюи. — Пожалуйста, не убегай! У меня будут неприятности, большие неприятности.Малышка передернулась от страха.Голос совсем близко, а вот шагов не слышно. За дверь даже выглядывать страшно! Глубокий вдох, и, схватив Барби и сотовый, девочка опрометью помчалась к выходу.Вылетев на улицу, она забежала за маленький сарай и притаилась у дерева. В тусклом свете луны на телефоне видны только красная и зеленая кнопки.— Девять-один-один, — уверенно проговорила Эбби, включила телефон, набрала 911 и прижала трубку к уху.«Добро пожаловать в «Селлстар», — прозвучал механический голос. — В данный момент вы находитесь вне зоны обслуживания. Пожалуйста…»— Это полиция? — закричала девочка. — Пожалуйста, позовите полицейского!Механическая девушка никак не отреагировала, и зеленые глаза малышки наполнились слезами. Нажав на красную кнопку, она стала набирать единственный номер, который могла вспомнить в такой момент: домашний.— Шесть-ноль-один-восемь-пять-шесть-четыре-семь-один-два, — шептала она. — Теперь зеленая кнопочка.На этот раз ответил мужской голос, но тоже механический. «Для звонков в данном направлении наберите ноль или единицу, затем номер абонента. Спасибо».— Наберите ноль или единицу, — перепуганным эхом лепетала малышка. — Наберите ноль или единицу…* * *Хики и его жертва сидели на кровати всего в метре друг от друга. Карен воинственно подняла скальпель, Джо, перекосившись от боли и гнева, прижал к паху подушку.— Тебе нужно в больницу, — процедила она, — а то умрешь от кровопотери.Подняв подушку, Хики взглянул на порез и загоготал как бешеный.— Не отрезала! Мой дружочек цел… Не отрезала!Подушка поднялась еще выше, и смеяться тут же расхотелось: правое бедро вспорото от паха до колена. Кровь так и хлещет…— Боже… — лепетал Хики. — Боже…— Сам виноват! — произнесла Карен. — Зачем меня сотовым ударил?— Сука, мы убьем твою девчонку, поняла?Сердце будто окаменело. Пока Хики пытался остановить кровь, она выбралась из кровати и, нагнувшись, нащупала револьвер. Нельзя допустить, чтобы этот изверг погиб, но, когда он трясется от гнева, полагаться на его милость не очень разумно.— Иди в ванную! — поднявшись с револьвером в руках, приказала Карен. — Как можно туже повяжи над раной полотенце: нужно остановить артериальное кровотечение.— Посмотри, что ты наделала! — кричал бледный от шока Хики.Рану придется обрабатывать, но как заставить себя прикоснуться к Джо? Пока даже смотреть на него не хотелось.— Скорее за полотенцем! — закричала она. — Наложи жгут!С прижатой к бедру подушкой Хики, прихрамывая, выбрался из спальни. Стоны, плач и отборная ругань неслись за ним словно шлейф. Вытерев простыней окровавленные бедра, Карен накинула рубашку и, не забыв револьвер, подошла к ванной. Джо перевязывал полотенцем бедро, получалось неплохо, по крайней мере кровотечение остановить удастся.— Почему Хьюи не отвечает? Они что, не в доме? Твой брат куда-то повез Эбби?Хики поднял красное от натуги лицо.— Сейчас тебе не об этом нужно волноваться. Ты только что на такие страдания себя обрекла… Мало не покажется!— А как иначе? Ты украл Эбби и пытался изнасиловать меня, а я что, сложа руки должна сидеть?Хики потряс окровавленной тряпкой:— Ты только взгляни на эту ногу! Я умру, точно умру…— Езжай в больницу!— В больницу? Черта с два! Всего-то пара стежков нужна… Ты была медсестрой, значит, ты и наложишь!— Ну для такой раны не два, а целых пятьдесят понадобятся! — Карен преувеличивала: нерадивый хирург и десятком стежков бы ограничился.— Ну так неси иголки и что там тебе нужно… У твоего благоверного наверняка специальный портфельчик имеется. Нужно же соседским ублюдкам первую помощь оказывать!У Уилла действительно была сумка со всем необходимым на случай, если Эбби во время футбола поранится, но идти за ней не хотелось. Не хотелось расхаживать по дому с пушкой в руках или смотреть на голого Хики. Хотелось одного — поскорее прижать к себе дочку.— Ну зачем ты это затеял? — завизжала она. — Зачем украл мою малышку? Разве это справедливо? Я никогда…Джо отвесил ей пощечину, а затем, морщась от боли, процедил:— Если ты сейчас же не возьмешь себя в руки и не заштопаешь мне ногу, Хьюи девчонке хребет переломит. Хрусть — и нет Эбби! Достаточно одного звонка. Одного гребаного звонка!— Ты даже дозвониться до него не можешь!Истерика бесследно не проходит: Карен трясло. От перепачканного кровью белья на рубашке появились разводы, револьвер дрожал в побелевших пальцах. Нужно… Нужно сделать над собой усилие. Иначе Эбби не переживет эту ночь.— Шевелись! — прикрикнул Хики. — Бегом за портфелем!Карен кивнула и пулей вылетела из ванной.* * *Из леса снова послышался голос Хьюи, и Эбби спряталась в маленьком сарае. Внутри трактор, очень похожий на тот, каким папа стриг лужайку перед домом, только намного старее и больше. Забравшись в кабину, девочка стала нажимать кнопки на панели телефона: единица, потом код Миссисипи.— Шесть-ноль-один, — вслух проговаривала она. Набрав семь оставшихся цифр, потом вызов, малышка молилась, чтобы снова не ответил оператор.В трубке послышались длинные гудки.* * *Карен рылась в медицинской сумке Уилла, когда зазвонил стоящий на прикроватном столике телефон. Хики остался в ванной и по ее совету немного ослабил жгут. Наверняка жена Джо звонит, но Карен сняла трубку, искренне надеясь, что ее отчаянный поступок приведет к чему-нибудь хорошему.— Алло!— Дашь мне ее потом на секунду! — крикнул из ванной похититель.— Мама!Руки Карен мелко затряслись.— Эбби?— Мама!Глубокий вздох: все, можно продолжать!— Детка, ты в порядке? Где ты сейчас??Слова рассыпались на безудержные всхлипы. Бедная малышка икала, а потом пыталась отдышаться.— Милая, не спеши, лучше расскажи, где ты сейчас находишься?— Не знаю… Мама, забери меня! Я боюсь!Карен с тревогой взглянула на ванную.— Доченька, я скоро приеду, только… — «Боже, что же сказать? Насколько трезво может оценивать обстановку пятилетний ребенок?» — Детка, мама не знает, откуда тебя забрать. Ты сейчас там, где я сделала тебе укол?— Угу. Убежала из домика и спряталась, а мистер Хьюи бегал с палкой и кричал, что в лесу змеи. Потом зазвонил телефон…— Милая, послушай, помнишь, как звонить девять-один-один? Если справишься, полиция…— Я уже звонила. Там тетя даже слушать не захотела. Мама, помоги мне!— Что ты, черт побери, делаешь? Ну-ка дай трубку! — Хики шел вперевалочку, стараясь не нагружать раненую ногу.— Мама! — позвала Эбби.— Дай трубку! — орал Джо.Карен схватила револьвер, прицелилась в приближающегося похитителя и выстрелила.Хики рухнул на пол и закрыл руками голову, совсем как солдат под артобстрелом.— ОТВЕЧАЙ, ГДЕ МОЯ ДЕВОЧКА, СУКИН СЫН!— Мама! Мама!Джо не шевелился. Карен попала в дверь, промахнувшись всего на несколько сантиметров.— Ты что, язык проглотил?!— Перестань палить! — закричал Хики. — Убив меня, ребенка убьешь!— НО ТЫ СДОХНЕШЬ ПЕРВЫМ, ПОНЯЛ?! — Прижав трубку к уху, Карен постаралась говорить спокойнее. — Детка, не отсоединяйся. Мама в порядке, просто немного занята. Солнышко, ты сейчас в домике?— Нет, в маленьком сарае. На тракторе сижу.Хьюи хоть и дебил, но, желая вернуть девочку, обязательно проверит надворные постройки. Это так же логично, как под фонарем искать ключи от машины.— Эбби, беги в лес. Проверь, нет ли поблизости мистера Хьюи, а потом незаметно выберись из сарая, спрячься в кустах и сиди тихо.— Но ведь сейчас ночь!— Милая, сегодня темнота — твой друг. Помнишь Сэма-в-пижаме из компьютерной игры? «Ночка спрячет нас и укроет от злых глаз».— Ведь это понарошку, это игра…— Знаю, милая, но в лесу сейчас безопаснее, поняла?— Кажется, да.— Детка, как думаешь, сахар у тебя сейчас в порядке?— Угу…— Ничего не бойся, мама скоро за тобой придет.— Обещаешь?— Конечно! А сейчас оглядись и беги в лес. Телефон возьми с собой и оставайся на связи. На красную кнопку не нажимай. Ладно?— Угу.Прикрыв трубку рукой, Карен прицелилась Хики в голову.— Вставай, ублюдок!В темно-карих глазах ненависть или недоумение?— Я сказала — вставай!Опираясь на ладони, похититель медленно поднялся и, чтобы не упасть, прислонился к двери в ванную.— Что ты творишь, черт побери?!— У меня изменились планы, — холодно улыбнулась Карен.

Глава 9Доктор Джеймс Макдилл с супругой сидели напротив специального агента Билла Чалмерза — рыжеватого мужчины чуть за тридцать, с мягким доброжелательным лицом. Приближалась полночь, а галстук агента Чалмерза был повязан безупречно аккуратным узлом. Через несколько минут после памятного разговора с Маргарет Макдилл связался с дежурным Джексонского отделения ФБР, и по результатам телефонного разговора была назначена встреча.Вообще-то доктор собирался в ФБР один, но Маргарет не желала оставаться дома. Чалмерз встретил их в фойе и провел на этаж, где располагалась штаб-квартира Федерального бюро. В общем зале было темно и пусто: совсем как казарма, озаренная голубоватым светом компьютерных экранов. Специальный агент проводил посетителей в кабинет босса. «Фрэнк Цвик» — было написано на именной табличке.Джексонское отделение ФБР имело подмоченную репутацию и славилось предвзятым отношением к национальным меньшинствам. Сам Джон Эдгар Гувер основал его летом 1967 года, когда гражданские права нарушались сплошь и рядом.— Я понял далеко не все из того, что вы рассказали по телефону, — заявил Чалмерз, устраиваясь за столом Цвика. — Не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?— Давайте! — отозвался Макдилл.— Речь пойдет о похищении с целью выкупа и мошенничестве с использованием электронных средств коммуникации?— Насчет первого — точно «да», насчет второго — наверное, тоже.— И это случилось год назад?— Да, плюс-минус несколько дней, во время ежегодной медицинской конференции, которая сейчас проходит в Билокси.Поджав губы, Чалмерз смотрел в окно на старое, озаренное холодным неоном здание холдинговой группы «Стэндард лайф». После секундного колебания он заглянул известному кардиохирургу в лицо.— Доктор, извините, что спрашиваю, но почему вы не заявляли о похищении целый год?По дороге из дома Макдилл несколько раз репетировал свой ответ.— Они пригрозили вернуться и убить нашего сына. В качестве выкупа мы заплатили сто семьдесят пять тысяч долларов. Для меня это не такие большие деньги, особенно когда речь идет о жизни Питера.— Но вы же сами сказали: похитители дали понять, что это случится снова?— Верно.— Так вы, наверное, с первого дня боялись, что подобная трагедия произойдет с другой семьей и другим ребенком?Кардиохирург опустил голову.— Так оно и было. Неприглядная правда в том, что я слабее, чем хочу себе казаться. Мог повернуть время вспять…— Меня изнасиловали, — тихо сказала Маргарет.Макдилл рот раскрыл от удивления, а агент Чалмерз откинулся на спинку кресла, будто для него ситуация наоборот прояснялась.— Понятно, — протянул он. — Не могли бы вы остановиться на этом поподробнее?Доктор обнял жену за плечи:— Маргарет, ты не обязана…Она отмахнулась, а потом сжала подлокотники кресла так, что пальцы побелели, всем своим видом показывая: она решила сказать правду, чего бы это ни стоило. Стараясь не встречаться глазами ни с мужем, ни с агентом, она заговорила:— Это я не позволяла Джеймсу заявлять в полицию. Видите ли… Я осталась наедине с человеком, который руководил всей операцией, а ребенка держали в другом месте. От меня зависели судьбы сына и мужа. Тот мужчина… постоянно созванивался со своими сообщниками. Одно его слово — и Питера или Джеймса убили бы. Мне очень доходчиво это объяснили и угрозами склонили к сексу.Макдилл попытался утешить жену, но она отшатнулась и стала рассказывать дальше:— К очень грязному, болезненному сексу… Я все боялась, что об этом каким-то образом узнают мои знакомые. Сейчас понимаю свою ошибку, хотя… — Она рвалась вперед, будто решивший дойти до финишной черты марафонец. — Изнасилование… плюс угроза вернуться и убить Питера… Разве можно рисковать жизнью сына? Но с тех пор, как случилось… это, ни о чем другом я и думать не могу. День и ночь терзаюсь, с мужем не сплю…Кардиохирург взял тонкую полупрозрачную руку жены и крепко пожал. На этот раз она не отстранилась.Агент Чалмерз постучал по столу ручкой. С каждой минутой история казалась ему все более правдоподобной.— На самом деле нам было бы проще обо всем забыть, — признался Макдилл. — Притвориться, будто ничего не произошло… Но ведь произошло, еще как произошло!— И вы думаете, сейчас происходит снова?— Угу.— Могу я спросить почему?Макдилл набрал в легкие побольше воздуха и собрался с мыслями.— Признаюсь: серьезных доказательств у меня нет. Но женщина, что сторожила меня в отеле, сказала: это далеко не первая операция, и я склонен верить. По ее словам, в полицию никто не обращался… Немного разобравшись в тактике идейного вдохновителя этой банды, второму утверждению я тоже верю. Мы же целый год молчали. Тот, кто придумал этот чертов план — Джо или как его там, — настоящий психопат. Ради денег он похищает детей, а в качестве дополнительного бонуса насилует женщин. Уже несколько раз все проходило без сучка без задоринки, так зачем останавливаться?Бросив ручку, Чалмерз принялся разглядывать свои ладони. Макдиллу показалось, он не может решить: стоит ли привлекать все силы ФБР сейчас же, посреди ночи, или ограничиться более консервативными действиями.— Миссис Макдилл, вы провели с тем мужчиной довольно много времени. Как вам кажется, он назвал свое настоящее имя?Маргарет начала плакать. Макдилл и Чалмерз терпеливо ждали.— Думаю, Джо — его настоящее имя. Представляясь мне, он испытывал какую-то извращенную гордость. Полную безнаказанность. Мол, может делать что хочет, — все равно в полицию не сообщим… По крайней мере я так считаю.— А он случайно не обмолвился, откуда родом? Из какого штата, например?— Нет.— Джо не говорил, других детей они тоже в Миссисипи похищали?— Не говорил, но думаю, что да.— А как по-вашему, откуда он?— С Юга, — без колебаний ответила Маргарет, — точно с Юга. Насчет Миссисипи не уверена: выговор у него… довольно жесткий. Будто родился на Юге, а потом долго жил в другом месте. Или наоборот: родился в другой части страны, а потом на Юг переехал. Я хоть понятно объясняю?— Вполне, — кивнул Чалмерз. — А вы, доктор? Женщина, что была с вами, о себе не рассказывала? Может, о семье что-нибудь?— Толком ничего. Казалось, происходящее ее пугает, и все-таки она твердо решила идти до конца. Похоже, они с Джо женаты. Не то чтобы женщина сама об этом доложила, я определил скорее по тону, каким она о нем рассказывала.— Сколько ей лет?— Двадцать — двадцать пять.— Правда?— Довольно привлекательная особа. — Доктор виновато взглянул на жену. — На похитительницу совершенно не похожа. Скорее молодая жена преуспевающего доктора или даже модель. Фигура — хоть сейчас на подиум.Агент Чалмерз повернулся к миссис Макдилл:— А Джо, главарь, сколько ему лет?— Около пятидесяти.— Описать его сможете?— Пожалуй.— А на фотографии узнать?— Тоже да.— А как насчет особых примет?Маргарет закрыла лицо руками.— У него татуировка на плече. Орел, ненесенный довольно грубо.— На какой руке, помните?— На левой. Точно на левой.— А девушку узнаете? — Агент повернулся к Макдиллу.— Стопроцентно узнаю! Если нужно, полечу в Билокси и весь отель переверну.— Боюсь, это не самый действенный способ. Девушка уже наверняка в номере, а не в конференц-зале. Нельзя ведь обыскать весь отель в поисках человека, которого, возможно, там и нет!— Даже если речь идет о похищении?— В «Бо риваж» тысяча восемьсот номеров. Ни один судья не даст ордер, чтобы обыскать их все. По крайней мере пока не появятся доказательства.— А если бы туда бомбу заложили?— Что?— Вы же ФБР! Можно сказать: в казино заложили бомбу, тогда администрация всех гостей эвакуирует. Я, стоя неподалеку, буду смотреть, как их выводят через главный вход, а вы на камеру заснимете.Во взгляде Чалмерза читались удивление и уважение.— Доктор, вы толкаете меня на преступление!— Отчаянная ситуация требует отчаянных мер, — пожал плечами Макдилл.— Увы, ФБР такое не позволяется. Для начала просмотрим фотоархив полицейского управления Джексона, затем Национального центра криминальной информации. — Облизнув губы, агент неуверенно посмотрел в сторону.Непостижимым образом кардиохирургу удалось перевести заданный на языке жестов вопрос.— Нет, — решительно произнес он.— Что «нет»?— Мы не хотим привлекать к расследованию Питера. Третий член группы — умственно отсталый. Он представился Хьюи и утверждал, что главарь — его двоюродный брат. Сына держал в лесу, в маленьком доме, часах в двух езды от Джексона, главаря звал Джои, что еще раз доказывает: имя настоящее. По словам мальчика, клички этому тормозу вряд ли по зубам. Дескать, Хьюи всю ночь деревяшку строгал. Пожалуй, это все, что рассказал бы Питер. Мы не хотим его впутывать.— Может, хотя бы фотоархив просмотрит?— Нет.— Но, доктор…— Попытаетесь привлечь сына — тотчас свяжусь с адвокатом и перестану с вами сотрудничать. Мы сегодня уже беседовали, и он настоятельно рекомендовал общаться с вами только в его присутствии. Я советом пренебрег, но если будете давить…Чалмерз попытался возражать, однако быстро понял: доктор Макдилл не из тех, на кого действуют угрозы.— Ну ладно… Тогда следующая остановка — полицейское управление Джексона. Ребята из отдела по расследованию убийств еще на местах, я там кое-кого знаю, нам помогут получить доступ к базе Национального центра криминальной информации. Вы как, готовы просмотреть чертову уйму фотографий?— Мы готовы ко всему, кроме привлечения Питера, и чем скорее, тем лучше. Почти уверен: в эту самую минуту какая-то семья переживает ужасную трагедию.Чалмерз кивнул:— Судя по вашему рассказу, у нас есть еще несколько часов до того, как будет отослан выкуп. Придется поднять босса и кратко обрисовать ситуацию. Отошлем распоряжение во все банки побережья: пусть отслеживают переводы из Джексона. При поступлении любой подозрительной суммы коллеги из Нового Орлеана тотчас нам сообщат. А здесь, в городе, приведем в состояние боевой готовности специальный отряд, чтобы по первому же сигналу атаковать банк, куда для осуществления перевода придет мать похищенного ребенка в сопровождении главаря. Вариантов, если подумать, немало, так что…— Стоп! — перебил доктор. — Вы кое-что упустили.— Что? Заложника?— Именно. Арестовав любого из троицы, вы рискуете нарушить график тридцатиминутных созвонов, и тот идиот в лесу убьет ребенка.— Доктор, минуту назад вы предлагали пустить слух о готовящемся взрыве!— Да, но ведь это лишь для того, чтобы подтвердить факт очередного похищения. К тому же у всех троих сотовые, их график воображаемый взрыв не нарушил бы.— Так что мне делать с информацией, которую вы только что сообщили? Ничего?— Ну, не знаю… Идти напролом, в лобовую атаку, точно нельзя: погибнут люди.— Доктор, ФБР никогда не идет напролом. Мы могли бы следить за похитителями от банка на вертолете. Или поставить на машину пострадавшего жучок с глобальной системой позиционирования. Главарь и его молодая красавица обязательно должны где-то встретиться и поделить деньги. Возможно, это произойдет в том самом «Макдоналдсе», где вашей жене вернули Питера.Нервная дрожь пробежала по телу доктора Макдилла.— Агент Чалмерз, мой сын пережил похищение именно потому, что я не пытался обратиться в полицию. Сегодня мы с женой пришли сюда, чтобы другой семье не пришлось проходить подобные испытания. Но, судя по всему, это уже случилось, и, если вмешается ФБР, может погибнуть ребенок, который иначе остался бы жив. Пожалуйста, не надо рассуждать о «приемлемом риске». Я достаточно хорошо помню Вьетнам.Чалмерз шумно выдохнул, таким образом выражая досаду и разочарование.— По-вашему, ради сохранения жизни заложника мы должны отпустить похитителей с миром? Но в таком случае, если вы правильно поняли ту девушку, через год все случится снова. И рано или поздно «святая троица» допустит прокол. Или кто-то из родителей не выдержит напряжения, и их ребенок погибнет. Доктор, нужно положить конец этому ужасу!Доктор Макдилл заломил руки. Подобные жесты он ненавидел, однако в тот момент не мог сдержаться.— Да, понимаю… Просто… Все, абсолютно все ошибаются, и чем больше людей задействовано в операции, тем выше вероятность ошибки. Вы тут говорили о слежке через спутниковую систему, жучках, погоне на вертолетах…— Доктор, мы агенты ФБР, — напомнил Чалмерз, — мы профессионалы…— Не обижайтесь, — тяжело вздохнул Макдилл, — почему-то это не придает мне уверенности.

Глава 10— Садись на кровать! С другой стороны, — приказала Карен. — Быстро!Перепуганный выстрелами, Хики присел на окровавленное одеяло, а она застыла у двери.— Возьми! — велела она, показывая на лежащую на столе радиотрубку.— Кому звонить?— Возьми трубку, тебе говорят!Джо послушался, но холодный блеск его глаз заставлял Карен держать палец на курке.— Звони моему мужу в отель!— Слушай, ты совершаешь большую ошибку.Подняв револьвер, Карен прицелилась прямо в побледневшее от страха лицо, а потом спросила дочку:— Эбби, ты уже на улице?— Да…— Отлично! Теперь спрячься. — Трубку пришлось положить на плечо, зато, удерживая в правой руке револьвер, левой можно будет взять радиотелефон у Хики. В принципе аппарат, на который звонила девочка, обслуживал две линии параллельно, но разве перепуганную малышку поставишь на удержание?! — Рядом кусты есть?— Угу, они такие колючие!— В них и спрячься. Я звоню папе, мы с ним быстро все уладим и заберем тебя. Только не отсоединяйся, ладно?— Ладно…— Дозвонился Уиллу? — спросила она у Хики, а тот поднял руки, будто предлагая мировую.— Я умираю от кровопотери. Может, сначала ногу зашьешь?— Чем быстрее поговорю с Уиллом, тем меньше крови потеряешь!Набрав номер отеля, Хики попросил люкс 28021.— Кинь трубку на кровать!Джо повиновался, и, ловко поймав ее левой рукой, Карен услышала длинный гудок.— Алло! — ответил женский голос.— Позови доктора Дженнингса!— А кто это?— Миссис Дженнингс! Не позовешь — прострелю твоему благоверному голову.На секунду повисла гробовая тишина, а потом женщина пришла в себя.— Не посмеешь: у нас твоя малышка!— Солнце, у твоего муженька артериальное кровотечение, так что давай шевелись!Послышался шорох, а потом изумленный голос Уилла:— Карен!— Уилл, слава Богу!— Что происходит? Эбби в порядке?— Она свободна. То есть…— Свободна?!— Сбежала от человека, что ее сторожил, и прячется в лесу. Эбби сейчас на связи, у нее сотовый…— Боже, а где этот… охранник?— Ищет ее. Эбби в каких-то колючках притаилась.— А Джо где?— У меня на мушке. Страшно хочется прострелить его чертову башку!— Карен, не надо!— Знаю… Но что нам делать? Если позвоним в полицию, они смогут отследить, откуда звонит Эбби? Смогут ее найти?— Вообще-то сотовый отследить несложно. Но если она за городом… Тогда вряд ли. Кто знает, может, без вышек, зданий и машин ничего не получится? По-твоему, как далеко она от Джексона?— Примерно в часе езды, может, чуть меньше.— Ничего не получится! — вставил Хики.— Значит, километров девяносто пять.— Не получится! — не унимался Джо. — То, что вы задумали, не по-лу-чит-ся!— Заткнись! — рявкнула Карен.— Что такое?— Хики утверждает: мы не сможем отследить звонок…— Да пошел он! Слушай, я хорошо знаю хозяина «Селлстара»: желчный пузырь его жене оперировал, а потом на турнире по гольфу с ним играл.— Так позвони ему, он точно скажет.— Нужно выяснить, у кого из операторов обслуживается Хики и его сообщники. «Селлстар» — крупнейший из них, судя по всему, его эти мерзавцы и выбрали, чтобы поменьше внимания привлекать. Забери у этого мерзавца телефон!Карен махнула револьвером в сторону нагрудного кармана Джо:— Дай мне сотовый!— Зачем?— Затем, чтобы тебя не прибила! Давай, не испытывай терпение!Вытащив маленькую «Нокию», Хики швырнул на кровать.— Есть! — объявила Уиллу Карен.— Так, набери… Стоп, а телефон подключен?Подцепив стволом крышку, Карен открыла аппарат. Дисплей не светился.— Нет, отключен.— Черт! Нажми звездочку-восемь-один-один и слушай, кто ответит.— Уже набираю.— Мама? — позвала в другой трубке Эбби.— Секунду, милая, я с папой разговариваю.Указательным пальцем Карен нажала на красную кнопку, затем набрала номер. С другой стороны кровати за ней с удивлением следил Хики.«Добро пожаловать на горячую линию «Селлстар»», — проговорил механический голос. Карен тут же отключилась.— Это «Селлстар», — объявила она мужу.— Ура! — радовался Уилл. — Наконец-то у нас хоть что-то получилось! Не клади трубку. Сейчас возьму у Шерил сотовый и позвоню приятелю.— Не беспокойся: я слишком перепугана, чтобы отсоединяться.Карен услышала, как Уилл просит жену Хики позвонить в справочную и узнать домашний номер Харли Ферриса из Рингленда, штат Миссисипи.— Спроси этого мерзавца, почему он думает, что мы не сможем отследить звонок, — попросил супруг.— Почему мы не сможем найти телефон Хьюи?В глазах Хики читались вызов и издевательство.— Своими руками ребенка убиваешь, — покачал головой он. — Дай трубку, вдруг у твоего мужа мозгов побольше?— Он хочет с тобой поговорить, — объявила мужу Карен.— Ладно, только телефон осторожнее передавай.Карен бросила трубку на кровать, и ее тут же схватил Хики.— Это ты, док?— Солнышко, я на секунду поставлю тебя на удержание, — сказала дочери Карен. — Я не отключаюсь, просто хочу послушать, что скажет папа, ладно?Голос дочки превратился во взволнованный шепот:— Мама, не отсоединяйся, мама!— Буквально на секунду! — Нажав на кнопку, Карен переключилась на вторую линию.— Док, вы все портите! — увещевал Хики. — Достаточно было просто соблюдать наши правила, и к утру бы доченьку получили. Но нет, ты в чертова Джона Уэйна решил сыграть, а твоя старуха — в Женщину-грозу.— Ну порой она действительно гроза! Наверное, дело в том, что мы тебе не верим.— Ладно, попробую объяснить. В некоторых случаях звонок по сотовому отследить действительно просто. Ведь по сути сотовый — то же радио, верно?— Верно.— И ты искренне веришь, что радио триангулируют совсем как в фильмах про Вторую мировую: сравнивают относительную силу сигнала между двумя вышками и определяют положение приемника с точностью до метра. Но проблема, по крайней мере для тебя, в том, что вышек с необходимым для измерения оборудованием пока очень мало. Сейчас даже принимают специальный закон об их строительстве. Люди требуют доступного триангулирования, чтобы несчастных, которые звонят девять-один-один, находили прежде, чем они умрут от кровопотери. Здорово, правда? Теперь дело только за техникой. А в Миссисипи прогресс на добрых пять лет от всей страны отстает, хотя, думаю, ты в курсе. В общем, надеяться, что копы найдут твою принцессу раньше, чем Хьюи, как минимум несерьезно. Почему я это тебе рассказываю? Просто мне по-прежнему хочется, чтобы все получилось, и денег по-прежнему хочется. Впутаешь копов или ФБР — я за операцию не отвечаю. Это то же самое, что адвоката по семейному праву на годовщину свадьбы пригласить! Такую ошибку мне не исправить, да и не до того будет: придется бежать, сжигая за собой мосты. Значит, Хьюи убьет твою принцессу сразу, как только найдет.— Но ведь мы знаем твое имя, — напомнил Уилл, — поэтому, убив Эбби, ты подпишешь себе смертный приговор.— Чушь! Похищение само по себе смертной казнью не карается. Так что со смертью девочки я лично ничего не теряю, а Хьюи даже выигрывает: некому будет его опознать.— Моя жена его видела.— Неужели? Что-то я такого не помню. — Хики ласково улыбнулся пленнице. — Что, милая, начинаешь представлять себе картинку?Повисла страшная пауза: Уилл расценивал имеющиеся варианты. Карен собиралась переключиться на Эбби, когда он взорвался:— Да пошел ты, Джо! Позови мою супругу!— Я здесь, — отозвалась женщина. — У меня Эбби на параллельном, дай мне с ней поговорить, ладно? — Она переключилась на основную линию. — Детка, я снова с тобой. Ты в порядке?— Нет! Мне было так страшно… Не отключайся больше!— Не буду, милая! — Карен жестом велела Хики вернуть телефон. Радиотрубка приземлилась в лужице крови. Вытерев трубку о покрывало, она поднесла ее ко рту. — Говори, Уилл!— Я уже позвонил тому парню из «Селлстара». У него автоответчик.— Ну вот…— Сейчас уже за полночь, и вполне возможно, телефон у них не в спальне. Буду звонить до победного… — На секунду Уилл задумался. — Слушай, ты ведь видела человека, который сторожил Эбби.— Да.— Думаешь, он убьет ее, если Джо прикажет?Карен вспомнилась огромная фигура и неподдельный страх, мелькнувший в глазах Хьюи, когда она вручила сумку-холодильник и умоляла не трогать девочку. «Не трогать твою девочку?» — эхом отозвался великан, будто подобная мысль ему и в голову не приходила. Но кто знает, что действительно у него на уме? Он не способен обидеть Эбби и сама мысль об этом приводит его в шок? Или настолько тупой, что повторяет все, что ему скажут?Измученная, сбитая с толку мать прикрыла трубку стационарного телефона.— Трудно сказать. Хьюи огромный, откровенно слабоумный и, по словам Хики, бесится, когда от него убегают дети. Похоже, настрадался в свое время. А Эбби только что от него сбежала…— Боже… Думаешь, она сможет прятаться до утра? Или на дорогу выйти?— Уилл, этот домик посреди леса!— Ты ведь оставила ей инсулин?— Да, подожди. — Карен прильнула к другой трубке. — Эбби, у тебя сумка с собой? Та, что я мистеру Хьюи оставила?— Нет… Я брала ее, когда первый раз убегала, но потом вернулась за телефоном и забыла.— Ничего страшного, милая, ты все равно молодец! Я сейчас с папой разговариваю…— А вы за мной приедете?— Да, мы как раз об этом говорим. Где мистер Хьюи?— У Феррисов до сих пор автоответчик, — пожаловался Уилл.— Не знаю, он перестал кричать, — отозвалась малышка.У Карен мурашки по спине побежали.— Сиди тихо, детка. — Она снова прикрыла трубку рукой. — Уилл, у нее нет инсулина, а если бы и был, Эбби не умеет делать уколы.— При необходимости справится; проблема только в том, чтобы вовремя эту необходимость почувствовала.— Уилл, ей всего пять… У нас есть другие варианты?— Лишь один: Эбби сдается, а мы полагаемся на слово Хики.Карен взглянула на сидящего на окровавленном одеяле Джо: глаза холодно блестят, нога кровоточит, на плече грубая татуировка.— Нет! Нужно сделать все возможное и спасти ее прямо сейчас.— Дай мне телефон, — снова потребовал Хики.Уже в который раз трубка полетела на окровавленное одеяло.— Док? Хочу рассказать небольшую историю. Мы с Хьюи двоюродные братья. Выросли в разных штатах, хотя наши матери были родными сестрами. Обе вышли замуж за редкостных ублюдков: его папаша был ублюдком бросающим, а мой — дерущимся. После смерти младшей сестренки Хьюи пришлось перебраться к нам в Миссисипи. Здесь появились первые проблемы: не в силах забыть Джо Эллен, он стал приставать к маленьким девочкам и колотить их родителей, если пробовали поднять шум. В трезвом виде мой папаша был просто золото, жаль только случалось это нечасто, и к Хьюи замечательно относился, но стоило напиться — донимал и называл никчемным нахлебником. А потом принимался за меня и колотил — так, для поддержания тонуса.Карен хотела услышать реакцию Уилла, но если слишком долго не разговаривать с Эбби, перепуганная малышка просто не выдержит. Хоть бы муж дозвонился президенту «Селлстара»!— Так вот однажды старик взял нас охотиться на оленей, — продолжал Хики. — Хьюи мы, конечно, оружие не доверяли, однако с собой брали всегда: он мог за раз все трофеи домой приволочь. Помню, перелезал через высокий, обвитый проволокой забор, а мое ружье возьми и выстрели. Папаша был под парами и тут же начал орать, мол, пуля в сантиметре от его щеки пролетела, бросил ружье и поколотил прямо в лесу. Мне в ту пору было лет тринадцать, а Хьюи на год меньше, но по росту и силе он ничуть не уступал взрослым. Отец орал, пока не начал хрипеть, потом решил передохнуть, но только я двинулся за ружьем, тут же преградил дорогу. Глоток из фляжки — и ор с побоями продолжались. Хьюи так смешно скривился, медленно подошел к папаше и вывернул руки, без особых усилий, р-раз, будто дерево обнял… Вывернул и держит, а папаша бесится, мол, вырвусь — убью обоих! Я поднял ружье и прицелился, потому что понимал: старик не шутит. Чтобы не попасть в Хьюи, стрелять пришлось бы прямой наводкой в голову, но такая рана выглядит не слишком естественно, потом проблем не оберешься.Карен зажала ладонью трубку: эта история явно не для ушей Эбби.— Хьюи тогда перепугался и говорит: «Джои, я просто хотел, чтобы он перестал тебя бить. Пожалуйста, не делай ничего плохого!» А я ответил: «Он никогда не перестанет. Никогда, до самой смерти! Убей его, Остолоп, и покончим с этим. Мы с тобой кровные братья, так что ты должен меня слушаться!» Парень на минуту задумался, потом, словно младенца, поднял папашу на руки, подтащил к утесу, аккуратно так положил и бил головой о камень, пока он не перестал шевелиться. Тело Хьюи отнес к обрыву и под моим чутким руководством сбросил на прибрежные скалы. Получилось так, будто папаша сам по пьяни свалился.Крепко зажмурившись, Карен горячо молилась о спасении Эбби.— Видишь, док, Хьюи не хотел этого делать, но сделал. И твою девочку обижать не захочет, но, стоит мне сказать, обязательно обидит. Да он без любимого брата Джои не то что жить, дышать не может, и если поймет, что из-за маленькой принцессы меня отправят в газовую камеру, прибьет, как папашу! — На секунду оторвавшись от телефона, Хики игриво подмигнул Карен. — Шейку Эбби он свернет не задумываясь, ему это что фарфоровую вазу разбить!Выслушав ответ Уилла, Джо с довольной улыбкой положил трубку на кровать.— Что же нам делать? — спросила мужа Карен.— Пока Хики бахвалился, я позвонил в офис «Селлстара» и попытался выяснить, где сейчас Феррис. Пришлось внеурочный осмотр его жене придумать. В отделе безопасности сказали, он должен быть дома.— Там по-прежнему автоответчик?— Да, но рано или поздно дозвонюсь; кто-нибудь все равно проснется. Слушай, мне бы с Эбби поговорить… Только и мечтаю ее голосок услышать… Попробуй поднести трубки друг к другу.Холодное дуло ткнулось Хики в лицо.— Садись на пол к стене!— Что?— Садись, я сказала!Джо отступил к стене и, сжимая обеими руками распоротое бедро, сполз на пол. Положив револьвер на одеяло, Карен развернула радиотелефон и прижала к трубке стационарного телефона.— Малышка? — Голос Уилла звучал как транзисторный приемник. — Это папа. Ты в порядке?Услышав, как всхлипывает Эбби, Карен захотела прострелить Хики голову.— Солнышко, я скоро за тобой приеду, — проговорил отец. — А сейчас тебе нужно прятаться, совсем как в лагере «Покахонтас», помнишь? Это такая новая игра… Потерпи немного, папа за тобой приедет. Ты меня слышишь?— Да, — несчастным голосом отозвалась девочка.— Эбби, скажи, случалось хоть раз такое, чтобы тебе была нужна помощь, а я не приходил?— Нет.— И на этот раз не будет. На Библии клянусь!— Ты не имеешь права клясться на Библии…— Ну, в особо важных случаях имею. Детка, я скоро за тобой приеду. Когда будет очень страшно, помни: к тебе спешит папа.— Ладно…— А сейчас дай маму… Детка, я тебя люблю!— Пожалуйста, папочка, поскорее!Карен развела трубки.— Уилл?— Эбби лучше бы на время отключить телефон, не то зарядка сядет… Но без поддержки ее тоже страшно оставлять. Успокой ее как-нибудь, я делаю все, что могу…— Пожалуйста, Уилл, поскорее!* * *Застыв посреди разбитой дороги, Хьюи Коттон смотрел в ночное небо. На душе было грустно, а глаза устали от темных мрачных деревьев. Окружающий мир Хьюи воспринимал как огромную цветовую палитру. Один доктор заинтересовался и подробно об этом расспрашивал. Лес — тоже цвет, у него даже запах зеленый. Ночью зеленого не видно, а вкус и запах чувствуется…У Джои два цвета. Иногда он казался белым, как ангел-хранитель, который парил над плечом Хьюи или тенью следовал за ним, готовый прийти на помощь в нужный момент. А еще в двоюродном брате жил красный, словно наполненное темным соком семя; время от времени оно набухало и взрывалось, кровавым морем заливая белизну. Когда Джои краснел, это означало: случилось или вот-вот случится что-то страшное. Когда Джои краснел, приходилось делать нехорошие вещи. Хьюи не хотел их делать, зато так краснота уходила, совсем как кровь с замоченного белья.Иногда цвета исчезали, оставляя линяло-бурую тень («туман», как называл ее Хьюи), обрамляющую фигуры людей и предметы, словно дымка, которая вот-вот закроет цветной мир. Хьюи видел этот туман, когда стоял в очереди за гамбургерами, а люди за спиной шикали: мол, целый час соус выбирает! Парень или девушка за кассой превращались в крошечный шарик, а сделать заказ мешали бурно выражающие недовольство люди. Они говорили гадости, потому что за огромным некрасивым телом не видели душу, а только начни объяснять — пугались, и бурый туман сгущался.Хуже всего было в школе. Изо всех сил Хьюи старался позабыть, как дразнили его одноклассники в Миссури. Старался, но не мог. Жестокие слова жили в душе, словно термиты в сваях старого дома. Его дразнили, даже когда он стал таким сильным, что мог запросто одолеть старшеклассника. Дразнили и убегали, не давая возможности отплатить. И девочки дразнили: «Тормоз, тормоз, тормоз!» Хьюи до сих пор снилось, как они убегают, а он не может догнать. Хотя одного старшеклассника он поймал. Отчасти поэтому и пришлось переехать в Миссисипи. Мама даже сестре не рассказала: боялась, не примет племянника, если узнает. А вот брату Хьюи доверился, и Джои все понял.Сделав глубокий вдох, Хьюи опустил голову. Иногда людей он чуял так же, как животных. Некоторые пахли плохо, другие так себе… А Эбби — как полотенце, только что принесенное из дорогой прачечной. Такого чистого и свежего запаха Хьюи не встречал! А еще девочка сверкала. Словно сотканная из золота и серебра, она должна отражать лунный свет, удивительно, как ее в темноте не видно!Может, ее укрыл туман? Он застилал глаза Хьюи с тех самых пор, как убежала малышка. Изо всех сил стараясь не напугать, великан видел в зеленых глазах страх. Может, девочка не нарочно боится? Она ведь такая маленькая! Головка меньше чем кулак, а брат говорит, ей уже шесть.— Эбби! — нерешительно позвал Хьюи.Тишина…Вернувшись к старому дому, он прислушался и принюхался — ничего. За черным входом маленький сарай. Запах свежего полотенца окутывал трактор, словно невидимая вуаль. Нагнувшись, Хьюи понюхал сиденье.Здесь только что была Эбби!Выбравшись из сарая, он всмотрелся в темную мозаику листвы. Ночью некоторые оттенки зеленого кажутся серыми, а древесные стволы — серебристо-черными. Обнимая дубовые ветви, лунный свет жемчужными каплями падал с листьев. Хьюи опустил глаза, давая им отдохнуть, а потом снова поднял — этому трюку его научил Джои, когда на оленей охотились. Если не напрягаться, порой видишь больше, чем когда специально стараешься. Так и получилось… Тупо глядя на сгущающиеся тени, он заметил в темноте желтоватый свет, но не такой яркий, как у светлячка.Сердце бешено заколотилось, Хьюи всмотрелся в темноту, но желтый огонек исчез. Так, нужно снова расслабиться.Вот он огонек: мигнул и тут же исчез.Хьюи близко, совсем близко. Огонек — это хорошо, однако вовсе не он заставлял слабый ум Хьюи работать с бешеной скоростью: зеленый запах изменился.* * *Метрах в двадцати от сарая, в страшных душных кустах, притаилась Эбби, изо всех сил прижимая к груди сотовый. Толстые, узловатые ветви дубов не пропускали лунный свет, и, кроме кустарника, она ничего не видела. Вот бы сейчас в кабину трактора! Там тепло, сухо и нет колючих, царапающих ноги побегов. Где мистер Хьюи, она не знала. Вокруг столько разных звуков, что шагов точно не расслышать. Если бы не желтоватый огонек дисплея, девочка помчалась бы в лачугу. Окна светятся так приветливо, совсем как в родительском доме, если вечером смотреть на него из сада.В трубке послышался негромкий треск, и малышка испуганно прижала ее к уху.— Эбби! — позвала мама.— Что? — прошептала девочка.— Ты в порядке?— Кажется, да.— А где мистер Хьюи?— Не знаю.— Не слышишь его?— Он перестал кричать. Может быть, ушел?— Может быть, но точно мы не знаем, так что пока прячься.— Я на коленках сижу!— Вот и молодец! Папа сейчас звонит одному дяде, который поможет тебя найти. Знаешь, как он это сделает?— Нет.— Сотовый похож на радио: пока включен, полиция тебя слышит. Это все равно что если бы ты стояла и кричала: «Мама! Мама!»— Хочешь, я встану и закричу? Голос у меня громкий…— Нет, милая, не надо! Телефон сам за тебя кричит, только люди его не слышат, а компьютер слышит.— Как охотничья собака свист?— Точно! А сейчас… Подожди секунду, милая, со мной хочет поговорить папа.— Ладно… — Эбби даже больно стало — так сильно она прижала к уху трубку. Очень хотелось снова услышать папин голос.* * *Хики по-прежнему сидел у стены. Несмотря на боль, решимости не убавилось, и он смотрел на Карен, как гиена, в любую минуту готовая броситься в атаку.— Ты как, собираешься меня штопать? — спросил он, поднимая окровавленные ладони.— Еще не решила!— Никакого результата, — расстроенно признался Уилл. — Чертов автоответчик включается. Абсурд: до хозяина сотовой службы не дозвониться!— А если в полицию позвонить? Или в ФБР…— Не стоит рисковать. Не дай Бог, Хьюи…— Мама! — позвала в другой трубке Эбби.— В чем дело, детка?— Кажется, я что-то слышала…У Карен чуть сердце не перевернулось.— Тише, милая, тише! Что ты слышала?— Не знаю. — Голосок дочки протянулся, как тоненькая ниточка, через бездонную пропасть страха. — Вы скоро приедете?— Скоро… Шум сейчас слышно?— Нет, сейчас нет, но я боюсь, это опоссум!С колоссальным трудом Карен сдержала истерический смех.— Хорошо, если так. Опоссум тебя не обидит.— На прошлой неделе один кошку Кейт укусил!— Ну, тут совсем другое дело…— А вдруг змея?— Нет, вряд ли, — заверила Карен, хотя у самой сердце екнуло. — Змеи сейчас спят.— Не-а, змеи ночью охотятся, я по телику видела.«О Боже…»— Это в других странах: Индии, Шри-Ланке, у них там кобры водятся… А у нас кобр нет.— Да…— Наши змеи ночью спят.— Мам, я снова что-то слышала, — прошелестела Эбби. — Будто кто-то крадется…Карен подавила приступ паники:— Сиди тихо, Эбби, не разговаривай!— Но мне гораздо лучше, когда мы разговариваем.— Знаю, милая…— Мама…За два чуть слышных слога безотчетный страх малышки передался матери. Карен сжала трубку так, что пальцы посинели.— Эбби, скажи что-нибудь!Тишина, громкое сопение… Карен поняла, что случилось: до смерти перепуганная Эбби сидит в темноте, боясь пошевелиться. Хьюи приближается. Моля Бога, чтобы дочка ее услышала, она зашептала:— Я с тобой, милая, не бойся! Сиди тихо, все будет хорошо… Помни, что сказал папа!Каждая клеточка Карен обратилась в слух. Задыхаясь от страха и волнения, она уловила тихий всхлип: наверняка Эбби всеми силами старалась его сдержать. Страшно хотелось утешить и подбодрить девочку, но тут в трубке раздался хруст ломающихся веток и истошный крик.— Похоже, я тебя нашел! — громко объявил Хьюи.Материнское сердце покрылось толстой коркой льда.— Эбби!— Я увидел свет! — радостно объявил гигант. — Зачем ты убежала, Эбби?— Эбби!— Что случилось? — закричал в другое ухо Уилл.— Джои! — позвал Хьюи.— Отпусти мою дочку! — потребовала Карен и уже гораздо менее уверенно добавила: — Пожалуйста!— Где Джои?— Так-так! — Хики прижал к ковру окровавленные ладони и медленно поднялся. — А положение-то, похоже, изменилось!Схватив револьвер, женщина прицелилась в грудь своему мучителю.— Скажи ему, пусть передаст трубку Эбби!В глазах Джо не было ни капли страха.— Если выстрелишь, девчонке точно не жить. Дай мне телефон!— А ну назад!Оттолкнув револьвер, Хики отвесил ей пощечину и вырвал из рук телефон.— Хьюи, это Джои. Услышишь выстрел — души это отродье! Команды не жди: ее не будет, и меня тоже… Эта сука всю ногу мне изрезала, убить хотела.Выслушав ответ брата, Хики даже в лице переменился.— Чертов тормоз! Я отдаю приказы — ты исполняешь, и точка, никаких вариантов! — Схватив Карен за запястье, он выкручивал его до тех пор, пока револьвер не выпал из безвольных пальцев. Джо тут же его поднял. — Свяжи девчонку, пасть кляпом заткни. Все, пока, я перезвоню!Карен неожиданно взорвалась. Бросившись на Хики, она хотела выцарапать ему глаза, но тут же получила кулаком в грудь. От сильного удара стало нечем дышать, ноги подкосились… Жадно ловя воздух ртом, Карен осела на пол, а Джо спокойно забрал телефон, на котором ждал Уилл, и начал издеваться:— Док, Хьюи нашел твою принцессу! Надеюсь, ты еще никому не дозвонился, потому что иначе крошка Эбби не доживет до второго класса… Успокойся! Думаю, теперь ты никакой финт не выкинешь, а дикая кошка, которую называешь женой, наконец возьмется за ум.— Пожалуйста, — умоляла Карен, с трудом поднимаясь на колени, — не позволяй ему связывать Эбби! Не позволяй ее мучить… Она ведь…— Заткнись! — рявкнул Хики, отложив радиотрубку. — И давай ногой займись!Дыша, словно бегун после марафонской дистанции, Карен смотрела на похитителя. В темно-карих глазах танцевали искры белого пламени.— Я твой хозяин, — совершенно спокойно объявил Джо. — Надеюсь, дошло?— Моя девочка должна вернуться домой живой и невредимой. Ради этого я готова на все.— Весьма разумный ответ. Но вернемся к неотложным делам. — Он показал на распоротую ногу. — Приступай!Нельзя, нельзя сейчас думать об Эбби, иначе все из рук повалится. Опираясь на край кровати, Карен поднялась на ноги, подняла с пола щипцы и открыла черную сумку Уилла.— Никаких иголок! — запротестовал Хики, глядя, как она достает ампулу лидокаина и шприц. — Сама понимаешь, доверия тебе нет.— Как хочешь. Но сорок стежков без анестезии — испытание не из легких, боль адская, сразу предупреждаю.— Ну значит, тебе понравится! — заржал Джо. — Не волнуйся, крошка, мы с тобой потом за каждый стежок расквитаемся!

Глава 11Чувствуя, как страх сжимает сердце ледяными щупальцами, Хьюи с девочкой на руках пробирался через ночной лес. С каждой секундой бурый туман сгущается, застилает все вокруг, лишь яркие квадраты окон проступают сквозь толстую пелену. Эбби кричала без остановки и так громко, что Хьюи диву давался: как она не задохнется. Вот бы заткнуть уши… увы, руки всего две, и они нужны, чтобы нести малышку.Ее крики, как река, которую нужно перейти вброд. Грудь щемят старые детские страхи, а сердце трепещет, словно колокольчик на ветру. Джои велел связать девочку, но Хьюи не хотелось. Джои велел ее придушить, если раздастся выстрел, и Хьюи благодарил Бога за то, что выстрелов не было. Причинить боль малышке он смог бы, только увидев поверх ее заплаканного лица другое лицо, лицо девочки постарше. Та девочка однажды завела его в лес, показала кое-что, а потом велела спустить штаны. Он послушался, однако на крики девочки из-за деревьев вышли старшеклассники и начали издеваться. Хьюи хотелось свернуть мерзавке шею, чтобы стала вялой и безжизненной, как курица.В душе все перепуталось, одно Коттон знал твердо: без Джои он пропадет. До переезда в Миссисипи жизнь была похожа на бесформенный синяк, и от мысли, что этот синяк может появиться вновь, становилось дурно. Малыши вроде Эбби — будто озаряющие темноту фонарики: вспыхивают и гаснут, а Джои — единственное, что у него есть.* * *Перевалило за полночь, в доме Дженнингсов было тихо и темно. На соснах стрекотали сверчки, по шоссе с ревом пронесся грузовик, а сам дом стоял, погруженный в мрачное безмолвие.Пронзительный крик вспорол ночную мглу острым ножом.Спальня, стилизованная под сани кровать… Над раненым бедром Хики склонилась Карен. На Джо ничего, кроме полотенца, целомудренно прикрывающего промежность. В левой руке бутылка «Дикой индейки», в правой — галогенный фонарь из кабинета Уилла, который он направлял, куда просила Карен. Стиснув зубы, похититель старался молчать, но порой, когда игла пронзала не усыпленную анестезией плоть, из груди вырывался крик.Карен ловко работала U-образной иглой: соединяя края раны, завязывала узлы, переходила к следующему участку. Поразительно, какие увечья может нанести один удар скальпелем! Хики потерял не так много крови, чтобы всерьез опасаться за его жизнь, но вполне достаточно, чтобы до безумия перепугать далекого от медицины обывателя. Как хорошо, что удалось проткнуть пенис! Ранка маленькая, на пару-тройку стежков, зато Джо теперь явно не до орального секса.— Сколько еще осталось? — напряженным от боли голосом спросил он.— Только половину зашила. Надо было на лидокаин соглашаться.Игла вонзилась в белую кожу бедра, и Хики припал к широкому горлышку бутылки.— Вот моя анестезия, другой не надо. Давай шевелись!Наложив еще пять стежков, Карен остановилась размять кисть. Тут и вырвался вопрос, беспокоивший ее с самого начала.— Почему мы? — негромко поинтересовалась она.— Что?— Спрашиваю, «почему мы»?Не выпуская из рук бутылку, Хики приподнял подбородок своей пленницы и заглянул в глаза.— Неужели ты правда такая дура?— В смысле?— А почему не вы? Думаете, загородный дворец отгородит от боли? У моей матери был рак гортани. Ужасно, даже тебе не пожелаю! «Боже милостивый, ну почему я?» — чуть ли не каждую минуту хрипела она, а я, как попугай, вторил: «Боже, ну почему мама? Почему не безголовый папаша?» Помню, я воздевал к потолку глаза, будто Иисуса там разглядеть надеялся. А потом дошло: Боженька надо мной издевается! — Хики встряхнул бутылку, пролив янтарную жидкость на колени Карен. — Так вот, умница моя, над тобой он тоже издевается!— Почему?— Потому что ты человек, вот почему! А почему не ты?Закусив губу, Карен пристально смотрела на Хики. Каждая черточка его лица пропитана горечью, а глаза — бездонные, подернутые масляной пленкой колодцы.— Наверное, ужасно быть тобой.— Порой да, — признался Хики. — Но тобой сегодня быть еще ужаснее.* * *Стоя у венецианского окна шикарной спальни, Уилл смотрел на Мексиканский залив. Несмотря на всю роскошь, Кипарисовый люкс с каждой минутой все больше напоминал тюремную камеру; немного успокаивали лишь темные воды залива, тянущиеся на юг к полуострову Юкатан.Узнав, что Хьюи поймал дочку, доктор места себе не находил. Даже вооруженная пистолетом Шерил предпочла укрыться в мраморной ванной: так страшен был его гнев. Окажись перед ним Хики — Дженнингс убил бы не задумываясь. Но возможность, естественно, не представится: головоломку этот мерзавец намеренно сконструировал так, чтобы избежать подобного сценария.Гнев постепенно проходил, а раздражение осталось. Страшно хотелось во всем разобраться. Каким образом Карен удалось взять Хики под контроль? Вероятно, при помощи револьвера с верхней полки шкафа. Но если даже так, почему Джо испугался? Пока у них Эбби, можно никакой пушки не бояться! А Хики, судя по всему, боялся… Вот только чего? Прежде чем похититель положил трубку, Дженнингс успел расслышать, что его порезали. Неужели Карен? Неужели не выдержала напряжения и попыталась убить мучителя? Вряд ли… Она никогда не теряет голову — для доктора это стало чем-то вроде непреложной истины. Покойный тесть выработал у дочери самодисциплину, которую иначе как чудовищной не назовешь. Что бы ни произошло дома, Уиллу об этом не узнать.На темно-фиолетовом фоне залива горели огоньки одинокого плывущего на запад корабля. Судно, наверное, грузовое: кофе или бананы в какой-нибудь порт под Новым Орлеаном. На том корабле, менее чем в трех милях от окна, спокойно спят люди, целый экипаж. Но даже знай они о проблемах доктора, вряд ли смогли бы что-нибудь сделать. В самом отеле семьсот пятьдесят докторов, многих Дженнингс знал лично… они тоже помочь не в состоянии. Уилл в ловушке, в непробиваемой клетке, которую сконструировал безумец по имени Джо Хики.Нет, его нельзя назвать безумцем. Если исключить расстройства, вызванные органическими заболеваниями, настоящее безумие встречается довольно редко. Практику по психиатрии Дженнингс проходил в государственной клинике Уитфилда. Среди пациентов были так называемые «невменяемые в отношении совершенного преступления». Немного осмотревшись, Уилл понял: кое-кто из них мыслит вполне здраво. Пыл, с которым они шли к своей цели, был сродни азарту успешных предпринимателей, политиков, экономистов. Просто общество не смогло сопоставить их цели со стремлениями вменяемого большинства. Здесь же совсем другое дело. Атавистические, порой даже дикие желания испытывают все люди без исключения, просто одни подавляют их успешнее, чем другие. Так что к первой категории Хики явно не относится. Он действует импульсивно, без оглядки на опасность или закон. Мотив вроде бы самоочевиден: деньги. С другой стороны, раз уж человек решил нарушить закон, существуют менее сложные и рискованные способы обогатиться: кража, например, или разбой. А план Хики, судя по всему, преследует более глубокие цели, их необходимо вычислить, и как можно скорее, в самое ближайшее время!Только почему-то голова отказывалась думать о тайных мотивах Джо.Вспомнились дорога в аэропорт и запоздалые попытки уговорить Карен поехать вместе с дочкой на конференцию. Жена сказала «нет», и у Уилла появилось дурное предчувствие. Ничего мелодраматичного, просто опасение: если Карен с ним не поедет, отношения еще сильнее разладятся. Такого он и в приступе паранойи представить бы не мог. Зато представлял, что одинокий уик-энд подарит ему шанс. Такие шансы появлялись и раньше, Дженнингсу и в голову не приходило ими пользоваться. А по дороге в аэропорт он будто слышал шепот второго «я». Голосок, прорезавшийся после долгих месяцев отказов и напряженного молчания, ворковал: вон она, разрядка, на горизонте! И Уилл малодушно прислушивался… Как же сейчас он ненавидел себя за это малодушие!«Человек ценит только то, что теряет» — истина избитая… А вдруг Эбби уже погибла? Нет, не может быть, нельзя об этом думать, иначе… все вообще смысла лишается… Уилл спасет девочку, чего бы это ни стоило: денег, крови, его собственной жизни. Даже если все обойдется, нечто непоправимое уже случилось. Он оставил жену и дочку одних, без защиты и помощи… И это совсем не то, что миллионы отцов делают каждую неделю. Он ведь хотел отправиться на конференцию один! Нужно было убедить Карен поехать с ним, и не в последний момент, а гораздо раньше. Но не убедил, и похищение Эбби — целиком и полностью его вина. Выставку цветов в честь шестидесятилетия Женского клуба можно было сравнить с контрольным испытанием нового лекарства, и отсутствие на самом мероприятии фактически означало лишение председательского кресла. В глубине души Уилл подозревал: Карен хочет его лишиться, а он ей не помог.— Эй, о чем задумался? — позвала Шерил. Она вышла из ванной и, забравшись на кровать, устроилась на огромных подушках. Рваное платье кокетливо повязано на поясе, в черном бюстгальтере блондинка держится так же уверенно, как Мадонна в своих крошечных топиках. Хотя, наверное, для девушки, что обслуживала клиентов в машинах у стрип-бара, продемонстрировать полузнакомому мужчине бюстгальтер — все равно что стакан воды выпить.— Не разговариваешь со мной?Похоже, молчать она не умеет! Демонстративно пожав плечами, Уилл отвернулся к окну и стал смотреть на одинокий корабль.— Слушай, с твоей крошкой все будет в порядке, — не унималась Шерил. — Сейчас главное — ждать. Передашь мне сумму, совершенно пустяковую по сравнению с жизнью принцессы, — и утром получишь ее обратно. Постарайся уснуть. Мне спать нельзя: нужно каждые полчаса с Джои созваниваться, а ты отдыхай — когда время придет, разбужу.— Думаешь, я смогу заснуть, когда такое происходит?— Постарайся, иначе к утру совсем сломаешься.— Не могу…— Можешь, можешь!— Шерил, отстань, ладно?— Нельзя же всю ночь стоять у окна, терзать себя и думать, как спасти доченьку. Человеку это не под силу… Черт побери, ты же не Мел Гибсон! Да и Мел Гибсон — просто красивая сказка, супергерой с картинки. А спасти Эбби проще простого: заплати Джои, и все.— Я должен доверять Хики?— Он придумал девиз для нашей операции, знаешь какой?— Какой?— «Ребенку ничего не угрожает».Уилл обернулся.— Я серьезно, Джои сотни раз повторял! Поэтому у нас так хорошо получается, поэтому столько денег заработали!— И все похищенные дети выжили? Всех родителям вернули?— Лучше, чем были! Говорю, Уилл, ты напрасно вспылил! — Она захихикала, и красивое лицо стало похоже на маску. — Уилл, ты напрасно вспылил! — пропела она, радуясь неожиданной рифме. — Расслабься, не то инфаркт схватишь!Дженнингс снова отвернулся к окну. Уверенность Шерил никак не вязалась с голосом, который он слышал по телефону. В словах Хики было столько ненависти и обиды! Казалось, он не успокоится, пока не заставит пройти семь кругов ада. Хотя в предыдущих случаях хватало выкупа…— Могу помочь расслабиться! — предложила Шерил.Уилл взглянул на ее отражение в оконном стекле. Достав из сумочки расческу, девушка водила по белокурым прядям.— И как интересно? Наркотиками?— Нет, я завязала, но если хочешь, помогу расслабиться. Спинку потереть?— Спасибо, не надо.— А спереди?Не уверенный, что расслышал правильно, Уилл обернулся. Шерил отложила расческу.— Мне нетрудно, а ты будешь спать как младенец, гарантирую!— Ты что, шутишь?Блондинка понимающе улыбнулась:— Не бойся, женушка не узнает!— Я ведь, кажется, сказал «нет». Боже, ну надо же…— Слушай, я просто расслабиться помогаю! Понимаю, ты сильно расстроен…— В чем дело, Шерил? Неужели во всех мужчинах ты видишь клиентов?Обиженно выпятив нижнюю губу, девушка отвернулась к телевизору.— Только не корчи из себя Опру Уинфри, ладно?— Совсем недавно ты рассказывала слезливую историю о том, как ужасно быть проституткой. А сейчас ведешь себя как шлюха!— Я ведь помочь хотела!— Ты всем жертвам «помощь» предлагала?Слово «жертва» Шерил не понравилось.— Я видела, как ты смотрел на меня во время выступления, и поняла, что понравилась.— Ерунда!Голубые глаза лучились уверенностью и спокойствием: блондинка нисколько не сомневалась в своей власти над Дженнингсом.— Пожалуй, я ошиблась… Неудивительно, правда? Разве глупая стриптизерша разберется в чувствах такого умника, как ты?Шерил стала щелкать пультом и в конце концов остановилась на «Телешопе».Уилл вновь повернулся к окну, но вместо торгового корабля видел отражение спальни. Пришлось всмотреться повнимательнее. Девушка сняла бюстгальтер! Зачем оборачиваться: обзор прекрасный! Откинувшись на подушки, Шерил нежно ласкала грудь. Нельзя поддаваться, нужно наблюдать за кораблем… однако сосредоточиться не получалось. Абсурд какой-то, эта женщина участвовала в похищении Эбби, а теперь пытается соблазнить его, будто они только что в казино встретились…Глухо застонав, блондинка подняла глаза на свое отражение. Невозможно на нее не смотреть!— Зачем ты это делаешь?— Чтобы показать: ты ничем не отличаешься от остальных, и это нормально.— Надень бюстгальтер!Опытные пальцы не переставая ласкали нежные белые полушария.— Говоришь, а сам глаз отвести не можешь!— Надень его, Шерил.— Красивая грудь, правда?Уилл наконец-то повернулся к кровати.— Для любителей имплантатов, возможно.— Ну конечно же, имплантаты, зато отличные! Не дрянь, которую в местных клиниках вставляют. Когда я танцевала в Метейри, Джои отправил меня в Лос-Анджелес. Я оперировалась у того же доктора, что Деми Мур, и он сказал: моя грудь получилась ничуть не хуже. — Девушка накрыла соски ладонями. — Ничуть не хуже…Округлая, ровная грудь казалась воплощением мужских фантазий, но, пожалуй, слишком идеальной. За профессиональную карьеру Уилл видел столько молочных желез, что, как говорится, наелся досыта; надувные игрушки Шерил не имели с естественным женским бюстом ничего общего.— Прикройся! — попросил Дженнингс.— Уверен, что хочешь этого?— Вообще-то мне все равно. — Он демонстративно отвернулся к окну.— Уилл, ну почему бы хоть раз в жизни не принять правду без прикрас?Шерил уже не впервые называла его по имени, и доктору это очень не нравилось.— О чем ты?— Во время презентации ты перехватил мой взгляд и с той минуты мечтаешь затащить в койку.— Чепуха!— Ты будто под микроскопом меня изучал, даже трусиками полюбовался, когда я ноги развела.— В такой позе их и слепой бы увидел!— Но ты заинтересовался, и гораздо больше, чем своей презентацией. Так что, думаю, дело не в маленькой принцессе: мы все равно оказались бы в одном номере.— Чепуха! — повторил Дженнингс, уязвленный безошибочностью ее интуиции.— Неужели?— Да!— В твоих глазах я увидела то, что сотни раз замечала у других более чем приличных парней. Так что твои желания для меня не загадка: ты уже несколько лет мечтаешь переспать с девушкой вроде меня. Жену любишь и ни на кого на свете ее не променяешь. Но в плане секса она ноль, абсолютный ноль. Понятия не имеет, что тебе нужно, когда и как часто. Вить гнездышко, чистить перышки, высиживать птенцов — это для нее. Ты помогаешь ей, червяков приносишь, а сам жутко стосковался по охоте.— Где ты это вычитала? В «Космо»?— Не помню.Дженнингс снова повернулся к кровати: Шерил будто возникла из эротических грез пятнадцатилетнего подростка!— Ничего не будет! Тебе ведь и самой не хочется, правда? Ни сексом заниматься, ни «расслабляющий массаж» делать. Просто вину на меня переложить пытаешься…— Вину переложить? — удивленно переспросила Шерил.— Ну да, соучастником сделать, опустить до своего уровня, чтобы преступление таким ужасным не казалось. Но похищение ребенка ужасно, и ты сама это понимаешь.Натянув бюстгальтер, Шерил апатично смотрела на экран.Раздосадованно вздохнув, Уилл прижал ладони к оконному стеклу: прохладное, но это от кондиционера, ведь на улице дует теплый ветерок. Прохладное по сравнению со спертым воздухом, что повис над растущими у пляжа соснами, а после едва ли не морозной свежести Кипарисового люкса — теплое.— Кстати, мы с тобой не договорили, — вспомнила Шерил.— О чем?— Ты спросил, как я до такой жизни дошла, как детей похищать стала.— Ты же вроде бы объяснила.— Да, но кое-что утаила, — призналась она. Выражение лица точь-в-точь как у Эбби, когда та знала секрет, а родителям не рассказывала. — Запретив выступать в стриптиз-шоу, Джои стал возить меня в Джексон. Иногда в Новый Орлеан или какой-нибудь клуб Хеттисберга. Но в Хеттисберге особенно не заработаешь — сплошные студенты, которым в штанах тесно стало.— Тебе надо к Говарду Стерну.[5]— Может, и надо. Ты тоже послушай, история поучительная.— Сгораю от нетерпения.— Итак, мы вернулись в клубы, но я не только для того, чтобы танцевать, а он не только для того, чтобы на меня смотреть. Джои общался с нужными людьми: владельцами, клиентами, вышибалами. Всем выпивку покупал, интимные танцы оплачивал… Довольно скоро мой благоверный разобрался, кто ходит в подобные заведения и зачем — ты ни за что не поверишь! — адвокаты, доктора, члены городского управления, министры, черт побери! Министры тайком пробираются в стрип-клуб, чтобы заказать интимный танец! Джои их всех ручными сделал, и со временем у нас появился дополнительный заработок.— Какого рода заработок?— Шантаж, естественно! Богатики на меня как на наркотик подсаживались, понял? Возможно, мне не слишком нравятся приватные танцы, но бизнес есть бизнес. Я их до экстаза доводила, они даже не думали, что такое бывает! Пятьдесят баксов за трехминутный танец без проблем отстегивали, еще спасибо говорили. Два, максимум три выступления, и золотые мальчики предлагали баснословные суммы, если соглашусь станцевать сверхурочно. — Шерил сморщила нос. — «Станцевать», черта с два! Самым сладким, то есть женатым и богатым, я говорила: «Конечно, милый!», и, когда клуб закрывался, мы ехали в мотель, которым владел старинный приятель Джои. В одном из номеров там были установлены скрытые камеры, и под моим чутким руководством мальчики творили такое, что вряд ли понравилось бы их женам и начальникам. Домой отправлялись счастливые, как поросята, даже не подозревая, в какой капкан угодили. И знаешь что? Я никогда их не жалела. Никогда! У этих ублюдков семьи, дети, а они по стриптиз-клубам ходили. Тащили меня в мотель, чтобы затрахать до полусмерти, выживу или нет, им плевать! Каждый отказывался пользоваться презервативом, и почти все… Брр, вспоминать не хочется! И таких мерзавцев столпами общества называют! Короче, можешь сколько угодно прикидываться, мол, ты выше этого, меня не обманешь! Нравится корчить из себя святого — корчи, только я знаю правду…— Я не выше этого, — покачал головой Уилл. — Думаю, так не может сказать ни один мужчина, да и женщина тоже… Речь ведь о пороках человеческих, а они, как ни печально, были, есть и будут. Да и ты никаким особым знанием не обладаешь. Уверен, моей жене этот «секрет» тоже известен, пусть только на теоретическом уровне. Просто она не желает переходить к практике.— Так Карен выше этого, да? Поэтому в койке ленится?— Ты ведь так и не рассказала, как шантаж в киднеппинг превратился.Шерил допила остатки рома с колой.— Шантаж — дело непростое. Как отреагируют эти придурки, когда получат кассеты, предсказать невозможно. Для них это шок, конец света и сытой жизни… Большинство, конечно, тут же порывались заплатить, но бывали и исключения. Один парень, например, захотел сделать копии и разослать всем своим друзьям. — Девушка улыбнулась. — А некоторые вообще идиоты: бежали к женам признаваться, пытались убить Джои или даже…Шерил не договорила, но в звенящей, внезапно накрывшей люкс тишине Уилл легко додумал конец фразы.— Или совершали самоубийство, верно?Прищурившись, блондинка смотрела на экран телевизора.— Да, один парень действительно сорвался. Это было ужасно! Поставил кассету и прострелил себе голову. Жена его нашла… Представляешь? — На этот раз в бокал полился чистый баккарди. — Тогда нас чуть не загребли, и Джои решил: мы не тем занимаемся. Нужно найти что-то чистенькое, чтобы работать редко, но метко, и если рисковать, то ради хорошего выхлопа.— Киднеппинг, например.Девушка кивнула.— Когда занимались шантажом, Джои понял: больше всего на свете богатики боятся за своих детишек. Что жена подумает, важно, но не очень, а вот если дочка или сынок уважать перестанут, все, конец света. Дети для них словно свет в окошке. Вывод: хочешь заработать — возись с мелюзгой.— Но ведь киднеппинг в миллион раз рискованнее шантажа!— Ну если делать все по схеме и без изюминки, то конечно. Однако это фактически то же самое, что с самого начала спецназу подставиться. Нет, у Джои и ума, и фантазии предостаточно. Хотя, думаю, ты уже понял.Обессилев, Уилл упал в кресло у окна. Столько всего случилось, но именно история Шерил открыла глаза на ужасную реальность. Он такой же, как все, просто волей случая оказался последним в длинной очереди дураков, которых терроризирует эксплуатирующий человеческие слабости мерзавец. Хики превратил страх в профессию, даже в искусство, и Уилл не видел способа вырвать себя и свою семью из страшных сетей.— Скажи мне кое-что…— Да?— Другие отцы твое предложение принимали?Шерил заложила за голову переплетенные пальцы, выставляя напоказ идеальную грудь. На губах заиграла странная улыбка.— Двое из пяти согласились и спали как младенцы, остальные всю ночь нервы себе трепали.Дженнингс, хоть и говорил о человеческих пороках, не мог поверить, что отец, ребенок которого находится в смертельной опасности, может заниматься сексом с похитительницей. Уму непостижимо… И тем не менее такое бывает.— Врешь! — проговорил он, пытаясь убедить в первую очередь себя.— Думай что хочешь.* * *Поблагодарив темнокожего детектива по фамилии Вашингтон, специальный агент Билл Чалмерз закрыл дверь в комнату для допросов. Полицейское управление Джексона оказалось в нескольких кварталах от штаб-квартиры ФБР, и доктор Макдилл с супругой приехали вслед за Чалмерзом. То, ради чего подняли на ноги все управление, лежало на металлическом столике — стопка фотографий сантиметров восемьдесят высотой.— Извините, условия не ахти какие, — смущенно проговорил Чалмерз, — но все-таки уютнее, чем в общем зале.— Да здесь, наверное, тысяча снимков! — ахнул доктор.— Пожалуй. Я буду за дверью, попытаюсь через компьютер в базу Национального центра криминальной информации войти. Нужно проверить все случаи похищений с целью выкупа, что за последние несколько лет произошли на юго-западе, затем всех Джо, Шерил и Хьюи с криминальным прошлым, причем не только имена, но и клички. «Джо», конечно, как собак нерезаных, а вот другие могут к чему-нибудь привести. По пути сюда я позвонил шефу на сотовый, так что, думаю, скоро мы его увидим. Сейчас он пытается связаться с представителями банков, чтобы завтра утром отслеживали все крупные переводы в Билокси. — Чалмерз посмотрел на часы. — Хотя стоп, уже сегодня утром.— Можно попросить кофе? — вздохнул Макдилл.— Да, конечно. Вам со сливками?— Мне черный, а тебе, Маргарет?— А чай у вас есть? — робко попросила она.— Не знаю, — улыбнулся Чалмерз. — Может быть, пойду у коллег поспрашиваю.Когда агент вышел, Маргарет присела к столу и открыла первый альбом. На бесчисленных страницах люди, с которыми Макдиллы благодаря деньгам и привилегиям не встречались. Чего здесь только нет: ослепленные вспышкой, затуманенные наркотиками глаза; впалые щеки, гнилые зубы, татуировки, кольца в носу… Но выразительнее всего безнадежность, впитавшаяся в каждое лицо, словно загар в кожу. Безнадежность людей, привыкших жить одним днем.— Мы правильно делаем? — Маргарет подняла глаза на мужа.Макдилл нежно сжал ее плечо.— Конечно.— Откуда ты знаешь?— Правильные поступки всегда самые трудные.* * *Эбби безутешно рыдала, свернувшись калачиком на облезлом диване. Побелевшие от напряжения пальцы сжимали Барби в парчовом платье. Рядом с ней на полу сидел расстроенный Хьюи.— Я не хотел тебя пугать, — лепетал он. — Просто делал то, что сказал Джои. Я всегда делаю то, что он скажет.— Он украл меня у папы с мамой! — всхлипывала Эбби. — А ты помогал!— Я не хотел! Жаль, здесь нет твоей мамы. — Огромные руки Хьюи превратились в кулаки. — И моей…— А где твоя мама? — на секунду перестав плакать, спросила девочка.— На небесах, — отозвался великан, хотя сам не особо в это верил. — Почему ты убежала? Потому что я урод?Покачав головой, малышка снова принялась всхлипывать.— Можешь не говорить, я и сам знаю. В школе все дети убегали, никто меня не любил. Мне казалось, мы с тобой друзья. Я ведь как лучше хотел, понравиться старался, а ты убежала. Почему?— Потому что ты меня у мамы украл.— Неправда! Я не нравлюсь тебе потому, что похож на монстра.Зеленые, опухшие от слез глаза пронзили Хьюи в самое сердце.— Как выглядишь и на кого похож — не важно, неужели ты этого не знал?— Что? — растерянно заморгал Хьюи.— Меня Белль научила.— Кто?Вытерев слезы, девочка показала на Барби в роскошном платье из золотой парчи.— Белль из мультика «Красавица и Чудовище». Из всех диснеевских принцесс я ее больше всех люблю, потому что она книжки читает и в один прекрасный день хочет чего-нибудь добиться. Белль говорит: «Не важно, как ты выглядишь, важно то, что ты чувствуешь и какие поступки совершаешь».У Хьюи даже челюсть отвисла, а глаза стали совсем круглыми, будто по мановению волшебной палочки заплаканная девочка превратилась в фею.— Ты что, «Красавицу и Чудовище» не видел? — недоверчиво спросила Эбби.Великан покачал головой.— Давай притворимся: я Белль, а ты Чудовище.— Чудовище? — неожиданно расстроился Хьюи. — Я чудовище?— Хорошее Чудовище. — Эбби высморкалась. — Когда оно уже добрым стало. Не злое, как в начале мультика. — Соскользнув с дивана, она протянула Хьюи куклу. — Знаешь слова Чудовища? Ой, забыла, ты же мультик не смотрел… Тогда просто скажи что-нибудь хорошее и зови меня «Белль», ладно?Хьюи растерялся.— Белль, я не позволю тебя обижать… — нерешительно начал он. — Буду охранять до самого утра, пока мама не заберет.— Спасибо, Чудовище, — улыбнулась Эбби. — А если люди из деревни придут тебя убить, мы с миссис Поттс и Чипом их прогоним. Они ничего не сделают!Боясь вздохнуть, великан во все глаза смотрел на малышку.— Теперь скажи: «Спасибо, Белль!»— Спасибо, Белль!Эбби погладила шелковистые волосы куклы.— Хочешь ее причесать? Это же понарошку!Огромная, как лопата, ладонь Хьюи легко коснулась темной головки куклы.— Хорошее Чудовище! — приговаривала Эбби. — Хорошее Чудовище!

Глава 12«01:00» — зажглось на табло электронных часов, что стояли на прикроватном столике. Карен сидела в кресле, подтянув к груди колени, а Хики лежал на застланной окровавленными простынями кровати. Раненая нога на возвышении из подушек, бутылка бурбона и револьвер Уилла — сантиметрах в пяти от правой руки. Глаза будто приклеились к экрану телевизора, где мелькали титры к «Часам отчаяния» с Хамфри Богартом и Фредериком Марчем. Хвала небесам, он не разобрался, что телевизор в спальне подключен к спутниковой антенне, не то живо нашел бы «Синемакс» и набрался новых идей из порнофильмов, которые всю ночь крутят на этом канале.— Боуги — молодец! — Хики растягивал слова и, судя по всему, был под градусом. — Но самый талантливый из них — Митчум. Никакой игры и притворства, вот кто по-настоящему вживался в роль.Карен молчала. Еще никогда время не тянулось так медленно; даже схватки, при которых она умоляла дочку не мучить ее и поскорее родиться, прошли быстрее. Казалось, Земля перестала вращаться только ради того, чтобы причинить боль семье Дженнингсов. Карен будто в безвременье попала… Есть на свете места, где оно царствует безраздельно, о некоторых мать Эбби знала лишь понаслышке: тюрьмы, монастыри; другие — поближе: приемные больниц напоминали огромные пузыри безвременья, в них попадали целые семьи, терпеливо ожидая, спасет ли шунтирование дедушкино сердце, а пересадка костного мозга — жизнь ребенка-инвалида. Сейчас такой пузырь образовался в спальне, только вот ребенок Карен не на операционном столе, а в лапах негодяя.— Эй, ты жива? — позвал Хики.— Едва-едва, — прошептала она, не сводя глаз с Фредерика Марча. Актер страшно напоминал отца — столько достоинства, сдержанности, чувствуется: за ним как за каменной стеной. А «Лучшие годы нашей жизни», где Марч исполняет роль парня, который, потеряв на войне руки, учится играть на рояле, она вообще без слез не могла смотреть и каждый раз…— Спрашиваю, ты жива?— Да!— Значит, должна радоваться!Похоже, Хики ищет повод поругаться. Ну уж нет, помогать ему она не будет…— Знаешь, скольким людям бы еще жить да жить, а они умерли?Карен удивленно вскинула брови: интересно, кого имеет в виду Джо?— Да, знаю.— Черта с два ты знаешь!— Я же говорила, что была медсестрой…— И гордишься этим? — вскипел похититель. — Люди в агонии бьются, а сестры, вместо того чтобы вколоть обезболивающее, красят гребаные ногти и смотрят на часы, дожидаясь, когда смена кончится!Нет, этого она не потерпит!— Да, я горжусь, что была медсестрой! Знаю, в больницах всякое случается, но медсестры делают только то, что скажет доктор. Нарушишь распоряжение — тут же увольняют.Нахмурившись, Джо прильнул к широкому горлышку бутылки.— О докторах лучше не напоминай!Так, он ведь говорил: во всех предыдущих похищениях фигурировали семьи докторов. Заелись, мол, дорогие игрушки собирают… Но не только поэтому Джо избрал их в качестве жертвы! Дорогие вещи коллекционируют многие. Значит, каким-то образом врачи заставили его страдать, нанесли кровную обиду…— Когда умерла твоя мать? — спросила Карен.Повернув голову, Хики свирепо взглянул на пленницу:— Тебе какое дело, черт подери?!— Сам же только что напомнил: я человек. А еще пытаюсь разобраться, из-за чего ты злишься, да так сильно, что заставляешь страдать посторонних.— Ты не разобраться хочешь, — погрозил пальцем Хики, — а корчишь добродетель, чтобы я растаял и девчонку твою пожалел.— Неправда!— Неужели?! — Бросив на женщину испепеляющий взгляд, Хики снова прильнул к бутылке. — Ладно, солнышко, раскрою секрет: вы мне не посторонние!— Что?Тонкие губы Джо тронула садистская улыбка.— Ну, есть идеи?Перед глазами будто мелькнула какая-то тень, и смутное подозрение заставило Карен содрогнуться.— О чем это ты?— Твой благоверный в университетской клинике работает?— Вообще-то он сразу с несколькими сотрудничает.Так оно и было, но именно на базе университета Уилл создавал и исследовал новые препараты. А еще числился штатным преподавателем и нередко читал лекции по анестезиологии.Хики только отмахнулся.— Но в университетской клинике тоже работает?— Да, там мы и познакомились.— Надо же, как романтично! А вот у меня эта клиника вызывает совсем другие чувства: в ней умерла моя мать.Безотчетный страх, тот самый, что минуту назад заставил дрожать, ледяными щупальцами сжал сердце Карен.— У мамы был рак гортани, — без всякого выражения проговорил Джо. — Ее до этого уже несколько раз резали, так что, казалось, ничего особенного. Однако во время той операции ей должны были надеть не то чулки, не то колготки специальные… ГКК, что ли?— ГКТ, — поправила Карен. — Госпитальный компрессионный трикотаж. Когда пациент находится под анестезией, его применяют для стимуляции кровоснабжения ног.— Наверное, — кивнул Хики. — Так или иначе, чертовы колготки не надели, и у мамы образовался тромб. Как бишь его, название на «пинбол» похоже…— Эмбол…— Да, точно.— Уилл давал ей анестезию?— Он самый, черт подери! Мама прямо на столе умерла, а они сказали: ничего нельзя было сделать. Но я вернулся и потолковал с хирургом. Он мне и объяснил: гребаный газовщик должен был проследить, чтобы на пациента надели чулки.— Неправда! — вскричала Карен. — Анестезиолог за это не отвечает!— Неужели?! Что еще скажешь?— Это обязанность операционной медсестры, и то при условии, что хирург даст соответствующие указания. Сам доктор должен был проверить, надели чулки или нет.— Тот мясник сказал: чулки хранятся в специальном ящике под столом, и за них отвечает газовщик.— Да ты его, наверное, до смерти напугал, вот он и старался вину на другого переложить…— Еще бы не испугался! — приподнявшись на локте, зло ухмыльнулся Хики. — Не беспокойся, говнюк тоже заплатил. Сполна…— Ты подал на него в суд за преступную халатность?— В суд? — гоготал Джо. — Нет, говорю же: он сполна расплатился.— О чем это ты?— А по-твоему, о чем я?— Ты его убил?— Р-раз и готово! — щелкнул пальцами Хики. — Представляешь, сколько людей я спас, замочив того мясника?Стараясь не показывать страх, Карен попыталась вспомнить, не рассказывал ли Уилл о происшествии, похожем на то, что описал похититель. В голову ничего не приходило. Неудивительно… Горечь и обида за несостоявшуюся карьеру мешали слушать, когда супруг рассказывал о работе.— Когда именно это случилось? Когда умерла твоя мама? Мой муж…— Она не умерла, ясно тебе? — Хики трясся от негодования. — Ее убили! Доктора, которым плевать на чужую жизнь! Когда ей стало плохо, твоего Уилла даже в операционной не было. Он только в самом начале зашел и под занавес, когда все закончилось, остальное время там какая-то практикантка торчала.«Медсестра-анестезиолог», — догадалась Карен, чувствуя, как сжимается сердце. В обычных плановых операциях медсестер-анестезиологов используют все чаще — это снижает стоимость и разгружает доктора, позволяя сосредоточиться на более сложных случаях. Карен нововведение не слишком нравилось: разве для медика одна операция может быть важнее другой?— Думаю, наш доктор с биржевым маклером беседовал, — язвительно предположил Хики, снова опускаясь на подушки, — по гребаному мобильнику трещал, когда мама хрипела… В общем, он ее убил. Именно поэтому, детка, и состоялось наше свидание. Пора платить по счетам!Убедить бы его, что Уилл не виноват… Наверняка бесполезно, Джо уже все решил! Карен тряхнула головой, пытаясь отрешиться от тревожных мыслей. Теперь шансы Эбби представлялись иными. До последней минуты похищение казалось ударом судьбы, ужасным, но нанесенным вслепую, вроде автобуса, который сбивает ни в чем не повинного пешехода. На самом деле все было гораздо хуже. Потому что преступление — с самого начала, когда оно зародилось в воспаленном мозгу Хики, и до скрытого во мраке завершения — пропитано злобой, вдохновлено ненавистью и нацелено на месть.— Как долго все это планировалось? — тихо спросила Карен. — Ну ты же говорил, что и с другими докторами такое проделывал. Они все твою маму лечили?— Не-е, я их по особым признакам выбирал. Ну ты знаешь — дорогие игрушки, постоянные встречи-собрания. Все так странно сложилось… Твой муж фигурировал в списке еще до того, как убил маму, но потом сразу стал кандидатом номер один.Карен плотнее прижала к себе колени, однако Хики уже переключил свое внимание на фильм. Похоже, его как магнитом притягивают ненависть и безумие, что колючими волнами излучает герой Хамфри Богарта, и тупая звериная злость, жертвой которой стала семья Фредерика Марча. Причем по нелепой случайности: при нормальном стечении обстоятельств персонаж Боуги не должен был и близко подходить к этим людям.Неожиданно вспомнилось, как Джо рассказывал о смерти отца. Надо же, приказал двоюродному брату убить человека, который произвел его на свет! И Хьюи послушался! Совершивший такое способен на что угодно.— Тебе ведь только деньги нужны? — спросила Карен, пристально наблюдая за освещенным голубоватым светом лицом.Хики тут же отвернулся от экрана:— Что?— Спрашиваю, тебе ведь только деньги нужны, верно?— Конечно, — улыбнулся он, но в темных глазах не было ни тепла, ни света. — Что же еще?Ни один мускул не дрогнул на лице Карен. Эбби не пережить похищение. Пока жена Джо не получит деньги, ее не тронут, а потом р-раз — и она превратится в маленький трупик, который когда-нибудь найдут в грязной канаве. Другие жертвы выжили, но на этот раз все по-другому. На этот раз дело не только в деньгах.«Джо хочет наказать Уилла, именно поэтому и пытался меня изнасиловать. Потом бы убил, а во время вскрытия патологоанатом обнаружил бы семя Хики…»Трудно поверить, что простая цепочка мыслей способна вывести человека из строя, но Карен чувствовала, как отказывают мозг и жизнеобеспечивающие органы, будто похититель ударил по виску молотком. Так нельзя, нужно жить, бояться за собственную жизнь некогда. Хики решил убить Эбби — вот что сейчас важнее всего, вот что с этой самой минуты должно управлять ее мыслями и действиями! Нужно срочно предупредить Уилла. Он должен знать: заплатив выкуп, дочку они обратно не получат. Как известить мужа, Карен еще не решила, зато твердо поняла другое: если к рассвету они не приблизятся к освобождению Эбби, ей придется убить Хики. Не будет приказа — тот великан в лесу может просто-напросто дрогнуть, не выдержав жестокости задания…Но для начала нужно выбраться из спальни.Одной.* * *Уилл лежал на диванчике в гостиной люкса, накрыв лицо горячим полотенцем. Он устал смотреть на бюстгальтер Шерил, устал слушать примитивный анализ своей семейной жизни и сложившейся ситуации. Пытаясь сжечь бешеную энергию, порожденную неспособностью помочь Эбби, он прошагал по толстому ковру добрых три километра. Ходьба и недавняя схватка с Шерил усилили боль в суставах настолько, что пришлось принять сильное, припасенное для критических ситуаций болеутоляющее. Лекарство и горячее полотенце притупили боль, зато голова пульсировала, словно перегруженная электроцепь. Из спальни, где, растянувшись на кровати, пила свой приторный коктейль Шерил, доносилась безостановочная трескотня «Телешопа».Мысли текли как-то странно, напоминая быструю смену кадров, когда Уилл щелкал пультом дистанционного управления, переключая каналы — музыка, новости, кино… Он представлял, как войдет в спальню, отнимет пистолет, приставит к виску красотки и заставит сказать, где Эбби. Прямо Клинт Иствуд! Но Шерил уже разъяснила, что к чему, причем более чем доходчиво: это не кино; пока девочка в лапах Джо, доктор может ей все кости переломать — и ничего не добьется. Ровно через тридцать минут, после очередного созвона, Эбби заплатит за любую его вспышку если не жизнью, то страданиями.Уилл попытался взглянуть на проблему со стороны, как на логическую шахматную задачу. Этакий этюд с шестью фигурами. Ставки столь высоки, что он не может решиться на следующий ход, более того, не представляет, как ходить. Шерил якобы понятия не имеет, где держат Эбби — Дженнингс не особенно ей верил, — но даже если бы знала и он каким-то образом заставил рассказать, по ее же собственным словам, за тридцать минут полиция туда не доберется. Совершенно правильно — с точки зрения Хики, конечно, — и согласуется с версией Карен. Итак, для спасения Эбби необходимо, чтобы Шерил не только призналась, где держат девочку, но и врала Хики, пока полиция или ФБР спешит на помощь.Как же склонить ее на свою сторону? Запугать? Вряд ли получится… Физическая боль, которую он способен причинить, меркнет по сравнению с тем, что, по мнению девушки, может сделать Джои. Подкупить? Это, конечно, вариант, но тут нужно действовать предельно осторожно. Другие отцы наверняка пробовали — и потерпели неудачу. Почему? Почему Шерил хранит верность Хики — человеку, который, как она призналась, распускает руки? Какая сумма разрушит эту безумную верность? Миллион? Миллион наличными собрать реально, хотя потребуется несколько дней. Однозначно не подходит! Деньги на взятку должны попасть к нему раньше, чем будет выплачен выкуп, или одновременно. Завтра утром Карен сделает перевод в один из банков побережья. Отделения «Магнолии-федерал» — крупнейшего банка Миссисипи, в Билокси и Галфпорте на каждом шагу. По всей вероятности, одно из них и выберет Хики: ему ведь нужно без лишнего шума получить крупную сумму. Большая часть сбережений Уилла вложена в акции, хотя есть и депозитные сертификаты «Магнолии-федерал», тысяч на сто пятьдесят. Хватит ли ста пятидесяти тысяч плюс двести тысяч выкупа, чтобы настроить Шерил против мужа? Вряд ли… Других отцов небось тоже недостаток ликвидности подвел!Полотенце остыло, Уилл поднялся, прошел в ванную и, открыв горячий кран, снова его намочил. Неужели это он в зеркале? Не человек, а лабораторная крыса, которую, загнав в лабиринт, заставляют прыгать через обручи. Зверек скалится, а укусить некого — противника даже не видно!Тщательно отжав полотенце, Уилл вернулся в гостиную и положил его на лицо. Перед глазами встала Эбби, и он затряс головой, будто от наваждения избавиться пытался. Ну почему похитители избрали его семью? Неужели решающим фактором стали картины? Все жертвы Хики предположительно были докторами, которые что-то собирали и время от времени уезжали из дома более чем на сорок восемь часов. Шерил не сказала, откуда ее сообщники узнавали о поездках; скорее всего в одной из клиник у Джо имелся информатор. Медсестра или кто-то из сиделок, которая подслушивала разговоры в операционных, кафетериях, лабораториях… Сейчас это уже не важно, сейчас его семья в самом сердце урагана, и положение критическое. Уилл повидал достаточно родителей, которые потеряли детей, и знал, что горе делает с семьей. В эмоциональном плане смерть ребенка подобна трагедии Хиросимы, оставляющей за собой гулкую пустоту. Мир превращается в безликую тень, браки распадаются, а самоубийство кажется избавлением, дорогой туда, куда ушел несчастный малыш.Как доктор, Дженнингс не раз думал, какая болезнь самая страшная. Рак? Болезнь Шарко? Точно так же солдаты рассуждают о ранах: что ужаснее, обезображенное лицо или если яйца выпрыгивающей миной оторвет? На самом деле самой страшной болезни или самой ужасной раны не существует. Самая страшная — болезнь, которой страдаешь ты.Но Дженнингс знал: среди всего существующего на свете зла есть самое ужасное, для него оно олицетворялось в конкретный образ: ребенок, бредущий в темноте, страдающий от боли и одиночества, зовущий на помощь, которой неоткуда ждать. У него тысяча лиц, наклеенных на доске объявлений у входа в «Уол-март», напечатанных на пакетах молока и флаерах, что приносят с почтой: «Разыскивается ребенок». Брошенный… Похищенный… Сбежавший от жестокого обращения… А еще страшнее участи рыдающего в темноте ребенка — быть его родителем. Ежесекундно казнить себя за то, что не проследил за ним в супермаркете или отпустил на загородную экскурсию, представлять чудовищные зверства, снова и снова переживать их в нескончаемой пытке самобичевания.Лежа на диване в элегантной гостиной Кипарисового люкса, Уилл понимал, что находится в одном шаге от этого ужаса. Естественно, он не мог знать, что некий Джо Хики затаился и ждет конференции медиков, чтобы отнять самое дорогое. И все-таки на каком-то подсознательном уровне он знал, всегда знал. «Везде разгром. И равновесья нет…»[6] — много лет назад писал Йитс, отдавая дань хаосу, который правит медленно двигающейся к холодной смерти Вселенной. Ничего не изменишь: рядом с теми, кто строит, создает, генерирует новые идеи и движется вперед, всегда будут существовать приспешники хаоса: воры, убийцы, разрушители. Мировоззрение параноика? Да, но в глубине души Уилл всегда был параноиком. Только в последнее время расслабился, успокоился, позволил материальному благополучию усыпить бдительность. И вот результат: в его жизнь ураганом ворвался хаос.Необходимо что-то предпринять, и немедленно. Доктор никогда не верил, что если пустить проблемы на самотек, они решатся сами собой. Так думают фаталисты, привыкшие покоряться ударам судьбы и называть жизнь участью, таким образом расписываясь в собственном бессилии. Уилл Дженнингс не из пассивных, он привык бороться за свое счастье. Горький опыт отца научил: иначе просто нельзя.Нужно каким-то образом абстрагироваться от происходящего. Карен всегда говорила: интуиция — самое сильное его оружие. С другой стороны, интуиция неразрывно связана с эмоциями, а эмоциями такую проблему не решить. Здесь требуются логика и здравый смысл.Конечно, существуют ситуации, в которых разумнее ничего не делать, любой доктор может это подтвердить. Но доктора выбирают бездействие, как правило, для того, чтобы не мешать иммунной системе, что совершенствовалась на протяжении миллионов лет. А для Уилла бездействовать этой ночью означало отдаться на милость Джо Хики — человека, совершенно незнакомого, который тем не менее питал к нему глубокую ненависть. Несмотря на заверения Шерил: мол, стоит переждать ночь, и Эбби вернется, Дженнингс ничуть не сомневался, что этого не случится. Подсказывала безошибочная интуиция.Полотенце снова остыло. Из спальни донесся голос диктора «Телешопа», настоятельно советовавшего заказать «искусственные сапфиры» и прочую ерунду. Швырнув полотенце на пол, Дженнингс сел. Нужно собрать побольше фактов. Шерил сказала: по плану аналогичное всем предыдущим, это похищение неуловимо от них отличается. Чем именно? Похоже, девушка сама не знает или не подозревает, что знает.Застонав от боли, Уилл встал и решительно направился в спальню.* * *В полицейском управлении Джексона доктор Джеймс Макдилл просматривал фотоархив, старательно разделяя слипшиеся страницы альбомов. Гнетущая обстановка комнаты для допросов действовала на нервы, и они с Маргарет перешли в общий зал, где дежурила ночная смена. Агент Чалмерз изучал базу Национального центра криминальной информации, пока безрезультатно. Число «Джо», совершивших преступление в южных штатах, поражало воображение, и у большинства были двойные имена. Специальный агент показывал Маргарет фото бесконечных Джо-Бобов, Джо-Эдов, Джо-Джимми, Джо-Фрэнков, Джо-Уилли и даже Джо-Ди Маджио Смита. Увы, ни один из них знакомым не показался. Макдилл предложил жене прилечь на дерматиновый диван у стены, но она не захотела. Сидя за свободным столом, Маргарет упорно листала альбом за альбомом. В светло-карих глазах появился странный блеск, и доктор обрадовался. Может, после целого года в чистилище жена наконец возвращается в мир живых?Глотнув остывшего кофе, Макдилл взглянул на лежащий перед ним альбом. Бесконечные лица преступниц в безжалостно ярком освещении. Самодовольные ухмылки мошенниц… Мертвые глаза и бледная кожа наркоманок… По привлекательности они той Шерил в подметки не годятся! Насколько он помнил, у девушки, что заставила его просидеть всю ночь в номере «Бо риваж», была модельная внешность. Доктор понимал, что, возможно, преувеличивает ее красоту, но за год образ почти не потускнел. Впрочем, он не сомневался: если Шерил притаилась в одном из этих альбомов, узнать ее не составит труда — розу с сорняками не спутаешь.Потерев покрасневшие глаза, кардиохирург перевернул страницу, однако сосредоточиться на очередной порции лиц помешал голос Чалмерза. Специальный агент рассказывал темнокожему детективу по фамилии Вашингтон о страшной трагедии Макдиллов. Слава Богу, у Чалмерза хватило такта не упоминать об изнасиловании Маргарет, зато план похитителей его искренне восхищал.— Во-первых, нет передачи выкупа, по крайней мере в классическом смысле, понимаешь? Сумма сравнительно небольшая и как следствие ликвидная — сообщник получит ее без особых проблем. Во-вторых, когда все происходит, главы семейства дома не оказывается. Ребенок исчезает — пф-ф! — и мать вынуждена провести целую ночь тет-а-тет с главарем. Его сообщница сторожит отца в прибрежном отеле, а номер третий — ребенка в неизвестном месте. С самого начала операции регулярные, с получасовым интервалом, созвоны действуют наподобие сети. Видишь, ничего общего с классической моделью, в том смысле, что риска практически никакого. Наутро жена отправляется в банк и посылает перевод на имя собственного мужа. Та-да-да-дам! Все, деньги на руках!Детектив Вашингтон задумчиво кивнул.— Этот сукин сын просто гений! Что будешь делать, когда установишь личность? Созвоны загоняют в железные рамки. Малейшая оплошность, и заложника убьют раньше, чем ты выяснишь, где его удерживают.— Надеюсь, техника поможет. Если подтвердится, что ребята снова взялись за старое, Фрэнк Цвик к утру раздобудет вертолет, приемники глобальной системы позиционирования, жучки и так далее.— Думаешь, они не успокоились? — спросил Вашингтон.Чалмерз покачал головой:— Ни разу не слышал, чтобы преступники бросали то, что хорошо получается. Пока не будет прокола, не остановятся. По-другому они просто не могут.— Да уж, тут ты прав…— Немного удачи нам явно не помешает. Если не установим личность преступников к завтрашнему утру, когда в банк Билокси поступит перевод…Закрыв глаза, Макдилл старался не обращать внимания на этот разговор. В голосе Чалмерза ему слышалась уверенность человека, считающего, что он может навязывать миру свою волю. Доктор понимал, как обманчива эта уверенность. Каждый день он проникал в грудную полость человека и знал, до чего трудно навязать свою волю хотя бы одной мышце. А когда от твоих действий зависит жизнь многих людей, проконтролировать каждого из которых невозможно, остается только молиться, чтобы никто не погиб. Доктор был во Вьетнаме армейским санитаром, и трагедий, произошедших из-за благих намерений людей вроде агента Чалмерза, помнил больше, чем хотелось бы. Чалмерз — настоящий лейтенант: молодой, жадный до впечатлений, активный. Всепоглощающая вера в технический прогресс тоже вызывала неприятную аналогию с Вьетнамом. Хоть бы старший агент Цвик поопытнее оказался!Открыв глаза, Макдилл взглянул на снимки незнакомых женщин и перевернул страницу. Горло судорожно сжалось: с фотографии смотрело личико Шерил, невинное, как у школьницы.— Агент Чалмерз, вот она!Прервав Вашингтона на полуслове, фэбээровец обернулся:— Вы уверены?— Абсолютно!В следующую секунду Чалмерз уже рассматривал снимок, на который показывал Макдилл.— Как ее фамилия?Специальный агент вытащил фотографию из пластикового кармашка и прочитал надпись на обороте:— Тилли, Шерил Линн Тилли. Черт подери, она пользовалась настоящим именем! Ее сообщник, вероятно, тоже. Интересно, почему этой красавицы не нашлось в базе Национального центра?Он подошел к компьютеру и ввел полное имя девушки. Сложив руки на груди, за ним наблюдал детектив Вашингтон. Мгновение — и на экране появилась информация из столицы.— У нее несколько приводов, — объявил Чалмерз. — Сплошная мелочь… Подделка чеков, мошенничество. Один арест за проституцию… Тридцать дней в окружной тюрьме… Ничего связанного с насилием. Уверены, что это она?— Стопроцентно.— Надо послать копию фотографии в «Бо риваж». Вдруг кто-нибудь узнает?— Допустим, узнают, что предпримете?Чалмерз набрал в легкие побольше воздуха.— Вызову спецназ. Если Шерил в отеле, значит, вы правы: похищен еще один ребенок, то есть совершено серьезное преступление. А сейчас нужно выяснить, не выведут ли известные нам сообщники на организатора.Агент повернулся к Маргарет Макдилл, которая с тревогой прислушивалась к разговору.— Мэм, понимаю, вы устали, но нам снова потребуется помощь.— Сделаю все, что скажете, — отозвалась она.Макдилл подошел к жене и обнял за плечи.Чалмерз поднял трубку и уже начал набирать номер, но неожиданно остановился.— А эти ребята не из робкого десятка! Совершить точно такое же преступление, в том же месте, ровно через год…— Вы просто с ними не общались! Они считают себя неуязвимыми!Агент ФБР улыбнулся:— Ну, думаю, это ошибка.* * *Карен безостановочно раскачивалась в кресле: руки вцепились в голени, подбородок между колен. Развалившись на кровати, Хики не сводил глаз с Хамфри Богарта и Фредерика Марча: на экране разворачивалась финальная сцена «Часов отчаяния».Нужно предупредить мужа.Из спальни проще всего выбраться под предлогом, что захотелось есть. С другой стороны, Хики может пойти за ней на кухню. Какое-то время Карен надеялась, что от виски его потянет в сон, однако, похоже, алкоголь не подействовал. Во время рекламных блоков Джо дважды выходил в ванную: один раз мочиться, другой — шов посмотреть, но она не рискнула ни позвонить, ни тем более подойти к компьютеру в кабинете Уилла.Карен перестала раскачиваться. Похоже, Хики что-то сказал, но она, погруженная в свои мысли, прослушала.— Что-что? — спросила она.— Эй, глухомань, я проголодался! Иди приготовь что-нибудь.— Что будешь?— А что есть?— Сандвич?С экрана послышалась перестрелка, и Боуги как подкошенный упал на землю.— Черт подери! — выругался Хики. — Не знаю, что-нибудь горячее…— Раки под соусом подойдут? Могу разогреть!— Давай, — рассеянно кивнул Джо. — А с омлетом их можно?— Конечно!— Боже, какой я наивный! У тебя небось одни полуфабрикаты! Наверное, не помнишь, когда в последний раз по-настоящему у плиты топталась.Карен медленно прошла к двери:— Что-нибудь еще?— Нет, только давай пошустрее…Переступив порог, она со всех ног бросилась на кухню. Поставила на самую большую конфорку сковороду и, включив газ, достала из холодильника три яйца, пачку «Сквиз парквей» и контейнер с раками в белом соусе. Итак: яйца — в карман домашней кофты, раки — в микроволновку, кусочек маргарина — на сковородку. Теперь скорее к телефону, Уиллу в офис позвонить!— Отделение анестезиологии! — бодро проговорила девушка-оператор.— Это Карен Дженнингс. Мне бы хотелось…— Простите, я вас не слышу…— Это Карен Дженнингс! — чуть громче зашептала женщина. — Хочу отправить сообщение на пейджер.— Диктуйте, мэм!— Скорее что-нибудь придумай. Они собираются…— Извините, это текст сообщения?— Да… то есть нет… Подождите! — Нужно как следует все обдумать. Незнакомому человеку в двух словах ситуацию не обрисуешь. Вдруг оператор сама в полицию позвонит? Трясущимися руками Карен разбила одно за другим три яйца и вылила на сковороду. — Текст будет такой: «Скорее что-нибудь придумай. Эбби все равно погибнет. Карен». Успели записать?— Да, мэм! Похоже, дело срочное…— Так и есть. Подождите, кое-что добавим: «Пришли подтверждение по электронке».— Миссис Дженнингс, раз все так серьезно, может, лучше девять-один-один позвонить?— Нет! Они здесь не помогут. Речь о маленькой девочке с раком печени. Уилл вместе с хирургом готовил трансплантацию, но все прошло не совсем по плану. Малышка очень слаба…— Боже, Боже! — запричитала девушка. — Я знаю, что такое больная печень: у младшего братишки гепатит С… Сейчас же передам сообщение!— На «Скайтел» отправьте. Это новый оператор пейджинговой службы.— Помечаю… Не беспокойтесь, если пейджер при нем, доктор Дженнингс получит сообщение. У «Скайтела» ничего не теряется!— Спасибо! — Внезапно у Карен появилась идея. — Если Уилл не пришлет подтверждение, пожалуйста, позвоните в «Бо риваж» и продиктуйте текст по телефону, хорошо?— Да, мэм. Отель «Бо риваж»… Сейчас там половина докторов нашей клиники.— Спасибо, спасибо огромное! — Чувствуя, как дрожат руки, женщина повесила трубку. Участие в голосе оператора как бальзам на рану. Страшно захотелось рассказать незнакомой девушке все, попросить вызвать полицию и, конечно…— Пахнет вполне съедобно.Карен так и застыла на месте.У двери на кухню стоял Хики с окровавленным полотенцем вокруг бедер. Колючий взгляд скользнул к трубке.— Что ты делаешь?Сердце будто сжали ледяным кулаком. Стараясь не встречаться глазами с похитителем, она повернулась к радиотелефону. На стене вокруг него открытки, снимки, записки на стикерах. Потянувшись, Карен отлепила маленькую фотографию.— Вот, это Эбби в школе… До сих пор не верится, что с ней такое случилось!Микроволновка запищала — пора доставать раков и выкладывать на полуготовый омлет. Карен почувствовала: Хики подошел ближе, но смотреть на него не решалась. Она с трудом поддела яичную смесь, чтобы накрыть начинку.Заскорузлые пальцы коснулись плеча, и по спине побежали мурашки.— Посмотри на меня! — В голосе Хики звенел металл.Пришлось послушаться. В карих глазах сияла нечеловеческая, почти звериная настороженность, совсем как у изучающего жертву хищника.— Что такое? — спросила Карен.Хики молчал, отслеживая каждый вздох, каждый взмах ресниц, каждое биение сердца.— Сейчас подгорит, — предупредила она, достала лопаточку и аккуратно поддела омлет.Воспользовавшись моментом, Джо обнял ее за талию, будто любящий муж, который наблюдает, как жена готовит завтрак. К горлу подкатила тошнота, но Карен взяла себя в руки — раскисать нельзя! — и ловко выложила омлет на тарелку. Хики не отходил ни на шаг.— Ты дикая кошка с острыми когтями? — спросил он, глядя на аппетитную золотистую корочку.Она молчала.— Не забывай, что по-прежнему мне принадлежишь.— Разве такое забудешь? — бесстрашно спросила Карен.Лицо похитителя превратилось в маску. Все, сейчас на колени поставит! И что теперь делать?— Подай омлет в постель. — Джо наконец убрал руки. — И «Табаско» захвати! — Отвернувшись, он захромал в спальню.Похоже, все это время Карен стояла затаив дыхание, потому что, когда выдохнула, легкие заболели от напряжения. Ноги были как ватные, пришлось схватиться за мойку, чтобы не упасть. Не помогает… Перед глазами расплывались яркие пятна, и, прижав ладони к холодному кафелю, она легла на разделочный стол.

Глава 13Уилл сидел в кресле напротив удобно устроившейся на кровати Шерил. Девице все нипочем — пистолет у нее, по телевизору без умолку трещит диктор «Телешопа»… Ладно хоть рубашку накинула, выбрав из сумки Дженнингса белую в тонкую полоску. Битый час он расспрашивал ее о Хики, и совершенно безрезультатно. Шерил отвечала коротко, опуская детали, разговор не поддерживала: кроме Рейки и ароматерапии, ее вообще ничего не интересовало.Переход от проституции и приватных танцев к наложению рук, которое используется при исцелении с помощью энергии Рейки, казался девушке совершенно естественным. Уилл пытался усыпить ее бдительность, рассказывая об альтернативных методиках лечения артрита, но с каждой минутой вернуться к нужной теме становилось все труднее.Решив сменить тактику, он стал расспрашивать не о Джо, а о Хьюи, когда послышалось какое-то жужжание. Уилл не сразу понял: это его новый «Скайтел», еще до ужина переведенный в режим вибрации.— Что такое? — удивилась Шерил.— По мне кто-то ползет! — пожаловался доктор, с показным усердием переворачивая сиденье кресла. — Чертов таракан или другая мерзость!— Неудивительно! — захихикала Шерил. — Слушай, в буклете сказано, бассейн в восемь вечера закрывают. Фи, тоже мне гранд-отель!— Они хотят, чтобы мы не плавали, а деньги в казино спускали!— Да уж! — Голубые глаза загорелись. — Любишь рулетку?Эх, скорее бы сообщение просмотреть! Время позднее, значит, оно точно от Карен. Кроме нее, только коллеги смогли бы убедить оператора побеспокоить его в такой час, а все они здесь, на конференции.— Не особенно, — отозвался Уилл, с трудом вспомнив, о чем шла речь. — Острых ощущений и в жизни хватает.— Зануда!— Я схожу в ванную, ладно?Равнодушно пожав плечами, Шерил повернулась к телевизору, где рекламировали плетеные корзины.— Конечно…Залетев в ванную, Уилл тут же сорвал пейджер с пояса, вызвал функцию считывания, и на жидкокристаллическом экране появилась зеленая надпись: «Скорее что-нибудь придумай. Эбби все равно погибнет. Карен. Пришли подтверждение по электронке».Не веря собственным глазам, Уилл снова просмотрел сообщение. «Эбби все равно погибнет». Что это значит? Неужели диабетический криз? Карен вколола ей восемь кубиков инсулина, до утра должно было хватить. Или прояснились намерения Хики?«Скорее что-нибудь придумай». Что, черт возьми, можно придумать без риска для дочки? Ответ на этот вопрос в самом сообщении: «Эбби все равно погибнет». Карен явно разгадала план похитителей и давала понять: для спасения девочки придется рискнуть ее жизнью.Дженнингс растерянно огляделся по сторонам: кроме парового утюга, ничего путного. Пока он его рассматривал, за дверью зазвонил телефон. На часах три утра — все понятно, очередной созвон. Из спальни послышался приглушенный голос Шерил: несколько слов, потом тишина, вернее, монотонное бормотание теледиктора. Включив горячую воду, Уилл подождал, пока над ванной поднимется пар, смочил еще одно полотенце и прижал к лицу.Кровь прилила к коже, и случилось нечто удивительное. Внутреннее видение сжалось и одновременно расширилось, а сквозь густой туман ступора проступили три абсолютно четких образа: перепуганная Эбби в лесной лачуге, отчаявшаяся Карен в Аннандейле и он сам в мраморной ванной. Доктор будто сценки из партера смотрел, но в то же время, словно наблюдая с огромной высоты, знал, как они взаимосвязаны через зримые и незримые нити, соединяющие трех жертв и трех похитителей во времени и пространстве. А в воспаленном мозгу пульсировало: на спасение Эбби у него ровно тридцать минут. По-другому, увы, не будет… Тридцатиминутное окошко между звонками, это или следующее — не важно, — единственный шанс, который оставил Хики.Дженнингс бросил полотенце обратно в ванну. Нужно выяснить, что знает Шерил. Все, от начала до конца! Вдруг она врет и ей известно, где прячут Эбби? Ни одному из отцов не удалось выбить правду, а ведь они, вне всякого сомнения, пытались. Интересно, каким образом? Скорее всего грозили застрелить. Но Эбби надежно защищает блондинку от пистолета и любого другого оружия. Эффективность угрозы, например, прижечь горячим утюгом, состоит в уверенности жертвы в том, что мучитель ее исполнит. А когда на карту поставлена жизнь ребенка, ни один отец на это не решится.К тому же просто разговорить Шерил будет недостаточно. Нужно, чтобы она помогала до того самого момента, как найдут Эбби. Чтобы играла свою роль во время созвонов, как минимум трех, а возможно, и больше… Как же ее убедить? Синяки на теле красноречиво свидетельствуют: девушка умеет терпеть боль, и, Бог знает, каким мучениям подвергал ее Хики. И все-таки она его не бросила… Что это за верность такая?Голубые глаза горели, когда Шерил рассказывала о знакомстве с голливудскими продюсерами, которое Хики так решительно прервал. По ее собственному признанию, сниматься предлагали в мягком порно, наподобие того, что ночью крутят по кабельным каналам. Для Шерил совсем неплохо: шаг наверх, причем вполне осознанный, а еще шаг от Джо Хики, в какой-то мере наверняка тоже осознанный. Выходит, она считает, что рождена для большего, чем преступления и проституция.Но чтобы предать мужа, Шерил должна быть уверена, что сможет от него уйти. Вот здесь понадобятся деньги: девушке нужно не просто убежать, а исчезнуть, превратиться в другого человека… Такая идея может ей понравиться: Шерил-проститутка и Шерил — приватная танцовщица останутся в прошлом. Только действовать надо прежде, чем состоится финал этой страшной пьесы, причем по сценарию Хики. Чуть раньше, когда Шерил отлучалась в ванную, доктор позвонил администратору и спросил, как обналичить чек. Казино пользуется услугами компании «ТелЧек», у которой установлен лимит — не больше двух с половиной тысяч долларов за десять дней. Денег на счету предостаточно, значит, можно попросить менеджера принять расписку на большую сумму, но в этом случае придется потратить наличные за игровым столом.— Эй, ты в порядке? — позвала Шерил.— Да, конечно!Через банкомат снять с кредиток максимум, то есть те же две с половиной тысячи, и сделать ставку?— Идиот! — презрительно пробормотал Уилл своему отражению. Он умеет играть лишь в покер и двадцать одно и уже лет пятнадцать не держал в руках карты.Неожиданно правый глаз стал хуже видеть и заболел так, будто раскаленной кочергой проткнули. Понятно: начинается мигрень. Удивительная ясность мышления, что радовала несколько минут назад, испарилась, словно алкогольный кайф при первых признаках похмелья. Драгоценные тридцать минут истекают! «Эбби все равно погибнет…»Вот что чувствуют загнанные животные! Черное отчаяние, парализующую смесь страха и безысходности. Эбби — его плоть, кровь и душа, без нее и жить незачем! Уилл никогда не видел лица Джо Хики, но оно плавало у самой поверхности затуманенного зрения, раскачиваясь, словно голова кобры.Глаз заболел сильнее. Порывшись в несессере, Дженнингс проглотил сразу четыре капсулы ибупрофена, спустил воду в унитазе и вышел из ванной.Шерил даже на секунду от телевизора не отвернулась.— Это Джо звонил?— Угу. Все отлично, как и обещала.Внимательный взгляд на девушку: белая рубашка, рваное платье, пистолет в каких-то сантиметрах от правой руки.Шерил будто почувствовала его внимание:— Что смотришь? Насчет расслабляющего массажа передумал?— Может быть…На красивом лице мелькнуло что-то странное. Неужели обида?— А может, я передумала! Ты мне столько гадостей наговорил…Гадостей? При непосредственном участии этой девушки похитили Эбби, а она его в грубости обвиняет!Не сводя глаз с пистолета, доктор прошел в спальню, поравнялся с кроватью, но какая-то неведомая сила гнала дальше. Мимо кресла, мимо окна, из которого наблюдал за заливом, в элегантную гостиную. Вот диван, мини-бар со спиртным, обеденный стол, письменный… Вот ноутбук, на жестком диске видеоролик… Восемь часов назад, гордый и довольный собой, он демонстрировал его коллегам, мечтая о фондовом опционе и премии, что получит за препарат, над созданием которого так упорно работал. Надо же, какая ерунда! Зачем деньги, если Эбби положат в гроб и закопают в землю? Сколько времени он провел вдали от дома, проводя испытания рестораза? Сколько часов потратил, придумывая дурацкое название?Сколько спорил с маркетологами «Кляйн-Адамс», один за другим отвергая их варианты? Рестораз, нейроверт, синаптицин…Бурный поток мыслей остановился, словно локомотив, на полном ходу врезавшийся в каменную стену. От кейса с ноутбуком глаза метнулись к чемоданчику. Рестораз… У него с собой целых четыре ампулы с опытным образцом препарата и, что еще важнее, две ампулы анектина. По замыслу оба лекарства должны были быть представлены на выставочном стенде «Кляйн-Адамс». Анектин — торговое название сукцинилхолина, с ним присутствующие на конференции знакомы не понаслышке. Кроме ампул, есть несколько шприцев: два обычных и два специальных со сжатым газом, которые специалисты «Кляйн-Адамс» создали по его инструкциям. Похожие на пистолетик, они обеспечивали введение терапевтической дозы анектина при полусекундном контакте с кожей.— Сукцинилхолин, — пробормотал Уилл, и по спине пробежал странный холодок. Вспомнились испытания рестораза, которые в прошлом году проводили в университетской клинике. Зрелище не для слабонервных.— Что ты там делаешь? — позвала из спальни Шерил.— Думаю!— Смотри не перенапрягись!Открыв чемоданчик, Уилл проверил: все необходимое на месте, потом закрыл глаза и вызвал в памяти образ Эбби. Улыбающееся личико, крепенькое тельце, огромная, не по годам, целеустремленность, рожденная в постоянной борьбе с ювенильным диабетом. Надо же, по лезвию ножа ходит и чуть ли не самой счастливой девочкой на свете себя считает! Уилл гордился ею безмерно. Дочка — ласковое солнышко, что согревает его душу, а девушка в соседней комнате осмелилась рисковать ее жизнью, к черной пропасти подтолкнула. Какие бы невзгоды ни выпали на долю Шерил, Хики она помогала по собственной воле, и не один раз, а целых шесть. Шестеро детей прошли через ад, двенадцать родителей. Она заслужила то, что сейчас получит.Как ни в чем не бывало Уилл вернулся в спальню, но вместо того чтобы сесть в кресло, подошел к кровати и многозначительно взглянул на блондинку. Примерно так он смотрел на Карен, когда хотел заняться любовью.— Что такое? — с любопытством спросила Шерил.— Хочу поцеловать.Ее щеки порозовели.— Что?— Хочу тебя поцеловать.— В губы не целуюсь, — прошептала девушка. — Это слишком личное.— Но мне хочется.Шерил демонстративно закусила нижнюю губу:— Никаких поцелуев! — Потом, смягчившись, она расстегнула верхние пуговки рубашки и спустила бюстгальтер. — Лучше сюда чмокни.Благодарно улыбнувшись, Дженнингс потянулся к груди.— Неужели передумал? — чуть слышно спросила блондинка.Уилл ласково провел щекой по нежной коже и перекинул руку через Шерил, будто собираясь прилечь на кровать. Привет, «вальтер»! Увидев перед носом пистолет, она непонимающе заморгала:— Что ты делаешь?— Надень бюстгальтер!Она тут же послушалась, и доктор передал ей пейджер.— Читай последнее сообщение!— Как?Бывшая шлюха, а в пейджерах не разбирается!— На «Просмотр» нажми!Поплутав среди кнопок, девушка наконец нашла то, что нужно. Голубые глаза сузились, а Уилл будто своими глазами видел бегущие по дисплею слова.— Это сообщение только что прислала моя жена. Понимаешь, что она хотела сказать?Шерил покачала головой.— Джо собирается убить нашу девочку. При любом раскладе. Вне зависимости от того, получит выкуп или нет.— Неправда!— Раз Карен пишет, значит, так оно и есть.— Джои не позволил бы отправить такое сообщение. Это какая-то ошибка.— Никаких ошибок! Просто Карен умнее Джо, вот и нашла способ его перехитрить. Видишь, как все просто! А сейчас ты скажешь мне, где Эбби.— Нет, — растерянно заморгала Шерил, — я не знаю, где ее держат.— А я для твоего же блага надеюсь, что знаешь.Неожиданно к блондинке вернулась былая уверенность:— Что, помучить не терпится? Давай, док, мы ведь уже это проходили!— Не бойся, милая, если помучаю, то не пистолетом! — Ни один мускул не дрогнул на лице Уилла, но в глазах мелькнуло нечто, заставившее девушку насторожиться.— Ты что задумал? — испуганно спросила она. — Я ведь сто раз объясняла: даже если бы знала, где прячут девочку и ты смог выпытать, копам туда ни за что не успеть. Через двадцать пять минут позвонит Джои. Не отвечу — Эбби умрет, элементарно! А отвечу, стоит сказать одно-единственное слово, и случится то же самое. Ты не знаешь, какой у нас пароль! Короче, отдай пушку, и поскорее обо всем забудем.Уилла охватила странная апатия: ничем эту девицу не проймешь!— Помнишь, ты сказала: больнее, чем было, я не сделаю?Она снова растерялась.— Да, и что?— Ты ошиблась, милая! Не забыла мою вчерашнюю презентацию?Задумавшись, Шерил закусила нижнюю губу.— Вставай!— Да пошел ты…Переложив «вальтер» в левую руку, Дженнингс рывком поднял ее на ноги. Удивительно, но суставы не болели. Похоже, мозг тройную дозу эндорфинов вырабатывал.— Расстегни мне ремень! — велел он.— А?— Делай, что говорю!Перепуганная Шерил послушалась.— Сними его!— Что?— Сними ремень, черт подери, из шлевок вытащи!Снова послушалась.— Неси сюда стул! — К сожалению девушки, он показывал на стул с жесткой спинкой, что стоял у стены, а не на уютное кресло, в котором отдыхал совсем недавно. — Поставь его у кровати и сядь.— Зачем?Уилл отвесил ей пощечину.Пелена горечи заволокла голубые глаза, но за ней проступало что-то еще. Безысходность… Шерил с детства привыкла к такому отношению. Словно тень, она метнулась к стулу и поставила у кровати.— Садись!Шерил села.Отложив пистолет, Дженнингс пристегнул ее ремнем к стулу, зафиксировав застежку на уровне груди, затем принес из ванной пояс махрового халата и привязал щиколотки к ножкам.— Я буду кричать! — предупредила она.— Давай, хоть глотку надорви! Потом объяснишь Джо, почему утром он не получит деньги.— Ты убиваешь дочку, — пробормотала Шерил, явно решившая, что доктор сошел с ума. — Неужели не понятно?Отступив на шаг, Уилл критически оценил свою работу: неплохо, вот только криками Шерил, даже невольно, может создать кучу проблем. Страх вообще непредсказуем… Пришлось отлучиться и принести из соседней комнаты чемоданчик с образцами и носки, которые тут же превратились в кляп. Голубые глаза расширились от ужаса.Подтащив стул к самому краю кровати, он перевернул его вместе с девушкой на матрас. Теперь двигать гораздо легче: достаточно просто за ножки толкать. В результате Шерил оказалась на спине с разведенными, поднятыми к потолку коленями. Совсем как наездница в стременах!— Если ты вчера меня слушала, то наверняка получила какое-то представление о миорелаксантах.Шерил смутилась: похоже, накануне вечером ей и без релаксантов забот хватало. Нужно было соблазнять Уилла, каждую минуту думая о том, как лучше достать пистолет. А что, если план А не сработает, доктор не захочет секса и не позовет в номер?Дженнингс достал из чемоданчика ампулу анектина и обычный шприц. Блондинка не отрываясь смотрела, как он снимает колпачок, протыкает резиновую пробку и набирает шестьдесят миллиграммов раствора. У многих людей необъяснимый страх перед иглами: с этим анестезиологам приходится сталкиваться каждый день.— Это сукцинилхолин, — спокойно объявил доктор. — Вскоре после его введения скелетные мышцы перестанут выполнять свои функции. Скелетными называют те мышцы, что приводят в движение кости. Значит, под действием препарата ты сможешь нормально видеть, слышать и думать, а вот дышать и двигаться не получится.Казалось, голубая радужка Шерил поблекла, слившись с белком.— Мучиться вовсе не обязательно, — любезно пояснил доктор. — Скажешь, где прячут Эбби, и я сразу уберу шприц.Шерил лихорадочно закивала.Наклонившись над кроватью, Уилл тут же вытащил из ее рта носки.— Клянусь Богом, я не знаю! — жадно глотнув воздух, зачастила она. — Пожалуйста, не делай укол!Пришлось взять пульт и прибавить громкость. Ведущий «Телешопа» настойчиво советовал приобрести «уникальные» фарфоровые тарелки с изображением Рональда и Нэнси Рейган: «Предложение действительно только до конца лета!» Шерил попыталась укусить, когда Уилл засовывал ей в рот носки.Забравшись на кровать, он сел девушке прямо на грудь: в таком положении на стройные, не тронутые загаром бедра можно откинуться не хуже, чем на спинку стула!— Хочешь — кричи, но секунд через пять после укола даже пискнуть не сможешь! Послушай меня, Шерил: этот препарат я впервые увидел в действии еще интерном. С его помощью врач «Скорой помощи» усмирил наркомана, который пытался зарезать копа прямо в операционной. Ужасное зрелище! На моих глазах сукцинилхолин убийц в хныкающих детишек превращал. Представь: лежали парализованные, ходили под себя и синели. Подключаешь такого к искусственному дыханию — вроде оживает, но думает только об одном: если аппарат отключат, мозг вырубится, как дешевая лампочка. По-моему, это то же самое, что живому в гроб лечь!Шерил отчаянно билась, пытаясь вырваться из пут, но в результате только Уилла вместе со стулом раскачивала. Дженнингс ввел кончик иглы во внешнюю яремную вену, и девушка тут же успокоилась.— Выбирай: либо поможешь спасти девочку, либо почувствуешь вкус смерти.Ресницы затрепетали, из уголков глаз слезы текли прямо в уши.— Я не наю! — хрипела через носок Шерил. — Кнусь, не наю!— Что-то же знаешь…Девушка закачала головой.Пришлось нажать на поршень.— Юди! — кричала Шерил. — Оагите!Крик будто застыл в горле. Веки задрожали, но слишком часто, так в сознательном состоянии не бывает. Руки взлетели к груди, а в следующую секунду тело стало неподвижным, как бревно: сигналы, посылаемые мышечным волокнам, превратились в бестолковый дождь биоэлектрических потенциалов. Уилл почувствовал запах фекалий — обычное дело при использовании анектина. До боли знакомая ситуация, только обстоятельства иные: нечто подобное Дженнингс наблюдал у мышей, свиней, макак-резусов и человека разумного, но всегда в лабораторных условиях. В глазах Шерил застыл безотчетный страх.Дженнингс вытащил кляп, слез с девушки и устроился рядом.— Понимаю, тебе плохо и, наверное, страшно. Совсем как Эбби сейчас…Шерил лежала неподвижно, словно ангел на могиле. Ангел с умоляющим взором.— Буду вводить анектин, пока не скажешь, где моя девочка, так что чем скорее признаешься, тем лучше.Лицо Шерил посерело, и Уилл проверил ногти: цианоз еще не начался. Гипоксия делает свое дело, еще немного, и она потеряет сознание. Пока доставал из чемоданчика рестораз, кожа девушки стала синюшной. Наполнять газовый шприц нет времени, поэтому он набрал пятьдесят миллиграммов в обычный и ввел в локтевую вену. Через двадцать секунд веки задрожали. Шерил взмахнула ресницами, и из глаз снова потекли слезы.— Извини, я не хотел, — проговорил Уилл. — Ты меня заставила, и Джо тоже. — Похлопав по плечу, он вытер девушке слезы. — Понимаю, второго раза не хочется, так что поговори со мной!— У-у… ублюдок, — пробормотала блондинка. — Обделаться меня заставил… Ты еще хуже, чем Джои! Хуже, чем любой из них!— Где Эбби, Шерил?— Говорю же: понятия не имею!— Ты знаешь больше, чем говоришь. Иначе быть не может, вы же пять раз эту операцию проводили. Где сейчас пикап? И где ты должна передать Джо деньги?— В мотеле, — нехотя призналась она. — Около Брукхейвена.Брукхейвен минутах в пятидесяти езды на юг от Джексона.— Вот видишь, что-то новенькое! Для начала неплохо! Продолжай в таком же духе…— Это все…— Нет, уверен, что не все! Например, как называется мотель?— «Тихий уголок»… Пожалуйста, не делай так больше, прошу тебя!Нельзя, нельзя ее жалеть! Надо же: голос, как у ребенка, как у маленькой девочки, взывающей к совести мучителя. Кто знает, может, в эту самую минуту точно так же молит о пощаде Эбби. Отчасти в дочкиных страданиях виновата Шерил. Перед глазами встала картинка: мужчина, притаившийся в аэропорту, ожидая, когда приземлится самолет и заместители шерифа выведут подсудимого. Вот он подходит к таксофону и, якобы собираясь звонить, достает из кармана пистолет. Тот самый, что целых двадцать лет хранился в ящике письменного стола, пока его не достали, чтобы убить зверя, который надругался над маленьким мальчиком. Смог бы Уилл убить из мести или нет — неизвестно. Для того чтобы предотвратить убийство, точно смог бы. Значит, сможет и пытать ради спасения дочери.С бессердечием нацистского врача Дженнингс снова затолкал носки в рот Шерил и вколол семьдесят миллиграммов анектина. Он смотрел прямо в глаза, когда лицо девушки стало конвульсивно дергаться, а мышцы превратились в камень. Отражающийся в прозрачной голубизне ужас на миллионы лет древнее человеческого сознания. Ощущение такое, будто с расстояния полуметра наблюдаешь, как тонет человек. Уилл наполнил шприц ресторазом, а животный страх Шерил достиг пикового порога и начал понемногу угасать: мозговым клеткам не хватало кислорода. Кожа посинела, он ввел лекарство в локтевую вену, и через двадцать секунд девушка вышла из паралича.— Где Эбби? Где она сейчас?Шерил колотила дрожь, но она попыталась что-то сказать, и Уилл тут же вытащил кляп.— В-в-воды!Смочив в раковине чистое полотенце, Уилл выжал ей в рот несколько капель:— Осторожно…— Еще! — сильно кашляя, взмолилась Шерил.Он снова выжал несколько капель.Грудь Шерил сотрясали рыдания: она заглянула в ад, который довелось видеть лишь немногим, и чуть не осталась там навсегда.— Джои убьет, если что-нибудь скажу!— До него пятьсот километров, а я вот он, здесь. Выясню, где Эбби, тут же уберу шприц и дам денег, чтобы ты смогла начать новую жизнь. Поедешь куда захочется!— Ты кое-что забыл, док. Скоро перезвонит Джои, и, стоит мне пожаловаться, девочку убьют. После того, что ты сделал, так и подмывает!Ни один мускул не дрогнул на лице Уилла.— Ты не хочешь убивать Эбби. Я это почувствовал, когда ты говорила о детях. Ну, о том, что не можешь их иметь…Шерил отвела взгляд.— И сама умирать не хочешь. Но если убьешь Эбби, по-другому не получится, так что выбирай… Одно дело говорить о смерти или заигрывать с ней во время жуткой депрессии, а ты видела ее лицо, оно ужасно, правда?Она зажмурилась.— Думаешь, раз в прошлые разы дети выживали, то и с Эбби ничего не случится? Ошибаешься! Наш случай особенный, Карен выяснила, в чем дело, потому и послала сообщение. Так объясни, Шерил, что особенного в этой операции?— Ничего.Взяв за подбородок, Дженнингс повернул ее лицо к себе.— Открой глаза и скажи, что особенного в этой операции. Не заставляй делать еще один укол. Предупреждаю: чем выше доза, тем опаснее…Девушка открыла глаза, и Уилл с удивлением обнаружил: они не васильково-голубые, как можно было ожидать по цвету волос, а холодные, серовато-синие.— Ну же, говори!— Ты убил мать Джои.— Что? — вырвалось у доктора.— В прошлом году мать Джои умерла во время операции, и хирург сказал, что виноват ты. Мол, не уделил достаточно внимания, даже в операционной не присутствовал…— Что?! — Дженнингс силился воскресить в памяти прошлогодние операции: некоторые вспоминались отчетливо, другие — как сквозь густую мглу. Ежегодно через его руки проходило около восьмисот пятидесяти больных, но смертельные случаи он не забывал. — Ее фамилия Хики?— Нет, Симпкинс, по второму мужу.— Симпкинс… Симпкинс…— Джои был уверен, что ты не вспомнишь. Для тебя это ерунда, для него — огромная трагедия.— Вспомнил! Тот случай с ГКТ!— С чем?— С госпитальным компрессионным трикотажем. Хирург оперировал без него, и у миссис Симпкинс произошла закупорка легочной артерии.— Верно, — кивнула Шерил. — Она умерла из-за кровяного сгустка. Как же его… Эмбол?— Виола Симпкинс! — воскликнул Уилл.— Угу, правильно.Перед глазами встало бледное лицо пожилой женщины. Операцию делал профессор-почасовик, и после несчастного случая Медицинский центр университета перестал сотрудничать с его клиникой.— Я тут ни при чем. Произошло ужасное недоразумение, но не по моей вине.— А хирург сказал: по твоей!— Нужно объяснить Хики, как все на самом деле было… Я заставлю профессора признаться!— Ну вряд ли получится. Джои его убил.Уилл похолодел. Хики убил хирурга за то, что его мать умерла на операционном столе?— Наверное, Карен это узнала, — вслух рассуждал Дженнингс, — поэтому и послала сообщение. Вот почему Джо и собирается убить Эбби! Хочет меня наказать…— Он никогда так не говорил, — упрямилась девушка.— Неудивительно! Боялся, ты откажешься помогать. — Уилл сжал ее ладони так, что они побелели. — Скажи, где Эбби! Хики убьет мою малышку… Ей ведь всего пять…Шерил заглянула ему прямо в глаза:— Сколько можно повторять?! Я — не — знаю — где — она.Набрав семьдесят миллиграммов анектина, Дженнингс снова сел ей на грудь. Блондинка начала вырываться.— Пожалуйста, не надо! — умоляла она. — Ну пожалуйста!На месте предыдущих уколов разлились кровоподтеки. Холодная игла двинулась к яремной артерии и прижалась к коже.— Твоя девчонка в Хезлхерсте! — выпалила Шерил. — Ну не в самом, а чуть западнее, представляешь, где это?Игла будто прилипла к шее.— Там шоссе номер 28 с И-55 пересекается?— Да, да! — кивнула Шерил. — Ее держат в лачуге километрах в двадцати — двадцати пяти от города.— Так в двадцати или двадцати пяти?— Не знаю! Никогда там не была… Это ведь не прямо на шоссе; чтобы найти домик, нужно свернуть на лесовозную дорогу, потом на другую, а затем…— Все, можешь не продолжать! В лесах сотни лесовозных дорог, охотничьих стоянок и так далее…— Я больше ничего не знаю!— Как Джо звонит Хьюи?— Что?— У Хьюи стационарный телефон или сотовый?— Сотовый. Обычного там нет.— Что-нибудь еще знаешь?Блондинка покачала головой:— Нет, Богом клянусь!Понятно, Шерил устала, но холодные глаза лукавят, она не все рассказала. Колоть ее снова рискованно. Уилл еще никогда не проводил на людях три последовательных цикла, а ему нужно, чтобы к следующему звонку девушка была жива и в сознании. Сейчас самое главное — найти сотовый в районе Хезлхерста, если это, конечно, возможно.Достав из кармана клочок бумаги с символикой отеля, он снова набрал номер Харли Ферриса.— Ты что, меня так и оставишь? — спросила Шерил.— Через секунду развяжу…Один гудок, второй, третий, а после четвертого включился автоответчик. Результат вполне ожидаемый, но все равно похоже на дверь, захлопнувшуюся перед самым носом. Дженнингс повесил трубку и снова набрал номер, после каждой цифры сверяясь с бумажкой.— Через пару минут позвонит Джои! — напомнила она.На часах три двадцать шесть. Доктор чуть не задыхался от напряжения: гудок… второй… третий… четвертый… Автоответчик… Уилл уже собирался отсоединиться, когда послышался щелчок, а потом — о чудо! — голос.— Алло! — проговорил мужчина. — Слушаю!— Харли Феррис?— Да, кто говорит?— Слава Богу! Мистер Феррис, это доктор Уилл Дженнингс. Дело очень важное, поэтому, прошу вас, слушайте внимательно.— О, нет… С детьми что-то случилось?— Нет, сэр! Речь пойдет не о вашей семье, а о моей…— Что?— Мистер Феррис, вы меня помните? Я анестезиолог… Когда вашей жене оперировали желчный пузырь…— Да, я вас знаю, — перебил Феррис. — Пару месяцев назад мы вместе на турнире в Аннандейле играли… Док, сейчас половина четвертого утра. Что за пожар такой?— Моя дочь в беде, в ужасной беде… Вы можете помочь, но, прежде чем я расскажу подробности, пообещайте не сообщать в полицию.— В полицию? Ничего не понимаю…Так, нужно постараться и объяснить подоходчивее…— Мистер Феррис, вчера вечером похитили мою дочь. Обращусь в полицию — ее убьют, понимаете?Повисла пауза: Феррис переваривал услышанное.— Я слышал, что вы сказали, — наконец проговорил он, — хотя не совсем понял.— В данный момент я нахожусь в отеле «Бо риваж Билокси», жена дома в Аннандейле, а дочку один из похитителей удерживает в лесу неподалеку от Хезлхерста, штат Миссисипи, и каждые тридцать минут главарь туда звонит. Они пользуются «Селлстаром». Вы президент этой компании, можете отследить звонок?— Только по распоряжению суда.— Эбби умрет задолго до того, как я его получу.— Боже… Это не розыгрыш? Вы действительно Уилл Дженнингс?— Увы, это не розыгрыш, жизнью дочери клянусь!— Они оба пользуются сотовыми?— Тот, кто принимает звонки, постоянно. Там, где он находится, наземной линии нет. Дочку держат в лачуге, километрах в двадцати — двадцати пяти на запад от Хезлхерста. Пока мне больше ничего не известно.— В это время суток активность невысокая, — сказал Феррис. — В районе Хезлхерста у нас только одна вышка старого образца, и покрытие, честно говоря, не очень. Чтобы отследить звонок, понадобится машина, а я не знаю, где сейчас наши мини-лаборатории.— А где они могут быть?— В любом конце штата.— Сколько их у вас?— Две.— Харли, если мы не найдем сотовый, к утру мою пятилетнюю дочь убьют вне зависимости от того, заплачу я выкуп или нет.— Сколько они просят?— Двести тысяч.— Не такая уж большая сумма!— На самом деле главарь хочет не денег, а чтобы я страдал… Так вы поможете?— Доктор, чем дальше, тем больше думаю, что нужно звонить в ФБР.— Нет! Похитители это предусмотрели и подготовились.— Но для такой работы…— Это не работа, Харли, это моя дочь! Вспомните, как вы испугались, решив, что я звоню, потому что один из ваших сыновей попал в беду!Снова пауза.— Черт побери… Ладно, чем смогу, помогу.— Дайте слово, что не будете звонить в ФБР… Поклянитесь!— До утра буду сидеть тихо, но если сотовый обнаружится, позвоним в ФБР, согласны?— Если получится, я сам их вызову!— Где вы сейчас?— Ручка есть?— Секунду… Диктуйте!— Отель-казино «Бо риваж Билокси», номер 28021. Свяжитесь со мной, как только что-нибудь выясните, но смотрите: в полчетвертого позвонят похитители, потом в четыре и так каждые тридцать минут. В это время линию лучше не занимать.— Я смогу узнать только, пользуются ли они вышкой у Хезлхерста. Будут новости — сообщу. Держитесь, док, что-нибудь придумаем!— Спасибо… Послушайте, а с чего вы вдруг трубку взяли?— Простатит замучил, — отозвался Феррис. — Телефон мы в спальне не держим… Встал, потом забрел на кухню и услышал звонок.— Хвала небесам, что так получилось!Уилл повесил трубку, чувствуя, как бешено бьется сердце.— Сейчас позвонит Джо, — оборачиваясь к девушке, проговорил он. — Что ему скажешь?— Сукин сын, подожди немного и сам увидишь! Лучше отвяжи меня, пока не поздно!Кто знает, вдруг, позволив Шерил поговорить с Хики, он совершит самую большую ошибку в жизни? Хотя выбора нет: он пересек Рубикон, обрубив пути к отступлению. Конечно, можно держать шприц у шеи красавицы, пока та беседует с мужем, но интуиция подсказывала: доверься.Наклонившись, доктор расстегнул ремень, который привязывал ее к стулу.— Уверен, ты не хочешь, чтобы моя девочка умерла. Ты не такая жестокая и сама когда-то была ребенком… С тех пор прошло не так много времени!Шерил смотрела куда угодно, только не на него. Уилл отвязывал ей ноги, когда зазвонил сотовый. Резкий звук стянул грудь железным обручем.— Жизнь моей дочери в твоих руках. Помоги ей, и все, что у меня есть, станет твоим. Денег дам, сколько захочешь…— Лучше на звонок ответь!Глубоко вздохнув, Дженнингс снял трубку, передал ее Шерил и весь обратился в слух.— Алло!— Все в порядке? — спросил Хики.Холодные, кобальтового цвета глаза так и впились в Уилла. Он попытался прочесть их выражение, и в памяти неожиданно возникло лицо секретарши из кредитного отдела. Наслаждаясь мелким всевластием, девица заставила прождать целый час, хотя заранее знала: его заявление не примут. А у Шерил сейчас в тысячу раз больше власти. Захочет ли она ее использовать, чтобы отомстить за анектиновый ужас?— Да, — наконец проговорила блондинка, — все в порядке.Уф-ф, гора с плеч свалилась! Уилл благодарно сжал ее ладонь, когда Джо неожиданно спросил:— У тебя голос какой-то странный… Что случилось?Да этот сукин сын — ясновидящий!Шерил продолжала смотреть на доктора.— Немного устала…— Ну, осталось совсем чуть-чуть! Таблетки с собой? Выпеей парочку, если силы кончились. Ты мне свеженькая нужна!— Ладно, давай, через полчаса созвонимся.Щелчок — и Хики отсоединился. Трясущимися руками Уилл взял у Шерил трубку и положил на базу.— Спасибо! Ты только что сделала шаг к своему первому миллиону.Нахмурившись, девушка встала с кровати.— Мать твою, благодетель гребаный! Что делать будем?— Ждать, когда обнаружат сотовый, и молиться.

Глава 14Хьюи Коттон сидел на полу комнаты маленького лесного домика и строгал. За его спиной на диванчике, накрывшись старым покрывалом, спокойно спала Эбби. Они долго разговаривали, и буквально на середине предложения девочка просто закрыла глаза и, прижав к груди Барби, опустилась на подушки.С тех самых пор Хьюи строгал.Он не всегда понимал, что хочет смастерить, иногда за него это решали сами руки. В поленнице Хьюи нашел хорошую кедровую чурку. Прошлой осенью он заготавливал дрова, в основном дубовые, и, смазывая бензопилу, заметил молодой кедр, шквалистым ветром вырванный из земли. Для резьбы по дереву лучше материала не придумаешь, и аромат изумительный. С каждым движением чурка все больше напоминает медведя. Материала предостаточно — можно сделать что-то поинтереснее. Еще никогда рука не была такой твердой. Нервное напряжение будто перетекало в лезвие ножа, от него — в дерево, от дерева — в воздух, совсем как энергия из стоящего на бетонном блоке аккумулятора.Как хорошо, что ночь кончается! Чем скорее Джои получит деньги, тем меньше шансов на то, что он велит обидеть Эбби. Предварительно спросив, во сколько приедет мама, девочка все-таки поела «Капитана Кранча», и слава Богу, потому что колбасу с крекерами Хьюи давно уничтожил сам. В «Макдоналдсе» они будут в десять утра. Узнав об этом, малышка вздохнула с облегчением и набросилась на подушечки, словно на именинный пирог. По ее словам, «укола до десяти хватит» — не совсем понятно, но все равно хорошо. Девочка съела целых две миски, выпила все молоко, и минут через десять полный желудок возымел свое действие: глазки закрылись, и она крепко заснула. Вспоминая об этом, Хьюи улыбался, вдохновенно строгая кедровую чурку.* * *Выставив ноутбук на круглый обеденный стол в гостиной, Уилл писал Карен. Нужно рассказать про Ферриса и поиски сотового, только как? Вдруг письмо увидит Хики? По этой же причине нельзя даже намекать на помощь Шерил. Узнав о ее предательстве, Джо может свернуть ставшую опасной операцию, что почти наверняка будет означать гибель Эбби.Необходим какой-то шифр… Дженнингс лихорадочно рылся в памяти, пытаясь припомнить событие, применимое к нынешней ситуации. Увы, безрезультатно: их брак был слишком стабильным. И тут его осенило: нет подходящей параллели в собственной жизни — ее можно найти в чужой. В кино, например. Они с Карен просмотрели тысячи фильмов, отдельные по нескольку раз. Менее чем за минуту Уилл придумал фразу, которую жена обязательно поймет, и е-мейл получился такой:«Доверься мне: с Эбби все будет в порядке. Думаешь, кондоры относятся к исчезающим видам?»Губы растянулись в улыбке. Хики фраза ничего не скажет, а Карен сразу догадается: Роберт Редфорд — ее любимый актер.— Что ты там печатаешь? — спросила Шерил.По просьбе Уилла она устроилась на стоящем неподалеку диване и потягивала колу. Предложение не слишком налегать на ром было воспринято в штыки, но, похоже, Шерил и сама понимала: в следующие несколько часов свежая голова очень пригодится. Интересно, почему она вдруг стала помогать? Потому что боялась сукцинилхолиновых уколов? Захотела денег и свободы, которую они открывали? Или наконец поняла, что Хики действительно решил убить Эбби, и не желала в этом участвовать? Пожалуй, и то, и другое, и третье в неизвестном даже самой девушке соотношении.Подсоединив «Делл» к телефонной линии отеля, Дженнингс подключился к «Аолу» через один из бесплатных номеров. В почтовом ящике новых сообщений нет. Послав письмо на электронный адрес жены — kien39@aol.com, он вышел из Сети, и буквально в следующую минуту раздался звонок.На часах пятнадцать минут пятого — самая середина окошка между созвонами, но лучше не рисковать, пусть Шерил ответит.— Алло? — проговорила девушка и тут же передала трубку Уиллу. Он ожидал услышать голос Харли Ферриса, однако звонили из диспетчерской службы проверить, получил ли он сообщение на пейджер. Оператор проговорила что-то сочувственное о «малышке, которой делают пересадку печени». Наверное, эту байку Карен придумала! Поблагодарив девушку за участие, Дженнингс отсоединился.Секундная пауза, и телефон зазвонил снова.— Должно быть, Феррис… — Доктор схватил трубку. — Уилл Дженнингс!— Харли Феррис, док! В районе четырех утра наши компьютеры зарегистрировали звонок, поступивший на вышку в районе Хезлхерста. Исходил он с одной из наземных линий в вашем доме.Сердце Уилла забилось с бешеной скоростью.— Знаете, где находится пользователь сотового?— Нет, и даже если бы послали туда передвижную лабораторию, вряд ли смогли бы определить. Тот звонок длился менее пятнадцати секунд, а потом телефон отключили.— А как насчет номера? Имя абонента вам известно?— Без разрешения полиции предпринять ничего не могу… И вам его сообщить не могу! По-моему, это кличка, наверняка знают только копы…— Разве я просил назвать имя? Скажите только, это Джо Хики?— Нет! По-моему, сейчас самое время подключить ФБР. У начальника нашей службы безопасности есть знакомые в местном отделении…— Вы дали слово, Харли! Подождем до утра… А как насчет мини-лабораторий? Где они сейчас?— В округе Туника, там полиция расследует крупное мошенничество среди сотрудников казино.Дженнингс заскрипел зубами. Округ Туника — это у самого Мемфиса! Значит, до Джексона мини-лаборатория доберется часа через три, а до Хезлхерста вообще неизвестно когда…— Выходит, к поискам они смогут приступить не раньше восьми.— Именно! Одна из них уже в дороге, и все-таки…— Никакой полиции! А можно переправить оборудование самолетом?— Время половина пятого…— Я знаю пилотов, которые хоть сейчас готовы вылететь!— Дженнингс, часть оборудования вмонтирована в фургон. Слушайте… я могу порекомендовать одного типа, он инженер, раньше у нас работал. Недавно вышел на пенсию. Сейчас я ему позвоню… У него и фургон есть, а в гараже все необходимое оборудование.Уилл почувствовал, что леденящий ужас немного отпустил.— Думаете, этот инженер согласится?— Он хороший парень, и в Хезлхерст мы его меньше чем за час доставим. В любом случае получится быстрее, чем везти мини-лабораторию из Туники!— А у ФБР есть нужная техника?— Так и подмывает сказать «да», потому что хочу, чтобы вы к ним обратились!.. На самом деле, когда ФБР нужно отследить звонок на территории Миссисипи, они звонят нам.— Вот черт! — Уилл старался мыслить логически, однако усталость потихоньку начинала брать свое. — Будите своего инженера…— Док, — в голосе Ферриса сквозило сострадание, — а вы понимаете, что, даже доставив туда парня и оборудование, мы можем не успеть? Кто знает, сколько времени на все про все уйдет? А если разговор продлится менее пятнадцати секунд, вообще никаких гарантий…— Нужно попробовать. Клянусь, это мой единственный шанс! И прошу, никому ни слова, от этого зависит жизнь моей дочери…Уилл продиктовал Феррису сотовый Шерил, номер диспетчерской службы и свой пейджер.— Вообше-то я должен быть в отеле, но случиться может всякое. Позвоните, как только появятся новости.— Обязательно! Надеюсь, Господь сегодня от нас не отвернется!Повесив трубку, Дженнингс почувствовал прикосновение руки Шерил. Несмотря на боль, через которую он заставил ее пройти, девушка смотрела на него с неподдельным сочувствием.* * *— Думаешь, Хьюи правда убьет девочку?Она закусила губу.— С трудом себе это представляю… Но если Джои на него нажмет, то пожалуй… Хьюи не терпит морального давления. Взрывается, выходит из себя, совсем как Дастин Хоффман в ванне. Помнишь «Человека дождя»?Уиллу показалось, что на плечи легла тяжелая ноша. Если люди Ферриса найдут сотовый Хьюи, нужно будет действовать предельно осторожно. Малейшая оплошность, и Эбби погибнет просто потому, что умственно отсталый человек на долю секунды потеряет самоконтроль.— А где по плану мы должны забрать девочку? — спросил он. — Как вы с Джои договорились? Я получаю в банке деньги, передаю тебе, и что потом?По-прежнему раздираемая внутренними противоречиями, Шерил ответила не сразу.— Потом я звоню Джои, — наконец проговорила она, — и мы встречаемся в одном из мотелей Брукхейвена.— Меня ты должна с собой привезти?— Да.— С другими отцами так же было?Снова повисла неловкая пауза.— Шерил…— Нет, это первый раз.Уилл покачал головой:— Говорил я тебе: наш случай особенный! Джо считает, что я отнял у него мать, и в отместку собирается на моих глазах убить Карен и Эбби.— Нет, неправда!— Еще как правда! Только я не могу поверить, что он решился собрать всех в одном месте. В таком случае он сильно рискует. Я ведь мог выбить из тебя название мотеля и, как следствие, вызвать агентов ФБР, которые явятся туда, словно кара Господня…— Это правда, — настаивала Шерил — Мы встречаемся в Брукхейвене в мотеле «Тихий уголок».— Ну, тебе он сказал так, а пойдет все совсем по другому сценарию. Я должен выяснить, где сейчас Эбби. Шерил, ты наверняка знаешь что-то еще. Подумай!Девушка устало покачала головой:— Заплати Джои — и получишь ребенка назад. Другие парни именно так делали.— Я не другой парень. — Взяв у Шерил банку с колой, Дженнингс осушил ее одним махом: организму срочно требовался кофеин.— Сам говорил: азарт не любишь! Против Джо играть все равно что против козырного туза!«Пока у меня в рукаве ты, все не так страшно», — подумал Уилл, а вслух сказал:— Такая позиция и держит тебя в рабстве. — Обернувшись, он с расстояния пяти метров швырнул банку в корзину. — Когда на карту поставлена жизнь человека, нужно рисковать.* * *Почту от супруга Карен получила в 4:25. Пробраться в кабинет оказалось несложно: Хики наконец-то заснул, омлет с раками и бурбон свалили его наповал.Она уже в который раз пробегала глазами строчки, пытаясь разгадать их глубинный смысл. Первая часть ясна: муж получил ее сообщение и все понял. Уверен, что Эбби не пострадает и просит довериться… А уже следующая строчка ставила в тупик: «Думаешь, кондоры относятся к исчезающим видам?» Наверняка это какой-то шифр. Опасаясь Хики, Уилл написал так, чтобы поняла только она. Вернее, думал, что поймет… «Исчезающий вид» — это Эбби? Тогда при чем тут кондор? Кондор — это ведь такая птица… Большая птица. Может, он имел в виду самолет?— Кондор… — тихо повторяла Карен. — Кондор… кондор…И тут ее осенило.— О Боже!Кондор — псевдоним Роберта Редфорда в фильме «Три дня Кондора». «Думаешь, кондоры относятся к исчезающим видам?» — по телефону спросил Редфорд Макса фон Зюдова, который играл убийцу. А для Карен смысл состоял в том, что в фильме фраза прозвучала в кульминационный момент, когда герой Редфорда коренным образом изменил ситуацию, превратившись из мишени в охотника. Так вот что имел в виду Уилл: ему удалось нанести контрудар, использовав для этого оружие самого Хики!Но как? И что именно сделал муж? Сообщил в полицию? Вряд ли, только если придумал, как держать Джо в неведении. Отследил сотовый Хьюи? Вполне вероятно, тем более Уилл это уже упоминал. Хотя, если мобильник отключен, разве можно его обнаружить?Неужели он склонил на свою сторону жену Хики? Если да, то каким образом? Угрозами? Подкупом? Ответов на эти и другие вопросы пока нет, значит, остается сделать, как просил муж: довериться.Кликнув иконку «Удалить», она убедилась, что письмо действительно исчезло, и взглянула на часы. Пора будить Хики к очередному созвону. Карен очень не хотелось: пока спит, можно хоть немного отдохнуть от гадостей. Но если пропустить хотя бы один звонок, погибнет Эбби. И если Уилл действительно нашел человека, который в состоянии отследить сотовый Хьюи, нужно включить телефон и начать разговор.Поднявшись, Карен пошла в спальню.* * *В пятнадцати милях к югу от дома Дженнингсов доктор Джеймс Макдилл и его жена сидели на кожаном диване в кабинете старшего агента Джексонского отделения ФБР Фрэнка Цвика. Макдилл угадал в нем бывшего военного, предположительно разведчика или сотрудника уголовного розыска. Невысокий, подвижный, он говорил рублеными фразами, сразу напомнившими доктору Вьетнам. Последние тридцать минут старший агент не слезал с телефона: ежесекундно приглаживая неестественно черные волосы, общался с президентами банков, пилотами вертолетов, главами других отделений и разными чиновниками.Опознание Шерил Линн Тилли стало чем-то вроде брошенного в колодец камня — пошли круги. После того как агент Чалмерз позвонил шефу, Макдиллов вызвали обратно в отделение ФБР, где уже ждали восемь местных агентов. Сейчас все присутствующие сидели или стояли в просторном кабинете Цвика, который по телефону прорабатывал детали предстоящей операции. Конечно, доктор слышал только одну часть разговора, но с каждой минутой полуготовый план нравился ему все меньше и меньше…Трубка с грохотом полетела на базу, и Цвик обратился к собравшимся:— Вот как будем действовать. Пункт первый: выкуп. С завтрашнего утра все банки в радиусе пятидесяти километров от Билокси станут сообщать мне о поступлении переводов на сумму более двадцати пяти тысяч долларов. Пункт второй: тактический потенциал. К сожалению, нет времени ждать, когда из Квонтико прибудет отряд по борьбе с террористами, поэтому придется использовать наш спецназ. Присутствующим здесь членам команды скажу: такая операция вам вполне по силам. Если понадобится, в Билокси доставят группу захвата из Нового Орлеана. В отделении есть все необходимое для ведения слежки, к семи утра под мое командование поступят двадцать агентов и еще двадцать отправятся на побережье. Пункт третий: поддержка с воздуха. И здесь, и в Билокси в нашем распоряжении будут вертолеты для воздушного наблюдения, преследования и штурма. — Сложив пальцы домиком, Цвик по очереди оглядел каждого из подчиненных. — Вопросы есть?Все молчали или, возможно, боялись открыто выразить несогласие со старшим агентом. У Макдилла было несколько вопросов, и он как раз собирался их задать, когда послышался голос агента Чалмерза:— Сэр, а мы не спешим?— Что вы имеете в виду? — переспросил Цвик, явно недовольный вопросом.— Доктор Макдилл опознал Шерил Линн Тилли в фотоархиве полицейского управления. Но ведь это не обязательно означает, что совершенное в прошлом году преступление повторяется в настоящий момент, верно?Цвик самодовольно улыбнулся. Очевидно, он знал нечто, неведомое всем остальным, и с огромным трудом сдерживался.— Джентльмены, десять минут назад наш агент показал ксерокопию фото Шерил Линн Тилли консьержу отеля «Бо риваж», и тот с уверенностью заявил, что вчера вечером видел Тилли в отеле.Собравшиеся рты раскрыли от удивления.— Процитирую сэра Артура Конана Дойла, который устами бессмертного Шерлока Холмса сказал: «Игра началась!»В этот момент Макдиллу стало страшно: беда, грядет настоящая беда. Дело даже не в цитате, а в том, как Цвик ее озвучил, и в самой ситуации. В центре всей этой бешеной активности похищенный ребенок. Ребенок, который может в любую минуту погибнуть… Неужели похоже на игру?— Сейчас наш агент с консьержем просматривают записи скрытых камер отеля, — продолжал Цвик. — Если Тилли попала в объектив, они тут же оцифруют изображение и пришлют сюда, чтобы взглянул доктор Макдилл. А пока придется предположить, что он прав: это похищение с целью выкупа. Преступная группа совершила уже пять идентичных преступлений, и вполне вероятно, все они происходили на подведомственной нам территории. — Старший агент прижал ладони к столу. — Джентльмены, завтра к полудню эти мерзавцы будут за решеткой!Макдилл поднял руку.— Да?— Сэр, у меня сложилось впечатление… — тщательно подбирал слова доктор, — я не уверен, что центральному фактору уделяется должное внимание.— О чем вы?— О похищенном ребенке, заложнике, как вы его называете. Где-то совсем недалеко отсюда — если все происходит, как в прошлом году — умственно отсталый человек удерживает в плену малыша. Каждые полчаса с ним созванивается главарь, и если звонок не поступил, пленника следует уничтожить. Извините, но я не понимаю, как ваша тактика применима к данной ситуации. Любое действие может привлечь внимание главаря и тут же привести к гибели заложника.— Доктор, вы предлагаете нам сидеть сложа руки? — снисходительно улыбнулся Цвик.— Нет, просто говорю от имени тех, кто не имеет шанса высказаться. В эту самую минуту очень похожий на меня отец в номере «Бо риваж» умирает от страха за свое дитя. Страшно хочет поднять трубку и позвонить вам, но понимает, что нельзя. И не позвонит, причем совершенно обоснованно. Надеюсь, представив себя на его месте, вы поймете, с какой осторожностью нужно действовать.Старшему агенту явно расхотелось улыбаться.— Доктор, я полностью осознаю сложность предстоящей операции, а вот насчет вас не уверен. Сообщили бы вы с супругой год назад о похищении, несчастный отец не умирал бы сейчас от страха, а тот, кто все это придумал, давно бы гнил за решеткой.Очевидно, Цвик ожидал, что его ответ будет встречен бурной овацией, однако Макдилл просто вздохнул.— Возможно, вы правы, — признал он. — Но мой сын жив, и я нисколько не раскаиваюсь в своем решении. Надеюсь, через двадцать четыре часа вы сможете сказать то же самое.Лицо старшего агента побагровело.— Доктор, я иду пить кофе. Хотите со мной? — очень вовремя позвал Чалмерз.Макдилл помог жене подняться и, покидая кабинет, бесстрашно взглянул на Цвика. Сколько раз во Вьетнаме он отводил глаза и уходил с собраний, так и не решившись высказаться! Сегодня по крайней мере его не будет мучить чувство полной никчемности.Дверь не успела закрыться, как агенты, перебивая друг друга, принялись обсуждать детали предстоящей операции. Макдилл сжал руку Маргарет, но в тот момент его мысли были не о ней, а о томящемся в «Бо риваж» отце. Доктор никогда его не видел, однако понимал лучше, чем родного брата.* * *К шести утра Уилл Дженнингс был на грани нервного срыва. От бессчетных порций горячего чая и колы руки тряслись, как у наркомана во время ломки, а перенапряженный мозг работал с бешеной скоростью. Все попытки найти Эбби, отследив сотовый Хьюи, не дали результата. Пятичасовой звонок не сообщил Харли Феррису ничего нового, потому что инженер был слишком далеко от Хезлхерста. К половине шестого Уилл был полон надежд, но созвон просто не состоялся.Без двадцати шесть терпение иссякло. Все ясно: Карен спровоцировала Хики, и он ее убил! С тяжелым сердцем Дженнингс набрал домашний номер. Каково было его удивление, когда в трубке раздался голос Карен!Услышав мужа, она тут же начала всхлипывать. Уилл подумал, что-то случилось с Эбби, но Карен сказала, что просто устала, а Хики пропустил последний созвон, потому что, опьянев, заснул на их кровати.— В пять я его разбудила, и он сказал Хьюи, что не позвонит еще как минимум час, потому что хочет выспаться.«А Шерил об этом не сообщили!»— Ты придумал, как спасти Эбби?— Нашел Ферриса, мы пытаемся отследить сотовый Хьюи. Но пока Хики не звонит, ничего не получается.— Может, разбудить его и сказать: мне нужно поговорить с Эбби?— Думаешь, разрешит?— Вряд ли, но выбора нет.— Нам сейчас помогает Шерил, ну, в определенной степени… Скажи, почему ты думаешь, что Хики собирается убить Эбби?— Он считает, что по твоей вине умерла его мать.— Шерил то же самое сказала! Так… слушай, думаю, пора будить Джо.Повисла странная тишина.— Уилл, он пытался меня изнасиловать… — наконец призналась Карен.Лоб Дженнингса покрылся испариной, а притихшая после очередного приступа мигрень тупым ножом пронзила затылок.— Как это случилось?— Сейчас уже не важно. Пришлось пырнуть его скальпелем, чтобы остановить, по крайней мере на время… Но… До того как поедем в банк, может случиться всякое. Уилл, если придется выбирать между спасением Эбби и этим, я смирюсь. А ты сможешь?Дженнингс молчал, задыхаясь от черной ненависти. Увидит гада — убьет на месте! Только разве жене это поможет?— Карен… Понимаю, в последнее время мы не очень ладили. Наверное, это как-то связано с тем, что тебе пришлось оставить медицинскую школу.— О Боже! — истерически взвизгнула она. — Сейчас это кажется такой мелочью! Я сейчас думаю лишь о том, как вернуть нашу девочку.— Мы ее вернем, клянусь! И я смирюсь со всем, что тебе придется сделать. Как бы ты ни поступила, моя любовь останется прежней. Навсегда! Пожалуйста, прости за то, что позволил всему этому случиться…Карен душили рыдания, и ответ получился невнятным, Уилл разобрал лишь что-то похожее на «ты не виноват».— До шести пусть спит, — сказал он, думая только о том, чтобы жена и минуты лишней не провела рядом с Хики. — Потом буди и заставь позвонить Хьюи. Закати истерику: мол, не поговорив с дочкой, в банк не поедешь.— Хорошо.Через секунду Карен шепнула: «Пока!» — и отсоединилась.В пять тридцать звонков не поступало, а сейчас почти шесть, и телефон продолжает молчать. Карен еще не разбудила Хики? Или, проснувшись, он заставил расплатиться собой за жизнь Эбби?Черное небо незаметно стало индиговым. Скоро над ловцами креветок и выходящими в открытое море рыбаками начнет заниматься заря. Уиллу казалось, что он видит, как Западное полушарие поворачивается на восток, к солнцу. Очень похоже на последнюю заставку Си-эн-эн, которую снимал Стэнли Кубрик. Только Кубрик умер, и, если в ближайшее время Хики не свяжется с двоюродным братом, такая же участь постигнет Эбби.Телефонный звонок заставил Уилла вздрогнуть. Бросившись к диванчику, он растолкал мирно спящую Шерил. Девушка потерла глаза, взяла трубку и кивнула, показывая, что на лроводе Хики. Дежурное «Все в порядке», и она отсоединилась. Вид апатичный, лицо заспанное… Не сказав ни слова, Дженнингс отвернулся, и девушка задремала.Минуты через две телефон снова зазвонил.Шерил автоматически повернула голову и хотела ответить, но доктор схватил трубку первым:— Алло?— Уилл, это Харли Феррис.— Есть новости?— Объект в Хезлхерсте включил телефон незадолго до шести, и в несколько минут седьмого из вашего дома на ту вышку поступил звонок. Длился он шестнадцать секунд, по окончании объект снова отключил сотовый.— Что мы имеем?— Мой инженер сузил зону поиска до двадцати квадратных километров.— Я знал это еще до того, как позвонил вам!— Вы говорили, километров двадцать — двадцать пять на запад от Хезлхерста по лесовозной дороге, а это дает нам зону примерно в сто квадратных километров.Глухо застонав, Дженнингс потер лоб.— Простите! Я тут с ума схожу… Вы не сообщили в ФБР?— Нет, хотя давно следовало.— Пока не надо. Прошу, давайте еще немного подождем!— Док, звонки очень короткие, и времени остается в обрез. И то при условии, что главарь будет звонить каждые полчаса. А если он пропустит один созвон? Или целых два?«Не дай Бог!» — подумал Уилл, а вслух сказал:— Харли, насчет ФБР я должен решить сам. У нас еще есть немного времени! Больше, чем мы с вами, они сейчас все равно не сделают… У вас есть мои телефоны?— Надеюсь, вы не ошибаетесь.— Я тоже надеюсь.Повесив трубку, Уилл присел на диванчик рядом со спящей Шерил. Пухлые губы приоткрыты, дышит ровно, будто в такт невидимому метроному.— Проснись!Девушка открыла глаза.— Думаю, Джо не станет убивать Карен или Эбби, пока не узнает, что деньги получены, верно?Сглотнув так, будто у нее болит горло, Шерил кивнула. Похоже, это означает «да». Уилл поднялся и подошел к окну.Занималась заря, в левой части горизонта на индиговом фоне уже проступил светло-голубой. Пухлые облака оказались самыми настоящими тучами, подсвеченными первыми лучами солнца, а тонкая полоска пляжа, на которую всю ночь смотрел Дженнингс, — каменистым волнорезом. Пляжа здесь вообще нет: волны залива бьются о пристань для яхт у самого подножия отеля.— Прислушайся к разуму, Джо! — негромко проговорил Уилл. — К разуму, а не к сердцу. Думай о деньгах, а не о покойной матери. Тебе нужны деньги… День-ги…

Глава 15Почувствовав прикосновение чужих рук, Карен закричала.— Заткнись! Пора вставать.Приоткрыв глаза, она увидела согнувшегося над ней Хики.— Что случилось? — Карен попыталась привести в порядок мысли.— Ты заснула.Больше всего поражали два факта. Во-первых, Джо полностью одет, во-вторых, в окна спальни льется солнечный свет.— О нет… — чуть слышно проговорила Карен. Эбби в опасности, как же она могла заснуть?! И тем не менее смогла… — Сколько сейчас времени?— Ровно столько, чтобы принять душ и привести себя в божеский вид. Макияж наложи!«8:02» показывали электронные часы на прикроватном столике. Два часа прошло с тех пор, как она разбудила Хики для последнего созвона. Что случилось за это время? Если бы Уиллу удалось отыскать Эбби, похититель не стоял бы сейчас здесь, предлагая сходить в душ и одеться.— Пора ехать за Эбби?— Точнее, за деньгами. Сыграй свою роль до конца, тогда и девочку получишь!— С ней все в порядке?— Она еще спит. Я только что говорил с Хьюи. — Ничего не добавив, Хики ушел в ванную.Судя по звукам, решил принять душ. Если Джо разговаривал с братом, значит, у друзей Уилла был шанс отследить звонок.— Давай шевелись! — приказал неожиданно появившийся в дверях Хики, по-прежнему в камуфляжных брюках и рубашке от Ральфа Лорена. — Я кофе сварю.— Можно поговорить с Эбби? Пожалуйста, набери номер Хьюи.Хики покачал головой:— Только сильнее ее расстроишь. Вы скоро увидитесь!Он потянулся к двери, но Карен его окликнула:— Подожди секунду!Джо пришлось обернуться.— Я знаю, что сегодня произойдет, — объявила она. — Знаю… что ты собираешься сделать.— И что же?— Отомстить Уиллу за смерть матери.Карие глаза Джо похолодели.— Понимаю, как ты злишься, — зачастила Карен, — поэтому не буду даже пытаться переубедить, хотя сама искренне верю: мой муж не виноват. Ты считаешь себя правым, и это главное.— Хорошо сказано.Боль и страх говорили устами Карен:— Единственное, о чем прошу — нет, умоляю! — пощади пятилетнюю девочку. Используй вместо нее меня.— Использовать тебя? — прищурился Хики.— Ну да, чтобы наказать Уилла. Убей меня вместо Эбби.И снова темные омуты покрылись рябью, будто в глубине хищная рыба хвостом махнула.— Слушай, а ты храбрая мамаша! Неужели серьезно говоришь?— Да, — совершенно искренне сказала Карен. Если бы смерть гарантировала, что Эбби вырастет, выйдет замуж и родит детей, или хотя бы давала дочке такой шанс, она охотно бы ее приняла. — Думаю, твоя мама поступила бы так же.Лицо Хики передернулось, но честность Карен оказалась сильнее бурлившего в нем гнева. Устами пленницы глаголет истина, значит, обижаться бессмысленно.— Да, пожалуй, — проговорил он. — Только ты не умрешь. Сегодня никто не умрет. Раскрою маленький секрет: это моя последняя операция. Через несколько дней я буду в Коста-Рике, стану богатым экспатриантом вроде Хемингуэя или Ронни Биггза.«Вроде Ронни Биггза?»— Кто такой Ронни Биггз?— Один из величайших грабителей поездов, он в Англии промышлял. — Джо посмотрел в окно. — Наверное, ты еще маленькая была, когда он гремел… Представляешь, парень так и остался безнаказанным. Совсем как я! Так что сегодня мой бенефис.У Карен появился слабый лучик надежды. Вдруг она неправильно поняла Джо? Может, двадцать четыре часа ада он считал достаточным наказанием? Или в глубине души знал, что Уилл не виноват в смерти его матери?— Иди в душ, а потом оденься понаряднее! Давай, финансовый консультант должен быть сражен наповал. Дейвидсон появляется на работе в половине девятого, значит, без пятнадцати можно ему позвонить. Мы придем в офис, и ты отправишь перевод.— А что именно я должна сказать?— Все продумано до мелочей! Сейчас просто иди в душ… Или помощь требуется?— Нет, спасибо!Подойдя к двери, Карен заметила на брюках Хики свежее кровавое пятно.— Слушай, тебе нужно снова перевязать ногу. Бинт в шкафчике под раковиной.Джо мельком взглянул на кровь и улыбнулся:— По-моему, мне следует пересмотреть отношение к безопасному сексу, как ты считаешь?Хорошее настроение похитителя несколько смущало Карен. Должна быть какая-то причина… Только какая? Совсем скоро он получит выкуп, может, деньги душу греют? Или мечты о Коста-Рике?В коридоре женщина неожиданно остановилась.— А почему Коста-Рика?— Они не выдают США преступников.— А, понятно…— Еще у меня там есть земля. Маленькое ранчо.На владельца ранчо Хики походил не больше, чем Ньюмен на Редфорда в фильме «Бутч Кэссиди и Санденс Кид», только те двое мечтали о Боливии.Карен снова взглянула на часы. Интересно, смог знакомый Уилла отследить сотовый Хьюи? Может, ФБР уже готовит штурм лачуги? Или ничего не получилось?— Шевелись, — прикрикнул Хики, — времени в обрез!После короткого сна тело как деревянное, ноги не слушаются… Огромным усилием воли Карен заставила себя войти в ванную. Увы, то, что случится в следующие несколько часов, она контролировать не в силах. Наверное, никто не в силах… Совсем как в конце беременности, когда отходят воды, и ничто, кроме смерти матери, не остановит рождение ребенка.* * *Как жаль, что в номере нет балкона! От подноса с едой, которую Шерил заказала, пахло тухлыми яйцами. Дженнингс едва заставил себя выпить чай с кексом, а девушка завтракала плотно, полностью уничтожив то, что в меню «Бо риваж» называлось «Натчезской трапезой». Неужели несколько циклов анектина и рестораза вызывают повышенный аппетит?Солнце уже сияло вовсю, и воды залива из коричневых стали серебристыми. В последний раз Хики звонил три минуты назад — ровно в восемь; повесив трубку, Шерил объявила, что через час они отправляются в местное отделение «Магнолии-федерал». Харли Феррис на связь пока не выходил.В четверть восьмого в Хезлхерст прибыла оборудованная по последнему слову техники мини-лаборатория «Селлстар». Увы, Хики пропустил созвон в семь тридцать, лишив смысла их молниеносный переезд из округа Туника. Зато к восьми экипаж точно был на месте, если, конечно, Джо общался с двоюродным братом, а не только с женой.С минуты на минуту зазвонит телефон, и Феррис сообщит, удалось ли найти Хьюи. Если нет, надо принимать решение: стоит ли подключать ФБР и убеждать их начать поиски в районе Хезлхерста или разыграть финал якобы по сценарию похитителей: обналичить депозитные сертификаты, передать деньги Шерил, а потом, забрав у нее пистолет, встретиться с Хики. Кошмары Уэйко и Руби-Ридж[7] показали, что любое вмешательство ФБР чревато катастрофой. До зубов вооруженные бойцы напугают Хьюи, и в панике он может убить Эбби. Альтернатива ничуть не лучше: кто знает, пойдет ли Хики на встречу. Вполне вероятно, узнав, что деньги получены, он прикажет брату уничтожить заложницу.Звонок телефона сотряс гостиную. Прочитав беззвучную молитву, Дженнингс подошел к приставному столику и поднял трубку:— Алло!— Это Харли Феррис. У нас ничего не получилось.Уилл стоял не шевелясь, в голове ни единой мысли. Так порой ведут себя люди, у которых после рентгена обнаруживают рак легких. Кажется, если не шевелиться, можно остановить реальность, надвигающуюся с безжалостной неотвратимостью приливной волны.— Почему? Что случилось?— Звонки слишком короткие. Теоретически мы очень близко, но ведь это не город! Густой лес, трава чуть ли не по пояс, а лесовозных дорог там десятки: петляют, соединяются, пересекаются… А знаете, сколько домиков и лачуг? Сотни!Дженнингс представлял все это без особого труда: типичный пейзаж отдаленного района Миссисипи.— Доктор, нам сейчас нужен батальон Национальной гвардии, чтобы прочесали лес, а потом, когда девочку найдут, отряд по борьбе с террористами.Уилл закрыл глаза руками. Сколько времени уйдет на подготовку такой операции? Карен менее чем через час отправит перевод, значит, Хьюи заблаговременно покинет домик, чтобы встретиться с Хики в условленном месте. Оставалось только надеяться, что он возьмет с собой Эбби. Джо недавно звонил, так что они, пожалуй, уже уехали.— Доктор! — позвал Феррис.— Подождите, я думаю…Вариантов много, и все вызывают безотчетный страх, все, кроме одного. Хики не убьет Эбби, пока не получит выкуп. Естественно, он хочет отомстить, но зачем рисковать двумястами тысячами, когда они почти в кармане? Тем более если девочка погибнет раньше времени, Уилл или Карен в последнюю минуту могут отказаться платить.«Наверное, это мой единственный козырь, — подумал Дженнингс, — артачиться на каждом шагу и требовать доказательств того, что дочка жива». Очень похоже на игру «кто первым струсит». Давя на Уилла, Хики может приказать брату мучить пленницу, но убить не даст.— Доктор! — не выдержал Феррис. — Извините, по-моему, вы не тем занимаетесь!— Харли, скажите своим ребятам, чтобы продолжали искать. Скоро я им предоставлю еще один шанс.— Каким образом?— Просто пусть не теряют бдительность!— А как насчет ФБР?Заскрипев зубами, Уилл уставился на залив. Прохладный воздух, за ночь опустившийся к земле, становился желтоватым, цвета погожего летнего утра, а солнце, нагревая, заставляло его подниматься к небу. К небу…— Боже! — вырвалось у него. — Шерил!— Что? — не понял Феррис.Девушка подошла к двери, отделявшей гостиную от спальни. Кроме тюрбана из махрового полотенца, на ней ничего не было.— Что случилось? — спросила она.— Какая у Хьюи машина?— Старый пикап.— А марка какая? Цвет?— В последний раз, когда я его видела, он был цвета детской неожиданности, то есть зеленовато-коричневый, сто раз перекрашенный… Старый «шеви», ну, с такой закругленной кабиной.— Ладно, Харли, звоните в ФБР, только сначала кое-что пообещайте…— Я устал от ваших условий! Уже сожалею…— Это ведь моя дочь! — заорал Дженнингс, слыша, как в висках стучит кровь. — Извините… Вы сделали больше, чем я имел право просить. Просто только что я узнал, какая машина у того типа в Хезлхерсте. Солнце встало; если ФБР пошлет туда вертолет, они в два счета ее найдут.— Черт побери, конечно, найдут! — закричал Феррис. — А если не они, то полиция! Дадут сигнал всем постам, и если мерзавец повезет куда-нибудь вашу крошку, копы мигом засекут.— Никакой полиции! Разве патрульные справятся с такой операцией? В заложниках пятилетняя девочка… Думаю, это компетенция ФБР. Вылетев из Джексона, вертолет минут через пятнадцать будет на месте. — Радуясь новому шансу, Уилл тем не менее не забывал о реальности. Поработав в «скорой помощи» провинциальных городов, он знал: хотя по скорости вертолеты намного превосходят наземный транспорт, на подготовку к полету уходит столько времени, что машины приезжают на место гораздо быстрее, причем даже когда расстояния значительные.Феррис буквально захлебывался от энтузиазма:— Прямо сейчас позвоню! Черт возьми, какое облегчение! Не волнуйтесь, все будет в порядке…— В ФБР зададут кучу вопросов обо мне. Не отвечайте, даже фамилию не называйте, потому что иначе они вышлют в Аннандейл отряд, а это может погубить дочку.— Черт…— Харли, главарь сейчас в моем доме, ему достаточно сделать один звонок, и Эбби погибнет. Пусть ФБР найдет машину и лесную лачугу. Часа через полтора расскажите им все, что знаете, а пока только минимум — про машину.— Дженнингс…— Мои телефоны тоже не давайте. Вдруг позвонят в неподходящий момент! Решу сообщить что-нибудь еще — передам через вас, ясно?— Ясно… Не нравится мне все это!— Просто не теряйте голову, Харли. Прежде чем что-нибудь предпринять, подумайте: в руках бандитов до смерти перепуганная девочка.— У меня самого двое детей. Оба уже студенты, но я прекрасно помню, как они малышами были.— Отлично! Попросите фэбээровцев посадить в вертолет врача. Пусть инсулин возьмут… У моей дочери ювенильный диабет.— Боже, инсулин… Понял… Так, пожалуй, звонок лучше не откладывать! Держитесь!— Харли!— Что?— А вы не хотите узнать, какую машину нужно искать ФБР?— Черт, совсем забыл, и какую же?— Зеленый, много раз перекрашенный пикап «шевроле». Старую модель с закругленной кабиной.— Понял. Ладно, все.Феррис отсоединился.Шерил по-прежнему стояла в дверях, успела только полотенцем обернуться. На шее и руках следы от ночных уколов.— Как себя чувствуешь? — спросил Дженнингс.— Будто гриппом болею: кости ноют, мышцы дергаются.— Ничего, пройдет.Девушка зябко поежилась.— М-м-м, я кое-что тебе не сказала.От дурного предчувствия у Уилла по спине побежали мурашки.— Что?— Это последняя операция, последнее похищение.— Он так сказал?— Угу. Долго держал деньги в акциях, а потом купил землю в Коста-Рике. Он никогда там не был, но говорит: это ранчо. Настоящее, испанское: бесконечные акры земли, на которой пасут свои стада гаучо. Я сначала не поверила, думала, ерунда, а теперь сомневаюсь.Красавица скрывала больше, чем казалось Уиллу… Хотя, в сущности, ее рассказ лишь подтвердил то, что он давно знал. Это похищение не похоже на остальные. Хики решил убить Эбби, а возможно, и их с Карен — и навсегда исчезнуть.— Собрался звонить копам?— Собрался, но не копам.— А за деньгами поедем?— Конечно, и они все твои.В серо-синих глазах читалось недоверие.— Когда мы их получим… я смогу уйти?Уилл пригладил волосы.— Нужно, чтобы ты продолжала обманывать Джо. Ну еще немного, по телефону, как все это время делала. Чтобы спасти Эбби…— Мне конец, — бесцветным голосом проговорила девушка.— Ничего подобного! Просто будь на моей стороне.Она прикрыла глаза дрожащей рукой. Страх и нервное истощение толкали к черной пучине отчаяния. Уилл представлял, что творится у нее на душе. С одной стороны, хочется поднять трубку и предупредить Хики. Если расскажет о планах Уилла, Джо может ее простить и остановить операцию, пока не случилось непоправимое.— Шерил, нужно решиться. Я постараюсь тебе помочь. Если арестуют, буду свидетельствовать в твою пользу, клянусь. Но Джо не спасти, все зашло слишком далеко. Попытаешься предупредить — мне не останется ничего другого, кроме как рассказать ему все, что я от тебя слышал. Он сразу поймет, от кого поступила информация.Лицо Шерил превратилось в маску. Как у старухи из Богом забытой аппалачской деревни, оно не выражало ничего, кроме горечи и безысходности.— Я скажу, что ты все это выпытал своими гребаными лекарствами!— Если Джо спугнуть, он прикажет Хьюи убить Эбби и сбежит. А вот ты из этой комнаты отправишься прямо в камеру смертников! Проведешь лет десять в Парчмане, пока суд рассмотрит апелляцию. Ужасная еда, никаких лекарств, да и жизни никакой. А потом…— Заткнись, ладно? Просто заткнись! — В покрасневших глазах стояли слезы. — Мне конец: некуда бежать, негде спрятаться!— Ничего подобного! Продержись еще пару часов, и получишь столько денег, сколько нужно, чтобы начать все сначала. Чтобы впервые в жизни стать свободной и ни от кого не зависеть.Покачав головой, девушка вернулась в спальню, но дверь осталась открытой, и Уилл услышал:— Все люди от кого-то зависят, док. Все до единого.* * *Доктор Макдилл взял у старшего агента Цвика лупу и стал рассматривать лежащую на столе фотографию. Четкий черно-белый снимок — не что иное, как эпизод, накануне заснятый камерами слежения «Бо риваж». «16:22:21» — гласит отметка времени в углу. Двадцать минут пятого… Камера направлена на стол, за которым играют в двадцать одно; угол съемки сдвинут немного в сторону от дилера, прямо на блондинку в обтягивающем черном платье, что склонилась над бубновым королем и червовой шестеркой.— Это она? — спросил старший агент.— Вне всякого сомнения!Отложив лупу, Макдилл повернулся к жене. Нервно сжав колени, она сидела на кожаном диване Цвика. Эмоции буквально переполняли доктора, глаза жгли непрошеные слезы.— Я не ошибся! Они не успокоились… В эту самую минуту еще одна семья проходит через тот же самый ужас! — Доктор сел рядом с женой и взял за руку. — Мы все сделали правильно! Спасибо, что пришла со мной. Знаю, решиться было непросто…Будто оглушенная взрывом, Маргарет смотрела в одну точку. Нужно срочно отвезти ее домой!— Агент Чалмерз видел эту фотографию?В последние два часа Чалмерз на глаза не попадался. Неудивительно: в кабинете постоянная суета, трудно за кем-то проследить.— Он на задании. — Цвик, вернувшись за стол, уже звонил кому-то по телефону.— О Боже! — воскликнул Макдилл, хлопая себя по лбу.— Что такое? — Цвик прижал трубку к груди.— Через полчаса у меня тройное шунтирование! Операционная бригада небось уже в полицию звонит…— Хотите, наш агент подбросит вас в больницу, а кто-нибудь из девушек отвезет миссис Макдилл домой?— Я не спал целые сутки и не могу оперировать! Можно отсюда позвонить?— Да, конечно, в общем зале есть телефоны.Не успел Макдилл и шагу сделать, как в кабинет влетела молодая женщина. Цвик смерил ее уничтожающим взглядом.— Агент Перри, надеюсь, у вас есть основания таким образом врываться в мой кабинет?Девушка возбужденно закивала:— По центральной линии звонит мужчина и спрашивает старшего агента.— Кто это?— Харли Феррис.— Что за Харли Феррис, черт возьми? — непонимающе развел руками Цвик.— Президент компании «Селлстар», сэр. Утверждает, что произошло похищение, и просит соединить с вами.Лицо Цвика побледнело как полотно.* * *Хьюи Коттон сидел на крыльце лачуги и кончиком ножа наносил на готовую фигурку последние штрихи.Зазвонил сотовый, и деревяшку пришлось отложить.— Джои?— Как дела, парень?— Нормально. — Великан смотрел за деревья, что росли за старым «рэмблером». В лесу заря встает намного позднее, чем в городе. Свет безукоризненно прямыми стрелами пробивается сквозь ветви — красиво, словами не передать, совсем, как в церкви! — По-моему.— Что случилось?— Минуту назад я что-то слышал.— Что именно?— Мотор.— Где, в лесу?— В небе. Наверное, вертолет.— Скорее всего лесники, — после минутного молчания предположил Хики. — Ты их один раз слышал?— Нет, они туда-сюда летают, как грифы над падалью.— Ничего себе! Так… помнишь, мы с тобой обсуждали план Б?Подняв с нижней ступеньки жирную мокрицу, Хьюи с круглыми от восторга глазами смотрел, как на ладони извивается ее чешуйчатое тело.— Да, помню.— Думаю, пора привести его в действие.— В эту самую секунду? — перепугался великан.— Ну, не совсем… Просто будь готов, я перезвоню.— Ладно.— Как девочка?— Она прелесть, просто прелесть!— Да я не об этом. Она еще спит?— Угу.— Может, стоит разбудить?— Ну… — Из туалета послышалось журчание. — Эбби уже встала.— Вот и славно. Скоро перезвоню. Давай будь наготове и слушай вертолет.— Хорошо… А те люди в небе плохие?— Не бойся, просто будь наготове.— Договорились! — Хьюи отсоединился, осторожно опустил мокрицу на землю и под скрип ступеней и коленных суставов встал. Обернувшись, он увидел застывшую в дверях Эбби: личико бледное, глаза заспанные.— Я плохо себя чувствую, — пожаловалась девочка.Щеки Коттона покрылись густым румянцем.— Голова болит, и киске щекотно.От страха и волнения у Хьюи закружилась голова.— Где щекотно?— Там, где писаю. Это нехорошо.— И что теперь?— Мне нужно к маме. Наверное, пора делать укол…Вспомнив вчерашний приезд миссис Дженнингс, Хьюи содрогнулся.— Скоро, — пообещал он. — Совсем немного осталось!

Глава 16Карен стояла на кухне с трубкой в руках и, ожидая ответа, уже в который раз слушала мелодию, напоминавшую медленного Джорджа Уинстона. Темно-синяя юбка от Лиз Клэрбон, кремовая блузка, макияж, чтобы скрыть появившиеся за ночь синяки… По настоянию Хики пришлось даже волосы уложить. Похоже, он подгоняет ее под собственные представления о жене провинциального яппи. Увы, затравленный взгляд никаким кремом не замажешь!— До сих пор на удержании? — спросил Хики. Он сидел за столом, приподняв раненую ногу.— Грею пришлось спуститься к машине.Грей Дейвидсон был одним из учредителей «Кляйн-Дейвидсон» — независимой брокерской фирмы, контролирующей большую часть капитала богатых районов к северу от Джексона. Карен и Уилл дружили с семьей Грея и несколько раз в год ходили к ним в гости.— Ты что, подслушивать будешь?Хики покачал головой.— Просто действуй по плану.— Карен? — раздался в трубке мужской голос. — Это Грей, прости, что заставил ждать.— Все в порядке! Рабочий день ведь еще не начался. Муж тебе звонил?— Да уж, звонил! Двести штук за скульптуру… Круто даже для Уилла!— Ну это уникальный экземпляр! Нужно было с ним на конференцию ехать — тогда вместо антикварных салонов ходили бы по бутикам!Голос Дейвидсона изменился, стал подозрительно вкрадчивым:— Карен, ты с этим согласна?— А что такое?— Ну, ситуация очень необычная. Мне не нравится, что скульптура продается в такой спешке. Твой муж говорит, там чуть ли не аукцион устроили! Три дня назад нью-йоркский антиквар нашел ее на распродаже. Он думает, Уолтер Андерсон сейчас не в моде, вот и принял предложение Уилла. Утверждает, что сегодня же возвращается в Нью-Йорк, и требует наличные.— Да уж, антиквары все такие!— А почему нельзя просто перевести деньги на счет? Зачем наличные?— Грей, антиквары сумасшедшие! Мешки с деньгами повсюду с собой таскают, ты что, не в курсе?— Ну знаю только, что большинство из них голубые и все без исключения извращенцы. Нет, здесь что-то не то! Три недели назад Уиллу не понравилась ситуация на фондовом рынке, он продал акции и положил деньги в разные банки, в частности, сто пятьдесят тысяч в «Магнолию-федерал». Так что большую часть суммы мог снять в любом отделении штата, включая Билокси.Карен запнулась, не зная, что сказать. О продаже акций она слышала впервые.— А ты ему это объяснил?— Да, но Уилл говорит, деньги в депозитных сертификатах, и, если обналичить раньше времени, придется платить пени. Здесь у него двести тысяч на безналоговом доверительном счете, их можно снять без всякой пени.— Тогда все правильно.— Да, наверное. — Дейвидсон думал, она скажет что-нибудь еще, однако Карен молчала. — Похоже, мне просто не хочется за один раз отпускать такую огромную сумму.Пришлось засмеяться.— Ничуть не сомневаюсь! Ладно, через полчаса приеду подписать платежку.— Жду не дождусь. Эбби привезешь?Карен закрыла глаза. Дейвидсон — подхалим высочайшего уровня: клиентов на руках носит, имена и дни рождения всех детей наизусть помнит, и это наглядно отражается на годовой прибыли его компании.— Эбби сейчас с матерью Уилла в Новом Орлеане.— Ой, ей ведь там очень нравится! Будешь звонить — привет передавай… Ладно, жду, приезжай!— До скорого! — Карен повесила трубку.Жалобно заскрипел стул: Хики опустил больную ногу на пол.— О чем вы спорили в середине разговора?— Когда?— Ты еще спросила: «А что такое?»— Грей хотел знать, согласна ли я с решением Уилла потратить такую большую сумму.— А что означает: «Ты ему это объяснил?»Рассказывать о депозитных сертификатах «Магнолии-федерал» почему-то не хотелось.— Ему не понравилось, что антиквар требует наличные.— Нет, ты согласилась: «Тогда все правильно». Что «правильно»?Женщина медлила. Молниеносный рывок — и Джо схватил ее за руку.— В чем дело?— Грей решил, что антиквар хочет показать налоговой лишь полцены, поэтому и просит наличные.Буравя пленницу ледяным взглядом, Хики обдумывал услышанное. Хорошего настроения как не бывало. Револьвер Уилла сейчас очень пригодился бы, но, увы, он у Джо на поясе.— Бери сумочку!Карен послушалась, потом открыла дверцу холодильника.— Завтракать некогда!Ей были нужны не бутерброды, а шприцы и инсулиновые ампулы с верхней полки.— Можно, я возьму с собой, вдруг Эбби плохо станет?В карих глазах появился странный блеск.— Можно, но я же сказал: сегодня никто не умрет.— Рада слышать.— Ладно, пошли, поедем на «форде».Карен взяла ключи и через кладовую и прачечную прошла в гараж. Сильно хромая, за ней с трудом поспевал Хики. Похоже, нога у него болела ужасно. Боже, хоть бы сепсис начался!Сначала зеленая кнопка на электронном ключе, затем код на настенном пульте… Отлично, дверь гаража открылась! К тому времени как Хики забрался на пассажирское сиденье, Карен успела завести мотор и выжать сцепление. Пневматическая подвеска зашипела, приспосабливаясь к их весу, дверь гаража еще не успела подняться полностью, а машина уже начала выезжать.— Осторожнее! — Джо схватил ее за запястье. — Такими темпами мы до федерального шоссе живыми не доберемся!Карен выдернула руку, и в ту самую секунду на вершине холма показался белый «лексус» Стефани Морган. Надо же, подъездную аллею загородила! Пришлось нажать на тормоза.— Черт!— Что такое? — Джо уже тянулся к револьверу.Нужно его остановить!— Это Стефани Морган, ты ее вчера видел.— Чего еще ей надо?— Наверное, опять какие-то проблемы с выставкой. Сейчас от нее избавлюсь.— Давай! — Он открыл окно, чтобы лучше слышать.Когда Карен выбралась из машины, Стефани, одетая скорее для шикарной вечеринки, чем для благотворительного мероприятия, уже шла навстречу.— Я только что из «Колизея», — недовольно начала она. — Приехала без звонка, потому что ты наверняка попыталась бы от меня отделаться.— Стефани, что случилось?— То же, что и вчера, только хуже! Скотоводы клялись, что к сегодняшнему утру уберутся, а к обеду все вычистят.— И? — Карен взглянула через плечо подруги: неужели детей с собой привезла? Нет, в машине, слава Богу, пусто.— Какой-то мужлан оставил посреди зала загон с телятами. Там повсюду сено и коровьи лепешки!— Карен, пол навозом перепачкан! Вряд ли он украсит нашу выставку! Нужно, чтобы ты приехала и задала этим скотоводам жару! Меня они всерьез не воспринимают…Ну ничуть не удивительно…— Мне пока некогда, нужно брата в аэропорт отвезти. Приеду, как только освобожусь, а пока управляйся сама!— Я не могу управиться! Уже золофт пью, не помогает… Ах да, чуть самое интересное не забыла! Помнишь, мы с тобой грузовик заказывали? Так вот, в той фирме какие-то накладки, и столы нам не привезут.Карен старательно изображала озабоченность и беспокойство. Неужели еще вчера она сама переживала из-за выставочных столов, цветов или навоза? Нужно поскорее избавиться от Стефани Морган ради ее же собственного блага!— Послушай, Стеф, созвонись с тренером по футболу из Джексонского колледжа. Его зовут Джим Рицци. Скажи, для его команды есть работа и ты заплатишь наличными. Пусть соберет всех, кого сможет, найдет пару пикапов и приезжает в выставочный центр. Спортсмены в два счета столы разгрузят, никакая фирма не нужна!Миссис Морган поразилась: надо же, как просто все решается!— Это здорово, только я этого Рицци совсем не знаю и упрашивать не умею. А что делать с коровами?«А задницу ты вытирать умеешь?» — хотелось закричать Карен, но звук хлопнувшей дверцы быстро привел в чувство. Обернувшись, она увидела идущего к ним Джо, очень бледного и встревоженного.— Все в порядке?— А, здравствуйте, мистер Хики! — приторно улыбнулась Стефани. — Простите, что вас задерживаю!— Пожалуйста, зовите меня Джо.Между ними тут же вклинилась Карен:— Я сказала, что мы в аэропорт едем.— Вообще-то уже опаздываем! — после секундного замешательства сориентировался похититель. — Регистрацию сейчас за три часа начинают.— Придумала! — неожиданно выпалила Стефани. — Я сама отвезу вас в аэропорт, тогда Карен сможет отправиться в «Колизей». Вы не представляете, там ситуация полностью вышла из-под контроля!— Нет, — покачала головой миссис Дженнингс, — нам с Джо еще нужно кое-что обсудить! Проблемы с недвижимостью, ну я же тебе рассказывала… Дело срочное!Казалось, Хики забавляют экспромты несчастной матери, а вот Стефани стояла мрачнее тучи.— Милая, ты председатель оргкомитета и заняла этот пост добровольно! — Не голос, а чистый яд, куда делись заискивающие интонации выпускницы закрытого колледжа? — Следовательно, твоя обязанность — обеспечить…Карен перехватила взгляд подруги: Стефани впилась глазами в правую штанину Хики. По лодыжке расползалось огромное багровое пятно. На ботинках тоже кровь — похоже, шов расходится.— Что случилось? — пролепетала незваная гостья.Хики посмотрел на ногу.— Джо поранился, — тут же нашлась Карен. — Помогал мне кое-что переставить, и вот…— А рана-то серьезная!— Нет, на самом деле нет.Глаза похитителя хищно заблестели. Схватив подругу за руку, Карен потащила ее к машине.— Приеду как только смогу, а ты попробуй привести скотоводов в чувство. И тренеру Рицци по поводу столов позвони, договорились?Стефани оглянулась.— Слушай, что с твоим братом? Он какой-то… — Замолчав, миссис Морган посмотрела в усталые глаза нерадивой председательницы. В затуманенном золофтом мозгу шевельнулись подозрения. — А с тобой все в порядке?— Да-да, конечно! — Карен подталкивала ее к машине, но подруга уперлась.— Ты неважно выглядишь… А если быть до конца откровенной, то ужасно.— Спасибо, милая!Взглянув через плечо миссис Дженнингс, Стефани заметила нечто окончательно ее убедившее: здесь случилась беда. Схватив подругу за руку, она потащила ее к «лексусу».— Пошли! Когда заведу машину, прыгай на заднее сиденье!— Не могу! Убирайся отсюда, Стеф, сейчас же!Карен отважилась посмотреть на Хики: штанина вся в крови, правая рука тянется к поясу.— Давай, через пару часов увидимся! — беззаботно прощебетала она.Стефани изумленно морщила лоб. Боже, ну почему не уезжает? Хочет вывести ее на чистую воду?Неизвестно, что именно занимало мысли миссис Морган, однако инстинкт самосохранения в конце концов восторжествовал: дружба дружбой, а жизнь дороже. Отбросив остатки притворства, она бросилась к машине и открыла дверь.Прицелившись, Хики выстрелил в открытое окно. На груди у Стефани расцвел алый цветок, а губы сложились в почти смешное «О». Истошно крича, Карен бросилась к ней. Подруга уже сползала по задней двери, оставляя яркий след на блестящей белой поверхности. Глаза закрыты, из отверстия в грудине вытекает кровь. Мозг Карен моментально переключился в аварийный режим, голова и руки вспомнили все, чему научилась за годы работы медсестрой. Но не успела она и дыхание проверить, как Хики рывком поднял ее на ноги.— Садись в машину!— Ты ее застрелил! — не веря собственным глазам, пролепетала Карен.Джо прицелился в голову истекающей кровью женщины.— Не сядешь — выстрелю еще раз.В глазах горела такая злоба, что не оставалось ни малейших сомнений: он прострелит мозги Стефани Морган. Женщина попятилась к машине, Хики с револьвером в руках — следом.— Ты обещал, что никто не умрет!— Это все она виновата! Не могла с гребаными коровами разобраться…— У нее двое детей!— Ты лучше о своем ребенке подумай!У Карен пересохло во рту. Даже во время кетоацидоза смерть Эбби не казалась такой реальной, как сейчас. Сев за руль, Карен апатично смотрела в пустоту. Нужно прийти в себя… Уилл однажды пошутил, что, мол, она и во время землетрясения не потеряет спокойствия. Выходит, ошибался, это в данный момент наглядно доказывал Хики. Стараясь собраться с силами, Карен представила лицо отца. Он сражался в Корее и во Вьетнаме в самом начале операции… Как жаль, его сейчас здесь нет, наверняка придумал бы, что делать с мерзавцем вроде Джо! Давно бы его на место поставил…— Возьми рычаг и включи первую скорость. — Хики будто к малому ребенку обращался.— Ты мне врал, — с горечью проговорила Карен. — Как же я поверила?! Ты с самого начала собирался нас убить! Заберешь деньги и прикончишь!— Послушай, не веди себя как дура, а то очень убедительно получается. Я рассказывал про Коста-Рику? Завтра вечером буду потягивать коктейль на собственном ранчо, так что меня не волнует, видел ли кто-нибудь, как я застрелил дуру на «лексусе»! Кроме денег, меня вообще ничего не волнует! И ты строй мысли в том же направлении. Я доступно объясняю?Набрав в грудь побольше воздуха, Карен схватила лежащий на приборной панели сотовый и набрала 911.Нерастерявшийся Хики тут же ткнул револьвером меж ребер и сбил дыхание.— Эта клуша мертва, так что клади трубку и поехали! Иначе Эбби запомнит другую маму — двадцатидвухлетнюю красотку, на которой после твоей смерти женится Уилл.Один-единственный гудок, и Карен отсоединилась. Отвратительно расписываться в трусости и никчемности, но здесь умирать нельзя. Только не в «форде», рядом с подругой, которая почти наверняка мертва. Ей нужно растить ребенка, все остальное не важно. Они с Эбби должны любой ценой пережить сегодняшний день…Карен завела мотор, подала машину назад и проехала мимо «лексуса» и тела Стефани Морган.* * *В люксе отеля «Бо риваж» зазвонил телефон, Уилл бросился на него, словно ястреб на цыпленка. Разрешив Феррису связаться с ФБР, он теперь ожидал отчета о том, как целый флот вертолетов прочесывает леса у Хезлхерста. Спустившись к вершинам деревьев, они осматривают все дороги и тропинки; ни заблудшего теленка, ни собачонки не пропускают. Чувствуя, как от недостатка сна медленно, но верно мутнеет разум, доктор схватил трубку:— Уилл Дженнингс!— Кто позволил тебе подойти к телефону? — спросил Хики. — Или звонка ждешь?— Не-ет, жду дальнейших указаний, — заикаясь ответил доктор. — Готов передать деньги и забрать Эбби.— Отлично, док! Пришла пора ехать в банк.— Я готов.— Что-то у тебя голос сонный. У Шерил есть стимулирующие пилюли, попроси, если надо. Не хочу, чтобы операция сорвалась из-за того, что у тебя мозги заплетаются.— Не волнуйся, не подведу. Только знаешь, Джо, я хочу поговорить с дочкой, без этого в банк не поеду.— Да неужели? Хм-м, может, тебе лучше с женой пообщаться? Мы тут с ней гостей принимали…Лоб Дженнингса покрылся бусинками пота.— Карен!— Да, слушаю…— Как ты?— Уилл, он только что застрелил Стефани Морган.Дженнингс часто-часто заморгал, уверенный, что ослышался.— Ты сказала…— Да, док, уши тебя не подвели, — вклинился Хики. — Карен за рулем и болтать не может. Учти, еще один каприз: «буду — не буду», «поеду — не поеду», и клуша на белом «лексусе» отправится на тот свет не одна. Понял?— Понял…— Вертолет — твоих рук дело?Чай с кексом двинулись вверх по пищеводу.— Какой вертолет?— Ты звонил в ФБР?«Вряд ли Харли Феррису удалось так быстро убедить фэбээровцев поднять в воздух вертолет, да и из Джексона в Хезлхерст еще долететь надо. Наверняка совпадение».— Джо, я делаю только то, что велишь ты: ни больше ни меньше.— Позови Шерил!Девушка дремала на диване, подложив под голову сумочку. В перерыве между звонками она успела спуститься в «Импульс» — круглосуточный бутик в фойе отеля — и взамен порванного платья купить белый обтягивающий сарафан. Нехотя взяв трубку, она начала речитатив односложных ответов.— Да… Нет… Ясно… Нет, не дурит… Точно… Уже едем, пока. — Отсоединившись, блондинка повернулась к Уиллу. — Шоу начинается!— Спасибо, Шерил! Я твой вечный должник.Девушка встала и повесила сумочку на плечо.— Ловлю на слове.* * *Элегантное серое здание в деловом районе на севере Джексона — именно там располагалась брокерская фирма «Кляйн-Дейвидсон». Больше похоже на особняк, чем на офис, но Карен знала: кабинеты буквально нашпигованы компьютерами, ежесекундно выдающими новости с фондовых рынков мира. На плоской крыше стояли четыре спутниковые тарелки, по просьбе Дейвидсона скрытые куполом. Карен поставила «форд» на стоянку, совсем рядом с принадлежащим Грею «Мерседесом-560».— Уединившись с этим пройдохой, думай только о благополучии своей крошки, — наставлял Хики.Пленница потянулась к дверце, когда, припарковавшись по соседству, пожилая женщина помахала ей рукой и исчезла в здании.— Сотрудница Грея, — пояснила Карен.— Давай иди, — поторопил Джо, доставая спрятанный револьвер.— Я и шагу не сделаю, пока не разрешишь позвонить девять-один-один и вызвать «скорую» для Стефани.Джо снова ткнул револьвером меж ребер.— Застрелишь меня — денег не получишь. Я прошу всего лишь дать шанс умирающей. Ну что тебе стоит?— Она уже умерла.— Наверняка же ты не знаешь! У нее двое маленьких детей… Я не смогу жить с мыслью, что не сделала все, чтобы ее спасти.— А с мыслью, что погубила собственную дочь? Именно так случится, если ты сейчас же не отправишь перевод.Повернувшись к нему, Карен просто не сумела сдержаться:— Ты ненавидишь Уилла за то, что он якобы убил твою мать, а сам только что оставил сиротами двух малышей. Как одно с другим вяжется?Хики с шумом выпустил воздух изо рта.— Ты за это заплатишь!Женщина откинулась на подголовник и закрыла глаза: сейчас к виску прижмется холодное дуло… Каково было ее удивление, когда она услышала: «Бип! Бип! Бип! Бип!» — кто-то набирал номер, звонок и… женский голос.— Девять-один-один, слушаю вас!— У дома номер сто по Крукед-Майл-роуд только что застрелили женщину. Она умирает.— Дом сто по Крукед-Майл-роуд, — повторила диспетчер. — Сэр, вы сейчас там? Что-то у меня адрес по базе не выходит.— Я с сотового звоню. Та женщина лежит на подъездной аллее. — Хики посмотрел на Карен, будто спрашивая: «Достаточно?»— Сэр, мы уже приняли вызов на этот адрес.Хики стиснул зубы:— Когда он поступил?— Около трех минут назад.— А кто звонил?— Сэр, такой информации у меня нет, но бригада выехала.Джо отсоединился.— По-моему, твой муж совершает одну ошибку за другой. Сначала над лесом кружит вертолет, теперь кто-то звонит в службу спасения и сообщает об огнестрельном ранении…— Ты же на улице все это устроил! Наверное, соседи услышали и прибежали посмотреть.— Соседи у вас далеко. — Хики потер темную щетину на подбородке. — Давай бегом к своему Грею, пора деньги переводить. Учти: малейший промах — и будешь носить траур до конца дней своих.Карен выбралась из машины и пошла к крыльцу. Слова Хики мрачной пеленой застилали ей глаза.* * *Отделение «Магнолии-федерал» находилось в двухэтажном кирпичном здании, весьма непривлекательном на вид. На стоянке всего несколько машин, но ведь рабочий день только начинается, и Уилл, не желая испытывать судьбу, тут же припарковал «форд-темпо».— А теперь что?Сидевшая рядом Шерил ерзала и барабанила пальцами по приборной панели. Перед выходом она проглотила две таблетки амфетамина и теперь была явно на взводе. Уилл выпил только одну, потому что боялся потерять бдительность и пропустить хоть малейший шанс спасти Эбби.— Теперь ждем, — отозвалась блондинка. — Джои позвонит, как только уйдут деньги.Взяв с ее колен сотовый, Дженнингс набрал номер Харли Ферриса.— Феррис! — практически тут же выпалил приятель.— Это Уилл. Какие новости?— Когда я позвонил, фэбээровский вертолет уже был в воздухе. Скоро час, как он кружит над лесами Хезлхерста, но листва там такая густая, что они не то что пикап, даже постройки не видят.— А что с отслеживанием сотового?— Мы почти у цели. Совсем недавно на номер объекта поступил короткий звонок. В данный момент мои ребята пробираются по заросшей лесовозной дороге.— Что будет, когда найдут пикап?— Из Джексона выехала команда спецназа. По словам старшего агента, они могут оцепить хижину так, что объект не узнает.У Уилла появилось дурное предчувствие.— Надеюсь, штурм не планируют?— Думаю, будут действовать осторожно, — отозвался Феррис. — Полагаю, если появится шанс прострелить тому мерзавцу голову, они его не упустят. Тем более на карту поставлена жизнь ребенка.— Боже мой…— Они профессионалы, Уилл, и свою работу знают.— Извините, сейчас нельзя долго занимать телефон. Харли… ради всего святого, попросите их быть осторожнее.— Не отчаивайтесь!Дженнингс повесил трубку. Не отчаиваться? С огромным трудом удается просто сидеть на стоянке, когда в ста сорока милях на севере решается судьба Эбби. Но приходится играть картами, которые раздал Хики, причем Джо должен до последней минуты думать, что его план работает как часы.— Что случилось? — спросила Шерил. — Что происходит?— Ничего, — соврал Уилл. — Ничего особенного.* * *Отправление перевода мало чем отличалось от операций, которые Карен обычно проводила в «Кляйн-Дейвидсон»: бесконечные документы на подпись плюс болтовня с Греем Дейвидсоном о детях и школах. С мужчинами он небось говорит о детях и спорте. Или о женщинах… Карен этого не знала и знать не хотела. Тело работало будто на автопилоте, разум отключился, парализованный красным цветком, что расцвел на груди Стефани Морган. В голове отложилась лишь платежка, которую передала ей оператор со словами: «Деньги переведены».— Все, больше ничего не нужно?— Видишь, как быстро можно потратить двести тысяч! — потрепал ее по плечу Грей Дейвидсон. — Ужас, правда?Дейвидсон был в фирменном двубортном костюме, рубашке с плоеной грудью и галстуке-регате. Грей был на пять лет старше Карен и родом из крошечного городка в Миссисипи, но его претензиям могли позавидовать самые преданные англофилы восточного побережья. Кое-кто из клиентов подтрунивал над экстравагантностью финансового аналитика, зато над деловой хваткой не смеялся никто.— Конечно, ужас! — отозвалась Карен, думая, что Уилл уже дожидается перевода в банке. — Зато теперь я владею деревяшкой за двести тысяч долларов!— У тебя такой вид, будто сейчас в обморок хлопнешься, — с неподдельной тревогой заметил Дейвидсон. — Не отдохнешь у меня в кабинете?— Нет, мне бежать пора.— Хочешь, кофе приготовлю?— Спасибо, Грей, не нужно.— Зеленый чай? Эспрессо?Пришлось выжать из себя улыбку, что при таких обстоятельствах было равноценно подвигу.— Немного простудилась. Ничего, поправлюсь!Финансовый аналитик недоверчиво качал головой. Так, нужно по-дружески сжать его локоть…— Я в порядке, Грей. Спасибо за беспокойство!Дейвидсон вмиг растаял. Боже, до чего просто манипулировать мужчинами!.. Помахав оператору, Карен поспешила к выходу.— Езжай прямо домой и отдохни! — кричал вслед Дейвидсон.Женщина подняла руку: слышу, мол, но оборачиваться не стала и чуть не бегом бросилась к полированной двери розового дерева, потом вниз по ступенькам к машине.* * *Стоянка у «Магнолии-федерал» заполнялась с бешеной скоростью: люди обналичивали чеки, стояли в очереди у банкоматов, забирали зарплату для сотрудников. Понятно, почему Хики выбрал именно этот банк! Уилл и Шерил сидели в напряженной тишине и ждали сигнала. В машине стало жарко, пришлось завести мотор и включить кондиционер.Когда раздался звонок, Дженнингс машинально схватил сотовый, но проницательная Шерил легонько коснулась его руки и забрала телефон.— Да, это я… Хорошо… Ладно… — Она отсоединилась и взглянула на Уилла. — Деньги уже здесь, Джои велит их забрать.Заглушив мотор, Дженнингс посмотрел на стеклянные двери банка.— Дай мне сотовый.— Зачем?— Затем, что я беру его с собой.— Ты мне не доверяешь?— Я такого не говорил. Сказал, что просто забираю телефон с собой.Девушка демонстративно отвернулась, однако сотовый отдала без сопротивления. Спрятав его в кармане вместе с ключами от «темпо», Уилл выбрался из машины и зашагал к банку.

Глава 17Хики вел машину на юг по федеральному шоссе со скоростью восемьдесят километров в час. По лицу катился пот, правая штанина насквозь пропиталась кровью.— Похоже, стежки рвутся, — проговорил он, — а ты не такая хорошая медсестра, так что придется латать ногу прямо здесь.Над швом Карен не особо усердствовала.— Инструментов у меня с собой нет. Если найдем аптеку, смогу перевязать.— Не хочу останавливаться, — Хики взглянул в зеркало заднего обзора и встал в другой ряд, — но, похоже, придется.— Мы едем за Эбби?— Мы едем в аптеку.— Ты отпустишь нас, когда получишь деньги?— Смотря как поведет себя твой благоверный. Проверим, способен ли он выполнять простые указания. Давай, нужно найти аптеку.Карен посмотрела налево, разглядывая мелькавшие вдоль дороги торговые центры. Где-то здесь должна быть аптека сети «Экерд».— Черт, сзади коп! — выругался Хики.Карен хотела посмотреть, но похититель тут же схватил ее за колено.— Не оборачивайся!— Копы всегда патрулируют шоссе! — пыталась возразить она.— Этот просто чокнутый! Корпусов на десять отстает, а сам едет за мной, как прицеп. Боже, номера записывает!— Ты что, скорость превысил?— Думаешь, сегодня я стал бы превышать скорость? Все твой чертов муж! Мерзавец кому-то что-то брякнул, иначе откуда они знают, кого искать?— А про стрельбу у нашего дома забыл?— Ну, из-за пары выстрелов не стали бы давать сигнал всем постам! По крайней мере пока. — Хики вновь взглянул в зеркало. — Сукин сын будто приклеился ко мне!— Ты параноик и водишь как-то подозрительно! — Наконец-то слева мелькнул «Экерд». — Сверни на следующем повороте. На Нортсайд-драйв, там аптека.Хики покосился на поворот, а потом запрокинул голову и посмотрел наверх, в люк.— Ты что делаешь?! За дорогой следи!— Параноик, говоришь? Вот, посмотри!Даже сквозь тонированный плексиглас люка на небе была видна большая точка. Вертолет!— Наверное, это вертолет местного отделения Эн-би-си, — предположила Карен.— Вертолет Эн-би-си, ну конечно! — Схватив сотовый, Хики набрал номер, и через несколько секунд послышался гудок.— Джои? — позвал Хьюи.— Да, парень, я. Ты готов?— Угу.— Ты что, всегда готов?— М-м, да.— Пора переходить к плану Б.— Ладно.Сердце Карен болезненно сжалось.— Что за план Б? Ты уже упоминал его!— Слушай, не беспокойся, а?— Можно поговорить с Эбби? Пожалуйста!Хики раздраженно покачал головой.— Хьюи, девочка рядом?— В туалете.Карен тут же перепугалась.— Хьюи, она сегодня часто ходит в туалет?— Да, очень!— О Боже, у нее сахар растет! Срочно нужно сделать укол…— А я умираю от кровопотери! — перебил Джо. — Держи себя в руках… Ты же взяла лекарство и совсем скоро увидишь свою принцессу!— Когда?— А вот и она! — объявил Хьюи.— Эбби! — закричала несчастная мать.Секундная пауза, и тоненький голосок позвал:— Мама!— Черт побери! — пробормотал Хики.Сердце Карен радостно встрепенулось.— Я здесь, малышка! Ты в порядке?— По-моему, нет… Наверное, у меня, как говорит папа, сахар «подскочил».«Спокойнее, нужно говорить как можно спокойнее…»— Ничего не бойся, милая! Мама спешит к тебе на помощь!— Правда?— Конечно! Оглянуться не успеешь, а я уже рядом!— Пусть передаст трубку Хьюи, — велел Хики.— Оглянуться не успеешь, а я уже рядом! — повторила Кадрен. — Детка, теперь позови мистера Хьюи.— Ладно… Мама, приезжай скорее!— Конечно, милая!— Джои! — позвал великан.— Да, я здесь. Помнишь, что делать? Все, как я говорил!— Помню.— Давай, скоро увидимся.— Угу… Джои, подожди!— Что такое?— Все будет хорошо?— Можешь не сомневаться! А сейчас давай собирайся!— Ладно, пока.Прежде чем Хики отсоединился, в трубке послышался крик Эбби:— Пока, мама!Сердце Карен наполнилось гордостью: молодец доченька, не унывает!— Ублюдки! — выругался Хики, снова глядя в верхнее окошко. — Если бы твой благоверный делал то, что говорят, сейчас бы уже к малышке ехали!Карен почувствовала, как земля уходит из-под ног.— Ты же сказал, мы к ней едем!— Сначала от хвоста избавимся.— Еще неизвестно, хвост это или нет!Хики лишь презрительно хмыкнул:— Надеюсь, старина Уилл получит гребаные деньги!— Получит, ты же знаешь, что получит!— Знаю только то, что он пытается свинью мне подложить! Предупреждаю: если копы попробуют нас остановить…— Я скажу им все, что захочешь! — пообещала пленница. — Как велишь, так и будет, только отвези меня к Эбби!Похититель снова посмотрел в зеркало.— Легавые отстали… Бдительность усыпляют, хотят, чтобы мы их к девчонке привели!«Боже мой! — беззвучно застонала Карен. — Что ты наделал, Уилл!»Не сказав ни слова, Хики свернул из первого ряда в третий, а потом на наклонный переезд. Несколько секунд, и «форд», проехав под межштатным шоссе, оказался на широком проспекте.— Лейленд-драйв? — удивилась Карен. — Разве мы туда вчера ездили?— Держись крепче, мамочка!— Это дорога в аэропорт!— Какая догадливая! — засмеялся Хики.* * *— Сюда, доктор Дженнингс!Уилл вышел из главного зала и вслед за секретаршей поднялся по небольшому лестничному пролету. Не успев зайти в банк, он сразу понял: к обычному контролеру обращаться не стоит. Тем более у каждого окошка и даже у кабинок, где принимали специалисты кредитного отдела, была очередь. Пришлось подойти к секретарше, представиться и попросить управляющего. Мол, он хочет получить перевод на двести тысяч и общаться намерен только с руководством. Девушка куда-то позвонила, а потом пригласила следовать за ней.За лестницей еще один зал такого же размера, как главный, только вместо окошек — двери. Остановившись у одной из них, девушка постучала, затем провела Дженнингса в обычный для местного отделения кабинет. За безликим, заказанным по почтовому каталогу столом сидел лысеющий мужчина лет пятидесяти: жирная кожа лоснилась, над верхней губой капельки пота.— Здравствуйте, доктор Дженнингс, — проговорил он, вставая. — Можете идти, Синди.Дверь бесшумно закрылась, и мужчина протянул пухлую руку:— Я Джек Мур, вице-президент.Пожав руку, Уилл огляделся по сторонам. С правой стороны неприметная дверь, похоже, намеренно оставленная открытой.— Что там?— Личная туалетная комната, — объяснил Мур.— А-а…— Чем я могу вам помочь, доктор? Перевод пришел несколько минут назад. Как желаете распорядиться деньгами?— Получить наличными. А еще нужно снять небольшую сумму, у меня сто пятьдесят тысяч в депозитных сертификатах Джексонского отделения.Мур вытер верхнюю губу.— Собираетесь унести в портфеле триста пятьдесят тысяч?— Да, именно. — Уезжая из «Бо риваж», Шерил захватила из своего люкса дешевый портфель.— Ясно. Ну… — Мур взглянул на полуоткрытую дверь, — если вы так хотите, то, наверное…Из туалетной комнаты вышел высокий рыжеватый блондин с синими глазами.Уилл попятился к двери:— Что за черт?— Доктор Дженнингс, я специальный агент Билл Чалмерз, — представился незнакомец. — Мы полностью в курсе вашей ситуации и пытаемся помочь.Уилл буквально окаменел от шока.— Но… как вы сюда попали? Откуда узнали, куда ехать? Я даже Харли Феррису об этом не говорил…Чалмерз кивнул:— Доктор, прямо за вами диванчик, давайте присядем. У нас очень мало времени и много дел.— У меня дело только одно — получить деньги и скорее отсюда уйти.— Доктор, пожалуйста, присядьте! Думаю, мои новости вам понравятся.Уилл сделал шаг назад, и икры уткнулись во что-то мягкое. Диван… Все, можно садиться.— Вы знаете кардиохирурга по имени Джеймс Макдилл?— Макдилл? Конечно. Он состоит в аннандейлском клубе, хотя в гольф особо не играет. Если не ошибаюсь, коллекционирует машины… — На последнем слове Дженнингс осекся: не может быть!— Ровно год назад сын Джеймса Макдилла Питер был похищен при точно таких же обстоятельствах, что вчера ваша дочь.Уилл не верил собственным ушам.— До вчерашнего вечера он не сообщал о похищении, — думаю, вам, как никому другому, понятно почему. Но мысль о том, что кошмар может повториться, терзала не переставая, и пятнадцать часов назад Джеймс Макдилл позвонил в Джексонское бюро ФБР. Я как раз был на дежурстве, и с тех самых пор мы пытаемся разобраться в происходящем.— Вы разговаривали с Харли Феррисом? Знаете, где моя малышка?— Мистер Феррис сейчас работает вместе с нами. На помощь экипажу «Селлстара» послан спецназ, и совсем недавно ребятам несказанно повезло. Доктор, вы не поверите! Бандит, в руках которого находится Эбби, разговаривал по сотовому и забыл его отключить. По словам бойцов, они в нескольких сотнях метров от вашей дочери.Уилл захлебывался в волнах шока и надежды. Несмотря на заверения Ферриса, то, что говорил агент, казалось непостижимым.— Что они намерены делать, когда окажутся на месте?Чалмерз тоже присел на диван и смог заглянуть Уиллу в глаза.— Думаю, наши бойцы заберут девочку.— Имеется в виду силой? Домик будут штурмовать?— В общем, да, хотя и не так, как вы себе это представляете. Для штурма у нас специальная аппаратура: тепловые датчики и видеосенсоры, которые помогают определить точное положение людей в здании. А еще светошумовые гранаты, чтобы вывести из строя танго, а потом…— Танго? — перебил Дженнингс.— Извините, так на радиожаргоне называют террористов. Бойцов этого отряда специально готовят для освобождения заложников.— А нельзя их отговорить?Чалмерз снисходительно улыбнулся:— Насколько нам известно, бандит, что удерживает Эбби, умственно отсталый. Главаря мы до сих пор не контролируем, он может в любую минуту позвонить Хьюи и приказать убить девочку.У доктора возникло такое ощущение, будто они с Эбби стоят перед несущейся на полной скорости машиной и не в силах сдвинуться с места.— Феррис может отключить сотовый Хьюи?— Вдруг это напугает бандита? Или ему приказано уничтожить пленницу, если связь прервется? Сейчас, когда Хьюи с Эбби оторваны от главаря, просто идеальный момент для атаки. Нужно спешить, пока ситуация не усугубилась.После целой ночи в неведении Уилл с трудом справлялся с таким потоком информации.— До сих пор не понимаю, как вы сюда попали. Как узнали, что я приеду в этот банк?— Мы и не знали. Просто послали по агенту во все банки Галфпорта и Билокси. Я попросился в этот, потому что он самый крупный. Прилетел сегодня рано утром… Как только поступил перевод, я тут же связался со старшим агентом Джексонского отделения. Его зовут Фрэнк Цвик, он хочет с вами поговорить.— Он поддерживает связь со спецназовцами?— Да.— Тогда, пожалуйста, позвоните ему. У здания банка в синем «форде» сидит девушка, она тоже участвует в похищении.— Шерил Линн Тилли, — кивнул Чалмерз. — Мы не будем ее трогать, пока отряд не возьмет под контроль домик. Если она почует неладное и войдет в операционный зал, скажите, что задерживаетесь из-за бумажной волокиты. Сейчас к банку подтягиваются другие агенты, но без крайней надобности в здание не войдут.— Поверить не могу…Фэбээровец улыбнулся:— Доктор, через несколько минут ваша дочь будет у нас.Господи, неужели это правда?!— Вы очень правильно сделали, подключив Харли Ферриса. Жаль только, с нами раньше не связались. Не доверились…— Я не мог.— Понимаю. — Чалмерз подошел к столу Мура. Вид у вице-президента был совершенно ошарашенный. — Мистер Мур, вы не оставите нас на минутку?— Да, конечно! — Банкир поспешил к двери. Агент тут же сел за его телефон.— Главаря зовут Хики, — сказал Дженнингс, — Джо Хики. Он чертовски умен и в данный момент удерживает мою жену… Знаете, где они сейчас?— Едут в сторону международного аэропорта Джексона.— Что?— Не беспокойтесь. Никуда не денутся: мы следим за ними с вертолета и уже послали людей в аэропорт. Подождите… — Агент прижал трубку к уху. — Это Чалмерз… Со мной тут доктор Дженнингс, он полностью в курсе… Да, сэр… Есть новости о девочке? — Фэбээровец поднял большой палец.— Я хочу с ним поговорить, — заявил доктор, вставая.— Хорошо, передам. — Чалмерз повесил трубку. — Старший агент сейчас очень занят.— Что происходит?— Наши парни нашли домик!— А зеленый пикап?— Стоит неподалеку.Уилл закрыл глаза и начал молиться.* * *Восемь затянутых в камуфляж фэбээровцев, прижимая к груди автоматы «хеклер и кох», беззвучно крались к лачуге.Девятый уже пробрался под дом и с помощью суперчувствительных микрофонов и наушников прослушивал хлипкое строение. Командир отряда Мартин Коуди по рации общался с засевшим под домом агентом.— Нашел что-нибудь? — проговорил он в микрофон, встроенный в маску из пуленепробиваемого стекла.— Пока нет. — Специальный агент Симс Джексон смотрел в термовидеокамеру. — Кроме водонагревателя, ничего не видно.Коуди раздосадованно покачал головой. Грузовик здесь, а где же люди? Неужели в доме есть подвал? Или танго их заметил и убежал в лес? С пятилетней девочкой на руках это не так-то просто, хотя парень, говорят, крупный. Он мог убить ребенка и сбежать один, но если смерть наступила в последние два часа, температура тела должна быть достаточно высокой, чтобы его зафиксировала термовидеокамера.— Коуди вызывает экипаж! — проговорил в микрофон агент. Мини-лаборатория остановилась на лесовозной дороге метрах в семидесяти от дома. — Сотовый переместился?— Нет, там же.— Всем приготовиться к штурму! — объявил Коуди. — Окна забросаем светошумовыми гранатами, дверь протараним. На вид она тоньше бумаги, хотя неизвестно, что внутри…В ответ сухим стаккато рассыпались щелчки по микрофонам.— Низко не стрелять, — напомнил командир. — Девочка вряд ли больше метра ростом, нам так даже удобнее. Ладно… рассредоточились!То, что произошло потом, очень напоминало хорошо отрепетированный балет. Бойцы бесшумно шли вперед, сжимая в руках автоматы, которые умели разбирать и собирать в полной темноте. Через тридцать секунд они оцепили хижину. Гранаты наготове, дело только за командой…У агента Коуди появилось дурное предчувствие; впрочем, нечто подобное случалось перед каждой атакой. Так, ударная группа на месте?— На счет «пять» начинаем! Пять, четыре, три, два… Вперед!Старые стекла разбились еще до того, как рухнула передняя дверь. Ослепительно яркая даже при дневном свете вспышка от разрыва гранат озарила окна, а затем раздалось оглушительное: «Бам! Бам! Бам!» Бойцы ворвались в лачугу, а через пять секунд за ними последовал командир.Щербатый пол стонал под тяжелыми ботинками, в крохотной гостиной клубился густой дым, который, однако, очень быстро рассеялся. Кричать «ФБР! Всем оставаться на своих местах!» бесполезно: после разрыва светошумовой гранаты ничего не слышно.— Спальня — никого! — раздалось из динамиков в шлеме Коуди.— Кухня — никого!— Шкаф в спальне — пусто!Командир лично обыскал гостиную: может, труп девочки найдется? Ничего…— Сотовый! — закричал один из агентов. — Сотовый на кухне!— Еще телефон! — закричал второй. — Стационарный!Стационарный? В штабе сказали: наземной линии в доме нет, и проводов поблизости никто не заметил… Может, здесь подземный кабель? Коуди зашел на кухню и только собрался взять сотовый, как тот зазвонил. Что же делать? Командир снял шлем и после минутного колебания нажал на зеленую кнопку.— Алло! — сказал Коуди, искренне надеясь, что бандит примет его за сообщника.— Это зоопарк? — спросил мужской голос.Агент даже с ответом не нашелся:— Кто это?Раздался дикий хохот, а потом короткие гудки.Пришлось надеть шлем и включить микрофон.— Коуди вызывает лабораторию! Вы слышали звонок?— Да.— Откуда он исходил?— Неизвестно, сейчас выясняем.Командир снова снял шлем, достал из кармана свой сотовый и набрал личный номер старшего агента Цвика в Джексоне.* * *Уилл мерил шагами кабинет вице-президента Мура, а агент Чалмерз сидел за его столом и негромко беседовал по телефону с Цвиком. Внезапно фэбээровец застонал и закрыл лицо свободной рукой.— Что случилось? — спросил Дженнингс. — Что случилось, черт побери?!Чалмерз поднял измученные глаза.— Мы взяли штурмом лесной домик, но там не оказалось ни Хьюи, ни вашей дочери.— Что?! — Переутомленный мозг Уилла лихорадочно искал объяснение. — Наверное, это не та лачуга!— Нет, та… На кухне нашли сотовый, и кто-то, предположительно Хики, позвонил, когда агенты были в доме. Поиздевался и бросил трубку.Доктор качал головой, не в силах поверить собственным ушам.— Еще там обнаружили стационарный телефон, так что Хики мог без нашего ведома дать брату новые указания. У телефонного оператора номер не зарегистрирован. Самовольное подключение, по всей вероятности…Стационарный телефон… Несложно было догадаться, что Хики не оставит сообщника без пути к отступлению.— Пикап все еще там?— Да, но с него сняли аккумулятор. Похоже, у дома была другая машина, и они могли уехать на ней.— Могли? Вы что, в игрушки играете? Не могли, а скрылись в неизвестном направлении!— Доктор…— Дайте мне чертов телефон!Уилл выхватил трубку у Чалмерза и заорал:— Это вы этим цирком командуете?— Доктор, с вами говорит старший агент Фрэнк Цвик. Хамством вашу малышку не спасешь.— Просто скажите, что намерены делать дальше!— Сейчас и решаю, а вы в состоянии мне помочь. Шерил Линн Тилли упоминала страну, в которую можно добраться только по воздуху?— Коста-Рика! Она говорит, у Хики там ранчо. По крайней мере земля какая-то…— Коста-Рика? Прямо из Джексона туда не улетишь. Билетов на имя Джо или Джозефа Хики не заказано, значит, он вылетает под вымышленным именем, потом транзитом следует в Южную Америку.— Послушайте, раз Хики звонил вашим бойцам в лачугу, то он знает об участии ФБР. Цвик, похоже, вы только что убили мою девочку…— Очень сомневаюсь. Хики нужны две вещи: деньги и свобода. Убив вашу дочь, он ни на шаг к ним не приблизится. Она его главный козырь.— Вы не до конца разобрались в ситуации! Дело вовсе не в деньгах. Хики думает, что я повинен в смерти его матери, и мечтает о мести. Он хочет убить Эбби, чтобы наказать меня.— Да, это обстоятельство оптимизма не внушает… — после недолгого молчания протянул Цвик.— Вы правы, черт побери!— Когда-нибудь видели Хики? Знаете его?Раздался еще один звонок — ожил сотовый в кармане Уилла. Телефон Шерил…— Подождите, кажется, Хики звонит! — Дженнингс достал телефон и нажал на зеленую кнопку. — Алло?— В чем дело, док?Уилл кивнул Чалмерзу.— Я в банке, забираю ваши деньги.— Врешь! Ты в ФБР позвонил!— Джо…— Где Шерил?— На стоянке. Я взял ее сотовый.— Зачем?— Чтобы держать тебя в курсе, если позвонишь.— Ну… планы изменились. Мы с твоей женой собираемся полетать на самолете. Увижу на расстоянии километра хоть одного копа или фэбээровца, прострелю Карен правое ухо, ясно?— Джо, я везу деньги! Скажи только куда…— Решим чуть позднее, пока держи наготове! А своим новым друзьям передай: пусть убираются из аэропорта!— Не знаю, о чем ты говоришь! Где моя дочь?— Вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, правда? — засмеялся Хики. — Hasta luego, amigo![8] И запомни, что бы ни случилось, кашу заварил ты!Короткие гудки… У Уилла из груди будто сердце вырвали. Положив трубку, он рассказал обо всем Цвику.— Отряд из Хезлхерста нужно перебросить в аэропорт, — вслух подумал старший агент.— Зачем? В людном месте задержать Хики будет намного сложнее.— А вдруг этот Хьюи и ваша дочь уже ждут в аэропорту? Если арестуем Хики раньше, они могут просто исчезнуть.— Боже милостивый! Но что можно сделать, если они на месте? Что помешает Джо приставить пистолет к виску Эбби?— Смерть, например.— Хотите пристрелить его на месте? Думаете, получится?— Доктор, похищение с целью выкупа — особо тяжкое преступление. Чтобы его предотвратить, правила применения оружия наделяют нас особыми полномочиями. Аэропорт — зона повышенной безопасности, это уж поверьте мне на слово. Если девочка в здании и Хики приблизится к ней с револьвером в руках, мы отделим его мозг от черепной коробки без применения анестезии.— У вас там есть снайперы?— Да, они займут свои места задолго до того, как Хики появится на территории аэропорта. Мне столько всего нужно организовать… А сейчас, пожалуйста, позовите агента Чалмерза!Мысли Уилла неслись сразу в нескольких направлениях. Вся подготовка, которой так занят Цвик, происходит в Джексоне, а не в Билокси, и сейчас его наверняка попытаются удержать в банке под надзором ФБР. Но гораздо больше волновал Хики. Этот мерзавец до сих пор контролирует всех участников операции. Он провел уже пять похищений, о которых ФБР даже не узнало, а в лесном домике доказал, что способен утащить заложника из-под носа до зубов вооруженных бойцов спецназа и выставить их на посмешище. Дьявольской гениальности Джо противостоит совершенно неизвестный Фрэнк Цвик. Следовало предположить, что он знает свою работу, однако интуиция подсказывала: контролировать предстоящие события будет не так просто, как кажется старшему агенту. На самом деле фэбээровцы не представляют, где находятся Хьюи и Эбби: возможно, в аэропорту, а возможно, в ста километрах от него.Пока Чалмерз выслушивал указания босса, Уилл тихонько вышел из кабинета.— Доктор, вы куда? — встрепенулся Чалмерз.Пришлось остановиться.— Взять деньги на выкуп.— Вам не следует этого делать!— Вы-то откуда знаете? Хики велел забрать, вот я и иду. Через минуту вернусь. — Дженнингс кубарем скатился по лестнице.* * *В восьми километрах от центра Джексона Хики свернул на ведущую к аэропорту дорогу.— Куда мы едем? — спросила Карен. А вдруг он улетит в Коста-Рику, так и не сказав, где дочка?— Скоро узнаешь.— Джо, нам нужно к Эбби, у нее сахар растет.— Хоть на пять минут заткни свой чертов рот! Все идет по плану.Откинувшись на спинку сиденья, она посмотрела в люк: вертолет не исчез. Он практически висел над ними с тех самых пор, как с межштатного шоссе съехали. Хики прав: это полиция или ФБР. «Уилл, — подумала она, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь!»«Краткосрочная стоянка» — мелькнуло на указателе, а затем «Прилеты-отлеты».— Куда-то летишь? — спросила Карен. — У тебя свой самолет?— Конечно, целый флот, — раздраженно отозвался Хики. — Слушай, ты что, не можешь тихо посидеть? Наверняка старина Уилл тебя шилом в заднице считает!Успокоиться, нужно срочно успокоиться! Вертолет не улетает, а новых приказов относительно Эбби Джо не дает. Если только… если только план В не означает убийство… Похититель свернул к «Долгосрочной парковке», и Карен схватилась за ручку. Остановившись у шлагбаума, он взял из автомата талончик и, разогнавшись, въехал в крытый гараж.Со скоростью шестьдесят километров в час Джо миновал первый поворот, а потом, оглушительно скрипя тормозами, к лифту в глубине зала. Все ясно: намеренно нарушает правила, копов ищет. Никого не обнаружив, он снова свернул и чуть не сбил девушку в темно-синей юбке, которая выгружала чемодан из серебристой «тойоты-камри». Лихой вираж, и Хики, попятившись, встал рядом с «камри».— Ты что? — испугалась Карен.Она и оглянуться не успела, как Джо вылез из машины и бросился к девушке. Несчастная онемела от ужаса, а он ударил ее по виску револьвером Уилла. Словно куль с мукой, бесчувственное тело повалилось на асфальт.— Вылезай! — заорал Хики. — Помоги мне!К горлу подкатила тошнота, но Карен заставила себя выйти из машины и подойти к Джо. Согнувшись над распростертой на земле девушкой, он рылся в ее сумочке.— Что ты делаешь?Выхватив ключи от машины, он нажал на кнопку «Открыть».— Садись в «камри»! На заднее сиденье, живо!Подняв девушку за плечи, он стал укладывать ее в багажник головой вниз, словно резиновую куклу. В длинных волосах кровь — ударом револьвера оторвало пол-уха. Девушка застонала, но Хики было все равно: убрав ноги, он тут же захлопнул багажник, а когда повернулся к Карен, глаза казались ледяными.— Я сказал, садись, не то Эбби не жить!Не дожидаясь, пока она послушается, Джо сел за руль, завел «камри» и поехал к лифту.Уезжает… Боже, нет! Будто выйдя из транса, Карен бросилась следом и забарабанила в заднюю дверь, которая автоматически закрылась, когда он завел мотор. Мерзавец оглянулся, но открывать не стал.— Открой! — задыхаясь, умоляла она. — Пожалуйста!Насладившись унижением, Хики все-таки пожалел несчастную мать.Карен вихрем влетела в салон и захлопнула за собой дверцу.— На пол! — приказал похититель.Пришлось лечь животом на устланный ковровым покрытием выступ за передним сиденьем. Не превышая скорость, Джо вел «тойоту» мимо припаркованных аккуратными рядами машин.— Уезжаем из аэропорта? — спросила пленница.— Да, верно! — снова подражая Уинку Мартиндейлу, закричал похититель. — Надо же, та милая девушка парковочный талон прямо в бардачке оставила!Невероятно, Хики прямо из-под носа воздушного патруля улизнуть собирается! А еще невероятнее то, что Карен желала ему удачи. Нет никаких сомнений: арестованный Джо будет молчать и злорадно улыбаться, пока Эбби умирает где-то от диабетической комы.У будки контролера машина остановилась.— Как будете платить, сэр? — с сильным испанским акцентом спросила дежурная.— Наличными, сеньорита!— Один доллар, пожалуйста.Деньги Джо приготовил заранее.— Сэр, если ставите машину менее чем на шесть часов, гораздо выгоднее использовать…— С удовольствием бы поболтал, но у вас целая очередь, — сладко улыбнулся Хики. — Hasta la vista![9]Выехав из гаража, «камри» влилась в поток выезжающих с территории аэропорта машин. Джо вел очень уверенно: не слишком быстро, не слишком медленно. Приподняв голову, Карен не сводила с него глаз.Внезапно по машине прокатился странный, похожий на негромкий барабанный бой звук. Женщина подумала — Хики включил радио, только это была не песня и не музыкальная композиция: стучала запертая в багажник хозяйка «тойоты».— Хорошо хоть в гараже шум не подняла! — проговорил Хики.— Помогите! — кричала несчастная. — Выпустите! Дышать не могу…Зажмурившись, Карен стала молиться, чтобы девушка вела себя потише. Чем громче кричит, тем вероятнее, что Хики остановится и пристрелит ее. Как беспощаден и неумолим он был в гараже и на подъездной аллее! Не долго думая чужой жизнью распорядился…Карен до сих пор не могла прийти в себя. С самим насилием ей прежде сталкиваться не приходилось, только с последствиями, когда оказывала первую помощь жертвам. Настоящее насилие не имеет ничего общего с тем, что она видела в кино. Бедро Хики Карен порезала, повинуясь инстинкту самосохранения, некому безусловному рефлексу. А для Джо убийство — поступок настолько обыденный и заурядный, что она перестала верить в гуманизм человечества. Содрогнувшись от ужаса, она вдруг поняла, чего избежала, пырнув Хики скальпелем. Других матерей он изнасиловал, приковав к постели, словно к позорному столбу, вместе с семенем излил гнев и боль разочарований. Пять женщин терпели этот ад двадцать четыре часа. Уму непостижимо…Стук продолжался, а крики постепенно затихли, сменившись жалобным, как у ребенка, плачем.— Дорожные новости! — закричал Хики.— Что такое?— Думаю, тебя заинтересует, что вертолет до сих пор кружит над аэропортом в пяти километрах от нас! Они дилетанты, детка, чертовы дилетанты!— Значит, мы едем к Эбби?Джо захохотал.— Мы куда-то едем, умничка моя. Это единственное, на что ты сейчас можешь рассчитывать. Нам сама судьба свидание назначила!

Глава 18Уилл поднялся на второй этаж, хотя и предполагал, что кабинет вице-президента может превратиться в камеру, а агент Чалмерз — в тюремщика. Выкуп получен (Мур лично упаковал его в портфель), но что с ним делать дальше — неизвестно, нужно ждать новостей об аресте Хики. Если операция провалилась, Джо вряд ли станет рассказывать по телефону, как обстоят дела у Эбби и Карен. Наверняка врать начнет!Когда старший агент Цвик наконец позвонил, Чалмерз поднял трубку, а через несколько секунд побледнел сильнее, чем после неудачи спецотряда в лесах Хезлхерста. Одну за другой услужливое воображение рисовало страшные картинки: фэбээровцы окружают появившегося в главном вестибюле Хики. Джо подносит пистолет к виску Эбби. Снайпер промахивается. Хики нажимает на курок.Чалмерз будто прилип к трубке, но Уилл больше не мог ждать.— Ну, рассказывайте! — потребовал он.Агент поднял руку.— Что случилось?— Фрэнк, я включаю громкую связь, — предупредил Чалмерз и нажал на кнопку. — Говорите!— Что произошло? — бросился в атаку Уилл. — Моя жена в порядке? Эбби нашли?Голос Цвика будто со дна колодца доносился:— Мы думаем, ваша жена в порядке.— Думаете? А что с дочкой?— Пока неизвестно.— О чем вы говорите? Что произошло?— Ваша жена и Хики заехали в гараж длительной стоянки, но так и не выехали. Мы нашли «форд» с отрытой передней дверцей, а где пассажиры — не знаем. Территорию аэропорта обыскивают, но вполне возможно, они выбрались из гаража на другой машине. Мы запросили из Парчмана фотографию Хики и отправили по факсу в аэропорт, чтобы опросить дежурных по гаражу. Сейчас сканируем портрет вашей жены с обложки «Клэрион леджер», и с минуты на минуту нам пришлют материал, отснятый скрытыми камерами.— А как насчет вертолета?— Ничего ценного воздушный патруль не увидел: за последние полчаса из гаража выехали десятки машин.— Боже, да вы в тупике!— Доктор, Хики не сможет…— Не сможет что? Похоже, этот тип творит все, что ему вздумается! — Уилл поднялся и взял портфель с выкупом.— Куда? — спросил Чалмерз.— Вернусь в машину и буду ждать звонка Джо. А вы лучше вообще ничего не делайте!— Доктор, так нельзя! — закричал Цвик.— Да неужели?— Либо сотрудничаете с нами и принимаете посильное участие в операции, либо придется вас арестовать.— За что? Я ничего не сделал.— Полиция Галфпорта арестует вас за неосторожную езду. Кстати, в машине шлюха! Как насчет проституции и сводничества?— Что я, по-вашему, должен делать?— На первом этаже у агента Чалмерза специальная экипировка. Во-первых, детектор слежения, который позволит двигаться за вами на значительном расстоянии. Дождемся, когда Хики устроит передачу выкупа, и устраним его, выбрав самый безопасный момент. Во-вторых, у нас есть необнаруживаемый жучок. Он поможет узнать, когда наступит тот самый момент, и записать все слова похитителей.— «Необнаруживаемый»? Черта с два! Может, жучки вам во время процессов помогают, а спасать мою жену и дочь пока не очень. Меня волнует только их безопасность.— Доктор, это не обсуждается.— Правда? — Уилл достал из кармана пистолет Шерил. — Спросите у агента Чалмерза!— Билл? — позвал Цвик.— Фрэнк, у него пушка! Похоже на автоматический «вальтер».— Доктор, вы только что совершили уголовное преступление! — сообщил старший агент. — Не делайте свое положение еще хуже.— Хуже? — захохотал Уилл. — Ребята, вы с ума сошли? — Он попятился к двери. — У вас были шансы, целых два, и вы оба упустили. Теперь моя очередь пробовать!Агент Чалмерз поднял руки, показывая, что не собирается ни отнимать пистолет у Дженнингса, ни хвататься за свой.— К черту жучка, мне он тоже не нравится, хотя бы детектор слежения возьмите!— Заткнись! — рявкнул Цвик.— Где он? — спросил Дженнингс.— Позвоню на первый этаж, и вам вынесут.— Агент Чалмерз! — хрипела громкая связь. — Как только доктор выйдет из кабинета, вы прикажете его арестовать!— Фрэнк, тогда придется его убить. Давай лучше отпустим!— Черт побери! — выругался Цвик. — Ну ладно, отдай ему детектор. Дженнингс, вы совершаете величайшую ошибку в жизни, но если все же решились…— Я ухожу, — объявил доктор. — Пожалуйста, не надо играть в ковбоев! Если что понадобится, позвоню.Продолжая целиться в Чалмерза, он вышел на лестницу, отдал честь и сбежал по ступенькам.Спустившись в зал, Уилл направился прямиком к двери. Увидев пистолет, секретарша (та самая, что проводила в кабинет Мура) завизжала, но высокий мужчина в костюме достал удостоверение и закричал:— ФБР! Всем сохранять спокойствие! Это учебная операция!Увидев, что Дженнингс уходит, агент протянул ему маленькую коробочку с мерцающим светодиодом.— Вот, здесь глобальная система позиционирования работает, — объявил он. — Военная модель, определит ваше положение с точностью до квадратного метра. Постарайтесь не потерять.Спрятав детектор в карман, Уилл шагнул к автоматической двери. Слава Богу, «темпо» на прежнем месте.— Где ты был, черт подери?! — вскинулась Шерил, когда он сел за руль. — Я тут чуть не вою от скуки.— Воешь? Что-то не верится! — Дженнингс завел мотор и выехал со стоянки на шоссе номер 90. Движение плотное, а погони пока не видно.— Куда едем? — спросила Шерил дрожащим от амфетамина голосом.— Зависит от Джо. Пока в сторону И-10: в любом случае встреча состоится к северу от Билокси.Встав в третий ряд, Дженнингс стал догонять медленно ползущий впереди пикап. Поравнявшись с ним, он открыл окно, швырнул детектор в кузов и помчался прочь.— Что это?— Магнит, который фэбээровцев притягивает.— Фэбээровцев? Они что, в банке были?— Да.— О Боже, только не это!— Они побывали в лесном домике, но Хьюи и Эбби не нашли. Только зеленый пикап и сотовый.— Черт… Ну хоть с пикапом угадала!Уилл презрительно взглянул на девушку.— В лачуге был стационарный телефон. А ты говорила, наземной линии нет!— Не знала я ни про какую линию! Говорю же, ту лачугу в глаза не видела!Подняв с пола портфель, доктор положил его Шерил на колени.— Открой.— Там деньги?— Да.Девушка подняла портфель, будто пытаясь определить его вес.— Очень тяжелый, тут что-то не то… Там просто белая бумага в пачках, да?— Никакой бумаги, открывай!Увидев аккуратно упакованные купюры, Шерил порозовела, совсем как Эбби, когда холодным осенним утром заметила на заднем дворе оленя.— Здесь слишком много, — взволнованно произнесла она.— Триста пятьдесят тысяч долларов.Вытащив пачку стодолларовых банкнот, девушка принялась их пересчитывать, бросила, потом раскрыла веером, будто играя с колодой карт. С губ слетел глухой, чуть ли не сладострастный стон. Уилл знал, как на бедных действуют деньги, причем не понаслышке, а по собственному опыту.— Говорить о деньгах — одно, а держать в руках — совсем другое. Я обещал столько, чтобы можно было начать новую жизнь, и, как видишь, свое слово сдержал. Такую сумму приватными танцами не заработаешь! Это свобода, Шерил! Можешь отправиться хоть в Мексику, хоть на Багамы — куда угодно!Серо-синие глаза недоверчиво сузились.— Отпускаешь меня прямо сейчас? В эту самую минуту?— Нет, в любой момент может позвонить Джо и назначить встречу. Ты должна сказать ему, что все нормально.— Ни за что! — с категоричностью двухлетнего ребенка заявила Шерил. — Я и так предостаточно сделала. Джои точно…— Он ничего не сделает! Ты никогда его больше не увидишь!— Врешь! Чтобы обмануть Джои, я нужна тебе до самого конца. Вот тогда мы с ним встретимся, и он все узнает!— Ничего он не узнает!— Тебе хорошо болтать! — В голосе звенел безотчетный страх. — У него пунктик насчет предательства, совсем как у мафии! Буквально зациклен на этом…— Шерил, Хики убьет мою малышку! Ты ведь знаешь правду, хотя очень не хочешь в нее верить. Раз он способен убить тебя, то и Эбби не моргнув глазом прикончит.— Если скажу, где девочка, отпустишь?— Не знаю, а вдруг соврешь?Поджав губы, девушка посмотрела на портфель с деньгами.— Я говорила, что должна была доставить тебя в мотель. Джои забрал бы нас оттуда и отвез… скорее всего, в лачугу к Хьюи. Но раз в лесу побывали фэбээровцы и мужу об этом известно…— Да, известно.— На этот случай у них есть план Б.— Что за план?— Насчет Хьюи не знаю, а мне по-прежнему следует ехать в брукхейвенский мотель, только уже без тебя. Основная задача — присматривать за деньгами. Сотовый пришлось бы отключить и ждать, когда Джои позвонит администратору и велит либо сидеть на месте, либо двигаться дальше.— А куда двигаться?Снова взглянув на деньги, блондинка нервно сглотнула.— Точно сказать не могу, но кое-какие догадки есть. Однажды мы ехали из Джексона в Новый Орлеан, и мой благоверный завелся так, что терпеть не мог. Я уперлась: не буду в машине, и все, а он намекнул, мол, и другие варианты есть. Через десять минут мы свернули на двухполоску и остановились у старого дома. Джои залез в окно и открыл дверь. Кажется, дом принадлежал кому-то из его родни со стороны отца. Там почти пусто: только кровать и электрическая плита. Думаю, сорвись операция в Джексоне, он поехал бы именно туда.Так вот в чем она даже под пытками не призналась!— Сможешь найти этот дом?Блондинка покачала головой:— Сама вряд ли. Я там была очень давно, и к тому же ночью. Домик где-то под Маккоумом, точнее не скажу.— Хотя бы попробуй! Вдруг Хьюи и Эбби именно там?!— Уже пробовала! Слушай, ты знаешь название отеля и примерное расположение дома. Отпусти меня и передай все это ФБР — они легко найдут твою малышку.— Нет, не успеют!— Ну тогда так: позвонит Джои — совру: мол, все в порядке, скоро увидимся. Мотель километрах в двухстах пятидесяти на север, дом — примерно в двухстах. Остается куча времени, чтобы придумать какую-нибудь операцию. Я про твои планы ничего не знаю… Раз хочешь спасти девочку, зачем бежишь от ФБР?Дженнингс вздохнул.— Им нужно арестовать Джо и вас с Хьюи заодно. А меня это не волнует, только бы жену с дочкой невредимыми вернуть. Фэбээровцы уже спугнули Хики, причем дважды, попробуют снова — он прикажет убить Эбби, если уже не приказал…Шерил дернула себя за волосы.— Но один ты ничего не сделаешь! Джои ближе и к мотелю, и к домику, намного ближе.— Ну это еще не факт.— Что ты имеешь в виду?Уилл показал на ветровое стекло. «Боинг-727» компании «Континентал эрлайнс» буквально повис над шоссе, готовясь к посадке в местном аэропорту.Серо-синие глаза стали совсем круглыми.— Боже, твой самолет! Но у мотеля негде приземлиться и у дома тоже.— Об этом не беспокойся! — однажды над дельтой Миссисипи Уилл, потеряв один двигатель, смог посадить самолет на пустынном участке шоссе номер 61, а ради спасения Эбби и на подъездной аллее приземлится. — Еще час, Шерил, всего один час, и можешь отправляться на все четыре стороны.Девушка закрыла лицо руками.— Ты все так усложняешь! Сказала же, не знаю, где этот дом!— Нет, ты знаешь больше, чем сама думаешь. Могла бы…Договорить помешал телефонный звонок. Все, некогда ее уговаривать! Остановившись у обочины, Уилл протянул блондинке «Нокию».Та даже не пошевелилась.— Отвечай! — велел он.Шерил зажмурилась.— Я сказал, отвечай!* * *Эбби вышла из-за деревьев к гравийной дорожке и увидела, как Хьюи укладывает спущенную камеру в багажник белой машины. Захлопнув крышку, он улыбнулся и помахал ей, как маленький мальчик поезду. Девочка решила помахать в ответ и подняла руку. Трудно, пальцы вялые, будто чужие…Сколько удивительного случилось за последние несколько минут! Когда уходили из домика, Хьюи взял сумку-холодильник, потом Белль и повел Эбби к пикапу. Но вместо того чтобы сесть в кабину, поднял крышку и вытащил большую черную штуку, которую называл батареей. Странно, батарейки для пульта совсем другие! Так или иначе, великан подтащил ее к белой машине, что стояла на бетонных блоках, положил на землю, потом открыл капот и вставил. Пока он возился, Эбби пришлось спрятаться за деревьями и пописать. С тех пор как проснулась, она писала уже не в первый раз, значит, сахар растет.Закончив с батареей, Хьюи сел за руль и попытался завести машину, но ничего не получилось. Пришлось немного поколдовать над открытой крышкой, и уже через минуту автомобиль заурчал, изрыгая клубы дыма. Посмотрев на Эбби, великан засмеялся, а затем вернулся в домик. Одной в лесу страшно, и девочка пошла следом. Хьюи включил сотовый и оставил на кухонном столе, поднял ее на руки, как маленькую, и вынес на крыльцо.Белая машина хоть и фырчала, но ехать никуда не могла, потому что стояла сантиметрах в тридцати над землей. Хьюи обошел ее сзади, положил огромные ладони на бампер и начал толкать вперед. Лицо стало красным, потом бордовым. Крыльцо, на котором стояла Эбби, заходило ходуном, когда колеса соскользнули с бетона и ударились о землю.Хьюи засмеялся, как сумасшедший, усадил Эбби на переднее сиденье, повернул ключ зажигания, и машина тронулась с места.Старый автомобиль рванулся было вперед, но тут же остановился. Терзая мотор, великан крутил руль вправо-влево, пока наконец не выехал на траву. Буквально через минуту они катили по лесу, едва не задевая толстые стволы. Хьюи шумно радовался, что Нанин «рэмблер» их спасет, что Джои очень умный и совсем скоро покажется дорога.Так и получилось. Сначала дорогой были две замшелые колеи, а потом гравий. Хьюи смеялся до тех пор, пока у них не спустилась шина. Громкого «бум!», как по телевизору, не было, просто с правой стороны что-то подозрительно зашипело, и пришлось остановиться. Великан сказал: запаску поставит за полсекунды, однако Эбби успела сбегать в кустики и снова пописать.Тогда она и поняла, что дела плохи. Голова кружилась, силы кончились. Хотелось подтереться листочком, но девочка боялась ядовитого плюща. Натянув трусики, она пошла к машине. Хьюи как раз убирал в багажник спущенную шину. Он улыбнулся и помахал ей, а вот Эбби ответить не смогла: рука не слушалась.— Что такое? — забеспокоился великан.Малышка упала лицом в траву.Она увидела лицо Хьюи. Совсем близко, буквально в нескольких сантиметрах, глаза за толстыми темными стеклами выпучены от ужаса. Похоже, он испугался еще сильнее, чем сама девочка.— У меня сахар подскочил, — глядя по сторонам, пожаловалась Эбби. Она на переднем сиденье, значит, Хьюи перетащил ее в машину. — Нужен укол.— Лекарство в маленьком холодильнике?Девочка кивнула.Достав с заднего сиденья сумку, великан поставил ее рядом с Эбби.— Умеешь их делать?— Мама с папой много раз показывали, но сама не пробовала. Нужно набрать лекарство в шприц, воткнуть иголку в живот и нажать на поршень.Хьюи сморщился, будто девочка рассказывала что-то невероятное.— Это больно?— Немного, но иначе я могу умереть.Великан зажмурился и произнес:— Лучше твою маму подождать.— А еще долго?— Не знаю.Эбби почесала зудящие щеки.— Сделаешь укол?Хьюи нервничал.— Не могу! Правда не могу… Ненавижу иголки.— Но мне очень нужно.— Я не могу, Белль…Отчаянно храбрясь, девочка сжала кулаки.— Открой, пожалуйста, холодильник.Сбоку на сумке кнопка: Хьюи на нее нажал, и крышка поднялась. Эбби достала две ампулы с буквами «Н» и «Р», обозначающими разные виды инсулина.— Одно лекарство работает медленно, другое быстро, поэтому нужно их смешать, — пояснила она.Малышка взяла шприц и сняла колпачок. Если сделать все быстро — не будет времени передумать. При виде иголки Хьюи передернуло, а Эбби набрала прозрачную жидкость сначала из одной ампулы, потом из другой, следя, чтобы лекарство не поднималось выше цифры 4.Так не хочется поднимать подол! Каждый день как минимум два раза Эбби приходилось терпеть, когда мама колола в живот, но при мысли, что придется делать это самой, начинало мутить.— Ну, что дальше? — спросил Хьюи.— Можешь кое-что для меня сделать?— Что?Приподняв платье над правым бедром, девочка попросила:— Ущипни меня за ногу, вот здесь.Секундное колебание, и Хьюи ущипнул.— Боишься?Эбби очень боялась. Но папа говорил, иногда бояться можно, главное — это другим не показывать.— Мне почти шесть! — храбро сказала она. — Я справлюсь!В глазах ее странного спутника заблестели слезы.— Ты такая смелая…Великан, который смог поднять машину, считает ее смелой? Окрыленная похвалой, девочка воткнула иглу, нажала на поршень, а когда стало больно, рука со шприцем автоматически отдернулась.— У тебя получилось! — закричал великан.— Получилось! — засмеялась Эбби, откинулась на спинку сиденья и обняла Хьюи. — Поедем скорее к маме!Он отстранился, а когда взглянул на девочку, безудержный восторг в его глазах сменился грустью.— Ты что? — спросила малышка.— Мы больше никогда не встретимся… — Нижняя губа Хьюи задрожала. — Мама заберет тебя, и мы не увидимся.— Что ты, увидимся! — Девочка потрепала его по плечу.— Нет, — покачал головой великан. — Так всегда: только появляется друг, его тут же отнимают. Совсем как сестру!Эбби тоже стало грустно. Подняв Барби, она протянула ее Хьюи, но тот даже смотреть не стал.— Пора ехать, — сказала она. — Меня мама ждет!* * *— Секунду, одну секунду.— Отвечай! — орал Уилл, подсовывая Шерил «Нокию». — Нажми на чертову кнопку!Перекрестившись, девушка взяла телефон.— Алло!.. Да, получила… Он здесь… Нет, не видела. Патруля нет… Мы на И-10. Едем на север и сворачиваем на И-50, верно?.. Да, хорошо. — Она взглянула на спутника. — Неужели?.. Боже мой!.. Сейчас, секунду. — Она передала трубку Уиллу.— Джо?— Что, в героя решил поиграть?— Я делаю все, как велишь. Хочу только…— Слушай, не надо идиотом меня считать, ладно? В ФБР звонил?— Они уже ждали в чертовом банке! Это все ты виноват!— Что?— Их вызвал кардиохирург по имени Джеймс Макдилл. Знаешь такого? Он боялся, ты заставишь еще одну семью пройти через кошмар, который в прошлом году пережили его близкие. Вчера вечером позвонил в ФБР: так начались все эти самолеты, отслеживания переводов и так далее.— Черт! Помню Макдилла, как же не помнить! Его жена та еще стерва!— Деньги у меня, я готов к сделке. В банке фэбээровец пытался всучить жучка, но я послал его к черту! Пригрозил пушкой Шерил и бегом к машине… Мне дали детектор слежения, но его я тоже выкинул. Не веришь — у супруги своей спроси. Слушай, я хочу, чтобы ты улетел в Коста-Рику! Еще хочу вернуть дочь, а на все остальное плевать!Повисла тишина: Хики обдумывал услышанное.— Значит, так: попроси Шерил отвезти тебя обратно в «Бо риваж», отдай ей деньги и сотовый и поднимись в свой номер. Сиди тихо и жди звонка: тогда и поговорим. Звонить буду много, но когда именно, ты не узнаешь. Просто сиди у телефона и поднимай трубку. Кино посмотри… Если позвоню и тебя не будет, девочка умрет. Услышу короткие гудки — она умрет. Все понятно?Онемев от удивления, Уилл смотрел, как мимо проносятся машины. Опять Хики сделал неожиданный ход. Вместо того, чтобы организовать передачу выкупа или приказать Шерил действовать по плану Б, он придумал, как держать его под контролем, пока сам заметает следы.— Нет, так не пойдет! Когда мне вернут Эбби? Где гарантия, что ты выполнишь свою часть обязательств?— Придется поверить мне на слово, док. Получу деньги — высажу жену и дочку в людном месте на виду друг у друга…— Нет, Джо, не получится! Слушай… тебе ведь не деньги нужны! Решил отомстить, причинив боль моим близким. У меня здесь триста пятьдесят тысяч, они твои. Но я должен присутствовать при сделке. Увижу в машине Карен и Эбби — отдам деньги, и делай что угодно. Хочешь — убей меня, только жену с дочкой отпусти. О большем не прошу…— По-прежнему корчишь из себя героя? Нет, милый, будет только по-моему! Отдай Шерил баксы и попроси отвезти в «Бо риваж».— Не отдам, пока не увижу девочку.— У тебя нет выбора, сынок!Короткие гудки… Уилл сидел, совершенно подавленный, боль и разочарование последних суток, словно щелок, разъедали его внутренности.— Что случилось? — спросила Шерил. — Что он сказал?Дженнингс заколотил по рулю кулаками. Девушка пыталась помешать, но он терзал руль, пока не отскочил прикрывающий клаксон кожух.— Прекрати! — визжала блондинка. — Ну что, что случилось?Доктор передал требования Хики.— Я же говорила, — она откинулась на спинку сиденья, — Джои на три шага впереди и ошибок не делает.— Он доверяет тебе деньги, а это ошибка.— Нет, — обреченно вздохнула Шерил, — он догадывается, что я думаю о побеге. Но когда дойдет до дела, у меня просто пороху не хватит.Дженнингс схватил ее за запястье и больно сжал.— Что, нравится быть рабыней? Любимый муж всю волю выбил?— А ты чем лучше, герой? — высвободила руку девушка. — Джои веревки из вас с Карен вьет!В висках с шумом стучит кровь, руки дрожат…— Можно попросить кого-нибудь посидеть в номере и отвечать на звонки, — рассуждал вслух Уилл. — Любой из коллег может за меня сойти…— Муж в две секунды его расколет! Он знает тебя как облупленного: один заковыристый вопрос — и игре конец.— Ну тогда оставлю отель без связи. Вернусь в Билокси и протараню распределительные коробки, они обычно за территорией, низко над землей. Автокатастрофа… я не виноват…— Думаешь, Джои купится на такое «совпадение»? Ты что, с ума сошел? Смотри на вещи трезво!Над аэропортом снижался еще один самолет — истребитель «Ф-18 Хорнет». Двигатель такой мощный, что воздух завибрировал, а у Уилла появилась идея, неожиданная, как молния в ночи, и простая, как все гениальное.— Что? — встрепенулась Шерил. — Что ты придумал?Достав из бумажника карточку, доктор взял сотовый и набрал номер.— Отель-казино «Бо риваж», — ответил администратор.— Пожалуйста, позовите мистера Готро! Быстрее, дело срочное!— Могу спросить, из-за чего такая спешка?— Вопрос жизни и смерти, черт возьми! Дайте ему трубку!— Кому звонишь? — спросила Шерил.— Готро слушает! Чем могу вам помочь?— Это доктор Дженнингс, я делал доклад на медицинской конференции. Помните, мы вчера разговаривали?— Конечно, доктор! Что-то случилось?— В отеле с утра были фэбээровцы?— Да, — после секундного колебания ответил Готро.— Обыскали мой номер?— Да, сэр.— Они еще там?— Нет, сэр, последний ушел несколько минут назад.— Послушайте, Готро, не знаю, что вам сказали агенты, но в «Бо риваж» они приезжали, потому что вчера вечером была похищена моя дочь. Ее до сих пор не вернули… Я сам сейчас не в отеле, но нужно, чтобы так думал кое-кто, а именно один из похитителей. Минут через пятнадцать он начнет звонить мне в номер. Можно на протяжении нескольких часов переадресовывать звонки на сотовый?— Доктор, по-моему, тут следует подключить ФБР!Уилл уже думал о звонке Цвику. По его приказу агенты бы в десять минут все уладили. Но, доверив свой план ФБР, он снова попадал под их контроль.— Скажите, это технически осуществимо? Можете перехватывать звонки и направлять на другой номер?— Технически? Да, у нас есть такая возможность, хотя политика отеля…— К черту отель, о себе подумайте! Если в следующие три часа переадресуете звонки на мой сотовый — причем займетесь этим лично, — заплачу десять тысяч долларов.— Десять тысяч?..Готро на крючке.— Доктор…— Хорошо, пятнадцать. Пятнадцать кусков за три часа работы.Повисла небольшая пауза.— Обещать легко… — наконец проговорил администратор. Уилл вздохнул с облегчением: все, теперь не сорвется.— Мне нужна гарантия, — заявил Готро. — Ну, небольшой аванс.— Тысячи хватит?— Да, пожалуй.— Соедините меня с номером доктора Джексона Эверетта, сами трубку не кладите.— Как скажете, доктор.Пять гудков… При каждом Уилл кровавым потом обливался. Зато на шестом — щелчок и… треск упавшей на стол трубки.— Сукин сын! — ругался заплетающийся голос. — Пощади несчастного доктора!— Проснись, Джек!— Кто это, Кристал?«Кристал? Жену Эверетта зовут Мэри!»— Это Уилл Дженнингс! Проснись, Джек!— Уилл? Это так важно, что нельзя немного подождать? У меня жуткое похмелье.— Потом все расскажу! Сейчас мне нужно, чтобы ты спустился в фойе и выписал администратору чек на тысячу долларов.— На тысячу долларов? О чем ты говоришь?— Нет времени объяснять! Просто сделай, как прошу… Вопрос жизни и смерти!— Да ты чушь какую-то несешь!— Джек, ради Бога, через пять минут к стойке администратора нужно принести тысячу долларов. От этого зависит моя жизнь!— Жизнь? Значит, вчера ты все-таки был в казино? Неужели попал в лапы вымогателей? Не зря говорят: неофициальные ставки дороже обходятся…— Черт побери, Джек!— Ладно, ладно, заплачу «Визой»!— Нет, так нельзя! Нужен чек или наличные! Администратор оказывает мне небольшую услугу, его фамилия Готро.— Это же казино, Уилл! Они с удовольствием обналичивают чеки, чтобы гостям было что за столами спустить. Я все улажу. Подожди, приму душ, почищу зубы…— Джек, дело срочное! Этот парень ждет! Его фамилия Готро. Г-О-Т-Р-О…— Ты у стойки?— Нет, дружище, за много километров от нее. Богом клянусь: вопрос жизни и смерти. Ты поможешь?— Да, уже спускаюсь, но ты мой вечный должник!— Без проблем, Джек! А сейчас повесь трубку, у меня Готро на параллельном.— Эй, за деньги не беспокойся, не подведу!Раздался щелчок.— Я все слышал, — объявил Готро.— Тысяча сейчас, еще четырнадцать, когда все закончится. Запишите номер сотового: шестьсот один-триста тридцать два-сорок два-семнадцать. Прочитайте!Готро прочитал. Все правильно.— Если подведете…— Не волнуйтесь, доктор! С вами приятно иметь дело!Уилл отсоединился, завел «темпо» и поспешил в аэропорт.— Думаешь, твой план сработает? — спросила Шерил.— Я уже не в состоянии думать.

Глава 19На ограждении из проволочной сетки табличка:«Добро пожаловать в аэропорт Галфпорт-Билокси. Разрешение на въезд получите у оператора селекторной связи. Въезжайте на стоп-линию и ждите, пока опустится шлагбаум».У самого КПП — еще одна:«Ждите, пока опустится шлагбаум! За нарушение штраф $10 000».Открыв окно, Уилл нажал на кнопку и стал ждать.— Доброе утро! — проговорил мужской голос. — Добро пожаловать на военную базу США. Чем могу помочь?— Это доктор Уилл Дженнингс. Вчера прилетел на «бароне» Ноябрь-два-Уганда-Джулиет. Произошел несчастный случай: моя дочь попала в автокатастрофу недалеко от Джексона, так что мне нужно срочно вылететь.Небольшая пауза.— Вас понял, доктор. Сейчас свяжемся с диспетчерской вышкой. Пожалуйста, не забудьте…Голос оператора заглушил рев реактивных двигателей.— Извините, сейчас проводят учения ВВС Национальной гвардии, так что все вылеты задерживаются. Пожалуйста, подождите у КПП, и мы отправим вас при первой же возможности.Учения ВВС… Звучит не слишком обнадеживающе, зато объясняет, почему в небе над Билокси появились истребители.— Долго придется ждать? — спросила Шерил.— Думаю, нет. Я же сказал, дело срочное, так что они обещали помочь.Из динамиков послышался треск, будто телефонную трубку поднесли к радиоприемнику.— Доктор Дженнингс, с вами говорит авиадиспетчер. Ваша проблема ясна, постараемся поскорее организовать вылет. В данный момент ВВС проводят учения для отработки вопросов боевой готовности. На ВПП номер тридцать два у нас два истребителя «Ф-18 Хорнет», на ВПП номер тридцать пять садятся военно-транспортные «С-130». Учения плановые, так что остановить их нельзя, зато будет небольшой перерыв, во время которого вы сможете взлететь. По нашим данным, «окно» появится минут через одиннадцать.Одиннадцать минут… За это время он бы полпути до Хезлхерста пролетел! Но нужно действовать очень осторожно: стоит проявить недовольство, и за КПП вообще не пропустят.— Вас понял! По дороге сюда я связался со службой информирования, так что ветровой режим знаю. Топлива в баках достаточно… Что посоветуете?— Когда шлагбаум поднимется, заезжайте на белую полосу и ждите. Служащий базы проводит вас к самолету и поможет с предполетной подготовкой. Мы знаем о вашей проблеме и постараемся ускорить вылет. Как только сядете в самолет, свяжитесь с нами на частоте 123,7.— Спасибо, вы очень любезны.Шлагбаум поднялся.Уилл въехал на белую полосу и нажал на тормоза. Вон стоит «барон», всего в трех метрах, между «Бонанзой» и «Кинг-Эйром».— Что, так и будем здесь сидеть?Одиннадцать минут… Вокруг полным ходом шли учения. Двигатели «Ф-16» сотрясали воздух, а метрах в пятидесяти от стоп-линий к главной взлетной полосе двигались еще два похожих на хищных птиц самолета. Каждые тридцать секунд один за другим отрывались от земли «хорнеты». Неужели в аэропорту Галфпорта столько истребителей, что при такой частоте на взлеты уйдет одиннадцать минут? Или, может, диспетчеры собираются с такой же скоростью их сажать? С правой стороны низко над землей повисли два транспортных «С-130», готовясь приземлиться на основную ВПП.Десять минут… Куда именно лететь, Уилл еще не решил, но понимал: действовать нужно быстро. Из слов Цвика следует, что Хики в аэропорту нет. Значит, в данный момент он едет за деньгами, а где именно будет ждать Шерил — в лачуге под Хезлхерстом, брукхейвенском мотеле или домике под Маккоумом, — не так уж важно. Все три города лежат на юге от Джексона, и Джо, вероятно, выберет федеральное шоссе номер 55. До Хезлхерста он доберется минимум за полчаса, а по данным ФБР, из Джексонского аэропорта выехал минут пятнадцать назад. Если лететь на северо-восток с крейсерской скоростью и надеяться на дорожные пробки в Джексоне, можно оказаться в Хезлхерсте раньше, хотя преимущество будет минутным, если не секундным. Как отыскать Хики и Карен или Хьюи и Эбби, придется решать по дороге, сейчас главное — подняться в воздух.Уилл посмотрел направо, где в невысоком здании располагался административный центр базы. Похоже, сотрудника к ним пока не направили.— Слушай внимательно, — велел он Шерил. — По моему сигналу вылезаешь из машины и бежишь за мной.— Куда мы идем?— К самолету. — Дженнингс показал на «барона». — Вон он, совсем рядом. Стоит выехать за пределы белой линии — разразится скандал, но если пойдем пешком, никто не заметит.— Ты иди, — сдавленно проговорила девушка, — а я остаюсь здесь.— Что?— Моя помощь больше не нужна.Уилл потянулся было за «вальтером», однако внезапно понял: проблему можно решить куда проще. На этом этапе Шерил от денег ни за что не откажется. Схватив портфель, он бодро зашагал к самолету, но не успел пройти и пяти метров, как за спиной хлопнула дверца и по асфальту торопливо зацокали каблучки.— Передумала? — спросил он, не оборачиваясь.— Ублюдок!Открыв входной люк «барона», Дженнингс швырнул портфель в кабину и помог забраться Шерил. Девушка устроилась на переднем сиденье справа. Уилл опустился рядом и, взглянув на контрольную панель, включил приборы и завел двигатели.— Что это? — вдруг спросила Шерил.Сквозь рев «континенталей» прорезался пронзительный звук. Сирена… Посмотрев в иллюминатор, доктор увидел, как к ним приближается похожая на коробку машина — служба безопасности аэропорта.— Вот черт! — Дав полный газ, Дженнингс двинулся вперед, прежде чем «кушман» с красными мигалками заблокировал выезд и прижал к стоянке. Поворот направо, и «барон» уже мчится по взлетной дорожке, параллельной основной ВПП. «Кушман» пытается не отставать, но куда ему до стремительно набирающего скорость самолета.— «Бичкрафт» Ноябрь-два-Уганда-Джулиет! — захрипело радио. — Говорит диспетчерский центр! Вы нарушаете Федеральный авиационный устав! Немедленно вернитесь на стоянку!Уилл прибавил скорость. Может, прямо с этой дорожки получится взлететь? Увы, ее полностью перекрыл военно-транспортный «С-130 Геркулес». Огромный, с медленно вращающимися пропеллерами, он напоминал космический корабль инопланетян. Придется проехать прямо под его крыльями и свернуть на соседнюю дорожку, которая под прямым углом пересекается с главной ВПП.— «Барон» Уганда-Джулиет! — не унимался диспетчер. — Вы подвергаете опасности жизнь пилотов и наземного персонала. Немедленно заглушите двигатели!Самолет на всех парах несся к «Геркулесу», и Шерил вжалась в сиденье. От вращающихся пропеллеров дух захватывало, но Уилл, казалось, ехал прямо на таран.— Мы сейчас врежемся! — визжала Шерил. — Остановись!Взяв немного влево, «барон» прошмыгнул под левым крылом «С-130», чуть сбавил скорость и стал поворачивать на соседнюю дорожку.— Дельта-семь-один вызывает диспетчера! — вновь ожило радио. — Что за придурок?Наверное, это пилот «С-130»! Поворот был почти пройден, когда из-за облаков спустился еще один «Геркулес» и приземлился на общую ВПП.Наконец выехав на свободную дорожку, Дженнингс слегка притормозил, а потом завел оба мотора на полную мощность. Давление масла нормальное, а в тот момент его больше ничего не интересовало.Впереди, на расстоянии двухсот пятидесяти метров, безостановочно взлетали истребители «Ф-16». Тридцать секунд — и хищная птица с оглушительным ревом исчезает в небе. Уиллу всегда чудилась горькая ирония в том, что самые красивые машины человек создал, чтобы убивать. Но ведь те же принципы существуют и в природе, значит, «ирония» не больше чем розовые очки, мешающие адекватно воспринимать действительность.— Нам не пробиться! — сквозь рев моторов кричала Шерил.Время взлета нужно было выбрать так, чтобы прошмыгнуть между двумя «хорнетами». Дженнингс ни секунды не сомневался, что все получится. Это его последний вылет из аэропорта Галфпорт-Билокси, возможно, последний вообще, так что нужно провести его с блеском.— Это взлетная полоса?!— Да, и она наша!— «Барон» Уганда-Джулиет! — не умолкало радио. — Еще раз повторяю: вылет вам не разрешается!Дженнингс отпустил тормоза, и самолет покатил вперед, с отвратительно низкой по сравнению с истребителями скоростью. Едва «барон» приблизился к главной полосе, наперерез с оглушительным, как канонада, ревом помчался «Ф-16». Шерил оглушительно визжала, закрыв глаза руками, но Уилл знал: «хорнет» оторвется от земли раньше, чем они окажутся на ВПП. Только бы «континентали» не подвели!«Ф-16» взмыл в небо буквально за секунду до того, как «барон» выехал на полосу. Девушка продолжала визжать, а Дженнингс чувствовал необыкновенный прилив адреналина. Усталости и напряжения как не бывало: после долгих часов бессилия он наконец что-то делает!— Ноябрь-Уганда-Джулиет! Немедленно отключите двигатели! Вылет вам не разрешается!Самолет Уилла несся по главной ВПП со скоростью восемьдесят пять узлов.— Ноябрь-Уганда-Джулиет! Черт побери!!!«Барон» оторвался от земли и вскоре скрылся за облаками.* * *Поднявшись на триста метров, Уилл взял курс на север, когда заметил вертолет. Он отставал километра на два, но явно шел наперехват. Разглядывая кучевые облака на северо-востоке, Дженнингс набирал скорость и высоту.Чтобы не слышать увещевания диспетчера, громкость радио пришлось снизить до минимума, но, пробиваясь к облачной гряде, он расслышал новый голос. Похоже, это не из аэропорта…— «Барон» Уганда-Джулиет, вас вызывает вертолет Федерального бюро расследований! Мы у вас справа по борту. Я специальный агент Джон Симз. Вы совершили целый ряд преступлений. Немедленно вернитесь в аэропорт!— Он нас догонит!— Ни за что! Мы можем поднять скорость до двухсот двадцати узлов, да еще облака впереди… Им ничего не светит!— «Барон» Уганда-Джулиет! — трещало радио. — Знаю, вы меня слышите. Переключаю вас на старшего агента… Будьте на связи…Выжимая из «континенталей» максимум, Уилл приближался к облачной гряде.— Вертолет видишь?— Отстает с каждой секундой! — доложила Шерил.— Доктор Дженнингс! — послышалось из динамиков. — Это Фрэнк Цвик. Пренебрегая нашей помощью, вы рискуете жизнью жены и дочери! Вам понадобится подкрепление, без него ваши родные погибнут!— Я готов к такому риску, — подключив микрофон, отозвался Уилл.— Хотя бы куда направляетесь, скажите!— Самое лучшее, что сейчас можете сделать вы, — послать агентов в Брукхейвен. Ну и еще в Маккоум… Я перезвоню.Один за другим доктор отключил рацию и ретранслятор, сообщавший диспетчерам его высоту и положение.— У тебя проблемы похлеще вертолета… — проговорила блондинка.— О чем ты?— Звонки Джои будут переадресовываться на мой сотовый, верно? Значит, хоть мне он позвонит, хоть в «Бо риваж», вызов пойдет на этот телефон. Как решим, кому когда отвечать?Уилла прошиб холодный пот. Как же он упустил? Если Хики захочет поговорить с женой, а ему ответят: «Отель «Бо риваж»!», весь план полетит к черту.— Ну минут десять — пятнадцать можно не бояться, — вслух рассуждал доктор. — Буду брать трубку и рассказывать, что по дороге в отель мы с тобой в пробку попали…— А потом?— А потом мы будем на полпути в Хезлхерст.— Значит, туда направляемся?— Пока просто на север… Нужно, чтобы Джо дал тебе новые указания. В какой части Брукхейвена находится тот мотель?— Прямо у въезда в город.Брукхейвен километров на тридцать ближе, чем Хезлхерст. Однажды Уилл садился там на заправку, но как в городе обстоят дела с прокатом машин, не помнил. Придется на месте соображать.«Барон» пронзил облака, словно камень струи водопада, и на сердце тут же полегчало. Теперь без радара вертолету ФБР его в жизни не найти. А если опуститься прямо к деревьям, друзьям Цвика понадобится система раннего обнаружения и наведения. Боже, они ведь сейчас над военно-воздушной базой Кислер! Учения там проводят регулярно, значит, и система раннего обнаружения есть. После выходки в Галфпорте военные летчики с огромным удовольствием сдадут его ФБР. При первой же возможности нужно опуститься пониже, в зону помех от земной поверхности.— Попробуй вспомнить дом, в который Джо привозил тебя ночью. Он недалеко от Маккоума, а что еще?— Ничего…— При штурме той лачуги обнаружили пикап Хьюи. Значит, они с Эбби уехали как-то иначе. Там были другие машины?— В сотый раз повторяю: я никогда не была в лесном домике!— Может, разговоры слышала?— Там есть трактор! Точно знаю, Хьюи иногда подрабатывает тем, что участки распахивает!Уилл попытался представить, как Хьюи и Эбби на ржавом «Джоне Дире» удирают от спецназа. Что за ерунда!— А еще?— Что «еще»?— Подумай о семье Джо. Какие машины могли быть у них?Раздраженная Шерил лишь покачала головой.* * *В колл-центре отеля «Бо риваж» молодой оператор коротал время за чтением полной версии «Противостояния». Когда поступил звонок на главную линию, он, как обычно, ответил: «Отель-казино «Бо риваж», но когда попросили номер 28021, нажал на клавиатуре Alt-Z, выполняя макрокоманду, записанную по настоянию администратора Реми Готро. Сработала цифровая коммутация, и на экране высветился номер переадресации. Проверив выполнение макрокоманды, оператор с чистой совестью вернулся к роману Стивена Кинга.* * *Звонок заставил Уилла подпрыгнуть, но, быстро взяв себя в руки, он достал из кармана сотовый и посмотрел на часы.— Я отвечу, — объявил он спутнице. — Если это Джо, выясню, что хочет, и буду действовать по обстоятельствам. Держи трубку у моего уха, а когда скажу, нажми красную кнопку.Девушка взяла телефон, но Дженнингс молчал. Боже, ну как он сразу не подумал?! Работая на максимальной мощности, двигатели «барона» ревут подобно урагану. Допустим, он скажет Хики, что они стоят в пробке, но как объяснить этот рев, слышный в кабине, несмотря на звукоизоляцию? Тем более звук очень специфический, и Джо может его узнать…Сотовый продолжал звонить…У Уилла два варианта: сбавить скорость до минимума и надеяться, что Хики не расслышит гул, или полностью заглушить двигатели. Второй вариант намного опаснее, зато дает стопроцентную гарантию.— Будешь отвечать или нет?Радуясь, что еще не начал снижаться, доктор переключился на холостой ход, повернул лопасти пропеллеров так, чтобы не оказывали сопротивления воздуху, и остановил оба двигателя. В жуткой, давящей на уши тишине самолет начал падать.— Черт! — завизжала девушка. — Что случилось?!— Давай подключайся!Кукольное личико стало мертвенно-бледным.— Мы разобьемся?— Все в порядке, подключайся!Гудок, потом шипение: все, связь установлена.— Джо?— Как дела, док? Ты там что, уснул?«Там?» — екнуло сердце. Боже, да ведь Хики о Кипарисовом люксе говорит! Уиллу казалось, похититель сначала должен позвонить Шерил и удостовериться, что деньги получены. Но Джо, очевидно, решил по-другому. Значит, Готро смог переадресовать звонок, и врать про «пробку у отеля» больше не нужно.— Где Эбби? — спросил доктор, стараясь представить, что сидит в отеле, а не в кабине падающего самолета. — Хочу с ней поговорить.— Всему свое время, док. Давай, скоро снова поболтаем.Короткие гудки… Швырнув телефон на колени Шерил, Дженнингс начал запуск двигателей в воздухе.— Заводи скорее! — кричала блондинка. — Мы же падаем!«Континентали» заработали, и сердце Уилла радостно встрепенулось. Отрегулировав шаг пропеллеров, он почувствовал, как лопасти рассекают воздух и «барон» рвется ввысь.— Боже мой! — прошептала Шерил, когда корпус самолета выровнялся. — Я чуть не обделалась!Уилл стремительно набирал высоту.— Мне нужно знать, какая у Хьюи машина.— Не будешь глушить чертовы двигатели, возможно, голова начнет работать…— Сделай над собой усилие, черт побери! Мы на высоте две тысячи сто метров, если отключить «континентали», свободное падение займет около семи минут. Все будет в порядке при условии, что у Джо не развяжется язык.— Ну почему ты так со мной?! — словно маленькая девочка, хныкала Шерил. — Я же помочь стараюсь!— Старайся лучше!Лежащий на ее коленях сотовый снова зазвонил.— Кто отвечает на этот раз?— Ты, мне только что звонили. Джо проверяет, у тебя ли выкуп.— А вдруг ошибаешься?— Тогда скажешь, что вернулась ко мне в отель.— С какой радости?— Потому что я денег недодал.Девушка кивнула.— И постарайся узнать, какая у него сейчас машина.— Ладно.— Подожди, двигатели заглушу!— Пресвятая Дева…И снова холостой ход, поворот лопастей и… мертвая тишина.Шерил начала разговор, а самолет — стремительное падение.— Джои?.. Да, у меня. — Она подняла вверх большой палец. — Триста пятьдесят тысяч. Знаешь, он подкупить меня пытался… Да… Конечно! Похоже, это от отчаяния… Я на сто первом шоссе, приближаюсь к федеральному… В мотель ехать?Из трубки слышался какой-то треск, но слов не разобрать…— Да, помню… Угу… А как там Хьюи с малышкой?.. Ты ведь ничего ей не сделаешь? — Девушка отдернула трубку от уха. — Прости… Знаю… Конечно, уже еду. — Шерил отсоединилась.Доктор запустил «континентали», и самолет начал набирать высоту.— Что он сказал про Эбби?— Запретил обсуждать это по телефону.— Что еще?— Велел ехать к Пако.— К какому еще Пако?— В клуб на выезде из Хеттисберга, где я в свое время танцевала. Там за сценой номера для интимных танцев.— Он упоминал название во время разговора?— Нет. Клуб называется «Райские кущи», а Пако просто там работает. Они с Джои друзья.Уилл достал карту. Он знал Миссисипи как свои пять пальцев, просто хотел уточнить направления. Пересекая штат с севера на юг, И-55 делит его пополам. Джексон находится посредине, Брукхейвен и Хезлхерст — южнее, а Хеттисберг — по диагонали, к юго-востоку от Джексона по шоссе номер 49. Хеттисберг сейчас намного ближе, но одновременно у И-55 и шоссе номер 49 не окажешься, а то, что Шерил велели ехать в клуб, еще не означает ни что туда направляется сам Хики, ни что он дал такой же приказ Хьюи.— Черт подери! — вырвалось у блондинки.— Что?— «Рэмблер»!— Какой «рэмблер»?Шерил задумчиво улыбалась.— У матери Джои был «рэмблер». Старый, белый, с кнопочной коробкой передач. Это «Райские кущи» навели меня на мысль! Мама лежала в больнице, и однажды Джои заявился в клуб на ее машине. Только мы двинулись домой, как она сломалась… Пришлось попутку ловить. С тех пор я ее не видела, она уже несколько лет не на ходу… Хотя как-то раз мы с Хьюи ездили в мастерскую за запчастями. Наверное, «рэмблер» в самом доме прятали? — Блондинка покачала головой. — Надо же, три года о нем не вспоминала!Уилл не мог сдержать ликования. Слава Богу, хоть что-то выяснил. Белый «рэмблер», на нем скорее всего везут Эбби… Только где он сейчас?— В лачуге фэбээровцы нашли стационарный телефон и сотовый, — вслух рассуждал Дженнингс. — По стационарному Джо дал последние указания. Но, получается, сейчас Хьюи не на связи, если только у него не было запасного мобильника.— Почти уверена: запасного не было, — покачала головой Шерил. — Но ведь в «рэмблере» тоже мог быть телефон, правда?— Да, пожалуй! А Хьюи знает «Райские кущи»? Он там бывал?— Издеваешься? — хохотала Шерил. — Хьюи в стриптиз-бары не ходит. При виде голой женщины с катушек съезжает! Однажды Джои привел его посмотреть, как я танцую, так он выскочил на сцену и пытался накинуть на меня пальто. Четверо вышибал с трудом его утихомирили!— Но это было не в «Райских кущах»?— Нет.— А с Пако он знаком?— Нет, Джои в свои дела его не впутывает!— А в Хеттисберге когда-нибудь был?— Нет или… по крайней мере я не знаю.— Значит, Хьюи едет не к Пако, а куда должен был по плану Б. Новые инструкции дали только тебе, Хики на ходу перестроился… Так куда по первоначальному замыслу должен был отправиться Хьюи? Куда Джо мог его послать, если возникнут проблемы?Шерил задумчиво пожевала нижнюю губу.— Слишком далеко Джои бы его не отпустил. Особенно на одной машине с девочкой… Это опасно, Хьюи любой патруль может остановить.— Джо сейчас хоть что-нибудь про него сказал?— Только что с ним все будет в порядке.— Думаю, Хьюи направляется в брукхейвенский мотель. Это ведь совсем недалеко от Хезлхерста… Из Джексона Хики за час туда доберется и, посадив в машину Хьюи и Эбби, поедет в Хеттисберг за тобой.— Звучит правдоподобно.— Если я прав, сейчас Джо движется на юг по И-55, и Хьюи тоже. Они на южной полосе минутах в двадцати друг от друга… Все, к черту сорок девятое шоссе!Схватив ручку двигателя, Уилл стал снижаться. Сейчас опустится к самым деревьям и повернет на запад. Нужно поскорее добраться до И-55, а любопытным диспетчерам знать об этом совершенно не обязательно.* * *Заглянув в багажник, Карен зажала рот, чтобы не закричать. Пытаясь выбраться, хозяйка «тойоты» сбила руки в кровь и сломала несколько пальцев. На голове большая шишка, глаза тусклые, словно пеленой шока затянутые. Похоже, она ждет, что сейчас ее изнасилуют и бросят умирать.— Вылезай! — велела миссис Дженнингс. — Скорее, пока он не передумал.Развалившись на водительском сиденье, Хики звонил в отель, желая проверить, на месте ли Уилл. По настоянию Карен он свернул с шоссе, чтобы выбрать участок поспокойнее и высадить пленницу. Но владелица «камри» не двигалась, очевидно, не понимая, какой шанс ей предоставляется.— Давай же! — прошипела Карен и стала тянуть несчастную за руки. Девушка задергалась, но непонятно, сопротивлялась или, наоборот, желала помочь. Каким-то чудом все-таки удалось вытащить ее из багажника…Пленница оказалась миловидной брюнеткой с высокими скулами и азиатским разрезом глаз. Строгий синий костюм измят, а взгляд пустой, безжизненный.— Давай беги! — Карен подтолкнула ее к растущим у дороги деревьям. — Скорее!Девушка оглянулась по сторонам: кроме заброшенной бензоколонки, никаких признаков цивилизации.— Вы что, бросите меня здесь? — пробормотала она.— Тут гораздо безопаснее, чем с нами! Беги!Словно выращенный в зоопарке зверек, которого неожиданно выпустили из клетки, азиатка боялась отходить от машины.— Если не убежишь, тебе конец, — проговорила Карен.Девушка зарыдала.* * *Дежуривший на коммутаторе оператор с головой ушел в «Противостояние»: вооруженный атомной бомбой, Мусорный Бак решил отправиться в Лас-Вегас к Темному Человеку. Что работа, пусть даже стабильная, когда происходит такое! Звонок на главную линию он принял чисто автоматически, а когда попросили номер 28021, сказал «Одну секунду» и, как обычно, выполнил соединение.Двадцатью восемью этажами выше, в люксе Уилла, раздался звонок. Секундная пауза, затем снова звонок.Прочитав еще один абзац о путешествии Мусорного Бака, оператор оторвал глаза от книги. Что-то не так, но что именно? Боже, переадресация! Парень потянулся к клавиатуре, чтобы нажать Alt-Z, но, увы, звонящий в 28021 успел положить трубку.— Черт! — прошептал парень. — Черт!Реми Готро обещал сто баксов, если в ближайшие несколько часов он перенаправит все идущие в тот люкс звонки. Все, нужно звонить в кабинет администратора!* * *Реми Готро в кабинете не было. Он стоял у стойки, выслушивая раздраженного гостя, который выехал, забыв в номере зарядку камкордера. Горничная дважды осматривала люкс, но мужчина отказывался верить, что она ничего не нашла. Взбешенный, он набрал в грудь побольше воздуха, но выплеснуть гнев не дал появившийся будто из-под земли консьерж.— Мистер Готро? Вам звонят!— Хочу лично потолковать с горничной! — заревел мужчина.— Конечно, мистер Коллинз, — приторно улыбнулся администратор. — Вы говорите по-испански?Гость побагровел.— Черт побери! — Схватив жену за руку, он потащил ее к дверям.— Вчера вечером он восемьсот долларов за рулеткой спустил, — задумчиво проговорил Готро. — Проигравших сразу видно.Он вернулся в кабинет и поднял трубку:— Алло!— Я все испортил, — признался оператор. — Ну переадресацию, как вы просили.Лицо Готро потемнело.— Поступил звонок, и я чисто автоматически соединил с номером. Потом пытался перехватить, но не успел: трубку повесили.Администратор отсоединился.— Урод никчемный, ты только что пятнадцати тысяч долларов меня лишил!Закрывая дверь кабинета, он думал, оставит ли доктор аванс. Конечно же, не оставит!* * *«Барон» несся на север над И-55. Вряд ли они продвинулись достаточно, чтобы видеть «рэмблер» — при условии, что у Хьюи действительно «рэмблер», — но на всякий случай нужно двигаться параллельно южной полосе. Шерил прильнула к иллюминатору. Поток транспорта на шоссе довольно интенсивный: грузовики и легковушки двигаются со скоростью сто двадцать километров в час, самолет Уилла — в три раза быстрее.Дженнингс собирался замедлить ход, когда снова зазвонил сотовый. Он автоматически потянулся к ручке газа, а потом остановился. Если отключить двигатели на высоте сто метров, через пару минут полиции придется эвакуировать с шоссе обугленный фюзеляж «барона».— Кто ответит? — спросила Шерил.— Ты!— Джои уже сказал, куда ехать, так что вряд ли станет звонить снова.Может, вообще не отвечать? Нет, слишком рискованно! Снизив скорость до минимума, Уилл взял телефон и нажал зеленую кнопку.— Алло?Щелчок, означающий, что связь установлена, а потом… тишина.— Дженнингс! — наконец позвал полузнакомый голос.— Джо!Снова тишина.— Джо, это ты?— Умник гребаный, может, объяснишь, почему я звоню Шерил, а попадаю на тебя?Прижав телефон к уху, Уилл постарался говорить как можно спокойнее.— Ты, наверное, не тот номер набрал. Думал, что звонишь Шерил, а получилось — в отель.Хики молчал.— Позови Шерил!Горло судорожно сжалось.— Как же я ее позову?— Трубку передай, вот как!Ледяное спокойствие Хики оказалось страшнее любого приступа ярости.— Послушай, Джо…— Нет, это ты послушай! Открою небольшой секрет: ты никогда, повторяю, никогда не увидишь дочь.Лицо Уилла превратилось в маску.— Именно так планировалось с самого начала, — заявил Хики, — и никак иначе! Считай это возмездием за то, что убил маму. Ты забрал то, что дорого мне, а я заберу то, что дорого тебе, понял?— Где она, Джо? Где Эбби?— Сейчас это совсем не важно. На твоем месте я бы вены вскрыл, только бы этого ужаса не видеть! Представляешь, каково будет заказывать маленький гробик? А жене в глаза смотреть? Еще любящим отцом себя называешь…Слова Хики прожигали насквозь, но в них таилось нечто еще более страшное. В присутствии Карен Джо бы так не говорил. Она бы кричала и пыталась его задушить…— Где Карен, Джо? Она ведь не с тобой, что ты с ней сделал?— Вопрос не по существу. Сейчас это совершенно не важно!От лица оцепенение расползалось по рукам, приближаясь к сердцу. Ощущение такое, будто в открытый космос попал, в вакууме без единого звука затерялся…— Так что любые телодвижения сейчас бесполезны, стой, где стоишь. Пока не застрелился, Шерил может сделать тебе минет. У нее здорово получается! Кстати, передай, мы с ней скоро увидимся. Очень скоро…— Джо, ты неправильно все понял. Я не знаю, где Шерил, просто телефон забрал, потому что…Короткие гудки…Во рту свинцовый привкус крови: Дженнингс прокусил себе нижнюю губу.— Что случилось? — испуганно спросила Шерил. — Что произошло?Язык распух и отказывался слушаться.— Он все знает, да? Знает, что мы вместе?— Кажется, он убил Карен… И собирается убить Эбби!— Что? Ты с ума сошел!Руки задрожали мелкой дрожью.* * *Захлопнув багажник «камри», Карен оглянулась. С трудом передвигая ноги, девушка шла к заброшенной бензоколонке. Лучше бы к деревьям бежала: если Хики передумает, за полсекунды нагонит и пристрелит. Оставалось только надеяться, что у него и без того проблем хватает.Открыв дверцу, Карен устроилась на заднем сиденье. Джо уже закончил разговор и апатично смотрел в окно.— Ты разговаривал с Уиллом?Он вытащил из кармана сигарету и поднес к прикуривателю.— Да, разговаривал.— И что?— Сейчас важно не «что», а «где». Где сейчас твой благоверный? Явно не в номере…— О чем это ты? — испуганно воскликнула женщина.— Он по сотовому Шерил ответил! — Хики обернулся, и в его карих глазах полыхнула жгучая ненависть. — Имей в виду: старина Уилл сам напросился!Джо завел машину, развернулся на сто восемьдесят градусов и погнал на федеральное шоссе. С каждой секундой щеки багровели, а губы, наоборот, бледнели.— Это какая-то ошибка! — взмолилась Карен. — Позвони в «Бо риваж» еще раз!— Ну, конечно, ошибка… Увы, теперь это не важно. Сейчас уже ничего не поделаешь…Судя по тону, Джо сам себя уговаривает.Карен осторожно коснулась его плеча.— Пожалуйста, скажи, что происходит!— Не смей меня трогать! — прорычал он и отвесил ей пощечину.* * *Уилл сбавил скорость до ста узлов. Они уже достаточно близко к Хезлхерсту, так что появляется неплохой шанс разглядеть «рэмблер». Для Дженнингса это не просто шанс, а последняя надежда. В смерть Карен он почти уверовал. Иначе разве смогла бы она молчать, пока Хики объяснял, как и почему следует убить Эбби? Конечно, может, ее связали и заткнули рот кляпом, только почему-то не верится… Пока девочка у него, Хики не нужно прибегать к таким мерам, чтобы усмирить Карен.Уилл молил Бога об одном: только бы у Джо сейчас не было связи с братом! Это сохранило бы Эбби жизнь еще минут на пятнадцать — двадцать, пока он высматривает ее с воздуха.— Мне конец! — уже в сотый раз повторяла Шерил. Обхватив себя за колени, она раскачивалась, как героиновый торчок во время ломки.— Заткнись! — заорал Уилл. — Лучше «рэмблер» ищи…Девушка тупо смотрела перед собой.Уилл дернул ручку управления, шоссе рванулось навстречу, и буквально через секунду «барон» опустился ниже вершин деревьев и столбов электропередачи.— Поднимайся! — прижимаясь к сиденью, заорала Шерил.В последний момент доктор опустил ручку вниз и понесся над южной полосой. Машины затормозили, водители как по команде уставились на низко летящий самолет. С высоты двадцати пяти метров можно разглядеть лица, лопочущие рты, устремленные вверх пальцы. Вероятно, автомобилисты приняли его за пилота сельхозсамолета и, судя по всему, сумасшедшего.— Ищи «рэмблер», иначе буду дергаться вверх-вниз, пока тебя не вырвет.Девушка прижала нос к иллюминатору.— Я же ищу!Дженнингс включил радио: пожалуй, в такой ситуации ФБР может помочь.— Ноябрь-два-Уганда-Джулиет! — тут же захрипели динамики. — Ноябрь-два-Уганда-Джулиет, это срочный вызов, пожалуйста, ответьте!Неужели Федеральное авиационное агентство хочет отчитать за опасно низкий полет? Быстро же они спохватились!Уилл нехотя включил микрофон.— Это Ноябрь-два-Уганда-Джулиет.— Доктор Дженнингс, это Фрэнк Цвик!Уилл покачал головой. Что-что, а упорства этому фэбээровцу не занимать! Одному Богу известно, с каких пор он пытается вызвать его по радио, наверное, с той самой минуты, как связь прервалась…— Доктор, мы перехватили часть последнего разговора и знаем, что Хики хочет сделать с вашей дочерью.Дженнингс не отозвался.— Где вы, позвольте помочь!— Где я сейчас, совершенно не важно. — Уилл не сводил глаз с шоссе. — Скажите только одно: вы узнали, каким образом Хики скрылся из аэропорта?— Мы почти уверены, что он угнал «тойоту-камри» у девушки, которая заехала в гараж одновременно с ним и вашей женой.— Какого цвета эта «тойота»?— Серебристая, модель девяносто второго года. Мы ее видели на записи скрытой камеры и уже дали сигнал всем постам.— Можно еще вопрос?— Конечно.Уилл собрал все свое мужество.— Тело моей жены не обнаружили?— Что вы, у нас нет оснований считать, что ваша жена пострадала! Доктор, где вы сейчас находитесь? Мы же не можем…Уилл отключил радио.— Увидела что-нибудь? — спросил он у Шерил.— Все глаза просмотрела! — заявила она. — Каких только машин не видела, а «рэмблера» нет!— Давай внимательнее, и не в одну точку гляди, а на всю полосу. Увидишь что-то похожее на «рэмблер» — сразу кричи, я к самому шоссе спущусь.— Брукхейвен там?— Где «там»?— Вон там! — Она показала на восток.— Да.— Эй! — закричала она. — Вижу мотель! «Тихий уголок», прямо у поворота!— Стоянку не видишь?— Нет, мы слишком далеко.Вряд ли Хьюи успел доехать до мотеля, но проверить все равно надо. Прибавив скорость, Дженнингс полетел обратно к стоянке. Обогнув вышку сотового оператора, он скользнул к повороту и голодной чайкой нырнул к стоянке.— «Рэмблера» нет! — доложила Шерил.Вернувшись к шоссе, Уилл вновь полетел на север навстречу едущим из Джексона машинам. «Форды», «лексусы», внедорожники, грузовики, трейлеры, мотоциклы. Что угодно, а «рэмблера» нет.— Ну покажись! — чуть слышно шептал Уилл, пытаясь представить старый белый «рэмблер».— О Боже! — выдохнула Шерил: других слов у нее уже в который раз не нашлось.— Что такое?— Я его видела!— «Рэбмлер»?Девушка кивнула, серо-синие глаза горели от возбуждения.— Уверена?— Это точно они! Я видела Хьюи и твою малышку на пассажирском сиденье.Горло судорожно сжалось. Пытаясь разглядеть «рэмблер», Уилл чуть не свернул шею, но, увы, машина осталась далеко позади. Набрав высоту, доктор так резко развернул самолет, что нос «барона» чуть не коснулся хвоста.— Что собираешься делать? — спросила девушка.— Еще один круг. А ты смотри, смотри как следует. И давай пристегнись!— О Боже!

Глава 20— Хочу рассказать кое-что о мести, — проговорил Хики.Они с Карен отъехали от Джексона на шестьдесят километров, и чем дальше на юг, тем светлее становилось лицо Джо. Было заметно, с каким нетерпением он налегает на руль. Женщина апатично смотрела в окно. Бесконечные хлопковые поля сменились огромной трейлерной стоянкой. «Сборные дома! — кричала яркая вывеска. — Грандиозные скидки на модели «делюкс»».— Помнишь, о чем ты утром спрашивала?— Нет.— Соглашусь ли я убить тебя вместо девочки?Карен осторожно кивнула. Хики обожал игры. Словно ребенок-садист, он тыкал ее прутьями, заставляя корчиться.— Ты до сих пор этого хочешь? Ну если кому-то придется умереть?— Да.Хики кивнул, будто обдумывая философский аргумент.— Считаешь такую замену равноценной? Потеряв тебя, старина Уилл расплатится за убийство моей матери? Думаешь, он будет сильно страдать?— Уилл не убивал твою мать!«Хотя кому-то следовало! — подумала Карен. — До того как она родила тебя, подонок!»— А мне кажется, не будет! — гнул свое Хики. — Ну, в смысле, страдать не будет. Знаешь почему? Ты не его кровь.Карен упорно смотрела в окно.— Ну, Уилл поскорбит для порядка, но ведь ты всего лишь жена. Он новую себе найдет, с его-то деньгами! Моложе и привлекательнее… Готов спорить, его от тебя уже тошнит!Нет, она не будет с ним разговаривать, даже смотреть не будет!— А вот твоя крошка — другое дело. Она его плоть и кровь, живет в нем, так же я жил в сердце мамы. Почти шесть лет, можно сказать, маленькая личность, его любовь, свет в окошке.Карен все-таки пришлось обернуться.— К чему ты клонишь? Собираешься убить Эбби?— Просто разъясняю свою позицию, — улыбнулся Хики. — Это только предположение. Доказываю несостоятельность твоего утреннего предложения.— Но ты же велел не беспокоиться. Сказал, никто не умрет.«И уже нарушил свое слово», — вспомнив Стефани, подумала Карен.Хики постучал по рулю, явно довольный собой.— Говорю же, это все только предположение.* * *Выполнив вираж, «барон» полетел навстречу потоку машин, и Уилл увидел то, что чуть раньше заметила Шерил. Маленький белый, сто раз перекрашенный «жучок» полз с черепашьей скоростью, и другие машины то и дело обгоняли его слева. Она права, это «рэмблер». Уилл заглушил моторы и снизил скорость до такой степени, что «барон» буквально повис над движущимся с севера потоком транспорта.А на пассажирском сиденье… Боже, Боже! Девочка, льнущая к огромному сидящему за рулем человеку. Настоящий великан, «рэмблер» для него как детская машинка! Малышка подняла голову, и, подлетев поближе, Уилл разглядел личико, которое узнал бы даже в кромешной тьме. Облегчение огромными волнами захлестывало тело и душу. Эбби жива! Жива, и ничто на свете не сможет их разлучить!— Привет, Элиза-Джулиет! — тихо сказал доктор и помахал крыльями.— Что ты делаешь! — воскликнула Шерил: самолет раскачивался вправо-влево, словно на «американских горках». — Меня сейчас вырвет.— Крыльями машу, — улыбнулся Уилл.* * *Когда в небе появился «барон», Эбби и Хьюи распевали «У маленькой Мэри большая потеря». Он летел справа от шоссе над самыми деревьями.— Смотри, — закричал великан, — сельхозсамолет!— Он не должен лететь так низко, — с тревогой заметила девочка. — Я знаю, потому что у моего папы есть самолет.Стальная птица понеслась прочь, и Эбби, запрокинув голову, следила, как она набирает высоту и исчезает за облаками.— Однажды я тоже летал на самолете, — похвастал Хьюи, — когда Джои меня в Диснейленд возил.— Ты имеешь в виду «Мир Диснея»?— Нет, их же два! В Калифорнии тот, что постарее, туда мы и ездили. Джои говорит, они оба одинаковые, но мне кажется, флоридский парк больше.— Я тоже так думаю. — Девочка погладила сидящую на коленях куклу. — Я там видела настоящих Белль и Белоснежку.— Настоящих?— Угу. Мне и платья, как у них, купили.Улыбка сползла с лица Хьюи. Он сунул руку в левый карман, но так ничего и не достал.— Я кое-что смастерил, — смущенно пробормотал великан. — Тебе понравится?— Да, конечно!— Боюсь, это не так красиво, как вещи в твоем доме…— Не бойся! Самодельные подарки гораздо лучше покупных!Хьюи замялся, будто сомневаясь в искренности ее слов, а затем достал из кармана фигурку, которую мастерил всю прошлую ночь.Девочка восхищенно раскрыла рот.— Где ты ее взял?— Сам сделал.— Сам?То, что еще вчера было кедровой чуркой, при помощи ножа превратилось в медведя с маленькой девочкой на коленях. В фигурке столько изящества, что Барби рядом с ней казалась безликим манекеном. У деревянной малышки волосы до плеч, совсем как у Эбби, такое же платье, а в руках кукла. Но гораздо больше Эбби заинтересовал медведь. Одежду ему не вырезали, зато на лбу большие темные очки. Медведь заботливо смотрел на девочку.— Ты правда ее вырезал?Хьюи застенчиво кивнул.— Красавица и Чудовище… Ты говорила, они твои любимые, вот я и старался сделать как можно красивее. Ты ведь любишь все красивое.Эбби осторожно взяла фигурку. Кедр хранил тепло рук Хьюи, но медведь и девочка казались не просто теплыми, а живыми, из плоти и крови… Еще секунда — и они начнут дышать и зашевелятся.— Мне нравится, — призналась Эбби. — Очень нравится!У Хьюи даже глаза загорелись.— Правда?Девочка кивнула, не в силах отвести взгляд от фигурки.— Тогда, может, ты хоть иногда будешь меня вспоминать?Эбби удивленно посмотрела на великана:— Конечно, буду.Вдруг Хьюи закричал и нажал на педаль тормоза. Малышка схватилась за приборную панель, боясь, что они сейчас во что-то врежутся.— Он разобьется! — орал ее спутник.Самолет вернулся, только на этот раз он летел прямо над шоссе, прямо над ними… Впереди машины замедляли ход, некоторые выезжали на обочину. Вот он сместился вправо к придорожной рощице и с каждой секундой спускался все ниже. На глазах у изумленной Эбби пилот покачивал огромными стальными крыльями: сначала правым, потом левым, затем снова…Буйная радость охватила девочку.— Он помахал крыльями!Рев реактивных двигателей перекрывал шум шоссе. Пилот снова помахал крыльями, словно салютуя Эбби, потом взмыл в небо.— Мой папа тоже так делает! Точно так же! Мой папа…Внезапно личико вспыхнуло, и девочке пришлось сжать ножки, чтобы не описаться. В самолете папа! Эбби точно это знала, и на душе стало легко и радостно, как никогда в жизни.— Думаю, все будет хорошо, — коснувшись руки Хьюи, проговорила она.* * *«Барон» пронесся над «рэмблером», и Уилл увидел прижавшуюся к окну Эбби. На глаза навернулись слезы.— Я же говорила! — кричала Шерил. — Ты их видел?— Да. — Доктор вытер глаза рукавом.— Что будешь делать?— Нужно приземлиться.— На дороге?— Именно.Девушка побелела, и Уилл испугался, что она упадет в обморок.— Пристегнись покрепче!Пока она возилась с ремнем, Уилл поднялся на сто пятьдесят метров и увеличил скорость до восьмидесяти узлов.— Что ты делаешь? Сам говорил, садиться собираешься. Машина же сзади осталась!— Сначала нужно уладить одну проблему. Ищи серебристый «камри»!Шерил прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Она слышала, что сказал Цвик, и знала, кто едет в той машине.— Держи себя в руках! — велел доктор. — Все будет хорошо.Страшно не хотелось даже на миг выпускать «рэмблер» из поля зрения! Но десять километров над шоссе «барон» покроет за полторы минуты, а выяснить, как далеко Хики и успеет ли вмешаться, будет явно нелишним.— Как ты приземлишься, там же машины? Причем не только легковушки, но и трейлеры…— Постараюсь не задеть.— Боже мой! Что я здесь делаю, как попала в этот ад?— По вине Джо Хики! По-моему, яснее ясного!— Вижу «камри»! Серебристый… старая модель, приблатненная, на «лексус» похожа.По словам Цвика, Хики угнал «камри» модели девяносто второго года. А «приблатненной» может показаться именно она, а не более современная версия. Несколько секунд — и Дженнингс поднялся на высоту триста метров. Очень хотелось спуститься к самой трассе и посмотреть, нет ли в машине Карен, но в этом случае Джо точно его заметит. Да и серебристая «тойота» может оказаться не той, что угнал похититель, — мало ли на свете серебристых «тойот». В любом случае нужно садиться.И как можно скорее.Уилл развернулся на посадочный курс, набрал двести узлов и полетел на юг, обдумывать задание, которое только что перед собой поставил.Существует единственный способ остановить машину без применения оружия: посадить самолет прямо перед ней. Значит, остаются два варианта: обогнать «рэмблер», затем развернуться навстречу потоку транспорта, рискуя убить себя и с десяток ни в чем не повинных людей. Или можно лететь параллельно потоку — что он и делал до последней минуты — примерно на той же скорости, что и машины, и, как только перед «рэмблером» появится брешь, приземлиться.— Вон они! — закричала Шерил, тыча в иллюминатор.У нее отличное зрение! Километрах в трех впереди весь правый ряд тащился за медленно ползущим «жучком», в то время как в левом движение было свободным.Резко сбавив газ, Уилл снизился до ста двадцати метров. Водители едут со скоростью сто — сто двадцать километров в час, значит, девяноста узлов вполне достаточно, чтобы настичь «рэмблер» и занять выгодную позицию для приземления. Приблизившись к плотному потоку транспорта, он выпустил шасси и до минимума снизил давление топлива. «Барон» полетел намного медленнее, хотя машины по-прежнему обгонял.Осталось тридцать метров, а в животе завязался тугой узел страха. Свободных участков на дороге нет, это ведь И-55; десятки грузовиков и легковушек здесь ежедневно и без помощи нахальных пилотов сталкиваются. Выхлопные газы дизельных грузовиков, с высоты похожих на авианосцы в бетонном море, проникали даже в кабину.Девяносто узлов… Восемьдесят пять, но это все равно слишком много. Уилл многое бы отдал за холодный зимний день и плотный воздух, который впился бы в лопасти пропеллеров и заглушил скорость. Глядя на стремительно приближающееся бетонное полотно, Шерил без остановки бормотала «Аве Марию». Похоже, она предпочитает смотреть смерти прямо в глаза. Неестественно, но вполне по-человечески.— Думаешь, получится? — тихо спросила она.Слабый боковой ветер начал поворачивать хвост, и Уилл быстро подкорректировал положение.— Сейчас узнаем!Отрешившись от всего, Дженнингс сосредоточился на дороге. В правом ряду медленно ползущий «рэмблер», за которым тащится целая вереница машин, отчаянно пытающихся перескочить в соседний ряд и поскорее выбраться из пробки.В левом — легковушки и грузовики, на скорости сто тридцать километров проносящиеся мимо соседей справа. Перед «рэмблером», там, где нужно приземлиться, в левом ряду — любители скорости, в правом — копуши. За пятьдесят метров от белого «жучка» «меркьюри-сейбл», а перед ним — минивэн. Целый механический балет, но, увы, танцоры ненадолго останутся на своих местах.Сейчас или никогда.Взяв курс на разделительную полосу, Уилл со скоростью восемьдесят два узла устремился к крыше «рэмблера». Что происходило сзади, он не видел, но можно было не сомневаться: огромный, пикирующий на дорогу самолет заставил нажать на тормоза не одного водителя.«Барон» обогнал «рэмблер», превосходя его в скорости на пятьдесят километров. Уилл пролетел половину расстояния до «меркьюри-сейбл», а потом дернул ручку управления на себя, резко снизил мощность двигателей. Со стороны казалось, будто сработали мощные тормоза и самолет споткнулся в воздухе.Мгновение — и он камнем упал на дорогу.* * *В пяти километрах на север от «барона» Хики с круглыми от ужаса глазами приник к окну угнанного «камри».— Ты посмотри на этого придурка! Если уж решил разбиться, мог хотя бы на дороге этого не делать!Карен молчала. Увидев, как из-за облаков появился «барон» и повис над шоссе, она чуть не задохнулась от волнения. Это Уилл! По-другому и быть не может.— Что он здесь делает? — вслух недоумевал Джо. — Этот парень — камикадзе. Наверное, у него двигатель отказал.Ожидая какой-то реакции, он повернулся к пленнице, но та сидела, вперив глаза в приборный щиток. Раз Уилл, рискуя жизнью, снижается над шоссе, значит, где-то там, впереди, Эбби, и она жива.— Что с тобой? — спросил Хики. — Смотри, это сегодня по Си-эн-эн покажут! — Он похлопал Карен по плечу. — Тебя что, тошнит? Почему не хочешь…Подняв голову, Хики увидел, как самолет спикировал на плотный поток транспорта и исчез.— Сукин сын! — заорал он, нажал на газ и стал обгонять едущий впереди «кадиллак».Схватившись за руль, Карен дернула его на себя так, что «тойота» оказалась в правом ряду, вытеснив запорошенный пылью «кадиллак» с дороги.— Отпусти! — орал Хики, колотя ее кулаком по голове. Она вцепилась в руль, словно капитан тонущего корабля в штурвал. Машина свернула на обочину, в двух шагах от которой крутой обрыв. Они скатятся и разобьются о камни… Пожалуйста! Только бы Хики подальше от Эбби и Уилла удержать! Решение абсолютно осознанное, Карен приняла его несколько часов назад.— Отпусти, ты, сука бешеная!Джо двинул ее по уху и уверенным движением вернул «камри» обратно на трассу. На несколько секунд Карен потеряла сознание. Она поняла это, потому что, открыв глаза, обнаружила: ладони соскользнули с руля, а двигатель «тойоты» жалобно воет — с такой скоростью гнал машину Хики. Боже, да он одной левой ведет! В правой руке зажат револьвер Уилла, а дуло направлено ей в живот.— Еще раз сунешься — убью, — бесцветным тоном объявил похититель.Она прижалась к пассажирской двери.Сто двадцать километров в час… Сто пятьдесят… Карен впилась глазами в револьвер. Он пугал ее больше, чем авария, ведь авария убила бы их обоих, а от пушки погибнет только она. А Эбби так близко…Выругавшись, Хики нажал на тормоза. Впереди длинная цепочка красных огоньков. Стоп-сигналы. Что-то там случилось, и это что-то наверняка самолет Уилла. Свернув на разделительную полосу, Джо понесся мимо затормозивших машин. Через кожу фосфоресцирующим светом проступала ненависть.Представив себе личико Эбби, Карен начала молиться. Почему-то перед глазами вставала не пятилетняя девочка, а новорожденная — маленькое чудо с улыбающимися глазами, ради которого Карен пожертвовала карьерой и с удовольствием отдала бы все, что имеет. Всепоглощающая грусть захлестнула ее сердце, но вместе с ней пришло перекрывающее страх умиротворение. Неожиданно вспомнились слова Екклесиаста, услышанные много лет назад и врезавшиеся в память: «Всему свое время и время всякой вещи под небом: время убивать и время умирать». Женщина закрыла глаза.— Я люблю тебя, Эбби, — тихо поговорила она. — Прости, Уилл!— Что? — переспросил Хики, обгоняя плотный поток транспорта.Замыслив убийство, Карен выпустила когти и бросилась через подлокотник.Джо выстрелил.* * *Ударившись об асфальт, «барон» начал разваливаться. Водитель «меркьюри-сейбл», похоже, затормозил, потому что самолет Уилла приближался к нему с угрожающей скоростью. Сбросив газ, Дженнингс перепрыгнул через машину, словно начинающий пилот, отрабатывающий посадку с немедленным взлетом. Когда шасси снова коснулись асфальта, оказалось: менее чем за минуту «меркьюри-сейбл» вплотную приблизился к минивэну, скорее всего потому, что ехавшие впереди машины замедлили ход или встали понаблюдать за разворачивающимся за спиной действом.Убрав закрылки, доктор сбросил скорость до минимума, но, ударив по тормозам, понял: вовремя остановиться не удастся. Через минивэн, как только что получилось через «рэмблер», не перепрыгнешь: не хватает ни мощности, ни расстояния. Пропеллеры запросто фургон в металлическую стружку перемелют, а водитель с дороги не съезжает! Как и Уилл, он заблокирован между деревьями на разделительной полосе слева и крутым спуском справа. Но лучше рискнуть, чем в стружку превратиться! В заднем окне мелькнули перепуганные лица с круглыми от ужаса глазами.Дети…Повернув налево, доктор отключил подачу топлива и обесточил панель управления. Самолет обогнул минивэн, и Дженнингс почувствовал прилив эйфории, тут же сменившейся ужасом: кончик правого крыла задел фургон и закрутил в бешеном штопоре.Время превратилось в кленовый сироп. Шерил без остановки визжала, а Уилл ухитрился разглядеть среди вращающегося хаоса выскочивший откуда-то сзади лесовоз. А перед ним… белый, похожий на игрушечную машинку «рэмблер». Задняя опора шасси отвалилась, один из пропеллеров упал на асфальт, орошая шоссе ослепительным дождем искр. Когда после очередного виража кабина повернулась к «рэмблеру», доктор увидел, как белый «жучок» рванул прочь от лесовоза, но облегчение тут же испарилось: белая машина покатилась под откос.— Нам нужно выбираться! — заорал Уилл, хватая Шерил за руку.Медленный поворот на север, и самолет остановился. Увидев, что лесовоз — тридцатитонная махина из стали и дерева — несется к ним с бешеной скоростью, доктор отстегнул ремни безопасности и, перегнувшись через Шерил, открыл люк.— Вылезай! — скомандовал он.Но она не слушала. Развернувшись, она высматривала что-то в глубине кабины. Пробравшись на крыло, Дженнингс силой выволок ее из салона. Шерил упиралась и что-то кричала, но доктор столкнул ее на землю, а потом спрыгнул сам.— Деньги! — вопила Шерил. — Мы забыли деньги!— Сейчас не до них! — Схватив за руку, Уилл попытался увести ее прочь, но девушка вырвалась и снова взобралась на крыло.Покачав головой, доктор побежал к обочине.* * *Когда «рэмблер» покатился по травянистому склону, Хьюи стал жать на тормоза, но, увы, ничего не помогало. Эбби отчаянно визжала, а для него каждый ее крик превращался в красную кляксу. От страха мысли разбегались, словно лесные зверьки, но потом одна ослепительно-яркая разогнала наползающий туман. Схватив девочку, он швырнул ее на заднее сиденье, словно куль с мукой.Протаранив ветхий забор, машина врезалась в густые заросли; стопятидесятикилограммовое тело Хьюи бросило вперед с такой силой, что голова пробила лобовое стекло. Эбби стукнулась о спинку переднего сиденья и отскочила назад.Буквально на секунду у девочки сбилось дыхание, но ни боли, ни крови не было. Встав на колени, она заглянула на переднее сиденье.Лобовое стекло разбилось вдребезги. Хьюи не шевелился, из ссадины на лбу текла кровь.— Хьюи! — позвала Эбби. — Чудовище!Великан застонал и схватился за грудь. Протиснувшись на переднее сиденье, малышка взяла его за руку.— Чудовище, просыпайся! — Она пожала огромную ладонь, потом легонько ущипнула. — Можешь говорить? Папа не хотел делать тебе больно!За спиной раздался грохот, а потом жуткое «бум!», от которого воздух вокруг машины на мгновение стал кроваво-красным. Страх за папу острым ножом пронзил маленькое сердечко.— Проснись, Чудовище!Правый глаз приоткрылся, из груди вырвался стон.— Беги! — прошептал Хьюи.— Ты ранен!— Беги, Джо Эллен! — прохрипел он. — Бензином пахнет… Сюда идет злой человек… Беги к папе!Джо Эллен? И тут Эбби вспомнила: так звали сестренку Хьюи! На полу, среди мозаики осколков лежали Белль и деревянный медведь с девочкой. Подняв Барби, она посадила ее на колени Хьюи, потом схватила медведя и выбралась из машины. Очень хотелось помочь Хьюи, но двигать его с места — все равно что гору толкать! Повернувшись к машине спиной, Эбби взглянула на крутой холм.От страха по спине побежали мурашки.С вершины на нее смотрел высокий мужчина. Яркое солнце светило прямо в глаза, так что девочка видела лишь неясную тень. Почему-то она показалась знакомой.— Папа? — нерешительно позвала Эбби.Тень бросилась вниз по склону.* * *Шерил выползла на разделительную полосу. Колени исцарапаны, волосы пахнут мазутом, ресницы обгорели, а на руке огромная ссадина.Зато деньги отвоевала!За спиной то, что осталось от самолета: догорающая масса металла, искореженного лесовозом, который смог остановиться всего несколько секунд назад. На шоссе образовался километровый затор, к месту крушения идут десятки людей, в первых рядах — любопытные и зеваки.Закашлявшись, Шерил вдохнула черный дым, и грудную клетку пронзила острая, как от удара кнутом, боль. Наверное, легкие обожгла, когда самолет взорвался. Ничего страшного, ради денег и не такое вытерпишь!Прижав ладони к траве, она осторожно встала, схватила почерневший портфельчик и зашагала к деревьям.* * *Растянувшись на пассажирском сиденье, Карен смотрела на маленькую дырку в верхнем отделе брюшной полости. Хики ушел. Выстрелил и бросил умирать… Насколько опасна рана, сразу не определишь. Полостные ранения вообще коварны: могут убить за пять минут, а могут несколько недель мучить. Так или иначе, одной пули оказалось достаточно, чтобы пригвоздить ее к двери — не будет теперь мешать, а Хики-то спешит к Уиллу!Она выглянула в окно: и спереди и сзади машины, а самолета нет. Несколько секунд назад она слышала взрыв и отчаянно надеялась, что взорвалась машина, а не «барон». Хотя это вполне возможно: приземлиться на оживленном шоссе — дело далеко не простое. А если что-то случилось с мужем, значит, Эбби осталась там наедине с Джо и остальными.Достав из бардачка бумажную салфетку, Карен прижала ее к ране, потом, превозмогая боль, заставила себя развернуться и открыть дверцу «камри».Сначала в придорожную пыль опустилась верхняя часть тела, потом ноги. Перевернувшись на живот, Карен лежала и ненавидела себя за беспомощность. Брюшная полость онемела, встать казалось так же невозможно, как превысить скорость света… Но тут сильно запахло авиатопливом, и она поняла, что попыться придется.* * *Уилл «лесенкой» спускался к Эбби, ставя ноги ребром, словно лыжник на опасном склоне. Девочка шагнула к нему, зеленые глаза сверкали от радости.— Папа, я знала, что ты придешь!Обняв худенькие плечики, Дженнингс прижал к себе дочку.— Где мама? — спросила она. — С тобой прилетела?Ответить нечего.— Пошли, милая, будем ее искать!— Подожди, Хьюи ранен.— Что?— Он в машине застрял! Все лицо в крови…Не слишком хотелось помогать похитителю, но Уилл все-таки подошел к машине. Да, парень сильно ранен… В воздухе пахнет бензином: если начнется пожар, он сгорит заживо.— Папа, спаси его!Опустив Эбби на землю, доктор бросился к водительской двери. Похоже, не заклинило, просто гигант не может выбраться из-за руля. Весит килограммов сто пятьдесят, Уилл с огромным трудом сдвинул его с места.— Хьюи! — заорал он. — Помоги мне, шевелись!Предплечье оказалось размером с окорок; схватив его обеими руками, доктор дернул изо всех сил. Застонав, словно раненый бык, великан развернулся, попробовал встать и рухнул на землю. Травянистый склон помог Дженнингсу откатить Хьюи на безопасное расстояние. Все, больше здесь ничем не поможешь, по крайней мере пока.— Пошли искать маму! — позвала Эбби.Уилл, естественно, согласился, хотя что делать дальше, толком не представлял. Разумнее всего спрятаться в лесу и ждать приезда полиции. Но вдруг Хики действительно был в том серебристом «камри» и Карен по-прежнему с ним? Вдруг сидит в салоне связанная или лежит раненая в багажнике? Пистолет Шерил сейчас явно не помешал бы, но его, увы, не вернешь: взорвался вместе с самолетом.Притянув к себе дочку, Уилл посмотрел на вершину склона. Человек десять выстроились у обочины и следили за ним во все глаза. На шоссе, наверное, встали сотни машин. Воистину эта пробка может войти в Книгу рекордов Гиннесса! А если среди любопытных притаился Хики? Что же, у кого-нибудь из водителей найдется пистолет: это же Миссисипи, в конце концов! Возможно, у них у всех по пушке!.. Подняв Эбби на закорки, Дженнингс стал подниматься к дороге.* * *Спрятавшись среди деревьев, разделяющих северную и южную полосы, Шерил пыталась отдышаться. Разворачивающееся у подножия склона действо напоминало кадр из фильма Спилберга. Ощущение такое, будто наблюдаешь с крыши за парадом. Однажды в детстве она действительно смотрела парад таким образом. Ее взял с собой папа, настоящий папа, только тот праздник не удался…Самолет доктора догорал, выбрасывая клубы черного, как из заводской трубы, дыма. К месту пожара вышел водитель лесовоза, наверное, хочет оценить нанесенный им ущерб. Насколько хватало глаз, в обе стороны тянулась многокилометровая пробка, а к месту происшествия стягивались сотни любопытных. Однако к самому самолету люди подходить не решались, будто чувствуя: шоу еще не закончено. Хорошо хоть с девочкой все в порядке! Шерил видела, как доктор поднялся с ней на шоссе.Так, чтобы, не дай Бог, не попасть в тюрьму, нужно трогаться. Лучше всего перейти на северную полосу и поймать какого-нибудь изголодавшегося по сексу коммивояжера. Вид у нее ужасный, но правда заключается в том, что мужчинам все равно. Особенно когда тебе двадцать шесть, а тело такое, что любая манекенщица позавидует.Шерил собиралась встать, когда увидела, как из подъехавшей машины вышел Джои и двинулся к зевакам, окружившим Уилла и его дочь.* * *Реакция собравшихся на обочине поразила Дженнингса до глубины души. Все они говорили одновременно, но утомленное сознание выхватывало лишь обрывки фраз. Кое-кто хлопал по спине, однако подавляющее большинство возмущалось: «Где тот дебил пилот? Его нужно арестовать!»Крепко обняв Эбби, Уилл попросил кого-нибудь вызвать полицию или ФБР. От группы отделились трое и отошли в сторону, по-видимому, чтобы позвонить.— Папа, что с самолетом? — спросила малышка, показывая на догорающую развалину.Дженнингсу даже удалось рассмеяться.— Свою миссию эта старушка выполнила, а остальное не важно.— Смотри, какой у меня медведь! Его Хьюи сделал!Эбби протянула искусно вырезанную фигурку. Уилл не считал себя специалистом, но наметанный глаз коллекционера мигом оценил деревянного медведя: в нем было нечто чистое, искреннее, трогательное.— Всем назад! — неожиданно закричал какой-то мужчина. Уилл подумал, что это коп, но толпа неожиданно поредела: кто-то скатился вниз по склону, кто-то бросился к машинам. Среди бегущих выделялся неподвижный как скала мужчина. Темноволосый, темноглазый, с окровавленной ногой, он стоял метрах в десяти от Дженнингса. На глазах у доктора и его дочери он поднял руку. Под ослепительно ярким солнцем холодно блеснул револьвер.Хики…Отступать некуда. Они с Эбби зажаты между крутым склоном и горящим самолетом. Можно, прижав к груди дочку, скатиться под откос, но стоит Хики подойти к обочине, как он пристрелит их раньше, чем они спрячутся за деревьями.— Папа, кто это?— Шш, милая! — Уилл надеялся, что вспомнит Хики, но со дня операции прошло больше года, и бледное лицо с темными глазами никаких ассоциаций не вызывало. Непостижимо: совершенно незнакомый человек ненавидит так сильно, что хочет убить тебя и твоего ребенка.— Док, где мои деньги? — поинтересовался Джо.— Там. — Дженнингс показал на догорающий самолет.— Надеюсь, ты врешь!— Я слишком устал, чтобы врать.— Где Шерил?— Не знаю. — Всепоглощающая усталость не помешала немного исказить реальное положение вещей. Докладывать Хики, что его жена сгорела в самолете вместе с выкупом, совершенно не обязательно.Не опуская наведенный на Уилла и Эбби револьвер, Хики отступил к краю обочины и посмотрел вниз.— Сюда, Хьюи! — закричал он. — Залезай, парень! Давай, у тебя получится!Дженнингс оглянулся по сторонам: похоже, помогать никто не спешит.— Знаешь, что сейчас случится? — глядя на пленников, спросил Хики.— Нет.— А вот что!Раздался выстрел, и Уилл почувствовал, как подогнулось правое колено. Силы уходили, но он устоял на ногах и, опустив дочку на землю, заслонил ее собой. Малышка кричала от страха. Хотелось сказать, чтобы бежала со всех ног, но доктор сомневался, что она послушается. К тому же любой рывок может разозлить Хики, и он выстрелит снова. Тоненькие ручки отчаянно цеплялись за брюки.— Что чувствуешь, когда ранят из собственного револьвера?Уилл взглянул на ногу. Пуля пробила мышцы сбоку, не повредив бедренную артерию.— Скорее, Остолоп! — на секунду отвернувшись, заорал Хики. — Поезд уходит! Давай покажи, что ты не полный кретин!— Джо, убирайся отсюда, пока не поздно, — проговорил доктор.— Скоро уберусь, не беспокойся! — мрачно рассмеялся похититель. — Но нам с тобой нужно рассчитаться, а твоя малышка — законное средство платежа.Он приближается, с каждой секундой все ближе… Уилл собрался поднять Эбби на руки и бежать, когда послышался женский голос. Хики аж вздрогнул от неожиданности.— Джои, деньги у меня!На дальней стороне дороги у разделительной линии стояла Шерил. Ее улыбка была такой же натянутой, как у врывающихся в офис распространителей, но она по крайней мере старалась.— Пойдем отсюда! Ну же, давай!— Так-так, возращение блудной шлюхи, — покачал головой Хики. — Подожди, детка, сначала дела!Улыбка мигом сползла с лица девушки.— Джои, не трогай малышку! Тебе это не нужно, правда не нужно…— Еще как нужно!— Убив ее, маму все равно не вернешь…Карие глаза вспыхнули.— Зато он узнает, что такое боль и страдания! — Револьвер опустился к ногам Уилла, за которыми пряталась Эбби. Да, укрытие не из надежных.— Джои, пожалуйста! — Достав из портфеля «вальтер», Шерил прицелилась мужу в грудь. — Он не виноват! Поедем в Коста-Рику, тебя ранчо ждет!Хики посмотрел на Уилла и невесело рассмеялся:— Что, сумел ее против меня настроить? Ну… безмозглой была, безмозглой осталась.И глазом не моргнув, он повернулся к Шерил и выстрелил. Блондинка отскочила к разделительной полосе, поливая шоссе дождем долларовых купюр. Уже через секунду Джо снова целился в Уилла, явно не зная, куда стрелять: в сердце или в ноги. Пока решал, над асфальтовым полотном послышался странный звук, напоминающий хлопанье огромных крыльев. Дженнингс первым узнал характерное «воп-воп-воп» лопастей несущего винта. Вскоре и Хики сообразил, что к чему, но, вместо того чтобы бежать, решительно шагнул к Уиллу.— Зачем мне Коста-Рика? Терпеть не могу испанцев… Я не для этого все затеял! Ну, док, сколько веревочке ни виться, а кончику быть!Эбби дернула отца за штанину:— Папа, осторожно!Джо прицелился. Уилл упал на дочку, прикрыв ее собой, а потом повернул голову: так же, как Шерил во время приземления, он заглянет смерти прямо в глаза…Однако вместо дульного пламени доктор увидел толстую, похожую на окорок руку, которая схватила Хики за шею и оторвала от земли.— Джои, нельзя обижать Эбби! — заявил великан. — Можешь обидеть Хьюи, а Эбби нельзя. Она моя Белль.У Хики глаза на лоб вылезли. Он попытался развернуть руку с револьвером так, чтобы пристрелить двоюродного брата, но первый выстрел оказался неточным. Окровавленная рука поднимала его все выше и выше, мощным зажимом смыкаясь на горле. Джо отчаянно пинал воздух и бестолково палил в безоблачное небо. Каким-то чудом ему удалось выжать несколько слов, но они пришлись явно не к месту:— Ты, чер-тов дебил…Завороженный, Уилл смотрел, как Хьюи выжимает жизнь из своего брата. Бледное лицо безмятежно: ни дать ни взять горилла на отдыхе. Последняя пуля Джо порвала ему ухо, а потом щелк! — и барабан револьвера опустел. Сухо хрустнули шейные позвонки, и лицо Хики стало иссиня-черным. Ноги и руки превратились в безвольные тряпки, револьвер с грохотом полетел на асфальт. Через несколько секунд Хьюи бережно опустил брата в придорожную пыль, сел рядом и стал гладить по голове, а потом встряхнул, будто надеясь разбудить.— Джои! Джои!Шум лопастей все громче — вертолет шел на посадку. Уилл выпустил дочку и, отстегнув ремень, повязал над раной.— Смотри! — прошептала Эбби. — Хьюи плачет.Склонившись над братом, великан накрыл ладонью бледные губы, проверяя дыхание. Ничего не почувствовав, он захныкал, как перепуганный ребенок.— Ну зачем ты хотел обидеть Белль? — всхлипывал он. — Говорила же ма: нельзя трогать маленьких девочек.— Папа, мы должны ему помочь. — Эбби двинулась было к Хьюи, но доктор вовремя ее остановил.— Нет, милая, не уходи. Нам нужно найти маму!— Я здесь… — послышался слабый голос.Уилл обернулся. На разделительной полосе стояла Карен с пистолетом в руке. Это же «вальтер»! Женщина целилась в его владелицу, которая ползала по траве, собирая в портфель выпавшие купюры. Обе словно в ступоре, в действиях ни логики, ни смысла.Эбби побежала к матери, но Уилл схватил ее за руку. Карен не в себе, иначе сразу же бросилась бы к дочке.— Карен, отдай мне оружие.Та будто не слышала, по-прежнему целясь в голову Шерил, которая была в полуметре от дула. А блондинке, похоже, все равно: как ни в чем не бывало запихивает деньги в портфель. На плече кровь, хотя, похоже, ранение неопасное.Сильно хромая, Уилл подошел к жене:— Пожалуйста, отдай мне оружие!— Она тоже в этом участвовала! — неожиданно закричала Карен.— Все кончено, — осторожно протянул руку Дженнингс. — Хики мертв, а Шерил никуда не денется.Карен отдернула «вальтер», и доктор увидел у нее на животе огромный кровоподтек.— Что случилось?— Он в меня стрелял… — проговорила Карен, по-прежнему целясь в блондинку.— Бросай оружие! — закричал какой-то мужчина. — Полиция штата! Всем лечь на землю! Живо!Обернувшись, Уилл увидел двух патрульных. Вооруженные револьверами, они держали Карен на мушке.— Не стреляйте! — заорал он. — Она в шоке!— Бросай оружие! — снова закричали копы.Карен обернулась, но револьвер не опустила, и Дженнингс понял: еще секунда, и ее уложат. Словно живой щит, он встал между женой и патрульными, и в ту самую секунду мощный порыв ветра закружил золу и гравий в бешеном вальсе.Вертолет «Белл-407» с желтой надписью «ФБР» поравнялся с местом аварии и сел неподалеку от догорающего «барона». Из кабины тут же выбрались двое в темных строгих костюмах и со всех ног побежали к патрульным, на ходу доставая удостоверения. Буквально пары фраз хватило, чтобы один из копов опустил револьвер, а вот его коллегу, похоже, авторитет ФБР нисколько не смущал. Невысокий агент заслонил Карен от строптивого патрульного и обратился к Уиллу:— Вы доктор Дженнингс?— Да.— Доктор, я Фрэнк Цвик. Очень рад видеть вас невредимым.— Я тоже рад встрече, черт побери! Нужна помощь: мою жену ранили, она в шоке.— Сможете заставить ее положить оружие?Повернувшись к жене, Уилл поднял руки:— Милая, отдай револьвер! Эти люди хотят нам помочь. Не надо…Карен зашаталась, а потом рухнула на асфальт лицом вниз.Уилл бросился к ней и упал на колени. На лучевой артерии пульс совсем слабый. С бесконечной осторожностью он перевернул жену на спину и расстегнул окровавленную блузку. Пуля застряла в верхней части брюшной полости, предположительно в селезенке. Он прижался ухом к ее губам и смотрел, как поднимается грудная клетка. Похоже, с легкими все в порядке, но живот уже раздулся от внутреннего кровотечения.— Что с мамой? — рыдала Эбби. — Папочка, что случилось?— Все в порядке! — заверил Уилл, понимая: Карен может погибнуть, если в ближайшее время не окажется в операционной.— «Скорая» в восьми километрах отсюда, — объявил Цвик. — Они поднимаются по склону и, по моим подсчетам, подъедут минут через пятнадцать — двадцать.— Возьмите ее на вертолет! — попросил Дженнингс. — Десять минут, и будете на крыше университетской клиники…— Доктор, у нас ведь не воздушная неотложка, а самый обычный вертолет.— Это лучше, чем ждать… Помоги, Фрэнк!Старший агент кивнул и пошел договариваться с пилотом.— Эбби! — распахнув глаза, позвала Карен.— Мы здесь, — отозвался Уилл.— Где Эбби? — она попыталась встать. — Где моя девочка?— Я здесь, мама!Схватив дочкину ладошку, Карен подняла голову и оглянулась по сторонам, словно охраняющая свой выводок львица.— Где Хики?— Мертв, — уже во второй раз сказал Уилл. — Детка, мы в безопасности.Потребовалось несколько секунд, чтобы это осознать, и, вздохнув с облегчением, Карен закрыла глаза. Измерив пульс на лучевой, бедренной и сонной артерии, Уилл подсчитал ее давление и проверил перфузию ногтевых лож. Она впадает в кому… В больницу, скорее в больницу!— Мам, папа тебя вылечит!Бескровные губы растянулись в улыбке:— Знаю, милая!— Тебе очень больно?— Когда ты держишь меня за руку, любая боль отступает!Эбби засмеялась сквозь слезы.— Все готово! — объявил подошедший Цвик. — Сможете ее перенести?— Меня немного штормит, — признался Уилл.— Папу ранили в ногу! — гордо проговорила девочка. — Он меня спасал!— Чьи это деньги? — закричал с разделительной полосы патрульный, держа в руках почерневший от огня портфель. Его коллега надевал на Шерил наручники.— Мои, — отозвался Дженнингс. — Девушку ранили в плечо, а еще она пострадала при пожаре. Как приедет «скорая», пусть сразу в больницу везут!— Это мои деньги! — заорала блондинка. — Спросите у него!— Возьмите их с собой, — попросил патрульного доктор. — Потом разберемся…— Сколько здесь?— Триста пятьдесят тысяч.Коп аж присвистнул.— Обманщик чертов! — завизжала Шерил. — Так и знала, что обманешь!— От своих слов не откажусь, — заверил Дженнингс. — Приду в суд и расскажу, что ты нам помогала.— Черта с два! Да ты через пять минут про меня забудешь!Пожав плечами, Уилл повернулся к Цвику:— Давайте занесем Карен в вертолет!Старший агент подозвал на помощь пилота и патрульных.— А что будет с Хьюи? — спросила Эбби. — Он тоже с нами полетит?Дженнингс показал на великана в темных очках, который до сих пор пытался разбудить заснувшего вечным сном Джои.— Ему в окружной тюрьме не место, нужна психиатрическая экспертиза. Если доставите в университетскую клинику, я его пристрою.Патрульный с портфелем в руках кивнул.Уилл хотел помочь Цвику и его помощникам поднять на борт Карен, но нога не слушалась.— Знаете радиочастоту приемного отделения университетской клиники? — спросил он патрульного.— Сто пятьдесят пять и три десятых.— Спасибо.Карен положили на голубые ветровки фэбээровцев, которые кто-то расстелил на полу салона. Цвик сел рядом с пилотом. Уилл был страшно благодарен, понимая: больше всего на свете старшему агенту хочется устроить ему восьмичасовой допрос, а он навстречу идет, порядочность демонстрирует…Чуть наклонившись вперед, вертолет стал набирать высоту, а Уилл прошел в кабину пилота, чтобы по рации связаться с дежурным приемного отделения. Кратко описав состояние Карен, он попросил хирурга из отделения травматологии, который не поехал на конференцию в Билокси. Ветеран войны во Вьетнаме, этот резкий и нелюдимый старик отлично умел вскрывать, зажимать и «к черту удалять».Вернувшись в салон, Дженнингс увидел, что Карен открыла глаза. Она что-то сказала, но разве среди шума лопастей расслышишь? Уилл наклонился к ее губам.— Семья… — прошептала она, — снова…— Мы снова семья! — ликовала Эбби. — Она так сказала!— Да, милая, именно так, — кивнул Уилл. В душе будто прорвалась невидимая плотина, и волны горя и радости захлестнули его с головой.— Папа, ты дрожишь!— Все в порядке, милая. Просто у меня был трудный день…Девочка неуверенно улыбнулась и заглянула в его усталые глаза. Ей нужен непобедимый папа, супергерой, способный справиться с любой проблемой, и обещание, что все будет в порядке. Уилл взял дочь и жену за руки: получился круг, который он поклялся никогда не разрывать. Доктор и раньше давал себе подобные клятвы, обычно после того, как в операционной случалось непоправимое, но мало-помалу абсолютные ценности покрывались пылью повседневных забот. Вселенной правит хаос, за углом черным вороном притаилась смерть. На сей раз он не забудет, как драгоценен каждый день, проведенный с любимой. Он будет помнить, что на свете дороже всего.На сей раз…

ЗАЛОЖНИКИ СТРАХА(роман)

…кость от костей моих и плоть от плоти моей…Книга Бытия. 2:23

Тихий, сонный южный городок превращается в ад…Респектабельный врач Уоррен Шилдс узнает о неверности своей жены Элизабет — и впадает в буйное помешательство.Он берет Элизабет и своих детей в заложники, угрожая убить их, если не узнает имя любовника.Полиция окружает дом и пытается вести переговоры с безумцем. Однако Уоррен не хочет идти ни на какие уступки, а жена его почему-то упорно молчит.Мучительно тянутся часы противостояния.Полицейские не знают, как достучаться до человека, не желающего воспринимать доводы рассудка. Ведь каждое неосторожное слово может стоить заложникам жизни…

Глава 1В полудреме Лорел втиснула ладонь в щель между спинкой кровати и матрасом, пытаясь найти то, что в последнее время стало для нее жизненно важным, — мобильный телефон. От прикосновения к холодному металлу «Моторолы-рейзер» женщина вздрогнула и, полностью проснувшись, медленно повернула голову…Мужа в постели не было. Судя по всему, он вообще не ложился. С трудом подавив желание проверить, нет ли эсэмэски, Лорел сунула телефон в тайник, встала и, неслышно ступая, подошла к двери в спальню.Холл был пуст, но из глубины дома доносились какие-то звуки — не привычный шум детской возни, а странный глухой стук. Лорел торопливо пересекла холл и заглянула в гостиную. Кабинет мужа располагался сразу же за ней. Перед книжными полками, занимавшими всю стену, стоял Уоррен. Полдюжины медицинских книг валялись на полу, еще больше томов громоздились на красном кожаном диване. Уоррен шагнул вперед и стал яростно опустошать полки, выдергивая сразу по нескольку книг и беспорядочной грудой сваливая их на кушетку. Его растрепанные светлые волосы торчали во все стороны, и, похоже, он не сменил одежду, в которой ходил вчера на работу. Значит, Уоррен действительно не ложился спать. В любой другой день Лорел бы встревожилась, но сегодня она лишь с облегчением вздохнула, закрыв на миг глаза, и поспешила обратно.Лорел зашла в ванную. Горло перехватило: она все откладывала принятие решения, молясь, чтобы все обошлось, — но чуда не произошло. Даже теперь, когда выбора не было, что-то внутри ее противилось и восставало. «Человеческий мозг способен на что угодно, лишь бы не признавать определенные факты», — подумала она.Опустившись на колени перед раковиной, Лорел достала из шкафчика аптечный пакет и отнесла его в туалетную кабинку. Закрыла на задвижку реечную дверь и вытащила из пакета большую упаковку тампонов. Вчера вечером Лорел спрятала туда маленькую коробочку с надписью: «Тест на беременность». Трясущимися руками она достала пластиковый пакетик, разорвала его и вытащила тест-полоску. Очень похожую на ту, которую когда-то с ужасом разглядывала девятнадцатилетняя Лорел. Удивительно, но тогда ей, юной незамужней девушке, было не так страшно, как сейчас.Она попробовала помочиться на полоску, но от волнения ничего не получалось. Неужели кто-то вошел в ванную? Дети? Не услышав ни шагов, ни дыхания, Лорел заставила себя подумать о назначенных на сегодня встречах с родителями. Мысли о взволнованных мамочках, с которыми придется беседовать позже, отвлекли ее, и теплая жидкость брызнула на руку. Лорел вытащила полоску из-под струи, вытерла руку салфеткой, закрыла глаза и начала считать.Как же она забыла взять с собой мобильник? Опасно оставлять его в спальне, когда Уоррен дома, да и вообще держать этот телефон дома — сущее безумие. Лорел называла «Моторолу-рейзер» своим телефоном-двойником, и он был точной копией ее мобильного, который оплачивался с семейного счета. Вторую «Моторолу» зарегистрировали на чужое имя, чтобы счета не попали к Уоррену. Совершенная система тайной связи — конечно, если только муж не увидит оба телефона сразу. Лорел нестерпимо захотелось проверить сообщения на втором мобильнике, хотя за последние пять недель она не получила ни одной эсэмэски.Осознав, что она уже давно дошла до тридцати и продолжает считать дальше, Лорел открыла глаза. Тест-полоска с крошечным экраном (как на дешевых карманных калькуляторах) выглядела красивее, чем те, которые существовали во времена ее юности. Уже не нужно было рассматривать оттенки синего цвета, пытаясь понять, залетела ты или нет. На сером фоне ярко голубели буквы: «БЕРЕМЕННА».Лорел не отводила глаз от экрана, ожидая, что перед страшным словом появится НЕ. Инфантильное желание, ведь в душе Лорел и так знала правду: болезненные ощущения в груди и тошнота — со вторым ребенком она чувствовала то же самое. И все же Лорел смотрела, а в голове у нее крутился новый рекламный девиз медицинской компании: «Наши тесты по-настоящему надежны!» На прошлой неделе, тревожась, придут ли месячные, она слышала его раз двадцать — веселый щебет с экрана телевизора во время дурацких комедийных сериалов, так любимых детьми, или полицейских мелодрам Уоррена. Голубые буквы не изменились, и Лорел встряхнула тест-полоску, как когда-то мама трясла ртутный термометр.«БЕРЕМЕННА!» — кричали буквы. БЕРЕМЕННА! БЕРЕМЕННА! БЕРЕМЕННА!Лорел не дышала. Ни единого выдоха с тех пор, как появились буквы. Будь она в другом месте, то наверняка бы упала в обморок, но здесь, сидя на унитазе, только привалилась к стене туалетной кабинки. Лицо Лорел помертвело, а вырвавшийся из груди всхлип показался чужим, словно за дверью заплакал другой человек.— Мам, — позвал Грант, ее девятилетний сын. — Ты плачешь?Лорел хотела ответить, но слова застряли в горле. Дрожащей рукой она закрыла рот, по ее щекам струились слезы.— Мама? — повторил голос за дверью. — Что с тобой?Сквозь дверные рейки Лорел различила силуэт Гранта. «Ничего, милый. Я всего лишь схожу с ума прямо здесь, сидя на унитазе».— Папа! — крикнул Грант, не трогаясь с места. — Кажется, маме плохо!«Мне не плохо, малыш, я просто смотрю, как рушится мир…»— Все нормально, милый, — выдавила Лорел. — Со мной все в порядке. А ты уже почистил зубы?Молчание, выжидающее молчание.— У тебя странный голос.Лорел почувствовала, как постепенно возвращается в режим выживания. Потрясение из-за положительного результата теста оказалось слишком велико, до полного нервного расстройства остался всего лишь шаг. Внезапно беременность стала предметом академического интереса, небольшой деталью, которую необходимо добавить в список ежедневных хитростей и уловок. За одиннадцать месяцев супружеской неверности Лорел достигла совершенства в постыдном искусстве обмана. Но какова ирония жизни: роман закончился пять недель назад, ни единого проступка с тех пор, а теперь оказалось, что она беременна!Лорел сунула тест-полоску обратно в коробочку, аккуратно спрятала ее в упаковку с тампонами и положила в аптечный пакет. Затолкав пакет за унитаз, она спустила воду и встала.Грант ждал под дверью. Было видно, что он пытается определить, встревожена ли мать. Последние несколько месяцев Лорел постоянно замечала настороженное выражение на лице сына, и каждый раз ее пронзало острое чувство вины. Грант знал, что Лорел терзают душевные муки, понимал это лучше своего отца — мальчик был гораздо восприимчивее к эмоциям других людей.Лорел тщательно промокнула слезы салфеткой и взялась за дверную ручку, жалея, что не может унять дрожь в руках. «Рутина, — подумала она, — тебя спасет только рутина. Играй привычную роль, и никто ничего не заметит. Будь образцовой мамочкой в стиле Джун Кливер…»[10]Она открыла дверь и широко улыбнулась. Грант, одетый только в футболку с изображением знаменитого скейтбордиста Тони Хоука, стоял и смотрел на нее, словно девятилетний мастер допросов — впрочем, он и был таковым. Глаза сын унаследовал от Лорел, а лицом походил на отца, правда, с каждым днем все меньше и меньше. С недавних пор Грант менялся, как быстро растущий щенок.— Бет уже проснулась? — спросила Лорел. — Ты не забыл, что нам нужно повторить правописание перед выходом?Грант сердито кивнул, не отводя глаз от ее лица.— У тебя покраснели щеки, — заметил он; обычно мелодичный голос сына звучал глухо.— Я сделала несколько приседаний, когда встала.Грант поджал губы, переваривая объяснение.— Настоящих или полуприседов?— Полуприседов.Воспользовавшись секундным замешательством, она проскользнула мимо сына и направилась к гардеробной. Накинула шелковый халат поверх хлопковой ночнушки и пошла на кухню, бросив Гранту через плечо:— Посмотри, встала ли Бет, я начинаю готовить завтрак.— Папа ведет себя странно, — произнес мальчуган дрогнувшим голосом.Лорел охватило чувство, похожее на страх; она остановилась и посмотрела на худощавую фигурку, стоявшую в дверях спальни.— С чего ты взял? — спросила она и подошла к сыну.— Он перевернул свой кабинет вверх дном.Лорел вспомнила, как Уоррен стаскивал с полок книги.— Думаю, это из-за неприятностей с налогами, мы же тебе говорили. Папа сильно переживает.— А что означает «аудиторская проверка»?— Это когда правительство проверяет, выплатил ли ты все причитающиеся по закону деньги.— А зачем нужно платить деньги правительству?Лорел вымученно улыбнулась.— Они идут на строительство дорог, мостов… а еще на армию, ну и тому подобное. Милый, мы с тобой все подробно разобрали.Похоже, ее слова Гранта не убедили.— Папа считает, что деньги забирают для того, чтобы лодыри могли ничего не делать. И к врачам они ходят бесплатно, а тем, кто работает, приходится раскошеливаться.Лорел ненавидела, когда Уоррен изливал злость на служебные неурядицы перед детьми. Неужели он не понимает, что они все воспринимают буквально? Или понимает?— Папа что-то ищет, он мне сам сказал, — сообщил Грант.— А что ищет, не сказал?— Какую-то бумажку.Лорел пыталась не терять нить разговора, но в ее состоянии это было непросто.— Я хотел ему помочь, — продолжил Грант обиженным тоном, — а он на меня накричал.Лорел недоуменно раскрыла глаза. Не похоже на Уоррена. Муж никогда не бодрствовал всю ночь напролет, даже не переодевшись после работы. Возможно, дела с аудиторской проверкой обстоят хуже, чем он дал ей понять. Как бы то ни было, у нее проблема куда серьезнее. Просто беда. Если только не…«Нет, — подумала с отчаянием Лорел, — от этого станет еще тяжелее».Она опустилась на колени и поцеловала Гранта в лоб.— Ты покормил Кристи?— Угу, — с гордостью кивнул сын.Вельш-корги Кристи, любимая собака детей, толстела с каждым днем.— Тогда, милый, иди и разбуди сестру, ладно? А я пока приготовлю завтрак.Грант кивнул, и Лорел поднялась с колен.— Яйцо в шапочке?Сын чуть повеселел.— А два можно?— Договорились.Сегодня Лорел не хотелось сталкиваться лицом к лицу с Уорреном. Обычно в семи случаях из десяти она бы его не увидела. Уоррен часто вставал чуть свет, чтобы проехать на велосипеде миль пять, а то и пятьдесят; это увлечение, доходящее до мании, поглощало львиную долю его свободного времени. В юности Уоррен считался гонщиком-профессионалом, его звали в две именитые команды, но он отказался и поступил на медицинский факультет. Он все еще участвовал в любительских гонках, и порой его соперники были лет на пятнадцать моложе. Иногда он уходил пораньше, чтобы сделать обход в больнице, пока Лорел собирала детей в школу. Но сегодня он даже не принял душ и, судя по всему, раньше ее из дома не уйдет.Лорел вдруг вспомнила об аптечном пакете за унитазом. Один шанс из миллиона, что Уоррен его заметит, не говоря уже о том, чтобы заглянуть внутрь. И все же… иногда унитаз начинал подтекать, и нужно было подергать ручку, чтобы вода остановилась. В подобных случаях Уоррен часто действовал по наитию. Что, если он засучит рукава и полезет чинить бачок? Он может отодвинуть пакет, даже вытащить…«Обычно прокалываются на мелочах», — часто повторял Дэнни, и эти слова врезались ей в память. Бывший военный летчик, он судил по собственному опыту. После секундного раздумья Лорел поспешила в ванную, открыла окно, достала из-за унитаза пакет и выбросила его на улицу. Зашвырнула подальше в кусты, решив, что, когда поедет в школу, подберет пакет и выкинет в мусорный ящик где-нибудь на автозаправке.Закрывая окно, она посмотрела на лужайку возле дома — обширное пространство, покрытое росистой августиновой травой, с высящимися кое-где пекановыми деревьями, которые уже начинали зеленеть. Вряд ли хоть одна живая душа что-нибудь заметила — их участок занимал десять акров, и между их домом и жилищем ближайших соседей, Эльфманов, было не менее двухсот ярдов довольно густой растительности. Иногда Лорел видела, как сосед подстригает траву у границы между владениями, но не с самого утра.Не давая мыслям о беременности завладеть сознанием, Лорел натянула черные укороченные брюки, белую шелковую блузку и в рекордный срок накрасилась. Она подводила глаза и вдруг осознала, что избегает собственного взгляда точно так, как избегала бы взгляда мужа. Лорел чуть отступила от зеркала, чтобы окинуть себя оценивающим взором, и ее пронзило острое чувство вины. В тщетной попытке скрыть следы слез, она сделала макияж слишком ярким и стала похожа на пустоголовую красотку, отхватившую себе состоятельного муженька, каковой ее втайне считали многие женщины. Внешность обесценивала ее образование, работу, энергию, преданность профессии… Обычно Лорел было наплевать, что о ней думают другие, особенно местные кумушки, которые без устали перемывали ей косточки. Но сегодня… тест на беременность подтвердил все самые гнусные сплетни, которые распускали эти ведьмы. Ну или почти все.— Как же это меня угораздило? — прошептала Лорел своему отражению.Укоряющего взгляда больших зеленых глаз было достаточно. Она отогнала неприятные мысли подальше, повернулась и поспешила в холл, к семье.Дети уже заканчивали завтрак, когда Уоррен выглянул из кабинета. Лорел только что вымыла сковородку и повернулась к столу с гранитной столешницей, за которым дети доедали оладьи. Вдруг она заметила, что Уоррен стоит в дверях кабинета и пристально на нее смотрит. Он не побрился, темные тени на щеках и подбородке придавали ему измученный вид. Глаза мужа глубоко запали, а лицо не выражало ничего, кроме злости. Она списала странное выражение на нелюбовь Уоррена к Федеральной налоговой службе. Лорел вопросительно подняла брови, словно спрашивая, не хочет ли он, чтобы она подошла к нему на пару слов, но Уоррен покачал головой.— Если наша планета будет и дальше теплеть, значит, океаны закипят, как вода, в которой ты варишь яйца для салата с тунцом? — поинтересовалась Бет, их шестилетняя дочь.— Нет, малышка, — заверила ее Лорел. — Хотя небольшого потепления климата будет достаточно, чтобы льды на Северном и Южном полюсах начали таять. А это грозит очень серьезными последствиями для людей, живущих на побережье.— Вообще-то, — раздался звучный голос Уоррена со стороны кабинета, — со временем океаны действительно закипят.Бет нахмурила бровки и повернулась на табурете.Уоррен продолжил:— Солнце постепенно раскалится и станет огромным огненным шаром, и тогда океаны испарятся, совсем как вода в кастрюльке, которая стоит на плите.— Правда? — встревоженно спросила Бет.— Да, а потом…— Детка, папа говорит о том, что произойдет через миллионы лет, — вмешалась Лорел, недоумевая, какого черта Уоррен рассказывает Бет о подобных вещах. Она же теперь будет долго переживать по этому поводу!— Твои прапрапрапрапрапраправнуки к тому времени еще не родятся, так что беспокоиться не о чем.— Сверхновая! — воскликнул Грант. — Это ведь так называется? Когда звезда взрывается?— Точно! — произнес Уоррен с видимым удовлетворением.— Классно! — отозвался сын.— Мальчишки всегда так, — пояснила Лорел дочери. — Им кажется, что конец света — классная штука.Несмотря на угрызения совести, Лорел так и подмывало бросить на Уоррена грозный взгляд — и при нормальных обстоятельствах она бы не преминула это сделать, — но муж скрылся из виду, вернувшись в кабинет. Лишь доносящийся оттуда грохот говорил о том, что Уоррен по-прежнему занят поисками. В любой другой день она бы подошла к нему и спросила, что он ищет, а может, и помогла бы. Но только не сегодня.Грант соскользнул с табурета и открыл рюкзак. Лорел немного успокоилась. Не дожидаясь напоминаний, сын начал повторять правописание слов, заданных на сегодня. Бет подошла к стулу у кухонного стола и стала надевать туфли, шнурки на которых всегда следовало затягивать одинаково. Иногда навязчивый страх не справиться вызывал у дочери приступы паники, но обычно все проходило гладко.Порой Лорел испытывала чувство вины, когда другие матери жаловались на то, как тяжело собирать детей в школу. Утренние приготовления ее сына и дочери проходили почти на автопилоте и с такой легкостью, что Лорел задумывалась, нет ли у нее с мужем скрытых фашистских наклонностей. Но если честно, человеку, который посвятил себя обучению детей с отклонениями в развитии, проще простого справиться с двумя нормальными ребятишками.«Зайти в кабинет? — спросила себя Лорел. — Разве не так бы поступила хорошая жена? Забеспокоилась бы и предложила помощь?» Правда, Уоррен не желал, чтобы ему помогали в подобных ситуациях. Медицинская практика была его бизнесом, и он никого к нему не подпускал. Он явно волновался из-за аудиторской проверки, и все же что-то в его долгом взгляде от двери кабинета вызвало у Лорел затаенную тревогу. Уже несколько месяцев Уоррен почти не смотрел на нее. Похоже, что он специально предоставил ей свободу, в которой она так нуждалась. Он не приглядывался к ней потому, что она не хотела, чтобы ее видели, а он и не хотел ничего замечать. Это был заговор молчания, обоюдное отрицание действительности, в котором они оба преуспели.— Мы опаздываем, — сообщил Грант.— Похоже на то, — согласилась Лорел, не глядя на часы. — Поторопимся.Она помогла Бет надеть ранец, взяла ноутбук, сумку и направилась к двери, ведущей в гараж. Взялась за ручку и уже на выходе оглянулась, почти ожидая, что встретится взглядом с Уорреном, но увидела только ноги мужа. Он забрался на небольшую стремянку, чтобы обыскать верхние полки десятифутовых стеллажей, выполненных по специальному заказу. Лорел с облегчением вздохнула и повела детей к своей «акуре». Грант уже хотел сесть спереди — Бет никогда не успевала занять переднее сиденье первой, — но Лорел открыла ему заднюю дверь, за что была вознаграждена благодарной улыбкой дочери и недовольным ворчанием сына.После того как дети пристегнули ремни безопасности, Лорел шутливо хлопнула себя по лбу, воскликнув:— Кажется, я забыла выключить разбрызгиватель.— Я проверю! — закричал Грант, отстегивая ремень.— Не нужно, я сама, — сказала Лорел и торопливо вылезла из машины.Она нажала на кнопку на стене, нырнула под гаражную дверь, когда та поднялась на четыре фута над цементным полом, и поспешила за дом. Сейчас она подберет аптечный пакет, скомкает его, сунет в багажник, а днем выбросит где-нибудь на заправке или у магазина. (В прошлом году она уже делала так с валентинкой, розами и парочкой писем.) Лорел направилась к просвету в кустах, как вдруг услышала женский голос.— Лорел? Я здесь!Лорел замерла и посмотрела туда, откуда донесся голос. Женщина в соломенной шляпе и ярко-желтых перчатках склонилась над клумбой, почти скрытая зарослями гардении. Бонни Эльфман было около семидесяти, но она двигалась с легкостью сорокалетней. По какой-то причине соседка выбрала именно сегодняшнее утро, чтобы привести в порядок западную часть своих обширных владений.— Подсаживаю на эту клумбу ирисы! — сообщила она Лорел. — А что вы здесь делаете?«Хочу забрать свой положительный тест на беременность, чтобы его не нашел муж».— Мне показалось, что я не выключила разбрызгиватель, — ответила она соседке.— Счет за воду будет огромным, — сказала Бонни, выпрямившись, и направилась к Лорел.Лорел обуяла паника. Из-за угла выскочила Кристи, явно ища кого-нибудь, кто бы с ней поиграл. Только этого не хватало! Если поднять пакет сейчас, собака может прыгнуть и выхватить его из рук. Лорел с преувеличенным вниманием уставилась на кусты и помахала миссис Эльфман рукой.— Наверное, я его все-таки убрала. Мне нужно бежать, Бонни. Дети ждут в машине.— Я найду ваш разбрызгиватель и выключу, — пообещала Бонни.Сердце Лорел отчаянно забилось.— Спасибо, не нужно, все в порядке. Я думала, что оставила его здесь, а сейчас вспомнила, что отнесла в сарай. Для апреля сегодня очень жарко, не перегрейтесь.— Не переживайте, скоро пойдет дождь, — произнесла Бонни с уверенностью оракула. — И похолодает. К тому времени, когда будете возвращаться из школы, вам понадобится жакет.Лорел подняла глаза. На безоблачном небе сияло яркое солнце.— Раз вы так считаете… До встречи, Бонни.Бонни разочарованно посмотрела ей вслед. Она бы предпочла полчасика поболтать с Лорел. Из прошлого опыта Лорел знала, что Бонни Эльфман, подобно всем сплетницам, поверяет ей секреты других и рассказывает небылицы о ней за ее спиной с одинаковым удовольствием.— Вот черт! — выругалась Лорел, спеша к гаражу. Аптечному пакету придется подождать, пока она не вернется из школы. Кристи трусила за ней, значит, о собаке беспокоиться нечего. Но от миссис Эльфман так просто не отвяжешься. Лорел молила Бога, чтобы старая кошелка не выходила со своего участка до конца уроков.

Глава 2Лорел остановила «акуру» рядом с начальной школой, наклонилась к Бет и поцеловала ее в щеку. Сегодня у дверей дежурила миссис Лэйси, которая помогла Бет выйти; меж тем Грант выскочил из машины со скоростью мартышки, сбегающей из клетки, и ринулся в здание, чтобы найти своих приятелей.После того как Бет в сопровождении миссис Лэйси скрылась за дверями, Лорел объехала школу и припарковалась на специально отведенном месте у корпуса для учеников с ограниченными умственными и физическими способностями. В кирпичной коробке едва помещались два класса, общий туалет и учительская, но это было лучше, чем ничего. Все прошлые пятьдесят лет городок Атенс-Пойнт не мог себе позволить даже такую школу для детей с отклонениями, и новое здание стало щедрым подарком местного жителя-геолога. В Новом Орлеане у него была племянница с легкой задержкой развития, и он понимал проблемы этих детей.Лорел посмотрела на компьютер и сумку, которые всю дорогу лежали у Бет в ногах, но не подняла их и не стала глушить мотор автомобиля. Вынесет ли она то, что ее ждет? Ученики сами по себе доставляют немало хлопот, а еще на сегодня назначены встречи с родителями, и первой должна прийти жена ее бывшего любовника.Перспектива встретиться лицом к лицу со Старлетт Макдэвит, будучи беременной от ее мужа, не радовала. Если бы встреча со Старлетт не стояла первой в расписании, Лорел попыталась бы ее отменить. Теперь уже поздно.Лорел осознала, что плачет, только когда ощутила во рту вкус слез. Нет, не из-за предстоящей встречи, просто ей неизвестно, от кого этот ребенок. Скорее всего от Дэнни. Они разорвали отношения пять недель назад, но на протяжении трех недель до этого — трех недель от ее последних месячных — занимались любовью по меньшей мере раз десять. С Уорреном она спала за все время дважды, оба раза уже после расставания с Дэнни. Ей и секса-то с ним не хотелось, но разве у нее был выбор? После того как Дэнни принял решение, она решила стать хорошей женой, начать все сначала. А что делать? Уйти от Уоррена, чтобы жить одной в маленькой квартирке среди таких же разведенок и еще лет четырнадцать ждать мужчину, который, может, вообще не появится? Не очень-то приятное будущее даже для небеременной женщины. Теперь же…Лорел принимала противозачаточные таблетки и не знала, жизнеспособен ли плод или нет. Нужно посмотреть в Интернете. Она бы давно сделала это, но подобное действие не соответствовало ее стратегии отрицания очевидного. Лорел до сих пор не могла поверить, что забеременела. Черт подери, ведь она же предохранялась! Эффективность средства — девяносто восемь процентов! Как же она попала в несчастные два процента? И в ее жизни случались неудачи, но чтобы так не повезло? Всему виной ротавирусная инфекция, точно. В прошлом месяце она умудрилась подхватить то самое желудочно-кишечное заболевание, из-за которого объявили карантин на круизных кораблях. Агентство Си-эн-эн сообщило, что вирус распространился по всей стране: люди страдали поносом и рвотой от одного побережья до другого. Лорел узнала, что за несколько дней болезни из женского организма выводится прогестин, содержащийся в противозачаточных таблетках. В прошлом месяце она чуть ли не через день занималась сексом, так что беременность была практически неизбежна.Лорел опустила голову на руль и позволила себе один-единственный всхлип. Она всегда считала себя сильной женщиной, но злой рок словно сговорился со случайностью — и с глупостью! — и теперь вполне возможно, что в доме мужа ей придется растить незаконнорожденного ребенка.И смириться с этим было невозможно.«Наверняка ты не первая, — прошептал внутренний голос. — Даже в этом городке есть такие женщины». Не желая думать о предстоящей встрече со Старлетт, Лорел стала взвешивать все «за» и «против». Если уж придется провести остаток жизни в безрадостном замужестве, то «дитя любви» не даст ей сойти с ума, будет напоминанием о том, что могло бы быть. Но сможет ли она всю жизнь лгать? Весь прошлый год даже мелкое вранье давалось ей с трудом, было непросто придумывать тысячи уловок, столь необходимых, если заводишь роман на стороне. Восторг от наслаждения запретным длился примерно три недели, а потом обман начал вызывать у Лорел почти физическое недомогание. Каждая ложь влекла за собой дюжину новых — ее производных, по словам Дэнни, — и обман разрастался, множился, словно бесчисленные головы гидры. Лорел изо всех сил притворялась, что все нормально, и даже преуспела в этом — ложь стала ее второй натурой. Она чувствовала, что обман разъедает ее душу, но продолжала лгать, так сильно ей нужна была любовь Дэнни Макдэвита.Однако сейчас Лорел замышляла не просто обман. Лгать придется не только ей. Она заставит будущего ребенка лгать с самого рождения. Вся его жизнь станет ложью. А Уоррен? Он попытается полюбить малыша, но сможет ли? Или муж почувствует нечто чужое в маленьком человечке, вторгшемся в их дом? Что-то необъяснимо неправильное? Чужой запах? Присутствие чужих генов? Бросит ли его в дрожь от прикосновения к коже или волосам младенца? И конечно, малыш не будет похож на Уоррена, разве только по чистой случайности.Лорел знала одну женщину, родившую ребенка не от мужа. Келли Роулэнд, подруга по женскому клубу Университета Миссисипи, забеременела от случайного знакомого, хотя была помолвлена с парнем, с которым встречалась три года. Жених Келли был хорошим, надежным, правда, немного скучноватым юношей средней привлекательности, но с блестящим финансовым положением, короче говоря, идеальным мужем для образцовой студентки. Она неукоснительно требовала, чтобы жених надевал презерватив перед тем, как заняться с ней сексом, и потому Лорел показалось весьма странным, что Келли совершенно забыла о предохранении, когда после церемонии со свечами на свадьбе одной из товарок по клубу переспала с официантом — невероятно сексуальным футболистом. Узнав, что беременна. Келли просто передвинула день бракосочетания, устроила собственную церемонию и больше не вспоминала о происшествии. Это произошло тринадцать лет назад, они с мужем по-прежнему были вместе и жили в Хьюстоне.Воспоминание совершенно не вдохновило Лорел. Но есть ли у нее выбор? Аборт? Разве сможет она убить ребенка от любимого человека? Даже если убедить себя в необходимости подобного поступка, как сказать мужу об аборте? «Не обязательно говорить ему об этом, сделаешь все без его ведома», — прошептал внутренний голос холодно и расчетливо. Лорел с ужасом представила, как она пробегает мимо толпы, протестующей против абортов, а потом сидит одна в приемной какой-нибудь отдаленной женской клиники. Придется проехать по меньшей мере три штата, чтобы ее никто не узнал, но даже в этом случае врач может…В окно машины постучали.От шума Лорел резко вздрогнула, словно ее машину пытались угнать, затем оглянулась и увидела Диану Риверз, классную руководительницу третьего класса, которая с явной тревогой звала ее по имени. У Дианы, красавицы южанки с густыми волосами, было золотое сердце, и она будто бы принадлежала к поколению матери Лорел, хотя на самом деле ей исполнилось сорок три. Лорел видела ее студенческие фотографии в плотно облегающем трико с блестками, когда она выступала в группе поддержки на соревнованиях между колледжами. Диана покрутила рукой, показывая Лорел, чтобы она опустила оконное стекло, хотя машин с ручными стеклоподъемниками уже почти не осталось, по крайней мере на школьной парковке.Лорел вытерла слезы рукавом блузки, запачкав белый шелк тушью, затем нажала на кнопку стеклоподъемника. Стекло медленно скользнуло внутрь дверцы.— Голубушка, что случилось? — спросила Диана. — Вам плохо?«А разве не заметно?» — ответила про себя Лорел. А собственно, что должен спрашивать человек, который обнаружил тебя рыдающей на парковке? Некоторые учителя были бы счастливы увидеть Лорел в подобном состоянии, но только не Диана. Она сопереживала искренне.— Кажется, у меня начинается мигрень, — произнесла Лорел. — Чувствую симптомы.— Боже праведный! — воскликнула Диана сочувственно. — Давненько их у вас не было!— Больше года, — сказала Лорел. «С тех пор как завязался роман с Дэнни», — добавила она мысленно.— Сможете провести назначенные встречи? Я бы посидела с вашими детишками, если бы речь шла только об уроках. Но вот о чем говорить с родителями учеников со специальным обучением — не знаю.— Ничего страшного, — заверила Лорел, нагибаясь за ноутбуком и сумкой. — У меня иногда бывает только аура, без головной боли. Ее еще называют «обезглавленная мигрень». Надеюсь, что сегодня именно тот случай.Диана покачала головой:— Не знаю, голубушка, не знаю. А у вас с собой нет того лекарства? Один укол, и все бы было в порядке.— Имитрекса? У меня так давно не было мигрени, что я его уже не беру.Диана посмотрела на нее с материнским укором.— Знаю, что глупо, — сказала Лорел, вылезая из машины.— Может, сбегаете в клинику к Уоррену? — предложила коллега. — Чтобы сделать укол? Какой прок от мужа-врача, если не можешь этим воспользоваться? Я бы вас подменила, пока не вернетесь. Мои ученики знают — за плохое поведение я с них шкуру спущу.Лорел едва удержалась от смеха. Миссис Риверз обладала взглядом, который за сто шагов мог парализовать самого отъявленного сорванца. Закрыв машину, Лорел направилась к корпусу для учеников с ограниченными умственными и физическими возможностями.— Все нормально, Ди, правда. У меня немного потемнело в глазах, и все.— Да вы же плакали от боли!— Нет, просто это было так неожиданно. Я-то думала, что навсегда избавилась от головной боли. Потому и расплакалась — не хотела смириться с действительностью.— Хреновая действительность, вот уж точно, — заметила Диана, понизив голос, и захихикала, словно домохозяйка из пятидесятых, у которой случайно вырвалось неприличное словцо.Уходя к себе, Диана крепко стиснула запястье Лорел. Странно, но ее прикосновение немного успокоило Лорел. Она почувствовала необъяснимое желание излить коллеге душу, но сдержалась. Скорее всего Диана не сумеет ей помочь, как бы ни пыталась. Вряд ли она посочувствует ненормальной шлюхе, которая изменяла мужу — личному врачу Дианы! — и у которой хватило ума залететь от любовника! Лорел еще раз кивнула, давая понять, что с ней все в порядке, и пошла в класс, из которого доносилась оживленная болтовня детей.* * *После того как помощница увела ребятишек на площадку для игр, Лорел села к круглому столу, за которым проводила встречи с родителями. Стол помогал им почувствовать, что они на равных участвуют в образовании своих детей, а не просто слушают лекцию, как наверняка бы им показалось, если бы они сидели за партами перед учителем. Лорел учила одиннадцать детей с особенностями в развитии, слишком много для нее одной, учитывая, что ей почти никто не помогал. Но в маленьком городке Атенс-Пойнт у родителей не было выбора, к тому же Лорел не могла никому отказать. Проблемы ее учеников варьировались от синдрома нарушения внимания и оппозиционно-вызывающего расстройства до умственной отсталости и аутизма. Справляться с таким набором было нелегко, но Лорел не пугали трудности.Чтобы встречи с родителями проходили по возможности гладко, она вела скрупулезные записи о каждом ученике в течение года, и личное дело Майкла Макдэвита было самым подробным и аккуратным. «Я выдержу, — решила Лорел, — если буду думать о следующей встрече. Только так я смогу, образно выражаясь, удержать Старлетт на расстоянии, пока она не явится на самом деле».Вот только выполнить задуманное не удалось.Лорел представила себе, как бывшая королева красоты из Теннесси вплывает в кабинет, разряженная в последние приобретения из каталогов, обесцвеченные волосы безукоризненно уложены, ногти идеально накрашены, талия нереально тонка, расшитые ковбойские сапожки (наверняка сейчас такие уже не в моде!) блестят. Лорел невзлюбила Старлетт Макдэвит еще до того, как завела роман с ее мужем. Все началось с самой первой встречи, когда стало ясно, что миссис Макдэвит смотрит на страдающего аутизмом сына как на тяжкое бремя, взваленное на нее несправедливым Господом. Старлетт полчаса распространялась о том, что хотя некоторые родители считают аутизм следствием повышенного содержания ртути в препарате для прививок, одобренных правительством, лично она в глубине души расценивает его как Божью кару. Она уверена, что только воля Бога может послать столь разрушительный недуг. И не обязательно в наказание за проступки родителям. Вполне возможно, это искупление за какой-то грех, совершенный предками: изнасилование, инцест или что-то, о чем вы даже не подозреваете. Не прошло и часа, как Лорел поняла, что о Майкле Макдэвите в основном заботится его отец, Дэниэл, который был на пятнадцать лет старше супруги.Дэнни Макдэвиту, человеку с негромким голосом, было около пятидесяти лет. Он выглядел моложе, но в его глазах светилась спокойная мудрость, свидетельствующая о недюжинном жизненном опыте. Вскоре Лорел узнала, что Макдэвит — герой войны, блудный сын городка Атенс-Пойнт, покинувший дом в восемнадцать и вернувшийся в родные места только через тридцать лет. Когда она начала заниматься с его сыном, он рассказал, что пилотировал вертолет на двух войнах, из-за ранений уволился со службы, а сейчас работает летным инструктором на окружном аэродроме. Вскоре Лорел пришла к выводу, что, должно быть, либо полеты, либо боевой опыт — прекрасная подготовка для людей, имеющих дело с детьми с ограниченными возможностями. За девять лет учительской практики она никогда не встречала отца, который отдавал бы больше сил своему ребенку, чем Дэнни Макдэвит.Трудность заключалась в его жене.Непонятно было, почему он вообще женился на Старлетт. Такой поступок свидетельствовал о явном недостатке здравого смысла, в чем Дэнни упрекнуть было трудно. Само собой, Лорел замечала, что когда дело доходит до выбора подруги, самые умные мужчины иногда становятся идиотами. Ведут себя как мальчишки в «Баскин-Роббинс»: «Попробую-ка я вот это. М-м-м… вкусно, хочу еще!» В конечном итоге покупают целое ведерко мороженого про запас; едва они получают возможность каждый день лакомиться из этого ведерка, им перестает нравиться вкус. Мороженое даже выглядит по-другому, не так, как когда-то на витрине, под заиндевевшим стеклом, с воткнутой в середку большой серебряной ложкой.Старлетт выглядела весьма аппетитно, и ее внешность вполне соответствовала имени. Бывшая мисс Ноксвилл, конечно, не мисс Теннесси, но и не захудалая королева Соевых Бобов. Тем не менее ее телевизионную красоту портил жесткий взгляд: свидетельство того, что его обладательница твердо усвоила истину — победы в конкурсах не больно-то помогают девушкам продвинуться в жизни. По злой иронии судьбы Старлетт полагала, что в брачной лотерее Лорел повезло больше. Вышла замуж за врача — радуйся своему счастью, детка, и держи рот на замке, а ноги раздвинутыми, если знаешь, что для тебя лучше. Старлетт никогда не говорила об этом в открытую, но в ее нападках на других докторских жен (которые не могли ответить ей тем же) и немногих замечаниях о собственной участи сквозила горечь.Дэнни женился на Старлетт семь лет назад, за год до увольнения в запас. Первый брак для обоих. Он долго ждал, прежде чем совершить эту ошибку, говорил он Лорел, но ожидание не сделало его мудрее. После девятнадцати лет службы он прилетел в Нэшвилл, чтобы купить там дом. Дэнни предвкушал, что на пенсии будет писать песни, чем всегда занимался в свободное время. Чтобы сохранить сбережения, он подыскал себе работу в местной авиации. Владелец компании был большим почитателем его воинских заслуг; в качестве одного из бонусов новой работы Дэнни предлагалось пилотировать самолет со звездами кантри во время их гастролей по штату. Старлетт, которая тогда работала в агентстве недвижимости, показала Дэнни парочку домов во Франклине, городке неподалеку от Нэшвилла. Стремление Дэнни к сочинительству песен Старлетт не впечатлило, на самом деле ее больше интересовало, сможет ли он купить дом в этом престижном районе. Однако в его предстоящей работе со звездами кантри Старлетт увидела шик, за которым, собственно, и переехала в город. Дэнни предстоял еще целый год службы на авиабазе Эглин во Флориде, но вскоре он стал бывать в Нэшвилле каждый отпуск — продавал свои песни и проводил время со Старлетт. Когда она забеременела, они решили пожениться, и через шесть месяцев после свадьбы родилась их дочь Дженни, красивая и здоровая.Дэнни оставалось всего лишь две недели до увольнения в запас, когда террористы атаковали Центр международной торговли в Нью-Йорке. Несмотря на все протесты Старлетт, Дэнни решил повременить с уходом из армии. Жене не пришлось долго ждать: Дэнни отправился в Афганистан, спустя три месяца был серьезно ранен, но, к счастью, остался жив. Он решил, что не стоит больше испытывать судьбу, и вернулся в Нэшвилл, уволившись в запас. Вскоре Дэнни зажил гражданской жизнью: перевозил певцов, продавал свои песни, спал с молодой женой и воспитывал дочь. Ложкой дегтя в бочке меда стало то, что ему очень быстро надоело быть летучим шофером. Звезды кантри действовали на нервы. Некоторые из них были замечательными людьми, но другие оказались полными придурками. С поклонниками они вели себя тепло и доброжелательно, но стоило им подняться на борт, как начинались жалобы на тяготы общения с публикой. За шесть месяцев Дэнни не продал ни единой песни и уже готов был выброситься из вертолета. Долгие годы он почти не бывал в Миссисипи — ездил только на похороны да один раз на встречу выпускников, доставившую ему огромное удовольствие, — но после сорока пяти его стало неудержимо тянуть обратно на Юг. Когда очередной поющий ковбой-миллионер наговорил лишнего, Дэнни не сдержался, и на этом все закончилось. Потребовалось какое-то время, чтобы уговорить Старлетт, но в конце концов он убедил ее попытать счастья в его родном городе, пообещав, что, если там у них ничего не выйдет, они вернутся в Теннесси.Лорел смотрела на личное дело Майкла Макдэвита и старалась не думать об отце мальчика. Предполагалось, что она сосредоточится на второй встрече, а не ударится в воспоминания о начале их с Дэнни романа. Господи, как же она влипла!Она вытащила папку с личным делом Карла Майера, ученика с серьезными проявлениями синдрома нарушения внимания, и попыталась прочитать страницу. «Средний показатель, усредненное значение по девятибалльной шкале…» Лорел старалась изо всех сил, но слова и цифры не желали складываться в связный текст. И неудивительно. Меньше чем через пять минут она встретится с женщиной, которую почти год преднамеренно обманывала. С женщиной, которая всегда ее недолюбливала — возможно, из боязни, что Лорел сочтет ее плохой матерью. Лорел было трудно не делать подобных выводов, но по крайней мере она старалась, чтобы никто не сумел прочесть их в ее взгляде. Вся трудность заключалась в том, что она не уважала Старлетт Макдэвит. Большинство родительниц, с которыми работала Лорел, были почти святыми, когда дело касалось их детей, но только не Старлетт. Лорел считала, что не смогла бы обманывать женщину, которую бы уважала, хотя, возможно, ей просто хотелось так думать. Как часто говорил Дэнни: никогда не узнать, как бы ты поступил, пока жизнь не пошлет тебе испытание.В дверь тихо постучали. Негромкий стук должен был насторожить Лорел, но она тщательно готовилась к обороне и совсем забыла о любви Старлетт к эффектным выходам. И потому появление Дэнни Макдэвита, который выглядел так, словно находился между жизнью и смертью, застало ее врасплох.

Глава 3— Извини, — сказал Дэнни, закрывая за собой дверь. — Старлетт не придет.— Почему? — еле слышно спросила Лорел.Дэнни пожал плечам и качнул головой. «Ты же ее знаешь», — говорил его взгляд.— Она нашла повод, чтобы не приходить.Он кивнул.— Мне пришлось отменить учебный полет, чтобы прийти.Лорел молча смотрела на него. В последний раз она видела Дэнни неделю назад, да и то мельком, когда он на своем грузовичке-пикапе привез Майкла в школу. Разлука доставляла ей ни с чем не сравнимую боль, как будто в груди выжгли огромную дыру. Жизнь без него утратила смысл; словно Лорел подхватила какой-то коварный вирус — Эпштейна-Барр или похожий — и теперь он высасывает из нее всю энергию. Лорел радовалась, что сидела, когда Дэнни распахнул дверь.— Мне можно войти или нет? — робко поинтересовался Дэнни.Лорел пожала плечами, затем кивнула, не зная, что делать.Она увидела, что Дэнни направляется к крохотным стульчикам, выставленным в ряд у дальней стены. «Он специально не пошел к столу, — поняла она, — чтобы дать мне возможность прийти в себя». Дэнни двигался легко и уверенно, хотя выглядел так, будто несколько дней не ел и не спал. Без малого шесть футов ростом, поджарый и жилистый, с обветренным лицом и вечным загаром, Дэнни выглядел тем, кем был, — человеком, занимающимся физическим трудом, а не избалованным отпрыском привилегированного семейства, который беспрепятственно движется от частной школы к университетскому братству, а потом к выбранной профессии. Его отец работал в сельскохозяйственной авиации, и Дэнни попал в колледж только потому, что получил спортивную стипендию как игрок в бейсбол. Однако после второго курса он бросил учебу, чтобы стать летчиком. Он с блеском выдержал отборочные испытания и поступил в летную школу. Красавчиком назвать его было нельзя, но Лорел знала, что большинству женщин он нравится. Седина тронула темные кудри Дэнни только на висках, и в краске для волос он не нуждался. Больше всего притягивали глаза: глубоко посаженные, серые, с голубоватым оттенком, как море в северных широтах, они смотрели то с нежностью, то сурово — в зависимости от обстоятельств. Чаще всего Лорел видела в них тепло или искорки смеха, но иногда они темнели — когда он говорил о жене или отвечал на вопросы о боях, которые ему довелось пережить. Дэнни был мужчиной во всех отношениях, тогда как большинство знакомых Лорел представителей мужского пола — даже те, которым было хорошо за сорок — напоминали стареющих мальчишек из колледжа, пытающихся найти свое предназначение в этом сложном мире.Дэнни взял один из стульев, развернул и сел на него верхом. Спинка стула оказалась между ними, словно подчеркивая, что они больше не вместе. Серо-голубые глаза настороженно смотрели на Лорел.— Надеюсь, ты не сердишься, — произнес он. — Я не должен был приходить, но было бы нехорошо, если бы никто из нас не пришел.— Я не знаю, что со мной.Он кивнул, словно все понял.Теперь, когда первое потрясение от встречи прошло, Лорел почувствовала, как в ее душе, сплетаясь точно две змеи, поднимаются злость на Дэнни и непреодолимая тяга к нему. Она злилась потому, что не могла быть с ним: его выбор, пусть даже благородный, обесценил ее желание. Хуже, чем отсутствие Дэнни в ее жизни, могла быть только встреча с ним, а еще хуже — то, что он проходил мимо, не замечая ее. Ни взглядов украдкой, ни нечаянных прикосновений, ни тайных улыбок… ничего, только отстраненная вежливость случайных знакомых. В такие сводящие с ума минуты Лорел казалось, что пустота внутри растет, готовая, как хищный зверь, поглотить ее целиком. Если она не существует для Дэнни, значит, она не существует вообще, думала Лорел, не в силах убедить себя, что он страдает не меньше.— Как ты посмел сюда прийти? — прошептала она.Он развел руками:— Не смог удержаться.Он всегда был честен, и это обезоруживало.— Можно тебя обнять? — спросил он.— Нет.— Потому что вокруг люди? Или ты не хочешь?Она молча смотрела на него.— Прости, что так вышло, — произнес он запинаясь. — Просто это… невозможно. — Он прищурился. — Ты сильно похудела. Но тебе идет.Она покачала головой:— Не обманывай. Совсем не идет. Я похудела потому, что не могу есть. Приходится делать вид, что ем, но получается плохо, если тебе интересно. Давай закончим с любезностями и поговорим о Майкле. Через пятнадцать минут у дверей будет ждать следующий родитель.Было заметно, что Дэнни изменяет привычная сдержанность.— Нам действительно нужно поговорить о Майкле, — сказал он. — Он знает: что-то не так. Чувствует, что я расстроен.Лорел попыталась напустить на себя скептический вид.— Думаешь, он понимает? — спросил Дэнни.— Возможно.— Я хочу сказать, что когда мне плохо, ему тоже плохо. Думаю, тебя он тоже чувствует.— Ты имеешь в виду…— Он понимает, когда ты страдаешь. И переживает за тебя. Даже сильнее, чем за мать.Лорел хотелось возразить, но она и сама это замечала.— Я не хочу больше говорить об этом. Не вижу смысла.Дэнни посмотрел вправо, на неуклюжие, выполненные пальчиковыми красками рисунки, которые висели на длинной доске. Ее он закрепил сам в прошлом году. Просверливая отверстия в стене, он рассказал Лорел о том, что пришло ему в голову, когда он впервые увидел эти картинки с животными: дети, которые их нарисовали, никогда не будут разрабатывать новые компьютеры, делать хирургические операции или пилотировать самолеты. Эта мысль стала для Дэнни потрясением, но он справился и даже пошел дальше. Пусть никому из учеников Лорел не дано было стать летчиком, зато все они прокатились на вертолете. С разрешения довольных родителей дети совершили с Дэнни удивительное путешествие над рекой Миссисипи. Дэнни даже устроил для них соревнования, и в выходные победитель полетел с ним смотреть, как десятки наполненных горячим воздухом шаров поднимаются в небо над городом Натчез, в сорока милях к северу. Воспоминание об этом чуть смягчило Лорел.— Ты тоже похудел, — заметила она. — Даже слишком.— В глотку ни черта не лезет.Обычно Лорел раздражал просторечный говор — сама она немало потрудилась, чтобы избавиться от южного акцента, — но почему-то неторопливый баритон Дэнни не позволял заподозрить его обладателя в необразованности. Он говорил лениво, но в его голосе чувствовалась невозмутимая уверенность, как у актера Сэма Шепарда, игравшего Чака Йегера в фильме «Парни что надо».[11] Именно таким голосом летчик сообщает, что все под контролем, беспокоиться не о чем, и ему верят. Когда они оставались наедине, голос Дэнни теплел и Лорел слушала его как зачарованная. Сейчас ей хотелось спросить Дэнни, обращался ли он к врачу по поводу потери веса, но это было бы сумасшествием. Дэнни лечил ее муж. Да и для того, чтобы поставить диагноз «разбитое сердце», врач не нужен.— Жаль, что ты не разрешила себя обнять, — сказал Дэнни. — Разве тебе это не нужно?Она закрыла глаза. «Ты даже не представляешь…»— Давай все-таки вернемся к Майклу, хорошо? Что необычного ты заметил в его поведении?Он начал отвечать, подробно и неторопливо, а Лорел тем временем что-то машинально чертила в блокноте, закрытом от Дэнни стопкой книг. Изрисовав верхний листок спиралями, она оторвала его и принялась за следующий. Но не стала рисовать, а жирными печатными буквами написала: «БЕРЕМЕННА». Затем, сама не зная почему, добавила сверху: «Я». Закончив второе слово, она вдруг поняла, что хочет отдать записку Дэнни, когда тот будет уходить. Лорел не хотела признаваться вслух — только не здесь. Серьезного разговора тогда не избежать, а может, и чего-нибудь похуже.А записка — в самый раз. Дэнни сможет выкинуть ее по дороге домой так же, как она избавилась от нацарапанных от руки посланий, которые он торопливо передавал ей у двери в кабинет. Так же, как она позже выбросит тест на беременность. Последние свидетельства внебрачной связи. «Как и ребенок, которого ты носишь», — шепнул злобный голосок в ее голове.Плохо, что она не знает, кто отец ребенка — Дэнни или нет. Как ни странно, но, даже учитывая обстоятельства, она бы предпочла, чтобы отцом оказался Дэнни. И как бы там ни было, Лорел необходимо знать, от кого она беременна. А это можно определить только при помощи ДНК-теста. Анализ ДНК ребенка, находящегося в утробе матери, сделать можно, но для этого нужна пункция плодного пузыря, и Лорел придется ехать в другой город, чтобы Уоррен ничего не узнал. Еще нужно будет взять образец ДНК Уоррена, но без его ведома. Может, хватит нескольких волосков с его расчески…— А что ты думаешь? — закончил свой рассказ Дэнни. — Как специалист?Впервые в жизни Лорел не слушала, что Дэнни говорит о своем сыне. Больше года она выделяла Майкла Макдэвита из других учеников, пусть и несправедливо. Лорел любила Дэнни, который не мог представить себе жизни без сына, и потому вышла за профессиональные рамки. Конечно, Майкл не был для нее важнее, чем другие ребятишки, но до прошлого месяца Лорел думала, что когда-нибудь станет его мачехой, и потому относилась к нему по-особенному.— Дэнни, ты должен уйти, — сказала она с неожиданной твердостью в голосе.Его лицо вытянулось.— Но мы ведь даже не поговорили толком!— Ничего не могу поделать. Только не сейчас.— Мне жаль, что так вышло.— Жалостью не поможешь.Он поднялся, и стало ясно, что только сила воли удерживает его от того, чтобы подойти к Лорел и крепко ее обнять.— Я не могу без тебя жить, — признался он. — Думал, что получится, но не могу.— А жене ты об этом сказал?— Почти.Лорел ощутила тревогу пополам с надеждой.— Ты назвал мое имя?Дэнни облизнул губы и смущенно покачал головой.— Понятно. Она по-прежнему хочет оставить себе Майкла, если ты с ней разведешься?— Да.— Тогда нам не следует…— Можешь не продолжать.Лорел видела, что он ненавидит себя за слабость, которая пригнала его сюда, несмотря на отсутствие хороших новостей. Ничего не изменилось, и, значит, для нее тоже все осталось по-прежнему. Дэнни сунул руки в карманы джинсов и направился к выходу. Лорел вырвала листок с надписью «Я БЕРЕМЕННА» из блокнота и сложила вчетверо. Когда Дэнни почти дошел до двери, она встала.— Ты спишь со Старлетт? — спросила она дрогнувшим голосом.Дэнни остановился, затем посмотрел на Лорел.— Нет, — ответил он, явно удивленный. — А ты думала, что буду?Она пожала плечами; страх и злость сковали ее тело, и она едва могла пошевелиться. От мысли о Дэнни, занимающимся сексом со своей женой, ей сразу же становилось дурно. Она поклялась, что не будет думать об этом, но одинокими ночами в ее мозгу постоянно вертелась порнографическая сцена; бывший любовник, отчаявшийся от разлуки с Лорел, трахает свою жену, бывшую королеву красоты, и понимает, что ему не так уж и плохо. Лорел не сомневалась, что Старлетт приложит все усилия, чтобы напомнить Дэнни, почему он на ней вообще женился. Ее коронный номер — полуночный оральный секс. Однажды ночью, когда Дэнни выпил больше виски, чем следовало, Лорел вытянула из него все подробности. Старлетт начинала отсасывать у него, дождавшись, пока он крепко заснет. Иногда он не просыпался до самого оргазма, признал Дэнни, и по его лицу Лорел поняла, что этот маленький ритуал ему очень нравился. Раз или два она хотела проделать то же самое, но в конце концов решила не состязаться со Старлетт в ее штучках, полагая, что лучше придерживаться собственных секретов или придумать новые, — и преуспела.— Между нами все кончено, — сказала Лорел. — Она твоя жена. Я просто предположила…Дэнни покачал головой:— Нет. А ты?— Нет, — солгала Лорел, ненавидя себя за вранье. Она боялась, что правда даст ему предлог вернуться в постель к Старлетт. К тому же стоит признаться в том, что она спала с Уорреном хотя бы дважды (как, собственно, оно и было), — и ее беременность станет для Дэнни кошмаром сомнений.Дэнни окинул ее пристальным взглядом. Затем, будто прочитав ее мысли, — Уоррену это почти никогда не удавалось, — сделал именно то, о чем она мечтала: подошел к ней и крепко обнял. Вдыхая знакомый запах, Лорел, как всегда, поразилась силе рук Дэнни. Он приподнял ее, и Лорел почувствовала, что оттаивает в его объятиях и тепло проникает внутрь. Она сжимала в кулаке листок из блокнота, понимая, что сунуть его в карман Дэнни не удастся. Вот он ее отпустит, и тогда она погладит его по заду, как часто делала раньше, а потом незаметно положит смятый бумажный квадратик ему в задний карман. Позже она пошлет Дэнни сообщение и попросит, чтобы он туда заглянул.— Я скучаю… Господи, как же я без тебя скучаю! — сбивчиво шептал ей на ухо Дэнни, но она ощущала только жаркое колыхание воздуха, от которого по всему телу пробежала волна возбуждения. Когда Дэнни опускал Лорел на пол, то крепко прижался бедром к ее лобку, и она затрепетала. Теперь стоит Дэнни засунуть руку ей за пояс — и она потечет. Лорел уже хотела направить ладонь Дэнни к себе в брюки, как вдруг увидела тень, мелькнувшую за дверным окном, словно кто-то заглянул в класс и отпрянул. Лорел схватила руку Дэнни и отвела от своего живота.— Продолжай обнимать меня. — сказала она ему. — Ты — родитель в расстроенных чувствах.— Что? — простонал он.— Кто-то стоит под дверью. Думаю, нас заметили.Тело Дэнни обмякло, и Лорел похлопала его по спине, как будто утешая. Затем она отодвинулась, заверив Дэнни, что со временем все получится и Майкл достигнет значительных успехов до конца учебного года. Дэнни смотрел на нее, как влюбленный подросток, совершенно не слыша слов, а только впитывая взглядом каждую частичку ее существа.— Я люблю тебя, — тихо проговорил он. — Все время думаю только о тебе. Каждый день пролетаю над вашим домом, только бы тебя увидеть.— Знаю.За прошедшие пять недель она несколько раз видела, как самолетик «сессна», на котором он давал летные уроки, кружил над Авалоном. И не могла сдержать радости, несмотря на все свои клятвы позабыть Дэнни.— Прошу тебя, замолчи.— Хочу, чтобы ты знала. У нас со Старлетт нет ничего общего, кроме детей.Лорел ответила с жестокой прямолинейностью:— А какой в этом смысл? Если ты не вразумишь свою жену, можешь снова спать с ней. Больше мы с тобой обниматься не будем, и это мое последнее слово.Он угрюмо кивнул.— Дэнни! — окликнула его Лорел, вспомнив, что не отдала ему записку.— Что?Она двинулась к нему, но чье-то лицо заглянуло в окошко, в этот раз уже не прячась. Оно принадлежало Энн Майер, матери Карла Майера, ребенка с серьезными проявлениями синдрома нарушения внимания. Энн с нескрываемым любопытством уставилась на Дэнни.— К черту ее, — прошептал Дэнни, становясь между Лорел и дверью. — Что ты хотела сказать?— Ничего. Не беспокойся.— Что-то важное. Я чувствую.Лорел махнула рукой миссис Майер, и дверь незамедлительно отворилась.— С Майклом все будет в порядке, майор Макдэвит, — сказала Лорел, обратившись к Дэнни по званию, чтобы отдалиться от него.— Спасибо, миссис Шилдс, — ответил тот с ноткой покорности в голосе. — Извините, что я так расклеился.— Ничего страшного. Детей, нуждающихся в специальном обучении, растить очень тяжело. Особенно для отцов.Миссис Майер ободряюще кивнула Дэнни; по крайней мере, теперь ей стала понятна сцена, невольной свидетельницей которой она оказалась.— До свидания, — произнесла Лорел, а затем повернулась к миссис Майер и повела ее к круглому столу, даже не глядя в сторону Дэнни, когда тот выходил из класса.— У него все в порядке? — поинтересовалась миссис Майер, глаза ее горели от желания услышать подробности.— Будет.— Господи, да он же сам не свой! Похоже, что-то его здорово подкосило.Лорел нахмурилась:— Полагаю, ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал об этом.— Что вы, конечно, нет! Не волнуйтесь, я никому не скажу. Просто я очень удивилась, только и всего.— Почему?— Ну, муж говорил мне, что майор Макдэвит уничтожил десятки террористов из «Аль-Каиды», когда воевал в Афганистане. Он летал с отрядом коммандос или вроде того. И в газете об этом писали.Лорел знала — кое в чем местная легенда не обманывала, но, в общем, была сильно преувеличена.— Я все-таки думаю, что он спас больше людей, чем убил, миссис Майер.Взгляд женщины оживился.— Неужели? Он вам сам рассказывал?Лорел вытащила из стопки личное дело Карла Майера.— Нет. Прошлым летом майор Макдэвит учил моего мужа пилотировать самолет. Он не любит рассказывать о своем военном прошлом, но Уоррен кое-что у него выпытал.— Понятно, — сказала миссис Майер. Слово «муж» ее успокоило, а может, разочаровало. Было ясно как божий день: ей кажется вполне естественным, что Лорел и Дэнни проводят время наедине.Лорел чувствовала то же самое.

Глава 4Лорел проводила уже седьмую встречу, как вдруг у нее потемнело в глазах. Сосредоточенное лицо сидящей напротив родительницы поплыло, словно их разделял не стол, а несколько метров дымящегося асфальта. Очертания предметов стали нечеткими, а в центре поля зрения появилось слепое пятно, похожее на туннель сквозь окружающий мир.— О Господи, — пробормотала она, не веря себе самой. — Нет, только не это!Лорел солгала Диане Риверз, сказав, что у нее начинается мигрень, и точно накаркала. Кровяные сосуды уже расширяются, сдавливая черепные нервы, мешая видеть. Совсем скоро окончания нейронов выделят биологически активные вещества, и она скорчится от невыносимой боли.— Что случилось? — испугалась Ребекка Линтон, женщина лет пятидесяти, мать девочки с легкой умственной отсталостью. — Лорел, вам плохо?«Может, это из-за беременности?» — подумала Лорел. Она читала, что у некоторых беременных мигрень усиливается во время первого триместра, зато у других наступает улучшение. «Наверное, я чересчур разнервничалась, узнав, что в довершение всего забеременела». Впрочем, какая разница? Не важно, что именно вызвало мигрень — просто ее предвестники появились сразу же после положительного результата теста на беременность, и теперь Лорел казалось, будто бы ее преследуют адские фурии, дабы покарать за прегрешения. К горлу подкатила тошнота. Очередной предвестник приступа — или ее вызвал страх перед мучительной болью, которая вот-вот скрутит Лорел? Вдруг рядом с правым ухом миссис Линтон вспыхнул фейерверк разноцветных искр.— Боже! — выдохнула Лорел, прижимая к глазнице кулак.— Вы же вся мокрая! — воскликнула миссис Линтон. — Приливы, да? Вы, конечно, еще слишком молоды, но когда меня в жар бросает, я так же себя чувствую!Лорел стиснула край стола, пытаясь осмыслить ситуацию. В лучшем случае до начала приступа у нее есть сорок пять минут. В худшем — пятнадцать. Вполне достаточно, чтобы пристроить детей и вернуться домой, в темную тишину спальни.— Боюсь, на этом нам придется закончить.— Ничего страшного. Может, вам помочь?— Вы не могли бы подождать здесь следующего родителя и передать, что мне пришлось уйти? У меня вот-вот начнется мигрень.— Конечно, передам, голубушка. Кто следующий?Лорел заглянула в расписание. Слепое пятно, круглое, словно яблочко мишени, закрывало середину листка.— Миссис Бремер.— Идите домой, милая. Я позвоню Мэри-Лу. Мы, мамочки, теперь как одна семья.— Огромное спасибо! — поблагодарила Лорел, радуясь отзывчивости женщин-южанок. — Приступы у меня нечастые, но очень тяжелые.— Не надо лишних слов. Бегите же, бегите!Лорел подхватила сумку, ноутбук и поспешила через двор к зданию начальной школы. Предупредила секретаря, что ей необходимо уйти, затем подошла к кабинету Дианы Риверз и заглянула в открытую дверь. Двадцать девять третьеклассников как по команде повернулись. Диана, которая сидела за столом, поняла, что Лорел плохо, едва бросив на нее взгляд. Она встала и, озабоченно хмурясь, вышла в коридор.— Тебе хуже?— Намного. Ты не завезешь моих ребятишек домой после школы?— Конечно. Мне как раз по пути.Лорел благодарно стиснула ладонь Дианы и направилась к двери в конце коридора. Она шла по подъездной аллее к машине, когда с площадки позади школы — там играли дети, с родителями которых Лорел беседовала сегодня — ее окликнула помощница. Эрин Сазерленд, местная девушка чуть старше двадцати, училась на педагогическом факультете Университета Южного Миссисипи. Лорел не хотела останавливаться — если ученики ее заметят, то наверняка побегут к ней, — но Эрин бросилась к забору, размахивая руками, и потому Лорел подошла ближе и выдавила улыбку.— Здравствуй, Эрин. Что-то случилось?— Хочу вам кое-что рассказать. Сегодня утром приходил майор Макдэвит и сидел здесь со своим сыном. Я ему разрешила — ведь вы друзья, к тому же он столько сделал для детишек.Лорел устало кивнула и почти сразу же согнулась от накатившей тошноты.— Дело в том, — продолжила девушка, — что он был очень расстроен. Мне показалось, он даже плакал. И Майкл тоже.Лорел знала — Дэнни сильно переживает, но слезы совершенно не вязались с его характером. Она окинула взглядом площадку, разыскивая Майкла. Маленький темноволосый мальчуган сидел один на неподвижных качелях, вытянув руки и раскачиваясь всем телом — вправо-влево, вправо-влево.— Майор Макдэвит что-нибудь сказа!?— Нет, я подошла и спросила, что с ним, а он только махнул рукой, чтобы я уходила. Ну, знаете, вроде как «не лезь не в свое дело».— А потом он ушел?Эрин кивнула, словно опасаясь, что Лорел ее отругает. Лорел хотела успокоить девушку, но в этот миг в левом кармане завибрировал сотовый. Поначалу она не обратила на него внимания, ведь Дэнни так давно не присылал ей сообщений. Вдруг до нее дошло: в левом кармане — телефон-двойник, а легальную «Моторолу» она положила в правый. Второй сотовый был зарегистрирован на имя друга Дэнни, и Дэнни оплачивал счета наличными. Дэнни тоже носил с собой два мобильника, чтобы Старлетт не узнала о его разговорах с Лорел. Сообщение могло быть только от Дэнни.Лорел похлопала Эрин по руке, затем развернулась и зашагала к «акуре», на ходу откидывая крышку «Моторолы». Эсэмэска гласила: «Извини за сегодняшнее. Прошу, позвони. Стар уехала в Батон-Руж на целый день».Лорел закрыла телефон, ничего не ответив, села в машину и выехала на шоссе. Перед ее мысленным взором стояла картина — неподвижные качели, а на них Майкл, раскачивающийся из стороны в сторону. Лорел ощутила острое чувство материнской вины, когда отгоняла этот образ прочь. Нужно было заехать к Уоррену в клинику, за инъекцией имитрекса, но меньше всего Лорел хотелось видеть мужа. Он почти никогда не замечал, злится ли она или расстроена, но нужно быть полным идиотом, чтобы не понять, что сегодня Лорел практически на грани нервного срыва. Кроме того, она была уверена, что коробочка со всем необходимым для укола все еще хранится дома, в недрах Уорреновского шкафчика с лекарствами.Только… только еще нужно разобраться с эсэмэской от Дэнни. Гордость советовала не отвечать на послание, но Лорел мечтала о нем больше месяца. Наконец-то оно пришло. Дэнни хочет, чтобы она ответила прямо сейчас, ждет в своем уютном старом кипарисовом доме, который находится на участке в пятьдесят акров в самом конце Дирфилд-роуд — меньше чем в пяти милях отсюда. Именно там они проводили вдвоем большую часть времени, если не считать парочки поездок на всю ночь прошлым летом. Старлетт часто уезжала из городка, обычно она отправлялась на автомобиле в Батон-Руж — походить по шикарным магазинам или сделать прическу и маникюр в «настоящем» салоне. Благодаря ее дорогим привычкам у Дэнни и Лорел в прошлом году было множество часов, чтобы лучше узнать друг друга: они наслаждались длинными послеобеденными прогулками, вместе купались, ездили на лошадях и даже летали, а не встречались урывками для торопливого секса где-нибудь в тесном и неудобном месте.Соблазн свернуть на Двадцать четвертое шоссе был велик. Нужно только ответить на сообщение — и Дэнни будет ждать на полянке, которую расчистил в лесу специально для нее. Полянка, якобы для «кормежки оленей», представляла собой круглую просеку среди деревьев, заросшую высоким клевером. В этом душистом зеленом озере Лорел часто лежала в объятиях Дэнни и смотрела, как по небу плывут облака. На полянку вели небольшие ворота в изгороди из колючей проволоки, окаймляющей Дирфилд-роуд. Дэнни дал ей ключ, который она прятала во внутреннем кармане сумки, но Дэнни всегда открывал замок перед ее приездом, так что Лорел могла проехать через ворота без остановки. Полминуты — и она рядом с Дэнни, который ждал ее на квадроцикле, чтобы отвезти в дом.Иногда Лорел, сидя сзади Дэнни, расстегивала ему ширинку и засовывала туда руку, пока квадроцикл катил по тропинке. В непогоду Дэнни разрешал ей сесть за руль и ладонями поддерживал ее груди, когда четырехколесник подпрыгивал на глубоких выбоинах, словно трактор на рядках хлопкового поля. Если она была в настроении, Дэнни всю дорогу нежно обводил ее соски пальцами, и к тому времени, когда машина останавливалась у дома, Лорел изнемогала от желания.Лорел остановилась у светофора и поерзала на сиденье. После пяти недель без Дэнни внизу живота ныло и тянуло, секс с Уорреном не помогал. Сейчас, на перекрестке, она чувствовала себя как герой стихотворения Роберта Фроста,[12] которому предстояло выбрать одну тропинку из двух: за левым поворотом ее ждал дом, правая же дорога привела бы ее к владениям Дэнни. Перед глазами Лорел плыли круги, но ей безумно хотелось повернуть направо. Может, два или три мощных оргазма спасут ее от мигрени. Но что ждет ее после? Она снова завязнет в отношениях с человеком, который никогда не бросит жену, или, скорее, сына. В любом случае результат один — Лорел останется второсортным представителем женской половины рода человеческого.Лорел повернула налево и дала полный газ, думая только об инъекции имитрекса. Она приближалась к недавно застроенному величественному Авалону — кварталу, где жили сливки общества Атенс-Пойнт, — и ее поразила идиллическая похожесть владений: ухоженные газоны, океан розовых азалий, магнолии, растущие в нужных местах, кирпичные изгороди, ворота из кованого железа и особняки в колониальном стиле, словно вырезанные формочкой для печенья. В каждом доме были антикварные шкафы, высококлассные охотничьи винтовки с оптическим прицелом и телевизоры с плоским экраном — в общем, все, что только могли приобрести в кредит обитатели района. Многие покупки совершались для того, чтобы отвлечь владельцев от неудачных браков на разных стадиях разложения — так по крайней мере казалось Лорел, которая из разговоров в учительской знала подноготную каждого семейства.Она свернула на свою улицу, Лайонесс-драйв, как вдруг чувства возобладали над гордостью. Лорел вытащила телефон-двойник и, не отрывая взгляд от дороги, набрала сообщение. Целый год она столько раз отправляла Дэнни эсэмэски, что могла набирать их вслепую, ничуть не хуже любой школьницы.Она написала: «Буду через полчаса».Двигаясь со всей скоростью, которую позволяли «лежачие полицейские» на дороге, Лорел сунула «Моторолу» в карман. Ей срочно требовалась инъекция имитрекса, но так же сильно ей нужен был Дэнни. Лорел представила, как они занимаются любовью, но образ тут же рассыпался фонтаном разноцветных искр, и от ожидания первого приступа боли у нее свело плечи.«Зачем я хочу поехать к Дэнни? — спросила она себя. — Излить ему свои печали?»Что с того, что она беременна? Бросит ли Дэнни своего страдающего аутизмом сына, чтобы заботиться о ребенке, который только может быть его? А если он предложит ей сделать аборт? Тогда она пнет его по яйцам — чтобы он ощутил что-то хоть немного похожее на боль, которую ей придется испытать в кресле абортмахера. К несчастью, для мужчин не существует ничего даже отдаленно напоминающего ту эмоциональную утрату, которую ей предстоит пережить.Внезапно Лорел вспомнила отца. Странно, ведь она не видела его больше трех лет. Господи, вот бы он поразглагольствовал, если бы узнал о ее положении! Слава Богу, хоть об этом можно не тревожиться. «Преподобный» Том Баллард отправился в «миссионерскую поездку» по странам Восточной Европы, и, судя по всему, навсегда. Он попытался объяснить дочери цель своего путешествия, но чем больше он рассказывал, тем больше это походило на вербовку в некую христианскую секту, и Лорел перестала слушать. Отец — проповедник без духовного сана — тратил больше времени и денег на чужих детей, чем на собственных отпрысков. Официально он считался баптистом, но его вера строилась на весьма нестандартных догматах, а службы напоминали выступления цирка-шапито. Том Баллард родился в местечке Ферридей, штат Луизиана, в сорока милях вверх по реке от Атенс-Пойнт. Телевизионный проповедник Джимми Сваггарт и известный рок-музыкант Джерри Ли Льюис тоже были уроженцами этого захудалого городка, и в Томе, казалось, соединились натуры обоих знаменитых земляков. Бродяга по природе, он неустанно странствовал, неся людям собственную версию Евангелия, всегда сопровождая процесс музыкой, а иногда — довольно интимным наложением рук.У Лорел с детства сохранилось неприятное воспоминание — она сидит на корточках на обочине дороги, пока отец безуспешно пытается починить очередную развалину, которой ему пришлось управлять. Лорел помнила, как она ждала в безмолвной ярости и в зависимости от погоды обливалась потом или коченела от холода, пока мать не выпросит у отца разрешения остановить какого-нибудь проезжающего водителя (читай: человека, более приспособленного к жизни, чем тот, которому она вверила свою судьбу). Том не был плохим человеком, но вот отец из него вышел никудышный. Кочевой образ жизни принес Лорел пользу лишь в одном — она не испытывала недостатка ни в путешествиях, ни в книгах. В обшарпанном домишке Баллардов в Ферридее хранилось больше книг, чем в особняках некоторых богатых семейств Атенс-Пойнт. Лорел провела детские годы, перечитывая обветшалую «Кембриджскую историю Древнего мира» — все пятнадцать томов! — и мечтая выйти замуж за человека, который оказался бы полной противоположностью папочки.Таким человеком оказался Уоррен Шилдс. В двадцать лет он вел тщательный учет пройденным за день километрам и делал записи о состоянии машины. Такая педантичность свидетельствовала об анальном типе характера, но для Лорел Баллард она означала лишь надежную гавань. Уоррен родился в небогатой семье, но уже на первом курсе медицинского факультета покупал акции и рассчитывал, в какой области медицины ему следует специализироваться, чтобы уйти на покой пораньше. Позже Лорел стала замечать оборотную сторону подобной бережливости: на ведение хозяйства выделялась такая скудная сумма, что денег едва хватало на приличную одежду. Уоррен посещал настоящую церковь с деревянными скамьями и витражами, а не тесную лачугу с алюминиевым шпилем, закрепленным на крыше толстой проволокой. В церкви Уоррена прихожане разговаривали тихими голосами и пели псалмы только по псалтырю. Священник вел жизнь строгую и благочестивую, и никто — никогда! — не танцевал в проходе между рядами и не падал в обморок.Выйдя замуж за Уоррена, Лорел получила то, что хотела (во всяком случае, так ей казалось), и только потом начала осознавать, что финансовое благополучие может обойтись для души слишком дорого. Уоррен тоже обнаружил, что жизнь не всегда складывается в соответствии с тщательно продуманными планами. Когда он был на втором году ординатуры — в городе Болдер в Колорадо, который Лорел обожала, — у его матери обнаружили прогрессирующее заболевание нервной системы. Отец Уоррена, директор школы, всю жизнь ратовавший за стойкость в испытаниях, оказался неспособным взвалить на себя бремя заботы об умирающей жене. Мать Уоррена отказалась переехать для лечения в Колорадо — считая своим долгом ухаживать за мужем, пока позволяют силы, — и потому Уоррен решил на время оставить ординатуру, чтобы вернуться домой. Лорел понимала движущие им мотивы, но ей пришлось четыре года работать в школе для детей с ограниченными возможностями, пока Уоррен был на медицинском факультете, и только сейчас она смогла отучиться год на архитектора, как всегда мечтала. Она не хотела бросать учебу, пусть даже на год. Но Уоррен настаивал, ей пришлось уступить, и они вернулись в Атенс-Пойнт.Миссис Шилдс прожила дольше, чем предрекали врачи, и «на время» превратилось в «навсегда», подобно тому, как лагерь рудокопов становится городом. Уоррен получил место семейного врача и стал зарабатывать неплохие деньги. Затем миссис Шилдс дала понять, что появление внука скрасит ее последние деньки. В этот раз Лорел упорствовала дольше, видя, как мечты о будущем исчезают в голубой дали. Но разве можно было отказать матери Уоррена в последней просьбе? После ужасных скандалов Лорел сдалась, и вскоре родился Грант. Миссис Шилдс прожила еще девять месяцев, и внук, несомненно, доставил ей немало радости. Через месяц после похорон, когда Лорел обещала мужу все, что тот захочет, в обмен на возвращение в Колорадо, у отца Уоррена случился тяжелый сердечный приступ. Через полминуты после звонка Лорел поняла, что в Болдер они не вернутся никогда.Лорел смирилась с неизбежным. В Атенс-Пойнт не было четырехгодичного колледжа — не говоря уже об архитектурной школе! — и она вступила во все клубы, куда, как считалось, должна вступить жена врача, дабы посодействовать карьере супруга. Каждое воскресенье она ходила в церковь и даже преподавала в воскресной школе, что было, учитывая ее происхождение, настоящим самопожертвованием. Однако активная общественная жизнь не смогла заменить утраченную мечту, более того, возникшее эмоциональное напряжение требовало выхода. В течение нескольких лет Лорел испробовала все традиционные способы разрядки: степ-аэробику, тай-бо, общество любителей литературы (как правило, сентиментальных дамских романов, от которых Лорел хотелось перерезать себе вены — так ее раздражали действия или, наоборот, бездействие героинь). Она попытала счастья в нескольких туристических клубах, мечтая найти родственную душу, которая разделила бы с ней нелюбовь к мирку домохозяек. Но ни в клубах, ни в обществах не нашлось ни одного близкого ей по духу человека.В конце концов Лорел вернулась в школу. Преподавание решило несколько проблем сразу. В ее жизни появилось занятие, благодаря которому она могла пренебречь скучными клубными обязанностями. Лорел искренне привязалась к ученикам, чувствуя, что без нее они не смогут получить в маленьком городке должную помощь. Кроме того, появились деньги, которые она могла тратить по своему усмотрению, без оглядки на Уоррена, — тот относился весьма неодобрительно даже к небольшим роскошествам. И самое главное — работа в школе подарила ей Дэнни Макдэвита, так долго разыскиваемую родственную душу. Вдобавок ко всему — неожиданный бонус! — родственная душа оказалась укомплектована прекрасно функционирующим членом. «И посмотрите, куда это меня привело! — с горечью подумала Лорел. — Хоть бы уж ребенок был его!»Она миновала подъездную дорожку к дому Эльфманов, обсаженную цветами. Чуть дальше, на пригорке, стоял ее дом, но его вид не радовал Лорел. Особняк в колониальном стиле, площадью в шесть тысяч квадратных футов, был раза в два больше строений, послуживших его прообразом. За год в архитектурной школе Лорел освоила высококлассные программы компьютерного дизайна и хотела сама спроектировать дом — конечно, в паре с архитектором-профессионалом, — но Уоррен воспротивился. Он нашел по меньшей мере полдюжины доводов в свою поддержку: из-за школы Лорел не сможет уделять должного времени проекту; работа с подрядчиками будет идти в ущерб семье, и все в таком же духе. Однако истинная причина крылась в другом: Уоррен знал, что если она спроектирует их жилище сама, оно не будет похоже на другие дома Авалона. Муж терпеть не мог выделяться, и мысль, что скажут соседи о чем-то, нарушившем заведенный порядок, приводила его в ужас. Лорел пришлось поселиться в доме, почти не отличающемся от соседних особняков. Ее мать полагала, что дом дочери — верх совершенства, но самой Лорел он представлялся еще одной ячейкой в пригородном улье, именуемом Авалон.Лорел свернула на свою подъездную аллею и притормозила.Уорреновский «вольво» все еще стоял в гараже.Лорел сидела, не убирая ногу с тормозной педали и не зная, что делать. Внутренний голос говорил: разворачивайся и уезжай. Но почему? Рационального объяснения не было; к тому же Уоррен скорее всего заметил, как она подъехала. Окна кухни выходили на подъездную аллею.«Почему он до сих пор дома? — недоумевала Лорел. — Может, приехал на обед пораньше? Вряд ли. Он и так припозднился сегодня, когда я уезжала. Если он сразу же пошел в офис, не заходя к больным, ему бы пришлось делать обход сейчас, перед обедом. Его бы здесь не было. Может, он никуда и не выходил? Нет, невозможно…»Уоррен никогда не пропускал работу без серьезной причины: только тяжелая форма гриппа смогла удержать его дома.От внезапно пришедшей в голову мысли Лорел едва не стало плохо: «А что, если он нашел коробочку? Увидел использованную тест-полоску?»— Нет, быть такого не может, — произнесла Лорел вслух.«Если, конечно, он не полез в кусты под окном ванной комнаты. А ради чего он бы туда сунулся? Там нет ни садового шланга, ни чего-нибудь еще. Только… миссис Эльфман».Могла ли старая карга видеть, как Лорел выкидывала коробку из окна ванной? Вряд ли. Да если и видела, зачем ей отдавать картонку Уоррену? Даже Бонни Эльфман не такая дура, чтобы поздравить своего доктора с тем, чего он сам, возможно, не знает. «Да, но вполне могла бы, чтобы досадить мне», — подумала Лорел.Как-то раз она и миссис Эльфман повздорили из-за границы, разделяющей их участки (спор разрешился, когда повторные замеры доказали правоту Лорел). Неужели соседка затаила злобу и хочет поквитаться с Лорел таким вот необычным способом?«Нет, — решила Лорел. — Уоррен остался дома из-за аудиторской проверки».Возможно, дела обстоят куда хуже, чем она предполагала. Уоррен никогда не обременял ее своими переживаниями по поводу работы, к тому же он знал, что Лорел не доверяла его старшему партнеру Кайлу Остеру даже в лучшие времена их сотрудничества. Тот слишком широко улыбался, любил прихвастнуть и чересчур много тратил. Первые несколько лет Уоррен защищал коллегу — тот был старше всего лет на десять, но Уоррен его боготворил. Правда, в последнее время сияющий образ Кайла несколько поблек. Уоррен много раз наблюдал за ним со стороны, и его мнение о старшем партнере изменилось. Лорел вспомнила, каким безумным взглядом муж утром обшаривал книжные полки. Обычно он редко выказывал свои чувства, и только серьезное потрясение могло вывести его из себя. Подумав о его сегодняшнем поведении, Лорел задалась вопросом: а не втянул ли их Кайл в серьезный конфликт с законом? «Точно, так оно и есть», — решила она. С одной стороны, она переживала за Уоррена, а с другой — испытывала облегчение, что сейчас, когда у нее все наперекосяк, мужу будет не до нее.Лорел отпустила педаль тормоза и медленно поехала к гаражу, размышляя, можно ли хоть чем-то помочь Уоррену. Она уже ставила машину на место, как вдруг вспомнила о лежащей в кармане записке, которую собиралась утром отдать Дэнни. Если Уоррен увидит листок бумаги с надписью «Я БЕРЕМЕННА», его наверняка хватит удар, даже если он и решит, что ребенок его. Лорел хотела было спрятать листок где-нибудь в машине, но решила не рисковать. Нажала большим пальцем на кнопку прикуривателя, открыла окно и включила на полную мощность кондиционер. Затем вытащила из кармана сложенный желтый листочек и поднесла к нему раскаленный докрасна прикуриватель. Первой занялась сторона, смазанная клеем, и мгновение спустя сквозняк уже раздул пламя. Пока записка догорала в пепельнице, Лорел высунула голову в окно, чтобы волосы не пропахли дымом. Увидев, что от бумажки не осталось ничего, кроме пепла, она взяла сумочку, ноутбук и как ни в чем не бывало вошла в дом.Протискиваясь мимо Уорреновского «вольво», Лорел вспомнила, что у нее в брюках лежат оба мобильника. Привычка — вторая натура. Конечно, лучше было бы оставить телефон-двойник в машине, но Дэнни наверняка пришлет эсэмэску о предстоящей встрече, и потому Лорел нужно быть в курсе событий, чтобы успеть придумать правдоподобное объяснение для Уоррена и обрести на какое-то время желанную свободу. Она выключила звук у «Моторолы»-клона и сунула ее в задний карман, убедившись, что второй телефон лежит в переднем, но с другой стороны. По крайней мере Уоррен не заметит выпуклости от двух мобильных одновременно.Она зашла в кладовую для продуктов и сразу же поняла — что-то не так. В кухне царил беспорядок — словно кто-то все сначала вытащил, а затем распихал по углам, не особо заботясь о том, чтобы вернуть вещи на место. Ничего не было слышно, но в воздухе, казалось, витал гнев, как будто растревожили само здание. Лорел уловила запах спиртного — едва различимый, идущий из недр дома, а еще, похоже, пахло горелым. Точно — в раковине валяется картонка из-под разогретой в микроволновке еды с чем-то черным внутри. Повар из Уоррена всегда был никудышный — еда его мало заботила.Лорел вышла из кухни и спустилась в гостиную с огромными, в два этажа, окнами и гигантским камином. Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что там есть еще кто-то, кроме нее. Уоррен сидел тихо-тихо, словно неживой. Глаза его были открыты, взгляд устремлен на Лорел. Уоррен устроился на оттоманке от дизайнерского кресла четы Имс,[13] которую подтащил к журнальному столику со столешницей из толстого стекла. Со вчерашнего дня он так и не переоделся.— Уоррен? — позвала Лорел. — Что с тобой?Он медленно мигнул, но не ответил.Лорел шагнула ближе и остановилась ярдах в пяти от него.— Садись, — произнес муж, — мне нужно с тобой поговорить.Он показал на диван рядом со столиком. Лорел двинулась к нему, но вдруг застыла на месте. Что-то в словах Уоррена вызвало у нее тревогу. Или, наоборот, что-то, чего там не было. Да, именно так. Из его голоса исчезла жизнь.— Уоррен, что случилось? — осторожно спросила она. — Это из-за аудиторской проверки?Он показал на что-то брошенное на стол. Листок бумаги.— Я хочу знать, что это такое.Лорел наклонилась, посмотрела вниз, и паника взорвала ее мозг. Все стало ясно. Лихорадочные утренние поиски не имели никакого отношения к предстоящему визиту налоговых служб. Каким-то образом Уоррен обнаружил одно-единственное письмо, оставшееся как память о романе с Дэнни. Она сразу же узнала послание — Дэнни написал его зелеными чернилами. Казалось, печатные буквы кричат, обвиняя ее в измене. «Когда Уоррен нашел его?» — мелькнуло у Лорел в голове. Муж не ложился спать со вчерашнего дня, значит, он вполне мог обнаружить послание много часов назад. Нашел, прочитал и начал переворачивать все вверх дном в поисках других доказательств неверности Лорел. Возможно, вчера он не стал вытаскивать ее из постели, чтобы допытаться правды, из-за того, что в письме не было подписи, только слово «Я» в конце. Когда Лорел получила послание, оно показалось ей похожим на записку от влюбленного подростка, теперь же она благодарила Бога за то, что Дэнни не подписался собственным именем.— Удивительно, что ты его сохранила, — заметил Уоррен. — Обычно ты весьма аккуратна. Полагаю, это письмо многое для тебя значит.Лорел застыла, не отводя глаз от листка бумаги. Усилием воли подавила приступ паники и стояла, уже ни о чем не думая: смотрела на зеленые буквы, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица. Под безжалостным, немигающим взглядом мужа к ее щекам прилила кровь. Отпираться бесполезно. Конечно, она могла бы упрекнуть мужа в грубости, но от неизбежного не уйдешь. С той самой минуты, как Уоррен обнаружил письмо, правда неминуемо должна была выплыть наружу.— Ну? — произнес он тщательно сдерживаемым голосом. — Так и будешь стоять здесь и лгать мне в лицо?Лорел знала, что означает его сдержанность — гнев. Дэнни часто предупреждал, что нужно быть готовой ко всему. К тому, что их тайну раскроют. Кто-нибудь мог их увидеть, когда они ничего не подозревали. Дэнни говорил, что влюбленные парочки ведут себя так, словно они невидимы, как будто страсть создала вокруг них силовое поле, сквозь которое не проникают взгляды посторонних. Но это не более чем иллюзия, и ее может разрушить любой неосторожный поступок. Что и сделало письмо Дэнни. Убийственное, как выстрел в сердце, оно, вероятно, уничтожило Уоррена. Более того, этот выстрел обрушил лавину с ледяной высоты над их браком. С этой минуты потоки отрицания и ненависти несутся к ним со скоростью двести миль в час, и молчание в комнате — всего лишь прелюдия к грохоту, с которым лавина накроет Лорел и Уоррена, чтобы похоронить заживо.— Так ты скажешь что-нибудь? — потребовал Уоррен.Мысли Лорел вернулись к реальности.— У меня начинается мигрень. Поэтому я вернулась пораньше.— Бедняжка.— Как тебе угодно, — сказала она, отворачиваясь. — Пойду поищу имитрекс.— Лорел, не увиливай.Лорел смотрела на мужа, и в голове ее звучал тихий голос Дэнни: «Ни в чем не сознавайся. Отрицай все, в чем бы он тебя ни обвинял. Стой на своем, и точка. Может показаться смешным, но он сам будет искать предлог, чтобы тебе поверить. Если признаешься, что изменяла, потом пожалеешь. Обдумывай каждый шаг». Дэнни был прав, но сейчас, глядя на Уоррена и зная содержание письма, Лорел чувствовала, что не сможет последовать его совету. Выбора нет, нужно сказать Уоррену правду, даже если всю оставшуюся жизнь придется провести одной. Но сперва — имитрекс. Если уж и рушить брак окончательно, то, по крайней мере, не страдая от мигрени.— Мне необходимо найти лекарство, — твердо произнесла она и, не дожидаясь ответа Уоррена, направилась к дверям. — Сделаешь мне укол?— Вернись! — закричал он. — Не смей уходить, Лорел!Она кивнула, давая понять, что слышит его, но не остановилась. В ее глазах стояли слезы.— Я сказал, вернись, черт тебя подери!Она повернулась, но не из-за того, что он чертыхнулся. В его голосе прозвучало что-то, чего раньше она не слышала, — ярость, граничащая с безумием, совершенно несвойственным Уоррену Шилдсу.Лорел увидела, что он побледнел. Правой рукой он стискивал край журнального столика — так утопающий цепляется за бортик спасательной шлюпки. Глядя на мужа, Лорел почти инстинктивно ощутила смутное беспокойство, неосознанный страх за свою жизнь. И только спустя мгновение поняла почему: в руке, прижатой к бедру, Уоррен держал черный револьвер. Его почти не было видно, но сомневаться не приходилось — муж вооружен.— У меня голова раскалывается, — проговорила она, усилием воли заставив себя посмотреть мужу в глаза. — Не знаю, откуда у тебя эта бумажка, но я вижу ее в первый раз в жизни.

Глава 5— Врешь, — произнес Уоррен, вдавливая револьвер в ногу. — Признаюсь, такого я от тебя не ожидал.Мозг Лорел отказывался верить, что у мужа в руках револьвер, и все же ей стало страшно. Где Уоррен его взял? У него есть винтовка и дробовик, но, насколько она помнит, в доме никогда не было короткоствольного оружия. Стоит ли показывать мужу, что она заметила револьвер? Или безопаснее делать вид, что она не подозревает о его существовании? Или тогда Уоррен укрепится в мысли, что она лжет? Вообще-то Уоррен почти прячет оружие. «Ладно, — решила она, — пока буду делать вид, что ничего не замечаю».— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Лорел ровным голосом и показала на письмо: — Что это?Уоррен подтолкнул листок к ней:— Прочитай.Она взяла письмо и, сдерживая слезы, пробежала глазами по строчкам, которые знала наизусть.— Вслух, пожалуйста, — потребовал Уоррен.— Что?— Прочитай письмо вслух.Она посмотрела на него:— Ты шутишь, да?— А что, похоже? Так будет гораздо интереснее.— Уоррен…— Читай!— Ты потом сделаешь мне укол?Он кивнул.Лорел столько раз перечитывала письмо Дэнни, что знала его наизусть. Она напомнила себе, что нельзя отводить взгляд от листка, иначе можно поплатиться жизнью, и начала читать монотонным безжизненным голосом:— «Я знаю, что основное правило подобных отношений — никогда ничего не пиши. Но сейчас не могу удержаться…»— Ты пропустила обращение, — заметил Уоррен ледяным тоном.Она вздохнула и начала сначала, выполнив его требование.— Лорел, — произнесла она, — и так далее. — Затем продолжила: — «Это не временное помрачение. Не буду повторять, что известно нам обоим. Ты и я почти сошли с ума. Но прежде чем написать тебе все, что должен, позволь мне напомнить, что я тебя люблю. Я никогда не испытывал ничего подобного раньше…» — Лорел подняла взгляд и сердито спросила: — Где ты его взял? Бред какой-то!Он посмотрел на нее, не проронив ни слова.— Тебе его кто-то дал?Странная усмешка тронула его губы.— Вообще-то я нашел его в книге «Гордость и предубеждение». Но ты ведь уже это знаешь, не так ли?— Я тебе сказала, что в жизни его не видела.Он покачал головой:— Умри, но не сдавайся, да? Вот уж не ожидал от тебя такого. Где та женщина с принципами, которая всегда критикует других? Почему ты не хочешь признаться? Потому, что этот тип тебя бросил? И ты боишься уйти от меня, не подыскав замену?Лорел не отвечала — не могла отвлечься от револьвера. В руках Уоррена он казался неуместным, почти насмешкой над его жизненными взглядами. Уоррен не любил оружие. Конечно, как любой южанин, выросший в небольшом городке, он умел стрелять. Но в отличие от многих ее знакомых не сходил с ума по ружьям и пистолетам. Во многих домах в Атенс-Пойнт держали по полдюжины единиц огнестрельного оружия, а в некоторых семьях количество стволов доходило до сорока-пятидесяти штук. Многие из Уорреновских коллег-врачей всегда ходили с оружием, а кое-кто устроил дома тир. Лорел не раз слышала, как Уоррен пренебрежительно отзывается о таких людях, говоря, что с пушками они ощущают себя настоящими мачо и пытаются оправдать подобное чувство болтовней о самообороне. Лорел соглашалась с мужем, но ее удивляли его взгляды — ему, в отличие от большинства людей, довелось применить оружие, чтобы защитить свою семью.Когда Уоррену было пятнадцать, в дом забрался вор — хотел что-нибудь стащить, чтобы купить наркотики. Уоррен проснулся, осторожно прошел по коридору и увидел, что одурманенный подросток наставил на отца пистолет и требует денег. Уоррен побежал в спальню родителей, схватил с верхней полки шкафа заряженный отцовский пистолет 45-го калибра, вернулся и выстрелил в спину орущему грабителю. Он не стал предупреждать вора криком или звонить по номеру девять один один — просто увидел родителей в смертельной опасности и ответил обидчику с убийственной силой. Полиция посчитала, что он прав, и спустя несколько часов Уоррен Шилдс стал местным героем. Неделей позже Национальная стрелковая ассоциация[14] прислала в город репортера — разузнать подробности происшествия, чтобы напечатать статью в рубрике «Вооруженный гражданин» журнала «Американский стрелок». Уоррен и его родители отказались от подобной славы. Как выяснилось, застреленный парнишка был всего тремя годами старше Уоррена и играл против него в бейсбол, когда учился в школе. С того дня, насколько знала Лорел, Уоррен ни разу не стрелял из пистолета.А теперь у него в руке револьвер.«Не смотри туда», — сказала она сама себе.— Кто-то морочит тебе голову, Уоррен. Это единственное объяснение.Еще одна слабая улыбка, словно Уоррен оценил, что она пытается отрицать очевидное — совсем как Грант, который нечаянно напи́сал на сиденье унитаза и не признается.— Тогда тебе не составит труда прочесть его, — произнес он. — Может, мы вместе сумеем выяснить, от кого оно.— Уоррен…— Читай!Лорел закрыла глаза и продолжила:— «Что бы я ни делал, думаю только о тебе. Ты стала частью моего существования. Это чувство кажется бескорыстным, но это не так, ведь ты — моя спасительница. И, как ты знаешь, не только моя. Ничто другое не смогло бы удержать меня от того, чтобы быть с тобой. Я знаю, что ты это понимаешь, и потому пишу. Тебе уже известно, что я хочу сказать, но я надеюсь, что помогу тебе принять решение. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я могу тебе дать, и потому мы не вместе. Но и Уоррен не может дать тебе всего того, что ты заслуживаешь. Оставь его, Лорел. Ты знаешь, что никогда не будешь с ним счастлива. Он не понимает тебя. Если бы это было не так, ты бы никогда сюда не пришла».Бросив взгляд поверх письма, она увидела, что Уоррен сжал губы и его лицо исказила гримаса ненависти. Лорел остановилась, но он жестом велел ей продолжать чтение.— «Вы с Уорреном — полная противоположность друг другу. Он — холодный, рациональный, сдержанный, почти стерильный. Ты — теплая, живая, творческая, чувственная. За прошлый год я в этом убедился. Я не пытаюсь опорочить твоего мужа. Я знаю, у него много хороших качеств. Он честный человек, хороший добытчик. Мне не очень нравится, какой он родитель, но тут уж ничего не поделаешь. Мы все в некотором роде жертвы отцовского воспитания. Но тебе нужно многое — и в душевном плане, и интеллектуально, и физически. А он ограничен и приземлен. Ты сама мне об этом говорила. Ему нужна не жена, а привлекательная служанка. Подобная роль не для тебя, и чем скорее ты это признаешь, тем лучше. И для Уоррена тоже. Оставайся с ним, если решишь ради детей стать мученицей при жизни. Я знаю таких женщин. Антидепрессанты днем, снотворное по ночам, вибратор в комоде и слишком много бокалов вина на вечеринках. Они все потом об этом жалеют».Лорел замолчала, чтобы набрать в легкие воздуха. Она боялась поднять на мужа глаза и механически продолжила чтение.— «Пожалуйста, не иди этим путем. Не обманывай себя. Правда в том, что ты слишком рано вышла замуж. Неужели за это нужно расплачиваться всю жизнь? Знаю, знаю… Последуй моему совету и не делай того, что делаю я. Мы в разном положении. С Грантом и Бет все будет в порядке. Что бы ты ни выбрала, я смирюсь с принятым решением. Я никогда не считал себя слабаком, пока не полюбил тебя. Теперь я знаю, что слаб. Я никогда не смогу вырвать тебя из себя. Ты даже представить не можешь, как мне жаль, что так случилось».Она замолчала, пытаясь не думать о Дэнни, словно это могло его защитить.— Письмо подписано «Я».— Как удобно, — заметил Уоррен с издевкой. — Согласна? Похоже, автор держит руку на пульсе нашей супружеской жизни, да? По крайней мере, он так считает. Интересно, кто это нас так хорошо знает?Лорел уставилась на листок бумаги, желая оказаться где-нибудь в другом месте. Сейчас ей хотелось этого даже больше, чем в детстве, когда ее заставляли петь перед отцовской паствой. Меж тем поле ее зрения сужалось и темнело, и казалось, что она смотрит на письмо сквозь круглое окошко. Страх перед болью обрушился с новой силой, почти заставив забыть о происходящем.— Просто скажи мне правду, — мягко произнес муж. — Пожалуйста. Я не буду сердиться.Она взглянула в его прищуренные глаза и словно услышала шипение гремучей змеи: «Наступи мне на спину — обещаю, что не укушу».— Я уже все тебе сказала. Ты мне не веришь, — ответила Лорел, роняя письмо на пол. — Полчаса назад у меня началась мигренозная аура. Если я не получу укол, то свалюсь пластом и не смогу разговаривать. А ты не сможешь продолжать свой дурацкий допрос.Он смерил ее холодным пристальным взглядом. Лорел держалась изо всех сил, попутно обдумывая план побега. Раз Уоррен вооружен (хотя до сих пор они оба делали вид, что револьвера нет и в помине), нужно срочно выбираться из дома. Легко сказать! Уоррен движется быстрее, а уж пулю точно не обгонишь. Невозможно представить, что он выстрелит, но ведь если бы кто-то сказал раньше, что Уоррен будет угрожать ей пистолетом, она бы тоже не поверила. Нет, лучше с ним договориться. И перехитрить.— Что это у тебя, револьвер? — спросила она безразличным голосом.Уоррен поднял руку с оружием:— Это?— Да.— Конечно.— Он заряжен?— Естественно. Что проку от незаряженного оружия?«О Господи!»— Откуда он у тебя?— Купил пару месяцев назад. Какие-то сопляки пристали ко мне, когда я вечером ехал на велосипеде в северных кварталах. С тех пор вожу его в подседельной сумке. Разрешение у меня есть.Уоррен был велосипедистом-фанатиком — выиграл десятки региональных гонок и даже пару общенациональных состязаний несколько лет назад. Он много тренировался, наматывая бесконечные мили, но Лорел ни разу не слышала от него ни про револьвер, ни про нападение хулиганов.— И ты хранишь его дома? А как же дети?Она постаралась, чтобы ее голос прозвучал возмущенно, но Уоррен не обратил внимания.— Я оборудовал в кладовой сейф. На самой верхней полке. Не переживай, там защита от детей.«Сейчас я волнуюсь совсем не за них».— Это вовсе не значит, что Грант туда не залезет.Уоррен вспомнил о сыне-озорнике, и на его лице мелькнула улыбка.— Ну и зачем ты его вытащил? — спросила Лорел.— Потому что очень зол. А с ним я чувствую себя лучше.«Боже милостивый».— По всей видимости, ты не желаешь говорить правду, — продолжил Уоррен. — Так вот, запомни — ты не выйдешь из дома, пока не скажешь мне, кто написал это письмо.— Уоррен, я не хочу никуда идти, я хочу инъекцию имитрекса.Он нахмурился, словно слова Лорел причиняли ему неудобство.— Дай мне свой сотовый.Лорел охватил панический страх, но тут она вспомнила, что взяла с собой оба мобильника. Бывали дни, когда у нее в кармане лежал только телефон-двойник.— Быстрее! И ключи от машины тоже.Лорел сунула руку в правый передний карман и вытащила легальную «Моторолу». Уоррен схватил ее и положил на журнальный столик.— Я уже проверил твой счет через Интернет. И у меня есть к тебе пара вопросов.Она пожала плечами. Не страшно. Она звонила Дэнни только со второго телефона.— Теперь ключи от машины.Лорел вытащила из левого переднего кармана ключи и передала мужу, который запихал их к себе в карман. Ей совсем не хотелось отдавать ключи, но она боялась, что Уоррен начнет ее обыскивать и найдет второй мобильник. Возможно, именно в эту минуту Дэнни пытается ей позвонить. Сидит на квадроцикле и смотрит, когда из-за огромных дубов на поляну выедет ее «акура». Наверняка он немного подождет, решит, что она опаздывает. А потом начнет беспокоиться. Нужно ему позвонить. Тут к горлу Лорел подкатил приступ тошноты, а когда он прошел, ее осенило, как отправить Дэнни сообщение.— Еще мне нужен твой ноутбук, — потребовал Уоррен. — Где он? На кухне?Кровь отлила от лица Лорел. В компьютере есть такое, что если Уоррен это обнаружит — она пропала. И Дэнни тоже.— Меня сейчас вырвет! — простонала она и побежала в ванную.— Черт! — выругался Уоррен, вскочил и бросился за ней.Она забежала в туалетную кабинку, надеясь, что Уоррен останется в спальне. Как бы не так! Он стоял рядом и смотрел, как она падает на колени и наклоняется над унитазом. У Лорел не осталось выбора. Она сунула в глотку палец и выблевала остатки завтрака.Уоррен и глазом не повел. За долгие годы медицинской практики ему доводилось видеть такое, что немного рвоты можно было считать сущими пустяками. Лорел испугалась, что он заметит плоский прямоугольник второго телефона в заднем кармане, но все обошлось. Уоррен вышел из кабинки туалета. Лорел услышала, как он роется в шкафчике для лекарств. Может, рискнуть и отправить Дэнни эсэмэску?— Там есть имитрекс? — проговорила она сквозь кашель. — Нашел?— Да. Иди ложись, я сделаю тебе укол. Не смей подходить к окну. Миссис Эльфман все утро что-то высматривала с той стороны дома.Страх сжал Лорел горло. Господи, только бы коробка с тестом на беременность никуда не делась из кустов под окнами!— Быстрее! — сердито скомандовал Уоррен, вернувшись в кабинку. — Проблевалась?— Меня еще тошнит.— Тогда чем скорее — тем лучше.Он схватил ее за пояс, как раз над карманом, где лежал телефон. Лорел отбивалась, но Уоррен стянул с нее брюки и с размаху вогнал в ягодицу иглу. Казалось, он с остервенением повернул ее в теле жены, прежде чем выдернуть.— Ой! — вскрикнула от боли Лорел. — Ты что, с ума сошел?— Кто, я? Я же «холодный, рациональный, сдержанный, почти стерильный».Он шлепнул ее по заду — так иногда медсестры отвлекают пациента от боли при уколе, — но удар получился очень сильным, до синяка.— Скажи, кто написал письмо? Кто еще видел эту задницу?В его голосе зазвучали хозяйские нотки.— Никто! Я же уже говорила!— Когда он в последний раз тебя трахал?Лорел попыталась встать, но Уоррен схватил ее за шею сзади и пригнул вниз. За двенадцать лет супружеской жизни он ни разу не поднимал на нее руку, даже когда злился. Лорел почувствовала, как от очередной волны ужаса сводит внутренности.— Уоррен, мне больно! Думай, что ты делаешь!— Хочешь поговорить о боли? Интересно. Почему я должен о тебе беспокоиться?— Потому, что я тебе не изменяла! Я бы никогда так не сделала!— Лгунья!Он толкнул ее на унитаз и вышел из ванной.Лорел побежала в спальню. Выйти из дома невозможно, сначала нужно придумать, как остановить Уоррена. До ближайшего дома — ярдов двести, не меньше. Лорел откинула одеяло и простыню, залезла в постель и укрылась до подбородка.— Вставай! — потребовал Уоррен. Он стоял у изножья кровати. — Я хочу проверить твой компьютер.— Иди и проверяй на здоровье. А я буду лежать, пока не пройдет аура.— Если я тебя оставлю, ты сбежишь через окно.«Само собой, черт тебя подери!»— Уоррен, мне нужно всего лишь десять минут побыть в темноте. Пожалуйста. Как только мне станет лучше, я сделаю все, что скажешь. Если хочешь — можешь прилечь рядом.Лорел закрыла глаза.— Не хочу, — произнес он, но свет выключил. — Кстати, окна заперты. Все до единого.Лорел поворочалась под одеялом и незаметно вытащила телефон-двойник. Одним движением раскрыла его и сунула в передний карман. Уоррен стоял у тумбочки черным силуэтом, едва различимым в полумраке комнаты.— Когда я прочитал это письмо, — произнес он хрипло, — то почувствовал, будто мне нож в сердце воткнули.Большим пальцем она нащупала панель телефона. Набрать эсэмэску вслепую несложно, но вот переключиться в режим текстовых сообщений, не видя, что ты делаешь, — задача не из легких. Лихорадочно нажимая едва заметные сенсорные кнопки, Лорел повернула голову и посмотрела на Уоррена. Она старалась не отводить взгляда от его лица.— У меня нет любовника, — ответила она спокойно. — И никогда не было. Я бы никогда так не поступила с Грантом и Бет.Уоррен откинул барабан револьвера в сторону и провернул.— А я бы никогда не подумал, что ты на это способна. Но письмо доказывает обратное.Барабан со щелчком встал на место.— Это подстава, — сказала Лорел, переключив наконец мобильник в текстовый режим. Глядя мужу в глаза, она начала набирать сообщение. — Кто-то специально его подкинул, чтобы запудрить тебе мозги.Как ни странно, Уоррен, похоже, задумался над ее предположением.— Кто бы это мог быть? — пробормотал он, словно обращаясь к самому себе.— Тот, кто намеренно сводит тебя с ума. И, судя по всему, успешно. Уоррен, если ты еще раз поднимешь на меня руку, я вызову полицию и обращусь к адвокату по бракоразводным делам.Бравада чистой воды. Даже почти в полной темноте Лорел увидела, как у мужа напряглись мышцы шеи и подбородка. Револьвер Уоррен засунул в передний карман. Она незаметно нажала на кнопку, отправляя сообщение, и вытащила руку из-под одеяла.— Аура так и не прошла, — с неподдельным беспокойством сообщила Лорел. — Все тело ломит, и очень хочется мороженого.— Ты же знаешь, лекарство действует не сразу.Она снова закрыла глаза.— Придется тебе встать. Я хочу проверить твой ноутбук. Приляг на диване в гостиной.«Надеюсь, Дэнни прочитал сообщение», — подумала Лорел. Она здорово рисковала, пока набирала текст, и отправленное послание было совсем не тем, что ждал Дэнни. Как бы то ни было, у нее есть телефон, и, может, еще удастся успокоить Уоррена — если только компьютер не выдаст ее секреты. Честно говоря, вряд ли Уоррен Шилдс, доктор медицины, способен пристрелить мать своих детей. Но вот что он сделает с человеком, с которым она путалась и от которого забеременела, — большой вопрос.— Вставай, черт возьми! — заорал Уоррен, пнув угол кровати.Сила его гнева поразила Лорел — она никогда не видела мужа в такой ярости. Лорел медленно встала, закуталась в одеяло и вышла в коридор, ведущий к кухне.«Беги, Дэнни, — подумала она. — Ради своего сына — беги».

Глава 6Дэнни Макдэвит лежал на спине в море клевера, когда зачирикал мобильник, сообщая, что пришло сообщение. Дэнни не слышал этого звука с того дня, как разбил надежды Лорел, сказав ей, что не сможет уйти от жены. Он не сразу взял телефон — слишком хорошо знал настоящую цену таких вот минут, когда лежишь на залитом солнцем клеверном поле и ждешь прикосновений любящей женщины. Бывало так, что он вообще не надеялся пережить следующее мгновение, а уж о том, чтобы валяться в душистом облаке, поджидая такую красотку, как Лорел Шилдс, и речи не шло. В армии Дэнни слыл чересчур невозмутимым парнем, даже по пилотским меркам. Но когда он полюбил женщину, которой не мог обладать, что-то в нем изменилось. Порой эта эмоциональная неустойчивость даже пугала. Взять, например, звонящий телефон. Эсэмэска Лорел в ответ на сообщение, отправленное после сегодняшней встречи, в считанные секунды вытащила Дэнни из депрессии и бросила в радостное предвкушение. Но сейчас он услышал щебет мобильного и испугался. Лорел задерживалась и скорее всего написала ему, что не приедет.Дэнни ее не винил. Он вообще не имел права просить о свидании — ведь его семейное положение осталось прежним. Просто он так сильно хотел Лорел, что не смог удержаться. Дэнни ненавидел себя за утреннее проявление слабости. Старлетт действительно выдумала предлог, чтобы не идти в школу, но едва она начала оправдываться, сердце Дэнни екнуло. Появился повод увидеть Лорел наедине — и Дэнни зашел к ней в кабинет, хотя знал, что она расстроится.Дэнни сунул руку в заросли клевера, нашарил телефон, но не сразу стал читать сообщение. Не хотелось расставаться с мечтой. Двадцать лет военной службы научили майора Макдэвита: не торопись обрывать минуты радости, пусть даже иллюзорной.— Сообщи мне хорошие новости, — пробормотал он и поднял мобильник. Держа телефон довольно далеко от стареющих глаз, он нажал на кнопку, чтобы прочитать сообщение. На экране появились крошечные буковки послания Лорел.уоррен знает беримайкла срочноуезжай ненадогеройства.У Дэнни перехватило дыхание. Он не ожидал ничего подобного. Их с Лорел не раз могли застукать, но они всегда выходили сухими из воды, а тут вдруг такое — и именно тогда, когда опасность, по его мнению, миновала. Дэнни поднялся на ноги, перечитывая сообщение и пытаясь сообразить, что произошло.Судя по всему, серьезная стычка. Но почему Лорел хочет, чтобы он бежал? Полагает, что он в опасности? Невероятно! Дэнни четыре месяца давал Уоррену Шилдсу уроки летного мастерства и считал доктора тихим, сдержанным, аккуратным и методичным человеком — то есть таким, каким бы вы хотели видеть врача, впрочем, и пилота тоже. Даже мысль о том, что Уоррен Шилдс может причинить вред супруге, кажется нелепой, а представить его жаждущим крови майора Макдэвита и вовсе невозможно! И все же… Дэнни повидал немало людей, испытавших тяжелый стресс, и знал, что их поведение непредсказуемо. Он видел, как в зоне боевых действий солдаты совершают такое, что никто бы не поверил, что они на это способны. Иногда их поступки были во благо, но чаще всего — наоборот.О том, чтобы последовать совету Лорел, не могло быть и речи. Если ей что-то угрожает, он не собирается бросить все и спасать свою шкуру. Но вопрос в другом — как помочь Лорел? Если выяснится, что он ее любовник, — произойдет именно то, чего Дэнни пытался избежать, решив остаться с женой: он лишится права опеки над Майклом. А вдруг Лорел действительно в опасности?Он начал набирать сообщение, что она не одинока и что он решит все проблемы. Но ведь Лорел и вправду одна — в том смысле, что его нет рядом. Почти наверняка она сейчас отбивается от Уоррена. Звонок или эсэмэска — и правда выйдет наружу, и кто знает, не повредит ли это Лорел еще сильнее.Он поспешил к «хонде», завел мотор и направил квадроцикл на проселок, ведущий к дому. Сердце взволнованно колотилось. Сообщение ошеломило Дэнни, и он никак не мог опомниться. Он лежал в клевере, мечтая о минуте, когда Лорел окажется в его объятиях. После пяти недель разлуки она растает от его прикосновений. Черт, да она чуть не кончила в классе! Резкий переход от фантазий к суровой действительности огорошил Дэнни, но он умел переключаться. Сколько раз рев сирены вырывал его из мира грез, зовя на битву или посылая спасать еле живых людей с раздробленными костями и вывороченными из вспоротых животов внутренностями! Только благодаря умению быстро приспосабливаться к обстоятельствам он до сих пор жив.Он загнал «хонду» в гараж, выключил зажигание и спрыгнул с квадроцикла. Для начала нужно узнать, где сейчас Лорел. В школе? Дома? У мужа в клинике? Он пошел было на кухню за ключами от автомобиля, но в дверях замер. Дэнни водил «додж-чарджер» 1969 года выпуска, который восстановил собственными руками. Уоррен прекрасно знал эту машину, так что, учитывая обстоятельства, ехать на ней не стоило. Дэнни сел в седло «хонды» и покатил вниз, к сараю, где хранил инвентарь для ухода за газоном. Когда-то давно он купил старенький «форд»-пикап, чтобы ездить в строительный магазин и теплицу. Дэнни часто брал с собой Майкла, и они вместе колесили по владениям. Иногда, держа сына на коленях, Дэнни давал ему порулить — испытание, сравнимое разве что с перелетом над Багдадом в неспокойную ночь.Дэнни припарковал четырехколесник, прыгнул в кабину грузовичка, включив задний ход, вывел машину из сарая и через лужайку помчался к Дирфилд-роуд. Проезжая мимо дома, он хотел остановиться и взять из спальни свою пушку калибра девять миллиметров, но потом решил, что это чересчур. Полный идиотизм.— Держись, малышка, — пробормотал он, выруливая на заасфальтированную дорогу. — Я спешу на помощь.Лорел молча лежала на диване в гостиной, подтянув одеяло к подбородку. Уоррен сидел на оттоманке и смотрел в ее ноутбук, который гудел перед ним на журнальном столике, словно желая поведать все тайны Лорел. Уоррен водил указательным пальцем по сенсорной панели компьютера, методично просматривая все папки.Там действительно хранились компрометирующие файлы — некоторые почти не представляли опасности, другие таили серьезную угрозу. Кое-какие документы, хотя и не указывали напрямую на Дэнни, могли вызвать у Уоррена подозрение. Например, сохраненные электронные письма. Впрочем, вряд ли он сочтет их важными, если только не догадается сверить все, что найдет, с календарем, думала Лорел. Есть только один секрет — цифровой эквивалент атомной бомбы, не меньше! И его Уоррен ни в коем случае не должен обнаружить.У Лорел был электронный адрес, о котором Уоррен ничего не знал. В повседневной жизни они оба пользовались услугами AOL-сервера. Лорел считала этот почтовый ящик «официальным» — для дружеской переписки, школьных объявлений и тому подобного. Но для писем Дэнни она завела бесплатный, защищенный паролем почтовый ящик на www.hotmail.com под именем misselizabeth2006@hotmaii.com. Наверное, позаимствовать имя у Джейн Остен — чересчур сентиментально, но Лорел не пришло в голову ничего другого. Ну не назваться же «Агентом 99» или «Эстер Принн»?[15] Лорел специально настроила ноутбук на «не сохранять имя и пароль после завершения сеанса», но, вне сомнения, ключ к ее тайной жизни был спрятан где-то на жестком диске, вместе с прошлыми посланиями. Конечно, судебный компьютерный эксперт достал бы эту информацию в считанные секунды, подобно мальчику, который вызывает джинна, едва потерев лампу. Но вопрос в том, сумеет ли это сделать Уоррен? Само собой, он знает, как работать с основными программами, но продвинутым пользователем его не назовешь. Впрочем, терпения ему не занимать. Если Уоррен намерен возиться с «Сони» в течение долгих часов, кто знает, что он нароет? Стоит ему ненароком натолкнуться на этот почтовый ящик или, Боже упаси, подобрать пароль, вся ее тайная жизнь предстанет перед ним как на тарелке — тарелке с отравленным угощением, отведав которого Уоррен сразу же умрет.Пальцы Уоррена порхали над клавишами, взгляд горел мрачным огнем, а из-за темных, почти черных от недосыпания, синяков под глазами лицо казалось безумным. Дэнни как-то сказал Лорел, что вопреки всем доказательствам муж не захочет поверить в измену, но, судя по всему, он ошибался. Уоррен жаждал только одного — узнать имя ее любовника. Он яростно стучал по клавиатуре, и Лорел внезапно увидела, что он выглядит совершенно больным. Благодаря постоянным велосипедным гонкам тело Уоррена стало мускулистым и жилистым, с выступающими венами, но пару месяцев назад Лорел заметила в муже серьезную перемену. Необычная одутловатость лица, отеки… Мышцы ног были по-прежнему крепки и рельефны, но фигура Уоррена как будто по-женски округлилась, на бедрах и спине появились валики жира. Она решила, что всему виной возраст, а может, и депрессия, но, честно говоря, Лорел настолько захватили собственные переживания, что она даже не удосужилась поговорить с мужем. Кроме того, Уоррен болезненно реагировал, когда критиковали его фигуру, и мог обидеться. Присмотревшись, Лорел вдруг увидела, как он изнурен. Неужели из-за одной бессонной ночи?«Это все его работа, — решила Лорел. — Должно быть, Кайл Остер допрыгался и у них теперь неприятности». По ее мнению, Кайл был способен на что угодно. Едва став партнером Уоррена, он дал понять Лорел, что не прочь с ней переспать. Так что, пока Уоррен занимался пациентами, Кайл вполне мог втянуть его в переделку. Но в какую? Штраф за неуплату налогов не довел бы мужа до такого состояния. А что же? Боязнь угодить в тюрьму? Маловероятно. Туда посылают за откровенные махинации, а Уоррен никогда бы не позволил Кайлу зайти так далеко. Лорел вдруг пришло в голову, что старший партнер вполне мог провернуть какую-нибудь аферу без ведома коллеги, и тогда это объясняет маниакальное состояние, в котором находится Уоррен. Скорее всего, он просто вымещает на жене злость на бывшего наставника. «Что он искал, когда наткнулся на письмо Дэнни? — подумала Лорел. — Может, спросить? Или лучше молча лежать и молиться, чтобы мои электронные секреты не вылезли наружу?»Внезапно у Лорел закружилась голова, а перед глазами исчезли слепые пятна. Имитрекс действовал. Лорел по-прежнему чувствовала легкую мигренозную ауру, но та не перерастала в сокрушающую боль. Хотя приступ все еще мог начаться, причем в любую минуту. Что остановило мигрень — имитрекс или грозящая опасность? «Не отвлекайся, — шепнул ей внутренний голос. — Ты расслабилась. Оглянуться не успеешь, как дети вернутся домой, и тогда начнется настоящий кошмар». От одной этой мысли Лорел стало трудно дышать.Полдень миновал, но назвать точное время Лорел не могла — она уже давно использовала вместо часов телефон, который лежал глубоко в кармане. Можно было бы спросить у Уоррена, который час, но подобные вопросы только подчеркнули бы, что она не вольна встать и пойти на кухню. Когда находишься в стрессовой ситуации, очень трудно определить, сколько прошло времени (Лорел помнила это еще с тех пор, как рожала Гранта), но ей удалось высчитать, что часа через два Диана Риверз привезет Гранта и Бет и оставит их у ворот. Дети бросятся к передней двери, не подозревая, что в доме их ждет отец с заряженным револьвером.«Нельзя просто ждать, ничего не предпринимая, — решила Лорел. — Не могу же я рассчитывать на то, что удастся образумить Уоррена до возвращения детей. Может, я вообще не сумею его образумить».Она украдкой бросила взгляд на мужа, который уставился на монитор компьютера, с лазерной точностью изучая все, что там появлялось. «Он не остановится, пока не найдет того, что ищет. И не признает, что я не виновата, пока в поисках доказательств не перевернет все вверх дном. А если признает, сможет ли он мне доверять? Если у кого-то зародились сомнения в твоей честности, избавиться от подозрений почти невозможно. Именно поэтому редко кто выдерживает публичное расследование. Грязь все равно пристанет, обоснованно или нет. А обо мне и говорить не приходится. Виновата, и Уоррен подсознательно это чувствует. Если он как следует покопается в ноутбуке, то найдет требуемые доказательства. А если не сумеет? Отыщет почтовый ящик на Hotmail, а пароль — нет? Неужели Уоррен будет шантажировать меня детьми?» Лорел еще раз посмотрела на Уоррена, пытаясь заглянуть за маску ревности, исказившую его лицо, и пожалела, что не отправила Дэнни другое сообщение. «Нужно было сразу позвонить по номеру девять один один, как только увидела револьвер. Я похожа на дуреху из фильма ужасов. СГЧЖ. Слишком глупа, чтобы жить».Конечно, мобильник-клон все еще с ней. Можно набрать девять один один прямо сейчас. Но Уоррен как-то объяснил ей, что системы, автоматически определяющей местонахождение сотового телефона, с которого поступил вызов, не существует, по крайней мере здесь, в Миссисипи. Если не объяснить диспетчеру Службы спасения, где ты находишься, помощи придется ждать очень долго, если вообще дождешься. А если просто набрать номер? Может, диспетчер услышит угрозы Уоррена и поймет, что ситуация чрезвычайная? Но опять же, как спасатели узнают, где все это происходит? Если уж и звонить, то только с домашнего телефона. Лорел сама объясняла Гранту и Бет: как только ты позвонишь в Службу спасения с обычного телефона, там сразу же определят, где ты находишься. Если она доберется до одного из аппаратов в доме, то наверняка сумеет вызвать полицию, даже ничего не говоря в трубку. И все же…А вдруг звонок в полицию окажется самым опасным поступком? Городок Атенс-Пойнт невелик — всего шестнадцать тысяч человек. Жилой массив Авалон находится за чертой города, в округе Лусахатча, где проживают десять тысяч человек. Охраной порядка здесь занимается окружное полицейское управление во главе с шерифом. Лорел не знала, сколько времени местные полицейские посвящают тренировкам, но была уверена, что в управлении нет ни группы быстрого реагирования в кризисных ситуациях, ни специалиста-переговорщика. Внезапно она представила, как местный шериф орет в мегафон у ее дома. Есть ли шанс, что этот человек сумеет разрешить ситуацию мирным путем? До того как его избрали на пост шерифа, он занимался добычей нефти. Один из пациентов Уоррена. Сколько времени он будет ждать, прежде чем скомандует брать дом штурмом? А его помощники — скорее всего помешанные на спорте выпускники средней школы, которые страдают от избытка тестостерона. Уоррена легко могут убить, или ему придется провести остаток жизни в «Парчмен-Фарм», главной тюрьме штата Миссисипи. Даже если муж не станет отыгрываться на Лорел за звонок по номеру девять один один, ее может убить шальная пуля или баллон со слезоточивым газом. По Си-эн-эн постоянно показывают похожие сюжеты. Наверное, она зря паникует, но Уоррен ведь и вправду угрожал ей револьвером. Нет, придется ей самой найти выход, и побыстрее.До того, как дети вернутся из школы.«Можно послать сообщение Диане! — внезапно осенило Лорел, и на душе у нее сразу же стало легче. — Напишу, чтобы она забрала детей к себе домой, а не привозила сюда». Лорел уже собиралась сунуть руку в карман, как вдруг до нее дошло, каковы могут быть последствия. Эсэмэска уйдет с телефона-двойника, зарегистрированного на имя услужливого друга Дэнни. Вдруг незнакомый номер смутит Диану и она позвонит им домой? Или вдруг Диана собирается куда-нибудь после работы и перезвонит Лорел, чтобы сообщить об этом? Мобильный Лорел настроен на режим «без звука», но если Диане никто не ответит, она наберет номер домашнего телефона Шилдсов. Трубку поднимет Уоррен, и не пройдет и минуты, как он узнает, что Лорел отправила Диане сообщение с сотового. Игра закончена. Лорел убрала руку подальше от кармана. Мобильник ей еще понадобится.«Я должна выбраться отсюда во что бы то ни стало!» — подумала она. Хватит ли у нее сил ударить Уоррена так, чтобы он потерял сознание? Тогда бы она забрала свои ключи от машины, что существенно сократило бы расстояние, которое ей придется бежать. Лорел обвела взглядом гостиную в поисках предмета потяжелее. Ваза из толстого выдувного стекла на столике-консоли у дальней стены вполне сойдет. Нужно только правильно выбрать момент. Если она промахнется, кто знает, как поведет себя Уоррен. По меньшей мере свяжет ее, и она будет совершенно беспомощной, когда дети станут участниками происходящего кошмара. При одной мысли об этом Лорел впервые охватил приступ настоящей паники — бешено заколотилось сердце, а во рту пересохло.«Не паникуй!» — скомандовала себе Лорел. Работая консультантом в летнем лагере для девочек, она обучала подростков основам безопасности жизнедеятельности: «Паника убивает. Будьте добры, не теряйте самообладания и думайте о безопасности даже на вечеринке».— Безопасность, — прошептала она.— Что? — переспросил Уоррен, посмотрев на нее. Его глаза воспалились и покраснели.— Ничего. У меня снова начинает раскалываться голова.— Имитрекс сейчас поможет. Он уже воздействует на твои сосуды.Уоррен-врач ответил автоматически. Лорел тысячу раз слышала этот механический голос, когда по ночам медсестры звонили за указаниями. Впрочем, она уже не слушала — вспомнила о помещении, которое попросила добавить к дому, прежде чем переехать. «Убежище на случай неожиданной опасности» — так его называют некоторые, но архитектор, делавший проект, именовал это помещение просто комнатой-сейфом. В небольшом — восемь на десять футов — боксе под лестницей не было окон, зато его оборудовали стальными стенами, бронированной дверью и электронным замком, открывающимся изнутри. Выделенная линия связи проходила под землей и вела в телефонную будку на улице. Уоррен хранил там запас консервов и воды — чтобы пережидать ураганы, а для удобства принес одеяла и подушки. Грант и Бет пару раз ночевали в убежище. Они называли его своей «крепостью», местом, куда надо бежать, если вдруг в дом ворвутся «бандиты». Лорел тогда даже представить себе не могла, что пресловутым «бандитом» в один прекрасный день окажется ее собственный муж. Тем не менее этот день настал.Лорел знала, что добежит до убежища, прежде чем Уоррен сможет ей помешать. Он так увлекся ее ноутбуком, что даже не успеет подняться, а она уже будет на полпути…«Не спеши, — сказала она себе, хотя мышцы ног под одеялом уже напряглись для рывка. — Хорошенько все продумай. Ну, доберусь я туда. А дальше что? Звонить девять один один? Нет. Позвоню Диане, попрошу ее забрать детей к себе и пока никому ничего не говорить. Скажу, что у нас семейный кризис, и она сделает все как надо, без лишних вопросов».Как только дети окажутся в безопасности, Лорел сможет позвонить в полицию. А еще лучше — знакомому адвокату, который на дружеской ноге с шерифом. Уж его-то обращение шериф воспримет серьезно. Когда же представители закона подъедут к дому, у Уоррена не будет заложника — только револьвер и компьютер жены.Скорее всего он покончит с собой, вдруг поняла Лорел.Она закрыла глаза, размышляя, действительно ли Уоррен готов пойти на самоубийство. Выглядит муж скорее рассерженным, чем подавленным, но она ведь не знает всего, что творится в его душе. Наверняка не знает. Но сейчас не самое подходящее время приставать к нему с расспросами.«Пусть разговорами занимаются дурехи из фильмов ужасов…»Лорел пошевелила под одеялом руками, растягивая мышцы. Когда она почувствовала, что кровообращение усилилось, то напрягла бицепсы, мускулы спины и живота, затем бедер. «Расслабься, напрягись, еще раз расслабься…» — похоже на разминку на занятиях в спортивном клубе, только сейчас от этих упражнений зависит ее жизнь. Лорел не хотелось спрыгнуть, подобно львице, с дивана и тут же упасть на пол из-за того, что онемевшие ноги не слушаются.«Может, заодно выхватить у Уоррена ноутбук?» — подумала она. Поступить так — значит признать свою вину. А вдруг Уоррен поймает ее, прежде чем она успеет убежать? Конечно, можно улучить минуту, когда он отойдет подальше, но что, если ждать придется несколько часов? Если ему еще долго не захочется в туалет? К тому же он наверняка подозревает, что она попытается сломать ноутбук.Пока Лорел прикидывала, когда лучше убежать, Уоррен встал и, не говоря ни слова, отошел от компьютера. Лорел не смотрела в его сторону. Она растягивала мышцы голеней, делая вид, что спокойно отдыхает. Шаги мужа затихли, затем послышались снова. Лорел украдкой скосила глаза влево. Уоррен почти дошел до двери в спальню, снова остановился и бросил на жену настороженный взгляд.«Что, черт возьми, он собирается делать?» — мелькнула у нее мысль.Словно отвечая на ее вопрос, он пробормотал что-то, затем взял со столика-консоли стеклянную вазу, расстегнул брюки и стал в нее мочиться. Уоррен смотрел на Лорел, и его лицо выражало отвращение к самому себе. Он будто бы говорил: «Видишь, до чего ты меня довела?» Лорел было наплевать. Она воспользовалась моментом и села, смерив мужа уничижительным взглядом.— Замечательно! — произнесла она, слушая, как струя мочи льется в дорогую вазу. — А в туалет нельзя было пойти?— А я думал, ты не захочешь встать.Лорел покачала головой, словно с трудом сдерживая презрение. Уоррен мог мочиться дольше минуты, но рассчитывать на это не стоило. Она опустила голову, притворившись, что борется с приступом тошноты, а потом резко вскочила, схватила с журнального столика ноутбук и рванула к лестнице.Шнур питания натянулся, штепсель «Сони» выскочил из розетки. Уоррен вскрикнул от неожиданности. Ваза, полная мочи, упала на пол из кленовых досок. У первой двери Лорел повернула налево, когда Уоррен гневно заорал и бросился в погоню.«Давай же, давай!» — скомандовала себе Лорел, метнувшись через переднюю к чулану, за деревянной дверью которого скрывался вход в убежище. Радостное чувство охватило Лорел, она схватилась за ручку, дернула…И чуть не вывихнула плечо.Вначале ей почудилось, что Уоррен схватил ее за руку и оттаскивает от двери, но правда оказалась проще: комната-сейф была заперта. Сдавленное рыдание вырвалось из груди Лорел, она дернула ручку еще раз, но безуспешно. Затем она кое-что вспомнила: убежище было оборудовано механизмом, не позволяющим детям нечаянно закрыться внутри — замком с трехзначным кодом, который запирал дверь снаружи, не блокируя основной замок. Лорел лихорадочно набрала семь семь семь и потянула ручку. Ничего.В ужасе она кинулась к передней двери, но Уоррен уже стоял у чулана. В его взгляде читалось злорадство. Лорел никогда не думала, что он способен на подобное чувство.— Я поменял код, — сообщил муж.Из глаз Лорел брызнули слезы.— Ты совсем как пятилетняя девчонка, которую уличили во лжи, — продолжил он. — Совершенно предсказуема.Никакие другие слова не смогли бы привести Лорел в большую ярость.— Дай сюда компьютер, — потребовал Уоррен, протягивая руку.Лорел подняла ноутбук над головой и изо всех сил швырнула его на пол.Уоррен быстро подставил ногу, и «Сони» ударился о ковер не сильнее, чем ее мобильник, когда она однажды выронила его на рынке. Лорел стиснула кулаки и завопила во всю мочь. Она не помнила, что кричала, но в любом случае этого делать не следовало. Уоррен поднял револьвер, прицелился и нажал на спусковой крючок.Из дула брызнул огонь, и что-то обожгло лицо Лорел. Ошеломленная, она отпрянула назад, едва не оглохнув от грохота выстрела в ограниченном пространстве. Левая щека саднила, но боль была поверхностной. Лорел не ранило — должно быть, Уоррен специально направил пулю рядом с ее ухом. Ей захотелось ударить мужа, но она не осмелилась.— Может, теперь ты заткнешься, — произнес он. Его глаза стали похожи на голубые ледышки. — И не думай, что из-за выстрела сюда сейчас примчится полиция. Даже Эльфманы ничего не слышали, а они живут ближе всех. Подними компьютер и дай его мне.Лорел сморгнула слезы бессильного гнева.— Нет.Уоррен шагнул вперед и приложил раскаленный ствол револьвера к ее лбу. Она дернулась от обжигающего металла и взглянула на мужа, с которым делила ложе более десяти лет, — перед ней стоял совершенно чужой человек. Она нагнулась, подняла «Сони» и подала ему.— Что теперь?Уоррен хищно улыбнулся, совсем как волк, загнавший добычу в угол.— Посмотрим, что ты там прячешь.* * *Дэнни Макдэвит свернул с Двадцать четвертого шоссе на юг и направился к Авалону. Он ехал довольно быстро, но не настолько, чтобы привлечь чье-либо внимание. Завидев неказистый грузовичок, обитатели района подумают, что он приехал, чтобы подстричь чей-то газон или починить кран.Несколько раз Дэнни бывал на вечеринках в этих роскошных домах. Некоторые богачи Натчеза не гнушались общением с простыми людьми, к тому же в прошлом году Дэнни сам неплохо заработал. Продал две песни еще до марта, правда, это была сущая мелочь по сравнению с доходом от нефтяной сделки. Геолог Джон Диксон уговорил Дэнни купить на паях пару скважин на неразведанном месте, утверждая, что тот не прогадает. Одна из скважин оказалась весьма прибыльной. При цене шестьдесят долларов за баррель даже одна восьмая часть, составляющая долю Дэнни, приносила неплохие деньги. Вот только не вовремя, если говорить о матримониальном положении. Из-за нефтяного колодца и еще четырех скважин, которые они начали разрабатывать, Старлетт не давала Дэнни развод.Дэнни повернул на Лайонесс-драйв и замедлил ход. Шилдсы жили в большом особняке в колониальном стиле, который стоял поодаль от дороги на заросшем деревьями участке. «Если дверь гаража закрыта — ничего не поймешь», — подумал Дэнни. Через пару мгновений он увидел темно-синюю машину Лорел, припаркованную позади Уорреновского «вольво», который стоял, заехав в гараж лишь наполовину.«Они оба дома посреди рабочего дня».Из личного опыта он знал, что такое почти немыслимо. Во-первых, Лорел должна быть в школе. Во-вторых, доктор Шилдс приходит домой до окончания вечернего обхода только в тех случаях, когда у детишек тренировка. Дэнни не мог поверить, что еще в прошлом году он вместе с Уорреном Шилдсом учил детей футболу. Их дочери были примерно одного возраста, и — раз уж Дэнни давал Шилдсу уроки летного мастерства — доктор предложил ему вместе тренировать команду. В общем, впечатления остались приятные, но Дэнни обнаружил, что Уоррен Шилдс ко всему относится с ужасающей серьезностью, даже к футболу для девочек пяти-шести лет.Дэнни доехал до конца аллеи, развернул пикап в три приема и вернулся к дому Лорел. Конечно, там ничего не изменилось. Он чувствовал себя старшеклассником, наматывающим круги у дома любимой девушки. В юности Дэнни умудрялся пройти под окнами возлюбленной пять или шесть раз за вечер, только чтобы ненароком ее увидеть. Глупо, конечно, но ничего не поделаешь — инстинкт столь же древний, как ритуал ухаживания кроманьонцев.— Черт, — пробормотал Дэнни. — И что мне теперь делать?В сообщении от Лорел было слишком много непонятного. «Уоррен знает». А уточнить нельзя, леди? Что именно знает Уоррен? Что у жены недавно случился роман? Или что она изменяла с Дэнни Макдэвитом? Дэнни склонялся ко второму предположению — иначе зачем Лорел просила его срочно уехать из города? Но при чем здесь сын? Это тревожило Дэнни больше всего. С чего Лорел взяла, что Майкл в опасности? Может, она просто знала, что Дэнни никуда не поедет без сына, потому и упомянула Майкла? И все же… вдруг дела обстоят хуже, чем он думает?Он вытянул шею, рассматривая дом. Что там происходит, если предположить худшее? Может, доктор Шилдс сейчас жестко избивает собственную жену. Возможно, даже угрожает ей оружием. «Честно говоря, — подумал Дэнни, — ему вполне хватило бы времени, чтобы ее убить». Нет, это полный бред. Уоррен Шилдс — не убийца. Дэнни терпеть не мог домыслов, но вряд ли Шилдс сможет пристрелить мать своих детей — по крайней мере, не за измену. Вот если бы он увидел, как Дэнни трахает ее раком на супружеской постели… тогда кто его знает. Но уж точно не стал бы убивать из-за сплетен — больше никаких улик у него нет. Должно быть, кто-то увидел, как Дэнни и Лорел обнимались сегодня утром. Ну, это еще доказать надо. Дэнни научил Лорел, что делать в подобной ситуации: ни в чем не признаваться.Лорел не позавидуешь — нелегко лгать такому человеку, как ее муж. Уоррен Шилдс — умный человек, и не потому, что он врач. Дэнни встречал докторов, которые и шагу ступить не могли без подробных инструкций. Но Шилдс не из таких. Дотошный до мелочей, за что бы ни взялся. Он летал всего год, но наверняка знал об аэродинамике больше, чем Дэнни, который тридцать лет провел в кабине вертолета. Если Уоррен и в самом деле заподозрил, что Лорел ему изменяет, то он вцепится в нее как бульдог и не успокоится, пока не выпытает правду. С другой стороны — он ведь всего лишь мужчина. В глубине души ему будет трудно поверить, что его жена раздвигала ноги перед кем-то, кроме него. Такое просто не укладывается в мужских мозгах. Лишь бы Лорел придерживалась выбранной линии защиты и все отрицала, тогда все обойдется.Переждать — вот лучшее из того, что может сделать Дэнни, не рискуя потерять Майкла. Можно еще заявить в полицию, что возле участка Шилдсов околачивается какой-то подозрительный тип. Или сообщить об угрозе взрыва. Тогда шерифу с помощниками придется войти внутрь. Но если Лорел владеет ситуацией, подобное вторжение не принесет ничего, кроме вреда.— Эй, ты! — вдруг раздался чей-то скрипучий голос. — Никак заблудился, или что?Дэнни бросил взгляд на загорелого лысого старикана лет семидесяти, остановившегося у грузовичка со стороны пассажирского сиденья.— Нет, сэр. Просто решил передохнуть минутку.— Заказы развозишь?— Нет.— Думал, может, ты мне шпалы привез.— Простите?Старик широко развел руки.— Железнодорожные шпалы. Хочу огородить сад.Дэнни улыбнулся:— Нет, сэр, не привез. Но я у себя тоже иногда их использую.Незнакомец уставился на Дэнни, словно ожидая объяснений, что он делает на этой улице.— Ну ладно, — сказал Дэнни, заводя мотор, — поеду…— Мы знакомы?— Не думаю.— Точно! Я видел тебя в газете. Там писали про войну в Ираке или еще где-то. А у тебя медали, да?Удивительная штука — военная слава. Ты можешь покинуть город прыщавым юнцом и приезжать только на похороны, но, пока у тебя здесь есть родственники или знакомые, твою фотографию будут печатать в воскресной газете над заметкой о присвоении тебе очередного звания или статейкой о том, как ты получил медаль за мужество, проявленное под огнем противника.— Нет, сэр, — солгал Дэнни. — Я из города Маккомб, ищу подходящие места для вышек мобильной связи.Сморщенное лицо старика теперь выражало явное подозрение.— Мобильные вышки? Здесь, в Авалоне? А ты знаешь, что у нас тут ограничительные условия для подобных вещей?— Неужели?— Я тебе говорю, черт возьми! Потому-то и земля такая дорогая. Поезжай-ка ты лучше к Лейк-Форест или Белль-Рив, мистер. А нам не надо никаких мобильных вышек!— Понимаю, — ответил Дэнни с улыбкой. — Ошибся. Спасибо.— Нечего благодарить! Убирайся отсюда!Дэнни тронулся с места. Ему страшно хотелось еще раз проехать мимо дома Лорел, но он опаздывал на занятия. Ученица — женщина-адвокат — уже ждала его. «Интересно, — подумал Дэнни, — заметил ли старикан, что на пикапе номерные знаки округа Лусахатча?»Уоррен прижимал дуло револьвера к правому уху Лорел, а свободной рукой обыскивал ящик встроенного шкафа. Движения его были отрывисты, а изо рта дурно пахло. «Он не чистил зубы со вчерашнего дня», — догадалась Лорел. Левая щека саднила, словно кто-то плеснул в нее кислотой. Лорел провела по лицу рукой и ощутила твердые частички, въевшиеся в кожу. Порох. Она по-прежнему не могла смириться с происходящим — настолько сюрреалистическим все казалось. Уоррен вытащил из ящика тяжелый ролик изоленты.«Он сошел с ума, — подумала Лорел. — Похоже, у меня серьезные неприятности».— Назад в большую комнату, — скомандовал он и, подталкивая ее перед собой, провел через кухню к журнальному столику в гостиной. Когда Лорел оказалась рядом с диваном, Уоррен заставил ее сесть.— Ложись на спину! — приказал он.— Уоррен…— Заткнись!Уоррен оторвал длинную полосу от серебристо-серого рулончика и плотно стянул лодыжки жены.— Зачем ты это делаешь? Я не понимаю.— Все ты прекрасно понимаешь. Я тебе не доверяю. Ты сама виновата.Еще один кусок клейкой ленты обвился вокруг ног Лорел.— Теперь остается узнать, как далеко зашла ты, предавая семью.— Уоррен, в этом нет необходимости. Разве мы не можем просто поговорить?— Конечно, можем. — Его губы скривились в фальшивой улыбке. — Скажи, почему ты боишься, что я загляну в твой компьютер, и я сразу же отправлю тебя восвояси.«Восвояси? Что, черт возьми, это значит? Свобода? Или смерть?»— Еще любовные письма? — допытывался Уоррен. — Фотографии? Что еще? Просто скажи мне, где находятся файлы, и можешь сидеть рядом со мной с бокалом красного вина, а посмотрим мы их вместе.Она не знала, что ответить.Уоррен медленно кивнул, словно подтверждая какую-то мысль.— Все, что ты говоришь, сплошная ложь.Он обмотал ее лодыжки еще двумя витками скотча.— Надо бы и рот тебе заклеить. Протяни руки.Лорел разрыдалась. Она пыталась сдержать слезы, но ощущение беспомощности оказалось слишком сильным. Даже в самых страшных кошмарах, вызванных чувством вины, она не могла себе такого представить. Уоррен связал клейкой лентой запястья Лорел и усадил ее на диван.— Не двигайся без моего разрешения.Он бросил рулончик на журнальный столик и сходил на кухню за компьютером. Поставил его, аккуратно воткнув шнур, который Лорел, похоже, слегка повредила, когда сдернула ноутбук со стола.— Ну-ка, посмотрим, как малыш перенес твою попытку к бегству.Он нажал на кнопку «Пуск», жадно глядя на монитор.Лорел мысленно взмолилась, чтобы жесткий диск оказался сломанным, но секундой позже услышала прерывистые механические звуки — «Сони» загружался. Затем все стихло. Раньше времени, подумала она. Уоррен нахмурился. Отключил компьютер, вытащил аккумулятор, встряхнул ноутбук, поставил батарею на место и снова воткнул штепсель в розетку. В этот раз «Сони» послушно загрузился.— Не разбился, — сказал Уоррен с улыбкой.Скотч нагрелся от тепла тела, запахло клеем. Она пошевелила руками, но волоски прилипли к ленте и больно тянули.— Можешь признаться прямо сейчас. Я ведь знаю — в твоем ноутбуке что-то есть, иначе ты бы не пыталась мне помешать.— Ты не прав, — произнесла Лорел дрожащим голосом. — Это мой компьютер. Мой. Там мои папки. Мои личные записи. Мысли. Я не принадлежу тебе. Я — твоя жена, а не собственность.Уоррен покачал головой:— Двенадцать лет я относился к тебе как к королеве. И вот чем ты мне отплатила.Она закрыла глаза, придумывая способ вызвать его на откровенный разговор.— Уоррен, что ты искал, когда обнаружил это письмо? Пожалуйста, скажи мне. Ты не спал всю ночь. Должно быть, хотел найти что-то связанное с аудиторской проверкой, так?Уоррен прищурился.— А ты что о ней знаешь?— Только то, что ты мне рассказывал. То есть почти ничего, как обычно.Муж пристально смотрел на нее.— Почему ты не хочешь объяснить мне, что происходит? — спросила Лорел.— В этой комнате только ты знаешь, что происходит на самом деле.Лорел разочарованно мотнула головой:— Я ничего не знаю. Пожалуйста, скажи мне, что ты искал прошлой ночью?Уоррен вновь изучал взглядом монитор компьютера.— Письмо. Его-то я и искал.— Почему ты стал искать любовное послание?Он вновь повернулся к ней, его взгляд горел гневом.— Да потому, что есть в этом мире человек, который по-настоящему переживает за меня. И больше, чем ты.Его ответ ошеломил Лорел.— Ты хочешь сказать, что кто-то посоветовал тебе искать в доме любовное письмо?Уоррен фыркнул.— До сих пор не поняла, да? Я знаю, от кого это письмо. Я знаю, с кем ты трахалась за моей спиной.Холодный пот выступил на шее Лорел. Неужели кто-то все-таки видел их с Дэнни? Наверняка. Ведь ни одна живая душа — даже сам Дэнни — не знала, что Лорел сохранила письмо. Раз в неделю к ним приходила уборщица, но вряд ли бы она стала просматривать книги Джейн Остен. Черил Тилли выскочила замуж еще в одиннадцатом классе, и, по ее собственному признанию, вот уже лет двадцать не читала ничего, кроме журнала «Стар» о жизни знаменитостей, который с религиозным благоговением приобретала каждую неделю, покончив с покупками в супермаркете «Уол-март». Даже если бы Черил случайно наткнулась на письмо Дэнни, рассказала бы она о находке Уоррену? За все время, пока Черил работала у них в доме, они с Уорреном почти не разговаривали, и лечилась она тоже не у него.— Вижу, ты покрылась гусиной кожей, — заметил Уоррен, сверкнув глазами. — Пилоаррекция.[16]— От кого ты услышал, что я тебе изменяю? — спросила Лорел. — Кто бы это ни был, он солгал.— Какая тебе разница? Этого человека в отличие от тебя и твоего любовника возмущает супружеская неверность. Впрочем, иногда мне кажется, что половина жителей чертова городишки ничего против нее не имеют.— Уоррен, я не…— Неужели ты думала, что я ничего не узнаю? — заорал он, его глаза пылали. — Неужели ты и вправду так думала?Она отпрянула, напуганная этой вспышкой ярости.— Прямо у меня под носом, черт подери! Ты лгала мне каждый божий день! И он тоже! Каждый день! Улыбался, прикидывался другом… будь он проклят! И ты тоже!Лорел озадачили слова мужа, она сидела, ничего не понимая. «Он тоже? Прикидывался другом?» Уоррен не встречал Дэнни каждый день, даже когда учился пилотировать самолет. Может, Уоррен говорит о том времени, когда они вместе тренировали футбольную команду?— О ком ты говоришь? — тихо спросила она.— Не считай меня идиотом! — взорвался Уоррен.Он кричал так громко, что Лорел отшатнулась.— Уоррен, пожалуйста, скажи.Он нагнулся к ней и назвал имя — с таким отвращением священник упомянул бы демона.— О Кайле Остере.У Лорел от неожиданности открылся рот. Неужели Уоррен и вправду считает, что она спит с его партнером?— О Кайле? — ошеломленно переспросила она.Уоррен поднял руку, словно для удара, но потом отвернулся и пробормотал:— Сколько раз ты жаловалась, что он пристает к тебе, когда подвыпьет. На рождественских вечеринках, на пикниках у озера… Утверждала, что он тебе противен. Вранье, сплошное вранье! — Он снова посмотрел на Лорел, его усталое лицо выражало отвращение. — Ты хоть знаешь, сколько медсестер перетрахал этот ублюдок? Будет чудом, если ты не подцепила все венерические заболевания, какие только есть в природе! Господи, и я теперь тоже!Лорел едва сдержала истерический хохот.— Во имя всего святого, скажи, с чего тебе пришло в голову, что у меня роман с Кайлом Остером?Уоррен поднял револьвер и прицелился ей в лицо.— Мне не пришло в голову, — уверенно произнес он. — Я знаю точно.

Глава 7Нелл Робертс перевела компьютер в «спящий» режим и бросила взгляд на свою старшую сестру Виду, которая успокаивала рассерженного пациента у окошка регистратуры. Сегодняшнее утро стало кромешным адом, в основном потому, что доктор Шилдс не вышел на работу. А ведь на памяти Нелл он не пропустил ни одного дня, даже по болезни, и всегда предупреждал, когда задерживался в больнице. Доктор Остер велел медсестрам звонить по всем номерам, где можно было бы найти доктора Шилдса, но отыскать его так и не удалось. Даже мобильный телефон его жены не отвечал. Вида позвонила в службу «Скорой помощи» — узнать, не попал ли Уоррен Шилдс в автомобильную аварию. Нелл в отличие от Виды и доктора Остера совсем не удивило, что доктор Шилдс не вышел на работу. Она-то знала причину.Два дня назад Нелл подслушала, как в комнате отдыха доктор Остер и ее сестра обсуждают недавно возникшие рабочие проблемы, думая, что она уже ушла домой. А Нелл в кладовой занималась архивом — разбирала старые документы. Собственно, для того, что происходило вокруг клиники последние десять дней, слово «проблемы» было слишком мягким. Сперва пришло письмо от Федерального налогового управления о проведении аудиторской проверки врачебной практики доктора Остера и доктора Шилдса. Известие привело обоих врачей в бешенство — Уоррена Шилдса из-за того, что он терпеть не мог вмешательства властей практически во все области медицины, а у Кайла Остера были свои, куда более сомнительные причины. Последние три года он разными способами обманывал правительство; Нелл была в курсе некоторых махинаций, о других знала только ее старшая сестра.Как Нелл ни пыталась сдерживать эмоции, она, несомненно, боялась больше других. Доктор Остер не смог бы проворачивать свои делишки без их с сестрой помощи, а Нелл ужасно не хотелось попасть за решетку. Двадцать семь лет — слишком юный возраст для тюрьмы, особенно если ты белая, хороша собой и почти ни в чем не виновата. Оглядываясь в прошлое, Нелл не могла поверить, что преступила закон, но, как говаривал пастор Ричардсон, стезя порока скользка. Начинаешь с пустяков: смотришь сквозь пальцы на то, что делает сестра, подтасовываешь по ее просьбе кое-какие мелочи и вскоре лжешь направо и налево, помогая воровать у программы «Медикейд».[17] Оправдаться перед своей совестью легче легкого, как и в случае мошенничества с налогами. Правительство недоплачивает врачам, и Вида преподносила все так, словно они с сестрой помогают доктору Остеру получить то, что ему причитается. Но почему же им, ей и Виде, отстегивали столько денег?Письмо от управления было только началом. Затем доктору Остеру позвонили — сообщить, что Федеральная налоговая служба начала расследование их практики. Дела пошатнулись, и оба доктора заволновались еще сильнее. Из Джексона позвонил приятель доктора Остера, бывший однокашник, который работал в правительстве штата, — тот самый, предупредивший о расследовании. Не было ничего, что дало бы им время замести следы: ни официальных уведомлений, ни вежливых писем с юридическим обоснованием, только ночной звонок, предупреждение, что Кайла Остера избрали мишенью. И почему? Потому что кто-то — возможно, недовольный пациент — позвонил в офис «Медикейд» и донес, что доктор Остер обманывает правительство. Сразу же все завертелось. Секретное расследование. Больше Нелл ничего не знала — впрочем, и не хотела знать.Страшнее всего, что именно Вида все и начала. Нелл работала в Новом Орлеане, когда позвонила сестра и сказала, что в клинике доктора Остера есть подходящая работенка, не требующая специальной практики. Для Нелл, которая трудилась помощником управляющего одного из отелей в центре города и неплохо зарабатывала, должность клерка, занимающегося оформлением медицинских страховок в Атенс-Пойнт, показалась существенным шагом назад. Но Вида успокоила сестру, загадочно намекнув, что та будет иметь вдвое больше, чем в Новом Орлеане, — и ведь ничуть не преувеличила! Правда, «забыла» упомянуть, что́ Нелл придется делать ради этих денег.Вида рассказывала, что аферы начались так: она таскала понемногу деньги из кассы доктора Остера — только наличные! — и подделывала некоторые документы, чтобы скрыть недостачу. Брала не больше, чем ей причиталось, совсем чуть-чуть — на учебу детей и самое необходимое, ведь мужа уволили с бумажной фабрики. К несчастью, страховками «Медикейд» в клинике доктора Остера ведала старая карга по фамилии Фармер, которой давно было пора на пенсию. Она ненавидела Виду и, пронюхав о ее махинациях, поспешила к доктору Остеру. В те времена доктор Шилдс еще не стал партнером, и в деловые подробности его не посвящали.Однажды доктор Остер, заручившись показаниями миссис Фармер, уличил Виду в нечестности. Он сказал, что не будет предъявлять ей обвинений, если она уйдет из клиники сама, без лишнего шума. Признаваться в проступках было не в характере Виды, и она заявила, что ее подставили. Доктор Остер ответил, что если она и в самом деле так думает, то пусть расскажет об этом полиции. Вида помолчала и спросила доктора, не согласится ли он ее выслушать в обмен на первоклассный отсос. В вопросах секса Вида всегда была прямолинейной, и ее откровенность зачастую шокировала людей. Она знала, что Кайл Остер переспал с парой медсестер в больнице, к тому же он не раз украдкой заглядывал ей за вырез блузки. Выслушав предложение Виды, доктор Остер заявил: он решит, что делать с подлогом, но только после того, как оценит, насколько хорош секс.Судя по всему, отсос оказался неплох, потому что после него доктор дал Виде возможность высказаться, и та своего не упустила. Она много лет проработала в медицинских конторах и выучилась кое-каким фокусам с бухгалтерией. Хотя образование Виды закончилось после первого курса двухгодичного колледжа, считала она превосходно. Когда Кайл Остер узнал, как легко укрывать наличные, он решил выслушать все соображения Виды относительно возможности увеличить доходы. Она уговорила его за полчаса. «Самое главное — прибрать к рукам канцелярию, — сказала она. — Нельзя, чтобы святоши типа миссис Фармер заглядывали через плечо, когда мухлюешь с заявлениями о помощи по программе «Медикейд»». Две недели спустя доктор Остер вызвал озадаченную миссис Фармер к себе в кабинет и сообщил, что она ошибалась насчет Виды и что после подобных инсинуаций ее присутствие в клинике нежелательно.Нелл заняла ее место на следующий день.Это было только началом. Первым шагом по скользкой стезе. Как только пошли деньги, доктору Остеру захотелось еще. Таким уж он оказался врачом. Машины, мотоциклы, поездки в Лас-Вегас, безумные траты, крупные пожертвования на благотворительность, дорогое медицинское оборудование… Доктор Остер желал самого лучшего, и его жена тоже. Конечно, после того, как все завертелось, он и Вида стали любовниками. Она засиживалась допоздна почти каждый день, работая над вторым комплектом бухгалтерских книг, — предполагалось, что именно их увидит правительственная комиссия, если вдруг нагрянет с аудиторской проверкой (собственно, так оно и вышло). Доктор тоже часто задерживался в клинике, большей частью для того, чтобы быстренько перепихнуться с Видой после вечернего обхода. Нелл старалась уходить ровно в половине шестого, не желая быть свидетельницей ни противозаконных действий, ни интимной связи между Остером и сестрой. Их отношения беспокоили Нелл с самого начала, а сейчас она даже думать о них не могла: слишком жалкой казалась ей Вида.Сестра, несмотря на всю свою практичность, искренне верила, что доктор Остер оставит жену и женится на ней. Нелл полагала, что вероятность этого примерно такова, как если бы концерн «Тойота» решил построить в Атенс-Пойнт автомобильный завод. Но Вида надеялась, и Нелл знала, что без этой надежды у нее ничего не останется в жизни, кроме двух сыновей, которых выгнали из школы, да бывшего мужа, получающего пособие по безработице.Удивительнее всего было то, что Нелл поняла — она ошибалась в докторе Остере. Он действительно собирался бросить жену, но не ради Виды. Два дня назад Нелл подслушала его разговор по сотовому с какой-то женщиной, чьего имени она не разобрала. Нелл слышала всего лишь несколько фраз, но Остер говорил о браке, причем весьма задушевно. Нелл не могла понять, как это женатый мужчина может еще раз вступить в брак, не получив предварительно развода, но потом до нее дошло — Кайл имеет в виду будущее. Она совершенно точно расслышала его слова: «Нужно, чтобы сама-знаешь-кто была на моей стороне, пока во всем не обвинят Уоррена. После этого я смогу уйти, и мы будем вместе». Остер молчал, пока его собеседница что-то отвечала (металлический голос со странной интонацией показался Нелл на удивление знакомым, она была уверена, что слышала его раньше), а потом со злостью произнес: «Так устал обслуживать эту деревенщину, что готов удавиться! Меня от нее воротит! Но она слишком много знает и может отомстить». Он прошептал: «Я тоже тебя люблю!» — и прошел по коридору к себе в кабинет. Почти минуту Нелл дрожала как осиновый лист и не могла успокоиться. Нацепив фальшивую улыбку, она вернулась в регистратуру, где ее сестра работала не покладая рук, чтобы защитить любимого человека от закона.«Так устал обслуживать эту деревенщину… Меня от нее воротит!»Подслушанный разговор разрушил мир Нелл. Они с Видой жили как во сне. Остер обманывал и жену, и любовницу. И, что хуже всего, собирался свалить вину за все махинации в клинике на доктора Шилдса. Он рассчитывал, что, если потребуется, Вида подтвердит его показания в суде. «Сестра никогда не пойдет на такое», — подумала Нелл, но, вспомнив, что́ им угрожает, поняла: скорее всего, для Виды это будет вопросом выживания. «Он или мы». Если уж кому-то суждено отправиться за решетку, то пусть лучше этим человеком станет Уоррен Шилдс, чем ее возлюбленный. Она не моргнув глазом поклянется, что все противозаконные действия совершались по приказу доктора Шилдса, а Кайл Остер ничего не знал.Нелл не могла с этим жить.Правда была совсем другой. Доктор Шилдс не только не имел никакого отношения к мошенничеству — он был знающим и добросовестным врачом. Вдобавок ко всему он относился к Нелл с уважением, никогда не допускал никаких вольностей и этим отличался от других мужчин, с которыми ей доводилось работать. У доктора Шилдса была красавица жена, но по личному опыту Нелл знала — этого недостаточно, чтобы удержать мужчину от измены, особенно после двенадцати лет супружества. Она считала, что доктор Шилдс искренне любит свою жену. По какой-то непонятной причине это огорчало Нелл. Через три года ей стукнет тридцать, и, хотя она нравится многим, шансов найти такого мужа, как Уоррен Шилдс — любящего отца семейства и хорошего добытчика, — почти не осталось. Нелл долго берегла себя для Прекрасного принца и даже отказала двум вполне приличным молодым людям, сделавшим ей предложение. Она завидовала Лорел Шилдс и в то же время стремилась ее защитить. У Нелл хватало благородства, чтобы пожелать добра другой женщине, раз уж той привалило счастье.Прошлой ночью, сразу же после телешоу Джея Лено, Нелл позвонила сестре. Она уже было собиралась рассказать Виде о подслушанном разговоре, как вдруг та сообщила, что, похоже, в клинике на днях произойдет нечто серьезное. На все вопросы Вида отвечала, что чем меньше Нелл будет знать, тем лучше. А потом добавила, что, если вдруг их арестуют, нужно молчать, пока не пригласят адвоката. Кайл обо всем позаботится. Услышав слово «арестуют», Нелл едва не обмочилась от страха. Затем, собравшись с духом, спросила, за что их могут арестовать. Вида помолчала и тихо сказала:— В доме доктора Шилдса кое-что спрятано. И если там будет обыск, это обязательно найдут. Жаль, что все так далеко зашло, но дела обстоят хуже, чем ты думаешь. Намного хуже. И в первую очередь нам нужно думать о себе. Поняла?Нелл пробормотала, что все ясно, и попрощалась с Видой до утра.Она повесила трубку и несколько минут понуро сидела у телефона, кляня себя за каждый полученный от доктора Остера доллар и искренне жалея, что покинула старый тихий отель на Чопитулас-стрит. Немного поплакала, приласкала кошку и порыдала еще. Потом набросила пальто и вышла прогуляться. Хорошенько обдумав все во время прогулки, Нелл вернулась домой, села за компьютер и отправила доктору Шилдсу коротенькое письмецо. Раньше она ему не писала, но знала его е-мейл. Она воспользовалась своим почтовым ящиком на Hotmail, о котором не знала даже Вида. После того как письмо ушло к адресату, Нелл проглотила две таблетки снотворного — лоразепама, прихваченного из кабинета с образцами лекарств, — запила бокалом белого калифорнийского вина и уснула так крепко, что на следующее утро почти на час опоздала на работу.Когда доктор Шилдс не появился в обычное время, Нелл испытала тайное, несколько нервное, удовлетворение. Она решила, что доктор нашел спрятанные в доме улики и знает, что с ними делать. Сообразительные парни вроде доктора Шилдса всегда знают, как нужно поступать. Все утро Нелл ждала, что в дверь вот-вот вломятся фэбээровцы в сопровождении доктора Шилдса, начнут стаскивать со столов компьютеры и изымать документы. Ей бы тогда сразу же стало легче.— Нелл, детка! — позвала ее Вида.Нелл бросила взгляд на сестру, которая, как обычно, слишком ярко накрасилась голубыми тенями. Вида пристально смотрела на нее.— Тебе нехорошо?— Ничего, все в порядке, — заверила ее Нелл.— Ты уже десять минут разглядываешь заявку на оплату лечения по страховке. Милая, да ты совсем бледная! Похоже, тебе нездоровится.Нелл выдала ослепительную улыбку девушки из группы поддержки — лучшую фальшивую улыбку из своего арсенала! — и ответила:— Все нормально. Просто выпила слишком много вина вчера вечером.— Вина? — Глаза Виды заблестели. — Что, подцепила кого-то? Неужели вернулся тот представитель фармацевтической компании?Нелл торопливо покачала головой:— Господи, нет. С ним уже давно все кончено.— Ты действительно хорошо себя чувствуешь? Сегодня может быть тяжелый день.«Даже не представляешь, насколько тяжелый, Ви».— Я же говорю, все в порядке.Немного погодя, когда Вида отвела взгляд, Нелл с облегчением вздохнула. Надо подождать, пока доктор Шилдс все уладит. А когда он узнает, кто именно его предупредил, то… вполне естественно, что он захочет ее отблагодарить. Было совсем нетрудно представить, как замечательно пойдут дела без доктора Остера. «И без Виды тоже», — подумала Нелл с легким уколом вины. Работать станет намного приятнее, и Нелл нисколько не сомневалась, что сумеет найти сотню способов скрасить тяжелые будни доктора Шилдса.Ей бы только один шанс, а она уж покажет, на что способна!Руки Лорел почти одеревенели. Минут пятнадцать назад она перестала чувствовать ноги. Пожаловалась Уоррену, но тот лишь заверил, что нет никакой опасности, если кожа не почернела. Лорел спросила, могут ли в сосудах образоваться тромбы. Уоррен отмел все ее опасения и снова стал исследовать жесткий диск ноутбука.Два совершенно невероятных факта то и дело представали перед мысленным взором Лорел. Во-первых, кто-то сообщил Уоррену, что у нее роман с Кайлом Остером. Во-вторых, Уоррен поверил. Кайл заинтересовался Лорел шесть лет назад, когда Уоррен приобрел свою долю врачебной практики. Остер слыл бабником и, выпив, терял над собой контроль. Она рассказала мужу о приставаниях Кайла, но Уоррен посоветовал ей держаться с ним построже и не поднимать шума — во всяком случае, до тех пор, пока инциденты не слишком часты. Не такого ответа ждала Лорел, но для них было важно, чтобы партнерство оказалось успешным, к тому же Уоррен еще не выплатил кредит на образование. Остеру нравилась Лорел, но он перестал волочиться за ней в открытую, что позволило всем если не забыть об ухаживаниях, то, по крайней мере, сделать вид.По-видимому, кто-то вытащил на свет божий эту историю, солгав Уоррену о романе. Почему Уоррен так охотно поверил, что она любовница Кайла, а не жертва оговора? Видимо, все дело в личности информатора. Наверняка он из тех, кто бы узнал, если бы она закрутила с Кайлом. Зачем кому-то понадобилось сочинять подобную ложь? Лорел перебрала мысленно все возможные варианты, но лишь только больше запуталась. Ходили слухи, что Остер — женатый во второй раз! — спит с медсестрой из больницы Святого Рафаэля (разумеется, пышногрудой блондинкой), а возможно, еще и с девицей из офиса. Лорел недоумевала: неужели кому-то всерьез могло прийти в голову, что она будет тратить время на Кайла?Внезапно Лорел поняла логику происходящего. Если она была бы несчастна в браке и обвиняла во всем Уоррена, то вполне могла бы завязать роман с Остером только для того, чтобы насолить мужу. Выставить его на посмешище. Лорел знала женщин, которые так и делали. Только вот неподписанное письмо Дэнни не укладывалось в подобный сценарий: в нем шла речь о родственных душах, нашедших друг друга после долгих поисков. Впрочем, учитывая состояние Уоррена после того, как письмо попало к нему в руки, можно понять, почему он не обратил внимания на нестыковки.Она еще раз вспомнила, что говорил муж об осведомителе. Предположительно этот человек печется о благополучии Уоррена больше, чем Лорел. И его «возмущает супружеская неверность». Но разве мог он сообщить Уоррену, что искать нужно именно письмо? Конечно, нет, ведь никто, даже Дэнни, не знал, что Лорел сохранила послание. По словам Уоррена, у него нет никаких сомнений, что она спит с Кайлом, но откуда такая уверенность без неопровержимых доказательств? Фотографии или, скажем, магнитофонной записи? Если бы у мужа что-нибудь было, он бы не уделял столько внимания найденному в книге письму без подписи. И не стал бы копаться в ноутбуке Лорел, а сунул бы улики ей под нос.Что-то ничего не сходится. По крайней мере, известные ей факты. Хотя, если Уоррену посоветовали обыскать их жилище (а он утверждает, что искал именно письмо, а не что-либо, связанное с аудиторской проверкой), доносчик, должно быть, говорил более расплывчато…Если только здесь нет еще одного письма, которое так и не нашли. Письма, подброшенного с непонятной целью. Может, в дом подложили какое-нибудь свидетельство неверности Лорел, предполагая, что Уоррен его обязательно найдет? А он наткнулся на письмо от Дэнни и прекратил поиски.Лорел хотела было изложить свои соображения мужу, но поняла, что ничего из этого не выйдет. Уоррен решит, что она пытается отвлечь его от компьютера. Нет, пока лучше не гадать, что за компромат подбросили к ним в дом, а разобраться, кто бы это мог сделать. Кому выгодно заставить Уоррена поверить в то, что его жена трахается с его партнером? Женщине, которая сама хочет его заполучить? Уоррен не способен обнадежить какую-нибудь особу настолько, чтобы та решилась на подобный шаг.Она смотрела, как муж исследует компьютер, и вдруг ее осенило. А что, если всю ложь о ее романе выдумал сам Остер? Если Кайл проворачивал в клинике какие-либо грязные делишки и об этом стало известно властям, то для спасения собственной шкуры ему необходимо нейтрализовать партнера. Отвлечь Уоррена от правительственного расследования — задача не из легких, но неприятная новость об измене жены достигла бы цели. Собственно, так оно и вышло. А уж если бы Уоррен возненавидел Кайла за то, что тот наставил ему рога, значит, усомнился бы и в честности партнера в делах. Более того, в каких бы махинациях Уоррен не стал бы обвинять Кайла, все решат, что он просто хочет свести с Остером счеты.Если бы Лорел смогла абстрагироваться от реальности, то восхитилась бы безупречной логикой замысла. Она рассмотрела его со всех сторон, и у нее появилась надежда. Спасение спрятано где-то в доме, и нужно, чтобы Уоррен его нашел.«Что же мог подбросить Кайл? — размышляла Лорел. — Предмет одежды? Нижнее белье? Запонку? Он всегда носит рубашки с запонками. Фотографию самого себя в обнаженном виде? Или любовное послание откровенно сексуального характера, что вполне в духе Кайла?»Лорел перебрала в памяти события последних двух недель, пытаясь вспомнить, заходил ли Кайл в гости. Вряд ли, но обычно дом целыми днями стоит пустой, и она бы нисколько не удивилась, узнав, что у Кайла есть ключ. Если они когда-нибудь оставляли ему ключи — кажется, оставляли, когда ездили семьей в Диснейленд, — то у него наверняка есть дубликат. С него станется. Лорел просто повезло, что в один прекрасный день Кайл не открыл дверь и не забрался к ней в душ, пока Уоррен был на гонках.Как бы то ни было, похоже, что кто-то — возможно, сам Кайл Остер — подкинул в дом нечто более опасное, чем письмо Дэнни. И скорее всего эта улика — полная противоположность письму Дэнни, ведь тот, кто ее подбросил, ничего о нем не знал. Чужое белье или использованный презерватив в данном случае не помогут, а вот еще одно послание, написанное другим почерком — и совершенно другое по содержанию! — может, и убедило бы Уоррена, что Лорел подставили. В любом случае пустить Уоррена по свежему следу куда безопаснее, чем позволить ему и дальше копаться в компьютере.— Уоррен? — осторожно позвала Лорел. — Нам нужно поговорить.Он бросил на нее взгляд и снова уставился в монитор.— Думаю, я поняла, в чем здесь дело.В ответ — молчание.— Я догадываюсь, кто все это придумал.Уоррен, казалось, застыл в кресле.— Что случилось? — спросила Лорел, еле сдерживая приступ паники.— Ну и ну! — радостно отозвался он. — Как интересно! Скрытая папка среди системных файлов. И называется «Порн». Что бы там могло быть?У Лорел все внутри сжалось. Эх, если бы ей было достаточно сморщить нос, как Саманте Стивенс,[18] чтобы папка исчезла!— Открой и посмотри, — сказала она, стараясь говорить равнодушно.Несколько мгновений муж молча смотрел на нее, затем кликнул мышкой. Лорел не знала, чего ждал Уоррен, но когда он пробежал взглядом по изображениям и видеороликам, хранящимся в папке, у него расширились глаза.— Где ты это взяла? — осведомился он, не смотря на нее.— В Интернете.— За деньги?— Нет. Скачала через программу «Лайм уайр». Кстати, я особо ничего и не прятала. Просто сделала папку невидимой, на случай если Грант или Бет вдруг залезут в компьютер. В следующем году Грант уже будет знать, как находить такие папки.Глаза Уоррена двигались вправо-влево: он скорее всего просматривал иконки откровенных видеороликов. С сердитым и возмущенным видом он кусал верхнюю губу.— Почему ты мне не сказала, что смотришь порно?— Не знаю, думала, что ты не интересуешься такими вещами.Он фыркнул.— Ты знаешь, что это неправда.— Послушай, я же тебя знаю. Тебе бы не понравилось, что я смотрю это в одиночестве.Взгляд Уоррена не отрывался от экрана.— А зачем ты смотришь порно в одиночестве?— А ты зачем?Он пожал плечами, словно ответ был очевиден.— Это совсем другое.— Почему же?— Я мужчина.Она не верила своим ушам.— И что с того?— То, что я просто смотрю порно, когда мастурбирую.— Понятно. — Лорел сделала паузу и продолжила: — А как ты думаешь, что я делаю?Его глаза стали еще больше.— Ты серьезно?— А зачем мне еще смотреть порно?Некоторое время Уоррен молча осмысливал услышанное.— И давно ты этим занимаешься?— С тех пор, как подобные записи стали доступны в Сети.— Значит, ты столько времени не испытывала удовлетворения?«Боже праведный, конечно, не испытывала! — пронеслось в голове у Лорел. — И тебе бы следовало знать об этом задолго до того, как ты нашел папку. И ты бы знал, если бы был хоть чуточку внимательнее!» Однако, помня о револьвере и состоянии, в котором находился муж, она поостереглась озвучить свои мысли, а лишь произнесла:— А разве ты не всегда мастурбировал?Он неохотно кивнул.— Я тебя тоже не удовлетворяла все это время?— Нет. Но я же мужчина.— И что?— То есть я, конечно, хотел бы заниматься сексом чаще. Только… ты, похоже, не испытывала особого желания, ну я и не настаивал.Лорел не знала, что сказать. Последние три-четыре месяца Уоррен почти к ней не прикасался, а сейчас говорит так, словно воздержания и не было вовсе. Все же она решила рискнуть. Если уступить ему и соглашаться со всеми обвинениями, он совсем перестанет ей верить.— Ты не очень-то чуток. Разве ты не замечал, что после того, как ты кончишь, мне нужно еще?— Вообще-то нет. Ты никогда мне об этом не говорила.— Только потому, что щадила твои чувства: вдруг у тебя не получится во второй раз? Но я давала тебе понять.— Ни у одного мужчины не хватит сил продолжить сразу же после первого раза.Она кивнула, хотя прекрасно знала, что это утверждение ошибочно.— Полагаю, ты прав.Уоррен подозрительно взглянул на нее:— Неужели?— Мне почти не с кем тебя сравнивать, ты же знаешь.— Только с твоих слов. Честно говоря, в глубине души я никогда тебе не верил. Сколько мужчин у тебя было до меня?«Ну вот, приехали…»— Уоррен… разве не понятно, почему я не разговариваю с тобой о подобных вещах? Я пытаюсь быть с тобой честной, а ты тут же обвиняешь меня в том, что я обманула тебя еще до свадьбы.Прежде чем ответить, он долго смотрел на нее.— Твоя честность неискренна. Я уже поймал тебя на лжи. Ты и сейчас мне лапшу на уши вешаешь.— Всего лишь двое мужчин, — произнесла Лорел твердо. — Вернее, двое парней.«Боже, прости мне эту ложь», — подумала она, наблюдая за тем, как Уоррен опустил взгляд и снова кликнул мышкой. Из крошечных динамиков ноутбука донеслись крики и стоны, словно миниатюрные человечки совокуплялись внутри алюминиевой коробки.Любое, больше двух, количество предшественников привело бы Уоррена в бешенство; впрочем, даже эта цифра казалась ему чрезмерной. Он страшно переживал из-за того, что был у Лорел не первым, но в конце концов смирился. Каждой девушке приходится терять с кем-то невинность, и, как правило, первый опыт не самый лучший. Но вот «второй парень» сильно беспокоил Уоррена. Ему хотелось знать точно, сколько раз Лорел спала с ним, а еще — подробности каждого полового акта. Лорел пришлось напрячь воображение и выдумать вялотекущий роман с однокурсником из Северных штатов, которого они с мужем никогда бы не встретили. Увидев реакцию Уоррена на это небольшое «признание», она и без операции на мозге поняла, что лучше отправить всех остальных партнеров в Бермудский треугольник всех женщин — страну «Никогда не было». Вообще-то нельзя сказать, что она гуляла направо и налево. Стала женщиной только в восемнадцать, последней из одноклассниц, если честно. В колледже Лорел пару раз знакомилась по пьянке с молодыми людьми, и знакомство заходило дальше, чем она предполагала. Уже первые свидания с этими симпатичными парнями заканчивались сексом — ведь ей было так одиноко и, черт побери, просто хотелось ласки.Еще был женатый профессор архитектуры, с которым она тайно встречалась целых восемь месяцев. Если бы Уоррен узнал, его бы удар хватил. Именно этот роман стал для Лорел сексуальным откровением; возможно, какой-нибудь участок ее тела или души остался неисследованным, но отнюдь не потому, что не было попыток. Собственно говоря, она опробовала на Уоррене некоторые из освоенных тогда штучек, и кое-какие ему даже понравились — до известной степени. Впрочем, после особо смелых он засыпал ее вопросами, и потому Лорел перестала экспериментировать в постели. В самом начале отношений она ошибочно полагала, что Уоррену понравится разнообразие, но он отличался от большинства мужчин. Впрочем, возможно, большинство мужчин походили на Уоррена сильнее, чем считала Лорел. Трудно судить после двенадцати лет верной супружеской жизни.А вот с Дэнни она могла говорить о своем сексуальном опыте без опаски. Переспи Лорел хоть с десятком мужчин, он бы не стал возражать, — главное, что сейчас она с ним. В их паре неуверенно чувствовала себя Лорел. Дэнни занимался любовью с женщинами из разных уголков земли, и, что бы он ни говорил, Лорел казалось, что ей никогда не переплюнуть экзотических куртизанок, о которых она теперь думала все время. Впрочем, попытки превзойти их доставляли огромное удовольствие.— Господи! — воскликнул Уоррен, прерывая ее размышления. — Да тут просто извращения какие-то!Лорел вспыхнула:— Я всего лишь человек, ясно?— И эти штучки тебя заводят, да?— Кое-что оказалось не тем, что я ожидала, судя по названиям. Но, в общем, да, заводят.Уоррен смотрел на свою жену так, словно видел ее впервые.— Тогда займись этим прямо сейчас.— Чем?— Поласкай себя.Лорел вгляделась в лицо мужа, решив, что он издевается.— Ты шутишь, да?— Вовсе нет.— Не смешно!— Лорел, я серьезен, как никогда. Мы женаты двенадцать лет, и я ни разу не видел, как ты это делаешь по-настоящему. Так почему бы не посмотреть сегодня?— Не буду, Уоррен. Не смогу.— Почему?Она зажмурилась и выкрикнула изо всех сил:— Хотя бы потому, что ты связал меня, как какую-нибудь долбаную террористку из «Аль-Каиды», и угрожаешь пушкой!Уоррен и глазом не моргнул.— Судя по видеозаписям, идея должна прийтись тебе по вкусу.— Ты обратился не по адресу, извини.— Может быть, — произнес он тихо. — Я ведь тебя совсем не знаю, не так ли? Ты никогда не была со мной откровенной.Она пристально посмотрела ему в глаза:— А ты этого и не хотел. Никогда.Уоррен слегка дернулся назад, затем отвел взгляд.— Как часто ты этим занимаешься? Я имею в виду самоудовлетворением.Лорел не испытывала потребности в мастурбации, если у нее долго не было секса. Казалось, все должно было быть наоборот: чем дольше воздержание, тем чаще удовлетворяешь себя сама. Но нет, ей требовалась постоянная разрядка именно тогда, когда занятия любовью становились регулярными, и не важно, была ли Лорел одна или с любимым. После того как она стала встречаться с Дэнни, мастурбация стала такой же важной частью ее интимной жизни, как половой акт. Совершенно необходимой в те дни, когда Лорел и Дэнни не могли встретиться. А когда могли, Лорел иногда ласкала себя, готовясь к встрече, — чтобы Дэнни не достиг пика возбуждения раньше ее. Тогда они могли наслаждаться на равных с самого начала.— Лорел?Она посмотрела на мужа. Впервые за сегодняшний день Уоррен выглядел беззащитным и смущенным, совсем как порой Грант.— Значит, тот парень, с которым ты встречаешься, настоящий ас в сексе, да?— Уоррен, я ни с кем не встречаюсь.Он недоверчиво фыркнул.— И вообще, почему «тот парень»? По-моему, ты утверждал, что это Кайл.Уоррен положил руку на лежащее рядом с компьютером письмо.— На самом деле непохоже, что его написал Кайл. Уверен — он бы трахнул тебя не задумываясь. И неизвестно, на что способна ты, чтобы мне насолить. А письмо… — Он покачал головой. — Знаешь, мне действительно больно…Несмотря на то что Лорел сидела связанная по рукам и ногам, словно ожидая казни в тюрьме какой-нибудь банановой республики, она почувствовала, как ее охватывает чувство вины. Неужели роман с Дэнни был единственным способом решить семейные проблемы? Конечно, нет. У нее просто не хватило смелости им противостоять — или уйти от Уоррена, а там будь что будет. Она искала эмоциональной подпитки и только чудом нашла настоящую любовь.— Расскажи мне, как это происходило, — произнес Уоррен глухо. — Я имею в виду с тем, кто написал письмо. Расскажи, что ты чувствуешь, когда он делает это с тобой.«Не он делает со мной, — мысленно поправила Лорел. — А мы делаем вместе».Внезапно гнев Уоррена сменился подавленностью. Как будто бы кто-то резко ударил по тормозам несущегося на всей скорости автомобиля, подумала Лорел, еще не придя в себя. Единственное, что она знала точно: ни за что на свете она не скажет Уоррену, насколько секс с Дэнни отличается от супружеской рутины. Уоррен напоминал старшеклассников, с которыми она училась в школе: он испытывал физическое напряжение, которое требовало разрядки, а ее тело служило инструментом удовлетворения. Уоррен почти не изменял устоявшемуся сексуальному сценарию. Возбуждение нарастало в течение нескольких дней или даже недель, а затем Уоррен приходил к Лорел, чтобы дать ему выход. Иногда Лорел удавалось достичь вагинального оргазма в позе наездницы. Но для того чтобы кончить наверняка, ей требовался оральный секс, а с годами Уоррен все реже и реже соглашался довести ее до оргазма подобным способом. Лорел всегда хотелось еще, и даже в тех редких случаях, когда мужу хватало сил продолжить сразу, она не получала удовлетворения, хотя чувствовала — оргазм где-то рядом.Дэнни, наоборот, понимал динамику женского возбуждения и разрядки на подсознательном уровне. Иногда Лорел хотелось долгих ласк, перемежающихся умопомрачительными мгновениями разрядки, а порой она желала, чтобы ее взяли стремительным штурмом, как осажденный город, не оставив после ничего, кроме слабого биения жизни и забытья, лишенного сновидений. Едва увидев Лорел, Дэнни мог бы сказать, что ей сегодня нужно, а зачастую ему было достаточно услышать ее голос по телефону, когда они договаривались о свидании. Однажды, едва Лорел переступила порог номера в отеле, ей зажали рот рукой в перчатке и задрали юбку, чтобы грубо взять сзади. Не успев разглядеть лица мужчины, Лорел даже не была уверена, что это Дэнни, пока он не кончил и не дал ей упасть на кровать. Конечно, подобное случалось не часто, но когда знаешь, что это может произойти в любое время… Бывало, Уоррен набрасывался на нее в приступе страсти, подогретой алкоголем, и все равно Лорел не чувствовала полного удовлетворения. Дэнни, напротив, мог заставить ее лежать совершенно неподвижно, а сам двигался медленно-медленно, но к тому времени, когда все заканчивалось, Лорел казалось, что ее тело — плод, из которого выжали сок до последней капли.Лорел смотрела на мужа с нескрываемой печалью. Может, правда и освобождает людей — в теории! — но трудно найти хотя бы один плюс в том, чтобы разделить самые интимные тайны с Уорреном. Его неуверенность в себе всегда сопровождалась ревностью. Он не беспокоился из-за спортсменов или представителей богемы, какими бы сексуальными они ни казались. Его тревожили другие врачи или бизнесмены, которые зарабатывали больше, чем он, — в общем, все те, кто мог опередить его в вечной гонке — жизни. Уоррен не пережил бы, если бы узнал, что его представления о мире ошибочны, а самая серьезная угроза его браку исходит от человека, который ни с кем не конкурирует и не желает соревноваться, искренне радуясь тому, что остался в живых, и который — в отличие от мужа — глубоко тронул душу Лорел. Наблюдая за Уорреном, Лорел вдруг поняла подоплеку происходящего. Уоррен всегда держал все под контролем, а сейчас теряет его и ничего не может поделать. Сначала проблемы на работе, теперь — дома. Он боится, и страх его, возможно, не знает границ.— Послушай, — тихо произнес Уоррен, — а если бы я тебя развязал, ты бы пошла со мной в спальню, чтобы заняться любовью?Она непроизвольно зажмурилась.— Если бы ты действительно этого хотел, то пошла бы. Но сейчас нам необходимо поговорить. Уоррен, кто-то хочет тебе навредить. Может, даже уничтожить.Его подбородок задрожал, совсем как у Гранта, когда тот изо всех сил сдерживал слезы.— Точно, — ответил Уоррен, его голос стал совершенно другим. — Ты. О чем я только думал, когда предложил тебе секс, зная, что ты трахаешься с другим? Знать бы, сколько времени мне достаются чужие объедки!Слова мужа ранили Лорел сильнее, чем можно было представить.— Уоррен, пожалуйста, выслушай меня…— Я все равно найду, — пообещал он, хлопнув по монитору ноутбука. — Уверен, порнуха — только начало. Вытащу все секреты из этой мусорной кучи.Лорел почувствовала, что глаза вновь застилают слезы.Взгляд Уоррена стал жестоким.— Может, когда дети вернутся домой, стоит показать им кое-что из этих картинок. Пусть знают, чем занимается их мамочка в свободное время.При упоминании о детях у Лорел сжалось сердце. Значит, Уоррен отдает себе отчет, что они скоро придут домой. И кто же, по его мнению, привезет их, если она сидит здесь со связанными, как у индюшки, ногами? Или он собирается засунуть ее в багажник «вольво» и съездить за ними сам? Еще час назад подобное предположение казалось бы невозможным.— Иди в задницу, — сказала она. — Думаешь, лучше, чтобы они встали ночью и увидели, как ты дрочишь под эротику по кабельному телевидению, после того как все уснули? Заполняешь истории болезни, надо же!Уоррен уставился на нее с неприкрытой ненавистью.— Господи, как мы жалки! — заметила она с чувством.Лорел совершенно не представляла, что сказать или как поступить дальше. Уоррен не станет ее слушать. Одержимость изменой не имеет ничего общего с любовью. Только с обладанием. Чувством собственника. Кто-то посягнул на его частные владения, и Уоррен жаждет мести. Лорел — всего лишь одна из его вещей, ценность, которую нужно ревностно охранять, но не из-за ее внутреннего содержания, а просто потому, что она принадлежит ему. Смехотворная концепция. Вопрос собственности был решен через две недели после того, как Лорел впервые поцеловала Дэнни Макдэвита, и не важно, чье кольцо она носит на пальце или с кем спит ночью. И телом, и душой Лорел принадлежит только Дэнни. Это реальность, и ничто, кроме смерти, ее не изменит.

Глава 8Кайл Остер сидел на табурете в приемной номер пять и молча осматривал девятнадцатого за сегодняшний день пациента. Артур М. Джонстон. Белый мужчина пятидесяти трех лет, вес превышает норму на сорок фунтов, высокий уровень холестерина, гипертония, увеличенная простата, эректильная дисфункция, алкоголизм, остеоартроз — казалось, болезням, перечисленным в медицинской карте, нет конца. Любой врач-интерн при одном взгляде на историю болезни Джонстона подумал бы: «Да, этот человек серьезно болен», но Остер знал — перед ним классический симулянт. Проработав семь лет на шинном заводе, теперь уже закрытом, Джонстон каким-то образом умудрился получить полное страховое обеспечение по инвалидности (разумеется, из-за болей в спине). Произошло это лет двадцать назад. Сейчас он по-прежнему принимал обезболивающие препараты и проводил время за просмотром дневных телепередач, работой в саду или отправлялся с внуками на рыбалку в лодке, которую купил на правительственные деньги.Пока пациент распространялся о необходимости постоянно снимать боль (разумеется, при помощи опиатов), Остер размышлял о том, как его угораздило попасть в этот ад. Ведь он, черт возьми, подавал большие надежды, когда учился на медицинском факультете. Он не стал специализироваться в хирургии только потому, что пора было выходить в реальный мир и зарабатывать деньги. А что ему оставалось? Кайл всегда жил на широкую ногу, даже в молодости. Люди понятия не имеют, сколько денег переходит из рук в руки в студенческих общежитиях во время футбольного сезона. Можно спустить все до нитки, не вылезая из постели.— А вы как считаете, док?Вопрос пациента вырвал Остера из задумчивости.— Я считаю, что у вас, мистер Джонстон, дела совсем неплохи. Конечно, играть за «Нью-Йорк янкиз» в бейсбол не сможете, но и не умрете в ближайшее время. Возможно, когда меня похоронят, вы все еще будете рыбачить.Джонстон хихикнул.— Надеюсь, док, без обиды. Но я вот подумал… Знаете, может, мне еще обследования понадобятся.Остер озадаченно взглянул на Джонстона. Тот говорил тоном больного, который прочитал статью о профилактической медицине в «Ридерз дайджест». Сейчас потребует, чтобы ему сделали 64-срезовую аксиальную компьютерную томографию сердца!— Какие обследования?Лицо Джонстона совершенно ничего не выражало.— Так вы же доктор, не я. Вот вы мне и скажите.Остер насторожился. Он бросил взгляд на верхний правый угол медицинской карты Джонстона, ища едва заметную карандашную галочку. Ничего — впрочем, как Остер и подозревал. Будь там отметка, она бы указывала на то, что мистер Джонстон — «особый» пациент, которому назначили обследование, может, и необязательное в строго медицинском смысле, зато приносящее прибыль и доктору, и больному. Но галочки не было. Так на что, черт возьми, намекает этот Джонстон?— А какие у вас симптомы, мистер Джонстон?Хитрая ухмылка, демонстрирующая отсутствие трех передних зубов.— Ну, док, я думал, вы мне о них и расскажете.Несколько месяцев назад Кайл был бы счастлив удружить мистеру Джонстону. Назначение детального лабораторного обследования свидетельствовало о добросовестности врача, а рентген грудной клетки еще никому не вредил. Однако при нынешнем положении дел более чем откровенные намеки мистера Джонстона прозвучали как сигнал пожарной тревоги. Остер нацепил на лицо самое серьезное выражение, с которым обычно сообщал пациентам, что у них тяжелый или смертельный недуг.— Мистер Джонстон, в прошлом я делал все, что в моих силах, чтобы вместе с пациентами решить их проблемы со здоровьем самым лучшим образом, учитывая государственное урегулирование данного вопроса. Но с недавних пор правительство стало весьма негативно относиться к альтернативной медицине подобного рода. И сейчас очень рискованно предпринимать какие-нибудь нетрадиционные ходы. Каждый, кто попытается это сделать, будет серьезно наказан. Например, за злоупотребление программой социального страхования по оказанию помощи инвалидам.Мистер Джонстон побледнел.— Я доходчиво объяснил, сэр?Джонстон уже поднимался со стула.— Знаете, док, думаю, что у меня все в порядке, разве что спина побаливает. Вы мне только снова рецептик выпишите, да я пойду.Остер встал и похлопал пациента по плечу:— Ну вот и славно.Он выписал еще один рецепт на викодин, а затем, тихо чертыхаясь, прошел из приемной в свой кабинет. Ситуация выходила из-под контроля. Вида работала не покладая рук, чтобы скрыть следы сомнительной деятельности, но люди по-прежнему вылезали изо всех щелей, требуя денег.Впрочем, пациенты — еще не самое страшное. Настоящая угроза исходила от Управления по борьбе с мошенничеством в программе «Медикейд». Пять прокуроров, одиннадцать следователей и четыре специально обученных аудитора переворачивали вверх дном все медицинские практики штата, где принимали «медикейдовских» пациентов. От подобной несправедливости у Остера даже дух захватывало. Многие врачи вообще отказываются иметь дело с больными, проходящими по программе социального страхования, — столь незначительны компенсации. Бедных и неимущих берутся лечить только истинные гуманисты, и за доброту их еще имеет правительство! Хочется бежать из этой треклятой страны!Остер знал — ребята из Управления по борьбе с мошенничеством сидят у него на хвосте. Патрик Эванс, с которым они играли в паре за школьную команду в теннис, нынче работал помощником губернатора. Он знал, что происходит во всех агентствах штата, и неделю назад под большим секретом сообщил Остеру, что Пол Биглер, питбуль Управления по борьбе с мошенничеством, начал расследование, поводом для которого послужил звонок главному прокурору штата. Доносчиком мог бы быть кто угодно, но скорее всего звонил недовольный пациент, который когда-то заработал с помощью Остера немного деньжат, захотел еще и разозлился, после того как ему отказали. А может, это женщина? У Остера лечилось не много привлекательных пациенток, но если таковые попадались, он охотно вступал с ними в сделки. Этому Кайла, тогда еще ординатора, научил один из врачей «скорой помощи». Пять таблеток меперидина — и одуревшая от успокоительных и алкоголя женщина сделает тебе потрясающий минет. Это куда лучше, чем семьдесят облагаемых налогом долларов за приемный день.Как правило, расследования подлогов, связанных с «Медикейд», тянулись месяцами, прежде чем обвиняемые представали перед судом, но Остер чуял близкую опасность. Он сравнивал себя со взбунтовавшейся деревней, по которой вот-вот нанесут удар правительственные войска. Атака может начаться в любое время дня или ночи. Уже сейчас правительственные ищейки проверяют все налоговые документы за последние пять лет существования медицинской практики, а может, и его личные налоговые декларации. Один Бог знает, что они нарыли. Конечно, основная проблема — доход от азартных игр, хотя с недавних пор у него все больше убытки. Вообще-то Остер был неплохим игроком, вот только не всегда мог вовремя остановиться. Именно поэтому он частенько проводил выходные, по трое суток не выходя из приемного отделения «Скорой помощи». Врачи не больно-то жаловали штат Миссисипи, и потому сельские больницы платили неплохие деньги за такую работу. Но сейчас Кайл стал слишком стар, чтобы зарабатывать подобным образом. Коллеги считали, что человеку его положения не подобает вкалывать на «неотложке», к тому же сама работа требовала серьезной профессиональной подготовки. Требования к неотложной медицине возросли, а у Остера не хватало времени, чтобы пройти курсы повышения квалификации, совершенно необходимые для того, чтобы применять современные методы лечения. Таким образом, этот источник доходов иссяк.Найти другой Кайлу помогла Вида. Они начинали с мелочей: например, утаивали часть наличных денег. Кто из бизнесменов не совершал подобного? Но Виде и Остеру этого показалось мало, и вскоре Кайл обнаружил, что серьезно нарушает закон: занимается подлогом, выписывая счет за детальное медицинское обследование, хотя провел с пациентом не более пяти минут. Однако после того, как они вступили в сговор с некоторыми больными, деньги полились рекой. На эту мысль Виду натолкнула интернетовская история о корейских докторах из Нью-Йорка. По их просьбе иммигранты из Кореи делали вид, что страдают от разных заболеваний, проводили кучу обследований и процедур, а потом врачи отстегивали им денежки за беспокойство. Вида решила, что неимущие пациенты из афроамериканцев с радостью ухватятся за возможность подзаработать, если Кайл им все правильно объяснит. Но она ошибалась. Подобное предложение пришлось по вкусу всем. Ни один из больных, с кем разговаривал Остер, не отказался. Каждый из них на своей шкуре испытал несовершенство системы здравоохранения и считал, что будет справедливо получить хоть что-то взамен. Кайл придерживался того же мнения. Когда он вспоминал, сколько часов он провел с пациентами бесплатно, всякие сомнения насчет того, чтобы подыскать способ компенсировать потерянное время, рассеивались.Конечно, Управление по борьбе с мошенничеством вряд ли его поймет. Для типов вроде Пола Биглера не существует серого цвета. «Если бы я не зашел так далеко!» — запоздало корил себя Остер. Впрочем, его познаний в психиатрии хватало, чтобы диагностировать собственную проблему: плохо контролируемая импульсивность. Наследственность вкупе с воспитанием сделали из Кайла человека, который, потеряв за карточным столом сто тысяч долларов, не прекратит игру, а удвоит ставку. Похожим образом он вел себя и с женщинами. Две лучше, чем одна, а три — еще лучше. В идеале хорошо бы иметь несколько дамочек на выбор в любое время суток на каждый день недели, включая воскресенье. Тогда можно переходить от одной женщины к другой так быстро, что не успеешь нарваться на сложности. Тем не менее, на своем жизненном пути доктор Остер все же умудрился обзавестись двумя супругами — возможно, из-за стремления говорить людям то, что им хочется услышать, скрывая свои истинные чувства.Сейчас у него было три постоянных партнерши: вторая жена, Вида и распространительница лекарств из фармацевтической компании «Рош». Девиц для периодических встреч тоже хватало, правда, в последнее время с ними пришлось почти завязать — из-за Виды. Ее можно было сравнить с обоюдоострым оружием: источник доходов и проблем одновременно. Для бывшей официантки, которая проучилась в колледже всего лишь год, она тем не менее здорово разбиралась в бухгалтерии. И отсасывала классно, что скрывать. Вот только вбила себе в голову какие-то фантазии о будущем. Вцепилась в Кайла, как терьер в ногу, вернее говоря, в член. Само собой, Вида никоим образом не вписывалась в далеко идущие планы доктора. Может, в Лас-Вегасе на нее и не обратили бы особого внимания, но вот в клубах Лос-Анджелеса или Атланты, куда часто захаживал Остер, она бы выглядела посмешищем.Остер подумывал о том, чтобы достать из стола бутылку самой дорогой в мире водки «Дьяка», когда зазвенел телефон. Кайл взялся за ручку нижнего ящика, мечтая о прозрачной жидкости, которую умельцы-поляки фильтровали через алмазы, прежде чем разлить по хрустальным бутылкам. Глоток — и стресс отступит, хотя бы на час…— Доктор, вам звонят, — сообщила Нелл по селекторной связи. — Агент Биглер из офиса «Медикейд» в Джексоне. Соединить?Кайл отпустил ручку ящика. Он чувствовал себя как моряк, который долго всматривался в морскую даль и наконец увидел поднимающийся из воды вражеский перископ. По крайней мере это не стало полной неожиданностью. Кайл еще раз мысленно поздравил себя за то, что много лет поддерживал деньгами нужную политическую партию. Только так можно быть в курсе событий в этом штате, впрочем, как и в любом другом. А будешь в курсе, значит, сумеешь защитить себя.— Нелл, а Вида там?— Нет, сэр. Думаю, она вышла покурить. Найти ее?Кайл на мгновение задумался. Меньше всего ему хотелось, чтобы Вида стояла над душой и подсказывала, что говорить. Наверняка все не так уж плохо, иначе Биглер не звонил бы из Джексона, а входил бы в дверь клиники с ордером на обыск.— Он сказал, что звонит из Джексона?— Нет, но на определителе высветился номер штата Миссисипи.Остер представил себе припаркованный неподалеку фургон, из которого ведется наружное наблюдение, и колонну черных автомобилей с агентами, готовыми разнести офис в клочья.— Может, он звонил с мобильного телефона?— Нет, похоже, со стационарного. Попросить, чтобы он оставил для вас сообщение?Не хотелось, чтобы Биглер решил, что Остера можно испугать телефонным звонком. Вот уже несколько дней Кайл ждал внезапного обыска. Вполне в стиле правительства. Нагрянут с ордером, кучей повесток и бригадой агентов. Конфискуют все документы, компьютеры — в общем, все, без чего невозможно вести практику. Будут держаться дружелюбно и заведут «неофициальные» беседы, которые тщательно запишут, а позже используют против тебя. Прекратят все выплаты по программе «Медикейд» еще до того, как ты успеешь хотя бы слово сказать в свою защиту. Короче говоря, разденут до нитки. Пройдут месяцы, прежде чем дело попадет в суд. Личный адвокат подробно проинструктировал Остера, как вести себя при неожиданном обыске, но не дал совета, что делать в случае неофициального звонка. Придется импровизировать.— Все в порядке, Нелл, — торопливо произнес он. — Я отвечу.Он нажал на кнопку, переводя звонок на свою линию.— Доктор Остер слушает. Чем могу быть полезен, агент Биглер?— Здравствуйте, доктор. Собственно, сегодня — ничем. Я звоню неофициально, скорее, для вашей пользы.«Можно подумать…»— Звоню исключительно из вежливости, чтобы предупредить: вот уже несколько недель вашу деятельность расследует Управление по борьбе с мошенничеством, связанным с программой «Медикейд». Вы знаете об этом?— Откуда бы мне знать?Многозначительное молчание.— Вы, доктор, один из тех, кто всегда на вопрос отвечает вопросом?«Что ж, будет весело», — подумал Кайл.— Зависит от вопроса.— До сих пор мы в основном допрашивали свидетелей. Хочу сообщить вам, что сейчас расследование переходит в более активную фазу и какое-то время вы не сможете работать в привычном режиме.«Господь всемогущий! Как бы ответил невиновный человек?»— Не уверен, что все правильно понял. Кого вы допрашивали? Почему?— Ваших пациентов, сэр.Когда коп говорит «сэр», это всегда дурной знак.— Пациентов? Но зачем?Пауза в разговоре, казалось, источала самодовольство.— Доктор, неужели я и впрямь должен вам это объяснять?У Остера внутри все сжалось от страха и злости.— Боюсь, что да.Он услышал шорох бумаги. Страницы блокнота?— Вам знакомы имена Эстер Витлоу, Джорджа Грина, Рафаэля Гутиерреса, Квинеши Вашингтон или Сэнфорда Уильямса?Струя желудочной кислоты хлынула в пищевод, и Остер сглотнул. Он открыл верхний ящик стола, вытащил наполовину пустой флакон маалокса и отхлебнул прямо из горлышка.— Да, все мои пациенты, — признал Кайл.— Рад, что мы сошлись хоть на этом. Больше я пока ничего сказать не могу. Просто хочу уведомить, что мы переходим к следующему этапу расследования. В прошлом нас иногда критиковали за проведение обысков без предупреждения. Я даже слышал фразу «тактика штурмовых отрядов». В данном случае мне хотелось бы дать вам возможность подготовить персонал к вмешательству в работу клиники. Надеюсь, расследование не станет слишком обременительным для вас.«Черт подери, куда он клонит?»— Судя по моему опыту, вам нужно будет предпринять кое-какие шаги, если хотите заниматься медицинской практикой, пока идет расследование. Возможно, вы захотите снять копии всех электронных документов. Я бы еще посоветовал купить несколько новых компьютеров, так как ваши мы наверняка изымем.У Остера голова пошла кругом. Он выдвинул нижний ящик и открутил крышку водочной бутылки. Стодолларовая порция прозрачной жидкости полилась в горло, а Биглер все говорил.— Вам следует снять ксерокопии со всех документов, необходимых для продолжения работы клиники, так как мы скорее всего их тоже конфискуем. И вернем не раньше чем через несколько месяцев.— А когда вы приступите к следующему этапу?— Завтра в восемь часов утра.«Завтра!»— Агент Бигль, я…— Биглер, — поправил агент с хорошо различимым недовольством.— Да, конечно. Послушайте, я не успею сделать то, что вы посоветовали, к завтрашнему дню, даже если персонал будет работать всю ночь.— Вы получили предупреждение на восемнадцать часов раньше, чем большинство людей, доктор Остер.«Не горячись, что бы ни случилось, веди себя вежливо и профессионально», — прозвучал в ушах Кайла голос адвоката.— Дело в том, сэр, что завтра совершенно неподходящий день. Мой партнер, доктор Уоррен Шилдс, болен, поэтому завтра у меня будет много пациентов. Я был бы весьма признателен, если бы вы отложили обыск до выходных.Биглер откашлялся.— Доктор Остер, думаю, настало время предупредить вас, что уничтожение медицинских документов, которые надлежит предоставить суду, расценивается как создание помех правосудию. В вашем случае — как тяжкое уголовное преступление.Страх в бешено стучащем сердце Остера постепенно вытеснялся злобой.— Вы хотите сказать, что все документы должны будут фигурировать в суде?— Совершенно верно, сэр. Еще я должен сообщить, что электронные записи имеют такую же юридическую силу, как и печатные. Если кто-либо попытается уничтожить ваш электронный архив, мы узнаем и все восстановим. Но взыскание будет крайне суровым.— Понятно. — Остер отхлебнул еще водки и вытер подбородок рукавом белого халата. — Знаете, что я думаю, агент Биглер? Вы позвонили мне не из любезности. Вам захотелось, чтобы у меня подскочило давление. Решили позлорадствовать. Прямо-таки тащитесь от этого, да? Врачи вам как кость поперек горла, вот вы каждый день и стараетесь разорить кого-нибудь из них или отправить в тюрьму. Что ж, у меня для вас новости. Не на того напали. Прежде всего я ни в чем не виноват. Во-вторых, у меня до хрена отличных адвокатов и достаточно денег, чтобы им платить. А в-третьих… — Остер напомнил себе, что разговор наверняка записывается. Так что не стоит угрожать физическим насилием или вмешательством третьих лиц с сомнительной репутацией. — Пока достаточно, — закончил он неловко. — Думаю, вы поняли.— Вполне, — ответил Биглер. — Вы нарисовали весьма живую картину, доктор Остер. А теперь позвольте мне. Вам предъявят обвинение по нескольким статьям, некоторые из них были специально созданы для таких, как вы, врачей-стервятников. Вы нарушили закон о ложных правопритязаниях, закон о предоставлении ложных сведений, несколько статей закона о социальном страховании и, самое главное, — закон об отчетности и безопасности медицинского страхования Кеннеди-Кассебаум. Вы также пересылали по почте сфальсифицированные счета за лечение пациентам из Луизианы, значит, нарушили федеральный закон о мошенничестве с использованием почтовой и телеграфной связи. Каждый подобный случай будет рассмотрен как отдельное правонарушение. Более того, существуют гражданско-правовые санкции за все вышеперечисленные преступления. Вы нарушили…Остеру стало трудно дышать. Водка тут не поможет, подумал он, достал из ящика пузырек с пилюлями и проглотил двадцать миллиграммов пропранолола, чтобы успокоить сердцебиение.— Доктор, вы меня слушаете?— Конечно.— В общем, согласно новым законам вам грозит сто семьдесят пять лет тюремного заключения и шестьдесят пять миллионов долларов штрафа. В эту сумму не входит компенсация за моральный ущерб, которую вправе потребовать правительство. Она может втрое превышать размер реального ущерба в каждом отдельном случае.Кайл почувствовал острую боль, отдающую в левую руку. От одной мысли о сердечном приступе пульс резко участился.— Доктор Остер?Кайл закрыл глаза и попытался успокоиться. Все эти ощущения — не что иное, как реакция на стресс. Пол Биглер ошеломил его, желая повергнуть в панику. Но он так легко не сдастся. Это как турнир по покеру в Лас-Вегасе. Главное — уметь блефовать. Иметь стальные нервы. У тебя могут быть дерьмовые карты, но никто не должен об этом знать. Особенно тип, который сидит напротив и хочет, чтобы ты уравнял ставку. Тебе известно, что у него отличная комбинация — видно по глазам, но ты принимаешь ставку ублюдка и выигрываешь. Когда на руках «флеш-рояль», победить — раз плюнуть. Выиграть при плохом раскладе — вот истинное мастерство.— Вы слышали, что я сказал, доктор? — повторил Биглер. — Шестьдесят пять миллионов долларов.Собрав волю в кулак, Кайл нашел в себе силы рассмеяться.— У вас богатая фантазия, агент Биглер. Из того, что вы сейчас перечислили, ничего никогда не произойдет. И знаете почему? Вы называете эти цифры только для того, чтобы я испугался и согласился заплатить штраф без судебного разбирательства. Хотите шантажом выманить у меня крупную сумму для Дяди Сэма. Не получится. Я не совершал преступлений. Никаких. И честно заплатил правительству все, что нужно. Это называется налоги, и каждый год я раскошеливаюсь почти на миллион долларов. Так что поцелуй меня в задницу, поганый бумагомарака.На несколько прекрасных мгновений чувство эйфории охватило Кайла: он сделал то, о чем в глубине души мечтает каждый трудяга-американец, — послал правительство подальше.Агент Биглер рассмеялся.— Вы необыкновенный человек, — сказал он, и в его голосе сквозило восхищение. — Я слышал о вас. Говорят, вы любите играть по-крупному. Да, дельце обещает быть веселым. Завтра к полудню, док, вам покажется, что вы имеете дело не с «медикейдовским» следователем, а с проктологом.— Кто вы, агент Биглер? Неужели и вправду следователь? Потому как я чую законника. Знаете, я бы еще мог уважать копа, но вот законник — совсем другое дело.— Я юрист по образованию.— Хотели стать врачом, но не сдали органическую химию?Биглер оборвал смех.— Также я должен уведомить вас, что завтра в девять часов утра прекращаются все выплаты «Медикейд» вашей с Шилдсом клинике. Вы исключены из программы вплоть до вынесения окончательного вердикта по уголовному делу. Приятного дня, доктор.Остер бросил трубку, не дожидаясь, пока это сделает Биглер, и громко крикнул в дверь:— Вида! Вида!Ничего.Он нажал на кнопку селекторной связи.— Нелл, пригласите сюда Виду!— Хорошо, доктор.Кайл отставил бутылку с водкой и три раза глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться. Мгновением позже в кабинет, озабоченно нахмурившись, вошла Вида.— Нелл сказала мне, кто звонил, — сообщила она. — Зря ты подошел к телефону, Кайл.— Ага, только где тебя в это время носило со своими советами?— Соревновались, кто дальше поссыт, да?Остер беспомощно пожал плечами.— Знаешь, что, по его словам, мне грозит?— Полагаю, тюремное заключение.Остер наклонился вперед и посмотрел в ярко подведенные глаза любовницы.— Не просто тюремное заключение. Сто семьдесят пять лет за решеткой.Вида не дрогнула.— Не может быть. Чушь собачья.— Плюс еще одна мелочь — штраф на шестьдесят пять миллионов долларов.Ее лицо чуть побледнело.— Шестьдесят пять миллионов долларов? Неужели правда?— О да. И это не считая еще возмещения за моральный ущерб. Придется тебе изучить закон Кеннеди-Кассебаум, если хочешь знать, как будет выглядеть твоя дальнейшая жизнь.Вида обогнула стол, подошла к Остеру и посмотрела на него сверху вниз.— Не позволяй этому мудаку себя запугать. Он просто наезжает на тебя, как и все копы.— У него неплохо получается.— Не важно. Вот уже десять дней я подчищаю записи. У нас все сделано по уму — недаром я восемнадцать лет работаю в медицинских конторах. Любой выставленный нами счет может быть подтвержден медицинскими показаниями.— А как же особые пациенты? Мы и глазом не успеем моргнуть, как они нас сдадут! Там же все липа чистой воды!— Ошибаешься. Они разговаривали с тобой, Кайл. Жаловались. Ты просто поступал как любой добросовестный врач, даже если считал, что их жалобы носят психосоматический характер.— Ну ты даешь, Ви!Она наклонилась и убрала прядь волос, упавшую ему на глаза.— Милый, учись держать себя в руках.— Мы же давали им деньги, чтобы они делали вид, что больны!Вида покачала головой:— Не было такого. Наличные не отследишь, к тому же они давно потрачены.— Но если пациенты дадут показания…— Не дадут. Какая им выгода? От нас они получали наличные и бесплатное медицинское обслуживание. А что им дало правительство? Если кто-то начнет болтать лишнего — заплатим, и все.— А вдруг у кого-то совесть проснется?— Вряд ли. Я же не святош каких-нибудь нашла, а добрых христиан, способных пойти на компромисс. В общем, все в порядке, если только кто-нибудь не затаил на тебя зло. Скажем, женщина, которая решит свидетельствовать против тебя из мести.Остер вспомнил парочку привлекательных пациенток; имя одной из них Биглер упомянул в разговоре. Они предложили ему определенные сексуальные услуги в обмен на определенные рецепты, и Остер не смог устоять. Когда же требования вышли за пределы разумного, ему пришлось отделаться от женщин, чего бы там они ни предлагали. От одной из них — или даже от обеих! — вполне можно ждать неприятностей, особенно если копы привлекут дамочек за употребление наркотиков.— Похоже, у нас тут проблемы, — произнесла Вида резко. — Кто она?— Никто. Я просто задумался.— Врешь. Давай, Кайл, колись.В умении загнать человека в угол Вида не знала равных. Вот кто бы пригодился Полу Биглеру! Остер тяжело вздохнул:— Квинеша Вашингтон.Вида побледнела.— Эта наркоманка? Ты спал с этой шлюхой?— Только оральный секс, я ее и пальцем не тронул.От отвращения Виду передернуло.— Надеюсь, отсос был неплох. Эта тварь нам дорого обойдется.«Вообще-то все отсосы хороши».— Прости.— Сейчас пойдешь в лабораторию и проверишься на ВИЧ.— Перестань, Ви…— Сию же секунду, твою мать! У тебя мозгов меньше, чем у кота!Остер поднял руки, уступая.— Сдам кровь, когда все закончится.— Все закончится еще до того, как будут готовы результаты теста. А теперь мне нужно кое-что сделать, чтобы спасти твою шкуру.Она повернулась и выскочила из кабинета.Кайл откинулся на спинку стула и подождал, пока стихнет сердцебиение. Перед его мысленным взором промелькнули возбуждающие образы Квинеши Вашингтон на коленях, но тут же померкли — Остер вспомнил об угрозах Пола Биглера. Странно, но на самом деле Остер почти не беспокоился из-за больных или документов. Больше всего Кайла тревожил его партнер.Они совершили серьезную ошибку, взяв в долю Уоррена Шилдса. Остер предполагал, что Шилдс, как и все молодые доктора, будет жадным до денег. Само собой, Уоррен был не прочь подзаработать, да только вот каждый шаг сверял с этическим кодексом врачей старой закалки — тех, кто практиковал еще до Остера. Полный идиотизм! С другой стороны, состоятельные пациенты любили Шилдса — какая-никакая, а все же польза для дела.И вдруг, словно дар небес, Шилдс поднял вопрос о деньгах. Примерно год назад он вошел в кабинет Остера и сказал, что хочет зарабатывать больше. Кайл ответил, что денег вокруг — хоть пруд пруди, лишь бы Уоррен потрудился их взять. Уоррен только кивнул, и пошло-поехало. Остер не знал, с чего вдруг Шилдс стал таким покладистым: из-за любовницы, наркотиков или дорогого хобби — да, собственно, какая разница? Он в срочном порядке приставил к Уоррену Виду. Прежде чем доктор успевал заполнить счет об оплате после посещения очередного пациента, Вида задавала ему несколько вопросов и сама отмечала нужные графы. Уоррен обычно был так занят, что у него просто не хватало времени, чтобы во всем разобраться.За месяц доход Шилдса удвоился.Может, именно резко возросшие счета и привлекли внимание Управления по борьбе с мошенничеством в «Медикейд». Но Остер знал, что делает. У Уоррена Шилдса — безупречная репутация, в завышении суммы расходов его заподозрят в последнюю очередь. А еще Шилдс искренне ненавидит, когда правительство вмешивается в медицину. Остер не сомневался: Шилдс придет в ярость, когда юрист «Медикейд» предъявит ему обвинение. Если Биглер наедет на Шилдса, то столкнется с таким взрывом праведного негодования, что мало не покажется. Уоррен использует все свои обширные медицинские познания, чтобы доказать правильность счета за каждого пациента, которого когда-либо осматривал. Остер поступит так же. А если Виде удастся заткнуть рот особым пациентам… тогда все будет в порядке.

Глава 9Лорел лежала на диване связанная и боялась, что мозг, подобно занемевшим конечностям, перестанет слушаться. Она чувствовала, как утекают минуты, словно кровь из раны. Исчезли все мысли о супружеской жизни, измене и даже о беременности. Она существовала только для того, чтобы вести счет времени. Лишь узнав, долго ли осталось до прихода детей, можно будет рассчитать следующий шаг, который, возможно, она сочла бы неприемлемым еще час назад. Нужно во что бы то ни стало вырваться на свободу, но, учитывая душевное состояние Уоррена, просто выбежать из дома будет недостаточно. Тяжелая стеклянная ваза, куда помочился Уоррен — а потом уронил, когда Лорел пыталась добраться до комнаты-сейфа, — валялась у стены, отделявшей гостиную от кухни. Сосуд ручной работы, тяжелый и круглый с одного конца и с длинным сужающимся горлышком с другого, был идеальной дубинкой. Удара такой штуковиной хватит, чтобы раскроить Уоррену череп, — ну и ладно, лишь бы дети не оказались в этом кошмаре.— Я же сказала, что вот-вот описаюсь, — в пятый раз повторила Лорел.Уоррен даже не посмотрел в ее сторону.— Ты бы лучше оставил компьютер в покое и еще раз осмотрел дом. Пойми, сюда что-то подкинули.Он тихо рассмеялся:— То, что мне нужно, спрятано в недрах этой машины.— Нужно найти то, что подбросил Кайл. Тогда ты сможешь излить свою злость на истинного виновника твоих бед.Уоррен пропустил ее слова мимо ушей.Лорел попробовала другую тактику:— Ты и вправду хочешь, чтобы наши дети увидели меня связанную, как какую-нибудь заложницу? В мокрых брюках? И как же ты им это объяснишь?— Тебе вовсе не нужно в туалет. Просто хочешь освободиться.— Я сейчас лопну! Посмотри, меня даже в пот бросило!Он окинул ее коротким взглядом.— Если тебе так уж приспичило — мочись в штаны. Я кину их в стиральную машину, пока не вернулись дети.Тревога вновь захлестнула Лорел.— Как же они вернутся, если я не заберу их из школы? Ты сам за ними поедешь?— Может, я отправил сообщение какой-нибудь девушке из офиса с просьбой забрать их?Мысль о том, что во время приступа паранойи Уоррен отправляет электронные сообщения, не приходила Лорел в голову.— Кому же?— Нелл Робертс.Лорел вспомнила хорошенькую темноволосую уроженку Луизианы, младшую сестру крашеной блондинки — по слухам, любовницы Остера. Как поступит Диана, когда Нелл Робертс приедет в школу за детьми, которых ее, Диану, попросили подвезти домой? Позвонит Лорел на мобильный, который лежит в заднем кармане брюк Уоррена. Тот придумает правдоподобное объяснение, и все. Конец истории.— И когда же они вернутся? — спросила она невзначай.Уоррен пожал плечами:— Когда вернутся, тогда и вернутся. Но Нелл за ними не поедет. Ничего я ей не писал. Ты такая прекрасная мать, что, как я понял, сама все организовала. Так ведь?Его ехидный тон разозлил Лорел, но зато теперь она знала, что есть шанс столкнуться с Дианой Риверз.— Уоррен, прошу, разреши мне сходить в туалет. Неужели у тебя не осталось простой человеческой порядочности?Он поднял на нее глаза:— Скажи пароль к почтовому ящику и можешь идти.«Ну хорошо, — сердито подумала Лорел. — Ты сам этого хотел». Она закрыла глаза и расслабила сфинктер мочевого пузыря. Через мгновение между ног стало мокро, влажное пятно расползлось по внутренней стороне бедер и заду. Через минуту Уоррен почувствует запах мочи и долго не продержится. Лорел сидела на кожаном диване известной фирмы «Рош-Бобуа» ценой в семнадцать тысяч долларов, привезенном на заказ из Франции через мебельный салон Уэст-Палм-Бич. Она все еще мочилась, когда Уоррен резко выпрямился.— Твою мать! — воскликнул он. — Ты что, диван испортила?— Я же сказала, что мне нужно в туалет.— Слезай с чертова дивана!— Да иди ты! Развяжи меня — встану.Уоррен бросил на Лорел убийственный взгляд, но та сидела спокойно, словно Будда, почти радуясь облегчению.— Омерзительно, — сказал Уоррен.— Ты сам этого хотел, вот и получил.Он сходил на кухню и принес острый как бритва разделочный нож. Опустился на колени и стал разрезать скотч, стягивающий лодыжки Лорел. Кровь побежала по сосудам, и Лорел ощутила, как горят затекшие ноги. Она протянула руки, чтобы Уоррен перерезал ленту на запястьях, но он лишь только покачал головой.— И не мечтай. Сними штаны и брось их в стирку. А потом мы найдем тебе сухие.Снять брюки было нелегкой задачей, учитывая, что только они скрывали телефон от Уоррена. Лорел аккуратно спустила брюки, скомкала их вокруг кармана, в котором покоился мобильник, и направилась в комнату для стирки. Острый запах мочи напомнил женщине о времени, когда Грант и Бет бегали в подгузниках. Воспоминание вновь пробудило материнский инстинкт. Проходя через кухню, она бросила взгляд на часы — одиннадцать минут третьего. Еще минут пятьдесят, не больше, — и дети ворвутся в дом. Всего пятьдесят минут на то, чтобы сбежать или ударить Уоррена посильнее и действовать, не опасаясь его гнева.Судя по всему, Уоррен почувствовал, как в ее душе крепнет решимость. Сопровождая Лорел в прачечную комнату, он держался футах в десяти от нее и не выпускал из рук оружия. Лорел удалось тайком вытащить телефон, когда она бросала мокрые брюки в стиральную машину. Но тут возникла другая трудность: невозможно, будучи до пояса голой, пронести в спальню мобильник — Уоррен непременно его заметит. Она решила спрятать телефон под мышку, но вовремя поняла, что муж наблюдает за ней сквозь раздвижную дверь.— Пошевеливайся, — потребовал он. — Идем.— Секундочку.Лорел хотела проверить, не пришло ли текстовое сообщение, но не осмелилась. Доставая из шкафчика над стиральной машинкой большую бутыль с моющим средством «Пьюрекс», она незаметно сунула «Моторолу» на полку. Запустила стирку и, оставив «Пьюрекс» на машине для сушки белья, направилась к спальне, уверенная, что Уоррен предпочтет пялиться на ее голый зад, а не обыскивать шкаф.Лорел встала под душ и хорошенько вымылась — насколько позволял скотч на запястьях. Он не размок под струей воды, а приклеился еще сильнее, пачкая руки липкой серой массой. К удивлению Лорел, пока она принимала душ, Уоррен повесил на дверцу кабинки полотенце. Лорел вытерлась, достала из ящика комода чистые трусики, а из шкафа — пару черных эластичных штанов для занятий йогой, вполне подходящих, чтобы сорваться с места и ринуться прочь, если вдруг представится случай.Она села на кровать и стала одеваться, как вдруг заметила, что Уоррен смотрит на треугольник волос на ее лоне. Муж любил, когда там все было выбрито, и Лорел обычно ему подчинялась. Но Дэнни нравился естественный вид, и Лорел с радостью исполнила его желание. Перемена не вызвала неудовольствия мужа, хотя несколько месяцев назад он упомянул о ней в разговоре. Уоррен уставился на поросший волосами холмик, словно детектив, обнаруживший улику, которая поможет распутать преступление века.— В чем дело? — осведомилась Лорел. — Комментарии с галерки?— Кайлу нравится, когда женщины бреют лобок. — пробормотал Уоррен. — Он сто раз об этом говорил, я сам слышал.— Конечно, нравится.Уоррен прищурил глаза.— Что ты имеешь в виду?Лорел вздохнула, прикидывая, стоит ли говорить откровенно.— Я просто считаю, что только незрелым мужчинам нравятся гладко выбритые гениталии. Хотя какая, собственно, разница? Или вам хочется спать с девочкой-подростком, а женщина без волос на лобке — единственный вариант замены?Уоррен покраснел.— Твой новый друг выше этого? Он взрослее всех нас, да?«Даже не сомневайся».— На провокационные вопросы не отвечаю.Она надела трусы, затем брюки.— Что дальше, генерал Пиночет?— Не делай из меня злодея. Ты сама во всем виновата.— А пытки, значит, стали узаконенным средством против супружеской неверности?— Хорошо бы. Как бы то ни было, тот, кого предали, страдает гораздо сильнее.Лорел пропустила замечание мужа мимо ушей и прошла на кухню.— Сядь на диван, — скомандовал Уоррен. — Там еще должно быть сухое место.— Разрежь скотч. Дети не должны видеть меня в таком виде. Пока они не вернулись, освободи мне руки.Уоррен больше не смотрел в ее сторону. Он уставился на ноутбук, словно видел его впервые. Лорел захотелось отвлечь внимание мужа от компьютера, но как? Ей был знаком этот взгляд. Может, Уоррен не слишком хорошо разбирается в человеческих взаимоотношениях, но когда дело доходит до расчетов, он способен, по выражению дедушки Лорел, перемудрить целую стаю сов. Лорел почти ощущала, как нервные импульсы устремились по нейронам его мозга.Уоррен издал смешок, от которого Лорел бросило в дрожь.— Что смешного?Он уселся на оттоманку и тронул сенсорную панель компьютера.— Все это время я искал данные и совсем забыл о программах!В душе Лорел шевельнулся червячок страха. Уоррен щелкал мышкой, чувствуя, что в этот раз не ошибся. Не прошло и пяти минут, как он нашел то, что искал. Ухмыльнувшись улыбкой Чеширского кота, он посмотрел на Лорел и произнес с почти непристойным удовлетворением:— Привет, мисс Элизабет-две тысячи шесть. Как ваши дела?Мощный выброс адреналина в кровь подействовал на Лорел словно кокаин, но она непонимающе взглянула на мужа, как глухая женщина, которая не может читать по губам.— Даже не пытайся, — посоветовал Уоррен. — Ты не Мерил Стрип и даже не Тори Спеллинг. Мне нужен твой пароль.— У меня нет пароля к этому почтовому ящику.— Господи! Тебе не надоело? Сейчас-то какой смысл все отрицать?— Я зарегистрировала этот электронный адрес, когда только купила компьютер. Он бесплатный. Всего пару раз им пользовалась.— Ага, а любовное письмо в книге «Гордость и предубеждение» и твой хотмейловский ник «мисс Элизабет», как Элизабет Беннет, — просто совпадение?Лорел потрясло, что муж знаком хотя бы с одним персонажем из романа Джейн Остен.— Спасибо Кире Найтли,[19] — заметил он.Она не ответила. Уоррен с силой вдавил кулаки в глазницы — своего рода грубый массаж — и забарабанил по клавиатуре ноутбука.— Сейчас мы проверим, врешь ты или нет.Лорел охватило нестерпимое желание убежать, но она вспомнила пулю, просвистевшую над головой, и сдержалась. Револьвер лежал в нескольких дюймах от ноутбука, рядом с правой рукой Уоррена.— Отлично, — произнес он тоном администратора гостиницы, подтверждающего, что номер забронирован. — Здесь у нас папка, где хранятся старые хотмейловские письма. В папке содержится двенадцать целых семьдесят три сотых мегабайта данных в сжатом состоянии.Он еще раз посмотрел на Лорел, его глаза победно сияли.— Пятьсот писем, не меньше. Может, даже с откровенными фотографиями. В этот раз мы увидим порно с твоим участием, да?«Ничего ты не увидишь без пароля», — подумала Лорел, но уже не так уверенно, как раньше. Уоррен загоняет ее в угол…— Последний раз папку открывали два дня назад, — сообщил Уоррен. — Утром, без двадцати одиннадцать. Значит, ты читала любовные послания в классе? Разве для того я давал деньги на установку в школе беспроводного Интернета? А чем же занимались ваши бедные ученики, мисс Элизабет? Похоже, вы пренебрегали своей работой.Лорел уставилась в пол. Что-то поменялось в соотношении сил между ней и мужем, но она не желала этого признавать.— Полагаю, мне самому придется узнать твой пароль, — весело заметил Уоррен.Вновь защелкала клавиатура.Лорел сидела, сжавшись в комок, и пыталась придумать способ остановить Уоррена, но ничего не шло в голову. Монитор ноутбука смотрел в другую сторону, и потому она не видела, что делает муж. Наверняка он начал со дня ее рождения, потом перешел к дням рождения детей и ее номеру социального страхования. Затем скорее всего стал пробовать различные комбинации этих цифр. Он хорошо решал головоломки, так что нынешнее занятие должно было прийтись ему по вкусу. Однако после нескольких неудачных попыток открыть почту, он встал, вышел в кабинет и вернулся с томиком «Гордости и предубеждения».— Нужно было начать с этой книги, — сказал он. — Сперва попробуем «Дарси», как ты думаешь?Уоррен проявил недюжинную сообразительность, обратившись к роману, но Лорел не слишком тревожилась. Даже с книгой в руках ему потребуются сотни часов, чтобы узнать ее пароль — «FitzztiF». Она придумала его, играя с именем мистера Дарси — Фицуильям. Ребячество, но все же у Уоррена почти нет шансов угадать нужную последовательность букв.— Хотел бы я иметь специальный сканер, чтобы прочитать мысли в твоем предательском мозгу! — произнес он с неожиданной горечью.Лорел притворилась, что не слышит, но немного воспрянула духом. Угадывать чей-либо пароль так же весело — и так же трудно! — как пытаться открыть сейф, наугад набирая цифры.— Я знаю, почему ты это делаешь, — сказал Уоррен из-за монитора. — Я имею в виду, не признаешься. Потому, что ты ему не нужна. В письме все ясно написано. Он тебя использовал, а потом бросил.Она не ответила.— Если бы он согласился сбежать с тобой, тебя бы уже здесь не было, правда? Ты боишься покинуть корабль без спасательной шлюпки. Кишка тонка. И это самое противное. Не понимаю, что я когда-то в тебе нашел?Лорел чувствовала, что лучше не поддаваться на провокации, но не удержалась и сказала:— Если так, то почему тебя волнует, что я с кем-то встречаюсь?— Потому, что я связан с тобой, — ответил Уоррен, не отрывая взгляда от экрана. — И серьезно отношусь к браку. И к благополучию наших детей тоже. У меня хватает мужества выносить все тяготы супружеской жизни, даже со шлюхой, которая боится уйти, не подыскав себе запасной вариант.— Это ты про меня? — прошептала она. — У меня кишка тонка? А у тебя самого?Искреннее негодование в ее голосе отвлекло Уоррена от поисков, и он выглянул из-за монитора.— О чем ты говоришь?— Сам знаешь. О той ночи на Двадцать четвертой автостраде. Когда мы возвращались домой с велосипедной гонки в Маккомбе.Уоррен замолк. На бледном лице отчетливо выделялись черные круги вокруг глаз. Он все прекрасно помнил. Они с Лорел смотрели друг на друга, и каждый вспоминал ночь, когда между ними легла пропасть, которую они так и не сумели преодолеть. Это случилось почти год назад, после одной из гонок. Уоррен занял третье место — большинство участников на его месте были бы счастливы! — но, так как гонка была местной, он бросил жалкий приз в урну и сказал, что нужно немедленно отправляться домой.Все произошло на полдороге, когда проехали почти тридцать миль из шестидесяти. В темноте полыхнуло пламя, и раздался взрыв, как будто упал метеор. Они подъехали ближе, и Лорел разглядела на правой обочине контуры горящего грузовичка-пикапа, который уткнулся носом в огромный дуб. Ее бросило в дрожь: рядом на асфальте она заметила распростертого человека. Он, казалось, еще шевелился. Лорел ждала, что Уоррен притормозит, но он проехал мимо, и вскоре они стремительно удалялись от пылающих останков машины. Едкий запах горящего бензина преследовал их призрачным обвинением.— Остановись! — воскликнула Лорел, схватив Уоррена за руку, но тот лишь стиснул зубы и продолжал давить на газ. Они поссорились, и после этого Лорел навсегда переменила мнение о муже. Она умоляла его вернуться и попытаться спасти несчастного, которого она видела на дороге (не говоря уже о людях, оставшихся внутри машины), но Уоррен лишь спокойно расписал возможные последствия подобного поступка.— Разве в законах штата Миссисипи ничего не говорится о добром самаритянине? — закричала Лорел, но Уоррен возразил, что адвокатам, занимающимся делами о возмещении личного ущерба, плевать на подобные законы. Лорел разрыдалась.— Может, там кто-нибудь умирает! — всхлипывала она. — Прямо сейчас, когда мы уезжаем. Я видела — на дороге кто-то двигался!Но Уоррен был непоколебим. Лорел до сих пор помнила, что он сказал, торопливо покидая место трагедии.— Послушай меня. Может, это какой-то черномазый пьяница врезался в дерево или белое отребье, какая разница? Наверняка он за всю свою жизнь и десяти центов не отдал за страховку. Я же двадцать лет учился как проклятый, чтобы стать врачом. Не собираюсь рисковать всем, что создал для тебя и детей, ради сомнительного удовольствия помочь какому-нибудь типу, который потом мне же и вчинит иск.Не веря собственным ушам, она уставилась на мужа, а тот не умолкал, и его слова навсегда врезались в память Лорел.— Я и так слишком далеко зашел в стремлении помочь этим людям… Конечно, я говорю не о всех, ты же знаешь. Но вот поздно вечером в пятницу я завез Джексонам результаты анализа крови — хотел поскорее сообщить им, что у их сына нет лейкемии, — и хоть бы слово благодарности! Нет, мэм. Тупо посмотрели на меня, и все. Ни спасибо, ни денег — ничего! Так что останавливаться не будем.Лорел откинулась назад и закрыла глаза, но объятый пламенем грузовик по-прежнему стоял перед ее мысленным взором, а изуродованное человеческое тело все так же ползло по неосвещенной дороге. На следующее утро она прочитала в газете, что в аварии на Двадцать четвертой автостраде погибли два человека. Свидетелей происшествия не было, сообщил полицейский патруль. Пожилые супруги — темнокожие, судя по именам — возвращались домой с похорон внука. После той ночи Лорел навсегда переменила мнение об Уоррене, а спустя две недели начала встречаться с Дэнни Макдэвитом. Она знала: Дэнни никогда бы не оставил человека умирать на обочине дороги.Его медали служили тому доказательством.— Ты не знаешь даже половины правды! — заявил Уоррен с мрачной уверенностью. — Считаешь меня трусом из-за той ночи?— Я больше не хочу о ней вспоминать.Он медленно кивнул:— Что ж, ты можешь себе это позволить. Ты считаешь, у меня нет причин бросить семью?Она пожала плечами:— Если есть — действуй.Уоррен удивленно покачал головой:— Неужели для тебя все так просто? Посмотришь на Гранта и Бет, улыбнешься и скажешь: «Пока, дети! Было весело, но всему приходит конец»?— Ты же знаешь, что это не так.Уоррен стиснул зубы, поднялся и встал рядом, держа револьвер у ее головы. Лорел смотрела на маленький смертоносный механизм, похожий на детскую игрушку в загорелой руке мужа.Он приставил револьверное дуло к темени Лорел.— Слушай внимательно. Я уверен, что у тебя кто-то есть. Это понятно потому, что ты не говоришь мне пароль. Думаешь, что щадишь мои чувства, скрывая правду, но это не так. Ты только делаешь хуже. И мне и себе. Надеюсь, ты меня понимаешь. Ты не выйдешь из этого дома, пока я не узнаю, кто тебя трахает. Понятно?Лорел храбрилась изо всех сил, но не смогла сдержать дрожь.— ТЕБЕ ПО-НЯТ-НО?!Она помолчала, пока не убедилась, что может говорить спокойно.— Выслушай меня, Уоррен. Я хочу, чтобы ты вспомнил все, чего мы боялись долгие годы. Все, что могло разлучить нас с детьми. Рак. Аварии. Маньяки. Бандиты, вторгшиеся в наш дом. Мы предприняли шаги, чтобы избежать подобных вещей. Но сейчас…Она подняла лицо, чтобы взглянуть мужу в глаза, и дуло револьвера царапнуло кожу.— Сейчас самая большая угроза нашей семье — ты. Даже если у меня есть любовник, что с того? Конечно, тебе больно. Но разве это оправдывает твои поступки? Ты сможешь убить мать твоих детей? Хотя бы десять секунд подумай о Гранте и Бет. Представь их себе. Они же ни в чем не виноваты.В ноздри ударил запах оружейного масла. Через несколько мгновений Уоррен опустил оружие, упал на колени, а потом сел на корточки. Выражение его глаз изменилось, и Лорел решила, что ей удалось пробиться сквозь ярость и боль. Он еще не отошел от шока, но в его взгляде раненого зверя появилась нежность.— Ты знаешь, что такое семья? — прошептал он. — На чем она держится?Она кивнула, но Уоррен покачал головой.— На доверии, — произнес он. — Именно оно защищает семью от всего остального мира. Одних кровных уз мало. Говорят, кровь — не вода, но родные братья сплошь и рядом предают друг друга. Доверие сплачивает и помогает выстоять против творящегося вокруг хаоса.Лорел хотела ответить, но неожиданно осознала, что они с Уорреном смотрят на мир по-разному, и их взгляды никогда не совпадут.— Ты все разрушила, — продолжил он тихо. — Безвозвратно. Худшее свершилось, и я никогда не смогу больше поверить тебе. Грант и Бет никогда не будут тебе доверять.— Уоррен…— Молчи! — приказал он, внезапно поднявшись. Он смотрел на Лорел сверху вниз, словно какой-нибудь ветхозаветный судья. — Ты поставила эгоистичное вожделение превыше благополучия своих детей. И должна заплатить за это. К сожалению, и мы тоже.— Уоррен, ты не в себе, — сказала она вставая.Он размахнулся — и Лорел упала на пол. От затрещины в правом ухе гудело, как будто бы кто-то звонил в церковный колокол. Боль пронзила Лорел, но потрясение от того, что муж осмелился ее ударить, оказалось сильнее. Она вытянула руки, защищаясь от побоев.— Думаешь, у меня не было соблазнов? — кричал Уоррен. — Думаешь, медсестры не вешались на меня, не требуя ничего взамен?— Нисколько не сомневаюсь.— Если бы только медсестры! Жены друзей, учительницы в школе, твои подруги! На каждой словно написано: «Сдается в аренду!» Ни у кого больше нет чести. Никто не держит своего слова.Лорел сидела на полу, стараясь вспомнить, был ли Уоррен подвержен чересчур сильному религиозному влиянию в детстве, но безуспешно. Но его речь… он говорил, словно в него вселился какой-то проповедник с безумным взором, живший в другом веке. Бывало, так в худшие дни выступал ее отец. Впрочем, даже ее родитель никогда не прибегал к насилию. Он мог заставить Лорел встать на колени и молиться, пока Бог не пошлет какой-либо знак, что прощение близко. Но Уоррен не ждал знамений. Он сам решил стать карающей десницей Господа.— Я понимаю, тебе больно, — произнесла Лорел. — Но я ни в чем не виновата. Жаль, что ты мне не веришь. Я бы никогда не сделала ничего, что могло бы повредить детям.— Вставай! — вскричал он и дернул ее за руку, едва не вывихнув Лорел плечо.Лорел с трудом поднялась на ноги. Похоже, Уоррен хотел отвести ее куда-то, но передумал и толкнул на диван.— Ну и глупец же я! — заметил он. — Как же я не подумал об этом раньше! Наверное, у меня понизился уровень сахара в крови.Он сел на оттоманку и снова застучал по клавиатуре.— В Интернете можно купить все, что угодно. В газете «Ю-эс-эй тудей» писали о хищении персональных данных из компьютеров. Оказывается, хакеры придумали специальные программы — парольные взломщики, — которые, если потребуется, могут работать пятьдесят часов без остановки, перебирая различные комбинации букв и цифр, пока не найдут нужную. Готов поспорить, что за приемлемую цену я смогу скачать одну из таких программ прямо на твой ноутбук.«Оказывается, револьвер не самая опасная вещь в комнате», — подумала Лорел. Современные технологии развеяли это заблуждение. Ее новенький компьютер — вот настоящее оружие, вернее, детонатор, который может в любую секунду вызвать выстрел из револьвера. Если Уоррен получит доступ к ее почтовому ящику, он в ту же секунду узнает имя Дэнни. А потом прочтет все письма, которыми обменивались Лорел и Дэнни на протяжении одиннадцатимесячного романа. Фотографий там тоже хватало. Некоторые из них были весьма интимного характера, другие — нет, но при виде любой из них Уоррен потерял бы остатки здравого смысла.— Отлично! — сообщил Уоррен победным голосом. — «Волшебство Мерлина». Похоже, именно то, что нам нужно. Двести восемьдесят девять долларов, и никаких пробных версий. Значит, они уверены, что программа работает, и понимают, в какой ситуации оказался человек, которому она понадобилась. Разовая сделка, но выгодная.Лорел надеялась, что Уоррен встанет, чтобы сходить за кредиткой, но он лишь сказал:— Заплачу с твоего электронного счета «Пэйпал». Разве не здорово? Один щелчок — и все в порядке.Пальцы Уоррена забегали по клавишам ноутбука. Лорел закрыла глаза. Сколько осталось до возвращения Гранта и Бет? Если броситься к одному из телефонов в доме, чтобы набрать девять один один, будет ли Уоррен стрелять? Даже если не будет, неужели все действительно так плохо? Неужели вооруженная осада — единственный выход? «Похоже на то, — сказала она себе. — Пока дети не вернулись, надо…»— Вот и все! — радостно произнес Уоррен и пристально взглянул на Лорел, — Подумай, стоит ли запираться дальше. Рано или поздно я прочитаю вашу переписку. И помни, чистосердечное признание облегчает душу.«Спасибо за совет, о своей душе я сама позабочусь, — подумала она, глядя на тяжелую вазу у стены. — Но если ты повернешься ко мне спиной до прихода детей, то скорее всего на моей совести будет грех куда более тяжкий, чем супружеская измена».

Глава 10— Ви, мне нужно тебе что-то сказать, — сообщила Нелл. — Не хочу этого делать, но, думаю, ты должна знать правду.Они с Видой сидели в рецептурном отделе клиники. Нелл подкатила кресло к сестре, подальше от окошка, где стояли пациенты. По коридору туда-сюда сновала Джанел, лаборантка, и потому Нелл понизила голос.— Говори скорее, не тяни, — сказала Вида. — У нас еще много дел. Я слушаю.У Нелл задрожала нижняя губа.— Ну давай же, детка. Я все выдержу, не бойся.«Надеюсь, — подумала Нелл. — Очень надеюсь».— По-моему, Кайл тебе изменяет, Ви.Вида посмотрела на сестру и, немного помолчав, спросила:— С кем?— Не знаю.— Что ты видела? Или, может, слышала?— Слышала, как он разговаривает по мобильному.Вида бросила взгляд на дверь, ведущую в коридор, и придвинулась ближе.— Когда это было?— Позавчера. В хирургическом кабинете.— Продолжай.— В общем, беседа была довольно интимной. Кайл говорил таким тоном… ну, ты знаешь.— Нежничал?— Угу. Было ясно, что у них близкие отношения, с кем бы он там ни болтал. И я…— Послушай, сестренка, — перебила Вида. — Я тебе верю. Не сомневаюсь, что Кайл трахает кого ни попадя, хотя мне бы, конечно, хотелось, чтобы он этого не делал. Но позволь мне кое-что тебе сказать, рано или поздно ты все равно узнаешь: мужики все такие. Все до единого. Так уж они устроены. Им лишь бы сунуть в какую-нибудь дырку, вот и бегают за каждой юбкой — не важно, женаты они или нет. Это закон природы, как долбаная сила тяжести. Или то, что солнце встает на востоке. Едва они поимеют кого-нибудь, тут же подавай другую телку. Если только ты не нужна им для чего-то важного. И вот поэтому-то я не волнуюсь.Нелл сидела молча, размышляя над доводами сестры. Она знала — Виду трудно переубедить, но никогда не думала, что сестра готова мириться с изменой, лишь бы удержать любовника. Более того, Нелл надеялась, что Вида заблуждается — не все мужчины одинаковы. Она не хотела говорить сестре о продолжении разговора, но решила, что будет лучше, если та все узнает. Она представила себе, как Вида стоит ночью рядом с домом, ожидая, что черный «ягуар» доктора Остера приедет за ней, словно карета, чтобы доставить в сказочный замок. Только «ягуар» не появится. Он будет далеко, увозя какую-нибудь принцессу, которая пригодна для дворцов богатых и бессовестных больше, чем Вида.— Дай мне договорить, Ви, — сказала Нелл чуть громче. — Пожалуйста.Вида успокаивающе погладила сестру по колену:— Давай, малышка.— Это был не просто разговор о сексе. Он извинился, а затем добавил, что ему придется потерпеть кое-кого еще чуть-чуть, прежде чем он сможет сбежать со своей собеседницей.Выражение лица Виды переменилось. Она выглядела как человек, который шел ночью домой, будучи уверенным, что знает дорогу, и вдруг заблудился.— Продолжай, — произнесла она бесцветным голосом, и Нелл поняла, что стены рухнули.— Доктор Остер сказал: «Так устал обслуживать эту…»— Кого? — спросила Вида, ее глаза помертвели и стали похожи на мраморные шарики. — Говори, не стесняйся.— Эту деревенщину, — прошептала Нелл, и Вида вздрогнула. — А еще он сказал: «Она слишком много знает». Дальше я не расслышала, но потом он добавил: «Тогда она ничего не успеет сделать». Или что-то похожее.Вида побледнела.— Думаешь, он говорил обо мне?Нелл не смогла нанести последний удар и только пожала плечами:— Кто его знает.— Я кастрирую этого ублюдка! — прошипела Вида. — Никчемный сукин сын! После всего, что я… ой, не обращай внимания. Так мне и надо, мужикам нельзя верить!— Зря я тебе сказала, да? — встревоженно спросила Нелл.— Ты правильно сделала, малышка. Кровь гуще воды и уж точно гуще того, что выходит из мужчины, черт возьми!Нелл смотрела на сестру, ошеломленную обрушившейся на нее реальностью. Обычно Вида излучала грубоватую энергию, но сейчас она походила на потрепанную жизнью женщину с фотографии времен Великой депрессии. Когда-то Нелл пробовала осторожно предложить старшей сестре кое-какие средства для ухода за внешностью. Например, лосьон для кожи, который сама Нелл наносила на лицо каждый вечер перед сном и еще несколько раз в течение дня. Долгие годы курения сказались на привлекательности Виды — кожа лица загрубела и приобрела желтоватый оттенок, а волосы, когда-то каштановые и блестящие, стали сухими, посеклись и пропахли дымом. Собираясь куда-нибудь вечером, она выглядела почти как белое отребье: чересчур открытые топы на лямках, густые голубые тени, похожие на маску, и черная подводка на нижних веках, модная лет двадцать назад.Ближе всего Вида была к славе, когда выиграла транслируемый по телевидению конкурс мокрых маек в городе Дестин — обогнала сто пятьдесят других участниц! — но после двух родов и десяти тысяч чизбургеров ее роскошная грудь обвисла, а талия скрылась под толстыми валиками жира. Лишь ее чувство юмора и яркая индивидуальность заставили доктора Остера — а он мог бы выбрать любую из двадцати с лишним медсестер! — смотреть на столь очевидные недостатки сквозь пальцы.— Что ты собираешься делать? — прошептала Нелл.В глазах Виды появился безжалостный блеск.— Не волнуйся, я могу за себя постоять. И всегда могла.Нелл не решалась высказать все свои опасения, но понимала: раз уж она хочет помочь, придется говорить откровенно.— Я беспокоюсь за доктора Шилдса.Вида посмотрела на сестру долгим пристальным взглядом.— Он куда лучше, чем Кайл, верно?Нелл едва заметно кивнула.— Ты в него влюблена?Нелл закрыла глаза и кивнула еще раз.— Господь всемогущий! Ты с ним спала?Нелл яростно замотала головой.— Поклянись.— Честное слово, он ко мне даже не прикасался.— Ты с ним говорила? Я имею в виду, по секрету? Может, звонила или писала?— Нет, Ви, клянусь Богом. Он не из таких.Вида тихонько рассмеялась:— Все они одинаковы, стоит только встретить подходящую женщину! Но я тебя понимаю.— Я боюсь, что его посадят в тюрьму.Вида уткнулась носом в ладони и крепко потерла лицо (Нелл никогда бы не обошлась со своей кожей так грубо). Подняв взгляд на сестру, Вида признала:— Скажу правду, малышка. Еще пять минут назад так и планировалось. Либо его, либо нас, понимаешь?Нелл затаила дыхание.— А теперь… может, либо он, либо Кайл…Проблеск надежды.— Как это?— Еще не знаю, детка, нужно подумать.Нелл дрожала. Вида взяла ее за руку и произнесла:— А что ты скажешь, если я заставлю Кайла пойти к Уоррену домой и забрать то, что он туда подложил?— Обещаешь? — подозрительно спросила Нелл.— Обещаю.— Сегодня?Вида похлопала сестру по коленке:— Конечно.— А если доктор Шилдс дома? Или его жена?— О, Кайл такой ловкач, что все сделает, даже если они оба дома. В подобных вещах он просто мастер, нужно отдать ему должное. Прирожденный жулик.— Но где это спрятано? И что вообще там такое? Я ничего не знаю.Выражение лица Виды вновь стало жестким.— Тебе и не нужно ничего знать. Но я скажу, где это лежит. В комнате-сейфе под лестницей. Слышала о такой?Нелл покачала головой.— Вроде убежища из фильма с Джоди Фостер, только не такая шикарная. Там прячутся, когда налетает торнадо или если кто-нибудь вламывается в дом. Выдумка для богатых.Нелл заметила:— Помню, при урагане мама запихивала нас в чулан.— Не она, а я. Мама обычно была слишком пьяна, чтобы переживать из-за какого-то торнадо.Нелл залилась краской от стыда — и от любви к сестре.— Ладно, хватит об этом, — сказала Вида. — В общем, Кайл залез к Шилдсам в прошлую субботу, когда они ушли в кино, и кое-что спрятал за банками консервов. Не волнуйся, я сама о нем позабочусь и про твоего дружка не забуду. У него все будет хорошо, насколько это возможно при сложившихся обстоятельствах. И у нас с тобой тоже.Нелл с трудом выдавила улыбку. На лучшее рассчитывать не приходилось.Вида наклонилась к ней и крепко обняла; от волос старшей сестры пахло сигаретами «Мальборо-ультралайт».— Ты такая красивая, — проворковала Вида с материнской гордостью. — У тебя все будет просто замечательно. По-другому и быть не может. — Она чуть отодвинулась и подмигнула Нелл: — Для кого-то из нас это должно кончиться хорошо.Нелл почувствовала, что сейчас заплачет, но сдержалась.Вида встала и подошла к окошку, чтобы взять у пациента рецепт, но ее мысли были далеко — она обдумывала следующий шаг. «Доктору Остеру не позавидуешь: Вида страшна в гневе, куда опаснее многих мужчин», — подумала Нелл.Нелл откатила кресло обратно к компьютеру, но чем дольше она смотрела на монитор, тем тяжелее становилось у нее на душе. События развивались быстро, но все же не так быстро, как хотелось бы. А что, если копы сделают что-нибудь уже сегодня? Например, устроят обыск в доме доктора Шилдса до того, как Остер заберет оттуда улики? От Кайла всего можно ждать, вполне вероятно, что он не сдержит слово, данное Виде. Разве можно ему доверять? Ответ был ясен как день: нет. Нельзя оставлять будущее доктора Шилдса в руках пройдохи-партнера. «Что ж, придется самой заняться этим», — решила она, бросила украдкой взгляд на сестру, открыла электронную почту и стала набирать сообщение.* * *На высоте две тысячи футов над городом Дэнни сказал ученице, чтобы та развернула «сессну» на восток и взяла курс от реки. Они минут сорок кружили над западной частью города, но Дэнни хотел посмотреть на дом Шилдсов — вдруг рядом с ним по-прежнему припаркованы обе машины? Лорел не ответила на последнюю эсэмэску, и Дэнни это тревожило. Неужели он совершил ошибку?— Хотите, чтобы я долетела до Сентревилла? — спросила Мэрилин Стоун, окружной адвокат, много лет мечтавшая научиться управлять самолетом.— Нет, как обычно. Когда будем рядом с Авалоном, сделайте S-образный поворот над плантацией «Белль-Шен», а затем летите обратно к амбару.Мэрилин кивнула, не отводя глаз от спутникового навигатора, закрепленного на приборной доске клейкой лентой.— А почему все время Авалон? Вы хотите купить там участок?— Кто знает! — ответил Дэнни, принужденно засмеявшись.Дэнни смотрел на холмы и пытался успокоиться. Атенс-Пойнт располагался в необычайно красивом месте, и зеленеющие внизу леса напомнили Дэнни, почему он решил вернуться сюда после военной службы. В отличие от большинства мест, где ему доводилось жить, город имел долгую и красочную историю. Атенс-Пойнт был основан в одна тысяча семьсот пятьдесят третьем году каким-то французским путешественником, который отважился пересечь территорию индейцев натчез, спустившись вниз по Миссисипи. Еще там жило племя чокто, но не прошло и семидесяти лет, как индейцев вытеснили в Оклахому и даже еще дальше. Переселение произошло в духе банкротства Майкла Кэмпбелла из хемингуэевской «Фиесты» — сначала постепенно, а потом сразу. После того как белые и индейцы заключили Договор Ручья Пляшущего Кролика, в этой местности от чокто не осталось ничего, кроме нескольких названий. Округ, например, назывался Лусахатча, или Черная Вода. С высоты великая река казалась красно-коричневой в лучах яркого солнца. Впрочем, у Миссисипи много лиц, и Дэнни видел все, пока рос на ее берегах.Во время Гражданской войны Атенс-Пойнт, в противоположность Натчезу, расположенному в тридцати милях к северу, упорно сопротивлялся вторжению янки. Город послал три роты сражаться под знаменами генерала Ли в Виргинии, а остальные жители держали оборону до одиннадцатого июля одна тысяча восемьсот шестьдесят третьего года и сдались только после взятия Виксбурга. С тех пор Миссисипи, по словам президента Линкольна, «спокойно несла свои воды в море», однако на юго-западе штата было совсем неспокойно. Повсюду рыскали банды конфедератов-дезертиров, а кавалерийские отряды северян под предводительством полковника Эмбури Осбэнда мародерствовали, растаскивая остатки былых богатств.Жан Ларю, мелкий плантатор с горячим нравом, владелец плантации «Белль-Шен», из окон собственного дома застрелил шестерых кавалеристов, после чего его самого зарубили саблей, когда он вышел на крыльцо для переговоров. Солдат-северянин ударил его жену, и Ларю не стерпел обиды. Жители города воздвигли ему памятник на центральной площади и до сих пор считают Ларю местным героем. На городских зданиях довоенной постройки заметны следы снарядов, которые выпустили по Атенс-Пойнт в одна тысяча восемьсот шестьдесят третьем году броненосцы адмирала Поттера в ответ на обстрел. Мемориальная доска увековечивает память о семнадцати горожанах, которые погибли в тот день под артиллерийским огнем, а на такой же доске рядом высечены имена шести афроамериканцев, жителей округа Лусахатча, ставших жертвами борьбы за гражданские права.Предрассудки, столь сильные во времена детства Дэнни, свелись к легкой неприязни между расами, но черные и белые все еще держались подальше друг от друга. Темнокожее население жило в центре города или в северных кварталах, в то время как для состоятельных белых и нескольких богатых негритянских семей построили шикарные новые районы на востоке, в лесах вдоль Двадцать четвертой автострады. Авалон считался самым новым и самым эксклюзивным, созданным по образцу одноименных районов в Галфпорте и Натчезе. Судя по всему, проектировщик намеревался распространить свой утопический замысел по всему штату. Дэнни разглядел внизу причудливые изгибы речушки Ларю-Крик, по которой проходила граница района.«Здесь», — сказал он сам себе.Авалон красиво расположился на территории лесного массива, который добрую сотню лет находился в собственности одного старинного рода из Атенс-Пойнт. Массивные кованые ворота встречали потенциальных покупателей, едва они сворачивали с Двадцать четвертой автострады на Корнуолл, широкую улицу, ведущую на запад. Пятнадцать домов уже построили. Самые маленькие участки — шесть с половиной акров. Узнать дом Шилдсов с высоты было довольно легко — излучина Ларю-Крик огибала их владения.— Я вот думаю, — сказала Мэрилин, — может, после того, как у меня будет лицензия на визуальные полеты, попытаться получить допуск на полеты по приборам?Дэнни усмехнулся:— А вы не останавливаетесь на достигнутом, да?Мэрилин улыбнулась в ответ.— Я судебный адвокат. Наверное, это у меня в крови.Дэнни понимал, что Мэрилин ждет продолжения шутливой беседы, но его мысли были на земле. Внизу слева он увидел дом Шилдсов.— Опуститесь на высоту пятьсот футов. Кажется, я заметил стадо оленей.Мэрилин четко выполнила указания, и «сессна» мягко снизилась.— Отлично. Держитесь от домов подальше.Ему хотелось, чтобы Лорел услышала звук самолетного мотора, но если у Уоррена есть малейшее подозрение, что Дэнни — любовник его жены, неразумно привлекать внимание к «сессне». Уоррен так часто летал на этом самолете, что узнал бы его с первого взгляда.— Тут на днях в хозяйственном магазине жаловался один тип, — добавил Дэнни. — Спрашивал, не собираемся ли мы бомбить этот район.Мэрилин рассмеялась и увела самолет на четверть мили к югу.Дэнни увидел машину Лорел, припаркованную за Уорреновским «вольво», и почувствовал, как что-то сжалось внутри. Черт возьми, что там происходит? «Может, занимаются примирительным сексом?» — подумал он, почти желая, чтобы это оказалось правдой. Любой другой сценарий предполагал худшее.— Видите оленей? — спросила Мэрилин.— Что?— Оленей-самцов.— Нет. Только самок — бросились к лесу.— Я начинаю поворот?— Давайте, — разрешил Дэнни и закрыл глаза, пытаясь рассуждать логически, но мешали нервы. Или чувства?— S-поворот над «Белль-Шен»? — уточнила Мэрилин.— Не нужно, — сказал Дэнни, посмотрев на часы. — Возвращаемся в аэропорт. У меня назначена встреча, как бы не опоздать.— Отлично, — отозвалась Мэрилин, наблюдая за ним краешком глаза. — А у меня сегодня снятие показаний. Намечается серьезное дело.— Жаль того бедолагу-юриста, которому доведется выступать против вас.Она рассмеялась:— Вы даже не знаете, хороший ли я адвокат!Дэнни поцокал языком.— Знаю-знаю.— Откуда?Он потер переносицу.— Я неплохо разбираюсь в людях.Мэрилин шутливо пихнула его локтем и слегка покраснела.— Не сомневаюсь, — заметила она. Видно было: ей хочется сказать что-то еще.Она развернула самолет на сто восемьдесят градусов, и Дэнни с трудом подавил желание оглянуться на Авалон.— Что с вами? — озабоченно спросила Мэрилин.— Все в порядке.— Похоже, вас что-то тревожит. Раньше я такого не замечала.«Вот потому-то вы хороший адвокат», — подумал Дэнни.— Ничего страшного, просто немного болит голова.— Ну, как хотите… Если потребуется моя помощь — обращайтесь в любое время.Дэнни решил было обратить все в шутку, но чем дольше размышлял над сложившейся ситуацией, тем тяжелее становилось на душе. «Сессна» направилась к Миссисипи, к излучине реки между тюрьмой «Ангола» и островом Ла-Салль.— Мэрилин, вы знакомы с семейным правом?Она вздохнула:— Так и знала, что вы это спросите. Да, прекрасно знакома. До того как перейти к делам, связанным с нефтяным бизнесом, я занималась бракоразводными процессами.Несколько мгновений Дэнни молчал, потирая лоб. Он уже беседовал с парочкой адвокатов, но, похоже, ни один из них не уловил суть проблемы с обучением Майкла. Втайне надеясь, что Мэрилин не из таких, он сказал:— Я хотел бы спросить об опеке над ребенком.Она взглянула ему в глаза и серьезно кивнула.— Положение довольно сложное, — добавил он.Мэрилин ободряюще улыбнулась:— Именно поэтому вам нужен профессионал. Давайте, майор, выкладывайте.Лорел была вне себя от страха. Почти час «Волшебство Мерлина» методично пытается подобрать пароль к ее почтовому ящику, значит, рано или поздно безмозглый цифровой таран сумеет пробить защиту. Быстрая и эффективная стратегия перебора всех возможных вариантов гарантирует успех, лишь бы хватило времени. Лорел не слишком хорошо знала теорию вероятности, чтобы прикинуть, за сколько часов программа-взломщик определит пароль, но скорее всего пятнадцати-двадцати минут до возвращения Гранта и Бет будет недостаточно. Ничто не помешает Уоррену продержать ее и детей взаперти всю ночь, а под утро программа преподнесет ему все секреты жены как на блюдечке.Вскоре после того, как Уоррен установил на ноутбук парольный взломщик, Лорел услышала слабое жужжание самолетного мотора, доносящееся откуда-то с юга. К сожалению, встать и посмотреть было невозможно — Уоррен снова стянул ее щиколотки и голени скотчем; наверное, для того, чтобы сосредоточиться на поиске пароля без помех. Лорел не хотела тешить себя надеждой, что это самолет Дэнни, но в глубине души все-таки надеялась. Кто же еще сумеет ей помочь?«Только ты сама, — шепнул ей внутренний голос. — Не жди, пока тебя спасут». И Лорел не стала ждать. Немного поразмыслив, она придумала способ освободиться от скотча. Пока Уоррен не смотрел в ее сторону, она повернула обручальное кольцо со сверкающим бриллиантом в два карата — Уоррен купил его три года назад взамен выпавшего камня — и попробовала перепилить клейкую ленту. Острые грани бриллианта легко резали скотч, особенно если натянуть его потуже. Но как быть с Уорреном? Ему видно каждое ее движение. Лорел пожаловалась, что у нее зудит кожа от намокшего скотча и начала чесаться. Когда Уоррен отворачивался к монитору компьютера, она старательно пилила ленту, обматывающую ноги. Другого способа избавиться от пут не было, и Лорел придерживала камень большим пальцем, опасаясь, что бриллиант выскочит из оправы, если надавить слишком сильно: белое золото — мягкий металл.Через некоторое время Уоррен забарабанил по клавиатуре и с минуту печатал. Сначала Лорел испугалась, но поняла, что пароль еще не найден, и решила, что муж скорее всего пишет кому-то или отвечает на письмо. Пока он был занят, она старательно перепиливала скотч. Возникла другая проблема: если удастся освободить ноги, руки останутся связанными. С запястьями, стянутыми клейкой лентой, будет трудно, а то и невозможно взять вазу и ударить Уоррена по голове. А если она все-таки собьет его с ног, нужно достать ключи, добежать до машины и уехать. Уоррен не станет спокойно лежать на полу все это время.Она делала вид, что чешет щиколотки, когда Уоррен встал и уставился на нее с таким видом, словно хотел загипнотизировать.— Зачем ты побежала в комнату-сейф?— Хотела там спрятаться, чего тут непонятного?— Только поэтому?— Можешь назвать еще хоть одну причину?Уоррен поднял правую руку и погрозил Лорел пальцем, совсем как рассерженный учитель в школе.— А вот сейчас мы и выясним.Он засунул револьвер за пояс и вышел из гостиной в кухню.Лорел согнулась чуть ли не вдвое и начала яростно царапать скотч бриллиантом. Спустя несколько секунд Уоррен вышел из кухни с ножом в руках и подошел к дивану. Опустившись на колени, он перерезал ленту сперва на голенях Лорел, затем — на щиколотках. Лорел испугалась, что муж заметит следы ее усилий, но тот слишком торопился. Одним рывком он поднял ее на ноги и повел в прихожую.— С кем ты сейчас общался он-лайн? — спросила Лорел.— С чего ты взяла?— Ты что-то печатал и читал. Думаю, письма или мгновенные сообщения. А еще раньше ты сказал, что кто-то посоветовал тебе искать письмо. Тебе велели заглянуть в убежище, да?— Какая проницательность!— А я говорила, что в доме еще что-то спрятано. Кто-то всерьез пытается запудрить тебе мозги, Уоррен.— Вот когда найдем, тогда и узнаем, не так ли?«Он прав, — встревоженно подумала Лорел. — Одному Богу известно, что там спрятано. Только бы это было что-нибудь, поддающееся объяснению».Уоррен открыл шкаф, в котором был скрыт вход в комнату-сейф, велел Лорел повернуться спиной и набрал новый код на панели защиты от детей — она открывала дверь, если основной замок не был заперт изнутри. Когда Уоррен шагнул в комнату из металла, в душе Лорел затеплилась надежда. Можно попытаться зайти в убежище, вытолкнуть Уоррена наружу и закрыть дверь. Оставаясь снаружи, он все еще будет представлять собой угрозу для Гранта и Бет, но в комнате-сейфе есть телефон, и Лорел сможет позвонить Диане и сказать, чтобы та не привозила детей.Лорел осторожно шагнула назад, инстинктивно понимая, что это поможет ей попасть в убежище. Уоррен наверняка испугается, что она рванет к передней двери. Словно подслушав ее мысли, он произнес:— Не уходи далеко. Иди сюда и встань в дверях.Лорел неохотно шагнула вперед. Воздух в убежище застоялся и отдавал плесенью. Уоррен стаскивал банки консервов с полок, хватая обтянутые целлофаном упаковки тушеных бобов и складывая на пол. Затем пришла очередь бутылок с водой. Лорел подумала, что можно было бы рискнуть жизнью и попытаться вытолкнуть Уоррена, но он как минимум на шестьдесят фунтов тяжелее, и эти шестьдесят фунтов — сплошные мускулы. К тому же руки у нее связаны, а Уоррен занят стеллажами у дальней стены. Как бы подобраться сзади и выпихнуть его из убежища?Удобный случай не замедлил представиться.В шаге от нее, там, где армированная стена соприкасалась со стальной дверью, на уровне плеча торчал острый кусок металла длиной примерно в полдюйма. Он походил на лезвие старомодной бритвы, и Лорел тут же его опробовала. Пока Уоррен, чертыхаясь, укладывал упаковку из шести бутылок воды «Дасани» на груду банок позади себя, Лорел подняла руки и полоснула стянутыми скотчем запястьями по металлу. Уоррен замер, услышав подозрительный треск — словно расстегивают застежку-липучку «велкро», — но когда он обернулся, Лорел сделала вид, что руки у нее связаны.Уоррен опустился на колени перед глубокими полками и вдруг удивленно хмыкнул. Лорел схватила тяжелую банку консервированных бобов и отвела назад руку, прицеливаясь в голову мужа. Безопаснее не подходить к нему, а попытаться попасть прямо отсюда; правда, если промахнешься, Уоррен наверняка выстрелит рефлекторно. В этот миг Уоррен недовольно заворчал, пытаясь вытащить что-то с нижней полки. Белая картонная коробка — депозитный бокс.Лорел ринулась вперед и изо всех сил опустила банку на голову мужа, целясь в основание черепа. Когда дети в опасности, полумерами не обойтись. Наверное, Уоррен услышал ее шаги и успел увернуться. Вместо того чтобы уложить его на месте, банка задела шею и челюсть.Оглушенный, Уоррен рухнул на стеллажи.Лорел занесла банку, чтобы ударить его еще раз, но он лежал слишком неудобно — не дотянуться. Она бросилась к револьверу, торчащему за поясом мужа, и тут взгляд Уоррена стал осмысленным. Лорел замерла — еще немного, и Уоррен ее схватит — и опрометью кинулась к двери.В крошечной комнатке выстрел револьвера прогрохотал как пушечный.— СТОЙ! Я КОМУ СКАЗАЛ! — завопил Уоррен.До свободы было рукой подать, и Лорел не стала сбавлять ход. Уоррен выстрелил еще раз. В стене коридора появилась дыра. Паника, которая гнала Лорел вперед, отхлынула. Она обернулась и увидела, как Уоррен с револьвером в руке выползает из комнаты-сейфа. Лорел метнулась вправо, уходя с линии огня, и побежала к входной двери.Дверь была заперта, но в замке торчал ключ. Лорел только повернула его, как снаружи раздался гудок автомобиля: два коротких сигнала. Диана Риверз притормозила в конце подъездной аллеи — привезла детей. Замок щелкнул, открываясь, но тут на дверь упала тень. Тень Уоррена.Лорел схватилась за ручку.— Откроешь дверь — и я тебя убью, — произнес Уоррен. — Грант и Бет все увидят.Она сжала медную ручку, страстно желая открыть дверь. «Он не застрелит меня на глазах детей, — пришло ей в голову. — Тогда ему придется провести остаток жизни в тюрьме, и никто не придет его навестить. Даже мать…»— А потом застрелюсь сам, — тихо добавил муж.Лорел замерла, перед ее мысленным взором пронеслись тысячи образов, навеянных сводками новостей:«Убийство и самоубийство! Отчаявшийся отец заперся дома и убил всю семью! Зарезал жену, задушил детей! Зять направил самолет с детьми на дом тещи!»Лорел отпустила ручку. Уоррен сгреб жену за шею и оттащил от двери.

Глава 11Кайл Остер сжимал трубку офисного телефона почти безжизненной рукой. Звонил Патрик Эванс, помощник губернатора и информатор Кайла о положении дел в Управлении по борьбе с мошенничеством в программе «Медикейд». «Никаких имен!» — предупредил Патрик в самом начале разговора и добавил, что звонит из телефона-автомата. То, что было сказано после, повергло Кайла в ужас.— Не знаю, что ты там наговорил сегодня Полу Биглеру, но он едет к вам, чтобы закрыть твою чертову контору. Ты вне игры, Кайл, по крайней мере на время. Подыщи хорошего адвоката.— Но… Сегодня? Биглер же пообещал, что приедет завтра утром? — ошеломленно переспросил Остер.Эванс не стал отвечать на подобное проявление идиотизма. Из трубки доносился только гул уличного движения. Кайл представил, как его школьный приятель стоит в какой-нибудь подозрительной телефонной будке в центре города, ожидая, что любой бродяга может оказаться грабителем.— Патрик, — дрожащим голосом произнес Кайл, — его можно как-нибудь остановить?— Прости, старик, корабль уже в пути. И… я должен тебе что-то сказать. С этой минуты наши отношения прекращаются. Мы давние друзья, но у меня престижная работа, а ты сейчас под следствием. Я не могу рисковать только потому, что мы вместе играли в школе.В ухо Остеру заревел мотор мощного грузовика. У Кайла было ощущение, что Эванс отошел от рулеточного стола, оставив его, Кайла, с полумиллионным проигрышем.— Мне пора идти, — сказал Эванс. — Тебе все понятно? Никаких звонков в губернаторский офис — ни из дома, ни, тем паче, из тюрьмы.В душе Остера боролись страх и негодование.— А как же все пожертвования, которые я вам делал? Черт, только в этом году…— Проснись, Кайл! Своя рубашка ближе к телу! Найди хорошего адвоката. А я сматываюсь отсюда.Телефон в руке Остера щелкнул и замолчал. Гул уличного движения стих, и Кайл не слышал больше ничего, кроме жужжания кондиционера в кабинете и голоса медсестры, доносящегося из коридора. Он чувствовал, как мир вокруг рушится, погребая его под обломками. Время, отпущенное Кайлу Остеру, известному в городе врачу, истечет, как только Пол Биглер преодолеет двадцать шесть миль, разделяющих Джексон и Атенс-Пойнт. Учитывая дорожное движение, на это потребуется около двух часов с четвертью, но если Биглер поспешит, ему хватит и девяноста минут.«Господи, когда же он выехал? Какого черта я не сдержался и распустил язык?» — подумал Остер, с трудом подавляя желание добежать до машины, заехать в банк, чтобы снять со своих счетов все деньги, и покинуть город. Он нажал кнопку селекторной связи и вызвал Нелл.— Да, доктор Остер, — на удивление холодно произнесла девушка.— Пригласите, пожалуйста, ко мне в кабинет Виду.— М-м-м… а ее нет.— Что?! Где она?— Ушла в магазин.— Магазин? Какой еще магазин?— Не знаю.Остер застыл от изумления. Вида никогда не уходила из офиса днем. Может, у нее закончились сигареты?— Сказать ей, чтобы зашла к вам, когда вернется?— Э… да, пожалуйста. Спасибо.Сердце Остера лихорадочно билось. Он отыскал в верхнем ящике бета-блокатор и запил капсулу кока-колой, оставшейся после утреннего перекуса. На всякий случай сунул под язык таблетку ативана. Что можно сделать за девяносто минут, чтобы спасти свою шкуру? Позвонить Биглеру и отправить его прямиком к доктору Шилдсу, пусть найдет в его доме подброшенные улики? А потом заявить, что делал все только для того, чтобы защитить младшего партнера? Но купится ли Биглер? Скорее всего нет. Слишком много улик в самом офисе. Еще не всем пациентам заткнули рты деньгами. Чтобы замести следы как следует, десяти дней мало. Где же Вида? Она нужна ему, и немедленно.Он набрал номер ее сотового и сразу же попал в голосовую почту. Вида либо разговаривала по телефону с кем-то еще, либо просто не отвечала на звонок. В полной растерянности доктор Остер встал, чтобы пойти к пациенту, который ждал в приемной, но передумал. Он достал из нижнего ящика хрустальную бутылку «Дьяки» и глотнул прямо из горлышка.— Она скоро вернется, — пробормотал Кайл, чувствуя, как алкоголь обжег пищевод. — Она знает, что делать.Уоррен протащил Лорел через прихожую в спальню для гостей и толкнул на кровать. Автомобиль просигналил еще раз, а потом в дверь позвонили.— Разреши мне ответить, — взмолилась Лорел. — Я ничего не сделаю, Богом клянусь!Уоррен ее не слушал. Он заблокировал дверь в комнату стулом и стал искать что-то в чуланчике, где Шилдсы хранили разную дребедень, которой не нашлось другого места.— Что ты делаешь? — закричала Лорел, моля Бога, чтобы Диана, обнаружив дверь запертой, забрала детишек к себе домой. Но, увы, скорее всего она заметила, что на подъездной аллее стоят обе машины. — Уоррен, пожалуйста, не надо скотча! Я не хочу, чтобы это увидели дети!— Никакого скотча, — согласился Уоррен, выходя из кладовки с трехфутовым отрезком покрытого пластиком троса — велосипедным замком.— Нет! — завизжала Лорел, но напрасно.Уоррен сел ей на грудь, захлестнул на шее жены двойную петлю и, затянув трос потуже, пропустил концы сквозь отверстия в деревянной спинке кровати. Когда он защелкнул замок, Лорел едва дышала — от малейшего движения петля впивалась в горло.— Сейчас вернусь, — сообщил Уоррен. — Смотри, без глупостей.Он скрылся в прихожей. Лорел услышала, как открылась входная дверь, а затем радостно вскрикнула Бет, довольная, что папа неожиданно оказался дома. Голоса слились в еле различимый шум, и минуту спустя до Лорел донесся звук шагов по лестнице.«За что?»Борясь за каждый глоток воздуха, Лорел мучительно размышляла — правильно ли она поступила, не открыв дверь? Она читала, что специалисты советуют женщинам в подобной ситуации не останавливаться ни перед чем, вплоть до риска быть застреленной. Но здесь все было по-другому. Когда Уоррен сказал, что застрелится, Лорел по тону его голоса поняла — он говорит правду. Убьет и ее, и себя. На какой-то миг она подумала, что, может, было бы лучше, если бы все так и случилось, ведь дети полностью в его власти, но решила: Грант и Бет — ее последняя надежда вернуть мужу разум. Уоррен совсем съехал с катушек. Может быть, дети сумеют до него достучаться?Из комнаты для игр на втором этаже послышались тихие шаги. Детская кушетка заскрипела под весом Уоррена. В эту минуту Лорел ненавидела Дэнни Макдэвита. Пять недель назад ее жизнь была прекрасной мечтой. Они договорились, что объявят своим половинам о разводе одновременно, в четверг вечером. Таким образом, что бы ни случилось, на следующее утро Уоррену придется идти на работу, а у Дэнни будут летные уроки. Значит, Лорел и Дэнни смогут увидеться, в каком бы бешенстве ни были Уоррен и Старлетт. В тот четверг влюбленные расстались в приподнятом настроении, но у Лорел под чувством радости таилась тревога: как Уоррен воспримет известие о разводе? И все же после одиннадцати месяцев губительной для души секретности впереди забрезжил свет.Дэнни честно выполнил договоренность. Уложив детей спать, он позвал на кухню жену и сообщил, что больше ее не любит. Когда она спросила, есть ли у него другая, Дэнни признался, что впервые в жизни полюбил по-настоящему. Старлетт пришла в ярость. Она ясно дала понять: никакого развода Дэнни не получит (в Миссисипи для расторжения брака нужны веские причины!), но даже если он каким-то образом заставит ее согласиться, опекунства над Майклом ему не видать как своих ушей. Она оставит сына себе: во-первых, пусть Дэнни тоже страдает, а во-вторых, она не допустит, чтобы друзья сочли ее способной без тени сожаления отказаться от ребенка-аутиста (хотя так оно и было на самом деле). Дэнни провел ночь на кухне, пытаясь найти выход из западни, в которую сам себя загнал.В доме Шилдсов события развивались по другому сценарию. После обхода в больнице Уоррен вернулся домой молчаливее обычного и словно не замечал детей, которые изо всех сил пытались привлечь его внимание. Встревоженная Лорел отправила Гранта и Бет играть на задний двор и спросила мужа, что произошло. Уоррен ответил, что днем умер Джимми Вудс. В детстве они жили на одной улице и учились в одном классе. Несколько лет назад у Джимми нашли диабет, и ему стоило огромного труда держать болезнь под контролем. В тот день, за час до того, как Уоррен вернулся домой, Джимми ехал по Двадцать четвертой автостраде — забрать сына после бейсбольной тренировки — и впал в диабетическую кому. Его автомобиль съехал в кювет, перевернулся и врезался в пекановое дерево. Когда карета «скорой помощи» привезла Вудса, Уоррен еще не ушел, и дежурный врач позвал его на помощь. Джимми умер на руках у Уоррена, посиневший и парализованный от самой шеи.Раньше Уоррен никогда не проявлял эмоций, потеряв пациента, но сейчас, рассказывая о гибели друга детства, не мог сдержать слез. Ему пришлось лично сообщить о трагедии жене Вудса, которая вместе с сыном ждала у отделения реанимации. Испытывая странное чувство жалости, Лорел подошла к Уоррену и крепко обняла, но тот словно окаменел и попытался сменить тему разговора. Какой-то миг Лорел удерживала его в объятиях, а затем вернулась на кухню, готовить ужин.Уложив детей спать, Лорел спустилась вниз и увидела, что Уоррен сидит на диване, безучастно уставившись в телевизор. Больше всего на свете она хотела быть с Дэнни, но ей так и не хватило мужества сказать Уоррену о своем уходе. Что ж, придется собранному заранее чемодану провести еще одну ночь в багажнике автомобиля. Дэнни, конечно, расстроится, но ничего страшного, если они подождут еще денек. Лорел собралась было пойти в душ, как вдруг Уоррен повернулся к ней и спросил:— А что бы ты сделала, если бы это случилось со мной? Ну, знаешь: сегодня жив, а на другой день внезапно умер?— Не говори так, — попросила она, не желая, чтобы Уоррен и дальше предавался мрачным размышлениям.— Думаю, что с деньгами у тебя бы проблем не было. Я весь год старался подкопить побольше.— Спасибо, конечно, — ответила Лорел, не зная, как реагировать. — Но представь, каким ударом это стало бы для детей. Даже думать не хочу.Уоррен сдержанно кивнул.— На самом деле смерть — часть жизни. Я сталкиваюсь с ней ежедневно. Каждый месяц в городе умирают люди гораздо моложе Джимми. Конечно, детям будет тяжело, но я беспокоюсь о тебе, Лорел. Каково тебе придется? Сможешь ли ты начать жизнь заново?«О Господи». Лорел закрыла глаза, чувствуя, что больше не в силах обманывать мужа. Но сказать, что она от него уходит, тоже нельзя — момент неподходящий. Уоррен считает супружескую измену предательством всей семьи. Предательством самого понятия семейной жизни. И еще — раньше он никогда не проявлял свои чувства так открыто. Нет, разговор начистоту придется отложить.— Пойду приму душ, — сказала она беспомощно, пытаясь понять, почему Уоррен разоткровенничался именно сегодня. Прежде с ним такого не случалось; его эмоциональная сдержанность стала одной из причин супружеских проблем — возможно, самой главной. Терзаясь противоречивыми чувствами, Лорел зашла в ванную и проверила сообщения на телефоне-двойнике. Эсэмэска от Дэнни гласила: «Не говори ему! Объясню завтра».Они встретились на следующий день в лесу возле домика Дэнни. Дэнни мерил шагами небольшую полянку, выглядя так, будто не спал всю ночь. Лорел спросила, признался ли он жене, и сразу же начала объяснять, почему она сама ничего не рассказала Уоррену. Она ожидала, что любимый рассердится, но он, похоже, обрадовался. Сдавленным голосом он сообщил, что не может развестись с женой. Только из-за сына. Дэнни уже обращался к адвокату, и тот подтвердил, что Старлетт права: суд оставит Майкла с матерью. Зная Старлетт, Лорел не сомневалась — она способна на все. По злой иронии судьбы только Лорел могла бы подтвердить, что о мальчике в основном заботится отец, но чего будут стоить эти показания, если ее представят суду как любовницу Дэнни? Даже дилетантское расследование без труда докажет их связь.Одиннадцать месяцев надежды исчезли в считанные мгновения. Она отдала Дэнни все — ну почти все — и обещала остальное. А он ее отвергает. Конечно, у него серьезная причина, но так это несправедливо! Почему он забыл о своих обещаниях, столкнувшись с эгоизмом жены? Тридцать пять лет Лорел ждала настоящего чувства, неужели теперь ей остается только смотреть, как любовь тает словно дым? Лорел чувствовала, что судьба смеется над ней: сначала показывает, что может произойти, а в последний миг все отбирает. А если бы накануне она сказала Уоррену, что бросает его? Вот тебе и прыжок без парашюта! Дэнни попытался ее обнять, но Лорел вырвалась. «Если нельзя получить все, — подумала она, — то вообще ничего не надо».От шороха в прихожей Лорел вздрогнула, и трос сдавил горло еще сильнее. Дверь в спальню медленно отворилась, совсем как в фильме ужасов.Уоррен, прижимая к груди несколько коробок, смотрел на жену совершенно безумным взглядом — взглядом серийного убийцы. Зайдя в комнату, он сбросил свою ношу прямо на Лорел. Та дернулась от испуга, и петля на шее затянулась, лишая женщину воздуха.— Мне тяжело дышать!— Твои личные трудности, — заявил Уоррен и с видимым отвращением присел на краешек кровати. — Расскажешь, что из этого выйдет.Лорел вытянула шею, пытаясь глотнуть побольше воздуха, но от ужаса стала задыхаться еще сильнее. Вцепившись в трос, она с трудом отодвинула его от горла и сделала длинный сладостный вдох.— Так я и думал! — сказал Уоррен. — Хотя чуть было не засомневался. Да еще это письмо! Совсем не в стиле Кайла. Впрочем, никогда не знаешь, чего ждать от других. Взять, например, вас. Мой кобелина-партнер оказался тайным романтиком, а моя жена — лживой шлюхой. — Он поцокал языком. — Век живи, век учись.Лорел не могла понять, с чего вдруг Уоррен снова вспомнил Остера. Должно быть, это как-то связано с коробками.— Где дети? — спросила она. — Что ты им сказал?— Что у мамочки болит голова.Лорел попыталась проанализировать последствия подобного объяснения.— Они так за тебя переживают, — продолжил Уоррен с наигранной заботливостью. — Пообещали не спускаться вниз и не заглядывать в эту комнату. А если им что-нибудь понадобится, то позовут меня.Она благодарно кивнула. По крайней мере, дети не увидят ее в теперешнем состоянии, да и от револьвера будут подальше.Уоррен открыл одну из коробок и вытащил что-то похожее на гроссбух в переплете из красной искусственной кожи.— Поначалу я решил, что ты прячешь это по просьбе Кайла. Но, похоже, ошибся.Лорел осторожно пожала плечами:— Я даже не знаю, что это такое.— Все упорствуешь, да? Понимаю. Ты прекрасно знаешь, что будет дальше. Эта книга — что-то вроде второго комплекта бухгалтерских документов из нашего офиса. Только сюда занесены суммы, которые не попали в налоговую декларацию. Полагаю, наличные. А некоторые имена пациентов отмечены какими-то кодами, которые я никогда раньше не видел. Один Бог знает, что они обозначают. Вернее, Бог и Кайл. — Уоррен пристально посмотрел на Лорел. — А еще ты, верно?Лорел замотала головой, рискуя задохнуться.— Ты хранила все это не просто так. Я-то знаю, посмотри, что я нашел! — Он вытащил пачку похожих на акции бумаг, перетянутых бумажной лентой. — Боны на предъявителя. На двести тысяч долларов, если я посчитал правильно.Лорел лишь недоуменно хлопала глазами.— Они вроде наличных, — пояснил Уоррен. — Полностью ликвидные. У кого они на руках, тот и владелец. В США такие боны запрещены, но эти выпущены гватемальской компанией.— Уоррен, я их в первый раз вижу. Даже не знаю, что они собой представляют.Он рассмеялся:— Странно, да? Они спрятаны в нашем доме, а я их никогда раньше не видел. Если не ты их туда положила, то откуда они взялись? Принесла добрая фея? Или Санта-Клаус?— Должно быть, это Кайл. Он хочет тебя подставить.— Вот тут ты права, хочет. С твоей помощью.Лорел знала, что оправдываться бесполезно, но все же покачала головой.Уоррен протянул руку и схватил Лорел за горло.— Хватит запираться, Лорел. Перестань врать. И тогда — возможно! — останешься в живых.— Что тебе нужно? Чего ты от меня хочешь?Уоррен сжал губы.— Расскажи мне, что ты чувствовала, когда сосала член Кайла? Тебе нравилось, что до тебя это делали полсотни других женщин? Или, может, то, что Кайл вытащил его из задницы Виды за час до встречи с тобой?Лорел закрыла глаза и расплакалась. Вот что происходит, когда нарушаешь правила. Она ничего такого не хотела, но ее поступки привели к тому, что сейчас происходит. Получив любовь Дэнни, она навлекла на себя весь этот кошмар. И жизнь детей тоже в опасности.«Господи, прости меня!» — мелькнуло у нее в голове.— Ты любишь грязь, да? — произнес Уоррен. — Вся наша жизнь, прекрасная жизнь, — ты ее ненавидишь, правда? Тебе нужна драма. Ты любишь чувствовать себя падшей, возбуждаешься от этого. Как от порнографии в своем компьютере. Подобная мерзость тебя заводит. Наверное, это связано с твоим проповедником-папашей. Небось старина Том лично причащал тебя, после того как мамочка шла спать? Немного вина и любви?— Баптисты пьют виноградный сок во время причастия.Уоррен презрительно хохотнул.— Только на людях. А так они не дураки выпить, верно?Рыдания рвались из горла Лорел; дышать становилось труднее и труднее.— Пожалуйста, сними эту штуку, — взмолилась она, хватая ртом воздух. — Я задыхаюсь.— Хорошо, — согласился Уоррен, странно улыбаясь. — А знаешь почему? Ты сейчас кое-кому позвонишь.— Кому?— Конечно, Кайлу.— Кайлу? И о чем с ним говорить?Уоррен на миг задумался.— Скажи, что хочешь с ним перепихнуться; что ты готова и не можешь больше ждать.Лорел не верила своим ушам.— Скажи, что смотрела порно, но тебе этого мало. Придумай что-нибудь. Уверен: он трахал тебя в нашей постели и наслаждался каждой секундой. Несомненно, еще и из-за того, что ты моя жена.Уоррен вышел из комнаты, но скоро вернулся с двумя беспроводными телефонами. «Должно быть, он их где-то прятал», — подумала Лорел. Она лежала неподвижно, а Уоррен, отперев замок, немного ослабил петлю и снова его защелкнул, к ужасу Лорел. Оказывается, он и не собирался снимать с нее это орудие пытки.Она смотрела, как Уоррен набирает номер, а затем подносит трубку к ее лицу. Он придвинулся ближе, так что телефон оказался зажатым между их голов, — чтобы слышать каждое слово Остера.Другой рукой он приставил револьвер к ребрам Лорел.Когда зазвонил телефон, Остер подумал, что Вида все-таки решила ответить на его звонок, но на дисплее высветилось имя: Шилдс. Кайл облегченно вздохнул, хотя и сам не понимал, почему от разговора с Уорреном ему должно стать легче. Может, потому, что они в одной лодке, хотя Шилдс не знает, что лодка вот-вот пойдет ко дну.— Уоррен? — произнес он в трубку. — Дружище, где ты?— Кайл? — отозвался женский голос. Остер поначалу принял его за голос своей подруги, но потом понял, что ошибся. Голос принадлежал более взрослой женщине.— Да, это я. А кто говорит?— Лорел.«Лорел Шилдс? Какого дьявола она звонит?»— Лорел? Что случилось?— Ничего. Просто я думала о тебе.Кайл поперхнулся от удивления.— Правда?— М-м-м…— А о чем ты думала?— Не догадываешься? Обо всем, что мы делали вместе.— Что мы делали?— Сам знаешь.— Э-э… я ничего не понимаю, Лорел. Мне нравится твой тон, но лучше объясни, в чем дело.— Я хочу, чтобы ты приехал и трахнул меня. Прямо сейчас. Дети ушли на день рождения, так что мы будем одни.Ошеломленный Остер потерял дар речи.— Я хочу, чтобы все было как в прошлый раз. Ты сможешь?«Прошлый раз?!»— Лорел… ты меня разыгрываешь, да? Как в передаче «Скрытая камера»?[20] Или в «Подставе»?[21]— Кайл, какие могут быть шутки? Ты же меня знаешь.— Я знаю только то, что бросил ухаживать за тобой пять лет назад, а ты меня и близко к себе не подпускала все годы нашего знакомства. Что изменилось?Последовала долгая пауза, Остеру показалось, что на другом конце линии телефонную трубку зажали рукой. Он сделал несколько глотков водки, и сквозь алкогольный туман до него вдруг дошло: раз Уоррен не выходил сегодня на работу, может, он дома? Сидит и слушает разговор? Совершенно непонятно, что за игру они с Лорел затеяли.— Кайл? — позвала Лорел.— Слушаю.— Так что ты решил? Разве ты не хочешь, чтобы я у тебя отсосала?Кайл собирался повесить трубку, как вдруг ему в голову пришла еще одна мысль. Что, если Уоррен изменяет жене? Видит Бог, уже пару месяцев, а то и дольше он ведет себя очень странно. Если он изменяет Лорел, а она об этом узнала, вполне возможно, что ей хочется отомстить. Время, конечно, не самое подходящее — вот-вот должен приехать Биглер, — но ведь он, Остер, так давно на нее заглядывался! В Лорел Шилдс чувствуется порода. По сравнению с ней последняя подружка Кайла выглядит как ломовая лошадь (несмотря на то, что Шэннон на десять лет моложе Лорел!), а Вида Робертс похожа на старую клячу, которой место на живодерне. У Лорел есть класс. Что может быть лучше шикарной женщины, которая готова переспать с кем угодно, лишь бы отомстить?— Э-э… ну, я бы не отказался от подобного предложения. Что ты предлагаешь?— Приезжай сюда. Заведешь машину в гараж, а я буду тебя ждать. И не забудь виагру — я настроена очень серьезно.Упоминание о виагре слегка рассеяло водочный туман. Кайлу показалось, что он услышал еще один голос, едва различимый.— А как же Уоррен, детка? Где он?— Разве он не на работе?— Его не было с самого утра.— Ну, тогда не знаю. И мне плевать. Ты же понимаешь, что мне надо.Остер почувствовал, как кровь в жилах потекла быстрее.— Не беспокойся, — сказала Лорел. — Уоррен никогда не приходит домой днем. Может, в гольф сейчас играет.Кайл закрыл глаза и, сделав усилие, стал думать не только о сиюминутном удовольствии. Биглер летит из Джексона на всех парах, чтобы закрыть их с Шилдсом практику. В любую секунду может вернуться Вида. Конечно, было бы классно оттрахать Лорел, позабыв обо всех проблемах, но ни к чему хорошему это не приведет. Так что в этот раз, решил Остер, он не будет испытывать судьбу и отойдет от игорного стола.— Я ценю твое предложение, Лорел, но вынужден отказаться, — произнес он. — Слишком многое сейчас происходит, а еще я помню, чему меня в детстве учил отец.— И чему же?— Не гадь там, где ешь.Лорел презрительно фыркнула.— Ты сам нарушал это правило сотни раз.— Да, знаю. Но Уоррен — мой партнер. Может, в конечном итоге жизнь меня чему-то научила. Береги себя, милая. Ты слишком хороша, чтобы размениваться по мелочам.Он бросил трубку, не дожидаясь, пока низменные желания одержат в нем верх.* * *Уоррен швырнул телефон об стену. Лорел съежилась от страха, но ситуация перестала казаться безнадежной. Следуя приказу Уоррена, он вела себя весьма откровенно, хотя знала заранее — эта стратегия не сработает. Чем настойчивее будет Лорел, тем в большее замешательство придет Кайл. Правда, она немного побаивалась, что Кайл, игнорируя абсурдность происходящего, ухватится за шанс трахнуть женщину, которая явно не в себе. Он давно ее хотел. Как-то раз, подвыпив на рождественской вечеринке, он признался Лорел, что часто думает о ней, занимаясь сексом с другими женщинами. Она, конечно, послала его подальше — тем дело и кончилось. Доказать, что Кайл ей это говорил, она бы все равно не смогла. Единственный плюс всей неприятной истории в том, что Кайл слишком хорошо знает Лорел, чтобы понять — она никогда не будет за ним бегать, даже если вдруг решит с ним переспать.— Я же сказала, что тебе морочат голову, — тихо произнесла она. — Кайл ничего не понял. Теперь-то ты мне веришь?— У вас есть код! — закричал Уоррен. — Ты говоришь какое-то слово, предупреждая Кайла, что я рядом! Или, наоборот, не говоришь! Так ведь?Кафкианский ужас наполнил душу Лорел.— Уоррен, подумай о детях. Пожалуйста, тише.Она глубоко вздохнула, а затем продолжила с неподдельной искренностью:— Если ты не веришь собственным ушам, даже не знаю, что я еще могу сделать. Моя измена существует только у тебя мозгу.— А это тоже только у меня в мозгу? — заорал Уоррен, схватив пачку бон на предъявителя.— Я не знаю, откуда они взялись, — твердо заявила Лорел. — Но у меня никогда ничего не было с Кайлом. Проверь меня на детекторе лжи, если хочешь.Уоррен, не обращая на нее внимания, уставился на боны.— Подумай хорошенько, ты же такой умный. Кто еще, кроме человека, который спрятал эти коробки, мог бы сообщить тебе, где их нужно искать?— А может, все не так? — медленно проговорил Уоррен. — Может, когда Кайл тебя бросил, ты из мести присвоила его денежки? А он теперь хочет с тобой поквитаться.— Что за бред! — воскликнула она с негодованием, и трос велосипедного замка снова сдавил ее горло. — Зачем ему рисковать? К тому же деньги он бы все равно не вернул.— Тогда это его жена. Она мне и написала. Уж у нее-то наверняка есть причина для мести!— Думаешь, Кайл рассказал бы ей, что где-то прячет деньги? Вряд ли.— Не знаю. Тебе виднее.— Господи, я же просто делаю предположения! Как и ты. Я беспокоюсь о детях. Скоро они поймут — что-то случилось. А может, уже поняли.Уоррен посмотрел на нее, странно улыбаясь.— Ты в них сомневаешься? У них все хорошо. Дети поверят всему, что я скажу. Они мне доверяют, Лорел. Они знают, кто их защищает.«Они знают, кто о них заботится», — подумала Лорел.— В одном ты прав. Кто-то действительно хочет тебя подставить. Но я к этому не имею никакого отношения. Вспомни, как повел себя Кайл. Я предложила ему оральный секс, а он отказался. Разве это похоже на Кайла Остера?Уоррен поднял красный гроссбух. Казалось, он хочет просверлить книгу взглядом.Лорел продолжила:— Забудь о том, кто с кем спит, спроси Кайла об этих документах. Пока не произошло что-нибудь действительно страшное.Сверху послышался глухой удар, затем еще один. Значит, дети по-прежнему на втором этаже.— Может, я так и сделаю, — сказал Уоррен, глядя на другой телефон. — Может быть.Кайл отхлебывал водку из бутылки, когда дверь в кабинет отворилась и вошла Вида. Выражение ее лица напомнило Кайлу, что именно так смотрела на него мать, когда он в детстве безобразничал. Вида захлопнула за собой дверь, и под ее взглядом Кайл забыл все заготовленные фразы.— Ты что, пьян? — спросила она.— Вида, у нас проблемы. Очень серьезные проблемы.Выражение лица Виды не изменилось.— Только сейчас догадался, Шерлок?Остер уставился на гарпию с обесцвеченными волосами, которая стояла перед ним, скрестив на груди руки, и размышлял: как его вообще угораздило с ней связаться? На нее и смотреть тошно, не то что трахать. Хуже того, чувствовалось, что ей не хочется секса, — Кайл стал инструментом в борьбе Виды против несправедливого мира.— А сейчас что случилось? — спросила она.— Пока тебя не было, мне позвонили.— Кто? Опять Биглер?— Нет, Эванс, из столицы.— И что дальше?Остер выдохнул.— Он сказал, что Биглер едет из Джексона, чтобы закрыть наш офис. Сейчас. Пока мы разговариваем.Новость ошарашила Виду. В густо подведенных глазах мелькнул ужас, но через несколько секунд ее лицо вновь приняло ожесточенное выражение.— Дай угадаю. Наверняка, когда позвонил Биглер, ты встал на дыбы и вел себя как подвыпивший студент из богатенькой семьи. Не можешь сдержать свое эго, да? Держу пари, Биглеру не терпится упрятать тебя за решетку.Горестно кивнув, Кайл сказал:— Ничего не поделаешь, натравим его на Уоррена, может, он на этом успокоится.Вида посмотрела на Остера так, будто бы он предложил со всего разгона врезаться в кирпичную стену.— Слушай, доктор. Ты весь из себя крученый, словно поросячий хвост, а дойди дело до настоящего преступления — мозгов ни хрена. Удивительно, как тебе удалось диплом получить. Наверное, на медицинском факультете было полно теток-преподавателей, да?— Вида…— Иди к черту, Кайл! Мы могли бы свалить всю вину на Уоррена, если бы расследование продвигалось потихоньку — тогда хватило бы времени очистить офис от всего, что не вяжется с нашей версией. Уничтожить записи. А главное — заткнуть рты особым пациентам. У нас же ничего не готово!Она вытащила из заднего кармана сигарету, зажгла и яростно затянулась.— Я бы попросил тебя не курить.— Заткнись, а? Я думаю. Мы могли бы подставить Уоррена, если бы он застрелился, а в его доме нашли улики. Тогда о том, что случилось, спрашивали бы только нас, ну, еще пациентов… Обошлось бы недешево, но…— А записи?— Заткнись! Я пытаюсь спасти твою задницу от тюряги.Кайл полез в нижний ящик стола за водкой.Вида с видимым отвращением смотрела, как он делает еще один глоток. Выпустив длинную струйку дыма, она произнесла:— Мне известно, что у тебя на уме, мистер. Ты завел на стороне выпендрежную сучку и собираешься с ней сбежать. Через полминуты я буду знать, как ее зовут, — сам скажешь.Остер потянулся за бутылкой, но Вида, резко взмахнув рукой, сбила ее со стола. Драгоценная жидкость полилась на ковер.— Не разевай рот, как рыба на суше. Назови имя шлюхи.— Вида, я не стал бы тебе изменять.— Так я и поверила. Кем бы она ни была, с этой минуты у тебя с ней все кончено. А взамен я постараюсь избавить тебя от ночного анального секса в тюрьме «Парчмен-Фарм», в котором ты точно будешь не сверху.— Шэннон Йенсен, — прошептал Остер. Его голос напоминал шипение сдувающегося шарика.Во взгляде женщины смешались ярость и недоверие.— Представительница фармацевтической компании из Джексона?Кайл кивнул.— Ей же всего двадцать три! — Не дожидаясь ответа, Вида продолжила: — Конечно, ей всего двадцать три. Вполне юна, чтобы поверить твоей трепотне и испортить себе жизнь, не успев ее толком начать. Ну ты и мудак! Как представлю, что эта самодовольная маленькая сучка из женского студенческого общества ходит здесь, задрав нос… Твою мать!Вида побледнела, в ее душе клокотал первобытный гнев, угрожая способности здраво мыслить. Не дожидаясь, пока она выплеснет на него ярость, Остер торопливо произнес:— Прости, я дурак. Она уже в прошлом. Только скажи, что я должен делать.Вида уперлась обеими руками в стол, наклонившись над разбросанными на нем историями болезни.— Я почти решила помочь Биглеру тебя засадить. Выступлю свидетелем обвинения, отправлю тебя в «Парчмен», а сама останусь на свободе и при деньгах. Сейчас за свидетельство против сообщников хорошо платят. Мне на дорогом курорте будут делать массаж, а ты на собственном опыте узнаешь, имеет ли размер значение.Остеру стало не по себе.— Вида, не забывай, что…— Я могла бы тебя сдать, — перебила его Вида. — Но не стану. Не хочу, чтобы у Нелл были неприятности.— И как же ты ей поможешь?— Вытащу нас всех. Но для начала ты кое-что сделаешь.Она пристально посмотрела на Кайла, словно рентгеновскими лучами пронизывая его взглядом.— Что именно?— Во-первых, порвешь с этой шлюхой.Остер согласно кивнул.— А еще что?— Звони, Кайл.— Кому? Шэннон?— А кому же еще?— Да ведь сюда едет Биглер!— Вот и прекрасно. Говори коротко и особо не сюсюкай.Остер вытащил сотовый и набрал номер Шэннон Йенсен.Та ответила хрипловатым голосом:— М-м-м… вот не ожидала. Я на полпути между Оксфордом и Тупело, и мне так одиноко!Остер постарался выбросить из головы мысли о сексе по телефону.— Шэннон, мне нужно тебе что-то сказать.— Что?Ее голос тут же изменился, став деловым и серьезным.— Милая, у меня плохие новости. У нас… в общем, у нас ничего не получится. Все слишком сложно. Мой брак и прочее… Я хочу все закончить. Я имею в виду, наши отношения.Ошеломленная девушка попыталась что-то сказать, но Кайл торопливо продолжил:— Ты заслуживаешь лучшего парня, чем я, ты сама это знаешь. Скоро все забудется, будто бы ничего и не было.Шэннон плакала и кричала что-то бессвязное. Кайл разобрал только одно слово: «Почему?»Он пустился в пространные объяснения, но Вида наклонилась поближе, подсказывая, что говорить.— Скажи, что ты любишь другую, — прошептала она.Остер закрыл глаза.— Говори! — скомандовала Вида.— Шэннон, я люблю другую женщину.— О Господи! — рыдала Шэннон. — Это не твоя жена, да?— Ты права.— Я тебе не верю!— Скажи, кого ты любишь! — приказала Вида.— Это Вида, — отрешенно произнес Кайл. — Я всегда любил только ее.— Даже когда был с тобой, — подсказала Вида.Остер скривился, но выбора не было.— Даже когда я был с тобой, я любил ее.Телефон молчал. Кайл надеялся, что Шэннон отключилась, не успев услышать последнюю фразу.— Вот так! — удовлетворенно сказала Вида. — Стало легче?Сделав над собой усилие, Кайл кивнул.— Я говорил правду. Ты для меня важнее всех остальных. Просто… ты же знаешь меня. Она сама навязалась, ну и…— Не оправдывайся. — Вида выпрямилась и уперла руки в бока, как сержант-инструктор. — Готов поработать для нашего спасения?Кайл снова кивнул.— Не сдрейфишь?— Нет.— Отлично. Поезжай к доктору Шилдсу домой и забери оттуда все, что подбросил.Кайл остолбенел.— Что значит «забери»?— Вытащи все улики из комнаты-убежища и отвези, куда я скажу.— Но почему?— Нужно от них избавиться. Забудь о том, чтобы спихнуть вину на Уоррена. Все, что лежит него дома — дубликаты бухгалтерских книг, зашифрованные записи, — должно исчезнуть. Главное, не забудь боны. Биглер наверняка заморозил твой бизнес-счет, а может, и личный тоже.— Господи!— Тебе все ясно?— Да, но вдруг Уоррен сейчас дома? Его не было в клинике с самого утра, что уже странно, и… О черт!— Что такое? — спросила Вида, прищурившись.— А если Уоррен заодно с Биглером?Вида на пару секунд задумалась и покачала головой, отметая предположение Кайла.— Нет. Он никогда ни в чем не признается, даже за большие деньги. Слишком дорожит своей репутацией.— Может, он боится попасть за решетку, вот и пошел на это?— Думаю, ему тюрьма не грозит. Даже если предъявят фальшивые бухгалтерские документы, он сумеет доказать свою непричастность. А мы — нет. Но вот что я тебе скажу: с Уорреном творится неладное. Пять лет он вел себя как примерный мальчик, а потом вдруг пришел и заявил, что ему нужны деньги. Много денег. Стал нарушать правила направо и налево. Что-то здесь не складывается. А то, как он в прошлом году жизнь свою застраховал, — вообще дело темное. Не знаю, что не так, но уверена — с федералами Уоррен сотрудничать не будет. Он ненавидит власти. К тому же он считает, что может потерять гораздо больше, чем мы.— Ну ладно, — произнес Остер, немного успокоившись. — А если он сейчас дома? Я же не могу как ни в чем не бывало войти в убежище и забрать оттуда коробки. Уоррен взбесится.— Обмани его, понял? Кайл, это вопрос жизни и смерти. Если понадобится — открой дверь своим ключом, хватай улики и беги оттуда. Говори ему что угодно, только забери коробки. Скажи, что их ЦРУ подбросило. Или просто не обращай на него внимания. Шилдс в драку не полезет, он не из таких. Ну, если только ты не трахал его жену. — Вида нахмурилась и пристально посмотрела Кайлу в глаза. — Ты ведь ее не трахал?— Конечно, нет!Вида смерила его недоверчивым взглядом.— Только потому, что она к тебе и близко не подойдет.«Это ты так считаешь», — подумал Кайл.— Ты же знаешь Лорел.Вида хмыкнула.— Знаю. Слишком хороша для тебя, да?Кайл не ожидал, что слова Виды так сильно его заденут.— А ты что собираешься делать, пока меня не будет?Вида присела на краешек стола и со странным блеском в глазах взглянула на Остера.— Сожгу офис.Остера охватил ужас.— Что? Сожжешь офис?— Ты что, глухой? Кайл, другого выхода нет. У нас очень мало времени. Биглер со своими парнями, наверное, несется сюда со скоростью девяносто миль в час. Восьмидесяти пяти минут им вполне хватит.Тошнота подкатила у Остера к горлу.— Но…— Наверняка за офисом следят, чтобы мы втихаря не вынесли отсюда компьютеры и документы.— За мной увяжутся, когда я выйду, — подумал Кайл вслух.Она кивнула:— Само собой, если узнают.— И что делать, чтобы не узнали?Вида улыбнулась:— Жди здесь.Через минуту она вернулась с поношенными штанами, рабочей рубашкой из полиэстера и зеленой кепкой с логотипом сельскохозяйственной компании «Джон Дир».— Где ты это взяла? — спросил Кайл.— У мистера Чейни. Сам он лежит в одноразовом бумажном халате на рентгеновском столе. Думаю, что старику повезло с обменом, да и он так решит. Твои брюки и рубашка стоят долларов триста, не меньше. — Она швырнула одежду Остеру на колени. — Эти лохмотья даже в магазин «Доброй воли» не сдашь!От одежды исходил запах давно не мытого тела.— Ну и вонь!— Жизнь вообще нелегкая штука. Переодевайся, док!— Я поеду на своей машине?— Непременно, тупица.Вида сунула руку в карман джинсов и достала звякнувшую связку ключей.— Мистер Чейни водит черный «шевроле-пикап». Машина стоит на стоянке перед офисом. Если нам повезет, биглеровский шпион будет наблюдать за твоим «ягуаром» на парковке для сотрудников. Черт возьми, да переодевайся же скорее!Остер снял сорочку от Чарльза Тирвитта — полосатую, из мягкой ткани — и аккуратно сложил на столе. Подняв замызганную рабочую рубашку, он сунул в нее руку.— Фу, — фыркнул он, брезгливо морща нос. — А по-другому никак нельзя?Холодный взгляд голубых глаз Виды пригвоздил его к месту.— Нет.— Только посмей дать Чейни ключи от моего «ягуара»!— Забудь про «ягуар». И про мобильник тоже. Никому с него не звони, пока я тебе не скажу. Я специально не отвечала на твой звонок.Остер представил, как горит офис, как врачи и медсестры из соседней больницы сбегаются поглазеть на черные, поднимающиеся к небу клубы дыма.— Вот что я тебе скажу, козел, — добавила Вида. — Когда все закончится, будешь моим должником. И надолго.Остер покорно кивнул, хотя знал, что Вида ему не верит. Ее отец был патологическим лжецом, и ей казалось, что все мужчины похожи на него. Иногда Кайл думал, что она права.

Глава 12Нелл сидела за стойкой в регистратуре и старательно делала вид, что все в порядке, хотя на душе у нее скребли кошки. За последние несколько минут офис превратился в настоящий сумасшедший дом. Вида с утра вела себя словно тайный агент; несколько минут назад из кабинета доктора Остера вышел весьма странный человек и проковылял к выходу; в рентгеновском кабинете какой-то старик завопил, что у него стащили одежду. Джанел безуспешно искала доктора Остера, а Вида усадила Нелл за стойку, а сама ушла, сказав, что ей нужно кое о чем позаботиться. Когда Нелл спросила, что происходит, сестра наклонилась к ней и шепнула:— Милая, подожди минут пять. Потом я скажу, что делать.Пяти минут Нелл бы не выдержала, но пришлось стиснуть зубы и принять спокойный вид.Через несколько минут позвонил доктор Шилдс, и Нелл почувствовала, как слабеют ноги, становясь словно ватными.— Мне нужно поговорить с Кайлом, — произнес Уоррен холодно.— Я не уверена, что он на месте, — волнуясь, ответила Нелл.— Поточнее можно? Он там или нет?— Э-э… не знаю.— Слушайте, если этот сукин сын не хочет со мной разговаривать, скажите ему, чтобы поднял свою задницу и подошел к телефону.Нелл ошеломленно заморгала глазами — Уоррен почти никогда не ругался.— Доктор Шилдс, — робко прервала она.— Да?— Я хочу вам что-то сказать. — Понизив голос, она прошептала: — Это я посылала вам письма.В ответ — тишина.Зря призналась, подумала Нелл, но тут доктор Шилдс спросил:— Вы написали, чтобы я заглянул в комнату-сейф?— Да.— Но откуда вы узнали, что там было спрятано?— А я до сих пор не знаю. Мне только известно, что это очень опасно. Сестра сказала. Я хотела вам помочь. То есть я и сейчас пытаюсь.— Вы мне очень помогли, Нелл. Послушайте, вы ничего не знаете о письме? О любовном письме, написанном зелеными чернилами?Нелл перебрала в памяти все бумаги, которые видела последние несколько дней.— Нет, сэр.Последовало долгое молчание.— Что происходит?Нелл смахнула слезы облегчения. Как хорошо, что можно поговорить с доктором Шилдсом лично!— Здесь все кувырком. По-моему, едут какие-то агенты из Джексона. Из-за того, что делали моя сестра и доктор Остер. Вы понимаете, о чем я?— Боюсь, что да.— Я никогда не была идеальной, — призналась Нелл, — но я никому не желала зла. И вы, доктор, тоже. И… я просто не хочу, чтобы с вами случилась беда. Вы этого не заслуживаете, доктор Шилдс.— Со мной все будет хорошо. Не надо волноваться.— Не знаю. Вы такой доверчивый, а доктору Остеру ни на йоту нельзя доверять. Послушайте, если я вдруг брошу трубку, значит, пришла Вида. Я все сделаю, только бы вам помочь, но сюда лучше не звоните — вот-вот подъедут агенты. Поступайте, как сочтете нужным, и положитесь на меня — я вас поддержу.Несколько мгновений доктор Шилдс молчал, а потом произнес:— Нелл, мне нужно кое-что спросить.— Быстрее.— Кайл с кем-то встречается?— Ну… в общем, да, сэр. С моей сестрой.— Мне это известно. Я имею в виду, кроме нее.Нелл сомневалась, стоит ли говорить что-нибудь еще, но от доктора Шилдса ей ничего не хотелось скрывать. Вдруг это ему повредит?— Я слышала, как два дня назад доктор Остер разговаривал с кем-то по телефону. Мне кажется, он собирается сбежать с какой-то другой женщиной.— С кем?Она уловила тревогу в голосе доктора Шилдса.— Не знаю.— Вы уверены? Или просто щадите мои чувства?Нелл удивилась подобному предположению. С какой стати роман доктора Остера может ранить Уоррена?— Я вправду не знаю. Вы лучше…Каблучки дешевых туфель Виды зацокали по коридору.— Извините, мне нужно идти.Нелл положила трубку и принялась заполнять заявление в страховую компанию «Синий крест».— Пациенты все еще звонят? — осведомилась Вида, входя с двумя плотно набитыми пакетами с логотипом аптечной сети «Уолгринз».— А ты как думаешь? Без доктора Шилдса здесь форменное столпотворение.— Просто отсылай их подальше. Говори что хочешь. Можешь даже сказать, что мы все на автогонках серии «Наскар». Лавочка закрывается навсегда!Нелл, открыв рот, уставилась на сестру.«Я не шучу!» — взглядом ответила Вида и стала открывать стоящие у дальней стены шкафы с документами.Уоррен повесил трубку. Во время разговора он, казалось, был чем-то озадачен, но сейчас его лицо хранило непроницаемое выражение.— Звонила Нелл Робертс? — спросила она.Уоррен не ответил.— Это Нелл посылала тебе письма?— Похоже на то. Она за меня волнуется.Лорел пару раз видела Нелл, но только мельком. Красивая девушка лет двадцати пяти ничем не напоминала старшую сестру, словно они родились и выросли в разных семьях.— Откуда она могла узнать про меня?Уоррен, по-видимому, что-то обдумывал.— Наверное, от Виды. Та стремится защитить свои отношения с Кайлом от посягательств.Лорел поняла, к чему он клонит.— Уоррен, не подгоняй происходящее вокруг под свои заблуждения. Посмотри на факты. Судя по всему, ты даже не знаешь, зачем тебе это все рассказали. Может, у Нелл какая-то тайная цель?— Например?— Вдруг она в тебя влюблена?— Смешно.— Почему? Она молода и не замужем, а ты симпатичный врач, к тому же ее шеф…— Я не собираюсь выслушивать эту чушь. Нелл — единственный приличный человек в этом гадючнике. Она вообще не оттуда.— Она может быть хорошим человеком и тем не менее поступать плохо. К тому же каждый может ошибиться в том, что видел или слышал.Уоррен поднял брови.— Да, кстати, она действительно слышала, что Кайл собирается с кем-то сбежать из города. Как она сказала, с новой подружкой. И это вполне вяжется с бонами на двести тысяч долларов, спрятанными в комнате-сейфе. Гватемальскими, да? А наших детей вы бы тоже забрали с собой?Вдруг Лорел поняла — взывание к разуму не поможет. Что бы ни случилось, Уоррен все переиначит в угоду собственному сценарию измены.— Послушай, Уоррен. Я не желаю больше обсуждать Кайла. Я с ним не спала, он мне не нравится, и у меня нет ответов на твои вопросы. Я не знаю, откуда взялись боны, бухгалтерские книги или что там еще. Я ничего не знаю, понял? Кайл — твой партнер и твоя головная боль. Давай на этом закончим.Уоррен долгим взглядом уставился на часы, словно подсчитывая, сколько времени он провел на ногах. Лорел предполагала, что не меньше тридцати четырех часов. Разве можно рассуждать здраво, не спав около полутора суток? Словно в ответ на ее мысли Уоррен широко зевнул и, потянувшись, закинул руки назад так, что хрустнули плечевые суставы.— Хочешь увидеть детей? — спросил он.Она бросила на него недоверчивый взгляд:— Ты меня развяжешь?— Если пообещаешь хорошо себя вести.— Можно мне привести себя в порядок?— У тебя только внешность на уме. Или мы прямо сейчас поднимаемся наверх, или сиди здесь.Лорел сомневалась, стоит ли показываться детям в теперешнем состоянии, но где-то в подсознании прятался страх — вдруг этот день станет для нее последним?— Хорошо.Быстро набрав цифры кода, Уоррен открыл велосипедный замок. Секунду назад Лорел была связанной пленницей, и вот — свобода! По крайней мере, можно двигаться, хотя до настоящей свободы еще далеко.Лорел думала, что они сразу поднимутся наверх, но Уоррен схватил ее за руку и потащил в гостиную, где на журнальном столике лежал ноутбук. Загородив собой компьютер, Уоррен посмотрел на монитор — вдруг программа-взломщик уже подобрала пароль? Из-за спины мужа Лорел разглядела фоновую заставку, на которой седобородый волшебник с мудрым взглядом выпускал из посоха молнии. Над заставкой виднелось окно со страницей авторизации на www.hotmail.com. Внимание Лорел привлекло семизначное число под изображением волшебника. Последние три увеличивались так быстро, что и не уследишь, — как показания на счетчике бензонасоса, наполняющего бездонный бак. Над цифрами — ряд звездочек в поле для пароля и надпись красным: «Вход не произведен». С первого взгляда звездочки и буквы казались неподвижными, но, присмотревшись, Лорел заметила — они мигают с огромной скоростью. Каким-то образом программа-взломщик отключила функцию, запрещающую доступ к почтовому ящику после десяти неудачных попыток ввести пароль. «Словно робот-призрак сидит за компьютером и со скоростью света ищет путь к моей почте», — подумала Лорел.— С минуты на минуту мы все узнаем, — сообщил Уоррен, оглянувшись на жену. — Боишься?Она отвернулась.— Пошли к детям.— Да, идем.Он повел Лорел по лестнице, держа за руку, и отпустил только на самом верху. Из-за закрытой двери в игровую комнату доносилось бормотание телевизора. Лорел собрала все свое мужество, хотя прекрасно понимала: стоит ей увидеть детей — и она расплачется. Как-то раз она не сумела сдержать слез, вернувшись домой после пятидневного учебного семинара в Далласе. Лорел ждала, что Уоррен запретит ей говорить с детьми, но он сунул револьвер в карман, распахнул настежь дверь и закричал:— Эй! Смотрите, кто пришел!Справа что-то зашуршало, но Лорел ничего не увидела. Грант лежал на диване и смотрел телевизор, успев сменить темно-синюю школьную форму на рваную футболку от «Герл скейтборд», а кроссовки «Нью бэланс» — на скейтерские кеды «Адио» с полосатыми черными шнурками. На широком экране Тони Хоук прыгал и крутился в огромной рампе. Грант давно просил Уоррена установить такую же позади дома.— Привет, мам, — произнес Грант, бросив взгляд на Лорел. — Как твоя голова?— Уже лучше, — торопливо ответил Уоррен, — но еще болит. А где твоя сестра?— Здесь, — прозвенел тоненький голосок. — Та-дам!Бет выскочила из шкафа. Увидев дочь, Лорел прикрыла рот ладонью — спрятать боль, пронзившую сердце. На Бет был наряд Белоснежки, который Лорел купила, когда они в последний раз ездили в Диснейленд. Не дешевое платьице, а полный костюм, сшитый из желтого шелка и голубого бархата, с ярко-красными лентами, — совсем как в классическом мультфильме. Бет, с гордой улыбкой и блестящими глазами, сияла от счастья и казалась сказочным персонажем, сошедшим с киноэкрана.— Нравится? — спросила она.Закусив губу, Лорел опустилась перед ней на колени.— Белоснежка, неужели ты нарядилась сама?Бет присела в торжественном реверансе.— Я ей помогал, — бросил с дивана Грант.— А вот и нет! — закричала Бет.Грант пожал плечами.— Он только завязал бант, и все! — пояснила девочка.— Вот и-имен-н-но! — протянул Грант.— Заткнись, балда!Грант рассмеялся.— Перестань ее провоцировать! — вмешался Уоррен и строго посмотрел на Бет: — И чтобы я больше не слышал от тебя этого слова, юная леди!— А он и есть балда!Грант захохотал, а Лорел крепко прижала к себе дочь.— Мама? Как ты себя чувствуешь?— Хорошо, малышка. Я так рада тебя видеть!— Я не хочу, чтобы у тебя болела голова!Горячие слезы заструились по лицу Лорел. Она наклонилась и украдкой вытерла их о накидку Бет.— Мама, у тебя все руки липкие! И тушь потекла!Лорел выпятила нижнюю губу и с силой выдохнула, надеясь высушить слезы.— Это из-за головной боли, милая. Ну что, ребята, вы не голодны?— Я хочу есть, — отозвался Грант. — Пойдем вниз, разогреем что-нибудь.— Не спеши, — сказал Уоррен. — Через пару минут я принесу еду сюда. Но вначале нам нужно поговорить.Волна страха накатила на Лорел. Она обернулась к мужу, но он не смотрел в ее сторону. Взяв Бет за руку, он подвел ее к дивану, где лежал Грант.— Садись, сын. Давай, без тебя не обойтись. Это семейный совет.Грант тяжело вздохнул:— Я умираю от голода!Больше всего Лорел хотелось убежать из комнаты прочь. Только теперь она поняла, что Уоррен привел ее сюда не для того, чтобы успокоить, а для более изощренной пытки, чем внизу. Грант и Бет сидели на диване, повернув к родителям любопытные безмятежные мордашки. Белоснежка и принц-скейтбордист. Пара невинных ангелочков. Уоррен подтащил к дивану два стула и уселся лицом к детям, жестом пригласив Лорел последовать его примеру.Она не могла сдвинуться с места.— Иди сюда, Лорел, — позвал Уоррен. — Мы ненадолго.— Что случилось, папа? — спросила Бет. — Кристи опять накакала в доме?— Нет, солнышко. Все гораздо серьезнее.Увидев, что Лорел не хочет подходить ближе, Уоррен пожал плечами, словно говоря: «Ну что поделаешь», и повернулся к Гранту и Бет.— Мама хочет вам кое-что сказать, поэтому слушайте внимательно.Он бросил выжидающий взгляд на Лорел.— Уоррен, — произнесла она спокойно, — давай поговорим не при детях.Он улыбнулся с наигранной доброжелательностью.— Маме трудно найти подходящие слова, дети. Я ей помогу. Пока вы были на занятиях в школе, а я вкалывал в больнице, наша мама нашла себе нового друга.Грант прищурился.— Правда? Кто это, мам?Лорел умоляюще посмотрела на мужа, желая, чтобы он замолчал, но в его глазах горела неприкрытая всепоглощающая ненависть. Ничто на свете не смогло бы его остановить. Может, схватить детей и рвануть из комнаты? Нельзя — если Уоррен полезет в драку, дети испугаются еще сильнее.— Мужчина, — сообщил Уоррен. — Я пока не знаю, кто именно, — мама мне не говорит. Но она каждый день ездила в тайное место, чтобы обниматься и целоваться с этим человеком.Бет широко распахнула глаза. Полным вопросов взглядом она смотрела то на отца, то на мать. Как же Лорел хотелось сказать: «Солнышко, это неправда»! Но, увы, Уоррен был прав. Она делала именно то, в чем ее сейчас обвиняли.— Я знаю, это трудно понять, — продолжал Уоррен, — но мама от нас устала. Ей стало скучно в нашей семье, и потому она ищет себе другую. В которой, возможно, ей будет лучше.Лица Гранта и Бет приняли странное выражение, Лорел никогда не видела детей такими. Их мир безмятежности и наивности рушился у нее на глазах. Уоррен говорил, а ей казалось, что это она наносит им удар за ударом, а они не могут ответить тем же.— Мама? — позвала Бет еле слышным шепотом. — Это правда? Мы тебе надоели?Лорел почувствовала, что у нее трясутся руки. И не только. Мелко дрожал подбородок, а ноги подкашивались, словно ватные.— Мам, почему ты плачешь? — встревоженно спросил Грант, превратившись из самоуверенного подростка в испуганного девятилетнего мальчугана. — Папа, что случилось? Мне не нравится эта игра.— Мне тоже, сын. Но мама не оставила нам выбора. Она уже приняла решение.Он махнул рукой, приглашая жену сесть на стул рядом с ним.— Давай, дорогая. Я хочу, чтобы ты сама все объяснила Гранту и Бет. Они заслуживают правды.«После такого я ни за что с ним не останусь, — подумала Лорел. — А если бы Дэнни ушел от жены, как обещал, пять недель назад, я бы уже пережила подобную сцену. Уоррен хочет, чтобы я сказала им, что у меня кто-то есть? Отлично, скажу, что должна была сказать еще полтора месяца назад. Не буду говорить, что люблю другого, просто сообщу, что разлюбила их отца. Это несложно. Я больше не люблю папу, но по-прежнему люблю вас. Они поймут — я их не обманываю потому, что это правда…»— Иди сюда! — рявкнул Уоррен. — Имей мужество во всем признаться, черт подери!— Я боюсь! — прохныкала Бет, в ее глазах заблестели слезы. Она протянула руки к Лорел, но когда та хотела поднять дочь, Уоррен преградил ей путь.— Папа, ты нас пугаешь, — произнес Грант на удивление твердо. — И маму тоже!— Ничего не поделаешь, сын. Мама поступила очень плохо.— Нет! — закричала Бет. — Она не могла так сделать! Мама хорошая!Было похоже, что Уоррен сам вот-вот расплачется.— Я знаю, Элизабет, что ты так думаешь, но, боюсь, это неправда. Со временем понимаешь, что не все взрослые — хорошие. Оказалось, что мама может делать очень плохие вещи. Вас ведь наказывают, когда вы плохо себя ведете, да?Грант неохотно кивнул.— Значит, маму тоже надо наказать. Правила для всех одинаковы, поэтому…— Ты сволочной сукин сын, — тихо проговорила Лорел. — Как тебе не стыдно!Уоррен повернулся к ней, его глаза налились кровью.— Мне стыдно? Сегодня ты должна стыдиться! Разве ты думала о детях, когда их предавала? Задумывалась ли о них хоть на секунду, когда…— ПЕРЕСТАНЬТЕ! — заверещала Бет. — ХВАТИТХВАТИТХВАТИТ!— Успокойся, Элизабет! — прикрикнул на дочь Уоррен.— А-А-А-А-А-А!!!Пронзительный визг Бет отдавался в ушах, заглушая все слова. Уоррен поднялся, чтобы утихомирить ее, но тут же понял — потребуется применить силу. Но, скорее всего, даже это не поможет — девочка станет кричать еще сильнее или замолчит совсем, что гораздо хуже. Если бы в тот миг Лорел смогла вытащить револьвер из кармана Уоррена, она бы не задумываясь пристрелила мужа. Да, она поступилась своим материнским долгом, но ничто не может оправдать ту психологическую пытку, которой Уоррен подвергает детей. И ради чего? Только во имя мести, совершенно бесполезной.— Уоррен, остановись, — попросила она, когда Бет на миг прервалась, чтобы набрать в легкие воздуха. — Ты уже все сказал.— Неужели? — хмуро спросил он.Бет снова закричала, и в этот раз Лорел бросилась к ней и схватила на руки.— Не плачь, малышка, я с тобой, — шептала она в ухо дочери. — Все хорошо. Папа просто пошутил.— Правда? — с надеждой в глазах спросил Грант.— К сожалению, нет, сын. И скоро мы узнаем, кто новый мамин друг.Внутри Лорел словно что-то оборвалось. Она изо всей силы ударила Уоррена ладонью по лицу. Звук пощечины эхом разнесся по комнате, и все замерли. Грант потрясенно смотрел, как Уоррен вытирает капающую из носа кровь.— Мама тебя ударила! — произнес он, пытаясь осознать увиденное. — Вот это врезала!— Мы просто играем, — пояснила Лорел, укачивая Бет в объятиях под безумным взглядом Уоррена.— Во что? — спросил Грант.— В Остина Пауэрса, — ответила Лорел, выхватив из копилки памяти первое подходящее имя. — А сейчас, джентльмены, Бет нужно поспать.Она хотела отнести дочь в спальню, но Уоррен сунул правую руку в карман, где лежал револьвер.— Подумай, — тихо сказала она. — Просто подумай, что ты творишь.— Ты не думала.— Ты прав, мне нужно было…Лорел замерла с открытым ртом, не закончив фразу, — кто-то позвонил в дверь, и сейчас в воздухе постепенно затихали отголоски мелодичной трели.— Кто-то пришел! — воскликнул Грант. — А вдруг это из «Юнайтед парсел сервис», привезли мои машинки!— Не двигайтесь! — предупредил Уоррен голосом киношного полицейского. Он подошел к окну и посмотрел вниз.— Кто там? — полюбопытствовал Грант.— Наверное, какому-нибудь водителю понадобилась помощь, — пробормотал Уоррен. — В конце пешеходной дорожки стоит старый «пикап».У Лорел мелькнула надежда, что незваный гость сможет изменить баланс сил в доме, но как?— О Господи! — воскликнул Уоррен, явно насторожившись.— Что там такое? — спросила Лорел, подумав, что, возможно, это полицейские. Вдруг Дэнни испугался за нее и позвонил в полицию?Уоррен отвернулся от окна, бледный от ярости.— Это Кайл Остер.После разговора с доктором Шилдсом Нелл страшно боялась, что он перезвонит и нарвется на Виду. Если он повторит ей то, что рассказала Нелл, добра не жди. Когда Вида не в духе, с ней лучше не связываться. Даже отец ее побаивался, когда ей было всего шестнадцать. Однако доктор Шилдс не позвонил. Доктор Остер не появлялся. Вида то и дело уходила куда-то, затем возвращалась. Свет в офисе пару раз мигнул, а один раз погас на минуту, и все компьютеры переключились на аварийный режим работы. Когда Нелл спросила сестру, что происходит, та приложила палец к губам и улыбнулась.Сейчас Вида вернулась из очередной вылазки, придвинула кресло поближе к Нелл и села. От нее пахло медицинским спиртом.— Что происходит? — спросила Нелл. — Я волнуюсь.Вида улыбнулась и погладила Нелл по волосам, совсем как когда-то мама.— Красивые… Такие темные и мягкие…— Ви…— Тише, милая. Возьми сумочку и иди домой. Немедленно.Нелл удивленно отпрянула:— Домой? Сейчас?Вида кивнула.— Ситуация выходит из-под контроля. Я не хочу, чтобы ты участвовала в последнем действии.Нелл стало тревожно за сестру.— А что здесь произойдет?— Ничего страшного. Я говорила тебе, что агенты налогового управления следят за нашим офисом? Еще несколько едут сюда, чтобы его закрыть.Нелл недоверчиво моргнула:— Закрыть?— Угу. Запереть на замок.Нелл замотала головой, словно ребенок, который услышал, что дом его родителей вот-вот отдадут чужим людям.— Но… Ты думаешь, что все кончено? Совсем?Вида улыбнулась:— Ну, я бы этого не сказала. Ты же знаешь, у меня всегда парочка козырей в запасе. Самая легкая часть завершена. Иди домой, собери сумку — не слишком большую! — и сними деньги со счета в банке.Тревога в душе Нелл сменилась неприкрытым страхом.— Все?— Большая часть твоих ликвидных сбережений лежит на брокерских счетах в швейцарском банке «Ю-би-эс», так?— Да, как ты посоветовала.— Возможно, правительство заморозило эти счета, хотя вряд ли. Не захотят светиться сразу. Первым делом они заморозят счета Кайла и Уоррена, а не наши. Как бы то ни было, основные деньги вложены в дом в Техасе — его у тебя никто не отнимет. Вот туда и отправляйся. Сними наличными тысяч восемь и езжай на машине. Скажи девочкам в банке, что покупаешь подержанный автомобиль, а продавец просит наличные. Если дела пойдут совсем хреново, я позвоню тебе на сотовый. Тогда поедешь в Батон-Руж, а оттуда — самолетом в Канкун. Сколько бы это ни стоило, скорей уноси ноги. В Мексику, поняла?Нелл кивнула, еле сдерживая слезы.— А как же доктор Шилдс?— У него все будет хорошо, малышка. Не волнуйся за Уоррена. Кайл уже едет к нему — забрать фигню, которую подбросил.— Обещаешь?— Милая, я Кайла запугала до полусмерти! Бумаги, наверное, уже где-нибудь в мусорке.Нелл вытерла глаза, но они по-прежнему были на мокром месте.— Хотя знаешь что? — задумчиво проговорила Вида. — Может, там и не все гладко.— Ты о чем?— Кайл считает, что у Лорел и Уоррена семейные проблемы. Случайно, не из-за тебя?— О Господи, конечно, нет! — возразила Нелл, втайне желая, чтобы подозрения сестры оказались правдой.Уоррен замер в прихожей, левой рукой сжимая запястье Лорел, а правой — револьвер. В дверь снова позвонили, уже в шестой раз. Судя по всему, Кайл увидел обе машины и не собирался уходить. Лорел не могла понять, почему Уоррен не открывает.А потом увидела почему.В замке что-то зацарапало, и задвижка отодвинулась с предательским щелчком. Уоррен вжал Лорел в стену — чтобы оказаться за дверью, когда ее откроют. Повернулась дверная ручка, и дверь приоткрылась дюймов на десять. Кайл просунул голову в щель и посмотрел на лестницу.Дуло револьвера коснулось его виска.— Давай, партнер, заходи, — мягко произнес Уоррен. — Не стесняйся.С вытаращенными от удивления глазами Остер шагнул в дом, подняв руки. Если бы он не просунул голову раньше, Лорел могла бы его не узнать. Записной щеголь выглядел так, словно купил одежду в магазине Армии спасения. А еще от него воняло.— Во что это ты вырядился? — спросил Уоррен.— У меня новый образ, — попытался пошутить Кайл, но в его голосе прозвучал страх.Несколько мгновений Уоррен изучал его наряд, а потом сказал:— Это маскировка, да?Кайл, понурившись, кивнул.— Значит, ты все-таки решил, что перепих не помешает?— Черт подери, конечно, нет! — ответил Остер, медленно опуская руки. — Я знал, что это шутка.— А почему у тебя ключ от нашего дома?— Ты сам мне его дал. Не помнишь? Я кормил вашу собаку, когда вы ездили на Багамы.Уоррен на секунду задумался.— Ты же мне его вернул.— Ну, я сделал дубликат. На случай потери. Ты же знаешь, я всегда теряю ключи. Мне не хотелось, чтобы собачка умерла от голода из-за моей неорганизованности.Уоррен посмотрел на Лорел.— У него синдром навязчивой лжи. Разве ты не знала? Я видел, как он врет пациентам, представителям фармацевтических фирм, другим врачам — в общем, всем подряд, — даже когда нет необходимости. Он без этого жить не может.Кайл не слушал — все его внимание было приковано к револьверу.— Уоррен, дружище, зачем тебе пушка?— Мне нужны правдивые ответы, и она поможет их получить.«Пока что не больно-то помогла», — подумала Лорел.Остер окинул его пристальным и жестким взглядом.— Без обиды, приятель, но ты что — умом тронулся? К чему это представление? Мы же друзья, верно?— Я спятил в тот день, когда стал с тобой работать, — мрачно произнес Уоррен. — Только я тогда об этом не догадывался.— Да ладно, партнер, что за разговор?— Откровенный.Кайл предупреждающе поднял руку, словно зная, к чему клонит Уоррен.— Слушай, завязывай с бойскаутскими лекциями, ясно? Меня не исправишь. Кстати, с прошлого года ты сам, по-моему, совсем не тот пай-мальчик, что раньше.Лорел не имела ни малейшего представления, о чем говорит Кайл, но Уоррен, похоже, все понял, и слова Остера его сильно задели. Она посмотрела вверх, на лестницу, — убедиться, что там нет детей. Уоррен велел им сидеть в игровой, но, обеспокоенные происходящим, они вполне могли не послушаться.— Давайте поговорим в другом месте, — предложила она. — Не хочу, чтобы дети услышали.Уоррен схватил за руку Кайла и втолкнул их обоих в гостиную. Кайл был на три дюйма выше Уоррена, но его физическая форма оставляла желать лучшего — последние двадцать лет он ее совсем не поддерживал. Они стояли между камином и оттоманкой, как два боксера, готовые сойтись в поединке. Лорел, опершись о спинку дивана, бросила взгляд на ноутбук — вдруг, пока они были наверху с детьми, программа-взломщик подобрала пароль? На мониторе по-прежнему мелькали цифры, но Уоррен, похоже, обо всем забыл.— Вначале ты вынудил меня отойти от правил, потом — грубо их нарушить, — сказал Уоррен. — Затем…— Стоп, доктор Велби,[22] — перебил его Кайл. — Да, я хотел, чтобы ты больше заботился о прибыли, но ты отказался, и я не настаивал. Но ты ведь сам заявился ко мне в последний раз, помнишь? Как снег на голову. «Мне нужны деньги, Кайл!» Это твои слова! А помнишь, что ты сказал после?Уоррен отвернулся к окнам. Они располагались в два ряда, одно над другим, и сквозь них Лорел увидела бледную весеннюю зелень распускающихся почек. Примерно в ста ярдах от дома Кристи трусила к деревьям, росшим вдоль ручья. В оранжевой курточке она напоминала раскормленную лису. Только потемневшее небо нарушало совершенство картины. «Похоже, слова миссис Эльфман о дожде оказались пророческими», — подумала Лорел. Кайл тем временем продолжал:— Ты сказал: «Мне плевать, откуда они возьмутся, просто не говори мне!»Уоррен бросил на него хмурый взгляд.— Я не имел в виду…— Приятель, я знаю, что ты подразумевал. Я удвоил твой доход, а ты взял деньги. Вот так мы и оказались в теперешнем положении.Лорел недоуменно посмотрела на мужа. Неужели он и вправду говорил то, что процитировал Остер? Вполне возможно, ведь он даже не пытается спорить.— Пусть так, — сказал Уоррен. — Но я не просил тебя трахать мою жену.Остера ошарашило подобное заявление, но он хорошо ориентировался в вопросах, связанных с сексом. Лорел видела, как он мысленно складывает части сложившейся ситуации — странный телефонный звонок, револьвер и все остальное.— Ты ненавидишь меня, да? — спросил Уоррен.— Ненавижу? Уоррен, друг, я люблю тебя. Ты — мой идеал, и это странно, ведь я на десять лет старше тебя. В нашем городе нет другого такого самоотверженного врача. Ты вроде молодого доктора Адамса из сериала «Пороховой дым», или как там еще. Считаешь, я тебя ненавижу?Уоррен молча уставился на кленовые половицы. Улучив секунду, Кайл поймал взгляд Лорел, и она прочитала в его глазах: «Что, черт возьми, с ним стряслось?»— Какая тебе разница, — буркнул Уоррен в пол. — Просто объясни, что ты здесь делаешь.— А ты как думаешь? — осведомился Кайл, не отводя глаз от револьвера. — Прежде всего ты не пришел на работу. У нас бешеный наплыв пациентов, но я решил при первой же возможности зайти к тебе — узнать, как ты себя чувствуешь. Лорел, конечно, позаботилась бы о тебе, но я подумал, что она еще в школе.Уоррен посмотрел на него.— Ты решил, что Лорел в школе после того, как она позвонила тебе и позвала сюда, чтобы перепихнуться?— Подумал, что она туда вернулась.— Уже четвертый час, Кайл.К щекам Остера прилила кровь.— Послушай, дружище, я не знаю, что тут происходит, и не желаю знать. У вас семейные разногласия? Замечательно. У меня тоже бывали, как и у всех. Но к вашим проблемам я, к счастью, не имею никакого отношения.Уоррен шагнул к нему, прицелившись.— Не уверен, приятель, совсем не уверен.— Почему?— Что происходит в офисе? Нелл сказала, что туда едут агенты из налоговой службы.Лицо Остера исказила сердитая гримаса.— Ты же знаешь ребят из правительства! Вечно во все лезут! Требуют по шесть экземпляров документов на каждого пациента, и попробуй не дать!— Кайл, не ври. Я знаю, что́ им нужно. Но чувствую, все гораздо хуже, чем ты говоришь. В чем еще ты замешан, кроме завышения расходов?— Да ни в чем. Ничего противозаконного. Они просто… просто не верят, что некоторым пациентам нужно было назначать определенные обследования. Ну, еще кое-какие процедуры… Ты же понимаешь, эти канцелярские крысы понятия не имеют, что иногда лучше перестраховаться, — на них-то никто не подаст в суд, если больной сыграет в ящик.«Странно, что они говорят о работе, — подумала Лорел, — ведь Уоррена больше волновало, с кем она ему изменяет». Одно было ясно — у них серьезные неприятности.— Расскажи мне о своей подруге, — велел Уоррен Остеру.Тот растерялся:— О какой подруге?— Ты же планировал с кем-то сбежать, прихватив боны на предъявителя.При упоминании бон у Кайла отвисла челюсть. Он сглотнул и торопливо произнес:— Так ты их нашел? Слава Богу! А бухгалтерские книги тоже там?Уоррен медленно кивнул.— Вот и хорошо. Эти штуки очень опасны.— Вернемся к твоей подруге.Кайл, казалось, не понимал, о ком идет речь.— Ты говоришь о Виде?— Нет, о твоей второй подружке.Остер переводил взгляд с Уоррена на револьвер.— Ты имеешь в виду Шэннон?— Шэннон?— Ну да, из фармацевтической фирмы «Рош». Грудастая девица, с большими глазами.Теперь озадаченным выглядел Уоррен.— Ты встречаешься с Шэннон Йенсен?— Угу.— Сколько ей лет?— Двадцать три. Господи, что здесь такого? Она совершеннолетняя.— Я не о ней спрашиваю, Кайл.— А тогда о ком? Давай скорее, приятель, у нас мало времени.Уоррен кивнул на Лорел. Остер замахал руками словно скотокрад, которого собираются повесить разъяренные ковбои.— Дружище, не знаю, с чего это взбрело тебе в голову, но ты ошибаешься. Сильно ошибаешься!— В чем?— Да это же курам на смех! Лорел ко мне и близко не подойдет! — Кайл уверенно посмотрел на Лорел. — Ведь так?— Конечно. И я никогда этого не скрывала.Кайл посмотрел на Уоррена и, извиняясь, развел руки.— Ну, я, естественно, щипал ее за задницу на рождественских вечеринках, но только спьяну. Я делал это потому, что она хороша собой, а еще мне нравилось ее злить, и я точно знал, что из этого ничего не выйдет. Дружище, ты думаешь, я попытался бы трахнуть твою жену? Зачем мне лишняя головная боль? Неужели бы я рискнул потерять хорошего партнера из-за женщины? Да ни за что! Это не в моих правилах!В глазах Уоррена появилось странное выражение, которое Лорел не смогла прочесть.— Подобная реакция — краеугольный камень твоих правил, Кайл. Лорел для тебя не просто случайная знакомая. Ты всегда мне завидовал: тому, как обо мне отзываются пациенты, и тому, что многие из них хотят иметь дело только со мной. Даже моим результатам на экзаменах. Ты знал, что тебе никогда не удастся меня опередить, и потому стал волочиться за Лорел. Решил, что она мое слабое место. Подумал, что если сможешь переспать с моей женой и она кончит, то мы с тобой квиты. Так уж устроен твой мозг.Остер ошарашенно смотрел на Уоррена.— Дружище, у тебя что-то с головой! Или с психикой. Я даже не пытаюсь соревноваться с парнями вроде тебя, разве только в заработках. Вот в этом я силен, да. Бесплатно не работаю. А всякие там «Врачи без границ» — это для вас.— Что делают в моем доме боны на предъявителя? — упрямо спросил Уоррен.Что-то в лице Кайла переменилось. Исчезла мальчишеская бравада, и он теперь выглядел усталым и измученным.— Нам нужен был тайник. И все. Безопасное место.— Нам?— Виде и мне. Это она придумала. Кто станет обыскивать твой дом?— Управление по борьбе с мошенничеством в программе «Медикейд», полагаю, — заметил Уоррен.— Поэтому-то я и здесь! Пришло время платить по долгам, партнер. Я пришел, чтобы избавить тебя и твою семью от опасности. Возьму то, что мне нужно, и уйду. А вы продолжите свой междусобойчик.Неожиданно в разговор вступила Лорел, сама удивившись собственной смелости.— Что здесь происходит? Чем вы занимались на работе?— Спроси его, — ответил Уоррен. — Впрочем, в этом нет необходимости. Ты ведь и так знаешь, верно? Просто притворяешься на пару с ним.— Черт подери! — воскликнула Лорел. — Может, хватит? Я ничего не знаю, и мне это надоело. В какую переделку вы, два гения, втянули всех нас?Уоррен повернулся к Остеру:— У нее тайный хотмейловский почтовый ящик, и она не хочет сказать мне пароль. Я запустил специальную программу, чтобы его узнать. Если окажется, что ее дружок по переписке не ты, то ступай на все четыре стороны.От этих слов Кайла едва не хватил удар.— Ты издеваешься? Да на это вся ночь уйдет! Копы будут здесь с минуты на минуту! С наручниками!Паника Остера совершенно не тронула Уоррена.— Если до этого программа не закончит — считай, тебе не повезло.Кайл повернулся к Лорел:— Скажи ему чертов пароль!В глазах Уоррена блеснул интерес.— Назови долбаный пароль! — заорал Остер. — Моя жизнь под угрозой!«Моя тоже, ублюдок! А еще жизнь человека, которого я по-настоящему люблю».— Не знаю я никакого пароля! — ответила она. — Уоррен сошел с ума.Уоррен следил за Остером, пытаясь определить, притворяется тот или нет, затем взял с журнального столика письмо Дэнни и протянул листок Остеру.— На вот, почитай, чтобы скоротать время, если тебе скучно.У Кайла был вид человека, которому кришнаиты всучили свою литературу. Он быстро просмотрел письмо, затем перевел взгляд на Лорел, а потом на Уоррена.— Ты же знаешь, партнер, я не писал эту чушь.— Неужели?— Слащавую дребедень в духе «я без тебя жить не могу»? Ты шутишь? Уж тебе-то должно быть известно, что мне такое и в голову не придет! Моя любовная переписка похожа на сообщения с форума журнала «Пентхаус»!— Может, так было, пока ты не запал на мою жену.Остер побагровел, став похожим на бедолагу, безвинно брошенного в тюрьму.— Кроме того, — продолжил Уоррен, — я недавно узнал, что моя стыдливая жена, возможно, сама поклонница пентхаусовского форума. Она втайне увлекается порнографией.— Бред какой-то, — пробормотала Лорел.С неожиданным вызовом Кайл потряс письмом перед носом Уоррена:— Это не мой почерк, приятель! Даже близко не похож!— А чей?— Откуда я знаю? Здесь же печатные буквы. Кто угодно мог бы так написать. Или никто. Лично я не знаю ни одного взрослого человека с таким почерком. Тебя явно кто-то разыгрывает. А сейчас для этого нет времени. Оглянись, приятель! Ты женат на потрясающей женщине. У тебя двое замечательных ребятишек. Выбрось из головы эту подростковую чепуху и подумай о действительно важных вещах. О том, чтобы воспитывать своих детей, находясь на свободе, а не где-нибудь в тюремной камере.Лорел согласно кивнула. Удивительно, но когда запахло керосином, Остер четко определил приоритеты, а Уоррен, похоже, совсем запутался.Кайл бросил письмо на пол и посмотрел Уоррену в глаза:— Хочешь правды, приятель? Тогда слушай. Мы с Видой хотели перевести стрелки на тебя. Вот почему боны оказались в твоем доме. Но все происходит слишком быстро, и сейчас единственный способ спасти свою шкуру — избавиться от улик. Всех. Срочно. Гроссбухи нужно уничтожить, боны — тоже.Деловитый тон, казалось, пробил брешь в Уорреновском сарказме.— И как мы это сделаем? — спросил Уоррен.— Пойдем к ручью за домом и устроим небольшой костер. А боны я заберу с собой и спрячу.Уоррен рассмеялся:— Окажешь мне услугу, да? Избавишь меня от улик в двести тысяч долларов!— Хочешь оставить их себе? Все это представление только из-за них?— Я хочу знать, что они здесь вообще делают!Кайл начал объяснять ему как маленькому ребенку.— Я уже сказал тебе, Уоррен. Я положил их сюда на прошлой неделе — вместе с бухгалтерскими книгами, — чтобы сделать тебя виноватым за то, что происходило в клинике. Вот и все. Конец истории.Когда Уоррен не ответил, Кайл повернулся к Лорел:— Что, черт возьми, с ним случилось?— Он ничего не хочет слышать.Кайл похлопал Уоррена по плечу:— Хочешь знать мои секреты? Я трахал Шэннон Йенсен, понятно? Кризис среднего возраста. Но Вида меня застукала, и я бросил Шэннон. Но у меня нет и не было никаких планов насчет твоей жены. — Кайл взглянул на Лорел, а затем продолжил дрожащим от страха голосом: — Мы стоим на краю пропасти, партнер. Ты не представляешь, какие у них карательные меры. Я говорю о пятидесяти годах в тюрьме и миллионах долларов штрафа. Десятках миллионов. После такого в жизни не останется ни единого шанса. Нам нужно позаботиться друг о друге.Холодное презрение блеснуло в глазах Уоррена.— Вроде того, как ты заботился обо мне все это время?Кайл разочарованно застонал:— Дружище… большей частью в жизни каждый сам за себя. Но иногда просто необходимо сплотиться. Мы должны держаться вместе, иначе нас поодиночке перевешают, верно? Это еще Бенджамин Франклин сказал.— У него были другие обстоятельства.— Какая разница, суть-то одна. Ну давай, дружище, не будь дураком.— А я и есть дурак. И всегда им был, — ответил Уоррен, поджимая губы и отводя глаза.Лорел попыталась прочитать что-либо по его лицу, но старая система определения настроения мужа дала сбой — понять, как рассуждает «новая версия» Уоррена, было невозможно. Он переводил взгляд с Лорел на Остера, словно выбирая меньшее из зол.— Пусть решит компьютер, — произнес он наконец. — Я доверяю только ему. Если выяснится, что дружок Лорел по переписке — это не ты, то я тебя отпущу.Остер несколько секунд смотрел на младшего партнера.— Ты ненормальный, если думаешь, что я стану ждать. Я не собираюсь провести остаток своих дней в тюрьме только потому, что жена тебе изменяет. Лучше пристрели меня.Он повернулся и пошел в сторону прихожей — возможно, чтобы заглянуть в убежище.Уоррен поднял револьвер и с громким щелчком взвел курок.— Что ж, ты выбрал.Остер сделал два шага и обернулся. Его лицо исказилось от напряжения, на глаза набежали слезы.— Ты хочешь покончить с собой, — произнес он. — Что ж, замечательно. Но почему ты тянешь за собой меня?— Потому, что мы партнеры, — ответил Уоррен с ироничной улыбкой, — и все делим пополам, понятно?

Глава 13В очереди к кассе банка «Юнион плантерс» Нелл внезапно охватило предчувствие, сильное до тошноты. Она не знала, как это назвать: предвидением, телепатией, мандражом или еще как-нибудь; просто чувствовала — в офисе происходит что-то ужасное. Вида вела себя странно, с опозданием осознала Нелл. Отсроченная реакция, вроде того как человек умирает ночью от удара, полученного днем. А что сыграло роль удара в этом случае? Спокойствие.Вида была слишком спокойна.Все шло наперекосяк, а она шутила — совсем как усталый гробовщик на похоронах. Нелл поспешила к машине, выехала на параллельную шоссе дорогу и пересекла Двадцать четвертую автостраду, чтобы попасть на бульвар Одюбон, и повернула на парковку для сотрудников клиники, на которой почти не было машин, если не считать «ягуар» доктора Остера и старенький «понтиак» Виды. Нелл подбежала к задней двери офиса, но та оказалась заперта. Нелл открыла замок своим ключом и проскользнула в коридор.Сквозь чуть приоткрытую дверь в приемную номер шесть Нелл разглядела ноги в чулках, свисающие со смотрового стола. «Значит, в клинике еще есть пациенты», — подумала она. Все сотрудники куда-то подевались. Проходя мимо рентгеновского кабинета, Нелл заглянула в него, но Шерри там не было. Ни одной живой души не было и в лаборатории. Никаких признаков Джанел, а свет выключен. Правда, аппараты для проведения анализа крови работали.По спине Нелл пробежал холодок, а плечи дернулись, словно от удара током. Здание казалось совсем чужим, как будто бы она вошла не к себе в клинику, а в похожую на нее. «Дома возле больницы все такие одинаковые», — подумала она. В отличие от близлежащих «современных» зданий-коробок с плоскими, залитыми гудроном кровлями клинику доктора Остера венчала четырехскатная крыша со слуховыми окнами.Внезапно Нелл поняла, что ее тревожит. Молчали компьютеры. Всегда, когда она заходила в офис, компьютеры работали. Без их ровного, успокаивающего гудения помещение казалось совсем чужим. Они делали здание живым, а сейчас все словно вымерло.В клинике всегда пахло медицинским спиртом, но чем ближе Нелл подходила к регистратуре, тем резче становился запах. Воняло еще чем-то…Бензином.Она прошла через арку к регистратуре и увидела сестру, склонившуюся над выдвинутым ящиком с картотекой. Вида поливала документы какой-то жидкостью. Спиртом. Медицинским спиртом из коричневой бутыли — такие емкости использовались в приемных клиники. Двадцать шкафов с документами стояли открытыми.— Ви? — тихо позвала Нелл.Вида резко обернулась и отпрянула от ящика, но, завидев младшую сестру, успокоилась.— Что ты делаешь? — спросила Нелл.— Важное дело, милая. Все нужно делать мигом, как говаривал Элвис.— Что?Вида рассмеялась:— Иногда я забываю, насколько ты моложе меня.— Совсем ненамного, — заметила Нелл, которой вдруг стало очень страшно.— На целую жизнь, малышка. По-моему, я велела тебе уносить ноги.— У меня было дурное предчувствие. Ну, ты знаешь, о чем я.Вида посмотрела вниз, на ящик с бумагами, и вздохнула.Нелл окинула взглядом комнату и пришла в ужас от увиденного. Пустые бутыли из-под спирта валялись по всей комнате: несколько штук на шкафчиках с документами, остальные — у компьютера. Красная металлическая канистра с бензином стояла под столом. Один чирк спичкой — и все погибнет в огненном вихре.— Зачем ты это?! — воскликнула Нелл.— У нас нет другого выхода, — пояснила Вида, открывая очередную емкость со спиртом и выливая ее содержимое в ящик, набитый историями болезней. — Нужно спешить как на пожар. Чем быстрее от всего избавимся, тем лучше.В ее смехе слышалась истерическая нотка, и Нелл испугалась еще больше.— Так вот зачем ты уходила сегодня!— Угу. У нас было маловато спирта, а в аптеке «Уолгринз» — навалом. Мне пришлось протащить его сюда тайком, в старой коробке от компьютера «Делл». Налоговики поставили у заднего входа своего человека — следить за клиникой. Ждут, когда приедет их питбуль.— Питбуль?Видин смех смолк.— Малышка, немедленно сматывайся!— Но… как можно все это поджечь и не погибнуть?Вида хитро улыбнулась:— Пойду к распределительному щитку и отключу электричество. Вернусь сюда и включу все компьютеры и электроприборы. Еще одна пробежка по коридору, щелчок рубильника — и бабах! Ищи ветра в поле.— Откуда ты обо всем знаешь?— У меня был приятель из страховой компании, работал с делами о поджогах. Помнишь?Нелл смутно припомнила тощего небритого каджуна[23] неопределенного возраста.— К сожалению, у нас нет времени, чтобы устроить что-нибудь первоклассное, — посетовала Вида. — Обойдемся тем, что есть.Нелл шагнула в комнату.— Там еще остались пациенты, я сама видела.— Да, парочка. Заберу их с собой, когда буду уходить. — Вида швырнула пустую бутылку на пол и продолжила: — Может, если заметят наше геройское спасение, то и впрямь подумают, что пожар начался случайно? Сомнительно, но попробовать стоит.— А где остальные?— Отправила домой. Сказала, что у нас сбой в работе компьютеров: невозможно ни счет выставить, ни страховку оформить. Смылись в тот же миг.— А доктор Остер?— Забирает улики из дома Уоррена, как я тебе и обещала.Теплое чувство благодарности охватило Нелл.— Ви, давай уедем вместе, а? У тебя есть деньги, я уверена. Доберемся до Канкуна, снимем квартирку на месяц, а там решим, что делать дальше.Вида улыбнулась мечтам сестры.— Да я бы с удовольствием, детка, но не могу. Мы повязаны с Кайлом, и я его поддержу. А если выберемся из этой передряги, то он от меня никуда не денется.Нелл закрыла глаза, печаль охватила ее душу.— Ты же знаешь, Ви, на него нельзя рассчитывать. Как только ты спасешь его шкуру, он найдет себе другую подружку. Кого-нибудь помоложе, чтобы не знала, какой он придурок.Ухмылка Виды растянулась еще шире и вдруг сменилась гримасой. Нелл услышала мужской голос и обернулась.В дверях, ведущих в коридор, стоял темноволосый мужчина в сером костюме. Он выглядел как адвокат, а может, как агент ФБР — во всяком случае, такими их обычно показывают по телевизору.— Добрый день, — сказал он низким голосом. У него был выговор типичного северянина. — А где доктор Остер?— Уехал, — ответила Вида. — У нас тут проблемы с компьютерами. Думаю, он поехал в магазин за запасными частями.Взгляд незнакомца перебегал с компьютеров на открытые шкафы с документами. Он наверняка заметил бутыли со спиртом, но ничего не сказал.— Попрошу вас медленно приблизиться ко мне и выйти из комнаты. Мне нужно с вами побеседовать. Ничего серьезного. Пожалуйста, никаких резких движений. Нам всем угрожает смертельная опасность.Вида посмотрела на него с почти игривой улыбкой:— Вы так считаете?— Отойдите от стены, мисс Робертс. Жду вас в коридоре.Вида кокетливо потянулась, будто кошка, которую приласкали. Нелл знала — сестре доставляет извращенное удовольствие мысль о том, что представителю власти известно ее имя.— Так вы и есть Биглер? — спросила она.— Совершенно верно.— Питбуль с шилом в заднице?Биглер подал знак кому-то в коридоре.— Этого я еще не слышал, но не сомневаюсь, что говорили обо мне. — Он посмотрел на Нелл: — Выйдите, пожалуйста, в коридор, мисс.Девушка почувствовала, что спокойный и уверенный голос незваного гостя словно притягивает ее к себе. Разве Биглер похож на питбуля? Скорее, на доброго надежного лабрадора. Нелл медленно двинулась к нему, взглядом умоляя сестру последовать ее примеру.Но Вида не собиралась сдаваться так легко. Нелл внезапно поняла: сестра давно заметила, что у агента нет оружия. Если бы и было, он побоялся бы выстрелом привести в действие бомбу, которой стала наполненная горючими веществами комната.— Хотите отправить меня за решетку, мистер Биглер? — спросила Вида с вызовом.— Посмотрим, как вы будете себя вести. Поможете нам установить справедливость — возможно, сумеете избежать наказания.Вида расхохоталась:— Значит, если я сдам Кайла Остера, от тюрьмы вы меня освободите?Биглер вздохнул и отошел дальше в коридор.— Вроде того. Все зависит от вашей роли в этом деле.Нелл увидела, как что-то изменилось в глазах сестры.Вида прошептала:— Беги малышка, беги!Нелл вскрикнула, но сестра уже сунула руку в карман, вытащила дешевенькую голубую зажигалку и щелкнула рычажком. Сильные руки схватили Нелл и потащили к выходу. Кто-то бросился вперед, размахивая пистолетом, и сдавленный крик вырвался из горла Нелл.Лорел опустилась на пол за диваном и наблюдала за Кайлом Остером. Уоррен усадил старшего партнера спиной к мраморному камину, а сам мерил шагами гостиную, время от времени заглядывая в ноутбук, — проверить работу программы-взломщика. Слава Богу, дети не высовывали носа из своей комнаты. Устрашенные необычным поведением Уоррена, они решили не показываться взрослым на глаза, пока не позовут. Лорел переживала, что Бет сильно напугана, но была уверена — Грант ее успокоит. Он с удовольствием поддразнивал сестренку, но спешил на помощь, если она пугалась или огорчалась.Лорел ощущала странную близость с Кайлом Остером. В конце концов, они оба хотели одного — свободы. Кроме того, Остер, по-видимому, пытался спасти от тюрьмы и себя, и партнера, что, по мнению Лорел, имело смысл. Уоррена же снедало чувство вины за какие-то темные дела в клинике. Он напоминал убийцу, который жаждет, чтобы его поймали. Разговоры смолкли, и Кайл, казалось, смирился с тем, что не может уйти. Впрочем. Лорел чувствовала, что он притворяется. Пару раз она заметила, как он утирает слезы. Наверняка Уоррен тоже это видел, но всякий раз, когда он удостаивал партнера взглядом, его лицо не выражало ничего, кроме презрения. Лорел была готова к любому развитию событий. Вдруг Остер попытается сбежать? Тогда можно улучить секунду и разбить ноутбук об пол, а может, даже удастся вывести из дома детей.— Уоррен, я хотел бы кое-что тебе сказать. — произнес Кайл дрожащим голосом.— Ну давай.— Всю жизнь ты поступал правильно, был пай-мальчиком. Но весь этот год ты делал такие вещи, о которых раньше и не помышлял, а теперь тебе стыдно.Лорел посмотрела на мужа, пытаясь понять, какой эффект произвели на него слова Кайла.— Почему ты так поступал — твое личное дело, — продолжил Остер, — но сейчас тебя переполняет чувство вины. Ты считаешь, что все об этом узнают и твоя жизнь будет сломана. Тебя перестанут уважать пациенты, искренне верящие, что ты Альберт Швейцер.[24] И как же ты поступаешь? Пытаешься разрушить все, что можешь, прежде чем это произойдет. Хочешь показать миру, что никто так не презирает Уоррена Шилдса, как сам доктор Шилдс. — Он сочувственно улыбнулся. — Партнер, мне знакомо чувство отвращения к себе. И я знаю, что такое признать собственную вину. Скажу по собственному опыту — признание не облегчает душу. Тебе станет лучше секунд на пять, а расплачиваться будешь всю оставшуюся жизнь. Продолжи делать то, что делаешь сейчас, — и все, чего ты так страшишься, станет правдой. Пациенты никогда не станут относиться к тебе так, как раньше. Возможно, тебя лишат права заниматься медицинской практикой. Ты этого хочешь?Уоррен ничего не ответил, и Кайл показал на Лорел:— Посмотри на свою жену. Ты угрожаешь ей, заставляешь признаться в измене. Даже если она изменяла тебе, то чья в этом вина? Хочешь почувствовать угрызения совести — задай себе такой вопрос. Лорел — замечательный человек, красивая женщина, и если она ищет любви вне дома, значит, виноват в этом ты.Уоррен оторвал взгляд от компьютера, но Кайл не умолкал:— Если она признается, расскажет то, что, как ты полагаешь, тебе нужно — все грязные подробности, — где вы окажетесь? По уши в дерьме. Семейной жизни придет конец потому, что ты ничего не сможешь простить. Я же тебя знаю.В глазах Уоррена вспыхнул гнев.— Не думал, что ты у нас специалист в психиатрии.Кайл рассмеялся:— Не стал бы тратить время. Я и так разбираюсь в человеческих слабостях лучше любого из этих типов. Жизнь научила.Уоррен уставился в монитор компьютера.— Я знаю, ты слушаешь, — настаивал Кайл. — Всем известно, что ты помешан на контроле, Уоррен. Это очень хорошо для бизнеса — большую часть времени. Но у нас возникла непредвиденная ситуация. Жизнь есть жизнь, такова природа вещей. Энтропия, или как там еще. Я из тех людей, которые плывут по течению, когда вода поднимается. Пусть поток уносит меня — я приспособлюсь ко всему, что бы ни произошло. А ты похож на робота с заданной программой. Как только условия жизни меняются, у тебя происходит сбой. Программа больше не подходит. Ты — как подводная лодка, выброшенная на сушу. И прямо на тебя, партнер, надвигается огромный автотягач с прицепом. Я пытаюсь оттащить тебя с дороги, но ты не даешься, потому что не знаешь, как поступить.— Ну и что ты хочешь? — невыразительно спросил Уоррен.— Не мешай мне. Можешь всю оставшуюся жизнь выяснять, с кем Лорел целовалась за амбаром, раз уж тебе так приспичило. Однако помни: если тебя посадят, она будет трахаться, с кем захочет и когда захочет — только потому, что тебя не будет рядом.— Ну и пусть.Остер хотел что-то добавить, но тут зазвонил телефон. Уоррен не стал поднимать трубку, и на кухне включился автоответчик. Он воспроизвел записанное Лорел приветствие, и по всему дому разнесся взволнованный женский голос:— Доктор Шилдс, возьмите, пожалуйста, трубку! Пожалуйста! Это Нелл из клиники. Здесь такое творится! Все взорвалось! Вида сильно пострадала и, возможно, умрет! Алло! Алло! Вы слышите?— Все в кухню! — скомандовал Уоррен, бросившись к автоответчику. Оглянулся, проверяя, следуют ли за ним Лорел и Кайл, а затем нажал на кнопку, переводя автоответчик в режим громкой связи.— Доктор Шилдс у телефона.— Слава Богу! — всхлипнула Нелл, и кухню заполнил звук сигналящих автомобилей.— Где вы? — спросил Уоррен.— В телефонной будке. Я боюсь идти домой и не знаю, что делать.— Успокойтесь, Нелл, и расскажите мне подробно, что произошло.Нелл начала говорить торопливо и сбивчиво:— Вида пыталась уничтожить истории болезни пациентов и компьютеры в офисе. Она подожгла все, когда мы с агентом Биглером были в регистратуре. Все взорвалось! Бензин, спирт — чуть все здание не разрушилось!Кайл побледнел. Он наклонился к Уоррену и прошептал ему на ухо:— Спроси, сгорели ли истории болезней.Уоррен сердито отпихнул его.— Нелл, где Вида?— В реанимационном отделении больницы Святого Рафаэля. Я позвонила туда, и мне сказали, что если удастся стабилизировать ее состояние, то ее самолетом отправят в ожоговый центр Гринвилла. Что мне делать, доктор Шилдс?Пока Нелл говорила, Лорел рассматривала карман Уоррена — тот, в котором лежало оружие. Револьвера не было видно, и Лорел прикинула, сможет ли она его выхватить. Может, привлечь к нему внимание Кайла? Кайл сильнее, но ведь и рука у него больше. Возможно, он даже не успеет залезть в карман — Уоррен собьет его с ног. А если схватить со шкафчика горшок с цветами и стукнуть Уоррена по голове? Лорел так бы и сделала, но что-то ее остановило — то ли рассказ Нелл, который явно произвел впечатление на Уоррена, то ли воспоминание о неудачной попытке ударить мужа консервной банкой.— Вы упомянули агента Биглера, — произнес Уоррен. — Он хотел вас арестовать?— Один из агентов сказал, что я арестована, но у них с собой даже наручников не было. А Биглера что-то ударило, когда вспыхнуло пламя. Не понимаю, как это произошло, ведь я была ближе к взрыву. Биглер пытался меня спасти, но его сбило с ног. — Нелл еще раз всхлипнула и продолжила: — Вбежал еще один человек, но он бросился на помощь к своему боссу. Там все было в дыму… и в крови. Я хотела вытащить Виду, но она потеряла сознание и сильно обгорела… ожоги третьей степени, не меньше. О Господи…— Помедленнее, Нелл, не торопитесь.— Когда я поняла, что Вида не может двигаться, то выбралась в холл — не хватало воздуха. А потом ползла и ползла, пока не оказалась на улице. Увидела, что за мной никто не следит, и побежала. В это время начали подъезжать пожарные машины. Зря я бросила Виду, но мне было так страшно! Доктор Шилдс…— Успокойтесь, Нелл, любой на вашем месте поступил бы так же. Где вы сейчас?— В телефонной будке, недалеко от клиники. Мне вернуться туда?Остер энергично замотал головой.— Сможете добраться до центра города? — спросил Уоррен.— Наверное. Попрошу, чтобы подвезли.— Отлично. Ступайте к Дону Биллингсу, моему адвокату, у него офис на Бэнк-стрит. Скажете, что вы от меня — пусть, если хочет, позвонит и проверит. Скажите ему, что я заплачу.У Кайла от удивления отвисла челюсть.— А что ему рассказать? Что можно говорить, а что нельзя?— Как только вы встретитесь с Биллингсом, он станет вашим адвокатом. Не тратьте время на то, чтобы защитить Кайла или меня. Вы важнее, чем мы. У вас вся жизнь впереди.Кайла, казалось, вот-вот хватит удар, но он побоялся вмешаться в разговор, который скорее всего прослушивали.— Да я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь доктору Остеру, — ответила Нелл. — Этот лживый ублюдок обманул мою сестру… Я его ненавижу!— Понимаю, — согласился Уоррен, бросив взгляд на партнера. — Не волнуйтесь, Кайл получит по заслугам еще до того, как все закончится.— Дон Биллингс? — переспросила Нелл. — С Бэнк-стрит?— Совершенно верно. Нелл, у вас все будет хорошо.— Огромное спасибо, доктор Шилдс. Я знала, что вы мне поможете!— До свидания, Нелл. Берегите себя, — Уоррен повесил трубку и посмотрел на Остера, который пятился к прихожей: — Ты велел Виде сжечь документы?— Нет, черт возьми! Ты же знаешь Виду. Она все и затеяла. После обеда сказала, что бумаги должны исчезнуть. Послушай, ведь это она послала меня сюда — забрать бухгалтерские книги и боны. И велела надеть это мерзкое тряпье!— Давай поговорим минутку о Виде и Нелл.— Нет у нас минуты! — закричал Кайл, его лицо пошло красными пятнами. — Ты же слышал Нелл. Они ее арестовали! Голову наотрез даю — у них есть ордер и на наш арест! Да после того как ты ответил на звонок, Биглер нагрянет сюда с минуты на минуту!— Значит, судьба.— Что?— Мне плевать, сяду ли я в тюрьму или нет. Мне важно знать правду.— Какую еще правду?Уоррен развернулся и пошел в гостиную проверить компьютер. Взмолившись про себя, чтобы программа-взломщик не подобрала пароль, она схватила Кайла за вонючую рубашку и притянула поближе.— Он поменял код в убежище, но это не важно. Боны и бухгалтерские книги лежат в гостевой спальне, на кровати. Давай!Остер на ходу оглянулся через плечо и прошептал:— А как же ты?— Я заберу детей.Лорел направилась к лестнице, но уголком глаза заметила чей-то силуэт. «Должно быть, Уоррен», — подумала она и побежала наверх. Голос мужа заставил ее остановиться.— Положи коробку, Кайл!— Нет, партнер, — ответил Остер. — Дай пройти!Лорел перегнулась через перила — посмотреть, что происходит. Кайл стоял в холле, напротив лестницы, а Уоррен ждал в небольшом коридорчике, преграждая ему выход. Между ними не было и десяти футов. Уоррен целился из револьвера в коробку, которую Кайл прижимал к животу.— Отойди, Уоррен, — с неожиданной силой произнес Кайл. — Не мешай мне.— Положи боны, — повторил Уоррен. — Немедленно.Лорел хотела было подниматься дальше, но испугалась, что Уоррен услышит скрип ступенек. Она стояла, затаив дыхание и надеясь, что Кайл не станет прорываться к двери мимо Уоррена. Примерно через пять секунд Кайл вздохнул, нагнулся и поставил коробку на пол.— По крайней мере Лорел отсюда выбралась, — сказал он.Уоррен ошеломленно завертел головой и посмотрел на лестницу. Взгляды супругов встретились. Лорел уловила какое-то движение прямо за Уорреном.Невероятно, но у Кайла в руке было оружие — небольшой автоматический пистолет с никелированным корпусом. Лорел потрясенно наблюдала за тем, как Кайл целится Уоррену в грудь, и мысленно просила его нажать на курок. Неожиданно для себя самой она воскликнула:— Уоррен, осторожно!Уоррен дернулся влево в тот миг, когда Кайл спустил курок. Выстрел прозвучал как взрыв новогодней хлопушки. Кроваво-красный цветок распустился на плече Уоррена, а затем дважды грохнул револьвер.Остер мешком повалился на пол.Лорел застыла, глядя на эту сюрреалистическую картину. На лестничной площадке второго этажа раздался топот. Грант и Бет выбежали из комнаты и через перила пытались рассмотреть, что происходит внизу.— Мама, что случилось? — встревоженно позвал Грант. — У тебя все в порядке?Глаза на бледном, без кровинки, лице Бет округлились и, казалось, побелели от страха.— Мамочка, мне страшно! — захныкала она. — Возьми меня на ручки!Снизу послышался предсмертный хрип. Лорел увидела, что Кайл лежит на полу лицом вниз, а под ним расплывается лужа крови. Он пытался ползти, но двигалась только верхняя часть тела. Уоррен поднял глаза на Лорел и детей, правой рукой держась за левое плечо.— Мама, иди ко мне! — плакала Бет. — Пожалуйста-а-а!Уоррен кивнул, разрешая.— Иди! Я позабочусь о Кайле.Лорел взлетела по ступенькам и, не замедляя ход, схватила на руки Бет.— Быстрее! — прошипела она Гранту. — Пошевеливайся! Беги!— Куда? — спросил он, едва успевая следом.— К себе в комнату.Они бежали по коридору второго этажа.— Зачем?— Нам нужно выбраться отсюда!— Как?— По дереву!Грант удивленно распахнул глаза.— Ты же запретила мне на него лазить!— Сегодня можно.Она ворвалась в комнату сына и бросилась к правому окну, где развесистая крона мощного дуба подходила к самому скату крыши. Среди ветвей, покрытых густой весенней зеленью, располагался домик для игр, и от него к заднему двору вел сорокаметровый трос, с которого можно было спрыгнуть прямо в песочницу. Несколько недель назад Грант обнаружил, что может выскользнуть из окна комнаты, по крыше съехать к дубу, а затем спуститься в домик по веткам. Лорел строго-настрого запретила ему рисковать, но это было до того, как ее муж сошел с ума. Теперь ее тревожило только одно: способна ли шестилетняя девочка сделать то, что может девятилетний мальчуган? Лорел надеялась, что с ее помощью дочь справится. Она опустилась на колени и заглянула Бет в глаза.— Грант полезет первым, хорошо? А мы с тобой вслед за ним.— Мамочка, я не смогу, — произнесла Бет дрожащим голоском. — Там слишком высоко. Давай пойдем по лестнице.— Нельзя, солнышко. Папа нас увидит.— А что с ним такое? — спросил Грант. — Почему он ведет себя как псих?— Папа заболел, милый. Сейчас он не понимает, что делает. Нам нужно ненадолго от него уехать. Готовы?Грант вскинул кулак:— Спайдермен, вперед!Лорел отодвинула задвижку и открыла окно. К ее ужасу, раздался пронзительный вой системы безопасности. Должно быть, Уоррен включил ее перед приходом жены.— Скорее! — крикнула она сыну. — Давай!Грант торопливо вылез из окна и на четвереньках стал спускаться по скату крыши. Лорел выбралась следом за сыном, не отпуская руки рыдающей от страха Бет.— Идем, детка, — позвала Лорел, заглядывая в комнату. — Все будет хорошо.Из коридора донеслись шаги Уоррена.Лорел подтянула дочь к подоконнику и протащила ее через окно, ударив головой о раму. Девочка заверещала от боли, но Лорел не останавливалась. Крепко прижав Бет к себе, она села на крышу, чтобы сползти вниз. Уоррен схватил ее за волосы и стал втаскивать обратно в комнату. Лорел закричала, умоляя отпустить, но он лишь дергал сильнее, выдирая клочья волос. Господи, да она согласна потерять их все до единого, лишь бы спасти дочь!Бет ерзала у нее на коленях — наверное, хотела покрепче прижаться к материнской груди. Лорел подняла руку, пытаясь высвободиться от хватки Уоррена, но ей пришлось снова подхватить дочь.— Она сейчас упадет! — воскликнула Лорел. — Отпусти меня!Уоррен схватил ее за горло и потащил через окно. У Лорел перехватило дыхание. Она поняла, что в борьбе с Уорреном вот-вот потеряет сознание и выронит Бет. Со слезами на глазах Лорел перестала сопротивляться.«Только бы Гранту удалось бежать, — мысленно взмолилась она, — только бы он не стал ждать нас!»— Грант! — громко позвал Уоррен. — Вернись!Крона дуба закачалась, словно среди ветвей лазил огромный енот. Раздался глухой удар — Грант спрыгнул в домик.— Кому говорю, сын! Хочешь, чтобы я рассердился?Уоррен чуть ослабил хватку, давая Лорел дышать.— Передай сюда Бет! — скомандовал он. — Быстрее!Лорел подчинилась. Уоррен втащил дочь в комнату. Над его левой ключицей расплывалось кровавое пятно размером с блюдце.«Должно быть, Кайл все-таки попал, прежде чем его самого застрелили».— Пуля пробила трапециевидную мышцу, — сказал Уоррен, заметив ее взгляд. — Ничего серьезного. Впрочем, тебя это вряд ли волнует.Она отвернулась, еле сдерживая безумное желание скатиться по крыше прямо к дереву, в безопасность.Снизу раздался стрекот, как будто завертелась катушка огромного спиннинга. Лорел посмотрела вправо, на Гранта, который, добравшись до троса, уносился прочь от дома, словно боец из отряда коммандос в фильме о спасении военнопленных. Он отчаянно болтал ногами, чтобы колесико быстрее скользило по тросу. Лорел хотелось громко завопить от радости.Уоррен злобно выругался, и она краем глаза заметила, как в воздухе мелькнуло что-то темное. Повернувшись, Лорел увидела в руке мужа револьвер, наведенный на удаляющуюся фигурку сына. От удара Лорел револьвер качнулся. Она извернулась и встала на колени, глядя на Уоррена с яростью дикой кошки, защищающей свое потомство. Лорел была вне себя от гнева, ее тело горело и чесалось, как от электрического разряда.— Только попробуй в него прицелиться! — прорычала она. — Я тебе глаза выцарапаю, клянусь Богом!Грант соскочил с троса в песочницу и бросился бежать. «Прыжок в рампе с оборотом на триста шестьдесят градусов куда сложнее», — думал он. Оглянувшись через плечо, мальчик увидел, что отец смотрит на него из окна, а мать на крыше отчаянно машет, показывая, чтобы он не останавливался. От этого зрелища ему стало страшно.Сперва Грант направился к ручью под холмом, но затем повернул налево, к дому Эльфманов. Из-за деревьев выскочила Кристи и припустила за ним, радуясь, что можно с кем-то поиграть. Собака, разинув пасть в улыбке, весело кружила вокруг Гранта, а он думал только о том, что нужно скорее добраться до телефона. Он не знал ни кому звонить, ни что сказать. «Папа заболел!» или «Помогите маме!» — что важнее?Петляя между азалий, он несся к соседскому дому, пока наконец не увидел у бассейна на заднем дворе миссис Эльфман в просторном цветастом платье. Похоже, она его тоже заметила. Секундой позже к ней подошел садовник. Джордж нравился мальчику гораздо больше, чем миссис Эльфман. Как хорошо, что он тоже здесь! Гранту пришло в голову, что, наверное, у него очень испуганный вид, — Джордж бросился к нему, и миссис Эльфман торопливо зашагала в его сторону. Да ведь и на самом деле было страшно.Грант не знал, что случилось с отцом, но понимал — мама очень напугана. Он никогда не видел ее такой бледной, с дрожащими руками; раньше она никогда не била папу по лицу. Еще больше Гранта пугал предмет в отцовском кармане: его очертания не оставляли никаких сомнений. У Гранта перехватило горло, как только он понял, что там лежит. Он совсем не удивился, когда услышал выстрелы.— Привет, дружище! — окликнул его Джордж, встав на колени, чтобы заглянуть Гранту в глаза. — От кого это ты так быстро бежишь?Мальчик тяжело дышал и не мог произнести ни слова. Подошла миссис Эльфман, ласково посмотрела на Гранта и взяла его за руку.— Что случилось, Грант Шилдс? Мы тебе поможем, только сначала все расскажи. Кому-нибудь оторвало палец? Я слышала взрывы петард.Грант покачал головой, едва сдерживая слезы. К нему вернулся голос.— Это мой папа! — выпалил он. — Папе плохо!— Он заболел? — спросил Джордж. — Хватался за руку или за сердце? Потерял сознание?Грант показал на собственный висок.— У него что-то с головой. Не понимает, что делает. У него есть пистолет, и, кажется, он кого-то застрелил. Мама пыталась вывести нас из дома, но убежать смог только я.— Господь всемогущий! — воскликнула миссис Эльфман. — Бедное дитя! Джордж, беги скорее за шерифом! Пусть ставит на ноги всю полицию!

Глава 14На смотровой площадке аэропорта Атенс-Пойнт Дэнни Макдэвит пил пиво и слушал Мэрилин Стоун, которая рассказывала ему о юридических тонкостях опекунства. Они разговаривали уже час, но Дэнни не спешил домой. Он очень волновался за Лорел, но сообщений от нее не было, хотя Дэнни раз десять проверил сотовый. В аэропорту алкоголь не продавали, но механик, приятель Дэнни, принес упаковку холодного пива. Макдэвит и Мэрилин допивали последние две банки.— Подведем итог, — произнесла Мэрилин. — Старлетт, вероятно, получит опекунство над Майклом и сможет ограничить посещения до одного раза в две недели. Все зависит от судьи. Но она не сможет определить его в специальное лечебное учреждение, если вы согласны забрать его себе. Ни один судья не позволит избавиться от ребенка, нуждающегося в специальном уходе, если один из родителей хочет взять на себя эту ответственность.Дэнни кивнул.— Посещения раз в две недели — не выход. Майкл нуждается в постоянном внимании.Мэрилин явно сочувствовала Дэнни.— А как насчет его учительницы? Лорел Шилдс стала бы бесценным свидетелем, если бы только рассказала всю правду о Старлетт.Дэнни глотнул еще пива и ничего не ответил.— Какие-то трудности? — спросила Мэрилин. — Думаете, Лорел откажется выступить в суде?— Может, и нет. Мне нужно с ней поговорить.— Поторопитесь. У нас каждый день на счету.Он вымученно улыбнулся:— Спасибо, что нашли для меня время.— О, взамен я рассчитываю на бесплатный урок пилотирования.— Я дам вам два.— Одного вполне достаточно. Как себя ведет Старлетт?— Не спрашивайте. Стерва из стерв. Прошлась по моим кредитным картам как немцы по Парижу во время Второй мировой.Адвокат кивнула:— Типичное поведение женщины, которая знает, что муж вот-вот ее бросит. Вам нужно спасаться, пока не поздно. Рискните.Дэнни хотел было ответить, но тут зазвонил его легальный мобильник. Бросив взгляд на дисплей, Дэнни увидел, что звонят из ведомства шерифа.— Извините, мне нужно ответить.Мэрилин запрокинула банку и не по-женски, длинным глотком допила пиво.— Дэнни Макдэвит, — произнес он в трубку.— Майор Макдэвит, говорит диспетчер. Шериф требует, чтобы воздушное подразделение прибыло за ним к озеру Сент-Джон. Знаете, где это?— Да.Озеро Сент-Джон было популярной зоной отдыха в сорока милях вверх по реке.— Когда нужно лететь, Кэрол?— Прямо сейчас, сэр.— Сейчас? Что случилось?— Никаких подробностей по радио или по сотовой связи, Дэнни. Лететь придется вам. Джим с женой в Лас-Вегасе — отмечают юбилей. Когда доберетесь до аэропорта?— Я уже здесь.— Отлично. Я позвонила мистеру Марклу. Они готовят воздушное подразделение.Подразделение! Дэнни чуть было не рассмеялся, но что-то в голосе диспетчера его остановило.— Там действительно что-то серьезное?— Да, сэр.— А что делает шериф на озере Сент-Джон?— Рыбачит. Я сообщу его координаты, как только подниметесь в воздух.Дэнни совсем не улыбалось провести остаток дня, прочесывая реку в поисках заплутавшего рыболова, — Лорел может понадобиться помощь. Но в аэропорту было всего два вертолетчика, и, раз уж Джим Редмонд уехал отдыхать, заступать на службу придется Дэнни.— Вас понял, — с покорностью в голосе произнес он. — Перезвоните мне через десять минут, сообщите координаты.— Что за срочность? — спросила Мэрилин.— Наш великолепный шериф желает вернуться с озера Сент-Джон на вертолете. Рыбачить ему надоело.— Вы серьезно?— Нет, — ответил Дэнни, поднимаясь на ноги. — Может, кто-то потерялся. Или один из вкладчиков в шерифскую предвыборную кампанию растянул лодыжку, катаясь на водных лыжах.Мэрилин рассмеялась:— Весьма похоже на Билли Рэя Эллиса, которого я помню по школе.— Не может быть, вы ведь намного моложе!Она подмигнула.— Я была в девятом классе, когда он оканчивал школу — местная знаменитость, звезда футбола и мечта всех девчонок. Конечно, в те времена играли в основном белые парни. Совсем другая игра.— Безусловно.— Думаю, не совру, если скажу, что Билли выбрали шерифом только благодаря спортивным заслугам в школе и положению в баптистской церкви, — ехидно заметила Мэрилин.— Политика. Везде одно и то же. На самом деле он не так уж и плох. Я встречал командиров куда хуже его.Адвокат задумчиво кивнула.— Нам надо чаще общаться.— Согласен.— Если вы меня наймете, то так оно и будет.Улыбка Дэнни поблекла.— Я думаю об этом.К тому времени как Дэнни добрался до ангара, механики выкатили шерифский вертолет и приготовили его к полету. Старенькому «Белл-206» исполнилось восемь лет, но он прекрасно летал. Белый вертолет с голубыми и золотыми полосами и большой золотой звездой на фюзеляже сильно отличался от тех, которые Дэнни приходилось пилотировать в армии. Те машины были в пять раз больше и гораздо сложнее маленького вертолетика, но зато он послушен в управлении — воздушный змей по сравнению с огромными армейскими хищниками. В «Пейв-Лоу IV» помешался отряд из двадцати четырех готовых к бою коммандос в полном снаряжении; в кабине «Белл-206» спереди располагались два сиденья, а сзади едва хватало места для кресла и носилок. И все.— Как дела, Дэнни? — спросил седовласый Дик Берли, главный механик аэропорта. — Готов к полету?Дик Берли был командиром экипажа вертолета «Ю-Эйч-1», или просто «хьюи», в Первой кавалерийской дивизии[25] во Вьетнаме. Пережив сражения в долинах Йа-Дранг и А-Шау, он перебрался в Батон-Руж, где тридцать лет обслуживал журналистские вертушки. В шестьдесят с лишним лет Берли решил уйти на пенсию и переехать в Натчез. Там он от скуки устроился на временную работу в местный аэропорт и вскоре возглавил техническую службу. Для Дэнни он стал просто подарком судьбы.— Как прикажешь, Дик, — ответил Дэнни. — А что наша красавица?— В полном порядке. Можешь лететь.Дэнни расхохотался, пожал руку Берли, кивнул белокурому юнцу в комбинезоне, стоявшему сзади.— Никакого пива не было, так?Берли ухмыльнулся:— Главное, чтобы оно тебе не мешало, майор.Дэнни отсалютовал старому механику.— Мое нерушимое правило: не пей перед полетом. Тем не менее однажды ночью мне с половиной бутылки текилы в желудке пришлось преследовать боливийских наркокурьеров. Долгая история, но мы тогда перехватили сорок килограммов кокаина.— А себе немножко оставили? — спросил юнец, глядя на пилота горящими глазами.— Нет. — усмехнулся Дэнни. — Но бывали случаи, когда в рапортах вес конфискованной марихуаны указывался чуть меньше, чем на самом деле. Правда, военная полиция так и не узнала почему.— Будь поосторожнее, майор, — предупредил Берли, и улыбка исчезла с его лица. — Ветер усиливается, а с севера идет грозовой фронт.— А я как раз туда и направляюсь.— Лучше бы шериф вернулся в город на машине. Времени бы заняло ровно столько же.«Вряд ли, — подумал Дэнни. — Билли Рэю слишком нравится летать на вертолете».— Я всего лишь солдат, шеф. Приказ есть приказ.Механик подмигнул и открыл дверцу вертолета. Дэнни взобрался на правое сиденье, застегнул привязные ремни, затянул их потуже и запустил двигатель. Надев наушники, он провел предполетную проверку. Макдэвит совершенно не скучал по шлемофону, прибору ночного видения, бронежилету и другому снаряжению, необходимому для пилотирования вертолетов «пейв-лоу». По сравнению с его военным прошлым нынешнее задание больше походило на развлекательный полет на аэроплане в двадцатые годы прошлого века.Когда скорость вращения винта достигла триста шестидесяти оборотов в минуту, Дэнни почувствовал, что машина готова к взлету. Он потянул ручку «шаг-газ» вверх, и вертолет оторвался от земли. Нажав на правую педаль, Дэнни выровнял машину, тронул рычаг продольно-поперечного управления, чуть подав вертолет вперед, и повернул рукоятку дросселя. Спустя несколько секунд огромная птица взмыла в небо.Вдруг завибрировал сотовый телефон. Дэнни выхватил его из кармана, надеясь, что Лорел наконец прислала сообщение. К огромному удивлению, он обнаружил, что держит легальный телефон. Пока Дэнни его открывал, вертолет чуть отклонился от курса. Сообщение было от диспетчера Кэрол. Всего четыре слова: «Черный код/третья степень».Сердце Дэнни тревожно сжалось, когда он увидел зашифрованное послание.Слова «черный код» — означали захват заложников.«Третья степень» — человеческие жертвы.Перед его мысленным взором пронеслись картины кровавой расправы в школе «Колумбайн» и Политехническом университете штата Виргиния.[26] Повернув рукоятку дросселя, Дэнни увеличил скорость вертолета до ста десяти узлов и полетел навстречу грозовым облакам, надвигающимся с северо-запада.Кайл Остер был мертв.Лорел спустилась вниз с Бет на руках и увидела его тело на полу прихожей. Она прижала лицо дочери к груди и заглянула через перила. Кайл лежал с открытыми глазами лицом вверх: таким неподвижным может быть только труп. Его дурацкая рубашка задралась до груди — должно быть, Уоррен поднял ее, оказывая Кайлу медицинскую помощь. «Как странно, — подумала Лорел, — выстрелить в человека, а затем пытаться его спасти». Уоррен стрелял дважды, но она видела только одну рану, прямо посредине, немного выше пупка. Темная кровь покрывала бледный живот Кайла, сгустками застыв на волосах, к которым прикасалось так много легковерных женщин, обманывающих своих мужей.— Ты позвонил в Службу спасения? — спросила она с лестничной площадки.— А какой смысл? — ответил Уоррен с первого этажа.— Он умер до того, как ты поднялся наверх?— Нет, но он был при смерти. Он не мог шевелить ногами. Думаю, пуля попала в позвоночник и, наверное, перебила нисходящую аорту — похоже, у него открылось внутреннее кровотечение.— Какой точный выстрел! — заметила Лорел горько.Уоррен посмотрел на тело.— Он выстрелил первым. Ты сама видела.— Какой ужас! Я не могу… я просто не могу в это поверить!— Мамочка, мне трудно дышать, — пропищала Бет.Лорел повернула голову дочери, не давая ей, однако, заглянуть за перила. Бет молчала с тех пор, как они пытались сбежать по крыше, только сосала большой палец и с пустым взглядом прижималась к материнской груди.— Накрой его чем-нибудь, — попросила Лорел.— Сама накрой. Дай мне Бет.— Ты к ней не прикоснешься.Уоррен взглянул вверх, и его лицо приняло жесткое выражение.— Не думай, что все изменилось. Кайл сам выбрал смерть. У каждого выбора есть свои последствия. И у твоего тоже.— Да кем ты, черт возьми, считаешь себя?! Богом? Очнись! Ты только что убил человека! Пора прекращать это безумие!— Иди вниз. На кухню.Лорел закрыла ладонью глаза дочери и вслед за Уорреном прошла на кухню. Бет была намного тяжелее, чем год назад. У Лорел ныли плечи и спина. Пока Уоррен выглядывал из окна кухни, она достала из шкафчика стакан.— Что ты делаешь? — поинтересовался муж, не отводя взгляда от лужайки перед домом.— Хочу дать Бет воды. Она совсем измучена. Хотя нет. Своими поступками ты нанес ей психологическую травму. Может, перепугал ее навсегда. Что с тобой происходит?— Дай ей чайную ложку бенадрила.— И это совет профессионала? Накачать дочь снотворным?Уоррен закатил глаза.— Для нее же будет безопаснее, если она все проспит.У Лорел засосало под ложечкой.— Что именно?— Не переживай, ее можно уложить в убежище.На миг Лорел показалось, что она разговаривает с роботом.— Уоррен, ты только что убил своего партнера по работе. Ваш офис сгорел дотла, а одна из сотрудниц пыталась убить федерального агента. Неужели ты не понимаешь, что сюда вот-вот нагрянет полиция?— Поэтому лучше отправить Бет в комнату-сейф.Лорел прошептала:— Если ты закроешь ее там в одиночестве, то она испугается до смерти!— Зато будет в безопасности. Пули не смогут пробить сталь дюймовой толщины.Несмотря на усталость, Лорел охватила тревога.— Ты что, серьезно собираешься противостоять отряду вооруженных людей, удерживая нас в заложниках?Наконец-то на лице Уоррена отразились какие-то эмоции.— Это наш дом, Лорел. Мой дом. Моя земля. Надеюсь, полиция с должным уважением отнесется к нашим правам и даст нам возможность разобраться в семейных проблемах без постороннего вмешательства.Она закрыла глаза, пытаясь изгнать образ Уоррена из мыслей и сосредоточиться, но безуспешно. Внезапно она осознала всю чудовищность происшедшего и разрыдалась. Со слезами к Лорел пришло озарение, открывшее дорогу к свободе. Она солжет, но это будет не просто одна из недомолвок, которыми она пользовалась в прошлом году. Ей придется быть весьма убедительной. «По крайней мере, смерть Кайла принесет хоть какую-то пользу», — подумала Лорел. Остер окажет ей услугу в смерти, на что в жизни он никогда бы не пошел.Она отнесла Бет в угол кухни, к кушетке. Девочка цеплялась за нее, не желая отпускать, но Лорел усадила ее на сиденье и задумчиво потерла лоб.— Уоррен, — сказала она, — я не допущу, чтобы ты ставил жизнь Бет под угрозу. Я скажу тебе все, что захочешь, но вначале нужно покончить с этим безумием. Меня не волнует, что будет со мной, но ты должен разрешить Бет выйти из дома.Заслышав в ее голосе решимость, Уоррен отвел взгляд от окна и уставился на нее:— Ты на самом деле думаешь, что Бет со мной в опасности? Это ты подвергла наших детей риску. Скажи мне правду, истинную правду, и сама удивишься, как все обернется.Лорел попыталась разгадать, что он имеет в виду, но не сумела.— Сперва отпусти Бет. В знак доверия. А затем я тебе все расскажу.Он печально улыбнулся:— Не могу. Как оказалось, тебе нельзя верить. Бет ничего не угрожает. — Он шагнул к Лорел: — Говори.Она вдруг поняла, что у него в руках нет оружия. Где же револьвер? В кармане?— Я жду, — напомнил Уоррен.Лорел вспомнила ужасную сцену наверху — когда он сообщил детям, что у нее роман на стороне. Этого оказалось достаточно, чтобы ее глаза наполнились слезами.— Я встречалась с Кайлом, ясно? — произнесла она тихо. — Почти год.Уоррен прищурил глаза и шагнул ближе. На расстояние удара.— Кайл. Твоим любовником был Кайл?Она кивнула.— Я его не любила, но мне хотелось сделать тебе больно. Я знала, что сильнее всего тебя ранит то, что я размениваюсь на дешевку.Уоррен придвинулся еще ближе, на расстояние поцелуя.— Ты занималась с ним любовью?— Нет, мы трахались.Уоррен вздрогнул. Лорел ждала, что он ее ударит.— И ты знала о других женщинах? О Виде? О медсестрах?Лорел кивнула:— Так и было задумано.— Кайл тебя любил?Она хотела сказать нет, но вспомнила о письме Дэнни.— Он так считал. Просто с ума сходил. У него никогда не было женщины вроде меня. Он сказал, что бросит всех, если я сбегу с ним. Но я этого не хотела. Мне нужно было, чтобы ты понял, как мне плохо. Из-за того, что ты мной пренебрегаешь.Уоррен склонил голову набок, словно ученый, изучающий поведение странного зверька.— Ты лжешь, — проговорил он, немного помолчав.— Ты не можешь отличить правду ото лжи.— Если это письмо написал Кайл, ты бы позволила ему пристрелить меня. Но ты предупредила меня.— Конечно! Я не любила Кайла! Я люблю тебя. Кроме того, ты отец моих детей.Уоррен покачал головой:— Опять врешь. Кайл мог бы разбить ноутбук, пока я на кухне говорил по телефону, но он этого не сделал. Ему было наплевать на твою почту.— Я тоже могла бы его разбить.— Нет, я за тобой следил. И ты уже пыталась, один раз. А Кайл — нет. Он даже кричал тебе, чтобы ты сказала мне пароль. Компьютер не представлял для него опасности, и он это знал.Она пыталась придумать рациональное объяснение, но так и не смогла.— Ты по-прежнему пытаешься кого-то защитить, — произнес Уоррен тихо и угрожающе. Он схватил Лорел за плечи и тряхнул. — Говори, кого?— Папочка, перестань! — заверещала Бет. — Маме больно!— С мамой все в порядке, — сказал Уоррен.Он отпустил Лорел, но не отводил взгляда от ее лица.— Если ты и вправду спала с Кайлом, то сможешь ответить на один простой вопрос.Внутри ее все сжалось от страха.— У Кайла ниже пояса была одна особенность. Какая?Лорел понизила голос.— Я не собираюсь обсуждать с тобой гениталии постороннего мужчины в присутствии нашей дочери.— Тогда пошли в гостиную.Лорел зажмурила глаза, словно от омерзения, хотя на самом деле отчаянно вспоминала.— Ты не знаешь, — прошептал Уоррен. — Потому что никогда не видела его… э-э-э… снаряжение.Вообще-то однажды видела. Пару лет назад, на хэллоуиновской вечеринке, которая затянулась почти до утра. Несколько подвыпивших гостей разделись догола и сиганули в хозяйский бассейн с подогревом. Конечно же, среди них был Кайл. Он стоял за пластиковой кабинкой-раздевалкой вне поля зрения Уоррена, зато Лорел прекрасно его видела. Стянув брюки, Кайл повернулся к ней, чтобы она разглядела его во всей красе, затем разбежался и нырнул в теплую воду. Лорел не забыла тот случай, но, как ни старалась, вспомнила только обычный, довольно заурядного размера пенис, принадлежащий мужчине среднего возраста.— Время вышло, — сообщил Уоррен. — Ты проиграла.— В нем нет ничего особенного.Уоррен торжествующе улыбнулся:— У Кайла была гипоспадия. Знаешь, что это такое?Лорел слышала слово, но не могла точно сказать, что оно означает.— У него уретра открывалась не на конце пениса, а на нижней поверхности. Довольно часто встречающаяся аномалия, у одного из трехсот живорожденных. Если бы ты спала с ним, то наверняка бы знала об этом.Лорел отвела взгляд.— Пойди проверь, если тебе интересно. Нет? Тогда я повторяю вопрос: скажи, кого ты пытаешься защитить. Иначе…На кухне громко зазвенел телефон. Уоррен отошел от Лорел, посмотрел на дисплей и выглянул в окно.— Так я и думал. Началось.Лорел привстала на цыпочки. За кустами, росшими под окном, она разглядела патрульную машину, припаркованную в конце подъездной аллеи. В машине сидел человек.Уоррен нажал на кнопку громкой связи и подошел к окну.— Доктор Шилдс слушает. С кем я говорю?— Это помощник шерифа Рэй Брин.— Добрый день, Рэй, — весело поздоровался Уоррен. — Чем могу помочь?— Да я просто заехал кое-что узнать, док.— Неужели? И что же именно?— Ну, например, что с вашей женой и дочерью. Мы слышали, что у вас небольшие проблемы.Лорел закрыла глаза, слушая, как басовитый, с протяжным южным выговором голос Брина отдается в доме гулким эхом. Вот почему она с самого начала не позвонила по номеру девять один один.— У нас все в порядке, — ответил Уоррен.Последовало долгое молчание, а затем Рэй Брин произнес:— Боюсь, ваш сын утверждает обратное. Он сейчас у соседей, перепуганный до смерти. Говорит, что, похоже, вы кого-то застрелили.Уоррен расхохотался:— Нет, что вы! Мы с Кайлом Остером чистили пистолет, который случайно выстрелил. Пуля пробила пол, вот и весь ущерб.На этот раз молчание длилось дольше.— Рад слышать, док. Но мне будет спокойнее, если я поговорю с каждым из присутствующих лично. По очереди.Уоррен нахмурился. Похоже, его беспечный голос не обманул Рэя. «Может, помощник шерифа Брин и не такой уж дурак», — подумала Лорел.Отключив громкую связь, Уоррен снял трубку телефона, прикрыл ее ладонью и прошептал Лорел:— Скажи ему, что у тебя все в порядке. У нас все хорошо.— Нет.— Если не скажешь… если сболтнешь, что я застрелил Кайла, то они наверняка попробуют ворваться сюда с оружием в руках. Тогда я не поручусь за то, что здесь произойдет.Лорел прикинула, насколько он прав. Пока возле дома только одна машина, но обязательно подъедут еще. Местные копы — по крайней мере те, которых она встречала — привыкли больше полагаться на оружие, чем на дипломатию. Она кивнула, и Уоррен поднес телефонную трубку к ее лицу.— Помощник шерифа Брин?— Да, мэм. Ваш муж меня слышит?Уоррен прижал ухо к трубке.— Нет.— У вас все в порядке?— Да.— Вам что-нибудь угрожает?— Угрожает?— Нам сообщили, что, возможно, в вашем доме произошла перестрелка.— Просто случайность. Ничего страшного.— А как ваша дочь? Что с ней?— Все нормально.— Могу ли я поговорить с ней?— Конечно.Уоррен опустился на колени рядом с девочкой и сказал:— Поздоровайся с дядей, Бет. Он хороший.— Ал-ло-о, — протянула Бет, приступая к своему обычному телефонному ритуалу. — Как тебя зовут?— Она сейчас занята, Рэй, — вмешался Уоррен, забрав у нее трубку и выпрямившись. Несколько мгновений он молча слушал, затем произнес: — Кайл тоже занят… угу… понимаю. Послушайте, нашу практику проверяет налоговая служба, и мы целый день возимся с бухгалтерскими книгами. Кайл уткнулся в них с калькулятором и считает. Как только он освободится, я попрошу его вам перезвонить.Лорел не верила собственным ушам. Сколько она помнила Уоррена, он никогда не лгал. Сейчас же он говорил неправду с легкостью Кайла Остера. Пока муж уклончиво отвечал на вопросы Брина, она вспомнила слова помощника шерифа. Судя по всему, Грант благополучно добрался до дома соседей — наверное, Эльфманов. Он, конечно, испуган, но Бонни Эльфман о нем позаботится.— Послушайте, Брин, — сердито сказал Уоррен, — дело в том, что я кое-чего жду. Мы запустили компьютерную программу и ждем результата. Как только получим — сразу же выйдем и остаток вечера проведем с вами, раз уж вы так хотите. Рэй, это бизнес. Это очень важно! Понимаете, о чем я? Ну конечно. Хорошо. Как только я добуду нужную мне информацию, мы выйдем… И Кайл тоже… Всего хорошего.Уоррен повесил трубку, задернул шторы на кухонном окне и с маниакальной энергией повернулся к Лорел:— Сходи в прачечную комнату за простынями, накрыть Кайла. А я пока побуду с Бет.Лорел хотела было возразить, но вспомнила, что сотовый-двойник лежит на полке. Уоррен велел ей пойти туда одной потому, что знал — она не убежит, оставив с ним дочь.— Я сейчас вернусь, — шепнула она Бет, тронув ее руку, и направилась в чулан, из которого можно было пройти в прачечную.— Дверь в гараж закрыта! — крикнул вслед Уоррен, на случай если ее вдруг покинет материнский инстинкт.Лорел зашла в прачечную и достала мобильник с полки с порошками. Сердце забилось сильнее, когда на дисплее высветилось: «Три новых сообщения». Открыв телефон, Лорел склонилась над корзиной с бельем и стала с шумом копаться в сложенных простынях. Первое послание гласило: «Никуда не уеду. Буду рядом. Я тебя люблю». От счастья и надежды у Лорел закружилась голова. Во втором сообщении было: «Видел обе машины у дома. Что мне делать?»— Что ты там копаешься? — окликнул Уоррен.Лорел вытащила две сложенные простыни, читая третью эсэмэску: «Напиши, как только сможешь! Очень беспокоюсь!»— Я тоже, — прошептала она, сунув телефон в задний карман.Она занесла простыни в кухню и швырнула на стол.— Что дальше?— Я собираюсь убрать Кайла из прихожей, — тихо произнес Уоррен. — Пойдешь со мной.— Думаю, что все-таки дам Бет бенадрил, — заметила Лорел. — Если повезет, у нее будет кратковременная потеря памяти.Уоррен нахмурился и поднял простыни.— Мне надо поесть. И вам тоже.— Давай, я что-нибудь приготовлю? — предложила Лорел. — Завтрак на скорую руку?Он кивнул.Она взглянула на дочь, которая лежала на кушетке.— Хочешь яйцо в шапочке?Бет радостно села.— И кукурузную кашу! И оладьи! И виноградное желе!— Слушай, — сказал Уоррен Лорел, — займись-ка ты простынями и Кайлом. Оставь Бет со мной. А я закрою жалюзи и начну готовить.Лорел подумала и согласно кивнула. Она взяла простыни и пошла в прихожую, размышляя о сообщениях от Дэнни. Лорел не успела проверить, во сколько пришло каждое из них, но одно было ясно — Дэнни не уехал из города. Спасаться бегством не в его характере. Где он сейчас? «Он по меньшей мере один раз проезжал мимо дома, — размышляла Лорел. — Или то был его самолет. Он знает, что я здесь с Уорреном, и наверняка волнуется из-за того, что я не приехала на полянку. Но что он может сделать?»Вдруг Лорел осенило: Дэнни иногда летает на полицейском вертолете и довольно близко общается с шерифом. Если ему сообщат, что в доме Шилдсов была перестрелка, он обязательно найдет способ рассказать полиции о своих подозрениях. После этого спасение Лорел и Бет будет делом времени. Конечно, Дэнни придется здорово попотеть, чтобы не выдать истинную природу своих отношений с Лорел, но он справится.Она взглянула вниз, на тело Кайла. Из раскрытых помутневших глаз ушла жизнь. Лицо Кайла изменилось, словно на полу лежал не он, а его дальний родственник. Жалость пронзила Лорел, хотя женщина прекрасно понимала — надо думать не о мертвых, а о живых. Ей хотелось послать сообщение Дэнни, но она не рискнула — вдруг Уоррен следит за ней с другого конца прихожей?Развернув одну из простыней, она бережно накрыла тело Кайла, с усилием перевернула его и потащила к дверям гостевой спальни. Завернутый в простыню труп легко скользил по натертому паркету. Перетащить Кайла через порог оказалось сложнее, но Лорел зажала его ноги под мышками, словно запрягаясь в тележку, и тремя могучими рывками втянула его на ковер, подальше от двери.Здесь, в комнате для гостей, на нее накатило непреодолимое желание позвонить Дэнни. Едва она потянулась к двери, чтобы закрыть ее, вошел Уоррен, держа Бет на руках.— Так пойдет, — сказал он, отворачивая голову Бет от тела. — Мы уже соскучились.Лорел сглотнула, закрыла дверь и пошла за Уорреном на кухню. «Дэнни знает, что мне нужна помощь, — утешала она себя. — Все, что надо, он и так знает. Ни в коем случае нельзя показывать, что у меня есть телефон. Он может спасти нам жизнь».— Займись едой, — велел Уоррен, показав на греющуюся сковородку. На столе лежали картонка с яйцами и жестянка смеси для оладьев «Пиллсбери». — А я проверю компьютер.Компьютер. С самого начала ноутбук представлял собой наиболее серьезную угрозу ей, Дэнни и даже детям. В любой момент программа-взломщик даст Уоррену доступ к сотням посланий от Дэнни: любовным письмам, фотографиям, ко всем знакам внимания, без которых не могут жить влюбленные, — в общем, ко всему тому, что Лорел хватило ума сохранить на жестком диске.— Ничего страшного, — приободрила себя Лорел. — У нас с Бет все под контролем.Уоррен хотел взять Бет с собой в гостиную, но передумал.— Все двери заперты, — предупредил он Лорел. — Ключи у меня.— Спасибо за информацию, — ответила Лорел тоном, в котором ясно читалось: «Прекрати пугать дочь».— Не поднимай жалюзи, — добавил Уоррен. — И пока меня не будет, стучи по сковороде вилкой.— Да иди же!Уоррен исчез в гостиной.Лорел пару раз звякнула сковородкой, подняла Бет и усадила на рабочий стол рядом с плитой. Адреналин в крови пьянил. У нее созрел новый план, но не было времени хорошенько все обдумать. Дело рискованное, но они с Бет справятся, решила она. Правой рукой она разбила четыре яйца и выпустила их на сковородку, а левой взяла за руку дочь.— У папы не все в порядке с головой, солнышко, — сказала она шепотом. — Понимаешь?Бет широко раскрыла глаза и прошептала в ответ:— Папа солгал по телефону полицейскому!— Да. Милая, сделай для меня кое-что. Это очень просто — и мы выйдем отсюда, к Гранту и хорошим полицейским. Сделаешь это для мамы?Бет снова кивнула.— Ты помнишь, где мой ноутбук? На журнальном столике в гостиной?— Угу. Там папа.— Когда папа вернется, возьми стакан воды и пойди в гостиную, как будто поиграть. Выдерни шнур компьютера из розетки и вылей воду на клавиатуру.Бет ошеломленно открыла рот.— Что?— Вылей воду на клавиши, туда, где буковки. Но вначале не забудь выключить его из сети. И не трогай руками. Это очень важно! Просто вылей воду на клавиатуру. Ничего не трогай!Бет несколько раз моргнула, обдумывая просьбу Лорел.— Ладно. А папа рассердится?— Он рассердится на меня. Но если это сделать, все будет хорошо. Поняла?Бет улыбнулась:— Поняла!— Сперва отключи компьютер. И не трогай его руками.— Я знаю. Электричество, да?Лорел удовлетворенно улыбнулась и взяла стакан со столика рядом с кушеткой. За пару секунд вода проникнет в клавиатуру ноутбука, который, когда его выключат из сети, перейдет на автономное питание от батареи. Вероятность того, что Бет ударит током, незначительна, а вот компьютер наверняка сгорит.Когда Уоррен вернулся на кухню, Лорел спросила:— Ну как дела у твоей программы?— Работает, — ответил он, не глядя на жену. — Чтобы узнать пароль из семи знаков, нужно перебрать семьдесят восемь миллиардов комбинаций. Может, и больше — зависит от того, какие символы ты использовала.— Надо же, как интересно!Он странно посмотрел на нее.«Спокойнее! — сказала себе Лорел. — Не дразни его. Через пару минут он взорвется…»— Куда это ты собралась? — поинтересовался Уоррен у Бет, которая вначале балериной кружилась неподалеку, а теперь направлялась в сторону прихожей.— Никуда! — выпалила она. — Я устала здесь сидеть.— Посиди еще чуть-чуть.Лорел заметила, что в руках Бет нет стакана с водой, но его нигде не было видно. Как хороший конспиратор, она его спрятала — наверное, поставила на пол. «Нужно срочно отвлечь внимание Уоррена», — подумала Лорел. Она усилила огонь под сковородкой до максимума, затем повернулась к раковине и стала шумно мыть миску из-под яичной скорлупы.— Эй! — позвал Уоррен. — У тебя горит!— Что?— Яичница горит!Она посмотрела на него и дала волю гневу.— А тебе трудно задницу оторвать от стула?Уоррен встал и подошел к плите. Лорел еще раз ополоснула миску. Она уже выключала воду, когда из гостиной донесся громкий треск, а затем визг.— Что за?.. — произнес Уоррен, тревожно озираясь. — Элизабет?Пробежав взглядом по углам кухни и кладовой, он ринулся в гостиную. Лорел поспешила за ним.— Ты где? — завопил Уоррен. — Что ты там делаешь?Лорел услышала его яростный вопль, когда подбегала к дверям комнаты. В нос ударил кислый запах горелого пластика. Бет с пустым стаканом в руках съежилась у дивана, не отводя глаз от разъяренного отца.Уоррен стоял над замолчавшим ноутбуком и смотрел на него с немым непониманием. Он перевел тяжелый взгляд на дочь. Бет бросилась к Лорел, на бегу отшвырнув стакан в сторону, и прыгнула в объятия матери. Лорел медленно отступила назад.— Элизабет! — рявкнул Уоррен. — Это тебе мать велела сделать?— Нет! — завопила Бет, оглушая Лорел. — Я ненавижу компьютер! Он сводит тебя с ума!Уоррен уставился на дочь, словно капитан корабля на взбунтовавшегося матроса.— Конечно, я, — произнесла Лорел со спокойствием, которого не чувствовала. — Так было нужно. Уверена, ты сможешь нанять адвоката, который добьется, чтобы тебе предоставили мою переписку. Возможно, тебе следует поступить именно так. Но сейчас требовалось положить конец кошмару, что я и сделала. Больше в эти игры я не играю.Уоррен открыл рот, но ничего не сказал, только стиснул кулаки и прижал их к вискам. Лорел поверила было в свою победу, как вдруг он в четыре прыжка оказался рядом и опрокинул ее на пол.Бет заверещала.

Глава 15Помощник шерифа Карл Симс свернул с Двадцать четвертой автострады и через кованые ворота въехал в Авалон, район, который видел раньше исключительно из окна патрульного автомобиля. Карл вырос среди чернокожих жителей, в местечке Сэнди-Боттом, которое находилось довольно далеко от города, в долине реки. Белые там появлялись редко — только те, кто работал на нефтяных месторождениях, принадлежащих богатым белым горожанам Атенс-Пойнт. Когда был мальчишкой, насосы-качалки стояли прямо во дворах, но никто из обитателей Сэнди-Боттом не получил ни цента из прибылей, которые приносила нефть. Даже если кому-то удавалось накопить денег на покупку участка, где стоял дом, приобрести право на разработку природных богатств было не так-то просто. Особенно в Сэнди-Боттом.Карл проехал мимо больших, площадью около шести тысяч квадратных футов, домов, окруженных деревьями, свернул на Лайонесс-драйв и остановился у импровизированного дорожного заграждения. Помощник шерифа Вилли Джонс припарковал патрульную машину так, что она перегородила почти весь проезд. Рядом стояли козлы для пилки дров, обмотанные оранжевой лентой, закрывая оставшуюся часть дороги. Двадцатишестилетний Вилли был на четыре года старше Карла, но обращался с ним как с ровесником. Он подошел к джипу «Чероки» Симса и широко ухмыльнулся:— Как дела, брат? Сдал дежурство?— И опять принял.— Хрень какая-то, да? — возбужденно произнес Вилли. — Вроде доктор Шилдс взял в заложники свою семью и заперся в доме. Поверить не могу.Карл кивнул. Уоррен Шилдс вот уже шесть лет лечил его родителей, и они оба не уставали превозносить его. Правда, после того, как мать хватил удар, только отец мог восхвалять доктора Шилдса внятно. Из-за болезни матери Карлу пришлось осесть в Атенс-Пойнт, а не в Атланте, где жила его девушка. В прошлом году доктор Шилдс провел немало времени с Карлом и его отцом, объясняя, как лучше ухаживать за Юджинией Симс, и Карл испытывал к нему искреннюю симпатию. Шилдс относился к старику Симсу с подобающим почтением, а с самим Карлом разговаривал, как с любым другим человеком, не лучше и не хуже. Карлу это очень нравилось. Уоррен Шилдс напоминал ему врачей, с которыми он сталкивался в армии: им было все равно, какого цвета кожа у людей, главное — работа.— А что, если прикажут пристрелить доктора Шилдса? — вдруг спросил Вилли, и улыбка исчезла с его лица. — То есть без переговоров?Карл покачал головой:— Надеюсь, что не прикажут.Вилли согласно кивнул.— Шериф здесь? — поинтересовался Карл.— Нет, ловит рыбу в Луизиане. За ним послали майора Дэнни на вертолете.«Плохи дела», — подумал Карл.— Кто за все отвечает?Вилли презрительно скривил губы и покачал головой:— А то ты не знаешь! Они же вызвали ПТР, так? Старина-ковбой Рэй на пару со своим младшим братцем. Они сейчас выгружают спецназовскую фигню. Прямо фэбээровцы в Вако![27]Подразделение тактического реагирования, или ПТР, было местной версией отряда специального назначения: пятнадцать добровольцев из муниципальной полиции и шерифского управления. Примерно у половины из них имелся опыт военной службы, преимущественно в Национальной гвардии. Карл Симс, один из немногих воевавших в Ираке, числился снайпером.— Эй, Вилли! — протрещала рация Джонса. — Карл объявился?Вилли закатил глаза, услышав просторечный говор, доносящийся из динамика.— Помощник шерифа Симс только что подъехал, сэр!— Так пошли его сюда. Мы решаем, как расставить людей, — необходимо его мнение по поводу углов возвышения для перекрестной стрельбы.— О Господи, — вздохнул Карл.— Вот именно, — согласился Вилли.— Кто-нибудь пробовал поговорить с доктором Шилдсом?Вилли пожал плечами. Рация снова затрещала.— Мы развернули командный пункт в переднем дворе Шилдсов, под деревьями. Скажи Карлу, чтобы срочно тащил сюда свою задницу.Карл медленно выдохнул, подготавливая себя к взрыву тестостерона, с которым ему предстояло встретиться через несколько сотен ярдов.— Надеюсь, шериф вот-вот будет здесь, — сказал Вилли.— И я надеюсь, брат.Симс отпустил педаль тормоза и медленно поехал по Лайонесс-драйв. В последний раз ПТР вызывали почти два месяца назад. Тогда им сообщили, что кто-то забаррикадировался вместе с семьей в доме в центре города. Прибыв на место, ребята из подразделения обнаружили совсем другое: местный механик с самодельной бомбой в руках лежал в ванне, а рядом с домом ждала его семья. В подразделении не было специально обученного переговорщика, так что в зависимости от обстоятельств любой из них мог бы начать переговоры. В тот день шериф, надев бронежилет и шлем и укрывшись за стеной здания, два часа общался с механиком через окно ванной. Эллис занимал пост шерифа меньше двух лет, а весь его опыт по охране правопорядка сводился к службе военным полицейским в Германии двадцать лет назад. Он искренне верил в Бога и умел ладить с людьми, но этого оказалось недостаточно. Механик взорвал себя, окрасив стены ванной комнаты тем, что было его внутренностями долю секунды назад, пока шериф молился за его бессмертную душу. Шерифа Эллиса ранило отскочившим осколком, который на самом деле оказался куском челюсти.Карл видел все это через оптический прицел винтовки с помоста, который соорудил на дереве в соседнем дворе. Он хотел перебить проводки взрывного устройства пулей, но механик прижимал бомбу к животу, и Карл не мог ее обезвредить, не убив человека. Металлическая стенка ванны скрывала сжимающую запал руку, значит, и этот путь исключался. Можно было бы предотвратить взрыв, всадив пулю в ствол головного мозга и парализовав несчастного, но здесь, в Миссисипи, к человеку с взрывным устройством в руках относились совсем не так, как в Ираке, — по крайней мере, если он ставил под угрозу собственную жизнь.Проезжая по Лайонесс-драйв, Карл старался не думать о том происшествии — вспоминая о нем, он всегда мысленно возвращался к другому, более раннему случаю. Тогда они с шерифом здорово не поладили. Однако сейчас не время для неприятных воспоминаний.Вдалеке, перед большим домом в колониальном стиле, расположенном в ста футах от дороги, стояло пять патрульных автомобилей. Среди них были и обычные машины, принадлежащие бойцам подразделения, которых срочно вызвали во внеслужебное время. Карл знал, что начальство его ждет, но не превышал скорость и притормаживал перед «лежачими полицейскими». Ему очень хотелось, чтобы шериф успел вернуться до того, как Рэй Брин натворит глупостей.Правоохранительные органы Атенс-Пойнт были довольно любопытным образованием. Официально город находился под юрисдикцией полицейского управления, а охраной порядка на остальной территории округа занималось шерифское управление. Но на деле городская полиция тоже подчинялась шерифу. До 1968 года в обеих структурах служили только белые, но со временем полиция по расовому составу приблизилась к городу, население которого на пятьдесят пять процентов состояло из темнокожих. Во всем округе наблюдалось примерно такое же процентное соотношение, но в городе жило много негров, тогда как удаленные районы населяли в основном белые. В результате все без исключения шерифы были белыми — за них голосовало большинство избирателей. Конечно, Карл предпочел бы работать на темнокожего начальника полиции, но в шерифском ведомстве лучше платили, и потому он выбрал округ.Большинство сослуживцев Карла были типичными белыми фермерами, на десять-пятнадцать лет старше его: некоторым перевалило за пятьдесят. Там, где уровень безработицы высок, люди не бросают хорошо оплачиваемую работу со льготами по своей воле, только если заставят — в основном после очередных выборов. Впрочем, несмотря на возраст и происхождение, они относились к темнокожим коллегам вполне благодушно. Некоторая предвзятость еще существовала, но в таком расплывчатом виде, что доказать ее было практически невозможно — ну, может, в паре случаев. Даже самые твердолобые южане понимали — Закон о равных гражданских правах отменять никто не собирается.Кроме того, Карл считался особенным. Послужной список снайпера давал ему почти магическую неприкосновенность. Карл знал, что белые из небогатых фермерских семей — существа довольно примитивные, признающие подчинение или доминирование, совсем как охотничьи псы, которых он выращивал в юности. Физическая сила значила для них многое, умение стоически переносить боль — еще больше, но превыше всего они ценили боевой опыт. Если человек проливал кровь и не трусил под огнем противника, разве, черт возьми, не все равно, какого цвета у него кожа? Так по крайней мере считало большинство. Карл, снайпер с почти невероятным количеством подтвержденных убийств на счету, занимал в их табели о рангах недостижимую высоту. Тот факт, что Карл — черный, ставил некоторых в забавное положение: они лебезили перед человеком, которому бы вышибли мозги, окажись он ночью в их районе.Карл припарковал «Чероки» за патрульным автомобилем и вытащил из багажника дождевик. Он решил оставить футляр с винтовкой в машине. Чем медленнее будут развиваться события, тем больше времени останется на то, чтобы гормоны утихомирились, а поток адреналина схлынул.За крышами патрульных автомобилей возвышался передвижной командный пункт. Жилой автоприцеп камуфляжной расцветки стоял под деревьями, его подпирали шлакобетонные блоки. Урчал генератор, снабжая фургон электричеством для освещения, а может, и для кондиционера. Карл напомнил себе, что он всего лишь помощник шерифа, а не командир диверсионно-снайперской группы, как когда-то в Ираке. Сейчас его работа — выполнять приказания, а не отдавать. Скорее всего начальство отвергнет любой его совет, расходящийся с уже принятым решением.Больше всего Карла беспокоили братья Брин, один из которых возглавлял ПТР и в подобных ситуациях подчинялся только шерифу Эллису. Братьев, казалось, вырезали из одного куска дерева — оба с полевым загаром, обветренными лицами и глазами-щелочками. Они смотрели на мир с такой ненавистью, что, увидев их, люди сразу же отходили в сторону, даже если братья были не на службе. Трейс и Рэй отличались худобой и костлявостью, особенно младший, Трейс. Карл подозревал, что в детстве он страдал от какого-нибудь заболевания, связанного с плохим питанием, — например, рахита. Впрочем, может, злоба пожирала его изнутри, ведь Трейс вечно хмурился. Старший, Рэй, был поплотнее, и его лицо выражало чуть больше дружелюбия, несмотря на ковбойские усы. Он, как и шериф Эллис, когда-то служил в военной полиции, в неблагоприятные для армии годы после войны во Вьетнаме. Пороху он так и не понюхал, даже когда его часть отправили в Боснию. Отслужив в армии, Рэй какое-то время работал сварщиком, но его быстро уволили — слишком часто ввязывался в драки. Только с приходом в шерифское ведомство Рэй наконец обрел свое призвание: он носил форму словно доспехи и, как полагал Карл, просыпался по утрам с мыслью о работе.Особое удовольствие Рэй получал от высокотехнологичного снаряжения для ПТР. За несколько лет он умудрился собрать арсенал, которого вполне хватило, чтобы экипировать роту спецназа. Подразделение тактического реагирования обладало автоматическим оружием, шумовыми гранатами, подрывными зарядами, самыми современными средствами связи и приборами ночного видения. В свободное время Рэй читал Тома Клэнси, Дейла Брауна и Ларри Бонда или играл в «Радугу шесть» на игровой приставке сына. Если Карл сталкивался с Рэем Брином в «Уол-марте» или на школьном футбольном матче, командир подмигивал и слегка кивал, словно говоря: «Мы с тобой часть элитной команды. Эти гражданские знают, что мы всегда начеку».Рэй много раз отводил Карла в сторону, чтобы поболтать на профессиональные темы, подробно расспрашивая о характеристиках различных снайперских винтовок, оптических прицелов и приборов ночного видения. В конце разговора Брин непременно задавал вопрос, ответ на который ему хотелось услышать больше всего: «Что ты чувствовал, когда с тысячи ярдов вышибал мозги у какого-нибудь придурка с полотенцем на башке?» Карл всегда отвечал одинаково: «Я не думал о таких вещах, сэр. Просто выполнял свою работу». Парням вроде Рэя Брина никогда не постигнуть суть снайперской стрельбы. Умение затаиться и меткость одинаково важны. Однажды в Багдаде Карл два дня готовил себе укрытие, а потом еще сутки вместе с разведчиком ждал там, почти не двигаясь, — и все ради одного-единственного выстрела, который мог бы сделать двенадцатилетний подросток, стреляющий по мишеням у себя во дворе. Впрочем, Карл не осуждал командира ПТР. Бывшие товарищи по школьной футбольной команде задавали точно такой же вопрос после пары кружек пива. Карл давно узнал — смерть завораживает людей. Но только те, кто, подобно ему, смотрел ей в глаза, понимают ее извечную тайну.Из командного пункта-трейлера выскользнула тощая фигура. Трейс Брин. Отец Карла называл его скунсом. Трейс врал как дышал. У него не было опыта армейской службы, и только благодаря покровительству старшего брата его взяли в ПТР, связистом. По слухам, Трейс перепробовал не меньше десятка занятий, до того как стать помощником шерифа, и ни одно из них не принесло ему успеха. Он был разнорабочим на стройках (откуда по ночам исчезали стройматериалы); торговал из автофургона стереосистемами (ворованными); работал егерем (незаконно охотясь на крокодилов); устраивал собачьи бои; участвовал в разных предприятиях сомнительного толка, которые тут же лопались. Даже сейчас Трейс проворачивал какие-то делишки, продавая дешевые сотовые телефоны. Карл подозревал, что из Техаса или откуда-то еще пригнали целый грузовик ворованных мобильников.— Эй, Красное Облако! — крикнул Трейс, заметив Карла. — Рэй на командном пункте тебя заждался. Быстрее, солдат!Карл сделал вид, что не услышал свое прозвище. Он не любил, когда его так называли люди, не имеющие отношения к морской пехоте. Местные парни узнали о «Красном Облаке», раскопав на сайте Си-эн-эн статью о снайперах-морпехах в Багдаде. Карл поднял руку, показывая, что понял, и направился к командному пункту.В отличие от других белых помощников шерифа Трейс Брин даже не пытался скрыть неприязнь к афроамериканцам. Сталкиваясь с Карлом один на один в коридоре, он демонстративно смотрел в потолок или усмехался, словно его забавляла мысль о черномазом в форме шерифского ведомства. Если они встречались на людях, Трейс либо делал вид, что не замечает Карла, либо шептал что-то, хихикая, на ухо очередной шлюховатой блондинке, повисшей на его руке. Недавно до Карла дошли слухи, что Трейс, похоже, не брезгует продажей наркотиков — преимущественно метамфитамина, — занятием, которым промышлял в юности. Для себя Карл уже решил: если он получит достоверную информацию, то не успокоится, пока не распутает дело. Возможно, шериф будет не в восторге от ареста одного из помощников, но Карл считал, что когда он проведет задержание, у Билли Рэя Эллиса не останется выбора.Карл остановился у входа в автофургон и посмотрел на дом Шилдсов. Если верить словам диспетчера, вежливый и спокойный врач забаррикадировался за идиллическим фасадом дома и, похоже, уже совершил убийство. Если Шилдс и вправду кого-то застрелил, то Карлу наверняка прикажут его убрать, и скоро. Может, еще до того, как стемнеет. Карл посмотрел на небо, надеясь увидеть на фоне надвигающихся с севера грозовых туч вертолет Дэнни Макдэвита, но так ничего и не разглядел.Дверь трейлера неожиданно распахнулась, и Карл оказался лицом к лицу с Рэем Брином. Низко надвинутая темно-коричневая ковбойская шляпа скрывала усатое лицо командира, но больше всего Карла встревожил его бронежилет. В ситуациях, связанных с захватом заложников, использование защитного снаряжения было обычным делом, но Карл внезапно понял: в глубине души он сомневается, что доктор Шилдс — преступник.— Где твое оружие, боец? — спросил Брин.— В джипе.Рэй нахмурился.— Там от него проку не будет, верно, Карл? До сумерек осталось не так уж много времени.— Восемьдесят минут, — заметил Карл. — Может, еще меньше — тучи сгущаются.Брин скупо улыбнулся и похлопал Карла по плечу:— Я знал, что ты уже все обдумываешь. Неси оружие, сынок. Дело серьезное.Карл не сдвинулся с места.— Сэр, можно вопрос?Улыбка исчезла. Брин почуял сопротивление, и ему это не понравилось.— Давай.— Кто-нибудь разговаривал с доктором Шилдсом?— Да, я. В доме находятся его жена и дочь, а может, и его партнер, доктор Остер. Я говорил с женой и девочкой, но подозреваю, что Остер мертв.— Почему?— Шилдс не подозвал его к телефону. Нам известно, что в доме была перестрелка, но парнишка, который выбрался оттуда, не уверен, кто стрелял. Ему показалось, что он видел человека, лежащего на полу в прихожей, но мальчик в это время был на лестничной площадке второго этажа и не рассмотрел все как следует.Карл задался вопросом, смогут ли они получить более точные сведения.— Мы полагаем, что все сейчас внизу, в гостиной, — продолжал Брин. — Они называют ее «зала». Я попросил архитектора принести план здания. На задний двор выходят большие окна, но они из новомодных штучек, со встроенными между рамами жалюзи. Закроют всю видимость.Карл кивнул, с удивлением обнаружив, что радуется неожиданному препятствию.— Это еще не все. — добавил Брин. — Примерно час назад в офисе доктора Шилдса произошел пожар. Подробности пока неизвестны, но, скорее всего, Шилдс сам устроил поджог. Медсестра из больницы сказала, что в отделении реанимации несколько агентов: федеральных или властей штата. Должно быть, проводится какое-то расследование, о котором мы ничего не знаем. Что-то связанное с доктором Шилдсом.Карл промолчал. Он не понимал, что происходит, но, по крайней мере, теперь было над чем подумать. Придется на время оставить контроль над ситуацией в неумелых руках Рэя Брина и молить Бога, чтобы шериф вернулся как можно скорее. От подобной перспективы Карлу легче не стало. Шериф не был профессиональным стражем порядка. Почти всю жизнь он занимался нефтью. Только страх перед недовольством избирателей на следующих выборах помешает ему действовать в духе Рэя Брина. Больше всего Карла успокаивала мысль о том, что Дэнни Макдэвит будет рядом с шерифом во время любых переговоров, которые, по-видимому, начнутся через несколько минут.— Неси винтовку, Карл, — приказал Рэй. — Шериф вылетел полчаса назад. Будет здесь с минуты на минуту.— Есть, сэр! — ответил Карл и зашагал к своему джипу.Он шел, глядя на север. Надвигался дождь; даже с завязанными глазами Карл узнал бы о его приближении — ведь снайпер тоже вырос на ферме.Карл чуял дождь за десять миль.Дэнни пролетел над Миссисипи восточнее озера Конкордия и снизил высоту до пятисот футов. В этом краю было много озер, включая Сент-Джон, которое лежало прямо перед ним, формой напоминая полумесяц. Дэнни полетел вдоль восточного берега, пристально всматриваясь в ухоженные участки земли, граничившие с озером. Достигнув середины огромной семимильной подковы, он увидел созвездие ярко окрашенных палаток, а рядом — большой дом из кипарисовых бревен. Через дорогу раскинулось хлопковое поле, на котором стояли несколько человек. Заметив вертолет, они замахали руками.Дэнни резко направил машину вниз, выровнял ее почти у самой земли и мягко посадил на недавно засеянное поле. Крупный мужчина в коричневой форме пробежал под крутящимися лопастями винта, придерживая на голове ковбойскую шляпу, и открыл левую дверцу вертолета. Билли Рэй Эллис в свои пятьдесят три года оставался мускулистым здоровяком с мощными волосатыми ручищами. Его опыт службы в правоохранительных органах был невелик (восемь лет в военной полиции в Западной Германии лет двадцать назад), но в округе он пользовался такой популярностью, что на выборах получил на двадцать процентов голосов больше, чем его предшественник. Эллис взобрался на сиденье рядом с Дэнни, захлопнул дверцу, надел вторые наушники и сказал, затягивая привязные ремни:— Поднимай нашу крошку в воздух, Дэнни. Жми изо всех сил. Нас ждет чрезвычайная ситуация.Дэнни потянул рукоять управления вверх и усилил тягу двигателя. Вертолет наклонился вперед и взмыл в небо.— Что случилось? В сообщении, которое я получил, говорилось: «Код — черный». Неужели стрельба в школе?Эллис покачал массивной головой.— Знаешь доктора Шилдса? Доктора Уоррена Шилдса?Дэнни показалось, что его внутренности ухнули куда-то вниз.— Угу, — с трудом выдавил он. — В прошлом году я учил его летать.— Точно, я и забыл. Так вот, доктор Шилдс забаррикадировался у себя в доме и удерживает в заложниках дочь и жену.Дэнни на миг зажмурился, борясь с головокружением. Через пару секунд он взял себя в руки, открыл глаза, выбрал ориентир на земле, чтобы не потерять направление полета, и спросил:— Откуда это известно?— Девятилетний сын Шилдса сумел выбраться из дома и прибежал к соседям. Вроде спрыгнул с крыши. Дочь еще в доме. Мальчик думает, что отец кого-то застрелил. Мы пока не знаем, кого именно, но похоже, Кайла Остера, своего партнера.— Поверить не могу, — пробормотал Дэнни, пытаясь скрыть панику.— Я тоже. А некоторое время назад подожгли их офис. Подробности неизвестны, но есть пострадавшие. Возможно, доктор Шилдс сам устроил пожар. Не знаю, может, он с ума сошел или еще что. Мне он всегда нравился.— Кто там сейчас?— Рэй Брин собирает бойцов ПТР.«Черт!»— Хорошо.— Рэй разговаривал с его женой и дочкой по телефону…Пьянящее чувство облегчения охватило Дэнни.— Но Шилдс отказался позвать доктора Остера. Подозрительно, правда?Дэнни кивнул и запустил двигатель на всю мощность. Он решил проверить мобильник-клон, как только шериф немного отвлечется — вдруг Лорел прислала сообщение?— У Шилдса красивая жена, — задумчиво произнес Эллис. — Вы знакомы?— Она учит моего сына.— Да, точно, — с суровой серьезностью сказал шериф. Эллис, дьякон баптистской церкви, всегда вел себя как истинный пастырь, говоря о том, что считал тяжкой долей. Сын с аутизмом вполне подходил под это определение.— Не знаешь, у них семейных проблем не было? — поинтересовался Эллис, меняя тему разговора.Дэнни с каменным лицом смотрел сквозь лобовое стекло.— Нет. Но я особо к сплетням и не прислушиваюсь.— Я тоже, но знаю по опыту: когда такое случается, виной всему семейные проблемы. Шилдс легко выходит из себя?— Нет, скорее, наоборот.Внезапно в наушниках что-то затрещало, и рация ожила.— Шериф, это Рэй с командного поста. Тут парень утверждает, что он правительственный агент… Работать не дает.Эллис схватил микрофон и со злостью нажал на кнопку.— Что за правительственный агент, Рэй? Фэбээровец или откуда-то еще?— В одном удостоверении написано: «Следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре штата». А в другом — что он из Управления по борьбе с мошенничеством в программе «Медикейд». Его зовут Пол Биглер. Говорит, что приехал расследовать дело о мошенничестве, в котором замешаны доктора Шилдс и Остер.Шериф озадаченно сдвинул густые брови.— Рэй, он сейчас с тобой?— Нет, сэр. Я оставил его ждать у трейлера. Он утверждает, что был в офисе доктора Остера, когда там начался пожар, — якобы кто-то из сотрудников пытался все взорвать. У него лицо забинтовано. Говорит, что ранило осколками. С ним еще два типа, и он хочет взять на себя командование.— Что? Ну-ка, повтори.— Биглер утверждает, что у него есть ордера на арест доктора Шилдса и доктора Остера и что это дело федерального значения. Он сказал, что если мы не отдадим ему тактическое командование, он вызовет из Джексона фэбээровцев.Дэнни увидел, как побелели костяшки сжатых кулаков шерифа.— Черта с два он будет командовать! Рэй, попридержи этого сукина сына, пока я не вернусь, слышишь?— Есть, сэр. Вас понял.— Долго еще лететь, Дэнни?Дэнни посмотрел на реку, ища ориентиры, затем проверил скорость полета.— Минут двадцать, сэр.— Рэй, скажи ему, что я почти на месте. Приставь к нему кого-нибудь, чтобы ни на шаг от него не отходил. И сообщи мне, если он позвонит в Джексон.— Обязательно, шериф.— Конец связи.Эллис повернулся к Дэнни:— Что, черт возьми, происходит? Похоже, наши замечательные врачи вляпались в серьезные неприятности. Ну, то, что доктор Остер оказался жуликом, меня лично не удивляет. Но доктор Шилдс? Поверить не могу.— Точно. Он человек порядочный, — согласился Дэнни.— Мне нужно все обдумать. Помнишь, что случилось с механиком на Милберн-стрит? Взорвал себя и даже не попрощался — но тот хоть был один в доме. Если Шилдс на самом деле взял жену и дочь в заложники и вдобавок застрелил своего партнера, то придется задействовать ребят из ПТР.Дэнни закрыл глаза в молчаливой мольбе. Большинство помощников шерифа не отличались хорошей подготовкой, и у них не было опыта подобных операций. Более того, подразделением командовал человек с бредовыми представлениями о геройстве. При мысли о том, что отряд ворвется в дом Лорел с гранатами и автоматическим оружием, ему стало дурно. «Этого нельзя допустить», — подумал он.Шериф, откинувшись на спинку кресла, погрузился в раздумье, а Дэнни отпустил рукоять управления и вытащил из кармана сотовый телефон. Новых сообщений не было. Все же он открыл телефон и начал правой рукой набирать эсэмэски. В первой говорилось: «Возвращаюсь с шерифом. Ты и Бет в порядке? Остер жив? Если да, в каком состоянии?» Он хотел убрать телефон, но передумал и отправил следующее послание: «Никто не знает, что мы на связи. Сообщи все, что можешь. Чем У. вооружен? Угрожает вам?» Когда Дэнни сунул телефон под бедро — чтобы быстрее достать в случае необходимости, — шериф Эллис произнес:— Видно, очень важные сообщения, раз мы из-за них летим медленнее.Дэнни стиснул зубы.— Скорость совсем не изменилась. Это как если бы вы, ведя машину, убрали руку с руля, но продолжали бы давить ногой на газ. Я усилил давление на рукоять управления, и она остается там, где нужно.Эллис не отводил взгляда от телефона.— Не знаю, с кем оставить сына, — солгал Дэнни. — Жена не вернулась домой вовремя, а приходящей няне пора уходить.— А позвонить жене нельзя?— Мы с ней почти не разговариваем.Эллис хмыкнул.— Плохо. Семейная жизнь — дело нелегкое, но нужно стараться сохранить брак.«Спасибо за совет, доктор Фил![28]»— Ты в церковь ходишь, Дэн?«Черт!»— Изредка, шериф. Давно там не был. Я не сторонник молитвы на людях. Предпочитаю общаться с Богом наедине — в лесу или в воздухе.— Понимаю, брат. Но это не совсем правильно. Приходи к нам, в Первую баптистскую церковь. Думаю, тебе понравится.«Вот уж вряд ли!»— Может, как-нибудь загляну.— Тогда хоть поговори с преподобным Сайресом о своих семейных проблемах.Дэнни откашлялся и спросил намеренно робким голосом:— Шериф, можно высказать кое-какие соображения по поводу ситуации с заложниками?— Конечно. Это как раз тот самый случай, когда есть только одни шанс из десяти, что все закончится благополучно.— Вы правы, шериф, и я бы серьезно подумал, прежде чем отправлять в дом Рэя Брина с его парнями. Даже профессионалы — отряд специального назначения «Дельта» и «морские котики» — очень неохотно идут на штурм в ограниченном пространстве, если там есть беззащитные люди. Я не имею ничего против Брина, но если не слишком хорошо подготовленные парни с автоматами ворвутся в дом, один Бог знает, кто может погибнуть. Жена, ребенок, кто-нибудь из бойцов. Мне бы этого не хотелось… Знаю, что и вам тоже.Эллис кивнул, соглашаясь.— Верно подмечено. Штурм — дело непростое. С другой стороны, я несу ответственность перед женщиной и перед ребенком, не говоря уже об остальных жителях нашего округа. Как будет выглядеть, если доктор Шилдс расправится с женой, дочерью и партнером, а мы ничего не сделаем? Не слишком хорошо для моего ведомства.Дэнни едва скрывал истинные чувства. Эллис уже прикидывал, как избиратели отзовутся на сегодняшнее происшествие, и их реакция была для него едва ли не важнее, чем безопасность заложников.— Да, вашему положению не позавидуешь. И я бы не рискнул давать советы.— А все же? — допытывался шериф.— Если дело дойдет до устранения доктора Шилдса, я бы приказал стрелять Карлу Симсу.— С дальнего расстояния, да?— Да, сэр. Я видел, как Симс стреляет, — он не уступает снайперам секретных служб. Он смог бы обезвредить Шилдса, не причинив вреда другим, даже если бы доктор держал свою дочь на руках.— Он-то бы смог, — согласился шериф. — Но станет ли? Я как раз об этом думаю.У Дэнни внутри все сжалось. Полгода назад шериф Эллис приказал Карлу Симсу выстрелить в молодого негра, который взял заложника во время ограбления местного банка. По мнению Эллиса, приказ был предельно ясен — убить преступника при первой же возможности. Но Карл решил по-своему и, пощадив грабителя, выстрелом раздробил ему руку в кровавое месиво. Дэнни слышал, что шерифа едва удар не хватил, и только дифирамбы в средствах массовой информации, которые наперебой расхваливали Эллиса за его «сдержанность», помогли Карлу не потерять работу. Вместо предупреждения об увольнении Симсу дали медаль, правда, она не слишком много для него значила после пригоршни наград, полученных за время службы в морской пехоте.«Чертова политика, — подумал Дэнни. — Даже в вопросах жизни и смерти».Ему хотелось попросить Эллиса хотя бы проконсультироваться с фэбээровцами из Джексона, но он знал — шериф сразу же отвергнет это предложение. Почему? Да потому, что отряд спецназовцев будет у дома Шилдса через три часа, если они поедут на машинах. А если полетят на вертолете, может, и через час. В отличие от шерифского ведомства, у Бюро есть четкие, написанные после трагедий в Вако и Руби-Ридж правила, как действовать в подобных ситуациях. Спецназовцы пойдут на штурм дома только в крайнем случае, если не останется другого выхода. Билли Рэй Эллис, напротив, не потерпит, чтобы кто-либо диктовал ему, что делать. Без письменного приказа губернатора он не уступит командование федеральному ведомству в своем округе. Некоторые сочли бы вмешательство властей прекрасным способом прикрыть собственную задницу, но бывшие футбольные звезды думают иначе. Дэнни промолчал, решив, что лучше не настраивать шерифа против себя.— Можешь поддать газу? — коротко спросил шериф.— Мы летим на эм-дэ-эс, сэр.— На чем?Дэнни показал шерифу на небольшой прибор прямо перед ним.— Максимально допустимая скорость. Прибавить еще один узел — и вертолет рассыплется на куски.— Ясно. Тогда просто не теряй скорость.Пока шериф разглядывал темнеющие облака со своей стороны вертолета, Дэнни проверил, не пришла ли эсэмэска.Ничего.Карл Симс медленно возвращался к командному пункту ПТР перед домом Шилдсов, двигаясь от дерева к дереву, подыскивая удобное место для укрытия и стрельбы. Снайперы любят открытое пространство не больше, чем олени или кролики, и готовы почти на все, только бы его избежать. Через двенадцать минут он добрался до купы деревьев и почти незаметного за ними трейлера.Карлу захотелось отлить. Самое укромное местечко — позади автофургона, в зарослях. Он прислонил винтовку к сосне, прикладом вниз, расстегнул ширинку и начал мочиться на соседнее дерево. Эту привычку он выработал еще в детстве, а усовершенствовал в Ираке. Когда мочишься на стену или дерево, журчания струи почти не слышно — если все делать правильно. Во время охоты подобная практика помогала не распугать дичь, а в Багдаде, возможно, спасла Карлу жизнь. Неожиданно послышались голоса. Симс быстро определил, откуда они доносятся — из маленького закрытого окошка в задней части трейлера. Застегнув ширинку, Карл бесшумно подошел ближе и осторожно заглянул в окно.Рэй и Трейс Брины сидели за пластиковым столом, курили и тихо разговаривали. Между ними, на топографической карте местности, лежали пачка сигарет «Кэмел» и пистолет сорокового калибра. В трейлере плотным облаком висел табачный дым, просачиваясь сквозь щель рядом с лицом Карла, который едва сдержал кашель.— Черт, хотел бы я, чтобы он там, у себя в доме, копыта откинул, — сказал Рэй. — Иначе точно придется торчать здесь всю ночь и слушать, как шериф орет в матюгальник.Трейс согласно кивнул и выпустил длинную струйку голубого дыма.— Ага.— И еще знаешь, что меня тревожит? Наш меткий стрелок.Трейс фыркнул.— Понимаешь, о чем я? — спросил Рэй.— Еще бы! Может, этот ниггер и положил хренову тучу полотенцеголовых ублюдков в Ираке, да только палить по американцам у него кишка тонка.Теперь кивнул Рэй.— Видел, что случилось в банке? Шериф приказал ему убрать преступника, а он что сделал?— Отстрелил тому придурку руку. А если бы промахнулся? Рука-то намного меньше головы!— И куда подвижнее, — заметил Рэй. — Нужно отдать черномазому должное — стрелять он умеет. А вот подчиняться приказам, похоже, нет. Странно для морского пехотинца.— Чертовски странно.Карлу захотелось просунуть ствол своего «Ремингтона-700» в окошко и напугать братьев до полусмерти, но он сдержался. Его и раньше почти не было слышно, а сейчас он замер в полной неподвижности — состоянии, приравненном им самим к абсолютному нулю, при котором даже электроны перестают кружиться вокруг ядра. Карл мог простоять так много часов, что ему и приходилось делать несметное число раз. Дыхание и сердцебиение замедлялись, и Симсу казалось, что у него есть целая вечность, чтобы нажать на спусковой крючок, пока не помешали удары сердца или вдохи с выдохами.— Слушай, я тебе кое-что скажу, — начал Трейс. — Ты этого еще не знаешь.— Если ты до сих пор молчал, может, мне и не нужно знать. Видит Бог, ты не умеешь хранить секреты.— Этот я не выболтал.Рэй хихикнул и затянулся сигаретой.— Ну и сколько времени ты молчал?— Двадцать лет.Рэй поперхнулся дымом.— Если это имеет какое-нибудь отношение к моей жене, тебе несдобровать, предупреждаю сразу.Трейс покачал головой:— Нет, я о том сукином сыне, который в доме. О докторе.— Шилдсе?— Ага.— И что же ты о нем знаешь?Глаза Трейса загорелись при воспоминании о тайне.— Многое. Помнишь, он убил парня в доме своих родителей? Джимми Бердлоу?— Конечно. Мы же только что об этом говорили.Трейс кивнул.— Так вот. Я тоже там был.Рэй выпрямился:— Что?— Правда. Тогда я частенько бывал под кайфом, а Джимми всегда ходил обдолбанный. Он хотел догнаться, а денег не было. Мы оказались в том районе, рядом с домом Шилдсов. У них свет не горел. Ну, Джимми и решил, что залезет в дом и возьмет телевизор — обменять на таблетки. Но старик, должно быть, не спал… Через минуту я наблюдал с заднего двора, как Джимми и мистер Шилдс орут друг на друга. Джимми хотел все объяснить, но старикан и слушать его не стал, вопил, что вызовет полицию. И тут Джимми вытащил пистолет.Рэй уставился на младшего брата. Карл медленно моргнул и подался вперед, чтобы не пропустить ни слова.— Джимми не стал бы стрелять, — заверил Трейс. — Он просто не хотел, чтобы чувак вызвал копов.— Чего же он не убежал? — спросил Рэй.— Хотел, да ему папаша Шилдса ножку подставил. А потом встал между Джимми и дверью. Тут еще и мамаша в халате подоспела…— А когда Шилдс объявился?— Черт, я даже не знал, что он там, пока он не выстрелил Джимми в спину. Этот ублюдок даже не предупредил Джимми, слова не сказал!Рэй откинулся на спинку стула и молча смотрел на брата.— Козел вонючий, — пробормотал Трейс. — Попал Джимми прямо в сердце.Рэй покачал головой.— Ты же сказал, что Джимми целился в его отца из пистолета.— Он не стал бы стрелять!— А откуда Шилдс знал? Джимми забрался в их дом! Я бы тоже грохнул эту сволочь. Повезло еще, что он тебе из окна задницу не отстрелил.Трейс угрюмо посмотрел на брата:— Вот что я тебе скажу: если бы в ту ночь у меня была пушка, я бы завалил гада.— Парень, если бы у воробья были твои мозги, он бы летал хвостом вперед. Поверить не могу, что ты не загремел в тюрягу еще до совершеннолетия!— Я не дурак. Кстати, надеюсь, ублюдок Шилдс что-нибудь отмочит и шериф пошлет нас в дом. Вот тогда я вышибу этому козлу мозги — за то, что он сделал с Джимми.— Господи, Трейс, успокойся.— Ты мне это уже говорил.Рэй задумчиво затянулся.— Терпеть его не могу, — настаивал Трейс. — Все с ним носятся, словно он святой. А ты его видел на бейсбольном поле? Сукин сын полагает, что правила не для него. И не для его сына.— Я и забыл, что прошлой весной команда Шилдса вчистую обыграла команду твоего пацана, — сказал Рэй.— Они жульничали, ясно?Рэй затушил сигарету и выпрямился во весь рост — насколько позволял низкий потолок трейлера.— Радио пока молчит. Пойдем посмотрим, может, что-нибудь успеем до возвращения Эллиса.— Точно! А как насчет федерала? Биглера?— Да пошел он! Билли Рэй ему спуску не даст.Словно ящерица, прилипнув к окну, Карл смотрел, как братья выходят из автофургона. Он не знал, что делать с услышанным. Шериф Эллис не станет менять состав подразделения в самый разгар событий. Некому подтвердить, что двадцать лет назад Трейс Брин присутствовал там, где застрелили Джимми, а значит, невозможно доказать, что у помощника шерифа есть мотив мести. А что до расистских высказываний в адрес Карла — так это реальность под маской вежливости, с которой Симс сталкивается каждый день. Президент Соединенных Штатов не может ничего сделать, что уж говорить о шерифе округа Лусахатча! Впрочем, Рэй Брин совершенно прав в одном — снайпер Карл Симс больше не будет никого убивать, разве только ради спасения чьей-нибудь жизни.Он повесил винтовку на плечо и бесшумно обогнул трейлер, чтобы присоединиться к коллегам.

Глава 16Дэнни пробился сквозь грозовые тучи над Атенс-Пойнт. На небольшой высоте он пролетел над городом, петляя между холмами, и направился на восток, к старой лесопилке. Его нервы были на пределе, но по крайней мере он знал, что Лорел жива.Пять минут назад Трейс Брин попытался соединить доктора Шилдса с шерифом Эллисом по радио. Качество звука было ужасным, но Дэнни услышал голос Лорел, когда шериф попросил Шилдса подтвердить, что с ней все в порядке. Лорел сказала Эллису, что Бет спит, но промолчала, когда он осведомился о докторе Остере. После того как Уоррен снова взял трубку, Эллис сообщил ему, что сидит в вертолете рядом с его летным инструктором. Шилдс спросил у Дэнни, как дела, и тот ответил, что хорошо. Весь разговор напоминал семейную беседу, звонок от родственников, отдыхающих за границей. Вскоре связь прервалась, и когда Трейс снова позвонил доктору Шилдсу, тот не ответил.— Не отходи от меня, когда сядем, — сказал Эллис, глядя на приближающуюся землю. — Думаю, вертолет нам не помешает, если придется идти на штурм.Дэнни кивнул, сглатывая.— Это ведь их район? — спросил шериф, показывая на прогалины среди леса.— Да. Участок Шилдсов находится в излучине ручья.Дэнни полетел на запад, держа курс над змеящейся внизу речушкой. Вскоре он заметил голубую шиферную крышу дома Шилдсов, уютно устроившегося среди деревьев, которые росли вдоль ручья.— Черт! — выругался Эллис. — Со всех сторон дома по меньшей мере по сто футов открытого пространства.— Кроме вон того заднего угла, — поправил Дэнни, показывая сквозь ветровое стекло. Прерывистая линия деревьев тянулась от оврага, по которому протекал ручей, к юго-западному углу дома.— Его сын наверняка выбрался из дома где-то здесь, — предположил Эллис.Они увидели патрульные машины и заграждение перед въездом на Лайонесс-драйв. Кто-то даже повесил красный флажок — указатель направления ветра — на шест, установленный на небольшой площадке сзади чего-то весьма похожего на припаркованный среди деревьев трейлер.— Вон там командный пост, — сказал Эллис. — Приземляйся, Дэнни.— Двадцать секунд.Дэнни направил вертолет на посадку, а шериф уже расстегивал привязные ремни. Эллис открыл дверь и спрыгнул вниз с видом генерала Макартура, сходящего на филиппинский берег.— Не отходи от меня, понял? — предупредил он через плечо.Дэнни снова проверил телефон — нет ли новых сообщений. Ничего не пришло. Он вылез из вертолета и застопорил главный винт, привязав его специальным тросом к хвостовой балке. Сильный ветер наверняка поднимется еще до того, как он снова взлетит.Закончив, Дэнни направился к командному посту, рядом с которым трое мужчин в темных деловых костюмах окружили шерифа. Один из них, казалось, вот-вот вцепится Эллису в лицо.Волосы незнакомца, поредевшие на рисках и коротко подстриженные, образовывали агрессивный клин надо лбом. На вид разъяренному мужчине было около сорока пяти, но на коже лица не проявилось ни малейших признаков дряблости, щеки не обвисли. Он явно относился к тем людям, которые каждый день встают в пять утра для обязательной четырехмильной пробежки. Дэнни подошел поближе и понял: это тот самый Пол Биглер, именно на него жаловался Рэй Брин.— Федеральное правительство опять вмешивается в дела штата, — говорил шериф. — Почему-то, ребята, у вас всегда так получается. Похоже, вы хотите развязать здесь Гражданскую войну, агент Биглер.— Чертов янки! — пробормотал кто-то.— Я родился в Арканзасе! — огрызнулся Биглер, встретившись взглядом с Трейсом Брином.— В общем, у меня нет времени обсуждать с вами положения конституции, — заявил Эллис. — Мне нужно разрешить кризисную ситуацию.— Каким образом? У вас для этого нет данных, — язвительно заметил Биглер.Эллис обиженно выпрямился во весь рост.— Может, вы и считаете, что здесь одни дураки собрались, но…— Информации! — резко перебил его Биглер. — У вас нет информации о подозреваемом. Разведданных, шериф. Ясно?На какое-то мгновение Эллис потерял дар речи, и Биглер продолжил:— Я разговаривал в больнице с сотрудницей Кайла Остера. Она в критическом состоянии. У нее обгорело сорок процентов тела, ожог третьей степени. Вида Робертс призналась, что все подлоги совершили они с доктором Остером, что они много лет состоят в связи. Шилдс был с ними в сговоре только последние несколько месяцев.— Если Шилдс такой хороший, то почему он застрелил Остера? — спросил шериф.— Может, Остер его спровоцировал.— Или, может, эта сотрудница на самом деле спала с доктором Шилдсом, — предположил Эллис, — а теперь пытается спасти его?Биглер покачал головой.— Робертс проработала в медицине двадцать лет, шериф. Она разговаривала со мной, зная, что не выживет. Это признание умирающего, и суд допускает его в качестве доказательства.С каждой секундой лицо Эллиса все сильнее багровело.— И что вы предлагаете? Чтобы мы собрались и поехали домой? Пусть два закадычных приятеля выясняют отношения?— Конечно, нет! Я просто говорю, что если Остер еще жив, то в доме два разных преступника. Два разных психологических типа. Вы не знаете, кто контролирует ход событий.— Думаю, что Остер мертв, — убежденно заявил Эллис. — Я недавно говорил с доктором Шилдсом и слышал его голос, когда он сказал, что Остер не может подойти к телефону.— Вы уверены?Эллис покровительственно улыбнулся агенту:— Благодарю вас за проникновенное выступление.— Шериф, послушайте…— Я буду признателен, если вы уберетесь ярдов на четыреста отсюда, — произнес шериф, величественно махнув рукой в сторону шоссе. — За ограждение. И не возвращайтесь, разве только захотите сообщить мне что-нибудь полезное. Вам все ясно?Глаза Биглера стали невыразительными, как у акулы, и он тихо проговорил:— Я сделаю так, шериф, что дело перейдет в ведение федеральных властей. Вызову сюда из Джексона фэбээровцев.— Пока они приедут, все закончится.Биглер вздохнул:— Если вы так думаете, значит, ничего не знаете о ситуациях со взятием заложников.— А это мы еще посмотрим.— Эллис, если операция закончится провалом, вам придется отвечать перед главным прокурором. И я говорю не о прокуроре штата Миссисипи.— Да пошел ты!Шериф Эллис отошел от трейлера и знаком подозвал Дэнни.Несколько мгновений Биглер смотрел им вслед, затем резко повернулся и зашагал к дорожному заграждению.Трейс Брин хохотнул:— Ну и завелся же этот сукин сын — его аж трясет!— Да уж, вы ему выдали! — согласился Рэй.Эллис оглянулся на своих помощников — его темные глаза сверкали от ярости.— Вы, бойцы ПТР, потратили чертову кучу денег из моего бюджета на тренировки и снаряжение. Так вот, до наступления темноты у вас есть время доказать, что не зря. Ясно?Улыбки исчезли с лиц его подчиненных.— Есть, сэр! — рявкнул Рэй. — Парни, приступаем!Дэнни пришлось поднапрячься, чтобы не отставать от Эллиса, который направился к границе переднего двора Шилдсов.— Куда мы идем? — спросил Дэнни.— К соседскому дому. К Фрэнку Эльфману. Сынишка доктора Шилдса сейчас у них. Думаю, вначале неплохо бы нам его выслушать, пока никого не подстрелили, а?Дэнни почувствовал, как скрученная пружина в его груди чуточку ослабла.— Согласен.Лорел лежала на диване в гостиной. Уоррен снова крепко стянул скотчем руки и ноги жены. Пока он обматывал клейкой лентой ее лодыжки, она на свой страх и риск вытащила из кармана «Моторолу» и засунула под себя. Сорок секунд, которые потребовались мужу, чтобы связать ей руки, стали для Лорел самыми трудными за сегодняшний день.Бет крепко спала на красной кожаной кушетке в кабинете благодаря дозе бенадрила, которую рассчитал для нее отец. Уоррен сидел за письменным столом, скрывшись за большим плоским экраном компьютера. Лорел обрадовалась — можно воспользоваться мобильником. Диван от «Рош-Бобуа» был современной модели, со строгими линиями и почти без набивки. Никаких складок, чтобы спрятать мобильник, но Лорел умудрилась запихать «Моторолу» в щель между сиденьем и подлокотником, оставив на виду только тоненькую полоску металла.С тех пор как она проверяла телефон в комнате для стирки, Дэнни прислал ей еще два сообщения: одним известил, что спешит к их дому вместе с шерифом, а в другом задал несколько вопросов о сложившейся ситуации. Лорел отправила ему эсэмэску: «У. убил К.О. Самооборона. Я и Б. в порядке. Я связана. Напишу еще».Труднее было ответить на вопрос Дэнни, угрожает ли им Уоррен. Он пару раз сильно ударил Лорел после того, как Бет закоротила ноутбук, но не застрелил. Он загрузил в свой компьютер программу «Волшебство Мерлина», чтобы попасть в ее почтовый ящик он-лайн. Лорел это не слишком тревожило, так как в ящике не было писем — может, одно или два послания от Дэнни, но вряд ли. В любом случае программе-взломщику пришлось начать все заново.Лорел больше беспокоилась из-за комнаты-сейфа.Уоррен отнес туда старое отцовское охотничье ружье и несколько пластиковых мешков для мусора. Дробовик стоял в его кабинете, рядом со столом. Уоррен не скрывал своих намерений, объявив, что мешки послужат временными туалетами. Еды и воды в убежище хватит на несколько дней или даже недель, а с ружьем все и так ясно. Однако он не пытался завести туда Бет или Лорел. Она чувствовала, что Уоррен рассматривает комнату-сейф как последнее пристанище, укрытие на случай полицейского штурма, а вовсе не собирается устроить в ней кровавую бойню. Похоже, он больше всего хотел узнать имя любовника Лорел, взломав ее почтовый ящик.Ей хотелось сообщить Дэнни об оружии и комнате-сейфе. Но к чему это приведет? Незамедлительно начнут спасательную операцию? Смогут ли шериф и его помощники провести ее без человеческих потерь? Она вспомнила все случаи освобождения заложников, о которых читала или видела по телевизору. Судя по всему, в большинстве из них кто-то из заложников погибал, прежде чем удавалось уничтожить преступника.«Прежде чем удавалось уничтожить преступника…»Она вытянула шею и посмотрела на макушку Уоррена, которая едва виднелась из-за монитора. Странно, но Лорел не испытывала к мужу ненависти, только жалость. Ей казалось, что перед ней душевнобольной человек, который был совершенно нормален, а в одно прекрасное утро проснулся шизофреником. Мозг Уоррена замкнулся на мысли о супружеской неверности и не может переключиться на что-нибудь другое. Разве за это карают смертью? Неужели она должна отправить сообщение, которое может стать приговором?Дэнни заверил ее — никто не знает, что они обмениваются сообщениями. Может, он пытается скрыть их роман? Или не доверяет шерифу? Впрочем, возможно, операцией руководит вовсе не шериф. В телефонном разговоре Нелл Робертс упомянула федеральных агентов. Что, если снаружи фэбээровцы? Доверится ли им Дэнни? Нужно все разузнать, а только потом отправить сообщение.— Уоррен! — позвала Лорел. — Подойди, пожалуйста, сюда.— Зачем?— Я хочу что-то спросить.Прошло больше минуты, прежде чем кресло Уоррена скрипнуло. «Сейчас время для него ничего не значит, — подумала Лорел. — Он отстранился от мира». Домашний телефон звонил не умолкая, но Уоррен не брал трубку с того раза, как дал Лорел поговорить с шерифом Эллисом. Она отогнала от себя воспоминание о голосе Дэнни, который услышала в те бесценные мгновения, — оно мешало ей сосредоточиться.Сегодня утром Уоррен выглядел каким-то по-мальчишески взъерошенным после бессонной ночи, проведенной в поисках компромата, о котором его предупредила Нелл Робертс. Какая изощренно-трагичная ирония судьбы: Нелл пыталась спасти Уоррена от Виды и Кайла, а в результате он нашел письмо Дэнни, которое может стать причиной его гибели!Уоррен остановился в трех футах от нее и присел на оттоманку. С сегодняшнего утра он словно постарел лет на пятнадцать.— Хочу кое-что узнать, — мягко произнесла Лорел. — Мы женаты двенадцать лет, и за эти годы ты ни разу не поднимал на меня руку. Ты всегда был спокойным, рассудительным и добрым. А теперь в считанные часы все поменялось, ты стал совершенно другим. Почему?— Ты раньше меня не предавала.— Дело не в этом, Уоррен. Правда. Если бы неделю назад я сказала тебе, что ты ударишь меня и свяжешь — из-за измены, или чего другого, — ты бы не поверил. И никогда бы не поверил, что это произойдет на глазах у нашей шестилетней дочери. Даже представить себе не смог бы.Он моргнул, но ничего не ответил.— Меня тревожит твое психическое состояние. Я говорю серьезно.Слабая улыбка тронула уголки его губ.— Твои тревоги меня больше не волнуют.Его слова озадачили Лорел.— А тревоги наших детей?— Они еще узнают, кто заботился о них по-настоящему.— Что ты имеешь в виду? — спросила Лорел, тщетно пытаясь высвободиться. — Ты говоришь загадками, повторяешь, что я нарушила доверие. Пусть так — и что теперь? Судя по тому, что сказал Кайл, ты сделал то же самое по отношению к своим пациентам. Или к самому себе. Я не в курсе, ведь ты мне ничего не говоришь. Но Остер упомянул тюрьму, Уоррен. Значит, ты совершил что-то плохое. Не знаю, что именно, да мне и не нужно знать. Я могу простить тебя, что бы ты ни совершил. Я уверена — в глубине души ты хороший человек. Так почему же ты не можешь простить меня?— Это другое. Совсем другое.— Почему? Неужели воровство меньший грех, чем прелюбодеяние?— Ты не понимаешь, о чем говоришь. Не знаешь, что я сделал и почему.— Я хочу знать!— А я хочу знать, что ты сделала. Может, скажешь?Лорел впилась зубами в нижнюю губу. Конечно, она думала о том, чтобы во всем признаться. Она знала: Уоррен поверит, сознайся она в том, что у них с Дэнни роман. Потому что каждое слово будет чистой правдой. Вопрос в том, как Уоррен поведет себя после того, как поймет, что это правда. Если бы ее любовником оказался Кайл или кто-то подобный ему, Уоррен с воплями гнева и отвращения вышвырнул бы ее из дома и потребовал развода. Но Дэнни Макдэвит — особая статья. Для Уоррена понятие мужской чести было священно, и он уважал Дэнни больше, чем кого-либо другого. Разумеется, он восхищался боевыми заслугами Дэнни, как и остальные. Но в глазах Уоррена Дэнни был еще и прекрасным семьянином. Когда в прошлом году они вместе тренировали футбольную команду девочек, Майкл приходил почти на все тренировки и матчи. Лорел много раз видела, как Уоррен наблюдает за Дэнни, который терпеливо пытается увлечь сына общением с другими детьми. Наблюдает с жалостью и восхищением. Однажды, сев в машину после тренировки, Уоррен сказал: «Дэнни Макдэвит куда лучше меня. Если бы Грант родился таким, как его сын, я бы не выдержал». Это произошло задолго до того, как Лорел и Дэнни начали встречаться, но Лорел до сих пор иногда думала: а вдруг именно восхищение Уоррена в какой-то мере повлияло на ее чувства к Дэнни?«Никаких признаний, — решила она. — Если Уоррен узнает, что мы с Дэнни любим друг друга, это его убьет». Более жестокая женщина наверняка рассказала бы все мужу, чтобы довести его до самоубийства, но только не Лорел. Прежде всего ей не хотелось лишать детей отца. Во-вторых, кто знает, вдруг Уоррену захочется не только умереть, но и забрать с собой жену и детей? Многие главы семейств так и поступали, судя по новостям. И конечно, не обошлось и без эгоистичных соображений. Возможно, Дэнни любит ее… Однако он не откажется от опекунства над Майклом, чтобы жениться на ней. Даже если Уоррен сегодня погибнет, Лорел не суждено быть с Дэнни.— Нам нужно поговорить обо всем плохом, что сделали мы оба, — сказала она. — Но не сейчас. Сейчас необходимо найти выход из ловушки, в которую мы сами себя загнали. Главное — обеспечить безопасность детей.Похоже, Уоррен задумался над ее предложением.— А как же Остер?— Что Остер? Он пытался тебя убить. Ты защищался. Я подтвержу.Уоррен посмотрел в сторону кабинета.— Я хочу, чтобы ты знала одно: все, что я сделал за последний год, было только ради детей. И ради тебя. Даже плохое.— Уоррен, как такое может быть? Объясни, пожалуйста.— Не могу. Ты же меня знаешь. Есть вещи, о которых я не могу говорить.Телефон зазвонил, но Уоррен не обращал на него внимания.— Может, лучше ответить? Они там, наверное, беспокоятся.Он кивнул:— Точно. Я их вижу на мониторе компьютера.Лорел словно громом поразило. Она совсем забыла о видеокамерах слежения, которые установили, когда строился дом. Лорел ими не пользовалась, но камеры выводили изображение на экран компьютера Уоррена, и, похоже, Уоррен проверял, что они показывают. Неудивительно, что он так спокоен! Сидит себе, а телефон разрывается! Если начнется штурм, у них будет достаточно времени чтобы перебраться в убежище. Нужно немедленно сообщить Дэнни о камерах.— Думаю, люди шерифа не догадываются, что я их вижу, — заметил Уоррен. — Иначе бы лучше маскировались.— Камеры так сразу не увидишь, — сказала Лорел, вспомнив, как хорошо архитектор спрятал их среди декоративной лепнины.— Ты же сама этого хотела, вспомни.«Да, точно».— Значит, ты больше не будешь отвечать на телефонные звонки?— Рэй Брин — идиот. А шериф Эллис немногим лучше.— Тебе нужно с кем-нибудь поговорить. Чтобы они не начали штурм и не причинили вреда Бет.Уоррен медленно кивнул. Немного помолчав, он произнес:— Дэнни.Сердце Лорел забилось чаще.— Что?— Я бы поговорил с Дэнни. Он был в вертолете вместе с шерифом, помнишь?— Да.— Дэнни — хороший семьянин. А его жена — самая настоящая… в общем, с ней нелегко. Майор поймет, через что я сейчас прохожу.Лорел захотелось влепить Уоррену затрещину. Он осмелился сравнить ее со Старлетт Макдэвит, женщиной, которую Лорел презирала больше всего на свете!— Тогда позови к телефону Дэнни, — предложила она.«Ах ты, сукин сын!»Уоррен внезапно встал и бросился к компьютеру, словно человек, который вспомнил о включенной плите на кухне. Лорел перекатилась к спинке дивана, достала «Моторолу» и начала набирать сообщение.Бонни Эльфман отвела Дэнни и Билли Эллиса в телевизионную комнату в задней части дома, где на плетеном диване сидели Грант Шилдс и помощник шерифа Сандра Саутер, делая вид, что смотрят телевизор. Эллис осторожно расспросил мальчика, но услышал только то, о чем уже знал со слов Рэя Брина: рассказ девятилетнего ребенка о бурной семейной ссоре и возможном убийстве. Шериф попытался уточнить кое-какие детали.— Сколько выстрелов ты слышал, сынок? — спросил он. — Один? Или, может, два?Грант закрыл глаза, совсем как экстрасенс, пытающийся угадать карту, которую вытащил ассистент.— Думаю, три.Эллис бросил взгляд на Дэнни:— Сколько единиц огнестрельного оружия хранится у отца?Глаза мальчика открылись.— М-м-м… три.— Какие?— Всякие. У него есть дробовик, охотничье ружье и револьвер.Шериф улыбнулся:— А ты умный парень, так ведь?— Не знаю.— А у тебя самого есть оружие? Скажем, пневматическая винтовка?— Нет, сэр. Папа говорит, что мне еще рано. Но это не так!— Совершенно с тобой согласен.Шериф пододвинул кресло поближе к дивану, а Дэнни почувствовал, что его телефон вибрирует. Он вытащил его и с участившимся пульсом прочитал новое сообщение: «У. психически нестабилен. У него револьвер и дробовик. Ружье в убежище. Там же запас еды и воды. Условно в трансе. Б. спит рядом с ним. Осторожнее! Он видит вас через камеры». Дэнни ответил: «Все понял. Береги себя. Люблю». Он знал, что в один прекрасный день шериф наверняка прочитает все эти секретные послания.— Грант, ты когда-нибудь видел папу таким расстроенным, как сегодня? — спросил Эллис.Глаза мальчика подозрительно заблестели.— Нет, сэр.— Ты уверен?Грант покачал головой.— Он как будто стал совсем другим человеком.Эллис кивнул и посмотрел на Дэнни:— Хочешь что-нибудь спросить?Дэнни присел на корточки перед мальчиком, которого когда-то надеялся назвать своим пасынком.— Грант, ты больше ничего не хочешь нам сказать?Парнишка покачал головой. По щекам градом покатились слезы.— Пожалуйста, скажите, чтобы они не трогали папу. Он не хотел ничего плохого. Он просто болен. Он не соображает, что делает! Так мама сказала.Дэнни взял мальчика за руку, сжал его ладонь.— Не волнуйся, сынок. Мы постараемся, чтобы все вышли из дома в целости и сохранности.Грант вытер лицо и кивнул:— Хорошо.Дэнни встал и добавил:— Твоя мама — сильная женщина. Она сделает все, что в ее силах, чтобы вернуться к тебе.Грант, похоже, сомневался.— Не знаю. Она держится, но иногда я вижу, как она плачет, когда думает, что я не смотрю.Дэнни кивнул, как будто бы слезы — обычное дело.— Все взрослые иногда плачут. Я видел, как плачут самые крутые солдаты в мире. В этом нет ничего плохого.— А вы плачете, мистер Дэнни?У Дэнни перехватило дыхание.— Иногда. Подожди здесь, Грант, и постарайся думать о чем-либо другом. И оглянуться не успеешь, как мама будет здесь.— И папа тоже, — твердо произнес Грант.Дэнни снова кивнул.— Нам пора, — сказал шериф резко. — Нужно провести оперативку, прежде чем что-либо предпринять.Дэнни еще раз сжал ладошку Гранта и поднялся.— Сандра! — позвал Эллис. — Принеси парню газировки с сиропом или чего-нибудь еще.— Он сказал, что ничего не хочет.— Мальчишки всегда хотят газировку.Дэнни неохотно вышел из комнаты, думая, что сегодня Гранту было бы лучше, будь он таким, как Майкл.— Притормози, Мисси! Впереди слишком много машин.Нелл Робертс с трудом сдерживалась. После разговора с доктором Шилдсом ей стало немного легче, но ненадолго. Она позвонила Мисси Дарден, своей троюродной сестре, чтобы та приехала за ней и отвезла к офису адвоката доктора Шилдса, но офис был закрыт. Через справочную Нелл узнала домашний телефон юриста, но там включился автоответчик. Она уговорила Мисси подвезти ее к адвокатскому дому и, набравшись мужества, постучала в дверь, но никто не открыл. Пока они кружили по городу, Мисси засыпала Нелл вопросами, но та отмалчивалась, не зная, как поведет себя кузина, узнав, что Вида с тяжелыми ожогами попала в больницу.— Похоже, дорогу перегородили, — сказала Мисси, показывая на улицу доктора Шилдса. — Остановиться?— Нет, поезжай дальше, только помедленнее.— Что за фигня, Нелл? Почему они оцепили улицу доктора Шилдса?— Не знаю.— Это связано с адвокатом, да?Нелл оглядела газоны и заросшие травой участки за машинами, припаркованными вдоль Корнуолл-стрит, главной улицы района. На тротуаре собрались группки людей: с некоторыми Нелл была знакома, но большинство зевак не узнали бы Нелл за пределами офиса доктора Шилдса. Белый помощник шерифа стоял у дороги и заворачивал все автомобили к шоссе. У заграждения молодой темнокожий полицейский разговаривал с двумя мужчинами в рубашках поло. Нелл вспомнила, что он проходил профессиональный медосмотр в их клинике.— Что дальше делать? — поинтересовалась Мисси, медленно направляя вперед «мустанг». — Думай скорее.— Я выйду. А ты возвращайся на работу.— Ни за что. Уже слишком поздно.Нелл взялась было за ручку двери, как вдруг меньше чем в пятидесяти ярдах от нее, позади черного автомобиля с кузовом седан, увидела агента Биглера с забинтованной щекой. Он разговаривал с двумя помощниками.— Ой! — воскликнула Нелл, сползая по сиденью вниз. — Уезжаем!— Что случилось?— Развернись и припаркуйся где-нибудь неподалеку.— Хорошо, хорошо, успокойся.Нелл закрыла глаза, стараясь сохранить самообладание. Она чувствовала — происходит что-то неладное. Говоря по телефону, доктор Шилдс притворялся, что у него все хорошо, но она неплохо знала его голос и не поверила. Он хотел защитить ее больше, чем себя. Один Бог знает, в какие неприятности втянул его доктор Остер.— Мисси, мне нужна твоя помощь. Пойдешь со мной?Кузина пожала плечами:— Почему бы и нет? Хоть узнаю, что происходит.

Глава 17Пятеро человек и четыре ковбойских шляпы втиснулись в подвижный командный пункт вместе с Дэнни: шериф Эллис, командир ПТР Рэй Брин, детектив Расти Барнет, Карл Симс (в черной бейсболке) и Трейс Брин, который, как предполагалось, должен был обеспечивать связь. С каждой минутой становилось все яснее, что в крошечном трейлере может разместиться с удобствами только половина присутствующих.Наконец-то доставили архитекторские планы дома Шилдса. Они лежали на пластиковом столике размером в два раза меньше чертежей. На одном листе был план ландшафта. Карл отметил на нем наблюдательные и снайперские позиции для бойцов подразделения. Шериф навис над столом, как склоненное дерево, а Рэй Брин дежурил у двери и отгонял незваных посетителей.Пока участники оперативки собирались в трейлере, Дэнни выяснил, что думает каждый из них по поводу сложившейся ситуации. Братья Брин считали, что Кайл Остер мертв, и предлагали незамедлительно забросать дом шумовыми гранатами и ворваться внутрь. Детектив Барнет склонялся к тому, чтобы отложить штурм до тех пор, пока не станет известно, где находятся обитатели дома. Карлу Симсу, похоже, не нравились условия для стрельбы, но в остальном он не торопился высказывать свое мнение.— Ну хорошо, — произнес шериф, призывая собравшихся к порядку. — Всего два пункта: что нам известно и чего мы еще не знаем.— В доме три заложника, — сообщил Рэй Брин. — Один, вероятно, мертв. Субъект вооружен и опасен, по словам его сына. Скоро стемнеет, а из-за надвигающейся грозы свет уходит быстрее обычного.— Спасибо, Рэй, — поблагодарил шериф. — А чего мы не знаем?— Мы не знаем, жив доктор Остер или нет, — заметил детектив Барнет. — Не знаем, в какой части дома они находятся… Дом, между прочим, не маленький. Нам неизвестно, чем вооружен субъект, хотя, понятно, оружия у него хватает. А главное, мы не знаем причину его поступков. Он обещал выйти, когда компьютерная программа закончит работу. Рэй подтвердит. — Барнет взглянул через плечо на дверь. — Правда, Рэй?— Всего лишь слова. Не верю я ему. Зачем ему возиться с компьютером, когда он уже кого-то пристрелил, а его сын сбежал?— Мы точно не знаем, — упрямо настаивал Барнет. — И судя по тому, что кричал федеральный агент, наши доктора, наверное, уничтожают улики, пока мы тут треплемся.— Вот тут ты прав, — согласился Эллис. — Я об этом не подумал.Дэнни переводил взгляд с одного лица на другое и испытывал острое чувство вины. Он мог бы ответить на несколько самых важных вопросов, но решил, что не стоит — во всяком случае, пока. Если он расскажет, что Лорел отвечает на его эсэмэски, невозможно предугадать последствия. Вряд ли они будут благоприятными.Эллис взглянул на Карла Симса:— А что у нас со стрелковыми позициями?— Не очень хорошо. Я до сих пор не знаю точно, где в доме находятся люди. Думаю, что скорее всего в гостиной. По трем причинам: жалюзи закрыты, там находится телефон, и на чертежах видно, что туда проведен Интернет. Но с другой стороны, шторы и жалюзи опущены везде, а в доме есть беспроводные телефоны и вай-фай.Дэнни не мог поверить, что забыл спросить Лорел, в какой комнате они находятся. Медлить было нельзя. Он вытащил мобильник и набрал эсэмэску. Трейс Брин с подозрением уставился на него, но ничего не сказал.— Вы все слышали агента Биглера, — объявил шериф Эллис. — Нам нужно закончить до того, как ФБР сядет нам на хвост.— Аминь, — произнес Рэй.— Как определить точное местонахождение людей? — поинтересовался Барнет.— С микрофонами направленного действия мы узнаем, в какой они комнате, — ответил Рэй. — А вот где именно, сказать будет труднее. Если бы начальство раскошелилось на инфракрасную систему обзора, у нас бы сейчас все было в ажуре.— Никакая система не поможет, если жалюзи закрыты, — вмешался Дэнни. Он имел опыт обращения с чудом техники — ультрасовременная система была установлена на борту его «Пейв-Лоу-IV». Прибор мог обнаружить людей в абсолютной темноте (а иногда и сквозь стекло и воду), но не «видел» сквозь непрозрачный твердый материал.— А как насчет нашей любимицы — шпионской видеокамеры? — спросил Эллис, подразумевая крошечную видеокамеру на конце гибкого шнура, любимую игрушку частных детективов, которые часто просовывают ее под дверь, чтобы заснять прелюбодействующие парочки на месте преступления.— Не работает! — сокрушенно сообщил Рэй. — Вот что значит покупать по дешевке! Думаю, микрофонов будет достаточно. Узнать бы только, в какой комнате он находится! Ворвемся с нескольких сторон одновременно — Шилдс и не поймет, что его шарахнуло.Дэнни неодобрительно поцокал языком.— Что такое, майор? — осведомился шериф. — У вас есть идеи получше?— Когда я только вернулся в город, то прочитал в газете об одном богатее, у которого при пожаре погиб внук. Если я правильно помню, он собирался подарить пожарной части парочку тепловизионных видеокамер — чтобы пожарные видели сквозь дым. Не знаю, насколько они хороши, но…— По-моему, их еще не привезли, — перебил его Рэй. — А те, что есть, совсем плохого качества.— Трейс, позвони Хорнби и узнай точно, — приказал шериф.Младший Брин поспешил наружу, прижимая к уху сотовый телефон.Дэнни отчаянно пытался придумать другой способ определить местонахождение Шилдсов — ему не хотелось признаваться, что у него есть связь с Лорел.Рэй Брин сказал:— Можно подобраться к окнам и посмотреть. А вдруг в жалюзи сбоку есть щели?— Они прилегают к раме довольно плотно, я видел сквозь прицел, — возразил Карл.— Шилдс заметит, как вы подходите, — сказал Дэнни.Рэй, похоже, сомневался.— С чего вы решили?— Видеокамеры.— Видеокамеры! — воскликнул хор голосов.Дэнни напустил на себя невозмутимый вид.— Конечно! Я думал, вы их видели. Они спрятаны за декоративными украшениями, но, если присмотреться, объективы заметны.Рэй схватил чертежи и начал торопливо пробегать по ним глазами.— Черт подери! Вот они!— Шилдс, наверное, с самого начала наблюдает за нами, — заметил Барнет.— Несомненно, — согласился Карл. — Камеры выводят изображение на компьютер! С винтовкой и ноутбуком он перестреляет нас как цыплят, переходя от окна к окну.— Он давно мог бы нас перестрелять, — возразил Барнет. — Но пока ничего не сделал.— Так мы и не пытались войти в дом, — сказал Эллис, изучая Дэнни взглядом. — А у тебя зоркие глаза, майор.— Просто смотрю внимательно.— И что же еще ты заметил?— Никто не упомянул комнату-сейф.— Что?— В доме есть убежище. Или комната безопасности, называйте как хотите. Стальная коробка с бронированной дверью и запасами еды и воды.— Я точно знаю, что на чертежах ее нет! — произнес Рэй подозрительным тоном.— Может, ее добавили позже? — предположил Барнет.— Дэнни, откуда тебе известно об этой комнате? — спросил шериф.«Однажды я занимался там любовью с женой Шилдса».— Доктор Шилдс рассказал, когда я учил его пилотировать самолет. Думаю, они добавили ее перед самым окончанием строительства.— Чертов архитектор! — проворчал Рэй. — Толку от него никакого!Шериф Эллис с застывшим взглядом потер подбородок, словно предвидя неминуемую трагедию.— Если Шилдс затащит семью в эту комнату, мы, считай, в полном дерьме. Он убьет их по очереди, а нам останется только стоять и слушать.Дверь трейлера распахнулась, ударив по спине детектива Барнета, и в нее протиснулся Трейс Брин, тяжело дыша от возбуждения.— Командир Хорнби сказал, что они получили тепловизионные камеры на прошлой неделе. Две штуки. Они еще не распакованы, но Джерри Джонсон прочитал инструкции, и…— Они видят через стекло? — перебил его Эллис. — Или сквозь жалюзи?— Командир пожарной части думает, что да. Говорит, что две камеры стоят больше, чем подержанная пожарная машина.Шериф Эллис рубанул кулаком воздух, совсем как измученный игрок, к которому наконец пришла удача.— Тащи их сюда, Трейс! И Джерри Джонсона захвати. Скажи Хорнби, что если через две минуты камеры не будут в машине на пути сюда, я пошлю Дэнни на вертолете.Трейс кивнул и вышел из трейлера.— Ладно, — сказал шериф, — допустим, мы обнаружили точное местонахождение Шилдса и его домочадцев в гостиной, а переговоры провалились. Как будем действовать?— Выбьем окна, закидаем комнату светошумовыми гранатами и ворвемся в дом, — предложил Рэй. — У Шилдса кровь пойдет из ушей, да и видеть он ничего не будет. Не сможет выстрелить, даже если захочет. А потом…— Не уверен, — тихо произнес Карл. — Испытания утверждают, что после взрыва светошумовой гранаты человек не может нажать на спусковой крючок, но я знаю, что некоторым это удавалось.— Чушь! — презрительно фыркнул Рэй. — Может, морские пехотинцы, но не какой-то докторишка из гражданских.— Я только говорю, что это возможно. Не надо заранее предполагать, что ему это не удастся.— Именно поэтому нам нужно его сразу вырубить. Выстрелим с двух сторон.Дэнни закрыл глаза. Мысль о том, что Рэй Брин и его парни, паля из автоматов, ворвутся в комнату, где сейчас Лорел и ее дочь, была невыносимой. А еще и гранаты, предназначенные для того, чтобы оглушать террористов… Так поступают, если переговоры зашли в тупик. Не стоит критиковать план Рэя, говоря о возможных потерях, — нужно самому предложить что-нибудь получше.— Из дома видно все как на ладони, — заметил детектив Барнет. — Как мы подберемся, если всюду видеокамеры?— Краска! — с ухмылкой ответил Рэй. — Позади дома есть деревья, по которым сбежал мальчишка. Возьму парочку парней с баллончиками черной краски, распылим на объективы, и все.— А если вы его напугаете? — спросил Барнет. — Он запаникует и начнет стрелять.— Нам нужно избавиться от камер, Расти. Может, вырубить во всем доме электричество?Дэнни решил вмешаться в разговор:— Шилдс сказал, что ждет, чтобы компьютер закончил работу. Если для него это так важно, а мы отключим свет, он может сорваться.Шериф Эллис согласно кивнул.— В ноутбуке есть аккумулятор, — сказал Барнет.— А вдруг он пользуется не ноутбуком? — заметил Дэнни и посмотрел на Карла. — Жалюзи закрывают окна в гостиной до самого верха?Карл покачал головой:— Не совсем. На самом верху есть немного открытого стекла — небольшая полукруглая секция, но от земли футов пятнадцать, а рядом нет высоких деревьев для удобной стрелковой позиции.— А с вертолета ты выстрелить не сможешь? Я подниму тебя на любую высоту.Казалось, темное лицо снайпера потемнело еще больше.— С вертушки трудно сделать точный выстрел — она слишком неустойчива. Вдобавок двойное стекло… Не гарантирую, что попаду в цель с движущегося объекта.— Понятно. — согласился Дэнни. — Но я видел, как это делали. Снайпер из отряда «Дельта» стрелял из вертолета, лежа на животе: был не в восторге, но поразил все цели.Карл посмотрел на окружающих:— Попробую. Стрелять будет сложно, учитывая преломление света, проходящего через стекло. Если Шилдс будет один, то все в порядке. А если рядом окажутся заложники, то они могут пострадать.Рэй недоверчиво смотрел на них.— Скажите-ка мне, специалисты, что, по вашему мнению, сделает Шилдс, когда Карл зависнет в воздухе у дома и попытается его пристрелить? Да он вас в два счета грохнет! Собьет вертолет из охотничьего ружья.Дэнни знал, что помощник шерифа прав.— Думаю, он не ожидает выстрела из вертолета. Я включу прожектор, и Шилдс решит, что мы хотим его обнаружить.— А если Карл промахнется?— Тогда в дом ворветесь вы, как и планировали.Шерифу Эллису лучше думалось, когда он говорил.— Если Карл увидит Шилдса с оружием на изготовку, то, устранив его, мы поступим правильно.— А если мы войдем, а оружия не увидим? — спросил Рэй.— Стреляйте, чтобы обезвредить, — ответил Эллис. — Разве вы это не отрабатывали?Рэй покачал головой:— Нет, только стрельбу на поражение. Два выстрела в тело, один — в голову, и все в порядке.— Господи! А просто обезвредить нельзя?— В ближнем бою это не практикуется, — сказал Карл. — Все происходит слишком быстро. Там может быть оружие, которое не видишь. Бронежилеты или другая защита. Раз уж дело дошло до штурма, нужно стрелять наверняка, чтобы убить.Эллис кивнул:— Рад слышать это от тебя, Карл. А то у Рэя, похоже, сегодня слишком боевое настроение.С некоторым облегчением Дэнни заметил, что чем ближе момент истины, тем меньше хочется шерифу отдать приказ штурмовать дом.Раздалось тихое, но настойчивое жужжание. Несколько пар глаз уставились на Дэнни. Он покраснел и поднял руку, извиняясь. Вытащив мобильник и удостоверившись, что экран никому не виден, он прочитал новое сообщение: «Лежу на диване в гостиной. У. за столом в кабинете. Бет там же, на диване». Вот она, информация, которую подразделение тактического реагирования пытается заполучить любыми способами. Ни один тепловизионный прибор не дал бы таких подробностей. Дэнни прикинул: может, сказать, что он послал эсэмэску Лорел Шилдс (та вполне могла дать ему номер своего сотового телефона, ведь Майкл — ее ученик) и она ответила? Рано или поздно шериф узнает, что сообщение пришло с мобильника, зарегистрированного на имя друга Дэнни, а не на Лорел Шилдс. «Нет, — решил Дэнни, — придется молчать до последнего».— А я думал, что нам не разрешается общаться с посторонними, — произнес Трейс из-за спины Дэнни. — Кто это ему пишет?Шериф Эллис ответил:— У майора Макдэвита в семье непредвиденная ситуация. Так что уймись и сосредоточься на работе.Трейс опустил узколобую голову:— Есть, сэр!Думая о сообщении Лорел, Дэнни придвинулся ближе к чертежам и сказал:— Вообще-то я несколько раз был у них дома, когда тренировал футбольную команду вместе с доктором Шилдсом.— Правда? — отозвался шериф.— Да. Насколько я помню, компьютер доктора Шилдса установлен на столе в его кабинете справа от гостиной. — Дэнни показал на чертеж. — Вот здесь. Раз Шилдс говорит, что работает за компьютером, то, скорее всего, он сидит за столом. А если я не ошибаюсь, окна в кабинете точно такие же, как в гостиной, — с полукруглыми секциями наверху, без жалюзи.Карл кивнул, подтверждая.Дэнни посмотрел на шерифа и произнес уверенным голосом пилота:— Думаю, есть верный способ все закончить. Собственно, это ваша идея, шериф.Эллис чуть выпрямился.— Если тепловизионные камеры покажут, что Шилдс находится у себя в кабинете — или в гостиной, — я подниму вертолет в воздух, чтобы отвлечь внимание. Как вы и предлагали на пути сюда.Шериф согласно кивнул.— Карл займет позицию на земле и возьмет окно на прицел, тепловизионную камеру установим рядом. Когда я включу прожектор, Шилдс бросится к окну, как мотылек на огонь свечи. В этот момент Рэй пластиковой бомбой выбьет окна — все задние окна. Силуэт Шилдса будет виден, как мишень в тире. И тогда Карл выстрелит.Шериф прищурил глаза.— Только Карл?— Это и будет точечный удар. Один выстрел, одна смерть. Никаких побочных потерь.Рэй Брин хотел что-то возразить, но Эллис поднял руку, заставив его умолкнуть. Взгляд шерифа был устремлен на снайпера.— Карл, ты сделаешь этот выстрел?Карл посмотрел шерифу в глаза:— Без проблем, сэр. В сорока трех метрах от задних окон растет дерево. Спрячусь за ним. Доктор и знать не будет, что я там.— Я не спрашиваю, возможен ли выстрел, — буркнул Эллис. — Я хочу знать, будешь ли ты стрелять.Лицо снайпера словно окаменело, когда он понял, о чем его спрашивают.— Понял, сэр. Я выстрелю.— Нужно не просто ранить, а убить.Стиснув зубы, Карл снова кивнул.Похоже, шериф Эллис не слишком ему поверил, но все же отвернулся и окинул взглядом собравшихся.— Хорошо, тогда слушайте. Предложение майора Макдэвита мне нравится. Тем не менее сначала я попытаюсь договориться с доктором Шилдсом.Рэй Брин недовольно фыркнул, притворившись, что это вышло случайно.— Шилдс не подходит к телефону, но, может быть, снимет трубку, когда мы позвоним еще раз. Если он не ответит, я обращусь к нему через мегафон. Сейчас быстро темнеет, и возможностей остается все меньше.— Приближается гроза, — заметил Барнет.— А может, и ФБР, — добавил Рэй в тон.Эллис скривился.— Рэй, где микрофоны направленного действия?— Их уже устанавливают.— Отлично. Как только привезут тепловизионные приборы, сразу же их включите. Мне нужно знать местонахождение каждого человека в доме, и я хочу слышать все, что они говорят. Когда у меня будут точные данные, я приму тактическое решение.Эллис сунул руку в карман — наверное, за жевательным табаком, решил Дэнни, — но ничего не достал.— У кого еще есть что сказать?Все промолчали, кроме Дэнни, которого в мыслях преследовало видение, да такое яркое, что его, наверное, можно было назвать предчувствием: Рэй Брин врывается в гостиную, паля из автомата, и пуля попадает Лорел прямо в сердце…— У меня есть, — тихо проговорил Дэнни. — Я хочу повторить те слова, которые слышал от офицеров отряда «Дельта» и спецназа. Они говорили своим бойцам перед штурмом: «Не спрашивайте, что такое атака, вам никто не ответит».В комнате стало тихо, совсем как во время богослужения, — чего Дэнни и добивался. Он посмотрел Рэю Брину в глаза:— Это не тренировка. И, черт возьми, не съемки фильма. Когда вы ворветесь в дом, то будете представлять для заложников — и для себя самих! — такую же угрозу, как для доктора Шилдса. Мы не знаем, как во время штурма поведет себя миссис Шилдс или ее дочь. Девочка может броситься к отцу, когда вылетят оконные стекла. Вы должны четко представлять себе, что будете делать в подобном случае еще до того, как начнется штурм.— Что бы ты сделал, Рэй? — спросил шериф.— Зависит от того, будет ли он угрожать дочери оружием.— Времени на раздумья не будет, — предупредил Дэнни.— Думаете, он направит пистолет на собственную дочь? — засомневался Барнет.— Кто его знает, черт побери! — огрызнулся Рэй. — У него хватило ума захватить заложников!Шериф Эллис уставился на чертежи затуманенным сомнением взглядом.— Если доктор Шилдс будет держать девочку на руках, когда выбьют окна, разрешаю стрелять только Карлу.Дэнни почувствовал, как исчезает часть его страха.— Господи! — воскликнул Рэй. — Да мало ли что может помешать Карлу! Нужно, чтобы и у нас была свобода действий!— Снайпер ничем не лучше нас в ближнем бою! — возмутился Трейс.Карл посмотрел на младшего Брина, почти не скрывая презрения:— Может, поспорим на тысячу долларов?— Да хоть сейчас!— Тебе придется их занять, чтобы расплатиться.— Замолчите! — рявкнул шериф. — Мой приказ остается без изменений. Как бы то ни было, все пока только догадки. Ситуация может поменяться в любую минуту. Дэнни? Еще что-нибудь?— Только одно: я не встречал настоящего героя, который хотел бы им быть. У нас должна быть одна цель — безопасность людей в доме. Помните об этом — и, может, этой ночью все останутся живы.— Именно то, что нам нужно, — заключил Эллис.В трейлере раздалось тихое треньканье.— Ни фига себе! — воскликнул Трейс, глядя на коммутационное устройство. — Это он!— Кто? — поинтересовался шериф.— Он! Доктор Шилдс! Звонят из его дома!— Ответь! — скомандовал шериф.Трейс поднял трубку и, несколько раз дернув выступающим кадыком, выговорил:— Алло, помощник шерифа Брин слушает.Все смотрели, как его крысиная физиономия сморщилась от напряжения.— Нет, это мой брат. Вы с ним хотите поговорить? Хорошо. Подождите минутку, пожалуйста.Билли Эллис шагнул вперед, ожидая, что ему передадут трубку, но Трейс зажал микрофон рукой и помотал головой.— Шериф, он просит позвать Дэнни.— Дэнни? — в замешательстве переспросил Эллис.— Он сказал «майора Макдэвита». Это ведь Дэнни?Шериф обернулся и посмотрел на Дэнни. Тот пожал плечами, не понимая, зачем он понадобился доктору Шилдсу. Разве только Уоррен вытянул из Лорел признание, а тогда…— Майор, переговоришь с доктором Шилдсом? — холодно спросил Эллис.— Вначале нужно все обдумать, — ответил Дэнни и посмотрел на Трейса. — Скажи, что пойдешь меня искать, а я ему перезвоню.Трейс уже было начал говорить в трубку, когда вмешался Эллис:— Спроси, может, он хочет побеседовать со мной?Трейс выполнил приказ, затем повесил трубку и смущенно сообщил:— Он сказал, что или с Дэнни, или ни с кем, шериф. А потом отключился.Эллис потер мощный подбородок.— М-да… Ладно, разошлись по местам. Держите связь по радио, но не болтайте попусту.Трейлер быстро опустел. Вскоре там остались только Трейс Брин, Дэнни и шериф.— Ты где должен быть? — спросил Эллис Трейса.— Здесь, сэр. Это мой пост.— Хорошо. Выйди на минутку.Трейс с радостью подчинился.После того как он ушел, Эллис пристально посмотрел на Дэнни:— Что ты думаешь по этому поводу?— Даже и не знаю.— Вы что, друзья с Шилдсом?— Вовсе нет. Вместе тренировали футбольную команду, я же говорил. И я учил его пилотировать самолет. Но он не из тех, кто быстро сближается с людьми. Всегда держится на расстоянии.Эллис кивнул:— Согласен. Так что ему от тебя нужно? Не понимаю.Дэнни снова пожал плечами.— Мне поговорить с ним?— Кому-то придется. Иначе его просто пристрелят.— Не хочется, чтобы так получилось. Но штурм тоже не выход.— Понимаю.Эллис сплюнул в маленькую раковину у стены, затем взял со стола кофейник. Понюхав, налил немного кофе в полистироловый стаканчик.— Передохни немного, Дэнни. Мне нужно подумать. За всем этим что-то кроется.— Похоже на то, — согласился Дэнни, решив, что Эллис намного умнее, чем кажется.— Еще мне нужно помолиться.— Тогда оставлю вас одного.— Не уходи далеко. Ты мне скоро понадобишься.Дэнни кивнул:— Я буду рядом.Грант Шилдс сидел на диване в телевизионной комнате Эльфманов и без особого успеха пытался смотреть второй фильм о Гарри Поттере, который, по утверждению миссис Эльфман, нравился ее внукам больше всего. Грант видел все фильмы о Гарри Поттере столько раз, что мог бы воспроизвести все реплики каждого из героев. Хуже всего было то, что Гарри постоянно думал о своих умерших родителях. Похоже, женщина — помощник шерифа, которая сидела рядом, ничего не замечала, но Грант чувствовал, как у него стискиваются кулаки и непроизвольно дергаются ноги. Он не знал, что происходит дома, но был уверен — может случиться самое плохое, и очень скоро. Поведение отца сильно его напугало, но еще больше мальчик встревожился, увидев во дворе вооруженных копов.— Как дела у нашего маленького храбреца? — спросила миссис Эльфман, просунув голову в дверь в пятнадцатый раз.— Хорошо, — ответила помощница шерифа Сандра Саутер.Миссис Эльфман принесла и поставила перед Грантом большую оранжевую миску с кукурузными чипсами и ярко-зеленым соусом.— Гуакамоле! — объявила соседка. — Я знаю, что ты его любишь, мне твоя мама рассказывала.Грант кивнул и поблагодарил, хотя ему не хотелось никакого гуакамоле. Вообще-то он и вправду его любил, но только тот, что готовила мама. У миссис Эльфман соус получался каким-то странным на вкус. Наверное, слишком много лимона.— Позови меня, если что-нибудь понадобится, молодой человек! — сказала она.Грант кивнул и уставился в телевизор, чтобы миссис Эльфман не заметила, как он взволнован.Когда соседка вышла из комнаты, помощница шерифа сказала:— Она чуточку надоедлива, да?Удивленный, Грант согласно кивнул и украдкой посмотрел на Сандру. «Она ненамного моложе мамы и, кажется, по-настоящему добрая, а не прикидывается», — подумал мальчик. Он перевел взгляд на экран и почувствовал, как теплая рука накрыла его ладошку.— Я знаю, ты напуган, — произнесла она. — Но все будет хорошо. Они постараются вывести всех живыми. Твою маму, сестренку и, конечно, папу.У Гранта защипало в глазах, а потом они наполнились слезами. Помощник шерифа Саутер говорила так, словно верила в свои слова, но Грант сильно сомневался. Очень сильно. Он решил, что не может просто сидеть и ждать, пока дома что-то происходит. Он должен быть там. Может, сумеет помочь. С тех пор как ему исполнилось девять лет, мама во многом полагалась на него, особенно если нужна была сила. Сейчас он почти такой же сильный, как она, а бегает даже быстрее.— Мне нужно в туалет, — сказал мальчик, схватившись за живот, словно от боли.— Я спрошу у миссис Эльфман, как туда пройти, — ответила Сандра вставая.— Я знаю.Он поднялся и вышел из комнаты, мысленно перебегая через двор Эльфманов и спускаясь к ручью, где никакие полицейские его не заметят.Сандра встала и подошла к двери в коридор — посмотреть, зашел ли он в туалет. Она улыбалась, как мама, когда он болел, и Грант почувствовал, что она, как мама, может немного читать мысли.Ну и пусть.В туалете миссис Эльфман есть окно.Помощнику шерифа Вилли Джонсу надоело дежурить у дорожного заграждения. С каждой минутой зевак становилось все больше: живущие по соседству подходили пешком, а горожане приезжали на машинах. Вилли не понимал, почему слухи разлетелись так быстро. Может, благодаря сотовым телефонам? Заворачивать машины было несложно, но с пешеходами было труднее. Примерно пятьдесят человек стояли вдоль Корнуолл-стрит, группками по пять-шесть человек. У некоторых хватало нахальства сунуться на Лайонесс-драйв, но все попытки пройти туда Вилли пресекал в корне.Несколько человек пробовали выведать что-нибудь у Вилли, но он хранил молчание, совсем как гвардеец на карауле у Букингемского дворца. Чего только не говорили зеваки! Половина собравшихся была убеждена, что доктор Шилдс прикончил всю свою семью, а другие считали, что он взял в заложники соседей. «Судя по всему, — подумал Джонс, — с тех пор, как я заступил на дежурство, почти ничего не произошло».По приказу Рэя Брина он не терял из виду агента Биглера. Биглер с двумя подручными большую часть времени совещались около черного «форда-краун-виктория», припаркованного неподалеку от заграждения, а пару минут назад залезли в машину и уехали в сторону города, что вполне устраивало Вилли.Он собирался позвонить Рэю Брину и попросить, чтобы его сменили, как вдруг к заграждению торопливо подошла молодая темноволосая женщина. За ней едва поспевала подруга. Вилли хотел задержать ее, вытянув руку, но что-то в глазах девушки его остановило. Она была похожа на свидетельницу страшной автокатастрофы: глаза как у раненого оленя, бледная и испуганная.— Вам помочь, мисс?Девушка тревожно оглянулась.— Надеюсь. Мне нужно увидеть шерифа.— Шериф занят.— Знаю, но, думаю, он захочет поговорить со мной.— С чего бы это?— Я была на пожаре. В офисе доктора Шилдса.Вилли насторожился:— Вы его пациентка?— Нет. Я работаю у доктора Шилдса и видела вас на медосмотре. Моя сестра едва не погибла при взрыве. Я давно хотела с вами побеседовать, но агент Биглер смотрел в эту сторону. Как только он уехал, я сразу же подошла. Давайте поскорее, а? Если Биглер меня заметит, то наверняка арестует.Билли хотел позвонить Рэю Брину, чтобы посоветоваться, но решил убить одним выстрелом двух зайцев сразу.— Эй, Луис! — Он махнул рукой одному из коллег, который заворачивал зевак на автомобилях. — Иди подежурь здесь.Луис направился к ним, а Вилли взял девушку за руку и повел к патрульному автомобилю.Карл сидел на складном стуле под тентом, который кто-то установил рядом с командным трейлером, и смазывал тонким слоем масла длинный серый ствол винтовки «Ремингтон-700», с прикладом, выполненным по специальному заказу. Дэнни подошел к нему. Под тентом было прохладнее, чем в душном, пропахшем плесенью трейлере.— Скоро дождь пойдет, — заметил Карл. — Нужно следить за снаряжением.— Точно, — согласился Дэнни, глядя на вертолет, который оставил на небольшой полянке сзади трейлера. Он еще раз поблагодарил звезды за вьетнамский опыт Дика Берли.Карл протирал оружие, и его темные жилистые руки чуть подрагивали от возбуждения. Он походил на подростка, готовящегося к охоте на оленей в предрассветный час. За годы службы Дэнни встречал сотни таких мальчишек, слишком молодых для выпавшей на их долю работы, но, возможно, только у них хватало сил выполнить задание и выжить.— Вам доводилось бывать в переделках, майор? — спросил Карл. — Когда служили на заморских территориях?— Бывал, и в таких местах, куда лучше не возвращаться.Карл улыбнулся, сверкнув зубами в искусственном полумраке.— Понимаю, о чем вы.Дэнни сунул руку в стоящую на земле сумку-холодильник «Иглу» и достал банку «Доктора Пеппера».— О чем задумался, Карл?Симс держал винтовку под прямым углом к телу и внимательно осматривал ствол по всей длине, проверяя что-то. Дэнни даже представить не мог, что бы это могло быть.— О том парне в банке, — ответил Карл, — которому я прострелил руку. Помните?«Шериф-то его точно не забудет».— Да.— Мы с ним учились в начальной школе. Я его узнал, как только увидел в прицел.— Я так и думал.Карл опустил винтовку и начал ее полировать.— Вообще-то не только об этом. — Он огляделся, словно хотел убедиться, что они одни в палатке, и, понизив голос, продолжил: — В Ираке я убил много людей, майор. Мне приписывают больше двадцати семи человек.Дэнни молча слушал, не понимая, к чему клонит Карл.— Но я знал, почему я их убивал, понимаете? По крайней мере, большую часть из них. Но то, что здесь происходит… Не знаю. Через несколько минут я буду глядеть в прицел на врача моей мамы. И это неправильно.— Понимаю.Карл смутился.— Однако там, в трейлере… вы говорили так, словно хотели, чтобы я застрелил этого человека.Дэнни тяжело вздохнул:— К сожалению, не я сейчас командую, Карл. Если бы все зависело от меня, тут бы уже давно хозяйничало ФБР, а мы с тобой наблюдали бы с безопасного расстояния. Но такого не будет. Не с этими ребятами.Снайпер удрученно кивнул:— Я слышал.— Здесь только два солдата-профессионала, — убежденно произнес Дэнни. — И они оба в этой палатке. Если шериф отдаст приказ штурмовать дом, только от тебя зависит, переживут ли миссис Шилдс и ее девочка сегодняшнюю ночь. Больше ни от кого, понимаешь?Карл перестал полировать винтовку.— Вы предлагаете сбить выстрелом доктора, пока Рэй и его команда не напортачили?Дэнни придвинулся ближе к снайперу и присел, чтобы их глаза оказались на одном уровне.— Хочешь знать мое мнение? Если до атаки останется две минуты, а у тебя будет возможность сделать точный выстрел — стреляй.Глаза Карла широко распахнулись.— Не дожидаясь приказа?— Шериф Эллис считает, что ты не слишком быстро нажимаешь на спусковой крючок, так?Карл с досадой кивнул.— Докажи, что он не прав.Дверь трейлера распахнулась. Дэнни оглянулся и увидел, что к ним идет шериф Эллис.— Дэнни, — сказал он, — поговори с доктором Шилдсом. Мы теряем свет. Если придется брать дом штурмом, лучше не ждать темноты.Дэнни отхлебнул «Доктор Пеппер» и не глотал, пока во рту не защипало. Раз уж ему предстоит разговор с доктором Шилдсом, нужно быть начеку и хорошо соображать.— Шериф! — окликнул кто-то. — Шериф, тут человек, с которым вам нужно поговорить!Дэнни сглотнул и оглянулся. К ним спешил Вилли Джонс в сопровождении хорошенькой молодой женщины. Когда они подошли поближе, Дэнни заметил на лице девушки страх.— Кто это? — спросил шериф.— Нелл Робертс, — ответил Вилли. — Она работает на доктора Шилдса и была в офисе, когда начался пожар. Скрывается от Биглера. Он уже пытался ее арестовать.Эллис втащил девушку под тент.— Что вы здесь делаете, мисс?— Я не знаю, к кому еще обратиться! Я беспокоюсь о докторе Шилдсе.— О докторе Шилдсе?Шериф бросил на Дэнни взгляд, в котором ясно читалось: «Что я тебе говорил?»— У вас с доктором Шилдсом близкие отношения?Щеки Нелл покраснели.— Нет! Он бы никогда на это не пошел! И я тоже! Он не такой, как доктор Остер!— Что вы имеете в виду?— Я пришла сюда, чтобы все рассказать. Доктор Остер — лгун! Лгун и мошенник! Он вовлек доктора Шилдса в неприятности, а доктор Шилдс не виноват! Он хороший человек. Спросите любого. Не знаю, что здесь происходит, но я уверена, без доктора Остера не обошлось!Шериф Эллис глубоко вдохнул, затем медленно выдохнул.— А если бы я вам сказал, что доктор Шилдс удерживает свою семью в заложниках в этом самом доме и, вероятно, застрелил доктора Остера, что тогда?Нелл покачала головой, словно отрицая, что такое вообще может случиться.— Я бы ответила, что доктор Остер наверняка сам напросился. Скорее всего пытался убить доктора Шилдса.Дэнни вспомнил сообщение от Лорел: «Уоррен убил К.О. Самооборона». Похоже, Нелл Робертс хорошо знает своих работодателей.Шериф повернулся к Дэнни:— Что будем делать с юной леди? Не хочу, чтобы она попала в лапы к Биглеру.— Пусть Вилли присмотрит за ней и не отпускает далеко от трейлера. Если я буду говорить с доктором Шилдсом, возможно, придется задать ей кое-какие вопросы. Психологического характера.Эллис кивнул.— Вилли, ты слышал майора. С этой минуты ты отвечаешь за мисс Робертс. Будьте рядом с трейлером.— Есть, сэр! — с улыбкой отозвался Вилли.— Ты готов, Дэнни? — спросил Эллис. — У нас последний шанс покончить со всем без потерь.— Готов.— Вот черт! — воскликнул Карл Симс. — Шериф, смотрите!Дэнни и Эллис обернулись одновременно. С командирским видом к тенту шел агент Биглер в сопровождении двух подчиненных. Он принес с собой дождь: едва нежданные гости достигли края тента, по нейлоновому полотнищу забарабанили тяжелые капли.— Только этого мне не хватало! — буркнул Эллис.— Дурной знак, точно, — суеверно пробормотал Карл с ноткой тревоги в голосе.Биглер замер под дождем рядом с тентом, совсем как моряк, ожидающий разрешения подняться на борт корабля.Однако шериф Эллис не спешил проявлять гостеприимство.— Я же велел вам не возвращаться сюда без полезной информации.Биглер кивнул:— Потому-то я и пришел. Не возражаете, если мы спрячемся от дождя?Эллис отступил назад, и Дэнни почувствовал, что соотношение сил слегка изменилось — изменилось с того самого момента, как Биглер и его люди шагнули под тент.— Что у вас? — поинтересовался шериф. — Времени для беседы не так уж много.— Уоррен Шилдс умирает, — произнес Биглер.У Эллиса отвисла челюсть.— Что вы сказали?— У него неоперабельная опухоль мозга.— Господь всемогущий! — выдохнул Карл.— Откуда вы знаете? — спросил Эллис. Он повернулся к Нелл Робертс. — Вам это известно?Нелл, явно ошеломленная, помотала головой.— Хотя я понимала — что-то не так. Он уже давно вел себя странно. О Боже!Командирские интонации в голосе Биглера становились все сильнее.— Одиннадцать месяцев назад ему поставили диагноз специалисты по неврологии с медицинского факультета Стэнфордского университета. Через месяц Шилдс застраховал свою жизнь на два миллиона долларов.— Как ему это удалось? — удивился Дэнни.— Прошел диагностику под чужим именем. Невропатолог из Стэнфорда — его друг, они вместе учились на медицинском факультете и жили в одной комнате.— О Господи! — вырвалось у Дэнни, который понял, что их с Лорел роман начался как раз в то время, когда ее мужу поставили страшный диагноз.— И как вы это раскопали? — спросил Эллис.Биглер выпрямился во весь рост.— В отличие от некоторых людей я нарабатываю связи за пределами своего ведомства. Я попросил знакомых поискать информацию о Шилдсе в компьютерных базах данных по стране. Когда всплыло имя невропатолога, я ему позвонил. Мне даже не пришлось на него давить, чтобы узнать правду.— Как же доктор Шилдс скрыл свою болезнь? — спросил Карл.— В основном он лечит себя сам, — объяснил Биглер. — Гормональная терапия. Примерно раз в три недели он летает в Стэнфорд, говоря всем, что едет на велосипедную гонку.Эллис недоверчиво покачал головой:— Неужели даже его жена не знает?— Нет. Никто, кроме Шилдса и его невропатолога. А тот говорит, что у Шилдса одна цель: обеспечить жену и детей, пока еще жив. Больше ничего не имеет для него значения.Последовало молчание. Нелл Робертс заплакала, но ее всхлипывания заглушал дождь.— Неожиданно, что говорить, — заметил шериф Эллис. — Только вряд это что-нибудь меняет.Глаза Биглера удивленно округлились.— Вы что, шутите? Да все меняет!Дверь трейлера вновь распахнулась, и из него выпрыгнул Трейс Брин, прикрывая глаза ладонью.— Это он, шериф! Доктор Шилдс! Хочет поговорить с майором Макдэвитом!Биглер пристально посмотрел на Дэнни:— Почему именно с вами?— Сейчас узнаем, — заметил шериф.

Глава 18Дэнни сидел за столом в командном трейлере, ожидая, пока его соединят с Уорреном Шилдсом. В тесном помещении отвратительно воняло смесью пота и плесени. Как ни странно, шериф Эллис разрешил Биглеру зайти в трейлер, и агент настороженно стоял в двух шагах за спиной Дэнни. Тут же присутствовал Трейс Брин, который возился с аппаратурой; его брат вытянулся у двери, а за его плечом маячил Карл Симс. Дэнни подумал, что Эллис заметит Карла и отправит прочь, но мысли шерифа были заняты делами поважнее.— Наденьте, — обратился к Дэнни Трейс Брин, показывая на наушники, лежащие на столе.Дэнни взял наушники, которые подсоединялись к маленькой распределительной коробке с надписью «Hello Direct»[29] наверху. Провода от распределителя вели к стойке звукового оборудования, установленной у стенки трейлера. Там стояли три небольших динамика и портативный цифровой магнитофон.— Если включите динамики, — сказал Дэнни, — уменьшите звук до предела. Я хочу, чтобы Шилдс думал, что нас никто не слышит.Эллис кивнул Трейсу, и тот выполнил требование, подкрутив что-то на стойке.Дэнни попытался вспомнить об Уоррене Шилдсе все, что знал. Вначале ему казалось, что он нервничает из-за необходимости скрывать переписку с Лорел. Но известие о неизлечимом раке у Шилдса вдребезги разрушило его восприятие жизни за минувший год. Все, что он думал о своих отношениях с Лорел, оказалось неправильным. Более того, не может быть, чтобы она не заметила, насколько серьезна болезнь ее мужа. Неужели Лорел знала о раке, но ничего не сказала? В таком случае она не тот человек, за которого он ее принимал. «Что я сделал с этим несчастным? — думал Дэнни. — Что сделал с его семьей?» Влюбившись в Лорел, он долго боролся с этим чувством. Лорел тоже, или по крайней мере так казалось. Даже после того, как они поддались силе любви, осознание собственной вины поначалу омрачало их отношения. Постепенно оно исчезло: им обоим стало ясно, что они предназначены друг для друга. Теперь же чувство вины поднималось из самых глубин сердца, куда запрятал его Дэнни, словно ядовитый цветок после дождя…— Дэнни, ау! — позвал шериф Эллис. — В облаках витаешь?— Мне нужны бумага и ручка, — сказал Дэнни. — Для записей.— А здесь ничего нет, — ответил Трейс.— На командном посту и ничего нет?— Вот, возьмите, — раздался глубокий, спокойный голос.Люди вокруг Дэнни раздвинулись, и Карл Симс протянул ему записную книжку и водостойкий карандаш.— Блокнот снайпера, — пояснил Карл. — У всех снайперов есть такие.— Спасибо, сержант, — поблагодарил Дэнни, обратившись к Симсу по его армейскому званию, а не «помощник шерифа».Карл снова слился с задней стеной.Дэнни поднял наушники и подумал: «Если Уоррену известно имя любовника Лорел, это будут самые короткие в истории переговоры об освобождении заложников». Макдэвит по очереди посмотрел в глаза шерифу и агенту Биглеру:— Все ваши предложения скажите прямо сейчас. Как только я начну с ним беседовать — отвернусь к стенке, чтобы не отвлекаться. У меня нет опыта ведения переговоров. Буду действовать на свой страх и риск. Если вам не нравится, с радостью уступлю свое место. Но пожалуйста, не вмешивайтесь в наш разговор. Никаких комментариев по ходу дела.Шериф Эллис кивнул, но Биглер шагнул вперед и смерил Дэнни взглядом.— Не упоминайте о его болезни, если сможете. По какой-то причине этот человек вам доверяет. Вам нужно успокоить его и уговорить выйти из дома добровольно. Избегайте всего, что может вызвать эмоциональную реакцию.— И о чем же нам беседовать? О погоде?— Узнаете, когда Шилдс начнет разговор. Главное — не выводите его из себя. И ничего не предлагайте, пока он не пообещает чего-нибудь взамен. Никакой еды или лекарств и никаких обещаний о прекращении уголовного дела. Только я имею право решать, идти на уступки или нет, — да и то после консультации с генеральным прокурором. Что бы ни потребовал Шилдс, это даст нам возможность воздействовать на него. Такую возможность упускать нельзя.У Дэнни появилось ощущение, что Биглер посетил в Квантико курсы выходного дня Академии ФБР по ведению переговоров об освобождении заложников.— Думаю, его сейчас меньше всего волнует уголовное обвинение, агент Биглер. И, полагаю, у нас нет того, что ему нужно. — «Если только он не потребует меня». — Но я учту ваши советы.— Необходимо узнать, жив Остер или нет, — добавил Биглер.«Мертвее не бывает», — подумал Дэнни, а вслух произнес:— Понял.— Постарайтесь вытащить оттуда малышку, — сказал шериф Эллис. — Не хочется, чтобы она оказалась на линии огня, если придется брать дом штурмом.— Основное мне ясно, — подытожил Дэнни. — Приступим.— Набираю номер, — сообщил Трейс.Дэнни надел наушники и замер. После трех гудков раздался щелчок и прозвучал голос Уоррена Шилдса, изменившийся до неузнаваемости:— Доктор Шилдс слушает.— Уоррен, — начал Дэнни, чувствуя себя более чем неловко. — Это Дэнни Макдэвит.— Наконец-то! — произнес Шилдс с явным облегчением. — Рад слышать вас, майор.— И я вас тоже. — Дэнни не знал, правильно ли он завел разговор или нет, просто поддался чутью. — Док, здесь форменный переполох. Может, объясните мне, что происходит?Шилдс тяжело вздохнул:— Лорел предала меня, Дэнни. Она с кем-то встречается. Хуже того, она его любит.«Он не знает, что это я», — понял Дэнни, едва не свалившись со стула от радости.— Не похоже на вашу жену. С чего вы взяли?— Нашел письмо от него.«Господи! Должно быть, он обнаружил послание, написанное от руки, — подумал Дэнни. — Если бы он добрался до ее электронной почты, то уже бы все знал».Дэнни всегда подписывал рукописные письма просто «Я», на случай если кто-нибудь их увидит.— Так все началось из-за того, что она с кем-то встречается? — спросил он.— Верно. Довольно жалкий повод, да?— Вовсе нет. Понять, что ошибся в человеке, — серьезный удар. Чувствуешь, что весь мир оказался совсем другим, не таким, как представлялось.— Попали в самую точку, майор. Так оно и есть. Живешь с определенными представлениями о жизни и вдруг обнаруживаешь, что все неправда. Думаешь, что ступаешь по твердой земле, а оказывается, бредешь по болоту дерьма.Дэнни нацарапал в блокноте Карла: «В депрессии. Чувствует себя обманутым».Многим парням во время службы в армии приходили прощальные письма от любимых. Некоторые показывали эти послания Дэнни в надежде на то, что он найдет между строк тайный подтекст. Дэнни так и не отыскал способ смягчить боль хотя бы одного из них.— Вы, должно быть, очень рассержены, — произнес он. — На вашем месте я бы чувствовал то же самое. К сожалению, я совсем не понимаю, что происходит. Вы говорите о личных проблемах между мужем и женой, но из-за вас творится нечто невообразимое. Может, объясните, в чем дело?— Все очень просто, — ответил Уоррен, будто бы так оно и было.— Неужели?— Конечно. Я хочу знать, кто это.Внутри у Дэнни все сжалось.— С кем она встречается?— Да. Вот, собственно, и все.— А Лорел не говорит?— Нет. Защищает этого парня. Разумеется, мудак бросил ее — понятно из письма! — а она все равно его защищает! Представляете?Дэнни забыл отвернуться к стене раньше и потому сделал это сейчас, стараясь не думать о пытливых взглядах, которые смотрели ему в затылок.— Может, она решила, что, раз уж между ними все кончено, будет только хуже, если вы узнаете его имя?— Куда уж хуже, майор?Дэнни вдруг понял, что дешевые динамики громкой связи эхом разносят их голоса. Интересно, слышит ли его Лорел?— Наверное, она считает, что если вы узнаете имя конкретного человека, вам будет больнее.— Наоборот. Плохо, что я не знаю, кто это. Знал бы — наверняка расхохотался бы, решив, что он жалкий неудачник.«Может, я и есть неудачник», — сокрушенно подумал Дэнни.— Какое-то время я полагал, что это Кайл, — признался Уоррен. — Мой партнер. Но это был не он.Дэнни написал в блокноте: «Прошедшее время» — и вдруг понял, что кто-то усилил громкость звука в динамиках.— Я слышу эхо, — с подозрением произнес Уоррен. — Нас кто-нибудь подслушивает?Дэнни жестами сердито показал, чтобы динамики отключили.— Никто. Мне дали что-то типа головного телефона. Шериф Эллис хотел присутствовать при нашей беседе, но я сказал, что не буду разговаривать, пока на линии есть кто-то еще, кроме нас.— Молодец! На вас можно положиться.Кто-то выхватил у Дэнни карандаш и написал в блокноте: «Остер?» Биглер, кто же еще? Дэнни отобрал карандаш и махнул рукой, показывая, чтобы агент отошел подальше. Дэнни знал, что Остер мертв, но надо было играть до конца и не выдать, что они с Лорел обмениваются сообщениями.— Кстати, о вашем партнере, — заметил он. — Здесь многие о нем беспокоятся.Уоррен тихо рассмеялся:— Кто бы мог подумать!— Я не шучу, док. Всем бы стало спокойнее, если бы доктор Остер подошел к телефону и сказал пару слов. Хотя бы поздоровался.— Я же говорил Рэю Брину! — возмутился Уоррен. — Кайл просматривает налоговые документы. В город приехал человек из Управления по борьбе с мошенничеством, связанным с программой «Медикейд», хочет отправить нас за решетку.— Правда?Дэнни оглянулся на Биглера.— Удивительно, что он еще не там, вместе с Эллисом.— Я его не видел. Зато здесь полно полицейских и людей шерифа.— Городские копы за пределами города?— Многие из них состоят в местном подразделении спецназа. Из-за вас тут настоящий переполох, дружище.— Я так и думал. Послушайте, майор, вы что-нибудь знаете о Виде Робертс? Нам сказали, что она обгорела при пожаре в нашем офисе.Дэнни нацарапал в блокноте: «Беспокоится о будущем, по крайней мере для других. Использует слово «мы»». Все сгрудились вокруг него, пытаясь прочитать написанное.— Насколько мне известно, она в реанимации. Если хотите, я могу уточнить.— Да, пожалуйста.— И еще, — добавил Дэнни. — Как насчет вашей дочери?— Бет?— Да. Может, выпустите ее ко мне? Ненадолго, пока вы с Лорел выясняете отношения?— Дэнни, с Бет все в порядке. Ей ничего не угрожает. Надеюсь, там никто не думает, что я могу причинить вред собственному ребенку?— Конечно, нет. Во всяком случае, никто не подумал бы при нормальных обстоятельствах. Но Грант был сильно напуган, когда выбрался из дома.— Грант не понял, что я пытался им сказать. Ему не нравится взрослеть. Он хочет всегда оставаться ребенком. Но это невозможно, правда, Дэнни?— Правда.— Я знал, что вы меня поймете.Дэнни состроил гримасу и бросился в атаку.— Уоррен, я и понимаю вас, и не понимаю.— Что вы имеете в виду? — спросил Уоррен, и его голос дрогнул, судя по всему, от усталости.— Я говорю, что на самом деле не совсем понимаю, почему вы так поступаете. Мы с вами знакомы всего пару лет, но могу с уверенностью сказать, что вы человек чести.Какое-то время Шилдс молчал, затем произнес:— Спасибо, майор. Услышать это от вас дорогого стоит.— Я рад. Но, Уоррен, то, что вы сегодня сделали… Перепугали своих детей, подвергли риску их жизнь, удерживаете в заложниках жену… Это не слишком достойные поступки.Дэнни почувствовал, как кто-то вцепился ему в плечо. Он обернулся и увидел Биглера, который мотал головой и беззвучно шептал: «Прекратите!» Дэнни отпихнул его. Было похоже, что Биглер бросится в драку, но шериф Эллис обхватил агента огромной, как у медведя, ручищей и оттащил назад.Дэнни ждал ответа, но доктор молчал.— Я понимаю, что вы находите себе оправдание, — продолжил Дэнни, — учитывая вашу злость и обиду. Но подобные вещи нельзя оправдать, Уоррен. По крайней мере в моих глазах. Некоторые из отцов, с которыми мы встречались на футбольных тренировках, могли бы так поступить, но только не вы. Вы слишком хороший человек; вам известно, что принимать решения в таких серьезных делах, как брак, нужно только на ясную голову. Нужно хладнокровно все обдумать, как говаривал мой командир. Только тогда вы поймете, что произошло на самом деле.Последовало долгое молчание, прерываемое потрескиванием в наушниках. Дэнни решил, что связь потеряна, как вдруг услышал голос Уоррена.— Мне так одиноко, майор. Словно потерял курс. Понимаете?Перед Дэнни забрезжил проблеск надежды.— Конечно. Потому-то я и здесь, дружище. Я помогу вам вернуться на землю.Уоррен сдержанно рассмеялся:— Не уверен, что оттуда, где я нахожусь, можно вернуться. Я даже не знаю, как я сюда попал, Дэнни. Как будто бы, кроме севера, юга, востока и запада, существует еще одно направление, и я двигаюсь туда. Странно звучит, да?— Только не для тех, кто там побывал. Иногда жизнь делает такие виражи. Однажды я чуть не упал в Аравийское море из-за того, что мозги были забиты личными проблемами.— Трудно поверить.— Так оно и было.Дэнни не курил уже двадцать лет, но сейчас ему невыносимо хотелось сигарету.— Сколько вы уже не спите, Уоррен?— Довольно долго.— Сколько часов?— М-м-м… Примерно сорок.Дэнни нацарапал в блокноте: «40-часовой дефицит сна». Неудивительно, что Шилдс на грани нервного срыва.— Сорок часов без сна. Вы бы отправились в таком состоянии на аэродром, чтобы пилотировать самолет?— Конечно, нет.— Правильно. Потому что я бы не полетел с вами. Возникает вопрос: если бы вы не стали летать в таком состоянии, то почему принимаете решения, которые, возможно, будут стоить всего, что у вас есть?В этот раз молчание длилось дольше минуты, а затем Шилдс произнес:— Я уже все потерял, Дэнни, и жену тоже. Меня поддерживала только мысль о том, что я нужен ей и детям. У меня было чувство, будто бы я барахтаюсь в бушующей реке и цепляюсь за ветку дерева. Но ветка сломалась. Мне не за что держаться, а в конце реки ничего нет — только черная вода и бездонная пропасть. Ладно, не будем об этом. Все равно вы не понимаете, о чем я говорю.Дэнни хотел было сказать, что понимает, но вспомнил о предупреждении Биглера.— Подождите, Уоррен. Я плохо вас слышу. Давайте я перезвоню.Он закрыл микрофон ладонью, снял наушники и сделал знак Трейсу прервать связь. К великому облегчению Дэнни, Брин выполнил приказ почти мгновенно.— Какого черта вы прекратили разговор? — сердито спросил Биглер.Дэнни повернулся к шерифу Эллису:— Мне нужно поговорить с ним о его здоровье.— О болезни?— Он сам коснулся этой темы, вы же слышали.— Это неприемлемый риск, — вмешался агент Биглер. — Шилдс может сорваться.Дэнни внезапно ощутил прилив злости, совсем как в армии, когда приходилось подчиняться некомпетентным командирам.— Вы думаете, он не знает, что у него опухоль мозга?— Я считаю, что незачем лишний раз ему напоминать. Раз он не зациклен на своей болезни, лучше ее не затрагивать.— Он только о ней и думает. Послушайте, я его знаю. Он врач и к тому же реалист. Он предпочтет услышать горькую правду, чем кучу вранья. Именно поэтому он захотел поговорить со мной.Биглер посмотрел на шерифа.— Я согласен с майором Макдэвитом, — сказал Эллис. — Доктор Шилдс расстроен из-за того, что не может добиться правды от жены. Давайте хоть мы не будем его обманывать. Поговорим с человеком честно.Дэнни благодарно кивнул и поднял наушники.— Смотрите, я вас предупредил, — не отступал Биглер.Дэнни закрыл ладонью микрофон.— Биглер, вы напоминаете мне всех «тэ-ка», которых я встречал в зоне боевых действий. Хотите получить гарантированный результат, ничем не рискуя, и чтобы ваша задница была прикрыта в случае неприятностей. Но в реальном мире так не бывает. Пожалуйста, заткнитесь и не мешайте мне работать.Биглер вспыхнул и хотел что-то сказать, но его опередил Трейс Брин:— А что такое «тэ-ка»?— Тыловая крыса, — ответил его брат.Трейс ухмыльнулся:— Верно подмечено!Эллис бросил на связиста сердитый взгляд и жестом показал, что нужно перезвонить доктору Шилдсу.Лорел неподвижно лежала на диване в гостиной и слушала, как Кристи скребется в дверцу, которую Уоррен сделал зимой специально для нее. С приходом весны собака все дни напролет бегала вдоль ручья и возвращалась домой только вечером, чтобы поесть. Обнаружив, что лазейка закрыта, голодная вельш-корги принялась яростно царапать дверь, недоумевая, почему ее не пускают в родной дом.Уоррен, казалось, не слышал Кристи. Он включил громкую связь, чтобы продолжить работу на компьютере, которая, возможно, заключалась в наблюдении за тем, как программа-взломщик бьется над почтовым ящиком Лорел, пытаясь подобрать пароль. Лорел не могла поверить, что слышит голос Дэнни, доносящийся из кабинета. Она чувствовала, что если бы только удалось освободиться от скотча, стягивающего руки и ноги, она бы выбежала через заднюю дверь прямо в объятия любимого. Но, увы, это невозможно. Сперва нужно забрать Бет, которая спит, одурманенная бенадрилом, а еще — надеяться, что Уоррен не выстрелит вслед. А в этом Лорел сильно сомневалась. Разговаривая с Дэнни, он признался, что находится в крайне подавленном состоянии, и это поразило Лорел до глубины души. Да, положение дел не из легких, но Уоррен говорил как человек, которого ждет смерть, а не тюремное заключение или штраф.Телефон зазвонил, и Уоррен нажал кнопку громкой связи.— Дэнни, вы меня слышите?— Слышимость чистая, без помех, док.— Без помех, — повторил Уоррен с тоской в голосе. — Жаль, что мы не летим сейчас над рекой.— В чем же дело, дружище? Мой вертолет рядом. Вы ведь хотели на нем полетать?Уоррен тихо рассмеялся:— Они нас не выпустят.— Ну, не знаю. Я уговорю шерифа.— Не надо лжи, Дэнни. Я видел, как забрызгивали краской камеры слежения.У Лорел внутри все сжалось. Неужели дом собираются брать штурмом?— Я бы не стал обманывать, — заверил Дэнни. — Вы же знаете. Думаю, пришла пора поговорить серьезно. Что скажете?— Слушаю.— У ребят есть четкая инструкция, как поступать в подобных случаях. Они выполняют ее, не делая исключений. Стараются действовать профессионально, только и всего. И это можно понять.— Конечно.— У нас нет времени ходить вокруг да около. Уоррен, я хочу вам что-то сказать. Я знаю, что примерно год назад вы получили тяжелый удар. Более жестокий, чем сейчас.Лорел подняла голову.— О чем вы? — устало спросил Уоррен.— О раке.Жар прилил к лицу Лорел, а сердце заколотилось сильнее. Что Дэнни имеет в виду?— Я понимаю, почему вы всё скрывали, — продолжал Дэнни. — Здоровье человека — его личное дело, видит Бог. Но я считаю, что, возможно, эта болезнь влияет на ваш рассудок.Уоррен ответил едва слышным шепотом, но Лорел разобрала его слова.— Я не понимаю, о чем вы говорите.— Да ладно вам, — отозвался Дэнни. — Вы просили, чтобы я не лгал. Окажите мне такую же любезность, хорошо?После долгого молчания Уоррен произнес:— Кто об этом узнал?Лорел с трудом приподнялась и села. Лицо Уоррена скрывал монитор, но она надеялась поймать взгляд мужа. Последние сомнения рухнули. Зло, которое спало в тени их распадающегося брака, выползло на свет. Ей показалось, будто бы она каждый день ходила мимо обветшалого дома, отводя от него взгляд, хотя знала — внутри прячется нечто темное и прожорливое.— Разве это так важно? — спросил Дэнни.— Послушайте, может, я и болен, но пока еще в здравом рассудке, — ответил Уоррен. — Опухоль находится в стволе головного мозга, а не в его коре. По крайней мере, пока.«Ствол головного мозга? — подумала Лорел. — Кора? У него опухоль мозга?» Воспоминания нахлынули на нее, ошеломив: появилось объяснение и нездоровому жирку на обычно стройных и мускулистых бедрах мужа, и странной шишке на шее сзади… Гормоны…— Вы специалист в медицине, — продолжил Дэнни, — но только посмотрите, что сейчас делаете. Уоррен Шилдс, который тренировал вместе со мной команду, так бы никогда не поступил. И уравновешенный, рассудительный врач, которого я учил летать, тоже.— Вы уверены? Знаете, любого можно довести до срыва. У каждого есть предел прочности. И в конце концов, человек отвечает ударом на удар.— Уоррен, вы говорите о Лорел?— Конечно.— Полагаю, что основная проблема не в ней. Эта штука заставляет вас видеть все в искаженном свете.Память услужливо подсовывала Лорел новые и новые воспоминания: гонки, с которых Уоррен возвращался без призов; то, что он забывал позвонить домой; необычная сдержанность с детьми; несвойственные ему приступы сентиментальности…— Я расскажу вам об «этой штуке», как вы ее назвали, — произнес Уоррен. — Я долго размышлял, Дэнни. Думал о своих пациентах, которые умерли. В основном старики. Но не все. Оглядываясь назад, я пытаюсь вспомнить: может, молодые были как-то отмечены? Или что-то совершили и навлекли на себя гибель? Нет. Просто в один прекрасный день Бог или Судьба заявили: «Я не позволю тебе быть счастливым. Не пошлю тебе детей. Не дам прожить следующий день. Отниму у тебя способность двигаться».— Уоррен…— Нет, слушайте. Это важно. Всю свою жизнь я пытался верить в то, что есть высшая справедливость, какое-то божественное провидение или предназначение. Но больше не могу. Я видел, как лучшие из лучших становятся калеками или погибают, не достигнув тридцати, сорока… Я знаю, как младенцы умирают от лейкемии, от заразных болезней, истекая кровью, которая льется из ушей и глаз. Мне знакомы страшные врожденные дефекты. Я искал причину, какую-то закономерность, которая могла бы это объяснить. Все впустую. Ее нет. Как и у всех докторов, у меня срабатывал механизм отрицания, но только до тех пор, пока я не заболел сам. Рак сорвал с моих глаз шоры, Дэнни. Я хожу на похороны и слушаю, как самодовольные священники вещают скорбящим людям о замысле Божьем. Какая ложь! Всю жизнь я следовал правилам. Не переступал черту, подавал бедным, соблюдал заповеди… и все напрасно. Только не говорите мне об Иове Многострадальном, ладно? Если Господь испытывает меня, убивая… Это все равно что сказать: чтобы спасти деревню, надо ее уничтожить. Слишком жестокая шутка. И о том, что в загробной жизни все зачтется, тоже не надо. Знаете почему? Царство небесное не стоит агонии бессмысленно умирающего ребенка. Я не хочу сидеть по правую руку Господа, который мучает детей или безучастно позволяет их мучить. Свобода воли, черт подери! Я не выбирал смерть в тридцать семь! Бог так распорядился, майор. Мы ищем смысл там, где его нет потому, что нас пугает слепой случай. Мы не хотим с ним мириться. А я смирился. И как только это сделаешь, то уже никогда не взглянешь на мир прежними глазами.Лорел чувствовала, что ее все дальше уносит от реальности. Она ни разу не слышала, чтобы Уоррен так много говорил о Боге за пределами церкви. Тирада мужа о бессмысленности веры сбила ее с толку. Скрытая за словами неумолимая правда, которая должна была изменить ее жизнь почти так же сильно, как раньше изменила жизнь Уоррена, потрясла Лорел до глубины души. Неизлечимый рак мозга.— Дружище, — помолчав, сказал Дэнни, — я слышал точно такие же рассуждения на полях боевых действий. Только, даже если вы правы, это не означает, что у принимаемых решений не будет последствий. На самом деле, если вы так видите мир, нужно действовать куда осторожнее. Ведь божественное провидение не уравняет чаши весов. Понимаете? Придется все исправлять самому. Или, по крайней мере, сделать что сможешь.Монитор скрывал почти все лицо Уоррена, но Лорел увидела, что муж кивнул.— Именно это я и делаю, Дэнни. Уравниваю чаши весов.— Каким образом?— Вы думаете, я позволю, чтобы она растила моего сына и дочь? Воспитание детей — священная обязанность. Я не могу доверять этой женщине.Лорел почувствовала, что сквозь потрясение пробиваются страх и стыд.— У вас есть другие варианты?— Сейчас-то я их и обдумываю.— Может, поделитесь со мной?Снова долгое молчание перед ответом.— Вам не понять. Ведь вы смотрите на вещи по старинке.Лорел никогда ни слышала такого безнадежного голоса. Весь последний год Уоррен изо дня в день притворялся перед ней и детьми, изображал здорового человека.— Возможно, дружище, я вас удивлю, — возразил Дэнни. — Хотите поговорить о случайности? Я видел парней моложе двадцати лет, которые умирали ни за что, от пуль или под минометным обстрелом, порой — по вине своих. Я слышал, как солдаты кричали в брюхе вертолета, и не было никакой надежды, что мы доберемся до полевого госпиталя, пока они живы. Они взывали не к Господу, док. И не к отцу. Они звали маму. Потому что знали: никто на свете не любит их сильнее, чем мама. Даже Бог, если только он есть. Слышите, Уоррен? Не важно, как крепко вы любите Гранта и Бет: когда придет беда, они будут звать маму. А беда уже здесь, правда? Их папа умирает. Неужели вы хотите оставить ребятишек на чужих людей, а не на мать? Мне все равно, что вы злитесь. Мне безразлично, чем она провинилась перед вами. Вашим детям тоже будет на это плевать. Знаю, мои слова вам не по вкусу, но любовь — жестокая штука. По сравнению с ней поле боя кажется мирным уголком.— Я слышу, — тихо вымолвил Уоррен. — Но не могу принять. Трудно объяснить почему.— Попытайтесь. Мы никуда не торопимся.Лорел увидела, как Уоррен сгорбился, но по-прежнему не видела его глаз. Неужели Дэнни лжет и вооруженные полицейские уже готовятся взять дом штурмом? Она готовилась к любому повороту событий. Прежде всего нужно бежать за Бет, хотя Лорел сомневалась, что сумеет со связанными ногами добраться до дочери.— В детстве у меня была собака, — начал Уоррен. — Я вам не рассказывал?— Нет.Лорел смутно помнила, что Уоррен говорил ей о собаке, но никогда не вдавался в подробности. Вообще-то первый и последний раз он упомянул о своем питомце в тот день, когда согласился купить детям Кристи.— Простая дворняга, — продолжил Уоррен. — Я нашел щенка в лесу. Соседский парнишка поливал его помоями. Я забрал его домой, отмыл и назвал Сэмом. Он везде бегал за мной. И был… Он был мне лучшим другом. Отец не любил его, но терпел. Года через два случился сильный ливень. Соседская дренажная канава проходила как раз за нашим домом — открытая канава, футов пять глубиной. Во время дождей она становилась бурной рекой, пятифутовым потоком, который несся со скоростью паровоза. Сразу же за нашим домом он превращался в водоворот — вода уходила в двенадцатидюймовую трубу, которая под землей вела к оврагу. Желтый мячик, с которым любил играть Сэм, сдуло ветром в воду, и пес бросился за ним. Мяч-то он поймал, но его потащило течением. Он не мог выбраться на берег. Я хотел прыгнуть за ним, но отец бросился ко мне и оттащил от канавы. Я бы наверняка утонул, но мне было наплевать. В восемь лет из-за этого не беспокоишься.Лорел едва дышала.— Сэм барахтался, может, минуту, а потом его затянул водоворот. Я плакал и молился, чтобы он смог задержать дыхание, пока его не выбросит из другого конца трубы, но там было по меньшей мере двести ярдов. Вечером я нашел Сэма у ручья. Мертвым. Я много думал о нем — как его несет по черной длинной трубе, а он борется за каждый вдох… но труба оказалась слишком длинной. У него не было ни единого шанса. Вот и я так себя чувствую, Дэнни. Год назад течение подхватило меня и понесло. Я бился изо всех сил, чтобы остаться на плаву, но у меня больше нет сил. А когда утром я нашел письмо… меня словно засосало в трубу. Я не могу дышать. Ничего не вижу. И никогда не смогу вернуться назад. Остается только ждать, когда меня выбросит с другой стороны. — Уоррен потянулся, скрипнув креслом. — В общем, вы знаете, как все заканчивается.Лорел ощутила во рту вкус соли. Слезы текли по лицу. Как она могла быть замужем двенадцать лет и ни разу не слышать эту историю? Неужели она из тех жен, которым мужья не могут рассказать о своем самом страшном кошмаре?— Да, вам сейчас нелегко, — сказал Дэнни. — Понимаю. Но вот что я скажу: посмотрите на свою семейную жизнь так, словно вы не больны. Если бы вы были здоровы, а у вашей жены появился другой мужчина, что бы вы сделали? Конечно, рассердились бы. Но в конце концов отпустили бы ее и постарались бы стать самым лучшим отцом. Показали бы ей, как сильно она ошиблась, бросив вас. Но вы бы вели себя достойно, как настоящий мужчина, а не как озлобленный неудачник, который не может сдержать себя.Лорел подумала, что Дэнни зашел слишком далеко.— Ну, хватит об этом, — устало произнес Уоррен. — Чужие проблемы всегда кажутся простыми, но когда дело касается тебя лично, все гораздо сложнее. Рад, что вы поговорили со мной, Дэнни. Но, в конце концов, только мне решать, что будет дальше.От его решительного тона в глубине души Лорел зародились новые страхи.— Не кладите трубку, — быстро произнес Дэнни, и его голос впервые дрогнул. — Какое-то время назад вы сказали, что ждете ответа от компьютера. Вы все еще ждете?— Да. Лорел пыталась мне помешать, но я включил другой компьютер.— Что вы хотите узнать?— Имя, Дэнни.— Имя?— Того парня, который трахал мою жену. Вернее, до сих пор трахает.Лорел задалась вопросом, один ли сейчас Дэнни или рядом с ним кто-то есть.— Она хранит имя этого человека в компьютере? — спросил Дэнни.— Думаю, да. Не волнуйтесь. Как только я его узнаю, сразу же сообщу.— Сколько вам потребуется времени?— Кто знает. По теории вероятности, может, десять минут, а может, и десять часов.Дэнни откашлялся.— Уоррен, боюсь, у нас нет времени.— Почему? Шерифу не терпится?— Я же говорил вам об инструкции. Помните? Существует пошаговое руководство. Сперва они делают один шаг, а затем переходят к следующему.Уоррен задумался.— Понятно. Ну что ж, никому не советую переступать порог этого дома без разрешения. Во двор пусть заходят. Но дом человека — его крепость. Даже закон так говорит. И никто, в форме или без, сюда не войдет. Я этого не допущу, Дэнни.— Я слышу, док. Обязательно передам шерифу.— Непременно. Может, еще поговорим.Уоррен протянул из-за компьютера руку и выключил громкую связь. В тишине слышалось только, как Кристи царапает дверь. Лорел вспомнила об утонувшей собаке Уоррена.— Может, впустишь Кристи? — попросила она. — Она, наверное, проголодалась.Какое-то время Уоррен молчал, а затем произнес:— Надеешься, что меня пристрелят, когда я наклонюсь к дверке?Лорел закрыла глаза. Она не могла понять: откуда такое отчуждение у людей, которые делили супружеское ложе?

Глава 19Дэнни сорвал с головы наушники и отпихнул стул.— Что за чушь он нес о Боге? — поинтересовался от двери Рэй Брин. — Вы слышали? Похоже, он атеистом заделался, или еще кем.Шериф Эллис покачал головой:— Просто доктор Шилдс сомневается в своей вере. Смерть — самое суровое испытание духа, Рэй. Я видел многих набожных людей, которых рак заставил усомниться в Господе. Особенно если болезнь поражает детей. Нет, по правде говоря, мне жаль человека.— Замечательно, я рад за вас, — произнес Биглер с сарказмом. — Вот только решение так и не найдено. Вы заметили, что нам по-прежнему ничего не известно о Кайле Остере?Эллис кивнул.— Думаю, доктор Остер мертв. А ты как считаешь, Дэнни?— Согласен.— Ну так чего мы ждем? — возмутился Рэй. — Шилдс не выпустит из дома девочку и уж точно не отпустит жену. Их надо освободить — другого выбора у нас нет.— Хорошо бы знать, что происходит внутри дома, — напомнил шериф.— Рэнди установил у окон микрофоны направленного действия, — сообщил Трейс, — но много помех, голоса плохо слышны. Пока майор Дэнни разговаривал с Шилдсом, Рэнди прислал мне эсэмэску. Похоже, доктор у себя в кабинете. Жена и дочь молчат, их вообще не слышно. Тепловизионные приборы привезли, но пока не настроили.— Нам вполне хватит звука, — заметил Рэй. — Определим, где находится Шилдс, — и вперед.Шериф Эллис не торопился отдать приказ.— А что еще можно сделать?! — с жаром воскликнул Рэй. — Этот человек уже в аду. Вы же слышали!— Он до смерти напуган, — тихо произнес Карл Симс. — Вот что я слышал.Все обернулись и посмотрели на снайпера.— Мы должны в первую очередь думать о миссис Шилдс и ее дочери, — сказал Дэнни, загоняя подальше собственные мотивы. — Видит Бог, доктору Шилдсу сейчас очень плохо, но он представляет серьезную угрозу для своей семьи. Я бы сказал, смертельную угрозу. Невозможно предугадать, как он себя поведет, когда узнает, с кем встречается его жена.— Убьет ее, — сказал Рэй. — И того парня, у которого хватило мозгов с ней связаться. Обоих. Или любого, кого достанет. Без вопросов.— Верно, черт подери, — отозвался Трейс. — Я бы так и сделал.— Может быть, — согласился шериф Эллис. — Пусть выведут сюда сигнал от микрофонов.— Я его слышу, — сообщил Трейс.— Так сделай погромче! — рявкнул Эллис. — Сколько можно ждать!— Мы должны быть готовы начать штурм в любую минуту, шериф. Ваши люди уже заняли свои места? — поинтересовался Биглер.— Мы? — переспросил шериф. — Что еще за «мы»? В этой своре нет вашей собаки, Биглер.— Нравится вам или нет, но я участвую в операции.— Мои люди на местах, — вмешался Рэй. — Взрывчатка у окон заложена. Сонни Велдон ждет команды.— Хорошо, — одобрил шериф.— Какова вероятность того, что заложников ранит стеклом? — спросил Дэнни.Рэй пожал плечами.— Вокруг каждого стекла узенькая дорожка взрывчатки. Мы собираемся как бы вырезать стекла, чтобы они рухнули вниз, не разлетаясь. Если очень не повезет, в кого-нибудь попадут маленькие осколки, но маловероятно.«Осколки летят со скоростью двенадцать с половиной тысяч футов в секунду», — подумал Дэнни, решив написать Лорел, чтобы она держалась подальше от окон и по возможности закрыла Бет своим телом. Вдруг он осознал, что люди в командном пункте выжидающе смотрят не на шерифа, а на него. Даже Эллис, похоже, ждал от Дэнни каких-то последних указаний. Должно быть, они приняли план, предложенный им раньше, подумал Дэнни, независимо от того, озвучили согласие или нет.— Давайте разместим один тепловизионный прибор перед домом, а другой — сзади, — сказал Дэнни. — Прибор сзади установите рядом с Карлом. Оператор будет действовать как наводчик. Карл привык так работать. Поставьте там пожарного, который прочитал инструкцию. Он поймет, что искать. — Дэнни обвел взглядом вспотевших полицейских, вгляделся в лицо снайпера. — А ты как считаешь, Карл?— Наверное, это лучшее, что можно сделать. В армии у меня был тепловизионный прицел, но прибора будет достаточно, чтобы определить местонахождение цели.— Будем надеяться. После того как Карл точно определит, где находится Шилдс, — ключевое слово «точно»! — я подниму вертолет над задним двором и включу прожектор. Шилдс подойдет к окну… — Дэнни посмотрел на Рэя Брина, — вы вышибете стекла, и Карл выстрелит.Дэнни обеспокоенно взглянул на шерифа, мол, не присвоил ли его полномочия, но Эллис только согласно кивал. В подобных ситуациях естественная иерархия брала верх.Трейс Брин поднял руку, призывая к молчанию.— Тихо! Я поймал сигнал! Не совсем четкий, но потерпите немного. Через пару минут сможете разобрать слова.— Подожди-ка! — сказал Рэй. — Думаю, нашему стрелку пора отправиться на место.— Помощник шерифа Симс, — обратился Эллис к Карлу, — займите снайперскую позицию!Сначала Дэнни удивился, что Эллис позволил Карлу так долго оставаться на командном пункте. Но, немного подумав, понял. Карл Симс был Смертью. Здесь, в трейлере, смерть сдерживалась. Но стоит Карлу засесть на позицию за деревом на заднем дворе — получив разрешение стрелять! — и Уоррена Шилдса можно считать мертвым. У Дэнни внутри все сжалось от неизбежности того, что должно было случиться.«Он все равно почти умер», — сказал себе Дэнни.Карл замешкался в дверях и посмотрел на Дэнни, ожидая последнего, молчаливого, приказа. Дэнни закрыл глаза и едва заметно кивнул, зная, что этот кивок равен жесту древнеримского императора, опускающего большой палец вниз.Пока Карл беззвучно пробирался к позиции, Лорел, как шелудивая дворняга, чесала лодыжки, отчаянно зудящие под скотчем. Душа ее не находила себе места, но тело причиняло еще бо́льшие страдания. Красные рубцы вздулись там, где клейкая лента впилась в кожу, и Лорел уже расцарапала их до крови. Получив секундное облегчение, она сразу же возвращалась в мыслях к Уоррену. За последние десять минут она заглянула в его сердце глубже, чем за все годы брака. Безысходность, о которой он рассказал Дэнни, потрясла Лорел так сильно, что теперь надежда казалась причудливой мечтой, оставшейся в смутных воспоминаниях детства. Чувство вины охватило Лорел, но упиваться им было бессмысленно. Нужно было действовать.— Уоррен! — позвала она. — Можно с тобой поговорить?— О чем? — донесся из-за монитора бесплотный голос. — О моей опухоли?— Не только.— Говори.— Ты не мог бы подойти ко мне?— Я все прекрасно слышу и отсюда.«Будет труднее, если я не смогу смотреть ему в глаза», — подумала Лорел.— Думаю, ты знаешь, что я хочу спросить. Почему ты сразу не сказал о диагнозе?— Не было смысла.— Не было смысла?— Это бы все осложнило.— Почему ты так считаешь?Он вздохнул и откинулся на спинку кресла.— За годы практики я столько раз это видел! Люди заболевают раком, и их жизнь меняется. Иногда все не так трагично… Рак щитовидной железы или яичка, некоторые виды лимфом диагностируются на ранней стадии и поддаются лечению. Но если действительно что-то страшное, неизлечимое — люди никогда не будут относиться к тебе по-прежнему. Это почти врожденная реакция или приобретенная в ходе эволюции. Все избегают тебя, словно ты отмечен смертью. Даже если хирурги уверяют, что удалили опухоль полностью, люди думают: «Он обречен — рак может вернуться в любой день».— Думаю, что сейчас все по-другому.Уоррен выглянул из-за монитора и посмотрел на Лорел с таким искренним удивлением, что ее бросило в дрожь.— У тебя, наверное, большой опыт общения с больными раком, да?— Я понимаю, что ты видел больше, чем я…— Лорел, у меня мог бы быть рак поджелудочной железы — это бы ничего не изменило. Хуже всего то, что окружающие начинают обращаться с тобой, точно ты уже умер. Если ты продавец, покупатели чувствуют себя неловко. Начальник улыбается, но подыскивает тебе замену. Люди говорят, что поддерживают тебя, но это ложь. Помнишь актера, который играл в детективном сериале «Спенсер»? Роберта Уриха? Лет десять назад у него нашли синовиальную саркому. Он публично объявил о своей болезни, сказав, что намерен ее победить. И что же сделало телевидение? Закрыло сериал. Роберт прожил еще пять лет. Если ты врач, то дела обстоят еще хуже. Пациенты боятся тебя как чумы. Никто не хочет, чтобы ему напоминали о том, что он смертен. Они смотрят на парня, подобного мне: нет еще сорока, в прекрасной физической форме и… умирает от рака? Пациенты не желают это видеть. Не хотят верить, что с ними может произойти то же самое. Я их не виню. Я сам не хотел. Однако пришлось. Но я не позволю, чтобы в последние месяцы моей жизни со мной обращались как с покойником.Лорел попыталась поставить себя на его место, понять, что он чувствует, зная о неизбежности скорой утраты всего, включая детей. Уоррен прав: это невозможно.— Хорошо, ты скрывал свой диагноз от пациентов. Или от Кайла. Но почему ты не признался мне? Только мне? Ты же знаешь, я бы никому не сказала. Я бы помогала тебе во всем, что бы тебе ни понадобилось. Например, ездить на лечение…Его голова снова исчезла за монитором.— Я думал об этом. Но что бы ты могла сделать? Только бы жалела меня и беспокоилась о будущем. Первого бы я не вынес и потому решил посвятить каждую отпущенную мне минуту, чтобы не произошло второго. Видишь? Не было смысла.Лорел хотелось исхлестать себя плетью до крови.Внезапно Уоррен поднялся и вышел из-за стола. Он остановился в проеме между кабинетом и гостиной. Лорел редко видела мужа небритым; темная щетина придавала ему по-настоящему отчаявшийся вид. Уоррен выглядел отдаленным подобием себя самого, каким-то троюродным братом, с которым она когда-то встретилась и с тех пор успела забыть.— Брак проходит через все круги ада, если один из партнеров умирает, — сказал он. — Люди бросают друг друга, если кто-то из них заболел. Разводятся. У них появляются сексуальные проблемы — не те, о которых ты подумала. Иногда больной супруг хочет секса, а другому даже мысль об этом противна. Он не может вступать в интимные отношения с полумертвецом, который когда-то был желанным возлюбленным. Мы все испытываем сильное отвращение к смерти и болезням. Я хотел, чтобы ты не думала об этом, по крайней мере пока есть возможность. Хотел сделать все, что от меня зависит.Уоррен сжал кулаки.— Как?Он смотрел немигающим взглядом.— Подумай.Лорел растерялась. Она еще не поняла логических правил мира, где смерть безжалостна и неотвратима.— Не знаю.— Ты спрашивала, зачем мне оружие.У нее засосало под ложечкой.— О Господи! Уоррен, ты бы не сделал этого!— Думаешь, я хотел остаться в памяти сына безволосым скелетом, который испражняется под себя и не способен самостоятельно поднести ко рту ложку? Оболочкой человека, лишенной речи и памяти? Нет, спасибо.— Не говори так, пожалуйста.— А что? Хочешь сделать вид, что все кончилось бы по-другому?— Не могу поверить, что тебе пришлось справляться с этим в одиночку.— Лорел, любой человек остается наедине с болезнью. Иногда рядом люди, только и всего. Никто не может по-настоящему помочь.— Ты ошибаешься, — возразила она, надеясь, что ее убежденность не слишком наивна. — Ты должен разрешить кому-то тебе помочь. Должен хотеть, чтобы тебе помогли.На лице Уоррена появилось выражение почти мальчишеской робости.— Ну… я не так устроен.— Знаю. Может, пора меняться? Хоть чуточку?— Не могу. Я должен разобраться с этим сам.— Как сейчас? Посмотри на меня, Уоррен. Это безумие.— Нет. Я просто не предвидел твоего предательства. А ведь должен был. Но я был занят. Разве не смешно? Я тратил последние месяцы жизни на то, чтобы обеспечить женщину, которая давно меня разлюбила.— Это неправда.Он снова посмотрел на нее взглядом человека, лишенного всех иллюзий.— Неужели?— Я всегда тебя любила, Уоррен. Мне хотелось, чтобы ты раскрылся, позволил любить себя, а ты не мог. Это не твоя вина… Думаю, отец хотел сделать из тебя крутого парня и так хорошо потрудился, что ты просто не умеешь быть мягким и беззащитным. А когда заковываешь себя в такую кольчугу, любовь не может проникнуть внутрь.— Или выйти наружу. Так?Она печально кивнула.— И что теперь?Лорел опустила голову, пытаясь подобрать нужные слова, объяснить, что она чувствует.— Не знаю. Нам нужно объединиться и вместе противостоять твоей болезни.Он рассмеялся:— А ты все не сдаешься, да? Никак не перестанешь притворяться, что мир на самом деле не такой, какой он есть?— Пока живешь, надо надеяться. Банально, не спорю, но я в это верю. И, видит Бог, ты настоящий боец.Уоррен провел ребром ладони, как ножом, по горлу.— Было бы чудом победить рак, Лорел. На земле есть люди, которые заслуживают чудес гораздо больше, чем я. Да и чем бы все закончилось? Ты любишь другого.Не в силах больше лгать, она посмотрела ему в глаза.— Я не знаю. Чувствую, будто мир перевернулся. Я ведь не подозревала, что происходит.— Значит, теперь, когда ты знаешь, что я умираю, ты меня снова любишь?Что она могла ответить?Уоррен наклонил голову, словно прислушиваясь к тихим, еле различимым звукам.— Слишком поздно. Сейчас я это понимаю. Вначале еще есть какие-то возможности, но потом исчезают и они. Если ты не успел ничего предпринять, пока дверь открыта, она может захлопнуться навсегда. Такова жизнь. Если о чем-то мечтаешь в молодости, лучше действовать сразу, иначе все шансы будут потеряны. В тридцать пять уже не установить мировой рекорд в спринте, не стать рок-звездой или профессиональным бейсболистом в сорок пять.— Мы говорим не о детских мечтах! — взорвалась Лорел, неожиданно рассердившись. — Мы говорим о браке! О двух замечательных детях!— Правильно. Мы говорим о семье. О доверии, помнишь?Она с надеждой посмотрела на мужа, но на лице Уоррена застыла маска безжалостного осуждения.— Нельзя вновь ступить в священный круг после того, как ты покинула его, чтобы прелюбодействовать с другим мужчиной, — произнес он, подняв руку и указывая на Лорел, словно судья-пуританин. — Ты принесла его семя в наш дом. В дом, который я построил, чтобы защитить тебя и детей. Ты принесла этого мужчину внутри своего тела. И получала от этого удовольствие! Признайся!— Нет.Уоррен шагнул к дивану и сунул руку в карман.— Не лги. Мы покончили с обманом. Просто скажи правду.— Я ничего не делала.— Он надевал презерватив?— Я тебе не изменяла!— Врунья! — Еще один шаг к дивану. — Меня от тебя тошнит!Она посмотрела мимо него, на спящую Бет, ища силы, чтобы продолжать лгать. Лгать во спасение.— Я никогда не предавала тебя, Уоррен. У меня была куча возможностей, но я тебе не изменяла.Он высоко поднял руку, словно замахиваясь.— Лгунья! Шлюха!Лорел закрыла глаза, ожидая удара.— Вставай! — проревел Уоррен.— Я не могу. У меня связаны ноги.— Вставай, черт подери! Поднимай свою…— Мама? Что случилось?Тоненький голосок Бет заставил Уоррена замолчать — так выбежавший на дорогу малыш останавливает грузовик. Девочка стояла в арке между кабинетом и гостиной, прижимая к груди ручонки. Уоррен обернулся, посмотрел на Бет диким взглядом, и та захныкала. Лорел попыталась встать, но муж толкнул ее обратно на диван и закричал как безумный.— Он ее убьет, — сказал Дэнни, наскоро проверяя приборную доску вертолета. — Больше ждать нельзя.— Черт! — отозвался шериф Эллис с левого сиденья. — Скорее взлетай, Дэнни!— Пока не могу!В панике Дэнни ждал, пока винты раскрутятся до нужной скорости. Из-за грозовых облаков почти стемнело. Можно сказать, наступила ночь.— Черный Семь, Черный Семь, говорит Черный Вожак, — произнес Эллис, вызывая Рэя Брина. — Мы поднимемся в воздух через несколько секунд. Как только зависнем над задним двором, я дам вам сигнал: троекратно повторенная команда «Вперед!». Команда «Отмена!» — приказ остановиться, но его вы вряд ли услышите. Как понял?— Черный Семь, вас понял.— Черный Алмаз, вы уже на позиции?— Да, — ответил Карл Симс. — Я поймал наиболее вероятную цель, судя по изображению с тепловизионной камеры.— Вы готовы стрелять?— Да, сэр. Как только выбьют окна, я прицелюсь и выстрелю по вашему приказу.«В его голосе нет ни тени сомнения», — подумал Дэнни. Смерть распростерла крылья над домом Шилдсов.— Я приказываю прямо сейчас, — сказал шериф. — Как только стекло упадет, можете стрелять.— Вас понял, — отозвался Карл.— Отлично. Отрапортуйте по очереди о занятых позициях.Радио защелкало.— Черный Один, прием. На месте.— Два. На месте.— Три. На месте.— Черный Четыре. На месте.Перекличка шла до пятнадцати. Винты вертолета вращались в полную силу, готовые поднять машину в воздух. Дэнни потянул рукоять управления, поднял вертолет в воздух, прибавил тягу. Вертолет взмыл в ночное небо над Авалоном.Дэнни отлетел от дома, зная, что рев моторов привлек внимание Уоррена. «Сделай педальный разворот, зависни над задним двором и включи прожектор. Шилдс подумает, что шериф хочет заглянуть в гостиную через верхнюю секцию, которая не закрыта жалюзи. Возможно, он отодвинет жалюзи и выглянет наружу, чтобы посмотреть на вертолет… Секундой позже он умрет».С этой мыслью что-то изменилось в восприятии Дэнни, но у него не было времени разбираться, что именно. Он развернул вертолет, пролетая над домом на высоте семьдесят футов. Дэнни представил себе, как Карл Симс разглядывает окна в прицел винтовки, ожидая, что яркая клякса на жидкокристаллическом экране рядом с ним превратится в живого человека. В этот миг Уоррен Шилдс перестанет быть врачом родителей Карла, а будет излучающей тепло мишенью, с центром массы, головой и четырьмя конечностями. Пуля Симса вылетит, как грузовой состав, сжатый до четвертьдюймового конуса из свинца, покрытого медью…— Спускайся ниже! — прокричал шериф Эллис. — Включай!Дэнни включил прожектор в три миллиона ватт, установленный под носом вертолета, и направил на второй этаж дома, подальше от окон первого этажа, чтобы не мешать тепловизорам. Он нажимал на рычаг продольно-поперечного управления, пока машина не зависла посередине заднего двора, в сорока футах от земли. Дэнни послал Лорел эсэмэску с предупреждением держаться подальше от окон и молил Бога, чтобы она успела ее прочесть.— Черная Команда, готовьтесь к штурму по моему приказу, — предупредил Эллис.Дэнни заметил желваки на скулах и напрягшиеся на руках мышцы шерифа и понял, как волнуется Эллис. Он напоминал парашютиста перед первым прыжком…— Черный Вожак, говорит Черный Алмаз! — внезапно закричал Карл Симс. — У нас проблема! Повторяю, проблема на моей позиции!— Черный Вожак слушает, что случилось?— Ребенок на крыше дома!Эллис посмотрел на Дэнни, явно не веря своим ушам.— Что? Повтори!— Ребенок. На задней крыше дома с южной стороны.Дэнни бросил взгляд на крышу, подумав, что, может, Лорел вытащила туда Бет, пока он разговаривал с Уорреном. Однако там никого не было.— Маленькая девочка? — спросил шериф Эллис.— Никак нет. Ребенок мужского пола, лет десяти. Он пытается проникнуть в дом через слуховое окно!— Это Грант! — воскликнул Дэнни, разглядев маленькую фигурку. Он направил прожектор в ту сторону. — Вот он, видите?Шустрая фигурка с обезьяньей ловкостью пролезла в окно и захлопнула его за собой.— Проклятие! — выругался шериф. — Где, черт подери, Сандра Саутер?— Какая теперь разница? — заметил Дэнни. — Что делать?В рации затрещал голос Рэя Брина:— Давайте начнем штурм, пока мальчишка не спустился вниз. Прямо сейчас!Губы шерифа дрогнули, но он ничего не сказал. Дэнни не был уверен, что поступает правильно, но знал одно: на футбольном поле не учат, как справляться с подобными ситуациями. Эллис сейчас не в своей лиге.— Что показывает тепловизионная камера? — спросил наконец шериф.— Мы потеряли ребенка, но моя цель видна хорошо, — ответил Карл. — Может, даже слегка приблизилась к окну кабинета. Точно сказать не могу.— Ну, давайте же! — гаркнул Рэй. — Это наш шанс!Эллис склонил голову в призрачном свете кабинных огней. «Он молится, — понял Дэнни. — О Господи…»— Нет! — воскликнул Симс. — Цель уходит вбок! В сторону кухни!Эллис резко поднял голову и неуверенно покосился на дом.— Отмена, — подсказал Дэнни тихо.Эллис закричал, словно его устами говорил Дэнни:— Отмена! Отмена! Это Черный Вожак! Отмена!— Ну, давай же, Билли Рэй! — умоляюще произнес Рэй Брин.— Отмена, — твердым голосом повторил Эллис. — Все остаются на своих местах. Трейс, можешь перенаправить сигнал от микрофонов направленного действия к вертолету?— Думаю, да.— Цель потеряна, — сообщил Карл. — Тепловизионные приборы ничего не показывают. Полагаю, он на кухне.— Это Черный Три, у тепловизионной видеокамеры перед домом, — вклинился незнакомый голос. — В районе кухни что-то движется.— Это Шилдс.Крик Рэя Брина сотряс динамики переговорного устройства.— Обойдемся без Карла! Давайте штурмовать обычным способом!Дэнни охватила паника, но Эллис только покачал головой и произнес:— Успокойся, Рэй. Майор, приземлись у командного пункта.— Вы уверены? — не отставал Рэй.— Черт подери! — рявкнул шериф. — Я дал тебе приказ! Не надо, повторяю, не надо взрывать окна! Как понял?Из рации донеслись два щелчка. Рэй Брин так рассердился из-за отмененного штурма, что не мог говорить.Дэнни развернул вертолет над домом и направился на посадку к рощице, где прятался командный пункт. У шерифа тряслись руки. Увидев, что за ним наблюдают, Эллис быстро потер ладони, словно хотел согреться. Макдэвит не считал шерифа трусом из-за того, что тот не сдержал волнения. Дэнни знал, что его руки тоже бы дрожали, убери он их с рычагов управления.

Глава 20Дэнни ворвался в командный трейлер вслед за шерифом. Трейс Брин высунул голову из-за стойки с коммуникационным оборудованием; нижняя губа связиста бугрилась от засунутого под нее жевательного табака. Подойдя к младшему Брину, Эллис потребовал, чтобы тот доложил ему об обстановке в доме. Трейс растерянно пожал плечами, совсем как наркоман, у которого спрашивают дорогу.— Ты слышишь мальчика? — спросил Эллис. — Гранта Шилдса?Трейс помотал головой.— Звуки борьбы? — осведомился Дэнни.— Не знаю. После сумасшедшего крика доктора Шилдса я слышал только, как плачет маленькая девочка и просит шоколадного молока.— Шоколадного молока? — не поверил Эллис.— Ага. Они на кухне. Микрофоны плохо ловят оттуда звук: кухня в глубине дома.— Шоколадное молоко, — повторил шериф, схватив бумажное полотенце, чтобы вытереть с лица пот вперемешку с дождем. — О Господи! А что показывают тепловизионные камеры?Трейс нажал на кнопки переносной радиостанции.— Черный Три, это база. Что видите на тепловизионной камере?— Вместо трех фигур стало две. Наверное, мать взяла ребенка на руки. Видно очень плохо — они в глубине дома.— А четвертая фигура там есть? — поинтересовался Эллис.— Вы видите кого-нибудь еще? — спросил Трейс по рации.— После того как Карл потерял мальчика из виду, на камере появилось изображение, маленькая красная точка, но сигнал очень слабый, она почти сразу исчезла.— Координаты? — поинтересовался Трейс, не дожидаясь указаний от Дэнни.— Где-то в самой середине, вроде как между этажами. Может, там лестница?Дэнни посмотрел на шерифа Эллиса.— Наверное, мальчик не хочет, чтобы родители знали о его присутствии. Возможно, он ищет способ помочь матери. Думаю, именно поэтому он и вернулся.— С ума сойти! — произнес Эллис. — Они пьют шоколадное молоко, а две минуты назад мы чуть не снесли Шилдсу голову.Шериф бросил скомканное бумажное полотенце на стол, прямо на чертежи дома.— Может, нам взять свои манатки и убраться отсюда? Пусть люди сами разбираются со своими проблемами?Дэнни хотел было согласиться, как вдруг в дверь вошел Пол Биглер со словами:— Если это и есть ваш план, можете забыть о шерифской звезде. Вы выдвинули свою кандидатуру на выборах, даже не подозревая, в чем будет заключаться ваша работа!Эллис фыркнул и смерил федерального агента взглядом, полным неприкрытого презрения.— Я полагал, что мне придется ловить преступников и защищать честных граждан, а не встревать в семейные дрязги между мужем и женой.— Уоррен Шилдс — преступник, — настаивал Биглер. — Может, и не уровня Кайла Остера, но тем не менее он совершил ряд тяжелых уголовных преступлений. Вам было бы легче, если бы он не подлог совершил, а стукнул по голове старушку и вырвал у нее сумочку?— Убирайтесь прочь с моего командного поста, — сказал шериф мягко, — пока я сам вас не вышвырнул.Биглер бесстрашно шагнул к Эллису:— Вы должны были выбить окна и обезвредить его, пока был шанс. Теперь у вас три заложника вместо двух.Эллис смотрел на агента и молчал, но Дэнни видел, как на его шее вздулась вена.— А что вы скажете, майор? — обратился Биглер к Дэнни с легкой издевкой. — Я считаю, что пора звать ФБР. Давно надо было. Старина Билли Рэй только что доказал, что у него кишка тонка для этой работы…Шериф ударил Биглера так быстро, что Дэнни даже не различил мелькнувший в воздухе кулак. От удара федеральный агент мешком осел на пол.— Я предупреждал, — сказал Эллис. — Трейс, убери-ка его отсюда.Трейс Брин вскочил и, судорожно сглатывая от почтительного страха, за ноги вытащил федерального агента из трейлера.— Когда вернешься, не забудь запереть дверь, — распорядился Эллис.После того как Трейс запер дверь, шериф продолжил:— Рэй придет, как только успокоится. Передай своему брату, чтобы он дежурил у двери и не впускал Биглера. Сегодня я больше не желаю видеть этого сукина сына.— Биглера или Рэя? — спросил Трейс.— Биглера!Трейс кивнул и снова сел к рации.Шериф Эллис отозвал Дэнни в угол и тихо сообщил:— Вынужден признать, что мне ничего не приходит в голову. Будем ждать, или что?Дэнни покачал головой. Появление Гранта Шилдса неожиданно предоставило ему утраченную, казалось, возможность.— Иногда бывает, что правильнее ничего не предпринимать, но только не сегодня. Понимаете, если не происходит улучшения, ситуация ухудшается.Эллис кивнул:— Согласен.— У меня есть предложение… Пожалуйста, обдумайте его серьезно.— Слушаю.— Я хочу войти в дом и переговорить с Шилдсом лицом к лицу.Шериф недоверчиво уставился на Дэнни:— Ты имеешь в виду, без оружия?— Если я возьму пистолет, Шилдс наверняка меня пристрелит.Пока Эллис испытующе смотрел на Дэнни, тот понял, что шериф вовсе не такой деревенский простофиля, каким его считают люди вроде Мэрилин Стоун.— У меня ощущение, будто бы я чего-то не знаю, — произнес Эллис. — Вначале Шилдс просит позвать тебя к телефону — не меня, не адвоката и не священника! — а именно тебя. Затем вы разговариваете, словно ты и есть его священник. А теперь ты собираешься войти без оружия в дом, где психически неуравновешенный человек убил своего партнера и удерживает семью в заложниках. Я все правильно изложил?Дэнни старался не думать о возможном риске, который сулил его план, но шериф не отступал. Макдэвит разобрался в своих чувствах за считанные секунды до того, как Рэй должен был взрывом выбить окна — до того, как пуля, выпущенная из винтовки Карла, должна была в клочья разнести усталое сердце Уоррена Шилдса. Когда Карл Симс обнаружил на крыше мальчика, а шериф обратился к Дэнни за помощью, майор легко бы мог скомандовать «Вперед», а не «Отбой». Если бы он это сделал, Шилдс был бы мертв, а Лорел стала бы вдовой, свободной женщиной, которая может провести свою жизнь с кем пожелает. Дэнни хотел Лорел как ни одну женщину на свете. И все же, когда в его силах было получить ее (дважды, как оказалось), он этой возможностью не воспользовался. В первый раз он не бросил ради Лорел сына, а сегодня понял, что не сможет прожить остаток жизни с кровью хорошего человека на руках. Но было еще что-то, остановившее Дэнни, только он никак не мог определить, что именно. Он пытался проанализировать свои ощущения, когда пять тяжелых ударов сотрясли дверь трейлера.— Откройте, черт подери! — прорычал сдавленный голос. — Это я, Рэй!Трейс поднялся, чтобы открыть, но шериф взмахом руки велел ему сесть.— Давай, Дэнни, говори, — настаивал он. — У нас мало времени.Дэнни зажал ладонью рот, словно сдерживая рвоту. Его вдруг осенила страшная догадка, проблеск которой мелькнул, когда вертолет поднялся над задним двором.— Шилдс хочет, чтобы мы его убили.Глаза Эллиса широко распахнулись.— Что? Ты имеешь в виду… самоубийство от руки полицейского?— Совершенно верно.— Из-за болезни?— Не знаю. И да, и нет. В глубине души он похож на героев Джона Уэйна.[30] Как бы Шилдс ни хотел покончить с собой, он считает самоубийство трусостью. Похоже, смерть от рака, даже мучительная, его не пугает, но она слишком унизительна для такого гордого человека, как он.Взгляд Эллиса был устремлен вдаль, мимо Дэнни.— Я могу его понять. Отец умер от рака легких у меня на глазах. Тяжелая смерть.Бычий рев Рэя Брина еще раз сотряс алюминиевую обшивку трейлера.— Я промок насквозь, черт подери! Впустите меня!— Минутку! — прогремел в ответ Эллис, стиснул зубы и погладил намечающийся второй подбородок. — Скажи, почему я должен разрешить тебе пойти к Шилдсу? На что ты надеешься?— Он мне доверяет. Вдруг мне удастся подойти к нему поближе и обезоружить?Эллис фыркнул.— Если это и есть твой план, забудь о нем. Нарвешься на пулю. Спроси у любого копа.Дэнни почти решился доверить шерифу тайну их с Лорел отношений. Эллис понимает сложности жизни, но как отнесется дьякон баптистской церкви к нарушению заповедей?— Так что ты хочешь сказать, Дэнни? — спросил шериф. — Излей душу.Дэнни с трудом сдержал признание, решив, что если рассказать обо всем, то исчезнет единственное преимущество. Может, ему даже прикажут покинуть место событий.— Мне трудно выразить это словами, — сказал он запинаясь. — Но Шилдс меня уважает. Если я посмотрю ему в глаза как мужчина мужчине, может, к нему вернется рассудок.— А если нет?— Возможно, мне удастся вывести его жену и детей.— Ради этого ничтожного шанса ты хочешь умереть?— Он не убьет меня.— Почему?Дэнни задумался.— Он считает, что не имеет на это права.Эллис поцокал языком и повернулся к Трейсу Брину, который украдкой смотрел на них:— Что-нибудь слышно?— Только невнятное бормотание и треск. Они слишком далеко от окон. Может, передвинуть микрофоны?— Делай все, что может сработать. — С неожиданной решительностью шериф обратился к Дэнни: — Я не разрешаю тебе туда идти. Скорее всего доктор Шилдс не отвечает за свои поступки — и не потому, что обезумел от горя. Вероятно, это последствия опухоли мозга. Он может убить тебя, веришь ты в это или нет.Дэнни пожал плечами:— Мне и раньше случалось бывать в переделках.— Тогда все было по-другому. Там ты сражался за свою страну.— Это так же важно.— Но не для меня. — Эллис взглянул на часы и пристально посмотрел на Дэнни. — Правда, может, тебе известно что-то, чего я не знаю.— Нет, сэр. Вы знаете то же, что и я.— Тогда никуда ты не пойдешь. Будешь со мной. Трейс, впусти брата.Трейс встал и пошел к двери.— Как только услышишь что-нибудь, сразу же сообщи мне.— Сказать Карлу, чтобы перешел на позицию перед домом? На случай если сможет выстрелить оттуда?— Пусть остается на месте.Рэй с горящими от гнева глазами ворвался в трейлер, чуть не сбив брата с ног. Вода ручьями стекала с широких полей его шляпы.Прежде чем он успел дать выход злости, Эллис сказал:— Рэй, отправь лучших людей к передней двери и в гараж, к входу в кладовую. Будем штурмовать по старинке, как только ты расставишь бойцов. Я хочу, чтобы вы вытащили заложников.Рэй Брин посмотрел на шерифа, и в его взгляде мелькнуло удовлетворение.— А Шилдс?— Если он будет угрожать твоим ребятам или своей семье, уберите его.Дэнни почувствовал, как у него в горле бьется пульс, и коснулся шеи рукой, словно пытаясь замедлить ток крови.Рэй переводил взгляд с него на шерифа.— Вы по-прежнему хотите использовать вертолет, чтобы отвлечь Шилдса?— Ничего лучшего у нас нет, — ответил шериф. — Действуй, Рэй.Рэй вышел, оставив за собой цепочку следов от грязных ботинок.— Я хочу слышать звук с микрофонов в вертолете, — сказал Эллис. — Ясно и четко, Трейс. Постарайся.— Будет сделано, шериф.— И установите тепловизионную камеру у кухонного окна.Эллис прошел к двери, не глядя на Дэнни.— Пошли, майор. Будем слушать с земли, но я хочу, чтобы винты вертолета крутились.Эллис исчез за дверью. Дэнни двинулся было за ним, но Трейс ухмыльнулся так злобно, что майор замедлил шаг.— Что случилось, помощник шерифа?Глаза Трейса беспощадно блеснули в тусклом свете.— Этот мудак уже мертв.— Шилдс?— Угу.— Тебя это радует?— Да, черт возьми!— Почему?Трейс взял красный бумажный стаканчик с логотипом «Кока-Колы» и сплюнул туда коричневую табачную жвачку.— Что посеешь, то и пожнешь. Вот почему.— Что ты имеешь в виду?Желтоватая кожа над подбородком Трейса натянулась вокруг комка жевательного табака, засунутого за нижнюю губу.— Какое ваше дело?— Похоже, у тебя личные счеты с доктором Шилдсом.— Даже если и так, то что? Судя по тому, что я сегодня видел, не только у меня.Во взгляде помощника шерифа мелькнуло злорадство. Дэнни хотелось подойти и схватить его за тощую шею, но это бы вызвало вопросы, на которые он не мог ответить честно. Макдэвит завернулся в форменную накидку шерифского подразделения и шагнул навстречу дождю.Карл Симс так напряженно всматривался в дисплей тепловизионной камеры, что у него заломило в глазах. Для снайпера, привыкшего искать жертву через прицел винтовки, это было настоящей пыткой. На жидкокристаллическом мониторе мелькали все цвета радуги, по мере того как высокочувствительный прибор регистрировал разницу температур. Самые холодные участки высвечивались голубым; объекты, у которых температура была чуть повыше, — зеленым; а цвет теплых, живых, целей менялся от желтого до оранжевого, становясь в конце концов ярко-красным. Люди, передвигающиеся за закрытыми жалюзи, казались расплывчатыми кляксами разной плотности, амебами, которые пульсировали, сливались, разделялись и исчезали для того, чтобы возникнуть в другом месте. Сильно мешал дождь (изображение пару раз мигнуло — судя по всему, прибор не выносил влагу); хорошо, хоть кондиционер в доме облегчал задачу. Когда воздух охлаждается до температуры ниже семидесяти градусов по Фаренгейту,[31] высокочувствительные датчики тепловизионной камеры безошибочно определяют местоположение людей в комнате даже за закрытыми жалюзи.Карлу никогда не доводилось стрелять в таких отвратительных условиях. Он думал, что в Ираке повидал все, но ошибся. Там он стрелял при сильном ветре, в песчаную бурю, сквозь автомобильное стекло и даже через воду бассейна; в каждой ситуации он точно знал, как поведет себя пуля. Он стрелял днем и стрелял ночью. Он стрелял из положения лежа, сидя, стоя и из движущегося автомобиля. Он убил девятерых с расстояния, превышающего тысячу ярдов. Но Карлу никогда не приходилось сидеть неподалеку от хорошо освещенного дома и с помощью тепловизионной камеры пытаться разглядеть за закрытыми жалюзи цель, прежде чем взять ее на мушку. В Ираке он пользовался инфракрасным прицелом, который давал ему возможность выпустить пулю когда угодно и куда угодно. А здесь… настоящий кошмар для снайпера.Карл не хотел, чтобы пульсирующие кляксы вернулись на его сторону дома. В этом случае по новому приказу шерифа ему придется самому дать команду выбить окна, а значит, вначале опознать в одной из клякс доктора Шилдса. После того как вылетят стекла, ему потребуется по крайней мере секунда, чтобы поймать цель на мушку и спустить курок. Это если Карл правильно определит цель. В противном случае может потребоваться две или три секунды, чтобы ее найти.В сегодняшней ситуации нужен был штурм бойцами спецназа, а вовсе не снайперский выстрел. Отряд «Дельта», спецназ ВМС, разведывательное подразделение морской пехоты, подразделение ФБР по освобождению заложников — любая из этих команд освободила бы семью Шилдсов без потерь несколько часов назад. Но сегодня их здесь не было — только Рэй Брин и его группа воинов выходного дня. Карл тренировался с ними и знал, что хотя в черных комбинезонах и бронежилетах они и выглядят как спецназовцы, но до настоящих коммандос им далеко. Почти у всех бриновских парней реакция была как у игроков из заурядной команды по боулингу и, конечно, не шла ни в какое сравнение с отточенными до автоматизма рефлексами бойцов из «Дельты». И все же с минуты на минуту — как только майор Макдэвит поднимет в воздух вертолет — Брин и его горе-вояки ворвутся в дом, паля из автоматов. В голове у Карла безостановочно вертелись слова майора: «Здесь только два солдата-профессионала. И они оба в этой палатке. Если шериф отдаст приказ штурмовать дом, только от тебя зависит, переживут ли миссис Шилдс и ее девочка сегодняшнюю ночь. Больше ни от кого. Понимаешь?» Карл закрыл глаза и попросил Бога о том, чтобы майору удалось уговорить доктора Шилдса сдаться по-хорошему. «Если не сумею этого сделать, — подумал Карл, — придется молиться, чтобы красные кляксы вернулись на эту сторону дома». Любой другой поворот событий скорее всего приведет к трагедии.Лорел стояла у кухонной раковины, напротив Уоррена и Бет, — так приказал Уоррен, когда снимал скотч с ее рук и ног. Бет сидела на высоком табурете, обхватив ладонями кружку шоколадного молока, разогретого Уорреном в микроволновке. После того как Лорел успокоила Бет — подвиг, потребовавший виртуозной лжи о том, что папа с мамой просто играют во взрослые игры, — никто из них не проронил ни слова.Беседа с Дэнни, казалось, вымотала Уоррена, а может, начало сказываться недосыпание. Лорел не могла припомнить, когда она сама не спала сорок часов подряд, — разве только во время выпускных экзаменов в колледже, да и то вряд ли. В интернатуре Уоррену часто приходилось недосыпать, но это было много лет назад. Его нервы превратились в оголенные провода: он вздрагивал от малейшего звука и говорил короткими, отрывистыми фразами. Лорел решила сосредоточить внимание на дочери — чтобы лишний раз его не провоцировать.Чуть раньше, когда вертолет Дэнни поднялся в воздух и завис над задним двором, Лорел подумала, что спасение близко, но не обрадовалась. Еще до того, как Дэнни прислал ей эсэмэску с предупреждением держаться от окон подальше, он поняла, что платой за освобождение будет жизнь Уоррена. Когда Уоррен подошел к окну гостиной на звук вертолета, Лорел приготовилась увидеть голову мужа, разнесенную выстрелом на куски, совсем как у Джона Кеннеди в фильме Запрудера,[32] зная, что это зрелище станет для нее личным кошмаром и будет преследовать ее до конца дней. В конце концов ничего не произошло, словно они оказались на краю гибели, но потом отошли назад.Бет слезла с табурета и подошла к столу, за которым двенадцать часов назад ела завтрак. Сейчас та семейная трапеза казалась Лорел сценой из другой жизни, бесконечно далекой от кошмарной реальности. Уоррен проследил за дочерью взглядом, словно собираясь остановить, но ничего не сказал. Бет взяла один из грантовских миниатюрных скейтбордов «Тек-Дек» и начала катать двухдюймовую доску по стеклянной столешнице. Воспользовавшись тем, что дочь отвлеклась, Лорел устремила на Уоррена долгий взгляд и не отводила глаз, пока он не посмотрел на нее.— Прости меня за все, что я сделала, — произнесла она. — И за то, что не сделала, тоже прости. Я хочу хоть что-то исправить. Скажи, что мне нужно сделать?Уоррен уставился на жену как человек, который разучился разговаривать. Он изучал лицо Лорел налитыми кровью глазами, возможно, пытаясь понять, почему все так сложилось. Затем Уоррен тяжело сглотнул, и Лорел стало ясно — его организм обезвожен. Он ничего не пил и не ходил в туалет уже несколько часов. Левый уголок рта покраснел, и Лорел заметила пузырьки лихорадки, которая выскакивала только тогда, когда муж испытывал серьезный стресс.— Хочешь воды? — предложила Лорел. — И таблетку ибупрофена?Вначале он не ответил, затем провел по губам рукой и сказал:— Воды со льдом.Едва Лорел повернулась к раковине, раздался крик Бет:— Кристи! Папа, это Кристи!Собака, которая некоторое время назад исчезла (наверное, испугавшись вертолета), сейчас вернулась и, словно оголодавший нищий, царапала дверку.— Папа, можно я ее впущу?— Не сейчас, детка.— Ну пожалуйста, — упрашивала Бет. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!Лорел наполняла стакан водой из-под крана, когда, к ее удивлению, Уоррен сказал:— Хорошо. Похоже, она проголодалась.Лорел услышала, как Бет открывает дверцу. Коготки Кристи застучали по деревянным половицам.— У нее что-то во рту! — закричала Бет. — Какой-то пакетик, пап! Ой, я хочу посмотреть!— Не трогай! — воскликнул Уоррен строго. — Он грязный!Лорел повернулась как во сне, зная, что сейчас увидит: аптечный пакет, который Кристи вытащила из кустов живой изгороди. Инстинкт самосохранения заставил ее шагнуть к собаке, но было уже поздно.— Дай сюда, я выброшу! — произнесла она, но Уоррен уже вытаскивал пакет из собачьей пасти.Уоррен заглянул внутрь, и Лорел охватило желание броситься прочь из дома, но усилием воли она заставила себя стоять на месте. Муж озадаченно смотрел на содержимое пакета.— Должно быть, Кристи залезла в мусорный бак, — заметил он. — Вот уж не думал, что сможет!Лорел чувствовала себя персонажем мультфильма, который беспомощно смотрит, как с вершины скалы на него падает огромный тысячефунтовый камень. По крайней мере, такой же глупой.— Вымой руки, Бет, — велел Уоррен, подошел к уплотнителю мусора, открыл его ногой и бросил туда аптечный пакет. — В раковине, которая в кладовой.— Не буду, они чистые! — возразила Бет, гладя спинку Кристи в оранжевой курточке, пока собака шумно ела из миски.— Ступай!Бет вскочила на ноги и скрылась в кладовой.Лорел замерла без движения и вспоминала тот день в колледже, когда на площадке для гольфа удар молнии расколол дерево футах в сорока от нее. Лорел тогда показалось, что воздух вокруг нее вспыхнул. Чуть позже она стояла, вдыхая запах озона, слишком ошеломленная, чтобы радоваться тому, что выжила.— Где моя вода? — осведомился Уоррен.Лорел посмотрела вниз, ойкнула и отдала стакан Уоррену. Ее рука мелко дрожала.— Думаю, лед придется взять самому, — сказал Уоррен, направляясь к морозильнику.— Прости.Внезапно, когда Уоррен сунул бокал под распределитель льда, Лорел пришла в голову мысль, что Кристи, возможно, принесла спасение, а не наоборот, как ей сперва показалось. План, конечно, рискованный, но другого безопасного выхода из этой ловушки нет.— Уоррен, мне нужно тебе что-то сообщить.Он задумчиво отхлебнул из стакана.— Что именно?— Я хотела сказать еще утром, но ты был расстроен из-за аудиторской проверки — во всяком случае, я так подумала. Вот и решила подождать. Но теперь, — она понизила голос, — когда мне известно о твоей болезни… Ты должен узнать. Возможно, тогда ты будешь воспринимать все по-другому.Он поставил стакан и скрестил на груди руки.— О чем ты говоришь?Лорел вдруг подумала, что совершает ошибку. Но отступать было поздно.— Я беременна. — Произнесла она. — Узнала сегодня утром.Уоррен медленно моргнул, как ящерица на солнце. Единственный знак, что он ее слышал.— Ты меня слышишь?— В прошлом месяце мы всего лишь дважды занимались сексом.Лорел молилась, чтобы Дэнни не слышал этот разговор.— Одного раза достаточно, ты же знаешь. С Грантом так и получилось.Уоррен посмотрел вниз, на ее живот, но, конечно, еще ничего не было заметно. Наоборот, она выглядела худее, чем месяц назад.— Еще больше лжи, — заметил он.Каким-то образом ей удалось выдавить улыбку.— Открой уплотнитель мусора и загляни в пакет, который принесла Кристи.Он окинул ее долгим взглядом, затем открыл уплотнитель и выудил оттуда пластиковый мешочек. Достал коробку из-под тампонов.— Давай же, открывай! — поторопила Лорел.Уоррен заглянул в пустой пакет, затем открыл коробку. Несколько мгновений он смотрел в нее, затем вытащил тест на беременность, и выражение его лица из сердитого стало озадаченным. Потом достал тест-полоску, внимательно изучил ее и подозрительно посмотрел на Лорел:— Когда ты делала тест?— Я же сказала тебе, сегодня утром.— Почему ты его спрятала?— Потому, что ты не ложился спать и нервничал. Я решила подождать, пока ты не разберешься с аудиторской проверкой.Уоррен смотрел на нее как отец на завравшегося ребенка.— Если ты беременна, то не от меня.Он говорил с такой уверенностью, что Лорел перестала улыбаться.— С чего ты взял?— Вряд ли у меня могут быть еще дети.Его слова ревом лавины отозвались в ушах Лорел.— У тебя… Но почему?— Из-за лекарств, которые я принимаю. Огромные дозы гормонов да еще экспериментальные препараты, которые прописал мне Кеннет Доэн. Я проходил лечение в специализированной клинике. Удивлюсь, если у меня остался хоть один жизнеспособный сперматозоид.— Наверняка остался! — торопливо сказала Лорел. — Другого объяснения нет!— Конечно, есть.— Вот, чистые! — объявила Бет, вбегая на кухню и показывая мокрые ладошки. Она погладила по спине Кристи, услышав в ответ предупреждающее рычание, залезла на стул и снова принялась катать маленький скейтборд по столу.— Давай поговорим об этом позже, — попросила Лорел, прижав руки к груди. — Пожалуйста!Глаза Уоррена стали еще больше похожи на глаза рептилии.— Бет, детка!— Что? — отозвалась девочка, поворачивая скейтборд.— У мамы для нас сюрприз.Бет оторвала взгляд от игрушки и посмотрела на Лорел:— Правда, мамочка? А какой?— У тебя скоро будет братик или сестричка, — сообщил Уоррен.У девочки широко распахнулись глаза и рот.— Сестричка?— Может быть, — ответил Уоррен. — Мы пока не знаем.— Я хочу сестричку! Не надо больше мальчишек!Уоррен аккуратно положил аптечный пакет на стол.— А какие у тебя для нас еще сюрпризы, мамочка?— Это твой ребенок, — прошептала она. — По-другому быть не может, разве только непорочное зачатие, но ведь я не девственница.— Вот уж точно.— А где Грант? — поинтересовалась Бет. — Я хочу сказать ему, что у нас будет сестричка!— Грант ночует у бабушки, — ответил Уоррен, не отводя глаз от лица Лорел. Бабушка, мать Лорел, жила в небольшом городке Видалия, штат Луизиана, в сорока пяти милях вверх по реке.— Я тоже хочу к бабушке! Это нечестно!— Тише, Элизабет! — шикнул Уоррен. — После решим.— А бабушка знает о моей сестренке?— Замолчи!Бет опустила голову и снова начала катать скейтборд по столу.Уоррен шагнул к Лорел и встал так близко, что мог бы поцеловать.— Если бы это был мой ребенок, ты бы сказала мне, как только узнала, что я болен. После того как я поговорил с Дэнни.— Кто болен? — вмешалась Бет. — Папа?— Тише, малышка, — мягко произнес Уоррен.— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Лорел.— Несколько минут назад ты пыталась меня обнадежить. Если бы ты была беременна от меня, то призналась бы уже тогда.Лорел ответила тихо, но убежденно, стараясь не передать растущую в душе панику Бет.— Я не знала, будет ли тебе от этого лучше или хуже. Боялась, что ты почувствуешь, что теряешь гораздо больше, чем думал.— Мужчина живет для того, чтобы передать свои гены. И ты это знаешь.Уоррен поднял руку и ласково убрал с глаз жены прядку волос. Лорел вздрогнула.— Есть только одна причина, по которой ты скрыла бы от меня свой секрет.— Ты ошибаешься.Он поднял пакет и наотмашь хлестнул им Лорел по лицу.Бет закричала.— Папа, перестань! — раздался из прихожей громкий голос.Все замерли, когда Грант шагнул на кухню.— Перестань кричать на маму! Она ничего не сделала!Уоррен окинул сына внимательным взглядом, и Лорел увидела в его глазах гордость.— Вот мой сын, — сказал он. — Весь в меня!И правда, мускулистым телом и правильными чертами лица Грант пошел в отца, но глаза были материнские.Уоррен сделал несколько шагов к Гранту и протянул руку:— Я знал, что ты вернешься, сын. Ты меня неправильно понял.Грант на миг отпрянул, но когда Уоррен поднял руку, шлепнул раскрытой пятерней по его ладони — так отец и сын обычно приветствовали друг друга.— Рядом с домом вооруженные люди, — сообщил Грант. — Их много, и некоторые из них плохие. Нам нужно приготовиться.— Да, нужно, — спокойно произнес Уоррен. — Мы все сейчас здесь, как и должно быть. Дети, идите в комнату-убежище.От его слов у Лорел по телу побежали мурашки.— А вы с мамой тоже пойдете? — спросил Грант.— Через минуту.— Я вас подожду.— Делай, что я сказал, сын.Грант посмотрел на отца со смесью разочарования и обиды.— Папа, я не ребенок и хочу помочь. Я многое могу сделать, не хуже взрослого!Уоррен одобрительно посмотрел на сына, затем опустился на колени, притянул его к себе и тихо шепнул что-то ему на ухо. Мальчик несколько раз кивнул и торопливо прошел мимо Лорел в кладовую.— Куда это он? — спросила Лорел.Уоррен улыбнулся:— Не твое дело.

Глава 21Признание Лорел настолько ошеломило Дэнни, что он больше ни о чем не мог думать. Они с Эллисом, надев наушники, сидели в готовом взлететь вертолете.— Думаю, не стоит ждать, пока у Карла появится возможность выстрелить, — сказал шериф; его встревоженное лицо освещали огоньки приборов. — Знаю, тебе это не по вкусу, но я не могу допустить, чтобы Шилдс закрылся со своей семьей в убежище. Он перережет им глотки, смеясь над нами.— Пока он этого не сделал, — резонно заметил Дэнни.— Нет, но он на грани. Мне не нравится его голос. У меня дурное предчувствие.Дэнни хотел было поспорить, но вспомнил, что Лорел солгала ему, сказав, что не спит с мужем. Только сегодня утром она убеждала его, что между ней и Уорреном давно ничего нет.— К тому же Шилдс не поверил, что она забеременела от него, — добавил шериф. — Наверняка это подлило масла в огонь. Думаешь, это ребенок Шилдса? — Он подтолкнул Дэнни локтем.«Вот тебе и предчувствие», — подумал Дэнни, секунд через двадцать сообразив, о чем его спрашивает Эллис.— Не знаю. Может, того парня, что написал ей письмо.— Шилдс — врач и, должно быть, знает, о чем говорит. Он уверен, что жена не могла от него забеременеть… Ладно, через пять минут это не будет иметь никакого значения.Дэнни закрыл глаза, пытаясь понять, что происходит в его жизни.— К черту все! — выругался Эллис, отбросив в сторону дьяконскую выспренность. — Давай, Дэнни, взлетай!Дэнни тронул рычаги управления, и вертолет взмыл в небо. Через пару мгновений Дэнни смотрел вниз, на сверкающие желтые окна особняка Шилдсов, сверху кажущегося совсем маленьким. Идеальный загородный дом, словно из кинофильма. Из триллера Стивена Спилберга.— Говорит Черный Вожак, — произнес Эллис. — Бойцы ПТР пойдут на штурм по моей команде. Подтвердите, что все поняли.Дэнни с силой сжал рычаги управления, тщетно пытаясь унять тревогу.— Черный Один, на месте.— Два, на месте.Эллис ткнул пальцем вниз, на передний двор Шилдсов:— Лети туда и включи прожектор, чтобы Шилдс подошел к окну. Может, он подойдет один, и тогда я скомандую, чтобы взорвали дверь.Дэнни тряхнул головой, словно отгоняя нежелательные мысли.— Нельзя посылать туда Рэя, шериф. Пусть лучше Карл снимет Шилдса выстрелом.— У нас нет времени. А Карл находится сзади дома.— Переместите его!— Слишком поздно. Мы идем на штурм. Шилдс не оставил нам выбора.— Шесть, на месте.Дэнни снизил вертолет до ста пятидесяти футов и стал ждать команды. Вертолет завис так низко, что обитателям дома наверняка слышен рев винтов — словно огромный робот барабанит кулаками по крыше. «Может, это ребенок Уоррена, — подумал Дэнни, — но скорее всего шериф прав: Шилдс — врач и о том, что стал бесплодным, говорил уверенно». Дэнни мысленно вернулся к утренней встрече в школе, когда Лорел начала ему что-то говорить, но пришел следующий родитель, и она замолчала…— Это Черный Шесть, — протрещал в наушниках чей-то голос. — Тепловизионная камера перед домом уловила какое-то движение. Сигнал очень слабый, но, похоже, большой объект движется из кладовой в сторону центрального холла. К прихожей.— Что он делает?— Не знаю. На экране расплывчатое пятно, шериф.— Оставайся на связи. Карл, приготовься. Если Шилдс вернется в гостиную, мы вышибем задние окна.— Вас понял. Наблюдаю за окнами, наводчик следит за показаниями тепловизионной камеры. К стрельбе готов.Дэнни смотрел вниз, на дом, и жалел, что у него нет рентгеновского зрения, как у персонажей комиксов из детства. Где Лорел? Что делает Уоррен? Неужели он убьет ее? «Да, — шепнул Дэнни внутренний голос. — Не для того, чтобы посчитаться с ней, а чтобы убить ребенка, которого она носит. Для Уоррена это единственная возможность отомстить невидимому врагу. Он выстрелит ей в живот…»Дэнни вспомнил о сотовом телефоне в кармане. Надо было раньше им воспользоваться и узнать, что происходит внутри дома. Впрочем, пока Уоррен не сидит на месте, от текстовых сообщений нет никакой пользы. Ситуация может поменяться в любую секунду. «Возможно, пришло время ей позвонить, — подумал Дэнни. — Но даст ли этот звонок преимущество парням из ПТР, или Лорел погибнет еще до того, как они выбьют дверь?»Впервые в жизни Дэнни Макдэвит не знал, что делать.* * *Грант сидел в кладовой без света — так велел отец. Еще он велел выключить рубильник, как только начнется стрельба. Мальчик знал, зачем нужен рубильник, — и папа рассказал, когда из-за урагана «Катрина» у них в доме пропало электричество, и в мультиках раз двадцать показывали, как какой-нибудь персонаж тянет за рукоятку рубильника, чтобы отключить свет.Происходящее между родителями пугало мальчика, но он радовался, что ему дали задание, и не хотел разочаровать отца еще раз. Грант знал: каким бы странным ни казалось поведение отца — за ним что-то кроется, ведь отец всегда поступает правильно. Так часто говорила мама. А сейчас не то время, чтобы сомневаться в ее словах. В конце концов, он еще ребенок.Прижавшись спиной к стене, он смотрел на рубильник, как вдруг кто-то осторожно открыл окно в кладовую. От неожиданности Грант вздрогнул, но не издал ни звука. Ему случалось бывать на охоте, и он знал, что нужно делать, если не хочешь, чтобы тебя заметили. Не двигаться. Не шуметь. Даже не дышать.Его не удивило, что сигнализация не сработала. Когда он залез в дом через слуховое окно, она тоже молчала. Грант решил, что, должно быть, копы сумели ее отключить.В окно просунулась темная голова, принеся с собой запах сигарет. Затем голова исчезла, и показалась нога в ботинке. Пальцы вцепились в оконную раму. Голова появилась снова, а за ней — плечи и все остальное тело. Грант сжался, приготовившись вскочить на ноги и рвануть прочь из кладовой, но, вспомнив приказ отца, усидел на месте. Он не мог бросить пост.Грант услышал сопение, скрип и щелканье суставов; у бабушки так же скрипели колени, когда она вставала с кресла. Незваный гость выпрямился в темноте. Он был одет в форму, такую же, как у помощника шерифа Сандры Саутер. Мальчик порадовался, что у него над головой полка, иначе его уже бы заметили.Человек шагнул вперед, и Грант вытаращил глаза от удивления. Да это же тренер бейсбольной команды, против которой он играл на городском первенстве в прошлом году! Его сын, питчер команды соперников, все время ругался, а после того, как они проиграли, пытался затеять драку. Судьи грозились удалить тренера с поля из-за того, что он выкрикивал бранные слова.Трейс… так называли его ребята. «Тренер Трейс». Как Натчез-Трейс.Грант смотрел, как тренер Трейс прокрался к двери кладовой и осторожно ее открыл. Свет из кухни упал на незваного гостя, и Грант увидел в его руке пистолет.Словно огромный кулак сжал сердце мальчика.Тренер Трейс исчез из виду.Грант сжал зубы, решая, что делать. Отец велел ему оставаться на месте, объяснив, что бродить по дому небезопасно. Еще папа сказал, что выключить свет — очень ответственное задание. Особой важности. И Грант должен ждать, пока не услышит стрельбу. Тренер Трейс явно собирается в кого-то стрелять — может, даже в папу, — но неужели рубильник нужно дернуть только после этого? Вряд ли. Тогда будет слишком поздно. Грант разулся, босиком прошел к двери и скользнул в кухню за тренером Трейсом.Вертолет Дэнни кружил над передним двором на высоте сто футов. В наушниках раздался взволнованный голос Черного Шесть.— Шериф, это Джин, я у передней тепловизионной камеры! По-моему, кто-то проник в дом!— Что?!— Я заметил в кустах у окна в кладовой какого-то человека. Принял его за Черного Четыре, но изображение поблекло, а теперь вообще исчезло. Похоже, он зашел в дом.— Проклятие! — выругался шериф. — Говорит Черный Вожак, кто-нибудь входил в дом?Никто не ответил.— Доложите о точном местонахождении по очереди! — потребовал Эллис. — Начинайте, черт подери!— Черный Один, на месте.— Два, на месте.— Три, на месте.Голоса раздавались в наушниках, как армейская перекличка, от одного до пятнадцати, без остановки. Когда отрапортовал последний, шериф Эллис облегченно вздохнул.— Должно, быть, ошибка, — сказал он. — Я уж было подумал, среди нас завелся предатель.— Ну что, начинаем? — спросил Рэй Брин.Эллис кивнул и велел Дэнни начать снижение.Лорел неподвижно стояла в прихожей, вспоминая попытку убежать из комнаты-убежища, когда Уоррен пригрозил убить ее и себя. «Тогда-то и был переломный момент, — мелькнула у нее мысль. — Мой последний шанс освободиться». Только на самом деле никакого шанса не было, потому что Уоррен выполнил бы свою угрозу — теперь она в этом не сомневалась. «Может, хоть детей бы спасла, — подумала она, ощутив укол вины. — Но кто бы решился на подобный выбор?» Тогда она еще надеялась, что все обойдется.Лорел смотрела на дверь, за которой скрывался вход в убежище, перебирая в памяти газетные репортажи о том, как грабители заводили автозаправщиков в туалет и заставляли ложиться лицом на пол. «Я туда не пойду, — сказала она себе. — Лучше бороться здесь, чем покорно умереть там. Надеюсь, Грант мне поможет».Лорел повернулась к входной двери. Снаружи ждут полицейские, но Уоррен запер все двери и спрятал ключи. Она отступила назад и посмотрела на кухню, где сейчас не было света. Уоррен вел Бет через прихожую к лестнице. Совершенно обычная картина: отец и дочь идут наверх, чтобы почитать перед сном, вот только в руке у папочки — револьвер.Вдруг Лорел почувствовала: что-то изменилось. Пульс забился чаще.Она посмотрела на лицо мужа, измученное и опухшее, на котором жили только глаза, горящие фанатичным блеском.«Он нас убьет, — поняла она. — Все кончено».Страх охватил Лорел, наполнив решимостью сделать все, что угодно. Руки дрожали от напряжения, словно готовились вцепиться во врага.«Мобильник! — внезапно подумала она. — Что, если позвонить Дэнни и сказать, пусть идут на штурм? Уоррен не даст этого сделать. Но я могу просто набрать номер…»Что-то шевельнулось за Уорреном, и Лорел уже не могла думать о чем-то другом. Может, тень? Нет, там что-то плотное…Вон там! Снова! Черный силуэт в полумраке кухни…Она перевела взгляд на Уоррена, желая защитить пришедшего. Темный силуэт неслышно следовал за мужем по коридору, едва заметный, но таящий опасность. На миг Лорел ощутила вину за то, что не предупредила Уоррена, но тишину разорвал громкий голос Гранта:— Тренер Трейс! Тренер Трейс!Тень обернулась на пронзительный вопль, и Уоррен тоже. Он поднял револьвер, и Лорел увидела: незваный гость совершил роковую ошибку, на что, должно быть, и рассчитывал Грант. Обернувшись на звук, незнакомец открыл спину, а когда попытался исправить оплошность, Уоррен уже выстрелил.«Да уж, не хуже взрослого…»По-видимому, пуля Уоррена попала в жизненно важный орган — тело незнакомца с глухим стуком рухнуло на деревянный пол, словно мешок зерна в амбаре. Из темноты вынырнул Грант и выхватил из руки мертвеца пистолет.— Папа, ты попал в него!Грант бросился к отцу и крепко его обнял.— Что это было, мать вашу?! — проревел шериф Эллис в микрофон, присоединенный к наушникам.— Выстрел, — ответил Дэнни, придя в ужас от мысли, что Уоррен убил жену. — Похоже, пистолетный. Но что кричал мальчик?— Мы должны узнать! — завопил Рэй Брин. — Отдавайте приказ, шериф!— Нет! — рявкнул шериф. — Кто-то крикнул «Трейс»! Трейс, это ты кричал? Что произошло? Кто стрелял?Связист не отвечал.Дэнни слегка наклонил вертолет, чтобы лучше видеть дом. Дождь заливал ветровое стекло, мешая обзору.— Трейс! — позвал шериф. — Соедини меня с доктором Шилдсом!— Больше нельзя ждать! — орал Рэй. — Надо начинать штурм!— Заткнись, Рэй! Не засоряй частоту!Радио зашумело и затрещало, в наушниках Дэнни раздался женский голос:— Шериф, у нас проблема.— Кто говорит?— Сандра Саутер. Я в командном трейлере.— Где Трейс?— М-м-м… Похоже, он в доме.Эллис побледнел.— Что?!— Сюда только что звонил доктор Шилдс. Никто не отвечал, поэтому я вошла и подняла трубку. Доктор Шилдс сказал, что убил Трейса потому, что тот хотел выстрелить ему в спину.Шериф в ужасе посмотрел на Дэнни.— Надо остановить Рэя Брина, — сказал Дэнни. — И побыстрее.— Рэй, это Билли Рэй, — произнес шериф незнакомым Дэнни голосом. — Дружище, я знаю, что ты все слышал. Оставайся на месте и дай мне разобраться с Шилдсом, хорошо? Возьми себя в руки и предоставь все мне.— К черту! — проворчал Рэй. — Я командую ПТР. Мы идем на штурм.— Рэй! — Шериф сжал правую руку в кулак и жестко произнес: — Если вы ворветесь в дом, не дожидаясь приказа, считай, ты уволен.— Ну и хрен с ним! Черная команда, начинаем штурм по моей команде… Пять секунд…— Я арестую тебя за убийство, Рэй. Бог свидетель, ждать смертной казни тебе придется в тюрьме «Парчмен-Фарм». Ты многих туда отправил, и тебе там будут рады.Дэнни с тревогой ждал, что Брин отдаст приказ, но тот промолчал.— Сандра, это шериф Эллис. Соедините меня с доктором Шилдсом.— Попробую. Ждите на линии.— За каким чертом Трейса туда понесло? — недоуменно пробормотал шериф.— У него был зуб на Шилдса, — сказал Дэнни. — Я недавно об этом узнал. Наверное, нужно было сразу вам сказать. — Дэнни коснулся руки шерифа. — Рэя нельзя пускать в дом. Ни сейчас, ни позже.— Он командует ПТР, — ответил Эллис. — Ребята тренировались под его началом, и на переправе я коней менять не буду.Дэнни беспомощно посмотрел вниз, на ярко освещенный особняк.— Что бы вы ему ни сказали, он убьет Шилдса.— Шилдс сам будет виноват, если все плохо кончится. Именно из-за него мы здесь. И не Трейс Брин затеял этот кошмар. Его начал Уоррен Шилдс.«А я ему помог, — подумал Дэнни, — вместе с женой Шилдса».— Шериф, доктор Шилдс на линии, — сказала Сандра. — Соединяю.— Доктор Шилдс, говорит шериф Эллис. Вы меня слышите?— Да, но не очень хорошо.— Вы застрелили одного из моих помощников, так?— Да, сэр. Трейс Брин пробрался сюда и хотел выстрелить мне в спину. Если бы не мой сын, я был бы мертв.— Врешь, ублюдок! — взревел Рэй Брин.— Не засоряй эфир! — скомандовал Эллис. — Доктор, как бы вы ни оправдывали свои действия, вы только что убили представителя закона при исполнении служебных обязанностей. У вас нет выбора — вы должны сдаться. Даю вам три минуты на то, чтобы выйти из дома с поднятыми руками. Одному и без оружия. Вам ясно?Шилдс не ответил.— Доктор Шилдс, вы меня слышите?— Да.— Время пошло. Прошу вас не оказывать сопротивления.Шилдс ничего не ответил.— Сандра, отключи связь.— Шилдс повесил трубку.Шериф посмотрел на часы.— Эй, у тепловизионных камер! Сообщите, собираются ли Шилдсы в убежище?— Скорее всего, дети уже там, — сообщил чей-то голос. — А взрослые, похоже, рядом с кухней.В наушниках снова раздался голос Рэя Брина:— В жизни не видел такого дерьма, Билли Рэй! Этот сукин сын убил одного из наших, а ты…— Заткнись и слушай! — рявкнул Эллис голосом нападающего, который успокаивает своих дрогнувших линейных в последней четверти матча. — Мы не будем ждать три минуты! Начнем штурм через минуту! Понял?Дэнни не поверил своим ушам, но Рэй Брин сказал:— Теперь понял. Мы готовы.— Черный Шесть, если Шилдс подойдет к убежищу метров на тридцать, ворветесь в дом. Будьте на связи, — приказал Эллис.«Господи, — подумал Дэнни, — может, Шилдс сейчас думает о том, чтобы сдаться, а через пару минут Рэй Брин вышибет ему мозги». Шериф принял разумное решение начать штурм раньше — весьма вероятно, что жесткие временные рамки спровоцируют психически неуравновешенного человека на расправу с заложниками. Тем не менее Макдэвита не покидало чувство, что они не сделали все возможное, чтобы уговорить Шилдса выйти из дома. Или это голос вины? Есть ли надежда, что доктор сдастся? Шилдс уверен, что он защищался от непрошеного гостя, который хотел его убить. Уоррен из тех людей, для которых границы личных владений неприкосновенны. К тому же он смертельно болен. Так может, для него не имеет значения, когда или где он умрет?— Поднимись на сто футов, — скомандовал шериф Эллис.Дэнни направил вертолет вверх. «Где сейчас Лорел? — задавался он вопросом. — Что она сделает, когда дверь выбьет взрывом? Упадет на пол или будет стоять под пулями, как лань, ослепленная светом фар? А может, попытается защитить мужа?» Мысль об этом наполнила сердце Дэнни страхом: он знал, что Рэй Брин любой ценой убьет доктора Шилдса.— Тридцать пять секунд, — сказал Эллис, не отводя глаз от наручных часов. — Рэй, приготовьтесь. Всем ждать моей команды. Тридцать секунд…Серебряные струи дождя ударили по ветровому стеклу, и Дэнни словно провалился сквозь черную дыру памяти прямо в Афганистан. Сорок два пехотинца оказались в ловушке на вершине горы, в самый жестокий шторм на памяти местного советника-таджика. Боевики-талибы под командованием моджахеда, который двадцать лет назад воевал с русскими, взбирались по скалам, как муравьи, чтобы покончить с американцами. В отличие от сражения в Тора-Боре, которое шло рядом, милях в семидесяти, бой не был особенно важным, но для пехотинцев, попавших в окружение, он стал концом света. Боевики сбили армейский вертолет «черный ястреб», когда тот пытался запустить ракету «хеллфайер» в устье пещеры. Какое-то время штурмовик «А-10» сдерживал наступление афганцев, но даже ему пришлось сесть. Было ясно, что с наступлением ночи талибов ничто не остановит. Они слишком близко подошли к американцам, и артиллерия не могла выбить их с горы. Оба тяжелых ударных самолета «А-130», задействованных в районе, выполняли боевое задание в Тора-Боре. Дэнни ждал, что с минуты на минуту морпехи вызовут огонь на себя, повторив подвиг Джо Адамса на Триста восемьдесят пятой высоте в Корее. Все лучше, чем попасть в плен к диким афганским племенам.И тогда офицер из «Дельты» сказал, что десантируется на гору и будет вести заградительный огонь, если вертолетчики попробуют эвакуировать попавших в ловушку морпехов по воздуху. Это означало верную смерть. Дэнни не хотел умирать. У него не осталось никаких иллюзий насчет войны, и до сорока трех он дожил только потому, что не строил из себя камикадзе. И все же, следуя внутреннему порыву, он вызвался добровольцем. Почему? Хотел быть достойным отца, который летал на самолете-опылителе и воевал во Вторую мировую? Вряд ли. Дэнни не считал себя неуязвимым в бою, но в глубине души понимал: если никто туда не полетит, морпехи погибнут. Сорок два мужа, отца и сына. Волею судьбы их жизнь оказалась в руках Дэнни. Из трех пилотов только у него не было ни жены, ни детей, и в ближайшем будущем не предвиделось. У одного из вертолетчиков где-то рос сын, которого он никогда не видел, а второй искал удачу, что означало непыльную работенку с рок-звездами, а не смерть в Афганистане. После недолгих раздумий Дэнни поднял руку и сказал: «Я полечу». Боец отряда «Дельта» ответил ему взглядом, который стал для Дэнни самой важной наградой. Этот взгляд говорил: «Ты сумасшедший придурок и, возможно, погибнешь, но ты, брат, Один из Нас».Три раза Дэнни сажал вертолет на вершину горы, пока его не сбили. Проектировщики стальной птицы в жизни бы не поверили, что она способна на трюки, которые он на ней выделывал. Очереди из автоматов Калашникова несколько раз прошили «пейв-лоу», а вода и песок содрали с него половину краски и все опознавательные знаки уже во второй заход. В конце концов машина вышла из строя, для чего потребовалась очередь из гранатомета. Стрелок криком предупредил Дэнни, и тот успел увернуться, но реактивная граната попала в хвостовой винт и срезала его как ножом. Вертолет потерял управление. Дэнни не помнил, как «пейв-лоу» рухнул на землю. Он был абсолютно уверен, что встретит смерть в полете — как всегда и думал. Когда любимый «пейв-лоу» несся к земле, вращаясь быстрее, чем рука гитариста Пита Таунсенда бегает по струнам, Дэнни вспомнил отца. Что-то вспыхнуло в мозгу, перед глазами промелькнуло лицо девушки, в которую он был влюблен в школе… А потом все исчезло.Позже он узнал, что экипаж погиб при столкновении с землей. Дэнни вместе с креслом выбросило в дыру, пробитую в кабине скалой во время последнего штопора. Осколками шрапнели его ранило в левую ногу, а когда афганцы выпустили в вертолет еще несколько автоматных очередей, в ту же ногу попало несколько пуль. И тут случилось чудо: вдохновившись отчаянным броском Дэнни, пилот штурмовика «А-130» наплевал на правила, полетел к осажденной горе и полтора часа сеял страх и смерть на головы афганцев. Бойцы отряда «Дельта» привязали Дэнни к носилкам, найденным среди обломков, и, отбиваясь от талибов, спустили его с горы. С ними шли последние шесть морпехов. Когда до подножия горы оставалось метров сто, солдаты Первой дивизии морской пехоты США ринулись им навстречу, как приливная волна камуфляжного окраса, которая подхватила героев и оттащила в безопасное место.За проявленный героизм Национальная ассоциация аэронавтики удостоила Дэнни и его погибший экипаж высшей награды — кубка Маккея, но церемония оставила Дэнни равнодушным. Он больше не встречался с пехотинцами, которых спас в тот день, правда, получил от них несколько писем. Одно было из Канзаса, от жены, которая благодарила Дэнни за то, что он помог ее мужу остаться в живых. Сам пехотинец приписал: «Будь здоров, дружище. Тебя здесь всегда ждут». Они вложили в конверт фотографию своей дочери, конопатой девчушки, стоявшей меж кукурузных рядов. Дэнни прочитал письмо и спрятал в верхний ящик комода — как напоминание о том, что иногда просто нужно сказать: «К черту!» — и поступить по велению сердца, чего бы это ни стоило. Может случиться так, что другие сделают все, чтобы прийти тебе на помощь.— Десять секунд! — прокричал шериф, и его голос дрогнул от волнения. — Снижаемся, Дэнни!Дэнни любил Лорел Шилдс и нисколько в этом не сомневался. Он ненавидел жену, которая шантажировала его сыном. У него были обязательства перед сыном, от которых ничто не могло избавить, но разве у него не было обязательств перед Лорел? Что, если она вынашивает его ребенка? Пусть Бог простит его за такие мысли, здорового ребенка, который сможет разговаривать и слушать? Лорел отдала Дэнни все, что могла, ничего не прося взамен, верила, что он поступит с ней честно. А он обманул ее доверие…— Пять секунд, — сказал шериф Эллис. — Это Черный Вожак, мы снижаемся. Всем…Дэнни дернул за ручку поперечно-продольного управления и сбросил газ. Вертолет ухнул вниз, словно Кинг-Конг с небоскреба Эмпайр-Стейт-билдинг.— Че-е-ерт! — выдохнул Эллис. — Что происходит?— Отказал двигатель! — крикнул Дэнни. — Держитесь!Крушение помешало бы шерифу отдать приказ, и потому Дэнни включил режим авторотации, заглушил мотор и создал аварийную ситуацию. Он знал, что вращающиеся по инерции винты не дадут им с Эллисом разбиться насмерть. Дэнни до последней секунды не выравнивал вертолет, надеясь, что первобытный страх заставит Эллиса забыть о штурме. Вертолет упал на лужайку перед домом, тяжело подпрыгнул и остановился, едва не задев концами лопастей кирпичную стену дома.— Что случилось? — заорал Рэй Брин. — Вы целы?— Боже правый! — воскликнул Эллис, в ужасе хватаясь за сердце.Дэнни расстегнул привязные ремни и выбрался из вертолета на мокрую траву. Решив, что вертолет вот-вот взорвется, шериф хотел было последовать примеру Дэнни, но тот обернулся и крикнул:— Дайте мне десять минут! Не отходите от микрофонов!Эллис все понял, и в его глазах вспыхнул гнев, но Дэнни, обогнув вертолет, уже спешил к дому. Он ударился в дверь всем своим весом и забарабанил по ней, как беглец, ищущий убежища в церкви.— Откройте! Это Дэнни! Уоррен, это я, Дэнни!Через плечо Дэнни увидел, как две инопланетного вида фигуры в черных бронежилетах вышли из укрытия и преследуют его. Им оставалось пробежать футов двадцать, как вдруг дверь открылась и кто-то втащил Дэнни внутрь.

Глава 22Уоррен захлопнул дверь и окинул Дэнни безумным взглядом.— Какого черта ты здесь делаешь? — осведомился он.— Пытаюсь тебя спасти! — ответил Дэнни, задыхаясь от физического напряжения.Он заметил револьвер в руке Уоррена, а за его спиной — Лорел, которая смотрела на них с ужасом, но к страху примешивалась благодарность. В Уоррене не осталось ничего от того человека, которого Дэнни учил летать. Выражение его лица напомнило Дэнни лица солдат, которые вынесли и повидали слишком многое, но вдруг поняли, что остались живы, хотя их боевые товарищи погибли.— Где дети? — спросил Дэнни, стараясь вспомнить расположение комнат. Кухня и кладовая находились в нескольких ярдах за Лорел; холл справа вел в гостевую спальню и ко второй двери в кабинет Уоррена. За спиной Уоррена располагалась гостиная, из которой можно было пройти в кабинет и спальню хозяев.— Бет — в убежище, — сказала Лорел после того, как ее муж пропустил вопрос мимо ушей. — А где Грант — не знаю.— Его тоже нужно отправить в убежище.— Где бы он ни был, с ним все в порядке, — вмешался Уоррен.— Ошибаешься. Трехминутный срок назначили для отвода глаз. Они хотели ворваться в дом, когда я приземлился на ваше крыльцо.Уоррен молча слушал.— Нам нужно поговорить. Давай перейдем в холл.— Зачем? — спросил Шилдс.— У них тепловизионные приборы, которые видят сквозь задернутые жалюзи. За стенами холла нас не заметят.Уоррен медленно покачал головой.— Всего лишь двадцать футов вправо! — воскликнул Дэнни, махнув рукой в ту сторону.Шилдс, похоже, передумал.— Иди первым.Дэнни надеялся, что доктор пойдет впереди и даст ему возможность схватить Лорел и выскочить в переднюю дверь. Впрочем, он понимал: одна неудачная попытка — и Шилдс перестанет ему доверять. Дэнни медленно двинулся по прихожей, не сводя глаз с револьвера. Под ногой скользнуло что-то липкое. Он посмотрел вниз, на темное клейкое пятно. Кровь. В прошлом он частенько видел ее внутри армейского вертолета. Дэнни решил, что кровь на подошве ботинка принадлежит Кайлу Остеру.Дэнни заметил, что Шилдс не сдвинулся с места, а Лорел по-прежнему стоит за спиной мужа.— Уоррен, если ты так и будешь там стоять, они вышибут дверь и швырнут светошумовую гранату.Уоррен два раза моргнул, пошел к Дэнни и знаком показал Лорел следовать за ним. Войдя в холл, он остановился. Дэнни махнул Лорел рукой. Он видел — больше всего на свете Лорел хочет броситься ему в объятия, но она двигалась медленно, словно опасаясь, что Уоррен в нее выстрелит.— Вы, двое, станьте по разные от меня стороны! — скомандовал Уоррен.Лорел сразу же подчинилась, как заключенный жестокому тюремщику.Уоррен приставил револьвер к боку Дэнни, словно опасаясь, что майор бросится на него и попытается обезоружить.— Я нарушил приказ, чтобы прийти сюда, — произнес Дэнни сдержанным голосом. — Надеюсь, ты меня выслушаешь. Там, снаружи, поджидает парень, у которого на счету двадцать семь убитых в Ираке. И это только официально. У него есть пуля, предназначенная для тебя.Выражение лица Уоррена совсем не изменилось.— Ты ведь рад этому? — спросил Дэнни. — Я кружил в вертолете над домом и понял, что ты решил умереть именно так.Правая щека доктора дернулась.— Уоррен, он прав? — тихо спросила Лорел.— Я прав, — подтвердил Дэнни, не отводя взгляда от лица Уоррена. — Только он не получит снайперского выстрела. Сюда сейчас ворвется Рэй Грин с коммандос выходного дня, паля из автоматов и расшвыривая гранаты. Если на пути окажутся Бет, Грант или Лорел — что ж, тем хуже для них. Ты меня слышишь, Уоррен?— Да.— Разве так уходит хороший отец?Щека дергалась не переставая.— Ты знаешь, что нет, — настаивал Дэнни. — Как человек решил умереть — его личное дело, но он не имеет права тащить за собой еще кого-нибудь.— Грант и Бет могут уходить, но не она. — Уоррен ткнул револьвером в сторону Лорел. — Она останется здесь, пока все не кончится.«Для кого? — мысленно спросил Дэнни. — Для тебя или для всех нас?»За спиной Уоррена Лорел трясущейся рукой закрыла глаза. Сможет ли она ударить мужа по затылку или выхватить у него револьвер? Ясное дело, что нет. Она двигалась и говорила автоматически, не соображая, что делает.— Давайте выведем отсюда детей, — предложил Дэнни.— Макдэвит — чертов предатель! — завопил Рэй Брин в микрофон. — Он рассказал Шилдсу все, что здесь происходит! Вы слышали? Я больше не могу ждать!Шериф Эллис произнес:— Рэй, похоже, Дэнни сейчас выйдет вместе с ребятишками. Не засоряй частоту. Я дам ему время, о котором он просит.Карл Симс лежал на мокрой траве за дубом и слушал какофонию голосов по радиосети, соединяющей бойцов подразделения тактического реагирования. Похоже, если Рэй Брин еще чуточку разгорячится, не обойтись без смирительной рубашки или лошадиной дозы успокоительного. Впрочем, в любом случае Рэй — совсем не тот человек, которому можно поручить освобождение заложников. Когда застрелили Трейса, Карл ждал, что шериф отстранит Рэя от командования ПТР, что было бы самым разумным. Но к сожалению, здесь не корпус морской пехоты и не Карл отдает приказы.Он был рад, что майор Макдэвит пошел один в дом к Шилдсу, хотя и не понимал, зачем он это сделал. Все лучше, чем посылать туда Брина и его ковбоев с гранатами. Карл убедился, что винтовка надежно спрятана от дождя под запасной накидкой, и перевел взгляд на жидкокристаллический экран тепловизионной камеры. Он подозревал, что майор пошел туда, чтобы вернуть доктора Шилдса на линию огня, и не хотел подвести Дэнни, если это удастся. Карл не сомневался, что выстрелит в доктора. Арифметика проста: одна смерть лучше, чем пять.— Дети, — повторил Дэнни. — Где Грант, док?Уоррен странно посмотрел на него:— Что ты на самом деле здесь делаешь?Холодная дрожь страха пробежала по спине Дэнни. Внезапно в пустых глазах Уоррена отразилось все, что майор хотел от него скрыть. Неужели Шилдс почувствовал правду? Уловил на подсознательном уровне сексуальную химию между Дэнни и Лорел?— Геройствуешь? — спросил Уоррен.— Я не герой. Просто мне не безразлично, что произойдет с твоей семьей. Не хочу, чтобы люди увидели ваши фотографии на передней полосе завтрашней газеты рядом с репортажем о страшной трагедии. Не хочу, чтобы каждый мудак в городе говорил: «Надо же! Кто бы мог подумать!»Рот Уоррена скривился в улыбке, но взгляд по-прежнему был серьезен.— Давай выпустим детей.Полуулыбка исчезла.— Уоррен, ребенок, которого я ношу, твой, — сказала Лорел, отведя взгляд от Дэнни. — Я знаю. Это единственный луч надежды во тьме, окутавшей твою жизнь.Дэнни испытующе посмотрел на Лорел, но ничего в ее лице не говорило, что она лжет. Может, она и вправду забеременела от Шилдса.— Я же говорил тебе, этого не может быть.— Ты сказал «вряд ли», а не «невозможно».Шилдс посмотрел на пол, затем — на револьвер. Лорел играла в опасную игру.— Ведь это возможно? — тихо спросила она. — Существует такая вероятность?— Наверное, — прошептал Уоррен. — Но если это так… Я даже не знаю, сможешь ли ты оставить ребенка. Мои клетки разрушены гормонами и химиотерапией, и риск врожденных дефектов слишком высок…— Мне плевать, — произнесла Лорел с такой решимостью, что Дэнни ей поверил. — Если ты умираешь, мы должны рискнуть. Ты будешь жить ради того, чтобы увидеть ребенка!Дэнни не знал, искренна ли она, но в ее глазах сверкала уверенность, а слова звучали правдиво.Лицо Уоррена блестело от слез. «Может, он наконец смягчился», — подумал Дэнни. Вдруг надежды на что-нибудь светлое перед смертью окажется достаточно, чтобы вытащить Шилдса из кошмара, в котором он так долго жил? Дэнни уповал на то, что шериф Эллис слушает этот разговор — и держит Рэя Брина на коротком поводке.Уоррен вытер глаза и посмотрел на Лорел:— Я хочу, чтобы ты сделала анализ крови. Согласна?Лорел кивнула, но Дэнни видел, что она испугалась.— ДНК-тест? — спросил Дэнни, думая, что, судя по всему, Шилдс уже не считает смерть единственным выходом.— Нет, займет слишком много времени. Майк Кауфман может прийти сюда и взять кровь на анализ, а в лаборатории клиники его сделают за полчаса.У Дэнни закружилась голова.— Ты имеешь в виду прямо сейчас?— А почему бы и нет? Кауфман живет рядом, на Сагамор-стрит.— Уоррен… у нас нет времени.— Почему?— Потому что парни на улице вот-вот разнесут ваш дом на куски. Ты хочешь, чтобы они сидели и ждали, пока ты проведешь самодеятельный тест на отцовство?— Не понимаю, почему это так сложно. Тогда бы все решилось.— На каком она месяце? — поинтересовался Дэнни. — Как вообще ввести иглу в плод без ультразвука, или чего там еще?— Если бы ты на самом деле меня любил, тебе было бы все равно, от кого я беременна, — произнесла Лорел с такой силой, что мужчины обернулись.Уоррен ошеломленно открыл рот.Дэнни не мог понять, зачем она это сказала. Может, у нее есть предсмертное желание? Просить мужчину признать ребенка, которого жена зачала от другого… нет, это уж слишком. Или нет?— Ты не знаешь, что такое любовь, — обвиняюще произнес Уоррен. — Теперь я вижу.— Наоборот, — возразила Лорел. — Это ты не имеешь понятия о любви.Дэнни лихорадочно пытался увести разговор в другую сторону, как вдруг бесплотный голос сообщил:— Мерлин узнал пароль! Это волшебство!Дэнни едва не подпрыгнул от неожиданности и подумал, что в дом проник кто-нибудь еще из ПТР. Но выстрелов не последовало, и тогда он решил, что Грант играет на компьютере. Однако, увидев лицо Лорел, понял, что ошибся. Она была в ужасе.Победный звук фанфар эхом разнесся по дому, и голос еще раз повторил:— Мерлин узнал пароль! Это волшебство!Лицо Уоррена сияло, вся его усталость как будто испарилась.— Все в кабинет! — скомандовал он.Размахивая револьвером, он подтолкнул Дэнни к задней двери в свой кабинет. Дэнни не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Он шагнул вперед, и вдруг в его памяти всплыли слова Уоррена: «Я включил другой компьютер». — «Что вы хотите узнать?» — «Имя, Дэнни». — «Имя?» — «Того парня, который трахал мою жену. Вернее, до сих пор трахает».Дэнни остановился в дверях кабинета, его сердце бешено колотилось. «Мое имя вот-вот высветится на мониторе…»— Уоррен, если мы войдем, кого-нибудь точно убьют. Нас увидят на тепловизионных камерах и начнут стрелять.— По крайней мере я умру, зная правду.Уоррен протиснулся мимо Дэнни, волоча за собой Лорел. Когда он втаскивал ее в кабинет, она задела Дэнни, и тот почувствовал до боли знакомый аромат ее тела.— Ты не успеешь даже посмотреть на экран! — воскликнул Дэнни.— Можешь идти, майор. Но Лорел останется. Все события сегодняшнего дня вели к этой минуте.Дэнни не мог бросить Лорел. Он шагнул в кабинет, но постарался сделать так, чтобы шериф и его люди знали, что происходит.— Если ты по-прежнему хочешь совершить самоубийство — дело твое. Но я считаю, что тебя еще рано хоронить. Может, пока я с тобой, стрелять не будут.Увидев, что Дэнни никуда не уходит, Уоррен жестом велел ему встать у дальней стороны стола, напротив компьютерного кресла, обращенного к монитору. Шилдс поставил жену справа от себя — между креслом и окном — и сел за компьютер. Теперь Лорел загораживала его: на экране тепловизионной камеры их фигуры сливались в одну. «Может, Уоррен и хочет покончить с собой, — подумал Дэнни, — но не раньше чем узнает, кто спал с его женой».— Мерлин узнал пароль! — снова объявил компьютер. — Это волшебство!Уоррен радостно рассмеялся, словно двенадцатилетний подросток, увлеченный видеоигрой. Он начал щелкать мышкой, а Дэнни осматривался, изучая геометрию комнаты. Нужно дать Карлу возможность выстрелить, и побыстрее. Дэнни понимал, что наверняка погибнет, если Уоррен выяснит, от кого Лорел получала письма. Шилдс застрелил помощника шерифа и собственного партнера — у него хватит духа убить любовника жены!Уоррен положил револьвер на колени, чтобы работать на компьютере обеими руками. Лорел стояла в двух футах справа от мужа; между ней и Дэнни находился стол. Она бросила на Дэнни взгляд, полный мольбы сделать хоть что-нибудь и не дать Уоррену прочитать письма.«Интересно, на что он сейчас смотрит? — задался Дэнни вопросом. — На список моих писем?» Дэнни никогда не подписывал короткие послания, в которых договаривался с Лорел о месте и времени встречи, но всегда ставил свое имя под длинными письмами с объяснениями в любви. Вполне возможно, что Лорел, будучи женщиной, сохранила именно их.— И что там? — спросил Дэнни нарочито небрежным тоном.Уоррен изумленно покачал головой.— Сообщение, в котором любовник предлагает моей жене встретиться в условленном месте. Удивительно, да?«Это письмо не подписано, — подумал Дэнни. — Но что будет в следующем?»— А еще я вот-вот узнаю имя человека, от которого беременна моя жена. Сегодня просто праздник какой-то, не находите?Уоррен снова щелкнул мышкой, наверное, открыл очередное сообщение.Лицо Лорел исказилось от страха.«Еще пять секунд, и мы оба погибнем, — вдруг понял Дэнни. — Карл должен стрелять, и к черту риск».— Уоррен, прекрати! Ты устроил Лорел форменный допрос третьей степени! Они могли бы убрать тебя прямо сейчас, когда ты сидишь и в тебя легко попасть!Рука Уоррена метнулась вперед, словно атакующая змея, и схватила Лорел за правое запястье. Мгновение спустя он был на ногах, выдернув руку жены из кармана ее брюк.«Телефон! — дошло до Дэнни. — Он заметил ее телефон!»Он бросился к Лорел, но Уоррен поднял револьвер, и в грудь Дэнни уставился черный глаз дула.— Третья степень? — повторил шериф Эллис, сидя в командном трейлере вместе с Сандрой Саугер. — Третья степень! Господи, Дэнни просит, чтобы мы стреляли! Он хочет, чтобы мы убили Шилдса!Эллис схватил со стола переносную рацию.— Это Черный Вожак, взрываем окна по приказу Карла. Повторяю, командует Черный Алмаз. Карл, как только появится возможность, стреляй.— Понял. Тепловизионный прибор показывает, что рядом с Шилдсом кто-то стоит. Или его жена, или майор Макдэвит находятся на линии огня.— Дэнни сказал, что Шилдс сидит. Если на экране камеры его не видно, дай команду выбить окна и попытай счастья.— Слушаю. Всем приготовиться… Ждите моей команды. Слежу за изображением…— Черт подери, Билли Рэй! — выругался Рэй Брин. — Дай моим парням взять этого ублюдка! Мы же специально тренировались!— Нет, — ответил шериф. — Командует Карл. Подтверди, что все понял, Рэй.Рэй дважды щелкнул рацией.* * *Уоррен победно поднял «Моторолу» жены вверх. Серебристый телефон-раскладушка явно пролежал в кармане какое-то время открытым, и Дэнни до боли было ясно, что это мобильник-клон, который Лорел использовала только для связи с ним.Уоррен опустил телефон и с жадностью вгляделся в дисплей.— Ты целый день держала руку в кармане. Даже связанная. Подозрительно.Лорел едва держалась на ногах. Дэнни втайне хотел, чтобы она потеряла сознание и упала, дав Карлу возможность выстрелить.— Ну-ка посмотрим, кому ты звонила, — сказал Уоррен, нажимая крохотные кнопочки. — Или отправляла сообщения?Лорел встретилась взглядом с Дэнни, и в тот же миг большой палец Уоррена застыл над клавиатурой. Шилдс посмотрел на жену, и его передернуло. Он ткнул ей в живот дулом револьвера.— Я знал, что это не мой ребенок.— Уоррен, дружище, — тихо позвал Дэнни. — Что там такое?Шилдс издал странный смешок и кинул Дэнни мобильник.Дэнни поймал телефон и посмотрел на экран, на котором под надписью «Отправленные сообщения» светились слова: «Убей его!»— Убей его, — произнес Дэнни, словно читая эсэмэску вслух, но на самом деле обращаясь к Карлу.— Полагаю, теперь осталось только узнать, кто отец ее ублюдка, — сказал Уоррен.Прижимая револьвер к животу Лорел, он левой рукой дотянулся до компьютерной мышки и щелкнул кнопкой.— Уоррен, не надо, — взмолилась Лорел срывающимся голосом. — Не смотри.Шилдс не стал ее слушать. Он уставился на монитор, как человек, встретивший свою смерть.— Нет! Проклятие… не может быть!Дэнни ждал, что револьвер дернется в его сторону, но вместо этого Уоррен лихорадочно защелкал мышью.— Здесь нет имени! Неужели этот мерзавец никогда не подписывается?Резким взмахом руки он смахнул монитор со стола на пол.— Все кончено, Уоррен, — произнес Дэнни с облегчением. — Ты не найдешь то, что ищешь. По крайней мере, сегодня. Положи револьвер.Шилдс посмотрел на Дэнни так, словно наконец понял: после стольких часов безумия он не приблизился к правде ни на шаг. В сердце Дэнни мелькнула надежда…И в тот же миг его мобильник зазвенел.Уоррен перевел взгляд на карман Дэнни.Дэнни мысленно проклинал себя за то, что не перевел телефон в режим «без звука», а тем временем Уоррен двинулся к нему. Он тащил за собой Лорел, зажав шею женщины согнутой в локте рукой и упирая револьвер ей в живот. Когда Дэнни оказался между ним и окном, Уоррен толкнул Лорел на пол.— Руки вверх! — скомандовал он, целясь Дэнни в грудь. — Я не хочу тебя убивать, майор, но мне нужно знать, что говорит шериф.Дэнни подчинился.Левой рукой Уоррен похлопал его по карманам, нашел телефон и вытащил его, ткнув револьвером в солнечное сплетение Дэнни. Шилдс отступил на пару шагов, по-прежнему стараясь, чтобы Дэнни был между ним и окном, и открыл мобильник.«Он еще ничего не понял, но поймет через пару секунд», — мелькнуло у Дэнни в мозгу. Он приготовился упасть на Лорел, чтобы освободить Карлу линию огня и закрыть любимую от мести мужа.— Дэнни, — тихо произнес Уоррен, — посмотри на меня.Дэнни знал, что нужно падать на пол, но не мог этого сделать. Он предал Шилдса и теперь не хотел обречь его на смерть, не признав свою вину.Взгляд Уоррена пронзил его словно взор всевидящего ока Божьего, проникнув до самых темных глубин души. В этом взгляде не было осуждения, только безмерное горе. Глубокая скорбь из-за того, что человек, которого Шилдс считал воплощением благородства, вдруг оказался самым обычным смертным.— Так это был ты? С самого начала это был ты?Дэнни кивнул.Уоррен дернулся, как будто Дэнни вогнал в его сердце иглу.— Но почему? Ты можешь мне сказать?Лгать не было смысла.— Я ее люблю.Казалось, Уоррен воспринял это объяснение совершенно невозмутимо. Он посмотрел на Лорел, и она ответила ему испуганным взглядом. Дэнни пришло в голову, что в комнате их четверо: женщина, двое мужчин и еще не рожденный ребенок, отцом которого мог бы быть и тот, и другой. Наверное, Шилдс подумал то же самое. Трудно сказать, какое чувство испытал он в этот миг, но боль оказалась слишком сильной. Выкрикнув что-то нечленораздельное, он направил револьвер в голову Дэнни. Тот отпрянул, потерял равновесие и упал. Макдэвит хотел закрыть Лорел своим телом, но она была слишком далеко. Он закрыл уши ладонями и скрючился в позе эмбриона, отвернувшись от окна.— Трус! — закричал Шилдс. — Все считают тебя героем! Смотри, Лорел, вот он, твой долбаный рыцарь!Дэнни закрыл глаза, моля смерть, чтобы она не ошиблась в выборе.Карл уставился на монитор тепловизионной камеры неподвижным взглядом — так змея смотрит на замершую птицу. Инстинкт подсказывал ему, что единственное красное пятно на экране и есть Уоррен Шилдс. Всего лишь секунду назад оно было вдвое больше…— Взрывайте окна, — скомандовал Карл в микрофон.Он поднял винтовку, правым глазом посмотрел в прицел и чуть приблизил его в ожидании взрывной вспышки. Палец Карла лежал на спусковом крючке, готовый нажать сильнее, как только представится случай.Левым глазом он увидел, как тусклые прямоугольники кабинетного окна вспыхнули белым, а потом лужайку залил яркий желтый свет. Карл осматривал кабинет с методичностью и точностью робота, ища доктора Шилдса…Вот он. Доктор стоял один, целясь из револьвера куда-то ниже подоконника. Вряд ли представится более удобный случай выстрелить, подумал Карл, но когда он спустил курок, на линии огня внезапно появилась Лорел Шилдс и схватила мужа за руку с оружием. Как бы ни хотел Карл остановить выстрел, было поздно — мозг послал сигнал пальцу на спусковом крючке. Шилдса и его жену отбросило назад.«О Господи, нет, пожалуйста, нет…»Вспышки огня осветили дом доктора Шилдса изнутри, и грохот взрывов минометной очередью прокатился по лужайке. Карл вскочил на ноги и бросился к дому.Дэнни слышал оглушающие хлопки гранат, несмотря на то что зажимал уши ладонями. Когда он понял, что взрывов больше не будет, то подполз к Лорел, которая с закрытыми глазами лежала навзничь и не шевелилась.— Лорел! Ты меня слышишь? Ты ранена?Она не ответила. Сквозь ее блузку сочилась кровь. Ее зацепило по крайней мере в четырех местах — раны зияли. Как же так, ведь, когда вылетели окна, раздался всего лишь один выстрел?«Стекло, — подумал Дэнни. — Осколки стекла».Дэнни встал, подошел к Уоррену и наступил ему на запястье, вдавив револьвер в пол. Он уже хотел было нагнуться за оружием, как вдруг чей-то голос прокричал:— На пол! Лечь на пол!Дэнни обернулся и увидел нечто похожее на пришельца из внеземных миров: фигура, затянутая с головы до пят в черный баллистический нейлон; кевларовый бронежилет; огромные очки, похожие на глаза диковинного насекомого…Рэй Брин.— Прочь с дороги! — вопил Брин, размахивая пистолетом-пулеметом. — Или я завалю тебя на месте!Дэнни поднял обе руки.— Он не выстрелит! Я стою на его руке и собираюсь забрать у него оружие!— Прочь с дороги, майор!Держа одну руку высоко поднятой, Дэнни наклонился, забрал у несопротивляющегося доктора Шилдса револьвер и отшвырнул оружие подальше, в гостиную.Позади Рэя Брина появились еще две фигуры в черном, но командир ПТР не опустил автомат. Вместо этого он двинулся вправо, пытаясь найти удобную позицию для выстрела. Не зная, что делать, Дэнни упал на колени и закрыл Шилдса своим телом.— Остановите его! — воскликнул он, внезапно поняв, что в комнате нет никого старше Рэя Брина по званию. — Позовите шерифа Эллиса!— Отойди от этого ублюдка! — ревел Рэй Брин. — Все равно я его прикончу!Дэнни увидел, что он вооружен пистолетом-пулеметом «МР-5», который легко может выпустить тринадцать пуль в секунду. Если Рэй нажмет на спусковой крючок, погибнут оба — и Дэнни, и Шилдс.— Давай! — прохрипел Шилдс из-под Дэнни. — Стреляй!Брин подошел поближе, не желая задеть выстрелом Дэнни…— Опусти оружие, Рэй.Дэнни обернулся и увидел длинное серое дуло «Ремингтона-700», торчащее из разбитого окна кабинета. Карл держал винтовку небрежно, на уровне пояса, но никто в комнате не сомневался — выпущенная из нее пуля попадет точно в цель.— Он убил моего брата! — заорал Рэй диким голосом.— Я не хочу в тебя стрелять, — тихо произнес Карл. — Но выстрелю.Брин посмотрел снайперу в лицо, повернулся к Шилдсу и нацелил пистолет-пулемет прямо в голову доктора. Винтовка Карла не сдвинулась ни на дюйм, но когда он заговорил, в его голосе появилось что-то, чего не было раньше. «Презрение», — понял Дэнни.— Ты все время спрашивал, сколько человек я убил в Ираке. Честно говоря, не знаю. Но мне известно одно: те, кого я убил, были лучше тебя.Оружие в руке Рэя Брина дрогнуло… В душе помощника шерифа шла внутренняя борьба, сотрясая его тело. После нескольких секунд, показавшихся всем вечностью, он опустил автомат. Дэнни пополз к Лорел, а Рэй неожиданно рванул вперед и изо всех сил пнул Шилдса под ребра.И тут во всем доме погас свет.

Глава 23Через пару секунд после того, как в комнате стало темно, что-то сбило Дэнни с ног. Он ударился копчиком о пол, но забыл о боли, когда ему под челюсть уперся холодный ствол пистолета. Дэнни попытался отдернуть голову, но одна рука схватила его за волосы, а другая еще крепче вдавила дуло в шею.— Вставай! — прошипел чей-то голос прямо Дэнни в ухо. — Быстрее, или я спущу курок!Дэнни повиновался.В темноте раздавались крики, злобные и растерянные, а неизвестный уверенно тащил Дэнни через комнату. Макдэвит обо что-то споткнулся, но сильные руки не дали ему упасть. «Очки ночного видения?» — озадаченно подумал Дэнни. Он ударился плечом о косяк, увидел лучи фонариков, протянувшиеся во мраке, и вышел в ночную прохладу.— Правее, — сказал неизвестный и коленом подтолкнул Дэнни в спину. — Поторопись!Прямо перед собой Дэнни увидел свет. Он хотел было закричать, но вооруженный незнакомец словно прочитал его мысли.— Один звук — и я вышибу тебе мозги.«Это Уоррен», — вдруг понял Дэнни. Конечно, он, а кто же еще? Но куда они идут? Почему Шилдс не нажал на спусковой крючок и не поставил точку во всей этой истории?— Беги к огням! — скомандовал Уоррен, когда они спешили через холл.— Куда мы идем?— У тебя свидание с судьбой, лживый кусок дерьма!* * *Грант знал, что отключил рубильник слишком поздно. Но разве он мог сидеть в кладовой, когда все происходило в другом месте? Мальчик ждал, пока хватило терпения, а потом — после того, как он выскользнул из укрытия, чтобы отыскать отца — взрыв разнес заднюю часть дома. К тому времени, когда Грант добрался до кладовой, повсюду были люди, которые кричали и ругались. Но мальчик выполнил задание: вырубил свет — только голубые искры полетели из-под рук.Он бежал сквозь тьму к кабинету отца. В гостиной он налетел на что-то плотное, нечто чужеродное, чего там не должно было быть. Две сильные руки схватили его под мышки, и Грант увидел перед собой лицо, словно принадлежащее персонажу из видеоигры: огромные выпуклые, как глаза кузнечика, очки на голове, освещенной лучом прожектора из окна.— Уберите мальчишку! — закричал кто-то.Гранта подняли, пронесли через гараж и поставили на подъездную дорожку. На улице шел дождь. Испуганные возгласы взрослых эхом разносились в ночи. Человек в странных очках секунду смотрел на Гранта, развернулся и побежал в дом. Мальчику отчаянно хотелось узнать, что с родителями, и он обежал здание, выйдя к переднему двору, где в последний раз видел вертолет мистера Дэнни.Большая винтокрылая машина стояла на дорожке как футуристическая птица, которая по ошибке приземлилась в настоящем. Лопасти все еще вращались. Грант поспешил к вертолету, прячась за кустами, чтобы помощники шерифа не заметили.Когда он подошел поближе, то замер от изумления. Из передней двери вышел отец с мистером Дэнни. Они направились к вертолету.— Папа! — закричал Грант. — Мистер Дэнни! Подождите меня!Он бросился к ним и понял, что отец его не слышал. Мальчик схватил его за руку и в испуге отпрянул — папино лицо изменилось почти до неузнаваемости.— Грант?! — воскликнул отец, словно не ожидал, что еще раз увидит сына.— Грант, беги отсюда! — велел мистер Дэнни. — Быстрее!— Ни за что! Я с вами!— Нельзя, — сказал отец. — Останься, сынок.— Я полечу с вами, — настаивал Грант. — Один я здесь не останусь.Отец посмотрел на него, как никогда не смотрел раньше, и от выражения его лица мальчику захотелось плакать. Шилдс распахнул дверцу вертолета и произнес:— Залезай, сын. Сядешь сзади. Скорее! Не забудь пристегнуть ремни.Грант вскарабкался в вертолет, который гудел и дрожал, словно живой. Мистер Дэнни и отец сели на передние сиденья, затем мистер Дэнни что-то сделал, и гул над их головами стал сильнее. Лопасти винта старались оторвать машину от земли. Отец повернулся, чтобы что-то сказать. Неожиданно дверь дома распахнулась, и оттуда выбежали двое в черных комбинезонах. Оба размахивали автоматами, но Грант знал — пробежать под вращающимися винтами они побоятся. Один из них опустил автомат и прицелился в нос вертолета, но в тот же миг мистер Дэнни что-то крикнул, и стальная птица взмыла в воздух. Гранта хорошенько тряхнуло. За окном мелькнули верхушки деревьев и луна, сияющая белым светом сквозь рваные облака. «Жаль, что мама меня не видит», — подумал мальчик.Дэнни доводилось управлять вертолетом в сложных условиях, но он никогда не летал под дулом пистолета. Это было не то оружие, из которого Шилдс целился в Лорел раньше. В бок Дэнни упирался никелированный автоматический пистолет. «Интересно, чей он? — подумал Дэнни. — Трейса Брина? Или, может, Кайла Остера?» Уоррен старался, чтобы сын ничего не заметил, но что с того? Одно неверное движение — и огонь выстрела обожжет рубашку Дэнни, а пуля разорвет его внутренности.Вертолет летел в восточном направлении на высоте в полторы тысячи футов, оставив дом Шилдсов далеко позади. Дэнни догадывался, что предпримет шериф в сложившихся обстоятельствах. После взлета Эллис попытался выйти на связь, но Шилдс отключил радио.— Куда летим? — спросил Дэнни, стараясь говорить как можно небрежнее. — В Гавану?— Вверх по реке, — бросил Уоррен коротко. — Тридцать миль. К городку Видалия в Луизиане. Поднимись до двух тысяч футов.Дэнни повернул на север и направил вертолет ввысь. Видалия, небольшой городок с десятью тысячами жителей, преимущественно из рабочего класса, располагался в пойме реки, напротив крутого и обрывистого берега у Натчеза.— Почему именно туда?Уоррен откинул голову назад.— Оставим Гранта у матери Лорел.— Понятно. Значит, это путешествие только для нас с тобой?Уоррен не ответил.Дэнни не раз летал ночью, но почти всегда в очках ночного видения и на более мощном вертолете. Пробиваться сквозь грозовые облака на «Белл-206» было гораздо сложнее. Дэнни не испытывал страха, но ему пришлось сосредоточиться на полете и забыть про пистолет. Бело-голубые огни освещали устрашающего вида облака, и Дэнни слышал испуганные возгласы Гранта, хотя мальчик не надел наушники.На темной земле было трудно что-либо разглядеть, но реки и озера, по которым Дэнни ориентировался, смотрелись с высоты вертолета как черные зеркала. Буффало-Ривер, Лейк-Мэри, Хомочитто-Ривер и, наконец, Миссисипи, поворачивающая на восток, к Натчезу.— Ты сказал, что мы летим к бабушке? — прокричал Грант, наклонившись вперед и пристроив подбородок в ложбинке между плотно сомкнутыми плечами Дэнни и Уоррена.Уоррен прикрыл пистолет полой окровавленной рубашки и сдвинул наушники с правого уха.— Да, сын.— А где мама? Как она?Дэнни сохранял бесстрастное выражение лица.— С ней все хорошо. Приходили не за ней. Скоро ты ее увидишь. Вернись на кресло и пристегнись.— А ты? У тебя плечо кровоточит.— Все в порядке, — сказал Уоррен, трогая прилипшую к ране рубашку.— Ух ты! — воскликнул Грант, когда они пролетели над крутым обрывом у Натчеза. Под вертолетом замигали огоньки барж, длинной лентой вытянувшиеся вдоль реки двумястами футами ниже старой части города. — Здорово! У них тут два моста!— Пристегнись, сын!— Ладно, ладно! — пробормотал Грант, и его голова исчезла.— Ты ведь не знаешь, что там с Лорел, — тихо произнес Дэнни. — И не пытался узнать.Лицо Уоррена исказила гримаса.— Заткнись.— Что случилось? — переспросил Грант. — О чем это вы?— Ни о чем, сын. Смотри вниз. Видишь речные казино?Пока Грант искал на широкой черной реке плавучие казино, Уоррен обратился к Дэнни:— Мать Лорел живет неподалеку от главной улицы. Картер-стрит. Рядом с дамбой. Да ты, наверное, знаешь.— Нет.После того как они пролетели над двумя мостами, оседлавшими реку, Дэнни начал снижаться. В Видалии была всего одна хорошо освещенная дорога — автострада, ведущая на запад через Луизиану. Ее участок в городских пределах и назывался Картер-стрит. Дэнни легко нашел улицу, а вскоре заметил и поросший травой горб дамбы, которая шла под прямым углом к дороге.— Вон там, — сказал Уоррен, показывая на маленький домик, возле которого был припаркован старенький «линкольн-континенталь».— Где сядем?— Можно прямо на дорогу. Машин нет.Вертолет снизился до двухсот футов, и жители домов по соседству стали открывать двери и окна. А к тому времени, когда «Белл-206» приземлился посреди улицы, неподалеку столпились зеваки, уверенные, что стали свидетелями аварии или высадки десанта.— Вижу бабушку! — завопил Грант. — Она стоит на крыльце!— Выпрыгивай и беги к ней, сын.— А вы?Лицо мальчугана вновь появилось над сомкнутыми плечами Дэнни и Уоррена. Казалось, у Шилдса пропал голос. Дэнни подался вперед и увидел в глазах доктора слезы.— Нам с майором Дэнни нужно помочь полиции, — прохрипел Шилдс. — Но мама скоро приедет.— Правда? Папа, что случилось?Уоррен прикрыл глаза левой рукой, но правая по-прежнему сжимала пистолет. Дэнни задался вопросом, хватит ли у Шилдса духа застрелить его на глазах у ребенка, и, немного поразмыслив, решил, что хватит.— У меня болит голова, — успокоил Уоррен Гранта. — Слишком долго не спал. Тебе нужно идти, сынок. Заботься о маме, хорошо?Грант недоуменно смотрел на отца.— Ты имеешь в виду, пока ты не вернешься?— Точно. А теперь иди, мы опаздываем.Грант повернулся к Дэнни, его глаза потемнели от смутного предчувствия.— Мистер Дэнни…— Делай, что сказал отец. Со мной все будет хорошо.— Иди! — резко произнес Уоррен.Мальчик был готов расплакаться. Сердце Дэнни разрывалось от жалости, но разве мог Грант усомниться в том, кому доверял больше всего на свете?Он кивнул отцу и сказал:— Не волнуйся, папа. Я позабочусь о маме.Грант вылез из вертолета и побежал к сухонькой седой женщине, стоявшей на крыльце маленького домика с припаркованным рядом «линкольном».— Прости, — почти неслышно прошептал Уоррен.— Ты должен сыну каждую секунду своей оставшейся жизни, — обратился к нему Дэнни. — Я знаю, ты ненавидишь меня до мозга костей, но ты должен забыть о самоубийстве и вернуться к семье.Несколько человек из толпы двинулись к вертолету. Шилдс ткнул Дэнни в бок пистолетом:— Полетели!— Куда?— На небеса. Как тебе предложение?— Я не верю в рай. И ты тоже.В глазах Шилдса горело что-то весьма похожее на безумие.— Тогда в Валгаллу. Разве не туда попадают герои после смерти?— Только если они погибают в бою.Ироничный смешок.— Вот и отлично, туда и полетим.Дэнни не знал, какая смерть лучше: на земле или в воздухе. Ясно было одно: в воздухе у него остается шанс выжить — ведь управлять летательным аппаратом будет он сам. Пассажир с навязчивой идеей убийства и самоубийства, конечно, усложняет положение дел, но это не так страшно, как пуля, которую Дэнни наверняка получит за отказ взлететь.Он тронул рычаги управления, и «Белл-206» взмыл над уличными фонарями, грациозно развернулся и полетел назад, к мостам. Дэнни понимал, что особого преимущества в том, что он летит над Натчезом, нет, но продолжал держаться берега реки, относящегося к штату Миссисипи.— Может, позвоним шерифу и узнаем, как там Лорел? — предложил он Уоррену.Тот поднял блестящий пистолет и приставил ствол к виску Дэнни.— Заткнись и лети дальше.— Скажи куда.— Просто лети над рекой.— На какой высоте?— Полторы тысячи футов подойдет.Дэнни медленно направил винтокрылую машину вверх, прикидывая, сколько времени Уоррен продержит пистолет у его виска. В голове Дэнни начал складываться план. Если он сможет набрать доставочную скорость и перевернуть вертолет, возможно, ему удастся расстегнуть привязные ремни Шилдса и выпихнуть его из вертолета раньше, чем доктор его пристрелит. Однако когда к виску приставлен пистолет, особо не поборешься.— Ты боишься смерти, майор?Шилдс задал вопрос философским тоном. Дэнни пожал плечами.— Честно говоря, я давно уже должен был умереть.— Ты не ответил на мой вопрос.— Я не хочу умирать.— Но ты боишься смерти?Дэнни задумался. В эту минуту он испытывал самые разные чувства, но меньше всего — страх.— Я скажу тебе то, что думаю. Тяжело не умирать, а жить.Шилдс сердито сжал зубы.— Хочешь сказать, что я трус?— Нет. Я хочу сказать, что жизнь — не ваза с фруктами. Ты должен своему сыну все время, которое тебе отпущено, и не важно, в какой ты физической форме. Я думаю, у него достаточно сил, чтобы увидеть, как ты умрешь. Может, зрелище будет не из легких, но он выдержит. А справиться вот с этим дерьмом ему будет гораздо тяжелее.Нижняя челюсть Шилдса двигалась взад-вперед, словно он пытался стереть свои зубы в пыль.— У тебя на все есть ответ, да? Моя жена так думает.— Нет у меня никаких ответов. Я пытаюсь жить, как любой другой человек. Могу сказать только одно — жизнь требует смелости. По собственному опыту знаю: героем, грудью бросившимся на амбразуру, частенько бывает человек, которого никто и ничего не ждет. Лично для меня настоящий герой тот, кто возвращается домой, чтобы встретить и принять все, что посылает ему жизнь, пусть порой это и непросто.— Тебе легко говорить, ведь ты везучий сукин сын. А жизнь послала тебе мою жену.Вертолет завис над рекой. Далеко внизу огоньки фар двигались между Луизианой и Миссисипи непрерывным потоком.— Мне доводилось бывать в переделках. Признаю, тебе выпала тяжкая участь. Но я видел ребят, которым пришлось куда хуже, и у них не было времени ни устроить свои дела, ни попрощаться с близкими. Они погибали и в вонючих грязных дырах, и под грудами песка, и сгорали заживо в чертовых армейских «хамви». Помнишь, ты говорил о бессмысленных смертях? Хочешь ответа? Слушай: у тебя двое детей, которые тебя любят. Двое здоровых ребятишек, которым нужно все, что ты можешь им дать, и которые отдадут взамен все, что у них есть. Это значит гораздо больше, чем ты думаешь.Уоррен убрал пистолет от виска Дэнни и приставил к боку.— Сегодня я убил полицейского.— Он сам на это напрашивался. Злобный ублюдок рано или поздно нарвался бы на пулю.— Меня все равно посадят. Или казнят. — Шилдс издал странный смешок. — Если бы я мог прожить те годы, в течение которых мне придется ждать исполнения приговора! Я соглашусь не раздумывая.Дэнни задался вопросом, есть ли у него шанс вернуться на землю живым. Он заметил, что у северного конца моста остановилось несколько машин, увидел красный свет мигалок со стороны Миссисипи.— От кого беременна Лорел? — спросил Уоррен.Дэнни повернулся к нему. В тесной кабине вертолета их лица почти соприкасались, как у любовников.— Не знаю.— Неужели никто не скажет мне правду?— Я на самом деле не знаю. Но, честно говоря, это не имеет значения.Шилдс закрыл глаза.— Думаешь, она мертва?Дэнни оглянулся на красные мигающие огоньки. Они остановились в центре моста и больше не двигались.— Не знаю. Мне ясно только одно: Лорел была права. Если ты любишь ее по-настоящему, не важно, кто отец ребенка.Глаза Шилдса широко распахнулись.— Как ты можешь такое говорить?Дэнни пожал плечами:— Возраст, наверное. Со временем к этому приходишь.— Только не я.Было так легко забыть, что Уоррен на пороге смерти. Интересно, Шилдс хоть иногда об этом забывает? Может, на несколько секунд, когда просыпается утром. У Дэнни был парализованный друг, который испытывал нечто похожее. Он говорил, что нет ничего хуже сокрушительной тяжести осознания того, что ты парализован и не можешь встать с постели.— Я думаю, что любовь означает отказ от чего-то, — произнес Дэнни. — Возможно, от чего-то важного. Например, от гордости. Вот о чем говорила Лорел. Они хотят этого от нас, понимаешь? Только тогда верят, что их любят.В глазах Шилдса уже не было гнева.— Ты на самом деле любишь ее?Дэнни не ответил. Он один раз признался и не хотел повторяться, зная, что может получить пулю за свои слова.Шилдс поднял пистолет к виску Дэнни.— Скажи это, майор.— Я люблю ее, — признал Дэнни, неожиданно осознав, что все его разговоры о смерти — чушь. Он нашел женщину, с которой хотел бы провести всю оставшуюся жизнь, и у него есть двое детей, которым он нужен, а может быть, и трое. Мысль о том, что дети попадут в беду, а его не будет рядом, чтобы их защитить, потрясла его до глубины души и придала решимости убить Уоррена Шилдса, если получится.— Ты хочешь меня убить, да? — произнес Уоррен.Дэнни покачал головой, хотя знал, что Шилдс прав.Уоррен прислонился к двери вертолета и лениво нацелил пистолет на живот Дэнни.— Я хотел любить ее, — сказал он с озадаченным видом. — Просто я… полагаю, я слишком хорошо ее знал.«Ошибаешься», — подумал Дэнни.Уоррен поднял пистолет, и дуло коснулось щеки Дэнни.— Если переживешь эту ночь, что делать собираешься?— Лучшее из того, что смогу.— Позаботишься о них?— О них?— О Лорел и детях.Чувствуя, что, возможно, останется в живых, Дэнни кивнул.В четверти мили от вертолета, на дальнем конце моста, красные мигающие огоньки не угасали.— Это несправедливо! — пробормотал Шилдс.— Жизнь не бывает справедливой, — ответил Дэнни, поражаясь, что человек столько лет работал врачом и не усвоил этого урока. Судя по всему, до тех пор, пока Шилдс не заболел сам, он считал, что судьба пощадит его. Дэнни знавал летчиков, которые думали подобным образом. — Казино всегда выигрывает, рано или поздно. Я смотрю на это так: живи сегодняшним днем, а завтрашний сам о себе позаботится. Ты нужен семье, док. Давай повернем к Атенс-Пойнт и узнаем, что случилось с твоей женой.— За нами послали другой вертолет! — воскликнул Шилдс, показывая куда-то за Дэнни.Дэнни обернулся, ища в ночном небе огни. В их округе был еще один вертолет, «джет-рейнджер», принадлежащий богатому бизнесмену. «Вряд ли найдется пилот, который сможет взлететь при такой погоде, — подумал Дэнни. — Но кто знает, ситуация экстраординарная». Пока он всматривался вдаль, «Белл-206» резко взмыл ввысь. «Наверное, восходящий воздушный поток», — решил Дэнни, выравнивая машину. Он повернулся, чтобы спросить у Шилдса, о каком вертолете тот говорит, и увидел, что в кабине никого нет.Дэнни висел в темноте над рекой совершенно один — и живой. Шилдс, возможно, был еще жив и с огромной скоростью падал вниз. Ненужный никелированный пистолет лежал на пустом сиденье.«Должно быть, он уже упал», — подумал Дэнни, глядя на высотомер. Наверняка Шилдс достиг конечной скорости падения до того, как ударился о воду или землю. От пилота, служившего во Вьетнаме, Дэнни слышал страшные истории о том, что происходит с пленниками, выброшенными из вертолета с большой высоты. Не важно, куда они падают: в воду, грязь, на бетон или на кроны деревьев, результат один — кровавое месиво вместо тела. Вне всяких сомнений, Шилдс мертв.Дэнни потянул рукоять управления и снизился до предельно допустимой высоты — найти тело. От мостов исходил рассеянный свет, но его было недостаточно, чтобы отыскать Шилдса. Вообще-то Дэнни совсем не хотелось увидеть труп, но Лорел наверняка спросит, а шериф и подавно. «Лорел жива!» — поймал он себя на мысли, несмотря на то, что последний раз видел ее израненную и без сознания.Он хотел было включить прожектор, но заметил людей, облепивших перила моста. Вряд ли кто-либо из них заметил, как Шилдс выпрыгнул из вертолета, но если начать поиски, освещая воду лучом света, зеваки догадаются, что произошло на самом деле. Господи, какой удар будет для Лорел, если об этом узнают! Да и детям придется нелегко. Гранту всю жизнь будут задавать неприятные вопросы об отце. «А что случилось с твоим настоящим папой?» — «Он погиб». — «Как?» — «Покончил с собой». — «Ой, приятель, прости». Дэнни не желал, чтобы мальчик снова и снова переживал этот разговор. И если сейчас повезет… возможно, все обойдется.Дэнни сделал педальный разворот, резко набрал высоту и стал петлять, то ныряя вниз, то поднимаясь вверх, — как будто пилот вертолета с кем-то борется. Медленно, но верно он двигался к берегу со стороны Луизианы. Река с внутренней стороны изгиба была неглубока: течение не вгрызалось здесь в сушу со всей силой, пытаясь пробить путь. Дэнни направил вертолет к неосвещенному участку берега, к песчаной отмели неподалеку от рыбного ресторанчика. Увидев бледную линию — место, где вода встречается с песком, — Дэнни взял пистолет и дважды выстрелил в ветровое стекло. Заглушив двигатель, он второй раз за ночь перевел вертолет в режим авторотации.Макдэвит знал, что «Белл-206» застрахован — у округа Лусахатча не хватило бы денег на новую машину. Дэнни убрал ноги с педалей, и вертолет, падая вниз, начал вращаться по оси, как будто бы пилота оттащили от рычагов управления. После четырех или пяти оборотов Дэнни затошнило, но он успел выровнять вертушку перед столкновением, убедился, что до берега не больше двадцати футов и направил «Белл-206» в несущиеся навстречу темные воды реки.Вертолеты всегда переворачиваются, когда падают в воду. Главное правило — не сопротивляться, а, наоборот, помогать, но Дэнни ничего не успел сделать. Винты ударились о воду, машину бросило набок, словно ее перевернула рука Господа. Сквозь разбитое ветровое стекло в кабину хлынула речная вода, и вертолет начал тонуть. Дэнни знал — перед столкновением нужно вдохнуть поглубже, но не успел. Задыхаясь, он высвободился из привязных ремней. Течение могучей Миссисипи тащило вертолет, словно щепку. За долю секунды до того, как страх перерос в панику, Дэнни расстегнул ремни и выбрался из кабины через дыру, где была дверь, — сказались годы тренировок. Устремившись наверх, к воздуху, он молился о том, чтобы до берега было недалеко.Макдэвит вынырнул посреди кольца из пылающих островков. На поверхности воды растеклось авиационное топливо; в свете пламени виднелась отмель. Барахтаясь изо всех сил, Дэнни доплыл на нее, выбрался на песок и отполз подальше от воды, на случай если что-нибудь взорвется.— Только не умирай, — обратился он к Лорел. — Пожалуйста, выживи.Пятнадцать минут спустя его отвели к патрульному автомобилю шерифа Эллиса, усадили на заднее сиденье, вручили одеяло и чашку горячего кофе. От Дэнни разило керосином. Счастье, что его не охватило огнем, пока он плыл к берегу! На парковке рыбного ресторана, отделанной разбитыми раковинами моллюсков, стояло с десяток патрульных машин из округов Лусахатча, Адамс и Конкордия. Группа полицейских смотрела, как горящие обломки плывут вниз по реке. К автомобилю подошел шериф Эллис, огромный, как медведь, и сел впереди. Он повернулся, положив локоть на спинку кресла, и уставился на Дэнни с непроницаемым выражением лица.— Мне сказали, что Лорел отвезли в хирургию, — сказал Дэнни.Эллис откашлялся.— Миссис Шилдс схватила руку мужа как раз в тот момент, когда Карл выстрелил. Судя по всему, спасала тебе жизнь. Пуля Карла попала в револьвер доктора Шилдса. Миссис Шилдс ранило осколками стекла, а также осколками оружия и пулей.Дэнни приготовился к худшему.— Серьезно ранило?— Миссис Шилдс только что отправили в операционную, после того как удалось стабилизировать ее состояние.— Ты что-то недоговариваешь.— Врачи еще сами ничего не знают. Неизвестно, поражены ли внутренние органы, — нужно исследовать раны.— В голову осколки попали?— Нет.«Слава Богу!»— А в живот? Она была беременна.— Знаю. Мы почти все слышали благодаря микрофонам направленного действия. Врачи из реанимации говорят, что ребенок уцелел. Так что отдыхай и держи голову ясной — тебе придется ответить на кучу вопросов.Дэнни бросил взгляд на пятна горящего топлива, которые постепенно блекли, уносимые течением на юг, к Атенс-Пойнт. Казалось, огни с высокого противоположного берега реки смотрят на него с упреком, но ему было все равно.— Ты должен был рассказать мне о миссис Шилдс, — произнес Эллис. — Я имею в виду, о ваших отношениях.— И что бы ты сделал?— Наверное, отправил бы тебя домой.— Вот именно.Эллис фыркнул.— Ну и посмотри, как все обернулось.— Дети Шилдса живы. Лорел — тоже, по крайней мере пока. Все могло бы кончиться гораздо хуже.— Трейс Брин погиб.— Интересно, по чьей вине?— Только не говори это при Рэе, если хочешь остаться в живых.Дэнни отхлебнул кофе, наслаждаясь теплом, обволакивающим горло и стекающим вниз.— Рэю нельзя командовать подразделением тактического реагирования. Не тот у него характер.— Согласен.— Я поеду в больницу, шериф.Эллис снова фыркнул, на этот раз неодобрительно.— Не самая удачная мысль. И так скоро начнутся сплетни.— Мне плевать.— А ей, может, нет.— Поехали в больницу, Билли Рэй. Назад, в Атенс-Пойнт. И жми изо всех сил. Я столько раз работал у тебя шофером, что, думаю, заслужил эту поездку.Эллис глубоко вдохнул, затем выдохнул.— Кофе не разлей.Он захлопнул дверь со своей стороны, завел автомобиль и направил его через дамбу. Вскоре они уже мчались по Пятнадцатому шоссе на север, через пустые почерневшие хлопковые поля, включив проблесковый маячок, мигающий сквозь дождь красным огоньком, — так в дни своего расцвета любил ездить Хьюи Лонг, известный сенатор из Луизианы. Это был самый короткий путь: Шестьдесят первая автострада сворачивала на юг, к городку Вудвилл, тридцатью милями восточнее Атенс-Пойнт. Патрульный автомобиль несся по пустынному шоссе со скоростью девяносто пять миль в час, а Дэнни мысленно вернулся к событиям этой ночи — к той минуте, когда Уоррен отобрал у Лорел мобильник с последним сообщением: «Убей его!» Дэнни не понимал, зачем ей понадобилось с риском для жизни отправлять эту эсэмэску, ведь все было и так ясно.— Расскажи мне о том, что произошло в вертолете, — попросил Эллис, нарушая ход мыслей Дэнни. — Мне сказали, что ты боролся с Шилдсом, потерял управление и упал в воду рядом с отмелью.— Так оно и было.— А Шилдса выбросило через ветровое стекло?— Через дверь, — поправил Дэнни. Если бы Шилдс вылетел через стекло, его тело покрывали бы многочисленные царапины. — Дверь с его стороны открылась, или ее сорвало, точно не знаю.— Ты же вроде говорил, что он выпал через ветровое стекло?Дэнни покачал головой:— Через дверь. Он не пристегнулся, и потому вначале его швырнуло на приборную доску. Думаю, он сильно разбился, но я не успел разглядеть.Какое-то время Эллис молча вел машину, а затем спросил:— Ты видел, как он утонул?— Нет, я спасал свою задницу.— Ага.— Что такое? — сердито осведомился Дэнни. — Выкладывай!— Ну, Джимми Дусет, помощник шерифа округа Адамс, говорит, что дежурил в патрульном автомобиле на мосту и видел, как из вертолета кто-то выпал еще до того, как ты спустился.— Чушь собачья, — мягко ответил Дэнни. — Ничего он не видел. Было темно, и шел дождь.— У Джимми хорошее зрение. Он утверждает, что видел, как что-то большое мелькнуло в свете огней вертолета.— Может, крупная птица? Я был на четверть мили севернее моста и почти на две тысячи футов выше.— Я так ему и сказал.Эллис оглянулся и посмотрел на Дэнни со странным выражением лица. В нем не было ни злости, ни подозрения — скорее, лукавство.— Ну давай, Дэнни, колись. Ты его вытолкнул?— Что?— Шилдс зазевался, когда вы взлетели, и ты его убил.— Интересно как? Пистолет был у него.— Может, ты его отобрал.— Вы найдете тело Шилдса. Может, уже почти у Нового Орлеана, но найдете. И на нем нет огнестрельных ранений.— Найдем, если не сожрут рыбы и аллигаторы, — заметил Эллис. — Ну возможно, ты его столкнул вниз. Ведь ты, если захочешь, сможешь пролететь на вертолете сквозь замочную скважину.Дэнни почувствовал, что бледнеет.— Я уже рассказал, как все произошло. Мне больше нечего добавить.Эллис улыбнулся:— Конечно. В любом случае так лучше для всех. Вертолет застрахован. Через две недели у меня на взлетно-посадочной площадке будет новенькая машина, и я хочу, чтобы ты на ней летал. Правда, придется пережить расследование, в которое тебя наверняка втянет придурок Рэй Брин.Дэнни вздохнул:— Боюсь, что я отлетался, шериф.Эллис, не скрывая разочарования, снова обернулся:— С чего бы это?Дэнни только покачал головой.Впереди засверкали огни моста Атенс-Пойнт. Подвесную конструкцию построили в те времена, когда ожидали, что штат Миссисипи получит бо́льшую долю в космической программе, чем в конце концов оказалось. Дэнни еще помнил паром, который был здесь до моста: они с отцом стояли на гулкой палубе, зеленые холмы сзади становились все меньше, а равнины Луизианы приближались. Считалось, что именно мост помог городку Атенс-Пойнт пережить тяжелые восьмидесятые, когда нефтяной бизнес рухнул. Сейчас поговаривали о строительстве нового большого моста в Сент-Францисвилле, расположенном в тридцати милях вниз по реке. Дэнни размышлял о том, как это повлияет на его родной городок, и вдруг понял, почему Лорел отправила ему последнее сообщение. Она не приказывала убить мужа, а давала разрешение. Лорел поняла, что, услышав о страшном диагнозе Уоррена, Дэнни будет слишком страдать от чувства вины и не сможет действовать беспощадно. И она оказалась права. Дэнни стоял перед Уорреном, признавая свою вину, вместо того чтобы упасть на пол и закрыть Лорел своим телом. Теперь это промедление может стоить Лорел жизни.Шериф Эллис не стал сбрасывать скорость на мосту, и минутой позже машина въезжала на парковку больницы Святого Рафаэля. Эллис подъехал к входу в приемный покой. Дэнни наклонился вперед и положил руку ему на плечо:— Ты все сделал правильно, шериф. Увидимся.Он направился к двойным дверям, ощущая спиной тяжесть взгляда Эллиса, и услышал:— Надеюсь, с ней все будет хорошо, Дэнни.Дэнни махнул ему рукой, но не остановился.— Я все-таки должен спросить, — продолжил Эллис. — Это твой ребенок?— Не важно, — пробормотал Дэнни. — И это самое главное.Он вошел в больницу, готовый ко всему.

Эпилог(Три недели спустя)Парясь в костюме (единственном во всем его гардеробе), Дэнни стоял у здания городского суда. Наступил май, и к обеду солнце палило вовсю. Он ждал Мэрилин Стоун, адвоката, чья приемная была за углом. Они собирались встретиться у адвоката Старлетт.Старлетт уехала из города, как только из ведомства шерифа поползли слухи о связи Дэнни и Лорел. Забрав детей, супруга улетела в Нэшвилл, угрожая подать на развод и отнять у Дэнни все — и деньги, и сына с дочерью. После той ночи Дэнни никак не мог прийти в себя и потому особо не спорил, но позвонил Мэрилин Стоун и попросил совета. Она пообещала сделать все от нее зависящее, чтобы Дэнни не лишили права опеки над Майклом и разрешили встречаться с дочерью. В конечном итоге Старлетт подала на развод в штате Миссисипи, а не в Теннесси, где они поженились: в Миссисипи закон вставал на сторону обиженного супруга, и цена за измену была высока.— Дэнни! — окликнул женский голос. — Я здесь!Он посмотрел на Бэнк-стрит, где располагалось множество контор местных адвокатов. Мэрилин стояла на тротуаре, освещенная ярким солнцем и совсем не похожая на простушку, которая дважды в неделю приходила на аэродром брать уроки пилотажа. На ней был темно-синий костюм, она подкрасила губы и красиво уложила волосы. Дэнни помахал ей и медленно двинулся навстречу. Его пугала перспектива через несколько минут оказаться напротив женщины, которая жаждала поместить сына в специализированное учреждение, лишь бы насолить почти бывшему мужу.— Отгадайте, какие у меня новости? — сказала Мэрилин, ее глаза сияли.— И какие же?— Старлетт сдалась.Дэнни остановился.— Что вы имеете в виду?— Она согласна передать вам опеку над Майклом.Он сощурился на солнце, пытаясь переварить это невероятное известие.— Что вы имеете в виду? Когда это произошло?— Она даже не прилетела сегодня из Нэшвилла.— Что?Мэрилин кивнула.— Я только что сама узнала.— Но… почему?— Хотелось бы сказать, что исключительно благодаря моим адвокатским умениям, но все гораздо проще. Хватило трех недель в роли опекуна Майкла. Когда адвокат Старлетт сказал ей, что она не может поместить мальчика в лечебницу, если вы хотите его забрать, она сдалась.От нахлынувшего чувства облегчения Дэнни едва не стало плохо.— Но это недешево стоит, — предупредила Мэрилин. — Бесплатного везения не бывает.— Вы о чем?— Вам придется заплатить за Майкла, и дорого.Дэнни пожал плечами:— Да что угодно.— Старлетт хочет вашу долю в последней нефтяной скважине. Всю долю.Макдэвит едва устоял на ногах. Он не стал подсчитывать, сколько теряет. У него больше ничего не осталось, даже на черный день.— Хорошо, — сказал он. — Я согласен.Мэри положила ему руку на плечо и сжала.— Я уже согласилась за вас.Он уныло рассмеялся:— Полагаю, вы меня хорошо знаете.— Один из потенциальных клиентов как-то сказал мне, что, по слухам, развод — дорогое удовольствие. Я ответила: «Да, очень дорогое». И когда он спросил почему, процитировала слова другого клиента: «Оно того стоит».Дэнни все еще пытался определить свое положение во времени и пространстве.— Когда я смогу забрать Майкла?— Примерно через час Старлетт посадит его на самолет. Встречайте сына в аэропорту Батон-Руж в восемнадцать пятьдесят три.Дэнни сразу же решил взять напрокат самолет, чтобы слетать в Батон-Руж — это недалеко, а Майкл обожает летать с отцом.— Даже не знаю, что сказать. Вы изменили мою жизнь, Мэрилин. И спасли моего сына.— Идемте со мной, — предложила она, странно улыбаясь. — У меня для вас есть еще кое-что.Мэрилин взяла его за руку и повела в приемную, мимо секретаря, вверх по ступенькам и до двери в конце узкого коридора.— Моя персональная столовая. Я заказала еду, так как подумала, что после встречи мы проголодаемся.Она открыла дверь.Лорел стояла у стола, нагруженного коробками из индийского ресторанчика в паре кварталов отсюда. Ее наряд — ярко-голубая юбка и белая льняная блузка — напомнил Дэнни о прежней Лорел, красивой учительнице, которая два года назад улыбнулась Майклу. Со дня смерти Уоррена Макдэвит видел ее только в черном, да и то издалека. От перемены у него захватило дух. Дэнни оглянулся, чтобы поблагодарить Мэрилин, но та уже закрыла дверь.— Я уже знаю о Майкле, — сказала Лорел.Дэнни кивнул:— Сам себе не верю.— Видишь, самого худшего не случилось.— Да.Лицо Лорел было все еще бледным. Она похудела на семь или восемь фунтов — слишком много для нее. Черные круги под глазами не мог скрыть даже макияж.— Дети в школе? — спросил он.— Им осталось несколько дней.— Ты уже решила, что будете делать летом?Она отвела взгляд в сторону.— Хочу на какое-то время уехать из города. Сил нет выносить сплетни. Да и Гранту с Бет в школе несладко приходится.— Наверное, это к лучшему, — сказал Дэнни, пытаясь скрыть разочарование.— А ты будешь занят разводом?— Не знаю. Думаю, с Майклом забот хватит.Лорел кивнула на пакеты и коробки с едой.— Ты голоден?— Мне в глотку ни черта не лезет.Она улыбнулась, словно дорогому воспоминанию:— Мне тоже.— Я скучаю по тебе, Лорел. Ужасно. Я так волновался за тебя!Ее улыбка дрогнула, и она закрыла глаза ладонью. Дэнни хотел подойти ближе, но Лорел отпрянула.— Мне очень тяжело, — сказала она. — Я чувствую себя виноватой во всем, что произошло.— Мне тоже скверно.Она опустила руку, открыв покрасневшие глаза.— Я не знаю, куда ехать, Дэнни. Сесть в машину и отправиться на побережье? Увезти детей в Диснейленд? В нашей жизни появилась огромная дыра, и я не знаю, чем ее заполнить.Дэнни откашлялся.— Есть у меня одна мысль…— Какая?— Иди в бюро путешествий и купи три билета до Диснейленда. Не через Интернет. Расскажи всем друзьям и знакомым, что вы уезжаете из города. Собери вещи в джип на глазах у соседей. Как стемнеет, бери детей, и поезжайте по Дирфилд-роуд. Мы закроем ворота и останемся одни в нашем мире. Там пятьдесят акров, места хватит для всех, и мы лучше узнаем друг друга. Я поживу в хижине у пруда, а вы займете дом. Будем ловить рыбу, готовить на свежем воздухе, смотреть, как ваша собака гоняется за квадроциклом… Да что угодно! Если детям станет скучно, я возьму напрокат самолет и полетим, куда они захотят. Хоть в Диснейленд. Никто не будет знать, где ты и что делаешь. У тебя хватит времени, чтобы прийти в себя и успокоиться.Ему показалось, что в ее глазах мелькнула надежда.— Ты думаешь… это будет честно по отношению к детям? — спросила она робко. — Или эгоистично?Дэнни обошел стол и остановился в футе от Лорел.— Есть еще что-то, о чем я тебе не говорил. Думал, что ты не готова это услышать.Она отодвинулась назад, словно боясь услышать очередную кошмарную подробность гибели мужа.— Мне обязательно нужно это знать?— Да. Перед смертью Уоррен спросил меня, позабочусь ли я о тебе и детях.Лорел бросила на него недоверчивый взгляд.— Дэнни, не надо лгать, чтобы мне стало легче.— Клянусь самым дорогим, что у меня есть. Он попросил меня позаботиться о тебе. В конце жизни он снова стал хорошим человеком и не думал о себе.Слезы полились из глаз Лорел. Она бросилась Дэнни на грудь и разрыдалась. Он нежно обнял ее и погладил по волосам, давая возможность выплакаться.— Так что ты думаешь? — поинтересовался он после долгого молчания. — Насчет выдуманной поездки?Она кивнула, уткнувшись в его грудь.— Когда? — спросил Дэнни.— Завтра. — Лорел отстранилась и посмотрела на него со сдержанной надеждой. — Ты будешь заботиться о нас?Прежде чем Дэнни успел ответить, она взяла его ладонь и положила себе на живот.— Обо всех нас?Дэнни почувствовал сквозь льняную ткань тепло ее тела. Воспоминания о днях, когда он считал, что умрет молодым, нахлынули на него, и он осознал: судьба благосклонно подарила ему годы, и это — настоящее счастье, особенно если подумать обо всех тех, которые погибли совсем юными.— Да, — ответил он. — Пока не умру.Лорел закрыла глаза и прижалась к его плечу.— Тогда живи долго-долго.Дэнни крепко обнял ее, зная наверняка только одно: каждый миг жизни — бесценный дар.

КРОВНАЯ СВЯЗЬ(роман)

Посвящается женщинам, которые глубокой ночью вдруг понимают, что в их жизни что-то не так, причем уже давно. Они лучше всех осознают правоту Фолкнера, который сказал: «Нет такого понятия, как было, есть только сейчас. Если бы было существовало, в мире не было бы горестей и печали». Вы не одиноки.

Память — хранитель природы вещей.Цицерон

Зло порождает таинство,Боль порождает знание.Эразм

Кэтрин Ферри — судебно-медицинский одонтолог, специалист по следам укусов, демонстрирующий блестящее понимание мотивов насильников и убийц, алкоголичка с расшатанной психикой — никак не может решиться взглянуть в лицо собственному прошлому, в котором остались шум дождя по оцинкованной крыше, вызывающий ужас оранжевый пикап, кровавые следы на ковре… Можно ли доверять этим воспоминаниям? Или правда настолько искажена, что девушка никогда не узнает подлинную историю своей семьи? Раскрытие серии загадочных убийств означает не только поимку безжалостного маньяка — быть может, для Кэтрин это единственный способ сохранить здравый рассудок…

Глава 1С чего начинается убийство?С нажатия на курок? С появления мотива? Или все-таки оно начинается намного раньше, когда на долю ребенка выпадает больше ненависти, чем любви, отчего его жизнь и он сам меняются необратимо?Впрочем, быть может, это ничего не значит.А возможно, только это и имеет значение.Мы судим и наказываем, исходя из фактов, но факты не являются истиной. Факты похожи на скелет, который кто-то откопал спустя много лет после захоронения. Истина гибка и подвижна. Истина жива. Для того чтобы познать истину, требуется понимание, это самое трудное умение, доступное человеку. Для этого требуется увидеть все вместе, воедино, до и после, как это свойственно одному Господу.До и после…Именно поэтому мы начинаем с середины, с телефонного звонка, разорвавшего тишину полутемной спальни на берегу озера Понтшартрен в Новом Орлеане, штат Луизиана. На кровати лежит женщина, рот у нее некрасиво приоткрылся во сне. Кажется, она не слышит надрывающегося телефона. Но внезапно резкий звонок проникает в ее затуманенное сознание, подобно тому, как подушечки дефибриллятора встряхивают пребывающего в коме пациента. Рука женщины выныривает из-под одеяла, пытаясь нащупать телефон и не находя его. Она тяжело вздыхает и приподнимается на локте. Негромко выругавшись, она поднимает трубку с ночного столика.Эта женщина я.— Доктор Ферри слушает, — с трудом выдавливаю из себя я.— Ты что, спишь? — В трубке звучит мужской голос, полный сдерживаемого гнева.— Нет.Я оправдываюсь автоматически, но во рту у меня сухо, как в пустыне. Я смотрю на будильник. Он показывает двадцать минут девятого. Вечера. Я проспала девять часов. Впервые за много дней мне удалось нормально выспаться.— У нас свеженький труп.Я с трудом соображаю, мой мозг еще не очнулся от сна.— Что?— Я звоню уже четвертый раз за последние полчаса, Кэт.Голос пробуждает во мне лавину гнева, желания и чувство вины. Он принадлежит детективу, с которым я сплю последние восемнадцать месяцев. Шон Риган. Проницательный, обворожительный и потрясающий мужчина, обладатель жены и троих детей.— Повтори, что ты сказал, — прошу я, готовая откусить Шону башку, если он предложит встретиться где-нибудь.— Я говорю, у нас свеженький труп.Я тру глаза, пытаясь сориентироваться в темноте. Начало августа, и сквозь мои занавески просачиваются пурпурные отблески заката. Господи, до чего же паршиво во рту!— Где?— В округе Гарден-Дистрикт. Владелец типографской фирмы. Мужчина, белый.— Укусы?— Хуже, чем у остальных.— Сколько ему было?— Шестьдесят девять.— Господи Иисусе! Это… — Я уже слезаю с кровати. — Но это вообще не имеет никакого смысла!— Согласен. Никакого.— Сексуальные маньяки убивают женщин, Шон. Или детей. Но не пожилых мужчин.— Мы уже говорили об этом. Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться сюда? У меня над душой стоит Пиацца, да и шеф может появиться в любую минуту.Я беру со стула джинсы, в которых ходила вчера, и натягиваю их поверх трусиков. Фирменных, под названием «Секрет победы», любимых трусиков Шона, но сегодня вечером ему не удастся на них полюбоваться. И не удастся еще долгое время. А может, он больше не увидит их вообще никогда.— У жертвы обнаружены какие-нибудь гомосексуальные наклонности? Может, он вызывал мужчин-проституток или что-нибудь в этом роде?— Ни малейшей зацепки, — отвечает Шон. — Выглядит таким же чистым, как и остальные.— Если у него дома есть компьютер, конфискуйте его. Он мог…— Я знаю, что делать, Кэт.— Хорошо, но…— Кэт… — Одно-единственное слово, но за ним скрывается так много. — Ты пила сегодня?По спине у меня прокатывается тяжелая волна жара. Я не притрагивалась к спиртному почти сорок восемь часов, но не собираюсь доставлять Шону удовольствие, отвечая на его вопросы.— Как зовут убитого?— Артур ЛеЖандр. — Он понижает голос: — Милая, ты пила сегодня?У меня в крови уже проснулось желание: кажется, будто маленькие мелкие зубы вгрызаются изнутри в стенки сосудов. Мне позарез нужен обезболивающий ожог, который может дать глоток «Серого гуся». Вот только мне нельзя больше пить. Я принимаю валиум, чтобы ослабить физические симптомы абстиненции, но на самом деле ничто не способно заменить алкоголь, который долгие годы не позволял мне развалиться на куски.Я перекладываю трубку на другое плечо и достаю шелковую блузку из платяного шкафа.— Где обнаружены укусы?— На груди, сосках, лице и пенисе.Я замираю.— На лице? Глубокие?— Думаю, достаточно глубокие для того, чтобы ты сделала оттиски.Возбуждение притупляет острые углы моего неугасимого желания.— Выезжаю.— Ты принимала лекарство?Шон знает меня слишком хорошо. Больше никто во всем Новом Орлеане даже не подозревает, что я вообще что-нибудь принимаю. «Лексапро» — от депрессии, «Депакот» — против импульсивного поведения. Я перестала принимать оба препарата три дня назад, но не собираюсь обсуждать с Шоном такие подробности.— Перестать трястись надо мной. ФБР уже там?— Здесь добрая половина оперативной группы, и они хотят знать, что ты думаешь об этих укусах. Тут кто-то из Бюро фотографирует их, но ультрафиолетовое оборудование есть только у тебя… А когда речь заходит о зубах, то мы полагаемся только на тебя, парень.Шон, намеренно ошибаясь относительно моего пола, разговаривает, как настоящий полицейский, и я понимаю, что его слышат чужие уши.— Какой адрес?— Двадцать семь, двадцать семь, Притания.— По такому адресу обязательно должна быть охранная сигнализация.— Отключена.— Совсем как в первом случае. С Морландом.Это первая жертва, найденная месяц назад, армейский полковник в отставке, по уши увешанный наградами за Вьетнам.— Точно. — Шон понижает голос до шепота: — Тащи сюда свою очаровательную задницу, и побыстрее. Хорошо?Сегодня от его ирландских заигрываний меня тошнит. Так и хочется врезать ему.— И никаких «я люблю тебя»? — игриво спрашиваю я.Ответ едва слышен:— Ты же знаешь, что я не один.Как всегда.— Еще бы. Увидимся через пятнадцать минут.На город быстро опускается ночь, пока я еду в своем «ауди» от моего дома на озере Понтшартрен в район Гарден-Дистрикт, Парковый квартал, благоуханное сердце Нового Орлеана. Я провожу целых две минуты в ванной, пытаясь придать себе презентабельный вид, но лицо у меня все равно припухло ото сна. Мне позарез нужен кофеин. Через пять минут я окажусь в окружении полицейских, агентов ФБР, судебно-медицинских экспертов, начальника отдела по расследованию убийств во время разбойного нападения и, вероятно, самого шефа полиции Нового Орлеана. Я, собственно, привыкла к такому вниманию, но вот семь дней назад — как раз тогда, когда этот урод нанес последний по счету удар, — у меня возникли проблемы на месте преступления. Ничего особенного. Заурядное острое тревожное состояние с реакцией паники, как заявил медицинский эксперт, приводивший меня в чувство. Но приступы паники отнюдь не вселяют уверенность в суровых мужчин и женщин, работающих над раскрытием серийных убийств. Последнее, что им в этом случае нужно, — эксперт-консультант, которая не в состоянии держать себя в руках.А тут еще о проявленной мною маленькой слабости поползли слухи. Об этом мне рассказал Шон. Никто не хотел в это верить. С чего бы это женщина, которую некоторые детективы из отдела по расследованию убийств называют Снежной королевой, вдруг расклеилась на месте не слишком омерзительного убийства? Мне бы самой хотелось это знать. У меня, конечно, есть на этот счет одна теория, но анализировать собственное психическое состояние — занятие крайне неблагодарное. Что касается прозвища, то никакая я не Снежная королева, но в мире охраны правопорядка, в котором доминируют агрессивные мачо, ради собственной безопасности мне не остается ничего иного, кроме как играть эту роль. Во всяком случае, до сих пор только благодаря ей мне удавалось уберечься от мужских домогательств и спасти себя от собственных неконтролируемых порывов. Хотя Шон являет собой живой пример несостоятельности подобной стратегии.«Итак, это уже четвертая жертва», — напоминаю я себе, возвращаясь мыслями к расследованию. Четверо мужчин в возрасте от сорока двух до шестидесяти девяти лет, и все они убиты в течение нескольких последних недель. Если быть совсем уж точной, то на протяжении тридцати дней. Частота совершения убийств совершенно беспрецедентная, и если бы жертвами их стали женщины, то город уже охватила бы паника. Но поскольку убивают лишь мужчин средних лет или вообще пожилых, то Новым Орлеаном овладело какое-то болезненное любопытство. Все жертвы получили огнестрельные ранения в область позвоночника, на теле каждой остались следы человеческих укусов, и всех их добивали контрольным выстрелом в голову. От жертвы к жертве укусы становились все более изуверскими. Но они же, кстати говоря, и дали самые веские улики, способные изобличить будущего подозреваемого, — образцы митохондриальной ДНК из слюны убийцы.Как раз эти укусы и стали причиной того, что к расследованию привлекли меня. Я судебный одонтолог, эксперт в области человеческих зубов и вреда, который они могут нанести. Я приобрела эти знания после четырех лет нудной учебы в зубоврачебной школе и пяти лет захватывающей практики. Если меня спрашивают, чем я зарабатываю на жизнь, я отвечаю, что я — дантист, что, в общем-то, недалеко от истины. Обычно этого бывает достаточно, чтобы утолить праздное любопытство. Словечко «одонтолог» никому и ни о чем не говорит, но в Америке, уже посмотревшей мыльный сериал «CSI, расследование убийств», прилагательное «судебно-медицинский» вызывает ненужные вопросы, отвечать на которые в продовольственном магазине у меня желания нет. Итак, если большинство моих знакомых знают меня как дантиста, который слишком занят, чтобы принимать новых пациентов, то в некоторых правительственных агентствах, включая ФБР и Комиссию по расследованию военных преступлений при ООН, я считаюсь одним из ведущих судебных одонтологов в мире. Что очень и очень кстати. Известность в разумных пределах еще никому не приносила вреда.Сегодня вечером оперативной группе требуется моя экспертная оценка следов укусов, а вот Шону Ригану требуется нечто большее. Когда он два года назад обратился ко мне за помощью в расследовании одного убийства, то вскоре узнал, что я обладаю обширными знаниями не только в том, что касается зубов. Помимо всего прочего, я закончила целых два курса медицинского колледжа, заложив, таким образом, необходимую основу для дальнейшего самообразования в области судебно-медицинской экспертизы. Анатомия, гематология, гистология, биохимия — словом, все, что только может потребоваться в ходе расследования. Из отчета о вскрытии я могу извлечь полезной информации в два раза больше любого детектива, да еще и в два раза быстрее. После того как наше сотрудничество с Шоном стало более близким, чем разрешено правилами, он стал неофициально привлекать меня к расследованию запутанных дел. Кстати, «привлекать» в данном случае весьма подходящее выражение: смысл жизни Шона Ригана заключается в том, чтобы ловить убийц, и для этого он не брезгует никакими средствами, пусть даже помощь ему предлагает сам дьявол.Но Шон не просто одержимый и не слишком щепетильный полицейский. Он еще и мой товарищ по оружию, мой вдохновитель и добрый гений. Он не судит меня. Он принимает меня такой, какая я есть, и дает мне то, в чем я нуждаюсь. Подобно Шону, я прирожденный охотник. Охотница, если соблюдать правила грамматики. Но я охочусь не на животных. Когда-то давно я и в самом деле охотилась на них, но теперь это занятие мне ненавистно. Животные невинны и невиновны, а люди — нет. Так вот, я охотник на людей. Но, в отличие от Шона, у меня нет на это официального разрешения, лицензии. Строго говоря. Судебная одонтология предполагает лишь опосредованное участие в расследовании убийств, и только связь с Шоном позволяет мне находиться в самой гуще кровавых событий. Обеспечив мне доступ — неэтичный и, вероятно, незаконный — к местам преступлений, свидетелям и уликам, он дал мне возможность раскрыть четыре убийства, одно из которых было серийным. Естественно, всякий раз лавры пожинал Шон — плюс сопутствующее повышение, — и я не возражала. Почему? Может быть, потому, что если бы я сказала правду, то все узнали бы о нашем романе, Шона бы уволили, а убийцы вышли бы на свободу. На самом деле все обстоит намного проще. Правда заключается в том, что мне наплевать на похвалы и награды. Я успела почувствовать, как бурлит в крови адреналин и учащается пульс во время охоты на хищников, и пристрастилась к этому столь же крепко, как к спиртному, глотнуть которого мне отчаянно хочется в эту самую минуту.Вот по этой причине я и позволила нашим отношениям давным-давно миновать ту точку, по достижении которой я обычно начинала манкировать ими. Собственно, это случилось достаточно давно, для того чтобы я успела забыть один из уроков, с таким трудом усвоенных мною: муж не уходит из семьи. Во всяком случае, те мужья, с которыми встречалась я. Вот только на этот раз все вышло немного по-другому. Шон проделал долгий путь, убеждая меня в том, что готов совершить подобный шаг. И я почти поверила ему. Поверила настолько, что позволила себе отчаянно надеяться на это в самую тяжелую ночную пору. Но теперь… ситуация изменилась. Вмешался рок. Или судьба. И если только Шон не сможет по-настоящему удивить меня, нашим отношениям пришел конец.Без всякого предупреждения на меня накатывает приступ тошноты. Я пытаюсь убедить себя, что это всего лишь похмелье, абстиненция, но в глубине души сознаю, что это неправда. Это паника. Чистой воды ужас, который охватывает меня при мысли о том, что мне придется бросить Шона и снова остаться одной.Не думай об этом, — говорит мне дрожащий и неуверенный внутренний голос. — Через пару минут тебе предстоит выход на сцену. Думай о деле…Я сбрасываю скорость, съезжая с федеральной автострады на авеню Святого Карла, и тут подает голос мой мобильный телефон, наигрывая первые такты песни «Проклятое воскресенье» группы «U2». Мне не нужно смотреть на дисплей, чтобы узнать, кто звонит. Это Шон.— Ты где? — спрашивает он.Я все еще в пятнадцати кварталах от старинных особняков в викторианском стиле, выстроившихся по обе стороны Притания-стрит, но мне нужно успокоить Шона.— Я уже совсем рядом с вами.— Отлично. Сумеешь донести оборудование сама?Мой чемоданчик со всеми принадлежностями одонтолога весит тридцать один фунт, а сегодня вечером мне понадобится еще и фотоаппарат на штативе. Может, Шон намекает, чтобы я попросила его встретить меня? Это даст ему возможность поговорить со мной наедине, прежде чем мы предстанем перед остальными. Но разговор наедине — это последнее, что мне нужно сегодня.— Как-нибудь справлюсь, — отвечаю я. — У тебя какой-то странный голос. Что там у вас происходит?— Все стоят на ушах. И ты знаешь, почему.Я и в самом деле знаю. За прошедшие годы в районе Нового Орлеана и Батон-Руж трижды случались серийные убийства, причем в ходе расследования всех трех дел были допущены серьезные ошибки.— У нас здесь детективы из шестого участка, — продолжает Шон, — но сейчас всем распоряжается оперативная группа. Мы будем руководить проведением расследования из штаба, как и все остальные. Капитан Пиацца уже готова сожрать меня живьем.Он имеет в виду Кармен Пиаццу, американку итальянского происхождения пятидесяти с чем-то лет, жесткую и крутую даму, поднявшуюся по всем ступенькам служебной лестницы отдела детективов и возглавляющую сейчас департамент уголовного розыска. Если кто-нибудь и сумеет когда-нибудь выгнать Шона за связь со мной, то это будет Пиацца. Она в восторге от послужного списка Шона, в особенности от списка произведенных им арестов, но считает его ковбоем. И она права. Он упрямый, жестокий, безнравственный ирландский ковбой.— Ей известно что-нибудь конкретное о нас с тобой?— Нет.— И никаких сплетен? Вообще ничего?— Не думаю.— А как насчет Джо? — спрашиваю я, имея в виду партнера Шона, детектива Джо Гуэрчио. — Может, он разболтал что-нибудь?Секундное колебание.— Этого не может быть. Послушай, просто веди себя неприступно и сдержанно, как всегда. Если не считать последнего раза. Как ты себя чувствуешь, кстати? Нервишки не шалят или что-нибудь в этом роде?Я закрываю глаза.— Пока ты не спросил, все было в порядке.— Извини. В общем, поспеши. Жду. Мне пора возвращаться.На меня вдруг накатывает волна беспричинного страха.— Ты не можешь меня подождать?— Наверное, будет лучше, если я не стану этого делать.Лучше для кого? Для тебя…— Отлично.«Думай о деле, — приказываю я себе, высматривая номера домов на Притании, чтобы не проскочить нужный адрес. — От тебя ожидают профессионального поведения. Ты знаешь свое дело».Факты достаточно просты. В течение последних тридцати дней трое мужчин были застрелены из одного и того же оружия, их тела отмечены одними и теми же укусами, и в двух случаях по образцам слюны с вероятностью восемьдесят семь процентов было установлено, что нанес их белый мужчина родом с Кавказа. В лаборатории Главного полицейского управления Нового Орлеана были проведены баллистические тесты, и эксперты сравнили пули. В судебно-медицинской лаборатории штата установили тождественность образцов ДНК из слюны. А я установила идентичность следов укусов.На самом деле сделать это намного труднее, чем показывают по телевизору. Чтобы объяснить детективам из отдела по расследованию убийств, в чем заключается моя работа, я часто рассказываю им об одном судебно-медицинском эксперте, который с помощью искусственных вставных челюстей пытался оставить на теле идентичные отпечатки зубов. У него ничего не получилось. Вывод ясен даже патрульным полицейским. Уж если идентифицировать укусы, оставленные на теле одним и тем же комплектом зубов, представляется достаточно трудным делом, то что же тогда говорить об идентификации следов, которые могли быть оставлены зубами любого из миллионов наших сограждан? Даже сравнение следов укусов на теле с зубами небольшой группы подозреваемых в действительности намного сложнее, чем полагают большинство одонтологов.Слюна, оставленная убийцей на месте укуса, может существенно облегчить дело, поскольку из нее можно выделить ДНК для сопоставления с образцами слюны подозреваемых. Но четыре недели назад, когда была найдена первая жертва, в отметках зубов на теле я не обнаружила следов слюны. Тогда я решила, что преступник — профессиональный убийца, который смыл следы слюны с укусов, чтобы помешать нам получить образцы ДНК в качестве улики. Но неделей позже, когда была обнаружена вторая жертва, моя теория разбилась в пух и прах. Я сумела взять образцы слюны с двух из четырех отметок зубов, оставленных на теле. Следовательно, теперь можно было предполагать, что мы имеем дело с разными преступниками, причем непрофессионалами. С помощью методов отражательной ультрафиолетовой фотографии и сканирующей электронной микроскопии, которыми я воспользовалась для анализа следов укусов, удалось установить, что обе жертвы погибли от рук одного и того же преступника. Баллистический анализ извлеченных из тел пуль свидетельствовал в пользу моих выводов, и шесть дней спустя, когда была убита третья жертва, моя гипотеза получила окончательное подтверждение после проведения исследования ДНК, взятой из слюны, оставшейся в месте укусов на теле. Один и тот же преступник расправился со всеми тремя мужчинами.Важность этого открытия невозможно было переоценить. Главным критерием для классификации серийных убийств является наличие трех жертв, убитых одним и тем же человеком, причем в разных местах, и «период раздумий» между совершением преступлений. Я помогла доказать то, что почувствовала в то самое мгновение, когда увидела первую жертву. В Новом Орлеане на охоту вышел очередной хищник.Мое официальное содействие расследованию закончилось на той стадии, когда я идентифицировала следы укусов, но я не собиралась останавливаться на этом. Когда Главное полицейское управление Нового Орлеана и ФБР совместными нелегкими усилиями породили на свет оперативную группу, я приступила к анализу других аспектов этого дела. Когда имеешь дело с убийствами на сексуальной почве, решающее значение для раскрытия преступления имеют критерии, по которым убийца выбирает свои жертвы. И подобно всем серийным убийствам, в основе преступлений, совершенных в Новом Орлеане — НОУ, или «убийства в Новом Орлеане», по терминологии ФБР, — лежат сексуальные мотивы. В таких случаях жертв всегда объединяет и связывает нечто общее, и именно это самое нечто и притягивает убийцу-хищника. Но жертвы убийств НОУ разнились по возрасту, физической форме и телосложению, роду занятий, социальному статусу и месту жительства. Единственной общей чертой у них было то, что все они были белыми, мужчинами, в возрасте старше сорока лет и имели семьи. Сочетание этих четырех фактов не позволяет включить их в общепринятую целевую группу, на которую охотятся серийные убийцы. Более того, ни у одной из жертв пока что не установлено каких-либо привычек, которые могли бы привлечь внимание преступника к нетипичной цели. Никто из погибших не был гомосексуалистом и не проявлял склонности к сексуальным извращениям. Никого из них никогда не арестовывали за преступления, совершенные на сексуальной почве, никто из них не подвергался преследованиям за жестокое обращение с детьми, равно как и не посещал стриптиз-клубов или им подобных злачных заведений. Вот по этой самой причине оперативная группа, расследующая НОУ, не продвинулась ни на шаг в поисках подозреваемого.Я притормаживаю, чтобы разглядеть номер дома, и чувствую, как по коже бегут мурашки страха и предвкушения. На этой улице каких-нибудь пару часов назад находился убийца. Он до сих пор может оставаться где-нибудь рядом, наблюдая за ходом расследования. Серийные убийцы часто так поступают. Он может сейчас наблюдать за мной. В этом и состоит вся прелесть. Хищник опасен. Когда вы начинаете охоту на хищника, то сами можете стать жертвой. Другого пути нет. Преследуя льва в зарослях, вы оказываетесь в пределах досягаемости его клыков и когтей. А мой противник отнюдь не лев. Это самое опасное создание в мире: человеческое существо мужского пола, которое подгоняют ярость и похоть, но поступки которого — по крайней мере, временно — подчиняются логике. Он безнаказанно бродит по этим улицам, уверенный в собственной силе и неуязвимости, в аккуратности и точности планирования, нагло и вызывающе исполняя задуманное. Мне известно о нем только одно: подобно своим собратьям, он будет убивать снова и снова, убивать до тех пор, пока кто-нибудь не разгадает тайну его души или пока внутренние противоречия в его мозгу не уничтожат его самого. Большинству людей все равно, как закончится этот кошмар, лишь бы он закончился побыстрее.Но я не принадлежу к этому большинству, и мне не все равно.Шон стоит на тротуаре и ждет. Он прошагал целый квартал от дома жертвы, чтобы встретить меня. Все-таки он никогда не праздновал труса. Но достанет ли у него силы духа, чтобы справиться с нашей нынешней ситуацией?Я останавливаю «ауди» позади джипа «Тойота-Лендкрузер», выхожу и начинаю вытаскивать свои чемоданчики. Шон быстро обнимает меня, а потом забирает снаряжение у меня из рук. Ему сорок шесть лет, но выглядит он на сорок, не больше, и двигается с легкой, уверенной грацией прирожденного атлета. Волосы у него по большей части еще черные, а в зеленых глазах вспыхивают искорки. Даже пробыв восемнадцать месяцев в роли его любовницы, я до сих пор жду, что стоит ему открыть рот и я услышу сильный ирландский акцент. Но вместо этого раздается лишь привычный новоорлеанский говор, этакий местный бруклинский протяжный диалект с налетом краба.[33]— Ты как, нормально? — спрашивает он.— А ты, никак, передумал?Он лишь пожимает плечами.— Что-то мне не по себе. Дурное предчувствие.— Дерьмо собачье! Ты просто хотел убедиться, что я не пьяна.По его лицу я вижу, что угадала. Он окидывает меня пытливым взглядом и даже не делает попытки извиниться.— Давай, — говорю я ему.— Что?— Ты собирался что-то сказать. Давай говори.Он вздыхает.— Ты неважно выглядишь, Кэт.— Благодарю за вотум доверия.— Извини. Ты пила?От злости я стискиваю зубы.— Я трезва как стеклышко, причем впервые за столько лет, что даже не упомню.Он продолжает скептически рассматривать меня. И по его глазам я вдруг замечаю, что он мне поверил.— Господи Иисусе! Тогда, наверное, тебе не помешает выпить.— Ты даже не представляешь, как мне этого хочется. Но я не буду пить.— Почему?— Отстань. Давай неси эти сундуки.— Мне лучше вернуться раньше тебя.Он выглядит смущенным.На меня вновь накатывает раздражение, и я отвожу глаза.— Сколько тебе дать? Пять минут?— Это слишком много.Я машу рукой, чтобы он проваливал, и вновь сажусь в машину. Он делает шаг ко мне, но потом поворачивается и уходит.У меня дрожат руки. Интересно, когда я проснулась, они уже дрожали? Я изо всех сил хватаюсь за рулевое колесо и делаю несколько глубоких вдохов. После того как пульс приходит в норму, а сердце успокаивается, я разворачиваю к себе маленькое зеркальце и смотрюсь в него. Обычно меня не очень-то волнует, как я выгляжу, но слова Шона заставили меня нервничать. А когда я нервничаю, в голову мне приходят всякие сумасшедшие мысли. Бестелесные голоса, старые ночные кошмары, прежние ошибки и промахи, неуважение и презрение, то, о чем говорили мне психотерапевты…Глядя на себя в зеркальце, я раздумываю, стоит ли подвести глаза карандашом на случай, если там, в доме, мне придется поставить кого-нибудь на место взглядом. В общем-то, он мне не нужен. Мужчины часто говорят мне, что я красива, но они говорят такие вещи любой женщине. Собственно, у меня мужское строение лица, простое и эффектное. Этакий перевернутый треугольник. Острый подбородок переходит в сильную челюсть. Уголки губ загибаются кверху. Потом идет заостренный кончик прямого римского носа, выдающиеся скулы, карие глаза с кошачьим разрезом и наконец темный вдовий пик волос.[34] В них я явственно вижу своего отца, который умер двадцать лет назад, но который до сих пор живет в каждой черточке моего лица. В бумажнике я постоянно ношу с собой его фотографию. Люк Ферри, 1969 год. На фотографии, сделанной где-то во Вьетнаме, он улыбается и позирует в военной форме. Мне не нравится форма — после всего, что сделала с ним война, — но нравятся его глаза на этом снимке. По-прежнему живые, человеческие, полные сочувствия. Именно таким я его и запомнила. Таким, каким видят своего отца маленькие девочки. Однажды он сказал, что я уже почти унаследовала его лицо, но в самую последнюю минуту на меня спикировал ангел и добавил мягкости, отчего я получилась просто красавицей.А вот Шон видит в моем лице твердость и жесткость. Как-то он заявил, что я сама похожа на хищника, на орла или ястреба. Нынешним вечером это меня радует. Потому что когда я вылезаю из «ауди», взваливаю на плечо треногу от фотоаппарата и вешаю чемоданчик с реактивами, что-то мне подсказывает, что, пожалуй, Шон был прав, когда беспокоился о моих нервах. Сегодня вечером, в отсутствие спасительной анестезии, я чувствую себя голой. А без привычного химического барьера, который отгораживает меня от реальности, — еще более уязвимой перед тем, что заставило меня удариться в панику в прошлый раз.Шагая по темной улице, вдоль тротуаров, на которой выстроились оградки из кованого железа и дома с балконами на втором этаже, я спиной ощущаю чей-то взгляд. Я останавливаюсь и оборачиваюсь, но никого не вижу. Только собака неподалеку задрала лапу у фонарного столба. Я обвожу взглядом балконы над головой, но жара загнала их владельцев внутрь. Господи Иисусе! У меня такое чувство, будто все тридцать один год своей жизни я прожила, ожидая увидеть труп, который лежит сейчас в доме прямо передо мной. Или, может быть, это он ждал меня. Но что-то меня ждет, можно не сомневаться.Я двигаюсь дальше, и перед глазами у меня возникает хрустальный образ. Запотевшая чудесная бутылка голубого стекла, в которой на три пальца плещется «Серый гусь», похожий на талую воду благословенного глетчера. Если бы мне удалось глотнуть хотя бы капельку этого божественного напитка, я бы с честью вышла из любого положения, выдержала бы любые напасти.Ты же проделывала это сотни раз, — говорю я себе. — Ты работала в Боснии, когда тебе было всего двадцать пять, и справилась.— Эй! Это вы доктор Ферри?Какой-то полицейский в форме окликает меня с высокого крыльца с правой стороны улицы. Дом жертвы. Артур ЛеЖандр жил в большом викторианском доме, типичном для Паркового квартала Гарден-Дистрикт. А вот автомобили, припаркованные в переулке за углом, гораздо чаще можно встретить в жилых микрорайонах Дезире и Сент-Томас — фургон-универсал коронера, карету «скорой помощи», патрульные машины Главного полицейского управления Нового Орлеана и микроавтобус ФБР, перевозящий бригаду судебно-медицинских и технических экспертов. Еще я замечаю парочку автомобилей без опознавательных знаков, принадлежащих Главному полицейскому управлению Нового Орлеана, и среди них — машину Шона. Поднимаясь по ступенькам, я надеюсь, что все будет в порядке.Но не успев пройти и десяти шагов по коридору, понимаю, что на этот раз вляпалась в крупные неприятности.

Глава 2В большой прихожей дома, где жил погибший, в воздухе висит напряженное ожидание и любопытные глаза следят за каждым моим движением. Помещение обходит эксперт-техник, ищет скрытые отпечатки пальцев. Я не знаю, где лежит тело, но прежде чем успеваю спросить об этом патрульного, стоящего в дверях, Шон отступает в глубь прихожей и жестом подзывает меня к себе.Я иду к нему, старательно сохраняя равновесие с тяжелыми чемоданчиками в руках. Мне хочется, чтобы Шон дружески пожал мне руку, когда я подхожу вплотную, но я знаю, что он не может себе этого позволить. Но потом он все-таки делает это. И я вспоминаю, почему влюбилась в него. Шон всегда знает, что мне нужно, иногда даже раньше меня.— Ты как? — едва слышно бормочет он.— Мне немного не по себе.— Тело в кухне. — Он берет у меня из правой руки тяжелый кофр. — Крови немножко больше, чем в прошлый раз, но это всего лишь очередной труп. Эксперты из Бюро уже проделали всю работу, остались только следы укусов. Кайзер говорит, что это для тебя. Твой выход. Теперь ты главная.Кайзер — это Джон Кайзер, бывший эксперт-психоаналитик ФБР, который помог раскрыть самое громкое дело о серийных убийствах в Новом Орлеане, когда в городе исчезли одиннадцать женщин, в то время как картины с изображением их тел появлялись в художественных галереях по всему миру. Кайзер — главный представитель ФБР в составе оперативной группы по расследованию НОУ.— Тут топчется больше народу, чем следовало бы, — негромко говорит Шон. — Пиацца там. Она очень напряжена, да и все остальные тоже, сама увидишь. Но пусть тебя это не волнует. Ты консультант. И все.— Я готова. Давай начинать.Он открывает дверь в искрящийся мир гранита, травертина, сверкающей эмали и мореного дуба. Такие кухни всегда напоминают мне операционные, а в этой к тому же действительно где-то лежит пациент. Мертвый. Я обвожу взглядом хоровод лиц и киваю всем в знак приветствия. Капитан Кармен Пиацца кивает в ответ. Потом я опускаю глаза и вижу на полу кровавый след. Кто-то или полз, или его тащили по мраморному полу в укромный уголок позади островка, образованного столом со стульями в центре кухни. «Его тащили», — решаю я.— За столом… — подсказывает мне из-за плеча Шон.Один из техников установил прожектор. Я обхожу вокруг стола и вижу ослепительное, отчетливое, как на пленке «Техниколор», изображение обнаженного тела, лежащего на спине. Передо мной в сюрреалистическом калейдоскопе мелькают бросающиеся в глаза ужасающие подробности: синевато-багровые следы укусов на груди и кровавые — на лице, пулевое отверстие посередине брюшной полости, обгоревшая рана от выстрела в упор на лбу. Мелкие брызги крови запятнали мраморный пол позади головы жертвы, как на одноцветной, черно-белой картине Поллока. Лицо Артура ЛеЖандра исказилось от ужаса и боли, и это выражение застыло на нем навеки, когда большая часть мозга вылетела через отверстие в затылке.Я с трудом отвожу глаза от следов укусов у него на груди. Но нижней части тела тоже есть что рассказать. Оказывается, Артур ЛеЖандр все-таки не совсем гол. На ногах у него красуются черные нейлоновые носки, как у персонажа порнографических фильмов сороковых годов. Его пенис бледным желудем выглядывает из седых зарослей в паху, но и там я вижу кровь и синяки. Я делаю шаг вперед, и у меня перехватывает дыхание. На дверцах шкафчика, висящего на стене напротив раковины, кровью выведены пять слов: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ.Кое-где кровь потеками сбежала вниз, придав надписи почти комический, голливудский шарм. Но в луже сепарированной крови и сыворотки под локтем мертвеца нет ничего комического. Предузелковая жила Артура ЛеЖандра рассечена, именно оттуда брали кровь, чтобы оставить нам это жуткое послание. Кончик его указательного пальца на правой руке явно испачкан в крови. Неужели убийца написал эти слова пальцем жертвы только для того, чтобы не оставлять в кровавом месиве собственных отпечатков? Или он заставил ЛеЖандра написать это послание перед самой смертью, когда тот был еще жив? Тест на наличие свободных гистаминов даст ответ на этот вопрос.Мне нужно приступать к работе, но я не могу оторвать глаз от послания. Моя работа никогда не закончится. Фраза чрезвычайно расхожая, даже избитая, и я буквально слышу голос своей матери, который повторяет ее у меня в голове…— Вам нужна помощь, доктор Ферри?— Что?— Джон Кайзер, — говорит тот же самый голос.Я поднимаю голову и вижу долговязого, худого мужчину лет пятидесяти. Его карие глаза смотрят дружелюбно, но ничего не упускают. Он не уточнил свое звание. Специальный агент Джон Кайзер.— Может быть, помочь вам установить лампы или еще что-нибудь? Для ультрафиолетового фотографирования?Я словно гляжу на себя со стороны и вижу, как отрицательно качаю головой.— Он начинает впадать в неистовство, — замечает Кайзер. — Теряет самоконтроль, наверное. На этот раз лицо практически изорвано в клочья.Я снова киваю.— В ранах на щеках виден даже подкожный жир.Пол под ногами вздрагивает, когда Шон опускает чемоданчик с принадлежностями рядом со мной. Я испуганно вздрагиваю, а потом поспешно пытаюсь сделать вид, что ничего не произошло, но уже слишком поздно. Я приказываю себе дышать глубоко и размеренно, но горло у меня уже перехватывает спазм, а на коже по всему телу выступил пот.Не торопись. Действуй размеренно и постепенно… Сфотографируй укусы с помощью стопятимиллиметрового кварцевого объектива. Сначала стандартная цветная пленка, потом убираешь фильтры и снимаешь в ультрафиолете. После этого заливаешь отпечатки альгинатом…Когда я наклоняюсь над чемоданчиком и открываю защелки, мне кажется, что я двигаюсь будто в замедленной съемке. За мной наблюдает дюжина пар глаз, и их взгляды, такое впечатление, вступают в противодействие с моими нервными импульсами. Шон наверняка заметит мою неловкость, но, будем надеяться, остальные не обратят на это внимания.— Это тот же самый рот, — негромко роняю я.— Что? — спрашивает агент Кайзер.— Тот же самый убийца. У него конусообразные боковые резцы. Это ясно видно на следах укусов на груди. Но вывод не окончательный. Я всего лишь высказываю… свое предварительное мнение.— Хорошо. Конечно. Вы уверены, что вам не нужна помощь?Что, черт возьми, ты говоришь? Разумеется, это один и тот же малый. Это известно всем и каждому в этой комнате. Ты здесь лишь для того, чтобы задокументировать и сохранить улики с максимально возможной аккуратностью и точностью…По ошибке я открываю не тот чемоданчик. Мне нужен фотоаппарат, а не комплект для снятия отпечатков и изготовления оттисков.Господи, возьми себя в руки…Но у меня ничего не получается. Когда я наклоняюсь еще ниже, чтобы открыть футляр с фотоаппаратом, у меня так сильно начинает кружиться голова, что я едва не падаю на пол. Я достаю фотоаппарат, выпрямляюсь, включаю его и понимаю, что забыла установить треногу.И тут это случается.За три секунды легкое беспокойство сменяется гипервентиляцией легких, и я чувствую себя, как старушка, собирающаяся упасть в обморок в храме. А это просто невероятно. Я умею дышать лучше и эффективнее, чем девяносто девять процентов моих соотечественников. В свободное от работы одонтологом время я предпочитаю заниматься свободным погружением, то есть ныряю в воду без акваланга и прочих дыхательных аппаратов. Причем я не любитель, а спортсменка мирового класса, и мы с коллегами обыкновенно погружаемся на глубину до трехсот футов, дыша при этом только воздухом, оставшимся в легких. Кое-кто называет свободное погружение «спортом самоубийц», и в этом определении есть некоторая доля правды. Я могу лежать на дне плавательного бассейна дольше шести минут, надев на себя пояс с грузилами, а такой подвиг не по плечу подавляющему большинству моих сограждан. Но тем не менее сейчас, стоя на уровне моря в кухне роскошного городского особняка, я не в состоянии сделать ни глотка из целого океана кислорода, который окружает меня.— Доктор Ферри? — окликает меня агент Кайзер. — С вами все в порядке?Острое тревожное состояние с реакцией паники. Замкнутый дьявольский круг… Беспокойство усиливает симптомы, симптомы нагнетают беспокойство. Ты должна разорвать этот круг…Тело Артура ЛеЖандра дрожит и расплывается у меня перед глазами, как если бы он лежал на дне мелкой речушки с прозрачной водой.— Шон? — восклицает Кайзер. — С ней все в порядке?Не дай этому случиться, — мысленно возношу я молитву. — Пожалуйста!Но никто не слышит мою молитву. То, что со мной происходит сейчас, должно было случиться давным-давно. Длинный черный поезд неторопливо приближался, приближался давно, приближался издалека, и теперь, наконец настигнув, подминает меня без звука и боли.Я проваливаюсь в черноту.

Глава 3Надо мной склонилась судебно-медицинской эксперт, она считывает показания кровяного давления с манжеты, застегнутой у меня на руке. Неприятное ощущение, вызванное подачей воздуха в манжету, а потом спуском его, привело меня в чувство. Над медицинским экспертом возвышаются Шон Риган и специальный агент Кайзер, на их лицах заметно беспокойство.— Давление немного понижено, — роняет эксперт. — Думаю, у нее был обморок. Но ЭКГ нормальная. Содержание сахара тоже понижено, но гипогликемией она не страдает. — Она замечает, что я открыла глаза. — Когда вы ели в последний раз, доктор Ферри?— Не помню.— Мы должны влить в вас немного апельсинового сока. Это приведет вас в чувство.Я поворачиваю голову влево. В поле моего зрения, совсем рядом, оказываются худые ноги Артура ЛеЖандра в черных носках. Остальная часть тела скрыта от меня кухонным уголком. Я поднимаю глаза и снова вижу кровавую надпись: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ.— В холодильнике случайно нет апельсинового сока? — спрашивает эксперт.— Это место преступления, — возражает агент Кайзер. — Здесь ничего нельзя трогать. У кого-нибудь есть шоколадка?Мужской голос неохотно отвечает:— Есть «Сникерс». Это мой ужин.— Ты опять на диете? — саркастически вопрошает Шон, и сразу же раздается нервный смешок. — Признавайся, допрос третьей степени тебе не грозит.Теперь смеются уже все присутствующие, с радостью воспользовавшись предлогом разрядить напряжение.Я поднимаюсь на ноги, и Шон обнимает меня, чтобы я снова не рухнула на пол. Детектив с внушительным животом делает шаг вперед и протягивает мне батончик «Сникерс». Я изображаю на лице глубочайшую благодарность и принимаю шоколадку, хотя у меня нет проблем с содержанием сахара в крови. За мизансценой во все глаза наблюдает восхищенная аудитория, включая капитана Кармен Пиаццу, начальника отдела уголовного розыска.— Прошу прощения, — говорю я, глядя на нее. — Не знаю, что со мной случилось.— Очевидно, то же самое, что и в прошлый раз, — равнодушно замечает Пиацца.— Пожалуй. Но сейчас со мной все в порядке. Я готова.Капитан Пиацца наклоняется ко мне и негромко говорит:— Прошу вас пройти со мной на минутку, доктор Ферри. Вы тоже, детектив Риган.Пиацца выходит в прихожую. Шон бросает на меня предостерегающий взгляд, поворачивается и идет за ней.Капитан ведет нас в кабинет, расположенный за центральной гостиной. Там она прислоняется к письменному столу и внимательно рассматривает нас, скрестив руки на груди и сжав губы. Я легко могу представить, как в молодости эта женщина с оливковой кожей в форме патрульного полицейского бесстрашно смотрела в лицо вооруженным уличным панкам.— Это неподходящее место, чтобы рассуждать о возможных осложнениях, — говорит она, — поэтому я не стану этого делать. Я не знаю, что происходит между вами двумя, и не хочу этого знать. Зато я знаю, что это ставит под угрозу проводимое расследование. Поэтому вот что мы сейчас сделаем. Доктор Ферри немедленно отправляется домой. Сегодня вечером следами укусов займется ФБР. И если Бюро не будет возражать, я потребую, чтобы оперативной группе был предоставлен другой судебно-медицинский одонтолог.Я собираюсь запротестовать, но Пиацца ни словом не обмолвилась о маленьком эпизоде, что приключился со мною в кухне. Она говорит о том, против чего я бессильна. О том, насчет чего Шон просил меня не беспокоиться. Но почему же тогда я злюсь? Прелюбодеям вечно кажется, что они очень осторожны, но люди все равно замечают все.В кабинет входит патрульный полицейский и опускает на пол треногу и мои чемоданчики с оборудованием. Когда это Пиацца успела отдать распоряжение собрать их? Пока я была без сознания? После того как он уходит, Пиацца говорит:— Шон, проводи доктора Ферри к ее машине. И возвращайся не позже чем через две минуты. А завтра утром, ровно в восемь часов, жду тебя в своем кабинете. Понятно?Шон смотрит прямо в глаза своей начальнице:— Да, мэм.Капитан Пиацца переводит взгляд на меня, на лице ее написано сострадание.— Доктор Ферри, в прошлом вы проделали для нас замечательную работу. Надеюсь, вы разберетесь в том, что с вами происходит. Я бы посоветовала вам обратиться к врачу, если вы до сих пор не сделали этого. Не думаю, что обычный отпуск поможет решить эту проблему.Она уходит, оставляя меня наедине с женатым любовником и тем кошмаром, в который, похоже, превратилась моя жизнь в последнее время. Шон поднимает мои чемоданчики и направляется к двери. Мы не можем рисковать, затеяв выяснение отношений прямо здесь.Мы в молчании проходим квартал, и дубовые листья роняют на нас капли теплого дождя. Пока я прохлаждалась внутри, на улице пошел обычный для Нового Орлеана дождь, который не способен остудить или освежить город. Он лишь добавляет удушливой влажности и приносит больше грязи в озеро Понтшартрен. Однако в воздухе ощущается запах банановых деревьев, и в темноте улица обрела таинственный, романтический вид.— Что стряслось на этот раз? — спрашивает Шон, не глядя на меня. — Еще один приступ острого тревожного состояния с реакцией паники?У меня дрожат руки, но я не знаю, отчего: то ли после случившегося со мной в доме убитого, то ли с похмелья и абстиненции, то ли после конфронтации с капитаном Пиаццей.— Наверное. Хотя не уверена.— На тебя так действуют эти убийства? Все началось с третьей жертвы, Нолана.В голосе Шона явно слышится беспокойство.— Не думаю.Он наконец бросает на меня взгляд.— Тогда все дело в нас, Кэт?Разумеется. В ком же еще?— Я не знаю.— Я же говорил, что мы с Карен подумываем о консультации с адвокатом. Но дети, понимаешь… Мы…— Не начинай сначала, хорошо? Только не сегодня. — У меня перехватывает дыхание, во рту появляется кисловатый привкус. — Я оказалась в таком положении, потому что сама так захотела.— Я понимаю, но…— Пожалуйста. — Мне приходится сжать правую руку в кулак, чтобы она не дрожала так сильно. — Договорились?На сей раз Шон замечает истерические нотки в моем голосе. Когда мы подходим к «ауди», он берет у меня ключи, отпирает дверцу и опускает мои чемоданчики на заднее сиденье. Потом он оглядывается назад, на дом ЛеЖандра — наверное, чтобы убедиться, что Пиацца не следит за нами. У меня сердце разрывается на части, когда я вижу, что он ведет себя так даже сейчас.— Скажи мне, что происходит, — заявляет он, снова поворачиваясь ко мне. — Я чувствую, ты что-то от меня скрываешь.Да. Но я не собираюсь устраивать сцену прямо здесь. Не сейчас. Я не хочу, чтобы все было вот так. Даже я иногда верю в сказку, а здесь, на этой мокрой улице, где совсем недавно произошло убийство, ей не место.— Я не могу тебе рассказать об этом, — отвечаю я. Это все, на что я способна.В его зеленых глазах вспыхивает немая мольба. Иногда они — я имею в виду его глаза — бывают очень выразительными.— Мы должны поговорить, Кэт. Сегодня же вечером.Я не отвечаю.— Я приеду так скоро, как только смогу, — обещает он.— Хорошо, — соглашаюсь я, зная, что это единственный способ убраться отсюда. — Вон там капитан Пиацца.Шон резко поворачивает голову налево.— Где?Еще один удар ножом в сердце.— Мне показалось, я только что видела ее. Тебе лучше вернуться.Он пожимает мне руку, потом открывает дверцу «ауди» и помогает мне забраться внутрь.— Смотри, поезжай осторожно, не попади в аварию.— Не волнуйся за меня.Вместо того чтобы уйти, он просовывает голову в раскрытую дверцу, берет меня за левое запястье и заявляет с подкупающей искренностью:— Я действительно беспокоюсь о тебе. Что случилось? Я знаю, что-то произошло. Проклятье! Скажи мне!Я запускаю мотор и медленно отчаливаю от тротуара, не оставляя Шону иного выбора, кроме как отпустить мою руку.— Кэт! — кричит он мне вслед, но я закрываю дверцу и уезжаю, а он остается на мокром тротуаре и смотрит на хвостовые стоп-сигналы моей машины.— Я беременна, — говорю я наконец. Правда, уже слишком поздно.За две мили от своего дома на озере Понтшартрен я вдруг понимаю, что не хочу ехать туда. Я боюсь, что стены начнут смыкаться вокруг меня, как удушающие объятия, и я как сумасшедшая буду метаться по сжимающимся комнатам до тех пор, пока в гараж не заедет Шон и не опустит дверь пультом дистанционного управления. И каждое слово, которое он мне скажет, будет доноситься до меня сквозь тиканье часов, неумолимо отсчитывающих время, оставшееся до того момента, когда ему придется возвращаться домой к своей жене и детям. А сегодня ночью я решительно этого не вынесу.Обычно, отработав свое на месте преступления, я останавливаюсь у магазина и покупаю бутылку водки. Но только не сегодня вечером. Крошечное сосредоточение клеток, растущее внутри меня, — единственная чистая вещь в моей жизни, и я не намерена причинять ей вред. Даже если альтернативой станет белая горячка и комната с обитыми резиной стенами. Это единственное, в чем я уверена в данную минуту.Поначалу я решила резко и навсегда завязать с выпивкой, небезосновательно полагая, что так будет лучше для ребенка. Через двадцать часов после совершения этой чудовищной ошибки меня трясло так, что я не могла расстегнуть «молнию» на джинсах, чтобы сходить в туалет. Еще через пару часов мне начали повсюду мерещиться змеи. Маленькая гремучая змейка в углу кухни, свернувшаяся смертельным клубком. Толстый водяной щитомордник, свисающий с папоротника в декоративной кадке в гостиной. Королевский аспид безумно яркой раскраски, нежащийся на солнце за стеклянными дверями в спальню. Все они смертельно опасны, все хотят бесшумно подползти ко мне, вонзить зубы в мою плоть и не отпускать до тех пор, пока последняя капелька яда не попадет в мою кровь.Здравствуй, делириум тременс, белая горячка, или белочка…Моя решимость «завязать» резко и бесповоротно ослабела. Я перерыла все свои медицинские справочники, которые сообщили, что первые двое суток после прекращения приема алкоголя будут самыми тяжелыми. Специалисты-наркологи прописывают в таких случаях валиум, способный притупить физические болевые симптомы, пока пагубная привычка не излечивается на физиологическом уровне. Вот только валиум может привести к развитию «волчьей пасти» у плода, причем вероятность возникновения уродства зависит от дозировки и длительности применения лекарства. С другой стороны, полноценная белая горячка способна вызвать сердечный приступ, апоплексический удар и даже смерть матери. Так что пресловутого выбора из двух зол у меня на самом деле не было. Я знакома с доброй дюжиной челюстно-лицевых хирургов, способных исправить «волчью пасть», но при этом не знаю ни одного, кто мог бы вернуть мертвеца к жизни. Когда королевский аспид пополз ко мне, я влезла на стол, позвонила в «Райт эйд» и выписала сама себе валиум в количестве, достаточном для того, чтобы продержаться в течение следующих сорока восьми часов.Шины «ауди» протестующе визжат, когда я делаю резкий разворот на сто восемьдесят градусов и останавливаюсь у въезда на федеральную автостраду номер десять. Мимо меня, сердито гудя клаксонами, с ревом проносятся грузовики и легковые автомобили. Час езды по автостраде номер десять приведет меня в Батон-Руж. А оттуда шоссе номер шестьдесят один, следуя изгибам реки Миссисипи, — в городок Натчес, штат Миссисипи, где я родилась и выросла. Я много раз отправлялась в это путешествие, но так и не довела дело до конца. Сегодня вечером, однако…«Родной дом… — шепчу я про себя. — Место, в которое тебя должны обязательно впустить, если ты приедешь туда, когда бы это ни произошло». Не помню, кто это сказал, но фраза всегда казалась мне уместной и удачной. Хотя на первый взгляд все обстоит не совсем так. Моя семья вечно умоляет меня приехать. А мать прямо-таки мечтает о том, чтобы я вернулась в дом, где прошло мое детство. (Слово «дом» в данном случае неуместно. Это целое поместье, достаточно большое, чтобы приютить меня и еще дюжину семейств). Но я никогда не смогу вернуться туда. Я даже не могу переехать обратно в Натчес. При этом я не знаю, почему. Это очень красивый городок, намного красивее и лучше Нового Орлеана. И уж во всяком случае намного более безопасный и мирный. И он влечет к себе многих, кто пытался покинуть его в разные годы.Но только не меня.Вы уезжаете откуда-нибудь в молодости, не отдавая себе отчета, зачем и почему, зная только то, что вы должны уехать оттуда. В шестнадцать лет я закончила среднюю школу, поступила в колледж, уехала из Натчеса и никогда не оглядывалась назад. Парочка симпатичных ребят, которых я знала, тоже стремилась во что бы то ни стало убраться оттуда, и они добились своего. Я, конечно, приезжала отпраздновать Рождество и день Благодарения, но в остальные дни меня было не затащить туда и на аркане, что моя семья воспринимала как личное оскорбление. Они никогда не понимали меня, равно как и никогда не позволяли мне забыть об этом. Оглядываясь назад с высоты прошедших пятнадцати лет, я думаю, что сбежала из дому только потому, что Кэт Ферри могла быть — и стать — самой собой только в другом месте и в другом времени. В Натчесе она была и остается наследницей обременительной, неподъемной череды обязательств и ожиданий, оправдать которые я не могла. Да и не собиралась.Но теперь я своими руками разрушила собственное тщательно выстроенное убежище. В общем, наверное, это было неизбежно. Меня предупреждали об этом ради моего же блага, предупреждали с самыми лучшими намерениями. Как и ожидалось, мои нынешние проблемы затмевают собой те, что я оставила позади, и у меня фактически не осталось выбора. На мгновение я задумываюсь. А не вернуться ли домой и не собрать ли сумку? Или чемодан? Но если я вернусь, то уже никуда и никогда не уеду. С Шоном разыграется сцена по поводу беременности и тогда… тогда, быть может, это станет концом для нас. Или, скорее всего, для меня одной. А сегодня вечером я еще не готова подойти к краю пропасти.Мой сотовый телефон в очередной раз пиликает «Воскресенье, кровавое воскресенье». На экране появляется надпись «Детектив Шон Риган». Меня так и подмывает ответить на вызов, но ведь Шон наверняка звонит не по делу. Он хочет меня видеть. Чтобы расспросить об этом маленьком «эпизоде» на месте преступления. Он хочет обсудить со мной, что может быть известно — или еще не известно — капитану Пиацце о нашем романе. Расслабиться после тягостного и утомительного общения с оперативной бригадой.Он хочет заняться со мной сексом.Я отключаю звуковой сигнал и въезжаю на автостраду, вливаясь в ночной поток транспорта, покидающего город.

Глава 4На юге дикая природа всегда живет рядом. Не проходит и десяти минут, как федеральная автострада номер десять спрыгивает с твердого грунта и начинает петлять среди зловонных болот, в которых полным-полно аллигаторов, змей, диких кабанов и кугуаров. Всю ночь напролет они крадутся в темноте и убивают, разыгрывая ритуальную церемонию смерти, охраняющую их собственное существование. Хищники и жертвы, преследователи и преследуемые, вечный танец жизни. Интересно, а кто я? Шон сказал бы, что я охотник, и был бы недалек от истины. Но в то же время это не совсем верно. Всю свою жизнь я оставалась жертвой. На теле и в душе я ношу шрамы, которых никогда не видел Шон. И вот сейчас я не хищник и не жертва, а некий гибрид, играющий обе роли одновременно. Я охочусь на хищников, чтобы защитить самых уязвимых созданий — невинных.Хотя, пожалуй, в наше время это определение выглядит наивно. Невинные. Ни единого человека, достигшего зрелости и сохранившего при этом ясность рассудка, нельзя назвать невинным. Но при этом никто из нас не заслуживает того, чтобы превратиться в жертву, на которую охотятся исчадия ада. Пожилые мужчины, умирающие один за другим в Новом Орлеане, сделали нечто такое, что привлекло к ним внимание убийцы. Вполне вероятно, нечто совершенно безобидное — или, наоборот, нечто ужасное. Но меня это волнует только в том смысле, что может помочь найти убийцу, который лишил их жизни. Впрочем, теперь мне можно вообще не волноваться на этот счет. Потому что капитан Пиацца исключила меня из числа участников охоты.Нет, ты сама себя исключила, — возражает цензор у меня в голове.Экран мобильного телефона, лежащего на сиденье для пассажира, загорается зеленым светом. Это снова Шон. Я переворачиваю телефон, чтобы не видеть мерцания дисплея.В течение всего прошлого года, когда беспокойство или депрессия становились невыносимыми, я сбегала к Шону Ригану. Сегодня я убегаю от него. Убегаю, потому что боюсь. Когда Шон узнает, что я беременна — а я намерена оставить ребенка, — он или сдержит свои обещания, или нарушит их. И мне становится дурно при мысли, что ради меня он не бросит свою семью. Этот страх настолько осязаем, что итог кажется мне предопределенным заранее, как будто я с самого начала знала, что все будет именно так, и лишь обманывала себя, надеясь на лучшее.Шон никогда не скрывал своих сомнений. Его беспокоит мое пьянство. Моя депрессия. Мои повторяющиеся время от времени маниакально-депрессивные состояния. Его беспокоит то, что в сексуальном смысле я не умею хранить верность. Учитывая мое прошлое, его опасения не лишены оснований. Но я считаю, что однажды наступает момент, когда ты должен поставить на карту все, рискнуть всем ради другого человека, независимо от своих страхов. Кроме того… неужели Шон не понимает, что если после того, как стал близок со мной, он все равно не может доверять мне, то мне намного труднее полагаться на саму себя?Мои руки, лежащие на рулевом колесе, дрожат. Мне необходимо принять еще одну таблетку валиума, но я не хочу рисковать, иначе могу заснуть за рулем.Наплюй и возьми себя в руки, — говорю я себе.Это своего рода мантра моей молодости и неписаный девиз моего семейства. В конце концов, мою нынешнюю дилемму никак нельзя назвать чем-то совершенно новым и доселе неизвестным. Да, я еще ни разу не была беременной, но беременность — это всего лишь новый штрих в описании старой привычки. Я вечно выбирала недоступных мужчин. В некотором смысле вся моя жизнь представляет собой серию необъяснимых решений и неразгаданных парадоксов. Два психотерапевта лишь удрученно разводили руками, поражаясь моей способности функционировать на нынешнем уровне, несмотря на саморазрушительное поведение, которое вынуждает меня балансировать на краю пропасти.Я поддерживаю отношения со своим теперешним, последним по счету, психотерапевтом, доктором Ханной Гольдман, только потому, что она позволяет мне не приходить на заранее назначенные сеансы, но зато звонить ей, когда вздумается. Мне не нужно кабинетное время, проведенное в разговоре с глазу на глаз. Мне достаточно всего лишь понимающего собеседника.Собственно говоря, мне давно пора позвонить Ханне. Она еще ничего не знает о моей беременности. Ей также неизвестно и о моих острых тревожных состояниях с реакцией паники. Несмотря на то, что мы знакомы вот уже четыре года, мне до сих пор трудно обратиться к ней за помощью.Я происхожу из семьи, в которой депрессия считается слабостью, а никак не болезнью. В детстве, когда это могло принести мне огромную пользу, я не посещала психотерапевта. Мой дед, хирург, считает, что психотерапевты больны в гораздо большей степени, чем их пациенты. Мой отец, ветеран войны во Вьетнаме, до того как умереть, обращался к нескольким психотерапевтам в госпитале для ветеранов, но никто из них не сумел облегчить симптомы его «вьетнамского синдрома».[35] Моя мать также отказалась от лечения, заявив, что психиатры-мозголомы ничем не помогли ее старшей сестре, а один из них даже соблазнил ее. Когда в возрасте двадцати четырех лет тяга к самоубийству побудила меня наконец обратиться за помощью, никто — ни патентованные доктора медицины, ни психологи — не смог справиться с переменами в моем настроении, избавить меня от ночных кошмаров и уменьшить мою тягу к спиртному или периодическому неразборчивому сексуальному поведению. До того как я познакомилась с доктором Ханной Гольдман и ее политикой невмешательства, терапия для меня оставалась лишь пустым звуком, напрасной тратой времени. И все-таки… Хотя в справочниках Ханны моя нынешняя ситуация наверняка характеризуется одним словом — «кризис», я почему-то не могу заставить себя вновь обратиться к ней.Когда в ночи поросшие соснами и дубами холмы сменяют сырые низины, я ощущаю по левую руку от себя великую реку, которая вот уже тысячелетия неспешно несет свои воды на юг, не обращая никакого внимания на страдания и суетливые хлопоты человеческих существ. Река Миссисипи связывает городок, в котором я родилась, с городом, в котором я живу сейчас, став взрослой. Великая водная артерия, петляя и извиваясь среди болот и холмов, соединяет два крайних полюса моего существования — сопливого детства и независимости. Однако действительно ли я так независима, как думаю? Натчес, городишко, расположенный вверх по реке — он старше Нового Орлеана на два года, тысяча семьсот шестнадцатый год против тысяча семьсот восемнадцатого, — сделал меня такой, какая я сейчас, нравится мне это или нет. И вот сегодня вечером блудная дочь со скоростью восемьдесят пять миль в час возвращается домой.Назад и вперед…С ревом мотора и визгом покрышек на мокром шоссе я прохожу повороты трассы, по обеим сторонам которой стоит темный лес. В машине повисает ощущение непонятной, но от этого не менее осязаемой опасности. И только когда в свете фар вспыхивает надпись «Исправительная колония Ангола», я понимаю, в чем дело. К югу от полей, огражденных колючей проволокой, известных под названием «Ферма Ангола», на середине реки из воды поднимается остров. Принадлежащий моей семье с незапамятных времен, еще до Гражданской войны, этот атавистический мирок, подобно мрачному миражу, парит между изящными и элегантными городами Новый Орлеан и Натчес. Моя нога вот уже более десяти лет не ступала на остров ДеСалль, но сейчас я чувствую его присутствие, точно так же, как вы ощущаете в темноте движения невидимого, но опасного зверя, пробуждающегося ото сна. Находясь всего в дюжине миль от меня по левую руку, он жадно втягивает ноздрями воздух, стремясь уловить мой запах.Я сильнее утапливаю педаль газа и оставляю это зловещее место позади, впадая в водительский дорожный транс, в котором окончание пути пролетает незаметно. Я выхожу из него отнюдь не на окраине Натчеса, а уже на извилистой подъездной дорожке, пробегающей по высокой насыпи через лес, которая ведет к дому моего детства. Окруженный некогда двумя сотнями акров девственного леса, старинный особняк, в котором я выросла, построенный еще до Гражданской войны тысяча восемьсот шестьдесят первого года, занимает сейчас всего лишь каких-то двадцать поросших лесом акров. С одной стороны поместье граничит с больницей Святой Екатерины, точнее, ее местным отделением, с другой — с огромной и величественной старой плантацией, именуемой «Элмз Корт». Тем не менее подъездная аллея, обсаженная дубами, ветви которых смыкаются над головой, все еще привлекает туристов, внушая им обманчивое ощущение, что они приближаются к уединенному феодальному поместью в европейском стиле.Высокие кованые створки ворот перекрывают последние пятьдесят ярдов подъездной дорожки, но сколько я себя помню, они всегда оставались распахнутыми. Я останавливаюсь и нажимаю кнопку на воротах. Створки расходятся, словно их разводят невидимые руки. Как если бы боги открыли мне путь домой.«Зачем я здесь?» — спрашиваю я себя.Ты знаешь, зачем, — отвечает насмешливый голос. — Тебе больше некуда бежать.Проглотив, не запивая, таблетку валиума, я медленно въезжаю в ворота.Позади меня с лязгом захлопываются железные створки.

Глава 5Впереди на огромной лужайке в свете луны открывается вид, от которого у большинства посетителей по-прежнему захватывает дух. Французский дворец, словно призрак, вырисовывается в тумане. Его выложенные из известняка стены матово светятся подобно ухоженной коже, а окна напоминают темные глаза, блестящие от чрезмерной усталости или выпивки. Особняк поражает размерами, производя впечатление безграничного могущества и богатства. Однако с точки зрения современного человека он являет собой, до некоторой степени, абсурдное зрелище. Дворец времен французской империи в городке, раскинувшемся на берегах Миссисипи, с населением в двадцать тысяч душ? Тем не менее в одном только Натчесе отыщется более восьмидесяти старинных построек, многие из которых до сих пор выглядят роскошными особняками, и наш дом, построенный руками рабов, прекрасно вписывается в историю городка, являясь свидетельством былого процветания и излишеств.Моя семья прибыла в Америку в тысяча восемьсот двадцатом году в лице младшего сына парижского финансиста, отправившегося в дикие земли Луизианы на поиски счастья и состояния. Выполняя волю своего жестокого папаши, Анри Леклерк ДеСалль работал как проклятый, пока не превзошел все родительские ожидания. К тысяча восемьсот сороковому году ему принадлежали хлопковые поля, протянувшиеся на десять миль вдоль реки Миссисипи. И в том же самом году, подобно большинству хлопковых баронов того времени, он затеял строительство особняка на высоком утесе над рекой, в небольшом городке под названием Натчес.Большинство хлопковых плантаторов, не мудрствуя лукаво, возводили квадратные и приземистые дома в греческом стиле эпохи Возрождения, но Анри, чрезвычайно гордый своим происхождением, нарушил традицию и построил великолепную копию Мальмезона, летнего дворца Наполеона и Жозефины. Сооруженный с целью унизить и пристыдить папашу ДеСалля, когда тот почтил своим визитом Америку, Мальмезон и прочие дворовые постройки стали центром хлопковой империи, которая — благодаря симпатиям моей семьи, принадлежавшим янки-североамериканцам, — пережила и Гражданскую войну, и Реконструкцию без особого для себя ущерба. Она процветала вплоть до тысяча девятьсот двадцать седьмого года, когда Миссисипи вышла из берегов, устроив наводнение поистине библейских масштабов. В следующем году случились пожары на полях, а в тысяча девятьсот двадцать девятом крах фондовой биржи завершил пресловутые «три плохих года подряд», которых панически боялись даже чрезвычайно состоятельные семейства.ДеСалли потеряли все.Патриарх той эпохи выстрелил себе в сердце, оставив потомков и наследников прозябать среди черных и нищих белых, которых они совсем недавно нещадно эксплуатировали. Но в тридцать восьмом году колесо фортуны повернулось в обратную сторону.Молодой геолог, заручившийся поддержкой могущественных покровителей из Техаса, взял в аренду большой участок земли, некогда принадлежавший семейству ДеСалль. Благодаря капризам законодательства штата Луизиана землевладельцы сохраняли право на добычу полезных ископаемых в течение еще целых десяти лет после переуступки оных. Мой прапрадедушка мечтал лишь о том, чтобы получить причитающиеся ему деньги за аренду. Но за девятнадцать дней до истечения срока его законных прав на землю молодой геолог наткнулся на одно из самых богатых месторождений нефти в Луизиане. Названное месторождением ДеСалль, оно позволило получить свыше десяти миллионов баррелей сырой нефти. В конце концов мой прапрадедушка выкупил все до единого акры земли, принадлежавшей ДеСаллям, включая остров. Кроме того, он выкупил и Мальмезон, вернув особняку изначальную роскошь, которой он славился еще до Гражданской войны. Его нынешний владелец, мой дед со стороны матери, поддерживает Мальмезон в первоначальном состоянии, из-за чего его и выбрали украсить обложку журнала «Архитектурный дневник» десять лет назад. Но город, который окружает особняк, хотя и сохранился не хуже Чарльстона или Саванны, похоже, обречен на медленное вымирание подобно всем городкам Юга, через которые не проложили автостраду федерального значения. Да и промышленность обошла его стороной.Я объезжаю «большой дом» и паркуюсь рядом с одной из двух кирпичных пристроек позади него. Восточное здание для рабов — двухэтажная постройка, размерами превосходящая некоторые пригородные дома, — была моим домом с детства. Наша служанка, Пирли, живет в западной постройке, отделенной от остальной части тридцатью ярдами розового сада. Она с пеленок ухаживала за моей матерью и теткой, а потом делала то же самое для меня. Приближаясь к восьмидесяти, Пирли по-прежнему сама водит небесно-голубой «кадиллак», гордость всей ее жизни. Он притаился сверкающей игрушкой в темноте позади ее дома, и его хромированные части надраены тщательнее, чем на машине любой белой матроны в городе. Пирли частенько засиживается у телевизора допоздна, но уже миновала полночь, и сейчас ее окна темны.Машины моей матери нигде не видно. Она, скорее всего, отправилась в Билокси, чтобы навестить старшую сестру, которая сейчас проходит через все процедуры очередного горького развода. «Линкольна» моего дедушки тоже нет. В семьдесят семь лет дедушка Киркланд все еще сохраняет замечательную природную живость, но удар, случившийся с ним в прошлом году, положил конец его карьере автолюбителя. Не мудрствуя лукаво, он нанял водителя и вновь принялся за прежний образ жизни, который показался бы утомительным человеку вдвое моложе его. Нынче вечером дедушка может быть где угодно, но мне почему-то кажется, что он на острове. Он охотник-любитель, и остров ДеСалль, на котором водится много оленей, диких кабанов и даже медведей, стал для него вторым домом с тех самых пор, когда он вошел в нашу семью, женившись на бабушке пятьдесят лет назад.Когда я выбираюсь из «ауди», жара окутывает меня, словно теплое одеяло. Ночной воздух наполняет стрекотание кузнечиков и кваканье лягушек, доносящееся из ближайшего речного залива, но эти звуки, пришедшие из детства, вызывают во мне смешанные чувства. Я смотрю на дальнюю часть поместья, и глаза мои выхватывают из темноты искривленное кизиловое деревце, растущее на краю розового сада, который отделяет наш дом от дома Пирли. От волнения у меня перехватывает горло. Под этим деревом расстался с жизнью мой отец, застреленный грабителем, с которым он схватился двадцать три года назад. Я не могу смотреть на кизиловое дерево и не вспоминать ту ночь… Сквозь дождь вспыхивают синие проблески огней полицейских машин. Мокрое, серое тело. Остекленевшие глаза смотрят в небо. Я много раз просила дедушку срубить это дерево, но он всегда отказывался, заявляя, что глупо уродовать красоту нашего знаменитого розового сада из одной только сентиментальности.Сентиментальность…После убийства отца я перестала разговаривать. Совсем. В буквальном смысле. За целый год я не проронила ни слова. Но умом восьмилетней девочки я непрестанно пыталась найти ответ на вопрос: что такого искал грабитель, что стоило бы жизни моего отца? Деньги? Фамильное серебро? Коллекцию ружей или картин дедушки? Все это были вполне возможные мотивы, вот только мы не обнаружили никакой пропажи. Повзрослев, я начала думать о том, что, может быть, незваный ночной гость пришел к моей матери. Ей тогда едва исполнилось тридцать, и она с легкостью могла привлечь внимание насильника. Но поскольку убийцу так и не поймали, эта теория так и осталась теорией, проверить ее было невозможно.После того как случился первый приступ депрессии — мне тогда исполнилось пятнадцать, — в голове у меня поселился новый страх: может быть, никакого грабителя не было вовсе? Мой отец был застрелен из собственного ружья, и единственные отпечатки пальцев, обнаруженные на нем, принадлежали членам нашей семьи. Я не могла не думать о том, что отец — изнутри и снаружи обожженный войной, забыть которую он так и не смог, — решил свести счеты с жизнью. Быть может, несмотря на то что жена и дочь обожали его, он чувствовал, что нет другого выхода, кроме как покончить с этим существованием, выстрелив в себя. К тому времени я уже сама была на грани подобного поступка, так что понимала, что это вполне возможно. За прошедшие годы я подумывала о том, чтобы совершить это самой, и подумывала неоднократно. Но что-то всегда мешало мне смириться с мыслью о том, что отец покончил жизнь самоубийством. Вероятно, в глубине души я верила, что сила, которая не дала мне сорваться в те ужасные ночи, — его прощальный подарок, единственное наследство, которое он мне оставил.Я ненавижу этот проклятый розовый сад, созданный по образу и подобию садов Мальмезона, за которыми ухаживала сама Жозефина. В нем собраны розы со всего мира, и он наполняет воздух такими ароматами, что туристы в восхищении закатывают глаза. Но для меня запах роз навсегда смешался с запахом смерти.Я отворачиваюсь от сада и, повинуясь паранойе, порожденной долгими годами жизни в городе, выгружаю с заднего сиденья чемоданчики с оборудованием. И только на полпути к двери дома для слуг соображаю, что в Натчесе могла бы оставить вещи на заднем сиденье незапертого автомобиля на целый месяц и, вернувшись, найти их на прежнем месте.Входная передняя дверь заперта. А ключа у меня нет. Обойдя здание кругом, я подхожу к окну своей старой спальни, опускаю чемоданчики на землю и поднимаю оконную раму. Спертый воздух, вырывающийся через приоткрытое окно, переносит меня на пятнадцать лет назад. Я поднимаю чемоданчики, переношу их через подоконник и опускаю на пол, потом перелезаю сама и пробираюсь в темноте к выключателю на стене. Это легкое путешествие, потому что моя спальня выглядит именно так, как выглядела в мае тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, когда я закончила среднюю школу.Стены были обшиты деревом еще в тысяча девятьсот семидесятом году, а ковер темно-синего цвета на полу — тот же самый, который положен в год, когда я родилась. Шелковые разноцветные стрекозы свисают на ниточках с потолка, а стены украшают плакаты с изображением рок-звезд: Ю-2, Шинед О'Коннор, Р.Е.М., Стинг. На стене напротив платяного шкафа висят полки, уставленные многочисленными фотографиями и моими плавательными трофеями, отмечая каждое мгновение карьеры, которая началась в пять лет и закончилась в шестнадцать. На старых фотографиях отец, темноволосый мужчина среднего роста приятной наружности, стоит рядом с долговязой и неуклюжей девчонкой, начисто лишенной мяса на костях. Когда тело девочки начинает округляться, отец исчезает с фотографий, а его место занимает пожилой мужчина с серебряными волосами, строгими, словно вырубленными резцом скульптора, чертами лица и пронизывающим взглядом. Это мой дед, доктор Уильям Киркланд. Когда я сейчас гляжу на фотографии, мне приходит в голову мысль, что мать присутствует лишь на некоторых из них, и это кажется мне странным. Но мама никогда не разделяла моего интереса к плаванию, представляющему собой «асоциальную» активность и поглощающему уйму времени, которое с пользой можно было потратить на более «подобающие» занятия.Заглянув в шкаф, я вижу, что на плечиках висит одежда, которую я носила в школе. Под одеждой стоит плетеная корзина для белья, полная луизианских рисовых фигурок. Одежда не оказывает на меня никакого действия, а вот при виде набивных разноцветных животных к горлу подступает комок. Изначально заполненные высушенным рисом, рисовые фигурки являют собой местных предшественников плюшевых игрушек в стиле Кролика Банни, которые позже покорили всю Америку. Должно быть, в корзине их штук тридцать, не меньше, но той, которая по-настоящему имеет для меня значение, там нет. Нет Лены-леопарда. Лена была моей любимицей, но я не знаю, почему. Может быть, потому что она была кошкой, как и я. Мне нравились пятнышки у нее на шкурке, нравились ее усы, нравилось, как она прижималась к моей щеке, когда я засыпала. Я носила ее с собой повсюду, даже взяла на похороны отца. И именно там, в окружении взрослых в комнате для гостей, я увидела отца лежащим в гробу.Он больше не был похож на моего папу. Он выглядел старше. И еще очень одиноким. Когда я сказала об этом, дедушка предположил, что отцу будет не так одиноко, если я отдам ему Лену, чтобы она составила ему компанию. Мысль о том, чтобы в один день лишиться и Лены, и отца, была ужасна, но дедушка был прав. Каждый вечер в обществе Лены мне было не так одиноко, и я была уверена, что она сможет сделать то же самое и для папы. Спросив у мамы разрешения, я перегнулась через высокий край гроба и пристроила Лену между щекой и плечом отца, как делала каждый вечер сама. После этого я очень сильно скучала по ней, но утешала себя мыслью, что у папы осталась маленькая частичка моего сердца, чтобы ему не было так тоскливо одному.Стоя сейчас в своей старой спальне, я чувствую, как по коже у меня бегут мурашки, как бывает всякий раз, когда я возвращаюсь домой. Почему мать решила оставить в ней все как есть? Черт возьми, она же дизайнер интерьера, в конце концов! Ее охватывает буквально маниакальное желание переделать каждый клочок пространства, который оказывается в ее власти. Это всего лишь своеобразное проявление уважения к моему детству? К более понятному и простому прошлому? Или мне следует рассматривать это как неприкрытое приглашение вернуться домой и начать все сначала, с того места, где я «сбилась с пути истинного»? Все члены моей семьи до сих пор расходятся во мнении, когда именно это случилось, то есть когда я не оправдала возложенных на меня надежд в качестве «женщины из рода ДеСалль». В глазах деда у меня все шло нормально до тех пор, пока меня не попросили из медицинского колледжа, что и не позволило мне пойти по его стопам и стать хирургом. Но мать считает, что падение началось намного раньше, в какой-то неопределенный момент моей юности. Хотя я и не ношу фамилию ДеСалль, фамилия моего отца была Ферри, меня все равно считают женщиной из рода ДеСалль, а это налагает на меня легион обязанностей. Но тысяча маленьких самовольных поступков, которые я совершила, уводят меня все дальше от этого предопределенного пути на дорогу, на которой мне до сих пор не встретилось никого, даже отдаленно похожего на мужа. И мать никогда не позволяет мне забыть об этом. Собственно говоря, я даже рада, что, приехав ночью, не застала ее дома.Пока я смотрю на фотографию отца, на которой он высоко поднял мою руку в знак триумфа, валиум попадает мне в кровь и на меня снисходит благословенное спокойствие. Из-за того что отец умер, когда мне было всего восемь, он остался единственным, кого я не успела разочаровать. Мне нравится думать, что если бы он был сейчас жив, то гордился бы моими достижениями. Что касается моих проблем… Ну что же, у Люка Ферри хватало собственных.Я откидываю покрывало на своей неизменно убранной постели и вытаскиваю из кармана сотовый телефон. Меня охватывает чувство вины, когда я вижу, что не ответила на тринадцать звонков. Нажав клавишу с цифрой «1», чтобы проверить голосовую почту, я прослушиваю первое сообщение. Шон позвонил мне даже раньше, чем успел покинуть дом Артура ЛеЖандра. Ободряющим голосом он советует мне сохранять спокойствие, говорит, что Пиацца — это его проблема, не моя, а потом умоляет не распускаться, пока он не приедет сюда. «Сюда» — это в мой дом на озере. Я пропускаю несколько сообщений. Перемена в голосе Шона просто разительна.— Это снова я, — сердито заявляет он. — Я все еще сижу у тебя дома и по-прежнему не имею ни малейшего представления, куда ты подевалась. Пожалуйста, перезвони мне, даже если не хочешь меня видеть. Я даже не знаю, то ли ты валяешься пьяной в какой-нибудь дыре в Квортере, то ли упала в канаву и умерла. Ты что, перестала принимать лекарства? Что-то пошло не так, Кэт, я просто знаю это, и оно не имеет отношения к убийствам. Послушай… Ты должна доверять мне, и ты знаешь, что можешь это сделать. — Пауза, треск. — Проклятье, я люблю тебя, и все это дерьмо собачье. Вот почему мы до сих пор не вместе. А я сижу один в пустом доме и…Щелчок, и больше ничего. Доступная память телефона исчерпала себя этим сообщением.Я выскальзываю из трусиков и натягиваю одеяло до подбородка. Мне хочется позвонить Шону и сказать, что со мной все в порядке, но дело в том, что это не так. Собственно говоря, мне кажется, что я схожу с ума. Но здесь он ничем не может мне помочь.Сотовый телефон выскальзывает из рук, и перед глазами у меня возникает образ Артура ЛеЖандра, лежащего мертвым в сверкающей кухне, в черных носках, надетых на худые, тонкие ноги. Над его телом парит в воздухе надпись, сделанная кровью: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ. Я снова вижу следы укусов на бескровной плоти ЛеЖандра, еще один факт в бесконечной череде шрамов и увечий, которым я стала свидетелем за прошедшие семь лет.Неужели это и в самом деле моя работа? Как может чья-то работа заключаться в том, чтобы анализировать и изучать нечто столь жестокое, столь маленькое, столь страшно специализированное?Должно быть, мой выбор карьеры обусловлен чем-то еще. Но чем? Таинственной смертью отца? Это слишком очевидная причина.— Моя работа никогда не закончится, — бормочу я, ощущая, как валиум растекается по жилам.Сегодня ночью седативное, которое я проглотила, чтобы справиться с похмельем и тягой к выпивке, сделало мне неожиданный подарок: крепкий сон без сновидений. Я уже много лет не испытывала такого облегчения.— Спасибо тебе, — шепчу я снотворному, словно обращаюсь к богине сна.Моя левая рука ложится на живот, а правая высовывается из-под одеяла и тянется к руке, которой больше нет здесь.— Папа? — шепчу я. — Это ты?Он не отвечает.Он никогда не отвечает, но сегодня ночью страшная боль одиночества, которая всегда сопровождает мои мысли об отце, не так сильна. Валиум притупляет острые края моего отчаяния, облегчая соскальзывание в сон. Много лет меня по ночам мучают кошмары, а в последнее время алкоголь, которым я пользовалась, чтобы притупить их, кажется, делал их еще страшнее. Но валиум для меня — новое и неизвестное лекарство, свежее и сильное, как первый глоток спиртного, который я когда-то сделала.Сегодня сон обволакивает меня, как океанская глубина во время свободного погружения, и его яркий верхний слой становится ярче и интенсивнее по мере того, как я погружаюсь все глубже и глубже, прочь от хаоса поверхности, в синий храм глубины. Мое убежище и спасение от мира и от себя самой. Здесь нет других мыслей, кроме как выжить. Здесь царят покой и умиротворение. Благословенно пребывание в таком месте, куда немногочисленная горстка человеческих существ может войти без баллонов со сжатым воздухом, где смерть является постоянным спутником, где жизнь кажется слаще из-за того, что ты знаешь, как легко ее потерять.Здесь тело мое не имеет веса.Здесь я не имею тела.Астронавт, свободно и безоглядно дрейфующий сквозь глубокий космос, беззаботно относящийся к тому, что системы его жизнеобеспечения отказали, что его тело должно или обеспечить самостоятельное выживание, или умереть. Любой, у кого в мозгах есть хотя бы крупица здравого смысла, отчаянно устремился бы к поверхности.Но только не я.Потому что здесь я свободна.Я не сознаю, сколько парю так в невесомости, потому что здесь время не имеет значения. Я знаю лишь, что, наверное, сплю, потому что время настоящего свободного погружения играет решающую роль. Время — это остатки кислорода, растворенного в вашей крови, единственная валюта, на которую можно купить глубину, а глубина — это и есть Святой Грааль, цель и окончательный пункт этого сумасшествия. Или ему полагается быть таковым, во всяком случае. Вот эта часть и смущает меня, если честно. Потому что дна достигнуть невозможно. По крайней мере, в настоящем океане. И только вернувшись на сушу, можно попробовать сделать это.Я всплываю на поверхность. Я знаю об этом, потому что море вдруг прекратило вжимать мой мокрый костюм ныряльщика в каждую пору тела и надо мной вспыхивает бело-голубая молния. Внезапно налетевшая буря? Я напрягаюсь в ожидании неизбежного удара грома, но ничего не происходит. Когда молния вспыхивает снова, мой мозг регистрирует какой-то странный звук. Это не гром, и даже не шлепанье волн о борт спасательной лодки. Это щелчок затвора фотоаппарата. Когда наконец я выныриваю на поверхность, то улавливаю запах ацетона, а вовсе не озона, который должен сопровождать вспышку молнии. Моргая от неожиданности, я окликаю:— Шон? Шон, это ты?Над изножьем моей кровати появляются темно-коричневый лоб и глаза размером с блюдца. За ними следуют нос и рот, приоткрытый от удивления. Я гляжу в лицо девочки-негритянки лет примерно восьми. У нее вид опешившего ребенка, который вошел в знакомый двор и вдруг обнаружил там чужую собаку, поджидающую его.— Ты кто? — бормочу я, одновременно спрашивая себя, не мерещится ли мне все это.— Натрисса, — отвечает девочка, и тон ее становится почти вызывающим. — Натрисса Вашингтон.Я обвожу взглядом комнату, но все, что мне удается заметить, это лучик солнечного света, пробивающийся сквозь неплотно задернутые занавески.— Что ты здесь делаешь?Глаза у девочки по-прежнему широко раскрыты.— Я здесь со своей тетей. Я не хотела сделать ничего плохого.— Тетей? — Запах ацетона становится сильнее.— Мисс Пирли.Внезапно ко мне возвращаются события прошедшей ночи. Телефонный звонок от Шона. Труп в доме на Притания-стрит. Сумасшедшая ночная гонка в Натчес. Какая горькая ирония — узнать, что в трезвом виде вы способны на выходки, которые в пьяном состоянии вам даже не приходят в голову!— Который час?Девочка преувеличенно небрежно пожимает плечиками.— Не знаю. Уже утро.Откинув покрывало и простыни, я подползаю к изножью кровати. Содержимое моего чемоданчика судебно-медицинского одонтолога разбросано по полу. Натрисса держит в руках мой фотоаппарат — должно быть, его вспышка и стала той «молнией», которая разбудила меня. Среди инструментов и химикатов на полу валяется и распылитель с люминолом, токсическим химическим веществом, используемым для обнаружения латентных, скрытых следов крови.— Ты ничего не разлила здесь, Натрисса?Она торжественно качает головой.Я осторожно забираю у нее из рук фотоаппарат.— Ничего страшного, если ты и разлила что-нибудь. Мне просто нужно знать.— Может быть, я чуть-чуть разбрызгала вот это.Я встаю с кровати и натягиваю трусики.— Все нормально, но тебе нужно выйти из комнаты, пока я буду тут прибирать. В этом флаконе содержится опасный химикат.— Я помогу вам. Я знаю, как нужно убирать за собой.— Вот что я тебе скажу. Давай сначала сходим к твоей тете, а потом я вернусь и займусь уборкой. Я уже давненько не виделась с Пирли.Натрисса согласно кивает.— Она сказала мне, что здесь никого не будет. Она открыла дверь только для того, чтобы забрать белье из стирки для миссис Ферри.Я беру маленькую девочку за руку и иду к двери, затем щелкаю выключателем и выхожу в коридор. Натрисса топчется сзади. Она повернулась ко мне спиной и смотрит в темноту комнаты.— Ты что-нибудь забыла? — спрашиваю я.— Нет, мэм. Я только смотрела вот на это.— На что?— Вот на это. Это я наделала?Я смотрю поверх головы девочки. На полу у изножья кровати в темноте виднеется зеленовато-голубое свечение. Люминол вступил в реакцию с чем-то, разлитым на ковре. Химикат дает ошибочный положительный результат при соединении с некоторыми веществами, одним из которых является домашний отбеливатель.— Все в порядке, — говорю я, с ужасом представляя реакцию матери на то, что натворила Натрисса.— Страшновато получилось, — говорит девочка. — Похоже на «Охотников за привидениями» или что-нибудь в этом роде.Обойдя Натриссу, я смотрю вниз на свечение на полу. Оно не расплывчатое, как я поначалу решила, а имеет четкую форму, внезапно меня охватывает неприятная и непонятная слабость.Я смотрю на отпечаток ноги.Я ощущала такую же слабость и оцепенение двадцать три года назад, когда дедушка отвернулся от первого мертвого тела, которое я увидела в своей жизни, опустился рядом со мной на колени и сказал: «Малышка, твой папа умер».— Натрисса, не подходи сюда.— Да, мэм.Собственно, это не отпечаток ноги, а след сапога. Я осознаю этот факт только потому, что рядом с загадочным отпечатком появляется еще один. Это след босой ноги, намного меньше сапога.След детской ноги.Медленно и исподволь мое сознание отмечает еще и негромкий, но постоянный шум. Он доносится сначала очень тихо, но постепенно переходит в мягкий стук. Это звук дождевых капель, ударяющих об оцинкованную крышу. Это не имеет никакого смысла, поскольку в доме для слуг шиферная крыша, а не оцинкованная, да и я стою на первом из двух этажей. Но я уже слышала этот звук раньше и знаю, что он означает. Слуховая галлюцинация. Я слышала тот же самый металлический звук неделю назад, на месте убийства Нолана. Как раз перед тем, как со мной случился первый приступ паники. Я смотрела на обнаженный труп бывшего бухгалтера и…Быстрый топот выводит меня из оцепенения. Натрисса сломя голову мчится по коридору. Воздух в спальне дрожит от детского крика.— Няня! Няня! Няня!Взглянув на часы, я жду, что отпечатки начнут тускнеть. Ошибочные положительные результаты реакции имеют обыкновение быстро блекнуть, тогда как свечение, вызванное гемоглобином, содержащимся в крови, остается надолго — подобно свидетелю обвинения.Проходит тридцать секунд. Я обвожу взглядом спальню, этот странный храм моего детства. Потом смотрю вниз, на пол. Прошла уже целая минута, а свечение и не думает бледнеть.— Ну давай же, — шепчу я. — Тускней.У меня дрожат руки. Я тоже хочу побежать к Пирли, но я уже давно не ребенок. Перед глазами у меня все расплывается, так напряженно я всматриваюсь в следы. Может быть, это отпечаток моей ноги? На некоторых поверхностях пятна крови могут сохраняться десятилетиями.— Тускней же, — умоляю я пятна. Но мольба остается без ответа.Я пила в течение пятнадцати лет. Вот уже сорок восемь часов я трезва как стеклышко. И еще никогда в жизни мне так отчаянно не хотелось выпить.

Глава 6У меня в голове инстинкт борется с рассудком. Пока я гляжу на два светящихся отпечатка, одна половина меня хочет убежать, другая — остаться и запереть дверь. Мне нужны фотографии отпечатков, но чтобы сделать их, я должна действовать быстро. Как только закончится химическая реакция, заставляющая кровь, скрытую в ковре, светиться, повторить ее уже не удастся.Входная дверь с грохотом захлопывается. Пирли. Я пересекаю спальню и запираю дверь. Затем открываю футляр, вынимаю однообъективный зеркальный фотоаппарат, привинчиваю к нему стандартный тридцатипятимиллиметровый объектив и шнур дистанционного управления. Проклятье! Я забыла выгрузить треногу из багажника машины.Кто-то громко стучит в дверь спальни. Я остро ощущаю, что это уже когда-то было со мной, и по стуку узнаю Пирли.— Кэтрин Ферри? — доносится низкий голос, который так же хорошо знаком мне, как и голос матери. — Это ты там, девочка?— Да, это я, Пирли.— Что это ты делаешь дома? Последний раз ты приезжала сюда… Я даже не упомню, когда именно. Почему ты не позвонила, чтобы предупредить?Я не могу терять времени, объясняя ей положение вещей.— Я выйду через несколько минут, хорошо?Схватив ключи от машины, я поднимаю оконную раму, вылезаю наружу и бегу к своему автомобилю. Держа в руке треногу, я влезаю обратно в спальню, задергиваю занавески и устанавливаю треногу почти над самыми отпечатками ног. Пирли все еще барабанит в дверь. Поставив фотоаппарат и направив его вниз, я включаю свет и делаю контрольный снимок пола. Затем закрываю апертуру объектива на два значения диафрагмы, вынимаю из чемоданчика с зубоврачебными принадлежностями линейку и выключаю верхний свет. На линейке дюймовые отметки выложены медными проволочками. Медь будет светиться, если сбрызнуть ее люминолом. Положив линейку рядом со светящимся отпечатком ноги, я распыляю еще некоторое количество химического реагента на линейку и отпечаток.— Что ты делаешь? — желает знать из-за двери Пирли. — Натрисса что-нибудь натворила там?— Со мной все в порядке! — раздраженно кричу я в ответ. — Подожди еще минутку.До меня доносится приглушенное бормотание, это Пирли допрашивает девочку.Когда интенсивность зеленовато-белого свечения начинает нарастать, я открываю затвор фотоаппарата с помощью кабеля дистанционного управления и смотрю на свои часы ныряльщика. Чтобы зафиксировать слабое свечение люминола в темноте, мне нужна экспозиция в шестьдесят секунд. Руки у меня буквально ходят ходуном, но кабель дистанционного управления не позволит фотоаппарату дрогнуть в неподходящий момент. И на этот раз дрожь вызвана не лекарствами или воздержанием от алкоголя. Это страх. Та же тошнотворная паника, приступ которой случился со мной на месте преступления в доме ЛеЖандра, а до этого — в доме Нолана. Если бы не отпечаток детской ножки, я бы решила, что след сапога светится из-за того, что кто-то вступил в кровь оленя. Дикие олени и лани часто забредают на территорию Мальмезона, и дедушка до сих пор время от времени ухитряется подстрелить какого-нибудь самца, иногда прямо из окна своего кабинета. Но ведь рядом присутствует отпечаток детской ступни…Когда стрелка на моих часах минует отметку в шестьдесят секунд, я закрываю затвор фотообъектива. Затем, чтобы быть уверенной, что удалось благополучно зафиксировать отпечатки, я открываю апертуру объектива еще раз и повторяю процедуру. К этому моменту Пирли уже вовсю разоряется за дверью.— Кэтрин ДеСалль Ферри! Немедленно открой!Знакомый ритуал фотографирования места преступления успокаивает мои нервы. Привычки обладают волшебной силой — даже дурные привычки, в чем я имела возможность убедиться много лет назад.— Отвечай мне, девчонка! Я не могу догадаться, о чем ты думаешь, как бывало когда-то. Ты уже взрослая, и тебя здесь не было слишком долго.Несмотря на охвативший меня страх, я улыбаюсь. В тот год, после смерти отца — в год, когда я перестала разговаривать, — со мной могла общаться только Пирли. Для того чтобы понять, что я думаю и чувствую, стойкой и мужественной няньке достаточно было одного взгляда на то, как изогнулись у меня губы или как я опускаю глаза.— Иду, иду! — кричу я, подходя к двери.Не успеваю я повернуть ручку, как Пирли распахивает дверь и, уперев руки в бока, встает на пороге. Приближаясь к восьмидесяти, она по-прежнему остается высокой и стройной, худощавой и крепкой, как дуб. В чертах ее лица цвета топленого молока явственно прослеживаются признаки белокожих предков. В глазах у нее по-прежнему светятся ум и смекалка, а ее ругань — которая, впрочем, все так же приводит в трепет чужаков — вовсе не означает, что она на самом деле рассержена. В обществе деда и матери Пирли демонстрирует спокойное достоинство прислуги девятнадцатого века. Когда упомянутые белые входят в комнату, равно как и другие их гости, она способна исчезать незаметно и неслышно, как настоящее привидение, но в моем присутствии ведет себя намного живее и свободнее, обращаясь со мной так, как если бы я была ее дочерью. Она все еще носит накрахмаленную белую униформу, которую в наше время больше нигде не встретить, и блестящий рыжеватый парик, чтобы скрыть коротко подстриженные седые волосы.Оказывается, я соскучилась по ней намного сильнее, чем полагала. Что касается моей старой няньки, то в глазах Пирли я вижу смесь обиды и восторга, словно она не знает, что делать — обнять меня или отшлепать. Если бы не испуг Натриссы и эта странная сцена в спальне, Пирли наверняка задушила бы меня в объятиях.— Отвечай сию же минуту! — потребовала она. — Тебя не было дома с самых похорон бабушки, а с той поры минул уже год.— Пятнадцать месяцев, — поправляю я ее, борясь с нахлынувшей волной новых чувств, которые сейчас просто не могу себе позволить. В прошлом июне моя бабушка утонула на острове ДеСалль. Песчаный обрыв, на краю которого она стояла, просто соскользнул в воды Миссисипи. Не было никаких признаков надвигающейся опасности. Четыре человека видели, как все случилось, но помочь ей не смог никто. Как никто и не видел, чтобы она вынырнула после того, как обрыв рухнул в реку. В молодости Кэтрин Пуатье Киркланд считалась блестящей пловчихой — именно она учила меня плавать, — но в возрасте семидесяти пяти лет уже не могла соперничать с могучим течением Миссисипи.— Боже, боже! — вздыхает Пирли. — Ну ладно… Почему ты не позвонила, чтобы предупредить о приезде? Я бы приготовила что-нибудь для тебя.— Все случилось слишком неожиданно для меня самой.— Эх, да разве у тебя когда-нибудь бывает по-другому! — Она бросает на меня понимающий взгляд, потом отталкивает меня и проходит в спальню. — Что у тебя происходит? Натрисса сказала, что видела здесь привидение.Я замечаю маленькую девочку, она робко выглядывает из-за двери.— В каком-то смысле так оно и есть. Ступай взгляни на ковер у кровати.Пирли подходит к треноге, сгибается и обозревает пол орлиным взором женщины, потратившей десятилетия на борьбу с мельчайшими пылинками, которые могли испачкать ее дом.— А почему ковер выглядит так странно?— Это кровь. Старые пятна крови, оставшиеся на волокнах ковра. Она вступила в реакцию с химическим реагентом, который случайно разлила по полу Натрисса.— Кровь? — скептически вопрошает Пирли. — Я не вижу здесь никакой крови. Это похоже на зубы для Хэллоуина, которые ты надевала, когда была маленькой. Зубы вампира, совсем как у графа Дракулы.— Принцип тот же самый. Но здесь есть кровь, можешь в этом не сомневаться.— И только кровь способна заставить эту дрянь светиться?— Нет, — вынуждена признать я. — Некоторые металлы обладают аналогичным действием. Хозяйственный пятновыводитель тоже способен на это. Ты не разливала здесь «Клорокс»? Или, может быть, в прачечной, а потом занесла его сюда?Пирли поджимает губы.— Вроде бы нет. А может быть, и да. Наверное, все-таки могла разлить, я полагаю.— Мне приходилось видеть множество таких пятен. При реакции с люминолом кровь начинает по-особому светиться. И я на девяносто пять процентов уверена, что смотрю сейчас именно на кровь.— Знаешь, а я уже не вижу ничего особенного.— Пятно быстро выцветает. Вот почему мне пришлось его сфотографировать.Пирли всегда стремилась свести к минимуму негативные аспекты любой ситуации. Полагаю, отчасти ей платят и за это тоже. Раньше я даже частенько слышала, как она напевает во время работы старую песенку Джонни Мерсера, в которой речь идет как раз об этом: «Подчеркивайте положительное, забывайте отрицательное…»— Это может быть кровь оленя, — предполагает Пирли. — Или броненосца. Доктор Киркланд до сих пор стреляет броненосцев на каждом шагу. Они вечно роются во дворе, гадость такая.— Существуют особые тесты, которые покажут мне, человеческая это кровь или нет. Знаешь, а ведь потребовалось бы чертовски много крови, чтобы отпечатки получились столь хорошо очерченными. Видишь, вот это след ноги в сапоге, а вот это — отпечаток босой ступни ребенка.Пирли молча смотрит, всем своим видом выражая скептицизм и неодобрение.— Здесь были другие дети после того, как я уехала? — Вообще-то я единственный ребенок, а у моей тети Энн, несмотря на три замужества, детей нет. — Натрисса здесь часто бывает?Пирли отрицательно качает головой.— Ты прекрасно знаешь, что мои дети живут в Чикаго и Лос-Анджелесе. А Натрисса до этого была в доме всего два раза. А в эту комнату, насколько мне известно, она вообще не заходила. — Она поворачивается и окидывает девочку сердитым взглядом. — Ты была здесь раньше, малышка?— Нет, мэм.— Отвечай правду, сейчас же! Я не из тех мягкотелых учителей-белоручек, к которым ты привыкла в школе.— Я говорю правду!Натрисса обиженно выпячивает нижнюю губку, а я опускаюсь на колени и рассматриваю гаснущий отпечаток босой ноги. Пирли права — он уже почти исчез.— Натрисса, ты не могла бы снять шлепанцы и поставить ножку вот сюда?— Прямо в кровь?— Нет, не в кровь. Просто подержи ножку над ковром.Маленькая девочка сбрасывает желтые шлепанцы и опускает шершавую ступню в мои подставленные руки. Я держу ее прямо над меркнущим свечением отпечатка ноги. Они совпадают почти идеально.— Сколько тебе лет, Натрисса?— Шесть. Но все говорят, что для своих лет я большая девочка.— Думаю, ты права.На глаз я бы определила ее возраст лет в восемь, так что размер ее ноги примерно соответствует нормальной восьмилетней девочке.Пирли наблюдает за мной, на лице ее написано беспокойство.— Где мама, Пирли?— А как ты думаешь? Снова уехала в Билокси.— Чтобы повидаться с тетей?— А с кем же еще, по-твоему? Эта Энн притягивает неприятности, как моя Шеба — диких котов.— А где дедушка?— Доктор Киркланд отправился в очередную поездку. Но мы ждем его сегодня ближе к вечеру.— Где он был? На острове?— Господи, нет, конечно! Он уже давно там не бывает.— Тогда где же он?На лице у Пирли появляется замкнутое, почти враждебное выражение.— Я не должна говорить об этом.— Даже мне?— Я не знаю.— Пирли…Служанка вздыхает и, склонив голову набок, смотрит на меня. Мы с ней долгие годы хранили секреты друг друга. Пирли помалкивала о том, что подростком я частенько удирала из дома, чему она обычно бывала свидетелем, когда усаживалась покурить на крылечке в самое неподходящее время. Я же никому не рассказывала о том, что время от времени к Пирли заглядывали в гости посетители мужского пола. Пирли никогда официально не состояла в разводе, но с тех пор, как ей исполнилось тридцать, жила одна и обычно говаривала: «Я, может быть, и старая, но еще не мертвая».— Ты никому не скажешь, что это я тебе рассказала? — спрашивает она.— Ты же знаешь, что не расскажу.— Доктор Киркланд поехал в Вашингтон.— Город Вашингтон, штат Миссисипи?Вашингтон — маленький городок примерно в пяти милях к востоку от Натчеса, и одно время он считался территориальной столицей Миссисипи.Пирли презрительно фыркает.— Доктор Киркланд не потратил бы и пяти минут, чтобы съездить туда, разве только чтобы прикупить строевой лес.— Тогда где же он?— Вашингтон, округ Колумбия, девочка моя. Теперь он часто там бывает. Думаю, он знаком с самим президентом или еще с кем-нибудь в этом роде.— Он и в самом деле знаком с президентом. Но он же не может ездить к нему на встречу. С кем он встречается?— Я не могу сказать тебе того, чего не знаю сама. И вообще, думаю, этого не знает никто.— Даже мама?— Она ведет себя так, как будто ей ничего неизвестно. Ты же знаешь своего деда.Мне хочется задать ей еще несколько вопросов, но Натриссе вовсе не обязательно слышать их. Я перевожу взгляд на девочку, которая пытается поймать одну из шелковых стрекоз, свисающих с потолка в углу комнаты. Пирли понимает меня без слов.— Беги во двор и поиграй там немножко, Трейси.Натрисса снова обиженно надувает губы.— Вы обещали мне шоколадную бомбочку, если я буду себя хорошо вести.Я смеюсь, несмотря на снедающее меня нетерпение.— Она много раз обещала мне то же самое.— И вы получали их? — совершенно серьезно интересуется Натрисса.— Если вела себя хорошо, то получала.— Что случалось не так уж часто, — замечает Пирли, делая шаг к Натриссе. — Если ты не отправишься играть сию же минуту, то не получишь вообще никакой бомбочки — ни шоколадной, ни какой-либо другой. А на ужин я приготовлю тебе брюссельскую капусту.Натрисса корчит рожицу, а потом срывается с места и проскакивает мимо Пирли, которая уже подняла руку, чтобы отвесить ей подзатыльник. Я закрываю дверь. Пирли снова изучает ковер, в котором скрыты пятна крови.— Кем тебе приходится Натрисса? Правнучкой?Пирли смеется глубоким, рокочущим смехом.— Праправнучкой.Да, мне следовало сообразить это самой.— Вот в чем проблема нынешних чернокожих людей, — заявляет Пирли. — Эти девчонки беременеют в двенадцать лет.Я не верю своим ушам.— Но ведь они не сами это делают, верно? Как насчет тех мужчин, которые оставляют их беременными?Она пренебрежительно машет рукой.— А-а, мужчины всегда остаются мужчинами, и не имеет значения, сколько шоу устроит Опра Уинфри о малолетних матерях-одиночках. Так что только старикам приходится рассказывать этим девчонкам, как следует себя вести. Но они сейчас и слышать ничего не хотят о церкви, эта нынешняя молодежь. М-да…Последнее многозначительное восклицание несет на себе отпечаток окончательного суждения, с которым, как мне известно из собственного опыта, спорить бесполезно.— Пирли, я хочу поговорить с тобой о ночи, когда умер папа.Она не отворачивается, но и ничего не говорит в ответ. Она не произносит никакой обтекаемой фразы, однако в глубине ее темных глаз я замечаю настороженность. Это характерная черта большинства чернокожих ее поколения. Вплоть до тысяча девятьсот шестьдесят пятого года в Натчесе чернокожий мог быть единственным свидетелем перестрелки между двумя белыми и при этом ничего не увидеть. Это называлось «дела белых людей», и все тут. Мне страшно подумать, какие грехи могут скрываться под этим устаревшим выражением. Поэтому вместо того чтобы настаивать, я просто молча жду.— Ты уже спрашивала меня об этом тысячу раз, девочка, — говорит она, щурясь, чтобы избежать моего пытливого взгляда.— И тысячу раз ты придумывала всякие отговорки.— Я уже рассказывала тебе, что видела в ту ночь.— Тогда я была маленькой. Но я спрашиваю тебя об этом снова. Ради всего святого, мне уже тридцать один год! Расскажи мне о той ночи, Пирли. Расскажи обо всем, что ты видела.Наконец ее веки приподнимаются, обнажая темно-коричневые зрачки, которые, наверно, видели в своей жизни больше, чем увижу я, даже если доживу до ста лет.— Ну хорошо, — устало отвечает она. — Может быть, хотя бы теперь ты успокоишься.

Глава 7Пирли садится на край кровати и смотрит в стену. Глаза ее затуманивают воспоминания.— Правда заключается в том, что я немного видела. Если бы я спала у себя дома, то, может быть… Но я была в большом доме, ухаживала за твоей бабушкой.Она умолкает, и на мгновение меня охватывает страх, что она не собирается продолжать. Но она делает глотательное движение и рассказывает дальше:— У миссис Киркланд были боли. Потом оказалось, что это желчный пузырь. На следующий день его пришлось удалить. Твой дедушка хотел сам сделать операцию, но она не позволила. Ладно, как бы там ни было, но я услыхала выстрел.— В котором часу?— Примерно в десять тридцать, я бы сказала. Мне показалось, это был выстрел из ружья. Знаешь, такой раскатистый треск… Он разбудил твою бабушку. Я сказала ей, что это, наверное, доктор Киркланд застрелил оленя, который забрел к нам из леса, но миссис Киркланд распорядилась, чтобы я вызвала полицию.— А ты?— Я сделала так, как было велено.— Сколько времени им понадобилось, чтобы приехать сюда?— Десять минут. Может быть, чуточку больше.— И ты вышла в сад только после того, как туда прибыла полиция?Она медленно кивает.— Но я позвонила вниз, чтобы убедиться, что с тобой и твоей мамой все в порядке.— Кто ответил тебе?— Доктор Киркланд. Он и сказал, что здесь все не в порядке, но что я должна оставаться с миссис Киркланд. Я запаниковала и заставила его сказать, что с тобой все нормально. Вот тогда я и заподозрила, что, должно быть, что-то случилось с мистером Люком.Мистер Люк… Так Пирли всегда называла моего отца.— Предполагалось, что он уедет на остров где-то около девяти часов, но у меня появилось какое-то дурное предчувствие. Я вышла на заднюю галерею большого дома и посмотрела вниз. Когда я увидела мистера Люка лежащим под большим деревом, у меня чуть не разорвалось сердце. Боже милостивый… Давай больше не будем говорить об этом.— Ты разговаривала с мамой, когда звонила вниз?— Нет.Я закрываю глаза. В памяти у меня вновь оживают мерно вспыхивающие синие проблесковые маячки полицейских машин, освещающие замкнутое полукольцо, образованное задней частью Мальмезона и двумя зданиями для прислуги. От их вспышек падающий дождь кажется темно-синим. Среди кустов роз стоят высокие мужчины в форме и фуражках, разговаривающие с моим дедом так, как солдат может разговаривать со старшим офицером. Я открываю глаза, чтобы не вспоминать, что было дальше.— Вот что я запомнила из того, что мне рассказали, — бормочу я. — Папа и дедушка, они оба услышали, что кто-то бродит по саду. Папа был здесь, в этом доме, а дедушка — в главном здании. Они встретились снаружи, несколько секунд поговорили, потом начали обходить территорию поодиночке. У обоих были ружья, но грабитель застал папу врасплох. Они стали бороться в темноте, и он застрелил отца из его собственного ружья.Пирли грустно кивает головой.— Именно так и рассказывал мне доктор Киркланд.— И то же самое он рассказал полиции?— Конечно, дитя мое. Именно так все и случилось. Почему ты спрашиваешь меня об этом?Еще не осознав этого до конца, я уже сформулировала ответ на ее вопрос:— Потому что я думаю, что отпечаток маленькой ступни на ковре принадлежит мне. И что это я оставила его той ночью.Пирли качает головой.— Какие глупости ты говоришь, дитя мое! Ты просто никак не смиришься с тем, что потеряла отца, и в этом все дело. В течение двадцати лет ты пыталась разобраться в этих вещах и как-то примириться с ними, вот только примириться с ними невозможно. Разве что станешь самим Господом Богом. Вот тогда ты понимаешь все… А это все, что здесь можно понять. И ничего другого ни ты, ни я не найдем.Я не обращаю внимания на упрощенческую философию Пирли, какой бы справедливой она ни была.— Разговаривать о той ночи с мамой — все равно что рвать зубы. А когда она-таки заговорила, то стала сама себе противоречить. То она слышала выстрел, то не слышала его. То она видела что-то, то не видела ничего. Что ты об этом думаешь?Пирли бросает на меня один из редких открытых взглядов.— Ты говоришь, что уже выросла… Наверное, так оно и есть. Во всяком случае, ты уже достаточно взрослая, чтобы услышать вот что: в ту ночь твоя мама ничего не видела, детка. Тогда она принимала снотворные пилюли твоего отца. Или болеутоляющие. То, что он принимал, чтобы залечить полученные на войне раны и свои нервы.Нервы… Этим словом Пирли пользуется для обозначения «вьетнамского синдрома».— Ты говоришь, это вошло у нее в привычку?— Девочка моя, твоя мама глотала почти все, что прописывал мистеру Люку врач. У нее самой были проблемы с нервами. Твой отец посещал доктора Тома Кейджа, и, думаю, того, что прописывал ему доктор Кейдж, хватало обоим. Твоя мать ни за что не согласилась бы обратиться к врачу.Я делаю мысленную пометку узнать, жив ли еще доктор Кейдж.— Получается, мама была без сознания, когда застрелили папу? — Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе что-либо — хоть что-нибудь — до появления синих полицейских маячков, но у меня ничего не выходит. — Получается, только спустившись в сад, ты увидела, как я подхожу к телу?— Правильно.— Откуда я пришла?Пирли колеблется.— Со стороны этого дома, я думаю. Или откуда-нибудь из-за него. Не могу сказать точно.Я снова пытаюсь вспомнить что-нибудь новое из той ночи, но непроницаемые врата, которые охраняют эту информацию от моего сознательного «я», остаются наглухо запертыми.— Пирли, кем, по-твоему, был тот грабитель? Что он мог там делать?Служанка обреченно вздыхает, и взгляд ее темных глаз останавливается на мне.— Ты действительно хочешь это знать?— Да.— Я думаю, он был другом твоего отца. Или это, или то, что кто-то другой пришел убить доктора Киркланда.На мгновение я лишаюсь дара речи. За все годы, что прошли с момента смерти отца, я еще ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь рискнул озвучить одну из этих теорий.— Убить дедушку? Зачем кому-то понадобилось делать это?Пирли тяжело вздыхает.— Твой дедушка, конечно, может быть очень милым человеком, но он жесткий бизнесмен. Он разорил некоторых людей, а в таком маленьком городке, как наш, это могут припомнить.— А с той ночи кто-нибудь когда-нибудь пытался причинить ему вред?— Мне об этом ничего не известно. — Она пожимает плечами. — Хотя я могу ошибаться, конечно. Но теперь у него есть водитель, Билли Нил. И мне совершенно не нравится этот малый.Я видела водителя своего деда всего раз, да и то мимоходом. Остролицый и мускулистый, Билли Нил напоминает парней, которые вечно цепляются ко мне в барах. Незаметные люди, которые полагают и предполагают слишком многое. Их молчание свидетельствует не о заботе и внимании — нет, оно угрожающее, почти агрессивное.— Ты думаешь, Билли Нил служит у него кем-то вроде телохранителя?Пирли презрительно фыркает.— Я знаю это точно. Он слишком низкий и подлый, чтобы держать его еще для каких-либо целей. Особенно если это просто вождение автомобиля.Сама мысль о том, что деду может понадобиться телохранитель, кажется мне нелепой, но именно такое впечатление сложилось у меня в тот самый первый раз, когда я увидела деда в Новом Орлеане вместе с его новым водителем. Но пока что только первая теория, высказанная Пирли, заставляет мое сердце учащенно биться.— Почему ты считаешь, что тот грабитель мог быть другом папы?— Я думаю, так оно и было, — твердо отвечает она. — Иначе кто мог подобраться к твоему отцу так близко, чтобы застрелить из его собственного ружья?— Что ты имеешь в виду?— Я никогда еще не встречала мужчины, который бы все время оставался настороже, как мистер Люк. Он спал с открытыми глазами. В любой момент был готов отразить опасность. Наверное, это война сделала его таким. Доктор Киркланд считает себя великим охотником, но твой отец… он мог пройти по лесу так, что не шевельнулась бы ни одна былинка. В первые два года после того, как вернулся с войны, он ночами напролет бродил по поместью. И по острову тоже, как я слышала. Иногда он пугал меня до полусмерти. Он появлялся из воздуха, как привидение. Никто не мог подкрасться к мистеру Люку незамеченным. Никто и никогда. Это я знаю совершенно точно.— Друг… — протянула я, пытаясь привыкнуть к этой мысли. — Я не помню, чтобы у папы были друзья.Пирли с сожалением улыбается.— Собственно, они не были друзьями. Просто мальчишки такие, каким был он. Мальчишки, которые были на войне. Не вместе с ним, а так же, как он. Они были хорошими парнями, но слишком много хороших парней вернулось из Вьетнама подсевшими на наркотики. Черные и белые, безразлично. Мой племянник был одним из них. Во всяком случае, его приятели наверняка знали, что у твоего отца есть пилюли. Плюс они могли решить, что и доктор Киркланд держит здесь наркотики. Об остальном догадаться нетрудно, верно?Я обвожу взглядом заброшенную, одинокую спальню. Детская комната, в которой нет ребенка. Я не страдаю клаустрофобией, но некоторые места иногда действуют мне на нервы. И в такие моменты надо двигаться. Двигаться, иначе можно сойти с ума.— Пойдем отсюда. — Пирли берет меня за руку. — Что с тобой, девочка моя?— Мне нужно на воздух.— Ну что же, тогда идем.Я пропускаю Пирли вперед, закрываю за нами дверь.— Пока не заходи сюда, — прошу я. — Мне нужно еще кое-что сделать в спальне.— Что именно ты собираешься сделать?— То же самое, что делаю в Новом Орлеане. Там могут быть и другие следы крови.В ее позе, развороте плеч вдруг ощущается беспокойство.— В чем дело? — спрашиваю я.Она останавливается в кухне и кладет руку мне на плечо.— Девочка моя, не будет ничего хорошего, если начать раскапывать прошлое. Даже простые люди знают это. А ты не простая.— Иногда мне хочется, чтобы это было не так.Пирли негромко смеется.— Есть одна вещь, которую мы не в силах изменить. Свою природу. Мы приходим с ней в этот мир, и она остается с нами до самого конца.— Ты правда веришь в это?Глаза ее лучатся вековой мудростью.— Я верю в это. Слишком многих детей я видела от колыбели до могилы, чтобы не верить.Я не согласна с ней, но и спорить не хочется. Пирли Вашингтон живет на этом свете намного дольше меня. Мы выходим в розовый сад на яркий солнечный свет.— У меня есть еще один вопрос, — говорю я ей. — И я хочу, чтобы ты сказала мне правду.Глаза служанки вновь обретают глубину, как вода в успокоившемся пруду.— Я попытаюсь, девочка моя.— Как ты думаешь, папа мог покончить с собой?Она отшатывается.— О чем ты говоришь, девочка?— Я спрашиваю, действительно ли в ту ночь здесь был грабитель или мне просто лгали все эти годы, чтобы пощадить мои чувства. Не могло ли быть так, что папа больше не мог вынести того, через что ему пришлось пройти на войне? И это оказалось настолько тяжело… что даже мамы и меня для него было недостаточно, чтобы продолжать жить.Пирли поднимает руку и длинными коричневыми пальцами нежно смахивает слезу у меня со щеки.— Ох, дитя мое, не смей даже думать так. Ты была для мистера Люка всем, и солнце для него вставало и заходило только в твоих глазах. Вот так.Я пытаюсь подавить подступающие слезы.— Правда? Я не помню.Она улыбается.— Я знаю, что ты не помнишь. Его отняли у тебя слишком рано. Но мистер Люк не для того прошел через все, что ему пришлось совершить на войне, чтобы застрелиться, вернувшись домой. Он любил тебя больше всего на свете. Так что выбрось эти глупые мысли из головы. Договорились?— Да, мэм. — Я сама удивлена тому, как по-детски звучит мой ответ.— Кажется, мне лучше поискать Натриссу, — говорит Пирли, расправляя плечи и глядя на Мальмезон. — Крикни, если я тебе понадоблюсь.

Глава 8Пока Пирли удаляется по направлению к задней части Мальмезона, я достаю из кармана сотовый телефон и проверяю дисплей. Восемь пропущенных вызовов, и все от Шона. Он так просто не сдается.Я открываю цифровой телефонный справочник и набираю номер сотового телефона матери. Она отвечает, и ее голос доносится ко мне сквозь треск статических помех.— Кэт? Что случилось?— Почему ты думаешь, что что-то случилось?— А почему еще ты можешь мне звонить?Господи Боже!— Ты где, мама?— Примерно в тридцати милях к югу от Натчеса, возвращаюсь по шоссе Либерти-роуд. Я была в гостях у твоей тети Энн.— Как она?— Не очень. Это слишком длинная история, чтобы рассказывать ее по сотовому. А ты где?— Дома.— Ты, наверное, работаешь над этими убийствами, там, у вас? Я видела новости.— И да, и нет. Собственно говоря, сейчас я в Натчесе.Еще никогда треск статических помех не казался мне таким пустым и гулким.— Что ты делаешь в Натчесе?— Я расскажу, когда ты приедешь сюда.— Не смей так со мной разговаривать! Выкладывай немедленно.— Увидимся, когда приедешь. Пока, мам.Я обрываю разговор и гляжу на наш дом. Я бы хотела обработать всю свою спальню на предмет обнаружения других латентных следов крови, но у меня нет с собой необходимых химикатов. Люминол способен повредить генетические маркеры, используемые для идентификации человека, оставившего следы крови. Другие же быстро испаряющиеся растворители ни разжижают, ни повреждают пятна крови. У меня есть такие в Новом Орлеане.Мой сотовый снова звонит. Я нажимаю кнопку и говорю:— Я все расскажу, когда ты приедешь сюда, мам.— Это не твоя мамочка, — заявляет Шон. — Зато теперь, похоже, я знаю, почему ты наконец ответила.Меня охватывает чувство вины.— Эй, послушай, мне очень жаль, что я не ответила раньше.— Все нормально. Я бы не пытался дозвониться к тебе сегодня, если бы не случилось кое-что важное.— Что именно?— Ты сидишь?— Говори же, черт тебя возьми!— Мы наконец нашли связь между всеми нашими НОУ.Сердце у меня начинает стучать с перебоями.— Ну?— Ты не поверишь. Это женщины.— Женщины? Какие женщины?— Женщины, родственники жертв.Я обвожу взглядом окрестности Мальмезона, и в голове моей возникает слишком много образов прошлого, чтобы понять, о чем говорит Шон.— Расскажи с самого начала. Я не там, с тобой, помнишь?— Когда убивают кого-то, кто не принадлежит к группе риска, подозреваемого в первую очередь нужно искать в семье убитого, правильно? А наши жертвы все до единого не входили в группу риска. Оперативная группа под микроскопом рассматривала жизнь каждого члена семьи. Ну так вот, сегодня утром мы узнали, что женщины, родственницы двух жертв, посещали одного и того же психиатра.Мне становится жарко.— Каких именно жертв?— Номер два и номер четыре. Ривьеры и ЛеЖандра.— И что это за родственницы?— Дочь Ривьеры и племянница ЛеЖандра.— Черт возьми! А как зовут мозголома?— Натан Малик.Я роюсь в памяти.— Никогда не слышала о нем.— Ты меня удивляешь. Он довольно хорошо известен. И главным образом своими сомнительными методами. Он даже написал пару книжек.— О чем?— Подавленные воспоминания. Хотя, говоря их языком, правильнее будет сказать «воспоминания, вытесненные в подсознание». Так вот, если не ошибаюсь, он помогает вытащить их обратно.Ага, вот это мне уже кое о чем говорит.— Обычно это связано с сексуальным насилием, принуждением к сексуальным отношениям.— Я знаю. Ты думаешь о том же, о чем и я?— Убийства из мести. Наши жертвы — это сексуальные насильники, жестоко обращавшиеся с детьми, и теперь бывшие жертвы их убивают. Или это делает мужчина, приходящийся родственником кому-то из тех, кто подвергся сексуальным домогательствам. С этой точки зрения, учитывая пол и преклонный возраст всех наших жертв, все великолепно сходится.— Именно так я и подумал, — соглашается Шон. — Мы проверяем каждого родственника жертвы на предмет посещений Натана Малика или другого психотерапевта. Это чертовски нелегко, должен сказать. Две женщины, которых нам удалось связать с Маликом, скрывали тот факт, что обратились к нему. Они платили ему наличными, а своим семьям лгали, не говоря, куда ходят на самом деле. Нам удалось вычислить их только потому, что они буквально помешались на том, чтобы скрыть свои расходы. У обеих оказались просто фантастически подробные записи своих трат. Психиатр ФБР из Куантико считает: существует большая вероятность того, что доктор Малик сам совершил эти убийства. По его словам, есть такое понятие, как «контрперенесение», когда психотерапевт субститутивно испытывает боль своих пациентов. Этот мозголом из ФБР утверждает, что подобные ощущения вполне могли подвигнуть доктора Малика на совершение актов отмщения, как если бы он сам в детстве был жертвой сексуальных домогательств. А Малик обладает необходимыми знаниями, чтобы обставить все так, чтобы его действия походили на заурядные убийства на сексуальной почве.— Кто-нибудь уже разговаривал с доктором Маликом?— Нет, но он находится под наблюдением.— Сколько ему лет?— Пятьдесят три года.Итак, возраст психиатра выходит за рамки стандартного профиля серийного убийцы, составленного ФБР, зато вполне вписывается в границы вероятности, если верить литературе. Я с восторгом ощущаю прилив адреналина в кровь.— И что дальше?— Поэтому я тебе и звоню. Мы хотим, чтобы ты проверила карты-записи о состоянии зубов Малика. Посмотри, не соответствуют ли они отметкам зубов на телах жертв.— А эти карты у вас уже есть?— Нет.— Когда вы их получите?— Не могу сказать точно.— Ничего не понимаю. Что происходит, Шон?— У нас есть фамилия зубного врача Малика. А поскольку ты знаешь практически каждого чертового дантиста в районе Нового Орлеана, мы надеялись, что ты сможешь поболтать с ним неофициально, скажем так. Может быть, взглянуть на снимки зубов, если получишь их по факсу. Просто чтобы убедиться, убийца Малик или нет.В голове у меня начинает звенеть тревожный колокольчик.— Поболтать неофициально? Ты что, считаешь меня дурой?— Нет.— Кому это нужно, Шон? Оперативной группе? Или тебе лично?Возникшая пауза достаточно красноречива, чтобы я сама догадалась.— Ты сошел с ума? Да никакой дантист не даст мне и одним глазком взглянуть на эти снимки, не имея на то решения суда. Особенно с учетом новых веяний в законодательстве. Когда ты сможешь получить решение суда?— Этот вопрос как раз сейчас обсуждается на заседании оперативной группы. Проблема заключается в том, что как только мы попросим разрешения взглянуть на эти снимки, Малик поймет, что мы проявляем к нему интерес.— Ну и что? Если снимки его зубов совпадут со следами укусов на телах жертв, это не будет иметь никакого значения. А вот если я нарушу закон, чтобы «неофициально» взглянуть на эти снимки, или его нарушит дантист Малика и это выяснится в суде, разве Малик не соскочит с крючка?— Если этот вопрос всплывет во время судебного заседания, то да. Но ведь ты в приятельских отношениях в этом городе со всеми. Во всяком случае, с теми, кто имеет отношение к зубоврачебному промыслу.— Вот тут ты крупно ошибаешься, Шон. Меня лишь терпят — может быть, даже уважают, скрепя сердце. Но если я…— Кэт… — В его голосе явственно звучит самонадеянность и даже нахальство.— Ты действительно так сильно хочешь остановить этого парня? Или тебе всего лишь нужна слава, что именно ты поймаешь его?— Это нечестно.— Дерьмо собачье! Этот мерзавец убивает по одной жертве в неделю. С момента последнего преступления прошло всего лишь двадцать четыре часа. У нас еще есть время. То есть у оперативной группы, я хочу сказать.Шон не отвечает. В последовавшем молчании я пытаюсь угадать его истинные мотивы. Ему нравится известность и слава, но в данном случае есть и еще кое-что. Он снова что-то говорит, но я не слушаю, потому что внезапно понимаю, в чем дело.— Ты пытаешься спасти лицо и сохранить работу.Последовавшее молчание говорит, что я права.— Капитан Пиацца намерена тебя уволить?— Пиацца никогда меня не уволит, — с деланной бравадой отвечает он. — Со мной она выглядит чересчур хорошо.— Может быть. Но можешь быть уверен, она выведет тебя из состава оперативной группы. А если ты идентифицируешь убийцу до того, как это сделает Бюро,[36] то это вернет тебе ее хорошее расположение, правильно?Очередное молчание.— Это очень нужно мне, Кэт.— Может быть. Но посадить убийцу в тюрьму — это важнее твоей работы.— Я знаю. Просто…— Забудь об этом, Шон. Ради тебя я нарушила множество правил, но никогда не подвергала опасности ход расследования. И сейчас этого не сделаю.— Хорошо, хорошо. Но послушай… По крайней мере скажи, знаешь этого зубного врача или нет. Его зовут Шубб. Гарольд Шубб.Помимо воли я испытываю прилив воодушевления. Гарольд Шубб входил в состав группы идентификации жертв катастроф, состоящей из дантистов-добровольцев и действующей на территории штата Луизиана. Я сама создавала эту группу. Шубб посещал один из моих семинаров по судебно-медицинской одонтологии и с радостью откликнется на мой звонок.— Ты знаешь его. Я уверен в этом, — заявляет Шон.— Я знаю его.— Он нормальный парень?— Да, но это ничего не меняет. Достаньте решение суда, и Шубб сделает для вас все, что надо. Кроме того, вам следует попытаться выяснить, не осталось ли каких-либо следов вмешательства стоматолога-ортодонта[37] на зубной карте Малика в юности или позже. Обычно ортодонты хранят зубные модели своих пациентов в течение очень долгого времени в качестве меры предосторожности на случай возможного судебного разбирательства в будущем.Шон тяжело вздыхает.— Я скажу им.— Кайзер наверняка уже побеспокоился об этом.Перед моими глазами встает образ бывшего психолога ФБР. Не могу представить, чтобы он упустил из виду что-либо существенное.— Я понимаю, ты не станешь звонить, — вкрадчивым тоном продолжает Шон, — но в таком случае позволь хотя бы передать тебе по факсу все, что у меня есть на Малика. Ты же хочешь увидеть, что именно, правда?Я не отвечаю. Мыслями я уже унеслась к кровавым отпечаткам в своей спальне.— Кэт? Ты меня слышишь?— Пошли мне все, что у тебя есть на него.— Дай номер факса.Я даю ему номер факса деда. Он мне известен, поскольку иногда мы обмениваемся документами, касающимися моей доверительной собственности.— Я вышлю тебе все материалы в самое ближайшее время, — обещает Шон.— Отлично.Наступает неловкая пауза. Потом он спрашивает:— Ты вернешься домой сегодня вечером?В его голосе явно сквозит одиночество.— Нет.— А завтра?— Я не знаю, Шон.— А почему? Ты очень редко ездишь домой, а когда бываешь там, тебе это не нравится.— Здесь кое-что произошло.— Что? Кто-то заболел?— Я не могу сейчас ничего объяснить. Мне пора идти.— Хорошо, тогда перезвони мне позже.— Если я найду что-нибудь интересное в том, что ты перешлешь по факсу, то обязательно позвоню. В противном случае ты снова услышишь обо мне не раньше завтрашнего дня.Шон молчит. Спустя несколько секунд он говорит:— До свидания, Кэт.Я даю отбой и оглядываюсь на помещение для слуг, а потом перевожу взгляд на заднюю часть Мальмезона. Мне хочется поговорить с матерью, но та приедет еще только через двадцать минут. Внезапно беспорядочная чехарда моих мыслей порождает один-единственный четкий образ. Я срываюсь с места и почти бегом направляюсь в заросли деревьев на восточной стороне лужайки, следуя изгибам тропинки, которую сама же и протоптала пятнадцать лет назад.Мне срочно нужно оказаться под водой.Оказавшись среди деревьев, я вдруг замечаю темный силуэт, стоящий в тени примерно ярдах в сорока впереди. Это чернокожий мужчина в рабочем комбинезоне. Я беру влево, чтобы не оказаться слишком близко от него, но по мере приближения узнаю Мозеса, садовника, работавшего в Мальмезоне еще до моего рождения. Когда-то высоченный гигант, запросто таскавший на спине железнодорожные шпалы, Мозес превратился в скрюченного худого мужчину с лицом, почти до самых водянистых желтых глаз заросшим седой щетиной. Он живет один в небольшом домике на окраине поместья, но раз в неделю командует целой армией молодых мужчин, которые вылизывают всю территорию не хуже армейского взвода. Я машу ему. Старик вяло приподнимает руку в ответ. Он не узнает меня. Наверное, думает, что я одна из жительниц пригорода, Бруквуда. Самое страшное заключается в том, что я уже достаточно взрослая, чтобы вполне оказаться таковой. Я ускоряю шаги, предвкушая встречу с местом, которое не навещала слишком долго.Я бегу вперед, и юность мчится мне навстречу.

Глава 9Пробравшись сквозь деревья, растущие на западной границе Мальмезона, я внезапно вынырнула из чащобы позади домов Бруквуд Истейтс — жилого массива, выстроенного на землях ДеСаллей, которые были проданы застройщику в тридцатых годах, когда Мальмезон не принадлежал моей семье. По большей части дома в Бруквуде одноэтажные, в стиле «ранчо» пятидесятых, но позади них высится несколько двухэтажных особнячков в колониальном духе. В юности я бывала здесь несчетное число раз, и всегда по одной и той же причине: одним из колониальных особняков владели Хемметеры, пожилая пара, которым принадлежал заодно и плавательный бассейн.Я приходила сюда потому, что дед, несмотря на свое баснословное состояние и мое увлечение плаванием, граничившее с фанатизмом — три года подряд я становилась чемпионкой штата, — отказывался построить бассейн. А ведь просьбу мою никак нельзя было назвать капризом избалованного ребенка. Средняя школа имени Святого Стефана, в которой я училась, не имела своего плавательного бассейна, так что наша команда вынуждена была тренироваться где придется — точнее, там, где нам разрешали. Моя просьба получила обычную робкую поддержку матери и бабушки, но поскольку во французском Мальмезоне никакого плавательного бассейна не было и в помине, дед отказался изуродовать «свое» поместье постройкой оного. Чтобы исправить положение, мне приходилось ежедневно тренироваться в бассейне Хемметеров в Бруквуде. Пожилая пара всегда усаживалась на крылечке, чтобы понаблюдать за мной, и они же были моими самыми ярыми болельщиками на местных соревнованиях. Мистер Хемметер умер пару лет назад, но его вдова продолжала жить в особняке.Я приблизилась, и что-то на участке показалось мне странным, но, очевидно, этого и следовало ожидать после смерти хозяина дома. По крайней мере, бассейн не пришел в запустение. Миссис Хемметер оставила занятия плаванием несколько лет назад, так что прозрачная чистая вода, сверкающая на солнце, произвела на меня такое же впечатление, что и моя спальня, — оба места жили надеждой, что когда-нибудь я вернусь к ним. Естественно, все дело в тщеславии, но, подозреваю, я все-таки права.Быстрым шагом я огибаю дом и заглядываю в гараж. Пусто. Вернувшись к бассейну, я стягиваю джинсы и блузку и чисто, без всплеска, ныряю в самом глубоком месте. Под водой я проплываю половину расстояния до дальней стены. Доплыв брассом до мелкого места, я вылезаю и обшариваю цветочную клумбу в поисках плоского, тяжелого камня размером примерно в половину большого подноса. Держа его в руках, я спускаюсь по ступенькам на мелкое место. Наступает время медитации перед погружением. Мое сердцебиение замедляется до шестидесяти ударов в минуту, после чего я ложусь на дно бассейна на спину и кладу на грудь найденный камень.Температура воды чуть ниже девяноста градусов по Фаренгейту, совсем как море под экваториальным солнцем. Я лежу на дне три минуты, пока грудь мою не начинают сотрясать первые спазмы «физического требования» кислорода. Ныряльщики приучают себя игнорировать этот рефлекс, который нормального человека поверг бы в состояние полнейшей и неконтролируемой паники. Выдержав некоторое количество подобных спазмов, человек способен перейти в более примитивное состояние, свойственное млекопитающим, — то, которое тело смутно помнит на генетическом уровне, еще со времен своего животного существования в воде. В самом начале мне приходилось выдерживать до двадцати спазмов, прежде чем войти в это состояние ныряльщика. Сейчас этот волшебный переход осуществляется практически безболезненно. В состоянии погружения сердечный ритм у меня резко снижается и иногда не превышает пятнадцати ударов в минуту. Кровообращение тоже претерпевает изменения, начиная поступать только к главным органам, а легкие, чтобы противостоять возрастающему давлению воды, медленно заполняются плазмой крови.Я чувствую его, это медленное погружение в состояние релаксации и расслабления, обрести которое мне не удается больше нигде. Ни во сне, где меня донимают кошмары. Ни в сексе, когда безумное желание вынуждает меня заглушить боль, для которой я даже не могу подобрать названия. Ни во время охоты на кровожадных хищников, когда триумф, который я испытываю, загнав зверя в ловушку, приносит лишь временное облегчение. Каким-то образом, когда я оказываюсь под водой, хаос, царящий в моем мозгу на поверхности, разряжается, и мои мысли или попросту улетучиваются, или приходят в согласованный порядок, недоступный мне на суше. Вода в бассейне медленно покачивает мое тело, и сумасшедшие события последней недели начинают потихоньку проясняться.Сегодня я не одна. Внутри меня растет и развивается ребенок: он ест то же, что и я, и дышит со мной одним воздухом. Здесь, внизу, сам факт моей беременности уже не кажется таким пугающим. В конце концов, зачатие ребенка более не является таинством. Простая комбинация неосторожности и вожделения. Дети Шона отправились в летний лагерь, его жена поехала навестить свою мать во Флориде… и он прожил у меня дома с четверга по воскресенье. К утру субботы от чрезмерных занятий сексом у меня развился цистит — в медицинском колледже его называют «синдромом медового месяца», — так что я приняла краткий курс антибиотиков, чтобы вылечить его. Лекарство отрицательно подействовало на мои противозачаточные пилюли, и вот итог. Я «понесла», как выразилась бы моя бабушка.Для меня остается тайной, почему я не рассказала обо всем Шону. Я люблю его. Он любит меня. До этого дня мы делились друг с другом всеми мыслями и чувствами. Мы даже признались в своих секретах, что было очень болезненно, хотя на самом деле это единственный способ сохранить рассудок в отношениях, зародившихся и протекавших втайне от всех. Даже во лжи должна присутствовать толика правды. Я боюсь, когда у меня хватает мужества взглянуть правде в лицо, что Шон решит, будто я забеременела нарочно. Что я устроила ловушку и поймала его. И даже если он поверит правде, то оставит ли семью ради меня? Захочет ли стать отцом моего ребенка, когда у него уже есть трое собственных детей? Шон помешан на своей работе, помешан настолько, что все меньше времени проводит с семьей. И решит ли он, что раз мы можем работать вместе, то и наши отношения смогут успешно развиваться, если мы станем жить открыто?Я задумываюсь над тем, не объясняется ли отчасти мое стремление раскрывать дела Шона желанием стать для него незаменимой. В таком случае, это жалостливый и умилительный предлог. Тем не менее, если это действительно так… Что ж, и в этом я не преуспела. Учитывая, что в этих убийствах наконец-то появилось общее связующее звено, идентификация убийцы становится лишь вопросом времени. Если отпечатки зубов Натана Малика совпадут со следами укусов на телах жертв, его в ближайшем будущем ожидает летальная инъекция чего-либо несовместимого с жизнью…Идея о психиатре-убийце интригует меня. В специальной литературе встречается упоминание о похожих случаях. Мне становится интересно, известно ли об этом доктору Малику. Мне случалось посещать психотерапевтов, у которых, как я подозревала, проблемы с психикой были ничуть не менее угнетающими, чем у меня. Например, доктор ДеЛорм, психолог с негромким голосом и обходительными манерами, глаза которого начинали масляно поблескивать всякий раз, когда он задавал мне вопросы сексуального характера. Все его усилия пропали втуне, но я — по крайней мере, во время наших сеансов — могла отвлечься от собственных проблем, пытаясь понять, что он в это время видел и о чем думал. Интересно, что сказал бы ДеЛорм относительно моих острых тревожных состояний с реакцией паники на месте преступления? Скорее всего, он приписал бы их моей беременности. Но первое подобное состояние, приступ паники, случилось у меня за два дня до того, как я узнала, что беременна. Так что, если только несколько повышенное содержание гормонов не способно ускорять развитие острого панического состояния, причина должна заключаться в чем-то другом. На роль виновного может претендовать и алкоголь — в слишком больших или, наоборот, слишком малых дозах, — но первый приступ случился, когда я изрядно нагрузилась «Серым гусем», а второй — когда была трезва как стеклышко. Время от времени у меня случались провалы в памяти вследствие злоупотребления выпивкой, но приступов острой паники не было никогда. Собственно говоря, алкоголь придает мне излишней храбрости. «Смелость во хмелю, или кураж», как выражаются герои старых фильмов.По мере того, как уровень кислорода в тканях моего организма продолжает понижаться, из глубин подсознания на поверхность стремятся все новые и новые вопросы. Что означает дождь, стучащий по оцинкованной крыше? Почему я слышу этот звук? И почему всегда в крайне неприятные для меня моменты? Во всем Мальмезоне оцинкованная крыша только у амбара, который отец использовал в качестве студии, и воспоминания об этом месте для меня бесценны, практически священны. В самом амбаре нет ничего такого, что могло бы вызвать приступ паники. А мои кошмары? В течение многих лет мне снились кошмарные создания — наполовину люди, наполовину звери, — пытающиеся ворваться в дом и убить меня. Этот мотив обыгрывается в тысячах сценариев, и все они настолько же «реальны», как и само мое существование в этих иллюзиях. У меня бывают и повторяющиеся сны, как если бы подсознание пыталось передать мне какое-то сообщение. Но ни я, ни мои психотерапевты не смогли расшифровать этот образный ряд. Две недели назад, еще до первого приступа паники, мне стал сниться летний день на острове ДеСалль. Я еду в старом, тупоносом грузовичке-пикапе, на котором предпочитает передвигаться по острову мой дедушка. Он сидит за рулем, а я настолько мала, что голова моя едва-едва приподнимается над приборной доской. В грузовичке пахнет старым моторным маслом и самодельными сигаретами, самокрутками. Мы едем по пастбищу, поднимаясь вверх по склону пологого холма. По другую сторону этого холма лежит маленький пруд, к которому ходят на водопой коровы. С каждым разом, как сон возвращается ко мне, мы поднимаемся чуть выше по склону. Но никогда не оказываемся на вершине холма.Образ светящегося отпечатка ноги заполняет все уголки моего засыпающего мозга. Неужели это моя восьмилетняя нога оставила этот след? А кто еще мог оставить его? Спальня принадлежала мне целиком и полностью в течение шестнадцати лет. Ковер в ней положили в год моего рождения, когда комнату капитально отремонтировали. После меня в Мальмезоне не жил никто из детей, и, насколько мне известно, с тех пор никто из детей не бывал в этой комнате. Напрашивается единственно возможный вывод. Но почему я использую логику? Мне вполне достаточно ошеломляющего ощущения дежа-вю, которое нахлынуло на меня, когда я впервые увидела светящийся след.Этот кровавый след оставила я.Вопрос состоит в следующем: в чьей крови испачкана моя нога? Моего отца? Если в ванне из люминола, устроенной Натриссой, выживет достаточное количество генетических маркеров и если я смогу где-нибудь взять образец ДНК отца — волос со старой расчески, например, — тогда ДНК-анализ сможет дать ответ, его это кровь или нет. Слишком много «если». И даже если я воспользуюсь своими связями в лабораториях судебно-медицинской экспертизы по всему штату, на сопоставление ДНК может потребоваться несколько дней. А пока у меня есть только воспоминание — или отсутствие его, — с которым я могу работать дальше.Я почти ничего не помню о той ночи, когда умер отец, ничего вплоть до того момента, когда под дождем подошла к кизиловому дереву и увидела его неподвижно лежащим на земле. Такое впечатление, что я просто материализовалась из воздуха. Лишившись при этом голоса. А потом прошло больше года, прежде чем я заговорила снова. Почему? Где я была в тот момент, когда убивали отца? Спала? Или стала невольным свидетелем чего-либо? Чего-то слишком ужасного, чтобы это можно было вспомнить, не говоря уже о том, чтобы заговорить? Пирли знает о той ночи намного больше, чем рассказала мне. Но о чем она умалчивает? И почему? Один раз заявив, что именно так все и было, она редко отказывается от своих слов и корректирует свою версию происшедшего. Но, быть может, мне не нужна Пирли. Впервые в жизни у меня есть свидетель событий той ночи, который ничего не может исказить или скрыть: кровь. Самый древний признак убийства, кровь Авеля, взывающая из могилы…— Опасность! — надрывается голос у меня в голове. — Помогите! Опасность!Этот голос выработался у меня в результате пяти лет практики свободного погружения. Он предупреждает о том, что я приближаюсь к критической точке. Уровень кислорода в тканях моего организма понизился настолько, что большинство людей уже потеряли бы сознание. Собственно говоря, большинство из тех, кто пролежал бы на дне столько, сколько лежу здесь я, уже были бы мертвы. Но у меня еще есть некий неприкосновенный запас. Мои мысли уплотнились, превратившись из яркого потока сознания в пронзительный тоненький лучик пульсирующего синего света. Сообщение, которое несет этот лучик, не имеет никакого отношения к моему прошлому. Оно касается моего ребенка. Он здесь, со мной, в безопасности моего лона — самого главного органа, если применима подобная формулировка. Большинство женщин содрали бы с меня кожу живьем за то, что я своим поведением подвергаю опасности жизнь ребенка. В другой ситуации и я поступила бы так же. Но я не в другой ситуации. Многие женщины, осознав, что забеременели от женатого мужчины, уже запланировали бы аборт. Но я не сделала этого. И не сделаю. Это мой ребенок, и я намерена оставить его. Я рискую его жизнью лишь потому, что рискую своей собственной. Что до моего мотива… пульсирующий у меня в голове тоненький лучик синего света говорит мне: ребенок переживет это. Когда мы выйдем из воды, то станем с ним одним целым, и ничего, что сделает или скажет Шон Риган, уже не будет иметь для нас значения…Мышцы моего тела напрягаются. Открыв глаза, я вижу темный силуэт, склонившийся над водой. От силуэта медленно отделяется золотистая острога и опускается прямо ко мне. Я сбрасываю камень с груди и выныриваю к воздуху и свету, бессвязно ругаясь от испуга и негодования. На краю бассейна стоит высокий мужчина, держа в руках десятифутовую рыболовную сеть. Он выглядит еще более испуганным, чем я.— Я думал, вы утонули! — возмущенно кричит он. Потом заливается краской и отворачивается.Я прикрываю грудь руками, только теперь вспомнив, что нырнула в бассейн в одних трусиках.— Вы кто? А где миссис Хемметер?— В Магнолия-хаус. — Он все еще отводит глаза в сторону. — Это дом для престарелых. А этот особняк она продала мне. Вы не хотите одеться, а?Я опускаюсь на колени, так что вода поднимается мне до подбородка.— Теперь я прилично выгляжу. Можете поворачиваться.Мужчина оборачивается. У него песочного цвета волосы и голубые глаза, одет он в шорты цвета хаки и голубую расстегнутую рубашку из рогожки с коротким рукавом. Из кармашка рубашки виднеются несколько шпателей для отдавливания языка. Похоже, ему недавно перевалило за тридцать, и что-то в его облике кажется мне смутно знакомым.— Я вас знаю? — спрашиваю я.Он улыбается.— А вы как думаете?Я внимательно разглядываю его, но никак не могу вспомнить.— Знаю. Или знала раньше.— Я Майкл Уэллс.— Боже мой! Майкл? Я не…— Вы не узнали меня, я понимаю. За последние два года я потерял восемьдесят фунтов.Я оглядываю его с головы до ног. Мне трудно соотнести образ мужчины, которого я вижу перед собой, с давними воспоминаниями об учебе в средней школе, но все-таки в нем осталось достаточно от старого Майкла, чтобы его можно было узнать. Это как встретить в реальном мире человека, которого впервые увидела в отделении для раковых больных, проходящего курс лечения стероидами: тогда вялый и обрюзгший, а сейчас — чудесным образом выздоровевший, крепкий и сильный.— Мой бог, ты выглядишь… неистовым и крутым.К Майклу возвращается прежний румянец, но на этот раз более сильный.— Спасибо, Кэт.Он был на три года старше меня в средней школе Святого Стефана, а потом в университетском Медицинском Центре в Джексоне.— Ты решил стать педиатром? — интересуюсь я, тщетно пытаясь припомнить какие-либо еще подробности.Он согласно кивает головой.— У меня была практика в Северной Каролине, но потом в больнице Святой Екатерины открылась вакансия и они пригласили меня. Этот городок отчаянно нуждается в педиатрах.— Знаешь, я рада, что ты вернулся. Так этот дом теперь принадлежит тебе?— Угу.— Когда-то я плавала здесь каждый день.Он улыбается.— Миссис Хемметер рассказывала мне об этом.— В самом деле? Ну и как, тебе нравится? Дом, я имею в виду.— Нравится. Я не люблю жить на виду. Но, разумеется, это не Мальмезон.— Радуйся, что это не так. Стоимость его содержания свела бы тебя в могилу.— Могу себе представить. Ты жила где-нибудь еще в Натчесе?— Нет. Мой отец вернулся с войны с «вьетнамским синдромом». Он не мог найти работу, поэтому матери пришлось оставить учебу в колледже, и они поселились в одном из помещений для слуг. Четыре года спустя родилась я. После этого мы никуда не переезжали.— Чем занимался твой отец до войны?— Он был сварщиком.— Ага, отсюда, наверное, и его интерес к созданию скульптур?— Да.Я удивлена, что Майкл помнит это. После того как отец два года бродил по лесам и смотрел телевизор, однажды он привел в рабочее состояние свое сварочное оборудование и занялся ваянием скульптур из металла. Поначалу он создавал огромные, ужасные вещи — азиатских демонов из железа и стали, но со временем его стиль смягчился, и он стал пользоваться популярностью у некоторых коллекционеров.— Это что там, камень? — спрашивает Майкл, показывая на воду.— Да. Это твой камень. Он помогает мне оставаться под водой. Я свободный ныряльщик.— Это что такое?— Я опускаюсь в глубину, используя только воздух в легких.Майкл выглядит заинтригованным.— И как глубоко?— Я ныряла на триста пятьдесят футов.— Господи Иисусе! Я немного занимаюсь плаванием со скубой,[38] но и с полными резервуарами не опускался ниже девяноста футов.— Я использую буксировочные сани, чтобы побыстрее опуститься на глубину.— Этот тот самый экстремальный спорт, о котором я почти ничего не слышал.— Да, напряженная и увлекательная штука. Гарантирует одиночество, если оно вообще существует на этой планете.Он присаживается на корточки на краю бассейна, и в глазах его появляется любопытство.— И тебе это нравится? Одиночество, я имею в виду?— Иногда. А в другое время я терпеть не могу оставаться одна. В буквальном смысле.— Я научился летать пять лет назад. У меня есть небольшой самолет, «Сессна-210», она стоит в аэропорту. Вот там я и нахожу одиночество.— Ну что же, это, должно быть, здорово. Полеты пугают меня до смерти. Если бы я забралась в твою «Сессну», мне уже через пару минут понадобился бы индивидуальный пакет для остатков еды.Майкл смеется и краснеет от удовольствия.— Ты всего лишь хочешь сделать мне приятное.— Вовсе нет. Полеты действительно пугают меня, особенно на маленьких самолетах. — Я смотрю в сторону деревьев, за которыми скрывается Мальмезон. — Ты уже встречался с моим дедом?Он как-то странно улыбается. Во всяком случае, я не могу понять, что скрывается за его улыбкой.— Владельцем поместья? Еще бы. Он по-прежнему иногда появляется на собраниях врачебного персонала больницы, хотя сейчас уже больше как делец, чем хирург. Так мне говорили, по крайней мере.— Это уже давно. К тому времени, когда деду исполнилось сорок, хирургия превратилась для него в престижное хобби.Майкл тоже бросает взгляд на деревья, как будто опасается, что мой дед может увидеть нас.— Как-то я видел его в лесу на пробежке. Он не узнал меня. Крепкий и крутой старик, должен сказать. Сколько ему уже, семьдесят?— Семьдесят семь.— Господи! Знаешь, он ведь и бегает совсем не по-стариковски, не трусцой. Он бегает по-настоящему.— Да, мой дед силен и крепок.— Но в последнее время я редко его вижу. Очевидно, он частенько уезжает из города. — Майкл наклоняется и опускает руку в бассейн. — Ходят слухи, что он понемногу скупает нижнюю часть Натчеса.— Что?— После закрытия фабрики по производству бумаги рынок недвижимости рухнул. Но затем какая-то подставная компания начала скупать дома в нижней части города, буквально один квартал за другим. Такое впечатление, что снова вернулись времена бума. Ходят слухи, что на самом деле эта подставная компания принадлежит твоему деду.Я никак не могу увязать услышанное с образом деда, который у меня сложился.— Да зачем ему это? Какая в том выгода?На этот раз приходит очередь Майкла пожимать плечами.— Похоже, этого не знает никто. Но кое-кто говорит, что У него имеется некий грандиозный план спасения и возрождения городка.Я качаю головой.— Он всегда делал много для города, но это уже чересчур, учитывая состояние местной экономики.— Может быть, ему известно кое-что, чего не знаем мы.— Так было всегда.Мы лишь молча смотрим друг на друга. Кажется, Майкл относится к тем мужчинам, которые не спешат заполнить паузу в разговоре. В конце концов, это его собственность, и он в своем праве. В данном случае в роли возмутительницы спокойствия выступаю я.— Ты ведь знаешь, что я не закончила медицинскую школу? — осторожно спрашиваю я.— Да, слышал.— И что ты слышал?Он отвечает нейтральным тоном, стараясь ничем не выразить своего отношения.— Депрессия. Нервный срыв. Стандартный набор.— И больше ничего?— Еще что-то о романе с врачом-ординатором. Или профессором. В общем, что-то в этом роде. Он потерял из-за тебя сначала голову, потом работу, затем выгнали тебя. В таком духе. Меня не очень-то интересуют сплетни. У каждого из нас есть прошлое.Я улыбаюсь.— И у тебя тоже?— Естественно. — Он коротко и негромко смеется. — Хотя, наверное, не столь яркое, как у тебя.Теперь уже смеемся мы оба.— В средней школе я буквально сходил по тебе с ума, — признается он. — Теперь я могу в этом признаться. А тогда у меня не хватило на это духу. Самая красивая девушка в Святом Стефане… Боже!— А теперь я стою в твоем бассейне в одном нижнем белье. И как я выгляжу?Он отвечает не сразу. Меня удивляет волнение и нетерпение, с какими я ожидаю его ответа. С чего бы это для меня так важно то, что обо мне думает совершеннейший незнакомец?— Ты совсем не изменилась, — говорит Майкл.— Вот теперь я знаю, что ты меня обманываешь. Тебе следовало тогда, давно, рассказать мне о своих чувствах.Он отрицательно качает головой.— Не-а. Ты тогда встречалась с местными знаменитостями или плохими парнями.— А кем был ты?— Толстощеким чайником, помешанным на компьютерах. Ты понимаешь, что я имею в виду?Мне не хочется оскорблять его, поэтому я не спорю.— Похоже, ты здорово изменился. Создал себя заново.Он кивает головой, в глазах у него появляется задумчивое выражение.— Иногда у нас не остается другого выхода. Хотя это и нелегко.— Ты женат, разумеется?— Нет. Во время учебы в медицинской школе я встречался с одной девушкой, но в конце концов мы расстались.— Тогда ты, должно быть, самый завидный холостяк во всем Натчесе.Майкл тяжело вздыхает с явным отчаянием во взоре.— Местные матроны и разведенные дамочки относятся ко мне именно так, это уж точно. Для меня это новая реальность.В кармане моих джинсов, лежащих на краю бассейна, звонит сотовый телефон. Я подбираюсь туда на коленях и смотрю на экранчик. Снова звонит моя мать.— Мама?— Я уже дома, Кэт. Ты где?— Купаюсь в бассейне Хемметеров.— Это больше не бассейн Хемметеров.— Я знаю. Я только что встретила доктора Уэллса.— Вот как? Ну ладно, возвращайся домой и расскажи, что у тебя стряслось.Я нажимаю кнопку отбоя и говорю:— Мне надо вылезать.Он приносит полотенце с заднего крылечка, вручает его мне и отворачивается. Быстро поднявшись по ступенькам на бортик, я раздеваюсь догола и вытираюсь насухо. Затем надеваю верхнюю одежду, а трусики выжимаю, чтобы отнести их домой.— Я снова в приличном виде.Майкл поворачивается.— Пожалуйста, приходи и плавай здесь, когда тебе вздумается.— Спасибо. Но, думаю, я недолго задержусь в городе.— Это плохо. У тебя… — Неоконченный вопрос повисает в воздухе, и щеки его заливает румянец.— Что?— У тебя есть кто-нибудь в Новом Орлеане?Я намереваюсь солгать, потом решаю, что лучше будет ответить честно.— Не знаю.Он, похоже, размышляет над услышанным, затем кивает с явным удовлетворением.Я делаю шаг, но что-то заставляет меня снова повернуться к нему.— Майкл, у тебя когда-нибудь были пациенты, которые переставали разговаривать?— Совсем переставали, полностью? Конечно. Но не забывай, все мои пациенты — дети.— Именно поэтому я и спрашиваю. Почему ребенок перестает разговаривать?Он задумчиво покусывает нижнюю губу.— Иногда его сбивают с толку или ставят в неловкое положение родители. В других случаях это гнев. Мы называем это добровольной, или сознательной, немотой.— А как насчет шока?— Шок? Да, конечно. И травма. В самом строгом смысле такую немоту нельзя назвать сознательной.— Ты когда-нибудь видел, чтобы она продолжалась целый год?Он думает недолго.— Нет. Почему ты спрашиваешь?— После того как убили моего отца, я не разговаривала целый год.Он молча изучает меня в течение нескольких минут. В его глазах светится глубокое сострадание.— Ты к кому-нибудь обращалась по этому поводу?— Ребенком нет.— И даже к семейному доктору?— Нет. Мой дед сам был врачом, помнишь? Мама говорит, что он все время повторял ей, что проблема кроется в самоограничении, желании уединиться. Послушай, мне нужно бежать. Надеюсь, мы с тобой еще встретимся.— Я тоже на это рассчитываю.Я делаю несколько шагов назад, улыбаюсь Майклу в последний раз, поворачиваюсь и пускаюсь бегом по тропинке между деревьями. Углубившись в лес, я останавливаюсь и оборачиваюсь.Он смотрит мне вслед.

Глава 10Мать ожидает меня в кухне помещения для слуг, сидя за сосновым столом. Она одета в безукоризненный приталенный брючный костюм, сшитый по заказу, но под глазами у нее залегли темные круги, а темно-золотистые волосы растрепаны, как если бы всю дорогу от северной части побережья Мексиканского залива она ехала в машине с открытыми окнами. Мать постарела с того момента, когда я видела ее в последний раз, — а это было во время короткого ленча в Новом Орлеане четыре месяца назад. Тем не менее выглядит Гвен Ферри лет на сорок, не больше, и ей никак не дашь пятидесяти двух, а именно таков ее настоящий возраст. Когда-то подобным даром обладала и ее старшая сестра, Энн, но к пятидесяти годам беспорядочная и бурная жизнь моей тетки украла у нее последние следы девической красоты. Одно время сестры считались королевами Натчеса — самые красивые в городке девушки, дочери одного из богатейших людей округи. Теперь только моя мать еще носит остатки этого гордого звания, занимая первое место в социальной иерархии городка. Она президент клуба «Гарден-клаб» — развлекательной организации, которая некогда обладала большей властью, чем мэр и правление муниципальной корпорации, вместе взятые. Она также является владелицей и директором Центра дизайна интерьера под названием «Мэзон ДеСалль», который удовлетворяет запросы узкого круга состоятельных семейств, еще оставшихся в Натчесе.Она встает и обнимает меня, потом спрашивает:— Ради всего святого, что происходит? Я всегда просила тебя почаще приезжать домой, а вот теперь ты появляешься, предварительно даже не позвонив.— Я тоже рада тебя видеть, мама.На ее лице появляется гримаса неудовольствия.— Пирли говорит, что ты обнаружила кровавые отпечатки в своей спальне.— Это правда.Она выглядит растерянной и сбитой с толку.— Я ходила туда, но не нашла на полу ровным счетом ничего. Вот только пахнет там мерзко.— Ты входила в мою комнату?— А что, нельзя?На столике шумит кофеварка, кухню наполняет аромат кофе марки «Кэнал-стрит». Пытаясь сдержать недовольство, я говорю:— Я очень прошу тебя больше не заходить туда. По крайней мере, пока я не закончу.— Закончишь что?— Искать другие следы крови в комнате.Мама складывает сцепленные руки на столе, словно заботясь, чтобы я не заметила, как они дрожат.— О чем ты говоришь, Кэтрин?— Думаю, что говорю о той ночи, когда умер папа.На щеках у нее появляются два красных пятна.— Что?— Я подозреваю, что эти отпечатки ног были оставлены в ночь смерти папы.— Ты, должно быть, сошла с ума!Она качает головой, но глаза у нее растерянные.— Разве? С чего ты взяла, мама?— Потому что я знаю, что случилось в ту ночь.— Неужели?Она растерянно моргает.— Разумеется, мне это известно.— Разве ты не вырубилась, наевшись папиных таблеток?Щеки у нее бледнеют.— Не смей так со мной разговаривать! Может быть, я и принимала одну-две таблетки успокоительного время от времени…— Разве ты не подсела на папины лекарства?— Кто тебе это сказал? Твой дед? Нет, его нет в городе. Ага, ты, должно быть, разговаривала с Пирли, правильно? Не могу поверить, что она могла сказать нечто столь оскорбительное.— Какое имеет значение, с кем я разговаривала? Время от времени всем нам не помешает говорить правду.Мать гневно выпрямляется и расправляет плечи.— В первую очередь тебе самой следует воспользоваться своим же советом, милочка. Нет сомнения, кто в этом доме может считаться самым большим лжецом.Дрожащими руками она наливает себе чашку кофе. Похоже, дрожащие руки — наша фамильная черта.Я глубоко вздыхаю.— Мы начали с неверной ноты, мама. Как поживает тетя Энн?— Она вышла замуж за еще одного негодяя. За третьего подряд. А этот еще и бьет ее.— Это она тебе сказала?— У меня есть глаза. Господи, я даже не хочу говорить об этом! Я даже не хочу думать об этом! Мне необходимо выспаться.— Тогда, может, тебе лучше не пить кофе.— Если я его не выпью, у меня начнет болеть голова от недостатка кофеина. — Она берет обжигающе горячую чашечку в руки и недовольно кривится. — Уж тебе-то следует разбираться в пагубных привычках.Я подавляю желание ответить колкостью.— Я не пью вот уже почти три дня.Она бросает на меня неожиданно внимательный взгляд.— По какому случаю?Я не могу сказать ей, что беременна. Пока что не могу. Я шарю глазами по полу, и вдруг чувствую, что мягкая рука гладит меня по плечу.— Что бы это ни было, я с тобой, — говорит она. — Когда мы знаем, что с нами происходит, с этим легче справиться. Так говорит доктор Фил. Совсем как у меня с теми снотворными таблетками.— Доктор Фил? Мама, прошу тебя!— Тебе следует посмотреть его выступление, милая. Мы вместе посмотрим сегодня после обеда. Перед тем как вздремнуть доктор Фил всегда действует на меня успокаивающе.Я больше не могу это слушать. Мне пора уходить из кухни.— В кабинете дедушки меня ждет факс. Я приду через несколько минут.— Он должен скоро вернуться домой, — говорит она. — Ты же знаешь, ему не нравится, когда в его отсутствие кто-нибудь заходит в кабинет.— Когда он должен вернуться? — спрашиваю я, направляясь к двери.— Сегодня. Это все, что мне известно.Я останавливаюсь в дверях и снова поворачиваюсь к ней.— Мам, у тебя остались какие-нибудь личные вещи папы?— Например? Картины? Что ты имеешь в виду?— Например, старая расческа.— Расческа? Ради всего святого, зачем она тебе понадобилась?— Я надеялась, что у тебя могли остаться его волосы. Ведь иногда люди оставляют себе на память прядь волос умершего любимого человека.Внезапно она замирает и смотрит на меня расширенными глазами.— Она нужна тебе для проведения сравнительного анализа ДНК.Это утверждение, а не вопрос.— Да. Чтобы сравнить с кровью на полу в моей спальне.— У меня нет ничего такого.— Ковер в спальне тот же самый, что и тогда, когда я жила здесь?Два красных пятна на ее щеках становятся ярче.— Ты не помнишь этого?— Я всего лишь хотела удостовериться. А кровать та же самая?— Ради бога, Кэтрин!— Да или нет?— Корпус тот же самый. Мне пришлось избавиться от матраса.— Почему?— Из-за пятен мочи. Ты часто мочилась в постель, когда была маленькой.— Правда?Теперь в ее глазах видно непонимание и смущение.— Ты не помнишь этого?— Нет.Она устало вздыхает.— В таком случае лучше не вспоминать об этом. Для ребенка это вполне естественно.— Что ты сделала с матрасом?— С матрасом? По-моему, Пирли приказала Мозесу выбросить его.— Я видела Мозеса сегодня в лесу. Глазам своим не поверила. Он до сих пор работает?— Он отказывается уйти на пенсию. Конечно, он уже не тот, что раньше, но по-прежнему справляется.Мне невыносима мысль о том, чтобы намеренно причинить ей боль, но теперь-то что я теряю?— Мам, я знаю, вероятность невелика, да и предположение дикое… Но ты не знаешь, папа никогда не сдавал сперму в донорский банк?Мать смотрит на меня с таким видом, словно не может поверить, что я ее дочь.— Прости меня, — шепчу я. — Я должна сделать это. У меня нет выбора.Одарив меня долгим взглядом, она отворачивается и отпивает глоточек кофе.Зная, что мне нечего сказать такого, от чего она почувствовала бы себя лучше, я вышла и зашагала через розовый сад к тыльной части левого крыла Мальмезона. Кабинет моего деда находится на втором этаже.Войдя в особняк, я с ленивой небрежностью прохожу мимо бесценных античных статуэток, направляясь в библиотеку, которая одновременно выполняет и функцию кабинета деда. Созданная по образу и подобию библиотеки Наполеона, она являет собой мир темных дубовых стенных панелей, богатой обивки и широких застекленных створчатых дверей, выходящих на переднюю галерею. С потолочных балок свисают мушкеты времен Гражданской войны, а комнату освещают двойные хрустальные канделябры. На полках выстроились тома в кожаных обложках, а напротив висят на шелковых шнурах картины. На некоторых полотнах изображены охотничьи сценки в английском пасторальном духе, но большая часть посвящена Гражданской войне — и на всех торжествуют конфедераты. Единственной уступкой современности можно считать длинный стол из кипариса рядом с письменным столом с убирающейся крышкой, принадлежащим деду. На нем стоят компьютер, принтер, копировальное устройство и факс. Я вынимаю сотовый и с помощью ускоренного набора вызываю Шона.— Кэт? — спрашивает он, перекрикивая гул голосов в комнате детективов.— Я стою рядом с факсом, — сообщаю я ему. — Но в нем ничего нет.— Я отправляю тебе материалы прямо сейчас. У нас довольно много общей информации о Малике, но она носит в основном академический характер. Читая ее, трудно понять, что этот малый собой представляет.— Когда оперативная группа намерена допросить его?— Они еще не пришли к окончательному решению. Как ты и говорила, они считают, что у них есть в запасе некоторое время, прежде чем убийца нанесет ответный удар. Ни у кого нет желания испортить все поспешными действиями.— Хорошо. Я перезвоню тебе, если найду что-либо интересное.— Эй? — произносит Шон.— Да?— Возвращайся ко мне в любом случае. Я скучаю по тебе.Я закрываю глаза и чувствую, как к лицу приливает жаркая волна крови.— Договорились.Я даю отбой, а потом усаживаюсь за стол деда и жду, пока ко мне придет факс. В комнате пахнет свежими сигарами, старой кожей, хорошим бурбоном[39] и лимонным маслом. Заинтригованная рассказом Майкла Уэллса о подставной компании, скупающей недвижимость в нижней части Натчеса, я решаю порыться в столе деда, но он заперт.Устав ждать факс от Шона, я поднимаю телефонную трубку, набираю справочную службу и получаю от нее номер доктора Гарольда Шубба в Новом Орлеане. Не давая себе времени на раздумья, я прошу соединить меня с ним, а потом представляюсь коллегой-дантистом секретарю в приемной Шубба.— Одну минуточку, доктор, — отвечает женщина.Спустя несколько секунд в трубке раздается голос мужчины, который с явной радостью покинул свое рабочее место.— Кэт Ферри! Я всегда знал, что когда-нибудь вы мне позвоните. Я с нетерпением ждал вашего звонка и одновременно страшился его. У нас что, очередная авиакатастрофа?Доктор Шубб, вполне естественно, полагает, что я звоню ему, дабы призвать под знамена добровольной бригады по опознанию жертв катастрофы.— Нет, Гарольд. Но меня интересует нечто не менее серьезное.— Что случилось? Чем я могу вам помочь?— Вы знаете о волне недавних убийств в городе?— Ну да, конечно.— В каждом деле присутствуют следы укусов.— В самом деле? Вот об этом я не слышал.— Полиция пока держит эти сведения в тайне от общественности. О том, что сейчас услышите от меня, вы не должны рассказывать ни единой живой душе.— Это само собой разумеется, Кэт.— У нас… то есть у оперативной группы, работающей над этим делом, имеется подозреваемый. Это из ваших пациентов, Гарольд.На другом конце линии воцаряется молчание. Мой собеседник ошарашен.— Господи Иисусе! Вы, должно быть, шутите?— Нет.Я слышу его дыхание, частое и неровное.— Я могу узнать, кто это?— Пока нет. Это неофициальный звонок, Гарольд.Еще одна пауза.— Не уверен, что понимаю.— Скорее всего, сегодня к вам официально обратится ФБР, чтобы получить доступ ко всем рентгенограммам, которые у вас имеются на этого пациента. Однако Управление полиции Нового Орлеана хочет, чтобы мы с вами предварительно поговорили об этом.Доктор Шубб переваривает услышанное.— Я весь внимание.— Меня беспокоит тот факт, что любой конкретный разговор о рентгеновском исследовании или зубах может впоследствии воспрепятствовать осуждению виновного.— Вы правы. То есть если у вас нет постановления суда, я хочу сказать. Эти последние веяния в части вторжения в личную жизнь пациентов иногда сводят меня с ума.— Могу себе представить… Послушайте, я подумала, что мы могли бы поболтать об этом пациенте в общих чертах, не касаясь его рта. Как вы к этому относитесь?— Валяйте. Я никому ничего не скажу.Мне остается только молиться, чтобы это было правдой.— Подозреваемого зовут Натан Малик. Он…— Мозголом, — заканчивает за меня Шубб. — Будь я проклят! Он психиатр, а не психолог, и можете быть уверены, он даст вам это понять в течение первых пяти секунд общения. Мне приходилось довольно часто иметь с ним дело. В этом году я уже обработал ему два зубных канала. Врачи редко уделяют должное внимание своим зубам, как вы знаете. Я всего лишь…Внезапно Гарольд Шубб умолкает, а потом издает негромкий протяжный свист, как если бы только сейчас до него дошла вся важность нашего разговора. У меня возникает неудержимое желание описать следы укусов, обнаруженных на трупах. И тогда, скорее всего, не пройдет и минуты, как мы сможем или убедиться в том, что Натан Малик и есть убийца НОУ, или окончательно отказаться от этой мысли. Но в столь щепетильном деле необходимо строго соблюдать букву закона.— Что он за человек, Гарольд?— Темная лошадка. Умен и нахален до отвращения. И это пугает, если хотите знать правду. Разбирается во всем понемножку. Даже в зубах.— Вот как?Действительно редкость, чтобы врач разбирался в расположении зубов.— Я знаю, вы можете подумать, что я говорю так под влиянием вашего звонка, но в присутствии этого малого мне всегда немного не по себе. Ничего особенного, мы не вели с ним долгие беседы, но у него своеобразное чувство юмора. А вот сила и энергия из него бьют фонтаном. Всепоглощающая сила. Вы встречались с такими людьми?— Понимаю, что вы имеете в виду. Малик никогда вам ничего не рассказывал о себе?— Совсем немного. Думаю, он родом из Миссисипи. Как и вы.— В самом деле? Ему и вправду пятьдесят три года?— Около того. Он в хорошей форме, если не считать зубов. Я могу проверить свои записи…— Не делайте этого, — быстро говорю я.— Правильно… вы правы. Черт, я нервничаю уже оттого, что просто разговариваю с вами.— Мы почти закончили, Гарольд. Вам известно что-либо о методах лечения, которые применяет Малик? В чем он специализируется? Вообще хоть что-нибудь?— Вытесненные из сознания, подавленные воспоминания. Физическое и сексуальное насилие над женщинами. Над мужчинами, по-моему, тоже. Мы с ним несколько раз беседовали на эту тему. Он эксперт в том, что касается восстановления утраченных воспоминаний. Использует наркотики, гипноз, все подряд. Все это чревато и противоречиво. Масса судебных скандалов.— Так я и думала.— Вот что я вам скажу. Если Натан Малик — тот, кого вы ищете, вам понадобятся железобетонные улики против него. Его не запугает ни ФБР, ни кто-либо. И когда речь заходит о врачебной тайне и безопасности пациента, то он скорее отправится в тюрьму, чем скажет хоть слово. В этом отношении он фанатик. Ненавидит правительство.Я подпрыгиваю, когда позади меня с негромким гулом оживает факс.— Эти железобетонные улики могут прямо сейчас лежать у вас в папке с рентгеновскими снимками, Гарольд.Он снова присвистнул.— Надеюсь, что это так, Кэт. Я хочу сказать…— Я понимаю, что вы хотите сказать. Если это он.— Именно так.— Послушайте, ФБР ни к чему знать о нашем разговоре.— Каком разговоре?— Спасибо, Гарольд. Я увижу вас на следующем семинаре?— С нетерпением буду ждать такой возможности.Я кладу трубку и смотрю, как факс выплевывает бумагу. Кто-то постарался и напечатал подробный обзор всей доступной информации о докторе Натане Малике. Меня охватывает почти непреодолимое желание подойти к серванту деда и глотнуть водки, перед тем как приступать к чтению, но мне удается сдержаться. Когда выползает второй лист бумаги, я бросаю на него взгляд, а потом обеими руками хватаюсь за крышку стола, чтобы удержаться на ногах.Внизу страницы красуется черно-белая фотография Натана Малика, яйцеголового лысого мужчины с глубоко посаженными глазами. У некоторых представителей сильного пола лысина знаменует слабость или преклонный возраст, но Натан Малик, такое впечатление, рассматривает ее как вызов всему миру, как это было в случае с Юлом Бриннером. Дерзкий и гордый взгляд его проницательных глаз призывает к повиновению. Когда-то у Малика был сломан нос, и сейчас его губы складываются в кривую улыбку, в которой читается откровенное презрение к фотокамере. У него высокомерно-пренебрежительный вид аристократа, но не от этого у меня перехватывает дыхание. Всему виной его глаза. Впервые я увидела их — а потом и его лицо — почти десять лет назад, в университетском медицинском центре в Джексоне, Миссисипи.Схватив с поддона первый листок, я быстро пробегаю глазами его автобиографию. Родился в пятьдесят первом году. Отслужил два года в армии в качестве армейского санитара во Вьетнаме. Незаконченное высшее образование, Луизианский университет Тулейна. Закончил медицинскую школу Тулейна в семьдесят девятом году. Стажировка и ординатура в клинике Окснера. Затем последовали несколько лет частной практики, после чего — я чувствую, как сердце начинает гулко биться о ребра, — Натан Малик стал преподавателем на факультете психиатрии Медицинского центра университета Миссисипи в Джексоне.— Господи Иисусе! — шепчу я.Итак, Малик работал в университетском медицинском центре в течение тех двух лет, которые проучилась там и я. Значит, я действительно знаю его. Но здесь что-то не так. Человека, изображенного на фотографии, я знаю не как Натана Малика, а как доктора Джонатана Гентри. А Гентри не был лысым, совсем наоборот. Подняв глаза к верхней части страницы, я нахожу то, что ищу. Натан Малик родился под именем Джонатана Гентри в Гринвуде, штат Миссисипи, в пятьдесят первом году. Он законным образом сменил имя и фамилию в девяносто четвертом, через год после того как меня попросили из медицинской школы. Я хватаю свой сотовый и ускоренным набором дозваниваюсь до Шона. Лицо и шея у меня покрыты крупными каплями пота.— Ты что-то нашла? — без предисловий откликается Шон.— Шон, я знаю его! Знала его, если быть точной.— Кого?— Малика.— Что?— Только тогда его звали не Малик. Тогда он был Гентри. Он работал на факультете психологии в университетском медицинском центре в Джексоне, когда я там училась. В то время он был с шевелюрой, но это один и тот же человек. Я не могла забыть его глаза. Он знал профессора, с которым у меня был роман. Он даже пытался приударить за мной. Я хочу сказать…— Хорошо, хорошо. Ты должна…— Я знаю. Я уеду отсюда так быстро, как только смогу. Я должна быть у вас через три часа.— Не надо ждать у моря погоды, Кэт. Оперативной группе в самом скором времени очень захочется поговорить с тобой.Спокойствие, которое я обрела в бассейне, куда-то улетучилось. Мне едва удается мыслить связно.— Шон, что все это значит? Как такое может быть?— Не знаю. Я должен позвонить Джону Кайзеру. Перезвони мне, пожалуйста, когда выедешь. Мы что-нибудь придумаем.Хотя я в комнате одна и Шон не может меня видеть, я с благодарностью киваю.— Хорошо. Скоро увидимся.— Пока, девочка. Держись. Прорвемся как-нибудь.Я кладу телефон на стол и беру листы бумаги из лотка. Теперь их уже три. Я поворачиваюсь лицом к двери кабинета, и вдруг она распахивается, словно сама по себе.Едва не упираясь головой в притолоку, в дверях высится мой дед, доктор Уильям Киркланд, и на его худом, костистом лице явно читается тревога. Его выцветшие голубые глаза внимательно осматривают меня с головы до ног. Потом он медленно обводит взглядом комнату.— Здравствуй, Кэтрин, — произносит он глубоким, размеренным голосом. — Что ты здесь делаешь?— Мне понадобился твой факс, дедушка. Я как раз собиралась возвращаться в Новый Орлеан.Из-за плеча деда выглядывает коротышка лет примерно тридцати. Билли Нил, неприятная личность, водитель, на которого жаловалась Пирли. Его глазки скользят вверх и вниз по моему телу, и результат наблюдений заставляет его губы кривиться в самодовольной ухмылке. Дед осторожно, но непреклонно заставляет своего водителя попятиться, входит в библиотеку и закрывает за собой дверь. На нем белый льняной пиджак и галстук. На острове он одевается как простой работяга, зато в городе неизменно выглядит джентльменом.— Я уверен, ты не захочешь уехать до того, как мы поговорим, — роняет он.— Дело довольно-таки срочное. Речь идет об убийстве.Он понимающе улыбается.— Если бы все было настолько срочно, ты вообще не стала бы приезжать в Натчес, верно? Или кого-то убили за то время, что меня здесь не было?Я отрицательно качаю головой.— Вот и славно. Хотя у нас здесь есть несколько личностей, в отношении которых могу сказать, что с удовольствием ускорил бы процесс их продвижения к месту последнего упокоения. — Он подходит к буфету. — Присаживайся, Кэтрин. Что будешь пить?— Ничего.Он с любопытством приподнимает бровь.— Мне в самом деле пора ехать.— Твоя мать сказала мне, что ты обнаружила кровь в своей старой спальне.— Это правда. Я обнаружила ее случайно, но это определенно кровь.Он наливает себе изрядную порцию скотча.— Человеческая?— Еще не знаю.Я с тоской смотрю на дверь.Дедушка снимает пиджак, под которым оказывается ручной работы рубашка с закатанными рукавами. Даже сейчас, в весьма преклонном возрасте, его жилистые руки выдают человека, который всю жизнь не гнушался физическим трудом.— Но ты предполагаешь это.— Почему ты так говоришь? Я никогда и ничего не предполагаю заранее.— Я говорю так, поскольку ты выглядишь взволнованной и возбужденной.— Дело не в той крови, которую я нашла. Меня беспокоят убийства в Новом Орлеане.Он аккуратно вешает пиджак на вешалку в углу.— Ты от меня ничего не утаиваешь? Я только что разговаривал с твоей матерью. Я знаю, как тяжело ты перенесла потерю отца, и это до сих пор преследует тебя. Пожалуйста, присядь, Кэтрин. Нам необходимо поговорить о твоих переживаниях.Я гляжу на страницы факса, которые держу в руках. Оттуда на меня смотрит своим гипнотическим взглядом Натан Малик, заставляя поторопиться в Новый Орлеан. Но тут перед моим мысленным взором встают светящиеся отпечатки ног: один крошечный, оставленный босой ножкой, второй — большой, вероятно, след взрослого человека, обутого в сапоги. Меня притягивают убийства в Новом Орлеане, но я не могу уехать из Мальмезона, не разузнав побольше об этих отпечатках.Я делаю глубокий вдох и заставляю себя присесть.

Глава 11Дед опускается в кожаное клубное кресло и принимается с интересом рассматривать меня. Он являет собой весьма импозантную фигуру, о чем прекрасно знает. Уильям Киркланд выглядит именно так, как в представлении большинства людей должен выглядеть хирург, — уверенным, властным, не знающим сомнений и колебаний. Как если бы он способен был проводить операции, стоя по колено в крови и по мере ухудшения ситуации становясь только спокойнее. Господь наделил моего деда магическим сочетанием ума, мышечной силы и удачи, сдержать которые не смогла никакая бедность, а о его личной жизни уже слагают легенды.Родившись в семье твердокаменных баптистов восточного Техаса, он выжил в автомобильной катастрофе, погубившей родителей, которые везли его на крещение. Его взял на воспитание овдовевший дед, и он вырос в юношу, который летом работал от рассвета до заката, а зимой добивался таких успехов в школе, что им заинтересовался лично директор. Получив за успехи в легкой атлетике стипендию для обучения в Техасском университете сельского хозяйства и машиностроения, он ввел в заблуждение призывную комиссию относительно своего возраста и, прибавив себе год, в семнадцать лет записался добровольцем в Корпус морской пехоты США. Через двенадцать недель рядовой Киркланд уже отправился на тихоокеанские острова, где удостоился Серебряной Звезды[40] и двух Пурпурных Сердец,[41] кровью орошая свой путь в Японию. Он оправился от ран, а потом воспользовался «солдатским биллем о правах»,[42] чтобы закончить Техасский университет, где получил стипендию для обучения в медицинской школе университета Тулейна в Новом Орлеане. Здесь он встретил мою бабушку, скромную и сдержанную слушательницу школы медицинских сестер университета Тулейна имени Г. Софи Ньюкомб.Патриархальное католическое семейство ДеСаллей поначалу настороженно отнеслось к нему, пресвитерианцу и нищему. Но благодаря силе своей незаурядной личности он сумел покорить будущего тестя и женился на Кэтрин Пуатье ДеСалль, не изменив своей религии. Еще до окончания его учебы в медицинской школе у них родились две дочери, тем не менее во время хирургической ординатуры он снова умудрился получить высшие оценки. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году он перевез свое семейство в родной город супруги, Натчес, и стал партнером известного местного хирурга. Будущее казалось радужным и незыблемым, что вполне устраивало моего деда, сторонника кальвинистской доктрины о предопределении судьбы.Но тут умер его тесть. Поскольку другого наследника мужского пола, способного заняться обширными сельскохозяйственными угодьями и делами семейства ДеСаллей, в наличии не имелось, деду пришлось взять руководство на себя. В занятиях бизнесом он продемонстрировал сноровку, которая отличала его во всем, и вскоре приумножил состояние семьи на одну треть. Очень быстро хирургия превратилась для него практически в хобби, и он начал вращаться в более утонченных и изысканных деловых кругах. Тем не менее, он никогда не забывал своего деревенского прошлого. Он и сейчас может «уговорить» бутылочку дешевого бурбона в компании сельских батраков так, что они и не догадываются, что он — тот самый парень, который платит им зарплату. Он правит империей ДеСаллей, включая собственное семейство, как феодальный лорд, но, не имея сыновей или внуков, которым мог бы передать бразды правления, перенес свои несбывшиеся династические надежды на меня.— Где ты был? — спрашиваю я, когда мне изрядно надоел этот молчаливый инспекторский осмотр.— В Вашингтоне, — отвечает он. — В министерстве внутренних дел.Откровенный и честный ответ удивляет меня.— Я думала, что это большой секрет.Он осторожно отпивает глоток скотча.— Для некоторых людей — безусловно. Но, в отличие от матери и ее сестры, ты умеешь хранить тайны.Я чувствую, как начинают гореть щеки. Статус любимицы деда всегда тяготил меня, принося больше хлопот, нежели удовольствий, и зачастую возбуждал ревность матери и тетки.— Я хочу показать тебе кое-что, Кэтрин. То, чего не видел никто за пределами Атланты.Он встает, подходит к большому оружейному сейфу, вделанному в стену, и отпирает его точными, выверенными поворотами цифрового замка. Мне срочно нужно возвращаться в Новый Орлеан, но если я хочу узнать что-то о той ночи, когда умер отец, мне придется составить компанию деду еще на несколько минут. Дедушка Киркланд ничего не дает даром, особенно информацию. Он всегда действует по принципу: ты — мне, я — тебе.Услуга за услугу, — повторяю я про себя, мысленно переводя с латыни, которую по его настоянию учила в школе.Пока он возится с чем-то в сейфе, я вспоминаю слова Майкла Уэллса о том, каким крепким и сильным выглядит дед. У большинства мужчин старение начинается с плеч и груди, мышечная масса уменьшается по мере увеличения объема талии, а кости становятся хрупкими, как у женщин. Но моему деду каким-то образом удалось сохранить форму человека на двадцать пять лет моложе. Он входит в избранное братство, члены которого стареют вдвое медленнее простых смертных — эпические персонажи вроде Чарльтона Хестона и Берта Ланкастера.Вместо бесценной антикварной статуэтки или мушкета, как я ожидаю, он достает из сейфа нечто вроде архитектурного макета. Он похож на отель, с двумя величественными крылами, обрамляющими центральную часть, выполненную в стиле Ренессанс, столь характерном для домов Натчеса довоенной постройки.— Что это такое? — спрашиваю я, когда он переносит макет на покерный столик в углу.— «Мэзон ДеСалль», — с гордостью ответствует он.— «Мэзон ДеСалль»? — Так называется Центр дизайна интерьера, которым заведует моя мать. — По-моему, для маминого Центра это здание великовато.Он негромко смеется, явно получая удовольствие от происходящего.— Ты права. Мне просто понравилось название. Этот «Мэзон ДеСалль» — гостиничный комплекс и казино. Курорт.— И почему мы на него смотрим?Дедушка взмахом руки указывает на макет — подобно железнодорожному магнату, вынашивающему стратегические замыслы у карты континента.— Через шестнадцать месяцев, считая с сегодняшнего дня, это комплекс будет стоять в нижней части Натчеса, на берегу Миссисипи.Я растерянно моргаю. По закону любое казино в штате Миссисипи — даже дворцы в стиле Лас-Вегаса на северной части побережья Мексиканского залива — могут быть построены только на плавучих платформах. У Натчеса уже есть плавучее казино, стоящее на мертвом якоре в конце Силвер-стрит.— Как такое может быть? Разве законодательство штата не ограничивает распространение азартных игр только водной территорией?Он лукаво улыбается. Майкл Уэллс прав: моему деду известно нечто такое, чего не знает больше никто.— В законе есть лазейка.— И эта лазейка…— Игорные лицензии для индейцев.— Ты имеешь в виду игорные дома в резервациях, как в Луизиане?— В Луизиане и еще примерно двадцати других штатах. У нас уже есть одно казино в Миссисипи, в Филадельфии. Оно называется «Серебряная звезда».— Но в Натчесе нет резервации.Улыбка деда становится торжествующей.— Скоро будет.— Но здесь же нет коренных американцев.— Как ты думаешь, в честь кого назван этот город, Кэтрин?— В честь индейцев племени натчес, — сердито бросаю я. — Но их поголовно уничтожили французы в тысяча восемьсот тридцатом году. Вырезали всех, до последнего ребенка.— Неверно, моя дорогая. Некоторым удалось ускользнуть. — Он проводит длинными пальцами по одному из крыльев макета, потом ласково гладит центральную часть казино. — Последние четыре года я разыскиваю их потомков и оплачиваю проведение сравнительных анализов ДНК, долженствующих подтвердить их происхождение. Думаю, это тебя заинтересует. Для получения исходных образцов ДНК мы используем зубы трехсотлетней давности.Я слишком ошеломлена, чтобы сказать хоть что-то.— Впечатляет, не правда ли? — интересуется он.Я изумленно качаю головой.— И куда же скрылись уцелевшие индейцы?— Некоторые исчезли в болотах Луизианы. Другие двинулись на север в Арканзас. Третьи добрались аж до Флориды. Кое-кого продали в рабство на Гаити. Выжившие в основном ассимилировались с другими индейскими племенами, но для моего предприятия это не имеет значения. Если федеральное правительство признает их потомков коренной индейской нацией, то любой закон, применимый к чероки или апачам, будет равноценен и в отношении натчесов.— И сколько этих индейцев в живых сейчас?— Одиннадцать.— Всего одиннадцать? Разве этого достаточно?Он с решительным видом постукивает пальцем по макету.— Несомненно. Признание получали племена и с меньшим количеством людей. Видишь ли, в том, что индейцев осталось так мало, нет их вины. Во всем виновато правительство.— Французское правительство, если речь о конкретном случае, — сухо замечаю я. — Кстати, теперь их называют коренным населением Америки.Он презрительно фыркает.— Меня не интересует, как они себя называют. Зато я знаю, что они значат для этого городка. Спасение.— И именно поэтому ты делаешь это? Чтобы спасти город?— Ты хорошо знаешь меня, Кэтрин. Гарантирую, подобный бизнес способен приносить до двадцати миллионов долларов в месяц. Но что бы ты ни думала, я делаю это совсем по другой причине.Я не желаю выслушивать праведные и благочестивые рассуждения деда, которыми он руководствуется для обоснования своих амбиций.— Двадцать миллионов в месяц? А откуда возьмутся люди? Игроки, я имею в виду. Ближайший коммерческий аэропорт расположен в девяноста милях, и у нас нет даже четырехполосной магистрали к нему.— Я покупаю местный аэропорт.— Что?Он смеется.— Вообще-то не покупаю, а приватизирую. У меня уже есть чартерная авиалиния, которая будет выполнять рейсы сюда.— С чего бы это окружные власти позволили тебе такие выходки?— Я пообещал им организовать постоянные коммерческие авиарейсы.— Это как в «Поле чудес», правильно? Ты веришь, что если построишь аэропорт, то привлечешь и все остальное.Он в упор рассматривает меня своим знаменитым взглядом прагматика.— Да, но это вовсе не глупые сентиментальные грезы. Людям нужны блеск, очарование и звезды. И я дам им это. Отчаянные игроки будут прилетать в хлопковую столицу Старого Юга на «лирджетах» и жить три дня в атмосфере «Унесенных ветром». Но это все лишь внешняя сторона дела, благополучный фасад, так сказать. На самом деле они будут прилетать сюда затем, чтобы осуществить старую, как мир, мечту — получить кое-что просто так. Прибыть сюда нищими, а выйти — королями.— Это все пустые мечты. В конце концов казино всегда выигрывает.Теперь в его улыбке читается полное удовлетворение.— Ты права. И на этот раз в роли казино выступим мы, дорогая. Но в отличие от убожества, стоящего на якоре вон там, в конце улицы, у обрыва, которое отбирает у бедных горожан их пенсионные пособия и отправляет доходы в Лас-Вегас, казино «Мэзон ДеСалль» будет оставлять свою прибыль прямо здесь, в Натчесе. Я собираюсь возродить и перестроить инфраструктуру этого городишка. Мы начнем с современного индустриального парка. Потом…— А как насчет индейцев? — задаю я прямой вопрос.Холодные блекло-голубые глаза впиваются в меня, и выражение их не сулит ничего хорошего. Пока меня не было, дед успел отвыкнуть от того, что кто-то может осмелиться перечить ему.— Мне показалось, что теперь их называют коренным населением Америки.— Мне показалось, ты собирался ответить на мой вопрос.— Эти одиннадцать индейцев станут одними из богатейших людей в Миссисипи. Естественно, мне полагается справедливая компенсация за развитие и воплощение проекта, а также за начальный капитал, который я в него вложил.Теперь мне все понятно. Моего деда нарекут спасителем Натчеса. Тем не менее, несмотря на несомненное благородство его цели, мне становится не по себе при мысли о том, как он намеревается ее достичь.— На данном этапе что-то может пойти не так?— О, всегда что-то может пойти не так, как планируется. Это известно каждому старому солдату. Но мои контакты в Вашингтоне говорят, что федеральная сертификация индейского племени натчесов должна состояться в течение ближайших семи дней.Я отхожу от покерного столика, и взгляд мой прикован к бутылке «Абсолюта» в буфете.— Ты уверена, что не хочешь выпить? — спрашивает он.Я закрываю глаза. Я надеялась сегодня обойтись без валиума, но, похоже, мне все-таки понадобится хотя бы одна таблетка, чтобы доехать до Нового Орлеана.— Уверена.Дед бросает последний взгляд на свой макет и относит его к оружейному сейфу. Пока он стоит, повернувшись ко мне спиной, я вынимаю из кармана таблетку и проглатываю ее без воды. К тому времени, когда дед возвращается в кресло, валиум уже покоится у меня в желудке.— Расскажи о той ночи, когда умер мой отец.Глаза деда почти полностью скрываются за внезапно набрякшими веками.— Я рассказывал тебе эту историю по крайней мере десять раз.— Сделай одолжение, расскажи еще раз.— Ты думаешь о крови, пятна которой нашла. — Он подносит к губам стакан со скотчем и делает еще один глоток. — Было уже поздно. Я читал здесь, в библиотеке. Твоя бабушка лежала наверху, у нее болел живот. Пирли оставалась с ней. Я услышал шум за домом. Грохот металла. Грабитель споткнулся о железный цилиндрический ящик в патио в розовом саду.— Ты видел, как это случилось?— Разумеется, нет. Я обнаружил ящик, когда вышел наружу.— Ты был вооружен?— Да. Я взял с собой «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра.— Что было в том ящике?— Пестициды для роз. Ящик был очень тяжелым, поэтому я решил, что олень забрался в розы, потом его что-то спугнуло и он перевернул ящик.— Почему ты не вызвал полицию?Он пожимает плечами.— Я решил, что обойдусь своими силами. Твой отец стоял перед вашим домом. Я думал, что он уехал на остров, но он был в амбаре, работал над одной из своих скульптур. Он тоже что-то слышал. Люк держал в руках старую винтовку «ремингтон», которую привез из Вьетнама.— Ту самую, что висела у нас над камином?— Да. «Ремингтон-700».— Получается, он вошел в дом для слуг, чтобы взять ее?— Очевидно.— А потом?— Мы разделились. Я пошел взглянуть, что делается позади дома Пирли, а Люк двинулся в обход вашего. Я был с обратной стороны дома, когда услышал выстрел. Я побежал в сад и нашел Люка лежащим на земле. Он был убит выстрелом в грудь.— Ты уверен, что он был уже мертв? Ты проверил у него пульс?— Я провел год на войне в Тихом океане, Кэтрин. Я могу с одного взгляда определить, застрелен человек насмерть или нет.В его голосе слышны нотки, которые вынуждают меня прекратить дальнейшие расспросы в этом направлении.— А грабителя ты видел?— Ты же знаешь, что видел.— Пожалуйста, просто расскажи мне о том, что видел.— Я видел мужчину, бегущего через лес в сторону Бруквуда.— Ты преследовал его?— Нет. Я побежал в ваш дом, чтобы удостовериться, что с тобой и Гвен все в порядке.Я пытаюсь представить себе эту картину.— И что ты увидел?— Твоя мать спала, но тебя в постели не было.— Что ты сделал?Он закрывает глаза, вспоминая.— Зазвонил телефон. Это была Пирли, она звонила из главного здания. Они с твоей бабушкой были в панике. Она спросила, все ли с тобой в порядке. Я ответил, что да, хотя в тот момент не был в этом уверен.— Ты сказал ей, чтобы она вызвала полицию?— Она уже вызвала ее.— И что было дальше?— Я принялся осматривать дом в поисках тебя.— И?— Я тебя не нашел. Я был обеспокоен, но поскольку видел, что убегавший мужчина не держал на руках ребенка, не ударился в панику. Я решил, что ты где-то прячешься.— Ты разбудил маму?— Нет. Я знал, что Гвен непременно запаникует. Но скоро она очнулась сама. Она не хотела верить, что Люк мертв, поэтому мне пришлось вывести ее наружу, чтобы она взглянула на его тело и убедилась.— Она спрашивала, где я?— Сказать тебе правду? Не сразу. Она была в не очень хорошем состоянии. Она приняла успокоительное. Я думаю, она считала, что ты спишь в своей постели.«Интересно, сколько матерей подумали бы так при аналогичных обстоятельствах?»— Вокруг тела папы было много крови?Дедушка наклоняет голову, как будто стараясь отделить образ моего отца от тех тел, что ему пришлось видеть за годы хирургической практики.— Достаточно. Пуля перебила легочную артерию, и выходное отверстие было достаточно большое.— Достаточно для чего?— Для того чтобы кто-нибудь занес кровь в твою комнату, полагаю.По лицу деда невозможно угадать, о чем он думает.— Когда я нашлась?— Сразу же после того, как приехала полиция. Я рассказывал им о том, что произошло, и в этот момент ты вышла из темноты.— Со стороны нашего дома?— Я не видел, откуда ты пришла. Но я помню, что позади тебя виднелось восточное помещение для слуг, так что, наверное ты права.— Я была обута?— Понятия не имею. Скорее всего, нет.— Я подходила к телу папы вплотную?— Ты едва не наступила на него, прежде чем мы тебя заметили.Я закрываю глаза, молясь, чтобы это воспоминание отступило обратно в темноту, где я храню его.— Убегавший грабитель, которого ты видел, был белым или чернокожим?— Он был чернокожим.— Ты уверен?— Абсолютно.— Во что ты был обут в ту ночь?Я вообще-то не намеревалась задавать этот вопрос вслух, но теперь уже слишком поздно, он успел сорваться у меня с губ.— В тот день на мне были сапоги, а вот вечером… Я не помню.— Ты входил в мою комнату после убийства?— Да, входил. Чтобы помочь твоей матери успокоить тебя.— Я была расстроена?— Посторонний человек ничего бы не заметил. Ты не проронила ни слова. Но я-то видел, в чем дело. Пирли была единственной, кому ты позволила обнять и убаюкать себя. Ей пришлось укачивать тебя в коляске, как она делала, когда ты была маленькой. Только так нам удалось уложить тебя спать.Я помню это чувство, пусть даже не в ту конкретную ночь. Пирли часто укачивала меня по ночам, даже тогда, когда я уже не была маленькой.— Итак… — Он многозначительно вздыхает. — Я рассказал все, что ты хотела узнать?Я даже не начала получать ответы, которые мне были нужны, но в настоящий момент я еще не решила, какие именно вопросы следует задавать.— Кем, по-твоему, был этот грабитель, дедушка?— Понятия не имею.— Пирли полагает, что это мог быть приятель папы, которому понадобились наркотики.Похоже, дедушка выдерживает внутреннюю борьбу с самим собой в отношении того, отвечать ли на этот вопрос. Затем он говорит:— Вполне логичное допущение. Люк принимал большое количество предписанных лекарств наркотического происхождения. И я неоднократно ловил его на том, что он выращивает марихуану на острове.— Я даже не подозревала об этом.— Разумеется. В этом нет ничего странного. Во всяком случае, я предполагал, что он мог ее продавать. Когда его убили, я подумывал о том, чтобы направить полицию по этому следу, но в конце концов решил промолчать.— Почему?— Я не видел в этом никакого смысла. Мы бы только бросили тень на свое имя.Разумеется. Имя и честь семьи превыше всего на свете.Я хочу задать ему последний вопрос, тот самый, который задавала и Пирли. Но дед всегда считал моего отца слабаком, и если бы он подозревал, что папа сам выстрелил в себя, то ни за что не стал бы скрывать столь решительное подтверждение своей правоты и пренебрег бы даже добрым именем своей семьи. Все дело в том, что мой отец, по его мнению, не принадлежал к нашей семье. Тем не менее… могут существовать и другие факторы и нюансы, о которых я не имею представления. Например, моя мать.— Ты действительно видел грабителя в ту ночь, дедушка?Глаза у него расширяются, и на мгновение во мне рождается уверенность, что этот выстрел наугад попал в десятку. Прежде чем заговорить, он вновь подносит к губам стакан и допивает остатки своего виски.— Что именно ты хочешь этим сказать, Кэтрин?— Папа не мог застрелиться сам в ту ночь? Он не мог совершить самоубийство?Дедушка поднимает руку и задумчиво потирает ею подбородок. По его глазам невозможно догадаться, о чем он думает, но, по-моему, в нем происходит внутренняя борьба.— Если ты спрашиваешь, думаю ли я, что Люк был способен совершить самоубийство, то мой ответ «да». Большую часть времени он пребывал в тяжелой депрессии. Но в ту ночь… все случилось именно так, как я тебе рассказал. Он умер, пытаясь защитить свой дом и свою семью. Я должен отдать мальчику должное.Только теперь я выпускаю воздух из легких. Оказывается, я бог знает сколько времени слушала его, затаив дыхание. Я испытываю такое облегчение, что мне требуется вся сила воли, чтобы не подойти к буфету и не налить себе изрядную порцию водки. Вместо этого я встаю и собираю переданные по факсу страницы.— В последнее время ты почти ничего не снимаешь со счетов своего доверительного фонда, — замечает дед. — Ты больше не тратишь деньги?Я пожимаю плечами.— Мне нравится зарабатывать самой.— Хотел бы я, чтобы остальные члены семьи хоть иногда следовали твоему примеру.Я понимаю, что он хочет этим сказать. Это завуалированное оскорбление в адрес моей матери и тети, но в первую очередь он имеет в виду моего отца.— Ты ведь не любил его? Папу, я имею в виду. Скажи мне правду.Дед не отводит глаз.— По-моему, я не делал из этого тайны. Может быть, мне стоило вести себя по-другому, но я не лицемер и не ханжа.— Почему ты его не любил? Неужели просто так?— Во многом виновата война, Кэтрин. Война, на которой был Люк. Вьетнам. Наверное, отсюда все его проблемы психического характера.— Он же был ранен, если ты помнишь.У меня до сих пор перед глазами стоит строчка рваных шрамов на спине отца, которые он заработал, когда рядом с ним взорвалась противопехотная мина-ловушка. Мне всегда становилось не по себе, когда он снимал рубашку.— Проблема Люка заключалась не в его телесных ранах.— Ты не знаешь, через что ему пришлось пройти там! — запальчиво восклицаю я, хотя и мне об этом ровным счетом ничего не известно.— Это правда, — соглашается дед. — Не знаю.— Я слышала кое-что из того, что ты говорил ему. Что Вьетнам — это не настоящая война. Что на Иво или Гуадалканале[43] вам приходилось в сто раз хуже.Он с любопытством смотрит на меня, словно изумляясь тому, что восьмилетний ребенок, оказывается, способен запомнить такие вещи.— Я и в самом деле говорил такое, Кэтрин. Но за время, прошедшее с той поры, я понял, что мог и ошибаться. В некоторой степени, во всяком случае. Война во Вьетнаме была совсем другой, но тогда я этого не понимал. Но, ради всего святого, на Тихом океане мне доводилось видеть такое, чего врагу не пожелаешь, но я не позволил себе свихнуться из-за этого. Хотя кое-кто из хороших парней и сломался, и, наверное, Люк был одним из них. Военный невроз, как говорили в те времена врачи. Или психическая травма, полученная во время боя. Хотя, боюсь, мы называли это несколько по-другому…— Трусость! — заканчиваю я за него, одновременно пытаясь взять себя в руки. Щеки у меня пылают. — Почему ты никогда не говорил папе, что видел, как другие хорошие парни ведут себя так же, как и он? Ты называл его в лицо трусом. Я сама слышала! Тогда я не понимала, что ты имеешь в виду, зато прекрасно поняла это позже.Дед кладет перед собой все еще сильные, крепкие руки и невозмутимо смотрит на меня.— Послушай меня, Кэтрин. Может быть, я был несправедлив к твоему отцу. Но в какой-то момент становится уже неважно, через что тебе пришлось пройти. Нужно взять себя в руки, завязать шнурки на ботинках и жить дальше. Потому что никто не сделает этого вместо тебя, можешь мне поверить. Долг твоего отца заключался в том, чтобы содержать тебя с матерью, заботиться о вас, но этот свой долг он, к несчастью, выполнить не сумел.От ярости я лишаюсь дара речи.— Перестань! Неужели ты и вправду хотел, чтобы он добился успеха?— Что ты имеешь в виду? Я трижды предлагал ему работу, и ни разу он с ней не справился.— Да как он мог? Ведь ты презирал его! И разве тебе не нравилось изображать из себя большого человека, который давал еду и кров всем остальным? Который контролировал нас и управлял всеми?Дед удобнее устраивается в кресле. Его лицо становится твердым и жестким, словно вырубленным из гранита.— Ты переутомилась и не в себе, дорогая. Мы продолжим разговор в другой раз. Если в том возникнет необходимость.Я пытаюсь возражать, но какой в этом смысл?— Мне нужно возвращаться в Новый Орлеан. Пожалуйста, не входи в мою старую спальню, пока я не вернусь. Без специальных химикатов ты все равно ничего там не увидишь. И, пожалуйста, проследи, чтобы туда не входил никто другой. А то от матери можно ожидать, что она распорядится выдраить комнату моющим средством.— Не волнуйся, я приму необходимые меры. Можешь анализировать все, что тебе заблагорассудится.Я собираю бумаги и иду к двери кабинета.— Ты, случайно, не встречаешься с кем-нибудь, кто годился бы на роль супруга? — интересуется дед.Мне становится жарко.— Хотелось бы увидеть здесь внуков до того, как я умру.Если бы он узнал, что я беременна, то, вероятно, даже не обратил бы внимания на тот факт, что я не замужем.— На твоем месте я бы об этом не беспокоилась, — роняю я, не оборачиваясь. — Ты ведь собираешься жить вечно, не так ли?Я открываю дверь и нос к носу сталкиваюсь с водителем деда, который взирает на меня с гнусной ухмылкой на лице.— Привет, — говорит он.Я протискиваюсь мимо него, не сказав ни слова, и слышу, как он бормочет мне в спину что-то вроде «фригидная сука».В любой другой день я бы развернулась и откусила ему башку, но сегодня… мне не хочется связываться, он того не стоит.Сегодня я лишь молча ухожу.

Глава 12Я отъезжаю от Натчеса на двадцать миль, когда валиум начинает наконец успокаивать мои расшатанные нервы. Шон звонил дважды, но я не поднимала трубку. Мне нужно несколько минут, чтобы успокоиться и прийти в себя после разговора с дедом, а также подготовиться к допросу, который непременно устроит мне ФБР в отношении Натана Малика. Какова бы ни была реальность той ночи, когда убили моего отца, сейчас я должна на время забыть о ней и думать только о тех двух годах, что я училась в медицинской школе. Очень скоро они станут предметом скрупулезного изучения со стороны ФБР.Факты выглядят достаточно просто. Как следует из сплетен, услышанных Майклом Уэллсом, у меня был роман с женатым профессором, который закончился скандалом. Через четыре месяца я попыталась прекратить наши отношения. Профессор не позволил мне этого сделать. Чтобы добиться своего, я переспала с врачом из отделения экстренной медицинской помощи, которого знал профессор. Тот, в свою очередь, решил покончить жизнь самоубийством. Свести счеты с жизнью ему не удалось, зато он покончил со своей преподавательской карьерой, а заодно и с моим пребыванием на факультете в качестве студентки. Дед, вероятно, с помощью своих связей и влияния мог бы добиться моего восстановления, но правда заключалась в том, что я не захотела возвращаться. Во всяком случае, таким способом.ФБР пожелает узнать как можно больше о Натане Малике — или Джонатане Гентри, как знала его я, — но я помню совсем немного. Большую часть времени я просто была пьяна. Но то, что я все-таки помню о тех годах, вызывает сплошные вопросы. Почему меня вечно тянет к женатым мужчинам? Психотерапевты уверяют, что меня притягивает именно невозможность подобных отношений. Холостые парни всегда влюбляются; в конце концов они превращаются в собственников, желающих заполучить меня навсегда. А мне постоянство не нужно — во всяком случае, не было нужно тогда, — и женатые мужчины представляются удобным и подходящим решением проблемы. Они романтичны, сексуально образованны и связаны матримониальными узами. Я прекрасно знаю, как мое поведение можно интерпретировать с точки зрения фрейдистской психологии. Я выросла практически без отца, вот меня и тянет к взрослым мужчинам. Ну и что? Иногда меня, конечно, мучают угрызения совести, но ведь главным образом — это проблема мужчины. Помню, поначалу я пришла в смятение, узнав, как мало любви присутствует во многих браках, даже относительно недавних. Но сейчас я хочу, чтобы Шон принадлежал только мне одной. И моему ребенку. Принадлежал навсегда. Какая горькая ирония! И несмотря на все мечты о счастливом будущем, я всегда чувствовала, что надо мной нависла некая мрачная тень: для таких, как я, не бывает никакого счастливого «потом».Мой сотовый звонит снова. На этот раз я отвечаю на вызов.— Ты где? — спрашивает Шон.— На полпути к Батон-Руж, иду со скоростью восемьдесят пять миль при ограничении в сорок пять миль. Я выставила на крышу мигалку. Если меня остановит дорожный патруль, я скажу им, чтобы звонили тебе.— Нет проблем. Послушай, ФБР получило решение суда. Они отправят своего одонтолога в кабинет доктора Шубба проверять рентгеновские снимки и записи Малика задолго до того, как ты приедешь.— Проклятье! — Мне ненавистна мысль о том, что не я буду проводить сравнение, но ведь основная задача состоит в том чтобы остановить убийцу, что я сама внушала Шону сегодня утром. — Хорошо. Очень хорошо. Но рентгеновских снимков может оказаться недостаточно. Он должен сделать альгинатные отпечатки настоящих зубов Малика.— Это указано отдельной строкой в решении суда. Если ему понадобятся отпечатки, чтобы провести идентификацию, он их сделает. Кроме того, они собираются обработать рот Малика, чтобы получить образцы его ДНК.Моя нога нажимает на педаль акселератора, и «ауди» разгоняется до ста миль в час. Даже если сравнительный анализ провожу не я, все равно я должна хотя бы принять в нем участие.— Они по-прежнему хотят поговорить со мной?— Можешь быть уверена. Джон Кайзер жаждет позвонить тебе прямо сейчас и расспросить о Малике.— Я готова.— Будь с ним совершенно искренна, Кэт. Он из ФБР, но неплохой парень. Ты можешь ему доверять. Он был во Вьетнаме, как и твой отец.Это предостережение и настоятельный совет приводят меня в бешенство.— Совершенно искренна, говоришь? Значит, если он спросит о тебе и обо мне…— Ты понимаешь, что я имею в виду. Скоро увидимся.Шон прекращает разговор. Не проходит и минуты, как телефон звонит снова. Это Кайзер. Голос агента ФБР ниже, чем у Шона, и обладает более умеренной модуляцией. Он просит вкратце рассказать о моем пребывании в медицинской школе и изложить историю моих взаимоотношений с Натаном Маликом. Я делаю краткий отчет о своем прошлом, и он не перебивает меня.— Получается, вы встречались с ним всего несколько раз, — говорит Кайзер, когда я умолкаю. — И вы никогда не оставались с ним наедине?— Правильно. Мы с ним оставались одни в том смысле, что он оттеснил меня в угол в одной комнате, в то время как в другой продолжалась вечеринка. Но это и все. Все, что он делал, — это домогался меня и приударял за мной.— Вы не помните каких-либо необычных черт в его поведении?— Он не пьет.— Почему это вам запомнилось?— Потому что сама я выпивала. Сильно. Как и все мы. Но только не Малик. Он являл собой классический тип наблюдателя. Недосягаемый и отстраненный. Сидел в сторонке и выносил приговоры всем и каждому. Понимаете, что я имею в виду? Присматривался и приценивался. А приставал он ко мне, только когда я напилась. Что меня удивило, должна заметить, потому что до этого я считала его голубым.— В самом деле? — В разговоре возникает пауза. Я представляю себе, как Кайзер делает пометки в своем блокноте. — И вы ни разу не видели его в Новом Орлеане? В супермаркете, скажем? Или прямо на улице? Ничего такого?— Нет. Иначе я бы запомнила.— Вы можете предположить, почему он сменил имя и фамилию?— Нет. Откуда он взял фамилию Малик?— Это девичья фамилия его матери.— Ага. Тогда это обычное дело. Нет?— Мужчины нечасто так поступают, — отвечает Кайзер. — Но такие вещи случаются. — Агент ФБР несколько секунд молчит. — Итак, подведем итоги. Натан Малик, которого тогда звали Гентри, был другом врача, с которым у вас был роман. Поэтому мне нужно поговорить с этим врачом.— Очевидно.— Повторите, пожалуйста, как его зовут.— Кристофер Омартиан, доктор медицины. Отоларинголог. Я думаю, сейчас у него практика в Алабаме. По-моему, он переезжает с места на место.— Откуда вам это известно?— Он прислал мне письмо пару лет назад.— Вы ответили?— Я выбросила его в мусорную корзину.Кайзер благодарит меня за то, что я уделила ему время, говорит, что, может быть, ему еще понадобится связаться со мной, потом начинает прощаться.— Агент Кайзер?— Да?— Как насчет двух женщин, родственниц жертв? Через кого вы связываете доктора Малика с убийствами?— А что насчет них?— Вы уже допрашивали их?— Мы попробовали было побеседовать с одной из них, но она ведет себя сдержанно и подозрительно. Почти как параноик. Не пожелала рассказать нам о Малике ровным счетом ничего. Послушайте, доктор Ферри, мне и в самом деле нужно бежать. Благодарю за помощь.Кайзер обрывает разговор.Я думала, что Шон перезвонит сразу же, но мой телефон молчит. Подавив желание немедленно позвонить самой, я притормаживаю, и «ауди» медленно вписывается в повороты извилистой дороги, ведущей в Сент-Фрэнсивилль, где Джон Джеймс Одюбон — художник-самоучка, натуралист, орнитолог, охотник — нарисовал большинство своих знаменитых птичек.Справа я замечаю промелькнувший знак «Ангола. Исправительное учреждение», и желудок у меня вдруг подкатывает к горлу. Ангола много для меня значит. Еще девочкой я посещала тюремные родео и изумлялась презрению, с которым заключенные рисковали жизнями, укрощая быков и лошадей. Но в первую очередь «Ангола» означает для меня остров. Именно по тюремной дороге мы ездили чаще всего, когда нужно было попасть на остров ДеСалль с восточного берега Миссисипи. Старый речной канал, охраняющий восточное побережье острова, приходилось пересекать на лодке почти в любое время года, но летом нефтяная компания прокладывала мост для обслуживания своих скважин на острове. Этот мост вел в экзотический мир теней и света, радости и ужаса, памяти и забвения. Я заводила друзей на острове — чернокожих, по большей части, — а затем теряла их из-за сословного деления, о котором даже не подозревала. Я работала на земле только для того, чтобы увидеть, как наводнение смывает результаты моих усилий. Я ухаживала за животными, которых потом вели на бойню. Я научилась выслеживать и стрелять, а затем возненавидела убийство.Для меня понятия «смерть» и «остров» связаны неразрывно. Когда мне исполнилось десять лет от роду, из «Анголы» сбежали четверо рецидивистов. Они ухватились за бревно и бросились в воды Миссисипи. Группа преследователей из тюрьмы сообщила моему деду, что течением их может вынести на берега острова ДеСалль. Группа тюремных охранников с собаками весь световой день прочесывала остров. Они ничего не нашли. На следующий вечер на поиски отправились мой дед, его белый десятник и двое чернокожих рабочих. Они выехали верхом на лошадях, взяв с собой четырех призовых гончих. На следующий день двое заключенных были заперты в собачьем загоне позади амбара, их руки и ноги были связаны канатами с буровых скважин. Другие двое лежали мертвыми на полу амбара, и тела их были изуродованы рваными ранами, нанесенными пулями и клыками собак.В прошлом году во время пикника на берегу утонула моя бабушка. Вот она смеется, а в следующее мгновение ее уже нет в живых. Она упала в реку вместе с песчаным обрывом с высоты в тридцать футов, и тело ее так и не нашли. Меня не было с ней в тот день, и, наверное, это к лучшему. Я бы наверняка погибла, пытаясь спасти ее. Я знаю Миссисипи так, как знают ее немногие и как большинство никогда не узнает эту реку. Там, где многие страшатся ее мутных вод, я уважаю ее. Когда мне исполнилось шестнадцать, я переплыла Миссисипи на спор, чтобы доказать, что ничего не боюсь. В тот день безумная храбрость едва не погубила меня. Остров и река унесли больше жизней, чем мой дед и те осужденные, вместе взятые, но сейчас мне не хочется думать об этом. Не буди лихо, как говорила моя бабушка.К югу от Сент-Френсивилля автострада расширяется до четырех полос. Я открываю дроссельную заслонку и лечу по прямому, как стрела, участку дороги до Батон-Руж. Я уже проскакиваю главный въезд в университет штата Луизиана, когда наконец звонит Шон.— Я в Батон-Руж, — сообщаю я ему. — Еще час пути.— Можешь не спешить, Кэт.В груди у меня все сжимается. По голосу я понимаю, что у него плохие новости.— Что случилось?— Зубы Малика не совпадают с отметками укусов на телах жертв.Я непонимающим взором смотрю перед собой.— Ты уверен? Кто проводил сравнительный анализ?— Один малый из ФБР по фамилии Абрамс. Говорит, что между ними нет ничего общего.— Дерьмо… Он знает свое дело.— Похоже, Малик оказался не той ниточкой, за которую мы рассчитывали потянуть.Я выскакиваю в левый ряд, обходя дребезжащий старый автомобиль с логотипом «Виннебаго».— Шон, связь Малика с жертвами никоим образом не может быть случайной. Это ключ к раскрытию дела. Мы просто еще не поняли, как все это стыкуется.— У тебя есть какие-нибудь идеи?Я судорожно размышляю.— ДНК Малика может совпасть со слюной на следах от укусов.— Но его зубы не соответствуют укусам.— Он мог использовать еще чьи-либо зубы.— Что?— Этот прием описан в книге «Красный дракон». Зубная фея воспользовалась зубами своей бабушки, чтобы кусать ими жертвы. Для нее это было частью ритуального убийства, но Малик может использовать их для инсценировки, чтобы ввести нас в заблуждение.— Откуда Малик возьмет искусственные зубы?— Да откуда угодно! Он мог украсть макет зубов из кабинета доктора Шубба. Просто, направляясь к выходу, завернуть в лабораторию, и — бац! — у него есть рабочий макет зубов.— А слюна может принадлежать ему? Типа того, что он лизал раны или что-нибудь в этом роде?— Именно так. Или она даже может принадлежать другому человеку. Чтобы сбить нас с толку.— Я проверю, но, похоже, твое предположение притянуто за уши. ФБР дало «зеленую улицу» исследованию ДНК Малика, но ты понимаешь, что это значит.— Проклятье! — Я жму на газ, чтобы обойти большегрузный автоприцеп. — У Малика есть алиби на те ночи, когда произошли убийства?— На две из четырех. Он был с пациентами. Во всяком случае, так говорит.— Они подтвердили его слова?— Черт возьми, он отказывается назвать их! Он по-прежнему всеми силами мешает нам.— И сколько еще это будет сходить ему с рук?— Недолго. Но он очень упрямый сукин сын и твердо стоит на своем.— Хм… Может, он и в самом деле невиновен.— Зачем невиновному человеку упорствовать в сокрытии подобных вещей? Особенно когда на карту поставлена человеческая жизнь?— Ты мыслишь как полицейский, Шон. У всех есть что скрывать. Уж кому это знать, как не тебе.— Ну хорошо, я полицейский. И хочу знать, что этот сукин сын скрывает.— Может быть, он считает, что необходимость оберегать частную жизнь пациентов перевешивает риск, которому подвергаются их жизни. Он даже может полагать, что если откроет их имена, то тем самым подвергнет их еще большей опасности.— Я думаю, что он просто засранец.Я вспомнила холодную рыбу, которую знала под именем Джонатана Гентри.— Быть может, ты прав. Послушай, с такой скоростью я буду в Новом Орлеане через сорок минут. Куда мне ехать?— Не знаю. Кайзер пока не уверен, как следует все разыграть, поэтому оперативная группа вроде как парализована. Тебе, наверное, сначала лучше заехать к себе домой.— А где будешь ты?Он молчит, и я слышу шум помех.— Я бы хотел ожидать тебя там.Я закрываю глаза. Если мы встретимся у меня дома, то уж никак не сможем обойти молчанием проблему, в которой на протяжении последних трех дней я боюсь признаться самой себе. Во всяком случае, без выпивки.— Да поможет мне Бог! — шепчу я.— Что? — спрашивает Шон. — Тебя не слышно.Грудь мою сжимает стальной обруч. События сегодняшнего утра в Мальмезоне в сочетании с ожиданием того, что нам удастся взять за жабры Малика, вытеснили из моего сознания все остальное. Но сейчас реальность обрушивается на меня подобно цунами. Я беременна от женатого мужчины. И как бы я ни пыталась обмануть себя, как ни старалась завуалировать происходящее, истина остается все такой же неприглядной: «Я дура. Проститутка. Нет, хуже, шлюха…»— Кэт? Ты еще здесь?— Не знаю.— Что ты сказала?— Я сказала, увидимся через час.

Глава 13Я нажимаю кнопку дистанционного управления воротами гаража и с волнением смотрю, как белые панели поднимаются вверх. Внутри стоит автомобиль Шона, десятилетний темно-зеленый «Сааб-Турбо».Я вхожу в дом, держа в одной руке сумочку, а в другой бумажный пакет. В пакете притаилась бутылка «Серого гуся», уже наполовину пустая. Я прохожу через кухню и соседнюю маленькую комнатку, как усталый солдат, возвращающийся с поля битвы, и поднимаюсь по лестнице в гостиную, окна которой выходят на озеро Понтшартрен. Шон ждет меня, сидя на софе, которая тоже развернута к озеру. Венецианское окно покрыто капельками конденсата — у меня работает кондиционер, — но мне все еще видны паруса на горизонте.Но Шон смотрит не на паруса. Его интересуют соревнования по гольфу, которые показывает «И-эс-пи-эн». Он указывает на бумажный пакет:— Новости о зубах Малика произвели на тебя столь удручающее впечатление?Я опускаю сумочку на стол со стеклянной столешницей в углу, беру с полки на стене высокий стакан для коктейля, наливаю в него водки на два пальца и делаю большой глоток.— Я думаю не о Малике.— Эй! — Шон встает и подходит ко мне. — Дай я обниму тебя.Мне и в самом деле нужно мужское плечо, но только не то, которое хочет дать мне Шон. Когда его руки обнимают меня, я испытываю искушение ответить на его ласку. Он обнимает меня сначала очень бережно, потом его руки скользят у меня по спине и останавливаются на ягодицах. Еще неделю назад я бы уже извивалась от желания. Сейчас же я ощущаю, что во мне нарастает маниакальное напряжение. Вполне предсказуемо, как вечерний прилив, его член упирается мне в низ живота. Я чувствую одно лишь отвращение.— Эй! — повторяет он, когда я отстраняюсь. — В чем дело?— Я не хочу.Его зеленые глаза становятся мягче.— Все нормально. Я могу немного подождать.— Я не хочу и позже.Шон откидывается назад, чтобы видеть мое лицо, но по-прежнему обнимает меня за талию.— В чем дело, малышка? Что происходит? Очередной приступ депрессии?Его небрежное использование медицинского термина вызывает у меня раздражение.— Я просто не хочу этим заниматься, понятно?— Но ты же всегда хочешь.— Нет, это ты всегда хочешь. А я просто никогда не говорю «нет».Не веря своим ушам, он изумленно смотрит на меня.— Ты хочешь сказать, что занималась со мной любовью против своего желания?— Иногда.— Иногда? Сколько раз, можно спросить?— Не знаю. Часто. Я знаю, как это важно для тебя.Он убирает руки с моей талии.— И ты ждала больше года, чтобы сказать мне об этом?— Похоже на то.Выражение боли на его лице очень похоже на обиду, написанную в глазах собаки, которая не понимает, за что ее ударили. «Господи, — думаю я, — есть ли на свете что-нибудь более уязвимое и хрупкое, чем мужская гордость?»Шон стискивает зубы и смотрит на озеро. Спустя какое-то время он переводит взгляд на меня, на лице его написано деланное спокойствие.— Мы с тобой вместе немало пережили. Твои перепады настроения, горячие споры и скандалы. Как-то, когда у тебя случился приступ суицидальной депрессии, я провел здесь целую ночь и не делал ничего, только обнимал тебя и прижимал к себе.Это правда, хотя все остальное время он пытался заняться со мной любовью.— Ты должна сказать мне, что происходит, — настаивает он.— Я хочу. Но не могу.Я отпиваю еще один глоток из стакана.— Почему ты перестала пить? Я имею в виду… Это, конечно, замечательно, но что подтолкнуло тебя к этому шагу? Или это очередной каприз, типа занятий йогой? И почему ты пьешь снова?Как легко было бы рассказать ему обо всем! Но почему я должна это делать? Ради бога, он же детектив, в конце концов. Почему он не может вычислить сам и сказать мне, что все в порядке, вместо того чтобы я рассказывала ему? Неужели ответ не столь очевиден? Неужели что-либо иное способно заставить меня бросить пить?— Кэт, — мягко говорит он. — Пожалуйста.— Я беременна, — выпаливаю я, и глаза мои наполняются слезами.Шон недоуменно моргает.— Что?— Ты слышал, что я сказала.— Но… как? Я имею в виду, ты ведь принимала противозачаточные пилюли. Правильно?— Да, принимала. Но когда у меня воспалился мочевой пузырь, я стала пить антибиотики, и они нейтрализовали действие пилюль.Он несколько раз кивает головой, потом замирает.— Разве ты не знала, что так может случиться?Вот я и дождалась обвинений.— Я приняла всего три таблетки антибиотика «чипрос». Я не думала, что они сыграют такую роль.— Но ты же врач. Я хочу сказать…Мое хладнокровие внезапно улетучивается, и в следующее мгновение я уже кричу:— Это получилось не нарочно, понял? Это ты заразил меня этой проклятой инфекцией! Это ты пожелал заниматься сексом три дня подряд без перерыва!Потрясенный этой вспышкой гнева, Шон отступает на два шага.— Я знаю, что ты не делала этого специально, Кэт. Просто… просто теперь мне о многом придется поразмыслить. Как давно ты знаешь о своей беременности?— Уже три дня, по-моему. С сегодняшним днем — почти четыре. Я больше ни в чем не уверена. Чувство времени у меня, кажется, нарушилось. Но я уже три дня не принимаю своих лекарств. Уж в этом-то я уверена.— Ты не принимаешь «Лексапро»?— И «Депакот» тоже. «Депакот» может привести к образованию дефекта позвоночника, если принимать его в первые двенадцать недель беременности.— Хорошо. Но, черт побери, тебе нужно вернуться к «Лексапро». Ты же знаешь, что будет, если ты не начнешь принимать его снова.Да, у меня начинается маниакально-депрессивный психоз…— Ты бросила пить, когда узнала, что беременна, — размышляет вслух Шон.Я молчу, потому что не знаю, что сказать.— Но сейчас ты снова пьешь. Ты потеряла ребенка?— Нет. Я не могла признаться тебе в том, что беременна, на трезвую голову. Отвратительно и умилительно, правда? Кроме того, я принимала валиум.Глаза его суживаются от гнева.— За каким чертом?— Чтобы не впасть в белую горячку.Он пытается забрать у меня стакан с водкой. Я сопротивляюсь, тогда он хватает меня за запястье, а другой рукой вырывает стакан. Я позволяю ему сделать это, но потом беру бутылку со стола.— Если ты попробуешь отнять и ее, я огрею тебя по голове.Он делает шаг ко мне, потом останавливается.— Господи, Кэт! Подумай о ребенке, прошу тебя.В моем смехе ясно различимы истерические нотки.— Так вот ты о чем думаешь, да? Или ты думаешь о жене и детях, которые у тебя уже есть? И все еще надеешься сохранить наши отношения в тайне?Он обеими руками трет лицо, потом растерянно проводит по волосам. Я замечаю, что у него прибавилось седины.— Послушай, мне нужно время, чтобы свыкнуться с этим, подумать о последствиях.— О последствиях, — эхом вторю ему я. — Так, посмотрим… Они довольно-таки недвусмысленные. Первое: я беременна. Второе: я намерена оставить ребенка. Третье: ребенку нужен отец так же, как и мать. Четвертое: у этого ребенка или есть отец, или его нет.— Звучит очень просто, — соглашается Шон. — Но это не так. И ты знаешь это. Послушай, я тебе честно скажу: прямо сейчас я не знаю, что делать.— Да, понятно.Он бросает на меня умоляющий взгляд.— Ты не думаешь, что мне следовало бы узнать об этом сразу же?— Я надеялась, что так оно и случится.Он снова пытается подойти ко мне, но я выставляю перед собой руки.— Просто уходи, хорошо? Оставь меня одну. — Дальнейшие слова слетают у меня с губ словно сами по себе: — И оставь ключ, когда будешь уходить.— Что? Кэт…— Ты слышал, что я сказала!Шон молча смотрит на меня почти целую минуту. В его глазах я вижу боль и смятение. Он отводит взгляд в сторону, вытаскивает из кармана ключ и кладет его на стеклянный столик.— Я зайду завтра посмотреть, как у тебя дела. Даже если ты не хочешь меня видеть.Потом он спускается вниз.Я слышу, как в гараже заводится его машина, и сердце замирает в груди. Но у меня есть лекарство от этого. Вынув из пакета бутылку «Серого гуся», я бреду в спальню и валюсь на пуховое одеяло. Свободной рукой я осторожно глажу себя по животу.— Вот мы и остались с тобой вдвоем, малыш, — говорю я безжизненным голосом. — Только ты и я.Я отпиваю глоток прямо из бутылки, наслаждаясь анестезирующим ожогом, чувствуя, как немеет язык. Я ненавижу себя за это, но все-таки проглатываю огненную жидкость. Ненависть к себе — знакомое чувство, и оно не дает мне ощущения дискомфорта. Когда по жилам у меня растекается искусственное тепло, я вдруг снова слышу шум дождя. Это дождь из моих кошмаров. Не мягкое шуршание капель по дранке, а резкий, отчетливый стук по оцинкованной крыше.Я лежу и надеюсь, что вскоре наступит забвение.Я просыпаюсь от шума дождя, но на этот раз стук капель вполне реален. Окно моей спальни распахнуто настежь, и в него заглядывает Шон Риган. Волосы и плечи у него промокли. Над его головой в комнату серой пеленой сочится тусклый дневной свет. Я гляжу на будильник: одиннадцать пятьдесят. Шестнадцать часов провалились в никуда.— Ты не отвечала на телефонные звонки, — говорит Шон.— Прошу прощения за вчерашний вечер, — отвечаю я, и язык с трудом ворочается в пересохшем рту. — Я не хотела, чтобы все получилось именно так.— Я здесь не поэтому.Ночью бутылка «Серого гуся» разлилась, и простыни пропитались алкоголем. Ненависть к себе наполняет меня хуже яда.— Зачем ты пришел?— Наш мальчик сегодня утром нанес очередной удар.— Не может быть. — Я тру глаза, отказываясь поверить услышанному. — Ведь прошло всего два дня. Ты уверен?— На этот раз жертвой стал белый мужчина в возрасте пятидесяти шести лет. По всему телу следы укусов. Замок не взломан, тело обнаружила прислуга. У нас еще нет результатов баллистической экспертизы, зато есть вот это.Шон протягивает мне листок бумаги. Это фотография. Даже издалека я вижу, что на ней снято окно. На стекле над подоконником кровью начертаны слова: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ.— Черт возьми!— Пресса еще ничего не знает, — говорит Шон. — Так что я бы сказал, что баллистическая экспертиза выглядит простой формальностью. Следы укусов те же самые.Я переворачиваюсь на бок и встаю, но у меня болит и ноет все тело. Может статься, после трех дней трезвости водка нанесла по моему организму сокрушительный удар. Тем не менее, раз уж ее разлилось достаточно, чтобы намочить простыни, значит, вчера я прикончила не всю бутылку.— Где был Натан Малик вчера вечером?— Всю ночь провел дома. Под наблюдением.— Ты уверен, что все это время он оставался в доме?— У нас нет никого, кто мог бы лечь к нему в постель. Но он был там.Я делаю Шону знак залезать в комнату и сажусь на постели.— Что мне делать? Я хочу сделать хоть что-то. Я хочу помочь.Он влезает в окно и садится на пол, поджав под себя ноги. В этой позе он выглядит на двадцать лет моложе, но изможденное лицо выдает его истинный возраст. По темным кругам под его глазами — в которых сейчас видна усталость, которой не было вчера, — я предполагаю, что с тех пор как мы виделись в последний раз, он спал не больше трех часов.— Хочешь поговорить о ребенке? — спрашивает он.Я закрываю глаза.— Не сейчас. И не так.— Тогда давай займемся тем, чем всегда.— Чем это? — с подозрением спрашиваю я.— Поработаем над делом. Прямо здесь.Я чувствую облегчение и странное возбуждение.— За кухонным столом?— Раньше у нас с тобой получалось.Он поднимает с пола пульт дистанционного управления телевизором, включает его и переходит на канал местных новостей. На экране появляется капитан Кармен Пиацца, выходящая из голубого двухэтажного дома. Следом за нею, отставая буквально на шаг, следует специальный агент Джон Кайзер.— Это место преступления, — поясняет Шон. — Старый Метайри. Газетчики сбились с ног. Убийства получат огласку в национальных средствах массовой информации. Кое-кто из наших уже называет этого малого «вампиром Лестатом».[44]— Скажи мне, что ты пошутил, — бормочу я, горько жалея, что не поставила рядом с кроватью бутылку воды.Шон мрачно смеется.— Эй, это же Новый Орлеан! И если подумать, все сходится. Никаких свидетелей, никакого взлома, многочисленные жертвы мужского пола и повсюду следы укусов.Мне интересно, как отнесется к своему новому прозвищу убийца. Как подсказывает мой прошлый опыт общения с серииными убийцами, ему это понравится.— Почему бы тебе не принять душ? — предлагает Шон. — Я расскажу подробности, когда ты выйдешь из ванной.Я медленно сползаю с кровати и иду в ванную, на ходу расстегивая пропитанную алкоголем блузку.— Эй, Кэт?Я оборачиваюсь.Шон внимательно смотрит на меня зелеными глазами.— Когда будешь готова поговорить о ребенке, скажи мне.Сердце у меня сбивается с ритма.— Договорились.Он снова возвращается к телевизору.

Глава 14Мы с Шоном сидим по разные стороны кухонного стола, на котором разложены материалы дела и фотографии. Мы с ним много раз совершали этот ритуал раньше, но в прошлом всегда сидели рядом. Сегодня, впрочем, новый порядок кажется более уместным.В последние пятнадцать месяцев Шон приобрел привычку заводить собственное, частное дело по каждому порученному ему расследованию убийства. Он держит эти дела в папках в запертом шкафчике у меня дома, добавляя в них новые подробности по мере обнаружения очередных улик. Он снимает в цифровом формате материалы, получить доступ к которым я не могу, и делает аудиокопии большей части допросов свидетелей и подозреваемых. Он нарушил бесчисленное множество правил и даже несколько законов, но в результате перед судом предстало больше преступников, так что угрызения совести и вопросы этичности такого поведения не слишком мучают Шона.Пока я принимала душ, Шон приготовил кофе, так что когда я появилась из ванной, одетая в брюки от костюма хирурга и толстовку, на столе меня ждала дымящаяся чашечка. Подобные знаки внимания после стольких месяцев нашего знакомства становятся все более редкими, но сегодня его поведение меня не удивляет. Моя беременность заставляет его действовать с величайшей осторожностью, он как будто ходит по раскаленным углям.Капитан Пиацца не стала официально выводить Шона из состава оперативной группы, но должности ведущего детектива, представляющего в группе интересы полицейского управления Нового Орлеана, он лишился. И сегодня она взяла его с собой на место преступления только потому, что процент раскрытия порученных ему дел очень высок. Пиацца не знает, что Шон добился этого, не в последнюю очередь, с моей помощью, но после маленькой лекции, которую она прочитала нам в доме убитого ЛеЖандра, я думаю, что она подозревает об этом.Как бы то ни было, поток информации, к которому имеет доступ Шон, не прервался. Его партнер курсирует между полицейским управлением и штаб-квартирой оперативной группы, находящейся в здании ФБР, по сотовому сообщая Шону последние новости. Ирония заключается в том, что новое здание ФБР, своими очертаниями напоминающее крепость, располагается на берегу озера Понтшартрен в пяти минутах езды от моего дома. И по крайней мере пятьдесят человек там внимательно изучают информацию, над которой сейчас работаем и мы.— Джеймс Колхаун, — читаю я имя и фамилию пятой жертвы. — Что отличает его от остальных?— Ничего, — отвечает Шон, откинувшись на стуле так, что тот опирается только на две ножки. — В доме он был один. Никаких признаков насильственного проникновения и взлома. Один парализующий выстрел в область позвоночника, затем следы укусов, нанесенные еще при жизни, до наступления смерти, как и у других…«Нанесенные» — очень мягко сказано применительно к описанию акта насилия, когда человеческая плоть буквально изорвана зубами на части. Но подобного рода семантические эвфемизмы и дистанцирование — вполне обычная вещь в полицейской работе, впрочем, как и в медицине. Поэтому, расследуя убийство, я всегда стараюсь помнить о том, что в этом деле имело место реальное насилие и что оно стоит на первом месте.— …а потом контрольный выстрел в голову, — заканчивает Шон. — Конец истории.— Трассеологические улики?— Если не считать послания, написанного кровью жертвы, ничего нового.— Этот парень слишком умен, он не делает ошибок! — с отчаянием восклицаю я. — МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ. Похоже, он надевает скафандр, отправляясь на очередное дело.— Тогда как же он кусает их?— Он снова оставил слюну в следах укусов?— Угу.— Хм… Не мог ли Натан Малик каким-либо образом выскользнуть из своего дома так, что бригада наблюдения не заметила этого?— Не думаю. — Шон подается вперед, и передние ножки его стула опускаются на пол. — Но, полагаю, такая вероятность существует всегда.— И вы не использовали оборудование с инфракрасным излучением, чтобы убедиться, что в доме присутствует теплое тело?— Нет. Такая камера должна поступить к наблюдателям только сегодня вечером. Как ты сама заметила, между убийствами проходило около недели. Так что вчера вечером особой нужды в ней не было. Так мы считали.— Последние слова очень показательны. Время смерти?— Вероятно, сегодня где-то около семи утра.Я удивлена и даже поражена.— Получается, преступление совершено при свете дня. В это время на улицах уже полно народу. Люди забирают утреннюю «Таймс Пикаюн», идут на работу…Он как-то странно смотрит на меня и качает головой.— Сегодня воскресенье, Кэт. По выходным никто не ходит на работу.— Тогда в церковь, — быстро говорю я, и щеки мои розовеют от смущения.Шон не отводит взгляда, и я чувствую, что он безжалостно оценивает мое умственное и психическое состояние.— Пока не обнаружено свидетелей, — наконец произносит он. — Мы спрашивали до хрипоты. Оперативная группа пытается отыскать парочку сведущих соседей, но все утверждают, что ничего не видели и не слышали.— Убийца мог проникнуть в дом еще ночью, — замечаю я. — А выйти из него уже днем.— Давай на минутку оставим Колхауна в покое, — предлагает Шон и постукивает ручкой по разложенным бумагам. — Эта цепочка, все пять жертв… Что ты о них думаешь? Выкладывай все, что придет в голову.— Я думаю, это Малик. И если это не он ухлопал Колхауна сегодня утром, значит, ему кто-то помогает.— То есть тот, кто оставляет следы укусов? Сообщник?— Может быть, но необязательно. Это по-прежнему может делать и сам Малик.Шон смотрит на меня, прищурившись, словно не понимая, о чем идет речь.— Вчера ты утверждала, что убийца может использовать искусственные зубы, чтобы оставить следы укусов. Эта идея мне не очень понравилась. А когда ты приехала домой…Он умолкает, не желая вспоминать ужасную сцену, разыгравшуюся между нами, когда я была пьяна.— Я говорила, что убийца может воспользоваться чужими зубами.— Что ты имела в виду? Зубные протезы?— Зубные протезы подойдут тоже.— Но как он делает так, что укусы выглядят настоящими? Надевает протезы на собственные зубы?— Можно и так. Но тогда в рану попала бы его собственная слюна. Есть еще один способ. Зубные протезы крепятся к шарнирному металлическому устройству, называемому артикулятором, который воспроизводит открывание и закрывание челюсти. Именно так дантисты работают с протезами для формирования правильного прикуса.— Прикуса?— Смыкания или соприкосновения зубов верхней и нижней челюстей. Укуса. Малик может оставлять следы укусов и с его помощью.Шон выглядит заинтригованным.— А насколько трудно обзавестись протезом с артикулятором?— Их можно заказать по Интернету. Или, как я говорила вчера, он мог украсть искусственную челюсть из лаборатории доктора Шубба. Необходимо проверить, не терял ли Шубб за последние пару лет артикулятор. Он мог даже не заметить пропажи.Шон делает пометки в маленьком блокноте на пружинке.— А зубные протезы?— То же самое. Малик мог просто украсть их. Или они могут принадлежать кому-то из его родственников. Типа бабушки Фрэнсиса Долархайда.На лице Шона написано явное непонимание.— Кого-кого?— Это убийца из «Красного дракона».[45]— А-а, да. Ты говорила об этом. Я смотрел фильм, но что-то не припомню, чтобы там шла речь о протезах.— Нужно было прочесть книгу. Там зубы сыграли важную психологическую роль. Но нам интересно то, что Малик вполне может использовать зубные протезы, достать которые проще простого и где угодно. Например, у родственника — живого или умершего. Я хочу поработать с материалами, которые есть у вас на семью Малика.— Минуточку. То есть ты не сможешь отличить следы укусов, оставленных протезами, от укусов настоящих зубов?— Нет.— А как же наличие слюны в ранах?— И опять же, слюна может принадлежать Малику. Но более вероятно, что это слюна сообщника, если он у него есть. Или убийца вообще может мазать раны слюной посторонних людей.— Откуда, черт меня побери, он может ее взять?Я пожимаю плечами.— У одного из своих пациентов? Пока что анализ слюны показал лишь, что она принадлежит белому мужчине кавказской национальности.Шон переваривает услышанное.— Пожалуй, все, что нужно Малику, — это плевок какого-нибудь парня, которого, как он знает, нам и в голову не придет проверить. Здесь все более-менее понятно. — Он отпивает глоток кофе. — Но мне не дает покоя этот парализующий выстрел.— Он не всегда оказывает парализующее действие. — Я перебираю отчеты о вскрытии предыдущих жертв. — Назови его обездвиживающим.— Это игра слов. Все дело в том, что стрелок — мастер своего дела.— В факсе, который ты мне прислал, говорится, что Малик служил во Вьетнаме. Санитаром, по-моему. Это значит, что он, скорее всего, участвовал в боевых действиях.— Одно это не делает его прекрасным снайпером. Особенно в обращении с пистолетом.— У Малика есть огнестрельное оружие, зарегистрированное на его имя?— Есть. Автоматический «кольт» сорок пятого калибра.Убийства были совершены с помощью пистолета тридцать второго калибра.— И вы уже обыскали дом Малика?— Сверху донизу. Но оружия не нашли, причем никакого.— А что же вы нашли? Дом психотерапевта… Там наверняка должны быть всякие необычные штуковины.Шон машет рукой, делая знак, чтобы я не отвлекала его. Он всегда мыслил более прямолинейно, нежели я.— Давай пока остановимся на оружии. Если хочешь знать мое мнение, то выбор оружия для такого преступления представляется мне по меньшей мере странным.— Да, оно скорее подходит для дамской сумочки. Обычный пистолет «на всякий случай», а не оружие для преднамеренного убийства.Шон согласно кивает.— Или запасной пистолет полицейского.— Во всяком случае, свое дело он сделал. — Я указываю на снимок обнаженного тела полковника Фрэнка Морленда с аккуратной дыркой во лбу. — Мы должны узнать, не посещает ли Малик тир или стрельбище. Попробуй выяснить, не знает ли кто-нибудь его как хорошего стрелка.— Оперативная группа уже занимается этим. Нужно выйти за рамки привычного, Кэт. Придумай что-нибудь такое, что они упустили. Что-нибудь вроде зубных протезов.— Ты собираешься рассказать оперативной группе мою теорию на этот счет?— Конечно, — небрежно роняет Шон. — Я поддерживаю постоянный контакт с Джоном Кайзером. Для федерала он совсем неплохой парень.— Ты собираешься сказать ему, что это моя теория?Шон замирает, на лице его появляется выражение неуверенности.— А ты хочешь, чтобы я упомянул об этом?— Что, если я отвечу «да»?— Если ты скажешь «да», я расскажу ему о том, что это твоя идея.Я в упор смотрю ему в глаза.— Я говорю «да».— Ну хорошо. Я скажу ему.Шон выглядит искренним, но я не могу не думать о том, сдержит ли он свое обещание.Фотография полковника Морленда наводит меня еще на одну мысль. При расследовании некоторых серийных убийств тщательный осмотр первого места преступления зачастую позволяет раскрыть дело «по горячим следам». Причина проста. Серийные убийцы, подобно всем одержимым и увлеченным людям, с практикой обретают все больший опыт и сноровку. А вот при совершении своего первого убийства они часто нервничают — может, они вообще не собирались никого убивать, — поэтому совершают грубые и нелепые ошибки. Ошибки, которые они никогда не допускают и не повторяют позже. Вот только убийца НОУ, судя по всему, не принадлежит к их числу.— Синдром первой жертвы, — говорю я, зная, что Шон поймет, что я имею в виду.— Да?— Он ничего нам не дал.— Правильно.— Почему?— Этот малый — гений в своем роде. Или чудовище. — Шон качает головой, и на лице у него появляется нечто похожее на уважение. — То же самое, как если бы он откуда ни возьмись появился на стадионе «Янки-стэдиум» и запустил не берущуюся подачу. И с тех пор он только и делает, что подает не берущиеся мячи.— И о чем это говорит?— Или он уже убивал раньше, или…— Или ему многое известно об убийствах, — заканчиваю я.Шон кивает.— Да.— А кто может много знать об убийствах?— Полицейский.— Кто еще?— Технический эксперт. Судебно-медицинский эксперт. Патолог. Любитель детективной литературы.— Психиатр, — негромко добавляю я.На Шона мои слова, похоже, не производят впечатления.— Может быть. К чему ты клонишь?— Я хочу сказать, что в самый первый раз любой убийца совершает ошибки. Необязательно технические. Например, он может ошибаться в выборе жертвы. Почему первым был убит полковник Морленд? Или это случайность? Я так не думаю. Тому должна быть веская причина.— Над этим ломает голову и Кайзер, Кэт. Оперативная группа изучает семью каждой жертвы буквально под микроскопом.— Потерпи немного, я еще не закончила. Есть ли возможные подозреваемые в семействе Морленда? Он же не местный, правильно? Поселился здесь после выхода в отставку.— Да, у него здесь живет дочь, а в Билокси сын. Его дочь, Стэйси Лорио, профессиональная медсестра.Шон перебирает стопку бумаг на столе и находит фотографию размером пять на семь дюймов. На ней запечатлена блондинка тридцати с чем-то лет с суровым выражением лица.— Тридцать шесть лет, разведена. Работает в двух местах. В частной клинике, а по вечерам — в изоляторе Тоуро.— Алиби на даты совершения убийств?— Железобетонное.— Сын?Шон находит еще одну фотографию, на этот раз моментальный снимок для бумажника. На нем изображен симпатичный мужчина в синей форме.— Фрэнк Морленд-младший. Майор военно-воздушных сил. Служит на авиабазе Кислер. Имеет большую семью, примерный семьянин. Увешан медалями до пупа. Его алиби тоже непробиваемое.— И никто из них не замечен в связях с Маликом?— Мы ничего не обнаружили.— Проклятье! — Я ерзаю на стуле и отпиваю глоток кофе. — Хорошо, давай пока оставим это. Поговорим лучше о пациентах Малика. Вы еще не знаете, не лечил ли Малик кого-либо из членов семьи Джеймса Колхауна?На губах Шона играет слабая улыбка.— Держу пари, тебе это понравится.— Что именно?— Малик по-прежнему отказывается предоставить нам эти сведения.— Он еще не дал вам список своих пациентов?— Нет. Он настаивает на сохранении отношений между врачом и пациентом в тайне.— Но в таком деле это не пройдет, правильно?Шон качает головой.— Нет. Мы можем убедить судью, что существует высокая вероятность того, что убийца выбирает свои жертвы из базы пациентов Малика. Это создает непосредственную угрозу жизни что является вопросом общественной безопасности. В таких случаях врачебная тайна может быть нарушена.Шон знает, о чем говорит. Три года назад он получил степень по юриспруденции, обучаясь на вечернем отделении. Собственно говоря, ему не очень хотелось учиться, но после того как его ранили при исполнении служебных обязанностей, он позволил жене убедить себя в том, что пришла пора подумать о смене работы. Надеясь улучшить климат в семье — не говоря уже о финансовом положении, — Шон записался на вечернее отделение, продолжая днем работать детективом. В своем выпуске он был седьмым по успеваемости, ушел из полиции и стал работать на юридическую фирму, занимающуюся уголовными делами. Меньше чем через шесть месяцев он почувствовал, что сходит с ума. Жена умоляла его вступить в штат сотрудников окружного прокурора, но Шон презирал этого деятеля. Он заявил, что возвращается в полицию и что ей придется смириться с этим. Но она так и не смирилась.— Наш неизвестный субъект, или, говоря языком ФБР, НСУБ, убивает не самих пациентов доктора Малика, строго говоря, — замечаю я. — Он убил родственников двух пациентов. Это все, что вы можете доказать. Может быть, Малик рассчитывает, что этот факт поможет ему уберечь свои записи от полиции.— Не поможет, — авторитетно заявляет Шон. — Судья, естественно, примет во внимание вопрос сохранения в тайне личной жизни, но поскольку наш НСУБ убивает так часто, самое меньшее, что мы непременно получим, это имена пациентов Малика.— А собственно записи?— Мы должны получить и их тоже. Все, за исключением частных записей, которые Малик делает во время сеансов.— Но ведь они тоже имеют огромное значение!— Несомненно. Но они нам не достанутся. Прецедентов было предостаточно.Я встаю со стула и начинаю расхаживать по кухне.— Главный вопрос состоит в следующем: почему Малик пытается утаить эту информацию?— Он утверждает, что жизнь его пациентов может быть разрушена, если факты, которые они сообщили ему в частном порядке, станут достоянием общественности. Он говорит, что некоторым из них грозит опасность даже в том случае, если просто станет известно, что они проходят курс лечения.Вчера я сама предложила Шону эту причину в качестве единственно возможного объяснения поведения Малика, но сегодня — после нового убийства — она кажется мне надуманной.— Опасность чего?— Он не уточнил. Я полагаю, эта опасность может исходить от членов их семей, поскольку те две женщины, о которых мы узнали, старались сохранить в тайне от своих семей тот факт, что лечатся у Малика. Может быть, еще от приятелей-кавалеров?— А что, если Малик не убийца, но покрывает настоящего убийцу? — высказываю я предположение.— Тогда он становится соучастником убийства. Если в его распоряжении оказались сведения, недвусмысленно указывающие на то, что готовится преступление, по закону он обязан предотвратить его. А это означает, что ему придется рассказать все полиции.Я перестаю метаться по кухне.— А что, если ему сообщили о преступлении уже после того, как оно было совершено? Может ли он в данном случае выступать в роли священника на исповеди?— Тот же самый принцип. — Шон не поднимает глаз от стола, губы его плотно сжаты. — Да, я думаю, в этом случае он имеет право хранить молчание.Я чувствую, что наткнулась на что-то.— А что будет, если пациент четыре недели подряд приходит к нему и говорит: «Я убил кое-кого пару дней назад»?— Прошлое поведение подпадает под эту привилегию хранить молчание. Если бы это было не так, никто и никогда ни в чем не признался бы своему мозголому, или своему священнику, или своему адвокату. Исключения из этого правила бывают, но только в случае прямой угрозы жизни.Я беру с подноса банан, начинаю его чистить, но потом кладу обратно.— Допустим, Малик может покрывать убийцу. Совершенно легально. Но зачем ему это делать?— Потому что он самоуверенный и заносчивый засранец. Теоретик, который даже не может представить себе реальность этих убийств.— Боевой медик, скорее всего, имеет достаточно ясное представление о реальности убийства.Шон со вздохом соглашается, а я вдруг ощущаю неожиданный прилив воодушевления.— А что, если он покрывает убийцу потому, что считает эти убийства оправданными?— Как если бы у него были извращенные моральные принципы?— Возможно, не такие уж извращенные. Жертва жестокого обращения и насилия убивает мужчину, который насиловал ее в течение многих лет. В ее представлении это не более чем самозащита.— А для Малика это оправданное убийство, — добавляет Шон, и в голосе его слышна нотка энтузиазма. — Проблема заключается в том, что у нас пять жертв. Ты думаешь, кто-то из пациентов Малика подвергался сексуальному насилию со стороны всех этих пяти мужчин?— Это вполне возможно. Особенно если здесь замешана педофилия или что-нибудь в этом роде.— То есть ты хочешь сказать, что эти убийства представляют собой месть за то, что случилось много лет назад?— Малик специализируется на подавленных воспоминаниях, то есть тех, которые вытеснены в подсознание, правильно? Давай-ка немного поговорим о сексе.Шон понимает меня неправильно, и я вижу в его глазах подозрительный блеск. Он уже готов отпустить какую-то шуточку, но сдерживается, когда вспоминает, в каком мы с ним очутились положении.— Малик лечит и мужчин, и женщин? — задаю я вопрос. — По-моему, доктор Шубб говорил, что так оно и есть.— Мы знаем, что он лечил мужчин. Правда, неизвестно, сколько именно. Оперативная группа опрашивает всех психологов и психиатров в Луизиане и Миссисипи, надеясь найти кого-нибудь, кто направлял своих пациентов к Малику. Они уже нашли психолога, который порекомендовал одному малому обратиться к Малику в прошлом году.— Это связано с сексуальным насилием?— Мозголом отказывается отвечать на этот вопрос без предписания суда.— Проклятье! Сколько реально пройдет времени, прежде чем вы сумеете заставить Малика передать список своих пациентов?— Кайзер полагает, что сумеет убедить судью подписать ордер сегодня во второй половине дня. Может быть, и на истории болезней тоже.— А если Малик откажется?— Тогда его обвинят в неуважении к суду.— И арестуют на месте?— Нет, сначала должно состояться слушание. Но он попадет в тюрьму, это несомненно.— В таких случаях предусмотрено освобождение под залог?— Нет. Поскольку ему предъявлено обвинение всего лишь в неуважении к суду, заключенный может освободиться из тюрьмы в любое время, когда пожелает. Все, что для этого требуется, — это подчиниться предписанию суда.— Как ты думаешь, согласится Малик сесть в тюрьму только ради того, чтобы сохранить в тайне имена своих пациентов?Шон улыбается понимающей улыбкой.— Я думаю, сегодня вечером у нас будет список этих пациентов.— Очень хорошо. Эй, а вы обыскали офис Малика? На предмет оружия, я имею в виду?— Да. Малик присутствовал при обыске и позаботился, чтобы никто не заглянул ни в его записи, ни в истории болезней. Все они были исключены из ордера. Мы не хотели терять времени на препирательства с судьей.— Но истории болезней хотя бы были на месте? Вы видели папки в шкафу?— Меня там не было. Я узнаю, но, думаю, если бы они отсутствовали, кто-нибудь упомянул бы об этом.— Не стоит ничего предполагать заранее, Шон. Держу пари, Малик уже убрал эти папки из своего офиса в безопасное место. Вы оставили кого-нибудь дежурить в его конторе, чтобы побеседовать с пациентами, которые могут прийти на прием?— Конечно, черт возьми! Но никто не пришел. Мы не можем понять, почему. Откуда они узнали, что приходить не нужно? С тех самых пор, как Малик попал под подозрение, мы поставили его телефоны на прослушку, но он не отменил ни одной встречи. У него даже нет чертовой дежурной медсестры в приемной.— И разумеется, вы пошли к семьям жертв и в лоб поинтересовались, не является ли кто-нибудь из них пациентом Малика?— Да, конечно, но мы проявили при этом разумную осторожность. На тот случай, если Малик прав в том, что его пациентам может грозить опасность. Мы будем иметь бледный вид, если выяснится, что Малик предупреждал нас об опасности, грозящей его пациентам, а потом кого-нибудь из них ухлопают в пылу домашней ссоры.— Что значит «разумная осторожность»? Что, оперативная группа пытается самостоятельно изолировать женщин — членов семьи?— Да. Но сейчас — со всеми этими разводами, браками и прочим — трудно разобраться, кто есть кто на самом деле.Я мысленно переношусь назад, в середину июля, когда была убита вторая жертва. Андрус Ривьера, фармацевт на пенсии. Тогда вместе с Шоном я опрашивала семью убитого и обратила внимание на одну странную вещь. По дому с радостным визгом носилась внучка мистера Ривьеры, словно готовилась ко дню рождения, а не к похоронам своего деда. И это была вовсе не кратковременная вспышка энергии. Она продолжала вести себя так в течение всего нашего визита. Ей было примерно семь лет от роду, и ее поведение осталось у меня в памяти, поскольку она не выглядела бесчувственным ребенком. В сущности, когда я с ней заговорила, она произвела на меня совершенно противоположное впечатление. Спокойное внимание и приветливость в ее глазах вызывали ощущение, что я беседую с взрослым человеком.— Как тебе предположение о том, что все эти преступления совершила женщина? — спрашиваю я.Шон встает и подходит к холодильнику, но вместо того чтобы открыть его, оглядывается на меня.— Мне нравится твоя идея о мести за оскорбление, но трудно себе представить, чтобы женщина сделала то, что мы с тобой видели. Во всяком случае, ничего подобного до сих пор не было, равно как и упоминаний о таком прецеденте в специальной литературе. Женщина — серийный убийца? История в духе Эйлин Вуорнос.[46]— Это не совсем так. Примерно пять процентов серийных убийств совершают женщины.Шон выжидательно смотрит на меня. Он прирожденный следователь, и очень хороший к тому же, но его знания базируются, главным образом, на собственном опыте или же опыте детективов по всей стране — обычно тех, с кем он поддерживает личные отношения. Когда-то я специально поставила перед собой задачу найти в специальной литературе все, что только можно, о серийных убийствах, поэтому мои знания намного обширнее. Это часто раздражает Шона, но он достаточно практичен и прагматичен, чтобы пользоваться тем, что знаю я.— Женщины — серийные убийцы безнаказанно действуют в течение примерно восьми лет, после чего их, как правило, ловят, — сообщаю я ему. — Это в два раза дольше, чем в случае с мужчинами-преступниками. И одной из их отличительных особенностей является отсутствие следов на месте преступления.— Ну ладно, — соглашается он, — но разве у каждой из них не было мужчины-сообщника?— Восемьдесят шесть процентов пользовались услугами сообщника, но при этом он не всегда был мужчиной. Но в нашем случае против версии о женщине-убийце говорит сам тип преступления. Большинство женщин-преступниц — это так называемые «черные вдовы», которые убивают своих мужей, или «ангелы смерти», лишающие жизни пациентов, которые лежат в больнице. Единственным официально зарегистрированным серийным убийцей женщиной, которая совершала преступления на сексуальной почве против незнакомцев и действовала в одиночку, остается Вуорнос.Шон буквально лучится самодовольством.— Но, мне кажется, ее классифицировали неверно, — продолжаю я. — Эйлин Вуорнос убивала, чтобы покарать мужчин за то, что они жестоко обращались с ней в сексуальном плане. Кто-то из пациентов Малика может проделывать то же самое.— Я не говорю, что это невозможно, — заявляет Шон. — Но против этого говорят отличительные особенности преступления, его сигнатура. Меткая стрельба, обнаженное тело, пытки…— Месть, — возражаю я. — Если убийства совершаются во имя мести, то перерыв между ними обычно очень короток, что мы и наблюдаем в нашем случае. Что касается укусов, то они почти наверняка оставлены после обездвиживающего выстрела из пистолета. Женщине просто необходимо искалечить и вывести свою жертву из строя, чтобы подойти к ней вплотную и оставить на ней подобные отметины.— Ты что, действительно можешь представить себе женщину, которая вот так рвет этих парней зубами?У меня самой возникают иногда очень странные желания.— Женщина, пострадавшая от сексуального насилия, наверняка носит в себе большой заряд скрытой ярости, Шон.— Согласен, но женщины обычно обращают свою ярость внутрь. Вот почему они совершают самоубийства, а не убийства.Он, безусловно, прав.— Что там с дочерью полковника Морленда? Стэйси Лорио? Ребенок кадрового военного, крутая и сурового облика дама. Ты сказал, у нее есть алиби для всех убийств?— Да, и подтвержденное алиби. Пару раз она была с друзьями, еще пару раз — в обществе бывшего супруга. Он терпеть ее не может, но подтвердил, что был с ней. Я сам с ним беседовал. Вот что он сказал: «По правде говоря, я ненавижу эту суку, но время от времени мне по-прежнему хочется трахаться с ней».— Да, ушлый парень. — Разочарование все сильнее толкает меня в объятия алкоголя. — Что же, тогда будем считать, что у Малика есть пациент мужчина. В детстве он подвергся сексуальным домогательствам. Очень большой процент осужденных серийных убийц в детстве пострадали от жестокого обращения и сексуального насилия.— Вот теперь тебя приятно слушать, — заявляет Шон, и в голосе его явственно звучит одобрение. — Как только мы получим список пациентов, я начну работать в этом направлении. — Он потягивается, и его позвонки трещат, как китайские шутихи. — Ты не хочешь сделать перерыв?Я чувствую, как меня охватывает напряжение. При обычных обстоятельствах, если бы мы были в течение столь долгого времени предоставлены самим себе, то непременно проводили бы большую его часть в постели. Но сегодня дверь спальни закрыта, и отныне таковой и останется.Должно быть, по моему лицу заметно, о чем я думаю, потому что Шон быстро добавляет:— Я имел в виду, что, может быть, мне стоит смотаться в ресторанчик «Эр энд Оу» и принести устриц.Я расслабляюсь, немного и ненадолго.— Звучит заманчиво.— Я вернусь через двадцать минут.— Послушай, тебе необязательно оставаться здесь целый день. Я хочу почитать книгу Малика.Шон смотрит на меня честными глазами.— Я хочу остаться. Ты ничего не имеешь против?Я не могу не улыбнуться.— Хорошо. Ступай и принеси что-нибудь поесть.Он берет свои ключи и направляется в гараж. Никакого поцелуя на прощание, лишь легкое касание руки.Я возвращаюсь в спальню, снимаю с постели пропитавшиеся и пропахшие водкой простыни и отношу их в стиральную машину. Запаха алкоголя от белья достаточно для того, чтобы во мне снова вспыхнула жажда, изнутри пожирающая каждую клеточку тела. Мои мысли в панике устремляются к валиуму, который лежит в сумочке, но, похоже, самое время попытаться взять себя в руки. Врожденный дефект — это не тот подарок, который я хотела бы сделать ребенку, развивающемуся внутри меня.Чтобы отвлечься от неугасимой жажды — как будто это вообще возможно! — я снова иду в кухню и беру со стола книгу Натана Малика, которую Шон позаимствовал в библиотеке медицинской школы-факультета Тулейна. Она называется «Лета, река забвения: подавленная память и убийство души». Она небольшая, в ней всего сто тридцать страниц. На темной обложке странный и необычный рисунок: залитая лунным светом река, стоящий в лодке старик в хламиде и поджидающая его на берегу хрупкая молодая женщина. Подобный рисунок вряд ли способен вселить чувство успокоения в того, кто подвергся сексуальному насилию и домогательствам. Но, быть может, он задевает в душе такого человека какую-то струну, которая заставляет его раскрыть эту книгу, чтобы узнать, что скрыто под бумажной обложкой.На меня, однако, рисунок на обложке производит обратное впечатление. Несмотря на желание как можно больше узнать о том, как устроена голова Натана Малика, перспектива углубиться в описание жестокого обращения с детьми, изложенного на целых ста тридцати страницах, в данный момент не слишком меня вдохновляет. Не исключено, что тому виной беременность. Кроме того, скоро должен вернуться Шон. Лучше взяться за книгу позже, когда я смогу прочесть ее за один присест.Ожидая возвращения Шона, я просматриваю список профессиональных публикаций Малика. В ранних статьях он особое внимание уделял биполярным расстройствам, суммируя результаты обширных исследований, проведенных на пациентах, страдающих маниакально-депрессивным психозом. Затем взялся за изучение «вьетнамского синдрома» у ветеранов войны. Судя по тезисам статей, именно исследования в этой области подвигли его на изучение того же самого феномена у тех, кто перенес в детстве сексуальное надругательство. Что, в свою очередь, привело к революционным исследованиям в области множественного расщепления личности.— Устрицы прибыли! — кричит Шон от дверей гаража.Он входит в кухню, держа в руках коричневый пакет, покрытый жирными пятнами. Шон собирается открыть его на столе, и в это мгновение звонит его сотовый. Бросив взгляд на дисплей, он роняет:— Это Джо.Детектив Джо Гуэрчио, его напарник.— Джо? Что тебе удалось узнать? — Улыбка сползает с лица Шона. — Ты серьезно? Кайзер был рядом, когда они обнаружили это… Хорошо, я поговорю с ним позже. Это может оказаться очень важным… Да, я очень тебе признателен… Да. Они осматривают и остальные жертвы на предмет… Хорошо. Позвони мне, если выяснится еще что-либо. — Он кладет трубку на стол и смотрит на меня. — Между двумя жертвами обнаружено еще одно сходство. Между первой и последней, я имею в виду. Полковник Морленд и Колхаун.— Это связано с Маликом? — с надеждой спрашиваю я.— Нет.— И что же у них общего?— Вьетнам.Я бы, наверное, удивилась меньше, если бы Шон сказал «Гарвард».— При чем тут Вьетнам?— Они оба служили там. Морленд и Колхаун.— В одно и то же время?— Сроки службы у них пересекаются. Полковник Морленд был кадровым военным. Он служил во Вьетнаме с шестьдесят шестого по шестьдесят девятый год. А Джеймс Колхаун был там с шестьдесят восьмого по шестьдесят девятый.— В каких войсках он служил?— Ни в каких. Колхаун работал там инженером-строителем по контракту с министерством обороны.Мне трудно поверить, что этот факт имеет отношение к делу.— Вьетнам — большая страна. Одновременно там находились пятьсот тысяч военнослужащих. Есть какие-либо свидетельства того, что эти двое были знакомы?— Пока нет. Оперативная группа только что обнаружила это совпадение. Но оно выглядит странным, тебе не кажется?— В общем-то нет. Почти все жертвы как раз в подходящем для Вьетнама возрасте.— Да, но большинство людей такого возраста вообще не служили там. Туда попала парочка приятелей моего старшего брата, а больше я никого и не знаю. И вдруг мы обнаруживаем, что из пяти жертв двое несли службу во Вьетнаме!Я не отвечаю. Я думаю о своем отце и его службе во Вьетнаме. У кого из моих одноклассников отцы или родственники служили там? Я не могу вспомнить никого. Но ведь я ходила в частную среднюю школу. А у многих ребят из бесплатной средней школы отцы наверняка были на той войне.— Мы с тобой забываем кое-что еще, — говорит Шон. — Натан Малик тоже проходил службу во Вьетнаме. Примерно в то самое время, что и Колхаун, что означает, что он находился там одновременно с Морлендом. Что ты об этом думаешь?— Это все меньше походит на совпадение.— Мы можем заблуждаться насчет мотива, Кэт. Это непосредственно связывает сами жертвы, а не женщин, которые являются их родственницами.— Но ведь ты используешь Малика в качестве связующего звена в этой цепочке, да и вышли мы на него через этих женщин-родственниц.Шон задумчиво кивает головой.— Ты права. Но если эти убийства как-то связаны с Вьетнамом, то почему мы имеем дело с преступлениями на сексуальной почве?— Может быть, их подоплека совсем другая. Может быть, это лишь инсценировка для отвода глаз. Подумай об этом. Ни у одной из жертв не обнаружено сексуального вторжения. Ни на одном из мест преступления не обнаружено следов спермы, а это означает, скорее всего, что и мастурбация не имела места. Разве что кто-то воспользовался презервативом, но почему-то после осмотра помещений у меня не возникает такого впечатления. На мой взгляд, эти убийства выглядят не чем иным, как наказанием. Наш НСУБ наказывает жертвы за что-то, совершенное ими в прошлом. Прижизненные укусы… это может быть форма наказания или даже унижения. Точно так же, как и нагота… унижение.— Ты идешь вперед слишком быстро, — замечает Шон.— А как насчет выстрелов? Почему соседи ничего не слышали?— Мы полагаем, пистолет был с глушителем.— Для рядового, может быть, даже дамского пистолета?— Да сейчас можно раздобыть глушитель для чего угодно. Мне случалось находить в гаражах глушители для автоматов и пулеметов.— Наверное, ветеран Вьетнама должен знать, как изготовить такую штуку. Тело Колхауна нашла прислуга?— Точно. Работает у него уже семь лет.Пока я обдумываю факты, пытаясь обнаружить нечто общее, снова раздается звонок сотового телефона Шона. Он смотрит на дисплей, потом переводит взгляд на меня.— Это Джон Кайзер. Он тоже служил во Вьетнаме. Интересно, что он думает обо всем этом.Шон отвечает, потом несколько секунд молча слушает. Когда он нажимает кнопку отбоя, на лице у него написано изумление.— Что такое? Что случилось?Он качает головой, словно не в силах поверить в происходящее. Лицо его заливает смертельная бледность.— Двадцать минут назад Натан Малик позвонил в штаб-квартиру оперативной группы и заявил, что хочет поговорить с тобой.Кровяное давление у меня падает на двадцать единиц.— Этого не может быть!Шон пристально смотрит мне в глаза, и я догадываюсь, что сейчас последует нечто ужасное.— Ты еще не все знаешь. Кайзер стоит за дверью.— За какой дверью? Здесь? У моего дома?— Он знал, что я здесь, Кэт.— О господи! Они что, следят за тобой?— Понятия не имею. Может быть, Джо сказал им, что я здесь.Резкий стук эхом прокатывается по дому. Мы оба резко поворачиваемся к двери в гараж, словно ожидая, что она вот-вот рассыпется, но ничего не происходит.Шон смотрит на меня, как кролик на удава. Он явно паникует.Я бессильно пожимаю плечами.— Полагаю, тебе лучше впустить нашего друга.

Глава 15Специальный агент Кайзер выше Шона ростом и тоже заполняет все пространство моей кухни, хотя и по-другому. Он выглядит более вещественным, плотным, что ли. И хотя он явно сдержаннее вспыльчивого Шона, совершенно очевидно, что, если в том возникнет необходимость, он способен двигаться и действовать очень быстро. Дружелюбное выражение на его лице, которое я видела на месте преступления в доме ЛеЖандра, исчезло, уступив место пронзительному взгляду, от которого ничего не укроется.— Доктор Ферри, — приветствует он меня коротким кивком.— Это что, шутка? — спрашиваю я. — Очевидно, вы, ребята, решили напугать Шона и меня?— Никаких шуток. Натан Малик попросил разрешения побеседовать с вами наедине. — Выражение глаз Кайзера говорит мне, что он не лжет. — У вас есть какие-либо соображения относительно того, зачем ему это понадобилось?— Нет. Разумеется, нет.— Вы действительно рассказали мне все, что помните о том времени, когда были знакомы с ним, учась в медицинской школе в Джексоне?— Абсолютно все.Кайзер смотрит на Шона, потом переводит взгляд на меня.— Может быть, вы что-нибудь попросту забыли о том периоде?— Что вы имеете в виду?— Вы сказали мне, что в то время довольно много пили.Неуклюжая попытка со стороны агента ФБР вести себя тактично только усиливает ощущение вторжения в мою личную жизнь. Я бросаю взгляд на Шона, но он смотрит прямо перед собой, сжав зубы.— Что, черт побери, вы хотите этим сказать? Что происходит?Кайзер не отводит взгляда.— Вы понимаете, что я имею в виду.Я делаю шаг назад, пытаясь взять себя в руки и успокоиться.— Помню ли я все, что происходило на этих вечеринках? Каждое слово и каждый жест? Разумеется, нет. Но самое существенное я, естественно, помню.— Вы никогда не вырубались в присутствии Натана Малика?— Проклятье! Нет, конечно. А он что, утверждает обратное?— Доктор Малик вообще ничего не говорит, доктор Ферри. Я всего лишь пытаюсь уточнить кое-что.— Я никогда не вырубалась в его присутствии.— А вы всегда помните, как теряли сознание?— Откуда вам вообще известно, что я вырубалась и теряла сознание? — ядовито интересуюсь я, в бешенстве глядя на Шона. — Послушайте, я встречалась с Маликом, когда его звали по-другому, больше десяти лет назад. Он пару раз пытался меня снять. Я отвергла его. Это все.Кайзер явно сбит с толку.— Тогда почему сейчас он хочет побеседовать с вами? Похоже, он выбрал неудачное время, чтобы возобновить случайное знакомство, вам не кажется?— Спросите об этом у него!— Он не желает разговаривать с нами. Он хочет побеседовать с вами.Внезапно я понимаю, зачем пришел Кайзер.— Вы ведь хотите, чтобы я поговорила с ним, верно? С Маликом, я имею в виду.Лицо агента ФБР ничего не выражает.— А вы сами хотите побеседовать с ним?— Я не стану отвечать на этот вопрос.— Почему?Я сердито качаю головой.— Не играйте со мной в свои игры, агент Кайзер. На ваш вопрос не может быть правильного ответа. Если я скажу, что хочу разговаривать с Маликом, вы заподозрите, что у меня была с ним связь. Если я скажу, что не желаю с ним видеться, вы спросите: «Почему?» — как будто я что-то скрываю. Вы хотите чтобы я поговорила с этим человеком или нет?Кайзер извиняющимся жестом выставляет перед собой руки.— Похоже, мы не с того начали. Это моя вина. Почему бы нам не присесть? — Он жестом указывает на кухню.Я остаюсь стоять, а он опускается на стул и ждет. Я смотрю на Шона, тот пожимает плечами и усаживается справа от Кайзера. Спустя мгновение я сажусь напротив агента ФБР.— Я знаю, что положение сложилось непростое, — начинает Кайзер. — Но это все пустяки по сравнению с тем, что обрушится на вас, когда вы переступите порог своего дома. У нас два убийства, совершенных за три дня. Газетчики сходят с ума. Если они узнают, что Малик попросил предоставить ему возможность побеседовать с вами, будет очень плохо. Если они узнают о… — Кайзер кивает на Шона и меня, — вы оба можете распрощаться с карьерой.— Почему это? — спрашивает Шон вызывающим тоном. — У нас роман, пусть так. Это не имеет никакого отношения к работе.Кайзер смотрит на стол, на котором разложены фотографии места преступления и копии полицейских рапортов и отчетов.— Дерьмо… — бормочет Шон.Я вижу по его лицу, что он с трудом верит в происходящее. Он думает о жене и детях. О своей отставке. Я чувствую себя еще более одинокой и покинутой, чем прошлой ночью.— Ребята, я вам сочувствую больше, чем вы можете себе представить, — говорит Кайзер. — Женщину, с которой живу, я встретил во время расследования одного громкого убийства. В то время я не был женат, но вполне могу представить, каково вам приходится. О'кей? Но прямо сейчас мы с вами должны сосредоточиться на этом деле. Если мы его раскроем, то попутно сами собой решатся и другие проблемы.— Откуда вы узнали о нас? — спрашивает Шон. — Откуда вы узнали, что я здесь?Кайзер бросает на него выразительный взгляд, словно хочет сказать: «Не держите меня за дурака», после чего оборачивается ко мне:— Вы правы, доктор Ферри. Если вы осознаёте всю важность этой встречи, я бы хотел, чтобы вы побеседовали с Маликом. Судья почти наверняка вынесет сегодня решение о его аресте за неуважение к суду. Малик наотрез отказался предоставить нам имена своих клиентов или истории их болезней. Что до меня, то я бы предпочел пока оставить его на свободе, но на нас оказывают сильное давление. Так что нам нужен хотя бы какой-то сдвиг или прорыв в этом деле. Мы и так уже находимся в противостоянии с Маликом. Прежде чем мы арестуем его и он предстанет перед судом, я бы хотел выудить из него все, что только возможно. А поскольку он обратился с просьбой устроить ему разговор с вами, нам представилась уникальная возможность добиться этого.— Но…— Встреча подобного рода, конечно же, является рискованной, причем во всех смыслах. Прежде чем решиться на нее, нам с вами предстоит весьма откровенный разговор. И здесь не должно быть места обидам или уязвленному самолюбию.Джон Кайзер всего на три или четыре года старше Шона, но в нем чувствуется искренность и такая глубина натуры, что последний рядом с ним выглядит просто мальчишкой. И еще усталость, которая не имеет ничего общего с возрастом… Шон далеко не мальчик. Он ветеран отдела по расследованию убийств, и ему многое довелось повидать на своем веку. Интересно, что же пришлось пережить фэбээровцу, от чего он так постарел?— Я понимаю, — отвечаю я. Перспектива оказаться лицом к лицу с Натаном Маликом и поговорить с ним вызывает у меня странное возбуждение. — Задавайте свои вопросы.— Ваш отец служил во Вьетнаме, правильно?— Правильно.— Один срок? С шестьдесят девятого по семидесятый год?— Да.— А в восемьдесят первом он был убит?Я подавляю желание выразить свое неудовольствие.— Правильно. В то время мне было восемь лет.— Я попытался получить копию отчета о вскрытии вашего отца, но, похоже, его оригинал властями штата Миссисипи утерян. Я хочу спросить, нет ли какой-либо связи между убийством вашего отца и убийствами, которые произошли здесь в течение последнего месяца?— Вы имеете в виду следы укусов? Что-нибудь в этом роде?— Все, что угодно. Любое сходство.— Ничего общего. Вы предполагаете, что мой отец познакомился с Натаном Маликом во время службы во Вьетнаме?— Вполне возможно. Может быть, они встретились еще до Вьетнама. Натан Малик и ваш отец… оба родились в пятьдесят первом году, и оба в штате Миссисипи. Пусть и в разных городах, которые отстоят друг от друга на две сотни миль, но их пути могли пересечься и до Вьетнама, и потом, когда оба оказались в этой стране.Шон начинает проявлять признаки нетерпения.— А что записано в их личных военных делах? Это в самом деле возможно?— Если бы все было так просто, — говорит Кайзер. — Я видел личное дело Малика, но все сведения о военной службе Люка Ферри засекречены до две тысячи пятнадцатого года.У меня вдруг возникает чувство, что я наблюдаю за происходящим со стороны. Я как будто не принадлежу к этому миру.— Я не могу в это поверить.— С чем, черт возьми, мы столкнулись, Джон? — спрашивает Шон.— Не имею ни малейшего понятия. Пока, во всяком случае. — Кайзер уязвлен, и это заметно. — Можно сказать лишь, что это дело намного сложнее, чем мне показалось на первый взгляд. — Он поворачивается ко мне. — Я знаю, это очень неприятно, когда в личной жизни начинают копаться посторонние люди, доктор. Но если вы можете…— Задавайте свои вопросы, — повторяю я. — Я догадываюсь, что самое плохое вы приберегли напоследок.У Кайзера такой вид, словно он предпочел бы не касаться темы, о которой неминуемо пойдет речь.— После нашего вчерашнего разговора я позвонил доктору Кристоферу Омартиану. Чтобы выяснить, что он помнит о Малике.Я закрываю глаза и приказываю себе успокоиться. Крис Омартиан пытался покончить с собой из-за меня. Вероятно, он многое мог бы порассказать обо мне, причем ничего хорошего.— Доктор Омартиан весьма нелюбезно отозвался о вас, — подтверждает мои опасения Кайзер. — Я понял, что он к вам до сих пор неравнодушен, даже после всего, что произошло. И в свете того, что он рассказал, я должен задать вам несколько вопросов.— Валяйте.— Он высказал предположение, что вы можете страдать маниакально-депрессивным психозом.— Я им не страдаю. Но мне поставили диагноз «циклотимия».Кайзер бросает на меня вопросительный взгляд.— Цикло… что?— Циклотимия — это легкая форма биполярного расстройства. У меня наблюдаются маниакальные симптомы, которые по своей выраженности не подпадают под определение настоящего маниакального психоза. Такие симптомы называются гипоманией или гипоманиакальным состоянием. Диагноз зависит от частоты и степени тяжести проявления маниакальных приступов.Агенту ФБР явно требуются разъяснения.— Послушайте, я страдаю депрессией. Иногда у меня случаются приступы маниакального поведения. Они наблюдаются с разной частотой. Шон терпел мои перепады настроения в течение почти двух лет. Я могу впасть в суицидальную депрессию, а неделю спустя парить над землей от счастья. Я считаю себя неуязвимой, могу пойти на неоправданный и сумасшедший риск. Иногда я совершаю не очень приятные поступки. И иногда — не слишком часто — не помню того, что их совершила.Кайзер бросает выразительный взгляд на Шона, и тот несказанно удивляет меня, заметив:— Все на самом деле не так плохо, как она описывает. Кэт вполне держит себя в руках.— Доктор Ферри, — осторожно говорит Кайзер, — существует ли хотя бы малейшая вероятность того, что вы обращались к доктору Малику в качестве пациентки?— Что?— Я должен был спросить об этом.— Почему? Вы полагаете, что я страдаю множественным расщеплением личности или чем-нибудь в этом роде?— Я всего лишь пытаюсь составить целостную картину.— Я не вписываюсь в эту вашу картину с Натаном Маликом! Я его знать не знаю.— Ладно. — Кайзер складывает пальцы домиком, но в глазах его заметно сомнение. — Вы полагаете, что сейчас пребываете в достаточно хорошем состоянии, чтобы пойти на эту встречу?Я собираюсь ответить, но он поднимает руку.— Я всего лишь думаю о ваших приступах паники на месте преступления. Никто не может знать заранее, в какие игры начнет играть с вами Малик и какие загадки он примется загадывать.— Где должна состояться встреча?— Малик предложил свой кабинет. Собственно говоря, это недалеко отсюда. На улице Риджлейк. Рядом с бульваром Ветеранов. Он хочет поговорить с вами наедине и лицом к лицу.— Вы ведь шутите, да? — спрашивает Шон.Кайзер отрицательно качает головой, но при этом не сводит с меня глаз.— Естественно, мы дадим вам микрофон. Группа специального назначения расположится снаружи, за дверью, и вы, если почувствуете опасность, сможете позвать ее на помощь, произнеся заранее оговоренную фразу.— Не пойдет, — сердито вмешивается Шон. — Малик может застрелить ее еще до того, как ваши парни откроют дверь. Я видел, как случаются подобные вещи. И вы тоже, Джон.Кайзер мрачно смотрит на Шона.— Доктор Малик сказал, что доктор Ферри, если хочет, может прийти к нему на встречу вооруженной. Кроме того, он заявил, что мы можем записывать разговор, если сочтем нужным. — Агент ФБР переводит взгляд на меня. — Думаю, вы догадыватесь, почему я намерен позволить этой встрече состояться в кабинете Малика.— Это его территория. Чем более свободно и комфортно он будет себя чувствовать, тем выше вероятность того, что он скажет что-нибудь полезное для вас.Кайзер улыбается.— Как приятно, что иногда для разнообразия не приходится кормить кого-то с ложечки. — Он указывает на жуткие фотографии места преступления, разложенные на столе. — Пять убийств за месяц, из них два — за последние три дня. Я бы сказал, что наш убийца быстро деградирует. Ради того, чтобы остановить его, я соглашусь на что угодно.— Все это дерьмо собачье, — откровенно заявляет Шон. — Устройте встречу на нейтральной территории. В месте, которое вы сможете контролировать.Я кладу руку ему на плечо.— Успокойся, Шон. Когда, вы говорите, нам следует выдвигаться к месту событий?Кайзер поднимается со стула и смотрит на меня сверху вниз.— Малик сейчас у себя в кабинете. У меня в фургоне бригада технического наблюдения. Сколько вам нужно времени, чтобы одеться?Меня окатывает восторженный холодок предвкушения. Впервые за последние три дня моя жажда спиртного уменьшилась до того предела, когда ее можно терпеть. Убиты пять человек. Сотни агентов правоохранительных органов сбиваются с ног, чтобы найти убийцу, тем не менее никто из них и близко не подошел к решению этой задачи. А мне сейчас предстоит войти в комнату к мужчине, который, скорее всего, и совершил эти преступления. Нормальный человек просто обязан испытывать страх. Или тревогу, по крайней мере. Но я ощущаю лишь радостное возбуждение, чистый, ничем не замутненный восторг радости бытия. Единственным более-менее близким чувством можно с натяжкой назвать лишь почти сексуальное ощущение гипертрофированного самосознания, которое сигнализирует о приближении приступа маниакальной депрессии. А такого не испытывает ни один нормальный человек.Кайзер и Шон наблюдают за мной с вниманием врачей психиатрической лечебницы. Я с трудом подавляю желание по-идиотски рассмеяться.— Дайте мне десять минут.

Глава 16Вместе с Джоном Кайзером я стою у подножия металлической лестницы, которая ведет к административному зданию Натана Малика. Это оштукатуренное одноэтажное строение, но зато оно приподнято на бетонных сваях, так что пациенты могут оставлять под ним свои автомобили.— Все в порядке? — доносится до меня сзади голос Кайзера. — Передатчик вас не беспокоит?— Все нормально.Техник из ФБР прикрепил передатчик клейкой лентой к внутренней поверхности моего бедра, под юбкой. Я уже совсем было решила одеться подчеркнуто небрежно, но в последний момент выбрала удлиненную юбку и строгую блузку в тон. Раз уж Малик был неравнодушен ко мне во время учебы в медицинской школе, то подчеркнутая чувственность может помочь мне сегодня в поисках необходимой информации.Передатчик на бедре — это самая маленькая из моих проблем. Более двух десятков полицейских рассредоточились вокруг, в том числе и в автомобилях, припаркованных у соседних зданий, причем восемь из них входят в состав группы специального назначения. Как только я окажусь в кабинете Малика, группа незаметно войдет в здание и расположится в соседней комнате, прикрывая меня. Если только Малик не собирается пристрелить меня, как только я войду в его кабинет — зная при этом, что за дверью притаились полицейские, — мне ничего не грозит. Но теперь, на пороге встречи, суровая реальность несколько поумерила мой восторг. У меня возникает чувство, словно я собираюсь войти в клетку с прирученным тигром. Конечно, зверя можно научить демонстрировать послушание, но тот, кто верит, что хищника можно лишить свирепости, обманывает себя.— Кэт? — с тревогой обращается ко мне Кайзер.В последние полчаса мне стало совершенно ясно, что оперативной группой, расследующей серийные убийства в Новом Орлеане, руководит не кто иной, как Джон Кайзер. Формально, конечно, это совместная операция нескольких силовых структур, но в примитивной иерархии, определяющей порядок подчиненности, Кайзер занимает верхнюю ступеньку. Я попыталась не забывать о том, что общаюсь с ним на глазах у Шона. Это моя старая проблема: я всегда подсознательно стараюсь сделать так, чтобы главный мужчина захотел меня.— Я в порядке, — уверяю я Кайзера, повторяя про себя фразу, которую он мне сообщил несколько минут назад. Вы любите футбол? Это безобидное предложение — в теории, во всяком случае — должно послужить сигналом для шумного появления в кабинете группы специального назначения Главного полицейского управления Нового Орлеана.— Начинайте, когда будете готовы, — говорит Кайзер. — Теперь ваш выход.Я медленно, не оглядываясь, поднимаюсь по ступенькам и, не давая себе времени на раздумья, открываю дверь на верхней площадке. Агент ФБР похлопывает меня по спине на прощание, и я благодарна ему за это прикосновение. Я вспоминаю своего тренера по плаванию, который таким же образом желал мне удачи, когда я готовилась занять место на тумбе.Внутри здания передо мной тянется длинный коридор с дверьми по обеим сторонам. На полу лежит вытертый зеленый ковер, стены обшиты коричневыми деревянными панелями. Здесь пахнет, как в кабинете врача, и это меня удивляет. В офисах психотерапевтов, которых посещала я, пахло жилым домом или квартирой.— Привет! — окликает меня мужской голос. — Это вы, доктор Ферри?— Да, — отвечаю я, приходя в замешательство от того, как тихо и даже робко звучит мой голос в мертвом пространстве коридора.— Входите же. Сюда.Дверь в конце коридора приоткрыта. Подойдя к ней почти вплотную, я останавливаюсь и разглаживаю юбку на бедрах. Во время поездки в машине она немного помялась.— Входите, — раздается тот же голос. — Вам нечего бояться.«Правильно», — говорю я себе и вхожу в кабинет.Натан Малик сидит за большим столом лицом к входной двери. Несмотря на летнюю жару, на нем черные брюки-слаксы и черная же водолазка, скорее всего шелковая. В его мускулистой фигуре нет ни капли жира, а лысая голова кажется водруженной на плечи, как бронзовый бюст на пьедестал. У него светлая, почти прозрачная кожа. Сохранить ее такой в климате Нового Орлеана — настоящий подвиг, и эта бледность лишь подчеркивает выражение его глаз настолько насыщенного коричневого цвета, что они кажутся почти черными. Руки у него очень маленькие и изящные, они скорее подошли бы женщине. Я пытаюсь представить, как эти руки нажимают на курок, посылая пулю в спины пятерых мужчин за прошедший месяц, а потом добивая их контрольным выстрелом в голову.Одним плавным движением Малик встает и указывает на софу напротив своего стола. Черные кожаные подушки на трубчатой хромированной раме — вполне вероятно, работа Миса Ван дер Роэ или же искусная подделка. Садясь, я быстрым взглядом обвожу его кабинет, но комната выглядит почти голой, так что в глаза мне бросаются всего несколько деталей. Стены мягкого белого цвета, полки тикового дерева и парочка длинных вертикальных картин, похожих на китайские. Слева от меня висит самурайский меч, его косо обрубленное лезвие угрожающе поблескивает, напоминая о своем предназначении. С правой стороны на шкафу восседает каменный Будда, который выглядит в достаточной мере настоящим, чтобы быть украденным откуда-нибудь из азиатских джунглей.— Всем моим посетителям нравится Будда, — замечает Малик, опускаясь на свое место.— Откуда он у вас? Я никогда не видела ничего похожего.— Я привез его с собой из Камбоджи. Ему пятьсот лет.— Когда вы были там?— В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году.— В качестве солдата?Губы Малика изгибаются в тонкой улыбке.— Захватчика. Я сожалею о том, что мне пришлось взять статуэтку с собой, но сейчас я рад, что она у меня есть.За спиной психиатра висит мандала — замыкающаяся в круг геометрическая конструкция, составленная из пронзительно ярких цветов, которые переплетаются, образуя замысловатый рисунок, призванный погрузить зрителя в состояние медитации. Карл Юнг просто-таки обожал мандалы.— Я очень рад, что вы пришли, но к радости примешивается и любопытство, — говорит Малик.— В самом деле?— Да. Я думал, что именно вы будете снимать отпечатки моих зубов. А вместо этого получил довольно-таки неприятного дантиста из ФБР.Я смущена и растеряна.— Он сделал отпечатки ваших зубов?— Нет, и это очень странно. Полагаю, рентгенограммы оказалось достаточно, чтобы исключить меня из числа подозреваемых. Хотя он обработал у меня полость рта, чтобы взять образцы ДНК.Я сижу, как в старых фильмах сидела Лорен Бэколл, сдвинув колени, но так, чтобы они были видны из-под юбки, и слегка поджав ноги. Пока Малик пожирает взглядом мои коленки, мне вдруг приходит в голову мысль, что я нахожусь здесь для того, чтобы повернуть вспять обычный ход событий в кабинете психиатра — выудить из доктора как можно больше информации, вместо того чтобы снабдить его необходимыми сведениями. Поскольку Малик, вероятнее всего, является признанным специалистом словесной дуэли, я решаю не темнить и взять быка за рога.— Откуда вы узнали, что я работаю над этим делом, доктор?Он небрежно машет рукой: дескать, не будем терять времени на такие пустяки.— ФБР хотело заполучить и несколько прядей моих волос, но увы…Малик указывает на свою лысину и хохочет. Он проверяет меня.— Если ФБР нужны были образцы ваших волос, они их получили. Тем или иным способом. Разве что вы лысый и внизу, в чем я пока не имела возможности убедиться лично.— Так, так. А вы не шарахаетесь от грубой прозы жизни, а?— А вы думали иначе?Он пожимает плечами с явным изумлением.— Я не знаю. Мне было любопытно взглянуть на вас, чтобы понять, какой вы стали. Я имею в виду, что следил за вашей карьерой по газетам, но там никогда не сыскать нужных подробностей.— Ну и… каковы ваши впечатления?— Вы по-прежнему очень красивы. Но я пока что не заметил ничего, чего бы не знал о вас раньше.— И только поэтому я здесь? Вы хотели всего лишь посмотреть, что из меня получилось?— Нет. Вы здесь потому, что все происходящее отнюдь не случайно.— Что?— Наше соприкосновение во времени и пространстве. Мы с вами впервые встретились много лет назад, наше знакомство было мимолетным и шапочным, а теперь судьба снова свела нас. Юнг называл это синхронностью. Кажущаяся беспричинной череда событий, которые оказывают на человека большое влияние или имеют для него столь же большое значение.— Я называю это случайностью. Мы ведь не должны были встретиться, если бы не ваша просьба.— Это все равно случилось бы рано или поздно.Меня внезапно охватывает неудержимое желание спросить у Малика, не знал ли он моего отца, но интуиция ведет меня в другом направлении.— У вас по-прежнему пунктик в отношении меня, доктор Малик?— Пунктик?Невежество не идет психиатру, во всяком случае этому.— Перестаньте. Интерес. Страсть. Непреодолимая тяга.— И много мужчин реагируют на вас подобным образом?— Достаточно.Он кивает.— Держу пари, что так оно и есть. В медицинской школе они ели у вас из рук. Все эти врачи, которым перевалило за сорок. Они пускали при виде вас слюни, словно вы были течной сучкой.Малик употребляет слово «сучка» так, как его употребляют собаководы, говоря об особи женского пола, находящейся в самом низу эволюционной лестницы.— Если мне не изменяет память, вы были одним из них.— Я обратил на вас внимание, признаю.— Почему вы обратили на меня внимание?— Потому что вы не были похожей на других. Красивая, очень сексуальная, пьющая, как сапожник. И еще вы умели оставаться собой в разговорах с людьми на двадцать лет старше. Кроме того, мне было скучно.— Вам и теперь скучно?Снова тонкая улыбка.— Нет. Мне нечасто приходится разговаривать с кем-нибудь перед столь внимательной и благодарной аудиторией.Я приподнимаю юбку и слегка раздвигаю колени — совсем немного, так, чтобы Малик увидел передатчик, прикрепленный клейкой лентой к внутренней стороне моего бедра.— Всем привет! — восклицает он. — Вуайеристы, все как один.— Если мы закончили прогулку по садам нашей памяти, то у меня есть к вам несколько вопросов.— Валяйте. Мне остается только надеяться, что это и в самом деле ваши вопросы. Мне ненавистна мысль, что вы добровольно вызвались выступить в качестве выразителя интересов ФБР. Это было бы недостойно вас.— Вопросы и в самом деле мои.— В таком случае я к вашим услугам.— Вы работаете только с пациентами с подавленной памятью?Малик, похоже, дискутирует сам с собой, стоит ли отвечать на этот вопрос.— Нет, — произносит он наконец. — Я специализируюсь на восстановлении утраченных воспоминаний, но также работаю с пациентами, страдающими биполярными расстройствами и «вьетнамским синдромом».— «Вьетнамским синдромом» самим по себе или применительно к сексуальному насилию?Очередная пауза.— Я также работаю с несколькими ветеранами боевых действий.— Это ветераны войны во Вьетнаме?— Я бы предпочел не углубляться в такие подробности о моих пациентах.Мне хочется расспросить его о службе во Вьетнаме, но время для этого явно неподходящее.— Я собираюсь задать вам прямой вопрос. Почему вы отказываетесь сообщить полиции имена своих пациентов?Последние следы благодушия исчезают с лица психиатра.— Потому что я пообещал им свою лояльность и защиту. Я никогда не предам своих пациентов.— Неужели список имен будет означать предательство?— Разумеется. Полиция незамедлительно и грубо вмешается в их жизнь. А многие из моих пациентов — люди очень ранимые и слабые. Им приходится жить в нелегких семейных обстоятельствах. Для некоторых насилие является ежедневной реальностью. Для других — вполне вероятной возможностью, которая висит над ними, как дамоклов меч. У меня нет ни малейшего намерения подвергать их опасности только ради того, чтобы государство удовлетворило свои капризы.— Что вы называете капризами государства? Полиция пытается остановить серийного убийцу, который, скорее всего, выбирает своих жертв из числа ваших пациентов.— Никто из моих пациентов не умер.— Зато погибли их родственники. Нам известно только о двоих, хотя их может быть больше.Малик демонстративно смотрит в потолок.— Возможно.При виде столь явного самодовольства во мне закипает гнев.— Для вас это не просто возможность, не так ли? Вы знаете наверняка, кто еще подвергается опасности, но отказываетесь говорить об этом с полицией.Малик, не мигая, молча смотрит на меня, и его темные глаза ничего не выражают.— Кто из убитых приходился родственником вашим пациентам, доктор?— Неужели вы всерьез полагаете, что я отвечу на этот вопрос, Кэтрин?— Пожалуйста, обращайтесь ко мне «доктор Ферри».В его глазах я вижу искорки изумления.— Ага. А вы действительно доктор?— Да. Я судебно-медицинский одонтолог.— Дантист, чтобы было понятнее.Глаза Малика блестят.— Обладающий большим и весьма специфическим опытом.— И все-таки… это не совсем доктор, верно? Вы когда-нибудь принимали роды? Засовывали руку в огнестрельную рану на груди жертвы, чтобы не дать сердцу развалиться на куски?— Вы прекрасно знаете, что нет.— Ах да, действительно. Вы оставили медицинскую школу на втором курсе. Еще до того, как начались практические занятия в клинике.Малик явно в восторге от себя.— Вы позвали меня сюда для того, чтобы оскорблять, доктор?— Вовсе нет. Я всего лишь хотел внести ясность относительно того, кто мы с вами такие на самом деле. Я бы хотел, чтобы вы звали меня Натаном, а я предпочитаю обращаться к вам как к Кэтрин.— Может быть, мне стоит называть вас Джонатаном? Именно так вы представились мне, когда мы впервые встретились. Джонатан Гентри.Глаза психиатра вновь застилает непроницаемая пелена.— Это больше не мое имя.— Но ведь оно то самое, которым вас нарекли при рождении, не так ли?Малик очень по-европейски качает головой. Это усовершенствованный вариант жеста, который у подростков означает «думайте, что хотите».— Можете называть меня как вашей душе угодно, Кэтрин. Но прежде чем мы пойдем дальше, давайте закончим с вопросом о конфиденциальности. Я ответственно заявляю, что готов скорее провести год в тюрьме, чем нарушить право пациента на неприкосновенность личной жизни.Похоже, он говорит искренне, но я не верю, что этот рафинированный профессионал действительно готов сидеть в тюрьме.— Вы готовы провести год в окружной тюрьме Орлеана «Пэриш призон»?— Я готов признать, что вам трудно это понять.— Вы вообще когда-нибудь видели окружную тюрьму?Малик кладет руки ладонями вниз на стол, словно собираясь объяснять ребенку некое сложное понятие.— Я провел шесть недель в лагере в качестве пленника красных кхмеров. Так что год в американской тюрьме покажется мне каникулами.Моя уверенность пошатнулась. Пожалуй, Натан Малик не так прост, как мне говорили. Пока я решаю, что делать, психиатр ставит локти на стол, складывает руки домиком и обращается ко мне голосом, в котором звучит вековая выстраданная мудрость.— Послушайте меня, Кэтрин. Вы вошли сюда из мира света. Мира парковых аллей, ресторанов и фейерверков в честь Дня независимости четвертого июля. Но вы видите, что на границах этого мира клубятся тени. Вы знаете, что случаются страшные и плохие вещи, что существует зло. Вы работали над раскрытием нескольких убийств. Но по большей части вы оставались посторонним наблюдателем. Полицейские, которым вы предлагали свои навыки и умения, чаще и ближе сталкиваются с реальностью, но полицейские очень негативно относятся к тем, кто отказывается помогать им и давать показания. Во всяком случае, те, кто недаром ест свой хлеб.От волнения на бледных щеках Малика проступает румянец.— Но здесь речь не идет об отказе от сотрудничества. В своем кабинете я ничего не скрываю. Здесь тени выходят на свет и живут своей жизнью. Эти стены слышали подробное, тошнотворное описание самых омерзительных поступков, совершенных людьми. — Он откидывается на спинку кресла и продолжает уже более спокойным тоном: — Здесь, Кэтрин, я сталкиваюсь с самыми отвратительными вещами на свете.Я кладу руки на колени.— Вам не кажется, что вы излишне драматизируете события?— Вы так думаете? — С губ Малика срывается короткий смешок, но в нем нет веселья. — Какой самый страшный бич человечества? Война?— Я думаю, да. Война и то, что с ней связано.— Я был на войне. — Он жестом указывает на каменного Будду, который безмятежно взирает на нас со шкафа. — Яростные схватки лицом к лицу и анонимная бойня с безопасного расстояния. В меня стреляли. Я убивал людей. Но то, что я видел и слышал в этом невзрачном маленьком кабинете, хуже, чем война. Намного хуже.В голосе психиатра слышится такое убеждение, что я теряюсь и не знаю, что сказать.— Для чего вы мне все это рассказываете?— Чтобы ответить на ваш вопрос.— Какой вопрос?— Тот самый, который задают ваши друзья в большом мире: «Почему он отказывается сообщить имена своих пациентов? Что в этом страшного?»Я не спешу нарушить затянувшееся молчание, надеясь, что Малик немного остынет и успокоится.— Я по-прежнему считаю, что непосредственная угроза жизни невинных людей перевешивает право ваших пациентов на невмешательство в их личную жизнь.— Вам легко говорить, Кэтрин. А если я скажу, что большинство моих пациентов составляют те, кто уцелел после холокоста? Те, кто выжил в концентрационных лагерях, которые никто не освобождал, те, кто до сих пор живет со своими охранниками-нацистами?— Ваша аналогия некорректна. Это неправда.— Вы ошибаетесь. — Глаза Малика мечут молнии. — Дети, страдающие от длительных и регулярных сексуальных домогательств, по-прежнему живут в концентрационных лагерях. Они находятся во власти деспотов, от которых зависит их существование. Они ежедневно становятся жертвами террора и пыток. Родственники, и зачастую матери, предают их в борьбе за выживание. Личность таких детей систематически разрушается и они уже даже не помнят, что такое надежда. Не обманывайте себя, доктор. Холокост продолжается вокруг нас. Вот только большинство предпочитает не видеть этого.Противоестественное спокойствие Натана Малика уступает место глубокому и тщательно скрываемому гневу. Он совсем не похож на тех психиатров, к которым я обращалась в качестве пациента. В каком-то смысле я страстно желала, чтобы мои психотерапевты были способны на такие вот эмоциональные взрывы. Но, по правде говоря, это не их роль. Такая страсть несет в себе нешуточную опасность.Я произношу нейтральным тоном:— Из медицинской школы я вынесла убеждение, что психотерапевты должны любой ценой сохранять объективность. А вы похожи, скорее, на адвоката своих пациентов, чем на бесстрастного целителя.— А разве можно сохранить объективность перед лицом холокоста? Только потому, что вы случайно оказались в роли врача? Известно ли вам, сколько женщин в Америке пострадали в детстве от сексуальных домогательств и надругательств? Каждая третья. Каждая третья. Это десятки миллионов женщин. Это женщины в вашей семье, Кэтрин. Что касается мужчин, то у них этот показатель колеблется от каждого четвертого до каждого седьмого.Я заставляю себя сохранять спокойствие.— Откуда у вас эти сведения?— Это реальные данные, а не пропаганда, распространяемая группой жертв. Средняя продолжительность кровосмесительных домогательств составляет четыре года. Половину детей, пострадавших от жестокого обращения, домогаются сразу несколько преступников. Хотите знать больше, доктор?— Я в некоторой растерянности, — негромко говорю я. — Так вы лечите взрослых или детей?Малик резко и неожиданно вскакивает на ноги, как будто ему невыносимо и дальше спокойно сидеть в кресле. Рост его не превышает пяти футов девяти дюймов, но он излучает силу, которая, кажется, проистекает из его сверхъестественной неподвижности. В нем заметна сосредоточенность, которую до сих пор мне доводилось видеть лишь у приверженцев боевых искусств.— Вы говорите в хронологическом смысле, — произносит он таким тихим голосом, что я с трудом его слышу. — Я не могу позволить себе проводить подобные разграничения. Эмоциональное развитие ребенка обычно останавливается на той стадии, где он находился в момент, когда ему впервые пришлось изведать насилие. Иногда я и сам не знаю, с кем имею дело — с ребенком или взрослым, пока пациент не заговорит.— Итак… То, о чем вы сейчас рассказываете, — это воспоминания, вытесненные в подсознание. Правильно?Малик не сделал ни шагу, но мне внезапно кажется, что он стал ко мне гораздо ближе, чем раньше. А группа специального назначения оказалась вдруг намного дальше, чем минуту назад. Глаза мои устремляются к самурайскому мечу, висящему на стене слева. Его местоположение напротив Будды у правой стены порождает внушающее беспокойство смешение крайностей — войны и мира, безмятежности и насилия.— Мне кажется, вы понимаете, о чем я говорю, — добавляет Малик. — Доктор.Впервые с момента, как я вошла в его кабинет, мне становится страшно. Кожа головы у меня чешется, ладони вспотели. Человек, сидящий передо мной, совсем не тот, кого я знала в медицинской школе. Физически он остался тем же, но в эмоциональном и духовном плане эволюционировал в кого-то другого, психиатр, которого я знала, был сторонним наблюдателем, бессильным изменить что-либо. А мужчину, сидящего передо мной сейчас, никак не назовешь бессильным. И его намерения по-прежнему остаются для меня загадкой.— Мне нужно в туалет, — сбивчиво говорю я.— Вниз по коридору, — отвечает Малик, в лице которого не дрогнул ни один мускул. — Последняя дверь справа.Пока я иду к двери, у меня возникает ощущение, что эти слова порождены самыми простыми клетками его мозга, тогда как высшая его деятельность сосредоточена исключительно на проблемах внутреннего характера, частью которых я, безусловно, являюсь.Оказавшись в одиночестве в коридоре, я с шумом выдыхаю воздух, как будто затаила дыхание на протяжении последних пятнадцати минут. Мне совсем не хочется в туалет, но я все равно иду по коридору, поскольку уверена, что Малик непременно обратит внимание на тишину за дверью, если мои шаги не будут слышны. Проходя мимо открытой двери слева, я вижу мужчину в черном комбинезоне и бронежилете. Он притаился за дверью, держа в руках тупорылый автомат. Он провожает меня глазами, когда я прохожу мимо, но не делает попытки встать или пошевелиться.Открыв дверь туалета, я обнаруживаю внутри Джона Кайзера. Он делает мне знак войти в крошечную кабинку.— Вам действительно нужно в туалет? — спрашивает он.— Нет. Мне просто нужно было уйти оттуда. Он вскочил из-за стола, чем изрядно меня напугал.Агент ФБР пожимает мне руку, стараясь успокоить. В его глазах я вижу участие и обеспокоенность.— Вы чувствуете, что вам грозит опасность?— Не знаю. Вообще-то он не угрожал… Просто мне стало страшно.— Вы замечательно держитесь, Кэт. Вы в состоянии вернуться к нему и продолжить разговор?Я открываю кран над маленькой раковиной, споласкиваю руки и провожу ими по шее.— От меня в самом деле есть какой-то толк?— Вы что, смеетесь? Этот разговор — единственное окно, через которое мы можем заглянуть в мозги этого малого.Я прислоняюсь к стене и вытираю шею бумажным полотенцем.— Хорошо.— Вы достаточно уверенно себя чувствуете, чтобы немножко спровоцировать его?— Господи… И что, по-вашему, я должна сделать?Кайзер улыбается так, что я понимаю: он знает меня лучше, чем я полагала.— Не думаю, что вам нужны советы. Согласны?— Пожалуй, вы правы.— Если почувствуете, что вам грозит опасность, не раздумывайте ни секунды, подавайте знак. Через пять секунд он будет лежать, уткнувшись носом в пол.— Живой или мертвый?— Это зависит только от него.В глазах Кайзера светится непреклонная решимость.— В самом деле?Агент ФБР протягивает руку и нажимает рычажок слива.— Вы находитесь именно там, куда всегда стремились, Кэт. На самом краю. Ступайте и распните этого малого.

Глава 17Натан Малик стоит у буфета, зажигая ароматическую палочку на лампадке перед Буддой. Вверх поднимаются колечки серого дыма, и в ноздри мне ударяет запах сандалового дерева. Когда он возвращается к своему столу и опускается в кресло, я чувствую, что аура опасности и угрозы, окружавшая его, рассеялась. Со своей бритой головой, мускулистой фигурой и черным одеянием он выглядит совсем как хореограф какой-нибудь бродвейской постановки. Но все это сплошная видимость, напоминаю я себе. Этот человек убивал людей в бою, а быть может, и в городе за стенами своего кабинета.— Как вы считаете, Кэтрин, можно ли утратить болезненные, травматические воспоминания?Перед моими глазами вновь вспыхивают синие мигалки полицейских машин, приехавших к нам в ночь гибели отца, и я снова ощущаю пугающую пустоту предшествующих часов.— Я бы не стала с порога отметать это предположение. Полагаю, оно внушает мне некоторое подозрение.— Как и большинству людей. Само слово «подавление» несет на себе негативный оттенок фрейдистской психологии. Давайте откажемся от его употребления. Воспоминания теряются посредством сложного неврологического фокуса, именуемого диссоциацией. Диссоциация — это подтвержденный и изученный защитный механизм человеческой психики. Я уверен, что вам знакомо это выражение со времен учебы в медицинской школе.— Освежите мою память.— Мечты — вот самый популярный пример диссоциации. Вы сидите в аудитории, но мыслями за тысячу миль оттуда. Ваше тело пребывает в одном месте, а разум — совсем в другом. Мы все испытывали подобные ощущения.— Естественно.— А случалось ли вам, сидя за рулем автомобиля, полностью сосредоточиться на чем-либо внутри него? На проигрывателе компакт-дисков, например. На ребенке. На программировании своего сотового телефона. Ваш мозг и тело управляют автомобилем, стараются удержать машину на дороге, в то время как сознание занято совершенно другим. Мне случалось самому покрывать большие расстояния, практически не глядя на дорогу.— Мне тоже. Но я не страдаю амнезией в отношении того, чем в то время занималась.— Просто ситуация не была для вас травмирующей. — Малик одаривает меня отеческой улыбкой. — Но когда диссоциация выступает в роли механизма, позволяющего справиться с травмой, ее влияние намного значительнее. Когда люди попадают в настолько стрессовую ситуацию, что им остается только сражаться или бежать, они должны делать или одно, или другое. А если они оказываются в положении, когда ни то, ни другое невозможно, мозг — точнее, рассудок — непременно попытается сбежать в одиночку. Тело получает травму, а разум ничего при этом не чувствует. В этот момент он, скажем так, отсутствует. Он даже может наблюдать за процессом получения травмы, но не осмысливает ее. Обычным способом, во всяком случае. — Малик не шевелится, на лице двигаются только мышцы, которые управляют его губами и челюстями. — Вам не слишком трудно принять подобную концепцию?— Она представляется мне разумной. В теории.— Тогда давайте перейдем к практике. Вообразите трехлетнюю девочку, которую регулярно насилуют. Несколько раз в неделю, по ночам — она не знает, в какой именно день это произойдет, — в ее спальню украдкой пробирается мужчина в десять раз тяжелее и сильнее ее и проделывает ужасные вещи с ее телом. Поначалу она может быть польщена. Она испытывает удовольствие и участвует в происходящем. Но постепенно до нее доходит тайный смысл того, чем они занимаются. Она умоляет его прекратить. Он не слушает ее. В ход идут угрозы. Угрозы насилия, наказания, смерти. В голове у нее возникает страшное негативное ожидание и предчувствие. Она испытывает невыносимый страх. В какую ночь он придет? Может, он приходит оттого, что она засыпает? Но чтобы она ни делала, чтобы это предотвратить, он все равно приходит. Этот огромный и страшный мужчина — обычно это человек, которому полагается любить и защищать ее, — влезает на нее и начинает причинять ей боль. Может быть, ей уже исполнилось четыре или пять лет, но она по-прежнему не может убежать или сопротивляться. Итак, что происходит? Точно так же, как и в бою, мозг пытается совладать с ситуацией. В действие приводятся обширные защитные механизмы. И самым мощным из этих механизмов является диссоциация. Разум девочки просто освобождает помещение, и от изнасилования страдает только ее тело. В экстремальных ситуациях у таких детей развивается ДРЛ.— ДРЛ?— Диссоциативное расщепление личности. То, что мы называем множественным расщеплением личности. Мозг настолько привыкает легко ускользать от реальности, что на свет появляются разные личности. Длительное сексуальное надругательство считается единственной известной причиной множественного расщепления личности.— Эти травматические воспоминания… — говорю я, пытаясь вернуть разговор в интересующее меня русло. — Они остаются нетронутыми? Даже если человек не осознает их? Они остаются нетронутыми, и их можно извлечь в более поздние сроки? Спустя годы?Малик кивает головой в знак согласия.— Разумеется, изменяется полнота возможности их возвращения из подсознания, но никак не их правдивость и истинность. Действительную память стереть невозможно. Она просто располагается на другом участке мозга. Разумеется, эта концепция является основополагающей при обсуждении феномена подавленной памяти.— И как же вы помогаете пациентам извлечь из подсознания эти утраченные воспоминания?— В некотором смысле они вовсе не утрачены. Если взрослая женщина оказывается в ситуации, аналогичной той, при которой произошло надругательство — скажем, занимается обычным сексом с супругом, а он вдруг предлагает попробовать что-нибудь новенькое, например оральный или анальный секс, — она может внезапно испытать панический страх, боль, сильное сердцебиение, что угодно. Ту же самую реакцию может вызвать и запах. Скажем, лосьон для волос, которым пользовался насильник. Это же относится и к ванной. Такой феномен называется «память тела». Сенсорная часть мозга вспоминает травму, а сознание отказывается сделать это.— Но как вы возвращаете эти воспоминания на уровень сознания? С помощью трансляционной терапии? Разговором? Гипнозом? Как?— Гипноз фактически дискредитировал себя как средство восстановления памяти. С его помощью неопытные врачи способны внушить пациенту слишком много ложных воспоминаний. А жаль. Это тот самый случай, когда вместе с водой выплеснули и ребенка.— Вы применяете для этой цели наркотики?На лице Малика написано нетерпение.— Я использую подход, который считаю лучшим для каждого конкретного пациента. Наркотики, ретрансляцию, ПДДГ, гипноз… Я могу часами упражняться в медицинской терминологии, но все это не имеет смысла. При обсуждении моей работы целесообразно использование символизма. Чаще всего я прибегаю мифологии. Древние греки неплохо разбирались в психологии, особенно когда речь шла об инцесте.Взгляд Малика в очередной раз ласкает мои ноги. Я поправляю юбку, прикрывая колени.— Я вся внимание.— Вам знакома концепция подземного мира, преисподней? А река Стикс? Харон, перевозчик? Цербер, трехглавый пес?— В общих чертах.— Если хотите понять, чем я занимаюсь, представьте себе следующее. Жертвы хронического сексуального насилия — это не просто потерпевшие, оставшиеся в живых. Это ходячие мертвецы. Повторные травмы и диссоциации, которые я описывал, погубили их души. Некоторые клиницисты называют эту патологию убийством души. Я считаю души этих пациентов попавшими в преисподнюю. Называйте это подсознанием, если угодно. Дети, которыми они были когда-то, отрезаны от мира света, они бродят в вечных сумерках. Но хотя души их пересекли реку и попали в царство мертвых, тела остались на другом берегу. С нами.Я вспоминаю обложку книги Малика, на которой изображен старик, ожидающий, когда к нему в лодку сядет молодая женщина.— Какую реку они пересекают? Стикс? В названии вашей книги упоминается Лета.Малик удивлен, но улыбается.— Подземный мир ограждали пять рек. И Стикс — всего лишь одна из них, на берегу которой приносили клятву боги. Мои пациенты пересекали Лету, реку забвения. И моя работа заключается в том, чтобы выполнить то, что не под силу живым: совершить путешествие в царство мертвых и привезти назад души этих бедных детей.— Значит, вот кем вы себя видите? Былинным героем, действующим наперекор судьбе?— Нет. Но эта задача и в самом деле не для обычных людей. Согласно мифам, только Орфею почти удалось это предприятие, да и он в конце концов потерпел неудачу. Собственно, я вижу себя Хароном, лодочником. Я знаю подземный мир так, как большинство людей знают этот, и я служу проводником странникам, путешествующим между ними.Некоторое время я раздумываю над этой метафорой.— Интересно, что вы отождествляете себя именно с Хароном. Самое главное, что я помню о нем, — это то, что он требовал плату, чтобы перевезти души умерших через реку.— Теперь ваша очередь наносить оскорбления? — Малик улыбается, очень довольный. — Да, Харон требует плату. Монету следует вкладывать ему в рот. Но вы неверно понимаете значение этой метафоры. Мой гонорар — это не та цена, которую платят пациенты за путешествие в царство мертвых. Обычно они платят ее задолго до того, как приходят ко мне на прием.— Кому платят?— Темноте. Эту цену они платят слезами и болью.Чтобы избежать вызывающего взгляда Малика, я смотрю на Будду.— Работа с подавленными воспоминаниями неблагодарна и весьма сомнительна. Разве вы не боитесь судебного преследования?— Адвокаты — это просто паразиты, Кэтрин. Я не испытываю перед ними страха. Я совершаю путешествие в страну мертвых и возвращаюсь оттуда с воспоминаниями, которые приводят в ужас самых могущественных людей. У них не хватает духу преследовать меня судебным порядком. Они знают, что если сделают это, то будут уничтожены. Уничтожены свидетелями их развращенности и безнравственных поступков.— А как насчет ваших пациентов?— Еще никто из моих пациентов не подавал на меня в суд.— Неужели вы никогда не ошибаетесь? Я имею в виду, что даже если возвращение утраченных воспоминаний действительно возможно, то существует достаточное количество документальных подтверждений того, что эти воспоминания — ложные. Это своего рода покаяние, совершаемое пациентами. Я права?Психиатр пренебрежительно машет рукой.— Я не собираюсь вступать с вами в полемику по этому поводу. Покаяние или отречение — это проблема неопытных, введенных в заблуждение, необразованных, наконец просто слабых духом терапевтов.Теперь я понимаю, почему Гарольд Шубб предостерег меня, что ФБР должно располагать железными уликами, если объявило охоту на Малика. Этому человеку незнакомо чувство страха, и он не подвергает сомнению собственные суждения и выводы. Но, быть может, именно в этом и кроется его слабость.— Я сижу здесь уже достаточно долго, но вы так и не задали мне ни одного вопроса относительно совершенных убийств.Малик выглядит удивленным.— А вы ожидали от меня чего-то подобного?— Я думала, они заинтересуют вас с точки зрения психиатрии.— Боюсь, что убийство на сексуальной почве носит предсказуемо депрессивный характер. Я полагаю, что попытка идентифицировать и арестовать конкретных насильников несет в себе определенное, мрачное, восторженное предвкушение — охотничий азарт, если говорить откровенно, — но меня такие вещи не интересуют.Тонкие намеки и завуалированные оскорбления Малика напоминают мне деда, когда у того случается плохой день и он пребывает в дурном настроении.— Вы не считаете убийство на сексуальной почве крайним проявлением сексуального насилия?В ответ он пожимает плечами.— На мой взгляд, это всего лишь логическое завершение предыстории. Отравленный цыпленок возвращается домой, чтобы угодить на сковородку. Практически все серийные убийцы пострадали в детстве от сексуальных домогательств и издевательств. И на их долю очень часто выпадали самые систематические и извращенные формы. Ярость, которую они носят в себе, требует выхода. То, что они обращают ее против окружающего мира, столь же неизбежно и закономерно, как заход солнца.Внезапно я вспоминаю о том, что Кайзер и остальные слушают наш разговор с помощью скрытого микрофона. Мне представилась уникальная возможность прощупать и попытаться разговорить их наиболее вероятного подозреваемого, и я не собираюсь упускать ее. Я закрываю глаза и стараюсь понять, что мне подсказывает интуиция, но голос, который я слышу, принадлежит не мне.— Вам снятся кошмары, Кэтрин? Регулярные, повторяющиеся кошмары?Прежде чем я успеваю напустить на себя непроницаемый вид или ответить отрицательно, перед глазами вспыхивают синие мигалки полицейских машин, дождь, мертвое тело отца и его открытые глаза, которые глядят в нависшее над головой небо. На периферии и на заднем плане мелькают бесчисленные безликие силуэты, черные мужчины, которые пытались вломиться в дом в моих повторяющихся кошмарах. Потом это видение исчезает, и я вижу себя медленно поднимающейся с дедушкой в старом тупоносом пикапе, в котором пахнет плесенью и самокрутками, к заросшему травой пастбищу. Мы с трудом прокладываем себе путь на вершину холма, по другую сторону которого лежит пруд. Дед улыбается, но страх у меня в груди похож на дикое животное, которое старается любым способом вырваться на свободу. Я не хочу видеть, что находится там, по другую сторону холма. Этот кошмар впервые приснился мне две недели назад. Но с каждым разом пикап поднимается по склону все выше…— Почему вы спрашиваете об этом?Малик смотрит на меня с состраданием.— Иногда я чувствую, в чем люди нуждаются. Я чувствую их боль. Это эмоциональная способность, которую я открыл в себе уже давно. Собственно, это, скорее, нелегкая ноша, нежели дар.— Не припомню, чтобы вы отличались излишней эмоциональностью. Или сочувствием и пониманием, если на то пошло. По большей части я помню вас как самоуверенного и самодовольного засранца.Доктор отвечает мне понимающей улыбкой.— А вы ведь по-прежнему алкоголичка, не так ли? Но вы не запойная. Нет, вы пьете тайком. — На лице у него отражается грустная покорность ничему не удивляющегося человека, для которой жизнь более не таит загадок. — Да, это вы и есть. Внешне чрезвычайно успешная и полная неудачница внутри.Мне хочется раздавить микрофон на бедре. Пока что его слова слышат только Джон Кайзер и группа технического наблюдения ФБР, но одному Богу известно, сколько людей прослушают эту запись впоследствии.— Я уже упоминал терапию с использованием такого метода, как ПОДДГ, — говорит Малик. — Вы что-нибудь слышали о нем?Я отрицательно качаю головой.— ПОДДГ расшифровывается как «повторная обработка и десенсибилизация движения глаз». Это относительно новый метод, который буквально творит чудеса у пациентов, страдающих «вьетнамским синдромом». Он позволяет вполне безопасно заново пережить нанесенную травму и при этом не впасть в отчаяние, которое не позволяет правильно оценить и переработать информацию. Этот метод может оказаться для вас исключительно полезным.Я не уверена, что правильно расслышала его слова.— Прошу прощения?— Совершенно очевидно, что вам пришлось пережить тяжелую травму, Кэтрин. Когда я познакомился с вами в Джексоне, вы уже проявляли все классические симптомы «вьетнамского синдрома». Аналогичные тем, которые я наблюдал у ветеранов Вьетнама, с которыми в то время работал. Это еще одна причина, по которой я обратил на вас внимание.Я не хочу, чтобы Малик догадался, насколько близок к истине, но он пробудил во мне любопытство.— Какую, по-вашему, травму мне пришлось пережить?— Убийство вашего отца, для начала. А что помимо этого, я даже не могу представить. Уже одно то, что вы жили с ним до его смерти, могло послужить для вас серьезным испытанием.Я чувствую, как меня охватывает тревога, как если бы сидящий напротив человек смог прочесть мои самые потаенные мысли.— Что вам известно о моем отце?— Я знаю, что он был ранен во Вьетнаме и он страдал тяжелой формой «вьетнамского синдрома».— Откуда вам это известно? Это рассказал вам Крис Омартиан?Еще одна любезная и пустая улыбка.— Какое это имеет значение?— Для меня имеет. И большое.Малик откидывается назад и вздыхает.— Ну хорошо… Может быть, мы сможем углубиться в такие подробности в другой раз.— А почему не сейчас?— Потому что сейчас мы с вами не совсем одни.— Мне нечего скрывать, — заявляю я с уверенностью, которой отнюдь не испытываю.— Нам всем есть что скрывать, Кэтрин. Иногда даже от самих себя.Его голос похож на палец, который ковыряется в моих мозгах.— Послушайте, если мы решимся поговорить об этом, то лучшего времени, чем сейчас, не найти.— Жаль, что вы так считаете. Я было подумал, что вам стоит поразмыслить над тем, чтобы прийти ко мне на прием в качестве пациентки.У меня снова зачесалась кожа головы.— Это вы так шутите?— Я совершенно серьезен.Я закидываю одну ногу на другую и пытаюсь сохранить на лице непроницаемое выражение.— Это ведь шутка, не так ли? Я даже не знаю, что делаю здесь, если не считать того, что вы неровно дышали ко мне еще тогда, когда я была глупой девчонкой, которая встречалась с мужчиной на двадцать пять лет старше себя.— И женатым вдобавок, — добавляет Малик.— Да, и женатым. Ну и что дальше?— Вы больше так не делаете, правильно? Не встречаетесь с женатыми мужчинами?Мне не хочется лгать, но у Шона и так достаточно неприятностей.— Да, я больше так не делаю.— Грешки студенческой молодости? Теперь все осталось позади?— Идите к черту! Что все это значит?— Откровенный разговор. Обмен секретной информацией является залогом доверия, Кэтрин.— И это вы называете обменом? Да вы же не рассказали ничего заслуживающего внимания.Малик одаривает меня широкой улыбкой.— Что бы вы хотели узнать? Мы можем поделиться друг с другом своими тайнами. Я открою вам свои секреты, а вы мне — свои.— Это и есть тот подход, который вы применяете к пациентам? Обмен душещипательными историями?— Я делаю то, что считаю нужным. Я не боюсь экспериментировать.— И вы полагаете такое поведение этичным?— Во времена воинствующего невежества я полагаю его необходимым и достаточным.— Ну хорошо. Давайте устроим небольшой обмен. Разглагольствования о том, что вы якобы и есть тот самый перевозчик в подземный мир, показались мне неубедительными и затасканными. А вот слова о холокосте явно шли от сердца. Вы ведь не просто сторонний наблюдатель, когда речь идет о сексуальных домогательствах, верно?Малик выглядит скорее заинтригованным, нежели рассерженным.— К чему вы клоните?— Я думаю, в этом вопросе у вас имеется некоторый личный опыт.— В проницательности вам не откажешь.— В детстве вам пришлось вынести сексуальные домогательства и насилие?— Да.Я вдруг замечаю, что руки и ноги у меня дрожат, словно после несильного удара электрическим током. Это те самые факты, которые так нужны Кайзеру.— От кого?— От моего отца.— Прошу простить меня. Вы вытеснили эти воспоминания в подсознание?— Нет. Но они все равно уничтожили меня, пусть и по-другому.— Вы можете говорить об этом?Малик еще раз пренебрежительно машет рукой.— Настоящее насилие… какой в этом смысл? Отнюдь не преступления делают нас уникальными, а наша реакция на них. Когда мне было шестнадцать, я рассказал старшей сестре о том, что со мной случилось. Попытался рассказать, во всяком случае. Я был совершенно пьян. Она мне не поверила.— Почему?— К тому времени Сара уже была замужем. Она вышла замуж в семнадцать лет. Чтобы уйти из дома, разумеется, — это был самый простой способ. Я спросил, не делал ли наш отец что-либо подобное и с ней. Она была поражена. Сказала, что не понимает, о чем я говорю.— Может быть, она притворялась.— Нет. Ее глаза ничего не выражали, совсем как у куклы. Два года спустя меня призвали в армию и отправили во Вьетнам. Я хорошо проявил себя там. Во мне кипела скрытая ярость, но было и желание помочь людям. Такое достаточно часто встречается у жертв сексуального насилия. Меня назначили армейским санитаром, но я все равно сумел убить нескольких вьетнамцев.— Вьетконговцев?[47]Малик приподнимает одну бровь.— Все вьетнамцы по определению были вьетконговцами. Вам наверняка это известно.— Откуда это может быть мне известно?Еще одна загадочная улыбка.Ко мне возвращается ощущение эмоциональной обнаженности.— Послушайте, если у вас есть что сказать о моем отце, почему бы просто не рассказать мне об этом? Вы ведь знали его, не так ли?— В некотором смысле я знаком с каждым, кто служил во Вьетнаме. Мы все в душе кровные братья.— Вы не ответили на мой вопрос.Малик вздыхает.— Я не знал вашего отца.— Вы выражаетесь в буквальном или фигуральном смысле?— Какое это имеет значение?— Господи! Вы были одногодками, из одного штата, оба попали во Вьетнам…— Что вы помните о той ночи, когда погиб ваш отец, Кэтрин?— Это не ваше дело.— Я бы хотел, чтобы это стало моим делом. Думаю, что могу помочь вам. Если вы будете доверять мне…— Я здесь не для того, чтобы пройти курс лечения, доктор.— Вы так уверены в этом? Похоже, вам не мешает выпить. У меня есть саке сорта «Изоджиман». К сожалению, водки не держу.«Откуда, черт возьми, он знает, что я предпочитаю водку? Неужели он помнит об этом со времени, когда я еще училась в медицинской школе? Ведь это было десять лет назад».— Заканчивайте свой рассказ, — говорю я ему, пытаясь перевести разговор на безопасную тему.— Разве я его не закончил?— Ваша сестра тоже подверглась сексуальному насилию, правильно? Но она заблокировала эти воспоминания?Наверное, целую минуту Малик молча рассматривает меня, потом продолжает негромким голосом:— Во время службы во Вьетнаме я получил письмо от Сары. Ей уже некоторое время снились кошмары. Но теперь у нее началось то, что она сочла галлюцинациями. Они преследовали ее наяву. Видения, в которых наш отец снимал с нее одежду, трогал ее. Разумеется, это были детские воспоминания, а не галлюцинации. В конце письма она сообщила, что подумывает о том чтобы сделать что-то с собой. Свести счеты с жизнью.— Что же стало причиной? Ваш с нею разговор?— Нет. К тому времени у нее уже родилась дочь, которой как раз исполнилось три годика, — вероятно, именно в этом возрасте наш отец начал насиловать Сару. Это самая распространенная причина, вызывающая возвращение подавленных воспоминаний у молодых женщин.— И что вы сделали?— Я попытался получить отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы вернуться в Штаты. Но такие отпуска армейским уставом не предусмотрены. Я писал ей каждый день, стараясь поддержать, укрепить ее дух, убеждая в том, что ей есть ради чего жить. Что-то в моих словах, должно быть, звучало фальшиво, поскольку мысли о самоубийстве посещали и меня самого. И не только мысли. Я выносил раненых с поля боя под огнем, когда почти наверняка должен был получить пулю сам. Я был под минометным обстрелом, под пулеметным обстрелом. Да из чего только в меня не стреляли… За желание умереть меня наградили медалью. Я получил Бронзовую Звезду.[48] Как бы то ни было… моих писем оказалось недостаточно. Воспоминания становились все ужаснее, и Сара наконец осознала, что внутренним взглядом видит то, что действительно с ней происходило. Она не смогла этого вынести. Она повесилась, когда муж с дочерью были в зоопарке.Малик больше не смотрит на меня. Он уставился невидящим взглядом куда-то вдаль, и все подсказывает мне, что мыслями он сейчас далеко. Я даже не пытаюсь сделать вид, что сочувствую ему.— Я хочу знать, что я здесь делаю, — негромко говорю я.По его губам пробегает едва заметная тонкая улыбка, и он переводит взгляд на меня.— Я тоже, Кэтрин.Пришло время покончить с этой игрой.— Я здесь потому, что думаю, будто это вы убили пятерых человек.Глаза Малика блестят.— В самом деле?— Если вы и не убивали их, то знаете, кто это сделал. И покрываете их.— Их?— Его или ее. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.— Эх, Кэтрин… Я ожидал от вас большего.Его снисходительное обращение переполняет чашу моего терпения.— Я считаю, что наши жертвы приходятся родственниками вашим пациентам, одновременно являясь сексуальными насильниками. Убивая их, вы хотите выглядеть кем-то вроде рыцаря, выступившего в крестовый поход против зла, которое известно вам слишком хорошо.Психиатр молча наблюдает за мной.— Если это правда, то что вы думаете обо мне? Педофилия считается самым рецидивным изо всех преступлений. Насильники никогда не останавливаются, Кэтрин. Они просто находят себе новые жертвы. Их нельзя реабилитировать или перевоспитать.— Вы хотите сказать, что их убийство оправданно?— Я хочу сказать, что остановить их может только физическая немощь или смерть.Я молю Бога, чтобы передатчик донес эти слова до Кайзера и всех остальных.— Вы хорошо стреляете из пистолета, доктор?— Я попадаю туда, куда целюсь.— А боевыми искусствами вы не увлекаетесь?Он бросает взгляд на самурайский меч на стене.— Я могу разрубить вас на кусочки, прежде чем группа специального назначения ворвется сюда. Если вы хотите услышать именно это.По телу у меня пробегает дрожь. Я перевожу взгляд на запертую дверь, молясь, чтобы за ней стоял офицер группы спецназа Я забыла условную фразу. Что-то насчет футбола…Малик поднимается из-за стола, и я судорожно вскакиваю со стула. Но он лишь складывает руки на груди и смотрит на меня. Похоже, с жалостью.— Когда уйдете, то вспомните, что мы едва затронули интересующий нас вопрос. Мы даже не заговорили о виновных.— О виновных?Он кивает.— Как может холокост перестать вершиться среди нас, если общество не восстает, чтобы остановить его?— В таком случае…— Подумайте об этом, Кэтрин. А теперь я хотел бы заняться делами. Вы сможете рассказать мне, что думаете по этому поводу, во время нашей следующей встречи.— Следующей встречи не будет.Малик улыбается.— Разумеется, она будет. В течение следующих нескольких дней вы поймете и вспомните многое. Так всегда бывает.Он берет что-то с низенького столика, наклоняется над своим столом и протягивает этот предмет мне.Визитная карточка.Из чистого любопытства я беру ее. На ней указано лишь имя Малика, а под ним — два телефонных номера.— Позвоните мне, — говорит он. — Если меня решат посадить в тюрьму, не беспокойтесь. Я в состоянии постоять за себя.Встреча закончена. Я иду к двери, потом оборачиваюсь. Малик выглядит очень странно — одетый в черное с головы до ног и столь неподвижный, что кажется высеченным из камня. Я даже не уверена, что он моргнул хотя бы раз во время нашего разговора.— Не вините себя, — говорит он.

Глава 18Я сижу на заднем сиденье фэбээровской «Краун-Виктории», прижавшись к Шону, а машина с ревом мчится по Уэст-эспланада, огибая озеро Понтшартрен и направляясь к зданию ФБР. Джон Кайзер, устроившись рядом с водителем, говорит по большому сотовому телефону, который кодирует каждое слово, пронесенное в микрофон.— Найдите все, что только возможно, о сестре Малика и обстоятельствах ее смерти, — приказывает он невидимому собеседнику, находящемуся в штаб-квартире Бюро. — Малик сказал доктору Ферри, что она совершила самоубийство. Я также хочу знать все о его отце. Словом, все, что вы сумеете раскопать. И еще одно. Обратитесь в министерство обороны. Я хочу получить как можно больше сведений о том, как он попал в плен в Камбодже, — если он не врет на этот счет. Я не помню, чтобы об этом упоминалось в его личном деле. Вполне возможно, что в лагере для военнопленных он встретился с кем-то из своих будущих жертв…Я отключаюсь от происходящего, стараясь не вслушиваться в голос Кайзера, и сажусь ровнее. Во время встречи с Маликом я держалась неплохо, но после меня начала бить дрожь, как солдата, побывавшего в первом бою.— С тобой скоро все будет в порядке, — ободряюще говорит Шон, ласково пожимая мне руку. — Ты блестяще справилась с задачей.— Ты все слышал?— Каждое слово. Я думаю, что Малик может быть тем, кого мы ищем. Кроме шуток.Я закрываю глаза и судорожно хватаюсь за ручку двери. Такое впечатление, что мои нервы потрескивают от зарядов статического электричества, которые по ним бродят.— У меня очень странное чувство.— О чем ты говоришь?— Меня трясет. Я совершенно разбита. Никого не хочу видеть.На лице Шона появляется гримаса нетерпения.— Они хотят поговорить с тобой, малышка. Как, выдержишь еще один допрос?— Не знаю. Мне хочется выпрыгнуть из машины прямо сейчас.Он берет меня за запястье, достаточно крепко, чтобы удержать, если я и в самом деле вздумаю выпрыгнуть. У меня уже возникали подобные желания, во время прошлых приступов депрессии, и пару раз я едва не добилась своего.— Я сделаю для тебя все, что угодно, Кэт. Только скажи.Теперь Кайзер разговаривает с шефом полиции Нового Орлеана. Примерно через час в окружном суде состоится первое слушание дела, и ФБР будет настаивать, чтобы Малик представил список своих пациентов. Почти наверняка Малик откажется от услуг адвоката и будет защищать себя сам. Кайзер, похоже, уверен, что судья вынесет вердикт в пользу Бюро, но что-то подсказывает мне, что он может недооценивать своего оппонента. Если я ошибаюсь, хотелось бы мне посмотреть, как Малик отправится в тюрьму, только чтобы не «предать» своих пациентов.— Все в порядке, доктор Ферри? — Кайзер положил трубку и повернулся ко мне лицом.— Прямо сейчас она не в состоянии ехать в вашу контору, — говорит Шон.Кайзер по-прежнему не сводит с меня глаз.— Почему?— Она переутомилась. Ей нужно время, чтобы прийти в себя.Агент ФБР кивает головой, но в глазах его не видно сочувствия.— Послушайте, вполне естественно, что после такого испытания вы чувствуете себя разбитой. Мы попробуем немного расслабиться у меня в кабинете, снять напряжение, прежде чем предстанем перед начальством.Я хочу объяснить ему, в чем дело, но почему-то не могу этого сделать. Шон смотрит на меня, потом переводит взгляд на Кайзера.— Вы не понимаете, Джон. Если она говорит, что не может прямо сейчас ехать к вам, значит, так оно и есть.Взгляд Кайзера пронизывает меня насквозь. Он изучает меня, как врач пациента. И снова напоминает тренера по плаванию, который был у меня в школе. Жесткий взгляд, оценивающий мои способности после того, как я получила травму.— Вы хотите сказать, что не можете этого сделать.— Хотела бы я, чтобы мой ответ был другим. Мне очень жаль. Может быть, позже.— Ваша контора всего в пяти минутах езды вдоль берега озера от ее дома, — замечает Шон, как будто Кайзер не был у меня в гостях какой-нибудь час назад. — Я привезу ее сразу же, как только она почувствует себя лучше.Кайзер еще некоторое время внимательно рассматривает меня, потом поворачивается к водителю:— Отвезите нас к дому доктора Ферри.Я с благодарностью пожимаю Шону руку.— Вы сможете ответить на несколько вопросов прямо сейчас? — спрашивает Кайзер, глядя на меня.— Да. Валяйте.— Ваш отец был в плену, когда служил в армии?— Насколько мне известно, нет. Но я не могу утверждать этого наверняка. Он никогда не рассказывал нам о том, что ему пришлось пережить. Мне было всего восемь лет, когда он погиб. Но он никогда не рассказывал ничего и моей матери. Во всяком случае, так она говорила.— Быть может, она пыталась защитить вас от того, с чем, по ее мнению, вы могли не справиться.Неделю назад я бы не согласилась с таким утверждением, но теперь, после того как обнаружила в своей спальне пятна крови, больше ни в чем не была уверена. Оказывается, все эти годы мать, дедушка и Пирли оберегали меня от гримас действительности, о которых я даже не подозревала. Начиная с правды о смерти отца…— Малик по-прежнему проводит разграничение, к которому мы все привыкли во Вьетнаме, — обращается Кайзер к агенту, сидящему за рулем автомобиля. — Вы заметили?— Какое разграничение? — спрашивает Шон.— Между тем, где находится он сам, и остальным миром. Он говорит «вернуться обратно в мир», подразумевая «мир» с большой буквы, — так, как говорили морские пехотинцы. Как будто он все еще на войне. В зоне свободного огня, где можно стрелять по всему, что движется. В месте, где обычные законы и правила не действуют.— Он был очень спокоен, — размышляю я вслух. — Большую часть времени, во всяком случае. Это было странно, даже противоестественно.— Он не был таким, когда вы знали его раньше?— Нет, по-моему.Водитель сворачивает направо, и с левой стороны на нас надвигается озеро Понтшартрен. Вода в нем серо-стального цвета и покрыта белыми барашками волн. Сегодня немного желающих покататься под парусом.— Что подсказывает вам интуиция? — спрашивает Кайзер. — Вы смотрели ему в глаза, а не я. Малик убил этих людей?Над дорогой появляется чайка, пикирует и удаляется в сторону озера.— Если вы спрашиваете, считаю ли я, что он мог убить этих людей, я отвечаю «да». Я думаю, что он может убить человека, не моргнув глазом. Но если вы спрашиваете, убил ли он этих конкретных мужчин, — я не знаю. Почему-то он производит впечатление человека, который выше этих убийств. Он не стал бы убивать в приступе ярости. Неконтролируемой ярости, во всяком случае. Если Малик убийца, то все, что нам известно о серийных маньяках, окажется бесполезным.— Согласен.— А что подсказывает ваша интуиция? — спрашиваю я.На лице Кайзера написана задумчивость.— Я работал психологом в отделе разработки подозреваемых в Куантико. У меня неплохо получалось, но пришлось уйти. Вы знаете об этом?Шон бросает на меня косой взгляд, потом медленно кивает.— А знаете, почему мне пришлось уйти? — спрашивает Кайзер.— До меня дошли слухи, что вы сгорели, — отвечает Шон.— Можно сказать и так. Я набросился на одного малого в тюрьме. Он убивал детей. Я был с начальником своего отдела во время допроса этого урода. Собственно говоря, я заполнял анкету. А убийца сидел напротив и живописал, как мучил маленького мальчика инструментами для пыток. Я избавлю вас от кровавых подробностей. Как бы то ни было, я сорвался, даже не успев сообразить, что происходит, я оказался по другую сторону стола и попытался проделать дыру в его горле. Я сломал ему несколько костей и выдавил глаз. Боссу пришлось садануть меня по голове чашкой с кофе, чтобы оттащить от этого парня.В карих глазах Кайзера появляется отсутствующее выражение, как будто он вспоминает далекое прошлое.— У меня появилось то же самое чувство, когда я слушал Малика. Мне показалось, что у нас с ним есть что-то общее. Не с тем преступником, а именно со мной. У всех случаются кризисы, и у всех есть предел прочности. Понимаете, о чем я? Вы годами сидите и слушаете эти страшные и грязные россказни, оставаясь профессионалом и выдерживая дистанцию. Но в один прекрасный день ваша броня дает трещину. Вы верно подметили это в кабинете Малика, доктор Ферри. Если Малик убивает этих людей, значит, он считает это правильным. Это его крестовый поход. Это растлители малолетних, и он решил, что расправа над ними может считаться единственным возможным выходом из сложившейся ситуации.— Вы думаете, именно так и обстоит дело?— Если это действительно так, я надеюсь, что общественность никогда не узнает об этом.— Почему?— Потому что наверняка с ним согласятся очень многие. — Кайзер вздыхает как человек, сражающийся с собственными демонами.Прежде чем я успеваю открыть рот, звонит сотовый телефон Кайзера. Он отвечает, потом отворачивается и смотрит вперед, перед собой, переключившись на то, что ему говорят.Мы уже почти подъехали к моему дому. Я выпускаю руку Шона и пытаюсь разглядеть свое жилище, когда мы заворачиваем за угол. Сначала я замечаю деревья, плакучие ивы, бросающие тень на западную часть дома, а потом и сосны на противоположной стороне. Хотя у меня есть соседи с обеих сторон, изгиб дамбы в этом месте создает иллюзию уединенности, и это было одной из главных причин, по которым я купила этот дом. Это и еще вид на озеро со второго этажа. Мне необходимо быть рядом с водой.«Краун-Виктория» останавливается перед закрытой дверью гаража, которая всегда укрывала машину Шона от любопытных глаз. Но теперь таиться нет особого смысла. К вечеру сегодняшнего дня все в управлении будут знать о нашем романе.Шон переклоняется через мои колени и открывает дверцу. Я жду, чтобы попрощаться с Кайзером, но, похоже, его разговор и не думает заканчиваться. В конце концов я выбираюсь из машины и направляюсь к входной двери. Я уже почти подошла к ней, когда позади раздается шум шагов.— Доктор Ферри!Это Кайзер, он спешит за мной. Я останавливаюсь.— В офисе Малика вы называли меня Кэт.— Я по-прежнему мысленно обращаюсь к вам именно так, — признается он. — Но в данной ситуации неплохо сохранять хотя бы видимость профессиональных границ.«Какую ситуацию он имеет в виду?» — думаю я, пока Шон приближается к нам.— Я очень ценю то, что вы сегодня сделали, — говорит Кайзер, — но был бы очень благодарен, если бы вы смогли подъехать к нам в штаб-квартиру. Разумеется, когда почувствуете себя лучше.Я перебиваю его.— Агент Кайзер, вы считаете, что я каким-то образом могу быть связана с этими убийствами? Или с Натаном Маликом?Выражение лица Кайзера не меняется — он как скала, о которую ударяется ветер. Он, очевидно, прекрасный игрок в покер.— Я думаю, что сегодня вы сделали все, что в ваших силах, чтобы помочь нам раскрыть это дело, — говорит он. — И еще я думаю, что люди, которые принимают решения, тоже поймут это.— Как вы думаете, почему, Малик сказал: «Не вините себя ни в чем», когда я собралась уходить?— Не знаю. Что, по-вашему, он имел в виду?Это похоже на разговор с психиатром.— Понятия не имею.Кайзер смотрит себе под ноги, потом поднимает глаза на меня.— Мы должны попытаться выяснить это вместе.Это все, на что я могу рассчитывать. Я протягиваю ему руку. Он пожимает ее, и я, не оглядываясь, поднимаюсь в свой дом.

Глава 19Я стою у венецианского окна, глядя на озеро. Встреча с Маликом странным образом совершенно выбила меня из колеи, и я не могу понять, почему. Его загадочные слова о моем отце пробудили к жизни какие-то отрывочные воспоминания, но ни одно из них не сообщило мне ничего существенного. Я даже не уверена, что эти образы, возникающие перед моим внутренним взором, действительно имели место и что я не придумала их, рассматривая старые фотографии и слушая рассказы окружающих. В некоторых вещах я уверена — они пришли ко мне из тех ночей, что я проводила на чердаке амбара, который мой отец использовал в качестве студии, глядя сверху, как он работает до самого утра. Рев ацетиленовой горелки и шипение пара, когда он окунал раскаленный металл в лохань с водой, чтобы охладить. Запах кислот, которые он использовал для травления, и стук молотка, которым он соединял части скульптуры, создавая единую композицию, существовавшую только в его воображении. Не было ни чертежей, ни эскизов. Всего лишь куски металла и его представление о том, что должно из них получиться.Время от времени он снимал маску и поднимал голову, чтобы взглянуть на меня, сидящую на чердаке. Иногда он улыбался Иногда просто смотрел на меня, и в глазах его отражалось нечто похожее на страх. Даже в столь юном возрасте я чувствовала что отец относится ко мне как к одному из своих творений, слишком хрупкому, чтобы обращаться с ним безбоязненно. Кажется, он опасался, что в отличие от металла, которому он уверенной рукой придавал нужную форму, мне можно причинить вред необдуманным словом или действием и что это уже никогда не исправить.Я относилась к амбару как студии отца, хотя на самом деле в последние годы жизни он и спал там. Амбар стоял всего лишь в паре сотен ярдов вниз по склону от помещения для слуг, где жили мы с матерью, но уединение было абсолютным. Никому не разрешалось заходить в амбар, когда отец работал. Никому, за исключением меня. Когда однажды я попросила мать объяснить, почему мы спим отдельно, она сказала, что во всем виновата война. И не стала ничего уточнять. Отец же признался мне, что по ночам ему снятся кошмары, а иногда, просыпаясь, он не осознает, где находится. В такие моменты, сказал он, ему кажется, что война не закончилась, а он так и не вернулся домой. Когда такое случается, для меня с матерью лучше не быть с ним в одной комнате. И только много позже я поняла, что то, что чувствовал отец во время своих внезапных озарений-воспоминаний, было правдой. Для него война так и не закончилась. И он никогда так и не вернулся домой.— О чем ты думаешь? — слышится у меня за спиной голос Шона.Я не оборачиваюсь. На озере совсем мало лодок, но мне надо смотреть на них. Парус, медленно уплывающий к горизонту, дает возможность сосредоточиться в момент, когда мои внутренние швартовы ослабели, готовые вот-вот лопнуть. Вот как сейчас. Безумие, проснувшееся во мне, когда я выходила из кабинета Малика, никуда не делось.— Об отце, — негромко отвечаю я.— Что именно?— Всякую ерунду. Отрывки и фрагменты. Собственно, это все, что у меня есть.Шон кладет руку мне на плечо и легонько сжимает его. От неожиданности я подпрыгиваю, но мне удается не отстраниться.— Мне нужно выпить, — бормочу я. — Мне в самом деле срочно нужно выпить.Он немного выжидает, прежде чем ответить.— А как насчет ребенка?Выбор невелик: или спиртное, или валиум. И сейчас я не знаю, что хуже.— Неужели стаканчик спиртного способен принести столько вреда?— Дело не в одном стаканчике. Это первый шаг в пропасть.Его рука, лежащая на моем плече, сжимает его сильнее.— Тебе надо отвлечься от мыслей о выпивке. Что я могу сделать?— Не знаю. — Парус, за которым я наблюдала, исчез. Лодка легла на другой галс и сейчас с трудом пробивалась к берегу. — Может быть, нам сто́ит заняться любовью.Шон кладет свободную руку на мое второе плечо.— Ты уверена?— Нет. Мне просто нужно что-то, чтобы заглушить это чувство внутри.— Какое чувство?— Мне кажется, прежде я его никогда не испытывала. До того как отправиться на встречу с Маликом, я чувствовала себя хорошо. И даже когда была там с ним, все было нормально. Но сейчас… Такое впечатление, словно он щелкнул выключателем у меня в голове. И на меня обрушились эти чувства. Их слишком много.Шон разворачивает меня лицом к себе и делает шаг вперед, так что мы касаемся друг друга. Я вглядываюсь в его глаза, пытаясь забыться и раствориться в них. Я уже проделывала это раньше, тонула в этих зеленых омутах, подобно маленькой девочке, оказавшейся в море, на глубине, в окружении изумрудно-зеленой воды. Качалась на волнах и позволяла им нести себя…Я отшатываюсь. Шон поцеловал меня, и прикосновение его губ пронзило меня, как удар электрического тока.— Эй, — говорит он, и на лице его написано беспокойство. — В чем дело?— Не знаю. — Я чувствую, как по щекам текут слезы. — Я не знаю. У меня появилось ощущение, будто все взаимосвязано, но я не понимаю, каким образом.— Что связано, малышка?— Все! Все происходящее. Убийства, я, Малик… Кайзер тоже так считает. Он просто не считает нужным говорить об этом со мной сейчас.— Успокойся, Кэт. Как все это может быть взаимосвязано?— А разве может быть иначе? Убийства начались месяц назад. Потом на месте преступления со мной случаются приступы паники, чего никогда не бывало раньше. Единственное связующее звено между жертвами — психиатр, с которым я познакомилась десять лет назад, мозголом, который приударял за мной. Потом ты устанавливаешь еще одну общую черту, соединяющую жертвы. Вьетнам. Кто был во Вьетнаме? Мой отец, Натан Малик и еще двое убитых. Может быть, их было больше. И все они служили там в один и тот же год. Какова вероятность того, что это просто случайность, Шон?— Я не математик, но не вижу здесь ничего особенного. Подобные совпадения случаются постоянно.Его попытка приуменьшить значение фактов приводит меня в ярость.— Мой отец был убит, Шон. И я не знаю, почему. — Я протягиваю руку и касаюсь венецианского окна. Прохладное стекло каким-то образом немного успокаивает меня и вселяет чувство уверенности. — Я ничего не помню о той ночи до момента, когда увидела тело отца в саду. А недавно я обнаружила пятна крови в своей старой спальне. И еще мне снятся кошмары. Повторяющиеся сны и галлюцинации. Они и раньше посещали меня, но сейчас стали намного хуже. Проклятый дождь… он не прекращается. А на чем специализируется Натан Малик? На восстановлении и обретении воспоминаний.Шон как-то странно смотрит на меня.— О каком дожде ты говоришь? И где ты обнаружила кровь?Я забыла о том, что он ничего не знает о моей поездке в Натчес.— В своей старой спальне в доме, где я выросла. Старые следы крови. Я думаю, они появились в ту ночь, когда умер мой отец.— Кэт… О чем, черт возьми, ты толкуешь? Это было двадцать лет назад.— Двадцать три года. Кровь я обнаружила случайно, вчера. Когда приехала домой — господи, это было только вчера! — и маленькая девочка разлила люминол в моей комнате. Думаю, все это время они мне лгали. Мать, наша служанка, мой дедушка. На какое-то время я испугалась, что отец покончил с собой, но теперь так не думаю. Я полагаю…Шон крепко обнимает меня за плечи — достаточно крепко, чтобы я замолчала.— Ты должна успокоиться. Я пытаюсь выслушать тебя, но ты буквально летишь вперед. Неужели ты сама этого не чувствуешь? Ты слишком торопишься. Ты как-то попросила сказать, если мне покажется, что у тебя голова идет кругом. Так вот, я говорю тебе об этом сейчас.Он прав. В голове у меня действительно сумятица, мысли обгоняют одна другую, но я не хочу, чтобы они двигались медленнее. Во время приступов маниакального психоза со мной случались прозрения. На головокружительной нейрохимической высоте кажущиеся разрозненными детали, способные довести нормального человека до обморока, складываются в единое целое. Я почти уверена, что если мой мозг взлетит на следующую вершину, то связь между мной, Маликом, его пациентами и убитыми мужчинами предстанет передо мной во всей полноте.— Я знаю, о чем ты думаешь, — говорит Шон. — Я вижу это по твоим глазам. Ты думаешь о том, что взлет на вершину стоит того падения, которое разобьет тебя на куски.Он хорошо изучил меня. Хвала Господу, от моего сознательного «я» уцелело достаточно, чтобы я услышала его. В нынешних обстоятельствах очередной приступ станет для меня последним.— Расскажи мне о Натчесе, — просит он. — Что там случилось?— Думаю, я могла видеть, как убили моего отца, Шон.— Что заставляет тебя так думать?— В ту ночь, когда его убили, я перестала разговаривать.— В этом нет ничего необычного.— На целый год?У него подергивается щека, словно от усилий, которые он прилагает, чтобы выглядеть спокойным.— Ну хорошо, может быть, это и в самом деле необычно.— А после сегодняшнего разговора с Маликом я думаю, что увиденное в ту ночь настолько травмировало меня, что у меня случилась диссоциация. Я думаю, что правда о смерти отца заперта где-то у меня в голове, но я не могу до нее добраться.— И что ты хочешь делать?— Я хочу еще раз поговорить с Маликом.Шон смотрит на меня так, словно не верит своим глазам.— Господи Иисусе, Кэт! Этот парень скоро окажется в тюрьме.— Мне все равно. Я думаю, ему что-то известно обо мне.— Да что он может знать о тебе?— Например, почему погиб мой отец.— Ты говорила мне, что твоего отца застрелил грабитель. И твои кошмары только подтверждают это. Тебе ведь снится, как безликие мужчины вламываются в твой дом и начинают охотиться за тобой?— А что, если они подтверждают кое-что еще?— Например?— Не знаю. Может быть, его смерть как-то связана с Вьетнамом. Наша служанка считает, что кто-то из приятелей отца пришел к нам в поисках наркотиков и у него произошла ссора с моим отцом. А если причиной ссоры стало что-то другое, связанное с войной?— Что именно? Война во Вьетнаме закончилась тридцать лет назад.— Да, но когда убили отца, с момента ее окончания не прошло еще и десяти лет. А я так и не знаю, что он там делал и чем занимался.Шон явно хочет мне помочь, но он не представляет, как. Мы уже были в подобной ситуации раньше.— Послушай, — говорю я ему, не будучи до конца уверенной в том, что мне следует в этом признаться. — Я не сказала об этом Кайзеру, но у меня такое чувство, будто я встречала Малика раньше.Шон выглядит сбитым с толку.— Но ты и в самом деле встречала его раньше. В университетском медицинском центре.— Нет, где-то еще. Или каким-то другим образом.— Черт… Как это понимать?— Вот об этом я и хочу спросить Малика.— Кэт, ты меня пугаешь. Этот малый действительно вел себя так, словно ему кое-что о тебе известно. Может быть, Кайзер все-таки прав? Возможно, ты общалась с Маликом чаще и больше, чем думаешь, но твой мозг просто заблокировал эти воспоминания?Я в отчаянии только развожу руками.— Кэт?— Я хочу лечь в постель. Прямо сейчас.— Чтобы заняться любовью, ты хочешь сказать?— Нет. Чтобы заснуть.Шон закрывает глаза, потом вновь открывает их и страдальчески улыбается.— Хорошо. Давай уложим тебя в постельку.Выдавив благодарную улыбку, я прохожу мимо него и спускаюсь по лестнице в спальню. Мне хочется немедленно завалиться спать, но гигиенический ритуал относится к числу немногих вещей, которые не позволяют мне окончательно опуститься. С великим трудом я довожу его до конца, хотя лосьону для кожи придется подождать до завтра. Когда я залезаю под одеяло, в спальню входит Шон и садится на край кровати, изо всех сил стараясь не напугать меня.— Тебе лучше? — спрашивает он.— Нет. Что мы будем делать?— Ты имеешь в виду то, о чем мы только что говорили?Я отрицательно качаю головой.— Я имею в виду нас.Он одаривает меня улыбкой, которую, должно быть, искренне полагает храброй.— Я не знаю, Кэт. Теперь, когда о нас узнал Кайзер… я даже представить боюсь, какие сплетни пойдут гулять по управлению.— Ты можешь их оставить, Шон? Просто скажи мне правду. Ты сможешь оставить свою жену и детей, чтобы быть со мной?Он медленно набирает в грудь воздух и так же медленно выдыхает его.— Могу. Я могу отказаться от всего, чтобы быть с тобой.По его глазам я вижу, что он говорит правду.— Но хочешь ли ты этого? Действительно ли это лучший выход?— Лучший выход для кого? Для меня? Да. Для детей? Не могу сказать. Это может быть самым худшим, что случится с ними. Это может сломать их жизнь.Я закрываю глаза. Я не хочу разрушать ничью жизнь. Но при этом я не хочу лишиться и своей.— У тебя есть три дня, чтобы принять решение. После этого ты или остаешься со мной, и только со мной, или уходишь навсегда.Шону приходилось видеть в своей жизни страшные вещи, но, похоже, эти слова, произнесенные негромким голосом, повергают его в шок.— Я беременна, Шон. Я больше не могу ждать. Мне нужно жить настоящей жизнью.Он медленно кивает. Он все понял.— Ты сможешь уснуть?— Я бы заснула быстрее, если бы ты был рядом.— Я могу остаться.— Надолго?— На улице еще светло. Я могу побыть с тобой еще пять-шесть часов. Если только убийца не нанесет новый удар. Тогда я должен буду уйти.— Если это случится, я хочу, чтобы ты ушел. Но я не думаю, что до этого дойдет.Шон похлопывает меня по плечу. Я ненавижу этот жест.— Спи спокойно. Я пойду смотреть телевизор.— Разбуди меня, если тебе надо будет уйти. Я не хочу просыпаться одна.— Обязательно.Он целует меня над ухом. Это мне нравится. Когда он выходит из спальни, я взбиваю подушку так, чтобы она загораживала свет из окна, отворачиваюсь к стене и закрываю глаза. В голове у меня по-прежнему эхом звучат слова Малика. Они мечутся внутри черепной коробки, как летучие мыши в пещере. Как он сумел настолько ко мне подобраться? Что ему известно обо мне, чего не знаю я сама? И откуда он это знает?Еще в далеком детстве у меня возникло ощущение, что мир — не такая уж плохая штука, которая развивается по своим законам, вот только законы эти оставались для меня непонятными. Мне казалось, что та часть моего мозга, которая способна расшифровать значение символов жизни, недоступна из-за каких-то химических нарушений у меня в голове. И только во сне я могу попасть в это место. Но даже тогда лица выглядят смазанными, а слова — исковерканными, словно их произносят, прижав ко рту платок. Будучи подростком, я экспериментировала с методиками, которые предположительно давали людям возможность управлять своими снами, но мне не повезло. До сегодняшнего дня подсознание остается неподвластным моему разуму и во мне сосуществуют две враждебные нации, разделенные тщательно охраняемой границей. А когда мне действительно снятся сны, в них преобладают неразбериха и страх. Я чувствую себя гостьей в чужой стране, пытающейся прочесть вывески на иностранном языке, и молюсь только о том, чтобы суметь найти обратную дорогу к пробуждению. Ничего из того, что я видела во сне, не имеет отношения к смерти отца — во всяком случае, в том виде, в каком мне ее описывали. Когда сон набрасывает покрывало на мой воспаленный мозг, я снова спрашиваю себя, а не может ли быть так, что давным-давно взрослые договорились беречь меня от реальности, считая ее настолько сокрушительной, что я могу не выдержать.Похоже, так думает и Натан Малик.Я не замечаю, когда бодрствование сменяется сном, потому что мои сны столь же яркие, как и все то, что происходит наяву. В этот раз я снова оказываюсь на острове, в древнем грузовичке пикапе, и еду в нем по пастбищу, а за рулем сидит мой дед. Он показывает мне коров: одни пасутся у ограды, другие с тупым удовлетворением стоят у воды. Ноздри мне обжигает резкий запах табака. Тупоносый капот пикапа проржавел, и его украшают вмятины от бесчисленных столкновений. Двигатель надсадно хрипит, когда дедушка по длинному склону направляет грузовичок к вершине холма.По другую сторону холма лежит пруд. Я много раз играла на его берегу и купалась там, но сегодня мне страшно. Там меня поджидает нечто ужасное. Нечто такое, чего мне не хочется видеть. Я знаю, что не вынесу этого. Я знаю, что оно там, но дедушка этого не знает. А я не могу предостеречь его. Мой рот накрепко запечатан. Мне остается только сидеть на рваном виниловом сиденье, молясь, чтобы Господь уберег нас от надвигающегося ужаса…Внезапно раздается удар грома, и я просыпаюсь посреди насилия, разыгравшегося в темноте надо мной и вокруг меня. Мелькают мускулистые руки, могучие кулаки крушат плоть и кости. Я хочу бежать, но прикована к постели. Соперники молча и яростно, с единственным намерением убить, сражаются из-за меня. Я уже наблюдала эту схватку раньше, но сегодня — в отличие от других ночей — я вижу белки глаз, сверкающие на черном пятне лица одного из них. Лицо поворачивается в сторону окна спальни, и я узнаю отца.И тогда я кричу.

Глава 20Я открываю глаза и смотрю в темноту. Я знаю, что кошмары ушли, потому что маленькие зубы снова терзают мои внутренности.Мне нужно выпить.Часы на ночном столике показывают 5:53 утра. Я проспала больше двенадцати часов. Шон, должно быть, давно ушел. Он пообещал разбудить меня, если ему придется уйти, но наступило утро и я лежу одна. Меня это не слишком удивляет. Шону уже случалось нарушать свои обещания. Да и сама я пару раз отличилась тем же. Супружеская измена не похожа на сказку.Шон, скорее всего, лежит сейчас в постели с женой. Вскоре он проснется и поедет в штаб-квартиру ФБР, чтобы продолжить работу с Кайзером и другими агентами. Снова и снова прослушивать запись моего разговора с Маликом, вновь изучать под микроскопом все улики, найденные на месте преступления, и ждать, пока я решу, что в состоянии выдержать еще одно совещание с агентами Бюро.Но сегодня этого не будет.Лежа в темноте, я абсолютно точно знаю одно: я должна вернуться в Мальмезон. Сегодня же! Я могу быть уверена в том, что кровавый след на полу спальни оставлен моей собственной ногой двадцать три года назад, но пока это не доказано, такая информация ничего мне не дает. Я не могу двигаться дальше. Но у меня есть необходимые знания и инструменты, чтобы доказать это, и мне не будет покоя, пока я не сделаю этого. Я всегда держу чемоданчик судебно-медицинского эксперта наготове — в нем есть реактивы для тестов, которые выходят за пределы моей специальности, — так что уже через двадцать минут могу отправиться в путь. Я не намерена зря терять время, тем более что на сборы мне требуется совсем немного. Сегодня понедельник, и я не хочу торчать в пробке.Я иду по коридору в кухню, чтобы приготовить кофе, и вдруг мой нос улавливает запах сигарет. Потом я слышу кашель из гостиной. Шон бросил курить год назад.Я на цыпочках крадусь в конец коридора. Гостиная погружена в темноту. Когда глаза привыкают к темноте, я вижу силуэт мужчины, сидящего на диване.Я протягиваю руку и включаю верхний свет.Шон сидит в одних трусах и расстегнутой оксфордской рубашке из рогожки. Лицо у него изможденное и осунувшееся, таким я его никогда не видела. Он похож на человека, на глазах которого только что произошло страшное несчастье. Несчастье с его собственной семьей.— Шон? Что ты тут делаешь?Он не смотрит на меня.— Думаю.Я осторожно подхожу к дивану и гляжу на него сверху вниз. На кофейном столике стоит бутылка ирландского виски «Бушмилз», рядом блюдце, полное окурков. Бутылка совсем недавно была полной, но теперь она на две трети пуста. Здесь же валяется развернутая газета, и со страницы на меня смотрит Натан Малик. Рядом с его портретом напечатан и маленький снимок: Малик, заслоняясь рукой от репортера, идет в сопровождении полицейских по Гравье-стрит. Ее еще называют голливудским бульваром. Это короткий путь между Управлением полиции Нового Орлеана и центральными камерами предварительного заключения.— С тобой все в порядке? — спрашиваю я.— Нет.— Ты был здесь всю ночь? В доме, я имею в виду.— Нет.Он по-прежнему избегает смотреть на меня.— Ты пообещал разбудить меня, если тебе придется уйти.— Я пробовал. Ты не просыпалась.— Куда ты ходил?Наконец он поднимает на меня глаза. Они ничего не выражают.— Они знают, Кэт.— Кто знает? И что?— Все.— Что случилось, Шон? О чем ты говоришь?— О нас. Все знают о нас.Я делаю шаг назад.— Что ты имеешь в виду?— Кто-то проболтался. — Он пожимает плечами с таким видом, как будто ему все равно. — Сомневаюсь, что это был Кайзер. Может быть, его водитель, не знаю. Но слушок дошел до оперативной группы. К вечеру об этом говорил весь департамент.— Ты бы не вел себя так, если бы речь шла только о слухах, курсирующих по департаменту полиции.Он качает головой.— Кто-то позвонил Карен. Точнее, жена детектива, которого я выставил дураком около года назад. Она позвонила Карен и расписала все ей в самых мрачных красках.Я уже несколько месяцев ожидала чего-нибудь в этом роде. Но теперь, когда это наконец произошло, я ощущаю лишь какую-то пустоту в груди.— И?— Карен позвонила мне по сотовому около восьми вчера вечером. Она сказала, чтобы я не приходил домой.— Как ты поступил?— Я попытался поговорить с нею.— Не по телефону? Ты поехал домой?Он кивает.— Она меня не впустила.— У тебя есть ключ.Шон негромко смеется, но в смехе нет веселья, он звучит жутковато.— Она поменяла замки.«Молодец, Карен!» — думаю я про себя.— Она пригласила слесаря, и тот поменял эти проклятые замки во всем доме, все до единого.Я бросаю взгляд на венецианское окно. Слабое голубоватое свечение проглядывает сквозь темноту в левой части озера. Это восходит солнце. Мне надо поторапливаться.— Послушай, я знаю, что момент неподходящий… но мне пора уезжать.Он непонимающе смотрит на меня.— Уезжать?— Да.— Ты готова к разговору с ФБР?— Нет. Я возвращаюсь в Натчес.Он трет глаза, как человек, приходящий в себя после долгого сна.— О чем ты говоришь? Ты только что приехала оттуда. Для чего ты хочешь туда вернуться?Шон пьян, поэтому бессмысленно пытаться объяснять ему причины моего поведения. Да и времени у меня на это нет.— Послушай, я здесь пока что не нужна. А мне надо вернуться домой.Он делает широкий жест рукой.— Я думал, это и есть твой дом.— Я должна узнать, что произошло в той комнате, моей старой спальне. Что случилось в ночь, когда умер отец.— Но ты же не можешь просто взять и уехать. Малик полагает, что у него есть какая-то приманка для тебя. Без тебя мы не раскроем это дело.Перед глазами у меня встает образ психиатра: одетая в черное фигура, глядящая в коридор подобно обеспокоенному папаше.— Где сейчас Малик? О чем эта статья в газете?— Малик сидит в окружной тюрьме Нового Орлеана. Он отказался выполнить постановление суда. В газете «Пикаюн» накатали большую статью о его высоких моральных принципах, которыми он якобы руководствуется в своем противостоянии федералам. Кое-кто считает Малика героем: мол, он защищает право на неприкосновенность частной жизни своих пациентов. Другие уверены, что он убийца или покрывает убийцу. Но все согласны с тем, что он остается единственным ключиком к раскрытию этого проклятого дела.Новости меня не удивляют.— Послушай, я сделала то, чего хотел от меня Кайзер. Прямо сейчас я ничего не могу больше сделать. Я эксперт по укусам, но они взяли другого специалиста, который выполняет эту работу. Изменить ход событий я не в силах. От меня больше ничего не зависит. Я еду домой.Шон трясет головой, словно старается протрезветь.— Вчера вечером ты спросила, могу ли я отказаться от всего ради тебя. Я сказал, что могу.Я киваю, но не говорю ни слова.— В общем… теперь мы можем быть вместе. Прямо сейчас. И ничего ждать не надо.Больше года я мечтала о том, чтобы услышать эти слова, но теперь, когда он произнес их, я чувствую лишь печаль и тоску.— Ты не сам сделал выбор, Шон. Ты попался, и у тебя нет другого выхода. А это разные вещи.Он выглядит так, словно не верит своим ушам.— Ты серьезно?— Помимо всего прочего, ты пьян. Ты не знаешь, что будешь чувствовать, когда протрезвеешь. Откуда я знаю, может быть, ты будешь умолять Карен простить тебя и разрешить ночевать дома. Я не хочу выглядеть стервой в твоих глазах, о'кей? Я люблю тебя. Но мне предстоит сделать кое-что важное, и я не могу отложить этого только потому, что вчера вечером ты попался в ловушку.— Ты настоящая стерва.Мой смех похож на короткий, грубый лай, и он удивляет даже меня саму.— Спасибо на добром слове.

Глава 21Приехав в Мальмезон, я обнаруживаю, что ворота из кованого железа распахнуты настежь. Неужели в поместье приехала очередная экскурсия? Так вроде сезон неподходящий. Медленно и осторожно следуя слепым поворотам подъездной дорожки с высокой насыпью по обеим сторонам, которая ведет к центральному входу, я объезжаю особняк и останавливаюсь на гравиевой площадке позади двух жилых зданий для слуг и розового сада.Здесь же стоят «максима» матери, голубой «кадиллак» Пирли и «линкольн» дедушки. Рядом пристроилась чья-то «акура», которая мне незнакома. Двигатель «линкольна» еще работает. За рулем сидит водитель моего деда. Билли Нил не делает и попытки поздороваться, лишь смотрит на меня с непонятным злорадством.Я уже собралась было подойти к нему и поинтересоваться, в чем дело, как из розового сада, из-за шпалер для цветов, выходит мой дед. На нем модный элегантный костюм, сшитый портным из Гонконга, который два раза в год навещает Натчес, снимая мерки в номере местного мотеля. Темная ткань оттеняет серебряную белизну волос деда, а из нагрудного кармашка пиджака кокетливо выглядывает белый шелковый платочек.Билли Нил вылезает из «линкольна» и открывает заднюю дверцу, но к этому времени дед уже заметил меня и теперь направляется в мою сторону. Нил облокачивается на багажник автомобиля и закуривает, всем своим видом выражая оскорбительное высокомерие.— Кэтрин? — окликает меня дедушка. — Ты приезжаешь уже второй раз за три дня. Что происходит?Мне не хочется лгать относительно цели своего приезда сюда, хотя я понимаю, что, узнав ее, он расстроится.— Я вернулась, чтобы закончить работу в спальне.Он останавливается в паре футов от меня, и в его голубых глазах вспыхивают искорки интереса.— Ты имеешь в виду следы крови, которые ты обнаружила?— Да. Я хочу осмотреть всю комнату на предмет наличия других пятен крови и вообще любых трассеологических улик. Скорее всего, мне придется осмотреть и остальные помещения в здании.Искорки в его глазах гаснут.— Какие улики ты рассчитываешь обнаружить? Доказательства чего?— Я еще не знаю, что они покажут. Но уверена, что сумею найти то, что могло сохраниться и через двадцать три года.Он бросает взгляд на часы.— Ты собираешься сделать все сама?— Вряд ли это получится, хотя я и собиралась. Все мое снаряжение влезло в багажник машины. Но если то, что я обнаружу, может послужить доказательством для суда…— Для суда? — Он не сводит с меня глаз, внимательно слушая каждое слово. — При чем тут доказательства для суда?Ну почему он вынуждает меня называть вещи своими именами?— Послушай, я помню, как ты говорил, что, скорее всего, это я занесла кровь из сада в спальню в ту ночь, но…— Но что?— Но в ту ночь шел дождь, дедушка. Сильный дождь.Он кивает с таким видом, словно только сейчас вспомнил об этом.— Ты права.— Дело не в том, что я тебе не верю. Но я не могу не думать о дожде. Как можно занести на подошвах достаточное количество крови, пройдя около тридцати ярдов по сырой траве?Он улыбается.— Ты такая же одержимая и дотошная, как и я.Я не могу не улыбнуться в ответ.— Я, конечно, могла бы сама сделать все необходимое, но тогда встанет вопрос о моей объективности. Если я окажусь замешанной в какие-либо процессуальные действия, то есть если я сама обнаружу какие-то улики, то их ценность будет поставлена под сомнение. У меня есть знакомые в экспертно-криминалистической лаборатории штата в Батон-Руж. Они всегда готовы подработать на стороне. Реконструирование событий на месте преступления, выступление в качестве экспертов в уголовном суде…— Миссисипи или Луизианы?— Луизианы.Дед рассеянно кивает, размышляя о чем-то своем, исключительно важном для него.— Они за полдня могут осмотреть мою спальню и снять все на пленку. В этом случае все обнаруженные улики будут считаться безупречными. Честно говоря, я вряд ли могу претендовать на объективность в этом деле.— Прекрасно тебя понимаю.Он оглядывается через плечо на водителя, потом переводит взгляд на меня.— Ты ведь не возражаешь, чтобы я занялась этим, дедушка?Кажется, он меня не слышит. Удар, который случился с ним в прошлом году, по мнению врачей, не должен был повлиять на мыслительные способности, но иногда я в этом не уверена.— Чья это машина? — спрашиваю я, указывая на «акуру».— Это автомобиль Энн, — отвечает он, думая о своем.Тетя Энн редко навещает Мальмезон. Ее бурная личная жизнь давно стала причиной того, что она отдалилась от дедушки и бабушки. И сейчас только моя мать пытается хоть как-то упорядочить ее существование, но эти усилия, по большей части, пропадают впустую. Когда Энн перевалило за двадцать, ей поставили диагноз «биполярное расстройство», и моя тетя — красавица и любимый ребенок в семье — стала притчей во языцех для местного высшего света, живым свидетельством того, что богатство не обязательно несет с собой счастье в личной жизни.— Она приехала навестить маму? — спрашиваю я.— Сейчас она с Гвен, но вообще-то приехала повидаться со мной.— Что ей нужно?Дедушка устало вздыхает.— Что ей всегда нужно?Деньги. Мама рассказывала мне, что много лет назад моя тетя опустошила доверительный фонд, который организовал для нее дед. Тем не менее она без зазрения совести обращается к нему за деньгами всякий раз, когда они ей нужны.— Мама говорит, что новый муж Энн избивает ее.Дедушка стискивает зубы, на лице его появляется жесткое выражение, и я чувствую, как в нем разгорается гнев человека, который привык судить остальных мужчин, руководствуясь собственными строгими принципами и правилами.— Если она попросит у меня помощи в решении этой проблемы, я вмешаюсь.Я хочу спросить, дал ли он Энн денег, как она просила, но не решаюсь. Скорее всего, он мне не ответит.Дед снова смотрит на часы.— Кэтрин, у меня назначена встреча с одним из членов Комиссии штата Миссисипи по азартным играм. Я должен поговорить с ним о нашем казино «Мэзон ДеСалль». Но я рассчитываю скоро вернуться.Я вспоминаю макет, который он показывал мне в библиотеке и его планы о федеральной сертификации племени индейцев натчесов.— А-а, да. Удачи.На противоположной стороне парковочной площадки Билли Нил демонстративно подносит к лицу руку и показывает на часы. Дед машет рукой в знак того, что все понял, и пристально смотрит мне в глаза, как будто намереваясь внушить нечто очень важное. Глядя в его голубые гипнотические глаза, я в полной мере ощущаю мощь его харизмы. Оказывается, его мыслительные способности ничуть не пострадали.— Кэтрин, — произносит он мрачным и торжественным голосом, — я хотел бы, чтобы ты отложила свои дела до моего возвращения с этой встречи. Я задержу тебя не более чем на час или около того.— Почему?Он берет меня за руку.— Это очень деликатный вопрос. Личного характера. Он касается тебя.— Меня? — Я чувствую, как начинает кружиться голова. — Тогда скажи мне об этом сейчас. Я собиралась позвонить в криминалистическую лабораторию и отдать необходимые распоряжения.— Здесь неподходящее место для этого, дорогая. Мы поговорим у меня в кабинете.— Тогда давай пойдем к тебе.— Сейчас я не могу. У меня встреча.Я в отчаянии качаю головой.— Я устала бродить в темноте, дедушка. Если хочешь, чтобы я отложила свои дела, ты должен прямо сейчас сказать мне, в чем дело.На какое-то мгновение глаза его вспыхивают сердитым огнем. Но вместо того чтобы отругать меня, он медленно обходит мою «ауди» и усаживается на сиденье для пассажира. Я опускаюсь рядом с ним на место водителя, но он не смотрит на меня, уставившись невидящим взглядом прямо перед собой, сквозь ветровое стекло.— Послушай, — обращаюсь я к нему. — С того момента, как я обнаружила кровь в своей спальне — хотя правильнее будет сказать, задолго до этого, — у меня было чувство, что ты что-то утаиваешь от меня. Что-то о том, что произошло той ночью. Я уверена, ты думаешь, будто защищаешь меня, но я больше не ребенок. И уже давно. Так что, пожалуйста, расскажи мне наконец, в чем дело.Он не сводит глаз с красного моря роз в саду.— Дождь, — бормочет он. — Какими же мы были глупцами, когда думали, что сможем обманывать тебя всю жизнь! — из груди его вырывается тяжелый вздох. — Ты всегда отличалась чрезмерно развитой интуицией. Даже когда была совсем маленькой.Руки и ноги у меня начинает трясти мелкая дрожь.— Пожалуйста, побыстрее.Дедушка вдруг резко поворачивается ко мне, и на лице у него выражение врача, который должен сообщить пациенту дурные известия.— Дорогая, твой отец умер не там, где мы говорили.Сердце у меня замирает, меня охватывает странное оцепенение.— И где же он умер?— Люк умер в твоей спальне.В моей спальне… Оцепенение внутри меня сменяется леденящим холодом. Я замерзаю изнутри. Я отвожу глаза, и взгляд мой натыкается на розы, которые я всегда ненавидела.— Как он умер?— Посмотри на меня, Кэтрин. Посмотри на меня, и я расскажу тебе все, что знаю.Я с трудом поворачиваюсь, смотрю в его испещренное морщинами лицо патриция, и дед негромким мягким голосом начинает свой рассказ:— Я был внизу, читал. Вдруг я услышал выстрел. Он был приглушенным, но я сразу понял, что это такое. Он был очень похож на выстрел из наших винтовок М-1, когда мы зачищали японские блиндажи после того, как над ними поработали огнеметы. Услышав выстрел, я выскочил наружу. Я увидел мужчину, убегавшего от восточного помещения для слуг. От твоего дома. Я не стал его преследовать. Я побежал к вам, чтобы взглянуть, не пострадал ли кто-нибудь.— Убегавший мужчина был чернокожим, как ты и говорил раньше?— Да. Когда я вбежал внутрь, то увидел, что твоя мать спит в своей постели. Я бросился в твою комнату. Люк лежал на полу, он был ранен в грудь. Рана обильно кровоточила. Ружье валялось рядом с ним на полу.— А где была я?— Не знаю. Я осмотрел рану Люка и понял, что она смертельная.— Он сказал что-нибудь?Дед отрицательно качает головой.— Он уже не мог говорить.— Почему?— Кэтрин…— Почему?— Он захлебнулся собственной кровью.— Кровью из раны на груди?— Дорогая, ружье было заряжено дробью, способной изрешетить крупного зверя. Внутренние повреждения были несовместимы с жизнью.Я отгоняю от себя боль, сосредоточившись на деталях.— Ты прикасался к ружью?— Я поднял его и понюхал дуло, чтобы убедиться, что из него стреляли. Выстрел действительно был сделан из него.— Ты вызвал полицию?— Полицию вызвала Пирли. Она позвонила, как я тебе уже говорил, чтобы узнать, все ли с тобой в порядке. Остальное было почти так, как я тебе рассказывал. Твоя мать проснулась, а через несколько секунд в спальню вошла ты.— А где была я? Я хочу сказать… это ведь случилось в моей спальне.Он на мгновение задумывается.— Снаружи, я полагаю.— Кто перенес тело папы в розовый сад?— Я.— Для чего?— Чтобы защитить тебя, естественно.— Что ты хочешь этим сказать?Дедушка ерзает на сиденье, но не сводит с меня глаз, в которых я вижу искренность и уверенность в своей правоте.— Тебе было восемь лет от роду, Кэтрин. Твоего отца застрелил грабитель, застрелил в твоей спальне. Если бы эта история появилась в местном «Игзэминере», то досужим домыслам и сплетням не было бы конца. Что с тобой случилось до того, как в комнате появился Люк? Может быть, тебя пытались растлить? Изнасиловать? В нашем маленьком городке эти сплетни сопровождали бы тебя всю жизнь. Я не видел причины, почему ты должна пройти через все это, равно как и твоя мать. Люк был мертв. Какая разница, где обнаружила его тело полиция?— Мама знает об этом?— Естественно.— А Пирли?— Именно Пирли помогала мне отмывать кровь Люка со стен и пола до приезда полиции. Собственно, это не имело ровным счетом никакого значения. Им даже и в голову не пришло осмотреть жилые помещения для слуг.— Почему?Он смотрит на меня с таким выражением, словно ответ очевиден и не нуждается в пояснениях.— Они поверили тому, что я рассказал им. Люк лежал мертвым под кизиловым деревом в розовом саду. Я сообщил им, что произошло, и на этом все закончилось.Невозможно представить, чтобы полиция вела себя столь пассивно в Новом Орлеане, даже в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Но в Натчесе, да еще двадцать лет назад? Какой местный полицейский рискнул бы усомниться в словах доктора Уильяма Киркланда, особенно если учесть, что его зять только что был убит?— Они вообще проводили хоть какую-нибудь судебно-медицинскую экспертизу? Осматривали территорию на предмет поиска следов крови и других улик?— Да, но, как ты сама заметила, шел сильный дождь. Так что они не проявляли чрезмерного усердия. Это была печальная ночь, и все стремились побыстрее покончить с неприятными обязанностями.Я смотрю сквозь розовый сад на помещение для слуг, которое было моим домом в течение шестнадцати лет. Потом перевожу взгляд направо, на кизиловое дерево, под которым, как я считала всю свою сознательную жизнь, встретил смерть мой отец. Люк был мертв… Какая разница, где обнаружила его тело полиция? Но мне, разумеется, было не все равно. Мне было совсем не все равно.— Но, дедушка… А что, если бы со мной действительно что-то случилось? Ты разве никогда не думал об этом?Прежде чем он успевает ответить, к моей «ауди» подъезжает «таун кар» и останавливается напротив пассажирской дверцы. Билли Нил многозначительно смотрит на деда.— Какого хрена ему не сидится на месте?Дедушка недовольно морщится, услышав столь грубое словечко из моих уст, но жестом дает Билли понять, чтобы он отъехал. Выждав несколько секунд, водитель повинуется.— Разумеется, я думал о такой возможности, моя дорогая. Я сам осматривал тебя после того, как уехала полиция.— И?— Я не обнаружил никаких признаков насилия.— Ты осматривал меня на предмет сексуального насилия?Он снова вздыхает. Мой прямой вопрос его явно смутил.— Я внимательно осмотрел тебя. С тобой ничего не случилось. В физическом смысле, я имею в виду. Психологический шок был налицо, разумеется. Ты перестала разговаривать и молчала целый год.— Что, по-твоему, я видела?— Я не знаю. Если предполагать не самое худшее, грабитель мог обнажиться перед тобой. Полагаю, он мог ласкать тебя или заставить тебя ласкать его. С другой стороны… весьма возможно, ты стала свидетелем того, как убили твоего отца.Я хочу спрятать свои дрожащие руки — дед презирает слабость — но мне некуда их девать. Но тут он накрывает своей сильной, большой рукой, на которой уже видны возрастные пятна, обе мои руки и крепко сжимает, чтобы унять мою дрожь.— Ты что-нибудь помнишь о той ночи?— Только после того момента, как я увидела тело. Но мне часто снятся кошмары. Я вижу, как папа борется с человеком без лица… И другие вещи. Но ничего такого, что имело бы смысл.Он сильнее сжимает мои руки.— Это не кошмары, дорогая моя. Это воспоминания. Я знаю, иногда я дурно отзывался о Люке. И да простит меня Господь, я лгал и тебе тоже. Остается надеяться, что это была ложь во спасение. Но в одном ты можешь быть уверена… Я говорил тебе об этом, и это истинная правда: Люк погиб, защищая тебя, сражаясь за твою жизнь. Он, наверное, действительно спас тебе жизнь. Ни один человек не в силах сделать большего.Я закрываю глаза, но они все равно наполняются слезами. Я всегда испытывала некоторый стыд из-за проблем, которые отец привез с собой с войны. И услышать теперь, что он погиб как герой… Для меня это слишком.— Кто это сделал, дедушка? Кто убил его?— Этого никто не знает.— Полиция хотя бы искала убийцу?— Можешь поверить, я оказал необходимое давление. Но они ничего не нашли.— Зато это могу сделать я. Я могу разъять на части место преступления — у меня есть инструменты, которых тогда еще не существовало.Дед печально смотрит на меня.— Я уверен, что ты в состоянии это сделать, Кэтрин. Но что это даст? Предположим, ты обнаружишь ДНК неизвестного мужчины. И что? В этом деле даже не было подозреваемых. Или ты собираешься взять образцы крови у каждого чернокожего в Натчесе? Их тут тысяч пять, не меньше. К тому же убийца мог уже умереть. Или давным-давно уехать из города.— Ты хочешь сказать, что мне не следует даже пытаться найти убийцу отца?Дед закрывает глаза. Но не успеваю я подумать, что он заснул, как он открывает их и пристально смотрит на меня. Со всей убежденностью, на которую только способен, он обращается ко мне:— Кэтрин, всю сознательную жизнь тебя преследовали мысли о смерти. Теперь ты готова сделать шаг, который еще отделяет тебя от одержимости. А я хочу, чтобы моя внучка жила. Я хочу, чтобы у тебя была семья, дети…Я яростно трясу головой, но не потому, что не хочу этого, а потому, что сейчас просто не могу думать об этом. И еще потому, что я ношу под сердцем ребенка…— Этого хотел бы и Люк, — заканчивает свою мысль дед. — Этого, а не запоздалого, не имеющего ни малейших шансов на успех похода за справедливостью.— Мне нужна не справедливость.— Что же тогда?— Мне нужен мужчина, который убил отца, единственный человек в мире, который знает, что случилось со мной в той комнате.Дед молчит.— В ту ночь со мной что-то случилось. Что-то плохое. И я должна знать, что именно.Дедушка начинает что-то говорить, но я не разбираю слов. Мне кажется, что голос его доносится с другого конца продуваемого всеми ветрами поля. Высвободив руку, я рывком распахиваю дверцу автомобиля и пытаюсь выбраться наружу. Он пробует удержать меня, схватив за другую руку. Я стряхиваю его пальцы, выскакиваю и бегу к помещению для слуг.Почуяв, что происходит что-то не то, из «линкольна» выпрыгивает Билли Нил и загораживает мне дорогу.— Пошел прочь, дерьмо собачье! — кричу я ему.Он пытается схватить меня за руки, но я ускользаю и бегу в противоположную сторону. Не оглядываясь, я мчусь вниз по склону холма, к излучине реки, туда, где в тени деревьев притаился амбар, служившей студией и спальней моему отцу. Здесь я буду в безопасности. Позади меня слышны голоса, один из них принадлежит Пирли. Но я бегу дальше, не останавливаясь и размахивая руками, как насмерть перепуганная маленькая девочка.

Глава 22Я не могу попасть в амбар. Впервые святилище и убежище отца закрыто для меня. На дверях висят огромные замки, а потайные ходы, которыми я пробиралась внутрь в течение многих лет, заколочены досками. Если бы я нашла лестницу, то могла бы попробовать влезть через чердачное окно. Я не успеваю приступить к поискам, как слышу голос Пирли, который доносится до меня со стороны особняка.Она бежит вниз по склону холма в своей белой униформе. То, что ей уже давно перевалило за семьдесят, похоже, не помеха. Ее костлявые ноги передвигаются рывками, отчего она похожа на марионетку, которую дергают за невидимые ниточки. Но бежит она очень быстро. Я жду у амбара, наблюдая за нею и с удивлением думая, что же такое важное она хочет мне сказать. Воздух пахнет рекой, протекающей позади амбара: гниющими водорослями, дохлой рыбой, лягушками, змеями, скунсами. Здесь всегда было полно комаров, но отец, похоже, никогда не обращал на них внимания.— Что ты здесь делаешь? — окликает меня Пирли.— Я хочу заглянуть в амбар.Она останавливается, тяжело дыша.— Зачем?Потому что я хочу побыть рядом с отцом. Потому что на его могиле я ничего не чувствую. Потому что здесь, в месте, где хранятся его последние скульптуры — которые я попросила не продавать, — я ощущаю некое единение с ним, которое никогда не прерывалось и даже не ослабевало…— Просто мне пришла в голову такая блажь! — дерзко отвечаю я. — Почему амбар заперт?— Здесь хранятся все работы мистера Люка.— Все? А я считала, что здесь осталась лишь парочка непроданных скульптур.— Так оно и было раньше. Но твой дедушка выкупил все остальные. Как только какая-нибудь из них выставляется на продажу, он покупает ее. Так что теперь здесь хранится, по меньшей мере, десяток произведений твоего отца. И некоторые весьма крупные его работы.Это кажется мне невозможным.— Для чего дед это делает? Они ему никогда не нравились.Пирли пожимает плечами.— Наверное, на них можно заработать большие деньги. Они, эти статуи, дорого стоят, ведь так? Некоторые из них он привез даже из Атланты.— Кое-кто из коллекционеров считает их замечательными. Но они не стоят тех денег, которые для дедушки имеют значение.Пирли делает шаг вперед и пристально смотрит мне в глаза.— Что случилось в машине? Почему ты побежала сюда как угорелая?Я отворачиваюсь к амбару.— Дедушка наконец сказал мне, где на самом деле умер папа.Она обходит меня, чтобы заглянуть мне в глаза. И в ее глазах я вижу страх.— Чего ты боишься, Пирли? Что, по-твоему, он мне сказал?— Я ничего не боюсь! Расскажи мне то, что услышала от него.— Он сказал, что папа умер не под деревом. Его застрелили в моей спальне, когда он боролся с грабителем, защищая меня.Пирли замерла, не в силах пошевелиться.— Что еще он тебе сказал?— Он сказал, что ты помогала смыть папину кровь со стен и пола.Пожилая женщина опускает голову.— Как ты могла так поступить? Как ты могла лгать мне все эти годы?Пирли качает головой, по-прежнему не поднимая глаз.— Я не жалею о том, что помогла смыть кровь тогда. Если бы ты узнала, что все было не так, как мы тебе сказали, это не привело бы ни к чему хорошему.— Ты не можешь знать наверняка! И разве не лучше знать правду, какой бы она ни была?Она наконец поднимает голову, и я вижу бурю эмоций в ее глазах.— Наверное, ты живешь еще недостаточно долго, чтобы понять это, но есть вещи, которых лучше не знать. Особенно если ты — женщина.— Почему ты так говоришь?— Если бы люди знали, что на самом деле думают и делают остальные, то в тюрьме не осталось бы свободных мест. И, наверное, не осталось бы ни одной семьи, которая не пострадала от этого. Семей как таковых вообще не осталось бы, если на то пошло. Особенно черных семей.— Я хочу знать правду, Пирли. Я не хочу, чтобы меня оберегали и защищали. Я не хочу, чтобы мне лгали. Мне нужна правда, какой бы горькой она ни была.— Ты не понимаешь, о чем говоришь, девочка моя. Тебе кажется, что ты знаешь, но это не так.Я беру ее за руку.— Тебе известно все, что когда-либо происходило в этой семье Что еще ты скрываешь от меня?— Ничего не скрываю! Доктор Киркланд все сделал правильно в ту ночь. Ничего хорошего не вышло бы, если бы все начали говорить, что тебя могли изнасиловать. Пожилые белые дамы злорадствовали бы и перешептывались, стоило тебе показаться им на глаза. Ни к чему тебе было это клеймо. Во всяком случае, не в таком маленьком городке, как наш.— Мне плевать, что подумают люди! И раньше, и сейчас, и потом. И ты это знаешь.Пирли кивает.— Ладно, ты сильная девочка. И всегда была такой. Но даже тебе такой скандал и даром не нужен. А теперь давай вернемся в дом. Единственный ключ от амбара хранится у доктора Киркланда, а он уехал на встречу. Тебе придется подождать его, чтобы попасть внутрь.Я вздрагиваю от неожиданности, когда мой сотовый начинает наигрывать мелодию группы U2. Это Шон. Мой первый порыв — не отвечать на его вызов, но потом что-то заставляет меня передумать.— В чем дело? — спрашиваю я.— Сядь, если стоишь, — грубым с похмелья голосом хрипит Шон. — Сегодня в восемь часов утра Натан Малик предоставил полиции список своих пациентов.Я не могу в это поверить. Не может быть, чтобы человек, сидевший в концентрационном лагере в качестве пленника красных кхмеров, сломался после одной-единственной ночи, проведенной в окружной тюрьме.— Он уже вышел на свободу?— Угу. Как и ты, мы решили, что это выглядит подозрительно. С чего бы это Малик из принципа сначала отправился в тюрьму, а потом взял и раскололся? Такое впечатление, что он хотел привлечь к себе внимание, а добившись желаемого, отступился. В общем, Кайзер вдруг сообразил, что без историй болезней и записей Малика мы не можем быть уверены, что список пациентов, который он нам передал, полный. Поэтому он добился постановления суда, разрешающего нам сравнить этот список с файлами в компьютере Малика. Угадай с трех раз, что мы нашли. Там вообще не было никаких записей. Кто-то успел стереть всю информацию с жестких дисков в его офисе.В это я могу поверить.— Данные еще можно восстановить. Вам нужно…— Ты не слушаешь меня, Кэт. Данные стерты. Полностью. Специалисты из ФБР говорят, что так мог сделать только тот, кто действительно разбирается в компьютерах.— Малик и сам мог с этим справиться.— Подожди минутку… Мне нужно бежать, Кэт. У нас начинается запарка. Я скучаю по тебе.Он заканчивает разговор, и я остаюсь полностью оторванной от прежней жизни.— Плохие новости? — интересуется Пирли.— Не очень хорошие, — отвечаю я, раздумывая над тем, есть ли в списке, который предоставил полиции Малик, хотя бы один его нынешний пациент.Я неохотно поворачиваюсь спиной к амбару и поднимаюсь вслед за Пирли по склону.Когда мы добираемся до парковочной площадки, из розового сада выходят моя мать и тетя Энн. Обе катят на колесиках одинаковые чемоданы марки «Луи Виттон». Издалека их можно принять за близнецов, но, подойдя ближе, я вижу, что возраст оставил на лице тети свои отметины. Она всего на четыре года старше моей матери, но ей пришлось дорого заплатить за страсть к алкоголю и годы бурной жизни. Одна моя приятельница из Натчеса издала книгу о ее невезучем семействе, где написала: «Красивые женщины похожи на дома с привидениями». Мне всегда приходит на память эта фраза, когда я вижу тетю Энн. Когда она была совсем молоденькой, мальчишки всегда провожали ее домой. Классические черты делали ее красавицей не только по меркам маленького городка. Похоже, однако, красота принесла ей больше неприятностей, чем счастья, и к пятидесяти годам от нее не осталось и следа. Сейчас щеки Энн обвисли на высоких скулах, некогда вызывавших зависть у подружек, подобно обтрепанным парусам на гнилых мачтах дряхлого парусника. Глядя на паутину прожилок и вен, украшавших ее лицо, я невольно подношу руку к собственной физиономии, сознавая, что наступит день, когда тайное пьянство потребует с меня такую же плату.— Что это вы делали у излучины реки? — интересуется мать. — Там же столько комаров, что они сожрут вас живьем.— Мы смотрели на амбар, — отвечаю я. — Я хотела взглянуть на папины работы.Улыбка на лице матери гаснет.— Теперь они хранятся под замком.Энн ставит чемодан, подходит ко мне и крепко, по-сестрински, обнимает. Ее объятие ничуть не похоже на небрежную мимолетную ласку матери. Потом она отступает на шаг и смотрит мне в глаза. У нее они голубые, как у деда, и почти такие же проницательные.— Если бы я знала тебя хуже, Кэт, то решила бы, что ты плакала.Я качаю головой, думая про себя, известно ли Энн, где на самом деле умер мой отец.— Отлично. Оставь слезы мне. Как тебе живется в Новом Орлеане?— Нормально. У меня все хорошо.Она кивает, хотя невооруженным взглядом видно, что она мне не верит.— Ты встречаешься с кем-нибудь из славных представителей сильного пола?— Да, у меня есть поклонник.— Он красив?Я заставляю себя рассмеяться, хотя мне не до смеха.— Да.— Тебе повезло. Со временем тебе надоест любой мужчина, так что стоит, по крайней мере, выбрать того, на кого хотя бы приятно смотреть.Энн с заговорщическим видом подмигивает мне, но у меня больше нет сил улыбаться. Глаза ее блестят, и это заставляет меня заподозрить, что у нее очередной приступ маниакального психоза.— Энн скоро отправляется на побережье, — говорит мать. — Но сначала мы перекусим в кафе «Кастл». Почему бы тебе не переодеться во что-нибудь приличное и не присоединиться к нам?Это последнее, что мне сейчас нужно. Но если я сошлюсь на то, что хочу взглянуть на скульптуры отца, мать вряд ли сочтет эту причину уважительной.— Я бы с удовольствием. Но мне нужно кое-что сделать.Мать выглядит расстроенной моим отказом.— Например?Я стараюсь подыскать предлог — любой предлог — для того, чтобы отказаться.— Доктор Уэллс пригласил меня поплавать в бассейне.Энн снова подмигивает мне.— Это звучит намного лучше, нежели ленч в нашей компании. Ступай, Кэт. Надеюсь, мы с тобой скоро увидимся.Самым невинным тоном, на какой только способна, я спрашиваю:— Мам, у кого в городе выставлены папины работы?— Ну, в библиотеке до сих пор стоит его скульптура. Еще одна выставлена в Клубе ветеранов Вьетнама в Дункан-парке — вертолет. За исключением этих двух и того, что хранится в амбаре, все остальные находятся в частных коллекциях. И большая их часть вывезена из Натчеса.Я снова обнимаю Энн, потом перевожу взгляд на Пирли, которая наблюдает за нашей встречей, как молчаливый страж, и направляюсь к зарослям деревьев, за которыми притаился дом Майкла Уэллса.Мой план заключается в том, чтобы, как только мать и тетка Энн уедут, вернуться, но они все стоят и разговаривают с Пирли, как будто у них впереди весь день. У меня не остается другого выбора, как сыграть свою роль до конца, и я углубляюсь в заросли.Что-то движется среди деревьев справа от меня, и мне становится страшно. Но потом я узнаю Мозеса, садовника. Ярдах в тридцати от меня в клочковатой, жесткой траве он ставит под деревьями ловушки на кротов. Глядя, как он склонился к земле, я вспоминаю грабителя в описании деда — как он убегал от здания для слуг в ту ночь, когда погиб отец. Он был чернокожим. Мог ли это быть Мозес? Он живет у нас уже несколько десятилетий. Он всегда изрядно закладывал за воротник, и мне в голову приходит мысль, что у него вполне могли быть с отцом дела, касающиеся наркотиков.Я сворачиваю к старику и даже прохожу несколько ярдов, но что-то заставляет меня остановиться, не доходя до него нескольких шагов. Мозес жил рядом — с самого моего детства и до той поры, пока мне не исполнилось шестнадцать. Может ли случиться, что он возжелал меня? Причем до такой степени, что забрался в комнату и начал домогаться меня? Может быть, он и до той ночи проделывал нечто подобное? Например, где-нибудь в саду Мальмезона? Или под оцинкованной крышей амбара? Не могло ли это оказаться для меня столь травмирующим, что я попросту заблокировала эти воспоминания? До разговора с Маликом подобные мысли не приходили мне в голову. Но теперь, вспоминая кошмары, которые снились мне долгие годы — черные безликие фигуры, вламывающиеся в мой дом, — я не могу не думать об этом. Мысль о том, что случайный грабитель прошел под дождем всю дорогу от шоссе до Мальмезона, всегда внушала мне определенное беспокойство. Но если бы этим грабителем был Мозес, ему пришлось бы пройти не более ста ярдов. Может ли он оказаться черным мужчиной без лица из моих ночных кошмаров? Тем демоном, который боролся с отцом в темноте?Придется спросить об этом у Пирли.Мозес все еще не видит меня. Позади Мальмезона Энн и моя мать по-прежнему разговаривают у машины. Я могу пробраться к дому Майкла так, что Мозес не заметит меня, но ведь Майкл должен быть сейчас на работе. Хотя кто мешает мне воспользоваться его бассейном? Я думаю о плоском камне, лежащем на цветочной клумбе. Пять-шесть минут, проведенных на дне его бассейна, наверняка помогут мне успокоиться. Я уже собираюсь бегом преодолеть последние заросли, когда из-за деревьев доносится шум мотора. Это «акура» тети Энн выезжает с парковочной площадки. Я слышу, как она переключает передачу, и машина медленно катится по извилистой подъездной дорожке по направлению к воротам.— Мисс Кэтрин? — раздается позади меня хриплый голос, сожженный тысячами самокруток.Я оборачиваюсь. Мозес, выпрямившись, глядит на меня поверх сваленных кучей ловушек на кротов.— Это вы, мисс Кэтрин? Мои глаза уже не те, что раньше.— Это я, Мозес, — откликаюсь я, шагая в сторону Мальмезона. — Смотри, не перетрудись в такую жару.— Жара не причинит мне вреда. — Он смеется. — Я готов променять ее на холод в любой день.Я машу ему рукой, разворачиваюсь и бегом устремляюсь обратно к дому.

Глава 23Клуб ветеранов Вьетнама расположен ближе к Мальмезону, чем библиотека, поэтому я сначала еду туда. Построенное в главном парке города, маленькое одноэтажное здание начало свое существование в качестве магазина спортивных товаров на общественном поле для игры в гольф. Ветераны Вьетнама забрали его себе, когда поле для гольфа расширили до восемнадцати лунок, а в другой части парка был выстроен новый магазин спорттоваров. Они использовали его для заседаний групп поддержки, вечеринок и вообще в качестве места, где могли встречаться вне дома.Обшарпанное здание располагается на длинном пологом склоне холма под окруженной дубами игровой площадкой, которую шестьдесят лет назад облюбовали для себя местные ребятишки. Напротив площадки высится Ауберн — довоенной постройки особняк, служащий штаб-квартирой одного из местных клубов садоводов. Через дорогу от Ауберна стоит паровоз, ставший для местной детворы чем-то вроде живого музея. Вдалеке я вижу общественный плавательный бассейн, единственный приличный бассейн в городе, в котором чернокожим детишкам дозволяется купаться вместе со своими белыми сверстниками. Последние четыре года он закрыт из-за нехватки денег на ремонт. Ниже по склону от здания Клуба ветеранов на солнце жарятся красные и зеленые теннисные корты, окруженные поросшими травой и огражденными проволочными заборами бейсбольными полями «малой лиги».Я рассчитываю найти скульптуру работы отца внутри Клуба ветеранов — там, где видела ее в последний раз, — но, въезжая на парковочную площадку, замечаю сверкающие вертолетные лопасти, выступающие над самым коньком крыши. Они что, водрузили скульптуру на высоченный пьедестал? Я вылезаю из машины и сворачиваю за угол.На лужайке высится конструкция размером с дом, сооруженная из деревянных балок с натянутыми на них парашютными полотнищами и маскировочными сетками. Внутри притаилась травяная хижина, которая вместе со стоящей перед ней армейской палаткой являет собой импровизированный военный лагерь. В центре его установлена стальная балка, на самом верху которой приварена скульптура работы отца: вертолет «хьюи» из полос шероховатой стали с раненым солдатом, подвешенным на лебедочном тросе к его брюху. Это одно из самых реалистичных произведений, когда-либо созданных отцом. Большая часть его работ, особенно последние, носила абстрактный характер — например, высокое дерево, растущее между двумя одинаковыми лестничными пролетами, которое украшает библиотеку. Но взлетающий вертолет нравится всем. Однако что он делает здесь, посередине составленной на скорую руку экспозиции, остается для меня загадкой.— Я могу вам чем-то помочь, мисс?Ко мне направляется коренастый мужчина с седеющей бородой. Он одет в рабочие брюки цвета хаки, черную тенниску и высокие сапоги «харлей-дэвидсон» для езды на мотоцикле. Мочку его левого уха украшает золотая серьга, а над правым плечом свисает перевязанный ленточкой конский хвост. Ему явно перевалило за пятьдесят. Точнее, его возраст приближается к шестидесяти.— Надеюсь. Это мой отец создал вон ту скульптуру вертолета. Я приехала, чтобы взглянуть на нее.Лицо мужчины озаряет улыбка.— Вы дочка Люка Ферри?Как приятно, когда во мне узнают не только внучку Уильяма Киркланда!— Правильно. Вы знали его?— Конечно. Не очень хорошо, разумеется, потому что он редко приходил на встречи. Он был не слишком общителен, по большей части молчал. Но зато он сделал для нас этот вертолет. Вот что я вам скажу: для любого, кто служил в Наме,[49] военный санитарный вертолет «хьюи» — редкостной красоты штучка. Он похож на ангела-хранителя, который спускается с небес, чтобы вырвать тебя из ада.Я киваю, пребывая в некоторой растерянности, потому что толком не знаю, для чего приехала сюда.— Я думала, что вы держите его внутри здания.— Большую часть года так оно и есть. Но четвертого июля священник из приходской церкви Святой Марии благословляет флот на озере Святого Иоанна. Там проходит лодочный парад, а потом и регата, чтобы выявить самую быстроходную посудину. Мы проводим ее каждый год в память тех, кто пропал без вести на войне. Чтобы не забыть о том, что было, понимаете? И вот уже четыре года подряд мы выставляем сюда вертолет вашего отца.— И весь прошлый месяц он тоже простоял здесь?Бородатый мужчина выглядит сбитым с толку.— До сегодняшнего дня он был укрыт брезентом. Вообще-то я как раз и должен был разобрать все это сооружение. Мы привезли его с озера на открытой платформе, но занести внутрь не сподобились. Все мы немножко перебрали, вы понимаете, мисс. Но, доложу я вам, людям чертовски нравится смотреть, как наш «хьюи» плывет по озеру. Знаете, такое зрелище согревает душу. Особенно в последние пару лет, когда столько наших парней снова отправились за океан.Я замечаю, что улыбаюсь.— Папе бы это понравилось.Ветеран кивает, потом протягивает мне руку.— Джим Берли, мисс. Горжусь тем, что имею возможность познакомиться с вами.— Кэт Ферри.Еще одна улыбка.— Кэт, да?— Это сокращение от «Кэтрин».— Ага, понимаю. Итак, чем могу помочь?Скажите, что мой отец был хорошим человеком…— Собственно, мне было всего восемь лет, когда отец погиб, поэтому он почти ничего не рассказывал мне о войне. Вам что-нибудь известно о том, чем он там занимался?Берли ненадолго задумывается, потом теребит свою густую бороду.— Почему бы нам не присесть в тени, вон там?Я иду за ним к поцарапанному грязно-коричневому столу для пикника, установленному под дубом, и сажусь напротив. На крышке стола красуется наклейка с бампера автомобиля, на которой написано: «Для тех, кто сражался за нее, свобода имеет сладкий вкус, который никогда не познают те, кого они защищали».— Ваш отец был спокойным и тихим парнем, — начинает Берли. — Полагаю, вам это известно. Люк, он ведь был на несколько лет младше меня. Отслужил свой срок в Наме чуть позже меня. Многие из тех, кто приходит сюда, тоже молчат и ведут себя очень сдержанно, но спустя какое-то время приоткрываются. Люк был не таким, он так и остался замкнутым. Но он вовсе не был недружелюбным или что-нибудь в этом роде. Просто ему было нужно больше свободного пространства, чем другим, понимаете? Это война сделала некоторых из нас такими.Я киваю, пытаясь представить отца внутри этого маленького здания или даже сидящим за столом для пикника. Ему и в самом деле нужно было намного больше свободного пространства, чем большинству людей.— Все, что мне известно, — продолжал Берли, — это только то, что Люк не тянул обычную армейскую лямку. Насколько я слышал, еще до призыва на службу он был первоклассным стрелком. По-моему, он был охотником. Охотился всю свою сознательную жизнь в Крэнфилде. Поэтому, когда его призвали на службу в воздушно-десантные войска, он стал снайпером.— Снайпером? — Я никогда не слышала об этом раньше.Берли утвердительно кивает.— Это нелегкая работа. Приходится убивать, глядя в глаза противника, понимаете? Причем не в пылу боя. Чтобы делать эту работу, нужно уметь убивать хладнокровно. И если только ты не чокнутый, такая работа забирает часть души.Никто из членов моей семьи и словом не заикнулся об этом. Впрочем, может быть, они и сами не знали всех подробностей.— Вы больше ничего не припоминаете?Берли набирает воздух в легкие и вздыхает.— Парочка наших ребят сумели выудить кое-что из Люка. И вот что мы узнали. Ваш отец служил в специальном подразделении. Что-то вроде диверсионного отряда. Такие отряды посылали в места, где наших регулярных войск не должно было быть в принципе.— Куда, например?— Например, в Лаос и Камбоджу.По телу у меня пробегает дрожь. Я закрываю глаза и вижу Натана Малика, сидящего передо мной и рассказывающего о каменном Будде. Я привез его с собой из Камбоджи…— Вы точно знаете, что мой отец был в Камбодже?— Милая, я ни в чем не могу быть уверенным. Но он был в одном из таких мест. И там еще были какие-то неприятности, связанные с подразделением, в котором он служил. Обвинения в зверствах или что-то в этом роде.Я качаю головой — не столько оттого, что не верю ему, сколько от удивления.— Правительство затеяло расследование и устроило парочку военных трибуналов. Но потом все обвинения были сняты. Дело спустили в туалет в Вашингтоне.— Когда это случилось?— Думаю, еще во время войны. Вскоре после первых рейдов группы. Потом снова, но уже после войны. Хотя, по-моему, к тому времени Люк был уже мертв.— Послушайте, мистер Берли, я прошу вас быть откровенным. Вы считаете, что мой отец участвовал в военных преступлениях?Ветеран некоторое время раздумывает, прежде чем ответить.— Вот что я вам скажу, Кэт. Теперь, оглядываясь назад, многое из того, что я делал там, кажется преступлением и мне самому. Но когда я был там, то даже не задумывался об этом. Это было частью моей работы. Воинский устав и кодекс поведения не охватывают и половины ситуаций, в которые мы попадали. Это была борьба за выживание. Оценка прошлых событий считалась роскошью, которую мы не могли себе позволить. А сейчас в доброй половине голливудских фильмов только и показывают негодяев, которые отрезали уши и убивали женщин и детей. Не буду лгать, иногда такое случалось. А то и кое-что похуже. Но большинство ребят просто честно служили свой срок и делали все, что в их силах, чтобы остаться людьми и сохранить самоуважение.— Уверена, что это правда. Но я пришла сюда не за этим. Я хочу побольше узнать об отце.Берли печально улыбается.— А я и рассказываю вам о нем, хотя, на первый взгляд, это не так. Я говорю: что бы ни совершил Люк, вам все равно не понять этого, оглядываясь на прошлое тридцать три года спустя и с территории США. Я вовсе не оправдываю зверства или что-нибудь в этом роде. Я просто хочу сказать… Черт, я не знаю, что хочу сказать.Я чувствую, как во мне поднимается отчаяние.— Вы не знаете никого, с кем я могла бы поговорить, чтобы получить более конкретную информацию? Кого-нибудь, кому папа мог довериться?В ответ Берли лишь пожимает плечами.— Был тут такой черный парень, с которым Люк был достаточно близок одно время. Кое-кто из братьев бывает здесь намного реже, чем следовало бы. Мы пытаемся сделать так, чтобы они не чувствовали себя лишними — ветеран, он и есть ветеран, понимаете? — но и во Вьетнаме все обстояло точно так же. Особенно после шестьдесят восьмого года, когда убили доктора Мартина Лютера Кинга.— Вы не помните, как звали этого парня?— Джесси… А дальше не помню. Не могу вспомнить его фамилию. — Берли машет рукой в сторону здания. — В архиве должно быть его имя, но у нас его нет. И вообще все наши записи полетели к черту. Компьютер накрылся. Впрочем, я точно помню, что Джесси тоже служил в десанте. Хотя и в другом подразделении, не с вашим отцом. Он был в одном отряде с Джимми Хендриксом. Джесси очень гордился этим.— Джесси родился здесь?— Нет, в Луизиане. Ниже по течению реки. По-моему, в Сент-Фрэнсисвилле, если не ошибаюсь.— Так и не можете вспомнить его фамилию?Берли щурится, как человек, который смотрит на яркий свет.— Я ведь знал ее… Просто не могу вспомнить. Болезнь всех пожилых людей, знаете ли. Подождите секундочку. Биллингс? Нет. Биллапс? Биллапс, точно! Так называлась бензозаправка которая была здесь когда-то. Джесси Биллапс, военная специальность номер четыре, сто первая воздушно-десантная дивизия.Я надеялась, что имя будет мне знакомо, но ошиблась. Глянув вниз с холма на теннисные корты, я смахиваю пот со лба. Я сама играла там в теннис несколько раз. Теперь мне кажется, что это было в другой жизни. Я поднимаю глаза и смотрю на свою машину, но ехать куда-то нет ни малейшего желания.— Может, вам нужна помощь, чтобы разобрать платформу?Берли от души смеется.— Нет, помощь не нужна, но я буду очень рад, если вы составите мне компанию. Хотя такое впечатление, что у вас есть дела поважнее, чем оставаться тут.— Не уверена, что вы правы.— Эй! — Он ударяет по столу для пикника своей мощной лапищей. — Да ведь вы можете в два счета найти этого Джесси.— Что вы имеете в виду?— Вы ведь внучка доктора Киркланда, правильно? Вы выросли в том большом доме, где Люк жил в амбаре?— Да.— В общем, Джесси приходился каким-то родственником тамошней экономке. Троюродным братом или племянником, что-то в этом роде.У меня зачесались ладони и кожа на голове.— Экономке? Вы имеете в виду Пирли?— Пирли. Точно! — Берли смеется. — Джесси кое-что рассказывал о ней, и не всегда только хорошее. Его мать каким-то боком приходится родственницей Пирли.Я вскакиваю так резко, что на мгновение у меня кружится голова.— Прошу простить, мистер Берли, но мне надо бежать.— Конечно. Нет проблем.— Большое спасибо, — говорю я уже на ходу, направляясь к своей машине.— Эй, послушайте! — окликает меня Берли. — Не переживайте из-за того, что делал на войне ваш отец. Он вернулся домой живым, а это самое главное, что только и может иметь значение.«В самом деле? — думаю я, почти бегом возвращаясь к «ауди». — Сомневаюсь».— Он сделал для нас этот «хьюи», — кричит мне вслед Берли. — Тот, кто способен сотворить такую красивую штуку, а потом подарить ее кому-нибудь, просто не может быть плохим человеком. Вы меня понимаете?«Нет, не понимаю, — думаю я, садясь в машину. — Я больше ничего не понимаю».

Глава 24Пирли Вашингтон сидит на крыльце и читает газету, когда я въезжаю на парковочную площадку позади жилого помещения для слуг. «Акуры» тетки Энн нигде не видно, значит, она еще не вернулась — или уже приехала и снова уехала, — а вот «линкольн» моего деда на месте. Но я нигде не вижу Билли Нила и, честно говоря, рада этому.— Где ты была? — вопрошает Пирли, не отрывая глаз от «Натчес Игзэминер». На ней «выходное» платье, а на нос она водрузила очки для чтения. Она купила их на распродаже в «Уол-марте» и они выглядят дорогими, в отличие от тех, которые носит моя мать.— Каталась.— Каталась? Точно так же ты отвечала, когда была маленькой и бегала за мальчиками.— Я никогда не бегала за мальчиками. Это они бегали за мной.На крыльце Пирли два кресла-качалки. Я опускаюсь в свободное.— Не трудись спрашивать, — предупреждает она меня. — Я рассказала тебе все, что знаю.— О чем?— Обо всем, о чем бы ты меня ни спросила.Я перевожу взгляд на ряды цветущих розовых кустов.— Пирли, я думаю, что если ты начнешь сейчас, то запросто сможешь проговорить до следующей недели, но при этом не расскажешь мне и половины того, что тебе известно об этом семействе.— Мне платят не за разговоры. Мне платят за чистоту. — Лизнув палец, она переворачивает страницу. — Вчера умерла жена доктора Овертона. Нехорошо так говорить о мертвых, но она была особой со странностями.— Расскажи мне о Джесси Биллапсе.Пирли настороженно замирает, как олень, почуявший опасность.— Только не говори, что ты его не знаешь.Наконец она поднимает глаза от газеты.— С кем ты разговаривала?— С одним человеком, который служил во Вьетнаме. Пирли, Джесси Биллапс знал папу. Я хочу, чтобы ты рассказала мне, кто он такой и где живет сейчас. Ты же знаешь, что так или иначе, но я все узнаю. Не могу поверить, что ты до сих пор ни словом не упомянула его.Пирли закрывает глаза, словно от невыносимой боли.— Джесси — ребенок моей сестры. Сводной сестры, если быть точной. У нас была общая мать, но разные отцы.— Твоя сестра жила на острове ДеСалль?Пирли утвердительно кивает.— Айви моя единственная сестра.Перед моим внутренним взором всплывает образ маленькой, сильной чернокожей женщины с волосами, собранными в узел на затылке. Одновременно на память мне приходит запах спирта и ощущение боли. Однажды Айви сделала мне болезненный укол противостолбнячной сыворотки, после того как я наступила на гвоздь в пруду.— Где она сейчас?— Айви отправилась к праотцам, малышка. Разве ты не помнишь? Она умерла почти четыре года назад.Я не припоминаю, чтобы слышала о смерти Айви, зато хорошо запомнила саму женщину — не по имени, а по роду занятий. Она работала ассистенткой моего деда в маленьком здании, известном на острове ДеСалль под названием «клиника». Дедушка поддерживает клинику в рабочем состоянии, чтобы иметь возможность лечить черное население острова, когда сам бывает там или же когда в том возникает необходимость. Временами на острове жили и работали свыше ста человек, причем многие ежедневно пользовались пилами и другими опасными сельскохозяйственными орудиями труда. Я видела столько рваных ран, зашитых дедушкой, что к двенадцати годам, если возникала срочная нужда, могла обрабатывать их сама. Дед не брал денег за свои услуги, так что большая часть островитян просто ожидала его очередного приезда, вместо того чтобы обратиться за медицинской помощью на «материк», находившийся на другом берегу Миссисипи. Айви не имела профессионального медицинского образования, но она была смелой и сообразительной, спокойной и молчаливой, с ловкими и умелыми руками. Дедушка дал ей достаточно знаний, чтобы она самостоятельно практиковала в его отсутствие. Самым прославленным деянием деда остается удаление им аппендикса у моей тети Энн при свете фонаря во время урагана, который отрезал остров от материка в пятьдесят восьмом году.— Так что там с Джесси Биллапсом? — напоминаю я. — Он по-прежнему обитает где-то здесь?Пирли вздыхает и потирает лоб.— Малышка, для чего ты ворошишь давно забытое прошлое?Я не позволяю увести себя в сторону.— Джесси еще жив?— Джесси сейчас работает бригадиром на острове. Или смотрителем, или надзирателем, как там теперь называется его должность.— Джесси Биллапс — теперешний смотритель на острове? Он управляет охотничьим лагерем и всем прочим имуществом?— Истинная правда.— Сколько ему лет?— Пятьдесят с чем-то, по-моему.— Если он был сыном Айви, то почему я его не помню?Пирли пожимает плечами.— Во-первых, он взял фамилию своего отца, несмотря на то, что был внебрачным сыном. Во-вторых, он часто отсутствовал в то время, когда ты жила здесь. Уехал в город, полный больших планов, но нашел там лишь крупные неприятности. Отмотал небольшой срок в «Анголе», прямо напротив острова. Смешно, если вдуматься.Я никогда не видела ничего смешного в исправительном учреждении под названием «Ангола».— Похоже, его судьба тебя не слишком заботит.— Насколько я могу судить, у Джесси все в порядке. Я говорила тебе об этом вчера. Кое-кто из хороших ребят попал на войну и вернулся после нее другим человеком. Но это не их вина.— Что случилось с ним на войне?— Да разное, насколько я понимаю. Ему досталось и изнутри, и снаружи. Но он никогда не говорил об этом. Как и мистер Люк.— Ты когда-нибудь видела, чтобы Джесси разговаривал с папой?— Я иногда видела их вместе. Пьяных в дым. Мистер Люк проводил много времени на острове. Говорил, что ему нравится тамошняя тишина и спокойствие.— Чем они занимались вместе?— Курили травку, скорее всего. — Голос Пирли полон горечи. — После того как вернулся с войны, Джесси только этим и занимался.— А папа?— Мистер Люк тоже иногда покуривал. Хотя и не так часто, как Джесси. Раны причиняли твоему отцу сильную боль… и душевную, в том числе. Думаю, он и травку курил для того, чтобы стало легче. Но тяжелыми наркотиками он не увлекался.— Когда ты в последний раз видела Джесси?— Да уже давно, если подумать. Он безвылазно торчит на острове, а я туда больше не езжу.— Совсем?Пирли качает головой.— Мне там не нравится. Мне не нравятся тамошние люди, а я, в свою очередь, не нравлюсь им.— А почему? Что случилось? Ведь ты родилась на острове.Пирли презрительно фыркает.— Я домашний ниггер, девочка.— Ты, должно быть, шутишь. Такие вещи остались в далеком прошлом.Она внимательно смотрит на меня поверх очков для чтения.— Но только не на острове ДеСалль. Они там никогда так и не признали современный мир. Доктора Киркланда устраивало такое положение вещей, и, я думаю, черным людям на острове оно тоже нравится. Они не приемлют перемен.— Во всяком случае, я отправляюсь туда.Глаза Пирли расширяются.— Когда?— Сегодня. Я намерена повидать Джесси.— Малышка, не стоит тебе ехать туда и искать неприятностей на свою голову. Ничего хорошего из этого не выйдет.— Ты полагаешь, что я найду там одни только неприятности?Пирли складывает газету и кладет ее на пол рядом с креслом-качалкой.— Когда суешь в нору палку, надо быть готовым к тому, что оттуда может выползти змея.Я уже собираюсь поинтересоваться, чего она боится, но в это мгновение мой сотовый издает короткое пиликанье. Я открываю его и нажимаю соответствующую кнопку. Полученное сообщение гласит: «Я буду звонить тебе через несколько секунд. Только попробуй не ответить. Это касается Малика. Шон».— Кто-то пытается тебе дозвониться? — интересуется Пирли. — Как я ненавижу эти телефоны!— Мне должны перезвонить.В следующее мгновение, словно услышав мои слова, телефон разражается знакомой трелью.— Рассказывай, что у тебя стряслось, — говорю я.— Гром грянул, — начинает Шон. — В самом начале двенадцатого мы получили анонимное сообщение. Кто-то позвонил нам и предложил осмотреть квартиру в квартале Кеннер. Звонивший заявил, что Малик снимает ее под чужой фамилией. Мы получили ордер на обыск и отправились туда в компании нескольких детективов из округа Джефферсон. Домовладелец опознал Малика по фотографии, и мы вошли внутрь.— Что вы нашли?— Во-первых, кучу оборудования для видеосъемки. Профессиональная аппаратура. Во-вторых, там был компьютер, с помощью которого можно делать цифровые фильмы.Оборудование для видеосъемки?— Что еще?— Мы обнаружили орудие убийства, Кэт.У меня перехватывает дыхание.— Что?— Револьвер тридцать второго калибра «чартер армз». Именно из него убили все пять жертв. Серийный номер спилен. Мы попробуем восстановить его кислотой, но пока еще ничего нельзя сказать наверняка.— Вы уже арестовали Малика по обвинению в убийстве?— Да. Взяли его тепленьким прямо дома.— Он оказал сопротивление?— Нет. Пошел с нами, как ягненок на бойню. И на этот раз никакой прогулки по Голливудскому бульвару. Мы взяли его под белые ручки и препроводили в следственный изолятор через заднюю дверь.— Господи Иисусе! По-твоему, кто этот анонимный доброжелатель?— Мы не знаем. Может быть, кто-то из пациентов Малика? Девушка, для которой он и снял эту квартиру?— Или мужчина, — предполагаю я.— Звонила женщина. Как бы то ни было, поскольку история с неуважением к суду со стороны Малика получила широкую огласку, нам ничего не оставалось, как предъявить ему обвинение. Окружной прокурор потребовал исключить возможность освобождения под залог, но судья не согласился и установил размер залога в сумме один миллион долларов.— Он может заплатить за свое освобождение?— Скорее всего. У него есть дом на другом берегу озера, который он может внести в качестве поручительства под залог. Сначала он сидел в центральном следственном изоляторе, но потом его перевели в окружную тюрьму.Мне не дает покоя этот анонимный телефонный звонок с подсказкой, где искать орудие убийства. Уж слишком легко и просто все получается.— Шон, ты действительно считаешь, что Малик и есть убийца?— Сегодня я убежден в этом больше, чем вчера. Я только что узнал, что через десять дней после возвращения Малика из Вьетнама его отец был жестоко избит. Он провел два месяца в больнице, но так и не оправился от побоев.— Отец Малика опознал или хотя бы описал нападавшего?— Он сказал, что ничего не видел. Его избили дома, но при этом ничего не украли.— У Малика было алиби?— А от него никто и не требовал ничего подобного. Это ведь случилось в Колумбусе, штат Миссисипи, а не в Беркли, штат Калифорния. Малик был героем, только что вернувшимся домой с войны. Из-за чего бы ему избивать своего отца?Пока я раздумываю над его словами, на глаза мне попадается Билли Нил. Он неспешно направляется к крыльцу Пирли.— Тебя хочет видеть доктор Киркланд, — заявляет он, хотя прекрасно видит, что я говорю по телефону. — Он сказал, чтобы я привел тебя к нему в кабинет.— Передай, что я загляну к нему попозже. Сначала мне нужно съездить в одно место.— Что? — спрашивает Шон.Губы Билли Нила кривятся в странной улыбочке.— На остров, ты хочешь сказать?— Шон, я тебе перезвоню. — Я опускаю телефон в карман и поворачиваюсь к водителю. — Ты что, подслушивал?Нил не обращает внимания на мои слова.— Он ждет тебя сейчас. И он не любит ждать.Я смотрю на Пирли.— Что тут происходит? Что такого творится на острове, чего я не должна знать, как считают некоторые?Пирли встает с кресла и обнимает меня.— Не спрашивай меня, малышка. Ступай потолкуй со своим дедом. А если ты потом все еще захочешь съездить на остров, может статься, я составлю тебе компанию. — Она подходит к перилам крыльца и обжигает Билли Нила презрительным взглядом. — Убирайся с глаз моих, дрянь паршивая.Водитель смеется высоким, дребезжащим смехом, который я однажды слышала от мальчишки, который мучил котенка в песочнице.Пирли поворачивается и, не говоря ни слова, уходит в дом.— Твой дед ждет, — напоминает мне Нил.— Скажи ему, что я приду через минуту.— Он сказал, что я должен привести тебя.— Послушай, засранец, если ты будешь стоять у меня над душой, тебе придется ждать весь день.Билли Нил улыбается мне кривой улыбочкой.— А я бы не возражал. На тебя местами приятно смотреть.Дверь позади меня с грохотом распахивается, и на крыльцо, держа в руках ружье, выходит Пирли. Глаза у нее прищурены, губы сжаты в тонкую полоску.— Пошел вон, дерьмо вонючее, — угрожающим тоном говорит она.— Это же пневматическое ружье, — заявляет Нил, и улыбка на его лице становится шире. — Оно стреляет такими крохотными пульками.— Правильно. — Пирли поднимает винтовку и направляет ствол ему в живот. — Я стреляла из него по опоссумам, которые приходили рыться в мусоре. Но если я выстрелю тебе в яйца, то они распухнут, как арбуз, и тебе очень долго не придется беспокоиться о женщинах.Чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений, Пирли прицеливается Билли Нилу в гениталии.Улыбка на лице водителя увядает.— Смотри, попадешься ты мне когда-нибудь, ниггер.— Если я пожалуюсь доктору Киркланду, что ты пристаешь к его внучке, тебе не поздоровится, босяк. Пошел вон отсюда, кому говорю!Билли Нил снова смеется, после чего медленно удаляется по направлению к Мальмезону.— Зачем ты это сделала? — спрашиваю я. — Я вполне могу за себя постоять.— Гнилой человечишка. Не понимаю, почему доктор Киркланд держит его около себя.— Он телохранитель, ты сама недавно об этом говорила.Пирли презрительно сплевывает через перила.— У этого бездельника есть степень по юриспруденции. Уж не знаю, где он ее достал. Можешь в это поверить?Это открытие заставляет меня вспомнить Шона и его заочное обучение на юриста. Он рассказывал мне байки об осужденных, мошенниках и преступниках, которые учились вместе с ним и получили ту же самую степень, что и он.— Почему же, верю, конечно.— Мне кажется, у него что-то есть на доктора Киркланда, — негромко роняет Пирли.— Что ты имеешь в виду? Компромат?Пирли утвердительно кивает головой.— Да какой компромат может быть у него на дедушку?Пирли задумчиво качает головой, не сводя глаз с удаляющейся фигуры.— Его мать работала на твоего деда. Секретарем или бухгалтером, кем-то в этом роде. Наверное, она знала что-то такое.— Что она могла знать? Что-нибудь незаконное?Пирли поворачивается и в упор смотрит на меня тяжелым взглядом.— Не знаю. Доктор Киркланд очень осторожен с семейным бизнесом. Но что-то ведь должно быть? Иначе твой дед не позволил бы этому негодяю даже завязывать шнурки у себя на ботинках.Ее слова напоминают мне о том, что дед — человек, который настолько верит в честность и порядочность, что скрепляет сделки в миллионы долларов простым рукопожатием, — погубил карьеру нескольких людей, которые пытались обмануть его в деловых предприятиях.— Я бы не рискнула шантажировать дедушку.— Господь свидетель, что ты права. Это все равно что лезть в берлогу, в которой спит медведица.— Держись подальше от этого водителя, Пирли.Она протягивает руку и сжимает мое запястье.— Ты тоже, девочка моя. Здесь многое изменилось.— Разве? — Я качаю головой. — Почему-то я так не думаю. Я думаю, что здесь всегда так было. Просто я была слишком молода, чтобы замечать это.

Глава 25Дед ждет меня в кабинете. Он сидит в том же кожаном директорском кресле, что и два дня назад, когда рассказывал мне старую лживую сказку о смерти отца. Интересно, что он хочет сказать мне сейчас?Он не произносит ни слова, когда я вхожу в комнату. Дед сидит, выпрямившись в кресле, нянча в левой руке стакан с шотландским виски, и его голубые глаза выглядят странно влажными. На нем костюм и галстук, и со своим загаром и седыми серебристыми волосами он похож на голливудского актера-ветерана, ожидающего выхода, — не актер, играющий характерные роли, а стареющий главный герой.— Твой водитель сказал, что ты хочешь поговорить со мной.— Правильно, — говорит он, и в его командирском голосе удачно сочетаются бас и баритон. — Мне нужно задать тебе один вопрос, Кэтрин. Присаживайся, пожалуйста.Шестое чувство подсказывает, что я должна попытаться перехватить у него инициативу.— Зачем ты держишь возле себя этого негодяя?Дед, похоже, сбит с толку.— Кого? Билли?— Да. Ему здесь не место, и ты знаешь об этом.Дед смотрит в пол и поджимает губы, как если бы ему не хотелось обсуждать со мной этот вопрос. Потом он произносит извиняющимся тоном:— Деловое предприятие с казино не похоже на наш семейный бизнес, Кэтрин. Сегодня Лас-Вегас примерил на себя корпоративный имидж, но в ходу по-прежнему предосудительные действия. Большим мальчикам из Невады не по душе конкуренция, и доля их участия в игорном бизнесе в Миссисипи достаточно высока. Мне нужен кто-нибудь, кто знал бы это дело как свои пять пальцев. Билли проработал в Лас-Вегасе двенадцать лет, и еще три года он провел в индейском казино в Нью-Мексико. Мне не хочется углубляться в действительную природу полученных им знаний и опыта. Мне нечем гордиться в решении данного вопроса, но иногда для того, чтобы сделать что-то хорошее, приходится заключать сделку с дьяволом. Такова суть игорного бизнеса.— Мне удивительно слышать от тебя такие речи.Он пожимает плечами и меняет положение.— Этот город умирает. Мы больше не можем позволить себе придерживаться высоких идеалов. Пожалуйста, присаживайся, дорогая.Я опускаюсь в клубное кресло. Теперь мы сидим напротив друг друга, а на полу между нами лежит бухарский ковер.— По-прежнему воздерживаешься от алкоголя? — интересуется он, указывая рукой на буфет.— Пока что воздерживаюсь.— Хотелось бы мне иметь твою силу воли. Должно быть, ныряние приучило тебя к дисциплине.— Ты сказал, что хочешь задать мне один вопрос.— Да. Сегодня утром ты упомянула о том, что хочешь нанять команду профессионалов, чтобы осмотреть свою старую спальню. На предмет обнаружения следов крови и других улик, по твоим словам.Я молча киваю в ответ.— Ты не отказалась от своих планов, учитывая то, что я рассказал тебе сегодня утром о смерти Люка?— Нет.Сначала дед никак не реагирует на мои слова. Потом он подносит стакан с виски к губам и делает большой глоток, зажмурив глаза от удовольствия. Спустя несколько мгновений он вновь открывает их и опускает стакан на столик рядом с креслом.— Я не могу позволить тебе сделать это, — меланхолически роняет он.«Что ты имеешь в виду?» — мысленно спрашиваю я. Но вслух произношу нечто совсем другое:— Почему нет?— Потому что это я убил твоего отца, Кэтрин. Я застрелил Люка.Поначалу я не улавливаю смысла сказанного. То есть я слышу, что он говорит. Я слышу его вполне отчетливо, распознаю порядок слов в предложении. Но их смысл и значение все еще не доходят до меня.— Я знаю, что для тебя это должно стать потрясением, — продолжает дед. — Мне очень жаль, что нет никакого другого способа покончить с этим делом. Мне бы очень хотелось, чтобы ты никогда не узнала правды. Но ты обнаружила следы крови, и теперь у меня нет другого выхода. Я знаю тебя. Ты очень похожа на меня. Ты не успокоишься, пока не узнаешь всю правду. Поэтому сейчас я расскажу тебе все.— Я думала, что сегодня утром ты говорил правду.Он ерзает в кресле.— До этого момента я лгал тебе, дорогая. Мы оба понимаем это, и ты, наверное, спрашиваешь себя, почему должна верить мне сейчас. Я могу лишь просить об одном: выслушай меня, а потом ты сама поймешь, что все так и было. Сердце подскажет тебе, что на этот раз я не обманываю. Хотя мне бы очень хотелось рассказать тебе другую правду.— О чем ты говоришь? К чему все это?Дед потирает загорелое лицо правой рукой, потом задумчиво обхватывает ею подбородок.— Кэтрин, когда-нибудь ты состаришься и врач скажет тебе, что ты умираешь. Но то, что ты услышишь сейчас от меня, намного хуже. Сегодня умрет часть твоей души. Я хочу, чтобы ты собралась с духом и выдержала.У меня холодеют руки и ноги. Я испытала нечто подобное, когда увидела, как полоска экспресс-теста на беременность порозовела. Меня тогда разбил временный паралич — пока мозг пытался осмыслить перемену, которая должна была произойти в моей жизни. Нечто подобное я чувствую и сейчас, но теперь меня охватывает дурное предчувствие. Должно произойти нечто ужасное. Я боюсь, что мой мир развалится на куски, стоит мне узнать то, что от меня скрывали. Но самое странное заключается в том, что я ничуть не удивлена. Такое впечатление, что я всегда знала, что нечто подобное когда-нибудь обязательно произойдет, знала еще с той поры, когда была маленькой девочкой. Я знала, что когда-нибудь наступит такой день и я окажусь в этой самой комнате или другой, но очень на нее похожей, и кто-нибудь откроет мне страшный секрет, почему я такая, какая есть.— В ту ночь, когда умер Люк, здесь не было никакого грабителя, — говорит дед. — Ты уже заподозрила это. Вот почему ты спросила меня, не совершил ли Люк самоубийство.— А он в самом деле покончил с собой? — раздается слабый голос, который срывается с моих губ.— Нет. Я уже сказал тебе, это я его убил.— Но почему? Ты поссорился с ним? Или это был несчастный случай?— Нет. — Дед расправляет плечи и смотрит мне прямо в глаза. — Два дня назад ты спрашивала у меня, за что я не любил Люка. Тогда я не сказал тебе всей правды. Да, его реакция на военную службу вызывала у меня беспокойство, и тот факт, что он не мог содержать тебя и твою мать, не способствовал нормализации отношений. Но у меня с самого начала были дурные предчувствия в отношении этого парня. Что-то с ним было не так. Твоя мать не видела этого, потому что была влюблена. Но я-то видел. Хотя и не мог бы объяснить, что именно. Просто чувствовал что-то, что вызывало во мне отвращение как в мужчине.— Я больше не вынесу этого. Просто скажи мне, в чем дело.— Ты помнишь, что когда у Люка случались приступы дурного настроения — хандры, как выражалась Пирли, — то ты была единственной, кого он подпускал к себе? Единственной, кому он разрешал входить в амбар, когда работал?— Разумеется, помню.— Он проводил с тобой много времени, Кэтрин. Ты связывала его с реальным миром. У вас были очень необычные отношения. И со временем у меня появилось чувство, что это ненормальные отношения.Холодок оцепенения подбирается к моему сердцу.— Что ты имеешь в виду?— В ту ночь, когда умер Люк, я не читал внизу. Я выключил свет и сделал вид, что лег в постель, но на самом деле не спал. Я поступал так вот уже несколько ночей кряду. Предполагалось, что Люк должен был уехать на остров. В ту ночь, вместо того чтобы наблюдать из окна, я вышел во двор с фонарем в руках и сел на траву. — Очередной глоток скотча. — Примерно через час я заметил Люка, поднимавшегося по склону холма со стороны амбара. Он был сам на себя непохож. В темноте я даже подумал, что это другой человек. Я подумал, что он и есть грабитель. Но это был Люк. Он тихонько вошел в двери вашего дома. Я обошел дом и приник к окну. Я увидел луч света, когда он отворил дверь твоей комнаты. Я подумал, что он хочет проверить, все ли у тебя в порядке… но у него были другие намерения. Дверь открылась и закрылась, и я понял, что он вошел в твою комнату и остался в ней.Я сплю, и мне снится сон. Если я сумею проснуться, то мне не придется выслушивать все это. Но я не могу проснуться. Я сижу неподвижно, а дед продолжает рассказ.— Я проскользнул внутрь дома. Дверь комнаты Гвен была открыта, но она крепко спала. А потом я отворил твою дверь и включил фонарик.— Нет, — шепчу я. — Пожалуйста, замолчи.— Люк лежал в постели с тобой, Кэтрин. Я надеялся, что это было нечто вроде психологической зависимости, что-нибудь в этом роде. Что ему нужно было лечь с тобой в постель, чтобы заснуть. Но все оказалось иначе. Когда я сорвал одеяло…— Нет!— Он был без трусов, Кэтрин. А твоя ночная рубашка была задрана до пояса.Я трясу головой, как ребенок, пытающийся повернуть время вспять: вернуть к жизни собаку, которую переехала машина, или воскресить мать, которую только что опустили в землю. Но все бесполезно.Дедушка встает и смотрит в двустворчатое окно, доходящее до пола. В голосе его слышится волнение.— Он трогал тебя и приставал к тебе, Кэтрин. Прежде чем я сумел сказать что-нибудь, он вскочил с постели и принялся оправдываться. Что на самом деле все не так, как я думал. Но его вид ничем иным объяснить было невозможно. Я схватил его за руку и потащил к двери. А он начал избивать меня. — Дед поворачивается ко мне, глаза его сверкают. — Большую часть времени Люк пребывал в состоянии апатии и сейчас попросту застал меня врасплох. Он мог быть безжалостным, когда хотел. Да и на войне он не смог бы выжить, если бы не обладал способностью к насилию.Дедушка останавливается в трех шагах, глядя на меня с невероятной, как мне сейчас кажется, высоты.— Я хотел забрать тебя оттуда, но он ударил меня несколько раз и, похоже, не собирался на этом останавливаться. Я вспомнил о ружье, которое висело над камином в гостиной. Я выбежал из спальни, схватил его, зарядил и вернулся за тобой. Люк стоял на коленях в углу у платяного шкафа в нише. Твоя кровать была пуста. Я понял, что ты страшно напугана, и решил, что ты попыталась сбежать через эту нишу. В то время задней стены в ней не было. В старых деревенских домах соседние комнаты зачастую соединялись как раз через такие ниши. Как бы то ни было, я приказал Люку оставить тебя в покое и встать с колен. Когда он отказался повиноваться, я направил на него ружье и сказал, чтобы он проваливал ко всем чертям из моего дома и никогда больше сюда не возвращался. — Дед качает головой, глаза его затуманили воспоминания. — Может быть, ружье стало тому причиной. Или, возможно, он не смог смириться с мыслью, что все открылось. Но он снова набросился на меня. Он вылетел из своего угла, как дикое животное. И я непроизвольно нажал на курок. — Рука деда дернулась, когда он произносил эти слова. — Остальное тебе известно. Заряд попал Люку в грудь, и он умер очень быстро.В кабинете воцаряется мертвая, абсолютная тишина. Но потом из вакуума, из самого сердца пустоты, в которую я превратилась рождается вопрос:— Я видела, как все произошло?— Не знаю, девочка моя. Когда я подошел к платяному шкафу в нише, тебя там не было. Должно быть, ты пробралась через нее в спальню к матери. Подозреваю, что ты пробовала разбудить ее, но у тебя ничего не получилось. Ты совсем ничего не помнишь об этом?— Возможно, как раз это и помню, — шепчу я. — Как я пыталась разбудить маму. Может быть, это было и не в ту ночь, не знаю. Думаю, что тогда много чего произошло.— Но ты ничего не помнишь о насилии?Я отрицательно качаю головой — как робот, с механической точностью.— Я так и думал. Но все равно ты так и не оправилась от этого. Память о насилии и домогательствах преследовала тебя всю жизнь. Я наблюдал за тобой все эти годы, мне так хотелось сделать что-нибудь для тебя, чем-то помочь. Но я не знал, что я могу сделать и чем помочь. Я не видел, чем мой сегодняшний рассказ об отце может помочь тебе. Говорят, правда может сделать человека свободным, но я в этом не уверен. Если бы ты не обнаружила следы крови в своей спальне, сомневаюсь, что я когда-нибудь рассказал бы тебе все это.Он подходит к буфету, наливает почти полный стакан водки и протягивает его мне. С таким же успехом это могла быть простая вода. Шок полностью заглушил мою всегдашнюю тягу к алкоголю.— Выпей, — говорит он. — Тебе это необходимо.«Нет, я не стану пить, — говорю я про себя. — Водка причинит мне вред. Она отравит моего ребенка».— О чем ты думаешь, Кэтрин?Я молчу. Я не собираюсь пока что ни с кем делиться своей единственной тайной.— Я не знаю, что нужно делать прямо сейчас, — говорит дед. — В прошлом у тебя бывали депрессии, и я сделал чертовски мало, чтобы помочь тебе. Я представитель старой школы. Если я не могу пропальпировать проблему, облучить ее, ампутировать или вырезать, значит, это не есть проблема. Теперь я думаю по-другому. Меня беспокоит, что, рассказав тебе обо всем, я спровоцирую тяжелый приступ. Ты еще принимаешь антидепрессанты?Я не отвечаю. Должно быть, мое молчание напоминает ему тот бессловесный год, который последовал за смертью отца, и это явно его пугает.— Кэтрин? — взволнованно обращается он ко мне. — Ты можешь говорить?Я не знаю. Или я сейчас тоже молчу?— У тебя наверняка есть вопросы. Всегда были.Но я больше не я.— Ладно. После того как обдумаешь все, что я рассказал, ты, надеюсь, поймешь, почему я не хочу приглашать посторонних людей осматривать комнату на предмет обнаружения других следов крови. Ничего хорошего не выйдет, если другие узнают то, о чем мы с тобой сейчас говорили. Ровным счетом ничего. А вот вреда может получиться очень много.— Кто еще знает? — шепчу я.— Никто.— Даже Пирли?Он торжественно качает головой.— Она может подозревать об этом, но ничего не знает наверняка.— Мама?— Никто не знает, Кэтрин.— Ты действительно осматривал меня в ту ночь? После того как уехала полиция?Он печально кивает.— Что ты обнаружил?Глубокий вздох.— Вагинальное и анальное раздражение. Старые ссадины и рубцы. Твоя девственная плева была нарушена. Само по себе это ничего не доказывает, но я-то знаю, что видел. Если бы я выждал минут десять, прежде чем войти, то обнаружил бы более веские улики. И если бы тогда судебно-медицинские эксперты осмотрели и исследовали простыни…— Пожалуйста, прекрати.— Хорошо, дорогая. Только скажи, что я должен сделать.— Ничего.— Не думаю, что это правильно. Теперь, когда тебе известна правда о прошлом, пожалуй, стоит поговорить об этом с кем-нибудь. Это пойдет тебе на пользу. Я могу устроить тебя на прием к лучшим врачам в стране.— Я должна идти.— Куда?— Куда угодно.— Почему бы тебе не остаться и не побыть здесь некоторое время? Я скажу Пирли, чтобы она приготовила для тебя комнату наверху. Тебе даже не придется возвращаться в помещение для слуг. Если бы это зависело от меня, ты не жила бы там и дня. Это Люк отказывался переселиться сюда. Я предложил ему все чертово крыло целиком. Теперь, полагаю, ты понимаешь, почему… Во всяком случае, советую тебе отдохнуть несколько дней и поразмыслить над тем, что ты сегодня услышала. Хотя может потребоваться довольно много времени, прежде чем ты сумеешь справиться с этим.Я не могу поверить, что это говорит мой дед. Его убеждения всегда были просты и лишены двусмысленности: когда жизнь делает бросок по дуге, ты ловишь мяч и вколачиваешь его сукиному сыну подающему прямо в глотку. Я сама слышала, как он неоднократно повторял этот тезис. Но сейчас он стоит передо мной и разглагольствует так, словно смотрит шоу доктора Фила вместе с моей матерью.— А теперь я должна идти, дедушка.Я поворачиваюсь и спешу к застекленной створчатой двери, выходящей на лужайку. Я слышу его шаги за спиной, он идет за мной, потом останавливается. Через мгновение я оказываюсь на ярком солнце, на бесконечной равнине со свежескошенной травой.И здесь приходят слезы. Громкие судорожные всхлипывания, от которых у меня начинает болеть в груди. Я падаю на колени и склоняюсь над травой, как если бы напилась и меня тошнило. Но я не пьяна. Я чувствую себя одинокой и безутешной. Больше всего мне хочется выскочить из кожи, покинуть свою оболочку. Мне хочется взять в руки нож, располосовать себя от горла до паха и вырваться из этого отвратительного тела.— Кэтрин? — раздается перепуганный женский голос. — Что случилось? Тебе плохо?Это мать. Она стоит на коленях в цветочной клумбе возле главного въезда в Мальмезон. От одного ее вида меня охватывает паника. Когда она поднимается, я вскакиваю и бегу к дальнему углу дома.Завернув за него, я устремляюсь вдоль задней стены помещения для слуг. Слева от меня мелькает окно спальни, и я вздрагиваю, увидев его. Вот и машина. Моя связь с Новым Орлеаном. Мое спасение. Голос матери затихает вдали, когда я вскакиваю на сиденье водителя и захлопываю дверцу. Работающий мотор — первое, что останавливает волну паники, которая грозит захлестнуть меня.Включив передачу, я рывком трогаюсь с места, с ревом выруливаю с парковочной площадки, так что из-под колес летит щебенка, ударяясь о стены здания для слуг. Еще никогда мне так страстно не хотелось покинуть Мальмезон, как сейчас. Разумеется, есть только один способ, позволяющий по-настоящему и навсегда оставить это место.Для этого нужно умереть.

Глава 26Остров поднимается из вод Миссисипи подобно спине спящего кашалота. Заросли невысоких деревьев тянутся на четыре мили с севера на юг и на три мили — с востока на запад. Он настолько велик, что только после того как пересекли его, вы понимаете что это остров.В моих воспоминаниях о летних каникулах детства остров занимает такое же незыблемое место, как Натчес и Новый Орлеан, тем не менее он стоит особняком от них. Собственно говоря, особняком от всего. Номинально являясь частью Луизианы, на деле он не подчиняется ничьим юридическим уложениям, безраздельно принадлежа моей семье. Он возник в незапамятные времена, когда Миссисипи, выгнувшись подобно змее, кусающей себя за хвост, неожиданно вырвалась из прежнего русла, выпрямив его больше чем на пять миль и затопив окрестности. К последствиям этого катаклизма можно отнести и появление острова, покрытого растительностью и плодородной почвой, с дикими животными и хижинами нескольких чернокожих семей, которые трудились на моих предков в течение ста пятидесяти лет, — сначала в качестве рабов, потом издольщиков и наконец просто наемных работников. Разливы и наводнения постепенно засорили плодородный слой песком, погубили дубы и сосны, но чернокожее население продолжало исправно трудиться, выращивая крупный рогатый скот вместо хлопка, содержа охотничий лагерь и занимаясь прочими делами, позволявшими зарабатывать на кусок хлеба с маслом для детей. Единственными белыми, посещающими остров, остаются члены моей семьи и деловые партнеры деда, которых он приглашает туда на охоту.Я останавливаю машину в самом узком месте старого речного русла, которое, извиваясь, пересекает смертельно опасную и предательскую затопляемую болотистую пойму. Здесь через русло на остров тянется грунтовая насыпь, своего рода временный мост. Каждую весну река, выходя из берегов, размывает дорогу, но столь же регулярно ее каждое лето восстанавливают: стоимость работ распределяется поровну между моим дедом и нефтяной компанией, обслуживающей несколько скважин на острове. В эту пору года вода в реке стоит высоко, и волны накатываются на насыпь в каком-нибудь дюйме от края.Я стою здесь вот уже двадцать минут, пытаясь решить, безопасно ли пересекать сейчас реку по этой дороге. В течение последнего часа с юга медленно надвигаются черные грозовые тучи. Если они прольются сильным дождем, то поднимающаяся вода может затопить насыпь. Такое уже случалось раньше.Семьдесят миль, отделяющих меня от дома, я проехала в каком-то заторможенном состоянии. Единственная мысль, которая пульсировала у меня в голове, заключалась в том, что я должна непременно попасть сюда, в место, где отец проводил столько времени, чтобы попытаться разрешить трагическую загадку его и моей жизни. Я сохранила достаточно здравого смысла, чтобы дважды позвонить Шону, но оба раза он не ответил. Это означало, что он рядом с женой. Если бы он был на совещании оперативной группы или даже на месте нового убийства, то непременно ответил бы, хотя бы текстовым сообщением. Итак, отец моего ребенка почти наверняка пытается спасти свой брак.После того как мне не удалось связаться с Шоном, я испытываю почти непреодолимое желание поговорить с Натаном Маликом. Я набрала номер его сотового телефона, но он переадресовал меня к голосовой почте. Мне захотелось оставить ему сообщение. Но потом я передумала. Если психиатр по-прежнему сидит в тюрьме, то его сотовый почти наверняка лежит на столе какого-нибудь агента ФБР. Он может даже находиться в кармане самого Джона Кайзера. Но кто бы ни владел им сейчас, он уже наверняка задействовал технические возможности Бюро в попытке установить, кто только что звонил их главному подозреваемому.Когда мне не удалось дозвониться до Малика, я начала перелистывать свою телефонную книжку. Это вполне нормальное и обычное занятие, если вас охватила депрессия. Во всяком случае, я всегда поступаю именно так. Листаю телефонную книгу, набираю один номер за другим в надежде услышать сочувствующий голос. Я звоню людям, с которыми не виделась долгие месяцы, иногда годы. Но сегодня… сегодня я этого не делаю. Я набираю справочную службу и прошу дать мне номер телефона офиса Майкла Уэллса. Понадобилось все мое красноречие, но медсестра в приемной наконец соединила меня с ним. Я сказала Майклу, что хотела бы обстоятельно поговорить с ним, и поинтересовалась, найдется ли у него свободная минутка для меня.— Я по уши увяз в рассказах об индейцах и ковбоях, — смеясь ответил он. — У меня на приеме больные двухлетние детишки, так что одновременно приходится и лечить их, и развлекать. Но я с удовольствием поговорил бы с тобой. Ты позволишь угостить тебя ужином? Теперь у нас в Натчесе есть даже тайский ресторан.Я молчала достаточно долгое время — несколько минут, может быть, — потому что Майкл с беспокойством окликнул меня:— Кэт, что-то случилось?— М-м… да. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить Но мы можем и отложить разговор до лучших времен.— Скажи, что у тебя стряслось.— Ты веришь в подавленные воспоминания?— Вызванные чем? Обычно они имеют отношение к растлению малолетних.— Да. Как раз этим самым.Теперь пришла его очередь умолкнуть на какое-то время.— Это гипотетический вопрос?Я не знаю, что ему ответить.— Вроде того.— Забудь об ужине. Приезжай прямо сейчас в мой офис. Он находится на бульваре Джеффа Дэвиса. Ты помнишь, где это?— Конечно. Не волнуйся. Извини, что я тебе позвонила. Я сейчас даже не в городе.— А где ты? В Новом Орлеане?— Нет. Послушай… Если я вернусь вовремя, то перезвоню тебе позднее, ладно?— Кэт…Я кладу трубку и отключаю сигнал вызова. Зачем втягивать в это дело педиатра, который ровным счетом ничего не знает обо мне и моих проблемах? Потому что мы были знакомы в школе? Потому что у него на лице написано сочувствие? Потому что он лечит детей, а я сейчас чувствую себя так, словно мне четыре года.На другом берегу старого русла в тени кипарисов, у берега, пляшет на волнах зеленая плоскодонка. Прищурившись, я различаю на борту голого по пояс чернокожего подростка. Он несколько раз взмахивает веслами, наклоняется, делает что-то внизу, потом снова берется за весла. Когда он поднимает в воздух большую серую рыбину, я понимаю, чем он занимается. Проверяет донную снасть. С неподвижной лески через каждые несколько футов свисают многочисленные крючки, на которые нанизана протухшая приманка — для привлечения сомов, которые в изобилии водятся в реке. Прошло десять лет с тех пор, как я в последний раз была на острове, но, похоже, жизнь здесь не очень-то изменилась.Пока юноша продвигается в лодке вдоль снастей, я вынимаю сотовый и с помощью ускоренного набора звоню своему врачу, доктору Ханне Гольдман. Сейчас Ханна для меня — суд последней инстанции. Я нечасто звоню ей, но когда это все-таки случается, она отвечает немедленно или перезванивает мне в течение часа. Немногие психотерапевты могут похвастать подобными отношениями со своими пациентами.— Кэт? — отвечает она, очевидно, глядя на определитель номера.— Угу, — по-детски отвечаю я.— Ты где? Связь очень плохая.Помехи подтверждают справедливость ее слов.— За городом. Но это не имеет значения.— Что случилось?— Я кое-что обнаружила.— Хочешь поговорить об этом?— Не знаю.— Но ты же сама позвонила мне. Думаю, ты хочешь рассказать о чем-то.— Наверное.— Уложись в двадцать слов или меньше, если сможешь.— Дедушка убил моего отца.Немногое способно выбить доктора Гольдман из колеи, но сейчас мне это удается. После нескольких секунд молчания, которое кажется бесконечным, она говорит:— Пожалуйста, расскажи мне поподробнее. Я считала, что твоего отца застрелил случайный грабитель.— Я тоже так думала. Но дедушка только что рассказал мне совсем другую историю. Все так запуталось. Я обнаружила следы крови в своей старой спальне. Это были латентные следы, я даже не искала их специально. Но эта находка заставила меня задуматься о том, что случилось в ту ночь. Я начала задавать вопросы. Я собиралась вызвать бригаду судебно-медицинских экспертов, поэтому он решил рассказать мне правду.— «Он» — это доктор Киркланд?— Да.— Это был несчастный случай?— Нет. Он застал моего отца в момент, когда тот насиловал меня. В сексуальном смысле. И тогда дед убил его.— Понимаю, — замечает доктор Гольдман своим самым профессиональным тоном.Она говорит так, чтобы удержаться от восклицания «Боже мой!» или чего-нибудь в этом же роде. Ханна пытается сохранять беспристрастие и независимость, но это у нее не получается. Вот почему она позволяет звонить ей, когда мне вздумается. Ханна Гольдман занимает промежуточное положение между холодным профессионализмом и яростной приверженностью в духе Натана Малика.— Ты веришь тому, что рассказал дед?— Он никогда не лгал мне раньше. Если не считать этого случая, я имею в виду. Он сказал, что не говорил правды, чтобы защитить меня. Но у меня всегда было чувство, что в истории, которую они рассказали мне, когда я была маленькой, что-то не так.— У тебя сохранились какие-то воспоминания о тех событиях, которые он описал?— Нет. Но в последнее время я много думаю о подавленных воспоминаниях.— Почему?— Это имеет отношение к делу об убийствах, над которым я работаю.— Эти убийства были совершены здесь, в Новом Орлеане?— Да.— Понимаю.— Вы верите в подавленные воспоминания, Ханна? Я хочу сказать, верите ли вы, что человек способен полностью вытеснить что-то из своего активного сознания?— Да, верю. Это довольно-таки запутанный вопрос. О нейромеханике памяти нам известно очень мало. Но в настоящее время имеются доказательства того, что люди, перенесшие травмы, испытывают диссоциацию, после чего у них развивается амнезия в отношении этих событий. Странность данного случая в том, что у тебя это происходит наоборот. Тебе вручили свидетельства насилия еще до того, как ты начала вспоминать это. Учитывая проблемы, с которыми мы работаем в течение столь долгого времени, эту информацию можно считать самым большим подарком, который ты когда-либо получала. Я знаю, сейчас тебе трудно с этим согласиться, но, думаю, я права.— Угу.— Послушай меня, Кэт. Наступил очень опасный период. Я хочу видеть тебя у себя в кабинете как можно быстрее.— Я уже говорила, сейчас я за городом.— В таком случае тебе нужно туда вернуться. Ты пьешь?— Я не пила уже… долгое время. Я беременна.— Что? — На этот раз Ханне не удается скрыть, что она потрясена.— Я знаю, что мне следовало позвонить вам. Но я пока справляюсь.— Послушай меня. Я думаю, нам следует обсудить возможность того, что ты ляжешь в клинику, чтобы пройти курс лечения от алкоголизма. А потом где-нибудь в другом месте — и программу реабилитации для пациентов, пострадавших от сексуального насилия в детстве. После того, что тебе сегодня рассказали, может случиться что угодно. Мгновенные воспоминания о прошлом, память тела, влечение к самоубийству. Пожалуйста, скажи, где ты находишься.— Со мной все в порядке, правда. Я просто хотела кое о чем вас спросить.— О чем?— Если отец действительно делал это со мной… Как могла моя мать не знать об этом?На этот раз доктор Гольдман долго раздумывает, прежде чем ответить.— В подобной ситуации есть два или три сценария развития событий, которые обычно объясняют поведение матери. В какой-то мере она отдает себе отчет в том, что совершается насилие. Без дополнительной информации я не могу судить, то ли она отказывалась признать очевидное, то ли просто скрывала от тебя происшедшее. Во всяком случае, главной задачей матери является сохранение своей семьи любой ценой. И все-таки… Гвен могла даже не подозревать о том, что происходит.— А вы подозревали об этом? Вы когда-нибудь думали о том, что я могла стать жертвой сексуальных домогательств?— Это приходило мне в голову раз или два. Но мы не заводим разговор на данную тему, если только пациент сам не поднимает этот вопрос. А ты никогда не заговаривала об этом. Я полагала, что убийство отца стало для тебя серьезной травмой, которая привела к возникновению проблем, с которыми мы вместе боролись. Но теперь, когда эта проблема всплыла на поверхность, нам предстоит серьезная работа. Мы должны будем многое сделать. Я знаю очень хороших специалистов в этой области, Кэт.— Вы знакомы с Натаном Маликом?— Почему ты спрашиваешь о нем? — В голосе Ханны внезапно слышится настороженность. — Ты знаешь его?— Мы встречались.— Ты обращалась к нему в качестве пациентки?— Нет. По-вашему, он хороший специалист?— Малик опубликовал несколько интересных статей. И добился значительных успехов в восстановлении подавленных воспоминаний. Но он применяет радикальные методы. Они не проверены, может быть, даже опасны. Я бы не хотела, чтобы ты прибегла к услугам специалиста вроде него. Ты слишком впечатлительна.— Я всего лишь спросила.— Кэт, ты в своей машине? Не думаю, что в теперешнем состоянии тебе стоит быть за рулем.Я часто звонила доктору Гольдман с парковочных стоянок и обочин шоссе.— Нет. Я просто сижу и никуда не еду.— Ты в безопасном месте?Я бросаю взгляд на остров, который выглядит зловещим и мрачным под нависшими серыми облаками.— Да.— Где ты в цикле? Вверху или внизу?— Нигде. Я просто ничего не чувствую.До меня доносится вздох, опровергающий кажущееся спокойствие ее следующих слов:— Кэт, я боюсь, что эта информация может дать толчок приступу маниакальной депрессии. Ты в шоке. У тебя не осталось других способов защиты. Когда у тебя начинается маниакальный приступ, твой мозг убеждает себя в том, что ты неуязвима. А если это случится, когда ты сломаешься… — Голос Ханны тонет в треске статических помех. — Главное, что ты должна понять: в том, что произошло, нет твоей вины. Ты была ребенком. У тебя не было выбора, ты не могла его сделать. Ты… — Треск помех возвращается, и на это раз мне кажется, что в ушах звучат бесконечные взрывы.— Спасибо, что поговорили со мной, — говорю я, обращаясь к помехам. — Спасибо за то, что всегда…Рев клаксона едва не заставляет меня выскочить из машины. Я смотрю в зеркальце заднего вида и вижу, что сзади остановился большой белый грузовик-пикап.— Ханна?Связь прерывается.Сзади сердито сигналит пикап. Он ждет, пока я освобожу проезд на грунтовую дорогу. Водитель грузовика, конечно, может довериться болотистой равнине, но я не могу. Я хочу сдать назад и освободить дорогу, но почему-то не могу пошевелиться. Мои руки неподвижно лежат на коленях, как у паралитика. Клаксон опять ревет у меня за спиной.Я не могу двинуться с места.Проходит полминуты. Потом из кабины грузовика вылазит чернокожий водитель, который весит, похоже, никак не меньше трех сотен фунтов, и направляется к моей машине. Он одет в тенниску, опасно натянувшуюся на груди, которая, кстати, выглядит больше моей. Он явно раздосадован задержкой. Подойдя к моей машине, он стучит по стеклу.Вблизи я замечаю, что у него доброе лицо. Он выглядит лет на пятьдесят, и хотя это маловероятно, мне приходит в голову мысль, что судьба могла неожиданно свести меня с самим Джесси Биллапсом. Сделав над собой усилие, я нажимаю кнопку, которая опускает стекло с моей стороны.— Похоже, вы заблудились, леди, — произносит он глубоким мелодичным голосом.— Вы Джесси Биллапс?Губы мужчина растягиваются в широкой улыбке.— Дьявол, нет, конечно! Хотя Джесси — мой двоюродный брат.— Он сегодня на острове?— Джесси всегда на острове.— Мне нужно поговорить с ним.Мужчина делает шаг назад, окидывает взглядом мою «ауди» и от души смеется.— У вас дело к Джесси? В это трудно поверить.— Правда? Но так оно и есть на самом деле.— Подождите секундочку. Вы, наверное, работаете с теми парнями из «Спортс иллюстрейтид», которые снимали здесь красоток в бикини весной?— Нет. Меня зовут Кэтрин Ферри.Непонимающий взгляд. Лишь спустя несколько мгновений в глазах гиганта забрезжило узнавание.— Кэтрин ДеСалль Ферри, — уточняю я.Улыбка исчезает, мужчина выпрямляется и начинает заправлять выбившуюся тенниску.— Простите, что сразу не узнал вас, мэм. Меня зовут Генри Вашингтон. Чем я могу вам помочь? Хотите, чтобы я проводил вас через мост и нашел Джесси?— А разве не опасно ехать по такому мосту?Вашингтон наклоняет голову набок.— Знаете, «опасно» — очень растяжимое слово. Я много раз ездил по этому старому мосту, и пока что он не просел. Но это непременно случится, рано или поздно. Доктору Киркланду нужно вложить немного больше денег в него. Так будет безопаснее для всех, кто живет на острове.— Думаю, вы правы.— Вот что я вам скажу. Почему бы вам не поехать со мной? А когда закончите свои дела с Джесси, он привезет вас обратно к вашей машине. Если он не сможет, отвезу я.— Звучит заманчиво.Разговор с человеком посторонним, совершенно незнакомым, заставил меня вернуться в реальный мир. Поставив «ауди» под ореховым деревом и заперев, я поднимаюсь в кабину грузовика Генри и устраиваюсь на сиденье для пассажира.Этот грузовик ничуть не похож на пикап из моих детских кошмаров. Кабина приподнята высоко над землей, здесь имеется отличная стереосистема, кресла обтянуты толстой тканью, а позади располагается просторное заднее сиденье. Грузовичок из моих кошмаров старый и ржавый, с круглым передним бампером, отчего похож на игрушку. Рычаг переключения скоростей, прямой, как палка, торчит в нем прямо из пола, а обивки нет нигде, даже на крыше.— Вы приходитесь родственницей доктору Киркланду? — интересуется Генри, включая передачу и осторожно выруливая на мягкое покрытие дороги.— Он мой дед.— Ага. А как получилось, что я ни разу не видел вас здесь раньше?— Вероятно, вы меня все-таки видели. Просто с тех пор как я была здесь в последний раз, прошло десять лет. И намного больше с того времени, когда я всерьез задерживалась на острове.— Ну, он почти не изменился. Разве что пять лет назад сюда провели электричество. А раньше, когда нужна была электроэнергия, мы запускали генераторы.— Я помню. А как насчет телефонной службы?Генри похлопывает по сотовому телефону у себя на поясе.— Вот и все, что у нас есть, да и те работают только вполсилы. Поэтому мы держим в грузовиках радиопередатчики.Мы выезжаем на заболоченный участок. Почти сразу же грузовик заносит, и земля уходит из-под ног. Я сжимаюсь, но Генри лишь смеется. Пикап снова выравнивается.— Думаете, только вам страшно? — хохочет он. — Если моя большая задница окажется в воде, мне останется только взывать о помощи.— Почему?— Я не умею плавать.Кто-то, наверное, рассмеялся бы, но мне не до смеха. Мне становится грустно. Когда мы уже приближаемся к берегу, о ветровое стекло разбиваются первые капли дождя.— Дождь может размыть мост? — спрашиваю я.— Скорее всего, нет, — отвечает Генри. — Но я своими глазами видел, как это случалось раньше. К тому же сильный ливень начнется не раньше, чем через час.— Откуда вы знаете?Он смотрит на меня, постукивая себя по кончику носа.— Чутье. Мне нужно работать на телеканале «Ченнел сикстин». Метеоролог из меня получился бы куда лучший, чем те парни, которые занимаются этим сейчас.— Так у вас есть и телевидение?— Спутниковое. Кабельного пока нет.Кое-что все-таки изменилось. Когда я была здесь в последний раз, жизнь на острове ДеСалль была столь же примитивной, как в Аппалачской впадине. Пара дюжин хижин для рабочих, клиника деда, несколько домиков у озера для приезжих охотников да самые разные хозяйственные постройки. У большинства хижин все службы располагались на улице. Единственным сооружением с «современными» удобствами считался охотничий домик моего деда — постройка в стиле плантаторского особнячка из кипариса, выходящая окнами на озеро, спроектированная известным архитектором из Луизианы А. Хейз Тауном. Да еще клиника.— Мы почти на месте, — говорит Генри, прибавляя газу.Когда стена деревьев становится ближе, я замечаю небольшой сарай у самой воды, и по коже бегут мурашки. Как почти каждая постройка на острове, сарай покрыт оцинкованной крышей. Холодок исчезает, но теперь сердце просто готово выскочить из груди.Позади сарая припаркован тупоносый грузовичок-пикап из моих кошмаров.

Глава 27Как только грузовик Генри Вашингтона вырулил на гравийную дорогу, которая вела вдоль восточного берега острова, мое тело словно завибрировало. Очень странное ощущение: как будто по периферическим нервам побежал электрический ток и они начали тоненько звенеть, отчего дрожь в руках, беспокоившая меня на протяжении последних трех недель, только усилилась.Остров выглядит точно так же, как всегда. По периметру его, в воде у берега, стеной стоят кипарисы, тогда как остальная часть суши покрыта зарослями ивняка и тополей. Сейчас кипарисы остаются по правую руку — мы едем на север. Я хочу задать Генри несколько вопросов о старом грузовичке деда, но сердце у меня сжимается, в горле застревает комок, и я молчу.С воздуха остров ДеСалль похож на уменьшенную копию Южной Америки. В центре его почти надвое рассекает озеро в форме лошадиной подковы, которое некогда являло собой рукав Миссисипи. Охотничий домик деда стоит на северном берегу озера, а хижины рабочих — на южном. К западу от озера протянулись пять сотен акров рисовых полей. Северная оконечность острова целиком отдана под пастбища для коров и нефтяные скважины, а к югу от водоема раскинулись леса, через которые мы сейчас и проезжаем. На опушке виднеются коттеджи для гостей и хозяйственные постройки охотничьего лагеря, а чуточку ниже — это Аргентина нашего острова — простираются невысокие песчаные дюны и топи, которые тянутся вплоть до того места, где соединяются старое русло и нынешнее течение Миссисипи.— Джесси должен быть на северной оконечности, сгонять коров, которые отбились от стада, — говорит Генри, качая головой, как если бы подобное занятие предполагало некоторое умопомешательство. — А потом, по его же словам, он собирается заняться мелким ремонтом в охотничьем лагере.Через несколько секунд заросли деревьев по левую руку должны поредеть, и откроется вид на озеро и хижины, в которых живут рабочие.— Разве мы еще не проехали дорогу к лагерю?Генри смеется.— Вы имеете в виду самую короткую дорогу? Да, правильно. Но мне не хотелось бы ездить на этом грузовике по болотам. Теперь с севера в лагерь ведет вымощенная гравием дорога.Я вижу озеро, темно-зеленое под черными облаками, по которому ветер гонит мелкие белые барашки. Генри поворачивает направо, на дорогу, которая петляет между озером и южной оконечностью леса. Он взмахивает рукой, широким жестом обводя группу хижин у озера. Солнце уже садится, и почти на каждом крылечке расположились люди: старики покачиваются в креслах-качалках, а детвора резвится во дворах с кошками и собаками.— Почти приехали, — говорит Генри и сворачивает вправо на узкую гравийную дорогу между деревьями.— Какой он, Джесси? — спрашиваю я.— Вы его не знаете?— Нет.— Джесси — настоящая загадка. Он был самым спокойным и невозмутимым парнем на острове. Любит покурить и поболтать. А теперь превратился в жесткого и крутого парня. Не знаю, что с ним случилось, но он изменился.— Может быть, из-за войны?Генри пожимает широкими плечами.— Кто знает… Джесси не особенно разговорчив. Он или вкалывает сам, или смотрит, как работают другие.Следующие несколько минут проходят в молчании. Впереди появляются коттеджи охотничьего лагеря. В отличие от хижин рабочих, строительным материалом для которых служили промасленная бумага или картон, водруженные на основание из битого кирпича, коттеджи построены из кипарисов, продубленных дождем и ветром, серых и прочных, как гранит. Крыши покрыты оцинкованным железом, оранжевым от ржавчины.— Вон там Джесси, — говорит Генри.Я никого не вижу, зато замечаю каурую лошадь, привязанную к перилам крыльца одного из коттеджей. Генри тормозит перед домом и трижды нажимает на клаксон.Ничего не происходит.— Он сейчас придет, — уверяет Генри.И действительно, из-под коттеджа вылезает жилистый чернокожий мужчина без рубашки, выпрямляется и отряхивается. Сначала он кажется похожим на сотни других чернокожих рабочих, которых мне доводилось видеть. Потом он оборачивается, и я вижу правую сторону его лица. В глаза бросаются пятна ярко-розовой кожи, которые, подобно брызгам краски, покрывают его кожу от виска до плеча, а щека и вовсе представляет собой сплошное месиво грубой зарубцевавшейся плоти.— Он обгорел во Вьетнаме, — поясняет Генри. — Выглядит жутко, конечно, но мы уже привыкли.Генри высовывается из окна и кричит:— Эй, Джесси! Я привез леди, которая хочет потолковать с тобой!Джесси подходит к грузовику — с моей стороны, а не со стороны Генри — и пристально смотрит на меня. Генри нажимает кнопку, и стекло опускается, так что между мной и изуродованным лицом Джесси Биллапса остается пространство не более шести дюймов.— Что вам от меня нужно? — неприветливо обращается он ко мне.— Я хочу поговорить с вами об отце.— А кто ваш отец?— Люк Ферри.Глаза у Джесси расширяются, а потом он фыркает, как лошадь.— Будь я проклят! Прошло столько времени, и вы только сейчас приехали сюда? Я помню вас еще маленькой девочкой. Я довольно хорошо знал и вашу мать. Как вы сюда попали?В разговор вмешивается Генри.— Ее машина осталась там, по другую сторону насыпи. Я пообещал, что ты отвезешь ее обратно, когда вы закончите. Нет проблем?Джесси некоторое время молча изучает меня.— Ладно, я отвезу ее к машине.Он открывает дверцу и помогает мне спуститься с высокой подножки. Кожа на ладонях у него огрубела настолько, что напоминает кору дерева. Генри уезжает, на прощание рявкнув клаксоном, а Джесси ведет меня в охотничий коттедж, соседний с тем, у которого привязана его лошадь.— Жестянка не любит незнакомых людей, — поясняет он.— Вы назвали свою лошадь Жестянкой?— Люди за глаза величают меня крутым и жестким, так что я решил дать им понять, что знаю об этом.Он поднимается на крыльцо и садится на пол, прислонившись спиной к стене коттеджа. Я устраиваюсь на верхней ступеньке и опираюсь о перила. Нет никаких сомнений, что Джесси Биллапс зарабатывает себе на хлеб тяжким трудом. Если он служил во Вьетнаме, то сейчас ему должно быть никак не меньше пятидесяти, но живот у него по-прежнему плоский и твердый, как у подростка. Руки у него не бугрятся мускулами, но мышцы перекатываются под кожей при каждом движении. Зато лицо — совсем другое дело. Я пока даже не могу составить впечатление о том, как он выглядит, — в первую очередь бросаются в глаза только шрамы.— Дизельное топливо, — произносит он грубым, хриплым голосом.— Что?— Мое лицо. Я как раз чистил туалеты, когда мистер Чарли[50] решил угостить нас несколькими минометными залпами по случаю Рождества. Мы обычно сжигали все дерьмо с помощью дизельного топлива. Я стоял рядом с пятью полыхающими бочками, когда в них попала мина. Меня накрыло с головой дерьмом и горящим топливом. Было бы смешно, если бы я не подцепил еще и инфекцию после этого.— Мне очень жаль.Он цинично подмигивает мне, потом достает из заднего кармана штанов пачку сигарет с ментолом. Прикурив от серебряной зажигалки, он делает глубокую затяжку и с силой выдувает голубоватый дым подальше от крыльца. Похоже, он настраивается на долгий разговор. Затянувшись сигаретой еще раз, он устремляет на меня взгляд темных глаз.— Вы приехали сюда, чтобы расспросить меня о своем отце?— Я слышала, что вы знали его достаточно хорошо.Кажется, мои слова позабавили Джесси.— Мне трудно судить об этом. Да, мы с Люком одно время были приятелями. Но это было давно.— Я надеялась, что вы расскажете о том, что случилось с ним на войне.— Вы уже знаете хоть что-нибудь?— Один человек сказал мне, что он был снайпером. Я этого не знала. Еще мне рассказали, что он служил в подразделении, которое обвинили в совершении военных преступлений. Вам что-нибудь известно об этом?Джесси презрительно фыркает.— Военные преступления? Дерьмо собачье! Это самое паскудное выражение, которое я когда-либо слышал. Война сама по себе — самое дерьмовое преступление, если на то пошло. И только люди, которые ничего не знают об этом, разглагольствуют о таких вещах, как военные преступления.Я не знаю, как продолжать разговор.— Во всяком случае, должны были произойти какие-то необычные события, раз армейские чиновники заговорили о том, что солдат его подразделения надо отдать под трибунал.— Необычные? — Джесси смеется лающим, невеселым смехом. — Да. Можно сказать и так.— Вы можете сообщить мне что-либо?— Люк неохотно говорил об этом. Он был деревенским парнишкой, понимаете? И из-за этого попал в неприятности. Он знал, как стрелять. Я сам неплохо управляюсь с винтовкой, но надо было видеть, как стрелял этот парень. Такое впечатление, что он родился с ружьем в руках. Но после войны он больше не убил никого, даже оленя на охоте. Как бы там ни было, в армии его сделали снайпером. И он пробыл им пару месяцев. Потом его перевели в специальное подразделение под названием «Белые тигры». Предполагалось, что оно будет состоять из добровольцев, но, думаю, командование само назначало добровольцев из тех, кого считало подходящими. Вот так старина Люк и вляпался— «Белые тигры»? И что они должны были делать?— Их собрали вместе с одной-единственной целью. Для вооруженного проникновения на вражескую территорию, как выражалось начальство. Вот только проникновение было не совсем законным. «Тигры» совершали рейды на территорию Камбоджи, где вьетконговцы укрывались от наших бомбардировщиков.— И вы знаете, что там случилось?— То же самое дерьмо, что и в других местах, только намного хуже. «Тигры» переходили от одной деревни к другой, искали оружие, вьетконговцев или тех, кто им симпатизирует. Но вся штука в том, что они действовали совсем не так, как мы в регулярной армии. В Камбодже они не ждали, пока в них начнут стрелять. Они шли туда напугать тамошний народ до полусмерти, чтобы они не помогали мистеру Чарли. «Чтобы уничтожить тайные базы отдыха противника и перерезать линии снабжения» — говорилось в заявлении Управления по оказанию военной помощи иностранным государствам. Лицемерные ублюдки! И так уж получилось, что в этом подразделении «Тигров» оказалось несколько по-настоящему плохих ребят. Отбросы, которых набрали из других взводов. Естественно, они дали волю своим дурным наклонностям.— Что именно подпадает под эту категорию?Джесси гасит окурок и сразу же закуривает новую сигарету.— Убийство вождей племен и казначеев Вьетконга. Наказание всех, о ком точно знали или кого просто подозревали в оказании помощи Вьетконгу или «красным кхмерам». Допросы с пристрастием. — Он горько улыбается. — Это означает пытки.— И мой отец тоже участвовал в этом?Он утвердительно кивает головой.— Понимаете, в этом ведь и заключалась его работа. Но подобное дерьмо творилось и там, где был я. В случае нужды мы расстреливали пленных: не тащить же их с собой? Но если это увидит «неправильный» офицер, можно было вляпаться в неприятности. А в подразделении Люка все было не так. У него именно офицеры выступали инициаторами этого дерьма. Отрезали головы и насаживали их на колья, чтобы напугать «красных кхмеров». Забирали девушек из деревень и использовали их для отдыха и развлечений. Отнимали…— Подождите секундочку, — перебиваю я его. — Вы хотите сказать, что они похищали девушек и насиловали их?Джесси равнодушно кивает, словно не видя в этом ничего особенного.— Конечно. Таким способом командование награждало своих солдат. Когда парни хорошо делали свое дело, то могли взять из деревни любую девушку и оставить ее у себя на пару дней.— А что случалось с девушкой после того, как она им надоедала?Джесси поднимает руку и быстро проводит большим пальцем по горлу. Его глаза ничего не выражают, и мне становится страшно.— Я же сказал, что они творили ужасные вещи.— Как относился к этому мой отец?Джесси пожимает плечами.— Он обвинил во всем правительство. Проклятье, это же оно сунуло его в эту мясорубку! Он не просил их об этом. А что еще он мог поделать? Все происходило в джунглях… никаких официальных записей не велось… связь с командованием осуществлялась только по радио. Поэтому Люк делал то, что должен, и старался остаться в живых, чтобы убраться оттуда.— А как же расследование военных преступлений? Кто поднял шум?— Скорее всего, какая-то крыса в их подразделении. Наверняка кому-то захотелось увидеть свое имя в газетах.Подобное объяснение кажется мне неубедительным.— Сообщить об этом — значит, рискнуть жизнью. Должно быть, кого-то замучила совесть, раз он решился на такой шаг.Джесси качает головой.— Все, что мне известно, это то, что ребята из правительства допрашивали Люка. Но он им ничего не сказал. Правительство прикрыло расследование. Все, конец игры.Джесси так глубоко затягивается сигаретой, что мне кажется будто он хочет почерпнуть в ней силу и уверенность. Я смотрю на него, и мне вдруг приходит в голову, что его худощавая фигура вовсе не является следствием отменного здоровья. Мне почему-то кажется, что весь жир, который накопил бы на его месте нормальный человек, сгорает в пламени глубоко скрытого гнева, который пожирает его изнутри.— Вы хотите сказать…— Для чего вы сюда приехали? — В голосе Джесси впервые звучит сдерживаемая ярость. — Вы приехали сюда не для того, чтобы поговорить о Вьетнаме.— Нет, я приехала сюда именно за этим.Он снова смеется лающим смехом.— Может быть, вы действительно думали так. Но за всеми этими вопросами стоит что-то еще.Я отвожу глаза в сторону, надеясь скрыть от него чувство, которое испытываю после того, что рассказал мне сегодня дед. Я понимаю, что именно чувствую. Вину. Поэтому и задаю вопросы. Если отец действительно проделывал со мной все эти вещи, значит, что-то подтолкнуло его к этому. И если не война, то что это могло быть еще, кроме меня? Я всегда требовала внимания, всегда была очень сексуальной…— Эй, — говорит Джесси. — У вас такой вид, словно вы собираетесь расплакаться у меня на груди.Я запрокидываю голову и молча глотаю слезы.— Вы правы. Я не знаю, для чего приехала сюда. Я надеялась на… что-нибудь. Не знаю, на что.— Вы пытаетесь найти объяснение тому, почему Люк был таким, каким был? Надеетесь, что я скажу, что он был святым или кем-нибудь в этом роде и лишь носил на лице маску замкнутости? Он был таким же парнем, как и я. У всех внутри есть и хорошее, и плохое. — Он грозит мне пальцем с длинным ногтем. — Но ведь я не сказал вам ничего такого, чего бы вы уже не знали. Я вижу это по вашим глазам. Вы дочь Люка Ферри, и я знаю, что внутри у вас то же самое.У меня снова наворачиваются слезы. Их слишком много, и я не могу смахнуть их незаметно.— Почему мой отец проводил столько времени здесь, Джесси? Что тянуло его сюда?Джесси хмурится и отводит глаза, глядя вдаль, на деревья.— Он выращивал здесь марихуану?— Он пытался, но у него ничего не получилось.— Он занимался торговлей? Я имею в виду наркотики?Лицо со шрамом медленно покачивается справа налево и обратно.— Черт, да мне пришлось выращивать травку Люка самому.— Тогда я ничего не понимаю. Сколько времени он действительно проводил здесь?— Много. Особенно зимой. Летом здесь подолгу гостила ваша семья. В сезон охоты на оленей сюда приезжал доктор Киркланд и его приятели. Но все остальное время Люк проводил здесь.— Черт возьми, чем же он занимался, если не охотился и не рыбачил?Джесси снова переводит взгляд на меня, но скрытый гнев, который я ощутила в нем раньше, кажется, исчез без следа.— Он много гулял. Рисовал что-то в своем блокноте. Играл немного. Он держал здесь свою гитару. Я научил его парочке вещей.Я смутно припоминаю гитару в студии отца, но не помню, чтобы он когда-нибудь играл на ней.— Он был хорошим музыкантом?— Для белого он играл хорошо. Даже очень хорошо. И голос у него был неплохой. Он был прирожденным блюзовым музыкантом.— Ну хорошо, а что…Звонок сотового заставляет меня умолкнуть, но это не мой телефон. Джесси достает из кармана «нокиа» и отвечает. Он молча слушает некоторое время, потом говорит, что займется этим прямо сейчас, и дает отбой.— Я должен идти, — заявляет он.— Прямо сейчас?— Угу. Нужно привезти кое-какие припасы с материка на случай, если погода испортится по-настоящему и вода накроет мост. Синоптики говорят, что дождь будет лить пару дней кряду на всем течении реки. Так что нам пора выдвигаться.— Но я хотела спросить вас еще кое о чем.— Мы можем поговорить по дороге. — Он подходит к лошади, отвязывает ее и подводит к тому месту, где стою я. Жестянка отмахивается хвостом от слепня, который с жужжанием вертится рядом. — Сначала я сяду в седло, а потом помогу подняться вам. Только держитесь подальше от его задних копыт.— Хорошо.Джесси вдевает ногу в стремя и ловко взлетает на спину лошади. Потом он убирает ногу, чтобы я могла воспользоваться стременами. Когда я ставлю туда ногу, он берет меня за левую руку и легко подтягивает вверх, усаживая в седло позади себя.— Можете разговаривать, только не забывайте держаться.Он пускает лошадь легким галопом по поросшей травой обочине гравийной дороги. Его широкие плечи блестят от пота, а шея сзади покрыта розовыми шрамами.— Вы работаете на моего деда, правильно? — спрашиваю я.— Правильно.— Что вы о нем думаете?— Он крутой старик.— Он вам нравится?— Доктор Киркланд платит мне зарплату. При чем тут «нравится» или «не нравится»?У меня появляется чувство, что моего деда и Джесси Биллапса связывают далеко не простые отношения.— Что вы от меня скрываете, Джесси?Я буквально чувствую, как он улыбается.— Однажды, когда я был мальчишкой, доктор Киркланд избил меня. Сильно избил. Но на его месте я сделал бы то же самое, так что, думаю, мы квиты.Я хочу расспросить его об этом инциденте подробнее, но не успеваю открыть рот, как вижу женщину, которая едет в нашу сторону на велосипеде. Гравийное покрытие затрудняет ее продвижение. Она выглядит так, словно в любую минуту может поскользнуться и упасть.— Будь я проклят… — бормочет Джесси.— Кто это?— Не обращайте на нее внимания. Она немного чокнутая.Приблизившись к нам, женщина замедляет ход, но Джесси лишь пришпоривает лошадь, словно намереваясь побыстрее проскочить мимо, не обменявшись с ней ни словом.— Подождите! — кричит женщина.— Остановитесь, — велю я Джесси.Он не слушает меня.— Будь ты проклят, Джесси Биллапс! — кричит женщина. — Не смей убегать от меня!Я протягиваю руку и хватаюсь за поводья.— Остановите лошадь!Он ругается, но в последний момент все-таки останавливает коня.— Вы еще пожалеете, что мы не проехали мимо.Женщина рядом с нами выглядит очень взволнованной, и я ожидаю, что она разразится бранью в адрес Джесси, обвиняя его в измене или рукоприкладстве. Но теперь, когда лошадь остановилась, она ведет себя так, словно Джесси не существует. Она не сводит с меня глаз.— Это вы Кэтрин Ферри? — спрашивает она.— Правильно.— Меня зовут Луиза Батлер. Мне необходимо поговорить с вами.— О чем?— О вашем отце.— Вы знали его?— Еще бы мне его не знать…Перекинув ногу через седло, я спрыгиваю на землю рядом с Луизой Батлер. Ей примерно около сорока, и она очень красива, с кожей того же цвета топленого молока, что и у Пирли. Она смотрит на меня, и в ее больших глазах я вижу подозрение.— Если вы хотите остаться здесь и поболтать, — говорит Джесси, — вам придется самой добираться до своей машины. У меня дела.— Я знаю, где осталась машина. Я сама доберусь до нее.Джесси пришпоривает лошадь и исчезает, оставив после себя облачко пыли.Я смотрю на Луизу и жду, чтобы она объяснила причину своего неожиданного появления. Но она лишь молча смотрит в небо.— Скоро пойдет дождь, — отпускает она замечание. — У меня есть домик у озера. Нам лучше укрыться в нем.Не дожидаясь ответа, она разворачивает велосипед и катит его обратно по дороге. Несколько секунд я смотрю ей вслед, разглядывая платье типа «рубашка» и кеды на ногах. Потом я догоняю ее и пристраиваюсь рядом. Под ногами у меня хрустит и скрипит гравий.— Откуда вы узнали, что я здесь? — спрашиваю я.— Мне сказал Генри, — отвечает она, не глядя на меня.— Итак, вы знали моего отца.Теперь она поворачивается ко мне.— Вам может не понравиться то, что я скажу, мисс Кэтрин.— Пожалуйста, зовите меня Кэт.Она негромко смеется.— Китти Кэт.По коже у меня пробегают мурашки. Мой отец называл меня Китти Кэт, когда я была очень маленькой. Он был единственным, кто звал меня так.— Значит, вы действительно знали его. Пожалуйста, расскажите мне все, что можете.— Я не хочу, чтобы вы испытывали неловкость, милая.— Вы не можете сделать так, чтобы я чувствовала себя хуже, чем уже чувствую.— Не зарекайтесь. Джесси говорил что-нибудь плохое о Люке?— Не совсем. Он мог бы и сказать, но тут появились вы.Луиза морщит нос.— Вам не следует доверять Джесси. Во всяком случае, в том, что касается Люка.— Я думала, они были друзьями.— Да, одно время они действительно были ими.— И что же случилось?— Я.— Вы?Она искоса смотрит на меня.— Милая, Люк был моим мужчиной семь лет. Начиная с семьдесят четвертого года, вплоть до той ночи, когда его убили. И многим людям это не нравилось.Я замираю на месте. Эта женщина всего лишь немногим старше меня, лет на десять максимум. И она говорит, что была любовницей моего отца?Луиза идет дальше, но потом замечает, что меня нет рядом. Она останавливается и оборачивается.— Я не хотела оскорбить ваши чувства. Я просто хотела поговорить о нем. Понимаете, я надеялась увидеть его в вас.— Увидели?Она грустно улыбается.— Вот сейчас вы смотрите на меня его глазами. В каждой черточке вашего лица я вижу его.— Луиза, что…Прежде чем я успеваю закончить, над головой у нас разверзаются небеса. Крупные капли дождя взбивают кремового цвета пыль на обочине дороги, рисуя на ней темные узоры. Эти круги множатся слишком быстро, чтобы за ними можно было уследить, и вот уже мы с Луизой, как девчонки, мчимся по дороге. Сначала она толкает велосипед перед собой, потом садится на него и едет вслед за мной.— А вы здорово бегаете! — кричит она, когда навстречу нам выныривают хижины крошечной деревушки. — До моего дома совсем недалеко, но он самый последний.Мы мчимся мимо серых хижин — их крылечки теперь опустели — и сворачиваем на грязную тропинку, которая тянется вдоль озера.— Вон мой дом! — кричит Луиза.Я подношу руку к глазам, чтобы защитить их от дождя. Вдалеке я вижу хижину, но она не серая, подобно остальным, а ярко-синяя, как бунгало на Карибских островах. Теперь я вижу, куда бежать, и устремляюсь вперед, оставляя велосипед за спиной. В грязи я чувствую себя устойчивее, чем Луиза на велосипеде и в спринтерском беге к крыльцу домика легко обгоняю ее.Я гляжу, как она проезжает последние несколько ярдов, и вдруг понимаю, что сейчас узнаю об отце такие вещи, которые он намеревался навсегда сохранить от меня в тайне. Может быть, эта красивая незнакомка знает нечто такое, что поможет объяснить то, что рассказал мне сегодня дедушка? Или, по крайней мере, подтвердить?— Входите же, — говорит она, затаскивая велосипед на узкое крылечко маленького домика. — Я сейчас приду.Я открываю хлипкую дверь и вхожу в комнату, которая одновременно служит кухней, гостиной и столовой. Не успеваю я переступить порог, как две вещи привлекают мое внимание. Первая — это стук дождевых капель по оцинкованной крыше над головой. Мой повторяющийся кошмар воплощается в реальность, и у меня перехватывает дыхание. Вторая же особенность дома заключается в том, что отец явно жил здесь когда-то. На полке над газовой плитой стоит скульптура женщины. Хотя в ней чувствуется африканская, а не азиатская кровь — овальное стилизованное лицо на длинной шее и тело с грациозными руками и ногами, — одного взгляда достаточно, чтобы понять, что это работа моего отца. Женщина лежит на боку — одна нога согнута в колене, рука на бедре — и, вероятно, глядит на любимого, который отошел на несколько шагов. Скульптура явно стоит дороже всего домика Луизы.Обеденный стол, вне всякого сомнения, тоже сделан руками моего отца. Шероховатая сталь с вделанными в нее стеклянными пластинами и кусочками слюды, вплавленными в металл. В комнате не видно кровати, но я готова держать пари, что он сделал и ее.— Люк хотел, чтобы у меня был свой угол, — раздается за спиной голос Луизы.Внезапно пол уходит у меня из-под ног. В домике стоит удушающая жара, как если бы комнату не проветривали много дней, шум дождя с каждой секундой становится все громче. Но это еще не все. Сегодня жизнь моего отца превратилась из калейдоскопа счастливых воспоминаний в череду изломанных изображений в комнате кривых зеркал.— Что с вами? — обеспокоенно спрашивает Луиза.— Не знаю.Она подбегает к кондиционеру, встроенному в оконный проем, и нажимает выключатель. Грохочущий рокот старого устройства почти заглушает шум дождя, но уже слишком поздно.Я еще чувствую, как подгибаются колени, как Луиза подхватывает меня под мышки и подталкивает к дивану.

Глава 28— Выпейте вот это, — говорит Луиза, поднося к моим губам стакан чаю со льдом. — Это жара так на вас подействовала. Дом простоял запертым пару дней, а без кондиционера в нем становится жарко, как в печке.— Жара тут ни при чем, — бормочу я, принимая из ее рук стакан и отпивая глоток сладкого чая.— Может, всему виной то, что вы увидели работу Люка? Мне следовало бы догадаться, что вы расстроитесь из-за этого.— Я не поэтому вырубилась.Она внимательно рассматривает меня бездонными карими глазами.— Я бы сказала, что вы выглядите очень испуганной.Я медленно киваю головой.— Это все дождь.— Дождь?— Стук капель. Капли дождя стучат по оцинкованной крыше.Луиза явно сбита с толку.— Вам не нравится этот звук?— Дело не в том, нравится он мне или нет. Я просто не могу его слышать.— В самом деле? А мне нравится. В такую погоду я чувствую себя одиноко, но все равно он мне нравится. В дождливую погоду я лежала в постели с Люком и могла слушать звук дождя часами. Он похож на музыку.Я пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются меня.— Простите. Вы расстроены, а я ударилась в воспоминания о добрых старых временах. С вами, наверное, в дождь случилось что-то плохое?— Хотела бы я знать, что именно. В последнее время звук дождя часто приходит ко мне во сне. И даже наяву.— Иногда так бывает, — замечает Луиза, подходя к раковине. — И во мне много всякого, чего я не понимаю. — Она открывает кран и наливает воду в чайник. — Я собираюсь сварить кофе. На улице может быть жара в сотню градусов по Фаренгейту, но я должна выпить кофе. По-моему, это называется силой привычки.— Луиза, вы можете рассказать мне что-нибудь об оранжевом грузовичке-пикапе у моста?Она несколько минут сосредоточенно занимается приготовлением кофе, а потом садится в мягкое кресло с откидывающейся спинкой слева от меня.— Вы имеете в виду ржавую развалину возле сарая?— Да.— В прежние времена на нем ездил доктор Киркланд.— Я знаю. А мой отец ездил на нем когда-нибудь?Она прикрывает глаза.— Да, Люк иногда катался на нем, когда доктора Киркланда не было поблизости. Доктор Киркланд вечно хвастался тем, как долго бегает эта развалина. Он говорил, что этот пикап никогда его не подводил и не подведет. Но в конце концов это случилось. А почему вы спрашиваете?— Мне кажется, я что-то видела, когда сидела в нем. Мне снится кошмар, что я еду в нем вместе с дедушкой. Мы на северной оконечности острова, поднимаемся вверх по склону холма на коровьем выгоне, по направлению к пруду.Луиза кивает.— Я знаю, где это.— В моем сне мы никогда не доезжаем до вершины. Мы поднимаемся все выше и выше, но никогда не оказываемся на самом верху. А в последнее время чем ближе мы подъезжаем, тем страшнее мне становится.— Вам давно снится этот кошмар?— Последние пару недель, может быть, чуть дольше. Вы не знаете, здесь ничего не случалось? Чего-нибудь плохого, что я могла бы видеть?Она откидывается на спинку кресла и смотрит в окно на крылечко. Грозовые облака принесли с собой ранние сумерки, и под порывами ветра стекло в оконной раме дребезжит.— Погода испортится окончательно, но потом все будет нормально, — предсказывает она. — На этом острове за долгие годы случилось много чего плохого. Но вот пруд… Вы думаете, что видели, как кого-то избивают там? Может, даже убивают? Что-нибудь в этом роде?— Не знаю. — Внезапно в голову мне приходит другая мысль. — А вы с папой никогда ничем таким не занимались в пруду? Я имею в виду, в смысле секса?Луиза надолго замирает и сидит, не шевелясь.— Иногда мы плавали там. Но только не в то время, когда вы были на острове.— Вы когда-нибудь занимались любовью, когда я была здесь?Она отводит глаза.— Мы старались не делать этого. Но иногда мы любили друга. Мне очень жаль, если вам неприятно это слышать, но не хочу лгать.— Нет, мне нужна правда. И я знаю, что бывает, когда любишь кого-то.— В таком случае… вы могли видеть, как мы голыми купаемся в пруду. Хотя я не думаю, что вы действительно видели нас.Я чувствую, что Луизе неприятно говорить об этом, и меняю тему.— Папа рассказывал вам когда-нибудь о войне?— Не словами. Но он позволял мне ощутить его боль по-другому.— Как вы думаете, что с ним случилось на войне?Она смотрит на меня большими, широко распахнутыми глазами, и я вижу в них страдание.— Его отравили. Вот что с ним случилось. Не тело, а его душу.— Луиза… Мне рассказывали, что его подразделение повинно в совершении военных преступлений. Зверств. Вы понимаете, о чем я говорю?Она серьезно кивает головой.— Они пытали людей. Похищали женщин и насиловали их. Как, по-вашему, папа мог участвовать во всем этом?Иными словами, я вплотную подошла к тому, чтобы спросить, не считает ли Луиза возможным, что отец мог растлевать меня.Она внезапно встает с кресла, подходит к буфету, вынимает оттуда пачку сигарет «Салем» и прикуривает от спички. Несмотря на годы, Луиза сохранила великолепную фигуру и упругие, стройные бедра, за которые многие женщины продали бы душу дьяволу. Я могу только представить, какой красавицей она была в молодости.— У Люка были свои проблемы. — Она выдыхает голубой дымок. — Когда мы с ним встретились, он не мог заниматься любовью.— Вы имеете в виду, в физическом смысле? — В груди у меня возникает какое-то странное волнение. — Он был импотентом?Она склоняет голову набок, как будто не знает, что ответить.— И да, и нет.— Что вы хотите этим сказать: и да, и нет?Луиза скептически смотрит на меня.— Я не вижу на вашем пальце кольца. Вы когда-нибудь жили с мужчиной?— С несколькими. Или, точнее, это они жили со мной. Вы можете быть со мной откровенны, Луиза. Я знаю мужчин.Она негромко и коротко смеется.— Тогда вам должно быть известно, что, когда мужчина просыпается утром, чтобы сходить в туалет, у него часто стоит член?Я киваю, и болезненное любопытство заставляет меня буквально вцепиться обеими руками в подлокотники дивана.— В общем, у Люка по утрам наблюдалась та же картина. Но когда я пыталась заняться с ним любовью, у него все моментально опускалось.— Понимаю.— Я догадалась, что это война сделала его таким. И раны тут ни при чем. Что-то случилось с его головой. Понадобилось больше года, чтобы он смог быть со мной. Чтобы он смог доверять мне. Я думаю, это и было самым главным. Доверие. Но я не врач, поэтому не могу ответить на ваш вопрос. Может быть, он видел или сделал что-то такое, отчего секс стал для него невыносим и ужасен.В моей голове роятся дикие и безумные мысли. Если мой отец был импотентом, то как он мог растлевать меня? Разумеется, мог, — говорит горький голос у меня в голове. — Помимо полового сношения, существует множество других сексуальных актов и контактов. Я даже не уверена в том, что половое сношение занимает главное место в растлении малолетних. Мне лучше спросить об этом доктора Гольдман или даже Майкла Уэллса.Окна вздрагивают от особенно резкого порыва ветра, а дождь вовсю барабанит по крыше. Я вслушиваюсь в хриплый гул кондиционера, чтобы заглушить этот звук.— А что вы говорили о том, что встали между Джесси и моим отцом?Луиза наливает себе чашку горячего, исходящего паром кофе.— Джесси всегда хотел меня. Он выделял меня еще с тех пор, как я была маленькой. Всегда заговаривал со мной, приносил подарки. Сопровождал меня верхом на лошади. Но я его не хотела.— Почему?— Трудно объяснить, что я чувствовала. Я не понимала и не знала, чего хотела, но точно не Джесси. А потом я начала обращать внимание на белого парня, который бродил по острову. Он был настоящим мужчиной, как Джесси, но при этом оставался мальчишкой. И он всегда был один, совсем как я. Они с Джесси иногда разговаривали, но я думаю, что единственное, что их связывало, это война. В общем, скоро я стала придумывать, как бы попасть Люку на глаза во время его прогулок, так что он сталкивался со мной словно случайно. Мне нравилось разговаривать с ним. Я ведь нигде не бывала, только здесь и в школе округа Западная Фелиция. Это была всего лишь старая деревенская школа для черных, и ничему я там не научилась. Я сидела и слушала то, что рассказывал Люк. Это, честно говоря, было очень странно, поскольку люди, знавшие его, иногда недоумевали, а умеет ли он вообще разговаривать. Но он мог, когда хотел. Со мной он разговаривал все время.— Я поступала точно так же, — сообщаю я ей. — У меня была привычка приходить каждый вечер в студию и смотреть, как он работает. Он мало разговаривал со мной — вероятно, потому, что я была слишком маленькой, — но позволял мне оставаться с ним. Я была единственной, кто удостоился такой чести.Луиза улыбается мне. Мы с ней стали сестрами по духу.— Сколько вам было, когда вы встретились? — спрашиваю я.Щеки ее заливает румянец смущения.— Мне было четырнадцать, когда я начала ходить за Люком по пятам. Но мы просто разговаривали. Мы не делали ничего такого, пока мне не исполнилось шестнадцать лет.Шестнадцать лет…— Я вижу, вы были влюблены в него.В ее глазах появляется отсутствующее выражение.— Вы хотите знать, любил ли он меня, не так ли?— Да.— Он говорил, что любит. Я понимаю, что, наверное, вам неприятно это слышать. Но вот что я скажу: он никогда не собирался оставить вас ради того, чтобы жить со мной. Хотя ненавидел это поместье, этот ваш Мальмезон. И ненавидел вашего деда.— А мою мать?Луиза бросает на меня внимательный взгляд.— Он любил вашу мать, можете не сомневаться. Но она не понимала его. И когда я заговаривала о том, что он должен уйти от нее… Конечно, я говорила с ним об этом. Боже, иногда я просто умоляла его… Так вот, он всегда говорил: «Я не могу оставить свою Китти Кэт, Луиза. Я не могу оставить свою малышку с этими людьми. А поэтому не могу переехать к тебе и жить здесь». И он так и не сделал этого.Это подтверждение отцовской любви согревает мне душу — несмотря на то, что я услышала сегодня от деда. Одновременно я чувствую, как вдруг сжимается сердце.— Он говорил что-нибудь еще о моей матери?Она явно колеблется.— Пожалуйста, скажите мне.— Он говорил, что у вашей матери были проблемы с сексом. Еще до того, как он ушел на войну.— Какие проблемы?— В общем… Она не любила это занятие, что ли. Она привыкла заниматься сексом в одном положении, когда мужчина сверху, но даже при этом требовала, чтобы он гасил свет. Она не могла раздеться при нем. До того как они поженились, он думал, что это застенчивость, стыдливость. Но она так и не раскрепостилась. Люк говорил, что он проявлял понимание и терпение, и я ему верю. Думаю, в ней воспитали убеждение, что занятия сексом — это нечто постыдное. Я знаю несколько таких женщин. А потом, когда Люк вернулся с войны, у него появились собственные проблемы.— Спасибо, что вы честны со мной, Луиза.— У меня нет причины лгать, разве только чтобы не причинить вам лишней боли. Но вы, похоже, способны многое выдержать.Ты бы удивилась, если бы узнала, как мало и как много я могу выдержать.— Что вы делали после смерти папы?Она глубоко вздыхает.— Первое, что я сделала, это уехала отсюда.— Куда вы направились?— В Сент-Фрэнсисвилль. Некоторое время я работала там в парикмахерской.— А почему вы вернулись?— У меня начались неприятности. Меня застукали с травкой в машине. Мне не нравилось курить эту пакость, но все равно она была лучше выпивки. От нее, по крайней мере, не толстеешь. Травка помогала мне хоть немного забыться, глушила боль и тоску. Этому меня научил Люк.— Вас арестовали?На лице у нее печаль.— О да. Они даже собирались посадить меня в тюрьму. Но доктор Киркланд пообещал, что если я вернусь на остров и буду примерно себя вести, то он выступит поручителем и добьется моего освобождения. Вот так все и произошло.«Разумеется, — думаю я, ощущая странное негодование и даже обиду. — Единственным телефонным звонком феодальный барон восстанавливает порядок в своей вселенной».— Когда вы вернулись?— В тысяча девятьсот восемьдесят третьем.— И с тех пор никуда не выезжали отсюда?— Разве что ненадолго. Иногда мне кажется, что этот остров похож на тюрьму. Когда люди выходят из «Анголы», кажется, что они будут счастливы. Но они чувствуют себя потерянными. После стольких лет, проведенных за решеткой, им неуютно без нее, они не знают, как себя вести. И поэтому совершают новое преступление, чтобы вновь оказаться в тюрьме. И остров такой же. Отсюда уезжают многие, но рано или поздно они возвращаются.Как и я? Неужели все дороги ведут сюда?— У вас красивые волосы, — продолжает Луиза. — Даже это напоминает мне о Люке.— Папа говорил о войне с кем-нибудь еще, кроме Джесси?— По-моему, иногда с доктором Кейджем в Натчесе. Это врач, который выписывал ему лекарства. Доктор Кейдж — добрый и достойный человек. Я видела его пару раз. Он любит и умеет слушать людей.Я припоминаю, что Пирли тоже упоминала доктора Кейджа.— Единственная вещь, которая, по моему разумению, может хоть как-то помочь вам, это его дневник.Сердце у меня начинает учащенно биться.— Дневник?— Собственно, это не совсем дневник. Это нечто вроде альбома для рисования. Люк всегда носил его с собой, делал наброски и зарисовки. Много раз он сидел на берегу и что-то писал в нем. Он поговаривал о том, что, возможно, когда-нибудь издаст книгу. Я думаю, что некоторые его записи касались войны.У меня чешутся руки.— Этот альбом для рисования… Он у вас?— Нет, к сожалению.— Как он выглядел?— Простой альбом для рисования, какие продают в обычных магазинчиках. Толстый такой. Чего он только в нем не рисовал! Однажды нарисовал даже меня. Этот рисунок сохранился.Она подходит к застекленному шкафчику, опускается на колени, достает альбом с фотографиями, вынимает оттуда листок бумаги и показывает его мне. Это карандашный набросок совсем еще молоденькой девушки, не старше двадцати лет, с восхитительной фигуркой и пугливыми, недоверчивыми глазами.— Вы были очень красивы.— Была? — резко реагирует Луиза. Но потом громко и добродушно смеется. — Господь свидетель, я изменилась, конечно. Но тогда я была очень хорошенькой, чему очень рада. Моя красота принесла в его жизнь немного счастья. — Она грустно качает головой. — Боже, как я любила этого парня! Вы же помните, ему было всего тридцать, когда он умер. Вы когда-нибудь задумывались над этим?Когда погиб мой отец, он был моложе меня нынешней!— Я нечасто думаю об этом. Наверное, я привыкла вспоминать его таким, каким запомнила маленькой девочкой.Она понимающе кивает головой.— Господь совершил ошибку в тот день, когда забрал Люка себе. Его он забрал, а тысячи мужчин, которые ему и в подметки не годятся, оставил.Одна из полок шкафчика приковывает к себе мой взгляд. На ней в ряд выстроились книги. «Командировка» Майкла Гера, документальная повесть Бернарда Фола о Дьен Бьен Фу, Грэм Грин, Тим О'Брайен, «Коко» и «Горло» Питера Штрауба, «Сидхарта», «Колокол», четыре или пять книг о резне в Ми Лае.[51]— Похоже, отец вложил много сил в этот дом, — говорю я указывая на обеденный стол. На самом деле я просто тяну время пытаясь решить, что еще хочу узнать от этой женщины.Но Луиза лишь улыбается с гордостью.— Этот старый дом разваливался уже тогда. Но он стоял отдельно от остальных, и потому понравился мне. А потом Люк его отремонтировал для меня. Он сказал, что делает это для себя, чтобы доктор Киркланд не возражал. Но когда Люк уезжал с острова, здесь жила я. Спустя какое-то время мы стали жить в нем вместе. Все знали об этом, но никто ничего не сказал, поскольку доктор Киркланд молчал. Кое-кто из женщин называл меня белой подстилкой, но я не обращала на них внимания. Они, по большей части, ограниченные и злобные людишки.— Мой дед знал о вашем романе?— Он должен был быть слепым, чтобы ничего не заметить. А доктора Киркланда можно назвать кем угодно, только не слепым.— Что вы думаете о моем дедушке, Луиза?Она долго думает, прежде чем ответить.— Доктор Киркланд жесткий человек, с этим трудно не согласиться. Но одновременно он и мягкий в некоторых вопросах. Он суров и безжалостен с собаками и лошадьми, но при этом заботится о людях и лечит их. За прошедшие годы он спас здесь много жизней. Например, он спас моего дядю после несчастного случая с цепной пилой. Тому отрезало руку по плечо, и он буквально истек кровью, но доктор Киркланд вытащил его. Однако у доктора крутой нрав, да. Если он выходит из себя, то берегись! Люк — единственный человек, кого я знаю, рискнувший возразить доктору, которому это сошло с рук.— Когда это случилось?Я совершенно уверена, что никогда не сталкивалась ни с чем подобным. На моей памяти слово дедушки всегда было законом.— Однажды весной доктор Киркланд и мой кузен объезжали лошадей. Один из жеребцов заупрямился, и доктор Киркланд вышел из себя. Он привязал его к забору и начал избивать. Животное буквально кричало от боли и страха. Сначала доктор Киркланд бил жеребца ручкой мотыги, но чем дальше, тем больше распалялся. Я испугалась, что он свалит коня на землю и изрубит на куски, но тут Люк схватил его за руку.— Нет, — шепчу я, не в состоянии представить себе эту сцену.Луиза утвердительно кивает.— Доктор Киркланд крупный мужчина, вы сами знаете. А тогда он был еще и силен, как бык. Но Люк знал кое-какие приемчики, которые никогда и никому не показывал. Он схватил доктора Киркланда за руку так, что тот не мог пошевелить ею. Доктор Киркланд кричал, что он убьет Люка, когда освободится. Он попытался его ударить, но Люк что-то сделал с рукой, которую держал в захвате, и доктор Киркланд побелел и упал на колени.— Господи Боже! Что было дальше?— Люк заламывал ему руку до тех пор, пока доктор Киркланд не бросил мотыгу. Потом Люк потрепал жеребца по холке, повернулся и ушел в лес.— Мой дед сделал что-нибудь, чтобы поквитаться с отцом?Луиза кивает.— Конечно. Он застрелил эту лошадь через пять минут.— Боже мой!— Не стоит дразнить доктора Киркланда. В такие игры он не играет.В душе у меня внезапно вспыхивает целый ураган чувств.— Луиза, а если я скажу, что в ту ночь именно мой дед убил отца? Дед, а вовсе не грабитель?Она несколько секунд молча смотрит на меня, а потом начинает отчаянно качать головой, как суеверный туземец, напуганный появлением привидения.— Не говорите мне ничего подобного. Я даже думать не хочу об этом.— Если вас так пугает одна только мысль об этом, — негромко говорю я, — значит, вы допускаете, что это может быть правдой.Она наконец перестает качать головой.— К чему вы клоните, Кэт?— Ни к чему. Это была безумная идея.Мне хочется рассказать обо всем, что я знаю, но что-то меня останавливает. Что? Недостаточная мотивация поступка деда или всего лишь желание соблюсти приличия? Луиза сохранила добрую память о моем отце. Что хорошего получится, если я попробую запятнать его образ обвинениями в растлении детей?— Я могу взглянуть на вашу спальню, Луиза?На ее лице появляется понимающее выражение. Она бросает на меня проницательный взгляд и говорит:— Вы хотите взглянуть, сделал ли Люк для меня кровать?— Да.— Ну, что же, пойдемте посмотрим.Она подводит меня к двери в задней стене и открывает ее. В небольшой спальне, скрывающейся за нею, моим глазам предстает кровать, которой место в пентхаусе Манхэттена. Четыре столбика из неполированной стали поддерживают овальный балдахин, а передняя и задняя спинки украшены вставками-узорами из разных металлов, которые напоминают мне мандалу, висящую на стене офиса доктора Малика. Пожалуй, над этим своим произведением отец работал наиболее тщательно.— Боже мой! — шепчу я. — Вы представляете, сколько стоит такая кровать?Луиза смеется.— Я имею некоторое представление об этом, да. Наверное, эта кровать заменит мне пенсионное пособие.— Прошу вас, не позволяйте никому забрать ее у вас. А если когда-нибудь захотите продать ее, сначала позвоните мне, пожалуйста.— Очень может быть, что в один прекрасный день я воспользуюсь вашим советом.Мы возвращаемся в общую комнату и останавливаемся там. Воцаряется неловкая тишина. Финансовая пропасть между нами вряд ли когда-нибудь ощущалась больше, чем сейчас.— Сколько вам лет, Луиза?— Сорок шесть.Она старше, чем я думала, но между нами всего пятнадцать лет разницы.— Чем вы зарабатываете на жизнь? Надеюсь, вас не оскорбил мой вопрос.Она смотрит в пол.— У меня есть мужчина, который заботится обо мне. А я просто содержу этот дом для… ну, вы понимаете.Это не тот ответ, который я надеялась услышать.— Этот мужчина Джесси Биллапс?Луиза вздыхает, и я вздрагиваю, ожидая, что она ответит утвердительно.— Это не Джесси, — говорит она. — Генри. Человек, который привез вас на остров. Он не такой симпатичный, как Люк, но у него доброе сердце.— Вы замужем?— Меня не интересует замужество. Я мечтала об этом долгое время, но… мужчину, за которого я хотела выйти замуж, убили. И это стало концом моей мечты.Я подхожу и беру ее за руку. До сегодняшнего дня я никогда не встречала эту женщину, тем не менее чувствую, что между нами возникла близость, какой я не испытывала с людьми, которых знала всю свою жизнь. И теперь, когда я вспоминаю то, что рассказал дед о смерти моего отца, мне трудно в это поверить. Как мог мужчина, которого столь беззаветно любила эта женщина, совершить неслыханное надругательство над ребенком? Над своим ребенком. И все-таки… Профессионал внутри меня знает, что такие вещи случаются.— Похоже, дождь перестает, — говорит Луиза.— Вы правы. Мне пора идти, пока еще можно. У вас есть машина?Она отрицательно качает головой.— Нет. И Генри уехал в Лафайет навестить детей. Они живут с его бывшей женой.— А как насчет Джесси?Она выдвигает ящик буфета и достает оттуда сотовый телефон. Набрав номер, она слушает, потом говорит:— Джесси, это Луиза. Мисс Ферри все еще у меня. Ей пора возвращаться в Натчес. Поднимай свою задницу и двигай сюда. Ты должен отвезти мисс Ферри к ее машине. Перезвони мне и скажи, что скоро будешь.Она дает отбой и беспомощно смотрит на меня.— У кого-нибудь есть автомобиль, который можно одолжить? — спрашиваю я.— Здесь у многих машины, но они держат их на материке, у паромной переправы.— А как же они передвигаются здесь?— На острове есть пять грузовичков-пикапов, но ключи от них у Джесси. Раньше ключи были у всех. Но потом доктор Киркланд начал ворчать, что уходит слишком много бензина, так что теперь Джесси держит ключи от пикапов у себя.— А если возникает срочная необходимость, что вы делаете?— Как-то обходились до сих пор. Но Джесси перезвонит через минуту. Скорее всего, он сейчас проверяет, все ли спрятано и привязано на случай урагана. Наверное, он отправился на южную оконечность, чтобы посмотреть, все ли в порядке с лодкой.— Нет, он уехал. Он сказал, что нужно забрать какие-то припасы с материка.Луиза выглядит растерянной.— Очень странно. Джесси не часто покидает остров. И никогда в одно время с Генри.— Кто-то позвонил на сотовый, и он сказал, что ему нужно срочно уехать.— Он сказал, кто это был?— Нет.— Здесь что-то не так. — Она пожимает плечами, затем подходит к окну и выглядывает наружу. Небо стало еще темнее, если это вообще возможно. — Если Джесси не перезвонит, вы можете переночевать у меня. Я понимаю, вы не привыкли к таким условиям, но я могу спать на диване. А вы переночуете на кровати, которую сделал ваш отец.Я стою, не шевелясь, в замкнутом пространстве хижины и слушаю, как по крыше, заглушая гул кондиционера, барабанит дождь. По коже у меня бегают уже не мурашки, а целые полчища сороконожек.— Но ведь нет гарантии, что до завтра мост не смоет, верно?— Все зависит от дождя. Но если дорогу размоет, то кто-нибудь отвезет вас на лодке.— Большое спасибо за предложение остаться, но, думаю, мне лучше вернуться к машине сейчас. Если, конечно, это возможно.Луиза отворачивается от окна и смотрит на меня.— О, вы вполне доберетесь до автомобиля, разве что только промокнете. Вы можете взять мой велосипед. Гроза пока что прошла стороной. А если поедете лесом, то дождь не будет особенно докучать вам. Крона деревьев смыкается над дорогой, образуя что-то вроде туннеля. Поезжайте через охотничий лагерь, а когда выберетесь на дорогу, которая ведет к причалу, направляйтесь вдоль берега, пока не наткнетесь на мост.— Ничего сложного, верно?— Я думаю, вы не заблудитесь. Собственно, еще даже не стемнело, просто облачно. И спереди на велосипеде есть фара. Когда мне вздумается, я спокойно езжу по острову в самую глухую полночь. Здесь спокойно и безопасно. Просто будьте осторожны, чтобы не съехать с гравийной дороги в канаву или еще куда-нибудь. В этом году на обочины часто выползают змеи.Я вздрагиваю, вспомнив змей, которые привиделись мне в квартире, когда у меня начинался приступ белой горячки.— Как быстро поднимается вода? Может быть, мост уже размыт?— Не думаю. Если бы вода в реке не стояла уже так высоко, вообще не о чем было бы беспокоиться. Вы будете на мосту через десять минут. Если что-нибудь случится, звоните мне на сотовый. Скажете, где вы, и я приду за вами.— И как же вы до меня доберетесь?— На своих двоих. — Она берет мой сотовый и записывает свой номер ему в память. — Если понадобится, я доберусь до вас очень быстро. А если позвонит Джесси, я отправлю его за вами Он перевезет вас через мост и заодно доставит обратно мой велосипед.Я иду к двери, потом оборачиваюсь и крепко обнимаю Луизу.Она прижимает меня к себе.— Вам сейчас нелегко, милая. Но как-нибудь потом приезжайте и расскажите, как у вас дела.Я обещаю, что приеду, хотя в глубине души подозреваю, что никогда больше нога моя не ступит на этот остров. Я выхожу на крыльцо и переношу велосипед на дорожку.— Эй! — кричит Луиза сквозь дождь. — Подождите!Я стою под дождем и жду, а она скрывается в домике. В воздухе висит зеленоватая дымка, как всегда бывает перед торнадо. Порывистый ветер дует с юга, и капли дождя больно жалят мое лицо. Я надеюсь, что Луиза собирается дать мне дождевик, но когда она появляется на ступеньках, то держит в руках что-то вроде пакета для бутербродов фирмы «Зиплок».— Это для вашего сотового! — старается она перекричать шум ветра.Взяв пакет, я засовываю внутрь свой сотовый и ключи, сдавливаю пакет, чтобы выпустить из него воздух, застегиваю на «молнию» и прячу в передний карман джинсов. Я уже готова сесть на велосипед, но вдруг Луиза хватает меня за руку. В глазах у нее отчаяние.— Я знаю, что вы не рассказали мне всего, — говорит она. — Что-то плохое идет за вами по пятам. Но я знаю и еще кое-что: ни один мужчина не бывает абсолютно плохим или абсолютно хорошим. И если вы узнаете что-нибудь плохое о Люке, я не хочу знать об этом. Договорились?Я вытираю с лица капли дождя и киваю.— Время излечит вас, — говорит Луиза. — А все остальное ерунда.Я испытываю какую-то едва ли не мистическую уверенность в том, что если не отправлюсь к мосту прямо сейчас, то никогда не доберусь до своего автомобиля. С силой нажимая на педали, я с трудом двигаюсь к дороге, которая идет через лес к охотничьему лагерю.Ветер швыряет капли дождя в мою правую щеку и ухо, но вскоре я уже еду мимо хижин, стоящих на берегу озера. На крылечках, на которых час назад было полно людей, сейчас жмутся собаки. Я снова осталась одна.Добравшись до дороги, я поворачиваю на юг, и ветер изо всех сил ударяет в лицо, толкает меня, словно парус, стараясь отогнать назад, к озеру. Я низко склоняюсь над рулем, чтобы уменьшить сопротивление, и изо всех сил нажимаю на педали. Местами обочина дороги настолько скользкая, что я с трудом удерживаю равновесие, но по мере того как я углубляюсь в лес, почва становится песчаной, и скоро я двигаюсь уже с весьма приличной скоростью, несмотря на погоду, точнее непогоду.Черные грозовые облака окрасили мир в тускло-серый цвет. Предметы впереди выглядят плоскими и расплывчатыми, как на черно-белой фотографии. Серые коттеджи охотничьего лагеря почти не видны в тени деревьев. Даже трава утратила свой первоначальный цвет. Только небольшое пятнышко яркого света на западе позволяет предполагать, что солнце еще не село.Так, скоро должен быть поворот налево. В противном случае я окажусь в южной оконечности острова, среди покрытых жесткой растительностью песчаных дюн и топких болот, которых всегда старалась избегать.Из серого сумрака впереди появляется старое речное русло, и меня охватывает невыразимое облегчение. Примерно в миле вверх по дороге, которая идет вдоль русла, находится мост, а неподалеку от него моя машина. Я уже собираюсь свернуть, когда сзади неожиданно вспыхивают два ярких пятна света. Я оглядываюсь через плечо.Это фары автомобиля.Они выглядят достаточно большими, чтобы принадлежать какому-нибудь мощному грузовику вроде того, на котором меня привез сюда Генри. Луиза сказала, что отправит за мной Джесси если он перезвонит.На повороте я останавливаюсь и жду.Справа от меня темноту прорезает бело-голубой луч света, намного более мощный, чем фары приближающегося автомобиля. Он освещает берег, а потом идет по широкой дуге на юг. На мгновение я озадачена и сбита с толку, но потом соображаю, что это, должно быть, прожектор на буксире. Примерно в четверти мили к югу от того места, где я стою, старое русло соединяется с основным течением Миссисипи. И наверняка капитан буксира, тянущий против течения вереницу барж, освещает путь, проверяя, все ли в порядке.Водитель грузовика заметил меня. Не доезжая сорока ярдов, он переключает фары на дальний свет. В их лучах струи дождя стелются почти горизонтально. Я поднимаю руку, чтобы помахать, и вдруг замираю на месте.Грузовик не собирается останавливаться.Волосы у меня на голове встают дыбом. И тут, совершенно не к месту, я вспоминаю, что говорил по этому поводу Шон: «Волосы, встающие дыбом, — это пришедшее из глубины двух сотен миллионов лет эволюции предостережение, что надо убираться к чертям собачьим из того места, где ты сейчас находишься…»Двигатель яростно ревет, разгоняя тяжелую машину, и в то же мгновение я прыгаю в кювет с левой стороны дороги. С трудом устояв на ногах, я слышу, как под колесами грузовика скрежещет раздавленный велосипед Луизы, и машина устремляется следом за мной через канаву. Моя единственная надежда — укрыться среди деревьев, но я не могу состязаться с грузовиком в скорости, пусть даже на короткой дистанции в тридцать ярдов.Скрежет коробки передач вселяет в меня надежду. Должно быть, обломки велосипеда заблокировали механизм рулевого управления. Пока водитель дергает машину взад и вперед, пытаясь освободиться, я добегаю до первой гигантской ивы и прячусь за нее.Оглянувшись, я вижу, как лучи света от фар грузовика прыгают вверх и вниз. Потом двигатель неожиданно умолкает. Но фары не гаснут, и в кабине вспыхивает освещение. Я вижу за рулем фигуру, это мужчина, но дождь и расстояние не позволяют разглядеть его. Он лезет под сиденье. Я прищуриваюсь, пытаясь рассмотреть его лицо, но вдруг мои глаза обжигает ослепительная вспышка света, а в щеку больно впиваются щепки дерева. И только потом до меня доносится грохот выстрела.Я поворачиваюсь и бегу.

Глава 29Паника толкает меня в спину, заставляя бездумно мчаться вперед. Одна-единственная мысль пробивается сквозь поток эндорфинов: как можно дальше убежать от мужчины из грузовика. За первым выстрелом следует второй, а взгляд через плечо говорит, что стрелок последовал за мною в лес. Время от времени он включает фонарик, освещая себе путь. Судя по его продвижению, я догадываюсь, что он заставляет меня отступать в южном направлении, в сторону сужающейся полоски земли. И теперь только вопрос времени, когда он загонит меня на узкую полоску песка и за спиной окажется водная гладь шириной в милю.Я должна найти способ ускользнуть от него, но сейчас, здесь это практически невозможно. Остров напоминает тропические джунгли. Ветви ив и тополей сплетаются, образуя надежную защиту, но внизу, под деревьями, растительность слишком густая, чтобы можно было передвигаться тихо, даже в дождь. Мне остается один-единственный выход.Лодочный причал, выходя на главный фарватер реки, располагается на западной стороне острова. Если бы стрелок отставал, может быть, мне хватило бы времени запустить мотор лодки до того, как он меня настигнет. Но он следует за мной по пятам. Я должна что-то сделать, чтобы задержать его. Но как? У меня нет оружия. И пока я продираюсь сквозь поросль под деревьями, в памяти всплывает: бычья крапива. Она представляет собой вьющуюся зеленую лозу высотой примерно в четыре фута, усеянную тысячами острых иголок. Эти иглы впрыскивают болезненный токсин под кожу любому, кому вздумается потереться о них или прикоснуться к ним. Попав в заросли бычьей крапивы, лошади просто ложатся на землю, чтобы избежать соприкосновения с ней. У человека уколы вызывают зуд и жжение, причем яд действует мгновенно. Южная оконечность острова ДеСалль представляет собой сплошные заросли этой крапивы.Я снова сворачиваю к югу. Ветки деревьев хлещут меня по лицу, а побеги дикого винограда цепляются за джинсы. Местность здесь то повышается, то понижается, перепады достигают трех футов, и, когда приходится пробираться по заболоченным местам, я молю Бога, чтобы не наступить на водяного щитомордника. Мне приходилось видеть, как в высыхающих водоемах кишело до пятидесяти мокасиновых змей одновременно.Дождь льет, не переставая, и треск, с которым мой преследователь продирается сквозь кусты, становится ближе. Сердце бешено бьется у меня в груди, по спине ручьями течет пот. Занятия свободным погружением без акваланга позволяют мне поддерживать хорошую физическую форму, но ужас затрудняет дыхание, да и похмелье вкупе с воздержанием от алкоголя тоже не способствуют быстрому бегу.Когда я останавливаюсь, чтобы сориентироваться, раздается очередной выстрел, и ивовые щепки впиваются в мою левую руку. Я приседаю, протискиваюсь между тополями, опускаюсь на четвереньки и ползу в темноту, пока руки не начинает жечь огнем. Бычья крапива! Я оказалась в самой гуще, она повсюду вокруг меня. Никогда бы не подумала, что смогу радоваться этой боли, но в данную минуту я просто в восторге.Преодолев еще тридцать ярдов зарослей крапивы, я сворачиваю направо, к лодочной пристани, но не успеваю проползти и двадцати шагов, как воздух взрывается страшной руганью. Губы мои кривятся в злобной, но довольной улыбке. Я выпрямляюсь и во весь дух бегу к западному берегу острова. Луч света пронзает темноту рядом со мной, за ним следует новая вспышка ругательств. Я не могу разобрать слов, слышу только вопли моего преследователя.Сердце мое наполняется надеждой, когда я выскакиваю на полоску песка. Как вдруг я замечаю леску, натянутую поперек дороги. Это старая рыболовная леска, унизанная ржавыми крючками, и хотя я отчаянно изгибаюсь, стараясь не зацепить ее, но не в состоянии остановить стремительное движение вперед. Я проглатываю крик, когда крючки впиваются в тело. Леска обрывается, и я валюсь на песок. Тройные крючки намертво впились в мое правое бедро.Ружье грохочет снова, и звук выстрела эхом прокатывается над песчаными дюнами. Преследователь услышал крик, и он позволил ему сориентироваться относительно моего местонахождения. Я молю Бога в надежде, что он не знает о лодочном причале, но шансы на это слишком ничтожны. Я почти уверена, что позади меня Джесси Биллапс. Кто еще знал, что я здесь, на острове?Вскарабкавшись на дюну, я спохватываюсь и останавливаюсь. Передо мной открывается главный фарватер Миссисипи. До другого берега добрая миля, он тонет в пелене дождя и темноте.Пригнись! — вопит голос у меня в голове. — Тебя видно на фоне облаков!Соскользнув с дюны, я мчусь вдоль берега на юг, огибая кипарисы и завалы плавника. Вон он, лодочный пандус, впереди, в сорока ярдах дальше по берегу. Бетонные плиты под острым углом уходят в воду. Сверкающая полированным деревом прогулочная лодка прикреплена к прицепу, который стоит на песке, возвышаясь над водой примерно на пять футов. Вся проблема в том, что и прицеп, и лодка открыты со всех сторон. Чтобы быстро спустить лодку на воду, мне придется отвязать ее от прицепа и столкнуть их по причалу прямо в воду. Если мне это удастся, лодка останется на воде, а прицеп пойдет ко дну. Мне придется плыть следом, чтобы догнать лодку на открытой воде, забраться в нее, но это у меня получится, я уверена. Я скорее попытаюсь переплыть эту проклятую реку даже с парализованной рукой, чем решусь пересечь остров пешком.Причал выглядит пустынным и заброшенным, но это ничего не значит. Если я просто поднимусь на него, даже десятилетний ребенок снимет меня оттуда из ружья. Я опускаюсь на корточки у края воды. Нервы у меня напряжены. Я жду хоть какого-то звука или движения.Что-то не так. Я больше не слышу своего преследователя. Разумеется, на открытом берегу вой ветра стал громче, но я должна была бы слышать хоть что-нибудь. Струи дождя, полосующие воды реки, издают тот же звук, что и капли, стучащие по оцинкованной крыше, только он на несколько порядков выше и напоминает шипение. Южный ветер, который дует против течения, поднимает волны высотой в три фута и срывает с них белые шапки пены. Прогулочной лодке предстоит нелегкое плавание.Мне нужно оружие. Ветка дерева? Ерунда против ружья. Камень? То же самое. Что у меня есть с собой?Сотовый телефон. Если я смогу подобраться к преследователю достаточно близко, чтобы опознать его до того, как он застрелит меня, то смогу сообщить его имя полиции — и показать ему, что делаю это. Тогда убить меня может только идиот. Или лунатик, возражает внутренний голос.Вынув из кармана «Зиплок», я вижу блеск серебристого металла, но подсветки не заметно. Неужели пакет каким-то образом умудрился замкнуть его накоротко? Я нажимаю на кнопку прямо через пластик, и экранчик озаряется светом. Но радость моя преждевременна. На дисплее появляется надпись: «Поиск Сети».Проклятье! Мне надо перебраться куда-нибудь повыше. Собственно говоря, по-настоящему высоких мест на острове нет, зато есть более-менее подходящие для связи.Над головой проходит голубой луч света, и сердце у меня готово остановиться. Это снова прожектор буксира, который тянет за собой против течения вереницу барж. Может быть, стоит попытаться? Замахав руками, я могу подать сигнал члену экипажа, который стоит у прожектора, но это будет чистой воды самоубийство. Я могу попробовать доплыть до буксира, но при этом меня, скорее всего, затянет под баржи, а потом и под винты корабля.Я раздумываю над тем, не двинуться ли вдоль берега на север, подальше от лодочного причала, когда в зарослях позади вспыхивает луч фонаря, который начинает уверенно приближаться ко мне. Через несколько мгновений он высветит мою фигуру, скорчившуюся на песке.Не раздумывая, я сую пакет в передний карман джинсов, подползаю к краю воды и бросаюсь в реку, как крыса, покидающая тонущий корабль. Вода прохладная, но не холодная, слава богу, и она приглушает жжение, вызванное бычьей крапивой. Но волны доставляют мне изрядные неприятности. Когда я переплывала Миссисипи в шестнадцать лет, ее поверхность была гладкая и ровная, как стекло. А сейчас волны швыряют меня, как на качелях, а голову, которую я стараюсь держать над водой, поливает проливной дождь.Луч фонаря снова описывает широкий полукруг, задерживаясь на том месте, где я была мгновение назад. Но меня там больше нет. Я отдалась на волю волн и плыву вдоль берега со скоростью бегущего трусцой человека, а гигантская рука течения старается утащить меня на стремнину.Я не чувствую дна, потому что глубина начинается сразу от берега. Эта часть острова выдается в реку и, принимая на себя весь удар течения, отклоняет его к западу. Сила массы воды просто поразительная. В том месте, где Миссисипи ударяет в берег, обычно появляется канал глубиной до ста футов. Эффект усиливается тем, что Миссисипи в этом месте сужается, образуя нечто вроде водосброса, который вполне способен свалить небоскреб, окажись он на его пути.Мне нужно сбросить туфли. И джинсы тоже. В воде они представляют для меня бо́льшую опасность, чем ружье Джесси. Я изгибаюсь, чтобы снять левую туфлю, и в это мгновение луч фонаря пришпиливает меня к гребню волны. Я не слышу удара пули о воду, но противного визга над ухом достаточно, чтобы у меня душа ушла в пятки. Кто бы ни стрелял из этого проклятого ружья, он знает, что делает. Я вспоминаю, как Джесси, рассказывая о моем отце, хвастался, что он прекрасный стрелок.Я срываю туфлю с ноги и ныряю на выдохе, уменьшая плавучесть и вытягивая руки и ноги, как паруса, чтобы поймать течение и как можно быстрее миновать остров.Когда я выныриваю, луча фонаря нигде не видно.Расстегнув «молнию» на джинсах, я пытаюсь стянуть их, но они облегают меня, как вторая кожа, даже когда сухие. Проклиная собственное тщеславие, я камнем иду ко дну, пытаясь стащить с ног промокшую хлопчатобумажную ткань. Левая нога наконец освобождается, но правая никак не хочет. Вынырнув, я понимаю, почему. Рыболовный крючок крепко-накрепко пристегнул джинсы к моему бедру. Два зубца глубоко впились в тело. Я готова порвать джинсы, лишь бы освободиться, но даже если удастся разорвать мокрую ткань, я не могу себе этого позволить — учитывая то, что я задумала.Я осторожно тяну за центральный хвостик крючка, и чувствую, как по ноге потекла струйка крови. Освободить из тела застрявший крючок не так-то легко. Я много раз видела, как это проделывал дедушка. Иногда он просто откусывал хвостик, а потом вытаскивал оставшийся в теле зубец, прокалывая кожу в другом месте. Бывало и так, что он расширял рану скальпелем, после чего вынимал крючок через разрез. Оба способа требуют инструментов, которых у меня нет.Я не могу ухватиться за свободный конец достаточно крепко, чтобы освободить два других зубца, но у моих швейцарских часов стальной браслет. Зацепив браслетом свободный зубец крючка так, что он застрял между пластинками, я поворачиваю руку, готовясь рвануть с максимальной силой. После этого, если только я выдержу боль, крючок должен освободиться.Глубоко вздохнув, я сворачиваюсь клубком, а потом резко распрямляюсь, дергая руку вверх и одновременно опуская ногу вниз. Кожа на бедре приподнимается, как натянутая палатка, а с губ срывается крик. От боли у меня темнеет в глазах, желудок подкатывает к горлу. Мозг подает отчаянные сигналы, требуя остановиться, но я вновь взмахиваю рукой и чувствую, как что-то рвется.Опасаясь, что это не выдержал браслет, я переворачиваюсь на живот и смотрю на свое бедро. Там, где раньше крючок впивался в тело, теперь видна лишь дымящаяся кровью рваная дыра. Она выглядит так, как если бы в этом месте в меня вцепилось небольшое, но злобное и сильное животное. Выплюнув речную воду, я осторожно стаскиваю с ноги джинсы, стараясь снова не насадить себя на крючок. Меня одолевает искушение отшвырнуть их от себя, но я подавляю дурацкий порыв. Эта пара «бананов» еще спасет меня.Удерживаясь вертикально только за счет работающих ног, я завязываю каждую штанину узлом. Затем забрасываю джинсы за голову, обеими руками берусь за них в районе пояса и, размахнувшись, посылаю их через голову вперед: стараюсь набрать как можно больше воздуха в этот импровизированный спасательный жилет, который отныне способен удерживать меня на поверхности в течение добрых десяти минут. Затем я опираюсь подбородком на джинсы в районе застежки, в то время как завязанные узлом штанины торчат в стороны подобно рукам надувных фигур, которые можно встретить развевающимися над входом в автосалон. Меня научили этому фокусу в сборной по плаванию, и сейчас он оказывается весьма кстати. Теперь в моем распоряжении есть некоторое время, чтобы попытаться определить, где, черт возьми, я нахожусь относительно человека, который хочет меня убить.Итак, я удалилась от острова на пятьдесят ярдов. Теперь мне видна лишь узкая полоска песчаного пляжа, но вскоре и она скрывается из виду. Пятьдесят ярдов. Осталось проплыть всего полторы тысячи. Может, тысячу семьсот…Самое благоразумное и безопасное — это позволить течению унести меня вдоль берега еще на милю или около того, а потом постараться выбраться на сушу. Проблема заключается в том, что мне придется выбираться на берег в месте, известном под названием Айова Пойнт. Это не город, это даже не перекресток дорог, просто точка на карте. Ближайший телефон находится на расстоянии пяти миль, добираться до него нужно через непроходимые и необитаемые болота. Необитаемые в том смысле, что там не живут люди, зато найдется масса аллигаторов и змей, которые с радостью составят мне компанию. И очень мало шансов, что поблизости найдется передающая башня сотовой связи. А вот если я переплыву реку, то окажусь менее чем в миле от шоссе номер один штата Луизиана, неподалеку от водослива Морганца Спиллуэй. Там я смогу остановить попутную машину — поскольку я осталась в одном белье, это будет нетрудно — или же пешком прогуляться до того места, где заработает сотовая связь.Интересно, я что, сумасшедшая, раз серьезно обдумываю такой план? Большинство ответили бы на этот вопрос утвердительно. Но я уже переплывала реку пятнадцать лет назад, и если смогла сделать это первый раз, то смогу и сейчас. О том, что тогда я едва не погибла, хотя условия были идеальными, сейчас лучше не думать. Весь фокус, как я потом объясняла, заключается в том, чтобы не пытаться бороться с течением или даже просто переплыть реку. Вся соль в том, что нужно отдаться на волю течения, после чего постепенно отклоняться в сторону тальвега, самой глубоководной части русла. И если это удастся, то остальное сделает сама река, благополучно доставив вас к другому берегу на следующей излучине.В самом лучшем случае на это уйдет, как минимум, час. Но сегодня не лучший случай, сегодня случились осложнения. Темнота. Дождь. Волны, грозящие захлестнуть меня с головой. Цепочка барж, которых я не вижу, но которые способны раздавить меня с той же легкостью, с какой автопоезд давит комара. Любой нормальный человек, оказавшийся в таком положении, утонет через десять минут. Но я не нормальный человек. Еще один плюс заключается в том, что сумасшедший с ружьем изъят из уравнения.Мой импровизированный спасательный жилет постепенно теряет плавучесть. Очень скоро я должна буду снова наполнить джинсы воздухом. Высокие волны вынуждают меня держать правую руку прижатой к карману джинсов, в котором лежит сотовый телефон в пакете. Каждый раз, поднимаясь на гребень волны, я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что немедленная опасность мне не грозит. Когда вода в реке поднимается так высоко, она смывает с берегов всякий мусор. Самая большая опасность исходит от бревен. Некоторые скользят по поверхности, другие наполовину погружаются в воду, подобно аллигаторам, срывая винты с прогулочных лодок и разбивая клепку на баржах. С моста в Натчесе я не раз наблюдала, как стофутовые деревья играли и подпрыгивали, словно соломинки, в грязном потоке внизу.Десять минут упорной работы ногами приводят меня в основное русло реки, и за это время я проплыла не меньше полумили вниз по течению. Теперь больше всего меня беспокоят баржи. Хотя последний караван уже прошел, за ним неминуемо последуют другие, увидеть которые мне помешают волны. На передней барже в караване-цепочке горят только два фонаря: зеленый с правого борта, и красный — с левого. Сам же буксир может находиться в тысяче футов позади этих огней, и его лоцман может пребывать в полном неведении относительно того, что происходит под носом его плавучего грузового поезда-товарняка. И если меня раздавит баржей, то никто не заметит этого, включая человека с ружьем.Сквозь шипение дождя доносится шум работающего мотора, и у меня все холодеет внутри. Звук слишком высок для того, чтобы принадлежать двигателю буксира. Он взвывает, подобно цепной пиле, вспарывающей поверхность реки. При дневном свете я, пожалуй, могла бы решить, что это и в самом деле пила — над водой звуки разносятся на поразительно большие расстояния, — но в такой час никто не станет валить деревья.Рев работающего на высоких оборотах двигателя означает подвесной мотор на лодке. Скорее всего, это та самая прогулочная лодка, которую я оставила на острове.Джесси решил найти меня во что бы то ни стало.

Глава 30Поднявшись на гребень волны, примерно в тридцати футах от себя я вижу пляшущий свет фонаря. Невозможно поверить, что преследователь сумел подобраться так близко, но, наверное, ему помог мой крик. Если это действительно Джесси Биллапс, то он должен хорошо знать нрав реки. Я пытаюсь успокоиться, говоря себе, что для него шанс увидеть меня в этом водовороте невелик. При условии, что я не буду поднимать голову над водой.Просунув почти спустившие воздух штанины джинсов себе под мышки, я ложусь на воду и перестаю работать ногами. Рев мотора становится громче, потом замирает, но только для того, чтобы спустя некоторое время стать еще ближе. Джесси, должно быть, не по себе, как и мне. Полузатопленное бревно способно сорвать винт или ударить в борт его лодки, и тогда он окажется в воде, как и я. И ружье уже ничем не сможет ему помочь. Интересно, умеет ли он плавать? Его родственник Генри признался что не умеет. Но Джесси служил в армии. В сто первой воздушно-десантной дивизии. Там солдат учат прыгать с парашютом. А вот учат ли их плавать? Может быть. На самом деле это не имеет значения. Если он окажется в воде, я смогу убить его.Все, что мне потребуется, это подобраться достаточно близко чтобы оплести его руками и ногами. Подобно тому, как кальмар топит кашалота. И даже если он будет душить меня, я смогу утащить его под воду и оставаться там столько, что его мозг выключится, как перегоревшая лампочка. Странные мысли приходят мне в голову. Единственным человеком, которого я раньше подумывала убить, была я сама.Внезапно мотор снова яростно взвывает, на это раз не дальше чем в двадцати ярдах от моего правого уха. Набрав в легкие воздуха, я опускаю голову и погружаюсь на три фута под воду, вцепившись в карман джинсов, чтобы не потерять сотовый. Я даже слышу, как винт лодки, вращаясь с высоким воем, напоминающим звук блендера, режет воду. Однако лодка, похоже, не движется, а пытается удержаться на одном месте. Неужели Джесси сумел разглядеть меня в волнах?В течение двух минут я, вслушиваясь в вой винта, плаваю в воде, подобно плоду в моем животе. Преследователь должен был увидеть меня. Иначе почему бы он оставался на месте? Вынырнув, я приподнимаю голову над водой. На этот раз столб белого света, вспарывающего дождь, похож на глаз Бога. На мгновение мне кажется что это буксир, но источник света находится слишком уж низко над водой. Нет… это поисковый прожектор, установленный на прогулочной лодке. Кто бы ни управлял этой лодкой, он или только что вспомнил о прожекторе, или только сейчас наткнулся на него. Может быть, стрелок — это все-таки не Джесси Биллапс. Он бы включил прожектор сразу, едва только поднялся на борт.Луч прожектора освещает волны, как это бывает в приключенческих фильмах о побегах из тюрьмы. Сначала в одну сторону, потом в другую, время от времени возвращаясь круговыми движениями к какому-то месту. Когда луч устремляется вверх по течению, я замечаю в его свете массивное дерево с торчащими в разные стороны ветвями. Половина его корней вздымается над водой, и, судя по их размеру, дерево должно быть никак не меньше восьмидесяти футов в длину.Вой мотора становится выше, и прожектор приближается к дереву. Его луч обшаривает спутанные корни и ветки, явно выискивая, где я могла бы спрятаться на этом импровизированном природном суденышке. Затем луч снова движется в мою сторону. Снова уйдя под воду, я чувствую, как джинсы тянут меня на дно.Воздуха в них не осталось.Мне нужно снова наполнить джинсы, но поднять их над головой сейчас — то же самое, что взмахнуть флагом. Подобно большинству моих решений, следующее принимает за меня инстинкт самосохранения. Вытащив из кармана пакет с телефоном, я отпускаю джинсы и плыву к прогулочной лодке, используя прожектор в качестве ориентира. Целью моей является не сама лодка или мужчина в ней, а дерево, которое к ней приближается.Проведя тридцать секунд под водой, я выныриваю, чтобы проверить свое местонахождение. Лодка в пятнадцати футах от меня, но я не вижу рулевого — мешает прожектор. Набрав в легкие воздуха, я скрываюсь под водой и проплываю мимо лодки.Когда я выныриваю в десяти метрах позади нее, дерево прибывает ко мне, как автобус, строго по расписанию. Я протягиваю правую руку и хватаюсь за болтающийся в воде корень, что примерно так же сложно, как поймать трос для катания на водных лыжах, когда катер протаскивает его мимо. Верхушка корня представляет собой нос моего импровизированного корабля, а ветви далеко позади меня — корму. Ствол достигает четырех футов в диаметре. Это подсказывает мне, что я, скорее всего, наткнулась на иву, вырванную на берегу высокой водой. Исполинский ствол плывет по течению, а я перебираюсь с корней, утопленных в воде, на сухое место. И сразу волны, которые швыряли меня, как щепку, превращаются в незначительную деталь пейзажа. Я мчусь на восьмидесятифутовой иве, подобно Клеопатре на царской галере. Стрелок в лодке остался далеко позади, и хотя он может вернуться, чтобы еще раз обыскать дерево, переплетение ветвей, корней и грязи легко скроет меня.Отсюда, сверху, мне видно намного больше. Берег слева от меня, восточный, погружен в темноту. Но с правой стороны от нижнего края облаков отражается светло-голубое сияние. Это сияние означает федеральную магистраль Луизианы номер один. Это сияние означает цивилизацию. А река, следуя своим руслом, несет дерево прямо к дальнему берегу, изгибающемуся под этим сиянием углом. Так что примерно через три минуты я смогу спрыгнуть со своего корабля, и мне останется проплыть каких-нибудь три сотни ярдов, чтобы достичь берега.Даже дождь уже не так досаждает мне — переплетение ветвей над головой защищает меня. Я со страхом исследую водонепроницаемый пакет «зиплок», и вижу, как в темноте зеленым светом загорается экран телефона. Под значком антенны светятся три продолговатых полоски.Снова есть связь.У меня возникает ощущение нереальности происходящего. Сидя на корнях ивы, я плыву по Миссисипи и могу позвонить кому угодно. Кто-то в таком положении вызвал бы береговую охрану, у которой имеются станции на всем протяжении реки. Но главная моя цель — уже не просто добраться до другого берега. Теперь она заключается в том, чтобы уехать оттуда на попутной машине. Кроме того, ближайшая станция береговой охраны находится милях в тридцати отсюда, в Нью-Роудз. И как я им объясню, что нужно искать? Плывущую по реку в ураган иву? Прогулочную лодку с включенным прожектором? Первую они не найдут никогда, а прогулочная лодка, выключив прожектор, погрузится в темноту и скроется задолго до того, как до нее доберется патрульный катер.Пока я решаю, кому позвонить, телефон показывает четыре пропущенных вызова. Пролистав их, я узнаю, что один раз мне звонил Шон, затем — доктор Гольдман, после — Майкл Уэллс, а четвертый звонок поступил от неизвестного абонента. Сначала я проверяю состояние батареи, чтобы убедиться, что она достаточно заряжена, а потом начинаю прослушивать сообщения.Шон: «Привет, это я. Прости, что не ответил сразу. Я с Карен. Мы обсуждаем процедуру развода и тебя. Все так сложно. Послушай, ты должна знать кое-что еще. Натан Малик вышел их тюрьмы. Он заплатил залог в миллион долларов. ФБР взяло его под наблюдение, но Малик поехал прямиком на улицу Лейксайд-Молл и выкинул какой-то трюк в магазине Дилларда. Они его потеряли. Им нужно было всего лишь попросить нас проследить за ним. Во всяком случае, тебе придется постоянно оглядываться по сторонам. Малик еще не объявлен в розыск, но если он покинет пределы штата, то это непременно случится. На него объявлена негласная охота по всему штату, а потом и в Миссисипи будет то же самое. Данные о нем уже поступили во все полицейские участки страны. Ты должна знать об этом, потому что его явно одолевает какая-то навязчивая идея относительно тебя. Не возвращайся в Новый Орлеан, Кэт. И даже пока ты в Натчесе, тебе следует быть… Черт, Карен идет».Щелчок, сообщение заканчивается.Итак, Малик снова на свободе. «Интересно, где он сейчас?» — думаю я. Мог он быть тем мужчиной, который преследовал меня на лодке? Сообщение от Шона поступило в шесть часов одиннадцать минут вечера. Вполне возможно, что за это время Малик сумел доехать из Нового Орлеана до острова ДеСалль, но как он вообще узнал о его существовании? Или о том, что я поеду туда?Следующее сообщение оставила доктор Гольдман. Чересчур спокойным голосом Хана говорит: «Кэтрин, меня очень обеспокоило то, что ты рассказала в ходе нашей последней беседы. Позвони мне в любое время дня или ночи. Я считаю, что наступил кризис и тебе нужно находиться под моим непосредственным наблюдением. Время для разговоров по телефону прошло. Это самый опасный и в то же время многообещающий момент в твоей жизни. Пожалуйста, позвони мне».Предпоследнее сообщение начинается со слов: «Кэт, это Майкл Уэллс. Номер сотового дала мне твоя мать. На сегодня с работой покончено, и я хотел бы серьезно поговорить с тобой. У тебя был такой странный голос, когда ты звонила последний раз. Все эти разговоры о подавленных воспоминаниях, вытесненных в подсознание… Я не совсем понимаю, с чем тебе приходится иметь дело, и сейчас, возможно, уже все в порядке. Я просто хочу сказать, что ты можешь смело обращаться ко мне, если понадобится. Как к другу, как к врачу, как к кому угодно. Мой домашний номер четыре-четыре-пять-восемь-шесть-шесть-три. Позвони мне, ладно? В любое время».Господи, как приятно иногда слышать такие слова! В любое время.Последнее сообщение не содержало никаких слов, только шипение, треск статических помех, потом щелчок. Вот и все, что я получила от неизвестного абонента. Я принялась было размышлять, не был ли это доктор Малик, но потом решила, что это маловероятно. Скорее всего, кто-то просто ошибся номером.В любое время, сказал Майкл. Мысль позвонить Шону кажется мне неудачной. И доктору Гольдман тоже… может быть, завтра. Прямо сейчас мне требуется несколько иная помощь. Сориентировавшись в темноте относительно берега — у меня есть еще примерно минута до того, как нужно будет оставить дерево, я набираю номер Майкла. Он отвечает после третьего звонка.— Доктор Уэллс, — отвечает он, и голос его звучит так, словно он готов ко всему — от простуды у малыша, едва начавшего ходить, до спинального менингита у достаточно большого ребенка.На глаза у меня наворачиваются слезы, и мне вдруг становится понятно, в чем разница между нами. Он лечит живых пациентов, тогда как мне достаются только мертвые.— Это Кэт Ферри, Майкл.— Кэт! С тобой все в порядке?— И да, и нет. Собственно, у меня неприятности.— Какого рода?— Мне нужно, чтобы меня встретили и подвезли на машине.— Встретить и подвезти? Хорошо, я подъеду. Ты где?Я с облегчением закрываю глаза.— Я примерно в сорока милях к югу от Натчеса по воздуху, а по дороге это составит все семьдесят.В разговоре возникает пауза. Потом Майкл говорит:— Отлично. А теперь просто скажи мне, куда ехать.Да благословит тебя Господь…— Я буду рядом с федеральной трассой номер один на западном берегу Миссисипи. Где-нибудь неподалеку от водослива Морганца. Знаешь, где это?— Угу. Я спускался несколько раз по реке до Батон-Руж и Нового Орлеана.— Если ты будешь ехать в этом направлении, я смогу точно сказать, где нахожусь, когда ты подъедешь поближе.— Я уже выезжаю. С тобой все в порядке? Я имею в виду, нужна полиция или что-нибудь в этом роде?— Может быть, аптечка первой помощи. С полицией я разберусь сама. А тебе ничего не грозит. Я понимаю, что прошу об огромном одолжении, но…— Прекрати думать об этом. Я выезжаю.Я нахожусь уже меньше чем в четверти мили от берега, но ива начинает отклоняться влево. Течение затягивает нас в главное русло.— Я должна отключиться, Майкл. Я скоро позвоню. И большое тебе спасибо.— Я выезжаю, — повторяет он. — Ни о чем не беспокойся.Я даю отбой, снова прячу телефон в непромокаемый пакет, но, закрывая его, оставляю небольшое отверстие. Через него я вдуваю воздух, пока пакет не наполняется им, как воздушный шарик. После этого я плотно застегиваю «молнию». Если по какой-то причине я выпущу пакет из рук, то теперь он, по крайней мере, останется на плаву.Зажав пакет в зубах подобно Святому Бернарду, я спускаюсь по импровизированной лестнице из ветвей, пока не оказываюсь наполовину в воде. Я отталкиваюсь и, чтобы удалиться на достаточное расстояние от ветвей дерева, которое спасло меня, плыву вольным стилем на протяжении примерно тридцати ярдов, а потом перехожу на брасс. В спокойной воде я с легкостью могла бы доплыть вольным стилем до берега, но волны по-прежнему достаточно высоки. Брасс несет меня вверх и вниз по волнам к берегу, и мне удается сохранять правильное дыхание.Пятнадцать минут такого плавания, и я оказываюсь в двадцати ярдах от берега. Дышу я по-прежнему нормально, но руки и ноги уже начала сковывать свинцовая тяжесть, которую мне доводилось преодолевать во время одиночных заплывов на более длинные дистанции. Берег очень крутой, и мне не за что ухватиться, чтобы подняться наверх. Я плыву брассом вдоль него, пока в одном месте мне все-таки удается, впиваясь ногтями в мягкую и мокрую землю, по-змеиному выползти на берег.Я лежу, тяжело дыша, словно новичок, только что пробежавший марафонскую дистанцию. Но это еще ничего, бывало и хуже. Иногда, когда я выныривала после свободного погружения, мне приходилось надевать на лицо кислородную маску, чтобы не потерять сознание. Струи дождя по-прежнему лупят по моему лицу, но теперь я не обращаю на это внимания. Земля подо мной кажется прочной и надежной, и мне совсем не хочется вставать.И вдруг я замираю от страха.Совсем рядом кто-то насвистывает. Звук исчезает, потом посвистывание начинается снова. Это мой сотовый телефон, а его звонок приглушен пакетом. Раскрыв его, я нажимаю кнопку «ответ».— Алло?— Кэт? Это Шон. Ты где?— Ты не поверишь, если я скажу. А где ты? Дома с Карен?Молчание. Потом он говорит:— В общем, да. Я звоню, потому что ты должна знать кое-что. Ты получила мое сообщение о том, что Малик вышел на свободу под залог и скрылся от наблюдения?— Да.Я думаю о том, что Шон дома, с женой.— Ничего не слышно от Малика? Он тебе не звонил?— Нет.— ФБР знает, что ты пыталась дозвониться ему.— И что?— Ничего. Ты что, сошла с ума? Это выглядит очень скверно.— А мне плевать.— Ты вообще-то собираешься остаться в живых?— Как ни странно, но собираюсь. И только что убедилась в этом.— Что ты имеешь в виду?Я негромко смеюсь.— Кто-то пытался убить меня.— Что?— Это не имеет никакого отношения к Малику.— Откуда ты знаешь?— Это случилось на реке. На острове, который принадлежит нашей семье. И причина должна быть совсем другой. Я еще не знаю ничего толком, но она не имеет отношения к убийствам в Новом Орлеане.— А где ты сейчас находишься?— С дыркой в ноге лежу на берегу под дождем. У меня нет одежды и обуви. Но при этом я чувствую себя намного лучше, чем сегодня утром.— Кэт… У тебя голос, как во время приступа психоза. Ты принимаешь лекарства?— Мне надо идти, Шон. Не беспокойся обо мне.— Кэт, не делай этого. ФБР хочет связаться с тобой. С тобой хочет поговорить Кайзер.— Скажи Кайзеру, что я перезвоню ему завтра. И… Шон?— Да?— Ты помнишь, как мы иногда удивлялись тому, какие вещи мне хотелось, чтобы ты проделывал со мной? Сексуальные, я имею в виду?Он отвечает едва слышно:— Помню.— Я только что узнала о том, что отец насиловал меня. Так что не беспокойся ни о чем на этот счет. Это тебя не касается и не имеет к тебе отношения. То же самое можно сказать и относительно других вещей, которые я вытворяла. Одноразовых, на одну ночь. Думаю, все это вызвано тем, что мне пришлось пережить, когда я была еще маленькой.— Кэт, мне не нравится твой голос. Позволь мне…— Что? Ты можешь оставить свой дом прямо сейчас? Можешь приехать за мной немедленно?— Да, может быть, я смогу это сделать.— Я от тебя на расстоянии часа езды. Может быть, больше.Молчание.— Я могу прислать кого-нибудь.Еще один удар ножом мне в сердце.— Не волнуйся ни о чем, Шон. Заботься о жене и детях. До свидания.— Кэт…Я нажимаю кнопку отбоя до того, как он успевает закончить. Сейчас он ничем не может мне помочь. Да и никогда не мог.Перекатившись на живот, я упираюсь ладонями в землю и встаю. Огни федеральной трассы находятся от меня примерно на расстоянии мили.Я иду к ним.

Глава 31Я сижу, прижавшись к стене заброшенной заправочной станции на федеральном шоссе номер один. На мне только нижнее белье, и я жду Майкла Уэллса, чтобы он приехал и спас меня от комаров, которые устроили пиршество на моей крови. После купания кожа у меня покрылась маслянистой, дурно пахнущей пленкой, но, очевидно, здешние москиты привыкли к этому. Если к завтрашнему дню у меня не разовьется лихорадка Западного Нила, это будет чудом. Узкий навес над головой едва защищает меня от дождя, но сегодня ночью я ничего не имею против него. Это единственное, что хоть как-то позволяет справиться с одуряющей жарой Но вот темнота — другое дело. Свет луны лишь иногда размытым пятном пробивается сквозь грозовые тучи, да еще видны случайные вспышки фар автомобилей, пролетающих по шоссе.Майкл сказал, что приедет на черном «Форде-Экспедишн», но мне приходится следить за проезжающими машинами так, чтобы водители не заметили меня. Поскольку между мной и мужчиной, который хотел меня убить, теперь лежит река, скорее всего, на какое-то время я в безопасности. Но если я буду стоять на шоссе в одном бюстгальтере и трусиках, то все шансы за то, что меня изнасилуют. Кроме того, прошел всего лишь час или около того, как я звонила Майклу. Он никак не мог доехать сюда за такое короткое время, разве что гнал под девяносто миль в час или даже быстрее.Не успела я прислониться к шлакоблочной стене, как на меня навалилась неимоверная усталость. Это было не изнеможение после купания в реке. Я ощущаю себя оторванной ото всего, даже от самой себя. В моем сердце поселилась пустота, которая, наверное, станет началом большой тоски и печали. Сегодня я потеряла слишком многое. Шона — по собственному желанию, пусть даже не по его. Отца, который жил в моем сердце все эти годы, но сегодня, после того как дедушка рассказал, что он сделал, начал умирать. Мать, которая почему-то не смогла защитить меня от тайных желаний отца. Пирли, которая столько скрывала от меня все эти годы. Я даже не уверена, хочется ли мне узнать, что ей стало известно и когда.И была еще я — женщина, которая, невзирая на чередующиеся приступы депрессии и эйфории, сумела подняться на вершину в профессиональной области. Она оказалась совсем не такой, какой я ее считала. Часть меня всегда была занята притворством и мистификациями. Та, кем я выглядела в глазах общества, — сверхудачливая особа, не терпящая пустых разговоров и бессмыслицы, — оказалась двойником, скрывавшим в себе маленькую девочку, полную сомнений. Которая почти круглосуточно втихаря пила, чтобы заглушить боль, которую не понимала. И которой нужен был мужчина, чтобы защитить ее от опасностей, существовавших, главным образом, в ее воображении. Но каким-то образом этот узел противоречий сложился в женщину, которая достаточно эффективно существовала внешне. Женщину, которая мне даже нравилась. Но отныне у бесформенной и беспричинной боли, от которой я всегда убегала, появилось лицо. И это лицо принадлежит моему отцу. Внезапные дикие и казавшиеся необъяснимыми перепады моего настроения обрели смысл. Я больше не являюсь загадкой. Я представляю собой шоу Опры Уинфри.Раздается звонок моего сотового.На экране надпись «Абонент неизвестен».Я боюсь ответить на вызов, как будто это позволит неизвестному абоненту увидеть, где я нахожусь, Но это же чистой воды сумасшествие! Глубоко вздохнув, я нажимаю кнопку «ответ».— Это Кэтрин Ферри? — слышу я четкий голос.Я замираю.— Доктор Малик?— Да. Мне не хотелось, чтобы вы подумали, будто я забыл о вас. Боюсь, мы не можем долго разговаривать, но непременно должны скоро увидеться. Я уверен, что со времени нашей последней беседы вам пришлось немало пережить.— Это действительно так, — отвечаю я, и руки у меня начинают дрожать.— Этого и следовало ожидать, Кэтрин. Вам снились кошмары? Воспоминания о прошлом? Что-нибудь в этом роде?— Все вышеперечисленное вместе взятое. Сегодня утром я узнала, что в детстве подвергалась сексуальному насилию.— Я заподозрил это, еще когда вы учились в медицинской школе. В конце концов, доктор Омартиан был старше вас на двадцать пять лет. Были и другие симптомы. Мы можем обсудить это, но, боюсь, как-нибудь позже.— Дед убил моего отца.Молчание.— Кто рассказал вам об этом?— Дедушка. Он сказал, что застал папу в тот момент, когда он насиловал меня.— А почему он решился рассказать вам все это после стольких лет?— Иначе я бы сама обо всем узнала, и очень скоро.Пауза.— Понимаю.Из темноты выныривают два круга света и, мазнув лучами по заправке, исчезают вдали. Их свет коснулся меня не более чем на секунду, но, оказавшись в лучах фар пусть даже на секунду, я чувствую, что меня пробирает дрожь.— Вы знаете, что оперативная группа объявила на вас охоту?— Да, знаю.— Они считают, что жертвы в Новом Орлеане — ваших рук дело.— Вчера вы и сами так считали.Он прав. Я сама не могу сказать, в чем сейчас уверена. Я знаю лишь одно: сию минуту, когда я разговариваю с этим человеком, который, по мнению ФБР и полиции, убил пятерых мужчин с крайней жестокостью и с заранее обдуманным намерением, я чувствую себя намного спокойнее, чем когда-либо раньше.— Вы по-прежнему так считаете, Кэтрин?— Не знаю. Если эти убийства действительно были совершены на сексуальной почве, то я не думаю, что это ваших рук дело. Но если они носят другой характер… тогда, быть может, вы виновны.— Какой же еще характер они могут носить?— Наказание.Долгое молчание.— А вы проницательная женщина.— Пока что это качество не слишком мне помогло.— Все еще впереди.— Для чего было предназначено это оборудование? Та видеоаппаратура, которую полиция обнаружила в вашей тайной квартире?— Для того чтобы открыть глаза общественности. Я скоро позвоню вам снова, дорогая. Мне пора идти.Ощущение того, что сейчас я снова останусь одна, пронзает меня, как ножом.— Доктор Малик?— Да?— Кто-то пытался убить меня сегодня ночью.Молчание.— Это были вы?— Нет. Где это случилось?— В одной богом забытой дыре. На острове посреди Миссисипи.Снова молчание.— Я ничем не могу вам помочь.— Убийства в Новом Орлеане имеют какое-то отношение ко мне? К моей жизни в Натчесе?— И да, и нет. Мне надо бежать, дорогая. Будьте осторожны. Никому не доверяйте. Даже своей семье.Щелчок, и он пропал. Исчез.Я все еще прижимаю телефон к уху, когда на заправку въезжает черный «Форд-Экспедишн» и трижды мигает фарами. Я остаюсь на месте до тех пор, пока из машины не выходит Майкл Уэллс.— Кэт? — кричит он. — Это Майкл!— Я здесь.Прижимаясь спиной к стене, я встаю и иду по направлению к «форду».

Глава 32Майкл выглядит обеспокоенным, но потом улыбается.— Всякий раз, когда мы встречаемся, ты предстаешь передо мной в нижнем белье.— Похоже, ты прав.Он забирается в свой внедорожник и вручает мне футболку, пару теплых штанов и какие-то шлепанцы на пять размеров больше, чем нужно.— Спасибо. У тебя есть полотенце или что-нибудь в этом роде? Мне бы не хотелось испортить штаны. У меня вся нога в крови.Он открывает дверцу со стороны пассажирского сиденья и помогает мне забраться внутрь. Затем склоняется над рваной дырой у меня на бедре.— Проклятье! Придется зашить ее, когда мы приедем домой. А пока что давай просто продезинфицируем рану и прикроем ее чем-нибудь.Из бумажного пакета на полу он извлекает флакон с бетадином, смачивает им кусок марли и прижимает влажный комок к моей ноге. Через несколько секунд он убирает марлю, выливает в дыру полбутылки неоспорина, а потом забинтовывает рану.— Большинству моих пациентов после такого понадобилась бы шоколадка «Милки уэй».— А у тебя есть?Он сует руку в отделение для перчаток и жестом фокусника вынимает оттуда шоколадку. Это заставляет меня улыбнуться по-настоящему.— Как насчет того, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову? — интересуется он.Я с благодарностью киваю в ответ.Майкл захлопывает дверцу и садится за руль. Пока я натягиваю привезенную одежду на мокрое белье, он делает тройной разворот и выскакивает на шоссе, направляясь на север.— Как ты попала сюда? — спрашивает он.— На своей машине. Она на другой стороне реки.— Нам нужно ее забрать?Я бы хотела получить свою машину назад. Но для этого нам придется пересечь паромную переправу у Сент-Фрэнсисвилля. Это единственный способ перебраться на другую сторону Миссисипи между Натчесом и Батон-Руж, если не считать еще одного парома, на котором перевозят заключенных из «Анголы». С точки зрения человека, который пытался убить меня на острове, это идеальное место для организации засады. В случае, если стрелок поджидает меня у «ауди», он рискует быть пойманным, когда я приведу полицейских. А вот паромная переправа — это место, где шансы обеих сторон примерно равны. Если я чрезмерно положусь на свою удачу и попытаюсь переправиться там на другой берег, ему может и повезти.— Нет. Я сама заберу ее завтра.— Отлично. А теперь отдыхай. Примерно через час я доставлю тебя в Натчес.Я откидываю спинку сиденья и делаю несколько глубоких вдохов. С включенным кондиционером я чувствую себя так, словно нахожусь в роскошном номере-люксе отеля «Виндзор корт».— Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела, — говорит Майкл, — но, черт возьми, что с тобой стряслось? Сегодня днем когда ты звонила мне в контору, у тебя был просто жуткий голос.— Я получила неприятные известия.— Понятно.Он не расспрашивает меня о подробностях, но я не вижу смысла утаивать их от него.— Перед тем как позвонить тебе, я узнала, что в детстве подвергалась сексуальному насилию.Он медленно кивает.— Я так и подумал, что это должно быть что-то в этом роде, когда ты начала задавать вопросы о подавленных воспоминаниях. Сегодня я кое-что прочел на эту тему. Ты пробудила во мне интерес…Я не провела в его машине и пяти минут, но у меня уже кружится голова.— Мы непременно поговорим об этом, — бормочу я. — А сейчас мне нужно просто немного отдохнуть.— Кэт? Проснись!Я испуганно открываю глаза и оглядываюсь по сторонам. Я сижу в машине в ярко-освещенном гараже.— Где мы?— У меня дома, — отвечает Майкл. — В Броквуде.— Ага.— Я не знал, куда тебя везти. Я хотел спросить у тебя, но ты не просыпалась. Я заскочил к себе в офис за иголками с ниткой, а потом привез тебя сюда. Давай-ка зашьем рану. А потом я отвезу тебя к деду.Слова Натана Малика всплывают у меня перед глазами, словно начертанные огненными письменами: Не доверяйте никому. Даже собственной семье.— Я не хочу ехать туда.— Нет проблем. Я отвезу тебя, куда скажешь. Или можешь остаться здесь. У меня три свободные спальни. Так что решай, последнее слово за тобой.Я киваю в знак признательности, но молчу. Я не знаю, чего мне хочется. Я только определенно хочу, чтобы рану на ноге зашили. Она чертовски болит, а наложение швов означает местный наркоз. По крайней мере, я на это надеюсь.— Ты прихватил с собой лидокаин?Майкл отрицательно качает головой.— Не-а. Я решил, что тот, кто свободно погружается на три сотни футов, способен вытерпеть наложение парочки швов и даже не вспотеть.Он выглядит вполне серьезным, но, поглядев мне в глаза несколько секунд, сует руку в карман и достает флакон с прозрачной жидкостью.— Волшебный эликсир, — говорит он. — Пойдем штопаться.Майкл зашивает рану, а я сижу на холодном граните его кухонного уголка. Сверкающая комната напоминает мне кухню Артура ЛеЖандра, вот только на полу нет трупа. Дом Майкла был построен в семидесятых годах, и, пока миссис Хемметер не продала его, отделка оставалась оригинальной и нетронутой. Фурнитура цвета спелого авокадо и тяжелая коричневая обивка стен деревом — совсем как в моей старой спальне. Но Майкл полностью отремонтировал весь дом, продемонстрировав необычно тонкий для холостяка вкус.— Это напоминает то, как на острове дед зашивал мне рану на коленке, — говорю я, пока он с помощью изогнутой иглы стягивает края раны медицинской ниткой «этикон».— Полагаю, он всегда носил с собой черный чемоданчик?— О, у него там целая клиника. Когда моей тете Энн было десять лет, все семейство оказалось отрезанным на острове, потому что начался ураган. А у нее случился приступ острого аппендицита. Дедушка сделал операцию при свете фонаря, а помогала ему женщина, живущая на острове. Это одна из его героических историй, но довольно впечатляющая, надо признать.Майкл кивает и продолжает зашивать рану.— Можно только удивляться, на что способен человек, когда того требуют обстоятельства. Я принимал участие в нескольких медицинских экспедициях в Южную Америку… и видел невероятные вещи. Гинекологи стерилизовали женщин, одну за другой, прямо на открытом воздухе. Они укладывали их на кушетку, вскрывали, перевязывали фаллопиевы трубы специальными пластиковыми зажимами, а потом снова зашивали.— Господи!Он смеется.— Я бы не рекомендовал такой способ почтенной даме, но свой результат он давал.Медицинская экспедиция, вот как. У меня появляется ощущение, что в Майкле Уэллсе скрывается нечто такое, чего не увидишь невооруженным взглядом.— Мне нравится то, что ты сделал с этим домом.— Правда? Главным образом, это заслуга твоей матери.— Ты, должно быть, шутишь.— Нисколько. Когда я только приехал в город, то был так занят, что не мог вздохнуть свободно, не говоря уже о том, чтобы ремонтировать дом. Так что однажды я просто заглянул в Центр дизайна интерьера Гвен и договорился, что они сделают все от начала и до конца.— Теперь я уже не так уверена, что мне здесь нравится.Он смеется.— Ты не находишь общего языка с матерью?— Почему же, нахожу. При условии, что мы видимся нечасто.Он делает последний шов, обрезает нитку и кладет хирургические щипцы на стол.— Проголодалась, наверное?— Умираю с голоду.— Бифштекс и яйца?— Ты заказываешь еду в ресторане?— Нет. — Он подходит к холодильнику и вынимает оттуда пакет с мясом. — Пойди, передохни на диване. Через двадцать минут все будет готово.Диван стоит у стены в той части кухни, которая отведена под столовую, перед ним — круглый столик. Слишком далеко для того, чтобы поддерживать разговор, равно как и наблюдать, что и как делает Майкл. С учетом всего, что случилось сегодня, мне не очень хочется ложиться на диван и ломать над чем-нибудь голову.Я сажусь на стульчик у бара и наблюдаю за Майклом. Очень странное и непривычное ощущение, когда мужчина готовит для меня еду, хотя Шон иногда варил раков у меня на заднем дворе.— Хочешь поговорить о том, что случилось сегодня? — спрашивает Майкл, встретив мой взгляд, и достаточно долго не отводит глаз, давая понять, что искренне обеспокоен.— Дело не только в том, что случилось сегодня. А весь прошлый месяц… Точнее, вся моя жизнь.— Сможешь уложиться в двадцать минут?Я смеюсь. А потом рассказываю свою историю. Я начинаю с приступа паники на месте убийства Нолана — приступа, который случился первым, еще до смерти Артура ЛеЖандра. Потом я перехожу к самому ЛеЖандру и к тому, как Кармен Пиацца отчислила меня из оперативной группы. И наконец — к поездке в Натчес и следам крови на полу моей спальни. Я рассказываю словно на автопилоте, потому что на самом деле смотрю, как готовит Майкл. У него ловкие руки, и, судя по тому, как он умело действует, я могу сказать, что он — хороший врач. Когда я умолкаю ненадолго, он задает вопросы, и вот я уже рассказываю ему о депрессии, которая началась у меня еще в средней школе, о последовавшей за ней мании и о моей постоянной связи с женатыми мужчинами. Майкл хороший слушатель, но, к сожалению, по его лицу я не могу понять, что он обо всем этом думает. У него такое выражение, словно я не рассказала ему ничего экстраординарного, и он, похоже, уже сожалеет, что бросился спасать эту попавшую в затруднительное положение дамочку.Когда бифштексы и яйца готовы, мы пересаживаемся за кухонный стол, но и за едой я продолжаю говорить. Такое впечатление, что я не могу остановиться. Самое смешное, что он не пытается заставить меня поесть, как сделало бы это большинство мужчин на его месте. Он просто смотрит мне в глаза, как если бы они говорили ему столько же, сколько и мои слова. Я рассказываю ему об отце, дедушке, Пирли, матери, докторе Гольдман, Натане Малике — даже о том, что сообщил мне сегодня утром дед. Единственное, о чем я не рассказываю Майклу, это о своей беременности. Почему-то я не могу заставить себя сделать это.Когда поток моих откровений сменяется ручейком и наконец пересыхает, он глубоко вздыхает и предлагает:— Хочешь посмотреть что-нибудь? Я взял напрокат новый фильм с Адамом Сэндлером.Я даже не знаю, должна ли обидеться или испытывать облегчение.— Ты, наверное, шутишь?Он улыбается.— Конечно. Ты хочешь знать, что я действительно думаю об этом?— Хочу.— Я думаю, что сейчас ты испытываешь стресс, который большинство людей выдержать не в состоянии. Я думаю, что, кто бы ни стоял за этими убийствами, твоей жизни угрожает смертельная опасность. Не говоря уже о риске, которому ты подвергаешься, пытаясь справиться со своей болезнью без адекватной терапии и медикаментов.Я молчу.— Ты расстроена тем, что я только что сказал?— Немного.Он протягивает мне руки ладонями вверх.— Я знаю, что это не мое дело. Если не хочешь принимать лекарств, отлично. Но я практически не разбираюсь в биполярных расстройствах. У меня был хороший друг в медицинской школе, он страдал той же болезнью.— У меня не биполярное расстройство. У меня циклотимия.[52]— Это все семантические игры. Симптомы одни и те же, все дело в их тяжести.Я вынуждена согласиться с этим, что и подтверждаю кивком головой.— На примере своего друга я понял, что масса людей, страдающих биполярным расстройством, говорит, что хочет выздороветь, хотя на самом деле они не испытывают такого желания. Они так великолепно чувствуют себя во время взлетов, что ради этого готовы выносить и жесточайшую депрессию. Пусть даже она настолько тяжела, что в такие моменты человек готов на самоубийство.— Не стану с этим спорить. Что случилось с твоим другом?— За неуспеваемость он вылетел из медицинской школы.— Все в точности, как у меня. Ты к этому клонишь?— Тебя отчислили не за неуспеваемость. Практически тебя вышибли за то, что ты довела другого человека до попытки самоубийства.— Угу.Лицо Майкла ничего не выражает.— Не думаю, что в случившемся есть хотя бы доля твоей вины, Кэт. Я не особенно разбираюсь в связи между сексуальным насилием в детстве и психологическими проблемами у взрослого человека, потому что лечу только детей. И поэтому мне так мало известно о подавленных воспоминаниях. Зато я знаю кое-что о насилии над детьми. Мне часто приходится наблюдать его — как педиатру Службы экстренной медицинской помощи.Что-то в его глазах напоминает мне Джона Кайзера. Знание, обретенное через боль. Незваная и непрошеная мудрость.— Но это все простые и явные случаи, — продолжает Майкл. — А есть и другие, когда понимаешь, что что-то не так, но этого не видно невооруженным глазом. Это не генитальные бородавки или язвы. И при работе с этими трудными случаями я узнал просто поразительные вещи о сексуальном насилии над детьми.— Например?— Например, что это обычно не физически болезненные, ужасные вещи, которые воображают себе люди. Это не жестокое изнасилование или даже не само по себе ужасное ощущение. Не сначала, во всяком случае. Если бы все было так просто, сексуальное насилие над детьми не превратилось бы в настоящую невидимую эпидемию, как происходит сейчас. Секс доставляет удовольствие даже ребенку. И взрослым насильникам это известно. Они соблазняют ребенка понемножку, постепенно повышая ставки. Семейные отношения развиваются и меняются таким образом, что Фрейду понадобились бы долгие годы, чтобы разобраться в них. Между насильником и его жертвой разыгрываются сложные игры в борьбе за власть. Можно встретить девочек, играющих в доме роль суррогатных жен, сестер, соревнующихся за внимание отца, отцов, обучающих сыновей использовать женщин так, как это делали сами. Разумеется, иногда наблюдается и обратная картина. Старшие дочери пытаются защитить младших братьев и сестер от отцов-насильников, делая все для того, чтобы те обращали внимание только на них.Я в ужасе закрываю глаза.— Держу пари, сегодняшний вечер ты представлял себе совсем не таким.Майкл поддевает на вилку кусок холодного мяса и принимается задумчиво его жевать.— Нет, не так, но я нормально к этому отношусь. Ты всегда вызывала мое любопытство. Чем ты руководствовалась, выбирая себе парней в средней школе… И эти твои постоянные отношения с женатыми мужчинами… Теперь причину отыскать не так уж и трудно, верно?— Мой терапевт говорит, что я выбираю несвободных мужчин, чтобы не испытывать к ним слишком большой привязанности. Таким образом потеря, которую я понесла в лице отца, не повторится.— Еще не слишком поздно проиграть все назад?Майкл смотрит на меня, молчаливо извиняясь, что пошутил по столь серьезному поводу. Но он так честен и открыт, что на него просто невозможно обижаться или сердиться.— Я думаю, что в основе всех твоих отношений лежит скрытность, — заявляет он. — Скрытность всегда была частью твоего сексуального импринтинга. Я думаю, что почти всю свою жизнь ты снова и снова переживала детское насилие над собой. Ты обожаешь скрытные отношения с недоступным партнером, отношения, которые по природе своей очень сексуальны. Это действительно так?— Ты уверен, что не специализируешься еще и в детской психиатрии?Он отрицательно качает головой.— Как только установлен факт насилия, все связи и последствия разглядеть очень просто. Может быть, нелегко признаться в этом, но в твоей сексуальной жизни не было, случайно, капризов, которые могут показаться ненормальными?Я чувствую, что краснею, и это меня удивляет. Обычно я очень откровенна с мужчинами в вопросах секса, иногда даже шокирующе откровенна. Но сегодня ночью…— Я не уверена, что мы знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы углубляться в эту область.— Ты права. — Он откладывает в сторону вилку и складывает руки на столе. — Позволь задать тебе еще один вопрос.— Позволяю.— У твоей матери было какое-нибудь заболевание, в течение которое она долгое время оставалась прикованной к постели?— После того как родилась я, у нее возникли некоторые женские проблемы. Воспаление половых органов, может быть, я точно не знаю. И она оставалась в постели неделями. Но тогда я была еще очень маленькой.— А позже? Ее часто не бывало дома?— Да. — Мои главные воспоминания о матери связаны с ее бесконечными отъездами и возвращениями. И она всегда держала что-нибудь в руках — что-то, но не меня. — Мама помешалась на дизайне интерьера. Спроси у нее, люблю ли я бутерброды с майонезом, и она бы затруднилась ответить. Но если бы ты поинтересовался, сколько обоев салатного цвета выпускается в Америке, она бы ответила по памяти, не задумываясь.Почему-то Майкл не выглядит удивленным.— Алкоголь был когда-либо проблемой в вашем доме? Или наркотики?— И то, и другое. В большей степени наркотики, нежели алкоголь. Вернувшись из Вьетнама, отец принимал наркотики. Главным образом, по предписанию врачей. Когда я была маленькой, мать не пила, поэтому я думаю, что здесь все чисто. Но, очевидно, в течение многих лет она принимала назначенные отцу лекарства. А почему ты задаешь такие вопросы?— Это является классическими маркерами, или симптомами насильственного поведения.Его поразительная точность в анализе моей жизни заставляет меня желать узнать побольше. Но чтобы узнать больше, я должна буду и отдать столько же. Могу я ли доверить ему свою тайную сущность, свои желания?Майкл накрывает мою руку своей.— Ты дрожишь, Кэт. Тебе не нужно мне больше ничего рассказывать.— Нет, я хочу продолжать, — быстро отвечаю я.Он убирает руку и откидывается на спинку стула.— Ну, что же, рассказывай. Послушаем.

Глава 33— Во время занятий сексом мне необходимо было испытывать определенные ощущения, — негромко говорю я. — Боль, например. Ничего особенно мазохистского, но просто… очень физическое проникновение. Пальцами, предметами… Не знаю. И еще удушение. Иногда у меня возникает очень сильное желание, чтобы меня душили во время занятий сексом.Майкл по-прежнему сидит, отодвинувшись от кухонного стола, но я чувствую, что он обеспокоен.— И?— У меня проблемы с достижением оргазма. Даже если я получаю во время секса то, что хочу, его у меня не бывает. С одной стороны, меня одолевает гиперсексуальное желание, с другой — я не могу разрядиться. То есть когда я с мужчиной. Я могу достичь этого одна. А с мужчинами у меня всегда получается эта сводящая с ума спираль, по которой я поднимаюсь все выше и выше, но никогда не могу прорваться.— Но, находясь с мужчиной, ты считаешь себя лучшей сексуальной партнершей, которая когда-либо у него была, верно?Лицо у меня буквально горит огнем.— Они так говорят.— Налицо все классические признаки пережитого сексуального насилия. Боль была частью твоего сексуального импринтинга, равно как и его скрытность. Возможно, во время занятий сексом отец сжимал твое горло обеими руками. Или, быть может, во время актов тебе было нечем дышать. Может быть, именно это ощущение ты пытаешься воспроизвести сейчас, говоря об удушении. Это, кстати, заставило меня задуматься о твоих занятиях свободным погружением. Лежать на дне бассейна в течение пяти минут для того, чтобы расслабиться? Да после таких экзерсисов большинство людей впали бы в кому.— Полагаю, это нечто вроде красного флажка, предупреждающего об опасности.— А твои сексуальные желания? Их, кстати, понять легче всего. С самого детства тебя учили доставлять мужчинам сексуальное удовлетворение. Это была единственная цель растления и надругательства над тобой, и инстинкт самосохранения заставил тебя хорошо усвоить этот урок. Поэтому ты и являешься экспертом по доставлению наслаждения. Просто сама ты его не испытываешь.— Наверное, ты прав.— Хорошая новость заключается в том, что теперь, когда ты знаешь о надругательстве над собой, терапевт, которая тебе так нравится — доктор Гольдман? — может помочь тебе.— Все может быть. Но прямо сейчас мне хочется забыть обо всем и сделать вид, что этого никогда не было. Даже если здесь кроется отгадка всех моих проблем, я не хочу думать об этом.— А кто хотел бы на твоем месте? Это нормальная реакция. — Майкл встает со стула и начинает убирать со стола. — Собственно говоря, меня больше заботит это расследование убийств, над которым ты работаешь. Я имею в виду, что кто-то пытался вышибить тебе мозги сегодня ночью.Я отношу стаканы в раковину, а он споласкивает тарелки, прежде чем опустить их в посудомоечную машину.— Я не уверена, что покушение на меня имеет отношение к убийствам, — говорю я.— К чему тогда оно имеет отношение? Эти откровения о растлении? Твой отец мертв вот уже двадцать лет.— Может быть, это как-то связано с Вьетнамом?— Ты думаешь, кто-то принимает меры, чтобы общество не узнало о зверствах тридцатилетней давности? Ты сама говорила, что Джесси Биллапс служил совсем в другом подразделении, в другом месте военных действий, чем твой отец. Не думаю, что дело в этом, Кэт.— Тогда в чем?— Я думаю, убийства в Новом Орлеане каким-то образом связаны с твоей жизнью здесь. С твоим прошлым. Может быть, даже с сексуальным надругательством над тобой, хотя я пока не вижу, как именно. Но растление является общим фактором в обоих делах.Я вдруг понимаю, что эта ситуация мне странно знакома — я стою в кухне и обмениваюсь теориями об убийстве с мужчиной. Только на этот раз мужчина мне незнаком.— И Пирли, и Луиза говорили, что Том Кейдж был лечащим врачом твоего отца здесь, в городе. Он практикует уже больше сорока лет, и это чудесный человек. Тебе следует поговорить с ним насчет этих вьетнамских заморочек. Ты его знаешь?В памяти у меня всплывает образ мужчины с бородкой цвета перца с солью и блестящими глазами.— Я знаю, кто это такой. По-моему, он не очень любит моего деда.— Это меня не удивляет. Том Кейдж — полная противоположность ему. Он никогда не придавал деньгам особого значения. Он просто лечит больных. Если хочешь, я позвоню ему от твоего имени и договорюсь о встрече.— Может быть, завтра.Майкл включает посудомоечную машину, потом достает из холодильника пломбир «Блу Белл» и начинает раскладывать его по креманкам.— Это награда за то, что сегодня вечером я сделал доброе дело, — с улыбкой поясняет он. — Я не стал спрашивать, хочешь ли ты мороженого, потому что ты ответила бы «нет». А завтра утром мне придется пробежать лишнюю милю.— Что касается меня, то на сегодня я свою норму выполнила перевыполнила.— Вне всякого сомнения. Кстати, а кто знал, что ты собиралась на остров?Я раздумываю над его вопросом, пока мы идем к столу.— Пирли. Мой дедушка и его водитель. Кто-то, вероятно, сказал об этом матери после того, как я уехала. Наверное, это мог услышать и Мозес, садовник.Майкл медленно помешивает ложечкой мороженое.— Как только ты оказалась на острове, об этом сразу же узнали все, кому не лень. Но не думаю, что убить тебя пытался кто-то из островитян. Мне кажется, кто-то последовал туда за тобой или отправился на остров после того, как узнал, что ты там.— Но я все равно ничего не понимаю. Какой смысл кому-то убивать меня?— Смысл — очень растяжимое понятие. Какой смысл кому-то убивать тех пятерых?— Ты прав. Если бы я узнала это, то раскрыла бы дело.— Я знаю, ты думаешь, что доктор Малик — не убийца. Но сейчас ты не в том состоянии, чтобы полагаться на свои убеждения.— Знаю. Когда я перестаю принимать лекарства, то чувствую себя намного живее и воздушнее, но за это приходится платить. При этом явно страдает моя память и способность рассуждать логически. Может быть, когда я окончательно отвыкну от лекарств, все придет в норму.— Малик занимает центральное место во всей этой истории. Он пока что единственное связующее звено между тобой и убийцами в Новом Орлеане. Он уже дал понять, что не оставит тебя в покое. По-моему, ты должна считать его главным подозреваемым.Я кладу мороженое на язык, наслаждаясь его богатым ванильным вкусом.— Собственно… ФБР уже разыскивает его. Да он и не мог знать, что я еду на остров.— Ты не можешь быть в этом уверена. Зато ты знаешь, что он собирается тебе перезвонить, но не сказала об этом ФБР. Почему?— С чего ты взял, что я не сообщила фэбээровцам?В глазах Майкла я читаю: «Не держи меня за дурака».— Я думаю, ты хочешь поговорить с доктором Маликом без свидетелей. Ты считаешь, что он сделает то, чего не смогли другие психотерапевты, — поможет тебе разобраться в прошлом.— Например?— Например, поможет понять, почему это случилось именно с тобой. Получить доказательства того, что растление действительно имело место. Как раз это я прочел сегодня о людях с подавленными воспоминаниями о сексуальном надругательстве. Даже когда им удается получить подтверждение, что эти воспоминания реальны, они все равно сомневаются в их правдивости.По спине у меня пробегает холодок.— Почему?— Потому что признать, что надругательство действительно имело место, означает согласиться, что человек, который его совершил, никогда не любил тебя по-настоящему. Чтобы принять факт растления и смириться с ним, маленькая девочка внутри тебя, Кэт, должна признать: Мой папа никогда не любил меня. Как полагаешь, ты способна на это? Я, например, не уверен, что смог бы это сделать.Еще никогда в жизни мороженое не казалось мне таким отвратительным, как сейчас.— В этом и состоит суть проблемы, — продолжает Майкл. — Отрицание. Матери отрицают, что это происходит с их детьми, потому что хотят сохранить семью. Мы, все остальные, отказываемся верить в то, что добрый доктор, или наш священник, или симпатяга-почтальон занимается сексом со своим трехлетним ребенком, потому что если мы признаем это, то вынуждены будем признать и то, что вся наша цивилизованность — просто дерьмо собачье. Хуже того, мы вынуждены будем признать, что и нашим детям грозит эта опасность. Потому что если мы не способны распознать насильников в тех, с кем каждый день здороваемся за руку, то как мы можем защитить своих детей?— Этот разговор действует на меня угнетающе.— Хочешь посмотреть фильм, о котором я говорил?— Господи, только не это! Я готова спать целые сутки.— Тогда этим тебе и следует заняться. — Майкл пожимает плечами с таким видом, словно мы в отпуске и решаем, поесть дома или пойти в ресторан. — Я понимаю, почему ты не хочешь ехать домой. Возвращение в физическое пространство, где имело место насилие, вряд ли можно назвать хорошей идеей.— У тебя правда есть комната для гостей, в которой я могу остановиться?Он улыбается.— У меня их три. Там тебе никто не помешает. В твоем распоряжении весь второй этаж. Ты узнаешь, что я внизу, только если спустишься и наткнешься на меня.Я выжидаю несколько секунд, прежде чем сказать:— Я не хочу показаться неблагодарной, но многие парни уже давали мне подобные обещания. И никогда не могли их сдержать.— Я не такой, как многие парни.— Я верю тебе. Вот только почему?Ответом мне стала неожиданно робкая, смущенная улыбка.— Вероятно, потому, что годы моего полового созревания прошли не слишком удачно. Я понимаю, что такое отложенное вознаграждение.— Ага, так вот что тебе нужно от наших отношений? Благодарности? В самом конце?Майкл внезапно становится очень серьезным.— Я так далеко не заглядываю, о'кей? Я даже не знаю, хватит ли у тебя здравого смысла на настоящие отношения. Просто ты мне нравишься. И всегда нравилась. Я думаю, что ты очень красивая. Но это видно всем. Я просто хочу сказать, что ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь, и не беспокоиться, что придется расплачиваться за это.Почему-то я ему верю.— Отлично, договорились. А теперь покажи мою спальню.— Сама найдешь, не маленькая. Все, что тебе нужно знать, это то, что она наверху. Заблудиться трудно.Широкая улыбка расплывается у меня на лице. Прежде чем она успевает увянуть, я поворачиваюсь и выхожу в холл, где находится лестница на второй этаж. Я помню расположение комнат в доме еще с тех пор, когда он принадлежал Хемметерам. Когда я ставлю ногу на вторую ступеньку, до меня доносится голос Майкла.— Утром я должен буду уйти на работу, — говорит он, входя в холл. — Но я собираюсь оставить «форд» в твоем распоряжении.— А на чем поедешь ты?— У меня есть мотоцикл.— Мотоцикл?— Это тебя удивляет?— В общем-то… — С губ у меня срывается какой-то странный, незнакомый смех. — У тебя есть самолет и мотоцикл. Наверное, для меня это ассоциируется с людьми определенного типа. Но ты как-то не похож на них.— Не следует доверять стереотипам.— Один-ноль в твою пользу.Он делает шаг в сторону кухни.— Я оставлю ключи на столике.Я уже поднимаюсь по лестнице, когда понимаю, что одна его фраза не дает мне покоя с тех пор, как я ее услышала.— Майкл, ты только что сказал… почему матери молчат о том, что в их домах совершается насилие над детьми…— Да?— Ты сказал, что они ведут себя так, чтобы сохранить семью, правильно?— Правильно.— Я бы сказала, что это происходит из-за того, что в такой ситуации отец выступает в роли основного кормильца. То есть содержит всю семью.Майкл кивает.— Совершенно верно. Растлитель создает ситуацию, когда все члены семьи зависят от него. И, отрицая возможность насилия над детьми, мать избегает реализации самых худших своих опасений — страха остаться одной и страха нищеты.— Но ведь в моем случае это не так, верно? Применительно к нашей семье.— Потому что кормильцем был не твой отец?— Правильно. Нас содержал дедушка.— Но ведь твой отец был скульптором.— Он начал получать нормальные деньги за свои работы примерно года за два до смерти. Дедушка платил за все. Черт возьми, мы жили в помещении для слуг в его поместье. Это звучит ужасно, но если бы моего отца сбила машина, это нисколько не повлияло бы на наше положение.— С материальной точки зрения, — замечает Майкл. — Но деньги — это еще не все. Исходя из того, что ты рассказала сегодня вечером, я думаю, что смерть отца искалечила и твою жизнь.Он прав, конечно.Майкл отступает от лестницы на шаг.— Получается, зачем же твоей матери закрывать глаза на то, что отец растлевал тебя, если ей нечего было бояться, что она пропадет без него?Я чувствую, как у меня начинают гореть щеки.— Верно.— Может быть и так, что она ничего не знала. Но подумай сама… Твой отец вернулся с войны с ярко выраженным «вьетнамским синдромом». Он сам говорил, что в определенные моменты тебе опасно находиться рядом с ним. Недавно ты узнала, что во Вьетнаме он служил в подразделении, военнослужащие которого совершали военные преступления, зверствовали. Так что, вероятно, трудно даже представить страх, который могла испытывать твоя мать при мысли о том, что он сделает с ней или с тобой, если она обвинит его в растлении собственной дочери. Хуже того, попробует забрать тебя у него.Логика Майкла повергает меня в холодный ужас. Почему так легко разглядеть истинную природу людских взаимоотношений в чужой семье, и так трудно — в собственной? Я многие годы злилась на мать, но не понимала, за что и почему. Сегодня мне показалось, что я наконец нашла ответ. Но теперь… получив некоторое представление о том, что это означало — жить с папой, но не в качестве слепо любящей дочери, а супруги, моя мать вдруг показалась мне совершенно другим человеком.Майкл накрывает мою руку, которая лежит на стойке лестничных перил, своей.— Ложись спать, Кэт. Тебе потребуется время, чтобы осмыслить все это.Тот же самый совет я столько раз получала от женщин: Ложись спать. Утро вечера мудренее. Но у Майкла эти слова звучат как-то по-другому. У него нет иллюзий, что утром все будет иначе и обязательно лучше.— Спасибо, — говорю я. — Я правда тебе благодарна.— Пожалуйста.Он возвращается в кухню.Я медленно взбираюсь по лестнице и включаю свет в первой же спальне по правую сторону. Стены здесь бледно-желтые, а на королевских размеров кровати лежит белое стеганое ватное одеяло. Подойдя к окну, я вижу, что оно выходит на светящийся голубой прямоугольник плавательного бассейна.Здесь я могу лечь и заснуть.В ванной полным-полно полотенец и туалетных принадлежностей, есть даже новая зубная щетка. Я снимаю теплые штаны и футболку, которые дал мне Майкл, и протягиваю руку, чтобы отвернуть краны с горячей и холодной водой. Не успеваю я коснуться рукояток, как ванную заполняют звуки «Воскресенье, кровавое воскресенье». Я бросаю взгляд на экран своего сотового телефона, и сердце у меня начинает учащенно биться. Звонок из Нового Орлеана, но номер мне незнаком. Кто это? Натан Малик?Я нажимаю кнопку «ответ» и подношу телефон к уху.— Доктор Ферри? — раздается в трубке мужской голос, который ничуть не похож на Натана Малика.— Да? — осторожно отвечаю я.— Это Джон Кайзер. Мне нужно побеседовать с вами о Натане Малике.

Глава 34— Он жив? — непонятно почему спрашиваю я.Молчание, которое наступает вслед за этим вопросом, кажется мне бесконечным. Я сажусь на крышку стульчака в ванной Майкла Уэллса и жду, пока агент Кайзер оттащит меня от края смертельно опасной ментальной пропасти, которая разверзлась передо мной.— Почему вы спрашиваете? — интересуется он. — Разве сегодня вечером вы не разговаривали с доктором Маликом?Предупреждение Шона о том, что Малика могут объявить в розыск по обвинению в убийстве, встает передо мной со всеми вытекающими отсюда последствиями.— Да, — признаю я. — Недолго.— Вам известно, что доктор Малик намеренно скрылся от наблюдения и будет объявлен в розыск, если покинет пределы Луизианы?Мне сразу становятся ясны две вещи: первая — Кайзер записывает нашу беседу, вторая — Шон явно рассказал ему о разговоре со мной.— Да, мне это известно.— Во время разговора Малик дал вам понять, где находится?— Нет, но вы уже и сами должны были это выяснить.Короткая пауза.— Он звонил вам из телефона-автомата на улице Вест-Бэнк в Новом Орлеане. К тому времени, когда посланная нами машина прибыла на место, он исчез.— Это правда?Я тяну время, пытаясь прийти в себя. Мне нелегко вести разговор, сидя голой в гостевой ванной в доме Майкла Уэллса. Намного лучше и спокойнее было бы, окажись я в собственном доме или даже в своем автомобиле. Но одно я теперь знаю наверняка: если Малик, когда звонил мне, был на улице Вест-Бэнк, значит, это не он стрелял в меня на острове.— Доктор Ферри, — уже мягче говорит Кайзер. — Как-то вы попросили меня называть вас Кэт. Эта просьба остается в силе?— Естественно, — отвечаю я, снова натягивая футболку.— Мне необходимо уточнить кое-что. Я хочу, чтобы вы говорили мне обо всем, что приходит вам в голову во время нашей беседы. Есть какая-либо причина, по которой вы не в состоянии сделать так, как я прошу?— Например?— Например, некоторая лояльность по отношению к доктору Малику.Щеки у меня горят.— Я уже говорила, что даже не знала его! Вы слышали каждое слово нашей встречи у него в офисе.— Да, слышал. Но мне совершенно очевидно и то, что между вами установилось определенное взаимопонимание. Некий эмоциональный контакт. Вероятно, это вызвано сходством ваших историй болезни.Я закрываю глаза, думая о том, сколько на самом деле известно Кайзеру о моей личной жизни. Рассказал ли ему Шон о том, что меня насиловали в детстве?— Прошу вас, задавайте свои вопросы, агент Кайзер.— Хорошо. Вы совершенно уверены в том, что доктор Малик никогда не принимал вас в качестве пациентки?— Да.— Говорил ли вам Шон Риган о том, что нам наконец удалось найти пациентку Малика, которая согласилась дать показания?— Нет.— Подобно остальным его пациенткам, она чувствует себя в большом долгу перед Маликом, но ей пришлось отказаться от продолжения лечения в группе. Она считает, что применяемый им метод групповой терапии несет в себе слишком большую эмоциональную нагрузку.Эта фраза сразу же возбуждает мой интерес, о чем Кайзер несомненно, заранее догадывался.— В каком смысле?— Очевидно, Малик проводит работу по восстановлению подавленных воспоминаний с несколькими пациентами в одной и той же комнате. Это исключительно необычный подход. То, что эта пациентка услышала от других женщин, которые заново переживали сексуальные надругательства, испытанные в детстве, вызвало у нее острый приступ паники.— И?— В общем… Это ведь то же самое, что случилось с вами во время работы на месте преступления.— Не морочьте мне голову. Приступ паники может быть вызван чем угодно.— Тем не менее. Малик ведет несколько различных групп. И рабочие протоколы разнятся в зависимости от того, что, по его мнению, способны вынести члены каждой группы. Одним назначаются наркотики, другим — нет. В группе этой женщины Малик поощрял агрессивные конфронтации с членами семьи, которые надругались над пациентами, когда те были детьми. Малик сравнивал подобное поведение с одиночными полетами курсантов-пилотов. Последний шаг к свободе и независимости. Как бы то ни было, пациентка не смогла этого вынести и отказалась от дальнейшего лечения. Мы вышли на эту женщину через психолога, который изначально направил ее к Малику.— Все это очень интересно, но не имеет ко мне ни малейшего отношения.Во вздохе Кайзера явственно слышится усталость.— Кэт, очень многие в оперативной группе сердиты на вас. Я не принадлежу к их числу, верите вы этому или нет. Я полагаю, вам удалось глубоко проникнуть в суть этого дела. Может быть, вы даже не отдаете себе отчета в том, насколько глубоко. Мне также известно, что вы оказали большую помощь Шону Ригану в расследовании одного из серийных убийств, все лавры за раскрытие которого достались ему.— Кто вам это сказал?— Шон.— Какая неожиданность!— Он действительно заботится о вас, Кэт. Внебрачные связи нелегко даются каждому. Но Шон считает, что вы гений.Мужчины, когда им что-нибудь нужно от женщины, всегда в первую очередь пускают в дело лесть. И Джон Кайзер — не исключение. Угрозы пойдут в дело позже.— Я не гений, я просто одержимая.— Как бы то ни было, это дает нужный результат. Шон сказал что сегодня вечером кто-то пытался вас убить.— Угу.— Вы знаете, кто это был?— Не-а.— Это вы так изображаете из себя Гэри Купера?[53]Я не могу не улыбнуться, пусть даже через силу.— Не-а.— Как вы считаете, покушение на вашу жизнь может быть как-либо связано с убийствами в Новом Орлеане? Или с вашей работой по раскрытию этих убийств?— Нет.— Почему нет?— Я занимаюсь здесь совсем другим делом. Личного плана.— Личного плана… — Кажется, Кайзер обдумывает мои слова. — Вы уверены, что это не связано с вашей работой в Новом Орлеане?— Невозможно быть уверенным в чем-то на сто процентов. Но я почти уверена, что нет, не связано.— Вы говорили доктору Малику о покушении на вашу жизнь?— Да.— А он не предположил, что может существовать связь между этой попыткой и убийствами в Новом Орлеане?Внезапно у меня появляется такое чувство, что Кайзер записал на пленку каждое слово из моего разговора с Маликом и сейчас, задавая свои вопросы, лишь проверяет, насколько я честна с ним.— Я спросила его о том же. И он мне ответил: «И да, и нет».— Кэт, я хочу, чтобы вы вернулись в Новый Орлеан. Каким-то образом вы связаны с этими убийствами. Вы ведь и сами это понимаете, не так ли?В голосе Кайзера слышатся искренность и прямота, которые говорят, что он действительно беспокоится обо мне.— Я согласна с вами в том, что Малик запал на меня, о'кей? Но если он звонил мне сегодня вечером с Вест-Бэнк в Новом Орлеане, то никак не мог стрелять в меня на острове ДеСалль за тридцать минут до этого. Это физически невозможно.— Я пока не уверен, с чем нам пришлось столкнуться, — признается Кайзер. — Но я знаю, что Натан Малик замешан в этих убийствах.— Вероятно, он знает больше, чем говорит. Но если вы хотите узнать, что известно ему, то намного больше шансов добиться этого, если я поговорю с ним с глазу на глаз, без того чтобы вы подслушивали наш разговор.— Вы собираетесь разговаривать с ним снова?— Если он позвонит мне.— Гм-м…Мне почему-то кажется, что Кайзер предпочел бы вести это расследование по-своему, в то время как его коллеги по оперативной группе явно предпочитают более прямолинейный подход.— Вы прослушиваете мой сотовый телефон?— Нет. Пока нет, во всяком случае.Если Кайзер говорит правду, то мой сотовый не прослушивается только потому, что он еще не получил на руки распоряжения суда или просто не имеет в своем распоряжении технических средств для этого. Но скоро у него будет и то, и другое, можно не сомневаться.— Для чего вы ездили на остров ДеСалль? — спрашивает он. — Это все то же самое ваше личное дело?— Я пытаюсь разузнать кое-что о своем прошлом.— О вашем отце?— Откуда вы знаете?— Просто я делаю выводы из вашей беседы с Маликом у него кабинете. Вы узнали что-нибудь важное?Я вовсе не намерена излагать Кайзеру омерзительную и жалкую историю моего детства.— Ничего такого, что имело бы отношение к вашему расследованию.— В общем, меня обеспокоил тот факт, что личное дело Люка засекретили, и я предпринял некоторые поиски самостоятельно.Сердце замирает у меня в груди.— И что же вы обнаружили?— Люк Ферри служил в подразделении под названием «Белые тигры». Они незаконно вторгались на территорию Камбоджи в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году. Все подробности, конечно, мне выяснить не удалось, но нет сомнений в том, что в течение этого времени «Белые тигры» совершали военные преступления. Военно-юридическое управление дважды предпринимало попытки провести расследование, но в конце концов все обвинения были сняты. Все это слишком явно бросало тень на правительство. Тем не менее мне удалось выяснить, что некоторым ветеранам «Белых тигров» после войны были предъявлены обвинения в незаконной торговле героином. Некоторые процессы состоялись уже в самом конце восьмидесятых годов. Ваш отец был убит в восемьдесят первом, так что я ничего не исключаю.Меня подмывает рассказать Кайзеру о том, что отца застрелил мой дед, но что-то заставляет меня сдержаться.— Вы обнаружили какую-нибудь связь между Маликом и наркотиками?— Да. В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году Малик пытал вьетнамского пленного с применением наркотиков. Он тогда был санитаром, помните? Очевидно, он сделал так по приказу своего непосредственного начальника. Его также арестовывали за то, что он торговал лекарствами с армейских складов на черном рынке в Сайгоне. Позже обвинения были сняты, и он вернулся в свою часть. Без каких-либо объяснений.— Малик входил в состав «Белых тигров»?— У меня нет таких сведений. Но в широкомасштабной операции по торговле наркотиками должно быть задействовано множество людей по всей стране. Я снова вынужден повторить, что пока не уверен в том, с чем нам пришлось столкнуться здесь.— Что бы это ни было, я не думаю, что убийства в Новом Орлеане или смерть моего отца имеют какое-то отношение к наркотикам. Не думаю, и все.— Тогда с чем они связаны?С растлением и насилием над детьми, вот с чем.— Я не знаю, Джон. Вы хотите сказать мне что-нибудь еще?— Будьте осторожны, если придется снова разговаривать с Маликом. Вы легко можете переступить черту, за которой начинается укрывательство и соучастие.Я даже не даю себе труда ответить на эти слова.— Я должен был сказать вам это, Кэт. Я хотел бы приставить к вам вооруженную круглосуточную охрану из числа сотрудников ФБР.— Нет.— Вы даже не заметите, что мы рядом.— Послушайте, ведь ни одна женщина не погибла, верно? Этот убийца угрожает только мужчинам.— До сегодняшнего вечера, когда стреляли в вас, я бы согласился с этим. Мы очень хорошо умеем обеспечивать охрану, Кэт. Никто и никогда не узнает, что мы вас охраняем.— Малик узнает. Не знаю, как, но узнает непременно. И тогда он не подойдет ко мне и на пушечный выстрел.Долгое молчание.— Скажите мне, почему вы так хотите поговорить с ним.— По правде говоря, я не знаю, почему. Ему просто известно что-то, что должна знать и я. Я это чувствую.— Вспомните, что любопытство погубило кошку.Я испускаю неподдельный стон.— Да, но у кошки ведь девять жизней, помните?Ответ Кайзера очень похож на прощание.— Насколько я понимаю, вы уже использовали бо́льшую часть отпущенных вам.— Мне нужно идти, Джон. Я сообщу вам, если узнаю что-нибудь важное.Я даю отбой до того, как он успевает сказать хоть слово.

Глава 35Маслянистая пленка, которую река оставила на моем теле, пахнет серой, и мне хочется избавиться от нее. Я поворачиваю краны, и вскоре из душа уже течет горячая вода. Снова стянув через голову футболку, я залезаю в ванну и встаю под струи обжигающего кипятка.Если не считать поездки на остров — когда я попросту пребывала в шоке, — у меня не было времени поразмыслить над тем, что рассказал сегодня днем дедушка. Критически поразмыслить, во всяком случае. Я сказала Майклу правду: как только я перестаю принимать лекарства, логическое мышление отказывает мне начисто. Равно как и кратковременная память. Но когда дед сказал, что это он убил папу, мне показалось, что последний кусочек головоломки встал на место, завершая картину, которая большую часть жизни оставалась для меня скрытой. Вот только эта история эмоционально резонирует с моим прошлым, по крайней мере таким, каким я его помню. По словам Майкла, признать, что отец растлевал и насиловал меня, — значит признать, что он никогда не любил меня. Полагаю, он прав, поскольку растление ребенка означает использование его для собственных нужд. Но разве не мог папа любить меня независимо от этого? Разве не мог он любить меня, будучи при этом просто не в силах не прикасаться ко мне? Или я всего лишь стараюсь выдать желаемое за действительное?Отчего-то последняя мысль заставляет меня вспомнить Майкла. Парень среди ночи отправился к черту на кулички, чтобы спасти меня, и не потребовал ничего взамен. Он даже приготовил для меня ужин. Потом предоставил комнату, в которой я могу переночевать. Если руководствоваться моим прошлым опытом общения с мужчинами, прямо сейчас Майклу полагалось бы отдернуть занавеску душа и присоединиться ко мне, говоря, что он не может более сдерживаться. Но он не сделает ничего подобного. В этом я уверена.В шуме воды, льющейся из душа, мои уши вдруг улавливают некую гармоничную мелодию. Когда она смолкает, а потом начинается снова, я узнаю звонок своего сотового. Смыв пену с лица, я высовываюсь из-под душа, хватаю телефон и смотрю на экран. Детектив Шон Риган. Собственно, меня не очень-то тянет отвечать, но мне хочется знать, спит Шон дома с женой или нет. Я нажимаю кнопку «ответ» и говорю:— Не спрашивай ничего, пока не скажешь, где ты сейчас находишься.— Это не тот, кто вы думаете, — произносит четкий и ясный голос, в котором проскальзывают шутливые нотки.Сердце готово выскочить у меня из груди.— Доктор Малик?— Собственной персоной. Вы одна, Кэтрин? Мне необходимо побеседовать с вами.И тут волна страха захлестывает меня — страха не за себя, а за Шона.— Откуда у вас телефон Шона?— У меня нет его телефона. Я перепрограммировал собственный, чтобы сымитировать цифровую идентификацию телефона детектива Ригана. Джон Кайзер и ФБР не обратят особого внимания на этот звонок, если электронный порядковый номер аппарата будет принадлежать вашему приятелю.Откуда, черт возьми, ему все это известно?— Тогда я вас слушаю.— Я звоню потому, что мне нужно кое-что у вас оставить.Я выключаю душ и закутываюсь в полотенце.— Что именно?— Я бы предпочел не говорить об этом по телефону. Мне просто необходимо оставить это у кого-то, кому я доверяю.— А мне вы доверяете?— Да.— Почему?— Чутье мне так подсказывает.— Вам не следует полагаться на него. Я работаю с ФБР.— В самом деле? — В его голосе слышится сарказм, — я так не думаю. Это должны быть вы, Кэтрин. Больше некому.— А как насчет какого-нибудь друга?— У меня нет друзей. У меня есть только пациенты.То же самое я могу сказать и о себе.— Могу подписаться под вашими словами. Пациенты и бывшие любовники. И все.Малик негромко смеется.— У меня есть только пациенты.У меня возникает отчетливое ощущение, что психиатр дает мне понять, что пациенты одновременно являются его любовницами.— Если вы хотите передать мне истории болезней своих пациентов, я не могу их принять. ФБР включило их в ордер на обыск и изъятие. Они станут преследовать меня судебным порядком, если я соглашусь взять их у вас.— Это не мои записи и не истории болезней. — Малик делает судорожный вдох, потом добавляет: — Это фильм.— Фильм?— Фильм и рабочие материалы, имеющие к нему отношение. Мини-пленки в формате DV, DVD-диски, аудиозаписи и тому подобное. Все это сложено в две коробки.— Что за фильм?— Я делаю документальный фильм о сексуальном насилии и подавленных воспоминаниях.Подобное откровение настолько поражает меня, что поначалу я даже не знаю, как на это реагировать. Но потом все встает на свои места. Вспомнив Малика в черном облачении, легко представить его в роли кинорежиссера-революционера.— Никто и никогда не снимал ничего подобного, — торжественно объявляет он. — По своему эмоциональному воздействию это будет самая потрясающая лента. Если она попадет на экраны, страна будет потрясена до основания.— И что в этом фильме? Реальное сексуальное насилие?— В некотором смысле. Фильм показывает женщин, которые в составе лечебной группы заново переживают сексуальное насилие. Некоторые из них совершенно очевидно возвращаются в детство. Их откровения и переживания производят неизгладимое впечатление.— Полагаю, эти женщины — ваши пациентки. Они дали разрешение снимать их на пленку?— Да. Они входят в особую группу. Экспериментальную. Она состоит только из женщин. Я сформировал ее после того, как в течение ряда лет наблюдал безуспешность традиционного лечения. Я отбирал для нее пациенток, находящийся на той стадии, когда взрыв подавленных воспоминаний начинал разрушать их жизни, а также когда подозревал, что сексуальное насилие передается из поколения в поколение. У них были чрезвычайно мощные стимулы и высокая мотивация. Я работал с ними семь месяцев, и мы добились в некотором смысле революционных изменений.— И это все, что снято на пленку? Женщины, проходящие групповую терапию?Малик издает звук, который я не могу расшифровать.— Не следует порочить и недооценивать то, что вам не довелось испытать самой, Кэтрин. Впрочем, и бояться тоже. Я записал также и некоторые другие методы лечения, но сейчас не хочу говорить о них. Скажем так, применяемые мною методы очень неоднозначны по своей природе. Хотя, наверное, лучше будет употребить термин «взрывоопасны».Некоторые другие методы лечения?— Вы имеете в виду убийства?— Сейчас я не могу обсуждать все детали снятого фильма.Сердце у меня в груди бьется все так же учащенно.— Вы планируете показывать его где-нибудь?— Да, но в данный момент меня больше беспокоит его сохранность.— Чего вы опасаетесь?— Многие хотели бы, чтобы этот фильм просто исчез. Мой фильм и все мои записи. Эти люди панически боятся правды, которая известна мне.— Если вы настолько обеспокоены, почему бы не обратиться в ФБР?— ФБР хочет посадить меня в тюрьму за убийство.— Если вы не виновны, какое это имеет значение?— Есть разные степени невиновности.— Я думаю, вы говорите о разной степени виновности, доктор.— Это философский вопрос, на обсуждение которого у нас нет времени. Я сдамся властям, когда сочту момент подходящим. А пока что мне нужна ваша помощь. Вы сохраните мой фильм для меня?— Послушайте, я не могу сделать этого, даже если бы и хотела. Скорее всего, ФБР установило за мной наблюдение. Они могут даже прослушивать наш разговор сейчас.— Завтра, вполне вероятно, они это сделают. Но сейчас можно говорить открыто. У вас есть ручка?Я обвожу глазами спальню, но не вижу никаких письменных принадлежностей. А моя сумочка осталась в «ауди», которая стоит на том берегу реки напротив острова ДеСалль.— Нет, но у меня хорошая память.— Тогда запомните номер телефона. Пять-ноль-четыре, восемь-ноль-два, девять-девять-четыре-один. Запомнили?Я повторяю номер вслух, после чего заношу его в память телефона.— Если вам потребуется поговорить со мной, — продолжает Малик, — оставьте сообщение по этому номеру.— Я хочу поговорить с вами прямо сейчас. И не о вашем фильме.— Тогда поспешите.— Почему вы сказали, чтобы я не доверяла членам своей семьи?— Я пытаюсь защитить вас.— От чего?Малик вздыхает, словно не будучи уверен в том, что у него есть время на разговор со мной.— Семьи, подобные вашей, состоят из людей трех типов: насильники, те, кто отрицает существование насилия, и жертвы. Каждый член семьи играет одну из этих ролей. Когда жертва начинает копаться в своем прошлом и выдвигать обвинения в сексуальном насилии, остальные члены семьи превращаются в параноиков. Их интерес заключается в поддержании статус-кво. Вы угрожаете нарушить его, а чувства и эмоции, бурлящие вокруг сексуального насилия, зачастую приводят к убийствам.— Это все заумные рассуждения психиатра, доктор. Я уже достаточно наслушалась их. У вас есть вполне конкретная информация о моей семье. О моем отце. Почему вы скрываете ее от меня?— Я не ваш терапевт, Кэтрин.— Я хочу, чтобы вы им стали. Я готова встретиться с вами, чтобы пройти сеанс.— Вам не нужно разговаривать со мной наедине. Вам нужна группа. А мои дни в качестве практикующего психиатра, совершенно очевидно, сочтены.— Почему мне нужна группа?— Потому что в вашем случае мы имеем дело с сексуальным насилием. Одним из ключевых моментов насильственных взаимоотношений является их скрытность. И лечение у терапевта «один на один» может стать зеркальным отражением первоначальных насильственных отношений. При групповой терапии подобный цикл скрытности нарушается.— Послушайте, это вы выбрали меня, верно? Это вы начали эти скрытые отношения. Я готова разговаривать с вами сейчас, и теперь нас не подслушивает ФБР.— Вам нужен сеанс? Сохраните мой фильм для меня. Этим вы окажете услугу и себе.Я испытываю непреодолимое искушение. Я хочу увидеть, чем на самом деле занимается Малик за закрытыми дверьми своего кабинета. Но ФБР может прослушивать этот звонок.— Я хотела бы посмотреть его, но не могу обещать, что сохраню его для вас.— Тогда у нас нет причин для встречи.— Да за каким чертом вам вообще со мной встречаться? Я же могу привести с собой ФБР. Для чего вы идете на такой риск?— Здесь нет никакого риска, Кэтрин. Мне и в самом деле кое-что известно о вашем отце. Я знаю, почему он был убит. А если вы приведете с собой ФБР, я этого никогда не скажу.В кои-то веки я опережаю Малика на шаг.— Я уже знаю, почему был убит мой отец.— Нет, не знаете. Вы не знаете ничего.Сердце у меня в груди трепещет, как крылышки перепуганной пташки.— Зачем вы играете со мной в эти игры? Мне всего лишь нужна правда.Малик понижает голос.— Вам уже известна правда, Кэтрин. Она навеки запечатлелась в извилинах вашего мозга. Вам всего лишь нужно убрать шелуху, которая наслоилась на нее.— И как я это сделаю?— А вы уже делаете это. Просто следуйте за воспоминаниями — туда, куда они поведут вас. И правда сделает вас свободной.— Я не могу больше ждать! Кто-то пытается убить меня.Малик глубоко вздыхает.— Почему у вас случались приступы паники на месте преступления в Новом Орлеане?— Я не знаю. А вы?— Перестаньте, Кэтрин. Вы знаете, в чем заключается лечение. Я всего лишь подталкиваю вас к тому, чтобы вы сами находили ответы.— Вы трахаете мне мозги, вот что вы делаете!— Кто, по-вашему, пытался убить вас сегодня?— Это мог быть один черный парень, который знал моего отца много лет назад. Я не знаю. А вы?— Нет. Но вы знаете. Если только будете думать в нужном направлении.— Вы сказали, что убийства в Новом Орлеане связаны и одновременно нет с моей личной жизнью. Что вы имели в виду?— Как, по-вашему, что я имел в виду?Я закрываю глаза и пытаюсь не сорваться и не заорать во весь голос. Я ощущаю себя героиней романа Кафки. На каждый вопрос вместо ответа следует очередной вопрос — всем вокруг известна явная правда о моей жизни, но сама я ее не вижу.— Что вы пытаетесь мне сказать? Все постоянно спрашивают меня о том, не была ли я вашей пациенткой. Это вы внушили им такую мысль?— А вы сами не думаете, что в какой-то момент могли бы быть моей пациенткой?— Я кладу трубку через пять секунд.— Нет, вы этого не сделаете. Моя экспериментальная группа называется «группа X». Это вам ни о чем не говорит?«Группа X»?— Нет. А что, должно?— У нас нет времени, — роняет Малик, и в голосе его внезапно звучит нетерпение. — Сейчас нет, во всяком случае. Но я по-прежнему хочу побеседовать с вами — и желательно на камеру. Вы согласны разговаривать на камеру?— Что? Нет.— Тогда…— Я думала, что ФБР конфисковало все ваше видеооборудование.— У меня по-прежнему есть с собой камера. И достаточно хорошая. Послушайте, вы пока не можете этого понять, но во всем происходящем есть симметрия. Основополагающая симметрия всех событий, и вы оцените ее, когда увидите. Нам необходимо подыскать безопасное место для встречи — такое, где никто не помешает нам поговорить спокойно. Мы должны встретиться с вами завтра. Когда мы закончим, вы заберете с собой мой фильм. И после этого я сдамся ФБР.— Почему бы вам просто не оставить фильм у адвоката?— Потому что я презираю адвокатов. Я намерен защищать себя сам.Разумеется.— Я не хотел бы выглядеть грубым и невежливым, — говорит Малик, — но если вы не придете или если приведете с собой ФБР, то никогда не узнаете разгадки тайны собственной жизни. К сожалению, я пробыл в одном месте и так слишком долго. Вы помните номер телефона, который я дал вам?Я выплевываю ему номер, как если бы это было ругательство.— Хорошо. Позвоните завтра и оставьте номер, по которому я мог бы связаться с вами. Только не номер вашего сотового. И не будьте слишком общительны и доверчивы с Джоном Кайзером. На самом деле ему плевать на всех нас.Телефонная трубка у меня в руках умолкает.

Глава 36Я чувствую себя так, словно меня вот-вот стошнит.Я уже знаю, почему был убит мой отец.Нет, не знаешь. Ты ничего не знаешь.Страх хуже смерти. Смерть — это всего лишь окончание жизни, и мне это хорошо известно. А с тем, что я знаю, я могу сражаться. Можно справиться со всем, что имеет имя и названо вслух. Но с тем, что скрывается в тени, нельзя сражаться, как нельзя вынести его. Сейчас вся моя жизнь представляется сплошной тенью, некоей инсценировкой, призванной скрыть отсутствие моего подлинного прошлого. Потому что на каждое сохранившееся у меня воспоминание о детстве приходятся тысячи утраченных. Я всегда это знала. После определенного момента времени позади у меня не было ничего. Когда другие дети вспоминали тот или иной случай из незабываемого времени, когда были карапузами, я тоже оглядывалась назад и утыкалась в глухую стену. Ребенком без детства — вот кем я себя чувствовала. И никогда не понимала, почему.Сегодня днем я решила, что нашла ответ. Сколь бы ужасным он ни был, все-таки он позволил мне обрести твердую почву под ногами. Но теперь эта почва заколебалась, и сейсмический толчок был вызван всего несколькими словами, слетевшими с губ психиатра. Вы ничего не знаете…Я не хочу думать о том, что сказал мне доктор Малик.Я хочу, чтобы вопросы закончились.Я хочу выпить.Ладно, вместо выпивки я хочу принять валиум. Но не могу. И мысль о том, почему — из-за ребенка у меня в животе, — внезапно заставляет взбунтоваться мой только что съеденный ужин, бифштекс с яйцами. Я падаю на колени и сгибаюсь над унитазом. Меня тошнит, меня бьет крупная дрожь, как бывало много раз после самых головокружительных попоек. Обняв толчок, я чувствую, что из моего тела улетучивается жизненная субстанция и я словно становлюсь прозрачной. Я уже испытывала это ощущение раньше. Я хочу встать, подойти к зеркалу и убедиться, что ошибаюсь, но не могу заставить себя взглянуть в него. Вместо этого я включаю горячую воду, влезаю под обжигающие струи, а потом, съежившись, опускаюсь на дно ванны.Кожа у меня становится ярко-красной. Вода поднимается сначала мне до бедер, а потом до самого края ванны. Я закрываю кран и откидываюсь на спину, с головой уходя под воду. Здесь слова Малика не смогут причинить мне вреда. Они исчезнут, как слова, брошенные в вакуум, как крик, раздавшийся в открытом космосе. Но ведь значение имеют не сами его слова, а смысл, что они скрывают. Спрятанный ключ, который ждет только того, чтобы я нашла его. Как и Джон Кайзер, Малик спросил, не думаю ли я, что когда-либо была его пациенткой. Это не тот вопрос, который можно задать нормальному человеку. Его можно задать человеку, страдающему болезнью Альцгеймера. Или амнезией. Или…Что-то происходит. Я плаваю в невесомости. Вода не стоит спокойно в ванне… она разбивается на миллионы капелек, которые парят в воздухе. Вязкая и тягучая жидкость вырывается наружу из моих пор подобно паническому ужасу. Под слоем обжигающе-горячей воды она кажется мне наледью на коже. Вам не кажется, что в какое-то время вы могли бы быть моей пациенткой? Этот вопрос врач неизменно задает пациенту, страдающему диссоциативным расщеплением личности. Тем, что раньше называли «множественное изменение личности»… Иногда диссоциация, наблюдающаяся во время сексуального насилия, оказывается настолько глубокой и многократной, что разум расщепляется на несколько частей, чтобы отгородиться от боли…— Нет, — громко говорю я, стиснув кулаки так, что ногти впиваются в ладони. — Это невозможно.Я уверена, что никогда не обращалась к Натану Малику в качестве пациентки. Но следует помнить, что «я» — весьма проблематичное местоимение в устах того, кто страдает множественным расщеплением личности. «Я» могла не обращаться к Малику, тогда как «кто-то другой», живущий в моем мозге, вполне мог.Дезориентация, которую я сейчас испытываю, очень похожа на провалы в памяти после алкогольного опьянения или на то чувство, с которым я приходила в себя после гипоманиакального состояния. Я знаю, что была где-то — на вечеринке, к квартире, в доме, — но не помню, что там делала. Как далеко все зашло. Но тем не менее, несмотря на все сходство, я еще никогда не чувствовала себя настолько оторванной от себя самой, чтобы задуматься о возможности существования отдельной жизни.— Успокойся, — говорю я дрожащим голосом. — Что сказал Малик перед этим?Мы говорили о групповой терапии… Он сказал: «Не следует порочить и недооценивать то, что вам не довелось испытать самой, Кэтрин». Неужели он произнес бы эти слова, если бы я когда-либо входила в состав его «группы X»? На меня накатывает волна безмерного облегчения, но быстро исчезает. А не могла ли я общаться с Маликом один на один в состоянии расщепления личности, а потом забыла об этом или подавила эти воспоминания? Я не помню такого, но ведь я не помню и сексуального надругательства над собой в детстве. Что отнюдь не значит, что его не было. Или, быть может, Малик знает обо мне столько, потому что я сама рассказала ему об этом?Я с трудом поднимаюсь из ванны и брызгаю холодной водой из раковины себе в лицо. Пока я рассматриваю в зеркале свои покрасневшие глаза, по телу у меня пробегает дрожь, предвестница ужасающей мысли. В какой-то момент во время нашего телефонного разговора у меня возникло чувство, что Малик хочет дать мне понять, что пациентки являются его любовницами. Или бывшими любовницами. А не мог ли он удовлетворить свое вожделение во время сеанса со мной, о котором у меня не осталось воспоминаний? Я до сих пор не забыла шок, который испытала, когда фотография Малика выползла из факса моего деда. Я была уверена, что вижу его лицо за последние десять лет впервые. Но какова цена моей уверенности? Стоит только впустить на порог мысль о том, что не помнишь отрывков своего прошлого, как можно предположить все, что угодно. А для того, с кем уже случались маниакальные эпизоды и потери памяти после опьянения, это не такой уж и большой шаг.Перестань думать, — говорит голос в моей голове, голос моего инстинкта самосохранения. — Слишком много правды, пришедшей слишком быстро, может погубить тебя…Сорвав огромное полотенце с крючка на двери, я заворачиваюсь в него, потом забираюсь в постель и укрываюсь одеялом до подбородка. Свет по-прежнему горит, и я не собираюсь выключать его. Я переключаю свой телефон на виброзвонок, закрываю глаза и молюсь, чтобы ко мне пришел сон.В любую другую ночь мне понадобилась бы выпивка или валиум, чтобы усмирить бешеный хоровод мыслей в голове, но сегодня эту заботу берет на себя чрезмерная усталость. Сознание мое меркнет, и перед глазами встает лицо доктора Малика. Глаза его холодно и проницательно смотрят на меня. Затем его сменяет лицо Майкла Уэллса. Глаза у Майкла добрые, теплые и открытые. Что-то в нем напоминает мне отца, но я не могу уловить, что именно. Это не глаза и не сложение, а что-то в манере держать себя. Может быть, то, что он не спешит осуждать других. Что бы это ни было, оно притягивает меня.Почему я не сказала Майклу, что беременна? Это единственное, что я от него утаила. Может быть, все это оттого, что где-то в глубине души как раз я надеюсь на развитие отношений? Неужели я боюсь того, что когда он узнает о моей беременности, то исчезнет подобно всем другим мужчинам, которых влекло лишь мое тело и моя ненасытность?Прекрати! — кричит голос у меня в голове. — Прекрати… прекрати… прекрати!Я знаю один фокус, который помогает мне справляться с разрушительными и угнетающими мыслями. Я переношусь в совершенно иное место, где царит мир и покой. Для меня таким местом всегда был океан. Я свободно погружаюсь около разноцветной коралловой стены, стены, которая круто уходит из верхних нежно-голубых пластов воды в чернильно-черную глубину. Вокруг царит тишина, слышен лишь стук моего сердца. Мое тело, как нож, пронзает теплые слои, пока тепло не сменяется холодом, и мое восприятие окружает меня коконом, впитывая все, что я вижу. Потом меня охватывает восторг, исступленный восторг глубины. Вот и сейчас я скольжу вдоль этой стены, сквозь последний мерцающий слой бодрствования погружаясь в глубокий сон. Мне хочется, чтобы внизу меня всегда ждала только темнота. Но она никогда не бывает одна. Рядом притаились кошмары, как бывает всегда. Это преисподняя, потусторонний мир, в котором я чувствую себя чужой — или беглянкой, или солдатом, застывшим посреди кровавой битвы. Здесь меня всегда сопровождают страх и растерянность, и нам предстоит долгое путешествие.Еще подростком я где-то слышала, что сон, который, как кажется, длится долгие часы, на самом деле протекает за шесть-семь секунд. Теперь я знаю, что это неправда. Большинство сновидений длятся десять-пятнадцать минут, причем одни сменяют другие в глубинах быстрого сна. Одни сны мы помним, другие нет. Большинство же моих — зачастую более ярких, нежели реальная жизнь, — оставляют после себя лишь отрывочные видения, подобные вырванным страницам из книжки с картинками.Сегодня ночью все по-другому.Сегодня ночью я снова сижу в ржавом оранжевом грузовичке. Я снова на острове. За рулем мой дедушка. Мы едем вверх по длинному, пологому склону старого пастбища. С одной стороны виден пруд, куда ходят на водопой коровы. Их лепешки покрывают траву подобно высохшим пирожкам из грязи. Волосы у дедушки черные, а не серебряные. В грузовичке плохо пахнет. Горелым моторным маслом, жевательным табаком, плесенью. Остальные запахи я распознать не могу.Собирается дождь. Небо над нами свинцово-серого цвета, воздух неподвижен. Мы неуклонно поднимаемся по пологому склону, направляясь к вершине. Ужас сжимает мне горло, но лицо дедушки спокойно. Он не знает, что находится там, по другую сторону холма. Я тоже не знаю этого, но уверена, что что-то плохое. Мне так часто снился этот сон, что теперь я знаю, что сплю. С каждым разом мы оказываемся все ближе к вершине, но никогда не переваливаем через нее. Однако мы все ближе к ней… Я знаю, что скоро проснусь.Но сегодня ночью я не просыпаюсь.Сегодня дедушка включает другую передачу, нажимает на педаль газа и старый пикап переваливает на ту сторону. Коровы ждут, глядя на нас с тупым равнодушием. За ними лежит пруд, серо-стального цвета и гладкий, как стекло.Я так крепко сжимаю кулаки, что ладони мои кровоточат.В пруду кто-то есть.Это человек.Он плавает лицом вниз, раскинув руки в стороны, как распятый на кресте Иисус. И волосы у него тоже длинные, как у Иисуса. Я хочу крикнуть, но дедушка, похоже, не видит этого человека. Онемев от страха, я указываю на него пальцем. Дедушка щурится и качает головой.— Проклятый дождь, — говорит он. — В дождь на острове никто не работает.Грузовичок катится вниз по склону, дедушка показывает куда-то вправо от нас. Призовой бык-чемпион оседлал корову и двигается на ней яростными рывками. Пока дедушка смотрит на совокупляющихся животных, я оглядываюсь на пруд.Человек больше не плавает лицом вниз. Он поднимается на ноги. Ладони у меня чешутся от дурного предчувствия. Мужчина стоит не в пруду, а на нем. Он стоит на его стеклянной поверхности, как будто на ледовом катке. Но ведь жара снаружи достигает почти ста градусов по Фаренгейту. Сердце у меня стучит так громко, что я слышу его даже сквозь рокот мотора.Человек, стоящий на поверхности пруда, — мой отец.Я узнаю его джинсы и рабочую рубашку. А под длинными волосами вижу его глубоко посаженные карие глаза. Я молча смотрю на него, а он идет по воде, протянув ко мне руки. Он хочет мне что-то показать. Дедушка же буквально загипнотизирован быком, покрывающим корову. Я тяну его за рукав, но он никак не реагирует. Папа идет по воде, как Иисус в Библии, а дедушка не хочет на это посмотреть!— Папа! — кричу я.Люк Ферри кивает мне, но ничего не говорит. Приблизившись к берегу, он начинает расстегивать пуговицы на рубашке. Я вижу темные волосы у него на груди. Я хочу закрыть глаза, но не могу. Справа в груди у него отверстие, куда вошла пуля. На теле видны и другие шрамы, в том числе большой Y-образный разрез оставшийся после вскрытия. Я в ужасе смотрю на него, а папа сует два пальца в рану от пули и начинает разрывать ее. Он хочет, чтобы я смотрела, но я не могу. Я закрываю глаза руками, но все-таки подглядываю в щелочку между пальцами. Из раны что-то сочится, только это не кровь. Это что-то серое. Это все, что я вижу, и это все, что я хочу знать.— Смотри, Китти Кэт, — приказывает он. — Я хочу, чтобы ты смотрела.Но я не могу смотреть на это.Когда он снова называет меня по имени, я закрываю глаза и кричу.

Глава 37— Проснись! Это Майкл! Тебе снится кошмар!Майкл Уэллс трясет меня за плечи, и глаза у него встревоженные.— Кэт! Это всего лишь кошмар!Я киваю, как бы понимая то, что он говорит, но перед глазами у меня все еще стоит отец, расстегивающий рубашку и засовывающий пальцы в рану на груди. Потом…— Кэт!Я моргаю, с трудом прихожу в себя, возвращаюсь к реальности и хватаю Майкла за руки. На нем футболка с надписью «Университет Северной Каролины» и клетчатые пижамные брюки.— Я в порядке. Ты прав… это всего лишь кошмар.Он с облегчением кивает, выпрямляется и смотрит на меня. Верхний свет ярко горит у него над головой, но за окном спальни темно.— Хочешь поговорить об этом?Я закрываю глаза.— Кошмар тот же самый, что снился тебе раньше?— Да. Грузовичок, остров… мой дед. Только на этот раз мы перевалили через вершину.— И что ты увидела?Я качаю головой.— Чистой воды сумасшествие. Я громко кричала?Он улыбается.— Ты кричала, но я не спал. Я думал обо всем, что ты рассказала.— В самом деле?— Мне пришла в голову парочка идей, если тебе интересно.Я сажусь на постели и опираюсь спиной об изголовье кровати.— Они касаются убийств в Новом Орлеане или моего положения?— Твоего положения. Мне ровным счетом ничего неизвестно об убийствах.— Не чувствуй себя из-за этого обделенным. О них никто ничего не знает.— Кое-что из того, что ты сказала, засело у меня в голове. Твои слова, что отец не был кормильцем в вашей семье. Я считал, что его скульптуры принесли вам кучу денег. Но если это не так, тогда главным добытчиком был твой дед.— Совершенно верно.— А из того, что ты рассказала о своем отце, я заключаю, что он не был властной натурой. Он не был даже сильной личностью. Он не пытался контролировать людей и управлять ими. Я прав?— Да. Папе нужно было лишь собственное свободное пространство, свое место. Он практически не общался ни с кем, кроме меня. Ну и, разумеется, Луизы, женщины на острове.— Я не очень хорошо знаю доктора Киркланда, но назвал бы его помешанным на контроле и управлении.— О да. Он ведет себя как феодал.Майкл задумчиво кивает.— В общем, вот что мне кажется. Ты выросла с одной версией смерти отца. Эту версию тебе изложил дед. Это та же версия, которую он преподнес полиции в восемьдесят первом году. И вот сейчас, двадцать три года спустя, ты находишь следы старой крови в своей детской спальне. Ты решаешь разобраться с ними и не делаешь из этого тайны. Что же происходит? Твой дед моментально начинает вносить коррективы в историю, с которой ты выросла, свою изначальную историю. По его собственному признанию, он рассказал новую версию — предположительно истинную правду, — чтобы удержать тебя от дальнейшего расследования. В результате ты прекращаешь осмотр спальни. Но не прекращаешь интересоваться событиями той ночи. И когда ты решаешь пригласить профессионалов для осмотра спальни на предмет обнаружения новых улик, доктор Киркланд снова корректирует свою историю, и на этот раз правда столь ужасна и шокирующа, что никто — включая тебя — не хочет, чтобы она стала известна кому-либо помимо членов семьи. Согласно этой версии он берет на себя ответственность за убийство твоего отца. Но он делает и еще кое-что, Кэт. Он возлагает вину за твое растление на отца.Голова у меня идет кругом. Одновременно возникает непреодолимое желание выпить.— Продолжай.— Ты действительно хочешь этого? Думаю, ты уже догадалась, к чему я клоню.— Выкладывай, Майкл. И побыстрее.— Единственным доказательством того, что отец насиловал тебя, являются слова деда. Если отбросить их, то какие еще свидетельства остаются? Слухи и сплетни о внебрачной любовной жизни твоего отца. Да возможная жестокость, проявленная во Вьетнаме.Я с трудом проглатываю комок в горле и жду, чтобы Майкл продолжал.— У тебя и в самом деле долгая история психологических симптомов и поведения, согласующихся с реакцией пациентов, пострадавших в прошлом от сексуальных домогательств и растления. Но у тебя нет прямых доказательств, кто растлевал тебя. Поэтому… я всего лишь задаю вопрос, Кэт. Почему ты веришь, что последняя версия «истинной правды» в изложении твоего деда более верна, нежели его предыдущие россказни?— Потому что я чувствую, что это правда, — негромко отвечаю я. — Хотела бы, чтобы это было не так. К сожалению, это правда. У меня такое ощущение, как будто я все вижу собственными глазами. Двое мужчин дерутся над моей кроватью в темноте. Боюсь, что я видела это на самом деле.— Может быть, дед действительно убил твоего отца, как он и говорит. Вот только по совсем иной причине, чем та, которую он назвал тебе. Почему ты безоговорочно принимаешь на веру то, что дед застал Люка в тот момент, когда он насиловал тебя? С таким же успехом все могло быть наоборот. Может быть, в роли насильника выступал как раз твой дед.В горле у меня застрял горячий комок, который не дает вырваться наружу ни единому слову.— Но…— Я всего лишь стараюсь мыслить логически, — заявляет Майкл. — Ты замешана во всем, и тебе трудно рассуждать, не испытывая чувств и эмоций. Впрочем, не думаю, что кто-нибудь другой на твоем месте оказался бы способен на это.— Я признаю это, о'кей? Я не хочу верить в то, что отец растлевал меня. Я отчаянно стараюсь обрести надежду, что он не делал этого. Но сама мысль о том, что это делал дедушка, кажется мне невероятной. Для этого городка он образец морали и нравственности. Знаменит тем, что хранил верность своей супруге.— Ты льешь воду на мою мельницу. Киркланду не нужны были интрижки на стороне, поскольку свои тайные желания он удовлетворял дома. Насильники и растлители малолетних часто выглядят образцами добродетели в глазах общественности. Особенно в состоятельных семействах. Мне приходилось самому видеть такое на практике.— Почему тебе это вообще пришло в голову, Майкл? Это все из-за того, о чем я рассказала сегодня ночью?— Если честно, то нет. Я слышу о твоем деде всю свою жизнь. И не могу сказать, что мне нравится то, что я слышу. Все хотят зарабатывать деньги, но говорят, что Киркланд жил ради денег. По общему мнению, он женился на твоей бабушке только ради ее денег и общественного положения.— Такие разговоры всегда ходят, когда бедный юноша женится на богатой наследнице. А дедушка удвоил состояние семьи путем умелого управления им. В особенности нефтью.Я вижу, что Майкл сопоставляет мои слова с собственными убеждениями. Затем он нейтральным голосом произносит:— Старые доктора говорят, что в свое время он выполнял массу сомнительных процедур.— Сомнительных в каком смысле?Я слышу по собственному тону, что встала на защиту деда.— В смысле ненужных. Например, удалил слишком много аппендиксов, которые оказались нормальными. Диагностическая хирургия при болях в животе. Они говорят, что он, не колеблясь, удалял у любого пациента желчный пузырь с малейшим подозрением на камни в нем. Масса гистерэктомий[54] при диагностировании фибромиомы… Собственно говоря, одну из подобных операций он сделал моей матери. Вспомни, это были пятидесятые и шестидесятые годы. В те времена хирург мог делать практически все, что хотел. Тем не менее твоего деда вызывали на заседание комитета по хирургической этике.— Откуда ты узнал все это?— Вчера вечером я разговаривал с Томом Кейджем. Именно по этой причине он перестал направлять пациентов к Киркланду.— Доктор Кейдж говорил что-нибудь о моем отце?— Да. Очевидно, Люк много рассказывал ему о том, что ему пришлось пережить на войне. Том служил в Корее, так что твой отец наверняка полагал его более благодарным слушателем, нежели остальных.— И что он ему рассказывал?— Том не стал углубляться в подробности. Но он сказал, что считает твоего отца хорошим солдатом и добрым человеком. Собственно говоря, это и натолкнуло меня на размышления. Если Том Кейдж считал твоего отца хорошим малым, трудно представить его в роли растлителя собственной дочери. Я не говорю, что он не мог им быть. Доктор Кейдж мог смотреть на твоего отца, видеть перед собой ветерана с кучей проблем и закрывать глаза на прочие его недостатки. Но Том хочет, чтобы ты пришла к нему. Думаю, тебе следует выслушать то, что он может рассказать.— Я и сама хочу. Господи, если бы сейчас было утро! Мне совершенно не хочется спать.— Тебе осталось недолго ждать. — Майкл протягивает руку и выключает верхний свет. Через пару секунд окно спальни из черного превращается в синее. — Ты проспала шесть часов.Светает. Я не верю своим глазам.— Кэт, есть еще кое-что, о чем, думаю, я должен рассказать тебе.— Что?— Твой дед может говорить правду о том, что именно отец растлевал тебя, но лгать о том, что это он убил его.— Что ты имеешь в виду?— Есть и другие кандидаты на роль человека, который нажал на курок.По какой-то причине мне требуется некоторое время, чтобы понять, на что намекает Майкл. Наконец я соображаю.— Моя мать? — шепчу я.Он кивает.— Это легко представить. В течение нескольких лет она отрицает саму возможность растления, но однажды ночью сама становится тому свидетельницей. Может быть, она была пьяна или накачалась наркотиками по рецептам. Они ссорятся, она хватает ружье, висящее над камином, и убивает его.— Притом что я нахожусь в комнате?— Мы не знаем, была ты там или нет. Впоследствии твой дед переносит тело Люка в розовый сад и выдумывает историю о грабителе, чтобы защитить свою дочь. Если хочешь знать мое мнение, то при таком сценарии твой дед герой.— Кто еще мог сделать это? Пирли?— Конечно. По тем же самым причинам психологического порядка, что и твоя мать. Годы отрицания — или, быть может годы сознательного сокрытия правды, — но в конце концов она ломается и убивает его. Твой дед мог перенести тело Люка в розовый сад, чтобы защитить служанку, которая работала на его семью в течение пятидесяти лет. Она же была нянькой, то есть той, кто заботился о тебе в первую очередь.— Ты прав. Боже, теперь я понимаю, почему все буквально сходили с ума, стоило мне только заговорить о проведении судебно-медицинской экспертизы в спальне. Кто знает, какие еще улики и доказательства обнаружила бы бригада экспертов.Майкл смотрит на меня так, словно ему есть еще что сказать, но некоторое время хранит молчание. Наконец он говорит:— Я подумал, что тебе следовало бы поразмыслить над тем, что еще можно обнаружить, прежде чем ты отправишься в крестовый поход за правдой. Как уже сказала Пирли… некоторые вещи лучше не знать.— Нет. Я должна знать.— И правда сделает тебя свободной?— Именно это сказал мне вчера вечером доктор Малик.Майкл качает головой.— Я бы не рискнул использовать Малика в качестве ориентира или гида. И не забывай, что все эти рассказы имеют смысл только в том случае, если насильником был твой отец. А если тебя растлевал дед, то это отец застал его на месте преступления. И Киркланд убил Люка, чтобы заставить молчать. Других вариантов нет.Внезапно я чувствую, что мне не помешали бы еще часов десять сна.— Понятия не имею, что делать дальше.— Ты должна выяснить, кто насиловал тебя. Прости за грубость, но я бы поставил на деда.Что-то в тоне Майкла раздражает меня.— Ты уже высказал свою точку зрения, о'кей? Не детективу-любителю решать такую проблему. Ты говоришь, что мой дед любил деньги и проводил ненужные хирургические операции, чтобы получить их. Согласна, это неэтично, но какое отношение имеет жадность к растлению детей? Луиза Батлер рассказала о том, как дедушка забил лошадь до смерти. Я его ненавижу за такое, но разве это доказывает, что он стал растлителем несовершеннолетних? Гитлер любил животных. А ты знаешь, что мой отец убивал людей?— Во время войны, — негромко замечает Майкл.— Да, но его подразделение совершало военные преступления, включая изнасилование. А он занимался на острове сексом с шестнадцатилетней девчонкой. Но это все косвенные улики. А мне нужны прямые доказательства.— Как насчет твоей спальни? Это источник и первопричина всего происходящего.— Она не может рассказать того, что я хочу знать. Предположим, я найду дедушкину кровь и папину тоже. Она не сможет подтвердить ни одну, ни другую версию.— А если там есть что-либо помимо крови?Его слова заставляют меня умолкнуть.— Сперма, например?Майкл кивает.— Разве в этом случае сперма не станет решающим доказательством?— Если мы сможем спустя столько лет получить жизнеспособные образцы ДНК, то да. Но сперма, в отличие от крови, не обладает жизнеспособностью и сохранностью последней.— Но все равно это возможно. Кровать та же самая, в которой ты спала маленькой?По коже пробегает неприятный холодок, когда я вспоминаю разговор с матерью после своего первого приезда в Натчес.— Нет. Маме пришлось избавиться от матраса из-за пятен мочи. Она сказала, что маленькой я часто мочилась в постель. Но я этого не помню.— Энурез, недержание мочи, — бормочет Майкл. — Это заболевание давно связывают с сексуальным насилием. Иногда это крик о помощи. — Он опускается на край постели. — И у тебя не осталось никаких воспоминаний о домогательствах?Из горла у меня вырывается истерический смех.— Какое это имеет значение? Доктор Малик предположил, что я страдаю множественным расщеплением личности. Полагаю, что так думает и Кайзер. Ради всего святого, мы же говорим о множественных личностях! То, что я думаю, что знаю, может не соответствовать действительности. А подлинная правда, возможно, сокрыта в таких местах в моей голове, куда мне даже нет доступа, — в качестве самой себя, по крайней мере.Майкл качает головой. В его глазах проскальзывает нечто похожее на жалость.— Так вот как ты себя чувствуешь… Что, существуют участки мозга, к которым у тебя нет доступа?— Иногда. Собственно, это не другие места и не скрытые личности. Да, у меня бывают провалы в памяти. Да, существуют отрезки времени, в течение которых я не помню, что делала. Но я уверена, что это всего лишь пьянство, а не множественное расщепление личности. Это больше похоже на глубину, понимаешь? Я чувствую, что правда похоронена у меня в голове, но, черт возьми, слишком глубоко. Совсем как в свободном нырянии. Пять сотен футов — это Святой Грааль для женщины. Я отчаянно хочу опуститься глубоко. Но с таким же успехом это может быть и Марианская впадина. Я просто не смогу настолько долго задержать дыхание, не смогу нырнуть так глубоко. Мои истинные воспоминания живут на четырехстах футах, а я недостаточно сильна, чтобы опуститься туда.— Это не вопрос силы, — говорит Майкл. — Когда ты впервые заговорила со мной о подавленных воспоминаниях, я не придал этому особого значения. Но чем больше я читаю об этом в Интернете, тем больше мне нравится эта идея. Существуют многочисленные доказательства того, что во время тяжелой травмы информация кодируется совершенно иным, чем в другое время, способом. У людей с тяжелой степенью «вьетнамского синдрома» обнаружены физиологические изменения в мозжечковых миндалинах. Совершенно очевидно, что во время травмы такого рода нейротрансмиттеры сошли с ума и воспоминания распихивались по черным дырам и закоулкам. Они проявляют себя только в случае, если человек оказывается в ситуации, аналогичной той, во время которой получил травму. Скажем, когда дети, испытавшие сексуальные домогательства, став взрослыми, занимаются сексом. Или когда ветераны войны проходят мимо машины, у которой громко стреляет глушитель, или над головами у них слишком низко пролетает вертолет теле- или радиокомпании. Эти триггеры вызывают к жизни эмоции, которые человек испытывал во время травмы, но необязательно сами воспоминания. Это и есть так называемая «память тела». Собственно говоря, все это чертовски интересно.— Я совершенно точно испытывала нечто подобное. Особенно во время занятий сексом.— О чем был твой сегодняшний кошмар?Я зажмуриваюсь, и перед глазами всплывает видение, похоже, навсегда запечатлевшееся у меня в голове. Я пересказываю, как мне снился грузовичок, пруд и отец, идущий по воде.Майкл качает головой.— Я не специалист по толкованию снов, но хождение по водам — это явно образ Христа. А доктор Гольдман занимается интерпретацией подобных вещей?— Иногда. Я устала от разговоров обо всем этом, Майкл. Я хочу сделать что-нибудь.— Я понимаю. Прости меня за любительские детективные изыскания, но…— Это я должна просить у тебя прощения. На самом деле я вся на нервах. Я потихоньку схожу с ума.— Еще пара вопросов.— Давай, только побыстрее.— Что ты знаешь о детстве своего отца?— Они жили в сельской местности. Он вырос в Крэнфилде. Его отец был сварщиком и погиб при аварии на нефтяной вышке в Мексиканском заливе. По-моему, папе было девять лет, когда это случилось. Какое-то время мать воспитывала его одна, но когда ему исполнилось одиннадцать, она умерла от рака легких. Его взял к себе дядя.— В том доме были другие дети?Теперь я поняла, к чему он ведет.— Я думаю, да.— У него были братья или сестры, когда он жил с родителями?— Два старших брата. Их забрали другие родственники, и братья почти не поддерживали отношений.— Тебе известно что-нибудь о детстве твоего деда?Я качаю головой.— Только то, что превратилось в легенду. Его родители погибли, когда везли его на крещение. Лобовое столкновение с грузовиком. Дедушку выбросило из машины, и он приземлился на поросший клевером склон. Не получив ни царапины.— Ты шутишь.— Он уверяет, что мать успела понять, что должно произойти, и выбросила его из окна до того, как они врезались в грузовик. Но все это дерьмо собачье!— И кто же его воспитал?— Его дед. В восточном Техасе.— И бабушка?Я отрицательно качаю головой.— Дед был вдовцом.Майкл задумчиво кивает.— В том доме были еще дети?— Еще девочка, по-моему. Она приходилась теткой моему деду, хотя была ненамного старше его.— А с ней что сталось?— Не знаю. Она умерла, когда я была маленькой.Майкл некоторое время сидит молча.— После смерти Люка твоя мать больше не выходила замуж?— Нет.— А почему? Сколько ей было лет? Тридцать?— Двадцать девять. Она встречалась с кем-то, но претенденты оказались недостаточно хороши.— Кто так посчитал? Она? Ты? Или дед?— Скорее всего, дедушка. Он наводил страх на любого мужчину в городке.— А что ты можешь сказать о своей тете? Ты говорила, она страдает биполярным расстройством?— Тяжелым маниакально-депрессивным психозом. Полный набор. Алкоголизм, обвинения в кражах в магазинах, беспорядочные сексуальные связи, три неудавшихся замужества. Словом, подходящий идеал для подражания.— Все это может быть симптомами сексуального насилия в прошлом.— Могло быть, — натянуто соглашаюсь я. — Но биполярность всегда имеет в своем составе генетическую компоненту. Предположительно, отец моего деда страдал биполярным расстройством — тот, который погиб в автокатастрофе. А я страдаю циклотимией. Так что все это можно объяснить нашими генами. А не сексуальным насилием.Он собирается что-то сказать, но в это время на ночном столике начинает вибрировать мой сотовый. Майкл поднимает его и показывает мне экран. Это тот же номер в Новом Орлеане, с которого мне звонили вчера вечером. Я нажимаю кнопку «ответ».— Агент Кайзер?— Да. Привет, Кэт. Прошу прощения, что приходится беспокоить вас в такую рань.Почему он мне звонит? Вероятно, он обнаружил, что прошлой ночью я разговаривала с Маликом, а не с Шоном.— Что у вас на этот раз?— У меня есть некоторая информация. Скорее всего, она станет для вас шоком, так что…— Приберегите вазелин для другого случая, ладно? Что случилось?— Пара вещей. Во-первых, вчера вечером мы установили, что это не Натан Малик заплатил залог за свое освобождение из-под стражи по обвинению в убийстве.— Не понимаю.— Залог в миллион долларов означал, что он должен заплатить сто тысяч наличными, а на остальную сумму представить финансовые гарантии. На бумаге Малик выглядел достаточно состоятельным, поэтому когда он предложил в качестве обеспечения свой дом на озере Понтшартрен, то мы не стали подробно выяснять, откуда он взял наличные. Но вчера вечером ваш приятель Шон поболтал с поручителем — просто чтобы проверить, не упустили ли мы чего. И оказывается, что бо́льшая часть этих ста тысяч была выплачена кое-кем другим.— Кем же?— Вашей тетей. Энн Хильгард.

Глава 38Я чувствую себя так, словно нахожусь в кабине падающего лифта: пол уходит из-под ног, и я знаю, что снизу навстречу мне летит подвал. Мысль о том, что моя тетя могла заплатить залог за Натана Малика, представляется мне совершенно невероятной.— Должно быть, вы ошибаетесь.— Никакой ошибки, — заявляет Кайзер. — Энн Хильгард, урожденная Киркланд. Проживает в Билокси, штат Миссисипи. В двух часах езды от Нового Орлеана. Она привезла поручителю «дипломат», набитый деньгами.Я открываю рот, но не могу найти подходящих слов. Выводы из того, что сообщил Кайзер, слишком огромны, чтобы уразуметь их моментально.— Почему Шон не позвонил мне сам, когда узнал об этом?— Вероятно, вам лучше спросить его.Нет уж, благодарю покорно.— О том, что она приходится вам тетей, я узнал всего несколько минут назад. Энн ДеСалль Киркланд. Дочь Уильяма Киркланда, сестра Гвендолин ДеСалль Киркланд Ферри. Родная тетя Кэтрин ДеСалль Ферри, судебно-медицинского одонтолога. Ваша тетя — пациентка доктора Малика? И именно поэтому у вас установились с ним особые отношения?— Даже если она и является его пациенткой, я понятия об этом не имела, пока вы не сказали мне этого десять секунд назад.— Она явно подходит на эту роль. Подтвержденное биполярное расстройство, с тридцатилетней историей болезни. Череда неудачных замужеств…— Боже мой! — шепчу я. — Не удивительно, что Малик знает обо мне столько. Господи Иисусе…— Мы пытаемся установить местонахождение вашей тети — говорит Кайзер, — но пока нам не везет. Очевидно, она пребывает сейчас в стадии очередного бракоразводного процесса. Ее муж говорит, что последние пару недель она не живет дома.— Я видела ее в Натчесе вчера. Она… — Вспомнив полубезумный блеск в глазах Энн, я обрываю себя на полуслове.— Что? — спрашивает Кайзер. — Она что?Одалживала деньги у моего деда. Деньги для уплаты залога, наверное?— Разговаривала с моей матерью о своих семейных проблемах. Вы сказали, что должны сообщить мне две вещи. Какая вторая?— Мы только что обнаружили одного из пациентов Натана Малика. На полу квартиры в Метайри. В коме.— Мужчина или женщина?Кайзер негромко отвечает:— Женщина. Ее зовут Маргарет Лавинь. Двадцать семь лет. Она живет примерно в трех минутах езды от вас.— Образ действий тот же самый? Два выстрела и следы укусов?— Нет, это была попытка самоубийства. Мы обнаружили ее только потому, что это имя назвал нам психолог, направивший ее к Малику.— Вы имеете в виду, что ее не было в списке пациентов, который передал вам Малик?— Именно так. На самом деле он и не собирался выполнять постановление суда в полном объеме.В голове у меня звучит голос Малика: «Они входят в особую группу. Экспериментальную. Она состоит только из женщин. Я сформировал ее после того, как в течение ряда лет наблюдал безуспешность традиционного лечения. Я отбирал для нее пациенток, находящихся на той стадии, когда взрыв подавленных воспоминаний начинал разрушать их жизни… «Группа Х» — так называется моя экспериментальная группа».— Какого рода была попытка самоубийства? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Как это случилось?— Мы направили двух агентов побеседовать с ней. Через окно спальни они увидели Лавинь на полу в луже рвоты. Она приняла огромную дозу инсулина.Многие самоубийцы пробуют свести счеты с жизнью с помощью инсулина, потому что он обещает безболезненную смерть. Но обычно они добиваются лишь того, что превращают себя в растения. Я сама изучала этот способ и отказалась от него много лет назад.— Она оставила записку?— Да. Вы готовы ее выслушать?— Говорите же, черт бы вас подрал!— В ней написано: «Да простит меня Бог. Погиб невинный человек. Пожалуйста, передайте доктору Малику, пусть он прекратит это. Я не могу до него дозвониться». Что вы об этом думаете?Пожалуйста, передайте доктору Малику, пусть он прекратит это.— Я пытаюсь свести концы воедино.— Я немного опередил вас. Я думаю, что ваш друг Малик уничтожает растлителей несовершеннолетних, Кэт. Я думаю, что он слишком долго слушал, как его пациенты пересказывают эти ужасы. В конце концов он сломался и решил что-то делать с этим. Не могу сказать, что я виню его. Я и сам сорвался по аналогичной причине. Но мы не можем позволить доктору Малику устранять преступников с лица земли без суда и следствия. Вы согласны со мной?— Разумеется. Если вы правы.Несколько секунд Кайзер хранит молчание.— Вся проблема с воздаянием справедливости в духе «виджиланте» заключается в том, что рано или поздно линчуют невинного человека. Из записки мисс Лавинь следует, что произошло именно это. Интересно, что сделает Малик, когда узнает об этом? Как вы думаете, он сдастся властям?— Не знаю. В ваших рассуждениях слишком много «если». Почему в записке Лавинь сказано «прекратить это» вместо просто «прекратить»?— Скорее всего, мы никогда этого не узнаем.— Маргарет Лавинь приходилась родственницей кому-либо из жертв?— Не по крови. Но, мне кажется, вот что покажется вам интересным. Биологический отец мисс Лавинь был арестован как раз перед тем, как она совершила попытку самоубийства. Ему предъявлено обвинение в распространении детской порнографии в особо крупных размерах. Интересное совпадение, вам не кажется? На допросе он сломался и признался в нескольких случаях сексуального насилия над детьми. А после этого его дочь попыталась покончить с собой.— Не уверена, что понимаю вас. Вы хотите сказать, что считаете его потенциальной жертвой нашего убийцы?Кайзер сухо и неприятно смеется.— Теперь он может стать ею. А вы помните жертву номер три? Трейси Нолана? Дипломированного бухгалтера?— Я никогда его не забуду.Первый приступ паники случился у меня как раз на месте преступления в доме Нолана.— Трейси Нолан был приемным отцом Маргарет Лавинь.— Боже мой! Лавинь рассказала кому-то, что отчим надругался над ней, и этот кто-то убил его?— Вы попали в яблочко, — отвечает Кайзер. — А потом оказалось, что настоящим преступником является ее папаша.— Господи…— Я думаю, в детстве мисс Лавинь стала жертвой сексуального насилия, — говорит Кайзер. — Воспоминания об этом она вытеснила в подсознание. Доктор Малик попытался помочь ей вспомнить об этих событиях, и ему это удалось. Вот только она ошиблась в том, кто на самом деле был растлителем. Я имею в виду, что многие дети предпочли бы, чтобы их насиловали приемные отцы, а не настоящие, правильно?Но все, о чем я сейчас могу думать, это «группа X» и «революционные» методы лечения Малика. Что, черт возьми, Малик проделывал с этими женщинами? Или убеждал их делать?— Кэт? Вы меня слушаете?— Да.— Вы общались с Маликом с тех пор, как мы разговаривали с вами в последний раз?Я хочу сказать Кайзеру правду — что я разговаривала с Маликом и он отрицал, что совершил эти убийства, — но до тех пор, пока я не узнаю, что связывает его с моей тетей, я не скажу ни слова. И если я точно буду знать хотя бы одну женщину, входящую в состав этой самой «группы X», я тоже расскажу ему все. Но пока я этого не знаю.— Послушайте, сейчас я больше не могу разговаривать с вами. Я должна найти свою тетю. Ей может грозить большая беда.— Помогите нам найти ее, Кэт. Мы сумеем защитить ее.— Если вам нужна помощь в том, чтобы найти ее, значит, вы не сумеете ее защитить. Она страдает биполярным расстройством, Джон. Вы имеете хотя бы малейшее представление о том, что это значит? Дважды на моей памяти она пыталась покончить с собой. Малик явно манипулирует ею. Вы представляете, какое давление на нее оказывают, в каком она состоянии? Да она прямо сейчас может быть с Маликом, откуда мы знаем?— Да, может. Поэтому…— Послушайте, эти двое пациентов Малика, которые приходились родственниками жертвам… Дочь Ривьеры и племянница ЛеЖандра.— Да, что насчет них?— Выясните, известно ли им что-нибудь о «группе X».— «Группа X»? Что это такое?— Лечебная группа. Я думаю, они могут входить в ее состав. Из того, что мне известно, только это может пригодиться вам сейчас. А теперь я должна идти.— Подождите! Откуда вы узнали об этом? Это Малик вам сказал?— Извините, Джон.Я нажимаю «отбой» и буквально спрыгиваю с кровати, заставляя Майкла испуганно вскочить на ноги.

Глава 39— Что случилось? — спрашивает Майкл. — У тебя такой вид, словно ты собираешься упасть в обморок.— Моя тетя Энн заплатила залог за Натана Малика.Не веря своим ушам, он качает головой.— Она должна быть пациенткой Малика. Вот откуда Малику известно столько обо мне и нашей семье.Глаза Майкла возбужденно горят.— Если твоя тетя является пациенткой Малика, то он почти наверняка лечит ее от последствий сексуального насилия. А это значит, что твоим растлителем был дед.— Совсем необязательно. Малик лечит людей и от биполярного расстройства.— Только от него? Или людей с биполярным расстройством, которые пострадали также и от сексуального насилия?— Только от него одного, я думаю. Биполярное расстройство, «вьетнамский синдром» и сексуальное насилие. Все в отдельности. Я могу воспользоваться твоим телефоном?— Конечно. А что, твой сотовый сел?— Нет, но я не хочу, чтобы ФБР прослушало этот звонок.Несколько секунд Майкл молча смотрит на меня.— Ты собираешься звонить Малику?— Я собираюсь оставить ему сообщение, да. Ты не против?Он выходит в коридор и приносит радиотелефон.— Если только ты не собираешься при этом рисковать жизнью.Кивком головы подтверждая свое согласие, я решаю, что не скажу Майклу ни о попытке самоубийства Маргарет Лавинь, ни о ее предсмертной записке. Набрав номер, который назвал вчера Малик, я слышу автоответчик, который просит меня оставить сообщение.— Это Кэтрин Ферри. Я только что узнала, что моя тетя заплатила за вас залог. Я полагаю, она является вашей пациенткой. Вы вели себя со мной нечестно, доктор. Я бы хотела поговорить с вами как можно быстрее. Вы можете позвонить мне… — Я поднимаю глаза на Майкла. — Какой у тебя номер телефона?Майкл без запинки произносит свой номер, и я наговариваю его на автоответчик.— Если в течение часа вы не перезвоните, я расскажу ФБР все, что узнала от вас к настоящему моменту. До свидания.Я кладу телефон Майкла, беру в руки свой сотовый и начинаю листать страницы электронной телефонной книги. Найдя запись «тетя Энн», я нажимаю кнопку «вызов».Звучит голос автоответчика:— К сожалению, абонент в настоящий момент недоступен или находится вне зоны обслуживания. Вы можете оставить сообщение после длинного гудка.Когда звучит сигнал, я говорю:— Энн, это Кэт. Я уверена, что многие сейчас стараются заполучить тебя. Я не собираюсь причинять тебе беспокойство. Ты сама распоряжаешься своей жизнью. Но я знаю о тебе и докторе Малике. Я разговаривала с ним и понимаю, почему он тебе нравится. У меня нет желания навредить ему или помочь кому-либо причинить ему вред. Все, о чем я прошу, это перезвонить мне. Ты скажешь мне только то, что захочешь. Господь свидетель, если кто-нибудь и догадывается, как ты сейчас себя чувствуешь, так это я. Я знаю, что такое перепады настроения. Я обещаю, что ничего не скажу матери или дедушке и не буду звонить в ФБР. Собственно, я хочу поговорить с тобой о дедушке. И еще о папе. Я пытаюсь выяснить кое-что о своем детстве, и у меня складывается впечатление, что ты можешь мне помочь. Спасибо. Пожалуйста, перезвони.Майкл смотрит на меня взглядом врача, словно пытаясь решить, не в маниакальном ли я состоянии. Меня так и подмывает позвонить матери и поинтересоваться, не знает ли она, где Энн, но потом я отказываюсь от этой мысли. Все, чего я добьюсь своим звонком, — это ввергну мать в панику. Если Энн захочет исчезнуть, никто из семьи не сможет ее найти. У нее был обширный опыт.— Что я могу сделать? — спрашивает Майкл.— Ты уже и так сделал больше чем достаточно. Ты приютил меня. Теперь я должна принять кое-какое решение.— Насколько психически устойчива твоя тетя?— Две попытки самоубийства. Одна — в колледже, и одна — перед тем как ей исполнилось сорок. Если мать перезвонит мне через пять минут и скажет, что Энн умерла, я не удивлюсь.— Господи Иисусе!— Вот именно. Она была одержима мыслью завести ребенка, но так и не смогла забеременеть. Дикие перепады настроения… Ее печень законсервирована в джине.— А что еще рассказал тебе Кайзер? Они что, нашли очередную жертву убийства?Я колеблюсь.— Сейчас я не могу говорить об этом. Не обижайся, но оперативная группа помешана на секретности.Майкл с подозрением смотрит на меня. Вчера вечером я, без сомнения, нарушила все возможные правила конфиденциальности в разговоре с ним, а сегодня вдруг решила поиграть в…— Кэт?Прежде чем я успеваю ответить, звонит телефон Майкла. На экране появляется надпись: «Абонент неизвестен». Я жестом показываю ему на телефон.— Я могу ответить?Он кивает.— Доктор Ферри слушает.— Здравствуйте, Кэтрин.Я киваю Майклу и беззвучно шепчу: «Малик».— Что за проклятые игры вы со мной затеяли, доктор? Вы вели себя так, словно вас посетило озарение свыше, вы с легкостью диагностировали мои проблемы и намекали на всякие вещи относительно моей семьи. А правда, оказывается, состоит в том, что все эти факты вы с самого начала узнали от Энн. Разве не так?Он отвечает далеко не сразу:— И да, и нет.— О, пожалуйста! Перестаньте вешать мне дерьмо на уши, хорошо?— Какие неприличные выражения, Кэтрин! А что об этом думает доктор Гольдман?Сердце у меня замирает. Говорила ли я Энн, как зовут моего терапевта?— Где моя тетя, доктор?— Не имею ни малейшего представления.— Она с вами?— Нет.— Почему она заплатила за вас залог?— Потому что я попросил ее об этом. У меня было туго с наличными, а она, я знал, может достать деньги.— Вы просто бессовестный сукин сын! От чего вы лечили Энн: от проблем, связанных с сексуальным насилием, или от биполярного расстройства?— Вы знаете, что это сугубо конфиденциальная информация.— Чушь собачья! Вы нарушаете правила, если вам это выгодно, и прячетесь за ними, когда это подходит!— Нам нужно поговорить, Кэтрин. Сейчас у меня мало времени. Нам нужно встретиться лично.Я закрываю глаза.— Расскажите мне о Маргарет Лавинь.— Маргарет… Но… Что с ней?— Она пыталась покончить с собой с помощью большой дозы инсулина. Сейчас она в коме, но оставила записку, в которой обвиняет вас в соучастии в убийствах.На другом конце провода воцаряется долгое молчание.— Вы лжете.— Вы знаете, что нет.— Что написано в записке?— Что-то вроде: «Да простит меня Господь, погиб невинный человек. Пожалуйста, передайте доктору Малику, пусть он прекратит это».— О боже! — произносит он едва слышным шепотом.— Сегодня биологический отец Маргарет арестован по обвинению в растлении малолетних. Еще удивительнее то, что ее отчим был одной из пяти жертв в Новом Орлеане. Это вам ни о чем не говорит?В трубке слышится частое дыхание Малика.— Вы все еще считаете, что нам нужно встретиться? Или вы намерены сдаться властям?— Я не могу… Это невероятно. Нам крайне необходимо встретиться.Я даже и представить не могла, что когда-нибудь услышу такое волнение в голосе Натана Малика.— Это вы убили пятерых мужчин в Новом Орлеане, доктор?— Нет. Клянусь вам в этом.— Но вы знаете, кто это сделал.— Я не могу сказать вам этого.— Вы должны рассказать кому-нибудь.— Нет, не могу.— Моя тетя входила в вашу «группу X», доктор?— Я не могу ответить на этот вопрос.— Жизнь моего деда в опасности?— Я не могу говорить об этом. Не по телефону.— Вы рассчитываете, что я соглашусь встретиться с вами лично, хотя вы, быть может, убийца?— Вам нечего бояться меня, Кэтрин. И вы знаете это.По какой-то причине я ему верю. Но я еще не сошла с ума.— Вы сдадитесь властям, если я встречусь с вами?На несколько секунд его дыхание замирает. Я представляю, как он неподвижно стоит где-то.— Если вы обещаете сохранить для меня фильм, о котором мы говорили, я сдамся.— Где вы хотите встретиться?— Боюсь, встреча должна произойти где-нибудь в Новом Орлеане. Вы в Натчесе?— Да. А вы в Новом Орлеане?— Пока еще я не могу сказать вам этого. Вы можете оказаться здесь через четыре часа?— Могу.— За пять миль до города позвоните по номеру, который я вам дал. Я скажу, куда ехать.Что бы ни подсказывала мне логика, я не могу отказать ему.— Хорошо.— И, Кэт…— Да?— Если вы приведете с собой ФБР, то пожалеете об этом. Не хочу угрожать вам, но я должен обезопасить себя. Я единственный, кто может рассказать нечто очень важное о вас самой, и, если я этого не сделаю, вы никогда не узнаете правды. До свидания.— Подождите!— Я понимаю, что вас беспокоит эта встреча. Но я не представляю для вас опасности. И знаете, почему? Потому что я знаю дьявола в себе. Когда мы с вами в первый день разговаривали о насилии, мне приходилось следить за своими словами. В конце концов, нас слушало ФБР. Главное, о чем я не упомянул, — это удовольствие, которое оно в себя включает.По спине у меня пробегает холодок.— Удовольствие?— Да. — Голос Малика напоминает теперь шипение змеи. — То, что мы называем сексуальным насилием, несет в себе очень яркие ощущения и для насильника, и для жертвы. Насильник испытывает абсолютную власть над другим человеческим существом, тогда как жертва — чувство полного подчинения. Абсолютной покорности. Партнеры занимают диаметрально противоположное положение в иерархии власти и беспомощности. И память об этих чувствах и ощущениях сохраняется на всю жизнь, Кэтрин. И первое, к чему стремится подвергшийся сексуальному насилию в детстве ребенок, когда вырастает, — поменяться местами. Поменяться ролями. Ощущать власть. Вы понимаете, о чем я говорю, Кэтрин?Я не отвечаю, потому что в голове у меня проплывают воспоминания о собственном сексуальном прошлом: о вещах, которые я хотела сделать — и иногда делала — с мужчинами, и о том, что я хотела, чтобы они сделали со мной. Очень часто в моих фантазиях присутствовали контроль, власть, отказ от них или же обладание ими. И получаемое мною удовольствие было с ними тесно связано.— Вашего молчания мне достаточно, — продолжает Малик гипнотическим голосом. — Всю жизнь мне приходилось подавлять в себе это стремление. Потребовались годы, чтобы научиться справляться с ним. Но теперь я знаю своего врага в лицо. Это яд, который передается из поколения в поколение подобно плохому гену. Он живет во мне, как и во всех других, кому довелось пережить подобное. И я одержим желанием обезвредить этот яд. Я веду свою собственную войну. А сейчас мне пора идти, Кэтрин. Позвоните, когда будете в пяти милях от Нового Орлеана.До меня доносится щелчок. Он ушел.— Я не пущу тебя на встречу с этим парнем одну, — твердо заявляет Майкл.Слова и тон Малика по-прежнему крутятся у меня в голове.— Ты не поедешь со мной, Майкл.— Если не я, тогда пусть едет кто-то другой. Прямо сейчас ты должна позвонить в ФБР и все им рассказать. И я действительно имею в виду все.— Это не выход. Пока еще нет. Малик знает что-то такое, что должна знать и я, а если я приведу с собой ФБР, то не узнаю этого никогда. Я останусь в подвешенном состоянии на всю жизнь. Ты этого хочешь?С неожиданной жадностью он всматривается в мое лицо.— Ты нужна мне живой, а не мертвой.Я медленно киваю головой.— Шон Риган.— Это твой женатый приятель?— Да, но это не имеет значения. Шона учили как раз этому. Он сможет защитить меня, и я могу быть уверена, что он будет молчать обо всем.Майкл выглядит очень грустным, но сейчас у меня нет времени разбираться с его душевными проблемами.— Я могу воспользоваться твоим «фордом»?— Конечно.— Спасибо. Мне еще надо заехать в Мальмезон, прежде чем я отправлюсь в Новый Орлеан.Майкл подходит и берет меня за плечи. У него оказываются неожиданно сильные руки.— Ты обещаешь взять Шона на встречу с Маликом?Я обещаю, хотя знаю, что не сдержу слово. Но мне не нужно чтобы Майкл перенервничал и позвонил в ФБР с рассказом о предстоящей встрече. Он может назвать им номер своего «форда», и я даже не сумею добраться до Нового Орлеана.— А зачем тебе в Мальмезон? — интересуется он.— Мне нужно переодеться.Еще одна ложь. В Мальмезоне мне нужно то, чего там всегда было в избытке.Оружие.

Глава 40Рассвет только наступил, но нижний этаж Мальмезона залит огнями, словно там шумит королевский бал. Я увидела желтое море света, когда трусцой пробиралась между деревьями от дома Майкла в Бруквуде, двигаясь по тропинке, которую сама же и протоптала много лет назад. Свет горит и у Пирли.Моя «ауди» припаркована рядом с «кадиллаком» Пирли. Неподалеку стоит высокий, белый грузовичок-пикап вроде тех, которыми пользуются на острове, — и очень похожий на тот, который хотел переехать меня. Должно быть, кто-то на острове обнаружил мой автомобиль и перегнал его сюда. Но если это действительно так, то почему дедушка не заставил полицию рыть носом землю в поисках меня или моего тела? И почему никто не позвонил мне на сотовый?Обогнув залитую светом лужайку перед домом, я останавливаюсь и проверяю свой телефон. В списке пропущенных вызовов значатся три звонка от деда. Поскольку телефон мой был переключен на виброзвонок, я благополучно проспала их, а потом, будучи в шоке от состоявшихся телефонных переговоров, просто не заметила пропущенные. Последний звонок был сделан примерно тогда, когда мне снился тот самый постоянный кошмар. Я нажимаю кнопку «1» и слушаю сообщение. Голос у деда подавленный и звучный, что прекрасно слышно даже в крошечном микрофоне мобильного телефона:«Кэтрин, это дедушка. Генри обнаружил твой автомобиль на другой стороне переправы на остров. Тебя нигде не было. Луиза Батлер говорит, что ты села на велосипед и поехала к мосту, но никто не знает, добралась ты до него или нет. Если ты получила это сообщение, пожалуйста, перезвони мне. Если ты пострадала или попала в неприятности, не волнуйся. Люди шерифа по обеим сторонам реки прочесывают прибрежные районы и дороги, а Джесси отрядил дюжину мужчин на твои поиски на острове. Если ты попала в аварию, помощь придет очень быстро. Пожалуйста, перезвони мне».Забота, которую я слышу в голосе дедушки, заставляет глаза мои наполниться слезами. Я перехожу к следующему сообщению:«Это снова я. Если у тебя неприятности другого рода — то есть такие, которые навлекли на тебя другие люди, — дай им прослушать это сообщение. Говорит доктор Уильям Киркланд. Если вы родом из тех мест, где нашли мою внучку, вам известно мое имя. И вы знаете, что сделали ошибку. Если вы отпустите ее немедленно, я не буду заниматься этим вопросом. Но если вы причините ей вред… Клянусь Богом, тот день, когда я найду вас, станет для вас последним! А я найду вас! Поспрашивайте людей вокруг. Вы предпочтете, чтобы за вами гнались все дьяволы ада, чем один я. Подумайте об этом».По коже у меня ползут мурашки. Голос, который разговаривал с моими неизвестными похитителями, принадлежал ангелу мщения — холодный и полный смертельной угрозы, настолько уверенный в себе, что никакая сила не смогла бы противостоять ему. Это голос мужчины, который гнал и преследовал сбежавших заключенных на острове много лет назад.После третьего звонка дедушка не оставляет вообще никакого сообщения.Глядя на залитый огнями фасад Мальмезона, я более чем когда-либо уверена, что никого не хочу видеть сейчас. Ни дедушку. Ни даже Пирли. Вот почему я пришла пешком. Если бы подъехала в «форде» Майкла, все присутствующие увидели бы меня и принялись расспрашивать. И тогда мои шансы потихоньку вытащить пистолет из сейфа деда резко уменьшатся. А так…Я быстрым шагом иду к дальнему концу восточного крыла особняка, где практически темно. Бо́льшая часть комнат закрыта круглый год, если не считать Весеннего Паломничества. Еще в восьмом классе я выяснила, что защелку на одном из окон можно приподнять кредитной карточкой. Раньше я пользовалась этим путем, чтобы совершать набеги на буфет со спиртными напитками дедушки. Сейчас у меня нет кредитной карточки — я оставила сумочку в машине на острове, — но Майкл одолжил мне для этой цели просроченные водительские права. Судя по фотографии на них, в то время, когда их ему выдали, он весил фунтов на семьдесят больше, чем сейчас. Я вставляю права в щель между створками высокого окна, доходящего до пола. Они слегка раздаются, и ламинированные водительские права легко приподнимают защелку.Пробираясь через тяжелые шторы, я улавливаю запах нафталиновых шариков. Бо́льшая часть мебели в этом крыле закрыта белыми чехлами, и возникает ощущение, что я иду по обезлюдевшему музею. В коридоре до меня долетает аромат жарящегося бекона. Я быстро подхожу к кабинету деда, который обставлен по образу и подобию библиотеки Наполеона. Дверь распахнута настежь, на столе горит лампа, но в комнате никого нет.Оружейный сейф очень большой. Он достаточно вместителен для того, чтобы в нем хранился макет казино, который дед показывал мне на днях, плюс большая коллекция ружей, дробовиков и пистолетов. Цифровой замок открывается легко — он заперт комбинацией, обозначающей дату моего рождения. Четыре щелчка влево, восемь щелчков вправо, семьдесят три влево, затем повернуть рукоятку. Вращая колесико, я замираю — мне почудились шаги в коридоре, но в комнату никто не входит.Я поворачиваю рукоятку, и тяжелая стальная дверь открывается.Макет куда-то исчез, зато оружие на месте. Пять ружей, три дробовика и несколько пистолетов в кобурах лежат на полу сейфа. Ощущается сильный запах ружейного масла и чего-то еще.Пахнет сгоревшим порохом.Одно за другим я вынимаю ружья из креплений и нюхаю стволы. Первые два сверкают в лучах света, их дула чисты. А вот из третьего недавно стреляли. Держа оружие в руках, я подношу его к свету. Это «Ремингтон-700» с продольно-скользящим поворотным затвором, потертый от длительного использования, но поддерживаемый в хорошем состоянии. Я смотрю на него и чувствую, как учащается пульс. Когда я была подростком, то однажды застрелила из него оленя. Но сейчас сердце у меня бьется совсем не поэтому. Я держу в руках ружье, из которого был убит мой отец. Еще ребенком я несколько раз просила дедушку избавиться от него, но он не сделал этого. По его словам, он не видел смысла избавляться от «хорошего ружья» по «сентиментальным соображениям». Зная теперь, что дед сделал этим ружьем — по крайней мере, историю, которую он мне рассказал, — я удивляюсь, что он сохранил его. Неужели дед считал его трофеем вроде винтовки «Уэзерби», из которой он завалил лося на Аляске? Но что более важно, кто стрелял из нее в последние пару дней?У меня нет времени строить догадки.Поставив ружье на место, я хватаю автоматический пистолет, который лежит на полу сейфа. Ничего слишком громоздкого или вычурного, обычный «вальтер ППК», из которого мы стреляли по мишеням на острове. В свете лампы черный пистолет выглядит влажным и смертельно опасным. Выщелкнув обойму, я вижу, что она полностью заряжена. Я бы прихватила еще патронов, но нигде их не вижу, а времени на поиски нет. Кроме того, если шести патронов мне не хватит, чтобы выпутаться из неприятностей, в которые может втравить меня Малик, то еще шесть, скорее всего, тоже меня не спасут.Я закрываю дверь сейфа, и мне приходит в голову неожиданная мысль: почему дед держал столько оружия чуть ли не на виду у девочки-подростка, которая, как ему было прекрасно известно, страдала депрессией? Ради всего святого, он даже использовал дату моего рождения для цифрового замка! О чем он думал? С другой стороны… Дедушка никогда не считал депрессию болезнью, всего лишь слабостью. Может быть, он полагал, что если я окажусь недостаточно сильной для того, чтобы справиться с искушением убить себя, то не заслуживаю того, чтобы жить.Я собираюсь выйти в коридор, но что-то удерживает меня. До меня доносятся слабые голоса. Сначала это голос дедушки. Затем Пирли. Может быть, еще и Билли Нила, хотя я не уверена. Потом раздается глубокий, теплый баритон. В нем слышатся нотки покорности и смирения — так может разговаривать наемный работник в доме своего хозяина. Теплый голос принадлежит Генри, чернокожему водителю, который перевез меня вчера на остров. Он рассказывает, как обнаружил сегодня утром мою «ауди» и это открытие повергло его в панику. Он беспокоится о том, что я могла упасть в реку и утонуть, как моя бабушка. Дедушка отвечает, что я могла бы погибнуть многими способами, вот только утопление не входит в их число. Потом он благодарит Генри за то, что тот пригнал машину сюда, и прощается с ним. Звук тяжелых шагов по отполированному паркетному полу.Звук захлопывающейся двери-ширмы.Снова кто-то говорит, и я узнаю небрежно-беззаботный голос Билли Нила.— Может, она отправилась прокатиться с кем-нибудь, — заявляет он.— За каким бы чертом это ей понадобилось? — резко обрывает его дедушка. — Ее проклятая машина торчала на месте и в намагниченной коробочке под задним бампером лежали запасные ключи. Кто, по-твоему, положил их туда?— Продавец, может быть?— Малыш, у тебя в голове есть хоть капля мозгов? Ключи положила туда Кэтрин. Это как раз в ее духе.— Может, машина не заводилась.— Сегодня утром у Генри она завелась вполне нормально. Тогда, возможно, она все еще на острове. Может быть, мост накрыло водой до того, как она успела уехать.— Убирайся к чертовой матери! — грохочет мой дед. — И не возвращайся, пока не начнешь думать своей башкой. Эта девочка умеет позаботиться о себе. Я хочу знать, что там случилось. У меня и так достаточно хлопот с организацией казино. Правительство под микроскопом рассматривает каждую запятую в нашей заявке, мы вынуждены проводить ДНК-тесты по зубам трехсотлетней давности. Господи Иисусе… Убирайся отсюда!Снова слышны шаги, и дверь с грохотом захлопывается.— А ты что скажешь, Пирли? — спрашивает дедушка.Я придвигаюсь ближе к двери, чтобы слышать ответ Пирли.— Разве мне платят за то, чтобы я думала? — риторически вопрошает она.— Я хочу знать твое мнение. Где она? Где моя внучка?— Боюсь, кто-то причинил вред девочке, доктор Киркланд. Как вы и говорили, она знает, как позаботиться о себе. И она не бросила бы машину, не имея на то веской причины.— Могла и оставить, если у нее открылось одно из ее маниакальных состояний. То, что ты называешь наговором.— В последний раз, когда я ее видела, — говорит Пирли, — она показалась мне удрученной, а не парящей в облаках. Нет, раз Луиза посадила ее на велосипед, то, значит, кто-то последовал за ней. И она так и не добралась до моста.— Да кто мог пойти на такое? — спрашивает дедушка.— На вашем месте я бы поинтересовалась у негодяя, который работает на вас, где он был вчера вечером.Воцаряется тишина, и проходит весьма продолжительное время, прежде чем дедушка нарушает ее:— Ты думаешь, Билли последовал за ней на остров?— А вы знаете, где он был вчера вечером?— Улаживал кое-какие мои дела в Батон-Руже. Покупал кое-что.Снова тишина.— Что могло понадобиться Билли от Кэтрин?— Вам известно об этом больше, чем мне. — В голосе Пирли слышится явный упрек. — Что нужно мужчине от женщины?Дедушка издает разгневанный возглас:— Я поговорю с ним!Дверь-ширма снова с грохотом захлопывается.Я вхожу в кухню.Пирли стоит у раковины, повернувшись ко мне спиной. Она берет в руки железную кастрюльку с длинной ручкой, поворачивает кран и замирает. Потом медленно оборачивается, и глаза ее становятся большими-большими.— Ничего не говори, — шепчу я. — Ни слова.Она молча кивает.— Я уезжаю из города, Пирли. Мои запасные ключи где-то здесь?Она переводит взгляд на стол. Ключ от «ауди» лежит на груде почты. Я хватаю его и возвращаюсь к двери.— Куда ты едешь, девочка? — спрашивает Пирли.— У меня назначена встреча с одним человеком. Но для начала я хочу, чтобы ты рассказала мне кое-что.— Что?— Кое-кто делал со мной всякие плохие вещи, когда я была маленькой девочкой. Мужчина. И это был или папа, или дедушка. И я не думаю, что ты, которая заботилась обо мне так долго — собственно, ты заменила мне мать, — ничего не знала и не замечала. Я просто уверена в этом.Пирли бросает взгляд на входную дверь, но выражение ее лица не меняется.— Ты так ничего и не скажешь? — спрашиваю я.Ее лицо искажается гневом и раздражением.— Послушай, дитя мое. О чем ты думала, когда помчалась на остров и принялась ворошить прошлое? Неужели ты надеешься, что из этого выйдет что-то хорошее? Для кого? Для тебя? Для твоей матери?— У меня нет другого выхода. Я должна узнать, как и почему погиб папа. И почему я такая, какая есть. Неужели ты этого не понимаешь?Она опускает глаза в пол.— Неисповедимы пути Господни… Вот что я понимаю. В этом мире много боли — особенно если ты рождена женщиной, — но не нам осуждать или ставить под сомнение его целесообразность. Нужно просто стараться сносить тяготы как можно достойнее.— И ты на самом деле в это веришь, Пирли?Она смотрит на меня, и глаза ее кажутся мне более выразительными, чем обычно.— Я должна в это верить. Только вера позволила мне прожить так долго и добиться того, что я имею.— Что ты хочешь сказать словами «добиться того, что я имею»? Что ты имеешь? Этот дом? Эту работу? Возможность прислуживать моему деду?На лице Пирли написано негодование. Голос ее дрожит.— Я работаю на эту семью, а не прислуживаю доктору Киркланду. Я пришла сюда и начала работать на старого мистера ДеСалля в сорок восьмом году, когда мне было семнадцать. Твоя бабушка, мама, ты — вы все ДеСалли. Я работала на всех вас. А доктор Киркланд — всего лишь мужчина, который платит мне зарплату.— Значит, вот как ты о нем думаешь? А разве не он командует здесь всем? И разве не так было всегда?Она угрюмо кивает головой.— Всегда есть мужчина, слово которого — закон. Именно это имеют в виду люди, когда говорят о мужчине с большой буквы, настоящем хозяине. И здесь такой мужчина — доктор Киркланд. Все это знают. А ты собираешься пойти и сказать ему, что с тобой все в порядке, или нет?— Ты сама можешь сказать ему это после того, как я уеду.Я уже готова повернуться и уйти, как вдруг вспоминаю кое-что из того, что говорил сегодня Майкл, плюс свои фрагментарные воспоминания, оставшиеся с детства: черная фигура, сражающаяся у моей кровати с отцом.— Это ты нажала на курок в ту ночь, Пирли?Зрачки в глазах старой женщины превращаются в черные точечки.— Ты окончательно сошла с ума, дитя мое! Ты думаешь, что говоришь?— Это ты убила моего отца? Вот о чем я спрашиваю. Ты убила его, чтобы защитить меня?Она медленно качает головой.— Зачем ты едешь?— Чтобы узнать правду об этой семье.— И где ты собираешься узнать ее?— Это моя забота. Но когда я все узнаю, то скажу тебе. И ты сможешь сделать вид, что тебе ничего не было известно.Пирли открывает рот, пытаясь что-то сказать, но с губ ее не слетает ни звука.Я качаю головой, поворачиваюсь и бегу по коридору.Я рассчитываю обнаружить дедушку и Билли Нила во дворе, но их нигде не видно. Окинув быстрым взглядом парковочную площадку, я подхожу к «ауди», одновременно нажимая кнопку электронной сигнализации.Когда пальцы мои касаются ручки на дверце, из-за «кадиллака» Пирли появляется Билли Нил. На нем черные джинсы, зеленая шелковая рубашка и ковбойские сапоги. Глаза у него такие же мертвые, как и змеи, что пошли на его обувь, и они с нечеловеческой силой впиваются в мое лицо.— Будь я проклят… — говорит он. — А ведь столько людей считают, что ты сдохла.— Ты тоже так думал?На его губах играет слабая улыбка.— Я даже поставил на это деньги.— За что ты меня ненавидишь, Билли? Ты ведь меня даже не знаешь.Он подходит к «ауди» и тяжело смотрит на меня поверх крыши.— О, я знаю тебя! Я трахал таких девок, как ты. Избалованная принцесса, которую ждет трастовый фонд и которой ровным счетом не о чем было беспокоиться ни единого дня ее проклятой жизни. Но ты все равно половину денег выбрасываешь на ветер, таскаясь по мозголомам.— Какое тебе до этого дело?Он кладет локти на крышу и наклоняется ко мне.— Потому что ты думаешь, что твое дерьмо не воняет. Ты смотришь в мою сторону, но даже не видишь меня. Днем, во всяком случае. Но ночью — совсем другое дело, правда? Ночью я как раз тот парень, который тебе нужен. Я слышал о тебе, мисс кошечка-недотрога. Тебе нравится ходить на вечеринки, верно? Люди помнят тебя еще с тех пор, когда ты училась в средней школе. Богатая девчонка, которая любила повеселиться. Они помнят и твою тетку. Та же история, только еще хуже.— Скажи, в чем заключается твоя работа на деда?— Я делаю вещи, для которых он сам уже слишком стар. Вещи, от которых других людей, слишком щепетильных и слабых, тошнит. — Билли закуривает и пускает дым через крышу в мою сторону. — А меня не тошнит.Я в этом не сомневаюсь.— Это ты последний раз стрелял из «Ремингтона-700», который хранится в сейфе?Изумленная улыбка.— А ты, оказывается, пронырливая маленькая штучка, которая всюду сует свой нос, верно?Внезапно я понимаю, что с меня хватит этого сального городского ковбоя и его мерзких шуточек.— Знаешь что? Мне надоели твои игры. Я думаю, стоит пригласить сюда дедушку.Улыбка Билли становится шире, и я понимаю, что допустила ошибку.— Я тоже об этом подумал. В последнее время ты изрядно действуешь ему на нервы. Он готов горы свернуть, лишь бы спасти городок, устроив здесь казино, а ты повсюду лезешь и позоришь семью. Ему это совсем не нравится. В сущности, ты способна разрушить все предприятие. Так что давай пойдем и потолкуем с ним.Я открываю дверцу «ауди».— Сначала мне нужно кое-куда съездить. Я вернусь через двадцать минут.Прежде чем я успеваю нажать на кнопку, блокирующую дверные замки, Билли распахивает дверцу со стороны пассажира и ставит ногу в машину.— Не через двадцать минут. Сейчас.Не раздумывая, я сую руку за спину, выхватываю из-за пояса «вальтер» и направляю ему в грудь.— Это не игрушечный пистолетик, Билли. Даже не надейся.Он смотрит на дуло пистолета, которое глядит на него в упор, и улыбка медленно сползает с его лица. Билли Нил, по моему разумению, вообще никуда не выходит без оружия, но я не думаю, что он рассчитывал оказаться в подобном положении в такую рань, когда нет еще и семи часов.— А теперь, — негромко говорю я, — убери свою вонючую ногу с сиденья и отойди от машины.— А ты, оказывается, полоумная сука, — говорит он, тихонько смеясь. — Я, конечно, слышал о тебе всякое, но не верил, пока сам…— Сейчас? Или вчера ночью на острове?Улыбка возвращается к нему на физиономию.— Не понимаю, о чем ты говоришь.— А я думаю, что понимаешь.— Как-нибудь на днях мы с тобой повеселимся, сладкая моя. Как я уже говорил, я знаю тебя. Больше всего тебе нравится инцест, верно?Кровь отливает у меня от лица. Что он знает обо мне? Я хочу спросить его об этом, но понимаю, что он только обрадуется возможности поглумиться надо мной и все равно ничего не скажет.— Отвали от моей чертовой машины! — кричу я, угрожая ему пистолетом.Билли не двигается с места.— Ты забыла зарядить его.— Не волнуйся, один патрон уже в стволе.Я всего лишь повторяю выражение, услышанное от Шона, но этого достаточно, чтобы остатки улыбки увяли на губах Билли. Он убирает ногу и опускает сапог на гравий.— Закрой дверцу, — командую я.Он повинуется. Я протягиваю руку и нажимаю кнопку блокировки двери. Потом опускаюсь на сиденье, закрываю свою дверцу и запускаю двигатель.Прежде чем я успеваю отъехать, к окну со стороны пассажира склоняется Билли Нил. Указательным и средним пальцами он делает знак «виктория», переворачивает его, подносит к губам, а потом высовывает язык и начинает двигать им вверх и вниз между пальцев. Желудок медленно подступает у меня к горлу. С каким удовольствием я бы пристрелила его, но боюсь, что безнадежно опоздаю на встречу с Маликом, если дам волю чувствам. Вместо этого я включаю передачу, обдаю мерзавца гравием из-под колес и с ревом оставляю за собой помещение для слуг, которое некогда называла своим домом.

Глава 41По дороге в Новый Орлеан я думаю не о Натане Малике, а о своей тете Энн. Хотя мне не доводилось проводить в ее обществе много времени, она всегда производила на меня глубокое впечатление. Энн по праву считается красавицей в нашей семье — а это немало, учитывая, как выглядит моя мать, — и до второго курса колледжа ее считали отличницей и умницей. Лидер группы поддержки и выпускница, произносящая прощальную речь в средней школе. Победительница местного конкурса красоты. Полная стипендия для обучения музыке в университете Тулейка. На втором курсе учебы в колледже ее выбирают королевой конкурса красоты «Мисс Конфедерация — Натчес». Позже она впала в глубочайшую депрессию и пыталась покончить с собой, наглотавшись снотворного. Дедушка договорился о том, чтобы ее поместили в специализированную клинику, и, когда она вышла оттуда два месяца спустя, все — включая саму Энн — вели себя так, словно она неким чудесным образом излечилась.Однако этого не произошло…Но этот срыв случился еще до моего рождения. Я же считала Энн душой каждого семейного собрания — во всяком случае тех, на которых она присутствовала. Будучи на четыре года старше моей матери, Энн всегда вела себя так, словно была на десять лет моложе. Она разбиралась в нарядах, как никто другой. У нее была фигура топ-модели, и самая заурядная одежда выглядела на ней так, словно была сшита для показа высокой моды. На фотографиях, сделанных в семидесятые годы, когда Энн только закончила среднюю школу, она демонстрировала фигурку манекенщицы, рекламирующей купальные костюмы для журнала «Спортс иллюстрейтид». Но уже к середине восьмидесятых моя тетя стала болезненно худой, а глаза ее обрели тот стеклянный блеск, который я обычно приписываю кокаину.Энн, откуда бы она ни черпала энергию, всегда отличалась тем, чем больше не мог похвастаться никто в семействе ДеСалль, — стильностью. Она научила меня танцевать, красиво одеваться, накладывать макияж. Она застала меня втихомолку курящей первую сигарету — украденную из ее пачки — и разделила ее со мной. Она поделилась со мной знаниями в области французских поцелуев и подсказала, как избавиться от мальчиков, внимание которых меня утомляло. Она учила меня, что всегда необходимо иметь «запасной аэродром», парня на всякий случай — даже если ты замужем, — потому что мужчина, с которым ты живешь сейчас, может предать и наверняка предаст тебя рано или поздно. Придерживать другого бычка на веревочке — это не значит обманывать своего нынешнего партнера, говорила она, это всего лишь мера предосторожности. Именно так, как я поняла впоследствии, и поступали все стильные штучки.Но с возрастом стиль дается все труднее. Став старше, я нередко слышала, как мать разговаривает ночами по телефону а иногда и срывается с места, чтобы проехать сотни миль и спасти Энн, у которой к этому времени — о чем я узнала много позже — уже было диагностировано биполярное расстройство. В самые пиковые моменты Энн исчезала из виду на целые недели. Однажды, когда дедушка объявил тетю в международный розыск, мексиканская полиция обнаружила ее работающей официанткой в каком-то баре в Тихуане. Я часто думала, не было ли определение «официантка» эвфемизмом тому, чем Энн на самом деле занималась в то время, когда ее нашли в том баре.Но более всего я запомнила одержимость, с которой Энн стремилась обзавестись ребенком. Временами эта идея казалась первопричиной ее душевной болезни. Поскольку я уехала из дому в шестнадцать лет, чтобы поступить в колледж, то не была свидетельницей ее многочисленных попыток вылечиться от бесплодия. Мне известно только, что все старания оказались бесполезными и что всему виной была она сама, а не два ее первых мужа. Только подросток на колесах способен был удержаться рядом с ней во время приступов маниакального психоза, и никто — даже моя мать — не мог оставаться рядом, когда она погружалась в глубины депрессии. Честно говоря, это кажется мне несправедливым. Я не имела ни малейшего желания забеременеть, тем не менее ношу ребенка. Энн отчаянно старалась зачать, но ей так и не удалось этого добиться.Что привело ее к Натану Малику? Только ли биполярное расстройство? Или просыпающиеся воспоминания о сексуальном насилии? Если Малик перестанет играть со мной в свои игры, через девяносто минут я смогу получить ответы на все вопросы.Справа от меня пролетает указатель поворота к исправительному учреждению «Ангола». Обычно при виде этого указателя я вспоминаю остров, после чего тщательно загоняю воспоминания в самые дальние уголки памяти. Но сегодня тот образ, который он мне навеял, так просто отогнать не удается. Это воспоминание о клинике в одну комнату, в которой дедушка принимает и лечит чернокожее население острова. Клинике, в которой десятилетней Энн была сделана срочная операция по удалению аппендицита. Превратившись в нашей семье в легенду, эта история всегда излагается слово в слово, неизменно, даже в деталях. Ураган размывает мост и уносит лодки. У Энн внезапно развивается острый аппендицит. Дедушка и Айви работают при свете керосиновой лампы. Энн зарабатывает тяжелую инфекцию, но выживает, а толпа рабочих, стоящая в ожидании вокруг клиники, разражается приветственными восторженными криками.Но сегодня в голове у меня зарождается ужасное подозрение. Что, если камнем преткновения для Энн стал вовсе не аппендицит? Что, если дед насиловал и растлевал ее? Мог ли он сделать ее беременной? Возможно ли, что неотложная аппендэктомия была на деле всего лишь абортом? Боже мой! Если это был аборт и дед каким-то образом допустил небрежность, то не похоронил ли он тем самым все надежды Энн на зачатие? Прежде чем дать волю воображению, я набираю номер сотового Майкла Уэллса.— Кэт? — отзывается он, и я слышу, что где-то неподалеку играет радио.— Да. Ты меня слышишь? У меня к тебе медицинский вопрос.— Слышу хорошо. Давай свой вопрос.— В каком возрасте девочка может забеременеть?Майкл выключает радио.— Диапазон таких случаев достаточно велик. Беременность у двенадцатилетних девочек — довольно обычное дело в штате Миссисипи.— И в каком самом юном возрасте девочка может зачать ребенка?— Самом юном? В общем-то, я не гинеколог. Но педиатры классифицируют вторичные признаки раннего полового созревания — появление грудной ткани и волос на лобке — у девочек афроамериканского происхождения в возрасте восьми лет. И девяти — у белых.— Ты шутишь!— Вовсе нет. Однако в этом возрасте они еще не могут зачать. Но я не говорю, что такого никогда не случалось. А почему ты спрашиваешь?— Я подумала, не могла ли тетя Энн забеременеть в возрасте десяти лет?Некоторое время Майкл молчит.— Думаешь, твой дед мог сделать это?— Может быть. И еще я думаю, что эта экстренная аппендэктомия на острове могла быть совсем не операцией по удалению аппендицита.— Вот это да! В таком случае, конечно, все указывает на него, — Наступает пауза, потом Майкл спрашивает: — Когда это могло случиться?Я произвожу подсчеты в уме.— Где-то в пятьдесят восьмом году.— Нет, это невозможно. Никакой беременности в возрасте десяти лет. Средний возраст, в котором начинаются менструации, медленно понижается на протяжении последних десятилетий. Сегодня? Да, может быть, одна из миллиона десятилетних девочек. В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году это было вообще невозможно. Мне понятен ход твоих рассуждений, но, думаю, здесь ты заблуждаешься.Не знаю, испытываю ли я облегчение.— Я уверена, что ты прав. Просто у меня уже голова идет кругом от этих мыслей.— Энн тебе еще не перезвонила?— Нет.— А ты далеко от Нового Орлеана?— В девяноста милях.— Ты берешь Шона на встречу с Маликом, правильно?— Правильно. Да не волнуйся ты так, Майкл.— Я прекращу волноваться только тогда, когда ты позвонишь и скажешь, что встреча прошла благополучно и с тобой все в порядке.Его забота согревает меня.— Я обязательно перезвоню тебе, хорошо?— Хорошо.— Тогда пока.— Пока.Я снимаю «ауди» с автомата постоянной скорости и разгоняюсь до восьмидесяти пяти миль в час. Перед моими глазами бесконечной чередой, подобно ленте Мебиуса, проплывают лица деда, Энн, отца и матери, Билли Нила, Джесси, Луизы… Но размышления об их истинных взаимоотношениях бессмысленны. Менее чем через два часа я окажусь лицом к лицу с человеком, который раскроет мне подлинную природу своих отношений с моей несчастной тетей и назовет имя мужчины, который насиловал и растлевал меня.В данный момент мне больше ничего не нужно.Малик говорил позвонить, когда я буду в пяти милях от Нового Орлеана, но я нарушаю его инструкции. Вместо этого я сворачиваю с автострады I-10 на бульваре Уильямса, чуть ли не на первом съезде в Кернер, западный пригород Нового Орлеана, и подъезжаю к магазину, торгующему спиртным.Однажды я уже была здесь, но тогда ничего не купила. Я стояла и смотрела на бутылки «Серого гуся», разглядывала бело-голубое изображение птицы, летящей над Французскими Альпами. Эта бутылка знакома мне до мельчайших подробностей, как собственное лицо. Французский флаг, матированное стекло, голубая пробка-колпачок. Тогда моя правая рука, словно по команде гипнотизера, поднялась и потянулась к бутылке, но в последний момент я отвернулась и поспешила из магазина.И вот теперь я снова сижу в припаркованном перед магазином автомобиле, баюкая в трясущихся руках сотовый телефон. Кассир, наверное, думает, что я готовлю ограбление заведения. А может, ей уже приходилось видеть выздоравливающих алкоголиков, борющихся с подобным желанием.Но сейчас я дрожу не от воздержания.Всему виной Малик.Я пообещала Майклу, что возьму с собой на встречу Шона, но не звонила ему. Я решила больше не видеться с Шоном. И для сегодняшнего мероприятия он мне точно не нужен. Вряд ли доктор Малик намерен причинить мне вред. Кроме того, на всякий случай я вооружена. Возможность наконец-то узнать всю правду и бросает меня в дрожь. Что бы ни знал Малик, это неизбежно изменит мое представление о самой себе.Но ведь за этим ты и приехала, правильно? — спрашивает голос у меня в голове.Негромко выругавшись, я вылезаю из машины, подхожу к телефону-автомату рядом с магазином и набираю номер, который дал Малик. Я слышу четыре гудка и, когда уже думаю, что телефон переключится на голосовую почту, Малик поднимает трубку.— Кэтрин?— Да.— Вы в пяти милях от города?— Нет, я припарковалась перед магазином спиртного на бульваре Уильямса.— Это рядом с аэропортом?— Да.— Хорошо. Я остановился в мотеле примерно в миле от него. Отель называется «Тибодо». Это дыра с оранжевой вывеской, примерно через милю после поворота к аэропорту, с правой стороны. Как полагаете, вы сможете найти его?— Думаю, что уже видела его раньше.— Все комнаты располагаются на первом этаже. Я в номере восемнадцатом.— Мне просто подъехать к номеру?— Да. Я буду ждать вас.Я уже готова повесить трубку, но понимаю, что он ждет чего-то еще.— Доктор Малик?— Да?— Вы знаете, кто насиловал меня?— И да, и нет.Проклятье!— Вы все еще играете со мной?— Вы единственная, кому известен ответ на этот вопрос, Кэтрин. Вспомните, что я рассказывал вам о травме. Воспоминания вытеснены в подсознание и подавлены, но никуда не исчезли. Они пребывают в целости и сохранности. Ждут, пока вы извлечете их на свет. И я собираюсь помочь вам.— Сегодня?— Сегодня. Через несколько минут я помогу вам переправиться через Лету. В подземный мир. А потом провожу вас обратно, в мир света. И когда вы вернетесь, то снова станете единым целым. Вы получите обратно свою душу. И воспоминания тоже.Ладони у меня вспотели. Слова Малика отнюдь не уменьшили моего беспокойства. Напротив, только усилили его.— Не бойтесь, Кэтрин. Вы уже едете?— Да.— Вы пьете?— Трезва, как последняя шлюха.Он мягко и негромко смеется.— Тогда до встречи. Я увижу, когда вы подъедете.Я бросаю последний взгляд на дверь магазина — там красуется надпись «Мы приглашаем всех», — возвращаюсь к своей машине и завожу мотор. Однако, прежде чем выехать задним ходом с парковочной площадки, я открываю сумочку, вынимаю флакончик с валиумом и зажимаю одну пилюлю во влажной ладони. Положив левую руку на живот, я шепчу: «Прости меня, маленький, это в последний раз», — и, не запивая, проглатываю таблетку. Потом подаю «ауди» задом на дорогу и вливаюсь в поток машин, текущий по направлению к аэропорту.Малик прав. Мотель «Тибодо» — настоящая дыра. Череда комнат-номеров с просевшей крышей и ряд ярко-оранжевых дверей. На парковочной площадке стоят три транспортных средства, вряд ли способных передвигаться самостоятельно. В воздухе висит густая вонь дизельного топлива и сомнительные ароматы закусочной. По бульвару Уильямса сплошным потоком идут автомобили, и я на всякий случай прижимаю к правому бедру «вальтер», так что он почти не виден.Я шагаю к нужной двери, когда над головой с ревом проносится «Боинг-727». Поднимая левую руку, чтобы постучать, я слышу шум приближающегося дождя. В Новом Орлеане дождь способен пойти без предупреждения, но сегодня асфальт плавится на жарком солнце. У меня снова галлюцинации… стук дождевых капель по оцинкованной крыше. Этот звук заглушает рев машин, проносящихся по автостраде в тридцати ярдах от меня.К черту! Конец галлюцинации ждет меня по другую сторону этой двери.Я загоняю патрон в ствол «вальтера», потом громко стучу в оранжевую дверь. Под моей рукой она подается на несколько дюймов.— Доктор Малик?Никакого ответа.Я уже жалею, что не взяла с собой Шона. Вот куда может завести гордыня! Подняв оружие на уровень груди, я распахиваю дверь и врываюсь в комнату, размахивая пистолетом перед собой и проверяя углы, не притаился ли там кто-нибудь.Комната выглядит именно так, как я себе и представляла: вытертый до дыр зеленый ковер, две двойные кровати, телевизор на подставке, туалет за зеркалом на дальней стене. И никаких следов Малика.Я пересекаю комнату и, вытянув перед собой руку с «вальтером», пинком открываю дверь в ванную.Малик лежит в ванне. Он полностью одет — в черное, естественно, — и белая плитка у него над головой забрызгана кровью и кусочками мозгового вещества.Мой первоначальный шок переходит в ужас, когда я понимаю, что кровь все еще стекает по плитке вниз. Тот, кто убил Малика, может быть совсем рядом. Я резко разворачиваюсь лицом к комнате, краем глаза успев заметить пистолет в правой руке Малика.Самоубийство?Я не могу в это поверить.Но потом на коленях у него я замечаю череп. Это человеческий череп, полностью очищенный от плоти, вываренный и чистый, очень похожий на те, которые применяются в качестве учебных пособий в ортопедии. Малик баюкает его в руках так, как мог бы играть с ним ребенок. Шурупы и пружины поддерживают нижнюю челюсть, которая смыкается с верхней, а на кости красным и синим цветом прорисованы вены и артерии. Череп ухмыляется иронической улыбкой, характерной для изделий подобного рода, но вдруг до меня доходит, что именно этот экземпляр пытается мне что-то сказать. Есть причина, по которой он здесь и он хочет, чтобы я поняла это.Я всматриваюсь в лицо Малика в поисках какого-либо намека и подсказки, но сейчас он уже не может помочь даже самому себе. Некогда пронизывающие глаза психиатра мертвы и безжизненны, как стеклянные бусины в чучеле головы оленя. Я с ужасом смотрю на него, пытаясь найти хоть какое-то объяснение происходящему, и вдруг грудь Малика судорожно вздымается, а голова его резко валится вперед, словно кто-то дернул за привязанную к ней веревочку.«Вальтер» в моей руке вздрагивает.В ванной резонирует эхо взорвавшейся бомбы.Вспыхивает ослепительно-белое пламя.

Глава 42У меня, наверное, снежная слепота.Я потерялась в океане белого цвета, и в голове моей от холода непрестанно стучат молоточки. Откуда-то издалека доносится голос — кто-то окликает меня по имени:— Доктор Ферри! Кэтрин!Голос кажется мне знакомым, но я ничего не вижу.В лицо мне ледяным порывом ударяет ветер.Ослепительную белизну пронизывает вспышка черного, а потом грязно-желтый свет обрамляет расплывающееся лицо.— Доктор Ферри! Вы меня слышите?Да… слышу.— Кэт! Это Джон Кайзер. Специальный агент Джон Кайзер.Точно. Это и в самом деле Джон Кайзер. Его карие глаза смотрят на меня с расстояния всего в несколько дюймов.— Что случилось? — спрашиваю я.— Я не знаю. Мы надеемся, что вы нам расскажете.Щурясь от желтого света, я пытаюсь разглядеть, кто это «мы» и где я вообще нахожусь. Похоже, я опираюсь спиной о ванну, надо мной возвышается стульчак, а мои раскинутые ноги вытянуты в сторону дверного проема. Рядом с Кайзером стоит какой-то врач, а позади него виднеется темное лицо Кармен Пиаццы, начальника уголовного розыска Управления полиции Нового Орлеана. Пиацца выглядит сердитой.— Вы ранены? — спрашивает Кайзер. — Они не обнаружили никаких повреждений, но вы были без сознания.— У меня болит голова. Как вы попали сюда?— Не думайте об этом. А вот как попали сюда вы?Я поворачиваю голову, чтобы убедиться, что труп Малика по-прежнему лежит в ванне позади меня. Он там.— Доктор Малик хотел, чтобы мы встретились здесь. Я приехала.— Господи! — бормочет капитан Пиацца. — Вы слышали? Нет, будь я проклята, вы слышали это?Кайзер качает головой.— Доктор Малик пытался убить вас, Кэт?Нет, — почти готова ответить я. Но, к счастью, здравый смысл сумел справиться с тем, что случилось.— Мне нужен адвокат.Кайзер выглядит разочарованным.— Вам нужен адвокат?— Не знаю. Вы можете дать слово, что не станете арестовывать меня?Он оглядывается на Пиаццу, потом переводит взгляд на меня.— Вы знаете, что я не могу пообещать этого.— Тогда мне нужен адвокат.Он поднимается и отдает распоряжение врачу осмотреть меня. Пока длится осмотр, я слышу, как кто-то приказывает очистить место преступления. Затем до меня долетает приглушенный сердитый голос капитана Пиаццы, а Кайзер звучным баритоном пытается успокоить ее.— Вы можете идти? — спрашивает Кайзер. Он снова стоит в дверях.— Думаю, да.— Тогда пойдемте со мной.Я поднимаюсь и, бросив последний взгляд на Малика и череп у него на коленях, выхожу за агентом Кайзером на парковочную площадку. Череп не дает мне покоя, но сейчас не время размышлять над этим. На парковочной площадке, прежде пустой, сейчас стоят патрульные автомобили Управления полиции Нового Орлеана, карета «скорой помощи», фургончик коронера и машины детективов без опознавательных знаков. Мы с Кайзером проходим вдоль ряда комнат ярдов двадцать — достаточно далеко чтобы никто не мог нас подслушать.— Послушайте меня, Кэт. Я приехал сюда с другого места преступления. Наш НСУБ нашел себе шестую жертву.— Кто на этот раз?— Вы не кажетесь мне удивленной.— Мы до сих пор не поймали убийцу. Так почему он должен остановиться?— Вы не думали, что убийцей был Малик?— Если бы я так думала, меня бы здесь не было.Некоторое время Кайзер молча рассматривает меня. Я оглядываюсь на номер и вижу Пиаццу, которая разговаривает с двумя детективами. Взмахом руки она указывает на меня, и оба детектива смотрят в нашу сторону. Они похожи на пару питбулей, ожидающих команды хозяина.— При убийстве шестой жертвы тот же самый почерк? — спрашиваю я.— Да. Два огнестрельных ранения, следы укусов, то же самое послание на стене: «Моя работа никогда не закончится». Пока мы работали на месте преступления, в штаб оперативной группы кто-то позвонил и сообщил, что Малик скрывается здесь.— Снова анонимный звонок?— Да.— Тот, кто звонит, и есть убийца, Джон.Кайзер смотрит на меня взглядом строгого отца.— Расскажите мне о «группе X».— Вы ничего не узнали от тех двух пациентов, которые имеются в вашем распоряжении?— У нас их больше нет. Обе женщины исчезли сегодня утром. Может быть, вчера вечером, не знаю. Я не понимаю одного: как они узнали, что надо смываться? Я проверил записи входящих звонков — никто подозрительный им не звонил.— Побеседуйте со всеми, кто им звонил, — советую я, понимая, что теперь Энн, пожалуй, единственная, кто может назвать нам пациентов «группы X». Кроме самих женщин, естественно.Разве что удастся найти документальный фильм Малика. Может быть, он спрятал его где-нибудь в номере?— Мы проверяем всех, — отвечает Кайзер. — Но вам известно больше, чем вы рассказали.— Вы не сажаете меня в тюрьму, и тогда мы разговариваем.— Это может оказаться невозможным.— Вам нужно раскрыть это дело. Кто шестая жертва, Джон?Похоже, он размышляет, что мне ответить. Наконец говорит:— Офицер полиции. Это все, что я могу сказать сейчас. Да и этого говорить не следовало.— Почему же вы сказали?— Потому что я должен знать, что вам известно о том, что здесь произошло. Если вы спрячетесь за адвоката, потому что вы параноик, то мы потеряем время, которое уже не наверстаем. Если вам нечего скрывать — имеющего отношения к делу, во всяком случае, — то вы ничего не теряете, если поговорите со мной.Я хочу поговорить с ним, но знаю, что агент ФБР, несмотря на свои благие намерения, не сможет помешать Управлению полиции Нового Орлеана арестовать меня по обвинению в убийстве, если оно пожелает сделать это. С другой стороны, поддержка Кайзера пойдет мне только на пользу.— Что вам было нужно от Малика? — спрашивает он.— Я приехала, чтобы узнать, каким образом моя тетя связана с Маликом. А также прояснить некоторые вещи из своего прошлого.— Вы поговорили с ним?— Он был уже мертв, когда я приехала сюда.— Почему вы были без сознания?— Моя голова чувствует себя так, словно по ней кто-то ударил.— Из вашего пистолета стреляли. Пуля попала Малику в грудь.Меня пробирает ледяной озноб. Могла ли я случайно застрелить Малика? Нет… И тут я с тошнотворным чувством вспоминаю его предсмертный спазм в ванне.— Если это и правда, то он был уже мертв к тому моменту, как я выстрелила в него. Или близок к смерти. Вскрытие подтвердит это. У него случился нервный спазм, и это напугало меня до смерти. Я выстрелила случайно.Несколько секунд Кайзер через мое плечо наблюдает за Пиаццой. Потом берет меня за руку и говорит:— Послушайте меня. Слушайте так, как никого и никогда еще не слушали в своей жизни, и отвечайте только правду. Понятно?— Я вас слушаю.— Если бы вы убили Натана Малика, вы бы знали об этом?На глаза мне падает полупрозрачная пелена, и мгновенно возникает ощущение, что нас с Кайзером разделяет искаженное восприятие. Его или мое, не знаю.— Что вы имеете в виду?— В последние несколько дней я много о вас думал. Ваши приступы паники на месте преступления. Ваша история болезни — то, что мне о ней известно, по крайней мере. Характерный почерк преступника, главным образом состоящий из следов укусов, которые можно имитировать. А как это сделать, вам известно лучше, чем кому-либо. И тот факт, что вы подвергались сексуальным надругательствам…— Кто вам сказал? — перебиваю я, и голос у меня дрожит. — Шон?— Да.— Сукин сын!— Прошу прощения, Кэт. Но я думаю, что «вьетнамский синдром» и прошлое сексуальное насилие могли привлечь вас к Малику, после чего вы стали его пациенткой, даже не сознавая этого.— Господи Боже мой! Вы что, серьезно полагаете, что я могла убивать этих мужчин, не осознавая этого?Кайзер пожимает плечами.— Я всего лишь рассматриваю возможные варианты. О которых могут заговорить другие. Кармен Пиацца, например. Она не знает всего, что знаю я, но то, что она знает, ей не нравится. Я несколько раз прослушал запись вашего разговора с Маликом. Он говорил о множественном расщеплении личности и что вы как раз страдаете подобным множественным расщеплением, только называется оно по-другому. С учетом ситуации, в которой я вас только что обнаружил, с моей стороны будет безответственно не учитывать этого.Ощущая на себе яростные взгляды Пиаццы и ее питбулей, я никак не могу призвать на помощь внутренние резервы, чтобы выстроить правильную линию защиты.— Джон, я не убивала Натана Малика. Равно как не убивала и не помогала ему осуществить убийство любой из шести жертв в вашем деле. Теперь что касается множественного расщепления личности… Если бы я действительно им страдала, то, гарантирую, и не подозревала бы, что совершила что-либо из вышеупомянутого. Я была бы твердо уверена в своей невиновности. Но вы имеете представление о том, как редко встречается подобное заболевание? Даже среди людей, пострадавших от сексуального насилия? Это один из захватывающих воображение мифов, подобно амнезии. За последние двадцать лет Голливуд состряпал о нем больше фильмов, чем за всю историю человечества было зарегистрировано случаев этого заболевания в действительности.Кайзер смотрит на меня, как пилот бомбардировщика, решающий, стоит ли сровнять с землей подозрительную деревню противника. Малейший нюанс может склонить чашу весов в ту или иную сторону.— Если вы позволите посадить меня в тюрьму, — продолжаю я — то потеряете свой лучший шанс раскрыть это дело.— Почему?— Доктор Малик сказал, что я знаю правду о том, что случилось, и должна лишь найти способ вытянуть ее из памяти. Я думаю, то же самое вполне справедливо в отношении этого дела. Каким-то образом они связаны.— Быть может, Малик имел в виду альтернативную личность внутри вас?— Господи, да вернитесь же вы с небес на землю! Вы разговариваете с женщиной, которая забеременела от женатого мужчины. Я пытаюсь бросить пить и только что узнала, что подвергалась сексуальному насилию со стороны кого-то из членов своей семьи. У меня нет времени носиться кругами и убивать людей для развлечения или ради выгоды. О'кей?В глазах Кайзера промелькнуло какое-то непонятное выражение — человечность, может быть. Потом он в очередной раз взглянул через мое плечо на Пиаццу. Кайзер моя единственная надежда остаться на свободе.— Я разговаривала с Маликом по телефону, — признаюсь я. — Он рассказал мне кое-что об этом деле. Если вы меня арестуете, то никогда не узнаете, что именно.— Что он вам рассказал? — интересуется он, прищурив глаза.— Вы нашли коробку в его номере?— Нет. Что в этой коробке?Я лишь качаю головой в ответ.Кайзер хватает меня за запястье.— Идемте со мной.Он тащит меня к «Краун-Виктории», в которой я уже имела честь прокатиться несколькими днями раньше. Я оглядываюсь через плечо. Два детектива из Управления полиции Нового Орлеана идут следом. Кайзер вталкивает меня на заднее сиденье и садится рядом.Оказавшись в небольшом замкнутом пространстве, я вновь ощущаю исходящий от него магнетизм — как и тогда, у меня дома, когда мы были с Шоном.— И что сейчас будет? — задаю я вопрос.Он напряжен и взвинчен.— Не знаю, но наверняка что-нибудь интересное.Один из детективов стучит по стеклу.— Не выходите из машины, пока я не разрешу, — предостерегает Кайзер.— Хорошо, не выйду.Он выходит из машины и закрывает за собой дверцу. Снаружи разгорается горячий спор, но Кайзер постепенно отводит детективов в сторону, так что до меня долетают лишь обрывки разговора. Как в тумане, я слышу отдельные слова. Арест. Тайный сговор. Соучастие и оказание помощи. В перепалку вступает женский голос. Капитан Пиацца разглагольствует о юрисдикционном контроле и федеральном вмешательстве. До меня долетает слово «психопатка». Кайзер, должно быть, разговаривает приглушенным голосом, потому что я его не слышу. Спустя пару минут Кайзер возвращается и усаживается рядом со мной.— Меня арестуют?— Они хотят это сделать. Пиацца думает, что вы лгали нам с самого начала. Что вы снабжали Малика информацией о ходе расследования. Она отстранила от дела Шона и теперь хочет содрать с вас кожу живьем. Она хочет сама допросить вас.— Просто замечательно!Кайзер впивается в меня взглядом.— Что было в коробке, о которой вы говорили, Кэт? В данную минуту это единственное, что может спасти вас от тюрьмы.— Фильм.По глазам Кайзера я вижу, как он со скоростью света делает необходимые выводы.— Оборудование для видеосъемки, — говорит он. — Аппаратура, которую мы обнаружили на тайной квартире Малика. Так она предназначалась как раз для этого?— Браво!— И что это за фильм?— Малик снимает документальный фильм о сексуальном насилии. Об экспериментальной лечебной группе, с которой он работал. О «группе X».— Будь я проклят!— Она состоит только из женщин. Он сказал, что применял радикальные методы лечения. Что это работа всей его жизни. Ни за что не поверю, что Малик покончил с собой до того, как закончил фильм. И он, похоже, считал, что многие готовы на все, только бы этот материал не увидел свет.Кайзер некоторое время обдумывает услышанное.— Он назвал вам имена хотя бы некоторых пациентов из этой его «группы X»?— Нет.— Ваша тетя входила в их число?— Он не сказал. Я не знаю.— Вы разговаривали со своей тетей?— Нет.— Проклятье! Теперь, когда Малик мертв, мы можем и не узнать кто был в этой группе. Разве что ваша тетя поможет нам.Это не все, чего мы никогда не узнаем, — с отчаянием думаю я. — Тайна моей жизни могла умереть вместе с Маликом. Разве только Энн знает ее. Знает и расскажет мне…— А в фильме показаны женщины из «группы X»?— Да. Предположительно, они заново переживают сексуальное насилие перед камерой.— Полагаю, убийца Малика забрал фильм с собой.Я одаряю Кайзера слабой улыбкой.— Вот теперь вы мыслите вполне разумно.Он оглядывается на детективов из Управления полиции Нового Орлеана, которые со злостью рассматривают нашу машину.— Будь оно все проклято! Расскажите мне об этой комнате в мотеле, Кэт.— Я узнала, где находится Малик, за пять минут до того, как приехала сюда. Он дал номер телефона, по которому я должна была ему позвонить. Когда я приехала, дверь была открыта. Я вошла внутрь и обнаружила его в ванной. Кровь на стене была совсем свежей. Потом я увидела пистолет у него в руке.— А что, если Малик был убийцей и застрелился, посчитав, что его «дело» все-таки закончено? После шестой жертвы, я имею в виду?Я качаю головой.— На самом деле вы так не думаете, Джон. Делом Малика был его фильм, а не убийство. Расскажите мне о шестой жертве.Кайзер оглядывается на мотель. Пиацца снова подошла к своим детективам.— Его зовут Квентин Баптист. Он был детективом убойного отдела Управления полиции Нового Орлеана.— Что? Проклятье!— Угу. Скорее всего, Баптист снабжал убийцу информацией о ходе расследования — вольно или невольно. Это одна из причин, по которой Пиацца хочет повесить это дело на вас.— Сколько лет было Баптисту?— Сорок один.— Пока это самая молодая жертва. Шон сейчас работает на месте преступления?— Он направлялся туда, когда я уехал. Сейчас он уже наверняка знает о том, что здесь произошло. Надо увезти вас отсюда.— Как насчет родственников женского пола?— Что?— Вы проверили родственниц Баптиста женского пола? Одна из них могла быть пациенткой Малика. Одна из них могла входить в состав «группы X». Если ему исполнился только сорок один год, я бы проверила дочерей, падчериц и племянниц. А также братьев и отцов этих женщин.— Я как раз собирался отдать соответствующие распоряжения, когда мы получили приказ ехать сюда. Поскольку Баптист был полицейским, нетрудно… — Внезапно его лицо искажается. — Проклятье!В нескольких ярдах от нас с визгом тормозит темно-зеленый «сааб». Шон выскакивает из машины и мчится к мотелю. Кайзер подносит к губам рацию:— Ричард, немедленно сюда. Не говори детективу Ригану, где доктор Ферри.— Шон снова живет дома? — интересуюсь я.Кайзер встречается со мной взглядом.— Я думаю, да. Пытается помириться с женой.— Сделайте так, чтобы он узнал, что со мной все в порядке.— Хорошо.Передняя дверца «Краун-Виктории» распахивается, и за руль прыгает агент ФБР в сером костюме, Ричард. Он заводит мотор, когда из номера восемнадцать выскакивает Шон и обводит взглядом парковочную площадку. Наши глаза встречаются. Он устремляется к машине, но водитель Кайзера выруливает на бульвар Уильямса раньше, чем Шон успевает добежать до нас.Мы уже в трех кварталах от мотеля, когда на меня снисходит откровение. У меня кружится голова, как от сильного удара.— Поворачивайте назад!— Это было бы ошибкой, — возражает Кайзер. — Для вас обоих.— При чем здесь Шон? Череп… Я должна увидеть этот череп.— Зачем?Я пытаюсь справиться с возбуждением.— Зубы этого черепа оставили следы укусов на жертвах. Я уверена.— Поворачивай! — командует Кайзер.Менее чем через минуту Ричард доставляет нас обратно к «Тибодо». «Сааб» Шона уже уехал. Должно быть, капитан Пиацца ясно дала ему понять, что если он будет нас преследовать, то это самым плачевным образом скажется на его карьере.Вызванная Кайзером по радио женщина-эксперт подходит к нашей машине, держа в руках череп, упакованный в большой пластиковый пакет «зиплок». Кайзер опускает стекло, берет череп у эксперта и кладет его мне на колени.Отполированный череп смотрит на меня с сардонической ухмылкой, на которую я обратила внимание еще в ванной мотеля. Кости слегка отливают желтым — должно быть, кто-то обработал его консервационным лаком.— Мне нужны перчатки.— Дайте ей перчатки, — приказывает Кайзер эксперту.Сердце у меня учащенно бьется, пока я пытаюсь натянуть латексные перчатки эксперта, которые вывернулись наизнанку, когда она их снимала. Даже не разжимая челюсти черепа, я вижу, что его боковые резцы — искусственные, протезированные, как и те, что оставили отметины на телах наших жертв. Надев перчатки, я открываю «зиплок» и вынимаю череп.За время работы мне приходилось держать в руках великое множество черепов. Одни были клинически стерильными, подобно этому, другие — с помощью экскаватора только что извлечены из мест массовых захоронений в Боснии. Черепа, похожие на этот, часто можно увидеть в кабинетах дантистов и врачей. Они великолепно подходят для того, чтобы прочесть пациенту лекцию, хотя и придают медицинскому офису некоторую жутковатую мрачность.Верхняя челюсть легко опускается на пружинах, прикрепленных шурупами к внутренней поверхности скуловой кости и нижней челюсти. Сравнительный анализ следов укусов может превратиться в утомительное и длительное мероприятие, но иногда для этого не требуется быть семи пядей во лбу. И сейчас как раз такой случай. Верхняя арка следов укусов, оставленных на месте преступления, отпечаталась в моей памяти, и зубы верхней челюсти этого черепа идеально совпадают с ней.— Ну? — спрашивает Кайзер.— Совпадение полное.

Глава 43Пока мы несемся вдоль берега озера Понтшартрен по направлению к местной штаб-квартире ФБР, Кайзер по телефону разговаривает с кем-то, несомненно, обладающим большой властью. Голова у меня по-прежнему раскалывается от боли, которая теперь сконцентрировалась позади глазных яблок. Череп лежит на переднем сиденье, рядом с водителем.Наконец Кайзер заканчивает разговор и поворачивается ко мне.— Шеф полиции лезет на стенку из-за того, что я не позволил Пиацце арестовать вас. Теперь, когда я увез вас с места преступления, он звонит моему боссу. Скоро начнется маленькая бюрократическая грызня.— Меня арестуют?— Наше местное отделение одновременно является и штабом оперативной группы. Если вы какое-то время пробудете там, не поднимая шума, то, скорее всего, сможете избежать тюрьмы.— Послушайте, мое появление в этом мотеле просто манна небесная для убийцы. Это ведь он дал наводку, где вы найдете орудие убийства и видеооборудование, а потом сообщил местонахождение мотеля и черепа. Он пытается подставить Малика. И то, что туда явилась и я, стало для него своего рода бонусом. Если вы догадались, что самоубийство было подстроено, то обвинить в этом можно меня. Уж я-то со своим опытом знаю, как это сделать.— Все сходится, — соглашается Кайзер, — но я могу предложить и другой сценарий, который столь же удачно вписывается в происходящее.— Только не эти фантазии о множественной личности!— Нет. Женщины из «группы X» знают, что Малик убивает насильников и что он среди прочих убил невиновного. И у одной из них случается кризис совести. Как у женщины, которая пыталась покончить с собой, Маргарет Лавинь.— Лавинь все еще в коме?— Да. Собственно, я даже думал, что нашим неизвестным абонентом может быть ваша тетя.— Голос принадлежал женщине?— Да.Я поворачиваюсь к озеру и молча всматриваюсь в серые волны. Возможно, тетя Энн действительно могла бы сделать эти звонки. Но почему-то я в этом сомневаюсь. Если Энн заплатила за Малика залог, то что могло так быстро настроить ее против него? Она узнала, что был убит невинный человек? Может быть. Но я сомневаюсь, что такой факт мог поколебать ее лояльность.— На лице мертвого полицейского обнаружены следы укусов?— Причем самые жестокие и многочисленные.— Это личная месть, Джон. И следы укусов оставлены еще при жизни. Это своего рода пытка. Но жертву, до того как искусать, необходимо было лишить возможности двигаться.— И…— И наш убийца — женщина. Я подозревала это с самого начала. Скорее всего, одна из входящих в «группу X».Кайзер медленно выдыхает.— Это возможно, конечно, но, учитывая способ убийства, маловероятно. Нет никаких упоминаний о том, что женщина когда-либо совершала подобные убийства на сексуальной почве. Ни одного.— Пять минут назад вы практически обвинили в этом меня!— Вы особый случай. Ваше прошлое, ваша подготовка в качестве судебно-медицинского эксперта… И я предположил, что вы помогали Малику. То есть сценарий работы в смешанной команде, состоящей из мужчины и женщины.— Почему тогда не две женщины? Мы же не знаем, сколько человек входило в «группу X».— Продолжайте.— Как только мы связали Малика с теми двумя его пациентками, убийца поняла, что мы наступаем ему на пятки, даже если сами этого не знаем. Поэтому она подбросила пистолет в квартиру Малика и сдала ее нам. Мы подбирались все ближе, поэтому следующим ходом она преподнесла нам Малика и череп в красивой подарочной упаковке. И сейчас наша девочка наверняка чувствует себя в безопасности.Кайзер выжидательно смотрит на меня. Что-то засело на задворках памяти, какая-то деталь, но пока что она ускользает от меня.— Вы обнаружили хоть что-нибудь интересное относительно родственниц Квентина Баптиста?— Подождите минутку. — Он звонит капитану Пиацце. Их разговор короток и конкретен. Положив трубку, Кайзер объявляет: — У детектива Баптиста было шесть кровных родственниц. Жена, три племянницы, две дочери.— Сколько лет дочерям?— Пиацца не может назвать их возраст, но одна работает учительницей, вторая — няней в центре дневного ухода за детьми. Одна из племянниц совсем недавно закончила полицейскую академию.— Та-ак, эта знает, как обращаться с оружием… — Я думаю вслух. — Как и, держу пари, дочь первой жертвы. Морленд. Ребенок кадрового военнослужащего, дочь полковника.— Мы не спускали глаз с дочери Морленда, внимательно следили за каждым ее шагом, поскольку она была родственницей первой жертвы. Она чиста, Кэт. Но я прямо сейчас дам команду оперативной группе вплотную заняться родственницами Баптиста. И все-таки… Женщина-убийца — слишком уж невероятное предположение, если исходить из того, что у нас есть.— До Эйлин Вуорнос у нас тоже не было прецедентов. Забудьте о прошлом, Джон. Посмотрите на улики у себя под носом.На горизонте появляется высокий белый парус. Мои глаза отдыхают, глядя на него. Когда веки тяжелеют, я вспоминаю о таблетке валиума, проглоченной перед поездкой в мотель.— Как ваша голова? — проявляет заботу Кайзер.— Болит. Прошлой ночью я неважно спала, так что, перед тем как отправиться в мотель, приняла валиум.— У вас может быть сотрясение мозга. Может, стоит сделать компьютерную томографию?— Просто отвезите меня в местное отделение. Мне нужно отдохнуть.— Если захотите прилечь, я оставлю с вами сиделку.— Делайте, что хотите. А я отправляюсь в постель.Я прислоняюсь лбом к стеклу, но тут мой сотовый начинает наигрывать «Кровавое воскресенье». Я опускаю руку в карман. Он пуст.— Ваш телефон у меня, — заявляет Кайзер, держа его так, чтобы я могла видеть экран. — Вам знаком этот номер?— Нет, но это код северной части побережья Мексиканского залива. Может быть, это Энн. Я оставила ей сообщение с просьбой перезвонить.Кайзер быстро анализирует ситуацию, потом протягивает мне телефон.— Только не говорите ей, что Малик мертв.Я киваю и нажимаю «ответ».— Алло?— Привет, Кэт, малышка!Сердце готово выскочить у меня из груди. Это Энн. Я быстро киваю Кайзеру, и тот напряженно замирает.— Как дела, девочка?В голосе Энн слышится дрожащая хрупкость, которую я привыкла связывать с приступами болезни. Как мне вести себя с ней?— Собственно говоря, не очень хорошо, — устало отвечаю я.— Судя по голосу, тебе нужно выпить.— С удовольствием, но я стараюсь завязать.— Ух ты! В сообщении сказано, что ты знаешь что-то такое обо мне и докторе Малике. Что конкретно тебе известно?— Я знаю, что ты заплатила залог за него. Это знает и ФБР.— В этом нет ничего противозаконного, не так ли?Мгновенный, рикошетом ответ вопросом на вопрос. У нее определенно приступ маниакального психоза.— Доктор Малик замешан в нескольких убийствах, Энн.Пауза. Потом из трубки доносится голос женщины, полагающей себя неуязвимой и умной:— «Замешан» — это очень туманное определение, девочка. Натан не мог сделать того, что ему приписывают. Я знаю мужчин, милочка. В Натане этого нет.Энн знает мужчин так, как поджигатель знает, что такое огонь.— В последнее время я с ним общаюсь довольно тесно, — говорю я.— Ты знаешь, где он?Теперь я слышу нотки беспокойства.— Да. — Я закрываю глаза. — Его снова арестовали.— Арестовали? — Тревога, звучащая в одном-единственном слове, не вызывает сомнения. — Где?— Здесь, в Новом Орлеане. Думаю, тебе следует приехать повидаться с ним. Да и я хотела бы с тобой поговорить. Ты в Билокси?— Нет.— Где-нибудь поблизости?Снова пауза.— Прости меня, девочка. Не думаю, что прямо сейчас стоит тебе все рассказывать. Ты знаешь, как это бывает. Ты сама всегда держала язык за зубами.— Ты права. Но иногда я жалею об этом. Я бы очень хотела чтобы все мы разговаривали друг с другом больше и чаще.— Ох, милая… я тоже. Желаю тебе найти общий язык с Натаном. Для меня он сотворил чудо.— Я и сама этого хочу, — отвечаю я почти чистую правду. — Я недавно обнаружила кое-что в своем прошлом, что буквально сводит меня с ума. Я бы хотела задать тебе несколько вопросов. Чтобы понять, не случилось ли с тобой того же.— Ох, девочка моя! — хриплым голосом отвечает Энн. — Я так о тебе беспокоюсь. Но об этом лучше поговорить с Натаном, а не со мной.Неужели она хочет дать понять, что и сама подверглась насилию? Иначе почему бы ей беспокоиться обо мне?— Почему ты так обо мне волнуешься?— Ты очень похожа на меня, Кэт. Гвен говорила, что тебе поставили диагноз «циклотимия», но это та же биполярность, только под другим именем. У нас это в крови. И Натан — настоящий специалист. А я не в состоянии сейчас раздавать советы.Кайзер, беззвучно шевеля губами, пытается мне что-то сказать. Похоже, он говорит: «Группа X».— Доктор Малик рассказывал мне о чем-то, что называется «группа X». Мне показалось, это действительно что-то крутое. Он рассказал и о фильме. Словом, обо всем. Ты тоже в этом участвовала?Энн начинает было отвечать, но потом замолкает. Но я чувствую, что она слушает меня. Слушает, сконцентрировав разум, пребывающий на пике маниакального психоза. По коже у меня ползут мурашки. Мне знакомо чувство гиперсосредоточенности, когда рассудок выходит на этот уровень. Если прислушаться к траве, то можно услышать, как она растет.— Кэтрин? — обращается она ко мне, и голос ее звучит властно, словно принадлежит моему деду. — О чем ты умалчиваешь?— Что ты имеешь в виду?— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.Кайзер с беспокойством смотрит на меня.— Я ничего от тебя не скрываю. Ты разговариваешь со мной, Энн. И мы обе оказались в опасной ситуации. Даже доктор Малик понимал это.— Понимал?Я морщусь, а Кайзер беззвучно ругается.— Ты только что использовала прошедшее время, девочка. — Снова тот же хитрый голос.— Ну… доктор Малик снова в тюрьме. На этот раз за убийство.— Я слышу, какой у тебя голос, Кэт. Ты боишься чего-то. Или кого-то. Или за кого-то.— Нет. Ты слышишь то, что хочешь слышать.— Я хочу поговорить с Натаном.— Приезжай в Новый Орлеан. Ты сможешь увидеться с ним в приходской тюрьме.На этот раз молчание кажется бесконечным.— Я не могу приехать туда, пока ты не скажешь мне правду, Кэт.Я стискиваю зубы и пытаюсь сделать так, чтобы голос мой звучал ровно и спокойно.— Я сказала тебе все, что знаю. Меня беспокоит, что ты не доверяешь…На переговаривающейся треском статических помех линии воцаряется тишина, как будто сердце мое завернули в одеяло.— Она повесила трубку.

Глава 44Местное отделение ФБР представляет собой четырехэтажную кирпичную крепость на южном берегу озера Понтшартрен, между аэропортом «Лэйкфрант» и университетом Нового Орлеана. Мы останавливаемся перед тяжелыми коваными чугунными воротами, увенчанными геральдическими лилиями, и Кайзер показывает вооруженному охраннику свое удостоверение. Оказавшись внутри, мы паркуемся и быстрым шагом проходим через вход, украшенный флагами, черным мрамором и девизом ФБР: «Верность, храбрость, честность».В вестибюле мне предстоит бюрократическая процедура с «красной лентой» — там, где за пуленепробиваемым стеклом из поликарбоната восседает женщина. Затем Кайзер проводит меня через детектор металла, и мы поднимаемся на четвертый этаж, где дежурный специальный агент руководит местным отделением и ста пятьюдесятью агентами ФБР, разбросанными по всей Луизиане.Мы выходим из лифта. Кайзер ведет меня по коридору, который ничем не отличается от любого другого в каком-нибудь корпоративном управлении в Америке. Приглушенные тона, множество дверей и коридоров. Кайзер стучит, входит, а затем приглашает меня войти. За дверью обнаруживается пустая комната с четырьмя кроватями. Две из них голые, на двух других лежат простыни, одеяла и подушки.— Боюсь, это все, что я могу вам предложить.— Все лучше камеры в приходской тюрьме.Кайзер отвечает полагающимся коротким смешком.— Мне еще предстоит уладить этот вопрос с начальником. Он хочет побеседовать с вами.— Я в порядке и готова встретиться с ним. Когда и где угодно.— В порядке вы или нет, я пришлю сиделку. Ее зовут Шенди.— К тому времени, когда она придет, я уже буду спать.Он кивает и поворачивается, чтобы уйти.— Я могу получить обратно свой сотовый?— Я не могу отдать его вам. Извините.— Никто не зачитывал мне моих прав.Терпение Кайзера трещит по швам.— Кэт, вы препятствовали свершению правосудия и, может быть, выступали в роли соучастницы в организации тяжких убийств нескольких человек. Если я и дальше позволю вам вмешиваться в ход расследования, что при наличии сотового телефона очень легко сделать, начальник вышвырнет вас отсюда и отдаст на растерзание Управлению полиции Нового Орлеана. И тогда я ничем не смогу вам помочь. Понимаете?— Ну что же, это достаточно справедливо. Но вы скажете мне, если Энн позвонит снова?— Непременно. Я принесу ваш телефон и разрешу перезвонить ей.Он смотрит на меня с таким выражением, словно ждет, что я спрошу его еще о чем-то, но я молчу. Впрочем, в голову мне приходит одна мысль.— Джон, я тут подумала о черепе…— Да, и что же?— С самого начала я догадывалась, что следы укусов могут быть фальшивыми. Шон познакомил вас с моей теорией, что убийца может использовать искусственные челюсти или протезы, чтобы оставить их?На губах Кайзера появляется легкая улыбка.— Скажем так, он не преминул подчеркнуть свое участие в ее разработке.— Как обычно. В общем, моя теория подтвердилась. Убийца использовал челюсти этого черепа, чтобы оставить следы укусов. Следующий вопрос: чью ДНК мы исследовали? Откуда взялась слюна? Мы знаем, что Малику она не принадлежит.Кайзер кивает.— Правильно. Однако до тех пор, пока не появится подозреваемый, нам не с чем сравнивать образцы.— Да, но я подумала… Понимаете, в слюне ведь содержится не только ДНК. Так что мы должны вытянуть из нее все, что сможем.— Например? Что вы предлагаете сделать?— Некоторые научные исследования, известные еще в девятнадцатом веке… Все считают ДНК-анализ последней инстанцией и апогеем судебной медицины. Отлично, нет возражений. Но во рту у среднестатистического человека содержатся стрептококковые бактерии и прочие микробы. Давайте возьмем свежую слюну из ран Квентина Баптиста, поместим ее в чашки Петри и посмотрим, что вырастет. Может быть, мы обнаружим какой-нибудь необычный микроорганизм, который подскажет нам что-то умное. Нечто вроде того, как по анализу съеденного мы выясняем, где наш труп в последний раз ужинал. Примеси, загрязнения и тому подобное, понимаете?На лице у Кайзера написано скептическое выражение.— И что же важного мы сможем узнать?— Не знаю. Возможно, установить, что наш подозреваемый страдает каким-либо заболеванием. Ведь мы можем попытаться верно? Вроде того как Шон перезвонил поручителю, и выяснилось, что Энн заплатила залог за Малика.— Вы правы. Я скажу экспертам, чтобы они сделали то, что вы предлагаете.— Скажите им, пусть поторопятся. Для такого анализа у нас есть только жизнеспособная слюна Баптиста, а культурам требуется время на рост.— Договорились. — Он идет к двери, потом поворачивается и спрашивает извиняющимся тоном: — Послушайте, вы действительно беременны?Я молча киваю.— От Шона?— Да.Он на мгновение прикрывает глаза, затем снова смотрит на меня.— Собираетесь оставить ребенка?— Да.Он принимает мой ответ, не моргнув глазом.— Правильное решение.Я не видела и не слышала, как в мою комнату вошла сиделка. Валиум унес меня из реального мира подобно нежной реке «Серого гуся». Может быть, воздержание от алкоголя сделало меня сверхчувствительной к лекарствам. Какой бы ни была причина, я без помех скольжу вдоль яркой коралловой стены в океан своих снов, и мириады образов, таящихся в подсознании, окружают меня, подобно детям, запертым в доме на весь день.В моих снах время течет в обоих направлениях. Разумеется, не по моей прихоти. Если страшные пришельцы преследуют меня и уже собираются схватить своими скрюченными костлявыми пальцами, я не могу заставить время течь вспять и спастись. Но события в снах не всегда разворачиваются в правильном, последовательном порядке. Иногда, по мере того как развивается — или сворачивается, точнее говоря, — моя жизнь во сне, я становлюсь моложе, и в день рождения после девяти лет мне исполняется, например, восемь. Хотя моложе восьми я еще не становилась. Возраст, когда умер мой отец, превратился в стену из обсидиана и остается неизменным фактом мироздания, подобно законам физики, обнаруженным Ньютоном, Эйнштейном или самим Господом Богом. Надпись на этой стене отнюдь не гласит: «За этой точкой живут чудовища», как было написано на древних картах. Нет, на ней написано: «За этой точкой лежит ничто».Ничто. Интересно, а такая вещь вообще существует? Я слышала, как дети задают вопрос: «Разве не является «ничто» чем-то?» Пустота космического пространства — это уже что-то, нечто, правильно? Там существует время. И сила тяжести. Это невидимые вещи, разумеется, но они достаточно реальны для того, чтобы убить вас. Я существовала и до того, как мне исполнилось восемь, хотя не помню этого. Я знаю, что жила и раньше этого времени, знаю об этом так, как знаю, что врачи удалили у меня миндалины, когда я находилась под наркозом. Что-то случилось, пусть я даже не присутствовала при этом сознательно.В доказательство у меня остались шрамы.Эти шрамы нельзя увидеть невооруженным глазом, тем не менее они есть. Если ребенок замолкает на целый год, тому должна быть причина. Что-то причинило мне боль, пусть это было только то, что я увидела. Но что именно я видела? Восемь лет потерянных воспоминаний. Неужели они исчезли навсегда? Нет, не все. Фрагменты иногда всплывают в моей памяти. Например, образы животных никуда не делись. Собака, которая жила у нас, когда я была совсем маленькой. Рыжая лиса, которая быстро бежала между деревьями Мальмезона и которую показала мне Пирли. Лошади на острове, галопирующие на песке и словно намеревающиеся переплыть реку, стремясь к свободе.И еще я помню отца. Эти воспоминания я храню бережно, подобно слиткам золота, спасенным из разрушенного войной города. Мой отец… Люк Ферри. Пританцовывающий под звуки автомобильного радио и поливающий из шланга побитый и обшарпанный белый «фольксваген». Шагающий по подъездной дорожке Мальмезона с опущенной головой и засунутыми в карманы брюк руками, напряженно раздумывающий над чем-то. Орущий на мою мать, приказывающий ей убираться из амбара и одновременно втаскивающий меня внутрь. Я, глядящая с чердака, как он режет металл горелкой, изгибая раскаленные добела листы как заблагорассудится. С того места, где сидела я, пламя горелки казалось ярче солнца, а ее оглушительный рев стоял у меня в ушах. На чердаке пахло сеном, и от этого запаха невозможно было избавиться. Сколько раз я целыми днями сидела на чердаке, глядя, как из груды металлического хлама, лежащего на полу амбара, он создавал красоту?Чаще, чем ему хотелось бы.Папа не всегда знал, что я прячусь там. Иногда я тайком поднималась по лестнице, прислоненной к задней стене амбара, и потихоньку пробиралась на чердак. Происходящее напоминало мне черно-белые фильмы о маленьком арабском мальчишке на базаре, который подсматривал за людьми и с которым случались удивительные истории. По большей части папа слышал меня (слух у него был чуткий, куда там собаке!), но иногда и нет. Когда он знал, что я сижу на чердаке, то по-особому наклонял голову, словно хотел быть уверенным, что я непременно увижу то, что он создает с помощью резака. При этом я ощущала себя особенной. Он выбирал меня в качестве тайного подмастерья — единственную, кому было позволено видеть, как волшебник проделывает свои фокусы. Но иногда по вечерам голова его низко склонялась над работой и я видела только струйку пота, бегущую по шее и спине, от которой промокала его нижняя рубашка. В такие вечера он работал со страстью, понять которую я не могла. Он работал, как человек, ненавидящий прямые линии кусков металла, пытающийся уничтожить самую их суть, создавая из них нечто абстрактное — не функциональное, но значимое и красивое.И вот я вернулась сюда.На чердак.Здесь пахнет сеном, здесь свили гнезда дикие осы, здесь днем зудят комары, ожидая, что я приду сюда вечером. Я не бью их, потому что иначе папа услышит меня. Я позволяю им присасываться к моей коже и раздуваться от выпитой крови, а потом медленно растираю их в черно-красное месиво.Когда резак умирает, в амбаре воцаряется абсолютная тишина. И в этой тишине я впервые слышу дождь. Я и забыла, что он пошел. Вот почему папа не слышал, как я проскользнула внутрь и наверх. Капли барабанят по оцинкованной крыше подобно градинам, однако гипнотический рев горелки был достаточно громким, чтобы заглушить их.Внизу расхаживает папа, но мне его не видно. Вытянув шею, я смотрю, как он садится на корточки. Он наполовину скрыт от меня одной из балок, которые поддерживают крышу, и, держа в руках какой-то инструмент, что-то делает с половицей. Спустя мгновение он оглядывается и выдирает доску из пола. Потом еще одну. И еще. Из-под пола он достает мешок. Он темно-зеленого цвета, как джипы, которые я вижу припаркованными у арсенала Национальной гвардии, когда прохожу мимо, направляясь на блошиный рынок.Я никогда не видела этот мешок раньше.Он достает что-то из мешка, но я не вижу, что именно. Журнал, может быть, или большую фотографию. Потом подходит к одному из рабочих столов. Папа стоит спиной ко мне. Он кладет этот предмет на стол и тянется рукой к паху, как будто ему нужно расстегнуть штаны, чтобы помочиться. Я чувствую, как у меня горит лицо. Но он не мочится, потому что там нет ни стульчака, ни хотя бы травы, один только стол на деревянном полу.Его правое плечо движется, так бывает, когда он работает с металлом. И не собирается останавливаться. Дождь все так же барабанит по крыше у меня над головой, а по его спине течет пот. Потом он запрокидывает голову, словно глядя на потолок, но почему-то я знаю, что глаза его закрыты.Мне страшно. Я хочу убежать, но у меня отнялись руки и ноги.Он поворачивается боком, и я вижу, что он делает. Сердце комком подкатывается у меня к горлу. Я не дышу. Рот отца приоткрывается, и от его вида меня тошнит. Когда он стонет и встряхивает головой, с меня спадает оцепенение, и я бегу к лестнице. Бегу изо всех сил. Бегу, чтобы спасти свою жизнь. Я ударяюсь головой о перекладину, спотыкаюсь, пол уходит у меня из-под ног, и я лечу с лестницы, раскинув руки, но ловлю только капли дождя…— Смотри, Кэт, — говорит дедушка, показывая на группу деревьев. — Смотри, вон там молодой олешек.Когда я поворачиваю голову, то оказывается, что я больше не падаю с лестницы, а сижу в оранжевом грузовичке-пикапе, который с громыханием поднимается по склону невысокого холма к пруду. Я снова на острове. Страх по-прежнему мешает мне дышать, сердце бешено колотится в груди, но запахи здесь уже другие. Я не чувствую аромата сена, его сменила вонь моторного масла, плесени, жевательного табака и самокруток. Дождь еще не начался, но небо уже набухло тяжелыми свинцово-серыми облаками, став похожим на брюхо беременной коровы.Мы переваливаем через вершину холма. Дедушка поворачивает голову и наблюдает, как его призовой бык-производитель взгромоздился на корову. Удовольствие освещает его лицо. Почему он так счастлив? Он думает о деньгах, которые получит за телят, которые будут зачаты? Или ему просто нравится смотреть, как бык трудится над коровой? Сколько раз я вижу один и тот же фильм?Коровы впереди с тупым равнодушием смотрят на нас. Позади них, гладкая как стекло, лежит поверхность пруда — если не считать того места, где лицом вниз и раскинув в стороны руки, подобно распятому на кресте Иисусу, плавает мой отец. Я сжимаю кулаки. Мне хочется закрыть глаза, но веки не слушаются. Онемев от страха, я тычу туда пальцем. Дедушка, прищурившись, смотрит на небо и качает головой.— Проклятый дождь, — бормочет он.Когда мы приближаемся к пруду, отец поднимается и идет по воде. Сердце мое бьется так сильно и громко, что его стук даже перекрывает шум мотора. Папа протягивает ко мне руки, а потом начинает расстегивать рубашку. На груди у него растут темные волосы. Я тяну дедушку за рукав, но он загипнотизирован зрелищем быка, покрывающего корову.— Папа, не надо! — кричу я.Он распахивает рубашку. Посередине груди у него виднеется большой Y-образный шрам. А справа я вижу отверстие, которое оставила пуля. Отец засовывает два пальца в рану и начинает разрывать ее. Я закрываю глаза руками, но подглядываю через щелочку в пальцах. Из раны что-то сочится. Похожее на кровь, но это не кровь. Это что-то серое.— Смотри, Китти Кэт! — приказывает он. — Я хочу, чтобы ты смотрела.На этот раз я повинуюсь.Серое вещество — это не кровь. Это шарики, пластиковые шарики, и они вытекают из груди отца, как высыпались из моих набивных плюшевых игрушек, стоило случайно порвать их. Поначалу рисовые фигурки были набиты рисом, но потом производители заменили его пластиковыми шариками. Так дешевле, наверное. Или, быть может, спустя какое-то время рис начинал портиться.Шарики без остановки вытекают из груди моего отца, и их шипящая струя разбивается о поверхность воды.Когда папа удостоверился, что я поняла, что это такое, он разрывает рану еще больше. Потом засовывает в нее руку и достает рисовую фигурку — подобно ветеринару, помогающему жеребенку появиться на свет при трудных родах у кобылы. Но это не обычная рисовая фигурка. Это моя любимая игрушка — Лена-леопард. Та самая, которую я положила в гроб к отцу перед похоронами, чтобы ему не было так скучно. Я хочу подбежать и взять Лену у него из рук, но дверца с моей стороны не открывается. Я смотрю на отца, а он поднимает Лену так, чтобы я видела ее брюшко. Оно выглядит каким-то неаккуратным. Папа подходит к берегу, и я вижу, что на животе у Лены тоже красуется Y-образный шов, как и у него на груди. Не сводя с меня глаз, отец берется пальцами за шов, рвет стягивающие его нитки и выворачивает живот Лены.Я кричу.Из груди Лены ярко-красной струей хлещет кровь — в ней больше крови, чем может поместиться в кукле. Откуда-то я знаю, что это кровь отца. Он бледнеет у меня на глазах, потом кожа его становится серой, а ступни начинают погружаться в воду которая больше не может удерживать его на поверхности.— Папа! — пронзительно кричу я. — Подожди! Я иду!Он продолжает погружаться, и на лице его написана такая печаль, какой я еще никогда не видела.— Я спасу тебя, папа!Изо всех сил я дергаю за ручку дверцы грузовика, но она не поддается. Я начинаю стучать кулаками в стекло, пока не разбиваю их, но все бесполезно. Потом чьи-то мягкие руки сжимают мои запястья.— Кэтрин? Просыпайся, Кэт. Время вставать.Я открываю глаза.Над постелью, держа меня за руки, склонилась Ханна Гольдман. У доктора Гольдман самые добрые в мире глаза.— Это Ханна, — говорит она. — Ты слышишь меня, Кэт?— Да.Я улыбаюсь своей лучшей улыбкой, чтобы дать ей понять, что со мной все в порядке. С Ханной мне всегда легко и спокойно, пусть даже это только сон.— Я пришла поговорить с тобой кое о чем важном, — продолжает она.Я киваю в знак согласия.— Конечно. О чем же?— Агент Кайзер попросил меня приехать. Я думаю, с его стороны это было мудрое решение.— Он вообще мудрый человек, — соглашаюсь я. — Очень умный.Доктор Гольдман выглядит почти такой же печальной, как и мой отец.— Кэт, ты знаешь, что я верю в честность и искренность, но жизнь всегда находит способы проверить наши убеждения на прочность. Мне нелегко говорить тебе это.Я ободряюще улыбаюсь и похлопываю ее по руке.— Все в порядке. Я сильная. Вы знаете, что я выдержу.— Ты действительно сильная. — Она улыбается в ответ. — Пожалуй, самая сильная из моих пациентов. Но я должна сказать тебе кое-что. Твоя тетя Энн умерла.Моя улыбка становится шире.— Этого не может быть. Я разговаривала с ней сегодня.— Я знаю, дорогая. Но это было вчера днем. Ты довольно долго спала. А ночью твоя тетя приехала на остров ДеСалль и покончила с собой, приняв большую дозу морфия.Улыбка застывает у меня на лице. Меня убеждают отнюдь не грустный и мрачный голос доктора Гольдман, не ее печальные глаза, а морфий. И еще остров.

Глава 45Ханна Гольдман приближается к пятидесяти, в волосах у нее уже заметны проблески седины, а в уголках глаз залегли глубокие морщинки. Глаза у нее добрые, но светящийся в них ум безжалостен. Когда она смотрит на вас, вы чувствуете себя словно ребенок, врученный попечению любящей матери, и одновременно как животное на лабораторном столе под взглядом ученого, намеревающегося произвести вивисекцию. Вероятнее всего, агент Кайзер был прав, попросив ее приехать, но теперь, когда она сообщила новости об Энн, мне нужен он. Психиатрия не поможет решить клубок моих нынешних запутанных проблем.Я сажусь на кровати и опускаю ноги на ковер на полу.— Ханна, я очень ценю, что вы приехали сюда, чтобы самой сообщить мне дурные новости. Но мне нужно задать несколько вопросов агенту Кайзеру.— Я приведу его, — отвечает она. — Но я хочу, чтобы ты пообещала мне две вещи.— Хорошо.— Ты позволишь мне присутствовать при вашем разговоре.— Разумеется.— А потом побеседуешь со мной наедине.Этого мне делать не особенно хочется, но с моей стороны будет грубостью не согласиться.— Договорились.Оставшись одна в тишине пустой комнаты, я вхожу в состояние, когда все образы и воспоминания сталкиваются в моей голове, образуя невероятную мешанину. Самыми яркими из них остаются видение отца, грудь которого кровоточит пластиковыми шариками, и образ Лены-леопарда, из разорванного живота которой толчками бьет кровь. Я не знаю, что означает этот сон, но должна узнать. А чтобы сделать это, мне нужно снова взять Лену в руки. Вот только она похоронена вместе с моим отцом в Натчесе, в двухстах милях отсюда.Мне нужно выбираться из этого здания.Звук открывающейся двери — хрясь! — и голос Джона Кайзера сливаются, заставляя меня испуганно вздрогнуть.— Кэт, что я могу для вас сделать?Я встаю и смотрю ему прямо в лицо.— Я хочу знать во всех подробностях, как покончила с собой моя тетя.Кайзер бросает взгляд на доктора Ханну Гольдман.Ханна говорит:— Не стоит вести себя так, словно ее нет с нами. Кэт привыкла справляться со стрессами.На лице Кайзера появляется скептическое выражение.— Что вы хотите знать?— Моя мать уже знает об этом?— Да. Она в ярости. Очевидно, она полагает, что это муж Энн убил ее.— Что?— Не секрет, что ваша тетя была замешана в нелегком бракоразводном процессе. Муж хотел, чтобы она не получила никаких денег. Я разговаривал с ним. Не думаю, что он хотя бы подозревал, где находится остров ДеСалль, пока я не сообщил ему об этом. На мой взгляд, это чистой воды самоубийство.— Самоубийство… — эхом повторяю я. — В каком-то смысле Энн была уже мертва. И давно.— Что вы хотите этим сказать? — интересуется Кайзер, а Ханна понимающе кивает.— Я скажу вам буквально через минуту. А теперь я хочу, чтобы вы рассказали мне, где именно обнаружили Энн, как она покончила с собой, оставила ли записку. Словом, все. Забудьте, что я ее родственница, ладно?Кайзер прислоняется к запертой двери.— Женщина по имени Луиза Батлер нашла ее в однокомнатном домике на острове ДеСалль. Я полагаю, вы знаете об этом острове все?— Больше, чем мне хотелось бы.— Очевидно, мисс Батлер искала вас. Ваш дед распорядился прекратить поиски, но Луиза была в лесу и не знала об этом. Вместо вас она обнаружила Энн.Несмотря на весь ужас его слов, лицо любовницы моего отца, тепло-шоколадное и в сорок шесть лет все еще красивое, всплывая у меня перед глазами, несет с собой некоторое успокоение. Я рада, что Энн нашла Луиза, а не Джесси Биллапс. Я вспоминаю последний проведенный на острове день, и в душе рождается чувство холодной уверенности.— В доме, где нашли Энн, оцинкованная крыша?Кайзер, прищурившись, с подозрением смотрит на меня:— Как вы узнали об этом?У меня неожиданно вспотели ладони.— Она была в здании, которое на острове называют клиникой?Он медленно кивает, ожидая объяснений.— Расскажите, как Энн выглядела, когда ее нашли.Кайзер бросает взгляд на доктора Гольдман, но тем не менее отвечает:— Она была обнажена и лежала на полу у стола для обследования больных.Сердце мое пронзила острая боль. Многие самоубийцы снимают одежду, прежде чем покончить с собой. Но нагота Энн не имеет ничего общего ни со щепетильностью, ни с пренебрежительностью, ни с инфантильной регрессией.— Она оставила записку?— Нет, записки не было.То, что она покончила с собой в клинике, и есть ее предсмертная записка.Кайзер украдкой бросает взгляд на Ханну, и я понимаю, что он не сказал мне всего.— Что вы от меня скрываете? — требовательно обращаюсь я к нему.— Записки не было, зато она оставила кое-что другое. Перед смертью Энн нарисовала у себя на животе два черепа со скрещенными костями — примерно в том месте, где находятся яичники. Рядом с телом лежал маркер «Шарпи».Впервые на глаза у меня наворачиваются слезы.— Это вам о чем-нибудь говорит? — спрашивает Кайзер.— Энн помешалась на том, чтобы родить ребенка. Но так и не смогла забеременеть.— В возрасте пятидесяти шести лет она все еще не рассталась с мыслью завести ребенка?— Нет, конечно, но она так и не смогла пережить это несчастье. Когда Энн было десять лет, в этой клинике мой дед сделал ей экстренную операцию по удалению аппендицита. Он всегда говорил, что инфекция, которую она тогда подхватила, сделала ее бесплодной. Что именно из-за инфекции у нее оказались блокированы фаллопиевы трубы. Насколько мне известно, проба на окрашивание впоследствии подтвердила правильность этого диагноза. Но как бы то ни было, когда она в конце концов потеряла надежду родить ребенка, то умерла внутри.Кайзер не знает, что делать с полученными сведениями. Я поворачиваюсь к Ханне.— Знаете, я подумала, не могла ли эта аппендэктомия на самом деле быть абортом.Ханна хранит молчание. Компьютер в ее мозгу наверняка сейчас перебирает все, что ей известно о моей семье.— Десять лет — слишком юный возраст для беременности, — наконец говорит она. — Я уверена, что это невозможно.— Снова сексуальное насилие… — говорит Кайзер. — Вот почему Энн стала пациенткой Малика, правильно?— Мы не знаем этого наверняка, — замечаю я. — Она могла лечиться у него от маниакально-депрессивного психоза.— В таком случае, чем скорее мы это узнаем, тем лучше. Я хочу, чтобы в ближайшее время было проведено вскрытие. Можно спустя столько лет установить, имел ли место небрежно сделанный аборт?— Вероятно, это вполне возможно, — отвечает Ханна. — Все зависит от того, какого рода ошибка была допущена. Спустя сорок лет на основе одних только патологических данных очень трудно установить, чем было вызвано рубцевание — инфекцией или терапевтическим абортом. Кроме того, следует иметь в виду осложнения после возможных последующих абортов. Но это академический вопрос. Если Энн было десять лет, она не могла забеременеть.— Вам нужно побеседовать с моей матерью, — негромко говорю я. — Когда дело касается Энн, она единственная, кому известны все подробности.Ханна выглядит озадаченной, словно не понимает чего-то.— Для чего, — медленно и размеренно произносит она, — на отдаленном острове в однокомнатной клинике хранили запас морфия, достаточный для того, чтобы убить человека?— Я задал тот же самый вопрос, — заметил Кайзер.— Вы никогда не видели раны, оставленные цепной пилой? — говорю я. — Иногда они ничуть не легче боевых ранений. Такая пила может отхватить руку или ногу в две секунды.Похоже, мой ответ удовлетворяет Кайзера, который служил в боевых частях во Вьетнаме.— Что вы собираетесь делать дальше? — спрашиваю я, размышляя о том, как бы удрать отсюда.— Собираюсь поторопить патологоанатомов со вскрытием тела вашей тети, если получится. Ее уже отвезли в морг Джексона, в Миссисипи. Я должен исключить убийство. Она была слишком близка к Малику, чтобы отбрасывать такую возможность не глядя.— Я хочу увидеть отчет о ее вскрытии.— Я уверен, что вы будете здесь, когда я получу его. Кармен Пиацца все еще не отказалась от мысли засадить вас в камеру.Пожалуй, сейчас не самый подходящий момент попросить его разрешить мне уйти.— А теперь послушайте, чего хочу я, — медленно продолжает Кайзер. — Я хочу получить фильм, который снимал Малик Если мы найдем его, то найдем и убийцу.— Фильм? — переспрашивает Ханна. — Натан Малик снимал фильм?— Документальный фильм о сексуальном насилии и подавленных воспоминаниях, — отвечаю я. — В нем группа пациентов вновь переживает сексуальное насилие. И еще кое-что, о чем он не пожелал мне рассказать. Он сказал, что этот фильм произведет эффект разорвавшейся бомбы.— Да, такой фильм я хотела бы посмотреть.— Кэт считает, что убийца была членом этой группы, — роняет Кайзер. — Малик называл их «группой X». Я думаю, что и Энн Хильгард могла входить в ее состав.— «Группа X»? — эхом вторит ему Ханна. — Странно.— С учетом того, что Энн и доктор Малик мертвы, только этот фильм или оставшиеся в живых члены «группы X» могут подсказать нам, кто входит в ее состав.Ханна с подозрением смотрит на Кайзера.— Я чувствую, вы хотите меня о чем-то спросить.— Вы правы, хочу. Существует ли вероятность того, что Кэт могла быть членом этой группы, сама того не сознавая? Доктор Малик предположил, что она может страдать множественным расщеплением личности.Ханна бросает короткий взгляд на меня, потом смотрит на Кайзера.— Нелепость. У Кэт, без сомнения, случались приступы диссоциированного состояния. Но сама мысль о том, что она страдает полномасштабным диссоциированным расщеплением личности, абсурдна. Выбросьте эту ерунду из головы, агент Кайзер. У Натана Малика бывали проблески гениальности, но при этом он был полным психом.«Какое облечение, черт бы вас всех подрал!» — думаю я.Кайзер и Ханна погрузились в свои мысли, а мне что-то не дает покоя. Это не скорбь об Энн. У меня все онемело внутри, чтобы ощущать что-либо подобное. Просто чувство, что я что-то упустила.— Есть еще кое-что, о чем вы умолчали, Джон.Он поднимает на меня глаза и качает головой.— Что заставляет вас так думать?— Не знаю. Вы рассказали мне все о смерти Энн? О месте, в котором это произошло? И ничего не пропустили?Кайзер хмурится, и на лбу у него собираются морщинки. У него такой вид, словно он честно пытается вспомнить, все ли сказал мне.— Она ввела себе морфий в вены на обеих руках. Это вам о чем-нибудь говорит?— Только о том, что она не собиралась шутить. Что еще? У вас уже есть фотографии с места ее смерти?Он медленно кивает головой.— Я попросил шерифа округа Западная Фелиция переслать мне по электронной почте все снимки с места происшествия. Вот откуда я узнал, что у здания оцинкованная крыша. Вы уверены, что хотите взглянуть на них?— Да.Он в очередной раз переводит взгляд на доктора Гольдман. Ханна изучает меня несколько секунд, потом говорит:— Кэт и так потрясена. Если это поможет раскрытию убийств, не вижу смысла утаивать от нее эти снимки.Кайзер обещает через секунду вернуться с фотографиями и выходит из комнаты.Ханна смотрит на меня снизу вверх с койки, на которой сидит.— Меня беспокоит твое душевное состояние, Кэт. Ты хоть понимаешь, что испытываешь шок?— Наверное. Я ничего не чувствую.— И ты не пьешь?— Уже несколько дней.Глаза ее впиваются в меня, как металлический зонд.— Но ты и не принимаешь лекарства, верно?Мне не хочется отвечать, но я признаюсь:— Нет.— Как долго?— Не знаю точно. Неделю, может быть.Она качает головой.— Мне не нравятся механические аналогии, но сейчас это единственное, что приходит мне на ум. Я смотрю на тебя и вижу перед собой машину. Идут все биологические процессы, но тебя здесь нет. По рассказам, ты чувствовала себя так, когда занималась сексом.— Я помню, но сейчас дело не в этом. Я становлюсь такой, когда работаю.— Всегда?— Да.Ханна переводит взгляд на дверь, как будто услышала шаги возвращающегося Кайзера.— Я тоже иногда бывала такой, когда училась в медицинской школе. Но ты чем-то отличаешься от меня. И это все равно ненормально, чтобы ты там себе ни говорила. Ты не можешь делать вид, что не состояла в близком родстве с Энн. Ты была и есть ее родственницей. В том смысле, что прошлое никогда по-настоящему не становится прошлым, как утверждал Фолкнер. Он говорил, что если бы прошлое действительно оставалось прошлым, в мире не было бы скорби и печали. Энн была твоей близкой родственницей, Кэт, и она лишила себя жизни. О чем ты и сама подумывала неоднократно.— Я должна узнать правду, Ханна. Это единственное, что помогает мне сейчас сохранить здравомыслие.Она не отводит взгляда.— В самом деле?— Это моя единственная надежда.Открывается дверь, и входит Кайзер, держа в руках несколько фотографий размером восемь на десять дюймов. Не оставляя себе возможности передумать, я хватаю их и бегло просматриваю, как всегда поступала с фотографиями с места преступления.Ханна права. Для меня это не просто очередное дело.Один только вид клиники вызывает у меня приступ тошноты. Небольшое здание под оцинкованной крышей стоит на выжженной солнцем поляне. Позади него растет одинокая смоковница. Я буквально чувствую, как из моих ладоней вынимают занозы, а в предплечье впиваются уколы против столбняка.Глядя на следующее фото, я благодарю Бога за то, что ничего не ела. На нем нет ничего особенно страшного — по обеденному столу не разбрызгана кровь или серое вещество мозга, и на изуродованном лице, бывшем когда-то человеческим, не лежит стреляная гильза. Это всего лишь Энн, моя некогда очаровательная тетя, лежит обнаженной на голом деревянном полу, и ее грудь и бедра обвисли, как мешочки с растаявшим воском. Ее рот приоткрыт, как во сне, вот только сон на этот раз вечный, и…— Кэт? — негромко спрашивает Ханна. — С тобой все в порядке?— Да.Снимок сделан сверху. На нем видны ножки стола для обследования больных, коричневые ноги в сандалиях — это, скорее всего, Луиза — и следы плесени внизу медицинского шкафчика. Совсем рядом с головой Энн лежит что-то круглое и темное, но я не могу разглядеть, что это такое. Я переворачиваю снимок и кладу его в самый низ стопки.И вдруг сердце у меня останавливается.На следующей фотографии, снятой под другим углом, видна плюшевая набивная игрушка, которая лежит на полу примерно в трех футах от головы Энн. Это не просто какая-то игрушка. Это черепашка. Его зовут Томас. Томас, Робкая Черепашка.— Томас… — выдыхаю я.— Что? — спрашивает Кайзер.Я показываю на черепаху.Кайзер подходит ко мне, чтобы взглянуть.— Эта черепашка имеет такое большое значение?— Томас был любимой игрушкой Энн с тех пор, как она была маленькой.— А я и понятия не имел об этом. По-моему, в комнате находилось несколько плюшевых игрушек. Мы решили, что они предназначались для детей, чтобы отвлечь их, пока им делают уколы или что-нибудь в этом роде.— Так оно и есть.Айви всегда держала в клинике плюшевых зверушек. И вы, как только туда входили, сразу получали от нее игрушку. Но вместе с ощущением комфорта возникало и ощущение предательства, потому что вы знали: скоро придет боль. Но все равно не выпускали игрушку из рук. Ведь она не виновата, что вам больно.— Томаса не было в клинике. Это Энн принесла его туда. Я удивлена, что она, умирая, не держала его в руках.— Может быть, и держала поначалу. Мы обнаружили некоторые признаки того, что она сначала легла на стол для обследования пациентов и скатилась на пол уже после того, как потеряла сознание.Я не замечаю, что плачу, пока слезы не начинают капать на непристойную фотографию, одну из сотен, которые мне довелось держать в руках за последние несколько лет. Мне хочется никогда больше не видеть ничего подобного.— Кэт? — обращается ко мне Кайзер.Я качаю головой и пытаюсь взять себя в руки, но слезы текут и текут ручьем у меня по лицу. И не собираются останавливаться.

Глава 46Ханна осторожно забирает у меня фотографии и отдает их Кайзеру.— Думаю, на сегодня достаточно.— Нет, — возражаю я. — Мы должны двигаться дальше.Я быстро пересказываю им преследующий меня кошмар о грузовичке-пикапе, пруде и отце, вытаскивающем Лену-леопарда из огнестрельной раны в груди. Пока я говорю, Ханна не сводит с меня глаз, слушая с предельным вниманием.— Господи Иисусе! — восклицает Кайзер, когда я заканчиваю рассказ. — С точки зрения вашей жизни, думаю, это очень важно. Но пока у меня нет предположений относительно того, как это соприкасается с делами об убийстве. Похоже, ваша тетя в детстве подверглась сексуальным домогательствам — так же, как и вы, — и здесь замешана эта плюшевая игрушка. Единственная связь, прослеживающаяся с нашим делом, заключается в том, что именно сексуальное насилие, скорее всего, и привело Энн к доктору Малику.Я делаю шаг к Кайзеру.— Мне надо выбраться отсюда.— Зачем?— У меня есть важные дела.Он бросает взгляд на Ханну.— Например?— Я хочу взглянуть на плюшевую игрушку, которую похоронила вместе с отцом. Это мой дед предложил, чтобы я положила Лену в гроб. Чтобы папе было не так скучно, сказал он.— Вы хотите эксгумировать тело отца только для того, чтобы взглянуть на плюшевую набивную игрушку?— Да. Слишком много совпадений. Энн совершает самоубийство, держа в руках свою любимую плюшевую игрушку. И дед — после того как убил моего отца за то, что тот предположительно растлевал меня, — предлагает похоронить мою любимую плюшевую игрушку. Я хочу свести Лену и Томаса вместе и подвергнуть их всем тестам, которые только известны судебно-медицинской науке. И еще я хочу, чтобы вскрытие тела моего отца провели заново. Вы говорили, что первоначальный отчет о вскрытии утерян, правильно?— Да, — отвечает Кайзер, глядя на меня так, словно увидел перед собой настоящего психопата. — Но я не могу позволить вам уйти отсюда. Вам это известно.— Почему?— Кэт, у вас есть только два выхода. Или остаться здесь, или позволить Управлению полиции Нового Орлеана арестовать вас и посадить в тюрьму. Естественно, вы можете потребовать и добиться освобождения под залог, но на свободу выйдете не раньше завтрашнего дня.У меня в груди раскручивается маховик, накапливая колоссальные запасы нервной энергии, которая не разрядится, пока я не выберусь из этого здания и не узнаю то, что должна узнать.— Вы можете отдать распоряжение провести эксгумацию тела моего отца для нового вскрытия?Кайзер снова обменивается взглядами с Ханной, потом пристально смотрит на меня.— Я не уверен в том, что говорит на этот счет законодательство Миссисипи.— Не будьте столь бережны по отношению ко мне, Джон. Неужели все дело только в законодательстве штата Миссисипи? Вы ведь ФБР, в конце концов.— Ускорить проведение вскрытия тела вашей тети, Кэт, — одно дело. Она умерла при подозрительных обстоятельствах. Она важный свидетель в том, что касается деятельности Малика, — это в лучшем случае. А в худшем — соучастница убийства. Ваш же отец был убит двадцать три года назад. И хотя его смерть меня интересует, она не имеет явного и очевидного отношения к этому делу. Его военное личное дело засекречено еще на пятнадцать лет. Если я скажу начальству, что мне пришла в голову чудесная мысль эксгумировать Люка Ферри, чтобы взглянуть на плюшевую игрушку, боюсь, оно меня не поймет.Я взглядом умоляю Ханну о помощи, но она молчит.— Если вы хотите подвергнуть обследованию Лену-леопарда, вам придется найти способ сделать это самостоятельно. После того как вы покинете это здание. О'кей? ФБР не занимается психотерапией.Кайзер говорит строгим, официальным тоном, но что-то в его глазах подсказывает мне, что сам он придерживается другого мнения.— Отлично, — говорю я. — Все понятно.Он идет к двери.— Я упомянул законодательство штата Миссисипи только потому, что иногда добиться эксгумации тела не так уж сложно. Для членов семьи, я имею в виду. — Он открывает дверь. — Сейчас в воздухе крутится много шариков, один из которых удерживает вас от заключения в тюрьму. Если я услышу что-нибудь, что, по моему мнению, вам следует знать, я приду и скажу вам об этом. А сейчас распоряжусь, чтобы из кафетерия вам принесли что-нибудь поесть. Вы наверняка умираете с голоду.Я не голодна, но все равно говорю ему «спасибо».Кайзер уходит.Ханна берет меня за руку и усаживает рядом с собой на кровати. Потом обнимает меня за плечи и прижимает к себе, как сестра, которой у меня никогда не было.— Это было здорово, — говорит она. — Ты крутая девочка.— Но? — спрашиваю я, страшась неизбежного.— Ты хочешь услышать правду?— Да.— Я думаю, ты очень близка к тому, чтобы сломаться.Я упираюсь локтями в колени.— Это все та же вечная дилемма. Или сорваться со скалы в пропасть депрессии, или взлететь высоко, до приступа психоза. И я не могу сказать, что это будет.— Я не это имею в виду, — рассудительно замечает Ханна. — На этот раз, боюсь, с тобой не произойдет ни того, ни другого. На этот раз ты действительно сломаешься. Я говорю о полном психологическом коллапсе. Комната со стенами, обитыми резиной, Кэт.— Но почему? В чем разница?— Потому что тот факт, что ты потеряла тетю, не просто эхо потери тобой отца. Это больше походит на то, как если бы ты потеряла себя. Ты всегда была своего рода тенью Энн. Ее болезнь носила более серьезный характер, чем твоя, но, по сути, была такой же.Ханна права, но что я могу поделать с этим?— Я не все вам рассказала.Ее глаза говорят, что она уже догадалась об этом. Ни один пациент никогда не рассказывает всего.Я пересказываю ей свой сон о том, как видела отца мастурбирующим в амбаре, под дождем, который барабанил по оцинкованной крыше у меня над головой. Она слушает безучастно и я наконец умолкаю.— Зрелище мастурбирующего отца может нанести травму маленькой девочке, — говорит она, — но это вполне обычное занятие. В зависимости от того, на что он смотрел, пока занимался этим, естественно.— Интересно, почему я не увидела этого в своем сне?Она пожимает плечами.— Сны всегда приносят больше вопросов, чем ответов. Итак, перед тобой по-прежнему та же загадка: «Кто растлитель? Отец или кто-то другой?»— Я должна выяснить это, Ханна. Я должна знать, кто такой мой отец на самом деле — герой, который погиб, защищая меня, или извращенец, который никогда меня не любил. То же самое относится и к деду. На первый взгляд, он герой войны, а мой отец — человек со странностями, но…— Видишь ли, ответ необязательно будет однозначным.— Что вы имеете в виду?— Может случиться так, что они оба виновны.Новая волна страха накрывает меня с головой, внося свою толику ужаса в бездну, которая уже открылась в моей душе.— Почему вы так говорите?На лице Ханны написано сомнение: она не уверена, стоит ли продолжать, и если стоит, то в какой форме.— Многие из тех, кому довелось пережить сексуальное насилие, пострадали от нескольких насильников, Кэт. Если твоя мать сносила домогательства своего отца, то вполне могла выйти замуж за человека, в свою очередь, склонного к насилию.— Не думаю, что я смогу это вынести.Ханна еще крепче обнимает меня за плечи.— Будем надеяться, что ответ будет иным. Но раз уж ты вступила на этот путь, то должна быть готова к самому худшему.Чтобы не дать мне с головой погрузиться в обдумывание такого поворота событий, она меняет тему.— Как ты думаешь, может зеленый мешок из твоего сна по-прежнему оставаться спрятанным под полом амбара?— Почему бы и нет? Я никогда не видела его раньше, только во сне. Да и амбар, совершенно очевидно, некоторое время был заперт.— Почему ты не рассказала об этом сне Кайзеру?— Не знаю. Может быть, потому что хочу раньше него увидеть то, что лежит в мешке. — Я беру Ханну за руку и сжимаю ее. — Вы поможете мне выбраться отсюда?Она улыбается.— Тебе не нужна моя помощь. Ты ведь не под арестом. Даже ФБР не может задержать тебя, не арестовав, разве что по сфабрикованному обвинению в терроризме. Твоей главной заботой остается Управление полиции Нового Орлеана.— Они ничего не смогут сделать, если не будут знать, где я.Улыбка Ханны гаснет.— Ты хочешь вернуться в Миссисипи?— Я должна это сделать. И вдобавок у меня такое чувство, будто Кайзер хочет, чтобы я самостоятельно добилась эксгумации тела отца. Вы заметили это?— В общем-то, да. Ему мастерски удается невербальная коммуникация.— Угу.Ханна внимательно смотрит на меня какое-то время, а потом хихикает, как девчонка.— Держу пари, он хорош в постели.— Я знала, что вы думаете об этом.— Нет, ты не могла знать этого. Но я думаю, что если тебе удастся ускользнуть отсюда, он не будет слишком усердно разыскивать тебя.— Но я же не могу просто взять и выйти вместе с вами. Здесь повсюду установлены камеры, особенно на входе. Вы должны помочь мне.— Каким образом?— Дайте мне свой сотовый.Она достает из кармана серебристую «моторолу» и протягивает мне. Торопливо, чтобы доктор не успела передумать, я набираю номер сотового Майкла Уэллса. Несколько мгновений мне кажется, что он не ответит, но вот я слышу его голос.— Это Кэт.— Господи, наконец-то! С тобой все в порядке?— И да, и нет. Моя тетя умерла, и все перевернулось с ног на голову. Сейчас я в Новом Орлеане, и мне необходимо вернуться в Натчес. Полиция пока еще не ищет меня, но скоро начнет. Не будет полным бесстыдством с моей стороны снова попросить тебя о помощи?Какое-то мгновение Майкл обдумывает услышанное.— Где именно ты находишься?— В местном отделении ФБР.— Где это?— Неподалеку от университета Нового Орлеана.— Это рядом с аэропортом «Лэйкфрант»?— Да. Из окон виден аэропорт. — Разумеется, не из той комнаты, в которой я в данный момент нахожусь, но с четвертого этажа.— Если у тебя есть возможность добраться до аэропорта, я прилечу за тобой.Сердце у меня начинает учащенно биться.— Ты серьезно?— Конечно. Я летал туда несколько раз. В последний раз это было, когда я смотрел выступление Дэйва Мэтьюза в аэропорту.— Майкл, ты уверен, что тебе это сойдет с рук?— Что сделает полиция, если найдет тебя?— Посадит в тюрьму.— По какому обвинению?— Убийство.— Ты кого-нибудь убила?— Нет.— Тогда я готов рискнуть. Хотя, само собой разумеется, придется побеспокоиться о прикрытии. Позвони мне на сотовый примерно через час. К этому времени я уже должен буду взлететь. Тогда обсудим подробнее, что и как. Если возникнут проблемы с телефоном, просто постарайся попасть в аэропорт и наблюдай за прибывающими самолетами. Я буду в бело-голубой «Сессне-210». Регистрационный номер 324MD.К тому времени, когда я выхожу в коридор четвертого этажа, Ханна Гольдман уже десять минут как ушла. Она должна попрощаться с Кайзером, а потом неспеша направиться к своему автомобилю на парковочной площадке.Моя задача состоит в том, что я должна пробраться в гараж ФБР так, чтобы меня не заметил никто из тех, кому известно, кто я такая. Гараж занимает большую часть подвального помещения здания, и его огромные ворота выходят как раз на парковочную площадку. Мне уже приходилось бывать здесь пару раз, когда я выезжала вместе с бригадой экспертов ФБР на расследование серийного убийства. И тогда же познакомилась с Шоном.Кабина лифта находится всего в тридцати футах дальше по коридору, и я уже почти добралась до нее, когда слышу голос Джона Кайзера:— Кэт? Куда это вы собрались?Я поворачиваюсь и небрежно машу ему рукой. Он стоит у двери комнаты, из которой я только что вышла, и сейчас более чем когда-либо напоминает обеспокоенного папашу.— Меня тошнит. Мне нужно в ванную.— Прямо мимо лифта, а потом направо. — Он направляется ко мне. — Вам принесли поесть? Это после еды вас затошнило?После ухода Ханны кто-то и в самом деле принес поднос с бутербродами, но я к ним не прикоснулась.— Нет, я только собралась приступить, когда почувствовала приступ тошноты.— Наверное, во всем виноват удар по голове. Я пришел, чтобы показать вам вот это.Кайзер подошел ко мне почти вплотную. Он держит что-то в руке.— Что это?— Первые результаты по культурам, о которых вы говорили. Слюна из следов укусов на теле Квентина Баптиста.Погибший детектив из отдела по расследованию убийств… жертва номер шесть.— А, отлично. И что мы имеем?Он протягивает мне отчет из лаборатории.— Это вы мне скажите.Я смотрю на ряды букв и цифр, пытаясь не показать, что нервы у меня напряжены до предела, и делаю вид, что целиком поглощена бумагой, которую держу в руке, а не тем, как выбраться из этого здания. Передо мной моментальный биологический слепок обычного человеческого рта. Если не считать одной вещи.— Это очень странно.— Что? — спрашивает Кайзер.— Может быть, это ошибка.— Что?— В общем, двенадцать часов — достаточно малый срок, но мы должны были заметить хотя бы признаки роста стрептококковых бактерий Streptococcus mutans. В любом рту, в котором есть зубы, эти бактерии присутствуют в избытке. Бактерии S.mutans размножаются на твердых поверхностях. Они образуют кислоту, которая приводит к возникновению каверн и дырок в зубах.— И здесь их нет?— Нет.— В таком случае, если это не ошибка, то что это значит?— Это может означать одно из двух. Слюна может принадлежать человеку, проходящему курс лечения антибиотиками. Это наверняка скажется на нормальной флоре полости рта. Я бы сказала, что это пенициллин, точнее пенициллин с гентамицином.Я пытаюсь сосредоточиться на лабораторном отчете, но все, о чем я могу сейчас думать, это то, что Ханна Гольдман ждет внизу.— Кэт? — напоминает о себе Кайзер.— Простите, я задумалась. Эта слюна также может принадлежать беззубому человеку.— Как это понимать?Я пожимаю плечами, полагая, что ответ не нуждается в объяснениях.— Это человек, у которого нет зубов.— Тот, кто носит зубные протезы?— Нет. Тот, у кого есть зубные протезы, но он их не носит. У зубных протезов твердая поверхность, с трещинками и выщербинами, которые представляют собой идеальную среду для роста колоний бактерий, совсем как настоящие зубы. Это может быть человек, который живет один. Который не испытывает нужды надевать вставные зубы, потому что его никто не видит.Кайзер выглядит заинтересованным.— Это обязательно должен быть пожилой человек?— Господи, нет, конечно! У многих людей настолько плохие зубы, что к тридцати годам они полностью разрушаются. Вам следует искать человека, которому нужны зубные протезы, но который не может себе их позволить.— Многие заключенные в тюрьме лишаются зубов, — задумчиво бормочет Кайзер. — И при последующем осуждении положительная идентификация из-за этого затруднена.— В общем, может быть, эта культура нам что-нибудь даст, как я и надеялась. Вы можете проверить всех мужчин, родственников жертв, на предмет наличия инфекций, тюремных сроков или отсутствие зубов. Точка. Послушайте, мне в самом деле нужно в ванную.— Ах, да. Простите.— Я могу оставить отчет себе?— Конечно.Я сую бумагу в задний карман.— Давайте подождем и посмотрим, что вырастет еще через шесть часов.К тому времени меня здесь уже давно не будет.Я похлопываю Кайзера по руке, а потом быстро иду по коридору к ванной комнате. Открывая дверь, я бросаю взгляд вправо.Его уже нет в коридоре. Резко развернувшись на месте, я устремляюсь к лифту. Меня подмывает воспользоваться пожарным выходом, но, наверное, это как раз то здание, в котором стоит только открыть пожарную дверь, как все черти сорвутся с цепи.Прежде чем дверь кабины лифта успевает закрыться, внутрь протискивается блондинка в голубом форменном костюме и одаривает меня извиняющейся улыбкой. Я улыбаюсь в ответ и нажимаю кнопку подвального этажа. Я чувствую, что она рассматривает мою одежду, которая выглядит несвежей и потрепанной. Совершенно определенно, она не похожа на униформу женщин, агентов ФБР.— С вами все в порядке? — интересуется она.— О да! — Я протягиваю ей руку. — Кэтрин Ферри. Я работаю над делом НОУ в качестве консультанта для Джона Кайзера. Я судебно-медицинский одонтолог.На ее лице написаны заинтересованность и уважение. Я явно произвела на нее впечатление.— Я слышала, они обнаружили очередную жертву.— Да. На этот раз полицейского.— Вот это да!Лифт останавливается на втором этаже.— Мне выходить, — говорит она. — Удачи!Дверь открывается в квадратное переполненное помещение, в котором между перегородками с деловым видом снуют мужчины и женщины. Когда дверь закрывается, я с облегчением вздыхаю и без сил прислоняюсь к стене. Через двадцать секунд лифт останавливается в гараже с бетонным полом.С левой стороны от меня, у стены, наискосок припарковано примерно с дюжину правительственных седанов. Справа стоят два больших черных фургона, на них разъезжает бригада судебно-медицинских и технических экспертов ФБР. Примерно в тридцати ярдах виднеются большие поднимающиеся двери, которые могут выпустить меня из здания. Я никого не вижу, но где-то здесь обязательно должен быть охранник.Внезапно раздается громкий металлический лязг. С таким звуком на бетон мог бы упасть тяжелый инструмент. Молясь, чтобы неосторожный механик лежал под автомобилем, я быстро шагаю по направлению к дверям. Приблизившись, я вижу большую белую кнопку, очень похожую на те, которые бывают в палатах реанимации и отделениях экстренной медицинской помощи. На случай, если кто-нибудь поинтересуется, что я здесь делаю, неплохо было бы иметь наготове убедительную историю, но у меня ее нет. Если кто-то пожелает остановить меня, придется импровизировать на ходу.Я нажимаю белую кнопку, и цепной привод у меня над головой начинает поднимать огромную дверь. Она движется неспешно и неторопливо, совсем как в моем гараже. Когда она приподнимается на четыре фута над землей, я ныряю в образовавшуюся щель и быстро поднимаюсь по пандусу к наружной парковочной стоянке.Ханна ездит на белом БМВ пятой серии, но я нигде его не вижу. Свернув направо, в сторону главного входа в штаб-квартиру местного отделения, я внимательно рассматриваю ряды припаркованных автомобилей. Как и следовало ожидать, белый «бимер» Ханны задом выезжает со стоянки неподалеку от меня, потом едет вперед и останавливается рядом. Окно с ее стороны открыто. Бросив взгляд поверх припаркованных автомобилей, я вижу сторожку охраны у главных ворот. Не знаю, смотрит ли сейчас на нас охранник, но он явно не позволит мне покинуть территорию вместе с Ханной, не позвонив на всякий случай наверх.— Вы открыли багажник? — спрашиваю я у нее через окно.— Да, но боюсь, что ты задохнешься.Я обхожу ее машину сзади и поднимаю крышку багажника, как будто собираюсь достать что-то оттуда. Потом делаю глубокий вдох и забираюсь в тесное пространство багажника, сворачиваюсь клубочком, чуть ли не пополам, и захлопываю крышку у себя над головой.У меня, конечно, есть ментальные проблемы, но клаустрофобия не относится к их числу. Из меня был бы неважный свободный ныряльщик, если бы я не могла долгое время находиться в ограниченном пространстве. Люди обычно не склонны считать океан таковым, но когда вы находитесь на глубине трехсот футов, а холодная вода пытается раздавить вас в лепешку, то, смею уверить, ощущение ограниченности пространства возникает неизбежно.Ханна останавливается у ворот.Зажмурив глаза, я отправляю разум в его потайное убежище к коралловой стене, вдоль которой я погружаюсь все глубже и глубже, пока синий цвет наконец не сменяется черным и меня охватывает исступленный восторг, когда я чувствую себя неотделимой от воды вокруг. Мой мозг растворяется в окружающем мире. Если охранник и обнаружит меня в багажнике, то совсем не потому, что сумел почуять мое присутствие.Меня здесь больше нет.БМВ рывком прыгает вперед, выводя меня из транса. Пару раз качнувшись на ухабах, мы наконец катим по ровному участку дороги. На каждой остановке я жду, что вот сейчас Ханна выйдет из машины и освободит меня, но этого пока что не происходит. На мгновение меня охватывает ужасное предчувствие, что Ханна собирается сдать меня в Управление полиции Нового Орлеана, но этого не может быть. Она просто подыскивает безопасное местечко, чтобы выпустить меня.Наконец машина останавливается.Я слышу, как открывается и снова закрывается дверца. Потом крышка багажника поднимается, и даже сквозь опущенные веки в сетчатку мне ударяют солнечные лучи. Черный силуэт берет меня за руку и помогает выбраться из багажника. Коленные суставы у меня трещат, как веревка из конского волоса, и я принимаюсь разминать их.— Ты и в самом деле нечто, — признается Ханна. — Я чувствую себя Ингрид Бергман.Мы еще не в аэропорту. Мы стоим на парковочной площадке небольшого элитного торгового центра. Я бывала здесь несколько раз, покупала кое-что из одежды.Ханна замечает мое беспокойство.— Здесь ты привлечешь намного меньше внимания, чем в аэропорту. Это спокойное и тихое место. — Она сует мне в руку какие-то бумажки. — Здесь восемьдесят долларов. Вызови такси с таким расчетом, чтобы прибыть в аэропорт в последнюю минуту. Отсюда до него меньше десяти минут езды.Я крепко обнимаю ее, потом отстраняюсь.— Сматывайтесь отсюда, Ингрид. Вы и так сделали более чем достаточно.Ханна берет мою правую руку обеими руками и крепко пожимает.— Ты близка к тому, чтобы узнать правду, Кэт. Но не жди ослепительной вспышки озарения или мгновенного умиротворения. В таких случаях, как у тебя, обнаружение подлинных фактов означает лишь начало. Многие из тех, кому довелось испытать в детстве сексуальное насилие, так и не находят развязки, которую ищут.— Я слишком долго чувствовала себя потерянной, Ханна. Так что для меня и начало звучит вполне подходяще.Она грустно улыбается, потом садится в машину и уезжает. Я смотрю на часы и думаю о том, успел ли взлететь Майкл.Мне нужно найти телефон-автомат.

Глава 47Я нахожусь на высоте пяти тысяч футов над рекой Миссисипи и лечу на север со скоростью две сотни миль в час. Майкл Уэллс рядом со мной ведет свою «сессну» с таким видом, словно в данную минуту для него не существует занятия более важного и привлекательного. До Натчеса остается тридцать минут полета.Шок и треволнения последних двадцати четырех часов довели меня до такого состояния, что полет на крошечном самолетике даже не вызывает приступов воздушной болезни.— Что ты собираешься делать дальше? — спрашивает Майкл, и на лице его появляется мрачное и суровое выражение.— То, что следовало сделать с самого начала. Узнать, кто убил моего отца. Я намерена эксгумировать его тело.Майкл смотрит на меня так, словно я окончательно и бесповоротно спятила.— И чего ты надеешься этим добиться?— Во-первых, я получу ДНК, которую могу сравнить с любыми жидкостями из организма, которые обнаружу на полу в спальне. Я надеюсь найти сохранившуюся сперму.— Ты сама собираешься обследовать спальню?— Нет. Я намерена привлечь команду первоклассных профессионалов, что бы там ни говорил мой дед. Я также собираюсь попасть в амбар и посмотреть, по-прежнему ли лежит под полом зеленый вещмешок отца. Амбар заперт на висячий замок, но, думаю, у меня не возникнет особых проблем с проникновением внутрь.— Ты думаешь, вещмешок существует на самом деле?— Конечно.— Формально амбар является собственностью Киркланда, верно?— Вообще-то я не уверена. Некоторые старые активы ДеСаллей переведены в доверительное управление от моего имени. На самом деле я не знаю, что принадлежит дедушке, а чем он только управляет от имени моей матери и меня. Все очень сложно и запутанно. Но если он попытается остановить меня, я обращусь к окружному прокурору и добьюсь официального возбуждения дела об убийстве. Хотя, в сущности, мне нужно не тело отца. Мне нужна Лена.Майкл отводит глаза в сторону. Он молчит достаточно долго, чтобы я уловила его смущение.— Твой плюшевый леопард?— Леопардица, самка леопарда. Я не знаю, о чем она мне расскажет, но знаю, что она имеет очень важное значение. Я могу воспользоваться твоим сотовым?Он отстегивает телефон от пояса и протягивает мне. Гордость требует, чтобы я не делала того, что собираюсь сделать, но у меня нет другого выхода. Я набираю номер Шона Ригана.— Детектив Шон Риган, — отвечает он.— Это Кэт.— Господи Иисусе! На тебя объявлена охота по всему штату, а ты звонишь мне на сотовый!— Прошу прощения за доставленные неудобства.— Черт, да не в этом дело! Но теперь Карен хочет видеть копии счетов за разговоры по моему сотовому телефону. Я уверен, что и Пиацца их тоже просматривает.Итак, женщины в жизни Шона наконец-то раскусили его и взяли в оборот.— Ну что же, в таком случае мне очень жаль. Но я звоню по делу.— Почему-то я догадался об этом.— Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу, Шон, и не задавал при этом вопросов.— Какую услугу?— Это уже вопрос.В наступившей тишине я чувствую, что он вспоминает, каково это — поддерживать со мной отношения изо дня в день.— Ладно, Кэт. Что бы это ни было, я все сделаю.— Спасибо. Ты знаешь, что прошлой ночью моя тетя покончила жизнь самоубийством?— Слышал. Мне очень жаль.— Сегодня в Джексоне, штат Миссисипи, должно состояться вскрытие. Кайзер старается всеми силами ускорить его проведение. Мне нужен отчет, или, по крайней мере, я должна знать, к каким выводам придет патологоанатом.— Разве Кайзер не говорил тебе, что меня отстранили от работы?— Говорил, но я догадываюсь, что ты по-прежнему поддерживаешь связь с оперативной группой. Например, тебе известно о самоубийстве Энн. Ты уже подыскиваешь возможность вернуться в строй. И если ты мне поможешь, я, быть может, дам тебе такой шанс.Снова молчание.— Тебе нужна подлинная копия отчета о вскрытии?— То, что ты сумеешь достать. В особенности меня интересует все, что патологоанатом обнаружит относительно репродуктивных органов. Рубцевание, шрамы, старые операции… В общем, в таком духе.— Угу.Судя по тону Шона, он отнюдь не в восторге.— Я должна получить эти сведения как можно быстрее. Вчера.— Я не могу дать тебе то, чего у меня еще нет.— Я знаю. Я просто хочу, чтобы ты понял…— Кэт?— Что? — резко бросаю я и понимаю, что пытаюсь любой ценой избежать разговора на личные темы.— Как у тебя дела? Я имею в виду ребенка… и все такое.В глубине души у меня разгорается гнев, который оказывается намного более сильным и яростным, чем я могла подумать.— Отлично, — напряженным голосом отвечаю я. — Можешь больше не беспокоиться обо мне. О нас. Никогда, понял? Я больше не твоя проблема.— Ты никогда не была проблемой.Режь пуповину, — приказывает голос у меня в голове.— Мы оба знаем, что это ложь. Послушай… желаю тебе удачно склеить свою разбитую прежнюю жизнь.— Спасибо. Послушай, я достану для тебя этот отчет.— И тебе спасибо.— Я скучаю по тебе, Кэт.Недостаточно сильно.— Поспеши, Шон.Я даю отбой и набираю номер сотового телефона матери. Слушая гудки, я чувствую, как Шон трогает меня за руку. Потом понимаю, что это не Шон, а Майкл Уэллс. На мгновение я умудрилась забыть, что сижу рядом с ним в самолете.— Ты плачешь, — говорит Майкл. — С тобой все в порядке?— Не думаю, что в данных обстоятельствах уместно слово «порядок». Я просто должна идти дальше, не останавливаясь.Он убирает руку и возвращается к управлению самолетом.Я уже жду, что сейчас телефон переключится на голосовую почту, но тут мать откликается таким сонным голосом, что я понимаю: успокоительное.— Доктор Уэллс? — говорит она.— Нет, это Кэт.— Кэт? — Небольшая пауза. — Не понимаю. Ты в доме доктора Уэллса?— Нет. Мама, послушай, я знаю, что случилось с Энн.— В общем, я рассчитывала, что ты узнаешь об этом рано или поздно.— Как у тебя дела?— Нормально, я полагаю. С учетом обстоятельств. Я на работе и очень занята. И это хорошо, наверное.На работе? Судя по голосу, я бы сказала, что она только что очнулась после наркоза.— Я всегда знала, что такое может случиться с Энн, — продолжает мать. — Один из ее врачей даже предупредил меня, чтобы я была готова к этому. Он сказал, что если когда-нибудь это случится, то я должна помнить, что ничего не могла сделать, чтобы помешать этому.— И ты действительно так себя чувствуешь?Она тяжело вздыхает, и до меня долетает приглушенная мелодия «Мьюзека», которую она крутит у себя в центре.— Не знаю. Послушай, я уже говорила тебе, что сегодня очень занята. Мне нужно съездить в Данлит, чтобы показать заказчику новые образцы драпировки и занавесей.— Мам, мне нужно поговорить с тобой. Ты будешь дома сегодня после обеда?— Это зависит от того, сколько времени займет встреча.— Пожалуйста, постарайся быть дома. Сегодня не тот день, когда нужно думать о работе.— Жизнь продолжается, Кэт. Я надеялась, что ты понимаешь это лучше других.— Как идет подготовка к похоронам?— Твой дедушка взял на себя все хлопоты.Разумеется. Моим дочерям всегда только самое лучшее…— Я не против поговорить с тобой, — говорит мать, — но не желаю, чтобы ты указывала, что я должна чувствовать. С собственными чувствами я справляюсь по-своему. Ты знаешь это.— Или не справляешься.Ледяное молчание.— Может быть, у меня душа и не нараспашку, как у некоторых, но пока что я еще живу. И живу неплохо.— В самом деле, мама? Неужели все эти годы жизнь у тебя была так уж хороша?— Мне кажется, я неплохо справилась, учитывая трудности и препятствия, которые судьба поставила на моем пути.Господи Боже…— Как восприняла новость Пирли?— Не знаю. Она отправилась на остров. Бросила меня одну, не сказав ни слова.Это меня удивляет, чтобы не сказать большего.— На остров? Пирли ненавидит остров.— Вот-вот, но как раз туда она и отправилась прямо после того, как услышала новости об Энн. Мне пора идти, Кэт. Если мы с тобой сегодня не увидимся, постарайся приехать на похороны. Энн хотела бы, чтобы ты присутствовала.Неужели я могу пропустить похороны собственной тети?— Мама, как получилось, что я ездила на острове в оранжевом пикапе с дедушкой?— Что ты имеешь в виду?— Мне постоянно снится сон, что я еду с ним в этом старом грузовичке. И всегда идет дождь.— А-а, — говорит она, и в голосе ее неожиданно появляются музыкальные нотки. — Мой папа всегда нервничал, когда шел дождь, потому что нельзя было работать. А ты была единственной, кто мог его успокоить. Он ездил по острову, показывал тебе птиц, коров и оленей, а когда возвращался, то обретал вполне терпимое расположение духа, чтобы с ним можно было жить дальше. Я думаю, что только дети способны удержать мужчин от проявления их звериной натуры. Я всего лишь…— Мам, — перебиваю я, прерывая этот кажущийся бесконечным поток слов. — Постарайся приехать домой сегодня после обеда, хорошо?— Пока, дорогая.Я нажимаю кнопку «отбой» и возвращаю телефон Майклу скорее оцепеневшая, нежели расстроенная. Джон Кайзер живописал, как моя мать пришла в ярость, подозревая мужа Энн в ее смерти. А сейчас мама разговаривает так, словно наглоталась торазина. Она часто бывала такой, когда я была маленькой. Отстраненной, скучающей, отсутствующей. Чрезмерно спокойной. Почему-то я уверена, что к этому приложил руку дедушка. Как легко было ему сделать дочери укол, избавив, таким образом, собственное существование от хлопот, связанных с проявлением ею каких-нибудь чувств и эмоций.— Кэт?— Со мной все в порядке, Майкл. Ты не мог бы пролететь над островом? Или для этого нам придется отклониться в сторону?— В общем, река прямо за горизонтом слева от тебя. Ты говорила, что остров находится напротив тюрьмы «Ангола»?— К югу от нее.Он направляет «сессну» по широкой дуге на запад, и почти сразу же я вижу впереди серебристую ленту реки.— Ты можешь опуститься ниже?— Конечно. Можем даже подстричь верхушки деревьев, если хочешь.— Нет уж, спасибо. Просто опустись пониже, чтобы можно было разглядеть людей и машины.Майкл смеется и начинает снижаться.Вскоре река превращается в большую серебристую змею, скользящую по огромной зеленой равнине. На ближайшем ко мне берегу по холмам маршируют бесчисленные шеренги деревьев. На дальнем берегу, насколько видит глаз, тянутся поля хлопка и соевых бобов. Река струит свои воды по земле с непреклонной отрешенностью, почти механически рассекая континент пополам.— Ты можешь поверить, что позавчера вечером мы были прямо вот здесь, внизу? — задаю я риторический вопрос. — Или что с тех пор столько всего случилось?Майкл слегка наклоняет самолет на крыло и смотрит вниз.— Не могу поверить в то, что ты переплыла эту реку. Это настоящий подвиг.— Ты видишь остров?— Я вижу их добрых полдесятка.— Нам нужен тот, который четыре мили в длину.Майкл негромко и протяжно свистит.— Думаю, я смотрел прямо на него, не подозревая, что это он и есть. Вон там тюрьма «Ангола». Так что это, должно быть, остров ДеСалль.С моей стороны его не видно, и Майкл сразу понимает это. Он закладывает вираж, опускает нос, и внезапно мы, подобно истребителю, заходящему в атаку на бреющем полете, быстро приближаемся к длинной, горбатой полоске земли.— На какой мы высоте?— Я намерен оставаться на четырехстах футах. Отсюда ты сможешь увидеть все, что хочешь.Через несколько мгновений мы с ревом несемся над островом. Мне уже доводилось наблюдать его сверху: давным-давно из кабины самолета, распыляющего удобрения, и еще раз — из гондолы воздушного шара. Сегодняшний вид напоминает мне самое первое путешествие, ландшафт проносится под нами со скоростью ста миль в час. Я вижу охотничий лагерь, озеро, домики, пастбища и пруд, а потом мы уходим влево, чтобы не попасть в воздушное пространство «Анголы», полеты над которой могут быть запрещены.— Ты можешь сделать еще один заход?— Конечно. Что ты ищешь?— Машину. Голубой «кадиллак».— Я поднимусь до тысячи футов. Тогда сверху будет виднее, и ты сможешь даже заглянуть под деревья.Майкл совершает разворот на триста шестьдесят градусов, одновременно набирая высоту. Теперь остров больше похож на снимок со спутника, и хаос, порожденный близким расстоянием, превратился в геометрические узоры. Я вижу дорогу, которая огибает остров по периметру, и ее ответвление, ведущее к охотничьему лагерю, которое затем расширяется в нечто вроде площади перед хижинами рабочих и гостевыми домиками для охотников. У хижин припаркованы четыре белых пикапа. Слева виднеется небесно-голубой седан, сверкающий в лучах солнца.Это «кадиллак» Пирли.— Отлично! — говорю я Майклу. — Летим домой.— Ты увидела машину?Я киваю и показываю на север, в сторону Натчеса. Сейчас мне не хочется разговаривать. Я просто хочу знать, что заставило Пирли Вашингтон отправиться на остров, где она родилась, туда, где, по ее же словам, ей больше не рады. Еще одна загадка среди многих. И что-то подсказывает мне, что если я смогу понять ход мыслей Пирли, то все остальные загадки решатся сами собой.

Глава 48Аэропорт в Натчесе совсем крошечный. Он состоит из двух посадочных полос и кирпичного административного здания, пристроившихся неподалеку от бывшего кочевья индейцев племени натчес. Майкл безупречно сажает самолет на три точки, подвозит меня к своему «форду», и уже через пятнадцать минут мы приближаемся к подъездной дорожке, ведущей к Мальмезону. При виде обсаженной дубами аллеи с розовым указателем для туристов, направляющим их во время ежегодного паломничества, меня вдруг охватывают дурные предчувствия.— Хочешь, я подвезу тебя к дому? — предлагает Майкл.Я машу рукой в сторону просвета между деревьями.— Давай подъедем к твоему дому, а оттуда пешком прогуляемся к амбару. Вдруг Билли Нил и дед дома. Я бы не хотела, чтобы они нам помешали.Майкл въезжает в Бруквуд и останавливается у своего дома, который притаился на задворках квартала.— У тебя есть болторез или что-нибудь в этом роде?Он отрицательно качает головой.— У меня найдется разве что ножовка.— Может пригодиться. А как насчет топора?— Топор у меня есть. Мы что, собираемся разнести амбар на кусочки?— Будь готов. Или ты не был бойскаутом?И Майкл, краснея, говорит «нет».Три минуты спустя мы направляемся через лесок в сторону Мальмезона. Я несу ножовку, он — топор. Завидев впереди главное здание, я беру вправо, в сторону склона, понижающегося к руслу ручья, протекающего на краю поместья. Городок Натчес построен на холмах, у подножия которых петляют многочисленные ручьи и глубокие промоины. Это своего рода тайная сеть водных артерий, хорошо знакомая местной детворе, но практически забытая взрослыми. Почти всеми взрослыми, во всяком случае. А я по-прежнему помню каждую извилину.Мы приближаемся к амбару сбоку, огибаем его и заходим с тыла, чтобы оставаться невидимыми для любого, кто взглянет в нашу сторону с парковочной площадки позади помещения для слуг. Доски в стенах высохли и посерели от непогоды, но дверь не поддается, несмотря на сильный рывок. Я пристраиваю ножовку к дужке висячего замка и принимаюсь за работу. Когда по лицу начинает ручьями течь пот, меня сменяет Майкл. На руках у него вздуваются жилы и мускулы, и мне вдруг приходит в голову, что Майкл намного сильнее, чем выглядит, и уже совсем не похож на толстяка-мальчишку, каким я его запомнила.— Готово, — выдыхает он, сдувая с разреза металлическую стружку. — Дай топор.Я вручаю ему инструмент, и он обухом сбивает замок с тяжелых петель.— Сезам, откройся, — говорит он.И распахивает дверь.Я делаю вдох и забываю выдохнуть.Внутри амбара собрано больше скульптур Люка Ферри, чем я когда-либо видела в одном месте. Их здесь никак не меньше двадцати, и все они с меня ростом, а некоторые достигают в высоту двадцати футов.— Вот это да! — шепчет Майкл. — Да это же музей, настоящий частный музей.Зрелище полированного металла, скрученного руками отца в абстрактные, но оттого не менее красивые формы, производит на меня почти невыносимое впечатление. А когда в ноздри ударяет знакомый запах — запах сена, от которого папа, как ни старался, так и не смог избавиться в амбаре, — у меня подкашиваются ноги. Даже все его инструменты находятся здесь, включая газовый резак с баллонами, ножовку по металлу…— Кэт? С тобой все в порядке?Я судорожно хватаю Майкла за руку и делаю шаг внутрь.— Мне не нужно было смотреть на все эти вещи сейчас. Это слишком тяжело, понимаешь?— Да. Даже на меня они производят сильное впечатление, а ведь я не был знаком с твоим отцом лично. Ты знала, что все эти скульптуры хранятся здесь?— Я знала, что дед их собирает, но такого и представить себе не могла. Он, должно быть, сошел с ума. Ему никогда не нравились работы моего отца. А теперь это похоже на то, как будто дед готовится монополизировать рынок.— Ты по-прежнему хочешь найти вещмешок отца?— Черт, конечно! Ведь за этим мы и пришли сюда.Я быстро пробираюсь между скульптурами к деревянной балке, к которой в моем сне подходил отец. Удивительно, но я ни секунды не сомневаюсь в том, что стою в нужном месте. Если вещмешок действительно находится под этими досками, то мой сон как раз и был таким, как Натан Малик описывал вытесненные в подсознание воспоминания: глубоко похороненным, но целым и невредимым. И подлинным.— Топор?Майкл передает мне топор так, как медсестра передает ранорасширитель хирургу во время операции. Обухом топора я надавливаю на один край доски, которой в моем сне касался отец. Сердце замирает у меня в груди, когда другой конец доски приподнимается. Я подсовываю под него носок своей туфли, наклоняюсь и выдираю доску из пола.— Загляни туда, — шепчет Майкл.Кончики пальцев у меня покалывают, когда я опускаю руку в темноту под полом. Почти сразу же она натыкается на сухую прорезиненную ткань. Вещмешок. Когда я хватаюсь за него и тащу на себя, из пазов выскакивают еще две доски, являя нашему взору тускловато-коричневый мешок, бывший некогда оливкового цвета, который выглядит так, словно в нем нет ничего, кроме грязного белья.— Думаю, мы только что доказали, что подавленные воспоминания все-таки существуют, — бормочу я.Вместо того чтобы вслепую шарить в мешке рукой, я осторожно вываливаю его содержимое на пол. Первым выпадает журнал. Это «Плейбой». Он датирован семидесятым годом, и с обложки улыбается роскошная красавица, избранная «Девушкой года». На меня накатывает волна невыразимого облегчения.— Должно быть, именно на нее он смотрел в моем сне.— Что? — переспрашивает Майкл. — Ты ни словом не обмолвилась о журнале «Плейбой».— Ерунда. Это хороший знак.— Почему?— Потому что это нормально.— Ага. Понимаю.Вслед за журналом на пол падает миниатюрный фотоальбом для моментальных снимков, и горло у меня перехватывает судорога. Потом я вижу альбом для рисования, о котором упоминала Луиза. Дальше идет небольшая пачка конвертов, перетянутая желтой лентой, за которой следует кипа карт, некоторые из них закатаны в пластик. Самый верхний конверт в пачке адресован Люку Ферри, а в качестве отправителя указан Мальмезон. Погашенная марка датирована шестьдесят девятым годом. Рядом на пол приземляется нашивка в виде щита. На ней вышита голова орла, над которой нарисована винтовка с оптическим прицелом и надписью «Снайпер» желтыми нитками вверху.— Сто первая воздушно-десантная дивизия, — говорит Майкл.— Что?— Орел. «Визжащий орел», так называли сто первую дивизию. Я часто видел эту эмблему в мини-сериале «Братья по крови», который показывали по «Хоум бокс офис». Твой отец служил в воздушно-десантных войсках?— Да. Я узнала об этом совсем недавно.Майкл листает «Плейбой», а я перебираю пачку писем. Почти все это письма матери к отцу. Некоторые отправлены из Натчеса, но большинство написаны в университете Миссисипи, и на них стоит штамп почтового отделения «Старый Мис». Моя мать поступила в университет, когда папа служил в армии, но не успела закончить и одного курса, как его ранили.— Нравится? — интересуюсь я у Майкла, который по-прежнему не выпускает из рук «Плейбой».— Интересно. Все такое древнее, особенно камеры и машины.— Ну да, можно подумать, как раз на них ты и смотришь.— Знаешь, я должен признать, что Лола Фалана выглядит совсем недурно.— Лола Фалана — чернокожая, правильно?— М-м-м…Он показывает мне разворот журнала. Я вижу невысокую, отлично сложенную девушку с прической в стиле «афро», которая скачет на лошади.Снова стянув конверты желтой лентой, я бросаю взгляд на полусгнившие сливы, тоже из вещмешка. Высохшие, сморщенные и черные, они отдаленно напоминают ягоды, которые я могла бы принести домой после детской игры «кошелек или жизнь» в те времена, когда сладости для Хэллоуина еще не продавались в магазинах. Пожалуй, теперь следует внимательно рассмотреть альбом с фотографиями, но я к этому еще не готова. Отложив его в сторону, я бездумно перебираю карты. На верхней представлен участок границы между Вьетнамом и Камбоджей к востоку от Сайгона. На другой изображена какая-то долина под названием А Шау Вэлли. На карте видны сделанные от руки пометки с английскими названиями: «Орлиное гнездо», «Берхтесгаден», «Куррахи», «Холм гамбургеров». Рядом с некоторыми названиями небрежно нацарапаны отметки высоты: «Высота Перри» — 639, «Высота Хоптаун» — 760, «Орлиное гнездо» — 1.487. Под английскими названиями видны печатные буквы другого языка: Донг Со, Але Нинх, Рао Лао. У меня такое чувство, что на этих высотах погибло много американских парней, причем они не должны были там находиться. Ну конечно: внимательно изучив карту, я понимаю, что смотрю на участок границы между Вьетнамом и Лаосом.— Боже мой! — восклицает Майкл, показывая мне разворот «Плейбоя». — Интервью с Крошкой Тимом. И статья, написанная Нельсоном Альгреном. Фантастика! Знаешь, может быть, твой отец и купил этот журнал как раз из-за этих статей.— Спасибо, ты очень мне помог.— Извини. Я думал, ты хочешь сначала увидеть все сама, прежде чем показывать мне.— Ты прав. Прости меня.Итак, мне осталось просмотреть альбом для рисования и фотоальбом. Я уже собираюсь взяться за фотографии, когда Майкл снова окликает меня, но таким голосом, какого я еще не слышала раньше.— Кэт?Я поднимаю голову и вижу, что лицо его покрылось смертельной бледностью.— Что такое?Он качает головой, потом протягивает мне журнал. Между двумя страницами засунуты три фотографии. На каждой из них снят ребенок, каждый раз другой. На первых двух я вижу мальчиков в возрасте шести или семи лет. На третьей фотографии запечатлена темноволосая девчушка лет примерно пяти.Все дети обнажены.— Это ты? — спрашивает Майкл.В глазах у меня стоят слезы.— Нет.Один из мальчуганов и не подозревает, что его снимают, зато второй явно испуган. Он держит свой крошечный пенис так, словно собирается помочиться, но я буквально вижу оставшегося за кадром мужчину, который приказывает ребенку трогать себя.Желудок у меня подступает к горлу. Я хочу вернуть его на место, но не могу. Уронив журнал на пол, я вскакиваю, бегу в угол, и меня выворачивает наизнанку. Выпрямившись и глотая воздух широко открытым ртом, я отплевываюсь и вдруг чувствую, как что-то касается моей руки.Я мгновенно разворачиваюсь и изо всей силы бью Майкла в лицо.Он удивленно моргает, но не делает попытки защититься. Я отвожу руку назад, чтобы нанести новый удар, но тут что-то смыкается вокруг моего запястья, и мой кулак останавливается на полпути.Это рука Майкла.— Кэт? — негромко и мягко окликает он. — Это я, Майкл.Из груди у меня вырывается душераздирающий крик. Он рождается где-то глубоко внутри, ниже диафрагмы. Если бы мой кулак попал в лицо Майклу, то непременно сопровождался бы таким криком. Меня охватывают ярость, унижение и еще что-то, чему я даже не могу подобрать названия. Когда крик наконец стихает, моя рука все еще дрожит примерно в дюйме от его лица.— Думаю, нам пора сматываться, — говорит Майкл. — Мы можем поговорить обо всем у меня дома.Я не отвечаю.— Я понесу вещмешок. Мы должны забрать его с собой.Майкл с силой отводит мою руку и опускает ее. Затем приседает, складывает разбросанные вещи в вещмешок, обнимает меня за талию и ведет между скульптурами к двери амбара.Я замираю на месте.С потолочной балки надо мной свисает скульптура, которой я не заметила, когда входила сюда. Ее закрывал от меня пол чердака. Но сейчас я вижу ее вполне отчетливо. Это повешенный. Стилизованный, ясное дело, но тем не менее именно повешенный мужчина и никто иной. Сработанный в натуральную величину и уродливый, как сама смерть. Лицо являет собой ту же анонимную овальную маску, что и статуя в доме Луизы, а вот тело вылеплено со всей тщательностью. Сначала я думаю, что это самоубийца, но у скульптуры какой-то официальный вид. Как если бы мужчину повесили за какое-то преступление. Стальная веревка безупречно прямой линией поднимается от его шеи кверху, где обрывается крюком, за который тело можно подвесить где угодно.— Этой скульптуры я никогда раньше не видела. А мне казалось, я видела все его работы.Нет, — возражает голос у меня в голове. — Тех скульптур, что стоят в доме Луизы, ты тоже никогда не видела.— Это совсем другое дело, — говорю я.Неужели? Совершенно очевидно, что отец делал многое, о чем ты не имеешь представления. Или не помнишь…— Кэт? — спрашивает Майкл. — Ты разговариваешь со мной?— Что?— Пойдем. Крик был очень громким.Он тащит меня к двери, а я все никак не могу оторвать глаз от скульптуры повешенного.

Глава 49Пока Майкл тащит меня по лесу в сторону Бруквуда, я неотступно думаю об отце, о том, как в моем сне он ходил по воде. Проснувшись, я была твердо уверена, что он хотел мне что-то сказать. Помочь. Поведать тайную правду о его жизни и моей. Но, возможно, я ошибалась. Может быть, он хотел извиниться за что-то. Не в буквальном смысле, разумеется. Я знаю, что он не может со мной общаться из царства мертвых или где он там пребывает. Это всего лишь мое подсознание создает образы. Но тем не менее…— Я прошу прощения за то, что сорвалась, — бормочу я. — Тебе необязательно со мной оставаться.— Не говори глупостей, — отвечает Майкл. — Сейчас тебе нельзя быть одной.Такое впечатление, что мы никогда не доберемся до Бруквуда. Ноги у меня словно налились свинцом, и влажность, висящая в воздухе, не позволяет экстрагировать кислород для дыхания.— Мне нужно поговорить с матерью.— Зачем?— После отца она моя ближайшая родственница. Не думаю, что смогу получить разрешение на эксгумацию без ее согласия.— Кэт, ты только взглянула на три полароидных снимка и скульптуру и то едва не сорвалась с катушек. А теперь заявляешь, что хочешь посмотреть на тело своего отца? После того как оно разлагалось в течение двадцати лет?Я вздрагиваю всем телом.— Смотреть на него будет легче, чем на те фотографии.— Кэт…— А что еще прикажешь мне делать, Майкл? Я должна копать до тех пор, пока не узнаю правду. Если я этого не сделаю, то сойду с ума.Он смотрит на меня глазами, полными жалости и сочувствия.— Думаю, прежде чем ты начнешь делать что-то, тебе необходимо поговорить с доктором Томом Кейджем.— С доктором Кейджем?— Да. Помнишь, что он мне говорил? Твой отец доверил ему кое-что из своих воспоминаний о войне. А Том, похоже, был о Люке высокого мнения. Я думаю, для начала ты должна выслушать Тома.— Никто не признается семейному доктору в том, что насиловал и растлевал собственную дочь.— Не будь так уж уверена. В прежние времена семейный врач был кем-то вроде священника. Особенно на Юге. Он был единственным, кому некоторые могли излить душу на законных основаниях.Я останавливаюсь и без сил приваливаюсь к серому стволу дуба.— Что случилось? — спрашивает Майкл.— Ты можешь подогнать сюда машину?Несколько мгновений он молча внимательно рассматривает меня. По его глазам я вижу, что сейчас он мыслит как врач, выискивая во мне симптомы… Чего?— Ты обещаешь дожидаться меня здесь?— Естественно. Чего ты боишься?— Я боюсь, что подобный шок может спровоцировать развитие маниакального состояния. Если так и случится, ты перестанешь отдавать себе отчет в своих действиях. И, думаю, тем или иным способом, но покончишь с собой.Я скольжу по стволу дерева и опускаюсь на мягкую землю. Кора царапает мою кожу, и я почему-то радостно приветствую эту боль.— Пожалуйста, Майкл…— Я вернусь через две минуты.Как только он скрывается из виду, я вываливаю на землю содержимое вещмешка отца: «Плейбой», карты, письма, сливы, снайперскую нашивку, альбом для рисования, фотоальбом на пружинке. Затаив дыхание, я открываю фотоальбом, снимки в котором для сохранности уложены в пластиковые кармашки. Еще никогда в жизни я так не боялась того, что увижу. Если там будут другие фотографии детей, я буду просто стараться равномерно дышать, пока не отключусь. Раньше у меня это не получалось, но сегодня…На первом снимке в сумерках виден олень, самец с ветвистыми рогами. Я уже готова облегченно перевести дух, но сдерживаюсь. Каждая фотография в этом альбоме таит в себе опасность.На другом снимке запечатлен черный медвежонок. Еще на одном — змея, медноголовый мокассиновый щитомордник, обвившаяся вокруг ветки кипариса.Сердце замирает у меня в груди.На очередной фотографии я вижу обнаженное коричневое тело. Но это не ребенок. Во всяком случае, не в препубертатном возрасте. Это Луиза Батлер, только на тридцать лет моложе той, с кем я разговаривала в маленьком домике на острове. На фотографии ей, наверное, еще нет восемнадцати. На фоне заката она стоит на берегу реки, без малейшего стеснения глядя в объектив. Грациозность и красота ее тела делают Лолу Фалану из «Плейбоя» обычной девушкой.Я переворачиваю страницу.Снова Луиза на берегу реки, только теперь повернувшись в профиль к заходящему солнцу. Сидит она, похоже, в позе лотоса.При виде следующей фотографии во рту у меня становится сухо. На ней мой отец одной рукой обнимает Луизу за талию. Она обнажена, а на нем лишь старые джинсы из грубой хлопчатобумажной ткани, обрезанные по колено, и больше ничего. Бронзовый от загара, он выглядит таким сильным и счастливым, каким я его никогда не видела. Снимок получился немножко перекошенным, как если бы он установил фотоаппарат на полено и сделал фотографию с помощью таймера. Я никогда не видела его таким счастливым с матерью.На следующей фотографии несколько чернокожих ребятишек играют в пыли на дороге, но все они одеты. Я перелистываю страницы, и снимки передо мной превращаются в монтаж жизни на острове. Не той привилегированной жизни, которую я видела в качестве внучки доктора и миссис Киркланд, а повседневного существования негров, которые безвыездно жили на острове. На одной фотографии папа снят вместе с молодым чернокожим пареньком. Кто это, Джесси Биллапс с прической в стиле «афро»? Они сидят на крыльце и бренчат на акустических гитарах. На перилах стоят бутылки с дешевым вином, а перед ними во дворе танцует босая массивная чернокожая женщина с отвисшей грудью. На третьем пальце левой руки у отца надето отбитое бутылочное горлышко. Я буквально слышу скорбный вопль, который издают струны, когда он проводит по ним осколком стекла.На последней фотографии снята я.Я сижу на полу амбара, поджав под себя ноги, совсем как Луиза на фотографии в позе лотоса. Я уперла локти в колени, положила подбородок на руки и смотрю прямо в объектив фотоаппарата большими круглыми глазами, так похожими на глаза отца. На этом снимке я выгляжу такой умиротворенной и спокойной, какой, наверное, никогда не была в жизни.На вид мне около двух лет.Что случилось со мной после этого? Куда исчез мир и покой из этих глаз? Кто в этом виноват? Человек, который сделал этот снимок?С долгим облегченным вздохом я закрываю альбом и выпускаю его из рук. Он падает на сгнившие сливы, нанизанные на леску. Есть что-то отталкивающее в том, чтобы держать фрукты в вещмешке под полом. У слив особенно отвратительный вид, словно их хранили для какой-то цели, неведомой простым смертным. Что-то вроде ожерелья, может быть, какое надел бы крестьянин, чтобы отогнать вампиров.— Мисс Кэтрин? Это вы?Среди деревьев появился чернокожий мужчина в рабочем комбинезоне цвета хаки, заляпанном пятнами жира и масла. Это Мозес, садовник. Проведя столько лет в Мальмезоне, он движется среди деревьев, как призрак. Должно быть, они с папой часто натыкались друг на друга во время странствий под навесом из сплетенных дубовых веток.— Я, Мозес.— С вами все в порядке? Вы не упали, часом?— Я просто отдыхаю.Он подходит ближе, но движется осторожно и медленно, совсем как Пирли, когда обслуживает гостей дома, которые еще не знакомы с ней. Мозес, должно быть, ровесник моего деда. Время и прожитые годы согнули его спину, подобно дереву, которое наконец уступает многолетнему напору ветра, вредителей и дождя. Белки глаз у него пожелтели, а щеки заросли седой щетиной. Трудно представить, что когда-то я видела, как этот мужчина носил на плечах железнодорожные шпалы.— Что вы здесь делаете? — спрашивает Мозес. — Рисуете картину?Он заметил альбом для рисования, единственный артефакт из вещмешка, который я еще не рассмотрела.— Я просто разглядываю старые фотографии, которые сделал когда-то мой отец.Он согласно кивает, но тут на глаза ему попадается кое-что еще.— А это что такое?Он указывает на сливы.— Какие-то гнилые фрукты. Я думаю, это сливы.Мозес наклоняется и поднимает с земли нитку с почерневшими плодами. Он внимательно рассматривает одну ягоду, мнет ее в пальцах, потом подносит к лицу и нюхает.— Мозес, вы храбрее меня.Он смеется.— Вы же не мужчина. Вы женщина.Я давно задавала себе вопрос, действительно ли Мозес такой бесхитростный и даже туповатый, каким выглядит, но так и не на нашла на него ответа.— Это не сливы. — Он пробует один из почерневших плодов на зуб, покусывая его и определяя текстуру. — Это похоже на шкуру.— Шкуру?— Кожу. Это шкура какого-то животного. Высохший кусочек чего-то.— Может, это что-то вроде охотничьего трофея?Мозес пожимает плечами.— Наверное.Он отдает ожерелье, и на память мне приходят слова седобородого человека из Клуба ветеранов Вьетнама: «А сейчас в доброй половине голливудских фильмов только и показывают негодяев, которые отрезали уши и убивали женщин и детей. Не буду лгать, иногда такое случалось».Борясь с приступом тошноты, я прячу ожерелье в вещмешок.— Мисс Кэтрин? С вами точно все в порядке?Я киваю и начинаю собирать остальные вещи отца. Я вижу, как далеко позади Мозеса между деревьями медленно и осторожно пробирается «Форд-Экспедишн» Майкла.— Тебе известно что-нибудь об острове ДеСалль, Мозес?Он задумчиво морщит лоб.— Боюсь, ничего нового я вам не скажу.— Но ведь ты хорошо знал его?— А как же иначе? Ведь я там родился.Дрожь предчувствия пробегает у меня по телу.— Ты родился на острове?— Да, конечно. Я думаю, что любой, кто работал на вашу семью, родился на острове. Доктор Киркланд всегда говорит, что люди разучились работать. Наверное, он прав. А еще он говорит, что только люди с острова умеют отрабатывать свою зарплату.Нищенскую зарплату, держу пари.— Тебе нравится мой дед, Мозес?— О да, мэм. Доктор Киркланд всегда был очень добр ко мне.— Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.Мозес оглядывается по сторонам с таким видом, словно опасается, что его могут подслушать.— Вы знаете своего деда, мисс Кэтрин. Он жесткий хозяин и знает, как выжать деньги даже из коровьего дерьма, прошу прощения за такое выражение.Я ничего не говорю, оставляя недосказанную пустоту, которую Мозес чувствует себя обязанным заполнить.— Много лет назад я услышал одну историю, так вот она как раз о докторе Киркланде. Один плантатор дал своему рабу пинту виски. А потом другой раб спрашивает, как ему понравилось, и первый отвечает: «Понимаешь, если бы оно было хорошим, он бы не дал его мне, а если бы оно было плохим, я бы не стал его пить».Оказывается, Мозес далеко не простак.— Доктор Киркланд заботится о людях на острове, — быстро добавляет он. — Они живут там намного лучше, чем большинство их черных собратьев в городе.— А что ты можешь сказать о моем отце, Мозес?Он явно смешался и не знает, как реагировать.— Вы имеете в виду мистера Люка?— Да.Он широко улыбается, обнажая пожелтевшие от табака зубы.— У мистера Люка, когда он проходил мимо, всегда находилось для меня доброе слово. Иногда он давал мне покурить то, что курил сам. Если вы понимаете, что я имею в виду.— Понимаю.— Мне нравился старина Люк, но приходилось быть осторожным. Доктор Киркланд очень не любил его.«Форд» Майкла уже совсем рядом, он движется между деревьями, как танк, опасающийся нарваться на мину.— Ты любил остров, Мозес?Он пожимает плечами.— Так ведь в то время я ничего другого не видел. Хотя сейчас я бы туда не вернулся. Мне интересно смотреть телевизор по вечерам. И еще мне не нравится эта река. Слишком много людей погибло в ее водах.— Ты был знаком с кем-нибудь из тех, кто утонул?— У меня был кузен, который утонул в этой реке. Я хорошо его знал.— Как его звали?— Парнишку звали Энос. Но, по-моему, за несколько лет до того в реке утонула и маленькая девочка.— Ты считаешь остров плохим местом?Мозес, прищурившись, смотрит так, словно пытается разглядеть что-то вдалеке.— Что вы имеете в виду, мисс Кэтрин?— Там есть что-то плохое? Что-то такое, что ты не в силах объяснить, просто чувствуешь, что оно там есть? Когда я бывала на острове, у меня иногда возникало такое чувство.Садовник прикрывает глаза. Спустя мгновение по его телу пробегает крупная дрожь. Потом он открывает глаза и смотрит на меня, как маленький мальчик.— Когда я был молод, старики рассказывали, будто по ночам убийцы из тюрьмы бродили по дорогам. Из «Анголы», понимаете? Вроде как они ночью убегали из тюрьмы, переплывали на остров и бродили по дорогам, поджидая детей. Хотя сейчас все это похоже на страшные сказки, которыми нас тогда пугали. Как бы то ни было, многие дети и вправду боялись подходить к дорогам после наступления темноты. И даже днем боялись, особенно когда были одни.— Почему?Он снова пожимает плечами.— Я рассказываю вам, как все было. А насчет почему… вам нужно расспросить кого-нибудь другого. Но вот что я вам скажу. У меня там много родственников, но за последние сорок лет я там почти не бывал. И если хотите знать, не буду переживать, если никогда больше туда не попаду.«Форд-Экспедишн» Майкла с ревом выныривает из чащи позади Мозеса. Садовник машет мне на прощание рукой и исчезает за деревьями. К тому времени, когда Майкл опускает стекло, его уже и след простыл. Как и мой отец, он превратился в еще один призрак Мальмезона.Я подхватываю мешок с секретами Люка Ферри и забираюсь во внедорожник.

Глава 50Мы с Майклом Уэллсом сидим на кожаной кушетке в частном кабинете доктора Тома Кейджа, врача общей практики, работающего в Натчесе уже больше сорока лет. Вдоль четырех стен выстроились книжные полки. Некоторые заставлены научными трудами, другие относятся к истории Гражданской войны. На столе доктора Кейджа высится проклятие любого врача — стопка историй болезни высотой примерно в фут. В тени медицинских карточек стоит наполовину раскрашенная фигурка оловянного солдатика с мушкетом в руках, а рядом с ним — флакончик серой краски. Как и мы, он, похоже, ожидает появления доктора.Но моим вниманием безраздельно завладел предмет, от которого я не могу оторвать глаз с того самого момента, как мы вошли в кабинет. Это отполированный до блеска белый череп. В качестве книгодержателя он стоит на полке позади стола доктора Кейджа. Пустые глазницы глядят на меня с издевательским, как мне кажется, выражением, снова напоминая о том, что Натан Малик уже мертв, что убийства в Новом Орлеане остаются нераскрытыми и что я по-прежнему числюсь в подозреваемых.С того момента, как обнаружила фотографии обнаженных детей в вещмешке отца, я не могу мыслить четко и связно. В голове у меня снова зазвучали голоса, которые мучили меня давным-давно, шелестящее эхо злобных комментариев, которое я не в силах заставить умолкнуть. Хуже всего то, что мне кажется, будто в душе у меня что-то сломалось, и я пребываю в полуразобранном состоянии, исправить которое даже не пытаюсь. То, что сломалось во мне, я думаю, называется верой: моя отчаянная надежда на то, что, несмотря на слова деда, отец не мог так жестоко обращаться со мной.Но фотографии не лгут.Майкл сделал все, что мог, чтобы умерить мое беспокойство и волнение. Хотя он считает, что эксгумация тела будет ошибкой, по дороге сюда он позвонил из машины своему адвокату и поинтересовался, что необходимо для осуществления такой процедуры. В Миссисипи нет закона, который регулировал бы проведение эксгумации. В сущности, для этого даже не требуется разрешения. Требуется лишь присутствие директора похоронного бюро. Однако когда Майкл позвонил туда, то ему ответили, что похоронное бюро не станет принимать участия в эксгумации без соответствующего решения суда. Адвокат Майкла считает, что такое решение можно получить в одностороннем порядке от судьи лорда-канцлера, без предварительного слушания, но для этого необходимо иметь письменные показания под присягой, объясняющие причины проведения эксгумации, данные ближайшим родственником покойного. То есть моей матерью.— Привет, Майкл. Извини, что заставил вас ждать.В комнату входит высокий мужчина с белоснежной шевелюрой и такой же бородой и энергично пожимает Майклу руку. Потом он поворачивается ко мне и улыбается:— Итак, вы Кэтрин Ферри?Я встаю и протягиваю руку доктору Кейджу.— Пожалуйста, зовите меня Кэт.Он берет мою руку и осторожно пожимает ее изуродованными подагрой пальцами.— А я Том.Он обходит стол и опускается в кресло. Из кармана его белого медицинского халата торчит большая сигара и несколько шпателей для отдавливания языка, а на шее висит красный стетоскоп. Совершенно очевидно, что Том Кейдж практикует разновидность медицины, до которой мой дед так и не соизволил снизойти вот уже много лет. Доктор Кейдж достает баночку диетической кока-колы из маленького холодильника позади стола и делает большой глоток. Испустив удовлетворенный вздох, он ставит баночку на стол и смотрит на меня.— Люк Ферри… Что вы хотите узнать о нем?— Не знаю точно. Наверное, все, что вы можете вспомнить.— Я помню многое. Я лечил Люка еще ребенком, лечил его родителей до того, как они погибли, и его дядю, который его воспитал и вырастил. Что именно вас интересует?Я смотрю на пол, где под ногами у меня лежит зеленый вещмешок отца.— Вьетнам, — негромко говорю я. — «Белые тигры».В глазах доктора Кейджа мелькает огонек.— Вы уже знаете больше, чем я думал. Кэт… ваш отец научился стрелять, чтобы добывать еду для пропитания своей семьи. Еще мальчишкой он стрелял лучше многих мужчин, которые занимались этим всю жизнь. Но на войне его заставили применить этот талант для других целей. Его сделали снайпером. Эта работа вызывала у Люка смешанные чувства. С одной стороны, он гордился своим профессионализмом. — Доктор Кейдж широким жестом обводит книжные полки. — Как видите, я любитель военной истории. Я также служил в Корее. Вам известно, что во Вьетнаме на каждого убитого вражеского солдата приходилось пятьдесят тысяч расстрелянных патронов?— Пятьдесят тысяч! — восклицает сидящий рядом со мной Майкл. — Этого не может быть.— Так оно и есть, — заявляет доктор Кейдж. — Это одна из причин, по которым мы проиграли войну. Попробуйте угадать, сколько патронов тратили снайперы морской пехоты и сухопутных войск на то, что убить одного солдата противника?Майкл качает головой.— Один?— Один и тридцать девять сотых. Эти парни хорошо знали свое дело. Но такое убийство намного труднее, чем просто в ответ стрелять в человека, который старается убить тебя. Когда смотришь в оптический прицел на врага, увеличенного в десять раз, оно совершается хладнокровно. Ты смотришь, как он закуривает или мочится, а потом разносишь ему башку на куски, и во все стороны летят осколки костей, мозги и кровь. Вспомните голову Джона Кеннеди, буквально взрывающуюся в фильме Запрудера. И такое зрелище ты наблюдаешь после каждого выстрела… А как только эти воспоминания поселяются в голове, от них уже не избавиться. — Доктор Кейдж делает еще один глоток диетической кока-колы. — Я хочу сказать, что Люк испытывал большое давление и находился в состоянии постоянного стресса еще до того, как его заставили присоединиться к «Белым тиграм». А в этом подразделении положение дел изменилось только к худшему, и очень быстро. «Тигры» представляли собой, в сущности, террористическое подразделение, которое совершало рейды в Камбоджу для запугивания и физического устранения сил сопротивления Северного Вьетнама, укрывающихся на нейтральной территории. Это были тайные операции, проводимые за линией фронта, под командованием офицеров, которые отвергли цивилизованные правила ведения войны. Они почти не брали пленных. А если и брали, то только для того, чтобы пытать их. Изнасилование использовалось в качестве тактики запугивания местного населения, а также как вознаграждение своих солдат. Они практически не делали различия между гражданскими лицами и солдатами противника. Буквально каждый, кого они встречали на своем пути, становился мишенью и врагом. Когда Люк стал протестовать против подобных актов крайней жестокости и насилия, его подняли на смех его же товарищи, а офицеры стали относиться к нему с подозрением. Он быстро усвоил, что если не будет подчиняться установленным неписаным правилам, то очень скоро станет трупом, как все, кто попадался «Белым тиграм» на пути.Доктор Кейдж делает паузу, чтобы собраться с мыслями, а я принимаюсь рыться в вещмешке в поисках ожерелья из гнилых слив. Борясь с отвращением и тошнотой, я протягиваю его доктору.— Вы знаете, что это такое?Доктор Кейдж берет связку у меня из рук и кладет на стол. Достав из кармана увеличительное стекло, он рассматривает один из почерневших кусочков.— Уши, — наконец роняет он.— Что? — спрашивает Майкл.Доктор Кейдж поднимает на нас глаза.— Это ожерелье из ушей. Никогда не видел ничего подобного. Откуда оно у вас?— Отец держал его в тайнике вместе с другими вещами.— Это военный трофей. Некоторые солдаты, убив врага во Вьетнаме, отрезали у него оба уха и вешали их на нитку, совсем как индейцы, снимавшие скальпы.— Я слышал об этом, — говорит Майкл. — Но не думал, что такое могло быть на самом деле…Доктор Кейдж пожимает плечами.— Такие вещи проделывали и с крайней плотью, но в этом нет ничего нового. Крайнюю плоть врага отрезали в качестве трофея еще во времена крестовых походов. Война всегда варварское занятие. Меняются только инструменты ее ведения.Мне трудно представить, что отец, каким я его знала, жил в мире, описанном Томом Кейджем.— Получается, мой отец отрезал уши у жертв?— Во время войны «жертва» — не совсем подходящее слово, — говорит доктор Кейдж, — хотя в данном случае оно вполне уместно. Но мне трудно представить, чтобы Люк Ферри опустился до такого варварства. Здесь, на этом ожерелье, не более двадцати ушей, тогда как Люк только в качестве снайпера имел на своем боевом счету тридцать шесть подтвержденных убитых врагов. Вероятно, он убил их намного больше, просто рядом не оказалось наблюдателя, который мог бы подтвердить факт официально. Нет, я буду очень удивлен, если выяснится, что это ожерелье принадлежало Люку.— Почему? — спрашивает Майкл. — Особенно с учетом всего, что вы нам рассказали?— Потому что Люк рисковал жизнью ради того, чтобы люди, которые творили такие вещи, предстали перед судом. Как только он вернулся во Вьетнам из Камбоджи, то немедленно, через голову своего командира, доложил о том, чему был свидетелем. Верховное командование поступило так, как всегда поступает, если кто-то нарушает субординацию. Через неделю ваш отец вновь отправился выполнять очередное задание в составе «Белых тигров». И вот тогда его ранили, по словам Люка, его же боевые товарищи. Просто чудо, что он попал живым на борт военного вертолета, который эвакуировал раненых с поля боя. Он говорил, что если бы не один из его сослуживцев, он бы истек кровью на рисовой плантации.— Что с ним случилось после этого?— Он так и не стал прежним. То, чему он был свидетелем, заставило его сделать шаг за грань. Узнав, что его снова собираются вернуть в состав «Белых тигров», Люк сорвался. Он начал кричать на каждом углу о том, что видел, и очень скоро, не успел он и глазом моргнуть, командование подняло вопрос о его досрочной демобилизации. В конечном счете, по восьмому параграфу[55] с военной службы его не уволили, хотя результат оказался тем же самым. И он еще не успел вернуться в Штаты, как у него начали проявляться симптомы «вьетнамского синдрома». Я могу рассказать вам об этом в подробностях, но что-то мне подсказывает, что вы пришли не за этим.Майкл был прав: Том Кейдж оказался очень проницательным человеком.— Давай же, — обращается ко мне Майкл. — Расскажи ему все.— Что вам известно о сексуальном насилии и надругательстве над детьми? — спрашиваю я.Доктор Кейдж выглядит удивленным.— В свое время мне приходилось сталкиваться с такими вещами. Я уже давно не лечу детей, но в начале своей карьеры они были моими пациентами. Я принимал всех, кто переступал порог этого кабинета. — Он отпивает глоток своей «Колы» и оглядывается через плечо на книжные полки. — Боюсь, что тогда я видел столько сексуального насилия, что зачастую не осознавал этого. В моей практике встречались дети, которым я мог бы помочь, если бы только у меня хватило мужества для этого. Или если бы я вовремя разглядел и понял, в чем дело.— При чем тут мужество? — недоумеваю я.— Я думаю, мы видим только то, что хотим видеть. Или, скорее то, что можем позволить себе видеть. Когда я начал практиковать здесь, такой вещи, как служба защиты прав детей, не существовало. Имелся в наличии лишь отдел социального обеспечения. И в те времена мужчины обладали практически абсолютной властью во всем, что касалось их семьи.Доктор Кейдж задумчиво смотрит куда-то в пространство. Такое впечатление, что он забыл о нашем присутствии. Я уже собираюсь откашляться, вежливо напомнив ему, что он не один, как он возвращается к реальности и смотрит на меня.— Я вспоминал некоторые случаи из своей практики. Конкретных детей. Но это было очень давно. Я надеюсь, что у них все в порядке.Воцаряется неловкое молчание, которое никто из нас, похоже, не спешит нарушить. По какой-то причине я чувствую, что могу доверять этому мужчине. Сунув руку в вещмешок, я достаю оттуда три полароидных снимка и толкаю их к нему через стол.— Я нашла их в мешке вместе с другими вещами, которые отец хранил в тайнике.Доктор Кейдж долго и внимательно разглядывает каждый снимок, потом поднимает глаза на меня.— Что на самом деле происходит, Кэт? Что вы пытаетесь выяснить?— Я думаю, что отец растлевал меня.— У вас есть какие-либо иные причины, кроме этих фотографий, утверждать подобное?— Да.— Ну что же, мне очень жаль. — Он снова бросает взгляд на фотографии. — Я знаю, эти снимки выглядят чертовски убедительно. Прямые улики. Но сами по себе они ничего не доказывают, как и это ожерелье. Уже сам факт обладания ими, как кажется, свидетельствует об извращении, но ведь вам неизвестны обстоятельства, при которых Люк получил их.— Зачем скрывать их, если ему нечего было стыдиться?Доктор Кейдж пожимает плечами.— Быть может, этого мы уже никогда не узнаем. Вы внимательно осмотрели все, что нашли в его вещмешке?— Все, за исключением этого, — отвечаю я, указывая на альбом для рисования.— А почему вы оставили его на потом?— Не знаю. — Перед глазами у меня встает образ Луизы Батлер. — Один человек уже рассказывал мне о том, что я найду внутри. Наброски острова ДеСалль и другие рисунки в том же духе.— Вы не возражаете, если я взгляну?Я подталкиваю к нему альбом по столу, и он начинает перелистывать страницы.— Похоже, что вы правы, хотя и не совсем. Здесь есть наброски какой-то чернокожей женщины… стихи. Полевой цветок, заложенный между страниц. Подождите… Взгляните на это.— Что?— Это машинописная записка. О, вы только послушайте!«Рядовой Ферри, нам стало известно, что вы рассказываете о времени, проведенном вами к западу от реки Меконг. Мы считали, что вы усвоили урок, преподанный вам в шестьдесят девятом году. Но поскольку это не так, вот небольшой сувенир на память от ваших друзей, которые носили тигриную шкуру. Продолжайте болтать языком, и ваши уши окажутся на таком же украшении. Мы даже можем провести ночную операцию, чтобы завладеть вашей маленькой девочкой. Узнали этот сувенир? Вы принесли присягу и дали клятву, солдат. Не забывайте об этом».Доктор Кейдж кладет альбом на стол.— Вот и ответ на вопрос, каким образом к Люку могло попасть это ожерелье.— Они угрожали его жизни, — негромко говорю я. — Действительно угрожали.— Люк был упрямым парнем, — мягко поясняет доктор Кейдж. — После войны он пару раз пытался добиться проведения официального расследования. Ему кое-что удалось, но в целом из этого так ничего и не вышло. Я не удивлюсь, если узнаю, что грабителя, который убил его в Мальмезоне, подослали люди, написавшие это письмо.Как бы мне хотелось, чтобы он существовал на самом деле, — говорю я про себя.Доктор Кейдж внимательно наблюдает за мной.— Я вижу, что вы не все рассказали мне. Далеко не все. Остается надеяться, что я хотя бы немного помог вам.И пусть он больше ничем не может помочь, мне хочется рассказать ему все. Его мнение вдруг стало для меня очень важным.— Если бы я спросила, допускаете ли вы возможность, что отец мог растлевать меня, что бы вы ответили?В глазах Тома Кейджа глубокая грусть.— Хотел бы я ответить, что это невозможно. В самом деле хотел бы. Но я слишком долго живу на свете, чтобы безапелляционно судить о таких вещах. Сексуальное влечение — мощная штука. Оно исподволь диктует, как поступить, и зачастую мы даже не отдаем себе в этом отчета. Фрейд всю жизнь пытался понять его, но и он потерпел неудачу. Люк был хорошим парнем, но я даже не буду делать вид, что знаю, что он творил под покровом ночи. Или почему… Почти наверняка то, что делал он, в значительной мере объясняется тем, как поступали в детстве с ним. А об этом мне ничего не известно.— Вы же говорили, что лечили его родителей.Доктор Кейдж бессильно разводит руками.— Они были хорошими людьми, но умерли молодыми. Мне не особенно нравился дядя, который взял Люка к себе. Он был обыкновенным горлопаном, который большую часть времени тратил на то, чтобы добиться от Фонда социальной защиты выплаты пособия по нетрудоспособности, которого не заслуживал. Разумеется, это не делает его растлителем малолетних. Сейчас он уже мертв. Рак легких.Складывая вещи отца в мешок, я спрашиваю:— Если бы я задала тот же вопрос относительно моего деда — мог ли он, по вашему мнению, растлевать меня, — что бы вы ответили?Доктор Кейдж смотрит мне прямо в глаза, и я замечаю в нем напряженность.— Я бы дал тот же самый ответ, что и касательно Люка. Чужая душа — потемки, а когда речь заходит о сексе, возможно все. — Я молчу, и доктор Кейдж добавляет: — Вы заглядываете в глубокую, черную дыру, Кэт. Она намного чернее, чем я думал, когда переступил этот порог. — Он переводит взгляд на Майкла. — По крайней мере, у вас есть очень хороший помощник.Он собирается сказать что-то еще, но дверь за кушеткой открывается, входит медсестра. Доктор темнеет лицом.— Я же просил, чтобы меня не беспокоили.— Прошу прощения, — извиняется медсестра. — Но Дейл Томпсон упал вместе со своим мотоциклом на тротуар и проехался по нему добрую сотню ярдов. Он истекает кровью в приемном покое.— Почему он не вызвал «скорую помощь»?— Он заявил, что вы заштопали его после последней аварии, и он хочет, чтобы вы сделали это еще раз. Похоже, ему потребуется не меньше сотни швов, в общей сложности.Доктор Кейдж качает головой.— Ему нужно, чтобы кто-нибудь вбил ему в башку немного здравого смысла. Отправьте его в операционную. Я сейчас приду.Доктор встает из-за стола, подходит и берет меня за руку.— Я буду честен с вами, Кэт. Мне никогда не нравился ваш дед. Я уважал его мастерство, его работу на благо города, но это, пожалуй, единственные добрые слова, которые я могу сказать в адрес Билла Киркланда. Что касается того, о чем вы меня спрашивали, то вот что я вам скажу: ему почти восемьдесят, и он принимает «виагру», как и любой пациент из тех, кого я лечу. Мне это известно, потому что он получает ее бесплатно от одной из фармацевтических компаний. И насколько я знаю, он не посещает ни одну женщину в городе… С другой стороны, я не знаю доброй половины того, что происходит здесь. Так что этот факт не может служить доказательством. — Когда я поднимаюсь, Доктор Кейдж спрашивает: — Как поживает ваша тетя Энн? Мне приходилось лечить ее от депрессии, когда она разочаровывалась в своих психотерапевтах.— Она умерла.Доктор Кейдж явно потрясен.— Как это случилось?— Самоубийство. Вчера ночью.— Господи Иисусе! Какой ужас!— Энн никогда не заговаривала с вами о сексуальном насилии?Он отрицательно качает головой.— Она была одержима стремлением родить ребенка, это я помню отчетливо. А с вашим дедом у нее были подлинные амбивалентные отношения любви-ненависти. Она зависела от него буквально во всем и ненавидела себя за эту зависимость.— Вам ничего не известно об операции по удалению аппендицита, которую она перенесла на острове?Доктор Кейдж смеется.— Черт, да я, наверное, не меньше дюжины раз слышал, как Билл рассказывал эту историю. Он держал себя так, словно сделал пересадку сердца перочинным ножом с помощью мази для растирания.— Когда это случилось, Энн было десять лет. По-вашему, она могла забеременеть в таком возрасте?Доктор Кейдж, прищурившись, пристально смотрит на меня и отрицательно качает головой.— Нет. За свою более чем сорокалетнюю практику я один-единственный раз видел беременную одиннадцатилетнюю девочку. Может быть, два раза. Боже Всемогущий, да вы решили перепрыгнуть бездонную пропасть, верно?Я киваю.— Похоже на то.Он переводит взгляд на Майкла.— Позаботься об этой девочке. Она, конечно, выносливая и жесткая, но не настолько, как сама о себе думает.— Я так и сделаю.Доктор Кейдж пожимает Майклу руку и уходит.— Ты по-прежнему хочешь эксгумировать тело отца? — обращается ко мне Майкл.— Сильнее, чем раньше.Он вздыхает и ведет меня в приемную. По белым плиткам коридора тянется кровавый след, а возле двери в приемный покой виднеется кровавый след ноги. В мгновение ока я переношусь в свою спальню, где на полу остались такие же отпечатки. Дверь расплывается у меня перед глазами, а колени подгибаются. Майкл берет меня под руку и ведет мимо любопытных в приемном покое.— Я отвезу тебя к себе в офис. Срочно нужно сделать кое-какие анализы, — говорит он.Я прищуриваюсь от яркого солнечного света, и перед моими глазами мечутся безумные образы. Надгробная плита на могиле отца… Я, совсем еще маленькая девочка, кладу Лену-леопарда в его гроб…— Нет. Если я остановлюсь, у меня не хватит сил начать все с начала. Так что мы идем дальше.

Глава 51Городское кладбище Натчеса — одно из самых красивых в мире, но сегодня оно не приносит в мою душу успокоения. Я веду машину матери по одной из узких асфальтированных дорожек, сама она сидит рядом со мной и выглядит такой встревоженной, какой я ее давно не видела. Она заметно постарела после смерти Энн. Кожа у нее посерела и обвисла, а в глазах появилось сумрачное и хмурое выражение.— Не понимаю, зачем понадобилось приезжать сюда, — тихим голосом говорит она. — Мы и так будем здесь очень скоро, на похоронах Энн.— Я хочу увидеть папину могилу. Я хочу, чтобы наша семья собралась вместе, когда я стану говорить с тобой. Я хочу, чтобы мы были втроем.— Какая муха тебя укусила? — Она смотрит сквозь лобовое стекло прямо перед собой. — Тебя разыскивает ФБР. Ты довела до белого каления отца и Пирли. Отец затеял очень шаткую сделку, пытаясь спасти город, и в ужасе от того, что ты можешь похоронить ее, устроив все эти неприятности.Я продолжаю вести машину по туннелю из дубов, вдоль длинных оградок кованого железа и мавзолеев, скрытых за деревьями. Наш семейный участок расположен в старой части кладбища, где кривые и узловатые ветви гигантских дубов опускаются до самой земли, а бородатый мох, густыми длинными гирляндами свисая с деревьев, драпирует все в густую тень.— Ты часто бываешь на могиле папы? — спрашиваю я.Мать не отвечает.Если бы Майкл не высадил меня в магазине матери, по моему настоянию, ни за что не удалось бы уговорить ее поехать на кладбище. Но, предложив отвезти ее домой, я заполучила в свое распоряжение ее машину и — по крайней мере, на данный момент — ее саму.— Мама, ты принимала успокоительное?Она устремляет на меня рассеянный взгляд:— У тебя просто стальные нервы. Ты пила свое успокоительное каждый божий день.— Верно, но сегодня я трезва как стеклышко. Можешь не верить, но я не пью уже целую неделю.Мать оставляет мои слова без ответа.— Я спрашиваю только потому, что мне интересно. Ты сама приняла лекарство или это дедушка дал его тебе?Слабая вспышка гнева и раздражения.— Где бы, по-твоему, я могла его взять?Я ставлю ее «максиму» на траву рядом с низкой кирпичной стеной. За ней начинается семейный участок ДеСаллей. У нас нет мавзолеев, лишь белый мрамор из Алабамы за решеткой кованого железа, которую соорудили еще в тысяча восемьсот сороковом году. Отсюда не видно реку — ее могут увидеть только родственники тех, кто похоронен на Еврейском холме, — но в воздухе стоит аромат кедров и оливковых деревьев, а наличие тени с лихвой компенсирует панорамный обзор, открывающийся с крутого обрыва.За этой оградой лежат почти все представители пяти поколений семейства ДеСаллей. Дедушка наверняка предпочел бы, чтобы Люка Ферри предали земле где-нибудь в другом месте, но моя мать, к ее чести, настояла, чтобы его похоронили здесь. Наверное, это единственный раз, когда она осмелилась пойти против воли отца и добилась своего. Если я попытаюсь затащить мать за ворота, она начнет сопротивляться, так что я просто захожу на огороженную территорию и не останавливаюсь до тех пор, пока передо мной не оказывается простой черный надгробный камень на могиле отца.Вскоре я слышу скрип ворот, и на землю у моих ног ложится еще одна тень.— Для чего мы сюда приехали? — негромко спрашивает мать.Я не глядя беру ее за руку.— Мама… Как-то так получилось, что я дожила до тридцати одного года, и все это время мы с тобой фактически оставались чужими друг другу, разве что иногда обменивались ничего не значащими словами. Я виню себя ничуть не меньше, чем тебя. Я хочу, чтобы в будущем мы ладили лучше. Но может случиться так, что после сегодняшнего дня ты больше не захочешь разговаривать со мной.— Ты меня пугаешь, милая.— Я не стану тебя обманывать, говоря, что все будет в порядке. Я хочу эксгумировать тело папы.Она делает резкий вдох-всхлип, который кажется мне настоящим взрывом. Я знаю, что бушующие у нее в душе противоречивые чувства почти невыносимы. «Как я могла вырастить эту сумасшедшую особу, которая стоит рядом со мной?» — вот что она наверняка сейчас думает. Прежде чем она успевает разразиться гневной тирадой или расплакаться, я продолжаю:— Мне нужен образец его ДНК, кроме того, я хочу провести новое вскрытие. И еще забрать Лену из гроба.— Старую, потертую плюшевую зверушку?— Да.Она вырывает руку.— Кэтрин? Что с тобой? Ты сошла с ума?— Нет. Я думаю, что очень близко подошла к тому, чтобы впервые в жизни не ощущать себя сумасшедшей. Для этого мне нужна твоя помощь, мама. Я прошу тебя помочь.Она смотрит на могильный камень, не на меня.— Но для чего все это? Что ты пытаешься сделать?— Я не уверена, что ты захочешь знать.— Если ты говоришь о том, чтобы раскопать могилу своего отца, то мне лучше знать, что ты задумала.Я становлюсь на папину могилу и поворачиваюсь к ней лицом.— Мама, ребенком я подверглась сексуальному насилию.Она не мигая, пристально смотрит на меня.— Может быть, Энн тоже растлевали и надругались над нею. Я не знаю. И не узнаю до тех пор, пока не увижу тело папы и не заберу Лену из гроба.Крупная дрожь сотрясает тело матери. Она дрожит вся. С головы до ног, словно распятая на леднике. Дрожит даже ее приталенный льняной костюм, хотя летний воздух неподвижен, как сама смерть.— О боже! — надрывным шепотом произносит она. — Кто вбил эти глупости тебе в голову? Психиатр, которого посещала Энн? Тот, который был убит?— Откуда ты знаешь о нем?— Я разговаривала с ФБР, дорогая. Мне звонил агент Кайзер. Он был очень убедителен и обходителен. И очень беспокоился о тебе.От ощущения близкой опасности волосы у меня встают дыбом.— Когда это было?— Перестань, Кэт, тебе нечего опасаться.— Ты сказала Кайзеру, что я в городе?— Я никому и ничего не сказала, дитя мое. Папа сказал, что наши семейные дела их не касаются.Господи!— Дедушка разговаривал с Кайзером?— Думаю, да.— Мама, мне о многом нужно рассказать тебе, но на это совершенно нет времени. Всю свою жизнь у меня были проблемы с сексом. С мужчинами, с алкоголем… Куда ни кинь, всюду сплошные проблемы.Она делает шаг ко мне, и на лице у нее отражается облегчение. «Теперь я понимаю, в чем дело», — думает она.— Это не твоя вина, милая. Любой, кто лишился бы отца так, как это случилось с тобой, просто обязан обзавестись кучей проблем.— Нет! Дело не в этом. Я всегда считала, что именно здесь и кроется причина, но это не так.— Девочка моя, разумеется, именно в этом. Тебе пришлось вынести столько боли…— Мама, пожалуйста! Ты не знаешь слишком многого. Дедушка пытался защитить тебя точно так же, как и меня. Вот только он не сумел защитить никого из нас.На ее лицо возвращается обеспокоенное выражение.— О чем ты говоришь?— Я надеялась, что мне не придется говорить тебе этого, но другого выхода нет. Мама, в ту ночь, когда застрелили папу, в Мальмезон не проникал никакой грабитель.— Разумеется, проник. Я говорила тебе…— Нет, — твердо отвечаю я. — Ты никого не видела, потому что видеть было некого. Дедушка сам рассказал мне об этом. Он выдумал этого грабителя, чтобы не рассказывать тебе о том, что произошло на самом деле.— О том, что произошло на самом деле? — эхом вторит она, и в глазах у нее появляется растерянность и настороженность, как у больной собаки.— Да. Дедушка сказал, что в ту ночь он застал папу в моей постели, когда тот трогал меня. Они подрались, и дедушка застрелил его.Кровь отлила от лица матери. Она побледнела так сильно, что я удивляюсь, как она не упала в обморок.— Я знаю, что для тебя эта новость будет шоком, мам. Но так все и было, по его словам.— Я тебе не верю.Я пожимаю плечами.— Я говорю правду. Только я больше не уверена, что дедушка рассказал всю правду мне. Существует вероятность того, что все было совсем наоборот: папа застал дедушку, когда тот насиловал меня. Только папа все равно погиб… И как раз это я и пытаюсь установить. Не кто кого убил, а кто растлевал меня. Если это был дедушка, то он, скорее всего, точно так же поступал с Энн.Мать, как маленький ребенок, зажала уши руками, но я продолжаю:— Энн покончила с собой в клинике, и рядом с нею лежал Томас-черепашка. Тебе известно это? Ты знала, что она взяла с собой Томаса?— Она покончила с собой из-за бесплодия, — защищаясь, беспомощно возражает мать. — Она винила в этом аппендэктомию, которую ей сделали. И это же несколько раз упоминал папа, если я правильно помню. Что инфекция могла сделать ее стерильной.— Я даже не уверена в том, что операция потребовалась по поводу аппендэктомии, мам. Я боюсь, что Энн была беременна.Губы моей матери складываются в карикатурное «о».— Десятилетняя девочка не может быть беременной! Боже мой, да только это одно должно было подсказать тебе, что ты сошла с ума!— Может быть, она и не была беременной, — уступаю я, вспоминая единодушное мнение, высказанное на этот счет Майклом Уэллсом, Ханной Гольдман и Томом Кейджем. — Но в той клинике с Энн случилось что-то плохое. Это «что-то» произошло глубоко внутри нее, и ты знаешь это.Наконец мать соображает, что выглядит очень глупо, и опускает руки. Она молча смотрит на меня, и я пересекаю последний рубеж.— Мама… Как ты могла не знать об этом? Не знать о том, что со мной происходит? Как ты могла допустить, чтобы кто-то так поступал со мной?Слезы скапливаются в уголках ее глаз и текут по щекам.— Тебе нужна помощь, девочка моя. На этот раз мы найдем хорошего, по-настоящему хорошего врача.— Нет, — говорю я, и голос у меня срывается. — На этот раз тебе не удастся переложить ответственность за меня на кого-то другого. Мне никто не может помочь, кроме тебя. Тебя, мама. Я знаю, что у тебя были проблемы с сексом, как и у меня, только они были другого рода. Я знаю, что есть вещи, которые ты не можешь делать.Губы у нее начинают дрожать.— Я разговаривала с Луизой, мама.Она вздрагивает, как от удара.— Отвези меня домой, Кэтрин. И не говори больше ни слова.— Я умоляю тебя, мама. Я стою здесь, на могиле папы, и молю помочь мне узнать правду. Я боюсь, что если не найду ее в самое ближайшее время, то долго не проживу.— Не смей так поступать со мной! — резко бросает она, сердито тыча в меня указательным пальцем. — Не взваливай на меня еще и это! Энн уже и так натворила достаточно. Отвези меня домой, или я оставлю тебя здесь.— Ключи у меня, — шепчу я.— Тогда я пойду пешком.

Глава 52Въезжая на парковочную площадку позади Мальмезона, я вижу деда, восседающего в складном садовом кресле у входа в розовый сад. Рядом с ним стоит Билли Нил, держа коричневую бутылку пива. Дедушка подается вперед, стараясь разглядеть сквозь ветровое стекло «максимы», кто сидит внутри машины. Когда он видит в салоне меня и мать, то взмахом руки отпускает Билли.— Дай мне свой сотовый, мама.Она отказалась разговаривать со мной по пути с кладбища, но сейчас безропотно отдает мне свой телефон. Потом она выходит из машины и стоит, перекинув через плечо ремень сумочки. Ждет меня. Пока я набираю номер Шона в Новом Орлеане, под аркой проходит Билли Нил и исчезает, не оглядываясь, в розовом саду.— Детектив-сержант Риган.— Шон, это я. Ты достал отчет о вскрытии?— Еще нет.— Почему?— Буду честен с тобой, Кэт. Не знаю, сумею ли я вообще достать его. ФБР сомкнуло ряды. Они больше почти ничего не сообщают оперативной группе. Совсем как в старые времена, когда федералы ни с кем и ничем не делились.Дедушка что-то говорит матери, но та не отходит от машины ни на шаг. Я закрываю глаза, пытаясь отогнать ощущение тщетности всех своих усилий.— Шон, ты должен достать мне этот проклятый отчет.Я даю отбой. Мне хочется немедленно выехать с парковочной площадки и отправиться к Майклу Уэллсу, но я не могу оставить мать одну с дедом. Во всяком случае, не после того, что я наговорила ей на кладбище. Не успеваю я выйти из машины, как дедушка вскакивает со своего кресла и начинает кричать на меня. Лицо у него раскраснелось, глаза мечут молнии.— Какого черта ты вытворяешь, Кэтрин?При виде разгневанного деда у меня по-прежнему все внутри сжимается, но сегодня я не намерена отступать.— О чем ты говоришь?— Ты хочешь выкопать проклятый труп своего отца?Я не верю своим ушам. Или Майкл солгал мне, когда сказал, что не упоминал моего имени в разговоре со своим адвокатом, или же кто-то в офисе лорда-канцлера проболтался деду о моих расспросах. Должно быть, в этом все дело. Я звонила в палату мирового судьи, пока ехала от доктора Кейджа до магазина матери, чтобы получить некоторое представление о том, сколько времени уйдет на эксгумацию. Но мы так и не дошли до обсуждения этого вопроса. А теперь то, что я планировала осуществить как маленькую тайную операцию, как и вообще все, стало известно деду.— Ну? — рычит он. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?Невероятно, но мать встает между мной и дедом. Похоже, это только начало.— Не кричи на нее, папа, — умоляющим тоном говорит она. — Кэт сейчас не в себе.— Что ты имеешь в виду? — громовым голосом вопрошает он.— Она борется с проблемами.Он стискивает зубы и сердито кивает.— Да, я знаю, что у нее проблемы. Всю жизнь у нее были проблемы, как и у Энн. Полжизни я потратил на то, чтобы разобраться с их проблемами, но сегодня этому пришел конец. Сегодня я умываю руки. Сегодня я намерен положить этому конец, прежде чем эта девчонка создаст целому городу проблему, какую он не может себе позволить.— О чем ты говоришь? — спрашиваю я.— О казино, будь оно проклято! Я говорю о спасении этого города. Мы в полушаге от того, чтобы получить федеральную сертификацию индейского племени натчесов. И комиссия штата по азартным играм ровным счетом ничего не может поделать. Но ты, — он тычет толстым указательным пальцем в мою сторону, — ты можешь разрушить всю комбинацию своими вопросами и теориями. Мало того, ты оказалась замешанной еще и в серийном убийстве. А теперь ты хочешь выкопать полуразложившееся тело Люка Ферри, чтобы завтра весь город прочел об этом в газетах? Ну так вот, я говорю тебе, что этого не будет! Если только этой процедуры не требуется для официального уголовного расследования, тебе необходимо разрешение матери, чтобы выкопать тело.Мать съеживается, когда он бросает яростный взгляд в ее сторону, и я понимаю, что она не даст мне того, в чем я так нуждаюсь. Но я не отступлю. С меня хватит! Я делаю шаг в сторону деда.— Тогда, полагаю, мне не остается ничего другого, как официально потребовать возбуждения уголовного дела. Я не хотела этого, но ты не оставляешь мне другого выхода. Я заставлю полицию Натчеса заняться этим и подключу ФБР, пока не получу того, что мне нужно. Если мне понадобится вывернуть Мальмезон наизнанку и превратить его в сумасшедший дом, чтобы узнать правду, значит, так тому и быть.— Правду? — переспрашивает дед. — Полагаешь, тебе нужна правда?— Мне всегда нужна была только правда! Но ты кормил меня одной ложью. Каждая новая история была очередным враньем лишь для того, чтобы удержать меня от дальнейших расспросов и расследования. Чего ты боишься, дедушка? Что можно узнать о тебе такого, что одна только мысль об этом тебе невыносима?Он снова бросает взгляд на мою мать, потом переводит взгляд в землю. Когда он наконец поднимает голову, глаза его буквально впиваются в меня.— Не себя я пытался защитить. Тебя. Я молил Бога, чтобы ты никогда не узнала разгадку этой проклятой тайны, которую столь упорно пытаешься разгадать. Я сделал для этого все, что в моих силах. Но тебе этого мало. Чтобы получить то, что тебе нужно, ты готова разрушить этот дом, эту семью, все, чего я добился. Ты уже доказала это. Итак, тебе нужна правда?В затылке у меня поселилась тупая ноющая боль. Но обратного пути нет.— Да.— Ты хочешь знать, кто убил твоего отца?— Да.— Ты. Ты сама.Стук капель дождя настолько реален, что я обеими руками прикрываю лицо. Мать и дед внезапно расплываются у меня перед глазами, их силуэты теряют четкость, как будто все мы оказываемся под водой. Я хочу заговорить, но мне больше нечего сказать. Все мои вопросы получили ответ, краткий и сокрушительный. Каждый кусочек хаотичной головоломки моей жизни вдруг встал на место. Длинный черный поезд, который несся на меня по сверкающей кухне Артура ЛеЖандра, совершил полный круг. Из ниоткуда вновь появилась черная блестящая морда локомотива, загораживая собой все вокруг: людей, траву, деревья и небо. В последний миг перед столкновением у меня перед глазами вспыхивают яркие образы-воспоминания: жертвы убийств в Новом Орлеане, обнаженные и изуродованные; мертвый Натан Малик в ванне мотеля, с черепом на коленях; Энн, распростертая на полу клиники, с двумя черепами и скрещенными костями, нарисованными на животе, а рядом плюшевая черепашка. Но лица отца я не вижу. Я пытаюсь вызвать в памяти его образ, но вижу лишь ожерелье из ушей, скульптуру повешенного, фотографии обнаженных детей и две черные тени, сражающиеся надо мной в темноте.А потом я больше ничего не вижу.

Глава 53Я бегу.Я бегу быстрее, чем бегала когда-либо в жизни. Стволы деревьев проносятся мимо, сливаясь в размазанные полосы, как бывало, когда я скакала на лошади на острове, но сегодня вперед меня несут только ноги, уводя от чего-то настолько страшного, чему я не могу заставить себя взглянуть в лицо.Ты хочешь знать, кто убил твоего отца?Нет! Я хочу повернуть время вспять. Отмотать его назад, к тому моменту, когда начала задавать вопросы. Вопросы, на которые, как я думала, мне нужны были ответы.Теперь я понимаю, что ошибалась.Есть вещи, которых лучше не знать. Голос Пирли.За деревьями вдалеке виднеется дом Майкла Уэллса. Его вид вселяет в меня странное ощущение надежды, как у вора, увидевшего церковь, а в ней свой единственный шанс на спасение и обретение убежища. Я бегу быстрее, и вскоре передо мной появляется сверкающий синий прямоугольник плавательного бассейна Хемметеров. Но Хемметеры здесь больше не живут. Бассейн, как и весь дом, принадлежит Майклу. Слишком много перемен…Спотыкаясь, я вбегаю в бетонный дворик, в центре которого расположен бассейн, и мои глаза с вожделением всматриваются в его синюю глубину. Какая-то часть меня стремится скользнуть под воду, лечь на дно и затаить дыхание, слушая, как сердце начинает биться все реже и реже, промежутки между ударами становятся все длиннее и длиннее, растягиваясь до бесконечности. Но так не бывает. Лишенное притока кислорода, сердце постепенно начнет ускорять ритм, пытаясь накормить задыхающиеся ткани, пока наконец не превратится в бессмысленно и отчаянно трепыхающийся кусочек плоти у меня в груди. И тогда я рванусь к поверхности. Даже желание умереть не способно заглушить инстинкт самосохранения, выпестованный миллионами лет эволюции. Для этого требуется насилие. Или такой способ самоубийства, который не предусматривает обратного пути. Например, внутривенное введение морфия. Скорее всего, именно эта инъекция и погрузила Энн в благословенное забытье, так что сожаление и прочие соображения быстро превратились в ничто. Впрочем, сомневаюсь, что она повернула бы обратно, даже если бы могла.Для некоторых боль ежеминутного существования становится настолько острой, что в конце концов они могут, не мигая, взглянуть в лицо смерти — и даже приветствовать ее — и, не оглядываясь назад, пересечь реку, о которой говорил доктор Малик. Но для меня, пусть даже я подбиралась к самому краю черной бездны самоубийства, боль всегда была предпочтительнее пустоты.До сегодняшнего дня…В доме Майкла горит свет. И только он заставляет меня отступить от бассейна и подойти к застекленной створчатой двери в задней части дома. Внезапно я барабаню по стеклу, барабаню изо всех сил, и боль в разбитых суставах не останавливает меня, а лишь напоминает о том, что я еще жива. Я вижу движение внутри, к двери спешит Майкл, лицо у него встревоженное и озабоченное. Прежде чем он успевает заговорить, я бросаюсь к нему, приподнимаюсь на цыпочки, крепко обнимаю его и прижимаюсь к нему всем телом.— Эй, в чем дело? — спрашивает он. — Что случилось? Вы с мамой поссорились?Я хочу ответить, но грудь мою сотрясают рыдания. Я всхлипываю, дрожа всем телом.— Я убила своего отца! — пронзительно кричу я, но с губ моих не слетает ни звука.— Успокойся, — говорит Майкл, гладя меня по голове. — Что бы это ни было, мы справимся.Я отчаянно трясу головой, глядя на него сквозь слезы, застилающие глаза.— Ты должна рассказать мне, что случилось, Кэт.На этот раз губы мои складываются в слова, но я опять не могу издать ни звука. А потом, как обезумевший от горя ребенок, запинаясь, я выпаливаю правду. На мгновение глаза Майкла расширяются, но потом он снова прижимает меня к себе.— Дед сказал тебе это?Я киваю, спрятав лицо у него на груди.— У него есть какие-либо доказательства?Я качаю головой.— Я просто чувствую… В то самое мгновение, как он сказал мне это, я поняла, что наконец-то услышала правду. Только…— Что? — спрашивает Майкл.— Мне ведь было всего восемь лет. Неужели я действительно могла застрелить отца?Майкл вздыхает с глубокой грустью.— Когда я вернулся в Натчес, была осень. И первое, что поразило меня, это газетные фотографии семи-восьмилетних подростков, которые застрелили своего первого оленя.В отчаянии я закрываю глаза.— Вчера я думал о такой возможности, — продолжает он. — Я говорил, что если тебя насиловал отец, то застрелить его могли Пирли или твоя мать. Но, в общем… да, это могла быть и ты. Отцеубийство, пожалуй, самая убедительная причина, из-за которой ты уединилась в молчании.«Что я здесь делаю? — спрашиваю я себя. — Сижу в доме мужчины, которого едва знаю, и трясусь, как эпилептик».— Если все действительно случилось именно так, — говорит Майкл, — если ты и в самом деле застрелила своего отца, вне всякого сомнения, это был акт самосохранения. Если восьмилетнюю девочку довели до того, что она убила своего отца, то никто в целом мире не усомнится в справедливости ее действий.Я слышу слова Майкла, но не улавливаю их смысла. Они не могут проникнуть в мою израненную душу. Кажется, он чувствует это. Обняв, он ведет меня в главную спальню, откидывает в сторону покрывало и усаживает меня на край кровати. Опустившись на колени, он снимает с меня туфли, укладывает меня и укрывает покрывалом, подтянув его до подбородка.— Лежи спокойно и не двигайся. Я вернусь через минуту.Он исчезает, оставив меня в прохладном, сухом полумраке своей спальни, снабженной кондиционером. Странно, но я чувствую себя здесь как дома. В этой спальне больше тридцати лет спали мистер и миссис Хемметер. Они любили меня, как дочь, и, наверное, какая-то часть их душ осталась здесь.Майкл появляется рядом с кроватью, держа в руке стакан воды.— Это «Лорсет-плюс», анальгетик. Он снимет напряжение.Я беру с него с ладони белую таблетку, но когда край стакана касается моих губ, вдруг понимаю, что совершаю ужасную ошибку. Я выплевываю таблетку и кладу ее на ночной столик.— В чем дело? — недоуменно спрашивает Майкл.— Я не могу принимать эти таблетки.— У тебя аллергия на гидрокодон?Я смотрю в его глаза, вижу в них беспокойство и не хочу говорить ему правду. Почему он столько сделал и делает для меня? Он нарушил мирное течение своей жизни, чтобы помочь мне. И этому должна быть какая-то причина. Но я больше не могу лгать ему. Не могу даже промолчать.— Я беременна, — говорю я, не отводя от него глаз.Он не вздрагивает и не отшатывается, как моя мать, когда я упомянула любовницу отца, но в глазах его что-то меняется. Теплота медленно сменяется холодностью и настороженностью.— А кто отец? Тот женатый детектив?— Да.Несколько мгновений он молча смотрит на меня.— Хорошо, я приготовлю чай, — неловко произносит он. — Без кофеина.Он быстро идет к двери.— Майкл, подожди!Он оборачивается и смотрит на меня. Лицо у него бледное, а глаза встревоженные.— Я не хотела этого, — объясняю я ему. — Это не было запланировано или еще что-нибудь в этом роде. Но я не собираюсь прерывать беременность. Наверное, мне давно следовало сказать тебе об этом, но я растерялась. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо. Но теперь… когда ты знаешь обо мне столько всего, просто абсурдно скрывать от тебя еще что-нибудь. — Чтобы произнести следующие слова, мне требуется больше мужества, чем тогда, когда я переплывала Миссисипи: — Если ты хочешь, чтобы я ушла, я пойму.Он молча смотрит на меня, и по его глазам я не могу прочесть, о чем он думает.— Я сейчас принесу чай, — наконец говорит он.Я так и не выпила чаю. Впрочем, я не выпила и «лорсет», но переутомление преподнесло мне бесценный дар — сон без сновидений. Когда Майкл разбудил меня несколько минут назад, часы на ночном столике показывали половину двенадцатого ночи. Я не чувствую себя ни уставшей, ни отдохнувшей.Я вообще ничего не чувствую.В комнате полно теней, отбрасываемых сочащимся из-под двери в ванную светом. Майкл поставил стул рядом с кроватью. Он смотрит на меня так, как, наверное, наблюдает за пациентом, попавшим в реанимацию. По крайней мере, он не поинтересовался, как я себя чувствую.— Что ты хочешь делать дальше? — спрашивает он.— Не знаю. А что, по-твоему, мне следует делать?— Спать. Посмотрим, как ты будешь чувствовать себя утром. Я буду в одной из комнат для гостей наверху. Если я тебе понадоблюсь, позвони на сотовый.— Я не хочу оставаться одна сегодня ночью.Он не отвечает. На его лице вообще ничего не отражается.— Я не пытаюсь соблазнить тебя или что-нибудь еще, — говорю я. — Просто я думаю, что сейчас мне не следует оставаться одной. Ты понимаешь?Он вопросительно приподнимает бровь.— Впервые в жизни женщина угрожает покончить с собой, если я не пересплю с ней.Мне хочется засмеяться, но я не могу. Во мне ничего не осталось. Я сдвигаюсь на край кровати и откидываю край стеганого ватного одеяла. Майкл смотрит на свободное место на кровати, потом встает и скрывается в гардеробной. Когда он возвращается, на нем синие боксерские трусы и футболка университета Эмори. Он опускается на край кровати, ставит будильник, потом забирается под одеяло и укрывается им по грудь.Получается некая извращенная пародия на семейную жизнь. Мы оба лежим на спине, молча глядя в потолок, как если бы прожили вместе уже лет двадцать и давным-давно сказали друг другу все, что можно было сказать. Я жду, что он заговорит со мной, начнет расспрашивать о чем-нибудь, но он молчит. Что он обо мне думает? Сожалеет ли о том моменте, когда вошел на свой задний дворик и взял в руки багор, чтобы вытащить меня со дна плавательного бассейна?Я неуверенно беру его за руку. В этом прикосновении нет ничего сексуального. Я держу его руку так, как, наверное, много лет назад держала руку отца, — до того как он превратил наши отношения в извращенную тень родительской любви. Проходит долгое время, и Майкл наконец пожимает мою руку в ответ. Я могу ошибаться, конечно, но, по-моему, он дрожит. Я уверена, что он не хотел бы, чтобы я это заметила, поэтому ничего не говорю.Через несколько минут меня осеняет. У Майкла эрекция. Я чувствую это, и мне даже не нужно прикасаться к нему. Мне подсказывает это едва уловимое напряжение в его теле и неловкая поза, в которой он лежит. Это понимание производит на меня определенное действие. Так было всегда. Я чувствую не только желание, но и что-то вроде принуждения, даже обязанности. Как спичка ждет, когда ее зажгут, или заряженное ружье ожидает, что из него выстрелят, так и напряженный пенис надеется на возможное извержение. Мне приходилось видеть, как вид заряженного пистолета превращает сонных мужчин в напряженных, готовых к мгновенному действию людей. В то мгновение, когда патрон подается в патронник, неодушевленное оружие обретает некую жизненную субстанцию, не обращать внимания на которую опасно и невозможно. В эту минуту пенис Майкла олицетворяет для меня то же самое.— Я могу помочь тебе с этим, — негромко говорю я.— Что?Я легонько касаюсь его бедра своим.— Вот с этим.— Откуда ты узнала?— Просто почувствовала, и все.Он продолжает смотреть в потолок.— И зачем тебе это нужно?— Не знаю. Но это нужно тебе. Ты можешь поцеловать меня, если хочешь.Несколько мгновений он молчит. Потом говорит:— Сейчас я не хочу целовать тебя. Не так, во всяком случае. С остальным я ничего не могу поделать. Я очень долго был к тебе неравнодушен, но не хочу вести себя с тобой так, как другие мужчины.Я пожимаю ему руку.— Нам необязательно заниматься любовью. Я могу поработать рукой. Или… чем-нибудь другим.Майкл убирает руку, и я слышу, как у него перехватывает дыхание. Потом он поворачивается на бок и смотрит на меня. В темноте я не различаю выражение его глаз.— Я не хочу этого, — говорит он. — Понятно? Все должно быть не так. Может быть, ты этого не знаешь, но еще не поздно научиться. А сейчас постарайся заснуть. Я поговорю с тобой утром.Мне кажется, я догадываюсь, как он сейчас ко мне относится. Наверное, мне полагается смутиться, но я не смущаюсь. Наверное, мне следует чувствовать сожаление. Но я не чувствую и его. Я лежу в чужой постели, беременная от женатого мужчины, рядом с первым по-настоящему хорошим парнем, которого встретила впервые за очень долгое время. И ровным счетом ничего не чувствую.Когда вам постоянно снится один и тот же сон, вы начинаете думать, а не происходит ли с вами, как у индуса, который живет вечной жизнью, реинкарнация наказания в одном и том же теле. И вы не можете разорвать цепи бытия, пока не усвоите труднодоступный для понимания урок своего греха.Я снова оказываюсь в проржавевшем грузовичке-пикапе, за рулем которого сидит мой дед. Мы поднимается по пологому склону холма на старом пастбище. Мне ненавистен запах внутри грузовичка. Иногда порыв ветра с реки выдувает его из кабины, но сегодня воздух над островом неподвижен, словно бы закупоренный под перевернутой чашей серо-стальных облаков. Дед стиснул зубы и молча крутит баранку. С того момента, как мы выехали из дома, он не произнес ни слова. С таким же успехом меня может и не быть рядом. Но я сижу возле него. И скоро мы поднимемся на вершину холма — перевалим через нее и увидим пруд на другой стороне.Я не хочу видеть пруд. Я не хочу видеть, как мой отец, подобно Иисусу, идет по воде и разрывает рану у себя в груди. Я уже знаю, что он хочет мне сказать. Я уже знаю, что убила его. Почему он не оставит меня в покое? Если бы я могла извиниться перед ним, то в этом сне мог бы быть какой-то смысл. Но я не могу. Я вообще не могу разговаривать.— Проклятый дождь, — бормочет дедушка.Он переключает передачу, прибавляет газ, и мы переваливаем через холм. Коровы ждут нас, как ждут всегда, и в их стеклянных глазах написано безразличие. Позади них лежит пруд, совершенное серебряное зеркало, в котором отражается только небо. Справа от меня бык-чемпион взбирается на корову и начинает покрывать ее.Дедушка улыбается.Страшась увидеть в воде отца, я закрываю глаза ладошками. Но раньше или позже, а мне придется взглянуть туда. Я осторожно подсматриваю в щелочку между пальцами и заранее сжимаюсь от ужаса, который, я знаю, непременно наступит.Но ничего не происходит. Сегодня пруд пуст. Отец не плавает на его поверхности с раскинутыми в стороны руками, словно распятый на кресте.Безукоризненное зеркало пруда остается нетронутым.Мы подъезжаем к пруду. Дедушка нажимает на тормоза, и мы останавливаемся в двадцати ярдах от берега. Я чувствую запах разложения, гниющих водорослей и рыбы. Где же отец? Что случилось с моим сном? Сейчас даже настоящий ужас кажется мне лучше неизвестности. Я оборачиваюсь к дедушке, но не знаю, о чем хочу спросить его. В любом случае я не могу задать вопрос. В груди у меня поселился страх, который, подобно загнанному животному, стремится вырваться наружу.Гнилостные ароматы, доносящиеся от пруда, перебивает другой запах. Он принадлежит чему-то, сделанному руками человека. Это лосьон, который дедушка втирает себе в волосы. «Лаки тайгер».— Проклятый дождь, — снова повторяет он.Я смотрю сквозь лобовое стекло, и тут на окружающий мир, подобно гигантской серой тени, опускается пелена дождя, и листья деревьев трепещут под ее тяжестью. В мгновение ока вода в пруду вскипает, и мне кажется, что я смотрю в гигантскую кастрюльку. Пирли как-то сказала, что каждый человек похож на каплю дождя: небеса отправляют его в дорогу в одиночку, но в конце пути он должен встретиться с другими. Я не помню, какие они, небеса, а это значит, что я покинула их давным-давно… Но все равно, мне предстоит еще такое долгое падение…— Ну хорошо, достаточно, — говорит дедушка.Он наклоняется, берет меня за коленки и разворачивает, как мешок с картошкой. Он придвигается ко мне, и я взглядом умоляю его не трогать меня. Он колеблется, подобно мужчине, который забыл ключи от машины. Потом сует руку под сиденье, достает оттуда Лену-леопарда и сует ее мне в руки. Я закрываю глаза, прижимаюсь щекой к ее мягкой шерстке и чувствую, как мое тело становится легким и невесомым, словно я погружаюсь в теплую воду. Дедушка заставляет меня откинуться на сиденье. В это мгновение грузовичок накрывает дождем, и в ушах у меня звучит назойливый барабанный стук капель по оцинкованной крыше. Когда большие руки деда расстегивают на мне джинсы, я не чувствую их. Когда его широкий кожаный ремень поскрипывает и звякает пряжкой, я не слышу его. Мы с Леной пребываем за миллион миль отсюда, пробираемся по джунглям, прислушиваясь к безостановочной музыке дождя.А потом начинается это.Когда меня будят лучи яркого солнечного света, бьющие в окно спальни Майкла, я уже знаю и помню все.Подобно Саулу, шедшему в Дамаск, с глаз у меня спадает пелена. Мой повторяющийся кошмар, оказывается, вовсе не кошмар, а воспоминание. Воспоминание, которое пыталось проникнуть в мое сознание любым способом. А видение моего отца, идущего по воде, лишь наложилось на него. Это совершенно другое послание от подсознания, смысл которого мне еще предстоит узнать.И сегодня я его узнаю.Там, где рядом со мной лежал Майкл, я обнаруживаю на подушке записку, придавленную ключом от дома. В ней сказано: «Ушел на работу. Пытался тебя разбудить, но безуспешно. Можешь оставаться столько, сколько захочешь. Позвони мне в офис, когда проснешься. Майкл».Я беру с ночного столика телефон Майкла и набираю номер Шона.— Детектив Шон Риган.— Расскажи мне, что написано в отчете о вскрытии.— Кэт, я перевернул небо и землю, чтобы достать этот проклятый отчет, но это невозможно. Джон Кайзер охраняет его так, словно от этого зависит национальная безопасность. Если тебе нужен отчет, придется попросить об этом его. Прошу прощения, малыш. Я сделал все, что мог.Я раздумываю недолго.— Дай мне номер сотового Кайзера.— Проклятье! Ты уверена? Бюро все еще разыскивает тебя.— Если бы Кайзер действительно хотел меня найти, я бы уже сидела в тюрьме.— Да. Наверное, ты права.Шон диктует мне номер. Я заношу его в память телефона, нажимаю кнопку «отбоя» и набираю его.У Кайзера перехватывает дыхание, когда он слышит мой голос.— У вас есть что-нибудь для меня? — спрашивает он.— Нет. Зато мне нужно кое-что от вас.— Это не тот ответ, которого я ждал, Кэт. Единственная причина, по которой вы еще не в тюрьме, заключается в том, что я надеялся на вашу помощь в раскрытии этого дела.— Я могу и хочу помочь вам. Но это как раз тот случай, когда я рассчитываю на ответную услугу. Вы помогаете мне, я помогаю вам.— Господи! Что вам нужно на этот раз?Если я продемонстрирую чрезмерную заинтересованность в отчете о вскрытии, Кайзер запросто может не дать мне его.— Расскажите, как продвигается дело об убийствах. Что показали культуры, выращенные из слюны? Уже есть рост бактерий Streptococcus mutans?— Еще нет. Патологоанатом считает, что еще слишком рано, что мы увидим их по прошествии тридцати шести часов.— Нет. В том случае, если они есть, двадцати четырех часов вполне достаточно. Слюна в ранах от укусов или взята у кого-то без зубов, или у того, кто принимает пенициллин с гентамицином. Вы не обнаружили никого из родственников жертвы, кто подходил бы под это описание?— Мы нашли пару родственников-мужчин, которые носят зубные протезы. Я вплотную занимаюсь ими, но, по-моему, оба чисты.— Побеседуйте с их семьями. Если они хотя бы изредка надевают зубные протезы, значит, слюна взята не у них. А как насчет антибиотиков?— Вот это установить очень трудно, — жалуется Кайзер. — Здесь любой может солгать. Мы же не можем делать анализ крови каждого родственника всех шести жертв.— Почему нет? Результаты ДНК-тестирования показывают, что носителем является мужчина, и это единственная ваша реальная зацепка. В одном городке британская полиция однажды взяла анализ крови у нескольких тысяч человек, чтобы раскрыть убийство.— Здесь Америка, Кэт, а не Англия.— Ну хорошо, хорошо. В культурах обнаружены следы анаэробных спирохет? Бактероидов melaninogenicus? Анаэробных вибрионов? Они являются специфичными для зубов, так что мы сможем исключить беззубых людей.— Черт. Я смотрю… В общем, пока я не вижу ничего подобного.— Еще слишком рано, чтобы следы этих бактерий стали заметны. Да и вырастить их бывает довольно трудно. Я подумаю что еще можно сделать. Что вы выяснили о черепе, который лежал у Малика на коленях?— Ничего. Единственные отпечатки, которые мы на нем обнаружили, принадлежат Малику.— Естественно. Что еще?Кайзер утомленно вздыхает.— Мы проверяем все лаборатории по проявке и обработке фото- и кинопленки на случай, если кто-то из них делал такую работу для Малика. В его квартире мы не обнаружили видеооборудования, но я все равно надеюсь, что нам повезет и мы что-нибудь найдем.— Что-нибудь еще?— По моей просьбе парни из отдела технического обслуживания пытаются восстановить данные на жестких дисках, которые мы изъяли из офисных компьютеров Малика, но пока что ничего не получается. Я думаю, его фильм — наш единственный шанс. Но если убийца забрал его после того, как разделался с Маликом… мы в глубокой… э-э-э… мы по уши в неприятностях.— Прошу прощения, что не сумела пока что оказать вам более существенную помощь. У меня полно своих проблем.— От вас требуется всего лишь назвать имена женщин, входивших в состав «группы X». Сделайте это, и я спасу вас от тюрьмы.— Я стараюсь, Джон. Но мне тоже нужна ваша помощь.— Что вам нужно? — В голосе его чувствуется настороженность.— То же, что я просила у вас вчера. Отчет о вскрытии моей тети.— Что вы надеетесь в нем найти? Причину смерти?— Вы знаете, что мне нужно. Информация о ее репродуктивных органах. Вы обнаружили что-либо необычное?На этот раз Кайзер раздумывает, прежде чем ответить.— Я не должен сообщать вам этого.У меня перехватывает горло.— Разве не вы говорили, что Энн была одержима стремлением родить ребенка?— Да.— В таком случае у вас концы с концами не сходятся, Кэт.— Что вы имеете в виду?— Потому что ваша тетя была стерильной. И давно, несколько десятилетий. Скорее всего, еще с того времени, когда была подростком.— О чем вы говорите? Как она могла быть стерильной?— У нее были перевязаны трубы.Внутри у меня все обрывается.— Это невозможно! Патологоанатом наверняка ошибся.— Вам виднее, — усталым голосом откликается Кайзер. — И процедуру стерилизации тоже никак нельзя назвать нормальной. Вот почему патологоанатом решил, что она была проведена много лет назад.— Как она была проведена?— Совершенно очевидно, что перевязка маточных труб выполняется ближе к окончанию фаллопиевых труб. В случае с вашей тетей они были перевязаны почти сразу же за ресничкой, отверстием в форме бутона чуть ниже яичника. Они были перевязаны шелковыми нитями, и во время вскрытия выяснилось, что шелк по-прежнему оставался внутри зарубцевавшихся тканей. Патологоанатом говорит, что акушеры-гинекологи уже несколько десятков лет не используют шелковые нити для подобных операций.Я словно в тумане. Мой мозг отказывается воспринимать происходящее.— Я знаю, это дело наталкивает вас на мысли о своем положении, Кэт. Пожалуйста, постарайтесь сохранять спокойствие, о'кей? Может быть, вам стоит позвонить доктору Гольдман.— Патологоанатом сказал что-нибудь еще?— Он сказал, что гинеколог не стал бы отрезать ресничку. Но именно так поступил бы хирург общей практики, если бы ему понадобилось быстро стерилизовать кого-то. Ему это показалось чертовски странным.Руки у меня дрожат, но на этот раз не от страха, а от ярости.— Мне нужно идти, Джон.— Нет! — быстро говорит он. — Вы не можете просто так взять и уйти. Я дал вам достаточно длинный конец веревки, чтобы поиграть с ним, и теперь боюсь, что вы собираетесь повесить нас обоих. У меня есть начальство, перед которым я должен отчитываться, нравится вам это или нет. И с каждым часом, который вы проводите на свободе, их доверие ко мне уменьшается. Так что я рассчитываю на вашу помощь.Будильник Майкла показывает пять минут восьмого.— Дайте мне восемь часов, Джон. За это время я или найду кое-что для вас, или вернусь в Новый Орлеан, и тогда вы сможете бросить меня на растерзание волкам.Молчание на другом конце линии кажется мне бесконечным.— Что такого вы можете выяснить в Натчесе, что может мне помочь? — наконец спрашивает он.Скорее всего, ничего, но мне на это плевать. Я просто хочу, чтобы ты не дышал мне в затылок хотя бы некоторое время.— Восемь часов, — негромко говорит он. — Кэт, если я не получу от вас известий сегодня к пяти часам пополудни, то распоряжусь, чтобы полиция Натчеса арестовала вас по обвинению в убийстве.Если только они смогут найти меня…— Спасибо, Джон. Кстати, можете передать мне по факсу отчет о вскрытии?Еще одна пауза.— Ради бога, я же член ее семьи! Пожалуйста.— Вы жуткая зануда и лишняя головная боль для меня, вот что я вам скажу. Хотите, чтобы мы выслали его по тому же номеру, что и материалы на Малика?— Прекрасно. Я позвоню вам до пяти.— Кэт…Я даю отбой, потом встаю и бегу в ванную. Сегодня из земли извлекут тело отца, и ничто не должно этому помешать. Если судье потребуются письменные показания под присягой от моей матери, чтобы дать разрешение на эксгумацию, он их получит. Больше не будет никакого отрицания со стороны женщин семейства ДеСалль.Отрицание — это смерть.

Глава 54Мать сидит за кухонным столом в пропахшем по́том домашнем халате, невидящими глазами уставившись в кружку с кофе. Она даже не поднимает голову на звук открывающейся двери. Только когда я сажусь напротив, она смотрит на меня.— Дедушка был здесь? — спрашиваю я.Она вяло пожимает плечами.Я уже успела тайком побывать в кабинете деда и забрала отчет о вскрытии, который передал туда по факсу Кайзер. Мне повезло, что дедушки не было в кабинете, когда пришел факс (хотя какая-то часть меня сожалела об этом), но моя удача закончилась, когда я попыталась позаимствовать из сейфа очередной пистолет. Комбинация кодового замка изменилась.— Мне нужно кое-что сказать тебе, мама. Тебе будет нелегко это выслушать, но другого выхода нет. Ты обязана сделать это ради Энн.Глаза у нее покраснели, и под ними появились сине-черные круги. Но ум ее, похоже, сохранил живость. Каких бы таблеток она ни наглоталась вчера, к сегодняшнему дню, очевидно, ее организм уже избавился от последствий этой дряни.Мягким и негромким, но непреклонным голосом я рассказываю ей об открытии, сделанном патологоанатомом во время вскрытия Энн: что много лет назад она была стерилизована с применением очень необычной процедуры, скорее всего во время «экстренной операции по удалению аппендицита» на острове. Мать слушает меня так, как могла бы слушать родительница, которой говорят, что ее ребенка замучили до смерти. У меня появляется чувство, что если я уколю ее иголкой, она не поморщится и ничего не почувствует.— Есть и еще кое-что, — добавляю я. — Прошлой ночью мне снился кошмар. Он все время повторяется. Мне снится, что я еду в старом грузовичке-пикапе вместе с дедушкой. И вчера ночью я досмотрела его до конца. Дедушка затормозил у пруда, а потом… Мама, потом он начал трогать меня.Она по-прежнему не поднимает глаз от стола.— И как раз перед тем как снять с меня джинсы, он достал из-под сиденья Лену и сунул ее мне.Руки матери начинают дрожать крупной дрожью.— Именно в таком виде и нашли Энн, — напоминаю я ей. — Рядом с ее обнаженным телом лежал Томас, Застенчивая Черепашка.— Вчера ночью мне тоже снился сон, — негромко сообщает мать.— Вот как… в самом деле?Она подносит чашку с кофе к губам, потом со стуком опускает ее на блюдце.— Когда я была еще совсем молоденькой, на острове кое-что произошло, — начинает она рассказ голосом, какого я никогда у нее не слышала. В нем не чувствуется никакой аффектации, никакого притворства, ровным счетом ничего, что могло бы привлечь внимание слушателя. — Мне тогда исполнилось четырнадцать лет. Было лето. И я подружилась с тамошним мальчиком. Негром. Он был на год старше меня. Наши отношения оставались совершенно невинными, по большей части. Но к концу лета мы начали трогать друг друга. Так или иначе, но он трогал меня. — Она отпивает глоток кофе, и руки у нее дрожат так сильно, что я боюсь, что она выронит чашку. — Мы встречались у старой хижины у реки. Туда никто и никогда не ходил. Но однажды мой двоюродный брат выследил нас. И он видел, как Джесси трогал меня.— Этого мальчика звали Джесси?Перед моими глазами мгновенно всплывает образ чернокожего мужчины, который выговорил обожженными губами: «Я довольно хорошо знал вашу мать».— Да.— Джесси Биллапс?Наконец она смотрит мне в глаза.— Да. Он был влюблен в меня.— Боже мой… Мама, я разговаривала с ним совсем недавно.— Как он выглядит?— Нормально, по-моему. Но в душе у него кипит гнев.— Я уверена, что так оно и есть, особенно после того, что случилось с ним на войне. Можешь мне не верить, но он был очень симпатичным. Я сделала для него все, что смогла. Сейчас у него лучшая работа на острове.Господи…— Ты ведь что-то недоговариваешь, верно?Она пожимает плечами, словно это больше не имеет значения.— В тот день, когда мой кузен увидел нас, он рассказал обо всем своему отцу. А его отец рассказал моему.По коже у меня пробегает холодок.— Что было дальше?— Папа в тот же вечер отправился в дом к родителям Джесси, вытащил его оттуда и избил до полусмерти.В памяти у меня с потрясающей ясностью всплывают слова Джесси Биллапса: «Однажды, когда я был еще мальчишкой, доктор Киркланд избил меня. Сильно. Но на его месте я поступил бы точно так же, так что в этом смысле мы с ним квиты…»Слезы текут по лицу моей матери. Я хватаю со стола бумажное полотенце и подаю ей.— Мама?Она смеется каким-то странным смехом, и в голосе ее слышны истерические нотки.— Я думала, папа поступил так потому, что Джесси был чернокожим. Понимаешь? А после этого я чувствовала себя ужасно. Я была похожа на тебя. Я отказывалась разговаривать. И папа злился на меня все сильнее и сильнее. Наконец он потребовал, чтобы я объяснила ему причины своего молчания.— И что ты ему сказала?— Что он избил Джесси, как будто парнишка изнасиловал меня или сделал что-нибудь в этом роде, но правда заключалась в том, что я хотела, чтобы Джесси трогал меня.Я пытаюсь представить своего деда, как он слышит подобные речи из уст дочери еще в шестьдесят шестом году.— Что случилось потом?— У отца побелело лицо. Тогда мы остановились в номере-люксе отеля «Пибоди» в Мемфисе. Он рывком сдернул меня со стула и потащил в спальню родителей. Он снял ремень и порол меня до тех пор, пока не потекла кровь, но и тогда он не остановился, а продолжал избивать меня.— А что в это время делала бабушка?Мать качает головой, словно до сих пор пребывает в недоумении.— Не знаю. Она просто исчезла.Как исчезала ты, когда я была маленькой, а дедушка сердился…— Но самое страшное заключается в том, — продолжает мать, — что я кое-что забыла и не вспоминала об этом, пока вчера мне не приснился сон. Ведь он раздел меня догола, прежде чем выпороть. Он раздел меня догола. Мой собственный отец швырнул меня на кровать и сорвал с меня одежду. А когда он избивал меня, то выкрикивал всякие вещи. Мерзкие и отвратительные. Он называл меня шлюхой… грязной проституткой. Тогда я даже не знала значение этих слов. Но самым страшным было выражение его лица. Его глаза.— Что в них показалось тебе странным и страшным?— Я увидела в них не только гнев, Кэт.Перед глазами у меня проплывает череда мгновенных и ужасающих воспоминаний. Дикие, невидящие глаза и раскрытый в яростном крике рот.— А что еще?Мать закрывает глаза и качает головой — подобно первобытной женщине, страшащейся назвать демона по имени.— Мама? Что еще ты увидела в его глазах?Она отвечает испуганным, едва слышным шепотом.— Ревность.По телу у меня пробегает дрожь, а в душу закрадывается страх. Но помимо страха я ощущаю еще и нечто вроде ликования.Она знает, — понимаю вдруг я. — Она все знает… она все знает… она все знает…— У тебя сохранились воспоминания о том, как дедушка трогал тебя?Она отрицательно качает головой.— Но ты была права, когда заговорила о моих проблемах. Есть вещи, которые я просто не могу сделать. Я не оправдала надежд твоего отца. Он разочаровался во мне. Хотя проявил чуткость и понимание. И я хотела сделать то, чего он хотел от меня… в этом не было ничего ненормального. Но я просто не могла. Стоило Люку оказаться позади меня, как у меня перехватывало горло и я чувствовала себя так, словно мне сию же секунду надо бежать в ванную.— Чтобы помочиться, ты имеешь в виду?Она краснеет до корней волос.— Нет. А если он пытался продолжать, я испытывала ужасную боль. Я не хочу больше об этом говорить, хорошо? Просто не могу. Я даже не уверена, что помню из того, что было на самом деле, а что выдумываю. Но одно я помню совершенно точно… — Она комкает бумажное полотенце и прикладывает влажный комок к глазам, но нового потока слез остановить не в силах. — То, как смотрела на меня Энн. По вечерам, особенно когда мама уходила играть в бридж, Энн удалялась в кабинет отца, чтобы занять его. А я оставалась в своей комнате. Я знала, что она ненавидит бывать там. Я знаю, что она боялась его. В глубине души я тоже очень боялась отца, хотя не призналась бы в этом никому. Даже самой себе. Как можно бояться своего отца? Он любил меня и заботился обо мне. Но всякий раз, когда Энн оставляла меня и шла туда, чтобы провести какое-то время в его кабинете, она смотрела на меня так, как смотрят на того, кого хотят защитить.Подбородок у матери дрожит, как у маленькой девочки. Я не уверена, что она долго сможет выдерживать этот разговор.— А теперь, — говорит она, — я совершенно точно уверена, что именно это она и делала. Защищала меня от него. Она была всего на четыре года старше, но… Боже мой, я не могу даже думать об этом!Она роняет голову на руки, и тело ее сотрясается от рыданий. Я склоняюсь над ней и обнимаю так крепко, насколько хватает сил.— Я люблю тебя, мама. Я очень сильно люблю тебя.— Я не понимаю, как… По крайней мере, Энн пыталась защитить меня. Но я не сумела защитить тебя… моего собственного ребенка.— Ты не могла, — шепчу я в ответ. — Ты не смогла защитить даже себя.Она выпрямляется и стискивает зубы, явно злясь на себя.— Мама, ты даже не понимала и не знала, что с тобой случилось. Не понимала разумом, во всяком случае. Я думаю, ты не сознавала этого вплоть до вчерашней ночи.— Но как это возможно? — Она взглядом умоляет меня объяснить ей. — Энн знала. А почему я ни о чем не догадывалась?— Я думаю, что все мы просто отгоняли от себя подобные мысли, потому что признать, что он так поступал с нами, значило согласиться с тем, что он не любил нас. Что он заботился о нас не ради нас самих… а ради себя. Чтобы использовать.Мать берет меня за руку и стискивает ее, как клещами.— Что ты собираешься делать, Кэт?— Хочу заставить его признаться в том, что он делал.Она качает головой, глаза ее полны ужаса.— Он никогда не сделает этого!— У него не будет другого выхода. Я намерена доказать, что он делал это. А потом я собираюсь сделать так, чтобы он понес наказание за свои поступки.— Он убьет тебя, Кэт. Просто убьет.Я начинаю возражать, но мать права. Дедушка стерилизовал свою десятилетнюю дочь, чтобы иметь возможность растлевать и насиловать ее после достижения зрелости, не боясь, что она забеременеет. Он убил ее будущих детей ради нескольких жалких лет удовольствия. И в конце концов из-за этого она сошла с ума.Он убил моего отца, чтобы защитить себя.Он, не колеблясь, убьет меня по тем же соображениям.— Он когда-нибудь говорил тебе что-нибудь подобное? — спрашиваю я. — Он угрожал тебе?— Нет, — тоненьким и жалким голоском отвечает мать. Но внезапно глаза у нее начинают дико сверкать. — Я убью твою мать, — шипит она. — Я отправлю ее вниз по реке, и она больше не вернется. Совсем как те маленькие ниггеры, что исчезли без следа.Мать говорит шепотом, как насмерть перепуганный ребенок, и от звука ее голоса у меня по спине бегут мурашки. Я снова успокаивающе обнимаю ее.— Я знаю, что ты его боишься. Но я не боюсь. Для нас с тобой лучшая защита — правда. А правда лежит в папином гробу.В глазах у нее мелькает огонек.— Почему ты так думаешь? Что может рассказать тебе тело Люка?— Я сама толком не знаю. Может быть, ответ подскажет Лена. В моем сне папа пытался что-то сообщить о Лене, и я должна узнать, что именно.— Ты и вправду в это веришь? Что он пытался поговорить с тобой?— Нет. Я думаю, что видела что-то в ту ночь, когда умер папа. Видела, но потом подсознание заблокировало это воспоминание. И я не вспомню, что это было, пока гроб не откроют и я не загляну в него. Может быть, не вспомню даже тогда. Может быть, для этого потребуется повторное вскрытие. Но, мама… я не смогу ничего этого сделать без твоей помощи.Она смотрит на стол, и в глазах ее отражается страх. Но и что-то еще.— Люк был славным парнем, — бормочет она. — Ему пришлось многое пережить на войне, и это его изменило, и не в лучшую сторону, но прикончила его все-таки наша семья.Я жду продолжения, но она молчит.— Мама, ты мне поможешь?Когда она наконец поднимает глаза и встречается со мной взглядом, я вижу в них то, чего никогда не видела ребенком.Мужество.— Говори, что я должна сделать, — шепчет она.

Глава 55Могильщики трудятся уже пару часов, их потные спины согнуты над мотыгами и лопатами под лучами палящего солнца, хотя сейчас всего одиннадцать часов утра. Их шестеро: немолодые, но крепкие чернокожие мужчины в рабочих комбинезонах цвета хаки. Они копают медленно, но упорно и безостановочно, подобно стайерам, бегунам на длинную дистанцию, и мускулы перекатываются под блестящей на солнце кожей, а каждые полчаса они устраивают перекур. Они уходят за стену, чтобы выкурить по сигарете марки «Кул», и угощают ими машиниста экскаватора, который восседает на своей желтой машине, подобно императору на троне, чтобы перенести гроб на последние несколько ярдов и водрузить его на катафалк. Из-за того, что наш участок расположен в самой старой, заросшей деревьями и кустарником части кладбища, грунт неудобен для работы ковшом экскаватора. Но могильщики уже добрались до крышки гроба. Его полированная поверхность тускло сверкает на солнце. Они делают подкопы с обеих сторон, чтобы подвести под гроб стропила, а потом лебедка поднимет наверх то, что должно было навсегда остаться под землей.Понадобилось целых девяносто минут напряженных совместных усилий, чтобы привести этот процесс в действие. Сначала я отвезла мать в контору адвоката Майкла Уэллса на Уолл-стрит, который отложил завтрак ради того, чтобы помочь нам составить письменные показания под присягой. Затем мы перешли на другую сторону улицы, в здание суда, где передали письменные показания в канцелярию суда лорда-канцлера, после чего судья подписал постановление, разрешающее в одностороннем порядке провести эксгумацию с целью повторного вскрытия тела Люка Ферри. Имея на руках постановление суда, я высадила мать у ее магазина и позвонила директору похоронного бюро, кладбищенскому распорядителю и судебно-медицинскому эксперту в Джексоне. Последний настолько горел желанием помочь мне, что я заподозрила, что здесь не обошлось без вмешательства специального агента ФБР Джона Кайзера.Как предписывают обычаи штата Миссисипи, директор похоронного бюро присутствует в таких случаях во время эксгумации в качестве свидетеля. Добродушный и румяный, семидесятилетний мистер МакДонахью монополизирует рынок похоронных услуг для белых в Натчесе в течение вот уже пятидесяти лет. Он стоит в тени в рубашке с короткими рукавами, а его черный пиджак аккуратно сложен и покоится рядом на кирпичной стене. Он весьма неодобрительно отнесся к моему намерению «взглянуть на останки», как он выразился. Я попыталась умерить беспокойство мистера МакДонахью, заявив ему, что имею богатый опыт обращения с трупами и вскрытиями, но он лишь вздохнул и заметил: «Каким бы опытом вы ни обладали, совсем другое дело, когда приходится вскрывать могилу своих родственников».Через несколько минут я узнаю, прав ли он в своих рассуждениях.Более всего сейчас меня заботит состояние, в котором находится тело моего отца. Нынче утром мистер МакДонахью просмотрел свои записи и установил, что гроб с телом папы не был помещен в склеп, что упрощает процедуру эксгумации, но при этом возрастает вероятность того, что в гроб попадет вода. Мой дед, который занимался организацией похорон, совершенно очевидно, один из немногих, кому известно происхождение обычая сооружать склепы в Америке. В прошлом веке, для того чтобы поступить в медицинскую школу, от абитуриентов требовалось предоставить один труп. Это привело к распространению краж на кладбищах. В результате появился обычай хоронить умерших в склепах, чтобы воспрепятствовать последующему похищению тел, поскольку для того, чтобы поднять крышку склепа, требовались усилия двух или даже трех сильных мужчин. Большинство людей сегодня покупают склепы, убежденные, что эта мера предотвратит попадание воды в последнее прибежище их родных и близких, и отчасти это правда. Но вечность — это очень долго. Вода прорезала Большой Каньон и при наличии достаточного времени способна разрушить все, сделанное человеческими руками. Дедушка не видел смысла платить приличные деньги за профилактические меры, которые все равно окажутся временными.Однако он не поскупился и купил лучший из имеющихся в наличии бронзовых гробов, вероятно, для того, чтобы произвести впечатление на друзей и умилостивить мою пребывающую в расстроенных чувствах мать. Эта модель снабжена специальным уплотнителем из ненаполненной резиновой смеси, которая позволяет газам, образующимся в результате разложения, выходить наружу, но не пропускает внутрь влагу. Поэтому существует большая вероятность того, что мне, когда будет открыта крышка гроба, не придется лицезреть слишком уж ужасное зрелище.Я провела все утро, наблюдая, как медленно растет куча земли рядом с могилой, на которую за эти годы я старалась приходить так часто, как только могла. Все не так грязно и неряшливо, как можно было бы полагать. Могилы больше не копают глубиной в шесть футов. По закону теперь достаточно наличия двадцати четырех дюймов грунта поверх крышки гроба, что достаточно для того, чтобы бродячие собаки не разрыли могилу после ухода скорбящих родственников и друзей.Один из могильщиков, стоящих в яме, кричит, чтобы ему подали какую-то штуковину под названием «воронья лапа». Мужчина в красной бандане приносит ему пятифутовый штырь с плоской пяткой. Я подхожу поближе к краю могилы и вижу, как первый могильщик подводит пятку штыря под край гроба с телом отца.— Нам нужно нарушить вакуум, понимаете? — обращается ко мне мистер МакДонахью, который сейчас стоит рядом со мной. — Гроб лежит здесь уже много лет и буквально врос в землю. Но стоит только нарушить эту спайку, и его можно вытащить достаточно легко.Гроб освобождается из плена с отвратительным чавкающим звуком, как будто вы открываете посуду марки «Тапперуэар», в которой хранились испорченные продукты. Могильщики спрыгивают в яму и заводят прочные лямки под оба конца гроба, а потом устанавливают блок и тали. Соединенными усилиями человека и машины длинный бронзовый гроб вскоре опускается на траву рядом с могилой. Хотя и покрытый коричневой землей и грязью, он по-прежнему отливает тусклым сиянием, подобно сокровищу, извлеченному из гробницы фараона в Египте.Мистер МакДонахью подает знак машинисту экскаватора как можно ближе подъехать к стене, огораживающей участок. Когда машинист заводит дизельный двигатель своей машины, я прошу мистера МакДонахью остановить его.— Что-нибудь не так, мисс Ферри?— Я хочу открыть гроб.Мистер Донахью явно удивлен моей просьбой.— Прямо здесь, на солнце?— Это стандартная процедура при проведении эксгумации для получения образцов ДНК.Директор похоронного бюро, несомненно, располагает обширной практикой в сохранении на лице невозмутимого выражения, но моя агрессивность в обращении с мертвыми ему явно не по вкусу.— Знаете, я еще никогда не делал ничего подобного, — наконец изрекает он.— Тем не менее.Он пожимает плечами, показывая, что сдается.— Тело принадлежит семье. Вы можете делать все, что хотите. Я открою крышку для вас.— Благодарю вас.Он извлекает из кармана шестиугольный ключ, наклоняется над изножьем гроба и начинает отворачивать утопленную заподлицо гайку. Возвращается звук открываемой посуды «Тапперуэар», на этот раз усиленный десятикратно — это изнутри под давлением медленно стравливается воздух, несущий с собой химический запах бальзамирующей жидкости.Я пыталась подготовиться к предстоящей процедуре, рассматривая старые фотографии, на которых был снят отец. Но мертвые не похожи на наши воспоминания о них. После смерти тело изменяется очень быстро, главным образом благодаря потере жидкости. Даже если оно сохранилось хорошо, то человек, которого я увижу, как только откинется крышка гроба, может показаться мне чужим. Он будет одет в костюм, и одно только это сделает его незнакомцем в моих глазах. Я никогда не видела своего отца в костюме. Никогда не видела его одетым во что-то другое, кроме выцветших джинсов «Ливайс» и футболки. Я думала, что и похоронить его должны в таком наряде, но за день до похорон тетя Энн появилась с дорогим черным костюмом, который, как я подозреваю, принадлежал одному из ее бывших мужей.Мистер МакДонахью выпрямляется над гробом и смотрит на меня с непонятным выражением, похожим на вызов.— Вы хотите, чтобы я открыл крышку сейчас?— Будьте так любезны.Он поворачивается и поднимает верхнюю часть крышки гроба до упора, насколько позволяют петли, после чего отходит в сторону, даже не взглянув внутрь. Могильщики тоже стараются держаться подальше, хотя я не знаю, что пугает их сильнее — вид или запах. Это может быть и уважение, но я сомневаюсь в этом. Если бы не мое присутствие, они шумели бы и чувствовали себя вольготно, подобно мужчинам на любой работе. Мне столько раз приходилось видеть это своими глазами, что я уже привыкла.Откинутая крышка загораживает мне гроб. Мне придется обойти его кругом, чтобы иметь возможность заглянуть внутрь. Ладони у меня вспотели. В отличие от общепринятого мнения, бальзамирование имеет целью сохранить тело только для прощания в похоронном бюро и никак не дольше. Если бальзамировщик плохо знает свое дело, то очень скоро труп может стать похожим на зомби из фильма ужасов, превратившись в вурдалака, плавающего в собственной гнилостной жиже. И даже если бальзамировщик справляется с работой на «отлично», в теле все равно могут сохраниться анаэробные бактерии, которым достаточно малейших следов влаги, чтобы началось разложение.Мистер МакДонахью многозначительно смотрит на часы.Делая первый шаг, я заставляю себя вспомнить Боснию, где работала в составе Комиссии по расследованию военных преступлений. Когда экскаваторы ООН вскрыли длинный ров, моим глазам предстали сотни мужчин, женщин и детей, тела которых находились на разных стадиях разложения. Матери, прижимающие к себе младенцев. Малыши, едва начавшие ходить, разорванные пулеметными очередями. Маленькие девочки, не расставшиеся со своими куклами, которые стали последним, что они видели в жизни, перед тем как их головы разбивали ружейными прикладами. Что бы ни находилось в гробу, оно все равно не сможет сравниться с теми ужасами. Но тем не менее… В голове у меня звучит голос директора похоронного бюро: «Совсем другое дело, когда приходится вскрывать могилу своих родственников».Я обхожу гроб и заглядываю внутрь.Я не верю своим глазам. Это моя первая реакция. Если не считать черного костюма, отец выглядит как живой. Случайному прохожему могло бы показаться, что молодой человек вздремнул после воскресного обеда. Щеки его и подбородок покрывает курчавая черная бородка, которую он никогда не носил при жизни. Борода эта состоит не из волос, это плесень, но по сравнении с теми жуткими переменами, которые мне доводилось видеть, борода из плесени — сущая ерунда.— Вы только взгляните, — говорит мистер МакДонахью, и в голосе его явственно слышится гордость. — Он выглядит совсем как Медгар Эверс.[56]Лена-леопард удобно устроилась на сгибе локтя моего отца. При виде ее оранжево-черного пятнистого меха у меня перехватывает дыхание. Для меня это слишком. До похорон отца я каждую ночь укладывалась спать вместе с Леной. И, если не считать снов, я не видела ее вот уже двадцать три года.— Несколько лет назад власти эксгумировали тело старины Медгара для суда над Джеймсом Эрлом Реем, — говорит мистер МакДонахью, — и он выглядел так, словно его похоронили только вчера. То же самое и с вашим отцом. В те времена всю подготовительную работу для меня делал старый Джимми Уайт. Теперь таких помощников не найти днем с огнем.— Не могли бы вы оставить меня ненадолго одну?— Да, конечно, мэм.Мистер МакДонахью отступает на несколько шагов.Я ощущаю себя персонажем диснеевской сказки. Как будто я проделала долгий путь, чтобы добраться сюда, и теперь, наклонившись и поцеловав своего спящего принца в холодные губы, могу оживить его и счастливо жить с ним до конца дней.Но я не могу этого сделать.Чем дольше я всматриваюсь в лицо отца, тем больше убеждаюсь в этом. Щеки у него ввалились, пусть и немного — равно как и глаза, несмотря на пластиковые колпачки, которые подложили ему под веки, чтобы сохранить иллюзию нормальности. Легким быстрым движением, как птичка, которая подбирает клювом зернышко с земли, я наклоняюсь и забираю Лену с руки папы.— Закрывайте, — говорю я.Мистер МакДонахью закрывает гроб и делает катафалку знак приблизиться.— Вы видели, что я забрала плюшевую зверушку, правильно? — обращаюсь я к нему.— Да, мэм.Я знаю, что мне следует подождать, но у меня не хватает ни сил, ни терпения.— Мистер МакДонахью, не могли бы вы на минуту пройти со мной к автомобилю?Он снова бросает взгляд на часы.— Вообще-то мне уже давно пора возвращаться в похоронное бюро. Там сейчас как раз идет служба.Я встречаюсь с ним взглядом и умоляю его явить великодушие, что почти всегда производит нужное действие на мужчин-южан.— Ну хорошо, только на одну минуту, — соглашается он.— Не будете ли вы так любезны захватить с собой ваш пиджак?Он забирает со стены пиджак, после чего следует за мной к «максиме» матери, которая припаркована на травяной лужайке между двумя обнесенными оградой участками. Я открываю багажник и достаю оттуда коробку с судебно-медицинскими химическими веществами, которые привезла из Нового Орлеана и которыми намеревалась обработать свою спальню. При виде бутылочки с люминолом я вспоминаю Натриссу и ее большие, как блюдца, глаза в тот день, когда она пролила жидкость и обнаружила кровавые следы ног. Для предстоящего испытания люминол не годится, поскольку он не только поглощает железо из гемоглобина, вступая с ним в реакцию, но и повреждает генетические маркеры в обнаруженной им крови, отчего проведение ДНК-тестирования становится невозможным. Сегодня я намерена использовать ортолидин, который позволит не только выявить следы латентной крови на шерстке Лены, но и сохранит целостность генетических маркеров.— Вы не могли бы сесть ко мне в автомобиль? — приглашаю я, забираясь на сиденье водителя.После короткого колебания директор похоронного бюро усаживается на место пассажира рядом со мной.— Что в этой бутылочке?— Химикат, который указывает на наличие скрытой крови.Он поджимает губы.— Это что, уголовное расследование?— Да. Не могли бы вы накрыть своим пиджаком мои руки и леопарда?— Могу, конечно. Надеюсь, вы не собираетесь уничтожить его, а?— Нет, сэр.Пока он расправляет пиджак, я внимательно рассматриваю Лену. Раздвинув мех у нее под нижней челюстью, я вижу шов, который наложила Пирли после смерти отца.— Вот так? — спрашивает мистер МакДонахью, соорудив из своего пиджака нечто вроде палатки.— Превосходно. — Левой рукой я помещаю Лену в импровизированную палатку, а правой разбрызгиваю ортолидин на ее шерстку. Потом поворачиваю ее другим боком и снова брызгаю химикатом.— И что же дальше? — спрашивает мистер МакДонахью.— Мы немного подождем.Когда-то фотографы использовали собственные пиджаки в качестве передвижных фотолабораторий в полевых условиях. Наступление эры цифровой фотографии сделало подобную практику достоянием прошлого, но сегодня знание этого приема мне пригодилось.— Не могли бы вы включить кондиционер? — просит мистер МакДонахью.— Нет. Мы же не хотим, чтобы химикат разлетелся по салону, верно?— Он токсичен или что-нибудь в этом роде?— Нет, — не моргнув глазом, лгу я.— Ага. Что, в таком случае, должно произойти?— Если там есть кровь, она будет светиться голубым цветом.— И сколько на это потребуется времени?— Минута или две.Мистер МакДонахью выглядит заинтересованным.— Я могу взглянуть?— Да. Если у нас что-нибудь получится, я хочу, чтобы вы засвидетельствовали это.После того как проходят две минуты, я приподнимаю полу пиджака и вглядываюсь в темноту. Голова Лены светится, словно окрашенная голубым фосфором.Сердце у меня колотится так, что готово выскочить из груди. Дедушка никогда не упоминал Лену ни в одной из версий событий, произошедших в ночь смерти моего отца. Зато он совершенно определенно посоветовал мне положить ее в гроб. И вскоре я узнаю, почему.— Что вы видите? — интересуется директор похоронного бюро.— Кровь.— Могу я взглянуть? — умоляющим голосом просит он, как восторженный четырехлетний ребенок.— Одну минуточку.Я осторожно поворачиваю Лену в руках и рассматриваю ее голову. Хотя и размазанная — очевидно, когда ее чистила Пирли, — кровь, похоже, попала на шерсть маленькими брызгами. В одном месте капли располагаются особенно густо — здесь Пирли, очевидно, просто недоглядела. Большая часть кровавых пятен приходится на голову Лену, тогда как на остальное тело их попало совсем немного. Создается впечатление, что ее попросту сунули головой в рану в попытке остановить сильное кровотечение. Неужели это папа прижал мою любимую зверушку к ране, пытаясь спастись? Это вполне возможно, хотя, учитывая огромное выходное отверстие от пули у него на спине, такой шаг никак не мог сохранить ему жизнь.Ты смотришь прямо на ответ, — звучит у меня в голове негромкий голос. — Смотришь на него, но не видишь…Голубое свечение стало ярче. Я медленно поворачиваю голову Лены, внимательно рассматривая ее со всех сторон. Не упускаю я и швы у нее под подбородком. Почему ее шерстка была разорвана именно в этом месте? Если папа сунул ее в рану на груди, то что могло разорвать плюшевую шкуру? Сломанное ребро? Очень может быть. Когда я поворачиваю Лену так, чтобы иметь возможность рассмотреть ее нос, ответ внезапно обрушивается на меня — как пригоршня ледяной воды, которую кто-то плеснул мне в лицо.На лбу у Лены виден безупречный полукруг голубого свечения, почти идеально соответствующий по размеру верхнечелюстной дуге взрослого человека. В моем распоряжении недостаточно данных, чтобы провести сравнительный анализ с конкретными зубами определенного человека, но и без него я твердо уверена в том, что полукруг на мехе Лены в точности совпадет с верхними зубами папы.Мой отец задохнулся и умер.В первый раз перед моим мысленным взором события той ночи разворачиваются именно так, как они происходили на самом деле. Дедушка сунул Лену в рот отцу — возможно, для того, чтобы заглушить крик боли, но скорее всего, чтобы довершить начатое убийство. Пока отец лежал на полу, истекая кровью, как раненный в брюхо олень, пока Пирли бежала из главного здания в помещение для слуг, дед сунул мою любимую игрушку в рот папе и зажал ему нос, чтобы побыстрее прикончить. Чтобы заставить его умолкнуть навеки.Но мой отец больше не будет молчать. Подобно крови Авеля, кровь папы взывает к отмщению из могилы. И, подобно убийце Авеля, мой дед скоро будет заклеймен. Заклеймен и покаран.— Теперь я могу взглянуть? — настаивает мистер МакДонахью.Я рассеянно киваю в знак согласия.Он приподнимает пиджак и смотрит в темноту.— Будь я проклят! Совсем как в сериале «CSI: полиция Майами».— Совершенно верно, — бормочу я. — Мне нужно еще раз взглянуть на тело, сэр.Он опускает стекло и вытягивает шею, чтобы оглядеться по сторонам.— Катафалк уже увез его в похоронное бюро.— Я должна увидеть тело еще раз, до того как его отправят в Джексон.— Тогда вам лучше поспешить. Фургон судебно-медицинского эксперта уже может ждать прибытия катафалка. Они просто перенесут гроб из одного автомобиля в другой, не занося в похоронное бюро.Я завожу мотор, сдаю задом на асфальтированную дорожку и, прибавив газу, устремляюсь к воротам кладбища в четырехстах ярдах впереди.— Вы должны высадить меня у моей машины, вы не забыли? — напоминает мистер МакДонахью.— Я не могу терять времени. Я сама отвезу вас в бюро.Он сердито смотрит на меня.— Остановите автомобиль немедленно, юная леди.— Речь идет о расследовании убийства, сэр. Дело ведет ФБР. Пожалуйста, оставайтесь на месте.Не знаю, поверил мне мистер МакДонахью или нет, но он усаживается поудобнее и умолкает. Я мысленно благодарю Господа за то, что он услышал мои молитвы.

Глава 56Перед похоронным бюро МакДонахью на два квартала в обе стороны выстроились припаркованные автомобили. Это стало уже традицией или приметой в Натчесе: вы видите автомобили, припаркованные здесь, и понимаете, что кто-то умер. Кто-то белый. У чернокожих свои похоронные бюро. И свои собственные кладбища. Некоторые вещи не меняются или меняются очень медленно.— Поверните сразу за железнодорожным переездом, — командует мистер МакДонахью. — Комната для бальзамирования располагается вот за той дверью гаража.Я делаю левый поворот, затем еще раз поворачиваю налево и въезжаю на стоянку, предназначенную для большегрузных автомобилей. Здесь стоит высокий черный катафалк, сверкающий на солнце, а рядом с ним припаркованы несколько дорогих седанов. Вероятно, они принадлежат семейству покойного, которое прощается с ним в похоронном бюро.— Вот сюда, — говорит МакДонахью.Он входит в пристроенный гараж, минуя «Додж-Караван», в салоне которого смонтированы направляющие салазки. Позади него стоит фургон, который был на кладбище. Какой-то юноша смывает с него грязь, поливая водой из зеленого садового шланга.— Человек из Джексона уже прибыл? — обращается к нему МакДонахью.— Еще нет, сэр.— Вам повезло, — бросает он мне через плечо.За воротами гаража открывается короткий коридор, вдоль обеих стен которого выстроились перевернутые гробы, закутанные в пластиковую пленку. Он ведет к двери, на которой красуется знак биологической опасности. МакДонахью стучит в дверь, но никто не отзывается. Тогда он распахивает ее.Гроб с телом моего отца стоит на полу комнаты для бальзамирования. Его бронзовая поверхность вытерта насухо — вероятно, чтобы избежать попадания грязи в помещение, а не из уважения к покойному. На этот раз я не жду МакДонахью. Я подхожу к гробу и открываю крышку сама.— Вы сшиваете десны вместе? — задаю я вопрос. — Или пользуетесь игольчатым скобосшивателем?— А вы разбираетесь в своем деле, — ворчит он. — Мы пользуемся скобосшивателями с тех пор, как они появились в продаже.Стараясь сдержать эмоции, грозящие поглотить меня, я натягиваю латексные перчатки из коробки, стоящей на столе, склоняюсь над телом отца и прикасаюсь к его губам. Легким нажатием мне не удается их раздвинуть.— Иногда нам приходится использовать суперклей, — говорит МакДонахью. — Чтобы они не расходились. В остальных случаях бывает достаточно вазелина.Стараясь не повредить обезвоженную кожу, я нажимаю сильнее.Губы раздвигаются.Первое, что бросается мне в глаза, это два кусочка серебряной проволоки, скрученные вместе и спрятанные под губами. Именно они удерживают зубы вместе во время прощания с покойным. Маленькие шурупы вкручены в костную ткань верхней и нижней челюстей с помощью пружинного инжектора. К каждому шурупу прикреплен четырехдюймовый кусочек проволоки. С помощью хирургических щипцов техник скручивает эти два кусочка проволоки вместе, затягивая их до тех пор, пока зубы не смыкаются. После чего ассистент откусывает лишние обрезки проволоки и прячет скрутку так, чтобы ее не было видно.— Кусачки, — прошу я.МакДонахью подходит к комоду и принимается шумно рыться в выдвижном ящике.— Держите.Стараясь не повредить зубы отца, я зажимаю режущими лезвиями скрученные проволочки и перекусываю их пополам. Нижняя челюсть сразу же отвисает, издевательски напоминая открывшийся во сне рот.— Вы что-то хотите найти у него во рту? — подает голос директор похоронного бюро.— Да.— Что именно?— Еще не знаю.Я наклоняю голову отца набок, приоткрываю его рот шире и ввожу в него голову Лены.— Какого черта вы делаете? — бормочет владелец похоронного бюро.— Выключите свет, пожалуйста.Он повинуется.Через несколько секунд после того, как гаснет свет, мои зрачки расширяются в достаточной степени, чтобы уловить свечение, образуемое ортолидином, вступившим в реакцию с кровью на шерстке Лены. Как я и подозревала, светящийся полукруг на ее мордочке полностью совпадает с верхнечелюстной аркой моего отца.— Включите свет, пожалуйста, — говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.Я даже не могу подобрать названия тем чувствам, которые обуревают меня сейчас. Это тошнотворная смесь возбуждения и отвращения. Я очень давно охочусь на убийц, но сейчас мне вдруг приходит в голову, что всю свою жизнь я охотилась на одного-единственного убийцу.Стук в дверь комнаты для бальзамирования заставляет меня подпрыгнуть. МакДонахью отворяет ее, и на пороге появляется пожилой мужчина, заглядывающий внутрь с явным любопытством.— Я приехал из офиса судебно-медицинского эксперта, — говорит он.МакДонахью переводит взгляд на меня.— Вы закончили?— Мне нужно еще три минуты.Он закрывает дверь.— Не обращайте внимания на этого парня. Контора судебно-медицинского эксперта нанимает отставников или пенсионеров в качестве разъездных шоферов. Им платят за каждую милю. И эти водители ни черта не понимают в нашем деле.— Фонарик!МакДонахью, достав из комода, передает мне желтый карманный фонарик-карандаш.С бешено бьющимся сердцем я последовательно исследую пальцем внутреннюю полость рта отца. Что я надеюсь найти? Кусочек меха? Трассеологические доказательства вмешательства другого человека? Когда палец попадает между верхней десной и щекой, я вдруг нащупываю что-то маленькое и твердое, похожее на кукурузное зернышко. Я вынимаю этот предмет и держу его между большим и указательным пальцем.Это не зернышко. Это пластиковый шарик, серый — точно такой же, как те, что сыпались из груди отца в моем сне.— Боже мой! — шепчу я.— Что это такое? — спрашивает МакДонахью.— Пластиковый шарик. Ими набита плюшевая игрушка. Первоначально внутренности их заполняли рисом, чтобы они были мягкими на ощупь, но спустя какое-то время компания-производитель стала использовать пластиковые наполнители.— Это настолько важно?— Это улика в деле об убийстве. У вас найдется пакет «зиплок»?МакДонахью подает мне пакет, и я кладу шарик внутрь. Дальнейший осмотр позволяет обнаружить еще три шарика: один за щекой и два других в горле.— Вы видели, как я обнаружила пластиковые наполнители, — говорю я. — Я кладу их на то же самое место, где нашла. Вы засвидетельствовали это?— Да, мэм.— И готовы подтвердить это в суде?— Надеюсь, что до этого не дойдет. Но я готов подтвердить то, что видел.Я с резким щелчком снимаю с рук перчатки, и вдруг в голову мне приходит неприятная мысль. Мне следовало осмотреть полость рта отца до того, как вкладывать в него голову Лены. Это все стресс во всем виноват. Я передаю мистеру МакДонахью плюшевую игрушку.— Пожалуйста, осмотрите ее и убедитесь, что в шкурке нет дырок.С удивлением, но он надевает латексные перчатки и выполняет мою просьбу.— Не вижу никаких отверстий.Мне хотелось бы несколько мгновений провести наедине с отцом, но если я сейчас останусь с ним одна, впоследствии это может привести к юридическим проблемам. На глазах у владельца похоронного бюро я опускаюсь на колени перед гробом, кладу руку на грудь отца и бережно целую его в губы. Немного плесени меня не убьет.— Я люблю тебя, папа, — шепчу я. — Я знаю, что ты пытался спасти меня.Отец не отвечает мне.— А теперь я собираюсь спасти себя сама. И маму тоже, если получится.На мгновение мне кажется, что папа плачет. Потом я понимаю, что по его лицу текут мои слезы. Маска холодного профессионализма, которую мне удавалось носить до этого момента, дала трещину. Передо мной в гробу лежит не какой-то анонимный труп. Это мой отец. И я не хочу снова потерять его. Я не хочу, чтобы его снова опускали в землю. Я хочу, что он сел, обнял меня и сказал, что очень сильно меня любит.— Мисс Ферри? — слышу я голос МакДонахью. — С вами все в порядке?— Нет, со мной не все в порядке. — Я поднимаюсь на ноги и вытираю глаза. — Но я справлюсь. Впервые в жизни скоро со мной все будет в порядке. А вот кое-кому придется несладко. Кое-кому придется заплатить за все.МакДонахью выглядит растерянным и озадаченным.— Можно закрыть крышку гроба?— Да. Благодарю вас за все. Теперь я могу отвезти вас обратно к вашей машине.— Не беспокойтесь. У меня есть люди, которые позаботятся об этом.— Спасибо.Нетвердой походкой я направляюсь к выходу из комнаты для бальзамирования, и подгибающиеся ноги с трудом, но не подводят меня. Но когда я выхожу в заставленный гробами коридор, в голову мне приходит неожиданная мысль. Я поворачиваюсь.— Мистер МакДонахью?— Да, мэм?— Вы разговаривали сегодня с моим дедом?Владелец похоронного бюро быстро опускает глаза. Это и есть ответ, который мне нужен.— Мистер МакДонахью?— Он позвонил мне и попросил рассказать о том, что вы делали на кладбище.Даже на расстоянии я ощущаю железную хватку своего деда.— Сэр, мой дед влиятельный человек. Я знаю, что вам это известно. Но вы только что приняли участие в расследовании дела о серийных убийствах, проводимом под эгидой ФБР. Мой дед тоже вовлечен в это расследование, и отнюдь не в положительном смысле — если вы понимаете, что я имею в виду. Если вы вмешаетесь в ход расследования, передав ему информацию о том, чему только что стали свидетелем, ФБР немедленно возьмет вас под колпак и вся ваша деятельность будет изучаться под микроскопом. Сюда немедленно прибудут представители Управления по охране труда, которые будут проводить ежедневные инспекции на вашем предприятии. Я понятно выражаюсь?У мистера МакДонахью такой вид, словно он желал бы никогда меня больше не видеть.— Все происходящее меня не касается, — заявляет он. — И я ни с кем не буду разговаривать об этом.— Вот и славно.Я выхожу из гаража на яркий солнечный свет и внезапно оказываюсь лицом к лицу с несколькими мужчинами, одетыми в воскресные костюмы. У всех на лацканах пиджаков приколоты розочки. Очевидно, они принимают самое непосредственное участие в траурной церемонии и только что перенесли покойного в катафалк. Вскоре со стороны выхода у меня за спиной должны показаться члены семьи.Я быстро иду вдоль боковой стороны здания, но удрать мне не удается. Из-за угла навстречу выходит женщина примерно моих лет, держа на руках ребенка. Когда я делаю шаг в сторону, чтобы обойти ее, она от удивления открывает рот.— Кэт? — восклицает она. — Кэт Ферри?— Да?— Я Донна. Донна Рейнольдс.Я в растерянности смотрю на нее.— Раньше меня звали Донна Данауэй, — продолжает она.В голове у меня словно щелкает переключатель, и я узнаю ее. Примерно так же я встретилась с Майклом Уэллсом. Вот только, в отличие от Майкла, за прошедшие годы Донна не похудела. Она прибавила в весе. Но в розовощеком, пухленьком личике я узнаю черты прежней, скуластой и худенькой девочки, с которой была знакома в младшей средней школе.— Это твой ребенок? — спрашиваю я.Она счастливо кивает.— Мой третий. Четыре месяца от роду.Взгляд мой падает на круглое личико ребенка, и я пытаюсь найти подходящие случаю слова. Но безуспешно. Голова у меня все еще идет кругом от того, что я только что узнала в комнате для бальзамирования. У ребенка огромные глазенки, плоский нос-пуговка и смеющаяся улыбка.— Как его зовут, Донна?— Это девочка. Ее зовут Бритни. Ты же видишь, она одета в розовое.— О господи, прости меня!Донна не сердится. Она улыбается.— Ты приехала на похороны? А я и не знала, что ты знакома с дядей Джо.— Я не была с ним знакома. Я просто…Слова замирают у меня на губах, а взгляд прикован к беззубой улыбке малышки. Изо рта Бритни стекает струйка слюны, и на меня снисходит величайшее в моей жизни прозрение. Не трубят трубы, с неба не ударяет молния, но я обретаю мгновенную и абсолютную уверенность в том, что права.Теперь я знаю, кто убивает мужчин в Новом Орлеане.

Глава 57— Кэт? Что происходит?Я с облегчением вздыхаю. Я уже почти приехала в Мальмезон, и с момента отъезда из похоронного бюро безуспешно пытаюсь связаться с Шоном.— Я знаю, кто убийца, Шон.— Вот это да! Только о каком убийце ты толкуешь? В вашем семейном деле или здесь, в Новом Орлеане?— В Новом Орлеане!— Откуда, черт возьми, ты можешь знать, кто убийца?— Как я всегда узнавала такие вещи? Просто в голове что-то сработало, вот и все.— И что сработало на этот раз?Меня так и подмывает рассказать ему обо всем, но если я это сделаю, то последствия предугадать будет невозможно. Кроме того, в данный момент я вовсе не уверена, что хочу, чтобы убийцу арестовали.— Я не могу сказать тебе этого сейчас, Шон. Пока не могу.— Проклятье! Что ты задумала, Кэт?— Сегодня после обеда я приезжаю в Новый Орлеан. Я хочу, чтобы ты встретил меня у моего дома. Ты по-прежнему отстранен от работы?— Да.— Но бляха и пистолет у тебя еще остались?— Пистолет у меня есть. И у меня есть бляха, которая сгодится на крайний случай. Что у тебя на уме?— Я хочу поговорить с убийцей до того, как мы что-либо предпримем.— Поговорить с ним? О чем?— Не с ним, Шон. С ней.Я слышу, как у него перехватывает дыхание.— Кэт, ты не можешь так поступить со мной.— Это вопрос всего нескольких часов. Я знаю, что тебе сейчас нелегко, но ты все поймешь, когда я приеду.Я сворачиваю на подъездную дорожку, ведущую к Мальмезону, и прибавляю газ, разгоняя машину по аллее, обсаженной дубами. Ворота из кованого железа стоят распахнутыми настежь. Я въезжаю в них и делаю крутой поворот, направляясь к главному зданию.— Почему ты позвонила мне? — чужим, незнакомым голосом интересуется Шон. — Почему не Кайзеру?— Потому что я доверяю тебе.Я лгу. Я выбрала Шона, потому что до некоторой степени могу управлять им.— Хорошо. Позвони мне минут за тридцать до того, как приедешь сюда.— Будь готов.Когда я влетаю на парковочную площадку, то с удивлением вижу голубой «кадиллак» Пирли, стоящий рядом с «линкольном» деда. Я удивлена и рада этому одновременно.— Я хочу, чтобы ты оказал мне еще одну услугу, Шон.— Какую?— Я знаю и то, кто убил моего отца.— Да? И кто же?— Дед. И он же растлевал меня. Он, а не отец. Папа застал деда в тот момент, когда он насиловал меня. И дед убил его, чтобы заставить молчать.— Твою мать! — В этом восклицании я слышу двадцать лет работы детективом по расследованию убийств. — Мне очень жаль, Кэт.— Я понимаю. Но дело не в этом. Послушай, если я по какой-то причине не доберусь до Нового Орлеана — другими словами, если меня убьют, — я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.— Что именно?— Убей его.Долгое молчание.— Твоего деда?— Да.— Ты серьезно? Ты имеешь в виду, что я должен устранить его?— Да. Сотри его с лица земли.В трубке слышится шипение и треск.— Ты просишь слишком многого.— Если я умру, его никогда не осудят. А я думаю, что он до сих пор занимается этим. Понимаешь? Если ты меня любишь, то сделаешь это. Ради меня, Шон. И ради своих детей. А теперь мне пора.— Подожди! Если с тобой что-то случится, как я узнаю, кто здешний убийца?Я раздумываю недолго.— Я напишу ее имя на клочке бумаги и положу его под коврик в машине своей матери. Ее зовут Гвен Ферри. Она водит «Ниссан-Максиму» золотистого цвета. Устраивает тебя такой вариант?В трубке я слышу его дыхание.— Полагаю, мне придется согласиться.Я нажимаю кнопку отбоя на сотовом телефоне матери, открываю отделение для перчаток и роюсь в нем. Единственным подходящим клочком бумаги, достаточно большим, чтобы писать на нем, оказывается использованный чек на покупку бакалейных товаров из универсама «Уол-Март». На его обороте я быстро пишу логическое обоснование посетившего меня в похоронном бюро озарения. Засовывая записку под коврик под ногами, я молю Бога о том, чтобы Шону не пришлось ехать в Натчес искать ее.

Глава 58На мой стук Пирли не отвечает. Когда я все равно пытаюсь войти, то обнаруживаю, что дверь заперта. Это вселяет в меня страх. Пирли никогда не запирает дверь. По крайней мере, так было всегда, пока я жила здесь. Еще один признак того, что многое изменилось.А заодно она задернула и занавески. После безуспешных попыток открыть хоть какое-нибудь окно на первом этаже, я решаю обойти дом сзади. Створки одного окна здесь закрыты всего лишь на защелку. Пришлось потрясти раму, а потом поднять створку вверх.В спальне Пирли темно, ее кровать пуста. Она живет в перестроенном бывшем помещении для слуг, как и мы, поэтому в доме нет коридоров. Я быстро подхожу к двери и иду на кухню.Как и мать сегодня утром, Пирли сидит за столом в темноте, не зажигая света, невидящим взглядом уставившись в пустоту. В отличие от матери, она курит. Я не видела, чтобы Пирли курила, с тех самых пор, как была маленькой. В пепельнице полно окурков, а рядом с чашкой кофе стоит бутылка дешевого виски.— Пирли?— Я подумала, что это Билли Нил пришел за мной, — хрипло выдыхает она.— Почему он должен прийти за тобой?— Из-за того, что я знаю.В ее голосе слышна пугающая нотка фатального смирения и обреченности.— И что же ты знаешь?— То же самое, что и ты, я полагаю.— Что ты имеешь в виду?В глазах у нее появляется осмысленное выражение.— Не играй со мной. Скажи, зачем ты пришла сюда.— Мне предстоит неприятное свидание с дедом. Но сначала я хотела поговорить с тобой.Она не мигая, пристально смотрит на меня.— О чем?— Тебе известно кое-что из того, что должна знать и я. А я хочу, чтобы ты узнала то, что удалось выяснить мне.— О чем ты говоришь?— Дедушка убил папу, Пирли.Оранжевый кончик ее сигареты вспыхивает ярче.— Это ты так думаешь? Или можешь доказать?— Я могу доказать это. А теперь я хочу знать, знаешь ли об этом ты?Пирли выдыхает длинную струйку дыма.— У меня нет доказательств. Я не видела, как он сделал то, в чем ты его обвиняешь. Если ты это имеешь в виду.— Я не это имею в виду, и тебе это прекрасно известно. Ты ведь подозревала его?— В ту ночь мне приходили в голову подобные мысли. И потом тоже. Но я ничего не могла сделать.Это я как раз понимаю.— Ты считала деда неуязвимым и непобедимым, Пирли. Но это не так. Я собираюсь сделать так, чтобы его посадили в тюрьму. Теперь у меня есть все необходимые улики. Помнишь Лену-леопарда?В глазах Пирли мелькает тень воспоминания.— Игрушку, которую ты похоронила вместе с мистером Люком?— Да. Дедушка предложил, чтобы я положила ее в гроб вместе с телом отца. А ты знаешь, почему он так сказал?— Я знаю только, что на ней была кровь. Я знаю, что доктор Киркланд распорядился, чтобы я ее выбросила. А когда я возразила, что это твоя любимая игрушка, он ответил, что я могу отмыть ее от крови и зашить дырку.— А ты знаешь, как и почему у Лены порвалась шкурка?Она отрицательно качает головой.— Дедушка сунул ее папе в рот, чтобы тот задохнулся, прежде чем ты успеешь спуститься вниз. От пулевого ранения он умирал недостаточно быстро.Пирли морщится.— Господи Иисусе! Не рассказывай мне таких ужасов.— Это еще не самое худшее. Ты помнишь историю о том, как дедушка удалил Энн аппендицит при свете фонаря на острове? Как он представлялся героем за то, что якобы спас ей жизнь?— Конечно, помню. Он сделал эту операцию вместе с Айви.— В общем, он действительно удалил ей аппендикс. Но при этом сделал и еще кое-что. Он перевязал ей фаллопиевы трубы, так что она не могла забеременеть.Пирли благочестиво склоняет голову и начинает негромко молиться.— Зачем ты ездила вчера на остров, Пирли? Ты же ненавидишь это место.— Я не хочу говорить об этом.— Ты должна начать говорить. Ты молчала слишком долго.Она отпивает виски из кофейной чашки, закуривает новую сигарету и делает глубокую затяжку.— Я бросила курить двадцать три года назад, — говорит она, и при каждом слове изо рта у нее вырываются клубы сигаретного дыма. — Я страшно скучала по табаку, это было для меня как непреходящая боль. Но когда я услышала, что мисс Энн умерла, то не смогла удержаться. И с тех пор курю без остановки.Я ничего не говорю.— Я начала работать здесь в сорок восьмом году, — продолжает она, словно разговаривая сама с собой. — Тогда мне было семнадцать. В тот год родилась мисс Энн, но в то время они жили в Новом Орлеане. Доктор Киркланд еще учился на врача. Они с миссис Кэтрин переехали в Натчес только в пятьдесят шестом году, а это поместье отошло к ним в шестьдесят четвертом. После смерти мистера ДеСалля. — Она смотрит на меня, словно чтобы убедиться, что я все понимаю. — Вот почему поначалу я ничего не заметила. Мисс Энн уже исполнилось шестнадцать, когда они сюда перебрались. Вред уже был нанесен. Но все равно здесь творились странные вещи. Хотя и не очень заметные на первый взгляд. Доктор Киркланд отпугивал любого мальчика, который заходил за Энн к ней домой. Даже очень приятных мальчишек. Многие отцы проявляют разборчивость, но доктор Киркланд был непреклонен. Он ревновал эту девочку. Миссис Кэтрин тоже это видела, но ничего не могла сделать, чтобы изменить ситуацию.— Если они жили в Натчесе с пятьдесят шестого года, — говорю я, — то ты не могла не замечать и других симптомов?Пожилая женщина задумчиво жует нижнюю губу.— Я думаю об этом на протяжении двух последних дней. Были времена, когда они оставляли девочек здесь одних, а сами отправлялись в длительные поездки и путешествия. Иногда доктор Киркланд оставлял мне лекарство для Энн. Она не выглядела больной, просто часто ходила в ванную и после нее там оставался такой неприятный запах. Я давала ей лекарство, и у нее все налаживалось. Но теперь, оглядываясь назад, мне кажется, что у нее было уж слишком много проблем. Хотя больше никто из врачей не видел ни ее, ни ее болезней, понимаешь? Ее отец и был ее врачом.О, я все прекрасно понимаю.— Он был и моим врачом тоже.Пирли накрывает мою руку своей, кожа которой напоминает пергаментную бумагу, сквозь которую просвечивают кости и сухожилия.— Я знаю, малышка. Я видела, что что-то не в порядке, но просто не понимала, в чем дело. Энн смеялась в нужные моменты, но смех никогда не затрагивал ее глаз. Эти глаза всегда походили на стекло. Блестящие, но одновременно пустые и ничего не выражающие. Господи, но мальчики все равно сходили по ней с ума. Энн была самой красивой девочкой в городе. Они не видели боли, которая жила в ее сердце.— А может, совсем наоборот, — говорю я. — Может быть, они чувствовали ее, и это привлекало их.— Возможно, и так, — бормочет Пирли, печально кивая головой.— А что ты можешь сказать о моей матери?Она отпивает очередной глоток виски и морщится.— Гвен было двенадцать, когда они переехали сюда. У нее не было тех проблем, которые мучили Энн. Она могла смеяться и улыбаться, и казалась вполне нормальным ребенком. Но она постаралась при первой же возможности выйти замуж, чтобы уйти из этого дома. Как оказалось, никуда она не ушла. Война заставила ее вернуться обратно. И чем старше она становилась, тем больше у нее возникало проблем. Теперь, задним числом, я понимаю, что доктор Киркланд, должно быть, добрался и до нее. Семя зла заронили в ее душу, когда она была еще совсем маленькой, как Энн. Просто в ее случае все было не так плохо.— Я думаю, Энн пыталась защитить ее.Пирли медленно кивает головой.— Энн пыталась помочь всем и каждому. Она стремилась спасти всех. Но не смогла спасти даже себя.— А бабушка Кэтрин, неужели она ничего не подозревала?— Со мной она никогда не разговаривала на эту тему. Но миссис Кэтрин точно знала, когда следует исчезнуть. И она позволяла доктору Киркланду много времени проводить наедине с девочками. Я видела это, когда они встречали здесь Рождество, девочки тогда были еще совсем маленькими. Если доктор Киркланд собирался весь день провести в доме, миссис Кэтрин находила себе занятие и место, куда могла бы удалиться. У меня были дурные предчувствия, но что я могла сказать? В то время все обстояло по-другому. Служанка, подобно мне, не могла и рта раскрыть, чтобы заговорить о таких вещах. Все, что я могла сделать, это оставаться рядом с девочками, когда они были расстроены. И пытаться хотя бы немного облегчить их боль.— Ты никогда и ничего не видела своими глазами?Она качает головой.— Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что доктор Киркланд специально делал так, чтобы я ничего не видела.— И как же он это делал?— Он бродил по территории поместья по ночам, совсем как твой папа. Думаю, это была одна из причин, почему он невзлюбил мистера Люка. Теперь он больше не мог шляться в любое время, когда вздумается, и оставаться при этом незамеченным. Несколько раз, когда доктор Киркланд заставал меня снаружи после девяти, он сурово предупреждал, чтобы я оставалась внутри и больше не выходила на улицу. Сказал, что может случайно подстрелить меня, приняв за грабителя. Поэтому я и сидела взаперти в доме, если только меня не звал он сам или миссис Кэтрин.Задним числом это казалось вполне ясным. Впрочем, недостает исторического контекста. Сама мысль о том, что доктор Киркланд, уважаемый хирург и образец добродетели, мог на цыпочках красться по своему роскошному довоенному особняку, чтобы растлевать и насиловать своих дочерей, сорок лет назад была просто невообразимой.— А какую роль играет во всем этом остров? — спрашиваю я.Пирли неловко ерзает на стуле.— Что ты имеешь в виду?— Как, по-твоему, он мог издеваться над детьми и там?— Если он и делал это, то никто мне в этом не признается.— Почему?— Потому что я давно уехала оттуда и никогда не возвращалась. Я превратилась в домашнего ниггера. Они считают меня рабой доктора Киркланда, купленной им с потрохами.— А почему ты действительно никогда не возвращалась туда?Она смотрит на меня с выражением, очень похожим на высокомерное презрение.— А как ты сама думаешь, почему? Там жил мужчина, от которого мне следовало держаться подальше.— Кто именно?— Мой дядя.— А почему ты должна была держаться от него подальше?Она презрительно фыркает.— Подумай сама, девочка. У меня возникли те же проблемы, что и у тебя.— Сексуальное насилие и домогательство?— На острове не знают таких слов. Там называют это «проникновение со взломом». По крайней мере, так выражаются мужчины. Да и некоторые женщины тоже. Дядя проник в меня и взломал, когда мне не было двенадцати. И он не оставлял меня в покое. Если бы его не посадили за что-то в тюрьму, я бы наверняка забеременела или еще что-нибудь похуже. Поэтому, когда мне представился шанс удрать с острова, я им воспользовалась.Откуда-то из глубин подсознания всплывает еще один образ. По гравийной дороге идет маленькая чернокожая девочка. Внезапно из жаркого марева появляется оранжевый грузовичок-пикап, а потом мужчина, который платит зарплату ее отцу и матери, предлагает подвезти ее…— Айви никогда не рассказывала тебе ничего подобного? — задаю я вопрос. — Ничего такого, что возбудило бы твои подозрения? Даже я слышала истории о детях, которые боялись ходить по дорогам в одиночку.Пирли складывает руки на столе.— Девочка моя, мужчина, который обрел вкус к таким вещам, ни за что не остановится. Он берет то, что ему нужно, при первой же возможности. Я скажу тебе еще кое-что. Я думаю, что женщины на острове знают об этом. Вот почему они выдумывают страшные истории, чтобы дети не бродили по дорогам. Но своим мужьям они не говорят ничего, можешь быть в этом уверена. Они не хотят, чтобы их мужья попали в камеру смертников в «Анголе» за убийство большого белого человека.— Ты точно знаешь это, Пирли? Или просто подозреваешь?Она пожимает плечами.— Какое это имеет значение?— В суде это будет иметь очень большое значение.Она снова презрительно фыркает, как будто выплевывая воздух.— Тебе не удастся заставить доктора Киркланда предстать перед судом. Он слишком умен и слишком богат. Такие мужчины, как он, не попадают в тюрьму. Тебе пора бы уже понять это, девочка моя.— Времена изменились с тех пор, как ты была молодой, Пирли.С ее губ слетает вымученный смех.— И ты в это веришь?— Да.— Тогда ты совсем не такая умная, как я считала.Цинизм Пирли приводит меня в бешенство. Если бы все женщины были такими, мы до сих пор оставались бы бессловесными рабынями, движимым имуществом, а не полноправными гражданами. С другой стороны… По сравнению с ней я выросла в намного более благополучном и привилегированном мире.— Ты так и не ответила на мой вопрос, Пирли. Для чего тебе понадобилось вчера съездить на остров?Плечи у нее бессильно опускаются.— Пару лет назад одна семья поразительно быстро, чуть ли не бегом уехала с острова. Я услышала об этом позже. У них был ребенок, девочка четырех лет. Они просто собрали вещи и уехали, не сказав никому ни слова. Я хотела узнать, не из-за доктора ли Киркланда они поступили таким образом.— Ты узнала что-нибудь?Она глубоко затягивается сигаретой, как будто впитывает божественный нектар, потом надолго задерживает дым в легких и наконец выдыхает его длинной голубоватой струйкой.— Нет, — отвечает она наконец. — Никто не захотел говорить со мной об этом. Они все напуганы.— Это была единственная причина, которая заставила тебя поехать туда?Она обращает на меня взгляд своих темных глаз, и я наконец ощущаю всю силу ее природной, инстинктивной интеллигентности. Пирли привыкла скрывать свой острый ум и сообразительность, такой ее воспитали. Но гибель моей тети — одной из ее «девочек» — вызвала тектонические сдвиги в душе старой женщины, и Пирли Вашингтон уже никогда не будет такой, как прежде.— Я думаю, что смерть миссис Кэтрин не была случайной, — шепотом произносит она. — Я всегда придерживалась такого мнения.Подобное заявление потрясает меня до глубины души.— Ты хочешь сказать, что бабушку Кэтрин убили? Этого просто не может быть. Люди видели, как она упала в реку.— Правда? — Глаза Пирли блестят в темноте. — Она была совсем одна, когда погибла. Вот только в самом ли деле она упала? И я не очень верю в то, что этот песчаный обрыв рухнул в реку. Миссис Кэтрин практически выросла на острове ДеСалль. И ты думаешь, что она встала бы на опасный обрыв, как какая-нибудь городская дурочка, и ничего не заметила? Нет, девочка моя. Как мистер Люк после войны никому не позволил бы тайком подобраться к себе, так и она никогда бы не сделала подобной глупости. Я думаю, что в конце концов миссис Кэтрин узнала нечто настолько плохое, что просто не смогла с этим жить. Если бы она обратилась в полицию, то навсегда опозорила бы доброе имя своей семьи. А так… Дети ее уже выросли… Мне кажется, она просто не видела, что еще можно сделать, и предпочла умереть. Я думаю, она сама решила утопиться, девочка моя.Самоубийство? И семидесятипятилетняя женщина решилась на такой шаг?— Что, по-твоему, она могла увидеть, Пирли?Пожилая женщина еще ниже опускает голову.— Несколько лет назад, убирая в кабинете доктора Киркланда, я нашла несколько фотографий.У меня перехватывает дыхание.— Что за фотографии?— Такие, которые не стоит носить на проявку в фотоателье.— Полароидные снимки?Она кивает.— И кто был снят на них?— Ты и мисс Энн.Лицо у меня горит.— Что мы делали?— Купались. В чем мать родила.— Вдвоем?— Нет. Должно быть, фотографии были сделаны с разницей в двадцать лет. На снимках вам обеим, наверное, не больше трех лет, и обе голенькие, как в тот день, когда вы только появились на свет. Вы плескались в каком-то плавательном бассейне. Если бы эти фотографии лежали с другими, я бы и не подумала ничего плохого. — Пирли выразительно поднимает палец, ноготь на котором накрашен ярко-красным лаком. — Но они лежали отдельно… И столько лет было между ними… Меня прямо как морозом обожгло. Как будто дьявол прошелся по моей могиле.— Ты думаешь, бабушка тоже нашла эти фотографии?— Что-то она нашла, это несомненно. В последний месяц перед смертью миссис Кэтрин буквально ни с кем не обмолвилась ни словом. В глазах у нее было отсутствующее выражение. Безнадежность.— Пирли, я обнаружила несколько фотографий обнаженных детей, спрятанных в амбаре. В вещах папы.Она выглядит потрясенной.— Мистер Люк держал у себя такие картинки?— Да. Но теперь, когда я знаю то, что знаю, думаю, он поступил так же, как и ты. Он нашел несколько подобных фотографий у деда. И оставил их у себя. Держу пари, он собирался предъявить их деду и потребовать объяснений. Может быть, именно они и стали причиной того, что он решил заглянуть в мою комнату в ночь своей гибели.— Я искала и другие подобные фотографии, — признается Пирли, — но пока что ничего больше не нашла. Боже, сколько несчастья принес этот человек! Он болен, вот что я тебе скажу.Я встаю из-за стола и раздвигаю занавески на окне кухни. Передо мной, величественный и молчаливый, подобно королевской усыпальнице, возвышается Мальмезон.— Он больше не причинит вреда детям, — негромко говорю я. — Сегодня я положу этому конец.— Как ты собираешься остановить его? Доктора Киркланда боятся даже полицейские. Господи, да это поместье стоит дороже, чем дома всех полицейских в городке, вместе взятые. Плюс дом мэра. У доктора Киркланда друзья повсюду, вплоть до самого Вашингтона, округ Колумбия.— Не беспокойся на этот счет. Просто пообещай мне, что если ты когда-нибудь предстанешь перед большим жюри, то расскажешь всю правду о том, что тебе известно.— Они заставляют давать присягу на Библии, правильно?— Да.— Знаешь, я слишком стара, чтобы лгать, положив правую руку на Библию. Но ты должна быть осторожна. Доктор Киркланд — не единственный больной человек здесь. Билли Нил так же плох, как и он, а ведь этот малый намного моложе и сильнее твоего деда.— Моложе, может быть. Но отнюдь не сильнее. Если забросить этих двоих в чащу леса, при том что только один должен выйти оттуда живым, дедушка съел бы печень Билли на ужин.Пирли, пошатываясь, встает, подходит ко мне нетвердой походкой и обнимает меня, как делала раньше, когда я была совсем еще маленькой девочкой. Так, как никогда не обнимала меня мать.— Помнишь, я говорила тебе, когда бросила курить?Я раздумываю недолго.— По твоим словам, двадцать три года назад. В ту ночь, когда погиб папа.Она кивает, и тычется подбородком мне в плечо.— А знаешь, почему я бросила курить в тот год?— Почему?— Потому что я знала, что сигареты — это яд. А после смерти мистера Люка я поняла, что буду нужна, чтобы приглядывать за тобой. Только мне очень жаль, что я не смогла сделать большего, девочка моя. Прости меня за то, что я не смогла уберечь тебя от боли, которую тебе пришлось вынести. — Она отстраняется и смотрит мне в глаза. — Ты самая сильная из всех моих девочек. Я всегда так говорила. Доктор Киркланд считает, что ты унаследовала эту силу от него, но он ошибается. Мистер Люк был хорошим человеком, но, когда нужно, он мог быть жестким и даже жестоким. Как и старый мистер ДеСалль. Может быть… Ох, не знаю. Я просто буду молиться за тебя и надеяться, что Господь услышит мои молитвы. Может быть, с Божьей помощью тебе удастся задуманное.Я нежно целую ее в щеку, открываю дверь и выхожу на яркий солнечный свет.«Линкольн» моего деда по-прежнему стоит рядом с «кадиллаком» Пирли. Я гляжу на машины и внезапно чувствую, что кто-то наблюдает за мной. Повернувшись направо, я вижу Билли Нила, который рассматривает меня, стоя на галерее в тыльной части Мальмезона.Он улыбается.Я разворачиваюсь и иду к нему, решительно и уверенно. Чем ближе я подхожу, тем бледнее становится его улыбка. К тому времени, когда я оказываюсь настолько близко, что могу окликнуть его, не повышая голоса, он уже хмурится. Странно, но в такую жару он напялил на себя спортивный пиджак. Вглядевшись пристальнее, я замечаю рукоятку автоматического пистолета, торчащую из наплечной кобуры, прикрытой пиджаком.— Что тебе нужно? — спрашивает он.— Ты поставил не на ту лошадь, — ровным и невыразительным голосом отвечаю я. — Спасайся, пока не поздно.Он смеется.— О чем ты толкуешь, мать твою?— Пойдем со мной и увидишь.

Глава 59Дедушка разговаривает по телефону, который стоит на его столе с убирающейся крышкой. Его широкую спину обтягивает сшитый на заказ костюм из синего французского шелка, а глубокий голос наполняет комнату подобно тщательно настроенному контрабасу.— Положи трубку, — резко бросаю я.Он разворачивается в кожаном кресле и пристально смотрит мне в лицо.— Я знаю, что ты сделал, — говорю я.— Одну минуту, — роняет он в трубку и прижимает микрофон к рубашке. — В чем дело, Кэтрин? Я сейчас очень занят.— Я знаю, что ты убил моего отца.Единственной реакцией на мои слова можно считать то, что он лишь прищуривает глаза. Потом переводит взгляд на Билли Нила, который остановился у дверей.— Я рассказал тебе, что случилось в ту ночь, Кэтрин.— Ты рассказывал мне об этом четыре раза. И всякий раз твои истории отличались одна от другой. Но теперь я знаю правду. Улики не лгут. Ты убил его, и я могу это доказать.Дедушка снова подносит трубку к уху.— Прошу прощения, но я перезвоню вам позже.— Сначала ты выстрелил в папу. Затем ты сунул ему в рот мою любимую плюшевую игрушку, чтобы заставить замолчать. Потом, как я полагаю, ты зажал ему нос пальцами, и он задохнулся.За тот краткий миг, который потребовался деду, чтобы положить трубку телефона, его голубые глаза доброго и любящего дедушки превращаются в холодные щелочки волка, почуявшего опасность. От подобной трансформации кровь стынет у меня в жилах. Мне никогда не приходилось видать такого лица, но я узнаю́ его. Это его настоящее лицо — лицо человека, который насиловал меня, когда я была еще ребенком.— На тебе есть микрофон? — спрашивает он.Я отрицательно качаю головой.Он не верит мне. Почему-то это приводит меня в ярость.— Ты хочешь, чтобы я разделась перед тобой? — Я начинаю расстегивать блузку. — Ты ведь не станешь утверждать, что не видел меня голой раньше, а?— Прекрати! — почти кричит он. Потом делает Билли Нилу знак рукой.Водитель берет какую-то штуковину с одной из полок и подходит ко мне. Это черная металлическая палочка, похожая на те, с помощью которых в аэропорту ищут спрятанное оружие. Он проводит ею вверх-вниз по моему телу, задержавшись на мгновение над нижней частью живота.— Она чиста, — наконец говорит Билли. Он возвращается к двери и останавливается возле нее, как сторожевая собака.— Тебе известно что-нибудь об этом? — обращается ко мне дед, указывая на дальнюю стену.К своему изумлению, я вижу разбросанные по полу книги, как если бы кто-то сбрасывал их с полок в тщетных и судорожных поисках чего-то важного. В голове у меня вновь звучат слова Пирли: «Я искала и другие подобные фотографии, но пока что ничего больше не нашла».— Мыши? — ровным, ничего не выражающим голосом предполагаю я.Дед открывает было рот, чтобы ответить, но потом оставляет эту тему, словно она не заслуживает его внимания.— Ну хорошо. Я уже сказал, что очень занят. Тебе нужно что-нибудь еще?Я не могу поверить в подобную наглость.— Ты разве не слышал меня? Я могу доказать, что ты убил Моего отца. Я также могу доказать, что ты насиловал тетю Энн. И не только ее.Он отмахивается от моих слов небрежным жестом.— Это нелепость.— У меня есть доказательства.— Кровавые отпечатки ног на полу? Я тебе уже объяснил, откуда они взялись.— У меня имеется множество других улик. — Я бы с удовольствием рассказала ему о Пирли, но не могу подвергнуть ее такой опасности. — И я начала вспоминать каждый день. Я знаю, что ты сделал со мной.Дед снова смотрит на меня прищуренными глазами.— Улики на основе воспоминаний? Мне кажется, ты слишком уж серьезно отнеслась к бредням своего приятеля доктора Малика.Что, черт возьми, происходит? Я была уверена, что он даже не слышал о Малике.— Кэтрин, ни один суд не примет к рассмотрению в качестве доказательств так называемые подавленные воспоминания. Я удивлен, что ты этого не знаешь.— Зато любой суд сочтет уликой тело Энн, — ровным голосом говорю я.В первый раз я замечаю, как по его лицу пробегает тень беспокойства.— О чем ты говоришь?— Как ты мог так поступить с ней?— Как поступить?— Стерилизовать ее! Ты перевязал Энн фаллопиевы трубы, когда ей было всего десять лет. Всю жизнь ты вел себя так, словно ты лучше всех, единственный и неповторимый. Лучший хирург, лучший бизнесмен, лучший охотник, лучший отец. А ты никто и ничто! Ты проклятое чудовище. Извращенец.Он не сводит с меня ледяного взгляда.— Ты закончила?— Нет. Ты заплатишь за все, что сделал. С Энн, с мамой, со мной. И с детьми на острове тоже.На его неподвижном лице выделяются лишь желваки на скулах. Мне известно больше, чем он считал возможным, и ему это не нравится.— Я ни за что не буду платить, — говорит он. — Мне не за что платить.— Ты будешь отрицать то, что совершил? Так всегда ведут себя растлители малолетних. Всю дорогу, пока их ведут в тюремную камеру, они кричат, что невиновны. И, наверное, кричат даже тогда, когда их самих насилуют другие заключенные в тюремном душе. Таких, как ты, не очень жалуют в тюремной среде.Еще никто и никогда не разговаривал с Уильямом Киркландом подобным образом, по крайней мере с тех пор, как он стал взрослым. Но он лишь выпрямляется в кресле и холодно улыбается мне.— Ко мне будут хорошо относиться в любом месте на земле, Кэтрин. И ты знаешь это. Но я не попаду в тюрьму. Твои так называемые улики гроша ломаного не стоят. Плюшевая игрушка, извлеченная из гроба после того, как пролежала в земле двадцать лет? Ты ничего не сможешь доказать.— Я могу идентифицировать верхнечелюстную дугу папиных зубов в следах латентной крови на шерстке Лены.Он в раздумье поджимает губы.— Должно быть, Люк схватил Лену и впился в нее зубами, чтобы заглушить боль после того, как ты выстрелила в него.— Даже не думай об этом! — резко бросаю я, но при этом отчетливо представляю, как дед преподносит эту историю жюри присяжных с такой же легкостью, с какой всю жизнь подавал себя самого. — Тело Энн доказывает, что ты стерилизовал ее, — негромко говорю я. — Ты ведь и представить не мог, что ее тело подвергнется вскрытию, правда? Во всяком случае, тогда, в пятьдесят восьмом году. Тебе не следовало пользоваться шелковыми нитками, дедушка.Он спокойно встает с кресла и поправляет манжеты рубашки.— Кэтрин, ты бредишь, это очевидно. Энн была одержима стремлением забеременеть, это всем известно. К каким только шарлатанам она не обращалась, чтобы вылечиться от бесплодия. Она даже ездила в Мексику. Одному Богу известно, на какие процедуры она соглашалась и какие мясники их выполняли. Ты никогда не сможешь доказать, что я сделал с ней что-то еще, помимо того, что удалил ей аппендикс. Но даже если тебе это удастся, в чем меня можно обвинить? В проведении ненужной хирургической операции? — Его глаза лучатся уверенностью в своей неуязвимости. — Меня уже обвиняли в подобном раньше, но я вышел из этой истории чистым и благоуханным, как роза.Я ненавижу запах роз. Я ненавижу их с того самого момента, когда увидела отца мертвым среди них…— Ты принимала лекарство? — снисходительно-заботливым тоном интересуется он. — Может быть, мне стоит обсудить с твоим психиатром вопрос об изменении схемы приема препаратов. Ты все еще сидишь на «депакоте»?Я, когда входила в эту комнату, была готова к любой реакции — ярость, гнев, отрицание, уговоры, даже мольбы, — но такая крайняя самоуверенность оказалась для меня полной неожиданностью. Он даже не стал отрицать факт насилия. Дед просто отвергает все мои обвинения, словно забавляясь с плохо подготовленным адвокатом. Я хочу пробить стену его самоуверенности. Я хочу, чтобы в душе у него зашевелился червячок страха, а потом проник и в ум этого человека, страдающего манией величия.— Беспокоиться нужно отнюдь не обо мне, — сообщаю я ему. — Тебя прикончит доктор Малик.Дедушка снова бросает взгляд на Билли Нила.— Это будет для меня большой неожиданностью. Поскольку наш добрый доктор, к несчастью, скончался.От двери до меня долетает сухой смешок Билли. Я начинаю думать, уж не он ли подстроил самоубийство Малика в мотеле.— Жив он или мертв, это не имеет значения, — провозглашаю я с уверенностью, которой совсем не чувствую. — Он готов заговорить и из могилы. Все, кто смотрит телевизор в этой стране, от одного побережья до другого, узнают, кто ты такой на самом деле.Теперь уже никто не смеется — ни дед, ни Билли Нил. И я благодарю за это Господа. Если бы они вели себя по-другому, я бы решила, что фильм доктора Малика найден и уничтожен. Но пока этого не случилось. Во всяком случае, эти двое здесь ни при чем. Они даже не знают о его существовании.— Я вижу, ты не слышал о документальном фильме доктора Малика о сексуальном насилии.В мгновение ока передо мной снова оказывается волк, почуявший опасность. Слева от меня раздается какой-то шорох. Я поворачиваю голову и вижу, что Билли Нил исчез. Это дед подал ему сигнал уйти? Так это или нет, но после ухода Билли он начинает медленно приближаться ко мне: шесть футов бешеной ярости, сверкающие глаза и голос Моисея, которым он обращался к соплеменникам с вершины горы.— Ты хотя бы представляешь, сколько неприятностей мне доставила? Я из кожи вон лезу, пытаясь спасти этот город, а ты только и делаешь, что стараешься разрушить то, чего мне удалось добиться!Какого черта, что здесь происходит? Я обвиняю его в сексуальном насилии, а он орет на меня из-за того, что я мешаю ему провернуть очередную сделку?— В любой день может состояться федеральная сертификация индейского племени натчес! — грохочет он. — Государственная комиссия штата по азартным играм с величайшим удовольствием ухватится за любой предлог, чтобы правительство наложило на нее запрет. Я по уши увяз в этом предприятии, Кэтрин. Я вложил в него кучу денег. Не чужих денег, а своих собственных. Это твое наследство, черт возьми! Но, очевидно, тебя это не волнует.— Ты прав, — негромко отвечаю я. — Меня это совершенно не волнует. Меня волнует лишь то, что ты сделал с нашей семьей. И тебя это должно волновать в первую очередь. Но вся проблема изначально заключалась именно в этом, не правда ли? Тебе было все равно. Мы для тебя не существовали. Разве что иногда, чтобы доставить тебе удовольствие, когда ты бывал в настроении.Он делает еще один шаг ко мне, но я не отступаю.— Я помню, что ты делал. Мне потребовалось для этого почти тридцать лет, но теперь память возвращается. Пруд… остров… оранжевый пикап… дождь…Какая-то искра вспыхивает в его глазах, проблеск эмоций, который я не успеваю распознать. Ярость, которую он демонстрировал мне всего несколько мгновений назад, внезапно испаряется.— Ты и правда помнишь? — мягко спрашивает он. — Ты помнишь, как себя чувствовала? Тебе очень нравилось быть моей любимой девочкой. Моим маленьким ангелом. Ты очень гордилась тем, что лучше матери. Ты давала мне то, чего не могли дать другие, Кэтрин.Сейчас он стоит совсем рядом. В этом ощущается какая-то непристойная интимность, от которой у меня холодеет внутри.— А ведь ты помнишь все. Им всем нравилось… но ты была совсем другой. Никто из них не реагировал так, как ты. Ты такая же, как и я.— Нет! — с надрывом кричу я. — Замолчи!Дед расправляет плечи и смотрит на меня сверху вниз.— Интересно, кто-нибудь когда-нибудь доставлял тебе такие же ощущения, как я? Я ведь наблюдал, как ты металась от одного мужчины к другому… пребывая в вечном поиске… Никто из них не был достаточно мужчиной, чтобы справиться с тобой, верно?Я была права, когда не сказала Шону имя убийцы в Новом Орлеане. Мы с ней сестры. Если бы сейчас у меня в руке вдруг оказался пистолет, я открыла бы огонь и стреляла до тех пор, пока не кончились патроны.Дед скрещивает руки на груди и смотрит на меня с тем выражением, с каким всегда смотрел на своих пациентов.— Я буду откровенен с тобой, Кэтрин. Какой смысл нести с собой по жизни иллюзии? Я лишился их, еще когда был маленьким мальчиком, и рад этому. Это закалило меня. И избавило от душевной боли и страданий впоследствии.— О чем ты говоришь?— Все, что ты сказала, правда. У меня была связь с Энн. И с Гвен тоже.Я хочу открыть рот, чтобы сказать что-нибудь, но слова не идут у меня с губ.— У больших людей большой аппетит, дорогая моя. Все на самом деле очень просто. Они испытывают голод, утолить который одна женщина не в состоянии. Твоя бабушка знала это. Ей это не нравилось, но она, по крайней мере, все понимала.— Лжец! — кричу я, черпая силу в своей скорби и ярости. — Как ты можешь убеждать самого себя в таком дерьме? Бабушка не понимала. Она подозревала тебя долгие годы, но делала все, что в ее силах, чтобы страхи не подтвердились. Как и все мы. Потому что поверить в это означало признать, что ты никогда нас не любил. Что ты держал нас под рукой только для того, чтобы трахать!— Насчет бабушки ты ошибаешься.— Нет! Где-то под всей той ложью, которую ты внушил себе, скрывается правда, и ты ее знаешь. Когда бабушка наконец поняла, за какое чудовище вышла замуж, то утопилась, потому что не могла и не желала жить с сознанием того, что не сумела защитить нас.Невозмутимость деда медленно дает трещину. Совсем как грязь под лучами жаркого солнца.— Ты говоришь, что одной ее тебе было недостаточно. Почему же ты не развелся с ней?Он отходит от меня и останавливается перед картиной, изображающей битву при Чэнселорсвилле.— Самой судьбой мне было предначертано управлять состоянием ДеСаллей. Тот факт, что я увеличил его в четыре раза, подтверждает это.— Ну так завел бы любовницу. Почему ты выбрал нас? Своих собственных детей?Он качает головой.— Любовница делает тебя уязвимым.— А секс с собственными детьми — нет?— Именно так.Он снова переводит взгляд на меня, и я вижу на его лице выражение учителя математики, который никак не может взять в толк, почему ученики не в состоянии усвоить простейшее арифметическое действие.— Твоя бабушка не подозревала меня в том, что я делал, Кэтрин. Она знала. Да и как она могла не знать? Она знала, что мне нужно больше, чем она могла дать, и предпочитала, чтобы я восполнял недостачу дома, а не ставил ее в неловкое положение в глазах общества.Меня охватывает холод, которого я никогда раньше не знала. Неужели он прав, а Пирли ошибается?— Я тебе не верю.Он равнодушно пожимает плечами.— Ну что же, цепляйся за свои иллюзии, если тебе так удобнее.— Ты хочешь сказать, что занимался с нами сексом по сугубо утилитарным причинам? И бабушка знала об этом?На лице у него проступает раздражение.— Черт возьми, девчонка, ты ведешь себя так, словно я первый мужчина, который поступил таким образом. Со мной случилось то же самое, когда я был мальчишкой. Мой дед был вдовцом. Он использовал меня для секса. И я не ною по этому поводу. Но правда заключается в том, что секс такого рода меняет тебя самого, твою душу. Он прививает тебе вкус к чему-то такому, что больше ничто не может удовлетворить. Это как война. У тебя развивается вкус к убийству, и ты должен продолжать убивать. Только эта жажда сильнее. Я знаю, что и ты ее ощущаешь. Именно так оно и бывает.Я трясу головой, отказываясь признать его правоту, но совсем не уверена, что он ошибается.Он воздевает свои большие руки и тычет в меня пальцем.— Я открою тебе одну непреложную истину, Кэтрин. Женщина — это всего лишь система жизнеобеспечения для полового органа. Точка.Я смотрю на него, не веря своим ушам.— И ты знаешь, что я прав. Ты — ученый. Но наследственность дала тебе шанс подняться над этой примитивной функцией. У тебя есть мозги и сила воли. Но ты никогда не переступишь границы своего пола, если будешь и дальше закрывать глаза на реалии жизни.— Ты сошел с ума!— Правда?Он подходит к полке, снимает с нее большой черный том и швыряет его к моим ногам. Книга падает на пол с глухим стуком. Это Библия короля Иакова.[57]— Взгляни на Книгу Левита.[58] Там ты найдешь все библейские проскрипции против инцеста. В ней изложены правила, доступные всем и каждому. Господь Бог запрещает мужчине заниматься сексом со своей матерью, матерью своей матери, своей сестрой, своей теткой, с животными, с другим мужчиной или с женщиной во время менструального цикла. В этих правилах говорится даже о невестке. Но одни отношения там не упомянуты принципиально.Я чувствую себя так, словно стою на краю крыши небоскреба и в лицо мне дует сильный ветер.— Какие же это отношения?— Между отцом и дочерью. Старина Левит пропустил их. Потому что ему были известны реалии жизни.— То есть?В глазах деда появляется фанатический блеск.— Ты плоть от плоти мое порождение, Кэтрин. И твоя мать, и Энн тоже. Вы моя кровь. Вы были моими. И я мог поступать с вами так, как сочту нужным.Он подходит к сейфу с оружием, быстро набирает цифровую комбинацию и открывает тяжелую дверцу. Дед вынимает из сейфа винтовку и спокойно заряжает ее патронами, которые достает из коробки на полке. Когда он подходит ко мне, я узнаю «Ремингтон-700», из которого был убит отец.— И это правда, — говорит он, глядя мне прямо в глаза. — Ты по-прежнему моя.Он передергивает затвор и загоняет патрон в патронник.— Что будет, если это ружье вдруг возьмет и выстрелит? — Дуло винтовки смотрит мне в лицо с расстояния примерно в фут. — Что будет, если оно размажет твои мозги по стене? Как ты думаешь, что тогда случится?— Тебя осудят за убийство.Он улыбается.— Неужели? А я думаю, что нет. Убийство женщины с твоей психиатрической историей болезни? Подтвержденное биполярное расстройство, нестабильное прошлое, угрозы покончить с собой? Нет. Если бы я действительно полагал, что ты представляешь для меня опасность, ты бы не вышла из этой комнаты. Но ты не представляешь собой опасности. Правда, Кэтрин?Мне следует отступить. Продемонстрировать покорность. Подождать и дожить до другого случая сразиться с ним. Но я не могу. Я подчинялась ему всю свою жизнь, но больше не стану.— О нет, я представляю собой настоящую угрозу для тебя! Я намерена сделать так, чтобы ты сдох в тюрьме. И ты должен знать вот что: если ты убьешь меня сейчас — или до того, как я доберусь до Нового Орлеана, — кое-кто точно так же поступит с тобой.Он выглядит скорее заинтересованным, нежели испуганным.— Ты имеешь в виду детектива Ригана?Я чувствую, как кровь отливает от лица.В глазах его пляшут смешинки.— Кэтрин, неужели ты всерьез полагаешь, что я не знаю, с кем ты встречаешься? Неужели ты надеешься, что он убьет меня из мести, если после этого фотографии, на которых вы с ним сношаетесь, как животные, будут отправлены его жене и детям?Нет… он этого не сделает.— Если этот фильм Малика, о котором ты говорила, и впрямь существует, то тебе лучше отыскать его для меня или уничтожить. Мне бы не хотелось дать тебе кое-что, что вызвало бы у тебя настоящую депрессию.— О чем ты говоришь?— О маленьких трагедиях жизни. — Он снова улыбается. — Ты ненавидишь меня за то, что я такой, какой есть, но однажды наступит день, когда ты возблагодаришь Господа за то, что в твоих жилах течет моя кровь. И что мои гены определяют твое будущее.Когда я наконец вновь обретаю голос, то даже мне самой он кажется безжизненным.— Ты ошибаешься. Я жалею о том, что вообще родилась на свет. Ты не знаешь этого… но я беременна. И теперь впервые с тех пор, как узнала это, я задумываюсь над тем, а стоит ли приносить этого ребенка в мир. Я чувствую себя грязной, зараженной. Как будто я никогда не смогу изгнать из себя твой яд.Он опускает ружье и подходит ко мне на шаг. Глаза его сияют.— Ты беременна?— Да.— Мальчик или девочка?— Понятия не имею.Он делает жест, как будто хочет взять меня за руку. Я отшатываюсь.— Спокойнее, девочка. Кто отец?— Этого ты никогда не узнаешь.— Не говори так. Успокойся. В тебе больше от меня, чем ты думаешь.— Что ты имеешь в виду?Снова на его губах появляется многозначительная понимающая улыбка. Как у мужчины, знающего некую важную тайну.— Я мог бы быть твоим отцом, Кэтрин. Ты понимаешь это?При этих его словах я теряю последние остатки самообладания. Мне кажется, что на меня снисходит вечное, огромное ничто, и я растворяюсь в нем без следа. Лицо деда раскраснелось. Таким оно становится, когда он охотится на диких зверей на острове.— Люк все время проводил на острове, — говорит он, — преследуя эту негритянскую девчонку, Луизу. А твоя мать только и делала, что спала в своей комнате, наглотавшись таблеток Люка. — Он медленно и задумчиво кивает головой. — Теперь ты понимаешь?На его лице написано выражение абсолютного и полного торжества. Это триумф охотника, стоящего над телом поверженного зверя. Он сунул мне в сердце нож, повернул его и сломал рукоятку. Он наслаждается болью, которая написана у меня на лице, как делал, наверное, все эти годы. Первобытная радость в его глазах возвращает меня к реальности, и при этом меня с головой захлестывает такой ужас, какого я даже представить себе не могла.— Это правда? — тоненьким голоском спрашиваю я.Он пожимает плечами.— На твоем месте я бы учитывал такую возможность и поразмыслил над ней, пока будешь строить планы своего общения с окружным прокурором.Я медленно отступаю от него, слепо нашаривая за спиной дверную ручку.— И если ты надеешься, что Пирли подтвердит хоть что-нибудь из твоих домыслов, забудь об этом. Она никогда не станет давать показания в суде.Пальцы мои смыкаются вокруг рукоятки из желтой меди.— Почему?— Потому что ей известен порядок вещей. Ты, конечно, можешь заставить ее расчувствоваться из-за всякой ерунды, но она ни слова не скажет против меня. Пирли знает свое место, Кэт. Точно так же, как и все ниггеры на острове. Твои предки хорошо их выдрессировали, а я закрепил преподанный урок. — Он подходит к буфету и наливает в бокал немного виски. — И ты тоже знаешь свое место, милая. В глубине души ты прекрасно осознаешь его.Я убираю дрожащую руку с дверной ручки, поднимаю ее и грожу деду трясущимся пальцем.— Нет! Когда я была ребенком, ты был слишком силен для меня. Но с тех пор я выросла.На лице его написано веселое удивление. Он допивает скотч и утирает рот рукавом.Я распахиваю дверь, спотыкаясь, вываливаюсь в нее и бегу по коридору в сторону кухни. Я не знаю, куда направляюсь, и меня подгоняет одна только мысль, что я должна как можно скорее убраться из этого дома. Шон ждет меня в Новом Орлеане, но трудно представить, что я смогу вести себя с ним как ни в чем не бывало. Я не в состоянии мыслить связно, и даже простые и незамысловатые мысли сейчас от меня ускользают.С грохотом распахнув дверь кухни, я мчусь по розовому саду, направляясь к парковочной площадке позади помещения для слуг. «Максима» матери стоит на том же месте, где я ее оставила, в нескольких ярдах от «линкольна» и «кадиллака». Приблизившись к автомобилям, я слышу приглушенные удары. А потом дверца «кадиллака» со стороны пассажира открывается, и из машины вылезает Билли Нил. В руках у него пистолет. Он поднимает ствол и целится мне в грудь.— Давно я ждал этого момента, — заявляет он. — Давай-ка прокатимся.— Что это за шум?Он весело улыбается и открывает багажник «кадиллака».— Посмотри сама.Я подхожу к автомобилю.В багажнике лежит связанная Пирли, руки и лицо у нее залиты кровью. Парик ее исчез, и узкий череп, прижатый к запасному колесу, покрывает седой пушок. Я никогда не видела такого неприкрытого ужаса у нее в глазах. Когда я наклоняюсь, чтобы помочь ей, ствол пистолета Билли упирается мне в левое подреберье. Он с грохотом захлопывает крышку багажника и подталкивает меня пистолетом к сиденью водителя.— Машину поведешь ты, — говорит он, толкая меня за руль.— Ты стрелял в нее?— Не волнуйся об этой старой суке. Подумай лучше о том, как поведешь машину.— Куда мы едем?— Куда же мы можем ехать, по-твоему? — Он улыбается так широко, что скулы у меня сводит судорогой. — На остров, конечно.

Глава 60Последняя поездка на остров стала для меня и сном, и кошмаром одновременно.Федеральное шоссе номер шестьдесят один.Узкая, извилистая полоска асфальта, повторяющая изгибы Миссисипи.Легендарное американское шоссе.Скорбный путь направляющихся на север беглецов, в подавляющем большинстве чернокожих, стремящихся навсегда покинуть место, где для них умерла надежда, но в котором остались их сердца, взывающие к телам о возвращении туда. Я тоже пыталась воспользоваться этой дорогой к отступлению, но только далеко убежать мне не удалось. В течение тридцати одного года я езжу по этой дороге между двумя чудесными, сонными городами, но между ними всегда лежит остров, сказочная страна, мир грез, окутанный туманом и воспоминаниями, — как пустая сцена, ожидающая последнего акта трагедии под названием «жизнь».И сегодня он будет сыгран.Посланцем моей судьбы станет Билли Нил.В каком-то смысле это неправильно, так не должно быть. Я ведь даже не знаю этого человека. Этого черноволосого, дешевого панка из Лас-Вегаса с бледной кожей, сапогами из змеиной шкуры и степенью по юриспруденции, полученной в вечерней школе. Какого черта он делает в моей жизни?И тут он любезно отвечает мне, не дожидаясь, пока я спрошу его об этом.— Ты ведь так и не знаешь, кто я такой, верно?Я лишь крепче стискиваю руль, не отводя глаз от дороги.— Если бы ты знала, как долго я ждал этого момента, — бормочет он, скользя по мне взглядом, как мокрым языком. — Ты сама на это напросилась. И негритоска тоже.Если бы в багажнике не лежала связанная Пирли, я бы, наверное, рискнула, и врезалась на «кадиллаке» в дерево — хотя бы для того, чтобы прикончить этого негодяя. Но, скорее всего, именно поэтому он и засунул ее туда.— Ты ведь ни о чем не догадываешься, точно? — любопытствует он.— Похоже, что нет.— Посмотри на меня.— Я веду машину.Он протягивает руку и стволом пистолета поворачивает мое лицо к себе. Он выглядит одновременно и рассерженным, и торжествующим. «Почему?» — раздумываю я, не сводя взгляда с пистолета. Он автоматический, уродливый и чистый, как новенький скальпель. И он, без сомнения, сделает свое дело.— Это дед приказал тебе сделать это?Билли улыбается странной улыбкой.— Умному офицеру нет нужды отдавать подобные приказы. Хороший солдат сам знает, как поступать в случае опасности. Хорошему солдату не нужны слова.— Солдату? Представляю, что ты за солдат. Из тех, с кем пришлось столкнуться в Камбодже моему отцу.Он подозрительно щурится.— Что?— Ничего. Ты все равно не поймешь.Билли с грохотом водружает свои сапоги змеиной кожи на приборную доску «кадиллака».— Ты думаешь, что очень умная, да?Я не отвечаю.— А ты достаточно умна для того, чтобы догадаться, что с тобой будет?— Ты собираешься убить нас.Он смеется.— Ты выиграла первый приз, сладенькая. Но это было легко. Самый главный вопрос в следующем: за что?Я не настолько глупа, чтобы проглотить его наживку. Чем больше заинтересованности я продемонстрирую, тем меньше он расскажет. Такова его природа. У него никогда не было власти, вот он и подбирает ее по крохам, где только можно.— Ну? — упорствует он. — Знаешь?Пирли дважды ударяет в крышку багажника. У меня разрывается сердце, но, по крайней мере, это означает, что она еще жива.— Потому что ты мне мешаешь, — задумчиво говорит Билли. — Вот почему.— Что ты имеешь в виду?— Если ты останешься в живых, то унаследуешь мои деньги.Это не тот ответ, которого я ожидала.— Твои деньги? О чем ты говоришь?Он снова смеется, на этот раз грубым, гогочущим смехом.— Киркланд мой отец, тупая сука. Неужели ты этого еще не поняла?После того, что я услышала сегодня, это откровение не производит на меня особого впечатления.— Моя мать работала в одной из компаний, принадлежащих ДеСаллям. Она была бухгалтером. И часто брала работу на дом. А доктор Киркланд заходил к ней, чтобы проверить и уточнить кое-какие цифры. Но, полагаю, главным образом, его интересовала ее фигура. Как бы то ни было, он ее трахнул. В результате на свет появился я.— Похоже, ты гордишься этим.Билли пожимает плечами.— Здесь нечего стыдиться. Он регулярно и щедро платил ей за молчание. Отправил меня в школу, вытащил из парочки неприятных историй. Именно так я и очутился в армии.— У тебя был выбор — армия или тюрьма, верно?— Что-то в этом роде. Он оплатил и вечернюю школу, когда я демобилизовался. Получается, что я твой дядя. По крайней мере, так я думал до сегодняшнего дня. Но после того, что он говорил тебе сегодня в кабинете, похоже, я могу оказаться твоим сводным братом.Билли снова хохочет.— Все это чушь собачья.— Ну да, тебе бы очень этого хотелось. — Он несколько раз щелкает предохранителем пистолета. — Правду сказать, я уже получил долю в этом индейском казино. Мне пришлось изрядно повозиться, готовя эту сделку для него. Мокрые дела. Понимаешь, о чем я толкую? Но вся штука в том, что можно получить еще деньжат. Намного больше. Записи о них есть в бухгалтерских книгах моей матери. Наверное, ты даже не слышала о них. Каймановы острова, Лихтенштейн, в других местах. А теперь, после того как твоя красавица-тетка покончила с собой, по завещанию ты и твоя мать остаетесь единственными живыми наследницами. Ты мне веришь?Я верю ему. Может, дедушка и хотел сыновей, но ничто не может заставить его завещать хотя бы доллар тому, кто не является законным членом семьи. И на благотворительность в этом вопросе можно не рассчитывать. Если только он не рассчитывает получить что-то взамен.— В последнее время он все больше и больше полагается на меня, — хвастается Билли. — Он увидел, на что я способен. А вот ты только и делаешь, что создаешь ненужные проблемы. И теперь превратилась для него в досадную помеху, это факт. Когда ты исчезнешь, он вздохнет с облегчением.— Наверное, ты прав.Билли с удивлением смотрит на меня, но затем удовлетворенно кивает, довольный тем, что интуиция его не подвела.Под колеса машины, петляя по лиственному лесу и уводя нас на юг, ложится шоссе номер шестьдесят один. На юго-востоке собираются свинцовые тучи. Если мы свернем к Батон-Руж, то наверняка минуем их, но, похоже, эпицентр урагана собирается над рекой, прямо над тем местом, где находится остров, напротив тюрьмы «Ангола».И мне кажется вполне уместным, что тонкая нить моей жизни прервется под дождем.Мы успели проехать по дороге, ведущей к «Анголе», не больше десяти миль, когда нас накрыло дождем. Звук дождевых капель, барабанящих по крыше машины, почти погружает меня в транс, в который я научилась входить еще до того, как осознала себя. Кажется, Билли Нил считает дождь хорошим предзнаменованием. Удовлетворенно улыбаясь, он настраивает радиоприемник на местную станцию, передающую музыку в стиле «кантри».— Тебе нравится дождь? — спрашиваю я.— Сегодня нравится.— Почему именно сегодня?Он поворачивается ко мне и поджимает губы, словно раздумывая, сообщить нечто важное или все-таки не стоит.— Потому что сегодня ты утонешь, сестренка.Мысль об этом представляется мне настолько абсурдной, что я готова расхохотаться.— Как это?— Ты свалишься в машине с моста, который ведет на остров ДеСалль.Я молчу, но на ум мне приходит Братец Кролик и его крик: «Пожалуйста, не бросай меня в те колючие кусты!» Неужели это все, на что способен Билли? Если он столкнет меня в машине в старое речное русло, я доплыву до берега и вытащу Пирли, причем даже не запыхавшись.— Ага, я вижу, о чем ты думаешь, — говорит он. — Не волнуйся, я знаю, что ты занимаешься свободным погружением. Ты окажешься слишком глубоко, чтобы спастись.— Если ты меня свяжешь, то инсценировать несчастный случай не удастся.Он снова улыбается так, будто знает какой-то важный секрет.— Ты не единственная, кто умеет плавать. После того как ты пробудешь под водой минут двадцать или около того, я нырну к тебе и развяжу веревки. Так что все будет шито-крыто. Пьяная девка, страдающая маниакально-депрессивным психозом, угробила себя и свою служанку-негритоску, свалившись в бурю с моста. Дело откроют и тут же закроют.— Я не пьяна.— Скоро будешь. — Он открывает отделение для перчаток и вынимает оттуда бутылку дешевой водки. — Я нашел ее в помещении для слуг. По-моему, твоя мамочка тоже любит водочку. — Он откручивает крышку и сует бутылку мне в руки. — Пей.— Нет, спасибо.— Что, не нравится? — Он упирает дуло пистолета мне в висок. — Пей.— Не могу. Я беременна.— Беременна! — Он буквально задыхается от смеха. — Будь я проклят, ты же все равно подохнешь через час!— Это ты так думаешь.Удар рукояткой пистолета по голове настолько неожидан и силен, что на мгновение у меня темнеет в глазах. Я чувствую, как машина вильнула в сторону, но мне удается выровнять ее.— Пей, сука! — командует он.— Нет.Он замахивается, собираясь снова ударить меня, но в эту секунду я вижу поворот к острову.— Смотри!— Поезжай осторожно, — говорит он. — Поворачивай.Прямо впереди виднеется грязный и узкий проселок, отходящий от шоссе в чащу леса. Сколько раз маленькой девочкой я сворачивала здесь, страшась, что когда я попаду на остров, то непременно пойдет дождь? И при этом была не в силах отменить поездку… И вот тридцать лет спустя я завершаю круг.Билли Нил отпивает изрядный глоток водки, потом закручивает пробку и швыряет бутылку на заднее сиденье.— Ты выпьешь все до дна, — говорит он. — Или я изобью эту негритоску до смерти у тебя на глазах.

Глава 61Билли с животной яростью наблюдает за мной, пока я осторожно веду «кадиллак» по дороге, которая раскисла под дождем, превратившись в болото. Зад машины все время заносит, и я вынуждена ехать очень медленно. И все-таки дорога оказывается слишком короткой. Я замечаю впереди мост, и Билли указывает на заросли деревьев с правой стороны.— Сворачивай туда. Земля достаточно твердая. Вон там, впереди, небольшая опушка.— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я, выруливая на то место, где оставила «ауди» во время своего последнего визита на остров.Билли одаривает меня натянутой улыбкой.— Как раз здесь я припарковывался, когда гонялся за тобой несколько дней назад.— Так это ты загнал меня в реку?— А кто еще это мог быть, мать твою? Джесси Биллапс? Да этот кастрат не выбрался бы из реки, даже если бы от этого зависела его жизнь.— Это дед послал тебя убить меня в ту ночь?Билли перестает улыбаться.— Какая тебе разница? Сворачивай и тормози.Впереди виднеется опушка. Между стволами деревьев достаточно места для «кадиллака», а навес из сплетенных над головами веток защищает нас от дождя. Билли протягивает руку к ключу зажигания и глушит мотор. И скоро слышно лишь потрескивание остывающего двигателя и мягкий шелест дождевых капель по капоту и крыше автомобиля.— Хорошо, правда? — говорит Билли.— Я думала, ты собирался убить нас на мосту.— Торопишься умереть? — Он направляет на меня ствол пистолета. — Повернись лицом к окну. Руки за спину.— Зачем?Он упирает ствол мне под подбородок.— Делай, как тебе говорят.— Ты не можешь застрелить меня. Ты же хочешь, чтобы все выглядело, как несчастный случай.— Ты права, я предпочел бы не стрелять. Но зато я с радостью всажу пулю в твою слишком умную служаночку. Никто не будет поднимать шума из-за старой, высохшей негритоски.Выстрелит он в Пирли? Да. А если я позволю ему связать себе руки, останется ли у меня шанс спасти нас обеих? Останется, хотя и слабый… Но если он привяжет мои руки к рулевому колесу, я окажусь в действительно неприятном положении. Сможет ли он сделать это сейчас? Он ведь должен еще вывести автомобиль на мост…Может быть, я совершаю самый глупый поступок в своей жизни, но я поворачиваюсь на сиденье лицом к окну. Я ожидаю, что он свяжет мне руки веревкой, которую я заметила на Пирли, но за спиной слышится негромкий лязг металла, и стальные обручи плотно обхватывают мои запястья.Проклятье! Если я окажусь под водой с браслетами на руках, мне почти наверняка придет конец.Билли вылезает из машины. На мгновение мне кажется, что он собирается вытащить Пирли из багажника, но он начинает расстегивать джинсы. Я отворачиваюсь, решив, что он намерен помочиться, но слышу лишь шуршание ткани. Потом он склоняется к открытой дверце.— Эй! — окликает он меня. — Посмотри сюда.Я поворачиваюсь. На нем черные плавки, и глаза у него сверкают.— Что ты делаешь? — спрашиваю я.— А ты как думаешь? — Похотливая улыбка. — Я тоже хочу угоститься тем, что попробовал большой босс.Он стягивает плавки и забирается в машину, поглаживая себя рукой и поудобнее устраиваясь на сиденье. Другой рукой он по-прежнему сжимает пистолет.— У тебя между ногами есть славная маленькая штучка, верно? И после сегодняшнего дня она тебе больше не понадобится. Так давай воспользуемся ею в последний раз, ты не возражаешь? Никто ничего не узнает. Это будет нашей маленькой семейной тайной.Сердце трепещет у меня в груди, как маленькая перепуганная птичка. Сковав мне руки наручниками, Билли Нил превратил меня в беспомощную маленькую девочку, какой я была, когда меня насиловал дед.— Вытяни ноги на сиденье, — командует он. — Давай-ка снимем с тебя джинсы.Я отчаянно трясу головой.Блеск в его глазах становится ярче.— Сейчас я вылезу из машины и всажу четыре пули в багажник.— Ты ведь все равно убьешь ее.— Верно. Но чем позже, тем лучше, правильно?Я не знаю, что делать. Мои синапсы отказываются функционировать нормально.— Это ведь совершенно в духе человеческой природы, — разглагольствует Билли, поглаживая себя, чтобы вызвать эрекцию. — Люди готовы на что угодно, лишь бы только прожить лишние пять минут. Нацисты прекрасно знали это. И пользовались этим, чтобы добиться своего. Вплоть до того момента, когда закрывали дверь в газовую камеру.— Ты такой ярый поклонник нацистов?Он смеется.— Вытяни свои чертовы ноги.Билли прав. Я хочу прожить каждую лишнюю секунду, которую смогу. Каждая секунда жизни — это еще один шанс спастись. Судьба сыграла со мной злую шутку. Всю жизнь я заигрывала с самоубийством, а теперь сижу и отчаянно стремлюсь заполучить хотя бы несколько дополнительных мгновений жизни, вдохнуть глоток воздуха и увидеть солнечный свет. Я жива только потому, что этот мужчина хочет заняться со мной сексом. А если я начну доставлять ему слишком много хлопот, он попросту пристрелит меня.В улыбке Билли заметны симптомы маниакального психоза.— Есть еще один вариант, о котором ты наверняка не подумала. Я могу сначала пристрелить тебя, а потом оттрахать. Ты ведь будешь еще тепленькая.Во рту у меня становится сухо.— Я, конечно, предпочел бы сделать все по-другому, но выбор за тобой.Если он сначала выстрелит в меня, то я, по крайней мере, не узнаю, что меня изнасиловали. Я ничего не почувствую. Но тут на меня снисходит озарение: а мне в любом случае и не надо ничего чувствовать. Еще в детстве я научилась одному волшебному фокусу — диссоциации. Билли Нил может делать со мной все, что захочет, а я буду смотреть на это со стороны, в качестве бесплотного и лишенного тела наблюдателя.— По-моему, ты уже сделала свой выбор, — говорит он, вылезая из машины. — Негритоска заплатит за твою гордыню.— Подожди! — кричу я, вытягивая ноги во всю длину переднего сиденья.Он снова по пояс влезает в машину, протягивает руку и расстегивает на мне джинсы. Потом дергает «молнию», хватает штаны за гульфик и рывком сдергивает их с меня до колен.— Снимай их, — хрипит он, задыхаясь от усилий.Я повинуюсь, как марионетка.Он швыряет мои джинсы на заднее сиденье, затем направляет пистолет мне в лицо и срывает с меня трусики.Просто поразительно, насколько быстро я дистанцируюсь от происходящего. Я уже наблюдаю за собой так, как будто слежу за героями фильма на экране: с восторгом и ужасом, но чувствуя себя при этом в полной безопасности. Собственно, я иногда просила своих любовников разыграть со мной такой сценарий — изнасилование как удовольствие. Наверное, так поступают многие нормальные женщины. Я просила мужчин связать меня, душить и бить по лицу. Так что теперь, когда все происходит наяву, я не вижу особого отличия от актерской игры. Хотя знаю, что разница должна быть обязательно. И она была бы… Для нормальной женщины.Но я ее не чувствую.Согласились бы большинство женщин на изнасилование только для того, чтобы прожить чуточку дольше? Или сопротивлялись бы из последних сил, дабы сохранить так называемую честь? Если я стану сопротивляться, это не остановит Билли Нила. Наоборот, он лишь причинит мне еще более сильную боль. Кроме того, что значит для меня быть изнасилованной еще один, лишний раз? Это случалось со мной так часто, что еще одно надругательство не играет никакой роли. Теперь я понимаю: меня насиловали, даже когда я была уже взрослой. Даже когда я говорила «да», нечто, не укладывающееся в моем понимании, заставляло меня повторять тот единственный вид сексуального соединения, который был мне известен.— Я хорошо знаю таких девчонок, как ты, — пыхтит Билли, разворачивая меня на сиденье, так что в конце концов я оказываюсь лицом к лобовому стеклу и смотрю вперед, как пассажир во время воскресной прогулки. — Девчонок, которых распробовали в юности. Они лучше тайской шлюхи знают, как доставить удовольствие мужчине.Он опускается передо мной на колени и перекладывает пистолет в левую руку. Правой рукой он продолжает обхаживать свой член, отчего тот увеличивается в размерах и становится красным. Зрелище странное и сюрреалистическое, но вполне знакомое: мужчина, которого я едва знаю, собирается ввести эту штуку в меня. Это случалось чаще, чем я позволяла себе запомнить.— Ты влажная? — интересуется он, протягивая руку и трогая меня, подобно механику, проверяющему уровень масла в двигателе. — Вот дерьмо! — Он плюет себе на ладонь и растирает слюну по своему члену. Потом плюет снова и вводит пальцы в меня. — Вот так-то лучше, — бормочет он. — Вот теперь ты готова, и я тоже.Оцепенение охватывает меня, как наркотик, гася все чувства и ощущения, кроме одного: в меня снова вошел мужчина, сильно и плотно. Хотя и это для меня ерунда, если честно. Это всего лишь очередное воспроизведение того, что случалось со мною раньше. Ритуал, который я научилась разыгрывать еще до того, как научилась всему остальному.И все-таки разница есть. Этот мужчина хочет не просто использовать меня. Он хочет меня убить. Как и все остальные мужчины из подразделения моего отца, из «Белых тигров», которые похищали деревенских девушек в качестве награды для себя, насиловали их ночь напролет, а после убивали, чтобы заставить молчать.Эти девушки — мои погибшие сестры.У меня за спиной слышится какой-то металлический лязг. На мгновение я возвращаюсь в настоящее, и сердце мое разрывается от жалости к старой женщине, которая связанная лежит в багажнике. Ей наверняка страшно до ужаса. Но Пирли Вашингтон придется самой нести свой крест. В каком-то смысле ей повезло.— Да! — рычит и стонет Билли, двигая бедрами с яростью плотника, вколачивающего неподатливые гвозди. — Как мне хорошо… Да!Хорошо? Это называется хорошо? Я уже слышала это слово раньше. Но оно не имеет никакого смысла. Как ему может быть хорошо? Но раз он говорит, что ему хорошо… что я хороша… и что более важно, что я не такая, как все.Это и вправду хорошо.Я хочу быть не такой, как все…— Ты слишком далеко от меня, — задыхаясь, бормочет он, рывками двигаясь во мне. — Подвинься на край сиденья.Я подчиняюсь.Пирли продолжает барабанить изнутри в крышку багажника, но силы ее иссякают, звуки ударов становятся все тише. Это похоже на борьбу замерзающего человека за жизнь. Я представляю себе, как она молится, хотя и не понимаю, почему. Когда я уходила от нее в последний раз, она сказала, что с Божьей помощью у меня все может получиться. Но Бог не собирается мне помогать. Это единственное, что я знала всегда.На лицо мне падают капли влаги. Сначала мне кажется, что это дождь попадает внутрь машины, но я ошибаюсь. Это капли пота, текущие по лицу Билли Нила. Он задирает на мне блузку и срывает лифчик, обнажая мою грудь.— Да! — хриплым голосом рычит он, больно тиская их ладонями. — Тебя хорошо трахать, да!Губы его искривились в гримасе, как будто половой акт доставляет ему физическую боль. У него такое зловонное дыхание, что оно заставляет меня выйти из транса. Я вижу и причину этого. Полость рта у него в ужасающем состоянии. Он судорожно двигает бедрами, размазывая меня по спинке сиденья. Жилы у него на шее вздулись и напряглись, как будто он поднимает тяжелую штангу, а яремные вены набухли, как две трубы, готовые вот-вот лопнуть. Я не совсем уверена, что именно заставляет меня прийти в себя — вид этих двух вен или близость его зубов, но это точно что-то одно из двух. Потому что в разгар этого яростного надругательства мой мозг начинает работать очень быстро и с клинической точностью.Жевательная мышца челюсти считается самой сильной в теле человека. Во время укуса она способна создать давление в двести фунтов на квадратный дюйм.Усилие в девять фунтов напрочь оторвет у человека ухо. Я узнала об этом, когда подрабатывала в службе экстренной помощи, будучи студенткой медицинской школы.Что может сотворить с человеческой шеей усилие в двести фунтов на квадратный дюйм, если в нее вопьются острые зубы? Этот вопрос представляет для меня некоторый интерес, поскольку беззащитная шея Билли, со вздувшимися от напряжения венами и жилами, находится прямо надо мной, пока он предается яростному совокуплению. Ответ мог бы дать мне первобытный человек. Зубы и когти были первым заостренным оружием, которым обзавелся Homo sapiens. Я рассказываю об этом детективам из отдела по расследованию убийств, когда знакомлю их со своей специальностью. Я с легкостью могу впиться зубами прямо в яремные вены Билли. Стиснуть челюсти, а потом тряхнуть головой взад и вперед, подобно питбулю, пока у него из шеи не начнет фонтаном бить кровь. Это напугает его до полусмерти и причинит чертовскую боль, но не убьет. Это может даже не вывести его из строя настолько, чтобы помешать выстрелить мне в голову.А вот разорванная сонная артерия, без сомнения, не позволит ему сделать это. Разорванная сонная артерия прикончит его самого. Немногие способны спокойно созерцать фонтан собственной крови, бьющей на три фута вверх, и сохранять при этом спокойствие. Но только сонную артерию защищает толстый слой мышечной ткани.А яремные вены расположены прямо под кожей.Билли прекратил яростные толчки. Теперь он двигается в постоянном ритме, трудясь надо мной, пыхтя и сопя, закрыв глаза и часто, прерывисто дыша, как большинство мужчин, с которыми я занималась сексом.Его дыхание…Его трахея представляет собой полую трубку, состоящую их хрящевых колец, которых удерживают воедино мышцы и соединительная фиброзная ткань, заполняющая промежутки между кольцами. Жертвы автомобильных аварий часто погибают оттого, что рулевая колонка разбивает им трахею. Способно ли давление в двести фунтов раздавить трахею? Инстинкт и опыт подсказывают мне: да, способно.Кроме того, следует учитывать, что двести фунтов на квадратный дюйм — это лишь приблизительное, округленное для удобства число. Эскимосы, которые питаются, в отличие от нас, обильной и здоровой пищей, способны создавать в два раза большее давление, и для них это обычное дело. Женщина, пытающаяся спасти свою жизнь, должна суметь повторить их достижение.И вот мой взгляд уже переместился с набухших яремных вен Билли на выступающий и беззащитный полукруг его дыхательного горла. Чтобы крепко вцепиться в него зубами, мне надо слегка повернуть голову, чтобы укус пришелся перпендикулярно трахее. Именно так леопард перекусывает антилопе горло, вонзая в него длинные искривленные клыки. А для этого нужно прокусить шею сбоку.Не леопард, — думаю я. — Леопардица. Лена…У основания шеи Билли виднеется родинка. Темно-коричневая, с несколькими волосками, растущими из нее. Мышцы у него на шее настолько напряжены, что его адамово яблоко почти не видно. Но я знаю, где оно находится. Моя цель чуточку выше — самое мягкое и самое уязвимое место на трахее…— А-а-а, — стонет он. — О-о-о… да… сейчас кончу…Пистолет находится в его левой руке, а он правша. Хотя, конечно, он способен без вопросов пристрелить меня и из такого положения. Но у меня нет времени ждать чуда. Склонив голову набок — настолько далеко, насколько возможно — я начинаю посасывать ему шею.— Кайф…а-а-а-а… — хрипит он. — О-о-о… да…Я открываю рот шире, исследуя языком мягкий ландшафт его шеи. Вот левая наружная яремная вена… гребень грудино-щитовидной мышцы… скрытая гортань…Билли приближается к пику своих трудов. Он запрокидывает голову, как часто делают мужчины. Я открываю рот как можно шире и, собрав остатки сил, впиваюсь зубами в его дыхательное горло.На зубах громко хрустят хрящи.У меня такое ощущение, словно я прокусила цыплячью грудку, кости и тому подобное. Тело Билли цепенеет, а мой рот наполняется горячей кровью. В моем воображении возникает пистолет, нацеленный мне в голову, разбрызгивающий мои мозги по салону машины.Но этого не происходит.Билли начинает судорожно размахивать руками и ногами, как человек, попавший в молотилку. Но чем настойчивее он стремится оторваться от меня, тем больше места остается для меня, чтобы, откинув голову назад, продолжать сжимать зубами его дыхательное горло. В течение нескольких секунд продолжается эта безмолвная и страшная схватка, а потом зубы мои вдруг освобождаются. Он вскидывает руки к горлу, и во мне вспыхивает надежда, как лесной пожар в степи.У него в руках нет пистолета!Из рваной раны в горле фонтаном бьет пенящаяся кровь, но в шок меня повергает отнюдь не это, а шипение воздуха, выходящего из дыры при каждом вдохе. Это шипение — звук скорой и близкой смерти.И Билли Нил знает это.

Глава 62Еще никогда мне не приходилось видеть столь панического выражения в глазах Билли Нила, но мне некогда наслаждаться им. Последним усилием я стараюсь выбраться из машины. Билли делает неуверенную попытку схватить меня за ноги, но я сильно бью его и вываливаюсь наружу.С трудом поднявшись, я подавляю желание оглянуться и, пошатываясь, бросаюсь к зарослям деревьев впереди. Билли может быть достаточно моего секундного колебания, чтобы поднять пистолет и убить меня. Я все еще продираюсь сквозь заросли, когда слышу позади звук заработавшего мотора.Мысль о том, что будет с Пирли, вселяет в меня ужас. Я разворачиваюсь и бегу к машине. Бежать, когда руки скованы наручниками за спиной, очень нелегко. Несколько раз я падаю, и к тому моменту, когда возвращаюсь на опушку, «кадиллак» исчез. Я слышу, как натужно ревет его двигатель на грязной дороге.Голая ниже пояса, я доковыляла до старого речного русла и теперь бреду вдоль берега в сторону моста. У воды грязи еще больше, но зато здесь и много песка, так что идти мне не очень трудно. И вот уже я нетвердыми шагами направляюсь по мосту к острову — как безрукая женщина, спасающаяся от насильников, в поисках убежища.На той стороне я замечаю оранжевый пикап деда, ржавеющий в кустах. На этот раз он не внушает мне прежнего ужаса, поскольку в ста ярдах справа, на дороге, идущей по периметру острова, показался белый пикап, направляющийся к мосту.Я не могу махать руками, зато могу кричать.По моему лицу ручьем текут слезы, а я все кричу и кричу. Я зову на помощь, набирая полную грудь воздуха, который уже не может вдохнуть сейчас Билли Нил, как бы ему этого ни хотелось. Не знаю, что привлекает внимание водителя — мои крики или моя нагота, но грузовик сворачивает на мост и едет прямо ко мне. На мгновение мне кажется, что он намерен переехать меня, но потом я слышу визг тормозов, грузовик останавливается. Из кабины выпрыгивает чернокожий мужчина, на лице у него написано неимоверное удивление. Лицо, кстати говоря, представляет собой сплошное месиво рубцов и шрамов.— Господи Иисусе! — восклицает Джесси Биллапс. — Что с вами случилось?— Быстрее обратно в грузовик! Я обо всем расскажу вам по дороге!— Куда мы едем?— Пирли Вашингтон попала в беду! Она заперта в багажнике автомобиля, и водитель намерен убить ее.— Моя тетя Пирли?— Да!Джесси по-прежнему не понимает, что происходит, но прыгает за руль и включает первую передачу. Когда я влезаю в кабину и опускаюсь на сиденье рядом с ним, он сует руку назад, достает откуда-то грязную ветровку и завязывает ее у меня на поясе.— Поезжайте на дорогу к «Анголе»! — кричу я. — Мне удалось тяжело ранить его. Он наверняка попытается добраться до больницы.Джесси нажимает на газ и направляет машину к берегу.— О ком вы говорите? Кого вы сумели тяжело ранить?— Билли Нила.Джесси беззвучно шевелит губами.— Вот же проклятый сукин сын!— Вы его знаете?— О да, я знаю его. Это он отозвал меня с острова в ту ночь, когда вы исчезли. Помните? Мы разговаривали в хижине, а потом мне позвонили.— Помню.— Он сказал, что должен поговорить со мной в Батон-Руж. Сказал, что это очень важно и что я не должен ничего говорить вам об этом. Я приехал в отель, где, по его словам, он должен был меня ждать, но его там не было. Он так и не появился.— В ту ночь он пытался убить меня.Джесси качает своей обезображенной головой.— Почему вы без штанов?— Билли пытался изнасиловать меня.Биллапс бросает на меня быстрый, оценивающий взгляд.— Пытался?— Хорошо, он насиловал меня! А потом собирался меня убить. И Пирли тоже.— Как вам удалось его ранить?— Сами увидите, если мы его догоним. Да поезжайте же быстрее!Когда мы добираемся до проселка, Джесси разгоняет машину, насколько это возможно на грязной и размытой дороге, но в любом случае мы движемся быстрее «кадиллака» Пирли. Я вспоминаю, как заносило ее машину на поворотах, словно тяжелую лодку, поднимающуюся вверх по течению по речному руслу.— Проклятье! — бормочет Джесси. — Там, впереди… Это не машина тети Пирли?В пятидесяти ярдах впереди нас небесно-голубой «кадиллак» уткнулся носом в ореховое дерево пекан, из-под капота клубами валит пар. Водительская дверца распахнута, и наружу свесился мужчина. Нам видны его грудь и голова. Лицо мужчины залито ярко-красной кровью.— Быстрее! — кричу я. — Пирли в багажнике!Джесси тормозит в нескольких ярдах от машины. Билли Нил не двигается, но это не значит, что он мертв. Кровь на его лице может означать, что он разбил нос.— У вас есть оружие? — спрашиваю я.Джесси сует руку за спинку сиденья и достает оттуда охотничий карабин с продольно-скользящим затвором.— Держите Билли на мушке, пока я достану ключи от багажника.— Как вы собираетесь вынуть ключи из зажигания, если у вас руки скованы за спиной?— Вы правы. Значит, вам предстоит сделать оба дела сразу.Джесси вылезает из кабины и с внушающим уверенность лязгом загоняет патрон в патронник. Я неловко спрыгиваю на землю и иду рядом с ним.— Если этот урод пошевелится, я его прикончу, — ворчит Джесси.— Никаких возражений с моей стороны.Направив дуло карабина на Билли, он осторожно приближается к «кадиллаку», как приближался бы к раненой гремучей змее. Когда он подходит ближе, я замечаю, что напряжение оставляет его. А потом вижу, почему.Обе руки Билли пусты, а посеревшие пальцы перепачканы кровью. На залитом кровью лице смотрят в небо широко раскрытые глаза, из которых уже почти ушла жизнь. Когда я оказываюсь так близко, что могу дотронуться до него, то слышу слабый свист. В рваной ране на горле слабо пузырится кровь.— Как это он умудрился так пораниться в автомобильной аварии? — недоуменно спрашивает Джесси.— Это не он поранился. Это я его отделала.— Чем?— Зубами. Своими собственными.Джесси наклоняется ниже.— Проклятый урод!— Достаньте ключи, Джесси.— Да, мэм.Джесси вынимает из замка зажигания ключи, а я опускаюсь на колени рядом с Билли. Глаза его расширяются от страха, а потом останавливаются.Свист прекращается.Я убила человека. Я только что убила человека, но сейчас могу думать лишь о том, как рада, что мне достались отцовские зубы. У ДеСаллей зубы маленькие и закругленные. У Киркланда зубы крупные и квадратные, но склонные к кариесу. У Ферри зубы крепкие как камень, передние зубы квадратные, а резцы и клыки острые. Я помню, что, когда была маленькой, отец открывал нижними зубами бутылочки с кока-колой. Он сказал, что научился этому фокусу у своего отца. Перед моим мысленным взором проплывает это воспоминание, и я вдруг чувствую, как меня охватывает бурный восторг, настоящая эйфория.Я не могла унаследовать зубы Ферри, если бы Люк Ферри не был моим отцом!Конечно, это не столь показательно, как результаты ДНК-тестирования, но я разбираюсь в зубах, как, пожалуй, ни в чем другом.Люк Ферри все-таки был моим отцом.— Вы только взгляните на это! — кричит Джесси. — Вылезайте отсюда, тетя Пирли!Я вскакиваю на ноги и огибаю «кадиллак». Положив карабин на землю, Джесси осторожно помогает своей тете выбраться из багажника. Лицо и руки Пирли по-прежнему кровоточат, но, по сравнению с Билли Нилом, глаза ее полны жизни.— Пирли, с тобой все в порядке? — спрашиваю я.Она показывает на мои голые ноги, виднеющиеся из-под ветровки.— А с тобой?— Да.Она закрывает глаза и качает головой.— Я же говорила… с Божьей помощью ты справишься.Я даже не пытаюсь спорить с нею.— Да, говорила.Джесси бережно ставит ее на ноги и поддерживает, пока она делает первый неуверенный шаг. Потом он оставляет нас одних. Без парика Пирли выглядит, как столетняя старуха. Но это не так. На самом деле она полна жизни.— И что ты собираешься делать теперь? — интересуется она, глядя на тело Билли Нила. — И что будет делать доктор Киркланд?— Не знаю. Сейчас об этом можно не беспокоиться. Мне нужно попасть в Новый Орлеан.Она потрясена и не скрывает этого.— Сейчас?— Да, прямо сейчас.— Зачем?Потому что мне необходимо поговорить с убийцей, и я должна успеть к ней первой.— Если я не попаду туда, меня арестует ФБР.Пирли качает головой.— Ну что же, в таком случае делай то, что должна. Джесси отвезет меня на остров.— Тебе нужно в больницу, Пирли.На лице у нее появляется пренебрежительное выражение.— Мне нужен хороший глоток виски, только и всего.Возвращается Джесси, держа в руке маленький серебряный ключик.— Хотите, я избавлю вас от браслетов?Я поворачиваюсь спиной, и он снимает с меня наручники. Потирая запястья, чтобы восстановить кровообращение, я возвращаюсь к машине и достаю с заднего сиденья свои джинсы.— Тетя Пирли сказала, что вам нужно в Новый Орлеан, — говорит Джесси, подходя ко мне.— Правильно.— И как вы собираетесь попасть туда?— Хочу взять один из грузовиков на острове.Он явно чувствует себя не в своей тарелке.— А доктор Киркланд знает об этом?— Нет, не знает, — раздается из-за его спины сердитый голос Пирли. — И не узнает.Джесси оборачивается к своей тетке. Она стоит подбоченясь и смотрит на него с таким выражением, с каким смотрела бы, наверное, на непослушного сорванца-мальчугана лет этак семи.— Джесси Форд Биллапс, — говорит она, — ты собираешься и дальше прислуживать человеку, который избил тебя до полусмерти бог знает сколько лет назад? Или ты поможешь этой девочке сделать доброе дело?Он тяжело вздыхает.— Черт возьми, тетя Пирли! Я не знаю, что…— Что ты сказал? — Пожилая женщина грозит Джесси пальцем. — Не смей ругаться в моем присутствии, мальчишка! Если бы твоя мама была жива, она прочистила бы тебе мозги. Ну-ка, пошевеливайся. Сейчас же.Джесси Биллапс, ветеран войны и бригадир острова ДеСалль, послушно кивает, признавая свое поражение.— А с этим что делать? — спрашивает он, указывая на Билли Нила.Пирли презрительно морщит нос.— Оставь это отребье стервятникам. Им тоже надо чем-то питаться.

Глава 63— Расскажи мне о зубах еще раз, — просит Шон.Мы сидим за кухонным столом в моем доме на озере Понтшартрен, сидим так, как много раз сидели раньше. Перед нами на столе выложены в ряд одиннадцать фотографий. Возраст женщин на снимках колеблется от девятнадцати до сорока шести лет — женщин, которые, как мы считаем, с наибольшей вероятностью входят в состав «группы X». Мы выбрали их из тридцати семи других женщин в возрасте от двух до семидесяти восьми лет — родственниц жертв убийцы НОУ. Мы остановились на них, обсуждая возможные кандидатуры по телефону, пока я ехала в Новый Орлеан от острова ДеСалль. А в середине ряда, с пятью фотографиями женщин по обе стороны, лежит снимок той, кого я считаю убийцей шестерых мужчин.— Зубы, — напоминает мне Шон. — Ты что, спишь, Кэт?Я разворачиваюсь от стола к темно-синему квадрату венецианского окна. За ним быстро сгущаются сумерки.— У нас у всех во рту живет великое множество бактерий, — бормочу я. — Самыми распространенными являются Streptococcus mutans, вырабатывающие кислоту, которая и образует каверны в зубах.Шон постукивает по столу желтым маркером.— А в культуре слюны, взятой из следов укусов на теле Квентина Баптиста, эти бактерии отсутствуют?— Правильно. По прошествии двадцати четырех часов мы не видим никаких признаков роста. Это очень необычно.— А не мог кто-нибудь, собирая образцы слюны, допустить ошибку?— Раны обрабатывал не какой-нибудь недотепа, Шон. Этим занимался судебно-медицинский эксперт ФБР. Мы должны исходить из предположения, что он добросовестно выполнил свою работу.— Мне не нравятся предположения.Я перевожу взгляд на Шона и стараюсь, чтобы голос мой звучал ровно и спокойно.— Мне тоже. Потому что именно такого рода предположение и не позволило мне еще вчера вычислить убийцу. Когда Кайзер в первый раз показал мне лабораторный отчет, надо было сразу обратить внимание на бактерии. Мне, конечно, пришла в голову пара возможностей — например, что этот человек может принимать антибиотики, — но в тот момент я думала о другом. Я только что узнала, что моя тетя покончила жизнь самоубийством, и я пыталась удрать из здания ФБР. Кроме того, я знала, что слюна могла принадлежать человеку, не имеющему зубов, но возможность того, что это ребенок… Я просто автоматически исключила ее. Я хочу сказать, что мы имеем дело с серийными убийствами. И шестимесячный ребенок как-то не вписывается в общую картину. В результате я ощущаю себя круглой идиоткой. В последние дни на меня свалилось слишком много. Воздержание от алкоголя, отказ от приема лекарств, валиум…Беременность, — мысленно добавляю я.— Так что, только увидев пускающего слюни ребенка на похоронах, я сумела сложить все кусочки головоломки вместе.— И поэтому ты решила, что это она? — спрашивает Шон, постукивая по фотографии в центре ряда, на которой изображена темноволосая девушка двадцати двух лет от роду. — Эванджелина Питре?— Это точно она, Шон.Эванджелина Питре является дочерью Квентина Баптиста, убитого детектива из отдела по расследованию убийств, жертвы номер шесть.— Во время случайной встречи в похоронном бюро у меня в голове возникла ассоциация между слюной и новорожденными детьми. После этого все было просто, я шла путем исключения. Я знала, что ни у кого из родственниц убитых не было сыновей младше восемнадцати месяцев от роду. Но Кайзер сказал мне, что одна из дочерей Баптиста работает в Центре дневного ухода за детьми дошкольного возраста. Единственный вопрос заключался в том, есть ли в этом Центре грудные дети мужского пола, которым еще не исполнилось шести месяцев, поскольку как раз в этом возрасте и начинают резаться зубы. Я убедилась в этом, позвонив в Центр после того, как уехала с острова. Но и до этого я не сомневалась в своих рассуждениях, Шон. Я просто знала, что права, и все тут.— Тебе не удастся убедить меня в том, что эта девочка своими руками убила шестерых мужчин, — заявляет Шон.Я внимательно всматриваюсь в фотографию, выискивая симптомы склонности к насилию, — как будто такие вещи можно увидеть невооруженным глазом. Глаза у Эванджелины Питре глубоко посаженные и темные, резко контрастирующие с бледной кожей. Она не лишена привлекательности, но в лице ее заметна некоторая настороженность, как у бездомной кошки, которая ожидает пинка перед тем, как получить кусочек колбасы.— Ее отец был полицейским отдела по расследованию убийств, — продолжаю я. — Поэтому мы не можем даже предположить, какими знаниями и навыками она обладает.— И ты полагаешь, что эта девочка убивает растлителей от имени тех, кого они насиловали? Наказывает их?— Знаешь, все действительно может быть настолько просто. А возможно, и нет. Питре может убивать их, и при этом никто из членов группы не подозревает о том, что она делает. Однако интуиция подсказывает мне нечто совсем иное.Шон недовольно кривится.— А моя интуиция подсказывает, что весь этот чертов план разработал не кто иной, как Натан Малик. Питре могла собрать слюну, чтобы потом смазать ею следы укусов. Она могла даже нажимать на курок — при условии, что умеет стрелять. Но откуда взялась идея использовать человеческий череп, чтобы оставить эти самые следы укусов? Нет, характер совершения преступлений как-то не вяжется с этой цыпочкой. Черт, да она даже не закончила среднюю школу.— Я согласна, о'кей? Но это вовсе не означает, что вдохновителем и организатором был именно Малик. Это могла быть любая женщина из этой группы. Или все они вместе.— Ты забываешь о предсмертной записке Маргарет Лавинь, — напоминает Шон. — «Да простит меня Господь. Погиб невинный человек». Малик манипулировал этими женщинами, Кэт. Он управлял ими, как роботами, использовал их чувства и эмоции в своих целях.— Вероятно, он знал о том, что происходит, — уступаю я. — Но это отнюдь не значит, что он планировал убийства или помогал осуществить их.На лице Шона написано недовольство и разочарование.— Почему ты так отчаянно, буквально с пеной у рта защищаешь его?— Потому что Малик делал все, что мог, чтобы помочь женщинам, попавшим в страшную беду. Женщинам, спасти которых не мог больше никто, потому что никто не знал, как это сделать.Шон вздыхает.— Мы можем спорить всю ночь напролет. Но что мы будем делать?— Я уже объяснила тебе. Я хочу поговорить с Питре.— Ты хочешь отправиться к этой женщине в одиночку и…— Не в одиночку. С тобой.— Без прикрытия.— Ты и есть мое прикрытие.В полном отчаянии он разводит руками.— Ты хочешь встретиться практически в одиночку и поговорить с женщиной, которую подозреваешь в том, что она зверски убила шестерых мужчин?— Именно так. Нам не грозит ни малейшая опасность. Она убивает только тех, кто насилует детей, а не простых полицейских.— Отчим Маргарет Лавинь никого не насиловал, но он мертв так же, как и остальные пять жертв.— То убийство было явно совершено по ошибке, спровоцированной ложными воспоминаниями Маргарет Лавинь.Шон кивает с таким видом, словно я подтверждаю его точку зрения.— Ну да. А кто же тогда убил доктора Малика? Кто положил ему на колени череп? Члены Клуба борьбы с облысением?— Я надеюсь, что Эванджелина Питре скажет нам это.Шон не отвечает. Он пристально смотрит на меня, но явно не видит.— В чем дело? — спрашиваю я, догадываясь, что его посетила очередная идея. — Что ты надумал?— Может быть, ничего. Подожди минутку.Шон достает сотовый и набирает какой-то номер. Он звонит в полицейский участок района Секонд-Дистрикт, в отделе по расследованию убийств которого работал Квентин Баптист, и просит соединить его с О'Нейлом ДеНуа — детективом, о котором я никогда не слышала.— Кто это? — шепотом спрашиваю я.— Напарник Баптиста. Алло? О'Нейл? Это Шон Риган. Мне нужно спросить у тебя кое-что относительно Баптиста. Строго между нами… Да, я помню, что работаю в оперативной группе. Но Бюро не узнает об этом нашем разговоре, договорились? Квентин, случайно, не носил с собой незарегистрированное оружие? Слушай, приятель, это чертовски серьезно… Да? — Шон кивает мне, и на лице у него появляется выражение удивления и недоверия. — Какого калибра? Спасибо, дружище. Я твой должник… Я знаю, что ты не забудешь об этом.Шон прячет телефон, лицо у него бледное.— Квентин Баптист иногда носил с собой револьвер тридцать второго калибра производства компании «Чартер Армз».У меня холодеют руки.— О господи! — Я смотрю на фотографию Эванджелины Питре и вдруг не хочу признаваться самой себе в том, что мне и так уже известно. Она действительно убийца.— Почему ты не хочешь привлечь к этому делу оперативную группу? — недоумевает Шон. — Неужели тебе непременно нужно в одиночку раскрыть его?Не веря своим ушам, я во все глаза смотрю на него.— Шон, я лишь оцениваю вероятность такого рода развития событий. Проклятье! Да я вовсе не хочу, чтобы это дело было раскрыто.— Почему?— Потому что не уверена в том, что человек, который стоит за этими убийствами, должен сесть в тюрьму. Пока, во всяком случае.От удивления он лишается дара речи.— Ты, должно быть, шутишь.— Нисколько.— Убито шесть человек!— Это растлители малолетних. Все, кроме одного.— За сексуальное насилие не приговаривают к смертной казни.— Может, и зря. В случае с рецидивистами эта мера уж точно не помешала бы.Он медленно качает головой.— Такие вопросы должна решать законодательная власть. А потом судья и присяжные, если подобный закон будет принят.— Законодатели не осознают значимости такого преступления. Послушай, всего несколько часов назад я убила Билли Нила, и это не вызвало у тебя протеста.— Это совсем другое дело! Он насиловал тебя. А потом намеревался убить.— Согласна. Но растлители малолетних не просто совершают насилие, Шон. Они совершают убийство. Жертвы продолжают ходить и разговаривать, и мы думаем, что они живы и с ними все в порядке. Но души их мертвы. И в этом доктор Малик был прав.Шон наклоняется ко мне через стол.— Ты принимаешь все это слишком близко к сердцу, чтобы судить объективно.И снова я повторяю слова, услышанные от Малика.— Ты прав. В этом вопросе никто не должен проявлять объективность. Это худшее из всех преступлений. Именно так и сказал мне Малик, когда мы впервые встретились, и теперь я знаю, что он был прав. Жертвами здесь являются невинные дети. Абсолютно не способные защитить себя.Шон берет в руки фотографию Эванджелины Питре.— Она вовсе не беззащитный ребенок. Ей двадцать два года.— Ты имеешь в виду биологический возраст. — Я вновь повторяю за Маликом. — Но ты понятия не имеешь о том, что творится у нее в душе. Откуда тебе знать, может, в своем развитии она так и осталась шестилетним ребенком? В эмоциональном плане, во всяком случае.Испустив громкий и выразительный вздох, Шон поднимается со стула и достает пиво из холодильника. Я вижу у него в руках запотевшую бутылку, и впервые за много часов мне хочется выпить.— Я собственными руками почти загубил свою карьеру, — говорит он, вытирая рот рукавом. — Из-за нас с тобой, Кэт. Если мы поступим так, как ты хочешь, и нас поймают… мне конец.Я молча смотрю на него.— Ты был свободен в своем выборе. И осознанно нарушил все правила. Я никогда не просила тебя об этом. Я намерена побеседовать с Эванджелиной Питре сегодня вечером, с тобой или без тебя. Но хочу предупредить тебя, Шон… Если ты решишь перехитрить меня — вызовешь оперативную группу до того, как я буду уверена, что узнала от Питре всю правду, — я отправлюсь к твоей жене и расскажу ей обо всем, чем мы с тобой когда-либо занимались. И о том, чем только собирались заняться.Он бледнеет на глазах.— Ты не сделаешь этого.— Посмотри на меня, Шон. Сделаю, и еще как.Он смотрит на меня так, как будто видит в первый раз.— Ты понятия не имеешь о накале страстей и эмоций, с которыми мы имеем здесь дело, — говорю я ему. — А я знаю, на что способна подвергшаяся насилию женщина, понятно тебе? И прежде чем мы бросим Эванджелину Питре на съедение волкам, я должна понять, что случилось.Он опустошает бутылку одним долгим глотком и швыряет ее в мусорную корзину.— Никакого прикрытия, — повторяет он. — Идиотизм!Я испытываю неимоверное облегчение. Он все-таки пойдет со мной.— По крайней мере, Малик мертв, — говорю я ему, поднимаясь. — Если он действительно был сообщником Питре, в чем ты, похоже, не сомневаешься, у тебя будет одной причиной для беспокойства меньше.Шон надевает пиджак, чтобы скрыть наплечную кобуру. Потом наклоняется, вынимает маленький револьвер из кобуры на лодыжке и проверяет барабан.— А вдруг это одна из этих женщин? Или все они вместе?— Питре живет одна. Сегодня будний день. Завтра ей идти на работу, она ничего и никого не ожидает. Мы заставим ее впустить нас, напугаем, а потом предложим свою помощь.— А если она будет не одна?— Мы возьмем с собой фотографии. Если мы узнаем кого-нибудь из наших женщин, то все равно войдем. Захвати с собой «глок».[59] А я положу в сумочку твой незарегистрированный револьвер. Не волнуйся, мы справимся. Все будет хорошо.— Как я объясню твое присутствие?— Точно так же, как и всегда, когда брал меня с собой на допросы.Шон качает головой, но уголки его губ помимо воли изгибаются в намеке на улыбку.— Проклятье! Мы вели себя как круглые идиоты, верно?— Целиком и полностью с тобой согласна. Но все-таки мы остановили нескольких убийц.Он кивает.— Это точно. Нам удалось кое-чего добиться.— И мы снова проделаем это сегодня вечером. Просто немного не так, как раньше. На этот раз не ради того, чтобы пощекотать себе нервы, получить повышение по службе или удовлетворить личные амбиции. На этот раз мы сделаем это для того, чтобы восторжествовала справедливость.Он вопросительно приподнимает бровь.— Ты полагаешь, что имеешь право вершить правосудие?— В данном случае да, полагаю.Шон отдает мне незарегистрированный револьвер, облегченный «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра.— Четыре патрона в барабане, пятый в стволе. Взводишь курок и стреляешь.Я молча киваю головой.— Ты сможешь выстрелить в Питре, если понадобится? — спрашивает он.Я чувствую в руке холодную тяжесть револьвера, и вдруг перед глазами у меня встает зрелище окровавленного тела Билли Нила. Я до сих пор ощущаю вкус его горячей крови, хлынувшей мне в горло. Смогу я проделать нечто подобное с женщиной?— Кэт?— До этого не дойдет.

Глава 64Эванджелина Питре живет в ветхом белом доме на Мирабо-стрит в Жантийи, обсаженном деревьями рабочем квартале, застроенном преимущественно одноэтажными дощатыми зданиями. На город опускаются сумерки, когда Шон останавливает свой «сааб» позади потрепанной «Тойоты-Короллы», которая приткнулась к тротуару напротив входной двери. Напарник Шона только что сообщил нам, что эта машина принадлежит подозреваемой. Шон прячет в карман свой сотовый телефон и окидывает дом взором полицейского-ветерана.— Джо разговаривал с детективами, которые допрашивали Питре после убийства ее отца. Они говорят, что не успели задать ей и несколько вопросов, как появился Кайзер и дальше повел допрос самостоятельно.— Это меня не удивляет, — отвечаю я, стараясь не выдать голосом охватившее меня напряжение. — Ты думаешь, Кайзер ее заподозрил? Ведь он долгое время работал психологом-аналитиком в Куантико.— Мог и заподозрить.Шон разглядывает другую сторону улицы, потом переводит взгляд на перекресток впереди. Он уже дважды проехал здесь, высматривая признаки установленного за домом наружного наблюдения, но ничего не обнаружил.— На этот раз мы с тобой зашли очень далеко, Кэт. Намного дальше, чем когда-либо себе позволяли. Если Кайзер уже подозревает Питре, мы можем загубить все дело.Он смотрит на меня, и во взгляде его читается искреннее беспокойство.Я отвечаю ему тяжелым взглядом, вылезаю из машины и торопливо иду по тротуару к входной двери, затянутой проволочной сеткой от насекомых. За спиной я слышу быстрые шаги Шона, он догоняет меня.— Отойди от света, — говорит он.Я стою в тени карниза, а Шон быстро обходит вокруг дома. Самым громким звуком в окрестностях остается шум кондиционеров, в который вплетается приглушенное бормотание работающих телевизоров.— Ничего не видно, — сообщает Шон, подходя ко мне. — Повсюду на окнах задернуты занавески.Прежде чем он успевает придумать причину, по которой нам надо выждать еще некоторое время, я поднимаюсь по трем бетонным ступенькам и стучу в дверь.Внутри слышны торопливые шаги. Потом занавеска на окне слева от нас отодвигается и к стеклу приникает темный силуэт — кто-то смотрит наружу. Я не успеваю рассмотреть, кто это, как занавеска опускается.— Кто там? — доносится до нас приглушенный женский голос.— Полиция, — властно и уверенно произносит Шон. — Пожалуйста, откройте, мэм. Я покажу вам свое удостоверение личности.Через несколько мгновений щелкает замок, и дверь приоткрывается на ширину цепочки. Шон открывает бумажник и подносит бляху к щели в дверном проеме.— Детектив-сержант Шон Риган, мэм. Отдел по расследованию убийств, Управление полиции Нового Орлеана. Вы Эванджелина Питре?— Может быть.— Я был другом вашего отца.— Я вас не помню. Что вам угодно?— Вы Эванджелина Питре?— Да. В чем дело?— Речь идет об убийстве вашего отца.Пауза.— Я уже разговаривала с несколькими детективами. И с ФБР тоже.— Мне это известно, мэм. Но мы очень серьезно относимся к смерти коллеги. Нам необходимо еще раз побеседовать с вами.— В таком случае…Дверь закрывается, но вот изнутри доносится короткий лязг, и она распахивается вновь, открывая лицо, уже знакомое мне по фотографии, которую я рассматривала при свете лампочки в автомобиле, пока мы ехали сюда. Эванджелина Питре в жизни выглядит старше, чем на снимке. И хотя по тому, как ее зовут, можно заключить, что она принадлежит к каджунам,[60] в ее жилах, очевидно, течет и кровь горцев. Темные глаза и волосы Эванджелины контрастируют с бледной кожей, а худощавая фигура наводит на мысль о дистрофии. Ее гладкие волосы свисают неопрятными прядями, как если бы их давно не мыли, а на шее виднеется фиолетовый синяк от засоса.— Прошу прощения, — говорит она. — С тех пор как это случилось, я превратилась в параноика. Чем я могу помочь?— Можно войти? — спрашивает Шон.— Это займет много времени?— Возможно. Надеюсь, вы понимаете, что мы ищем серийного убийцу.— Так пишут в газетах. — Питре с сомнением оглядывается через плечо, словно не хочет, чтобы мы видели, в какой нищете и убожестве она живет. — Вам действительно нужно входить ко мне?— Мы предпочли бы поговорить внутри. Вы же знаете, какими любопытными бывают люди.В ее глазах на мгновение вспыхивает ненависть. Эванджелина Питре явно не ладит с соседями.— Ну хорошо, — наконец соглашается она. — Входите.Она отступает на шаг в сторону, давая нам возможность войти.Передняя дверь открывается прямо в гостиную. Я видела много подобных жилищ в Новом Орлеане. Дверь на противоположной стене гостиной ведет в кухню. Через нее видны застекленные двери, которые выходят на зацементированный дворик снаружи. Справа от меня тянется коридор, ведущий к нескольким спальням (самое большее, трем) и к ванной в конце холла.В гостиной в глаза сразу же бросается обитый цветастым гобеленом уголок, состоящий из маленького диванчика для двух человек и раскладной софы, превращающейся по ночам в спальное ложе. Уголок выглядит так, словно был куплен в магазине для бережливых. Софа стоит у стены напротив входной двери, а перед ней расположился прямоугольный кофейный столик. Диванчик типа «любовное гнездышко» повернут к левой стене, у которой стоит старенький телевизор, транслирующий передачу «Магазин на диване». Перед телевизором приткнулось раскладное кресло, а у стены позади себя я обнаруживаю старый комод с зеркалом. В воздухе лениво висят клубы сигаретного дыма. Проследив, откуда они поднимаются, я вижу на полу рядом с креслом пепельницу, в которой дымится недокуренная сигарета.Эванджелина Питре еще ни разу не повернулась к нам спиной. Она попятилась в гостиную, потом скрестила руки на груди и продолжала медленно отступать к софе, мимоходом обогнув кофейный столик и даже не опустив на него глаз. Она или выросла в этом доме, или прожила здесь достаточно долгое время.— Присядете? — предлагает она.— Благодарю вас, — отвечает Шон.Он разворачивает кресло лицом к софе и усаживается в него. Я, едва сдерживая любопытство, опускаюсь на краешек диванчика и кладу сумочку на колени. Эванджелина Питре сгибает колени и садится на софу, как птичка, готовая в любую секунду вспорхнуть.— Мисс Питре, — начинает Шон, — мы бы хотели…— Энджи, — перебивает она. — Зовите меня Энджи.Шон улыбается ей своей самой обворожительной улыбкой, но его голос сохраняет сугубую официальность.— Хорошо, Энджи. Моя коллега — судебно-медицинский эксперт, к чьей помощи мы иногда прибегаем при расследовании дел, подобных этому. Она хочет задать вам несколько вопросов относительно…Слова его сливаются для меня в бессмысленный монотонный речитатив. Он следует сценарию, который мы разработали по дороге сюда, но теперь, оказавшись здесь, я думаю, что мы только зря теряем время. Не понадобятся сложные психологические трюки, чтобы заставить эту женщину открыться нам.— Энджи… — Я разговариваю с ней, как с доброй приятельницей. — Детектив Риган не говорит вам всей правды.Шон умолкает и смотрит на меня с открытым ртом.— Я работаю судебно-медицинским экспертом, но пришла сюда не для того, чтобы говорить о судебной медицине. Я здесь для того, чтобы рассказать вам, что нам известно об этих убийствах.Питре смотрит на Шона так, словно умоляет его помочь ей. Его официозная ложь понравилась ей куда больше моей откровенной правды. Но Шон молчит.Я опускаю сумочку на пол, на секунду подумав о револьвере внутри, кладу руки на колени и улыбаюсь Питре своей самой доверительной улыбкой.— Энджи, вы когда-нибудь видели меня раньше?Она отрицательно качает головой.— Я была близким другом доктора Натана Малика.В лице ее что-то неуловимо меняется. Что? На скулах на мгновение набухли желваки? На шее запульсировала какая-то жилка? Что бы ни было тому причиной, я чувствую, что это нечто столь важное, как если бы с ее лица на меня уставилась вторая пара глаз. Глаз, в которых светится первобытный инстинкт — выжить любой ценой. Я никогда в жизни не встречала Эванджелину Питре, но знаю ее.Она — это я. У меня тоже есть вторая пара глаз. Тех, которые отчаянно всматриваются в дрожащую темноту в ожидании, когда же придет он…— В чем дело? — подает голос Энджи. — Вы так странно смотрите на меня.— Энджи, меня зовут Кэтрин Ферри. Вам знакомо это имя?Она медленно зажмуривает глаза, потом открывает их, как кошка, демонстрирующая скуку пробегающей мимо мышке.— Нет.— А я думаю, что знакомо.Она делает глотательное движение.— Я знаю, что ваш отец был плохим человеком, Энджи. Другие люди считали его хорошим, но я знаю, каким он был на самом деле.В ее глазах появляется отсутствующее выражение.— Я знаю, что он трогал вас, Энджи. Я знаю, что в темноте он приходил в вашу постель. Он наверняка причинил боль и другим детям. Вот почему он должен был умереть, не так ли?На кратчайший миг ее взгляд устремляется в сторону коридора. Она собирается сбежать? Или ожидает помощи?Шон быстро встает с кресла.— Вы не возражаете, если я осмотрю дом?Я ожидаю, что Энджи немедленно вскочит на ноги и начнет протестовать, но вместо этого она лишь откидывается на обшитую цветастым гобеленом спинку софы.— Конечно, — отзывается она. — Будьте как дома.Шон направляется в коридор, на ходу доставая пистолет из-под пиджака. Чтобы девушка не ударилась в панику, я стараюсь занять ее разговором.— Энджи, вы были одним из первых членов «группы X»?По ее губам пробегает слабая улыбка.— Вы боитесь довериться мне, но вам нечего опасаться. Мне известно о фильме доктора Малика. Он хотел передать мне пленки на хранение, но я не смогла взять их. В то время за мной охотилось ФБР. И продолжает преследовать до сих пор.— Почему они вас преследуют?— Потому что они думают, что я замешана в убийствах. Я ничего не имею против. У них нет никаких доказательств. Кроме того, около четырех часов назад я убила человека. Он пытался меня изнасиловать, и я убила его.Невидимая пара глаз ищет во мне признаки лжи и обмана, но не находит.— Я чего-то не понимаю, — говорит Эванджелина. — Вы же пришли с полицейским.— Шон не обычный полицейский. Он мой друг. Меня растлевали и насиловали, как и вас, Энджи. Так что мне известно, как это бывает и что при этом чувствуешь. И я пришла сюда не для того, чтобы причинить вам зло. Я здесь для того, чтобы помочь вам.Она подозрительно прищуривается. Я могу только догадываться, что сделали с этой девушкой люди, которые обещали помочь ей.— Но чтобы я сумела помочь вам, вы должны рассказать мне правду.— Какую правду?— Правду о том, как все начиналось. Я знаю, что шесть мужчин понесли наказание за то, что совершили когда-то. Но я должна знать, как все началось.Лицо Энджи ничего не выражает — оно непроницаемо, как у манекена.— Вы когда-нибудь встречались с женщиной по имени Энн Хильгард?Впервые я замечаю в ее глазах страх. Почему упоминание имени моей тети должно вызывать страх у этой девочки?— Энджи, если вы откажетесь разговаривать со мной сегодня вечером, Шон намерен сообщить оперативной группе те выводы, к которым я пришла в отношении этих убийств. О том, как вы в них замешаны. И после этого я уже ничем не смогу помочь вам.Страх дает о себе знать, он прорывается наружу.— О чем вы говорите? К каким выводам вы пришли? Что вы сумели вычислить?Ага, начинается…— Мне известно, что вы берете слюну у младенцев в Центре дневного ухода за детьми, где вы работаете, и смазываете ею следы укусов на телах мертвых мужчин.У девушки испуганно расширяются глаза, а нижняя губа дрожит, как у насмерть перепуганного пятилетнего ребенка.— Мне нужно знать, занимались вы этим в одиночку или кто-то помогает вам? Помогал ли вам доктор Малик? Я знаю, что ему было известно об убийствах. Он сам сказал мне об этом. Он собирался рассказать о них в своем фильме, верно?Теперь у Энджи дрожат и руки, а левая нога так вообще подпрыгивает вверх-вниз. Она похожа на машину, которая вполне надежно служила двадцать два года, но сейчас идет вразнос. Шон был прав: Энджи Питре не могла совершить эти убийства в одиночку.— Вы записывали убийства на пленку для доктора Малика, Энджи?Она вскакивает настолько неожиданно, что я откидываюсь на спинку диванчика.— Это нечестно! — кричит она, замахиваясь на меня мускулистой рукой. — Вы не должны так разговаривать со мной! У вас нет никаких доказательств!Шон влетает в гостиную с пистолетом в руке.— Что случилось?— Ничего.Я делаю ему знак убрать оружие.Он не подчиняется.— Вы набрали полную ванну горячей воды, — обращается он к Энджи. — Зачем?— Я собиралась помыться.Он показывает на сигарету, тлеющую в пепельнице у ножки кресла.— А мне почему-то кажется, что вы смотрели телевизор.— Я хотела купить себе серьги.Он несколько мгновений внимательно изучает ее, потом прячет пистолет в кобуру и опускается в раскладное кресло «Лэйзи бой».— Что я пропустил? — любопытствует он, поглядывая в сторону коридора.— Энджи собиралась рассказать мне, кто помогает ей наказывать этих мужчин.— Что будет со мной, если я расскажу вам все? — спрашивает она у Шона.Он бросает на меня многозначительный взгляд, расшифровать который не составляет труда: «Пора зачитать этой девушке ее права и посадить ее перед видеокамерой».— Это зависит от того, что вы нам расскажете, — отвечает он.— Энджи, — мягко говорю я, — я знаю, вам трудно доверять людям. Это нелегко и для меня. Это одна из проблем, с которыми сталкиваются женщины вроде нас. Но сейчас вы должны внимательно выслушать меня. Потому что я не хочу, чтобы вы попали в тюрьму. Вы меня понимаете? Я единственный друг, который у вас когда-либо был.Ее взгляд не утрачивает настороженности и бдительности, но теперь к нему примешивается замешательство. Она явно колеблется.— Сделайте глубокий вдох, Энджи. Сделайте глубокий вдох и облегчите душу.Энджи Питре медленно опускается на софу.— Чья это была идея? — спрашиваю я. — Кто первым сказал: «Мы не можем просто сидеть сложа руки и скулить по этому поводу. Мы должны сделать что-нибудь»?Глаза ее перебегают с одного предмета на другой, как у законченного наркомана. Потом она говорит:— Понимаете, сейчас трудно сказать, кто был первым. Потому что все начиналось не совсем так.Сердце болезненно стучит у меня в груди. Я сдерживаю себя, чтобы не посмотреть на Шона.— Это был доктор Малик?Она сутулится и обнимает себя за плечи, подобно расстроенному и мрачному ребенку.— Вроде того. Я имею в виду, что он всегда рассуждал о том, что мужчины, которые так поступают, никогда не останавливаются. Понимаете? Что на них не действуют никакие методы лечения, кроме кастрации. Он говорил, что помешать им и дальше делать это может только смерть или пожизненное заключение.— Говоря слово «это», вы имеете в виду надругательство над детьми?— Да. Доктор Малик считал, что и для жертв насилия прежние методы тоже оказываются бесполезными. Они не заставляют чувствовать себя лучше. Когда вы вновь возвращаетесь в мир, он не может помешать вам делать плохие вещи, и это происходит из-за того, что произошло с вами, когда вы были ребенком. Понимаете? Вы спите с кем попало, принимаете наркотики, режете себе вены… что угодно. Он называл это притупляющим поведением.Я киваю в знак того, что понимаю.— Я превратилась в алкоголика, еще будучи подростком.— Вот-вот, в самую точку. Именно поэтому доктор Малик и создал «группу X». Чтобы попробовать что-нибудь новое. Он говорил, что это похоже на исследование нового мира. Темного мира внутри нас.— Сколько женщин было в этой группе?Эванджелина качает головой, и в ее глазах опять появляется настороженный блеск загнанного зверя.— И все члены «группы X» страдали подавленными воспоминаниями?— Правильно. Наши жизни были искалечены, и мы не понимали, почему это произошло. Я попала в группу только потому, что посещала эту леди-врача в Центре психического здоровья и она направила меня к нему. У меня не было денег, вообще ничего не было.— Понимаю. Итак, «группа X»…— Да. Необычным было то, что доктор Малик восстанавливал утраченные и отодвинутые воспоминания прямо в комнате, в которой находились все мы. И это было круто, скажу я вам. Если мы не переживали заново того, что случилось с нами, то слушали, как кто-нибудь другой переживает то, что случилось с ним. И оттого, как доктор Малик проводил такие сеансы, слушать эти рассказы было невозможно. Если вы были его пациентом, он заставлял вас ощущать себя ребенком, каким вы были тогда, когда это случилось с вами. Вы разговариваете тоненьким голоском, как маленькая девочка, и все такое прочее. Это страшно. Я имею в виду, некоторые вещи, которые я слышала, были действительно ужасными. Кое-кто просто не мог этого вынести. Пару раз люди мочились прямо в креслах. Я серьезно. Думаю, из-за этого все и началось.— Вы приняли решение убивать тех, кто был насильником?Она кивает неожиданно серьезно и торжественно.— Понимаете, несмотря на то, что все эти ужасные вещи случились с нами много лет назад, в «группе X» нам казалось, что все это происходит здесь и сейчас. Весь ужас и ярость, которые мы не могли выразить тогда, возвращались к нам с силой ядерного взрыва. И от этого мы сходили с ума. Все мы чувствовали себя одинаково. Даже доктор Малик. Это было видно по его лицу. Он хотел сделать этим мужчинам так же больно, как они когда-то сделали нам.— И он предложил, чтобы вы сделали это?Энджи отрицательно качает головой.— Нет. Понимаете, как бы отвратительно мы себя ни чувствовали, то, что… ну, вы понимаете… началось все-таки не из-за этого. Просто мы начали разговаривать друг с другом. Мы должны были подружиться, понимаете? Нам не полагалось так делать, но мы начали встречаться после групповых занятий по средам. Мы отправлялись к кому-нибудь на квартиру или еще куда-нибудь, пили кока-колу и другие напитки. И разговаривали. И только там мы выяснили по-настоящему страшную вещь.Я перевожу взгляд на Шона. Рассказ его буквально загипнотизировал.— И что же это было, Энджи? Что показалось вам действительно страшным?— То, что те люди, которые так поступали с нами, наверняка продолжают заниматься этим. — Она прикусывает нижнюю губу и кивает, как будто разговаривая сама с собой. — Не с нами, с другими детьми. Понимаете? Поэтому мы начали следить за ними, пытаясь решить, что же нам делать. Но со стороны многого не разглядишь, верно? Если только вы не живете с ними вместе, в одном доме… А у большинства из нас была работа или другие занятия.— Разумеется.— Но я просто знала, понимаете? В квартале, где жил мой отец, есть один парнишка, он целыми днями остается один дома… — Энджи с неожиданной яростью встряхивает головой. — Как бы то ни было, с этого все и началось. Мы хотели не просто наказать их. Я хочу сказать, что мы надеялись заставить их признаться в том, что они делали. Потому что сами они на это никогда не согласились бы, понимаете? Вы собираетесь с духом, обвиняете их в изнасиловании и растлении, а они нагло все отрицают. Просто все отрицают. Доктор Малик миллионы раз видел подобное. Они смотрят так, как будто это вы сошли с ума, а потом начинают рассказывать, как сильно они вас любят и все такое. Это отвратительно. После такого поневоле начинаешь думать, что ты и вправду спятила.— Вы не сумасшедшая, Энджи. Я знаю это.Шон снова пристально смотрит на меня, пытаясь обратить на себя внимание. Он уже готов немедленно приступить к официальной процедуре. Но я пока что не хочу звонить Кайзеру.— Получается, что, в общем, вы все были согласны с тем, что собирались сделать?Энджи медленно кивает, подтверждая мои слова. Она перенесла свою симпатию с Шона на меня.— Сколько всего вас было, Энджи?— Шестеро.— А теперь шестеро мужчин мертвы.Она снова кивает.— И можно считать, что вы покончили с местью?— Ага.Она неуверенно улыбается мне.— Вы все принимали участие в совершении преступлений?Она не отвечает.— «Моя работа никогда не закончится», — цитирую я слова, написанные кровью. — Кто это придумал?Она улыбается мне заговорщической улыбкой, потом отрицательно качает головой.— Я не могу рассказать вам больше ни о ком.— Но ваша работа закончена. Вы ведь это хотите мне сказать?— Да. Закончена полностью.Почему-то я была уверена в этом еще до того, как приехала сюда. Именно поэтому я не позволила Шону вызвать оперативную группу.— Кто убил доктора Малика, Энджи?Улыбка на ее лице сменяется откровенным страхом.— Не знаю. Никто не знает, что теперь делать.Неужели она лжет?— Это очень важно, Энджи. Кто из вас решил, что надо сделать так, чтобы совершаемые преступления выглядели серийными убийствами? Почему вы просто не убивали этих мужчин одним выстрелом, а потом не инсценировали ограбление со взломом или что-нибудь в этом роде? Что-нибудь простое и незамысловатое?— А ведь это было круто, верно?Шон громко откашливается, но я не смотрю на него. В глазах Энджи появляется странный свет.— Хотите взглянуть? — спрашивает она.— Взглянуть на что?— Вы сами знаете. На то, что мы делали.У меня учащается пульс.— На убийства, вы имеете в виду?— Свои действия мы называли не так. Мы называли их приговором. Вынесением приговора.Теперь уже я смотрю на Шона, у которого такой вид, как будто его вот-вот хватит удар.— У вас есть видеозапись, Энджи?Она показывает в угол рядом с телевизором, где под маленьким круглым столиком стоит картонная коробка.— Господи Иисусе… — шепчет Шон.— Это коробка доктора Малика? — спрашиваю я, чувствуя, как вспотели ладони. — Та самая, в которой он хранил все материалы для своего фильма?Энджи кивает, потом подходит к коробке и достает из нее видеокассету.— Это единственная запись в стандарте VHS, которая подходит для бытового видеомагнитофона. Все остальные материалы хранятся на маленьких кассетах. Цифровых, что ли. Мини-DV или как там они называются.— Кэт, — шепчет Шон.Я чувствую в голове знакомое комариное жужжание. С помощью пленок в этой коробке я смогу упрятать деда в тюрьму до конца его дней.— Поставьте кассету в плейер, Энджи. Я хочу посмотреть ее.

Глава 65Подобно ребенку, собирающемуся продемонстрировать мне видеозапись своего сольного выступления на концерте хореографии, Энджи Питре вставляет кассету в видеомагнитофон и замирает в ожидании.Шон делает мне знак подойти. На лице его написана тревога и беспокойство. По всем юридическим канонам сейчас самое время арестовать Эванджелину Питре. Но я нахожусь здесь не в качестве служителя закона. Я здесь для того, чтобы понять. И только потом буду знать, что делать. И очень может быть, что только моя угроза рассказать супруге Шона все о нашем романе удерживает его от того, чтобы немедленно позвонить Джону Кайзеру.Экран телевизора вспыхивает голубым цветом. Потом в левом нижнем углу начинают быстро меняться какие-то цифры. Я подхожу к коробке в углу комнаты и заглядываю в нее. На дне ее тремя рядами лежат мини-кассеты. На пленках красным маркером написаны имена женщин. На одной из них я вижу надпись «Энн Хильгард». Я наклоняюсь, беру ее из коробки и прячу в карман.— Смотри, — говорит Шон.Экран телевизора заполнило темное, двигающееся резкими рывками изображение: входная дверь. Слышится чье-то быстрое дыхание, кому-то не хватает воздуха, человек буквально задыхается. В кадре появляется рука в прозрачном пластиковом рукаве, вставляет ключ в дверь и поворачивает его.— Что это за пластик? — шепотом спрашиваю я.— Костюм полной биологической защиты, — отвечает Энджи, не сводя глаз с экрана. — Жуть, правда?Дверь отворяется, и объектив заливают лучи света.Камера так быстро перемещается по дому, что возникает ощущение, словно я смотрю сцену погони из сериала «Полиция Майами». Налет на притон наркоторговцев, точнее. Но в происходящем есть что-то знакомое. Я уже видела этот дом раньше. Это одно из мест преступлений НОУ. Второе по счету.— Будь я проклят! — шепчет Шон. — Будь я проклят!— Это дом Ривьеры? — напряженным голосом спрашиваю я.— Да, — отвечает Энджи.Камера останавливается на открытой двери в спальню. Седовласый мужчина с брюшком, одетый в одни лишь белые широкие трусы, поворачивается от комода с зеркалом. Андрус Ривьера, фармацевт на пенсии, шестидесяти шести лет от роду. То, что он видит в дверях, приводит его в ужас.— Повернись! — командует приглушенный голос. Похоже, он принадлежит женщине.— Когда на тебе этот костюм, они тебя плохо слышат, — поясняет Энджи. — Зато в доме не остается волос и других следов.— Кэт? — подает голос Шон. — Кэт, мы…— Лицом к стене! — выкрикивает голос. — Подними руки!Андрус Ривьера поворачивается спиной к камере и задирает вверх пухлые, дряблые руки.— Берите, что хотите, — произносит он дрожащим голосом. — Деньги… Вам нужны деньги?На спине его расцветает ярко-красный цветок.— Проклятье! — вскрикивает Шон.Ривьера валится на пол, как подстреленный на бегу олень.Сердце гулко стучит у меня в груди, пока камера рывками двигается по спальне. На мгновение я вижу только потолок. Потом в кадр снова попадает Ривьера. Он лежит на спине, в лице у него ни кровинки. Он пытается пошевелиться и вскрикивает от боли.— Что ты сделал с Кэрол? — спрашивает приглушенный голос.— Я не могу пошевелить ногами! — стонет Ривьера. — О господи…— Говори, что ты сделал с Кэрол!— С кем?— С твоей дочерью, Кэрол Лантана! Ты занимался сексом с Кэрол, когда она была маленькой девочкой?Глаза Ривьеры выкатываются из орбит, так что я даже начинаю бояться, что они вот-вот лопнут. Для Андруса Ривьеры женщины в костюмах биологической защиты являются живым воплощением ада.— Кэрол? — эхом вторит он. — Нет! Нет… Нет!— Ты насиловал Кэрол? — настаивает голос.— Нет! Это безумие! Я никогда не делал ничего подобного.Камера отходит назад. Потом обернутая в пластик рука упирает ствол револьвера в лоб Ривьеры.— Примирись с Господом. Признайся в том, что совершил.Старый фармацевт рыдает во весь голос, по подбородку у него стекает струйка слюны.— Кэрол? Это ты?— Признайся в том, что ты совершил! — пронзительно выкрикивает голос. Совершенно определенно, женский.Ривьера яростно трясет головой.На экране еще одна фигура, одетая в костюм биологической защиты, опускается на колени рядом с Ривьерой и раздвигает челюсти черепа, который я обнаружила в мотеле на коленях у доктора Малика. Рука прижимает череп к груди Ривьеры и стискивает челюсти на его бледной коже.Ривьера визжит от боли.— Господи! — шепчет рядом со мной Шон.Фигура изо всех сил сжимает челюсти. Ривьера снова пронзительно кричит, и после этого череп убирают.По лицу Ривьеры ручьем текут слезы. Он хватает воздух широко открытым ртом, словно ему нечем дышать.— Укуси его еще раз! — выкрикивает голос.— Нет! Хорошо… Хорошо! Я ничего не мог с собой поделать… Не мог остановиться. Вы ведь и сами знаете это, правда? — Лицо Ривьеры искажено болью. — Мне нужен врач! Пожалуйста!— Сколько лет было Кэрол, когда ты надругался над ней?Ривьера закрывает глаза и качает головой.— Я не помню… не помню.Рукоятка пистолета разбивает ему переносицу.— Три годика? Четыре? — причитает он. — Я не помню!— Ты раскаиваешься?Глаза его снова вылезают из орбит, теперь страх в них почти осязаем.Приглушенный голос неумолим и неутомим:— Ты раскаиваешься?Ривьера внезапно покаянно кивает головой, как отъявленный грешник, увидевший путь к искуплению.— Да! Я раскаиваюсь… раскаиваюсь. Я знаю, что это было нехорошо. Мне нужна помощь! Пожалуйста, помогите мне!— Я пришла сюда, чтобы помочь тебе.Рука снова упирает ствол пистолета в лоб Андрусу Ривьере и нажимает на курок, вышибая ему мозги.Я вздрагиваю от неожиданности, не в состоянии осознать тот факт, что своими глазами наблюдаю за реальными событиями, которые пыталась воссоздать на месте преступления. Но ни одна реконструкция не способна передать всю жестокость только что увиденной мною казни. И внезапно я понимаю, что мое намерение остановить этих женщин, не раскрывая их имен ФБР, на самом деле представляет собой лишь фантазию, заблуждение, порожденное моей собственной болью и наивностью. Конечно, Андрус Ривьера больше никогда не причинит зла другому ребенку. Но кто может гарантировать, что женщина, которая нажала на курок, не решит завтра, что кто-нибудь другой, не столь виновный, как Ривьера, тоже заслуживает смертной казни? Приемный отец Маргарет Лавинь уже стал первой невинной жертвой.— Кэт, пришло время позвонить кое-кому, — негромко говорит Шон.Он прав.— Кэт? Я вынужден…Глухой удар прерывает Шона на полуслове.Обернувшись, я вижу обнаженную блондинку, которая держит в одной руке зеленую пластмассовую гантель, а в другой — мясницкий нож. Полчаса назад я рассматривала ее фотографию, лежавшую на моем кухонном столе. Ее зовут Стейси Лорио, возраст — тридцать шесть лет, младшая медсестра и дочь полковника Франка Морленда, нашей первой жертвы. От одного ее удара Шон потерял сознание. Пока я смотрю как завороженная на Стейси, она опускается на колени перед Шоном, выдергивает у него из кобуры «глок» и направляет его мне в грудь.— Я спряталась в грязном белье в гардеробе, — говорит она Энджи, задыхаясь от возбуждения. — На мгновение мне показалось, что он увидел меня.— Зачем вы его ударили? — наконец обретаю я голос, стараясь не смотреть в сторону своей сумочки, лежащей на полу рядом с диванчиком.— Заткнись! — выпрямляясь, резко бросает мне Лорио. Она ненамного выше Энджи Питре, но ее худощавое тело состоит из одних мускулов. Грудь у нее слегка обвисла, кое-где заметны следы растяжек, но в целом она выглядит поджарой и крепкой, как замерзший кусок ветчины.— Мы пришли сюда не для того, чтобы арестовывать кого-то, Стейси.Она смеется, не отрывая взгляда от Энджи.— Позволь мне самой судить об этом, ты, богатая шлюха.Лицо у нее раскраснелось, грудь усыпана ярко-красными пятнышками.— Ты знаешь, кто я такая, Стейси?— А как же иначе? Твоя тетка и оказалась той самой стервой, которая исковеркала всю мою жизнь.— Что?— Ну да, она появилась здесь со своими безукоризненными зубами, туфлями за тысячу долларов и бархатным юным голоском, и он совсем потерял голову.— Кто?— Господи! Ты на самом деле такая дура?Внезапно мне все становится ясно. Эта женщина состояла в связи с Натаном Маликом, пока не появилась моя тетя, которая и увела доктора у нее. И чему я удивляюсь? Энн как-то уже соблазнил один из ее прежних психиатров. А когда я спросила в беседе по телефону о том, почему она заплатила залог за Малика, она вела себя так, словно это самый обычный и вполне естественный поступок.— Это вы убили Малика, — размышляю я вслух. — И это вы в мотеле оглушили меня ударом по голове.— Он не оставил мне выбора, — заявляет Стейси. — Он собирался выдать нас полиции.— Зачем ему это было нужно?— Чтобы спасти самого себя от тюрьмы, — говорит Энджи Питре.— Доктору Малику не грозила опасность быть обвиненным в убийстве.— Ты не можешь этого знать, — заявляет Лорио. — Малика волновал лишь его собственный крестовый поход. Его грандиозный план. Он хотел, чтобы мы предстали перед судом. Он хотел, чтобы весь мир увидел, что сделало с нами сексуальное надругательство.— А мне плевать, кто и что знает, — говорит Энджи, внезапно смирившись и уйдя в себя. — Мы сделали все, что могли. И одному Богу известно, скольких детей мы спасли.Лорио смотрит на Энджи взглядом старшей сестры, защищающей и оберегающей младшую.— Ты права, Энджи. Но нет никакой необходимости проводить остаток дней в тюрьме. Во всяком случае, не для того, чтобы сделать старину Натана знаменитостью. Мир все равно не поймет, что мы совершили. А многие мужчины приложат все силы, чтобы нам вынесли смертный приговор.— Мне кажется, ты ошибаешься, Стейси, — произношу я самым мирным голосом, какой мне только удается изобразить. — Я как раз думаю, что вас поймут очень многие.Она смеется.— Тебе легко говорить… Но я не собираюсь всю оставшуюся жизнь провести в тюрьме только из-за того, чтобы стать звездой недели в шоу Опры Уинфри. Мы сделали то, что собирались. И теперь все кончено.— В самом деле? А что будет со мной? — Я опускаю взгляд на Шона, который по-прежнему лежит неподвижно. — И с ним?— Вы двое сунули нос туда, куда не следует. Так что моей вины здесь нет.— Вы собираетесь убить меня? А ведь я такая же, как вы, Стейси. Меня изнасиловали так же, как и вас.— Ты такая же, как и я? — Глаза ее холодны. — Ты ничуть не похожа на меня.— Вы настолько слепы, Стейси? Вы думаете, что если человек растет, не зная нужды, это может уберечь его от собственного отца? Или собственного деда?Энджи Питре начинает заламывать руки.— Стейси, это ведь не то, о чем мы договаривались, понимаешь? На такое никто больше не согласится.Лорио бросает на нее колючий взгляд.— Но ведь ни у кого не хватило духу сделать то, что мы решили, правильно? Они просто сидели и ждали, пока мы с тобой делали за них всю грязную работу. Они смотрели, как на экране телевизора люди, которые причиняли им боль, умоляют о прощении, но пошевелили ли они хоть одним своим поганым пальцем? Или, может, они запачкали руки в крови?Энджи качает головой.— Я все понимаю, понимаю, но тем не менее…— Тем не менее что?— Стейси, она такая же, как и мы!Лорио тычет дулом пистолета в Шона.— А он? Он же полицейский. Детектив из отдела по расследованию убийств! Он хочет отправить тебя в камеру смертников. Ты слышала, что он сказал. Самое время позвонить кое-кому… Ты хочешь получить смертельную инъекцию, Энджи? Черт возьми, да тебя тошнит от одного вида крови!— Я знаю, но… Господи, я ничего не знаю!Губы Лорио сжимаются в тонкую белую линию.— Зато я знаю, малышка. Ты ступай в кухню, а я позабочусь здесь обо всем.Свободной рукой Стейси Лорио берет с дивана подушку, и я понимаю, что наступили последние мгновения моей жизни. Я сумела избавиться от Билли Нила. Но больше мне так не повезет. Глаза мои опускаются к сумочке на полу, но с таким же успехом она может находиться за целую милю отсюда. Лорио делает шаг ко мне, упирает ствол пистолета в подушку и стреляет.События галопом срываются с места, но я смотрю на них словно со стороны. Лошадь ударяет меня копытом в живот. Крошечные обрывки микропористой резины взлетают в воздух. Теплая красная кровь ручьем течет у меня по животу, а в ушах звучит эхо приглушенного взрыва. Потом раздается женский крик.— Что? — спрашиваю я, пытаясь удержаться на ногах.— Стейси, нет!Стейси снова направляет на меня подушку, из разорванных внутренностей которой торчит черное дуло «глока» Шона. Она стоит от меня не далее чем в двух футах, когда на спину ей прыгает Энджи Питре и хватает за руки. Они падают на пол бесформенной кучей судорожно размахивающих рук и ног.Я хочу помочь Энджи, но вместо этого мешком опускаюсь на любовное гнездышко.— О господи! — стонет кто-то рядом.Это я. Кровь пропитала мне низ блузки и джинсы. Пистолет стреляет снова, кто-то кричит, но женщины продолжают бороться.Я вижу свою сумочку на полу, но не могу наклониться и взять ее.Стейси Лорио уселась на грудь Энджи и кричит, чтобы она прекратила, но Энджи продолжает размахивать руками, как помешанная маленькая девочка. Громко выругавшись, Лорио перехватывает пистолет за ствол и ударяет Энджи рукояткой по лицу.Энджи замирает.Стейси слезает с нее, и в этот момент рука Шона отрывается от пола и хватает ее за локоть. Должно быть, он еще не пришел в себя, потому что Лорио смеется и легко стряхивает его руку, как если бы она принадлежала малышу. Со спокойной уверенностью она берет с софы вторую подушку и опускает ее на лицо Шону.Я смотрю на сумочку, приказывая себе наклониться к ней.Стейси прижимает ствол пистолета к подушке, как раз в том месте, где находится лоб Шона, и стреляет.Я кричу в бессильной ярости, но вдруг на груди Стейси появляется крошечная дырочка. Она выглядит, как нарисованная, но через несколько мгновений Стейси уже судорожно хватает ртом воздух, как будто грудь ей стиснули железные обручи. Облегченный «Смит-Вессон» Шона подпрыгивает, грозя вывалиться из моей руки.Стейси открывает рот, чтобы сказать что-то, но из горла у нее бьет фонтан крови.Энджи пронзительно кричит.У Стейси подгибаются колени, и она опускается на четвереньки рядом с Шоном. Она смотрит на него, поднимает пистолет, чтобы упереть его в подушку, но потом поднимает его еще выше, пытаясь прицелиться в меня.— Не надо, — шепчу я, но ствол пистолета продолжает подниматься.Я стреляю Стейси в лицо, отчего на затылке у нее появляется красный туман из мельчайших брызг крови.Когда она валится на спину, я еще успеваю подумать, что по жестокой иронии судьбы стрелять из пистолета меня научил дедушка.А потом на меня обрушивается чернота.

Глава 66Остаток недели я провела на похоронах. Две церемонии были запланированы, одна стала для меня неожиданностью. Впрочем, они были отложены до тех пор, пока меня не выписали из университетской больницы Тулейна, и — спасибо Стейси Лорио! — на всех похоронах мне пришлось присутствовать в инвалидном кресле. Пуля, выпущенная ею из пистолета Шона, прошила мне живот и застряла в мышцах спины. Я потеряла много крови и заодно лишилась селезенки.Но ребенка удалось сохранить.Шон едва не захлебнулся собственной кровью. Под подушкой, через которую стреляла Лорио, голова его оказалась немного повернута в сторону, так что вместо того чтобы попасть в лоб, как рассчитывала Стейси, пуля продырявила ему правую щеку в паре дюймов от уха. Она раздробила ему пять зубов, раскрошила твердое нёбо и превратила гайморову полость в сплошное месиво. Шон обязан жизнью Энджи Питре, которая, вместо того чтобы сбежать с места преступления, набрала 9-1-1 и оставалась с нами до прибытия полиции и врачей «скорой помощи».После моего второго выстрела Стейси Лорио скончалась на месте. Грустно сознавать, что полученная в детстве травма сделала из нее ненавидящую весь мир взрослую женщину, но я не терзаюсь угрызениями совести из-за того, что убила ее. Она планировала хладнокровно прикончить меня и Шона. Последний винит себя в том, что не сумел опровергнуть «железное» алиби Лорио на момент убийств, но ведь и никто другой не сумел этого сделать. Оказалось, что ее бывший муж — наркоман. И поскольку Стейси снабжала его таблетками из клиники, в которой работала, он готов был подтвердить ее алиби еще на дюжину убийств, причем поклясться в этом на Библии и под присягой. Алиби Лорио на оставшиеся убийства основывались на показаниях двух женщин, которые, как выяснилось впоследствии, сами входили в состав «группы X». Теперь, задним числом, все это представляется вполне логичным и очевидным.Специальный агент Джон Кайзер провел много времени в моей больничной палате. Доктора пытались ограничить его посещения, но Кайзер может быть очень настойчив, когда захочет. Он пожелал узнать все подробности того, что случилось со мной во время работы над этим делом, а также потребовал объяснений, как мне удалось решить головоломку и вычислить убийцу. У него возникло навязчивое стремление выяснить, не были ли шесть убийств в Новом Орлеане связаны с событиями в Натчесе и на острове ДеСалль. Принимая во внимание взаимоотношения Энн и доктора Малика — и в какой-то степени Малика и мои, — было бы глупо полагать, что между ними отсутствует причинная связь. Но она действительно отсутствует. Почти.Наиболее убедительно это удалось изложить доктору Ханне Гольдман, когда она приехала в клинику и обнаружила у моей постели Кайзера. Она терпеливо объяснила все аспекты взаимоотношений, нарисовав диаграмму на обороте меню больничного кафетерия. Основная связь между событиями в Натчесе и Новом Орлеане заключалась в том, что и там, и там шла речь о сексуальных надругательствах и насилии. Натан Малик впервые обратил на меня внимание в Джексоне, штат Миссисипи, потому что я спала с мужчиной, который был старше меня на двадцать пять лет. Эти отношения — явный симптом того, что в детстве я пострадала от сексуального насилия, — привели к моему исключению из медицинской школы, в результате чего я заинтересовалась стоматологией и, как следствие, стала экспертом по судебной одонтологии. Сексуальные издевательства, пережитые Маликом в детстве, медленно, но настойчиво подталкивали его к тому, что впоследствии он начал работать с жертвами сексуального насилия. Он стал последней инстанцией, конечным пунктом предпринятых Энн Хильгард поисков врача, способного справиться с побочными результатами сексуального насилия, которому моя тетя подверглась в детстве. Учитывая прошлое Энн, ее сексуальные пристрастия и предрасположенность Малика, возникновение романа между ними было почти неизбежным. Насилие, перенесенное Маликом в детстве, вполне подготовило его к переоценке ценностей, в результате которой он поддержал и одобрил свершение правосудия в духе суда Линча членами «группы X». Имитация следов укусов на телах жертв с целью замаскировать истинный характер этих преступлений привела к тому, что к расследованию дела была привлечена я. Кстати, в результате обыска, проведенного ФБР на квартире Стейси Лорио, была обнаружена обширная коллекция детективных романов в мягком переплете, в которых были подчеркнуты целые абзацы, относящиеся к судебной медицине и психологии преступлений, совершаемых на сексуальной почве. Как только доктор Малик узнал о моем участии в расследовании, его охватила навязчивая идея установить со мной тесный контакт. С учетом того, что ему было известно о прошлом нашей семьи, и того, что наверняка рассказала обо мне Энн, он решил, что мой выход на сцену знаменовал собой некоторую значимую последовательность, совпадение, игнорировать которое он не мог.— Самый простой ответ, — заключила доктор Гольдман, — состоит в том, что одни больные люди привлекают к себе других больных людей. В психологическом смысле, разумеется.Однако, по мнению той же Ханны, недавняя волна ночных кошмаров, в которых мне снился дед и его грузовичок, не имела ничего общего с убийствами в Новом Орлеане. Она настойчиво утверждала, что эти страшные сновидения стали результатом моей беременности. Как только мозг осознал, что у меня будет ребенок, подсознание сочло, что для защиты малыша мне нужно вспомнить сексуальные надругательства над собой в детстве.— Это проявление характера эволюции, — заявила Ханна. — Сохранение вида и потомства — приоритетная задача любого организма. Мозг решил, что защитить твоего ребенка для него важнее, чем защитить тебя от твоего же травматического прошлого. Отсюда наплыв кошмаров и мгновенных воспоминаний. Ты должна была вспомнить о том, что сделал с тобой дед, — независимо от того, убили бы кого-нибудь здесь, в Новом Орлеане, или нет. Можешь поверить мне на слово.Но даже Ханна не сумела объяснить, что именно на месте преступления натолкнуло меня на мысль об истинной природе совершенных убийств. Как и ФБР, мне были предъявлены классические доказательства того, что в городе орудует сексуальный маньяк. Впрочем, подобных сцен мне и раньше доводилось видеть немало. Но что же послужило причиной моих приступов паники? Что подсказало, что я стала свидетелем преступлений, которые имеют отношение к такому же сексуальному насилию, как и то, которому подверглась я сама? Ханна полагала, что это мог быть вид обнаженных пожилых мужчин. В конце концов я пришла к выводу, что все дело в самой незначительной детали. Первый приступ паники случился со мной на месте убийства третьей жертвы. За одиннадцать дней до этого, в доме второй жертвы, Андруса Ривьеры, я увидела маленькую девочку, образ которой запечатлелся у меня в памяти. Ее дедушка только что погиб страшной смертью, а она, казалось, была переполнена радостным возбуждением. Она носилась по дому так, словно предвкушала свой день рождения. И зная то, что мне известно теперь, я полагаю, что так оно и было. Убийство Андруса Ривьеры позволило этой маленькой девочке вырваться из ада на земле. И что-то в ее личике — теперь мне кажется, что это было особенное выражение в ее не по-детски серьезных глазах, — послало мне сообщение, которого я поначалу не восприняла. Как Пирли подсознательно чувствовала, что Энн в детстве насиловали, так и я подсознательно понимала, что в доме Ривьеры что-то было не так, что-то выбивалось из привычного порядка вещей. Что-то такое, что смогла исправить лишь смерть…Кайзер ошарашил меня известием о том, что доктор Малик завещал мне все видеопленки и рабочие материалы своего документального фильма. К их числу относились и истории болезней пациентов, и его личные записи, сделанные во время лечения, которые были обнаружены в Билокси, штат Миссисипи, в доме третьего мужа моей тети Энн. Как только с этими материалами закончит работу Управление полиции Нового Орлеана, их доставят мне. Я намерена просмотреть их и закончить работу, начатую Маликом. Я не стану включать в этот фильм заснятые на пленку сцены убийств, но приложу все силы, чтобы объяснить мотивацию действующих лиц.В тот день, когда меня выписывали из больницы университета Тулейна, я узнала, что здесь лежит и Маргарет Лавинь. Я попросила санитарку отвезти меня в инвалидной коляске на ее этаж и оставить одну в ее палате. Маргарет лежала в коме, укрытая белой простыней, подсоединенная к множеству мониторов и трубок. Инсулин, который она ввела себе в вену, превратил ее мозг в бесполезное скопление серого вещества. Джон Кайзер сообщил мне, что, скорее всего, мать Лавинь на следующей неделе отдаст распоряжение об отключении системы жизнеобеспечения дочери. Я держала руку Маргарет в своей, думая о предсмертной записке, которую она оставила, и о том ужасе, который должна была почувствовать, когда поняла, что обрекла на смерть невинного человека. Подобно мне, она оказалась не в состоянии поверить в то, что ее изнасиловал отец. И вместо этого ошибочно обвинила в надругательстве над собой отчима. Я очень рада тому, что в своем случае я оказалась права, но ведь с такой же легкостью могла и ошибиться.Первыми я посетила похороны Натана Малика.Психиатр завещал кремировать себя, так что это, по сути, была мемориальная служба, состоявшаяся в парке Нового Орлеана. На ней присутствовали около пятидесяти человек, большей частью женщины. Впрочем, я заметила и нескольких мужчин, явно ветеранов войны во Вьетнаме. Буддийский монах нараспев затянул песнопение, потом произнес несколько молитв, и все возложили цветы к урне.Вторыми по счету были похороны Энн, и состоялись они в Натчесе.Майкл Уэллс отвез меня в похоронное бюро МакДонахью, помог пересесть в инвалидное кресло, а по окончании службы подвез меня на кладбище, где и прошли похороны. Пока священник тянул общепринятую элегию, я сидела на местах, зарезервированных для членов семьи, и думала о пленке Натана Малика, посвященной Энн. Мини-кассета, которую я незаметно вытащила из коробки в доме Энджи Питре, проделала весь путь до больницы в моей сумочке. Я одолжила по этому случаю камкордер, портативную видеокамеру со встроенным видеомагнитофоном, но смогла просмотреть только первые десять минут, на большее у меня не хватило сил. Энн пришлось пережить намного больше, чем всем нам. По какой-то причине во время сексуальных домогательств она не могла прибегнуть к диссоциации. Она чувствовала, переживала и помнила насилие во всех его тошнотворных подробностях. Главной ее заботой было защитить младшую сестру — мою мать. И хотя ей не удалось достичь цели, она сделала все, что было в ее силах. Она старалась увлечь деда к себе в комнату всякий раз, когда чувствовала, что он готов переключить свое внимание на ее сестру. Но Энн пыталась защитить не только Гвен. Причина, по которой она в течение стольких лет хранила молчание, была проста: дедушка пригрозил, что если она когда-нибудь расскажет о том, что он с ней делал, он убьет и ее сестру, и ее мать. Энн не сомневалась, что он осуществит свою угрозу. Она лучше всех нас знала, что он способен на убийство.Третья церемония — та самая, неожиданная — состоялась через день после похорон Энн.Сегодня.Я не поехала в похоронное бюро. Я попросила Майкла отвезти меня прямо на кладбище, где остановилась у свежей могилы Энн. Я смотрела на холмик сырой земли и думала о том, могла ли я как-то предотвратить ее самоубийство. Майкл уверяет меня, что я ничего не могла сделать, и я изо всех сил стараюсь ему поверить. За несколько минут до появления похоронной процессии Майкл перевез мое кресло туда, откуда я могу наблюдать за службой, оставаясь незамеченной.И вот я сижу и смотрю.Вереница роскошных машин позади черного катафалка кажется бесконечной, она тянется подобно кортежу злодейски убитого президента. Хотя, собственно, чему я удивляюсь? Доктор Уильям Киркланд был состоятельным, влиятельным, могущественным и уважаемым человеком, столпом общества.Моя мать намеревалась организовать скромные похороны, но в конце концов уступила пожеланиям исполненных благих намерений друзей, которые настояли на роскошной церемонии, включая панегирики и надгробные речи, которые должны были произнести мэр, генеральный прокурор и губернатор штата Миссисипи.Все усиленно делали вид, что смерть моего деда произошла в результате несчастного случая. Тот факт, что он свалился с моста, ведущего на остров ДеСалль, в ясный полдень и при ярком солнечном свете, похоже, ускользнул от всеобщего внимания. Несколько человек мимоходом упомянули о том, что недавно Уильям Киркланд перенес «удар» (который на самом деле случился больше года назад) и вспомнили, что лечащий врач запретил ему водить машину. Якобы безвременная кончина водителя, Билли Нила, заставила моего деда сесть за руль и поехать на остров ДеСалль, чтобы разобраться с неотложными хозяйственными проблемами…Правда же выглядит намного проще.Мой дед покончил с собой. Он знал, что грязная тайна его жизни вот-вот станет достоянием общественности. Он знал, что всей его власти и денег будет недостаточно для того, чтобы не дать одной из его жертв — мне — раскрыть миру его порочность и извращенность. И его гордость не смогла этого вынести. Вероятно, он считал, что выбрал себе смерть, достойную мужчины, в некотором смысле даже благородную. Но я-то знаю, кем он был на самом деле. Он был тем, кем однажды, когда я была еще маленькой, назвал моего отца. Слабаком. Когда все было сказано и сделано, Уильям Киркланд, доктор медицины, оказался трусом.Я приехала сюда для того, чтобы увидеть, как его опускают в землю. Я хочу видеть этот последний акт драмы. Если вы прожили с демоном всю жизнь, а потом вам каким-то образом удалось ускользнуть от него, очень важно увидеть собственными глазами, как его хоронят. Если бы старый мистер МакДонахью мне позволил, я бы явилась в комнату для бальзамирования и вонзила осиновый кол деду в сердце.Но с другой стороны… он ведь не родился монстром. Он вошел в жизнь невинным маленьким мальчиком, потерявшим родителей в автомобильной катастрофе, когда они направлялись на его крещение. И только позже — я уже не узнаю, когда именно, — в душу его проник яд, которым он отравил и меня. Много лет назад, какой-нибудь темной и тихой деревенской ночью была украдена его невинность, и в нем началась трансформация, которая впоследствии изменила жизни очень многих людей, включая и мою.Скорее всегда, навсегда останется загадкой и то, для чего дедушка скупал скульптуры моего отца. Неужели его толкало на это чувство вины за жизнь, которую он отнял так давно? Или это был полубезумный поход в поисках творческой искорки, которую он небрежно погасил когда-то, учитывая, что креативность не принадлежала к числу его многочисленных талантов? Остается надеяться, что когда-нибудь время или иной случайный документ подскажут мне ответ на этот вопрос.Слава богу, похоронная служба длится недолго, потому что небеса грозят вот-вот разразиться дождем. Присутствующие быстро рассаживаются по машинам, длинная вереница которых начинает медленно выезжать с кладбища.Когда вдали скрывается последний автомобиль, рядом с могилой остается одинокая фигура.Пирли Вашингтон.На ней траурное платье и огромная черная шляпа, но я и с закрытыми глазами узнаю ее худенькую фигурку. Интересно, она задержалась для того, чтобы в одиночестве оплакать моего деда? Или Энн? Или потому, что знает, что должно произойти сейчас на семейном кладбище ДеСаллей?Пока Майкл катит меня вниз по склону, Пирли стоит неподвижно, не сводя глаз с могилы деда. На дорожке появляется белый фургон «Додж-Караван» с серебряной отделкой и останавливается у невысокой стены. Двое мужчин в темных костюмах обходят фургон сзади и выгружают из него бронзовый гроб. Они опускают его на складную каталку и везут в угол участка, где над прямоугольной ямой натянут зеленый брезент.На могильном камне, который возвышается над брезентом, высечено: «Люк Ферри, 1951–1981».Когда мы приближаемся, Пирли подходит, берет меня за руку и спрашивает:— Они делают именно то, о чем я думаю?— Да.В ее глазах я вижу боль.— Почему ты мне ничего не сказала? Я тоже любила этого мальчика.— Я хотела побыть с ним наедине. Прости меня, Пирли.— Хочешь, чтобы я ушла?— Нет.Пожилая женщина наблюдает, как мужчины убирают брезент. Когда они складывают его, с неба начинает сыпать мелкий дождь.— Где твоя мама? — спрашивает Пирли.— Она сказала, что не вынесет похороны своего мужа второй раз.Пирли тяжело вздыхает.— Наверное, она права.Майкл трогает меня за локоть и склоняется к моему уху.— Я оставлю тебя на несколько минут.Я беру его за руку и пожимаю ее.— Спасибо. Я не задержу тебя надолго.— Не спеши.Он уходит. Пирли поворачивается и смотрит ему вслед.— Он кажется мне хорошим парнем.— Так оно и есть.— Он знает, что ты носишь ребенка другого мужчины?Я поднимаю голову и смотрю в ее любопытные карие глаза.— Знает.— И после этого по-прежнему хочет встречаться с тобой?— Да.Она качает головой, словно при виде редкого и удивительного зрелища.— Тогда это тот мужчина, за которого тебе надо держаться обеими руками.Я чувствую, как мои губы складываются в улыбку.— Я думаю, ты права.Пирли берет меня за руку и крепко сжимает ее.— Господь свидетель, тебе самое время остепениться и успокоиться. В этом старинном поместье давно уже не хватает детских голосов.Я глубоко вздыхаю и смотрю на могилу дедушки.— Наверное, я ждала, чтобы сначала ушел он.Пирли снова кивает головой.— Видит Бог, ты была права.Гроб с телом папы стоит рядом с разверстой могилой, и по его полированной крышке тихо барабанит дождь. Странно, но этот звук больше не внушает мне тревоги и беспокойства.— Не могли бы вы открыть его? Пожалуйста! — прошу я могильщиков.Один из мужчин достает из кармана шестигранный ключ и начинает вскрывать герметично закрытый гроб.— Что? — испуганно вскрикивает Пирли, и глаза ее наполняются ужасом. — Что ты задумала, девочка? Это дурная примета — делать то, что ты делаешь!Я отрицательно качаю головой.— Нет, все в порядке.Человек из похоронного бюро поднимает крышку гроба, а я опускаю руку к багажному карману под сиденьем инвалидной коляски и нащупываю мягкий мех. Собрав все силы, я встаю и медленно подхожу к гробу. Мой отец выглядит так же, как и несколько дней назад: он похож на молодого человека, задремавшего после воскресного обеда. Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, я наклоняюсь и кладу Лену-леопарда на сгиб его руки. Потом снова выпрямляюсь.— Чтобы ты не чувствовал себя одиноким, — негромко говорю я.Прежде чем отвернуться, я достаю из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и опускаю его в гроб, рядом с коленом отца. Это один из рисунков из альбома, который он хранил в зеленом вещмешке под полом амбара. Карандашный набросок Луизы Батлер, улыбающейся с выражением безграничной любви в глазах. Наверное, мне следует испытывать чувство вины за свой поступок, но я ее не чувствую. Скорее всего, в те годы Луиза берегла его от боли, как никто из нас. Она принимала его таким, каким он был… мужчиной с израненной душой.— До свидания, папа, — едва слышно шепчу я. — Спасибо за то, что пытался спасти меня.Я отворачиваюсь от гроба и возвращаюсь к инвалидному креслу, давая знак Майклу, что теперь он может присоединиться к нам. Он быстро подходит ко мне.— Я хочу взглянуть на реку, — говорю я ему. — Ты не мог бы поднять меня на Еврейский холм?С возвышающегося над Миссисипи на триста футов Еврейского холма открывается величественный вид на реку.Майкл не может скрыть своего недовольства.— Кэт, идет дождь.— Я знаю. Мне нравится дождь. Пойдешь со мной, Пирли?— Хорошо, дитя мое.— Вы сможете подняться на холм? — обращается к ней Майкл.Пирли презрительно фыркает.— Мне, конечно, уже хорошо за семьдесят, но я все еще могу прошагать пешком от Ред-Лик до Родни и сохранить при этом достаточно сил, чтобы их хватило на целый день работы.Майкл смеется. Ему, без сомнения, знакомы названия этих двух маленьких городков в штате Миссисипи, отстоящих друг от друга на двадцать миль. Он без устали толкает мою коляску вверх по склону, и скоро мы уже смотрим на раскинувшуюся внизу на равнинах Луизианы водную гладь шириной в добрую милю.— Она слишком велика, чтобы смотреть на нее вот так, — заявляет Пирли.— Я люблю ее, — негромко отвечаю я. — Я приходила сюда всякий раз, когда чувствовала, что задыхаюсь в этом городе.— Думаю, ты все время чувствовала себя так, пока был жив дед.— Ты знаешь, он покончил с собой, — негромко бормочу я.Воцаряется долгое молчание. Потом Пирли говорит:— Я не знаю ничего подобного.Я поднимаю на нее глаза.— Да ладно тебе! Ты же не думаешь, что он случайно свалился в реку с моста?Она смотрит на Майкла, потом переводит взгляд на меня.— Нет, я так не думаю.В моей голове начинают стучать молоточки.— В чем дело, Пирли? А ну-ка выкладывай, что тебе известно.Она выглядит такой серьезной, какой я уже давно ее не видела.— Мне известно все. А сколько хочешь знать ты?— Столько же, сколько и ты.Она с сомнением смотрит на Майкла.— Некоторых вещей лучше не знать, доктор. Почему бы вам не вернуться к машине?Майкл смотрит на меня, и я утвердительно киваю.Когда он уходит, Пирли встает перед коляской и смотрит мне в глаза со всей строгостью и суровостью, обретенными за долгие годы жизни.— После того как ты оставила меня на острове, я некоторое время пробыла у Луизы Батлер. Но все не могла успокоиться и нервничала. Потом отправилась прогуляться. Остановилась я только на другом берегу озера. У большого дома.Она имеет в виду резиденцию моего деда, местную достопримечательность, спроектированную А. Хейз Тауном.— Я, прежде чем опомнилась, успела перевернуть в доме все вверх дном. Я по-прежнему искала фотографии, понимаешь? Я знала, что они должны где-то лежать. — Она вздыхает и смотрит в землю. — В общем, я нашла их. Они лежали в книге с вырезанными страницами, одной из сотен в библиотеке, которая там хранится. И они были очень плохими, дитя мое. Намного хуже тех, на которых вы с Энн сняты в плавательном бассейне.— И что на них было?Пирли морщит нос, словно от запаха гнилого мяса.— Все. Мне было тошно даже смотреть на них. Мне пришлось воспользоваться ванной, я начала плакать и никак не могла остановиться. А потом я услышала какой-то звук.— Это пришел дед?— Нет. Джесси.— Джесси Биллапс? Он видел эти фотографии?Пирли кивает, и на лице у нее написаны тревога и беспокойство.— Это были не просто фотографии каких-то посторонних детей. Оказывается, там были и снимки детей, которые жили на острове. Джесси узнал их. Там были дети тех родителей, которые до сих пор живут на острове.— Боже мой! И что он сделал?— Он выругал меня. А потом забрал фотографии и ушел.— Что случилось дальше, Пирли? Что он с ними сделал?— Он показал снимки кое-кому из мужчин на острове. Отцам тех детей. Понимаешь, женщины знали о докторе Киркланде, как я и подозревала. Некоторые из них, во всяком случае. Но никогда и ничего не рассказывали мужьям. Но теперь узнали и мужчины. И просто обезумели от ярости, чего их жены и опасались. В общем… Джесси позвонил доктору Киркланду и сообщил, что кто-то вломился в большой дом и перевернул там все вверх дном. Сказал, что доктору Киркланду лучше приехать немедленно.Я закрываю глаза, почти боясь услышать окончание истории.— Ты уверена, что хочешь слушать дальше, дитя мое?— Да.— Когда доктор Киркланд приехал, Джесси вместе с другими мужчинами посадил его в пикап и отвез к дому Большого Леона.— Кто такой этот Большой Леон?— Один из мужчин на острове. Он отсидел двадцать лет в «Анголе». Джесси показал Леону фотографии и рассказал о том, что сделал доктор Киркланд. Потом он заявил: «Он твой на два часа. Но смотри, чтобы на теле не осталось никаких следов».— О господи!Пирли кивает, и в глазах у нее вспыхивает яростный огонь.— Через два часа они вернулись и забрали его. А потом сделали то, что Билли Нил собирался сделать с тобой и со мной.— Что?— Привязали его за руки к рулю автомобиля и столкнули в реку с моста.— Господи!— Некоторое время спустя кто-то из них нырнул и отвязал доктора Киркланда от руля. — Пирли внимательно смотрит на меня. — Ты сказала, что хочешь знать все.— Ты видела деда, когда все это происходило?— Нет. Я знаю лишь то, что рассказал Джесси.В голове у меня вертится один-единственный вопрос.— Он умолял пощадить его?— Нет, дитя мое. Он проклинал всех последними словами, пока голова его не скрылась под водой. В этом старике не осталось ничего доброго и мягкого. Он проклянет самого дьявола, когда попадет в ад.Внезапно я ощущаю себя полностью опустошенной.— Что ты теперь будешь делать? — интересуется Пирли.— Не знаю. Наверное, подожду, пока не заживет рана. Рана от пули, я имею в виду. На то, чтобы зажили остальные, может потребоваться остаток моей жизни.— Я имею в виду поместье. Мальмезон.— О чем ты говоришь?Пирли пожимает плечами.— Ну, теперь оно принадлежит тебе.— Что?— Я думала, ты знаешь об этом. Доктор Киркланд всегда говорил, что мисс Гвен не может позаботиться даже о себе самой, не говоря уже о состоянии, которое ей досталось от рождения. Вот почему Билли Нил так сильно ненавидел тебя. Так что теперь ты получишь все.На то, чтобы осознать сказанное, мне требуется некоторое время. Я понятия не имею, из чего состоит поместье и вообще имущество моего деда, но наследство должно быть огромным.— Итак, что же ты все-таки намерена делать?— Продам все, — отвечаю я.Пирли издает какой-то неопределенный звук.— И остров тоже?— Почему нет? Я не хочу его больше видеть. Никогда.— Если ты продашь остров, людям, которые там живут, некуда будет податься. Тебе принадлежит все, а они только арендаторы.На мгновение перед моим мысленным взором проносятся видения, связанные с островом. Но боль, которая приходит вместе с ними, слишком сильна, чтобы я могла ее вынести.— Они могут забрать его себе, Пирли. Со всеми потрохами. Он и так принадлежит им, откровенно говоря.— Ты и вправду так думаешь? Остров стоит кучу денег.— Да мне плевать, сколько он стоит. Я немедленно распоряжусь, чтобы адвокаты подготовили необходимые бумаги. Вы с Джесси заработали для всех равные доли. За исключением Луизы Батлер.В лице Пирли мгновенно угадывается напряженность.— А она?— Луиза получит резиденцию деда.Пирли ахает.— Большой дом? Ты шутишь. Женщины на острове и так ненавидят Луизу.— Это ее дом, Пирли. Начиная с сегодняшнего дня.Пожилая женщина издает какие-то звуки, интерпретировать которые я не могу, да и не пытаюсь.— Полагаю, ты знаешь, что делаешь.— Впервые в жизни я уверена в этом. Ты видишь Майкла? Я готова.— Нам не нужен Майкл. Я могу свезти вниз это кресло не хуже любого мужчины.Она встает позади коляски и твердо берется за ручки. Когда она разворачивает меня, я бросаю последний взгляд на реку, величественную и таинственную под дождем. Вода там, внизу, скоро потечет мимо острова ДеСалль, Батон-Руж, Нового Орлеана, чтобы в конце концов влиться в Мексиканский залив. Я не знаю, где буду находиться к тому времени. Но цепь несчастий и унижений, которую выковали целые поколения моей семьи, наконец-то разорвана.И разорвала ее я.Мне представляется, что это очень неплохое начало.Пирли катит меня к дорожке, на которой нас поджидает «Форд-Экспедишн» Майкла. Когда мы приближаемся, Майкл выходит из машины и машет нам рукой. Я кладу руку на живот и закрываю глаза. Я прикасаюсь не к ране, а к тому месту, что находится ниже. Мне больше не нужно спиртное. Мне больше ничего не нужно. Но впервые в жизни я чувствую себя свободной в своем выборе.— У тебя все будет по-другому, малыш, — шепчу я, круговыми движениями поглаживая живот. — Твоя мама знает, что такое любовь.

СМЕРТЬ КАК СОН(роман)

Фотожурналистка Джордан Гласс, случайно оказавшись в музее живописи в Гонконге, с изумлением видит среди серии полотен «Спящие женщины» портрет своей сестры, бесследно исчезнувшей год назад. Вскоре выясняется, что натурщицами неизвестного художника были женщины, в разное время пропавшие в Новом Орлеане.Неужели художник и таинственный похититель — один и тот же человек? Ответ на этот вопрос пытается найти не только Джордан Гласс, но и психолог-криминалист Артур Ленц и спецагент ФБР Джон Кайсер.Однако преступник идет на шаг впереди, и наступает момент, когда из охотницы журналистка едва не превращается в жертву…

Глава 1Я перестала снимать людей ровно полгода назад, вскоре после того как получила «Пулитцера».[61] Портреты мне всегда удавались, хотя сам жанр до смерти надоел задолго до того, как я удостоилась награды. И все же я продолжала фотографировать лица с упрямством, достойным лучшего применения. Чего ради? Я и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Признаюсь, к «Пулитцеру» у меня особое отношение, да простят мне его коллеги-фотокоры, воспринимающие эту премию с щенячьим восторгом. Дело в том, что мой отец удостаивался ее дважды. Сначала в шестьдесят шестом за фоторепортаж о гражданских беспорядках в Маккомбе, штат Миссисипи, а потом в семьдесят втором за два десятка кадров, сделанных на камбоджийской границе. Впрочем, свой второй успех отец так и не отпраздновал. Призовую пленку вынули из его камеры американские морские пехотинцы на берегу Меконга. Камеру-то они нашли, а вот отца — нет.Подумать только, всего двадцать кадров, выданных на-гора безотказным «Никоном-72» в автоматическом режиме со скоростью пять кадров в секунду! Но они запечатлели всю сцену от начала до конца. Жестокую расправу над женщиной-военнопленной, учиненную одним из красных кхмеров,[62] и портрет самого палача, которого отец сфотографировал напоследок, уже увидев направленный на себя ствол. Сложно представить, с каким чувством этот мерзавец позировал невесть откуда взявшемуся на месте казни фотографу. В то время мне было всего двенадцать и я находилась за десять тысяч миль от Камбоджи, но вражеская пуля и меня поразила в самое сердце.Кстати, Джонатан Гласс стал легендой задолго до того трагического дня, но что такое отцовская слава, если самого отца почти никогда не бывает рядом? За те двенадцать лет, отпущенных нам для родственного общения, я этого самого общения серьезно недобрала. И, став взрослой, пошла по отцовским стопам исключительно для того, чтобы узнать и понять его лучше. Старенький «Никон» всегда при мне. По нынешним меркам это уже не фотоаппарат, а рухлядь. Но своего «Пулитцера» я заполучила именно с его помощью. Отец, конечно, посмеялся бы над сентиментальностью дочери, не расстающейся с давным-давно устаревшей техникой, но премию оценил бы. Сказал что-нибудь вроде: «Неплохо для девчонки!»А потом обнял бы меня, и я растаяла бы в его объятиях. Боже, как я соскучилась по этому ощущению! Отец по-медвежьи хватал меня в охапку, мгновенно закрывая от полного опасностей мира. Двадцать восемь лет меня никто так не тискал, но я и сейчас помню отцовские руки. И оливковое деревце, которое он посадил у меня под окном, когда мне исполнилось восемь лет… Тогда я была разочарована. Какой в самом деле прок ребенку от такого подарка на день рождения? Лишь много позже я переменила к этому свое отношение. Никогда мне не забыть тех сладостных предрассветных минут, когда сквозь распахнутые шторы до меня долетал легкий, кружащий голову аромат… И казалось, что отец по-прежнему рядом и никому не даст меня в обиду. Сколько лет минуло с тех пор, как я в последний раз просыпалась в своей детской?..Для абсолютного большинства фотографов Пулитцеровская премия символизирует начало новой жизни. Уже на следующее утро ваш телефон начинает разрываться от звонков, и каждый из них сулит работу и деньги, о которых прежде вы и помыслить не смели. А мой «Пулитцер», напротив, положил конец всему. Что до профессионального признания, то я знавала его и раньше. Дважды удостаивалась награды Роберта Капы — те, кто знает, что это такое, меня поймут.В тридцать шестом Капа сделал исторический снимок, запечатлев испанского республиканца в тот самый миг, когда он оседал на землю, сраженный вражеской очередью. С тех пор имя Капы стало синонимом журналистского мужества. Между прочим, отец дружил с ним. Они познакомились в Европе вскоре после того, как Капа, Картье-Брессон и еще двое их приятелей основали «Магнум фотос».[63] А спустя три года, в пятьдесят четвертом, Капа наступил на противопехотную мину в тогдашнем французском Индокитае и тем самым создал печальный прецедент, многократно повторенный после него моим отцом, Шоном Эрролом Флинном[64] и еще тремя десятками американских военкоров, в разное время поплатившихся жизнью за сомнительную честь стать очевидцами вооруженных конфликтов, объединенных для простоты одним емким, с привкусом железа определением — вьетнамская война. Теперь об этой бойне знают все. Как и о Пулитцеровской премии. И к каждому ее лауреату немедленно приклеивается почетный ярлычок: «Парня можно выгодно продавать».Я не была исключением. Предложения, одно заманчивее другого, посыпались и на меня. Но на все я отвечала одинаково — отказом. Дожив до тридцати девяти и ухитрившись за все это время ни разу не побывать замужем, я вдруг впервые трезво взглянула на свою работу. Без розовых очков. А суть ее сводилась к тому, чтобы ежедневно и в красках информировать публику о никем и ничем не остановимом шествии по планете Ее Величества Смерти. Не спорю, смерть умеет принимать вполне естественный и даже благообразный облик. Но это не мой случай. По роду своей деятельности я гораздо чаще сталкивалась с другой смертью — торжеством воплощенного зла. Как и представители некоторых других профессий — солдаты, полицейские, реаниматологи, священники, — военные журналисты редко доживают до старости. Отнятые у нас непрожитые годы не потрогаешь рукой, но, лишаясь их, ты всегда это чувствуешь. Каждый из членов нашего братства скажет вам то же самое. Я не случайно назвала это импровизированное сообщество братством, поскольку женщин в нашем ремесле раз-два и обчелся. И нетрудно догадаться почему. Как очень точно подметила Дики Чапел, прошагавшая с ««лейкой» и блокнотом» по всем дорогам Второй мировой и вьетнамской, «у войны не женское лицо».Впрочем, отнюдь не внезапное отвращение к собственной профессии стало причиной моего ухода из нее. Снимать чужую смерть психологически очень тяжело, но — и доказательством тому мой «Пулитцер» — можно. Одно дело, когда ты ходишь по полю брани и в тупом оцепенении снимаешь на пленку перепачканного землей и кровью ребенка, тормошащего мертвую мать… И совсем другое — самому терять близких. Смерть родных поселяет в сердце мучительное, невыносимое ощущение утраты. И за это я ненавижу смерть. Она мой злейший враг. Вы скажете: громкие слова… Но это правда. Когда мой отец увидел наставленное на него дуло пистолета, он наверняка понял, что это конец. И все же завершил свою работу. Он так и остался в Камбодже, зато пленка его облетела весь мир. Бог с ней, с премией, если кадры, снятые отцом, изменили отношение миллионов американцев к войне. Для меня отцовский поступок всегда служил примером для подражания. Всю жизнь я старалась быть достойной своего отца. Но однажды смерть вновь постучалась в мой дом и… я не выдержала.Семь месяцев я пахала как проклятая и дождалась-таки краткого всплеска вдохновения, которому была обязана своим «Пулитцером», но уже в аэропорту последние силы и душевное равновесие оставили меня. Я сломалась. Разумеется, меня откачали и упекли на неделю в больницу. Доктора объяснили мое состояние последствиями «острого нервного расстройства, вызванного посттравматическим шоком». В ответ я поинтересовалась, сколько лет нужно проторчать в медицинской академии, чтобы научиться ставить такие волшебные диагнозы. Но не в этом дело… Мои друзья и даже — что меня удивило больше всего — личный агент без обиняков заявили, что пора прикрыть лавочку. Хотя бы на время.Согласиться было не сложно. Я лишь не могла придумать, как последовать их доброму совету. Отнимите у меня камеру и забросьте на пляж на каком-нибудь Таити, и я все равно буду фотографировать. В уме. Мысленно просчитывая выдержку и композицию, я стану подлавливать те почти неуловимые выражения лиц пляжных барменов и праздных гуляк, которые только и достойны быть увековеченными на пленке. Иногда мне кажется, что я и есть камера. Не человек из плоти и крови, а инструмент для фиксирования окружающей реальности. И все мое профессиональное снаряжение не больше чем продолжение рук и зрения. Одним словом, я не знаю, что такое отдых. Когда мои глаза открыты, я работаю.На мое счастье, выход подвернулся сам собой. Дело в том, что на протяжении всех последних лет несколько нью-йоркских редакторов без конца донимали меня одной и той же просьбой — уступить им мой фотоархив и дать согласие на издание книги. Со временем я свыклась с этими приставаниями, как свыкаешься с назойливым комариным писком. Но тут, загнанная в угол, сдалась. В обмен на любезное разрешение, выданное мной издателю из «Викинга» относительно публикации моих военных фотографий, я затребовала с него сразу два аванса. Один за эту книгу, другой — за книгу моей мечты. В ней не было места людям. Во всяком случае, их фотопортретам. Представьте только, впервые за много лет ни одного затравленного взгляда, ни одной пары застывших в предчувствии смерти глаз! И название я придумала под стать: «Погода».Одержимая новой затеей, я отправилась в начале недели в Гонконг. Я была там и раньше — несколько месяцев назад бесстрастно фиксировала на пленку разгар сезона муссонных дождей, которые бесчинствовали в этом самом густонаселенном, если я ничего не путаю, городе мира. Тогда мне удалось сделать немало замечательных видов бухты Виктория — для чего пришлось взобраться на Пик, — и самого Пика, для чего пришлось взобраться на знаменитый небоскреб Сентрал. Попутно я мысленно поражалась, насколько по-разному местные богатеи и бедняки переживали неугомонную стихию. Что до европейцев и американцев, которых нелегкая занесла в те дни на остров, так те просто пьянствовали по отелям, боясь высунуть нос наружу.На сей раз Гонконг служил мне лишь перевалочным пунктом по пути в материковый Китай. Хотя я и положила себе двое суток на пополнение авторского портфолио видами не охваченных в прошлую поездку гонконгских достопримечательностей, но уже на второй день весь мой замечательный проект по созданию книги мечты приказал долго жить. Беда пришла, как это всегда и бывает, откуда не ждали.Все началось с того, что приятель из агентства Рейтер уговорил меня побывать в местном Музее живописи на выставке китайских акварелей. По его словам, никто и никогда за всю историю человечества не умел так чисто и ярко передавать на бумаге живые краски природы, как это делали старые китайские мастера. Я ничего не понимаю в искусстве, но решила, что на это, пожалуй, стоит взглянуть. А вдруг что-то удастся взять на заметку? Ближе к вечеру, купив билет на ветхий паром, я переправилась через бухту на материковую часть Гонконга и пешком отправилась в музей. В тот момент я еще не подозревала, что час спустя меня уже не будут интересовать средневековые китайские акварели…Охранник на входе — это был первый звоночек, который я не услышала. Едва переступив порог музея, я натолкнулась на его взгляд. И во взгляде этом было нечто необычное. Сейчас я понимаю, что в тот момент истолковала его неправильно. Мне показалось, что охранник посмотрел на меня с чисто мужским интересом. Несмотря на свои тридцать девять, я по-прежнему время от времени ловлю на себе подобные взгляды. Удивляюсь только, как мне не пришло тогда в голову, что это все же странно. Я в Гонконге, на правах «чертовой иностранки». К тому же не блондинка…Следующей была средних лет китаянка, не глядя вручившая мне билет и плеер с англоязычной аудиоэкскурсией. Лишь в последний момент она подняла на меня глаза, и… дежурная улыбочка мгновенно слетела с ее лица. Больше того, она побледнела. Растерявшись, я машинально глянула себе через плечо — уж не прячется ли там кто-то, вызвавший столь странную реакцию у билетерши? Но я была в холле одна. Довольно высокая по азиатским меркам, худенькая и абсолютно безопасная туристка. Я поинтересовалась у женщины, в чем, собственно, дело. В ответ она неопределенно качнула головой и молча нырнула за свою громоздкую конторку. Вот тогда-то меня впервые посетило нехорошее чувство. Но я решительно его отогнала, нацепила наушники и под вступительные слова диктора с голосом Джереми Айронса отправилась к началу осмотра экспозиции.Приятель оказался прав. Китайские акварели стоили того, чтобы на них посмотреть. Некоторым насчитывалось едва не по тысяче лет, а выглядели как новенькие — ни одного выцветшего мазка. Сюжеты отличались изяществом и пели оду природе. Без людей на картинах не обошлось, но они шли скорее вторым планом. Возможно, сами о том не подозревая, творцы этих шедевров невольно подтверждали старую истину о том, сколь мало значила жизнь отдельно взятого человека во времена Средневековья. Если на современных картинах пейзажи зачастую играют роль фона, то здесь фона не было как такового. Я сразу подметила этот эффект и сочла его интересным. Двигаясь от полотна к полотну, я чувствовала, как хмурое выражение на моем лице — верный и неотлучный спутник на протяжении многих лет жизни — постепенно отступает. Такое иногда случается со мной, когда я слушаю классическую музыку.Впрочем, мне так и не удалось насладиться ощущением душевного покоя и умиротворения. Любуясь одной из картин, на которой был изображен рыбак в лодке, плывшей против течения, я вдруг заметила боковым зрением женщину, стоявшую слева от меня. Решив, что, возможно, загораживаю ей обзор, я посторонилась. Китаянка не шелохнулась. Чуть скосив глаза, я поняла, что передо мной не посетительница музея, а уборщица — в спецодежде и со шваброй. И смотрит она вовсе не на картину с рыбаком, а на меня. Смотрит не мигая. Я обернулась, но женщина, опустив глаза, тут же втянула голову в плечи и проворно шмыгнула в соседний зал.Я пожала плечами и перешла к следующей картине, попутно лихорадочно соображая, чем вызвала такое странное внимание к своей персоне. Утром я не потратила слишком много времени на прическу и макияж, но, сверившись со своим отражением в застекленной музейной витрине, убедилась, что все равно выгляжу вполне прилично. Я перешла в следующий зал, где была выставлена живопись девятнадцатого века, и замерла на пороге, натолкнувшись на второго охранника. Его взгляд прошелся по моему лицу будто щупальцем и мгновенно превратился из пристального в испуганный. Я готова была поклясться, что ему сообщил о моем появлении по рации его коллега, стоявший на входе. Надо отдать мне должное, я не отвела глаз. А охранник тем временем поступил в точности как уборщица — мгновенно испарился.Пятнадцать лет назад я восприняла бы столь явно оказываемые мне знаки внимания как должное. И дело не в романтике. Взгляды украдкой, скрытое наблюдение… Со всем этим я неоднократно сталкивалась в странах Восточной Европы и особенно в СССР. Но теперь-то я находилась в Гонконге и на дворе был двадцать первый век!Я быстрым шагом миновала еще несколько маленьких залов, почти не глядя на экспонаты. Необходимо было найти выход. Если повезет, сразу поймать такси и сесть на паром. И тогда я еще успею снять местный закат, прежде чем самолет возьмет курс на Пекин. Я свернула в узкий коридор, заставленный скульптурами, и… вдруг оказалась перед входом в просторное помещение, буквально набитое людьми.Замерев на несколько секунд под входной аркой, я мысленно спросила их: «А что это вы тут делаете, люди добрые, да еще в таком количестве?» Музей, как я уже успела заметить, в этот час почти пустовал. Неужели собранная именно в этой комнате экспозиция настолько хороша? А может, я случайно набрела на какое-то мероприятие из календаря местной культурной жизни? Не похоже… Присутствующие хранили торжественное молчание и стояли обособленно, вперив неподвижные взоры в картины, развешанные по стенам. Под входной аркой висела табличка с надписью на английском и китайском:ОБНАЖЕННЫЕ В СОСТОЯНИИ ПОКОЯМасло, холстАвтор неизвестенОторвавшись от странноватой таблички, я вновь окинула взглядом собравшихся и вдруг поняла, что в зале только мужчины. Интересно… В прошлый мой приезд я провела в Гонконге неделю, и мне показалось, что в юной натуре этот город недостатка отнюдь не испытывает. Неужели музей — единственное место, где можно полюбоваться обнаженными женскими прелестями? Не могу поверить! Все присутствующие, насколько я могла судить, были местными и щеголяли в деловых костюмах. Мне вдруг представилось, как все они, повинуясь внезапному порыву, одновременно сорвались из своих офисов и примчались в музей — конкретно в этот зал, — чтобы увидеть творения неизвестного художника. Потянувшись к плееру, болтавшемуся у пояса, я прокрутила пленку до того места, где начинался рассказ Джереми Айронса о странной выставке, на которую я только что случайно набрела.— «Обнаженные в состоянии покоя», — на безупречном английском объявил в моих наушниках диктор. — Представляем вашему вниманию одну из самых провокационных экспозиций музея, которая в настоящий момент насчитывает семь полотен, принадлежащих кисти неизвестного автора. Экспозиция объединена одной темой — на картинах изображены спящие женщины — и представляет собой одну из самых интригующих загадок современного искусства. По имеющимся данным, вся серия, более известная как «Спящие женщины», состоит из девятнадцати картин, выполненных маслом на холсте. Первая из картин увидела свет в тысяча девятьсот девяносто девятом году……Расположив все произведения в хронологическом порядке, мы легко заметим, как меняются от картины к картине стиль и техника автора, проходя четкий путь от импрессионизма к натуралистическому реализму. А последние работы серии отличает почти фотографическая точность передачи линий и теней. Изначально предполагалось, что на всех картинах изображены спящие натурщицы, но в последнее время эта точка зрения все больше и больше подвергается сомнению. Первые работы серии были предельно абстрактны, зато более поздние полотна произвели настоящую сенсацию у многих коллекционеров из Азии, среди которых бытует мнение, что художник писал свои картины не со спящих, а с мертвых моделей. Именно поэтому директор музея принял решение назвать настоящую экспозицию «Обнаженные в состоянии покоя»……Четыре самые поздние картины серии, увидевшие свет в последние полгода, были проданы по рекордным ценам. Последнее произведение, озаглавленное просто «Номер девятнадцать», стало собственностью японского бизнесмена Ходаи Такаги и обошлось ему в один миллион двести тысяч фунтов стерлингов. Наш музей бесконечно благодарен господину Такаги за любезное разрешение выставить три из принадлежащих ему работ серии в рамках настоящей экспозиции. Что же до автора «Спящих женщин», то он, как мы уже говорили, хранит свое инкогнито. Эксклюзивные права на продажу его произведений принадлежат Кристоферу Вингейту, Нью-Йорк, США.Я в очередной раз окинула взором собравшихся и вдруг встревожилась — все они стояли как статуи, молча глядя на выставленные в зале картины. Обнаженные женщины. Спящие. Возможно, мертвые. Я повидала на своем веку столько мертвых женщин, что этому мог бы позавидовать любой патологоанатом. И многие из них представали перед объективом моей камеры без одежды, которая была либо посечена осколками артиллерийских снарядов, либо уничтожена огнем пожарищ, либо сорвана насильниками в военных мундирах. В моем архиве значилось несколько сотен подобных снимков… несколько сотен разных ликов смерти, каждый из которых намертво впечатался в мою память. Казалось бы, мне не привыкать. И все же странный зал, странные картины, странные люди — все это вызывало в моей душе тревожные предчувствия. Мои фотографии с истерзанными женскими телами несли в себе мощный заряд отвращения к насилию и войнам. Но что-то подсказывало мне, что неизвестный художник, автор «Обнаженных в состоянии покоя», ставил перед собой иные задачи.Я с трудом перевела дыхание и переступила порог зала.Мое появление не осталось незамеченным и вызвало едва уловимую волну движения, прокатившуюся по залу. Словно в тихий омут бросили мелкий камешек, вызвавший к жизни легкую рябь. Женщина — да к тому же еще и европейской наружности — явно помешала. Как будто все они вдруг разом устыдились того, что делают в этой комнате. Спокойно и твердо встречая бросаемые на меня исподтишка взгляды, я приблизилась к той из картин, около которой толклось меньше всего мужчин.В следующую секунду, моментально забыв о веселых и праздничных китайских акварелях, я испытала настоящий шок. И дело было не в том, что произведение несло на себе явные черты европейского стиля. Не в силах вздохнуть и шевельнуться, я тупо разглядывала холст, на котором была изображена обнаженная женщина в ванне. Опять-таки не азиатка. И моложе меня лет на десять. Ее поза — в особенности безвольно свесившаяся через эмалированный край рука — живо напомнила мне «Смерть Марата» — шедевр, который я, к стыду своему, видела лишь на обложке детской настольной игры. Впрочем, эту женщину писали под другим ракурсом, представив взору зрителя и грудь, и «холм Венеры». Глаза ее были закрыты, лицо излучало покой, и все же я не могла определить, на что это больше походило — на сон или на смерть. Цвет тела был неестественно белым — кожа отливала алебастром. На секунду мне вдруг показалось, что, если эту женщину перевернуть на живот, моему взору предстанет побагровевшая от притока крови спина…Почувствовав позади себя неуловимое движение, я нарочито неторопливо перешла к следующему полотну. Это была уже другая женщина, и лежала она на плетеной кровати, точнее, на постеленной вместо простыни плетеной циновке. Полуоткрытые глаза ее, казалось, смотрели куда-то за мое плечо тем самым остановившимся взглядом, на который я много раз натыкалась в стенах полевых моргов и у кромки наспех вырытых братских могил… Даю руку на отсечение, эта женщина выглядела, как мертвая. Не факт, что она действительно была мертва, но художник, безусловно, четко представлял себе, как именно следует изображать смерть.И снова я почувствовала, как за моей спиной смыкаются молчаливые ряды. Едва различимый в полной тишине шорох туфель, слабо угадываемый шелест одежды, легкое, как перышко, дуновение чьего-то прерывистого дыхания. Может быть, они следили за моей реакцией на увиденное? Женщина, запечатленная на картине, выглядела абсолютно беззащитной. И даже если она мертвая, кто сказал, что мертвые сраму не имут? Жадно скользящие по ее нагому телу взгляды этих румяных офисных клерков сильно смахивали на надругательство над телом погибшего, на последнее и самое оскорбительное унижение. Еще в далекой древности человек изобрел такую простую вещь, как посмертные покровы. Усопший имеет право на неприкосновенность! Точно так же как живой человек имеет право справлять нужду вдали от посторонних глаз. Все нормальные люди воспитаны на чувстве уважения к мертвым — не столько к их телам, сколько к памяти о них…Кто-то заплатил почти два миллиона долларов за такую вот картину. Возможно, даже за эту самую. Разумеется, это был мужчина. Женщина могла приобрести ее, пожалуй, только с одной целью — чтобы тут же предать огню. Во всяком случае, нормальная женщина. Прикрыв глаза, я вознесла в уме краткую молитву по этой несчастной, изображенной «в состоянии покоя», и по-детски наивно, но зато изо всех сил пожелала ей оказаться живой…После этого продолжила осмотр экспозиции.Следующая картина висела прямо над каменной скамейкой, прилепившейся к стене. Она была меньше, чем первые, — примерно шестьдесят сантиметров в ширину и девяносто в высоту. Перед ней стояли двое. Но на картину не смотрели, вылупившись на меня с почти суеверным ужасом. Клянусь, что в это мгновение они с ног до головы покрылись «гусиной кожей». Стоило мне приблизиться, как они суетливо расступились, пропуская меня к полотну. Еще не успев поднять на него глаза, я пережила мгновенный приступ сильнейшего беспокойства, а по спине прокатилась мелкая дрожь.Женщина, как и те, прежние, была без одежды. Она сидела у окна, склонив голову к плечу и привалившись к подоконнику. Ее кожа была подсвечена то ли закатным, то ли рассветным солнцем. Полузакрытые глаза скорее могли принадлежать пластмассовой кукле в витрине магазина детских игрушек, чем живому человеку. Она была худощавой, руки свободно лежали на коленях, а длинные волосы спадали темной вуалью ниже плеч. Мне показалось, что она обернулась ко мне, едва я приблизилась, и хочет что-то сказать…Я вдруг ощутила привкус железа на языке, а сердце ухнуло куда-то вниз. Это было не живописное полотно, а… зеркало. Лицо изображенной женщины до последней черточки повторяло мой собственный облик. Со стены на меня смотрела… я сама. Тело тоже принадлежало мне. Мои ноги, бедра, грудь, плечи, шея. И лишь глаза… у меня не может быть такого мертвого взгляда. Я поймала этот взгляд, и меня вновь захлестнул мой кошмар. Я пыталась сбежать от него, задумала книгу мечты, умчалась за десять тысяч километров на другой край света — но и здесь он меня настиг.В зале вдруг раздался чей-то громкий возглас. Между тем мое горло сдавил спазм и, как мне показалось, я перестала дышать.

Глава 2Ровно тринадцать месяцев назад, теплым воскресным утром, моя сестра-близняшка Джейн вышла на крыльцо своего дома на Сен-Шарль-авеню в Новом Орлеане, чтобы совершить ежедневную трехмильную пробежку по кромке знаменитого проспекта Садов. Двое ее маленьких детей остались дома с няней. И если поначалу они привычно обрадовались свободе, то постепенно радость сменялась тревогой — мамы не было слишком долго. Отец небольшого семейства Марк ни о чем не подозревал, разбирая дела в своей юридической конторе, расположенной в деловой части города. Когда минуло полтора часа, няня сняла трубку и набрала его номер.Марк Лакур тут же выехал из офиса на поиски жены. Он мысленно разбил проспект Садов на отдельные кварталы от Джексон-авеню до Луизианы и методично объехал их все несколько раз кряду. Затем бросил машину и пошел пешком, заглядывая в каждую подворотню. Обыскав весь проспект Садов, он расширил зону поиска и лично опросил всех встреченных им на прилегающих улицах портье, отдыхающих, наркодельцов и бездомных. Никто не видел Джейн и ничего не слышал о ней. Использовав все свое влияние, Марк подключил к поискам крупные силы полиции, которая устроила в Новом Орлеане форменную облаву. Все тщетно.В те дни я находилась в Сараево, фиксируя на пленку последствия отгремевшей там недавно войны. На дорогу до Нового Орлеана у меня ушло трое суток. К тому времени расследование уже возглавило ФБР, «подшив» случай с Джейн к объемистой папке с аналогичными делами. Папка называлась: «Похищения в Новом Орлеане». Выяснилось, что моя сестра стала пятой по счету жертвой. Все остальные молодые женщины также жили в Новом Орлеане и пригородах. Сотрудники ФБР были убеждены, что случаи между собой связаны и всему виной некий неизвестный «маньяк-похититель».Ни одного тела полиция не нашла. Робкие надежды на получение родственниками анонимок с требованиями выкупа быстро угасли. В глазах служителей закона, с которыми мне тогда пришлось беседовать, я свободно читала: никого из этих женщин уже нет в живых. Зацепиться полиции было не за что. Ни улик, ни свидетелей, ни трупов. Даже хваленое подразделение ФБР, специализирующееся на раскрытии серийных преступлений, зашло в тупик. А между тем число жертв увеличивалось. С тех пор прошло уже больше года, а жительницы Нового Орлеана продолжают исчезать одна за другой. Излишне и говорить, что за все это время сыщики не приблизились к разгадке ни на сантиметр.Позволю себе небольшое отступление. С момента исчезновения отца в Камбодже минуло много лет, но я до сих пор не верю в его гибель. Не поверила, когда увидела тот призовой снимок с наставленным на отца пистолетом, не верю и теперь. В жизни еще есть место чудесам. Даже на войне. С этой надеждой на знамени я потратила два десятка лет и многие тысячи долларов на поиски отца. Перезнакомилась с кучей родственников других пропавших без вести, не брезговала услугами частных детективов и даже откровенных бандитов — и все это с одной мыслью: а вдруг какая-нибудь ниточка да не оборвется? А вдруг потянется? Ничего не помогло, но я не опустила рук. Получая двойной аванс у «Викинга» и покупая билет до Гонконга, я среди прочего думала и об отце — а ну как мне самой удастся напасть на его след? Уж я приложила бы для этого все силы, видит Бог! Землю рыла бы носом…С Джейн все вышло по-другому. Когда мой агент наконец отыскал меня по спутниковой связи Си-эн-эн в Сараево, чтобы сообщить печальную новость, я внутренне уже ждала этого звонка. Как сейчас помню, днем раньше я шла по улице — еще недавно насквозь простреливаемой снайперами, — и вдруг ни с того ни с сего на сердце свалилась давящая тяжесть. Нет, не страх получить пулю в затылок. Это было нечто гораздо худшее. Я инстинктивно побежала. Казалось, у меня остановилось сердце. Улица перед моими глазами пропала, а вместо нее открылся черный туннель. Я бежала, ничего не видя перед собой. Совсем как девятью годами раньше, когда здесь свистел свинец, настигая все, что движется. Оператор Си-эн-эн схватил меня в охапку и прижал к стене. Уж не знаю, что он подумал, но поступил со мной как с лошадью, которая вдруг понесла. И это помогло. Ощущение реальности вернулось ко мне. А вместе с ним — и ощущение потери. Мучительной и непереносимой. С которой не справиться.Квантовые физики дали этому эффекту название «парность частиц» — фотоны, которые находятся далеко друг от друга и на первый взгляд никак не связаны между собой, в сходных обстоятельствах ведут себя идентично. Словно подчиняясь каким-то своим, только для них придуманным физическим законам. И никакая преграда не сможет этому помешать. Что-то похожее существовало между мной и Джейн. И тогда, на сараевской улице, меня вдруг посетило ужасное ощущение — ее больше нет. А спустя двенадцать часов мне позвонил мой агент.С тех пор прошло больше года. И вот час назад я вошла в гонконгский Музей живописи и наткнулась на Джейн. Нагую и мертвую. Не помню точно, что случилось в следующие несколько минут. Во всяком случае, Земля не замедлила свой бег вокруг Солнца. Атомные часы в Балдере, штат Колорадо, по которым все американцы сверяют время, не сбились с ритма. Но мое личное время вдруг остановилось и я провалилась в черную дыру.А очнулась уже в салоне «боинга» «Катэй пасифик», взявшего курс на Нью-Йорк. Где-то подо мной солидно гудели мощные моторы, в иллюминатор заглядывал океанский закат, по поверхности виски, стакан с которым я обнаружила прямо перед собой на откидном столике, разбегалась мелкая рябь. В следующую минуту я поняла, что это уже третья порция, заказанная мной. А лететь еще девятнадцать часов. В глазах моих не было слез, они походили на высушенную тропическим солнцем пустыню. Но это вовсе не значило, что я не плакала. Я выплакала годовой запас!Помню, я все пыталась открутить время назад — к музею, но что-то мешало. Какая-то тень. Черный провал в памяти. И я не стала себя насиловать. Когда-то давно, в одной из африканских командировок, меня подстрелили. Я помнила, как дикой болью обожгло плечо, а потом словно отключилась. Пришла в себя уже в гостинице, где австралийский репортер, выходец из семьи потомственных медиков, сноровисто зашивал мне обработанную рану. Как я оказалась в гостинице и что случилось сразу после того, как меня «завалили», я тогда вспомнить не могла. И лишь позже перед мысленным взором пронеслись смазанные сцены дикой гонки на джипе по разбитой дороге, подкупа блокпоста и моего активного участия в этом…Выждав время и окончательно убедив себя, что по крайней мере здесь — высоко в небе, в покое и комфорте — мне ничто не угрожает, я вновь попыталась припомнить события в музее. И мало-помалу память прояснилась. В первые минуты в мозгу вспыхивали лишь отдельные рваные картинки, словно я отсматривала на стареньком проекторе грубо склеенный немой фильм. Вот я стою перед картиной, на которой изображена нагая женщина с моим собственным лицом… И не могу пошевелиться, ноги будто вросли в землю… Мужчины, столпившиеся за моей спиной, убеждены, что это именно я позировала художнику. В комнате звучит гул возбужденных голосов. Все мечутся позади меня, как пчелы в растревоженном улье… Похоже, присутствующие неприятно поражены встречей со мной. Их извращенные фантазии относительно «Обнаженных в состоянии покоя» грубо оскорблены! Выходит, натурщицы вовсе не мертвы, как им мечталось, и все это фальсификация!И лишь мне известно то, что неизвестно им. Перед моим мысленным взором Джейн спускается по ступенькам крыльца и небрежно смахивает со лба испарину, выступившую по утренней жаре еще до того, как она начала свою последнюю в жизни пробежку. Три мили. Всего три мили легкой трусцой. Но где-то там, в зарослях проспекта Садов, она делает неверный шаг и проваливается в ту же дыру, в которую в семьдесят втором провалился наш отец.И вот я снова вижу сестру. Но глаза ее пусты. И она смотрит на меня этими пустыми глазами словно не с картины, а из преисподней. В конце концов, ведь я смирилась с тем, что сестры больше нет. Давно оплакала ее в своем сердце и почти обрела покой. Но эта картина вновь всколыхнула во мне бурю чувств…И все же я не окончательно утратила способность мыслить трезво. Кто бы ни был этот художник, он видел сестру уже после ее исчезновения и знает о ней то, чего не знаю ни я, ни Марк, ни полиция. Ему известно, как и где Джейн провела последние дни своей жизни. Или часы… Или даже минуты… Он мог слышать ее прощальные слова. Он… Он… Он?!Скорее всего художник — мужчина. Терпеть не могу Наоми Вулф[65] и ей подобных, но со статистикой не поспоришь. Изнасилования и серийные убийства относятся к числу «чисто мужских» преступлений. Можно сказать, что это их эксклюзивная патология. Женщина не способна настолько изощренно планировать злодеяние, так настойчиво преследовать жертву и в конце концов обрушиваться на нее со столь животной яростью. Насилие, как сложный ритуал, было изобретено мужчинами. Неизвестный художник прячется за этими картинами, словно паук в густой паутине. И знает то, чего не знаю я. Но хочу узнать. Он — единственный на свете человек, способный помочь мне обрести наконец покой.Я снова и снова заглядываю сестре в глаза, и вдруг меня прошибает невесть откуда взявшаяся безумная надежда: Джейн, безусловно, выглядит мертвой. И даже диктор с голосом Джереми Айронса предположил что-то подобное. Но ведь должен же существовать хотя бы крошечный шанс! Опровергающий тот мой душевный коллапс на улице в Сараево. Шанс на то, что Джейн просто была без сознания, когда позировала неизвестному художнику. Под наркотиками в конце концов. Или даже нарочно «обезьянничала», как говаривала наша мать, когда мы с Джейн дурачились в детстве. Интересно, сколько нужно времени, чтобы написать такой портрет? Несколько часов? День? Неделя?..Меня вывел из оцепенения громкий возглас за спиной. В следующее мгновение я поняла, что все мое лицо залито слезами. А еще через секунду кто-то довольно грубо схватил меня за плечо. Это явно был один из «розовощеких клерков», ходивших сюда толпами, чтобы полюбоваться на беззащитных несчастных женщин. Мне вдруг захотелось сорвать холст со стены, укрыть тело Джейн от мерзких взглядов. Хотя… Если я это сделаю, меня ждет разбирательство в полиции. А с меня, пожалуй, на сегодня хватит…И я, вывернувшись из-под чужой руки, бросилась бежать.Сама не помню, как проскочила целую череду однообразных выставочных залов. Очнулась в маленьком помещении, сплошь заставленном застекленными витринами, в которых были собраны рукописные образчики древнекитайской поэзии. Хрупкие, как крылышки мотылька. Каждая из витрин щеголяла собственной подсветкой, и это были единственные источники освещения в зале. Я внезапно поняла, что меня сотрясает крупная дрожь. Подсветка отбрасывала на дальнюю, погруженную в полумрак стену неверные тени. Мне вдруг привиделась мама, которая в этот самый момент медленно спивалась в Оксфорде, штат Миссисипи. А в Новом Орлеане Марк и дети все еще учились жить без жены и матери, но у них это не очень получалось. Вспомнились и люди из ФБР — все, как на подбор, серьезные подтянутые ребята, всегда готовые утешить, но не знающие, как помочь.На заре своей карьеры я частенько работала с криминалистами и не раз выезжала на места преступлений. Но так и не уяснила до конца, какую огромную роль в расследовании может сыграть обнаруженное тело жертвы. Труп — это печка, от которой пляшут. Нет его, и сыщикам остается только биться головами о глухую стену. Картина в китайском музее — это, конечно, не совсем то. Но все-таки ниточка! Улика! Первая за целый год с лишним в этом деле. С ней можно работать. А ведь неизвестный художник написал целую серию «Обнаженных в состоянии покоя». Если верить местному Джереми Айронсу, девятнадцать полотен! А это значит, что художнику позировали девятнадцать женщин. То ли спящих, то ли мертвых. Насколько я помню, в той толстой фэбээровской папке содержались сведения об одиннадцати похищениях из Нового Орлеана. Откуда взялись еще восемь? Или с некоторых из женщин художник писал по две-три картины? И еще вопрос — каким ветром картины занесло в Гонконг, фактически на другой край света?«Стоп! — сказал бы мне отец. — Не трать время на вопросы. Лучше подумай, каков будет твой следующий шаг!»Джереми Айронс четко сообщил, что картины продаются неким Кристофером из Нью-Йорка. Как его бишь?.. Виндхэм? Винвуд? Ага, Вингейт! Не надеясь на свою память, я сорвала плеер с пояса и сунула его в барсетку — потом еще раз послушаю. Это на несколько мгновений перебило ход моих мыслей, но я вновь сосредоточилась. Если Кристофер находится в Нью-Йорке, то и ответы на свои вопросы я скорее всего смогу получить только там. Уж во всяком случае, не здесь. Не стоит даже и пытаться вламываться в кабинет директора музея. Я навлеку на себя лишние подозрения и больше ничего не добьюсь. Не поможет и полиция. В особенности местная. ФБР — вот что мне нужно. И именно то их хваленое подразделение, которое ловит маньяков. Что ж, сейчас между мной и ФБР расстояние в десять тысяч миль. Так… Что им может потребоваться в первую очередь, помимо моих показаний? Картины, ясное дело. Выкрасть из музея хоть одну я не смогу. А вот заснять — это пожалуйста. Недаром всюду таскаю в барсетке дешевенькую автоматическую «мыльницу». Как раз для таких вот случаев. У полицейских, когда они не на службе и в штатском, все равно в кармане всегда найдется «аргумент» на разные непредвиденные обстоятельства. Так и с фоторепортерами. Если у тебя выходной, это не значит, что ты можешь обойтись без камеры. А вдруг прямо на твоих глазах случится что-нибудь такое… из ряда вон, а ты будешь тупо смотреть и кусать локти…«Быстро! — вновь прозвучал в мозгу отцовский голос. — Пока они не очухались!»Найти обратный путь в тот зал не составило большого труда. Я просто шла на шум возбужденных голосов, разносившихся по гулким коридорам погруженного в тишину музея. За время моего отсутствия толпа нисколько не поредела и говорили, казалось, все одновременно. Я не знаю ни слова по-китайски, но клянусь, что речь шла обо мне — об «обнаженной», которая, как выяснилось, в жизни весьма далека от «состояния покоя». Усилием воли задвинув мысли о сестре на дальний план, я вновь превратилась в цепкого фотографа, который побывал на четырех континентах и всюду пер в самое пекло; вновь вспомнила о том, что я дочь своего отца.Увидев меня, собравшиеся притихли. Теперь я слышала только голос охранника, расспрашивающего двух посетителей выставки. Он явно прибежал на шум и теперь пытался понять, что стряслось. Я уверенным шагом миновала эту троицу и, вскинув фотоаппарат, отщелкала несколько кадров «женщины в ванне». Вспышка привлекла внимание охранника, и тот гортанно меня окликнул. Не обращая ни на кого внимания, я быстро шла по залу и делала свою работу. Мне удалось сфотографировать еще два полотна, прежде чем охранник меня догнал и схватил за локоть. Я улыбнулась ему, кивнула — мол, все нормально, не волнуйтесь, — мягко высвободила руку и направилась к картине с Джейн. Я успела сделать всего один снимок. Охранник дунул в свисток, вызывая подмогу, и вновь схватил меня, но уже двумя руками.Я могла бы вновь вырваться и продолжить съемку, но что-то мне подсказывало, что закончится это плохо. Если я задержусь в музее еще хотя бы на пять минут, спасти пленку уже не удастся. Придя к такому выводу, я саданула охранника каблуком по голени и, освободившись, бросилась из зала.Позади вновь заверещал свисток, на сей раз как-то особенно надсадно и прерывисто. Я знала, что удар по голени весьма болезнен. На бегу заметив сбоку дверь аварийного выхода, я врезалась в нее всем телом и очутилась на свободе. Впервые, пожалуй, за все время своего пребывания в Гонконге я порадовалась феноменальной густонаселенности этого города. Даже негру здесь не составит никакого труда затеряться в толпе в считанные секунды. Пробежав пару кварталов, я поймала такси. На паром соваться не рискнула, поскольку меня там могли увидеть и запомнить, поэтому мы поехали напрямик по подводному туннелю.Вернувшись на остров, я сразу же направилась в гостиницу. К слову, слишком роскошную для моего кошелька, но бесконечно дорогую уже хотя бы тем, что здесь когда-то останавливался мой отец и слал отсюда в Новый Орлеан письма любимым дочуркам. В номере я наспех собрала чемодан, рассовала камеры по алюминиевым кофрам и взяла такси до аэропорта. Необходимо было покинуть воздушное пространство над Китаем как можно быстрее, пока полиция не сообразила выставить пост на стойке регистрации. Им вовсе не обязательно знать, как меня зовут. Картина в музее безошибочно укажет на того, кто им нужен. По моим расчетам, в запасе было не больше часа. Никакого преступления я не совершала. Разве что вынесла из музея плеер. Но я этими мыслями не обольщалась. Происшествие в музее, где были выставлены картины общей стоимостью в миллионы долларов, — идеальный предлог для того, чтобы «задержать меня до выяснения». Знаем мы, как это у них делается.Международный аэропорт Гонконга здорово смахивает на древний Вавилон. Такой пестроты и многоязычия не встретишь больше нигде. У меня была броня на пекинский рейс «Чайна эйрлайнз», но до посадки на этот самолет оставалось еще три часа, что никак меня не устраивало. Информационное табло услужливо подсунуло мне замечательную альтернативу — рейс «Катэй пасифик» до Нью-Йорка с двухчасовой остановкой в Токио, вылетающий через тридцать пять минут. В кассе я приобрела билет в первый класс. Без скидок. За эти деньги в Штатах можно легко купить приличное подержанное авто, но мне не приходилось выбирать — лучше так, чем трястись двадцать часов в хвосте самолета бок о бок с каким-нибудь оптовым компьютерным дилером. Подумав о дилере, я тут же попросила кассиршу не сажать меня рядом с мужчинами. После всех сегодняшних потрясений не хватало только многочасовых приставаний какого-нибудь тунеядца, желающего повеселее убить время.Помню, в прошлом году, направляясь из Сеула в Лос-Анджелес, я едва отбилась от подвыпившего придурка, который все тянул меня в уборную, настойчиво предлагая вступить с ним в клуб «Высокая миля». Я ему тогда холодно ответила, что давным-давно являюсь почетным членом этого клуба. И самое смешное, что не соврала: девять лет назад я занималась любовью со своим женихом на борту транспортного самолета в небе над Намибией. А спустя три дня он оказался в плену у сваповцев,[66] которые запытали его до смерти, что распахнуло передо мной двери еще более элитного клуба: «Незамужние вдовы». И сейчас, в свои сорок, я все еще являюсь членом этого клуба.Кассирша понимающе улыбнулась и заверила меня, что все будет в порядке.И вот я сижу и тупо пялюсь в иллюминатор. Третий стакан с виски быстро пустеет. Алкоголь отлично приглушает внутреннюю боль. Но девятнадцать часов — слишком долгий срок. Мне столько просто не выпить. Зато на этот случай у меня припасено кое-что еще. А именно заветная коробочка ксанакса,[67] который меня всегда выручает. Особенно в те ночи, когда сильнее обычного одолевает чувство потери. Сейчас я не в постели, а высоко в небе. И ночь еще не наступила. Но скоро наступит. Не давая себе времени на раздумья, я сунула в рот три таблетки, запила их последним глотком скотча и сняла трубку бортового телефона, встроенную в подлокотник всех кресел в салоне первого класса.Единственная полезная вещь, которую мне по силам сейчас сделать, — это звонок. Сунув в специальную щель свою кредитку и немного помучившись с телефонным справочником, я наконец добралась до дежурного диспетчера академии ФБР в Квонтико, штат Виргиния. А тот уже перекинул мой звонок на хваленое спецподразделение. Немного странно сознавать, что эти воспетые в кинофильмах и романах истребители маньяков сидят в обычных кабинетах с обычными телефонами и ходят на обеденный перерыв. Но всем известно, что начальник подразделения Дэниел Бакстер как раз таки предпочитает атмосферу здорового консерватизма. Внешне его отдел скорее напоминает офис банка средней руки. А в мифах и легендах, рожденных Голливудом, тоже есть свой прок — конкурс в его подразделении уже не первый год превышает тысячу человек на место. И рвутся сюда не абы кто, а лучшие из лучших.Бакстеру сейчас пятьдесят или около того, но он крепок и подтянут, настоящий закаленный боец. Таково было мое первое впечатление от знакомства с ним. Солдат, который заработал звание офицера кровью и потом, а не в университетских аудиториях. Никто и никогда не подвергал сомнению решение руководства поставить Бакстера во главе «серийного отдела» ФБР. В той войне, которую многие годы ведут эти люди, победы редки, а поражения особенно мучительны. И личным послужным списком Бакстера как участника этой войны мог бы гордиться каждый. Впрочем, в нем до сих пор не появилось победной записи о раскрытии похищения Джейн и десяти ее сестер по несчастью. В этом деле Бакстер и его команда безнадежно топтались на месте.— Бакстер! — лаконично рявкнула трубка искаженным расстоянием голосом.— Это Джордан Гласс, — сообщила я уже чуть заплетающимся языком. — Вы меня помните?— Вас не так-то легко забыть, мисс Гласс.Я тупо глянула на дно опустевшего стакана.— Чуть больше часа назад я видела в Гонконге свою сестру.На том конце провода повисла короткая пауза.— Вы там что, мисс Гласс, выпиваете?— Ага. Но я ее видела.— Вы видели вашу сестру?— Да, в Гонконге. А сейчас я лечу на «боинге» в Нью-Йорк.— Вы видели вашу сестру… целой и невредимой?— Нет.— Я не совсем понимаю вас, мисс Гласс.Я наскоро рассказала Бакстеру о происшествии в Музее живописи и замолчала в ожидании ответа. Честно говоря, я рассчитывала на некое проявление эмоций с его стороны. И ошиблась.— Может быть, вы опознали там и других похищенных из Нового Орлеана? — деловито спросил Бакстер.— Нет. Впрочем, я ведь видела фотографии только первых пяти, включая Джейн.— Вы абсолютно уверены в том, что на картине была изображена именно ваша сестра?— Вы что, смеетесь надо мной? Это было мое лицо! Мое обнаженное тело!— Хорошо, хорошо… я верю вам.— А вы что-нибудь слышали о существовании этих картин?— Никогда. Я еще поспрашиваю наших экспертов в Вашингтоне. И попутно займемся этим Кристофером Вингейтом. Когда вы приземляетесь?— Через девятнадцать часов. Примерно в пять вечера по нью-йоркскому времени.— Постарайтесь выспаться в самолете. Я забронирую вам билет на рейс «Америкам эйрлайнз» в Вашингтон, на который вы сядете сразу по прибытии в Нью-Йорк. Денег с вас не запросят, просто покажете им свой паспорт или водительские права. Сам я сейчас же выезжаю в Вашингтон, встретимся в Доме Гувера.[68] Я в любом случае должен был появиться там завтра, да и вам это удобнее, чем добираться до Квонтико. В аэропорту Рейгана вас будет ждать мой агент, не возражаете?— Не возражаю. Зачем его так назвали? Оставили бы прежнее название — Национальный аэропорт Вашингтона!— Мисс Гласс, вы в порядке?— В полном.— У вас странный голос.— Ничего, три таблетки и еще глоточек скотча все поправят. — Я не выдержала и идиотски хихикнула. — Все, отключаюсь. Сегодня был нелегкий денек.— Понимаю. Постарайтесь привести себя в норму. Вы мне потребуетесь свежая и бодрая.— Я очень рада, что в кои-то веки потребуюсь вам, — сказала я на прощание и положила трубку обратно на подлокотник.«А год назад ты прекрасно обошелся и без меня!»Впрочем, что сейчас поминать старое? Ситуация изменилась. Теперь я им действительно нужна. Но лишь до того момента, как они узнают о картинах то, что знаю я. А потом меня снова уберут с дороги. Им не понять, что неведение — страшнейшая мука для родственников пропавшего человека. А если вспомнить, что я еще и журналист, для меня неведение — просто ад. Ладно, довольно грустных мыслей. Лучше действительно поспать. Я, можно сказать, всю жизнь провела в воздухе, и заснуть на борту самолета для меня никогда не было проблемой. Вплоть до того дня, когда исчезла Джейн. И теперь мне не обойтись без моих «маленьких друзей», всюду путешествующих со мной в картонной коробочке.Снотворное постепенно действовало. Перед глазами повис легкий туман, веки налились тяжестью. И все же я заставила себя очнуться ради еще одного звонка. Бороться с телефонным справочником у меня уже не было сил, поэтому я решила зайти с другого конца. Рон Эпштейн редактирует шестую полосу в «Нью-Йорк пост»[69] и является городской «ходячей энциклопедией». Как и Дэниел Бакстер, Рон прирожденный трудоголик, и, значит, у меня есть хорошие шансы застать его на рабочем месте. Справочная газеты перевела мой звонок на нужный номер, и я услышала знакомый голос.— Рон, это Джордан Гласс, привет.— Джордан! Какими судьбами! Ты где?— По пути в Нью-Йорк.Рон усмехнулся:— А мне врали, что ты отправилась на край света фотографировать облака и грозы.— Тебе не врали.— У тебя проблемы? Ты никогда не звонишь, чтобы просто потрепаться.— Кристофер Вингейт. Ты когда-нибудь слышал об этом человеке?— А как же! Стильный дядя. Он обставил свое гнездышко на Пятнадцатой улице на зависть всему Сохо![70] Нынче сложно найти дилера, который бы не стоял перед ним на задних лапках. И чем больше они это делают, тем меньше он с ними считается. Все поголовно спят и видят, чтобы Вингейт занялся их барахлом. Но он разборчив, и весьма!— Как насчет «Спящих женщин»?Рон восторженно зацокал языком.— Снимаю перед тобой шляпу! Американских коллекционеров, которые хоть краем уха слышали об этой серии, можно пересчитать по пальцам одной руки.— Мне надо с ним увидеться. С Вингейтом, я имею в виду.— Фотопортрет?— Нет, у меня к нему есть разговор.— Будь на твоем месте кто другой, я бы его не утешил. Но ты Кристоферу, пожалуй, будешь интересна.— Можешь раздобыть его номер телефона?— Если я не смогу, никто больше не сможет. Дай мне немного времени. В справочниках его не ищи — не найдешь. Он живет прямо у себя в галерее, но ее номера в справочнике тоже нет. Эксклюзивный дядя. Такой может себе позволить отказаться от выгодной сделки только потому, что ему не понравился нос покупателя. Так-то. Ладно, куда тебе перезвонить?— Некуда. Давай лучше я сама наберу тебя завтра? Я сейчас сплю на ходу.— Договорились, будет тебе завтра его номер.— Спасибо, Рон, с меня ужин в «Лютеции».— Позволь мне самому выбрать заведение, зайчик. Ты там, надеюсь, не одна спать собралась? Такие женщины просто не имеют права ложиться спать в одиночестве!Я рассеянным взглядом окинула коротко стриженные затылки состоятельных пассажиров первого класса.— Нет, не одна.— Вот это самое главное! До завтра!Глаза неумолимо слипались, я едва не промахнулась, возвращая трубку на подлокотник кресла. Спасибо тебе, дружище ксанакс! Когда я открою глаза, Музей живописи в Гонконге покажется мне просто дурным сном. Хотя нет. Это не сон, а дверь. И мне придется войти в нее. Готова ли я?— Готова! — буркнула я себе под нос. — Всегда готова!Но в глубине души я понимала, что лгу самой себе.

Глава 3За два часа до посадки я стряхнула остатки своего «медикаментозного сна», посетила уборную, а вернувшись, попросила у стюардессы горячее влажное полотенце. Окончательно придя в себя, я вновь позвонила Рону и получила искомый номер Кристофера Вингейта. Добраться до него оказалось не так-то просто — лишь через час, когда я уже начала терять терпение, он соизволил снять трубку. Я опасалась, что мне придется упомянуть «Спящих женщин», чтобы заслужить его интерес к моей персоне, но Рон оказался прав — узнав, с кем говорит, Вингейт без колебаний назначил встречу у себя в галерее после ее закрытия. Положив трубку, я попыталась составить свое первое впечатление об этом человеке, но фактуры пока еще было маловато. В голосе Вингейта я уловила легкий акцент, но вот определить, какой именно, так и не смогла. Он проявил неплохую осведомленность, спросив меня, как продвигаются дела с «Погодой». Неужели он думает, что я хочу воспользоваться его услугами агента?Идти к Вингейту одной было рискованно, но я давно научилась просчитывать риски. Работа военкора чем-то похожа на ремесло рыбака-алеута: отправляясь в дорогу, всегда знаешь, что запросто можешь не вернуться. Но когда ты качаешься в утлом каноэ, тебе противостоят лишь океанские волны и суровая погода, а в зоне военного конфликта за тобой охотятся люди, которые хотят тебя убить. Может, и Вингейт захочет того же самого. Я не удивлюсь, если он уже знает, что произошло в Гонконге. Директор музея мог рассказать, что на выставку явилась белая женщина, точь-в-точь похожая на одну из «Обнаженных в состоянии покоя». Интересно, известно ли Вингейту, что одна из моделей как две капли воды походит на военного фотографа Джордан Гласс? Да, это интересно… Наш короткий телефонный разговор ясно показал, что он меня знает. Но мог ли видеть прежде? Хотя бы мою фотографию? Вряд ли. Последний раз я жила в Нью-Йорке двенадцать лет назад, когда была еще далеко не так известна.Степень опасности Вингейта прямо связана с его близостью с неизвестным художником. Знает ли он, кто послужил моделями для картин? Что речь идет о пропавших без вести женщинах? Возможно, о погибших женщинах? Неужели его комиссионные настолько высоки, что он способен закрыть глаза на убийство? А если так, то в какой степени он опасен для меня? Черт, ведь я не узнаю этого, пока не поговорю с ним!В одном сейчас сомневаться не приходится: если я сначала пойду на встречу с ФБР, к Вингейту меня уже никто и близко не подпустит. Вся информация, которую я смогу потом почерпнуть, поступит из вторых рук. Так было год назад, когда Джейн только пропала, так будет и теперь — это точно.Пройдя таможенный контроль в аэропорту Кеннеди, я сдала багаж на рейс «Американ эйрлайнз» и забрала билет, забронированный для меня Бакстером. Затем вышла на улицу и поймала такси. Жаль отпускать все свое снаряжение в самостоятельный полет, но сегодня вечером, позвонив Бакстеру, скажу, что почувствовала себя плохо, опоздала на рейс и багаж улетел без меня. Это по крайней мере будет звучать правдоподобно.Для начала я отправилась на Девяносто восьмую улицу и приобрела там за пятьдесят долларов газовый баллончик. Конечно, пистолет придал бы мне больше уверенности, но я не хотела напрасно рисковать. В Нью-Йорке весьма строгие правила относительно ношения оружия.Когда спустя час шеф прижал свою машину к обочине Пятнадцатой улицы и сказал, что мы приехали, я увидела самый банальный трехэтажный каменный особнячок, каких тысячи в городе. Слева на углу располагался бар, а справа — видеопрокат.Попросив таксиста подождать, я вышла из машины и на несколько мгновений задержалась перед крыльцом. С виду дверь была как дверь. С домофоном. Уж не знаю, какие подслушивающие и подсматривающие устройства она в себе таила — ничего такого я не заметила. Я нацепила солнцезащитные очки и поднялась по ступенькам. Ага, глазок видеокамеры наблюдения все-таки имелся. Я нажала кнопку вызова.— Кто там? — осведомился уже знакомый мне голос.— Джордан Гласс.— Минутку.Домофон пискнул, замок легонько щелкнул, и я толкнула дверь. Нижний этаж галереи был погружен в полумрак. Флюоресцентный свет проливался вниз со второго этажа, куда вела изящная кованая лесенка. В моих очках не особенно-то полюбуешься деталями отделки, но Рон явно погорячился — галерея была оформлена довольно скромно по меркам нью-йоркского Сохо. Развешанные тут и там картины, по всей видимости, относились к современной живописи, если я в этом хоть что-нибудь понимаю — а понимала я в этом, честно говоря, мало. Какие-то асимметричные пятна. Импрессионизм, что ли… Подумать только, кое-кто из коллег называет меня «художником». Знали бы они, как здорово я разбираюсь в живописи. Признаться, я даже не возьмусь отличить настоящее произведение искусства от обыкновенной подделки.— Увлекаетесь Люсианом Фрейдом?[71]На лестничной площадке второго этажа, где было светло, стоял Кристофер Вингейт. Я не слышала, как он туда вышел — еще минуту назад площадка была пуста. Худой, жилистый, начинающий лысеть мужчина с легкой небритостью на лице. В черных джинсах, футболке и кожаном пиджаке он удивительно походил на некоторых представителей российского криминалитета, с которыми мне приходилось сталкиваться несколько лет назад в Москве. Вингейт не отличался особой крепостью, но во всем его облике сквозило нечто хищное, и особенно хищным выглядело лицо — глаза и поджатые губы.— Не сказала бы, — честно призналась я, бросив быстрый взгляд на картину, около которой случайно оказалась. — А что? Мне должно быть стыдно?— «Стыд» не совсем то слово, которое подходит к работам Фрейда. Впрочем, возможно, вы сумели бы оценить это полотно, если бы сняли свои очки.— Не думаю, что это мне поможет. И потом, я пришла не на картины любоваться.— А зачем же вы пришли?— Для разговора с Кристофером Вингейтом.Он жестом пригласил меня подняться. Я легко взбежала по лестнице.— Всегда предпочитаете ходить в солнцезащитных очках по вечерам? — небрежно бросил он.— Почему вы спрашиваете?— Вы в них прямо как Джулия Робертс.— Боюсь, это все, что нас связывает.Вингейт хмыкнул. Только сейчас я обратила внимание, что он босой. Мы прошли по всему второму этажу, где выставлялись скульптуры, и поднялись на третий. Ага, вот где он живет. Помещения были оформлены явно в скандинавском стиле — много дерева и свободного пространства. Я сразу почуяла приятный аромат свежесваренного кофе. Мы вошли в просторную комнату, посреди которой в куче рассыпанной стружки и упаковочной бумаги громоздился вскрытый дощатый ящик. На сдвинутой крышке валялся гвоздодер. Проходя мимо, Вингейт любовно провел по крышке ладонью.— Что здесь?— Картина, конечно. Присаживайтесь.Я стряхнула с каблука прицепившуюся стружку.— Разве вы здесь работаете? У меня такое ощущение, что я попала в жилое помещение.— Это особенная картина. И она тем более дорога мне, что я вижу ее, похоже, в последний раз. Мне будет жалко с ней расстаться. Хотите эспрессо? Может быть, капуччино? Я как раз сварил для себя.— Капуччино.— Прекрасно.Он подошел к кофеварке и принялся разливать ароматный напиток по кружкам. Воспользовавшись тем, что он повернулся ко мне спиной, я шагнула назад и вновь поравнялась с ящиком. Из него выглядывал краешек тяжелой золоченой рамы. Заглянув внутрь, я различила в полумраке голову и верхнюю часть тела обнаженной женщины. Глаза ее были открыты и неподвижны. На лице царил полный покой…Я тут же вернулась на место.— Итак, чему обязан удовольствием видеть вас, мисс Гласс? — спросил Вингейт.— Я слышала о вас много лестного. В частности, что вы весьма разборчивы в своей работе.— Я не продаю картины дуракам. — Он разложил по чашкам взбитые сливки и посыпал сверху корицей. — Зато продаю тем, кто не боится признать себя дураком. Это разные вещи. Если ко мне приходят и говорят: «Друг мой, я ни ухом ни рылом в искусстве, но хочу стать коллекционером, помогите!» — таким я помогаю. А попадаются и другие. С большими деньгами. Посещающие курсы по истории искусства в Йеле. С женами, которые специализируются на Ренессансе. Но если они сами все знают, зачем я им нужен? А затем, чтобы потом говорить: «На меня работает сам Вингейт». И вот на таких я никогда работать не буду. Мое имя не продается.— Похвально.Он вдруг широко улыбнулся и торжественно передал мне чашку.— У вас приятное произношение, мисс Гласс. Вы, часом, не из Южной Каролины?— Я даже никогда там не бывала, — улыбнулась я в ответ.— Но явно с Юга. Откуда?— Из царства магнолий.Он озадаченно нахмурился:— Из Луизианы?— Нет, Луизиана — это царство спортсменов. А я с родины Уильяма Фолкнера и Элвиса Пресли.— Джорджия?«Ничего себе… — подивилась я про себя. — Ну ньюйоркцы, ну эрудиты».— Миссисипи, мистер Вингейт, Миссисипи.— Я каждый день узнаю что-то новое. Зовите меня просто Кристофер, хорошо?— Отлично. — К моему удивлению, Вингейт не вспомнил, что Миссисипи — родина линчевания. — В таком случае зовите меня просто Джордан.— А ведь я большой поклонник вашего творчества, Джордан, — сообщил Вингейт, и я почувствовала, что он искренен. — У вас безжалостный взгляд на вещи.— Это комплимент?— Разумеется. Вы не прячете голову в песок и не врете тем, кто потом смотрит на эти фотографии. Впрочем, в вашей работе чувствуется сострадание к людям, которых вы снимаете. Такой парадокс и сделал вас популярной. Полагаю, если бы вы захотели продавать снимки коллекционерам, на них был бы большой спрос. Вообще фотография не столь востребована, но ваши работы — отдельная песня.— Немного странно слышать от вас бескорыстные похвалы. Помимо разных лестных отзывов, мне также говорили, что вы самый настоящий сукин сын.Он вновь улыбнулся и отхлебнул из своей чашки. И я обратила внимание, какие у него черные глаза. Как угли.— Так и есть. Но я такой не со всеми. Во всяком случае, не с истинными творцами.Мне ужасно хотелось спросить его о картине, спрятанной в ящике, но что-то подсказывало не торопиться.— Я слышала где-то, что фотограф может быть журналистом и может быть творцом. Но не тем и другим одновременно.— Вранье. На настоящий талант не распространяются никакие правила и аксиомы. Вы видели книгу Мартина Парра? Он опрокинул с ног на голову сам термин «фотожурналистика». А Натвей? Это искусство, настоящее искусство. И вы им под стать. В чем-то даже превосходите.«Грубый льстец! Джеймс Натвей был одним из лучших фотографов «Магнума». Он пять раз удостаивался премии Капы…»— И в чем же, интересно?— Вас можно выгодно продать, — хитро подмигнул он мне. — Вы же звезда, Джордан!— Кто-кто?!— Люди рассматривают ваши работы, от которых часто кровь стынет в жилах, и думают: «Эге, девчонка видела все своими глазами и не свихнулась — значит, и я должен выдержать!» Ваши фотографии не только меняют все прежние представления людей — а именно это и называется искусством, — но еще и приковывают интерес к вашей персоне.Я слышала все это и раньше. Вингейт во многом прав. Но мне неприятно это осознавать. Гораздо приятнее было бы услышать отцовские слова: «Неплохо для девчонки».— Да вы и сама очень даже ничего! — продолжал тем временем Вингейт. — Взгляните на себя в зеркало. Макияж практически отсутствует, но он вам и не нужен. Вам все дала природа. Вы очень красивая женщина, Джордан, несмотря на ваши… сколько?.. сорок лет?— Сорок.— Повторяю, вас можно выгодно продать. Если вы потратите свое драгоценное время на несколько интервью и согласитесь открыть выставку, я сделаю из вас звезду, икону, пример для подражания всем женщинам Америки.— Вы же сказали, что я уже звезда.— В своей области — да. Но я говорю о массовом сознании. Возьмем, к примеру, Ив Арнольд. Вы знаете, кто она такая. А если я сейчас выйду на улицу и спрошу о ней сто первых попавшихся прохожих, ни один из них не составит вам компанию. Дики Чапел очень хотела стать звездой. Это была мечта всей ее жизни. Ради этого она исколесила весь мир от Иводзимы до Сайгона, а толку? Чуть.— Я тоже много где побывала, но поверьте — вовсе не с целью стать звездой.Он ласково улыбнулся.— Верю! А кстати, ради чего вы мотаетесь по свету? Ради какой цели ежедневно фотографируете сюжеты, которые повергли бы в шок самого Гойю?— А кто вы такой, чтобы я с вами делилась сокровенным?Он щелкнул пальцами.— Не трудитесь, я и сам знаю. Это все из-за вашего отца, не так ли? Милого папочки, Джонатана Гласса, легенды вьетнамской войны. Человека, который сфотографировал собственную смерть.— Да, Вингейт… Вы действительно порядочный сукин сын.Он улыбнулся еще шире.— А что поделаешь? Как сказал волк ягненку, «я виноват лишь в том, что хочется мне кушать!».Самые отъявленные мерзавцы и негодяи часто обладают большим личным обаянием. Вингейт был как раз из таких. Я медленно перевела взгляд на ящик.— И за эту самую смерть, — продолжил он тему моего отца, — ему была присуждена Пулитцеровская премия. Вот так и рождаются легенды, Джордан. Итак, что происходит потом? Юная дочь смело идет по стопам любимого родителя. Выходит, мы уже имеем дело с династией редкостных смельчаков. Скажите, Джордан, зачем голливудским сценаристам платят большие деньги? Вот же они — готовые сюжеты для блокбастеров! Между прочим, мне только сейчас пришло в голову… Мы можем убить сразу двух зайцев. Скажите-ка, кому принадлежат права на архивы вашего героически погибшего родителя?— Я не верю в то, что он погиб, — глухо произнесла я.Вингейт обратил на меня такой взгляд, будто я вслух усомнилась в том, что Нил Армстронг действительно побывал на Луне.— Не верите?— Не верю.— Превосходно… что ж, так даже лучше. Мы могли бы…— И я не намерена зарабатывать на его имени и на его работах.Он с сожалением покачал головой.— Вы не так меня поняли…— Скажите лучше, Кристофер, что это за картина, которая так вам дорога? — перебила я, указав рукой на ящик.Не успев быстро перестроиться на новую тему, он машинально ответил:— Это картина одного неизвестного художника. Его полотна меня просто завораживают.— Вам так нравится любоваться мертвыми женщинами?Его глаза вдруг остановились. В комнате повисла пауза.— Так что, Кристофер? Вы ответите на мой вопрос?Он наконец вышел из оцепенения и пожал плечами.— Надеюсь, я не обязан отвечать на все ваши вопросы, Джордан? Да и с чего вы взяли, что его женщины мертвы?— Вы знаете этого художника?Вингейт сделал большой глоток из своей чашки и аккуратно поставил ее на стол. А я тем временем незаметно опустила руку в карман и ощутила приятный холодок металлического газового баллончика.— Вы спрашиваете об этом как журналист или как коллекционер?— Кроме новых впечатлений и визовых штампов в паспорте, мне нечего коллекционировать. Какой из меня собиратель искусства? Посмотрите на мои туфли!Он вновь пожал плечами. Я уже успела заметить, что он умеет разговаривать не только словами, но и жестами с ухмылками.— По внешнему виду человека нынче сложно определить, как он зарабатывает себе на жизнь. И сколько.— Мне нужно встретиться с этим художником.— Даже не мечтайте об этом.— Могу я по крайней мере взглянуть на картину?— Почему бы и нет? Тем более что вы ее уже видели. — Он подошел к ящику и погрузил руки в его чрево. — Вы не могли бы мне немножко помочь?Я испытала секундное колебание, вспомнив о тяжелом гвоздодере. Впрочем, Вингейт был сейчас не похож на человека, готового убивать. А мне много раз приходилось быть гораздо смелее в ситуациях, когда меня окружали самые настоящие убийцы с автоматами наперевес.— Придерживайте крышку, чтобы она мне не мешала.Я поставила свой капуччино на стол и отодвинула крышку. Вингейт, напрягшись, поднял из ящика картину в тяжелой золоченой раме.— Ну, любуйтесь.Я медлила. Мучительное желание увидеть картину боролось во мне со страхом. И все же выбирать не приходилось. Кто знает, может быть, я узнаю одну из жертв похищений.Едва взглянув в лицо этой женщины, я сразу поняла, что никогда ее прежде не видела. Таких на улицах Нового Орлеана ходят тысячи, десятки тысяч. Смуглая кожа — у нее в роду явно были мулаты — и особенная южная красота, которую редко встретишь в других американских штатах. Впрочем, я сразу подметила в ней нечто странное. Кожа была мраморно-матовой. И эти остановившиеся глаза, которые мне уже приходилось видеть на других картинах. Разумеется, любой портрет не более чем портрет — он никогда не будет живее оригинала. Но здесь жизнь отсутствовала в принципе. Как таковая.— «Спящая женщина номер двадцать», — вполголоса произнес Вингейт. — Эта картина нравится вам больше, чем те — на первом этаже?Я наконец оторвала глаза от этого безжизненного взгляда и рассмотрела другие детали. Женщина сидела, привалившись спиной к стене. Колени ее были прижаты к груди. Голова склонилась на плечо. Ее обнаженное тело было самым тусклым пятном на красочно расписанном полотне. Яркие занавески, голубой ковер, лучи солнца, льющиеся через оставшееся за кадром окно. Все предметы были написаны в обычной манере живописца, и лишь натурщицу художник изобразил предельно фотографично.— Мне эта картина совершенно не нравится, — медленно отозвалась я. — Но тот, кто ее написал, безусловно, очень талантлив.— Фантастически талантлив, я бы сказал! — горячо воскликнул Вингейт. — Ему удается создавать эффекты, которые другим не под силу. Все эти современные концептуальные идиоты, которые рисуют кровью и вкладывают в руки статуй настоящие пистолеты, а потом вламываются ко мне с видом победителей и ждут похвал, — не более чем ярмарочные шуты в сравнении с этим… Вот где истинная концептуальность! Оцените ее!— Он что, гений, этот художник?— Задайте мне этот вопрос лет через пятьдесят.— Как бы вы охарактеризовали его стиль?Вингейт даже почесал в затылке.— Трудно сказать… Его стиль постоянно меняется. Начинал он со стопроцентного импрессионизма, который уже не цепляет взгляд. У нас нынче импрессионистов как собак нерезаных. Но даже тогда его работы были особенными. А где-то между пятой и двенадцатой картинами его техника вдруг преобразилась. Вы когда-нибудь слышали о группе «Наби»?[72]— О ком?— О «пророках». Боннарде, Денис, Вийяре?— О своих познаниях в области искусства я лучше промолчу.— Не переживайте. Такова американская образовательная система. В Штатах этому не учат. Даже в университетах. Если, конечно, специально не попросить.— Я даже школу не закончила.— В самом деле? Оригинально. Как же так вышло? Образование для американцев идея фикс, даже такое, каким они его себе представляют. Образование и еще деньги.— А почему вы говорите об американцах в третьем лице?Чуть смущенная улыбка.— А вы сами как думаете?— Не знаю, что и подумать. Вы вообще откуда?— Когда мне задают этот вопрос, я всегда лгу. Давайте лучше обойдем стороной мою биографию.— Любите окружать себя загадками?— Легкая завеса тайны придает мне больший вес. Коллекционерам нравится иметь дело с таинственными людьми. Про меня разное болтают. Например, что я работаю на мафию и среди моих клиентов полно криминальных авторитетов.— Скажете, не так?— Я бизнесмен. А слухи… вы знаете, в Нью-Йорке они моему бизнесу даже помогают.— У вас есть копии или репродукции других «Спящих женщин», на которые я могла бы взглянуть?— Никаких копий «Спящих женщин» в природе не существует. Я всегда гарантирую это покупателям.— Хорошо, а фотографии? У вас не может не быть фотографий!Он покачал головой.— Может. Постарайтесь понять: ни копий, ни репродукций, ни фотографий — ничего.— Но почему?— Эксклюзив должен оставаться эксклюзивным.— А давно у вас эта картина?Вингейт скосил на нее взгляд, потом вновь посмотрел на меня.— Не так давно.— А долго она еще у вас пробудет?— До завтра. У меня есть постоянный клиент, который покупает картины этого автора. Его зовут Такаги. Он из Японии. За любое полотно он готов платить по полтора миллиона фунтов стерлингов. Но на сей раз у меня другие планы.Он вернул картину на место, а я, вновь помогая ему, задвинула крышку.— Так вот, вернемся к нашему разговору. Восемь полотен были написаны в технике «пророков». Но потом она вновь изменилась. «Спящие женщины» выглядели все более и более реалистично, при этом в них оставалось все меньше жизни. И сейчас он пишет один в один как старые голландцы. Невероятная техника.— Так вы в самом деле не знаете, живые у него модели или мертвые?— Послушайте, Джордан, если какому-то японскому извращенцу нравится думать, что они мертвые, и за это он отваливает миллионы — меня это более чем устраивает!— Значит, вы верите, что они живые?Он не смотрел на меня.— Верю ли я во что-то или не верю, это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что я знаю наверняка. А я ничего не знаю!Если Вингейт и не подозревал до этой минуты, что речь шла не о профессиональных моделях, а о реальных женщинах, сейчас он это узнает. Он наконец закончил возиться с ящиком и выпрямился. Я подошла к нему почти вплотную и сняла очки.— А что вы скажете теперь?Ни один мускул не дрогнул на его лице, но мой жест произвел на него впечатление, я это чувствовала.— Странно… весьма странно…— Что тут странного?— Я продал картину, на которой вы были изображены. Вы — одна из них. Одна из «Спящих».Выходит, он ничего не слышал о происшествии в Гонконге?.. Неужели директор музея не рискнул ему сообщить, боясь лишиться экспозиции?..— Нет, это не я. Это моя сестра.— Но… у той женщины было ваше лицо! Безусловно, ваше!— Мы с ней двойняшки.В глазах его я читала неподдельное изумление.— Ну, Кристофер?.. Теперь понимаете?— Мне кажется, вы больше меня знаете обо всем этом. Ваша сестра в порядке?Я так и не смогла понять, насколько он искренен.— Не знаю. Скорее всего нет. Ее похитили тринадцать месяцев назад. Когда вы продали картину, на которой она была изображена?— Примерно год назад.— Тому японцу?— Да, Такаги. Его цена перебила все другие.— А были еще желающие?— Разумеется. Были, есть и будут. Но, вы уж простите меня, Джордан, я не могу назвать их имена.— Поймите, я не из полиции и не имею к ней никакого отношения. Меня волнует только моя сестра. Я заплачу вам за любую информацию, которая поможет мне напасть на ее след.— Я не располагаю никакой информацией. Ваша сестра исчезла больше года назад, на что вы надеетесь? Вы думаете, она все еще жива?— Нет, я думаю, что она скорее всего мертва. Как и другие женщины, изображенные в серии «Спящие». И вы думаете точно так же. Но я не смогу жить дальше, пока не узнаю точно! Я обязана выяснить, что случилось с моей сестрой. Это мой долг перед ней.Вингейт постучал пальцами по крышке ящика.— Я вас прекрасно понимаю и сочувствую вам. Но не рассчитывайте на мою помощь. Я действительно ничего не знаю.— Вы меня за дурочку держите? Вы! Обладатель эксклюзивных прав на реализацию картин этого художника!— Я с ним даже не встречался.— Но вы ведь знаете, кто он?— Я даже не знаю точно, он это или она. Мы не виделись. Картины поступают ко мне по почте. Записки я нахожу в ящике для писем, а деньги оставляю в ячейках камеры хранения на вокзале. Как в шпионских романах: связь осуществляется без непосредственного контакта, при помощи тайников.— Я даже не могу себе представить, что все это делает женщина. А вы, стало быть, можете?Вингейт криво усмехнулся.— Я встречал на своем веку разных женщин и многое мог бы вам про них рассказать. Я такое видел в их исполнении, что вам и не снилось, дорогая моя Джордан.— Вы всегда получаете картины в таких вот ящиках по почте?— Не всегда. Иногда они доставляются прямо в галерею и ждут меня в холле.— Но зачем, зачем такая скрытность и такие сложности?— Понятия не имею. Возможно, это «синдром Хельги».— Кого?— Хельги. Слыхали про Эндрю Уайета?— Да.— Все думали, что он способен рисовать только пейзажи в сельской глубинке, а он тем временем писал портреты своей соседки Хельги. Обнаженной. Эти картины нашлись лишь спустя многие годы. Теперь возьмем наших «Спящих». Первую картину я обнаружил у себя в холле. Это вовсе не значит, что она была первой в серии. Просто я увидел ее раньше остальных. Судя по технике, она относилась к тому периоду творчества неизвестного художника, когда он писал в манере «пророков». И я сразу почуял, что за этой работой стоит большой мастер. Поначалу я решил, что это экспериментирует кто-то из известных художников, не желая до поры до времени раскрывать инкогнито. По крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, что эксперименты удались.— Как вы переводите ему деньги? Вы же не можете оставить миллион в ячейке камеры хранения! Вы явно переводите средства на его банковский счет, не отпирайтесь!Вингейт хмыкнул и поджал губы.— Могу лишь повторить, что хорошо вас понимаю и сочувствую. Но не уверен, что у вас есть право вмешиваться в мои дела. Если ваши подозрения имеют под собой основания, пусть меня допрашивает полиция. Я даже советую вам обратиться к ней за помощью. А я тем временем поболтаю со своим адвокатом. Договорились?— Хорошо, я снимаю свой вопрос относительно банковского счета. Не сердитесь. Я уже сказала, что меня волнует лишь судьба сестры, на остальное мне плевать. Но вы тоже меня поймите. Все эти женщины были похищены из Нового Орлеана. И как в воду канули! А тут я вдруг натыкаюсь на «Спящих» в Гонконге, где даже диктор-экскурсовод высказывает догадку про мертвых моделей. А если они не мертвые?! Вы понимаете, как много это для меня значит? Я должна, просто обязана разыскать человека, который написал все эти полотна!Он пожал плечами. Ох уж этот его жест!— Могу лишь повторить, что лучше доверить все это дело полиции.И вот тогда-то у меня в мозгу и прозвенел звоночек. Кристофер Вингейт не походил на человека, добровольно привлекающего к своей персоне внимание служителей закона. И все же он настойчиво предлагал мне это. С чего вдруг?— Кто еще знает о том, что вы мне рассказали? — неожиданно спросил он. — Вы с кем-нибудь делились своими открытиями?В эту минуту я пожалела о том, что газовый баллончик по-прежнему лежит у меня в кармане, а не плюется ядом ему в лицо. Вингейт стоит в двух шагах от меня и в одном шаге от гвоздодера. И не спускает с меня своего цепкого взгляда.— Кое с кем, скажем так.— А именно?— С ФБР.Вингейт закусил губу, словно пытался быстро принять какое-то решение. Потом вдруг усмехнулся.— Вы хотите запугать меня, Джордан?Он небрежно протянул руку и поднял с крышки ящика гвоздодер. Я инстинктивно подалась назад. Вингейт хмыкнул, достал пригоршню гвоздей, зажал несколько между зубами и принялся неторопливо приколачивать крышку на место.— В любом деле можно найти и хорошую сторону, — сказал он. — ФБР начнет свое расследование, коллекция мгновенно попадет на страницы газет. Помнится, мы уже что-то подобное проходили однажды. Какой-то испанец убивал женщин и располагал трупы в позах, известных каждому любителю Сальвадора Дали.— Вас радует эта перспектива?— Бог мой, а то нет! Ведь это сулит деньги, понимаете, Джордан? Хорошие деньги.— Ну и мерзавец же вы!— А что, хотеть денег — это преступление? Да, я собираюсь поднять цену за эту картину. Может быть, даже в два раза.— Какой процент вы заберете себе? — спросила я, стараясь держаться подальше от Вингейта с его гвоздодером и вновь опуская руку в карман, где дожидался своей очереди баллончик.— Пусть это вас не волнует.— Хорошо, а какова ваша стандартная комиссия?— Пятьдесят процентов.— Стало быть, одна эта картина, если она уйдет по новой расценке, принесет вам миллион?— Хорошо считаете. Хотите на меня работать?Он почти приколотил крышку. Через пару минут закончит, попросит меня очистить помещение, а сам бросится к телефону и начнет активно рекламировать новые расценки.— Скажите, а почему вы продаете эти картины именно в Азию? А не, скажем, в Америку? Может, вы тем самым хотите оттянуть момент их неизбежного разоблачения?Он весело расхохотался.— Все гораздо проще. Первые пять купил один француз с Каймановых островов, который, по моим сведениям, большую часть жизни прожил во Вьетнаме. Потом на горизонте появился Такаги. За ним малазиец и китаец. Мне все равно, от кого получать свои проценты, но, видимо, сюжеты неизвестного художника больше по сердцу именно восточным людям.— Странные вкусы у восточных людей, не находите? Любоваться прелестями мертвых женщин.Вингейт обратил на меня долгий внимательный взгляд.— Речь идет об искусстве. Не пытайтесь принизить значение истинного искусства.— А куда завтра отправится эта картина?— На аукцион в Токио.— К чему такие сложности, Кристофер? Не проще ли выставить ее в Нью-Йорке или в Лондоне?Еще одна усмешка.— А не проще ли было Брайану Эпштейну удовлетвориться тем фактом, что «Битлз» стали первой группой у себя на родине, в Beликобритании? Зачем он повез их в Штаты? Затем, что всему в этой жизни есть свое место и время, Джордан.Вингейту все-таки удалось взбесить меня. Я смотрела на него и еле сдерживалась.— Я соврала насчет ФБР, — холодно сообщила я. — Я им пока не рассказывала о картинах. Рассчитывала на вашу помощь. Но раз вы мне в этом отказываете, у меня не остается выбора. А знаете, Кристофер, что случится после того, как я обращусь в ФБР? Полотно, над которым вы так трясетесь, будет подшито к делу в качестве вещественного доказательства. То есть конфисковано. И вы уже не заработаете на нем ни цента. Во всяком случае, вновь увидите его очень не скоро. Если вообще увидите.Вингейт резко повернулся ко мне, не выпуская из рук гвоздодера.— Что вам все-таки от меня нужно? — хмуро спросил он.— Имя. Имя человека, кисти которого принадлежат эти чертовы картины.Он машинально — а машинально ли? — стал поигрывать гвоздодером, отбивая тупым тяжелым кончиком такт на ладони другой руки.— Знаете, если вы еще ничего не говорили ФБР, то мне кажется, вы сейчас не в том положении, чтобы выдвигать какие-либо требования.— Один короткий телефонный звонок, и ФБР будет здесь.Он усмехнулся:— Чтобы сделать один короткий звонок, необходимо для начала добраться до телефона. Как вы думаете, вам это удастся?Он указал кончиком гвоздодера на беспроводной аппарат, пристроившийся на углу стола. Я прикинула свои шансы. Пожалуй, с баллончиком можно и попробовать. Но что дальше? Вингейт явно занял боевую стойку. Он намерен остановить меня. Может быть, даже убить. А раз так, значит, ему явно известно обо всей этой истории со «Спящими женщинами» гораздо больше, чем он пожелал рассказать.— Так как? — продолжая поигрывать гвоздодером, почти дружелюбно осведомился он.Я стала отступать в сторону кованой лестницы, крепко сжимая в ладони баллончик, но пока не вынимая руки из кармана.— Куда это вы собрались, Джордан?Он мгновенно приблизился, отведя руку с гвоздодером чуть назад. И вдруг меня как громом поразило: а что, если неизвестный художник и серийный убийца — это два разных человека? Что, если дьявольский план во всей его полноте был разработан Вингейтом в одиночку? Предположим, это он похищает и убивает женщин, а потом просто дает какому-нибудь нищему художнику немного подзаработать, загребая основную часть денег себе? Его черные глаза загорелись мрачным огнем. И мне стало жутко от этого взгляда и от собственных догадок.Набравшись духу, я рывком выдернула руку с баллончиком из кармана и выпустила сильную струю ядовитого спрея прямо ему в лицо. Вингейт испустил душераздирающий вопль, выронил гвоздодер и чуть не выцарапал собственные глаза. Ему было больно. Так больно, что я едва не сжалилась над ним и не потащила в ванную. Впрочем, этот приступ великодушия был мимолетен. Я бросилась к лестнице, воздуха не хватало, сердце выпрыгивало из груди… Не успела я сделать и нескольких шагов, как чья-то грубая лапища схватила меня сзади и втолкнула обратно в комнату. Затем раздался громкий хлопок, голова наполнилась тупым звоном, и я отключилась.Очнувшись, я сразу почуяла сильный запах дыма и увидела вопящего Вингейта. Он орал, как орут, пожалуй, только раненые в полевых госпиталях во время операции, держа трясущимися руками тазик, в который хирург бросает их собственные внутренности или гениталии. Вингейт вопил и метался по комнате, словно слепая крыса, пытающаяся в панике покинуть тонущий корабль. Я встала на четвереньки и поползла в сторону лестницы, но тут же остановилась — с первого этажа наверх валил густой дым.— Здесь есть аварийный выход?! — крикнула я.Но Вингейт меня не слышал. Он по-прежнему ожесточенно тер свои глаза и бродил по комнате, слепо натыкаясь на все подряд. Дым вокруг был уже такой плотный, что я ничего не видела в пяти шагах от себя. Слева будто что-то светлело. Ага, значит, там окно. Я быстро поползла в ту сторону, надеясь обнаружить за стеклом пожарную лестницу. Вместо этого меня ждала девятиметровая пропасть. Я схватила за руку пробегавшего мимо Вингейта и резко притянула его к себе.— Хватит орать! — напрягая голосовые связки, рявкнула я ему прямо в ухо. — Если вы сейчас не заткнетесь и не возьмете себя в руки, мы тут сдохнем оба!— Глаза… — мучительно простонал Вингейт. — Мои глаза… У меня вытекли глаза!— Я просто брызнула в вас газом из баллончика, идиот! Стойте здесь, не шевелитесь!Поднявшись на ноги, я добралась до ванной и набрала в кофейник холодной воды. Вернувшись и оттолкнув его руки, я промыла ему глаза. Он поохал еще минуту, а потом наконец начал прозревать.— Еще… — кашляя, выдавил он.— Потом. Сейчас надо выбираться. Где аварийный выход?— В спальне…— Где спальня, черт возьми?!— Там… — махнул он рукой.— Подъем! Ну, живо!Лишь после увесистого пинка и после того, как я едва не вывихнула ему руку, он пополз вслед за мной. В эту минуту под лестницей раздался какой-то утробный адский рев, от которого сердце ушло в пятки. Это был голос пожара. Мне не раз приходилось его слышать. И я прекрасно понимаю людей, которые предпочитают выброситься с десятого этажа на каменную мостовую, чем позволить этому голосу приблизиться.Я первой добралась до спальни и рывком отворила дверь. Здесь дыма было поменьше. Увидев окно, я направилась было к нему, но тут Вингейт цепко схватил меня за ногу.— Подождите! — надсадно кашляя, прохрипел он. — Картина!— Какая картина? Вы что, ненормальный?!— Я ее здесь не оставлю!— У вас есть огнетушитель?— Не работает!— Ну и пошел тогда к черту со своей картиной!Он отпустил мою ногу и скрылся за дверью. Идиот, он же сгорит вместе с ящиком! Люди, готовые умереть за деньги, всегда вызывали во мне брезгливую жалость. Но таких было очень немного. Напрягая зрение, я пыталась хоть что-нибудь разглядеть в плотной дымовой завесе. Тщетно.— Эй! Бросайте свою картину! Спасайтесь же, сумасшедший! — крикнула я изо всех сил.— Помогите мне… — отозвался далекий голос. — Я не могу сдвинуть этот клятый ящик!— Бросьте его сейчас же!На сей раз ответом мне было молчание. Спустя несколько мгновений я услышала скрежет раздираемых досок.— Она застряла! — заорал Вингейт из серой мглы и захлебнулся удушающим кашлем. — Нож! Дайте мне нож, я вырежу холст из рамы!Если честно, мне было плевать на Вингейта. Самоубийце ничем не поможешь. Но картина — другое дело. И дело вовсе не в деньгах. За этим куском холста, возможно, таилась разгадка судьбы Джейн и других женщин. Чертыхнувшись и набрав в легкие побольше воздуха, я стала пробираться к Вингейту.Вскоре я уткнулась во что-то мягкое. Ага, это он. Уже не может говорить и только сипит, задыхаясь от кашля. Пламя уже заглядывало на второй этаж с открытой лестничной площадки, и при его неровном свете я увидела картину, наполовину торчавшую из ящика с разбитой крышкой. Она действительно застряла, и весьма крепко. Мгновенно приняв решение, я достала из барсетки свой «Кэнон», сделала три быстрых снимка в упор, спрятала аппарат обратно и как следует тряхнула стоявшего на четвереньках Вингейта за плечо.— Вставай! Ну вставай же, скотина, или сгоришь здесь за минуту!Лицо его было пепельно-серым, глаза неудержимо слезились и почти полностью заплыли. Простонав, я схватила его за руку и потащила в сторону спальни. Он упирался. От дикого физического напряжения и недостатка кислорода голова закружилась, и я едва не потеряла сознание. Слава Богу, у меня хватило ума понять, что обморок будет означать неминуемую смерть. Бросив Вингейта, я метнулась в спальню, рывком подняла ставень и подалась лицом наружу.Свежий воздух, заполнивший саднящие легкие, мгновенно отрезвил меня. На какую-то долю секунды в мозгу мелькнула мысль о спасении Вингейта, но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Прямо под окном крепился механизм противопожарной раскладной лестницы. Классическая нью-йоркская модель. Достаточно перенести вес тела на нижнюю платформу, покрепче взяться руками за поручни, как лестница плавно скользнет вниз и доставит меня прямо на землю. Именно это я и сделала, выбравшись из окна. Но лестница не разложилась. Тем временем в недрах здания вновь заревело рвущееся наружу пламя. Я изо всех сил дернула за рычаг и всей тяжестью навалилась на платформу. Ничего.В свое время я жила в Нью-Йорке, отлично помнила, как пользоваться аварийной лестницей, и все сейчас делала правильно. Эту явно заклинило. До земли было четыре с половиной метра, никак не меньше. Прямо под окном стояли два мусорных контейнера. Хорошо бы приземлиться в один из них. Где-то вдалеке завыли пожарные сирены. Но вряд ли они сразу сунутся в переулок, куда выходило это чертово окно. Значит, на спасение надеяться не приходится и необходимо срочно прыгать.Осторожно перебирая руками по поручням, я ухватилась ладонями за нижнюю платформу и свесилась вниз. Во мне метр семьдесят. Все не так высоко падать. Парашютисты-профессионалы умеют группироваться при падении. Почти как кошки. Я не профессионал. Один раз на армейских учениях пришлось прыгать с вертолета. Мне показалось, что я убьюсь насмерть, хотя высота была вряд ли больше трех метров.Я висела, крепко держась за нижнюю платформу и все не решаясь отпустить руки. Наверняка ведь сломаю себе что-нибудь. Хотя что такое сломанная лодыжка в сравнении с судьбой Вингейта. Собравшись с духом, я наконец прыгнула. Асфальт ударил по пяткам, будто тяжелым молотом. Не удержав равновесия, я со всего маху рухнула на землю правым боком. Было больно. Но радость спасения мгновенно приглушила боль. С трудом поднявшись на ноги, я подняла глаза на злосчастное окно. Из него теперь вырывались языки пламени и валил густой дым.Боже правый…Боковым зрением я уловила движение в конце переулка и быстро повернулась в ту сторону. Увиденное заставило меня похолодеть. Метрах в двадцати неподвижно стоял какой-то человек и, кажется, смотрел прямо на меня. С такого расстояния и со слезящимися от едкого дыма глазами я не могла разглядеть его лица и видела лишь силуэт. Похоже, это был настоящий здоровяк. Во всяком случае, мне с ним не справиться, это точно. С минуту мы молча смотрели друг на друга, а потом он вдруг шагнул мне навстречу, потом еще и еще… Он не походил на пожарного. Я машинально сунула руку в карман, но баллончика там уже не было. При мне теперь оставалась лишь барсетка. Если огреть его по голове, он, вероятно, даже не моргнет.Я развернулась на каблуках и рванула в противоположную сторону — на улицу. Навстречу реву пожарных сирен.

Глава 4Выскочив из переулка, я стала свидетельницей спектакля, наблюдать который мне много раз приходилось на заре своей журналистской карьеры. Классическая сцена с первой газетной полосы. Пожарные машины с красными мигалками, извивающиеся змеи брандспойтов, пара полицейских машин, «скорая», суетящиеся пожарные и полицейские, пытающиеся оттеснить все прибывающую толпу зевак подальше от места происшествия. Большинство зрителей, как я поняла, сбежались из видеопроката и бара, находившихся по соседству с галереей. Толпа возбужденно шумела, гикала, кто-то показывал рукой наверх, кто-то лихорадочно говорил в трубку сотового телефона. Полиция наконец сумела выстроить «периметр безопасности» в нескольких метрах от горящего здания и теперь натягивала вокруг него желтую ленту.Я вынула из сумочки «Кэнон» и попыталась пройти мимо высоченного полицейского, а в ответ на его удивленный взгляд молча кивнула на пожар.— Эй! — крикнул он. — За ленту не заходить! Назад, кому говорят!— «Пост»! — возразила я, красноречиво сунув ему под нос камеру.— Удостоверение!— Нет с собой, я отдыхала вон в том баре с друзьями, у меня выходной. Пропустите, сержант, я первая оказалась на пожаре, и это мой хлеб.Пока тот колебался, я обернулась к переулку. Сначала мне показалось, что там никого нет. Но потом я заметила самый краешек ботинка, чуть выступающего из-за угла дома. Кто же это? Неужели он не смирился с тем, что я от него ускользнула, и все еще надеется меня как-нибудь достать? Внутри особняка Вингейта вновь что-то грохнуло, окна второго этажа лопнули, и на улицу хлынул дождь мельчайших осколков. Толпа восхищенно завопила.— Ну что, так и будете загораживать мне дорогу, сержант? Пустите же, черт бы вас побрал!Тот махнул рукой, и я, нырнув под желтую ленту, оказалась внутри периметра. Я двинулась вдоль ограждения и принялась за работу. Зеваки и полиция были настолько поглощены пожаром, что никто не обратил внимания, что я фотографирую не горящий дом, а толпу. Время от времени я поворачивала объектив камеры в сторону галереи, но палец со спуска незаметно убирала.Выражения большинства лиц в толпе были идентичны: примитивный восторг. Лишь две-три женщины явно понимали, что это не столько шоу, сколько трагедия, хотя в клубах дыма на втором этаже и не мелькали тени матерей с младенцами на руках, а из окон не свешивались связанные простыни. Обыкновенный такой, дежурный пожар, каких немало случается в большом городе.Если его виновник не тот, кто пытался преследовать меня в переулке, значит, он сейчас в этой толпе. Скорее всего. Поджигатели — большие любители поглазеть на дело своих рук. Для них это обязательная часть программы. Что же это все-таки — самовозгорание или поджог? Факты говорят сами за себя: спустя всего сутки после того, как мне приоткрылся краешек тайны «Спящих женщин», погибает единственный человек, способный пролить на нее свет. Оперативно сработано. По всей видимости, этот пожар был призван заткнуть рот Кристоферу Вингейту. И его виновник может сейчас стоять в этой толпе — протяни руку, и коснешься. Возможно, он даже попал ко мне в кадр.Год назад, во время расследования похищения Джейн, я пролистала немало криминалистической литературы и знала, что даже серийные убийцы нередко возвращаются на места своих преступлений. Чтобы заново пережить «успех» и, возможно, испытать новый оргазм. Убийство Вингейта — даже если его совершил тот же человек, который убивает «спящих женщин», — носило совсем другой характер. Сугубо практический. Это было вынужденное убийство. Но даже в этом случае преступник, возможно, не скрылся, а стоит сейчас где-то здесь. Кто знает, какие отношения их связывали с Вингейтом?Из задумчивости меня вновь вывело какое-то неуловимое движение, пойманное боковым зрением. Вернее, чей-то пристальный взгляд. В следующее мгновение он пропал. Люди сгрудились у самой желтой ленты плечом к плечу, и разглядеть что-то за их спинами не представлялось возможным. Кажется, это был человек в черной нейлоновой шапочке. Едва я подумала об этом, как снова ее увидела. Она медленно плыла над головами зевак в том же направлении, в каком передвигалась я. Подняв камеру высоко над головой, я устремила объектив в ту сторону и несколько раз нажала на спуск. Шапочка исчезла, а затем вдруг вынырнула, но уже не в последних рядах, а в самой гуще толпы. Я попыталась сделать еще снимок, но вместо этого аппарат начал отматывать пленку назад.Все, свободных кадров больше нет.Нейлоновая шапочка тем временем подобралась еще ближе. Мне мучительно хотелось задержаться и дождаться встречи, чтобы взглянуть в лицо этому человеку. Но тут я подумала: «А если у него в руках пистолет?» Если мы сблизимся, я смогу его рассмотреть, а он — в меня выстрелить. Оно того стоит? Вот уж нет. Только что спасшись из огня, я не собиралась умирать на крыльце сгоревшей галереи. «Джордан Гласс, известный военный фотокор, была застрелена накануне вечером при невыясненных обстоятельствах на Пятнадцатой улице в районе Челси». Классический заголовок. Но мне он не нравится.Оглядевшись по сторонам, я увидела капитана пожарной охраны, который переговаривался с полицейским.— Капитан!Я бросилась к нему. Он нетерпеливо обернулся.— Джейн Адамс, «Пост». Я только что снимала толпу и заметила человека, от которого за версту несет бензином. Он понял, что я обратила на него внимание, и стал преследовать меня.— Где он?! Приметы!— На нем черная нейлоновая шапочка.Я махнула рукой в ту сторону, где в последний раз видела неизвестного. И обомлела. Он стоял на прежнем месте. Бледное лицо, бородка и устремленный на меня прожигающий взгляд.Пока я соображала, он вновь растворился в толпе.— Вон он! — закричала я. — Вы его видели?!Пожарный рванул к тому месту. Вслед за ним устремился полицейский.— Куда это они? — услышала я голос еще одного полицейского, подбежавшего ко мне.— Я заметила человека, от которого пахнет бензином. Они пытаются его поймать.— Бензином?! Вот сукин сын. Вы из «Таймс»?— Я из «Пост». Только бы они его взяли!«И что я им скажу, если это случится?»— Выходит, это он. И тут и там поспел, гад.Полицейский молодой, возбужденный, словоохотливый. Я обернулась к нему.— В каком смысле: и тут и там?— Мы только что нашли на той стороне улицы мертвого парня в машине.— Что?! — Я судорожно пыталась отыскать место еще одного преступления.— Ему перерезали горло. Чистая работа. Сидит как живой. В костюме и при галстуке. Часа не прошло, как он еще дышал. Да, странные тут делишки происходят нынче вечером…— А кто он?— Без понятия. Ни удостоверения при себе, ни кредиток, ни даже прав. Машину явно хорошо обыскали до нас.Тем временем капитан-пожарный и первый полицейский протолкались к нам обратно.— Поймали? — весело спросил их мой собеседник.Его коллега мрачно качнул головой.— Слишком плотная толпища. Он мог быть совсем рядом и оставаться для нас невидимкой. Но никакого запаха мы не учуяли.— Дай-ка я гляну, — вызвался молодой и направился к ограждению.По спине у меня скатилась струйка холодного пота. А ведь действительно он и сейчас может быть там. В двух шагах от ленты. И пока я ходила вдоль ограждения, он был там. И запросто мог меня пристрелить. Пожалуй, пора отсюда выбираться. А как? Таксист меня, конечно, не дождался. А пешком — это нет, извините… И в метро я сунуться не решусь.Пока я размышляла, к границе полицейского периметра подкатило желтое такси. Дверца распахнулась, и из машины выскочил долговязый парень сразу с двумя фотокамерами на шее. А вот и официальная пресса. Пока таксист будет выбивать парню чек, у меня есть секунд тридцать — сорок. Я сорвалась с места и замахала рукой.— Такси! Эй, не отпускайте его!Парень увидел в моих руках камеру и что-то сказал таксисту.— Спасибо, — выдохнула я, подбегая, швырнула сумочку и «Кэнон» на заднее сиденье и полезла следом.— Вы из газеты? — спросил парень.— Нет! — И уже таксисту: — В аэропорт Кеннеди! Срочно!— Э, погодите… я мог вас где-то видеть?— Отстаньте, я опаздываю!* * *Мой рейс приземлился в аэропорту Рейгана в десять пятнадцать вечера. У турникетов на выходе меня дожидался человек с табличкой в руках, на которой было крупно выведено «Дж. Гласс». На таксиста он не походил. Скорее на преуспевающего менеджера. Я направилась сразу к нему.— Я Джордан Гласс.— Специальный агент Симс, — хмуро представился он. — Вы опоздали. Прошу за мной.Он быстрым шагом направился по длинному коридору. Когда мы проходили мимо ворот с надписью «Выдача багажа», я крикнула ему в спину:— Постойте! У меня тут вещи с того рейса. Камеры.— Ваши камеры, мисс Гласс, мы давно забрали.Прекрасно.Агент Симс провел меня через служебный выход, и в ноздри сразу ударила прохлада. В Вашингтоне тоже осень, но в отличие от Нью-Йорка здесь пахнет почти как дома, в Миссисипи. Сейчас я живу в Сан-Франциско, но ничто и никогда не вытеснит из моих воспоминаний влажный субтропический воздух дома, наполненный ароматами садов, хлопка и дубовых рощ, среди которых прошло мое детство.Бетонка блестела после недавнего дождя, в ней отражались огни аэропорта и сигнальные дорожки взлетно-посадочной полосы. Симс помог мне забраться в электрокар, сел сам и махнул рукой шоферу в синем комбинезоне. В кузове тускло поблескивали алюминиевые кофры с моим профессиональным барахлом.— А я думала, мы поедем в город, — стараясь перекрыть шум самолетных двигателей, крикнула я. — Мне назначили встречу в Доме Гувера.— Шефу пришлось срочно вернуться в Квонтико, — ответил Симс. — Там теперь и встретитесь.— А как мы туда попадем?Он молча указал куда-то в темноту. Через несколько секунд из нее выступил силуэт полицейского вертолета на полозьях. Электрокар мягко остановился. Агент Симс молча побросал в вертолет мои вещи, а потом вернулся за мной. Залезая в вертолет, агент Симс слегка ударился макушкой о низкую переборку, но это, кажется, не испортило его настроения. Ему явно больше улыбалось добираться до Квонтико по воздуху, чем трястись в машине по шоссе.Уже через минуту мы поднялись в ночное небо над столицей. Сбоку мелькнула пятиугольная тень Пентагона. Мы взяли курс на юг, в качестве ориентира придерживаясь освещенной огнями бетонки 1-95. А уже через десять минут снизились над морской базой Квонтико и приземлились на вертолетной площадке Академии ФБР. Там нас ждал еще один агент, которому Симс поручил заняться моим багажом, а сам провел меня в здание. Мы быстро поднялись на лифте, миновали длинный темный коридор и вошли в пустую комнату — белую и стерильную, как монашеская келья.— Подождите здесь, — коротко бросил Симс и удалился.Дверной замок за ним звонко щелкнул. Они что, боятся, что я начну везде рыскать и заглядывать во все их секретные комнатки? Если через пять минут здесь никто не появится, не знаю, что я с ними со всеми сделаю! Я не могу сидеть в этой палате для буйнопомешанных, едва спасшись из пожара и изнывая от боли в правом боку, которая не отпускала меня с той самой минуты, как я приземлилась на ребра в вонючем переулке.Воспоминание об этом тут же вернуло меня к мыслям о самом пожаре и гибели Вингейта. Без него расследование будет продвигаться страшно медленно, в этом нет никаких сомнений. Как и в том, что теперь я никому не позволю отодвинуть меня на второй план, как год назад!Замок снова щелкнул. Дверь распахнулась, и в комнату вошли двое. Сначала Дэниел Бакстер, который за все время, что мы не виделись, практически не изменился. Все такой же темноволосый и крепко сбитый вояка. И с таким же цепким взглядом. За его спиной маячил высокий старик в дорогом костюме, на лбу у которого было написано, что он в свое время с отличием окончил Йель. Бакстер и не подумал поприветствовать меня. Он решительно прошел вперед, опустился на один из свободных стульев и с ходу начал:— Знакомьтесь, мисс Гласс, это доктор Артур Ленц. Психолог-криминалист и заодно судебный психиатр, консультирующий ФБР.В отличие от Бакстера Ленц протянул было мне руку, но я предпочла этого не заметить и просто кивнула ему. Мне всегда почему-то неловко обмениваться рукопожатиями с мужчинами. С моей точки зрения, пожимая тонкую женскую руку, они лишний раз убеждаются в своем превосходстве над собеседницей и это задает тон всему последующему разговору. Поэтому я избегаю рукопожатий. Близких друзей я могу и обнять. Остальные обойдутся вежливым кивком.— Пожалуйста, садитесь, — сказал Бакстер.— Нет, спасибо.— Можно полюбопытствовать, почему вы не прилетели раньше, как мы договаривались?— Разумеется. Я…— Прошу прощения, что перебиваю. Просто хочу предупредить вас, что Кристофер Вингейт находился под нашим негласным наблюдением с того самого момента, как вы рассказали мне о нем по пути в Нью-Йорк.Если бы не эти слова Бакстера, я, возможно, и не упомянула бы о том, что была свидетельницей — если не участницей — пожара. Но он не оставил мне выбора.— Ваши люди следили за галереей?— Вот именно! — Бакстер повысил голос, а лицо его побагровело от гнева. — Я вам сейчас продемонстрирую снимки, на которых вы запечатлены входящей в здание примерно за сорок минут до того, как оно загорелось.Он развязал тесемки на папке «Похищения в Новом Орлеане» и раскинул по столу веером несколько фотографий. Я скосила на них глаза. Так и есть. Качество оставляет желать лучшего, но это была действительно я.— Я считала, что Вингейт располагает информацией, касающейся судьбы моей сестры.— И он поделился с вами этой информацией?— Как сказать…Бакстер, не сдержавшись, хлопнул папкой по столу.— Зачем вы туда поперлись?! Чего вы хотели этим добиться?!— Кое-чего я добилась, смею вас уверить! Во всяком случае, большего, чем добились вы, откопав его труп из-под сгоревших развалин!Бакстер сердито пыхтел, барабаня пальцами по столу.— А если ваши люди были на улице, что же они не ворвались в галерею, когда пожар только начался, и не спасли нас? — не унималась я.— У нас был один человек на улице, мисс Гласс. Он вел наблюдение из машины. Пожар начался на первом этаже, и это был поджог. Взрывное устройство, воспламенившее смесь бензина и жидкого мыла.— Самопал это называется, — пробормотала я. Мне приходилось встречаться с подобной штукой много раз на «маленьких войнах», репортажи о которых никогда не публикуют газеты.— Да, самопал. Перед этим злоумышленник вывел из строя огнетушители и пожарную сигнализацию. И все аварийные лестницы на втором этаже тоже.— Вы думаете, для меня это новость? Мне пришлось прыгать с четырехметровой высоты в мусор, чтобы спастись. Неужели ваш человек ничего не мог сделать?— Наверное, мог бы. Если бы его не убили.Я, уже готовая к очередному резкому ответу, запнулась и подняла на Бакстера растерянные глаза. А тот был неумолим.— Специальный агент Фред Коутс, двадцати восьми лет от роду, женат, трое детей. Когда взрывное устройство было приведено в действие, он вызвал пожарных. Затем вышел из машины, сделал несколько снимков начинающегося пожара и оказавшихся поблизости первых людей. Потом он вернулся в машину и позвонил по сотовому в нью-йоркскую штаб-квартиру ФБР. Он как раз разговаривал с дежурным, когда кто-то сунул руку через опущенное стекло и перерезал ему горло. Дежурный слышал, как Коутс захлебывался кровью. Агония длилась секунд двадцать. Потом он умер. Убийца обыскал машину, забрал камеру и документы. Осталась только одна флэш-карта, завалившаяся под сиденье. Поэтому у нас есть снимки того, как вы входили в галерею. Но и только. Снимков толпы у нас нет.— Боже мой…Бакстер не спускал с меня прокурорского взгляда.— Бог тут ни при чем, мисс Гласс. Мы с вами договаривались, что из Нью-Йорка вы сразу отправляетесь в Вашингтон на встречу со мной. Я не помню, чтобы у нас заходила речь о вашем визите к Вингейту.— Послушайте, Бакстер, не сваливайте на меня вину за вашего погибшего товарища. Не я его туда послала, а вы. И тот, кто убил его, поджег бы галерею в любом случае — со мной или без меня. И наконец, у меня есть снимки толпы!Оба разом подались вперед.— Где они? — быстро спросил доктор Ленц.— Не торопитесь. Я тоже хочу задавать вопросы и получать на них ответы. Давайте договоримся об этом сразу. Я больше не допущу, чтобы меня убрали в сторону!— Перестаньте пререкаться, Гласс, неужели вы не понимаете, что сейчас дорога каждая минута?! — рявкнул Бакстер. — Где пленка?— Моя сестра была похищена больше года назад. Так что не говорите мне про минуты.— Хорошо, что вы от нас хотите?— Я хочу разбираться во всем этом вместе с вами!Бакстер развел руками и глянул на Ленца так, словно искал у него защиты.— Возможно ли, чтобы Коутса убили просто из-за его кошелька и камеры? — спросила я. — Может быть, его убийство никак не связано с пожаром?— Если это грабитель, почему он не забрал сотовый телефон? — вопросом на вопрос ответил Бакстер. — И если уж на то пошло, не угнал машину? Коутс оставил ключ в замке зажигания.— Хорошо, допустим, Коутса убил поджигатель. Но если этот поджог никак не связан с нашим делом? Просто захотел человек поджечь дом и поджег, а потом увидел свидетеля и убил его…— Один шанс из миллиона на то, что это было так. Мисс Гласс, посмотрите правде в глаза. Заложенное в галерее взрывное устройство выполнило свою функцию. Уничтожило все возможные улики и убило Вингейта. И вам редкостно повезло, что оно не убило и вас.— Вингейт едва не утащил меня за собой в могилу. Мы спокойно спаслись бы, если бы он не полез вытаскивать из огня эту чертову картину. А я, как дура, ему помогала.— Какую картину? — тихо спросил Ленц.— «Спящую женщину номер двадцать». Это единственная картина из серии, которая в тот момент была в галерее. Ящик с ней стоял у него в гостиной. И Вингейт угробил себя, спасая полотно.— Любопытно… — задумчиво проговорил Ленц. — Неужели она не была застрахована?— Не в страховке дело.— А в чем же?— Когда я сказала Вингейту, что художник использовал в качестве моделей похищенных из Нового Орлеана женщин и я собираюсь донести об этом в ФБР, он обрадовался, как ребенок. Сказал, что благодаря скандалу сможет резко поднять цену на эту картину, возможно, даже удвоить ее. А за нее и без того давали полтора миллиона фунтов.— Кто давал?— Такаги. Японский коллекционер.— Что было изображено на картине? — продолжал свой мягкий допрос Ленц. — То же, что и на виденных вами в Гонконге?— И да и нет. Я не очень разбираюсь в искусстве, но эта выглядела реалистичнее. Почти как фотография.— Женщина казалась мертвой?— На сто процентов.Бакстер крякнул, опять полез в свою папку, вынул из нее еще одну фотографию и положил передо мной на стол. На снимке была молодая брюнетка. Снимок был любительский, фотографировал кто-то из друзей или родных. Или детей… Я содрогнулась.— Это она. Черт возьми, это она!— Последняя из известных нам жертв, — обронил Бакстер, не глядя на меня.— Когда ее похитили?— Четыре недели назад.— А предпоследнюю?— За шесть недель до этой.— А еще раньше?— За сорок четыре дня.Что я хотела узнать, то и узнала. Временные промежутки между похищениями постоянно сокращались. Так у них, у маньяков, принято. Хотя ученые дают этому разные объяснения. По одной версии серийные убийцы таким образом «нагуливают аппетит», их уверенность в своих силах растет, и именно поэтому они идут на преступления все чаще. По другой — у них начинаются неврозы и депрессии, с которыми они не могут справиться. Они начинают буквально нарываться на арест или даже пулю и поэтому рискуют.— Значит, вскоре стоит ждать нового похищения?Они переглянулись. Затем психолог коротко кивнул, а Бакстер сообщил:— Мисс Гласс, около часа назад на автостоянке у одного из магазинов в Новом Орлеане пропала еще одна женщина.Я оцепенела. Вот и новая сестра по несчастью у Джейн…— Вы уверены, что это тот же случай?— Почти, — ответил Ленц.— А где это случилось?— В пригороде. В Метари.— А что там за магазин?— «У Дориньяка». На бульваре Ветеранов.Все названия Ленц произносил на французский манер, как и принято в Новом Орлеане. Сказывалось, что он занимался этим делом больше года.— Я захаживала туда время от времени, — заметила я. — Это частная семейная лавочка.— Женщина вышла из дому почти перед самым закрытием магазина, — уточнил Бакстер. — В восемь часов. Отправилась за андуильскими колбасками. На следующий день должна была отмечать в офисе свой день рождения. Она работала в зубоврачебной клинике секретаршей. В пятнадцать минут десятого муж заподозрил неладное. Позвонил ей в машину, но ответа не было. Он знал, что магазин уже давно закрыт и больше ей идти некуда, кроме как домой. Тогда он разбудил детей и они поехали «выручать маму». Думали, что у нее просто сел аккумулятор.— И нашли ее машину открытой и пустой?Бакстер грустно кивнул. А я вспомнила, что еще два похищения — перед Джейн — были совершены при подобных же обстоятельствах.— Да, похоже, это он.— Похоже, но не факт.— А что, есть и другие версии?— Сколько угодно. Например, она увидела на улице знакомого парня. Или встретилась с ним в магазине. Или даже познакомилась. Может, решила просто поболтать. А может, и заняться любовью в машине. А потом захотела с ним сбежать. Насовсем.— Да? И бросить собственных детей?— Все бывает в этой жизни, — философски проговорил Бакстер. — Впрочем, в нашем случае такой поворот событий, конечно, не столь вероятен. Альтернативный вариант — банальное изнасилование. Парень в закрытом фургончике выехал на вечернюю охоту. И пострадавшей не повезло, что именно она привлекла его взгляд, когда в одиночестве пробиралась к своей машине на стоянке.— За последний месяц в этом городе были зарегистрированы похожие случаи изнасилования?— Нет.— А кто-нибудь из «спящих» бывал в лавочке «У Дориньяка»? Мне кажется, Джейн туда пару раз наведывалась.— Разумеется, бывали. Там есть трикотаж и французские продукты, которые трудно найти в другом месте. Детективы округа Джефферсон уже перевернули в этом магазине все вверх дном. Местная штаб-квартира ФБР допрашивает владельцев. Добавьте к этому информационную службу Квонтико с ее вычислительным потенциалом. Но если мы имеем дело с продолжением серии «Спящие», никаких зацепок и улик скорее всего не обнаружим.Неожиданная мысль как громом поразила меня.— Погодите, погодите! Но ведь получается, что человек, похитивший женщину у магазина, физически не мог в то же самое время убить в Нью-Йорке Вингейта.Бакстер кивнул.— Служба спасения в Нью-Йорке приняла звонок о возгорании в галерее Вингейта в девятнадцать пятьдесят одну по восточному времени. Женщина в Новом Орлеане исчезла между девятью и четвертью десятого по центральному времени.[73] Таким образом, максимальный разрыв между двумя происшествиями составляет два часа пятнадцать минут.— И значит, один и тот же человек при всем желании не смог бы совершить оба преступления. Даже если бы в его распоряжении находился личный самолет президента.— Есть один способ, — возразил Бакстер. — Взрывное устройство, которое погубило галерею, могло быть заложено заранее и оборудовано таймером. В этом случае злоумышленник спокойно успел бы вернуться в Новый Орлеан и выследить несчастную на автостоянке «У Дориньяка».— Да нет, ничего этого не было, — замотала я головой. — И быть не могло.— Отчего же?— Да оттого, что я его видела!— Кого?!В двух словах я пересказала историю своего спасения. Как увидела в переулке темный силуэт. Как потом пыталась заснять нейлоновую шапочку в толпе зевак. Как натравила на неизвестного пожарных и полицию.— Где пленка? — спросил Бакстер, всем своим видом демонстрируя крайнее нетерпение.— Должна вас огорчить: не здесь. Вы совершенно уверены, что убийство Вингейта напрямую связано с похищением моей сестры?— Даю девяносто девять процентов, — ответил вместо него Ленц.— Выходит, вы утверждаете, что нам противостоит не один маньяк, а группа маньяков?— Я ничего не утверждаю, но на эту мысль наводит полученная нами информация. Мы действительно имеем дело с двумя подозреваемыми.— Маньяки работают в паре?— Все бывает в этой жизни, — вновь произнес Бакстер. — Но обычно подельники работают бок о бок. Например, двое выходят из тюрьмы, покупают старый фургончик и разъезжают по городам и весям, похищая и насилуя женщин. Впрочем, у нас особый случай. Двое работают отдельно друг от друга, но согласовывают свои действия и преследуют одну цель.— Такое раньше где-то встречалось? Особенно у серийных убийц и похитителей?— Я наблюдал что-то подобное лишь у изготовителей и распространителей детской порнографии, — наморщив лоб, задумчиво произнес Бакстер. — Нет, у нас действительно совершенно особый случай.— Поверьте мне, подобное ни разу не описывалось в криминалистической литературе, — сообщил доктор Ленц. — Но это вовсе не значит, что мы ошибаемся в своих догадках. Все когда-нибудь случается впервые. Никому и в страшном сне не снилось, что можно коллекционировать женскую кожу, пока в пятидесятых не взяли Эда Гайна.[74] А затем Том Харрис рассказал об этом в своей книге, и теперь вся страна знает, что такое «случается». В нашем деле приходится руководствоваться простым правилом: все, что мы способны себе вообразить, может существовать на самом деле. Больше того — происходить с кем-то в данный конкретный момент.— Как они работают? — спросила я — Ну вот как вы себе это представляете?— Разделение труда, — ответил Ленц. — Убийца действует в Новом Орлеане, художник — в Нью-Йорке.— Но ведь Вингейта убили именно в Нью-Йорке!— Не надо равнять взрыв с убийствами женщин. Тут совершенно другой мотив. Вынужденное преступление.— Честно говоря, мне тоже приходила в голову такая мысль. Значит, по-вашему, подозреваемый из Нового Орлеана похищает женщин. Каким образом подозреваемый из Нью-Йорка пишет свои картины? Работает по фотографиям похищенных? Или каждый раз летает в Новый Орлеане и рисует с трупов?— Если ваша догадка верна, — медленно проговорил Бакстер, — я буду молить Бога, чтобы он именно летал. Отследить «челноков» по их авиабилетам не составит труда. Мы сразу же получим несколько подозреваемых.— Неужели все так просто?— Этот вариант нельзя исключать. В конце концов, дело тянется уже больше года. Кому, как не вам, мисс Гласс, это знать. А фортуна ни разу не улыбнулась нам за все это время. Не пора ли?Я с надеждой кивнула, но себя не обманешь. Нет, не стоит ждать подарков судьбы…— Если Вингейта убили, чтобы заткнуть ему рот, почему это случилось именно сейчас? Вы можете предположить, как развивались события, подтолкнувшие преступника к этому убийству?Бакстер откинулся на спинку стула и сцепил пальцы.— Все логично. Мне кажется, Вингейт каким-то образом сам рассказал нашему подозреваемому в Нью-Йорке об инциденте, происшедшем в Музее живописи Гонконга. У нас есть распечатка всех входящих и исходящих звонков. Примерно через час после вашего триумфального появления на той выставке директор музея позвонил Вингейту в галерею.— Значит, Вингейт все уже знал, когда я с ним разговаривала?!— Необязательно. О происшествии в музее ему было известно, но он мог не связать это именно с вами.— А если он знал и… Что ж, в таком случае в нем умер гениальный актер.— О чем он вас спрашивал? — вновь подал голос Ленц.— Собственно, вопросы в основном задавала я… А что, если он пытался меня подставить? Передать в руки убийце? А попался сам?— Не исключено, — заметил Бакстер. — Если предположить, что Вингейт точно знал, что это именно вы подняли шум в музее, стало быть, он знал и о том, что на одной из картин изображена ваша сестра-близнец. Я даже не исключаю, что он вообще все знал об этих преступлениях. И вот вы ему позвонили. Его дальнейшие действия? Он связывается с нашим подозреваемым в Нью-Йорке и сообщает ему, что вы вот-вот появитесь у него в галерее. И, допустим, просит, чтобы «это» случилось не у него дома. Встречу с вами он пытается использовать для того, чтобы понять — что вы знаете и кому уже успели об этом рассказать. Вингейт уверен, что вас уберут в тот самый момент, когда вы от него выйдете. Но подозреваемый решает подстраховаться и убить сразу двух зайцев. И его план состоит в том, чтобы в дыму пожара сгинули вы оба.— Так-так… — пробормотала я. — Господи… Выходит, Вингейт вырыл могилу другому и сам же в нее угодил.— Скорее всего, так оно и было, — сказал Ленц. — А Вингейт, вполне может статься, являлся ключом к разгадке, черт бы его побрал.— Мне кажется, что он не знал всего.— Не удивлюсь, если он постарался создать у вас такое впечатление. Но неужели вы ему поверили?— В известной степени он был искренен. Очень убедительно объяснил, что не знает имени убийцы. Даже не был уверен, что это мужчина.— Что? — воскликнули Бакстер и Ленц в один голос.— Он сказал, что никогда не видел художника в лицо. А связь между ними осуществлялась при помощи тайников.— Он прямо так и сказал — тайников? — переспросил Бакстер.— Да, и еще усмехнулся. Сказал, вроде как в шпионских романах.Я в двух словах передала им версию Вингейта о подбрасываемых ему в галерею картинах и о деньгах в ячейках камеры хранения.— Ну что ж, звучит правдоподобно, — заметил наконец Бакстер. — С другой стороны, то, что нам известно о Вингейте, заставляет подвергать сомнению абсолютно все его слова и поступки.— А что вам о нем известно?— Ну, начать с того, что никакой он не Кристофер Вингейт. В действительности его звали Желько Крнич. Он родился в пятьдесят шестом в Бруклине, в семье эмигрантов из Югославии. А если быть до конца точным — в семье этнических сербов.— Ваша информация достоверна?— Абсолютно. Отец бросил жену с детьми, когда Желько исполнилось семь. Фактически парнишка рос на улице, а там карьера известная — сначала подрабатывал наркотиками, потом был сутенером. В возрасте двадцати лет он без билета пробрался на пароход, отбывавший в Европу, и несколько следующих лет провел в Старом Свете. Опять-таки торговал травкой и кокаином. Не ради богатства, а исключительно для собственного прокормления. Таскался в основном по курортам и со временем свел полезные знакомства с богемой. Охмурил одну парижанку, торговавшую предметами искусства — причем, как мы выяснили, как подлинниками, так и откровенными подделками. Научился у нее многому. Она же придумала для него и английское имя. В один прекрасный момент они поссорились. Разумеется, из-за денег. Она обвинила его в воровстве. Желько не стал испытывать судьбу и исчез. А объявился уже в Нью-Йорке. В законном порядке поменял паспорт и стал Вингейтом. Работал в небольшой галерее на Манхэттене, но это только поначалу. Спустя двадцать лет он стал одним из самых известных в мире торговых агентов, подвизавшихся на ниве высокого искусства. И не просто искусства, а «жареных сенсаций» в этой области.— Относительно «жареных» это вы верно подметили, — проговорила я. — Я бы сказала, «жареных» на добрые сто пятьдесят градусов!— При пожарах температура внутри горящих помещений поднимается обычно до пятисот градусов, мисс Гласс, — заметил Бакстер, явно не расположенный к моим мрачным шуткам. По его глазам я поняла, что терпение его на пределе. — Мне нужны пленки, которые вы отщелкали на пожаре.— Как только я вам их отдам, вы тут же забудете о моем существовании.— Вы не правы, — мягко возразил Ленц. — Вы родственница пропавшей без вести женщины.— Для мистера Бакстера это пустой звук, уж поверьте мне. Я вас вижу впервые, а вот с мистером Бакстером мне уже доводилось встречаться год назад. Легче рвать зубы без наркоза, чем пытаться выудить у него хоть крупицу информации!— В этот раз все будет иначе, я обещаю, — смиренно произнес Ленц.Бакстер тоже хотел было что-то сказать, но Ленц остановил его движением руки. Очевидно, Артур Ленц был у ФБР в большом авторитете.— Мисс Гласс, у меня к вам есть предложение. Думаю, оно вас заинтересует.— Слушаю вас.— Я считаю, что вас нам ниспослала сама судьба. Вы — наш уникальный козырь. Поймите, вы ведь наделали столько шума в том музее вовсе не потому, что эти картины как-то связаны с похищениями людей. Посетители выставки и понятия об этом не имели. Просто они своими глазами увидели женщину, как две капли воды похожую на одну из «спящих».— И что же?— А теперь представьте себе реакцию убийцы, если он вас увидит.— Вполне возможно, что сегодня на пожаре он меня уже видел.Ленц покачал головой.— Я весьма далек от убеждения, что ваш сегодняшний преследователь и автор «Спящих женщин» — это один и тот же человек.— Хорошо, продолжайте.— За последние два десятилетия криминалистика — а я сейчас имею в виду саму науку и связанные с ней технологии — резко продвинулась вперед. Мы давно уже задействуем и рентгенографические исследования, и спектрографию, и инфракрасные датчики, и много еще чего полезного. На холстах вполне могут обнаружиться отпечатки пальцев. А если нет, то частицы кожи, отдельные волоски. Я полагаю, что как только мы получим доступ к картинам и проведем с ними все необходимые манипуляции, то сможем очертить круг из нескольких конкретных подозреваемых. Один только искусствоведческий анализ способен дать нам многое. А когда эти подозреваемые у нас появятся, мы обратимся за помощью к вам. Вы — наше главное оружие.Я видела, что Ленц не шутит. Я действительно им нужна. И они решили меня использовать не сейчас и не десять минут назад. Это было в их планах с самого начала.— Что вы на это скажете? — мягко поинтересовался Ленц. — Как относитесь к тому, чтобы принять участие в допросах подозреваемых? Вообразите, мы с Дэниелом разговариваем с человеком, тот абсолютно спокоен и уверен в себе. И вдруг открывается дверь и входите вы. Каково?— Что вы ее спрашиваете, доктор, она только и мечтает об этом, — буркнул Бакстер. — Вы уж мне поверьте.Ленц не спускал с меня внимательного взгляда.— Так как, мисс Гласс?— Разумеется, я согласна.— Кто бы сомневался, — опять проворчал Бакстер.— Но на одном условии, — добавила я.— Ну, начинается…— Я вас слушаю, — все так же мягко проговорил Ленц.— Я работаю в одной связке с вами. С этого момента и до тех пор, пока вы не возьмете убийцу. Мне нужен полный доступ ко всей информации.У Бакстера глаза полезли на лоб.— Да вы хоть понимаете, о чем просите?!— Я хочу знать все, что знаете вы. И новости получать одновременно с вами. Торжественно клянусь, что ни с кем не буду делиться этой информацией. Но оттирать себя от расследования, как было в прошлом году, я не позволю. Вы, Бакстер, не способны, видимо, понять, что я тогда пережила.Я ожидала от него новой вспышки возмущения, но он лишь молча барабанил пальцами по столу, а потом проворчал:— Хорошо, договорились. Где пленка?— Я опустила ее в почтовый ящик в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке.— Ящик почтовой службы США?— Да.— Где он установлен? Точное место.— Рядом с регистрационной стойкой «Американ эйрлайнз».— На чье имя отправили конверт?— На свое, разумеется. В Сан-Франциско. Я дам вам адрес. Конверт и марки я купила там же — в ближайшем ларьке.— Мы заберем этот конверт и сможем проявить пленки прямо здесь.— Кража чужой корреспонденции, выходит, для ФБР обычный прием, ребята?Бакстер еле удержался, чтобы не выругаться. Но вместо этого вынул сотовый.— И еще одно, — сказала я. — Прежде чем покинуть горящее здание, я успела сделать три снимка «спящей женщины» номер двадцать. Как вы понимаете, условия для съемки были не совсем подходящие, но я сделала все, что могла. Думаю, там можно будет кое-что рассмотреть.На сей раз Бакстеру с трудом удалось подавить возглас восхищения. Он быстро набрал чей-то номер, приказал срочно отыскать начальника почты в аэропорту Кеннеди и немедленно поднять его с постели. Когда он повесил трубку, я продолжила:— Я хочу, чтобы вы сняли цифровые копии с моих снимков и распечатали их для меня в вашей штаб-квартире в Новом Орлеане. Я заберу их завтра утром.— Вы отправляетесь в Новый Орлеан? — как будто удивился Ленц.— А как вы догадались?— Сейчас уже поздно, вам не удастся сесть на самолет.— Я сяду на самолет, который подгоните мне вы, дорогие коллеги по расследованию. Не забывайте, что это вы меня сюда притащили. Я должна рассказать мужу Джейн о том, что со мной случилось. И не по телефону. Кстати, матери тоже. Пусть они узнают обо всем от меня, а не из газет.— Никаких газет не будет, — сказал Бакстер.— Откуда такая уверенность?— А что, собственно, произошло? Вы смутили своим появлением посетителей какой-то захудалой выставки, проходящей черт знает где. Ничего такого, что привлекло бы внимание газетчиков.— А как же пожар в Нью-Йорке? А как же убийство спецагента ФБР?— Про Вингейта давно болтали, что он связан с мафией. Поэтому никто не удивится, что за ним следило ФБР. Между прочим, один из репортеров уже высказал гипотезу, что Вингейт сам организовал поджог ради получения страховки и по досадной случайности угробил себя.— То есть вы хотите сказать, что будете вести расследование в обстановке полной секретности?— Мы приложим к этому все силы.— Но ведь вам потребуются сами картины для проведения экспертизы. Неужели думаете, что вам удастся заполучить их тихо?— Будем надеяться. Послушайте, Артур в любом случае собирался лететь в Новый Орлеан, чтобы проконсультироваться с местными агентами, торгующими живописью. Прямо с утра. Почему бы вам не составить ему компанию?— Честно говоря, я бы не отказался полететь и сегодня, — вмешался Ленц. — Особенно если мисс Гласс на этом так настаивает. В самом деле, Дэниел, ты можешь организовать нам самолет?Бакстер на несколько мгновений задумался.— Ну хорошо. Но, мисс Гласс, у меня к вам убедительная просьба: предупредите вашего родственника о полной конфиденциальности. А что касается вашей матушки… Может быть, вам не стоит торопиться обсуждать это с ней.— Это еще почему?— В течение последнего года мы время от времени обращались к ней. Видите ли, она сейчас не в лучшей форме.— Я не помню ее другой.— Ваша матушка злоупотребляет алкоголем. Она не вполне надежна. Я, конечно, прошу прощения…— Мистер Бакстер, вы что, не понимаете? Речь идет о ее дочери. Она вправе знать все.— А что вы ей расскажете? У вас есть какие-то обнадеживающие сведения? Повод для веселья? Я считаю, что сейчас ее не стоит посвящать в это дело.— Позвольте мне самой это решать.— Да сколько угодно, — устало бросил он. — Но в любом случае давайте договоримся: ваша матушка и муж вашей сестры — это все. Больше вы ни с кем о наших делах говорить не будете. Мне известно, что несколько лет назад вы работали в Новом Орлеане на местную «Таймс». У вас там, конечно, и сейчас полно приятелей. Так вот, если вы действительно хотите помочь следствию, не встречайтесь с ними. Никаких дружеских попоек и вечеринок. Желательно, чтобы вообще никто не знал о том, что лауреат Пулитцеровской премии вернулась домой. Я бы даже предложил вам пожить в отеле. Мы это организуем.— Я, честно говоря, думала остановиться у мужа сестры. Я давно не виделась со своими племяшками.— Хорошо, не буду настаивать. Но вы согласны немного пожить в изоляции? По крайней мере до тех пор, пока мы не определим круг подозреваемых и не возьмем их.— Я не встречаюсь со старыми друзьями и вообще стараюсь держаться в тени. Нет возражений. Но я хочу, чтобы уже в самолете доктор Ленц рассказал мне абсолютно все, что вы знаете. По рукам?Бакстер тяжко вздохнул и перекинулся взглядом с Ленцем.— Артур, пусть будет как она хочет.Доктор Ленц вскочил и размял онемевшие пальцы. Я снова поразилась, какой он высокий.— Может быть, по чашечке кофе с пончиками? — бодро предложил он. — На фэбээровском самолете стюардесс не держат.— Минутку, Артур, — поднял руку Бакстер и устремил на меня суровый взгляд. — Мисс Гласс, я хочу, чтобы вы со всем вниманием отнеслись к тому, что я сейчас скажу. Надеюсь, вы уже поняли, что мы имеем дело с невероятно сложным случаем. Предугадать действия злоумышленников практически невозможно. Наш подозреваемый из Нового Орлеана скорее всего не вписывается в карикатурный образ маньяка, который работает уборщиком на бензоколонке и коллекционирует у себя в подвале изуродованные куклы Барби. Мы имеем дело как минимум с одним весьма умным преступником. С человеком, который похитил и, возможно, убил двенадцать женщин и не оставил нам ни единой зацепки. Нельзя исключать, что и вы, мисс Гласс, находитесь в опасности. Будьте предельно осторожны. Не теряйте бдительности ни на минуту. Я не хочу, чтобы вы повторили судьбу своей сестры.Несмотря на мелодраматическую концовку, речь Бакстера произвела на меня тяжелое впечатление. Я понимала, что попусту он слов тратить не будет.— Вы полагаете, что я нуждаюсь в охране?— Я склоняюсь к этому. Окончательное решение приму, пока вы с Ленцем будете в воздухе. А пока помните: секретность, максимальная секретность — залог вашей безопасности.— Я помню.Он поднялся и коротко кивнул мне.— Благодарю вас за согласие помочь.— Не стоит благодарности. Тем более, что вы знаете, для меня это кровная месть.Бакстер в очередной раз полез в свою пухлую папку и кинул на стол фотографию молодого брюнета, улыбавшегося во весь рот, словно в момент съемки его принимали на первую работу.— Это спецагент Фред Коутс, — сказал Бакстер. Я на мгновение представила себе этого мальчика с перерезанным горлом и упавшим на колени, забрызганным кровью сотовым телефоном. — Так что для меня это тоже кровная месть, мисс Гласс.Он сказал это тихо, но я видела, какой огонь полыхает в его глазах. За свою долгую карьеру Дэниел Бакстер выследил и упек за решетку нескольких самых кровожадных злодеев за всю историю Америки. До сегодняшнего вечера «мой маньяк» был для него всего лишь очередной мишенью. Но несколько часов назад пролилась кровь агента ФБР, и примерный семьянин, отец троих малолетних детей Фред Коутс лежит теперь в морге. И с этой минуты Бакстер изменил свое отношение к похитителю женщин.

Глава 5Самолет ФБР поднялся в небо над Виргинией только в три часа ночи. Пока он проходил технический осмотр, пока заправлялся, пока до Квонтико добрался поднятый с постелей экипаж… Пожалуй, не стоило пороть горячку и с самого начала согласиться лететь утром. Но я просто не могла. Фотографу не надо объяснять, что такое долготерпение. Он владеет этим искусством лучше многих. Но похищение Джейн, долгие «мертвые» месяцы вялотекущего расследования и внезапно появившаяся ниточка совершенно выбили меня из колеи. Я больше не могла ждать и хотела действовать, ибо действие — лучшее лекарство от депрессии.Сейчас я наслаждалась казенным комфортом. За свою карьеру я много раз пользовалась дармовым транспортом, отелями и кормежкой. Одни проекты с глянцевыми журналами чего стоили! Кое-кто из коллег порой упрекал меня, даже пытался пристыдить, но я не обращала внимания. Все просто: текущие расходы им всегда приходится взваливать на себя, а в моем случае это, как правило, «оплачивается». Я выросла в откровенной бедности и не могу себе позволить быть снобом.Интерьер салона был максимально функционален. Два мягких кресла и между ними откидной рабочий стол. Доктор Ленц выбрал для нас именно эти места. Ему с его ростом было, пожалуй, немного тесновато, но он ничем этого не выказывал. Видимо, привык летать от одного места преступления до другого — точно так же как я с одной войны на другую…Ленцу на вид было никак не меньше шестидесяти. Под глазами у него нависли тяжелые мешки — следствие многолетнего напряжения и усталости. Я повидала немало таких мужчин, побитых жизнью и находящихся на грани душевного опустошения. Одним словом, Ленц производил впечатление человека, который сдался… Не мне судить его за это. Я на двадцать лет моложе, а уже близка к той же точке…— Мисс Гласс, — проговорил он, — у нас есть два часа. Предлагаю провести их с максимальной пользой.— Не возражаю.— Беседовать с вами, с учетом степени вашего родства, почти то же, что беседовать с вашей пропавшей сестрой. Это, как говорится, научный факт. Поэтому прошу отнестись к моим вопросам, а среди них будут и довольно личные, с пониманием.— Я отвечу на все вопросы, относящиеся к делу. Приступайте.Он моргнул медленно, как сова, и пожевал губами.— Я рассчитываю, что вы ответите на все мои вопросы. Не сообщив всего, вы, возможно, не позволите мне прийти к выводам, которые приблизят нас к разгадке и помогут быстрее поймать убийцу.— Вы все время говорите об «убийце». Вы что же, уверены, что все похищенные мертвы?В его лице ничто не изменилось.— Практически уверен. Дэниел еще лелеет слабые надежды, но я предпочитаю смотреть на вещи трезво. Вам это неприятно?— Нет. Больше того, я тоже не питаю особых иллюзий. Если допустить обратное — то где они, спрашивается, могут находиться столько времени? Все двенадцать? Мне сложно представить себе такое убежище, откуда за все эти месяцы ни одна не только не сбежала, но даже не сумела подать весточки о себе. Это просто немыслимо. И потом… на поздних картинах «модели» явно мертвы. А я понимаю, о чем говорю.— Вам ли не понимать, как должна выглядеть смерть.— Вы правы. Но в то же время у меня до сих пор сидит в душе заноза и не дает покоя. Вы слышали о телефонном звонке, который раздался у меня дома восемь месяцев назад?— Тот, что прозвучал среди ночи? И вы тогда еще предположили, что это могла звонить ваша пропавшая сестра?— Да. ФБР отследило его. Звонили с одного вокзала в Таиланде.Ленц изобразил виноватую улыбку.— Я в курсе, конечно. Мне кажется, что ваша догадка, к которой вы пришли на следующее утро, спокойно все обдумав, абсолютно верна. Это была не сестра. Скорее всего, кто-то из родственников американских военнопленных, с которыми вы имели дело, когда занимались поисками отца.— Да, но… теперь, после того, как я отыскала в Гонконге эти картины…— Вы намекаете на географическую близость Гонконга к Таиланду? Безусловно, мы снова проверим историю с тем звонком. Не беспокойтесь. А пока перейдем к более актуальным вещам, если не возражаете.— Я слушаю.— Насколько я понял, став взрослыми, вы с сестрой несколько отдалились друг от друга. Но к этому мы еще вернемся. А сейчас расскажите о вашем детстве. Меня интересуют события и душевные переживания, которые определили ваш характер. И характер Джейн.В такие минуты я всегда начинаю жалеть о том, что не курю.— Ладно, вы знаете, кем был наш отец, не так ли?— Джонатан Гласс, весьма известный военный фотокорреспондент.— Да. Первую Пулитцеровскую премию он ухитрился получить в Миссисипи. А там у нас была только одна война — за гражданские права. Увы, потом ему пришлось работать вдали от дома. Собственно, мы с Джейн его почти и не видели.— И как в семье мирились с этим?— Как ни странно, я воспринимала это легче, чем мать и сестра. Несмотря на свой юный возраст, я понимала, что его работа требует длительных отлучек. Даже романтизировала их. Разве можно было сравнить скучную жизнь в Миссисипи с разъездами по всему миру, где столько всего интересного?— Вы тоже мечтали путешествовать по войнам и зонам военных конфликтов?— Отец снимал не только боевые действия. Собственно, его военные фотографии мне и не показывали. Лишь повзрослев, я записалась в публичную библиотеку и однажды наткнулась там на один из старых номеров «Лук энд лайф».[75] А дома мама всегда прятала от нас эти снимки.— А о чем думала ваша мать, когда выходила замуж за человека, которому суждено было провести жизнь в бесконечных командировках?— Так она и не знала об этом, когда выходила замуж. Отец был молодым красивым южанином, которому все по плечу. Но это оказалось не совсем то, о чем мечтала мама. Отец умел выжить в джунглях с одним лишь перочинным ножиком в кармане. Но он не умел быть примерным семьянином, сидеть безвылазно в четырех стенах в Миссисипи, ходить на службу «с девяти до пяти». У него это не укладывалось в голове……Поначалу отец честно пытался сделать маму счастливой и даже перевез в Нью-Йорк, где начинал карьеру. Но ее хватило ненадолго. Когда она была на восьмом месяце, отца послали в Кению. А мама — с шестью долларами в кошельке — отправилась на вокзал «Гранд сентрал» и купила билет до Мемфиса. А оттуда добралась на автобусе до Оксфорда в Миссисипи. Вы знаете, если бы не беременность, отец, может, и не вернулся бы к ней после той выходки. А так… вернулся. И потом возвращался каждый раз. И для меня это было сказочное счастье. Как правило, он приезжал летом. С тех пор я обожаю это время года.— А что Джейн?— Джейн — другое дело. Да, мы двойняшки, но смотрели на мир по-разному. С самого детства. Иногда, правда, виной тому были объективные обстоятельства.— Например?— Однажды на Джейн напала чужая собака. Ей было всего четыре года. Эта тварь едва не откусила ей руку… — Я на несколько мгновений прикрыла глаза, и перед мысленным взором предстала та картина — настолько явственно, словно это случилось вчера. Ведь я была свидетельницей происшедшего — находилась всего в двух десятках метров от Джейн. Мать, конечно, отогнала пса, но было уже поздно. — Джейн долго лечили, делали уколы… То происшествие наложило свой отпечаток на всю ее последующую жизнь.— Мать одевала вас одинаково?— Пыталась. А отец, когда бывал дома, всегда возражал. И я возражала. Отец видел в каждой из нас самостоятельную личность. Во всяком случае, хотел нас так воспитать. Вы знаете, журналисты — и фотографы тут не исключение — всегда единоличники в хорошем смысле этого слова. Думать своей головой — высший закон для них. Отец учил меня этому с младых ногтей. Этому и еще много чему другому.— Фотографии?— Как раз нет. Он брал меня с собой на охоту, рыбалку. Рассказывал о звездах, разных растениях — учил отличать полезные и съедобные от вредных и ядовитых. А еще он много рассказывал о дальних странах, обо всех тех местах, где ему довелось побывать. Об их природе, местных обычаях… О том, чего никогда не прочтешь в «Нэшнл джиогрэфик».[76]— А Джейн он все это рассказывал?— Пытался поначалу, но сестре было неинтересно. Она пошла в мать. Едва отец заикался о других странах, как они сразу вспоминали, что его вечно не бывает дома, что скоро опять настанет утро, когда они проснутся, а его и след простыл…— Выходит, вы были его любимицей.— Да, можно и так сказать. А Джейн была любимицей нашей мамы. Только ума не приложу, какая ей от этого польза. Отец был прирожденным лидером, на которого следовало равняться. Это чувствовалось даже в те дни, когда он отсутствовал. А мать, правду сказать, лишь плелась у него в хвосте. И то без особенного успеха.— Джейн относилась к отцовским отлучкам так же негативно, как и мать? И чем дальше — тем хуже, не так ли?— Точно. Мне даже казалось, что она возненавидела отца еще до его исчезновения. Из-за того, что он сделал несчастной нашу мать. И еще из-за нашей бедности.— Разве ваш отец мало зарабатывал?— Не знаю. Но мне известно, что некоторые наши лучшие фотографы во Вьетнаме пахали буквально за гроши. И еще я помню, что отец не баловал нас крупными денежными переводами. Зато любил дарить роскошные подарки. Только не подумайте, что я его оправдываю. Я вовсе не хочу сказать, что мой отец был идеальным родителем. Просто он всегда был мне ближе, чем мама.— Ваша мать работала?— Одно время. Была официанткой, потом подрабатывала в прачечной, ну и так далее в том же роде. А когда начала пить, то и этого не стало.— А зачем ваш отец женился на вашей матери?— Честно говоря, я думаю, это было условие, которое она поставила, когда он захотел с ней близости.Ленц улыбнулся:— Как же, как же, хорошо помню те времена. Ваша матушка была красива?— Очень. И это испортило всю их последующую жизнь. Мама была очень красивой женщиной и производила впечатление таинственной принцессы. Но в действительности таковой не являлась. Это все ее эльзасская кровь… Снаружи — воплощение неземной тайны, а внутри — приземленность и сугубая практичность. Такой была моя мама. Верный муж, удобный дом и тихие семейные ужины каждый вечер — вот все, чего она ждала от жизни.— И Джейн росла такой же?— Один в один. Сужу на примере ее собственной жизни. Только в отличие от матери, которой «не повезло» с нашим отцом, Джейн более чем повезло с мужем. Он именно такой, каким всегда хотела видеть мама нашего отца.Ленц некоторое время молчал, а потом поднял вверх указательный палец.— Минуту назад вы упомянули, что ваш отец «исчез». А как же быть с бытующим мнением, что он погиб во Вьетнаме?— В Камбодже, если точнее. Ну что сказать? Я это мнение никогда не разделяла и ни разу за все прошедшие годы не почувствовала сердцем, что отца больше нет. К тому же, если верить слухам, некоторые бывшие коллеги видели отца в разных местах уже после его официального исчезновения. Я и сама его искала, вбухала в это кучу денег.— Хорошо, но что же тогда с ним случилось, по-вашему? Если предположить, что ему удалось выжить, выходит, он просто решил не возвращаться в Штаты. А значит, бросил вас всех.— Я этого не исключаю.— Вы полагаете, он был способен на такое?Я провела рукой по волосам, незаметно надавив пальцами на затылок.— Мне сложно гадать… Повзрослев, я много думала над тем, мог ли он там завести другую женщину. И приходила к выводу, что да, мог. Кто знает, возможно, во Вьетнаме или где-нибудь еще у него уже давно есть новая семья. Мы ведь с вами знаем, что многие американские солдаты так поступали. А чем фотографы хуже?Я уловила блеск в серых глазах Ленца.— И вы могли бы простить ему это, если бы оказались правы в своих предположениях?«Главный вопрос всей моей жизни».— Я много лет занималась тем же, что и отец, — разъезжала по миру и увековечивала на пленку военные действия. И я знаю, что платить за это приходится одиночеством, которое подчас становится невыносимым. Представьте себе: вы отрезаны от всего мира, у вас нет не то что дружеского окружения, а порой вообще никого на много миль вокруг, кто бы говорил с вами на одном языке. Каждый день вы просыпаетесь и засыпаете в таких условиях, что и врагу не пожелаешь. Это даже не одиночество, это грань отчаяния.— Но во Вьетнаме ведь все было по-другому. Куда ни плюнь, везде американцы.— Отец работал не только и не столько во Вьетнаме. И вообще, знаете, я сейчас не собираюсь гадать, можно или нельзя его прощать. Когда я узнаю, что он выжил, тогда и буду думать над этим.— Вы сказали, что ни разу за все эти годы не почувствовали сердцем, что он погиб. А как было с Джейн? Что вы ощущали в отношении ее?— Меня посетило предчувствие ее гибели за двенадцать часов до того, как я узнала о похищении.— Значит, правду говорят про близнецов, что между ними на протяжении всей жизни существует некая незримая связь?— Несмотря на все наши различия — да, такая связь была. И довольно сильная.— Верю. Вы весьма откровенны со мной, Джордан, я это высоко ценю. Полагаю, мы с вами сэкономим время, если вы сами расскажете мне, как, при каких обстоятельствах и почему вы в итоге пошли по жизни разными дорогами.— Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к делу.Внешне мягкая и приветливая улыбка Ленца оказалась не более чем ширмой. Я осознала это только сейчас, поймав мгновенный холодный и внимательный взгляд. Как у инквизитора. Я ничего не имела против Ленца. Такая у него работа…— Как бы вам это сказать, Джордан… Вы не на приеме у модного психотерапевта. У нас нет времени неспешно и с комфортом докапываться до правды, незаметно для пациента снимая его внутренние барьеры. Подумайте хорошенько. Вспомните. И расскажите.Я молчала.— Ну хорошо, попробую вам помочь. Я навел о вас справки и выяснил, что вы так и не окончили школу. А Джейн между тем окончила ее с отличием и была весьма активна во всем, что касалось внеклассных и факультативных проектов. Входила в группу поддержки на спортивных соревнованиях, ездила в летние лагеря. У вас же в деле я ничего подобного не нашел.— А вы даже дело на меня завели?— В то же время, — проигнорировал мою реплику Ленц, — я обнаружил, что вы были первая в своем классе по успеваемости. — Он почти театрально всплеснул руками и удивленно приподнял брови: — Как же так вышло, Джордан, что вы все бросили?Мне вдруг стало тесно в кресле.— Послушайте, доктор, я действительно не понимаю, каким образом рассказ о моей юности поможет вам лучше понять Джейн.— Происходящее с одним близнецом обычно случается и с другим. Это же очевидно. Вспоминайте. Вот вам стукнуло по двенадцать лет. Ваш отец погиб. Ну хорошо — исчез. Мать запила. Денег в доме нет. Ситуация общая для вас обеих. При этом вы — двойняшки. Учитесь в одной школе. Вас окружает одна и та же обстановка. Но вот почему-то — я и хочу понять почему — вы вырастаете в двух совершенно разных людей. Каким образом это могло случиться?— Повторяю, на мой взгляд, это не имеет отношения к делу. И предлагаю перейти к более актуальным вещам, которые помогут нам, черт возьми, поймать убийцу Джейн! Я не собираюсь предаваться здесь лирическим отступлениям, тем более вы сами сказали, что у нас мало времени.Ленц долго молчал.— Вы фотограф. Скажите, вам приходится использовать в своей работе фильтры, проходя через которые свет особым образом преломляется и создает те или иные нужные вам визуальные эффекты?— К чему вы клоните?— Человеческое сознание — и подсознание, если уж на то пошло, — напичкано подобными фильтрами. Эмоциональными. Они закладываются в нас родителями, сестрами и братьями, друзьями и врагами, окружающей средой, различными ситуациями, в которые мы попадаем. Я понятно излагаю?— Более чем.— Мы с Дэниелом отводим вам исключительно важную роль в расследовании. Но прежде чем позволить вам приблизиться к подозреваемым, мы должны сначала хорошо узнать и понять вас.Я глянула в иллюминатор. Луна светила так тускло, что я едва могла различить пелену облаков, проплывающую прямо под нами. За стеклом царила мгла, будто мы зависли в вакууме то ли на высоте километра, то ли двадцати… Я сама была похожа на этот самолет, окруженный туманной дымкой со всех сторон. Только впереди от меня сокрыта неизвестность, а позади — то, что как раз известно очень хорошо, но забыто, забыто, забыто… Зачем Ленцу потребовалось лезть в мою душу? Психологи, как и фотографы, чем-то похожи на вуайеристов — любят подглядывать за чужой жизнью. Но всему есть предел. Есть вещи, которыми я не могу поделиться ни с кем. Даже с Господом Богом.С другой стороны, я согласилась сотрудничать. Более того, сама набивалась к ним изо всех сил. И имею ли я право решать за Ленца, что ему важно, а что нет? В конце концов, не я психолог, а он. Они с Бакстером в какой-то степени доверились мне, рассчитывают на мою помощь, на то, что я не загублю их расследование. А я? Строю из себя недотрогу…— Первые годы, которые мы прожили без отца, дались всем нам очень тяжело. И это при том, что для Джейн отец перестал существовать задолго до своего исчезновения. Она воспринимала его, как источник неприятностей, а их Джейн всегда сторонилась. Ее жизненная стратегия сводилась к тотальному приспособленчеству. Конформизму. Она усердно грызла школьную науку, была активисткой и на протяжении трех лет встречалась с одним и тем же парнем. Это удобно, но добиться такого удобства в ее положении было непросто. Если у тебя в доме шаром покати, очень сложно быть популярной в школе. Это аксиома.— Нехватка средств, видимо, очень тяготила Джейн.— Не только Джейн. Поначалу я не чувствовала нашей бедности, но годам к тринадцати мало-помалу начала ее ощущать. Материальный достаток — сильный козырь в детские годы. Шмотки, модные туфли, родительская машина, родительский дом — все это имело значение в глазах сверстников. А мама разбила машину, и ее не удалось восстановить. После этого все мы ходили пешком. Она пила все чаще, бросила работу. Я помню, что нам чуть ли не через месяц отключали за неуплату свет. Мы с Джейн чувствовали себя ущербными. А однажды я, копаясь в старых вещах на чердаке, вдруг наткнулась на алюминиевые кофры с каким-то допотопным фотоснаряжением. Мама рассказала, что, забеременев, упросила отца открыть фотостудию — это гарантировало бы семье стабильный доход. Ума не приложу, как он согласился. Впрочем, в конечном итоге ничего из той маминой затеи, разумеется, не вышло. Но снаряжение осталось. Широкоформатная стационарная камера «Мамия», искусственный свет, задник, оборудование для проявки и печати. Мама хотела это продать, но я устроила истерику и она махнула рукой. С тех пор я несколько месяцев пропадала на чердаке — училась пользоваться всей этой техникой. А уже год спустя открыла на дому портретную фотостудию и устроилась внештатником в «Оксфорд игл». Жизнь наша потихоньку стала налаживаться. Я платила за свет и покупала продукты, а за это меня никто не трогал и не указывал, как жить.Ленц понимающе кивнул.— А как вы хотели жить?— Сама по себе. Оксфорд — студенческий городишко. Я целыми днями моталась по нему из конца в конец на велосипеде, подсматривала за людьми, фотографировала. Примерно тогда же я купила свой первый плеер «Сони», и это дало мне возможность отгородиться от внешнего мира еще больше. Пока Джейн и ее приятели танцевали до упаду под «Би Джиз», я слушала старые отцовские записи, переписывая их на кассеты, — Джонни Митчелл, «Мотаун», Нейла Янга, «Битлз», «Роллинг стоунз»…— Прямо идиллия какая-то… — улыбнулся Ленц. — Не находите?— Не совсем. В то время как большинство девчонок моего возраста пропадали на водохранилище Сардис и обжимались там с ребятами из футбольной сборной на задних сиденьях их тачек, я посвящала себя совершенно другим занятиям.Ленц слушал меня очень внимательно — не двигался и даже, кажется, затаил дыхание. За свою карьеру он наверняка выслушал сотни подобных признаний. Вряд ли я могла его хоть чем-нибудь удивить. Но он внимал мне терпеливо и молча, всем своим видом показывая, что заинтригован и жаждет продолжения.— Когда я училась в выпускном классе, наш учитель истории умер. Он был совсем старик, за семьдесят. На его место пришел молодой парень, который когда-то тоже закончил нашу альма-матер. Его звали Дэвид Грэшем. До нас он преподавал в вечерней школе. В семидесятом его призвали в армию и отправили во Вьетнам. Через год он комиссовался по ранению и вернулся в Оксфорд. Руководство школы с радостью воспользовалось его услугами, ведь у него не было написано на лбу, что он побывал на войне. И никто ничего не замечал. Я тоже поначалу. А потом… Я обратила внимание, что иногда он вдруг обрывал себя на полуслове и на несколько мгновений замолкал. И я видела, что в ту минуту его мысли находятся далеко-далеко… В таком месте, которое нам и не снилось. А я пыталась представить себе это место и пристально наблюдала за Дэвидом. Ведь я знала, что он побывал там же, где мой отец. Однажды я осталась после уроков и спросила у него, что он знает о Камбодже. Он знал многое, но почти все это имело негативный оттенок. Из хорошего он вспомнил лишь красоты Пномпеня и Ангкорвоата. А потом спросил, почему меня это интересует. И я рассказала ему о своем отце. Поначалу я не собиралась, но он так на меня посмотрел, что вся душевная боль и все переживания, которые я так долго загоняла вглубь, разом вылились наружу. А спустя еще месяц мы стали любовниками.— На сколько он был старше вас? — как бы мимоходом спросил Ленц.— Ему было двадцать шесть. А мне семнадцать с половиной. И я была девственницей. Мы оба прекрасно понимали, что рискуем, но шли на это сознательно. Во всяком случае, термин «совращение малолетней» не про нас. Теперь я понимаю, что с исчезновением отца в моем сердце поселилась пустота, а Дэвид был симпатичный и взрослый, но еще молодой. Он многому меня научил. Да, и в сексе тоже. Именно благодаря ему я узнала, что такое женщина и на что она способна. А он, вероятно, воспринимал меня в качестве утешительного приза, доставшегося человеку, который и пожить-то толком не успел, а уже испытал такое, что не лечится никакой медициной.— Это трогательная история, только не подумайте, что я смеюсь, — задумчиво проговорил Ленц. По его глазам невозможно было понять, действительно ли он понимает и сочувствует или ему на это глубоко плевать. — Но конец у нее, разумеется, печальный, не так ли?— Долгое время нам удавалось держать свои отношения в тайне ото всех. Только мне он рассказывал о Вьетнаме. И я наконец-то поняла, что это было за место. Я увидела Вьетнам глазами Дэвида. Я жадно слушала его рассказы, потому что понимала — он пережил то же, что и мой отец. Отец, конечно, писал домой, но сами понимаете, что это были за письма — адресованные жене и дочерям. А его военных фотографий я тогда еще не видела. В апреле сосед Дэвида застал нас целующимися у ручья за домом. При этом моя фланелевая блузка была расстегнута до пупа. Сосед настучал школьному начальству. Был созван экстренный педсовет, на котором Дэвиду предложили уволиться по-хорошему и немедленно уехать из Оксфорда. В противном случае грозили начать публичное расследование, итоги которого обещали быть самыми плачевными как для него, так и для меня. Я пыталась защититься сама и защитить Дэвида, горячо все отрицала… Но, увы, напрасно. Тогда я предложила ему уехать вместе, но он не принял мою жертву. Сказал, что в любом случае мы долго не протянем. А когда я спросила почему, он ответил: «Потому что у тебя есть то, чего нет у меня. И уже не будет». «Что же это?» — спросила я.— Будущее? — угадал Ленц, хитро прищурившись.— Точно. А через два дня он спустился к ручью и каким-то образом ухитрился в нем утонуть. Полиция квалифицировала это как несчастный случай, но Дэвид влил в себя столько виски, что это убило бы любой инстинкт самосохранения.— Сочувствую вам.Я вновь взглянула в иллюминатор — все та же беспросветная ночь.— Мне хочется надеяться, что он ушел под воду уже в бессознательном состоянии. Бедный Дэвид. Очевидно, он полагал, что его смерть положит конец скандалу. Какое там! У Джейн вообще чуть не случился припадок, когда она поняла, что вся эта история самым непосредственным образом задевает и ее. Мать просто ушла в запой. В какой-то момент стали поговаривать о том, чтобы сдать нас в приют. Я вернулась в школу с гордо поднятой головой, но надолго меня не хватило. Оценки позволяли мне рассчитывать на медаль, но история с Дэвидом, конечно, поставила на этом жирный крест. А затем я лишилась и заказов. Никто не хотел делать у меня семейные портреты. А те фотографии, что я отщелкала раньше, не забирали. Мир закрылся от меня, а когда я попыталась взбрыкнуть, матери моих одноклассниц стали жаловаться школьному руководству. Они говорили, что «эта малолетняя распутница растлевает их дочерей». Вы представляете, они так меня называли! Ну я-то ладно — в конце концов, этот всеобщий бойкот был объясним, — но он действительно коснулся и Джейн. Нас постоянно путали и ее принимали за меня. Звучит комично, но она переживала это очень тяжело. В какой-то момент мое терпение лопнуло и я сделала то, что должен был сделать Дэвид. У меня в банке лежало три тысячи. Я сняла две, собрала вещи, камеры и купила билет на автобус до Нового Орлеана. Я стала совершеннолетней, и приют мне уже не грозил. В городе пришлось немного помыкаться, но довольно скоро мне удалось найти работу лаборантки в фотостудии местной «Таймс». А год спустя я уже стала штатным фотографом.— Вы продолжали поддерживать свою семью деньгами?— Да. Но отношения с Джейн окончательно разладились.— Почему?— Она была одержима идеей влиться в ряды «Чи-Омеги», а я…— Простите, в чьи ряды?— «Чи-Омеги». Университетский клуб для девушек. Самый престижный на Юге. Все сплошь голубоглазые блондинки, дочери достойнейших семейств, воплощение женской красоты. Как в песне, помните? «Твой папенька богат, а мама хороша собой…»— Да-да, припоминаю.— Некоторые ее подружки из группы спортивной поддержки собирались подавать заявления о вступлении в клуб. Их старшие сестры и матери к тому времени уже были там почетными членами.— Символ успеха, передающийся по наследству, — заметил Ленц.— Вот-вот. Самое смешное, что Джейн всерьез полагала, будто и у нее есть какие-то шансы. И ей казалось, что единственное препятствие — это я. Она обвиняла меня в том, что я так похожа на нее внешне, вы можете себе представить? Говорила, что ее подружки постоянно видят меня растрепанной, в клубах дорожной пыли «шныряющей туда-сюда на велике» и по ошибке думают, что это она, Джейн. Что ж, очень возможно, так и было. Но мой «велик» тут совершенно ни при чем. У Джейн изначально не было ни малейшего шанса попасть в «Чи-Омегу». Ни единого. Эти ее чопорные стервы ни за что не согласились бы признать Джейн своей ровней. Для них моя сестра была всего лишь выскочкой, которой не следует забываться. Словно у нее имелся какой-то невидимый изъян. Хотя отчего же невидимый? Очевидный! Да к тому же и не один! Бедность лишала ее возможности модно одеваться, ездить на машине, закатывать шумные вечеринки. Отец был знаменит, но не в том смысле, в каком это у них ценилось. И наконец, Джейн не повезло иметь родной сестрой «малолетнюю распутницу». Вы знаете, ведь моя сестра была красивее многих из них. Говорят, что красота сама по себе является признаком аристократизма. Но это не всегда так. Многие красивые женщины жалеют, что они красивы.— Любопытно, — пробормотал Ленц и как бы невзначай скользнул по мне медленным взглядом. Не столько по-мужски заинтересованным, сколько холодно-оценивающим. — И что было дальше? Джейн сломалась?— Она сидела дома взаперти, боясь выйти на улицу. И лишь когда поползли слухи о приюте, заставила себя вернуться в школу. И закончила ее с отличием. Но в «Чи-Омегу» ее, конечно, не взяли. Тогда она подала заявление в «Дельта-Гамму». Тоже пристойный клуб, но рангом пониже.— Вы говорили, что Джейн была красива. А ведь вы двойняшки. Как вы сами себя оцениваете?— Я знаю, что привлекательна. Но Джейн — другое дело. Она была буквально одержима собственной внешностью, стремясь во всем соответствовать эталонам южной красоты. Удивительно, но для нее в те годы это было главным в жизни. Мне трудно ее понять. Я всегда считала, что внешность не играет первостепенной роли. Да, я порой чуть-чуть злоупотребляла мужским вниманием ради достижения чисто практических целей. Если ты симпатичная, глупо этим не пользоваться. Но верите — я поступаю так только по необходимости и при этом испытываю неловкость. Люди наделяются физической красотой в результате игры слепого случая. Это дар, который дается не за какие-то заслуги, а просто так. Тут абсолютно нечем гордиться.— Вы довольно нестандартно рассуждаете.Я улыбнулась:— Вы мужчина, вам не понять. Вы ведь ни разу не слышали нотации моей мамы о моем «высоком потенциале». Она говорила, что мне достаточно лишь совсем немного «заняться собой» — как это делала Джейн, безусловно, — и я мгновенно найду себе спонсора, который станет моим мужем и будет заботиться до конца жизни. Окстись, мама, мне не нужен спонсор, я сама могу о себе позаботиться!— И тогда уже могли?— И тогда.— Понимаю. — Ленц бросил быстрый взгляд на часы и закинул ногу на ногу. — Джейн вышла замуж за обеспеченного адвоката, не так ли?— Именно так.— Давайте перейдем к истории с ее похищением. Насколько я знаю, вы пережили это исключительно тяжело. И — это не мои слова — постоянно вмешивались в ход расследования.— Я не люблю оставаться один на один с неизвестностью. Я журналист ко всему прочему. И похитили мою родную сестру. А ФБР топталось на месте. Буквально. Я пыталась самостоятельно выйти на родственников других жертв, устраивала собственные поиски, подняла все связи в «Таймс» — увы, впустую.— А чем все кончилось?— Плюнула и ушла в работу с головой, чтобы ни о чем не думать. Отправилась в Сьерра-Леоне, рисковала там жизнью каждый божий день, всюду перла напролом. В какой-то момент об этом прознал мой агент. Он на коленях умолял меня сбавить обороты. И я сбавила. Да так, что впала в другую крайность. Из меня ушла вся жизненная энергия, я не могла ничего делать, только спать. Сутки напролет не поднималась с постели. Но и это в какой-то момент кончилось. И я, наоборот, перестала спать. Мне приходилось накачивать себя сильнодействующим снотворным всякий раз, когда хотелось закрыть глаза и не видеть мысленным взором Джейн — изнасилованную и связанную по рукам и ногам.— Вас преследовали именно сцены изнасилования?— Этот страх живет в душе каждой женщины.— Как же вы строили свою карьеру? Ведь, насколько я полагаю, по долгу службы вам постоянно приходилось оказываться в потенциально опасных ситуациях. Особенно в зонах военных конфликтов. Наедине с мужчинами, разгоряченными и ошалевшими. Вооруженными наконец.— Я всегда умела за себя постоять. В отличие от Джейн.Ленц на минуту задумался.— Если мы отыщем Джейн, скажем, завтра. Целой и невредимой. Что вы ей скажете в первую очередь? Другими словами, что вы не успели сказать ей до похищения и теперь жалеете об этом?— Это мое личное дело.— Джордан, я ведь уже объяснял, зачем…— Есть вещи, о которых не говорят. Никому. И оставим эту тему.Ленц устало потер ладонями лицо и шумно вздохнул.— Несколько лет назад мне довелось участвовать в одном сложнейшем расследовании. Для меня это тоже было сугубо личное дело. Убили мою жену. Жестоко. Садистски. И я чувствовал свою вину. Возможно, и не зря. Даже несмотря на то, что в последние годы совместной жизни мы отдалились друг от друга настолько, что стали почти чужими людьми. Но это не уменьшило боль утраты. Мы всегда в чем-то виноваты перед близкими людьми, Джордан. Такова природа человека. И если нечто похожее было между вами и сестрой, это нам поможет.Взгляд Ленца красноречиво свидетельствовал о его искренности. Хотя он ведь профессионал. Откуда мне знать, правду он говорит или пересказывает легенду, которых у него в запасе наверняка немало. На все случаи жизни.— Ничего похожего между нами не было.Он вновь вздохнул, и в этом вздохе слышался упрек. Он напомнил мне хирурга, который вынимает у раненого пулю. Действует медленно и осторожно. Подбирается к ране с одной стороны, потом с другой…И не сдается.— Вам известно, что люди со строго определенным складом психики легко уязвимы перед строго определенными видами угроз? — проговорил он. — Мы знаем, что леопард весьма разборчив на охоте и его жертвой скорее всего станет детеныш или больное животное. Точно такие же правила действуют и в социуме. Далеко не все дети становятся объектами насмешек и издевательств в школе, а лишь самые робкие и забитые. Те, кого мы называем белыми воронами. В сообществе взрослых людей ситуация аналогичная. Я внимательнейшим образом изучаю личности всех жертв, проходящих по этому делу. Некоторые из женщин страдали от комплекса неполноценности, а другие, напротив, были лидерами и заводилами. У одних имелась многочисленная и влиятельная родня, у других не было никого. Одни довольствовались статусом домохозяек, а другие успешно строили карьеру. Вы поймите, я должен отыскать нечто…— Я уже все вам рассказала, доктор.— Все? Вы даже и не начинали! — Он нетерпеливо поерзал в тесном кресле. Его взгляд вдруг стал жестким. — Почему вы так и не вышли замуж, Джордан?— У меня был жених. Его убили. Точка.— Когда убили, кто, при каких обстоятельствах?— Он работал репортером в Ай-ти-эн. Их вертолет сбили в небе над Намибией. На земле его взяли в плен и запытали до смерти.— Вы потеряли отца, жениха, сестру… И все эти потери — действие чьей-то злой воли. Так получается.— Бог любит троицу, — горько усмехнулась я.— Вам сорок лет. Не могу поверить, что та помолвка — единственное романтическое приключение в вашей жизни.— У меня были мужчины, если вы это хотели узнать. Довольны?— А у Джейн были мужчины?— Один дружок в школе, я уже рассказывала об этом. У них, кстати, так и не дошло до секса.— Откуда вы знаете?— Не важно. Я это знаю. После него она еще с кем-то гуляла, но там тоже не было ничего серьезного. А потом, уже в колледже, она познакомилась с парнем из богатой семьи. Вышла за него замуж, когда он заканчивал юридическую академию. Джейн повезло. Она нашла себе искомого спонсора — при этом красивого и надежного. Они свили себе уютное гнездышко, родили детей и жили счастливо. Это все.Замолчав, я вдруг почувствовала, что в глазах у меня стоят слезы. И я не в силах загнать их обратно.— Дайте что-нибудь выпить. В самолетах всегда предлагают алкоголь. Знаете, в таких маленьких пластиковых бутылочках…— Здесь вам никто алкоголя не предложит, Джордан. Давайте лучше…— Давайте лучше закончим на этом! Вы хотели, чтобы я вам рассказала о нас с Джейн? Я рассказала! Вы смотрели когда-нибудь ток-шоу, где одни защищают теорию воспитания, а другие — теорию наследственности? Вот мы с Джейн — ярчайший образчик первой. Физически мы идентичны до последней клеточки. Во всем остальном почти полные противоположности. Джейн всем своим видом пыталась показать, что презирает меня. На самом деле она мне завидовала. До звона в ушах. Завидовала даже моему имени! Ей казалось, что «Джордан» звучит красиво и экзотично. Особенно в сравнении с банальным девчачьим «Джейн». Кстати, когда мы ссорились, я ее всегда так и называла — «банальная Джейн». Она ненавидела меня за то, что вынуждена жить на мои деньги, покупать на них наряды да просто питаться! Она всегда мечтала о модных шмотках — от «Айзод» до «Бассвиунз», — а на мои деньги можно было купить лишь «всякий хлам». Ну что, нравится? А с нашим семейным доходом, между прочим, мы и на этот самый «хлам» по идее не должны были претендовать. Могу ли я назвать Джейн слабохарактерной? Да, могу! Беда таких людей в том, что они не в силах измениться. Я пыталась опекать ее. Даже когда она открыто не замечала этого. Джейн хотела стать классической южной девой и в итоге стала ею. Ей нужен был покой и комфорт, она получила и то и другое.— Вся наша жизнь — последовательная череда решений, которые мы принимаем в тот или иной момент под влиянием одной стратегической задачи: выжить, — философски изрек Ленц.Меня вдруг прорвало:— Теперь я получила полное представление о том, что такое «глубокий психологический анализ»! Доктор, вы говорили, что пережили в свое время тяжелую потерю. Сочувствую вам. Но скажите, чего ради вы так увлеклись этими своими «следственными собеседованиями»? Изо дня в день вам рассказывают о бедах и несчастьях. Нелегко такое выслушивать, понимаю. Но поверьте: гораздо тяжелее это выносить на собственной шкуре! Я лично вынесла все, о чем рассказала. В какой-то момент едва не сломалась, но выдержала. И горжусь этим. А какой смысл бесконечно пережевывать это в разговоре, выстраивать причудливые словесные конструкции, я никак не могу понять! Либо Джейн жива, либо она мертва. Одно из двух. Я должна узнать. Не успокоюсь, пока не узнаю. Я так устроена. И если вас интересует мое мнение, между этими жертвами нет никакой связи. За исключением того, что все они — женщины.— Джордан…— А если вам так хочется еще поговорить, то давайте вспомним, о чем я просила Бакстера. И что он мне обещал! Выкладывайте.— Вы о чем?— Мне нужна вся информация по этому делу, которой вы располагаете на данный момент. Вся до последней мелочи. Я вас слушаю.Ленц выложил свои крупные, покрытые пигментными пятнами руки на стол и откинулся на спинку кресла.— Ну, выпустили пар? Вам теперь легче?— Не будем отвлекаться.— Собственно, у нас не так много данных. Ближайшая задача; собрать все известные нам картины из серии «Спящие женщины».— Где вы их собираете?— В Национальной галерее в Вашингтоне.— Сколько картин у вас уже в наличии?— Ни одной. Четыре привезут завтра, еще несколько — на следующий день. Кое-кто из владельцев отказался отдать картины, но позволил нашим экспертам изучить их на месте. Мы разбили людей на группы, и они готовятся к вылету.— Что дальше?— Первым делом мы попытаемся провести опознание и установить, что картины писались именно с женщин, похищенных в Новом Орлеане. В ряде случаев, думаю, нам будет легко это сделать. Осложнения предвижу лишь при изучении ранних картин серии, которые, как известно, написаны в импрессионистской манере. Впрочем, кое-какие идеи есть и на этот счет.— Поняла, дальше.— Затем мы установим точный хронологический порядок написания картин. Весьма вероятно, что он будет отличаться от того порядка, в каком они выставлялись на рынок. Одновременно с этим мы проведем экспертизу всех полотен в надежде найти отпечатки пальцев, отдельные волоски, частицы кожи или любой другой биологический материал. Разумеется, мы внимательно просканируем краску, холсты. Опять же может быть, обнаружим остатки налипшей щетины от кисточек. Искусствоведы тем временем изучат стиль и технику художника, сравнят их со стилем и техникой других хорошо известных публике мастеров. И все это — только самое начало пути, который нам предстоит.— Кто возглавляет расследование?— Дело находится на личном контроле у директора ФБР. Всего же задействовано огромное количество людей и подразделений. Каждый выполняет свою часть работы. Дэниел возглавил вашингтонскую оперативную группу, на нем вся аналитическая работа. Я прикреплен к нему в качестве консультанта. Группу в Новом Орлеане курирует Патрик Боулс.— Я с ним знакома по прошлому году?— Нет. Но он профессионал.Мне показалось, что Ленц хотел еще что-то сказать, но передумал.— Что такое? — спросила я, давая понять, что от меня ничего не укрылось.— В Новом Орлеане есть еще один человек, который, возможно, сыграет важную роль в расследовании. Степень его участия я как раз и хочу прояснить по прилете.— О ком идет речь?Ленц вздохнул.— Его зовут Джон Кайсер. Сейчас он независимый агент, но еще два года назад входил в группу Бакстера.— В Квонтико?— Да.— А как он оказался в Новом Орлеане?— Перевелся по собственному желанию. Дэниел надеялся, что все обойдется долгосрочным отпуском, но Кайсер решил иначе. Он заявил, что если ему не предоставят статус независимого агента, он уволится из ФБР.— Почему? С ним что-то произошло?— Пусть он сам вам расскажет. Если захочет.— А какое он может иметь отношение к нашему расследованию?— Обстановка в Новом Орлеане за последний год изрядно накалилась. Это и неудивительно: женщины продолжают пропадать, а подвижек в деле никаких. Ни одной зацепки за все это время. Местная полиция находится под тяжелым прессом общественного мнения. Ситуация осложняется еще и тем, что территория подпадает под юрисдикцию самых разных ведомств. То, что принято понимать под термином «власти Нового Орлеана», в действительности представляет собой настоящий официальный муравейник.— Как же, как же, слыхали! Джефферсон, Слайдел, Кеннер, Харахан. Шерифы и полиция смешались в кучу, и непонятно, кто за что отвечает.— Абсолютно точно. А единственным местным специалистом с большим личным опытом работы по таким делам является как раз Джон Кайсер. Насколько мне удалось узнать, поначалу он совсем не рвался помогать, но потом, когда число жертв увеличилось, передумал. И теперь буквально одержим идеей поимки преступника.— Может, он уже добился каких-то успехов?— Как вам известно, все мы топтались на месте, пока вы не обнаружили картины. Но я убежден, что на данный момент именно Кайсер собрал наиболее полную информацию об известных нам жертвах похищений и знает о них больше, чем кто бы то ни было. За исключением убийцы. И, возможно, еще художника.— Вы действительно считаете, что речь идет не об одном человеке, а о преступном сговоре?— Да, я так считаю. Похититель работает очень чисто. До сих пор у нас не было ни свидетелей, ни следов. Мне кажется, что художник руководит всей операцией из Нью-Йорка и действует руками умелого наемника, который находится в Новом Орлеане.— Настоящего профессионала?Ленц кивнул.— Возможно, художник имел в прошлом судимость и отбывал наказание в тюрьме, где и познакомился с похитителем. А может, сам родом из Нового Орлеана и у него тут криминальные связи. Во всяком случае, это объясняет выбор города.Догадки Ленца были не лишены логики, но что-то подсказывало мне, что не все так просто.— А вот этот ваш Кайсер… У него действительно большой личный опыт в расследовании таких дел?— У него был самый высокий процент раскрываемости подобных преступлений, — ответил Ленц, пытаясь что-то высмотреть в иллюминаторе.— Вы с ним не ладите, верно?— Мы расходимся во взглядах на теоретические основы, скажем так.— Теория теорией, а есть вещи поважнее.— Например?— Конкретные результаты. С ними не поспоришь.Ленц по-прежнему смотрел в иллюминатор.— А что вы скажете относительно версии Бакстера? Что преступника можно выследить, проштудировав записи регистрации пассажиров на авиарейсах по линии Нью-Йорк — Новый Орлеан?— Я бы на это особенно не рассчитывал.Я устало откинулась на спинку кресла и потерла глаза.— Сколько нам еще лететь?— Около часа, я думаю.— Теперь уже поздно звонить Марку. А вернее, еще рано. Придется устраиваться в гостинице.— У меня забронирован номер в «Виндзор-корт». Хотите там переночевать?Я не знала, считать ли это намеком, и смешалась.— В вашем номере?Он усмехнулся:— Боже упаси. Я имел в виду в этом отеле.— Насколько я помню, в «Виндзоре» одна ночка будет стоить мне пятьсот долларов. У меня нет таких денег, а ФБР вряд ли оплатит мне чек.— Не оплатит. Но… что-нибудь придумаем.— Вы настольно состоятельны?— Страховка, которую я получил за жену, позволяет мне жить очень неплохо. Так, как я никогда прежде не жил.— Спасибо, но я лучше устроюсь в гостинице при аэропорте.Ленц обратил на меня внимательный взгляд. Наверное, антрополог точно так же рассматривает выкопанные кости, пытаясь представить себе облик еще не изученного наукой примата.— Раньше во время таких собеседований я всегда задавал три неизменных вопроса.— Опять эти ваши аналитические штучки?— Первый такой: вспомните самый отвратительный поступок в своей жизни.— И вы хотите сказать, что вам на него отвечали?— Вы удивитесь — отвечали, и очень многие.— А второй вопрос?— Вспомните поступок, которым вы больше всего гордитесь.— Так, третий?— Вспомните самое отвратительное событие, которое с вами случилось.Я натянуто улыбнулась, пытаясь не думать над прозвучавшими вопросами.— Почему же вы мне их не задали?— Я их больше никому не задаю.— Но почему?— Мне надоело выслушивать ответы. — Он вновь поерзал в кресле, но глаз с меня не спускал. — Впрочем, ваши я бы с удовольствием выслушал.— Боюсь, я лишу вас этого удовольствия.— Что-то мне подсказывает, что я все равно это узнаю, — усмехнулся он. — Так или иначе.У него запищал сотовый. Ленц вынул аппарат из внутреннего кармана пиджака и приложил к уху.— Да? — Слов говорившего мне, конечно, было не разобрать, но Ленц вдруг резко выпрямился в своем кресле. — Когда? Так… Так, так… Хорошо.— Что-то случилось? — спросила я, едва он спрятал телефон обратно.— Двадцать минут назад двое подростков обнаружили тело женщины, похищенной возле магазина «У Дориньяка».— Тело?!Ленц вновь был сосредоточен.— Она лежала в сточной канаве. Без одежды. Мальчишки забрались за ограду, чтобы попить пива, и вдруг услышали поблизости странное чавканье. Она лежала в кустах у самой воды, и ее лицо объедала нутрия. Полиция оцепила это место и ждет прибытия экспертов из ФБР. Муж уже опознал погибшую. М-да… я и не знал, что в Новом Орлеане водятся нутрии.— Ну, это не тот вид, который относят к ценным пушным. Обыкновенная водяная крыса. Только большая.Я живо представила себе зрелище у сточной канавы, и меня замутило.— А знаете, доктор, — проговорила я, проглотив комок в горле, — это не он. Если тело найдено, это не он.— Не спешите с выводами, Джордан, — задумчиво проговорил Ленц. — Давайте порассуждаем. С момента исчезновения последней жертвы прошло четыре с половиной недели. Наш неизвестный приятель вышел сегодня на охоту. Возможно, он знал, что произошло в Гонконге. Но мог не знать о мерах, которые решил предпринять его нью-йоркский сообщник в отношении Кристофера Вингейта… ну и вас. И вот он похищает женщину на автостоянке перед лавкой «У Дориньяка» и везет ее к себе в берлогу. А по прибытии обнаруживает на своем автоответчике срочное сообщение из Нью-Йорка. Так… — Ленц сверился с часами. — Труп обнаружили спустя семь часов после похищения. Ну что ж… Итак, сообщник говорит ему, что с Вингейтом он разобрался, а Джордан Гласс пока вывернулась. И что полиция будет теперь землю рыть носом. Особенно в Новом Орлеане. Наш приятель, перепугавшись, убивает женщину и бросает в сточную канаву. — Ленц вдруг хлопнул себя ладонью по колену. — Семь часов, Бог ты мой, да за такое время можно что угодно придумать! Я даже не удивлюсь, если мы имеем дело с инсценировкой!— С какой инсценировкой? — переспросила я, лихорадочно вспоминая литературу по криминалистике, которую прилежно штудировала год назад.Глаза Ленца возбужденно блестели. Как и Бакстер, он в глубине души был прирожденным охотником.— Инсценировка — попытка ввести следствие в заблуждение действиями, ломающими уже сложившийся почерк преступлений. Наш приятель мог даже изувечить тело, чтобы придать несчастной женщине вид жертвы садистского изнасилования, ритуального убийства, да чего угодно! Нет, Джордан, мы не можем скидывать его со счетов только на том основании, что обнаружили тело.И опять-таки мне хочется поверить ему, но что-то мешает.— Но ведь человеку, который до сих пор не оставлял после себя следов, ничего не стоило упрятать свою жертву так, что ее никто и никогда бы не нашел.— Так в том-то и дело! — торжествующе вскричал Ленц. — Он нарочно нам ее подбросил, чтобы отвести от себя подозрения!— Но он же рискует. Трупом займутся ваши эксперты и обязательно на что-нибудь наткнутся.Ленц впервые за последние полчаса улыбнулся.— Вы правы. Что-нибудь да найдется. Те же волоски, частицы ткани, может быть, даже сперма. А если нам повезет, тот же биологический материал мы обнаружим и на картинах. Тогда нам удастся провести четкую связь между трупом и ими. Черт возьми, когда еще нам представится такой шанс совершить прорыв в этом деле?Мне очень хочется, чтобы все именно так и произошло.— Господи, прости меня, но пусть эта женщина будет одной из его жертв. Именно его…Ленц сжал кулак и внимательно посмотрел на него.— Если убитая — одна из его жертв, это будет поворотной точкой в деле.— Почему? Потому что мы впервые нашли тело?— Нет, потому что преступник впервые заметно отреагировал на наши действия.— И на меня, которая наткнулась в Гонконге на картины и подняла шум, — напомнила я Ленцу, заново переживая, как стояла перед картиной, словно перед зеркалом, будто громом пораженная, а позади меня зарождалась паника среди посетителей-мужчин.— И на вас.— Зачем он убивает женщин и зачем их рисует? Что его заставляет действовать именно таким образом, доктор? Может, тем самым он пытается воплотить какие-то свои фантазии?Ленц вновь успокоился, возбуждение схлынуло с его лица.— Если бы я это знал, парень уже сидел бы в камере, — проговорил он, прикрыл глаза и сложил ладони на столе. — Джордан, пожалуйста, помолчите. Мне надо подумать.Я несколько секунд смотрела в его отрешенное лицо, потом мысленно выругалась, полезла в барсетку и бросила на язык сразу три ксанакса. Вот они, «мои маленькие верные друзья». К тому времени, как мы прилетим, я буду похожа на зомби. Ну и пусть. Я не Ленц и приложу все усилия, чтобы ни о чем не думать…

Глава 6Все утро я проспала без сновидений и была благодарна судьбе за такой подарок. Под ребрами с правой стороны разлился живописный синяк, и бок болел так, словно меня лягнул мул. Но в остальном тело мое отдохнуло и наполнилось энергией, а голова была ясная, как майский день. Так хорошо человек может чувствовать себя только после секса или долгого сна. С сексом у меня в последние месяцы отношения не складывались, так что за этот маленький праздник души и тела я должна была благодарить скромную городскую гостиницу и в меру удобную постель в недорогом номере.Я позавтракала на первом этаже и, узнав телефонный номер автопроката, арендовала «мустанг» с откидным верхом. В Азии, где я обреталась почти весь последний год, мне приходилось передвигаться на убогих, фыркающих и воняющих тарантасах, велосипедах и даже пользоваться услугами рикш. Я уж и забыла, какое это простое и тихое счастье — сидеть за рулем нормальной машины и ехать по нормальной дороге. В Новом Орлеане, как и во всем остальном мире, стоял конец октября, но я опустила верх у «мустанга» и мчалась, подставляя лицо и шею утреннему солнышку и легкому ветерку. В гостинице мне сказали, что днем температура поднимется как минимум до тридцати градусов и лучше запастись головным убором, а уж зонтиком — само собой. Зной и дождь — вечные приметы этого города. Они всегда были и всегда будут. Зима здесь прохладная, но такая короткая, что оглянуться не успеешь, как ее и след простыл.В ФБР я, естественно, опоздала — никто не удосужился предупредить меня, что местная штаб-квартира недавно перебралась из центра города, где находилась спокон веков, на южный берег озера Поншартрен. Наконец я приехала по новому адресу и увидела перед собой массивное четырехэтажное здание из кирпича, напоминающее учебное заведение. Но это издали. А чем ближе я к нему подъезжала, тем больше обнаруживала сходство с умело замаскированной цитаделью. Дом находился в стороне от дороги и со всех сторон был окружен крепким железным забором с будкой охранника и тяжелым шлагбаумом. Солдат проверил мои водительские права и, не говоря ни слова, пропустил, показав рукой путь к автостоянке.Припарковав «мустанг» и выбравшись из машины, я неторопливо направилась к центральному входу. У меня было стойкое ощущение, что за мной наблюдают. И далеко не одна пара глаз. Что ж, пусть смотрят. Сегодня я не планировала участвовать в конкурсе красоты: обычные джинсы, обычная блузка, легкие мокасины и моя непременная барсетка на поясе. Никаких дамских сумочек я в жизни не носила. Нет, конечно, я умею принарядиться, если нужно, но только не ради визита в ФБР, уж извините.Центральный вход в штаб-квартиру был оформлен с присущей всем американским силовым структурам торжественностью — развевающиеся стяги над головой и массивная мраморная табличка с девизом ФБР: «Верность, отвага, честь!» Я усмехнулась про себя — по-моему, ребята из этого ведомства переплюнули по части пафоса всех своих коллег-смежников. Впрочем, ладно, оставлю это мнение при себе.Я назвала свое имя в ответ на просьбу ожившего домофона и была допущена в вестибюль, на удивление маленький и уютный, как в частной стоматологической клинике. И секретарша, сидевшая за стеклом, была ни дать ни взять молодая и улыбчивая «сестричка». Я опять назвала свое имя и расписалась в какой-то бумаге. Секретарша заверила меня, что через минуту ко мне кто-нибудь выйдет.Однако уже через несколько секунд одна из дверей распахнулась и на пороге возник высокий мужчина с глубоко посаженными глазами и легкой небритостью на щеках.— Джордан Гласc?— Да. Прошу прощения за опоздание. Я не знала, что вы переехали.— В таком случае это мы просим прощения за то, что не предупредили. Меня зовут Джон Кайсер.Внешне он ни в малейшей степени не походил на хрестоматийного спецагента, которых я на своем веку повидала немало. Высокий, худощавый, в застегнутой на все пуговицы белой рубашке и спортивном пиджаке, в котором он, очевидно, чувствовал себя так же хорошо, как ковбой — в смокинге. У него были темные длинные волосы, что опять-таки не вязалось с образом представителя силовых структур. А приветливый и живой взгляд настолько не соответствовал окружавшей его официальной торжественности, что я даже опешила в первую минуту. Одним словом, Кайсер смахивал на студента, который, готовясь к сессии, не спал как минимум трое суток. Этакий сорокапятилетний студиоз.Словно прочитав сомнение на моем лице, он небрежным жестом раскрыл портмоне, и я увидела его удостоверение. Герб ФБР и надпись черным по белому: «Специальный агент Джон Кайсер». С фото на меня смотрела гораздо более официальная физиономия, однако это был именно он.— Вы не похожи на агента ФБР, — ляпнула я.— Мне каждый день говорит об этом начальство, — ухмыльнулся он.— Скажите, а чего вам не сиделось в центре города?— После взрыва в Оклахома-Сити[77] вышло постановление, согласно которому правительственные учреждения обязали перебраться в здания, отстоящие от дороги как минимум на тридцать метров. И потом, здесь у нас места в два раза больше, чем было там. А про виды из окон я вообще молчу. Штаб-квартира переехала в прошлом сентябре. За месяц до моего приезда сюда.— Может, мы поднимемся к вам в кабинет или… я не знаю… куда-нибудь…Он вдруг понизил голос:— Признаться, я бы сначала хотел поболтать с вами наедине. Китайскую кухню любите? Я не ел со вчерашнего дня и сейчас как раз собирался подкрепиться. Кстати, заказал сразу на двоих.— Китайская так китайская. Но почему вы не хотите поесть у себя?Кайсер смотрел на меня напряженным взглядом заговорщика.— Я не хочу, чтобы нам помешали.— Кто?— Вы его знаете.— Доктор Ленц?Кайсер на мгновение прикрыл глаза.— Выходит, его любовь к вам вызвала у вас ответное чувство?— Боюсь, что так.— Неужели вы не можете запретить Ленцу заглядывать в ваш кабинет?— Как сказать… Если мы поедим на берегу озера, он там точно не появится. Если, конечно, не узнает, что мы находимся именно там.— Хорошо, но я пешком не пойду. Поедем на моем «мустанге».— Прекрасная идея, мисс Гласс.Кайсер забрал у секретарши свертки с едой и проследовал за мной к выходу. Я все ловила себя на мысли, что он вот-вот налетит на меня. Кайсер честно пытался соблюдать дистанцию, но из-за разницы в росте это было нелегко.— Мы ознакомились с вашей пленкой, отснятой на пожаре, — донесся из-за спины его голос.— И что-нибудь обнаружили?— Вам удалось сделать несколько очень хороших снимков зевак. Наши ребята в Нью-Йорке пытаются сейчас отследить каждого запечатленного человека. Им придется попотеть. Слегка облегчают задачу список постоянных клиентов в видеопрокате и заявление бармена, что в его заведении в этот вечер были в основном завсегдатаи.— Мне казалось, что я смогла сфотографировать того мужчину, который скорее всего и совершил поджог. Я подняла камеру над головами толпы и сделала кадр сверху.Кайсер, поравнявшись со мной, как-то странно на меня посмотрел.— Вы не поверите в то, что я вам сейчас скажу.— Сначала скажите.— Самого человека на этом снимке нет. Зато отчетливо видно, что он вам показал.Кайсер выпустил из кулака средний палец в неприличном жесте.— Что?! Вы шутите?— Да какие тут шутки? На снимке есть поднятая над толпой рука и вот этот самый жест.— Вы думаете, это был он? Может, просто ребенок?— Эксперты утверждают, что это рука взрослого человека, хотя и не обязательно мужчины. Может быть, он заметил, что вы хотите его сфотографировать, и, поймав момент, решил вас унизить.— Разумеется, он видел, что я фотографирую. Я двигалась по краю периметра, а он шел за мной позади толпы. Мне показалось, что он пытается подобраться ко мне поближе и, возможно, убить. Поэтому-то я и спустила на него собак.— Вы имеете в виду пожарного и полицейского? Вы грамотно поступили.— Черт… А я, честно говоря, думала, что успела поймать его лицо в объективе.— Ладно, проехали, — махнул рукой Кайсер. — Забудьте о том, что вы не в силах изменить.— Вам легко говорить. Наверное, это ваша любимая присказка на случай любой неудачи.— Не забивайте себе голову моими неудачами, лучше прислушайтесь к хорошему совету.— Ну конечно…Он замер перед моим красным «мустангом», смерил его взглядом сверху вниз и широко улыбнулся:— А вот и ваш цирковой пони.Я молча залезла в машину и опустила верх. Кайсер кинул свертки на заднее сиденье, а сам втиснулся рядом со мной. Уже через минуту мы ехали по Лейкшор-драйв вдоль зеленых берегов озера Понтчартрейн. Кайсер запрокинул голову и стал смотреть в небо.— Черт возьми, как хорошо.— Что именно?— Ехать вот так, подставив лицо ветру, рядом с симпатичной девушкой. Давненько со мной такого не случалось.Несмотря на то, что с его стороны это была дежурная и ничего не значащая лесть, мне вдруг стало приятно. Внимание Джона Кайсера — это все-таки нечто совсем иное, чем похожий на хирургический щуп взгляд доктора Ленца.— Давненько не приходилось подставлять лицо ветру? Или бывать в компании симпатичной девушки?Он рассмеялся:— И то и другое.Кайсер выглядел чуть старше меня, но это было ему только к лицу. Я вдруг поймала себя на мысли, что он чем-то напоминает мне Дэвида Грэшема — того молодого учителя истории, рассказ о котором из меня клещами вытянул Ленц. И это было даже не внешнее сходство, а скорее манера держаться. Кайсер все делал аккуратно, словно каждую секунду скрупулезно оценивал обстановку. Интересно, Ленц уже рассказал ему о нашем вчерашнем «собеседовании»?Я остановила машину у одной из деревянных скамеек, тянувшихся вдоль воды, и пока поднимала крышу «мустанга», опасаясь внимания назойливых чаек, Кайсер сервировал наш импровизированный стол, усевшись на скамейку верхом. Из свертков одна за другой на свет появлялись пластиковые бутылочки и картонные тарелки с едой. Когда он садился, брюки его немного задрались и я заметила ремешки пистолетной кобуры, закрепленной на лодыжке.— Итак, перед вами утка по-пекински и говядина с пряностями, — объявил он, когда я наконец к нему присоединилась. — А также креветки с жареным рисом, яичные рулеты и два чая со льдом. Без сахара. Делайте свой выбор и не ошибитесь.— Утка по-пекински, — быстро сказала я, усаживаясь на скамейке напротив него и протягивая руку к тарелке.— Так тому и быть!Я положила себе немного риса, сверху водрузила утку и посыпала все это зеленью.— С кого начнем? — спросил Кайсер. — С вас или с меня?— С меня. Должна вам сообщить, что ощущаю себя довольно странно. Когда Джейн только похитили, я восприняла эту весть очень тяжело. Да вы, наверное, уже в курсе. Но со временем почти смирилась. Во всяком случае, сумела взять себя в руки. В какой-то мере убедила себя, что мы с Джейн больше никогда не увидимся, а дело так и останется нераскрытым. Но события последних дней все перевернули с ног на голову. Столь трудно давшееся мне спокойствие в одночасье улетело коту под хвост. Я этому, конечно, рада. Но вместе с надеждой вернулись и все страхи. Вы меня понимаете?— Понимаю, уж будьте уверены. Я за свою жизнь всякого повидал. В сущности, ваша ситуация не так уж оригинальна. Дело о пропавшем человеке, зависшее на годы. И вдруг всплывает новая информация. И снова бередит зажившую рану. Человек разумный так уж устроен. Он выживает даже в самых мучительных обстоятельствах и умеет залечивать свои кровоточащие раны. Но если спустя время они открываются вновь — не успевает перестроиться. И бесится из-за этого.— Я не бешусь.Он поднял на меня глаза и кивнул.— Я не про вас. Просто мне уже приходилось сталкиваться с похожими делами.Я сделала большой глоток холодного чая и почти физически ощутила, как в мою кровь поступает бодрящий кофеин.— Расскажите, на какой стадии находится сейчас расследование. И поделитесь своими мыслями относительно шансов когда-нибудь завершить его.Кайсер дожевал яичный рулет и приступил к говядине.— Я не люблю загадывать наперед. Не хочу потом разочаровываться.— Как вы считаете, убийство Кристофера Вингейта связано с делом о похищении моей сестры и других женщин?— Да.— Вы думаете, что мы имеем дело с одним преступником или с группой?Кайсер чуть склонил голову набок.— И да и нет.— Не понимаю. Вы не разделяете версию доктора Ленца? Он говорит, что в Новом Орлеане действует похититель-убийца, а в Нью-Йорке — художник.— Не разделяю.— Почему?— Мне это подсказывает интуиция. Ленц выдвинул изящную гипотезу, которая многое объясняет. Но он ее построил не на фактах, а пытается подвести под их отсутствие. Мы до сих пор не смогли выявить связей между всеми этими жертвами. Ленц полагает, что раз похититель работает за деньги, ему все равно, кого похищать. Он просто выходит на улицу и хватает первую попавшуюся прохожую. Но практика показывает, что в серийных преступлениях случайный выбор исключен. Казалось бы, хищник всегда набрасывается именно на ту лань, до которой сможет дотянуться. Но все равно присутствует некий фактор, объединяющий ланей-жертв.— Что же может связывать жертв в нашем случае?— Что-нибудь. Серийные убийства совершаются на сексуальной почве. Это аксиома. Даже если внешне сексуальный подтекст никак не проявляется, это не значит, что его нет. И именно на основе сексуальных фантазий осуществляется выбор жертвы. Все похищения произошли на территории Нового Орлеана и окрестностей. Уже одно это объединяет пропавших без вести женщин. Но должно быть что-то еще. То, что пока сокрыто от наших глаз. Гипотезу случайного, произвольного выбора лично я отметаю.— А вы хоть немного представляете, с кем мы имеем дело? Что это за человек? Что им движет?— Я пытался составить его психологический портрет, но у меня пока мало исходных данных. Стандартные приемы сравнения в нашем случае не действуют. С кем его сравнивать? С Тедом Банди?[78] Но про Теда Банди мы теперь знаем все, про этого — ничего. Ни трупов. Ни свидетелей. Ни улик. Такое впечатление, будто этих женщин похищают инопланетяне. И вот это пугает меня больше всего.— Что именно?— Спрятать тело так, чтобы его не нашли, очень трудно, вы уж мне поверьте. Особенно в условиях густонаселенного города. Трупы разлагаются. Это привлекает собак и кошек. Это отпугивает бездомных. В любом случае город не может не реагировать на мертвые тела. И потом, вы даже не представляете, сколько обывателей ежедневно сообщают в полицию о подозрительных вещах, которые происходят в городе. А зоркий глаз соседа и мальчишки на заборе — это вообще отдельная песня.— Вокруг Нового Орлеана много болот, — возразила я. — В ночных кошмарах я не раз видела тело Джейн, притопленное под каким-нибудь кипарисовым пнем.Кайсер покачал перед моим лицом пластиковой вилкой.— Мы целый год обыскивали эти болота, и все впустую. Облазили их вдоль и поперек. Вот это озеро, кстати, тоже. И потом, не думайте, что болота — такое уж пустынное место. По ним бродят охотники, рыбаки, сборщики торфа, пожарные. Там играют дети, в лачугах у самой воды живет полным-полно народу. Задумайтесь над этим. Если похититель просто бросит тело в воду, оно всплывет и на него обязательно кто-нибудь наткнется. А мы говорим об одиннадцати телах в течение полутора лет! Нет, это не вариант. Допустим, похититель топит трупы в трясинах, до которых надо добираться на лодке. Делать незаметно это можно только ночью. Вы можете себе представить художника, способного писать такие картины и одновременно проводящего ночи на болотах, кишащих змеями и аллигаторами? Я не могу. Если речь идет именно об убийствах — в чем я не до конца уверен, — то, думаю, преступник хоронит своих жертв. Где самое безопасное для этого место? Под собственным домом. Под фундаментом или даже в подвале.— В Новом Орлеане нет подвалов. Во время разливов вода поднимается слишком высоко. По этой же причине окрестные кладбища находятся на холмах.— Подвалы не строились раньше, а если не строятся сейчас, то скорее в угоду давней традиции, а не по необходимости. За последние годы уровень воды стал гораздо ниже прежнего. Поэтому преступник вполне может хоронить жертв под собственным домом и их не вынесет половодьем на улицу, можете быть спокойны на этот счет. Даже не замочит. Кидайте туда время от времени ломтики лимона, и они не будут пахнуть.У Кайсера зазвонил сотовый. Он вынул его из кармана и взглянул на экран.— Ленц меня ищет. Ну и пусть ищет.— Минуту назад вы сказали: «Если речь идет именно об убийствах, в чем я не до конца уверен…»Кайсер выдержал паузу, словно вспоминая, говорил ли это.— Ну правильно, я так сказал. И что?— Доктор Ленц убежден, что все жертвы мертвы.— У нас с доктором случаются разногласия по самым разным вопросам.— Вы первый участник этого расследования, который высказывает сомнения… Бакстер говорил мне, что не поверит в гибель женщин до тех пор, пока не увидит своими глазами их бездыханные тела, но тем самым он меня просто успокаивал.— Бакстер умница. — Кайсер не спускал с меня пристального взгляда. — Но вы правы, он сам не верит в то, что говорит.— А вы?— Я никогда прежде не сталкивался с такими делами. Одиннадцать женщин исчезают без следа. За полтора года ни одной весточки от преступника. Обычно маньяк, которому удается так долго водить полицию за нос, начинает заигрывать с ней.— Но что конкретно заставляет вас допускать мысль, что они живы? И если так, то где, черт возьми, они могут находиться?— Мир велик, мисс Гласс. Возможно, тело женщины, похищенной возле лавки Дориньяка, поможет нам получить интересные сведения. Насколько мне известно, эксперты уже провели вскрытие. Мы взяли на анализ частицы кожи у нее из-под ногтей. Позже все это может пригодиться. Токсикологическая экспертиза, возможно, тоже наведет нас на кое-какие мысли.— Все это прекрасно, но я повторю свой вопрос: что конкретно заставляет вас думать, будто они живы?— Вы не дослушали. На шее той женщины мы нашли один любопытный след. Словно от ожога. Подобные следы оставляют электрошокеры.Мой пульс участился.— И что это может значить?— Это может значить, что в момент нападения преступник не планирует причинить жертве серьезный вред. Более того: видимо, опасаясь досадных случайностей при активном сопротивлении, он подстраховывается с помощью электрошокового устройства. Другими словами, преступник бережет своих жертв.— Боже мой… Только бы вы оказались правы.— Не хочу будить в вашем сердце ложные надежды, но на мой взгляд, эта улика не вполне увязывается с версией убийства. Кстати, мы сообщили журналистам, что не видим никакой связи между убийством этой женщины и серией похищений и квалифицируем это преступление как самостоятельное. Сам факт того, что тело найдено, говорит в пользу этой версии.Кайсер вновь принялся за свое мясо и с минуту молчал. А потом без всякого перехода вдруг сказал:— Вообще этот наш неизвестный злодей — весьма примечательная личность. Абсолютно новая бабочка в моей коллекции.— Что вы имеете в виду?— Ну, во-первых, это первый известный мне маньяк, который зарабатывает на своих преступлениях огромные деньги. Обычно серийные убийцы не ставят перед собой цели обогащения, а напротив, как правило, несут расходы. Но наш герой — другое дело.— Согласна.— Во-вторых, он не ищет славы. Обычно маньяки подбрасывают тела полиции и репортерам, чтобы все об этом писали и говорили. А перед тем, как убить несчастную жертву, похитители шлют на телевидение видеопленки с запечатленными пытками, а родственникам подбрасывают в почтовые ящики отрезанные пальцы. Наш же злодей относится к похищениям лишь как к необходимому этапу написания очередной картины. И все его действия направлены только на одно — создать новый шедевр.— Но разве сами картины не являются для него рекламой?— Рекламой — да, но совсем другого рода. Это не просто бессмысленная известность и заголовки «желтых» газет, это приносит дополнительную прибыль. Если бы художник рисовал свои картины ради претворения в жизнь каких-то сугубо частных фантазий, он не выставлял бы их на продажу. И мы никогда бы о нем не узнали.— Каким образом эта реклама может приносить ему дополнительную прибыль? Я что-то не очень понимаю…— Он хочет показать всему миру искусства, на что способен. Критикам, другим художникам, коллекционерам. Возможно даже, что сами деньги интересуют его в меньшей степени, чем признание. Я не удивлюсь, если выяснится, что он не потратил из этих миллионов ни цента. Он просто знает, что в современном мире ценность любой вещи измеряется ее денежной стоимостью. А стало быть, чтобы обратить на себя внимание, его картины должны продаваться по наивысшим расценкам. Именно это сподвигло его пойти на риск и связаться с Кристофером Вингейтом. Или с тем, кто ради сохранения его инкогнито отправил Вингейта на тот свет. Это, разумеется, просто догадки.— Мне они нравятся почему-то больше, чем те, которые я слышала раньше. А какого именно признания он ждет от созерцателей своих картин? Зачем изображать женщин мертвыми? И почему он начал серию с абстрактных полотен, затем писал «спящих женщин» и лишь потом перешел к очевидным ликам смерти?— Вот об этом мне пока сказать нечего, — развел руками Кайсер и взглянул на часы. — Один личный вопрос, если не возражаете.— Пожалуйста.— Тот звонок.— Какой звонок?— Ну тот, из Таиланда.— Как странно, я вспоминала о нем лишь сегодня утром. Что сказать… тогда я едва не сошла с ума.— Понимаю. Я читал ваши показания ФБР по этому поводу. Но не сочтите за труд, расскажите все снова и в подробностях.— Ну, если вы считаете, что это может пригодиться…— Да, я так считаю.— Это было спустя пять месяцев после похищения Джейн. Я тогда переживала не лучшие времена и накачивалась снотворным, чтобы заснуть. Сейчас уже не помню, говорила ли я об этом в заявлении ФБР.— Вы написали, что находились в состоянии нервного истощения.— Ну какая разница… В то время я была, мягко говоря, не очень довольна работой ваших коллег. Как бы то ни было, а звонок раздался прямо посреди ночи. Возможно, телефон надрывался долго, прежде чем я смогла проснуться и снять трубку. Связь была ужасная.— Что вы услышали в первую очередь?— Женский плач.— Вы узнали голос?— Нет. Я вообще была заторможена и даже не испугалась, просто слушала, как она плачет.— Так, дальше?— Сквозь всхлипывания она произнесла: «Джордан!» Потом начались помехи. Потом: «Помоги мне, я не могу…» Потом опять помехи, такие бывают у сотовых. Потом: «Папу не убили тогда, но он мне не может помочь». Потом умоляюще: «Пожа-а-алуйста-а!» В тот момент мне впервые показалось, что это Джейн. Я уже хотела спросить, где она находится, но тут откуда-то издалека донесся мужской голос. Мужчина сказал что-то по-французски. Я не поняла, что именно. И не запомнила фразу. — Я перевела дух, глядя на Кайсера и заново переживая ту ночь. — Но мне вдруг показалось…— Что вам показалось?— Что это был голос моего отца.Я думала, что Кайсер снисходительно усмехнется и тогда я резко его оборву. Но он не усмехнулся.— Дальше.— Потом этот же мужчина сказал по-английски: «Нет, cherie,[79] это всего лишь сон». И связь оборвалась.Аппетит испарился без следа. Под блузкой выступил пот и холодным ручейком покатился по спине.— Вы хорошо помните отцовский голос?— Нет, не сказала бы. Скорее мне кажется, что я его помню. Прошло слишком много лет с тех пор, когда я слышала его в последний раз.— Чем же было вызвано ваше ощущение?— Видимо, тем, что мой отец немного знал французский. Выучил во Вьетнаме. А еще он звал меня в детстве cherie.— В самом деле?— Да, я это точно помню.— Так, хорошо. Связь прервалась. Что произошло потом?— Признаюсь честно, в тот момент я плохо соображала. Поначалу мне вообще показалось, что это галлюцинации. Нет, серьезно! Но на следующее утро я обо всем рассказала Бакстеру, а позже он подтвердил, что звонок действительно был и им даже удалось его отследить — звонили с железнодорожного вокзала в Бангкоке.— Когда вы поняли, что это не галлюцинации, о чем вы подумали?— Первое время я отчаянно надеялась, что звонила Джейн. Но чем больше размышляла над этим, тем слабее становилась надежда. За годы бесплодных попыток разыскать отца я перезнакомилась с кучей собратьев по несчастью — родственников других американцев, пропавших без вести во Вьетнаме. И в какой-то момент мне показалось, что звонила не сестра, а одна из моих новых знакомых. Они постоянно мотались по всей Азии, как и я. Понимаете? Какая-нибудь дочка или жена пропавшего солдата заехала в Бангкок и попала там в беду. Мой телефон был всем хорошо известен. А некоторые странности разговора и плач можно объяснить, например, опьянением. Или отчаянием. Если это допустить, все выглядит в целом логично. «Джордан… Помоги мне… Папу не убили…» Это я подумала, что речь идет о моем отце, а если она говорила о своем? Или о муже, а она звонила их общей дочери, которую тоже зовут Джордан?— Все это выглядит довольно странно. Скорее сами пропавшие без вести солдаты должны взывать к своим семьям о помощи, а не наоборот.— Согласна.— Вы обзванивали своих знакомых — членов таких семей?— Разумеется. И я, и ФБР. Никто из них так и не признался, что звонил мне. Но таких людей раскидано по Штатам очень много. Несколько тысяч. Всех не проверишь. Меня знают многие, все-таки я знаменитый фотограф, бываю в зонах вооруженных конфликтов, часто наведываюсь в Азию. А я знакома далеко не со всеми.— Если все же допустить, что звонила одна из чужих родственниц, кому в таком случае мог принадлежать мужской голос?— Откуда я знаю? Мужу, другу, отчиму… Кстати, о мужском голосе. Спустя некоторое время я выдвинула еще одну версию. Для себя. Это мог быть похититель, который нанял забавы ради какую-то женщину и таким образом разыграл меня. Чтобы причинить мне боль.Кайсер покачал головой.— Я проверял, никто из родственников других жертв похищений не получал аналогичных звонков.— А сами вы что думаете?Он рассеянно ковырнул вилкой мясо.— Я думаю, что это и впрямь могла быть ваша сестра.Я долго молчала, пытаясь справиться с охватившим меня волнением.— Не обольщайтесь раньше времени. Я мог и не говорить вам этого, но сказал, потому что вы «крепкая девчонка». Это слова Бакстера.— Не знаю, насколько я крепкая…Кайсер замолчал, давая мне время окончательно прийти в себя.— Теперь я понимаю, почему вы не хотели, чтобы при нашем разговоре присутствовал Ленц.— Отчасти да.— Когда я спросила его, что он думает о том звонке, Ленц просто отмахнулся. Он не придает ему значения.Кайсер заговорил, не поднимая на меня глаз:— В ФБР официально приняли вашу же собственную версию о том, что это звонила родственница пропавшего солдата. Ленц не придает этому значения, потому что читал ваши показания и знает, в какой психологической яме вы обретались в то время. Поэтому версия с чужой родственницей выглядит гораздо правдоподобнее версии с сестрой.— Как вы дипломатично выгораживаете Ленца…— Вас не проведешь! — усмехнулся Кайсер. — Ну что ж… Тогда скажем так: если допустить, что ваша сестра все-таки жива, это ставит под сомнение все умозаключения Ленца. Он ведь только на словах соглашается с тем, что все возможно и не существует никаких правил. А на самом деле у него на глазах шоры. Может, он и не всегда был такой, но сейчас — именно такой. И поэтому абсолютно убежден, что самый логичный вариант — допустить гибель всех жертв.— А для вас какой вариант самый логичный?— Тот же. Но в отличие от Ленца я открыт и для других гипотез. Я так устроен.— А каковы шансы у этих других гипотез?Кайсер вновь усмехнулся.— Невелики, но они есть. Потому что я четко знаю — проверял на личном опыте, — что мир наш не подчиняется никаким схемам. — Он отыскал в одном из свертков «призовое» печенье и бросил на тарелку. — Ленц наверняка задавал вам свои фирменные «личные» вопросы, да? Расспрашивал о семье, о детстве?— «Расспрашивал» — не то слово.— Такой у него стиль работы. Он стремится раскопать о своих «пациентах» все до мельчайших подробностей, а потом рыться во всем этом и взвешивать каждую детальку на аптекарских весах. Многие из его собеседников потом жаловались на него. Но я Ленца не критикую. В начале своей карьеры он добился благодаря этой методе серьезных успехов.— Он вас тоже нахваливал.— Правда? Спасибо ему. Только моего мнения это не изменит: будь моя воля, я не допустил бы его к участию в этом расследовании.— Почему?— Я не доверяю ни его интуиции, ни его суждениям. Не так давно он уже расследовал одно дело и закончилось все весьма плачевно. А Бакстер прислушивается к нему просто потому, что они много лет работали вместе. Ленц — фигура авторитетная.— Он рассказывал мне о своей жене. О том, что она погибла в ходе какого-то расследования. Вы сейчас об этом вспомнили?— Об этом. А он рассказывал, как именно она погибла?— Нет. Лишь сказал, что это было жестокое убийство.— И он, черт возьми, не солгал! А убили ее, потому что Ленц опять пошел на поводу у своих красивых теорий и гипотез. А в результате прибыл на место преступления через пять минут после ее гибели. На собственном кухонном столе.— Боже…— После того случая он подал в отставку из ФБР. И с тех пор консультирует Бакстера внештатно. Но самое печальное — он не извлек никаких уроков. По-прежнему уверен в себе и своих способностях.— А что вы скажете относительно его идеи использовать меня в допросах подозреваемых?— Идея неплохая и может сработать. Но не думайте, что это будет так просто. И безопасно. С одной стороны, мы можем не добиться никаких определенных результатов. А с другой — ваше активное участие в деле может привлечь к вам персональное внимание убийцы.Телефон Кайсера вновь зазвонил.— Это опять Ленц, — проворчал он, глядя на экранчик.— Поговорите с ним?— И не подумаю.Поскольку Кайсер в нашей беседе уже давно перешел на личности, я решила последовать его примеру.— Вы только что потрясли перед моим носом грязным бельем Ленца. Меня это увлекло. Потрясите теперь своим. Почему вы сбежали из Квонтико?— А что вам об этом рассказал Ленц?— Ничего. Предложил мне самой задать вам этот вопрос.Кайсер скользнул цепким взглядом вдоль берега и несколько секунд разглядывал парочку влюбленных, которые грелись на солнышке в отдалении. Все как у людей: одеяло, вода, верная собака и переносной холодильник с напитками.— Все просто — я перегорел. Это со всеми нами случается рано или поздно. Со мной случилось раньше.— А что, собственно, случилось?— Я провел в Квонтико четыре года и за это время стал фактически правой рукой Бакстера. Совал свой нос повсюду, лез куда надо и не надо. И в итоге был завязан одновременно на сотне дел с лишним. Детоубийства, серийные изнасилования, взрывы, похищения людей — полный ассортимент. В такой ситуации бесполезно пытаться расставлять приоритеты, потому что за каждой строчкой в деле, за каждой фотографией, за каждой уликой — слезы и разбитые сердца. Убитые горем родители, мужья, дети. Я не мог задвинуть на второй план никого из них. И кончилось тем, что я практически переселился в академию. И даже не заметил, что в какой-то момент вновь обрел статус холостяка. Ну а потом… а потом случилось то, что должно было случиться.Когда он сказал про «холостяка», я машинально скользнула взглядом по его левой руке. Кольца не было.— Что именно?— Мы с Бакстером поехали в Монтану — в главную тюрьму штата. Чтобы допросить одного приговоренного к смерти. Он изнасиловал и убил семерых детишек. Мальчиков. Причем, перед тем как убить, пытал их со звериной жестокостью. Казалось бы, этот допрос не отличался от сотен других. Но эта сволочь открыто наслаждался своими воспоминаниями. И опять-таки для меня это было не в диковинку, по идее давно должен был привыкнуть, но тут… меня будто заклинило. Он говорил, а я все это видел, как наяву. Как семилетний мальчишка, захлебываясь кровью и слезами, зовет на помощь мать… В то самое время, как эта гнида загоняет ему в анальное отверстие сверло от дрели… — Кайсер прикрыл глаза и с трудом перевел дыхание. — Ну я и не сдержался…— Что вы сделали?— Опрокинул стол и попытался его убить.— Получилось?— Нет. Всего лишь сломал ему челюсть, нос и пару-тройку лицевых костей, повредил гортань и выбил глаз. Бакстер не мог меня оттащить, как ни старался. Лишь потом догадался треснуть меня чем-то тяжелым по башке. Я «поплыл», и он наконец сумел вытолкать меня из камеры.— А с тем что стало?— Увезли в больницу на месяц.— Удивляюсь, как вас после этого не уволили.Кайсер ответил не сразу, словно не решаясь раскрыть служебные тайны.— Меня спас Бакстер. Сказал надзирателю, что заключенный напал первым и пытался завладеть оружием, а я лишь действовал в рамках необходимой самообороны. — Кайсер вновь устремил взгляд на влюбленных. — Вы, конечно, сейчас спустите на меня всех собак и скажете, что я нарушил гражданские права того подонка?— А разве нет? Впрочем, я вас хорошо понимаю и не осуждаю ни капли. Я и сама иной раз лезла на рожон там, где нужно было тихонько сидеть в кустах и щелкать затвором камеры. Полагаю, вы не просто так сорвались. Его признания стали лишь поводом, а вы были на взводе уже когда ехали в Монтану.Кайсер удивленно взглянул на меня.— Вы правы. За неделю до того случая я не сумел спасти девочку. Расследовал ее дело в Миннесоте. Точнее, консультировал местную полицию. И мы были близки к тому, чтобы поймать маньяка. Очень близки. Но прежде, чем мы его взяли, он успел изнасиловать и задушить очередного ребенка. Если бы я тогда соображал быстрее… хоть чуть-чуть… девочка осталась бы жива.— Не вините себя понапрасну. К тому же все это в прошлом. Вы сами мне говорили: забудьте то, что не в силах изменить.— Это я так сказал, для красного словца… Просто вы произвели на меня атомное впечатление, вот я и решил блеснуть афоризмом.Его честность вызвала у меня улыбку.— Атомное… Во Вьетнаме так говорили.Он машинально кивнул.— Вы там были?— А как же.— На мой взгляд, вы слишком молодо выглядите для ветерана.— Я застал самый конец: семьдесят первый — семьдесят второй.Значит, ему сорок шесть или сорок семь, если тогда было восемнадцать.— Война, между прочим, закончилась в семьдесят третьем. А если считать официально, то и вовсе в семьдесят пятом.— В семьдесят первом отгремели последние крупные сражения, я это имел в виду.— В каких частях служили?— Пехота.— Вас призвали?— Сейчас модно так отвечать. Жаль, что не могу. Я отправился во Вьетнам добровольцем. Все в Штатах тогда чурались этой войны, а вояки стремились поскорее выбраться домой… И только я лез туда сам и по доброй воле. Не из-за геройства, по глупости. Что я тогда знал о жизни? Деревенский дурачок из Айдахо. Записался в школу рейнджеров, со всеми, как говорится, вытекающими последствиями.— Вы там видели журналистов? Фотографов? Что вы о них думали?— Что у меня своя работа, а у них своя.— Полегче…— Да, полегче. Я знал лишь пару-тройку журналистов, которые были нормальными ребятами. А остальные сидели по отелям и посылали на бруствер вьетнамцев, которые за деньги отщелкивали все «боевые» кадры. Таких журналистов я за людей не держал.— Такие и сейчас еще остались.— Мне, кстати, доводилось видеть вашу подпись под… скажем так, серьезными фотографиями. Вы такая же отважная, как и ваш отец?— Я не знаю, мне трудно сравнивать. Об отце мне известно только то, что я слышала от других. Тех, кто работал с ним в зоне боевых действий. Мне кажется, мы не похожи.— Почему вам так кажется?— На войне встречаешь разных людей. Есть те, кто прячется по отелям. Ну, таких, вы правильно сказали, можно даже не брать в расчет. Кто-то едет на войну с томиком Хемингуэя за пазухой, чтобы проверить себя «на вшивость». Для кого-то опасность и риск сложить голову — нормальный график жизни. Сумасшедшие люди. Вроде Шона Флинна, который разъезжал по ничейной полосе на мотоцикле, с камерой в руках. Наконец, есть профессионалы. Они идут на риск не ради адреналина, а потому что иначе нельзя. А работу делать все равно надо. Они прекрасно понимают, что такое опасность, и боятся за свою жизнь почище последней домохозяйки. Но идут вперед. Осторожненько, аккуратненько, пригибаясь, но вперед. И залезают в самое пекло, где рвутся артиллерийские снаряды и вокруг тебя вздымаются фонтанчики грязи от автоматных очередей.— Это мужественные люди, я таких всегда уважал, — заметил Кайсер. — И встречал среди солдат.— Что-то подсказывает мне, что вы и сами такой.Он не ответил.— Я точно знаю, что таким был мой отец. Между нами, девочками, он ведь никогда не считался гениальным фотохудожником. Выстраивать композицию, ловить редкие ракурсы — это все не про него. Зато он подбирался к «слону» так близко, как никто другой. А когда вся картина прямо перед твоими глазами, композиция и не требуется. Требуется просто щелкнуть и получить кадр. Этим и были уникальны его работы, за это их и ценили. Он исколесил вдоль и поперек Вьетнам, Лаос и Камбоджу. Двенадцать суток просидел в катакомбах под Кесаном — в самый разгар осады. У меня дома есть снимок, сделанный одним морским пехотинцем, — отец стоит на тропе Хо Ши Мина.Кайсер вдруг быстро взглянул на меня.— Откуда вы знаете выражение про «слона»?— Отец так говорил. Я часто спрашивала, почему у него такая опасная работа, а он пытался меня утешить и все представить в виде шутки. И однажды сказал, что солдаты называют боевые действия «увидеть слона». Как в цирке.— Да уж, это был цирк…— Я и сама это поняла, когда подросла.— Ну хорошо, если вы не похожи на своего отца, то на кого похожи? На кой черт вам сдались эти «горячие точки»?— Я больше ничего не умею. И потом — это надо кому-то делать.— Вы хотите изменить своими фотографиями мир?Я рассмеялась.— Поначалу хотела. Но славные денечки наивной юности остались позади.— Вы не правы. Если говорить серьезно, вы уже изменили мир. Да так, как многим и не снилось. Ваши фотографии открывают людям глаза на то, что прежде было от них скрыто. Вы говорите им правду о далеких событиях. Нелицеприятную правду. Это тяжкий труд.— Женитесь на мне!Он тоже засмеялся и шутливо ткнул меня в плечо.— Комплименты режут слух?— Нет, просто последний год нелегко мне дался.— И мне тоже. Последние два. Добро пожаловать в клуб великомучеников.Телефон Кайсера зазвонил снова, и на сей раз как-то особенно требовательно. Он честно пытался не обращать внимания, но звонки и не думали утихать. Наконец он вынул аппарат и сверился с определителем номера.— Это Бакстер. Из Квонтико, — бросил он мне и ответил на вызов. — Кайсер на проводе. — По мере того, как он слушал, лицо его становилось все более напряженным. — Хорошо, буду.Кайсер убрал телефон во внутренний карман пиджака и начал быстро прибирать на импровизированном обеденном столе.— Что-то случилось?— Он сказал: «Хватит прохлаждаться, пора приниматься за работу».— Есть новая информация?— Не знаю, но он попросил и вас с собой захватить. Будет видеосвязь с Квонтико. Он хочет, чтобы вы при этом присутствовали.Сердце сильно забилось.— Боже мой… Может быть, они выяснили что-то про Джейн? Как вы думаете?— Какой смысл загадывать? — Он лихо покидал пустые упаковки в мусорный контейнер, как заправский баскетболист кладет на тренировке «трехочковые». — Впрочем, у Бакстера действительно есть новости. Я это понял по его голосу.

Глава 7Штаб-квартира ФБР располагалась на четвертом этаже академии. Здесь все было устроено таким образом, что, где бы ты ни стоял, взору открывались лишь однообразные бесконечные коридоры с дверями кабинетов по обе стороны. Некоторые комнаты были открыты, и когда мы проходили мимо, я ловила на себе заинтересованные взгляды. Перед дверью с табличкой «Инспектор Патрик Боулс» мы остановились, и Кайсер дал мне краткое наставление:— Не робейте и говорите что думаете.— По-другому я не умею.Он ободряюще кивнул, и мы переступили порог просторного кабинета с огромным окном, выходящим на озеро. Справа в углу располагался массивный стол, за которым восседал крепкий седовласый мужчина с багровым лицом и цепкими зелеными глазами. Кайсер уже рассказал мне, что Боулс курирует все силы ФБР в Луизиане. В его личном подчинении находятся сто пятьдесят штатных агентов и свыше ста человек обслуживающего персонала. Выпускник юридической академии, Боулс успел поработать в шести разных территориальных отделениях ФБР и возглавлял несколько крупнейших расследований, главным образом связанных с вооруженными нападениями и ограблениями. Одет Боулс был так, словно стремился максимально дистанцироваться от формально подчинявшегося ему, но все-таки независимого агента Кайсера: костюм-тройка, заказанный явно в дорогом ателье, серебряные запонки и шелковый галстук. Когда он вышел из-за стола, чтобы поздороваться со мной, я обратила внимание, что туфли у него от «Джонстон энд Мерфи». Как минимум.— Мисс Гласс? — осведомился он, протягивая руку. — Патрик Боулс к вашим услугам.В его голосе слегка угадывался ирландский акцент. Я сразу вспомнила про Ирландский канал, но тут же мысленно одернула себя — сейчас там живут чернокожие и кубинцы, а ирландцев давно и след простыл. Памятуя о своей привычке не пожимать руки мужчинам, я все-таки заставила себя сделать это и одарила Боулса вежливой улыбкой.— Присаживайтесь, — пригласил он, царственным жестом указав на мягкие кожаные кресла.В дальнем конце комнаты я увидела доктора Ленца, вальяжно развалившегося на диване. Поняв, что к нему никто не присоединится, он недовольно поморщился, но встал и перешел к нам. Они с Кайсером даже не обменялись взглядами. Тот сел в кресло слева от меня, а Ленц опустился на диванчик у стены напротив. Увидев, что все заняли свои места, Боулс вернулся за свой внушительный стол. Кабинет был серьезный, и его хозяин производил такое же впечатление. Что ж, тем лучше.— Вам стало что-то известно о моей сестре? — без обиняков спросила я.— Вы уже познакомились с Дэниелом Бакстером? — проигнорировал мой вопрос Боулс. — Из Квонтико?— Давно.Он глянул на часы.— Мистер Бакстер хотел поделиться с нами кое-какой информацией. Мы сейчас пообщаемся с ним по спутниковой видеосвязи. Готовы?Не дожидаясь моего ответа, Боулс нажал какую-то невидимую кнопку у себя на столе, и в следующую секунду часть стены над головой Ленца отъехала в сторону, открыв нашим взорам огромный жидкокристаллический экран.— Бонд! Джеймс Бонд! — не удержавшись, съязвила я.Ленцу вновь пришлось менять диспозицию, из-за чего он помрачнел еще больше. Садиться рядом с Кайсером ему решительно не хотелось, поэтому он отошел к окну. Я украдкой глянула на Кайсера. Тот вел себя так, словно Ленца в комнате не было. Все-таки ничто человеческое сотрудникам ФБР не чуждо. Как, впрочем, и фотографам. Тем временем экран ожил, окрасился в ядовито-голубой цвет, а в правом нижнем углу его зажегся таймер.— Над экраном установлена камера, — предупредил Боулс. — Так что Бакстер тоже будет нас видеть.А вот и сам Бакстер — легок на помине — возник на экране и с ходу заговорил:— Привет, Патрик. Привет, мисс Гласс, Джон и Артур.Изображение и звук были безупречными. А собственно, чего еще я могла ожидать от спутниковой связи в штаб-квартире ФБР? Бакстер говорил со всеми, но смотрел прямо на меня, отчего вдруг возникло ощущение, что он стоит передо мной в двух шагах, а не находится за много миль от этого кабинета.— Мисс Гласс, с тех пор как вы позвонили мне из самолета по пути в Нью-Йорк, мы успели подключить к нашему делу чертову уйму самых влиятельных ведомств. В частности, министерство юстиции и Госдепартамент прилагают все мыслимые усилия к тому, чтобы передать в наше распоряжение картины из серии «Спящие женщины». Обычно подобные переговоры длятся неделями, но ввиду исключительности сложившейся ситуации мы продвигаемся значительно быстрее. В настоящий момент у нас есть уже шесть полотен. Мы немедленно приступили к их анализу, задействовав не только своих, но и привлеченных экспертов из самых разных областей. И первые результаты не заставили себя ждать. Сразу скажу, что отпечатков пальцев на самих картинах мы не нашли.— Проклятие! — без всяких церемоний буркнул Боулс.— На рамах и стеклах их, разумеется, предостаточно, но, боюсь, к нашему делу это не имеет отношения. Что нам еще удалось обнаружить? Во-первых, следы талька — вполне возможно, что художник работал в резиновых перчатках. Есть основания считать, что одна из полученных нами картин является первой в серии. Тальк найден и на ней. Это говорит о том, что художник стремился сохранить свое инкогнито с самого начала. То есть он не учится на собственных ошибках. Он их изначально не совершает. В настоящий момент картины подвергаются рентгеноскопическому исследованию. Может быть, удастся обнаружить какие-то скрытые знаки или так называемых призраков.— Каких еще призраков? — спросил Боулс.— Первоначальное изображение, поверх которого нанесено другое. Картина под картиной, — впервые подал голос Ленц.— Не исключено, что с помощью рентгена мы найдем отпечатки пальцев на самом холсте, под слоем внешней краски, — продолжал Бакстер. — Будем надеяться, что злоумышленник не считал нужным соблюдать осторожность, делая наброски. Ведь он потом покрыл холст краской.— Я бы на это особо не рассчитывал, — заметил Кайсер. — Художники знают, что давно изобретен рентген.— Спасибо, что позвали меня сюда, — сказана я, глядя на экран. — Но все-таки чем объясняется срочность этого разговора?— Мы сейчас до этого дойдем, потерпите немного, — ответил Бакстер и продолжил: — Всего мы договорились о восьми картинах. Шесть уже есть, две будут в Вашингтоне завтра-послезавтра. Владельцы еще шести полотен — все из Азии — разрешили нашим экспертам изучить картины на месте. Ребята уже в пути.— Остается еще пять холстов, — быстро подсчитал Кайсер. — Всего ведь их было девятнадцать.Бакстер кивнул.— Оставшиеся пять являются собственностью некоего Марселя де Бека.— Лягушатник? — проворчал Боулс, уже предчувствуя недоброе.В этот момент что-то щелкнуло у меня в мозгу. Кристофер Вингейт что-то говорил о французе с Каймановых островов…— Не совсем, — проговорил Бакстер. — Де Бек родился в Алжире в тридцатом, потом семья перебралась во Вьетнам, тогда еще французскую колонию. Отец держал там свой бизнес, вложив все состояние в чайные плантации.— А теперь де Бек живет на Каймановых островах, — сказала я.— Откуда вы знаете? — вскинул на меня воспаленные от недосыпания глаза Бакстер.— Вингейт упоминал о нем.— Так что этот де Бек? Мы с ним не договорились? — спросил Кайсер.— Точно. Он не только отказался предоставить нам во временное пользование свои картины, но и не разрешает экспертам осмотреть их на месте. Категорически.Кайсер и Ленц впервые за этот день переглянулись.— Чем он мотивирует свой отказ?— Сказал, что это его стеснит.— Вот гад… — пробормотал Боулс. — Какого черта он ошивается на Кайманах? Прячется?— Именно, — подтвердил Бакстер. — В семьдесят пятом, когда мы эвакуировали на вертолете последних американцев с крыши нашего посольства в Сайгоне, де Бек рванул оттуда на личном самолете. А свои плантации продал буквально за считанные дни до наступления красных. Одно это уже вызывает подозрения. Но если бы только это! Известно, что де Бек был связан с разведками обеих противоборствующих сторон и работал по принципу «и нашим, и вашим». Поговаривают также, что он крупно нажился во время той войны, проворачивая различные темные сделки.— Это называется мародерством, — презрительно скривившись, обронил Кайсер.— А четыре года назад, — продолжал Бакстер, — де Бек оказался замешан в аферу с фальшивыми ценными бумагами на Парижской бирже. Якобы где-то в Африке нашли месторождение платины и все такое. В итоге ему пришлось, конечно, навострить лыжи, но свои пятьдесят миллионов он на сделке заработал.Боулс даже присвистнул.— Французы не могут выдернуть его с Каймановых островов, потому что де Бек вовремя подсуетился и оформил себе канадское гражданство. А у Канады и Кайманов нет соглашения о взаимной выдаче преступников.— А у нас есть? — спросил Боулс, которому личность де Бека почему-то явно не давала покоя больше, чем другим.— У нас есть, но де Бек не совершал преступлений на территории США. Другими словами, мы его за воротник взять не можем.— Как сказать, — не унимался Боулс. — Если мы наберем достаточно улик по нашим похищениям, подтверждающих преступный сговор группы лиц, возможно, нам удастся под шумок прихватить и де Бека.— У нас сейчас нет улик, Патрик, — терпеливо напомнил ему Бакстер.А Кайсер вдруг озвучил мысль, которая вертелась у меня на языке последние несколько минут:— Господа, а при чем тут Джордан Гласс? Зачем мы ее сюда позвали?Бакстер вновь глянул на меня с экрана.— Месье де Бек решил напоследок подсластить нам пилюлю и сделал довольно неожиданное предложение. Он лично сказал мне, что позволит нам сфотографировать его «спящих женщин»… Он так и отзывается о своих картинах, словно речь идет о живых людях… Но лишь в том случае, если фотографом будет мисс Гласс.В комнате воцарилась немая сцена. Все взоры были обращены ко мне. А я почувствовала противный холодок под блузкой и жалко пролепетала:— Не понимаю, почему я?— Честно говоря, я надеялся, что вы поможете нам понять это, — ответил Бакстер.— А может, это он убийца? — предположил Боулс, как видно, не признающий никакой дипломатии в деловых разговорах со своими. — Сначала он разобрался с Джейн Лакур, а потом узнал, что у нее есть сестра-близняшка, и решил повторить удовольствие.Ленц быстро глянул на меня и, пожевав губами, раздраженно бросил:— Пожалуйста, держите свои гипотезы при себе! Особенно гипотезы относительно преступлений, с которыми никогда не имели дела! Мы здесь не налетчиков ловим!— Артур! — воскликнул с экрана Бакстер.Лицо Боулса — и без того красное — еще больше налилось кровью. От неожиданности он лишился дара речи.— Прошу прошения за резкость, — не глядя на него, глухо проговорил Ленц.— Де Беку семьдесят, — сказал Бакстер. — Если он вдруг окажется серийным убийцей, это будет уникальный случай в истории человеческой цивилизации. Для кунсткамеры.— Ему необязательно убивать своими руками, — подал голос Кайсер, и на него обратились удивленные взоры. — Он вполне может выбирать будущих жертв. Необходимо узнать, бывал ли он в Новом Орлеане в последние полтора года. И если да, то как часто.— У де Бека личный самолет, — заметил Бакстер. — «Сессна-ситейшн». Отследить его рейсы довольно сложно, но мы пытаемся.Ленц впервые обратился к Кайсеру:— Ты всерьез полагаешь, что преступник — в данном случае мы не обсуждаем его амплуа: убийца или художник, — который до сего момента действовал предельно осторожно и ничем себя не выдал, теперь вдруг открыто зазывает к себе новую жертву, да еще и на глазах у ФБР?— Этого нельзя исключать, — ответил Кайсер. — Он может воспринимать это как эффектную точку, которую хочет поставить… в серии. Он понял, что мы установили связь между похищениями женщин и появляющимися картинами. Он убил Вингейта — или заказал, — а значит, лишился проверенного источника доходов. И потом, он старик и не может не осознавать, что ему недолго осталось. И вот он принимает решение завершить игру. С большой помпой.Несмотря на свое отношение к Кайсеру, Ленц не высмеял его гипотезу, а задумался над ней.— Если он решил поставить на себе крест, зачем ему было убивать Вингейта? Какой смысл?— Это был чисто инстинктивный поступок с его стороны. Первая и неосознанная реакция на внезапную опасность. Точно так же отреагирует самоубийца-висельник на неожиданно заползшую к нему на табуретку змею — раздавит ее сапогом.Ленц пожевал губами.— А вчера де Бек, часом, не летал в Нью-Йорк?— Нет, — тут же ответил Бакстер. — В последние двадцать четыре часа его «сессна» не покидала свою стоянку на Большом Каймане. Это мы установили точно. Но конечно, проверим еще и коммерческие рейсы.— А не хочет ли он прислать свой самолет за мисс Гласс? — спросил Ленц.— Именно это он и предложил. И еще… он подчеркнул, что мисс Гласс должна быть одна.Кайсер даже схватился руками за голову.— А полы ему дома не помыть?!— Джон, мы не в том положении, чтобы выбирать. Давайте пока исходить из того, что он нам предлагает… — заговорил Ленц, но запнулся, натолкнувшись на яростный взгляд Кайсера.— Послушай, доктор, ты давно знаешь этого де Бека?— Я знаю его ровно столько же, сколько и ты. Десять минут.— Так что же ты…Он не договорил.— Я поеду, — произнесла я в полной тишине.— Если вы и поедете, то не на тех условиях, которые выдвинул де Бек. Это было бы безумием, — сказал Бакстер.— Не надо туда ехать ни на каких условиях, — возразил Кайсер. — Мы не сможем контролировать ситуацию на Кайманах. Забудьте об этом.— Нам нужны эти картины, Джон…— Если мы ее всю облепим «жучками» и посадим в наш самолет, — заговорил Боулс, — и туда же погрузим отряд по спасению заложников… Все может получиться. Чуть что, она сразу включает сирену, наши ребята вламываются в дом и выволакивают оттуда обоих — ее и де Бека!— Чуть что, говорите? — ядовито переспросил его Кайсер. — Что вы под этим подразумеваете? А если де Бек сразу приставит к ее голове пистолет? Что будет делать ваш спасательный отряд, сидя в это время в аэропорту в трюме самолета?— Какой отряд?! Вы что, все с ума тут посходили?! — воскликнул наконец и Ленц. — Какой, к чертовой матери, может быть спасательный отряд на территории иностранного государства?!— А что? Мы можем договориться с англичанами! — не сдавался Боулс. — Кайманы — их колония!— Боже, куда я попал?.. — прошептал Ленц, прикрыв ладонью лоб.То ли он забыл, что именно Боулс тут начальник, то ли был уверен в поддержке Бакстера, то ли невежество хозяина кабинета настолько вывело его из себя — но он уже не мог сдерживаться.— Дайте мне сказать, — обратилась я одновременно к Кайсеру и Ленцу. — Вы что же, господин Боулс, полагаете, что семидесятилетний старик рыскает по Новому Орлеану и похищает двадцати-тридцатилетних женщин? И не оставляет никаких следов? Так вот! Моя сестра совершала ежедневные трехмильные пробежки и работала с гантелями. Я очень извиняюсь, но, боюсь, в мире найдется не много людей в возрасте Марселя де Бека, которые ушли бы от Джейн на своих ногах после попытки напасть на нее.— Кстати, семьдесят лет не так уж и много, — вдруг задумчиво произнес Ленц. — Я знаю пару-тройку таких старичков, которые еще очень даже ничего для своего возраста.— И потом, не забывайте об электрошокере, след которого мы нашли у женщины, похищенной с автостоянки, — заметил Кайсер. — Впрочем, если де Бек действительно имеет отношение к похищениям, логичнее всего предположить, что он участвует в этом деньгами. Платит сначала похитителю, а потом художнику. И того и другого найти не так сложно. На роль похитителя, скажем, вполне сгодится преступник, который находится в розыске и нуждается в средствах. Или даже кто-то из личной охраны де Бека. Откуда мы знаем, где он их себе набирает? Какой-нибудь отставной боевик из израильского МОССАДа или французского Иностранного легиона.— Изящная версия, — изрек Ленц. — Вполне имеет право на существование.— Кто его знает, может, де Бек сам потом кропает эти картины, — проворчал Боулс.— Он коллекционер, а не художник, — снисходительно глянув на него, возразил Ленц. — Но дело не в этом. Если де Бек оплачивает преступления, почему у него всего пять полотен? Что могло помешать ему обзавестись остальными?— А если он их перепродает? — предположил Бакстер.— Человек, который запросто может срубить пятьдесят миллионов, не станет распродавать свою коллекцию, — сказал Боулс.— Причин тому множество. Тщеславие, например, — заметил Кайсер. — Может, он хочет поразить мир искусства, вызвать в нем фурор, ажиотаж, да что угодно. Мы еще не видели этого де Бека, а уже пытаемся разобраться в его фантазиях.Я сидела и не понимала, кто с кем спорит. При всей своей взаимной неприязни Кайсер и Ленц относились друг к другу с уважением. Бакстер высоко ставил их обоих, потому и подключил к расследованию. А Боулс… Он, похоже, так и не уразумел до конца, с чем на сей раз имеет дело.И тут я кое-что вспомнила.— Вингейт говорил, что де Бек купил пять первых картин из серии «Спящие женщины», — сказала я, глядя на Бакстера. — Так как же вы могли отыскать на них следы талька, если де Бек их вам не отдал?— Картины продавались не в том порядке, в каком создавались, — не задумываясь ответил он. — Мы подвергли анализу первую из написанных, самую абстрактную. А на рынок сначала попали более поздние полотна, которые художник писал уже в реалистической манере.— В такой же манере работали «пророки», — обронил Ленц.— Да, Вингейт и про них упоминал. Целую лекцию мне прочитал об искусстве.— Еще бы! Чтобы зарабатывать столько, сколько он, надо знать и любить свое дело.— А вы сказали де Беку, что я сотрудничаю с вами? — поинтересовалась я.— Похоже, он и так это знает.— Откуда? — спросил Кайсер.— Понятия не имею.Кайсер всем телом повернулся к Боулсу.— Вы уверены, что в этом здании нет болтунов?Тот фыркнул.— Если они где-то и есть, то не в этом здании.Несмотря на всю безапелляционность сделанного заявления, Кайсер и Ленц в него, похоже, не очень поверили.— Итак, давайте заканчивать. Какое решение мы принимаем? — буркнул Боулс, вспомнив, видимо, о том, что он тут начальник.— Я еду на Кайманы, — развела я руками. — Так или иначе, а ехать придется.Ленц ободряюще кивнул мне, а на Кайсера я и смотреть боялась. Но он сам напомнил о себе:— Если вы думаете, мисс Гласс, что это будет похоже на пресс-тур по экзотическим местам, то, боюсь, ошибаетесь.Краска мгновенно прилила к моему лицу.— Мне льстит ваша забота обо мне, агент Кайсер. Если бы она еще как-то помогала нам в расследовании похищений!— Она права, — заметил Ленц.— Так, послушайте, что я вам всем скажу, — подал голос с экрана Бакстер. — Мисс Гласс хочет ехать. Пусть едет. Давайте примем это как данность. Чем мы можем ей помочь?— Ей потребуется охрана. И прямо с этой минуты, — тут же сказал Кайсер. — Мы не знаем, чего можно ждать от преступника. Мы даже не знаем основного мотива преступлений. Может быть, у де Бека есть свои люди в Новом Орлеане. И он пудрит нам мозги, приглашая ее на Кайманы, а сам уже отдал приказ об уничтожении.— Допустим, — кивнул Бакстер. — Патрик, дружище, отряди кого-нибудь из своих агентов в помощь мисс Гласс, хорошо?Боулс всем своим видом выразил согласие.— Мисс Гласс, — официально обратился ко мне Бакстер. — Я очень благодарен вам за желание помочь в расследовании и готовность пойти на риск. Если бы Кайсер знал вас так же хорошо, как я, он давно бы понял, что спорить с вами бесполезно.— Джон, отведи ее к моим ребятам и сам подбери телохранителя, — поручил Кайсеру Боулс. — На свой вкус.Кайсер молча поднялся и вышел из комнаты, ни с кем не попрощавшись и даже не взглянув на меня. Я тоже поднялась, кивнула всем с достоинством, которое воспитывается годами работы в той сфере, где начальники всегда мужчины, и последовала за Кайсером.Как я и думала, он поджидал за дверью и тут же набросился на меня:— Ваши военные командировки притупили в вас способность трезво оценивать степень риска. В сравнении с городскими снайперами, растяжками в джунглях и перестрелками в чистом поле поездка на Кайманы вам кажется чем-то вроде отдыха. Это ошибка! В зоне вооруженного конфликта журналисту угрожает только невезение. Вы можете в любой момент поймать шальную пулю или наступить на мину, но по крайней мере ни у кого нет конкретного желания лишить вас жизни. А де Бек, если он связан с похищениями, возможно, только об этом и мечтает! Вы понимаете это или нет? Кто знает, как он вас примет? А если с ходу приставит нож к горлу и рассмеется в лицо?— Вы закончили?— Я закончу только когда вы передумаете лететь на Кайманы. Мы, уверен, сможем найти другой способ добраться до тех картин. Нет ни острой необходимости, ни даже большого практического смысла лезть в эту мышеловку.— У вас есть сестра, агент Кайсер?— Нет.— А брат?— Есть.— Тогда о чем мы спорим?!Он тяжело вздохнул и опустил голову. Я хотела было пройти мимо него, но он схватил меня за плечо.— Вы не забыли, что вам теперь полагается телохранитель?— Я о нем не просила, а впрочем, как хотите. Только пусть это будет человек, а не робот. — Я положила ладонь на его согнутую руку. — Не считайте меня, пожалуйста, дурой. Я все понимаю. Но и вы меня поймите.— Чем планируете сейчас заняться?— Пойду покупать подарки для племяшек. Потом побуду с ними и с Марком. Возможно, переночую там.— Это на проспекте Садов? Где пропала ваша сестра?— Да, но остальные женщины пропали в других местах. Нынче в Новом Орлеане негде дышать спокойно. Разве только здесь, в окрестностях академии. Кстати, где вы живете?— На том берегу. Как и другие сотрудники ФБР.Кайсер пошел вперед, показывая мне дорогу.— Что-то я не слыхала, чтобы здесь кого-то похищали или убивали.— Мы обычными убийствами не занимаемся.— А необычными?— А необычными занимаемся.— Может, вы сами решили стать моим телохранителем?Он усмехнулся:— У меня слишком много другой, менее приятной работы. Я найду вам надежного человека. И даже догадываюсь, кто это будет.— Он крепкий и суровый?— С чего вы взяли, что это вообще будет он?— Ага, значит, крепкая и суровая.— Ее хобби — стрельба из спортивного пистолета. Она днюет и ночует в тире.— Настоящая коммандос?— Да, входит в отряд быстрого реагирования.— Мужчина в юбке! Надеюсь, она не будет ко мне приставать?Кайсер скосил на меня глаза и фыркнул.— Будь вы сотрудником ФБР, вам поставили бы на вид за такие слова.— Слава Богу, я не сотрудник ФБР.— Почему вы считаете, что, если женщина служит в силовом ведомстве, она обязательно должна быть лесбиянкой?— Потому что я таких уже повидала на своем веку.— Вы двадцать лет отработали в зонах вооруженных конфликтов, что приравнивается к военной карьере. Вы сами-то, часом, не лесбиянка, мисс Гласс?— Нет, агент Кайсер, я не лесбиянка.Теперь настала его очередь смотреть на мою левую руку. Кольца он там, понятное дело, не нашел. И поднял на меня глаза. Я улыбнулась:— Успокойтесь, Кайсер, я из сексуального большинства. Так где мой телохранитель?Он миновал лифты и направился к лестнице.— Это вместо утренней зарядки? — спросила я, еле поспевая за ним.— У нас очень медленные лифты. Их только за смертью посылать.Мы спустились на один лестничный пролет и оказались в огромном зале, разделенном плексигласовыми перегородками, словно пчелиные соты. Тишина и покой, царившие этажом выше, казались невозможными в этом человеческом муравейнике. В зале не смолкал гул голосов, здесь обреталась куча народу, все сновали туда-сюда с крайне озабоченными лицами, словно защитники крепости во время вражеской осады. Кондиционеры работали на полную мощность, но это не помогало. Я только сейчас поняла, каково это — быть сотрудником ФБР в городе, где на протяжении последних полутора лет одна за другой бесследно исчезают женщины и где день ото дня нарастает паника. За стенами этого учреждения о Джейн давно не помнят. Город живет воспоминаниями о последней жертве и в страхе ждет сообщений о новой. А здесь о Джейн никто не забыл. Здесь помнят всех, в том числе и самую первую. Я понимаю, отчего такие хмурые лица у этих людей — они переживают, что за все эти месяцы ни на йоту не приблизились к разгадке тайны.Мы с Кайсером медленно протискивались вперед, а я ловила на себе быстрые взгляды: это она… та, которая первой наткнулась на картины… та, которая фотограф… та, у которой похитили родную сестру… та, которая спаслась на пожаре…В углу зала я увидела небольшой закуток, отделенный от общего пространства настоящими стенами и дверью. Кайсер пропустил меня вперед и вошел следом. В закутке за столом сидел человек в белой рубашке с короткими рукавами и говорил по телефону. Его кабинет был раз в пять меньше кабинета Боулса, но начальственные нотки в голосе угадывались столь же явственно. Закончив разговор, он поднял на нас глаза и вдруг весело подмигнул Кайсеру.— Здорово, Джон! Выкладывай!Я видела, что он заранее готов к любому разговору и к любой просьбе.— Билл, познакомься, это Джордан Гласс. Мисс Гласс, это Билл Грэнджер, начальник отряда быстрого реагирования.Грэнджер, не поднимаясь из-за стола, перегнулся мне навстречу и с чувством пожал руку. Я просто не успела уклониться от рукопожатия.— Мне очень жаль, что в этом деле фигурирует и ваша сестра, мисс Гласс. Мы делаем все возможное, поверьте.— Спасибо, я верю.— Инспектор хочет приставить к мисс Гласс нашего человечка. На несколько часов, — сказал Кайсер. — Может, на сутки. Непосредственной угрозы не просматривается, но мы хотим быть за нее спокойны. Как насчет Венди Трэвис? Выделишь?Грэнджер ожесточенно покусал нижнюю губу, затем решительно поднялся и вновь снял трубку телефона.— Так и быть, но не надолго, — бросил он нам с Кайсером и тут же совсем другим голосом крикнул в трубку: — Зайди ко мне, есть дело! — Положив трубку, он вновь глянул на Кайсера. — Я слышал, у вас там только что была видеосвязь с Квонтико и вроде сам Бакстер вот-вот к нам пожалует. Что вы задумали, ребята?— Четкого плана пока нет.— Моим орлам найдется работка?— Очень на это надеюсь, но не теперь.В дверь постучали, и она тут же открылась. Я повернулась на звук и увидела на пороге молодую женщину. Чуть ниже меня, но заметно крепче. Привлекательные типично англосакские черты. В темно-синей юбке, кремовой блузке и пиджачке от Лиз Клейборн она смахивала на менеджера среднего звена крупной компании, если бы не пистолет, уголок которого выглядывал из-под полы расстегнутого пиджачка.— Мисс Гласс, — сказал Грэнджер, — познакомьтесь, это специальный агент Венди Трэвис. Венди, это Джордан Гласс. Я хочу, чтобы вы провели этот день вместе. Будь умничкой, Венди.Агент Трэвис вежливо улыбнулась мне и протянула руку. И это было почти мужское рукопожатие с ее стороны.— Только захвачу сумочку, — сказала Венди.Я думала, что она сразу же убежит, но она задержалась и глянула на Кайсера. Тот подмигнул ей:— Спасибо, Венди, я всегда знал, что ты лучший кандидат.Вся светясь от счастья, та наконец скрылась за дверью. Обернувшись к Грэнджеру, я увидела, что тот прячет в усах довольную ухмылку.

Глава 8Я сидела на Сен-Шарль-авеню в припаркованном «мустанге» и никак не могла набраться духу выйти из машины. Я остановила ее в квартале от дома, чтобы дети, чего доброго, не увидели меня в окно. Венди стояла в нескольких метрах, прячась в тени раскидистого дуба.Мы легко с ней сошлись, и я действительно чувствовала себя в полной безопасности, пока она была рядом. Уж на кого-кого, а на Венди вряд ли произвел бы впечатление мой рассказ о том, что Джейн совершала ежедневные трехмильные пробежки и работала с гантелями. Зато мне очень легко было представить агента Трэвис в тире, где коллеги-мужчины в очередной раз негодуют из-за того, что эта чертова девчонка опять их обставила на всех мишенях. Венди пришла в Академию ФБР в девяносто втором. Услышав об этом, я сразу поняла, что она из поколения Кларис Старлинг — вчерашних школьниц, в огромном количестве устремившихся на учебу в ФБР под впечатлением от вдохновенной игры Джоди Фостер в знаменитом триллере «Молчание ягнят».Что ж, в этом нет ничего зазорного. Когда я сама посмотрела «Энни Холл» Вуди Аллена в тысяча девятьсот семьдесят седьмом, то потом еще целый месяц разгуливала по окрестностям в штанах-шароварах, с мужским шейным платком и в шляпе. По крайней мере, душевный порыв Венди обернулся для нее достойной работой в серьезном учреждении.Я очень долго выбирала подарки для племянников, но Венди не торопила меня и даже давала советы. Генри уже восемь. Его назвали в честь деда — отца Марка. А Лин всего шесть, и ее назвали в честь бабушки — нашей с Джейн мамы. С тех пор, как одиннадцать месяцев назад я уехала из Нового Орлеана, мне лишь однажды удалось с ними повидаться. Конечно, я обещала им совсем другое, но сдержать слово было мучительно. Ничего удивительного: ведь мы с их пропавшей без вести матерью похожи, как две капли воды. Кроме того, как бы Марк ни пытался психологически подготовить их к моим визитам, я знала, что буду испытывать чувство вины, а дети — биться в истерике.Последние пару минут Венди неотрывно смотрела на меня, посылая мысленные призывы выйти наконец из машины. Она знала, что я нервничаю. Час назад я уговорила ее отвезти меня в бар. Она не пила, а я не сумела отказать себе в двух джин-тониках. Так и сказала ей: «Для храбрости». За короткой беседой она поведала мне много интересного о местной штаб-квартире ФБР. Вспоминала, что поначалу Боулс все никак не мог приноровиться к местной преступности и политике — а вплоть до последнего времени жители Нового Орлеана не видели между ними большой разницы, — но потом осмелел. В настоящее время в суде разбирается дело бывшего губернатора. Удалось Боулсу приструнить и некоторых других прежних «шишек». А вот Джон Кайсер… О нем Венди не хотела ничего говорить, и каждый ответ на свой вопрос я вытягивала из нее буквально клещами. При этом она смотрела на меня так, что сомнений не оставалось: Венди пытается оценить, какого рода интерес я питаю к Кайсеру и не представляю ли для нее угрозу…По словам Венди, Джон был главной звездой штаб-квартиры. Весь женский персонал бесстыдно флиртовал с ним, но тот игнорировал знаки внимания. За все время его пребывания в Новом Орлеане ни одного свидания, ни одного букета цветов, ни одного «мужского взгляда», брошенного украдкой. Такое поведение восхищало агента Трэвис. Как и биография кумира. Он служил шерифом в Айдахо, когда туда однажды наведался Дэниел Бакстер. В соседнем округе орудовал серийный убийца, и одно из преступлений было совершено на территории, подотчетной Кайсеру. В конце концов, они сообща поймали маньяка, и Кайсер очень быстро расколол того на допросах. Впечатленный этим Бакстер дал молодому шерифу рекомендацию для поступления в Академию ФБР, хотя и не питал особых надежд на то, что «деревенскому простачку» удастся выдержать серьезный конкурс. А Кайсеру удалось. По окончании учебы Джон работал в Спокане, Детройте и Балтиморе, а потом Бакстер выписал его к себе в Квонтико. Его коэффициент раскрываемости преступлений действительно был одним из лучших за всю историю «серийного подразделения». А потом случилось то происшествие…Когда я сказала Венди, что уже знаю о случае в Монтане, она глянула на меня с подозрением. Каким это образом, спрашивается, я успела за один день то, на что она потратила несколько недель, а то и месяцев?— От него ушла жена. Он и об этом вам рассказал?— Нет.Удовлетворенная ухмылка.— А вот мне рассказывал. Она, видите ли, не выдержала его напряженного рабочего графика. Обычная история… В последнее время мы женимся и выходим замуж почти сплошь за своих. Вообще-то ему надо было вовремя осознать угрозу и предотвратить распад семьи, но он был так занят, что ни на что не обращал внимания. И она ушла. А он ее не задержал.— А дети?Она покачала головой.— Он говорил, что служил во Вьетнаме. Вы что-нибудь знаете об этом?— Нет, об этом он старается не вспоминать. Но Боулс рассказывал Грэнджеру, что он как-то видел послужной список Джона — у него полным-полно боевых наград. Одно время Боулс очень хотел видеть Кайсера в отряде быстрого реагирования, и Грэнджер даже пытался вести переговоры, но Джон уперся. Сказал, что аналитическая работа его привлекает больше. А вы как считаете?— Я не удивляюсь этому его решению. Люди, побывавшие на войне, потом довольно скептически относятся к силовым методам разрешения конфликтов.Венди закусила губу, и я испугалась — уж не обиделась ли?— А вы ведь бывали на войне? — вдруг тоном любопытного ребенка спросила она. — И видели своими глазами реальный бой?— Не только видела, но и снимала на пленку.— А в вас когда-нибудь стреляли?— И попадали.Я поняла, что резко поднялась в ее глазах.— Это больно?— Не рекомендую пробовать. Однажды меня ранило шрапнелью прямо… в задницу. А шрапнель гораздо хуже пули. Вот меня тогда припекло так припекло!Мы рассмеялись. Когда мы выходили из бара, я уже точно знала, что она по уши влюблена в Джона Кайсера и до смерти боится, что я могу стать соперницей.Венди облегченно вздохнула, когда я наконец набралась мужества, вылезла из «мустанга» и быстро направилась к дому Марка. Собственно, это был не дом, а самый настоящий особняк. Джейн и Марку повезло. Точнее, Джейн повезло с Марком. В этой части Сен-Шарль-авеню одни железные решетки на парадных воротах могли стоить дороже, чем целые квартиры в других районах Нового Орлеана. Я быстро взбежала на крыльцо и, не давая себе времени на дальнейшие сомнения, стукнула пару раз в дубовую дверь массивным медным кольцом. Я думала, что мне откроет Аннабель, пожилая служанка семейства Лакур, которая перешла к Марку «по наследству», но на пороге показался сам Марк.Говорят, что людям обычно везет с чем-то одним — либо с внешностью, либо с деньгами. Марку Лакуру повезло сразу со всем. У него были песочного цвета волосы, голубые глаза, абсолютно римский профиль и крепкое, тренированное тело спортсмена. Марк выглядел лет на десять моложе своего возраста, а стукнуло ему почти сорок два. Когда родились дети, он было потолстел на несколько килограммов, но переживания, вызванные похищением Джейн, все вернули на свои места. Весь последний год он занимался в тренажерном зале словно одержимый — лишь бы забыться. И теперь — в синих шерстяных брюках, рубашке от «Брукс бразерс» и кожаных туфлях — выглядел почти как модель.Увидев меня, Марк тут же расплылся в улыбке. Он быстро притянул меня к себе, и я ответила на его объятие. От него пахло дорогим одеколоном.— Джордан… — пробормотал он, когда я наконец отстранилась. — Как хорошо, что ты приехала.Он пропустил меня в просторный холл, запер дверь и повел в гостиную, которая словно сошла с обложки журнала «Архитекчурал дайджест». В комнате поддерживался идеальный, музейный порядок. Ни оброненной игрушки, ни коробки от пиццы, ни пылинки. Я даже не сразу решилась опустить пакеты с подарками на пол. Джейн тоже была чистюлей, но все же не до такой степени. После ее исчезновения жизнь в доме потихоньку начала возвращаться в то русло, которым из поколения в поколение текла в семье Лакур. Мне вдруг стало жалко детей — каково им здесь расти и в их-то возрасте поддерживать неизменный стерильный статус-кво?— Генри и Лин наверху? — спросила я, присев на краешек кресла-качалки, которое выглядело так, что не хватало только натянутой вокруг ленты с табличкой: «Экспонаты руками не трогать!»— Они сейчас у моих родителей. — Марк опустился напротив меня на диван.— Да?.. А когда вернутся?— Отец купил городской дом в паре кварталов отсюда. Они приведут детей, как только я позвоню.«Как только он позвонит?»— Что-то случилось, Марк?— Я хотел бы поговорить с тобой, прежде чем ты с ними увидишься.— О чем?— Хочу подготовить тебя. Ты должна знать одну вещь.— Не тяни, Марк!Он сделал продуманную паузу, даром что слывет успешным адвокатом.— Дети знают, что Джейн умерла.— Что?!— Мне пришлось сказать им. У меня не было выбора.Мы все-таки ужасные лицемеры. Целый год я старательно убеждала себя в том, что Джейн больше нет, множество раз оплакала ее и похоронила в своем сердце. Но теперь, услышав заявление Марка, которое лишь словесно подтверждало мои мысли, вдруг испытала приступ крайнего возмущения и детской обиды…— Но ведь ты сам не знаешь, умерла ли она!Марк покачал головой и вздохнул:— Сколько еще времени тебе нужно, чтобы смириться с этим? Твоего отца нет уже почти тридцать лет, а ты все еще на что-то надеешься! Но, Джордан, войди в мое положение! Я воспитываю детей, а они не могут ждать так долго.— Ты не то говоришь, Марк, не то…— А что я должен говорить? Поначалу они думали, что Джейн выкрал «плохой человек», что она страдает у него и не может вернуться домой, потому что он ее не отпускает. Эта версия при всем ее удобстве не могла жить вечно! Дети впали в ступор, вся их жизнь превратилась в сплошное ожидание мамы. Они больше ничем не занимались, почти не ели, почти не спали. Дни напролет сидели на подоконнике и смотрели на улицу, срывались на каждый телефонный звонок. Это не могло так дальше продолжаться, Джордан. Поэтому в конце концов мне пришлось сказать им, что Бог забрал маму к себе на небеса и она там теперь вместе с ним, а не с «плохим человеком». И смотрит на нас сверху, и думает о нас.— Неужели они не спрашивали, как именно она умерла?— Спрашивали. Я сказал, что она заснула и не проснулась.«Господи…»— А они что?— А они только спросили: ей было больно?Я спрятала лицо в ладонях. Но Марк не унимался:— У меня не было выбора, Джордан. Пойми, я отец и мне решать. Пожалуйста, не говори им ничего об этом расследовании, которое вы сейчас ведете. О картинах, об уликах. Ни слова! Ни слова о том, что может наполнить их безумной надеждой и новым ожиданием счастливого конца. Потому что его не будет. И ты знаешь это так же хорошо, как и я. Все те женщины мертвы. Все до единой.Может, все дело в том, что у меня нет собственных детей. Может, я и понятия не имею, как надо воспитывать маленьких людей. Особенно тех, на долю которых выпали такие страдания.— Я хочу, чтобы ты была с ними рядом, стала частью их жизни, — продолжал Марк. — Но пожалуйста, давай больше не будем возвращаться к этому вопросу. Джейн умерла. И точка. Мы даже заказали по ней панихиду.— А почему я узнаю об этом только сейчас?— Ты была в командировке, как, впрочем, и всегда. И мы не знали, как тебе сообщить.— Мой агент всегда в курсе, где меня найти.— Хорошо, тогда я скажу по-другому. Я не хотел, чтобы при этом присутствовала женщина, как две капли воды похожая на их мать, которую они в тот самый момент отпевали!— Черт, Марк, что ты наделал?.. — произнесла я, качая головой. — Я не говорила тебе до сих пор, но… Одним словом, восемь месяцев назад у меня дома раздался телефонный звонок. Звонили из Таиланда. Связь была отвратительная, и я могла легко обознаться, но мне показалось, что это Джейн.— Что?!— Она взывала о помощи и говорила, что папу не убили, но помочь он почему-то не может. А потом к трубке подошел какой-то мужчина и сказал что-то по-французски. И добавил по-английски: «Это всего лишь сон». На этом связь оборвалась.— И ты в самом деле решила, что это Джейн? Звонила из Таиланда?!— Я не была уверена, как не уверена и сейчас. Но ведь я наткнулась на те картины не где-нибудь, а в Гонконге!— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?— Не хотела расстраивать.— Когда был звонок — днем или ночью?— А что?— А то, что я прекрасно помню — в то время ты была сама не своя и спала сутки напролет. И накачивала себя всякой дрянью.Меня мгновенно охватило бешенство, но я взяла себя в руки.— Ты прав, но я обратилась с заявлением в ФБР. Они проверили — мне действительно звонили из Таиланда. С вокзала. Ночью.Марк еще несколько секунд напряженно смотрел на меня, потом медленно перевел взгляд на портрет своих родителей, висевший на стене.— Я знаю, что ты по уши влезла в это расследование. Что ж, отговаривать не буду. Каждый из нас должен делать то, что велит ему совесть. Но я ничего не хочу знать об этом, понимаешь? Ничего! В этом доме о расследовании — ни звука! По крайней мере до тех пор, пока у них не появятся — если вообще появятся — неопровержимые доказательства, что Джейн или по крайней мере кто-то из этих женщин выжили. А до тех пор только молчание, полное молчание.— Речь истинного адвоката.Его лицо покрылось пятнами.— Ты, наверное, думаешь, что мне легко без нее? Да я, если хочешь знать, пережил такое… — В этот момент зазвонил его сотовый. Он взял трубку. — Да, я. Хорошо, сейчас иду.Он убрал телефон и поднялся с дивана.— Удивительно, Марк, как ты вообще согласился допустить меня до племянников.— Повторяю: я хочу, чтобы ты стала частью их жизни, даже прошу об этом. Ты — прекрасный пример для подражания. Особенно для Лин.— Ты в самом деле так думаешь?— Да. Забудем об этом нашем разговоре. Постарайся сосредоточиться на детях.«Забудем обо всем… забудем о Джейн…»— Я подожду здесь.— Хорошо.Марк вышел.Как ни странно, но меня никто и никогда не посвящал в тонкости взаимоотношений Марка и Джейн. Сестра говорила, что у них все хорошо. И старалась всегда это демонстрировать. Они поженились совсем молодыми. Марк тянул с детьми до последнего, хотел сначала встать на ноги, сделать карьеру. Джейн это беспокоило, потому что она жаждала материнства с самого начала — причем, как я подозревала, не столько ради самих детей, сколько ради укрепления выгодного для нее брака. Но когда Генри и Лин родились, мне пришлось забыть о своих подозрениях. Джейн оказалась замечательной матерью и окружила малышей такой любовью и уютом, каких мы с ней никогда не знали.Я услышала, как распахнулась входная дверь, и до меня долетели приглушенные расстоянием голоса. Громче всех говорила женщина:— Не думаю, что это хорошая идея. Им и так через многое пришлось пройти…Затем раздался голос Марка, который терпеливо и многословно настаивал на своем. А потом — о мой Бог! — я услышала, как по лестнице застучали маленькие каблучки и вслед им ступеньки заскрипели под тяжелыми шагами Марка. На лбу у меня выступила испарина. Честно говоря, я и предположить не могла, что буду волноваться так сильно. Звук шагов приблизился почти к самой двери и вдруг оборвался.— Ну, идите, — прозвучал в коридоре голос Марка. — Все будет хорошо.Ответом ему была тишина. Я сама боялась вздохнуть и не могла пошевелиться.— А там для вас подарки! — тоненько пропел Марк.В проеме показалось личико Лин. Маленькая копия меня и Джейн. Своими большими карими глазами она напоминала олененка, опасливо выглядывающего из-за дерева. Лин увидела меня, и у нее широко открылся рот. В следующее мгновение чуть повыше показалась белобрысая голова Генри. Он моргнул несколько раз своими голубыми глазами и исчез. Лин осталась. Я улыбнулась как можно сердечнее и раскрыла объятия. Лин оглянулась — видимо, на отца, — а затем переступила порог комнаты, сделала пару неуверенных мелких шажков и вдруг… бросилась ко мне.— Мама, мама… — горячо зашептала она мне в ухо, прижимаясь всем телом и дрожа.В ту минуту я едва не лишилась чувств. Невероятным усилием воли чуть отстранила ее, мягко заглянула в блестевшие от слез глазенки и проговорила:— Я Джордан, зайчик мой, тетя Джордан…— Она знает, — раздался в комнате голос Марка. Он стоял на пороге и держал за плечи не решавшегося подойти ко мне Генри.— Она назвала меня мамой…— Лин, ты знаешь, кто сейчас перед тобой?Лин строго на меня посмотрела и шмыгнула носом.— Тетя Джордан. Я видела ваши фотографии в альбомах.— Но ты сказала «мама»…— Вы очень похожи на мою маму. Мама сейчас на небе у Бога.Я инстинктивно прикрыла рот ладонью, не зная, что делать и что говорить дальше. Меня выручил Марк, подтолкнувший вперед сына.— А вот и старина Генри. Ну, подойди, поздоровайся с тетей.— Привет, Генри, — дружески кивнула ему я.— Мы заняли первое место по футболу, — вместо приветствия объявил тот.— Не может быть!— Хотите, покажу кубок?— Еще как хочу. Но у меня для тебя есть подарок. Посмотришь на него?Генри оглянулся на отца за разрешением.— Я тоже с удовольствием погляжу, — сказал Марк.Я кивнула в сторону одного из свертков у двери.— Сумеешь открыть сам, Генри?— Сумею!Он атаковал сверток и через минуту достал плоскую коробочку с ярлычком «Панасоник».— Это DVD-плеер, пап, смотри! Портативный! Для машины! — восхищенно вскричал Генри.— Для машины? М-м-м, довольно оригинально, — проговорил Марк, подмигнув мне.— Оригинальность — единственная привилегия незамужних и бездетных, — ответила я.— Вот-вот…Лин все стояла около меня, не решаясь спросить, есть ли что-нибудь и для нее.— Ну а это тебе! — зная наперед, что читаю ее мысли, объявила я и передала девочке сверток поменьше.— А что это?— Сама посмотри.Лин аккуратно развязала бантик и свернула ленту в клубок, прежде чем раскрыть сверток. У меня сжалось сердце. Точно так же бережно относилась к вещам и Джейн, научившись этому — в отличие от меня — у нашей матери. Сестра жила богато, но детские привычки навсегда остались с ней и даже перешли к дочке.Тем временем Лин взяла в руки небольшую коробочку и принялась рассматривать ее со всех сторон.— Что это?— Догадайся. Ты уже умеешь читать? Что тут написано?— «Ни-кон». «Никон». Девять-девять-ноль.— Отлично! Давай-ка я тебе помогу. — Я откинула кожаную крышку с аппарата и вновь передала его Лин. — Как ты думаешь, что это такое?Лин еще с минуту разглядывала подарок, а потом остановила взор на поблескивавшем объективе.— Это фотокамера?— Точно!Она часто-часто заморгала.— Она игрушечная или настоящая?— Конечно, настоящая. Очень хорошая и довольно хрупкая. Будь с ней осторожна. Всегда надевай ремешок на шею, чтобы случайно не уронить и не разбить линзу. Впрочем, не стоит сдувать с нее каждую пылинку. В конце концов это всего лишь рабочий инструмент. Главное — это то, что ты видишь своими глазами. А камера всего лишь поможет тебе поделиться увиденным с другими людьми. Понимаешь?Лин кивнула, в глазах застыло восхищение.— Папа! — вдруг крикнул Генри. — Тут два подарочных диска! «Железный гигант» и «Эльдорадо»!— А вы останетесь у нас ночевать? — спросила Лин, требовательно глядя на меня снизу вверх.— Конечно.— А вы научите меня, как делать фотографии?— Обязательно. Все, что ты наснимаешь этой камерой, мы загрузим сначала в компьютер, а потом уже распечатаем на бумаге. У тебя есть компьютер?— У папы есть.— Ну что ж, до тех пор, пока он не купит тебе свой, мы будем пользоваться его. Правда, папа?Марк показал мне кулак.— Эх… Ладно, что ж с вами будешь делать. Так как насчет ужина?— Ты что, Марк, умеешь готовить?— Ты смеешься? Аннабель!Через полминуты на лестнице послышались торопливые шаги и из коридора раздался голос пожилой женщины:— Что это вы так кричите на ночь глядя, месье Лакур?— Как там ужин?— Через пять минут.Аннабель показалась в дверном проеме. Я почему-то ожидала увидеть толстую неповоротливую матрону, но Аннабель оказалась стройной и весьма подвижной. На лице ее светилась приготовленная заранее приветливая улыбка. Лишь когда ее взгляд упал на меня, лицо вдруг мгновенно вытянулось от испуга.— Ой…— Аннабель, это Джордан, — поспешно сказал Марк.— Господи прости… — пробормотала Аннабель, не сводя с меня завороженного взгляда. — Деточка, да ведь вы вылитая… — Она запнулась, вспомнив о находящихся в комнате детях. Медленно, словно ее кто-то толкал в спину, приблизилась ко мне. Я протянула руку, и она пожала ее с неожиданной силой. — Очень приятно.Она повернулась, машинально потрепала по головам Генри и Лин и медленно вышла.— Ты можешь быть свободна, когда приготовишь ужин, — крикнул ей вдогонку Марк. — Спокойной ночи!— Вот только выну бисквиты из печки, и вы меня сегодня больше не увидите, — ответила Аннабель из коридора.Когда ее шаги затихли, я проговорила:— Неужели у вас тут до сих пор делают домашние бисквиты?— Ты давно не была на Юге, — отозвался Марк. — Аннабель лучшая. Просто лучшая. Мы бы без нее пропали. А здорово ты ее… Она чуть в обморок не грохнулась.Когда мы перешли в столовую, роскошный ужин был уже на столе. Поросенок в медовой глазури, сырные шарики, домашние бисквиты, разнообразные салаты. Я сама едва не грохнулась на пол без чувств от этих запахов, мгновенно заставивших меня позабыть об экзотике азиатской кухни, к которой мне поневоле пришлось привыкнуть в последний год. Этот стол живо напомнил мне о Джейн. В родительском доме мы сроду не видели с ней ни фарфора, ни столового серебра, потому-то это были едва ли не первые вещи, которыми она обзавелась, выйдя замуж. Я переводила взгляд с сервиза «Ройял Долтон» на хрусталь «Уотерфорд» и серебряные приборы «Рид энд Бартон».— Красота… — проговорила я, шутливо подтолкнув Генри. — Садись со мной. Лин, а ты с другой стороны.— А разве вы не сядете на почетное место во главе стола? — наивно удивилась девочка.— Что мне почетное место, если я хочу сидеть с вами?Лин счастливо улыбнулась, и за одну эту улыбку я готова была поклясться перед всем миром, что ни один волосок никогда не упадет с ее головы. Дети пододвинули свои стулья поближе, мы все уселись за стол и без долгих предисловий принялись за еду. Я сама удивилась, как ловко и быстро нам удалось найти общий язык. Мгновения неловкости возникали лишь в кратких паузах между веселой болтовней. Дети смотрели на меня, не отрываясь. Я понимала, что они ужасно соскучились по домашним вечерам в обществе мамы. В какой-то момент даже глаза Марка мечтательно затуманились…Тринадцать месяцев назад чья-то злая воля вырвала из их жизни любимую жену и маму. И на том месте в их сердцах, которое безраздельно занимала Джейн, появилась рваная рана. А сейчас она чудесным образом затянулась. Пусть и временно. И все благодаря женщине, родственнице, которая по прихоти природы точь-в-точь походила на Джейн.— А не пора ли вам, братцы мои, в постель? — поинтересовался Марк.— Нет! — в один голос закричали дети.— Может, и правда позволишь им немножко покуролесить сегодня?Марк нахмурился, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин. Но… согласился. Мы перешли в гостиную, где я преподала Лин первый урок фотографии, а Генри тем временем возился со своим новым плеером, вставляя в него диск с «Эльдорадо». Меня поразило, с какой быстротой Лин схватывала все мои советы и указания. Мы отщелкали несколько пробных кадров, и я загрузила их в компьютер Марка. Снимки были очень приличные, о чем я тут же объявила пунцовой от удовольствия Лин. Спустя некоторое время Марк вновь попытался отправить детей спать, но те взбунтовались и кинулись ко мне за поддержкой. Они ее получили, и веселье продолжилось. К счастью, Генри предложил поиграть в салочки и уже через десять минут заклевал носом от усталости, а еще через пять заснул на диване.Марк сидел в кресле в углу комнаты, сложив ноги на высоком пуфе, и вполглаза смотрел сводку биржевых новостей по Си-эн-би-си. Вымотавшись во время игры с Генри, я тоже отдыхала и не сразу заметила обращенный на меня неподвижный взгляд Лин. А когда встретилась с ней глазами, увидела, что у девочки мелко дрожит подбородок.— Что с тобой, зайчик? — шепнула я.Она нахмурилась, смахнула кулачками выступившие слезы, а потом — не в силах совладать с собой — уткнулась мне в грудь и всхлипнула:— Я скучаю по маме…На этот раз я тоже не смогла удержать себя в руках и разревелась. Никогда в жизни меня не охватывал столь сходный с материнским инстинкт «защиты детеныша». Даже в юности, когда я фактически в одиночку поднимала Джейн деньгами и советами. Сейчас все было по-другому. В эту минуту я готова была пойти на все — даже на преступление, — только бы защитить Лин и Генри. Но что я могла сделать, как могла исправить то, что с ними случилось? Никак… Оставалось только гладить Лин по волосам и плакать вместе с ней.— Я знаю, зайчик, — прошептала я, когда снова смогла говорить. — Я тоже скучаю. Но ведь теперь мы вместе и у нас все будет хорошо.— А вы останетесь с нами?— Конечно.— А надолго?Она шмыгала носом, утирая мокрое личико.— Надолго. Пока буду вам нужна.Марк отвлекся от телевизора и глянул в нашу сторону.— Что там у вас?— Ничего особенного, — ответила я, пристроив Лин у себя на коленях и потихоньку баюкая ее.А сама снова и снова вспоминала тот телефонный звонок, раздавшийся у меня дома ночью восемь месяцев назад. «Господи! Господи, сделай так, чтобы это была Джейн! — возносила я про себя неистовую молитву. — Этим детям нужно гораздо больше, чем я смогу им дать».Через полчаса мы с Марком отнесли спящих малышей в детскую. Со времени исчезновения Джейн они спали в одной комнате, упросив отца переставить их кровати в помещение, смежное с его спальней.Вернувшись в гостиную, мы откупорили уже вторую за вечер бутылку вина и предались воспоминаниям. Марк не лукавил, когда говорил, что тяжело переживал потерю Джейн. Не раз и не два я ловила в его глазах отблеск слез.— Я знаю, что ты про меня думаешь… Что я гад распоследний, потому что объявил им о смерти Джейн. Но ты пойми, постарайся понять. Им было очень тяжело, невероятно… А я просто всеми способами пытаюсь сделать так, чтобы им стало чуть легче. Да, то, что я сказал, мучительно принять. Но потом все равно становится легче. Потому что это определенность.Я подняла на него усталые глаза.— Теперь, увидев их, я, по крайней мере, смогла тебя понять. Может, ты и прав. Но… вот что ты будешь делать, если это не так?Он фыркнул:— В каком смысле? Уж не думаешь ли ты всерьез, что все те женщины живы?— Я? Не знаю. Я сама себя в какой-то момент убедила, что Джейн погибла. Это было давно. Но теперь обстоятельства изменились! И я не поверю в это до тех пор, пока своими глазами не увижу ее тело.— А я не удивляюсь. Зная, как ты относишься к истории с твоим отцом, я совершенно не удивляюсь, — пробормотал Марк. — Ты никогда не сдаешься.— Я бы хотела, чтобы и ты не сдавался. По крайней мере, в душе.— В душе? — Он резко прижал бокал с остатками вина к груди и случайно плеснул себе на рубашку. — Тринадцать месяцев назад моя жизнь превратилась в ад, а душа — в кровоточащую рану. Знаешь, если бы не дети, мы с тобой, возможно, и не пили бы сейчас…— Марк, что ты говоришь?!— Я знаю, что ты подумала. Решила, что я сопляк, слизняк…— Нет, не придумывай.Но он уже не слушал меня — уронил голову на грудь и беззвучно рыдал. Алкоголь не лучший помощник человеку, страдающему от депрессии. Испытывая неловкость, я поднялась, подошла к нему и тронула за плечо.— Я знаю, как тебе тяжело. Мне тоже нелегко.Он замотал головой, выпрямился и утер слезы.— Извини, Джо, извини. Что-то я совсем расклеился… Прости.Я присела на его оттоманку и положила руки ему на плечи.— Эй… Мало кто способен пережить такое и потом еще растить двух детей. Ты держишься молодцом, Марк. Правда.Он поднял на меня пьяные глаза.— Не лги, Джордан, не лги, прошу тебя. Какой там, к черту, молодец…— Тебе просто нужно отвлечься. Ты был в отпуске?— Нет. Работа помогала мне не думать, не вспоминать…— Мне кажется, ты переоценил свою работу. Тебе нужно куда-нибудь съездить, поваляться на пляже.Он хмыкнул, словно давая понять, что не нуждается в услугах доморощенного психотерапевта. Мужчины его положения всегда, в любой ситуации, стараются показать, что стоят чуть выше окружающих.— Я ужасно рад, что ты приехала, — сказал он. — Немного боялся за детей, но они так тепло тебя приняли…— Я сама боялась, а потом — в столовой — вдруг ощутила, будто они мои собственные.— Да, я видел. — Улыбка на его лице погасла. — Я ужасно рад, ужасно…Он наклонился и обнял меня. Признаюсь, еще минуту назад мне трудно было бы поверить, что плачущий Марк способен меня утешить. Но это ему удалось. За все последние месяцы тоска впервые почти отступила. Почти…Но вдруг я спохватилась. Что-то было не так. Я почувствовала влажное прикосновение к своей шее. Господи, да ведь он целует меня, и это совсем не родственный поцелуй!Я будто окаменела, сдерживаясь, и только тихо проговорила:— Марк, ты что?..Он оторвался от меня, но не успела я перевести дух, как он впился поцелуем уже в мои губы. На этот раз я не сдержалась и оттолкнула его. В его покрасневших глазах застыла мольба.— Ты не знаешь, не можешь себе представить, каково мне тут пришлось без нее. Ты не понимаешь, вы сестры. А я… Я был бы и рад отвлечься на другую женщину, но не мог. Я никого вокруг себя не видел, только ее. Но сегодня… В столовой… Я смотрел на вас, и мне казалось, что ты — это она. Правда!— Я не она.— Я знаю, но если не зацикливаться на мелочах, а просто смотреть… то возникает полная иллюзия! Полная! Черт, я не знаю, как объяснить… — Он схватил меня за руки. — У тебя такие же пальцы, глаза, грудь, все — понимаешь, буквально все! — Он не спускал с меня исступленного взгляда. — Ты не представляешь, что для меня будет значить одна ночь… всего одна ночь. Это как если бы Джейн вдруг вернулась. Это…— Замолчи! — прошипела я, боясь потревожить детей. — Ты понимаешь, что несешь? Я не Джейн и не смогу притвориться Джейн! Во имя каких бы то ни было высоких целей! Ни ради твоего утешения, ни даже ради детей. Одна ночь… Да ты с ума сошел! О Боже…Он долго смотрел в пол, затем вновь поднял на меня глаза, провел рукой по волосам, словно приводя их в порядок, как-то гаденько подмигнул мне и вдруг шепнул:— А ведь это был бы не первый случай, когда ты сыграла бы ее роль, а?Эти слова электрическим разрядом прошили все мое тело. Я лишилась дара речи и даже не могла вздохнуть. И лишь когда он снова сжал мои ладони, очнулась и выдернула их.— Что ты сказал?Он опять подмигнул и улыбнулся:— Ты знаешь.В следующую секунду я уже стояла перед ним, а отброшенный ногой пуф валялся метрах в трех.— Я ухожу. Переночую в отеле. Передай детям, что вернусь днем.Он моргнул раз, второй, по лицу промелькнула тень растерянности. Он словно наконец очнулся от наваждения или сделал вид, что очнулся.— Подожди, не делай этого. Я не хотел тебя обидеть. Просто ты очень красивая, и на меня нашло затмение.Он попытался подняться с кресла, но покачнулся и вновь сел. На мгновение мне захотелось помочь ему, подать руку, но я удержалась. Противно было до него дотрагиваться.— Я пойду наверх за вещами. А ты сиди здесь.— Перестань ломать комедию, ты прекрасно знаешь, что спокойно можешь заночевать здесь и ничего с тобой не случится.— Я все сказала, Марк.Я быстро вышла из гостиной, поднялась в выделенную мне комнату и перекинула через плечо дорожную сумку. Слава Богу, я не успела днем разложить вещи. Спустившись вниз, я обнаружила, что Марк стоит на пороге и загораживает выход.— А что я скажу детям? — обиженно воскликнул он.— Не смей! Не смей давить на меня, прикрываясь детьми! Скажи им, что меня срочно вызвали. По работе. Что я вернусь днем. Обязательно.Марк молча опустил голову и отошел в сторону. Руки его безвольно висели. Казалось, он вот-вот снова заплачет или упадет на колени и будет вымаливать прощение. Я не стала ждать, молча прошла мимо, распахнула дверь и выбежала на крыльцо.Едва я вышла из дома, как дверца моего «мустанга» распахнулась.— Джордан? — услышала я голос Венди. — Что случилось?— Все в порядке, Венди. Просто я здесь сегодня не ночую.— Почему?Я вдруг вспомнила о своей грубой шутке насчет того, что Венди начнет приставать ко мне. Ко мне сегодня действительно приставали, но если бы мне утром кто-то сказал, что это будет муж моей несчастной сестры…— Да так, мужской бред.— А-а… Бывает. Куда мы сейчас?— В отель.Она забрала у меня сумку и бросила на заднее сиденье «мустанга».— Знаете… Может, вы фанатка гостиничного сервиса, но если нет, то у меня дома есть свободная комната. Мне по-любому вас опекать круглосуточно, где бы вы ни ночевали. Так что решайте. Но дома, по крайней мере, у нас будет ужин и кофе. И нормальные туалетные принадлежности.Я много раз за свою карьеру мечтала о гостиничном номере, как о манне небесной. Мне приходилось ночевать в таких местах, что и вспоминать-то жутко… Но сейчас совершенно не улыбалась перспектива оказаться в стерильной обстановке накрахмаленных простыней и казенного гостиничного запаха. Хотелось, чтобы меня окружали человеческие вещи. Нормальная кухня, продавленный диванчик, раскиданные повсюду компакт-диски… Я взглянула на Венди, взмолившись, чтобы она не оказалась такой же чистюлей, как Марк.— Спасибо. Пожалуй, не откажусь. Поехали.Я завела «мустанг» и вдруг услышала противный тонкий писк.— Что это? — растерянно уставилась я на приборную панель.— Сотовый, — тут же отозвалась Венди. — «Нокия», только у них такие отвратительные звонки. У нас все такие в офисе.Я нашарила свою сумочку и действительно обнаружила в ней надрывающийся телефон, который Кайсер дал мне днем.— Да? — сказала я, ответив на вызов.— Мисс Гласс? Это Бакстер.— Слушаю вас.— Я тут опять пообщался с месье де Беком.— И?..— Мы ударили по рукам на том, что вы полетите на нашем самолете и сможете захватить с собой одного помощника, который потащит за вас снаряжение.— Прекрасно. Когда я отправляюсь?— Завтра. Последние полчаса мы препирались между собой по поводу кандидатуры вашего помощника. Я считаю, что надо выбрать толкового паренька из группы по спасению заложников. Если события примут неожиданный оборот, у него будет больше шансов вызволить вас оттуда.— А кто-то с вами не согласен?— И это еще мягко сказано. Агент Кайсер.Я про себя усмехнулась.— А кого рекомендует господин шериф?Бакстер прикрыл трубку ладонью и кому-то сказал:— Она только что назвала тебя «господином шерифом». — И после паузы: — Господин шериф хочет лететь сам.— Ну что ж, пусть так.— Вы не возражаете?— Абсолютно. Сам факт его желания уже наполнил мое сердце ощущением безопасности.— Стало быть, по рукам. Завтра утром я снова позвоню и сообщу, когда вы вылетаете.— Договорились. Спасибо, что отрядили ко мне Венди. Она профессионал.— У нас все такие. До завтра.— Что там? — спросила Венди, терпеливо дождавшись, пока я закончу разговор.— Я отправляюсь завтра на Каймановы острова.— Ого… — Она поерзала на своем сиденье. — А что это вы говорили про господина шерифа?— Это шутка. Я имела в виду Кайсера.Венди мгновенно сопоставила в уме услышанное.— Он едет с вами?— Да. В качестве телохранителя.Венди отвернулась к окну, за которым стояла ночь, и тихо произнесла:— Везет вам…Вот она, женская переменчивость. Минуту назад мы были чуть ли не лучшими подругами. А сейчас она уже готова забрать обратно слова о свободной комнате в своей квартире и кофе. И лишь из вежливости этого не делает. Украдкой посмотрев на нее, я едва не сказала, что она может спать спокойно — я не собираюсь вставать у них с Кайсером на пути. Хорошо, что удержалась, иначе Венди могла расценить это, как издевательство. Я вздохнула и начала выруливать на Сен-Шарль-авеню.— Куда ехать? Скорее бы забраться в постель.— Прямо, — отозвалась Венди, по-прежнему глядя в окно. — Я скажу, где поворачивать.Я ехала по трамвайным путям, которые блестели в огне фар и исчезали под колесами «мустанга». По сторонам дороги темнели деревья. Впереди горели ночные светофоры. Над головой чернело небо. Но я всего этого не замечала. Перед мысленным взором снова и снова прокручивалась недавняя сцена, едва меня не убившая.Марк подмигивает и говорит: «А ведь это был бы не первый случай, когда ты сыграла бы ее роль, а?» И тут же в сознании всплыла реплика доктора Ленца: «Вспомните самый отвратительный поступок в своей жизни».И совесть в тысячный, наверное, уже раз больно кольнула меня в самое сердце.

Глава 9Большинство рейсов на Кайманы летают из Хьюстона и Майами, но у ФБР, слава Богу, есть возможности не подстраиваться под общий пассажиропоток. И вот мы с Кайсером оторвались от земли в аэропорту Нового Орлеана и взяли курс на Большой Кайман — самый крупный из трех островов британского архипелага, до которого всего два часа лету. Когда я в последний раз летела этим маршрутом, у меня коленки тряслись от страха. Я сопровождала американскую воздушную группу, которая направлялась на ежегодный авиасалон на Кайманах. Одним из обязательных «пунктов программы» был партизанский облет территории коммунистической Кубы. Пятнадцать лет назад это считалось наглостью, граничащей с безрассудством. Как хорошо, что теперь я не жду каждую секунду себе в задницу советской ракеты класса «земля-воздух», а наслаждаюсь комфортным полетом. И лишь на самом краю сознания дает о себе знать тревога, вызванная личностью одного богатого пожилого француза, который по неизвестной причине захотел видеть меня в своей резиденции на Большом Каймане.Мы находились в воздухе уже больше часа, а Кайсер все молчал. Хотя, собственно, о чем нам было сейчас говорить? А может, после вчерашнего происшествия от меня исходили флюиды неприязни к мужчинам, и Кайсер, поставленный этим в тупик, не хотел рисковать и нарываться. На душе у меня и в самом деле было неуютно. Все время хотелось провести ладонью по шее и смахнуть невидимый след влажного пьяного поцелуя. Но не в силах обмануть саму себя, я хорошо понимала, что дело не в поцелуе, а в реплике, оброненной Марком в ответ на мой от ворот поворот: «А ведь это был бы не первый случай, когда ты сыграла бы ее роль, а?»Я наивно полагала, что единственной читательницей этой позорной главы моей жизни была сестра. Но, как видно, ошиблась. И то, что Джейн рассказала обо всем мужу, свидетельствовало об одном: она так и не поверила до конца в мою версию событий. И не простила.«Вспомните самый отвратительный поступок в своей жизни». Этот вопрос доктор Ленц, по его собственному признанию, всегда задавал своим собеседникам. Какой простой и ужасный вопрос. И второй такой же: «Вспомните самое отвратительное событие, которое с вами случилось». На самом деле мне было что вспомнить и по первому, и по второму вопросам. Разумеется, я старалась вычеркнуть это из памяти. И лишь иногда, под влиянием обстоятельств — или даже без всякого повода, — воспоминания всплывали в моем сознании. И самый отвратительный случай, который произошел, когда мне было всего восемнадцать, тоже.Как странно. С тех пор я прожила, можно сказать, целую жизнь, но все, что совершила за эти годы, вместе взятое, не перевесит того единственного события, случившегося в юности. Юность — ужасное время. Возможно, самый нелегкий период в жизни каждого человека. Именно в юности тебе наносятся раны, которые потом остаются с тобой на всю оставшуюся жизнь.Трещина отчуждения между мной и Джейн. Поначалу маленькая, но год от года ширившаяся, она в одночасье разверзлась между нами пропастью за несколько недель до того, как были преданы огласке мои отношения с Дэвидом Грэшемом. Джейн в те дни была особенно несносна, без конца трещала о своем грядущем членстве в элитном женском клубе и ежедневно пилила меня — уговаривала «взяться за ум», «поработать над собой» и попытаться стать «хотя бы внешне нормальной». А я отмахивалась от ее приставаний, трудилась в своей фотостудии, а по вечерам тайком пробиралась к дому учителя истории. Сейчас, с высоты прожитых лет, я бы сказала, что вела жизнь привидения. На уроках тушевалась, после школы сразу исчезала из поля зрения всех знакомых, не присутствовала ни на матчах школьной команды, ни на шумных школьных вечеринках.Джейн раньше всех заподозрила, что я с кем-то встречаюсь. Но мне и в страшном сне не могло присниться, что она тогда обо мне думала. И выяснилось это совершенно случайно — во время нашей очередной глупой ссоры. Джейн, оказывается, пребывала в полной уверенности, что я… лесбиянка! Что я встречаюсь где-то с женщиной и поэтому так ото всех таюсь. Эта догадка была настолько дикой, что даже рассмешила меня. Но, увидев мою усмешку, Джейн распалилась еще больше и заявила, что мое «присутствие» в ее жизни все портит, мешает вступить в клуб и вообще не дает ей нормально существовать. На это я ей ответила, что у нас разные представления о нормальной жизни. А еще сказала, что никогда не была лесбиянкой и о мужчинах знаю уже гораздо больше, чем она узнает до пенсии. Джейн попыталась высмеять последнее утверждение, и тут я не сдержалась. Сказала, что лишь слепое стечение обстоятельств привело к тому, что это она, а не я, встречается с Бобби Эвансом, а не корпит в фотостудии, зарабатывая семье на свет и хлеб.Джейн выпучила на меня глаза и долго не могла произнести ни звука. А потом воскликнула: «Бобби и ты?! Вместе?! Ты что, с дуба упала?!» И рассмеялась. Меня никогда не задевали ее глупые детские насмешки. Но в тот раз я была уязвлена. «А почему нет?» — поинтересовалась я. «Да потому что ты ненормальная», — с жалостью проговорила Джейн. И я поняла, что даже родная сестра видит во мне белую ворону. А оплаченные мной счета и пакеты из магазина воспринимает, как нечто само собой разумеющееся.Через два дня я, вернувшись домой, увидела записку, прилепленную к стеклу спальни Джейн. Записка была, конечно, от Бобби, и в ней он предлагал встретиться вечером в роще за школой. Я, не долго думая, сорвала записку, собрала волосы в «конский хвост», надела сестрины сережки, ее драгоценный свитер от «Лакост» — купленный на мои деньги — и в назначенное время отправилась на велосипеде к месту встречи. Бобби уже заждался. В своем кожаном пиджаке он здорово смахивал на молодого Роберта Редфорда,[80] хотя, честно скажу, не блистал интеллектом.Я старательно играла роль сестры, и мне это блестяще удалось. В детстве мы забавы ради часто выдавали себя друг за друга. Что бы там ни думала про меня Джейн, но лицедейство далось мне легко. Зачем я это сделала? Наверное, просто хотела понять, почему, с какой стати Джейн позволяет себе смотреть на меня свысока? А еще меня немного задевала ее популярность. Судьба нонконформиста — быть отшельником. Если ты настолько независим, что никто тебе не указ, то идешь по жизни в гордом одиночестве. А я уже тогда была сыта этим одиночеством по горло. А Бобби Эванс… Он был одной из тех «наград», которые полагались примерным девочкам — таким, как все.За разговором я и не заметила, как Бобби увлек меня в самую чащу и стал целовать. Поначалу трепетно и нежно, а потом со страстью. Наверное, так принято было «любить» у местных малолетних ловеласов. В отличие от Джейн я столкнулась с этим впервые, все для меня было внове. Пыхтение, захлебывающийся шепот, горячее дыхание на лице, грубоватые неумелые ласки — Бобби залез рукой под сестрин свитер, изо всех сил прижимая меня к себе. Все это резко контрастировало с тем, что я привыкла переживать в объятиях Дэвида Грэшема. Бобби немилосердно тискал мою грудь, а я в это время думала, что на этом у них с Джейн все обычно и заканчивается. Я читала это в его глазах. Наконец он сделал вид, что хочет стянуть с меня джинсы, но медлил. Ждал, очень ждал от меня патетического: «Нет!» Или: «Не сейчас!» Или: «Я очень хочу, но еще не готова!»Но я промолчала.А он растерялся. Все возился с моей застежкой на джинсах, но уже без всякого проблеска страсти. Наконец он сел на поваленное дерево, не в силах поднять на меня глаза. Он никак не мог понять, почему сегодняшнее свидание пошло не по сценарию. Ему долго отказывали и вдруг — без всякого предупреждения — вручили ключи от рая. А он не знал, что с ними делать.Наконец он набрался смелости и спросил, действительно ли я готова. Я ответила, что да, настал час. Смеркалось, и Бобби с надеждой поинтересовался, не пора ли мне домой. А я ответила, что мое опоздание заметит только Джордан, а кому интересно ее мнение? Бобби рассмеялся.Это разрядило обстановку и придало ему смелости. Он вновь коснулся меня, и я коснулась его в ответ. Сама не знаю зачем. Ведь я уже сполна насладилась своей маленькой местью. Видимо, к той минуте во мне заговорили здоровые молодые гормоны. Я была опытна, а он красив. Все шло, как и полагалось. Когда мы разделись, я почти перестала притворяться. Мне казалось, что теперь это бессмысленно. И не хотелось, чтобы он обманывался и дальше. Но прямо сказать ему я не решалась. Напротив, старательно прятала руку, где у Джейн должны были белеть шрамы — след того ужасного нападения собаки. И не прерывала поцелуев, чтобы не дать Бобби возможности говорить.Когда мы наконец соединились, он вдруг сделал не то, что, по идее, должен был сделать — закрыть глаза и полностью отдаться нахлынувшим на него новым ощущениям. Вместо этого он наклонился и не мигая уставился на меня. В глазах его застыл восторг. Решив, что он наслаждается осознанием того, что наконец «взял эту крепость», я хотела было его остановить. Но уже не знала, как это сделать, и лишь мечтала, чтобы все побыстрее закончилось. А он, не отрывая от меня взгляда, вдруг прошептал:— Ты ведь не Джейн, да?Все мое тело будто пронзило током. Значит, он догадался. В какой момент? Сейчас или раньше?— Да, — ответила я, опасаясь, что он вскочит и начнет орать на весь лес, что я шлюха.Не тут-то было. В этот день Бобби, несмотря на всю свою молодость и неопытность, преподал мне хороший урок — я узнала о мужчинах кое-что новенькое. Он даже не сбился с ритма. Совсем напротив. А вскоре зрачки его расширились, он застонал, и по всему его телу прошла сладкая судорога. Думаю, он получил даже больше удовольствия, чем планировал. Для него это было потрясающее — возможно, самое потрясающее на тот момент — приключение в жизни. Ему было чем гордиться. Девчонка, на ухаживания за которой он не потратил ни минуты своего драгоценного времени и ни цента отцовских денег, сама легла под него.Я наивно полагала, что Бобби сохранит все в тайне. Но и тут ошиблась. Нет, он не хвастался перед друзьями. Это было бы банально. К тому же ему могли не поверить. Он поступил гораздо хуже. В следующее свидание с Джейн он повел себя так, словно в прошлый раз занимался с ней любовью. Настаивал на повторении. Сбитая с толку, обиженная и оскорбленная, сестра потребована объяснений. Он изобразил крайнее удивление и «напомнил» об их последней встрече.В течение следующих трех лет мы обменялись с Джейн лишь двумя-тремя фразами. Не больше. Поначалу я пыталась объяснить ей — и себе тоже, — как все получилось и почему. Но это было бесполезно. А спустя два месяца мои отношения с Дэвидом Грэшемом были преданы огласке и мне пришлось бежать из дома в Новый Орлеан.Время залечило раны. Бобби Эванс успешно начал карьеру — как и все его дружки из богатых семей (сейчас он торгует в Оксфорде недвижимостью). Я продолжала материально поддерживать Джейн до тех пор, пока она не научилась зарабатывать сама. Но в первые годы после ссоры мы с ней практически не виделись. Она лишь пригласила меня на свадьбу. Правда, не на почетную роль подружки невесты — ею была сестра Марка Лакура.Годы шли, и пропасть отчуждения, однажды пролегшая между нами, стала зарастать травой. Мы часто виделись, еще чаще перезванивались. А на момент исчезновения Джейн были близки, как никогда в жизни. И, честно сказать, это была больше ее заслуга, чем моя. Я даже решила тогда, что незримые узы, соединившие нас, в конце концов пересилят все — даже ссору из-за мужчины. И, кажется, была права. Да, она рассказала Марку о той моей «интрижке» с Бобби, но сделала это давно — в первые годы их совместной жизни, когда еще сильно на меня дулась.Вся жизнь Джейн была побегом от той судьбы, на которую, казалось, она была обречена, выйдя из — чего уж там — весьма неблагополучной семьи. Все, что она делала — учеба, бурная внеклассная деятельность, клуб, даже романтические свидания, — было подчинено одной стратегической цели: обзавестись другой семьей. Нормальной, с ее точки зрения. Джейн была ярой фанаткой нескончаемого комедийного сериала «Семейка Брейди», весьма популярного в те годы. Она страстно мечтала стать частью чего-то похожего.Поэтому моя «интрижка» была не просто предательством, это был удар в самое сердце Джейн — ведь она возлагала на Бобби большие надежды, потратила на него целых три года. Я думаю, что в конечном итоге у них ничего бы не получилось. С точки зрения Бобби, Джейн все-таки была птичкой не того полета. Но сестра жила иллюзиями, а ведь известно, что именно за свои иллюзии человек цепляется сильнее всего. А я их разрушила. Такое не прощается. Во всяком случае, долго не прощается.Джейн в конечном итоге добилась своего, но судьба уготовила ей еще одну — последнюю и самую страшную — измену. В тот самый момент, когда мечты ее сбылись — красивый и богатый муж, любимые дети, дом полная чаша, — она вдруг в одночасье лишилась сразу всего. И позаботился об этом некий неизвестный жуткий человек, который, как я понимаю, вырос в семье гораздо более неблагополучной, чем даже наша с Джейн.Если он убил ее, я даже представить себе не могу, какими были ее последние слова. А если не убил…— Вы спите?Я очнулась и растерянно взглянула через узкий проход между креслами на Джона Кайсера. Он смотрел на меня с тревогой. На нем были синие брюки, рубашка-поло и мягкий пиджак из замши, сидевший как влитой. Я тоже приоделась для путешествия — черные шелковые брюки, сшитые на заказ в весьма дорогом ателье, такой же жакет и льняная блузка с низким вырезом на груди. Почему-то мне показалось, что пожилому французу это понравится; а если я ему понравлюсь, это может нам как-то помочь.— Мисс Гласс, что с вами? Витаете в облаках?— Просто задумалась.— О чем?— Мы не настолько близки с вами, чтобы я могла рассказать об этом.Он усмехнулся:— Как угодно. Простите, что потревожил.Я выпрямилась в своем кресле и потянулась.— Скажите лучше, агент Кайсер, у вас есть какой-нибудь план? Стратегия?— Ни в коем случае. Будь на моем месте доктор Ленц — другое дело. А я предпочитаю доверяться интуиции.— Всегда?— Почти. Так что предлагаю играть с листа.— Но у вас, по крайней мере, имеются хоть какие-то догадки, почему де Бек захотел увидеть именно меня?— Догадок две. Либо де Бек является одним из главных фигурантов в нашем деле — с самого первого похищения, — либо для него это нечто вроде игры, развлечения. Знаете, у богатых свои причуды. Допустим, он знает, что вы сестра-близнец одной из «спящих женщин». Не исключено, что он видел ту картину. Например, когда торговался за нее с Вингейтом. Потом он узнал о происшествии в Гонконге, где вы устроили знатный переполох. И это вызвало у него интерес к вам.— Я все-таки не понимаю. Ну, предположим, он узнал, что в Гонконге объявилась женщина, как две капли воды похожая на ту, что была изображена на картине из его любимой серии. Но как он мог узнать, что это именно я, Джордан Гласс?— Вы не рядовой обыватель, мисс Гласс. Если у него есть репродукция картины с Джейн, он мог разослать эту картинку по электронной почте по всему миру, навести справки. Кто-то мог узнать вас.— Со «Спящих женщин», если верить Вингейту, не снимались копии. Ни репродукций, ни фотографий, ничего. Это была часть тайны, которая повышала цену.— Тогда, возможно, вас кто-то узнал в Гонконге.— Никто не мог знать, что я отправилась именно туда. Я работала над собственной книгой. Иду куда хочу и ни перед кем не отчитываюсь. Это, кстати, касается не только моей последней поездки. Даже близкие друзья часто не подозревают, где меня можно найти.— Тогда нам придется предположить, что он знал все изначально. А это предположение чревато.— Чем?Кайсер задумался.— Я задала вопрос, агент Кайсер.— Видите ли, мисс Гласс… Честно говоря, я не планировал просвещать вас до встречи. Но с другой стороны, это лучше подготовит вас.— Что именно?— Я обратил внимание на некие любопытные хронологические совпадения.— Какие? Не заставляйте меня вытягивать из вас все клещами.— Ведь ваш отец пропал во Вьетнаме в семьдесят втором?— Не во Вьетнаме, а на камбоджийской границе.— Это одно и то же. А де Бек много лет прожил во Вьетнаме.— И что это доказывает?— А «Спящие женщины» по странному совпадению продаются только в Азию. И вам тогда звонили из Таиланда, что тоже весьма близко к Вьетнаму. Вы уж мне поверьте, я сам там бывал.— И что все это может означать? Конкретно?— Сказал бы, если я знал. Но совпадений, как видите, многовато. Это бросается в глаза. Вы говорили, что слышали отцовский голос тогда по телефону. Точнее, вам показалось, что это был отцовский голос, не так ли?Мне вдруг стало не по себе.— К чему вы клоните, агент Кайсер?— Я просто рассуждаю вслух.— Вы что же, думаете, что это мой отец похитил Джейн? И остальных женщин?— Вы ведь не верите в то, что он тогда погиб, а?— Я единственный человек на земле, кто в это не верит. Но даже если он жив, он ни за что…— Ни за что, вы говорите? Продолжайте, пожалуйста. Если он жив, он ни за что не захотел бы иметь рядом с собой Джейн. Но захотел бы иметь вас. Вы это собирались сказать?— Да, пожалуй… — пробормотала я после долгой паузы. — Но ведь это в любом случае невозможно. Ведь для этого ему пришлось бы приехать в Штаты.— А в чем вы видите проблему? Самолеты летают туда и оттуда каждый божий день. Давайте примем в качестве гипотезы следующие наиболее вероятные предположения. Если ваш отец жив, он, во-первых, сознательно избегал общения с вами на протяжении почти тридцати лет. И во-вторых, вы ничего не знаете о своем отце. Ваш багаж — полустершиеся воспоминания восторженной двенадцатилетней девчонки.— Я слушаю вас и ушам своим не верю. Мой отец был военным фотожурналистом. Известным, уважаемым, пулитцеровским лауреатом. Что могло заставить его ввязаться в такое дело? Что?!Кайсер вздохнул и сложил ладони на коленях.— Я же сказал, мы просто пытаемся рассуждать вслух. Не принимайте все так близко к сердцу. У нас почти нет информации. Что нам остается? Правильно — строить гипотезы. В конце концов, ваш отец, скорее всего, погиб тогда. И на том конец.— Лучше уж это, чем… — бросила я, все еще негодуя и одновременно пытаясь анализировать дикую догадку Кайсера.— Успокойтесь, мисс Гласс, все хорошо.— Я вот все напрягаю свою память и что-то никак не могу вспомнить, чтобы мой отец рисовал.Кайсер бросил на меня внимательный взгляд.— Вы уверены, что он не рисовал?— Уверена. Он только фотографировал.— Тогда вам и волноваться не о чем. Наши эксперты, изучающие «Спящих женщин», утверждают, что это дело рук большого мастера. Человека с выдающимся талантом и классическим художественным образованием.«Слава тебе Господи…»— Сколько лет было вашему отцу, когда он исчез?— Тридцать шесть.— И за тридцать шесть лет он ничего не нарисовал. Как это ни прискорбно, — хитро подмигнул он мне, — но, боюсь, нам придется вычеркнуть вашего отца из числа подозреваемых.Я хмыкнула в ответ, но успокоиться уже не могла. Действительно, совпадений, связанных с Вьетнамом, было много. А к ним добавлялась и теория преступного сговора целой группы лиц, озвученная впервые Ленцем. Нет, в самом деле, почему «Спящие женщины» так крепко завязаны на Азии? Сейчас гадать бессмысленно. Но может быть, Марсель де Бек — потомок колониальных французских плантаторов и воротила черного рынка — сможет пролить свет на наши сомнения?* * *Большой Кайман лежит всего в ста пятидесяти милях от Кубы. Пятнадцать лет назад он был таким же раем на земле, но очень неспокойным. Сейчас — другое дело. Он далеко не так роскошен, как, например, мексиканский Канкун. Зато и не так американизирован. Некоторые уголки острова до сих пор не обжиты человеком. Здесь царит настоящая идиллия.Пилот нашего самолета сделал широкий круг над Северной бухтой, дав нам возможность сверху полюбоваться на владения де Бека. Это было крупное поместье, обнесенное высокой оградой, расположенное невдалеке от гавани. Француза не назовешь отшельником, раз он поселился здесь, а не, скажем, на одном из более неприметных островов архипелага. Я скользила рассеянным взглядом по изумрудной глади воды, белоснежным пляжам, красивейшим особнякам, а в голове звучал голос Робина Лича, ведущего популярного телешоу «Богатые и безмозглые: стиль жизни». И очнулась я лишь когда пилот приказал нам пристегнуть ремни и сообщил, что заходит на посадку в аэропорту близ Джорджтауна.На взлетной полосе нас поджидал белый «рейнджровер», а таможенный досмотр — стараниями представителя американского министерства юстиции — превратился в пустую формальность. Британский губернатор колонии знал о нашем прибытии и обещал всяческое содействие. Шофер и его помощник погрузили в кузов кофры с моим снаряжением и пригласили нас с Кайсером занять места в кабине. Мы поехали на север от аэропорта.— Далеко до резиденции месье де Бека? — спросила я.— Несколько минут, — ответил шофер с неистребимым французским произношением.Кайсер молчал.На Кайманах, как и на всех территориях, над которыми гордо реет флаг Великобритании, принято левостороннее движение. Мы ехали быстро и без конца обгоняли на поворотах красочные туристские джипы, фургончики и седаны, которые неспешно катили себе вперед. Я обратила внимание на обилие «мерседесов» и «БМВ». Каймановы острова разбогатели в тот счастливый для себя день, когда король Георг III освободил местное население от уплаты налогов за проявленный массовый героизм при спасении моряков после печально знаменитого крушения десяти британских парусников в 1794 году. Отныне Кайманы — одна из крупнейших в мире офшорных зон, где к тому же банковская тайна соблюдается строже, чем даже в Швейцарии. Это рай для предпринимателей всех рангов и мастей. В отличие от других уголков Карибского бассейна, где нищий на нищем сидит и нищим погоняет, местные жители, как правило, богаче заезжих туристов.То, что с воздуха я приняла за ограду, оказалось высокой, поросшей дикой зеленью стеной. Мы подъехали к центральным воротам имения, и шофер отпер их, набрав код на электронном замке. За воротами я увидела классический колониальный особняк, великолепием своим смахивающий на посольство крупной державы, а прочностью — на средневековую цитадель. Мы подрулили по полукруглой подъездной аллее к внушительному мраморному крыльцу, шофер и его помощник проворно выскочили из машины и распахнули перед нами дверцы.Массивная парадная дверь бесшумно открылась, прежде чем я успела дотянуться до звонка. Я замерла на пороге, уставившись на одну из самых прелестных женщин, каких мне только доводилось видеть. Ниспадающие темные волосы, чуть раскосые глаза и фантастически красивое лицо, в котором одновременно угадывались азиатские и европейские черты. Возраст таких женщин всегда нелегко угадать. Ей могло быть и тридцать и пятьдесят. В осанке ее сквозила грация, на лице застыл безмятежный покой. Казалось, она может так простоять и час, и два, не проронив ни звука. Я даже удивилась, когда она вдруг заговорила.— Bonjour, мадемуазель Гласс.— Добрый день.— Меня зовут Ли. Пожалуйста, проходите.Я первой переступила порог сказочного дома. За мной последовали шофер и Кайсер с алюминиевыми кофрами. Когда они сложили мое снаряжение на гранитный пол в холле, Ли мягко предупредила меня и Кайсера:— Если у вас при себе оружие, прошу оставить его здесь. — Таким голосом хозяйки обычно предлагают гостям надеть тапочки.— У меня нет при себе оружия, — сказал Кайсер. — И у нее тоже.Я улыбнулась и развела руками, словно подтверждая его слова.— Прошу прощения, но мы должны быть уверены.Шофер куда-то отлучился на минуту и вернулся с черным длинным щупом, которым провел по бокам Кайсера от подмышек до туфель. То же самое он проделал и со мной. Потом молча кивнул Ли. Та улыбнулась:— Прошу вас следовать за мной. Не волнуйтесь о вашем снаряжении, мы о нем позаботимся.Кайсер хмыкнул и жестом предложил Ли показывать дорогу.Наша прогулка по дому де Бека сама собой превратилась в увлекательную экскурсию. Мне сразу бросилась в глаза почти буддийская простота в оформлении залов — много свободного пространства и преломленное мягкое освещение; за все время я не увидела ни одного источника света. По стенам с равными интервалами были развешаны живописные полотна. Я не сильна в искусстве, и мой взгляд ни за что не зацепился, но у меня возникло ощущение, что настоящий знаток ходил бы здесь, как в музее.Через несколько минут Ли завела нас в огромный зал с высокими потолками и стеклянной стеной, открывающей чудесный вид на бассейн и Северную бухту, в которую он, казалось, прямиком впадал. Немногочисленная мебель в зале была выполнена в восточноазиатском стиле. На горизонте виднелись паруса туристских яхт. Я засмотрелась на них и далеко не сразу перехватила взгляд пожилого господина, который стоял в углу зала у дальней стены и не спускал с меня глаз. Возможно, я так долго не замечала его именно потому, что он был столь же спокоен и безмятежен, как и Ли, и ничем не выдавал своего присутствия в первые пару минут. Он был среднего роста, довольно крепкого телосложения, и на лице его лежал ровный загар, оттенявший голубые глаза и коротко стриженные седые волосы.— Bonjour, — наконец поприветствовал он меня. — Марсель де Бек к вашим услугам. Вот стою у окна и вспоминаю прежние денечки. Задумался. Хорошо долетели?— Отлично.Он решительно подошел ко мне и, прежде чем я успела что-то сообразить, взял мою руку, поднес к своим губам и коснулся ее поцелуем.— Вы гораздо красивее, чем я думал, ma cherie. Благодарю вас за то, что удостоили меня визитом.Несмотря на всю странность ситуации — а может быть, как раз благодаря ей, — я чуть покраснела.— Познакомьтесь, пожалуйста, это мой ассистент Джон Кайсер.Де Бек одарил нас улыбкой человека, готового подыграть нашей маленькой лжи, но при этом прекрасно понимающего, что это всего лишь ложь. Он жестом предложил мне взглянуть на стену справа от меня, украшенную множеством черно-белых фотографий в рамках. Я подошла и скользнула по снимкам быстрым оценивающим взглядом. В глаза сразу бросилось, что все они изображали разные этапы вьетнамской войны и сделаны очень хорошо. Я бы даже сказала, мастерски.— Нравится?— Очень. Откуда они у вас?— Я был знаком со многими журналистами и фотографами в годы той войны. Время от времени они доставляли мне радость и дарили свои работы.Я медленно пошла вдоль стены, разглядывая каждый снимок. Оказалось, что не все они были на военную тему. Я увидела картинки обычной мирной жизни — мужчин, женщин, детишек, храмы и предметы искусства. А в углу были групповые портреты одетых в военную форму журналистов. Я сразу узнала Шона Флинна, Дикси Риз, Дану Стоун, Ларри Берроуза и многих других. Это были лучшие из лучших. А вот и сам Роберт Капа — отец-основатель опасного ремесла военного фотокорреспондента. Стоит, улыбается, еще живой… Я перешла к следующему снимку и вдруг замерла, как вкопанная. Со стены на меня смотрел позирующий рядом с каменным Буддой… Джонатан Гласс… мой отец.

Глава 10Боясь вздохнуть и ощущая, как стучит кровь в висках, я наклонилась к фотографии и внимательно рассмотрела каждую деталь. На шее у отца болталась «лейка», а в руке он держал «Никон-72» — тот самый, который и сейчас всегда со мной, в какой бы части света я ни находилась. Значит, снимок был сделан в 1972-м, поскольку камера была выпущена именно в том году. И тогда же отец, по официальной версии, погиб.— Откуда это у вас? — потрясенно спросила я, по-детски тыча в фотографию дрожащим пальцем.— Этот снимок был сделан Терри Рейнольдсом в семьдесят втором, — ответил де Бек. — Непосредственно перед тем, как он сам сгинул в Камбодже. Я был хорошо знаком с вашим отцом, Джордан.Он произнес первую букву моего имени мягко, как истинный француз. Я пошатнулась, но оттолкнулась от стены и выпрямилась.— Правда?..Де Бек взял меня под локоть и отвел к круглому столу, на котором стоял поднос с бутылкой вина и тремя бокалами. Он щедро плеснул мне янтарного напитка, и я выпила его в два жадных глотка, не почувствовав вкуса. Де Бек предложил стаканчик и Кайсеру, но тот молча покачал головой. Тогда хозяин дома налил себе и пригубил.— Мне вообще-то нельзя, — виновато произнес он. — Печень.— Месье…Он остановил меня поднятой рукой.— Знаю, знаю, у вас ко мне тысяча вопросов. Но может быть, сначала вы сделаете то, ради чего сюда прибыли? А потом мы вновь соберемся здесь и я с удовольствием удовлетворю ваше любопытство.Краска прилила к моему лицу, в ушах стоял звон.— Я настаиваю, — мягко проговорил де Бек. — Нам некуда торопиться.— Скажите мне только одну вещь, — прошептала я. — Моя сестра жива?Он поджал тонкие губы и покачал головой:— Je ne sais pas, ma cherie. — И повторил по-английски: — Не знаю, моя милая.* * *Фотосъемка картин де Бека — плевое дело с технической точки зрения. Перед отлетом из Нового Орлеана я составила подробный перечень аппаратуры, которая могла мне потребоваться, и Бакстер дал задание отыскать все. Под первым пунктом в списке, конечно, значилась камера. Я остановила свой выбор на среднеформатной «Мамии» с негативами пять на пять. Не слишком громоздкая, она обеспечивала тем не менее высокое качество съемки.Проблема была в другом. Кайсер еще в Новом Орлеане прошел подробный инструктаж и теперь из кожи вон лез, чтобы все правильно делать, но Ли — а она присутствовала при этом — было, конечно, абсолютно ясно, что он впервые в жизни столкнулся со снаряжением для установки профессионального искусственного света.Я и сама чувствовала себя не в своей тарелке. Фотография отца и слова де Бека о нем потрясли меня до глубины души. Стыдно признаться, но в эти минуты я почти забыла о Джейн, да и о цели нашего визита тоже. Я путалась в проводах, без конца разворачивала свет, не могла правильно установить камеру и приступить наконец к самой съемке. А Кайсер тем временем, худо-бедно справившийся с ролью помощника, бродил по залу и внимательно фиксировал все увиденное. Коллекция де Бека располагалась в трех залах музейного типа. Гвоздем программы, разумеется, считались интересовавшие нас пять полотен. Но здесь было и еще много чего примечательного. Картины относились к разным периодам и стилям, что не укрылось от взора Кайсера, который за два последних дня прошел экспресс-курс по истории живописи. Большинство полотен были написаны в конце девятнадцатого и в двадцатом веке. Имелось и несколько работ, принадлежавших перу уже известных мне «пророков».Кайсер методично перемещался от одного холста к другому, стараясь запомнить все в мельчайших деталях. Раз или два он подходил ко мне и возбужденным шепотом сообщал, что здесь, похоже, есть картины, находящиеся в международном розыске — они сгинули после Второй мировой войны, доставшись нацистам. Не сдержавшись, он попросил у Ли разрешения сфотографировать всю коллекцию и получил вежливый отказ.Справившись наконец с волнением, я приступила к работе, пытаясь максимально абстрагироваться от сюжетов, изображенных на картинах. Каждая из женщин напоминала мне о несчастной сестре. И все же я не смогла противостоять силе воздействия этих полотен. В отличие от картины, увиденной в галерее Вингейта, женщины здесь словно сами излучали краски. Две из них позировали, лежа в ваннах, что напомнило мне музей в Гонконге. Но их лица не несли на себе печати явного реализма. Если бы я не знала наперед, что все они мертвы, то подумала бы, что они просто спят.Но после всего пережитого за эти дни я уже не могла обмануться.Человек, писавший эти картины, сидел или стоял перед своими моделями, мертвыми или охваченными животным ужасом. Он вдыхал запах смерти или страха, исходивший от них. Что он чувствовал при этом? Если предположить, что все они были мертвы с самого начала, то возникает вопрос — как долго человек может находиться в одной комнате с трупом? В непосредственной близости от него? Рисуя и одновременно наблюдая процесс разложения плоти? Мне не раз приходилось фотографировать мертвых людей, и я знаю, какое это испытание. Впрочем, для кого как. Может быть, нормальному человеку это тяжело вынести, а маньякам, напротив, приятно. Хотя опять же это вопрос времени. В конце концов наступает момент, когда даже самый одержимый некрофил физически не в состоянии выносить запах… Или и тут я ошибаюсь?— Интересно, сколько времени в среднем может уйти на написание такой картины? — спросила я Кайсера.— Эксперты говорят, день-два. Не знаю, на чем основаны их предположения, так что оспаривать не берусь. Но вчера я прочитал в одной умной книге, что настоящие импрессионисты считали, что картину надо писать за один присест.— Если предположить, что модели мертвы, каким образом ему удавалось находиться рядом с ними так долго? Он их что, бальзамировал?— Все возможно.Я сделала еще несколько кадров последней из картин.— Взгляните повнимательнее. Вы можете определить, мертва эта женщина или нет?Кайсер подошел к картине вплотную и вперил в нее пристальный взгляд.— Трудно сказать, — наконец изрек он. — Очевидных признаков смерти я не нахожу. Глаза закрыты, но это ведь ничего не значит. — Он обернулся, задумчиво пожевал губами. — И где вообще пролегает видимая граница между жизнью и смертью, кто ответит?— Мертвые.— Они ничего не скажут.— Вот вам и ответ на вопрос, где пролегает граница. — Я вынула последнюю пленку. — У меня все. Пойдемте обратно.Слева от меня из ниоткуда, словно привидение, возникла молчаливая Ли и приглашающе повела рукой.* * *Старик француз ждал нас все в том же зале. Он стоял спиной к двери, с бокалом вина в руке, и задумчиво наблюдал за очередной туристской яхтой, отчаливавшей от берега.— Месье де Бек… — негромко позвала я.Он медленно обернулся и кивнул в сторону двух одинаковых диванов, стоявших у стеклянной стены. Ли разлила по бокалам вино и бесшумно удалилась. Абсолютно бесшумно.— Вы хотели бы, чтобы ваш помощник присутствовал при нашей беседе? — вежливо и в то же время насмешливо осведомился де Бек.Я глянула на Кайсера. Тот вздохнул и проговорил:— Я специальный агент ФБР Джон Кайсер.Де Бек подошел, и мужчины обменялись рукопожатиями.— Признайтесь, вы испытали сейчас некоторое облегчение. Ложь утомляет. Особенно очевидная. Прошу вас, присаживайтесь.Мы с Кайсером, не сговариваясь, сели плечом к плечу, а де Бек опустился на диван напротив.— Итак, зачем я вас сюда пригласил, — проговорил француз, глядя на меня. — Это будет ваш первый вопрос, не так ли?— Если вы на него ответите, это станет неплохим началом разговора.— Вы здесь, потому что я захотел увидеть вас, так сказать, во плоти. Только и всего. Я знал вашего отца по Вьетнаму. А узнав, что вы имеете отношение ко всему этому, — де Бек неопределенно повел рукой, — решил познакомиться и с вами.— А как вам стало известно, что мисс Гласс имеет отношение «ко всему этому»? — тут же спросил Кайсер.Де Бек снова ответил жестом, который лично я перевела так: «Есть вещи, которые стоит принимать как данность». Кайсеру ответ не понравился, но он был не в том положении, чтобы настаивать на ином.— Хорошо, а как вы познакомились с моим отцом?— Я собиратель предметов искусства, как вы знаете, и всегда относил фотографию к одному из видов такового. По крайней мере, отдельные работы, созданные конкретными людьми. У моих родителей имелась чайная плантация во Вьетнаме и неплохой особнячок, своего рода тихая гавань для многих западных журналистов. У нас всегда были гости. Вы, надеюсь, понимаете, как много значат в разоренной войной стране такие элементарные вещи, как чистая постель и хороший ужин. В качестве платы я принимал вечера в компании интересных собеседников.— И доступ к разного рода информации, не так ли? — опять подал голос Кайсер.Де Бек пожал плечами.— Информация такой же товар. Ничем не хуже других, агент Кайсер. А я, как вы успели заметить, бизнесмен.— Что вам известно о гибели моего отца?— Прежде всего, я вообще не уверен, что он тогда погиб.«Вот оно… И сказано человеком, который знает побольше иных прочих».— Каким же образом он мог выжить?— Ну, давайте по порядку. Во-первых, считается, что он исчез на камбоджийской границе. Место неудобное. Но неудобное только для американских властей. Возьмите это на заметку. Во-вторых, «красные кхмеры» действительно часто казнили военных журналистов, встававших у них на пути. Но далеко не все камбоджийцы были «красными кхмерами». И даже если в Джонатана стреляли, его потом вполне могли выходить добрые люди. И наконец, впоследствии я много раз слышал, что его видели то тут, то там.— Если он выжил тогда и если считал вас своим другом, — задумчиво проговорил Кайсер, — почему он вас не разыскал? Не укрылся у вас?— Возможно, он и пытался меня искать. Но к тому времени я уже продал свою плантацию. Он бы просто никого не нашел, явившись туда. Да и вообще, доложу я вам, Вьетнам образца семьдесят второго года был не той страной, в которой нормальному человеку хотелось бы укрыться.— Разве Камбоджа была чем-то лучше? — возразила я. — Особенно после пришествия к власти Пол Пота?Он снова пожал плечами:— Не знаю. Но я слышал, что Джонатана пару раз видели в Таиланде. И источники информации заслуживали доверия.— Если он выжил тогда, может быть, жив и сейчас?— Я бы на это не особенно рассчитывал, хотя никто не отнимет у вас надежду, — сочувственно глядя на меня, проговорил де Бек.— Когда его видели в последний раз?— В семьдесят шестом впервые, в восьмидесятом в последний. Больше двадцати лет назад…— Месье де Бек, собственно, мы приехали по другому поводу, но если вы не возражаете, я бы позвонила вам потом.— Я дам вам номер своего телефона.Кайсер наклонился вперед, зажав свой бокал между коленями.— Я бы хотел задать вам несколько вопросов.— Пожалуйста, но не гарантирую, что смогу ответить на все.— Вам известно, кто является автором серии «Спящие женщины»?— Нет.— Каким образом эти картины впервые привлекли ваше внимание?— Благодаря моему знакомому торговому агенту Кристоферу Вингейту. Если я вижу картину, которая мне нравится, я ее покупаю. Невзирая на титулы и популярность автора. Это, конечно, риск, но кто не рискует — не пьет шампанского, не так ли?— Для вас это бизнес?Де Бек изобразил крайнее удивление.— С чего вы взяли? Трудно вообразить себе увлечение, менее связанное с бизнесом, чем это. Деньги я зарабатываю другими способами.— Итак, Вингейт познакомил вас с какой-то одной картиной из серии «Спящие женщины», и вы…— И я купил ее, сказав, что куплю и все последующие.— Вы приобрели потом еще четыре.— Да, но однажды допустил непростительную ошибку — рассказал о картинах кое-кому из азиатских коллекционеров. Стоит ли говорить, что после этого цена мгновенно подскочила до небес. Пятая картина стала для меня последней. Вингейт поступил со мной бесчестно, начав продавать полотна японцу. — Де Бек театрально всплеснул руками. — Хотя, с другой стороны, чего еще было ждать от серба?— А все же… Что вас так зацепило в этих полотнах?Старик поджал губы.— Честно? Трудно сказать.— Вам не приходило в голову, что на картинах изображены реальные женщины?— Ну разумеется, кто-то же должен был позировать. Модели, натурщицы.— Я не об этом спрашивал, ну ладно. Неужели вас ни разу не посещала мысль, что все они мертвы?— Поначалу нет. Скорее их позы говорили о безмятежном сне. Но уже четвертая картина действительно вызвала вопросы. Кстати, именно тогда я впервые понял, что этот художник гениален. Да, это было изображение смерти, но абсолютно новое — прежде не встречавшееся в живописи.— Что вы имеете в виду?— Видите ли, на Западе смерть вызывает страх и отвращение. Там принято воспевать молодость и здоровье. Любой недуг или симптомы старости повергают людей в ужас. Одним словом, там смерти боятся. На Востоке все иначе. Вы должны знать, вы там бывали.Кайсер вздрогнул.— Откуда вы знаете?— Вы солдат. Прошу прощения, но это бросается в глаза. Я это понял, едва вас увидев.— Я уже четверть века не ношу форму.Де Бек улыбнулся и махнул рукой.— Не в форме дело. У вас военная выправка и особый взгляд. К тому же вы американец и вам примерно сорок пять… может быть, сорок семь. Из этого следует, что вы служили во Вьетнаме. Я прав?— Вы правы.— Значит, вы должны хорошо понимать, о чем я сейчас говорил. Что сделает американец, которого укусит гремучая змея? Он землю будет носом рыть в поисках врача и «скорой помощи». Во Вьетнаме ужаленный крестьянин просто сядет на землю и начнет спокойно ждать смерти. Смерть — это, если так можно выразиться, неотъемлемая часть жизни на Востоке. И для многих смерть даже желанна, ибо олицетворяет избавление от земных страданий. Вот это самое я и увидел в «Спящих женщинах». Правда, модели оказались не азиатского происхождения, что лишь придало картинам особый колорит.— Любопытно вы рассуждаете… — заметил Кайсер, потирая переносицу. — Впервые сталкиваюсь с такой трактовкой смерти.Де Бек развел руками и тронул веко.— Глаза даны всем, молодой человек. Но не всем дано видеть ими.— А вам известно, что по крайней мере одна из моделей, как вы их называете, считается пропавшей без вести? Точнее, похищенной. И вполне возможно, погибшей.— Да. Вы говорите о сестре бедной мисс Гласс, не так ли?— Именно. И что вы по этому поводу думаете?— Не совсем понял вопрос.— Насколько это морально, с вашей точки зрения? Ведь получается, что в процессе создания этих дивных полотен расставались с жизнью ни в чем не повинные женщины.Де Бек вдруг строго посмотрел на Кайсера.— Вам действительно хочется узнать мое мнение на этот счет?— Очень.— Ваш вопрос я расцениваю как типичную демонстрацию американского лицемерия. Не обижайтесь. Вы воевали во Вьетнаме, где расстались с жизнью пятьдесят восемь тысяч ваших соотечественников. Я молчу про местное население, которое пострадало от войны гораздо серьезнее. Ну и во имя чего, спрашивается, все эти люди погибли?— Боюсь, мы говорим о разных вещах.— Да о тех же самых, уверяю вас! Если девятнадцать женщин погибли, но их гибель подарила жизнь подлинному искусству, то в философском смысле это был выгодный обмен. Это очевидно.— А если бы вы любили одну из этих женщин? — тихо проговорила я.— А вот теперь мы действительно говорим о разных вещах, — возразил де Бек. — Я лишь хотел заметить уважаемому месье Кайсеру, что любой шаг человеческой цивилизации вперед всегда оплачивался жизнями людей. Строительство городов, мостов, туннелей, медицинские эксперименты, географические открытия и, конечно, войны. Все это, вместе взятое, я ставлю ниже подлинного искусства.Кайсер медленно багровел.— Если бы вы заранее знали, что эти женщины погибали, позируя художнику… Если бы вы знали имя художника… Вы донесли бы на него властям?— К счастью, передо мной не стояла такая дилемма.Кайсер вздохнул, опустил глаза и поставил бокал на стол.— Почему вы отказались предоставить свои картины на экспертизу?— Я беглец и не доверяю никаким властям. В особенности американским. По секрету вам скажу, что во время той войны довольно тесно общался с ними и всякий раз бывал разочарован. Американцы — нация наивных, сентиментальных и лицемерных болванов.— И это говорит мне человек, который мародерствовал в промышленных масштабах.Де Бек усмехнулся:— Вы меня ненавидите, молодой янки. За то, что я занимался во время войны бизнесом. Господи… с таким же успехом вы можете ненавидеть летний дождь и домашних тараканов.— Я бы тоже мог кое-что рассказать про французов. Я о них не слишком высокого мнения, поскольку видел, что они натворили во Вьетнаме. Вы были гораздо худшим злом для этой страны, чем мы.— Французские колониальные власти часто проявляли жестокость, согласен, но по капле. А что там делали ваши бравые войска, известно всему миру. Американская пехота угощала вьетнамских детишек шоколадом, а в это самое время ваша авиация стирала с лица земли целые города.— Когда мы то же самое делали в Третьем рейхе, французы вроде бы не возражали. И даже улюлюкали.— Это бессмысленный разговор, — вмешалась я, сурово взглянув на Кайсера.Я много ездила по миру и на личном опыте убедилась, что подобных споров лучше по возможности избегать. Европейцам никогда не понять Америку по-настоящему. А решив, будто что-то про нас поняли, они тут же предают это анафеме. На мой взгляд, этот комплекс вызван глубоко запрятанной завистью. Но важно другое — спор между американцем и европейцем о судьбах мира ни к чему хорошему не приведет. Честно говоря, от Кайсера я этого не ожидала.— Вы хотели меня увидеть. Вы меня увидели, — сказала я де Беку. — И что теперь?В глазах старика мелькнул огонек, совсем как у Мориса Шевалье.[81]— Я бы хотел увидеть вас в первозданном виде, ma cherie. Вы сами по себе произведение искусства.— Вы бы хотели увидеть меня обнаженной? Или еще и мертвой?— Не обижайте меня, я слишком люблю жизнь. — Он выдержал паузу, а потом поднял свой бокал, словно желая произнести тост: — Но смерть… она всегда с нами.— Вы делали заказ на картину с моей сестрой?Улыбка исчезла с его лица, словно ее и не было.— Нет.— Но вы пытались ее купить?— Не имел такой возможности. Я ее не видел.— А если бы увидели, как бы вы узнали, что она моя сестра?— Если бы я ее увидел, то решил бы, что это вы.— Когда вы впервые узнали о существовании мисс Гласс? — вмешался в допрос Кайсер.— Мое внимание привлекла фотография, опубликованная в «Интернэшнл геральд трибюн» в начале восьмидесятых. — Он хмыкнул. — Честно говоря, я даже подпрыгнул тогда в кресле, увидев подпись: «Дж. Гласс».— Я так подписываюсь в память об отце.— Весьма похвально. Но, боюсь, в тот день испытал шок не только я, а многие, кто был с ним знаком.— Да, мне это известно. Через несколько лет я стала подписываться уже полным именем. — Я на несколько секунд задумалась, а потом задала де Беку вопрос, который не могла не задать: — Каким он был человеком?— Разным. В начале нашего знакомства он мало чем отличался от прочих американцев — всех этих взрослых детей с выпученными глазами. Но потом изменился. У него был зоркий глаз, который подмечал то, что в упор не видели его соотечественники, да и не только. Ему не надо было повторять дважды. Он мало что знал об Азии, но впитывал знания и впечатления, как губка. Он был открыт всему новому. И вьетнамцы, кстати, любили его.— Женщины тоже?Еще один красноречивый жест, означавший скорее всего: «Мужчина всегда остается мужчиной».— Может быть, у него была какая-то конкретная женщина, которую вы знали?— У всех американцев на той войне были конкретные женщины. Впрочем, когда я говорю обо «всех американцах», к Джонатану это не относится.— Месье де Бек, постарайтесь все-таки вспомнить. У него была во Вьетнаме другая семья? Местная?— А если бы была? Что бы вы на это сказали?Я быстро опустила глаза.— Не знаю. Просто хочу услышать правду.— Вы видели Ли?— Да, а что?— Она наполовину вьетнамка, наполовину француженка. Таких много. И это самые красивые женщины на земле.— У моего отца была такая же?— По крайней мере, он имел возможность встречаться с такими женщинами.— У вас на плантации?— А где же еще?Де Бек почти никогда не отвечал на вопрос прямо. Его можно было понимать и так, и эдак. Обычно я умею общаться с подобными людьми, докапываясь до истины. Но сейчас растерялась. Если у моего отца была другая семья, неужели так трудно сказать это?— А кстати, — вдруг воскликнул де Бек, — вы знали, что в семьдесят втором, помимо исчезновения вашего отца, случилось еще одно любопытное событие? Закрылся журнал «Лук энд лайф», с которым он активно сотрудничал.— И что? Какая связь?— О, это был хороший журнал. И таких было немало в те времена. Но те времена закончились. Ушла эпоха. Мне кажется, Джонатан не смог бы вынести засилья «желтой прессы» и телевидения, ему было бы больно наблюдать за скоропостижной кончиной индустрии, в которой он сделал себе имя.— И что это значит? Вы хотите сказать, что ему некуда было возвращаться?— Я лишь хотел сказать, что те годы стали концом эпохи великих фотожурналистов. Джонатан входил в их число. Он был лауреатом всех известных премий. Он и его друзья много раз смотрели смерти в лицо и делали свою работу. Они скрупулезно увековечивали все ужасы двадцатого столетия, разъезжая для этого по всему свету. О, эти славные труженики! У них не было ни нормальной семейной жизни, ни больших денег, но им принадлежал весь мир! Я бы даже так сказал: Джонатан и его коллеги являлись переходным звеном от поколения молодых Хемингуэев к поколению звезд рок-н-ролла.— Но вы сказали, что их время ушло. И ушло еще тогда — в семидесятых. Я вас правильно поняла?— Да, после вьетнамской войны мир изменился. Америка в первую очередь. Да и Франция, если уж на то пошло.Кайсер кашлянул в кулак и заметил:— Если можно, давайте вернемся к разговору о сестре мисс Гласс.— Не возражаю, — отозвался де Бек, даже не посмотрев в его сторону и продолжая буравить меня пристальным взглядом. — Скажите, Джордан, с какой целью вы подключились к этому расследованию? Чего вы лично хотите добиться? Или вы мечтаете о правосудии?— О правосудии не мечтают, его вершат.— А что вы понимаете под правосудием применительно к вашему делу? Хотите наказать человека, создавшего все эти картины? Человека, который выкрал тех женщин из их домов ради того, чтобы обессмертить их образы?— Мы говорим сейчас об одном человеке или о двух? — спросила я. — Мы имеем дело в первую очередь с похищениями — значит, речь идет о похитителе. Мы также имеем дело с живописными полотнами, и, стало быть, речь идет о художнике. Это один человек?— Вопрос не по адресу. Но все-таки признайтесь, вы жаждете отмщения, наказания?— Скорее хочу остановить его, чтобы больше никто не пострадал от его рук.Де Бек задумчиво уставился на свой бокал.— Понимаю. А скажите, у вас еще осталась надежда относительно судьбы вашей сестры?— Мне трудно сказать…— Как по-вашему, она еще может быть жива?— Я была почти убеждена в обратном. Пока не увидела в Гонконге ту картину. А теперь не знаю, что и думать. — Я рассчитывала, что де Бек задаст еще вопросы, но тот молчал, поэтому пришлось продолжить опять мне: — А вы сами как думаете? Эти женщины еще могут быть живы?Француз вздохнул:— Думаю, что нет.В первую секунду мне показалось, что я его не расслышала. Настолько чудовищно выглядел этот приговор в устах человека, который наверняка располагал большим объемом информации, чем все мы, вместе взятые. Когда о гибели похищенных женщин рассуждал Ленц, я воспринимала это спокойно. Как одну из версий. Де Бек — другое дело.— Но ведь мы же можем допустить, что не все жертвы разделили печальную участь, — упрямо прошептала я.— С чего вдруг? — удивился Кайсер.— Всякое бывает. Даже конвейер ломается. Не существует плана, застрахованного от осечек. Я вот пытаюсь себе представить, что одна или, может быть, две из тех девятнадцати женщин выжили, и эта мысль не кажется мне такой уж абсурдной.— А мы все-таки говорим о девятнадцати женщинах? — спросил Кайсер. — В настоящий момент мы прилагаем все силы, чтобы опознать по картинам жертв. Но у нас серьезная нестыковка. Из Нового Орлеана было похищено только одиннадцать женщин. Если представить, что художник рисовал каждую лишь однажды, то в воздухе повисают восемь «неодушевленных» полотен.— Может быть, на этих картинах художнику позировали обычные натурщицы? — предположил де Бек. — Получали стандартное вознаграждение и уходили с миром. По-моему, выглядит логично.— Хотелось бы в это верить. Но у нас еще одна проблема. Некоторые полотна настолько абстрактны, что по ним не удается провести опознание. Мы даже известных нам одиннадцать женщин пока не смогли «распределить» по картинам.— Ранние полотна вовсе не абстрактны, — возразил де Бек. — Они написаны в импрессионистской и постимпрессионистской манере. Это разные вещи. Изображения на картинах импрессионистов узнаваемы, но не реалистичны. Эффект достигается тем, что художник не смешивает цвета, пытаясь добиться фотографического правдоподобия. Импрессионизм — прямой взгляд на вещи, не обремененный ничем. Я бы предположил, что эти картины художник писал быстро, пытаясь схватить самую суть.— А может, он стремился избежать последующего опознания? — заметил Кайсер.— Ваша профессия — допускать все мыслимые версии.— Если все же представить, что кто-то из жертв еще жив, — вступила я. — Где она или они могут находиться? Почему им до сих пор не удалось дать о себе знать?— Мир велик, ma cherie, и затеряться в нем очень легко. Подумайте лучше о себе. Мне кажется, этот художник переживает сейчас сложный, возможно, переломный момент. Он неспокоен. И факт вашего активного сотрудничества с ФБР может стать ему известным и привлечь его внимание. Я бы не хотел, чтобы с вами что-то случилось.— Мы сумеем позаботиться о мисс Гласс, — холодно произнес Кайсер.— ФБР всегда так говорит, но эти слова не мешают ему время от времени допускать промашки, — возразил де Бек. — Вы знаете, у меня есть предложение для мисс Гласс. Остаться здесь. Со мной. До тех пор, пока все не разрешится.— Что?! — поразилась я.— Вы будете абсолютно свободны и вольны располагать собой по собственному усмотрению. Но здесь я смогу вас защитить и гарантирую это. Уж простите старика, но я не доверяю ФБР.— Благодарю за участие, месье де Бек, но я хотела бы и дальше принимать участие в расследовании.— Если так, послушайте моего совета. Будьте осторожны. Серия «Спящие женщины» красноречиво свидетельствует о том, что художник находится в поисках главного смысла. Его ранние работы совсем не похожи на последние. В них проскальзывает неуверенность, непонимание собственных желаний. Они представляют интерес лишь как наброски ко всему последующему. Зато последние работы буквально дышат смыслом. Смыслом смерти. К чему стремится этот человек в конечном итоге? Не знаю. Но я бы не хотел, чтобы ваши пути пересеклись.— Если вдруг пересекутся… купите картину, где буду я. Лучше уж висеть здесь, чем в Гонконге.Француз усмехнулся:— Клянусь, я дам за нее любую цену.Де Бек поднялся, отошел к стеклянной стене и стал смотреть вдаль, на бухту. Мне доводилось фотографировать известных преступников, и что-то в позе хозяина дома напомнило о тех работах. Здесь, в обстановке изысканного комфорта, в окружении драгоценных предметов искусства, он удивительным образом походил на какого-нибудь зэка в камере смертников «Анголы» или Парчмен-фарм.[82]— Пожалуй, нам пора, — подал голос Кайсер.Я все ждала, что де Бек обернется, но этого не произошло. И лишь в дверях я услышала его меланхолический голос:— Несмотря на измышления вашего друга, запомните одно, Джордан. Французы умеют быть верными.— Я запомню.— Ли проводит вас.— Merci.Все-таки он обернулся и махнул на прощание рукой. Я вдруг поняла, что он мне действительно симпатизирует. А еще я поняла, что он знал моего отца гораздо ближе, чем пожелал нам рассказать.— А как же номер телефона? Вы обещали.— Вы получите его в самолете.* * *«Рейнджровер» неспешно катил в аэропорт. В салон вливались лучи яркого солнца. Посмотрев в окно, я увидела синюю ящерицу, притаившуюся в придорожных кустах. Словно перехватив мой взгляд, она мгновенно исчезла из виду. А перед моим мысленным взором тут же встали картины из домашней галереи де Бека. В голове мелькнула поразительная догадка.— Я только сейчас поняла одну важную вещь…Но Кайсер не дал мне продолжить, положив свою сильную ладонь на мое колено. После этого мы молчали вплоть до аэропорта. И лишь когда шофер выгрузил фотоснаряжение из кузова и уехал, Кайсер как ни в чем не бывало спросил:— Что вы поняли?— Я знаю, где художник писал свои картины.— Где?— Я неправильно выразилась. Конкретное место, конечно, не назову. Просто знаю, в каких условиях они создавались.— Ну и в каких?— Художник писал их при естественном освещении. Это настолько очевидно, что мне даже в голову не пришло увидеть в этом улику. Только вот сейчас вспомнила, по дороге сюда.— Хорошо, но чем вы мотивируете свою догадку?— Это не догадка, а утверждение. У меня за плечами двадцать пять лет похожей работы. Значение правильного освещения для передачи определенных оттенков цвета трудно переоценить. Весь наш профессиональный свет, который мы устанавливаем перед съемкой, вся эта сложная аппаратура не более чем имитация натурального освещения. И каждый фотограф видит эту имитацию. Я думаю, что художники относятся к таким вещам еще более чутко. Не знаю, насколько это поможет в нашем деле, но уверена в своих словах на сто процентов.— Тогда это, пожалуй, облегчит нам поиски. Скажите, а если свет вливается в комнату через окно, он тоже считается естественным?— Смотря какое окно и какое стекло.— Но если предположить, что он рисовал этих женщин не в помещении, а на открытом воздухе, то это должно быть весьма уединенное место. Вокруг Нового Орлеана есть леса и болота, но каждый раз таскаться туда с мольбертом, красками и жертвой за пазухой — как-то сложно.— А если это задний дворик городского дома? — предположила я. — В Новом Орлеане до черта таких двориков и садиков. Мне кажется, надо поискать там.Кайсер похлопал меня по плечу.— Я бы рекомендовал вам поступать в Академию ФБР, мисс Гласс. Ну, полетели.Я не двинулась с места.— А знаете, агент Кайсер, вы едва все не испортили! Какого черта вы затеяли этот идиотский спор со стариком о Франции и французах?Он хмыкнул.— Когда мало времени, а нужно получить как можно больше информации о человеке, дружеские посиделки не подходят. Необходимо его спровоцировать, задеть за живое, тогда он раскроется.— Вот он и раскрылся, вы едва не подрались там, и все.— Нет, не все.— А что еще?— Может быть, мы все-таки поднимемся на борт?Он буквально впихнул меня в салон самолета, а сам ушел совещаться с пилотами. Через пару минут вернулся и опустился на кресло рядом со мной.— Надо позвонить Бакстеру, поболтать кое о чем.— Сначала скажите про де Бека.— Он ругал американцев, а в то же самое время принимал некое решение в отношении вас.— Какое решение?! — опешила я.— Не знаю. Он весьма вами заинтересовался.— Это неудивительно, ведь он хорошо знал моего отца.— Не в этом дело. Де Бек замешан в этом деле, погряз в нем по самую макушку. Я это чувствую!— Может быть, тех женщин на самом деле не убивают? А переправляют куда-то? В ту же Азию?— На самолете де Бека?— Хотя бы и так. Вы уже отследили все его рейсы за последний год?— Это не так просто. Самолет частный. Впрочем, Бакстер что-нибудь придумает. Он мастер разгадывать такие ребусы.Кайсер ушел в голову салона, примостился на другом кресле и стал звонить. Я не могла со своего места понять, о чем они говорили с Бакстером, но видела, что Кайсер все больше напрягается. Тем временем самолет оторвался от земли и круто забрал в небо, держа курс на Кубу. Минут через пять-семь Кайсер вернулся ко мне и вновь плюхнулся в соседнее кресло. Глаза его возбужденно блестели, и он даже не пытался это скрыть.— Итак, что случилось? Хорошие новости или плохие?— У нас появилась зацепка, и неплохая, доложу я вам! Эксперты обнаружили на холстах щетинки от кисточек. Это не простые кисти. Можно сказать, уникальные. Лучшие в своем роде. Из редкого соболя. И производятся только в одном месте на земле — на крошечной фабрике в северном Китае. Мало того! На наше счастье, в Америку они ввозятся лишь через одну нью-йоркскую торговую фирму. Она делает всего два заказа в год, и кисти расхватывают, как горячие пирожки. А поскольку их мало, то и покупатели — народ особый. Постоянная клиентура. Большинство из Нью-Йорка, но есть и в некоторых других городах.— А в Новом Орлеане?Кайсер довольно ухмыльнулся.— Самый большой заказ, не считая Нью-Йорка, делает именно Новый Орлеан.— И кто же?..— Кафедра современного искусства Туланского университета.— Боже…— Недавно им перевели уже третью партию за полтора года. Сейчас Бакстер как раз сидит в кабинете ректора. Думаю, через пару часов у нас на руках будут списки всех, кто имел доступ к этим кистям в последние восемнадцать месяцев.— Мне кажется, одна из девушек была похищена как раз из общежития Туланского университета.— Точно. Только не одна, а две. А третья исчезла в парке Одюбон, где зоосад. Оттуда до университета доплюнуть можно.— Господи, Кайсер, Господи!— Три — это много. Но всего жертв одиннадцать. Так что географию преступлений, к сожалению, к университету не привяжешь. Но все-таки у нас на руках ниточка, и будь я трижды проклят, если мы за нее не потянем!— А куда еще везут эти кисти из Нью-Йорка?— Ближе всего к нам Таос, штат Нью-Мексико, и Сан-Франциско.У меня засосало под ложечкой.— Я живу в Сан-Франциско…— Мне кажется, наш шанс — кисти в университете Нового Орлеана. Ленц предполагал, что экспертиза картин может навести нас на след. Я был настроен скептически. Но чертов старик оказался прав, и я рад этому!— Думаю, кое в чем вы более правы, чем он. Вчера вы сказали, что убийца или похититель избирателен в отношении жертв, что выбор осуществляется именно в Новом Орлеане и убийца может одновременно являться и художником. А Ленц утверждает, что художник из Нью-Йорка.Кайсер вздохнул с видом человека, прогнозы которого часто сбываются, но не приносят радости.— А знаете, Джордан, что я сейчас подумал…— Что?— Де Бек нам солгал.— В чем?— Он сказал, что никогда не видел картины, на которой изображена ваша сестра. Он, человек, который в любой момент может отправиться на своем самолете куда угодно и что угодно увидеть. Он имел большой зуб на Вингейта за то, что тот променял его на азиатских коллекционеров. Допустим, Вингейт не показывал ему картину с Джейн. Но я не могу поверить, что де Бек не побывал в Гонконге на следующий же день после открытия там этой чертовой выставки!— Соглашусь.— А вы заметили, что сам он не пошел вместе с нами смотреть картины, а подослал вместо себя Ли?— И что?— Бьюсь об заклад, он подглядывал за нами. За нашей реакцией. У него особое отношение к «Спящим женщинам». И особое отношение к вам. Марсель де Бек — очень странный старичок, это написано у него на лбу. Я пока ходил там, не заметил никаких «глазков», но в наши дни это ничего не значит. — Кайсер взглянул в иллюминатор, но там все было затянуто облачной дымкой, подсвеченной рассеянным солнечным светом. — Знаете, что мне все это напоминает? Археологические раскопки. Ты обнаружил голову статуи. Потом добрался до плеча, до торса, до бедер. Ты заранее знаешь, что обнаружишь дальше, но не уверен в этом на сто процентов до тех пор, пока не увидишь. Черт знает, с чем мы имеем дело! Вполне может оказаться, что это настоящий крупный сговор, целая банда, современные рабовладельцы!— Что-что?— А вы никогда не слышали про «белое рабство»? Когда девушек похищают из западных стран, тайно переправляют в азиатские бордели и принуждают к проституции? Не думайте, что все это в прошлом. Это есть. Даже в Америке, хотя основной бизнес, конечно, ведется в азиатских странах. В первую очередь в Таиланде. Там действуют целые криминальные синдикаты с разветвленной сетью филиалов по всему миру. Девушек привозят в бордель, запирают в вонючих подвалах, выдают за девственниц и продают десяткам клиентов в течение одной ночи!Я прикрыла глаза, чтобы он не видел моих слез, и стиснула зубы, пытаясь справиться с мгновенно подступившей дурнотой. Ни разу за все эти месяцы я не задумывалась о том, что Джейн могла постигнуть такая участь. Но стоило Кайсеру только начать… Меня всю трясло. Я могу ходить среди трупов и жевать гамбургер, но при одной мысли, что в этот самый момент где-то на другом конце земного шара несчастные девушки ютятся по черным затхлым дырам и обреченно ждут своей очереди подцепить СПИД… При одной этой мысли меня начинает мутить.— Прошу прощения, — виновато пробормотал Кайсер. — У меня в голове полно подобного мусора, и я порой увлекаюсь, высказывая версии.— Ничего. Просто из всех мерзостей мира… именно эту я считаю самой жуткой.На лице его на мгновение отразился невысказанный вопрос, который он не смог скрыть.— Не спрашивайте, договорились?— Договорились. — Он вдруг хлопнул себя ладонями по коленям. — Одно я знаю точно! Мы теперь гораздо ближе к этому подонку! Гораздо ближе!— Да…— Может, вам воды принести или газировки?— Да, пожалуйста.Он быстро поднялся и направился к кабине пилотов, а я тем временем судорожно схватила со спинки переднего кресла бумажный пакет — из тех, что предлагаются в самолетах людям, которым стало плохо. «Вспомните самое отвратительное событие, которое с вами случилось», — всегда спрашивал своих клиентов доктор Ленц.Самое отвратительное…

Глава 11В зале для совещаний штаб-квартиры ФБР в Новом Орлеане продолжалась летучка, посвященная новым данным, появившимся в деле о похищениях женщин. Меня туда не позвали. Точнее, выгнали и приказали терпеливо дожидаться окончания встречи в кабинете инспектора Боулса. Как я ни настаивала, ничего не помогло. Меня просто игнорировали, как и год назад. Летучку вел заместитель директора ФБР. В зале собрались все местные «вожди»: прокурор Нового Орлеана, шеф полиции, шериф округа Джефферсон и высокопоставленные сотрудники штаб-квартиры. Просто поразительно! Откуда они только повылезали? И где были раньше?Я сидела у Боулса, смотрела в окно и заново переживала перипетии нашего краткого визита на Кайманы. Разговор с де Беком, его картины, очаровательную Ли, фотографию отца на стене… А еще думала о том, что если изначальный план Дэниела Бакстера и доктора Ленца не отменится, то очень скоро я увижусь с первыми подозреваемыми, каждый из которых может оказаться человеком, убившим мою сестру. На то и расчет — мое появление должно сбить преступника с толку и заставить его выдать себя.Впервые за год с лишним у нас появился шанс. И если мы им воспользуемся…А если нет?..Дважды в кабинет заходила Венди и пыталась занять меня разговором, но я все не могла отвлечься от своих мыслей. Наконец на пороге показался Кайсер. Он строго глянул на меня и решительно прошел в комнату. Из-за его плеча выглядывала Венди. В следующую секунду дверь закрылась перед самым ее носом.— Как настроение? — бросил Кайсер.— О чем вы там совещались? — вопросом на вопрос ответила я.— Да так, пустяки. Просто большим боссам захотелось лишний раз показать, кто тут хозяин. Замдиректора ФБР и прокурор уже уехали. Они хотели повидаться с вами, но я сказал, что вы не в том состоянии духа. И вообще не особенно жалуете юристов.— И они испугались? Решили не связываться?Кайсер усмехнулся:— Ладно, это все лирика. А тем временем у нас появились четверо подозреваемых. Все они были здесь в тот день, когда в Нью-Йорке загнулся Вингейт. Сейчас вы пройдете инструктаж. А после… а после я хотел бы поговорить с вами наедине. Почему бы нам не поужинать вместе, а? Как вы на это смотрите?— С удовольствием. Венди позовем?Кайсер нахмурился.— Этот вопрос я беру на себя. Итак, вперед!Мы быстро прошли в конференц-зал, поразивший меня своими размерами и оформлением. Честно говоря, я ожидала увидеть нечто вроде кабинета большого начальника — длинный стол, ряды стульев, внушительного вида черное кресло для председательствующего, графины… Мы же оказались чуть ли не в бальном зале с окном во всю стену и грандиозным видом на озеро Поншартрен, скрытое в сумерках, но подсвеченное огнями моста. Вдоль окна тянулся стол, который был гораздо длиннее и массивнее, чем я ожидала. Вместо стульев высились грандиозные офисные кресла, словно сделанные для баскетболистов, и на спинке каждого красовалась эмблема ФБР. За столом сидели Дэниел Бакстер, инспектор Боулс, доктор Ленц и начальник местных штурмовиков Билл Грэнджер. Стол был завален бумагами, пластиковыми кофейными стаканчиками и бутылками с недопитой минералкой.Кайсер опустился в кресло рядом с Грэнджером, а я — с Кайсером. Бакстер, Боулс и Ленц оказались напротив. Бакстер выглядел неважно, но настроен был решительно, словно капитан шхуны, который трое суток напролет боролся со штормом и наконец вырвался на спокойную воду вблизи долгожданной суши. Когда он заговорил, я сразу заметила, что он слегка охрип:— Мисс Гласс, поздравьте нас, в последние восемь часов мы серьезно продвинулись вперед в нашем расследовании. Как вы уже знаете, собольи щетинки привели нас на порог кафедры современного искусства Туланского университета. При активном содействии ректора нам удалось установить, что последние три заказа на кисти делал Роджер Уитон, художник и преподаватель колледжа Ньюкомб, входящего в состав университета.— Знакомое имя…— Уитон — один из самых известных современных художников в США. Ему пятьдесят восемь, и он перебрался в Новый Орлеан лишь два года назад.— Ну правильно, он перебрался, а через шесть месяцев исчезла первая женщина, — сообщил Билл Грэнджер, словно для всех это была новость.Бакстер бросил на него быстрый взгляд, призывая к молчанию, и так же хрипло продолжил:— Уитон родился и вырос в Вермонте и, если вычесть четыре года службы в морской пехоте, всю жизнь прожил между Вермонтом и Нью-Йорком. В последние десять лет его донимали предложениями о переезде разные учебные заведения со всех концов страны, но он предпочитал и дальше оставаться в тени и неизменно отвечал отказом. Туланцы даже удивились, когда два года назад он вдруг принял их приглашение.— А что это он так?— Мы об этом еще поговорим, а пока… Проблема в том, что Уитон заказывал собольи кисти не только для себя. Под его научным руководством работают три аспиранта. Они вместе почти с первого дня его пребывания в Туланском университете. Двое, мужчины, приехали с ним из Нью-Йорка, а еще одну он взял уже здесь — она уроженка Луизианы.— Выходит, среди подозреваемых есть и женщина?— Она имела доступ к кистям. К тому же не забывайте, что по крайней мере в последнем случае неизвестный похититель пользовался электрошокером. Так что все возможно.Я недоверчиво хмыкнула.— Вы говорите, что Уитон перевез сюда двух аспирантов из Нью-Йорка?— У вас хороший слух. Как я уже сказал, все университеты страны мечтали заполучить его к себе. Для туланцев он стал настоящим подарком, и они на радостях выдали ему полный карт-бланш в том, что касается набора аспирантов. Уитон также читает лекции студентам. В его лекционной группе более пятидесяти человек. Теоретически каждый из них также мог иметь доступ к кистям. Но я предлагаю пока их не трогать, иначе мы распылим свои силы. Главная цель — Уитон и трое его аспирантов.— Когда мы с ними поболтаем?— Завтра. Со всеми, но по отдельности. Необходимо предотвратить возможность сговора между ними. Но прежде чем мы перейдем к деталям, я хотел бы еще раз напомнить о зоне нашей ответственности. Обычно следственная группа ФБР, которую я возглавляю, выполняет функции консультанта городских властей и полиции. Собственно, мы не проводим никаких следственных действий, а лишь разрабатываем их план. А с самими подозреваемыми работает полиция. Допросы, обыски, аресты — их хлеб. Но наш случай особый. Похищений совершено много, и конца им не видно. Поэтому нам предоставлено больше полномочий.— Понимаю… — пробормотала я, хотя пока еще ничего не понимала.— В Новом Орлеане в силу объективных обстоятельств сложилась ненормальная ситуация. Здесь слишком много разных служб, каждая за что-то отвечает, и зоны ответственности часто пересекаются. Дела о похищениях лежат в семи разных полицейских департаментах, в общей сложности свыше двух десятков детективов пытаются вести это расследование, хотя среди них очень немного специалистов по убийствам, а тех, кто работал с серийными преступлениями, еще меньше. Так случилось, что нам доверена руководящая роль во всем этом бедламе. И возложена она на нас потому, что у нас есть вы, мисс Гласс. Не буду скрывать, допрашивать подозреваемых рвутся все. Но козырь — а это вы — есть только у нас.— Спасибо.Бакстер нахмурился, заподозрив издевку в моих словах, но продолжил:— Кроме того, именно нам удалось собрать довольно много картин из серии «Спящие женщины» в Национальной галерее. Полиции это было бы не по силам. В сложившихся обстоятельствах было принято решение, что работать с подозреваемыми будут все, но мы — раньше других. Все четверо находятся под негласным наблюдением с того самого момента, как мы установили их возможную причастность к похищениям. Но право первой ночи принадлежит нам. На нас лежит огромная ответственность, прошу всех четко уяснить это. Почти все похищенные женщины происходят из весьма состоятельных и уважаемых семей. Скажем, одна из туланских студенток — дочь федерального судьи из Нью-Йорка. Пока мы будем допрашивать Роджера Уитона, полиция Нового Орлеана проведет у него дома обыск. В эту самую минуту наши аналитики перетряхивают всю его биографию. На настоящий момент ни у кого из этой четверки нет твердого алиби в отношении последнего похищения. Все четверо были на открытии местного Музея искусств до половины восьмого вечера. Это установлено точно. Но что они делали дальше, мы не знаем. — Бакстер буравил меня взглядом. — Завтра, мисс Гласс, мы выдвинем вас на острие атаки. Наша задача — поразить цель. Если этого не случится, мы, возможно, лишимся единственного шанса застать неизвестного злоумышленника врасплох. Если он среди них, а мы его завтра не расколем, это даст ему преимущество перед нами в дальнейшем.— Понимаю. Перейдем к деталям.Бакстер зашуршал разложенными перед ним бумагами.— Итак, вкратце расскажу вам о всех фигурантах, — объявил он. — Джон, тебе это тоже будет интересно.Инспектор Боулс поднялся и выключил в зале свет. В ту же минуту на дальней стене загорелся экран.— Для начала посмотрим сразу на всех, — сказал Бакстер. — Будьте внимательны, может быть, кто-то из них покажется вам знакомым. Потом мы расскажем о каждом отдельно. Кстати, мисс Гласс, фотографии предоставлены оперативным отделом, который находится на этом этаже. Это так, для справки. — Бакстер откинулся на спинку кресла и буркнул в стоявший перед ним телефон громкой связи: — Том, давай общую.На экране появились четыре фотографии. Я впилась в них взглядом, но мне это не помогло. Я не знала никого из этих людей. Мало того, увиденные лица обманули мои ожидания. Все, что я знала — или думала, что знала, — о художниках, было почерпнуто лишь из книг и фильмов. А под «аспирантами» я понимала молодых людей с беззаботными физиономиями. Ничего похожего на экране я не обнаружила.Уитон. Очевидно, это был он. Самый старый на вид. В бифокальных очках. Похож на Макса фон Зюдова.[83] Суровое нордическое лицо и длинные, до плеч, седые волосы. Справа от него мужчина лет сорока — сорока пяти. Типичный громила: ввалившиеся глаза, взгляд исподлобья, густая щетина на щеках, нечесаная голова. Провалиться мне сквозь землю, если этот парень не просидел полжизни в тюрьме!— А вот этот, справа… Бывший заключенный?— Две ходки в «Синг-Синг»,[84] — тут же отозвался Бакстер. — Мы к нему еще вернемся. Забегая чуть вперед, скажу, что каждый из этих персонажей по-своему неординарен.— Тем больше шансов отыскать среди них нашего приятеля, — процедил Кайсер.Бакстер хмыкнул.— Так что? Первые впечатления? Кого-то узнали?— Н-нет.Правее громилы фото молодого человека модельной внешности. Едва глянув на это лицо, я с ходу определила в нем гея. Я почти всегда безошибочно улавливаю признаки нетрадиционной сексуальной ориентации по внешности, речи и манере держаться. Сейчас передо мной только безмолвная фотография, но я, в конце концов, сама фотограф и кое-что понимаю в лицах. Он гей, это к гадалке не ходи. Последняя в ряду — женщина. Симпатичная, с длинными темными волосами, светлой кожей и черными, как уголь, глазами. Что-то подсказывает мне, что в ее жилах течет африканская кровь.— Итак, левее всех Роджер Уитон собственной персоной, — сказал Бакстер, прокашлявшись в кулак. — Рядом Леон Айзек Гейнс, сорока двух лет. Родился и вырос в Куинсе, Нью-Йорк. Третий — Фрэнк Смит, тридцати пяти лет, тоже уроженец Нью-Йорка. Женщину зовут Талия Лаво, ей тридцать девять, уроженка округа Тербон, штат Луизиана.«А, ну теперь все понятно…»Лаво — сабинка, представительница малочисленной этнической группы, о которой присутствующие, наверное, даже никогда не слышали.— Все четверо, включая Лаво, одно время проживали в Нью-Йорке, — продолжал Бакстер. — Другими словами, каждый из них мог иметь там знакомого и заказать ему Вингейта. Том, давай Уитона одного.Общая фотография исчезла, и ее сменил любительский снимок Роджера Уитона. Я внимательно вгляделась в это волевое лицо, на котором несколько неуместно смотрелись бифокальные очки. Он больше походил на кузнеца или резчика по дереву, чем на знаменитого художника. В его руках хорошо смотрелся бы молот, а не тонкая кисть.— Прежде чем перейти к биографии, давайте сначала разберемся с его переездом в Новый Орлеан. Три года назад этому человеку — отшельнику, несмотря на всю его известность, — врачи поставили неутешительный диагноз — склеродермия. Недуг тяжелый и зачастую смертельный. — Бакстер глянул на доктора Ленца. — Артур?Тот встрепенулся, словно проснувшаяся сова.— Считается, что склеродермия — женская болезнь, но мужчинам, которых она поражает, от этого не легче. Мало того, мужчины переносят недуг тяжелее. Внешние симптомы — уплотнение кожной ткани на лице и других участках тела — часто никак не проявляются у мужчин, но болезнь прогрессирует быстрее и в более тяжелой форме. Склеродермия — болезнь сосудов, в сложных случаях вызывает появление рубцов на внутренних органах, в том числе легких, что резко ослабляет их функцию. Вплоть до некроза. Один из симптомов, явно замеченный у Уитона, называется синдром Рейно. Речь идет о спазме сосудов в определенных частях тела — в первую очередь кончиках пальцев, но могут поражаться также нос, гениталии, пятки. Как правило, это холодный воздух или вода. Спазм не дает пораженной части тела снабжаться кровью и может длиться очень долго, что приводит к отмиранию. Иной раз врачам приходится прибегать к ампутациям. Больные склеродермией вынуждены постоянно носить перчатки — в том числе и летом.— Уитон переехал на юг, спасаясь от холодного климата? — спросила я.— Вероятно, хотя врачи не рекомендуют поступать подобным образом. Ибо это бесполезно. И даже вредно в некоторых случаях. Да, на юге жарко. Зато здесь, куда ни плюнь, установлены кондиционеры, а они Уитону противопоказаны. Спазм может случиться даже у открытой дверцы домашнего холодильника. Так что от склеродермии не убежишь. На свое счастье, он известный художник. И Туланский университет обеспечил ему все условия для работы. Известно, что художник Пол Кли также страдал от этой болезни и она сильно отразилась на его творчестве. В его картинах стали преобладать мрачные сюжеты, а из-за спазмов в пальцах совершенно изменилась техника письма. Он даже…Бакстер погрозил Ленцу пальцем.— Артур, давай не будем уклоняться от главной темы. У нас мало времени.Ленцу не понравилось, что его так грубо прервали, но спорить с Бакстером было бессмысленно.— Итак, Роджер Уитон, — объявил Бакстер тоном профессионального лектора. — Родился в тысяча девятьсот сорок третьем году в Вермонте, на ферме. Младший из детей. У него было два брата. Оба после школы отправились на военную службу — один в армию, другой на флот. В начальной школе Уитон не учился, но в своих интервью — а их он за всю жизнь дал до обидного мало — вспоминал, что мать была большой поклонницей классического искусства. Однажды она купила ему альбом, краски и книгу с репродукциями известных картин старых мастеров. Уитон пытался копировать их в альбом. Получалось настолько здорово, что в семнадцать лет он уже знал, кем станет. Уехав из дома, направился прямиком в Нью-Йорк. Об этом периоде его жизни нам пока известно мало. В интервью он вспоминал, что перебивался случайными заработками и рисовал портреты на улицах. Карьера художника не задалась, и поэтому в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году он записался в морскую пехоту. Дважды был во Вьетнаме, имеет Бронзовую звезду и Пурпурное сердце.Я почувствовала, как под столом мне кто-то наступил на ногу. Это был Кайсер.— Любопытный факт. Во Вьетнаме Уитон донес на двух солдат из своего взвода, что они изнасиловали двенадцатилетнюю вьетнамскую девочку. Тех судил трибунал и забрил в Ливенворс.[85] Что скажешь, Джон?Кайсер почесал в затылке.— А что сказать… Этот поступок, боюсь, приравнял Уитона по популярности к траншейным вшам. Поступок показательный. Он должен кое-что рассказать нам о характере Уитона, хотя что именно — я пока не знаю. Либо то, чему он стал свидетелем, действительно выглядело настолько отвратительно, что он не мог смолчать, либо у Уитона просто «комплекс праведника».Меня возмутили эти слова.— По-моему, любое изнасилование отвратительно само по себе, — холодно и спокойно произнесла я, хотя в душе у меня бушевал пожар. — И я считаю, что на месте Уитона любой порядочный человек поступил бы так же.Вместо Кайсера мне ответил Бакстер:— Я тоже служил во Вьетнаме, мисс Гласс. Большинство моих товарищей, оказавшись на месте Уитона, тоже испытали бы шок и возмущение, можете мне поверить. Но они не стали бы доносить.— А что бы они сделали?!— Отвернулись. Мне сложно представить себе человека, который в такой ситуации пошел бы стучать по начальству. Понимаю, вам неприятно это слышать. Но на войне между людьми складываются иные отношения. Я не знаю, что должен сделать твой боевой товарищ, чтобы ты на него донес. Разве что превратился бы в людоеда. Уитон после того случая был переведен в другую часть, и меня это не удивляет. Впрочем, его боевые заслуги действительно значительны. Командиры его не уставали нахваливать.— Нам нужно выяснить имена его сослуживцев, — сказал Кайсер. — И не только командиров.— Как раз этим мы сейчас занимаемся, — ответил Бакстер. — Итак, продолжим. Уитон потерял во Вьетнаме одного из своих братьев. Тот погиб не на поле боя, а в одном из сайгонских баров, куда ворвался террорист-смертник. Второй брат умер в тысяча девятьсот семьдесят четвертом от сердечного приступа.Бакстер снова перебрал бумаги.— После службы в армии Уитон вернулся в Нью-Йорк и записался слушателем на курсы современного искусства при университете. Со временем ему удалось сделать себе кое-какое имя на портретах. Так он прожил несколько лет, лелея в сердце главную мечту — стать пейзажистом. Два последних десятилетия, вы только представьте, он рисует один и тот же сюжет — лесную поляну. Все его картины так и называются: «Поляна». Начал с реализма, а сейчас пришел к абстракционизму. Название и сюжет те же, но прежнюю полянку уже не узнать. В ранних произведениях угадывались черты вермонтских лесов, в более поздних они смешались с вьетнамскими джунглями. Теперь уже сам черт не разберет, где у него что. А когда его спрашивают об этом в интервью, он уходит от ответа, заявляя, что его картины «говорят сами за себя».— Стало быть, от реализма к абстракционизму… — задумчиво пробормотал Кайсер. — А наш приятель прошел обратный путь.— Метаморфоза Уитона в чем-то ярче, — возразил Ленц. — Его новая манера сделала его знаменитым, ее обсуждают критики, изучают студенты. Ей даже название придумали: «темный импрессионизм». И вовсе не потому, что на его картинах мало света, хотя так оно и есть. Он пишет в манере импрессионистов, но те, как известно, всегда изображали нечто светлое, пасторальное, жизнеутверждающее. Хоть кого возьмите — Мане, Ренуара, Писарро… А на картинах Уитона атмосфера совершенно иная.— Де Бек сказал, что автор «Спящих женщин» использует технику импрессионистов, — напомнила я Ленцу.— Использовал, это верно. Но дело в том, что Уитон, отдав должное импрессионизму, пошел дальше. Молодые художники часто подражают манере импрессионистов. Точно так же, как молодые композиторы заимствуют знаменитые мелодии. Но в чистом виде импрессионизм — это вчерашний день. Уитон добился успеха именно потому, что изобрел собственный стиль. А что касается «Спящих женщин», то уже два эксперта-искусствоведа в один голос заявили, что эту серию ничто не связывает с произведениями Уитона. Ничто.— А может статься, что один человек пишет картины по-разному? Настолько по-разному, что экспертам не дано его уличить? — спросил Бакстер.— Ну, если предположить, что он специально ставил перед собой такую цель — обмануть ценителей искусства и критиков…— И нас с вами…— Не знаю. Может быть. Но полностью от себя убежать не удается никому. Рано или поздно ты себя выдашь. Хоть одной черточкой, одной деталью, но выдашь. Мы взяли на экспертизу несколько ранних портретов Уитона, которые он писал в молодости, и сравнили их со «Спящими женщинами». Ничего похожего. Я считаю, что так изящно обмануть всех художник не способен. Разумеется, мы еще проверим холсты, краски и все остальное…— На последних картинах Уитона найдены щетинки от собольих кистей?— Да. Но мы также нашли их на картинах Смита, Гейнса и Лаво.— А когда эти щетинки появились?— На картинах, написанных уже здесь, — то есть сразу после появления всей четверки в Новом Орлеане.— Выходит, раньше Уитон — я уж молчу про остальных — этими кистями не пользовался?— Выходит, так. Мы зададим ему этот вопрос. А пока пойдем дальше. Я мог бы рассказывать вам об Уитоне еще битый час, но мне не терпится перейти к нашему следующему подозреваемому, уж больно он примечателен! — Бакстер скомандовал в трубку: — Том, давай сюда второго.Фотография Уитона сменилась Гейнсом. Да, рожа такая, что, увидев на улице, перейдешь от греха на противоположную сторону. Какие-то безумные глаза, мятое лицо, спутанные сальные волосы, грубая щетина, да к тому же еще и сломанный когда-то нос! Я и представить себе не могла, как этот тип рисует картины, стоя перед мольбертом.— Леон Айзек Гейнс, — объявил Бакстер. — Вместо предисловия я вам вот что скажу, ребята: если бы мне пришлось выбирать из всей четверки, я выбрал бы этого красавца. Не колеблясь. Судите сами: родители — алкоголики, а отец еще и сидел в «Синг-Синге» за совращение несовершеннолетнего.— Мальчика? — быстро спросил Кайсер.— Девочки.— Какого возраста?— Четырнадцати лет. Леон все детство и юность провел между улицей и колонией для малолетних преступников. В его раннем послужном списке значатся кража со взломом, хулиганство с нанесением телесных повреждений и так далее. Кроме того, он отбывал срок за поджог.Кайсер удовлетворенно хмыкнул, и я знала почему. Поджог, совершенный в детстве, — один из трех классических признаков, по которым можно впоследствии вычислить маньяка. Поджог, недержание мочи и жестокость по отношению к животным. Это я хорошо запомнила, год назад проштудировав учебник по криминалистике.— И над кошками он тоже измывался, — словно прочитав мои мысли, сообщил Бакстер. — В двенадцать лет закопал котенка в песок так, что наверху осталась одна голова, а потом проехался по этому месту газонокосилкой.— Господи… — прошептала я.— А как насчет энуреза? — осведомился Кайсер.— Так глубоко мы еще не копнули. Родителей не спросишь. Обоих давно нет на свете, да я и не думаю, что его мамаша особенно озаботилась бы недержанием у сыночка. Впрочем, мы поднимем медицинские архивы в Куинсе. Для очистки совести. — Опять шуршание бумаг. — Как я уже сказал, Гейнс дважды навещал «Синг-Синг»: один раз за драку с отягчающими, второй за изнасилование.— Хорош! — веско изрек Боулс.— С бандитскими группировками на воле у него вроде бы связей не было, но он участвовал в бунте заключенных в «Синг-Синге». Мы сейчас пытаемся разыскать его бывших сокамерников, разослали людей во все концы, чтобы они их допросили. Примечательно, что до своей первой ходки в «Синг-Синг» в семьдесят пятом Гейнс ни разу не брал в руки кисть для рисования. Зато как взял, так уже больше и не выпускал. Его мазня произвела на начальника тюрьмы столь сильное впечатление, что тот показал ее в Нью-Йорке нескольким торговым агентам.— И что они?— А они начали потихоньку продавать Гейнса коллекционерам. На свою вторую ходку он пошел уже не оборванцем. Его судьба чем-то схожа с судьбой Джека Эббота.[86] Во всяком случае, на тот момент он был, пожалуй, единственным обитателем «Синг-Синга», которым живо интересовалось все нью-йоркское арт-сообщество.— Тогда-то Уитон впервые и услышал про Гейнса, не так ли? — предположил Кайсер.— Трудно сказать. Имя Уитона в связи с нью-йоркским периодом в жизни Гейнса как раз нигде не всплывает. Уитон всегда был отшельником, чурался других художников и не входил ни в какие тусовки. А когда заболел, и вовсе замкнулся, окончательно прервав все сношения с внешним миром. Если не считать, конечно, переписки с личным агентом. В Новом Орлеане Уитона поначалу зазывали всюду — куда там! Порой он даже не удостаивал людей ответом. Ректор, кстати, не в восторге от такого поведения Уитона.— В какой манере Гейнс пишет? Что будит его вдохновение? — спросил Кайсер.— Начинал он, понятное дело, с тюремных сценок, а теперь рисует своих подружек. Исключительно. С кем спит, ту и пишет. Насколько нам удалось выяснить, он постоянно избивает своих женщин, и они часто меняются. И самое интересное для нас: на своих картинах он часто отображает сцены избиения. Эксперты называют его сюжеты жестокими.— Интересно, какой конкурс был среди желающих стать аспирантом у Уитона?— Шестьсот человек на три места.— Ничего себе! И как же вышло, что он взял именно Гейнса?— Хороший вопрос. Зададим его завтра самому Уитону.Кайсер взглянул на Бакстера с вызовом.— Надеюсь, я буду вести допрос?— Не забегай вперед, Джон, давай сначала разберемся со всеми подозреваемыми.Кайсер и Ленц быстро переглянулись.— То есть можно сказать, что Гейнс пишет серию картин на один сюжет? — спросила я. — Как и Уитон со своей поляной?— Да, но у двух других аспирантов тоже есть постоянные темы, — проговорил Ленц. — Я бы даже предположил, что серийность была одним из критериев, по которым Уитон осуществлял выбор среди абитуриентов. В одном из интервью он обронил, что лишь глубокое и длительное погружение в одну тему способно помочь художнику в итоге «докопаться до истины».— Можно подумать, он сделал великое открытие, — фыркнул Боулс. — Только пятьдесят центов способны помочь тебе выпросить у кофейного автомата чашечку черного кофе с сахаром!— Согласен, — кивнул Бакстер. — Но какие бы банальности он ни говорил, а ему платят за картины большие деньги. Это факт…— Сколько?— Последняя ушла за четыреста тысяч.— У «Спящих женщин» совсем другой порядок цифр.— Верно, но Уитон гораздо более плодовит, чем автор «Спящих». Вернемся к Гейнсу. Соседи дважды вызывали полицию к нему на дом, но ей особенно не к чему было придраться. Во всяком случае, подружка Гейнса на него не стучит, а сам он, как правило, пьян или спит.— Полагаю, мы теперь знаем об этом человеке все, что нужно для разговора с ним, — сказал Кайсер.— Не совсем. У него есть фургончик марки «Додж» с тонированными окнами.В зале повисла тишина.— А у других подозреваемых? — тихо спросил Кайсер.— У других нет.— Поглядеть бы на этот фургончик. Если мы там что-нибудь отыщем, то можем сравнить это с ДНК жертв.— А откуда у вас ДНК жертв? У вас же нет тел! — воскликнула я.— В четырех случаях родственники предоставили нам сохранившиеся с детства локоны, — сказал Кайсер. — В двух случаях женщины лечились от рака груди, и в больницах остались их стволовые клетки. Еще две женщины на всякий случай держали в центрах искусственного оплодотворения свои яйцеклетки. Биоматериал еще двух сохранился в родильных отделениях.— Да, впечатляет…— Джон умница, — довольно усмехнулся Бакстер. — Если он во что-то вцепится зубами, то уже не отпустит.— Кстати, будучи однояйцевой близняшкой, вы могли бы помочь нам с биологической идентификацией Джейн, — заметил Кайсер. — Я давно уже хотел вас об этом попросить.— Конечно, в любое время.— Как только мы закончим завтра допрос Гейнса, полиция конфискует его фургон.— Объясните мне, что вы так ухватились за этот фургон? В нем что, удобно перевозить трупы?Кайсер хмуро глянул на меня.— Установлено достоверно, что фургоны с тонированными стеклами — излюбленный вид транспорта именно для насильников и маньяков. Это часть их «боевого снаряжения». Неотъемлемая. Имея такой фургон, злоумышленник может легко и незаметно похитить любую женщину даже в многолюдном месте. А позже фургон становится и местом самого преступления.Я зажмурилась, не в силах отогнать мгновенно возникшие видения — Джейн, изнасилованная и полуживая, лежит, скрючившись на железном полу вонючего темного кузова…— Я ставлю пятьдесят долларов на Гейнса, — хрипло проговорил Бакстер. — Но потрясти, безусловно, надо всех. Итак, переходим к Фрэнку Смиту. Том, запускай его!Фотография сумрачного уголовника исчезла, и на экране воссиял красавчик Смит. Ангел, сущий ангел!— Этот человек представляет для нас загадку, — сказал Бакстер, ткнув в экран пальцем. — Он родился в шестьдесят пятом в Вестчестере. В очень богатой семье. Живописью увлекся с раннего детства, выпускник Колумбийского университета, диплом защищал, разумеется, на кафедре изящных искусств. Смит — гей и никогда не скрывал этого. И сюжеты всех его картин соответствующие — обнаженные мужчины.— Спящие? — машинально спросил Кайсер.— Нет, — покачал головой Бакстер. — Все в один голос говорят о невероятной одаренности Смита как художника. Он пишет свои полотна в стиле старых мастеров. Я видел его картины. Рембрандт, да и только. Потрясающе!— Скорее там есть заимствования от Тициана, — возразил Ленц. — Точнее, не заимствования, а творческое развитие манеры. Но загадка не в этом. Нам непонятно, как он вообще оказался аспирантом Уитона. Смиту незачем учиться, он и так известный художник. Разумеется, учитель более известен, но слава приходит с годами, аспирантура тут ни при чем. И…— Вот завтра и спросим об этом самого Смита, — предложил Кайсер.Ленц вздохнул, недовольный, что его опять прервали.— Я лишь хотел сказать, что его картины стоят сейчас по тридцать тысяч каждая, — пробормотал доктор.— Да, совсем забыл! — спохватился Бакстер. — Сейчас Уитон работает над каким-то грандиозным полотном, которое занимает целую комнату в университетской галерее.— Вы хотели сказать, занимает всю стену? — уточнил Кайсер.— Нет, именно комнату. Собственно, это множество отдельных холстов, натянутых на круглую раму по всему периметру помещения. Писать на вогнутых поверхностях не так просто, но Уитон делает это не первый год. Зато эффект того стоит. У зрителя создается ощущение присутствия внутри картины. В данном случае — ощущение, будто он ступил на лесную поляну. Моне пытался делать что-то похожее, но у него были отдельные вогнутые сегменты, а у Уитона — полная окружность. И огромная, скажу я вам.Я знавала фотографов, выставлявших подобные вещи на своих вернисажах. Получалось обычно пошло и ненатурально, словно какая-нибудь цирковая диорама.— У Смита бывали проблемы с полицией? — спросил Кайсер.— В молодости. Пара-тройка приводов за «антиобщественное поведение». Занимался любовью со своими приятелями в парковых зонах. Ничего серьезного. К тому же родителям каждый раз удавалось замять дело. Мы, может, и не узнали бы никогда, если бы Смит сам не вспоминал об этом в интервью. Любит похвастаться своей ориентацией, выставляет ее напоказ. В архивах нью-йоркской полиции проверяли — не врет.— Как у всех этих людей с алиби? — спросила я. — На все случаи похищений? Кто-нибудь уже выяснял?— Этим занимаются сейчас две сотни полицейских, — проворчал Боулс. — Ну и мы, конечно. Мисс Гласс, на полицию навешали много ярлыков, но свое дело эти ребята знают. Не надо забывать, что ни одного допроса подозреваемых еще не было. Все, что у нас пока есть, — это различные бумажки вроде данных об операциях по кредитным картам. И пока эти бумажки говорят, что алиби у нашей четверки нет. Но данные не вполне точные. Все покажут завтрашние разговоры. Правда, если сегодня мы еще можем действовать тихо, то завтра они наймут адвокатов, а репортеры спустят на нас всех собак.— Мы еще ничего не знаем о Лаво, — заметил Кайсер. — Может быть, потратим на нее несколько минут?— А толку? — отмахнулся Ленц. — Ты прекрасно знаешь, что в истории криминалистики не зафиксировано ни одного случая, когда серийные убийства совершала бы женщина.— Мы пока не говорим об убийствах, — холодно отозвался Кайсер. — До тех пор, пока не найдем тела… хотя бы одно тело… мы не узнаем, с чем имеем дело. И потом, есть правило: сними или подтверди свои подозрения. Чем хуже тот же Роджер Уитон? Он почти старик, чего среди маньяков тоже не встречается.— Талия Лаво, — положив конец закипавшему спору, объявил Бакстер. — Родилась в округе Тербон в шестьдесят первом. Отец занимался промыслом, мать — домохозяйка.— Каким промыслом? — спросил Кайсер.— Креветок ловил, — отозвалась я. — Была там однажды в командировке, когда еще работала здесь в местной «Таймс». Там нет ничего, кроме креветок. Все окрестности ими пропахли. Я эту тухлую вонь никогда не забуду.— Хорошо, поехали дальше. — Бакстер перелистнул страницу. — Лаво на треть француженка, на треть афроамериканка, и еще в ней течет индейская кровь.— Краснокожая? Мулатка? — опять встрял Боулс.— Не совсем, — отозвалась я. — Мулаты в Америке — помесь негров с индейцами. Их много в западной Луизиане и восточном Техасе. А Талия Лаво — сабинка. Это такая небольшая местная этническая группа. В округах Лафурш и Тербон они составляют основу населения.— Слушайте, я никогда в жизни не догадался бы, что она цветная, — сказал Боулс.— А я никогда не догадался бы, что в ее жилах течет индейская кровь, — вторил ему Кайсер.— И тем не менее это так, — сказал Бакстер. — Том, давай Лаво!Это была уже другая фотография. Не та, которую нам показали раньше. Если там Лаво показалась мне симпатичной, то здесь она была просто красавица. Поразительный контраст между белизной кожи и иссиня-черными волосами.— Мисс Гласс, вы там бывали, вы и рассказывайте, — предложил Бакстер.— Сабины промышляют охотой и рыбалкой. Под рыбалкой я понимаю в первую очередь ловлю креветок. Живут в лачугах вдоль протоков, которые впадают в Мексиканский залив. Скорее всего своим родным языком она считает французский, так у них заведено. С английским местные дети впервые сталкиваются в школах. Они исповедуют католичество, но не каноническое, а преломленное сквозь призму собственных языческих поверий. Говорят, некоторые их обряды отдают вудуизмом. Среди сабинов встречаются случаи кровосмешения. Среди них есть не только белокожие, как эта женщина, но и очень смуглые люди с курчавыми волосами, как у африканцев. Сабины — народ суровый, но при этом обожают музыку и танцы. Живут кланами. Все проблемы пытаются решить между собой сами, не обращаясь к властям. В восьмидесятых дали отпор вьетнамцам, которые хотели наладить по соседству добычу креветок. Брали на абордаж их суда, учиняли перестрелки. Все газеты про это тогда писали.— Очень интересно, мне и добавить-то теперь по Лаво почти нечего, — заметил Бакстер. — Впрочем… Насколько нам удалось выяснить, рисовать она нигде не училась. Просто однажды стала малевать что-то в альбоме, и у нее сразу получилось неплохо. Впоследствии занялась живописью всерьез. В основном писала акварельные пейзажи, шатаясь с мольбертом по родным протокам. Добиралась и до залива. В десятом классе бросила школу, а в семнадцать отправилась искать счастья в Нью-Йорк.— Как и Уитон, — тихо проговорила я.— Именно. Как и у юного Уитона, дела у нее не складывались. Зарабатывала как придется: официанткой в ресторане, уборщицей и смотрительницей в музеях, а один знавший ее в те годы искусствовед слыхал будто бы, что она выступала в стриптизе. Не знаю, насколько этому можно верить. Зато достоверно известно, что Лаво работала натурщицей у студентов Туланского университета и порой позировала обнаженной. Про нее также ходят упорные слухи, что она лесбиянка.— И этим слухам можно верить? — спросила я.— Не знаю. Мы не хотели расспрашивать на сей счет студентов, чтобы не поднимать лишнего шума. Необходимо, чтобы завтрашний визит к подозреваемым явился для них полной неожиданностью. В наших руках фактор внезапности, который мы обязаны использовать на сто процентов.— А какова главная сюжетная линия картин Лаво? — спросил Кайсер. — Обнаженные женщины, надеюсь?— Ничуть не бывало. У нее странное увлечение: она просится на постой к абсолютно чужим людям и, пожив у них немного, делает зарисовки их повседневного быта.— Так поступали некоторые фотографы-документалисты в шестидесятых, — вспомнила я. — Гордон Паркс, в частности.— Все свои картины она пишет за один присест, — продолжал Бакстер. — Пресса Талией живо интересуется; впрочем, цены ее творчеству это не особенно добавляет. Ее заработок не идет ни в какое сравнение с деньгами Смита и Уитона.— А сколько все-таки? — спросил Кайсер. — Хоть по тысяче долларов за холст ей дают?— Ее нынешняя планка — семь сотен.— А у Леона Гейнса? — вспомнила я про уголовника.— Кто-то заплатил за одну его картину пять тысяч. В принципе, Гейнс мог бы жить на средства от продажи своих холстов, если бы не ужасные долги, в которых он погряз. Трудно найти в университете человека, которому он не был бы должен. И потом… один из его прежних сокамерников сообщил, что в «Синг-Синге» Гейнс пристрастился к героину.— Создается впечатление, что Лаво и Гейнс откровенно бедствуют, — задумчиво проговорил Кайсер. — А между тем художник, написавший «Спящих женщин», заработал на этом миллионы.— Да, Джон, неувязочка.Наконец подал голос и доктор Ленц:— Я ставлю на Уитона и Фрэнка Смита. Точнее, на кого-то из них. С деньгами у них все в порядке. Думаю, им не составило бы труда укрыть от любопытных взоров и более серьезные средства. Что же до Гейнса… Он жесток, маргинален и отбывал срок за изнасилование. Все это, казалось бы, говорит против него. С другой стороны, я не верю, что он и есть наш искомый преступник. Уж слишком все просто. Тот, кого мы ищем, — хитрый, изощренный, неуловимый злодей. Боюсь, он даст Гейнсу сто очков вперед.— А Лаво? — спросила я.— Я уже говорил, что на нее не стоит тратить время. Она женщина. Этим все сказано.— А я снова повторяю, что отработать необходимо всех! — жестко проговорил Кайсер. — После нашей поездки на Кайманы я почти уверился, что Марсель де Бек в этом так или иначе замешан. Гейнсу и Лаво вовсе не обязательно быть миллионерами. Отчего не допустить, что де Бек все организует и забирает себе главный куш, а художника привлекает за гроши в качестве банального наемного работника? В этом случае Гейнс и Лаво имеют все шансы быть причастными к похищениям.— Если де Бек в этом замешан, зачем ему было привлекать к своей персоне лишнее внимание ФБР и отказывать в предоставлении картин на экспертизу? — возразил Ленц. — Мало того, ставить ФБР условия относительно доступа к картинам?— Он упивается тем, что мы не можем до него добраться. Он нас не боится.— Не боится, это точно, — подтвердила я. — Ну хорошо, с Гейнсом, допустим, понятно. Но Талия?! Какой у нее может быть мотив? Неужели вы всерьез думаете, что женщина будет писать картины с трупов?— Почему бы и нет? Мы с ней еще не беседовали, давайте сначала поговорим, а потом будем строить предположения, — сказал Кайсер. — С Лаво не все так просто, как кажется. Мне известно, например, что представители малых народов, как правило, всю жизнь проводят в родных местах. Это самые оседлые люди на земле.— Верно.— Так какого черта ее понесло в Нью-Йорк? Вы полагаете, она грезила славой знаменитого художника? А может, просто сбежала от чего-то? — Кайсер перевел взгляд с меня на Бакстера. — Кстати, кто будет играть первую скрипку на допросах?Бакстер отошел к стене, щелкнул выключателем, и зал залился ярким светом. Ленц в первую секунду прикрыл глаза рукой, но тут же убрал ее, всем своим видом демонстрируя решительный настрой.— Джон… — хрипло проговорил Бакстер. — Я знаю, как глубоко ты влез в это расследование. И, участвуя в нем с самого начала, проявил…— Проклятие, можешь не продолжать, — буркнул Кайсер.Бакстер покачал головой.— Послушай, Джон, дружище, художники — особенно известные художники — люди тонкие, легкоранимые. К тому же Уитон тяжело болен. Принимая все это во внимание, я бы рекомендовал партию первой скрипки отдать Артуру. Он хорошо разбирается в современном искусстве и знает, как осторожно расспросить Уитона о его склеродермии. Он классный психолог. Именно это нам завтра особенно пригодится.Кайсер угрюмо смотрел в пол, уже не слушая Бакстера. А тот все продолжал свои увещевания. Кайсер и не думал спорить, понимая, что решение уже принято и обжалованию не подлежит.— Я сам с удовольствием принял бы в этом участие, — продолжал Бакстер, — но знаю, что ты имеешь больше прав. Поэтому уступаю тебе, Джон. И потом… Если тебе вдруг покажется, что Ленц что-то упустил из виду или забыл спросить, ты его подстрахуешь, хорошо? Итак, Артур говорит, а ты в случае необходимости подключаешься. Все ясно?— А ты где будешь? — по-прежнему не глядя на него, спросил Кайсер.— Я буду следить за ходом допроса из нашего фургончика. Артур нацепит на себя микрофон.Кайсер поднял на него недоумевающий взгляд, но Бакстер предостерегающе поднял руку.— Я и без тебя знаю, что это нарушение, но директор ФБР лично санкционировал использование прослушивающей аппаратуры, потому что только при этом условии полиция разрешала нам допрашивать подозреваемых первыми — прямая трансляция допроса.— А где будет мисс Гласс?— В фургончике вместе со мной. Как только Артур подаст условный знак, я отправлю ее к вам. Кодовая фраза: «Куда подевался наш фотограф, она должна была прийти еще десять минут назад!» Это легенда для подозреваемых: мы ничего не конфискуем, а лишь хотим сфотографировать их картины.— А на самом деле? — наивно спросила я.— А на самом деле, как только допрос закончится, туда войдет полиция и выметет все подчистую. Подозреваемые, конечно, обозлятся, но с этим мы ничего не можем поделать. А предупреждать их не будем, чтобы не огорчать заранее. Это может отразиться на ходе допроса. Мы не имеем права рисковать. У нас только один шанс на внезапность. Другого не будет. Запомните: с Уитоном ведем себя максимально корректно. Максимально! Второй — Гейнс. С этим можно не церемониться. Джон, ты будешь его допрашивать, у тебя большой опыт общения с уголовниками. Смит и Лаво… Никто не знает, чего от них можно ждать и как с ними лучше всего держаться. Тут придется импровизировать. Но во всех случаях, как только в комнату входит мисс Гласс…— Зовите меня просто Джордан, — перебила я Бакстера. — Меня коробит от вашей официальности.— Идет! — усмехнулся он. — Итак, как только вы входите в комнату, не вздумайте пялиться на подозреваемых! Это смажет нам всю картину «опознания». Ведите себя как ни в чем не бывало. Дайте им возможность разглядеть вас исподволь. Человек, увидевший вас впервые, вряд ли будет возвращаться к вам взглядом снова и снова. Впрочем, Гейнс может попытаться раздеть вас глазами. Он такой. Если же вас увидит преступник, для него это будет шок. И он себя выдаст. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.— Преступник или преступница, — уточнил Кайсер.— Совершенно верно, — согласился Бакстер.— Если Гейнс посмеет раздевать меня глазами, я не знаю, что с ним сделаю! — возмутилась я.— Если он позволит себе нечто оскорбительное, что вам помешает как следует врезать ему между ног? — отозвался Грэнджер.Бакстер нахмурился.— Пожалуйста, не переигрывайте. Не стоит без особой нужды накалять обстановку. Кто знает, к чему это может привести? А если все эти похищенные женщины действительно убиты? А если художник и похититель — одно и то же лицо? Увидев вас, он может решить, что его песенка спета, и выкинуть какой-нибудь совершенно немыслимый фортель. Кстати, Джон, ты будешь ко всему прочему играть роль вооруженного охранника, — заметил Бакстер. — Применять по отношению к подозреваемым силу или не применять — решать тебе.Доктору Ленцу последняя фраза Бакстера явно не понравилась. Он поморщился так, словно ему пришлось съесть лимон. И я сразу вспомнила рассказ Кайсера о происшествии в тюрьме Монтаны, когда он не сдержался и едва не забил до смерти приговоренного маньяка. Но Ленц не хуже других знал, что с Бакстером спорить бесполезно. Как он решил, так и будет.— Если вдруг мы поймем, что имеем дело с преступником, — продолжал Бакстер, — то заберем к себе сразу же, пока его не отняла полиция. Завтра — контрольное совещание. В семь утра. В восемь к нам уже будут приставлены наблюдатели от полиции. Итак, всем все понятно?Ленц и Кайсер молча кивнули.— Хочу есть. И еще спать, — объявила я, поднимаясь из-за стола.— Прихватите с собой агента Трэвис, — напомнил Бакстер.— Хорошо.— Между прочим, «Камелия гриль» еще открыта, — как бы невзначай обронил Кайсер.— Знаю, я там постоянно ужинаю, когда бываю в Новом Орлеане.— А что вы постоянно носите в своей барсетке? — вдруг спросил Ленц.— Лампу Аладдина, — ответила я. — Она всегда при мне. Это очень удобно. Когда что-нибудь нужно, надо просто потереть ее немного, и джинн все устроит.— Не тяжело таскать-то? — проворчал Боулс.— Тяжело, но разве вы не рады, что на пожаре камера оказалась при мне?— Очень рады, — заверил меня Бакстер. — Вам и в самом деле надо отдохнуть, Джордан. Завтра будет нелегкий денек.— До встречи.Кайсер вышел из зала вместе со мной, а доктор Ленц провожал нас внимательным взглядом.

Глава 12«Камелия гриль» расположена на углу Карроллтон и Сен-Шарль-авеню, прямо на насыпной набережной, под которой мчится быстрая Миссисипи. Как и большинство городских построек, это заведение выглядит старомодно — розовые скатерти, фартуки у официантов и стулья у барной стойки вместо крутящихся круглых табуреток. Мы с Венди давно сделали заказ и ждали его исполнения уже минут двадцать, когда дверь распахнулась и на пороге появился Кайсер. Он огляделся и быстрым шагом направился к нашему столику. Венди его появление, кажется, удивило.— На пару слов, — бросил он ей.Венди молча поднялась и пошла за ним. Я не слышала их короткого разговора. Видела лишь, что Beнди слушает внимательно и напряженно. Затем Кайсер вернулся ко мне, а Венди отошла в дальний конец бара.— Как-то некрасиво получилось, — заметила я. — Что вы ей сказали?— Что мне нужно поговорить с вами в отсутствие Ленца.— А-а… Надеюсь, вы в курсе, что она вами всерьез увлечена?— Я никогда этого не поощрял.— А ей от этого легче?Кайсер поджал губы и принялся внимательно изучать меню.— Она славная девочка, не размазня. Переживет, никуда не денется, — пробормотал он наконец и поднял на меня глаза, в которых как будто таилось нечто большее, чем он сейчас сказал. Я отметила, что под глазами у него пролегли четкие тени. Это от усталости…— Ну хорошо, — сдалась я. — Итак, о чем речь?— Кстати, это всего второе наше свидание, — заметил он. — Может быть, дела подождут?Я не заметила улыбки на его лице, но поняла, что это у него такие шутки, и усмехнулась:— Перестаньте. Для чего мы все-таки уединились?— Как я уже сказал, мне нужно с вами поболтать. Без свидетелей. Без Ленца и Бакстера, если уж на то пошло. У меня такое ощущение, что мы идем по чужой лыжне. Человек, с которым мы пытаемся соревноваться, бежит впереди нас. Далеко впереди.Я заглянула ему в глаза и увидела в их глубине настоящую тревогу.— Так, поняла. На чем основано ваше предположение?— Трудно объяснить. Наитие. Мне вся эта ситуация очень не нравится. И я чувствую, что нужно что-то срочно делать.— Что именно?— Ну, для начала… хотя бы что-нибудь заказать.Кайсер поднял руку, и к нашему столику мгновенно подскочил официант. Мы добавили к уже сделанному заказу еще один омлет, апельсиновый сок и кофе с молоком. Как хорошо чувствовать себя дома! Машинально оглядевшись, я наткнулась взглядом на Венди, которая сидела в отдалении и старательно смотрела в другую сторону.— А если Бакстер узнает, что мы тут с вами шушукаемся, как заговорщики?— Бакстер не узнает.— Нет, но если бы узнал? Ему бы это вряд ли понравилось, не так ли?— С чего вы взяли? Он мне доверяет. До известной степени. Впрочем, ему, конечно, не понравилось бы то, что я сейчас скажу.— Интересно…— Вам приходилось когда-нибудь таскать с собой оружие?— И не раз.— Автоматическое или револьвер?— И то и другое.— Я хотел бы одолжить вам пистолет. Что скажете?— А что сказал бы на это Бакстер?— Он был бы против и спустил бы на меня всех собак из департамента внутренних расследований.— Так зачем вы идете на это?— Вы в опасности, Джордан. Если наш приятель захочет добраться до вас, он завалит Венди прежде, чем вы обе успеете почуять неладное. А когда Венди выйдет из игры, вы останетесь с ним один на один. В этой ситуации пистолет в кармане окажется нелишним.— И я убью его?— А вы сумеете?— Если он на моих глазах застрелит Венди? Можете не сомневаться!— А если по-другому? Если он просто оглушит Венди и попытается затащить вас в свою машину? Вы будете стрелять?Мне вдруг стало неуютно, словно Кайсер предсказывал то, что случится на самом деле.— Я сделаю все, чтобы спастись.Кайсер буравил меня глазами, как на допросе.— Вам когда-нибудь приходилось стрелять в человека?— В меня стреляли. И знаете, Джон, давайте оставим эту тему.— У вас, судя по всему, была интересная работа.— Не соскучишься.— А что случилось? В какой-то момент перегорели пробки?Я скосила глаза в сторону Венди. Та сидела к нам спиной, а лицом к двери. Славная девочка… Она нравилась мне все больше. В ее жизни событий, пожалуй, поменьше, но она отдается своей работе со страстью, какая была во мне самой лишь в молодости…— Именно.— И поэтому вы решили на время переквалифицироваться в метеофотографа?— Да.— Это от безысходности или просто подвернулся случай воплотить давнюю мечту?— Второе. — Я подняла на него глаза. — Впрочем, не уверена, что довела бы начатое до конца, даже не случись того происшествия в Гонконге. Я ждала от этой книги большего, если честно.— Чего именно?— Сама не знаю.Принесли наш заказ, но мы продолжали смотреть друг на друга.— Можно личный вопрос? — спросил он.— Попробуйте.— Вы когда-нибудь были замужем?— Ни разу. Вас это удивляет?— Пожалуй. В Америке не много найдется привлекательных женщин, которые ухитрились дожить до сорока и ни разу не побывать в роли жены.— Другими словами, в чем моя проблема? Вы это хотели спросить?Кайсер рассмеялся.— Угадали.— А вы в самом деле полагаете, что я могла бы составить счастье мужчины?— Я в самом деле так полагаю.— Ну что ж, ваше мнение разделяли многие. Но на меня удобно любоваться издалека.— А вблизи?— Вблизи я не такая, как все.— Что с вами не так?— Вообразите ситуацию. Я знакомлюсь с парнем. Симпатичным, успешным, независимым. Пусть он будет частным врачом. Или журналистом. Или брокером на бирже. А лучше голливудским актером. Впрочем, не важно. Он влюбляется в меня, ему кажется, что он жить без меня не может. Еще бы! Я не самая страшная из женщин. К тому же моя профессия фотографа многим почему-то представляется чем-то гламурным, богемным. Мы начинаем встречаться. Он хвастается мной перед своими друзьями. Взаимное влечение все нарастает. Наконец мы становимся любовниками.— Дальше происходит что-то не то?— Вот именно! Через месяц, а то и через неделю, меня отправляют в командировку. В Афганистан, в Боснию, в Египет. И не на конкурс «Мисс Вселенная». Я знаю, что буду вынуждена целый месяц рыть землю носом. И хорошо, если только месяц. А у моего парня тем временем заключается выгодная сделка и он хочет, чтобы на званом ужине я выгодно оттеняла его в глазах делового партнера. Или Американская киноакадемия раздает очередных «Оскаров» и он волнуется, его надо поддержать, побыть с ним.— И что же?— Я выбираю командировку. Не колеблясь. Собираю шмотки — и в аэропорт. И тогда парень наконец сознает, с кем связался. И линяет, пока все не зашло слишком далеко. Я его понимаю.— Почему обязательно линяет?— Потому что во всех мужчинах есть ген превосходства.— Чего-чего?— Вы слышали. Им необходимо быть выше. Необходимо, чтобы женщина им принадлежала. Когда они влюбляются и дают волю своим фантазиям, то это их фантазии, а не мои. И реальность часто их разрушает. Одним не нравится, что у меня заработок выше. Другим — что я уделяю своей работе больше внимания, чем их пирушкам и друзьям. Третьим — сам факт наличия у меня собственного мнения, которое я всегда отстаиваю. Не отстаиваю даже, а просто следую ему, невзирая ни на что. Вы поймите, Джон, я вам не жалуюсь на свою горькую судьбу — просто объясняю.— Я зарабатываю шестьдесят восемь тысяч в год, — обронил вдруг Кайсер. — Мне известно, что ваш доход существенно выше.— Откуда вам это может быть известно?— Я видел вашу налоговую декларацию.— Что?!— Мы перетрясли всю вашу жизнь точно так же, как делаем это сейчас с жизнью Уитона со товарищи. Пусть вас это не шокирует, нам необходимо было исключить вас из числа подозреваемых.— Великолепно…— Итак, продолжим. Я не считаю, что ваша работа ценнее и привлекательнее моей. А если вы сами считаете иначе, меня это ни в коей мере не задевает. — Он наконец взял в руки вилку и ковырнул омлет. — Верите?— Верю.— И я знаю, что не являюсь для вас пупом земли.— Вот уж тут вы правы.— Меня это тоже не беспокоит.Я внимательно слежу за тем, как он сдабривает свой омлет острым соусом. Взгляд его непроницаем.— Послушайте, Джон, к чему вы клоните?— Вы знаете.— М-да… Даже не представляю, что и ответить.Он улыбнулся:— Собственно, я не за этим сюда приходил. Впрочем, даже рад, что сказал. И еще… Мне очень жаль, что вы оказались втянутой в это дело… Что с вашей сестрой…— Не надо меня жалеть, — перебила я. — Беда с Джейн в очередной раз доказывает, что мир наш шаток и ничего нельзя откладывать на завтра. Поскольку если отложишь, то до завтра можешь и не дожить.— Это верно. Я познал справедливость данного утверждения еще во Вьетнаме. Другое дело, что, пока все в жизни идет хорошо и размеренно, ты не можешь заставить себя думать о внезапном конце. Повседневные дела, текучка, жизнь большого города — ты растворяешься в этом, и у тебя нет времени чуть-чуть притормозить и задуматься о том, что может ждать тебя за поворотом. Тебя просто несет вперед, как щепку. И на глазах твоих шоры.— Насчет шор хорошо понимаю. Я много лет рассматривала мир через объектив.— И как?— Нормально. История с Джейн выбила меня из колеи, но я, по крайней мере, получила возможность оглядеться. В какой-то момент даже расслабилась. А потом наткнулась в Гонконге на те картины и у меня снова появилась цель. На все остальное наплевать.— Еще личный вопрос можно?— Валяйте.— Ленц говорил мне, что у вас были сложные взаимоотношения с сестрой. И тем не менее, вы помогаете в расследовании гораздо больше, чем родственники других жертв. Чего вы хотите на самом деле? Просто найти сестру? Или узнать всю правду о похищениях?«Хороший вопрос, черт бы тебя побрал».— Я Ленцу тогда не все рассказала. Да, у нас с Джейн были проблемы. Особенно в детстве и юности. Но три года назад со мной стряслась беда. Однажды у меня появились боли, я обратилась к врачу, и тот, не долго думая, госпитализировал меня в онкологический центр.— Что заподозрили?— Рак яичников. Хорошо еще, что это случилось со мной в Сан-Франциско, а не в одной из командировок. Впрочем, никого из друзей в городе все равно не было. Я осталась одна. И мне было страшно.Я сделала паузу, пытаясь справиться с першением в горле.— Как-то ночью я вдруг проснулась, как от толчка, и увидела стоявшую над постелью Джейн. Она держала меня за руку. Я подумала, что это сон или галлюцинация. Но тут она заговорила. Сказала, что минувшим вечером — как раз когда меня забирали в больницу — вдруг испытала неясное беспокойство. А потом и боль. И перед ее мысленным взором всплыло мое лицо. Она позвонила мне домой и нарвалась на автоответчик, потом связалась с агентом, и тот сообщил, что я в больнице. Джейн не думала ни минуты, оставила детей на Марка и купила билет на первый же рейс до Сан-Франциско. Знаете… она провела со мной четверо суток. Спала на стуле у моей кровати. Провожала меня на все анализы и процедуры, ругалась с докторами и няньками, боролась с моей депрессией. За все это время она не отошла от меня ни на шаг.— После всего, что я услышал о ваших взаимоотношениях от Ленца…— Нет, Ленцу я тоже рассказывала правду. Не могу сказать, что после этого мы с Джейн стали жить душа в душу. Но этот поступок показал — мы действительно родные сестры. И когда плохо одной, плохо и другой. Она мне рассказывала потом, что, повзрослев, смогла оценить все мои юношеские жертвы — то, что я единственная в семье зарабатывала деньги и оплачивала счета. «Я понимаю теперь, что ты хотела мне только добра, а я не ценила», — сказала мне тогда Джейн. — Я заметила, что бесцельно вожу вилкой по краю тарелки, нарочно стараясь не задевать омлет. — Хорошо быть независимым, когда ты молод и ни в ком не нуждаешься. Во всяком случае, тебе кажется, что ты ни в ком не нуждаешься. Но со временем приоритеты меняются. Ты вспоминаешь, что есть еще и семья, и это важно. Вот пришло время, Джейн тоже вспомнила.— Вы говорите о ней в прошедшем времени.— Не цепляйтесь к словам. Я не знаю, в каком времени о ней говорить. Знаю лишь, что должна ее найти. Все выяснить. Мы — сестры. Я люблю ее. Вы понимаете меня?Кайсер перегнулся через стол и накрыл ладонью мои дрожащие пальцы.— Понимаю, Джордан.— Спасибо.— А вам когда-нибудь хотелось завести собственную семью? Остепениться, нарожать детишек, ну и так далее…— Все женщины так или иначе хотят этого.— А вы?— Скажем так, я все явственнее ощущаю течение времени. Вчера я навещала своих племяшек и испытала такое чувство… Даже не знаю, как объяснить…Он быстро глянул в противоположный конец зала.— Венди передала нам, что этот визит закончился не совсем удачно. Что там случилось?— Я готова раздеться перед вами, ребята, но не догола, уж извините. Есть вещи, о которых меня не надо спрашивать.— Венди обязана докладывать обо всех происшествиях и обо всех своих подозрениях. Ее работа — защищать вас.— Для того, чтобы меня защитить, вовсе не обязательно рыться в моем белье. — Я сделала два больших глотка из кофейной чашки, пытаясь унять рвущееся наружу возмущение. — Кстати, хотелось бы знать, что вы там про меня накопали? Не удивлюсь, если вы в курсе, какой у меня размер бюстгальтера.— Я не в курсе, — абсолютно серьезно ответил Кайсер. — Хотя и…— Хотели бы узнать?Он скользнул взглядом — вот наглец — по моей груди.— Как сказать… Не отказался бы.— Прямо сейчас или со временем? — продолжала провоцировать я, вдруг поймав себя на мысли, что раздражение исчезло без следа.— Ну что вы, конечно, со временем.— И сколько вам потребуется?— Часа четыре. Если нам никто не будет мешать.— Боюсь, сегодня нам такого шанса не представится.— Боюсь, что завтра тоже. — Он снова глянул в сторону Венди. Та из последних сил старалась смотреть куда угодно, только не на нас. — Увы. В этот самый момент наши встречаются в оперативном отделе. Я сейчас прямо туда. И даже не знаю, когда удастся вырваться.— Кстати, вы говорили де Беку, что не можете опознать жертв на ранних картинах серии, где сюжеты наиболее абстрактны.— Так и есть, — кивнул Кайсер. — У нас одиннадцать жертв и девятнадцать картин. И две проблемы. Первая: скорее всего, число жертв действительно превышает известное нам. Поди отыщи их в папках об убийствах и похищениях, ранее отвергнутых нами из-за несходства почерка преступления. Кто знает, может, это были проститутки или нелегальные иммигрантки и никто не заявил об их пропаже. И вторая: возможно, у нас есть какие-то тела, но мы не можем опознать их, потому что не в силах понять, кто изображен на ранних картинах. Мы с детективами из округа Джефферсон подняли весь архив по убийствам за три года. Но пока все без толку. Материалов куча, результата — ноль.— Сколько жертв вы уже опознали по картинам?— Шесть из одиннадцати. Еще двух опознали с вероятностью в девяносто процентов. С остальными — я имею в виду картины — у нас ничего не выходит. Изображения слишком абстрактны. По ним ничего не поймешь. Даже наши эксперты разводят руками.— Кто сейчас работает с картинами?— Университет Аризоны. Мы с ними давно сотрудничаем, и они нас всегда выручали. У них много мудреных устройств для раскадровки, увеличения изображений и так далее. Они профессиональные реставраторы, могут восстановить любую мозаику по крупицам.— И не получается?— Нет, не получается.— Может, в этом деле вам нужны вовсе не реставраторы. Ведь проблема не в том, что изображения испорчены, они просто абстрактны. Порождены сознанием человека, который писал эти картины. Возможно, психически больного человека.Кайсер внимательно взглянул на меня.— Допустим, и что вы предлагаете?— Я знаю некоторых фотографов, имеющих дело исключительно с цифровыми технологиями. Так вот один из них, имени называть не буду, как-то рассказывал о чудо-машине, созданной по заказу правительства. То ли для нужд ЦРУ, то ли для Агентства национальной безопасности. Не в том суть. Эта машина предназначена для расшифровки данных аэрофотосъемки из космоса. Ее задача — извлекать структурные изображения из видимого невооруженным глазом хаоса. Фотограф в детали не вдавался, да, признаюсь, меня эта тема тогда не особенно заинтересовала. Что запомнила, то и передаю.— Интересно. Когда состоялся этот разговор?— Два или три года назад.— У этой чудо-машины есть название?— В то время она называлась «Аргус». Помните древних греков? Аргус в их мифологии — многоглазый великан, который по приказу Геры стерег возлюбленную Зевса Ио.— Ну да, что-то припоминаю. Я передам Бакстеру. Он свяжется с кем надо и наведет справки.— Хорошо. Надеюсь, вам это поможет. По такому случаю, может, оплатите мой завтрак?— Пожалуй. За счет ФБР. — Кайсер вдруг снова перегнулся через стол и взял мои руки в свои. Мне было приятно это прикосновение. — Послушайте, Джордан, у меня такое чувство…Я вежливо высвободилась.— У меня такое же чувство, но я не хочу торопить события. Вы слышите, у меня такое же чувство, Джон.Он неопределенно хмыкнул.— Хорошо, будь по-вашему.Мы доели свой завтрак в молчании, то и дело украдкой взглядывая друг на друга и в сторону Венди. Рассчитавшись, он проводил меня к моей телохранительнице и поблагодарил ее за долготерпение. Кайсер держался подчеркнуто отстраненно, и Венди, кажется, купилась на это. Вот так и все мы: видим только то, что хотим видеть. До тех пор, пока жизнь не подбрасывает нам то, что видеть решительно не хочется. А приходится.Мы все вместе вышли на улицу. Кайсер попрощался и пешком отправился в штаб-квартиру ФБР, а мы с Венди вновь поехали к ней. Она не пыталась завести разговор, и я была ей благодарна за это. Я действительно симпатизировала девушке, но, возможно, именно поэтому твердо решила переехать завтра в отель.

Глава 13Я сижу, вся скрючившись, в тесном фургончике ФБР, припаркованном на узкой улочке на территории студенческого городка. Вокруг все утопает в зелени и цветах. А ведь на дворе конец октября. Величественные дубы еще и не думают сбрасывать листву, пальмы тихонько шелестят на свежем речном ветру, а в глаза бьет сочная зелень обласканных южным солнцем лужаек. В двадцати ярдах от нас высится галерея Уолденберга — старый кирпичный особняк, приютивший выставочный комплекс и кафедру современного искусства колледжа Ньюкомб, входившего в состав университета.Тридцать секунд назад Джон Кайсер и Артур Ленц, наскоро набросав план предстоящего допроса, скрылись за дверями парадного входа. У доктора Ленца под пиджаком был спрятан передатчик, который он ежеминутно проверял, бормоча себе под нос ничего не значащие слова.— Артур никогда не доверял технике, — фыркнул Бакстер, сидевший рядом со мной. Вдоль его левой скулы ко рту тянулся тонкий репортерский микрофон. — Кстати, я поспрашивал кое-кого о той машинке, про которую вы рассказывали Джону. Об «Аргусе». Она на самом деле существует. Агентство воздушной разведки действительно расшифровывает с ее помощью снимки, сделанные со спутников. Мы уже загрузили в ее чрево цифровые фотографии «Спящих женщин».— И как?Бакстер подмигнул мне: мол, не унывай.— Пока что «Аргус» не в восторге от нового задания. Выплевывает физиономии, которые смахивают на рисунки Пикассо. Но у машины много разных настроек. Мы еще повоюем.— Надеюсь.— Мне удалось выбить вам броню в «Даблтри». У вас будет номер с чудесным видом на озеро и штаб-квартиру ФБР. Но учтите, вы там на правах туристки. Никому не говорите, что имеете к нам какое-то отношение.— Отлично, спасибо.На улице всего девять утра и дует ветерок, а в фургончике невыносимо душно. Салон сплошь заставлен электроникой, повернуться негде, дышать тоже нечем, крошечный вентилятор — одно название.Словно прочитав мои мысли, Бакстер изрек:— Раньше, когда в ФБР не принимали женщин, было проще. Мы просто раздевались до трусов, и все дела.— Можете меня не стесняться. Я и сама разденусь, если просижу здесь еще полчаса.Бакстер рассмеялся. По его просьбе я надела сегодня юбку и туфли на высоких каблуках. Согласно замыслу, я должна была выглядеть максимально женственно. Якобы это поможет подозреваемым быстрее потерять бдительность и раскрыться. Рано утром Бакстер отправил в магазин одну из своих подчиненных, предварительно выяснив у меня все нужные размеры. Магазин, конечно, был еще закрыт, но, как известно, запертые двери никогда не являлись для ФБР помехой. Хуже было другое. Из-за примерок я пропустила большую часть утреннего совещания.— Уитона предупредили о нашем визите?— Да, за час. Я попросил ректора заглянуть к нему. Он молодец — ректор, я имею в виду; все сделал как надо. Прекрасно понимает, что, если в деле об убийствах и похищениях окажется замешан кто-то из сотрудников университета, это послужит всему заведению не самой лучшей рекламой. Поэтому он попросил Уитона оказать нам всяческую помощь и ни на что не обижаться. Про собольи кисти и «Спящих женщин» он ему не говорил. Сказал лишь, что у нас появилась некая ниточка, которая ведет к дверям кафедры современного искусства.— И что Уитон?— Ответил, что не возражает, но не станет ради нас надолго отвлекаться от работы. У него очень плотный график, где все расписано буквально по минутам. Что ж, мы не против.— Проверка связи, — раздался в фургончике приглушенный голос Ленца. — Мы входим.Бакстер убедился, что запись включена.— Давайте вперед.Ленц постучал в какую-то дверь, и мы услышали, как она открылась.— Это еще что? — прозвучал изумленный шепот Кайсера.— Картина, — ответил Ленц. — Вперед и направо. Видишь проход?Бакстер оглянулся на меня.— Мы решили запустить вас как можно раньше, Джордан. Пока Уитона еще можно будет застать врасплох.— Роджер Уитон? — услышали мы Кайсера.Последовала пауза, затем сочный мужской голос произнес:— Да. А вы, надо полагать, представители ФБР?— Специальный агент Джон Кайсер. А это доктор Артур Ленц. Психолог-криминалист и судебный психиатр.— Любопытно. Что ж, рад знакомству. Чем могу служить?— У нас есть несколько вопросов, мистер Уитон. Думаю, мы не задержим вас надолго.— Прекрасно, мне нужно работать.— Это воистину произведение искусства, — с чувством проговорил Ленц. — Пожалуй, лучшее из созданного вами.— Очень на это надеюсь, — кротко отозвался Уитон. — Это моя последняя.— Последняя «Поляна»?— Да.— Что ж, она послужит достойнейшим завершением впечатляющего цикла.— Благодарю вас.— А почему, кстати, последняя?Вновь повисла пауза, после которой Уитон отозвался с искренней печалью в голосе:— Я не очень молод и не очень здоров. Хочется успеть попробовать еще что-то. Если не возражаете, приступим? Ректор, честно говоря, весьма заинтриговал меня, сообщив о вашем визите.— Мистер Уитон. — Это опять голос Кайсера. — В течение последних полутора лет в Новом Орлеане и окрестностях без вести пропали одиннадцать женщин. Вы слышали об этом?— Как не слышать! У нас в университете дважды в неделю полиция проводит семинары по безопасности для студенток. Листовки развешаны на каждом углу.— Хорошо. Мы расследуем это дело, и именно поэтому мы здесь. Видите ли, некоторые из жертв внезапно, так сказать, объявились.— Я читал в газетах, что полиция обнаружила тело женщины, похищенной с автостоянки близ магазина «У Дориньяка». Но там было написано, что это похищение, скорее всего, никак не связано с остальными.Кайсер доверительно сообщил:— Надеюсь, вы понимаете, что иной раз мы просим газетчиков писать то, что нам надо. В оперативных целях.После очередной паузы Уитон ответил:— Да, конечно. Так вы говорили, что некоторые жертвы объявились. Каким образом? Вернулись домой или вы обнаружили их тела?— Не совсем. Мы обнаружили картины, на которых они были изображены.— Картины?! В каком смысле?— В прямом. На этих картинах женщины изображены обнаженными и на первый взгляд спящими. А возможно, что и мертвыми.— Боже правый… И вы пришли, чтобы поговорить со мной об этом?— Да.— Но почему со мной? Вы нашли эти картины у нас в университете?— Нет, в Гонконге.— В Гонконге?! Прошу прощения, джентльмены, я не совсем понимаю…Я коснулась руки Бакстера.— Мне казалось, что допрос должен был вести Ленц. Об этом был уговор.— Артур сам предложил Джону начать. Джон ведет разговор, а Ленц встрянет в нужный момент с нужным вопросом. Он знает что делает.— Мистер Уитон, — продолжал тем временем Кайсер, — мы провели экспертизу картин, не искусствоведческую, а криминалистическую, и обнаружили на холстах щетинки от кисточек. Весьма редких — собольих.— Вы что же, хотите обойти всех художников, которые работают этими кистями? Боюсь, это займет у вас слишком много времени.— Согласен, это было бы не под силу даже нам. Но речь идет не просто о собольих кистях, а об очень редкой их разновидности. Они производятся во всем мире только на одной небольшой фабрике в северном Китае. И в США есть лишь один их импортер, реализующий товар весьма малыми партиями. Избранным клиентам.— И Туланский университет — один из таких клиентов, не так ли? Теперь понимаю. Ну что ж, я действительно заказываю эти кисти. И в этом нет ничего удивительного.— Почему вы заказываете именно эти кисти?— Потому что они лучшие в мире. Самые эластичные. Обычно их используют для акварелей, но на самом деле они универсальны. Я пишу свои картины маслом, и эти кисти меня еще ни разу не подводили.— Ваши аспиранты также пользуются ими?— Если бы я не заказывал их, как минимум двое из моих аспирантов не смогли бы себе этого позволить, поскольку такие кисти — дорогое удовольствие.— Вы говорите о мисс Лаво и мистере Гейнсе?Уитон хмыкнул.— Именно. Фрэнк мог бы купить китайскую фабрику на корню, если б захотел.— А сейчас вы говорите о мистере Смите? — все тем же официальным тоном продолжал Кайсер.— Да, я говорю о Фрэнке Смите.— А в настоящий момент вы пользуетесь именно этой кистью?— Нет, как раз сейчас я пользуюсь обычной. Но она тоже хороша.— Как давно вы начали писать свои картины собольими кистями?— Относительно недавно. — На сей раз пауза затянулась дольше обычного. — Три года назад у меня диагностировали редкое и очень неприятное заболевание, которое поражает в первую очередь руки. И особенно кончики пальцев. Я встал перед выбором — сменить стиль или сменить инструменты. Какое-то время экспериментировал с разными кистями и в конце концов предпочел всем прочим собольи. Они оказались настолько хороши, что я тут же рекомендовал их своим аспирантам.— Понимаю. Сколько всего людей имеют к ним доступ?— Помимо меня и аспирантов?— Да.— Ну… у нас тут не банковское хранилище, как вы понимаете. Каждый может войти и потрогать. А если очень хочется — и унести. Я, например, не делаю большого секрета из своих работ. Точнее, не делаю секрета для студентов. Они часто ко мне заглядывают. У меня нет ни денег, ни желания нанимать человека, который бы круглосуточно охранял мои кисти.— Мистер Уитон, — словно извиняясь, проговорил Кайсер, — неловко спрашивать, право… Но нам это нужно знать, сами понимаете. Одним словом, не могли бы вы припомнить, где находились в дни похищений?— Ну, если вы спросите меня о конкретных числах… Я не уверен, конечно, но… Постойте, вы что же это, господа, меня подозреваете?! По-вашему, я мог совершить все эти дикие преступления?!— Каждый, кто имел доступ к этим кистям, до поры до времени проходит в этом деле в качестве подозреваемого. Для начала сообщите, где вы находились три дня назад вечером? Сразу после открытия Музея искусств? Скажем, с восьми сорока пяти до девяти пятнадцати?— Дома. И, опережая ваш следующий вопрос, вынужден признаться, что был один. Самое время связаться с адвокатом, не так ли?— Как вам будет угодно, сэр. Это ваше гражданское право, и я не смею оказывать на вас давления.— Понимаю…В колонках повисла длительная пауза. Очевидно, Уитон крепко задумался, а Кайсер и Ленц выжидали. Наконец вновь зазвучал голос Джона:— Расскажите, пожалуйста, по какому принципу вы набирали себе аспирантов?— Все просто. Каждый желающий присылал мне свои работы. Точнее, фотоснимки. Выбрав лучшие, я посмотрел на холсты воочию.— Помимо творческой составляющей, был ли еще какой-нибудь критерий для отбора?— Нет.— Вы сверялись с послужным списком кандидатов? С их биографиями?— Разумеется, каждый из них сопровождал свою заявку неким резюме, хотя, вы знаете, художники не приучены писать подобные бумажки и оформляют их, как правило, весьма произвольно. Опять-таки упреждая ваш следующий вопрос, скажу, что резюме Леона Гейнса было одним из самых… как бы поточнее выразиться… оригинальных.— Могу себе представить… — почти дружелюбно фыркнул Кайсер, и все-таки это не могло обмануть Уитона, который прекрасно понимал, что участвует в беседе в качестве допрашиваемого. — Как я понимаю, работы будущих аспирантов произвели на вас самое благоприятное впечатление. Что именно определило ваш выбор в их пользу?— Боюсь, в двух словах на это не ответишь, — отозвался Уитон.— Тогда расскажите в двух словах о каждом из аспирантов.— В сущности, я не так хорошо знаю, что они за люди, чем живут… Мы пересекаемся в основном в рабочем порядке…— Начните с Фрэнка Смита, — не унимался Кайсер.Очередная долгая пауза, смысла которой мы с Бакстером, не видя глаз Уитона, не могли разгадать. То ли он не хотел говорить, то ли мучительно подыскивал правильные слова…— Ну что ж, я весьма высокого мнения о Фрэнке, — наконец начал Уитон. — Он очень одаренный мальчик. С материальными проблемами, правда, никогда в жизни не сталкивался, но это не значит, что его детство было безоблачным. Разумеется, я не посвящен в детали, но кое-что он о себе говорил. Представьте, богатая влиятельная семья, папа желает, чтобы сын сделал традиционную карьеру, а он вдруг начинает рисовать… Между тем возможности Фрэнка, как художника, огромны. Я лично не вижу им предела. И он по-настоящему предан своему занятию. Уверен, у него впереди много времени, чтобы отточить мастерство. Хотя его техника, к слову, и так практически совершенна. А главное — он не испытывает никаких сомнений и уверен в своих силах. Не знаю, что еще про него рассказать. Я не критик. И не полицейский детектив.— Понимаю. Вам когда-нибудь приходилось наблюдать проявления агрессии со стороны Фрэнка? Может быть, до вас доходили какие-то слухи?— Проявления агрессии?! О чем вы! Во время работы он, безусловно, одержим, но агрессия и Фрэнк — понятия несовместимые. У него полно других недостатков. Например, он довольно резко высказывается в адрес многих художников. И порой бывает к ним несправедлив. Фрэнк знает историю искусства наизусть и не терпит невежества, но, на мой скромный взгляд, склонен перегибать палку. Можете представить, как он отзывается о Леоне Гейнсе и как тот на это реагирует.— Расскажите-ка об этом.— Леон уже сто раз пристукнул бы Фрэнка, если бы не боялся пожизненного приговора. У него ведь уже есть две судимости, да вы, конечно, знаете. В третий раз его упекли бы до конца дней.— Что он за человек, этот ваш Гейнс?Уитон громко вздохнул. Так громко, что наши с Бакстером колонки в фургончике зафонили.— Леон прост, как правда. Или совсем напротив. Как посмотреть. Вам придется разобраться в этом самостоятельно. Гейнс — истерзанная душа, из которой никто и никогда не изгонит демонов. Даже искусство — хотя оно ему здорово помогло — не способно вылечить этого человека.— А вам известно, что Гейнс регулярно избивает своих женщин?— Понятия не имею, чем Гейнс занимается в свободное время. Избивает, вы говорите? Меня это не удивляет. Вы посмотрите на его картины.— Как вы считаете, он способен на убийство?— Мы все способны на убийство, агент Кайсер. И не говорите, что вы этого не знали.— Вы служили во Вьетнаме, — неожиданно перевел разговор в другое русло Джон. — Не так ли?— Вы же читали мою биографию.— У вас достойный послужной список. Я бы даже сказал, прекрасный.— Я исполнял приказы, только и всего.— Не только. Вы стали кавалером Бронзовой звезды. За что именно, не припомните?— Повторяю: вы уже навели обо мне справки. Зачем же спрашивать?Дэниел Бакстер, сидевший рядом со мной, крякнул и покачал головой.— Первый испуг у Уитона прошел. Он начинает чувствовать себя в своей тарелке.— Как вы это поняли? — прошептала я.— Перестал отвечать на вопросы и возвращает их адресату.— Читать — одно, узнавать из первых уст — другое, — назидательно проговорил Кайсер.— Вы ведь там тоже были? — вопросом на вопрос ответил Уитон.— Служил рейнджером, восьмая рота девятой бригады. А вы были в морской пехоте?— Третья бригада.— Там наградами не разбрасывались.— Не разбрасывались, это вы верно подметили. Ну… нашу роту втоптали в рисовое поле близ Куанчи. Сержант наступил на мину, и ему оторвало ногу по колено. За ним поползли двое, и через минуту мы их лишились. Обоих положил снайпер, засевший на дереве. Погода была нелетная, так что надеяться на вертолеты и напалм не приходилось, но для того парня мы все были, как на ладони, и он расстреливал нас неспешно и методично. Словно бутылки в тире. Мы запросили о помощи артиллерию, но ничего путного из этого не вышло. Сержант кричал, чтобы его не бросали… что он взорвет себя, если мы уйдем. Я думаю, он так бы и сделал. Поэтому пополз и вытащил его.— Вот так просто?— На войне все бывает. Кому не повезет, а кого и пронесет. Снайпер пытался меня снять, но мазал.— В наградном листе говорится, что вы и с ним разобрались тоже.— Когда я вернулся целым и невредимым вместе с сержантом, меня охватила эйфория. Ложное чувство собственной неуязвимости. Казалось, меня кто-то заговорил от пуль. Все летят мимо. У вас бывало на войне такое чувство?— Только однажды. Опасная иллюзия.— Да, но тогда она мне помогла. Я взял гранатомет и рванул через поле.— Оно было заминировано?— Да, но тогда я об этом не думал. У меня была цель — снайпер. Бежал зигзагами, падал, перекатывался, опять бежал. Тот парень стрелял, но ему не везло. А когда я приблизился на расстояние выстрела, ему уже поздно было спасаться. Он слишком увлекся мной и проворонил момент, когда следовало слезать с дерева и давать деру. Я подбежал, навел свою трубу, и снайпера не стало.— Это был геройский поступок. А как насчет случая с изнасилованием? — без всякого перехода буднично спросил Кайсер.Снова пауза. Кайсер вел допрос таким образом, что Уитон никак не мог к нему приноровиться. Едва он начинал привыкать, как его мгновенно спускали с небес на землю очередным неудобным вопросом.— А при чем тут это? — наконец тихо осведомился художник.— По-своему, это тоже был геройский поступок. Но за такие в армии медали не дают. Скорее наоборот. Думаю, тот поступок стоил вам дружеского расположения сослуживцев, не так ли?— У меня не было выбора.— Не было?— Я воспитан на уважении к женщине, агент Кайсер. На каком бы языке она ни изъяснялась и каким бы цветом ни отливала ее кожа.Я едва удержалась, чтобы не поаплодировать Уитону.— К тому же это была даже не женщина, — добавил он глухо, — ребенок…— Они только собирались ее насиловать или уже закончили, когда вы там появились?— Я застал их как раз в процессе. Мы обшаривали какую-то деревушку, искали схроны с оружием. Помню, я дошел почти до околицы, как вдруг услышал визг из крайней лачуги.— Их было двое?— Да. Один уселся на ее груди, придавив коленями руки, другой… другой насиловал.— Каковы были ваши действия?— Я потребовал прекратить.— Но один из них был старше вас по званию, не так ли? Капрал, сержант?— Капрал.— И они послушались?— Нет, конечно. Они стали ржать.— А вы?— Я взял их на мушку и сказал, что буду стрелять.— У вас была «М-16»?— Нет, шведская «К-50».— Хороший выбор. Вы знали толк в оружии.— Просто не хотел погибнуть только потому, что «М-16» дала бы осечку в критический момент. Я прикупил себе «К-50» в Сайгоне, когда проводил там свой отпуск.— Хорошо. Что было дальше?— Они стали орать на меня, грозить всеми смертями, но девчонку оставили в покое.— Вы в самом деле готовы были открыть по ним огонь?— Да. Но стрелял бы по ногам.— Вы вернулись в часть и тут же доложили о происшествии по команде?— Да.— А что стало с той девочкой? Вы пытались ее утешить?— Нет, я старался не спускать глаз с тех двоих.— Разумно.— Ее мать была там же. Они ее оглушили, но к тому моменту она уже потихоньку начала приходить в себя. Скажите, друзья, какое отношение все это имеет к вашему расследованию?— Честно? Понятия не имею, мистер Уитон. Но мы наметили круг вопросов и зададим их все, таковы правила. До сих пор вы были с нами откровенны. Я благодарен вам за это. И это говорит в вашу пользу.— В самом деле?В колонках раздалось шуршание. Мы с Бакстером поняли, что Ленц расхаживает по комнате и микрофон трется о ткань пиджака.— Готовность номер один, — шепнул мне Бакстер.— Мистер Уитон, — снова раздался голос Ленца. — Должен вам сказать, что полотно, над которым вы работаете, уже сейчас производит сильнейшее впечатление. Оно, похоже, знаменует возврат к вашей прежней манере письма. Уверен, что картина произведет фурор в мире искусства.Очевидно, доктор Ленц придерживался совершенно иных методик ведения допроса, нежели Кайсер.— Спасибо на добром слове, — ответил Уитон. — Честно говоря, меня не очень заботит мнение критиков. Я их недолюбливаю. Нет, лично у меня не было с ними никаких проблем, но они жестоко обходились с работами людей, перед которыми я преклоняюсь. И этого я им забыть не могу.— Вспомним, что говорил о критиках Уайльд! — воскликнул Ленц. — «Те, кто в прекрасном находят дурное. Люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными».— Вот именно! — обрадовался Уитон. — Фрэнк точно такого же мнения, между прочим. И он большой поклонник Оскара Уайльда.— Да? Ну тогда мы с ним быстро найдем общий язык. — В колонках опять зашуршало. — Мистер Уитон, по образованию я не только психолог, но и врач общей практики. Прошу простить мою бестактность… Словом, если не возражаете, я бы хотел поговорить о вашем недуге и о том, как он отразился на вашем творчестве.— Я бы предпочел не затрагивать эту тему.Ленц отозвался не сразу, и я готова была побиться об заклад, что он вперил в Роджера Уитона один из своих фирменных «изучающих» взглядов.— Понимаю… — наконец проговорил он. — Однако боюсь, нам от этого разговора никуда не деться. Диагнозы, подобные вашему, ложатся на людей тяжким грузом и могут вызывать весьма резкие психологические перемены. Мне необходимо в этом разобраться. Тем более, что вы художник, а художники — особые люди. Вам известно, например, что Пол Кли также страдал склеродермией?— Да, и это наложило серьезный отпечаток на его работы.— Я вижу у вас на руках перчатки. Скажите, переезд на юг как-то сказался на течении вашего заболевания? В лучшую сторону, я имею в виду?— Отчасти, но за это я скорее должен быть благодарен не местному климату, а руководству университета. С некоторых пор, подписывая любые контракты на чтение лекций, я отдельным пунктом указываю необходимость заглушки всех имеющихся в помещении кондиционеров. В Новом Орлеане жарко и без кондиционеров никуда, но руководство пошло мне навстречу.— Неудивительно. Все-таки вы весьма известный и уважаемый человек.— В узких кругах, — хмыкнул Уитон. — Впрочем, пальцы все равно немеют. И довольно часто.— У вас уже наблюдаются органические повреждения кожи на руках?— Повторяю, я предпочел бы не обсуждать детали…— Чем скорее мы покончим с этой частью нашей беседы, тем легче вам будет, мистер Уитон. Я ведь не забавы ради спрашиваю, вы меня тоже поймите. Вы наблюдаетесь у местных врачей?— Я лишь однажды навестил отделение ревматологии Туланского факультета медицины. И, если кратко, не был впечатлен.— Кстати, о факультетах медицины. Вас ведь звали к себе и другие университеты. Наверняка среди них были и те, где лечение подобных заболеваний поставлено более серьезно. Вам не приходила в голову эта мысль?— Куда бы я ни поехал, я нигде не нашел бы избавления. Эту болезнь не лечат. Максимум, на что я могу рассчитывать, — всевозможные полумеры, тормозящие ее развитие. Если вы врач, вам это должно быть хорошо известно. Так что не тешу себя напрасными иллюзиями. Жить в уединении и работать — вот все, что мне нужно.— Понимаю. В этом году вы уже проверяли функции своих внутренних органов?— Нет.— Анализы крови?— Нет.— Вам известно, что повышенное давление, скажем, может свидетельствовать в вашем случае о…— Не держите меня за идиота, доктор. Мне все известно. Я еще раз прошу вас избавить меня от этого разговора. У меня слишком мало времени, чтобы тратить его на обсуждение своей болезни.Я с трудом перевела дыхание и поерзала на тесной скамейке. Мне было жалко Уитона, а в душе поднималось глухое раздражение на Ленца.— Сколько можно? Неужели так необходимо мучить его своими дурацкими вопросами? — прошептала я.— Мне кажется, Артур что-то почуял, за что-то зацепился, — ответил Бакстер.— Не понимаю, из чего вы это заключили.— Когда у человека диагностируют смертельную болезнь, это бьет по его психике с такой силой… И последствия могут быть самыми разными. Известны случаи, когда смертельно больные люди начинали мстить здоровым…— Как врач, я вам со всей ответственностью заявляю, что в последнее время ученые, занимающиеся склеродермией, серьезно продвинулись в своих изысканиях, — продолжал Ленц. — В Сиэтле, например, отработана методика…— Я слышал об этом, — нетерпеливо перебил его Уитон. — Я слышал об этом, доктор…— Ленц.— Дорогой доктор Ленц, повторяю, я полностью осознаю свое положение. Осознаете ли его вы? Я художник. У меня нет семьи. У меня нет ничего в жизни, кроме моей работы. И я буду работать, пока руки еще повинуются мне. А когда умру, все это… — короткая пауза, словно Уитон показывает что-то Кайсеру и Ленцу, — останется жить после меня. Мне этого достаточно. О многих людях мир забывает еще до их физического исчезновения. Мне же повезло.В комнате в очередной раз воцарилась тишина. Словно в церкви после особенно страстного пассажа проповедника.— Эй, вы там… — пробормотал Бакстер, напряженно глядя в пустоту перед собой. — Зовите Джордан!— А теперь я хотел бы перейти… — раздался в колонках голос не желавшего униматься Ленца, но его тут же перебил Кайсер.— Прошу прощения, мистер Уитон, — проговорил он. — Не пойму, куда подевался наш фотограф! Она должна была появиться еще десять минут назад!— Пошла, — коротко бросил Бакстер, выпихивая меня из фургона.Я, спотыкаясь на непривычно высоких каблуках, побежала по усыпанной гравием дорожке в сторону галереи. Сердце готово было выскочить из груди. Последние тридцать минут я все ждала, когда же меня позовут. А едва это случилось, оказалась не готова…Я переступила порог галереи, и в нос мне ударил сильный запах масляной краски. Я медленно двинулась вперед, вспоминая план здания, который Бакстер заставил меня выучить наизусть. Холл был украшен высокими цветными витражами, между которыми зияла широкая арка, уводящая в глубь здания. Пройдя под ней, я оказалась перед высокой округлой стенкой, вдоль которой тянулись тонкие жердочки огромной деревянной рамы. В следующее мгновение я поняла, что стою перед картиной Уитона. Только с внешней стороны.Справа от меня в стене открывался аккуратный проход. Набрав в грудь побольше воздуха и нацепив на лицо маску профессионального безразличия — как и просил Бакстер, — я ступила внутрь и… замерла, как вкопанная.Вогнутые холсты высотой в два с половиной метра были плотно пригнаны друг к другу и составляли почти законченную окружность, занимавшую все пространство огромного помещения. Масштаб картины сам по себе производил впечатление. А сюжет… На секунду почудилось, что я оказалась в одном из волшебных миров Толкиена — в чащобе близ сумрачного Мордора, где сквозь темные кроны не проглядывает солнце; где похожие на питонов корни деревьев торчат наружу и стараются обвить твои ноги, а к горлу тянутся упругие лианы; где живут своей жизнью вековые сказочные пни и ворох опавшей листвы прячет от глаз то, на что лучше бы и не смотреть вовсе.И лишь одна оптимистичная деталь — юркий ручеек, бегущий между стволов, перекатываясь на редких валунах и лаская поникшие ивы. Так вот что Ленц имел в виду, когда говорил о возврате к прежней манере письма. Я зачарованно смотрела на фрагменты картины. Да, я ждала от Уитона нечто гораздо более абстрактное — в стиле всех его последних «полян».А меня окружал пусть и волшебный, мрачный, но абсолютно живой лес. Казалось, стоит сделать шаг, и нога утонет в листве; протянуть руку — и с громким хрустом обломится сухая корявая ветка. А если выветрить из помещения сильный запах масляной краски, воздух мгновенно заполнится пряным ароматом густого подлеска.Отсутствовал лишь один сегмент картины. На его месте и красовалась дыра, через которую я попала в этот сказочный мир. Этот сегмент был втянут внутрь круга, и перед ним стоял сейчас Уитон в своих белых перчатках и с длинной кистью в руке.Уитон удивил меня почти столь же сильно, как и его творение. По фотографии трудно было судить о его телосложении, но мне казалось, что он довольно худощавый, даже субтильный человек. Как я ошибалась! Уитон лишь немногим уступал в росте долговязому Кайсеру. В глаза бросались жилистые, крепкие руки с большими ладонями и длинными пальцами. Лицо было словно вылепленным из камня, и бифокальные очки смотрелись на нем совершенно неуместно. На лоб ниспадали густые, с сильной проседью волосы. Чистая, удивительно гладкая кожа на лице. Передо мной стоял человек, достигший внутренней гармонии и пребывающий в состоянии печального покоя.Но я знала, что это обманчивое впечатление.— А вы, надо полагать, фотограф? — проговорил он, обращаясь ко мне.И приветливо улыбнулся. Правда, в следующее мгновение лицо его вновь стало серьезным — он чуть удивленно уставился на Кайсера и Ленца. Те молчали, напряженно следя за реакцией Уитона на мое появление. И напрасно. Едва мы обменялись взглядами, как я сразу поняла — этот человек видит меня впервые в жизни.— Да, сэр, — громко сказала я, прерывая немую сцену, невольно спровоцированную моими нынешними коллегами.— Вы будете фотографировать меня или мою картину?— Вашу картину.— Что ж, приступайте. Надеюсь, эти фотографии пока не пойдут дальше кабинетов ФБР. Я не хочу, чтобы они появились в газетах до того, как работа будет закончена.— Разумеется, — наконец очнулся Кайсер. — Насчет этого можете не сомневаться. Мы намерены соблюдать полную конфиденциальность.Кайсер мельком глянул на меня, подтверждая, что разделяет мою уверенность — Роджер Уитон, знаменитый художник, уроженец Вермонта, обреченный на смерть от редкой болезни, не имел понятия, кто я такая. И на кого похожа. Я даже вздохнула с облегчением и только тут почувствовала, как здесь жарко. Кайсер давно снял пиджак, и на лбу у него выступила легкая испарина. Лишь Ленц не мог себе этого позволить, поскольку под его одеждой было спрятано записывающее устройство. Установив камеру, побывавшую со мной на Кайманах, я приступила к работе, неспешно перемещаясь от одного холста к другому. Я знала, что, как только мы покинем галерею, сюда вломится полиция и конфискует все, до чего только дотянется руками. Хотя вот эту картину, возможно, и не утащит. Я это знала, а Уитон еще нет. И мне вдруг стало стыдно перед ним. Уитон явно не имел отношения к преступлениям и честно отвечал на самые неудобные вопросы Кайсера и Ленца, но маховик запущен и ничего поделать уже нельзя.Пока я фотографировала, а Кайсер и Ленц помалкивали, Уитон, воспользовавшись затянувшейся паузой, вернулся к своей работе. Он пододвинул стремянку к незаконченному сегменту картины, с трудом забрался на самый верх и стал наносить на полотно короткие, резкие мазки. Несколько раз в жизни мне доводилось находиться рядом с талантливыми творцами. И меня посещало при этом особое чувство. И сейчас, исподволь наблюдая за работой Уитона, я мучительно хотела направить на него объектив своей камеры. В конце концов желание стало непреодолимым, и я, еще не зная, как он на это отреагирует, сделала несколько снимков. Уитон заметил, что его снимают, но, похоже, не возражал. Я позабыла в ту минуту, что присутствую при допросе, и ощущала себя лишь фоторепортером. Минуты не прошло, как у меня закончилась пленка и пришлось лезть в барсетку за новой.Уитон был фотогеничен. Вдобавок умел держаться перед камерой. Точнее, вел себя так, словно ее и не было. Я ходила вокруг него кругами и делала снимки, безмерно жалея, что они достанутся ФБР. Может быть — пусть не сейчас, а потом, — мне их отдадут? Я не сомневалась, что смогу опубликовать их.Ленц и Кайсер отошли в противоположный конец комнаты и тихо совещались между собой. Я чувствовала, что они переключились на следующего подозреваемого — Леона Гейнса. Через пару минут я перехватила взгляд Кайсера, который жестом предложил мне закругляться. Я дощелкала пленку и подошла к подножию стремянки. Обычно я не обмениваюсь рукопожатиями с мужчинами, но тут мне захотелось изменить своим правилам. Я просто не решалась окликнуть увлеченного работой Уитона. На мое счастье, он сам спустился за свежей краской. Я коснулась его затянутой в перчатку ладони и с удивлением почувствовала, что рука у него мягкая и нежная, почти женская. Видимо, это тоже следствие болезни, вынуждающей его воздерживаться от физического труда.— Спасибо, — сказала я.— Вам спасибо, — улыбнулся он. — Мне было приятно познакомиться с такой симпатичной женщиной. — Он вдруг словно внимательнее ко мне присмотрелся. — Управление кадров ФБР весьма разборчиво.— Я недавно сотрудничаю с этой службой. До этого была просто фотокором, — ответила я.— Знаете… Заходите как-нибудь еще. Расскажете о своей работе. Я интересуюсь фотографией. Но гостей у меня в последнее время мало. Впрочем, я сам виноват.— Постараюсь.— Мистер Уитон, — подал голос Кайсер. — Искренне благодарен вам за помощь. Видимо, с вами еще захотят поговорить представители местной полиции. Разрешите совет: отнеситесь к этому и к возможным неудобствам, связанным со следственными действиями, с пониманием. Чем раньше они завершатся, тем быстрее вы вновь будете предоставлены самому себе.Уитон вздохнул, словно уже предчувствуя «возможные неудобства».— Мы также просим вас никому не рассказывать о нашем разговоре, — заметил Ленц. — Особенно аспирантам и студентам. Надеюсь, вы понимаете — таковы правила.Художник поднял на него грустный взгляд. Он понимал.— Всего хорошего, джентльмены, — сказал он, обращаясь к ним, а мне снова улыбнулся: — Всего хорошего, милый фотограф.Кайсер уже двинулся было к выходу, но Ленц вдруг задержался.— Чуть не забыл… У меня к вам еще один вопрос, мистер Уитон. Вот эта поляна — она реальна? Может, это вермонтский лес из вашего детства? Или вьетнамский?Уитон ответил не сразу, словно раздумывая, а стоит ли.— В моей жизни было несколько таких мест, — наконец отозвался он. — У них есть нечто общее. Сквозь призму этих полян на нас смотрит сама Природа. Какой бы плотной стеной ни стоял лес, меж стволов всегда видны просветы. Как бы стремительно ни несся ручей, это всего лишь ручей, а не наводнение.— В ваших устах все это выглядит весьма мирно, даже идиллически, — заметил Ленц. — Однако при взгляде на вашу картину возникает иное чувство.— Возможно, — сказал Уитон. — У меня разные картины. Природа не бывает злой или доброй, плохой или хорошей. У нее много лиц, но какой бы облик она ни приняла, ей всегда было и будет наплевать на человека.— Согласен. И еще вопрос, если не возражаете.Мне хотелось отвесить Ленцу пощечину.— Леон Гейнс рисует исключительно женщин. Когда обнаженных, когда нет. Фрэнк Смит рисует исключительно мужчин. Почти всегда обнаженных. Не знаете случайно, доводилось ли ему рисовать обнаженных женщин?Уитон не колеблясь покачал головой.— Фрэнк обожает женщин, но только если они одеты.Кайсер взял Ленца под локоть. Тот протянул было Уитону руку, но пожилой художник лишь вежливо кивнул ему и, повернувшись, направился к стремянке. Я мысленно аплодировала ему.Мы втроем уже были в дверях, когда Уитон произнес у нас за спиной:— Талия Лаво пишет женщин. Это важно?Кайсер и Ленц как по команде обернулись.— Но как мы слышали, она делает бытовые зарисовки, — удивленно проговорил Кайсер. — Вы имеете в виду, что она пишет картины с домохозяек?— Нет. Ее документальная серия хороша, ничего не скажешь. Но на аспирантский конкурс она заявляла другие работы.— Женщин? — тихо спросил Ленц.— Да, и исключительно обнаженных.— У вас есть эти картины?— Нет, но у нее наверняка есть. Вы ведь собираетесь нанести ей визит?Ленц и Кайсер переглянулись, как рыбаки, которые забросили сеть на карася, а выловили огромную жемчужину.

Глава 14— Залезайте! Живо!Из фургончика нам махал Бакстер. Кайсер и Ленц вышли из галереи слегка заторможенные, напряженно размышляя над последними словами Уитона, но в голосе Бакстера явно угадывалось нетерпение и они очнулись. Мы все влезли в тесный фургончик, из которого, казалось, выкачали весь воздух.— Десять минут назад, — сказал Бакстер, — фургон Леона Гейнса был конфискован.— Черт возьми! — выругался Кайсер. — Кем?— Банком, которому тот не выплатил кредит. За фургоном приходили еще вчера, но Гейнс их выгнал. А сегодня служащий просто по-тихому открыл гараж, сел за руль и уехал, прежде чем наша доблестная полиция, следившая за домом, успела что-то сделать.— Где фургон сейчас?— Один из шерифов округа Джефферсон остановил его на бульваре Ветеранов. Сейчас фургон на шерифской стоянке и ждет наших экспертов. С банком мы уже договорились.— Гейнс в курсе того, что произошло? — спросил Ленц.— Да. В настоящий момент он, как водится, колотит свою подругу. Вопли разносятся по всей улице, а наша наружка любуется избиением через окно.Ленц пораженно покачал головой.— Он вооружен?— Точно не известно. Но это Луизиана, — отозвался Кайсер. — Здесь у всех есть стволы. Что мы знаем о его подружке?— Ее зовут Линда Напп. Двадцать девять лет. Официантка. Они вместе уже год. Время от времени разъезжаются, но потом съезжаются снова. Что будем делать? Пойдем к нему сейчас или обождем?— Сейчас! — сказал Кайсер. — В таком состоянии он быстро расколется, если есть в чем. Зайдем, угомоним его и запустим Джордан.Бакстер обернулся и дохнул на меня ароматом крепкого кофе.— Надеюсь, вы понимаете, что теперь вам предстоит совсем другая встреча? Гейнс был дважды судим и вообще… весьма неприятный тип.— Мне это известно. Кайсер вооружен, за домом установлено наблюдение. Я готова.— Уверены?— Абсолютно.— Ну и отлично.Бакстер стукнул кулаком в перегородку, давая шоферу знак двигаться. Взревел мотор. Мы сдали чуть назад и вырулили с университетской аллеи. В полумраке фургона я перехватила взгляд Кайсера. Он взял меня за руку и чуть сжал ее — благодарил за решимость.* * *Леон Гейнс обитал в жалкой времянке на Фререт-стрит, почти у самой реки. В этом квартале жило много афроамериканцев. Здесь каждый сам за себя, а наличие судимости у соседа не повод для беспокойства. Старики просиживают дни напролет на покосившихся скамейках, время от времени прикладываясь к чему-то вонючему, запрятанному в бумажный молочный пакет. Судачат между собой о том о сем, провожают ленивыми взглядами каждую машину. Дошколята шляются по дворам и главной улице, не зная, чем себя занять, а их старшие братья и сестры прогуливают занятия и покуривают в подворотнях. Для начала наш шофер устроил нам небольшую экскурсию по микрорайону, а потом припарковался чуть в стороне от дома Гейнса.Бакстер распахнул заднюю дверцу фургончика.— Вперед! Запомни, Джон, другого такого шанса с Гейнсом у нас не будет.Кайсер молча кивнул и быстрым шагом двинулся вдоль тротуара. Доктор Ленц едва поспевал за ним. Через несколько секунд в колонках раздался голос Джона:— Что бы я ни говорил, что бы ни делал, принимай все как должное.— В каком смысле? — Это голос Ленца.— Там поймешь. Все будет хорошо. И напомни мне, пожалуйста, что его надо спросить про Марселя де Бека. Уитона мы не спросили.— Черт, ты прав.Бакстер обернулся ко мне.— Джордан, вы пропустили почти все утреннее совещание. Могу вас просветить. Нам удалось точно установить, что Марсель де Бек и Кристофер Вингейт находились последнее время в большой ссоре. Об этом говорят все, кто их знал. Когда Вингейт продал японцу картины, обещанные де Беку, последний пообещал отомстить и сдержал обещание — расстроил одну крупную сделку, в которую Вингейт вложил свои средства.— Какую сделку?— Подробностей мы пока не знаем.— Я отсюда слышу, как орет Гейнс, — донесся из колонок голос Ленца. Он явно нервничал.— Подходим, — спокойно сообщил нам с Бакстером Кайсер.Мы услышали, как их башмаки застучали по ступенькам крыльца. Затем хлопнула дощатая рамка с натянутой на нее противомоскитной сеткой и раздался тяжелый стук в дверь.— Леон Гейнс! — громко позвал Кайсер. — Открывай! ФБР!Крики, доносившиеся через колонки и до нас с Бакстером, стихли. Наступила пауза. Потом кто-то приглушенно выругался. Бакстер прерывисто вздохнул и шепнул мне:— Парень явно на взводе…В колонках раздался треск. Мы поняли, что резко распахнули дверь. Затем неизвестный с явным нью-йоркским произношением рявкнул:— Какого черта? Вы кто такие? Банковские клерки? Если так, то я вам тут кое-чего припас!— Специальный агент Джон Кайсер, ФБР. Я для тебя тоже кое-чего припас, Леон. Ордер на обыск. Прочь с дороги!— ФБР?.. — Пауза. — Ордер?.. За что?!— Отойди от двери, Леон.— О чем вы, ребята? Это мой дом, я тут хозяин!Мы с Бакстером услышали приглушенный женский голос, донесшийся из недр дома, и тут же Гейнс заорал:— Заткнись, дура! Исчезни!— Я в последний раз прошу тебя отойти с дороги, — раздался спокойный голос Джона. — Либо ты отойдешь сам, либо я тебя отодвину.— Хорошо, хорошо, только сначала ордер покажи!В колонках что-то заскрипело, зафонило, затем Гейнс охнул и сквозь зубы выругался.— Что это было? — испугалась я.— Он его отодвинул, — пробормотал Бакстер. — Как и обещал. С уголовниками иначе нельзя. Другого стиля общения они не понимают.— Итак, Леон, слушай меня внимательно, — вновь раздался в наушниках голос Кайсера. — Мы можем поболтать с тобой, а можем вывернуть всю твою халупу наизнанку. Для начала поболтаем. Если мне понравится то, что я от тебя услышу, мы, возможно, обойдемся без обыска. Если не понравится, произведем обыск, во время которого случайно… — ты меня понимаешь, совершенно случайно — можем наткнуться на припрятанные наркотики или ствол. После этого тебе будет одна дорога — обратно в «Синг-Синг».— О чем ты хочешь со мной поболтать?— Об искусстве.— Чего?!— Об искусстве, Леон. О твоих шедеврах.Пауза. Затем снова голос Кайсера:— За последние полтора года в Новом Орлеане были похищены одиннадцать женщин. Слышал об этом?— Ну.— Где слышал?— По телику говорили.— Мы обнаружили несколько живописных полотен, на которых изображены эти женщины. Обнаженные и спящие. Или мертвые. Закрытые глаза, бледная кожа и все такое. Понял?— Ну?— Ты мне не нукай, а отвечай вежливо, Леон, я тебя пока по-хорошему прошу. Последняя картина ушла с молотка за миллион с лишним.— Ни хрена себе! И ты хочешь сказать, что я похож на парня, который только что срубил миллион?— Твои картины дышат агрессией и насилием, — заметил Ленц.— А это еще что за хрыч?— Это доктор Артур Ленц, — пояснил Кайсер. — Будь с ним вежлив, иначе я тебе сделаю больно. А потом отправлю прямиком в «Синг-Синг» с чемоданом вазелина за пазухой. Там он тебе пригодится.Гейнс на это ничего не ответил.— Художник, создавший эти творения, забыл подписать их. Но на самих холстах мы кое-что обнаружили — собольи щетинки от кисточек, которыми он писал эти картины. Кисточки очень хорошие и очень редкие. Ну, понимаешь теперь, о чем я?Пауза.— Так это те кисти, которые Уитон заказывал для нас? — наконец отозвался Гейнс.— Те самые, Леон, те самые.— Ты хочешь сказать, что эти щетинки привели вас прямиком ко мне?— Именно это я и говорю, Леон. Если нам понадобится, один-единственный волосок, взятый с лобка портовой шлюхи, приведет нас прямиком к твоему члену. Ты не сомневайся в наших возможностях, Леон, не надо. Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Время на размышления по каждому — пять секунд. Не уложишься, пеняй на себя.Гейнс молчал.— Где ты был три дня назад после открытия музея?— Здесь.— Кто это может подтвердить?— Линда! — заорал Гейнс, да так, что микрофон у Ленца зафонил и мы с Бакстером невольно поморщились.Затем послышались шаркающие шаги и голос Кайсера:— Мисс Напп?— Вы кто? — раздался хриплый женский голос.— Я из ФБР. Постарайтесь припомнить, где…— Скажи этим двум, что мы после открытия музея сразу завалились сюда! — перебил его прошедший большую тюремную школу Гейнс. — Они мне не верят!— Черт, вот сволочь… — тихо выругался Бакстер.— Так и было! — громко заявила женщина. — Мы вернулись домой. Я там еле высидела, в этом музее. Все эти восторги насчет их художественной мазни не по мне. Мы пришли сюда и были тут всю ночь.— Кто-нибудь может это подтвердить? — спросил Кайсер.— Она уже подтвердила, чего тебе еще надо! — крикнул Гейнс. — Мы трахались всю ночь, как кролики и свидетелей не звали!— М-да… — проговорил Кайсер.Ему было нечем крыть.— Умница! Давай вали отсюда, — похвалил Гейнс свою подружку за играючи состряпанное алиби.— Думаешь, ты провел меня, Леон?— Не понимаю, о чем ты.— Хорошо, пока это оставим. Расскажи мне о Роджере Уитоне.— А что тебя интересует?— Как тебя занесло к нему в аспиранты?— Роджер — настоящий мужик!— Не понял.— Он делает свое дело, и ему плевать, что об этом думают другие. Это его девиз по жизни. Он всегда таким был. Поэтому у него теперь до хрена денег и славы.— Тебе тоже хочется денег и славы, Леон?— А что, нельзя?— Тебе нравится Уитон?— Он не баба, чтобы нравиться. Пашет, как лошадь. Уважаю.— Уважаешь, говоришь?— Да, уважаю! — с вызовом ответил Гейнс. — Он медленно подыхает от своей болячки, но уперся рогом, пашет и не ноет! Ты видел эту его последнюю вещь? Во весь зал?— Видел.— Над такой работой здоровый мужик загнется, а он зубами скрипит, но дело делает. А ты знаешь, что ему уже трудно шевелить ластами? У него там проблема с суставами или еще хрен знает с чем… как это, черт, называется-то…— Мы поняли, — успокоил его Ленц.— Ну и отлично. Он лезет на эту свою стремянку каждый божий день! И торчит на ней часами! Неподвижно! Это сдохнуть можно, я тебя уверяю! Куда там Сикстинской капелле! У Микеланджело были нормальные строительные леса, он лежал себе на спине и поплевывал в потолок. А у Уитона стремянка! И пальцы-светофоры! Сначала бледнеют, потом синеют, а потом вообще чернеют! Кровь до них не доходит или что там еще… И когда это происходит, он не может ими пошевелить, вообще ни хрена не может. Сидит себе, как сова на ветке, и пережидает, а потом снова за работу. Вот такой мужик!— Полагаю, заслужить твое уважение не очень-то легко, — заметил Ленц.— Тут ты прав, старик. Я слышал, что Роджер много всякого дерьма повидал за свою жизнь. Особенно во Вьетнаме. Он извлек уроки и может передать это все другим. На своем личном примере.— А Фрэнк Смит? — вдруг спросил Ленц.Мы с Бакстером переглянулись, услышав в колонках странный звук, и в конце концов пришли к единому мнению: Гейнс смачно сплюнул.— Я так понимаю, что Смит тебе не по душе.— Фрэнки богатенький ухоженный мальчик. У него такая походка, это надо видеть, клянусь! Как будто в заднице слоновий член! И когда он открывает рот, я затыкаю уши!— А его картины?Гейнс презрительно загоготал.— Эти голозадые пидоры? Ну, кому как! Я лично смотреть на них не могу, блевать охота. Ты-то сам видел хоть одну его картину? Он копирует старых голландцев, чтобы это не выглядело такой уж откровенной порнухой, а потом впаривает за большие бабки богатым пидорам из Нью-Йорка, я-то знаю! Неплохо устроился! Я бы тоже так пожил, но у меня просто рука не поднимется писать такое дерьмо. Я вообще не понимаю этих ребят, которые ловят кайф от того, что им в задницу забивают кол. Хотя, старичок, может, я не прав, а?— А что ты скажешь о Талии Лаво? — терпеливо продолжал Ленц.Снова пауза, словно Гейнс собирался с мыслями.— Аппетитная сучка, — наконец выдал он, — но на любителя. Если тебе нравятся черные, подойдет в самый раз. Мне, кстати, нравятся. Причем, обрати внимание, она сама на черную не похожа, но я тебе клянусь — в ее жилах течет негритянская кровь! Впрочем, я лично не возражаю. Чем темнее ягода, тем слаще сок, правильно говорю?— А ее картины?— Да тоже не пойми что, если честно. Рисует всякую шелупонь. Кто это захочет покупать, ты мне скажи? Так… разве что всякие либеральные извращенцы. Лучше бы она опять сиськами трясла у стойки, все больше дохода.— Она сама говорила тебе, что подрабатывала стриптизершей? — уточнил Ленц.— Не, одна студентка сказала. Они с Талией время от времени трахаются. Только не говорите мне, ребята, что это вам неизвестно.— Ты знаешь Марселя де Бека? — спросил Ленц.— Что за дурацкое имя? Впервые слышу.— Нам потребуется тут кое-что заснять для истории, — равнодушно заметил Кайсер. — Фотограф куда-то задевался. Обещала быть еще десять минут назад, ну да ладно, подождем. Мы ведь с тобой, Леон, найдем о чем еще поболтать, как думаешь?Бакстер пихнул меня в коленку.— Вперед! А если что, сразу на пол лицом вниз. Джон разберется.Он распахнул передо мной дверцу фургона, и я выбралась наружу. К времянке Гейнса — а здесь весь квартал был застроен такими — тянулась унылая бетонированная дорожка, старая и вся потрескавшаяся. Я приветливо кивнула старикам, сидевшим на лавке. Те проводили меня глазами. Камера на шее выдавала во мне репортера, который выбрался в неблагополучный райончик, чтобы подснять что-нибудь «жареное» — вроде полицейской облавы или убитого в пьяной драке. К таким журналистам здесь привыкли.Жилище Гейнса производило удручающее впечатление. Зеленая краска со стен облупилась, а противомоскитная сетка перед входной дверью проржавела насквозь. Взявшись за дверную ручку, я испытала секундный приступ страха, но тут же его подавила. В конце концов, там Кайсер и он вооружен. Глубоко вздохнув, я повернула ручку и переступила порог. В нос сразу же ударила тяжелая вонь. К запаху масляной краски, который в галерее Уитона казался приятным, здесь примешивались и другие — плесени, выдохшегося пива, гниющих пищевых отходов, дешевого табака и марихуаны.Кайсер, Ленц и Гейнс находились в крошечной гостиной — длинной и узкой — и занимали почти все свободное пространство. Я живо припомнила точно такие же лачуги, в которых мне неоднократно доводилось бывать как фотокору местной «Таймс».— А это еще кто? — буркнул Гейнс.Кайсер ответил не сразу. Как и во время предыдущего допроса, они с Ленцем были слишком поглощены реакцией на мое появление. Я изо всех сил старалась не поднимать на хозяина дома глаза, деловито доставая из кофров оборудование для съемки и бережно складывая его на продавленный и прожженный окурками диван, перед которым на полу был постелен почти голый от старости и весь в пятнах масляной краски коврик. На одной из стен красовался образчик уличного граффити — лицо Элвиса Пресли. А над диваном висела небольшая картина, написанная в абстракционистской манере. Весьма изящная. В углу комнаты стоял огромный мольберт с наброшенной на него грязной тряпкой.— Это наш фотограф, — наконец отозвался Кайсер. Он проследил за моим взглядом и ткнул пальцем в мольберт: — Твое?— А чье? — буркнул Гейнс.Я по-прежнему суетилась, опустив голову, и не знала, смотрит он на меня или нет. Наконец, собравшись с духом, подняла на него глаза, с ходу пытаясь определить — узнал? Мы встретились взглядами. У него были темные глаза, выпученные, словно у пациента, которому окулист закапал лекарство для расширения зрачков, и темные мешки под ними. На лоб свисала сальная прядь волос, а дряблые щеки покрывала жесткая щетина. Кожа отливала мертвенной белизной, как брюхо у змеи. Мне почему-то живо представилось, как в детстве он казнил несчастного котенка с помощью газонокосилки.— Убери эту тряпку, чтобы она могла сфотографировать картину, — потребовал Кайсер.— А может, я не хочу открывать картину, пока не закончил!— А может, мне плевать, хочешь ты или нет!Кайсер подошел к мольберту и самолично сдернул грязное покрывало.Я не ждала от Гейнса шедевра. Может, именно поэтому картина произвела на меня неожиданно сильное впечатление. Изможденная женщина с длинными нечесаными волосами и тяжелым, грубоватым лицом сидела за кухонным столом под единственной голой лампочкой. На столе в беспорядке грудились грязные тарелки и пакеты из-под китайского фастфуда. Расстегнутая до пупа рубаха обнажала тощие обвисшие груди. Глаза глубоко запали… Это были глаза зверька, который попался в силки и теперь обреченно смотрел на того, кто их расставил. Картина была потрясающе реалистична. Не укладывалось в голове, как такое мог написать этот банальный громила, обдававший меня кислым перегаром. Впрочем… талант — дар Божий и не дается за заслуги…Я установила на камеру вспышку и начала съемку, старательно отводя глаза от Гейнса и чувствуя его неотрывный плотоядный взгляд. Покончив с мольбертом, я перешла к абстрактному рисунку, висевшему над диваном. Он явно был создан другой рукой. Может, это подарок какой-нибудь глупенькой студенточки, которую ему однажды удалось затащить в свою грязную койку?— Кто это нарисовал? — спросила я машинально.— Роджер, — буркнул Гейнс.— Роджер Уитон? — уточнил Ленц.— Он самый… — Гейнс приблизился ко мне почти вплотную. — А моя картина тебе понравилась, цыпочка? Хочешь, загляни как-нибудь, я и тебя нарисую.Я рассмеялась бы ему в лицо, если бы могла.— Не смей, гад! — вдруг взвизгнули у меня за спиной.Я резко обернулась и обнаружила на пороге комнаты ту самую блондинку, которая затравленно смотрела на меня с пыльного мольберта. Пол-лица ее заливал нездоровый румянец, и я точно знала, что через несколько часов на этом месте появится синяк.— Ты чего приперлась?! — рявкнул на нее Гейнс, сжав огромные кулаки.Кайсер мгновенно оказался между хозяином дома и его незадачливой подругой, на которой была только мятая ночная сорочка.— Этот человек уже поднимал на вас руку, мисс, не так ли? — спокойно осведомился Кайсер.— Он поднимал на меня не только руку! Он меня всю вывернул наизнанку! И он врет, все время врет! Он обещал мне, что я стану моделью!— Вы позировали ему? Без одежды?— Да, да, да! Он вообще не разрешает мне ходить одетой! Но если бы только позировать, так нет же — ему трахаться нужно! С утра до ночи! Трахаться и накачиваться травкой до потери пульса! А когда он под кайфом, то даже трахаться как следует не может!— Пошла вон, дура! — взревел Гейнс.Девушка оглянулась на меня, в глазах ее полыхал лихорадочный блеск.— Не слушай его, он всегда врет! Он шушера уголовная, он и тебя обманет!— Да ты просто ревнуешь меня, потому что ты грязная подстилка, а она леди! — захохотал Гейнс.— Ты прав! Именно поэтому она никогда не ляжет с таким куском дерьма, как ты!— Убью!Окончательно потерявший над собой контроль Гейнс бросился на подружку, но неожиданно наткнулся на Кайсера и в следующее мгновение уже катался по полу, воя и держась обеими руками за колено. Блондинка истерично захохотала и подскочила к корчившемуся приятелю.— Ну что, подонок, получил? И это только начало!— Советую вам, мисс, покинуть этот дом вместе с нами, — предложил ей невозмутимый Кайсер.— Куда бы я ни сунулась, эта сволочь везде меня достанет!— Мы можем подыскать вам местечко, где он вас никогда не найдет.— Правда?— Только попробуй, сука! — прошипел с пола Гейнс.Кайсер глянул на Ленца.— У вас еще есть к нему вопросы, доктор?Тот, пораженный происходящим, покачал головой.— Я пойду с вами, — вдруг объявила подружка Гейнса.— Тогда собирайтесь.Она метнулась из комнаты. Мы услышали стук открываемых шкафов, шуршание одежды, а через три минуты Линда вернулась с потертым чемоданчиком и большим продуктовым пакетом, из которого выглядывали чулки.— Можете забыть, что я вам говорила раньше! — воскликнула она. — Понятия не имею, где он был три дня назад! Я не ходила в этот чертов музей, а он должен был вернуться сюда сразу после открытия и хрен вернулся!Гейнс, все еще лежавший на полу, поднял на нее нехороший взгляд. Очень нехороший.— Сдается мне, дружище, — весело проговорил Кайсер, обращаясь к нему, — что ты крепко влип. А посему никуда не уходи и дождись полиции. Ребята уже в пути.— Погоди! — крикнула Линда. Она подскочила к журнальному столику у дивана, схватила стакан с какой-то мутно-желтой жидкостью — очевидно, это было выдохшееся пиво, — вернулась к Гейнсу, смерила его яростным взглядом и плеснула пивом… нет, не в лицо ему, а на картину в углу комнаты. — Это тебе за все, грязная сволочь!Гейнс взревел и забился на полу, пытаясь подняться. Ему помешал Кайсер. Линда с визгом бросилась к входной двери. За ней последовали Ленц и я. Мне хотелось как можно скорее выбраться из этой жуткой лачуги на свежий воздух.— Не забудь о моем предложении, цыпа! — крикнул мне вдогонку Гейнс. — Когда приспичит, ты знаешь, где меня найти!Я обернулась и увидела, как Кайсер опустился рядом с Гейнсом на корточки, загородив его своей спиной. В первую минуту мне показалось, что он что-то шепчет ему на ухо, но Гейнс вдруг завизжал, как поросенок под ножом мясника, а с крыльца донесся хохот его подружки. Я повернулась к двери и увидела на пороге комнаты Ленца. Он стоял, взявшись руками за голову, и не отрываясь смотрел на Кайсера. А тот поднялся, легонько хлопнул воющего Гейнса по плечу и прогулочным шагом прошел мимо нас к выходу.— Что это было? Что ты с ним сделал? — догнал его Ленц.— Не важно. Всякому терпению приходит конец, — бросил Кайсер.Мы вышли на крыльцо, где нас уже поджидала Линда Напп. Кайсер огляделся по сторонам и махнул кому-то рукой. От дерева на противоположной стороне улицы тут же отделился мужчина в штатском и резво помчался к нам, придерживая рукой спрятанную под пиджаком кобуру. После короткого совещания с Кайсером он взял подружку Гейнса под руку и увел. А мы направились к своему фургону. Дверцы его были распахнуты, и из кузова на нас напряженно смотрел Бакстер.— Что скажете?— Это не он, — пожевав губами, веско изрек Ленц.Бакстер перевел взгляд на Кайсера.— Джон?— Я не знаю.— Мы потратили на этого бандита слишком много времени, и все впустую, — фыркнул Ленц. — Давайте-ка займемся Фрэнком Смитом.— Но Гейнс пялился на меня, — напомнила я.— А он по-другому не умеет смотреть на женщин, — отмахнулся Ленц. — Унизительно, противно, но никакого криминала. Мы ждали от него шока. Шока не случилось. Он никогда вас прежде не видел, это очевидно.Бакстер наконец взглянул и на меня:— Что вы сами думаете, Джордан?— Я понимаю, о чем говорит доктор. Гейнс — классический пример опереточного злодея. Весь нараспашку. Но его взгляд по-настоящему испугал меня. И вся обстановка его дома… Не знаю, это была не брезгливость, а именно страх. Простите, у меня не получается толком объяснить.— Я его, конечно, не испугался, но какое-то неясное тревожное чувство меня тоже посетило, — вдруг поддержал меня Кайсер.— А еще меня поразила его картина. В некоем извращенном таланте ему не откажешь. Он воистину умеет рисовать женщин!— У него висела картина Уитона, не так ли? — спросил Бакстер.— Висела, — подтвердил Кайсер. — Удивляюсь только, что она там делает? Почему он до сих пор не загнал ее за полкило травки?— Необходимо проверить, не украл ли он ее у Уитона, — заметил Ленц.— Ладно, все это уже не наша забота, — бросил Бакстер. — Полиция в двух минутах езды отсюда. Они перевернут эту халупу вверх дном, все выяснят и все проверят. Годится?— Ставлю пять долларов, что они там найдут либо наркотики, либо стволы, — сказал Кайсер. — Это позволит нам упечь Леона за решетку. И тогда посмотрим, прекратятся ли похищения.— Вы думаете, что женщин еще будут похищать? — удивилась я. — После того, как мы так близко подобрались к разгадке?— А кто вам сказал, что мы близко подобрались? — возразил Ленц. — Действительно, когда полиция развивает бурную деятельность в расследовании какой-нибудь банальной серии убийств или изнасилований, преступник, почуявший это, может затаиться. Но наши неизвестные друзья не такие простаки. Думаю, они по-прежнему уверены в себе. И если им вздумается еще кого-то похитить, даже нарочно могут пойти на новое преступление, чтобы показать нам свою силу.Ленц говорил о преступниках во множественном числе, но никто из нас ему не возразил.— Логично. В таком случае предлагаю не трогать пока Гейнса, — сказал Кайсер. — Если он замешан в этом, то нам будет от него больше пользы на свободе, чем в тюрьме.Бакстер глянул на Ленца, тот согласно кивнул. Тогда Бакстер залез в фургончик и вызвал кого-то по рации.— Эд? Шмонайте Гейнса по полной программе, но по возможности не задерживайте. Он нам нужен на свободе. В оперативных целях, разумеется. Да, да… Все, что и всегда, только без ареста… Ага, спасибо, старик! К шестнадцати ноль-ноль жду к себе. Бывай. — Бакстер выключил рацию и обернулся к нам: — Ну что, навестим нашего приятеля Фрэнка?— Хуже Гейнса уже ничего быть не может, — пробормотала я.— По крайней мере, там не будет такого смрада, — заметил Кайсер.Бакстер призывно махнул рукой, а когда мы все забрались в фургончик, приказал шоферу отправляться прямиком в престижный Французский квартал.

Глава 15— Роджер Уитон позвонил Смиту и предупредил его о нашем визите, — раздраженно бросил Бакстер, выслушав чей-то доклад по рации. — Наша прослушка только что перехватила звонок.Мы припарковались через улицу от красивого особняка, выстроенного в креольском стиле на Эспланад-авеню в восточной части Французского квартала. Последние два года это была резиденция молодого художника Фрэнка Смита.— Ничего страшного, — сказал Кайсер. — И, кстати, ничего удивительного.— Но ведь мы просили его соблюдать конфиденциальность, — напомнил Ленц.— Мы вежливо раскланялись, а потом появилась полиция, произвела обыск и сообщила, что он обязан сдать анализ крови и частичку кожи на биопсию для сличения с биоматериалом, найденным под ногтями убитой женщины, которую похитили на автостоянке. Представьте себе после этого его состояние. И настроение. — Кайсер смерил нас красноречивым взглядом. — На самом деле этот звонок говорит в пользу его невиновности. Он не дурак и наверняка догадывается, что за ним установлено наблюдение. И тем не менее предупредил Фрэнка, тем самым дав волю своей обиде. А преступник — настоящий преступник — не стал бы лезть на рожон и привлекать к себе лишнее внимание.— Хитрый преступник вполне может изобразить оскорбленную невинность, — возразил Ленц. — Возможно, расчет Уитона строился как раз на том, что этот звонок снимет с него подозрения.— А почему он не позвонил Гейнсу? — спросила я.— Не удивлюсь, если он терпеть его не может, — усмехнулся Кайсер. — Совсем не удивлюсь.— А Лаво он звонил?— Пока нет, — сказал Бакстер. — Только Смиту.— «Я весьма высокого мнения о Фрэнке». Это слова Уитона о нашем следующем подопечном, — заметил Кайсер.— Любопытно, а если предположить, что они… любовники? — задумчиво проговорил Ленц.— Уитон ни разу не был женат. Почему вы не поинтересовались его сексуальной ориентацией? Он почти шесть десятков лет прожил холостяком! — воскликнул Бакстер.— Это рискованный вопрос. Даже если он и гей, мы ни в одном его интервью про это не читали, — сказал Ленц. — Я хотел спросить, но удержался. А если бы спросил, Уитон мог и вовсе замолчать. Думаю, мы и так узнаем о его сексуальной ориентации.— Фрэнк Смит не скрывает того, что он гей. Может, стоит спросить его про Уитона? — предложил Кайсер и подмигнул мне: — Ну, мы пошли. Увидимся.Они с Ленцем выбрались из фургона. Бакстер следил за ними сквозь тонированное стекло кузова.— Честно говоря, я думал, что у Смита домик побогаче, — пробормотал он.— Вы смотрите на его заднюю стенку, а фасад выходит на реку, — усмехнулась я. — Как можно работать в Новом Орлеане и не знать, что во Французском квартале большинство домов стоят фасадом не на улицу, а во двор или в сад. Вам хоть известно, какие тут волшебные сады?— Кстати, о садах. Джон рассказывал мне о вашей теории естественного света. Этот домик вполне подошел бы для убийцы-художника. У других подозреваемых нет ничего похожего. У Уитона, правда, тоже есть сад, но он не обнесен стеной. Эй, взгляните-ка! — вдруг воскликнул он.Я оттеснила его от узкого оконца и увидела нашего третьего подозреваемого. Фрэнк Смит поджидал Кайсера и Ленца на крыльце. На сей раз фотография меня не обманула — он был действительно безумно хорош собой и смотрелся весьма экзотично: загорелая кожа резко контрастировала с белоснежным тропическим костюмом. На тонких губах играла снисходительная усмешка.— Нет, вы это видели? — услышали мы в колонках голос Кайсера. — Этому парню палец в рот не клади.— Я начну, — сказал Ленц.Наконец мы с Бакстером услышали и голос Фрэнка. Он приветствовал визитеров как дорогих гостей:— Добро пожаловать, господа! Вы ведь доблестные представители ФБР, не так ли? Позвольте бестактный вопрос: а где же группа захвата?— Вы смеетесь? — воскликнул Кайсер. — Какая группа захвата, мистер Смит? Мы вовсе не расположены к веселью. И вам не советуем. Вы — пока во всяком случае — подозреваетесь в весьма серьезных преступлениях. Какие тут могут быть шутки? Вы нам разрешите войти? У нас есть несколько вопросов.— Отпечатки пальцев снимать будете? Или возьмете какие-то анализы? Мочи, например?— Нет, мы пришли просто поговорить.— Ну что ж… Забегая вперед, честно признаюсь, что не имею алиби в отношении последнего из упомянутых вами преступлений. В момент похищения той несчастной девушки на автостоянке я находился у себя дома, вот здесь. Наслаждался уединением и классической музыкой. — Фрэнк печально вздохнул и протянул Кайсеру обе руки, намекая тем самым на наручники. — И покончим с этим, господа!— Повторяю, мы пришли просто поговорить, — уже раздраженно повторил Кайсер.— Передовой дозор, стало быть? Разведка перед подходом основных сил? — весело подмигнул Смит. — Друзья, скажите прямо, когда мы услышим полицейские сирены?— Мы не контролируем действия местной полиции. Мы из другого ведомства.— Вот это новость! Помнится, совсем недавно ФБР поймало местную полицию на участившихся случаях коррупции. Тогда вы контролировали каждый их шаг и с большим успехом!Бакстер обернулся ко мне:— Осведомленный сукин сын! Я бы даже сказал, слишком осведомленный для художника, перебравшегося сюда всего пару лет назад.Действительно, минувшее десятилетие полиция Нового Орлеана никак не могла бы занести себе в актив. Взяточничество процветало, а процент нераскрытых убийств был одним из самых высоких по стране. Скандал разразился после того, как двое полицейских сами стали убийцами, превысив свои полномочия при задержании банального вора. А закончилось все тем, что министерство юстиции лишило местный департамент полиции самостоятельности и напрямую подчинило себе.— Мистер Смит, оставим демагогию, — устало произнес Кайсер. — Либо мы поговорим с вами как цивилизованные люди, либо сюда и в самом деле наведается полиция; и уж она церемониться не станет.Смит расхохотался и хлопнул себя по коленке.— Ни дать ни взять, Хемфри Богарт в «Касабланке»![87] Ну, уговорили! Пойдемте в дом, выпьем кофе.Мы услышали, как хлопнула входная дверь. Затем раздался стук шагов в холле.— Прошу вас, господа, — пригласил Смит. — Хуан, кофе, пожалуйста.— Как будет угодно, — раздался незнакомый молодой голос.— Он держит в доме слугу! — пораженно воскликнул Бакстер. — Ничего себе! В мои времена университетские аспиранты вели себя скромнее…— Мистер Смит, — приступил к делу Ленц, — меня зовут Артур Ленц, я психолог-криминалист. А это специальный агент Джон Кайсер. Аналитик и следователь из местной штаб-квартиры ФБР. Специализируется по серийным преступлениям.— Сразу два Ван Хельсинга в моей гостиной, подумать только! — вскричал Смит. — Как, по-вашему, друзья, мне к этому относиться? Как к комплименту или оскорблению?— О чем это он? — нахмурился Бакстер.— Ну, Ван Хельсинг… Профессор, который выследил Дракулу, — торопливо пояснила я.— Господи… С этим, пожалуй, придется повозиться.— Поставь поднос сюда, Хуан, будь любезен. Волшебно! Ступай! — И после короткой паузы, заговорщически понизив голос, Смит произнес: — Не судите его строго, господа, ему еще предстоит постичь все тонкости науки услужения. Но я верю в Хуана, у него большой потенциал. — И снова громко: — Черный? С молоком?— Черный, пожалуйста, — отозвался Ленц.— И мне, — сказал Кайсер.В колонках звякнул фарфор.— Даже не знаю, с чего начать… — отхлебнув, мы с Бакстером это хорошо услышали, проговорил Ленц. — Дело в том…— Прошу прошения, что перебиваю, уважаемый доктор, но у меня есть предложение сэкономить всем нам время и сразу приступить к делу. Вы пришли ко мне в связи с похищениями женщин, не так ли? Вам удалось разыскать некую серию картин, на которых изображены жертвы похищений. Официальное название серии: «Спящие женщины». Но есть и другие названия. Например: «Обнаженные в состоянии покоя». — Тут я вздрогнула и схватила Бакстера за рукав, а Смит тем временем продолжал: — Результаты экспертизы привели вас прямиком к парадному крыльцу университета. А если еще точнее — к галерее Роджера Уитона. Вы наметили себе круг подозреваемых — а это сам Роджер и мы, его аспиранты, — и решили допросить всех. Прежде чем мы будем отданы на растерзание нашей доблестной полиции. Господа, открою вам небольшой секрет. Роджер Уитон уже насладился общением с полицейскими детективами. И больше не хочет. Я тоже не хочу. А теперь, когда вы четко уяснили себе мою позицию, приступим к разбору добытых вами в поте лица улик. Я весь внимание!— Вы явно слышали об этих картинах прежде, не так ли? — спросил Кайсер.— Разумеется, слышал.— Кто вам рассказал о них?— Друг. Он живет в Азии.— И много у вас друзей из Азии?— У меня есть друзья по всему свету. Друзья, коллеги, клиенты, любовники. Три месяца назад мне сообщили о картине из какой-то новой серии, которая была продана более чем за миллион долларов. Слыхал я и о выставке в Гонконге. Не буду скрывать, даже всерьез подумывал слетать и посмотреть на эти картины своими глазами.— А вам не приходилось слышать о толкованиях сюжетов этих картин? — спросил Ленц.— Приходилось. Сначала мне говорили, что на картинах изображены спящие женщины. А потом я услышал и другую точку зрения — они не столько спящие, сколько мертвые.— Вы задумывались над этим?— Над чем?— Над тем, что в процессе создания этих дорогостоящих полотен лишались жизни ни в чем не повинные женщины?Долгая пауза.— Мне сложно ответить на этот вопрос, ведь я даже не видел самих картин.Ленц сделал очередной шумный глоток из чашки.— Вы хотите сказать, что, прежде чем задумываться о нравственном аспекте, необходимо оценить художественную ценность полотен?— С вашего позволения, доктор, я немного перефразирую Уайльда: нет картин нравственных или безнравственных, а есть картины хорошо написанные и написанные плохо. Если мы говорим о подлинных произведениях высокого искусства, тем паче о шедеврах, то вопрос о способе их появления на свет божий отходит на второй план. Мир узрел волшебную красоту, и скажем ей за это спасибо.— Такое впечатление, что где-то я это уже слышал, — пробормотал Кайсер.— От кого? — удивленно воскликнул Смит.— Вы знаете человека по имени Марсель де Бек?— Увы.— Это француз из бывших колоний в Азии, с некоторых пор живет на Каймановых островах.— Никогда о нем не слышал. Впрочем, фамилия, прямо скажем, говорящая.— В каком смысле? — на сей раз удивился уже Ленц.— Ну как же! Вы разве не помните эту душераздирающую историю любви между медсестричкой и плантатором Эмилем де Беком?[88] Отзвуки далеких сражений и безмятежная тропическая идиллия посреди Тихого океана — какая атмосфера, а? А ведь де Бек по сюжету тоже был француз из азиатских колоний.— Вот сукин сын… — прошипел у меня над ухом Бакстер.— Да, да, вы правы… — пробормотал Ленц. — Я совсем забыл…Я не видела в эту секунду лица доктора, но чуть ли не кожей ощущала его смущение.— Может быть, Марсель де Бек — всего лишь псевдоним?— Отец де Бека перебрался в Юго-Восточную Азию в тридцатых, — сказал Ленц. — Скорее Миченер, очевидно, будучи с ним знакомым, дал своему герою эту фамилию.— Ну Бог с ними обоими. Зато я знаю другого человека. Прошу внимания, господа, возможно, это ключевой момент вашего расследования. Кристофер Вингейт!На этот раз пауза была еще более долгой.— А с чего вдруг вы его сейчас вспомнили? — осторожно осведомился Ленц.— Дорогой доктор, не держите меня за лопоухого деревенского простачка! До меня дошли слухи о гибели Вингейта, и мне известно, что это он торговал «Спящими женщинами». Тогда я не придал большого значения известию о его смерти, но после того, как выявилась связь между картинами и жертвами похищений… Одним словом, теперь его печальная участь предстает в совершенно ином свете, не так ли?— Вы с ним были знакомы? Лично? — спросил Кайсер.— Общий знакомый представил нас друг другу на одной из нью-йоркских богемных вечеринок. Я тогда как раз собирался расстаться со своим агентом и продаться Вингейту с потрохами.— Почему именно Вингейту?— Потому что он был в моде.— Позвольте задать вам… м-м… довольно щекотливый вопрос, — начал доктор Ленц. — Только прошу, не обижайтесь. Нам очень важно прояснить этот момент.— Я весь внимание.— Роджер Уитон… он гей?Смит издал неопределенный смешок.— А вы его самого об этом спрашивали?— Нет, не рискнули. Его этот вопрос мог оскорбить.— Я оскорблен от его имени! Но оскорблен вовсе не сутью вопроса, а попыткой вмешательства в личную жизнь уважаемого человека!— Когда речь идет о расследовании преступлений, тайное нередко становится явным. Такова жизнь. Если мы не получим от вас ответа на этот вопрос, нам придется задать его Уитону. Вам это больше понравится?— Нет.— Вот видите.В гостиной вновь повисла пауза.— Я бы не сказал, что Роджер гей, — наконец произнес Смит.— А что бы вы сказали?— Он сложный человек. Я знаком с ним, к сожалению, всего два года. Все это время он болел. Полагаю, тяжелый недуг вынудил его сосредоточиться на тех аспектах жизни, которые вообще никак не связаны с сексом.— Вам когда-нибудь приходилось слышать, что он встречается с женщиной? — спросил Ленц. — Или заставать его в обществе женщины? Например, у него дома?— Он вообще нигде не бывает, кроме дома и университета. Но гостей женского пола видеть у него доводилось.— И они оставались на ночь?— Не думаю.— А как насчет гостей — точнее, близких друзей — мужского пола?— Льщу себя надеждой, что он считает меня своим другом.— Вы были любовниками?— Нет.— А хотели бы?— Что касается меня, то да, хотел бы.— Нет, вы его только послушайте! — пробормотал Бакстер.— Если мы попросим вас припомнить, где вы находились в конкретные дни, вы не станете возражать? — спросил Кайсер.— Не стану. Но прежде, чем мы двинемся в нашем приятном разговоре дальше, я хотел бы сделать небольшое заявление. Я буду оказывать помощь и содействие следствию, но до известной степени. Предупреждаю, что если ФБР или полиция доставят мне излишние неудобства, не располагая достаточными на то основаниями, я подам в суд на обе эти славные организации. Сразу скажу, что располагаю серьезными ресурсами и связями, позволяющими мне надеяться на успех. Особенно в свете недавних скандалов, связанных с коррупцией в силовых структурах Нового Орлеана. Итак, считайте, что я вас предупредил.Паузу, последовавшую за этим заявлением, я расценила как шок. Что-то подсказывало мне, что подозреваемые в совершении серийных убийств обычно не позволяют себе разговаривать в таком тоне с представителями органов правопорядка.— Должен признаться, доктор, я живо интересуюсь психологией как наукой, — продолжил Смит как ни в чем не бывало. — И где-то читал, что среди маньяков нет геев. Ни одного случая за всю историю криминалистики. Так что, боюсь, вам будет весьма затруднительно убедить жюри присяжных в моей возможной виновности.— Согласно одной из наших версий, художник вовсе не обязательно является убийцей, — возразил Ленц. — Впрочем, не переживайте так уж сильно. Мы считаем вас подозреваемым скорее по формальным признакам и особенно не рассчитываем, что нам повезет именно с вами. Вы просто один из тех, кто имел непосредственный и длительный доступ к собольим кисточкам, щетинки от которых мы нашли на холстах «Спящих женщин». Только и всего.— Расскажите мне об этих щетинках.Кайсер в двух словах сообщил о данных экспертизы и о ниточке, которую следствию удалось протянуть от китайской фабрики к Туланскому университету и Роджеру Уитону. Когда он закончил, Смит сказал:— Не обижайтесь, агент Кайсер, но я вижу в ваших глазах много невысказанных вопросов и смелых гипотез. Они вспыхивают, как искорки и жаждут вырваться на волю. Вы хотите знать всю подноготную, не правда ли? Что за человек этот Фрэнк Смит? Как получилось, что он опустился до гомосексуальных связей и погряз в пороке? Перед вашим мысленным взором, часом, не мелькают сценки из старенькой сауны, где все начиналось? Да, я там был, и мне было семнадцать. И да, я сосал мужской член! Сосал до тех пор, пока у меня не онемел язык! Но что с того? По-вашему, это могло превратить меня в убийцу?— Матерь Божья, Джордан, я не верю своим ушам… — пораженно выдохнул Бакстер, ерзая на своем тесном сиденье.— Почему вы сняли себе жилье во Французском квартале, а не где-нибудь поблизости от университета? — спросил Кайсер.— Французский квартал — мекка местных геев. Честь и хвала вам, натуралу, если вы этого не знали. Но теперь знайте! И также знайте, что нас здесь едва ли не больше, чем вас! Посетите хоть разок наш гей-парад, и вы увидите меня в первых рядах. В кругу моих близких друзей. Похвастаюсь перед вами, господа, — я местная гей-знаменитость!— Расскажите, пожалуйста, о других аспирантах Уитона, — попросил Ленц. — Что вы, например, можете сказать про Леона Гейнса?— Быдло и подонок. Роджер подарил ему две свои картины, небольшие, но очень изящные. А эта скотина уже через неделю загнал одну из них и бровью не повел! Не сомневаюсь, что ему не хватало на дозу героина. Я случайно узнал об этом, и у меня духу не хватило рассказать Роджеру.— А что скажете о творчестве Гейнса?— О его творчестве?! — поразился Смит. — Нет, конечно, сцены насилия ему удаются, и весьма, но я не стал бы говорить о Гейнсе как о творце. Его удел — мазня. Ему не у мольберта стоять, а малевать на стенах и заборах неприличные слова! Он одержим идеей эпатажа, но по-настоящему глубоких идей у него нет. Оттого мы и получаем на выходе не произведение искусства, а нечто, на что неловко смотреть.— Как насчет Талии Лаво?— Талия? Это совсем другой разговор. Талия — славная девочка. И очень несчастная.— Отчего же несчастная?— Вы с ней уже разговаривали?— Еще нет.— Мне кажется, у нее было ужасное детство. И с тех самых пор в ее сердце поселилась боль, которую ничем не унять и от которой никогда не избавиться.— Что можете сказать о ее картинах?— В них есть своя изюминка. Эдакое хождение в народ. Талия в любой банальности умеет видеть нечто достойное. Мне это не дано и не очень интересно, если честно. А вот у нее получается.— Вы видели другие ее картины? Написанные с обнаженной натуры?— А у нее разве есть такие?— Так, понятно. О ней вы можете говорить как о творце?— Талант, безусловно, имеется. Она работает очень быстро. Может быть, оттого что умеет сразу ухватить главное. Полагаю, у нее есть будущее, если она не свернет с выбранного пути.— А зачем ей сворачивать?— Я уже говорил, у нее непростая судьба. Внешне она производит впечатление сильного человека, но в глубине души весьма уязвима. Я бы даже сказал, хрупка. Как нежный моллюск, окруженный броней своей раковины.— Хорошо. Вернемся, пожалуй, к Роджеру Уитону, — предложил Кайсер.— Роджер — гений, — произнес Смит совершенно буднично, словно говорил о голубизне ясного неба или о том, что на яркое солнце без защитных очков смотреть больно. — Я имел счастье общаться с людьми, сравнимыми с ним талантом. Но таких было немного.— Чем вы можете аргументировать свою оценку?— Вы видели его картины?— Некоторые.— И после этого просите доказательств его гениальности?— Я не особенно хорошо разбираюсь в искусстве.— А вот я хорошо разбираюсь, так что можете смело верить мне на слово. Роджер не такой, как все. Его вдохновение — это не то, что он видит глазами, а то, что чувствует сердцем. От первого мазка кисти и до последнего. Я пытался подражать этой манере, и подчас небезуспешно, но для меня все-таки важен антураж. Я делаю наброски, правлю их, активно пользуюсь услугами моделей, стараюсь совершенствовать технику. Моя задача — увидеть живую красоту и перенести ее на холст так, чтобы она не потеряла в ходе этой трансформации краски жизни. Роджер работает иначе. Ему не нужны модели, натура, фотографии — ничего. Когда он берет в руки кисть, на него снисходит озарение. Каждый раз, глядя на одну и ту же его картину, я вижу в ней нечто новое. Особенно это касается тех, что написаны в абстрактной манере.— А что вы можете сказать о его «полянах»? Он изображает какие-то реальные места или это плод его фантазии?— Думаю, что реальные. Хотя не поручусь. Да и кому это важно? Не в полянах суть. Они для него все равно что отправная точка… ну, печка, от которой надо танцевать. Он отталкивается от них, будто сокол от края утеса.— Вы говорите: кому это важно? Если бы нам это не было важно, я не задал бы вопроса. Неужели вы не понимаете, что точная информация способна помочь в раскрытии преступлений?— Я вас умоляю, какой из Роджера преступник! Это даже не смешно, а просто дико! Роджер самый порядочный человек из всех, кого я знал в своей жизни. Джентльмен до мозга костей. Ему даже не нужны внутренние нравственные барьеры. Роджер и нравственность — это синонимы! Он и мухи не обидит!— А вы в курсе, что он воевал во Вьетнаме с оружием в руках? Что от пуль, выпущенных из его винтовки, погиб не один вражеский солдат? — спросил Кайсер.— Я знаю, что он был на той войне, хотя Роджер предпочитает не вспоминать об этом. Но что вы хотите сказать, агент Кайсер? Уж не собираетесь ли поставить знак равенства между участием в боях и серийными убийствами?— Нет, конечно. Просто человек, убивший однажды, способен убить вновь. Ему это легче сделать, чем другому.— Возможно. Вам приходилось убивать, агент Кайсер?— Приходилось.— На войне?— Да.— А в условиях мирной жизни? Скажем, по службе?— И тут приходилось.— Вы могли бы и не отвечать, потому что ответы написаны у вас на лбу. У таких людей особая аура, она инстинктивно чувствуется потенциальными жертвами. У Роджера подобной ауры нет. Кстати, агент Кайсер, вы знаете… пожалуй, я не отказался бы написать ваш портрет.— Вынужден отклонить ваше любезное предложение.— Вам многое довелось повидать, не так ли?— Вы правы, Фрэнк.— Уверен, что доктор Ленц тоже не вчера родился, но вижу по его глазам, что личный опыт не оказал на него такого воздействия, как на вас. Позвольте высказать догадку, агент Кайсер… Вы нетерпимы к злу и насилию, как вы их понимаете. В вас чувствуется крепкий моральный стержень. Вы считаете себя вправе судить.— По-моему, наша беседа вышла за рамки практической пользы, — произнес Кайсер, и я, склонившись над колонками в тесном фургончике, уловила в его голосе явные нотки раздражения. — Фотограф наш где-то ходит, уже давно должна была объявиться…Бакстер молча ткнул пальцем в заднюю дверцу фургона.Выбравшись наружу, я огляделась по сторонам, пересекла Эспланад-авеню и оказалась перед особняком Фрэнка Смита. Четыре окна, остроконечная крыша с мансардой и дверь заднего крыльца. На мой стук явился красивый смуглый мальчик лет восемнадцати. Хуан, надо полагать. Кого-то он мне напомнил…— Да? — произнес он.— Я из ФБР. Фотограф. Опоздала.— Хорошо. Идите за мной.Войдя в столовую, я оказалась в настоящем хранилище ценнейших предметов искусства и старинного антиквариата. Справа от меня располагался роскошный обеденный стол времен Регентства, над головой красовался огромный канделябр в стиле ампир, а слева я поймала собственное отражение во французском трельяже. Но самое интересное меня ждало на дальней стене комнаты — портрет обнаженного мужчины, полулежавшего в кресле-качалке, в натуральную величину. Мужчина был довольно крупным, но не атлетического сложения. В чертах лица сквозило благородство. Мне показалось знакомым это лицо. Манера художника живо напомнила лучшие образцы старой европейской живописи шестнадцатого века.— Сеньора! — позвал меня Хуан. — Прошу вас.Несколько ступенек вверх, поворот налево, и вот я на пороге гостиной, где Кайсер и Ленц наслаждались крепким кофе. Комната произвела на меня еще более сильное впечатление, чем столовая. Стены обиты панелями из светлого дерева в восточном стиле, на полу необъятный ковер. Фрэнк Смит поднял на меня глаза, едва я вошла. Слабая попытка отвлечься на камеру мне не удалась, и я поймала себя на том, что смотрю на художника, не отрываясь. Его глаза цвета морской волны буквально притягивали к себе. Я никогда прежде не видела таких глаз. Даже на обложках дамских романов. Впалые щеки на загорелом лице, римский профиль, чувственные тонкие губы… Стоит ли говорить, что у него было телосложение, как у легкоатлета — безупречные пропорции, крепкие мышцы, тонкий стан. Немудрено, что лишь спустя полминуты я вспомнила о том, ради чего здесь появилась.— Прошу прощения за опоздание, — пробормотала я, обращаясь к Кайсеру. — Что снимать?— Все работы, которые находятся в этой комнате и принадлежат кисти мистера Смита.Фрэнк по-прежнему смотрел на меня. Мне стало неловко, а потом и страшно. У него был взгляд человека, видевшего меня прежде. Меня или сестру — все равно. В ушах родился нарастающий звон, меня бросило в пот.— Там, в столовой, тоже есть моя картина, — сказал Смит.Я растерянно кивнула и невпопад пролепетала:— Да, да, я быстро…— М-м… У меня такое впечатление, что я вас где-то уже видел.Я вдруг подавилась слюной и зашлась в кашле, на глазах выступили слезы. Обернувшись к Кайсеру, я все ждала, когда он выхватит свой чертов пистолет.— Н-не знаю… Не-не думаю… — сквозь кашель выдавила я.— Может, в Сан-Франциско? Вы там бывали?«Я живу там, черт бы тебя побрал… Господи, неужели…»— Д-да, но…Смит вдруг хлопнул себя по лбу.— Боже милостивый, да вы никак Джордан Гласс!Кайсер, Ленц и я уставились на него, как дети на слона.— Клянусь мамой, вы Джордан Гласс! Невероятно! Вряд ли я узнал бы вас без камеры, но едва ее увидел, в голове у меня что-то щелкнуло! Как вы здесь оказались? Только не говорите, что перешли на службу в ФБР!— Не перешла…— Тогда я просто не понимаю…— Моя сестра — одна из жертв маньяка, — не задумываясь отозвалась я.У него отвисла челюсть.— О Господи… Да, теперь все ясно… — Он бросился ко мне, будто желая обнять, но остановился в двух шагах. — Хотя погодите, погодите… Нет, я решительно ничего не понимаю!Кайсер с упреком глянул на меня и вздохнул. Раз Смиту уже все известно, нет смысла ломать комедию дальше.— Мы с ней близнецы, — объяснила я.Смит еще несколько секунд смотрел на меня непонимающе, а потом вдруг глаза его расширились и он воскликнул:— Так вы их приманка! С вашей помощью они пытаются заставить убийцу занервничать и выдать себя!Я лишь опустила голову.— Так-так… Ну, я в любом случае счастлив видеть вас у себя дома. Обожаю все ваши работы и слежу за вашим творчеством уже не первый год.— Спасибо… — еле слышно отозвалась я.— Как вы ее узнали? — вышел наконец из ступора доктор Ленц.Смит даже не повернул головы и ответил, по-прежнему глядя на меня:— Мне кто-то показал вас на одной из вечеринок в Сан-Франциско. Я полчаса переминался с ноги на ногу в метре от вас, но так и не решился подойти. Мне страшно хотелось познакомиться, но вы были заняты каким-то важным разговором…И тут я вспомнила, где видела лицо человека, портрет которого висел в столовой Смита.— А там… это ведь Оскар Уайльд?Его лицо мгновенно осветилось улыбкой.— Точно. Я писал его с разных фотографий. Уайльд — рыцарь моего сердца.— У вас тут красиво, — сказала я, коснувшись его руки, — хотела проверить, вздрогнет ли он. Не вздрогнул… — У вас есть сад?— А как же! — Он сам схватил меня за руку. — Идемте!Не обращая никакого внимания на Кайсера и Ленца, словно начисто позабыв о них, он потащил меня в глубь дома и через балкон одной из комнат вывел в обнесенный высокой стеной цитрусовый сад, напоенный легким ароматом розовых клумб и глициний. Сад был явно ровесником дома. Стена обступала его с двух сторон, а с третьей вдаль уходило длинное крыло здания, в котором раньше, видимо, жила многочисленная прислуга. Но самое большое впечатление на меня произвел резной трехъярусный фонтан, наполнявший сад удивительной музыкой воды. Налюбовавшись на всю эту красоту, я машинально подняла голову и увидела, что солнечные лучи совершенно свободно проникают сквозь кроны деревьев. Стало быть, полное естественное освещение. Лучше и не бывает. В таком же примерно месте неизвестный писал «Спящих женщин»…— Сказка… — вполголоса произнесла я, одновременно пытаясь представить Джейн, которая, возможно, лежала где-нибудь тут… нагая… и мертвая.— Считайте, что на вас выписан вечный пропуск! Буду рад принять вас у себя в любое время! Прошу вас, позвоните мне!Гейнс тоже приглашал меня, если это можно было назвать приглашением. И Уитон… Черт, я сегодня прямо-таки популярна…— Хорошо, постараюсь…Из дома наконец показались поотставшие Кайсер и Ленц.— Мистер Смит, мы будем вам очень признательны, если вы сохраните инкогнито мисс Гласс. Никто в Новом Орлеане не должен знать о ее приезде.— Я не собираюсь хвастаться знакомством с мисс Гласс на каждом углу, — сухо ответил Смит и снова мне улыбнулся.— И еще. Не стоит предупреждать Талию Лаво о нашем визите.Смит смерил Кайсера надменным взглядом.— Я попрошу вас оставить этот приказной тон. В моем, между прочим, доме.В саду повисла неловкая пауза, лишь по-прежнему весело журчал фонтан. А мне вдруг захотелось поскорее выбраться отсюда и расстаться с красивым человеком, который был, возможно, последним, кого моя сестра видела в своей жизни.— Нам, пожалуй, пора, — тихо сказал Ленц.— Не смею задерживать, — тут же отозвался Смит и, крутанувшись на каблуках, галантно предложил мне руку. В полном молчании мы прошли через весь дом и оказались на крыльце со стороны Эспланад-авеню. — Помните, вам всегда будут рады в этом доме.Я молча кивнула. Не удостоив Кайсера и Ленца прощальным взглядом, Смит ушел за порог, оставив дверь незапертой. Видимо, это тоже входило в обязанности Хуана.— Ну что ж, у кого какие соображения? — задумчиво проговорил Кайсер, пока мы шли к нашему фургончику. — Кстати, Джордан, что скажете о портрете Оскара Уайльда?— Красивая работа, — ответил вместо меня Ленц, погруженный в какие-то свои мысли.— Смит напомнил мне Дориана Грея, — сказала я. — Красив. Аморален. Над ним не властно время.— Отчего же вдруг аморален? — удивился Кайсер. — Потому что гей?— Не в этом дело. Я просто умею чувствовать это в мужчинах. Он похож этим на де Бека, хотя, конечно, каждый из них аморален по-своему. А что вы скажете, доктор?Ленц как-то странно улыбнулся.— Дориан Грей был замечателен не только своей красотой и аморальностью.— Чем же еще?— Он убил человека, а потом попросил кембриджского химика уничтожить труп. «Да так, чтобы и следа не осталось». И тот это сделал.— Я помню эту сцену, но, убей меня Бог, неужели там действительно не осталось и следа?— Не осталось. «В комнате стоял запах азотной кислоты, а мертвец исчез». Оскар Уайльд во многом опережал свое время. Преступный почерк Дориана Грея и сейчас сделал бы честь любому бандиту.— А какой у него был почерк?— Ни трупа, ни улик.

Глава 16Талия Лаво жила на втором этаже викторианского особнячка, расположенного неподалеку от основных корпусов Туланского университета. Дом, разбитый на крохотные квартиры, давал кров еще девяти женщинам и двум мужчинам. Это серьезно осложняло задачу группе наружного наблюдения, которая должна была отслеживать каждый шаг подозреваемой. Семь дверей, двадцать одно окно только на первом этаже и два пожарных выхода в противоположных концах здания. Мы приткнулись в переулке и молча наблюдали за домом через тонированное окошко фургона, словно бравые бойцы времен Эдгара Гувера, охотившиеся за коммунистическими агитаторами.— В допросе Лаво первую скрипку будет играть Джон, — объявил Бакстер, обращаясь прежде всего к Ленцу. — Если у кого-то имеются возражения или замечания, выкладывайте.Кайсер и Ленц переглянулись, но промолчали.— У меня есть возражение, — вдруг сказала я.Все трое посмотрели на меня так, словно видели впервые.— Не понял… — буркнул Бакстер.— Я хочу пойти туда с самого начала. И одна.— Что?! — вскричали одновременно Бакстер и Кайсер.— Она женщина, пусть даже и лесбиянка. А женщины между собой быстрее найдут общий язык. Гарантировать ничего не буду, но мне кажется, что я вытяну из нее в два раза больше информации, чем Кайсер с Ленцем, вместе взятые.— Наша задача не в том, чтобы разговорить ее, — напомнил мне Бакстер. — А заставить раскрыться, выдать себя, если, конечно, она замешана в этом деле. Ваша встреча с Уитоном и Гейнсом результатов не дала. Смит узнал вас, но и не стал этого скрывать. С учетом всего этого встреча с Лаво может оказаться для нас самой главной.Я спокойно выдержала его суровый взгляд.— Неужели вы всерьез допускаете, что за всеми этими похищениями может стоять женщина? Или что она по крайней мере замешана?— Пусть идет, — вдруг подал голос Ленц. — Она права. Лаво меньше всего годится в убийцы из всей нашей четверки. К тому же ее ранние картины, а мы их так или иначе раздобудем, скажут нам больше, чем сказала бы она сама. Но если Джордан и впрямь наладит с ней контакт, возможно, ей удастся выудить полезные для нас сведения.— Мне кажется, что я сумела бы наладить контакт и со Смитом. И с Уитоном. Если бы пришла к ним одна, — посмотрела я Бакстеру в глаза.— Смит просто давно мечтал познакомиться со знаменитым фотокором, — возразил Кайсер. Ему явно не нравилась моя идея.— Если вы пойдете одна, что вы ей скажете? — проигнорировав Джона, спросил Бакстер.— Еще не знаю. Буду импровизировать в зависимости от того, как она меня встретит. Я всегда так работаю — без черновиков.— Не знаю, Джордан, не знаю… — поморщился Бакстер.— Подумайте сами, что тут такого? Я просто постучусь к ней в двери, она меня увидит и либо впустит, либо не впустит.— А если она увидит вас и психанет? — спросил Кайсер. — Или, того хуже, бросится на вас? Если предположить, что она замешана в нашем деле, то мы обязаны допускать подобный поворот событий.— Ну… Если вы меня сейчас вооружите, я не стану возражать.Бакстер покачал головой:— Мы не можем дать вам оружие. Это противозаконно.— Хотя бы газовый баллончик!— Откуда у сотрудников ФБР взяться газовым баллончикам?— Не нравится мне вся эта затея… — пробормотал Кайсер.— Повторяю, будет больше пользы, если туда пойду я, а не вы с Ленцем. Видела она меня раньше или не видела — это станет ясно в ту же секунду, как она откроет дверь. И я сразу скажу, что вы поблизости. Я расскажу ей правду. Что я сестра одной из жертв, что я пытаюсь разыскать Джейн, а ФБР любезно согласилось меня охранять.— Да пусть идет! — опять воскликнул Ленц. — Пусть Лаво расскажет, что ей известно. Нам это пригодится. Нам она действительно может не рассказать. Джон, подумай здраво — это хороший вариант!Кайсер вскинул было на него раздраженный взгляд, но спорить не стал.— Джордан придется спрятать у себя под одеждой микрофон. Я буду стоять перед домом в наушниках. — Он глянул на меня. — Если почуете неладное, сразу зовите на помощь! Сразу!— Что ж, на том и порешим, — хлопнул себя ладонями по коленям Бакстер. — Так, ну пошевеливайтесь, а то Лаво ведь не станет нас долго ждать! Если она захочет сходить в парикмахерскую или за покупками, весь наш красивый план полетит к чертям собачьим.— Снимай, — обратился Кайсер к Ленцу.Тот, пригнувшись, поднялся, снял пиджак и стал расстегивать рубашку, невольно пихая локтями то Бакстера, то Кайсера. Бакстер принялся сноровисто отклеивать с груди Ленца микрофон подслушивающего устройства. Тот морщился. Ему было щекотно.— Она заметит передатчик, если закрепить его под блузкой, — проговорила я, проведя рукой по тонкой ткани.— Вам придется закрепить его под юбкой, — сказал Ленц, протягивая мне микрофон, антенну, передатчик и провода.— А новый пластырь?Бакстер покопался на алюминиевом столике и протянул мне ленту. Все трое невольно отвели глаза.— Сейчас не время строить из себя застенчивых подростков, — фыркнула я. — Не бойтесь, я сегодня надела белье.— И весьма симпатичное… — пробормотал Ленц, увидев краешек моего бикини.— Клейте, мне самой неудобно! — Я протянула ленту доктору.— Я?.. — растерялся Ленц.— Дайте сюда! — сварливо буркнул Бакстер.Он весьма умело, словно проделывал эту процедуру много раз в жизни, закрепил передатчик и антенну у меня на ляжке. Несмотря на браваду, мне было неловко. Покончив с передатчиком, Бакстер вручил мне микрофон, соединенный с ним тонким проводом.— Обмотайте вокруг талии и выведите под бюстгальтером, — приказал он.— Так, ребята, а теперь зажмурились!Они беспрекословно подчинились. Я обернула длинный провод вокруг талии, пропустила его под блузкой и закрепила крошечный микрофон между чашечками бюстгальтера.— Готово, — сказала я. — Ну что? Вперед?Кайсер распахнул передо мной дверцы фургона.— Запомните! — бросил мне в спину Бакстер. — Одно неловкое движение с ее стороны, включайте сирену — и Джон будет там через секунду!— Все будет хорошо, не волнуйтесь.Многоквартирный дом, в котором проживала Лаво, давно не ремонтировался. Как минимум лет тридцать сюда не заглядывали ни кровельщики, ни маляры. И, судя по всему, еще лет тридцать не заглянут. Лестница, ведущая на второй этаж, содрогалась под каждым моим шагом и выглядела на редкость ненадежной. Вцепившись в шаткие перила, я поднялась наверх до двери, которая смотрелась так, словно совсем недавно выдержала вражескую осаду. Звонка нигде не было видно. Я громко постучала и стала ждать. Через минуту услышала за дверью шаги.— Кто там?— Меня зовут Джордан Гласс, я бы хотела поговорить с вами о ваших картинах.Молчание. Затем:— Я вас не знаю. Как вы меня нашли?— Роджер Уитон рассказал.Я услышала лязг замка, и дверь приоткрылась на цепочку. Из полумрака прихожей на меня глянули пронзительные глаза.— Роджер Уитон?..«Ага… попробуй тут угадай, узнала она меня или нет».— Мисс Лаво, вы слышали, конечно, о женщинах, которых похищают из Нового Орлеана на протяжении вот уже полутора лет? Две из них пропали с территории Туланского университета.— Слышала ли я об этом? Да я три месяца уже не выхожу из дому без оружия! А почему вы спрашиваете?— Одна из жертв — моя сестра.Она часто заморгала.— Ой… я вам сочувствую… Но почему вы пришли с этим ко мне?— Я случайно наткнулась на картины — живописные полотна, — на которых были изображены Джейн и другие жертвы похищений. В Гонконге. А люди из ФБР отыскали на этих холстах щетинки от собольих кисточек. А потом выяснилось, что точно такими же пользуются Роджер Уитон и его подопечные.Она на несколько секунд прикрыла рот рукой.— Боже, какой ужас! На картинах были изображены те женщины?!— Да. Обнаженные и в довольно странных позах. То ли они спали, то ли… сами понимаете. Мисс Лаво, я пытаюсь выяснить судьбу своей сестры, и ФБР помогает мне в этом. Точнее, это я им помогаю.— Странно… И они вот так просто взяли вас в свою команду?Разговаривать через порог было неприятно и неловко, но я не раз в своей карьере сталкивалась с ситуациями, когда необходимо было преодолеть чужое недоверие. А еще я свято верила в справедливость неписаного правила: в каком бы положении ты ни оказалась, извлекай из этого максимальную пользу.— Дело в том, что мы с Джейн — так звали мою сестру — близняшки и похожи друг на друга, как две капли воды. ФБР устраивает мне очные ставки с подозреваемыми, надеясь, что кто-то из них — убийца и будет шокирован моим появлением, а значит, выдаст себя.— Это что, я подозреваемая?! — вскричала Лаво на всю лестничную площадку. — Вы это хотите сказать? ФБР устроило вам очную ставку со мной?! Извините, но это же глупо, подозревать учащуюся в совершении серийных убийств только на том основании, что она пользуется какими-то там кистями!— На самом деле никто вас ни в чем не подозревает, но это формальность, от которой ФБР не может отмахнуться. Чтобы выдвинуть лучшую версию, необходимо предварительно проверить и отбросить все остальные.— Вы хотите войти?— Если вы не откажетесь поговорить со мной, я буду вам за это очень благодарна.— А если я откажусь поговорить с вами, мне придется говорить с ФБР, так?— Боюсь, что так.Она тяжело вздохнула, и на мгновение ее лицо исчезло. Зазвенела снимаемая цепочка, и дверь передо мной распахнулась. Боясь, что она вот-вот может передумать, я сразу же переступила порог и прикрыла за собой дверь.Я наконец получила возможность как следует рассмотреть эту женщину и поняла, насколько обманчивы были фотографии. Другая прическа — а сейчас ее роскошные волосы спадали на грудь — совершенно меняла ее облик. Несмотря на то, что в ее роду были черные, кожа отливала такой же белизной, как моя собственная. Но зато глаза чернели, как угли. На ней было цветастое карибское платье почти до пят. Она была красива, безусловно; красива той особенной экзотической красотой, которая часто встречается у мулатов и метисов. Такие красавицы, вероятно, очень ценились в гаремах каких-нибудь индейских вождей или жрецов майя.— Пойдемте в комнату, — позвала она и жестом предложила мне следовать за ней. Мы прошли в крошечную гостиную. — У меня тут, правда, тесновато, но все лучше, чем топтаться в темной прихожей.Мягкий грудной голос, совершенно лишенный произношения, характерного для людей ее племени. Я слышала, что выучить чужой язык может каждый, но избавляются от акцента лишь единицы. И только тяжким многолетним трудом. Лаво это удалось.Я огляделась, ожидая почему-то увидеть повсюду свечи, тяжелые портьеры и ароматические курительницы. Ничего этого не было. Гостиная оказалась светлой и почти без мебели. Лаво усадила меня на небольшой изящный диванчик, а сама опустилась напротив в легкое кресло. Едва она села, как из-под кресла тут же выглянул кот, подозрительно зыркнул на меня и перебрался на колени к своей хозяйке. Лаво положила узкую ладонь ему на спину и принялась почесывать за ушами. В позе и в лице ее не чувствовалось напряжения. Казалось, она готова часами сидеть вот так и ждать, когда я заговорю.Позади нее на стене я обнаружила картину, изображавшую собор Святого Луки на Джексон-сквер. Меня это удивило и несколько смутило. Собор этот рисуют все, он изображен на открытках, почтовых марках и майках, которые бойкие торговцы всучивают на улицах туристам. В какое бы время суток ты ни появился вблизи собора, обязательно наткнешься на десяток-другой начинающих художников, с важным видом создающих свои банальные шедевры. Довольно странно было видеть один из них в квартире действительно одаренного человека, каким, без сомнения, была Талия Лаво, раз она прошла тяжелейший конкурс и попала к Уитону.— Это вы писали? — не удержалась я от вопроса.— Это Фрэнк, — хмыкнула Лаво. — Ради шутки.— Ради шутки?— Я как-то сказала ему, что все художники Нового Орлеана начинают свою карьеру с этого собора. Если ты его никогда не рисовал, не можешь считать себя художником в этом городе. Он выслушал меня, взял мольберт, отправился на Джексон-сквер и провел там четыре часа. Это был спектакль. Вокруг него собралась целая толпа. Студенты, которым посчастливилось там быть, еще долго будут вспоминать тот день.— Да, это на него похоже.— Вы с ним знакомы?— Теперь знакома. Я приходила к нему по тому же поводу, что и к вам.Я вдруг испытала мгновенный приступ неловкости и машинально оправила юбку, опасаясь, что Лаво в любой момент может заметить передатчик или краешек антенны.— А еще к кому приходили?— К Роджеру Уитону и Леону Гейнсу.— Стало быть, меня оставили на десерт? Это хорошо или плохо?— Хорошо. ФБР подозревает вас в наименьшей степени.Она улыбнулась, обнажив два ряда ровных белых зубов.— Ну слава Богу! И как — ваш план сработал? Кто-нибудь выдал себя в вашем присутствии?— Трудно сказать определенно.Лаво кивнула, давая понять, что не настаивает на том, чтобы я выложила ей всю информацию.— Скажите, а вы были близки со своей сестрой?Вопрос застал меня врасплох; впрочем, врать не было смысла.— Не особенно. Принято считать, что близнецы жить друг без друга не могут. Мы являлись скорее исключением из правил. Но все же я ее любила.— Как, вы сказали, вас зовут?— Джордан. Джордан Гласс.— Близняшки Джордан и Джейн… — медленно проговорила она, словно пробуя слова на вкус. — Звучит красиво.— Несмотря на все, что было между нами, на все наши ссоры и размолвки, я очень хочу отыскать ее. Или по крайней мере выяснить, какая участь ее постигла.— Понимаю. Как вы думаете, она жива?— Не знаю. Вы мне поможете ее найти?— Я?! Каким образом?— Просто ответьте на вопросы, которые я задам.Она поджала губы и вздохнула.— Я должна буду рассказать о тех, с кем вы уже встречались? Они мои друзья, и как-то не принято…— Леон Гейнс тоже ваш друг?Она поморщилась и покачала головой.— Можно я буду звать вас просто по имени?— Конечно.— Я не хочу врать вам, Талия. После моего ухода сюда все равно придет полиция. Следователи спросят вас, где вы были в те дни, когда в городе случались похищения. Как думаете, вы сможете предоставить им твердые алиби?— Не знаю. Я очень часто бываю одна.— А три дня назад? После открытия музея?Она вскинула на меня глаза.— В газетах писали, что та женщина… ну, которую нашли в сточной канаве… что это преступление никак не связано с остальными похищениями.— Да, в газетах так писали. Потому что их попросило об этом ФБР.— Вот как?! Значит, похищения не прекратились? И вы думаете… и вы полагаете, что…— Я не строю никаких версий, Талия. Я просто задала вопрос в надежде услышать ответ, который удовлетворит полицию.— Понимаю… После открытия музея я вернулась домой и занялась йогой. Был выходной, но я неважно себя чувствовала и не хотела никуда выбираться.— Кто-нибудь видел, как вы вернулись домой? Может, кто-то звонил вам сюда? Поймите, нужен свидетель, который подтвердит, что вы здесь были.Она опять вздохнула.— Не помню… Кажется, никто не видел. И уж точно не звонил. Я ведь говорю, что часто бываю совсем одна.Я замолчала, не зная, о чем спрашивать дальше.— А вы? — неожиданно поинтересовалась Талия.Мне вдруг захотелось побыстрее переменить тему, но я замешкалась. Только сейчас, сидя на уютном диванчике и глядя на эту женщину, я поняла, что с момента своего возвращения из Гонконга нахожусь исключительно в мужском обществе. Венди я не считала — она на пятнадцать лет моложе меня, о чем с ней говорить? Талия — другое дело. Примерно моего возраста и с жизненным опытом за плечами. Мне вдруг стало уютно в ее компании. Спокойно и комфортно. И не надо думать над каждым словом, готовым сорваться с языка.— Я тоже…— А где вы работаете?— Откуда вы знаете, что я вообще работаю? А может, я домохозяйка.— Нет, вы не похожи на домохозяйку. А еще знаете… Вам не очень-то по душе эти каблуки, видно с первого взгляда. Это у вас такая маскировка, да?Я, не удержавшись, рассмеялась.— Моя сестра была прирожденной домохозяйкой. А я — фотожурналист.— Вы востребованы?— Вполне.Она улыбнулась:— Наверное, это очень приятное чувство. Когда тебя ценят… некая самореализация.— Пожалуй. Но и у вас ведь все складывается более или менее удачно.— Как сказать… — задумчиво произнесла Талия, продолжая гладить кота. — Задавайте свои вопросы. Я постараюсь на них ответить. Но не на все, наверное.— Многие вопросы не мной придуманы, а ФБР. Поймите меня правильно, Талия. Если я не получу ответа на них, ФБР задаст их снова, но уже без меня.— Нет, лучше уж я с вами поговорю.— Почему вы уехали из дома в Нью-Йорк?— Вам когда-нибудь доводилось бывать в округе Тербон?— Доводилось.Мой ответ ее удивил.— Честно?— Я была там в командировке по заданию газеты. Давно.— Тогда зачем вы спрашиваете? Вы же знаете ответ.— Не сказала бы. Тамошние жители — народ небогатый, но, по-моему, они искренне любят то место, где родились и выросли.Талия вздохнула и опустила глаза.— Вы там слишком недолго пробыли, Джордан.— Ну хорошо, оставим это. Почему вы решили учиться у Роджера Уитона?— Вы что, шутите? Это шанс, который выпадает раз в жизни! Меня всегда завораживали его работы, и я даже не могу передать вам, какое счастье испытала, когда он пожелал выбрать именно меня.— Вы ведь подавали на конкурс работы, для которых вам позировали обнаженные натурщицы?— Да… — Она вдруг снова прикрыла ладонью рот, глаза ее широко распахнулись. — Господи, неужели эти мои работы навели вас на мысль о том, что я могу быть причастной…— Не меня, но кое-кого из ФБР. Не переживайте, я уже сказала, что в отношении вас меньше всего подозрений. Скажите, а почему вы бросили эту тему и переключились на бытовые зарисовки?— Я и сама не знаю, как это вышло. Просто отчаялась хоть что-то заработать на обнаженной натуре. Мои картины совершенно не продавались. За все время у меня было лишь три заказа от каких-то мелких бизнесменов, пожелавших украсить свои офисы. Знаете, такие мужики… С одной стороны, им хочется искусства, а с другой, извиняюсь, голых сисек. Ну и в какой-то момент я поняла, что все это не для меня.— Да уж…— А вы видели мои недавние работы? Хоть что-нибудь?— Еще нет. Талия, скажите, вы знаете человека по имени Марсель де Бек?Она на секунду задумалась, потом покачала головой:— Нет, а кто это?— Коллекционер живописи. А про Кристофера Вингейта слышали?— Вроде нет, а что?— Это очень известный торговый агент из Нью-Йорка.Талия даже всплеснула руками.— Ну откуда же мне знать известных торговых агентов из Нью-Йорка! Мы с ними живем в разных мирах. Хотя… Может, когда-нибудь, если мне повезет, он и снизойдет до меня.— Уже не снизойдет. Он был убит несколько дней назад.Она растерялась.— А почему вы заговорили о нем? Он тоже как-то замешан во всем этом? Ну, я имею в виду похищения.— Он продавал те самые картины, на которых были изображены Джейн и другие. Это целая серия. Называется «Спящие женщины».— А можно мне взглянуть на эти картины? У вас есть с собой фотография или что-нибудь такое?— Нет, к сожалению.— Жалко. А вы можете рассказать об этих картинах? Они имеют какое-то отношение к настоящему искусству или так, поделки?— Знатоки говорят, что это исключительно талантливые работы.— А сколько этот Вингейт просил за них?— Последнюю он продал почти за два миллиона долларов.— Не может быть! — пораженно прошептала Талия. — А женщина действительно выглядела мертвой на этой картине?— Увы.— А картину купил, конечно же, мужчина.— Да, японец.— Иначе и быть не могло, вы со мной согласны?— То есть?— Образ обнаженной и мертвой женщины оценивается на рынке в два миллиона. Вы думаете, если бы тот же самый художник написал пейзаж или натюрморт, он продал бы его за те же деньги? Да никогда!— Не знаю…— А я вам говорю! Даже картины Роджера не покупают за такие деньги!— Кстати, они тоже стоят недешево.— Но не столько же… И потом — у него вся жизнь ушла на то, чтобы выйти на этот уровень.— А знаете, вы, пожалуй, правы. Дело в том, что первые картины серии были написаны в абстракционистской манере и не продавались. Но как только сюжеты стали более реалистичными, как только всем стало ясно, что речь идет об обнаженных женщинах, подозрительно похожих на мертвых… Цена разом подскочила до небес.Талия долго молчала. Лицо ее было неподвижно. Глаза широко раскрыты. Как будто она боролась с рвавшимся наружу возмущением и никак не могла его одолеть.— Расскажите о Леоне Гейнсе. Что вы думаете об этом человеке?— Он самая настоящая свинья. Постоянно донимает меня своими грязными приставаниями. Однажды предложил мне пятьсот долларов за то, чтобы я ему позировала. Разумеется, без одежды. А я на это не пойду даже за десять тысяч!— А вы бы согласились позировать за пятьсот долларов Фрэнку Смиту?— Я согласилась бы позировать ему бесплатно, но ему женщины-модели не нужны.— А Роджеру Уитону?Легкая задумчивая улыбка коснулась ее губ. Тут надо быть трижды Ленцем, чтобы разгадать ее смысл.— Роджер никогда не обратился бы ко мне с таким предложением. Он соблюдает жесткую дистанцию. За те два года, что я учусь у него, мы не стали ближе. Думаю, он меня стесняется. Может, я волную его как женщина и он боится показать это. Не знаю. Роджер — очень сложный человек. К тому же… Вы знаете, что он тяжело болен? Он никогда не рассказывает об этом, но в глубине глаз у него всегда таятся боль и мука. Однажды я совершенно случайно заглянула к нему в галерею и увидела, как он застегивает рубашку. Вся грудь в синяках, и этот ужасный кашель… Болезнь уже добралась до его легких. Так что… У него ко мне явно особое отношение, но какое именно — я не знаю. Как я уже сказала, он словно меня стесняется и сам факт моего присутствия приводит его в смущение, которое он пытается скрыть. Наверное, ему приходилось видеть работы студенток, которым я позировала обнаженная.— Талия, скажите, как вы относитесь к сексуальной близости с женщинами?Талия поджала губы и напряглась.— ФБР за мной шпионит?— Нет. Это данные полиции. Неужели вы ни разу не замечали, что за вами установлено наблюдение?— Я видела около дома пару-тройку полицейских, но мне казалось, что они не по мою душу. У нас в доме живут два наркомана…— Они именно по вашу душу. Все-таки скажите хотя бы пару слов о своей ориентации. Она не сама по себе важна. Просто ФБР составляет психологические портреты всех людей, с которыми общается в ходе расследования.Талия долго смотрела в сторону, потом повернулась ко мне и спросила прямо:— А вы думаете, что я лесбиянка?— Да.Она вдруг улыбнулась и откинула со лба длинный локон.— Я бы так про себя не сказала. Я странная. Меня трудно зачислить в какую-то группу. Моя сексуальность столь же сильна, как и у всех нормальных людей, но я ей не доверяю. Мы с ней словно враги. Когда представляется возможность переспать с мужчиной, моя сексуальность подает сигнал моей совести, а совесть говорит: тебе не секс от него нужен, ты его будешь использовать, чтобы потом что-то получить. Вот так я о себе думаю, думаю… и иду за утешением к такой же женщине.— Секс с женщиной — единственное утешение в вашей жизни?— Почему, у меня есть друзья. И среди них попадаются мужчины. А у вас есть друзья?— Как сказать… Меня окружает множество коллег, которые меня понимают, потому что живут точно так же и делают ту же работу. Но можно ли назвать это настоящей дружбой, о которой пишут в книжках? Вряд ли. К тому же я постоянно в разъездах и никогда не задерживаюсь надолго в одном месте. Как же в такой ситуации прикажете заводить друзей? У меня больше бывших любовников, чем друзей.В ее улыбке я увидела сочувствие.— Да, я вас понимаю. К тому же в сорок лет нелегко заводить новых друзей. Дружба не признает условностей, а в нашем возрасте человек обрастает ими с ног до головы — не вырваться. Счастлив тот, кто к этому времени сохранит дружбу хотя бы с двумя-тремя людьми из своего детства.— Я уехала из тех мест, где родилась и выросла. Так же, как и вы. У вас в округе Тербон кто-нибудь остался?— Осталась мать. Она живет все там же. Изредка перезваниваемся, но встретиться не удается. Ей до меня не доехать, а я не поеду туда сама. У вас есть дети?— Нет, а у вас?— Я забеременела в пятнадцать лет. От двоюродного брата. Сделала аборт. Вот и весь мой опыт.Я покраснела.— Я вам сочувствую, Талия… Правда…— Вот поэтому я туда больше ни ногой. Вся моя детская любовь к родным местам в итоге обернулась отвращением, от которого мне уже никуда не деться. Отец развращал меня с десятилетнего возраста, потом к нему присоединился брат. Это было ужасно… Как только я подросла, тут же сбежала, но потом еще долго мучилась. Собственно, так до конца и не пережила. Поэтому как бы хорошо я ни относилась к мужчине, не могу лечь с ним в постель, просто не могу. А с женщиной могу. Да, я лесбиянка, но не по своей воле. Так вышло. Женщины — моя тихая гавань. Мне хочется, правда, хочется, чтобы ситуация изменилась… когда-нибудь… но я не уверена, что это произойдет.— Понимаю вас…Она недоверчиво глянула на меня.— Правда, понимаете?— Да.— В вашей жизни тоже было что-то подобное?— Не совсем это, но… одним словом…Я запнулась. Уши мои горели. Я чувствовала, что Бакстер, Кайсер и Ленц на том конце провода напряженно замерли, не зная, каких откровений от меня ждать. Мне вдруг захотелось сорвать всю эту шпионскую амуницию и выбросить в форточку — стыдно стало перед Талией за весь этот спектакль.— Хотите чаю? — вдруг предложила она.— Меня изнасиловали, — сама не веря тому, что говорю это, сказала я. — Давно. Очень давно.— Подобные раны время не лечит.— Вы правы.— Кто это был? Один из коллег?— Нет. Это случилось в Гондурасе. На границе с Эль-Сальвадором. Во время войны. Это было в самом начале моей карьеры. Меня и еще двух журналистов отправили работать в лагерь для беженцев. Мы разделились, и так получилось, что они уехали оттуда без меня. А мне пришлось возвращаться в город пешком. Одной. Тот грузовик сначала проехал мимо, а потом остановился и сдал назад. В нем были солдаты правительственных войск. Четверо. Трое солдат и офицер. Они улыбались мне, а офицер был очень вежлив. Сказали, что могут подбросить до города. Я не дурочка безмозглая и всегда была очень осторожна, но мне предстояло топать несколько часов кряду. И я рискнула. А они почти сразу съехали с дороги и завезли меня в лес. Далеко. Чтобы никто ничего не услышал. Никто и не услышал, хотя я так орала, что сорвала голос.— Мне безумно жалко, что это с вами произошло, — тихо сказала Талия. — Честно.— Спасибо. Это был настоящий кошмар… Не передать словами… Позор, который не смывается ничем, вы понимаете? Он до сих пор со мной! И еще… я никогда не смогу себе простить…— Позор не на вас, а на тех людях, разве вы не понимаете, Джордан? Мы же с вами взрослые женщины, а не школьницы, не вздумайте ни в чем себя винить!В глазах моих стояли слезы отвращения к нахлынувшим на меня воспоминаниям и… к самой себе.— Я виню себя не за то, что случилось там, в лесу. А за то, что было после. С ними у меня не было ни шанса. Они связали мне руки за спиной, я даже не могла сопротивляться. И наваливались… по очереди… несколько часов кряду… В какой-то момент сознание, слава Богу, оставило меня. Я очнулась утром. У меня все болело, я едва могла пошевелить рукой. Но по крайней мере, уходя, они меня развязали. Я ползла на карачках, ориентируясь по следам от колес. Кое-как добралась до дороги. Вся в грязи и в крови. Прячась за деревьями, плелась вдоль обочины до самого города. Хорошо еще, что мне никто больше не встретился на пути. Мне удалось незаметно пробраться в гостиницу. Я держалась из последних сил, но едва заперла за собой дверь номера, как поняла, что у меня не хватит мужества даже вызвать врача. Мысль о том, что коллеги узнают, повергала меня в ужас. И меня бы немедленно отправили домой. А это бы означало, что я — жертва. Но я не хотела быть жертвой. Это унизительно! Я боялась и ненавидела себя за этот страх. Сидела под дверью номера и тихонько выла, но выйти и заявить о происшедшем не могла. Не могла себя заставить сделать это. А потом еще долго не спала по ночам… все думала о тех несчастных, над которыми эти подонки могли издеваться позже… и только потому, что я тогда смолчала, не донесла на них!Талия прерывисто вздохнула.— Не вы были первой, не вы стали последней. Ни у кого не повернется язык осуждать вас за молчание. Во всяком случае, ни у одной женщины. Как бы то ни было, все это давно кончилось. Тех солдат и в живых-то, наверное, уже нет. Мне кажется, неправильно казнить себя за это. Надо жить дальше. С высоко поднятой головой.— Да, я согласна…— Вы так говорите, но я же вижу, что сердцем в это не верите. А надо, Джордан, надо.— Я стараюсь…— Вам страшно за сестру. Только теперь я по-настоящему поняла, как вам за нее страшно. Вы ведь наверняка думаете, что ей пришлось пережить нечто подобное.— Если не хуже.— Не терзайтесь этими мыслями. Думайте о своих усилиях разыскать ее. А вы делаете много. Очень много. Не знаю, конечно, но мне почему-то кажется, что гораздо больше, чем родственники других жертв.— Я не могу иначе, Талия.— Я знаю. И вы пройдете этот путь до конца, я верю. — Она опустила кота на пол, подошла ко мне и, взяв за руки, заставила подняться с дивана. — Пойдемте на кухню. Я сделаю вам такой чай… закачаетесь! Настоящий, зеленый.— Господи, мне неловко, что я так раскисла. Вы первый человек, которому я осмелилась рассказать… Даже не знаю, что на меня нашло. Ведь мы едва знакомы.Талия положила руки мне на плечи и заглянула в глаза.— А знаете, Джордан…— Что?— Похоже, вы только что обзавелись новым преданным другом.У меня дрогнули губы.— Спасибо…— А теперь на кухню, подружка!Спустя полчаса я с грехом пополам спустилась по шаткой лестнице и вышла на улицу. Из-за угла домой показалась голова Кайсера, и я услышала его шепот:— Сюда.Мне не хотелось сейчас видеться с ним, но выбора не было. Я завернула за угол и почти налетела на него.— Прошу прощения за то, что мы стали невольными свидетелями… — пробормотал он виновато. — Мне очень жаль… И… я вам сопереживаю.— У меня больше нет сил говорить об этом.Я быстрым шагом направилась прочь от дома, так решительно, что Кайсер едва нагнал меня.— Мне неловко вспоминать, как я в вашем присутствии отзывался о поступке Роджера Уитона. Ну, во Вьетнаме… с той девочкой, — сказал он у меня за спиной.Через пару минут нас нагнал фургон и медленно поехал следом.— Чего бы вам сейчас хотелось, Джордан? Только скажите!— Вернуться в гостиницу и принять душ.— Хорошо.— И я не хочу ехать в фургоне.— Отлично, я сейчас поймаю такси. И провожу вас, можно?Я не могла смотреть на него. Знала, что он меня хочет. Но в ту минуту мне это было неприятно. Будило раздражение и злость. Мне не нужны были его объятия и утешения. Меня могла утешить только женщина. Та, которую ФБР подозревало в причастности к похищению моей сестры. Но Талия меня уже утешила, как могла.Фургон наконец обогнал нас и остановился. Задняя дверца распахнулась. Кайсер перекинулся парой слов с Бакстером и вернулся ко мне.— Он вызвал машину. Она подъедет через несколько минут.Я наконец подняла на него глаза.— Талия не узнала меня. Она не видела меня раньше. А значит, не видела и Джейн. Запомните это, Джон.— Хорошо.— Спасибо.

Глава 17В ванной комнате гостиничного номера остатки душевного равновесия меня покинули. Я стояла под струей горячей воды, зажмурившись и закрыв лицо обеими руками, но мне некуда было деваться от страшных видений. Вот Вингейт пытается спасти из огня картину, а на нем уже дымятся башмаки… Вот потные подонки валят меня на землю лицом вниз, чье-то колено грубо давит на позвоночник, а завернутые за спину руки стягивают солдатским ремнем… Вот Марк впивается в мою шею влажным страстным поцелуем… Марсель де Бек, обернувшись от стеклянной стены, скользит по мне странным взглядом…Я пустила воду погорячее и подставила лицо плотному обжигающему потоку. Итак, я повидалась сегодня со всеми подозреваемыми. С умирающим старым художником, с брутальным и похотливым мерзавцем, с утонченным эстетом и циником и с красивой несчастной женщиной. Вчера в моем сердце теплилась надежда, что этот день принесет какие-то результаты. Меня ввела в заблуждение уверенность Бакстера, Ленца и Кайсера. Как и их «улики», и стремительная череда событий, каждое из которых, казалось, приближает нас к разгадке. Я думала, вот пройдет еще немного времени и мы наконец увидим, поймем, обнаружим…Увы.Интересно, о чем теперь думают мои новые коллеги из ФБР? После блистательного провала их замечательного плана? Строят новые гипотезы или намерены и дальше цепляться за старые? Ни один из подозреваемых, увидев меня, не выдал той реакции, которой от него мучительно ждали.Где-то близко раздалась трель звонка. Я не сразу даже поняла, что это телефон, так у меня гудела голова. Отдернув полиэтиленовую шторку, я увидела надрывающийся аппарат на мраморном столике у раковины. Мне с трудом, но все же удалось до него дотянуться и снять трубку.— Да?— Это я.— Кто?— Джон. Джон Кайсер.В его голосе я почуяла явную неуверенность. Очевидно, ему было неловко разговаривать со мной после всего услышанного.— Что случилось?— Ничего, я стою внизу.— Зачем?— Перед тем как большие чины потребуют от нас отчета о проделанной работе, мы встретимся узким кругом. Бакстер, Ленц, Боулс и я. Понимаю, что вы сейчас не в том состоянии, но мне показалось, что вы обидитесь, если мы не предложим вам присоединиться.— Я сейчас в душе… Вы хотите обсудить итоги проведенных допросов?— Не совсем. Бакстер только что звонил. Сказал, что появилась новая информация.— Какая информация?— Он не стал рассказывать по телефону.Честно говоря, после душа я планировала выпить что-нибудь из мини-бара и упасть на постель. Но он прав — я бы обиделась, если бы они меня не позвали.— Дайте мне пять минут.— Пять?— Да.— Хорошо.Он повесил трубку, явно не веря, что женщина, стоящая под душем, способна за такое время привести себя в порядок.Что ж, его ждет сюрприз.Мы собрались в том же помещении, что и в первый раз, — в роскошном кабинете инспектора. Кайсер даже не стал стучать, а сразу открыл дверь и кивком пригласил меня войти. В первую секунду мне показалось, что кабинет пуст. В глаза бросилось поблескивавшее под лучами закатного солнца озеро Понтчартрейн. Вдали маячило несколько треугольных парусов.Войдя и оглядевшись, я увидела, что все уже в сборе. Бакстер, Ленц и Боулс сидели в самом дальнем конце комнаты и негромко переговаривались в ожидании нас. С ними был уже знакомый мне Билл Грэнджер, который, впрочем, как раз уходил. Он пожал Джону руку, а мне по-приятельски кивнул. Встретившись с ним глазами, я поняла, что он уже прослушал запись моего разговора с Талией Лаво.Чудесно.Мы с Кайсером сели рядышком на диван. Напротив на таком же диване сидели Бакстер и Ленц. Боулс пододвинул себе отдельное кресло. Не сказала бы, что все они находились в приподнятом настроении, но и глаз не отводили.— Вы сегодня отлично поработали, Джордан, — первым подал голос Бакстер.— А мне показалось, что с ролью приманки я не справилась.Бакстер посмотрел на Кайсера.— У нас есть сорок минут. Потом соберутся боссы, и я хочу предстать перед ними во всеоружии. Два наших агента на двух разных самолетах везут все материалы, собранные сегодня полицией в ходе обысков, в лабораторию ФБР в Вашингтоне. Абсолютно все — от картин до образцов ДНК. Директор лично курирует расследование, а это значит, что экспертизу проведут в ускоренные сроки. Первые результаты мы получим уже через двенадцать часов, последние — не позже чем через трое суток. Под последними я имею в виду ДНК-анализы.— Через трое суток? — воскликнул Кайсер. — Я считал бы, что нам повезло, получи мы их через три недели!— Я уже говорил как-то, что некоторые из родственников жертв — весьма влиятельные люди. Что ж, нам это только на руку.Бакстер быстро взглянул на меня. Казалось, он рассыплется в заверениях, что пошутил и на самом деле ФБР ко всем делам подходит одинаково ответственно, стараясь разрешить их в кратчайшие сроки. Но… этого не произошло. Спасибо ему, что не держат меня за наивную дуру. Каждый из присутствующих в этой комнате отлично знал, что, если бы все одиннадцать жертв были проститутками или бездомными, в вашингтонской лаборатории никто бы особенно не торопился.— Прежде чем наметить очередные шаги, — продолжил Бакстер, — предлагаю четко уяснить, где мы находимся сейчас. Давайте честно взглянем правде в глаза — сегодняшние встречи не дали тех результатов, на которые мы рассчитывали. Вопрос следующий: почему?— Варианта всего два, — отозвался Ленц. — Первый: никто из этой четверки не замешан в нашем деле. Во всяком случае, не является художником, создавшим «Спящих женщин». В пользу этой версии говорят и заключения наших экспертов-искусствоведов. Они в один голос утверждают, что наши подозреваемые не могли быть авторами злосчастной серии. Второй вариант: кто-то из них узнал Джордан, но сумел это скрыть.— Или сумела… — уточнил Бакстер.— Никто из них не смог бы нас так нагло и изящно обмануть, — возразил Кайсер. — За исключением, может быть, Фрэнка Смита. А тот как раз узнал Джордан, но объяснил это. Поди теперь докажи, что они не могли пересечься на какой-нибудь нью-йоркской вечеринке…Бакстер взглянул на Ленца.— Артур, что думаешь насчет Смита?— Молодой, успешный, талантливый. Уверен в себе. На мой взгляд, он единственный из всей четверки способен на такое.— А как насчет твоего первого варианта? Что никто из них не причастен?— Не забывай, мы не просто так ткнули пальцем в небо. В наших руках оказалась серьезная улика — собольи щетинки. И именно они привели нас к этой четверке, — вместо Ленца подал голос Кайсер. — А уликам я склонен доверять больше, чем субъективному мнению искусствоведов.— Не стоит забывать, что доступ к означенным кистям существует не только у Уитона и его аспирантов, но также и у полусотни студентов, — заметил Ленц. — Что мы с этим будем делать?— Студентов полиция не допрашивала, — сказал Бакстер. — И в силу их возраста, и в силу того, что среди них вряд ли найдется человек, сравнимый талантом с неизвестным художником. «Спящие женщины» — работа высокого класса. Предлагаю не тратить время на студентов еще и по другой причине. Одно дело допрашивать четверых. И совсем другое — пятьдесят человек. На следующий же день вся пресса города раззвонит об этом. Я вообще считаю большой удачей, что этого до сих пор не случилось.— Я тоже обратила на это внимание, — сказала я. — И считаю довольно странным.— Газетчики Нового Орлеана не такие жадные до скандалов, как журналисты того же Нью-Йорка, — сообщил Боулс. — Не знаю почему. Но это факт. Будь я редактором какой-нибудь «желтой» газетенки, уже выпустил бы по этому делу как минимум три номера кряду. С иллюстрациями и обложкой.— Рано или поздно они очнутся, — заметил Кайсер. — И тогда мы не возрадуемся. Роджер Уитон — это имя. Родственники некоторых жертв — тоже. Боюсь, этим заинтересуются не только местные писаки.— И Джордан Гласс известная личность, — сказал Боулс. — К тому же сама журналист.— Ладно, давайте не будем сейчас отвлекаться, — положил конец дискуссии Бакстер. — В полиции мне сообщили, что все подозреваемые легко согласились на анализ крови и биопсию тканей. А ведь если предположить, что кто-то из них стоит за похищением той женщины у автостоянки, он по идее постарался бы избежать этого. Они не идиоты и знают, что кровь и частички кожи под ее ногтями быстро позволят нам вычислить преступника.— Если художник только рисует, а похищает и убивает другой человек, ему нечего бояться биологической экспертизы, — меланхолично заметил Ленц.— Хорошо, но художник не мог не отреагировать на появление Джордан! Так или иначе, но он должен был выдать себя.— Согласен.Кайсер посмотрел на Бакстера.— Дэниел, что ты там говорил мне по телефону?Если бы этот вопрос не задал Кайсер, его задала бы я. Собственно, ради этого я и пришла сюда.— Несмотря на то, что между убийством Вингейта и похищением в магазине «У Дориньяка» прошло всего два часа, — начал Бакстер, — я все же кинул сразу пять агентов на отработку «самолетной версии». Они подняли все регистрационные записи в аэропортах и опросили множество пассажиров, которые находились в воздухе в тот вечер на линии между Нью-Йорком и Новым Орлеаном.— И что?— Спустя час после смерти Вингейта некто заплатил наличными за билет на рейс из Нью-Йорка в Атланту. В Атланте он пересел на другой самолет — прошу заметить, платил опять наличными — и вылетел в Батон-Руж.— Личность установили? — спросила я.Бакстер бросил взгляд на Ленца. Тот откинулся на спинку дивана и, покачивая ногой, менторским тоном сообщил:— Нет, документы оказались фальшивые. Если этот человек — убийца Вингейта, рискнем предположить, что он находился в Нью-Йорке в тот момент, когда вы летели к Вингейту из Гонконга. Убив его, он сразу же вернулся в Новый Орлеан, чтобы предупредить своего подельника. Он мог прибыть сюда спустя всего шесть часов после похищения женщины на автостоянке. Возможно, из нее тоже планировали создать очередную «Спящую». Но события в Гонконге и Нью-Йорке изменили этот план — несчастную убили и подбросили в сточную канаву.Бакстер долго молчал, а потом произнес:— Да, это возможный вариант. Во всяком случае, в нем есть логика. Но мы должны четко понимать — кто бы ни был этот человек, он мог убить Вингейта в Нью-Йорке и, прилетев в Новый Орлеан, принимать какие-то решения в отношении последней жертвы, но не мог ее похитить самолично. Он прибыл в город спустя несколько часов после похищения. Вопрос: кто пришел на автостоянку и похитил ее? Художник?В кабинете повисла недолгая пауза.— Описание внешности этого авиапассажира у нас есть? — спросил Кайсер.— Весьма общее. На вид тридцать пять — сорок лет. Крепкий. Черты лица тяжелые, грубоватые. Одет обычно, как все. Не исключено, что именно этот человек сделал нашей Джордан ручкой на пожаре.— Нейлоновая шапочка?— Да. Но это еще не все. — Бакстер обвел всех строгим взглядом, призывая ко вниманию. — Линда Напп, девчонка Гейнса, которая рассорилась с ним на ваших глазах и которую мы забрали из дома… вернулась к Гейнсу час назад. Поначалу полицейские, приставленные к ней в качестве телохранителей, пытались ее отговорить, но она послала их к чертовой матери. А еще сказала, что подтвердит любое алиби Гейнса. Какой бы день мы ни назвали, она скажет, что они пьянствовали или занимались любовью дома. Вот так, друзья мои.Я живо вспомнила дикую сцену, разыгравшуюся на моих глазах в убогом жилище Гейнса. Как страстно эта Линда ненавидела своего дружка-уголовника в ту минуту, как радовалась, что полиция вытащила ее оттуда… А теперь, выходит, передумала. Вернулась. И готова отстаивать невиновность человека, который каждый божий день лупит ее почем зря и издевается над ней. Я уже сталкивалась с похожими ситуациями. Они меня неизменно ставили в тупик. Я никогда не понимала подобных людей…— Первое похищение произошло полтора года назад. Гейнс и Линда тогда уже были вместе?— Нет, — ответил Бакстер. — Но на первые несколько похищений этот мерзавец тоже нашел себе алиби, назвав имя предшественницы Напп, которая может подтвердить его непричастность к преступлениям. Мы сейчас пытаемся ее разыскать, и кстати, пока безуспешно. Согласно сохранившимся записям о банковских операциях, Роджер Уитон и Фрэнк Смит находились в Новом Орлеане во все дни, когда здесь совершались похищения. Гейнса и Лаво мы через банк отследить не можем, поскольку у них нет кредитных карт. Обоих уже допросила полиция, но твердого алиби у них нет. Ни по одной из означенных дат. Почти все похищения, смею напомнить, совершались в середине недели между десятью вечера и шестью утра.— А вот Смит… — произнес Ленц задумчиво. — Неужели он не назвал ни одного из своих любовников, который мог бы подтвердить его алиби хотя бы на какой-то из случаев?— Никаких имен он полиции не называл, — ответил Бакстер. — Может, просто не хочет впутывать своих дружков в эти дела.— Ну да, не все же готовы открыто признаться, что они гомики! — воскликнул Боулс.— А Хуан? — спросила я, вспомнив смуглого мальчика. — Слуга Фрэнка?— С ним отдельная история, — отозвался Бакстер. — Он пытался улизнуть, но был задержан. Похоже, нелегальный иммигрант. Из Сальвадора.Теперь я поняла, почему при нашей встрече его лицо показалось мне знакомым. Я много времени провела в Эль-Сальвадоре и повидала там много таких мальчишек.— Что еще у нас есть? — спросил Кайсер. — Нам удалось разыскать бывших однополчан Уитона по Вьетнаму? Сокамерников Гейнса?— У меня тут два списка, — показал Бакстер. — Кстати, я хотел именно тебе предложить поболтать с ветеранами и зэками.Пока они совещались и планировали дальнейшие действия, я задумчиво хмурилась, пытаясь понять, что меня беспокоит. Эксперты говорят, что никто из этой четверки не мог быть автором «Спящих женщин»… А собольи щетинки привели именно к ним… Что-то в этом есть. А что именно? Я изо всех сил пыталась собрать воедино ускользающие неясные мысли. Наконец они смилостивились надо мной, оформившись в невероятную догадку.— Есть и третий вариант, — тихо объявила я.Ответом были четыре пары обратившихся на меня глаз.— А именно? — напряженно спросил Кайсер.— Что, если кто-то из этой четверки действительно похищает и убивает женщин, но просто… не знает об этом?Бакстер и Кайсер молчали, потрясенные моей гипотезой, и не скрывали этого, а доктор Ленц как-то загадочно улыбался.— Вы меня слышите?— Что навело вас на эту мысль, дорогая? — осведомился Ленц.— Еще Шерлок Холмс говорил: после того, как ты отбросил все заведомо невозможные варианты, последний оставшийся и будет истиной. Какой бы невероятной она ни казалась на первый взгляд.— С чего вы взяли, что мы уже отбросили все заведомо невозможные варианты? — буркнул Бакстер. — Ничего подобного!— Во всяком случае, с имеющимися пока ничего путного не выходит, — сказал Кайсер. И оглянулся на Ленца: — Артур, по-твоему, в словах Джордан что-то есть?Психолог неопределенно пожал плечами.— Джордан говорит о синдроме раздвоения личности. В жизни такое встречается исключительно редко. Гораздо реже, чем в голливудских фильмах и детективных романах.— За все годы работы в Квонтико я ни разу не сталкивался с подобными случаями, — заметил Кайсер.— Чем вызывается этот синдром? Или с ним рождаются? — спросил Бакстер.— Он является следствием тяжелых нервных переживаний и стрессов, пережитых в детском возрасте и связанных с жестоким обращением или сексуальными домогательствами со стороны взрослых, — сказал Ленц. — Это и только это вызывает в психике человека изменения, которые приводят к появлению у него сего замечательного синдрома.— Что нам известно в этой связи о наших подозреваемых? — спросила я и тут же вспомнила Талию. — Лаво говорила мне, что в детстве подвергалась сексуальному насилию со стороны близких родственников.— Жаль, что остальные ничего похожего не рассказывали, — вздохнул Бакстер. — Детство Уитона вообще покрыто мраком. Стандартная биография и кое-какие, весьма скупые, сведения, которые он сам пожелал сообщить о себе в разных интервью. Разумеется, ни о чем подобном он не вспоминал. Впрочем, есть одна примечательная деталь. Установлено, что его мать ушла из дома, когда ему было тринадцать или четырнадцать. Причины неизвестны. Подробностей никаких. Если предположить, что отец издевался над матерью, логично допустить, что он издевался и над детьми. И если она ушла из дома, то почему не забрала с собой детей?— Надо спросить об этом Уитона, — предложил Кайсер.— А что Леон? — спросила я. — Мне и без всякой стандартной биографии ясно, что его детство было далеко не безоблачным.— Действительно, — заметил Ленц. — Он немало времени провел в тюрьме для малолетних преступников, а это суровая школа, доложу я вам. Но синдром раздвоения личности зарождается в гораздо более раннем возрасте. А получив первый срок, Гейнс уже был вполне сформировавшимся человеком.Я посмотрела на Бакстера.— Мне кажется, вы говорили, что его отец сидел за совращение малолетней. Четырнадцатилетней девочки.— Все точно, — кивнул он. — Думаю, надо копнуть этот пласт прошлого поглубже.— А Фрэнк Смит? — произнес Кайсер. — Что нам известно о его детстве?— Он родился и вырос в весьма состоятельной семье, — заметил Ленц. — Даже если и подвергался там насилию, выяснить это не представляется возможным. В таких семьях умеют хранить тайны. Я постараюсь разыскать их семейного врача, но особых иллюзий, честно говоря, не питаю.На некоторое время в кабинете воцарилось молчание, каждый напряженно обдумывал неожиданно возникшую версию. А потом у Боулса на столе заверещал телефон. Инспектор снял трубку и тут же подозвал к аппарату Бакстера. Тот задал пару вопросов, несколько раз поддакнул, потом, не прощаясь, положил трубку и вернулся к нам. На лице его гуляла странная усмешка.— Что там? — спросил Кайсер.— Хуан только что сообщил полиции, что Роджер Уитон частенько навещал Фрэнка по вечерам и дважды оставался на ночь.Кайсер присвистнул.— Ничего себе…— И еще! — уже не скрывая возбуждения, воскликнул Бакстер. — Хуан слышал, как они ругались. Да так, что стены дрожали!Я тщетно пыталась сопоставить услышанное с образами людей, которых успела узнать лично. Зато доктора Ленца буквально распирало от эмоций.— Боюсь, нам с ними придется повидаться еще разок, — проговорил он внешне спокойно.— Это как пить дать! — согласился Бакстер. — Но под каким предлогом и как нам вести разговор?Ленц неопределенно скривился.— Позвольте мне самой поговорить с Фрэнком? — предложила я, заранее готовая к возражениям и к тому, чтобы решительно отмести их все.Бакстер взглянул на меня, как на назойливую муху.— Одной? Как с Лаво? — спросил он.— Да, тем более, что он меня приглашал, — сказала я. — Уверяю вас, это наш самый верный шанс выудить у него хоть какие-то сведения об этих ссорах.— Ну что ж… Во всяком случае, с Лаво этот трюк сработал. Она ей доверилась, — задумчиво проговорил Кайсер. — Я поддерживаю идею Джордан.Бакстер поморщился и посмотрел на Ленца. Тот пожал плечами.— Понимаю, Дэниел, тебе эта затея не нравится, но Джордан, пожалуй, действительно справится лучше. Во всяком случае, Фрэнк был с ней искренне любезен. Не то что с нами. Пожалуй, это действительно наш самый верный шанс.Бакстер вздохнул и ожесточенно потер коленку.— Стало быть, Джордан, вам и карты в руки.— А мы с Артуром возьмем на себя Уитона, — заметил Кайсер. — Необходимо попросить телефонистов забить их линии помехами. И домашние и сотовые. Мне не понравилось, что в тот раз Уитон успел подготовить Фрэнка ко встрече с нами. Больше рисковать нельзя.— Логично, — проговорил Бакстер. — Начальству сейчас доложим об этом?— А почему нет? Пока они нам не мешали. В конце концов, мы все пашем ради одной цели.— И про синдром раздвоения личности тоже доложим? — усмехнулся Ленц.— Вот уж нет, — проворчал Бакстер. — Это пока наши фантазии, над которыми лишь посмеются. Так что держите язык за зубами. До тех пор, по крайней мере, пока у нас не появятся какие-то доказательства. — Он обернулся ко мне. — И Шерлока Холмса выбросьте из головы.Он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ.— Так, мы все решили? Ничего не упустили?Кайсер поднял руку, совсем как в школе.— Что там с нашим всемогущим «Аргусом»? Ты говорил утром, что ему усложнили программу. Он выдал хоть одно более или менее человеческое лицо с ранних картин серии?— «Аргус» потихоньку приноравливается, — заметил Бакстер, словно оправдывая разведывательный дешифратор. — Но пока никого из новых жертв не опознал.— Кто там на клавишах?— Пара толковых ребят, которых я взял в аренду из контрразведки. Они спецы именно по этой части. Двадцать лет работы за плечами.— Я хочу лично просматривать все, что отныне будет выдавать «Аргус», — сказал Кайсер. — В последние два месяца я столько раз смотрел в лица жертв, что теперь знаю их все наизусть. Каждую черточку.Он виновато посмотрел на меня и тут же отвел глаза.— Патрик, попросишь? — обратился Бакстер к инспектору.Тот кивнул.— Будешь получать копии по электронной почте прямо из Вашингтона. Но имей в виду: ты потратишь на всю эту макулатуру кучу времени.Бакстер сверился с часами.— Пора. Кстати, Джордан, моя просьба соблюдать свое инкогнито остается в силе. Она сейчас даже актуальнее, чем раньше.— Хорошо, я согласна. Вернусь в гостиницу, закажу в номер ужин и лягу спать. Шторы задвину.— А вот этот Марк… Муж вашей сестры… Он будет держать язык за зубами?— Уверена.Бакстер подмигнул мне.— Я уже распорядился, чтобы Венди выделили номер по соседству с вашим. Если что, достаточно просто крикнуть, и она будет у вас через три секунды.Я кивнула. Венди — это, конечно, лучше, чем совершенно незнакомый телохранитель. С одной стороны. А с другой…Бакстер собрал бумаги в стопку и решительно направился к двери. Остальные потянулись за ним, как игроки футбольной команды за своим капитаном. Даже инспектор Боулс, который вообще-то был тут полновластным хозяином. Кайсер подождал меня на пороге.— Так, значит, ляжете спать пораньше? — спросил он.— Да, лягу рано. — Я выдержала паузу. А когда Бакстер, Боулс и Ленц отошли подальше, добавила: — Но необязательно спать. Если что, вы знаете, где меня найти.Он коснулся моей руки, чуть сжал ее и бросился догонять своих. Я проводила его глазами, а потом пошла к лифту, где меня уже поджидала Венди.

Глава 18Я все-таки заснула и далеко не сразу услышала звонок. Телевизор, настроенный на киношный Эйч-би-о, все еще работал. Зажмурившись от яркого света, льющегося с экрана, я потянулась к телефонному аппарату.— Да?— Я внизу.Я живо представила себе его лицо.— А сколько сейчас времени?— Далеко за полночь.— Ого… Это вы так долго заседали?— Полиция провозилась с нашими подозреваемыми, и нас заставили прослушать все записи.Я надавила на висок, чтобы быстрее проснуться.— А дождь все идет?— Уже нет. Вы спали?— Дремала.— Ну… может быть, лучше поспать?В первую секунду я готова была с ним согласиться. Но мне что-то помешало.— Не хочу. Поднимайтесь. Номер комнаты помните?— Еще как помню.— Не захватите мне баночку колы внизу? Мне без кофеина сейчас не обойтись.— Обычную или диет-колу?— А вы сами как думаете?— Обычную, конечно.— Правильно.— Сделаю.Я повесила трубку и пулей метнулась в ванную. Голова гудела, напоминая о пережитых в последние дни стрессах и нескончаемой череде драматических событий. Не включая свет, я наскоро почистила зубы и ополоснула прохладной водой лицо. Несколько секунд напряженно вглядывалась в собственное отражение, мучительно соображая, стоит ли потратить время хотя бы на легкий макияж, но в итоге отказалась от этой идеи. Если я не понравлюсь ему такая, какая есть, придется как-нибудь обойтись в этой жизни без него.Впрочем, с ночной сорочкой — сплошь в идиотских кружевцах и бантиках — необходимо было что-то делать. Уж как я ненавидела все эти девчачьи клубы Юга, которыми мне постоянно тыкала в нос Джейн, а выглядела сейчас, как самый примерный из членов. Когда девушка из ФБР, прикупившая мне целый гардероб казенных вещей, хвасталась своими приобретениями и я увидела, как бережно она извлекает из целлофанового пакета это кружевное страшилище, то сначала решила, что она хочет надо мной тонко посмеяться. Конечно, я ошиблась. Скорее всего, точно такая же ночная сорочка висела у девушки в домашнем шкафу. Ну, как бы то ни было, я быстро ее сбросила и облачилась в джинсы и футболку.Кайсер постучал в дверь еле слышно, памятуя о близком соседстве бдительной Венди. Я сначала предусмотрительно глянула на ночного гостя в «глазок» и только потом отперла дверь номера. Он вошел, улыбнулся и продемонстрировал две банки колы. Одну из них тут же откупорил и протянул мне.— Спасибо, Джон. — Я сделала большой глоток, обжегший мне гортань. — Устали?— Не то слово.— Что-нибудь прояснилось за вечер?Он чуть поморщился.— Да не особенно.— Как вы думаете, Уитон и Фрэнк — любовники?— Не представляю, что еще могли бы означать эти их ночные посиделки.— Ну почему… Может, они спорят об искусстве.— Интуиция подсказывает мне, что высокие материи здесь ни при чем.— Честно говоря, моя интуиция подсказывает мне то же самое. Послушайте, мне показалось, что на допросах Ленц постоянно гнет какую-то свою линию, игнорируя вопросы, которые задаете вы. Почему?— Увольняясь из ФБР, он тешил себя иллюзиями, что его будут долго помнить. И ошибся. И обиделся. Сейчас он хочет всем доказать — а прежде всего самому себе, — что нынешнее поколение агентов ФБР в подметки не годится старым зубрам вроде него.— Кстати, когда я высказала гипотезу о раздвоении личности, он не удивился. Словно и сам об этом думал.— Он сделал вид, что не удивился, — веско заметил Кайсер.— А что вы скажете по этому поводу?— Мне ваша гипотеза не по душе. Трудно представить психически больного человека — а это ведь разновидность тяжелого психического заболевания, — который похищает женщин одну за другой, не оставляя ни малейших следов, да еще и рисует как Рембрандт. Какая-то фантастика, вы уж меня простите… Впрочем, гипотезу надо проверить. Обязательно. А для начала мы попробуем выяснить, кто из них троих подвергался сексуальному насилию в детстве. Талия уже сама все рассказала. — Он наконец сделал хороший глоток из своей банки и вдруг усмехнулся: — Мы что, так и будем говорить о делах ночь напролет?— Согласна, давайте закругляться.Я отошла к окну и отдернула занавески. С четырнадцатого этажа открывался неплохой вид на озеро. Не лучше, чем из окна инспектора Боулса, просто другой. Ночью озеро казалось морем пролитой нефти, разрезанной тонким жалом подсвеченного моста, уходившего на север и терявшегося вдали. Я вернулась от окна и присела на краешек постели. Кайсер тем временем скинул пиджак, бросил на спинку стула и сел напротив меня — в двух шагах. Я невольно разглядывала опоясывавшую его оружейную сбрую, увенчанную небольшой кобурой.— Так о чем поговорим? — спросил он.— О чем вы сейчас думаете? — поинтересовалась я в ответ.— О вас. О тебе, — улыбнулся он.— Почему ты думаешь обо мне?Он покачал головой.— Кабы знать… Есть такая примета: если ты что-то потерял, то лишь выбившись из сил в поисках пропажи и плюнув на все, внезапно ее обнаружишь.— Знаю такую. Но бывает, что когда ты находишь эту вещь, она тебе уже не нужна.— Это нужно всем.— Ты прав. — Я почувствовала, что краснею, голова приятно кружилась, по всему телу разлилось тепло, будто я пила коньяк, а не колу. Я была готова к следующему шагу, и все же что-то меня еще удерживало. Я вновь отхлебнула из банки. — Я уже рассказывала тебе, как печально складываются мои отношения с мужчинами… которые искренне уверены, что хотят меня… а при ближайшем рассмотрении все выходит по-другому.— Я помню.— Теперь жду подобной откровенности и от тебя. Мне кажется, ты верный человек. И меня удивляет, что вы расстались с женой. Почему это случилось?Он вздохнул и отставил колу, словно боялся ненароком выронить банку.— Дело не в том, что я тогда с головой закопался в работу… Хотя именно закопался. Если бы я был врачом или инженером на ночных дежурствах, она бы не возражала. Тут другое… То, что я каждый день вижу по работе, не расскажешь дома за ужином. Знаете, такие тихие уютные вечера в семейном кругу, столь ценные для пресловутых нормальных людей? Жена была из таких. Я — другой. Когда у меня стало слишком много работы, мы утратили общий язык. Я приходил домой после восемнадцатичасовой гонки за детоубийцей, а она стояла посреди гостиной и, заламывая руки, сокрушалась, что занавески не подходят по цвету ковру. Я пытался намекать на обозначившиеся в наших отношениях сложности. Бесполезно. Однажды все выложил начистоту. Она оказалась к этому не готова. Да и кто оказался бы готов? Потрясение было таким сильным, что включившийся в ее мозгу защитный механизм немедленно вычеркнул все это из памяти. И меня в том числе.— Ты обижен на нее?— Нет. У нее сработал инстинкт самосохранения. Страшные вещи происходят в нашем мире, Джордан. Лучше не знать о них. Здоровее будешь. Ничего не видеть и не слышать. Потому что только дашь слабину, и вот они уже у тебя в мозгу и никогда — никогда — их оттуда уже не вытрясешь. Да что я тебе объясняю, ты сама все знаешь лучше меня. Тоже всякого повидала…— Я тебя хорошо понимаю. Особенно про тихие семейные вечера. Я о них много мечтала. А в какой-то момент трезво спросила себя: а будет ли в твоей жизни хоть один? Тяжело увязать в сознании семейную идиллию с моими фотографиями. Хотя на них изображена лишь сотая доля того, что мне пришлось увидеть.Кайсер поймал мой взгляд, и я чуть не прослезилась. Давно не видела в чьих-то глазах, устремленных на меня, столько тепла и сочувствия. Мы молча смотрели друг на друга, пауза затягивалась.— И вот мы тут… — наконец пробормотал он. — Два бракованных товара.Женщина не ложится в постель без причины. Не скажу, что он вскружил мне голову. Или возбудил до крайности, Но у нас установился контакт. Настолько редкая вещь для меня, что я уж и не верила в его возможность. И контакт этот установился еще в нашу первую встречу — когда мы ехали на моем «мустанге» вдоль кромки озера, а он смотрел на небо… И мне хотелось, страшно хотелось усилить этот контакт, чтобы уже никогда не потерять. И еще одно… Работа у Джона Кайсера, действительно, врагу не пожелаешь. Он столько в жизни повидал разного… и тем не менее остался нормальным человеком. Не обозленным, не дерганым, не одержимым жаждой мести… Это большая редкость.Я никогда не искала у мужчин защиты. А тут вдруг поняла, что, пока я буду с Кайсером, он меня в обиду не даст.— Но мы не допустим, чтобы нас уценили… — эхом отозвалась я.— Ты хочешь детей? — спросил он.И я вдруг сразу вспомнила своих племяшек. И их отца, который все испортил…— Хочу.— Сколько тебе? Сорок?— Ага. Времени остается все меньше.— Ты хотела бы все устроить, как Джоди Фостер? Найти донора и…— Ну нет. Тут мы с Джоди не совпадаем. А тебе хочется детей?— Еще как, — улыбнулся он и вдруг подмигнул мне.— Сколько?— По одному в год за пять-шесть лет.У меня екнуло сердце.— Стало быть, я в конкурсе не участвую…— Шучу. Двоих хватит за глаза.— Двоих? Ну… это еще можно попробовать.Мы снова помолчали.— Слушай, Джордан, сколько можно болтать?— Следствие стресса. Чего-чего, а этого добра нам обоим хватает. Кстати, не мной подмечено, что стресс сближает людей. Порой даже сильно сближает. Правда, ненадолго… Когда стресс уходит, уходит и порожденная им близость. Как думаешь, это наш с тобой случай?— Ни в коей мере. Я переживал стрессы и раньше. И гораздо более сильные, да простит меня твоя сестра. Но не лез с горя под первую же попавшуюся юбку.— Это добавляет тебе очков в моих глазах… — Я напряженно смотрела на него, пытаясь угадать, как он отреагирует на мои следующие слова: — Может, нам стоит провести эту ночь вместе? Раз уж начали… А утром, если мы еще сможем смотреть в глаза друг другу, будет видно…Он не выдержал и рассмеялся.— Господи, Джордан! Ты сама это предложила, я ушам своим не верю!— Я не в том возрасте, чтобы ждать милостей от природы, — сказала я и вдруг покраснела. Фантазия услужливо подбросила мне картинку: агент Венди Трэвис в соседнем номере прижала к уху стакан и приставила его к стене, как стетоскоп, жадно ловя каждый звук, доносившийся из нашей комнаты. — Но предупреждаю: если тебе просто хочется развеяться, лучше постучи в соседнюю дверь. Не прогадаешь.Его улыбка исчезла.— Куда мне было надо, я уже постучал.Не поднимаясь с кровати, я подалась к нему навстречу.— Мы сумасшедшие…— Нет, мы нормальнее многих.— Ты уверен? — Я провела пальцем по его губам. — Тогда чего же мы медлим?— Я думаю…— О чем?— Чем пахнут твои волосы. — Он коснулся моих волос, и мне не хотелось, чтобы он убирал руку. — И каковы твои губы на вкус…— Подозреваю, что это не все вопросы, на которые ты хотел бы получить ответ.— Ты угадала… Знаешь, если этот бесконечный разговор расценить как прелюдию… то мы с тобой довольно бестолковые ловеласы.— Мы не бестолковые, но не такие, как все.— А какие?— Немного странные… Слушай, хватит слов. Пожалуйста, обними и поцелуй меня.Он взял меня за руки и потянул с постели. Я ждала поцелуя, но его все не было. Он привлек меня к себе, и я почувствовала, что прелюдии — какими бы они ни были — закончились. Моя кожа горела, и по ней пробегали мурашки. Мне хотелось взять его руку и положить себе на грудь, но он уже сам сделал это. И не просто положил, а чуть сжал. Как хорошо… Как хорошо, что он догадался прийти ко мне… Как хорошо, что я услышала его звонок…Наконец он наклонился к моим губам и коснулся их легким поцелуем. Сердце пропустило удар, а затем застучало быстрее. Я знала, что именно так и отреагирую на его поцелуй. Как славно, что предчувствия меня не обманули.— Сколько у нас времени? — шепнула я.— Вся ночь.— Волшебно…Губы мои раскрылись, и в нашем новом поцелуе была уже настоящая страсть.— Джордан, я…— Не говори ничего. Лучше я скажу, раз начала…— Я слушаю.— Давай немедленно займемся любовью!Он улыбнулся и подхватил меня на руки. Совсем как в ковбойских фильмах. Я думала, что он меня уложит на постель, но он понес меня в ванную.— После душа я буду гораздо меньше походить на грязное животное и понравлюсь тебе больше, — пробормотал он.— Только не после душа, а во время… — отозвалась я.Он посадил меня на край ванны и включил воду.— Черт, забыл снять…Джон ловко расстегнул свою оружейную сбрую, и на полочку легла кобура с маленьким револьвером. Вид огнестрельного оружия несколько меня отрезвил, поэтому я четко расслышала его следующие слова:— Кстати, это тебе. «Смит-вессон» тридцать восьмого калибра. Легкий, как перышко. Ты умеешь пользоваться оружием?— Умею.— Нет, здесь ему не место, отнесу в комнату.Он бросил пистолет на журнальный столик около постели и быстро вернулся.— Знаешь, чем меня всегда подкупали американские гостиницы? — спросила я.— Чем?— Можно пользоваться водой без ограничений. Сколько ее ни льется, вся твоя. Ты только представь — принимать душ два часа кряду!— Когда-нибудь приходилось?— И неоднократно, можешь мне поверить. Когда я возвращаюсь в Штаты с какого-нибудь Ближнего Востока, то откупориваю бутылку белого вина и лежу в ванне, пока не окоченею. Однажды даже заснула.— Что ж… Позволь мне рассмотреть тебя, прежде чем ты превратишься в сосульку.Он стянул с меня майку и скинул рубашку. На сей раз я впилась в него поцелуем первая. Прервав его через полминуты, он шепнул:— Вода готова.Я быстро сняла джинсы, наслаждаясь собственным бесстыдством, и ступила в ванну. За спиной раздался прерывистый вздох. Я обернулась.— Ты очень красивая, Джордан…Я видела по его лицу, что это не просто комплимент.— Это потому, что я с тобой.Он быстро разделся и присоединился ко мне. Я была в душе всего пару часов назад, но испытала такое удовольствие от соприкосновения с потоками горячей воды, словно только что вернулась из очередной командировки. Все тело пронзали иголочки, голова сладко кружилась, рядом со мной был желанный мужчина и держал меня в своих объятиях… Смеясь, мы неторопливо намыливали друг друга. Сначала спины… Потом повернулись друг к другу лицом, и стало гораздо интереснее…Я обняла его за талию и прижала к себе, ощущая его желание…— У меня давно этого не было, — шепнула я.— У меня, наверное, дольше.— Значит, Венди была права.— Венди?!— Она говорила, что за тобой увиваются все женщины, но ты не обращаешь на них внимания.— А знаешь, что мне нравится в американских гостиницах?— И что же?— Здесь высокий душ, и мне не приходится сгибаться в три погибели.— Значит, ты не любишь кланяться… Как же ты будешь целовать меня? Я имею в виду не губы, а все, что ниже?Он рассмеялся и, склонившись, прикоснулся нежным поцелуем к моей левой груди. Едва я почувствовала его влажный язык на своем соске, как все тело будто прошибло током. Решив не оставаться в долгу, я провела ладонью по его напрягшемуся члену и чуть сжала головку.— Тебе сладко?Ответом был приглушенный стон.— Это только начало…Он медленно исследовал мое тело поцелуями, одной рукой обнимая за талию, а другой скользя от груди вниз по животу… Я закрыла глаза, отдавшись его ласкам и чувствуя нарастающее возбуждение. Он провел языком по моему плечу, шее, подбородку, и наши губы вновь слились в поцелуе…Резкий дребезжащий звук мгновенно отрезвил нас.— Что это было? — тихо спросил он. — Пожарная тревога?— Всего лишь телефон.— Кто может звонить сюда среди ночи?— Ставлю пять долларов на Венди.Звонок, искаженный шумом льющейся воды, не унимался. Кайсер еще несколько секунд молча ждал, словно умоляя его заткнуться. Потом поморщился:— Похоже, тебе придется снять трубку, черт бы его побрал, кто бы это ни был!Я отдернула занавеску, наскоро вытерла руки полотенцем и, перегнувшись, сняла трубку.— Да?— Джордан, это Дэниел Бакстер.— Бакстер, — одними губами сообщила я Джону и рывком перекрыла воду. — Что-то случилось?— Слушайте, э-э… Джон там рядом?— Секунду, только выключу телевизор! — Я закрыла трубку ладонью. — Он хочет поговорить с тобой.— Наверное, у меня отрубился сотовый.— Или мы его не услышали. В любом случае Бакстер знал, где тебя искать.Джон пожал плечами.— Он не такой тупой, каким кажется.— Хочешь, я скажу, что тебя нет?Он покачал головой и взял у меня трубку.— Слушаю, босс.С каждой секундой Кайсер хмурился все сильнее. На лбу пролегла глубокая морщина.— Когда? — коротко спросил он. И в эту минуту я поняла, что наступившую ночь нам не суждено провести вместе. По крайней мере в постели. Потому что случилось нечто ужасное. — Хорошо, я выезжаю. Да. Я оставлю с ней Венди.Он повесил трубку и задумчиво глянул на меня.— Ну что? Что? — спросила я нетерпеливо, борясь со страхом. — Они нашли тела? Они нашли Джейн?— Нет. — Он сжал мои руки. — Талия Лаво исчезла. Дэниел полагает, что ее могли похитить.К горлу подкатил комок.— Талия?! — растерянно пролепетала я. — Но она же находилась под наблюдением.— Она скрылась. Сделала это намеренно и весьма изящно.— Что?!— Он не распространялся о подробностях по телефону. Мне придется сейчас туда поехать. Черт возьми, почему он выбрал именно ее?Мысль лихорадочно заработала в поисках объяснений, но тут я осознала только что оброненные слова Джона.— Тебе придется поехать?! Оставишь со мной Венди?!Я боялась услышать ответ. Знала: если он сейчас сухо и спокойно начнет объяснять, что не возьмет меня на совещание, поскольку я там буду нежелательным гостем для кого-то из присутствующих, что для меня и для него будет спокойнее, если я останусь здесь под надежной охраной… Если он так скажет, все будет кончено. Губы и грудь — все. Точка.Словно прочитав мои мысли, он после секундного колебания бросил:— Хорошо, одевайся.Но мы не шелохнулись. Так и стояли в ванне друг против друга. С нас стекала вода, и становилось прохладно. Звонок Бакстера оказался важным. Но оттого не менее неуместным. Я понимала, что может пройти еще бог знает сколько времени, прежде чем мы вновь останемся одни.— Ты как? — тихо спросил он, коснувшись ладонью моей щеки.— Не знаю. А ты? Ты в состоянии все отложить… до лучших времен?Он кивнул, но я знала — в душе ему так же обидно, как и мне.— У нас есть минута?Он опять кивнул.— Тогда не шевелись.На полочке у раковины лежали гостиничные одноразовые пакетики с жидким мылом, шампунем, бальзамом и лосьоном для тела. Я взяла лосьон.— Это не в моих правилах, — шепнула я. — Но ты мне потом за это заплатишь.Я взяла его напрягшийся член в ладонь, и с его губ сорвался прерывистый вздох. А через несколько секунд он уже забыл о Бакстере. А я вдруг вспомнила Талию… несчастную и красивую, то ли лесбиянку, то ли нет… Мне стало жалко ее и страшно. В юности она вынуждена была бежать из родных мест, спасаясь от самого ужасного из насилий — семейного. А теперь, возможно, оказалась в руках человека, лишенного жалости… Не оставляющего следов… И вряд ли мы с ней увидимся снова…Оперативный штаб ФБР, в котором мне до сих пор не доводилось бывать, являлся сердцем всего расследования. Он был огромен — как минимум три тысячи квадратных футов — и весь заставлен одинаковыми рабочими столами, будто финансовая биржа. Повсюду были компьютеры и телефонные аппараты, причем на некоторых виднелись красные таблички: НЕ ЗАЩИЩЕН ОТ ПРОСЛУШИВАНИЯ.Джон оставил Венди за дверью, а меня завел внутрь. В дороге мы едва ли перекинулись с ней парой слов. Джон пытался было разговорить девушку — не получилось. Я поймала себя на том, что мне ее жалко. Впрочем, Венди по крайней мере в безопасности, а вот Талия…Едва мы переступили порог зала, как на нас обернулись два десятка озабоченных лиц. Никто не проронил ни звука, но во взглядах читался невысказанный вопрос: «Какого черта она тут делает?» Впрочем, у каждого было много своей работы и мне не пришлось идти между рядами, как приговоренному солдату сквозь строй.На дальней стене зала размещались большие экраны. Ну в точности как на бирже. Или в Центре управления полетами. На каждом из них были изображены дома четверых наших подозреваемых и еще университетская галерея. Я подошла поближе и увидела одинокую машину, проследовавшую мимо особняка Фрэнка Смита. Господи, я-то думала, что это фотографии, а это была видеосъемка в режиме реального времени! Слева от экранов я увидела часы со множеством циферблатов. Своего рода хронограф расследования, который фиксировал время любого события, связанного с нашим делом, будь то перемещения подозреваемых, их телефонные звонки и так далее. Да, кто бы мог подумать, что похищение одинокой и никому не нужной женщины привлечет к себе столько внимания… У меня на секунду возникло ощущение, будто я нахожусь в штабе Большого Брата из оруэлловского «1984».— Так вот, значит, как это выглядит, — пробормотала я. — А где Бакстер и Ленц?— Вот он я, собственной персоной, — услышала я за спиной знакомый голос.— И я, — прозвучал следом голос Ленца.Оба сидели за мониторами компьютеров. У Бакстера был вид человека, который не спал как минимум трое суток кряду и был застигнут мной в процессе установления этого рекорда, достойного быть увековеченным в Книге рекордов Гиннесса. Темные тени под глазами превратились в еще более темные мешки. Кожа отливала тюремной бледностью. Когда мы подошли, он бросил на Джона недовольный взгляд, но вслух мое присутствие в зале не оспорил. Доктор Ленц выглядел совсем иначе. Он был в другом костюме и явно успел подремать пару-тройку часов. Не удивлюсь, если он плотно отужинал в роскошном ресторане «Виндзор корт».— Как ей удалось уйти? — спросил Джон.— А я сейчас покажу, — хмуро бросил Бакстер.Он подошел к оператору, обслуживавшему один из экранов, и перекинулся с ним парой слов. Тот кивнул. Экран погас, затем вспыхнул вновь. Мы увидели многоквартирный дом, в котором снимала жилье Талия. Съемка велась ночью, и видно было плохо. Дождь еще шел. Дверь подъезда хлопнула, показалась одинокая женщина в широкополой шляпе и с зонтом. Она сразу же направилась к белому «ниссану сентра», припаркованному у обочины дороги.— Это Эн Дигс, — сообщил Бакстер, — ее соседка по этажу.Машина резко тронулась с места, но, проехав несколько метров, вдруг опять прижалась к тротуару. Эн Дигс вышла из нее и торопливо направилась обратно к подъезду, словно неожиданно вспомнила, что позабыла дома нечто нужное. Не прошло и минуты, как она вновь появилась, села в машину и благополучно уехала.— А вот это была уже Талия Лаво… — мрачно сообщил Бакстер.— Она подговорила соседку? Невероятно! — прошептал Джон.— Лаво ждала в подъезде. Им даже не пришлось меняться одеждой. Достаточно было передать лишь шляпу и зонтик. В итоге Лаво сбежала, а Дигс еще какое-то время посидела в ее квартире и посмотрела телевизор.— Но зачем? Зачем она так поступила? — воскликнула я.Снова обернулось несколько людей. Очевидно, в этом зале было не принято повышать голос.— Накануне вечером Лаво позвонила одной своей подружке из университета и договорилась встретиться в одиннадцать. Подружка живет на Лейк-авеню, на границе Нового Орлеана и округа Джефферсон. Когда Лаво не объявилась и к полуночи, подружка позвонила в полицию, а те уже нам.— Подружка рассказала, что ждала Лаво на чай. Эдакие женские посиделки, — заметил Ленц. — Но одним чаем, боюсь, дело у них не ограничилось бы. Полагаю, Лаво обманула нас специально, чтобы прикрыть свою подружку.— Не обязательно, — возразил Джон. — Лаво могла быть связной у художника. Визит Джордан и ее вопросы могли напугать Талию до такой степени, что она наплевала на осторожность. Она могла нарочно договориться о свидании с той женщиной, чтобы это выглядело ее прикрытием и мы подумали, будто ее похитили.Бакстер хотел что-то сказать, но я его опередила:— Пока вы не возьмете в свою команду хотя бы одну женщину, так и будете пугать друг друга детскими страшилками и не видеть очевидного!— Не понял? — удивился Ленц.— Как все мужчины, вы склонны раздувать из мухи слона. Заработались, черт бы вас побрал, и городите всякую чушь! Я возвращаюсь в отель. А вам говорю: пока вы городите свои версии — одна бредовее другой, — вы Талию Лаво не найдете.— Джон, — сказал Бакстер, — это не догадки Артура, а утверждение. Лаво обманула нас ради того только, чтобы прикрыть свою подружку. У них были серьезные отношения, и довольно длительные. Нам удалось выяснить, что эта подружка тщательно скрывала свою сексуальную ориентацию. И только страх за Лаво заставил ее открыться. Она, кстати, обеспечит Талию железным алиби не только на день похищения женщины с автостоянки перед магазином «У Дориньяка», но еще по крайней мере на пять других дат.Слезы внезапно выступили у меня на глазах, и предательски задрожал подбородок. Я зажмурилась, пытаясь справиться с собой.— Хорошо, прости… — тихо проговорил Джон. — Я всегда готов предполагать худшее. Это многолетняя привычка, от которой мне уже не избавиться.— А ты постарайся…Бакстер и Ленц молча наблюдали за этой сценой, пораженные то ли моими слезами, то ли словами, обращенными к Кайсеру…— Хорошо, — проговорил он.— Я, пожалуй, пойду.Голос Бакстера настиг меня у самых дверей:— А что бы вы сделали, Джордан? На нашем месте?Я будто запнулась. Обернулась к ним, но назад не пошла.— Предположила бы самое очевидное. Один из наших подозреваемых преследует Талию с самого начала. Наш визит выбил его из колеи, заставил сорваться. Он теперь знает, что его разоблачение — лишь вопрос времени. Понимает, что терять ему нечего. И решает на прощание исполнить свои давние желания в отношении Талии.— Мы следим за всеми троими, — возразил Ленц. — Круглосуточно.— За Талией вы тоже следили.Бакстер вздохнул.— Фрэнк Смит находился в ресторане в тот момент, когда Талия вышла из подъезда. И еще долго там просидел. Это не он.— Уитон? Гейнс?— Гейнс заперся в своей хибаре на Фререт-стрит. Кстати, наши эксперты облазили весь его фургон сверху донизу и ничего не нашли. Ни крови, ни волос — ничего. Такое ощущение, что фургон только что привезли из химчистки.Джон прищелкнул языком, словно говоря: «Это свидетельствует не в его пользу».— А Уитон? — спросила я.— Уитон дни напролет проводит со своей картиной, безвылазно торчит в университетской галерее.— Кстати, а как с моей теорией естественного освещения? Вы уже провели аэрофотосъемку всех подходящих садов и двориков в городе?— У нас возникли с этим объективные сложности, — покачал головой Бакстер. — Площадь города превышает двести квадратных миль. Домик художника или убийцы может находиться где угодно. Его могли оформить на подставных лиц. Даже если мы найдем подходящий сад, нам вряд ли удастся повесить его на одного из наших подозреваемых.— Художник не станет уезжать далеко всякий раз, когда ему захочется написать новую картину из серии. Человеку несвойственно взваливать на себя лишний труд и неудобства. Отвести подозрения от собственного жилья — это да. Но забираться слишком уж далеко от него — вряд ли.— А ведь верно! — подал голос долго молчавший Ленц. — Браво, Джордан.— Уитон и Гейнс живут поблизости от университета. Фрэнк Смит — на окраине Французского квартала. Почему бы не провести аэрофотосъемку этих мест и прилегающих окрестностей? И захватить попутно проспект Садов. Получив на руки гору снимков, мы их отсортируем, выделив неприметные, обнесенные стенами дворики и сады, где художник вполне мог бы создать все эти картины, не испытывая недостатка в естественном свете.— Гляньте на Новый Орлеан с вертолета, — посоветовал мне Бакстер. — Хоть разок. Здесь такая буйная растительность, что вы и половины города не рассмотрите из-за густых крон.— Господи, тогда обзаведитесь планами архитектурной застройки города! — воскликнула я. — Перетрясите все бумаги о собственности! Наверняка обнаружится ниточка, которая приведет нас к одному из подозреваемых!Бакстер окинул суровым взглядом зал, и несколько любопытных голов мгновенно спрятались за мониторами компьютеров.— Все делается, Джордан, не надо так волноваться, — проговорил он негромко. — Еще бы выяснить, какого черта Уитон наведывался к Фрэнку Смиту по вечерам…— Завтра мы это узнаем, — сказал Джон уверенно. — А пока расходимся?Я видела по его глазам, что он хочет вернуться в отель вместе со мной. И готова была простить его сумасбродную версию в отношении Талии Лаво. Но у Бакстера имелись свои планы.— Джон, возьмешь на себя руководство вертолетами, которые ведут аэрофотосъемку. Если приступишь прямо сейчас, утром уже получишь первые снимки.Джон не стал спорить с Бакстером, хотя понимал, что тот вполне мог найти для этой работы другого человека. Он лишь устало кивнул, глянул на меня и виновато пожал плечами.— Когда мы снова пойдем к Смиту и Уитону? — спросила я.— Мы встречаемся здесь в восемь утра, — отозвался Бакстер. — Агент Трэвис отвезет вас, мисс Гласс.Он уже не называл ее «Венди» в моем присутствии. Бакстер, старая лиса, явно почувствовал, что между мной и Джоном что-то произошло.— В восемь так в восемь…Мне вдруг захотелось чмокнуть Джона в щеку на виду у всех. И стоило трудов удержаться. Возможно, он был к этому не готов.— Если хотите чего-то добиться аэрофотосъемкой, — небрежно бросила я Бакстеру, — задействуйте для начала термокамеры. Кирпич и камень гораздо холоднее листвы. Так вы отсеете зерна от плевел. А утром снимите все то же самое в инфракрасном свете, чтобы насытить данные термосъемки деталями. В девять двадцать солнце поднимется над горизонтом примерно на тридцать градусов, а облачный покров будет еще не так мешать. Это наилучшее время для чистовой съемки.Они, пораженные, переглянулись.— Спокойной ночи, ребята, — помахала я им рукой и скрылась за дверью, где меня поджидала Венди.

Глава 19Утром, едва выглянуло солнце, над Новым Орлеаном, накануне обмытым обильным дождем, поднялся туман. Воздух стоял тяжелый и влажный, на лицах даже легко одетых людей выступал пот. Я проснулась от звука надрывавшегося телефона. Сняв трубку, узнала, что доктор Ленц все-таки хочет, чтобы я присутствовала при втором допросе Роджера Уитона. Я ума не могла приложить, с чего вдруг, но, разумеется, сразу согласилась. У парадного крыльца штаб-квартиры толпились журналисты. В утренних теленовостях шериф округа Джефферсон сообщил общественности, что его ведомство в тесном сотрудничестве с ФБР выявило ряд лиц, подозреваемых в причастности к непрекращающимся похищениям женщин в Новом Орлеане. Попутно он рассказал о последнем случае — с Талией Лаво, — и в городе поднялась очередная волна паники.На сей раз мы отправились для разговора с Уитоном не в университетскую галерею, а припарковались на Одюбон-плейс — по соседству со студенческими общежитиями, — где Роджер Уитон жил со времени приезда в Новый Орлеан. Одюбон-плейс считалась почти столь же престижным местом, что и Сен-Шарль-авеню, с которой пересекалась. Все дома здесь имели длинные подъездные аллеи с будками и массивные железные ворота. Роджер Уитон занимал особнячок какого-то именитого профессора, уехавшего работать за рубеж. Выглядел он внушительно, а принимая во внимание его расположение, тянул как минимум на два миллиона долларов. Но это здесь. В Сан-Франциско точно такой же дом стоил бы уже девять.Мы с Джоном и Ленцем приблизились к крыльцу. Но прежде чем успели позвонить, дверь распахнулась и на открытую веранду вышел Роджер Уитон собственной персоной.— Час назад я видел по телевизору новости. Насчет Талии — это правда?— Правда, — подтвердил Джон. — Мы можем войти?— Разумеется.Уитон провел нас через просторный холл в роскошно обставленную гостиную. Его длинные космы и домашний халат как-то не вязались с окружающей обстановкой. И только белые перчатки, пожалуй, соответствовали ей. Он походил в них на богатея, который вчера поздно ночью вернулся с бала и догадался стянуть с себя смокинг, но, позабыв про перчатки, так в них и заснул. Впрочем, мы-то знали, что в случае с Уитоном перчатки не украшение, а суровая необходимость… этакая невесомая броня, оберегающая его сверхчувствительные руки от дуновения даже слабенького прохладного ветерка. Мы с Джоном опустились на диван напротив художника, а Ленц придвинул к себе стул.— Здравствуйте, господа, — наконец поприветствовал нас Уитон. Лицо его было усталым и печальным. Но тут он обратил внимание на меня, и взгляд его потеплел: — Будете фотографировать?— С вами работать — одно удовольствие.— Просто мы возвращались с места происшествия… это не имеет отношения к нашему делу… И нам с Джоном было неловко оставить агента Трэвис ждать нас в машине.Агента Трэвис?! Выходит, сегодня я агент Венди Трэвис?.. А кстати, какого черта Ленц меня сюда позвал? Неужели моя первая очная ставка с Уитоном его не удовлетворила?— Господа, позвольте вопрос, — медленно, словно тщательно подбирая слова, проговорил Уитон. — У вас действительно есть основания полагать, что Талию похитил тот же самый человек, на совести которого и все прочие жертвы?— Мы так думаем, — уклончиво ответил Джон.Уитон вздохнул и устало смежил веки.— Вчера я рассердился не на шутку. Вы и полиция весьма бесцеремонно вторглись в мою частную жизнь. Что касается полицейских, то они доставили мне особенно много неудобств и к тому же не утруждали себя вежливым обращением. Но все это меркнет на фоне… Чем я могу вам помочь, господа?Джон глянул на Ленца, и тот пошел в атаку.— Мистер Уитон, до нас дошли сведения, что вы бывали частым гостем у одного из ваших аспирантов. А конкретно — у Фрэнка Смита.Художник поджал губы. Этого вопроса он явно не ожидал.— Это Фрэнк вам рассказал?Ленц предпочел уйти от ответа.— Нам также стало известно, что все эти визиты заканчивались шумными ссорами между вами. Будьте любезны, просветите нас относительно целей этих визитов и причин, приводивших к ссорам.Уитон покачал головой и демонстративно отвернулся. Его желание помочь следствию мгновенно испарилось. По крайней мере, отступило на второй план перед охватившим его раздражением.— Увольте меня от ответа на этот вопрос.Джон и Ленц переглянулись.— Могу лишь заверить, что наши встречи с Фрэнком никакого отношения к сути вашего расследования не имеют и иметь не могут, — добавил Уитон. — Я ничего не стану доказывать. Прошу поверить мне на слово. Даю вам слово джентльмена.Я вполне допускала, что подозреваемые довольно часто отказывались сотрудничать с ФБР, но вряд ли кто-то делал это с такой подкупающей искренностью и изяществом. После этих слов мне казалось почти неприличным возражать Уинтону. Но Ленц явно придерживался иного мнения.— Боюсь, что в данных обстоятельствах, — проговорил он, внимательно разглядывая свои туфли, — одного вашего слова будет недостаточно.Уитон смерил Ленца таким взглядом, что мне невольно вспомнилось его боевое вьетнамское прошлое.— Я понимаю, что вы интересуетесь не из праздного любопытства. И тем не менее на поставленный вопрос отвечать не стану, — тихо отозвался он.Джон посмотрел на меня так, словно взывал о помощи, но я решительно не представляла, как заставить Уитона откровенничать.— Мистер Уитон, — невозмутимо продолжал Ленц, по-прежнему не глядя на собеседника. — Поверьте, мне очень неприятно изводить столь уважаемого человека бестактными вопросами. Но также прошу понять — этого требует ситуация. И торжественно обещаю, что все сказанное вами не будет подлежать разглашению.Ленц лгал. Уитон молчал.— Я психолог, — со значением продолжал Ленц, словно одно это утверждение способно было взломать защиту Уитона. — Не знаю, что вы скрываете от нас и чего ради вы это скрываете. Но уверяю, вам… нечего стыдиться.Уитон вдруг поднял на меня печальный взгляд и тихо спросил:— Почему вы здесь?— Я фотограф, мистер Уитон. Но не работаю в ФБР. И меня зовут вовсе не агент Трэвис. Моя родная сестра стала одной из жертв похитителя. Она пропала без вести в прошлом году. И с тех пор я пытаюсь разыскать ее.На лице Уитона отразились попеременно изумление, шок и сострадание.— Мне очень жаль, что эта беда не обошла вас стороной. Как вас зовут?— Джордан Гласс.— Джордан Гласс… Мисс Гласс, прежде чем я попрошу этих джентльменов уйти, позвольте мне заверить вас, что если бы я действительно располагал информацией, которая могла бы помочь в расследовании, то не колеблясь поделился бы ею. Вне зависимости от того, насколько личной она могла оказаться. Вы мне верите?Я ему верила, поэтому только кивнула.Джон смерил меня суровым взглядом и перевел его на художника.— Мистер Уитон, — начал он, — уважаю ваше право на личную жизнь и личные тайны. Но считаю, что вы не способны объективно судить о степени ценности информации, которой располагаете. Не вам решать, что поможет нам в расследовании, а что нет.Уитон принялся внимательно разглядывать потолок. И так, глядя вверх, равнодушно произнес:— Вы хотите сказать, что я располагаю сведениями, уличающими Фрэнка Смита в причастности к преступлениям, но сам об этом не подозреваю?— Не исключено.— Нет, уважаемый, это как раз полностью исключается. Фрэнк в принципе не может иметь никакого отношения к этим преступлениям! — Уитон побагровел и наконец обратил на Джона полный ярости взгляд. — Однако в свете того, о чем мне только что сообщила мисс Гласс, я, пожалуй, расскажу вам кое-что… Это не дает мне покоя с момента нашей прошлой встречи. Тогда я смолчал лишь потому, что Гейнса и без того легко было заподозрить. Да, он малоприятный субъект. Но не надо забывать, что у него было трудное детство и он лишь отчасти несет ответственность за свой характер и свои поступки.Ленц слушал его жадно, кажется, даже не дыша.— Пару или тройку раз, когда мои подопечные собирались вместе, — продолжал Уитон, — будь то здесь или в галерее, я становился свидетелем довольно навязчивых приставаний Гейнса к Талии. Он постоянно увивался около нее и, мало того, пытался коснуться без всякого на то разрешения или поощрения с ее стороны.— А что он при этом говорил? — спросил Джон.— Сальности. Повторюсь, это были откровенные приставания. Вы знаете, Гейнс ненасытен и не пропускает в университете ни одной юбки. Но к Талии у него гораздо более серьезное отношение. Однажды я видел, как он поджидал ее на улице, возле ее машины. Это было пару недель назад. Стемнело, и я даже не сразу его узнал.— Он ее дождался?— Да, но пожалел об этом, нарвавшись на резкую отповедь со стороны Талии. Она красивая девушка и, конечно, знает, как избавляться от назойливых и нежелательных ухажеров.— В тот вечер она уехала одна?— Ну разумеется, одна! Возможно, Гейнсу не дает покоя мысль, что Талия несколько раз позировала студентам обнаженной. Он воспринял это как некую сексуальную саморекламу, не подозревая, что саморекламой тут и не пахнет.Мне живо вспомнился допрос Гейнса, изобиловавший отвратительными сценами, и я поморщилась.— Что вы еще можете рассказать об отношениях Леона и Талии? — подал голос Джон. — Что-нибудь привлекло ваше внимание, показалось необычным или странным?Уитон долго молчал, словно не желая говорить дальше.— Пару раз я видел, как Леон провожал Талию после занятий, но держался позади и на противоположной стороне улицы. Так, чтобы она его не заметила.— Вы это видели своими глазами?— Да, это была форменная слежка. Не знаю, может, он шел за ней всего лишь пару кварталов. А может, провожал до самого дома. С другой стороны, не исключено, что я просто неправильно толкую его поведение.— То есть?— Может быть, Леон и Талия просто шли в одну сторону. У аспирантов много общих маршрутов в этом городе. Особенно вблизи университета.— Вы ведь так не думаете на самом деле? — внимательно глядя на Уитона, сказал Ленц.— Вы правы…— Спасибо, что вы это вспомнили и рассказали. Это важно.— Надеюсь, это вам как-то поможет. — Уитон наклонился вперед и, как мне показалось, с трудом поднялся. — А теперь, господа, если, конечно, у вас нет еще одного ордера на обыск, я попросил бы вас удалиться. Мне нужно работать.Уитон сложил руки на груди, всем своим видом показывая, что разговор закончен.Но Ленц предпочел этого не увидеть.— И снова прошу прощения, — проговорил он спокойно, потирая переносицу, — но нам хотелось бы еще кое-что уточнить относительно вашей биографии.Уитон нахмурился.— Мы ознакомились с интервью, которые вы в разное время давали журналистам. Но мы вынесли из них лишь схематичное представление о вашей жизни. Например, нам известно, что вы родились и выросли в сельской глубинке Вермонта. В округе Уиндхем. Вот и все сведения о вашей юности. Скажите, ваш отец был фермером?— И охотником, — раздраженно буркнул Уитон.— Охотником?— Добывал бобра, лисицу и так далее. Пытался разводить норок, но безуспешно.— У Талии Лаво отец был рыбаком и тоже промышлял охотой.— Я знаю. Она рассказывала мне о своем детстве.— Что именно?— Спросите ее сами.— Ну хорошо. Нам также известно, что ваша мать ушла из дому, когда вы были подростком. Это так?Уитон смерил Ленца таким взглядом, что я даже удивилась, как он его не ударил.— Понимаю, об этом неприятно вспоминать, — как ни в чем не бывало продолжал доктор. — Но нам нужны подробности. Почему она ушла? Почему не забрала с собой детей?Уитон окинул нас тяжелым взглядом и опустил глаза.— Не знаю. Отец всегда считал, что она встретила другого мужчину, влюбилась и сбежала вместе с ним. Я в это не верил. Она действительно могла влюбиться в другого, ибо мой отец был тяжелым и суровым человеком. Но ни за что не бросила бы нас.У меня защипало в глазах. Я вдруг вспомнила о своем отце. Он тоже не бросил бы меня…— Возможно, с ней случилась какая-то беда, — продолжал Уитон. — А отец… либо специально не рассказывал нам, чтобы не травмировать, либо и сам не знал, в чем дело. В конце концов, страна у нас большая, человеку легко затеряться. Где угодно. Например, в Нью-Йорке.— Вы сказали, что ваш отец был тяжелым человеком. Может быть, он плохо обращался с вашей матерью? — спросил Ленц.— По нынешним стандартам да, он обращался с ней плохо, но не забывайте, что мы говорим о середине пятидесятых. Тогда были другие времена и другие нравы. И чем дальше от больших городов, тем хуже.— Отец был суров и со своими детьми?Уитон пожал плечами.— Опять же если судить по современным меркам, то да. Он лупил нас по поводу и без повода — ремнем, розгами…— А как насчет сексуального насилия?Уитон смерил Ленца презрительным взглядом.— Никогда. — Он вытер влажный лоб затянутой в перчатку рукой. — Господа, я снова прошу вас оставить меня наедине с работой.Ленц легко поднялся на ноги, кивнул художнику на прощание и направился к двери. А уже взявшись за ручку, резко обернулся и бросил напоследок:— Мистер Уитон, скажите прямо: вы гей или нет? Честный ответ сэкономит нам время и избавит вас от многих дополнительных хлопот, связанных с вмешательством в вашу личную жизнь.Плечи Уитона опустились.— Ну что ж… Боюсь, вас не слишком обрадует мой честный ответ. Болезнь, поразившая мои руки, поразила и кое-что другое. Я импотент. Вот уже два с лишним года. — Он поднял хмурый взгляд на Ленца. — Ну, теперь ваша душенька довольна, доктор?Мне было больно на него смотреть. Во взгляде сквозила затаенная мука, в позе — достоинство человека, которого не так-то просто сломать.— Спасибо, что потратили на нас столько времени, — торопливо сказала я, боясь, что Ленц меня опередит. — То, что вы рассказали о Гейнсе, должно нам помочь. Смею надеяться, теперь мы гораздо ближе к разгадке, чем час назад.Я собиралась вытолкать Джона и Ленца из комнаты, но Уитон шагнул мне навстречу и неожиданно взял мои руки в свои.— Рад был помочь. И молю Бога, чтобы ваша сестра оказалась жива.— Спасибо…— Может, когда-нибудь вы поймете, почему я не мог ответить на все заданные здесь вопросы. И тогда лишний раз убедитесь, что это не имело отношения к расследованию. Я очень переживаю из-за того, что случилось с Талией. У нее израненная душа. Ей и без того досталось в этой жизни… Знаете… Если вдруг захотите поговорить или сделать новые фотографии — я всегда буду рад вас видеть. И, кстати, с удовольствием написал бы ваш портрет.— Но я думала, что вы пишете только пейзажи.— В старые времена я добывал себе кусок хлеба именно портретами, — улыбнулся он. — Это был мой бизнес. И школа выживания.— А как продвигается ваша последняя картина? Последняя «поляна»? Насколько я понимаю, вы близки к ее завершению.— Это действительно так. Дайте мне еще пару дней. Я упросил ректора на время закрыть галерею для посетителей. Студенты узнали, что я вышел на финишную прямую, и не дают мне покоя. А с ними заодно журналисты и частные коллекционеры. Спасу нет от этой публики! Но ничего! Совсем скоро я закончу последний сегмент, и круг «поляны» замкнется! И тогда, чтобы увидеть картину, придется перелезать через нее, как через забор! Вы только подумайте, я уже почти ее закончил! Даже не представляю, что за праздник воцарится в моей на душе, когда я в последний раз проведу по холсту кистью!— Зато после этого у вас появится куча свободного времени. Может, вы действительно захотите написать мой портрет. С удовольствием буду вам позировать! Мне очень интересно, какой вы меня видите.— Между прочим, если бы ваш портрет писал Фрэнк, у него это получилось бы ярче. Зато я, как мне кажется, вижу вас несколько глубже, чем он.Джон и Ленц внимательно прислушивались к этому разговору, словно пытаясь отыскать в нем некий подтекст.— Спасибо еще раз! — Я пожала ему руку.— Вам спасибо, моя дорогая. — Уитон отошел от двери, освобождая дорогу визитерам. — Всего хорошего, господа.Ленц — наивный доктор! — решил было тоже обменяться с Уитоном рукопожатиями, но тот быстро отступил и лишь натянуто улыбнулся. Ленц пожал плечами и вышел из комнаты. Мы последовали за ним.Уже на улице — по пути к служебной машине — мы обменялись первыми впечатлениями.— Боюсь, на третий разговор по душам с этим господином нам рассчитывать не приходится, — пробормотал Джон.— Похоже на то, — отозвался Ленц. — Но прежде чем выгнать нас, он все-таки указал пальчиком на Гейнса.— Интересно, почему он это сделал сегодня, а не вчера?— Он же объяснил! — раздраженно бросила я. — Не любит болтать ни о себе, ни о других, это не в его правилах. Он ни слова не сказал бы про Гейнса и сегодня, если бы не то, что случилось с Талией. Он прекрасно знает, чем для Гейнса обернутся его признания. И переживает по этому поводу.— Пожалуй, — согласился Ленц. — И тем не менее, он нам его сдал.— А интересно, как ты оцениваешь его трактовку бегства матери? — спросил Джон.Ленц профессионально нахмурил лоб.— Он не знает, почему она ушла из дома. Но не может смириться с мыслью, что она предпочла любовника родным детям. Это действительно большая редкость, но в жизни все бывает.— Он четко дал понять, что не подвергался сексуальному насилию со стороны отца.— Отрицание — типичная защитная реакция; нам ли, криминалистам, этого не знать. Было ли сексуальное насилие на самом деле или не было — неизвестно. Вот если бы нам удалось поговорить с ним подольше…Джон помог мне забраться в машину и придержал дверцу.— Надеюсь, тебе больше повезет с Фрэнком.— Я буду стараться.Он улыбнулся:— Верю. Во всяком случае, Уитон уже не сможет его предупредить. Скажи, ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы идти туда одной?— По-прежнему.— Хорошо, тогда вперед.Я вышла из машины на Эспланад, прошла квартал до дома Фрэнка Смита, поднялась на крыльцо и позвонила, всей кожей чувствуя опоясывающие мое тело провода, которые соединяли микрофон с передатчиком. На сей раз дверь мне открыл сам хозяин. Фрэнк Смит одарил меня лучезарной улыбкой и, сложив руки на груди, оперся плечом о дверной косяк.— Счастлив видеть. Однако… Кого вы сегодня представляете? Саму себя или ФБР?— Я и рада бы представлять саму себя…Смит хмыкнул.— Понимаю. В таком случае… Ну что ж, в таком случае меня нет дома.Его совершенная телесная красота начинала потихоньку раздражать.— Вы сегодня утром включали телевизор?— Нет, и не жалею об этом.— Но газеты по крайней мере просматривали?— Сегодня утром я принял освежающий душ и заварил себе в саду крепкий кофе. Собственно, так я встречаю каждый новый день. А телевизор и газеты не жалую. Почему вы спрашиваете? Уж не хотите ли сказать, что я пропустил нечто важное?— Можно мне войти?Он прищурился.— Что случилось? Опять похищение?— На сей раз похитили Талию Лаво.Смит побледнел.— Вы шутите?— Нет.Я впервые наблюдала на этом холеном лице неподдельную растерянность.— Так я могу войти?Он отошел в сторону, я переступила порог его дома и, не обращая на хозяина внимания, прямиком направилась в сад. На сей раз фонтан бездействовал, на верхнем ярусе его сидел нахохлившийся дрозд. Я опустилась в плетеное кресло у летнего столика. Смит, выйдя из дома следом за мной, сел напротив. В легких брюках и голубой рубашке-поло он больше смахивал на модель, чем на художника.— Скажите, каким образом преступнику удалось добраться до Талии, если она находилась под круглосуточным наблюдением полиции?— А с чего вы взяли, что она находилась под наблюдением?— Мне известно, что полиция следит за каждым моим шагом. А Талия, насколько я понимаю, также вызывала подозрения ваших друзей. Кстати, где они?— Работают.— А вас послали вперед на разведку, не так ли? Вчера я был с вами любезнее, чем с ними, и они решили сыграть на этом?— Я сама захотела прийти одна.— Значит, я по-прежнему прохожу по делу в качестве подозреваемого. Великолепно! Что ж, спрашивайте.Я в двух словах рассказала ему о том, что нам стало известно об их встречах с Уитоном и ссорах, свидетелями которых были стены этого дома.— А я-то думал, куда задевался мой Хуан… — пробормотал Смит. — Они, конечно, пригрозили ему депортацией?— Не знаю, Фрэнк, меня в это не посвящали. И поверьте, мне очень неприятно, что мы поневоле вторгаемся в вашу личную жизнь. Но речь идет о жизни и смерти нескольких ни в чем не повинных людей. Кто знает, может быть, Талия еще жива. Мы должны сделать все, чтобы ее спасти.— Вы в самом деле думаете, что она еще жива?— А почему нет?— И правда. Но ваши вопросы не имеют никакого отношения ни к судьбе Талии, ни к судьбе остальных жертв.— Мы уже слышали это сегодня от Уитона.Смит развел руками, словно говоря: «Вот видите? Следующий вопрос!» Но я уперлась.— Не знаю, почему вы оба, будто сговорившись, отказываетесь отвечать. Но мне кажется, разумных объяснений, действительно не имеющих отношения к нашему расследованию, может быть только два. Первое: Уитон гей, и вы с ним любовники.— А второе?— Тоже тайна, которую вы тщательно оберегаете. Какая угодно. Вплоть до наркотиков. Но это не важно. Мне кажется, что первое объяснение логичнее всего.Смит фыркнул.— А если это так, то прямой и честный ответ избавит вас обоих от дополнительных неудобств. Без него ФБР будет копать самостоятельно и до конца. Поймите, Фрэнк, Кайсеру и Ленцу плевать, геи вы или не геи. Им плевать, есть у вас отношения с Уитоном или нет. Их интересует другое.— Что именно?— Что это действительно никак не связано со «Спящими женщинами».— Смешно даже говорить об этом.— Согласна. Но не я руковожу расследованием. Фрэнк, ну я прошу вас! Ответьте честно, и мы больше не вернемся к этому вопросу! Роджер Уитон гей?— Вы его самого спрашивали?— Он уклонился от ответа.— Меня это не удивляет.— Но вы же не скрываете своей ориентации!— Не стоит проводить параллелей, Джордан. Уитон вырос в Вермонте, ему пятьдесят восемь лет, черт возьми! Он представитель совершенно другого поколения!— Так он гей?— Гей!«Гей…»Смит пальцем рисовал на столешнице невидимые узоры.— Нас не надо сравнивать… Я отношусь к этому просто, а Уитон… Ему и помыслить страшно о том, что это вдруг выплывет наружу. К тому же он ведь не рядовой обыватель, до которого никому нет дела, будь он хоть трижды геем. Уитон — известный художник.— Вы с ним любовники?Смит качнул головой:— Нет.Я уловила в его голосе оттенок сожаления.— Откуда же вы знаете, что он гей? Он сам вам говорил?— Роджер уехал в Нью-Йорк в семнадцать лет. Как вы думаете, на что он там жил? Уж, наверное, не на гроши от своих портретов.— Вы хотите сказать, что он торговал собой?— Все мы так или иначе торгуем собой. Особенно в тот период жизни, когда больше торговать нечем. Талантливый симпатичный паренек, провинциал… Мыкался по галереям. Его, конечно, заметили, но вовсе не благодаря картинам. Прошло совсем немного времени, и влиятельные нью-йоркские геи уже оспаривали друг у друга право дать ему кров и работу. Так продолжалось до тех пор, пока он не ушел в армию.— Вы многое знаете о нем. Больше, чем ФБР.— Роджер делился этими воспоминаниями только со мной. Знал, что я пойму. А вам я рассказываю все это с одной целью: чтобы вы отвадили от него ваших друзей из ФБР. У него и без вас забот хватает.— Я постараюсь. Но прошу вас уточнить еще кое-что. Если вы дружите, то почему же ссорились?Смит положил ладони на стол и качнул головой.— Не спрашивайте меня, Джордан. Вы не получите ответа. Есть вещи, которые ФБР знать не следует.— Господи, Фрэнк, я не буду им ничего рассказывать! Просто скажу, что меня ваши ответы удовлетворили и нет смысла вас больше мучить!— Нет, не просите меня…Я боролась с раздражением и сочувствием. Понимала, что это тайна Уитона, а не Фрэнка. Он не мог говорить о ней.Не успев осознать, что делаю, я поднялась и, нимало не смущаясь присутствия Фрэнка, сняла с себя всю шпионскую амуницию и бросила ее на стол.— Все! Я отключаюсь! — сказала я в микрофон. — Пожалуйста, не лезьте сюда!В этот самый момент Дэниел Бакстер наверняка ругался в фургончике последними словами. Ничего, это я переживу. Только бы он не помешал мне…Я разъединила провода. Смит смотрел на меня, открыв рот и не верил своим глазам.— Теперь нас никто не услышит, Фрэнк.Лицо его потемнело. Мне показалось, что он сейчас схватит меня за шиворот и вышвырнет из своего дома, как котенка. Опережая его, я сказала:— Послушайте, уважаемый художник! У моей сестры двое маленьких детей! Она любила их больше жизни! И они не мыслили себе жизни без нее! Но нашелся мерзавец, который отнял у них Джейн и упрятал в свою вонючую нору! А сейчас она, возможно, гниет в одной из окрестных трясин! И таких, как она, еще одиннадцать! В том числе и женщина, которую вы называли своим другом! Где она теперь? Что с ней? Если еще жива, сколько времени ей отпущено? — Я перевела дух, но не остановилась: — ФБР хочет узнать, является ли Роджер Уитон геем или нет! Это вмешательство в его личную жизнь? Безусловно! Это трагедия? Нет. А то, что происходит или уже произошло с Талией? Это трагедия?! Если ваши ссоры с Уитоном на самом деле никак не связаны с нашим расследованием, ФБР только напрасно потратит силы и время, выясняя это! А если мы потом узнаем, что отработка ложной версии стоила Талии Лаво жизни? А?!— Мне кажется, вы придаете нашим с Уитоном делам преувеличенное значение.— У ФБР почти нет улик, нет зацепок. Ваши ссоры вызывают интерес. Объяснения им пока нет. Они ухватятся за эту ниточку и раскрутят ее до конца, можете не сомневаться. Но на это уйдет масса времени! Докажите мне, что эти ссоры никак не связаны с нашим делом, и мы потратим время ФБР с большей пользой!Смит прикрыл глаза и долго молчал, наконец прерывисто выдохнул и взглянул на меня:— Дайте мне слово, что это останется между нами и ФБР больше не будет копать в этом направлении?— Если я пойму, что это никак не связано с похищениями, то да, даю слово. Раскрою вам небольшой секрет: мне плевать на ФБР. Меня интересует только моя сестра. И судьбы остальных похищенных женщин.Смит снова вздохнул и принялся пристально разглядывать задремавшего на фонтане дрозда, словно прикидывая, стоит ли запечатлеть эту сцену маслом на холсте.— Все просто, — обернувшись ко мне, наконец произнес он. — Роджер хочет, чтобы я его убил.Сначала мне показалось, что я ослышалась. Потом глаза мои округлились.— Что?!— Его болезнь прогрессирует. Уже добралась до легких и других жизненно важных органов. Если так и будет продолжаться — а поводов для оптимизма нет, — конец Роджера, мягко говоря, ужасен. Он хочет, чтобы я избавил его от этого.Уши и щеки мои горели огнем. Все вдруг встало на свои места. И прежде всего я поняла, почему Уитон упрямо не желает рассказывать об этом. Если их с Фрэнком тайна станет известна полиции, это может остановить Смита и тогда ничто уже не поможет пожилому художнику достойно уйти из жизни.— Теперь ясно? — неприязненно спросил он.— Отчасти. Но почему вы ссорились? Вы отказывались?— Разумеется! Я думал, что Роджер не вполне отвечает за свои слова, что он раздавлен навалившейся на него депрессией. А еще я считаю, что ему рано умирать. Он многого не сделал. И много может подарить миру. — Смит ожесточенно потер ладонями свое красивое лицо. — Но в какой-то момент он меня почти уговорил. Показывал мне синяки на своем теле, тыкал в нос историю болезни… Его положение очень серьезно, спору нет. С другой стороны, соучастие в эвтаназии закон фактически приравнивает к убийству. А это десять лет тюрьмы. Сами понимаете…— Понимаю…Смит недоверчиво хмыкнул.— Нет, правда. Я однажды стала свидетельницей ужасной сцены. В Афганистане. Моджахеды совершили налет на советский блокпост, в ходе которого один из них был тяжело ранен. Он не мог передвигаться самостоятельно и стал обузой для своих товарищей, когда им пришлось спасаться бегством. Он умолял своего брата убить его, а тот все не мог решиться. Остальные не вмешивались. А когда русские подобрались совсем близко, брат все-таки убил брата. Перерезал ему горло. И потом плакал…— В моем случае эта история выглядит поучительной…— Извините. Я просто хотела показать вам, что все понимаю. Скажите, а как именно это должно было случиться? Он предлагал какой-нибудь конкретный способ?— Какая вам разница, Джордан?— Я просто спрашиваю.— Инсулин.— Инсулин?— Это спокойная смерть. Он досконально изучил вопрос. Сначала человек засыпает, потом впадает в кому и, наконец, умирает. Проблема в том, что смерть наступает не всегда. Порой все заканчивается лишь органическими поражениями головного мозга.— И поэтому он просил у вас помощи?— Да. Он хотел, чтобы я нашел средство, которое остановит его сердце во время комы. Сказал это после того, как я отказался задушить его подушкой…— Господи… Ну хорошо… Спасибо вам, Фрэнк. Можете не сомневаться, теперь я потребую, чтобы ФБР от вас отстало.— Вам спасибо. — Он выдавил из себя улыбку. — Хотите выпить? Я могу приготовить «Кровавую Мэри». Или, может, кофе?— Мне пора. — Я поднялась из-за стола и сгребла с него все свои шпионские железки. — Шериф округа Джефферсон сообщил сегодня в «Новостях», что у полиции уже есть подозреваемые. У него хватило ума не называть имен, но… На всякий случай считайте, что я вас предупредила. На вашем месте я переселилась бы в гостиницу.На щеках Смита выступили красные пятна.— Я последую вашему совету. Но сначала позвоню своему адвокату и потребую от него спустить на этого шерифа всех собак.Он проводил меня. Когда мы проходили столовую, я кивнула на портрет Оскара Уайльда.— Мне это очень нравится.— Спасибо за похвалу.Он уже взялся было за дверную ручку, но я его остановила.— Фрэнк, скажите… Собольи щетинки, будь они неладны, позволили ФБР назвать четверых подозреваемых. Вас, Роджера Уитона, Талию Лаво и Леона Гейнса. Талия уже вне игры. Себя вы, понятное дело, не рассматриваете. Остаются Уитон и Гейнс. Что вы думаете по этому поводу?— Вы издеваетесь надо мной, Джордан? Скажите лучше, вы держали Леона под колпаком в тот момент, когда исчезла Талия?— Да.— М-м… А Роджера?— И его тоже. — Мне вдруг пришла в голову одна мысль. — Роджер никогда не рассказывал вам о насилии, которому он подвергался в детстве?Смит вместо ответа распахнул дверь.— Я не ради любопытства спрашиваю.— Нет, он никогда мне об этом не рассказывал. А если вы сейчас спросите, не подвергался ли я сам в детстве насилию, я выставлю вас вон. Договорились? — Он галантно поклонился. — До новых приятных встреч, Джордан.Не успела я спуститься с крыльца, как за моей спиной громко хлопнула дверь. Давненько на душе не было так гадко… Меня всегда приводили в бешенство любые попытки вторгнуться в мою личную жизнь. А теперь я сама участвую в чем-то подобном. Дожила! Строго говоря, фотожурналистика изначально предполагает подглядывание в чужие замочные скважины. Но, по крайней мере, в фотожурналистике такие вещи делаются на расстоянии и не столь грубо. Ни бестактных вопросов, ни обращенных на тебя негодующих или презрительных взглядов — просто щелк, щелк, щелк…Я пошла вдоль набережной, зная, что меня вот-вот нагонит машина с Бакстером, Ленцем и Джоном. Первым делом они обругают меня за прерванную запись разговора с Фрэнком на самом интересном месте. Ничего, утрусь. Меня тоже возмущает и оскорбляет придуманная мне роль «приманки», но я же не говорю им об этом…Возможно, я пребывала бы в более приподнятом настроении, если бы разговор с Уитоном и Ленцем принес обнадеживающие результаты. Так ведь нет — не принес.Машина медленно ползла справа от меня, прижимаясь почти к самому тротуару. Мне не хотелось останавливаться. Не хотелось даже оборачиваться в их сторону. Я лишь заметила боковым зрением, что за рулем агент Венди Трэвис. Значит, Джон занят сегодня весь день и предоставит меня ее заботам.Наконец терпение Бакстера лопнуло.— Могу я узнать, какого черта вы сорвали микрофон? — ядовито спросил он.— Вы знаете это не хуже меня, — не глядя ответила я.— Ну и что он вам поведал?— Он доказал мне, что их встречи с Уитоном и их ссоры не имеют никакого касательства к нашим похищениям.Бакстер оглянулся на сидевших сзади Ленца и Джона, затем вновь посмотрел в окно машины.— Вы полагаете, что способны адекватно оценить убедительность его доказательств?— В той же степени, что и вы.Он снова глянул на Кайсера, словно призывая его повлиять на меня. Бакстеру явно не понравились возникшие между нами отношения, но он был не прочь их использовать. Оставалось лишь надеяться, что Джон не поддастся на провокацию.Машина вдруг остановилась, Джон вылез из нее и подошел ко мне.— Что ты сейчас собираешься делать? — спросил он. — Только скажи! Я все исполню!— Собираюсь немного прогуляться.— Я провожу тебя?— Нет.— Считаешь, что Уитон и Смит невиновны?— Да, я так считаю.— Хорошо. Я сейчас поеду обратно в офис, буду изучать снимки наших вертолетчиков. Если захочешь поговорить, набери мой номер. У Венди есть сотовый.У Венди… Значит, одну меня все равно не оставят…Джон чуть сжал мою руку и отошел перекинуться парой слов с агентом Трэвис, которая как раз выбиралась из машины. На ней был ее обычный костюм от Лиз Клейборн. Под пиджаком, если приглядеться, угадывалась кобура. Я подавила в себе желание отпустить какую-нибудь колкость. В конце концов, это ее работа и она выполняет ее добросовестно. Джон вернулся в машину и уехал. Напоследок я перехватила его взгляд. Венди шла позади меня, поотстав на несколько метров.

Глава 20Я шла по тенистой стороне Эспланад, зная, что Венди рядом и сканирует цепким взглядом все, что нас окружает в радиусе нескольких десятков ярдов. Я старалась ни о чем не думать, но перед мысленным взором одна за другой невольно вспыхивали малоприятные сценки, свидетельницей которых я стала в последние дни. Я вдруг вспомнила, как доктор Ленц замучил Уитона своими назойливыми приставаниями и вынудил признаться, что болезнь превратила его в импотента… А потом Фрэнк рассказал мне, как Уитон несколько раз безуспешно пытался сделать его соучастником самоубийства… От этих воспоминаний мне стало дурно. Я постаралась сосредоточиться на размеренном перестуке собственных каблуков по нагретому солнцем асфальту. И, кажется, мне это удалось.С Эспланад я свернула на Ройял-стрит, которая незаметно превратилась из обычной улицы в настоящую мекку любителей антиквариата, ежедневно толпами вливавшихся в эту часть Французского квартала. Впрочем, сейчас здесь было немноголюдно. Я бездумно шагала, скользя задумчивым взглядом по окнам уютных жилых особнячков и витринам закрытых лавок. Помню, я очень любила вот так же бесцельно бродить по улицам Нового Орлеана, когда только переехала в этот город в семнадцать лет. В сравнении с глухой провинцией, где я родилась и выросла, это был совершенно новый и удивительно яркий мир. И вот прошло двадцать с лишним лет, а городской пейзаж, запахи и звуки остались прежними. Украшенные причудливыми чугунными завитушками и увитые плющом балкончики, тянущиеся вдоль фасадов пастельных тонов… Пожалуй, не столь живописно, как, скажем, на Карибах, и все же полное ощущение южной идиллии и праздника. Со стороны Сен-Филип-стрит до меня долетал волшебный аромат свежевыпеченного хлеба и кофе. А от монастыря урсулинок ветер доносил обрывки чьих-то разговоров. Я без труда различала гортанный выговор уроженцев Нового Орлеана и академически чистый французский любующихся местными красотами туристов.Всего в трех кварталах от меня, сразу за Декатур-стрит, несла свои стремительные воды Миссисипи, отделенная от города насыпной набережной. Даже отсюда я видела, как над крышами домов поднимались особенно высокие мачты. Я захотела свернуть в ту сторону, но у монастыря доступ к реке преграждал грузовой причал, поэтому я пошла дальше по Ройял-стрит. Мостовая здесь явно находилась ниже уровня моря. Любой более или менее сильный ураган легко пробудит ото сна и озеро и реку, словно из гигантской чаши выплеснув их воды на Французский квартал вплоть до Бурбон-стрит, оставив над поверхностью лишь церковные шпили, памятник Энди Джексону на коне и электрические провода с сидящими на них крикливыми чайками.На Сен-Филип-стрит я свернула-таки налево и стала спускаться к реке. За спиной застучали каблучки — Венди решила держаться ко мне поближе. Когда мы проходили мимо распахнутых дверей клуба «Вавилон», из темных недр его донеслись лирические гитарные аккорды. Буквально на глазах Французский квартал становился все более коммерческим. Теперь нас окружали рестораны и пабы, адвокатские конторы и крошечные частные отели. И лишь изредка еще попадались жилые дома, утопавшие в тени фруктовых садов, — там на узких гаревых аллеях назначались по вечерам свидания и устраивались семейные маскарады. Я вздрогнула при мысли, что в одном из этих укромных мест вполне мог писать свои картины одаренный маньяк, которого мы безуспешно ищем. Как странно… накануне вечером, когда здесь звенели бокалы и женский смех, когда за легкими летними занавесками люди предавались любви или просто спали… В это самое время над кварталом зависли вертолеты ФБР, оснащенные термокамерами, и пилоты до рези в глазах вглядывались в очертания темных дворов, пытаясь угадать то место, где пряталась зловещая тайна…На площади Франции меня поджидала бронзовая Жанна д'Арк, горделиво возвышавшаяся над городской суетой. Отливавший золотом конь ее попирал брусчатку, знамя взметнулось под серые облака. Ода в бронзе, воспевающая вызов, который эта женщина бросила миру, не смирившись с уготованной ей жалкой долей. Будь скульптор честнее, он изобразил бы Жанну на костре…Венди шла уже почти вровень со мной. Вокруг в одночасье стало многолюдно. Отовсюду неслась разноязыкая речь туристов, нетерпеливыми гудками пробивали себе дорогу в плотном потоке машины, на французском базаре шла бойкая торговля овощами, фруктами и сувенирами, шипели на углях кофейные турки. Я наконец уловила запах реки — насыщенный, прелый, с оттенком гнили. А еще через минуту увидела через узкий проход платной автостоянки набережную и борт грузового судна, причем его красная ватерлиния находилась как раз на уровне моих глаз.— Куда мы идем? — спросила Венди.— К реке. Хочу прогуляться по набережной. Там есть тропинка, за трамвайными путями.— Хорошо.Она приотстала на два шага, а я решительно направилась в сторону трамвайной остановки и ступила на набережную. Река разлилась, и уровень воды для этого времени года поднялся необычно высоко. Я завороженно смотрела на мутный поток, катившийся через город с устрашающей скоростью. Тут и там виднелись шлюпки и баржи, небо кишело чайками. Мы пошли в сторону Джексон-сквер. Вдали я уже могла различить отели и торговые центры Канал-плейс, здание старой Торговой палаты и мосты-близнецы, ведущие на западный берег.Мы неторопливо шагали по тропинке, то и дело уступая дорогу праздношатающимся туристам и любителям утреннего бега с плеером у пояса. Время от времени нам попадались уличные музыканты, перед которыми лежали раскрытые гитарные футляры с двумя-тремя медяками, и распухшие от пьянства бомжи-попрошайки. Я чувствовала, как молча напрягается Венди с приближением каждого встречного, и расслабляется, разминувшись с ним.Справа поблескивали рельсы трамвайных путей, позади них тянулась автостоянка. Слева к воде сбегала семиметровая насыпь набережной, увенчанная каменным карнизом, к которому лепился пригнанный волнами речной мусор. Тут и там неподвижно стояли рыбаки, вооруженные длиннющими удочками и спиннингами.— Венди, вы помните недавний скандал, связанный с ФБР, в ходе которого ваших людей уличили в том, что они фабриковали свидетельские показания и даже подделывали вещественные доказательства, чтобы все идеально вписывалось в схему обвинения?— Помню, — лаконично отозвалась она.— В ходе разбирательства выяснилось, что результаты экспертиз, как правило, точны лишь на пятьдесят процентов или даже меньше.— Так бывает, но редко. И в любом случае Луис Фрич[89] потратил много сил и времени, чтобы исправить ситуацию. А вы намекаете на эти собольи щетинки?— Не знаю. Просто начинаю сомневаться, что четверо наших подозреваемых вообще имеют какое-то отношение к похищениям.— Тогда скандал разгорелся из-за того, что эксперты изменяли показания свидетелей и улики, подгоняя их под нужный результат. А в нашем случае эксперты вообще не знали, на что могут наткнуться, и не ставили перед собой задачи привязывать найденные улики к чему-то или к кому-то. Они просто исследовали картины и нашли эти щетинки. И уже потом установили, что такие кисти встречаются весьма редко и заказываются, в частности, из Нового Орлеана. Все просто.В словах ее сквозила уверенность, и на душе стало от этого чуть легче. Вот ведь удивительно: мы уже столько прошагали, я едва не задыхаюсь, а Венди говорит так, словно мы битый час сидим в каком-нибудь летнем кафе за ленчем.— Я никогда прежде не участвовала в расследовании дел об убийствах, — сказала она. — Но полностью доверяю Джону и мистеру Бакстеру.Я машинально кивнула, занятая своими мыслями. Внизу, у самой воды, стоял высокий плечистый бородач в темном пальто и молча наблюдал за нами. Он был далеко, поэтому Венди удостоила его лишь мимолетным взглядом. Но я знала — если что, уже через секунду в ее руках блеснет вороненое дуло пистолета.— А расскажите, какое у вас сложилось впечатление о Талии Лаво? — попросила Венди.— Она мне очень понравилась. У нее было трудное детство, отец и старший брат насиловали ее, но она не сломалась и нашла в себе силы жить дальше.— Ничего себе…— Да.— Она была лесбиянкой?— Вы говорите о ней в прошедшем времени. Надеюсь все-таки, что Талия еще жива.— Я неправильно выразилась, это случайность, простите. — Она даже покраснела.— Ничего, все нормально.Мы еще некоторое время шли молча. Венди была погружена в какие-то свои мысли. А потом вдруг сказала:— Извините, что лезу не в свое дело… Не обижайтесь… Так получилось, что я слышала, как во время разговора с Лаво вы рассказали ей о том давнем насилии… Вы на самом деле пережили такое?Я испытала мгновенный приступ раздражения. Похоже, об этом говорят уже на всех этажах и во всех курилках штаб-квартиры ФБР. Впрочем, глупо обижаться на Венди. Она молода, а молодым свойственно любопытство. Это их способ познавать мир.— На самом деле.— Знаете, меня просто восхищает, что вы не побоялись говорить об этом. Хотя Джон и остальные все слышали на том конце провода.— С тех пор прошло много времени, боль успела притупиться.— Притупиться?!— Вы правы… такое не забывается.Она энергично закивала.— Вот и я так думаю!— С вами, надеюсь, ничего подобного не случалось?— Ну, такого, конечно, не было. Однажды, еще в колледже, один бейсболист пытался зажать меня в отцовской машине. Я нарочно выждала паузу, а когда он выставил напоказ свое сокровище, сделала так, что он тут же пожалел об этом.— Вы молодец.— Да… Но это было легко. Совсем другое дело, когда на охоту выходит профессионал. Он долго высматривает будущую жертву, выбирает удобный момент для атаки, у него есть специальное снаряжение…— У нас нет данных, подтверждающих, что всех жертв похищений насилуют, — напомнила я.— А как же женщина, которую похитили с автостоянки у магазина Дориньяка?Кровь прилила к моим щекам.— Это, конечно, еще не доказывает, что остальных постигла та же участь, — продолжала Венди. — К тому же мы далеко не уверены, что тот случай связан с остальными похищениями.Венди только сейчас заметила, что я загородила ей дорогу и молча смотрю в глаза.— Что?..— Женщина, которую похитили с автостоянки, была изнасилована?На лице Венди отразилось смущение.— Во влагалище нашли следы семени. Может, она просто занималась сексом незадолго до похищения. Впрочем, патологоанатом высказался в пользу версии об изнасиловании…Я очнулась от того, что заморосил мелкий дождик. Я знала, что полиция обнаружила под ногтями жертвы частички чужой кожи и крови. И именно поэтому всех четверых подозреваемых обязали пройти биологическую экспертизу. Но, оказывается, этим дело не ограничилось. А мне никто ничего не сказал… Я машинально глянула на реку и увидела, как по рябой поверхности воды сильнее застучал дождь.— Похоже, я брякнула лишнее, да? — виновато произнесла Венди. — Для вас это стало новостью?— Для меня это стало новостью.— Думаю, вас просто хотели уберечь от неприятной информации. Чтобы лишний раз не травмировать. Принимая во внимание… ну и вообще.У меня задрожал от ярости подбородок при мысли, что это решение было принято Джоном. А кем еще? Как он мог… как он посмел дозировать доводимые до меня сведения?И тут же — без всякого перехода — мне снова привиделась Джейн. Униженная, раздавленная, изувеченная насильником…— Черт, мне теперь попадет… — пробормотала Венди, прикусив губу. Но вместо просьбы не выдавать ее вдруг сказала: — А они поступили по-свински! Раз уж был уговор делиться всей информацией, значит, и надо было делиться!Я машинально провела ладонью по мокрому от дождя лбу и на негнущихся ногах двинулась по набережной дальше, не обращая внимания на непогоду. В Новом Орлеане дожди коротки.— Может, спрячемся куда-нибудь? — робко предложила Венди.— Зачем?Туристов и бегунов на тропинке стало заметно меньше. Лишь рыбаки оставались на своих местах. Уж что-что, а осенний дождик никоим образом не мог отвлечь их от любимого занятия.Позади нас вдруг раздался неприятный скрежет. Мы с Венди непроизвольно вздрогнули и обернулись. Это был всего лишь трамвай. Мы как раз проходили мимо «Кафе дю монд». До нас вновь донесся аромат свежесваренного кофе и горячих оладий. У меня засосало под ложечкой.— Собака Павлова… — пробормотала я.— Что?— Аромат еды вызывает у меня обильное слюнотечение.Она улыбнулась:— А можно… один личный вопрос?— Валяйте.Венди потупилась, и я догадалась, о чем она собирается меня спросить.— Похоже, Джон увлекся вами.— Похоже…— А вы?— Я тоже.К нам приближался человек в нейлоновой шапочке. Венди напряглась, ожидая, пока мы с ним разминемся. А когда это случилось, еще несколько секунд провожала его внимательным взглядом. Потом вновь потупилась.— Джон мне нравится. Да вы это знаете… И он тоже знает. Наверное… Надо быть слепым, чтобы не видеть этого. Я такая… Не умею таиться. Если мне кто-то нравится, это видно всем в радиусе трех миль.— Редко кто умеет держать свою влюбленность в тайне от окружающих. Особенно если это действительно влюбленность, а не что-то другое.— Ну вот… Но ему, наверное, нужна другая женщина. Не такая, как я, — внешне спокойно продолжала Венди. — Не то чтобы он ко мне плохо относится. Как раз наоборот. Но… словом, вы понимаете, о чем я.— Понимаю. Что ж тут можно поделать…Она пожала плечами.— Самое смешное, что я вовсе не ревную его к вам. Правда! Вот если бы это была какая-нибудь другая девчонка из нашего офиса, тогда да… — Она ловко пнула подвернувшийся под ногу камешек. — Тогда совсем другое дело! Я бы мучилась, постоянно сравнивала себя с ней, выискивала у нее недостатки, возмущалась… А вот к вам не ревную. Вы не такая, как они.Мы приближались к скамейке, на которой сидел гитарист и наигрывал нежные блюзовые мелодии. Позади него стояла женщина и держала над ним раскрытый зонт. Не столько над ним, сколько над гитарой. У скамейки жались друг к другу несколько случайных слушателей.— Да такая же в точности, — возразила я. — Я тоже женщина.— Нет, я не это имела в виду! Те девчонки, которых я знаю по работе, постоянно что-то пытаются всем доказать. Каждый день. Для них мужской взгляд — вызов, малейший знак внимания — шанс. Они зациклены на этом. И ни о чем другом не способны думать. Я сама такая же. А вам… Такое ощущение, что вы просто идете по жизни и она сама подстраивается под вас. А вам плевать. Вы ничего и никому не доказываете. И не вымаливаете себе уважение, а воспринимаете его как должное. Вот!— Просто я гораздо старше. У меня тоже был тот период в жизни, о котором вы говорите. Но остался далеко позади.— Ну да. Хоть дело не в возрасте, а именно в опыте. Вы объездили весь мир, побывали на всех современных войнах, своими глазами наблюдали за ходом настоящих боевых действий и все такое. Вы просто не замечаете, какими глазами смотрят на вас Джон и Бакстер, как они к вам относятся! Любая девчонка у нас в офисе не смеет и мечтать об этом. Иногда к нам заезжают женщины-начальники… ну, такие… с большими погонами… Так даже им это не светит!— У вас все впереди, Венди. Вот попомните мои слова. В один прекрасный день вы проснетесь и поймете, что из зрителя превратились в участника этой большой игры под названием «Жизнь». И обратной дороги не будет. А иногда вам захочется обратно…— Ну не знаю. Я очень жду, когда наступит этот день.— Не торопите его — вот мой совет.— Я иногда задумываюсь о судьбе Робин Аренс. Она была первой в ФБР женщиной-агентом, погибшей при исполнении служебного долга. В восемьдесят пятом. Они выехали на задержание грабителей, а у тех оказалась не машина, а настоящий броневик. Ну и ребята попали… А самое обидное, что ее застрелил свой же! По ошибке.— Вы все время говорите о боевых действиях, о перестрелках. Вам так не терпится увидеть это своими глазами?— Наверное… В конце концов, я же не в аналитическом отделе числюсь, а в отряде быстрого реагирования. Меня готовили к участию в серьезных операциях. Будет просто странно, если я так и не понюхаю пороха.— Биография Робин написана для учебников. В реальности все выглядит не так драматично и красиво. Бой — это хаос, который воцаряется с первым же выстрелом. Спросите ветеранов, они скажут вам то же самое. Читайте теорию, почаще практикуйтесь в тире, но не стремитесь на поле брани.— Я просто хочу хорошо делать свою работу, — возразила Венди, — чтобы в критический момент не допустить ошибки, из-за которой пострадают люди.— Все будет хорошо. Ваши любовные переживания уже сейчас гораздо сложнее всей последующей работы.— Вы правы, наверное, — грустно улыбнулась она. — И я понимаю, почему Джон положил глаз именно на вас. Я не против. Честно, не против. Так что можете от меня не скрываться. Я серьезно говорю.Глупая добрая девочка… Неужели в юности я и сама способна была на такое самопожертвование? Сомневаюсь.— Спасибо, Венди. — Я чуть сжала ее руку. — Кстати, мы с ним не спали. Если вам это интересно…— Я про это не спрашивала, — быстро сказала она и опустила глаза. — Хотя, конечно, мне это интересно… Чуть-чуть.Мы вдруг обе рассмеялись, и у меня отлегло от сердца. Перемена в настроении произошла настолько быстро, что мне показалось — вот сейчас снова выглянет солнце и холодный дождь иссякнет. Я приветливо махнула рукой гитаристу, а тот подмигнул мне.Через пару минут мы вышли на Джексон-сквер. В отдалении теснились кареты для туристов. Лошади понуро жались друг к другу, недовольные дождем. Затем мы увидели целую толпу гадальщиков, лениво зазывавших клиентов к своим карточным столикам, и уличных художников, выставивших для рекламы портреты известных людей, в том числе квартета «Битлз».— Дождь-то не кончается, — заметила Венди. — Может, вызовем машину и двинем отсюда?— Да, конечно. Через пару минут.Мы приближались к широкой деревянной лестнице, которая была врыта в насыпь и спускалась к самой воде.— Венди, а давайте заглянем в «Джек брюэри»? Хочется кофе.Она согласно кивнула, но я видела по ее лицу, что моя идея ей не по душе. А я почему-то снова вспомнила про Джона и про то, что он утаил от меня часть информации о жертве с автостоянки. Народу на тропинке почти не осталось. Навстречу нам шли теперь только двое. Тот, что помоложе, был в засаленных джинсах, небрит и нечесан, а позади него шагал мужчина в камуфляжных штанах и футболке цвета хаки. Венди по привычке напряглась, внимательно разглядывая того, кто был ближе. Когда мы с ним разошлись, она обернулась и еще пару секунд смотрела ему вслед. И поневоле утратила визуальный контакт со вторым незнакомцем. А тот, приближаясь, вдруг поднял руку, и в глаза мне ударил блеск металла.Я вскрикнула, Венди рывком утянула меня себе за спину, на ходу выхватывая из потайной кобуры пистолет… На набережной грохнул выстрел, и в ту же секунду мне в лицо плеснуло чем-то теплым. Венди замерла, будто истукан, а потом без звука повалилась на тропинку и осталась лежать. Я опустила глаза и вдруг увидела на своей блузке мелкие красные брызги, словно в меня по касательной выпустили струйку из пульверизатора с краской. Я сразу догадалась, что это кровь Венди… С автостоянки донеслись крики, и я заметила боковым зрением, как немногочисленные зрители попадали на землю, прячась за машины.Человек в камуфляже подбежал ко мне и грубо схватил за руку.— Шевелись, ну, быстро! — И потащил меня к трамвайным путям. — Быстро, я сказал!Я не могла оторвать глаз от Венди. Она лежала на спине, раскинув руки и ноги, и невидяще смотрела в пасмурное небо. Меж полураскрытых губ сочилась кровь. Видя, что я упираюсь и все оглядываюсь назад, мой похититель молча направил пистолет на Венди и выстрелил еще раз. Уже в упор. Та не шелохнулась. Я резко дернулась, пытаясь вырваться, но человек в камуфляже ткнул мне дулом пистолета под подбородок. Да так сильно, что свет на мгновение померк у меня перед глазами.— Топай… Иначе я положу тебя прямо здесь!Кровь стучала в висках, а в голове вспыхивали лихорадочные мысли. Джон был прав. Фактически он предсказал Венди ее судьбу. Он предупреждал, что убийца может вывести ее из игры, прежде чем мы успеем что-то понять. Так и вышло. Он убил ее. Чтобы добраться до меня. Господи… да ведь это же он! Тот самый похититель, которого мы столько времени безуспешно искали! Негодяй, выкравший мою сестру из-под самого носа у мужа и детей и обрекший всех нас на страдания. Меня предупреждали об осторожности… И сейчас уже не важно, прислушивалась я к этим предостережениям или нет. Я привлекла его внимание, он открыл охоту и преуспел. Я в его руках. Точно так же, как в свое время Джейн.Это все.Он по-прежнему тащил меня в сторону трамвайных путей. Я беспомощно озиралась по сторонам и вдруг увидела на автостоянке одного из зрителей. Он не грохнулся оземь, как остальные. Стоял, широко расставив ноги, и смотрел на нас. Приглядевшись, я поняла, что он вооружен и оружие его направлено в нашу сторону.— Джордан! — услышала я голос Джона. — Падай!Ноги мои подкосились, но похититель рванул меня наверх и прикрылся моим телом, как щитом. Джон сделал движение влево, но похититель тоже шагнул в сторону и вновь ушел с линии огня. Прежде чем я успела сообразить, что произойдет дальше, его пистолет, направленный на Джона, изрыгнул три выстрела кряду. Я видела, как Джон попытался отпрыгнуть за одну из машин. Но не успел. Крутанулся на месте, вскрикнул и упал. И больше не поднимался.— Готов… — прошептал у меня над ухом похититель. Я почувствовала прикосновение к своему виску горячего дула. — Вперед, сука.Он явно тащил меня к автостоянке. И если сумеет запихнуть в машину — это будет конец. Я вспомнила о пистолете, который Джон одолжил мне на всякий пожарный. Вот он момент, когда вопрос стоит о жизни и смерти. А пистолет спокойно лежит себе в бардачке моего «мустанга», припаркованного у штаб-квартиры ФБР.Спасения нет. Хорошо хоть, что этот мерзавец, похоже, не собирается меня убивать. По крайней мере сейчас. А впрочем, еще неизвестно, хорошо ли это на самом деле…Собравшись с духом, я изо всех сил пихнула его острым локтем под ребра и, клянусь Богом, услышала негромкий хруст. Он взвыл, и хватка на мгновение ослабла. Этого оказалось достаточно, чтобы рывком освободиться. Я бросилась обратно к Венди в надежде завладеть ее оружием. Черт! Приблизившись, я поняла, что она так и не успела вынуть свой пистолет из кобуры. И мне до него так быстро не добраться. Пока я буду переворачивать труп Венди, лезть рукой под ее пиджак и рвать наружу кобуру… Нет, он не даст мне этого сделать.Не сбавляя темпа, я рванула влево — к деревянной лестнице, спускавшейся к реке. Добравшись до нее, я услышала сзади еще один выстрел и хриплый возглас:— Не заставляй убивать тебя!Я была у него как на ладони. Стояла в полный рост на самом краю насыпи — у лестницы. Как утка в тире. И не было никакой возможности добраться до воды так, чтобы он не успел в меня выстрелить.Руки опустились, и я обреченно замерла на месте. Он быстро шел ко мне, не опуская пистолета. Я наконец рассмотрела его хорошенько. Он был чуть старше меня, с всклокоченными светлыми волосами, с грубым лицом, по которому пролегли глубокие — будто шрамы — морщины. Я никогда не видела его прежде. Но вот с таким взглядом — взглядом хладнокровного убийцы — мне встречаться доводилось. В разные годы и в разных командировках.— Сейчас мы сядем в машину, — сказал он. — Если дернешься еще раз, приставлю пушку к твоему позвоночнику и нажму на спусковой крючок. После этого ты станешь похожа на тряпичную куклу. Мне придется переть тебя на себе, зато ты останешься жива, по-прежнему сладенькая и мокренькая между ног. И кое-кому еще можно будет написать с тебя красивую картинку.Меня парализовало от этих слов. В голове не осталось ни мыслей, ни чувств, кроме одного — леденящего ужаса. Он смерил меня яростным взглядом, будто подкрепляя только что сказанные слова, снова схватил за руку и потащил к автостоянке.Когда мы переходили через трамвайные рельсы, я увидела, что Джон, лежа на земле, отчаянно пытается дотянуться до своего сапога. Я знала, что, когда мы будем проходить мимо, похититель добьет его — точно так же, как добил Венди. У меня не было ни единого шанса помешать ему.— Джордан! — вдруг разорвал тишину дикий крик, и я мгновенно узнала голос Венди.Оглянувшись, я увидела ее. Она лежала на животе, приподнявшись на локтях, и сжимала в обеих руках свой пистолет, направленный в нашу сторону. Ее подбородок и шея были в крови. Мой похититель наконец опомнился и прицелился в Венди, но я изо всех сил ударила его по руке, а сама бросилась в сторону.Из дула пистолета Венди плеснуло оранжевым пламенем. На секунду у меня заложило уши. Похититель замер на месте, а потом снова стал поднимать свое оружие. Венди выстрелила еще раз. Похититель взвыл от ярости и боли и, спотыкаясь, бросился на лежавшую женщину. Он стрелял без остановки и несколько раз промазал. Но потом я увидела, как голова Венди резко дернулась и тут же стукнулась о мостовую.Я тихонько завыла…Похититель вновь обернулся ко мне. Он был ранен и не мог быстро передвигаться. По футболке между плечом и грудью расползалось темное пятно. Нас разделяло расстояние метров в пятнадцать. Он вновь наставил на меня пистолет. Сквозь застилавшие глаза слезы я все-таки сумела поймать его изменившийся взгляд. Он передумал. Он никуда меня не повезет. Просто убьет. Здесь и сейчас.За моей спиной раздался звук очередного выстрела. Пуля взвизгнула, срикошетив от стены ближайшего дома. Резко обернувшись, я увидела Джона. Он стоял на коленях, направив ствол своего пистолета сорокового калибра в нашу сторону.— На землю! — крикнул он.Я упала, как подкошенная. И Джон открыл огонь. Грохот стоял неимоверный, над моей головой свистели пули. Одна за другой. Я лежала, вжавшись лицом в землю и зажимая руками уши. А когда все закончилось и я сумела поднять голову, похитителя уже не было.Я поползла к Венди, все еще надеясь на чудо. Чуда не случилось. Пуля размозжила ей голову, и моим глазам предстало месиво из спекшихся от крови и вытекшего мозга волос. А я знала, что если ты видишь мозг — значит, человека уже нет.— Ищи укрытие! Быстро! — вновь крикнул Джон.Я поцеловала Венди, поднялась на ноги, пошатываясь подошла к лестнице и глянула вниз. Человек в рубашке-поло сидел скрючившись на нижней ступеньке у самой воды. Одной рукой он держался за перила, другую прижимал к груди. Спина его ходила ходуном. До меня доносился надсадный булькающий хрип. Словно почувствовав мой взгляд, он медленно обернулся. На мгновение наши взгляды встретились. Потом он с трудом поднялся на ноги и упал в воду.Его голова показалась над поверхностью через несколько секунд. Уже вдалеке от берега. Рот открывался, как у выброшенной на песок рыбины. Я видела, как его захватило стремительное течение. В моем сердце не было и проблеска сочувствия. Я равнодушно наблюдала, как он борется с рекой, и все ждала, когда сдастся.Из оцепенения меня вывела внезапно вспыхнувшая в мозгу отчаянная мысль — если он сейчас утонет, мы, может быть, так никогда и не узнаем, куда он девал Джейн, Талию и остальных, что с ними случилось и где они теперь.В три прыжка я спустилась по лестнице и бросилась по каменному карнизу, ежесекундно рискуя свалиться в воду. Я бежала изо всех сил, стараясь не отставать от него. Голова мелькала на поверхности, как поплавок. Он пытался выгрести к берегу, но ничего не получалось.— Помоги! — услышала я искаженный паникой крик. — Я не могу дышать!Наверное, в его легких уже кровь. Он может захлебнуться ею даже раньше, чем утонет. Я подавила инстинктивное желание броситься в воду. Он меня утопит. Вольно или невольно, не важно.— Прошу тебя! — заорал он. — Я больше не могу держаться на плаву!— Пошел к дьяволу! — крикнула я в ответ.Его захлестнула невысокая волна, и он на несколько секунд скрылся под водой. Затем снова выплыл и что-то крикнул, но я не расслышала. Потом крикнул снова:— Твоя сестра жива!У меня перехватило дыхание. Я не могла поверить своим ушам. И, спотыкаясь, бежала по карнизу, не отрывая глаз от реки. Он лжет… Он лжет, мерзавец… Он хочет, чтобы я прыгнула в воду… Он этого добивается…— Где она? — отчаянно крикнула я.— Спаси меня! А я спасу ее! Прошу!— Где она? Сначала скажи!Голова его вновь исчезла, потом показалась, и он надсадно закашлялся, выплевывая воду и кровь. А я бросилась к длинному сплавному стволу, застрявшему в куче речного мусора.— Джордан! — услышала я далекий голос. — Толкни к нему дерево!Я уперлась в край ствола всем телом, вены вздулись у меня на висках, но он не поддавался, черт бы его побрал. Крепко застрял, зараза… Я знала, что через несколько секунд течение пронесет похитителя мимо. И тогда все. Это мой шанс наконец узнать о судьбе Джейн. И если я его упущу… Теперь поздно даже прыгать за ним в воду. На такой стремнине я обречена. Здесь тонут профессиональные пловцы-экстремалы, не чета мне…Внезапная мысль ударила мне в голову. Я нащупала в сумочке на поясе свою неразлучную «мыльницу» и выхватила аппарат. Тот самый, которым фотографировала двадцатую картину серии в галерее Вингейта. Во время того пожара.Прыгая с камня на камень, я пыталась поймать наиболее выгодный ракурс. Течением его относило все дальше от берега. Теперь его уже не спасти. Вот он снова показался над поверхностью, и я отщелкнула три мгновенных кадра. Затем бросилась вперед по карнизу, остановилась через двадцать шагов и сделала еще два снимка. А потом его вновь захлестнуло волной, и больше я его уже не видела.Постояв еще с минуту, я повернулась и стала карабкаться по насыпи. Вылезла на тропинку и увидела вдалеке Джона. Тот сидел на верхней ступеньке деревянной лестницы с мобильным в руке. Я пошла к нему. А где-то вдали уже ревели сирены полицейских машин. Я подошла и присела рядом. Он положил телефон на землю и затянул покрепче ремень, которым перехватил ногу, чтобы остановить кровотечение.— Ранило? — спросила я.Он кивнул и поморщился. Ему было очень больно.— Спустись к воде, поищи его пистолет. Он мог его выронить или выбросить. Там могли остаться пальчики.Я обыскала лестницу и каменный карниз в том месте, где он прыгнул в воду. Ничего не нашла. Кроме крови, которая была, казалось, повсюду.— Посмотри на дне. У самого берега, — крикнул сверху Джон.Миссисипи не зря называют «Мутной лужей». Если где и бывают реки с прозрачной водой, Миссисипи к ним явно не относится. Я перегнулась через карниз и стала шарить в воде рукой. Ничего. Пальцы скользили по склизким, поросшим водорослями камням. Я ползком передвигалась вдоль карниза и старательно обыскивала каждый сантиметр дна у берега. Наконец на что-то наткнулась и замерла. Выцарапав застрявший между камней небольшой легкий предмет, я вынула его из воды. Это оказался мобильный телефон. И под крышкой дисплея, куда проникла вода, была кровь…— Что там? — крикнул Джон.Я поднялась к нему, держа телефон за край антенны.— Тебе везет…— Самое смешное, что он еще включен. Смотри.— Осторожно! — Джон принял у меня из рук аппарат, но тут его экран погас. — Черт возьми! Замкнуло! Проклятие, прямо на глазах!— На телефоне могли остаться отпечатки пальцев.— Вряд ли. Скорее всего их смыло водой. Впрочем, проверим. Главное — карточка памяти. Надо срочно отправить эту штуку в Вашингтон. Полицейским ни слова.Он покосился в сторону автостоянки. Я проследила за его взглядом и увидела двух конных полицейских, ехавших вдоль трамвайных путей в нашу сторону. Я опять опустилась на лестницу рядом с Джоном и обхватила себя руками за плечи. Меня всю трясло.— Венди погибла…— Да.— Она прикрыла меня своим телом.— Это была ее работа. Она молодец. Справилась.— Она не просто молодец. Она совершила настоящий подвиг. А еще… она любила тебя.— Я знаю. О, черт, как же больно…— Ее наградят? Посмертно? Надо поддержать ее родных.— Само собой.— А как ты тут вообще оказался?Джон опять поморщился и подавил стон.— Мне не понравилась твоя идея прогуляться в одиночку. От Фрэнка ты вышла сама не своя. Джордан, никакие переживания не могут оправдать потерю бдительности. А ты ее потеряла. Даже про пистолет свой не вспомнила. Зачем я тебе его дал? Чтобы он пылился в твоей чертовой машине? Словом, я решил подстраховаться.Я чуть сжала его руку.— Спасибо тебе, Джон. Спасибо за то, что ты такой параноик.— А что эта сволочь тебе кричала?— Что моя сестра жива.Джон внимательно посмотрела мне в глаза.— Ты поверила?— Не знаю… Зато знаю, что он не похож ни на Роджера Уитона, ни на Фрэнка Смита, ни даже на Леона Гейнса.— Я это тоже заметил.— Он еще кое-что сказал, Джон.— Что?— Сказал, что если я буду дергаться, он приставит пистолет к моему позвоночнику и нажмет на спуск. Но я по-прежнему буду сладенькая и мокренькая между ног. И с меня еще можно будет кое-кому написать красивую картинку…Джон побледнел.— Он так и сказал? Кое-кому?— Да.— Черт, это важно.Полицейские приближались. Джон приготовил свое удостоверение специального агента ФБР.— Ты меня очень обидел, Джон.— Ты о чем?— Женщину, труп которой вы отыскали, оказывается, изнасиловали. Ты это знал. Но не сказал мне.Он долго молчал, потом буркнул:— То, что ее изнасиловали, еще не факт.— Только не говори мне, что вы не справлялись у ее мужа, когда они в последний раз занимались любовью.— Ну хорошо, ты права. Скорее всего, ее действительно изнасиловали. Я не хотел травмировать тебя лишний раз, пойми. Особенно перед встречей с подозреваемыми. Мы не имели права рисковать. Если бы мы сказали тебе, еще неизвестно, как бы ты повела себя во время разговора с Уитоном, Смитом и особенно Гейнсом.— Я все понимаю. Но мы договорились, что идем в одной упряжке. Пожалуйста, впредь не утаивайте от меня ничего. По-человечески прошу.— Хорошо, — кивнул он.— Обещай.— Обещаю.Полицейские едва не наехали на нас. Один темнокожий, другой чем-то похожий на Джона. Оба наставили на нас оружие.— Руки за голову! Быстро!Джон ткнул им в нос свое удостоверение.— Специальный агент Джон Кайсер, ФБР. Место происшествия надо оцепить до прибытия наших экспертов. Я ранен и почти не могу двигаться, так что, ребята, возьмите эту работу на себя.

Глава 21Сцена гибели Венди еще долго стояла у меня перед глазами. Но в эту минуту она казалась уже почти сном. Кошмарным, но сном. Я поднималась в лифте на четвертый этаж штаб-квартиры ФБР. С набережной Джона увезли прямиком в госпиталь. Я поехала вместе с ним. Нас охраняло столько вооруженных людей, что впору было почувствовать себя женой президента. Дэниел Бакстер и инспектор Боулс первыми навестили Джона в больничной палате. И не удержались от инструктажа медперсонала, хотя врачи и сестры без них знали, что нужно делать и как.Через полчаса Бакстера и Боулса и дух простыл. Они вернулись в штаб-квартиру, где руководили поисками трупа утонувшего похитителя. Я сидела в приемном покое, со всех сторон окруженная бойцами ФБР, а перед мысленным взором то и дело вспыхивала одна и та же картинка: Венди стреляет в похитителя и ранит его, а тот выпускает в нее целую обойму… А в ушах по-прежнему стоял глухой стук, с которым Венди упала на мостовую… И голос похитителя: «Если дернешься еще раз, я приставлю пушку к твоему позвоночнику и нажму на спусковой крючок. После этого ты станешь похожа на тряпичную куклу. Мне придется переть тебя на себе, зато ты останешься жива, по-прежнему сладенькая и мокренькая между ног. И кое-кому еще можно будет написать с тебя красивую картинку».На мое счастье, ко мне снова приставили телохранителя-женщину. Она раздобыла для меня новую блузку, а мою — забрызганную кровью Венди — запечатали в полиэтиленовый пакет и сдали на экспертизу.Джон хорошо перенес операцию, но врач запретил ему двигаться в течение суток. В ответ он горячо поблагодарил его за помощь и заботу, оперся на костыль, который принесли в палату, и похромал прочь из госпиталя. Решив, что я его жена или невеста, врач прочитал мне целую лекцию о том, как следует ухаживать за ногой Кайсера. Я внимательно выслушала его и поспешила за Джоном.— Куда? — весело спросил шофер служебной машины. Тоже спецагент ФБР. В принципе, Джон не был его начальником, но шофер смотрел на него снизу вверх, как ученик на учителя.— В штаб-квартиру, — бросил Джон. — И побыстрее.Бакстер, Ленц и Боулс ждали нас в кабинете инспектора. Вообще-то теперь основная работа была перенесена в штаб чрезвычайных ситуаций, но только в этом кабинете нашлось удобное кресло с приставкой, на которой Джон мог устроить раненую ногу.— Ну как ты? — спросил Бакстер, когда мы наконец расселись и Джон перестал охать.— Неплохо.Бакстер удовлетворенно кивнул, хотя ежу было понятно, что Джон чувствует себя очень плохо и лжет. Но это была необходимая ложь. В такие жаркие денечки никому и в голову не пришло бы предоставить ему отпуск по состоянию здоровья. Да он и сам бы не попросил.— А вы, Джордан?— Еще держусь.— Я знаю, что вам пришлось пережить.— Венди все сделала правильно. У нее не было шанса предотвратить нападение. К нам приближались двое, и первый выглядел гораздо подозрительнее. Венди отвлеклась на него и невольно пропустила атаку со стороны второго. Но она успела меня закрыть и почти выхватила оружие… Никто не сработал бы на ее месте лучше. Никто.Бакстер поморщился.— Это первое расследование по делу о серийных преступлениях, в ходе которого я потерял агента, — произнес он сурово. — Точнее, двух, если считать еще Фреда Коутса. Сейчас я скажу вещь, которую в принципе мог бы и не говорить. Но все же скажу. Я не успокоюсь до тех пор, пока все, замешанные в этом — я подчеркиваю: все! — не будут рассажены по тюремным камерам.— Аминь, — буркнул Боулс. — Все в этом здании готовы пахать без выходных. Двадцать четыре часа в сутки. У Венди было много друзей.— Вы нашли труп? — спросил Джон, положив конец этой лирике.— Нет. Мы задействовали береговую охрану и водолазов, они обшаривают дно квадрат за квадратом. Но пока безрезультатно. Миссисипи — большая и быстрая река. В ней тонет много народу, но далеко не всех потом вылавливают. Надо быть готовым к тому, что мы его так и не отыщем…— А что с его телефоном?— Отпечатков пальцев нет.— Я так и думал.— Он недолго пролежал в воде. У самого берега. Вряд ли их смыло водой. Скорее всего, парень не оставлял на нем свои пальчики изначально. Осторожен был, сукин сын. Но это говорит не в его пользу. Раз он так заботился о том, чтобы не подарить нам свои отпечатки, значит, знал, что они уже есть у нас в картотеке. Таким образом, если мы найдем труп, установить личность погибшего будет просто.— А карта памяти из телефона?— Ребята из Квонтико получили аппарат всего полчаса назад. Я говорил с ними. Телефон закоротило. Замыкание могло повредить карту. А могло и не повредить. Я жду их отчета с минуты на минуту.— А как насчет моих снимков? — спросила я.— Вы в очередной раз восхитили меня своим профессионализмом, Джордан. Надо было умудриться поймать его лицо в такой ситуации. Снимки плохие, но главное — лицо — на них есть. Ребята из университета Аризоны увеличили самый лучший кадр и отрихтовали его на компьютере. Мы уже крутим эту морду последние два часа по местному телевидению. Пока поступило три звонка. Но погодите — завтра фотографию опубликует «Таймс» и звонков будет больше.— Мы добились чего хотели, — пробормотал Джон. — Выбили почву из-под ног преступника. Рано или поздно это должно было случиться. Жаль, что не случилось раньше.— Да, — согласился Бакстер.— А пистолет его нашли?Бакстер покачал головой.— Течение очень сильное, а дно местами песчаное. Брось туда слона, и через пару минут ты его уже не найдешь. Водолазы пашут без отдыха, но особенных иллюзий я не питаю. Главное — отыскать труп и установить личность погибшего. Тогда мы либо сможем как-то привязать его к Уитону, Фрэнку и Гейнсу… либо не сможем.— Кстати, где находились эти три мушкетера, пока мы с Джордан были на реке? — спросил Джон.— Мы не спускали с них глаз. Уитон торчал в своей галерее, дописывал картину. Отправился туда сразу после вашего утреннего визита и никуда не выходил. Даже в туалет. Что до Смита, то он, проводив Джордан, пообедал в «Байоне», пошлялся по мебельному центру «Харвиц-Минц», чего-то там себе прикупил и вернулся домой. Сейчас заперся там с одним смазливым молодым джентльменом, личность которого мы выясняем.— А Гейнс?— Гейнс и его подружка продрали глаза в десять часов и сразу присосались к бутылке, а потом, по своему обыкновению, начали ругаться. Поорав друг на друга вволю, покувыркались в койке и отключились. Оба.— До сих пор спят?— До сих пор.— Кто-нибудь из них кому-нибудь звонил?— Никто и никому.— Предлагаю натравить на них полицию и допрашивать до тех пор, пока не расколются! — буркнул инспектор Боулс.— Увы, но сегодня у нас ничуть не больше шансов расколоть их, чем вчера, — возразил Бакстер. — Я уже сказал, что наша первостепенная задача — отыскать труп и установить личность похитителя. Если повезет, протянем от него ниточку к кому-то из этой троицы.Боулс шумно выдохнул, скрестил руки и обвел всех мрачным взглядом.— Мне нужны версии, догадки, предположения — все, что угодно. Выкладывайте. Итак, что у нас есть?Джон и Ленц хранили гробовое молчание, поэтому Бакстеру пришлось вмешаться:— Артур, давай ты первый.Ленц словно очнулся.— Одна из реплик, брошенных похитителем, наталкивает нас на предположение, что женщин сначала насиловали, а потом передавали некоему художнику, который писал с них картины. В то же время наши эксперты-искусствоведы в один голос утверждают, что «Спящие женщины» не могут принадлежать кисти ни Уитона, ни Смита, ни Гейнса. При этом реплику похитителя можно понимать двояко. С одной стороны, он намекал на некоего сообщника, с другой — его фразу можно понять и так, что он говорил о себе самом, но в другом амплуа. То есть в качестве похитителя он охотился на жертв, а в качестве художника — «кое-кого» — писал с них картины.— Мне кажется, художник, тем более такой одаренный, не может называть свои творения красивыми картинками, — возразила я.— Бьюсь об заклад, что похититель был как-то связан с Марселем де Беком, — вдруг сказал Джон. — Старик по уши замешан в этом деле. Я чувствую!После этого в кабинете воцарилось молчание. Потом Бакстер раздраженно махнул рукой.— И это все, что у нас есть? Поверить не могу!— А как насчет идеи Джордан о раздвоении личности? — спросил Джон. — Мы так и не узнали ничего определенного о детстве Уитона и Фрэнка, но вопрос остается открытым. Все-таки давайте попробуем предположить, что есть некий художник, который страдает подобным расстройством психики и способен писать картины в абсолютно разных манерах. Так, что его не уличит ни один эксперт. Такое возможно?Ленц откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди.— Раздвоение личности — уникальная патология. Она может принимать как мягкие, так и ярко выраженные формы. Науке известны случаи, когда больной, находясь в одном образе, нуждался в сердечных каплях, чтобы выжить, а в другом — не испытывал никакой потребности в лечении. Находясь в одном образе, ходил с контактными линзами или в очках, а в другом имел стопроцентное зрение. Как это ни удивительно, но такое бывает.— Продолжай, — буркнул Боулс.— Вправе ли мы предполагать, — тоном лектора произнес Ленц, — что в одном теле могут сосуществовать два абсолютно непохожих по своей художественной манере творца? Теоретически это возможно. Но мы имеем дело не с чистым, я бы сказал — лабораторным, экспериментом, когда художник, страдающий раздвоением личности, пишет сначала одну картину, а потом совершенно другую. У нас серийные преступления, огромное количество жертв и полное отсутствие улик… Не могу себе представить, чтобы на все это был способен один человек, пусть даже и страдающий таким расстройством психики. В конце концов, у него по-прежнему только две руки и две ноги.— Подожди! — вмешался Джон. — Джордан предположила, что такие «пациенты» не всегда осознают, что творят, находясь в ином образе. Это так?— Совершенно верно. Как правило, одна из личностей доминирует над другой. И вот эта доминирующая личность в курсе всего, а подавленная может даже не подозревать о ее существовании.— Боже правый… — пробормотал потрясенный Бакстер.— Откуда широкая общественность узнала, что в природе случаются подобные вещи? — продолжал Ленц. — Правильно, из литературного произведения под названием «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». Все мы читали эту историю и с тех пор пребываем в полной уверенности, что синдром раздвоения личности — это когда изощренный злодей прячется под внешне пристойной маской. Но на самом деле означенный синдром проявляет себя несколько иначе. У такого пациента нет «доброго» или «злого» лица. То, что принято называть «добрым», — это подорванная психика ребенка, столкнувшегося с сексуальным насилием, а «злое» — доминирующая личность, сумевшая пережить шок и — пусть обезображенная им — все же способная двинуться в своем развитии дальше. Вот и все.Джон осторожно погладил ноющую ногу.— Нам доводилось допрашивать немало маньяков, переживших в детстве сексуальное насилие. Много ли среди них было лиц, страдавших синдромом раздвоения личности?— И много? — спросил Ленц.— Ни одного.Ленц улыбнулся, словно гроссмейстер, завлекший своего оппонента в ловушку, которой тот не видел до последнего момента.— То-то и оно. Мы можем серьезно отнестись к идее, поданной мисс Гласс. Но для начала давайте уволим всех наших экспертов-искусствоведов и наймем новых.— А почему бы и нет! — раздражился Джон. — Нам ни холодно, ни жарко от их заключений! Мы топчемся на месте! А тем временем и подозреваемые, и де Бек потешаются над нами, потому что каждый из них сказал нам гораздо меньше, чем знал, а мы и рады!— Вингейт тоже много чего знал, — наконец подала голос и я. — Я это сразу почувствовала.Бакстер вдруг вперил мне в переносицу тяжелый взгляд.— Джордан… Может, вы все-таки соизволите раскрыть нам тайну Фрэнка Смита и Роджера Уитона?Я тут же вспомнила умоляющее лицо Фрэнка…— Н-нет, не могу. Вам придется поверить мне на слово — эта тайна не имеет к делу никакого отношения.— Хотя бы намекните, — попросил доктор Ленц. — Это может быть важно.— Это самая рядовая — я бы даже сказала, банальная — тайна. В ней нет ничего интересного.Телефон на столе Боулса уберег меня от дальнейших расспросов цепкого доктора. Боулс снял трубку и сразу передал ее Бакстеру.— Это твои ребята из Квонтико.— Бакстер слушает.Его лицо оставалось непроницаемым, как у профессионального игрока в покер. Невозможно было догадаться, хорошие новости он сейчас получил или плохие.— Понял, — наконец бросил он в трубку и передал ее обратно Боулсу.— Ну? — спросил Джон.Бакстер оперся руками о стол инспектора.— Телефончик ворованный и перепрограммированный. Отследить по нему личность утопленника не представляется возможным. Но чип удалось спасти, а он дал нам адресную книгу. И в ней значится прямой номер Марселя де Бека.Джон вскинул руки в победном жесте, а мне вспомнился старик француз, замерший у стеклянной стены и устремивший задумчивый взгляд на далекие паруса. И еще я вспомнила, как тактично он рассказывал мне об отце и его коллегах по Вьетнаму.Бакстер вынул из кармана сотовый и быстро набрал какой-то номер.— Чрезвычайка? — спросил он. Я сразу поняла, что он имеет в виду штаб по чрезвычайным ситуациям. — Это Бакстер. Быстро выясните настоящее местонахождение Марселя де Бека. Я буду ждать.Он напряженно молчал, и мы тоже молчали, глядя на него. Потом его лицо вдруг стало серым.— Когда? Звоните в госдепартамент и министерство юстиции. Потом мне. — Он нажал кнопку отбоя и ожесточенно почесал кулаком небритый подбородок. — Шесть часов назад самолет де Бека покинул Кайманы. Экипаж оформил полетный план до Рио-де-Жанейро, но туда самолет не прибыл. Де Бек сейчас может быть где угодно.— Твою мать… — прошептал Джон.Прежде чем кто-то из нас успел отпустить еще одну реплику, телефон Боулса зазвонил снова. Тот включил громкую связь.— Бакстер слушает.— Дэниел, тебе кое-что хочет сказать Фаррел.— Давай его.— Дэниел? — услышали мы голос, который мог принадлежать только афроамериканцу.— Здорово, Генри. Что у тебя?— Нам только что позвонили по поводу вашей фотки, которую крутят по телику. Одна вдовушка из Кеннера. Она утверждает, что этот парень снимает у нее комнату. Говорит, что ошибки быть не может. По ее словам, его зовут Джонсон и он постоянно в разъездах. Коммивояжер. Записывай адрес: Вистерия-драйв, двести двадцать один. Это к северу от шоссе И-десять. Недалеко от аэропорта. Округ Джефферсон.Бакстер был явно доволен.— Шериф и его ребята уже там?— Шериф еще не знает об этом звонке. Я решил сначала звякнуть тебе.Бакстер облегченно вздохнул.— Наши ребята будут там через двадцать минут. С шерифом мы потом разберемся.— Удачи, Дэниел. Вдовушку звать Питра.— Я твой должник!Бакстер повесил трубку и глянул на Боулса.— Скажи, Патрик, пять лет назад Фаррел позвонил бы нам первым?— Скорее бы удавился. За эти пять лет он уволил и пересажал целую роту полицейских.Бакстер вызвал по телефону экспертов.— Вистерия-драйв, двести двадцать один. В Кеннере. Собирайтесь — и живо туда.— А вы?— Встретимся там.— Понял. До встречи.* * *Жилище миссис Питры почти примыкало к международному аэропорту Нового Орлеана. Когда мы подъезжали к ее дому, над крышами домов показался взлетающий самолет, накрывший своим ревом всю округу.— Прелестный райончик, — проговорил Бакстер, сидевший за рулем. — Здесь можно устраивать бандитские перестрелки — никто ничего не услышит.— Криков жертв здесь тоже никто не услышит, — согласился Ленц. — Есть над чем задуматься, а?Бакстер мельком оглянулся на меня.— Вы уж извините нас, Джордан.— Все нормально.Джон накрыл мою ладонь своей.— Подъезжаем, — сказал Ленц.Типичный домик с короткой подъездной аллеей. Фанерный двухэтажный гараж, приткнувшийся сбоку, смотрелся нелепо. Блеклые стены и крыша, в которую почти упирались давно обрезанные ветви окрестных вязов.Бакстер выключил движок, и мы выбрались из машины. На шатком крыльце нас уже поджидала пожилая женщина с сигареткой в зубах и связкой ключей в руке. Несмотря на возраст — а было ей под шестьдесят, — она была одета в розовую футболку и синие шорты, из-под которых выглядывали пораженные варикозом ноги.— Сейчас наступит момент истины, — пробормотал Джон.— Не забудь свой костыль, — бросил ему Бакстер. — Там ступеньки.— Не хочу, — с мальчишеским упрямством отозвался Кайсер.— А вы шустро доехали, вот ни за что бы не подумала, — грубым, как у портового рабочего, прокуренным голосом заявила хозяйка дома. — Все боялась, что этот заявится раньше вас. Кэрол Питра, вдова с четырехлетним стажем. А мужа моего грохнули.— Специальный агент Джон Кайсер, ФБР. — Они обменялись крепкими рукопожатиями. — Хочу вас обрадовать, миссис Питра, ваш постоялец уже не заявится.— Почем вы знаете? Опять в командировке?— Не совсем.— А что он натворил-то? Почему это им вдруг заинтересовалось ФБР? — прищурилась она.— А что вам сказали, когда вы позвонили по контактному телефону?— Сказали, что он в федеральном розыске. И все.— Что ж, я могу лишь повторить это, мэм.Миссис Питра по-хозяйски оглядела Кайсера с ног до головы. От ее взора не укрылось, что он припадает на одну ногу.— Что это с вами?— На лыжах катался.— На водных?К дому подъехал фургон с экспертами.— Кто это там? — спросила миссис Питра, глядя поверх плеча Джона. — Ваши ребята?— Наши, мэм. Будем производить обыск, не возражаете?— Совсем как по делу Симпсона![90]— Вот-вот.— Надеюсь, ваши ребята станут искать тщательней, чем те… из Лос-Анджелеса.— Все будет в лучшем виде, миссис Питра, не сомневайтесь.— Может, войдете?Пока эксперты выгружались из фургона, к дому подъехала, взвизгнув тормозами, еще одна машина. Штатская, но с мигалкой, пристроенной в салоне к лобовому стеклу.— Миссис Питра, ваш постоялец предъявлял вам какие-нибудь документы, подтверждающие его личность?— А как же! Иначе я и разговаривать бы с ним не стала! С тех пор, как у меня убили Рэя, я научилась осторожности. По улицам, знаете ли, шатается немало разных психов. И если раньше их издалека было видно, чернокожих-то, то теперь и не поймешь, кто перед тобой — богатый белый адвокат или маньяк-душитель!Джон терпеливо дослушал эту тираду до конца и невинно спросил:— А что конкретно он вам предъявлял?— Регистрационную карточку избирателя, мало?— Карточка штата Луизиана?— Нет, нью-йоркская. И водительские права у него тоже были нью-йоркские.— Он показывал вам и права?— Ну а как бы я узнала, что они нью-йоркские, сами-то подумайте!— Да, конечно. Права были с фотографией?— Что же это за права, если на них нет фотографии? Имелась, а как же! Да он у меня парень был ничего себе, не урод какой-нибудь! Разве только лицо тяжелое такое… как топором вырубленное… Значит, жизнь была нелегкая, повертела им… Правильно я говорю?— Правильно. Мы, пожалуй, пройдем, миссис Питра. Вы сказали, что он занимал вон ту комнату? — Джон показал на второй ярус гаража.— Как же, комнату! Там две комнаты, еще и с ванной! Рэй надстроил их специально для Джои. После того, как мы купили ему ударную установку. Он замучил нас в доме этим грохотом, пришлось отселять парня в гараж. Я не разбираюсь в современной музыке — может, Джои и барабанил как в оркестре, не знаю. Зато этим грохотом можно мертвых с кладбища поднимать, это я вам точно говорю!— Верю. Так мы поднимемся? Вы там, надеюсь, ничего не трогали?— Как можно! — Миссис Питра вручила Джону один из ключей со своей связки. — Если чего забирать будете, так это… только под расписочку. Сами понимаете…— Конечно, конечно. — Джон обернулся ко мне. — Мы с Дэниелом и Ленцем глянем там, что и как. Я бы и тебя позвал, но знаешь… эксперты не обрадуются. Чем меньше посторонних следов, тем им легче.— Хорошо, я вас подожду.Джон обменялся парой слов с начальником экспертной бригады и забрал у него несколько герметичных пластиковых пакетов. Затем они с Ленцем и Бакстером поднялись по внешней лесенке гаража на второй этаж и скрылись из виду. Миссис Питра начала было приставать ко мне с расспросами, очевидно, полагая, что женщина сможет удовлетворить ее любопытство. Я вежливо извинилась и вернулась в машину.Через пару минут салон и все тело сотрясла крупная дрожь — это взлетел еще один самолет. Удивительно, как же тут люди живут? Вот и миссис Питра… Тетушка хоть и говорливая, но совсем не нервная. А я бы здесь и недели не продержалась. Только я решила чуть вздремнуть, как вдруг увидела возвращавшегося Кайсера.— Нога заболела? — участливо спросила я.— Нет. — Он показал мне один из пакетов, в котором явно что-то было.Джон снова переговорил с экспертами, и те наконец гуськом двинулись в гараж.— Что вы там нашли? Что это в пакете?— Парнишка знал, что мы повисли у него на хвосте. Обе комнаты и ванная вылизаны. До блеска. Нам удалось найти лишь остатки его завтрака: чипсы, шоколадное печенье и мясная вяленая нарезка. Но и тут не повезло. Он, похоже, ходил за покупками в перчатках. Хитер, сукин сын…Джон вдруг сделал театральную паузу и обратил на меня выжидающий взор.— Ну? Ну что?Он усмехнулся:— А вот в кухоньке мы наткнулись на фотографии.— Жертв?— Да.— Сколько?— Одиннадцать. Кроме той женщины, труп которой мы нашли. И Талии.— Значит, в магазине «У Дориньяка» действовал не он? Что у тебя в пакете?Довольная улыбка сошла с его лица. Он взял меня за руку и чуть сжал ее.— Фотография Джейн. Если ты чувствуешь себя готовой, я могу тебе показать. Будет здорово, если ты скажешь, где и когда она была сделана.— Дай сюда!После секундного колебания он отдал мне пакет. Снимок был черно-белый и настолько плохой, что рассмотреть находящегося на заднем плане не представлялось возможным. Но Джейн я разглядела хорошо. На ней был свитер-безрукавка и джинсы. Взгляд ее был обращен в сторону снимавшего, но не в объектив камеры. Мне показалось, что она чуть напряжена, потому что глаза ее были слегка прищурены. У нас почти идентичная мимика. Я прищуриваю глаза точно так же. И делаю это, когда во что-то вглядываюсь… Я на несколько секунд отвлеклась от снимка, а потом вновь принялась изучать его, пытаясь узнать хоть какую-то деталь на заднем плане. Но в глаза ничего не бросалось. Тогда я снова внимательно рассмотрела Джейн и вдруг… чуть не задохнулась. У меня мелко задрожал подбородок, и я подняла на Джона широко раскрытые глаза.— Что? — спросил он, крепко взяв меня за плечи. — Тебе плохо? Мне не стоило показывать тебе эту фотографию, черт…— Посмотри на ее руки, Джон.На лице его отразилось недоумение.— А что?— Посмотри. Ты видишь шрамы?— Нет, не вижу, а должен?Я по-прежнему стояла перед ним, вцепившись в фотографию мертвой хваткой и не в силах пошевелиться.— На Джейн в детстве напала собака.— Собака?И тут я вспомнила. Я видела эту фотографию раньше. Но сейчас держала в руках не оригинальный снимок, а факсимиле, отпечатанное на фотобумаге. Я наконец дала волю слезам, уткнувшись лицом Джону в грудь.— Осторожно, Джордан! Там могут быть отпечатки пальцев!— Эй, гляньте, там на обороте какая-то надпись, — вдруг услышали мы голос подошедшего Ленца.Джон выхватил у меня из рук снимок и жадно впился в него взглядом.— Адрес. Сен-Шарль-авеню, двадцать пять девяносто.— Это ее дом, — тихо сказала я.— Тут еще номер телефона.— Семь-пять-восемь-один-девять — девяносто два? — спросила я.— Нет. — Джон покачал головой. — Это нью-йоркский номер. Надо срочно выяснить, кому он принадлежит.Я глянула ему через плечо и прочитала: двести двенадцать — пятьсот пятьдесят пять — двадцать девять — девяносто девять.— Я знаю этот номер…— Чей он? — резко спросил Джон.— Не помню… Черт, не могу вспомнить… Подождите! — Перед моим мысленным взором возник стакан с виски на донышке, коробочка ксанакса и… иллюминатор. — Боже, это ведь номер галереи Вингейта! Я звонила по нему, когда летела из Гонконга!— Вот оно что… — пробормотал Джон. — Значит, все они одна шайка… Этот наш утопленник, Кристофер Вингейт и Марсель де Бек. Трое пока. И повязаны накрепко.— Номер Вингейта на фотографии жертвы, — задумчиво проговорил Ленц. — Что это значит? Уж не то ли, что кандидатуры жертв утверждал Вингейт? И в частности, выбрал Джейн Лакур?— По фотографии? Неужели ты думаешь, что в таком деле им хватило бы фотографии? — возразил Джон.Воцарилась пауза, которую я прервала словами, поразившими всех:— Он выбрал не Джейн, он выбрал меня.

Глава 22Мост через озеро Понтчартрейн самый длинный в мире. Двадцать три мили бетона и плотного автомобильного потока. На другом берегу стоит дом Джона Кайсера. А сам он сейчас сидит рядом со мной — на пассажирском сиденье арендованного «мустанга». Сидит, вытянув ноги, и время от времени морщится от боли.Через минуту после того, как мы обнаружили на обороте снимка телефонный номер галереи Вингейта, ноги перестали держать Джона и он рухнул на землю. Бакстер приказал вернуть строптивца в госпиталь, но Джон наотрез отказался, сославшись на банальную усталость, и твердо заявил, что его место — в штаб-квартире, где он должен отработать все недавно полученные сведения, связывающие воедино похитителя, Вингейта и де Бека. Но Бакстера не так-то легко было переубедить. Он сказал, что либо Джона насильно упекут в больницу, либо он отдохнет дома хотя бы одну ночь. Джон сделал правильный выбор. Заехав в штаб-квартиру, он позвонил из холла и попросил спустить ему последние распечатки, выданные «Аргусом», бившимся над расшифровкой ранних абстрактных полотен из серии «Спящие женщины». Джон был неудержим.И вот мы ехали с ним по мосту на тот берег. Я то и дело вспоминала снимок, который Кайсер нашел в доме у похитителя. И каждый раз чувствовала себя виноватой перед сестрой. Теперь я все вспомнила. Эта фотография пару лет назад обошла немало газет — меня тогда все поздравляли с премией Ассоциации журналистов Северной Америки. Вингейт порылся в архивах или в базах данных, распечатал снимок на хорошей бумаге и отправил похитителю в Новый Орлеан.— Давай поговорим, — предложил Кайсер, в очередной раз хватаясь за ногу. — Хочешь?Я пожала плечами.— Я знаю, о чем ты думаешь, Джордан. Винишь себя в том, что случилось с Джейн. Накручиваешь себя. Это неправильно. Считаешь, что во всем виновата. Но я с тобой не согласен. Джордан, не стоит себя изводить. Право же.Я изо всех вцепилась в баранку, пытаясь подавить раздражение.— С чего ты взял, что мне хочется так думать? Мне вовсе не хочется. Но я думаю, потому что это так и есть!— Еще раз говорю: твоей вины тут нет.— Позвони своим и попроси их сличить почерк на том снимке. Если он не принадлежит Вингейту, я с тобой соглашусь. И если это рука Вингейта — а я тебя уверяю, что так оно и будет, — это может означать только одно: Вингейт заказал меня похитителю. Они лишь ошиблись адресом. Вместо Джейн попасться должна была я. Это очевидно. Не спорь с очевидными вещами, Джон, я тебя прошу. Мне и так тошно!Джон вынул из кармана сотовый и набрал номер штаб-квартиры.— Дженни, это Кайсер. Вы уже связывались с Нью-Йорком? Они опознали почерк? Что?.. Они уверены? На все сто? Так, понял. Спасибо.Он закончил разговор и спрятал телефон обратно.— Ну?— Это почерк Вингейта.Я совсем забыла, что сижу за рулем, и едва не спрятала лицо в ладонях.— Ну вот, что я говорила… Пятой жертвой должна была стать я, а по ошибке ею стала Джейн. Что и требовалось доказать…Джон вздохнул и покачал головой.— Я все-таки думаю, что заказ был не от Вингейта. Не по его инициативе, во всяком случае.— А от кого?— От Марселя де Бека.— Джейн от этого ни горячо, ни холодно. Ну, предположим, это он заказал меня. Де Бек знал моего отца и, значит, знал меня. Он сам говорил. Он захотел, чтобы следующей картиной серии «Спящие» стала я. Отлично. Передал свое пожелание Вингейту. А тот сбился с ног в поисках, потому что меня никогда не бывает на месте. Но он нашел изящное решение проблемы и направил этого костолома по адресу сестры.— Логично, но не все сходится.— Намекаешь, что де Бек так и не получил эту картину в свою собственность? Но это легко объяснить. Вингейт обманул его. Из-за денег. Кто больше предложит — тот и хозяин. Это жизненная позиция. Я знавала таких людей.— Я не об этом. Я о совпадении. Все жертвы похищений были из Нового Орлеана. С какой стати де Беку выбирать тебя? Мало того, что ты известный фотограф и не вылезаешь из командировок, так еще и живешь в Сан-Франциско! Ну, допустим, ему захотелось разнообразия. Но ведь Вингейт, не найдя тебя, предложил де Беку твою сестру, которая — как и все остальные жертвы, — как нарочно, жила в Новом Орлеане! Ничего себе совпадение, а? Не верю…Голова у меня гудела, как соборный колокол. Терпеть это дальше не было сил. Я полезла в сумку и достала заветную коробочку.— Что это? — нахмурился Джон.— Ксанакс.— Транквилизатор?— Да ерунда.— А тебе известно, что ксанакс относится к той же группе препаратов, что и валиум?[91]— Известно. Слушай, Джон, у меня болит голова, в душе будто граната взорвалась, я просто хочу чуть-чуть расслабиться, ты понимаешь? Просто расслабиться!Джон неопределенно хмыкнул и демонстративно отвернулся к окну.— Я что-то не то сказала?— И часто ты так расслабляешься?Я вытряхнула на ладонь две таблетки и с трудом их проглотила.— Сегодня ужасный день. На моих глазах погибла Венди. Ты был ранен. Меня саму, в конце концов, чуть не похитили и не изнасиловали! А на десерт я вдруг узнаю, что Джейн попала в руки преступника по ошибке! Вместо меня! Я могу не пить эти чертовы таблетки, но тогда завтра тебе придется сдать меня в психбольницу!Он сочувственно посмотрел на меня.— Да я не против таблеток. Ешь сколько влезет. Просто переживаю, как ты не понимаешь? И за тебя, и за свою задницу тоже! Нам ехать еще как минимум четверть часа! А если ты отрубишься прямо за баранкой, что прикажешь мне делать? Молиться?Он пытался поднять мне настроение. Я была благодарна ему за это.— Не бойся, — улыбнулась я. — Это тебе хватит двух таблеток ксанакса, чтобы рухнуть бревном на землю. А мне это как слону дробина.Он долго и внимательно смотрел на меня, потом сказал:— Рано или поздно мы все узнаем, Джордан. И найдем всех. Ты слышишь, всех найдем.Рано или поздно… Как сделать, чтобы это случилось пораньше? Я не люблю слово «поздно». Оно напоминает мне о линии горизонта — сколько ни иди к ней, она не приближается.* * *Джон жил в большом доме, который походил на ранчо и, может, являлся бы таковым, если бы не стоял на городской улице по соседству с двумя десятками точно таких же домов. Про такие квартальчики принято говорить, что в них проживает особый подвид человека разумного «хомо американус». Одинаковые подстриженные лужайки. Одинаковые свежевыкрашенные задние стенки домов. Новенькие семейные джипы перед гаражами — черный, синий, красный… черный, синий, красный…Мы припарковались перед его домом, и я помогла Джону выбраться из машины. Бакстера и Ленца поблизости нет, а значит, ему не зазорно опираться на костыль. Я придерживала его рукой за талию. Мы медленно двигались к крыльцу. При каждом шаге Джон морщился и скрипел зубами. Но молчал.Разобравшись с электронным кодовым замком, он провел меня через черный ход сначала в крохотную прачечную, а потом на кухню, которая имела потрясающе нежилой вид.— Ты когда себе в последний раз что-то готовил? — спросила я.— Давненько, а что?— Чем же ты питаешься?— Ко мне раз в неделю приходит женщина. Убирается, готовит. А вообще я чистюля, ты возьми это на заметку.— Ни разу в своей жизни не встречала чистюлю, с которым мне хотелось бы провести ночь в одной постели.Он рассмеялся и тут же скривился. Рука, опиравшаяся на костыль, чуть дрогнула от напряжения.— На самом деле я ночую в офисе с тех самых пор, как ты позвонила Бакстеру из самолета.— А-а…В центре кухни стоял обеденный стол из прозрачного стеклопластика. Слева небольшая кладовка. Если бы не пара-тройка журналов и забытая кофейная чашка, можно было подумать, что сюда никогда не ступала нога человека. Кухня выглядела так, словно сошла со страниц журналов о дизайне и интерьере. Или была выставочным экспонатом на ярмарке мебели, которыми продавцы обычно завлекают в свои павильоны молодоженов.— А где все остальное? — спросила я, наслаждаясь покоем, снизошедшим на меня под воздействием ксанакса.— Что именно?— Не прикидывайся, ты меня отлично понял. Книги, разбросанные диски и видеокассеты, старая почта, идиотские сувениры из гипермаркета? Где следы разумной жизни?Он пожал плечами и даже несколько растерялся.— Да откуда им взяться? Ни жены, ни детей…— Обычно принято считать, что жилище холостяка напоминает комнату, в которой случился ядерный взрыв.Он опять поморщился.— Сильно болит?— То немеет, то вдруг как дернет… Дай-ка я присяду на диван для начала. Главное, отыскать удобное положение, а там можно и поработать. Вон сколько всего выдал нам старина «Аргус».— Лучше бы ты немного расслабился, а уж потом принимался за работу.Он захромал было в сторону дивана, но я перехватила его на полпути и увлекла в коридор.— Да не хочу я спать! — попытался возразить Джон, невольно опираясь на меня всей своей тяжестью.— А тебя никто и не заставляет.— Да? Ой…Мы немного погуляли по коридору, пока не наткнулись на спальню. Как и кухня, она имела совершенно нежилой вид. Вылизанная до блеска, ни пылинки, ни одной приоткрытой створки. Да уж, чистюля…Он решил было опуститься на краешек постели, но я опередила его, сдернув широкое покрывало.— Дай мне сесть, — пробормотал он и, опираясь на меня, сначала опустился на постель, а потом без сил повалился на мягкую подушку и снова застонал.— Больно?— Не то слово.— Попробую облегчить твои страдания.Не долго думая я разулась и, забравшись на постель, села на Джона верхом.— Больно?— Так — нет.— Врешь!Наклонившись над ним, я коснулась его губ легким поцелуем и тут же чуть отстранилась, ожидая ответной любезности. Его руки скользнули по моим бедрам на талию, и он, подавшись ко мне, возобновил поцелуй. Нежный и одновременно страстный, напомнивший мне ощущения, которые я прошлой ночью испытала вместе с ним под душем. Желание вновь проснулось. Спасибо ксанаксу, изгнавшему из моей головы все мрачные мысли.— Я хочу забыть… — прошептала я. — Хотя бы на час.Он притянул меня за шею и ответил новым поцелуем. Его руки ласкали мое тело, и уже через минуту я поняла, что долго так не выдержу. Я такая. Могу месяц и два обходиться в командировках без мужчины и даже не вспоминать о сексе, но едва предоставляется случай, мгновенно вспоминаю, что я женщина. А сейчас я испытывала еще более глубокие переживания и думала не только о сексе. Последний год стал для меня временем испытаний и поселившейся в душе пустоты. Сейчас я была готова на все, чтобы изгнать ее.— У тебя здесь есть… ну, ты понимаешь? — шепнула я.— В шкафу, на полке.Я соскользнула с постели и распахнула створки бельевого шкафа.— Там, на самом верху.Я нашла то, что искала, и вернулась к нему. Он молча смотрел на меня, ожидая дальнейших действий. Голова еще болела, но гораздо слабее. Было бы здорово, сделай мне Джон небольшой расслабляющий массаж. Но я понимала, что он не сможет. Если верить врачу, так он вообще не в состоянии шевельнуться. Но мы сейчас не будем вспоминать о враче.— Все-таки решилась? — тихо спросил он.Улыбнувшись, я принялась медленно расстегивать блузку. Мой бюстгальтер в этот самый момент болтался в воздухе, где-то между Новым Орлеаном и Вашингтоном, запакованный в герметичный пластиковый мешок как вещественное доказательство. А женщина-агент, одолжившая мне свою блузку, не смогла одолжить еще и бюстгальтер… Поэтому когда блузка упала к моим ногам, Джон замер, не в силах оторвать глаз.Улыбнувшись снова, я изящно выскользнула из тесных джинсов и избавилась от трусиков. Лишь после этого вновь уселась на Джона верхом. Он по-прежнему молчал и смотрел на меня, не отрываясь. Я заметила, как на его шее бьется жилка, и коснулась кончиком указательного пальца его сомкнутых губ.— Пять минут назад я думала, что вот мы приедем к тебе и сольемся в экстазе… Только бы забыться… Ни о чем не вспоминать, выбиться из сил и заснуть. Но сейчас у меня другое настроение.— У меня тоже, — кивнул он.— Мне хорошо с тобой, Джон.— И мне с тобой, Джордан.— Сейчас помощник режиссера крикнет: «Стоп, камера! Не верю!»Он усмехнулся:— Правда всегда отдает дешевой мелодрамой. — Он коснулся моей щеки тыльной стороной ладони. — Я знаю, как тебе скверно сегодня пришлось, детка. Особенно после визита на дом к похитителю…— Тсс! Таков порядок. Жизнь есть промежуток между смертями. Я рада, что успела найти тебя и сейчас наше время. Ты запросто мог не подняться сегодня после того выстрела. Мне тоже могло не повезти. И вот это было бы обидно, потому что мы так никогда и не узнали бы того, что узнаем сейчас.— Вот тут ты права.— Я знаю, что права. Мы это заслужили!Его большая ладонь легла на мой голый живот. Она была теплая, и ее тепло разошлось по всему моему телу.— А как же моя нога? Я ведь сейчас калека…— В том месте, которое мне нужно, ты абсолютно здоров.Он рассмеялся.— Ты циничная девчонка, Джордан!— Просто мне уже сорок. Не пристало жеманничать. И за тобой, кстати, должок с прошлой ночи.— Я не смогу сам раздеться.— А разве это обязательно?Я приподнялась на коленях, а он, обняв мои бедра, подтянул меня к себе, покрывая легкими поцелуями. По всему телу прокатилась сладкая волна.— Так тебя устроит? — шепнул он.— Время разговоров вышло!Не прошло и минуты, как я поняла, что долго мне не продержаться. Я давно узнала, что главное — не ждать развязки, а просто отдаться своим чувствам. Закрыть глаза и воспарить, не думая ни о чем. И тогда развязка не заставит себя долго ждать. Придет сама собой. Без всякой помощи со стороны. Джон отлично знал, что мне сейчас было нужно. И я полностью доверилась ему. Запустила пальцы в его волосы и притянула к себе.Я тяжело дышала, внутри меня все трепетало, на висках выступила испарина. Напряжение росло с каждой секундой. А Джон, не отрывая своих губ, накрыл ладонями мои груди, щекоча соски. Через несколько секунд меня затопило волной блаженства, в одно мгновение вытолкнув в иное измерение, где ликовала каждая частичка моего тела. Внешний мир перестал существовать. Я ничего не видела и не слышала, целиком отдавшись ощущениям.Очнулась я уже лежа с ним рядом, прижавшись к нему всем телом и постепенно восстанавливая дыхание.— Да… вот теперь я, пожалуй, поспала бы…— Эй, так нечестно! — весело воскликнул он.Я тихо рассмеялась и заскользила рукой вниз по его животу.— Так, так, так… Похоже, кому-то не терпится еще поиграть.Джон пытался сдержаться, но тело ему не повиновалось. Я расстегнула на нем джинсы и попыталась одной рукой надеть презерватив.— Вот точно так же, между прочим, неопытные подростки стараются впервые в жизни расстегнуть бюстгальтер своей подружки.Он рассмеялся.— Не скромничай, у тебя неплохо получается.— Так, ну вот, готово!Он вновь притянул меня к себе и страстно поцеловал. Я не торопилась, отдав на сей раз инициативу ему. Он тоже не спешил и в итоге победил, увидев в моих глазах желание, которое я была уже не в силах сдерживать.— Твоя взяла… — шепнула я.— Ты готова?— Да, только не торопись.Он медленно вошел в меня, крепко обхватив руками за талию, и я задохнулась. Выждав паузу, Джон начал движение. Сначала медленно, потом все быстрее и глубже. Он окружил меня собой, своим запахом, тяжестью своего тела. В последний раз полноценный секс был у меня почти год назад, и сейчас я чувствовала себя человеком, который впервые после долгих месяцев комы начал постепенно приходить в себя, самостоятельно дышать, узнавать окружающих… Жажда принадлежать и обладать, ощущение своей хрупкости и невиданной силы — все это подарили мне объятия его сильных рук и напор, мощный, неостановимый, вытеснивший из головы все мысли, кроме одной: это Джон, он со мной, он во мне…И все же я видела, как он сдерживается. Боится придавить меня своей тяжестью. И, задыхаясь, проговорила:— Я не китайская ваза, Джон…— Я знаю…— Ты вспомнил, что я рассказала Талии. Не думай об этом!Он замер и, отдышавшись, произнес:— Ты сама сказала, что такое не забывается.— Я все помню, но не позволю этому взять власть надо мной. Никогда. Не бойся.— Я не боюсь за себя. Я боюсь за тебя. Ты как бабочка в моих руках. Страшно даже дохнуть.— Ах вот ты как!Я обхватила его руками за бедра и с силой притянула к себе. Раз он боится, я сделаю это за него!— А Ленц рассказывал тебе о моем романе с учителем?— Нет. Но я просматривал его записи и кое-что там видел.— Ленц давал тебе читать свои записи?— Они были доступны, лежали на столе у Боулса. Я глянул, как и все.— Любишь совать нос в чужие дела?— Я следователь ФБР, это моя работа.— И что ты там вычитал?— Если поступки человека никому не приносят вреда, он вправе так поступать.— Отлично. Так вот знай — я его любила!— В таком случае мне жаль, что все это так закончилось.Как ни смешно, но мы разговаривали и одновременно занимались любовью, все наращивая и наращивая — по моей инициативе — темп.— А знаешь, что меня больше всего привлекало в тех отношениях?— Не знаю! Что?— Наутро я шла в школу и вместе со всеми слушала его уроки. И все слушали. Но для них он был учитель, а для меня — мой мужчина! Я сидела за партой, храня его запах, и мое тело еще помнило его ласки. Я сидела и знала, что принадлежу ему.— Это не ты говоришь. Чтобы военный фотограф Джордан Гласс кому-то принадлежала?..— Ты хорошо меня изучил. Да, я независима и всегда гордилась этим. Но знаешь, что я тебе сейчас скажу?— Что ты мне сейчас скажешь?— Тогда я хотела принадлежать ему. А теперь знаешь что?— Что, черт возьми?!— А теперь я хочу принадлежать тебе! Хочу носить на себе твой запах, хочу, чтобы мое тело помнило твои ласки!— Джордан…— Я хочу, чтобы ты сделал меня своей, как тигр, который помечает территорию, а потом покрывает на ней свою самку!— О, Джордан…Своей цели я достигла. Он сорвался и забыл о том, что я бабочка. Сразу и начисто. Взревев, прижал меня к себе так, что у меня перехватило дыхание. Я поймала взгляд его широко раскрытых глаз. В ту секунду, когда его наслаждение достигло пика, он отчаянно пытался объять меня взглядом и постичь мою сущность. Глупый… Во мне надо копаться годами, чтобы понять хоть что-то.— Теперь ты знаешь? — лихорадочно, срывающимся голосом шептала я. — Ты понял меня так, как я понимаю тебя? Я давно большая девочка, Джон! И делай со мной что хочешь!Джон врезался в меня, словно линкор на боевом ходу. Он позабыл и обо мне, и о своей ноге и подчинялся сейчас только физиологическому инстинкту. Я и не представляла, что в меня можно войти так глубоко и полно… Настольная лампа, спокойно стоявшая до этого в метре от нас, рухнула на пол. Плевать! Я вцепилась руками в матрас, и в следующее мгновение развязка пришла к нам обоим. Это было потрясение такой силы, что после него, казалось, человек не способен остаться в живых. Но на самом деле он просто рождается заново.— Господи, Джордан…— Да, вот именно.— Ты волшебница…— Не преувеличивай.— Тебе понравилось?— Точно так же, как и тебе. Думаешь, я всех мальчиков удостаиваю подобным обхождением?— Не знаю.— Теперь знаешь — никого кроме!Он улыбнулся:— Я люблю тебя, Джордан.— А, не придумывай! Просто у тебя шок.— Наверное, это шок. Такого я не испытывал с тех самых пор…— С каких же, интересно?Он как-то растерянно заморгал.— Со времен Вьетнама.Я вдруг протрезвела.— Ты спал с вьетнамскими женщинами?— Все с ними спали.— И как они? Красивые?— Не все.— Они какие-то особенные?— Что ты имеешь в виду? В постели?— Да, но не только. Не знаю… Помнишь, что говорил о них де Бек? Помнишь эту его Ли? Ты влюблялся в таких, как она?Он смотрел в потолок, но видел там явно больше, чем я.— Многие влюблялись. А здесь принято находить этому слишком простые объяснения. Мол, все происходило потому, что там не было других женщин. Или местные были доступнее. На самом деле это не так. Я не говорю о городских девушках, которые дневали и ночевали в барах Сайгона. С ними все понятно. Я говорю о других, не успевших вкусить плодов западной цивилизации. В них не было ничего искусственного. Они были в чем-то гораздо целомудренней американок. И в то же время гораздо более открытыми. Тут не захочешь, а влюбишься. Я знал одного парня, который ради такой вот девушки дезертировал из армии.— И со мной ты почувствовал то же, что и с ними?— Нет, с тобой все иначе. — Он коснулся моей щеки. — Ты вспомнила об отце?— Да…— И думаешь, он мог бросить тебя ради…— Нет! То есть… я не знаю… наверное, мог…— Но я не твой отец, Джордан.— Я знаю. Ты похож на тех, кого он фотографировал.— В каком смысле?На потолке в углу виднелся резко контрастирующий с окружающей стерильностью потек. Выходит, крыша тоже «выставочная». Вот тебе и идеальный дом.— Отец работал себе и работал. Многие его знали, но мало кто видел. Если так можно выразиться, он был гораздо менее реален, чем те, кого он фотографировал. А он умел передавать на снимке краски жизни. Говорят, что и мне это удается. Мы с отцом рассказываем всему миру о живых людях, о которых мир ничего не узнал бы без нашей помощи. Я подчеркиваю — о живых. Наши снимки не дарят и никогда не дарили этим людям вечность, как любят говорить критики. Солдаты сами делают то, что дарит им вечность в человеческой памяти. Они делали эти двадцать лет назад, когда среди них находился мой отец. И десять и пять лет назад, когда среди них находилась я. Боюсь, Джон, что где-то они делают это и сейчас. Только не думай, что я сумасшедшая.— Я и не думаю. То, что произошло со мной много лет назад во Вьетнаме, я до сих пор ношу в своем сердце. Сказать, почему у меня никогда не диагностировали так называемого посттравматического синдрома войны? Потому что «пост» означает «после». А я ни дня в своей жизни не прожил «после Вьетнама». Он по-прежнему со мной. Я просыпаюсь с этим каждое утро и каждую ночь засыпаю. Иногда почти забываю о своем Вьетнаме, иногда чувствую его присутствие особенно остро. Но он всегда со мной.— Скажи по правде, Джон… Только не криви душой и не жалей меня. Ты думаешь, мой отец каким-то образом замешан в этом?— Нет, я так не думаю, — тут же отозвался он, глядя на меня совершенно спокойно.— Ты же высказывал раньше всякие предположения…— Следователям свойственно строить версии и гипотезы. Даже самые фантастические. Особенно когда прямых улик в деле раз-два и обчелся. Их и сейчас не так много, но все же полагаю, что твой отец тут ни при чем. Разве только он как-то связан с де Беком…— Ты всерьез думаешь, что он как-то связан с де Беком?— К счастью или к несчастью, но у меня нет доказательств. Даже косвенных.— А тогда почему ты считаешь, что мой отец ни при чем?— Печенкой чувствую.Я положила теплую ладонь ему на живот.— Печенка как печенка… Как она может что-то подсказывать?— Ты остришь. Значит, для тебя еще не все потеряно.— Когда тебе больше ничего не остается, кроме как смеяться или плакать, лучше смеяться. — Я нежно погладила его по животу. — Может, поспишь немного?— Не могу, — покачал он головой. — Пока есть шанс — или пока мы думаем, что он есть, — спасти Талию, я не усну. У меня такое ощущение, что я еще не скоро смогу заснуть.— Хочешь кофе?— Хочу.— А поесть? У тебя найдется что-нибудь в холодильнике?— А ты хочешь сказать, что умеешь готовить?Я рассмеялась.— Я, конечно, не шеф-повар, к тому же мне в жизни слишком часто приходилось питаться из котелка, но я выросла в Миссисипи, а значит, какие-то элементарные вещи делать умею.— У меня, кажется, есть куриные грудки. В морозильнике.— А рис? Лук и все такое?— По идее должно быть.— Вот и хорошо.Я чмокнула его в подбородок и спрыгнула с кровати.— Не в службу, а в дружбу, Джордан, принеси мне сюда снимки «Аргуса».— Вообще ты мог бы с этим и повременить. Впрочем, ладно, принесу.Я отыскала толстый коричневый конверт и отдала его Кайсеру, который уже полусидел в постели, откинувшись на мягкие подушки.— Это ведь далеко не первая порция снимков, выданных «Аргусом», которую ты просматриваешь?— Воистину не первая. Но пока я лишь даром тратил время. Они постоянно перенастраивали программу, пытаясь улучшить качество цифрового анализа. Помню, я просмотрел двадцать снимков одного и того же лица, прежде чем смог угадать в нем — смутно, конечно, — черты одной из «спящих женщин».— Тогда работай. Курица с рисом и бисквиты будут тебе наградой.Я вернулась на кухню и, открыв холодильник, принялась изучать его содержимое. Быстро разморозив куриные грудки, я сполоснула их под проточной водой и уже собралась было ставить на огонь, как вдруг из спальни донесся голос Джона. И в нем было нечто такое, что заставило меня вздрогнуть. Бросив все, я поспешила к нему. Перед моим мысленным взором тут же возникла ужасная картинка… Джон сидит на кровати весь синий… Бурный секс привел к тому, что тромб оторвался от раны и двинулся к сердцу…— Я знаю эту женщину! — торжествующе вскричал он, размахивая перед моим лицом листком с распечаткой «Аргуса». — Клянусь дьяволом, мы с ней встречались!— Где? — Я забрала у него листок и тоже вгляделась в лицо. Молодая блондинка. Совсем-совсем юная, лет восемнадцати. Удивительное сочетание уже взрослого взгляда и все еще по-детски нежных черт лица. — Это одна из наших жертв?— Нет. Я видел ее много лет назад. В Квонтико.— Вы с ней были знакомы?!Он нетерпеливо покачал головой:— Да нет. Каждый год к нам на стажировку приезжают полицейские из городских управлений и управлений штатов. Но это не столько стажировка, сколько практические консультации. Как правило, у каждого визитера припрятано в рукаве одно-два дела, с которыми он никак не может справиться. Ограбление или убийство. Дело может быть старым, даже закрытым, но полицейский просто не в состоянии выкинуть его из головы и потому везет к нам. Очень часто речь идет о двух-трех убийствах, похожих на серию. Так вот, один из полицейских показал мне эту женщину. Ее фотографию.— Полицейский тоже приехал за консультацией или был из Нового Орлеана?— То-то и оно, что приехал. И, кажется, из Нью-Йорка. Дело, о котором он рассказывал, очень старое.Я прерывисто — от внезапного возбуждения — перевела дыхание.— Насколько старое?— Лет десять. Я вот думаю, неужели оно может быть связано с нашим нынешним расследованием?— Десять лет? Господи, как же оно может быть связано?..— Самым молодым из нашей четверки подозреваемых является Фрэнк Смит. Ему тридцать пять. Маньяки не становятся маньяками внезапно, уже во взрослом возрасте. Поэтому ребята Бакстера уже проверяли, не наследил ли кто-то из наших подозреваемых в прошлом. Детективы отправились в Вермонт, где вырос Уитон, и в округ Тербон, откуда в свое время сбежала Лаво. Но тут все оказалось просто. Сложность возникла с Нью-Йорком, откуда вышли Смит и Гейнс. А возможно, и сообщник неизвестного преступника. Кроме того, и у Уитона, и у Талии с Нью-Йорком было много связано. И вот тут мы завязли, и весьма крепко. Во всем Вермонте люди пропадают очень редко. В округе Тербон еще реже. В Нью-Йорке ежегодно пропадают сотни людей. Проверить, имел ли тот или иной подозреваемый хоть какое-то отношение к одному из преступлений, немыслимо тяжело. И чем дальше ты забираешься в прошлое, тем тяжелее становится. И все же я задаю себе вопрос: а если наша серия связана с какими-то давними нью-йоркскими похищениями?— Как же обнаружить эту связь, если ты говоришь…— Надо искать схожие признаки. Давай подумаем вместе, какие именно? Во-первых, похищают женщин. Похищают на автостоянках магазинов и лавочек. Похищают на аллеях во время утренних пробежек. Следов преступник не оставляет. Вообще. Ни следов, ни свидетелей — ничего. И сами жертвы между собой, как правило, никак не связаны.— Так что вы нашли, когда проверяли Смита и Гейнса?— Я разговаривал с нью-йоркскими полицейскими, просил их полистать старые дела…— А ты связывался с тем полицейским, который показывал тебе в Квонтико фотографию этой женщины?— Нет, он уже давно вышел в отставку.— А те, с кем ты связывался?— Пока молчат. Я ж говорю, искать что-либо в Нью-Йорке — неблагодарная работа.— Вот эта женщина… Ты ее точно запомнил?— Да, у меня хорошая память на лица. Чего уж там, красивая молодая блондинка… Такую трудно не запомнить. И того полицейского отлично помню. Она была его информатором. Поэтому он принял так близко к сердцу ее исчезновение. Слушай, Джордан, дай-ка телефон.Я принесла его сотовый, он связался со штаб-квартирой ФБР и попросил соединить его с Бакстером.— Это Джон. У меня кое-что появилось. Надо проверить. Пусть наши люди срочно свяжутся с полицейским управлением Нью-Йорка.Я сидела на краешке постели и молча изучала снимок, выданный «Аргусом». Собственно, его трудно было назвать фотографией. Скорее это был подробный рисунок, к тому же созданный не рукой человека, а компьютером. И все же, встретив эту женщину на улице, я бы ее узнала. Я мысленно поблагодарила того фотографа, который однажды в курилке рассказал мне о существовании «Аргуса».— Джордан! — Джон отключил телефон и бросил его на постель. — Ты понимаешь, чем это пахнет?— Тем, что моя сестра на самом деле была не пятой жертвой по счету, — ответила я. — Человек, который похищает женщин в Новом Орлеане, занимался тем же самым много лет назад в Нью-Йорке.Джон рывком сел и взял мою руку.— Мы подбираемся к разгадке все ближе, Джордан. Я это чувствую.

Глава 23Я лежала в ванне, и — спасибо надежной пластмассовой затычке — вода доходила мне до подбородка. Над головой был стеклянный потолок, небо розовело буквально на глазах. Занимался рассвет. Я бы не сказала, что чувствовала себя хорошо отдохнувшей. Но, по крайней мере, не слишком нервничала, а это уже неплохо.Новая версия, высказанная Джоном, подняла с постели нескольких специальных агентов и детективов из штаб-квартиры ФБР и департамента полиции Нью-Йорка. Туда же оперативно переправили все снимки, сделанные «Аргусом». В течение нескольких часов в Нью-Йорке опознали шесть из восьми женщин. Подняли архивы, и все встало на свои места.В период с 1979 по 1984 год в Нью-Йорке орудовал так и не найденный маньяк, на которого следователи повесили лишь трех жертв. Все они были проститутки и бездомные. Теперь стало ясно, что жертв гораздо больше… Но главным было не это, а то, что маньяк из Нового Орлеана, таинственный художник, создавший серию «Спящие женщины», совершил свое первое преступление не два года назад, а почти два десятилетия.Но эйфория длилась недолго. Двадцать лет назад Фрэнку Смиту было всего пятнадцать. Конечно, теоретически даже в этом возрасте он мог уже похищать людей, но все понимали, что это маловероятно. Затем — ни одна из «спящих женщин» не была выставлена на рынке в период нью-йоркских похищений. И наконец — почему маньяк, убив восемь женщин, вдруг затаился на много лет? Это противоречило всему, что наука знала о маньяках. Обычно они не останавливаются. Считалось, что конец серийным преступлениям может положить только тюрьма или смерть маньяка. Ну хорошо, допустим он все же сумел заставить себя свернуть нью-йоркскую серию… А через пятнадцать лет возобновил ее уже в другом городе?! Не имел возможности «работать» все эти годы? Или отбывал срок?Джон без остановки пил кофе, чтобы перебить действие болеутоляющих и снотворных, и выстраивал свою новую версию в мельчайших подробностях. Я была не в силах помогать ему, поэтому приняла ванну, выпила три ксанакса и легла спать.Знать бы наперед, что принесет мне мой сон, я ни за что не сомкнула бы глаз. Ксанакс обычно вытеснял из мозга любой намек на сновидения. Но в этот раз не помог даже он. Все случившееся за истекшую неделю фантастическим образом преломилось в подсознании и наполнило мой сон чудовищными картинками… Потом, уже придя в себя, я почти все забыла, но одна сценка намертво впечаталась в память. Я стою посреди последней «поляны» Уитона, но это вовсе не живописное полотно, созданное масляными красками на тонком холсте и занимающее просторную комнату. Это самый настоящий лес, который пересекает настоящий ручей, и сквозь кроны проглядывает пасмурное небо. За деревьями мечутся неясные тени, и я ловлю обращенные на меня взгляды… Взгляд Леона Гейнса, исполненный грубой похоти… Взгляд похитителя, в котором я вижу свою смерть… Взгляд Фрэнка Смита, в образе молодого обнаженного демона, преследующего Талию Лаво… А та пытается убежать, путаясь в полах длинного белого платья. Я опускаю глаза на воду, но вместо собственного отражения вижу отражение своего отца…Затем сон сменяется другим, еще более кошмарным, но я не помню, о чем он. Несколько раз за ночь я с криком просыпалась, но Джон был рядом и успокаивал меня нежными объятиями и поцелуями. Однажды я проснулась окончательно и позволила ему войти в меня. Я терпеливо ждала, когда он кончит, но все-таки заснула раньше и сон вновь обрушился словно лавина…Время от времени тишина нарушалась телефонными звонками. Джон вскакивал с постели и бросался к аппарату, вполголоса ругаясь из-за раненой ноги. Уже под утро он наконец заснул. А я, устав бороться с кошмарами, отправилась в ванную. Телефон звонил снова, но я не собиралась ради этого выбираться из теплой воды.За окнами уже почти рассвело, когда Джон проснулся от очередного звонка. Я услышала, как он поднялся с постели и похромал к аппарату.— Кайсер… — И через несколько мгновений: — Когда? Где? Хорошо, еду.Джон быстро оделся и заглянул ко мне. Вид у него был разбитый, но во взгляде не было и намека на сонливость.— Водолазы только что выловили тело нашего утопленника. В пяти милях ниже по течению от того места, где мы с ним расстались.Все мое тело будто прошибло током. Я молча поднялась на ноги и потянулась к полотенцу.— Там уже кто-то есть?— Бакстер отправил бригаду экспертов. Они вернутся в офис раньше, чем мы до него доберемся.— Как твоя нога?— Плохо. Одевайся. Боюсь, нам предстоит еще одна встреча с человеком, который чуть не угробил тебя вчера.* * *Бакстер и Ленц поджидали нас за крепким кофе. Мы нашли их в штабе по чрезвычайным ситуациям. Все компьютеры работали, за каждым из них сидели люди. Несмотря на раннее утро, все выглядело так, словно мы нагрянули сюда в самый разгар рабочего дня.— Вы побили все мыслимые рекорды скорости, мисс Гласс. Советую вам всерьез подумать о карьере автогонщика, — сказал Бакстер и обернулся к Кайсеру: — С трупа сняли отпечатки пальцев и доставили сюда пять минут назад. Вот ждем.Джон как-то рассказывал мне, что в централизованной базе данных ФБР хранится более двухсот миллионов отпечатков пальцев.— Ты сказал им, что это срочно?— Наши пальчики пошли вне очереди. Ответ будет с минуты на минуту. Либо прямое попадание, либо… в молоко.— База данных компьютеризирована, это заметно ускоряет процесс, — подал голос Ленц. — Когда я начинал карьеру в ФБР, у них были шкафы с карточками.— А где труп? — спросил Джон.— В окружном морге. Кстати, Джон, в нем нашли четыре пулевые дырки.— Сэр! — обратилась к Бакстеру молоденькая женщина-агент, подняв глаза от своего компьютера. — Есть совпадение.— Стопроцентное?— Да.Мы глянули на монитор ее компьютера, на котором светились две картинки — пальцы с идентичными папиллярными линиями.— Хорошая работа. Итак, с кем мы имеем дело? — спросил Бакстер.Девушка нажала какую-то клавишу, и на экране высветилась скупая справка, снабженная фотографией в правом верхнем углу. Я сразу узнала того, кто убил Венди и пытался похитить меня. Хотя на снимке он был гораздо моложе.— Конрад Фредерик Хофман, — прочитала девушка. — Ранее судим. Родился в Ньюарке, штат Нью-Джерси, в пятьдесят втором.Бакстер, Ленц и Джон переглянулись.— За что сидел? — спросил Ленц.— Убийство.— Где отбывал срок?— В федеральной тюрьме Нью-Йорка.Все трое снова переглянулись, а Бакстер потрясенно прошептал:— Леон… Леон Гейнс, дьявол меня разбери…— Сколько лет Хофман сидел и когда это было? Быстро!Пока девушка рылась в базе данных, Джон попросил ее коллегу за соседним компьютером открыть досье на Леона Гейнса и узнать, когда тот отбывал свой срок в «Синг-Синге».— Хофман отсидел четырнадцать лет за убийство с восемьдесят четвертого по девяносто восьмой год, — сообщила первая девушка.— Леон Айзек Гейнс, — вторила ее коллега. — Отбыл в «Синг-Синге» два срока. Первый с семьдесят третьего по семьдесят восьмой и второй с восемьдесят пятого по девяностый год.— Вот сукин сын… — почти весело произнес Джон. — Они пересеклись там на целых пять лет. Бьюсь об заклад, они были знакомы. И между прочим, оба гуляли на свободе в те годы, когда в Нью-Йорке орудовал наш начинающий маньяк.— Нам поперло, ребята, — тоном заправского картежника проговорил Бакстер. — Что теперь? Предлагайте!— Во-первых, необходимо срочно связаться с персоналом «Синг-Синга», — сказал Джон. — И со всеми, кто сидел там в одно время с Гейнсом и Хофманом. И с теми, кто видел, как Гейнс там рисует.Джон схватил трубку ближайшего телефонного аппарата и быстро набрал чей-то номер.— Это Кайсер. Где сейчас Леон Гейнс? — Пауза. — Какого черта его туда понесло? Там много народу? А на автостоянке? Не спускайте с него глаз. Отправьте туда вертолет, пусть зависнет над его башкой. Не дай Бог, потеряете! Хорошо… А где его девчонка? Так, понял.— Что там? — спросил Бакстер.— Гейнс поехал в гипермаркет «Уолмарт» в Кеннере. Довольно странно, учитывая, что сейчас раннее утро.Бакстер пожал плечами:— Что возьмешь с пьяницы и наркомана? Жрать захотелось. Почти сутки дрых, не вставая.Он подошел к девушкам-агентам и по-отечески потрепал каждую по плечу.— Спасибо, подружки, выручили.Обе зарделись. Очевидно, похвала Бакстера здесь котировалась весьма высоко.* * *Спустя три четверти часа мы собрались в кабинете инспектора Боулса. Настроение было не самое лучшее. Битый час мы перезванивались с «Синг-Сингом», но результатов, на которые надеялись поначалу, не добились. Никто не мог подтвердить точно, общались ли Гейнс и Хофман во время отсидки и даже были они знакомы или нет. Да, они пять лет просидели вместе, но тюрьма-то большая…— У нас есть три варианта дальнейших действий на выбор, — проворчал Бакстер. — Во-первых, мы можем повязать Гейнса немедленно и как следует допросить его; во-вторых, ограничиться допросом; в-третьих, не предпринимать пока активных действий в ожидании дополнительной информации, откуда бы она, черт бы ее побрал, ни поступила.— Ждать нельзя! — возмутилась я. — Вы что?! Мы и так уже потеряли кучу времени. Неужели не понимаете, что Талия Лаво, возможно, умирает где-то в эту самую минуту?— Прошу прошения, но мне кажется, ее уже нет в живых, — не глядя на меня, своим обычным профессорским тоном изрек Ленц. — Но даже если это не так, Гейнс может и не знать о ее настоящем местонахождении. Ведь, как я понимаю, мы приняли за рабочую версию, что художник — он, а похититель и убийца — Хофман.— Вам кажется?! — задохнулась я и даже привстала со стула. — А кому, позвольте узнать, интересно, что вам тут кажется?! Скажите, хоть одно из высказанных вами за эту неделю предположений подтвердилось? Ни одного!Все четверо пораженно уставились на меня. Я обвела их яростным взглядом. Раз начав, уже не могла остановиться.— Повторяю, Талия Лаво, возможно, умирает где-то в эту самую минуту. И скорее всего — там, где этот мерзавец создавал и продолжает создавать свою изуверскую серию. Мы приняли за рабочую, — я насмешливо глянула на Ленца, — версию, что это один из домов Нового Орлеана с внутренним двором или садом, укрытым от посторонних глаз, но не от естественного освещения. Вы нашли этот дом? Нет, вы его не нашли. И если допустить, что автором картин является Гейнс, значит, к Талии он сейчас не придет, потому что знает о вашей круглосуточной слежке и не станет рисковать. И вот пока он будет шляться по гипермаркету, она, возможно, испустит дух! А он будет хохотать над нашей тупостью!— Согласен, — спокойно произнес Джон. — Но Гейнс ни за что не выдаст нам местонахождение Талии. Он понимает, что это равнозначно признанию в совершении преступлений. Мы задержим его, а он замкнется. Пресса раструбит об этом на каждом углу, но мы зайдем в тупик. Родственники жертв распнут нас! — Он обвел всех сумрачным взглядом и остановил его на мне: — Джордан, давай взглянем правде в лицо. У нас сейчас нет улик, которые заставили бы Гейнса говорить. Это, конечно, если действовать по закону…После этих слов в комнате повисла неприятная пауза, и Бакстер поспешил прервать ее.— Шесть часов… — сказал он, взглянув на свою руку. — За это время мы постараемся — кровь из носу! — добыть дополнительную информацию. Перетрясем весь «Синг-Синг» сверху донизу. Проштудируем заново всю биографию этого паршивца на предмет интересных подробностей, которые раньше могли укрыться от нашего взора. Если через шесть часов у нас на руках будут результаты, мы возьмем Гейнса и выложим свои козыри на стол. Если результатов не будет, мы все равно возьмем его и попытаемся расколоть. Даже если для этого нам придется напугать его до полусмерти.— Я только напомню, что ты будешь блефовать с человеком, который прошел большую тюремную школу… — усомнился Ленц.— У нас нет выбора, Артур! — рявкнул Бакстер, что было ему несвойственно.Ленц в изумлении глянул на него и покачал головой.— А подружка его нам не поможет? Линда Напп? — робко предположила я.— Каким образом?— Надо поговорить с ней в его отсутствие. Серьезно и откровенно. Возможно, она одумается и отзовет сфабрикованное алиби Гейнса? Она уже сделала это однажды. Давайте я с ней поговорю!— Ну да, а потом вернулась к нему, как миленькая, — возразил Джон. — Вернулась, зная, что он сурово накажет ее за ослушание. Но вернулась же!— Кстати, она сейчас в доме одна, — задумчиво произнес Ленц. — Гейнс уехал, а она осталась. А?— Джордан, вас вчера едва не прихлопнули! Неужели вам мало приключений? — устало проворчал Бакстер.— Хофман утонул, Гейнс далеко. Повесьте на меня своих «жучков» и отправьте к ней. Вы же наблюдаете за Гейнсом. Если увидите, что он возвращается, просто сообщите мне об этом, и через секунду меня в том доме уже не будет.Бакстер с сомнением качал головой, но Боулс всем своим видом показывал, что ему нравится мой план. А Джон не вмешивался, зная, что спорить со мной бесполезно.— Вы прекрасно знаете, что у женщины гораздо больше шансов разговорить ее, чем у вас всех, вместе взятых, — настаивала я.— Можно подумать, что у нас нет ни одного агента-женщины, — буркнул Бакстер.— Сколько у вас уйдет времени, чтобы ввести любую из них в курс дела? У нас есть это время? К тому же все ваши барышни — лица незаинтересованные. Я — другое дело. Линда почувствует это и, возможно, сделает правильный выбор.— Она права, — неохотно признал Джон. — Чтобы в очередной раз настроить Линду против Гейнса, обычного допроса мало. Тут должно быть что-то еще. Искреннее. К тому же, они с Линдой фактически уже знакомы. — Он твердо глянул на Бакстера. — Дэниел, это наш единственный шанс.— Черт возьми! — воскликнул тот и даже всплеснул руками. — Уговорили! Немедленно туда, пока этот уголовник еще не наполнил свою продуктовую тележку!* * *Бакстер и Ленц укрылись в неприметном фургончике в квартале от дома Гейнса на Фререт-стрит. Рядом припарковался мой «мустанг». Легкий пистолет тридцать восьмого калибра, подаренный Джоном, я сунула в маленькую открытую кобуру и пристегнула к лодыжке под джинсами. Джон сидел рядом со мной.— Ну что? Готова? — спросил он, зная, что наш разговор слышен и Бакстеру с Ленцем.— Готова.Заметив тревогу на его лице, я прикрыла потайной микрофон ладонью и шепнула:— Не волнуйся. Мне твой пистолет не понадобится.— Дай Бог, но если вдруг понадобится, не медли ни секунды. Как на набережной с камерой, — сказал он. — Я еще не встречался ни с одной женщиной-маньяком, зато знавал многих, которые покрывали маньяков и сами активно участвовали в их преступлениях. Линда Напп полностью отвечает этому психологическому типу. Низкая самооценка и рабская покорность грубому животному, внешне похожему на мужчину.— Господи, Джон, я просто хочу с ней поговорить! Гарантирую, что при первом же признаке агрессии с ее стороны буду стрелять. Все, хватит разговоров. У нас мало времени.Он сжал мою руку повыше локтя, выбрался из машины и отошел в сторону. Я подмигнула ему и подъехала к самому дому Гейнса. Места эти, как и в прошлый раз, глаз не радовали. Утром на улице было пустынно и только ветер гнал по тротуарам бумажный мусор. Похоже, тут раньше десяти никто не поднимается. Припарковавшись напротив дома Гейнса, я заглушила движок и с полминуты посидела неподвижно, собираясь с мыслями и с духом. Главное, сделать «правильное» лицо. Ни тени притворства. Ни намека на игру… Усилием воли я отодвинула все мысли о событиях последних нескольких дней на второй план и вспомнила о самом тяжелом. О своем страхе за Джейн, об упрямой решимости не сдаваться в поисках отца, о нечеловеческом унижении, которое я испытала, пережив насилие… Вот эти самые воспоминания и были сейчас моими лучшими помощниками.Ступеньки крыльца Гейнса застонали на всю улицу, когда я поднималась по ним к двери. Полицейские, наблюдающие за домом, сообщили, что, по их термодатчикам, Линда еще не вставала с постели. Поначалу я решила было окликнуть ее, но тут же передумала. Вместо этого трижды постучала в дверь. Громко и требовательно. Ответа не последовало. Упрямо поджав губы, я постучала снова. Еще громче. «Ну открывай же…»За дверью стояла тишина.— Может, она приняла наркотики и не может прийти в себя? — предположила я вполголоса, адресуя эту версию потайному микрофону.Приподнявшись на цыпочки, я заглянула внутрь через грязное оконце, врезанное в дверь почти на высоте человеческого роста. Мне открылась темная и мрачная комната, из которой я в первый свой визит так рвалась наружу, на свежий воздух. На полу валялись какие-то тряпки и картонки из-под пиццы. Слева приютился мольберт, справа виднелся темный провал коридора, ведшего в спальню. Мне почему-то стало страшно.Что-то здесь не так.Что? Что из увиденного вызвало мои подозрения? Или, точнее, чего из виденного ранее я не вижу теперь? Явно чего-то не хватает…Ага! Абстрактной картины Роджера Уитона, висевшей над диваном. Ее больше не было. Зачем она понадобилась Гейнсу и почему именно сейчас? Я тут же вспомнила версию Фрэнка Смита относительно первой картины — он продал ее за дозу героина… Ага, логично предположить, что и вторую картину Гейнс понес на продажу. Может быть, ему потребовались деньги для побега?..Я подергала дверную ручку. Дверь заперта, но замок дряхлый настолько, что ее мог бы выбить плечом восьмилетний мальчуган. Может, и мне попробовать? Бакстер и остальные внимательно наблюдают за мной. Если они увидят, что я ломаю дверь, кто-то наверняка примчится…А, плевать!Взявшись за дверную ручку, я опустила ее вниз и навалилась на дверь всей тяжестью. Замок жалобно лязгнул, но выдержал. Тогда я, не отпуская ручку, отклонилась и резко ударила дверь плечом. Она скрежетнула и распахнулась.— Линда! — позвала я нарочито спокойно, моля Бога, чтобы Бакстер не вылез на авансцену. — Я просто хочу поговорить!В нос ударил отвратительный запах — как мне показалось… смерти. Впрочем, я тут же мысленно одернула себя. Раз термодатчики улавливают тепло Линды, значит, она жива. «Или еще совсем недавно была жива…» — тоненько пропел в мозгу незнакомый голос. Я знала, что стоит мне только пожелать, и через десять секунд в дом ворвутся полицейские и ФБР. Но в этом случае у меня точно не будет ни одного шанса перекинуться с Линдой парой слов наедине. Наверное, она просто крепко спит. Или пьяна. А вонь… Да ведь здесь с прошлого века никто не убирался!Нагнувшись, я достала из кобуры пистолет Джона, взяла его на изготовку и решительно двинулась вперед по коридору. Я не задерживалась взглядом на отдельных деталях окружавшей меня обстановки, но была готова зафиксировать малейшее движение и отреагировать на него. Такому взгляду охотника меня однажды научил один британец из миротворческих сил ООН.Коридор вскоре закончился. Дверь справа была приоткрыта. Очевидно, это и есть спальня. Прижавшись к стене, я осторожно заглянула в комнату. Вместо кровати прямо на полу валялся грязный матрас, на котором громоздились одеяла. Вокруг была разбросана чья-то одежда. В комнате стояла мертвая тишина. В дальнем углу — открытая дверь в туалет. Как же так… А полицейские термодатчики?Я вгляделась в бесформенную гору одеял, наваленную на матрасе, и… отшатнулась. Под ними слабо угадывалась человеческая фигура…Не отводя взгляда от двери в туалет, я осторожно приблизилась к матрасу и одним движением сдернула верхнее одеяло. В ту же секунду меня накрыло волной тошнотворного запаха, но представшее глазам зрелище было еще хуже. На импровизированной постели лежала женщина, закутанная в тонкое одеяло. Рот ее был грубо залеплен широким коричневым скотчем. В спутанных волосах темнела засохшая кровь. Один глаз был приоткрыт и смотрел прямо на меня — мертво и безнадежно…— Джон… — прошептала я, не узнавая собственного голоса. — Джон, мне нужна помощь! Джон!Это была Линда Напп, я ее сразу узнала. Опустившись на корточки, я приложила пальцы к ее шее, пытаясь нащупать пульс. Пульс был. Неравномерный и еле различимый. Я осторожно отмотала скотч, чтобы усилить приток кислорода к ее легким. В эту же секунду крыльцо протяжно заныло и в дом шумно ввалилась целая толпа. Я услышала суровый возглас:— ФБР! Бросайте оружие и ни с места!На пороге спальни показались Бакстер и Кайсер, готовые открыть огонь в любую секунду. Однако стрелять им было не в кого.— Она жива! — крикнула я. — Срочно «скорую»! Срочно?!Бакстер начал отдавать по рации короткие отрывистые приказы, а Джон вломился в туалет, который также оказался пуст. Тем временем меня уже оттеснил доктор Ленц. Он склонился над женщиной и осторожно ощупал ее голову.— Черепно-мозговая, — пробормотал он. — Он саданул ее чем-то тяжелым.Джон, мгновенно сориентировавшись, ткнул дулом пистолета в металлическую настольную лампу, которая валялась в углу комнаты. Ее чугунное основание было заляпано чем-то темным.— Взять Гейнса! — взревел Бакстер в свою рацию. — Преступник вооружен и исключительно опасен. Брать живым, только живым, ты меня понял? Доложить об исполнении!— Он завернул ее в термоодеяло, — сообщил Ленц таким тоном, словно искренне радовался находчивости Гейнса. — Оно-то и поддерживало нормальную температуру тела. Даже будь она мертва, датчики не показали бы этого. — Он отогнул ее веко. — Нам повезет, если она придет в себя и сможет дать показания.— Тут что-то не так… — задумчиво проговорил Джон. — Выходит, он избил ее до полусмерти и оставил здесь подыхать, а сам преспокойно отправился за покупками в гипермаркет… Так не бывает…— Картины нет, — тихо сказала я.— Какой картины? — мгновенно насторожился Ленц.— Подарка Уитона. Она висела в той комнате на стене. Теперь ее нет. Он явно отнес картину на продажу.— Клянусь дьяволом, он решил дать деру! — заключил Джон.Рация Бакстера булькнула и зашипела.— Сэр, агент Лиеб на связи. Мы потеряли визуальный контакт с подозреваемым минуту назад. Я принял решение прочесать помещение торгового зала. Здесь полно народу. Я думаю, может…— Закрыть магазин к чертям собачьим! — рявкнул Бакстер. — Никого не впускать и не выпускать!

Глава 24Гипермаркет «Уолмарт» в Кеннере походил на лагерь вынужденных переселенцев, вот-вот готовых взбунтоваться. Когда мы подъехали, он был оцеплен полицией и ФБР. Надрывались сирены патрульных машин, на стоянке было полно автомобилей и ни одного человека. Едва войдя внутрь — не через главный вход, а через служебный, — мы сразу же услышали недовольный рокот толпы. Дорога до гипермаркета отняла у нас ровно двенадцать минут. Все это время в толпе рыскали агенты ФБР. Казалось, они заглянули под каждую полку и в лицо каждого посетителя магазина, но Леона Гейнса не нашли. Его и след простыл. Хотя подозрительного вида фургончик по-прежнему ждал хозяина на стоянке.Мы перешли в помещение охраны магазина. Здесь были установлены мониторы, передававшие изображение с трех десятков видеокамер, установленных в зале. Бакстер вызвал к себе начальника охраны и молча сунул ему под нос свое удостоверение. Подойдя к видеооператору, он приказал ему прокрутить эпизод, на три минуты предшествующий заявлению агента Лиеба об утере визуального контакта с подозреваемым.— А что он натворил? — полюбопытствовал оператор.— Он находится в федеральном розыске, — отозвался Джон. — Это все, что вам нужно знать.— Я не уверен, что у нас есть законные основания насильно удерживать покупателей внутри магазина, — заявил начальник охраны. — Нас завалят судебными исками.Бакстер на секунду оторвался от мониторов.— Считайте, что ваш магазин перешел в юрисдикцию федерального правительства. Можете не волноваться насчет исков.— А вот и Гейнс, — сказал Джон, ткнув пальцем в один из экранов.Мы увидели Леона в проходе секции рабочих инструментов, который толкал перед собой огромную продуктовую тележку. На нем были черные джинсы и давно не стиранная белая футболка, щеки покрывала многодневная неряшливая щетина, а нечесаные волосы свалялись. Он перемещался рывками, словно ожидая в любую минуту что-то увидеть или готовясь что-то сделать. В его тележке лежали галлон молока, пачка гамбургеров-полуфабрикатов, какие-то туалетные принадлежности и номер журнала «Хот род». Прошло еще несколько секунд, и он вышел из поля зрения камеры.Из рации Бакстера прозвучал скрипучий голос:— Сэр, агент Лиеб на связи. Мы только что вынуждены были задержать у главного входа пожилого джентльмена, который рвался наружу.Доктор Ленц печально усмехнулся.Бакстер прижал рацию к губам.— Держать оцепление!— Дайте нам камеры, установленные на входе, — попросил тем временем оператора Джон.— А этот… который с тележкой?— Дайте камеры у входа, я сказал.В следующую секунду мы увидели на мониторах стеклянные ворота главного входа и дверь, ведущую в служебные помещения. От касс отходили с покупками многочисленные посетители. Мужчины и женщины, молодые и пожилые, белые и темнокожие. Небольшая очередь замерла у стойки возврата товара.— Стоп! — вдруг крикнул Джон. — Нажмите на паузу!— Что там? — взволнованно отозвался оператор, выполняя приказание.Джон ткнул пальцем в силуэт плотной брюнетки, выходившей через главный выход.— Гляньте-ка! Сравните ее с соседней женщиной. И вот с той. — Он указал на двух входивших в магазин блондинок. Обе были почти на фут ниже. Джон обвел нас медленным взглядом и снова ткнул пальцем в брюнетку. — Боюсь, ребята, что это Гейнс.Бакстер склонился над экраном и прищурился.— Черт возьми… — пробормотал он через минуту. — Ты прав. Он где-то успел побриться, напялить парик и пальто и обзавестись дамской сумочкой. Немудрено, что наши люди его упустили.— Наверняка он пронес электробритву в кармане, — заметил Ленц.Бакстер выпрямился и обратился к начальнику охраны:— Выпускайте людей.Тот кивнул и выбежал из комнаты.— Мы дали ему фору в пятнадцать минут, — сказал Джон. — Где он сейчас? Да где угодно!— До международного аэропорта отсюда рукой подать, — вслух размышлял Бакстер и опять включил рацию. — Лиеб, забирай всех своих людей и жми в аэропорт. Но сначала загляни к нам в комнату охраны.— Вас понял.Бакстер показал на Гейнса в обличье женщины и тронул за плечо оператора.— Мне нужна распечатка вот этого кадра. Сделаете?— Не вопрос.— Двадцать копий. И еще двадцать того кадра, где он еще мужик. Сейчас сюда заглянет агент Лиеб, он заберет их у вас. — Бакстер перевел взгляд на Джона и Ленца. — А мы в офис.Джон тем временем расхаживал по комнате из угла в угол, словно приговоренный к смертной казни в ожидании тюремного священника.— Необходимо отправить человека на автостоянку. Когда начнут выпускать людей, мы обязательно услышим чей-то отчаянный вопль, что у него угнали машину. Вот увидите.В комнате заверещал сотовый. Джон сунул руку во внутренний карман пиджака и достал аппарат.— Кайсер. Что? Давайте его сюда. — Он глянул на Бакстера. — В офис только что позвонил Уитон и попросил срочно соединить его со мной. Сказал, что дело не терпит отлагательств.— Уитон? — в один голос переспросили мы.— Слушаю вас, — сказал Джон, не прижимая трубку к уху, чтобы и мы могли слышать. — Да, сэр, это агент Кайсер. Так… вы можете покинуть здание? Так… понимаю. А они могут выйти? Я вас понял, мистер Уитон. В таком случае выбирайтесь сами. Вашей вины в этом нет, выбирайтесь. Вы потребуетесь нам снаружи. Мы выезжаем. Ждите нас через пятнадцать минут.Джон обернулся к нам.— Гейнс только что взял Уитона в заложники в помещении колледжа Ньюкомб. Заявил, что его обложило ФБР и ему нужны деньги на побег за границу.— Он вооружен? — спросил Бакстер, кусая губы.Джон кивнул.— Уитон сказал ему, что может снять деньги в банке, но его кредитная карточка лежит в галерее, куда он фактически переселился после того, как начал писать свою последнюю «поляну». Гейнс ответил, что, если Уитон не вернется, он начнет убивать студентов. Забыл сказать — Гейнс взял в заложники и студентов. Человек пятьдесят — семьдесят. Они заперты по аудиториям и не понимают, что случилось.— Почему Уитон позвонил не в полицию, а в ФБР? И почему просил к трубке именно тебя?— Он сказал, что полиция может наломать дров. А Гейнс на взводе. Представляете, он еще переживает за этого мерзавца!— Он поступил правильно! Если полиция пристрелит Гейнса, как мы узнаем, где он держит похищенных женщин? — воскликнула я.Бакстер вынул свой сотовый и набрал чей-то номер.— Бакстер на проводе. Боулса мне, быстро. Патрик? Леон Гейнс захватил колледж Ньюкомб. У него заложники. Вызывай туда отряд быстрого реагирования. Сколько у тебя вертолетов? Отправь их к нам. Мы в «Уолмарте» в Кеннере. Будем ждать на автостоянке. Ну и… скажи там по начальству, что дело приняло неприятный оборот. Да. Да, именно… Скажи им, чтобы у колледжа нам никто не мешал. Хорошо, буду держать тебя в курсе дела. Пока. — Бакстер забрал у оператора стопку свежих распечаток и сказал, обращаясь ко всем нам: — Через три минуты здесь будут вертолеты Боулса. Вперед.* * *Джон и Бакстер сели в один вертолет, мы с Ленцем в другой. Под нами от реки на север в сторону Сен-Шарль-авеню тянулся Одюбон-парк. Севернее Сен-Шарль зеленел квадрат Туланского университета. Первый вертолет сделал полукруг над полем для гольфа и пошел на посадку. Наш повторил маневр. А меня вдруг посетило странное ощущение дежа-вю. Сколько раз за карьеру мне доводилось вот так приземляться в самых разных точках планеты с фотокамерами наперевес… В Сараево и Мапуту, в Карачи и Багдаде, в Сан-Сальвадоре и Манагуа… Список можно продолжать и продолжать. Но сейчас подо мной почти родной город. Здесь все для меня начиналось. Неужели жизнь совершила полный круг и теперь для меня все заканчивается? Какая причудливая ирония судьбы… Что ж, даже если так, я не сверну с дороги. Риск, каким бы он ни был, окупится стократ, если в результате откроется наконец тайна, мучившая меня весь последний год.В кабине вертолета ожило радио, и агент ФБР, который ждал нас внизу, сориентировал пилота, где лучше сесть. Вертолет так резко сбросил высоту, что меня замутило. Проглотив поднявшийся к горлу ком, я подумала о Джоне… Может, и он сейчас вспоминает о Вьетнаме…Выбравшись из кабины, я увидела боевой вертолет, винт которого медленно сбавлял обороты, и две полицейские машины с включенными мигалками. Очевидно, отряд быстрого реагирования был уже на месте. Маленький вертолет, доставивший сюда Джона и Бакстера, стоял поодаль, почти полностью скрытый за низким раскидистым деревом. Джон быстро шел ко мне, а Бакстер разговаривал с полицейскими.— Дело плохо, — на ходу сообщил Джон. — Гейнс захватил на третьем этаже какого-то мужчину, приставил к его голове пистолет и подошел вместе с ним к окну, чтобы показать всем, что не шутит.— Кто будет вести с ним переговоры? — спросил Ленц.— Эд Дэвис, — ответил Джон. — Он съел собаку в таких делах.— Ситуация нестандартная, — возразил Ленц, обращаясь в первую очередь к подошедшему Бакстеру. — Дэниел, речь идет не о пьяном муже или малолетнем самоубийце. Этот человек подозревается в совершении серийных убийств. Сам понимаешь…— Не трать слов, Артур, я знаю, чего ты добиваешься, — перебил его Бакстер. — Я обсужу этот вопрос с командиром отряда быстрого реагирования.— Позвони Боулсу напрямую! — предложил Ленц. — Он тут главный.Бакстер неопределенно махнул рукой и побежал в сторону темного здания, в котором я сразу узнала колледж Ньюкомб. Мы с Джоном поспешили за ним. Ленц пыхтел сзади. Два главных трехэтажных кирпичных корпуса колледжа соединялись между собой низким арочным переходом. В одном из них размещались студенческие аудитории, художественные мастерские и административные помещения. Там, очевидно, затаился Гейнс. В другом была галерея, где Роджер Уитон писал свою последнюю «поляну» и куда Леон отпустил его за кредитной карточкой.Чем ближе мы подходили к зданию, тем хуже становился обзор. Со всех сторон колледж обступали вековые дубы, из-за крон которых мы почти не видели окон. Под одним из раскидистых деревьев совещалась группка людей в черном с желтой аббревиатурой ФБР на спинах. Они сгрудились над какой-то картой. Джон добрался до них первым и сразу вступил в разговор с начальником. Бакстер говорил с кем-то по телефону. Ленц бесцельно топтался рядом. А я невольно прислушалась к разговору Джона с высоким темноволосым агентом. Тот говорил, почти не разжимая губ, лишь подрагивала щеточка его черных усов.— Гейнс по-прежнему на третьем этаже, — сообщил Барнет. Фамилия значилась на его нагрудном кармашке. — Иногда он подходит к окну вместе с одним из заложников, приставив к его виску пушку. Но большинство окон на этаже занавешено и наблюдать за перемещениями Гейнса весьма непросто. Вокруг нет ни одной удобной высоты для снайпера, поэтому нам пришлось посадить его в вертолет. Это не лучший вариант, но другого пока нет. Снайпер — единственный способ более или менее контролировать ситуацию. На крыше корпуса у нас есть еще два человека с тросами и карабинами. По нашему приказу они готовы в любой момент спуститься по стене и вломиться в помещение через окна. Но, откровенно говоря, я бы такой приказ не отдал. Рискованно. На данный момент нам удалось эвакуировать из здания сорок человек — студентов и персонала. Но вместе с Гейнсом на этаже осталось еще десятка два. Некоторые сидят по своим мастерским. Пока непонятно, то ли Гейнс запугал их и они сидят тихо, как мыши, то ли они вообще не в курсе, что в здании что-то происходит.— С Гейнсом налажен контакт? — спросил Джон.— Мы только что узнали телефонный номер той комнаты, где он находится. Секретарша сказала. Эд сейчас пытается с ним говорить.Барнет кивнул в сторону долговязого худого человека в штатском, который как раз закончил разговор по сотовому и побежал к нам.— Он хочет добраться до аэропорта на одном из наших вертолетов, — сказал Эд. — Там должен ждать заправленный самолет, который доставит его в Мексику. Я попытался инициировать взаимовыгодный диалог, но он просто бросил трубку. Серьезный парень, он знает, как себя вести в таких ситуациях. Чувствуется тюремная школа.Бакстер подошел к Барнету и сообщил:— Инспектор Боулс только что назначил доктора Ленца переговорщиком, а я беру на себя командование всей операцией. Вы со своими людьми поступаете в мое распоряжение. Хотите проверить — звоните Боулсу.Бакстер для верности сунул Барнету под нос свой сотовый. Но тот лишь покачал головой:— Я не против. Вы ведь из Квонтико?— Так точно.Эд явно был против услышанного. Но затеять спор не успел, потому что кто-то крикнул:— Вон он!Мы вскинули головы и увидели в одном из окон третьего этажа Роджера Уитона. Его лицо было вдавлено в стекло, к уху приставлен здоровенный револьвер.— Черт! — ругнулся Джон. — Я же велел ему выбираться оттуда!— Хочет быть героем, — философски заметил Ленц. — Очевидно, ему вспомнились славные вьетнамские денечки.— Наберите номер той комнаты и передайте мне трубку, — обратился Ленц к смещенному переговорщику. И тут же глянул на Барнета. — Прикажите вашим пилотам убрать вертолеты от здания.— Это единственная точка для снайпера, — стал было возражать Барнет, но был одернут Бакстером:— Делайте, что вам говорят.— Мистер Бакстер, я готов вам подчиниться, но повторяю: это единственная точка для снайпера. Если события примут нежелательный оборот, он одним выстрелом вышибет из рук Гейнса оружие. Ему уже приходилось прежде работать с вертолета.Бакстер нетерпеливо покачал головой.— Снайпер нам не нужен. Пока. Мы не знаем, сколько стволов у Гейнса. Мы даже не знаем, один ли он там или с кем-нибудь из возможных сообщников.— Леон? — услышали мы спокойный голос Ленца, прижавшего к уху сотовый. — Привет, Леон, это доктор Артур Ленц. Помнишь, мы навещали тебя дома? Да, тот самый старикашка… Я знаю, ты сейчас хотел бы поговорить с человеком, который не станет вешать тебе на уши стандартную лапшу. И вот я здесь. Ты прав, Леон… Да, это дело не похоже на другие и к нему нужен особый подход. Тут я с тобой полностью согласен.Мы вновь глянули на окно третьего этажа. Уитона там уже не было.Ленц тем временем доверительно понизил голос:— У меня для тебя хорошие новости, Леон. Мы готовы обсудить вопрос с вертолетом. Но ты сам понимаешь — как договоримся. Ты мне, я тебе. Согласен? Конечно, согласен, потому что знаешь — мир подчиняется именно этому правилу. Теперь плохая новость, Леон, уж ты извини. Тебе кажется, что все козыри у тебя на руках. Ты ошибаешься, Леон. Родственникам похищенных женщин не нужен пожилой художник, которому и так осталось жить недолго. Им нужен ты. И не просто ты, а ты, лежащий на белой кушетке… За минуту до приведения приговора в исполнение — до введения в твою вену смертельной инъекции.Эд шагнул в сторону Ленца, словно собираясь вырвать у него телефон, но Бакстер крепко взял его за руку.— Леон! — уже раздраженно воскликнул Ленц. — Послушай меня, Леон…Что-то заставило меня вздрогнуть. В первое мгновение я не поняла, что это было, хотя подобные звуки слышала за свою жизнь тысячи раз…— Выстрел! — подсказал кто-то из агентов ФБР. Рация Барнета надсадно затрещала.— Мы — крыша. Слышали выстрел. Ждем приказа. Прием.— Удерживать позицию, — проговорил Барнет, обменявшись взглядами с Бакстером. — Быть наготове.— Верните вертолет со снайпером. И включите термокамеру. Нам надо знать, что творится за этими чертовыми занавесками! — приказал Бакстер.Не успел Барнет передать его распоряжение, как мы услышали пронзительный женский вопль. Затем парадная дверь одного из корпусов колледжа распахнулась и с крыльца посыпались люди — они бежали, отталкивая друг друга, словно спасающиеся на пожаре. Позади всех неуклюже бежал высокий мужчина в белых перчатках…— Уитон! — крикнула я что было сил и устремилась ему навстречу.Агенты из отряда быстрого реагирования помогли студентам, а Джон обогнал меня и первым оказался около Уитона. Рот и нос художника были в крови.— Вы ранены? — спросил Джон.— Нет, — ответил Уитон и закашлялся. — Я оказал Леону сопротивление, и он ударил меня рукояткой пистолета. Он мог застрелить меня, но не сделал этого. Он и не собирался сегодня стрелять. В принципе. Как только я понял это, мы бросились бежать.— Мы слышали выстрел, — возразил Джон. — Что это было?— Это был случайный выстрел — пистолет упал на пол. Уверяю вас, он ни в кого не стрелял.— Он там остался один?Уитон покачал головой.— В одной из аудиторий забаррикадировались две студентки. У меня не было шанса вызволить их за такое короткое время. Но нам удалось открыть пару других классов и выпустить оттуда людей. — Уитон только сейчас узнал меня. — О, приветствую…— Я очень рада, что вы спаслись, честно, — растерянно проговорила я.— Вам нужен врач, — сказал Джон, взял Уитона под локоть и повел в сторону нашего импровизированного штаба под открытым небом. — Но сначала расскажите все, и как можно подробнее. Пожалуйста, мы должны…— Это Сара! Боже, смотрите, это Сара!Спасшиеся студентки кричали так, что я разом перестала слышать Джона, находившегося в двух шагах от меня. Проследив за их взглядами, я вновь подняла глаза на злосчастное окно. Теперь на его фоне маячил силуэт миниатюрной девушки, к голове которой было приставлено дуло пистолета.— Убрать отсюда посторонних! — крикнул Бакстер, обращаясь неизвестно к кому.Джон усадил Уитона под дубом прямо на землю. К пожилому художнику тут же подбежала одна из женщин-агентов и стала вытирать ему кровь мокрым полотенцем. Я стояла рядом. Через минуту к нам подошли Бакстер и командир отряда быстрого реагирования.— У него есть какое-то другое оружие, помимо этого пистолета? — спросил Джон художника, когда тот чуть отдышался и успокоился.— Нет, — пробормотал Уитон, утерев рукой вновь выступившую на губах кровь. — Но у него есть сумка. Я не знаю, что в ней.— Сумка? — Джон удивленно уставился на нас с Бакстером. — Что-то я не припомню, чтобы в «Уолмарте» при нем была сумка.Нас обдало горячим ветром. Вертолет ФБР промчался прямо над нашими головами и приблизился на сорок пять метров к окну, за которым прятался Гейнс. Ну что ж… В таких случаях ФБР обычно открывает огонь на поражение.— Гейнс что-нибудь говорил вам о своей невиновности? — стараясь перекричать шум вертолета, заорал Джон. — Или, может быть, наоборот?— Нет! — покачал головой Уитон.— Он говорил что-нибудь о Талии Лаво?— Сказал, что понятия не имеет, что с ней стряслось. Еще он сказал, что вы сели ему на хвост, хотя он ничего вам не сделал. Вот его слова: «Этим псам нужен козел отпущения, и они выбрали меня». Еще ему нужны были наличные. Много. Он притащил с собой картину, которую я когда-то ему подарил. Но ему нужны были живые деньги.— Он в курсе, что вы позвонили нам из галереи?— Не знаю… Может быть, догадался. — Руки Уитона, затянутые в белые перчатки, мелко подрагивали. Правда, как мне казалось, не от шока, а от волнения. — Но я в любом случае должен был туда вернуться. Если бы я не вернулся, он ударился бы в панику и натворил черт-те что… Леон держится очень уверенно, но я вижу, что в душе его царит смятение. У меня не было выбора, поэтому я вернулся к нему.— Вы поступили мужественно, — сказал Джон, но Уитон лишь раздраженно отмахнулся.— Леон не хочет никого убивать, агент Кайсер. Он сам напуган до полусмерти. Дайте ему хоть мало-мальский шанс, и он ухватится за него, как за соломинку.Джон недоверчиво хмыкнул.— Мистер Уитон… Вы еще не знаете… Словом, этой ночью или рано утром Леон Гейнс едва не забил до смерти свою подружку Линду Напп. А затем, чтобы ввести нас в заблуждение, заткнул ей рот кляпом и завернул в термоодеяло…Художник поморщился, как от зубной боли и покачал головой.— Господи… я ведь видел ее несколько раз… Но все равно! — В его голосе послышалось прежнее волнение. — Это не повод убивать его! Леона загнали в угол, сейчас он не отвечает за свои поступки. Повторяю: дайте ему шанс! В конце концов, никуда он от вас не денется! Вы всегда сможете арестовать его в спокойной обстановке, когда у него не будет возможности натворить бед…— Я тоже против активных действий с нашей стороны, — сказала я. — Гейнс, похоже, единственный человек, который что-то знает о судьбе Талии Лаво, Джейн и остальных женщин…Джон перевел взгляд на Ленца, который уже несколько минут кряду набирал один и тот же номер.— Ну как?— Он не берет.Джон сунул руку в карман, нашарил свой сотовый и поднес его к уху.— Да? — крикнул он, закрывая другое ухо ладонью. — Хорошо. Как только появится новая информация, я позвоню.Он спрятал телефон обратно в карман и повернулся к Бакстеру.— Линда Напп пришла в себя в окружной больнице и рассказала полиции, что во время очередной ссоры пригрозила Гейнсу не подтверждать больше его алиби. И это вывело его из себя.— Стало быть, алиби у него нет?— Никакого. Она понятия не имеет, где он шатался в те дни, когда в городе похищали женщин.— Пожалуйста, помогите мне встать, — попросил Уитон. — Меня, извините, мутит…Бакстер протянул ему руку, и художник, вцепившись в нее, тяжело поднялся. В следующее мгновение его сломало пополам и вырвало.— Прошу прощения… — отдышавшись, пробормотал он.— Мы уже вызвали «скорую», — сочувственно глядя на него, сказал Бакстер. — Она вот-вот будет.— Спасибо, мне уже лучше… — отозвался Уитон. — Правда… Позвольте мне уйти. Я примерно представляю, что сейчас должно здесь случиться. Извините, но мне не хотелось бы при этом присутствовать.Джон вновь вынул свой телефон.— Что? Что?! Поднимайте на ноги всю полицию города! Черт возьми, даже не города, а штата! Я буду ждать вашего звонка.— Что там? — спросил Бакстер.— Наша наружка потеряла из виду Фрэнка Смита.— Вот идиоты…— Он шлялся по антикварным лавкам, а потом вдруг исчез.— Черт! Что вообще происходит, Джон?!— Не знаю. Чем раньше мы это поймем, тем лучше будет для всех. — Он обернулся к Уитону. — Я вызову шофера, чтобы вас отвезли домой.— Лучше я прогуляюсь. Боюсь, в машине меня укачает.Доктор Ленц тронул Бакстера за локоть и вполголоса произнес:— Дозвонился до этого мерзавца. Он сказал, что, если через пять минут на крышу не сядет один из вертолетов, он застрелит девушку и выбросит ее из окна нам на головы. И добавил, что у него в заложниках останется еще одна.Джон глянул на Уитона.— Там точно две девушки?Тот кивнул.— Я провожу мистера Уитона, — вызвалась я. — Только помните: если вы убьете Гейнса, возможно, нам больше не у кого будет спрашивать о судьбе похищенных женщин.Джон чуть сжал мне руку:— Будь осторожна. — Обернувшись к командиру отряда быстрого реагирования и его бойцам, он сказал: — Возможно, нам придется проникнуть в здание. Я очень прошу, чтобы вы…Дальше мы с Уитоном не стали слушать и вышли из-под штабного дерева.— То, что мне сейчас рассказали относительно Линды… — потерянно пробормотал художник. — Это правда?— Да. Я ее нашла. Чудо, что она осталась жива.Он оглянулся и неприязненно поморщился.— Они нас не послушаются. Убьют его.— Не думайте, что они такие же головорезы, как этот ваш Гейнс.— Не уверен… Что до Джона Кайсера, то очень даже возможно. Поэтому, собственно, я и позвонил именно ему. А остальные… Я знаю, как это бывает. Еще по Вьетнаму помню. Соберите в одном месте несколько мужчин, раздайте им оружие, и выстрелы не заставят себя долго ждать.— Будем надеяться, что вы ошибаетесь. Вам нужно отдохнуть. Может, где-нибудь присядем?Мы услышали, как доктор Ленц обратился к Гейнсу через мегафон.— Значит, телефонные переговоры закончились, — пробормотала я.— Вот-вот… Давайте уйдем отсюда, я не могу ни видеть этого, ни слышать. Хочу домой…— Вы не доедете сами. Я позову кого-нибудь из полицейских, хорошо?— Не волнуйтесь за меня. Ключи от дома я оставил в галерее. Думаю, полицейский меня туда не пустит.Он кивнул в сторону корпуса колледжа, возле которого дежурил агент ФБР. По-своему Уитон прав. Гейнс сюда никак не доберется, но с другой стороны, это то же самое здание, куда сейчас вход воспрещен.— Я поговорю с ним, мистер Уитон. Обождите здесь.— Спасибо. Может, вы сами возьмете мои ключи? Они в сумке, а сумка лежит в той комнате, где моя картина. Прямо на полу. Вы сразу увидите.Я подошла к часовому.— Мне нужно забрать личные вещи одного из заложников. Они в галерее.— Приходите завтра.— У вас рация на поясе. Вызовите Джона Кайсера.Агент вызвал.— Где Уитон? — услышала я голос Джона, который находился всего в нескольких десятках метров от меня.Я поискала его глазами и нашла. Он махнул мне рукой. Я показала ему на Уитона, сидевшего прямо на траве.— Войди в галерею вместе с ней, — приказал Джон часовому. — Уитона пока не отпускайте. Как заберете его ключи, тут же возвращайтесь сюда, к нам. Я выделю Уитону охрану. Фрэнка Смита по-прежнему нигде нет. Я больше не хочу никаких сюрпризов.— Вас понял, — ответил тот, распахнул дверь в галерею и вежливо придержал ее для меня. — Меня, кстати, зовут Олдридж. Агент Олдридж, ФБР.Я прошла внутрь и машинально подняла глаза на витражные окна. Как и в самое первое свое посещение галереи.— Сюда, — показала я Олдриджу на неприметную дверку, за которой скрывалась последняя «поляна».На месте одного из сегментов гигантской панорамной картины по-прежнему зияла дыра. Я направилась было туда, но агент Олдридж опередил меня.— Ого, вот это да… — тихо проговорил он, оказавшись на «поляне».В комнате не было электрического освещения, но через окна беспрепятственно проникал естественный свет, окрашивая картину в голубоватые сказочные тона. Как и в моем сне, лес казался живым — вот-вот одна из ветвей заденет мое плечо, а по лицу скользнет мокрая от росы листва.— Нет, вот это я понимаю — живопись! — восхищался Олдридж, завороженно вертясь на месте, будто волчок.— А вон и сумка, — показала я на тонкую кожаную папку, лежавшую в самом центре комнаты, и вдруг заметила, что пол покрыт тонкой парусиной.— Черт, — вполголоса пробормотал агент, глядя на свои армейские ботинки. — Гляньте-ка!На парусине под его шагами проявлялись темные пятна краски, проступавшей как сквозь промокашку.— Что это? — растерянно произнес он.— Похоже, масляная краска.— Так тут, выходит, нельзя разгуливать! Она же еще не подсохла! А мы…Он не успел договорить. По всему зданию прогрохотал выстрел, эхо которого отдавалось в наших ушах еще несколько секунд. Прежде чем я успела опомниться, Олдридж уже стоял рядом с оружием наготове.— Стреляли снаружи, — сказала я. — Винтовочный выстрел. Дайте рацию! Быстро!Он молча снял с пояса и протянул мне тяжелый черный передатчик.— Говорит Джордан Гласс! Я вызываю Джона Кайсера! Джон, это я, отзовись!В динамике заскрипело, и я услышала его голос. Он задыхался, словно в эту самую минуту взбирался на гору.— Им пришлось открыть огонь на поражение, Джордан. Еще не знаю, жив он или нет. Мы поднимаемся на третий этаж. К тебе сейчас прийти не можем. Не выходи пока из галереи. Подожди там минут пять. Потом пусть Олдридж выведет тебя.— Хорошо, будь осторожен!Джон не ответил. Рация отключилась.— Если стрелял Джимми Риз, — проговорил Олдридж с оттенком гордости, — того парня можно нести на кладбище. — Он приподнял свой ботинок и вывернул ногу. Вся подошва синела от свежей краски. — Интересно, что их спровоцировало? Наверное, тот парень запаниковал и сделал какое-то резкое движение. У Джимми рефлекс на такие дела, мозг отключается, работают только глаза и руки.Я хотела ему что-то ответить, но язык отказался повиноваться. Известие, что Гейнс, скорее всего, унес тайну моей сестры с собой в могилу, повергло меня в ступор. Все, чем я жила последний год, вся моя недавно вспыхнувшая отчаянная надежда мгновенно угасла, убитая одиночным выстрелом снайпера. Ноги подкосились, и я упала на колени. Грудь сдавило, стало трудно дышать.— Эй, что с вами? Вы в порядке?— Сейчас, сейчас…— Стой! — вдруг крикнул Олдридж, направив дуло пистолета на проем в панораме.Там стоял Роджер Уитон, на лице его застыла гримаса душевной боли.— Ну вот… Они его убили… — проговорил он. — Я услышал, как он что-то им крикнул… И пошел посмотреть… В эту самую минуту снайпер выстрелил… И попал ему прямо в голову…— Не волнуйтесь, — сказала я Олдриджу. — Это бывший заложник. Мы пришли сюда как раз за его ключами.Агент ФБР опустил пистолет.— Джон считает, что Гейнс еще может быть жив, — без тени уверенности произнесла я.Уитон только покачал головой и провел рукой в испачканной кровью белой перчатке по стволу нарисованного дерева.— Эй! — крикнул ему Олдридж. — Не надо трогать полотно! Парень, который нарисовал все это, вряд ли обрадуется, если вы заляпаете ему всю работу.— Думаю, он не станет возражать, — печально усмехнулся Уитон.— Это он нарисовал, — сказала я Олдриджу, кивнув в сторону Уитона.— Да? Ну тогда… А ничего картинка… Впечатляет!— Спасибо.— А что это вы в перчатках?— Они защищают мне руки.— Я думала, вы уже закончили свою «поляну», — повернулась я к Уитону и оперлась ладонями о накрытый парусиной пол, чтобы подняться.— Трудно было остановиться, все хотелось что-то добавить. Но теперь я, кажется, закончил.Я почувствовала влагу на ладонях и увидела на них красно-желтые разводы. Даже если предположить, что это просто стекшая краска… Нет, ее не может быть так много. Должно быть, Уитон рисовал что-то и на полу, а потом прикрыл парусиной, чтобы изображение просохло. Стало быть, пол — тоже часть картины. Ему показалось недостаточно одних холстов. Он хочет создать у зрителя полную иллюзию пребывания на лесной поляне.— Слушайте, Роджер, может, нам с Олдриджем не следовало тут разгуливать? — спросила я, показывая ему свои ладони. — Я так понимаю, краска на полу еще не просохла. Но мы не знали…Уитон только сейчас обратил внимание на проступившие пятна краски на парусине.— Встаньте на цыпочки и отойдите к краю комнаты, — попросил он.— Мне тоже? — подал голос Олдридж. — Я тут наследил, похоже… Что же вы не предупредили нас, когда посылали за ключами?— Нет, оставайтесь там, где стоите, — приказал Уитон.Он двинулся через комнату причудливым зигзагом, будто сапер на минном поле, ориентируясь по только ему ведомым вешкам. Добравшись до Олдриджа, художник взял его за руку и повел ко мне. Потом мы все трое, двигаясь за Уитоном шаг в шаг, отошли к краю.— Я думал сделать всем сюрприз, но вы его раскрыли, — виновато улыбнулся Уитон. — Рассчитывал, что краска к этому времени уже подсохнет.— А можно взглянуть, что там?— Почему бы и нет?Рация Олдриджа вновь скрежетнула, и комнату наполнил громкий голос Джона:— Дэниел? У нас все чисто. Заложница жива, мы ведем ее вниз.— Понял, — ответил Бакстер.— А что значит «все чисто»? — спросила я Олдриджа.— Это значит, что преступник убит наповал одним выстрелом, — ответил тот.— Я же говорил вам, Джордан… — пробормотал Уитон. — Стойте здесь и ждите.Он двинулся в противоположный конец комнаты, присел там на корточки и приподнял край парусины.— Возьмитесь за покрывало со своей стороны. Нам надо свернуть его.Я повиновалась.— А теперь идите влево, — сказал Уитон. — Только не уроните! Будьте осторожны.Мы стали медленно сворачивать парусину, словно участвуя в торжественном открытии памятника.— Черт, мы все-таки испортили картину своей ходьбой… — огорчился Олдридж. — Или вы слишком рано постелили тут это покрывало.— Да, теперь я и сам вижу… — грустно отозвался из другого конца большой комнаты Уитон.Я наконец взглянула на пол. Это была картина. Но совершенно непохожая на последнюю «поляну». Разница была настолько очевидна, что била по глазам. Прямо на паркете художник набросал в абстрактной манере несколько человеческих фигур. Он не смешивал краски, отвергая малейший намек на реалистичность. Фигурки получились красочные, будто нарисованные восторженным ребенком. Красные, желтые, синие…— Абстракция… — растерянно пробормотала я.— Вот именно! Только представьте, что скажут критики! — воскликнул Уитон. — Мне не терпится показать им это!Но я в эту минуту думала вовсе не о критиках. Около фигурок виднелся то ли крест, то ли буква X, а рот каждой был распахнут в беззвучном крике и напоминал букву О…— Какие-то уродцы… — без обиняков заявил Олдридж. — И что, этих тоже вы нарисовали? — Затем он указал пальцем на холсты с «поляной». — И это тоже вы?Уитон улыбнулся и вскинул руку. Что-то сверкнуло, и раздался негромкий треск. Агент ФБР дернулся, как в эпилептическом припадке, и беззвучно осел на пол.Уитон обернулся ко мне, и я увидела перед собой совершенно чужое лицо. Незнакомое. В глазах читались изощренный ум, полная осведомленность и беспощадность. От этого взгляда веяло холодом.— Нет, все это нарисовал не я. — Он ткнул пальцем в ближайший к нему холст с фрагментом «поляны». — А тот, кто нарисовал, уже не жилец.Еще не до конца понимая, что происходит, я инстинктивно опустилась на корточки и стала нашаривать под джинсами кобуру. Но Уитон, который все еще держал в руке свободный конец парусины, резко дернул его, опора ушла из-под моих ног, и я растянулась на полу.В тот самый момент, когда мои пальцы сомкнулись на рукоятке спасительного пистолета тридцать восьмого калибра, что-то обожгло мою шею, сердце вздрогнуло и остановилось, а тело перестало повиноваться. Я зажмурилась и вновь открыла глаза, изо всех сил пытаясь сохранить контроль над собой, но перед глазами все плыло. Потолок вдруг стал ближе. На мгновение мне показалось, что я уже умерла и это душа пытается поскорее покинуть бренную оболочку. Но тут же поняла, что Уитон просто поднял меня на руки и понес.Он направился в противоположную от проема сторону. Что сейчас будет? Если он из реального мира ступит в мир своих мрачных лесных сказок, я точно удостоверюсь, что сошла с ума. Но нет. Он аккуратно положил меня на пол у одного из холстов и достал из кармана нож. Одним резким уверенным движением он вспорол полотно картины сверху донизу, вновь поднял меня на руки и протиснулся в образовавшуюся щель.

Глава 25Сознание вернулось ко мне раньше зрения. Я поняла, что жива, потому что тело сковал леденящий холод. Меня бил сильный озноб. Я попыталась коснуться лица, но рука мне не повиновалась. И другая тоже. И ноги. Напрягшись изо всех сил, я шевельнула бедрами, и в ту же секунду от ягодиц до пяток меня прошибли две болевые молнии. Так бывает, когда отсидишь ногу, а потом резко выпрямишь ее, возобновляя кровообращение. Сосредоточившись, я попыталась открыть глаза. Не получилось. Зато с обонянием было все в порядке. В воздухе стоял резкий запах мочи. Ужас шевельнулся в груди, ужас, от которого кровь стынет в жилах…«Стоп! — скомандовал чей-то забытый голос. Голос отца. — Не впадай в истерику».«Я боюсь…»«Ты жива. Там, где жизнь, есть надежда».«Не бросай меня, папочка…»«Не о том думаешь. Скоро ты будешь видеть. Думай об этом».В голове был полный сумбур. Но сквозь клочья тумана я вдруг увидела девочку. Она сидит за школьной партой. А рядом с ней… рядом с ней ее зеркальное отражение. Одна из девочек — это я. Собственно, я всегда завидовала мальчишкам и подражала им. Моя любимая книга — «Таинственный остров» Жюля Верна. Я заказываю себе книжки из тоненького каталога, который учитель приносит в класс. Приключения и детективы. «Белый Клык», «Эмиль и детективы»… Такого рода книжки… С деньгами у нас в семье тяжело, но когда речь заходит о чтении, мать на расходы не скупится. Она сказала, что я могу делать заказ хоть каждую неделю. Ожидание очередной книжки превращается для меня в сладкую пытку. Обычно ждать приходится по месяцу и больше. Но наконец наступает день, когда учитель ставит на свой стол большой картонный короб, вскрывает его и раздает ребятам заказанные ими книги, сверяясь по списку. Глаза мои горят от счастья, я вся дрожу от нетерпения. У меня никогда не было красивых платьев, зато моя личная библиотека — самая большая в классе. Я обожаю листать тонкие, пропахшие типографской краской страницы. Люблю прижиматься щекой к шероховатым обложкам, уже предчувствуя новые увлекательные тайны, которые они скрывают. Мне не особенно завидуют. Другие девчонки не понимают, зачем мне столько книг и что такого особенного я в них нахожу.А я нахожу!Однажды я принесла домой «Таинственный остров». Четверо мужчин, один из которых был, в сущности, ребенком, бежали из лагеря для военнопленных на воздушном шаре. Над океаном их настиг сильный шторм, но все же они дотянули до затерянного среди воды ничтожного клочка суши. Судьба забросила их на необитаемый остров практически без средств к существованию. Задача была одна — выжить. И они победили. Одного-единственного зернышка, найденного в кармане, хватило маленькой компании, чтобы снять первый урожай. Бывший инженер наладил орошение импровизированного поля. Они обжили пещеру в суровой скале, добывали огонь, делали посуду, охотились, приручали животных… Они рассчитывали только на свои силы.Это как раз мой случай. Да, у меня есть мать и сестренка, но нет отца. Он живой, но потерялся где-то очень далеко. Он работает фотографом на войне.В «Таинственном острове» есть карта на внутренней обложке. Нарисованная от руки. На ней изображен остров с высоты птичьего полета. Пляж. Грот. Вулкан. И еще лес. Если пристально вглядываться в эту карту, кажется, что видишь движущуюся цепочку людей. У них нет ни денег, ни инструментов. Только здравый смысл и природная сноровка.Прочитав эту книжку, я сама стала рисовать карты, порожденные моим воображением. На полях тетрадей, на открытках, которые нам выдавали в День благодарения, — с изображением индейца или пилигрима. Нам выдавали открытки, а мы их раскрашивали цветными карандашами. А потом учитель собирал их и лучшие вывешивал на доску. Так они там и висели. Долго. Мои рисунки тоже вешали на доску, но никогда — на самое видное место. Каждый раз кто-то раскрашивал свою открытку лучше. Мне, например, не удавалось передать тени. А многим удавалось. Они проводили толстую жирную линию черным карандашом, а потом растушевывали ее пальцем, добиваясь объемности.Учитель этого не замечал или делал вид, что не замечает, но на обороте моих пилигримов и индейцев открывался целый нарисованный мир — необитаемый остров, выведенный карандашом во всех подробностях… В этом мире я жила целых полчаса перед тем, как сдать разрисованную открытку…Мои сомкнутые веки вдруг начали непроизвольно подергиваться, а руки рефлекторно сжались в кулаки. Что-то случилось с моими мышцами. Внутренний голос подсказывал мне затаиться и прислушаться к своим ощущениям. Я вдруг поняла, что могу открыть глаза. Надо лишь сделать над собой небольшое усилие. Хорошо бы еще чуть-чуть подождать и сначала понять, что со мной происходит…Но я не могла ждать и противиться желанию проверить внезапно вернувшееся зрение.Я собралась с духом и открыла глаза. Сначала ничего толком не увидела. Передо мной плавали лишь темные и светлые пятна. Однако прежде чем я успела испугаться и прийти в отчаяние, туман начал быстро рассеиваться. Первое, что я увидела, было… лицо Талии Лаво. Всего в полутора метрах от меня. Протяни руку и коснешься. А ниже была ее обнаженная грудь, наполовину скрытая под желтоватой водой. Голова Талии безмятежно склонилась на край эмалированной ванны. Глаза были прикрыты. Меня поразила ее бледность. Почти синюшность… И еще удивило, что она была без одежды. Постой-ка… А ведь ее и на мне нет! Мы обе сидим в большой ванне друг напротив друга. Между нами вода и старомодный кран с двумя вентилями — холодным и горячим.Мне хотелось оглядеться, но я не смогла повернуть голову. Похоже, придется пока довольствоваться имеющимся обзором. Позади Талии стена из стекла. Крыша тоже стеклянная. Из вытянутых прозрачных треугольников, выложенных мозаикой. А слева от меня угадывается уже другая стена — из красного кирпича. Сквозь стекло я вижу небо. Смеркается… Слева небо еще синее, справа — фиолетовое. Значит, я смотрю на север.Пока я могла двигать только глазами. Я скользнула взглядом от стеклянной крыши на стеклянную стену и ниже. В метре от пола стекло заканчивалось и упиралось в кирпичную кладку. Так-так… Я нахожусь в оранжерее. Или в теплице. Странно обнаружить в таком помещении ванну… За стеклянной стеной высятся деревья и тропические растения, а за ними — снова кирпич. Какой-то кошмарный сон…Я почти уверилась в том, что все это мне чудится, когда вдруг услышала звук приближающихся шагов.— Ну что ж, приветствую, — раздался мужской голос. — Если холодно, добавьте горячей воды.Знакомый голос… Где я могла его слышать? В интонации есть что-то от Фрэнка Смита, но тембр гораздо ниже. Напрягшись до дрожи в коленях, я смогла чуть повернуть голову… и тут же пожалела об этом. Зрелище, открывшееся мне, было настолько странным и диким, что я едва поверила своим глазам.Роджер Уитон стоял, наполовину скрытый мольбертом. В руке, затянутой в белую перчатку, он держал длинную кисть, быстро и уверенно порхающую над холстом, увидеть который я не имела шанса. На нем была лишь белая набедренная повязка. Точно в такой Христос изображен на всех картинах эпохи Возрождения, посвященных распятию и снятию с креста. Уитон был атлетически сложен. Для своих пятидесяти восьми он неплохо выглядел. Впечатление портили лишь темные синяки под ребрами. Мне приходилось видывать нечто подобное в Африке у умирающих от пневмонии несчастных, которые выплевывали вместе с кашлем куски собственных легких.Я открыла рот, но с губ моих сорвался лишь нечленораздельный хрип. Дождавшись, пока скопится достаточно слюны, я сглотнула и наконец сумела выговорить:— Где я?..В каком-то смысле я задала риторический вопрос. Я и так уже поняла, что нахожусь в том самом месте, где до меня побывали одиннадцать похищенных в Новом Орлеане женщин. Точнее, двенадцать, если считать Талию. Я в том самом доме, который безуспешно пытаются отыскать люди из ФБР и полиции. А еще я поняла, что стала одной из «спящих»…— Пошевелиться можете?Я не ответила. Тогда Уитон подошел к ванне и крутанул вентиль с выдавленной на бронзе буквой «Г». Озноб отступил примерно через минуту. Горячая вода омыла живот и бедра, и мне стало почти хорошо. От поверхности начал подниматься легкий пар. Уитон тем временем вернулся за мольберт.— Где я?— А вы как думаете? — Он на секунду отвел глаза от своей картины и внимательно взглянул на меня. Всего лишь на секунду.— В доме маньяка, — пробормотала я, еще не вполне владея голосом.Уитон сделал вид, что не расслышал.— Талия мертва?— В физическом смысле? Нет.Холодок страха вторгся в тепло, окутавшее мое тело.— Что вы имеете в виду? Она в коме?— До конца своих дней.— Что?!— Взгляните на нее повнимательнее.Страх, проснувшийся во мне пару минут назад, когда я увидела Уитона за мольбертом, превратился в настоящий животный ужас… И все-таки я заставила себя поднять глаза на Талию. Вода, доходившая до ее грудей, чуть колыхала их и делала более живыми, чем она сама. Я не увидела на ее теле каких-то бросающихся в глаза ран или порезов. Одна рука была погружена в воду, другая свободно лежала на ободке ванны. Вот оно что… Меня снова начало трясти.Белый венозный катетер был введен в ее левую руку у запястья и закреплен на нем скотчем. От катетера к высокому алюминиевому штативу с капельницей вела длинная трубка. Сама капельница была пуста, вакуумный пластиковый пакет сморщился.— Что вы ей капаете? — спросила я, безуспешно пытаясь сдержать в голосе дрожь.Уитон замер перед мольбертом, но вовсе не мой вопрос был этому причиной. Потом кисть вновь запорхала над холстом.— Инсулин, — буднично ответил он.Я зажмурилась. Воспоминание о разговоре с Фрэнком Смитом мгновенно нахлынуло на меня. Уитон уговаривал его помочь ему уйти из жизни, поскольку не был уверен, что инсулин обеспечит стопроцентную смерть…— Не переживайте, ей не больно, — добавил Уитон, не глядя на меня.Я попыталась выключить кран с горячей водой, но рука не повиновалась.— Что со мной?Уитон не ответил, поглощенный работой. Я непроизвольно опустила глаза на свою левую руку. Казалось, на это ушла целая вечность. Трубка с катетером. Совсем такая же, как у Талии. Я попыталась выдернуть ее, но, разумеется, не сумела. Рука лишь слабо дернулась, и штатив на колесиках ударился о край ванны.Уитон наконец обратил на меня внимание. Во взгляде его читалась легкая досада.— Вы получаете препарат, обеспечивающий мышечную релаксацию. Но все это легко изменить. Поэтому прошу вас — не дергайтесь.Валиум? Старший брат моего любимого ксанакса.— Откровенно говоря, я не рассчитывал, что вы так быстро придете в себя.Уитон вновь потерял ко мне интерес. Он вдруг выпрямился, повернувшись в сторону от ванны. Я проследила за его взглядом и увидела зеркало. Огромное, в человеческий рост. Оно было втиснуто в проем между ванной и стеной. Таких монстров устанавливают в бальных классах… Стало быть, Уитон рисует не только нас с Талией, но и себя самого…— Что за картину вы пишете?— Венец творения. Я уже дал ей название — «Апофеоз».— Я думала, венцом творения вы считаете свою «поляну» — последнее, что я запомнила перед тем, как отключилась.Он иронично хмыкнул.— Помилуйте, это был не мой венец творения, а его!Я почему-то вспомнила абстрактные изображения человеческих фигур, выведенные на полу галереи и накрытые парусиной. «Нет, все это нарисовал не я. А тот, кто нарисовал, уже не жилец». Вот что сказал Уитон, переступая через бездыханное тело агента ФБР, которого сразил разрядом электрошокера.— Это моя последняя, — произнес он.— Что значит последняя? — переспросила я машинально.Он ответил мне усмешкой, которую трудно… да нет, просто невозможно было бы вообразить на лице прежнего Роджера Уитона.— Вы поняли, что я имел в виду.— Последняя «Спящая женщина»?— Именно. Но она будет не похожа на остальные работы серии.— Потому что вы изобразите на ней и себя самого?— Не только поэтому.— А где ваши очки? — вдруг спросила я первое, что пришло в голову.— Какие очки?— Как какие? Ваши… бифокальные…— Они были не мои.— А чьи?Он глянул на меня, как на умалишенную. Затем медленно разжал губы и тоном терпеливого учителя, объясняющего прописные истины нерадивому малышу, произнес:— Очки принадлежали Роджеру. Слабаку Роджеру. Гомосексуалисту.Тошнота мгновенно подступила к горлу. Боже правый… Аналитики ФБР месяцами ломали голову над разгадкой личности преступника, а я, обыкновенный фотограф, ткнула пальцем в небо и… попала.Синдром раздвоения личности… Грубое нарушение психики… Вызванное потрясением от перенесенного в детстве сексуального насилия… Я сразу вспомнила популярную лекцию, прочитанную мне, Джону, Бакстеру и Боулсу снисходительным доктором Ленцем. Вспомнила «доктора Джекилла и мистера Хайда», на которых Ленц просил не опираться… Добро пожаловать в самый страшный из кошмаров, мисс Джордан Гласс.— Если вы не Роджер Уитон, — осторожно проговорила я, — кто же тогда?— У меня нет имени.— Но ведь вы должны как-то себя идентифицировать…Опять эта ироничная усмешка.— В детстве я прочитал одну замечательную книгу, которая называлась «Двадцать тысяч лье под водой». Я преклонялся перед капитаном Немо. А ведь Немо означает «никто». Вы в курсе?— Да.— Он был властелином морей и безуспешно пытался врачевать человечество, одержимое саморазрушительными идеями. Мне довелось побывать в тех же самых водах, под которыми когда-то проплывал легендарный «Наутилус». Но истина пришла ко мне гораздо раньше, чем к Немо. Человечество неизлечимо. Ему не нужна помощь. Ребенок — чистейшее из созданий — едва вступает в этот мир, а тот мгновенно обрушивается на него всей своей непосильной тяжестью. Мир коррупции и пороков, жестокости и насилия.Уитон поджал губы и стал похож на обиженное дитя.— Простите, боюсь, я не совсем понимаю…— Не понимаете? Вспомните свое собственное детство. Вы были девочкой, верили в сказки… Ведь верили? А потом переживали шок всякий раз, когда по мере взросления детские иллюзии — одна за другой — разбивались о реалии окружающей жизни. Ну, помните? Оказывается, нет и не было никакой Золушки. Нет и не было никакого Санта-Клауса. Оказывается, ваш отец вовсе не рыцарь на белом коне, а живой человек со всеми своими недостатками. Да какой там рыцарь! Его нельзя назвать даже положительным героем! Он думал только о себе. И намеревался продержать вашу мать взаперти, в четырех стенах, до конца ее дней. Но это далеко не единственный его грех… Все это однажды ударило по вам. И ударило больно.«Всегда вызывается сексуальным насилием, пережитым в детском возрасте… Всегда».— Оказывается, нет, не было и никогда не будет прекрасного принца, который отвезет вас в свой сказочный замок. Ну, я прав? — Я только сейчас заметила, что свою тираду Уитон произносит, не отрывая напряженного взгляда от мольберта. — А всем, кто рядился в принцев, нужно было от вас только одно. Ха, не закрывайтесь от этих воспоминаний. Их истинность неизменна. Сколько раз вы задавались вопросом: почему все они думают только о себе, почему никто из них ни разу не подумал обо мне? Они не думали о вас, не понимали вас, они были даже не в состоянии увидеть вас. Я имею в виду не вашу оболочку, а маленькую и наивную девочку, которая пряталась под ней и надеялась на лучшее. Всем хотелось использовать вас, так или иначе, а потом сбросить, как балласт и тут же забыть о вашем существовании.Уитон все больше распалялся, и я понимала, что ничего хорошего от этого ждать не приходится. Самое время менять тему разговора…— Послушайте, вода очень горячая…Он запнулся на полуслове и недовольно нахмурился. Но все же подошел и завернул вентиль.— Как я сюда попала? — задала я свой следующий вопрос, когда он повернулся ко мне спиной, возвращаясь к мольберту. Между широких лопаток виднелись крупные позвонки, лесенкой восходившие вверх.— В самом деле не помните? — усмехнулся он, вновь берясь за кисть. — А ведь вы были в сознании. Ну, напрягите свою память, а я пока закончу ваши глаза. Только, Бога ради, не шевелитесь!Я действительно кое-что помнила, но урывками. Как человек, попавший в водоворот, лишь время от времени выныривает, чтобы глотнуть воздуха, и его вновь увлекает в черную бездну. Пасмурное небо, чердачное оконце, черепица и долгое падение.— Крыша! Я помню, как вы вытащили меня на крышу!Уитон хмыкнул.— Но ведь там была засада ФБР.— После гибели Леона ее сняли. Как только прозвучал тот выстрел, все они, сломя голову, помчались на третий этаж, чтобы лично увидеть труп поверженного врага. С крыши галереи я перебрался на крышу физической лаборатории. Это было непросто, доложу я вам. Ползти по крыше, да еще с такой поклажей.— Как вам это удалось? Вы же нездоровы…Уитон досадливо поморщился.— Есть основания полагать, что болезнь отступает. Это Роджер у нас слабак. Я — другое дело.Я снова вспомнила рассказ Ленца о частных проявлениях синдрома раздвоения личности. По его словам, в медицинской литературе был описан случай, когда одной личности требовались сердечные капли, чтобы выжить, а другая никогда не жаловалась на сердце.— Почему вы не поступили со мной так же, как с Талией Лаво?Уитон рисовал. Его рука даже не дрогнула.— Сначала я хотел кое-что спросить у вас.— Что же?— Вы ведь близнецы с вашей сестрой. Однояйцевые. Так?— Так.— Я писал картину с вашей сестры.О Боже…— Я видела эту картину.— Мне доводилось кое-что читать о близнецах. Я интересовался этим вопросом. И почти везде натыкался на утверждение, которое показалось мне удивительным. Я имею в виду распространенное мнение о необыкновенной степени духовной близости между близнецами, которая почти сродни телепатии. Говорят, что один близнец способен предчувствовать беду, нависшую над его собратом. Фиксировать момент его смерти, когда они в разлуке. Говорят, близнецам вовсе не обязательно открывать рот, чтобы общаться друг с другом. У вас с сестрой наблюдалось нечто похожее?— Пожалуй, — ответила я. — Отчасти.— Вы хотите знать, жива ваша сестра или нет? А?Я зажмурилась, чтобы не выдать своих слез, но мне это не удалось.Уитон снова удовлетворенно хмыкнул.— Постойте, а разве вы не способны это почувствовать?Я знала, что он напряженно смотрит на меня. Это именно то, что он хотел узнать. Известно ли мне что-то о судьбе Джейн на подсознательном уровне…— Так что же… — не унимался он. — Она жива или нет?Я открыла глаза и, как и предполагала, натолкнулась на его взгляд. Мне вдруг вспомнилась та улица в Сараево и то ужасное мгновение, когда мир померк перед моими глазами. Позже я неоднократно и небезуспешно внушала себе надежду. Потом еще этот звонок из Таиланда… Но в глубине души я знала, что Джейн уже нет на свете.— Нет, — одними губами произнесла я.Уитон неопределенно хмыкнул и вернулся за мольберт.— Я права?Он опять хмыкнул. Я не могла понять, о чем он думает.— Почему вас так интересуют близнецы? — спросила я.— Это очевидно. Один генетический код порождает к жизни двух разных людей. Это прямо наш с Роджером случай.Я не знаю, что говорить дальше. Не знаю, что он хочет от меня услышать.— Когда вы впервые явились в университетскую галерею… — задумчиво произнес он. — С этим Кайсером… Я сразу подумал: это знак. Свыше или нет — не имеет значения. Но это был знак.— Знак чего?— Это доказывало, что один близнец способен жить без другого.Слова его легли на мое сердце тяжелым камнем. И хотя я уже не питала никаких иллюзий, прозвучали окончательным приговором.— Так она мертва?— Да, — буднично ответил он. — Но вам не стоит так уж расстраиваться. Ей сейчас лучше, чем было.— Что?!— Вы же видели мои картины. Моих «Спящих женщин». Неужели так ничего и не постигли?— Что я должна была постичь?!— Смысл. То, что я хотел сказать этой серией.— Нет, я не понимаю, что вы хотели сказать. Не понимаю…Уитон даже опустил кисть — настолько был поражен моей тупостью.— Я не женщин писал, а Избавление. Из-бав-ле-ние.— Избавление? — растерялась я. Известие о гибели Джейн опутало мои мысли. Я продолжала разговор по инерции, лишь бы не думать об этом. — Избавление от чего?Он снова смотрел на меня глазами терпеливого учителя, которому выпало просвещать тупоголового оболтуса.— Ну как же… Избавление от уготованной им печальной доли.— О чем вы говорите? Я не понимаю! Какая печальная доля могла быть уготована Джейн?— Женская доля. Это крест, который вы вынуждены нести. Это приговор — быть женщиной.Минуту назад мое сердце было исполнено одной лишь скорби. Теперь же мне хотелось узнать, что означает весь этот бред.— Вы меня простите, но я не понимаю…— Отлично понимаете. Вы всю жизнь потратили на то, чтобы казаться мужчиной и быть свободной. Ваша профессия — тяжкая, мужская. Вы счастливо избежали брака, не пожелали связать себя детьми. Но все это видимость. В конечном итоге вы все равно остаетесь женщиной и у вас нет выбора. В глубине души вы чувствуете это, не так ли? Из года в год, каждый месяц вас охватывает неодолимое желание быть оплодотворенной. И чем ближе критический возраст, тем сильнее желание воспроизвести себе подобных. Ваша матка вопиет о своей пустоте. Вы ведь позволили Кайсеру овладеть вами? Когда вы вернулись ко мне вместе с ним, я прочитал это в ваших в глазах. Помните? Вы пришли ко мне домой, туда, на Одюбон-плейс.Значит, сейчас мы где-то в другом месте. Ну конечно… Будь иначе, я обязательно услышала бы треньканье трамвая на Сен-Шарль…— Вы хотите сказать, что, убивая женщин, тем самым избавляете их от страданий?— Именно! Жизнь женщины подобна жизни раба. Джона Леннона помните? Он говорил то же самое: «Женщина — негр Вселенной». От колыбели до могилы она обречена быть вещью, которую мужчины используют. Без конца. Впрочем, нет, не до могилы. До тех пор, пока еще сохраняет товарный вид. Пока дети, супружеская жизнь и быт не превратят ее в согбенную старуху. Я… Э, да что говорить!Он раздраженно махнул рукой, словно устав объяснять очевидные истины, и вернулся к картине.В голове моей звучали голоса. Несколько голосов. Марсель де Бек вновь повторял, что на Западе принято до конца противостоять смерти, а на Востоке ее принимают с распростертыми объятиями. И именно этот подтекст он увидел в серии «Спящие женщины». Именно это сделало его почитателем таланта неизвестного художника. Джон вновь говорил о том, что все серийные убийства являются убийствами на сексуальной почве. Доктор Ленц напоминал, что мать Уитона бросила дом и детей, когда Роджер был подростком. Подробности, к сожалению, выяснить так и не удалось. Ленц пытался расспрашивать об этом Уитона, но тот не пожелал откровенничать.И у меня вдруг мелькнула догадка. Картины, убийства, похищения — первопричиной была его мать. Мне мучительно хотелось задать ему этот вопрос, но я решила прежде убедиться, что Уитон не убьет меня вместо ответа.— Так, теперь мне кое-что становится понятным. — Я взглянула на него, а он смотрел на Талию, и кисть его по-прежнему быстро и уверенно порхала над холстом. Господи, неужели он всерьез полагает, что, доведя Талию до состояния полутрупа, избавил ее от страданий? — Но вы сказали, что последняя картина будет не похожа на остальные. Какой же смысл сокрыт в ней?Он чуть склонил голову набок, очевидно, сверяя нарисованную Талию с реальной.— Тот же самый. Только в отношении меня. Эта картина ознаменует собой мое собственное избавление.— От чего?— От необходимости делить одно тело и мозг с другим человеком.— Вы хотите избавиться от Роджера?— Да. — Он вдруг тонко улыбнулся. — Впрочем, считайте, что я уже от него избавился. Роджер умер.Роджер умер?! Что он имеет в виду?— Как это случилось?— Я сбросил его, как змея сбрасывает старую кожу. Это было непросто. На удивление. Но я должен был это сделать, и я это сделал. Он хотел меня убить.К хору, звучавшему в моей голове, добавился голос Фрэнка Смита, который вновь вспоминал, как Роджер Уитон пытался сделать его своим убийцей.— Роджер обратился за помощью к Фрэнку, не так ли?Уитон бросил на меня цепкий взгляд, словно пытался оценить, как много мне известно.— Совершенно верно.— А почему он пошел к Фрэнку, а не, скажем, к Конраду Хофману — вашему добровольному помощнику?На сей раз Уитон взглянул на меня, как на трехлетнего ребенка.— Вы издеваетесь? Роджер не знал о существовании Конрада! Они лишь однажды пересеклись, но Роджер об этом быстро забыл.Я не успевала за ходом собственных мыслей.— Подождите… а Роджер знал о вашем существовании?— Разумеется, нет.— Как же вы от него прятались? Как умудрились создать все эти картины без его ведома?— Все довольно просто. Конрад подыскал мне это местечко, и я работал только здесь. Где уж Роджеру догадаться…— Но начинали вы в Нью-Йорке, не так ли?Уитон взглянул на меня по-волчьи.— Откуда вы знаете?— Вот знаю.— Откуда, я спрашиваю?— Одна очень умная компьютерная программа сумела расшифровать ваши самые ранние, абстрактные картины. И на одной из них ФБР опознало жертву давних нью-йоркских похищений.— Не ФБР, а Кайсер!— Да, Джон.— А он непрост…Я очень на это надеялась…Уитон вновь погрузился в работу, а я прикинула свои шансы. Сейчас Джон и остальные уже, конечно, догадались, что меня похитил Уитон. И поняли, что Гейнс тут ни при чем. Они нашли странную абстракцию на полу галереи. Отыскали бесчувственного агента Олдриджа. Теперь должны искать место моего заточения. И, по логике, должны обратиться за помощью к данным аэрофотосъемки. Вертолеты ФБР отсняли каждый дворик в пределах Французского квартала и проспекта Садов. Наверняка в архивах городской администрации сейчас роется с десяток агентов, поднимая документы на сделки с недвижимостью в надежде наткнуться на ниточку, которая свяжет их Роджером Уитоном или с Конрадом Хофманом. Интересно, сколько во Французском квартале домов с оранжереями? А сколько бы ни было, Джон проверит все, которые отвечают моей теории естественного освещения.Сколько прошло времени? Сейчас вечер того же дня, когда снайпер застрелил Гейнса? Или следующий? А может, с момента похищения прошло уже несколько дней? Я вдруг ощутила страшный голод. И еще меня мучила жажда.— Я хочу есть.Уитон вздохнул и поднял глаза к стеклянной крыше, прикидывая, сколько осталось времени до захода солнца. Затем бросил кисть и зашел мне за спину. Я напряглась, пытаясь повернуть голову, и увидела боковым зрением, как он полез в большой продуктовый пакет и достал оттуда что-то плоское и продолговатое. Мясная нарезка… Мне тут же вспомнился обыск в доме миссис Питры. Джон не нашел в комнате Хофмана никаких следов, лишь кое-какие продукты. Среди них была и мясная нарезка.Рядом с продуктовым пакетом стояло еще что-то. Я чуть скосила глаза и поняла, что это переносной холодильник. Стандартный, из белого пластика. В такой свободно влезут две упаковки пива. Или несколько пластиковых пакетов для капельницы. С физраствором. Или с наркотиками.Уитону пришлось повозиться с пакетом, поскольку на руках у него были скользкие перчатки. Но он знал, что сама я не в состоянии добраться до мяса. Наконец он разорвал пакет и подошел ко мне. С невероятным трудом я подняла руку и взяла кусочек нарезки.— Вот и славно, — констатировал он.Я положила липкий ломтик мяса на язык, и во рту мгновенно пересохло от соли. Если бы еще чем-нибудь запить… Конечно, можно было зачерпнуть из ванны, но мне вовсе не улыбалось пить воду, смешанную с мочой. Будь у меня чуть больше сил, я, пожалуй, смогла бы дотянуться до крана с холодной водой. Впрочем, какой смысл мечтать об этом…— А откуда вы знаете, что Роджер умер?Я понимала, что в этой комнате у меня может быть лишь один союзник. И звали его Роджер Уитон.Он засмеялся.— Помните то, что было под парусиной в галерее?— Да.— Это его последний вздох. Агония. Детская попытка поделиться чем-то сокровенным. Детская и весьма жалкая.— И после этого вы поняли, что очки вам больше не нужны?— Вы же видите, я без очков.«Да, но ты по-прежнему в перчатках».— А как насчет других симптомов?Уитон доверительно понизил голос:— Вы правы. Дело в том, что Роджер целых два года пытался убить меня. Но я узнал об этом лишь недавно.— Как?Уитон, уже вернувшийся к своей картине, сделал еще несколько мазков и отвел кисть.— Некоторые заболевания по-прежнему таят в себе много загадок. Я имею в виду склероз, волчанку, склеродермию и им подобные. То есть механизм их развития врачам хорошо известен, но они понятия не имеют о причинах болезни. Склеродермия — очень хитрый недуг. Это тот редкий случай, когда иммунная система, призванная защищать человека, вдруг дает сбой и атакует своего хозяина! — Уитон вновь разволновался. — Как Роджера угораздило запустить в нашем теле этот страшный маховик? Он всегда жил с ощущением вины и отвращением к самому себе. Неужели эти чувства в какой-то момент переросли в иное качество? Его желание убить меня вдруг материализовалось. Я не сумел засечь этот момент. Пока в Роджере еще было много сил, он делал что хотел. Потом сил стало меньше, и он понял, что надо торопиться. Стал просить Фрэнка Смита о помощи. Прочитал кучу литературы об инсулине. Именно в те дни я впервые получил возможность вторгнуться в его мир, преодолев слабую защиту. Это был ключевой момент для меня! Я понял, что могу им управлять. И тогда же в моей жизни появились вы. Женщина, как две капли воды похожая на ту, с которой я однажды уже писал картину. Но та женщина давно умерла, а вы были живы и полны сил. И тогда я наконец понял, что смогу прожить и без Роджера. В физическом смысле, поскольку в духовном он был не нужен мне изначально. Это было откровение. Откровение, ставшее идеей моей последней картины. Венца творения.Я молча смотрела на него, пораженная этой тирадой. Все-таки синдром раздвоения личности — это страшно. Сначала ребенка насилуют, издеваются над ним, а потом его боль и отчаяние перехлестывают через край и в какой-то момент внутри появляется нечто новое, параллельное, порожденное ужасом насилия…— Раз вам уже не нужны очки, значит, без Роджера вы способны противостоять развитию болезни?— Да, именно так. Я это чувствую. Мне теперь гораздо легче дышать. У меня не болят легкие. Я лучше ощущаю свои пальцы.— Но перчатки…Ухмылка.— Руки — главный инструмент художника. Я боюсь рисковать. К тому же, развились органические поражения кожи. Потребуется уйма времени, чтобы вылечить это. — Он вновь взглянул на быстро темнеющее небо. — Так, хватит пустой болтовни. Мне нужно работать. Мой свет уходит.— Хорошо, но ответьте мне еще на один вопрос.Он нахмурился, но я продолжала:— Вы говорите, что избавляете женщин от страданий. От уготованной им доли быть вещью в руках мужчины. Я вас правильно поняла?— Да.— И между тем установлено, что всех «спящих» перед смертью насиловали. И вот я спрашиваю себя: как этот человек может проповедовать избавление от страданий, одновременно подвергая своих жертв самому страшному и унизительному испытанию, какое только может представить себе женщина? А?Кисть в руке Уитона зависла в воздухе. В глазах его сменяли друг друга возмущение и растерянность.— Повторите, что вы сейчас сказали.— Конрад Хофман насиловал женщин, которых похищал для вас! За час до собственной гибели он приставил к моему виску пистолет и сказал, что использует перед тем, как передать вам. В крайнем случае, прострелит позвоночник, но я по-прежнему буду «сладенькая и мокренькая между ног».Уитон зажмурился, как от непереносимой боли.— Вы лжете.— Нет.— Он просто пытался вас запугать.Я покачала головой.— Я видела это в его глазах. Я чувствовала это в его прикосновениях. Знаете, меня ведь уже насиловали однажды. И я чую способных на это мужчин за милю.Лицо его вытянулось.— Вас насиловали?..— Да, но сейчас я говорю не об этом. Помните женщину, которую похитили возле магазина «У Дориньяка», а потом бросили в сточную канаву? Экспертиза установила, что ее изнасиловали перед смертью. В ее влагалище нашли сперму.Голова Уитона дернулась, как от удара.— Это была ваша сперма? — спокойно спросила я.Уитон отшвырнул кисть в угол комнаты и сделал ко мне два быстрых шага.— Вы лжете, лжете!Я чувствовала, что наступил опасный момент. Пожалуй, разумнее было остановиться. И в то же время интуиция подсказывала, что именно сейчас я могу сделать первый шаг к спасению.— Ребята из ФБР уверены, что ту женщину убили именно вы. Они сопоставили время убийства Вингейта и момент похищения. И установили, когда Хофман вылетел из Нью-Йорка. Он никак не успевал похитить ту женщину.Уитон шумно дышал, словно мучимый приступом астмы.— Да, я похитил ее, но…Он действительно верил, что, убивая женщин, щадит их. Но я не собиралась щадить его самого. Я отчаянно пыталась пробудить в нем того… другого человека… Тонкого, интеллигентного и печального художника, с которым мне посчастливилось познакомиться в Туланском университете.— Но объясните мне! Как может человек, когда-то спасший от насилия двенадцатилетнюю девочку, помогать садисту-извращенцу насиловать женщин, которым он мечтает подарить избавление?У Уитона подрагивала жилка на лице.— Впрочем, ту вьетнамскую девочку спас Роджер.— Нет! — крикнул он. — Ту девочку спас я!Я молчала, провоцируя душевную пытку, которую переживал сейчас Уитон и которая выворачивала его наизнанку. Он весь дрожал. Это продолжалось несколько минут. Потом он резко взглянул на небо, вздохнул, отошел к столу, взял с него что-то и быстро вернулся ко мне.Надежда, вспыхнувшая было, мгновенно угасла. Я увидела в его руках шприц. И поняла, что, если он намеревается сделать мне укол, я не смогу ему помешать. Я вновь вспомнила Гондурас, где мне был преподан жесточайший из уроков жизни. Именно там я поняла, что можно кричать до хрипоты, заливаться слезами и молить о милосердии, но люди, к которым обращены твои слезы и мольбы, все равно сделают с тобой то, что задумали. И никто не услышит твой призыв о помощи — ни родители, ни Бог.Уитон скрылся у меня за спиной, и я похолодела. Напрягая все силы, я пыталась повернуть голову и увидеть, что он собирается делать. Он стоял у моей капельницы и впрыскивал содержимое шприца в пластиковый пакет. Я закричала, но он даже не вздрогнул. И не взглянул на меня. Покончив со своим делом, он швырнул пустой шприц на пол и молча вернулся за мольберт. В ту же секунду я почувствовала в руке легкое жжение. Слезы отчаяния хлынули из глаз ручьем. Дыхание сбилось. Я не знала, что делать. Мне нечего было противопоставить неизвестному яду, который поступал мне в кровь. А потом в глазах почернело и я потеряла сознание.

Глава 26На сей раз зрение вернулось раньше осознания того, что я жива. Надо мной были звезды и чернота. Я тупо смотрела на них и лишь спустя какое-то время поняла, что это я смотрю. А потом я услышала приглушенный мужской плач. Он доносился откуда-то издалека. Словно с другой планеты. Мне это показалось очень странным — черный космос и тихий плач.Меня опять бил озноб. Я была ему благодарна. Когда тело перестает чувствовать холод, наступает самое страшное… Силуэт Талии едва угадывался в окружающей тьме. Меня и это обрадовало. Я много раз бывала в ситуациях, когда звезды были единственным источником света. И помогали сориентироваться в пространстве. Если я отыщу Полярную звезду и линию горизонта, то смогу вычислить широту, на которой нахожусь. Этому фокусу научил меня в детстве отец. Он говорил, что это очень полезная вещь. Особенно когда тебя похитили. А его однажды похищали.Я пока не знала, где мне искать Полярную звезду, поскольку не могла различить ни Большой, ни Малой Медведицы, а они были лучшими ориентирами. Возможно, Полярная звезда лежит вне поля моего зрения. Хотя вряд ли… Я смотрела прямо на север. Лишь отчасти обзор загораживала листва тропических растений и деревьев. Главное, не терять сознания и смотреть. Долго и терпеливо. Все звезды будут перемещаться в пространстве, и лишь Полярная, зависшая над Северным полюсом, останется неподвижной. Так я ее узнаю. И она мне поможет. Недаром ее называют путеводной звездой. Недаром на нее молятся тысячи путешественников, сбившихся с дороги.А вот как мне вычислить линию горизонта?.. Метровая кирпичная стена мешала мне это сделать. «Не волнуйся, — вновь услышала я голос отца. — Используй воображаемую линию горизонта. Лучше всего для этого сгодится склянка с ртутью. В ртути отлично отражаются звезды. Тебе надо просто оценить угол между Полярной звездой и ее отражением и разделить полученное значение на два. Если же под рукой нет ртути, подойдет и спокойная поверхность воды».Проблема была в том, что стекло оранжереи чуть преломляло расположение звезд, а вода в ванне рябила от моего тяжелого дыхания, унять которое я была не в состоянии. «Не беда, — утешил меня отец. — Попробуй догадаться, где лежит горизонт. Думай!»Рыдания вдруг оборвались.Ясно, что рыдал Уитон. Но где он? Я его не видела. Напрягая глаза, я попыталась различить в темноте хоть что-то и вдруг сделала удивительное открытие — мои мышцы повиновались мне почти как прежде!Я тут же оглянулась на штатив моей капельницы. Пластиковый пакет опять был пуст. Действие мышечного релаксанта, о котором упоминал Уитон, закончилось. Сдержанно порадовавшись этому, я вновь переключилась на звезды и горизонт. Это было важно. Новый Орлеан расположен на тридцатой параллели. Если я пойму, что нахожусь там же, значит, я по-прежнему в Новом Орлеане. И Уитон не увез меня в какую-нибудь глушь, где меня никто никогда не найдет и я буду обречена разделить печальную участь остальных жертв похищений… А для начала превращусь в такое же безжизненное изваяние, как Талия… Полярная звезда поможет мне установить широту, но вот с долготой я ничего поделать не смогу. А ведь на тридцатой параллели, помимо Нового Орлеана, расположены еще Бермуды, Канарские острова и даже Тибет. Впрочем, не стоит фантазировать и искусственно все усложнять. Надо найти горизонт. Он скажет, где я нахожусь. Если на тридцатой параллели, значит, у меня все-таки есть шансы…К тому же теперь я вновь обрела способность двигаться. Почему бы в таком случае не попробовать спастись самостоятельно? Я осторожно пошевелила руками и ногами и поняла, что, пожалуй, смогу выбраться из осточертевшей ванны. Моя проблема — Уитон. Я не вижу его, но знаю, что он где-то близко. И, скорее всего, не позволит мне покинуть оранжерею. Наверняка он предполагал, что я попытаюсь бежать, и предпринял какие-то меры. Заранее. Хотя зачем бежать?.. В галерее у меня был пистолет. Я просто не успела его выхватить. Где он сейчас? Где-то здесь, может быть? Там же, где моя одежда? Надо бы поискать…Но я понимала, что, прежде чем решиться на какие-то активные действия, следует узнать, где Уитон. Я дотянулась до крана и повернула его. Горячая вода с шумом полилась в ванну. Я принялась ждать.Сначала я не почувствовала никаких изменений, потом тепло разлилось по ванне, гоня кровь по всему телу. Странно, когда я успела так закоченеть? Вода не могла быть такой холодной. Она не может быть холоднее воздуха в оранжерее. Таковы физические законы. А Уитон из-за своей болезни должен бояться холодных помещений пуще огня. «Все просто, — раздался в голове голос отца. — Погруженное в воду тело теряет свое тепло во много раз быстрее, чем на открытом воздухе. Именно поэтому так много потерпевших кораблекрушение людей замерзают в воде до смерти».Я подумала, что, если не включать время от времени горячий кран, Талия запросто может погибнуть. Ведь она сама не в состоянии позаботиться о поддержании определенной температуры воды…Кран все шумел, но Уитон так и не появился на звук. Когда вода подобралась к самой кромке ванны, я завернула кран. Мне очень хотелось встать и исследовать помещение, но что-то меня удерживало. И я откинулась назад, устремив вверх неподвижный взгляд. Меня клонило ко сну, но я сопротивлялась дреме изо всех сил и смотрела на медленно меняющийся ночной небосвод. Вода в ванне стала приятно прохладной, потом холодной, потом ледяной. Но я не двигалась, не отрывая глаз от неба. Меня вновь пробил легкий озноб. Звезды медленно, словно черепахи, двигались в противоположную от направления земного вращения сторону. Все, кроме одной. Яркая и крупная, она неподвижно зависла над верхушками деревьев, росших за стеклянной стеной оранжереи.Вот она — путеводная звезда.Через несколько мгновений я вычислила примерную линию горизонта, определила образовавшийся между ней и Полярной звездой угол и вычла его из девяноста градусов. Получилось как раз тридцать. Сердце сильно забилось. Значит, я по-прежнему в Новом Орлеане. Вероятнее всего. И если Джон Кайсер напряжет все свои силы, у него есть шансы отыскать меня. Осознание этого согревало лучше любой горячей воды. И все же… глупо полагаться лишь на помощь извне.Я протянула дрожащую руку и вновь пустила теплую воду. Но на сей раз не стала ждать, когда согреюсь. Я начала подниматься… Сначала на колени, потом на ноги.Тело все еще не вполне подчинялось, но, по крайней мере, я могла двигать руками и ногами. Мешала капельница. Но штатив был на колесиках, а бетонный пол скрадывал негромкие звуки. Я выбралась из ванны и, осторожно подталкивая перед собой капельницу, приблизилась к стене оранжереи. Плохо дело… В стекло была вживлена арматурная сетка. Тонкая, но прочная. Значит, даже если мне удастся ее разбить, я все равно не смогу выбраться наружу и буду похожа на канарейку в клетке. На двор вела стеклянная же дверца, но она была прошита железной сеткой и к тому же заперта на амбарный замок.Ванна быстро наполнялась водой.Итак, какие у меня есть варианты? Пробраться в соседнюю комнату и проскользнуть мимо Уитона? Он, разумеется, готов к такому повороту событий. И его недавние рыдания… я бы не сказала, что они доносились издалека. Не удивлюсь, если он терпеливо поджидает меня на диване в соседней комнате с моим пистолетом наготове. Впрочем, с меня хватит и его электрошокера. Или собаки. Интересно, у него здесь есть собака? Может, выйти отсюда и проверить?А стоит ли овчинка выделки…Я до сих пор помнила, какими глазами он посмотрел на меня, когда я обвинила его в насилии над теми несчастными женщинами. Мне бы не хотелось поймать на себе такой взгляд еще раз. Это все равно что добровольно лезть в пещеру к дракону. Интересно, а драконы нуждаются в сне?..«Думай, — услышала я суровый отцовский совет. — Что тебе известно такого, что ты могла бы использовать себе на благо? Что из окружающего могло бы сослужить тебе добрую службу?»Господи… Что же мне известно?.. Пожалуй, лишь то, что я давно приучила свой организм к ксанаксу, который считается ближайшим родственником валиума, и тот не может действовать на меня в полную силу… Может, именно благодаря своей почти наркотической зависимости я смогла очнуться и теперь даже хожу по оранжерее… В то время как Уитон абсолютно уверен в моей полной беспомощности… Так, уже хорошо. А что из окружающего могло бы сослужить мне добрую службу?..Я внимательно огляделась по сторонам. Оружия нет. Ничего такого, что можно было бы использовать для защиты или нападения. Не штатив же от капельницы… Нет даже длинных и острых, как стилеты, кистей, которыми он рисует… Стол, с которого Уитон взял шприц, был пуст. Вообще все помещение выглядело голым, как тюремный карцер. Хотя… Прямо на полу около ванны лежал переносной холодильник и бумажный продуктовый пакет. Из него Уитон угощал меня мясной нарезкой.Я направилась к пакету, толкая перед собой штатив.Он был наполнен той же, с позволения сказать, едой, которую нашли во время обыска в комнате у Хофмана: чипсы, шоколадное печенье, соленые палочки, колбасная и мясная нарезки… Я тупо уставилась на яркие упаковки, пытаясь остановить хаотический полет мыслей и понять, что вдруг наполнило мое сердце слабой надеждой.Ага, так это вовсе не оружие. Это же моя защита!Сунув руку в пакет, я выбрала несколько завернутых в яркий целлофан шоколадных печений и два мини-батончика и упрятала их под ванну, стоявшую на полу на кривых низеньких ножках. После этого, не теряя времени, вернулась на исходную позицию. И лишь в последний момент вспомнила, что забыла взглянуть на картину Уитона. А ведь сюжет мог натолкнуть меня на какие-то новые перспективные мысли… А, ладно.Интересно все-таки, сколько я уже нахожусь здесь? Сколько времени минуло с того момента, как я стояла на берегу Миссисипи и фотографировала Хофмана, уносимого быстрым течением? Я распахнула крышку переносного холодильника. В темноте я ничего не могла разглядеть, поэтому просто слепо шарила там рукой. Пальцы погрузились в груду ледяных осколков, из которой редкими островками торчало нечто, смахивающее на ощупь на пивные бутылки.Вот так везение…Вода уже давно переливалась через край ванны, но это тоже было мне на руку. Во-первых, смоет все следы моих блужданий по комнате. Во-вторых, убедит Уитона, что я по-прежнему не способна управлять своим телом. Закрыв холодильник, я забралась в ванну и уже потянулась было к горячему крану, как вдруг услышала в темноте шорох. Сердце екнуло, но я медленно откинулась на спину и смежила веки.— Что вы тут делаете? — проговорил в темноте Уитон заплетающимся языком.Я коснулась под водой руки Талии и крепко сжала ее. Шаги тем временем приблизились к ванне и стихли.— Красавица… — пробормотал он.От этого слова меня прошиб холод, хотя я лежала в горячей воде. Он завернул кран, и в следующее мгновение я почувствовала, как ладонь Уитона легла на мою левую грудь, замерла на несколько мгновений, а потом двинулась вниз. Медленно. Вкрадчиво. Словно с каждым движением в его мозгу оживали давно забытые воспоминания… Я лежала неподвижно, изо всех сил стараясь дышать глубоко и ровно. Рука тем временем коснулась моего пупка, пробежалась по щеточке волос и скользнула ниже.Я едва удержалась от крика. Но удержалась. Меня сковал ужас, и это стало моим спасением. Ужас и еще инстинкт самосохранения, который впервые в жизни проснулся во мне в том лесу, в Гондурасе… Инстинкт, дающий человеку силы вынести все… абсолютно все… лишь бы не лишиться жизни.Пальцы Уитона мелко подрагивали, я же лежала, как бревно. Вдох-выдох, вдох-выдох… Его прикосновения не были грубыми. Скорее робкими, как у подростка, впервые причастившегося таинств женского тела… Он даже чуть подергал мои волосы в паху, что было уж совсем ребячеством… Затем я услышала протяжный стон, сорвавшийся в темноте с его уст. Так, наверное, кричит волчонок, оставшийся подле трупа убитой матери. Стон закончился всхлипом…Затем рука исчезла.Шаги стали удаляться. В соседней комнате послышался какой-то неясный звук. Затем шаги вновь приблизились. Уитон стоял за моей спиной. Лязгнул зажим штатива. Он менял мне капельницу…— Скоро… — услышала я свистящий шепот. — Завтра.Он ушел, и я почти сразу почувствовала в руке жжение. Снова валиум. Не инсулин, не инсулин! Инсулин не жжет… Но на всякий случай я пошарила рукой под ванной, нащупала печенье, разорвала упаковку и сжевала его в два приема. Вслед за первым съела и второе. В организм начал поступать спасительный сахар. Во рту совсем не осталось слюны, но достаточно было короткого взгляда на Талию, чтобы я потянулась за третьим печеньем.Может, вырвать катетер из вены? Кровь окрасит воду в ванне. Завтра Уитон это увидит. Впрочем, я могла бы все списать на неосторожное движение неподконтрольной мне руки… Я снова сильно сжала под водой ладонь Талии, наивно надеясь на ответное рукопожатие. Не дождалась.— Ничего, девочка, мы еще поборемся… — в гробовой тишине оранжереи прошептала я. — Вот увидишь!«Ты можешь вынуть катетер и подержать руку на весу. На воздухе кровь свернется гораздо быстрее, чем в воде. Может, ты даже не прольешь ни капли», — послышался голос отца.— Хорошо… Но я уже почти не чувствую рук… — отозвалась я. — Я…В следующее мгновение глаза мои закрылись и сознание померкло.* * *Я очнулась ясным днем. Но глаз не открывала. Лишь чувствовала, как свет вливается через стеклянную крышу и стены оранжереи. Уитон не ждет, что я приду в себя так рано. Примерно час я смирно лежала в воде, прислушиваясь к скудным звукам, которые до меня доносились. Уитон по-прежнему стоял за мольбертом, погруженный в работу. Кисть в его руке уверенно шуршала и поскрипывала. Я слышала его дыхание. Он был сегодня особенно решителен и энергичен. Сколько еще времени уйдет у него на то, чтобы закончить этот чертов венец творения? Ведь потом меня, скорее всего — да не скорее всего, а абсолютно точно — постигнет судьба Талии.Необходимо как-то ему помешать. Чем дольше он будет работать, тем больше шансов, что Джон меня все-таки вызволит. Господи… А если он не успеет меня разыскать? Что тогда?.. «Не забегай вперед, — посоветовал отец. — Лучше попробуй разговорить его».Когда солнце за окном начало припекать, я открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Сцена пробуждения выглядела довольно естественно.— Как продвигается ваша работа? — спросила я.— Как надо, — мрачно отозвался Уитон.Было совершенно очевидно, что наш вчерашний разговор его не порадовал. Я несколько минут лежала молча, стараясь не смотреть на Талию, которая сегодня была гораздо бледнее, чем вчера… А ведь она и тогда походила на собственную тень.Наконец затянувшуюся паузу нарушил сам Уитон:— Я смотрел сегодня по телевизору новости. Если журналисты не врут, то вчера вы сказали мне правду. Насчет изнасилований.Мое молчание было ему ответом.Уитон быстро посмотрел на меня.— Конрад действительно насиловал этих женщин.— Да, насиловал, — подтвердила я.— Если бы это можно было как-то поправить, я бы поправил. Но ничего поправить уже нельзя. Наверное, я должен был догадаться и сам… Конрад был импульсивен и несдержан. Собственно, именно это и довело его до тюрьмы. Но изнасилование… Поймите, это лишь доказывает справедливость всего того, что я пытался объяснить вам вчера. Таков удел женщин. Увы. Не Конрад, так кто-нибудь другой. Может, не изнасиловал, но использовал бы так или иначе. Думаете, муж чем-то отличается от чужого мужчины? Нет, ничем. Поэтому я еще раз говорю — всем этим женщинам, включая вашу сестру, сейчас лучше, нежели прежде.Уитон отошел на шаг от мольберта и принялся внимательно изучать свое отражение в зеркале.— Мне так не кажется…— Я понимаю. Вам горько оттого, что вашей сестры больше нет. Но жизнь была мукой для нее. Я избавил ее от этой муки. И от рабства.Я чувствовала, что если сейчас зациклюсь на мыслях о Джейн, то все испорчу.— Ваша философия мне теперь понятна. Я даже поняла, как вы пытаетесь выразить ее в серии «Спящие женщины». Но мне кажется, вы чего-то недоговариваете.Он снова стрельнул в меня глазами и тут же скрылся за мольбертом.— Что вы имеете в виду?— Эта ваша философия не снизошла ведь на вас словно манна небесная. Что-то пробудило ее к жизни. Например, общение с женщинами, которых вы когда-то знали… — Я тщательно подбирала слова. — Может быть, общение с самой близкой из женщин… Нет?Кисть его на мгновение замерла в воздухе, затем вновь коснулась холста.— Мне известно, что ваша мать ушла из дома, когда вам было тринадцать…Кисть вновь замерла. На сей раз окончательно.— Я знаю, каково вам было, ибо сама пережила нечто подобное. Мой отец пропал без вести в Камбодже, когда мне было двенадцать лет. Все говорили, что он погиб, но я не верила.Я натолкнулась на его пристальный взгляд. Он видел, что я говорю правду, и не мог побороть желания узнать больше.— А во что вы верили?— Поначалу дала волю своей буйной фантазии. Думала, что его ранили и он потерял память. Что ему отняли обе ноги и он боится показаться нам на глаза. Что он попал в плен и томится в лагере для военнопленных где-нибудь в непролазных джунглях. Но потом я стала старше и поняла, что скорее всего причина в другом.— Вы смирились с версией о его гибели?— Нет. Я смирилась с другой версией, гораздо худшей. Что он не вернулся к нам, потому что не захотел. Он бросил нас. Может быть, ради другой женщины. Или ради новой семьи. И новой дочки, которую любил больше меня.Уитон удовлетворенно кивнул.— Мне было мучительно думать об этом, но я думала. Без конца копалась в себе, пытаясь понять, что заставило его разлюбить меня.— Вы тут ни при чем. Просто он мужчина. Они все такие.— Прошлой ночью я думала о вас. Точнее, мне приснился сон. Вы были с какой-то женщиной. Мне показалось, что это ваша мать. Она держала за руку другого мальчика и пыталась объяснить нам с вами, почему ей необходимо оставить дом. Я спросила ее: а как же вы?..Уитон покрылся красными пятнами, ткнул кисть в лужицу смешанных красок и решительно занес ее над холстом. Лицо его ничего не выражало. Словно последние двадцать минут мы провели не за разговором, а в гробовой тишине.А потом он заговорил…

Глава 27— Я родился во время войны… — глухо произнес он, продолжив свою работу как ни в чем не бывало. — В сорок третьем. Отец служил в морской пехоте. После учебки он вернулся в отпуск и именно тогда зачал меня. Вернее, думал, что зачал. Отец был тяжелым человеком. Грубым и беспощадным. Я позже много раз спрашивал маму, как ее угораздило выйти за него. Она так и не смогла объяснить этого ни мне, ни, казалось, себе. Лишь все время повторяла: в молодости на все смотришь по-другому.— Моя мать говорила мне то же самое, — сказала я.— Когда отца призвали в действующую армию, мать впервые после замужества оказалась предоставлена самой себе. Ее сыновьям было всего четыре и пять. Мама обрела свободу. На нее больше не кричали, не поднимали руку и не домогались по ночам, как раньше. Она очень долго молила Бога об избавлении, и в конце концов Господь внял ее молитвам — послал ей в помощь войну.Уитон усмехнулся.— Спустя месяц после того, как отец погрузился на корабль и отбыл на Тихий океан, в наш дом постучался незнакомец. Он попросил напиться. Мама говорила, что он заметно хромал. То ли это была травма, то ли какая-то болезнь. Но хромота уберегла его от армии. Он работал на правительство, был художником. Мама влюбилась в него с первого взгляда. Она боготворила искусство. От тети — моей двоюродной бабушки — ей перешла по наследству книга «Шедевры западного искусства»… А художник… задержался у нас на пару недель. А когда наконец уехал, мама поняла, что беременна. Она не знала, где его искать. Он лишь обронил как-то, что сам из Нового Орлеана.О мой Бог…— Я родился на две недели раньше срока, — продолжал Уитон, быстро водя кистью по холсту. — Время было удачное. Все выглядело так, будто меня зачал отец. К этой версии до поры до времени никто бы не подкопался.…Отец вернулся с войны другим. Но если раньше он был просто тяжелым человеком, то теперь стал абсолютно невыносимым. Он был в плену у японцев, и те с ним что-то такое сделали… Не знаю, что именно… Он стал молчуном и религиозным фанатиком. Но бил маму столь же жестоко, как и прежде.…Он быстро подметил, что мама относится ко мне иначе, чем к другим сыновьям. Она объясняла это тем, что я был самым слабым. Отец пытался учить меня «жизни», но мама противилась. В конце концов они заключили нечто вроде соглашения. Мама купила мне нормальное детство, заплатив за это рабским послушанием. Отец получал все, что хотел. Его слово было законом. В быту, в постели, везде… И лишь когда речь заходила обо мне, мама получала право голоса.…Братья работали на ферме и охотились вместе с отцом на каникулах. Я жил иначе. Мама дала мне достойное воспитание, много читала. Как-то скопила денег и купила бумагу и краски. А однажды предложила скопировать одну картину из своей книги, потом другую… Братья, понятное дело, насмехались надо мной, но втайне — я это чувствовал — завидовали черной завистью. Они поколачивали меня всякий раз, когда знали, что это сойдет им с рук. Но мне было плевать. Летом мы с мамой проводили дни в старом сарайчике в лесу. Это была наша тихая гавань.Лицо Уитона становилось все более отрешенным.— Сарай стоял посреди небольшой поляны, окруженной со всех сторон вековым лесом. И еще там протекал ручей. Часть крыши давно обвалилась, но мы не обращали на это внимания. Солнце проникало сквозь дыру золотистыми лучами, совсем как в католических храмах.— Вы там рисовали? — спросила я и тут же высказала догадку: — Вы рисовали свою мать?— А кого же? К тому времени я уже вырос из «Шедевров западного искусства», мне хотелось отражать на холстах что-то свое. Мама приносила из дома разные наряды, которые покупала во время своих редких поездок в город. Отцу она их никогда не показывала. Легкие, как перышко, газовые платья, ночные сорочки… знаете… до пят… На картинах старых мастеров натурщицы часто изображались в таких… Я рисовал ее с утра до вечера, мы болтали, смеялись, а когда солнце уходило, возвращались домой… Если то страшное ранчо, конечно, можно было назвать домом…— В конце концов что-то случилось, не так ли? Что?Уитон замер, словно в нем закончился заряд. Губы его беззвучно шевелились. Так прошла минута. Потом он вновь коснулся кистью холста и своим обычным голосом продолжил:— Когда мне было тринадцать, я стал интересоваться разными… новыми вещами. В маминой книге женщины часто изображались обнаженными. Мне тоже хотелось писать с обнаженной натуры. Как-то я признался в этом маме, и она меня поняла. Но нам требовалось соблюдать осторожность… Иногда отец подряжался на заработки в город, а братья в это время охотились вдали от дома. И лишь в такие дни мама могла позировать мне обнаженной.Вода в ванне была холодной, но лицо мое горело огнем. Я понимала, что мы наконец подобрались вплотную к самому сокровенному, что таилось в душе Уитона.— Вы были… близки со своей матерью?— Близки? — нахмурился он. — Мы были с ней единым целым.— Я имела в виду другое…— Вы имели в виду секс! — На лице его отразилось отвращение. — Нет, у нас все было иначе. Разумеется, мне приходилось касаться ее, чтобы добиться нужного ракурса. А она рассказывала мне, что такое настоящая любовь. И где-то далеко живут люди, которым она доступна. Но чаще мы с ней просто мечтали о будущем. Она говорила, что у меня талант, благодаря которому однажды я стану знаменитым. А я тысячу раз клялся и ей и себе, что если уеду из дома и стану большим художником, то, разбогатев, тут же заберу ее к себе.Меня пронзила страшная догадка.— Однажды вас застали в том сарае?Уитон на несколько мгновений прикрыл лицо ладонью в перчатке.— В один из дней — это было весной — мои братья решили плюнуть на охоту и выследить нас. Они спрятались за сараем и смотрели, а когда увидели, что мама начала раздеваться, со всех ног бросились в город — к отцу. Тот примчался и застал мать обнаженной. Его обуял дьявол. Он разразился ужасными проклятиями в ее адрес. «Шлюха» было самым безобидным словом в его тираде. Мать не молчала, как обычно. Велела ему убираться ко всем чертям, но это, конечно, разозлило его еще больше. Он приказал братьям держать меня и стал ее бить. Впервые я видел, как мама сопротивляется. Она расцарапала ему лицо, но, увидев собственную кровь, он совсем потерял рассудок. Отыскал в сарае старую ржавую косу и…Уитон прищурился, словно пытаясь разглядеть что-то вдали.— У меня до сих пор стоит в ушах этот свист. И звук удара, похожий на треск яичной скорлупы. Мама упала. Она умерла прежде, чем коснулась пола.Его голос дрожал. Мой голос дрожал точно так же, когда я спорила с тем, кто утверждал, что моего отца больше нет на свете.— Почему же об этом не узнала полиция?— Свидетелей не было. А у мамы не было родни, которая могла бы настаивать на расследовании.— Ваш отец похоронил ее?— Нет.— Как же… А кто же…Уитон теперь смотрел себе под ноги, и голос его был еле различим.— Братья все еще держали меня за руки. А он подошел вплотную, наклонился к самому лицу и сказал: «Закопай ее и тут же домой…» У него изо рта воняло… А еще он сказал, что, если я донесу, он и братья подтвердят под присягой, что застали меня… насилующим маму в сарае… уже после ее смерти. Вы понимаете, я впервые услышал тогда это слово… Оно повергло меня в ужас, сравнимый с тем, что я испытал, когда увидел, как маму убивают. А еще он сказал, что мне все равно никто не поверит. А ему и братьям поверят. И тогда меня отправят в интернат для малолетних преступников, где днем меня будут бить, а по ночам насиловать. И они ушли.— Это ужасно… — пробормотала я, но Уитон не слышал.— Я не мог вот так похоронить ее, — продолжал он. — Не мог даже смотреть на нее в ту минуту. У нее было снесено полчерепа, а кожа отливала мраморной белизной. Я сидел перед ней на коленях и рыдал. Рыдал, пока у меня не кончились слезы. А потом оттащил маму к ручью, постирал ее платье и обмыл всю с головы до ног. И еще расчесал волосы, чтобы они струились по плечам, как она любила. Я знал, что эти могли вернуться в любой момент, но мне было плевать. Я тогда понял кое-что важное. Что все ее беды остались позади. Что смерть стала для нее единственным и прощальным подарком судьбы. — Уитон бросил кисть на стол и запустил руки в волосы. — Каково же было мне… не передать словами. Я не представлял себе жизни без нее. Но это я. А ей так было лучше. Понимаете?Я понимала. Теперь понимала, где корни всех этих похищений. А еще я чувствовала: Уитон, убивая женщин, и впрямь думал, что делает для них доброе дело.— Я вернулся в сарай вместе с мамой и встал к мольберту. На мамином лице отражалась такая безмятежность, такой покой… Я впервые видел у нее такое лицо. Это было настоящим откровением для меня. В тот вечер на поляне я превратился из мальчика в художника. А потом взял лопату и похоронил маму прямо на поляне — у ручья. Я никак не отметил то место, чтобы его не отыскали эти… Лишь я один знал, где моя мама.— Что было, когда вы вернулись домой?Лицо Уитона вновь стало отрешенным.— Четыре следующих года стали для меня адом. Даже хуже. Тем немногим, кто интересовался судьбой матери, отец говорил, что она уехала в Нью-Йорк. Сбежала с любовником. А сам тем временем копался в ее прошлом. В какой-то момент он уверился, что я не его сын, и жадно искал тому подтверждения. Допрашивал врача, соседей, даже ходил зачем-то в городской архив. В итоге он так ничего и не нашел. Но ему оказалось достаточно того, что он знал. Между мной и отцом не было ничего общего. И я не устаю благодарить за это Бога! Но мой статус в семье изменился, и после этого они стали творить с Роджером такое, что вам и в страшном сне не приснится. Его морили голодом. Избивали. Заставляли работать, как колодного раба. Отец официально разрешил братьям делать с ним все, что им только взбредет в голову. Однажды они бросили его в костер, в другой раз порезали ножиком, а потом еще пытались запихнуть в задний проход разные штуки. Отец… он насиловал Роджера. Не ради удовлетворения похоти. А по-тюремному — в отместку. — Уитон махнул рукой. — Если бы не я, Роджер бы не выжил.Я снова вспомнила рассказ доктора Ленца о причинах, способных вызвать синдром раздвоения личности. Сексуальное насилие в детском возрасте…— Вы пытались его защитить?— Роджера? А как же. Я слушал и наблюдал. У меня необычайно развился слух. Я слышал, как они дышали во сне. И когда дыхание менялось, бил тревогу, потому что знал — они идут к Роджеру. Я говорил ему, где спрятаться. Говорил, когда бежать. Откуда брать еду. В какой момент уступить, а когда — оказать сопротивление. Дошло до того, что я научился читать их мысли. Однажды я почувствовал, как смутное желание убить меня оформилось у них в четкий план и они приступили к его реализации. И тогда я понял, что пора смываться.— Это вы посоветовали Роджеру отправиться в Нью-Йорк?Уитон возобновил работу. Кисть в его руке летала по-прежнему быстро и уверенно.— Да. Но город не оправдал наших ожиданий. Он оказался совсем не таким, каким я его себе представлял. Роджер пытался зарабатывать рисунками, но безуспешно. Разные люди предлагали ему помощь, но это была только видимость. На самом деле они думали лишь о себе, о своих желаниях и фантазиях. Они кормили его, давали кров, покупали краски, пускали в свои мастерские. Но в ответ требовали, чтобы он расплачивался с ними телом. И он… уступал им. Впрочем, я его понимаю. Те люди не шли ни в какое сравнение с садистом-отцом. Несколько лет он прожил так, вращаясь среди этих богатых стариков и удовлетворяя их прихоти. Я чувствовал, что пора менять обстановку.На лице Уитона проступила жестокая ухмылка.— Однажды я шел по улице и наткнулся на объявление. Не раздумывая ни секунды, я пошел по тому адресу и записался в морскую пехоту. Это был импульсивный поступок. У Роджера не было шансов мне помешать. Война во Вьетнаме к тому времени разыгралась нешуточная, корабли с войсками уходили из Штатов один за другим. Прежде чем он успел что-то понять, его уже погрузили на борт одного из них.Я видела, что он гордится своей хитростью.— И вот там-то, во Вьетнаме, я наконец окончательно вышел из тени. Роджер не протянул бы и недели. Днем он шлялся по Сайгону, перешучивался с сослуживцами, строил из себя бравого парня, но после захода солнца без слов уступал мне место. В дозорах, в патрулях, на блокпостах. Я чуял то, о чем он и не догадывался. Я слышал, как хрустит тоненькая веточка под босой пяткой на расстоянии пятидесяти метров от нас. И именно это в итоге спасло Роджеру жизнь. И не ему одному. На меня едва успевали навешивать новые награды.— А потом? — спросила я, думая о Джоне, Бакстере и Ленце. Неужели им до сих пор так и не удалось до сих пор ничего узнать о прошлом Уитона? Ведь это ключ…— Я вернулся в Нью-Йорк другим человеком. На свою военную зарплату поступил в университет, всерьез занялся живописью. По окончании учебы портреты уже легко могли прокормить нас обоих. Но я продолжал искать себя, не успокаивался. И судьба вознаградила меня за долготерпение. Оба брата в конце концов умерли, и наша ферма была выставлена на продажу. Я решил прикупить ее и поначалу намеревался предать ритуальному сожжению, но раздумал. Каждый новый рассвет под ее крышей я встречал, упиваясь сладким чувством свершившейся мести. Эти стены живо помнили унижения, выпавшие на долю моей матери, но теперь они были повержены. Роджер расписал их веселыми красками, а потом написал свою первую поляну.— А когда вы написали свою первую картину? Я имею в виду первую «спящую».Уитон наморщил лоб. Словно человек, которого просят вспомнить день, когда он женился или принес домой первую зарплату.— В семьдесят восьмом, если я ничего не путаю. Помню, ехал как-то по пустынной дороге и увидел голосовавшую на обочине девчонку. Молоденькую, симпатичную. То ли студентку, то ли бродяжку-хиппи, которые к тому времени уже почти перевелись. Я спросил, куда ее подвезти. Она ответила: «Куда угодно, лишь бы подальше отсюда». — Уитон улыбнулся. — О, я почуял знакомые нотки в ее голосе……Я отвез ее на нашу ферму. По дороге она приняла несколько веселых таблеток и не на шутку разговорилась. Ее история была типичной для женщин. Отец-садист, совсем как мой. Мать, у которой не было ни сил, ни прав защитить ее. Мужчины, вертевшие ею, как хотели. Я накормил ее. Ее стало клонить в сон. Тогда я предложил написать ее портрет. Она легко согласилась. А когда я уточнил, что хотел бы писать ее обнаженной, она колебалась недолго. Сказала: «Надеюсь, ты не будешь приставать с глупостями. Ты вежливый». И после этого разделась и легла в ванну, чтобы смыть с себя дорожную пыль, а я встал за мольберт.В ванну…— Это точно вы рисовали, а не Роджер?— Роджеру не дано было писать, как я. Это моя работа. Роджером в тот момент и не пахло. Кисть была в моей руке! И на холст ложились мои мазки!— А потом что-то между вами произошло, — прошептала я.Уитон стал массировать свою левую руку.— Да. Она заснула, но проснулась прежде, чем я успел закончить. И проснувшись, увидела мою наготу. Сам не знаю, как вышло, но я тоже разделся. Она увидела, что я возбужден, и запаниковала.— А вы?— Я тоже испугался. Она ведь знала дорогу до фермы. У Роджера потом могли возникнуть нешуточные неприятности. Я попытался успокоить ее, все объяснить, но она не слушала. Стала рваться наружу и… не оставила мне выбора. Я затолкал ее обратно в ванну и держал под водой до тех пор, пока она не обмякла.Боже…— Что было потом?— Я закончил картину. — Уитон вновь взял в руки кисть и вернулся к работе. — На лице ее были написаны покой и счастье. А вы бы видели, какой у нее был затравленный взгляд, когда она голосовала на дороге. Вот… так она стала первой «спящей женщиной».Семьдесят восьмой… Тогда я только закончила восемь классов. А Роджер Уитон в том же году утопил в ванне бродяжку-хиппи и встал на путь, который спустя много лет привел его к Джейн…— Что вы сделали с ее телом?— Похоронил на поляне.Ну конечно… где же еще…— Следующего раза пришлось ждать целый год. Она была бездомной. С ней все прошло легко. И потом, к тому времени я уже четко знал, чего хотел.— А откуда взялся Конрад Хофман?— Мы познакомились в восьмидесятом. У Роджера была персональная выставка в Нью-Йорке, и Хофман туда случайно забрел. Он увидел в «полянах» то, чего не замечал никто другой. Он увидел там меня. В Хофмане тоже что-то такое было… Он был молод, опасен, и в нем чувствовалась харизма. В конце дня он задержался на выставке дольше остальных, и мы пошли с ним в кофейню. Он не увивался вокруг Роджера, как вы могли бы подумать. Он почуял силу, исходившую от картин. Пусть будет — темную силу. И тогда под влиянием момента я сделал то, чего не собирался делать…— Вы показали ему своих «Спящих женщин».— Да. Тогда еще не было никакой серии. Две картины — вот и все, чем я располагал. Вы бы видели его лицо! Он сразу догадался, что мне позировали мертвые женщины. Уж он-то в отличие от большинства так называемых ценителей искусства повидал их на своем веку немало. А когда он оторвал от моих картин взгляд, я явил ему свое настоящее лицо. Я сбросил маску.«Ты и со мной так же поступил после того, как вырубил Олдриджа…»— И что Хофман?— Он угадал таившуюся во мне могучую силу и преклонил перед ней колени.— А вы?— Я овладел им!— Что?— Да, да, овладел. Я не Роджер, который привык к одной позиции — лицом вниз с закушенным от боли пальцем. Конрад оценил мой гений и захотел прикоснуться к нему, вкусить от него. И я сделал это. — Заметив потрясение на моем лице, Уитон добавил: — Хофман был бисексуалом. Он признался мне в этом в кофейне. Тюрьма сделала его таким.— И после этого он стал вам помогать?Уитон продолжал работать быстро и методично, но мысли его были далеко от картины.— Конрад поставлял мне моделей, подсыпал им в питье всякую всячину — словом, делал так, чтобы они вели себя спокойно и не мешали мне работать. Инсулин тоже он придумал. Что там говорить, Хофман брал на себя всю грязную работу.— Но и насиловал женщин в награду за труды.Уитон окаменел.— Да, судя по всему, так оно и было. Впрочем, вряд ли они были в сознании в тот момент, чтобы испытывать серьезные неудобства.Слава Богу, если они были без сознания…— А почему вы в конце концов остановились?— Конрад повздорил с кем-то и убил в драке. Ему дали пятнадцать лет. Он просил меня не действовать в одиночку, но я… не вполне владел собой. Как-то я попробовал похитить одну девушку. Но она быстро почуяла неладное и оказала яростное сопротивление. Я чудом тогда не попался в руки полиции. И после этого вынужден был остановиться. Конрад много чего рассказывал мне о тюремной жизни. Я не мог себе представить, что когда-нибудь окажусь там. Как если бы мне выпало вновь вернуться к отцу и братьям.— И тогда вы сильнее проявили свою индивидуальность в «полянах» Роджера, не так ли? Именно тогда они стали более абстрактными.— Да. И чем больше сердца я вкладывал в них, тем популярнее становился Роджер. Но мне не это было нужно! Я хотел, чтобы мир оценил мои собственные идеи! Не преломленные убогим сознанием двойника-неудачника.— Поэтому спустя пятнадцать лет вы возобновили серию…— Нет, — покачал он головой. — Я возобновил ее по другой причине. Роджер подцепил смертельную болезнь, и я понял, что мне необходимо сделать максимум возможного за оставшееся время.— Хофмана к тому времени уже выпустили на свободу? И вы снова работали вместе?— Роджеру поставили тот страшный диагноз, а спустя ровно полгода Хофмана выпустили за ворота тюрьмы. К тому времени я уже перебрался в Новый Орлеан. Предложение Туланского университета было ничем не лучше всех остальных. Просто меня с детства не оставляла мечта разыскать настоящего отца. Или хотя бы его могилу.— Разыскали?— Нет, ничего не вышло. Но ко мне приехал Конрад, и мы с ним возобновили сотрудничество.— А зачем вы решились продавать свои картины? Ведь это было рискованно. Разве вам не хватало денег Роджера? Его славы?— Деньги и слава были у Роджера, не у меня. — Он вновь развел краски и продолжил работу. — Но лишь когда коллекционеры увидели «Спящих женщин», они оценили истинный талант.— Особенно Марсель де Бек?— Он был одним из многих.— Вы хорошо его знали?— Мне лишь известно, что он купил несколько картин. Это все.Удивительно, но я ему поверила. Как же тогда объяснить несомненную связь между де Беком, Вингейтом и Хофманом? Неужели эта троица попросту пользовалась психически больным художником, играя на его извращенной философии?..— Что вы собираетесь делать?— Теперь?— Да.— Я уеду отсюда. Поживу только для себя. Открыто. Без Роджера. Деньги, как вы понимаете, для меня не проблема. А скрыться от закона мне помогут документы, которые Конрад заготовил на всякий случай. Разные — выбирай на вкус.— Вы будете по-прежнему писать картины?— Если вы о «Спящих» — вряд ли. Только если это покажется мне необходимым. Честно говоря, не думаю.— А что вы собираетесь делать со мной?— Собираюсь подарить вам то, в чем вы нуждаетесь больше всего, — воссоединить вас с сестрой.Я невольно зажмурилась.— А где моя сестра?— Близко.— Как близко?— Ближе, чем вы думаете, — хмыкнул Уитон.Я вспомнила наш первый разговор с Джоном, когда он сказал, что уровень воды в Новом Орлеане заметно спал в последнее время и преступник запросто мог хоронить своих жертв прямо под домом.— Под этим домом?Уитон буднично кивнул.— А остальные?— Здесь же. К слову, с вашей сестрой все вышло не так гладко, как с другими. Она единственная чуть не убежала. До сих пор ума не приложу, как ей удалось выбраться в сад. Конрад догнал ее, но она сопротивлялась, и ему пришлось покончить с ней на месте. Я заканчивал картину по фотографии.Впервые за последние несколько часов меня захлестнула волна ярости. Еле сдерживаясь, я резко села в ванне и пустила холодную воду. Уитон и бровью не повел.Пока я боролась с собой, безуспешно пытаясь вытеснить из головы жуткие видения, вызванные его последними словами, Уитон занялся своими затекшими пальцами. Затем он достал из ящика стола наручные часы и сверился с ними. Вздохнув, повернулся и вышел из оранжереи. Я слышала, как он зашел в дом и стал кому-то звонить.Я перегнулась через край ванны, взялась обеими руками за переносной холодильник, оторвала от пола и стала медленно выгребать его содержимое в воду. Ноги и живот мгновенно сковало холодом, но я не обращала внимания. У меня было мало времени. Вместе с кубиками льда в воду скользнули три бутылки пива «Мишлоб». Я нащупала их и вернула в холодильник. Затем закрыла опустевший контейнер и поставила на прежнее место. Из-за двери слева по-прежнему доносился приглушенный голос Уитона.Черт, как же холодно…Я понимала, что долго так не выдержу. Вспомнив о своей инсулиновой защите, я нашарила под ванной мини-батончик и съела его в два приема, с трудом протолкнув в пересохшую гортань. Замерев и отдышавшись, я поняла, что телефонный разговор продолжается. Это дало мне возможность съесть и второй батончик.Наконец я услышала звук приближающихся шагов.«Ну иди же ко мне… — прошипела я чуть слышно, прилагая все силы, чтобы он не заметил, как стучат мои зубы. — Давай сыграем в паука и муху. Ты будешь мухой…»Уитон вернулся. На нем был белый полотняный костюм. Увидев его одетым, я испытала шок. За два дня я почти свыклась с мыслью, что нахожусь в логове у маньяка, которые пишет картины с трупов и ходит нагишом. И вот я снова видела перед собой обыкновенного человека, который к тому же самым банальным образом только что говорил с кем-то по телефону… А ведь передо мной настоящий маньяк, возомнивший себя Христом. Этакий шестидесятилетний Спаситель…Он остановился перед мольбертом и окинул холст долгим критическим взглядом. Между тем ледяная вода высасывала из меня последние силы. Я даже не думала, что немеющие конечности могут отзываться такой болью… На самом деле я уже не чувствовала холода. Только боль. Точно такую же, наверное, испытывает человек, на котором загорелась одежда…— Вы закончили картину?— Что? — вспомнил он о моем присутствии. — Ах да… Почти.В доме раздался телефонный звонок. Уитон поморщился, но звонок не унимался. Быстро глянув в мою сторону, он вновь ушел. Мной вдруг овладело неистовое желание выбраться из ванны и броситься куда глаза глядят. Я едва удержала себя от опрометчивого шага. Может, стоит пустить горячую воду? Хотя бы на пять — десять секунд…На сей раз Уитон вернулся в оранжерею очень быстро и бегом. На лице его проступили красные пятна, он был крайне возбужден, а в руке его я с удивлением увидела «смит-вессон» тридцать восьмого калибра, презентованный мне Джоном.— В чем дело? Что-то случилось?— Там повесили трубку, — зловеще прошептал он.— Ну и что?.. Бывает.— Бывает? У меня такого не было ни разу. И трубку бросили не сразу, сначала послушали мой голос…Сердце кольнула внезапная надежда.— Может, это балуется ребенок. Или какой-нибудь хулиган…Уитон резко качнул головой. В глазах его появился странный блеск. В эту минуту он был похож на волка, почуявшего облаву. В нем проснулся инстинкт самосохранения.— Послушайте…— Ребенок, говорите? — хмуро переспросил он. — Сдается, вы пытаетесь меня в чем-то переубедить? А?— Нет, с чего вы взяли…— Тихо! — Он подбежал к мольберту, снова взглянул на холст, потом вернулся ко мне. — Боюсь, мне пора.— Куда? Почему?— Я знаю, я чувствую! Интуиция никогда меня не подводила, вы слышите, никогда! Здесь стало небезопасно.Я невольно вцепилась в эмалированные края ванны, но вовремя удержалась от резких движений. Уитон бросил на меня угрюмый взгляд.— Вы уже прекрасно владеете своим телом, я знаю.Сердце мое остановилось.— Не ломайте комедию. У меня давно закончился мышечный релаксант. Послушайте, Джордан, мне больше нельзя здесь оставаться. Сейчас я добавлю в вашу капельницу немного валиума, и вы уснете. А через пару часов проснетесь.Лицо его было непроницаемым, но я уже знала, с кем имею дело…— Вы лжете. Вы ведь сказали, что собираетесь убить меня, как и Джейн.— Если я собираюсь убить вас, что мешает мне просто выстрелить вам в голову? Прямо сейчас?— Может, вы опасаетесь, что выстрел будет услышан снаружи. А может, просто не привыкли убивать при помощи пистолета. Я знаю, что вы поклонник инсулина. Смерть от него выглядит исключительно мирно…Он усмехнулся:— О чем вы говорите? Знаете, сколько человек я убил из огнестрельного оружия во Вьетнаме? — Он подошел ближе. — А кстати, Джордан, почему валиум так плохо на вас действует? Уж не злоупотребляете ли вы сильными снотворными?— Так, самую малость…Он рассмеялся и поднял вверх большой палец.— Мне нравятся ваши трюки. Вам палец в рот не клади, Джордан. Вы умеете цепляться за жизнь. Я такой же.— Рада слышать похвалу из этих уст.Он вышел из оранжереи, но тут же вернулся со шприцем.— Очень прошу вас сейчас не шевелиться и не мешать мне. Если вы позволите себе резкое движение, мне придется стрелять. Если я увижу, что вы пытаетесь сорвать катетер, — тоже.Уитон зашел мне за спину. Я не видела его, но отлично знала, что он сейчас делает: максимально отклонившись от моих рук, впрыскивает содержимое шприца в капельницу. А если он не соврал относительно валиума? А если действительно решил оставить меня в живых?.. Помилуй, дорогая, чем ты лучше остальных? Тех, что свалены дровами в подполе этого страшного дома?Я все ждала, когда мою руку начнет жечь. Но не дождалась. А Уитон вновь появился слева и замер в метре от ванны, не спуская с меня внимательного взгляда. Пауза длилась около двух минут, наконец он проговорил:— Вы вся дрожите. Как вы себя чувствуете?— Мне страшно.— Поверьте, вам нечего бояться. Не сопротивляйтесь.— Чему?— Валиуму.— Это не валиум, — сказала я, преодолевая дурноту. — Не валиум.— Почему вы мне не верите?— Валиум должен жечь руку. А это не жжет.Он вздохнул, опустил голову, а потом вновь взглянул на меня с почти отеческой улыбкой.— Ну конечно… Вас не проведешь. Это инсулин. Еще несколько минут, и вы позабудете обо всех своих страхах. Это совсем не больно.Талия Лаво, которая находилась в метре от меня, тоже в какой-то момент позабыла о своих страхах. И теперь похожа на растение. Нет, я не позволю себе умереть такой смертью…— Клонит в сон? — участливо спросил Уитон, баюкая в руках пистолет.Сахар, поступивший в мой организм, когда я съела сразу два мини-батончика, чуть замедлит, но не прекратит действие инсулина. И потом, я ведь не знаю, какую он мне вкатывает дозу… Черт, как обидно! Если он не подойдет ближе, я потеряю сознание раньше, чем получу хоть мизерный шанс спастись. Конечно, я и сейчас могу сорвать катетер, но тогда он меня пристрелит.— К… к… — прошептала я одними губами. — Клонит…— Вот и хорошо, — равнодушно произнес он и глянул за окно оранжереи. Он был похож на террориста, который захватил самолет, предъявил свои требования и теперь ожидает начала штурма в любой момент.Вода в ванне уже не казалась такой холодной, как раньше. Меня это обрадовало. На короткое мгновение. А потом я поняла, что это уже вовсю действует инсулин, искажающий восприятие действительности. Преодолевая панику, я напряглась и толкнула себя вниз. Ягодицы скользнули по дну ванны, и я скрылась под водой.Мне отчаянно хотелось выпрыгнуть, но я понимала, что тогда потеряю последний шанс. А сейчас он должен представиться… Я изображаю отчаянную борьбу за жизнь прирожденной утопленницы.Над водой нависла тень. Через пару секунд я поняла, что это голова. Уитон смотрел на меня сверху. Что он видел? Наверное, точно так же умирала его первая жертва. Девчонка-хиппи… Ну же, ну… Сделай что-нибудь, пока я еще способна пошевелиться!Он должен помочь мне «всплыть». Ему противна сама мысль о насильственной смерти. Он не хочет, чтобы я утонула. Он хочет, чтобы я просто заснула. Навсегда.Легкие мои готовы были взорваться, все мое естество рвалось наружу, но я ждала… И когда Уитон наклонился ниже, поняла — это момент, который нельзя упускать! Я рванулась из воды и, дико вскрикнув, схватила его за запястья. На лице его отразился мгновенный испуг. Он отпрянул, но пол возле ванны был мокрый и скользкий… Мы молча боролись почти минуту. Уитон тщетно пытался освободиться и одновременно сохранить равновесие. Наконец моя взяла: я повисла на нем всей своей тяжестью, и его руки ушли под воду…Я увидела перед собой охваченные ужасом глаза ребенка, который не понимает, за какую провинность его столь жестоко наказывают. Я смотрела в эти глаза и цеплялась за его руки.Вскоре его взгляд изменился. Теперь на меня смотрел совсем другой человек. Ребенок, который предугадывает действия своего похотливого отца-садиста. Солдат, который чует скрытное приближение врага за сотню метров. Маньяк, который действует в густонаселенном городе и умудряется не оставлять после себя никаких следов…Ему не удавалось освободить руки, но он вывернул одну, и в следующее мгновение уши мои заложило. Вслед за первым тупым ударом пришел второй. Вода замутилась темным… Кровью…Господи, да он же стреляет!Я не чувствовала боли, но знала, что такое случается. Наверное, боль придет позже… Если к тому времени я еще буду способна ее ощутить.Талия. Я увидела дырку в ее бедре, из которой толчками — с каждым ударом ее сердца — выходила кровь. Значит, она все-таки умрет насильственной смертью. Но это все же лучше, чем жить вот так — в ванне… на капельнице… Взвыв, я вывернула руку Уитона, и пистолет упал в потемневшую воду.В оранжерее вновь стало тихо. Лицо Уитона сделалось мертвенно-бледным. У него уже не было сил вырываться. Ледяная вода сделала свое дело. Я оттолкнула его от себя и выбралась из ванны. Первым делом я вырвала трубку из своей вены, и пол тут же окрасился кровью.Уитон выпрямлялся так медленно, что на секунду мне показалось, будто он ранил сам себя. Я ошиблась. Он поднялся и стал лихорадочно сдергивать мокрые перчатки. Его руки тряслись. Он напоминал сейчас человека, пытающегося скинуть горящую на нем одежду. Одна перчатка с хлюпаньем упала на пол, за ней последовала вторая. Уитон развернул свои ладони и потрясенно уставился на них.У него были синие пальцы. Отвратительное зрелище. Сине-бурые пальцы, в которых уже почти не осталось жизни. Руки Уитона затряслись еще сильнее, и с губ сорвался стон, исполненный такой муки, что в моем сердце даже шевельнулось сочувствие.Но этот звук вывел меня из оцепенения. Я бросилась к двери… Точнее, мне показалось, что бросилась. Ноги совсем не слушались. Я сделала пару шагов и повалилась на пол. Меня охватила паника. Господи, неужели инсулин уже сделал свое дело?..Мне нужен сахар!Я развернулась на четвереньках и поползла к пакету с продуктами. Уитон шагнул мне навстречу, глаза его зловеще блеснули. Но что-то подсказывало мне — сейчас он уже не представляет угрозы. Не больше, чем любой калека, переживший ампутацию обеих рук. Добравшись до пакета, я нашарила в нем шоколадное печенье, зубами разорвала упаковку и сжевала теплую липкую массу в два приема. Уитон тем временем — очевидно, трезво оценив свои шансы, — передумал нападать на меня. Он склонился над ванной и что-то там высматривал. Пистолет. Я видела, как он хочет и не решается вновь погрузить в холодную воду свои изувеченные тяжелым недугом руки.А я тем временем безжалостно вцепилась ногтями в ранку на запястье. Резкая боль придала мне сил. Шатаясь, я поднялась на ноги.Уитон наконец пересилил себя и погрузил руку по локоть в воду. В следующую секунду он с криком выдернул ее и обернулся ко мне. В трясущихся пальцах он сжимал пистолет, обращенный дулом в мою сторону.Я бросилась на него, выставив руки. Прозвучал выстрел, но Уитон опоздал. Пуля пробила стеклянный потолок уже после того, как я врезалась в него всей своей массой. Он ударился спиной о зеркало, оно разбилось, облив нас амальгамным дождем, и Уитон со всего маху рухнул в ванну.Удивительно, как он не потерял при этом сознание и сохранил способность двигаться. Уперев в края ванны локти, он старался удержаться над поверхностью и отчаянно, но безуспешно сучил по скользкому дну ногами, пытаясь отыскать надежную опору. Я, как последняя дура, стояла и наблюдала за всем этим. Наконец он оставил попытки выбраться из воды и вновь наставил на меня пистолет.— Не надо… — пролепетала я, ненавидя себя за этот тон. — Пожалуйста…Он лишь улыбнулся — скорее это была гримаса боли — и выстрелил.В уши мне ударил легкий короткий щелчок. Господи, осечка…Взревев, Уитон рванулся в мою сторону, пытаясь схватить за руку, но его локоть соскользнул с края ванны, и он с шумным плеском ушел под воду. Глаза его были открыты, рука потянулась к сердцу и впилась в грудь ногтями, словно он пытался вырвать его. Или легкие…Подскочив, я схватила его за волосы и изо всех сил ударила головой о покрытую эмалью чугунную стенку ванны. Он еще пытался сопротивляться, но силы, похоже, окончательно оставили его. Я с трудом подавила желание утопить Уитона. Хотя бы для того, чтобы сократить его мучения.У меня не было времени. Та жалкая порция сахара, которая досталась мне вместе с печеньем, скоро будет сожжена инсулином, и тогда я смогу покинуть этот жуткий дом лишь вперед ногами, с биркой на лодыжке…Шатаясь, я направилась к выходу из оранжереи. В соседней комнате я обнаружила диван, телевизор и телефонный аппарат. Миновав комнату, я оказалась в широком длинном коридоре, в конце которого высилась массивная входная дверь. Точно такая же, как в доме моей сестры на Сен-Шарль-авеню. Спотыкаясь, я направилась к ней, стараясь думать только о том, как удержать равновесие. Но на половине пути ноги мои подкосились и я рухнула ничком на дощатый пол.В голове повис плотный туман. Шевелиться больше не хотелось. Только прижаться щекой к прохладной доске пола и закрыть глаза…Что заставило меня возобновить борьбу за свою жизнь? Внезапно пронзившая мысль о том, что я лежу на кладбище. Под этой самой полированной доской тянутся в ряд одиннадцать могил с останками тех, по ком ежедневно и еженощно плачут мужья, родители и дети. До сих пор. И Джейн тоже там. И мое место… неужели оно также ждет меня?Я заставила себя подняться на четвереньки, поползла и остановилась, лишь ударившись лбом о дверь. Не глядя, нащупала ручку и опустила ее. Дверь не шелохнулась. Сознание быстро улетучивалось. Справа от двери было окно. Но мне до него, пожалуй, уже не дотянуться. Как печально…— Пожалуйста… — шептала я. — Откройся…Дверь оставалась глуха к моим жалким мольбам. Вот, стало быть, и конец. Какая нелепая, глупая смерть. Я прошла все войны на планете и тысячу раз могла погибнуть красиво… А умру здесь, под дверью, как собака. К тому же нагая и накачанная паршивым инсулином. Шум, поднявшийся в голове, сначала заглушил звуки моих рыданий, потом я перестала слышать собственное дыхание. Ну вот, скоро окончательно все стихнет.Какие-то звуки, доносившиеся будто с другой планеты, заставили меня из последних сил напрячь слух. Как только я осознала, что все еще жива, звуки вдруг ворвались в мою голову дикой какофонией. Какой-то тяжелый, резонирующий барабанный ритм, а потом невообразимо громкий треск… Меня окружили черные расплывающиеся силуэты, похожие на закованных в хитиновые панцири гигантских насекомых… У них были странные металлические голоса… Кто-то склонился надо мной, о чем-то спрашивал. Я увидела под огромными нашлемными очками его глаза — встревоженные и родные… Кто это? Что он от меня хочет?Дикий, исполненный смертной муки возглас донесся из комнаты, откуда я приползла. Я инстинктивно закрыла уши руками, но этот страшный вопль уже проник в мозг, я застонала в тон ему и повалилась без сил на пол. Страшные очки уплыли куда-то в сторону, а на их месте возникло человеческое лицо. Лицо Джона…Он думает, что я умерла. А я жива. Но не могу шевельнуться, не могу даже моргнуть. Паника в его взгляде… Надо как-то показать ему, что моя песня еще не спета. А если не удастся… меня ведь похоронят… И значит, все напрасно… В голове звенело, но сквозь звон я вдруг расслышала голос. На сей раз не отцовский. Говорила Джейн: «Скажи ему что-нибудь, Джордан, черт тебя возьми! Не лежи бревном!»С неподвижных губ моих сорвались два коротких слога, словно дуновение легкого ветерка. Я сама не слышала, что сказала. Но знала, что хотела сказать: сахар…Джон по-прежнему смотрел на меня молча и встревоженно. Возмутившись, я невероятным усилием воли оторвала от пола руку и ударила по своей другой руке… По запястью… И повторила одними губами:— Са… хар… Са… хар…Надо мной склонился еще кто-то. Если Джон и остальные казались черными насекомыми, то этот был весь в белом, как ангел.— Похоже, она хочет, чтобы мы замерили ей содержание сахара в крови.Ну вот, догадались. Все вокруг меня заволокло дымкой, и лицо Джона исчезло.

Глава 28— Джордан?Яркий свет больно бил по глазам, но я радовалась этому, как ребенок. Свет… Лишь бы не тьма.— Джордан! Проснись!Тень скользнула надо мной и защитила от яркого света. Она приблизилась, и я увидела Джона.— Ты узнаешь меня?— Агент Джон Кайсер, ФБР.Лицо его оставалось таким же встревоженным.— Брось, Джон. Я же говорила тебе, что я не китайская ваза.— Слава Богу… слава Богу…— Как там Уитон?Джон качнул головой.— Бросился вдогонку за тобой. По коридору. Он был вооружен, но держал пистолет рукояткой вперед. Я сказал, чтобы по нему не стреляли, но у кого-то не выдержали нервы. Он мертв.— Все чисто.— Что?— Я говорю: все чисто. Это когда преступника убивают одним выстрелом.— Да, так и было.Оглядевшись, я увидела, что лежу в реанимационной палате. От руки тянулась трубка капельницы. Я инстинктивно потянулась, чтобы вырвать катетер, и лишь в последний момент удержалась.— Где мы?— В больнице. Уровень сахара в твоей крови вернулся к норме. Врачи говорят, что у тебя обезвоживание, но это поправимо. Больше всего их волновал твой мозг.— Меня он тоже волновал всегда больше всего.— Джордан…— Не бойся, у меня состояние, как после крепкой попойки. Только и всего.— Предоставь врачам судить о твоем состоянии.Я хмыкнула.— Уверена, что со мной все хорошо. Несколько раз за последние дни меня посещала иллюзорная надежда, что Джейн жива… Но в глубине души я давно знала, что ее нет на свете. Так что когда я в чем-то уверена… Пожалуй, лишь с Талией я ошиблась. Мне казалось, что у нас был шанс спасти ее.Джон помрачнел.— Ее ввели в медикаментозную кому почти сразу после похищения. Ее состояние стало необратимым спустя час после того, как она попала в руки Хофману. К сожалению, у нас не было ни единого шанса.Я кивнула.— Где была та оранжерея?— Ты не поверишь. В четырех кварталах от дома Уитона на Одюбон-плейс. В пяти кварталах от Сен-Шарль-авеню. И в одном квартале от университета.— Поразительно… Это какие же надо иметь нервы… А что там сейчас делают ваши люди?Он опустил глаза.— Ты уверена, что хочешь знать?— Мы — одна команда.— Мы эксгумируем тела.— Джейн уже нашли?— Нет. Не знаю… Опознание будем проводить по кодам ДНК. Мы уже собрали всех родственников, и наши психологи говорят с ними. Тела в таком состоянии, что опознание их сопряжено с большими трудностями. Но мы постараемся все сделать как надо.— Понимаю. Уитон признался, что нью-йоркских жертв закапывал на поляне около своего дома в Вермонте.Джон кивнул, словно ничуть не удивился.— Мы уже занялись его фермой. Собственно, там давно построено коммерческое жилье. Просто так в земле не покопаешься.— Послушай, Джон, забери меня отсюда. Сегодня.— Врачи не рекомендуют…— Я знаю, мне плевать. Ты из ФБР. Уговори их!Он глубоко вздохнул и положил свою руку поверх моей.— У нас еще одна новость для тебя…— Выкладывай, — отозвалась я, по привычке испугавшись.— Мы только что получили весточку от Марселя де Бека.— Какую?— Приглашение.— Опять?!— Да. Он хочет говорить с тобой лично.— Он в Штатах?— Нет, как и в первый раз, примет тебя в своей резиденции на Каймановых островах. Сказал, что может прислать за тобой самолет.— Нет, спасибо.— Согласен. С другой стороны, в этом деле еще очень много неясного. И на многие вопросы только де Бек может дать ответ. Бакстер уже поддержал идею этой встречи. Полетишь на нашем самолете?— Полечу. Когда?— Когда наберешься сил.— Ну, для двухчасового полета много сил не надо. Пусть готовят самолет. А ты сходи договорись с врачами. Пожалуйста, сделай это.Джон посмотрел на меня, как на упрямого ребенка. Затем сжал мою руку и, наклонившись, поцеловал в лоб.— Что ж, тогда в путь.* * *Большой Кайман был похож с высоты на крупный изумруд. Пилот самолета ФБР вновь посадил машину в аэропорту Джорджтауна, но на сей раз нас ждал совершенно другой эскорт. По личной просьбе директора ФБР британский губернатор выделил нам черный лимузин с флажками из дипломатического кортежа с шофером-англичанином. Уже через полчаса мы подъехали к особняку де Бека. Дверь открыла Ли, по-прежнему бесстрастная и спокойная.— Мадемуазель… — чуть склонив голову, проговорила она. — Месье… Прошу вас.На сей раз нас не обыскивали. Мало того — Джон был вооружен до зубов. Губернатор знал об этом. Марсель де Бек тоже знал и не возражал.Ли отвела нас в просторный зал с окном во всю стену и замечательным видом на гавань. Старик француз стоял в том же углу и в той же позе, что-то высматривая среди далеких парусов на горизонте. Словно и не было минувшей недели, словно мы с Джоном только что вышли отсюда, но почему-то решили вернуться.— Мадемуазель Гласс, — объявила Ли и удалилась.Де Бек быстро обернулся и учтиво кивнул.— Я рад, что вы вновь согласились навестить меня, cherie. Сожалею, что пришлось тащить вас в такую даль, но у меня не было выбора. Увы, сам я на территорию Соединенных Штатов не вхож. — Он жестом пригласил нас садиться. — Я должен объясниться. То, что я скажу, нужно мне, а еще более — вам. S'il vous plait, присаживайтесь. Вот сюда.Мы с Джоном опустились на диван, где сидели чуть меньше недели назад. Де Бек остался стоять. Точнее, принялся расхаживать перед нами взад-вперед, и я почувствовала, что он нервничает.— Прежде всего снова хочу подчеркнуть, что не знал художника, создавшего серию «Спящие женщины». Не был знаком и с его сообщником. Кристофера Вингейта я знал хорошо, отрицать не стану. И именно о наших с ним взаимоотношениях хотел бы рассказать вам в первую очередь. Как вам известно, он продал мне первые пять картин серии «Спящие женщины». Шестое полотно также было обещано мне. Я даже внес за него залог. Но в последний момент Вингейт, что называется, «кинул» меня, и картина ушла к японскому коллекционеру Ходаи Такаги. Ушла, хотя Вингейт прекрасно знал, что я готов перекрыть любую назначенную японцем цену.— Какой же смысл был продавать картину ему? — спросила я.— Он хотел открыть новые рынки и создать между потенциальными покупателями ценовую конкуренцию, не так ли? — предположил Джон.— Именно, — отозвался де Бек. — Бизнес всегда остается бизнесом. Но даже там существует слово джентльмена, нарушить которое постыдно. Вингейт нарушил. Это привело меня в бешенство. Я не такой человек, которого можно обманывать безнаказанно. В психиатрии есть термин — «пассивная агрессия». Это когда обиженный ничего не в силах предпринять.— Вы не такой?— И это еще мягко сказано. Мне стало известно, что Вингейт вложил крупную сумму в один инвестиционный проект на Виргинских островах. Я позвонил нужным людям, и вскоре мистер Вингейт понял, что его деньги вылетели в трубу. Вам скучно, агент Кайсер?— Я весь внимание.Старик француз, замерший было перед нами, кивнул и вновь продолжил движение.— Вингейт, разумеется, был в ярости и решил отомстить. До нашей ссоры он несколько раз гостил здесь у меня. Я устраивал для него краткосрочные, если так можно выразиться, творческие отпуска. Мы много беседовали, я рассказывал ему о себе, о своей жизни. Он сиживал в этой комнате, пил мое вино, рассматривал мои картины… И не только. — Де Бек кивнул в сторону стены, увешанной фотографиями времен вьетнамской войны. — Мисс Гласс, вы в прошлый раз любовались этими снимками, не так ли? Полюбуйтесь снова.Он снял со стены две черно-белые фотографии в рамках и передал их нам с Джоном.— Этих в прошлый раз не было. Я тогда намеренно снял их перед вашим приездом, потому что не был готов рассказать то, что сообщу сейчас.Терзаемая смутными предчувствиями, я опустила глаза на снимки. На одном была запечатлена я — рекламная фотография, сделанная пару лет назад перед выставкой моих работ. На другом снимке была Джейн — выпускная фотография в колледже. Сердце мое забилось чаще.— Вы говорите, что эти снимки висели здесь, когда вас навещал Вингейт? А почему они тут висели?Де Бек наконец присел напротив нас.— Послушайте, Джордан… В нашу прошлую встречу я ни в чем не солгал вам, но не сказал всей правды. Мне не позволили обстоятельства. Теперь они изменились. И вот я ответственно заявляю, что на самом деле знал вашего отца гораздо лучше и ближе, чем говорил неделю назад. Мне кажется, вы что-то такое заподозрили еще тогда.— Вы правы.— Так вот, ваш отец был мне добрым другом. Одним из ближайших. Я помогал ему и в жизни, и в карьере.— А что он давал вам взамен?— Дарил свое общество. Мне этого было достаточно, если не сказать больше. Но не в том дело. Вас всегда убеждали, что он погиб в тот злополучный день на камбоджийской границе, не так ли?— Так… — еле слышно отозвалась я.— Теперь я говорю вам, что он тогда не погиб.— Боже…— Он был ранен, но его подобрали и выходили. Я уже говорил вам, что в Азии не все кошки серы. И бизнес остается бизнесом даже на войне. Поверьте, можно успешно вести дела даже с коммунистами. Правда, лишь до той поры, пока они не придут к власти. Так вот… Джонатан Гласс был моим другом. И едва узнав, что с ним стряслось, я использовал все свои связи, чтобы разыскать его и вызволить. Спустя несколько месяцев мне удалось договориться об обмене. Только не заставляйте меня уточнять, что я предложил взамен.— Он был серьезно ранен?— Очень серьезно. Пуля застряла в черепе, и он перенес инфекционное воспаление.Джон крепко сжал мою руку.— Продолжайте…— Если коротко, Джонатан после ранения был уже не тот.— У него сохранилась память?— Частично. Он знал, как его зовут. Кое-что помнил из прошлой жизни и карьеры. Далеко не все. Но дело было не только в амнезии. Скажем, он уже не мог быть фотографом. Хотя, как мне казалось, не очень-то и переживал по этому поводу. Его жизненные запросы свелись к простому и понятному минимуму: кров, пища, вино…— И любовь? — добавила я. — Вы к этому клоните? У него кто-то был? Кто-то вроде вашей Ли?Де Бек приподнял брови, словно хотел уточнить, все ли присутствующие — взрослые люди.— Да, у него была женщина, — наконец ответил он.— Они познакомились еще до того, как его ранили?— Задолго.Я прерывисто вздохнула и заставила себя задать самый важный вопрос:— У них были дети?В глазах де Бека я прочитала сочувствие и понимание.— Нет, Джордан, детей у них не было.Я едва успела облегченно вздохнуть, как меня вновь пронзило страхом.— А после ранения он помнил о нас? О маме, обо мне и Джейн?Старик француз сложил ладони домиком и покачал из стороны в сторону.— Иногда помнил, иногда нет. Но я понимаю, что вы хотели спросить. Вы боитесь услышать, что Джонатан вас бросил и добровольно отказался вернуться в Америку. Это не так. Он был совершенно не способен это сделать. На моей плантации в Таиланде у него были простые занятия и простые радости жизни.Джон вновь сжал мою руку, и я благодарно ему кивнула. Как хорошо, что он здесь, рядом… Эмоции хлестали через край, я не справилась бы с ними одна. Значит, мои давние потаенные надежды были не напрасны… Увы, после ранения с отцом случилось нечто непоправимое… Он помнил, что у него остались две дочери, но, возможно, забыл многое из своей прошлой жизни… Но сильнее всего было чувство, которое даже слезы не могли выразить в полной мере. Отец не бросил нас. Он не предпочел нам других людей. Другую семью. Не разлюбил. Во мне родился торжествующий детский крик: «Папа не забыл о нас!»Я беззвучно плакала. Покрасневший Джон рылся у себя в карманах в поисках стерильных салфеток, а француз де Бек предложил мне шелковый носовой платок.— Не сдерживайте себя, ma cherie, — мягко проговорил он. — Я понимаю вас… Поверьте, понимаю…— Спасибо. — Я по-детски утерла кулаками глаза и высморкалась в предложенный платок. — Продолжайте, пожалуйста…— Предвижу ваш следующий вопрос. Ваш отец прожил еще семь лет и умер в семьдесят девятом. Семь лишних лет, которых у него могло и не быть. Ему еще повезло.Семь лет… Он умер, когда Джейн училась на втором курсе колледжа, а я стала штатным фотографом «Таймс». Прежде чем я успела задать де Беку новый вопрос, вмешался Джон:— Месье де Бек, вы начали свой рассказ с Кристофера Вингейта… Не желаете ли вернуться к этой теме?Де Бек по-прежнему смотрел только на меня.— Вам лучше, Джордан?— Да, да…— Сложившуюся ситуацию я обрисовал. Вингейт обидел меня. Я преподал ему урок.— Мы это уже поняли, — буркнул Джон.— Но и он, в свою очередь, обиделся и пожелал отомстить. И отомстить побольнее. Сделать это не так-то просто. Особенно если речь идет обо мне. У меня нет семьи. Нет детей, которых можно было бы похитить и требовать выкуп. Я бизнесмен, гражданин мира. Для многих я почти неуязвим. Поэтому Вингейту пришлось проявить всю свою изобретательность.— Кажется, я понимаю, к чему вы клоните… — проговорил Джон.— Мне продолжать?— Да, пожалуйста! — ответила я и смерила Джона суровым взглядом.— Вингейт разбирался не только в живописи. Он разбирался еще и в фотографии. Когда он был здесь, то очень заинтересовался этими вьетнамскими снимками. Я рассказывал ему о каждом. По его просьбе. Признаюсь, я люблю поболтать. Особенно после бутылки хорошего вина. Из меня трудно вытянуть лишнее слово, все-таки я деловой человек. Но в то время мне казалось, что я не открываю ему никаких тайн.Он нахмурился и тяжело вздохнул.— Я всегда держал в своем доме ваши с Джейн фотографии и из года в год обновлял их. Вингейт знал об этом, видел их. Я рассказывал ему о вашем отце и о том, какую привязанность испытываю к его дочерям…— Привязанность?— Однажды Джонатан попросил меня позаботиться о вас. Это было перед самой его смертью. Вы в ту пору были уже вполне самостоятельной девушкой и не испытывали финансовых трудностей. В отличие от Джейн, у которой не было денег на университет. Я дал ей эти деньги.На лице моем отразилось изумление.— В какой-то момент Джейн действительно перестала зависеть от меня, но я тогда не интересовалась, откуда она принимала помощь.— Она принимала ее от «дяди Марселя», — улыбнулся Де Бек.— Вы хотите сказать, что Вингейт выбрал Джейн Лакур очередной жертвой исключительно для того, чтобы отомстить вам? — вновь встрял Джон. — Я вас правильно понял?— Уверен, что так и было. Вингейт, к слову, тоже не знал Роджера Уитона, но в какой-то момент, очевидно, догадался, что все жертвы похищены из одного города. Кроме того, он поддерживал тесные отношения с сообщником Уитона.— С Конрадом Хофманом, — уточнил Джон.— Его так звали? Значит, с ним. Со временем я тоже понял, что все «спящие женщины» из Нового Орлеана…— Вы же говорили, что и понятия не имели…— Это была моя гипотеза, которую я не мог подтвердить серьезными доказательствами, — возразил де Бек. — Я начал читать местные газеты и общаться со знакомыми, проживавшими в этом славном городе. И в какой-то момент понял — если пресса сообщает об очередном похищении в Новом Орлеане, значит, вскоре на рынке появится еще одна «спящая женщина».— Джейн была пятой жертвой, — холодно произнес Джон. — Ко времени ее похищения вы уже наслаждались своей гипотезой? Или она появилась позже?Де Бек посуровел.— В прошлый раз мы с вами много спорили, агент Кайсер. Вы настроены продолжить дискуссию? Имейте в виду, что французы любят поспорить, и в этом им нет равных.— Нет, — вмешалась я. — Продолжайте. Не обращайте внимания.— Итак… Вингейт искал способ отомстить мне. Однажды он, видимо, припомнил, как я рассказывал ему о своем близком друге Джонатане Глассе и его дочерях-близняшках, одна из которых стала знаменитым фотографом, а другая осталась просто южной красавицей с Сен-Шарль-авеню.Казалось, мое сердце остановилось.— И тогда он понял, что нашел способ сделать мне больно. Дальше все было просто. Он послал этому вашему Хофману…— Он не наш! — рявкнул Джон.— Хорошо. Он послал Хофману фотографию Джейн с ее домашним адресом. Возможно, пообещал крупное вознаграждение, если тот похитит Джейн для Уитона. И Хофман сделал свое дело.Мы с Джоном потрясенно переглянулись.— Таким образом, — продолжал де Бек, — Джейн Лакур, урожденная Гласс, была единственной из «спящих женщин», которую изначально выбрал не Уитон и не Хофман, а Вингейт. Такова моя версия событий.— Версия неплохая, — язвительно усмехнулся Джон. — Джейн Лакур погибла только потому, что вы были к ней «привязаны». Ну и как вы себя после этого чувствуете? Нормально, надо полагать?Де Бек поджал губы.— Вы очень близки к тому, чтобы оскорбить меня, молодой человек. Настоятельно рекомендую вам воздержаться от этого. Как только я провел параллель между похищениями и серией «Спящие», то быстро выяснил, что Джейн Лакур значится в списке похищенных. Тогда я не думал, что это месть Вингейта. Воспринимал это лишь как оскорбление памяти друга. И как личное оскорбление. Я не мог все оставить безнаказанным.— И что вы сделали? — жадно спросила я.— Отправил к Вингейту человека, который должен был с ними полюбовно договориться.— Кого вы послали?— Отставного военного, ветерана Вьетнама. Вы понимаете, о чем я говорю, агент Кайсер.— Вы послали человека, который «умеет убеждать»?— Вот именно, — усмехнулся Де Бек. — И тот четко дал понять Вингейту, что гибель Джейн Лакур уничтожит не только его самого, но и всю его родню вплоть до третьего колена — его женщин, родителей, его детей.— Пожалуйста, не надо… — взмолилась я. — Я не могу это слышать!Де Бек развел руками.— Я просто хочу, чтобы вы знали — известие о похищении вашей сестры я принял близко к сердцу.— Но что толку от ваших переживаний… теперь, — сказал Джон.Де Бек пропустил это замечание мимо ушей.— Раз запущенный маховик остановить очень трудно. Но можно. Вингейт понял, чем пахнет дело, и употребил все свое влияние на Хофмана, чтобы тот оставил Джейн в живых. И более того — вернул ей свободу. Хофман согласился.— Уитон говорил мне, что Джейн пыталась бежать и Хофман поймал ее в саду. И покончил с ней там, а Уитон заканчивал свою картину по фотографии…— Я понимаю, как тяжело вам было узнать все это.Джон испепелял де Бека взглядом, но француз будто не замечал этого.— Приготовьтесь к тому, что я вам сейчас скажу, ma cherie. У меня хорошие новости, — коснулся он моей руки. — Ваша сестра жива.Я выдернула свою ладонь.— Что?!— Джейн Гласс жива.— Что за шутки! — воскликнул Джон. — Вы утверждаете, что Хофман тогда не убил ее?!— Не убил. Он выпустил ее из того дома, а Уитону солгал.— Если Джейн Лакур жива, где ее носило все это время?!— Она была в Таиланде, — кротко ответил де Бек. — У меня на плантации.— Вы лжете! Даже если вы…— Успокойтесь, агент Кайсер. Не надо так нервничать. Попробуйте трезво взглянуть на ситуацию. Похитили женщину. Несколько женщин. А потом одна из них вернулась домой. От меня. Вы бы мне жизни спокойной не дали! Честно признаться, я ни за что не стал бы вмешиваться в это дело, если бы речь не шла о спасении Джейн Лакур.— Если вы все знали, значит, могли спасти и других!— Мне плевать! — крикнула я. — Плевать на все, кроме того, что Джейн жива!— Спасибо, Джордан, — кивнул мне де Бек.— Тот ночной звонок из Таиланда…— Это была ваша сестра. В то время она злоупотребляла спиртным и была немного не в себе. Ей тогда открылась вся правда о вашем отце, и она пребывала в расстроенных чувствах.— Я хочу лететь в Таиланд! — сказала я. — Прямо сейчас!Француз поднялся и дважды хлопнул в ладоши. Дверь в зал тут же открылась, и на пороге застыла Ли. Де Бек коротко кивнул ей, и та вновь исчезла.— Вы возьмете меня? — спросила я. — Не поверю, что она жива, пока не увижу своими глазами.— Я еще не все рассказал.— О Боже… — Я прикрыла ладонью рот, вспомнив Талию Лаво и отца. — Только не говорите, что…— Нет-нет, не бойтесь. Но она какое-то время была во власти Хофмана и пережила сильнейший шок. Хофман обращался с ней, как бы сказать помягче… сурово. Он был извращенцем.Только теперь я поняла, что означал шок, пережитый мной в Сараево. Тогда я решила, что это свидетельство гибели Джейн, а на самом деле почувствовала, что ей довелось пережить в руках Хофмана. Изнасилование — это всегда маленькая смерть.— Сейчас она уже оправилась от пережитого, — сказал де Бек. — Почти. А тогда… Поначалу ей требовался серьезный медицинский уход. Едва она пошла на поправку, как, разумеется, сразу начала рваться домой. Но я не мог рисковать. И не только потому, что мне потом пришлось бы скрываться от ФБР по всему свету. Я не хотел, чтобы неизвестный художник прервал свою работу. Да, я этого не хотел! И еще, Джордан, я не привык извиняться, но у вас прошу прощения. За все.— Пожалуйста, дайте мне увидеть Джейн!— Вы ее увидите скорее, чем думаете, ma cherie.— Джордан… — услышала я тихий голос Джона. — Не верь этому человеку, не верь, иначе разочарование будет настолько болезненным…Джон вдруг запнулся и, открыв рот, поднялся с дивана. Я проследила за его взглядом, и сердце мое остановилось. На пороге зала стояла моя точная копия. На Джейн было белое платье, как и на Ли, которая держалась чуть позади нее.У меня мелко задрожал подбородок, ладони мгновенно вспотели. Я тоже поднялась, но не могла сделать ни шагу. Никогда в жизни я не переживала столь сильного потрясения… Да и немудрено: для этого мне пришлось бы умереть и потом воскреснуть.— Вот сукин сын… — пораженно прошептал Джон, глядя на де Бека. — Сколько времени вы ее тут держали?Джейн медленно приближалась ко мне. Щеки ее пылали, глаза блестели от слез. Ли неотступно следовала за ней, словно боялась, что она в любой момент может лишиться чувств. Джейн стала еще красивее и заметно стройнее. Но в лице ее появилось нечто такое, чего я никогда не замечала раньше. Де Бек за моей спиной громко пререкался с Джоном, но я уже не обращала на них внимания. Кровь стучала в висках, я не видела вокруг ничего, кроме лица сестры. Когда Джейн замедлила шаг в центре огромного зала, я наконец сдвинулась с места и, спотыкаясь, словно сомнамбула, пошла ей навстречу. Потом побежала…В памяти мелькнула давняя сцена. Высокий человек с фотоаппаратом на груди идет по берегу Миссисипи, а рядом с ним две девочки в одинаковых платьицах. Одна вцепилась в руку отца, другая беззаботно бежит впереди, пытаясь догнать горизонт. Высокого человека давно уже нет. А девочки целы и невредимы. Обе.

Глава 29Вечерело. Дом на Сен-Шарль-авеню выглядел точно так же, как в то злополучное утро, когда Джейн вышла отсюда на утреннюю пробежку и не вернулась… Дом остался прежним, но его обитатели изменились. В окнах горел мягкий свет, создавая иллюзию семейного уюта, якобы царившего за коваными воротами и полированным крыльцом. Именно иллюзию. Говорят, что у многих домов есть душа. У этого она тоже когда-то имелась. Но тринадцать месяцев назад здесь поселилась гулкая пустота…Мы с Джейн поднялись по ступенькам крыльца, держась за руки. После долгих споров мы наконец решили, что так будет лучше и удобнее для всех. Просто прийти вместе. Не предупреждая заранее телефонным звонком, ничего не объясняя и никого не готовя к встрече. Марк и дети и без того пережили немало. Пусть для них возвращение Джейн будет шоком, который быстро пройдет.Джон ждал нас в машине, припаркованной у обочины. Не в моем «мустанге», а в комфортабельном седане, выделенном нам штаб-квартирой ФБР. Я оглянулась на него и уже подняла было руку, чтобы постучать, но Джейн порывисто перехватила ее.— Что? — удивилась я. — Тебе плохо?Она опять расплакалась.— Никогда не думала, что мне удастся сюда вернуться… Поверить не могу, что за этой дверью… мои дети…— Придется поверить.Я это знала точно, поскольку агент ФБР, наблюдавший за домом весь вечер, предупредил нас с Джоном, что Марк с детьми вернулся с прогулки. Так что все сейчас в сборе. И Марк, и дети, и даже Аннабель. Я похлопала Джейн по руке.— Хватит терзаться. Все позади. Теперь у тебя праздник.Я хотела добавить еще что-то ободряющее, но удержалась. Сейчас лучше молчать и ни о чем не думать. Иначе мысли неизбежно вернутся к тем другим жертвам, в жизни которых больше не будет праздника. Ибо нет и самой жизни. И если Джейн сейчас вспомнит об этом, ей станет невыразимо горько — единственной, кому повезло. Так всегда бывает. Я знала по себе.— Идем.Я громко постучала и привлекла Джейн к себе. Через несколько секунд мы услышали шаги, стихшие у порога. Затем в замке повернулся ключ, и тяжелая дверь отворилась, явив нашим взорам Аннабель в ее неизменном черно-белом одеянии.Негритянка открыла было рот для дежурного приветствия, но замерла. Глаза едва не выкатились у нее из орбит.— Это… это… что же… это… — дрожащим голосом проговорила она.— Это я, Аннабель, — тихо произнесла Джейн. Ее голос тоже дрожал.— Боже всемилостивый…На негнущихся ногах она попятилась от двери, пропуская нас в холл. Схватив Джейн за руки, словно пытаясь убедиться в ее материальности, она горячо зашептала:— А мистер Лакур? Он уже знает?— Нет. Мы подумали, что будет лучше, если нас просто увидят. Вместе. Тогда они сразу поверят.Аннабель всплеснула руками.— Я бы и сама ни за что не поверила, если бы не увидела своими глазами!Джейн мягко освободилась от ее объятий.— Где мои дети, Аннабель?— На кухне. Ждут ужина.— Как они?Старуха хотела что-то сказать, но губы ее затряслись, а из глаз побежали слезы.— Да ведь как… Сами понимаете… Но теперь все будет хорошо! Все будет замечательно, слава Спасителю! Что мне сейчас… Куда мне сейчас…— А где Марк?— В кабинете.— Пойдемте сначала на кухню.Аннабель снова взяла Джейн за руку и повела по коридору, будто слепую. Точно такой коридор был в том доме, который находился всего в нескольких кварталах отсюда и где я едва не рассталась с жизнью… Меня передернуло от этих воспоминаний, и я заспешила вслед за Аннабель и сестрой.У двери на кухню мы задержались. Аннабель что-то шепнула на ухо Джейн и вошла первой. Мы услышали, как Генри спросил, кто приходил.— А ну-ка закройте глаза! — ликующим голосом приказала Аннабель.— А что? Что?— Ваша тетушка Джордан приготовила вам необыкновенный подарок!— Тетя Джордан пришла?! — радостно воскликнула Лин.У меня защемило сердце.— Закройте глаза оба! И не подглядывайте! — строго приказала Аннабель. — Другого такого подарка не будет у вас никогда в жизни!— Мы зажмурились, зажмурились!Джейн взяла меня за руку дрожащей рукой. Мы переглянулись, ободряюще кивнули друг другу и переступили порог кухни. Генри и Лин стояли рядышком, закрывая ладошками лица.— Тетя Джордан? — спросила Лин.— Теперь можете открыть глаза, — сказала я.Дети разом отдернули руки и… едва не грохнулись на пол от неожиданности. Рты их были раскрыты, они переводили взгляды с меня на Джейн и обратно и, казалось, не верили своим глазам. Таких лиц мне отродясь не доводилось видеть. Никогда и нигде.— Мама! — пораженно и недоверчиво прошептала Лин, не спуская глазенок с Джейн.Сестра упала на колени и раскрыла детям свои объятия. Генри и Лин с воплем бросились к ней. Она крепко прижала их к груди и в который уже раз за последние сутки заплакала. Дети гораздо быстрее своей матери оправились от шока и уже через минуту обрушили на Джейн целый шквал вопросов, но та лишь молча качала головой, гладя их по головам.— Что происходит? — услышали мы из коридора строгий мужской голос. — Аннабель? Что за крики?..Марк Лакур, облаченный в дорогой полосатый костюм, застыл на пороге кухни, переводя непонимающий взгляд с меня на женщину, прижимавшую к себе детей. Он не видел лица Джейн, но это не помешало ему узнать жену. Он вцепился в дверной косяк и молча ждал, пока Джейн обернется. Наконец она поднялась с пола и повернулась.Марк потрясенно отшатнулся.— Это я, — сказала Джейн. — Я вернулась.Марк сделал шаг ей навстречу, потом другой и, наконец, ворвался в кухню, словно вихрь и стиснул Джейн в своих объятиях так, что она задохнулась.— Боже, Боже, Боже… — шептал он. — Боже, это чудо…— Да, Марк, это чудо, — отстранилась сестра.Я подошла к ней, погладила по плечу и быстро направилась к выходу.— Ты куда, Джордан?— Мне надо кое с кем поговорить.— Подожди!Я замерла на пороге. Джейн долго смотрела на меня, потом губы ее беззвучно шевельнулись, и я поняла, что она сказала спасибо…На протяжении многих месяцев Джейн будто и не жила вовсе, окруженная заботами человека, который спас ей жизнь, но заключил в золоченую клетку. Все это время я пыталась забыться, но ежедневно и еженощно терзалась сознанием своей вины и болью понесенной утраты. Я словно двигалась в темном туннеле со своей вездесущей камерой на шее, одинокая и мрачная, бесстрастно фиксируя на пленку видения, являвшиеся мне из вечной тьмы. Собственно, я жила так всю свою сознательную жизнь — сколько себя помнила. Но сегодня…Сегодня я наконец выйду на свет.Джон ждал меня у машины. Едва я показалась на крыльце, он обратил на меня пристальный взгляд, пытаясь понять, как нас встретили в доме Лакуров. Я молча подошла к нему, взяла за руки и, приподнявшись на цыпочки, коснулась губ легким поцелуем.— Пришла за подмогой? — спросил он.— Нет, им сейчас не стоит мешать.— Тогда куда мы отправимся?— Куда-нибудь, где нам тоже никто не помешает.Он улыбнулся и крепко меня обнял.— Все позади, Джон, пора возвращаться к жизни!— Знаешь, — отозвался он. — Я с тобой совершенно согласен.

ИСТИННОЕ ЗЛО(роман)

У истинного зла лицо, которое знаешь, и голос, которому веришь.

Доктор Крис Шепард шокирован: агент ФБР Александра Морс утверждает, будто известный адвокат Эндрю Раск, специализирующийся на сложных бракоразводных процессах, — наемный убийца. Бывшие супруги, не желающие делить состояние, якобы «заказывают» ему своих спутников жизни. И следующий в списке на уничтожение — сам Крис. Его «заказала» жена.Агент Морс настаивает: если доктор не поверит ей и не поможет поймать преступника, его дни сочтены. Крис вспоминает, что несколько клиентов Раска действительно умерли, но смерть наступила в результате естественных причин.Он неохотно соглашается на сотрудничество и вскоре с ужасом понимает: Эндрю Раск изобрел уникальный способ идеальных убийств…

Глава 1Алекс Морс шагала через вестибюль нового университетского медицинского центра с таким решительным видом, словно была настоящим доктором. На самом деле она не имела отношения к нему и работала переговорщиком в ФБР. Двадцать минут назад Алекс сошла с самолета, прилетевшего из Шарлотты, штат Северная Каролина, в Джексон, штат Миссисипи, чтобы навестить старшую сестру, которую увезли на «скорой помощи» прямо с матча Малой лиги.[92] Весь последний год пролетел под знаком горя и потерь, и Алекс чувствовала, что это еще не все.Подойдя к лифтам, она скользнула взглядом по дисплеям и увидела спускавшуюся вниз кабинку. Морс нажала кнопку и стала нетерпеливо покачиваться на каблуках. Больница, подумала она с горечью. Сама Алекс только накануне выписалась из нее. Но цепь трагедий началась с отца. Полгода назад Джима Морса подстрелили во время ограбления, и он умер как раз в этом центре. А еще через два месяца матери поставили диагноз «рак». Она прожила больше, чем предполагали врачи, но развязка могла наступить в любой момент. Потом тот случай с Алекс. И вот теперь Грейс…Раздался мелодичный звук, и дверь открылась. В глубине лифта у стены стояла молодая женщина в белом халате, накинутом поверх одежды. Вид у нее был абсолютно измученный. Стажерка, догадалась Алекс. Она вдоволь насмотрелась на них за последние три месяца. Женщина взглянула на вошедшую в кабинку Алекс и опустила голову. После ранения Алекс так часто видела эту мизансцену, что уже даже не злилась. Ощущала лишь усталость и тоску.— Какой этаж? — спросила женщина, подняв руку к панели и стараясь не смотреть на нее слишком прямо.— Нейрохирургия, — буркнула Алекс, ткнув пальцем кнопку с номером «4».— Я еду в цоколь. — На вид стажерке было лет двадцать шесть — на четыре года моложе Алекс. — Но потом сразу подниму вас.Алекс кивнула, выпрямила плечи и стала разглядывать менявшиеся над дверью цифры. После того как матери поставили диагноз, Алекс постоянно летала из Вашингтона, где тогда жила, в штат Миссисипи, чтобы хоть как-то утешить Грейс, которая разрывалась между своей учительской работой и ночными дежурствами у постели матери. Времена Гувера миновали, и ФБР старалось с пониманием относиться к семейным проблемам своих сотрудников, но в случае с Алекс заместитель директора выразился абсолютно ясно: разовая отлучка на похороны родителей — это одно, а регулярные поездки за тысячу миль на сеансы химиотерапии — совсем другое. Но Алекс никого не слушала. Она наплевала на систему и научилась жить без сна. «Я смогу это выдержать», — твердила она себе и действительно держалась, пока вдруг не случился срыв. Главная проблема была в том, что Алекс не подозревала о срыве до тех пор, пока кто-то не разрядил дробовик в ее плечо и правую часть лица. Бронежилет надежно защитил тело, но с лицом дело обстояло гораздо хуже.Для человека своей профессии Алекс совершила непростительную ошибку, и цена была соответствующей. Преступник выстрелил сквозь стеклянную перегородку; в результате то, что могло сойти за чудесное спасение (две дробинки волшебным образом прошли сквозь голову, не затронув мозга), превратилось в чудовищную мясорубку. Тысячи осколков вонзились в ее щеку, челюсти и ноздри, сорвав кожу и раздробив кости. Пластические хирурги наобещали Алекс многого, но результаты пока были не блестящи. Они заверили, что огненно-красные червяки на лице со временем поблекнут (правда, пунктирные следы на коже никуда не денутся) и люди несведущие даже не заметят операции. Алекс сомневалась. Хотя по большому счету — что такое изуродованное лицо? Через пять секунд после первого выстрела другой человек сполна заплатил за ее ошибку.С тех пор прошло двенадцать недель. В первые, самые кошмарные дни после перестрелки Грейс трижды прилетала в округ Колумбия, чтобы побыть с Алекс, хотя ее и без того до предела вымотал уход за матерью. Грейс была прирожденной мученицей, верным кандидатом в семейные святые. И вот злая ирония — теперь она сама лежит в реанимации, и ее жизнь висит на волоске.Почему? Уж точно не из-за кармы. Грейс поднималась по ступенькам стадиона, чтобы посмотреть, как десятилетний сын играет в бейсбол, и вдруг потеряла сознание. Грейс рухнула вниз по лестнице, опустошив кишки и мочевой пузырь. Через сорок минут компьютерная томография обнаружила у мозгового ствола сгусток крови, его было вполне достаточно, чтобы отправить Грейс на тот свет. Алекс плавала в бассейне, когда до нее дошла эта весть (словно неизбежная расплата после той страшной перестрелки). Мать слишком волновалась и невнятно говорила по телефону, но нескольких слов было достаточно, чтобы Алекс бросилась в аэропорт.Как только лайнер коснулся взлетной полосы в Атланте, Алекс достала свой смартфон и позвонила мужу Грейс, с которым не смогла связаться до отлета. Билл Феннел сообщил, что поначалу все выглядело не так уж страшно — частичный паралич правой стороны, общая слабость и небольшое нарушение речи, — но положение со временем ухудшилось, и врачи считают, что это плохой признак. Невролог прописал Грейс ТПА — сильнодействующее средство, способное рассасывать кровяные сгустки, однако довольно опасное само по себе. Билл Феннел был крепким парнем, но его голос дрожал, и он просил Алекс поторопиться.Она снова связалась с ним, когда самолет сел в Джексоне. Билл со слезами рассказал, что случилось за последний час. Грейс продолжала дышать самостоятельно, но впала в кому и могла умереть раньше, чем Алекс доберется из аэропорта. Ее охватила паника, какой она не испытывала с детства. «Боинг» еще только подползал к терминалу, а Алекс уже схватила свой ручной багаж и зашагала к выходу. Стюард преградил ей путь, но она ткнула ему в нос удостоверение агента ФБР и потребовала как можно скорее доставить ее в терминал. В аэропорту она промчалась через зал и без очереди взяла такси, опять махнув удостоверением и пообещав водителю сто долларов, если он домчит ее в медицинский центр со скоростью сто миль в час.Теперь Алекс, выходя из лифта, вдыхала резкий больничный запах, мысленно переносивший ее на три месяца назад, когда кровь хлестала из ее лица, точно из прохудившегося крана. В конце коридора высилась огромная деревянная дверь с надписью «Отделение нейрохирургической реанимации». Алекс распахнула ее, будто новичок-парашютист во время первого прыжка, готовясь услышать почти неизбежное: «Прости, Алекс, уже поздно», — и упасть в головокружительную пропасть.Реанимация состояла из двенадцати стеклянных палат, тянувшихся вокруг поста сиделки в форме буквы U. Часть палат была задернута занавесками изнутри, но за прозрачной стеной в одной из них Алекс увидела Билла, говорившего с женщиной в белом халате. Огромный Билл нависал над ней, как башня, но красивое лицо было искажено тревогой, и женщина, судя по всему, пыталась успокоить его. Почувствовав присутствие Алекс, Билл поднял голову и замолчал на полуслове. Она направилась к палате. Билл бросился навстречу и прижал ее к своей груди. В таких случаях Алекс всегда чувствовала себя неловко, но сейчас не могла уклониться от объятий. Да и зачем? Они оба нуждались в поддержке, в ощущении близости и семейного единства.— Ты прилетела вертолетом? — спросил Билл глубоким басом. — Как тебе удалось добраться так быстро?— Она жива?— Грейс еще с нами, — ответил Билл странно формальным тоном. — Пару раз приходила в сознание. Спрашивала о тебе.У Алекс замерло сердце, но прилив надежды вызвал слезы на глазах.Женщина в белом халате вошла в палату. Она выглядела лет на пятьдесят, у нее было приятное, но строгое лицо.— Это невролог Грейс, — объяснил Билл.— Меня зовут Мередит Эндрюс, — представилась женщина. — А вы та, кого Грейс называет Кей-Кей?Алекс не удержала слез. Кей-Кей — ее семейное прозвище, произведенное от второго имени — Кэроли.— Да. На самом деле я Алекс. Алекс Морс.— Специальный агент Морс, — нелепо добавил Билл.— Сестра спрашивала обо мне? — спросила Алекс, вытирая щеки.— Грейс только о вас и говорит.— Она в сознании?— Сейчас — нет. Мы делаем все, что можем, но вы должны готовиться… — Доктор Эндрюс бросила на нее оценивающий взгляд. — Должны готовиться к худшему. Грейс привезли сюда с тромбозом, но она дышала самостоятельно, и меня это обнадежило. К сожалению, позже мозговое кровообращение ухудшилось, и я решила начать тромболитическую терапию, чтобы растворить сгусток. Иногда это дает чудесные результаты, но существует большой риск кровоизлияний в мозгу или где-нибудь еще. Вероятно, именно это сейчас и происходит. Мы могли бы сделать МРТ,[93] но я не хочу рисковать и передвигать больную. Грейс по-прежнему дышит сама, и это наша главная надежда. Если она перестанет дышать, мы немедленно начнем интубацию. Наверное, мне следовало сделать ее раньше, — доктор Эндрюс взглянула на Билла, — но ей так хотелось с вами пообщаться, а после интубации это будет невозможно. Тем более, что она уже не в состоянии ничего писать.Алекс вздрогнула.— Не пугайтесь, если она с вами заговорит. Речевые центры повреждены, и слова звучат невнятно.— Я понимаю, — нетерпеливо произнесла Алекс. — У нашего дяди был инсульт. Можно мне посидеть с ней? Мне все равно, в каком она состоянии. Я просто хочу находиться рядом.Доктор Эндрюс улыбнулась и повела ее в палату. Возле двери Алекс обернулась к Биллу:— Где Джеми?— В Риджленде, у моей сестры.Риджленд — маленький поселок в десяти милях от города.— Он видел, как Грейс упала?Билл с мрачным видом покачал головой.— Джеми был занят игрой. Он знает, что его мать больна, больше ничего.— Не думаешь, что надо привезти его сюда?Алекс пыталась говорить нейтральным тоном, но лицо Билла потемнело. Казалось, он хотел ответить что-то резкое, но потом глубоко вздохнул и пробормотал:— Нет. — Видя, что Алекс продолжает на него смотреть, Билл понизил голос и добавил: — Не хочу, чтобы Джеми смотрел, как умирает его мать.— Конечно, нет. Но он должен попрощаться с ней.— Он так и сделает. На похоронах.Алекс закрыла глаза и сжала зубы.— Билл, ты не можешь…— У нас нет времени на споры. — Он указал на комнату, где ждала доктор Эндрюс.Алекс медленно приблизилась к кровати Грейс. Бледное лицо над больничным одеялом казалось незнакомым. И все-таки она узнала его. Лицо ее матери. Грейс Морс Феннел едва исполнилось тридцать пять, но она выглядела на семьдесят. Все дело в коже, догадалась Алекс. Она была как воск. Просевший воск. Мускулы, управлявшие лицом сестры, ослабели и уже никогда не напрягутся снова. Глаза Грейс были закрыты, и Алекс с удивлением поняла, что она этому даже рада. Это давало ей время освоиться с новой реальностью, какой бы скоротечной она ни представлялась.— Все в порядке? — спросила доктор Эндрюс за ее спиной.— Да.— Тогда я вас оставлю.Алекс взглянула на мониторы, отображавшие состояние сестры. Частота пульса, насыщение кислородом, кровяное давление и бог знает что еще. Под повязку на предплечье уходил белый провод; увидев его, Алекс ощутила боль в запястье. Она не знала, что делать дальше. Может, от нее больше ничего и не требовалось. Самое главное — находиться тут.— Знаешь, чему меня научила эта трагедия? — раздался позади знакомый бас.Алекс чуть не подпрыгнула на месте, но заставила себя сдержаться. Она не подозревала, что Билл все еще стоит в палате, и ей не хотелось, чтобы он заметил ее слабость.— Чему? — спросила Алекс.— Деньги ничего не значат. Никакие богатства в мире не помогут рассосать тромб.Алекс рассеянно кивнула.— Тогда какого черта я вкалывал все эти годы? — продолжил Билл. — Почему просто не радовался жизни и не проводил с Грейс все время?Наверное, Грейс тысячу раз задавала себе тот же вопрос, подумала Алекс. Но теперь поздно о чем-либо сожалеть. Многие люди считали Билла бесчувственным прагматиком. Только Алекс подозревала его в сентиментальности.— Не возражаешь, если я немного побуду с ней одна? — произнесла она, не сводя взгляда с лица Грейс.Алекс почувствовала, как крепкая ладонь легла на ее плечо — раненое плечо, — и Билл пробурчал:— Вернусь через пять минут.Он ушел, а Алекс взяла безжизненную руку Грейс и поцеловала сестру в лоб. Она никогда не видела ее такой беспомощной. Даже не предполагала, что это возможно. Грейс всегда была воплощением энергии. Там, где другие опускали руки, она преисполнялась новых сил. Но сейчас все было по-иному. Алекс сознавала — это конец. То же самое она подумала, когда Джим Броудбент рухнул на пол во время перестрелки. Джим прикрывал ее работу в банке и оказался рядом на мгновение раньше, чем команда по спасению заложников. Он видел, как в Алекс стреляли из дробовика, но вместо того, чтобы уложить преступника, остановился посмотреть, что с ней. Второй выстрел угодил ему в грудь. Джим не входил в штурмовой отряд, поэтому на нем не было бронежилета, и заряд дроби нашинковал сердце и легкие, как мясницкий нож. Почему Джим посмотрел вниз? Алекс миллион раз спрашивала себя об этом. Почему вообще бросился за ней? Она знала почему. Броудбент любил ее — неуверенно, робко, но сила его чувств от этого не становилась меньше. Он погиб из-за любви. Алекс увидела, как на щеки Грейс капают слезы — ее слезы, которые она проливала в эти месяцы. Алекс вытерла глаза, достала мобильник и позвонила Биллу Феннелу, стоявшему в тридцати футах за стеной.— Что случилось? — нервно воскликнул Билл.— Привези сюда Джеми.— Алекс, я уже сказал…— Привези его сюда, черт возьми! Здесь лежит его мать.Воцарилась долгая пауза, потом Билл произнес:— Ладно, позвоню сестре.Алекс обернулась и увидела Билла, стоявшего рядом со столиком медсестры. Он говорил что-то доктору Эндрюс. Потом отошел в сторону и поднес к щеке телефонную трубку. Алекс наклонилась к уху Грейс и постаралась вспомнить что-нибудь такое, что могло дойти до той бездонной мрачной глубины, где теперь находилась ее сестра.— Сью-Сью, — прошептала она, крепче стиснув ее руку. Еще одно прозвище, переделанное, по семейному обычаю, из второго имени. — Сью-Сью, это я, Кей-Кей.Глаза Грейс не дрогнули.— Сью-Сью, это я. Я вернулась от Салли. Проснись, пока не встала мама. Я хочу пойти на карнавал.Время застыло на какой-то бесконечной неподвижной точке. В голове Алекс вихрем проносились воспоминания, у нее заныло сердце. Глаза Грейс по-прежнему были закрыты.— Вставай, Сью-Сью. Я знаю, ты меня слышишь. Хватит притворяться.В руке Алекс что-то шевельнулось. В кровь хлынул адреналин, но она взглянула на застывшие веки сестры и решила, что ей показалось.— Кха… кха, — закашлял кто-то.Алекс оглянулась, подумав, что это Билл или доктор Эндрюс, но в следующее мгновение Грейс вцепилась в ее руку и испустила хриплый крик. Оглянувшись, Алекс увидела, что зеленые глаза сестры широко раскрыты. Она мигнула. В сердце Алекс словно вонзилась острая игла. Она наклонилась к Грейс, зная, что та почти не видит без очков или контактных линз.— Кей-Кей? — простонала Грейс. — Эфо фы?— Да, Грейс, это я, — отозвалась Алекс, отбросив прядь волос с затуманенных глаз сестры.— О Гофподи, — невнятно произнесла Грейс и залилась слезами. — Сава Боху.Алекс крепко стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Правая часть лица Грейс была парализована, и при каждом слове по ее подбородку текла слюна. Она говорила точно так же, как их дядя Ти-Джей, умерший после серии инсультов, потеряв всякое сходство с человеком, которого они знали раньше.— Фы… фы тошна састи Джеми, — выдавила сестра.— Что? Прости, я не поняла.— Фы тошна састи Джеми! — повторила Грейс, пытаясь подняться с кровати. Она заглядывала куда-то за плечо Алекс.— С Джеми все в порядке, — произнесла Алекс успокаивающим тоном. — Он едет сюда.Грейс резко замотала головой.— Шушай! Шушай ня!— Я слушаю, Сью-Сью, не волнуйся.Сестра, собрав все силы, взглянула ей прямо в глаза.— Ты… долшна… сфасти… Джеми… Гэй-Гэй. Только фы… мофешь… эфо селать.— Спасти Джеми? От чего?— От Бива.— От Билла? — удивилась Алекс, решив, что ослышалась.Грейс кивнула. Алекс взглянула на нее в изумлении:— О чем ты? Билл причиняет Джеми какой-то вред?Слабый кивок.— Он… эфо селаэт… кога ме-я не бу-эт…Алекс напряженно вслушивалась в исковерканную речь.— Что ты имеешь в виду? Какое-то физическое насилие?Грейс покачала головой.— Бив… у-ет… ео… ушу…Алекс прищурилась, словно пытаясь разобрать зашифрованный текст.— Билл убьет его душу?Сестра в изнеможении опустила голову.— Грейс, ты знаешь, я недолюбливаю Билла. Но он хороший отец, разве нет? Я всегда считала его приличным человеком.Грейс схватила Алекс за руку и затрясла головой.— Он… шуовище!По спине Алекс пополз холодок.— Чудовище? Ты это хотела сказать?По застывшей щеке Грейс потекли слезы облегчения.Алекс вгляделась в ее измученные глаза и обернулась через плечо. Билл Феннел все еще беседовал с доктором Эндрюс, но его взгляд был устремлен на Алекс.— Бив и-ет сю-а? — испуганно спросила Грейс, тщетно пытаясь повернуться в своей постели.— Нет-нет. Он разговаривает с доктором.— До-тор… нише-о… не жнает.— Не знает чего?— Шшто сдевав Бив.— О чем ты? Что сделал Билл?Грейс внезапно подняла руку и, ухватившись за блузку Алекс, приблизила ее голову к своим губам.— Он… у-ил мня!Алекс показалось, что по ее жилам заструился жидкий лед. Она откинулась назад и посмотрела в налитые кровью глаза сестры.— Он убил тебя?Взгляд Грейс был убедительнее всяких слов.— Грейс, ты сама не понимаешь, что говоришь.Полупарализованное лицо сестры изобразило улыбку, которая свидетельствовала: «Отлично понимаю».— Не может быть. Не в буквальном смысле.Грейс закрыла глаза, точно готовясь к последней попытке.— Ты… офна… мо-эшь… его ошштано-ить… Для мня… шлишком… поз-но… Шпаси Джеми… Гэй-Гэй… ради мня…Алекс покосилась на стеклянную стену. Билл пристально смотрел на нее и уже почти не обращал внимания на доктора. Алекс всегда подозревала, что у Грейс и Билла неудачный брак, но что она вообще знала о браке? Практически ничего. Алекс ухитрилась дожить до тридцати лет, так и не вкусив радости семейных уз. После нескольких служебных связей и романов она приняла наконец предложение, но через три месяца разорвала помолвку, обнаружив, что жених изменял ей с лучшей подругой. Весь ее любовный опыт сводился к избитому клише.— Сью-Сью, — прошептала она, — почему Билл хотел тебя убить?— У не-о эсть дру-ая жен-шшина.— Другая женщина?Снова искривленная улыбка.— Же-на сег-да… жнает.Верно. Когда Алекс обручилась с Питером Ходжем, интуиция подсказывала ей, что в их отношениях есть трещина. Еще не зная фактов, она уже не сомневалась, что ее обманывают. Будь у Алекс такое же чутье на преступников, она бы давно стала не переговорщиком, а начальником отдела. «Поправка, — одернула она себя. — Уже не переговорщиком — простым агентом».— Если Билл хотел быть с другой женщиной, то почему он просто с тобой не развелся?— Деин-ги… чшертовы деин-ги. Бив потеряв бы ми-ионы… Мо-эт быть, пьять ми-ионов…Алекс ошеломленно откинулась на стуле. В последнее время дела у Билла шли неплохо, но она понятия не имела, что он настолько богат. Тогда какого черта Грейс работала в начальной школе? «Потому что ей это нравится, — ответила она себе. — Она не может без работы».Грейс закрыла глаза, будто разговор вытянул из нее все силы.— Вид-ишь… я… опе-эдила… маму, — пролепетала она. — Я буду шшдать… ее… в раю. — Улыбка осветила здоровую часть лица. — Иэ-сли… ту-да… попа-ду…— Конечно, попадешь, золотко мое, — пробормотала Алекс, поднеся к лицу кулак и крепко прижав его к губам.— Господи, смотрите, доктор Эндрюс! — громыхнул за спиной бас Билла Феннела. — Она сейчас встанет с кровати!Грейс резко открыла глаза и поползла к стене, пытаясь спрятаться за Алекс. У Алекс сжалось сердце, и она напряглась, словно собравшись защищаться. Потом встала перед Биллом и преградила путь к кровати.— Думаю, тебе лучше не подходить, — твердо заявила она, глядя в лицо зятю.Билл разинул рот. Он посмотрел мимо нее на Грейс, которая испуганно съежилась на больничной койке.— О чем ты? — сердито бросил он. — Что тут происходит? Ты что-то наболтала про меня Грейс?Алекс покосилась на доктора Эндрюс, растерянно стоявшую рядом.— Нет. Боюсь, наоборот.Билл недоумевающе покачал головой:— Ничего не понимаю.Алекс всматривалась в его темные глаза, стараясь уловить какие-нибудь признаки вины. Вероятно, обвинения и страхи Грейс лишь галлюцинации умирающей, но в любом случае ее ужас был реален.— Ты ее пугаешь, Билл. Лучше спустись вниз и подожди Джеми.— Я не оставлю жену. Тем более сейчас, когда в любой момент…— Что? — с вызовом спросила Алекс.Билл понизил голос:— Когда она может…Алекс посмотрела на доктора Эндрюс. Та шагнула к Биллу и предложила:— Давайте дадим им еще немного времени побыть наедине.— Не надо на меня давить! — раздраженно огрызнулся Билл. — Я муж Грейс. Мы супруги, и я решаю…— Мы с ней одной крови! — резко парировала Алекс. — Твое присутствие нервирует Грейс, и это главное. Сестре нужен покой. Разве я не права, доктор Эндрюс?— Абсолютно правы. — Мередит Эндрюс обошла вокруг Алекс и наклонилась к пациентке. — Грейс, вы меня слышите?— Д-да…— Вы хотите, чтобы ваш муж находился здесь?Грейс медленно покачала головой.— Я… хо-шчу… уви-эть сы-на… Джеми…Доктор Эндрюс обернулась к нависавшему над ней Биллу.— Для меня этого достаточно. Пожалуйста, выйдите из палаты, мистер Феннел.Билл шагнул к врачу, и в его глазах мелькнула ярость.— Не знаю, за кого вы тут себя принимаете, но имейте в виду, я вложил в этот университет немало средств. Огромные деньги. И я…— Не заставляйте меня вызывать охрану, — спокойно промолвила невролог и взяла трубку телефона, стоявшего возле кровати.Лицо Билла побледнело. Алекс стало его почти жаль. Все козыри на стороне доктора, но Билл словно не мог заставить себя сдвинуться с места. Он напоминал актера, застывшего на экране телевизора, когда в видеозаписи нажали паузу. В следующий момент загудел сигнал тревоги.— У нее приступ! — крикнула в коридор доктор Эндрюс, но это было ни к чему. Медсестры и так уже неслись к палате Грейс. Алекс отскочила в сторону, чтобы освободить им путь; Билл сделал то же самое.— Остановка сердца! — бросила доктор, рывком дернув ящичек с лекарствами.В реанимации не держали передвижной тележки для больных; все уже имелось наготове. В одно мгновение тихая палата наполнилась движением и шумом, сосредоточенным на одной цели — спасении жизни, которая быстро покидала лежавшую на кровати женщину.— Вам надо выйти, — буркнула медсестра, стоявшая за спиной невролога. — Обоим.Алекс успела поймать взгляд доктора Эндрюс прежде, чем та углубилась в свою работу. Она медленно двинулась к выходу, видя, как сестра умирает на ее глазах, и не в силах оказать ей никакой помощи. В голове промелькнула нелепая мысль: жаль, что она пошла в юристы, а не в доктора. Ну а если бы она стала врачом, что с того? Сейчас Алекс практиковала бы в двух тысячах миль от Миссисипи, и результат все равно был бы аналогичным. Судьба Грейс находилась в руках Бога, а Алекс знала, какими безразличными порой бывают эти руки.Она отвернулась от палаты — и от Билла Феннела — и посмотрела на стену из мониторов, непрерывно мигавших и жужжавших вокруг поста медсестры. «Как они успевают следить за всеми экранами?» — подумала она, вспомнив, как трудно было схватывать изображения нескольких камер, когда в отделе охраны стояли модули видеонаблюдения. Она слышала, как из палаты доносится голос доктора Эндрюс: «Запишите время смерти — десять часов двадцать девять минут пополудни».Шок — странная штука. Например, в тот день, когда Алекс едва не убили. В ее лицо вонзилась порция крупной дроби вперемежку с осколками стекла, а она ничего не почувствовала. Только какую-то жаркую волну, будто рядом открыли печку.Время смерти — десять часов двадцать девять минут пополудни…В груди Алекс начало щемить, но она еще не успела понять свои ощущения, когда услышала сзади детский голосок:— Эй, где тут моя мама?Алекс обернулась к высокой деревянной двери, которая вела по эту сторону ада, и увидела мальчишку примерно четырех с половиной футов ростом. Лицо у него раскраснелось, точно он мчался сюда бегом с первого этажа. Мальчик старался держаться уверенно, но в его широко распахнутых зеленых глазах мелькал страх.— Тетя Алекс? — пробормотал Джеми, разглядев наконец ее среди фигур в белых халатах.За спиной Алекс отозвался голос Билла:— Привет, сынок. Где тетя Джин?— Она еле тащится, — сердито ответил Джеми.— Иди сюда, малыш.Алекс обернулась к зятю и почувствовала, как щемящее чувство вдруг застыло у нее в груди. Не раздумывая она бросилась к Джеми, схватила его на руки и метнулась к двери, прочь от этого жуткого кошмара.Подальше от его умирающей матери. Подальше от Билла Феннела.Как можно дальше…

Глава 2Пять недель спустяДоктор Крис Шепард достал медицинскую карту из ящичка, висевшего на дверце смотровой номер 4, и бегло пролистал. Он не знал фамилии пациентки, и это его удивило. Хотя городок у них маленький, но Крис имел обширную практику, и ему нравилось знать своих больных по именам. Женщину звали Александра Морс, и в ее карточке лежал только обычный формуляр, который посетители заполняют при первом визите. Крис посмотрел в коридор и увидел свою медсестру Холли, направлявшуюся в кабинет рентгена. Он окликнул ее и подозвал. Холли буркнула что-то в открытую дверь и поспешила к нему.— Ты пойдешь со мной? — тихо спросил доктор. — Это женщина.Холли покачала головой:— Она хочет поговорить с вами наедине.— Новенькая?— Да. Я собиралась сказать вам о ней, но мы были так заняты с мистером Сьюардом…Крис указал на дверь и понизил голос до шепота:— Что с ней?Медсестра пожала плечами:— Трудно определить. Зовут Алекс. Ей тридцать лет, и она в отличной форме, если не считать шрамов на лице.— Шрамов?— С правой стороны. Щека, ухо и глазница. Наверное, пробила головой окно.— В карточке нет ни слова про аварию.— Судя по цвету шрамов, это случилось примерно два месяца назад.Крис отошел от двери, и Холли последовала за ним.— Она ни на что не жаловалась?Медсестра покачала головой:— Нет. Хотя я ее спрашивала.— Господи Иисусе!Холли понимающе кивнула. Если женщина приходит на прием одна и не отвечает на вопросы, значит, проблема связана с сексом, чаще всего — с какой-нибудь болезнью. Натчес, штат Миссисипи, — маленький городок, и медсестры сплетничают в нем не меньше, чем другие жители. Впрочем, подумал Крис, большинство докторов — еще худшие сплетники, чем медсестры.— В карточке указан адрес «Шарлотта, штат Северная Каролина», — заметил доктор. — Мисс Морс не объяснила, что она делает в Натчесе?— Она не сказала мне ни слова, — ответила Холли с раздражением. — Ну что, мне закончить гастроскопию мистера Сьюарда, пока его не вывернуло на стол?— Извини. Да, иди работай.Холли подмигнула и шепнула:— Желаю удачи с мисс Шрам.Крис покачал головой, принял серьезный вид и вошел в комнату.У стола для осмотра больных стояла женщина в темно-синей юбке и кремовой блузке. Ее лицо могло вызвать шок, но за свою долгую практику доктор насмотрелся всяких травм. На самом деле шрамы не так уж ужасны, решил он. Просто они резко контрастировали с ее молодостью и привлекательным лицом. В этом было что-то даже вызывающее. Женщине с подобной внешностью и в такой одежде не помешала бы пластическая хирургия. Нет, она не выглядела сногсшибательно, однако было в ней нечто…— Здравствуйте, доктор Шепард, — негромко произнесла женщина.— Мисс Морс? — Крис вспомнил, что она не замужем.Пациентка улыбнулась, но не ответила.— Чем могу помочь? — добавил доктор.Женщина продолжала молчать и изучала его взглядом, столь же красноречивым, как прямой вопрос.«Что тут происходит? — подумал Крис. — У меня что, сегодня день рождения? Коллеги вздумали меня разыграть? Или ей нужны лекарства?» Такое уже случалось раньше: пациентки предлагали ему секс в обмен на лекарства, чаще всего наркотики. Крис разглядывал лицо незнакомки, стараясь догадаться о ее намерениях. Темные волосы, светло-карие глаза и овальное лицо, почти ничем не отличавшееся от сотен лиц, которые он видел каждый день. Разве что чуть более правильной формы, особенно в части скул. Конечно, в первую очередь в глаза бросались шрамы — и неожиданная прядь седых волос. Не считая этого, Алекс Морс вполне могла бы сойти за одну из посетительниц местного фитнес-клуба. Но все же… несмотря на ее «обычность» — если это было правильное слово, — Крис чувствовал в ней еще нечто неуловимое, выделявшее ее среди других. Может, то, как она держалась?Он бросил медицинскую карту на стол и заявил, глядя ей в глаза:— Думаю, нам лучше поговорить начистоту. Смею вас заверить: что бы вы ни сказали и каким бы ужасным это ни казалось вам сейчас, я уже не раз сталкивался с подобным и наверняка сумею вам чем-нибудь помочь. Просто объясните, что случилось, и вам сразу станет легче.— Вряд ли вы сталкивались с тем, что я сейчас скажу, — хладнокровно заметила Алекс Морс. — Наверняка нет.Уверенность в ее голосе смутила Криса, но у него не было времени на игры. Он демонстративно взглянул на часы.— Мисс Морс, чтобы оказать вам помощь, я должен выяснить, в чем ваша проблема.— Это не моя проблема, — жестко возразила женщина. — Это ваша проблема.Доктор озадаченно нахмурил брови, а пациентка пошарила в висевшей на стуле дамской сумочке и вынула кожаный бумажник. Она распахнула его, чтобы доктор мог взглянуть на содержимое. Крис увидел удостоверение с бело-голубой печатью. Он присмотрелся повнимательнее. Справа крупными буквами было написано «ФБР». У него екнуло сердце. Слева от аббревиатуры тянулась надпись поменьше: «Специальный агент Александра Морс». Рядом помещалось фото той самой женщины, которая стояла перед ним. Правда, на снимке агент Морс улыбалась, а теперь была удручающе серьезна.— Я собираюсь сообщить вам конфиденциальную информацию, — продолжила она. — Это не займет много времени. Я притворилась пациенткой, потому что никто не должен знать, что вы говорили с агентом ФБР. Прежде чем я уйду, вы выпишете мне левакин и сообщите медсестре, что у меня воспаление мочевых путей. Скажите ей, что симптомы очевидны и вам не нужен анализ мочи. Вы согласны?Крис был слишком ошеломлен, чтобы принимать взвешенные решения.— Конечно, — пробормотал он. — Но что случилось? Вы расследуете какое-нибудь дело? Оно касается меня?— Нет.— Человека, которого я знаю?Агент Морс взглянула на него в упор.— Да.— Кого именно?— Пока я вам не скажу. Может, позднее. А сейчас послушайте одну историю. Короткую. Не хотите присесть, доктор?Крис опустился на низкий стул, который использовал при осмотре больных.— Вы действительно из Северной Каролины? Или это лишь прикрытие?— Почему вы спрашиваете?— Вы говорите, как янки, но я слышу южный акцент.Агент Морс улыбнулась — точнее, слегка раздвинула губы, что могло сойти за слабую улыбку.— У вас хороший слух. Я выросла в Джексоне. Но сейчас живу в Шарлотте, Северная Каролина.Врач обрадовался, что чутье его не подвело.— Я готов выслушать вашу историю.Женщина села на стул, где стояла ее сумочка, скрестила ноги и бросила на Криса холодный взгляд.— Пять недель назад моя сестра умерла от кровоизлияния в мозг. Это произошло в университетском медицинском центре Джексона.— Мне очень жаль.Агент Морс кивнула, будто все уже осталось в прошлом, но Крис заметил боль в ее глазах.— Ее смерть была быстрой и внезапной, но перед кончиной сестра успела сообщить мне нечто очень странное.— Что именно?— Она заявила, что была убита.Доктору показалось, что он ослышался.— То есть кто-то ее убил?— Вот именно. Конкретно — муж.Крис задумался.— Что показало вскрытие?— Кровяной сгусток в левой части мозга, рядом с мозговым стволом.— У нее были болезни, которые могли стать причиной инсульта? Например, диабет?— Нет.— Ваша сестра принимала противозачаточные средства?— Да.— Это негативный фактор. Курила?— Нет. На самом деле вскрытие не обнаружило ничего такого, что могло спровоцировать удар. Необычные лекарства, яды — ничего похожего.— Муж вашей сестры не возражал против вскрытия?Агент Морс понимающе кивнула.— Нет.— И все-таки вы ей поверили? Вы действительно считаете, что муж пытался убить ее?— Сначала нет. Я решила, что это какие-то галлюцинации. Но позднее… — Агент Морс отвела взгляд от доктора, и тот покосился на ее шрамы. Следы от битого стекла. Хотя точечные пятна свидетельствовали о чем-то другом. Может, малокалиберные пули?— Агент Морс?— Я не сразу уехала из города. — Женщина сосредоточилась на Крисе. — Осталась на похороны. В эти три дня я постоянно размышляла над словами Грейс. Она считала, что муж завел роман на стороне. Он богатый человек — куда более богатый, чем я думала, — и Грейс утверждала, что у него есть любовница. Она сказала, что муж решил убить ее, чтобы не потерять деньги при разводе. И заодно сохранить опекунство над сыном.Крис взвесил эти обвинения.— Что ж, женщин часто убивали по таким причинам. Да и мужчин тоже.— Вот именно. Даже вполне нормальные люди признают, что во время развода у них возникает влечение к убийству. В общем, после похорон я заявила ее мужу, что возвращаюсь в Шарлотту.— Но вы этого не сделали.— Нет.— У него действительно есть связь на стороне?— Да. И смерть Грейс ничуть ему не помешала. Скорее, наоборот.— Продолжайте.— Назовем этого человека Биллом. Так вот, обнаружив, что Билл встречается с другой, я не сказала ему ни слова. Вместо этого стала собирать о нем сведения по каналам ФБР. О личной жизни, о бизнесе, обо всем на свете. Теперь я знаю о Билле почти все — кроме одной-единственной детали, которую мне нужно доказать. Мне известно о нем намного больше, чем знала Грейс, и гораздо больше, чем его любовница. Например, изучая его дела, я обнаружила, что у Билла обширные связи с местным адвокатом.— Адвокатом в Натчесе? — спросил Крис, пытаясь сообразить, как это может быть связано с ним самим. В отличие от его коллег он имел немало друзей среди юристов.— Нет, он практикует в Джексоне.— Ясно. Дальше.— Билл занимается строительным бизнесом. В Джексоне он возводит новый ледовый дворец. Естественно, большинство юристов, с которыми он ведет дела, специализируются по операциям с недвижимостью. Но только не этот адвокат.— Вот как?— Его специальность — семейные отношения.— Разводы?— Верно. Конечно, в какой-то мере он участвует и в сделках с недвижимостью. Завещания, дарственные и все такое.— Вы думаете, что Билл консультировался с данным адвокатом по поводу развода с вашей сестрой?Агент Морс шевельнулась в кресле. Крису показалось, что ей хотелось встать и пройтись по кабинету, но в помещении было мало места. Наверное, она пыталась скрыть возникшую нервозность.— Я не могу это доказать, — ответила женщина. — Пока не могу. Но уверена, что так оно и было. Хотя нет никаких свидетельств, что Билл связывался с этим адвокатом раньше, чем через неделю после смерти моей сестры. Именно тогда они начали вместе вести дела.Крису хотелось задать еще несколько вопросов, но он вдруг вспомнил, что его ждут пациенты.— Очень интересная история, агент Морс, однако я не понимаю, как она связана со мной.— Скоро поймете.— Нам следует поторопиться, если вы не хотите отложить нашу беседу. Меня ждут больные.Женщина бросила на его хмурый взгляд, словно хотела сказать: «Надеюсь, ты не воображаешь, будто ты здесь главный?»— Узнав о связи между Биллом и его адвокатом, — продолжила она, — я расширила круг поисков. Выяснилось, что существует сеть довольно сложных деловых связей, в которых не так-то просто разобраться непосвященному. Мне известно, что такое подставные фирмы, доктор Шепард. Моя карьера начиналась в южной Флориде, и я хорошо разбираюсь в отмывании денег.Крис мысленно возблагодарил небеса за то, что в свое время проявил осторожность и не поддался уговорам друзей, предлагавших ему «кое-какие инвестиции» на Каймановых островах.— У этого адвоката есть интересы практически во всех областях бизнеса, — произнесла Морс. — Он деловой партнер многих состоятельных людей штата Миссисипи.Крис пожал плечами:— Что странного в том, если богатый адвокат — а я предполагаю, что он богат — желает разнообразить свою практику?— На первый взгляд ничего. Но деловая активность началась всего лет пять назад. И присмотревшись к ней повнимательнее, я не увидела причин, почему наш адвокат мог оказаться ее участником. В ней замешан узкий круг людей, связанных родственными узами. Только он не причастен к данной группе — ни по крови, ни через брак. Порой его приглашают в качестве консультанта, но далеко не всегда.Крис опять взглянул на часы.— Но к чему это нас ведет?Агент Морс посмотрела на него в упор, и так резко, что доктору стало не по себе.— Девять человек из тех, с кем адвокат ведет свой бизнес, имеют между собой нечто общее.— Что же? Они мои пациенты?Морс покачала головой.— Каждый из них был женат, и их жены неожиданно умерли в последние пять лет. В большинстве случаев это были молодые женщины.Доктор пытался проанализировать информацию, чувствуя, как внутри его зарождается дрожь — смесь возбуждения и страха.— Более того, — добавила Морс, — их смерти умещаются в интервал двух с половиной лет.— Вам это кажется необычным?— Дайте мне закончить. Все жены были белыми, практически здоровыми и имели состоятельных мужей. Я могу вам показать актуарные таблицы. Плюс копии медицинских карт.Криса невольно захватила ее неумолимая логика.— Значит, вы хотите сказать, что адвокат помогает своим клиентам избавиться от жен, вместо того чтобы платить им при разводе?Женщина кивнула и скрестила руки на груди.— Или получить полную опеку над детьми. Именно это я имела в виду.— Ладно. Но почему вы сообщаете об этом мне?— Потому, — медленно произнесла она, — что на прошлой неделе ваша жена ездила в Джексон и провела два часа у того самого адвоката.У доктора отвисла челюсть. Он почувствовал, как по его телу прокатилась холодящая волна, будто ему вкололи много лидокаина.Глаза агента Морс превратились в щелки.— Вы этого не знали, верно?Доктор был слишком ошеломлен, чтобы ответить.— В ваших семейных отношениях все благополучно, доктор Шепард?— Да, — пробормотал он, радуясь, что может хоть что-то сказать наверняка. — Хотя это не ваше дело. Но послушайте… если моя жена ездила к тому адвокату, то развод тут ни при чем. У нас счастливый брак.Морс откинулась на стуле.— Вы не думаете, что у Торы может быть любовник?Услышав имя своей жены, доктор покраснел.— А вы утверждаете, что это именно так?— Допустим, и что?Крис внезапно встал и расправил плечи.— Тогда я заявлю, что вы сошли с ума. Рехнулись. И вышвырну вас из кабинета. А главное, я хочу знать, по какому праву вы вламываетесь сюда и говорите мне такое?!— Успокойтесь, доктор Шепард. Я пытаюсь вам помочь, однако сейчас вы вряд ли мне поверите. Да, мы говорим о личном. Даже об интимном. Но разве вы сами по долгу службы не занимаетесь тем же самым? Когда на карте стоит человеческая жизнь, о приличиях приходится забыть.Разумеется, она права. В своей практике Крис часто задавал весьма щекотливые вопросы: «Сколько сексуальных партнеров у вас было за последние пять лет? Вы довольны своей сексуальной жизнью?» Доктор встал и начал расхаживать по комнате.— Что конкретно вы хотите сказать, агент Морс? Хватит с меня этих игр. Говорите напрямик.— Вероятно, ваша жизнь в опасности.Крис остановился.— Из-за моей жены?— Боюсь, что да.— Господи Иисусе! Нет, вы точно спятили. Я немедленно позвоню Торе и все выясню. — Он потянулся к телефонной трубке, висевшей на стене.Агент Морс вскочила.— Прошу вас, не делайте этого, доктор Шепард!— Почему?— Потому что вы единственный человек, который может остановить убийц.Рука Криса опустилась.— Как?Она глубоко вздохнула и спокойно произнесла:— Если вы действительно следующая мишень — вернее, стали ею в последнюю неделю, — ваша жена и тот адвокат понятия не имеют, что вы посвящены в их замыслы.— И что?— Это дает нам уникальный шанс расставить им ловушку.Доктор сообразил, о чем речь.— Вы хотите, чтобы я устроил западню собственной жене? Отправил ее в тюрьму за попытку убийства?Морс развела руками.— А вы предпочитаете сделать вид, будто ничего не происходит, и умереть в тридцать шесть лет?Он закрыл глаза, пытаясь справиться со вспышкой гнева.— Вы за деревьями не видите леса. Ваши рассуждения абсурдны.— Почему?— Те люди, которые, по-вашему, убили своих жен, — зачем они это сделали? Чтобы сохранить капитал и не платить алименты?— В основном да. Но не все жертвы являлись женщинами.Крис растерянно молчал.— По крайней мере в двух случаях, — продолжила Морс, — целью преступления были не деньги, а опекунство над детьми.— Тут вы опять промахнулись. У нас с Торой нет детей.— У вашей жены есть девятилетний сын.Он улыбнулся:— Да, но Бен родился до того, как она вышла за Реда Симмонса. Тора автоматически получит опекунство.— Вы легально усыновили Бена. Но это поднимает еще один важный вопрос, доктор Шепард.— Какой?— Как ваша жена заработала свои деньги?Крис откинулся на спинку стула и уставился на женщину-агента. Много ли она знает о его жене? Известно ли ей, что Тора была дочерью хирурга, который бросил семью, когда ей стукнуло восемь? И что ее мать была алкоголичкой? Что Торе приходилось бороться изо всех сил, чтобы вырасти просто нормальным человеком, а хорошая работа после школы медсестер явилась для нее настоящим чудом?Вряд ли.Скорее всего она слышала только местную легенду — как в больницу Святой Екатерины, где работала Тора Райнер, привезли с инфарктом миокарда Реда Симмонса, местного нефтепромышленника девятнадцатью годами ее старше, потом они сблизились во время его пребывания в больнице и поженились шесть месяцев спустя. Крис хорошо помнил эту историю, поскольку сам лечил Реда Симмонса в последние три года его жизни. Он и раньше знал Тору как медсестру, но теперь познакомился с ней гораздо ближе. Он убедился, что Ред искренне любил своего «маленького викинга» — намек на скандинавских предков Торы, — а она была храброй и преданной женой, достойной всяческого уважения. После смерти Ред оставил ей наследство в шесть с половиной миллионов долларов. Для Натчеса это немалые деньги, но Крис не придавал им особого значения. У него имелись собственные средства, и он был достаточно молод, чтобы заработать еще больше.— Агент Морс, — сдержанно произнес он, — я не собираюсь обсуждать с вами свою жену. Но вот что я вам скажу. Тора ничего не потеряет и не выиграет в случае нашего развода.— Почему? Она очень состоятельна?— Да, у нее есть деньги. И у меня тоже. Я откладывал средства с тех пор, как работал в ночную смену, а вскоре сделал несколько удачных инвестиций. Но дело даже не в этом. Перед тем как пожениться, мы подписали брачный контракт. Если мы разведемся, каждый получит ровно столько, сколько имел до брака.Агент Морс молча разглядывала Криса.— Я этого не знала.Он улыбнулся:— Простите, что пробил брешь в вашей теории.Морс задумалась, и доктор догадался, что в этот момент он для нее не существует. Ее лицо стало более угловатым, не таким правильным, как ему казалось раньше, а на щеки легли резкие тени.— Скажите мне вот что, — внезапно проговорила она. — Что будет, если кто-нибудь из вас умрет?Вопрос заставил доктора похолодеть.— Ну… я полагаю, откроют завещание. Оно имеет преимущество перед брачным контрактом.— Что в вашем завещании? Кому достанутся плоды ваших удачных инвестиций?Крис смотрел в пол, чувствуя, что у него горит лицо.— Часть средств отойдет родителям.— Хорошо. А остальное?Он поднял голову.— Остальное получит Тора.Глаза Морс торжествующе блеснули.— Однако… — запротестовал Крис.— Я слушаю.— Тора и так миллионерша. Зачем ей это нужно? Получить еще пару миллионов?Алекс Морс потерла подбородок, потом взглянула на узкое окно под потолком.— Людей убивали и не за такие деньги, доктор Шепард.— Кто убивал? Миллионеры?— Почему бы и нет? К тому же дело не только в деньгах. Вы хорошо знаете жену? Я имею в виду — психологически?— Лучше некуда.Она раздражала его все больше и больше.— Вы считаете, моя жена убила своего первого мужа?Морс пожала плечами:— Я этого не говорила.— И так понятно. Но у Реда Симмонса была хроническая болезнь сердца.— Да, я в курсе.Его бесила ее полная осведомленность во всех делах.— Но вскрытия не производили, — заметила агент Морс.— Да. Надеюсь, вы не предлагаете сделать его сейчас?— Мы все равно ничего не обнаружим. Кто бы ни стоял за этими убийствами, он знает свое дело.Крис фыркнул.— О ком вы говорите, агент Морс? О профессиональном киллере? О судебном патологоанатоме?— В прошлом я знала одного преступника, который очень гордился своими успехами в данной области. Это был скрытный человек с непомерными амбициями. Он не получил медицинского образования, но научился всему самостоятельно. Теперь он ушел на покой. Но наши люди по-прежнему за ним следят — на всякий случай.Крис больше не мог усидеть на месте. Он резко встал.— Безумие! В конце концов, что, по-вашему, я должен делать?— Помочь нам.— Вам? Вы уже не в первый раз употребляете это слово.— Я ведущий агент ФБР. Мы активно занимаемся подобными делами после одиннадцатого сентября. Теперь все борются с терроризмом.Доктор заглянул ей в глаза. Да, в них была искренность, даже страсть. Но Крис заметил в них и кое-что иное — не так уж сильно отличавшееся от того, что он часто видел на лицах пациентов, пытавшихся выманить у него наркотики.— Убийство — уголовное преступление, — медленно произнес он. — Федералы тут ни при чем.— Верно. Но когда кого-нибудь убивают, это нарушает его гражданские права.Крис помнил, как куклуксклановцев, которых оправдали за убийства тридцатилетней давности, опять привлекли к суду на том основании, что они нарушили гражданские права своих жертв. Но все равно в этой истории было что-то неладно.— Первая жертва, о какой вы мне рассказали, — если вообще можно говорить о жертвах, — ваша родная сестра. Разве тут нет определенного конфликта? Я, например, не могу принимать важные решения при лечении близких родственников. А вы имеете право расследовать смерть сестры?— Нет. Но я не знаю никого, кому могла бы это доверить. — Агент Морс взглянула на часы. — У нас нет времени для обсуждения всех подробностей, доктор Шепард. Скоро я снова с вами встречусь, а пока продолжайте вести обычный образ жизни. Важно, чтобы ваша жена или кто-либо еще не заметили ничего странного. Не спугните убийцу.— А кто еще может заметить?— Человек, который собирается убить вас.Крис застыл.— Вы полагаете, что за мной могут следить?— Да. Поэтому нас не должны видеть вместе.— Постойте. Вы мне столько всего наговорили и теперь хотите просто так уйти? Как насчет защиты? Вы не приставите ко мне агента ФБР, который будет охранять меня на улице?— Это не поможет. Никто не станет стрелять в вас из винтовки. Судя по предыдущим случаям, — а преступники всегда стараются использовать схемы, которые уже сработали в прошлом, — ваша смерть должна выглядеть естественной. Держитесь подальше от дорожного движения и старайтесь не гулять, не бегать и не ездить на велосипеде там, где есть машины. Никто не сумеет защитить вас от несчастного случая. Но самое главное — еда и питье. Никогда не пейте и не ешьте дома. Даже бутилированную воду. Ничего, что купила или приготовила ваша жена.— Надеюсь, вы шутите?— Я понимаю, это трудно, но мы что-нибудь придумаем. На самом деле у нас еще есть запас времени. Ваша жена только проконсультировалась с адвокатом, а подобные убийства требуют детальной проработки.В смешке Криса прозвучали истерические нотки.— Вы меня очень успокоили, агент Морс. Нет, серьезно. Мне сразу полегчало.— Ваша жена не собиралась куда-нибудь уезжать в ближайшее время?Он покачал головой.— Отлично. Это хороший знак. — Морс взяла свою сумочку. — А теперь выпишите мне рецепт.— Что?— Левакин.— Ах да. — Он вытащил из кармана блокнот и выписал ей антибиотик. — Вы все предусмотрели?— Никто не может все предусмотреть. И меня это радует. Так мы ловим большинство преступников. На глупых мелочах. Даже лучшие из нас совершают ошибки.— Вы не дали мне никаких координат, — заметил Крис. — Визитную карточку или что-либо еще. Все, что я видел, — это ваше удостоверение, которое может быть поддельным. Мне нужен телефон. Контактная информация.Агент Морс покачала головой:— Вы не должны звонить в Бюро, доктор Шепард. И вообще делать что-нибудь такое, что спугнет убийцу. Вероятно, он прослушивает ваши телефоны, в том числе мобильный. Обычный способ слежки.Крис молча смотрел на женщину. Он хотел спросить про шрамы.— Вы упомянули, что все совершают ошибки, агент Морс. А какую ошибку сделали вы?Ладонь Алекс машинально поднялась к щеке.— Я совершила необдуманный поступок, — пробормотала она. — Из-за этого погиб человек.— Кто он?Она перекинула сумочку через плечо.— Это не ваша проблема, доктор. Займитесь лучше своей. Мне очень жаль, что пришлось перевернуть вашу жизнь вверх дном. Правда, жаль. Но если бы я этого не сделала, однажды вы заснули бы навечно, считая, что находитесь в полной безопасности.Морс взяла рецепт и сухо улыбнулась Крису.— Скоро я опять свяжусь с вами. Постарайтесь вести себя спокойно. И главное, не спрашивайте у жены, намеревается ли она убить вас.Когда она вышла, доктор встал в дверном проеме и проводил ее взглядом до конца коридора. Морс шла спокойным и уверенным шагом.— Ну как? — Голос Холли за спиной заставил Криса вздрогнуть. — Что с ней?— А… цистит, — пробормотал он. — Синдром медового месяца.— Слишком много трахается, да? Что-то я не заметила у нее обручального кольца.Крис покачал головой и закрыл за собой дверь.В приемной было много пациентов, но сейчас все они отошли на второй план. Крис сдвинул в сторону пачку медицинских карт и посмотрел на снимок жены, стоявший на столе. Тора была полной противоположностью Алекс Морс. Натуральная блондинка — в отличие от множества светловолосых женщин, которых видишь на улице, — и к тому же скандинавских кровей, что очень редко встречается на Юге. Глаза серо-голубые или «морской синевы», как говаривал он в романтические минуты. Правда, обладая внешностью северной принцессы, она отнюдь не претендовала на исключительность. Тора четыре года была замужем за Редом Симмонсом, практичным парнем. Он мог похвастаться отличным деловым чутьем и добродушно относился ко всем, кто не мешал ему делать деньги. Крис считал, что нюх на женщин у Реда был ничуть не хуже, чем на нефтяные сделки. Да, Тора разбогатела после его смерти, но разве это ее вина? Когда умирает миллионер, это всегда кому-то на руку. Так устроен мир. Ред Симмонс был не из тех людей, которые любят составлять брачные контракты. Он взял в жены молодую и любящую женщину, она клялась не оставлять его ни в горе, ни в радости (причем горя в последние годы было намного больше), и считал, что Тора заслуживает каждого цента, какой он мог ей оставить. Такой уж у него был характер. Чем больше Крис раздумывал над тем, что агент Морс сказала ему в смотровой номер 4, тем больше это его злило.Он взял трубку и набрал номер своей приемной.— Да-а-а? — протянула Джейн Генри, его вечно раздраженная секретарша. Последняя гласная растянулась на несколько слогов — два или три.— Джейн, в колледже у меня был однокашник Деррил Фостер.— Да. И что?— Кажется, теперь он работает в ФБР. Я не знаю, где именно. Родом из Мемфиса, но я слышал, он перебрался в Чикаго.— И?..— Я хочу, чтобы ты разыскала его. Точнее — его телефонный номер. Наше студенческое братство собирается перестраивать здание в Оле-Мисс, и требуются пожертвования с каждого участника.— Как я должна найти этого суперкопа?— С помощью Интернета. Ты проводишь там уйму времени, играя в покер и покупая шмотки. Почему бы для разнообразия не отыскать моего приятеля?Джейн громко фыркнула.— Ладно, постараюсь.— Только не очень напрягайся.Она молча повесила трубку, но Крис знал, что менее чем через час номер будет у него.«Продолжайте вести обычный образ жизни, — сказала агент Морс. — Не спугните убийцу…»— Убийцу, — произнес доктор. — Что за чертовщина?..Он взял стетоскоп и направился к двери, но его остановил звонок секретарши. Крис схватил трубку.— Ты нашла Фостера?— Пока нет. Звонит ваша жена.Криса снова окатило ледяной волной. Тора редко звонила ему в офис: она знала, что он слишком занят, чтобы говорить по телефону. Доктор взглянул на ее снимок, пытаясь уловить, что ему подсказывает интуиция. Но вместо жены перед глазами стояла агент Морс, холодно смотревшая на него поверх своих багровых шрамов.«На глупых мелочах, — говорила Морс. — Даже лучшие из нас совершают ошибки».— Скажи ей, что я занят с пациентом.— Что?— Ты застала меня уже в дверях. Позже я ей перезвоню.— Ладно. Вы подписываете мои чеки.Крис хотел повесить трубку, но в последний момент добавил:— Найди мне Фостера, ладно? И побыстрее.Джейн уже не пыталась шутить: она знала, когда босс говорит серьезно.— Обязательно.

Глава 3Эндрю Раску было страшно.Он стоял у окна своей юридической конторы и смотрел на неровные силуэты зданий Джексона, штат Миссисипи. На свете бывают ландшафты и получше, но из его углового кабинета на шестнадцатом этаже открывался чудесный вид. На севере до самого горизонта простирались лесистые равнины, где некогда сонные пригороды превратились в суперсовременные анклавы для новых яппи. Вдалеке высилась громада нового завода «Ниссан» — источник благосостояния для армии «синих воротничков».. Эти бедолаги дважды в день преодолевали расстояние в сотню миль, чтобы добраться на работу из маленьких городков, рассыпанных вокруг столицы штата.Сзади, в невидимой ему части города, жили безграмотные чернокожие, которые вот уже двадцать лет тянули город в яму. Раск и его друзья прозвали их неприкасаемыми. Эти изгои убивали друг друга с бессмысленной жестокостью и иногда нападали на других, вселяя вечную тревогу в белых жителей Джексона. Но сейчас источником его страха были не они. Эндрю не видел их из своего офиса и прилагал все усилия, чтобы полностью вытеснить из своей жизни. Именно поэтому он построил свой дом в дубовой роще к северу от города, возле «Аннандейла», загородного клуба, занимавшего промежуточную нишу между старыми богачами из «Джексон каунти клаб» и молодыми оптимистами в «Реюнионе».Каждый день в половине пятого Раск спускался на лифте в гараж, садился в черный «порше-кайенн-турбо» и мчался на север в уютное убежище, выстроенное из стекла и камня среди сосен и дубов. Когда он приезжал, жена неизменно лежала у огромного бассейна. Лайза была достаточно молода для мини-бикини, но летом предпочитала вообще обходиться без купальника. После поцелуя у воды — в последнее время его все чаще заменяло выслушивание ее нудной болтовни — Эндрю заходил в дом что-нибудь выпить. На столе уже ждал ужин, приготовленный чернокожим поваром, — этот момент Эндрю предвкушал весь день.Но сейчас привкус страха отбивал все, даже аппетит. Раск уже лет двадцать не испытывал ничего подобного, хотя отлично помнил это состояние. То же самое бывало с ним в начальной школе, когда какой-нибудь десятиклассник зажимал его в угол, собираясь расквасить ему нос, и друзья стояли вокруг, слишком беспомощные, чтобы что-то предпринять, а по его ноге к ботинку струилась горячая моча. Эндрю поднес к губам бокал с бурбоном и сделал большой глоток. Виски на работе было слабостью, но теперь он все чаще принимал его как противоядие от страха.Он налил себе еще выдержанного вудвордского и взял со стола фотографию. На ней была изображена темноволосая женщина с угловатым лицом и глубоко посаженными глазами, казавшимися живыми даже на плоском снимке. Раск знал, что его мужского обаяния никогда не хватит, чтобы обольстить такую женщину. Может, в ранней юности, на какой-нибудь студенческой вечеринке, скажем, если бы она была первокурсницей, а он на пару лет ее старше… да и то вряд ли. Эта особа в избытке обладала тем, чего не хватало другим девушкам, — уверенностью в себе. Точь-в-точь как ее папаша. Наверное, поэтому она и подалась в ФБР.— Специальный агент Алекс Морс, — пробормотал он. — Чертова сучка.У Раска зазвонил телефон, и секретарша взяла трубку. В его маленькой фирме все еще работали секретарши — а не эти дурацкие референты, — и Эндрю следил, чтобы они были вышколены должным образом. Он платил им особую прибавку к жалованью, так что все были довольны. Раск где-то читал, что в штаб-квартире «Гугл» в Маунтин-Вью существовало правило: ни один сотрудник не должен удаляться от еды больше чем на пятьдесят футов. Поэтому по всему «Гуглплексу» были рассыпаны закусочные и буфеты. Отец Эндрю придумал нечто похожее за пятьдесят лет до «Гугл»; правило, установленное в его фирме (куда более крупной и солидной, чем контора сына), гласило: ни один партнер не должен удаляться дальше чем на пятьдесят футов от соблазнительной и податливой красотки. Эндрю-младший с успехом перенял традицию и внедрил в собственную фирму.Он допил последний глоток виски и подошел к столу, на котором ярко светился монитор. На экране компьютера мерцала заставка голландского веб-сайта «Ex nihilo» — черная дыра в дрожащей ауре. Раск помнил латынь по урокам в частной школе: «Ex nihilo» значило «из ничего». За солидную плату компания гарантировала полную анонимность в электронной сфере. Кроме того, «Ex nihilo» предоставляла разные услуги, так или иначе связанные с секретностью; одной из них пользовался Раск. Он подозревал, что львиную долю клиентов «Ex nihilo» составляют любители детского порно, но ему было наплевать. Раска волновала лишь собственная безопасность.«Партнеры?! — вспомнил он циничную улыбку отца. — Все партнерства заканчиваются крахом, как и браки. На свете существует только одна жизнь после смерти — попытка продолжить брак или партнерство после их кончины. Но это уже не жизнь, а живая смерть». Раск терпеть не мог папашу, но одного не отрицал: старик почти всегда оказывался прав. Эндрю навел курсор на пустое поле и набрал на клавиатуре «3,141592653» — число «пи» до девятого знака. В детстве он выучил его до сорокового знака, чтобы произвести впечатление на отца. После того как Эндрю с гордостью произнес все эту вереницу цифр, отец рассказал ему об индийском мальчике, который запомнил число «пи» до шести сотен знаков после запятой. Обычная реакция в доме Расков. Эндрю Джексон Раск-старший признавал совершенство.Раск еще раз набрал свой пароль и нажал кнопку «подтвердить». Так он пускал в действие цифровой механизм, который в последние недели стал его единственным способом выжить. У Раска не было на сей счет иллюзий. Его партнер не допускал ни малейшего риска; он дал понять это с самого начала. Этот человек был настолько одержим секретностью, что придумал для себя специальное кодовое имя — Гликон, — его Эндрю должен был использовать во время их немногочисленных бесед. (Раск проверил Гликона по «Гуглу», но не нашел ничего, кроме какого-то древнего змееподобного божества, которое в 160 году до н. э. спасло своих последователей от чумы с помощью чудесного заклятия.) Но этим он не ограничился. Гликон настаивал, чтобы Раск не только говорил, но и мысленно произносил его кодовое имя каждый раз, когда думал о своем партнере. «Безопасность должна войти в плоть и кровь», — утверждал Гликон и, как ни странно, оказался прав. Пять лет они спокойно занимались бизнесом и заработали кучу денег. Но Раск знал: если Гликон почувствует опасность, он среагирует мгновенно. А это означало одно — смерть.Их партнерство держалось на том же принципе, который во время «холодной войны» назвали ВГУ: взаимно-гарантированное уничтожение. Равновесие вероятно только в том случае, когда обе стороны знают, что могут в любой момент стереть друг с друга с лица земли. (Раск проводил аналогию с двумя любовниками, каждый из которых состоит в браке.) Но ситуация изменилась, и Раск уже не чувствовал себя спокойно. В первый раз над ними нависла реальная угроза. Точнее, их было две, возникших почти одновременно. Одна внутренняя, другая внешняя. И Раск пришел к выводу, что противникам уже недостаточно просто понимать, что над каждым висит дамоклов меч: они должны знать это наверняка. Иначе принцип ВГУ не сработает. «Ex nihilo» и был таким дамокловым мечом.Если бы Раск не заходил ежедневно на этот сайт и не регистрировался под своим паролем, «Ex nihilo» уже отправил бы в ФБР и полицию штата Миссисипи огромный файл. В нем содержался детальный отчет о деятельности партнеров за последние пять лет, включая фотографии и финансовые документы. Хватит, чтобы до конца жизни засадить обоих в тюрьму «Парчман-Фарм», где влачили жалкое существование злобные неприкасаемые. Конечно, посылка бы ушла не сразу. Иначе Эндрю мог бы впасть в кому после какой-нибудь случайной аварии и через неделю очнуться лишь для того, чтобы на него надели наручники. Но задержка длилась чуть больше недели. Точнее — десять дней. Затем Гликон будет арестован, посажен за решетку и приговорен к смерти.От одной мысли, чтобы сообщить эту информацию Гликону, Раска прошибал пот. Как только он выхватит свой «меч» из ножен, земля качнется под его ногами. Даже если их бизнес на этом не закончится — а он, разумеется, не закончится, — его сообщник мгновенно окажется врагом. Острый ум и безжалостное мастерство делали Гликона превосходным партнером, но эти же качества могли превратить его в очень страшного противника.Раска уже тошнило от собственного страха. Стены кабинета были увешаны десятками снимков, которые доказывали его мужественность: на фото он, неотразимый блондин и бывший президент студенческого братства, красовался в спортивном снаряжении. Раск всегда покупал себе самые дорогие игрушки и умел ими пользоваться. Например, экстремальные лыжи. Или гигантский серфинг на Гавайях. У него был спортивный самолет, на нем он выполнял фантастические трюки. В прошлом году он даже забрался на Эверест, причем во время снежного шторма (правда, с запасом кислорода). Все это Раск проделал еще до того, как ему стукнуло сорок, — но все равно рядом с Гликоном он чувствовал себя мальчишкой. И причина вовсе не в возрасте: на стариков Эндрю обычно смотрел снизу вверх. Нет, тут что-то иное. Может, комплекс разнообразных факторов, слишком смутных и неуловимых, чтобы их понять.Раск знал, что совершил ошибку, взявшись за дело Феннела. Сестра «мишени» была агентом ФБР, отец — копом из убойного отдела. Эндрю хотел отказаться от работы и сообщил об этом Гликону, не сомневаясь, что его сверхосмотрительный партнер откажется от сделки. К его удивлению, Гликон воспринял близость ФБР как вызов. Потом Билл Феннел предложил пятьдесят процентов бонуса — пятьдесят процентов! — и Раск сдался. А что еще оставалось делать? Как говорил Оскар Уайльд, лучший способ побороть искушение — уступить ему. А теперь специальный агент Алекс Морс упорно копалась в его прошлом. Вцепилась в него, как рыба-прилипала в брюхо акулы. Раск надеялся, что со временем ей это надоест, но нет. Она была упряма. И упрямство рано или поздно приведет Морс к цели.Раск был уверен, что она уже побывала в его офисе. Разумеется, он не стал об этом сообщать ни полиции, ни тем более Гликону. Эндрю ограничился тем, что обезопасил себя от подобных вторжений в будущем. Правда, это то же самое, что запирать амбар после того, как из него украли лошадь. Что Морс могла найти в его кабинете? Все важные файлы на диске были зашифрованы (хотя Гликон требовал, чтобы файлов не было вообще, даже зашифрованных), но Раск подозревал, что Морс знает толк в компьютерах. И в деловых отчетах. Наведя о ней справки, он узнал о юридической школе в Тьюлане и о годовой стажировке во Флориде в спецгруппах ФБР и УБН.[94] Недурная подготовка для того, чтобы разобраться с его бизнесом. Потом Морс пять лет проработала переговорщиком в ФБР. Это его удивило, но ему объяснили, что среди переговорщиков в Бюро больше женщин, чем мужчин. Очевидно, женщины лучше разряжали обстановку в конфликтных ситуациях. Как адвокат, специализировавшийся по разводам, Раск гораздо чаще встречал злобных хищниц с инстинктом звероящеров и столь изощренной склонностью к интригам, что она могла устыдить самого Макиавелли.Несмотря на удачный старт, Морс оказалась непригодной для работы переговорщика. Смерть отца и болезнь матери выбили ее из колеи, и она стала совершать ошибки, которые стоили кому-то жизни. Жаль, что она сама осталась жива, хотя смерть пролетела совсем рядом, оставив отпечаток на ее лице. Но главное в том, что эмоции взяли верх над ее профессиональной выдержкой. Морс действовала чисто инстинктивно, не думая о последствиях, и это следовало учесть на будущее.Гликон должен узнать об Алекс Морс.Впрочем, Морс не единственная проблема. Внутренние угрозы всегда опаснее внешних, а теперь у них под ногами тикала целая атомная бомба. «Клиент, — с горечью подумал Раск, прикладываясь к бокалу. — Чертов обманщик».Он вздрогнул, услышав, как скрипнула дверь, хотя створка приоткрылась только чуть-чуть, чтобы секретарша могла заглянуть внутрь. Была середина мая, но Дженис уже успела сильно загореть и выглядела намного моложе своих тридцати пяти лет. Она с интимной доверительностью взглянула на начальника.— Почти все ушли, — сообщила Дженис. — Хочешь, сделаем это до того, как я пойду домой?Раск обдумал ее предложение. Дженис была старше его жены и не такой красивой, как Лайза, но зато более страстной и опытной в постели. Идеальная секретарша. Ей давно надоел муж-бухгалтер — хороший отец, но скучный тип, — и она не стремилась в верхи общества. Кроме того, Раск платил ей почти в три раза больше, чем получала любая другая секретарша в городе.— У тебя все в порядке? — спросила Дженис, войдя в кабинет и закрыв за собой дверь. Она была в юбке цвета хаки и легком белом топе с просвечивающим лифчиком. На икрах и предплечьях — крепкие мышцы, накачанные в тренажерном зале и на теннисе.Раск кивнул, хотя знал, что ее невозможно обмануть.— Твой отец? — продолжила Дженис, затронув его больную тему.— Нет. Просто навалилось много работы.Она покачала головой, но не стала настаивать.— Хочешь, поласкаю тебя ртом?Раск посмотрел ей в глаза — в них не было ничего, кроме вопроса. Каковы шансы на то, что жена захочет секса сегодня ночью? «Черт! — подумал он. — Я могу погибнуть в автокатастрофе по пути домой». Он улыбнулся Дженис.Она приблизилась, опустилась на колени перед стулом и расстегнула ему брюки. Дженис ничего не стоило быстро закончить эту процедуру, но Эндрю почувствовал, что на сей раз она не торопится. Он уперся взглядом в фотографию Алекс Морс и постарался расслабиться. В конце концов, дела не так уж плохи. Ему всего сорок лет, и если бизнес и дальше будет развиваться в том же темпе, через год он обставит отца. Эндрю Джексон Раск-старший — или Эй-Джей, как называли его друзья (среди них немало губернаторов, занимавших пост в последние полвека), — в семьдесят пять лет еще практиковал как адвокат защиты. Не так давно он заработал миллионы на трех громких процессах, которые привлекли внимание национальной прессы; два из них происходили в округе Джефферсон, где чернокожие присяжные раздавали целые состояния направо и налево, точно рождественские безделушки. Конечно, когда занимаешься бракоразводными делами — даже самыми крупными, — трудно действовать с таким размахом, но Эндрю это удавалось. И слава Богу, ведь отец никогда не позволял ему забыть об их соперничестве.— Поосторожнее с зубами, — пробормотал он.Дженис что-то невнятно промычала.Эй-Джей постарался выбить из сына все следы душевной мягкости, сострадания и идеализма, и ему это почти удалось. Когда Эндрю-младший впервые увидел баскетбольный матч с отцом и сыном в «Великом Сантини» — там, где Роберт Дювалл бросает мяч в голову сына, — у него перехватило дыхание. Но поскольку его собственный Булл Мичум[95] не погиб при крушении авиалайнера, их соперничество не прекратилось и после того, как Эндрю закончил школу. Наоборот, оно усилилось. Вместо того чтобы устроиться в адвокатскую контору отца, Эндрю обратился в фирму отца своей первой жены. Миновало несколько лет, прежде чем он признался себе, что совершил ошибку. Эндрю развелся с дочерью старшего партнера и порвал связи с фирмой, но Эй-Джей не торопился приглашать его к себе. Эндрю мог бы подыскать себе другое место, однако начал собственную практику, хватаясь за любое дело, которое подворачивалось под руку. В основном это были разводы. Вот тут-то он и открыл в себе талант. Позже ему часто приходилось сталкиваться в суде с адвокатами из конторы отца, и каждый раз он брал над ними верх. Приятные победы, но, конечно, далеко не то же самое, что расправа с самим стариканом. Зато в этом году, твердил Эндрю себе, он наконец покажет Большому Эй-Джею, кто чего стоит.— Потри мне соски, — попросила Дженис.Раск опустил голову. Свободная рука Дженис исчезла под юбкой. Он наклонился и равнодушно сжал ее груди. Она застонала, крепче схватила его ладонью и заработала с новой силой. Эндрю смотрел на ее макушку, где крашеные волосы обнажали темный корешок. Одинокий седой волос тянулся к его…— Хватит, — произнес он.— Что?— Я не могу.Секретарша удивленно подняла голову и ободряюще улыбнулась:— Можешь. Тебе это нужно. Расслабься.Она опять опустила голову.— Я сказал — хватит.Эндрю схватил ее за плечи и отодвинул от себя, но Дженис было не так-то легко остановить, если она заводилась по-настоящему. Она встала и быстро стянула с себя голубые трусики, задрала юбку и села на Эндрю верхом. Раск ей не помогал, но и не отталкивал, несмотря на приступ тошноты. Он просто позволил Дженис делать свое дело, сосредоточившись на ее мускулистых бедрах, ходивших над ним вверх и вниз. Стоны секретарши становились все громче, но Эндрю это не беспокоило. Стены кабинета звуконепроницаемые. Он отвел взгляд от влажного паха Дженис и посмотрел на фотографию Александры Морс. Раск представил, что его ласкает женщина из ФБР. Потом прикинул другой вариант: нет, это он сам отделывает специального агента Морс, он безжалостен, он заставит ее заплатить за все то зло, которое она причинила ему в последние…— О-о! — промычала Дженис. — Как хорошо!..Перед его мысленным взором мелькнуло лицо Гликона.— Нет, нет! — испуганно вскрикнула секретарша. — Продолжай, прошу тебя. Думай о чем-нибудь приятном.Эндрю уставился на фотографию и стиснул груди Дженис. Они были большими, но немного вялыми: когда женщина рожает дважды, трудно рассчитывать на что-нибудь иное, что бы там ни говорили пластические хирурги. У Алекс Морс нет детей. Значит, ее груди сохранили крепость и упругость, как у Лайзы. При том, что коэффициент интеллекта у Морс пунктов на пятьдесят выше. Раск сжал ладони. Дженис вскрикнула от боли, но крик сразу перешел в стон наслаждения, и она уронила голову Эндрю на шею, стиснув зубы, чтобы его не укусить, как уже случалось раньше. Раск, к своему удивлению, тоже успешно завершил сеанс и закрыл глаза, заставив себя выбросить из головы улыбающуюся физиономию Гликона.— Я же говорила! — торжествующе воскликнула Дженис. Она встала и посмотрела на него, тяжело дыша после физических усилий. Очевидно, секретарша усматривала в оргазме Эндрю свою личную победу. — Я знала, что ты сможешь.Раск небрежно кивнул, думая, что на обратном пути придется выпить таблетку виагры — на тот случай, если Лайза все-таки захочет поразвлечься.— Кто это? — поинтересовалась секретарша, указав на Алекс Морс.— Никто.Дженис подняла с пола трусики и стала натягивать их на бедра.— На «никто» она не похожа.Эндрю снова посмотрел на снимок и покачал головой.— Ты считаешь ее привлекательной? — спросила Дженис, сморщив нос.— Нет, — серьезно ответил он.— Врешь. Я видела, как ты на нее пялился, когда мы занимались сексом, разве нет?— Верно. Тебя не проведешь.Она нахмурилась.— Ты не должна ревновать к ней, — заметил Раск.— Почему?— Потому что она мертва.— А-а…Дженис удовлетворенно улыбнулась.После того как секретарша расправила юбку и простучала каблучками обратно в свою комнату, Раск подошел к офисному шкафчику и достал пачку алюминиевой фольги. Она лежала здесь уже лет пять, но до сих пор он ею не пользовался. Развернув длинный сверток, Эндрю оторвал два больших прямоугольника и положил на стол у северо-восточного окна кабинета. В нижнем ящичке стола лежала клейкая лента. Он отрезал несколько коротких кусков и прилепил к верхнему краю шкафчика так, чтобы свободные половинки повисли в воздухе. Потом приклеил к ним фольгу, закрепив на стекле блестящей стороной наружу. В солнечный день прямоугольники будут видны с Пятьдесят пятой трассы, тянувшейся через город по высокой эстакаде.Фольга — еще одна Идея Гликона. С помощью этих дурацких квадратов Раск назначал ему встречу, от которой зависела его жизнь и которой он боялся больше всего на свете. Рука Эндрю дрожала, когда он поднес к губам очередной бокал бурбона.Он чувствовал себя так, будто совершил заклятие, вызывающее дьявола.

Глава 4Крис Шепард широко взмахнул битой и со всей силы ударил по мячу, пустив граунд-бол[96] коротышке шорт-стопу.[97] Шорт-стоп поднял мяч и перебросил приемному сыну Криса, Бену, стоявшему на первой базе. Передача получилась неудобной, но Бен ринулся вперед и, словно по волшебству, поймал мяч в ловушку.— Отличный рывок! — крикнул Крис. — Бросай ему в грудь, Майк! У него есть перчатка.Шорт-стоп кивнул и пригнулся, приготовившись к следующему удару. Глаза Бена сияли от гордости, но он старался сохранить серьезный вид, насколько это было в силах девятилетнего мальчишки.Крис притворился, будто собирается опять направить мяч в шорт-стопа, но вместо этого пустил его верхом через голову Бена к зазевавшемуся аутфилдеру.[98] Паренек вовремя очнулся и кинулся за мячом, однако ему пришлось догонять его уже у края площадки.Шепард посмотрел направо, сделав вид, будто ожидает передачи. Пару минут назад серебристый «мерседес» Торы подкатил к травянистому бордюру возле пустовавшего участка, где они тренировались. Она не вышла, а осталась сидеть в салоне, глядя на них сквозь дымчатое стекло. «Может, разговаривает по мобильнику?» — подумал он. Его удивляло, как редко Тора стала приходить на их занятия. В прошлом году она была одной из самых горячих болельщиц и всегда таскала с собой охлажденную воду или даже мини-холодильник с «Паурейдом»[99] для детишек. Но теперь стала редкой посетительницей. Крис знал, что сегодня Тору привело сюда только любопытство. Вместо того чтобы делать в больнице вечерние обходы, Крис заехал за Беном сразу после работы. Тора в это время занималась пробежкой. В итоге вышло так, что после визита Алекс Морс он еще не разговаривал с женой.Крис махнул «мерседесу» и начал отрабатывать нижние удары во внутреннем поле. Он избегал встречаться с Торой, решив, что надо как следует разобраться с тем, что сообщила ему агент Морс. В больнице у него не было такой возможности. Бейсбольная тренировка с девяти-десятилетними детьми — тоже не самое лучшее место для размышлений, но здесь он по крайней мере мог улучить пару минут и обдумать те немногие факты, о которых упоминала Алекс Морс.Жаль, он не расспросил ее подробнее. Например, об этих гипотетических убийствах. Сколько неожиданных смертей случилось на самом деле? Каковы их причины? Всегда ли это был инсульт? Крис сомневался, что Морс могла подтвердить свою экстравагантную теорию отчетами судмедэкспертов. Иначе она бы не стала устраивать ловушки, а просто арестовала предполагаемых преступников. Хотя… если говорить начистоту, в последнее время у него действительно возникали настораживающие ситуации.Взять хотя бы историю с ребенком. Еще до заключения брака они с Торой решили, что сразу после женитьбы заведут детей. Одного, а может, и двух. Крису было уже тридцать шесть, Торе — тридцать. Чем скорее она родит, тем здоровее будут малыши и тем лучше они научатся ладить с приемным братом. Но после свадьбы Тора с неохотой отказалась от противозачаточных таблеток. Дважды заявляла, что продолжает принимать их просто по забывчивости. Когда Крис удивился столь исключительной рассеянности, Тора призналась, что не хочет торопиться. Крис пытался скрыть разочарование, но, очевидно, жена все-таки заметила его, потому что после этого перестала принимать пилюли, и они вступили в трехмесячную полосу ожидания, которая требовалась для безопасного зачатия. Оба по-прежнему с удовольствием занимались сексом, однако делали это все реже и реже. Тора жаловалась, что после удобных таблеток иные средства предупреждения беременности кажутся ей слишком утомительными. Скоро Крис радовался уже тому, если это происходило хоть раз в неделю. Три месяца миновали, они полностью перестали предохраняться, но до сегодняшнего дня Тора так и не зачала. У нее даже не было ни одной задержки. Каждый раз, когда Крис пытался затронуть эту тему, жена мягко замечала, что ему стоит провериться у доктора, ведь существование Бена доказывает, что она может иметь детей. Он не отвечал на намеки прямо, но однажды действительно устроил себе проверку, обратившись к знакомым в фирме, поставлявшей им лабораторное оборудование. Ответ был однозначен: количества спермы достаточно, а подвижность сперматозоидов на высоком уровне.Крису не нравилось, что Тора не выходит из «мерседеса». Другие родители сидели на одеялах и раскладных стульях, пристроившись на зеленом холме вокруг площадки, и лишь Тора оставалась в салоне. В маленьких городах подобное поведение быстро создает репутацию «чванливой докторши». Еще год назад Крис не мог представить, чтобы его жена вела себя настолько отчужденно. Раньше она обошла бы каждого зрителя, громко подбадривая игроков. Может, он преувеличивает? Даже если жена не хочет выходить из автомобиля, что с того? Майское солнце пекло немилосердно, и, наверное, ей просто нравится сидеть в салоне с кондиционером. Генератор на поле гудел очень громко, и Крис не слышал, работает ли в машине мотор.— У Алекс Морс поехала крыша, — пробормотал он сквозь зубы, отправив мяч на третью базу.Вероятно, у них не самый идеальный брак — а где вы видели идеальные браки? — но мысль, что Тора могла замышлять его убийство, казалась ему настолько дикой, что он даже не знал, как на нее реагировать. Это все равно что заявить, будто тебя хочет убить собственная мать! Впрочем… не совсем так. Между мужем и женой нет кровной связи, по крайней мере до появления детей. К тому же перед глазами Криса до сих пор стояло серьезное лицо агента Морс.Менее всего она напоминала человека, которому интересно играть с жизнями людей. Нет, дело в чем-то ином. В эмоциональной нестабильности? Сама Морс твердо верила в выдуманный ею сценарий. Неудивительно, учитывая недавнюю смерть ее сестры. Крис сталкивался с неадекватной реакцией родственников, переживших сильное горе.Но что ему теперь делать? Обратиться в отделение ФБР в Джексоне? Позвонить своему адвокату? Связаться со штаб-квартирой Бюро в Вашингтоне? Или потихоньку заняться сбором информации? Секретарша все-таки нашла телефонный номер Деррила Фостера, но Крис дозвонился лишь до его автоответчика. Он надеялся, что Фостер прольет свет на таинственную Алекс Морс еще до встречи с Торой, однако мобильник в кармане Криса молчал. Шепард решил, что ничего не скажет Торе, пока не выяснит, что к чему. Не потому, что поверил рассказу Морс, просто первой реакцией жены после того, как он сообщит ей о дневных событиях, будет вопрос: «Ты сообщил об этом куда следует?» И что он ответит? Действительно, почему он никуда не позвонил?— Эй, тренер, может, все-таки стукнешь по мячу?Крис вернулся к реальности. Стоявший сзади кетчер смотрел на него с недоумением. Шепард деланно рассмеялся и пустил флай-бол к центру поля. Наблюдая за его полетом, он вдруг уловил движение справа. Тора стояла у открытой дверцы «мерседеса», светлые волосы блестели на полуденном солнце. Жена смотрела прямо на него. Заметила ли она, как он замешкался на пластине «дома»?Тора махнула Крису рукой и улыбнулась из-под больших солнцезашитных очков, в которых напоминала стилизованного ястреба. Она была в спортивном трико, выставлявшем напоказ гибкое тело. «Видимо, поэтому и не выходила из автомобиля», — подумал он. Но это ложная мысль. В последние восемь месяцев — с тех пор как марафон стал популярен среди местных женщин — Тора каждый день бегала от двух до десяти миль. Купила себе кроссовки за двести долларов, наручный модуль GPS и прочие вещи, необходимые современным марафонцам. Причем делала она это не напоказ. У жены действительно талант. После трехмесячных тренировок Тора обставляла женщин, занимавшихся бегом два или три года. Все бы хорошо, если бы не ее спортивная одежда.Когда Тора жила с Редом Симмонсом, она одевалась консервативно. Модно, но в рамках хорошего вкуса. Однако по окончании траура — как раз в то время, когда они начали встречаться, — стала менять стиль. Вначале Крису это даже нравилось. Новый имидж подчеркивал красоту Торы и находился в гармонии с ее жизнеутверждающим характером. Но потом Тора начала носить вещи, какие Крису казалось немыслимым даже покупать, не то что надевать на людях: ультракороткие шорты, прозрачные топы, на которые полагалось набрасывать что-то сверху (а жена этого не делала), лифчики, увеличивающие грудь, — если на ней вообще был лифчик. Крис пытался подшучивать над женой, надеясь, что она поймет намек, но Тора невозмутимо гнула свою линию, и он замолчал. Шепард не считал себя вправе указывать жене, что ей носить. Может, он просто постарел, отстал от жизни. В конце концов, его это не так уж коробило. Его вообще ничто не коробило — до сегодняшнего дня. Кроме разговоров о беременности.— Тренер Грант! — крикнул он своему помощнику, еще одному отцу-основателю команды. — Пусть они побегают по базам, и давай сворачивать манатки.Мальчишки сразу оживились, их родители стали подниматься с одеял и кресел и готовиться к отъезду. Крис минут пять погонял парней, потом выстроил их в круг и заставил прокричать командный лозунг, эхом разлетевшийся по округе. Ребята сами упаковали экипировку — командная традиция — и направились к своим машинам.Крис и Бен зашагали к «мерседесу». Шепард пытался выбросить из головы дурные мысли, но у него не получалось. Все, что до сих пор подспудно тревожило его, теперь вырвалось наружу. Взять тот же «мерседес». В прошлое Рождество Тора купила себе модель «SL-55 AMG». В городе мало кто знал, как дорого она стоит. Кое у кого из местных докторов были «мерседесы», но не более чем за восемьдесят тысяч долларов. Торе машина обошлась в сто сорок пять тысяч. Крис не жадничал — это ее деньги, — но во времена Реда Симмонса она ездила на «тойоте-авалон» за пятьдесят штук в полной комплектации. И часы у нее «Таймекс». Когда Тора работала медсестрой, Крис даже подшучивал на сей счет. Но месяц назад на ее руке неожиданно появились «Патек-Филипп». Шепард понятия не имел, сколько она за них выложила, но одни камни в ободке тянули минимум на двадцать тысяч баксов. Отцы многих ребят, которых он тренировал, зарабатывали столько за год.— Большой Бен! — крикнула Тора, с улыбкой шагнув навстречу сыну. — Пока я наблюдала, ты не пропустил ни одного мяча!Бен пожал плечами.— Я играю на первой базе, мам. Нельзя играть на первой, если пропускаешь мячи.Крису хотелось посмотреть Торе в глаза, но стекла очков были непроницаемы. Она быстро обняла Бена, выпрямилась и, повернувшись к мужу, блеснула ослепительной улыбкой. Крис покосился на «Патек-Филипп». «Прекрати», — велел он себе.— Ты сегодня рано забрал Бена, — заметила жена.— Да. Я подумал, что обход займет много времени, и решил отложить его на вечер.Тора молча кивнула. Крис не знал, что говорить дальше, но тут его выручил Бен:— Можно, мы поедем в «Фиесту», мам?Тора взглянула на мужа поверх очков, но он не понимал, что она хочет сказать. Бен упоминал про семейный ресторанчик с мексиканской кухней, недорогой и с быстрым сервисом; там всегда шумно и людно.— Ребята, мне правда пора в больницу, — вздохнул Крис. — А вы поезжайте.Тора покачала головой.— У нас дома полно еды, куда более здоровой, чем в «Фиесте». Я приготовила салат с курицей.Бен закатил глаза и сморщил нос. Крис чуть не сказал: «Я что-нибудь прихвачу на обратном пути», — но осекся, сообразив, что Бен опять начнет просить ресторанной снеди, а Тору это разозлит.— Помоги мне погрузиться, сынок.Вместе с Беном они подняли и перетащили в пикап две большие сумки с экипировкой. Крис пожал руку Бену, обнял жену и сел в кабину.— Постараюсь вернуться пораньше! — бросил он в открытое окно.Тора сняла солнцезащитные очки. Ее сине-серые глаза мгновенно пробили броню Криса из напускной беспечности. Каждый раз, когда она на него смотрела, в его груди начиналась какая-то странная физическая реакция, смесь мелкой дрожи и сладкого тепла, которая потом спускалась ниже. Теперь в ее взгляде сквозил немой вопрос, но Крис спокойно отвернулся, махнул на прощание рукой, вырулил на дорогу и двинулся на север в сторону города.В зеркальце заднего обзора он увидел, как Тора надела очки и открыла для Бена дверцу «мерседеса». Жаль, он не слышал их разговора. Но одно ему было совершенно ясно: Бен смотрел вслед его машине так, словно предпочел бы уехать с отчимом, а не с матерью.«Разве это нормально? — усмехнулся Крис. — Нормально. А что вообще нормально? Я в жизни не встречал ни одну нормальную семью».

Глава 5Алекс Морс подъехала на своей «тойоте-королле» к стоянке отеля «Дейс инн», остановилась перед номером 125 и выключила мотор. Открыв дверь своей комнаты, она услышала, как кошка ее сестры мяукнула в темноте и бесшумно спрыгнула на ковер. Алекс платила лишние пять долларов в сутки, чтобы держать Мэгги в номере. После похорон она взяла кошку Грейс к себе, поддавшись на уговоры Джеми. Мальчик знал, что отец не любит Мэгги, и боялся, что, как только Алекс вернется в Шарлотту, он утопит ее в ближайшем пруду. Морс не сомневалась: Билл Феннел вполне способен на такой поступок, и со вздохом взвалила на себя этот груз. Странно, но пятнистая и желтоглазая соседка помогла ей скрасить одиночество следующих пяти недель. Сняв наплечную кобуру, Алекс помассировала влажное пятно на том месте, где она вдавилась в ребра, опустилась на колени и почесала Мэгги за ухом. Она наполнила пластиковую миску возле ванной комнаты, и кошка с жадностью набросилась на еду.Морс переехала в этот в номер пять дней назад и постаралась устроить из него нечто похожее на дом. Ноутбук тихо жужжал на письменном столе, на экране мелькали фотографии, какие они с Грейс сделали во время туристической поездки, устроенной на тридцатилетие сестры. Рядом с компьютером пристроилось фото Джеми. Он стоял в баскетбольной форме Джексоновской академии — щуплый десятилетний паренек с копной каштановых волос, веснушками по всему лицу и глубокими глазами, в которых сквозила отчаянная неуверенность.Глядя на снимок, Алекс вспомнила, как тосковал Джеми на следующее утро после смерти матери, когда она объяснила, что ей придется отвезти его назад к отцу. Их бегство из больницы после смерти Грейс было безрассудным шагом, а в глазах закона — настоящим похищением. Если бы Алекс не вернула Биллу сына, он ни на минуту не усомнился бы потребовать ее ареста. Вероятно, сделал бы это в ту же ночь, если бы сумел найти ее. С тех пор Алекс не раз жалела о том, что отдала Джеми, но сознавала, что успешное похищение ребенка требует большого опыта и хорошей подготовки. В последние пять недель Морс уже предприняла кое-какие шаги в данном направлении. Если ее попытки доказать участие Билла в убийстве Грейс закончатся провалом, — а без помощи доктора Шепарда так и будет, — Алекс перейдет к более решительным действиям.На низкой тумбочке рядом со столом лежали стопки документов и бумаг, связанных с болезнью матери. Списки медикаментов и лекарств для химиотерапии; схема их приема; счета, оплачиваемые страховой компанией; счета от частных докторов, которые не входили в договор по страхованию; результаты анализов из университетского медицинского центра и лабораторий других практикующих онкологов; и, само собой, обширная переписка Грейс со специалистами по опухолевым болезням в разных концах света. Грейс поступила с болезнью матери так же, как с любой другой проблемой: она объявила ей войну. И вела ее неуклонно и настойчиво, как генерал Шерман,[100] прокладывавший путь на Юг. Горе тому страховщику, который совершил ошибку, выставляя счет для Маргарет Морс! Возмездие Грейс было быстрым и неотвратимым. Но сейчас вся кампания перешла в руки Алекс, и по сравнению с Грейс она проводила ее плохо.Главная ошибка? Алекс находилась далеко от матери. Вместо того чтобы сидеть у ее кровати, она разбила лагерь в сотне миль к юго-востоку в городе Натчес, штат Миссисипи, оставив больную на руках у платных — и совершенно незнакомых! — сиделок в Джексоне. А что Алекс делала в Натчесе? Тратила сбережения и рисковала карьерой, тщетно пытаясь поймать убийцу Грейс. Сестра наверняка нашла бы, что сказать по этому поводу. Однако именно она просила Алекс спасти Джеми от его отца. И поскольку Билл Феннел автоматически стал опекуном сына, единственный способ вызволить Джеми заключался в том, чтобы доказать вину Билла в смерти его матери.Алекс подошла к широкому ломберному столику, который купила в «Вэл-марте» специально для того, чтобы разместить на нем материалы дела. Столик являлся мозговым центром ее расследования. Внешне все выглядело довольно примитивно: отрывочные записи, результаты слежки, цифровые снимки, мини-кассеты, — но отец всегда говорил Алекс, что нет таких вещей, которые могут заменить пешую прогулку или поездку на машине. Ни один компьютер в мире не поймает убийцу, если ты будешь торчать в офисе. На ломберном столике стояла рамочка с фотографией отца — святого покровителя ее нераскрытых дел. Точнее, даже не фотография, а газетная статья с двумя снимками Джима Морса. На одном он был изображен новичком-патрульным в 1968 году, на другом — усталым, но решительным детективом убойного отдела, который в 1980 году раскрыл крупное убийство в Джексоне.Отец поступил в полицию сразу после армии, вернувшись домой после двух сроков службы во Вьетнаме. Участвовал в боевых действиях, но никогда не говорил на эту тему и не демонстрировал, что армейское прошлое оставило на нем какой-то след. Работая в военной полиции в Сайгоне, Джим Морс несколько раз сталкивался с расследованием убийств. Очевидно, опыт оказался удачным, потому что, оставшись после службы не у дел, Морс подал документы в полицейскую академию в Джексоне. Из него вышел неплохой патрульный, и он стал сержантом раньше других выпускников. В двадцать шесть Морс сдал экзамены на детектива и прославился блестящей следственной работой и способностью говорить начистоту с любым человеком, кем бы он ни был. Если первое качество могло быстро продвинуть его по служебной лестнице, то со вторым все обстояло наоборот. Алекс всю жизнь боролась с той же проблемой, и в основном успешно. Но ее отцу пришлось с горечью смотреть на то, как его обходят юнцы и карьеристы, у которых не было ни его способностей, ни его заслуг.Выйдя на пенсию, Джим организовал детективное агентство вместе со своим партнером, бывшим раввином, — смекалистым южанином Уиллом Килмером. Вольная жизнь в частном агентстве пришлась им по вкусу, и они охотно брались за любые дела, какие подворачивались под руку. Алекс подозревала, что именно яркие впечатления детства, связанные с увлекательной работой отца, заставили ее отказаться от заманчивых предложений после юридической школы и выбрать карьеру агента ФБР. Отец одобрил выбор, а мать… Маргарет отреагировала так же, как на все попытки Алекс уклониться от обычного пути женщины-южанки, — немым упреком.Алекс кольнуло чувство вины, сменившееся приступом горя. Желая чем-нибудь отвлечься, она стала перебирать снимки Криса и Торы Шепард. Среди них было очень мало фотографий, на которых Морс застала супругов вместе. Шепарды производили впечатление обычной зажиточной семьи, где все слишком заняты своими повседневными делами, чтобы тратить время на что-нибудь еще. Крис проводил дни на работе, а Тора чередовала спортивные занятия с развлечениями и досугом. Алекс не знала, как далеко жена Криса зашла в своих развлечениях, но кое-какие подозрения у нее возникли. Она даже припасла небольшую коллекцию записей и фото, решив продемонстрировать ее доктору Шепарду, когда тот оправится от первого шока. Но пока еще рано.Разглядывая снимки Торы, Алекс ощущала легкую неприязнь: после шестимильной пробежки эта женщина выглядела лучше, чем иные после двух часов в салоне красоты. Она вызывала смесь раздражения и зависти. По сравнению с ней Крис внушал куда больше доверия — не смазливый мальчишка, а серьезный и практичный мужчина вроде Генри Фонды.[101] Может, чуть помускулистее Фонды, но с тем же основательным характером. Чем-то он напоминал ей собственного отца — спокойного, посвятившего всю жизнь работе.Среди снимков Торы и Криса попадались изображения Бена, которые она сделала во время тренировок школьной команды по бейсболу. Бен Шепард был всего на год младше Джеми, и в его глазах сквозила та же затаенная тревога. «Видимо, они все такие в этом возрасте, — подумала Алекс. — А может, дети сразу чувствуют, если в семье что-то не так».Мысль о Джеми действовала ей на нервы, и Алекс включила телевизор, стараясь придать комнате уюта. Она пустила обжигающе-горячую воду, намочила маленькое полотенце, легла на кровать и стала растирать лицо. Жаркая волна разлилась по голове и шее, по телу пошло блаженное чувство облегчения. Когда накопленная за день тяжесть немного рассеялась, Алекс снова мысленно вернулась к Крису Шепарду. Их встреча прошла лучше, чем она ожидала. Правда, потом он почти наверняка позвонил в филиал ФБР в Джексоне и сообщил о ее визите.Многие люди могли бы хладнокровно выслушать то, что она сказала доктору Шепарду? В сущности, ее рассказ сводился к одной фразе: «Ваша жена собирается вас убить». Если Шепард действительно обратился в ФБР, очень скоро ей позвонят из Вашингтона. Как и всякий успешный агент, Алекс имела в Бюро не только друзей, но и врагов. Необычным было лишь то, что и те и другие занимали высокие посты. Один из таких недругов едва не уволил Алекс после убийства Джима Броудбента, но в последний момент отставку заменили на перевод в Шарлотту. Если теперь он заподозрит хоть малейшее нарушение устава, самое меньшее, что ей грозит, — срочный вызов в штаб-квартиру и приватная беседа в службе профессиональной ответственности — что-то вроде отдела внутренних расследований в ФБР. Даже беглое знакомство с ее действиями в Шарлотте подтвердит подозрения, и тогда… бесславный конец ее карьеры.Но знакомство с Крисом Шепардом внушало Алекс надежду. Он схватывал все на лету, и это ей понравилось. Умел слушать, что редко встречается среди мужчин вообще и среди врачей мужского пола в частности. Правда, Шепард женился на стерве — к тому же блондинке, — но подобное случалось со многими хорошими парнями. Крис решился на второй брак, когда ему стукнуло тридцать пять: это заставляло задуматься о том, кто была его первая жена. Доктор и его университетская подружка поженились на первом курсе, но уже через два года после выпуска — Крис как раз отрабатывал обязательную практику в сельской глухомани, чтобы расплатиться с долгами за учебу — последовал неожиданный развод. Никаких скандалов и дележа имущества: все, что осталось в судебных записях, — это «непримиримые противоречия». Но вряд ли проблема сводилась к заурядным ссорам. Иначе почему одинокий и симпатичный доктор семь лет избегал семейных уз?«Первая жена надолго отравила ему жизнь, — предположила Алекс. — Много лет он был «подпорченным» товаром. А вскоре запал на свою Снежную королеву. Но она тоже здорово подпорчена, и я сомневаюсь, что доктор Шепард понимает это…»Алекс с неохотой вернулась к более прозаическим проблемам, а именно — к деньгам. Какой-нибудь деликатный экономист мог бы назвать ситуацию обескураживающей, но сама Алекс формулировала ее кратко: на мели. Расследование убийства требует огромных средств, даже если ты сам выполняешь всю грязную работу. Морс регулярно платила двум частным детективным агентствам и оплачивала более мелкие работы по контракту. Большую часть заказов выполняло старое агентство отца, но даже при скидках и поблажках, которые давал ей Уилл Килмер, счета высасывали из нее всю кровь. Главной статьей расходов являлась слежка. Дядюшка Уилл не мог посылать своих сотрудников ей на помощь просто так. Время, потраченное на Алекс, они отнимали у других клиентов; долги росли с устрашающей быстротой, и ее пенсионный фонд таял на глазах. А приходилось еще тратить на бензин, на авиаперелеты между Джексоном и Шарлоттой, на частных сиделок для матери… список можно продолжать бесконечно.Квартира в Шарлотте стояла на первом месте. Алекс лет пять снимала часть дома в Вашингтоне. Если бы она приобрела ее в собственность, то хоть завтра могла бы перепродать втридорога. Опытному агенту ничего не стоило провернуть сделку, но Морс не решалась оставить прежнее жилье, опасаясь, что начальство воспримет это как отказ от попыток вернуться в центральный офис. Но теперь ей приходилось дополнительно платить за квартиру в Шарлотте, где она ночевала в лучшем случае раз в неделю. Алекс внесла предварительную плату за следующий месяц, чтобы создать иллюзию своего пребывания на месте ссылки, но ее средства были на исходе. А если она откажется от аренды, начальство быстро об этом узнает. И как бы Алекс ни пыталась оправдаться, вряд ли это устроит службу профессиональной ответственности.— Проклятие, — буркнула она, швырнув на кровать остывшее полотенце.Тряпка угодила в Мэгги, незаметно свернувшуюся возле нее на простыне. От неожиданности кошка взвилась в воздух.— Я бы тоже испугалась, — успокоила ее Алекс и, встав с кровати, направилась к компьютеру.Она вошла на сервер «Эм-си-эн» и просмотрела свой контактный лист, чтобы проверить, есть ли сейчас в Сети Джеми, но «иконка» рядом с его «ником» — «Айронмэн кью-би» — была не зеленой, а красной. Неудивительно. Их вечерние беседы по веб-камере обычно начинались позже, когда Билл ложился спать. Джеми в свои десять лет отлично разбирался в компьютерах. И поскольку Билл не скупился на карманные деньги (плата за нечистую совесть, думала Морс), Джеми купил себе веб-камеру и установил видеосвязь через сервер «Эм-си-эн», к которому он и Алекс могли подключаться в любой момент. Тайное общение с десятилетним мальчиком, вероятно, выглядело сомнительно с этической точки зрения, но Морс считала, что это мелочь по сравнению с преднамеренным убийством. К тому же Грейс поручила ей заботиться о сыне, поэтому она имела право поддерживать с ним связь любым способом.Оставив подключенным Интернет, Алекс встала из-за стола, вынула из сумочки мобильник и набрала домашний телефон матери. Ей ответила сиделка.— Это Алекс. Она проснулась?— Нет, спит. Ей снова поставили капельницу с морфием.О Господи!— Как она себя чувствует, не считая боли?— Пока без изменений. В смысле физически. А эмоционально…Сиделка замолчала.— Ну что?— По-моему, ей хуже.Еще бы. Она умирает. И умирает в одиночестве.— Скажите ей, что я перезвоню, — пробормотала Алекс.— Она все спрашивает, когда вы вернетесь в Миссисипи.«Я уже в Миссисипи». Алекс закрыла глаза под гнетом нестерпимой лжи.— Я постараюсь, но в Шарлотте у меня много дел. Доктор приходит регулярно?— Да, мэм.— Позвоните, если возникнут какие-нибудь изменения.— Хорошо, я вам сообщу.— Спасибо. До свидания.Алекс сунула «глок» за пояс, одернула рубашку, взяла на руки Мэгги и вышла на автостоянку. В бассейне напротив ее номера не было ни души. Морс не отказалась бы поплавать, но она не захватила купальник и забыла купить его в «Вэл-марте». Здание приемной «Дейс инн», смахивавшее на особняк, было выстроено в том старинном южном стиле, которым в Натчес заманивали туристов. Дальше за одноэтажными домиками мотеля среди дубовых насаждений раскинулся большой теннисный корт. Алекс почесала Мэгги за ухом и направилась туда.Сначала она хотела поселиться в гостинице «Эола» в южной части города, где обычно останавливалась в детстве, но цены там кусались. Номер в «Дейс инн» стоил пятьдесят девять долларов в сутки, включая надбавку за Мэгги. Автомобильная стоянка выходила прямо на Шестьдесят первое шоссе. Повернув налево, можно двинуть в Новый Орлеан; направо — в Чикаго… «Что-то я размякла, — вздохнула Алекс. — Ну-ка возьми себя в руки, черт тебя дери».Она шагнула на мягкую траву старого теннисного корта и втянула в себя воздух. Пахло крепкой смесью зелени и благовоний: сырым лесом, прелым сосняком, цветущей азалией, экзотической кудзу, душистым османтусом. Откуда-то повеяло водой — настоящей проточной водой, а не стерильным бассейном за спиной. Наверное, по соседству из земли пробивался ручеек и прокладывал себе дорогу к западу, где всего в миле отсюда протекала большая река.Алекс трижды бывала в Натчесе, но этого хватило, чтобы понять: он отличался от любого другого места на свете. Большинство американцев считали штат Миссисипи чем-то уникальным, однако Натчес был уникален даже в Миссисипи. На взгляд Алекс, этот городок слишком задирал нос, но у него имелись на то веские причины, по крайней мере в прошлом. Старейшее поселение на Миссисипи, Натчес фантастически разбогател еще до того, как расчистили речную дельту. Им по очереди правили англичане, французы и испанцы, и он последовательно впитывал в себя стиль, манеры и культуру разных государств, пока наконец не зазнался окончательно. В других частях штата на Натчес смотрели косо, но его богатые руководители, сколотившие состояние на хлопке, настолько мало заботились о мнении своих соседей, что во время Гражданской войны перешли на сторону янки и сдали город без единого выстрела. Алекс помнила, как в детстве кто-то из ее близких кривил губы при одном упоминании о Натчесе. Однако эта бескровная сдача оказала большую услугу городу, сохранив его нетронутым среди ужасов войны, подобно Чарлстону или Саванне. С тех пор Натчес остался замкнутым в себе мирком, наглухо изолированным от истории и как бы неподвластным общим переменам.Когда плодородные почвы в дельте истощились, хлопковые плантации переместились на север, но городок остался жить. Через несколько десятилетий в него стали стекаться паломники со всего мира, желая вдохнуть неповторимый аромат старого Юга и насладиться упадочно-прекрасной атмосферой исторической жемчужины, чудесным образом выпавшей из потока времени (хотя на самом деле ее старательно пестовали множество местных энтузиастов). Даже твердолобые селяне-баптисты с угрюмым восхищением смотрели на речной рай, где ночные бары работали до утра, а чернокожие владели борделями, известными чуть ли не в самом Париже. Позднее под старыми хлопковыми полями обнаружили нефть, и город опять забурлил, празднуя возвращение процветания и жизни. В ранней юности Алекс попала в Натчес на парад конфедератов, и ее словно засосало живым вихрем, наэлектризованным новыми деньгами, старыми традициями и подспудно тлеющей расовой враждой. Но уже в следующий визит — вдвоем с подружкой по колледжу — город показался ей бледным подобием самого себя, точно выцвел, став маленьким и тусклым.В последние дни, наблюдая по утрам за пробежками Торы Шепард, Алекс от скуки листала местную газету — «Натчес икзэминер». Судя по тому, что там печаталось, город все еще боролся с демонами прошлого. Бывшая столица плантаторского Юга, поделенная на черную и белую половины, никак не находила себе места в современном обществе. Алекс спрашивала себя, что могло вернуть Криса Шепарда, блестяще окончившего институт, обратно в родное захолустье. Очевидно, в этом городке таилось особое очарование, которое умели оценить лишь его уроженцы.Она вернулась к бассейну и поставила Мэгги на землю. Пока кошка грациозно балансировала на бордюре и трогала лапой воду, Алекс вспомнила Шепарда в его белом докторском халате. После нескольких недель упорного расследования, ее судьба — и судьба Джеми — находилась в руках Криса. Алекс решила дать ему немного времени поразмыслить над сегодняшним визитом. В следующий раз она подбросит ему побольше фактов — достаточно, чтобы он проглотил наживку. В том, что первая порция зацепила его, Алекс не сомневалась. Да и как иначе? Она подсунула Крису настоящий триллер: Альфред Хичкок отдыхает. Проблема в том, что игра велась всерьез. На карте стояла жизнь Криса Шепарда. А игру вела его жена. В конце концов, ответ доктора будет зависеть от вещей, которых Алекс не могла предугадать, не то что изменить: каких-то тонких нюансов в отношениях мужа и жены, тайных побуждений и мотивов, наглухо скрытых от посторонних глаз. Но ситуация подсказывала Алекс, что доктор согласится помочь ей.Морс уже пять дней следила за женой Шепарда и пришла к выводу, что Тора ведет двойную жизнь. Вероятно, в какой-то степени Крис об этом догадывался. Наблюдая за работой отца, Алекс накрепко усвоила одно правило: человек видит лишь то, что хочет видеть, и только тогда, когда готов это увидеть. Правда бывает слишком болезненной для многих глаз, особенно если речь заходит о любви. Здесь торжествуют страх, надежда, но главное — самообман. Отец изо всех сил старался вбить в голову дочери простую истину, но это было бесполезно, пока Алекс не познала ее на личном опыте.«Доверяй только своей крови».Алекс взяла Мэгги и зашагала обратно в номер. В нескольких милях к югу доктор Шепард, наверное, без сна лежал в постели и спрашивал себя, знает ли он женщину, которая спит рядом с ним. Морс сожалела, что перевернула его жизнь, но ей не в чем было себя винить. Оставшись в неведении, Шепард скорее всего не протянул бы и месяца. Взявшись за ручку двери, Алекс вдруг поняла, что приняла решение насчет квартиры в Шарлотте.— Сайонара,[102] — тихо произнесла она.Морс закрыла за собой дверь и села к компьютеру. Джеми пока еще не вышел на связь. Часы показывали одиннадцать двадцать пять. Грудь и горло Алекс начали сжиматься, будто она надышалась ядовитым газом. Ей отчаянно хотелось спать, но она намеревалась дождаться Джеми. Алекс протерла глаза, достала из холодильника баночку с тонизирующим напитком, откинулась на стул и залпом опрокинула полбанки. Еще не закончив пить, почувствовала, как кофеин бодрящей струей впитывается в кровь.— Ну давай, малыш, — прошептала она. — Поговори с тетей Алекс.«Иконка» Джеми оставалась красной.

Глава 6Крис — плохой лжец. Это качество он унаследовал от отца. Бадди Шепард не умел зарабатывать деньги, зато пользовался уважением везде, куда его забрасывала судьба. Крис старался следовать по его стопам, хотя сознавал, что это не так-то просто в обществе, где правят человеческие страсти.Шагая по темной дорожке между своим домом и перестроенным амбаром, доктор Шепард сомневался даже в том, что может отличить правду от лжи. Он шел, опустив голову и не обращая внимания на свои владения, которые еще недавно являлись его гордостью. После переезда в Натчес Крис потратил львиную долю сбережений на просторный дом с двадцатью акрами земли — бывшую плантацию Элджина, разбитую в южных окрестностях еще с времен Гражданской войны. Несмотря на обособленность, местечко находилось в пяти минутах езды от школы Бена и совсем недалеко от обеих городских больниц. Крис не представлял варианта лучше, но Тора давно лелеяла мечту переехать в Авалон — ультрасовременный пригород, быстро разраставшийся еще дальше к югу. Ред Симмонс всегда возражал против этой идеи, однако Крис после долгих споров уступил, признав, что на новом месте у Бена появится больше друзей.Дом в Авалоне — Шепард иронически называл его «особняком» — был закончен примерно на три четверти. Тора лично следила за строительством, но Крис предпочитал появляться там как можно реже. Его детство прошло в мелких городках (отец работал в «Международной бумаге», и семья переезжала каждые два года), и он считал, что патриархальный быт сыграл решающую роль в формировании его характера. Разумеется, Бену тоже не помешает такая обстановка; поэтому Шепард решил, что ни в коем случае не продаст старый дом даже после переезда в Авалон.Из темноты выплыл большой амбар. Его неказистый внешний вид не давал представления о том, что находится внутри. Шепард лично переделал строение, превратив в домашнюю киностудию: результат старого увлечения, которое Тора небрежно называла «хобби», хотя сам Крис относился к нему серьезнее. Он закрыл за собой дверь и вошел в главную монтажную — уютное убежище, отделанное стеклом и кленовыми панелями, идеально чистое, с постоянной температурой в шестьдесят пять градусов по Фаренгейту: именно столько требовалось для хранения видеокамер, компьютеров и прочей аппаратуры. Стоило Крису переступить порог студии, как у него улучшалось настроение. Когда он включал свой «Эппл джи-5», оно повышалось еще больше. В этой комнате вся дневная суета оставалась позади. Здесь он полностью контролировал то, что делал. А в глубине души Крис считал, что совершает нечто великое.Крис увлекся кино еще в колледже, когда снял несколько документальных короткометражек, две из которых получили национальные призы. В медицинском институте сделал фильм под названием «Один день из жизни стажера». Этот цифровой фильм, снятый скрытой камерой, едва не стоил ему медицинской карьеры. Но после того как какой-то студент отослал его в национальную новостную сеть, в правительстве подняли вопрос об ограничении рабочей смены для стажеров. Правда, позднее, когда Крис всерьез принялся за работу, у него почти не осталось времени для съемок. Занятие медициной сулит много разных выгод, но свободное время не в их числе.В прошлом году, поработав с доктором Томом Кейджем, одним из старейших практикующих врачей в Натчесе, Крис обнаружил, что может сочетать приятное с полезным. Наслушавшись рассказов нового коллеги, он решил снять кино об упадке «семейной медицины». Миссисипи, почти во всем отстававший от других штатов лет на десять, идеально подходил для этой цели.Том Кейдж был одним из врачей, которые могли битый час слушать пациента, если тому хотелось выговориться. В семьдесят четыре года он страдал от множества хронических болезней и, по собственным словам, нередко нуждался в медицинской помощи больше своих больных. Однако Том легко выдерживал полную рабочую неделю, а в свободные часы читал научные журналы для поддержания квалификации. Во время осмотров доктору часто приходилось прикасаться к пациентам, и он всегда внимательно следил за тем, что при этом чувствует. Но самое главное — Кейдж подробно расспрашивал больных не только о прямых симптомах их заболеваний, но о мелочах, которые могли так или иначе сказаться на их здоровье. Назначая лечение, заботился, чтобы пациент сэкономил деньги (хотя сам был небогат), и никогда не пытался поскорее спровадить посетителя, потому что в коридоре ждет большая очередь. Том Кейдж сидел в кабинете до последнего больного и лишь тогда считал свой день законченным.Для Криса, начинавшего карьеру в крупной городской клинике, подобный подход к работе явился настоящим откровением. Молодые медики думали прежде всего о высоких гонорарах, коротком рабочем дне и бравой гвардии помощников, отвечавших бы на звонки больных. Прежние партнеры Криса практиковали «перестраховочную медицину», назначая все мыслимые процедуры и анализы, имевшие хотя бы отдаленное отношение к симптомам пациента, зато сводили к минимуму время на личную беседу, превращая ежедневные приемы в конвейер по зарабатыванию денег. Тома Кейджа их методы приводили в ужас. Ставить на первое место удобство и выгоду врача, а не больного для него было то же самое, что тянуть телегу впереди лошади. Доктор считал свою профессию призванием и служением, но не любил произносить высокие слова вслух. Крис решил, что все это вполне заслуживает того, чтобы быть запечатленным для потомства.В глубине души он разделял многие взгляды Тома на современную медицину. Попытка отстоять свое мнение стоила ему первой жены, и это надолго отбило у него охоту к браку. Когда в его жизнь вошла Тора Райнер, Крис почувствовал в себе силы вновь отважиться на этот шаг. Вот почему его так глубоко задели слова Алекс Морс. Крис понимал, что промахнулся с первой женой, и ему была невыносима мысль, что он повторил свою ошибку. Крис тешил себя надеждой, что подспудно накапливавшееся раздражение последних лет — лишь побочное следствие супружеских отношений. В конце концов, даже взрослые со временем меняются, и в первые годы совместной жизни им поневоле приходится притираться друг к другу. То, что Тора стала тратить больше денег и смело одеваться, — сущие пустяки: на них не следует обращать внимания.Крис достал из холодильника ледяную водку, налил в бокал и залпом выпил. Сел за компьютер, открыл программу видеомонтажа и стал просматривать сцены, снятые на прошлой неделе. Он напрямую скачивал изображение с видеокамеры на жесткий диск и благодаря этому обходился без утомительного копирования содержимого пленки на компьютер. На экране замелькало интервью с Томом Кейджем и его чернокожей пациенткой, которую он лечил с 1963 года. В кадр постоянно попадала ее праправнучка, игравшая на полу. Том давно не занимался лечением детей, но пациентка отказалась вести свое чадо к кому-либо другому. Крис с радостью воспользовался своими знаниями в педиатрии и помог диагностировать сильную простуду (Том боялся, что это менингит).Он с волнением выслушал рассказ женщины, как доктор Кейдж добирался к ней домой в снежную бурю. До этого утра — то есть до визита Алекс Морс — Крис считал, что ему в жизни выпал счастливый билет. Видимо, с самого детства ему не было так хорошо. Его отец был прекрасным человеком, но редко задумывался о серьезных проблемах. В Томе Кейдже Крис нашел наставника, обладавшего глубокими познаниями, но делился ими он так просто и естественно, что вполне мог сойти за мастера дзен. Неожиданный вопрос, легкий кивок за спиной пациента — ненавязчивым способом Том превратил Шепарда не просто в опытного врача, а в настоящего целителя.«Но человек не может жить одной работой, — размышлял Крис, ощущая, как водка проходит сквозь его гематоэнцефалический барьер. — Даже если это самая любимая работа. Ему всегда нужен кто-нибудь другой. Тот, кто сможет глубоко затронуть его чувства, смягчить бремя жизни, принять те щедрые дары, которые изливаются из его души, но самое главное — находиться рядом, разделяя радости и невзгоды повседневного существования».Последние два года Крис верил, что Тора и была тем самым «другим». Вместе с Беном она как бы заключила его жизнь в волшебный круг. До брака с Торой Шепард не представлял, что может выйти из его «приемного отцовства». Но буквально за год под бережной опекой Криса Бен превратился в цветущего подростка, поражавшего своим развитием учителей. И не только в науках, но и в спорте. Крис сам удивлялся, какой гордостью его наполняют успехи пасынка. В воспитании Бена он видел священный долг, более того — привилегию. Трудно вообразить, что бы с ним творилось, если бы он растил родного сына. Его жизнь была такой полной, что ему казалось чуть ли не кощунством просить у нее что-нибудь еще. Каждую неделю Крис видел, как люди умирают, так и не получив даже крупицы сокровищ, которые были у него, — то ли потому, что не сумели их найти, или безрассудно их растратили. И все-таки… в последнее время что-то изменилось. Сегодня днем в рай Криса проскользнул змий сомнения, и он впервые задумался о том, что его богатства могут рассеяться как дым.— Проклятие, — пробормотал он. — Черт бы ее побрал!— Я тебе помешала? — послышался встревоженный голос.Крис оглянулся и увидел за спиной Тору в полупрозрачной голубой сорочке и мокрых шлепанцах с налипшими стебельками травы. Он так погрузился в свои размышления и просмотр записи, что не заметил, как она вошла в студию.— Ты поздно вернулся из больницы, — неуверенно добавила жена.— Да.— Было много пациентов?— Обычная рутина. Правда, попался один сложный случай. Дон Аллен решил проконсультироваться с Томом, а тот спросил моего мнения.У Торы удивленно округлились глаза.— Не могу поверить, что Дон Аллен с кем-то консультировался.— Он бы этого не сделал, если бы не семья больного. Видела бы ты, какое у него было лицо. Но если бы мы ошиблись с диагнозом, парень мог бы умереть.— А почему вы не отправили его в Джексон?— Дон уже переговорил со специалистами в центральной клинике. Они просмотрели результаты анализов, но так ничего и не определили. А у Тома сорок лет практики, вот семья и решила обратиться к нему. Но Том тоже в тупике. Трудный случай.— Значит, вся надежда на тебя, — улыбнулась Тора. — Не сомневаюсь, ты оказался на высоте. Как обычно.— Пока не известно.Тора подошла ближе, наклонилась и поцеловала Криса в лоб.— Повернись, — тихо попросила она, — лицом к монитору.Просьба показалась ему странной, но, помедлив, он отвернулся и посмотрел на экран.Тора начала разминать ему плечи. Для маленькой женщины у нее были сильные руки, и скоро Крис почувствовал, как мышцы шеи расслабились и к голове хлынула кровь. Эффект от массажа был таким сильным, что у него слегка закружилась голова.— Как себя чувствуешь?— Гораздо лучше.Руки Торы скользнули выше, стали массировать основание затылка, потом ушные раковины, мерно растирая их мощными движениями пальцев. Уже через пару минут Крису захотелось соскользнуть с кресла и растечься по полу. Тора убрала одну руку, но другая проникла под его рубашку и с неожиданной силой принялась работать над грудными мышцами.— Знаешь, о чем я думаю? — спросила она.— О чем?— Мы уже давно не старались делать детей.Этого он ожидал меньше всего.— Ты права.— Ну, тогда…Тора медленно развернула к себе кресло, и Крис увидел ее голую грудь. Обычно она была мраморно-белой — сказывалась северная кровь, — но в последнее время жена стала много бывать в солярии, и кожа приобрела необычный золотистый оттенок.— Поцелуй их, — прошептала она.Он повиновался.В горле Торы что-то негромко заурчало, как у кошки, и она откинулась назад. Крис начал медленно, но крепко целовать ее соски, чувствуя, как ее рука рассеянно скользит по его затылку. Это был безошибочный способ возбудить жену, и скоро он услышал, как ее дыхание стало прерывистым. Она опустилась на колени и проверила, готов ли он. Обнаружив, что все в порядке, расстегнула ремень Криса, затем пояс и попыталась стянуть брюки. Он приподнялся, чтобы ей помочь, и опять опустился в кресло.Тора немедленно сбросила сорочку и села на Криса сверху, обхватив сильными ногами его бедра. Он застонал, почти ошеломленный этим внезапным натиском. Но сегодня Тора снова стала той женщиной, в которую он влюбился два года назад, и от чудесного перевоплощения его мгновенно захлестнула страсть. Она продолжала энергично двигаться, глядя Крису прямо в глаза, но в последний момент вдруг опустила ноги на пол и отодвинулась.— Почему? — воскликнул он.— Это не сама лучшая позиция для того, чтобы заводить детей, — ответила она с дразнящей и насмешливой улыбкой.— А-а…Взяв его за пенис, Тора перешла на кожаный диван, легла на спину и жестом пригласила присоединиться. Крис помедлил, запечатлев ее образ в своей памяти, и лег сверху. Слушая, как Тора шепчет ему на ухо непристойности, он неожиданно вспомнил Алекс Морс. Сейчас их беседа выглядела абсолютно нереальной. Разве такое бывает на самом деле? Чтобы кто-то проник в кабинет под видом пациентки и обвинил его жену в убийстве? Еще до того, как это произошло? Нет, это безумие…— Быстрее, — пробормотала Тора. — Да, сейчас, сейчас, сейчас…Крис вошел глубже и не отпускал ее, пока Тора не забилась в судорогах наслаждения. Когда она вскрикнула, вцепившись ногтями в его плечи, он с головой кинулся в оргазм, и белая вспышка погасила все сомнения.Позднее, когда они медленно приходили в себя, Тора перегнулась через Криса, поцеловала в бедро и опять откинулась назад, блестя потом в прохладной струе кондиционера. Крис скатился на бок и лег рядом с ней на холодный диван.— Можешь идти, если хочешь, — предложила она. — Я полежу минутку. Пока все не вернется на свои места.Он рассмеялся:— Мне и здесь неплохо.— Приятно слышать.Они лежали молча, затем Тора спросила:— У тебя все в порядке, Крис?— Почему ты спрашиваешь?— У тебя целый день какой-то отчужденный вид. Что-нибудь случилось на работе?— Нет, все нормально.— Тебя беспокоит новый дом?— Я о нем даже не думал.Жена разочарованно сдвинула брови.— Плохо.Крис выдавил улыбку.— Нет, дом отличный. Просто понадобится время, чтобы деревенский парень превратился в городского.— Если это вообще возможно.— Скоро узнаем.Тора отбросила со лба влажные волосы.— Черт, совсем забыла. Хотела спросить тебя кое о чем.— О чем?— Лора Каннинг на этой неделе собирается в «Эллювиан». Она попросила меня поехать с ней.— В «Эллювиан»?— Ну да. Это отель в Гринвуде, в верхней части Дельты. Помнишь, его еще перестроили парни из «Викинг рэйндж»? Говорят, выглядит потрясающе. Ты ведь практиковал в Дельте, верно?Крис рассмеялся.— Боюсь, моим пациентам подобные отели не по карману.— Я слышала, там сейчас чудесный бьюти-спа.[103] Люди приезжают в него даже из Нью-Йорка. Ты, наверное, знаешь, что у Моргана Фримана в Дельте свой блюзовый клуб? Так вот, он теперь останавливается в «Эллювиан».Крис кивнул. Ему нравился Морган Фриман, но он не любил, когда спа-центры выбирали лишь потому, что там появлялись голливудские актеры. Если честно, Крис никогда не заглядывал в спа. С него вполне хватало тех двадцати акров земли, которые он обрабатывал вокруг своего дома.— Если не хочешь, я не поеду, — с невинным видом добавила Тора. — Просто у Бена сейчас последняя неделя в школе, и вы все равно будете весь день сидеть за его уроками. А у меня терпения не хватит.Да, железный аргумент.— Когда вы отправляетесь?— Через пару дней. Поживем там денька два-три. А потом домой. Посидим в глине, выпьем шампанского, послушаем блюз — и обратно.Крис изобразил улыбку, но на сей раз она далась ему труднее. Нет, конечно, почему бы Торе не развлечься? Но в ушах у него звучал голос Алекс Морс: «Ваша жена никуда не собиралась в ближайшее время?»— Крис? — На лице Торы застыл вопрос. — Скажи правду. Ты хочешь, чтобы я осталась дома?Он вспомнил выражение ее лица, когда она занималась с ним любовью, мед чистейшего блаженства в ее глазах. А теперь лежит на холодном диване с его спермой в лоне, потому что так ей легче забеременеть. О чем он беспокоится?— Похоже, я очень устал, — пробормотал он. — Сначала работа, затем обходы, работа над проектом…— И бейсбольные тренировки, — вставила Тора. — Девяносто минут на жаре с ватагой диких индейцев.— Короче, съезди в Дельту и немного освежись, — добавил он, хотя слова «Дельта» и «освежиться» никак не соединялись в его сознании. — А за нас с Беном не волнуйся.Тора наградила его эльфийской улыбкой и поцеловала.— Лежи тихо.Крис увидел, как она спрыгнула с дивана и исчезла за дверью студии. Через минуту жена вернулась, держа руки за спиной.— Ты что делаешь? — спросил он с внезапной тревогой.— У меня для тебя сюрприз. Точнее, два.Он сел на диване.— Зачем? Мне не нужны сюрпризы.Она рассмеялась и подошла ближе.— Уверен?— Да.Тора вынула из-за спины правую руку. В ней лежало шоколадное печенье. Крис почувствовал во рту слюну — и вспомнил предупреждение Алекс Морс. Он еще не сообразил, что делать с печеньем, когда Тора протянула ему картонный тубус, в каком обычно носила чертежи «особняка». Крис заставил себя улыбнуться, хотя ему совсем не хотелось обсуждать новый дом в Авалоне.— Зря хмуришься, — заметила Тора, положив печенье на диван и спокойно пристроившись на коленях Криса. — Смотри, что я тебе покажу.Она сняла с тубуса резинку, вытащила рулон бумаги и развернула на своих широких бедрах. Крис увидел, что позади главного здания площадью семьсот квадратных футов появилась какая-то новая пристройка. Крупное сооружение.— Что это? — спросил он, мысленно застонав. — Тренажерный зал?Тора рассмеялась.— Нет, твоя новая студия.Его лицо вспыхнуло.— Что?Она улыбнулась и поцеловала Криса в щеку.— Мой подарок на новоселье. Я попросила нашего архитектора проконсультироваться с экспертами в Нью-Йорке. Перед тобой — самая навороченная и продвинутая видеостудия. Тебе осталось лишь выбрать аппаратуру.— Тора… ты меня разыгрываешь.Ее улыбка стала шире.— Нет, я серьезно. Строители уже заложили фундамент и протянули оптико-волоконный кабель. Про цену лучше не спрашивай.Черт, для одного дня все это уже слишком. Крису хотелось встать и походить по комнате, но жена прижала его к дивану. Внезапно Тора отбросила чертежи в сторону и крепко обняла мужа.— Я не позволю тебе убегать каждый раз, когда ты хочешь заняться своим фильмом. Теперь ты от меня никуда не денешься. Ясно?«Нет», — хотелось ответить Крису. Ему казалось, что он наглотался каких-то галлюциногенов. Однако если бы не визит Алекс Морс, Крис счел бы происходящее просто приятным сюрпризом.— Наконец-то я тебя удивила! — торжествующе воскликнула Тора. — Мне это удалось, правда?Он растерянно кивнул. Она взяла с тарелки печенье и прижала к его губам.— Съешь. Тебе надо подкрепиться.— Нет, спасибо.Тора была разочарована.— Я сама их приготовила.— Прости. Лучше попозже.Она пожала плечами и положила печенье в рот.— Ты проиграл, — объявила Тора, зажмурившись от удовольствия. — М-м-м… это почти также хорошо, как секс.Крис смотрел, как Тора с наслаждением жует лакомство. «Алекс Морс спятила», — подумал он.Тора взглянула ему в лицо, взяла его руку и прижала к своей груди.— Ты готов ко второму раунду? Это увеличит шансы примерно на двести миллионов.Крис чувствовал себя астронавтом, который оторвался от корабля и медленно уплывает в пустоту. «Разве я смогу так жить? Всего бояться в собственном доме?»Он закрыл глаза и с отчаянием и страстью впился в губы Торы.

Глава 7Красная «иконка» превратилась в зеленую, и в груди Алекс что-то екнуло. Джеми снова вышел на связь. Она ждала его уже три часа, постоянно поглядывая на панельку «Эм-си-эн».На экране всплыло новое окошко, похожее на маленький телевизор, но изображения в нем не было. Потом в рамке появился Джеми, сидевший за столом в доме Билла Феннела. В первые минуты связи эффект присутствия был поразителен. Казалось, ты сам сидишь в комнате человека, с которым разговариваешь. Можешь видеть выражение его лица, движение глаз. Сегодня Джеми был в тенниске «Атланта брейвз» и желтой бейсболке школьной команды «Юность Юга». Он смотрел не на нее, а на свой экран, чтобы видеть изображение Алекс на мониторе. Она знала, что точно так же он видит и ее — смотрящей не в камеру, а на его лицо в компьютере.— Привет, тетя Алекс, — произнес Джеми. — Извини, я сегодня опоздал.Алекс радостно улыбнулась — впервые за день.— Ничего страшного. Ты же знаешь, я тебя всегда дождусь. Как прошел день?Мальчик улыбнулся:— Играл в бейсбол.— Ну и как?— Они нас разгромили.— Сочувствую. А твои успехи?— Я сделал дубль.Алекс ахнула и зааплодировала:— Молодец!Улыбка Джеми погасла.— Но затем два раза промазал мимо зоны.— Ерунда. Такое случается и с профи.— Дважды за игру?— Конечно. Однажды я видела, как Хэнк Аарон три раза промазал мимо зоны.Ложь, но что поделаешь? Из всех игроков в бейсбол Алекс знала только Хэнка Аарона, да и то благодаря своему отцу.— А кто такой Хэнк Аарон? — спросил Джеми.— Он сделал больше хоумранов,[104] чем Бэби Рут.— Хм… Я считал, это был Барри Бондс.Алекс пожала плечами:— Не важно. Ты заработал дубль, вот что главное. Произошло еще что-нибудь интересное?Джеми вздохнул с видом пятидесятилетнего мужчины.— Не знаю.— Ладно, выкладывай. Что случилось?— По-моему, она опять сюда пришла.— Кто, Мисси?Мисси Хэммонд была любовницей Билла.Мальчик кивнул. Алекс охватил гнев. Во рту появился металлический привкус.— Почему ты так решил? Ты ее видел?— Нет. — Джеми оглянулся на дверь своей комнаты. — Папа думает, что я сплю. Он заходил проверить, и я выключил свет. А через несколько минут внизу открылась дверь. Я решил, что он уходит, и вышел посмотреть. Ничего не разглядел, но услышал смех. Я знаю, как она смеется.— Прости, Джеми. Давай поговорим о чем-нибудь другом.Мальчик опустил голову.— Легко сказать. Почему ты не заберешь меня отсюда? Папа хочет быть с ней, а не со мной. Он заметил, что я вовсе не хочу спать.— Я не могу забрать тебя просто так. Мы уже это обсуждали. Но ты нужен своему отцу, Джеми. — Алекс не была уверена, так ли это на самом деле. — Он желает быть и с тобой, и с ней.— После игры папа говорил лишь о моих промахах. И обо всем, что я делал неправильно. Ни слова про дубль.Алекс изобразила понимающую улыбку.— Да, мне это знакомо. Твой дедушка поступал так же, когда я играла в софтбол.Мальчик удивился:— Правда?— Конечно. Он всегда указывал на мои ошибки.Тоже ложь, по крайней мере наполовину. Джим Морс часто высказывал конструктивную критику, но умел правильно подать ее. И с десятилетнего возраста Алекс не слышала от него почти ничего, кроме похвал.— Папа просто хочет, чтобы ты играл лучше, — добавила она.— Наверное. Но мне все равно не нравится. — Джеми наклонился и положил на стол большую книгу. — Собирался выучить уроки раньше, но не получилось. Можно я займусь этим сейчас?— Разумеется.— Ты побудешь здесь, пока я делаю задания?Алекс с улыбкой кивнула:— Обязательно.Джеми тоже улыбнулся. Они не раз проделывали это с тех пор, как умерла Грейс. Пока Джеми читал новый материал, Алекс сидела и смотрела на него, вспоминая о прошлом. Сейчас ее мысли устремились к Джиму Морсу. Отец любил внука больше всего на свете, включая собственных дочерей. Когда Алекс и Грейс были маленькими, он занимался бизнесом и не мог уделять им много времени, видясь с ними мимоходом. Зато для Джеми времени у него было предостаточно. Джим научил его охотиться и ловить рыбу, кататься на водных лыжах, запускать змея и играть в бейсбол — причем по-настоящему. Уже в восемь Джеми Феннел легко подавал крученый мяч. Джим целыми днями возился с внуком, несмотря на то что плохо ладил с его отцом. Но он умел находить компромиссы, когда это требовалось для свиданий с Джеми, и Алекс считала, что в этом лучше всего проявлялась мудрость ее отца.Если бы отец был жив и узнал про обвинения Грейс, дальше события развивались бы иначе. В тот же вечер Билла Феннела затащили бы в пустую комнату, прижали к стене и вытряхнули из него черную душонку. А если бы и этого оказалось недостаточно, Джим Морс, Уилл Килмер и пара бывших копов устроили бы ему небольшую прогулку по реке. Они выбили бы из Билла все, что ему известно о смерти Грейс. И Джеми не жил бы теперь в безобразном особняке на берегу водохранилища Росса Барнетта. Даже если бы суд не вызволил Джеми, Джим отвез бы его в какое-нибудь укромное местечко, где его воспитывали бы любящие люди. И Алекс отправилась бы вместе с ними. Без малейших колебаний.Ничего подобного, конечно, не случилось. Джим Морс мертв, как и его дочь. После смерти отца Алекс читала показания свидетелей, но они не сходились. С ее провалом в банке, когда погиб Броудбент, все произошло наоборот: тогда все видели абсолютно одно и то же. Но с отцом вышла странная история. Джим Морс — ему тогда было шестьдесят — отправился в пятницу вечером в химчистку. Обычно он забирал заказ через окошко для водителей, но на сей раз решил войти внутрь. За прилавком стояли две молодые служащие. Посреди комнаты ждал чернокожий парень в «тройке», но он не был посетителем. Настоящие посетители лежали под прилавком вместе с полиэтиленовым пакетом, набитым дневной выручкой.Входя в химчистку, отец ничего об этом не знал, однако Алекс не сомневалась: через несколько секунд он сообразил, что происходит. Старый или молодой, Джим Морс чуял ограбление за милю. Напуганные девушки не могли выдавить ни слова, когда он приблизился к ним и заговорил о погоде: какая теплая выдалась осень, как в Миссисипи совсем не стало снега, хотя раньше он шел хотя бы раз в году. Одна девушка видела, что Джим, не опуская головы, бросил взгляд под прилавок. Другая заметила, как он снял с вешалки платье своей жены и направился к двери. Поравнявшись с «посетителем», Джим выбросил руку и уложил его ударом в горло. Работница поразилась — «седой старикан» легко свалил мускулистого парня в расцвете сил. Но те, кто знал Морса, не удивились. После ухода из полиции Джим часто носил со собой оружие, но в тот день его с ним не было, ведь он отлучился из дома на минуту. Джим наклонился к упавшему преступнику, когда окно в химчистке разлетелось вдребезги. Одна девушка закричала и сразу замолчала — пуля пробила ей левую щеку. Вторая нырнула под прилавок. Дальше мало что известно.Судмедэксперт считал, что выстрел, убивший Джима, был сделан из-под прилавка, а не из отъезжавшей за окном машины. Но это уже не имело значения. Всю жизнь Джим Морс боролся с опасными преступниками, а под конец ему не повезло. Несмотря на усилия полиции, розыски партнеров по агентству и огромное вознаграждение, назначенное полицейским благотворительным обществом, убийц отца так и не поймали. Алекс знала, что Джим не хотел умирать в тот день, но понимала: он предпочел бы погибнуть так, а не в медленной агонии, как его жена.Она очнулась, услышав звук захлопнувшейся книги.— Все! — воскликнул мальчик. — С тобой хорошо учить уроки.— Мне тоже нравится с тобой работать.Джеми улыбнулся:— Ничего ты не работала. Я тебя видел. Ты просто сидела у компьютера.— Нет, работала. Такая у меня профессия.Улыбка Джеми вдруг погасла, и он отвернулся от экрана.— Джеми! Посмотри на меня, солнышко. Взгляни в камеру.Он неохотно повернул голову, и от его взгляда у Алекс сжалось сердце.— Тетя Алекс…— Да?— Я скучаю по маме.Она заставила себя сдержаться, чтобы не заплакать. Алекс твердо усвоила: если взрослые позволяют себе плакать, детям становится хуже.— Знаю, милый, — тихо промолвила она. — Я по ней тоже скучаю.Алекс старалась забыть о той ужасной ночи, когда умерла Грейс и она, схватив мальчика, сбежала с ним из больницы. Они уехали недалеко, в ближайшую пиццерию, и там Алекс осторожно рассказала о смерти Грейс и попыталась утешить Джеми. Ее отец умер полгода назад, и это была страшная потеря не только для нее, но и для Джеми. А теперь смерть матери сразила его наповал. Алекс прижимала его голову к своей груди, молча молясь о Грейс и надеясь, что, обвиняя в убийстве своего мужа, она была безумна.Алекс протянула ладонь к «глазку» камеры.— Давай, парень, держись. Ладно? Ради меня. Все будет хорошо.Джеми тоже потянулся к ней рукой.— Правда?— Конечно. Я уже над этим работаю.— Ладно. — Мальчик оглянулся на дверь. — Наверное, мне пора заканчивать.Алекс смахнула слезы.— Завтра в то же время?Джеми слабо улыбнулся:— В то же время.Окно в компьютере исчезло.Алекс встала из-за стола с мокрыми от слез щеками. Сыпля ругательствами, она принялась нервно расхаживать по комнате, будто пациент в изоляторе психушки, хотя с ее разумом пока все было в порядке. Взглянула на фотографию отца. Он бы понял, почему она торчит в этой отельной норе, вместо того чтобы бодрствовать у постели матери. Джим Морс поступил бы так же, как и она: попытался бы спасти внука. Алекс выполнит обещание, данное Грейс, обязательно выполнит. Если Бюро собирается уволить ее за это, то пусть проваливает к черту. Есть закон, а есть справедливость. И ни у одного из Морсов никогда не возникало проблем с тем, чтобы отличить одно от другого.Стянув с себя брюки и рубашку, Алекс вышла в одном белье из номера и прыгнула в бассейн. Приличные постояльцы уже спали, а если какому-нибудь типу вроде Билла Феннела захочется смотреть на ее задницу, пока она нарезает по воде круги, то добро пожаловать. Только лучше бы ему убраться раньше, чем она вылезет на берег.

Глава 8Доктор Элдон Тарвер медленно шел по тропинке в парке, опустив голову, и с профессиональной зоркостью выглядывал в траве птичьи перья. В одной руке он держал брезентовую сумку «Найк», в другой — выдвижную алюминиевую «лапу», с помощью которой обычные люди собирают с земли консервные банки и прочий мусор. Но доктор Тарвер не был обычным человеком. Своей «лапой» он подбирал мертвых птиц, запечатывал их в полиэтиленовый пакет и клал в брезентовую сумку. Он ходил так с самого рассвета и нашел уже четыре экземпляра — трех воробьев и ласточку. Два из них совсем свежие и хорошо подходят для его дневной работы.За это время доктору Тарверу встретились всего два человека, оба бегуны. Мало кто наведывался в дальний уголок парка, где древесные сучья свисали до земли, а дорожки почти всюду заросли травой. Бегунов он, похоже, напугал — тем, что вообще оказался тут в такое время, но еще больше своим видом. Доктора Тарвера можно было принять за кого угодно, только не за спортсмена.На нем не было ни шорт, ни куртки с капюшоном, лишь обвислые брюки и вязаный джемпер из дешевого магазинчика на Каунти-Лайн-роуд. Высокий рост дополняли широкая грудь и волосатые руки. Он облысел уже в сорок лет, зато мог похвастаться длинной седой бородой, придававшей ему сходство с менонитским пастором. Глаза у него тоже были как у пастора — не священника, а вдохновенного пророка: ярко-синие, сверкавшие из глубоких глазниц, как две серебряные монеты на дне колодца. Когда Тарвер был разгневан, его глаза могли жечь демоническим огнем, но мало кому доводилось это видеть. Обычно в них стоял чистый лед. Кое-кто из женщин в медицинском центре находили его симпатичным, но большинство считали уродом, особенно из-за багровевшего на щеке крупного пятна, которое все принимали за родинку. На самом деле грязная отметина явилась следствием внутривенной аномалии, мучившей его с детства, но в переходный возраст вдруг вырвалась наружу, будто знак какой-то вины. В общем, облик доктора производил сильное впечатление, и даже самые мускулистые бегуны отступали на пять шагов в сторону, чтобы пропустить бородача-гиганта с его алюминиевой «лапой» и брезентовым мешком.Когда первые лучи стали пробиваться сквозь дубовые ветки, на дорожке появился еще один бегун — девушка: стройная фигура в обтягивающем трико и с золотистыми кудрями, прикрывавшими белые наушники. Провода тянулись к «ай-поду», закрепленному ремешками на предплечье. Доктор Тарвер хотел проследить за ее приближением, но заметил у обочины еще одну птицу, бившуюся в предсмертных судорогах. Похоже, она упала несколько секунд назад.Девушка резко свернула и перескочила на противоположную сторону дорожки. Спортсменка попыталась изобразить это как знак вежливости, но доктор сразу сообразил, что к чему. Он изучал одновременно и птицу, и девушку: гибнущую тварь и создание, полное цветущей жизни. Поравнявшись с ним, девушка старалась не смотреть в его сторону, однако ей это не удалось. Взгляд дважды метнулся к доктору, проверяя, не пытается ли он приблизиться к ней. Природа до предела отточила в человеке способность оценивать опасность, подумал Тарвер. Он с улыбкой взглянул на промчавшуюся мимо девушку и посмотрел ей вслед, холодным взглядом анатома оценив форму ее гибких бедер.Скоро она исчезла за углом, а доктор все еще стоял, вдыхая запах ее духов — абсолютно лишнюю деталь для бегуна, который не хочет привлекать к себе внимания. Когда запах рассеялся, Тарвер опустился на колени, натянул резиновые перчатки и достал из кармана скальпель, шприц и чашку Петри. Надел хирургическую маску и одним движением рассек тельце воробья. Длинным пальцем доктор извлек печень. Воткнув кончик шприца в маленький черный комочек, он поводил им внутри и потянул на себя, пока вверх не пошла тонкая струйка крови. Ему был нужен один кубик, но он взял как можно больше, затем быстро свернул шею воробью и выбросил его в кусты.Открыв чашку Петри, доктор Тарвер поместил немного крови на измельченный эмбрион цыпленка и размазал ее с помощью стерильной палочки. Закрыл крышку и убрал сосуд в брезентовую сумку. Через минуту туда же полетели перчатки, и доктор вытер руки с помощью гигиенической салфетки. Неплохо для одного утра. В лаборатории необходимо прежде всего заняться последней птицей. Тарвер чувствовал, что она переносчик болезни.Внезапно в траве раздался слабый шорох, и у доктора побежали по спине мурашки. Слабый звук, но он помнил его с детства. Тарвер отложил сумку в сторону и очень тихо — насколько это было возможно при его размерах — шагнул в сторону. Увидев гниющее бревно, он сразу все понял. Доктор закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Потом медленно протянул левую руку и приподнял бревно. От того, что он там увидел, у него забилось сердце: это даже не кроталида, а прекрасное живое кольцо, сверкавшее на солнце красными, желтыми и черными пятнами.— Micrurus fulvius fulvius, — прошептал он.Доктор нашел королевского аспида — одного из самых редких и скрытных видов змей в Америке и, уж конечно, самого ядовитого. Легким и скользящим жестом отца, гладящего по волосам ребенка, Тарвер схватил змею чуть ниже головы и поднял. Яркое тело обвилось вокруг его руки дюймов на двадцать, но мускулы у этой твари были слабоваты. Щитомордник и гремучая змея еще могли бы с ним бороться, пытаясь вырваться и нанести удар. Но у королевского аспида иная тактика. Если обычная гадюка выпрыскивает в жертву гемотоксин — грубый яд, раздувающий кровеносные сосуды и заражающий кровь, причиняя жуткие страдания, — то аспид куда более изысканный убийца. Подобно кобре или мамбе, он вырабатывает чистые нейротоксины, создающие лишь легкое онемение перед тем, как отключить центральную нервную систему и вызвать паралич и смерть.Доктор Тарвер не был герпетологом, но о змеях знал не понаслышке. Его обучение началось еще в детстве, причем не по доброй воле! В представлении доктора змеи были неразрывно связаны с понятием о Боге. Его приемные родители тоже усматривали эту связь, но совсем не так, как он, считавший, что испытывать силу веры игрой со смертью — глупость. Элдон сызмальства насмотрелся на благочестивых крестьян, которые держали в руках перепуганных гремучих змей и распевали гимны, полагая, будто благодать Господня избавит их от смертоносной силы, скрытой в ядовитых железах. Не тут-то было. Он видел, как люди получали укусы — в руки, шею и лицо — и корчились в невыносимых муках, несмотря на всю свою праведность. Многие лишились пальцев или целых рук, двое отдали Богу душу. Элдон знал все это потому, что сам был таким же деревенщиной, но не по рождению или собственному выбору, а по распоряжению властей штата Теннесси. Те, кто обвинял его приемного отца в обмане, утверждая, что он отцеживает яд перед церковной службой или держит змей в холодильнике, чтобы сделать их неповоротливыми, говорили чепуху. Вера этих селян была такой же крепкой, как каменистая земля на склонах Аппалачских гор, которую они в поте лица возделывали каждый день, кроме воскресенья. Они искренне хотели, чтобы смерть пребывала с ними в храме, куда они собирались, чтобы предстоять Господу. Элдон сам собрал немало гадюк для воскресных служб. Церковные старшины скоро сообразили, что у мальчишки с родинкой есть дар, и даже приемный отец просил его стать священником. Но это уже другая история…Доктор смотрел, как солнце сияет на змеиной коже и каждая чешуйка переливается филигранным блеском, словно в волшебном калейдоскопе. В Теннесси не было королевских аспидов. Они водились на юге в Миссисипи или на востоке в Северной Каролине. Во время долгих прогулок по окрестностям Джексона доктор встречал их уже три или четыре раза. Он считал их одним из тайных сокровищ этого богатого на яды штата.Тело змейки сверкало на его руке, точно жидкая восьмерка — живой символ бесконечности. В общине его приемного отца рептилий принимали за исчадий ада, но сам Элдон носил на цепочке изображение двух аспидов, обвитых вокруг кадуцея, и считал, что этот древний символ куда лучше отражает их истинную природу. Для античных врачей змеи воплощали целительную силу, ведь их способность сбрасывать кожу казалась признаком обновления и возрождения. Разумеется, если бы греки знали микробиологию, они нашли бы гораздо более глубокие связи между змеями и скрытым механизмом жизни. Однако даже древние понимали, что в змеях заключен вечный парадокс лечебных средств: то, что помогает в малых дозах, убивает в больших. Доктор поднял аспида к лицу и глубоким баритоном пропел строчку Стинга, повторившего слова Овидия: «Как нам узнать, где яд, а где лекарство…» Потом громко рассмеялся, открыл брезентовую сумку, осторожно положил внутрь змею и застегнул «молнию».Направляясь на дальнюю опушку, где стоял его автомобиль, доктор Тарвер чувствовал, что радость переполняет его через край. Последняя находка явилась настоящим подарком судьбы. Американцы живут в вечном страхе, но они не подозревают, что всегда, днем и ночью, находятся всего в двух шагах от смерти. Если хочешь найти смерть, не надо отправляться в далекое путешествие.Просто стой и жди, когда она придет сама.Доктор Тарвер ехал в лабораторию по Пятьдесят пятой автостраде, огибая по восточной стороне главный офисный массив, окружавший купол городского капитолия. Слева над скоплениями невысоких зданий торчал деловой центр «Эм-Саус». Его взгляд скользнул по черно-синим окнам шестнадцатого этажа вплоть до углового офиса. Пять лет Элдон практически ежедневно проделывал этот путь и всегда проверял знакомые окна. Но лишь сейчас на солнце серебряным маяком вспыхнула алюминиевая фольга — сигнал тревоги, который он придумал много лет назад.У доктора сдавило грудь, и дыхание стало неровным. Конечно, у них и раньше возникали неурядицы — мелкие сбои в работе и недоразумения со связью. Но они еще ни разу не прибегали к данному знаку. Он означал серьезную проблему. Элдон нарочно предложил такой примитивный способ, подражая действиям разведчиков. Если тебе угрожает реальная опасность или тем более провал, нет ничего хуже, чем обычные средства коммуникации. Алюминиевая фольга — не телефон, не компьютер и не бумага. Она ни с кем не связана, ее нельзя проследить. Никто не докажет, что это вообще сигнал. Даже управление национальной безопасности не может проконтролировать каждый участок земли, откуда видно блестящее окно. Да, фольга — хорошая идея. Так же как заранее обусловленная встреча. Эндрю Раск знал, куда ехать; вопрос в том, не приведет ли он за собой «хвост»?Ясно, что за сигналом тревоги стоит чье-то опасное вмешательство. Но чье? Полиции? Или ФБР? По большому счету — безразлично. Уничтожить источник риска — вот первое, что приходило в голову. Только Эндрю Раск знает о нем и его работе. Если на него надавят, он расколется.Адвокат считал себя сильным человеком, и, вероятно, так оно и было — по нынешним стандартам. Но современные яппи понятия не имеют, что такое настоящие мужество и сила. У них нет твердой опоры под ногами. Едва увидев кусок фольги, Элдон начал мысленно подыскивать себе удобное местечко рядом с ежедневным маршрутом Раска, откуда можно легко влепить ему в мозги крупнокалиберную пулю. Только так он обеспечит собственную безопасность. Правда, убив Раска, Элдон никогда не узнает, что им угрожало. Кроме того, сразу придется покинуть страну, а доктор Тарвер пока к этому не готов. У него здесь еще есть кое-какие важные дела.Доктор покосился на стоявшую рядом брезентовую сумку. Место встречи находилось в тридцати милях отсюда. Успеет ли он завезти птиц в лабораторию? И следует ли вообще встречаться с Раском? «Да, — подсказывала интуиция. — Ни одна из смертей пока не вызвала подозрения полиции. Все тихо и спокойно». Их встреча безопасна. Никто не поймает его в ловушку.Неожиданно ему в голову пришла другая мысль. А если Раск выставил фольгу в качестве приманки? Если его арестовали и он пытается выторговать себе поблажки, выдав сообщника? Тогда в лаборатории доктора уже поджидают копы. В конце концов, в потере птиц нет ничего страшного. Вирус западной нильской лихорадки часто ведет себя непредсказуемо, варьирует внутри популяции больных в зависимости от их физического состояния, перекрестного иммунитета и иных факторов. Все выгоды от проведенных тестов ничего не стоят по сравнению с опасностью ареста. Доктор Тарвер резко крутанул руль, свернул с Пятьдесят пятой автострады на Нортсайд-драйв и снова вернулся на главное шоссе, но уже в южном направлении.А как насчет королевского аспида? Доктор не хотел выбрасывать его вместе с птицами. Придется отвезти змею на место встречи. Или лучше поступить так же, как в тот раз, когда у него вытащили из автомобиля кейс? После кражи он нарочно поставил незапертую машину в дальней части стоянки и положил на заднее сиденье дорогую сумку. Обнаглевший вор клюнул на приманку уже через тридцать минут. Доктор Тарвер часто представлял выражение лица воришки, когда тот жадно распахнул сумку, предвкушая найти там какой-нибудь соблазнительный трофей, а обнаружил только свернутый жгут из змеиной кожи и пару ядовитых клыков. «Мгновенная карма, идиот…»Элдон довольно улыбнулся себе в бороду. Забавно, как в совсем далеких с виду событиях со временем проявляется скрытая связь. Вероятно, алюминиевая фольга и королевский аспид являются звеньями одной загадочной цепи. И блестящая змея каким-то образом решит проблему, связанную с блеском фольги.Доктор расстегнул сумку и подождал, пока из нее не вылезла желтая головка. Автомобиль успел промчаться десять миль. Когда вслед за желтой полосой появилась красная, доктор Тарвер зажал голову змеи между большим и указательным пальцами и вытащил ее из сумки. Королевские аспиды очень красивы и часто кусают детей, которых так и тянет взять их в руки. Не будь эти твари столь скрытны от природы, детских смертей на американском Юге стало бы гораздо больше.Мгновение змея висела неподвижно, потом опять обвилась вокруг его руки. По нервам доктора пробежала дрожь наслаждения. В отличие от других возбуждающих средств прикосновение змеиной чешуи к его голой коже никогда не теряло своей силы. В такие минуты Элдон снова превращался в маленького мальчишку, которому дали подержать настоящее оружие. Его захлестывало пьянящее чувство власти, точно он сжимал в руках саму смерть — чужую и свою.Доктор Тарвер мчался на юг, ощущая себя в двух шагах от вечности.

Глава 9Крис не смог заснуть даже после трех порций водки. К пяти утра он сдался. Выбравшись из постели, оделся, пошел в гараж, погрузил велосипед на крышу пикапа и проехал двадцать миль на север. Небо над головой было еще темным, когда он подкачал шины своего легкого «трека» и покатил по блекло-серой полосе пригородного шоссе.Воздух, поначалу теплый и безветренный, на скорости начал освежать. Большая часть дороги тянулась словно внутри туннеля, образованного высокими арками вязов и дубов. Казалось, он мчится по гигантскому кафедральному собору, раскинувшемуся на много миль. В редких просветах зелени мелькала желтая луна, яркая, несмотря на первые лучи восходящего солнца. Крис методично крутил педали, вдыхая и выдыхая воздух в почти музыкальном ритме. Из-под колес выскакивало какое-то мелкое зверье, на обочине шарахался испуганный олень.Скоро посыпал мелкий теплый дождь. Дорожные указатели мелькали точно в беззвучном фильме: Лоуэс-Блафф с его изъеденной эрозией землей; покосившаяся изгородь у грузовой станции в Маунт-Локуст; высокий мост над Коулс-Крик, откуда открывался вид на Лоу-Уотер-бридж, одно из любимейших мест Криса в детстве. После моста он увеличил темп, сильно работая ногами, как делают участники велопробегов, и стараясь по капле выжать из себя накопившуюся за день тревогу. Но дело не в самой тревоге, а в ее источнике, находившемся вне его контроля, — ведь невозможно контролировать агента Морс. Крис продолжал жать на педали, пока не добрался до следующего перекрестка, потом совершил полный разворот и двинулся обратно.Сквозь равномерный шорох шин по мокрому асфальту начал доноситься какой-то журчащий звук. Крис не сразу сообразил, что звонит мобильник. Большую часть своей прогулки доктор находился вне зоны доступа, поэтому и выбрал данное место. Осторожно потянувшись, Крис достал из подседельной сумки телефон. На экране светилась надпись: «Неизвестный абонент». Он хотел сбросить вызов, но предположил, что в ранний час ему могут звонить из больницы, если кому-нибудь из пациентов стало плохо. Вероятно, с ним пытается связаться Том Кейдж насчет того странного случая в четвертой палате.— Доктор Шепард, — произнес он солидно.— Привет, док! — раздался смутно знакомый голос.— Деррил? — спросил Крис, почти уверенный, что узнал своего бывшего приятеля по студенческому братству. — Фостер?— Угадал.— Значит, ты все-таки получил мое сообщение?— Только сейчас. Прости за ранний звонок, но, думаю, ты мало изменился после колледжа. Прежде ты всегда вставал раньше всех, даже с похмелюги.— Спасибо, что позвонил, Деррил.— Если честно, ты меня даже заинтриговал. С какой стати тебя интересует Алекс Морс? У тебя с ней роман?Крис замялся, прежде чем ответить:— Если ты не против, пока я не буду ничего рассказывать.— Ну-ну! — насмешливо фыркнул Фостер. — И что ты желаешь выяснить?— Все, что можно. Она действительно работает в ФБР?— Конечно. Вернее, работала. Я не знаю, какой у нее сейчас статус.— Почему?— Слушай, Крис, я с ней лично не знаком, так что вся информация из вторых рук. Но Алекс Морс была звездой Бюро. Стартовала, как ядерная ракета. Помнишь себя в колледже — лучшие отметки по всем предметам, множество дополнительных занятий? И тут примерно то же самое. Ее считали первоклассным переговорщиком. Утверждали, что она лучшая. Если требовалось особая секретность или ювелирная работа, шеф сразу бросал Морс в бой.— Но все осталось в прошлом?— Да. Я не знаю всей истории, но пару месяцев назад Морс сорвалась, и в результате погиб человек.Крис на минуту перестал крутить педали.— Кто именно? — спросил он, свернув ближе к тротуару. — Заложник?— Нет. Ее напарник.— Как это случилось?— Говорят, обстановка была очень напряженной, и у Морс сдали нервы. Спасательный отряд — в основном наши парни из группы захвата — получил приказ начать штурм, а Морс встала им поперек дороги. Сама бросилась к заложникам — вроде бы хотела продолжить переговоры, — и тут началась пальба. Агента Джима Броудбента уложило выстрелом из дробовика. Джима-то я хорошо знал. Типичный американский парень с женой и двумя детьми. Ходили слухи, будто между ним и Морс что-то было, но я никогда в это не верил.Крис старался быстро усваивать информацию.— Значит, ты не в курсе, есть ли у нее полномочия агента? — пробормотал он.— Нет. Хочешь, чтобы я узнал?— А ты сумеешь это сделать, не поднимая шума в Вашингтоне?— Попробую. Но ты должен объяснить мне, что происходит.— Деррил, как по-твоему, Морс может заниматься расследованием убийства?Фостер сделал большую паузу.— Вряд ли. Мы вообще не расследуем убийства. Только в особых обстоятельствах. Если нарушены права граждан.— А в сериалах агенты ФБР всегда охотятся на серийных убийц.— Чепуха. Есть сотрудники ФБР, которые консультируют копов по серийным преступлениям, если те об этом попросят, но мы никогда не производим арестов и не вмешиваемся в подобное.Крис исчерпал все имевшиеся у него вопросы, и ему не хотелось, чтобы теперь на него насел Фостер.— Я очень признателен тебе за этот звонок, Деррил. Большое спасибо.— Так ты объяснишь мне, что происходит?Доктор подыскивал какую-нибудь убедительную версию.— Морс родилась в Миссисипи, верно? Пока это все, что могу тебе сказать. Если случится что-нибудь необычное, я тебе перезвоню.— Ладно, посмотрю, что можно сделать, — произнес Фостер без особой убежденности. — Да, как там твоя новая жена?— Спасибо, хорошо.— Прости, что не был на свадьбе. Но Джейк Престон говорил, что она горячая штучка. Экстра-класс.Крис заставил себя рассмеяться.— Ну, она неплохо выглядит.— Чертовы доктора! Вечно вам достаются лучшие девчонки.Крис снова рассмеялся, на сей раз искренне, вспомнив замашки старого приятеля.— Еще раз спасибо, Деррил. Я перед тобой в долгу.— Я перезвоню, как только что-нибудь узнаю об Алекс Морс. Может, сегодня. Или завтра.— Звони в любое время. Кстати, где ты теперь живешь?— Все там же, в Городе ветров.[105] Вообще-то тут неплохо, но в прошлую зиму я отморозил себе задницу. Мечтаю уехать куда-нибудь в Лос-Анджелес или Майами.— Желаю удачи.— Спасибо. Жди звонка.Крис сунул телефон в сумку и затолкал его поглубже. По шоссе проносились автомобили и грузовики. В основном это ехали рабочие, жившие за пределами длинной узкой полосы федеральной земли. Скорость полагалось держать не более пятидесяти — удобное правило для велосипедистов, если бы его хоть кто-то соблюдал. Взглянув на часы, Крис сообразил, что уже не успеет домой вовремя, чтобы забрать Бена. Тора удивится, но ему была необходима физическая встряска, чтобы разрядиться после встречи с Морс.Впрочем, после звонка Фостера все пошло насмарку. У Криса стало больше информации, но не ответов. Алекс Морс — бывшая звезда ФБР, провалившая дело и ставшая виновницей чьей-то смерти. Отлично. Но кто она теперь? Местный агент, работающий над официальным делом? Или «вольный стрелок», которого интересует лишь судьба своей сестры? По большому счету это не так уж важно. Что бы Морс ни думала о собственном деле, в его случае она ошибалась.Крис едва успел вильнуть рулем вправо, когда сзади с ревом пронесся автомобиль, обдавший его тучей брызг. Доктор почти рухнул на обочину, но в последний момент успел выровнять велосипед и вернулся на шоссе. Водитель исчез из виду, а Крис выругался вслух. Разумеется, он поступил глупо, но еще глупее было бы оказаться под колесами машины на почти пустой дороге.Чиркнув шинами по бордюру, Крис вдруг заметил велосипедиста, двигавшегося ему навстречу. Когда тот приблизился, доктор обнаружил, что это женщина. Он помахал ей рукой в знак приветствия и нажал на тормоза.Велосипедисткой была Алекс Морс.

Глава 10Она ехала без шлема, с мокрыми от дождя волосами, стянутыми в конский хвост, который еще больше подчеркивал шрамы на лице. Благодаря этим шрамам Крис ее и узнал. Увидев Морс, он не поверил своим глазам и хотел уже на всем ходу промчаться мимо, когда она резко свернула наперерез и затормозила около него.— Доброе утро, доктор!— Какого черта вы тут делаете?! — воскликнул Крис.— Мне надо с вами поговорить. Это удобное место.— Но как вы узнали, что я здесь?Агент Морс улыбнулась. Крис оглядел ее с ног до головы, заметив влажные волосы и мокрую одежду, плотно облепившую фигуру. По рукам и ногам Алекс расплылись темные пятна, и на сушку студенческой футболки ушел бы целый день.— А как же байк? — произнес доктор. — Вы хорошо катаетесь?— Нет. Я купила его четыре дня назад, выяснив, что вы любите велосипедные прогулки, а ваша жена — марафонский бег.— Вы и за Торой следите?Улыбка Морс погасла.— Я наблюдала за ней пару раз.— Господи Иисусе! — Крис покачал головой и тронулся с места.— Стойте! — крикнула Морс. — Вы не должны меня бояться, доктор Шепард.Он остановился и оглянулся через плечо.— Не уверен.— Почему?Он вспомнил рассказ Деррила Фостера.— Назовем это интуицией.— Вы всегда чувствуете опасность?— Полагаю, да.— Даже когда она исходит от людей?Мимо пронесся красный пикап, водитель в кабине смотрел в их сторону.— Давайте прокатимся? — предложила Морс. — Мы очень бросаемся в глаза.— Я не собираюсь продолжать вчерашний разговор.Алекс Морс с сомнением покачала головой:— Уверена, у вас есть ко мне вопросы.Крис оглядел придорожные деревья, опять обернулся, и в его взгляде вспыхнуло раздражение.— Конечно, есть. Первый вопрос — вы сами видели, как моя жена ходила к тому адвокату?Морс отступила назад.— Лично не видела, но…— А кто видел?— Другой агент.— Как он узнал Тору?— Он проследил за ней до машины и записал номерной знак.— Номерной знак? А ошибки быть не может? Например, он перепутал цифры, и это был кто-то другой?Она пожала плечами.— Он ее сфотографировал.— У вас есть снимок?— При себе нет. Она была в очень заметной одежде. Черное шелковое платье с белым и шарфом и шляпкой в стиле Одри Хепберн. Сейчас мало кто носит подобные вещи.Крис сжал зубы. Точно так же Тора оделась на одну вечеринку в прошлом месяце.— Вы записали ее разговор с адвокатом? У вас есть документы, копии файлов? Свидетельства того, что они говорили обо мне?Морс покачала головой.— Значит, они могли обсуждать недвижимость, инвестиции или еще что-нибудь?Агент Морс посмотрела на свои мокрые кроссовки, подняла голову и произнесла:— Да, вероятно.— Но вы так не думаете.Она молча прикусила нижнюю губу.— Агент Морс, вчера моя жена доказала мне, что ваши подозрения беспочвенны.В глазах Алекс мелькнул интерес, но вместо того, чтобы задать вопрос, она заметила:— До вашей машины десять миль. Почему бы нам не вернуться вместе? Обещаю, что постараюсь вас не доставать.Крис осознавал, что мог бы удрать от Морс за несколько секунд. Но по какой-то причине — видимо, из-за полученного им воспитания — не стал этого делать. Пожав плечами, он закрутил педалями и неторопливо тронулся на юг. Морс последовала за ним и возобновила беседу:— Вы наводили обо мне справки?Доктор решил не упоминать Деррила Фостера.— Полагаю, вы уже знаете ответ. Разве вы не прослушиваете мой телефон?— После нашей вчерашней беседы у вас наверняка появились вопросы.Крис смахнул со лба капли дождя.— Не стану скрывать, я об этом размышлял, особенно о медицинском аспекте дела.— Вот как? Продолжайте.— Я хочу узнать побольше об этих неожиданных смертях.— Что вас интересует?— От чего они умирали? Всегда от инсульта?— Нет. Только в случае моей сестры.— Неужели? А что случилось с другими?— Один скончался от инфаркта миокарда. Другой — от эмболии легких.— Что еще?Они проехали не менее сотни футов, прежде чем Алекс Морс ответила:— Остальные умерли от рака.Крис бросил на нее удивленный взгляд, но она смотрела прямо на дорогу.— От рака?Морс кивнула, и на руль с ее волос брызнула вода.— В неизлечимой форме.— Это шутка?— Нет.— Вы хотите сказать, что большинство смертей, которые вы расследуете, было вызвано злокачественными опухолями?— Да.Доктор обдумал ее слова.— А сколько всего смертей?— Девять, насколько мне известно. В шести случаях речь шла о раке.— Тип опухоли у всех одинаковый?— Смотря как считать. Все относились к раку крови.— Это еще ни о чем не свидетельствует. Под раком крови подразумевается множество болезней, агент Морс. Одной лишь неходжкинской лимфомы существует свыше тридцати видов. Плюс дюжина всевозможных лейкемий. По крайней мере это были опухли одного класса?— Нет. Три лейкемии, две лимфомы и одна множественная миелома.Крис покачал головой:— Вы сошли с ума. Неужели вы серьезно считаете, что можно убивать людей, вызывая у них разные формы рака?Морс подняла голову и бросила на него жесткий взгляд.— Я это знаю.— Ерунда.— Почему вы так уверены? Вы же не онколог.Крис фыркнул.— Не надо быть онкологом, чтобы понять, насколько глупо убивать подобным способом — если это вообще возможно. Даже если преступнику удастся индуцировать опухоль у жертвы, смерть наступит только через несколько лет. Или не наступит вообще. Многие люди живут с лейкемией. И с лимфомами тоже. Даже с миеломой после пересадки костного мозга можно протянуть пять лет. Некоторые пациенты выдерживают по две пересадки и живут по десять лет и более.— Жертвы умерли в течение восемнадцати месяцев или раньше.Доктор поднял брови.— Со дня установления диагноза? Все пациенты?— Кроме одного. У него была миелома, и он прожил двадцать три месяца после аутологичной пересадки.— Это агрессивная форма. Чертовски агрессивная.— Вот именно.Похоже, Морс хотела, чтобы он сам пришел к такому выводу.— А пациенты… они состояли в браке с богатыми людьми?— Не просто с богатыми. С очень богатыми.— И выжившие супруги являлись клиентами одного адвоката?Морс покачала головой:— Я так не утверждала. Я сказала, они занимались бизнесом с этим адвокатом, причем после смерти супругов. Как правило, это крупные сделки, никак не связанные с его юридическим профилем.Крис кивнул, но его мысли по-прежнему занимала медицина.— Не хочу вдаваться в технические тонкости, но даже если бы все пациенты умерли от лейкемии, речь все равно бы шла о заболеваниях совершенно разной этиологии. Я уже не говорю о том, что процесс формирования опухоли до сих пор плохо изучен. Это относится и к лимфомам. А здесь мы имеем дело с абсолютно непохожими группами клеток — эритроидами и бета-клетками, — канцерогенез которых практически неизвестен. Единственное, что объединяет описанные вами случаи, — быстрота протекания болезни. В остальном они отличаются друг от друга так же резко, как рак поджелудочной железы и саркома кожи. И если лучшие онкологи мира не знают, что вызывает данные болезни, кто может намеренно использовать их как орудие убийства?— Лейкемию вызывает радиация, — сухо заметила Морс. — Не надо быть гением, чтобы наградить кого-то раком.Она права, подумал Крис. Многие выжившие после Хиросимы и Чернобыля умерли позднее от лейкемии. Мария Кюри скончалась от болезни, вызванной опытами с радием. Даже тупым орудием можно нанести сложнейшие виды повреждений. Доктор задумался о том, у кого есть доступ к гамма-радиации. Например, у врачей, дантистов, ветеринаров или даже техников, обслуживающих рентгеновские установки или работающих с радиоактивными изотопами для лучевой терапии. Версия агента Морс не так уж беспочвенна. Но ее исходная посылка по-прежнему казалась ему дикой.— Кстати, это уже делалось раньше, — добавила Морс.— Что именно?— В конце тридцатых нацисты ставили опыты по стерилизации больших групп евреев, причем без их ведома. Людей просили сесть за стол и заполнить какие-то анкеты, на что требовалось около пятнадцати минут. В это время на их гениталии с трех сторон направлялся мощный поток гамма-лучей. Опыты были удачными.— Господи Иисусе!— Почему бы не проделать то же самое с посетителем, явившимся, например, в офис к адвокату? Или в кабинет дантиста?Крис крепче нажал на педали, но промолчал.— Вы, разумеется, знаете, что в исследовательских лабораториях ученые специально вызывают рак у животных?— Да, для этого им вводят канцерогенные химикалии. Но их легко проследить, агент Морс. Я имею в виду — после вскрытия.Она бросила на него скептический взгляд.— Если бы. Но вы сами сказали, что от рака умирают не сразу. Через восемнадцать месяцев все следы канцерогенов могут улетучиться. Возьмите хоть бензол.Крис нахмурился.— Бензол вызывает рак легких?— А также лейкемию и миелому, — дополнила она. — Это доказали после обследования заводских рабочих, отравившихся бензолом в Огайо и в Китае.Она хорошо подготовилась, подумал Крис. Или кто-то подготовил ее.— Вы получили результаты токсикологических анализов после смерти жертв?— Они не проводились.Доктор удивился:— Почему?— Несколько тел кремировали до того, как у нас возникли подозрения.— Обычная практика.— В других случаях мы не сумели добиться разрешения на эксгумацию.— Но почему?— Это сложно.Крис уловил нотку фальши.— Бросьте, агент Морс. Если агенты ФБР намерены провести судмедэкспертизу, они это делают. Как насчет семей умерших? Они что-нибудь заподозрили? Поэтому вы начали расследование? Или все дело в вашей сестре?Впереди два больших мотоцикла дали левый разворот, блеснув огоньками сквозь дождь.— Есть семьи, у которых сразу возникли подозрения.— Несмотря на то что их родные умерли от рака?— Да. Мужья многих жертв были редкими мерзавцами.Понятное дело.— И все жертвы хотели развестись?— Нет. Они не подавали на развод.— Значит, это сделали их мужья?Морс снова посмотрела на доктора.— Мужья тоже не подавали.— Но что происходило, черт возьми? Они просто консультировались с адвокатом?— Вот именно. Мы полагаем, в каждом случае бывает всего одна консультация, иногда две. Адвокат подыскивает богатых клиентов, которые в случае развода теряют большие деньги. Или опеку над детьми. Когда становится ясно, что такой клиент по-настоящему ненавидит супругу и готов пойти на все, он предлагает особые услуги.— Любопытная версия. И вы можете доказать?— Пока нет. Адвокат очень осторожен. Его трудно поймать за руку.Крис недоверчиво покачал головой:— Вы не можете доказать ни существования убийцы, ни самих преступлений. Гипотезы основаны на одних предположениях.— И на словах моей сестры.— Которые она произнесла на смертном одре, после сильного удара.На лице женщины застыли вызов и упрямство.— Не хочу вас обидеть, — продолжал Крис. — Поверьте, я сочувствую вашей потере. Мне часто приходилось быть свидетелем подобных трагедий, и я понимаю, как это тяжело.Она промолчала.— Но вы должны признать, что ваша история надуманна. Словно в полицейских сериалах, — добавил он, вспомнив разговор с Фостером, — а не в реальной жизни.Морс не выглядела рассерженной, наоборот, ее будто позабавили его слова.— Доктор Шепард, в 1995 году сорокачетырехлетнего невролога из Медицинского центра Вандербильта арестовали с большим шприцем и четырехдюймовой иглой в кармане. В шприце были борная кислота и солевой раствор. Вы, конечно, прекрасно знаете, что инъекция такой смеси в сердце приводит к летальному исходу.— Трудно представить, для чего еще могла понадобиться четырехдюймовая игла, — отозвался Крис.— Невролог собирался убить врача, контролировавшего его работу в клинике. Обыскав его квартиру, полиция нашла пособия по убийству и запас токсических веществ. Среди прочего обнаружили рицин — один из самых сильных ядов в мире. Невролог собирался пропитать страницы книги специальным раствором, который помогает рицину поникать сквозь кожу. — Морс посмотрела на Криса и вопросительно подняла брови. — Ну как, это не кажется вам надуманным?Доктор молча переключил скорость и прибавил ходу. Морс догнала его через минуту.— В 1999 году в больницу Сан-Хосе поступила женщина с тошнотой и головными болями. Компьютерная томография ничего не показала. Но кто-то из сотрудников случайно положил серьги женщины рядом с рентгеновской пленкой. Позже, проявив снимки, техники обнаружили на них странные дефекты. Их было видно невооруженным глазом. В конце концов врачи догадались, что на пленку подействовали серьги женщины.— Они были радиоактивны?— Точнее, одна. Муж пациентки занимался лучевыми болезнями. Полиция обратилась в ФБР, и мы проверили другие вещи женщины. Ее сотовый телефон фонил так, словно его привезли из Чернобыля. Оказалось, что муж спрятал в трубке маленькую капсулу с цезием-137. Конечно, потом он ее вынул и поместил обратно в свинцовый контейнер, хранившийся у него в офисе. Но следы остались.— Пациентка заболела раком?— Пока нет, но это очень вероятно. Она получила дозу, в четыре тысячи раз превышающую норму.— А что случилось с мужем?— Сидит в тюрьме «Сен-Квентин». Я просто хочу сказать, что врачи тоже способны убивать. И порой они делают это очень изощренно. Я могу привести вам еще сотню примеров.Крис махнул рукой:— Не надо. Я сам видел много чокнутых врачей.Он старался говорить небрежным тоном, но ему было не до шуток.— В Миссисипи четыре с половиной тысячи докторов, — продолжила Морс. — Плюс пять тысяч дантистов. Плюс ветеринары, лаборанты, техники, студенты мединститутов, медсестры и сиделки — целая армия подозреваемых, и это лишь в одном штате. А я всего неделю занимаюсь этим делом.Крис уже осознал, что версия агента Морс вовсе не абсурдна: это впечатление складывалось только оттого, что у него было мало фактов.— Надо найти причину смерти каждой жертвы, вернее, причину самой причины — этиологию рака крови. Если проблема в радиации, вы сумеете резко сузить круг подозреваемых.Голос Алекс зазвучал более взволнованно:— Эксперт, с которым я говорила, утверждает, что это самый простой и надежный способ.— Но у вас нет медицинских доказательств? Лучевых ожогов или необычных симптомов, наблюдавшихся перед тем, как врачи диагностировали рак?— Нет. Поскольку местные власти не считают эти смерти убийствами, нам очень трудно получить доступ к трупам.— А истории болезни?— Мне удалось достать две полных медицинских карты от родственников жертв. Эксперты буквально под микроскопом изучили их от корки до корки, но ничего подозрительного не обнаружили.Крис сморгнул струйки пота, который дождь смывал ему в глаза.— Но мне сказали, что радиация вполне может объяснить разнообразие болезней, — добавила Морс. — Когда человека облучают, никто не может предсказать, какие клетки станут реагировать.Доктор кивнул, но что-то его все-таки не устраивало.— Ваш эксперт прав. Но почему всегда рак крови? Никаких меланом? Ни одной «солидной опухоли»? Рак крови, и в самой агрессивной форме? Никто не может предугадать подобной реакции.— Не уверена, — возразила Морс. — Очевидно, специалисты по лучевым болезням могут.— Пожалуй, — сдался Крис. — Действительно, если воздействовать радиацией прежде всего на костный мозг, это с большей вероятностью вызовет рак крови. Но в таком случае круг подозреваемых сужается до десятка тысяч человек.Морс улыбнулась:— Все специалисты в Миссисипи уже под наблюдением.— И сколько их?— Девятнадцать. Но проблема не в том, чтобы найти тех, у кого нет алиби. Я не могу спрашивать у врачей, что они делали в такой-то день и в такое-то время, ведь мы понятия не имеем, когда произошло преступление.— Да, метод отсева тут не годится. Но вы ищете не только доктора? Вам нужен адвокат. Если ваши предположения верны, он состоит чем-то вроде агента при убийце.— Вот именно. Но опекает не спортсмена или певца, а изощренного преступника.Крис усмехнулся:— Интересно, как они могли познакомиться? Нельзя же искать многообещающих убийц в молодежной лиге. И отборочных матчей среди них тоже не проводится. Например, ваш адвокат дал объявление через Интернет: «Требуются опытные киллеры, не оставляющие следов»? Или обратился в кадровое агентство?— Да, это выглядит довольно глупо, но речь идет о больших деньгах.— Каких?— О миллионах долларов. Неплохая приманка для врача, зарабатывающего не более сотни тысяч в год.Чтобы разнообразить движение, Крис стал вилять рулем влево и вправо. Морс слегка отъехала в сторону, чтобы дать ему место для маневров.— Адвокаты знают многих профессиональных преступников, — заметила она. — Такая у них работа. А нужда — мать изобретательности. Я думаю, наш парень сначала вычислил, на что есть спрос, а потом придумал, как это устроить.Крис обогнал свою спутницу, чтобы пропустить грузовик. Вообще-то подобным махинам был запрещен проезд по этому шоссе.— То, что вы говорите, звучит вполне разумно! — крикнул он сквозь шум удалявшегося грузовика. — Но кое-что все-таки не сходится.— Что именно? — спросила Морс, поравнявшись с доктором.— Фактор времени. Если я хочу убить человека, значит, я его ненавижу или надеюсь много заработать на его смерти. Другой вариант — я много потеряю, если он не умрет. А вдруг жена завтра же отнимет у меня детей? Я не могу ждать годы или месяцы. Мне важен быстрый результат.— Может, и так, — согласилась Морс. — Но обычные убийства чаще всего заканчиваются тюрьмой, особенно во время развода. К тому же если ты не желаешь убивать сам, тебе надо кого-то нанять. Кого? Ты мультимиллионер, и друзей среди гангстеров у тебя нет. А тут ловкий адвокат предлагает идеальное решение проблемы. Ради этого стоит немного подождать.Пожалуй, подумал Крис.— Допустим. Но, как ни крути, в любом разводе есть элемент срочности. У людей едет крыша. Они готовы на все, чтобы разойтись. Любыми способами вырваться из пут, стать свободным, жениться на любимой.— Верно, — кивнула Морс. — Но свободы ты ждал уже давно. Годы или десятилетия. Любой адвокат скажет вам, что на развод уходит уйма времени. Процесс затягивается до бесконечности. Даже при простой несовместимости характеров судебные процедуры занимают более года. И все это время люди спорят, ссорятся, обвиняют друг друга. Чем сильней ты хочешь вырваться, тем глубже увязаешь в проволочках. Тяжба превращается в кошмар. — Морс перевела дух. — И вдруг находится адвокат, который за то же время может избавить вас от жены, сэкономить миллионы долларов и обеспечить опеку над детьми, причем так, что никто ничего не заподозрит. Как вы считаете, найдутся клиенты, которые хотя бы задумаются над подобным предложением?Они въехали на высокий мост над Коулс-Крик. Крис нажал на тормоза, слез с велосипеда и прислонил его к каменным перилам.— Звучит убедительно, — признал он. — Если вопрос времени не критичен, такое убийство вполне вероятно. И рак действительно можно использовать как оружие. Технически это выполнимо.— Спасибо, — пробормотала Алекс.Она тоже поставила велосипед к перилам и стала смотреть на бурую воду, лениво омывавшую песчаный берег.Крис заметил, что пляска маленьких капель на поверхности воды становится реже. Дождь постепенно затихал.— Вы говорили, что не все жертвы были женщинами?— Да. В двух случаях умерли мужья.— Значит, уже возникали прецеденты, когда убийцами становились жены.Морс глубоко вздохнула и повернулась к доктору:— Именно поэтому я здесь.Крис попытался представить, как Тора тайком едет в Джексон для секретных переговоров с адвокатом. У него ничего не получилось.— Меня убедила ваша логика, но не более. Однако в моем случае она не работает. Хотя бы потому, что если бы Тора попросила у меня развода, я бы его дал. Уверен, она это знает.Морс пожала плечами:— Я с ней не знакома.— Верно.Перила моста были Крису по пояс. Во время прогулок он иногда тут мочился. Жаль, сейчас это невозможно.— Как здесь красиво, — произнесла Морс, глядя на извилистое русло реки. — Словно тут никогда не было людей.— Практически так оно и есть. Федеральная земля, ее никто не обрабатывает. В детстве я часто гулял вдоль реки. Нашел много наконечников от стрел и копий. До прихода французов здесь тысячи лет охотились индейцы.Алекс улыбнулась:— Вам повезло, что ваше детство прошло в таких местах.Крис кивнул:— Мы прожили в Натчесе несколько лет. Затем отца перевели в другой город — его часто перебрасывали с места на место, — но он успел показать мне местные леса. После сильных дождей мы часто устраивали прогулки вдоль речного русла — отец на одном берегу, я на противоположном. Однажды я обнаружил в песке три огромных кости. Оказалось, это останки мамонта. Им было пятнадцать тысяч лет.— Я понятия не имела, что тут есть такие вещи!Доктор хмыкнул.— На самом деле мы никогда не бываем одиноки. За спиной всегда слышны чьи-то шаги.— Шаги мертвых.Крис поднял голову, услышав приближавшийся автомобиль. Патрульная машина парковой службы. Он махнул рукой, вспомнив девушку-рейнджера, которая работала на этой трассе пару лет назад. Позже он увидел ее лицо на обложке популярного детектива, сюжет которого был связан с Натчесом. Похоже, это место накладывало отпечаток на всех, кому доводилось в нем бывать.— О чем задумались, доктор?Крис размышлял о Дерриле Фостере и о том, что тот рассказал ему об Алекс Морс. Он не собирался конфликтовать с агентом ФБР, но ему хотелось знать, насколько она с ним откровенна.— С момента нашей встречи вы только и делали, что лезли в мою личную жизнь, — заметил он, заглянув в ее зеленые глаза. — Позвольте и я немного покопаюсь в вашей.Доктор был готов к вспышке гнева. Но после долгого молчания Алекс Морс кивнула.— Ваши шрамы выглядят довольно свежими, — продолжил Крис. — Как вы их получили?Морс отвернулась и уставилась на волнистый песок, покрывавший дно реки. Когда она заговорила снова, в ее голосе что-то изменилось. В нем уже не звучала прежняя властность, а лишь искренность.— Был один человек, с которым я служила в Бюро. Джим Броудбент. Он часто прикрывал меня во время работы. В общем… он был в меня влюблен. Мне он тоже нравился, но между нами стояла его семья. Жена и двое детей. Близости у нас не было, но если бы она и случилось, Джим все равно семью не бросил бы. Никогда. Понимаете?Крис кивнул. Она снова устремила взгляд на воду.— Я была хорошим переговорщиком, доктор. Некоторые считали, что лучшим. За пять лет не потеряла ни одного заложника. А это большая редкость. Но в прошлом декабре… — Морс запнулась и продолжила: — В прошлом декабре моего отца убили во время ограбления. Через семь недель у матери нашли рак яичников. В запущенной форме — вы знаете, что это значит.— Мне очень жаль.Морс пожала плечами.— После этого во мне что-то надломилось. Только сама я этого не знала. Отец учил меня быть стойкой, и я старалась изо всех сил. «Никогда не сдаваться» — лозунг семьи Морс. Отец позаимствовал его у Черчилля и передал мне.Крис сочувственно вздохнул.— Не волнуйтесь, до шрамов я сейчас доберусь, — добавила Алекс с неловким смешком. — Четыре месяца назад захватили банк. Один из самых крупных — Федеральный резервный банк в округе Колумбия. Преступники взяли шестнадцать заложников, в основном из местных сотрудников. Начальство в ФБР решило, что это атака террористов. Кто-то считал, что вопрос лишь в деньгах. На самом деле могло быть и то и другое — дерзкое ограбление, чтобы добыть средства для террористов. Но чутье мне подсказывало, что проблема в ином. Главарь говорил с арабским акцентом, но он звучал фальшиво. Парень вел себя как шизофреник. С пеной на губах поносил правительство. Вероятно, в его жизни произошла какая-то катастрофа, толкнувшая его на экстремальные поступки. — Морс посмотрела на Криса и усмехнулась. — Вы, наверное, сразу подумали обо мне… Короче, дело поручили заместителю директора ФБР Додсону, который не дал мне времени как следует поработать. У меня был реальный шанс уговорить главаря сложить оружие. Опыт и интуиция убеждали меня в этом. На карте стояло шестнадцать жизней, понимаете? Но в Вашингтоне решили иначе. Там еще не пришли в себя после одиннадцатого сентября, поэтому все требовали жестких мер. В общем, Додсон дал мне отбой и вызвал спецназ.Крис увидел, что Алекс глубоко задумалась. Похоже, она сотни раз перебирала события в памяти, но сколько раз ей приходилось описывать их вслух?— Рассчитывать на снайперов не приходилось. Оставался штурм, однако он грозил большими жертвами среди заложников. Я не могла этого допустить. Я прошла сквозь оцепление и вернулась в банк. Мне что-то кричали, но я никого не слушала. Видимо, ребят из спецназа не успели предупредить, и я вошла в холл в тот момент, когда они вломились через окна. Полетели шоковые гранаты, начался штурм. — Морс прикоснулась к изуродованной щеке, точно только сейчас почувствовала боль. — Один из грабителей выстрелил в меня через стеклянную перегородку. Мне достались почти одни осколки, но я не знала, что Джим тоже бросился за мной. Когда меня ранили, он посмотрел на меня, а не на стрелявшего, как требовала инструкция. Это правило нам вдалбливали еще в академии. И вдалбливали очень крепко. Но чувства оказались сильнее рефлексов…Морс вытерла рукой лицо, словно смахивая паутину, но Крис заметил блеснувшие на щеках слезы. Он протянул руку и сжал ее плечо.— Все в порядке.Она резко дернула головой:— Нет. Может, когда-то так и будет, но не сейчас.— Я знаю одно, — произнес доктор. — В подобном состоянии вам не стоит гоняться за убийцами. Возьмите отпуск по болезни.У Алекс вырвался смешок.— Я и так на больничном!Крис посмотрел на нее, и ему вдруг многое стало ясно. Ее усталость, ожесточенное упрямство, странно отчужденный взгляд, какой возникает у контуженых солдат…— Вы ведете дело в одиночку, верно?Алекс покачала головой, но ее подбородок задрожал.— И вы гораздо чаще говорите «я», чем «мы».Морс прикусила нижнюю губу и прищурилась, точно ее ослепило ярким светом.— Это правда? — настаивал он. — Вы работаете одна?Она окинула его затуманенным взглядом. Ее глаза была мокрыми, и не только от дождя.— В общем, да. Почти все, что я делала последние пять недель, не санкционировано начальством. Если об этом узнают, меня сразу уволят.Крис присвистнул:— Неужели?Она сжала его запястье и воскликнула почти с отчаянием:— Вы моя последняя надежда, доктор Шепард! Самая последняя!— Надежда на что?— Остановить этих людей. Поймать их за руку.— Послушайте, если все обстоит так, как вы говорите, почему ФБР не занялось данным делом?Лицо Алекс помрачнело.— Причин достаточно. Во-первых, убийство не считается федеральным преступлением, если оно не связано с организованной преступностью. Во-вторых, все, чем я располагаю, — это домыслы и умозаключения, а не доказательства. Но где, черт возьми, я добуду доказательства, если у меня нет никаких ресурсов? ФБР — самая бюрократическая организация, какую только можно представить. Все делается строго по бумажке — пока речь не заходит о терроризме и бумажки не летят вон. Но парней, которых я ищу, не поймаешь в белых перчатках.Крис не нашелся что ответить. Еще вчера утром его жизнь текла в обычном русле, а теперь он стоял на мосту и смотрел, как страдает женщина, которую он почти не знал.— Если вы действуете в одиночку, кто видел, как Тора входила к адвокату?— Частный детектив. Он был другом моего отца.— А как же ФБР? Чем вы занимаетесь, по мнению начальства?— Оно считает, что я сижу в Шарлотте и разбираюсь с нелегальной проституцией. Когда меня перевели туда после ранения, мне повезло. Я встретила старого приятеля по академии. Пока что он прикрывает мою задницу. Но это не может тянуться вечно.— Да.— Знаю, мои слова звучат не очень убедительно. В последнее время я сплю по три часа в сутки. У меня ушло две недели на установление связи между моим зятем и тем адвокатом. И еще неделя — чтобы узнать имена его партнеров. Недавно я установила список жертв. На самом деле их наверняка гораздо больше. Но потом ваша жена поехала в офис к Раску, и это вывело меня на вас. Теперь я разрываюсь между Натчесом и Джексоном, где умирает моя мать, и…— Кто такой Раск? Тот адвокат?— Да. Эндрю Раск-младший. У его отца юридическая фирма в Джексоне. — По щекам Алекс потекли слезы. — Господи, как я устала!.. Мне необходима ваша помощь, доктор. Нужны ваши медицинские знания, но прежде всего — вы сами. Потому что вы — следующая жертва. — Она уперлась в него жестким взглядом. — Понимаете?Крис закрыл глаза.— Пока я не услышал никаких доказательств.— Какого черта! Знаю, это звучит ужасно, но ваша жена потратила два часа, чтобы съездить в Джексон и повидаться с Эндрю Раском. Теперь она это скрывает и, значит, лжет. Что, по-вашему, все это означает?— Только не убийство, — упрямо произнес Крис. — Я не верю.Морс коснулась его руки.— Это потому что вы доктор, а не юрист. Обратитесь к любому окружному прокурору, и он покажет вам длинный список людей, приходящих к нему каждую неделю, обвиняя в убийстве своих близких. Официально никакого криминала нет — жертвы покончили с собой, погибли от несчастных случаев, сгорели или утонули. Но жены, дети, родители погибших знают правду… знают, что это убийство. И теперь они стучатся во все двери, пытаясь убедить систему, что произошло преступление, надо тщательнее расследовать дело. Нанимают адвокатов и тратят все сбережения, чтобы выяснить истину и добиться справедливости. Но у них почти никогда ничего не получается. И постепенно люди превращаются в тени, в призраков. Некоторые остаются такими на всю жизнь. — Агент Морс бросила на Криса взгляд, полный решимости и страсти. — Но я не призрак, доктор Шепард. Я не стану стоять и смотреть, как мою сестру стирают в порошок ради чьей-то выгоды. — В ее голосе зазвенели стальные нотки. — Видит Бог, я этого не допущу.Крис выдержал уважительную паузу, прежде чем ответить:— Поверьте, я вам искренне сочувствую. Более того, восхищаюсь вами. Но между нами большая разница. Для вас это личное дело. Для меня — нет.Глаза Алекс сузились.— Для вас тоже. Только вы не хотите этого признать.— Не будем начинать сначала.— Доктор, я пойду на все, чтобы вы мне помогли. Если понадобится, пойду в кусты и сниму для вас трусики. — В ее глазах вспыхнул огонь. — Но в этом нет необходимости.Крис настороженно взглянул на Алекс:— Почему?— Потому что ваша жена вам изменяет.Доктор попытался сохранить невозмутимость, но у него бешено заколотилось сердце.— Тора спит с хирургом из вашего городка, — продолжила Алекс. — Его зовут Шейн Лэнсинг.— Чепуха, — хрипло выдавил Крис.Морс не моргнула глазом.— У вас есть доказательства?— Косвенные.— Косвенные?.. Ради Бога.— Сначала все это отрицают.— Господи, да заткнитесь!Лицо Алекс смягчилось.— Понимаю, как вам больно. Когда-то у меня был жених, он обманывал меня с моей лучшей подругой. Но сейчас вам не до гордости, Крис. Смотрите правде в глаза.— Смотреть правде в глаза? Вы придумываете какие-то дикие истории о массовых убийствах. Мужья заражают жен раком, жены мечтают убить мужей… Неудивительно, что вы остались одна!В лице Морс не дрогнул ни один мускул.— Ладно, если я спятила, скажите мне, почему вы не позвонили в ФБР?Доктор отвернулся и уставился на бетонные перила.— Почему, Крис?Нехотя, словно против своей воли, он пробормотал:— Тора уезжает из города. Она сообщила мне вчера вечером.— Куда?— В Дельту. Оздоровительный центр в Гринвуде. В известный отель.— «Эллювиан»?Он кивнул.— Я его знаю. Когда она едет?— Может, завтра. В любом случае на этой неделе.Морс поднесла к губам сжатый кулак и обратилась к нему на ты:— О Господи, Крис… Они действуют очень быстро. Мы должны что-нибудь предпринять. Ты в страшной опасности. Уже сейчас.Он схватил ее за плечи и встряхнул.— Ты понимаешь, что говоришь? У тебя нет ничего, кроме косвенных улик. Ни одного самого мелкого факта!— Да, я знаю, как это выглядит. И ты мне не веришь. Но… ты хочешь узнать все, что мне известно?Крис долго смотрел ей в лицо.— Не думаю. — Он взглянул на часы. — Уже поздно. Я должен вернуться к своей машине. Прости, я не могу тебя ждать.Он сел на велосипед и тронулся с места, но Морс с неожиданной силой схватила его за локоть. Она что-то вытащила из кармана шорт. Сотовый телефон.— Возьми, — попросила Алекс. — Мой мобильник запрограммирован на эту трубку. По нему ты можешь говорить свободно. Это единственная надежная связь.Крис оттолкнул телефон:— Не надо.— Не дури, Крис. Прошу тебя.Доктор покосился на мобильник, будто ожидая от него какого-то подвоха.— Как я объясню это Торе?— Она уезжает из города. Ты можешь припрятать его на пару дней.Крис раздраженно поморщился, но все-таки взял трубку. Морс наблюдала за ним с искренней тревогой.— Крис, тебе надо забыть о прежней жизни. Над тобой нависла смертельная опасность!У него вырвался странный смешок.— Прости, но я не верю.— Время откроет истину. Так или иначе.Он собирался уехать, но деликатность южанина опять взяла верх.— Ничего, если я тебя здесь оставлю?Морс развернулась и приподняла футболку, показав лоснящуюся рукоятку пистолета. Он казался огромным на ее узкой талии. Пока Крис разглядывал оружие, она села на велосипед и взялась за руль.— Не затягивай со звонком. Иначе мы не успеем подготовиться.— А что, если я позвоню в ФБР?Алекс безразлично пожала плечами.— Тогда моей карьере конец. Но я все равно не остановлюсь. И спасу тебя, даже против твоей воли.Крис молча нажал на педали и помчался по шоссе.

Глава 11Эндрю Раск прибавил скорость на своем «порше-кайенн-турбо», пересек две полосы автострады и взглянул в зеркальце заднего обзора. В последнюю неделю ему стало казаться, что за ним кто-то следит. Причем не только на дороге. Каждый раз, обедая в местном ресторане, Раск ловил на себе чей-то взгляд, но стоило ему обернуться, как это ощущение исчезало. Зато на шоссе оно обострялось. Надо признать, что кто бы ни сидел у него на «хвосте», он делал это мастерски. Вероятно, в слежке участвовали сразу несколько машин, что было плохим признаком. Обычно подобные трюки проделывает полиция или другие госструктуры. Раску вовсе не улыбалось говорить Гликону о вмешательстве властей — по крайней мере пока он сам в этом не убедится.Но сегодня все по-иному. Как только он попал на Пятьдесят пятую автостраду, за ним неотступно следовал темно-синий «краун-виктория». Раск резко менял скорость, но автомобиль пристроился намертво. Эндрю притворился, будто съезжает с автострады, но в последний момент свернул обратно, и его преследователь выдал себя с головой. Конечно, профи из госструктур не совершил бы такой ошибки; это — плюс. Минус заключался в том, что Раск спешил на встречу, и у него не было времени отрываться от «хвоста».Он спокойно продолжал двигаться на юг и скоро придумал решение проблемы. Свернув на Мидоубрук-драйв, он промчался под эстакадой и отправился на восток. «Краун-виктория» все еще маячил позади. Впереди уже вырастал Олд-Истовер — одно из самых фешенебельных предместий в окрестностях столицы. Наверное, «форд» принадлежит агенту ФБР, подумал Раск. Иногда они используют «краун-вик». Старое американское дерьмо…Эндрю по-прежнему держался главной улицы, понемногу уходившей вниз. Интересно, знает ли его преследователь, что спуск ведет к реке? Еще несколько лет назад район был заболоченной равниной, в которой никто и не собирался вести строительство. Но вскоре в дело пошли большие деньги, и теперь новые дома вырастали как грибы.Лет пять назад Раск ходил по Перл-Ривер на каяках с одним другом, готовившимся к профессиональным соревнованиям в Канаде. В то время густой лес вдоль берега реки был весь изрезан грязными дорогами, по ним с бешеной скоростью носилась молодежь на новомодных внедорожниках. Видимо, кое-какие из просек остались до сих пор.Эндрю повернул направо и остановил «порше» перед большим особняком. Что сделает «краун-вик» — встанет сзади или сделает вид, будто он тут ни при чем? Темно-синий автомобиль замедлил ход, прополз мимо и двинулся дальше. Эндрю немедленно рванул в боковую улочку, описал широкую дугу и опять выскочил на главную дорогу. Полотно автострады перед ним было пусто.Он взглянул в зеркальце заднего обзора: «краун-вик» стоял с включенным мотором в ста ярдах позади него. Раск надавил на газ, мотор взревел, и ускорение вжало его в спинку кресла, словно космонавта в стартующей ракете. Через секунду он уже на полном ходу мчался к лесным зарослям и высокой траве.Когда перед глазами устрашающе вырос заградительный барьер, Эндрю заметил слева земляную колею. Просвет в зелени был чуть шире самого «порше», но адвокат не колебался ни мгновения. В порыве азарта он резко выкрутил руль налево, поддал газу и на бешеной скорости влетел в узкую просеку, молясь, чтобы не напороться на встречный внедорожник какого-нибудь юнца.Машину начало болтать, но Раск давил на педаль. Задняя часть взлетела в воздух, нос шлепнулся в большую лужу и поднял фонтан брызг. Не теряя скорости, адвокат вцепился в руль и дал газу, положившись на свой полноприводный двигатель. После короткой паузы задние шины въелись в глину, и автомобиль торпедой выскочил из лужи, вхолостую крутя передними колесами. Эндрю даже улыбнулся, когда «порше» всеми четырьмя колесами встал на землю и, разбрасывая на ходу песок, помчался по разбитой колее с ревом рассерженного зверя.Никакой «краун-виктория» не перескочит за ним через такую яму. Теперь осталось лишь вернуться на нормальную дорогу, пока его «хвост» не догадался, что он задумал. Раск продолжал нестись к реке — по крайней мере в ее сторону — и лихорадочно искал взглядом просеку пошире. Интуиция его не обманула. Буквально через минуту он увидел широкий поток Перл-Ривер, которая бурлила в глубокой лощине тридцатью ярдами ниже. Он крутанул руль вправо и двинулся вдоль извилистого русла.Где теперь «краун-виктория»? Был ли водитель уроженцем здешних мест? Сообразил ли он, что Раск опять повернул на юг и пытается выбраться на автостраду? Человек вполне мог запросить помощь — другую машину или даже вертолет. От вертолета Эндрю никуда не скрыться, если только не бросить «порше» и не спрятаться в лесу. Но какой прок? Они и так знают, кто он. Раск уже давно разработал план бегства — хороший план, который навсегда избавит его от американских властей, — но вряд ли он сумеет осуществить его, если за ним уже выслали вертолеты.Нет, не выслали. Против него действует не группа — одиночка.— Да, но кто? — произнес Эндрю.Эта чертова девка!Раск сжал зубы, чувствуя сильную вибрацию машины. Ладно, придется играть с теми картами, что на руках.На повороте реки появилось красивое деревянное каноэ, которым правили две девчонки школьного возраста; между ними в лодке стояли два больших красных рюкзака. Наверное, шли по руслу Стронг-Ривер до слияния с Перл-Ривер. Эндрю вспомнил, как в школе ходил по тому же маршруту с другими бойскаутами. Следя за движениями спортсменок, он вдруг вспомнил еще кое-что. Боже, как давно это было — старый добрый восьмой отряд. А их девиз… Господи Иисусе! Не зря люди зовут детишек в лесу бойскаутами…Раск надавил на тормоз. Справа за густыми бамбуковыми зарослями в лес тянулся темный туннель. Вглубь вели две широких колеи, а у входа валялись полуобгоревшее бревно и куча пивных банок. Адвокат удовлетворенно кивнул. Это путь к цивилизации. Он поддал газу, чтобы перевалить через песчаный вал, и направился к зеленому туннелю. Через пять секунд его поглотила лесная тьма. Раск, посмеиваясь, выбрался на асфальтовую дорогу и свободно помчался к поднимавшейся впереди эстакаде Пятьдесят пятой автострады.

Глава 12Солнце уже встало, и Крис выжимал из своей машины все, что мог. Дождь прекратился, но, свернув на автостраду, он выбросил из-под колес высокий фонтан брызг.После разговора с Алекс Морс в душе доктора образовалась какая-то пустота. Он даже не мог заставить себя думать о ее словах. Во всяком случае, решил загадку, которую задал ему Деррил Фостер. Специальный агент Морс была «вольным стрелком», она работала на свой страх и риск. ФБР ничего не знало о ее расследовании. Да и вряд ли это можно назвать расследованием — скорее частным делом, личной местью человеку, убившему ее сестру. Морс занималась этим уже пять недель, но пока не предъявила ничего, кроме косвенных улик и фантастических теорий. «Однако, — подумал он с внезапной горечью, — когда она попыталась озвучить мне настоящую улику, я заткнул ей рот». Проезжая мимо супермаркета «Вэл-март», Крис достал мобильный телефон, который дала ему Морс, и набрал единственный номер, записанный на сим-карте.— Это Алекс, — произнесла Морс. — С тобой все в порядке? Кажется, я слишком жестко говорила насчет Торы.— У тебя есть реальные доказательства связи моей жены с Шейном Лэнсингом?Алекс выдержала паузу.— На прошлой неделе доктор Лэнсинг дважды приезжал в ваш новый дом, когда Тора была там.Крис с облегчением вздохнул.— Ну и что? Шейн живет по соседству.— В первый раз он оставался в доме двадцать минут.— А второй?— Пятьдесят две минуты.Пятьдесят две минуты. Вполне достаточно, чтобы…— Наверное, Тора показывала ему дом. Она сама делала проект. К тому же там были рабочие, верно?Ответ Морс прозвучал как удар кувалды:— Никаких рабочих.— В обоих случаях?— Да. Мне очень жаль, Крис.Доктор поморщился.— Все равно это могла быть просто невинная беседа.— Ты полагаешь? По-твоему, Шейн Лэнсинг похож на пай-мальчика?Крис не думал ничего подобного.— Кого бы я ни спрашивала об этом человеке, — продолжила Алекс, — мне всегда говорили о нем: талантливый хирург, несносный тип, доводящий до слез медсестер, и жуткий бабник.Доктор промолчал.— Кроме того, я слышала, он предпочитает красоток, — добавила Морс. — Тора подходит под данное определение.— Это все? — хрипло спросил Крис.— Нет. Я беседовала кое с кем из медсестер.— И что?— По их словам, у Торы была связь с одним женатым доктором, когда она только приехала в город. Семь лет назад. Это случилось еще до вашего знакомства. Он работал в пункте первой помощи. Тора когда-нибудь рассказывала об этом?— Что еще за доктор?— Деннис Стивенс.В памяти Криса промелькнуло молодое лицо с бородой.— Никогда о нем не слышал.— Похоже, роман развивался очень бурно, и Стивенс переехал в другой штат.— В больницах всегда много сплетен. В любом случае Тора тогда была свободна.— Еще я слышала историю об одном офтальмологе, который работал здесь некоторое время. Это было как раз перед тем, как Тора вышла замуж за Реда Симмонса.— Многие медсестры терпеть не могут мою жену. Они считают ее высокомерной.— А это правда?— Как посмотреть. Просто в плане интеллекта Тора умнее, чем большинство местных врачей. Можешь представить, как их это бесит. Особенно мужчин.— Пожалуй. — На линии возникли помехи. — Слушай, Крис, я твой друг, хотя ты меня почти не знаешь. А друзья всегда говорят правду, даже если она горькая.— Ты мой друг? Или я просто тебе нужен?— Дай мне шанс, и я тебе докажу. А потом решай сам.«Да, Алекс была хорошим переговорщиком, — решил он, отключив связь. — Она уже мной манипулирует».

Глава 13Четыре часа спустя Алекс Морс сидела на скамейке в тени католического храма и наблюдала, как Тора Шепард выходит из фитнес-центра «Мэйнстрим», стянув светлые волосы голубой повязкой. Повернув направо, она стремительно двинулась на запад по Мэйн-стрит. Немного дальше дорога тянулась к высокому обрыву, нависавшему над Миссисипи. По утрам Тора часто устраивала долгие пробежки на самом краю земляного вала, где проволочная сетка или живая изгородь отделяли ее от зиявшей рядом пустоты. Однажды Алекс увязалась за ней, и ее поразила мощь и красота большой реки. В районе Натчеса ширина русла достигала полной мили, а дальше простиралась необъятная даль Луизианской дельты.Но сегодня Тора не собиралась бегать. Она была в темных очках и брючном костюме, который стоил больше, чем Алекс получала в месяц. Грациозно шагая по улице, миссис Шепард словно просилась на обложку модного журнала. Алекс видела, как прохожие бросают на нее взгляды. Не только мужчины, но и женщины. Да, она неотразима. Может, поэтому Алекс испытывала к ней такую антипатию? Ей никогда не нравились блондинки. Она не любила стереотипы, но их очень трудно избежать, если речь заходит о блондинках. У них особая манера двигаться и разговаривать, постоянно поправлять свою чертову прическу, хотя к ней и так не придерешься. Голоса у них сладкие и девчоночьи-манерные, и при одном их звуке у Алекс чешутся кулаки. Не говоря уже про их легендарную глупость. Алекс знала, что блондинки вовсе не обязательно глупы, но и особо умных среди них она тоже не встречала. Вероятно, суть проблемы заключается как раз в этом. Большинство блондинок очень легко добивались того, что им нужно, и почти не развивали в себе полезных навыков, кроме умения строить глазки или вонзать нож в спину соперниц.Правда и то, что настоящих блондинок теперь найти трудно. Тора входила в их число, с этим не поспоришь. Даже у тех, кто был светлым в детстве, волосы с возрастом темнеют. Но Тора с ее датской кровью могла похвастать такой же пышной пшеничной шевелюрой, какой обладал ее отец. Может, поэтому в отличие от всех этих полуокрашенных, полуощипанных, завитых, начесанных и прилизанных «блондинок», каких встречаешь каждый день, Тора Шепард производила впечатление ослепительной и сияющей уверенности в себе, почти животного магнетизма, легко притягивающего к ней новых жертв. Именно это качество заставляло мужчин и женщин оборачиваться и смотреть ей вслед. И именно оно побудило молодого и симпатичного доктора Криса Шепарда сделать ей предложение, а заодно усыновить ребенка, родившегося девять лет назад. Неплохой вариант для женщины с ее прошлым…Алекс быстро пересекла Мэйн-стрит и последовала за Торой, успевшей опередить ее на целый квартал. Она с трудом подавила в себе раздражение, заметив, как молодой человек в деловом костюме развернулся на сто восемьдесят градусов и уставился вслед проходившей мимо докторше. Потом Тору остановил мужчина постарше и завязал с ней разговор. Какое-то время они беседовали, оживленно жестикулируя посреди улицы. Алекс отвернулась и стала разглядывать витрину.Тора с самого начала инстинктивно вызывала в ней неприязнь, хотя она сама не понимала почему. Алекс знала, что у миссис Шепард было счастливое детство. Про таких говорят — родился с серебряной ложкой во рту. Правда, эту ложку у нее быстро отобрали. Дочь известного хирурга из центра Вандербильта, Тора Райнер провела первые годы жизни среди общественной верхушки Нэшвилла, штат Теннесси. Элитная школа, загородные клубы, верховая езда, множество развлечений… Но когда ей исполнилось восемь, мать Торы превратилась в законченную алкоголичку. После нескольких попыток излечиться она ушла в глубокий запой, который мог длиться бесконечно. С помощью своих друзей Ларс Райнер пристроил жену в больницу штата, а сам подал на развод. Через шесть месяцев он был свободен, но для этого ему пришлось отказаться от дочери. Маленькая неувязка, почти не изменившая жизнь доктора Райнера, пагубно сказалась на судьбе девочки.Детство Торы превратилось в бесконечную одиссею между маленькими городками в восточном Теннесси. Она посещала бесплатные школы, поскольку частные были ей не по карману: мать пропивала все деньги, какие взыскивали с отца на обучение дочери. Запои матери начинались и заканчивались, подчиняясь каким-то причудливым законам, и Тора иногда оказывалась в доме бабушки. Школьные оценки становились все хуже, пока однажды она не решила доказать отцу, что кое-чего стоит. Когда Тора с блеском сдала выпускные экзамены, Ларс Райнер наконец обратил на нее внимание. Он нашел ей место в центре Вандербильта и даже предложил небольшое содержание. Тора отказалась. Вместо этого она продолжила учебу и выиграла стипендию в университете своего отца.Но полоса удач длилась недолго. Воспитание и гены матери работали против нее. После прекрасного первого семестра успеваемость Торы поползла вниз, а второй она не закончила. Когда Тора устроилась официанткой в одной из забегаловок, причина стала ясна: она беременна. Ее парень исчез, но Тора решила сохранить ребенка. Призвав на помощь бабушку в качестве спонсора и няньки, она поступила в школу для медсестер и через два года закончила ее с отличием. Тора нашла работу в госпитале для ветеранов в Мурфрисборо, но через девять месяцев внезапно и без всяких видимых причин перебралась в Натчес, штат Миссисипи. Алекс подозревала, что и тут не обошлось без скандальной истории, но у нее не было фактов (хотя она пыталась найти их). В Натчесе Тору взяли в больницу Святой Екатерины, где она познакомилась с Редом Симмонсом, богатым нефтяником, который стал ее первым мужем и скоро оставил ее вдовой. Весьма состоятельной…Алекс повернула голову. Тора поболтала с пожилым мужчиной, обняла его и зашагала дальше. Морс достала из сумочки маленькую камеру и сфотографировала собеседника. На вид ему лет шестьдесят — староват для ее любовника.Алекс всегда считала, что она в хорошей форме, но простая слежка за ежедневными перемещениями Торы действовала на нее изматывающее. Все начиналось с утренней пробежки — четыре мили минимум, иногда и десять, — за ней следовали душ и поездка к новому дому в Авалоне. Здесь Тора полчаса спорила с застройщиками, после чего направляла «мерседес» в загородный клуб, где развлекалась плаванием или игрой в теннис (Морс сидела в машине на стоянке). Затем она переодевалась и долго занималась фитнесом в «Мэйнстриме». Опять душ и второй завтрак в компании подруг. Тора любила тайскую кухню и ходила в дорогой ресторан недалеко от финтес-центра — наверное, именно туда она сейчас и направлялась. После пары низкокалорийных блюд (Алекс следила за ней из-за соседнего столика) Тора чаще всего снова ездила на стройку в Авалон.Неизменным пунктом ее графика являлось посещение школы Святого Стефана, где она забирала Бена. Правда, пока другие матери по двадцать минут ждали у входа — на тот случай, если их дети выбегут сразу после звонка, — Тора предпочитала опаздывать на двадцать минут. Таким способом она избегала утомительного ожидания и обычно заставала Бена уже одного, слонявшегося с мячом на игровой площадке. Доставив его домой к гувернантке, Тора убивала остаток дня прогулкой и шопингом, потом в последний раз заглядывала в Авалон и после этого возвращалась в Элджин.Во время этих поздних поездок доктор Шейн Лэнсинг наносил ей частные визиты. Алекс не пыталась проникнуть в дом, пока Лэнсинг находился внутри, но решила сделать это, если хирург появится там еще раз. После двух бесед с доктором Шепардом, на редкость стойко защищавшим нравственность жены, Морс жалела, что не взяла в Натчес Уилла Килмера. Старый партнер ее отца часто занимался супружеской неверностью, и в его распоряжении имелось оборудование, позволявшее прослушивать и декодировать мобильные звонки в реальном времени. Но Уилл был по уши загружен слежкой за Эндрю Раском, а у Алекс не хватало денег, чтобы нанять его помощников для работы в Натчесе. Она надеялась компенсировать это хакерской атакой на почтовый ящик Торы. Докторша повсюду таскала с собой компьютер-наладонник и часто выходила в Интернет. Морс не сомневалась, что если ей удастся раздобыть хотя бы одно электронное письмо, доказывающее любовную связь между Торой и Лэнсингом, доктор Шепард осознает грозящую ему опасность и встанет на ее сторону.Тора опять остановилась, чтобы побеседовать с мужчиной ее лет. Алекс стала осторожно приближаться, стараясь уловить нить их разговора, но тут у нее зазвонил мобильник. Она отошла в сторону и, достав трубку, услышала Уилла Килмера.— Привет, дядя Уилл.— Есть новости, — сообщил Килмер.— Хорошие или плохие?— Скорее плохие. Эндрю Раск облапошил моего парня и удрал от слежки.— О черт! Как ему удалось уйти от твоих людей?— У этого ублюдка был полноприводный «порше». Он свернул к Перл-Ривер и ранул в самую грязь. А мой парень сидел в «краун-виктории» — усиленный двигатель и все такое, но по грязи от него мало толку. Кстати, я сомневаюсь, что Раску просто захотелось поразвлечься. Похоже, он ехал на важную встречу. Иначе зачем ему выкидывать такой фортель?— Проклятие!— Я говорил, что нужно больше машин. Но ты сказала…— Я помню, что я сказала! — раздраженно буркнула Алекс.Она была в ярости, что у нее не хватает средств для нормальной слежки. Сэкономишь на малом, проиграешь в главном — так повторял ее отец. Теперь все деньги, которые она потратила на Раска, пропали даром. Адвокат исчез, и она ничего не сможет сделать, пока он не соблаговолит появиться снова.Между тем Тора Шепард пожала руку собеседнику, пересекла Коммерс-стрит и свернула направо. Алекс последовала за ней.— Прости, Уилл. Это моя вина. Я тебя подставила.В трубке послышалось тяжелое дыхание. Килмеру было уже семьдесят, и он страдал эмфиземой легких.— Что теперь делать, малышка?— Пошли кого-нибудь к дому Раска. Он все-таки вернется, верно?— Конечно. Уверен, вечером он будет дома.— Если мы его не спугнули.Уилл промолчал.— Как ты думаешь, он мог удрать из города? — спросила Алекс.— Вряд ли. Раск пустил здесь корни. У него хорошая работа, жена, роскошный дом, детишки.— Дети с ним не живут, — напомнила Алекс.— Не важно. Раск — богатый адвокат, а не агент ЦРУ. Он вернется, вот увидишь.Морс глубоко вздохнула. Тора была уже возле ресторана.— Я пришлю кого-нибудь к тебе, — добавил Уилл. — А если никого не найду, отправлюсь сам.— Ты совсем не обязан…Алекс оборвала фразу. Тора внезапно остановилась посреди улицы и достала зазвонивший телефон. Она крепко прижала трубку к уху и прислонилась спиной к стене.— Черт, жаль, что тебя тут нет, — пробормотала Морс.— А что?— Ничего. Мне пора идти. Созвонимся.Пока она убирала телефон, Тора отошла от стены и бросила взгляд в окно ресторана. Похоже, то, что она там увидела, ее удовлетворило. Докторша кивнула, сунула трубку в карман и, изменив направление, быстро двинулась назад по Мэйн-стрит.Прямо к Алекс.Морс нырнула в ближайший магазинчик, торговавший всякой всячиной, — крошечную лавочку, набитую античными украшениями, зеркалами в рамах, репродукциями, плетеными корзинками и ореховыми сладостями. Тора прошла мимо витрины с серьезным и озабоченным лицом. Досчитав до пятнадцати, Алекс выбралась из магазина и направилась вслед за докторшей к ее «мерседесу».Что-то явно должно было случиться.

Глава 14Эндрю Раск стал искать просвет среди деревьев. Сорок минут назад он съехал с Пятьдесят пятой автострады и свернул на узкую гравийную дорогу. Где-то здесь должен находиться поворот к охотничьему лагерю Чикамагуа. Пятнадцать лет назад Раск стал членом элитного охотничьего клуба вместо своего бывшего тестя и с тех пор не раз убеждался, что это членство полезно во многих отношениях, не говоря уже о хорошо проведенных отпусках.Наконец он увидел поворот, отмеченный дорожным знаком. Раск крутанул руль, затормозил перед преградившими путь железными воротами и набрал комбинацию цифр на встроенной в стойку кнопочной панели. Ворота разъехались в стороны, и он тронулся дальше. Впереди оставалось полмили посыпанной гравием дороги, и Раск ехал очень осторожно. Несмотря на огромные средства членов клуба, подъездные пути всегда были в скверном состоянии. Эндрю порой казалось, что это сделано специально, для иллюзии деревенской простоты. Потому что во всем остальном лагерь был на высоте.Внешне лагерные домики выглядели как простые хижины, но внутри располагались благоустроенные комнаты с ванной, кондиционером и спутниковым телевидением. Заядлые охотники не скупились на затраты. В здешних местах водилось больше белохвостых оленей, чем в любой другой части Соединенных Штатов. К тому же самые крупные экземпляры попадались в штате Миссисипи. Оленям нравилась густая зелень мелколесья, оставшаяся в местных заповедниках после вырубки девственных лесов. Вот почему в этот олений рай устремлялись охотники со всей страны. К юго-западу штата, вокруг Натчеса, лицензии на отстрел стоили особенно дорого. Это была самая сердцевина охотничьего рая.Припарковавшись на стоянке, Раск огляделся в поисках Элдона Тарвера. Никого. Он вышел из машины и проверил дверь главного корпуса. Закрыто. Ясно, ведь Тарвер не является членом клуба, и у него нет ключа. Эндрю Раск дал ему лишь код для въездных ворот. Они договорились об этом уже давно, на всякий случай. Местом встречи выбрали Чикамагуа, поскольку тут они планировали свое первое дело. Их знакомство состоялось на пару лет раньше, но потом они не встречались, по крайней мере лично. Да и позже контакты продолжались не более двух минут, причем происходили в таких людных местах, что их вряд ли можно было назвать «контактами».Хотя на первый взгляд вокруг никого не было, Раск не сомневался, что Тарвер уже здесь. Наверняка он спрятал свою машину на тот случай, если вдруг появится кто-нибудь из членов клуба. Конечно, это маловероятно, учитывая время года, но… Вопрос в том, где теперь доктор Тарвер?Раск закрыл глаза и прислушался к шуму леса. Вначале он услышал лишь ветер, шелестевший высоко в весенних кронах. Потом щебет птиц — ласточек, соек, воробьев. Одинокий голос куропатки. Сухое постукивание дятла. Где-то в глубине чащи на Двадцать восьмой автостраде рокотали грузовики. Но среди этих звуков не было ни одного, свидетельствовавшего о присутствии человека.Вскоре он уловил запах дыма.Слева в лесу что-то горело. Раск двинулся в том направлении, ступая по траве уверенным и быстрым шагом. Чем дальше он шел, тем сильнее пахло дымом. Потом к нему присоединился аромат жареного мяса. Кто-то готовил на костре. Вряд ли это Тарвер, но Эндрю решил проверить.Через минуту он оказался на маленькой полянке и увидел Элдона Тарвера. Доктор держал на огне чугунную сковородку, на ней громко шипело мясо. Рядом на проволоке висел только что освежеванный, но еще не совсем разделанный молодой олень.— Присаживайся, — пригласил Тарвер глубоким баритоном. — Я готовлю вырезку. Чертовски вкусно, Эндрю.Убив оленя не в сезон, патологоанатом нарушил негласное правило лагеря, посягнув на местные и федеральные законы. Но Раск не стал предъявлять ему претензии. Сегодня у него проблемы поважнее. К тому же когда Тарвер нарушал какие-нибудь законы, он делал это сознательно и хорошо все обдумав.Доктор ткнул складным ножом в кусок мяса и поддел его. Раск взял нож и начал послушно есть.— Отлично, — одобрил он. — Пальчики оближешь.— Вкуснее только сырое.— А ты ел сырое мясо?Тарвер усмехнулся:— Конечно. Когда был мальчиком… но это долгая история.«Хотел бы я ее послушать, — подумал Раск, — когда у меня будет больше времени. Интересно, как из мальчиков вырастают подобные типы?» Он немного знал о прошлом доктора, но все равно не понимал, откуда взялись его странные манеры и привычки. Правда, сейчас неподходящий момент для расспросов.— У нас проблема, — хмуро произнес Раск.— Поэтому я здесь.— Точнее, две проблемы…— Давай не будем торопиться, — предложил Тарвер. — Садись. Отведай еще кусочек оленины.Раск сделал вид, будто смотрит на огонь. Винтовки доктора рядом не было, другого оружия тоже. Зато в ногах стояла большая брезентовая сумка — там мог лежать пистолет или даже пулемет. Надо за ней присматривать.— Я не голоден, — промолвил он.— Хочешь перейти прямо к делу?— Да.— Тогда отбросим в сторону формальности.— Формальности?— Снимай одежду, Эндрю.В кровь Раска хлынул адреналин. Что это значит? Он хочет его убить? Просит раздеться, чтобы потом не возиться с трупом? Вряд ли. Тогда что? К чему он клонит?— Боишься, что на мне есть «жучок»?Тарвер обезоруживающе улыбнулся:— Ты сам сказал, что ситуация критическая. Стресс вынуждает людей совершать самые неожиданные поступки.— Ты тоже разденешься?— В этом нет необходимости. Не я назначил встречу.Он прав. Раск хорошо знал Тарвера и не сомневался, что тот не станет с ним говорить, пока он не выполнит его приказ. Мысленно возблагодарив Бога, что оставил свой пистолет в автомобиле, адвокат снял ботинки, расстегнул ремень и спустил брюки. За ними последовала рубашка от Ральфа Лорана. Теперь на нем остались лишь трусы и носки. Тарвер смотрел на язычки пламени костра.— Хватит? — спросил Раск.— Остальное тоже, — равнодушно буркнул доктор.Раск пробормотал ругательство и стянул трусы. Он чувствовал странную неловкость, и его это бесило. Адвокат сотни раз раздевался в присутствии мужчин в спортивных клубах, а ранее — в студенческих и школьных раздевалках. Раску нечего стыдиться в смысле фигуры, и многие женщины хвалили его телосложение. Но все-таки ему было не по себе. Раздеваться догола перед полоумным парнем с бог знает какими сексуальными отклонениями, да еще патологоанатомом — от подобного удовольствия продирал мороз по коже. Тем более что доктор Тарвер вовсе не пытался облегчить ему задачу. Теперь он разглядывал Эндрю в упор, словно энтомолог, изучающий спаривающихся насекомых.— Вижу, ты поработал над latissimi dorci,[106] — заметил доктор.Что верно, то верно. Лайза однажды сказала, что возраст неблагоприятно сказывается на его спине, и Раск начал усиленно упражняться в спортивном клубе, пытаясь восполнить этот недостаток. Но как, черт возьми, Тарвер определил это одним взглядом?— И тебе не помешало бы больше двигаться, — добавил патологоанатом. — А то сейчас многие качают мышцы в верхней части тела, не понимая, что неразвитые ноги портят впечатление. Во всем нужна симметрия, Эндрю. Важно чувство равновесия.— Ладно, учту! — бросил Раск.Он знал, что у него худые ноги, но в колледже на это никто не жаловался. И вообще у него заботы поважнее, чем наращивать мышцы на ногах. Кем Тарвер возомнил себя? Габариты внушительные, но как насчет спортивной формы? Раск подозревал, что под его дурацкой фланелевой рубашкой скрываются горы жира, а не мышц.— Одевайся, — распорядился доктор. — А то ты смахиваешь на черепаху без панциря.Раск натянул трусы, брюки и сел, чтобы обуться.— В последний раз, когда мы были здесь, ты заявил, что ненавидишь лес, — напомнил он.Тарвер хмыкнул.— Всякое бывает.— То есть?— Эндрю, ты меня почти не знаешь. И даже если я скажу — мой личный опыт тебя совершенно не касается.Внешне это смахивало на высокомерие, но Раск понимал, что дело в ином. Тарвер как бы говорил: «Мы с тобой разной крови, вероятно, даже разных видов». И он прав. Доктор мог сколько угодно ненавидеть лес, но чувствовал себя тут своим. В давнюю поездку — это случилось пять лет назад — Тарвер появился в лагере в качестве гостя одного хирурга из Джексона. За два дня он не убил никакой дичи, вызвав удивление и насмешки членов клуба, для которых год стал рекордным по количеству трофеев. Но главной темой их бесед был Призрак — старый и опытный самец, настоящий патриарх леса, ему уже лет десять удавалось уходить от лучших охотников в лагере. После двухлетнего перерыва Призрака снова заметили в окрестностях, и теперь все надеялись добыть его голову и шкуру. Доктор Тарвер каждый вечер молча выслушивал у костра истории о Призраке — то правдивые, то совершенно фантастические, — а на рассвете бесшумно исчезал из лагеря.На третий день — Раск помнил, что это было воскресенье — Элдон Тарвер вернулся в лагерь, волоча огромную тушу Призрака. Многих членов клуба возмутило то, что он убил их полумифического зверя, но что они могли поделать? Тарвер застрелил самца не из удобного «гнезда», сидя весь день на дереве в ожидании добычи, как поступало большинство охотников, включая мальчишек и подростков, добывавших таким образом свои первые трофеи. Нет, он выследил и убил оленя по старинке, индейским способом. Три дня следовал за ним по пятам, продираясь сквозь лесные заросли и увязая в мокрой глине. Тарвер почти не рассказывал о том, что было дальше (не желая, по древнему поверью, выдавать своих секретов, чтобы сохранить их силу), но позже члены клуба сами собрали по кусочкам всю историю. Те, кто сидел в «гнездах», на рассвете слышали странные звуки — брачные призывы и боевые кличи, которые мастерски имитировал доктор. Вскоре грянул выстрел из винтовки — безупречно точный, сваливший Призрака на месте. Это был самый безболезненный конец, о котором только мог мечтать олень. Никакой агонии, гонок по оврагам и кустам с вывалившимися кишками и простреленными легкими. Мгновенный паралич — и смерть.В тот же день Эндрю Раск свалил своего оленя. И тут судьба послала ему Элдона Тарвера, предложившего научить его кое-каким хитростям по разделке туши. Когда Раск протянул ему нож, доктор продемонстрировал такое мастерство во владении инструментом и столь глубокие анатомические познания, что адвокат замер от восторга. Он почти не слышал пояснений Тарвера, не в силах оторвать взгляд от его работы. И пока одна часть его сознания была увлечена разворачивавшимся перед ним кровавым шоу, в другой стали оживать кое-какие старые идеи, давно зародившиеся в темных уголках души, но до сих пор не получившие развития из-за отсутствия подходящих обстоятельств и противодействия со стороны моральных принципов. Впрочем, чем дольше работал Раск в области юриспруденции, тем слабее становились принципы. Что касается Тарвера, Эндрю очень быстро понял, что мораль не относится к числу его приоритетов.— Значит, у нас две проблемы. — Тарвер отрезал кусок оленины и отправил в рот. — Так ты сказал.— Да. Наверное, одна связана с другой.Доктор жевал очень тщательно, как человек, привыкший экономно расходовать свои запасы.— Кто-нибудь про меня знает, Эндрю?— Нет.— Кому-нибудь известно о том, что мы как-то связаны?— Нет.— Или о том, чем ты занимаешься?— Нет.— Даже не подозревает?Раск облизнул губы, пытаясь сохранить спокойный вид.— Этого я не могу гарантировать. По крайней мере на сто процентов.— Кто он?— Агент ФБР.Тарвер прикусил нижнюю губу.— Кто именно?— Женщина. Сестра Грейс Феннел. Ее зовут Александра Морс.На губах доктора промелькнула странная улыбка.— А-а, понятно. Да, мы знали, что это будет рискованно… Почему она тебя подозревает?— Билл Феннел говорит, что его жена, похоже, сболтнула что-то сестре перед смертью. На Морс сильно подействовала вся эта история, помнишь? Она даже похитила сына Феннела.— Но вернула после похорон.— Да. У них в семье еще раньше начались проблемы. Отца убили во время ограбления. Мать умирает от рака. Саму Морс чуть не выгнали из Бюро пару месяцев назад, когда из-за нее погиб другой агент.— Она обращалась к тебе напрямую?— Нет.Доктор не спускал с Раска пристального взгляда.— Эндрю, откуда она вообще узнала о твоем существовании?— Не представляю.— Феннел рассказал ей о тебе?— Возможно… но маловероятно. Феннел не дурак.— Он с ней трахается?— Вряд ли. — До сих пор этот вопрос не приходил Раску в голову — серьезный прокол для адвоката, специализирующегося по разводам. — По крайней мере, я ни о чем подобном не слышал.Тарвер был явно не удовлетворен его ответом.— Морс не спала с Биллом Феннелом, — добавил Раск более уверенно. — Для него она слишком добродетельна. И крута.— Разве у нее нет вагины?— Хм, тут ты прав.— Почему ты считаешь, что она не в его вкусе?— Помнишь досье на Феннела? Он настоящая змея.— Напрасно ты оскорбляешь этих тварей, — неожиданно резко бросил доктор.Раск озадаченно замолчал, потом продолжил:— До операции я проверил сестру Грейс. Морс — человек-инструкция, она всегда действует по правилам. Во всяком случае, так было раньше. Поэтому она пошла в ФБР, а не в ЦРУ.— Но ты ничего не знаешь о ее внутренних мотивах.— Пожалуй, да, если ты так ставишь вопрос.— Наверное, проблема в твоих деловых контактах, — задумчиво протянул Тарвер. — Точнее, в сделке по недвижимости, которую ты заключил с Феннелом.— Не исключено.— Надо было брать алмазы.— Сделка лучше, чем алмазы, Элдон. Намного лучше.— Да, если она тебя не убивает.Раск насторожился, заметив сразу два неприятных момента. Во-первых, Тарвер сказал «тебя», а не «нас»; во-вторых, он ни словом не упомянул о тюрьме, а сразу перешел к смерти. Никаких тебе поручительств и залогов в пару миллионов долларов.Тарвер с интересом взглянул на адвоката.— Чем агент Морс так тебя расстроила? У тебя бледный вид.— Мне кажется, за мной следят.Главное, не сболтнуть лишнего. Ни слова про «краун-викторию» и гонку по Перл-Ривер. Ничего, что может пробудить у Тарвера инстинкт самосохранения…Лицо доктора застыло.— Тебе кажется? Или это так?— Я не уверен. Вероятно.— И кто за тобой следит? ФБР?— Если честно, Элдон, не знаю.— Эндрю, мне нужны факты.Раску хотелось выругаться, но он сдержался.— Если Алекс Морс расследует смерть сестры, она делает это в одиночку. Начальство и так смотрит на нее косо. Да и зачем ФБР заниматься Грейс Феннел? Федералов это не касается.— Ты адвокат. Разберись.— Хорошо.— Что еще сделала Морс?Вот оно…— Возможно, она проникла в мой офис.Тарвер смотрел на него не мигая.— Ты вообще хоть в чем-нибудь уверен, Эндрю? Или просто боишься сказать мне правду?— Я не боюсь. — Идиотский ответ. — В любом случае она ничего не нашла. То есть ничего криминального.— Всегда что-нибудь да есть. Парни вроде тебя любят все записывать. Выкладывай.— Если она залезла в мой компьютер, то могла отследить кое-какие деловые связи. Но я уже сказал, там никакого криминала. Все чисто.— Но это связи, — мягко подчеркнул Тарвер. — С другими трупами. И с мужьями этих трупов.— Только по ранним операциям, — возразил Раск. — Трехлетней давности, не позже.— Если не считать Феннела, — напомнил доктор.— Да.Тарвер подбросил в сковородку несколько обрезков мяса. Раск размышлял, не воспользоваться ли паузой, чтобы рассказать про «Ex nihilo», но что-то его удерживало.— Пока я слышал лишь об одной угрозе, — пробормотал Тарвер.— Есть еще одна, более прямая. Но с ней легче справиться.— Продолжай.— Речь идет о бывшем клиенте. Уильямс Брейде.— Владельце компании грузоперевозок в Уиксберге?— Да.— Что с ним?— У него нервный срыв. Нет, Элдон, я серьезно. Он винит себя в смерти жены. Она умирала очень долго, помнишь? Похоже, он этого не вынес. Теперь страдает галлюцинациями, видит жену в толпе… Не знаю, чего от него ждать. Кому он может проболтаться? Своему пастору? Психологу? Или полиции?— Брейд тебе звонил?— Если бы… Он притащился ко мне на поле для гольфа! А вчера заявился прямо в дом! Лайза перепугалась до смерти.— Его видели?— Только Лайза, но я запудрил ей мозги.— Что Брейд сказал тебе на поле?— Он хочет убить себя.— Тогда чего он ждет?Раск выдавил смешок, хотя у него мурашки бегали по спине.— Зачем говорить, что хочешь покончить с собой? — продолжил Тарвер, размышляя вслух. — Почему просто не сделать этого?— Верно. Я не считаю, что он склонен к самоубийству. Слишком себя любит. Скорее всего он взвалит вину на нас и пойдет в полицию.Доктор молча посмотрел на Раска и с философским видом пожал плечами:— Ничего не поделаешь. Когда-то это должно было случиться.— Что теперь делать?— У Брейда есть дети?— Трое.— Думаешь, он забыл твое предупреждение? И о том, что случилось с женой?— Боюсь, его уже этим не удержишь, Элдон. Он зашел очень далеко.— Господи, что за люди! — произнес Тарвер с нескрываемым отвращением. — Хуже детей! Неудивительно, что женщины в наше время презирают мужчин.Раск промолчал.— Где была щепетильность мистера Брейда, когда он планировал убить свою старуху?Адвокат пожал плечами.— Он из южных баптистов.Доктор бросил на него недоуменный взгляд, потом рассмеялся.— В том смысле, что субботний вечер — это одно, а воскресенье — совсем другое?— Как небо и земля, дружище.Тарвер собрал со сковородки остатки мяса и разложил на камнях вокруг костра.— Мне встречались подобные типы.— Так что мы будем делать?Патологоанатом улыбнулся:— Мы? Ты хочешь сказать, что можешь с этим что-то сделать?Раск покраснел.— Я имел в виду…— Ты имел в виду — что я собираюсь предпринять, чтобы спасти твою задницу?«Это будет стоить мне денег, — внезапно сообразил Раск. — И немалых».Доктор Тарвер встал во весь рост и потянулся. Адвокат услышал, как трещат его суставы. Он смахивал на того седобородого верзилу, который на ночном ТВ гоняется за голодными детьми. Вот только эта чертова родинка… «Господи, Тарвер, сделай ты пластическую операцию! — подумал он. — Ты доктор, а на дворе двадцать первый век». Впрочем, Эндрю знал немало врачей, у которых были плохие зубы.— Я позабочусь о мистер Брейде, — равнодушно обронил доктор.Раск осторожно кивнул. Он хотел знать, когда это произойдет, но боялся спрашивать.— Брейд будет дома сегодня вечером? — спросил Тарвер.— Да. Я сказал, что заеду к нему.— Болван. А если он скажет об этом своей любовнице?— Она ушла от него десять дней назад. С ним теперь никто не разговаривает. Его дети уже две недели живут у родственников.— Хорошо.Раск перевел дух. О деньгах пока ни слова.— Двести пятьдесят тысяч, — вдруг объявил Тарвер, будто прочитав его мысли.Адвокат поежился. С его партнером нельзя расслабляться. Непозволительная роскошь.— Кругленькая сумма, — пробормотал он. — В конце концов, мы оба под ударом.Лицо доктора стало жестким.— Брейд знает мое имя?— Нет.— Он знает меня в лицо?— Конечно, нет.— Тогда мне нечего бояться. Единственный, кто представляет для меня угрозу, — это ты. И я советую не напоминать мне об этом лишний раз.— Как ты желаешь получить деньги?— Прямо в руки. Мы встретимся тут на следующей неделе.Раск кивнул. Четверть миллиона долларов… за просто так. Чтобы заткнуть рот распсиховавшемуся клиенту. Надо было прощупать его получше. Да, но как? Попробуй угадать, у кого хватит сил смотреть на то, как некогда любимый человек превращается в живые мощи. Застрелить жертву легче. Спустил курок — и твоя супруга уже в морге. Через три дня ее приукрашенное тело положат в гроб, а потом — прощай навеки! Но так было в старые добрые времена, в эпоху чертова Перри Мейсона. Сейчас иное дело. Ты уже не можешь просто так пристрелить жену и гулять свободно. Не получится ни задушить ее, ни отравить, ни выбросить с балкона. Все это можно проверить, отследить и доказать в суде. Не говоря уже о том, что члены семьи автоматически попадают в главные подозреваемые. Аксиома, которую знает каждый детектив.Нет, теперь, если ты намерен избавиться от своего партнера и остаться на свободе, придется придумать нечто поистине гениальное: убийство, которое будет выглядеть не как убийство! Именно эту услугу предлагал Эндрю Раск. Как и всякий качественный продукт, она стоила недешево. И разумеется, тщательно готовилась. Но самое главное — и Уильям Брейд был тому лучшим доказательством — она не годилась для людей со слабой психикой. Спрос велик, но подходящих покупателей мало. Надо обладать поистине дьявольской ненавистью, чтобы смотреть, как близкий человек корчится в агонии, и сознавать, что это дело твоих рук. Впрочем, Раск встречал людей, буквально рожденных для подобных ситуаций. Они идеально вписывались в роль. Разыгрывали драматические сцены, изображали мучеников, втайне наслаждаясь тем, что дурачат простаков. Раск не собирался никого судить. Не его дело. Он просто выполнял свою работу, оказывая людям помощь, в которой нуждались очень многие, но далеко не все могли себе позволить ее.— Если ты считаешь, что это слишком много, — добавил Тарвер, — то отправляйся в тюрьму «Парчман», где тебя двадцать пять лет будут насиловать урки. Или сунуть руку вот сюда. — Доктор кивнул на стоявшую рядом сумку. — Потому что мне самому это не надо. Я в полной безопасности.— Но ты потеряешь источник всех своих доходов! — с вызовом бросил Раск.Тарвер улыбнулся:— Я уже богат, Эндрю.Раск промолчал, но почувствовал себя увереннее. За время их сотрудничества доктор заработал несколько миллионов долларов, однако большую их часть потратил. Его частные исследования съедали уйму денег. Раск не знал, над чем он работает, но любая деятельность казалась ему бессмысленной, если не приносила прибыли. В свое время Тарвера уволили из одной фармацевтической фирмы из-за какого-то сексуального скандала, и тот потерял все плоды своей исследовательской работы. Вероятно, теперь Тарвер хотел доказать, что те люди совершили самую большую ошибку в жизни. Все эти мысли пролетели в голове Раска за одно мгновение и коснулись лишь края его сознания, потому что всерьез он думал только об одном: «Что лежит в сумке?» Он уже секунд двадцать не спускал с нее глаз, и ему казалось, будто она шевелится.— Хочешь посмотреть? — усмехнулся Тарвер.Адвокат покачал головой. Он понимал, что в сумке может оказаться что угодно. Например, ядовитая змея. Или ящерица-ядозуб. Или даже что-нибудь похуже.— Я хотел обсудить с тобой еще кое-что.— Что, Эндрю?— Мою безопасность.В глазах Тарвера снова вспыхнул интерес.— Да?— Я знаю, сегодняшние новости тебя не обрадовали. Особенно проблемы с Алекс Морс.— И?— Поэтому я предпринял кое-какие шаги, чтобы защитить себя.Доктор сонно опустил веки, как одна из теплолюбивых ящериц, греющихся по вечерам на солнце.— Что ты сделал, Эндрю?— Не волнуйся, Элдон. Речь идет об одной простой и абсолютно безопасной процедуре, какую я должен повторять каждый день, чтобы в действие не был пущен некий защитный механизм. — Раск услышал, что у него дрожит голос, но не остановился. Если он не скажет сейчас, то не скажет никогда. — Механизм, который отправит тебя за решетку.Под ресницами Тарвера вспыхнул странный блеск.— Надеюсь, ты не оставил своих признаний адвокату? И не положил их в банковский сейф?— Нет, нет, я придумал гораздо лучше. И надежнее.— А если ты умрешь в результате несчастного случая?— У тебя будет пара дней, чтобы убраться из страны. Не так уж и плохо. Мы ведь богаты, как короли. Просто тебе придется уехать немного раньше, вот и все. Собственно, дело обстоит очень просто — ты не сумеешь меня убить и остаться в Америке. Но зачем тебе меня убивать? Я приношу тебе больше денег, чем ты можешь раздобыть где-нибудь еще.Дыхание доктора осталось ровным и спокойным.— Ничего подобного. У тебя примитивные представления о богатстве, Эндрю. По сравнению с тем, что я получу от своих исследований, наши прежние доходы покажутся смешными. Это все равно что косить газоны, подрабатывая на учебу в колледже.Раск, считавший, что они придумали оригинальный бизнес, раздраженно прикусил губу. Но спорить не стал. Его взгляд не отрывался от сумки. Там явно было что-то живое.— Я должен вернуться в город, — пробормотал он.Тарвер нагнулся и расстегнул «молнию» на сумке.— Твои представления о городе тоже примитивны. Джексон, Миссисипи… Убожество.Адвокат уже шагнул в сторону, когда из открытой сумки появилось что-то черное и желтое. Черная тварь с желтой полосой. Голова ящерицы? «Для ядозуба слишком маловата, — подумал он. — Если это не детеныш».— Пока ты не ушел, — произнес Тарвер, — расскажи мне о женщине.— О женщине? — эхом отозвался Раск, почему-то вспомнив Дженис и ее мускулистые бедра.— Об Алекс Морс.— А… Она работала переговорщиком в Бюро. Считалась лучшей, пока не прокололась.— В чем была ее ошибка?— Эмоции взяли верх над логикой.— Обычная история. — Тарвер с легкостью фокусника схватил черно-желтую голову и вытащил из сумки извивающуюся змею.О черт…Узкое, ярко окрашенное тело длиной в двадцать дюймов повисло на руке доктора, словно на каком-то бледном волосатом дереве. Раск в оцепенении уставился на чередующиеся полосы. Красная, желтая, черная… красная, желтая, черная…Давление в его сосудах подскочило так резко, что он едва не потерял сознание. Королевский аспид! Безжалостный убийца! Или, или… какой-то другой, очень похожий на него вид. Молочная змея? Он вспомнил историю, как парни до смерти напугали такой тварью своего вожатого. В голове завертелся глупый стишок, который он учил бойскаутом: «Черный, потом красный… жизнь была прекрасна». Как там дальше? «Красный, потом желтый. Смерть свою нашел ты». Если он прав, Тарвер держит в руках смертельно опасную змею так же просто, как котенка.— Где ты это взял? — спросил он дрогнувшим голосом.— Нашел сегодня утром. Она очень застенчива, как и ее собратья.— А из сумки высунулась сразу.Доктор улыбнулся:— Наверное, хотела погреться на солнышке. Они холоднокровны, помнишь?«Так же, как ты, психованный ублюдок!»— Агент Морс замужем? — спросил Тарвер.— Нет… и никогда не была.— Любопытно. Дети есть?— Только племянник, сын Феннела.— Они близки?— Очень.Элдон Тарвер задумался.«Гнусный старый боров, — подумал Раск. — Не скажешь, что совсем урод, — если не считать родинки, — но все равно отталкивающий тип. Взять хоть поры на лице. Если рассматривать их близко, получится что-то вроде лунных кратеров или внутренней обивки в салоне старого «фольксвагена». И почему он постоянно такой бледный, словно палящее солнце Миссисипи не оказывает на него никакого действия?»— Да, кстати, — произнес Раск. — Завтра я жду потенциального клиента. Неотесанный чурбан южанин, но с туго набитым кошельком. И я точно знаю, что он ненавидит жену. Она со дня на день собирается обратиться к одному из местных адвокатов, но Лайза говорит, что ничего такого пока не было. Мне брать его, если речь зайдет о деле?— Боишься упустить добычу? Сколько мы можем получить?— Полагаю, каждый не менее миллиона.Доктор поднял змею на уровень лица.— Правда?— Конечно. Если он разведется, это обойдется ему в десять раз дороже.— Тогда займись этим.— И никаких проблем с Брейдом?Тарвер покачал головой:— Забудь о Брейде. Лучше позаботься о презентации наших услуг. Это у тебя хорошо получается, Эндрю. Презентации.Адвокат рассмеялся, на сей раз искренне: во-первых, Тарвер прав, и во-вторых, из его замечания следовало, что у Раска есть будущее, в котором не присутствует королевский аспид. В голове у Эндрю промелькнуло — а не ожидает ли Уильяма Брейда свидание с этой змеей, но он ничего не хотел об этом знать. Змеи всегда действовали ему на нервы. Даже на расстоянии.— Мне пора идти.Тарвер улыбнулся:— Не желаешь попрощаться с моим дружком?Раск покачал головой:— Нет, спасибо.— Захвати с собой мясо. Поешь в дороге.— Я не голоден. — Адвокат был уже в пятнадцати ярдах от костра. — Как я узнаю, что ты позаботился о Брейде?Доктор раздраженно сдвинул брови.— Я когда-то не держал слова?— Нет. Извини.— Проваливай, Эндрю. И не забудь про двести пятьдесят тысяч. Я хочу нешлифованные камешки — белые алмазы, а не те цветные побрякушки, какими ты соблазнял девчонок в колледже.— Неграненые белые алмазы, — согласился Раск, отступая дальше в лес. — Ты получишь их на следующей неделе.Тарвер превратился в силуэт на фоне пламени, но Раск успел заметить, как он поднял руку с извивавшейся змеей.— Обязательно получишь! — громко крикнул адвокат.Затем он развернулся и бросился бежать.

Глава 15Утром Крис проработал несколько часов и ближе к обеду, зайдя в свой кабинет, чтобы сделать небольшую передышку, обнаружил там неожиданную гостью — жену. Тора сидела за его рабочим столом и набирала что-то на панели карманного компьютера. В юбке цвета хаки и белом топе из тонкого шелка. Услышав его шаги, она подняла голову и просияла ослепительной улыбкой.— Привет! — воскликнул он. — Что ты тут делаешь?Тора хотела ответить, но вдруг остановилась.— Крис, с тобой все в порядке?— Да, а что?— У тебя ужасный вид. Что-нибудь случилось?Он закрыл за собой дверь.— Я только что поставил диагноз одной пожилой женщине — запущенный рак легких. Она была подругой моей матери, когда мы жили в Натчесе.Тора стянула с головы светло-синюю повязку и бросила на стол.— Мне очень жаль. Я знаю, как тебя расстраивают такие случаи.— Все равно я рад тебя видеть. Просто ты застала меня врасплох.— Я проезжала мимо клиники и решила на минутку заскочить, чтобы повидаться и чмокнуть своего муженька. — Встав с места, она обогнула стол, приблизилась к Крису, поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку. — Садись.Он сел. Тора зашла сзади и стала разминать ему плечи. Крис почувствовал запах ее духов и на мгновение перенесся назад в студию, в тот вечер, когда они занимались любовью на диване.— Как себя чувствуешь?— Иногда меня достает работа.— Это потому, что ты принимаешь ее близко к сердцу. Врачи вроде моего отца поступают по-иному. Они вырезают какой-нибудь аппендикс, получают чек и спокойно удаляются.Крис сразу вспомнил Шейна Лэнсинга — у него был примерно такой же подход к медицинской практике.— Расслабься, — мягко промолвила Тора. — Хотя бы на минуту.— Я пытаюсь.Она стала массировать его шею, стараясь снять с Криса напряжение. Он поддавался ее рукам, но больше для того, чтобы не расстраивать жену. Массаж вряд ли мог решить проблемы.— Я обедала с Лорой Каннинг в «Планете Таиланд», — сообщила Тора. — Она сказала, что сегодня утром в «Эллювиан» освободилась бронь. Они согласны зарезервировать для нас места на трое суток. Единственное условие — нам придется жить вместе, буквально в одном номере.Крис откинулся назад и взглянул на ее перевернутое лицо.— Ты уедешь сегодня вечером?— Нет-нет, только завтра. До утра я буду дома.Он молча опустил голову.— Не волнуйся, я успею отвезти Бена в школу, а потом миссис Джонсон проводит его на день рождения к Кэмеронам, если ты не сможешь.Крис совершенно забыл о вечеринке — точнее, о «боулинг-парти», которым друзья Бена обычно отмечали день рождения.Тора вышла из-за кресла и присела на стол. Его молчание подействовало на нее расхолаживающе, но она выглядела скорее озабоченной, чем недовольной.— Кажется, ты не в восторге, — произнесла она, глядя ему в лицо.Крис и сам был недоволен своим хмурым настроением, но на фоне утренней беседы с Морс и смертельного диагноза в клинике ему было трудно испытывать энтузиазм по поводу увеселительной поездки жены. Наблюдая, как Тора восседает на его столе, доктор вдруг заметил одно обстоятельство, которое его поразило. На самом деле он обратил на это внимание еще вчера, но тогда сексуальный голод слишком туманил ему голову.— Сколько ты весишь? — спросил он, глядя на ее впалый живот.Тора удивленно подняла брови.— А что?— Ничего. Просто ты очень похудела.Короткий смешок.— Как-никак я бегаю.— Знаю. Это может быть вредно для здоровья. У тебя все в порядке с месячными?— Последние были пару недель назад.Крис попытался вспомнить какие-нибудь факты, подтверждающие ее слова.— Пойдем в лабораторию, Холли тебя взвесит.Тора подалась вперед и погладила его колено.— Ты шутишь, Крис.— Нет, я серьезно. Идем. — Он встал. — Я сам тебя взвешу. И заодно возьму немного крови.— Крови? — изумленно повторила Тора. — Ни за что.— Слушай, ты почти не посещаешь врачей. Когда ты в последний раз проходила полное обследование?Она задумалась.— Не помню. Но меня осматривал Майк Кауфман, когда я ходила в гимнастический зал.— Это был поверхностный осмотр. Я беспокоюсь о твоем здоровье. К тому же в то время ты не бегала так много, как сейчас. Это может сказаться на твоей способности к зачатию.Тора мрачно сдвинула брови.— Что тебя беспокоит? — спросил Крис с искренним участием.— Ничего. Просто не люблю уколов.— Не стоит откладывать это на потом. Пойдем.Он взял ее за руку и повел в комнату медсестры. Тора неохотно последовала за мужем. Подойдя к весам, она в сандалиях встала на платформу. Крис покачал головой и попросил снять обувь. Затем начал двигать черными гирьками и выравнивать баланс.— Сто одиннадцать фунтов, — констатировал доктор. — Какой у тебя был вес, когда мы поженились?Тора пожала плечами:— Не помню.— А я помню. Сто двадцать шесть фунтов.— Господи, да я в жизни столько не весила!Крис усмехнулся. Она лгала, но это вполне естественно.— В тебе пять футов десять дюймов. Для такого роста сто двадцать фунтов нормальный вес. А теперь ты потеряла еще пятнадцать.Жена вздохнула и сошла с весов.Крис знал, что она не согласится идти в лабораторию, поэтому сел и обернул вокруг ее плеча эластичную манжету манометра. Подкачав воздух, он открыл ящичек в столе Холли и достал небольшой шприц.— Эй, — воскликнула Тора, — что ты собираешься делать?!— Сиди смирно. У меня это хорошо получается.— Верно, — раздался за спиной голос Холли. — Он может найти вену даже у разжиревшего слона.— Что-то я не вижу тут слонов, — пробормотала Тора. — Какой диаметр у иглы?— Двадцать один «джи», — ответил Крис.Она поморщилась:— Нельзя взять потоньше?— Ты не маленькая. Она подходит для большинства людей.— Но я не большинство людей.Тора начала высвобождать руку, но после нескольких попыток откинулась в кресле и позволила Крису наполнить шприц десятью кубиками темной венозной крови. В лаборатории он взял бы больше, но это было лучше, чем ничего.— Господи, — произнесла Тора, подняв руку, чтобы быстрее остановить кровь. — Я пришла для поцелуя, а меня изнасиловали. Неудивительно, что я так редко здесь бываю.Крис рассмеялся, подумав, что он прав насчет ее нелюбви к его кабинету: очевидно, тот напоминал Торе об отце, и она старалась обходить его стороной.— Я думал, тебе нравится, когда я тебя насилую.— Только не сегодня.Тора встала и направилась к выходу.Когда они вернулись в кабинет, она надела на голову повязку и убрала компьютер-наладонник в сумочку.— Мне еще много нужно сделать, чтобы подготовиться к поездке! — бросила она, шагнув к двери.— Ты будешь дома, когда я заберу Бена? — спросил доктор. — У нас сегодня тренировка.— Тренировка? — Тора прищурилась. — У Бена сегодня игра, Крис. С прошлогодним чемпионом лиги.— Вот черт, ты права.Тора довольно рассмеялась.— Не могу поверить, что ты забыл, а я вспомнила. Видимо, все в мире перевернулось вверх дном.— После такого утра меня это не удивляет.Жена покачала головой:— Крис, уже день, а не утро.Он взглянул на часы. Действительно.— Проклятие! Бьюсь об заклад, медсестры готовы задушить меня.— Ты хоть что-нибудь ел?— Нет, с самого утра ни крошки.Тора отошла от двери и посмотрела на него.— Слушай, закрывай кабинет и немедленно отправляйся в больничную столовую.— Пожалуй, я так и поступлю. Хочешь пойти со мной?— Нет, я уже наелась суши.— Сомневаюсь. По-моему, ты проглотила максимум два или три кусочка.Тора игриво толкнула мужа и попрощалась с Холли, которая стояла у рентгеновской установки.— Увидимся дома, ладно? — Она наклонилась к нему. — Может, после игры Бена повторим наш вчерашний матч?Крис хотел ответить, но вдруг почувствовал руку Торы у себя в паху. Жена подмигнула и слегка сжала руку.— Может быть, — пробормотал он, густо покраснев.Она тихо рассмеялась и зашагала к выходу, грациозно покачивая юбкой. Когда Тора ушла, Крис двинулся в конец коридора и передал шприц Холли.— Перелей это в герметичную пробирку, пока кровь не свернулась.— Ладно. Какие анализы?— Общий и биохимический. Но сыворотку не выбрасывай. Вероятно, я сделаю еще несколько анализов, в зависимости от результатов.— Хорошо.Холли быстро удалилась в лабораторию.Обернувшись, Крис увидел свою секретаршу Джейн, которая заглядывала в коридор через окошко.— С вами все в порядке, босс? — спросила она.— Да, а что?— Вы сегодня сам не свой.— Я свеж как огурчик.Джейн фыркнула.— Как же. По-моему, вам давно пора подкрепиться.— Припозднились, — подал голос проходивший мимо техник. — Доктор Кейдж уже сорок минут как на обеде.Крис покачал головой. Если уж Том ушел обедать, значит, он действительно очень задержался.— У вас еще пациент, — напомнила Холли, высунувшись из лаборатории. — Четвертая палата, мистер Пател. Кажется, воспаление желчного пузыря.Крис вернулся в кабинет и запер за собой дверь. Надо было осмотреть Патела, но он чувствовал, что не может сконцентрироваться. Доктор обошел вокруг стола, сел в кресло и машинально выдвинул верхний ящик. Только потом до него дошло, что он хочет посмотреть, не копалась ли Тора в его вещах.«А почему это меня волнует?» — спросил он себя.Ответ очевиден. Сверху на пачке рецептов лежал мобильный телефон, серебристая «Моторола», которую дала ему Алекс Морс. Если бы Тора открыла ящик, она бы сразу увидела трубку. «Может, так оно и было, — подумал он. — Хотя нет… она бы про нее спросила».Вертя в руках мобильник, Крис заметил на экране надпись: «Одно непринятое сообщение». Звук телефона отключен. Он открыл «раскладушку» и посмотрел время поступления звонка. Минуту назад. Ощущая странную нервозность, Крис быстро набрал единственный номер в телефонной книжке. Морс мгновенно взяла трубку.— Это Алекс. Ты можешь говорить?— Да.— Я рядом с больницей. Тора только что уехала.У Криса закружилась голова.— Что ты тут делаешь?— Слежу за твоей женой.— Какого черта, Алекс! Что все это значит?— Пытаюсь спасти твою жизнь.— Господи, я же говорил…— У меня есть кое-что новое, Крис. Важная улика.У него сжалось сердце.— Какая улика?— Скажу, когда мы встретимся.— Черт… Значит, Тора уехала?— Да.— Тогда зайди ко мне.Минута колебания.— Это будет ошибкой.— Ты можешь войти через другую дверь.— Нет. Выходи на улицу.— Слушай, у меня полно пациентов! Я не могу все бросить. И куда ты хочешь меня вытащить?— В конце бульвара есть какой-то парк.— Это не парк, а историческая достопримечательность. Индейская деревня.— Прекрасно. Там пусто, и до нее всего четверть мили.— Агент Морс, я…— Тора уезжает из города сегодня?— Нет, завтра утром.Тяжелый вздох.— Крис, на все уйдет не более десяти минут. Ты должен это сделать. Ради самого себя. И ради Бена.Доктор боролся с раздражением. Почему бы Морс не подождать десять минут, а потом просто проскользнуть к нему в кабинет… правда, бывает, что кто-нибудь из персонала клиники не уходит на обед и перекусывает пиццей в вестибюле. То же самое может случиться и сейчас.— Хорошо, встретимся через пятнадцать минут.— Я буду ждать на большом холме, — произнесла Морс.— На большом холме?— Это могильная насыпь, а не холм. Курган древних индейцев.— Великолепно. Не опаздывай.Через пятнадцать минут Крис быстро шагал по дубовой роще, направляясь в сторону залитой солнцем лужайки. Миновав стилизованный вигвам, он вышел на яркий свет. Впереди примерно в восьмидесяти метрах друг от друга высились две пологих насыпи. Ближняя из них представляла собой могильный курган Великого Солнца, вождя местных индейцев, занимавшего заодно пост главного жреца. Вторая называлась Храмовым холмом. То и другое построили аборигены-солнцепоклонники, заселявшие эту землю за тысячи лет до прихода белых. Как и многие старые города, Натчес был возведен на кладбище, точнее, на братской могиле тысяч индейцев, восставших против бледнолицых в 1792 году и полностью уничтоженных французским гарнизоном возле Форт-Розали.Крис прикрыл глаза ладонью и оглядел вершину ближнего холма. Ему показалось, что наверху маячит чей-то силуэт. Он не был уверен, что это Алекс Морс, но направился в ту сторону. По пути он осмотрелся по сторонам и заметил группу туристов, бродивших вокруг Храмового холма.Подъем наверх оказался не из легких, но это были пустяки по сравнению с Изумрудным курганом к северу от Натчеса. Здесь индейцы соорудили что-то вроде пирамиды в стиле майя, хотя антропологи утверждали, что между ними не было никаких контактов.— Двадцать минут! — раздался женский голос.Забравшись на вершину, Крис увидел Алекс Морс. Она сменила велосипедную экипировку на брюки-хаки и желтый топ. Оружия на поясе уже не было. Наверное, оно перекочевало в дамскую сумочку, лежавшую рядом на земле.— Что ты хотела мне показать?— Мы торчим у всех на виду, — заметила Морс. — Давай поищем местечко поукромнее?— Хорошо… Недалеко протекает ручей Святой Екатерины. Вон от тех деревьев вниз ведет тропинка.— Отлично.Алекс двинулась в указанном направлении, не дожидаясь доктора. Тот раздраженно покачал головой, но последовал за ней.Пока они спускались, дубы постепенно сменялись вязами и тополями. С двух сторон их обступил бамбук, и под ногами захрустел песок. В воздухе запахло сыростью и рыбьей чешуей. Крис вспомнил, что пару лет назад у этого ручья — совсем недалеко отсюда — убили одну из самых известных красавиц в городе. Главного подозреваемого, между прочим, врача, защищал сын Тома Кейджа. Он приложил немало усилий, чтобы оправдать своего подопечного, который с самого начала восстановил против себя общественное мнение. Но в конце концов ему это удалось, а пару месяцев спустя Пенна Кейджа избрали помощником мэра.— Далеко еще до ручья? — спросила Морс, тяжело переводя дыхание и истекая потом.— Ярдов пятьдесят.— Остановимся здесь?— Нет. Тут рай для комаров.Наконец заросли расступились, впереди показался песчаный пляж, за ним журчала вода. Но ее спокойствие было обманчиво. Крис часто видел, как во время грозы ручей превращался в бурный поток, уносивший огромные деревья словно спички. Именно такая погода была в тот день, когда погибла несчастная девушка…— Хватит, — пробормотала Алекс, остановившись на песке. — Приготовься, доктор.Крис молча сжал кулаки.Морс расстегнула сумочку и протянула ему распечатанный на принтере снимок с еще влажными чернилами. Фотография изображала Тору, стоявшую лицом к лицу с Шейном Лэнсингом. Позади них блестела стена черного гранита, в нем Крис сразу узнал большой камин в их новом доме в Авалоне. Тора выглядела взволнованной и возбужденно жестикулировала руками. Лэнсинг слушал ее с покорным видом, которого Крис раньше за ним никогда не замечал. Было непонятно, о чем они говорили, но собеседники стояли совсем рядом, хотя и не так близко, чтобы касаться друг друга.— Где ты это взяла? — спросил доктор.— Сам знаешь где.— Но как ты это сделала? И когда?— Сорок пять минут назад. Снимок распечатан в моей машине, на портативном принтере.Крис почувствовал, как у него слабеют ноги. Тора была в том же топе и синей повязке, в которых она несколько минут назад сидела у него в офисе… Но она ни словом не обмолвилась ему о Шейне Лэнсинге.— Ты проникла прямо в дом?— Нет, фотографировала через окно. Мне надоело, что ты вечно упрекаешь меня в отсутствии доказательств.Крис хмуро смотрел на речной обрыв, покрытый густым ковром зелени.— По-твоему, этот снимок что-то доказывает?— Естественно. Твоя жена явно не ограничивается тем, что устраивает Лэнсингу домашние экскурсии. Это их третья встреча за последнюю неделю.— Ты не слышала, о чем они беседовали?— Я не могла подобраться ближе.Крис шагнул к поваленному дереву и опустился на замшелый ствол.— Доктор Шепард…Крис не ответил. Он думал о прошлой ночи, когда они с Торой занимались любовью в его студии… О том, как она старалась забеременеть… О ее неожиданном подарке — новой пристройке к дому…— Я знаю, все это выглядит подозрительно, — пробормотал он, глядя на снимок. — Но отсюда еще не следует, что у них роман. Например, у Лэнсинга какие-нибудь личные проблемы. Он хочет посоветоваться с Торой…Морс смотрела на него, не веря своим ушам.— Крис, ты говоришь, как обманутая жена. Как несчастная и нелюбимая жена, которая вечно выгораживает неверного мужа перед друзьями и соседями.— Чепуха. Ты не знаешь Тору.— А ты ее знаешь?Он поднял голову.— Думаешь, она могла переспать с Шейном Лэнсингом, а потом заехать ко мне для поцелуя?— Крис, очнись! Прелюбодеи всегда лгут. Мой жених выпрыгивал из постели моей подруги, несся ко мне и занимался со мной сексом. Он даже душ не принимал. Так всегда бывает в жизни. Насчет поцелуя — это она тебе сказала?Крис отвернулся и бросил снимок на песок.— Что еще она делала сегодня днем?— То же, что и всегда. Бегала, принимала душ, плавала в загородном клубе. Занималась фитнесом в «Мэйнстриме». Там опять приняла душ и отправилась в «Планету Таиланд».Крис рассеянно кивнул.— Но в последний момент у нее зазвонил мобильник. Она ответила, потом вдруг развернулась и двинулась назад в машине. Села в «мерседес» и отправилась в Авалон.Доктор резко поднял голову.— Тора не была в «Планете Таиланд»?— Нет. А она тебе что сказала?«Я обедала с Лорой Каннинг в «Планете Таиланд»… Я наелась суши…»— Крис?Он не смотрел на Алекс. Двусмысленное фото — одно, а прямая ложь — совсем другое.— Она тебе солгала, — продолжила Морс. — Если ты сомневаешься, проверь ее телефонные счета. Их можно узнать по Интернету. Сегодня в двенадцать двадцать восемь ей звонил Шейн Лэнсинг. Фотография доказывает, что Тора встретилась с ним сразу после этого и, значит, наврала тебе насчет обеда. Соедини фрагменты вместе, и ты получишь…— Я понял! — заорал Крис и отвернулся. — Дай мне хоть минуту передышки.Алекс подошла к воде, оставив Криса осмысливать произошедшие в его жизни перемены. «Вот что значит ложь», — удовлетворенно подумала она. Можно и дальше до хрипоты распинаться перед Шепардом и все-таки не сдвинуть его с места. Доктор готов примириться с чем угодно, даже с фотографией. Но теперь все встало на свои места. Тора попалась на простой лжи.Кстати, лгать не было необходимости. Но отец Алекс часто повторял, что такова человеческая природа. Когда люди привыкают врать, они постоянно прибегают к этому средству, чтобы облегчить себе жизнь. Скорее всего Тора даже не сознавала, насколько рискованно ее маленькое вранье. В конце концов, она действительно собиралась обедать в тайском ресторане. А Крис не станет проверять каждую мелочь…Алекс смотрела на воду, надеясь увидеть рыбок, но попадались лишь головастики. Ручей и окружавший лес напоминали ей о Джеми и о том, как отец учил его ловить рыбу в окрестностях Джексона. Билл Феннел очень радовался их рыбалкам, и теперь Алекс понимала почему. Частые отлучки Джеми помогали Биллу устраивать свидания с любовницей. Правда, оставалась еще Грейс, но сестра так много работала, что избавиться от нее не составляло труда, особенно после начала болезни матери…«Проклятие! — спохватилась Алекс. — Я забыла позвонить сиделке».Она повернулась к Крису, чтобы сказать: «Хватит смотреть на фото, все равно ничего нового не увидишь», — но слова застряли у нее в горле.Крис Шепард исчез.

Глава 16Толпа на трибунах взвыла, и сотни глаз проследили за полетом мяча, описавшего над стадионом высокую дугу. Крис застыл на первой базе, напряженно глядя, как Бен мчится к нему из зоны бэттера.[107] На полпути между базой и вторым защитником паренек погасил мяч, но к нему сразу же бросился центровой игрок защиты.— Оглянись! — крикнул Крис.Бен рывком оттолкнулся ногой от первого «мешка»[108] и бросился ко второй базе. Но удачный бросок защиты в любой момент мог выбить его в аут.Ему пришлось вернуться.Крис расслышал среди криков зрителей голос Торы, но не повернулся в ее сторону. С той минуты, как Алекс Морс показала ему снимок, он пребывал в шоке. Его первым желанием было броситься домой и потребовать объяснений от супруги, но на обратном пути он поостыл и вернулся в клинику. Рабочий день Крис закончил в кабинете. Он получил результаты почти всех анализов жены и не обнаружил в них ничего необычного, кроме признаков легкой анемии, часто встречающейся у бегунов.— Папа! — крикнул Бен. — Мне украсть базу?[109]Крис бросил на него отрешенный взгляд. Симпатичный паренек, называвший его папой, являлся сыном совершенно незнакомого ему человека, о котором он ничего не знал. Вообще весь тот период в жизни его жены оставался для него почти полной тайной. Раньше, до приезда Алекс Морс, провалы в прошлом Торы Криса не волновали, но теперь все было по-иному. Он не разговаривал с Торой с тех пор, как она ушла из его кабинета сегодня днем. После работы Крис позвонил Бену из машины и сказал, что будет ждать его у дома. Когда он оказался возле кухни, Тора помахала ему из окна, просила остановиться, но он молча проехал дальше.— Папа! — снова крикнул Бен. — Так красть или нет?Крис попытался сосредоточиться на происходящем. Он так и не успел пообедать или поужинать, и у него с самого начала игры кружилась голова. Шла середина шестого иннинга, и команда соперников вела на один «ран».[110] Если его парни не сумеют добыть очко и перевести игру в дополнительные иннинги, все будет кончено. Он взглянул на зону бэттера, и у него сжалось сердце. В очереди бьющих оставалось три девятилетних паренька. Хорошие ребята, но только не в тех случаях, когда требовалось хорошо ударить битой. Он поставил Бена в середину очереди, чтобы обеспечить преимущество к концу матча, но тому было просто не под силу переломить игру. Крис присел на корточки рядом с приемным сыном и прошептал:— Укради, чего бы это ни стоило.Бен хотел что-то возразить, но понял ситуацию. Как только следующий питчер пересек «пластину»,[111] Бен рванул ко второй базе. Кэтчер легко поймал мяч и, вскочив, запустил его в воздух мимо питчера. Бросок получился слишком высоким — Бен успел проскочить на базу в тот момент, когда игрок защиты, подпрыгнув, схватил мяч и попытался осалить бегуна. Половина трибун взвыла от восторга, другая испустила громкий стон.Крис показал Бену большой палец и проследил, как его следующий бьющий шагает в зону бэттера. Паренек занял позицию у пластины и неуверенно оглянулся на тренера. Крис слегка подтянул ремень — это был сигнал для «банта».[112] В ожидании питчера он оглянулся на сетку, огораживавшую стадион. Его взгляд поймал какое-то движение. Мимо площадки на велосипеде ехала молодая женщина. Ее рука изобразила что-то вроде приветственного взмаха, и у Криса екнуло сердце.Алекс Морс.Очевидно, после внезапного исчезновения Криса Морс запаниковала. Она столько раз звонила на его мобильник, что ему пришлось отключить телефон. Она даже пыталась дозвониться до офиса, но секретарша не перевела звонок. Крису было на это наплевать. Алекс еще не успела удалиться, когда он резко развернулся, уловив краем глаза взмах алюминиевой биты. Его бьющий сделал бант футов на шесть в сторону пластины и заспешил к первой базе, размахивая руками, как ветряная мельница.Крис пытался ободрить его криками, но бесполезно. Парень бежал еще в десяти футах от первой базы, когда кэтчер перекинул мяч в перчатку первого защитника. Тот попытался выбить Бена с третьей базы, но Крис знал, что с его пасынком этот номер не пройдет. Похлопав расстроенного бэттера по плечу, он сказал, что тот здорово сыграл. «Давай-ка сосредоточься на игре, — твердил он себе, стараясь не смотреть в сторону Морс. — Бен на третьей базе… Мы еще можем победить…»На их счету было уже два аута. Следующий бьющий был мазилой. Питчер соперников, наоборот, славился точностью, он не совершил еще ни одного промаха. Значит, страйк[113] им обеспечен. Бен мог сделать только одно — попытаться «украсть» последнюю базу. Скорости у него хватит, но дадут ли ему такую возможность?Крис посмотрел на противоположную сторону поля, где стоял тренер третьей базы, сварщик по профессии. Тот вопросительно взглянул на него. Крис на секунду закрыл глаза и пощипал правую мочку. Если кэтчер прозевает мяч, Бен должен рискнуть…— Рики, взмах пошире! — крикнул Крис.В Малой лиге размахивание битой увеличивало шансы на то, что кэтчер пропустит мяч, особенно если бьющим ставили Рики Росса. Вид у него был такой, словно он хотел не попасть по мячу, а снести кэтчеру руку вместе с перчаткой.Питчер сделал «быструю» подачу. Рики просвистел битой, как Марк Макгуайр, объевшийся стероидов, но промахнулся. Мяч отскочил от перчатки кэтчера и ударился в заднюю стенку. Бен ракетой сорвался с третьей базы и в пять прыжков развил бешеную скорость, но питчер противника уже мчался ему наперерез. У кэтчера не было шансов достать Бена, зато питчер вполне мог это сделать.Бен рванул со всей силы, совершил подкат и влетел на базу в туче пыли. Стадион застыл в оцепенении, и сердце Криса подскочило к горлу. На мгновение ему показалось, будто у Бена получилось, но белая вспышка среди пыльного облака заставила его стиснуть кулаки.— Аут! — крикнул судья.Трибуны ответили бешеным ревом ярости и восторга. Крис подбежал к «дому», но спорить уже не имело смысла. Он не видел, что произошло. Но этого не видел никто, включая судью. Базу заволокло тучей пыли. Бен с красным лицом поднялся с земли и взглянул на судью блестящими от слез глазами. Судя по его виду, он хотел ввязаться в спор, однако Крис схватил его за руку и потащил к скамейках.— Отличная попытка, — обронил он, — но игра закончена. Будь мужчиной.Команды выстроились в две линии и прошествовали мимо друг друга, скандируя: «Хорошая игра, хорошая игра!» — после чего матч закончился. Крис собрал своих игроков возле раздевалки и произнес несколько ободряющих слов, затем отпустил их к родителям. Кто-то из отцов настаивал на том, что он должен оспорить решение судьи, но Крис покачал головой и посоветовал готовиться к следующей игре.— Папа, — позвал Бен, потянув его за руку, — мы можем остаться и посмотреть на игру Си-Джея?— Нет, милый, — послышался сзади женский голос.Голос Торы…— Ну почему, мама? Ведь папа не сказал «нет»!— Ладно, — сухо улыбнулась Тора. — Тогда спроси его, и послушаем, что он скажет.Бен просиял улыбкой и посмотрел на Криса:— Можно, папа? А? Можно?— Конечно, — ответил Шепард. — Посмотрим, как Си-Джей справится с Уэббом Фурнитуром.Бен испустил радостный вопль и бросился к трибунам.— Зачем ты это сделал? — спросила Тора, удивленно сдвинув брови. — Я думала, мы проведем больше времени дома.— Ему очень хотелось.— Но я завтра уезжаю.— Ты сама так решила, — напомнил Крис.Жена посмотрела на него так, словно он дал ей пощечину.— Тебя не будет всего три дня, — добавил он. — Верно?Тора молча кивнула.Он прошел мимо нее к трибунам. Ему казалось, что Тора окликнет его, но она этого не сделала. Продолжая идти, Крис пытался справиться с эмоциями. Вернувшись в свой офис, он сразу сделал то, что предложила ему Морс, — проверил телефонные счета Торы. Несколько звонков поступили с незнакомых ему номеров, но среди них не было телефона Шейна Лэнсинга. Крис легко проверил это, перезвонив всем абонентам. Странно, что ни один вызов не был принят в двенадцать двадцать восемь. Более того, никто не звонил в интервале тридцати минут до и после этого момента. Оставалось одно из двух — либо агент Морс ошиблась, либо у Торы был мобильный телефон, о котором Крис не знал.

Глава 17Небо уже пылало от заката, когда Элдон Тарвер остановился перед просторным домом, выстроенным рабами за полтора столетия до его рождения. Особняк в классическом стиле, одно из лучших зданий в Уиксберге, стоял на крутом берегу Миссисипи, возвышаясь над излучиной реки, которая в прошлом считалась стратегической позицией. Неподалеку размещалась тяжелая артиллерия, пятьдесят дней державшая Улисса Гранта[114] на расстоянии от города, пока осажденные южане ели крыс и молились Господу. «Сколько человек погибло в этой войне? — спросил себя Тарвер. — Пятьдесят тысяч при одном Геттисберге? И ради чего? Чтобы освободить рабов, которые построили этот дом? Или сохранить Союз? Неужели генерал Джексон умер за то, чтобы расплодить кучу бездельников, которые не помнят собственной истории и почти не знают арифметики? Если бы все эти бравые солдаты в сине-серой форме увидели, к чему приведут их подвиги, они побросали бы оружие и разбежались по домам».Доктор Тарвер отступил в густую тень дубов и проследил, как длинный «линкольн» свернул с дороги и плавно подкатил к дому. Когда машина остановилась, из нее вышел упитанный мужчина в испачканном костюме и грузным шагом направился к особняку.Уильям Брейд.Тарвер снял рюкзачок и положил на землю. В воздухе по-весеннему пахло ароматной жимолостью. Этот запах всегда напоминал доктору детство в Теннесси.Брейд потратил почти минуту, чтобы вставить ключ в замок. Он давно не брился, и у его костюма был помятый вид. Не успев открыть дверь, Брейд вытащил телефон и ответил на чей-то звонок. Он говорил очень громко, но доктор не мог разобрать ни слова. Потом Брейд отошел на несколько шагов от дома — очевидно, чтобы улучшить прием сигнала, — и Тарвер, взглянув на часы, вернулся к своим мыслям.Вся Америка, как и Уильям Брейд, катилась к саморазрушению. Она расточала силы на бессмысленные войны и снабжала материальными ресурсами будущих врагов — верный путь к неизбежной катастрофе. Тарвер считал, что Чарльз Дарвин не только был великим мыслителем, но и обладал даром предвидения. Открытые им законы работали на всех уровнях жизни, от микробов до наций. Доктор сам был свидетелем того, как они управляли обществом с точностью идеального хронометра. Как и все научные открытия, закономерности Дарвина описывали прошлое и предугадывали будущее. Вот почему Тарвер стал одним из немногих ученых, предсказавших появление СПИДа. По той же причине он твердо знал, что так называемый новый тип войны, о котором теперь кричали на всех перекрестках, — не с государствами, а с террористическими группами, — полная ерунда.В его дальновидности не было ничего сверхъестественного. Будущее надвигалось на Америку так стремительно, что никакие силы не могли остановить его. Каждый человек, знавший, что такое «холодная война», мог предсказать его еще лет пять назад. Это будущее называлось «Китай» — древняя империя, возрожденная техническим прогрессом, методичная машина экономической экспансии, ее мало интересовали этические нормы, экология, человеческая жизнь или судьба других народов. Тарвер не сомневался, что в ближайшие годы Китай вступит в смертельную схватку с США — единственной реальной силой, оставшейся на планете. И Америка безнадежно не готова к этой войне.Продолжая говорить по телефону, Брейд бесцельно бродил по лужайке, потом вдруг свернул в сторону и направился прямо к Тарверу. Доктор напрягся, но толстяк шагнул влево и остановился у куста с ухоженными розами. Он продолжал кричать что-то в трубку. Тарвер даже на расстоянии чувствовал, что он в стельку пьян.Битва между США и Китаем начнется как «холодная война», и правительства обеих стран будут делать вид, будто ничего особенного не происходит. Но в мире, где не хватает ресурсов, подобное притворство не может продолжаться вечно. Первые стычки развернутся в международной торговле, затем борьба перейдет в банковский сектор. Задолго до того как противники сойдутся лицом к лицу на суше или на море, ядерные ракеты перенацелят на объекты потенциального врага. Все локальные конфликты уйдут в тень, и мир снова окажется поделенным на две враждебные половины, уравновешенные лишь страхом взаимного уничтожения.Уильям Брейд что-то рявкнул в сторону доктора, швырнул телефон на землю и поплелся к двери походкой нокаутированного боксера, который вот-вот рухнет на ринг. Вставив ключ в замочную скважину, Брейд испустил торжествующий вопль и исчез в доме.Доктор Тарвер достал из кармана хирургические перчатки, надел их и взглянул на часы. Он решил дать Брейду еще пару минут.Новая «холодная война» не будет длиться десятки лет, ограничиваясь небольшими кризисами. Китайцы — это не русские. Русские, как Тарвер не раз говорил своим коллегам, очень похожи на нас: белые европейцы, насквозь пропитанные иудеохристианством, что бы там ни кричали коммунисты. Но китайцы совсем иное дело. Если понадобится, они уничтожат половину собственного населения, лишь бы стереть врагов с лица земли. Мао однажды сказал: «Если ядерная война убьет полмиллиарда наших людей, у нас останется еще полмиллиарда». И засмеялся.Мао не шутил. Война с Китаем неизбежна, и Тарвер это знал. В отличие от тупоголовых политиков, управлявших этой страной, он не собирался просто сидеть и ждать, что случится дальше. В 1945 году приемный отец Элдона чудом выжил в кровавой бойне на Тихом океане, и у него имелись кое-какие соображения насчет того, что такое азиатская натура. Можно было считать его кем угодно — сухим и безжалостным ублюдком с куском железа вместо сердца, — но он крепко вбил уроки этой войны в своих приемных сыновей — даже если усыновлял их лишь для того, чтобы получить лишних работников на ферме. Вот почему вместо того, чтобы просто зубоскалить о китайцах, попивая коктейль на вечеринках, как делали другие, Тарвер придумал конкретный план. Он десятки лет изучал врага, готовясь к ведению того, что Пентагон называл «асимметричными боевыми действиями». Сам доктор формулировал это более коротко — «война одиночки».В спальне вспыхнуло электричество, и свет низковольтных галогенных ламп упал на идеально выстриженную лужайку. Доктор прекрасно знал про лампы, поскольку сам ночевал в этом доме пару лет назад. Он поднял рюкзачок и быстро обогнул здание, направляясь к внутреннему дворику. Брейд наверняка не включил сигнализацию — как и большинство людей, он был рабом собственных привычек. К тому же мало кто из жителей мирного Миссисипи чувствовал себя в опасности при свете дня. Вот почему Тарвер решил прийти сюда пораньше.Он открыл стеклянную дверь своим ключом — Брейд отдал его Эндрю Раску два года назад, — проскользнул внутрь и двинулся к шкафу под главной лестницей. Тарвер был еще на полпути, когда тишину в доме прорезал короткий звонок. Он метнулся в шкаф и застыл на месте, вслушиваясь в каждый звук, как делал в детстве, добывая себе еду охотой.Но все было тихо.План доктора заключался в том, чтобы дождаться, пока Брейд заснет, и приступить к работе. Но теперь ему не хотелось ждать так долго. В любом случае то, что он собирался совершить, ничего не прибавит к его научным изысканиям. Недовольно переминаясь с ноги на ногу, он вдруг сообразил, что есть удачное решение. Если Брейд сейчас в душе, можно закончить все немедленно и вернуться домой до восхода луны. Нужно только немного смелости, а с этим у доктора никогда не возникало проблем.Тарвер снял обувь, приоткрыл дверцу шкафа и быстро прошел по ковровой дорожке в коридор. В конце коридора располагалась спальня. Доктор постоял у двери, сосредоточенно прислушиваясь к тишине. Ничего. Брейд наверняка в ванной.Тавер бесшумно открыл дверь, убедился, что помещение пусто, и направился к ванной комнате. Брейд принимал душ или сидел на унитазе. Доктор предпочел бы первое. Опустив голову, он заметил легкую струйку пара, поднимавшуюся снизу из дверной щели.Он шагнул к стоявшему слева комоду. В верхнем ящике лежало то же, что и раньше (да здравствует привычка): несколько ампул инсулина и две упаковки со шприцами. Инсулин двух типов — быстродействующий хумулин-Р и препарат суточного действия хумулин-Н.Расстегнув рюкзак, Тарвер вытащил запечатанный шприц и сорвал с него оболочку. В шприц входило в пять раз больше жидкости, чем в те, которыми пользовался Брейд. Двадцатикратная доза лекарства. Доктор поставил в ряд десять ампул из ящика и до отказа наполнил шприц. Чтобы еще больше запутать след, он набрал инсулин в два шприца Брейда и снял колпачки с игл. Они торчали в его руке, точно зубы механической змеи.Взявшись за дверную ручку, Тарвер услышал слабый шум воды. Надо поторапливаться. Хоть Брейд и пьян, но если он выйдет, то завяжется борьба. И суицидные наклонности тут ни при чем. Увидев оскал смерти, многие так называемые самоубийцы способны уничтожить десятки человек, лишь бы спасти себя. Элдон повернул ручку и толкнул дверь.Сдвинувшийся коврик зашуршал по полу. В ванной комнате было просторно, но все заволакивал пар. Наверное, Брейд забыл включить вытяжку. «Вода очень горячая, — подумал Тарвер. — Он так пьян, что ничего не чувствует».Доктор улыбнулся. Этот сценарий куда лучше, чем его план. Усыпляющий газ мог оставлять следы в тканях, если знать, где искать, и часто вызывал аллергию. А данный способ не требовал риска — лишь железных нервов.Он положил на умывальник два маленьких шприца и встал слева от двери в душ. За матовым стеклом колыхалось белое дряблое пятно. Элдон услышал несколько судорожных вздохов, потом стон — Брейд мочился или мастурбировал. Через мгновение едкий запах подтвердил его первую догадку. Чтобы испытать отвращение, патологоанатому нужно нечто большее, чем моча в душе, но доктора охватило именно это чувство — не из-за отправления естественной надобности, а из-за жалкой натуры Брейда. Человек решил изменить свою жизнь, но не выдержал последствий. Его логика ставила Элдона в тупик. Почему он сломался? Считал, что убить жену быстро — пара пустяков, а заставить помучиться — смертный грех? Дурацкая непоследовательность, ставшая болезнью целой нации. Решив поскорее со всем покончить, Тарвер просунул два пальца между створками, опустился на колени, открыл дверь и вонзил шприц в набухшую вену на ноге Брейда.Никакой реакции.Тарвер выдавил почти все содержимое шприца, когда Брейд пробормотал: «Какого…» Доктор вспомнил, как однажды в детстве его приемный брат воткнул нож в бок коровы. Та сначала тоже никак не отреагировала. Затем отступила на три шага в сторону и оглянулась на них с тупым удивлением. Интересно, Брейд вообще заметил укол? Или просто почувствовал сквозняк?Да, все дело в сквозняке! Брейд вслепую поводил рукой и попытался задвинуть створку. Одно из двух — либо он страдал от сильной невропатии, либо был мертвецки пьян. Прежде чем дверь закрылась, Тарвер просунул руку за лодыжку Брейда и резко дернул его за ногу. Толстяк мгновенно рухнул на пол, ударившись головой о кафель и, вероятно, сломав себе бедро. Прошла минута, прежде чем он со стоном попытался встать, но левая нога подворачивалась, не выдерживая массы тела.Тарвер отпрянул от двери душа и присел на тумбочку за перегородкой. Какие бы травмы ни получил Брейд, боль была достаточно сильной, чтобы преодолеть анестезирующее действие алкоголя. Стоны толстяка становились громче, сменившись руганью и криками, которые скоро перешли в панические вопли. Из приоткрытой двери появилась пухлая белая рука, крепко вцепившаяся в край ванны. Элдон даже забеспокоился, что жертва все-таки выберется оттуда, но тут начал действовать инсулин. Толстые пальцы перестали двигаться, крики опять превратились в стоны, а вскоре и вовсе стихли.Надвигалась кома.Элдон встал, бросил в душ два неиспользованных шприца и добавил к ним пустые ампулы из ящика. Теперь ему предстояла самая неприятная часть работы. Прежде чем уйти, придется обыскать дом, в том числе компьютеры. Он не мог позволить, чтобы Брейд оставил после себя признание в той или иной форме.Вернувшись к стойке душа, Тарвер нагнулся и приподнял веко Брейда. Зрачки расширены и неподвижны. Уильям Брейд стремительно превращался в «овощ», если только смерть не перехватила его на полдороге. Элдон подумал, что впервые за много лет лицо толстяка не выражало тревоги. Не будет преувеличением сказать, решил он, направляясь в кабинет Брейда, что совершенный им поступок — акт милосердия.Аминь.

Глава 18В Натчесе почти стемнело, но яркие огни превращали стадион в изумрудный остров среди ночного мрака. Крис с тех пор так и не видел Морс, но чувствовал, что она где-то рядом. Он специально отложил свое возвращение домой, надеясь выиграть немного времени, но передышка оказалась недолгой: поболтавшись несколько минут возле ограды, Тора зашагала к нему прямо на трибуны, прихватив с собой две бутылки газировки. Крис занял место на самом верху, чтобы избежать общества назойливых соседей, которые постоянно донимали его историями своих болезней. По дороге Тора здоровалась со всеми пациентами, и они отвечали ей с преувеличенной любезностью людей, чье здоровье зависело от работы ее мужа.— Что случилось? — произнесла она, опустившись рядом.— Ничего, — ответил он, глядя прямо перед собой. — Просто не люблю проигрывать.Тора поставила одну бутылку на сиденье.— Я думала, серьезное.— Нет.Жена подалась вперед и поймала взгляд Криса.— Мне казалось, перспектива секса заманит тебя домой, — заметила она, понизив голос. — Независимо от результата матча.Крис посмотрел ей в лицо. Вокруг глаз Торы появились напряженные морщинки.— Чем ты сегодня занималась? — спросил он.Она слегка отодвинулась назад.— Ничего себе смена темы.Крис пожал плечами.— Тем же, чем всегда, — усмехнулась Тора, снова повернувшись к полю. — Бегала, плавала, упражнялась в «Мэйнстриме». Потом обедала. Выясняла отношения с застройщиком, покупала вещи для поездки.У Шепарда чуть не вырвалось: «Как прошел обед?» — но вместо этого он спросил:— Какие проблемы с застройщиком?Тора покачала головой, похлопала игроку из команды Святого Стефана, сделавшего дубль.— Все то же самое. Затягивают сроки, меняют смету. Требуют больше предоплаты.Крис промолчал.На следующей подаче Си-Джей, приятель Бена, выбил мяч за пределы поля, обежал все базы и сделал хоумран.— Пап! — завопил сидевший внизу Бен. — Ты видел? Эй, вы смотрите игру?— Конечно, видел. Здорово. В следующем году постараюсь поставить тебя и Си-Джея в одну команду.— Класс!Бен пожал руку кому-то из товарищей и помчался наверх к Крису. Доктор вздохнул с облегчением. Он не хотел говорить с Торой. Особенно здесь. Впрочем, и дома тоже. Лучше бы она сразу уехала в Дельту.В присутствии Бена Тора замолчала и стала смотреть на поле. Крис заметил, что Бен почти всегда обращается только к нему. Пока шла игра, Шепард разглядывал трибуны. Он знал тут почти всех. Ничего не поделаешь — провинциальный городок. Некоторые семьи были представлены на стадионе четырьмя поколениями: пока малыши копались в песке возле ограды, их прадедушки восседали рядом в креслах-каталках. Посмотрев на размеченное поле, Крис вдруг заметил, что кто-то машет ему рукой. Шейн Лэнсинг.Взгляд Криса мгновенно окинул хирурга с ног до головы, взвесив его привлекательную внешность и спортивную фигуру. Он только сейчас обратил внимание, что Лэнсинг чем-то похож на Ларса Райнера, отца Торы. Они различались цветом волос, но в остальном сходство было поразительное. Оба худощавые и мускулистые, надменные и подчас жестокие, прекрасные хирурги с непомерно раздутым самомнением. Разумеется, Ларс Райнер считался врачом экстра-класса, и его высокомерие в какой-то мере было обоснованно. Что до Лэнсинга, то он скорее опытный ремесленник, которого медицина интересует столько же, сколько игра в гольф. Теперь он стоял внизу и смотрел на них с сияющей улыбкой, а Тора махала ему так, будто увидела горячо любимого родственника.— Ответь же ему, — потребовала она, взяв мужа под локоть.«Пошел он в задницу», — подумал Крис. Он наклонил голову в сторону Лэнсинга и подчеркнуто отвернулся.— Да что с тобой сегодня? — удивилась Тора.— Ничего.— Я думала, тебе нравится Шейн.— А я думал, он приветствует тебя.Жена бросила на него странный взгляд:— В чем дело, Крис? Что-нибудь случилось?— Слушай, Бен. — Доктор достал бумажник и дал мальчику два доллара. — Сбегай и принеси нам поп-корн.— Пап, но там очередь. Огромная!Крис протянул ему деньги и шутливо подтолкнул вперед. Бен поднялся и уныло поплелся вниз.— Ты когда-нибудь встречалась с Лэнсингом в Авалоне? — с напускной небрежностью спросил Крис.— Я видела его сегодня, — мгновенно отреагировала Тора.Ее ответ застал доктора врасплох.— Сегодня?— Да. Он заехал ко мне по дороге на обед.— Зачем?— Ну, во-первых, чтобы осмотреть дом…— А во-вторых?Тора смутилась.— Я давно хотела рассказать тебе об этом, но ты был так занят, что…— О чем? — Шепард почувствовал, что его лицо краснеет. — О чем ты хотела рассказать?— Господи, Крис, да что такое? Шейн попросил сделать для него кое-какую работу, вот и все.Меньше всего доктор ожидал услышать что-то подобное.— Работу? Какую?— Пока это секрет, но Лэнсинг собирается построить большой хирургический центр. Разумеется, он составит конкуренцию уже существующим больницам, так что вой поднимется ужасный.Мысль, что Шейн Лэнсинг намерен открыть хирургический центр, не удивила Криса. Лэнсинг принадлежал к новому поколению врачей, начинающих строить свою империю, едва успев получить медицинский диплом. Но его решение привлечь к работе Тору не укладывалось у Криса в голове.— И какую работу он тебе предложил?— Управлять медперсоналом. В основном техниками и медсестрами.— Но…— Что?— Ты мультимиллионерша, черт возьми! С какой стати тебе руководить медсестрами?Тора рассмеялась:— Я же не сказала, что согласилась.— Но ты рассматриваешь предложение?Она опять перевела взгляд на поле.— Не знаю. Иногда мне надоедает роль богатой домохозяйки.Крис промолчал. Жена повернулась к нему, и на сей раз он узнал прежнюю Тору.— Может, объяснишь, что у тебя на уме? Или мне сделать это вместо тебя?— Лэнсинг интересует тебя лишь с этой стороны? — произнес Крис.Тора засмеялась громче, словно зазвенела связкой колокольчиков.— О чем ты? — воскликнула она, хотя по блеску в ее глазах было видно, что она все отлично поняла.— Хватит притворяться.Улыбка на ее губах погасла.— Шейн женат, Крис.— А если бы не был?Повисла пауза, превратившая их полушутливую пикировку в нечто более серьезное.— Перестань, — пробормотала Тора. — Надеюсь, ты не всерьез?— За последний год у Шейна было не менее трех романов.— Сплетни! — решительно возразила она. — Ты же знаешь наш городок.— Если верить сплетникам, он трахнул уже шесть или семь медсестер. А про романы — факт. Двум любовницам ему пришлось даже заплатить, чтобы они убрались из города.К Лэнсингу подошли два высоких парня. У хирурга было четыре сына, все симпатичные ребята и хорошие спортсмены.— Я не знала, — задумчиво протянула Тора.— Трудно поверить, что до меня дошли сплетни, о которых ты не слышала.— Наверное, потому, что я не работаю в больнице.Крис заставил себя переключиться на игру. Известие жены о том, что Лэнсинг предложил ей работу, сбило его с толку. Неужели это являлось причиной их тайных встреч? Если Лэнсинг действительно намеревался построить центр, он вполне мог держать свой план в секрете. Две местных больницы сделали бы все, чтобы помешать ему. После долгого молчания Крис буркнул: «Мне надо в туалет» — и, спустившись вниз, направился вдоль края поля. Проходя мимо Лэнсинга, он остановился и пожал ему руку, подавив детское желание раздавить ее в своей ладони.— Твои парни сегодня проиграли, — заметил хирург.Крис проглотил подкативший к горлу комок.— А как твои ребята?Лэнсинг рассмеялся.— Когда у тебя четыре сына, проигрываешь и выигрываешь каждый вечер.— Тора сказала, ты заезжал к нам сегодня.Похоже, его замечание застигло хирурга врасплох, но тот быстро оправился.— Да, вы свили себе симпатичное гнездышко. Не могу поверить, что Тора сама все это спроектировала.— Ничего удивительного. Если жена что-то вбила себе в голову, она этого добьется.Лэнсинг усмехнулся:— Говорят, она доводила врачей до белого каления, указывая им, как выполнять свою работу.— Где ты это слышал?Хирург пожал плечами:— Просто слышал. Ты знаешь нашу больницу.Крис выдавил улыбку.— Как там гольф? Много играешь?— Пользуюсь любой возможностью.— Я хочу поиграть на этой неделе. Ты будешь в городе?Лэнсинг внимательно взглянул ему в лицо.— Конечно.— Всю неделю?— Да. Сделаем вместе пару раундов?Шепард кивнул:— Я позвоню.Лэнсинг улыбнулся и повернулся к площадке, где началась новая подача.Крис двинулся к туалету, чувствуя, как от напряжения у него звенит в ушах. По дороге он оглянулся на трибуны. Тора не сводила глаз с Лэнсинга. Правда, сам хирург спокойно наблюдал за матчем. Тора повернула голову и увидела, что Крис следит за ней. Он не сразу отвел взгляд, дав понять, что видел, как она смотрела на Лэнсинга. Потом отвернулся и двинулся дальше.Не успел он пристроиться у маленького унитаза, как рядом прошипел женский голос:— Крис! Ты меня слышишь?Доктор дернулся и едва не обмочил джинсы, не сообразив, откуда донесся звук. Приглядевшись, он заметил, что шлакобетонная стена, разделявшая мужские и женские уборные, на несколько дюймов не доходит до потолка. Из этой щели и доносился голос.— Агент Морс?— А кто же еще? — прошептала она. — Что ты делал сегодня днем? Ты не показывал снимок Торе?— Нет.— И не расспрашивал ее про Лэнсинга?— Нет. По крайней мере напрямую.— Что ты ей сказал?— Не важно. Ничего особенного.— Проклятие, Крис! Ты надо мной издеваешься?— Оставь меня в покое, ладно?— Я бы с удовольствием. Но не могу.— Я ухожу.— Позвони мне завтра, — попросила Морс. — Как только Тора уедет.Крис спустил воду.— Ты позвонишь? — произнесла она, когда он мыл руки.— Кто тут болтает? — проворчал мужской голос.В туалет вошел пожилой мужчина в испачканной спецовке. От него разило алкоголем — это было строго запрещено на стадионе, но случалось практически на каждой игре.— Какая-то пташка из дамской комнаты, — ответил Крис. — Наверное, ищет приключений.Мужчина в комбинезоне стал забираться на унитаз, чтобы заглянуть в щель, а Крис вышел и закрыл за собой дверь.* * *Алекс поздно подключилась к Интернету. Поведение Шепарда выбило ее из колеи, и по пути домой она купила бутылку «пино-нуар». Не успела она добраться до отеля, как ей позвонила одна из сиделок матери и сообщила, что миссис Морс снова стало хуже и врачи увезли ее в больницу. Алекс стала упаковывать вещи, заодно прихлебывая из бутылки и поглядывая на монитор в ожидании Джеми. Она выпила больше, чем хотела, — намного больше, — и в результате отключилась прямо в одежде на кровати, но потом вскочила с постели в мучительном страхе за мать и Джеми и взглянула на часы: без четверти двенадцать.Рядом с именем Джеми светился зеленый человечек, — знак того, что он находится в Сети, — и Алекс вздохнула с облегчением. Она начала стучать по клавиатуре, но на экране уже выскочило приглашение к видеочату. Морс приняла его и раскрыла маленькое окошко. При виде лица Джеми у нее перехватило горло. Он сидел раскрасневшийся, со слезами на щеках. Очевидно, Билл рассказал ему о тяжелом состоянии бабушки.— В чем дело, малыш? — спросила она, все еще надеясь, что дело в каком-нибудь проигранном матче. — Что случилось?— Мисси переезжает к нам.Алекс не поверила своим ушам:— Что? Почему ты так решил?— Сегодня вечером она у нас обедала. Вела себя как-то странно, делала вид, что мы с ней большие друзья… Потом папа сказал, что будет неплохо, если у нас в доме опять появится хозяйка. И оба на меня уставились. Я не маленький, тетя Алекс. Я знаю, к чему они клонят.Морс хотелось выскочить из-за стола и броситься вон из комнаты. Она больше не могла скрывать свои чувства. Да и нужно ли их скрывать? Черт бы побрал этого Билла! О чем он думает? Жена умерла шесть недель назад, а он уже тащит в дом другую женщину! К осиротевшему сыну! Ни стыда, ни совести.— Что мне теперь делать? — спросил Джеми, и Алекс внезапно почувствовала, что целиком и полностью отвечает за его судьбу.— Держаться как мужчина, парень.Джеми вытер глаза.— Мне придется остаться дома, если она к нам переедет?Морс сжала зубы, борясь с искушением утешить его ложью.— Боюсь, что да. Так требует закон.Мальчуган нахмурился, но, похоже, гнев уже выжег в нем остатки слез.— Ты мне чем-нибудь поможешь? — произнес он. — Разве я не могу жить у тебя?— Надеюсь на это. Я делаю все, что в моих силах. Но пока ты не должен об этом говорить никому. Ни папе, ни Мисси.— Я ее ненавижу! — воскликнул Джеми. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!«Мисси не проблема, — подумала Алекс. — Билл — вот проблема».— Я не сделал уроки, — мрачно пробормотал мальчик. — А папе соврал, будто сделал. Но я просто не мог об этом думать.— Хочешь заняться сейчас?— А ты посидишь со мной?Алекс нужно было мчаться в Джексон. Она уже и так опаздывала, а дорога могла занять свыше двух часов. Но как бросить Джеми — растерянного, испуганного, в слезах? Что бы на ее месте сделала мама? Морс заставила себя улыбнуться, точно в ее распоряжении была бездна времени.— Разумеется. Только сбегаю в туалет.Джеми улыбнулся:— Я тоже! Мне так хотелось с тобой поговорить, что я боялся отойти от кресла. Хотел уже напрудить в банку из-под колы.— Встретимся через минуту.Джеми потянулся рукой камере — этот жест заменял им физический контакт. Алекс сделала то же самое, но ей пришлось отвернуться, чтобы он не видел ее лица. «Мальчик для меня теперь все, на чем держится моя жизнь, — подумала она, глотая слезы. — Он стоит десяти таких, как его папаша».Выходя из-за компьютера, она сказала себе твердым и спокойным тоном, каким обычно говорил ее отец:— Этот парень из Морсов, а не из Феннелов. Он должен воспитываться у своих.В нескольких милях от ее отеля доктор Шепард лежал в кровати своего приемного сына и слушал его тихое и ровное дыхание. Он был измотан до передела и решил не возвращаться в спальню. День выдался худшим в жизни, и ему меньше всего хотелось продлевать его ссорами с женой. Мысли продолжали вертеться вокруг обвинений Морс и объяснений Торы, но все эти мучительные размышления в итоге сводились к одному — тайному страху, что его снова обманули. Доктор пять лет встречался с первой женой, прежде чем сделать ей предложение, и считал, что знает ее отлично. Однако жизнь очень скоро доказала, что он ошибается.С Торой он встречался всего год. Правда, узнал он ее гораздо раньше, главным образом как преданную жену одного из своих пациентов. И все это время доктор считал, что за семь лет после развода он никогда не встречал женщины столь благородной и столь желанной, как она. Но сейчас… Даже без ядовитых подсказок Морс Крис начал понимать, что роль заботливой жены, сыгранная Торой у постели Реда Симмонса, — лишь грань куда более сложного характера. Да и как можно быть уверенным, что знаешь женщину? Моряк, пару раз обошедший вокруг света, искренне полагает, будто прекрасно знает море, хотя все, что ему известно, — это ветра и течения, которые могут измениться в любой момент.А Бен? Удивительно, как в такой короткий срок мальчуган проникся к нему полным доверием и преданностью. Бен искал его дружбы, знаний, поддержки и опоры. Не финансовой поддержки — ее вполне могла бы дать и Тора, — а скорее уверенности, что между ним и любой опасностью всегда встанет надежный и крепкий мужчина размерами вдвое больше его. Конечно, с годами его восторги сильно поубавятся, но сейчас Бен видел в Крисе воплощение идеального отца. Трудно поверить, что Тора могла пожертвовать этим ради интрижки с парнем вроде Шейна Лэнсинга. Не просто трудно — немыслимо. Впрочем… Шепард часто видел, как его друзья и пациенты бросали все ради одного призрака мечты, который они отчаянно пытались удержать в руках.В темноте появилась желтая вертикаль света. Потом ее заслонила чья-то тень. Тора стояла в дверях и смотрела на мужа. Шепард закрыл глаза и притворился спящим.— Крис? — прошептала она.Он не отвечал.— Крис, ты спишь?После паузы Тора приблизилась к ним на цыпочках и поцеловала обоих в лоб.— Спокойной ночи, мои мальчишки, — прошептала она. — Я люблю вас.Она вышла из комнаты и закрыла дверь.

Глава 19Алекс вздрогнула и застонала. Ее сознание все еще барахталось в какой-то мутной полосе между реальностью и сном. Она чувствовала, как ягодицы затекли в больничном кресле, которое она подкатила к кровати матери. Спина ныла, потому что последние несколько часов она полусидела, неловко согнувшись у плеча больной. Наступило утро, и сквозь тонкие щели жалюзи пробивался голубоватый тусклый свет.Маргарет Морс поместили в реанимацию, хотя на прошлой неделе она подписала специальную форму с отказом от «воскрешения» в том случае, если у нее остановится сердце или дыхание. Несмотря на три операции, раковая болезнь, начавшаяся в яичниках и многие годы протекавшая незаметно, перекинулась на печень, почки, селезенку и проникла в область брюшной полости. Размеры печени увеличились вдвое, и это привело к хронической желтухе. Кроме того, она страдала от почечной недостаточности, что в таких случаях часто означало смертный приговор. Однако пациентка упорно держалась за жизнь и категорически отказывалась подтверждать прогнозы доктора Кларка, который уже давно говорил Алекс, что пора готовиться к худшему. Младшая Морс могла бы кое-что рассказать онкологу о живучести своей матери, но предпочла промолчать, предоставив ему узнать это на собственном опыте.Прошлой ночью по дороге в Джексон Алекс дважды едва не попала в аварию. На уроки у Джеми ушло не менее часа, и лишь воспоминание о Крисе Шепарде, уходившем со стадиона под руку с женой, заставило ее бодрствовать всю ночь. Вчера днем возле ручья она была уверена, что двусмысленная фотография и ложь Торы убедили Криса в ее виновности. Но по пути в больницу Алекс вспомнила еще один урок отца. Если рогоносец лично не застанет жену в постели с любовником и дело ограничится только намеками и слухами, он будет отрицать все. Порой муж отказывается признавать самые очевидные свидетельства. Первая реакция на измену — так же, как на смерть или тяжелую болезнь, — нежелание признать правду, своего рода эмоциональный ступор, с помощью которого инстинкт выживания помогает организму справиться со стрессовыми перегрузками и приспособиться к новой реальности. Очевидно, тот же механизм сработал и с Крисом Шепардом, удержав его от резких и, вероятно, серьезных поступков. Вопрос в том, как долго продлится этот период и когда отрицание Криса превратится в гнев.Маргарет застонала. Алекс сжала ее руку. Матери теперь кололи так много морфия, что она больше времени спала, чем бодрствовала. Про ясность мышления можно было забыть. Дважды за ночь Маргарет умоляла Алекс привести к ней мужа и старшую дочь, а потом принималась укорять их за бездушие, с которым они отнеслись к ее болезни. На пороге смерти у Алекс не хватило духу напомнить ей о том, что и отец, и сестра погибли в последние семь месяцев.Алекс подпрыгнула на месте, услышав зазвонивший в сумочке мобильник. Не выпуская руки матери, она потянулась к телефону и взяла трубку.— Алло?— Это Уилл, дорогуша. Как там Маргарет?До приезда Алекс в Натчес Уилл Климер часами сидел у постели ее матери, демонстрируя старомодную преданность жене своего партнера, хотя сама она уже вряд ли могла это оценить.— Все так же.— Она спала после моего ухода?— Не очень много, но все же больше, чем я.Детектив сердито вздохнул:— Проклятие, малышка, я еще на прошлой неделе говорил, что тебе надо сделать перерыв! Прими лошадиную дозу снотворного и поспи часов двадцать. Этот чертов Раск от нас никуда не денется. Правда, теперь ты слишком крутая, чтобы слушать такого старика, как я.Алекс попыталась выдавить вежливый смешок, но у нее ничего не получилось.— У меня есть новости, которые тебя встряхнут, — продолжил Климер.— Какие?— Помнишь Уильяма Брейда?— Да. Муж жертвы номер пять.— Я говорил тебе, что в последнее время он стал много пить?Маргарет начала храпеть.— Угу. И от него ушла любовница.— Верно, — подтвердил Уилл.— Что с ним теперь?— Кажется, он пытался покончить с собой.С Алекс мгновенно слетели остатки сна.— Как? Когда?— Вчера вечером, у себя дома в Уиксберге. По крайней мере так считает местная полиция.— Продолжай.— Брейд был диабетиком. Вчера вечером — или сегодня ночью, потому что горничная нашла его утром, — он вколол себе огромную дозу инсулина и впал в кому. Из нее он уже вряд ли выйдет.— О Боже, — вздохнула Алекс. — Может, несчастный случай?— Врач Брейда сомневается.— Вероятно, это то, чего мы так долго ждали. Прорыв!— Не исключено, — произнес Уилл тоном осторожного охотника, у которого добыча часто выскальзывала из рук.— Чувство вины, — пробормотала Алекс, размышляя вслух. — Брейд сам не выдержал того, что сотворил с женой.— Ее смерть была тяжелой. Хуже, чем у других жертв.— Надо выяснить детали о последних днях Брейда. У тебя есть люди в Уиксберге?— Я знаю там парня, он специализируется на супружеских изменах. Он у меня в долгу.— Спасибо, дядя Уилл! Что бы я без тебя делала?— И еще, — добавил Килмер. — Один из моих оперативников не прочь провести пару дней в «Эллювиане». Его жена давно хотела побывать в этом отеле. Если заплатишь за номер в отеле, остальные расходы они возьмут на себя.— Сколько стоит номер?— Четыре сотни.— За два дня?Уилл хмыкнул:— Нет, за один.Алекс попыталась вспомнить, сколько денег осталось на ее банковском счете, но потом отмахнулась от этой мысли. Она должна привлечь на свою сторону Криса Шепарда. Обязательно.— Ладно. Я заплачу.— Ты сегодня вернешься в Натчес?— У меня нет выбора. Шепард — мой последний шанс.— Есть какие-нибудь успехи?— Он колеблется. Трудно примириться с тем, что жизнь оказалась ложью.Уилл понимающе вздохнул:— Передай маме, что я сегодня заеду к ней.Алекс взглянула в изможденное лицо матери. Ее рот приоткрылся, и на подушку медленно текла слюна. У Алекс мелькнула абсурдная мысль, что поступавшая из капельницы жидкость вливается в ее вены в том же темпе, в каком вытекает изо рта.— Передам.— Эй, малышка, с тобой все в порядке?— Да. Просто… я смотрю на маму. Мне трудно поверить, как можно решиться сознательно довести другого человека до подобного состояния. Особенно если это член твоей семьи.Она услышала, как тяжело дышит Уилл. Когда он заговорил, в его голосе звучал опыт старого копа, который за двадцать лет работы навидался всякого:— Придется поверить, дорогуша. Люди подчас совершают такие поступки, что никакой ад не будет для них достаточно жарким. Главное, береги себя! Ты последний ребенок в семье, и я не хочу, чтобы ты загубила свою жизнь, пытаясь отомстить за мертвых.— Дело не в мести, — пробормотала Алекс. — Я должна спасти Джеми.— Мы это сделаем, так или иначе, — убежденно заверил Уилл. — Я призываю тебя к осторожности. У меня насчет этого дела скверные предчувствия. Мы связались с серьезными людьми. Раньше они убивали медленно, но если прижать им хвост, их реакция станет очень быстрой. Ты поняла?— Да.— Вот и отлично.Алекс отключила связь, все еще глядя в пожелтевшее лицо больной. Сколько она протянет? Встав с кресла, Алекс поцеловала мать в морщинистую щеку и отпустила ее руку.Пора действовать.

Глава 20Эндрю Раск наконец поймал крупную рыбу. Он испытывал почти такое же наслаждение, как во время той рыбалки на Бимини, когда на его крючок попалась огромная рыба-меч и помчалась по волнам, вспенивая воду, как ракета. Сорокашестилетний верзила, сидевший по другую сторону его стола, был не кто иной, как Карсон Дж. Барнет — легенда нефтяного бизнеса, невероятно богатый человек, состояние которого исчислялось астрономическими цифрами. За свою жизнь Барнет ухитрился трижды разбогатеть и разориться, но сейчас фортуна благоволила к нему больше, чем когда-либо.Миллионер уже час расписывал ему свои семейные проблемы. Раск сидел с заинтересованным видом и кивал, хотя почти не слушал собеседника. В этом не было необходимости. Истории клиентов всегда повторялись, различаясь лишь в деталях. За время разговора он встрепенулся один раз — когда Барнет коснулся вопросов бизнеса. Тогда Раск законспектировал подробности. Но потом опять пошла обычная ерунда — мелодраматические жалобы Барнета на его непонятную душу.Раск заранее знал все, что скажет ему нефтяник. Он мог бы процитировать сценарий наизусть. «С тех пор как мы поженились, у нее ни на грамм не прибавилось мозгов… Она не походит мне ни эмоционально, ни интеллектуально, ни сексуально, ни физически». Это еще самый мягкий вариант. Кое-кто заявлял: «Ее задница стала толстой, как у слона». Популярностью пользовалась также фраза: «Она меня не понимает». Или еще резче: «Она меня совсем не знает!»На самом деле все обстояло наоборот. Жены слишком хорошо знали своих мужей — они видели их насквозь. Вот почему не ахали и не приходили в восторг, когда мужья хвастливо заявляли о своих успехах, а вместо этого долго и нудно жаловались на их неудачи, случавшиеся гораздо чаще. Жены больше не находили их гениальными или хотя бы умными, не верили в изобретательность в постели и вообще не усматривали в них ничего интересного, особенно когда им приходилось в сотый раз выслушивать какую-нибудь избитую шутку, которую сам супруг считал верхом остроумия.Большую роль играли, конечно, и любовницы. Кое-кто из клиентов предпочитал честную игру и сразу признавался в интрижках; иные пытались все скрывать и изображали из себя невинных жертв. Раску больше нравились первые. Супруги на грани разрыва — ходячие бомбы, начиненные злобой, раздражением, похотью и нечистой совестью, смешанной с попытками самооправданий. Но кто бы ни сидел в его офисе — блестящий врач или тупая деревенщина, — рано или поздно им приходилось усвоить следующее. Безболезненного выхода нет. Кто-то должен пострадать. Вопрос в том — кто именно? Они сами, отвергнув свой роман на стороне и сохранив семью и брак? Или жены и дети, которых они бросят? Любому человеку, богатому или бедному, придется пройти через горнило развода.Раньше Раск думал, что женщины меньше мужчин склонны жертвовать семьей, если у них есть дети. Разумеется, к личному счастью они стремятся так же сильно, но вот платить за это чужими жизнями им не хочется. Однако это наблюдение было скорее исключением, частным случаем, характерным для определенных районов Америки. Раска не волновало, как протекают разводы в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, — он не жил там. К тому же он считал, что все эти чертовы янки сплошь невротики и психи, как в фильмах Вуди Аллена, только без капли юмора.Разумеется, в семейных проблемах Карсона Барнета имелись свои извилины, они могли заинтересовать социолога или психоаналитика, но адвокату они ни о чем не говорили. Зато Барнет был богач, а Раск, как и его отец, полагал, будто людей состоятельных надо выслушивать гораздо внимательнее, чем бедняков. Миссис Барнет — или Лави, как звал ее муж — являлась баптисткой, хотя долгое время это волновало ее ничуть не больше, чем принадлежность к какому-нибудь студенческому братству. Но после рождения детей интерес к церкви возрос. Стремление к сексу, наоборот, начало сокращаться. Карсон честно боролся сколько мог, но инстинкты победили, и он нашел утешение на стороне.— Если в холодильнике пусто, приходится топать в магазин, — пророкотал бизнесмен. — Я ведь прав, Энди?— Конечно, прав.— Даже собаки это знают. Когда хозяин не кормит пса, тот промышляет где может, верно?Адвокат издал вежливый смешок.— Абсолютно верно.Сколько раз он слышал подобные истории!.. Изголодавшиеся самцы готовы наброситься на любую женщину, которая согласна раздвинуть для них ноги. Забавно, что на семейных отношениях это никак не сказывается. Почти всегда все проходит гладко и тихо. Проблемы возникают после того, как мужчина или женщина находят в своем партнере «нечто особенное», «родственную душу» — тошнотворное выражение, — или когда им кажется, что у них завязались отношения, о которых они «всегда мечтали». Как только в дело вступает любовь, развод не за горами. Случай Барнета вполне вписывался в данную схему, и его «родственной душой» была какая-то соблазнительная цыпочка, работавшая в закусочной на Пятьдесят девятой автостраде — той же самой, где в прошлом он заключал умопомрачительные сделки, набрасывая на салфетках схему будущих нефтяных скважин и скрепляя договор простым рукопожатием.— Короче, — заключил Барнет, обливаясь по́том, — я по уши влюблен в эту девчонку. И я женюсь на ней, чего бы мне это ни стоило.Раску нравилось, как Барнет выражает свои мысли. Порой это звучало грубовато, но в его словах заключалось определенное послание, которое адвокат научился читать после многих лет общения с разочарованными супругами, в основном мужчинами. Поначалу все они были настроены мрачно и решительно — при разводах иначе не бывает. Кое-кто даже подумывал об убийстве. Но рано или поздно большинство остывало и примирялось с мыслью о неизбежном компромиссе.Однако некоторые отвергали компромисс. Особенно богачи. Наверное, дело привычки. В любом случае Барнет уже обозначил пару важных вех, которые вели в нужном направлении, и адвокат решил, что настало время принять более активное участие в беседе.— Значит, вы хотите развестись с женой, — произнес он с мрачным видом.— Вот именно. Никогда не думал, что до этого дойдет, но, видит Бог, она сама меня заставила!Раск понимающе кивнул.— Многие адвокаты не советовали бы вам это делать, мистер Барнет. Они предложили бы вам обратиться за консультацией к психологу.— Зовите меня Карсон, Энди, ладно? И давайте сразу закроем эту тему. Лави признает лишь одного психолога — своего пастора. В жизни не видел такого болтуна. Однажды встал и заявил, что Иисус не имеет никакого отношения к нашему браку и Ему повезло, что это так!Раск улыбнулся, оценив шутку клиента.— Но я не стану вас отговаривать, Карсон. Вижу, вы влюблены всерьез. По-настоящему.— Вы правы.— Настоящая любовь — удивительное чувство. Хотя, судя по тому, что вы мне сказали, я почти уверен, что Лави будет не в восторге от мысли о разводе.— Это еще мягко сказано, — пробормотал нефтяник, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на страх.Очевидно, у миссис Барнет был тяжелый характер.— Она даже слышать о нем не хочет, Энди. Говорит, развод — грех. В нем заключается корень зла.— А я думал, что корень зла заключается в деньгах.Барнет фыркнул.— Ну, против денег она не возражает. Совсем нет!— Что вполне естественно…— А кто спорит? Я собирался подать на развод по несовместимости характеров, как мой приятель Джек Хастон. Раньше Лави и жена Джека были лучшими подругами. Но она сразу встала на дыбы.— Что именно она сказала?— Что у меня нет никаких оснований для развода, и она никогда мне не даст его. И если я обращусь в суд, она сделает все, чтобы лишить меня общения с детьми, поскольку им не нужен такой скверный отец. Зато если я передумаю и останусь в семье, то снова стану отличным парнем. Как это вам?— Она желает, чтобы вы принесли себя в жертву ради детей.— В самую точку! Опять Иисус и все прочее. Хотя дети тут ни при чем. Она хочет, чтобы я пожертвовал всем ради нее.— Лави когда-нибудь говорила о финансовой стороне вопроса?Бизнесмен крепко сжал зубы, прежде чем ответить:— Жена уверяет, будто лично ей деньги не нужны — не считая половины того, что я заработал за время брака. Но ради детей она потребует с меня все остальное, включая доходы со скважин, которые я построил в эти годы, и даже с тех, которые я только спроектировал.Раск покачал головой, будто выражая молчаливое неодобрение ее невероятной алчности.— И еще: она наняла в Джексоне какого-то адвоката.Эндрю подался вперед, услышав о новой неприятности.— Кого конкретно?— Дэвида Блисса.— Что ж, Карсон, это плохая новость. У Дэвида Блисса есть хорошие специалисты в разных областях бизнеса. В последнее время он увлекся медициной. Берет в клиенты докторских жен, а потом по кусочку растаскивает все, что есть у их супругов. Когда на бракоразводных бумагах высыхает последняя подпись, выясняется, что бедный муженек еще лет двадцать вынужден работать на свою супругу.— Слава Богу, я не доктор.— Боюсь, у вас положение сложнее, Карсон. В ваших активах числятся ценные бумаги с четко прописанным уровнем доходов. Считайте, что половины из них уже не существует.Барнет шумно сглотнул.— Хуже всего то, что при расчете суммы алиментов суд будет опираться на текущую прибыльность этих бумаг. А она со временем может меняться, верно?Нефтяник побледнел.— Вам придется являться в суд каждый раз, когда стоимость барреля нефти упадет ниже сегодняшнего уровня. Иначе вы станете платить слишком много. Половина вашей жизни пройдет в суде. Вас это устраивает?Барнет начал расхаживать по комнате.— Вы в курсе, что в последнее время случалось с ценами на нефть? Даже мои старые скважины утроили свою доходность. За один год я заработал больше, чем за пять лет. Если судья будет рассчитывать по текущим ценам… Господи, мне придется отвалить ей миллионов двадцать, не меньше. Я уже не говорю про буровые установки, дома, яхту, чертов ресторан…Раск отвернулся, чтобы скрыть волнение. Именно такого клиента он ждал — человека, который сможет оплатить его будущую отставку. Да и появился он как раз вовремя. Бизнес с Элдоном Тарвером не продлится долго…— Прошу вас, садитесь, Карсон, — мягко произнес он. — Вы пришли ко мне не просто так, правда?Бизнесмен остановился посреди комнаты, с трудом очнувшись от своих мыслей. Потом сел и уставился на Раска с видом кающегося грешника, ожидающего, когда священник отпустит ему грехи.— Другой адвокат посоветовал бы вам навсегда забыть о разводе.— Что?Взгляд настороженного зверя.— Потому что вам это не по карману.— Вы о чем? Я стою пятьдесят миллионов баксов.— Уже двадцать пять. Если повезет.— Все равно это большие деньги!— Пожалуй. — Раск откинулся в кресле и скрестил руки на груди. — Поговорим о ваших детях. Кажется, ваш сын играет в футбол за Джексоновскую академию?На губах Барнета появилась широкая улыбка.— Ну да. Джейк чертовски хорош. Лучше, чем я в его возрасте.— Сколько ему?— Тринадцать.— Хорошо. По крайней мере, его мнение будет учитываться в деле об опеке. А другие дети?Улыбка Барнета погасла.— Есть еще две девочки, близняшки.— Сколько им?— Шесть. Одна на восемь минут старше.Мрачный кивок.— Пройдет еще шесть лет, прежде чем они получат право что-либо говорить. Вы понимаете, к чему я клоню, Карсон?Великан издал глубокий вздох.— Развод обойдется вам в двадцать пять миллионов долларов… плюс девяносто процентов времени на общение с детьми.— Девяносто процентов?— Если Лави будет представлять Дэвид Блисс и она займет ту позицию, о которой вы упоминали, — да, именно столько. Вам позволят видеться с ними раз в две недели, не считая праздников. Это еще несколько дополнительных часов. Я могу почти гарантировать вам День отца.— День отца? Господи, я собирался свозить Джейка на гонки «Нэскар». Это… это несправедливо!— Чисто по-человечески я с вами согласен. Но юридически… закон есть закон. Вы же знаете, что в штате Миссисипи не бывает разводов без вины супругов.— Черт побери, я готов взять вину на себя! Лишь бы поскорее закончить дело и разойтись миром.Раск сокрушенно покачал головой:— Ничего не выйдет, Карсон. Позвольте задать вам вопрос. Вы и ваша новая возлюбленная были достаточно осторожны?Барнет чуть не подскочил в кресле.— Да, мы были осторожны!— Вы делали ей подарки?— Естественно.— И пользовались при этом кредитной карточкой?— Господи, да без карточки сейчас ничего не купишь. Разве вы сами не знаете?— Знаю. Как насчет телефонов? Вы звонили ей на мобильник?Барнет уныло кивнул.— Можете не сомневаться: Блисс подаст в суд на вашу подругу за раскол семьи.— Что?!— К сожалению, это так. Они протащат ее по всем инстанциям и взыщут кругленькую сумму.— Но у нее ничего нет!— Будет, когда она выйдет за вас замуж. Суд учтет будущие доходы.— Ладно, мне плевать на деньги. Но заставлять бедняжку проходить через весь этот ад…— Кстати, когда вы собираетесь пожениться?— Не сразу, конечно… Придется выждать какое-то время. Хотя, если честно, нам не терпится.Раск отлично представлял, как девчонке «не терпится» связать своего суженого узами брака, пока тот не успел положить глаз на какую-нибудь смазливую штучку в другой закусочной.— Кроме того, вы должны быть готовы к тому, как ситуация подействует на ваших детей.Барнет насторожился.— Они очень расстроятся, что вы бросили их мать ради женщины моложе ее.Бизнесмен насупился.— Как вы думаете, Лави согласится, чтобы ваша новая супруга как-то участвовала в жизни вашей семьи?— Она начнет орать «блудница» или «Иезавель», когда ее увидит. И вы правы еще в одном. Лави сделает все, чтобы настроить против меня детей. Она уже заявила, что лучше бы я умер от сердечного приступа. Говорит, что молится об этом каждый вечер!— Вы шутите?— Клянусь Библией. Мол, пусть детишки считают, что их папа скончался, а не бросил семью.— Но вы же не бросаете детей, Карсон.— Скажите об этом моей сучке! — завопил Барнет, вскочив с места. — Боже, простите меня, Энди. Иногда я впадаю в бешенство и готов…— Что?— Не знаю.Раск постарался подольше растянуть паузу. Теперь, когда ярость Барнета дошла до белого каления, можно было переходить к делу.Адвокат встал и, перекатив свое кресло к противоположной стороне стола, сел вплотную к Барнету. Клиент взглянул на него с удивлением, даже с испугом, словно заподозрив Раска в гомосексуализме.— Пожалуйста, сядьте, Карсон. Я хочу поговорить с вами, как мужчина с мужчиной.Барнет хорошо понимал такой язык. Он резко развернул кресло и уселся на него верхом, почти нос к носу с Раском.— То, что я вам сейчас скажу, может вас шокировать, Карсон.— Продолжайте.— Полагаю, в бизнесе вам приходилось сталкиваться с нестандартными ситуациями.— Что вы имеете в виду?— Ну… некоторые трудности.— Само собой.Раск кивнул.— Какие-то из них можно решить обычными способами. Иные требуют творческого подхода. Назовем это экстренными мерами.Барнет очень внимательно смотрел на него.— Я слушаю.— Я видел много разводов, Карсон. Несколько сотен. Среди них попадались случаи, похожие на ваш.— Правда?— Иногда у меня просто разрывалось сердце. Я видел, как так называемые либеральные судьи отбирали у ни в чем не повинных людей половину состояния — а то и больше! — и лишали их встреч с детьми, которых они произвели на свет. Знаете, Карсон, в этом было что-то почти… неамериканское.— Вы правы!— Да, прав. И вот после того, как я насмотрелся на все эти душераздирающие сцены, после того, как напрасно сражался день и ночь за права своих клиентов и терпел только поражения… мне пришла в голову одна мысль.— Какая?— Я подумал: «Да простит меня Господь, но каким бы чудесным избавлением было для этого несчастного человека — и для его бедных детей, — если бы одна из сторон в этом треклятом бракоразводном процессе просто исчезла!»У Барнета отвисла челюсть, точно у подростка, впервые увидевшего порнофильм. В его глазах что-то блеснуло. Раск почти видел, как брошенная им идея проникает в серое вещество мозга Барнета. Адвокат не сводил взгляда с бизнесмена, сохраняя вид апостольского негодования.Барнет сглотнул слюну и уставился на ковер.— Вы хотите сказать…— Лишь то, что сказал, Карсон. Если какое-то злое и безжалостное существо изо всех сил пытается лишить детей некогда любимого им человека и отобрать у него все, что он заработал за свою жизнь… что ж, тогда я усматриваю почти божественную справедливость в том, что некая сила — если хотите, сама судьба — вмешивается в течение событий и пытается этого не допустить.— Господи, — тихо пробормотал Барнет. — Вы говорите ужасные слова.— Я говорю их далеко не всем, Карсон. Но вы в отчаянном положении.Великан поднял голову, как зверь, почуявший добычу.— А нечто подобное уже случалось? Какой-нибудь человек уже… исчез?Раск медленно кивнул.Барнет хотел что-то добавить, но адвокат остановил его движением руки.— Если вас заинтересовала данная идея, Карсон, больше никогда не появляйтесь в моем офисе.— Что?— Послезавтра ровно в два часа дня отправляйтесь в клуб «Ракетка» в Джексоне и попросите приготовить вам паровую ванну.— Но я не член клуба.Раск улыбнулся:— Вход для гостей стоит десять долларов.— Но…Адвокат прижал палец к губам, встал и протянул руку бизнесмену.— Карсон, если вы желаете развестись, я с удовольствием возьмусь за ваше дело. Учитывая позицию Лави, на судебное разбирательство уйдет не менее года, но я сделаю все, что в моих силах. В конце концов, вы сами заметили, что двадцать пять миллионов — тоже большие деньги.Барнет стоял, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба.— Конечно, для вас — человека, заработавшего и потерявшего несколько состояний, — деньги значат не так много, как для меня.— Я уже немолод, — глухо произнес нефтяник.— Верно, — улыбнулся Раск. — Время никого не щадит.Он задвинул кресло на прежнее место за столом. Барнет смотрел на него, как человек, который считал, что сидел в комнате с собакой, но внезапно обнаружил, что это волк.— Главное, не волнуйтесь, — добавил адвокат. — Не позволяйте жене действовать вам на нервы.— Клуб «Ракетка»? — уточнил Барнет.— Что? Я не расслышал.Бизнесмен ответил понимающим взглядом.— Нет. Просто бормочу себе под нос.— Я так и подумал.Барнет еще секунду смотрел на адвоката, затем развернулся и направился к двери. Когда он был уже у порога, Раск его окликнул:— Карсон!Тот вздрогнул и обернулся.Раск произнес:— Полагаю, вам не следует рассказывать об этом будущей невесте. — Пожалуй, это был момент наивысшей откровенности в их беседе. — Кто знает, как потом все повернется.Глаза Барнета расширились, и он бросился вон из комнаты.

Глава 21Крис проехал мимо «Маленького театра», свернул на Оукс-стрит и посильнее нажал на педали, чтобы подняться по склону к городскому кладбищу. Когда дорога сделала поворот, он свернул налево и двинулся по узкой тропинке между крутым обрывом реки и рядами бесконечно тянувшихся могил.Раньше доктору Шепарду часто приходилось выписывать антидепрессанты, но он никогда не пользовался ими сам. Разумеется, теорию Крис знал отлично и всегда дотошно расспрашивал клиентов об их симптомах, но до сих пор они представляли для него чисто абстрактный интерес. Лишь теперь он понял, насколько удачна метафора Сильвии Плат[115] про стеклянный колпак: доктор и впрямь чувствовал себя так, словно из него выкачали воздух и поместили в вакуум, где все его поступки, хорошие или плохие, уже не имели смысла.Том Кейдж еще утром заметил, что с Крисом что-то не так, и предложил уйти домой после обеда. Поскольку Тора уехала в Дельту на рассвете, хотя обещала завезти Бена в школу, Крису оставалось только доставить пасынка на праздничную вечеринку в четыре часа дня. Хотя и эта проблема легко решалась одним звонком миссис Джонсон.Вернувшись из больницы, Крис переоделся, оседлал велосипед и отправился из Элджина в сторону реки. Он сделал пятнадцать миль менее чем за полчаса — личный рекорд — и продолжал двигаться дальше, не ощущая ни усталости, ни возбуждения. Крис крутил педали как машина. В голове у него не было ни одной мысли. Он думал только о том, как бы скорее перевалить через холм и избавиться от резкого западного ветра, дувшего в лицо со стороны поймы Миссисипи.Миновав кладбище, Крис продолжал путь вдоль просторного речного русла. Вместо того чтобы, как обычно, свернуть направо и удалиться от реки, он помчался дальше, к так называемой Чаше Дьявола — глубокой впадине, где в старину разбойники топили свои жертвы. Заглядевшись на бескрайние хлопковые поля Луизианы, Крис едва не врезался в стоявший поперек дороги автомобиль.Он резко нажал на тормоза и едва не перелетел через руль. Доктор хотел закричать на водителя, но тот сам выскочил из салона и заорал на него. Крис застыл с открытым ртом.Это была Алекс Морс.Агент ФБР выглядела так, будто не спала несколько дней. Голос охрип, вокруг глаз чернели темные круги; казалось, она с трудом держит себя в руках. Крис ни разу не видел ее в подобном состоянии.— Почему ты не отвечаешь на звонки? — воскликнула она.— Не знаю…— Не знаешь?!— Наверное, потому что я уже слышал все, что ты можешь мне сказать.— Да ни черта ты не слышал! Случилось нечто ужасное! Мне и в голову не приходило, что это возможно.Крис подъехал ближе к машине.— В чем дело?— Один из мужей, убивших свою жену, пытался покончить с собой прошлой ночью.Новость ошарашила доктора.— Что он сделал?— Вколол себе большую дозу инсулина.— Он жив?Морс кивнула.— Впал в кому?— Откуда тебе это известно?— Я часто видел такое во время практики. Люди прибегали к инсулину, надеясь на безболезненную смерть. Почти всегда это заканчивалось комой. Он был диабетиком?— Да. Делал две инъекции в день.Крис отвернулся и посмотрел на реку.— Видимо, переборщил.— Сомневаюсь. Как и в том, что он покушался на самоубийство.Доктор промолчал. Морс сделала шаг к Шепарду и взглянула ему в лицо.— Что с тобой?— Ничего.— Почему ты не на работе?— Нет настроения. А почему ты решила, что это не самоубийство?Алекс все еще смотрела на Криса, точно сомневаясь, что он способен продолжать разговор.— Его зовут Уильям Брейд. Он из Уиксберга. Перед смертью его жена ужасно мучилась. Я подозреваю, что причина именно в этом, и тогда у нас есть две возможности. Первая — Брейд не выдержал угрызений совести и решил себя убить. Действительно, в последнее время за ним замечали что-то подобное. Однако кое-кто из его друзей считает, что Брейд никогда не отважился бы на подобный шаг.— Продолжай.— Есть и вторая версия. Человек, которого Брейд нанял, чтобы убить жену, — скажем, Эндрю Раск, — решил, что ему не нужен неуравновешенный клиент с огромным комплексом вины. Особенно теперь, когда за ним следят. — Морс окинула взглядом городское кладбище. — Как по-твоему, насколько трудно спровоцировать инсулиновую кому?— По сравнению с заражением раком — пара пустяков. Вспомни случай Клауса фон Бюлова. Ничего сложного.Глаза Морс блеснули.— Ты прав. Только тут у жертвы не осталось возмущенных родственников. Имитируя самоубийство Брейда, преступник может рассчитывать на то, что полиция не станет очень тщательно расследовать дело.По дороге, выбрасывая из трубы черный дым, протарахтел допотопный грузовик.— Ты плохо выглядишь, — заметил Крис. — Совсем не спишь?— Ночью я ездила в Джексон проведать мать. Вчера ее опять перевели в реанимацию. У нее отказывают почки. И печень.— Мне очень жаль.— Боюсь, на сей раз она уже не выкарабкается. Сплошные отеки… Ей постоянно колют обезболивающие.Крис кивнул. Он видел это много раз.— Странно, — пробормотала Морс. — Посади меня в самолет, и я буду дрыхнуть весь рейс от взлета до посадки. Но в больницах… ни минуты сна.Она помолчала, словно ожидая реакции Криса, но тот не знал, что сказать.— Правда, я поспала пару часов в машине, — добавила Алекс.— Надеюсь, это было не слишком рискованно.— Нет. Я припарковалась на площадке возле твоего офиса. Когда проснулась, ты уже уехал.Криса кольнуло чувство вины.— Я подумала, что ты можешь отправиться сюда, — продолжила Морс. — Тора часто здесь бегает.— Агент Морс…— Господи, зови меня Алекс.Ее лицо побледнело от усталости, что еще больше подчеркнуло темные шрамы на правой стороне.— Хорошо, Алекс. Я помню все, что ты мне сказала. И знаю, чего ты от меня хочешь. Я даже размышлял о том, можно ли вызвать рак у человека. Но сейчас просто не настроен об этом говорить. Вот почему я не отвечал на твои звонки.В ее взгляде мелькнуло нечто похожее на сочувствие.— А на что ты настроен?— Немного прокатиться.Алекс подняла руки:— Отлично. Я не против. — Она указала на промчавшийся мимо автомобиль. — Только нам лучше убраться с дороги. Куда ты собирался ехать?Он решил не упоминать про Чашу Дьявола.— Хотел сделать несколько кругов по кладбищу, потом отдохнуть на Иудейском холме.— Что еще за холм?Крис кивнул на небольшое возвышение, увенчанное мраморными монументами и высоким флагштоком. В небе болтался выцветший и потрепанный американский флаг.— Оттуда открывается великолепный вид на реку.— Я не смогу составить тебе компанию, — заметила Алекс, посмотрев на пустое крепление для велосипеда, прикрученное к ее машине. — Давай мы просто пройдемся вместе? Если хочешь, я буду молчать как рыба.Крис отвел взгляд. Если она пойдет с ним, все начнется снова. Разговор с Морс повергнет его в еще большую депрессию. И в то же время она единственный человек, который хоть как-то понимает, что с ним происходит.— Тут мы непременно наткнемся на моих знакомых. Можешь не верить, но у наших горожан кладбище — любимое место для утренних пробежек.Алекс пожала плечами:— Ну и что, объяснишь, что я доктор из другого города. Или что вы с Томом Кейджем ищете новую медсестру.Крис впервые улыбнулся за день, а может, и за неделю. Он сел на велосипед и медленно тронулся к ближайшим кладбищенским воротам — гигантскому сооружению из кованого железа и двух каменных столбов. Все кладбище было заполнено такими внушительными образцами старой ковки и литья. Алекс въехала на машине в открытые ворота и оставила свою «тойоту-короллу» на траве. Крис привязал велосипед к ее бамперу, и они зашагали по одной из узких дорожек, разделявших тяжелые надгробия.Они шли молча, погружаясь в атмосферу старинного кладбища. Как и большая часть города, оно было выдержано в классическом стиле, который так любили южане-плантаторы до Гражданской войны. Здесь было похоронено множество конфедератов и несколько известных личностей, но Крис всегда предпочитал могилы простых людей.— Смотри, — сказал он, указав на один замшелый камень.— Кто здесь лежит?— Маленькая девочка, боявшаяся темноты. Бедняжку так беспокоило, что после смерти будет темно, что мать похоронила ее в стеклянном гробу. Вниз ведет маленькая лестница. Мать каждый день спускалась к дочери и читала ей ее любимые книжки.— Боже милостивый! Когда это произошло?— Почти сто лет назад.— Я могу посмотреть?— Уже нет. Могилу пришлось закрыть, главным образом из-за вандалов. Сюда часто приходят разные придурки и все ломают. Будь у меня больше времени, я бы как-нибудь устроил им засаду. Они бы навсегда забыли дорогу в это место.Алекс улыбнулась:— Охотно верю.Она шла немного впереди, поднимаясь по пологой тропинке, уходившей к берегу реки.— Значит, ты размышлял о моей теории насчет рака?— Кажется, ты не собиралась обсуждать эту тему.— Но ты сам начал разговор.Крис не удержался от усмешки:— Да. — Он прошел молча еще несколько шагов. — Я освежил в памяти свои познания в онкологии.— И что ты выяснил?— Я был прав по поводу рака крови. В девяти случаях из десяти мы не знаем его причин. Нам известно лишь, что причины бывают разными. Это можно определить по изменениям в кровяных клетках и по ряду иных признаков — наличию генов, подавляющих опухоль, темпам клеточного роста и так далее. Но дальше этого наука не двигается.— А как насчет радиации?— Ты почти угадала. Действительно, с помощью радиации можно вызвать почти весь спектр раковых болезней. Но, — Крис поднял палец, — это не проходит бесследно. Если неопытный человек направит пучок гамма-лучей на пораженный орган, последствия могут быть самыми печальными. Сильные ожоги, отмирание тканей, постоянная рвота. Даже при работе квалифицированного персонала лучевая терапия сопровождается побочными эффектами. А я говорю о минимальных дозах облучения для лечения людей.— Однако это все-таки возможно. Ты рассматривал другие варианты?— Химические вещества, — произнес Крис, повернув к Иудейскому холму. — Как я и предполагал, канцерогенные токсины относятся к самым стойким в мире. Если поместить в человека микрограмм диоксина, в день смерти он все еще будет находиться в организме. Любой токсикологический анализ выявит его при вскрытии. Что касается летучих соединений вроде бензола — ты говорила о нем на нашей встрече, — то здесь та же проблема, что и с радиацией. Смертельная доза слишком велика, чтобы не оставить никаких следов. В общем, я бы сказал так — в качестве онкогенного оружия химикалии намного надежнее радиации, но их легче обнаружить.— Постой. Онкогенного…— Вызывающего рак, — пояснил Крис.— А-а, продолжай.— Можно вообразить, что кому-нибудь удалось создать канцерогенный яд — например, военным или ЦРУ, — но в таком случае почти наверняка все данные строго засекречены.Алекс покачала головой:— Тут есть о чем подумать. Я не рассматривала ученых и военных в качестве подозреваемых, но версия звучит правдоподобно.— Только не в нашем городе. Все токсины и микробы хранятся в Форт-Детрик, штат Мэриленд. Короче, Алекс, тебе надо побеседовать с экспертом. И не с каким-то заурядным гематологом. Обратись в Национальный институт здравоохранения, Слоун-Кеттеринг или Дана-Фарбер.[116] — Крис остановился и проследил за стайкой бабочек, мелькавших над усыпанным пурпурными бутонами кустом. На крыльях одной красовался странный узор — четко вычерченные круги ядовито-голубого цвета. — Или, если хочешь что-нибудь поближе, в «Эм-Ди Андерсон».— В Хьюстоне?— Да. Семь часов на машине.Алекс вытянула руку, и бабочка закружилась вокруг ее указательного пальца.— А о чем мне спрашивать эксперта?Крис снова двинулся вперед.— Если отбросить версии с радиацией и химическими веществами — а мы пришли именно к такому выводу, — у нас остается лишь одна возможность. Но довольно интересная.Морс повернула голову.— Какая?— Канцерогенные вирусы.— Профессор, с которым я говорила на прошлой неделе, упоминал о вирусах, но я почти ничего не поняла.— Ты что-нибудь слышала про ретровирусы?— Только то, что один из них вызывает СПИД.— А об обратной транскриптазе?Алекс развела руками.— Ладно. Известно, что некоторые вирусы из семейства герпесных вызывают рак. А из ретровирусов по крайней мере один считается канцерогенным. Но если есть один, то могут быть и другие. На сей счет даже существует теория, хотя она вне моей профессиональной компетенции. Я уже думал, не обратиться ли мне к своему профессору из медицинской школы. Его зовут Питер Конноли, он гематолог, работает в Слоун-Кеттеринг. В его активе есть одна революционная работа по генной терапии, где описан способ бомбардировки опухолей специальными вирусами. Это новейший метод лечения рака.— Как? Он перебрался из Джексона в Нью-Йорк?Крис рассмеялся.— Такое иногда случается. Ты в курсе, что первую операцию по пересадке сердца сделали именно в Джексоне?— Я полагала, в Хьюстоне.— В Джексоне прооперировали обезьяну. Но технология та же самая. И проблемы тоже. Что-то вроде первого полета в космос. Хирург Майкл Дебейки и космонавт Алан Шепард в вечном долгу перед обезьянами.Они наконец взошли на Иудейский холм, но на полпути к его дальнему обрыву, откуда открывался живописный вид на реку, Крис взглянул на часы.— Алекс, прости, но мне надо спешить. Бен поехал к другу на день рождения, и поскольку Торы нет, я должен забрать его.Морс улыбнулась:— Все в порядке. Давай пробежимся до машины.Они начали спускаться, но Алекс не собиралась тратить время зря.— Я думаю, а не может ли кто-нибудь перенести пораженные раком клетки из больного человека в здорового? Я видела, как это делали с мышами по каналу «Дискавери».«Лучше бы они этого не показывали», — подумал Крис.— Дело в том, что в своих опытах они используют либо специальных мышей, лишенных всякого иммунитета, либо генетических двойников. Проще говоря, клоны. То же самое можно сделать, внедрив опухолевые клетки человека в тело его брата-близнеца. Конечно, в этом случае эксперимент имеет все шансы на успех. Но если я помещу клетки своей опухоли в твой организм, твоя иммунная система быстро отторгнет их. Как абсолютно чужеродный элемент.— Ты уверен? Даже если раковые клетки будут очень агрессивными?— В любом случае. Существуют так называемые недифференцированные опухоли, но и они зарождаются в теле человека как часть его внутренней системы с уникальной ДНК. Любой иной организм воспримет их как внешнее вторжение.— А если перед этим подавить иммунную систему жертвы?— Ты имеешь в виду — с помощью иммунодепрессантов? Вроде циклоспорина?— Или кортикостероидов, — добавила Алекс.Она успела неплохо подготовиться.— Чтобы благополучно перенести опухолевые клетки, иммунитет должен быть ослаблен очень сильно. Организм станет восприимчив к инфекциям. Очень уязвим. Это приведет к множеству болезней. Ты видела что-нибудь подобное в медицинских картах жертв?— У меня есть доступ лишь к двум медицинским картам. И я не нашла там ничего похожего.Машина была уже недалеко. Крис срезал путь по траве и стал пробираться среди надгробий.— Жаль, у тебя нет документации по всем болезням. Это продвинуло бы дело.Алекс остановилась возле плиты из черного гранита. В ее взгляде мелькнула беспомощность.— Мне очень трудно вести расследование. Я знаю генетику на школьном уровне. Мендель с его горохом, и все такое. Но ты хорошо разбираешься в терминах, у тебя есть знакомые эксперты…— Алекс…— Если я сумею достать эти записи, ты поможешь мне их проанализировать?— Алекс, выслушай меня.— Крис, пожалуйста! Неужели ты полагаешь, что сможешь просто выбросить все это из головы?Он схватил ее за руку и крепко сжал.— Выслушай меня!Она покачала головой, но повиновалась.— Я сам не знаю, что мне делать, — произнес Крис. — У меня внутри все словно перемешано, и я пытаюсь разобраться в этом хаосе. Я стараюсь, понимаешь? Завтра утром я позвоню своему другу в Слоун-Кеттеринг.Алекс закрыла глаза и с облегчением вздохнула:— Спасибо.— Но сейчас мне надо забрать Бена, и я не хочу опаздывать.— Давай я подброшу тебя до твоего автомобиля. Где он?Он выпустил ее руку.— Дома.— Дома! Ты будешь добираться туда не менее часа.— Нет, полчаса.— Я тебя подвезу.Крис первым подошел к ее автомобилю; Морс последовала за ним.— Прости, Алекс, но мне надо побыть одному. Иначе я просто не выдержу. — Он открыл замочек на цепи и снял велосипед с держателя. — Я выпишу какое-нибудь снотворное, чтобы ты поспала.— Лекарства на меня не действуют. Даже амбиен.— Я дам тебе авитан. Он должен сработать, если у тебя нет к нему привычки. Даже если не заснешь, то хотя бы расслабишься. Аптека «Уолгринс» тебя устроит? Это рядом с твоим мотелем.— Конечно.Крис взобрался на седло и протянул ей руку. Когда она взяла ее в свои ладони, он почувствовал, что они дрожат.— Обещай, что будешь осторожен, — попросила Алекс. — Держись подальше от машин.— Не беспокойся. Все будет в порядке. Я хороший ездок. Ладно, мне пора. Поговорим попозже.— Сегодня вечером?— Вероятно. Или завтра.— Обещаешь?— Господи, Алекс!Морс прикусила губу и уставилась в землю. Когда она подняла голову, белки глаз налились кровью.— Я почти дошла до предела, Крис. И ты тоже. Только сам этого не знаешь.Доктор ответил ей долгим взглядом, чтобы она почувствовала, как много значат его слова.— Я знаю.Алекс собиралась что-то добавить, но Крис резко крутанул педали и помчался к воротам кладбища.

Глава 22Доктор Тарвер свернул с Пятьдесят пятой автострады и углубился в один из южных кварталов Джексона. Через пару минут его белый фургон затерялся в лабиринте городских трущоб, состоявшем из мелких ремонтных мастерских, торговых складов, пунктов автосервиса и крошечных магазинчиков, которые чудом выжили после открытия крупных супермаркетов. Доктор направлялся к старой пекарне — одному из немногих кирпичных зданий, оставшихся во всем квартале. Построенная в середине пятидесятых, она долго радовала жителей сдобным ароматом свежевыпеченного хлеба. Но с конца семидесятых пекарня, как и весь район, начала безнадежную войну за выживание, постоянно меняя хозяев, которые пытались хоть как-то удержаться на плаву.Приблизившись к проволочной ограде вокруг стоянки, Тарвер вышел из фургона и открыл замок с тяжелой цепью. Он скользнул взглядом по колючей проволоке над высокой сеткой, проверяя, не осталось ли там следов чьего-нибудь вторжения, но все было чисто. Уровень преступности в этих местах едва ли не самый высокий в Штатах. Доктор закатил машину внутрь и прикрыл ворота, но не стал их запирать, словно ожидая каких-то посетителей.Местные жители знали его не как доктора медицины Элдона Тарвера, а как ветеринара Ноэля Д. Тарвера. Пекарня переквалифицировалась в собачий питомник и продавала подопытных животных исследовательским лабораториям по всей стране. Поскольку заведение ветеринара не содержалось за государственный счет, его не касались многочисленные правила и регулирующие нормы, досаждающие обычным питомникам. И это было очень кстати, ведь разведение щенков служило Тарверу прикрытием для совсем иных целей.Элдона привлекло не только расположение пекарни. Доктор выбрал здание по другой причине — в его подвале находилось самое большое бомбоубежище, которое он когда-либо встречал. Бывший владелец дома, твердолобый ультраконсерватор по фамилии Фармер, панически боялся ядерной войны и выстроил себе подземный бункер, где могла поместиться не только его семья, но даже работники пекарни. Элдон считал, что в ближайшие десять-пятнадцать лет бомбоубежище действительно может пригодиться, но главной его целью было устроить укромное местечко для частной лаборатории.Он открыл входную дверь и быстро прошел через просторное хранилище. Сидевшие в клетках собаки подняли оглушительный лай. Тарвер привык к шуму, помогавшему скрывать другие, более странные и подозрительные звуки, порой доносившиеся из недр подвала.Снаружи засигналила машина. Доктор выругался и поспешил назад. У ворот стоял огромный грузовик-рефрижератор с намалеванными на бортах рожками фруктового мороженого. Тарвер замахал рукой, показывая, что надо сделать разворот и приблизиться к зоне выгрузки. Грузовик послушно развернулся, и Элдон поспешил за ним, морщась от запаха выхлопных газов. Доктору не терпелось посмотреть, что на сей раз доставили ему мексиканцы.Луис Алмедовар выпрыгнул из кабины и взволнованно закивал Тарверу. Обычно этот плечистый парень с черными усами всегда улыбался, но сейчас доктор заметил на его лице смущение.— Вы только что приехали? — спросил Тарвер.— Нет-нет. Мы в городе уже несколько часов. Ксавьер решил перекусить.— Сколько вы мне привезли?— Две, сеньор. Вы ведь так просили, верно?— Да. Открывайте грузовик.По лицу Луиса промелькнула тень тревоги. Он отпер дверь в задней части рефрижератора, и доктор приподнялся, наступив на бампер. В нос ему ударило таким густым зловонием, что, не будь он профессиональным патологоанатомом, его свалило бы с ног.— Какого черта это значит? — воскликнул Тарвер.Луис в отчаянии воздел руки к небу.— Холодильник, сеньор. Он сломался!— О Господи, — пробормотал Элдон, стараясь дышать через рукав рубашки. — Когда это случилось?— В Матаморосе, сеньор.Доктор с отвращением покачал головой и вошел внутрь фургона. Он был набит всевозможными животными, в том числе дюжиной НЧО, то есть нечеловекообразных обезьян, все еще запертых в своих клетках. В горячем воздухе, до предела раскаленном южным солнцем, все провоняло экскрементами. Мухи жужжали так, что могли свести с ума любого, кто рискнул бы задержаться в этом месте.Элдон шагнул вперед и увидел, что два сидевших в клетках резуса уже мертвы. Мексиканцам это, конечно, влетит в копеечку, но Тарвера больше волновало, какой ущерб понесут его исследования. Индийские макаки как нельзя лучше подходили для его опытов со СПИДом, и он старался использовать их на всю катушку. Но главный груз Элдона находился дальше, за следующей переборкой. В просторной клетке, опустив головы, сидели два измученных шимпанзе. Когда он подошел ближе, они подняли головы и взглянули на него с немым упреком. Щеки одной обезьяны покрывала грязная слизь, на шкуре другой виднелось несколько проплешин — явные следы болезней. Тарвер понял, что животных не кормили несколько дней, а может, и дольше.— Чертовы болваны! — выругался он. — Тупые мексиканцы. — Доктор обернулся и крикнул маячившему в дверном проему Луису: — Быстро вытаскивай клетки!Тот торопливо закивал и стал проталкиваться в узком проходе мимо Тарвера.— Безмозглый кретин, — набросился на него Элдон. — Ты хоть понимаешь, как это меня задержит? Я не смогу проводить опыты, пока не верну животных в нормальный вид. Не говоря уже о том, что полученный ими стресс не поддается измерению. Я даже не представляю, как это повлияло на их иммунную систему.— Но, сеньор…— Если бы это была машина за шестьдесят тысяч долларов, ты бы тоже обращался с ней как с дерьмом?— Нет, сеньор. — Луис крякнул, пытаясь поднять клетку. — А ваши обезьяны…— Это шимпанзе. Где твой тупоголовый напарник?— Сеньор, это очень злые твари.— Разумеется, они дикие.— Да, однако дьявольски умные. Прямо как люди.«Может, умнее тебя», — подумал Элдон.— Они притворяются, будто им плохо или они спят, а потом — раз! — впиваются вам в голову и норовят удрать.— Разве ты не сделал бы то же самое, если бы тебя морили голодом?— Да, но… я человек. Ксавьер едва не потерял из-за них глаз. Он уже болтался у него на ниточке. Я не лгу, сеньор.Тарвер усмехнулся.— А что вы будете делать с этими животными?— Заражу их разными болезнями.— Простите?— А потом вылечу. Вероятно, работа, которую я здесь выполняю, когда-нибудь спасет тебе жизнь, Луис. Это стоит потерянного глаза.Водитель кивнул, но по его лицу было видно, что он далеко в этом не убежден.После безуспешных попыток сдвинуть клетку в одиночку Луис позвал на помощь Ксавьера Санчеса. Тарверу пришлось выложить еще сто долларов, и вскоре совместными усилиями они вынесли шимпанзе из грузовика и перетащили в пекарню. Доктору не хотелось доплачивать этой парочке, однако после того, как он потратил шестьдесят тысяч долларов на контрабандных обезьян, лишняя сотня ничего не значила.Тарвер вывел мексиканцев наружу и проводил до ворот. Ни один из поставщиков не заходил в пекарню дальше зоны выгрузки. Вернувшись, Элдон попросил приемного брата Джуда погрузить клетку на тележку и вкатить в грузовой лифт бомбоубежища. Джуд, один из четырех братьев в приемной семье Элдона, вполне мог сделать это в одиночку. В свои пятьдесят пять он был кряжистый и крепкий, как старый дуб, с угольно-черной шевелюрой и блеклыми глазами под низким лбом. Когда-то Джуд был очень несговорчивым ребенком, но отец сумел выбить из него дурь. С тех пор паренек сделался угрюм и молчалив, но был глубоко предан приемному брату, который всегда проявлял о нем заботу и опекал во «внешнем мире», абсолютно не похожем на мир их детства в Теннесси. Пока лифт с грохотом ехал вниз, Элдон объяснил Джуду, как вымыть и дезинсектировать шимпанзе, а потом усыпить и подготовить к полному медицинскому осмотру. Брат молча кивнул.Лифт остановился, Элдон покрутил колесо, открывавшее дверь в шлюзовую камеру, и вошел в лабораторию. Никому из прохожих на поверхности земли и в голову не приходило, что внизу скрывается что-нибудь подобное. Стены и полы в помещении были такими чистыми, что на них мог спокойно есть самый ярый поборник гигиены; Джуд каждый день надраивал их до блеска. Опасность контаминации делала стерильность предметом первой необходимости. Доктор Роберт Гало узнал это на собственном опыте, когда занимался исследованием СПИДа; а всего пару лет назад из-за такой ошибки пришлось уничтожить половину вакцины от гриппа, приготовленной на всю страну.На западной стене лаборатории крепились клетки для обезьян — эксклюзивные устройства со всеми удобствами, спроектированные самим Тарвером и изготовленные с помощью Джуда. В них сидели четыре шимпанзе, две дюжины макак, пять мартышек, два бабуина и один тамарин. Приматы, включая зараженных смертельными болезнями, получали самый тщательный уход. Доктор поддерживал круглосуточный контроль за климатом и включал специальную музыку, успокоительно действовавшую на животных. Сейчас как раз заканчивалась Седьмая симфония Моцарта.У северной стены размещались пластиковые клетки для мышей. На восточной висели специальные пузырьки для размножения плодовых мушек — Drosophila melanogaster. Ниже тянулись три больших аквариума, на вид пустых, если не считать разросшихся на дне растений. Но, приглядевшись, внутри можно было разглядеть чешуйчатые тела змей.На полу большую часть пространства занимали массивные холодильники для хранения клеточных культур и лабораторное оборудование от фирмы «Бекман Каултер». В том числе две новые модели анализаторов из онкологического и генетического отделений в университетском медицинском центре. Сначала Тарвер пытался проводить свои эксперименты на медицинском факультете под прикрытием официальной работы, но скоро его затраты возросли настолько, что это стало невозможно. Иногда он привозил образцы из своей лаборатории на биохимическую кафедру университета, чтобы рассмотреть их под электронным микроскопом, но в остальном приходилось полагаться на виртуального двойника университетского медцентра, который он создал в своем бомбоубежище. Элдон проводил у себя ПЦР[117] — амплификацию и, установив удаленную связь с компьютерами коммерческой лаборатории в северном Джексоне, использовал специальную программу для генетического анализа. На все это у него ушло уже шесть миллионов долларов. Кое-какие суммы поступили от жены, безоговорочно верившей в его талант, но после ее смерти Тарверу пришлось искать новые источники доходов.Вроде Эндрю Раска.Конечно, он мог бы легко найти других хороших спонсоров — например, кое-какие иностранные правительства, — однако все они располагались за границей, и Элдон предпочитал не связываться с ними. Хотя искушение было велико. В отношении медицинских исследований Соединенные Штаты проводили почти самоубийственную политику — здесь с ними могли соперничать лишь англичане. В Британии были запрещены любые опыты на шимпанзе, что автоматически исключало эту страну из фармацевтических лидеров будущего. В Америке дела обстояли немногим лучше. Шимпанзе внесли в список вымирающих видов, однако правительство сделало оговорки, позволявшие использовать их для медицинских целей. В результате по всей стране в научных опытах участвовало не более полутора тысяч обезьян. Значительную часть разводили в местных питомниках под строгим надзором контролирующих органов. Одно из таких заведений находилось всего в 250 милях отсюда, в Нью-Айберри, штат Луизиана. Но доктор Тарвер не мог использовать этих животных. Вместе с ними к нему немедленно явились бы инспекторы.Зато китайцев не смущала сократившаяся численность шимпанзе. При необходимости они могли отправить в Африку целую армию биологов и очистить там каждое дерево. А защитники животных пусть катятся ко всем чертям. Сам Тарвер думал так же. Все эти любители живой природы хорохорятся только до тех пор, пока не схватят какую-нибудь смертельную болезнь, излечить которую можно, например, пересадкой сердца от свиньи. И тогда права этой свиньи сразу перестают их интересовать. Другое дело свидетели Иеговы. Положи рядом с ними антибиотики, способные спасти их от смерти, и они будут лежать и корчиться в агонии, даже не протянув к ним руки. Защитники прав животных — слабаки, нахватавшиеся душещипательных идей от хиппи; их жизнь с самого рождения проходит в комфорте и уюте. А про иеговистов Элдон знал, что они лучше других сопротивлялись нацистской тирании, особенно в лагерях смерти. Тогда как обычный любитель природы, по мнению Тарвера, не протянул бы в Освенциме и трех дней.Опыты над животными имели солидную и долгую традицию. Аристотель и Эрасистрат использовали их для своих исследований, врач Гален сотнями резал свиней и коз в Древнем Риме. Эдвард Дженнер получил вакцину от оспы с помощью коров, а Пастер лечил сибирскую язву, заражая ею овец. Интересно, как современные ученые сумеют найти лекарство от рака или СПИДа, если им запрещать работать с животными? Но Тарвер шел еще дальше. Истина заключалась в том, что животные не могли заменить людей. Когда речь заходит о вирусах или неврологических болезнях, нельзя довольствоваться приблизительным сходством организмов. Опыты должны проводиться на реальных объектах. То есть на homo sapiens.Любой серьезный медик мог бы сказать то же самое. Но никто об этом не говорит, ведь деньги на исследования выделяют слабонервные либералы, ничего не смыслящие в медицине и думающие только о том, как бы не вляпаться в какой-нибудь политический скандал. Впрочем, консерваторы немногим лучше. Некоторые из них отрицают даже эволюцию! Уму непостижимо!..Доктор Тарвер прошел по лаборатории и проследил, как Джуд моет усыпленных обезьян. Его приемный брат бережно вытирал гноившиеся щеки шимпанзе — приятное зрелище. Похлопав Джуда по плечу, Тарвер шагнул к железной стойке, заменявшей ему рабочий стол. С правой стороны лежала пачка толстых папок. В каждой хранились фотографии и документы на конкретное лицо. Последние два года Эндрю Раск собирал их с помощью своих клиентов. Тут имелись подробные схемы с распорядком дня; медицинские карты; ключи с пометками, для чего какой предназначен: от машин, квартир, офисов и даже летних домиков; многочисленные номера — страховых полисов, паспортов, телефонов, пин-кодов и кредитных карт; и, разумеется, фотоснимки. Элдон почти не рассматривал фото до тех пор, пока не приходилось действовать. Он больше занимался медицинскими книжками, стараясь учесть любой фактор, способный негативно повлиять на его работу или требующий особого подхода. Здесь доктор Тарвер проявлял такую же дотошность, как в своих делах.Сегодня все слишком торопились. Никто не хотел ждать. Каждый настаивал на том, что его случай не терпит отлагательства. Двадцать первый век. Никакого понятия о терпении и выдержке. Но Тарвер всегда старался сам решать свои проблемы. Разумеется, он обладал уникальными знаниями. Но его не пугала неизвестность. Если механик заламывал слишком большую цену за ремонт двигателя, Элдон заказывал в «Форде» подробную инструкцию и изучал ее четыре дня, после чего разбирал мотор и восстанавливал в полном порядке. Большинство американцев не способны на подобное. Вот почему приближался день, когда войны на земле уже не будут вестись обычными средствами. Потребуется особое оружие.И доктор Тарвер готовился к этому.

Глава 23Крис сидел в своей студии, когда ему вдруг показалось, что снаружи кто-то есть. В этот поздний час он, как всегда, просматривал отснятый материал, отбирая и переставляя лучшие куски и одновременно пытаясь понять, что делать дальше. Почувствовав чье-то присутствие, Крис сразу подумал о Бене. Он сохранил все файлы и прошел по коридору в заднюю комнату. В любой другой день Крис уложил бы паренька в постель и отправился бы в студию один. Но тогда их разделяло бы полсотни ярдов полной темноты, поэтому сегодня доктор позволил мальчику заснуть на том самом диванчике, где пару дней назад занимался любовью с Торой. Когда Бен полностью отключился, доктор перенес его на старую двуспальную кровать в задней комнате.— Бен? — тихо произнес он, приоткрыв дверь.Мальчик зарылся головой в подушку и крепко спал. Подождав, Крис быстро вернулся в монтажную и выключил свет. Секунд двадцать он вслушивался в тишину, потом осторожно подкрался к окну и приподнял штору. Снаружи пусто и темно. Ближе к дому все тонуло в кромешном мраке. Чувствуя себя немного глупо, доктор включил свет и вернулся к компьютеру.Он потянулся к «мыши», когда в дверь кто-то резко постучал. Оружия в студии не было, но рядом с креслом стояла алюминиевая бейсбольная бита, оставшаяся после домашней тренировки. Крис вскочил с места, схватил биту и шагнул к двери.— Кто там?— Это Алекс, — отозвался знакомый голос. — Алекс Морс.Он рывком распахнул дверь. Алекс была в той же одежде, какую он видел на ней на кладбище, и казалась еще более измученной, чем прежде. В руках она держала черный пистолет.— Какого черта ты тут делаешь? — воскликнул доктор. — Если бы у меня было оружие, я мог бы тебя застрелить!— Прости, что вломилась без спроса. Я пыталась дозвониться. Знаю, я обещала подождать, но… Мы можем войти внутрь?— Городской телефон стоит только в доме.Алекс устало кивнула. Вокруг глаз темнели черные круги.— Так мы можем войти?— Да.Она двинулась в комнату и закрыла за собой дверь.— Ты спала с тех пор, как мы с тобой виделись? — спросил Крис.— Нет. Купила лекарства, но не стала принимать. Мне пришлось опять ехать на машине в Джексон, повидаться с матерью. Она быстро угасает, но иногда приходит в себя и спрашивает меня.Крис кивком указал Алекс на диванчик в дальнем углу комнаты. Когда она села, он перекатил свое кресло от компьютера и устроился напротив.— Почему у тебя в руках оружие?Морс положила пистолет на диван.— Объясню позднее. Тора звонила тебе сегодня?— Да. Она хорошо проводит время. Принимает с Лорой грязевые ванны.— Давно она звонила?— Не помню. Бен еще не спал.— Она спрашивала, дома ты или в студии?Крис откинулся на спинку кресла.— Незачем спрашивать. Мой частный телефон звонит только здесь. Что ты тут делаешь, Алекс?— Я специально вернулась из Джексона, потому что теперь, когда Торы нет в городе, ты подвергаешься еще большему риску. Я слежу за твоим домом уже три часа.— Зачем? И откуда?— Поставила машину у дороги, под навесом рядом с пустым домом.— Что-нибудь обнаружила?— Поворачивая к Элджину, я заметила встречный автомобиль. Водитель ослепил мне глаза фарами, но, кажется, это был белый фургон. Ты когда-нибудь видел здесь белые фургоны?Он задумался.— Вроде нет. Но в окрестных лесах полно домов, хотя снаружи их незаметно. К тому же тут бывает много разных людей. Какие-нибудь подростки или шумные компании, выехавшие на пикник.Алекс не удовлетворил ответ Криса.— Пятнадцать минут назад на дороге появился еще один автомобиль. Он медленно миновал последний поворот, но вместо того, чтобы двинуться дальше к твоему дому, повернул прямо к навесу, под которым я стояла. Как только его фары осветили мою машину, он остановился.— Наверное, дети пытались найти себе удобное местечко. Они тебя видели?— Нет. Я спряталась.— Ты разглядела, что это за машина?Морс покачала головой:— На обратном пути она даже не развернулась. Так и пятилась задом всю дорогу.Крис заметил страх в ее глазах.— Я знаю, тебе это кажется подозрительным. Но я сто раз видел тут подобное. Браконьеры ездят по дороге, высматривая оленей. Иногда они палят прямо по жилым дворам, а соседи отстреливаются. Браконьеры знают, что у этой дороги один выезд, и ведут себя агрессивно.Алекс не сводила взгляда с доктора.— Ты очень устала, чтобы мыслить трезво, — мягко проговорил он. — Ведь ты сама говорила, что у нас еще есть запас времени. Помнишь?— Это было до того, как Уильям Брейд впал в кому.— Алекс, если хочешь, я могу позвонить старосте нашего поселка. У него огромный трактор, которым он может блокировать въезд и выезд на шоссе.— Правда?— Конечно. — Крис посмотрел на часы. — Он бы с удовольствием это сделал, если бы уже не было так поздно.Морс взглянула на доктора так, словно хотела, чтобы он все-таки сделал звонок, но потом призналась:— Во второй раз я не разглядела машину. Не знаю, был ли это фургон.— По-моему, ты и в первый раз была не особенно уверена.— Нет, тогда это точно был фургон. Я лишь в цвете сомневаюсь.Он протянул руку и похлопал ее по ладони.— Знаешь, о чем я думаю? Даже если какой-то парень действительно собирался убить меня, как только он увидел твою машину, ему стало ясно, что ничего не выйдет.Алекс это не убедило.— Он ведь намерен представить все как несчастный случай, верно? — продолжил Крис. — По твоей теории, иначе и быть не может. Даже не несчастный случай, а болезнь. Но теперь ему уж точно не приходится на это рассчитывать.Она покачала головой:— Три жертвы умерли не от рака. Помнишь? Одна от сердечного приступа, вторая от инсульта, третья от эмболии легких.— Но ты даже не знаешь, были ли это убийства. К тому же они идут вразрез с остальными случаями.— Судя по трем смертям, в крайних случаях убийца готов рисковать и действовать быстро.Упрямство Алекс начало утомлять Криса.— Даже если ты права, сам факт, что ты со мной общалась — или, скорее, преследовала меня последние три дня, — уничтожает всякие шансы на то, что кто-то решит убить меня за деньги и выдать за несчастный случай. Ты сама утверждала, что потенциальный преступник станет следить за мной и прослушивать мой телефон. Если он не полный идиот, то давно залег на дно и молится, чтобы ты оставила его в покое.— Я не оставлю.Крис улыбнулся:— Разумеется. Но сегодня лучше сделать перерыв. Немного отдохнуть. Я приготовлю для тебя постель в доме и…— Нет. Я не хочу тревожить Бена.— Бен тебя даже не увидит. Не спорь, Алекс. Тебе надо принять авитан и отключиться на ближайшие двенадцать часов. Обещаю, когда ты проснешься, все будет выглядеть иначе.Алекс задумалась.— Если я соглашусь, — пробормотала она, — вы с Беном тоже перейдете в дом. Чтобы я могла…— Что? — Крис рассмеялся. — Следить за нами? Забудь об этом. Ты должна поспать.Алекс хотела что-то возразить, но у нее зазвонил мобильник. Она взглянула на дисплей и нахмурилась.— Кто это? — спросил Крис.— Бывший партнер моего отца. Он частный детектив. — Морс откинула крышку. — Дядя Уилл?Алекс слушала, и ее лицо становилось все мрачнее. Она оперлась локтем о колено и опустила голову, уткнувшись лбом в ладонь. После недолгого молчания она задала несколько вопросов о состоянии матери и отключила связь.— Что там? — спросил Крис. — Похоже на почечную недостаточность.Морс кивнула:— Доктор считает, что это конец. Если не случится чуда, ей осталось жить не более трех часов. Правда, врачи уже говорили это раньше, но теперь с ними согласен Уилл.— Тебе нельзя ехать в Джексон. Ты в ужасом состоянии.Алекс встала, убрала мобильник в карман и подняла с дивана пистолет.— У меня нет выбора. Это моя мать.Крис тоже поднялся и взял ее за руку.— Думаешь, она стала бы подвергать риску твою жизнь лишь для того, чтобы ты могла увидеть ее без сознания?Морс бросила на него жесткий взгляд.— Она бы сделала это для меня.Он понял, что спорить бесполезно.— Если бы не Бен, я бы сам отвез тебя.— Нет необходимости. Но…— Что?Алекс смущенно отвела взгляд.— У тебя нет какого-нибудь тонизирующего средства? Не хочется тебя затруднять, но я буквально отключаюсь на ходу.— Я бы с радостью выписал рецепт, но аптеки уже не работают.— Неужели?— Да. Последняя закрывается в девять вечера.Алекс тяжело вздохнула.— Подожди, может, я найду что-нибудь у себя. Пока я не стал лечащим врачом Бена, ему ставили диагноз «синдром нарушения внимания». Он принимал большие дозы риталина. Кажется, в доме осталось кое-что.— Разве риталин — не успокаивающее?— На взрослых он действует по-другому. Ты должна знать это, если работала с наркотиками.— В Майами я занималась в основном финансами. Судебной бухгалтерией. Хотя участвовала в паре рейдов.Крис направился к двери.— Побудь пока с Беном, а я принесу таблетки.Она покачала головой.— Мы должны держаться вместе.— Алекс, ты все равно уедешь из города. А это минутное дело.— У тебя есть в доме оружие?Он кивнул. Она протянула ему пистолет.— Знаешь, как им пользоваться?Крис взял оружие в руки. «Глок» сорокового калибра, по размеру меньше тех, которые он видел в спортивных магазинах.— Да.— Возьми его с собой. И прихвати свой пистолет вместе с таблетками. Я пока присмотрю за Беном.— Ладно. Если он проснется…— Иди.Крис прикрыл веки, чтобы глаза привыкли к темноте, и вышел на улицу. Никакого страха он не чувствовал, хотя даже в обычные ночи эта прогулка заставила бы его держаться настороже. Во дворе всегда мог оказаться заблудившийся олень, не говоря уже о койотах, а прошлой весной Крис убил здесь огромную гремучую змею. Доктор добрался до дома за тридцать секунд, проскользнул через заднюю дверь и поднялся в главную спальню.В кабинете стоял шкафчик с охотничьими винтовками, но из карманного оружия у него имелся только пистолет тридцать восьмого калибра, он хранился в маленьком сейфе. Достав его, Крис стал шарить в стоявшей наверху коробке, где держал старые лекарства и кое-какие образцы, принесенные с работы. Как он и ожидал, на дне валялся пузырек с риталином — препаратом, который Бену вообще не следовало принимать. Крис спрятал таблетки в карман, сунул «глок» за пояс, вышел из дома и вернулся в студию.— Прими одну прямо сейчас, — сказал он Алекс. — Если начнешь отключаться, проглоти вторую. Я принесу тебе воды.— Не надо.Она всухую проглотила таблетку и сунула пузырек в карман.— Ловко это у тебя выходит.Морс усмехнулась:— Тренировалась на противозачаточных средствах.— Ясно.— Правда, не в последнее время. — Она вдруг смутилась и подняла голову. — Что, много болтаю?— Нет. Ровно столько, чтобы не заснуть.Алекс благодарно кивнула, взяла свой пистолет и направилась к двери.— Поговорим завтра, ладно?— Точнее, сегодня, — произнес Крис. — Позвони мне, когда приедешь в Джексон. А если почувствуешь, что засыпаешь, звони сразу.— Ладно. Все будет в порядке.Морс помедлила, словно хотела что-то добавить, потом развернулась и вышла на улицу. Через мгновение она исчезла в темноте. Крис встал на пороге и взглянул на окна, горевшие в его доме, спрашивая себя, неужели он действительно когда-нибудь уедет отсюда в Авалон? Это идея еще до появления Алекс не приводила его в восторг, а сейчас казалась и вовсе дикой. Он стал вспоминать ту ночь, когда перенес Тору на руках через порог этого дома, затем услышал, как где-то за дорогой заводится мотор. Машина газанула пару раз и медленно затихла вдалеке. Крис вдохнул ночную сырость, перемешанную с запахом молодых листьев и цветов османтуса, и двинулся обратно в студию.

Глава 24Вырулив на улицу, Алекс проехала мимо дома Криса и двинулась в сторону автострады. До нее тянулась еще целая миля узкой и темной дороги, окруженной густым лесом. К счастью, ни впереди, ни сзади не светились фары, и даже на обочинах не оказалось ни одного автомобиля.Алекс миновала школу Святого Стефана, а чуть позже — мотель «Дейс инн». Она подумала, не заехать ли ей к себе, но отказалась от этой мысли, вспомнив, что после предыдущей поездки у нее осталась свежая смена одежды и белья. Что касалось ноутбука, то, если ее мать умрет сегодня ночью, для электронной связи она сможет воспользоваться компьютером дяди Уильяма. А если Маргарет каким-то чудом выживет, уже завтра Алекс вернется обратно в Натчес.Проезжая развилку, которая уводила к Миссисипи, Морс вдруг заметила следовавшую за ней машину. Она выросла будто ниоткуда и держалась на одном и том же расстоянии, не приближаясь и не отставая. Наверное, полиция проверяла ее номера по рации. Однако, последив пару минут за фарами через зеркальце главного обзора, Алекс решила, что для патрульной машины они расположены слишком высоко над полотном дороги. Скорее всего это фургон или пикап.Справа промелькнул высокий шпиль баптистской церкви. Дорога сузилась до одной полосы — к автостраде подводили новое шоссе. Слева Алекс увидела супермаркет «Вэл-март». Она прибавила скорость, развернулась на встречной полосе и съехала на просторную стоянку.Автомобиль промчался мимо, не сбавляя скорости. Алекс успела заметить, что это действительно фургон — белого цвета, в бурых пятнах и потеках грязи. Окно в кабине казалось абсолютно черным. Морс не удалось разглядеть номера машины, но интуиция подсказывала ей, что они надежно заляпаны глиной.Алекс припарковалась возле супермаркета, развернувшись лицом к дороге. «И что теперь?» — подумала она. Можно позвонить в полицию, обвинить шофера в агрессивном поведении и попросить остановить фургон — если они сумеют его найти, — но тогда придется предъявить удостоверение агента ФБР, а Морс этого не хотелось. Еще меньше ей улыбалась перспектива ехать сотню миль до Джексона по почти безлюдному шоссе, так и не разобравшись в том, что происходит. Сначала надо выяснить, что представляет собой фургон — реальную угрозу или плод разыгравшегося воображения?..Мысль, что в машине может сидеть убийца ее сестры, была слишком невероятна, но на всякий случай Алекс переложила на колени свой «глок». Мимо проехало еще несколько автомобилей, два свернули на парковку супермаркета, но фургона среди них не было.— Пора, — сказала она.Алекс включила двигатель и выбралась на автостраду, но свернула не налево, а направо, в сторону от Джексона. Не успела она миновать и полсотни ярдов, как одна из встречных машин резко развернулась между дорожными заграждениями и последовала за ней. Морс не смогла ее разглядеть, но быстро свернула вправо, на Либерти-роуд. Эта улица должна обогнуть несколько старых особняков и увести к южной части города.Сзади опять замаячили фары. Если судить по высоте посадки, это вполне мог быть фургон. Алекс вновь свернула вправо, на сей раз к каким-то пригородным постройкам — однотипным зданиям в стиле пятидесятых годов. Она дала полный газ и взглянула в зеркало, чтобы посмотреть, как поведут себя фары за спиной. Они замедлили движение, остановились, снова тронулись за ней.Алекс крутанула руль влево, прибавила оборотов на небольшом подъеме, опять повернула налево — тут было что-то вроде аллейки под низкими кронами деревьев — и увидела, как из темноты вырос просторный дом, точно материализовавшийся из какого-то старого кино. Казалось, на широкой веранде вот-вот появятся офицеры в парадной форме и нарядные дамы в кринолинах. Она притормозила у поднимавшихся наверх ступенек, затем снова прибавила ходу и обнаружила еще перекресток. Очевидно, это была та же самая дорога, с которой Алекс свернула раньше, только сделавшая петлю вокруг особняка и вернувшаяся с обратной стороны. Пока Алекс раздумывала, куда направиться дальше, начал нарастать свет приближавшихся сзади фар.Решив, что левый поворот вернет ее обратно на Либерти-роуд, она резко повернула руль направо и помчалась по широкой кривой, которая постепенно разворачивалась на 180 градусов. В самом конце она свернула влево, затем вправо и сбросила скорость. Фары остались далеко позади, но они не собирались отставать. Теперь это было совершенно ясно.Алекс миновала еще ярдов тридцать и импульсивно свернула на длинную аллею, уходившую к одноэтажной ферме. Дорога поворачивала дальше за низкий дом, стоявший в стороне от проезжей части. Она заглушила мотор, выскочила из «тойоты-короллы» и бросилась под навес для машин, где стояли два американских седана. В голове промелькнуло: как бы не проснулись жильцы, — но окна в доме остались темными.Морс сняла предохранитель на «глоке» и стала ждать.Фары промелькнули на дороге и сделали поворот, не замедлив хода. Алекс прислонилась к дощатой стене, чувствуя, как громко колотится сердце. Что она делает? Ее левая рука нашарила в кармане телефон. Кому звонить? Крису? Но у него Бен. В любом случае его не следует в это впутывать. Уилл Килмер далеко. Черт, даже если она вызовет «девять-один-один», толку будет немного. Она не сумеет точно описать, где сейчас находится. За последние десять минут Алекс нарушила едва ли не все правила агента ФБР.— Ты заслужила пулю, — пробормотала она себе под нос.Фары больше не появлялись. Чтобы убить время, Алекс стала отсчитывать удары сердца: семьдесят пять в минуту. Неожиданно ей пришло в голову, что водитель фургона, вероятно, хотел лишь убедиться, что ее нет на месте, прежде чем напасть на Криса.— Проклятие, — прошептала она, схватившись за телефон.Алекс набрала номер доктора, и, к счастью, на сей раз он ответил.— С тобой все в порядке? — спросил Крис.— Нет. Слушай внимательно. С тех пор как я от тебя уехала, за мной следует белый фургон. Сейчас я стою у машины где-то возле Либерти-роуд, минут пять назад он проехал мимо. До тебя он добраться еще не мог, но, похоже, направляется в твою сторону. Ты в студии?— Да.— Оружие при тебе?— Держу в руке. Мне вызвать полицию?— Пожалуй. Скажи, что видел подозрительных людей.— Я им однажды звонил. Раньше чем через двадцать минут никто не появится. Это загородная местность.— Звони прямо сейчас.— Ладно.— Я перезвоню через несколько минут.— Что ты будешь делать?— Постараюсь найти фургон. Если кто-нибудь попытается подобраться к студии, стреляй без предупреждения.— Алекс…— Все, я заканчиваю.Она сунула руку в карман и вдруг почувствовала неладное. Никаких движений или звуков, ничего особенного — и все-таки Морс застыла на месте. Пока она говорила по телефону, что-то изменилось. Сознание не заметило перемены, но инстинкт уловил сигнал опасности. Адреналин хлынул в ее кровь таким бурным потоком, точно где-то в глубине забил неисчерпаемый источник. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы не поддаться панике. Не будь у Алекс богатого опыта и тренировок, она просто бросилась бы бежать, но сейчас бегство было равносильно смерти.Пульс мгновенно участился. Впереди виднелась узкая полоса асфальта, на которую падал смутный отблеск от дальних фонарей. У ближайших домов горели тусклые лампочки над входом, луна не светила. Все вокруг казалось черно-серым. Алекс пригнулась и быстро переместилась в дальний угол навеса, водя по сторонам дулом пистолета. Ей очень хотелось позвонить в дверь, но она подавила этот импульс усилием воли.Слух был настроен на малейший звук, но она слышала лишь ровный рокот кондиционеров, разгонявших ночную духоту. А потом… резкий шорох и стук, будто по асфальту покатились камешки. Дуло пистолета метнулось к открытому проему в сторону аллеи. Алекс напряженно вглядывалась в темноту, как шахтер, которого завалило в штольне. Нервы были натянуты до предела, и она едва не упала в обморок, когда ее горло сдавила рука в кожаной перчатке.Прежде чем Алекс успела дернуться, другая рука с размаху шмякнула «глок» об стену. Алекс напрягла все силы, пытаясь ослабить мертвую хватку, но бесполезно. Она даже не видела противника; он навалился на нее всей массой, заслонив свет. Морс попробовала ударить его коленом, но положение лишь осложнилось. Нападавший прижал нижнюю часть ее тела к стене. Она хотела крикнуть, но воздух застрял у нее в горле.«Думай, думай! Что делать? Каким оружием? Свободная рука…»Алекс начала со всей силы бить туда, где, как ей казалось, находилось его лицо, — слепыми, дикими ударами, — но от них не было никакого толку. Кулак неистово врезался в плоть и кости, но противник даже не пытался уклониться от атак.Он хотел ее просто задушить. Еще пара секунд, и Алекс потеряет сознание. Волна страха накатила с непреодолимой силой. Страх превратился в парализующий ужас. Алекс попыталась нащупать глазницу невидимого врага, но тот запрокинул голову. Ей послышалось что-то вроде одобрительного смешка. На глаза навернулись слезы ярости. Темная улица еще больше затуманилась и поплыла…Послышался скрежещущий звук металла, бьющегося о металл, потом злобный рык. В конце улицы на железную сетку накинулась огромная собака. Она не могла перебраться через ограду, но оглушительный лай разнесся по округе. Хватка на горле Алекс на мгновение ослабла, и пригвоздивший ее к стене человек отодвинулся. Собрав все силы, она распрямилась как пружина и вонзила правое колено в нижнюю часть маячившей впереди фигуры.Сокрушительный удар угодил в пах; из темноты раздался глухой стон. Пальцы на шее ослабли еще больше, и Алекс закричала — хриплым, пронзительным голосом испуганной девчонки. Даже собака сразу смолкла. Но Алекс не успела воспользоваться этим шансом: перчатка с удвоенной силой сомкнулась на ее горле, и вторая рука скользнула к «глоку».«Если он возьмет мой пистолет, мне конец…»Враг методично вырывал у нее оружие. В отчаянии она сунула левую руку в карман — рядом с телефоном лежали ключи от машины. Стиснув их в ладони, Алекс стала с размаху колотить сверху вниз, как Норман Бейтс в «Психо». «Глок» уже выскочил у нее из пальцев, но последний удар попал во что-то податливое и мягкое, и нападавший вскрикнул от боли. Молясь о том, чтобы это оказался глаз, Алекс отвернулась от смотревшего на нее дула.В следующее мгновение под навесом вспыхнул свет.Она увидела перед собой не человека, а нечто несуразное — огромное бесформенное пятно на необъятных плечах. За спиной распахнулась дверь. Послышался чей-то громкий окрик, одновременно в лицо ей полыхнула странно медленная вспышка выстрела, и все померкло.— Эй, мисс! С вами все в порядке?Алекс заморгала и открыла глаза — над ней склонился какой-то лысый парень в пижаме. В правой руке он держал дробовик, а в левой — ее черный «глок».Морс ощупала ладонью лицо. Кровь, много крови. На миг она словно перенеслась в Федеральный резервный банк; тогда ее тоже опрокинуло на спину, но в ушах стояли треск и грохот от автоматных выстрелов и шумовых гранат, а не протяжный голос лысого южанина.— Меня ранили? — спросила она. — Я слышала выстрелы.— Нет, не ранили, — ответил человек с дробовиком. — Этот парень успел один раз пальнуть, но когда я высунул в дверь свой «ремингтон», он решил не продолжать. Только шарахнул вас по голове рукояткой пистолета. Тут я взял его на мушку, и он удрал, бросив пистолет.— Вы видели его лицо?— Нет, мэм. Он натянул что-то на голову. Кажется, футболку.Алекс глубоко вздохнула и попыталась успокоиться. Дилемма: объявить себя агентом ФБР или смотать удочки? Интуиция подсказывала: лучше смыться, но в голове Морс застряла мысль, что она может упустить реальный шанс поймать убийцу Грейс.— Вы вызвали полицию? — произнесла она.— Конечно. Копы уже едут. От ближайшего участка не более мили по прямой. Чего парень от вас хотел?Алекс медленно повернулась и осторожно встала.— Меня зовут Алекс Морс, я агент ФБР.Человек в пижаме отступил на шаг.— Удостоверение лежит в моей машине.— Хорошо бы на него взглянуть.Пока Алекс вытаскивала свою сумочку, на соседних домах замелькали синие отблески «мигалки». Патрульный автомобиль с визгом затормозил перед домом.— Сюда! — крикнул парень в пижаме. — К навесу!Когда к ним подбежали полицейские, Алекс уже держала удостоверение в руках. Копы раскрыли рты, увидев перед собой агента ФБР. Жена домовладельца принесла ей бумажное полотенце, и Алекс с подчеркнутым безразличием вытерла кровь, чтобы произвести впечатление на патрульных. Описав все происшедшее как попытку изнасилования, Алекс буквально приказала им начать облаву на белый фургон. Ей пришлось несколько раз повторить, что отпечатки пальцев с «глока» снимать бесполезно, поскольку нападавший был в перчатках, а потом объяснить, что в Натчесе она остановилась у своего школьного друга, доктора Кристофера Шепарда. Меньше всего ей хотелось, чтобы полиция вломилась в номер в мотеле «Дейс инн» и обнаружила там следы ее расследования. Копы настойчиво предлагали Алекс отправиться в травмпункт и показаться доктору, но она заверила, что Крис Шепард отлично справится с ее ушибами и притом бесплатно. Они сдались лишь после того, как Алекс пообещала завтра же утром ответить на все их вопросы. Наконец, от души поблагодарив лысого спасителя и оставив копам номер своего мобильника, Алекс села в машину и тронулась сквозь толпу сбежавшихся соседей, которых вся эта суматоха подняла с постели.Она дрожала всем телом. «Замедленная реакция на стресс», — подумала Алекс. Потянувшись к поясу, она вытащила мобильник. Крис ответил после шестого гудка. Алекс стала извиняться, что снова беспокоит его звонком, и неожиданно для себя всхлипнула. «Бессонница не проходит даром, — решила она. — Я уже не помню, когда высыпалась в последний раз…»— Ты где? — спросил Крис.— На обочине дороги. В городе. Похоже, мне надо наложить швы.— Что случилось?— Подожди минутку. Кажется, у меня…Она потрогала лицо, по которому снова заструилась кровь.— Ты можешь приехать ко мне в больницу? — воскликнул Крис.— Да.— Я буду там через десять минут.— А как же Бен?— Позвоню миссис Джонсон и скажу, что у меня срочный вызов. Она с ним посидит.Алекс вытерла кровь рукавом.— Он здесь, Крис. Он здесь.— Кто?— Человек, убивший Грейс.— Он на тебя напал?— Да. Я едва не погибла.— Ты видела его лицо?— Он был в маске. Знаешь, лучше отвези Бена к миссис Джонсон, ладно? В твоем доме опасно. Ты сделаешь это?— Обязательно.— И не забудь взять пистолет.— Хорошо. Если у тебя серьезная травма, на Сент-Кэтрин-стрит есть пункт «Скорой помощи».— Со мной все в порядке. Просто поторопись.Алекс вытянулась на кушетке и сощурилась на яркий свет хирургической лампы. Крис уже обработал ее рану. Теперь он медленно накладывал шов на глубокое рассечение под левым глазом.— У тебя затронуты старые шрамы, — заметил Крис. — Вероятно, твоему пластическому хирургу не понравится моя работа, но, если я правильно понял, ты не хочешь отправляться в приемный пункт, чтобы не засветить там свою травму, верно?— Да. Почему ты разбавил бетадин, когда обрабатывал рану?— Это новая методика. Чистый препарат убивает в крови лейкоциты, ускоряющие процесс заживания. Так сказать, команду быстрого реагирования.Алекс промолчала. Через минуту Крис наложил последний шов.— Теперь можешь встать, — предложил он. — Только не спеши.Она оперлась на левый локоть и осторожно села на кушетке.— Спасибо за помощь.Крис бросил на нее бесстрастный взгляд.— Итак, ты не знаешь, кто этот парень?— Нет. Вопрос в том, кто был его целью — я или ты?— По-моему, это очевидно.— Ничего подобного. Вполне возможно, что он приехал в Элджин за тобой и случайно наткнулся на меня.Доктор подумал и покачал головой:— Скорее всего он следил за тобой весь день. В твоем состоянии ты не заметила бы не только его, но даже стадо слонов.Алекс встала.— Ты по-прежнему настроен все отрицать.— Куда теперь? — поинтересовался Крис. — Надеюсь, ты не собираешься опять двинуться в Джексон?— Не знаю. Но я хочу попросить тебя обо одной услуге.— Пожалуйста.— Ты не съездишь со мной в «Дейс инн» за моим компьютером? Это недалеко, а мне он очень нужен.— Как насчет парня, который напал на тебя?— Вряд ли он сейчас здесь. Доказательств у меня, конечно, нет, но я уверена.Крис подошел к умывальнику и положил в него инструменты.— Я поеду, если ты согласишься переночевать сегодня у меня.Видя, что Алекс колеблется, он добавил:— Разумеется, я имею в виду переночевать, больше ничего.— Я знаю.Морс достала сотовый телефон и набрала номер Уилла Килмера. Он ответил после второго гудка. Когда Алекс объяснила ситуацию, Килмер настоял, чтобы она осталась в Натчесе.— Я в палате, — произнес он устало. — Она не приходит в себя. Никаких изменений. Похоже, Маргарет решила снова надуть врачей. Упрямая пташка, совсем как я.Алекс выключила связь и повернулась к Крису:— Я согласна. Едем.* * *Стоянка возле «Дейс инн» была безлюдна, но ярко освещена. Тут парковали в основном пикапы и еще более крупные машины. Алекс поставила автомобиль в нескольких шагах от своего номера и подождала, пока подъедет Крис. Тот вышел с пистолетом в руке.— Спасибо за помощь, — прошептала Алекс.Он тихо рассмеялся.— Когда я был ребенком, мы часто обедали здесь по воскресеньям. Тогда это был отель «Бельмонт». Он считался неплохим местечком.— Все меняется. Даже в маленьких городах.— Да, но тут это происходит гораздо медленнее. Что меня вполне устраивает.Алекс протянула ему ключи от номера.— Комната сто двадцать пять. Открой дверь и поверни ручку, но не входи. Я буду держаться сзади, потом ворвусь внутрь. Если произойдет что-нибудь непредвиденное, не пытайся мне помочь, защищай себя. А лучше всего — беги и вызывай полицию.Крис покачал головой.— Ты шутишь?Она бросила на него холодный взгляд.— Нет. Никакого героизма и мужской бравады.— Зря отказываешься.Доктор скользнул вдоль стены отеля, вставил ключ в замок и повернул ручку. Как только раздался щелчок, Алекс ударом ноги распахнула дверь и влетела в комнату, обводя углы дулом «глока».— Чисто! — крикнула она, быстро перемещаясь в ванную комнату.На полпути она застыла. Посреди ковра, оскалив зубы, лежала кошка Грейс. Никакой крови не было, но Алекс сразу поняла, что Мэгги мертва. Она хотела опуститься на колени, как вдруг услышала из ванной комнаты какой-то звук.— Какого черта? — воскликнул появившийся сзади Крис.Алекс махнула ему рукой, чтобы он отступил подальше, и направила пистолет на дверь. Когда доктор присел за кроватью, она крикнула:— Федеральный агент! Бросьте оружие и выходите с поднятыми руками!Тишина.— Я специальный агент Алекс Морс из ФБР! Выходите, или буду стрелять!После нескольких секунд мертвого молчания послышался тот же звук. Морс показалось, будто кто-то сдвигает занавеску вокруг ванны.— Может, там течет вода? — пробормотал Крис.Алекс тихо выругалась, бросилась вперед и настежь распахнула дверь, готовая всадить пулю в каждого, кто окажется за ней.Но ванная комната была пуста.Снова тот же звук. Алекс опустила голову и в ужасе попятилась. На полу под раковиной лежала ослепительно яркая змея. Она корчилась и извивалась судорожными восьмерками, в агонии хватая пастью воздух.— Крис, — прохрипела Морс.Доктор метнулся вперед и заслонил ее собой.— Что это такое? — прошептала Алекс.— Коралловый аспид. Самая ядовитая змея в Америке.— Ты уверен?— Абсолютно. Видишь красные и желтые полоски? У местных бойскаутов была такая песенка: «Черный, потом красный — жизнь была прекрасна. Красный, потом желтый — смерть свою нашел ты».Алекс передернула плечами.— Это она убила Мэгги?— Скорее всего. Самое скверное, что никто не стал бы подбрасывать змею ради твоей кошки. Она предназначалась для тебя.Даже теперь, почти мертвый, аспид поражал своей зловещей красотой.— Что случилось?— Похоже, Мэгги боролась до конца. Кошки умеют охотиться за змеями.— И все-таки змея убила ее?— Коралловые аспиды действуют иначе, чем гремучие змеи или щитомордники. Их яд содержит нейротоксины, как у кобр. Зубы у них короткие, но для небольшого животного вроде кошки вполне хватает одного укуса.Крис схватил с кровати ближайшую подушку и заблокировал ею дверь. Потом вернулся к своей машине и принес большое пластиковое ведро с бейсбольными мечами.— Что ты хочешь сейчас делать? — воскликнула Алекс. — Забить змею до смерти?!Доктор взял ведро обеими руками, перегнулся через подушку и со всей силы обрушил свое орудие на раненого аспида. За первым ударом последовал второй, столь же сокрушительный. Когда Крис опять поднял ведро, змея прилипла к его днищу, точно раздавленный на дороге жук.— Она мертва? — спросила Алекс.— Насчет змей никогда нельзя сказать наверняка. Их нервная система продолжает действовать даже после смерти. Бывали случаи, когда люди умирали от укусов мертвых змей.— А как насчет этой?Крис внимательно рассмотрел расплющенного аспида.— Сдохла.Он вынес ведро наружу и швырнул в кузов своего пикапа. Алекс услышала, как бейсбольные мячи покатились во все стороны. Пока она собирала ноутбук и папки с документами, Крис убрал останки Мэгги в мешок для мусора.— Когда мы вернемся, я осмотрю ее получше, — произнес он. — Может, обнаружу следы укусов.— Ты уверен, что я не создам проблем для Бена?— Я отправил его к миссис Джонсон. Поехали.Алекс направилась к своей машине, но вдруг остановилась.— Разве в Миссисипи водятся коралловые аспиды? Я выросла в этих краях, но никогда их не видела.— Они обитают в другой части штата. Туда можно добраться за два часа, но не факт, что ты что-нибудь там найдешь, даже если станешь искать целую неделю. Они очень скрытны.— Значит, она не могла случайно забраться…— Ни в коем случае. Кто-то подбросил ее в твой номер. И это отвечает на твой вопрос.— На какой?— Целью нападавшего была ты, а не я.

Глава 25Белый фургон Элдона Тарвера пробивался сквозь густые ветки, заслонявшие разбитую дорогу. Это была уже его четвертая попытка попасть к реке, и он чувствовал, что на сей раз она окажется удачной. Выехать на берег он мог в любой момент: через каждые пятьдесят ярдов от гравийного шоссе отходили проселочные колеи, уводившие к руслу Миссисипи. Проблема заключалась в том, что, когда он добирался до воды, песок на берегу оказывался очень мягким, а река — мелкой. Тарверу требовался островок твердой почвы, чтобы добраться на фургоне до самого обрыва, а потом сбросить машину в воду хотя бы на десять футов глубины. Тогда сильное течение утащит ее вниз, и к утру она исчезнет без следа. А если фургон завязнет в мелководье, завтра утром любой рыбак или турист, проплывая в лодке с удочкой в руках, увидит ее стоящей на прежнем месте.Доктор Тарвер не собирался возвращаться в Джексон. Агент Морс могла легко блокировать все выезды из города. Поэтому после нападения он выбрался на боковую трассу и промчался мимо гигантского остова брошенной бумажной фабрики. Асфальт быстро закончился и сменился гравием, рассекавшим узкой полосой соевое поле. Дорога принадлежала нефтедобывающей компании и частному загородному клубу, который держал здесь свои охотничьи угодья. Элдон выяснил все это, подробно изучив топографическую карту — его обычная процедура при подготовке к новой операции. Он по опыту знал, что хорошая рекогносцировка — ключ к успеху, и никогда не пренебрегал даже самыми мелкими деталями.Внутри фургона находилось физическое воплощение докторской предусмотрительности — мотоцикл «хонда», приспособленный для езды по шоссе и бездорожью. Последние пять лет Элдон возил его на любое дело, загружая и выгружая тяжелую машину. И сегодняшний вечер доказал, что его усилия не напрасны.Тарвер прибавил скорость, и ветки захлестали по стеклу кабины, разлетаясь в обе стороны и ярко вспыхивая в свете фар. На самом деле он никогда особенно не держался за этот фургон. В подземном гараже лаборатории стоял такой же, только другого цвета. Внезапно лес расступился, и два белых луча ударили в черную пустоту, посветлевшую после того, как он выключил фары.Оглядев ночное небо, доктор заметил два маленьких красных огонька, горевших на вышках сотовой связи. Правее от них и ниже по воде медленно ползла речная баржа. До нее было чуть менее мили, и она плыла в его сторону.Доктор заглушил мотор, вылез из кабины и медленно двинулся вперед, внимательно глядя себе под ноги. Он чувствовал, что река где-то рядом, но не понимал, насколько близко. Рядом из куста выскочил маленький броненосец. Тарвер следил, как при луне сверкает его чешуя, пока зверек не исчез в траве. Он опять шагнул вперед и почти сразу оказался на краю скалы.Внизу струились темные воды Миссисипи.Элдон сорвал с себя мокрую от крови рубашку и швырнул в реку. Эта тварь саданула его прямо в горло, но тупым оружием. Наверное, ключом. Будь у нее нож, он бы уже умер. А так пострадала лишь слипшаяся от крови борода.Он вернулся к фургону, открыл задние дверцы и откинул алюминиевый трап для разгрузки мотоцикла. Соблюдая меры предосторожности — кругом стоял кромешный мрак, — Элдон выкатил «хонду» и подпер выдвижной подставкой, затем вытащил из кабины портативный морозильник и брезентовый мешок. Больше в фургоне ничего не было. Всю дорогу от Джексона Тарвер ехал в кожаных перчатках, натянув на лицо бумажный пакет и закрыв голову резиновой шапочкой для душа.Он завел мотоцикл ножным стартером, чтобы обеспечить себе быстрый отходной маневр, снова забрался в фургон, переключился на первую скорость и медленно подполз к скале. Футах в пятнадцати от обрыва доктор выпрыгнул из кабины и покатился по песку. Раздался громкий всплеск, точно в море плюхнулся огромный кит. Подбежав к обрыву, Тарвер увидел абсурдную картину — громоздкая машина не спеша плыла по Миссисипи, будто какая-то причудливая баржа. Через минуту она столкнулась с островком, тяжеловесно развернулась и начала описывать широкие круги, одновременно погружаясь в воду и все дальше уходя на юг, в строну Нового Орлеана и Батон-Руж.В иных обстоятельствах Тарвер не удержался бы от смеха. Но сейчас ему не до этого. Тысячи тревожных мыслей одновременно проносились у него в голове. Прежде всего надо добраться до убежища. Сейчас время работает против него. У него имеются дела поважнее. Например, разобраться с Эндрю Раском.Раск обманул его. Доктор не сомневался, хотя и не представлял размеров лжи. На взгляд Элдона, адвокат не мог совершить ничего более ужасного. Но пока придется забыть про месть и сосредоточиться на самосохранении. Тарвер всегда знал, что когда-нибудь этот день наступит. Теперь он наступил, и доктор был к этому готов. До убежиша не более сорока миль. Там он отдохнет, соберется с мыслями и составит план действий. Элдон закрепил на «хонде» морозильник и брезентовый мешок. Чтобы добраться до тайника, нужны лишь трезвая голова и крепкие нервы. Когда доктор забрался на мотоцикл и поддал газу, его охватило чувство несокрушимой уверенности.Теперь он в безопасности.

Глава 26Крис въехал на стоянку больницы Святой Екатерины и выключил мотор. Прежде чем войти в здание, он повесил замки на генератор и машину для метания мячей, которые прихватил с собой для тренировки Бена. Когда-то в Натчесе можно было обойтись без подобных предосторожностей, однако теперь времена изменились.Шепард с обычной тщательностью провел утренний обход, но события вчерашней ночи не выходили у него из головы. Попрощавшись с последним пациентом, он спустился на первый этаж и направился в отделение интенсивной терапии. Навстречу ему попался Майк Кауфман, гинеколог Торы. Два дня назад Крис попросил его сделать анализ ее крови и проверить, нет ли у нее гормонального дисбаланса, который мог бы повлиять на способность к зачатию ребенка.— Рад, что мы встретились, — произнес Майк, задержавшись на лестнице. — Знаешь, я обнаружил в образцах Торы нечто странное.— Правда? Что именно?— Высокий уровень прогестерона.— Что?Кауфман кивнул.— Она по-прежнему хочет забеременеть, верно?— Конечно. О каком уровне идет речь? Как при приеме контрацептивов?— Словно она только что проглотила противозачаточную таблетку.Крис почувствовал, как у него вспыхнули щеки. Кауфман грубо нарушил этический кодекс и, похоже, только сейчас осознал это. Более того, они оба поняли, что жена Криса ведет с ним нечестную игру. Кауфман смущенно кивнул и заспешил вверх по лестнице.Шепард продолжал медленно спускаться к реанимации, почти не замечая ничего вокруг. Неужели все, что произошло в тот вечер в студии, — когда Тора соблазнила его и уверяла, будто хочет забеременеть, — чистейший фарс? Хорошо разыгранная сцена для прикрытия своей измены и бог знает чего еще? Появившиеся впереди двери отделения интенсивной терапии показались Крису едва ли не избавлением от полыхавшего внутри ада.Приглушенные голоса сиделок, прохлада, нагнетаемая кондиционерами, и монотонное жужжание медицинской техники подействовали на него отрезвляюще. Черт возьми, он должен работать. У него пациент с двусторонним воспалением легких, парнишка из колледжа Святого Стефана, ему уже трижды безуспешно делали инъекцию сильнодействующих антибиотиков. Вчера во время вечернего обхода Крис назначил ему капельницу с ванкомицином. Если препарат не подействует, придется консультироваться со знакомым специалистом из университетского медицинского центра в Джексоне. Шепард бросил взгляд на стеклянные кабинки, и первым, кого он увидел, оказался доктор Кейдж.— Том! Я не знал, что у тебя здесь есть больные.— Нет, — ответил Кейдж, быстро записывая что-то в медицинской карте. — Моих больных тут нет, но Дон Аллен попросил меня взглянуть на его пациента. Я хочу детально ознакомиться с историей болезни.— Нашел что-нибудь интересное?— Пока нет. Интуиция подсказывает, что у парня диффузная склеродермия, хотя в лабораторных анализах все чисто. Бывает, что внешне болезнь никак не проявляется. Но у него очень высокое давление, его практически невозможно сбить.— Если у пациента внутренняя склеродермия, как можно справиться с гипертензией?Седовласый врач поднял глаза от медицинской карты, и Крис увидел в них выражение, которое доктор Кейдж никогда не показывал своим больным: смесь безнадежности, горечи и гнева. Крис понимающе кивнул.— Да, я взглянул на твою пневмонию, — добавил Том. — За ночь уровень лейкоцитов резко снизился.— Черт возьми! — взволнованно воскликнул Шепард. — Я всерьез начинаю беспокоиться. Парнишке семнадцать лет.Том сочувственно вздохнул:— Мы все чаще сталкиваемся с атипичной пневмонией, особенно у подростков.— Ты уже закончил обход?— Да, возвращаюсь в клинику.— Я тоже скоро буду.Крис прошел в палату своего больного и, еще не заглядывая в карту, сразу заметил изменения. Впервые за эти недели в глазах мальчика появился здоровый блеск, и кожа утратила мертвенную бледность. Прослушав его с помощью стетоскопа, Крис нашел явные улучшения, особенно в левом легком. Он рассмеялся словам паренька, когда тот сострил насчет сиделок и подкладного судна, и вдруг заметил Шейна Лэнсинга — он стоял у столика медсестры и писал что-то в истории болезни. Голова Лэнсинга была опущена, но Крис ясно чувствовал, что тот некоторое время пристально смотрел на него.В памяти Криса всплыли слова Майка Кауфмана: «Словно она только что проглотила противозачаточную таблетку».Интересно, о чем сейчас думает Лэнсинг — о своем пациенте? Или о Торе? Криса радовало хотя бы то, что хирург оказался ранним утром в Натчесе. До Гринвуда четыре часа пути, и вряд ли Лэнсинг каждый день тратил по восемь часов на дорогу, чтобы трахнуться в отеле с Торой. А потом ему пришлось бы встать в четыре утра и мчаться в больницу. Но все-таки Криса так и подмывало выйти из палаты и заехать хирургу в челюсть. Пообещав пациенту, что еще заглянет к нему после обеда, он сделал запись в медицинской карте и шагнул в коридор.— Доброе утро, Крис! — произнес Лэнсинг. — Ты еще не передумал насчет гольфа?— Сегодня днем не получится. — Крис всматривался в лицо хирурга, выискивая на нем следы усталости. — Может, завтра.— Ладно, тогда позвони заранее. Или оставь мне сообщение.— А что, ты куда-нибудь уедешь?— Днем. По утрам я по уши в дерьме.— Ну, за это тебе и платят кучу денег.Лэнсинг промолчал. Крис проследил, как обаятельный хирург берет очередную карточку, потом развернулся и вышел из реанимации.Бесцельно бредя по длинному коридору, он едва не наткнулся на Джея Мерсье, единственного в городе гематолога. Подобно деревенским врачам, которым приходится лечить буквально все — от крапивных ожогов до подагры, Мерсье занимался каждым случаем, так или иначе связанным с онкологией, не только диагностируя все опухоли, но и лично берясь за их лечение или на худой конец выступая в качестве посредника между пациентами и специализированными онкоцентрами. Он являлся самым занятым специалистом в городе, однако всегда щедро тратил свое время на других, особенно когда дело касалось консультаций. Крису захотелось отвести доктора в сторону и расспросить его насчет возможности намеренно вызывать рак у человека, но он сознавал, что за этим последует неизбежный вопрос — а почему его, собственно, волнуют столь причудливые проблемы?— Доброе утро, Крис! — улыбнулся Мерсье. — Как там дела с пневмонией?— Кажется, ванкомицин сделал свое дело.— Отлично. У парня был совсем бледный вид.Можно, конечно, продолжить разговор, но Крис сделал над собой усилие и двинулся дальше. Повернув за угол, он увидел, что выход рядом, но по каким-то непонятным для себя причинам остановился и встал у стены, будто собираясь покурить. Через минуту он сообразил, что его задержало. Как только из-за угла появился Шейн Лэнсинг, Крис шагнул навстречу и преградил ему путь.Хирург выглядел скорее удивленным, чем испуганным.— Ты передумал насчет гольфа?Крис уперся в него жестким взглядом и спросил:— Ты трахаешь мою жену, Шейн?Лэнсинг заморгал, но на его лице не отразилось никаких эмоций.— Разумеется, нет. О чем ты говоришь?Крис пристально смотрел ему в глаза.— Ты лжешь.Хирург хотел что-то сказать, но передумал и попытался обойти Шепарда. Крис поймал его за руку и толкнул к стене.— Не смей от меня уходить, сукин сын!Лэнсинг, казалось, был больше ошеломлен прямотой его слов, чем грубостью поведения.— Ты спятил, Шепард!— Наверное, ты уже навидался немало подобных сцен, да? Еще бы, у тебя было столько баб. Но знаешь, на сей раз тебе не удастся так легко отделаться. Будь мы с тобой двумя студентами, я бы просто надрал тебе задницу и отпустил. Но теперь на карте стоит жизнь ребенка. Я хорошо тебя знаю и не сомневаюсь, что тебе плевать на Тору. Тебе нравится ее трахать. И приятно думать, что она тебя хочет. Но весь комплект проблем тебя не интересует, верно?Лицо Лэнсинга оставалось невозмутимым. Но потом, когда повисло тяжелое молчание, Крис заметил маленькую трещинку в его броне. Самодовольство. Лэнсинг не сумел скрыть одолевавшего его превосходства — тайного превосходства, основанного, разумеется, на плотской близости с его женой, на интимном знании подробностей ее тела, чувств и желаний. В следующий момент в голове Криса промелькнула еще более пугающая мысль.— Или интересует? — усмехнулся он. — Дело в деньгах, да? Ты всегда любил деньги. А Тора весьма аппетитный кусочек!Лэнсинг отбросил игру в невинность — так по крайней мере показалось Крису. Он стал что-то говорить, но Крис его не слышал. Не столько мозг, сколько его инстинкты среагировали на поднявшийся кулак хирурга. Боксером Шепард не был, зато в университете три года занимался рестлингом. Он мгновенно увернулся от удара Лэнсинга, подхватил его под руку и, перекинув через себя, резко бросил на пол.Воздух с шумом вырвался из груди Лэнсинга. Крис перевернул его на живот, уперся коленом в спину и заломил правую руку. Хирург застонал от боли. Выскочившие из-за угла медсестры остолбенели и уставились на них разинув рты.— Убирайтесь! — крикнул им Крис. — Прочь!Обе попятились обратно в коридор, продолжая смотреть на драку. Крис нагнулся к уху Лэнсинга:— Этой ночью чуть не убили моего друга. Вероятно, тебе об этом известно. Но запомни одно — речь идет не только о тебе. Здесь замешаны Бен, твои дети, твоя жена, Тора и я. Большинство людей не могут себя защитить. Но я могу. — Крис вывернул хирургу руку так, что тот вскрикнул. — Если я узнаю, что ты хоть чем-то обидел Бена, тебе не придется оперировать целый год. Ты меня понял, Шейн?Лэнсинг простонал.— Думаю, что понял. Вот и отлично. Если ты невиновен, то позвони в полицию и подай на меня в суд. Я буду ждать в своем кабинете.Крис услышал в коридоре голоса приближавшихся людей. Он встал, вышел через стеклянные двери на улицу и направился к своему пикапу. Садясь в машину, заметил, что больничный администратор стоит у окна и смотрит на него.Приехав в клинику, Крис попросил Холли не беспокоить его, прошел в свой личный кабинет, нажал кнопку звонка и поручил Джейн соединить его по телефону с доктором Питером Конноли из нью-йоркского онкологического центра Слоун-Кеттеринг.Сейчас Конноли был медицинским светилом национального масштаба, но когда-то работал профессором-гематологом в университетском медицинском центре Джексона, штат Миссисипи. Позже руководство Слоун-Кеттеринг пригласило его к себе, чтобы он возглавил новый исследовательский отдел, занимавшийся параллельной пересадкой органов и костных тканей. Но за время работы в Джексоне Конноли успел вывести свой УМЦ в кандидаты на статус национального онкоцентра — честь, которой удостоились всего восемь учреждений в Штатах.Джейн вызвала Криса, и он снял трубку.— Да?— Я связалась с его ассистенткой. Сейчас доктор Конноли читает стажерам лекцию о костных тканях. Он обещал перезвонить вам до обеда.— Спасибо, — пробормотал Крис, пытаясь скрыть разочарование. Наивно звонить ведущему сотруднику лучшего онкологического центра страны и рассчитывать, что он немедленно откликнется. — Передайте ассистентке, что я благодарен за быстрый ответ.— Если хотите оставить сообщение, она может переключиться на его голосовую почту.— Ладно.— Не вешайте трубку.В трубке раздались два щелчка, и Крис услышал голос автомата: «Пожалуйста, оставьте сообщение».— Питер, это Крис Шепард из Миссисипи. Я хочу задать вам один необычный вопрос и полагаю, что лучше сделать это заранее, чтобы вы могли как следует обдумать его. Мне нужно выяснить, можно ли сознательно вызвать рак у человека, причем так, чтобы патологоанатом не сумел обнаружить это при вскрытии? Речь идет о раке крови, продолжительность болезни — восемнадцать месяцев от диагноза до смерти. Понимаю, это звучит дико, но в нашем центре происходили очень странные случаи. Знаю, что вы заняты, но буду очень признателен, если выберете свободную минутку и перезвоните.Крис повесил трубку и вызвал Джейн.— Если позвонит Конноли, немедленно сообщите мне. Вытаскивайте из любой палаты, что бы я там ни делал.— Хорошо.— Даже из туалета.— Обязательно.— Спасибо.Крис перевел дыхание, выбросил из головы навязчивые мысли и шагнул к двери, чтобы пригласить первого пациента.* * *Алекс резко вскочила с постели, сжимая в руке «глок» и широко открыв глаза. В щель между шторами бил яркий дневной свет. Она огляделась по сторонам, не сразу сообразив, где находится. Это была гостевая комната Криса Шепарда. У стены стоял письменный стол, заваленный счетами и расписками. Так обычно выглядят столы домохозяек, ведущих семейные расходы.Она еще не успела осмотреть всю комнату, когда в сумочке зазвонил сотовый телефон. Наверное, именно этот звук и разбудил ее. Самое скверное то, что ее личный телефон, которым она пользовалась во время расследования убийства, тихо лежал на соседнем столике. Звонок шел со служебной трубки.О Господи…В памяти Морс промелькнули сцены вчерашней схватки. Ей пришлось назвать свою фамилию полицейским. Взглянув на дисплей с мигавшей надписью «Неизвестный адресат», она машинально потянулась, чтобы ответить на звонок, но в последний момент спохватилась и выдержала паузу, чтобы аппарат перевел связь на голосовую почту. Последние четыре недели Алекс поступала именно так — ждала и проверяла, кто звонил. По служебному телефону ей не могли сообщить ничего хорошего. Вероятно, с ней пытался связаться кто-нибудь из полевых агентов или ее начальник из Шарлотты, хотя по идее ему полагалось сейчас отдыхать на Багамах. Выждав минуту, Алекс набрала номер голосовой почты и выслушала сообщение.«Агент Морс, — произнес знакомый голос с характерным бостонским акцентом, — с вами говорит заместитель директора Марк Додсон из Вашингтона…»Сердце Алекс ухнуло куда-то вниз.«Мне поручено доставить вас в Вашингтон согласно указанию Бюро для проведения служебного расследования…»Ей стало трудно дышать.«…Мы выслали за вами самолет в Джексон, штат Миссисипи. Если вы находитесь в другом месте, немедленно сообщите нам, чтобы я мог отправить его в тот город. И не тяните время, агент Морс. Вам же будет только хуже».Раздался щелчок, и запись оборвалась. Программа голосовой почты предложила удалить сообщение. Морс так и поступила. Выслушивать еще раз это свидетельство триумфа своего смертельного врага было выше ее сил. Служебное расследование…— Проклятие! — воскликнула она, спрыгнув с постели и натягивая белье.Если они послали за ней самолет, значит, им все известно. Поддельные больничные, фиктивные отчеты, однокашник, прикрывавший ее в Шарлотте… и, уж конечно, вчерашнее нападение. Видимо, с этого они и начали разматывать ниточку. А теперь все насмарку! Даже белый фургон, который задержала вчера полиция, оказался зарегистрированным на какого-то добропорядочного гражданина.— Дура, дура, дура, — шептала она.Стараясь побороть слезы, Алекс набрала номер Дворца загадок в Вашингтоне, больше известного как дом Дж. Эдгара Гувера. «Разумеется, — подумала она с горечью, — есть еще шанс, что меня переправят на самолете в Афганистан, чтобы вести переговоры о сдаче Усамы бен Ладена или еще для какой-нибудь сверхважной миссии. Возможно… но маловероятно». Она попросила оператора соединить ее с офисом заместителя директора Додсона. Узнав фамилию Алекс, тот немедленно перевел ее на нужную линию.— Специальный агент Морс? — произнес Додсон.— Да, сэр.— Где вы сейчас находитесь?— В Натчесе, штат Миссисипи.Последовала долгая пауза.— Кажется, там есть аэропорт, где можно посадить «лир».— Думаю, есть, сэр.— Через тридцать минут вы должны быть в этом аэропорту с вещами.— Есть, сэр. Могу я спросить — почему, сэр?— Нет, не можете.— Да, сэр.— Это все.— Сэр… — проговорила Алекс, но Додсон повесил трубку.Морс оглядела пустую комнату. Вчера, когда здесь был Крис Шепард, она казалась наполненной уютом и человеческим теплом. Но теперь это лишь еще одно жилое помещение. Алекс направилась к ванне, чтобы смыть с себя накопившуюся грязь.Закрыв дверь и присев на унитаз, она увидела перед собой огромный цветной снимок Торы Шепард. Жена Криса смотрела на нее с холодным безразличием модели — не на нее, а сквозь нее, — демонстрируя свою роскошную шевелюру, скульптурно вылепленные скулы, серые глаза и точеный нос, так очаровавшие когда-то Криса Шепарда, а ранее — Реда Симмонса. Алекс чувствовала в Торе заклятого врага, хотя никогда не общалась с ней. В ее глазах они были словно два агента, сидящие по разные стороны Берлинской стены и играющие друг с другом в кошки-мышки. Однако все это глупые фантазии. Запечатленная на снимке женщина не собиралась вести с ней схватку — она уже ее выиграла. А Алекс Морс оставалось только ехать в Вашингтон, где ее должны подвергнуть профессиональной экзекуции.Невилл Берд осторожно тронул рукоятку и передвинул лазер на пять миллиметров вправо. Потом взял бинокль и проверил направление луча. Есть! Наконец-то получилось. Зеленый лучик попал в самую середину широкого окна на шестнадцатом этаже в здании «Эмсаут-банк». С этого момента благодаря лазеру и направленному в ту же точку сверхсовременному оптическому увеличителю каждое слово, произнесенное или набранное на клавиатуре в офисе Эндрю Раска, будет передаваться на записывающее устройство в маленьком чемоданчике Берда.Невилл отпил глоток газировки и прислонился к окну гостиничного номера, отделенного от здания пролетом улицы. Он выполнял поручение Ноэля Д. Тарвера, учтивого пожилого джентльмена с чудовищной родинкой на лице. Доктор Тарвер дал ему простые инструкции и заплатил в два раза больше обычной таксы. Невилла это привело в восторг. В Миссисипи высокие технологии не приносили большой прибыли.Берд уже несколько лет работал на адвокатов и частных детективов, взламывая электронную почту и прослушивая телефонные разговоры неверных мужей и жен. Жалкое занятие, если учесть, что когда-то он работал в «Нетскейп». Всего десять лет назад Невилл сражался на передовых позициях в битве против всемогущей «Майкрософт». Теперь их генеральный директор Джим Барксдейл ушел на пенсию, а «Нетскейп» больше походила на собственную тень — так же как и сам Берд.Но на сей раз ему подкинули интересную работу.Эндрю Раск считался одним из лучших адвокатов, занимавшихся бракоразводными процессами, и Невилл часто оказывал ему разнообразные услуги. На взгляд Невилла, Раск был очередным выскочкой из обоймы университетских снобов, которые зарабатывали слишком много денег и были очень высокого мнения о себе. Сейчас он болтал по телефону с каким-то парнем, обсуждая запланированную им поездку на мотоциклах через всю страну — разумеется, на «харлеях-дэвидсонах», на чем же еще!.. Правда, мотоциклы арендованные. «Харлеи» напрокат! Это о многом свидетельствует.Невилл глотнул еще газировки и не удержался от смешка. В отличие от Эндрю Раска доктор Тарвер выглядел нормальным парнем — во всяком случае, он умнее, чем адвокат и его компания. Невилл проверял Тарвера по Интернету и знал, что он ветеринар: «Частный питомник под руководством доктора ветеринарии Ноэля Д. Тарвера». Впрочем, доктор разбирался не только в животных. Он прекрасно знал, какая аппаратура потребуется, чтобы следить за кабинетом Раска, и нанял того человека, у которого она имелась.Берда он тоже выбрал далеко не сразу. Сначала предложил встретиться с ним с глазу на глаз на удаленном участке Пятьдесят пятой автострады. Невилл не возражал. Раньше он встречался с заказчиками и в местах похуже. Перекусывая сандвичами в кафе «Уэндиз», Невилл заверил доктора Тарвера, что легко взломает офисную сеть Эндрю Раска. Доктор Тарвер высказал сомнения и оказался прав. Кто бы ни занимался безопасностью Раска, он хорошо выполнил свою работу. Но против лазера защиты нет. Он не только улавливал происходившие внутри разговоры через вибрацию оконного стекла, но и позволял отслеживать нажатие любой клавиши на компьютерной клавиатуре по изменениям электромагнитного поля внутри комнаты. Кроме того, в поле зрения оптического устройства попадала большая часть монитора и клавиатуры, и изображение записывалось на цифровой носитель.Самым трудным оказалось отыскать подходящее место для слежки. В непосредственной близости от кабинета Раска находился лишь отель «Мариотт», но даже там не было окон, выходивших на «Эмсаут-банк». Чтобы решить эту проблему, Невиллу пришлось соорудить у себя дома что-то вроде импровизированной установки, замаскированной под собачью будку, и пристроить ее на крыше гостиницы. Затем он въехал в номер на верхнем этаже и включил беспроводную связь.До сих пор самым ценным, что ему удалось заснять, являлись потрясающие сиськи секретарши Раска. Похоже, адвокат считал их самым главным качеством при найме на работу, ведь грудь действительно была экстра-класса. Впрочем, ноги тоже. Невилл даже подумал, не женат ли доктор Тарвер на этой секретарше. Но ей не более тридцати — при таких-то данных, — а ему шестьдесят. Плюс кошмарная родинка на щеке. Невилл отхлебнул воды и увидел, как Раск потирает нос, продолжая беседовать по телефону.«Не иначе у Тарвера на него зуб, — решил он. — В этом все дело».Невилл спокойно наблюдал за офисом, не сомневаясь, что через неделю выяснит все об Эндрю Раске, его секретарше и старике ветеринаре. В этом особый смысл его профессии — ощущение всевластия. То же самое говорят о себе создатели компьютерных игр, но они просто фантазируют. Тут вам не какие-то грудастые цыпочки из комиксов: это реальный мир, живые люди. Если ты мастер своего дела, то сможешь заглянуть в их частную жизнь, в спальни, куда пожелаешь. А если очень постараться, можно заглянуть к ним прямо в голову. Вот от этого точно крышу сносит.

Глава 27Алекс стояла на краю маленького аэродрома в Натчесе и смотрела, как «Лир-35» изящно садится на бетонную полосу. В двух милях от нее тянулась городская трасса, где они с Крисом беседовали у моста и смотрели на речку. Сейчас ей казалось, что с того дня миновало не менее недели.Когда самолет сел и развернулся в ее сторону, она достала служебный мобильник и снова набрала номер Криса. Ее личный телефон «сел» еще ночью, пока она спала в доме Шепарда после таблетки ативана. Странно, но Крис ответил на звонок.— Алекс?— Да, я…— Ты все еще у меня?— Нет, я в аэропорту. Скоро улетаю в Вашингтон.— Что?— Им все известно, Крис. Про мое расследование, и вообще. Мне звонили утром.Доктор помолчал.— Мне очень жаль, Алекс. Вероятно, у меня тоже возникнут проблемы.— Почему?— Сегодня утром я встретил Шейна Лэнсинга и набросился на него.Морс с горечью покачала головой. Значит, зря она думала, что на него можно положиться. Крису не хватало выдержки.— Что ты ему сказал?— Спросил, трахался ли он с моей женой.— О Боже!— Он пытался ударить меня, и я его уложил.— Уложил? С ним все в порядке?— Не знаю. Но копы ко мне пока не приходили.— Вряд ли они придут.— Надеюсь, я не очень подвел тебя. В смысле расследования.— Не беспокойся. Просто больше ничего подобного не делай, ладно? У меня мало времени. Я хотела сообщить, что меня не будет некоторое время.— У тебя серьезные проблемы? Я про Вашингтон.Она нервно усмехнулась:— Боюсь, что да. Помнишь, как я прокололась в банке? Когда меня подстрелили?— Да.— Я тогда вернулась в банк, потому что сочла это правильным, но заместитель директора приказал начать штурм.— Да, я помню.— Так вот, это он звонил мне сегодня. Его зовут Додсон. А проблема в том, что… я оказалась права. Тот парень являлся не террористом, его уволили из банка. Формально я совершила ужасную ошибку, однако интуиция меня не обманула. Я была права, а Додсон нет. И этого он мне не простит. Он уже давно хотел поквитаться со мной, и сегодня день расплаты.Вой турбин поглотил почти все звуки вокруг Алекс.— Что? — крикнула она в трубку.— Я звонил своему другу в Слоун-Кеттеринг! — воскликнул Крис. — Потом расскажу, что он мне сообщит. Но твое начальство должно знать, что ты выполняла важную работу. Не забывай об этом.— Все, мне пора. Пока.Если Крис что-то и ответил, его слова потонули в реве двигателей.Алекс отключила связь, выбрала «беззвучный режим» и убрала трубку. Самолет остановился, и в нем открылась дверь. По маленькой лесенке спустился типичный агент ФБР. Синий костюм и темные очки. Несмотря на просторный пиджак, Морс заметила рукоятку пистолета, выпиравшую из-под левой руки.— Специальный агент Алекс Морс? — произнес мужчина.— Да, я Алекс Морс.Агент — чисто выбритый блондин с короткой челкой — направился к ней, и у Алекс мелькнуло подозрение, что перед ней представитель одной из самых влиятельных групп сотрудников ФБР, так называемой мормонской мафии.— Специальный агент Грей Уильямс, — представился он, не подав руки. — У вас есть оружие, агент Морс?— Да. — Алекс испугалась, что сейчас он потребует его сдать.— Какие-то другие вещи?— Нет.Она подняла свой чемодан.— Тогда прошу на борт.Уильямс говорил холодным тоном и почти не смотрел ей в глаза — верный признак, что начальство уже записало Алекс в изгои. Она втолкнула чемодан в люк, поднялась следом и села в ближнее кресло. Ждала, что Уильямс займет место напротив, но тот устроился двумя рядами дальше за ее спиной. Алекс услышала, как он тихо говорит по телефону, докладывая, что взял на борт пассажирку и скоро прибудет в Вашингтон. Пристегнув ремень безопасности, Морс достала свой мобильник и проверила голосовую почту. В ушах раздался хриплый голос Уилла Килмера:— Алекс, это дядя Уилл!Она убавила громкость, нажав на кнопку сбоку.— Твоя мать в том же состоянии, что и вчера, ей не хуже и не лучше. Ты правильно сделала, что решила отдохнуть. Я звоню, потому что у меня есть кое-какая информация от моего знакомого в отеле «Эллювиан». Он не сумел выяснить, на каком этаже остановилась Тора Шепард, но его жена пару раз беседовала с ней на процедурах. Подруга Торы тоже была там, так что никакого криминала вроде нет. Но сегодня в полшестого утра жена моего знакомого случайно выглянула в окно, откуда открывается вид на внутренний двор и заднюю автостоянку. Через двор шел какой-то парень с чемоданчиком. Очень торопился. Все произошло слишком быстро, да и видимость была неважная, но ей показалось, что это доктор Лэнсинг. Она не уверена. Говорит, что вероятность шестьдесят процентов. Я хочу проверить, мог ли Лэнсинг таскаться в Гринвуд и обратно, чтобы переспать с Торой Шепард. Позвони мне, как только…Голосовая почта оборвала Килмера на полуслове. Других сообщений не было. Алекс размышляла, стоит ли ночь, проведенная с Торой, восьмичасовой поездки на автомобиле. Большинство известных ей мужчин, разумеется, ответили бы положительно. Она не видела смысла звонить Крису и сообщать непроверенную информацию. Но не исключено, что скоро у нее будут более надежные свидетельства. Крис напал на Лэнсинга из-за одних лишь подозрений; что же он сделает, если Уилл добудет ему визуальное подтверждение измены? Алекс не ожидала от Криса подобной резкой реакции. Впрочем, он южанин, а им агрессивность присуща.Алекс убрала телефон в карман и откинулась в кресле. Рев турбин и дрожь сидений напоминали ей о прошлом. Сколько раз она вот так же мчалась в самолете в какой-нибудь незнакомый городок, где преступники держали под прицелом испуганных заложников. Факт, что в таких трудных ситуациях Бюро целиком полагалось на нее, возвышал Алекс в собственных глазах. И она всегда была на высоте, стараясь оправдать доверие коллег. Но теперь она их подвела, по крайней мере, так решили они — та полувоенная и сверхпатриотичная организация с особым кодексом чести, которую люди называли ФБР. Необходимость постоянно лгать и изворачиваться, подделывать служебные отчеты, просить друзей прикрыть ее частые отлучки — все это надрывало ей сердце. А что с ней случится, если ее просто вышвырнут из Бюро? Алекс охватили тоска и страх, словно маленькую девочку, которую увезли из деревни и бросили посреди леса. Впрочем, она сознавала, что у нее есть миссия поважнее — долг перед своими близкими. Перед родней. И их доверия она не обманет никогда. После смерти матери Алекс останется единственной из рода Морс, не считая Джеми Феннела. У Джеми никого нет, так же как у нее. Почему Бюро не хочет этого понять?Алекс снова достала мобильник и стала набирать текстовое сообщение. Если уж ей предстоит тяжелый день, по крайней мере пусть она мучается не одна.Эндрю Раск смотрел в Интернете порносайт и думал о том, не вызвать ли ему в кабинет Дженис для приватной беседы, когда его мобильный телефон издал короткий звук, означавший получение текстового сообщения. Он отвлекся от интересного менаж-а-труа — две девушки на одном парне, буквальное воплощение его школьных грез, — и нажал кнопку «прочитать». На дисплее появилась первая строчка, и у Раска бешено забилось сердце.Ты ответишь за то, что совершил. Мне плевать, сколько это займет времени. Ты заплатишь за все. За Грейс Феннел, за миссис Брейд, за остальных. И не важно, что со мной будет. Никто и ничто меня не остановит. Никто и ничто.Раск смотрел на телефон, чувствуя себя как во сне. Буквы плыли перед глазами, точно песчаные барханы в раскаленном воздухе. Он проверил, кем написано письмо, но номера отправителя не было. Наплевать. Он знал, кто автор.Ему захотелось вскочить с места и наклеить на окно два куска фольги, но адвокат заставил себя остановиться. Во-первых, не факт, что Тарвер увидит знак раньше вечера. Во-вторых, его партнера и так достала эта Алекс Морс. Говорить о ней опять — все равно что подливать масло в огонь. А чем жарче разгорится пламя, тем быстрее сгорит в нем сам Раск.— Какого черта она делает? — воскликнул он. — Зачем отправила это письмо?«Она пытается спровоцировать меня. Бросить камешек в чащу, чтобы выманить дичь. Значит, кто-то следит за мной и смотрит, куда я побегу. Ждет, что я выведу их на след».— Держи себя в руках, — пробормотал он. — Не дергайся.Минуту он размышлял, не отправить ли Тарверу еще один условный знак — рекламу виагры. Доктор наверняка получит ее менее чем через час и заедет в загородный клуб, где Раск всегда оставлял ему информацию по своим клиентам. «Аннандейл» — надежное место, чтобы отважиться на риск и встретиться там с Тарвером. Проблема в том, что Раск не мог предугадать его реакцию. Нет, лучше подождать и тщательно все обдумать. Если Алекс Морс работает при полной поддержке ФБР, вряд ли они сумеют укрыться от нее в загородном клубе.— Не дергайся, — повторил он и добавил: — «Есть ли у тебя терпение, чтобы ничего не делать»?Раск не особенно любил восточных мудрецов, но в колледже прочел «Дао Дэ-цзин» — главным образом чтобы угодить своей подруге англичанке, — и эта фраза запала ему в душу. Конечно, лучше «ничего не делать», когда твой противник может совершить крупную ошибку или уже совершил ее. Но Алекс Морс до сих пор не совершала ошибок.— Насколько я знаю, — вздохнув, протянул Раск.Адвокат снял трубку и набрал номер детективного бюро, куда иногда обращался по делам. Эти парни дорого брали за услуги, зато среди них имелись бывшие правительственные агенты. Кто-то работал в налоговой службе, другие в УБН или БАТО,[118] а самые высокооплачиваемые в прошлом числились сотрудниками ФБР.— Пора выяснить, что за птица эта Алекс Морс, — пробормотал Раск.Крис находился в смотровой комнате и исследовал простату, когда к нему заглянула Джейн и сказала, что звонит доктор Конноли. Он стянул перчатки, поспешил в свой офис и взял трубку.— Питер? Это Крис Шепард.— О, привет! Сколько мы не виделись, лет семь?— Больше.— В последний раз, когда я о тебе слышал, ты изображал Альберта Швейцера в дельте Миссисипи.— Мимолетный эпизод.— Я так не думаю.— Как жена, Питер?— У Анны все в порядке. А дочка в следующем году поступает в Университет Виргинии.— Господи, она уже такая взрослая?— Нет, это я уже такой взрослый. Что там насчет намеренно вызванных опухолей? Я прослушал твое сообщение. Ты что, перешел с документального кино на фильмы ужасов? Или у вас произошло убийство?— Если честно, Питер… я не могу об этом говорить.Возникла пауза, потом Конноли произнес:— Ладно, я тут за обедом кое-что обдумал. Ты готов?— Да.— Если говорить о химических веществах, множественная миелома может возникать под действием многих канцерогенов. Более всего опасны гербициды. Но в этом случае инкубационный период развития болезни составляет двадцать лет. Токсины работают быстрее, зато они легко отслеживаются с помощью газовой хроматографии или масс-спектрометра. Спецы из отдела криминалистики раскусили бы данный фокус за пять минут.— Боюсь, это они только на телевидении такие мастера. А в реальной жизни все иначе.— Не пойму, во что ты вляпался, Крис? Подобное не делается на домашней кухне. Или даже в обычной лаборатории.— Надеюсь, ты прав, — отозвался Крис, не ответив на вопрос.— Вторая возможность — это, конечно, радиация, — продолжил Конноли. — С ее помощью легко вызвать лейкемию.— Но ведь тогда останутся следы?— Не обязательно.Крис почувствовал странную тяжесть в сердце.— Рентгеновские лучи создают разнообразные побочные эффекты, так что о них можно забыть. Гранулы для лучевой терапии могут вызвать ожоги, кожные опухоли и тошноту. Однако некоторые альфа-излучатели опасны даже в микродозах. Любой контакт с ними смертелен.— Неужели?Крис схватил авторучку и стал записывать.— Разумеется, это знают лишь хорошие специалисты. Но самый интересный вариант даже не гранулы.— А что?— Против некоторых болезней мы применяем облученные жидкости с очень быстрым периодом полураспада. От двадцати четырех до сорока восьми часов.По спине Криса пробежал холодок.— Например, против рака щитовидной железы мы вводим в кровь радиоактивный йод. Тот накапливается в железе, убивает раковые клетки и безвредно выводится из организма. В принципе, если человек разбирается в подобном, он может вызвать опухоль и не оставить следов.Крис быстро писал в блокноте, зная, что у Конноли мало времени.— Продолжай.— Мне известен случай, когда в Африке пытались убить человека с помощью радиоактивного таллия. Радиация разложила таллий на микрочастицы, они разошлись по телу. Парень едва не умер, но в последний момент его доставили к нам. Лучшие врачи боролись за него неделю. Он выжил только потому, что вовремя попал в наш центр. И я очень сомневаюсь, что в другом месте кто-нибудь сумел бы определить причину смерти.— Впервые слышу. Я полистал свои учебники по онкологии, но не нашел ничего похожего.— В учебниках не все пишут, Крис. Вообще, если бы я захотел заразить кого-нибудь раком без малейшего риска быть пойманным, то выбрал бы один из двух путей. Первый — вирусы.— Я уже думал об этом, но у меня не хватает информации.— Придется подождать какое-то время, прежде чем жертва умрет.— Фактор времени не самый главный.— Так вот, Т-лимфотропный вирус человека вызывает по крайней мере одну форму лейкемии. Саркома Капоши, которую связывают с ВИЧ-инфекцией, обусловлена герпесом восьмого типа. Вирус Эпштейна — Барра отвечает за лимфому Беркитта, а папилломавирус человека — за рак шейки матки. Вероятно, герпес влияет и на множественную миелому. Полагаю, в ближайшие десять лет мы обнаружим, что вирусы причастны ко всем видам онкологических заболеваний с неустановленной этиологией. И не только онкологических.Крис лихорадочно стенографировал слова Конноли и одновременно говорил в трубку, чтобы удержать его у телефона:— Я слышал, что один из вирусов герпеса связан с рассеянным склерозом.— Да, шестого типа, — отозвался Конноли. — Есть данные, что вирусные компоненты задействованы и в диабете. Но вернемся к раку. Нет сомнений, что вирусы могут вызывать опухоли. Однако отсюда еще не следует, что это простой процесс. Миллионы женщин являются носителями папилломавируса, но далеко не у всех развивается рак шейки матки. Если вы просто заразите кого-то онкогенным ретровирусом, от этого не будет толку. Вам придется решать более сложные задачи. Например, как отключить действие генов, подавляющих опухоли, или стимулировать рост клеток. Здесь нужны серьезные исследования.От полученной информации у Криса закружилась голова.— Значит, мы говорим о том, что не под силу современным технологиям?— Вовсе нет. Я сам проделывал такое в своей лаборатории.— Что?— Да, звучит странно, но мы занимались этим. Я собирался разобраться в причинах хронической миелогенной лейкемии, и мы придумали что-то вроде генной терапии. Присоединили к ретровирусу ген, индуцирующий лейкемию, и заразили им мышь. Канцероген внедрился в ее геном, и через неделю она заболела лейкемией.У Криса перехватило дыхание. Помолчав, он спросил:— Это был экземпляр с ослабленным иммунитетом?— Нет. Абсолютно здоровая особь.— Господи, Питер!— Что?— Ты убил мышь с помощью рака!— Да. Но когда-нибудь это спасет тысячи человеческих жизней.— Нет, я о другом. Значит, то, о чем я писал тебе в сообщении… возможно!— Теоретически — вполне.— А практически?Конноли сделал паузу, чтобы взвесить свой ответ.— Если поставить опыты на приматах или, не дай Бог, на людях, — да, и практически тоже.Крис крепко стиснул трубку в руках.— Пожалуй, тут есть повод для беспокойства, — продолжил Конноли, — но подобные исследования стоят миллионы долларов, и обычному убийце они не по плечу. Не говоря уже о том, что в таких вещах разбираются лишь крупные специалисты.— Но если преступник пользуется данным методом, он может быть уверен, что его не разоблачат?В голосе Конноли прозвучал профессорский холодок:— Крис, если бы я намеревался использовать подобную технологию, то мог бы убить кого угодно, не опасаясь, что меня разоблачат даже величайшие криминалисты в мире. Я мог бы явиться в суд с повинной, и все равно бы они ничего не доказали.У Криса задрожали руки.— Слушай, — сказал Конноли, — но ты ведь не думаешь…— Я не знаю, Пит. Ты упомянул, что есть два пути?— Да. Второй сценарий выглядит еще более пугающим, поскольку не требует больших затрат. Все, что для него нужно, — врач-гематолог или онколог с моралью доктора Менгеле. Достаточно немного модифицировать трансплантацию костного мозга. Взять у пациента клетки костной ткани, облучить их в лаборатории — или обработать как-то иначе — и снова поместить в организм человека.— И какой будет результат?— Именно такой, как ты говорил. Костная ткань превратится в фабрику по производству опухолей. В том числе всех видов рака крови.— И никто не сумеет ничего доказать?— Если только ты сам в этом не признаешься.— Господи Иисусе! — Крис обдумывал его слова. — Для этого годятся только клетки костной ткани? Или можно использовать более распространенный материал?— Наверное, сгодятся и обычные живые клетки с тем же набором ДНК, что у пациента. Например, корешки волос или соскоб со слизистой. Но костная ткань — самый лучший вариант.Крис почувствовал, что получил слишком много сведений, чтобы как следует переварить их.— Питер, ты можешь что-нибудь сказать об отделах гематологии и онкологии в университетском медицинском центре? Кто там тебя заменил?— Я мало что знаю. Миновало уже восемь лет. Меня быстро перевели, и я оставил Алана Бенсона в качестве заместителя, пока не изберут нового шефа.— Да, помню.— Теперь там отличная больница с новейшим оборудованием. Отделение гематологии возглавляет Пирсон. Он перебрался туда из Стэнфорда, где руководил каким-то важным проектом. Сейчас они делают отличную программу по пересадке костного мозга, но статус национального центра им пока не светит, а это всегда было моей мечтой.— Ты знаешь там людей, которые работают над тем, о чем мы говорили?— Ты имеешь в виду ретровирусы? Или пересадку костных тканей? Радиацию?— Все вместе.— Не слышал, чтобы там велись какие-либо исследования по ретровирусам, но тебе лучше обсудить это с кем-нибудь другим. Например, с Эйджитом Шандреказаром. Он первоклассный вирусолог, и я рад, что мне довелось с ним поработать. Был еще ученый широкого профиля… я поручал ему сложные задания по гистологии и культуре тканей. Его звали… Тарвер. Элдон Тарвер. Я не знаю, где он сейчас.— Понятно.Крис услышал женский голос.— Ладно, дружище, меня уже зовут. Я тебе чем-нибудь помог?— Ты меня просто поразил.— Зачем тебе это нужно?— Если один мой друг окажется прав, я подкину тебе интересную историю, о которой можно будет написать в журналах.Конноли рассмеялся.— Всегда рад. Это помогает увеличить финансирование на науку.Крис повесил трубку и просмотрел свои записи. Зря он не поверил Алекс. Разумеется, ей не хватало медицинского образования, но она опиралась на факты и пришла к неожиданным, но вполне правдоподобным выводам. А Крис отверг ее идеи, как узколобый профессионал. Он чувствовал себя одним из тех надутых французских докторов, которые смеялись над Пастером, когда тот доказывал, что сибирская язва вызывается бактериями. Но Крис не собирался следовать их примеру. Как только он убеждался в своей ошибке, то становился ярым приверженцем истины. А здесь на кону стоит его жизнь.

Глава 28Алекс сидела перед столом заместителя директора ФБР в Вашингтоне, округ Колумбия. Заместителей было два — одного из них Алекс считала своим другом, а на второго смотрела как на заклятого врага.Тот, на кого она сейчас смотрела, являлся ее врагом.В ФБР Марк Додсон сразу проявил себя как прирожденный бюрократ. Он почти не занимался «полевой» работой, потому что с самого начала нацелился на руководящие места. Ловко используя свои многочисленные связи, он легко проник в коридоры власти и сделал беспрецедентно быструю карьеру кабинетного начальничка. Его способность к компромиссам и интригам пришлась как нельзя кстати в чиновничьих кругах столицы, очень скоро превратив Додсона в прожженного администратора, которого не волновало ничего, кроме собственной карьеры. Нынешняя должность говорила сама за себя — он был заместителем директора по административным вопросам.Алекс Морс он невзлюбил с первых дней ее работы в Вашингтоне. Она понятия не имела почему — в «придворной» атмосфере столичной штаб-квартиры подобные вопросы никто не задавал. После ее прокола в Федеральном резервном банке Додсон сделал все, чтобы уволить Алекс с работы, и если бы не вмешательство сенатора Кларка Кэлверта, верного союзника, ему бы наверняка это удалось. Но сейчас на чудесное спасение рассчитывать не приходилось, и винить в этом было некого, кроме самой себя. Додсон с нескрываемым удовлетворением смотрел на Алекс Морс из-за стола.— Как долетели?— Может, сразу перейдем к делу? — поморщилась Алекс. — Обойдемся без игр. Я очень устала.Улыбка мгновенно исчезла с лица Додсона. Он перегнулся через стол и резко бросил:— Хорошо, агент Морс! Завтра в девять утра вы встретитесь с представителями службы профессиональной ответственности. Но сначала вам придется пройти тест на наркотики. Если откажетесь от теста, вас уволят из ФБР. Если не станете полно и правдиво отвечать на все вопросы, произойдет то же самое. Ясно?Алекс кивнула.— На сей раз вам не отвертеться, — добавил Додсон, надеясь спровоцировать ответную реакцию.Она промолчала.— Интересно, о чем вы вообще думали? — усмехнулся Додсон. — Насколько мне известно, вы пытались в одиночку вести расследование убийства в Миссисипи. Нарушили столько правил и законов, что я даже не знаю, с чего начать. Вы склонили к нарушению правил нескольких агентов, которые, как ни прискорбно, пошли вам навстречу из ложно понятого чувства дружбы. У вас есть какие-нибудь объяснения, агент Морс?Алекс покачала головой.— Вы отказываетесь отвечать? — Глаза Додсона сузились. — Желаете продемонстрировать мне свое презрение?Глаза Алекс вспыхнули. Жаль, что Додсон не мог прочитать ее мысли. Он ткнул в нее пальцем.— Завтра утром с вас собьют спесивый вид. Вы станете живым примером для тех, кто по-прежнему думает, что «звездам» все позволено.Алекс безразлично изучала свои ногти. Два из них сломались во время вчерашней схватки.— Может, хватит злорадствовать?Додсон откинулся на спинку кресла.— Нет, я только начал. — Он хотел что-то произнести, когда на его столе включилась селекторная связь. Додсон потянулся и нажал кнопку. — Да, Дэвид?— Звонят из офиса директора Робертса, сэр. Директор хочет лично поговорить с агентом Морс.Лицо Додсона вытянулось. Наклонившись вперед, он опять нажал кнопку, взял трубку и сказал что-то так тихо, что Алекс не расслышала. Потом спросил:— Что, прямо сейчас?Алекс с удивлением проследила, как он повесил трубку и буркнул, не глядя на нее:— Вас срочно вызывают к директору.Она встала, ожидая, что Додсон все-таки поднимет голову, но этого так и не случилось. Алекс вышла в безлюдный коридор и направилась в кабинет Джона Робертса, недавно назначенного директором ФБР.Кабинет директора был гораздо просторнее, чем у Додсона. Окна выходили на Пенсильвания-авеню, как задумал еще Дж. Эдгар Гувер. Правда, самому Гуверу довелось увидеть инаугурацию семи президентов, чем не мог похвастаться ни один из его преемников. Некоторые вылетели из кресла так быстро, что не успели узнать даже фамилий своих заместителей. Вопрос в том, как долго в нем протянет новый шеф.Джон Робертс — темноволосый, пятидесяти пяти лет — возглавил Бюро на волне реформ, последовавших после событий одиннадцатого сентября. Его предшественник потратил десятки миллионов долларов на национальную систему компьютерной слежки, она оказалась совершенно бесполезной против террористов, разъезжавших по стране с пачками наличных денег. Среди сотрудников ФБР Робертс имел хорошую репутацию; все знали, что в прошлом ему удалось разоблачить махинации одной крупной корпорации, обманывавшей вкладчиков.К удивлению Алекс, кроме Робертса, в комнате оказалось еще одно высокопоставленное лицо — заместитель директора Моран. Джек Моран, занимавшийся не административной, а собственно оперативной работой, всегда являлся другом и союзником Алекс Морс, вмешиваясь в дело каждый раз, когда Додсон точил на нее зуб. Морс было приятно увидеть его в комнате, хотя она знала, что в данной ситуации он вряд ли сумеет ей помочь.— Привет, Алекс! — произнес Моран. — Выглядишь усталой.— Так оно и есть.— Ты не знакома с новым директором? Джон Робертс, Алекс Морс.Алекс шагнула вперед и протянула руку.— Специальный агент Морс, сэр.Робертс ответил ей крепким рукопожатием.— Жаль, что мы знакомимся в таких обстоятельствах. Я близкий друг сенатора Кларка Кэлверта и прекрасно осведомлен обо всем, что вы сделали для его семьи.Директор имел в виду первое крупное дело Алекс — похищение дочери сенатора Кэлверта. Бюро выследило и обложило в виргинской деревушке агрессивно настроенных преступников, но после девяти часов напряженных переговоров Алекс убедила забаррикадировавшихся похитителей выпустить четырехлетнюю заложницу. В прессу история не попала — властям были не нужны подобные скандалы, — но с того дня карьера Алекс резко пошла вверх. Она до сих пор пожинала плоды своего первого успеха.— Я хочу задать вам вопрос, — продолжил Робертс. — Существуют ли какие-то неизвестные мне обстоятельства, которые могут полностью или частично оправдать ваши недавние поступки?Брови Алекс удивленно поползли вверх.— Пожалуйста, садитесь, — предложил директор. — И хорошенько подумайте, прежде чем ответить.Морс села и попыталась внутренне собраться, чтобы подыскать какие-нибудь убедительные аргументы, но сообразила, что их не существует.— Боюсь, у меня нет оправданий, сэр, — произнесла она. — В свою защиту могу сказать лишь то, что, по моему мнению, мою сестру убили, а вместе с ней — еще по меньше мере восемь человек. — Алекс увидела, как померкло лицо Морана, но добавила: — У меня нет даже доказательств, которыми я могу это подтвердить. Последние несколько недель я занималась поисками таких улик. Вчера ночью меня едва не убил человек, пытавшийся остановить мое расследование. Это подтвердит полиция Натчеса, штат Миссисипи.Робертс молча посмотрел на нее, потом проговорил:— Насколько я знаю, ни полиция штата, ни местные власти ничего не знают об этих преступлениях. То же самое можно сказать о нашем отделении в Джексоне.Алекс постаралась сохранить спокойный вид.— Да, мне об этом известно, сэр. Но это не совсем обычные убийства. Речь скорее идет об изощренных отравлениях, вероятно, даже о биологическом оружии. Смерть наступает много времени спустя после воздействия яда или иного биологического фактора, поэтому после вскрытия не остается улик.— В каких-то случаях смерть наступала от рака?— Да, сэр. В шести из девяти. Но я считаю, их было больше. Гораздо больше.— Алекс, — мягко вмешался Джек, — в прошлом декабре ты потеряла отца. Месяц назад твоя сестра скончалась от инсульта. Сейчас твою мать убивает рак. Скажи, существует ли вероятность — я говорю о вероятности, не более, — что под гнетом всех чудовищных событий твой разум начал искать объяснения в области, не имеющей ничего общего с реальностью?Морс ответила не сразу.— Я много об этом думала. Правильный вопрос. Но мой ответ — нет. Мне даже кажется, я знаю, кто станет следующей жертвой.Джек тяжело осел в кресле. Директор потер левую щеку и произнес более жестко:— Агент Морс, прошу вас, выслушайте меня внимательно. Я хочу, чтобы вы взяли продолжительный отпуск. Мы оформим его как отдых в лечебном профилактории. Во время отпуска вы должны будете пройти тщательное психиатрическое обследование. — Робертс взглянул на Джека Морана. — Если вы согласны, я отложу вашу завтрашнюю встречу в службе профессиональной ответственности, пока мы не получим результаты обследования. Я делаю это предложение, учитывая ваш безупречный послужной список в качестве агента ФБР. Однако все это возможно лишь при том условии, если вы обязуетесь здесь и сейчас, — Робертс заглянул в лежавшую перед ним бумажку, — «прекратить все противоправные действия, связанные со смертью вашей сестры, а также с адвокатом Эндрю Раском, вашим бывшим зятем Уильямом Феннелом и вашим племянником Джеймсом Феннелом-младшим». — Директор поднял голову. — Кроме того, вы должны прекратить контакты с помогавшими вам агентами. Это неблагоприятно скажется на их карьере, да и на вашей тоже. В случае вашего согласия вопрос об увольнении будет снят, и через какое-то время вы сможете снова приступить к своим обязанностям.Директор откинулся в кресле, очевидно, ожидая ее ответа. Висевший над ним портрет президента молча смотрел на Алекс, словно ждал того же. Морс обдумывала слова Робертса, разглядывая обувь Джека Морана. Красивые кожаные туфли с дырочками, новенькие и начищенные до блеска, совсем не те, что он носил на «полевой» работе. Да, предложение очень щедрое. Алекс чувствовала, что к нему приложили руку не только Джек Моран, но и сенатор Кэлверт. Ей совсем не хотелось разочаровывать нового директора, человека, судя по всему, вполне разумного. Еще меньше она желала разочаровывать Морана, которому многим обязана. Морс посмотрела на директора и тихо спросила:— У вас есть сестра, сэр?— Алекс, — вмешался Моран, — только не надо…— Все в порядке, Джек! — прервал его директор.— Простите, если мой вопрос показался вам бесцеремонным, сэр. Я только хочу, чтобы вы поняли мою позицию. Перед смертью сестра сообщила мне, что ее погубил собственный муж. Она всегда была трезвомыслящей женщиной, но я все-таки усомнилась. Однако через несколько дней выяснилось, что у мужа действительно имелся веский мотив убрать жену с дороги — некая привлекательная женщина. Сэр, я пообещала сестре сделать все, что моих силах, чтобы вызволить ее сына из рук отца. И единственный способ, которым я могла воспользоваться, — расследовать ее убийство. Потому что больше никто не собирался это делать. — Алекс развела руками. — Собственно, это все. Я дала ей обещание, сэр. Такова была ее последняя воля. Вы меня понимаете?Директор внимательно смотрел на Алекс.— У меня есть сестра, агент Морс. И, честно говоря, не знаю, как бы я поступил на вашем месте. — Робертс взял со стола пресс-папье, стеклянный куб со встроенными часами, и повертел его в руках. — Но это ФБР, и мы не можем терпеть нарушения дисциплины.— Да, сэр. Я не хочу нарушать дисциплину. Охотник-одиночка — не мой стиль. Я бы предпочла, чтобы за моей спиной стояла вся мощь Бюро. У меня хорошая интуиция, сэр. Джек подтвердит это.Джек одобрительно кивнул.— Я уверена, что не ошибаюсь. Так же, как тогда в банке. И кажется, это до сих не дает покоя некоторым людям.Моран сдвинул брови, уловив завуалированный намек на Додсона. Алекс коснулась раненой щеки.— За свою правоту мне пришлось заплатить большую цену. И сейчас, поможете вы мне или нет, я выполню свое обещание сестре. Докопаюсь до причины ее смерти, чего бы мне это ни стоило. Надеюсь, что я останусь агентом ФБР, но в любом случае этот день наступит.Директор тяжело вздохнул и посмотрел на Морана:— Полагаю, все ясно, Джек.Моран встал и проводил Алекс в коридор. Как только дверь закрылась, он обнял и крепко прижал Морс к себе. Она пыталась бороться со слезами, но когда Джек погладил ее по волосам, из груди Алекс вырвался всхлип.— Ну что? — спросила она. — На чем я прокололась?— На квартире в Шарлотте. Ты отказалась от ее аренды, и Додсон почуял неладное. Он начал наводить справки и все выяснил.Она кивнула, все еще уткнувшись лицом в его грудь, потом откинула голову и взглянула ему в лицо.— Думаешь, я спятила?— Нет, ты измотана. У меня тоже было такое время. Я выкладывался на службе так, что в конце концов попал в больницу в Миннеаполисе. По странному совпадению это случилось после смерти моей жены. Понимаешь, о чем я? Есть определенная связь между личными потерями и… тем, что происходит на работе. Когда ты теряешь над собой контроль. Именно это с тобой и случилось, Алекс. Жизнь нанесла тебе тяжелые удары. Никто не может вынести подобное бремя.Алекс вытерла слезы.— Понимаю, но…Джек прижал палец к ее губам.— Обещай мне кое-что.— Что именно?— Постарайся завтра не причинять себе больше вреда, чем это уже произошло.Морс усмехнулась:— Ты о чем?Моран сжал ее руку.— У тебя здесь еще есть друзья. Это все, что я могу сказать. Не давай ублюдку Додсону шанса вздернуть тебя.Алекс кивнула, но ее мысли были уже далеко. Попрощавшись с Джеком и шагая по длинному коридору, она мысленно видела перед собой Криса Шепарда, игравшего в бейсбол с приемным сыном. На эту картинку, словно черная тень, наползал образ Торы Шепард в одной постели с Шейном Лэнсингом. Глаза Торы горели адской похотью, почти буравя Алекс мозг. Где-то позади маячил Эндрю Раск с жадным оскалом, а еще дальше, почти невидимый вдали, таился еще более мрачный и опасный силуэт — темная фигура без лица.— Я знаю, что ты там, — пробормотала Алекс. — И я доберусь до тебя, ублюдок.

Глава 29Пока Алекс шла по зданию Гувера, Элдон Тарвер сидел на корточках возле ручья и пытался опорожнить свои кишки. Последние восемнадцать часов он провел в лесах Чикамагуа, предоставив полиции Натчеса, полицейскому управлению округа Адамс и дорожно-патрульной службе штата прочесывать окрестности в поисках белого фургона, неторопливо тащившегося по дну Миссисипи в сторону Батон-Руж.Недалеко от него у ствола дуба стоял мотоцикл, а рядом лежал брезентовый мешок. Тарвер свернул к ручью, чтобы укрыться от солнца и спокойно заняться своим делом. Сидя в тени, он внимательно следил за всем, что двигалось возле ручья. Змеи любят такие места, где много сухой песчаной почвы и от воды веет холодком. К тому же они должны пить, как и люди. Это был один из секретов, который помогал доктору обращаться с рептилиями, — знание, что они во многом похожи на людей. Конечно, змеи холоднокровны, но Элдон еще в детстве понял, что то же самое относится ко многим людям. Змеи живут, чтобы есть, спать и совокупляться. Чтобы есть, им надо убивать. Чтобы убивать, им необходимо охотиться.Большинство людей тоже охотятся, не считая тех, в ком цивилизация вытравила древние инстинкты. Охота ведется по-разному и в разных местах: на бирже, в офисах, в лабораториях ученых, на темных улочках городов. Есть и те, в ком не угас дух подлинной охоты. Алекс одна из них, и это определяет ее характер. Рожденная с кровью охотника, она просто следует своей судьбе, заключенной в генах предков.Теперь она охотится за ним.Морс предстояла трудная работа. Элдон умел прятаться лучше всякого животного. Он мог оставаться невидимым даже для людей, проходивших в нескольких футах от него. Взять хоть сегодняшний день. Он не стал в панике нестись через всю страну, как поступили бы на его месте большинство преступников. Нет, он жил спокойно, среди живой природы, в нескольких милях от места, где его искали.После убийства Элдон часто впадал в странную летаргию вроде тех, что возникают у змей. Нужно время, что освоиться с крупными событиями. Конечно, потом он снова начнет двигаться и искать очередную цель. Но пока кровь текла в нем медленно и неохотно, а кипевшая вокруг жизнь казалась очень бурной и почти пугающей. Нечто подобное он уже испытывал раньше. Порой Тарвер сам чувствовал себя каким-то ретровирусом, не то живым, не то мертвым, просто куском спирали, фрагментом ДНК, вечно пытающимся прицепиться к любой клетке. Он подозревал, что большинство людей ведут себя так же: полуспят, полубодрствуют, плывут куда-то наугад, пока не проникнут сквозь защиту другого человека. Внедрившись в чужую жизнь, они начинают действовать, чувствовать, функционировать и бешено размножаться. А затем рано или поздно наступает момент, когда они убивают тело своего хозяина. Как все эти озабоченные женщины и мужчины, ищущие помощи у Раска. Большинство уже прицепились к новому объекту и делают конвульсивные движения, стараясь вырваться из прежней оболочки, высосанной ими до конца. И если понадобится, каждый из них готов убить.Элдон прислушался к шуму ручья, и его мысли потекли в ином направлении. Иногда у него случались проблемы с опорожнением кишечника. Прежде чем его приемный отец уверовал, будто Тарвер избран рукой Божьей для ловли змей, он его немилосердно избивал. Гнев, копившийся над головами его родных сыновей, жена умело переводила на Элдона, которому отводилась роль громоотвода. Тогда Тарвер ничего этого не понимал; ему была понятна лишь боль. Даже сейчас на его теле оставалось не менее дюжины ожогов — память о безумных попытках приемного отца доказать, что он не принадлежит к избранным и на нем лежит печать дьявола. Ожоги считались доказательством греха. Элдона прижигали раскаленным железом, его использовали в церкви во исполнение слов святого Луки: «Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам». Для скептиков имелся еще святой Марк, тысячи раз звучавший в ушах Тарвера до того, как ему исполнилось пятнадцать: «Будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы».Звонок мобильника так неуместно прозвучал в лесу, что многие звери насторожились и застыли. Элдон дождался третьего сигнала и взял трубку:— Да?— Доктор Тарвер?Элдон моргнул, прежде чем ответить:— Да.— Это Невилл Берд. Кажется, я его поймал, сэр. По крайней мере, раскусил.— Продолжайте.— Помните, о чем мы говорили? Про механизм.— Да, я слушаю.— Эндрю Раск только что зашел на голландский сайт. Похоже, там существует что-то вроде авторизации. Ему нужно идентифицировать свою личность.— И что?— Ну… если он проделает то же самое завтра, мы будем знать, что это ключ, верно? И что если он этого не сделает, скажем, послезавтра, это активирует определенные процессы. Какие именно, вам виднее.Элдон почувствовал, что ему трудно адаптироваться к потоку современной жизни.— Отлично. Перезвоните мне, когда… будете уверены.Невилл Берд тяжело дышал в телефон — похоже, его озадачила странная пассивность заказчика.— Хорошо, доктор. Что-нибудь еще?— Нет.— Ладно.Связь оборвалась.Тарвер нажал кнопку отбоя, подтерся сорванной с куста зеленью и медленно двинулся к мотоциклу. Проходя мимо сосны, он увидел, что в сухой хвое что-то зашевелилось, и насторожился. Вместо того чтобы остановиться, как поступили бы другие люди, доктор выбросил вперед правую ногу.Толстая черная змея поднялась с земли, раскрыв молочно-белую пасть с двумя длинными зубами. Водяной щитомордник. Кончик хвоста дрожал, но никакого звука не было. В отличие от гремучей змеи у щитомордников нет погремков. Зато свою территорию они умеют защищать не менее отчаянно.— Agkistrodon piscivorus, — пробормотал Элдон. — Надеюсь, ты доброе предзнаменование, мой друг?Рептилия, казалось, была озадачена его бесстрашием. Шагнув вперед, Тарвер открыл рот и подвигал языком — старая привычка охотника за змеями. Щитомордник не так красив, как королевский аспид. Но аспиды вообще редкость, а тот, которого он поймал раньше, почти наверняка уже мертв. Даже если он укусил агента Морс, та скорее всего выживет. Но она уже никогда не будет прежней. Она вкусит духа вражды, которую Бог наложил на змею и человека, и поймет, что на сей раз ей предстоит особая охота.Щитомордник сделал выпад в сторону доктора, демонстрируя серьезность своих намерений. Элдон рассмеялся и обошел вокруг змеи. Ее туловище было толщиной с его руку, а ромбовидная голова достигала размеров большого кулака. Такая змея могла внушать страх. В определенных случаях она сойдет за очень веский аргумент.— Я истинно верю, — произнес он нараспев, — что ты служишь знаком возрождения.Он водрузил на плечо брезентовый мешок и устроился на «хонде», а его смех эхом разносился в глухом лесу.

Глава 30Крис сидел за кухонным столом, просматривая медицинские карты, когда зазвонил телефон, который дала ему Алекс. Бен находился в гостиной и занимался игровой приставкой, но они видели друг друга через открытую дверь. Пасынок уже спрашивал о новом мобильнике, и Крис объяснил, что его выдали ему на работе. Он думал, что, наверное, не надо отвечать, а перезвонить, когда Бен ляжет спать, но это могло занять много времени. Покосившись на приемного сына, Шепард встал и потянулся рукой за холодильник, где хранил свой «тридцать восьмой». Сунув его в карман, он взял мобильник и фонарь и, подойдя к входной двери, крикнул:— Я выйду на улицу, там связь лучше!Бен даже не повернул головы.— Алекс? — спросил он, спустившись по ступенькам. — Как твои дела?— Неважно.— Голос расстроенный.— Сегодня не самый хороший день.— Сочувствую. Прими еще атриван.— Я бы с удовольствием, но завтра тест на наркотики. Отказаться нельзя.— Ну, атриван — пустяки. К тому же у тебя есть рецепт.— Только на словах.— Я вышлю по факсу.— Это не поможет. Они не хотят, чтобы я с тобой общалась, Крис. С тобой или с кем-либо, кто замешан в данном деле. Правда, тут считают, что и дела никакого нет.— Значит, тебе не верят?— Мне показалось, я нашла сочувствие в одном старом другое, но, вероятно, я ошиблась.Крис включил фонарик и посветил во двор. Метрах в шестидесяти на холме блеснули два желто-зеленых глаза. Соседство оленя успокоило его — эти пугливые животные мгновенно исчезают, если рядом появляется кто-нибудь чужой.— Ты больше всего волновалась, что тебя уволят. Это случилось?— Пока нет. Мне предложили сделку.— Какую?— Если я все брошу и перестану выяснять, что случилось с Грейс, то меня оставят в покое. Они намерены отправить меня в психушку. Считают, что у меня какой-то нервный срыв.Хотя доктору не хотелось это признавать, одно время он и сам подозревал нечто подобное.— Ты тоже так думаешь? — тихо промолвила Алекс.— Ни в коем случае. Знаешь, я недавно говорил со своим старым профессором, гематологом из Слоун-Кеттеринг. Алекс, он напугал меня до смерти. Оказывается, убийство с помощью рака возможно не только теоретически. Конноли сам проделывал это с мышами.— Как?Крис вкратце описал методику, о которой рассказал ему Питер Конноли.— Господи!.. Надо было пообщаться с ним неделю назад!Крис прошел около клумбы и заглянул в окно гостиной. Бен сидел перед телевизором, сосредоточенно сжав губы и орудуя игровым контроллером.— Слушай, я вот зачем звоню, — продолжила Алекс. — Я послала к тебе одного человека, чтобы он присмотрел сегодня за тобой и Беном.— Кого?— Уилла Килмера, старого напарника моего отца. Он бывший детектив, держит частное агентство. Ему под семьдесят, отличный старик. Куда круче и умнее, чем кажется на первый взгляд. Просто имей в виду, что он может находиться снаружи.— Честно говоря, я рад. Я как раз хожу вокруг дома с пистолетом, и нервы у меня как ниточки.— Ладно. Только не стреляй в Уилла.— Не волнуйся.Повисла пауза. Затем Алекс произнесла:— Я хочу, чтобы ты знал кое-что еще, Крис.Доктор напрягся.— У Уилла есть агент в отеле «Эллювиан». Он следит за Торой.Криса это не удивило.— В самом деле?— Я ничего тебе не сообщила, потому что легче потом попросить прощения, чем обращаться за разрешением. Но мне пришлось это сделать.— Понимаю. Заметили что-нибудь подозрительное?Снова пауза.— Жене детектива показалось, будто в пять утра она видела Шейна Лэнсинга. Но она не уверена.Крис слегка расслабился.— Лэнсинг рано утром был уже в Натчесе. Он не мог так быстро добраться из Гринвуда.— Если только не сел в самолет.— В Гринвуд отсюда нет рейсов, а Лэнсинг не летчик.— Ты много об этом думал, верно?Крис покраснел.— Естественно. После обеда я даже сидел в машине возле его кабинета, желая убедиться, что он на месте.— Он был на месте?— Да. Но то, что он не выдвинул против меня обвинений, выглядит подозрительно.— Надеюсь, скоро мы узнаем правду. Если увидишь Уилла, будь с ним помягче. Этот человек буквально поднял меня на ноги, и я многим ему обязана.— Когда он тут появится?— Через полчаса.— Как мне объяснить Бену?— Во сколько он ляжет спать?— Примерно через час.— Я позабочусь, чтобы Уилл не появился раньше этого времени.— Спасибо. Когда ты вернешься?— Завтра у меня встреча со службой профессиональной ответственности. Вероятно, они заберут у меня оружие и удостоверение. Потом станут оформлять всякие бумаги, но я постараюсь выбраться побыстрее. Главное, чтобы к моему приезду ты был жив и здоров.Крис обернулся и взглянул на холм. Глаза были на прежнем месте — две золотистые сферы, плывущие в ночи.— На волнуйся. — Он хотел отключить связь, но почувствовал, что хочет еще кое-что сказать. — Алекс…— Да?— Может, тебе следует все обдумать и согласиться на сделку?Она молчала.— Если мы сконцентрируемся на медицинской стороне дела, — продолжил Крис, — и привлечем таких людей, как Питер Конноли, то сумеем убедить твое начальство взяться за это дело.— Боюсь, будет слишком поздно, — с горечью возразила Морс. — По крайней мере для Джеми. Я думаю, он знает, что совершил его отец, Крис. Сам себе в этом не признается, но в глубине души понимает, что произошло.— Тебе не удалось достать истории болезней других жертв? Например, через их родственников?— Интересно, когда я смогла бы это сделать? — буркнула Алекс.— Ну постарайся хотя бы выяснить, кто их лечил. Не исключено, что я узнаю что-нибудь по своим каналам.— Разве это не нарушение врачебной этики?— Да, незаконно.— Вот как? События выглядят совсем по-другому, когда затрагивают тебя лично, верно?Крис вспыхнул от гнева:— Слушай, если ты не…— Прости, Крис. Не удержалась. Я так долго вела расследование одна… Я сделаю все, чтобы добыть записи.— Хорошо. Мне надо возвращаться к Бену. Постарайся завтра не наделать глупостей.Смех Алекс, прозвучавший в трубке, показался ему странно неуверенным и ломким.— Мне все это говорят.Доктор отключил связь и посмотрел на холм. Уже пять пар глаз. Он громко хлопнул в ладоши. Все глаза мгновенно обратились в его сторону, словно принадлежали одному существу. Сверчки в траве умолкли, даже кваканье лягушек в пруду оборвалось. Крис протяжно свистнул, чтобы напугать оленей. Они озадаченно смотрели на него еще мгновение, потом дружно метнулись в кусты и исчезли, стуча копытами.Возвращаясь в дом, Крис мысленно видел их глаза, точно след от вспыхнувшей в темноте лампы. И почти так же ярко в его голове крутилась сцена из немого фильма: Тора, сидящая верхом на Лэнсинге в темном номере отеля, душный и зловонный воздух от речной дельты, ее истекающее по́том тело, горящий страстью взгляд, в котором…— Папа! — крикнул Бен. — Где ты был?— Смотрел на оленей.— Сколько их?— Пять.— Хочешь со мной сыграть?Крис шагнул к холодильнику и спрятал пистолет.— Ладно, парень. Только чур я за «Кольтов».— Ни за что!Крис лежал на диване в своем домашнем кинотеатре, расположенном над большой спальней, и слушал ровное дыхание Бена. Мальчик попросил раздвинуть кровать под тем предлогом, что так будет удобнее смотреть фильм, но доктор знал, что в отсутствие матери Бен не хочет спать в своей комнате наверху. Взяв пульт, Крис выключил телевизор и осторожно слез с кровати, стараясь не разбудить Бена.Тора позвонила из Гринвуда через двадцать минут после того, как он поговорил с Алекс. Жена болтала без умолку, беззаботно описывая свою жизнь в отеле, едва не помирала со смеху, зачитывая названия лечебных процедур Бену, который слушал ее по второй трубке. Она хохотала, рассказывая про «грязевые плюшки Миссисипи», «хлопковую благодать», «блюзовую ванну» и «чайное месиво в стиле соул», а Крис думал о противозачаточных таблетках по утрам и Шейне Лэнсинге. Он ждал, что, поговорив с Беном, жена перейдет на более серьезный тон, но, к его удивлению, Тора продолжала ту же легкую беседу, предложив съездить через месяц на оздоровительную программу для супругов. Ни слова про Шейна Лэнсинга — лишь шуточки и смешки. Крис не хотел выяснять отношения при Бене, поэтому подыграл беспечному тону Торы и закончил разговор.Примерно через час он приблизился к входной двери, открыл ее и высунул голову наружу.— Мистер Килмер! — позвал он. — Вы здесь?Тишина.Доктор крикнул еще раз, но ответа не было. Немного обеспокоенный, он вернулся в кухню и начал делать сандвичи. Не успел он проглотить первый кусок, как кто-то постучал в гаражную дверь. Крис прошел через буфетную и посмотрел в глазок. Снаружи стоял седоволосый мужчина в очках.— Кто это? — громко спросил Шепард.— Уилл Килмер, — произнес глубокий мужской голос. — Меня прислала Алекс Морс.Крис открыл дверь. При своих пяти футах десяти дюймах роста Килмер выглядел очень подтянутым и стройным, если не считать брюшка над обвисшим ремнем. В брюках цвета хаки, простой тенниске и серых кроссовках. Килмер с улыбкой протянул руку, и Крис пожал ее, почувствовав крепкую хватку бывшего полицейского.— Жаль, что вам пришлось проделать такой долгий путь, мистер Килмер.— Зовите меня Уилл, док. — Детектив опустил руку. — Никаких проблем. Все равно в последние дни я сплю не более трех-четырех часов.— Такое иногда бывает с возрастом. Подростки, наоборот, часто готовы спать по двадцать часов в сутки.— Я слышал, как вы звали меня с крыльца, но хотел проверить, не среагирует ли кто-нибудь на ваше появление.— Вы же не думаете, что за домом действительно следят?— Судя по тому, что говорила Алекс, это вполне вероятно.— Что им помешает заметить вас?— Я подобрался тихо, — ответил Уилл. — Машину поставил у соседнего ресторанчика. Кроме того, в рюкзаке у меня припрятан ночной бинокль.Воцарилась неловкая пауза.— Что-нибудь выпьете? — предложил Крис. — Я как раз собирался поужинать.— Не хочу вам мешать.— Полагаю, вы с таким же успехом можете охранять нас и изнутри. Заберите свой рюкзак, а я пока сделаю вам сандвичи. Заодно объясните, откуда вы знаете, что Алекс не сошла с ума.Килмер усмехнулся:— Против вашего приглашения трудно устоять. Сейчас вернусь.Крис вернулся в кухню, оставив дверь открытой. Едва он управился со вторым сандвичем, как появился Килмер. Детектив опустил на пол пятнистый рюкзачок и присел на высокий стул у стойки. Крис пододвинул к нему тарелку, открыл бутылку «Короны» и поставил ее перед гостем. При виде пива глаза Килмера блеснули.— Спасибо, док. Для мая сейчас чертовски жарко.Крис кивнул и взялся за сандвич.— Хорошее у вас тут местечко, — продолжил детектив. — Хотя я слышал, вы переезжаете.— Жена хочет. Наверное, соседи надоели.Килмер глотнул пива и взглянул на свой сандвич.— Значит, вы работали с отцом Алекс? — спросил Крис.— Да. Сначала в полиции, затем в детективном агентстве. Самый надежный парень из всех, кого я встречал.— Его недавно убили?— Да. Он пытался помочь людям в сложной ситуации, так я слышал.— В Джексоне плохо с преступностью.— Плохо? Если вспомнить, каким он был во времена моего детства, это как небо от земли. Все началось еще в восьмидесятые, с этого чертова крэка. А сейчас вообще психи правят бал. Теперь, после смерти Джима, вряд ли я тут надолго задержусь. Закрою агентство и махну в Виргинию.— Вы давно знаете Алекс?Глаза Уилла сверкнули.— Со дня ее рождения. В жизни не видел такого сорванца! Уже в восемь лет умела стрелять из огнестрельного оружия. А котелок у нее варил… — Килмер покачал головой. — Ей еще не было и четырнадцати, а я уже чувствовал себя рядом с ней болваном. Да и не только я.Крис рассмеялся.— А что вы думаете насчет ее нынешней теории?Килмер поджал губы и вздохнул:— Даже не знаю, что сказать. С технической стороны это выше моего понимания. Мне ясно одно: я проработал в убойном отделе больше, чем положено человеку, и могу заверить, что убийств при разводах совершается больше, чем это можно доказать или хотя бы заподозрить. Я уже не говорю про те времена, когда криминологическая экспертиза не была развита настолько сильно. Бывали ситуации, когда я ничуть не сомневался, что муж укокошил жену, хотя внешне все выглядело как несчастный случай. А иногда я находил мать и дочерей над ее мертвым мужем и понимал, что здесь имело место сексуальное преступление. Однако разводы происходят гораздо чаще, чем насилие над детьми. — Килмер вдруг спохватился. — Слушайте, если я отчасти согласен с Алекс, это еще не значит, что я в чем-то подозреваю вашу жену. Она просто попросила меня приехать.— Все в порядке. Хотя я знаком с Алекс несколько дней, мне понятно, почему она вам нравится. — Крис глотнул пива. — Я только боюсь, в последние месяцы на нее свалилось слишком много, чтобы это не подействовало на ее способности.Килмер поднял брови, словно прикидывая, насколько это вероятно.— Ей сильно досталось, это верно. Может, даже больше, чем вы думаете. Знаю, Алекс любила того парня, которого застрелили тогда в банке. Но он был женат, и она не собиралась разрушать его семью. В тот день ей пришлось совсем худо. За пять секунд Алекс потеряла любимого человека и пол-лица в придачу. Раньше винила себя в том, что его любила, а потом — в том, что его убили. Уверен, на ее месте многие сломались бы. Но если не считать ее отца, Алекс — последний человек, кто может потерять контакт с реальностью. — Килмер взглянул доктору в лицо. — Если она полагает, что вы в опасности, смотрите в оба. Алекс никогда не тратит время зря.Грубое лицо Килмера казалось изношенным от долгих лет курения, а обвисший живот свидетельствовал о скверной пище, проглоченной во время ночных дежурств. Сколько лет он медленно убивал себя жизнью, которую сам для себя выбрал? Неужели и у Алекс будет такое же лицо, когда ей стукнет семьдесят? Сейчас это представлялось невероятным, но шрамы на ее щеке говорили о том, что она уже вступила на этот путь.— Ладно. — Крис встал и поставил свою тарелку в раковину. — Я собираюсь укладываться. Если хотите, можете заночевать у меня дома. Наверху есть гостевая спальня.— А где ваш мальчик?— Он спит в телевизионной комнате. — Крис кивнул в коридор. — Там, где свет. А я буду в следующей.— Если он проснется и меня увидит, что мне сказать ему?— Он не проснется. Но если придется будить его, сообщите мне.Когда Крис проходил мимо холодильника, его осенила внезапная мысль. Он взял свой пистолет и спросил:— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности, мистер Килмер?Детектив смерил его долгим взглядом, приблизился к своему рюкзаку и сунул руку внутрь. Доктор напрягся, ожидая каких-то резких действий, но Килмер просто вытащил бумажник. Он показал Крису свои водительские права. Добродушное лицо на фото то же самое, что и у предъявителя лицензии.— Взгляните сюда, — предложил Килмер, откинув пластиковый держатель для снимков. — Вот Алекс в детстве, а это я и Джим.Крис бросил взгляд на три фигуры, снятые на фоне заснеженного охотничьего домика. Между двух симпатичных молодых мужчин стояла худенькая девочка, обнявшая за шею большую черную собаку. Улыбка Алекс демонстрировала отсутствие двух зубов, а глаза сияли так, словно ее распирало от счастья. Несмотря на юный возраст, Крис легко различил в ней черты той женщины, какой она стала позже.Килмер перекинул еще один вкладыш и показал снимок Алекс, сделанный, судя по всему, на школьном выпускном вечере. Она опять втиснута между теми же мужчинами, но на сей раз постарше и в темных костюмах. Неподалеку женщины — две типичные миссисипские жены с избыточной косметикой и веселыми улыбками до ушей.— Хорошая девчонка, правда? — произнес Килмер.— У вас есть дети, Уилл?Детектив тяжело сглотнул.— У нас была девочка, на год старше Алекс. Мы потеряли ее в то лето, когда Алекс закончила школу, после выпускного вечера. Пьяный водитель. Думаю, Алекс заняла ее место в моем сердце.Килмер захлопнул бумажник, вернулся к стойке и допил пиво.— Мне очень жаль, — пробормотал Крис.— Такова жизнь, — стоически заметил Килмер. — Сначала белая полоса, затем черная. Идите спать, док. И ни о чем не волнуйтесь. Я вас прикрою.Крис пожал руку детективу и зашагал по коридору к своей спальне.— Спасибо за сандвич! — крикнул вдогонку детектив.Доктор махнул ему рукой, задержался по пути и заглянул в домашний кинотеатр. Дыхание Бена не изменилось, но простыня вокруг него сбилась комьями. Крис попытался представить, как бы он отреагировал, если бы после вечера выпускников ему позвонили с таким же сообщением, как Уиллу Килмеру. Глядя в бесконечно трогательное лицо Бена, он подумал о травме, какую может получить этот мальчик, если его мать окажется совсем не той женщиной, за которую они ее принимали. Крис мысленно вознес мольбу о чуде, хотя сам в него не верил, тихо закрыл дверь и направился в свою спальню.

Глава 31Элдон Тарвер прятался от луны под дубом и следил, как гаснут окна в доме на холме. Его мотоцикл стоял в кустах недалеко от автострады. Рюкзак лежал под ногами на земле. Весь день он просидел в охотничьем лагере Чикамагуа, округ Джефферсон, ожидая ночи. За это время Элдон успел выполнить много всяких дел, но одно так и осталось — он не ответил на звонки Эндрю Раска.В прошлый вечер, приехав сюда впервые, он сначала подумал, что ошибся домом. Внутри находилась женщина, а жене хозяина полагалось быть в отъезде. Однако он проверил место по карманному устройству GPS, и координаты полностью совпали. Тарвер приблизился, чтобы лучше разглядеть женщину и сравнить ее с фото в рюкзаке. Ничего общего. Зато ее лицо было ему хорошо знакомо по другому снимку — из досье на Феннела, которое дал ему Раск. Специальный агент Александра Морс, сестра Грейс Феннел. То, что она сидела сейчас здесь и говорила с его будущей жертвой, едва не заставило его запаниковать. Однако жизнь приучила Тарвера к неожиданным сюрпризам.Он не сомневался, что Морс станет легкой добычей, несмотря на все ее тренировки в Бюро. Ведь она была переговорщиком, а не оперативным работником. Но когда он на нее напал, она дралась как дьявол. Тарвер сам не знал, станет ли ее убивать, пока не подкрался на расстояние десяти футов. Прикончить агента ФБР — нешуточное дело. У Бюро хорошая память, и оно никогда не забывает подобных убийств. Но когда Элдон увидел, как непрофессионально она попыталась уйти от погони, свернув с главного шоссе, ему все стало ясно. Морс одна. У нее нет поддержки. Ни сейчас, ни вообще. Но она преподала ему хороший урок, едва не поймав с поличным.Сейчас Элдон только радовался, что Морс не умерла. Если бы он ее убил, в район выслали бы сотню агентов ФБР, и уйти от них было бы нелегко. А теперь у него вполне хватало времени для подготовки «чистого» ухода. Подготовка — главное в делах.Тарвер вскинул на спину рюкзак и двинулся вверх по холму. Подойдя к особняку, он свернул вправо и прошел вдоль кустов азалий к электрическим кондиционерам, нагнетавшим воздух в дом. Элдон тщательно изучил полученный от Раска план и знал здание снаружи и изнутри. Ему было известно, куда тянулись трубы от каждого кондиционера, и он собирался воспользоваться этой информацией. Продолжая обходить строение, Тарвер миновал плавательный бассейн и мини-купальню с подогревом, нырнул в крытый проход между домом и кладовой. Его могли заметить из темных окон, но интуиция подсказывала ему, что все в порядке. Он быстро проскользнул в кладовую, выдвинул разборную лестницу и забрался на чердак. Отсюда можно попасть в мезонин главного корпуса.С трудом протиснувшись в какую-то узкую щель, Тарвер стал пробираться через пыльный лес стропил и потолочных балок. Осторожно обходя препятствия, добрался до чердака и нашел нужную вентиляционную шахту. Порывшись в рюкзаке, Элдон достал респиратор и тщательно приладил его ко рту и носу. Надел очки с губчатой прокладкой, натянул резиновые перчатки и вытащил тяжелый цилиндрический баллон. В таких обычно хранят углекислый газ, им подростки заряжают ружья для пейнтбола. Элдон постелил поверх воздуховода толстый мат, чтобы смягчить вибрацию. С помощью маленькой электродрели просверлил в трубе дырку. Затем, наложив на отверстие тоненький кусок резины, поднял металлический цилиндр и насквозь проткнул прокладку острым наконечником, чтобы тот вошел внутрь воздуховода. Убедившись, что резина не пропускает воздух, перевел дыхание и открыл клапан на баллоне.Тонкий свистящий звук выходившей смеси доставил ему глубокое удовлетворение. Через пару минут оба мужчины и мальчик в комнатах полностью отключатся. Они пролежат без сознания до следующего утра, когда Тарвера уже и след простынет. Находившийся в цилиндре газ нельзя было купить, он выдавался лишь представителям госструктур. Элдон получил его от своего старого знакомого, Эдварда Биддла. Раньше Биддл служил армейским офицером и курировал один из проектов, в которых участвовал Тарвер. Теперь он работал в крупной корпорации и заключал контракты с министерством обороны США. Сжиженное в баллоне нервно-паралитическое вещество действовало примерно так же, как то, что использовали русские, пытаясь освободить заложников от засевших в московском театре террористов. Тогда погибло всего несколько человек, да и то в основном пожилых, к тому же концентрацию плохо рассчитали. А Тарвер в отличие от русских прекрасно разбирался в дозах.Минуты две он сидел неподвижно, затем прошел дальше к складной лестнице, спускавшейся к туалету возле главной спальни. Элдон так полагался на свой газ, что даже не взял с собой оружие. Пистолет могли найти при случайной проверке на дороге, и он попал бы за решетку. Ухватившись обеими руками за перекладину, Тарвер толчком ноги раздвинул лестницу, сошел по ступенькам вместе с рюкзаком и открыл алюминиевый термос. Внутри хранилось два заполненных шприца. В одном смесь кортикостероидов для подавления иммунитета. В другом — специальный раствор, его Элдон готовил целый год. А может, и все двадцать, если учитывать предшествующие опыты. Или даже сорок. Но на изготовление самого раствора ушло чуть более года. Он отличался от тех, что Тарвер использовал раньше. Поэтому доктор немного волновался. Он чувствовал себя слишком возбужденным, хотя понимал, что скорее всего это его последняя работа. Раск либо лжец, либо идиот. В любом случае с ним надо рвать. Но сейчас у него есть более срочные дела, в том числе довольно неприятные. Правда, сегодняшнее к ним не относилось. Наоборот, он давно ждал этого момента.Элдон вошел в главную спальню, даже не стараясь приглушить шаги. Доктор Шепард лежал в кровати на боку, широко открыв рот, но при вдыхании газа это было обычным явлением. Тарвер тщательно запомнил, как выглядит кровать, чтобы при уходе оставить все в таком же виде. Он положил шприцы на столик, сбросил одеяло с Шепарда и перевернул его на живот.Достав из кармана маленький фонарик, Тарвер включил свет и взял шприц со стероидной инъекцией. Он опустился на колени рядом с Шепардом, стянул с него трусы и раздвинул ягодицы, чтобы открыть анальное отверстие. Зажав в зубах фонарик, Элдон расширил задний проход, чтобы ввести в него иглу, и аккуратно опорожнил шприц. Шепард шевельнулся. Тарвер повторил ту же процедуру со своим раствором, но в последний момент Шепард конвульсивно дернулся, и игла воткнулась у самого входа в анус. Досадная ошибка, но если уж укол сделан, нет смысла вытаскивать шприц и вводить глубже.Доктор задумался, прежде чем выдавить жидкость. Ему не раз приходило в голову, что можно расширить эксперимент. Он знал, что мальчик тоже будет дома, и поскольку времени на эксперименты у него уже почти не оставалось, это давало уникальную возможность. Правда, он не успел заготовить достаточно раствора, чтобы вколоть обоим правильную дозу, но интуиция подсказывала, что и этого должно хватить. Однако у молодого организма сильная иммунная система, и вирус может не подействовать. Мысленно прикинув все шансы, Тарвер решительно нажал на поршенек шприца и ввел всю жидкость Крису Шепарду.Итак, мальчик будет жить. Элдон снова перевернул Шепарда на спину, набросил на него одеяло, убрал все в рюкзак и быстро зашагал по коридору. Паренек лежал на диване в телевизионной комнате. Второй мужчина спал в мягком кресле посреди гостиной, окружив себя пустыми пивными бутылками. Элдон никогда не видел его. Он вытащил мобильный телефон, нацелил его на лицо незнакомца и сделал снимок. Затем сунул руку в задний карман его брюк и забрал бумажник.Тарвер огляделся по сторонам. Рядом с диваном в ногах Уильяма Килмера стоял пятнистый рюкзачок. Наклонившись, доктор заглянул в него и обомлел. Внутри лежали пистолет, ночной бинокль, баллончик с перцовым газом, видеокамера и наручники. Элдон сделал большую паузу, чтобы прийти в себя, опять разложил все вещи по своим местам и вышел из комнаты.Обратно он выбрался по лесенке в туалете, повторив свой путь через чердак и прихватив по дороге предметы, которые использовал в вентиляционной шахте. Через десять минут Тарвер уже торопливо шагал между деревьями в сторону шоссе. Чувство радостного подъема, которое он испытывал вначале, бесследно исчезло, уступив место раздражению, тревоге и даже страху. В этот вечер все было как-то не так.Алекс сидела за столом в номере вашингтонского отеля и запивала снотворное заказанным внизу вином. Она несколько часов не сводила взгляда с монитора, боясь пропустить момент, когда Джеми выйдет на связь. При контакте компьютер должен издать соответствующий сигнал, но она его не дождалась. И не потому, что в программе что-то не сработало. Просто Джеми так и не появился. Причина могла быть самая простая, например, в Джексоне отключилось электричество, — но Алекс в это не верилось. После их последнего видеочата она боялась, что он совершит какой-нибудь отчаянный поступок.Сбежит.Час назад у Алекс не выдержали нервы, и она позвонила в дом Билла Феннела. В конце концов, она имеет право говорить со своим племянником, что бы Билл ни думал на сей счет. Но в трубке раздался голос автоответчика.Морс взглянула на кровать, раздумывая, не лучше ли лечь прямо сейчас. Завтра встреча с людьми из СПО, и она должна быть в хорошей форме. Спокойной. Надежной. Внушающей доверие. Ха! Но как оторваться от экрана, когда там может появиться Джеми? Нет, ни за что на свете!..

Глава 32— Вам хватит нитки? — спросила медсестра.— Да, — ответил Крис, накладывая последний, двадцать третий шов.Рука, которую он заштопывал под яркой лампой, принадлежала немолодому разнорабочему Кертису Джонису, плечистому верзиле в грязном комбинезоне и с табачной жвачкой во рту. Час назад мистер Джонис ухитрился распороть себе предплечье ленточной пилой. Как повелось с незапамятных времен, он отправился за помощью к Тому Кейджу, хотя это занимало в четыре раза больше времени и стоило во столько же раз дороже, чем услуги обычного травмпункта. Джонис хотел, чтобы им занялся сам Кейдж, но Том зашел к Крису и попросил его зашить рану. Среди прочих хронических болезней у Тома был псориатический артрит, и после недавнего приступа ему не хотелось браться за сложную работу.Крис отложил щипцы в сторону, снял с лица салфетку и взглянул на плоды своего труда. Как только он наклонил голову, в основание черепа впилась острая боль. Она мучила его с утра, и он выпил три таблетки адвила. Странно, но боль не отступала, а лишь усиливалась. Сначала он думал, что это от нервного перенапряжения, — завтра приезжает Тора, и Крис заранее был на взводе, — но голову ломило так упорно, словно у него начинался приступ лихорадки.— Отлично, мистер Джонис, — произнес Крис, потирая шею. — Сейчас Холли сделает укол от столбняка, и можете идти домой. Через десять дней приходите, и я сниму вам швы.Пока Холли накладывала повязку, рабочий с удовлетворением разглядывал свою руку.— Хорошая работа для молодого парня. Если будете продолжать в том же духе и слушать доктора Кейджа, может, из вас и выйдет что-нибудь путное.— Всегда к вашим услугам, — улыбнулся Крис, похлопав его по спине.Выйдя из хирургической, он вернулся в свой офис и закрыл дверь. Усевшись в кресло, Крис начал растирать виски кончиками пальцев, потом попытался размять мышцы шеи. Ничего не помогало. Крис выдвинул ящик стола и принял еще таблетку адвила, увеличив дозу до восьмисот миллиграммов.— Это должно помочь, — пробормотал доктор.Он собирался позвонить в университетский медицинский центр и узнать про врачей, о которых говорил Пит Конноли, но сейчас у него не было сил. Откинувшись на стуле, доктор стал вспоминать, как перепугался утром Бен, обнаружив Уилла Килмера спящим в кресле посреди гостиной. Бен бросился в спальню Криса и начал будить его. Только когда Шепард объяснил, что Килмер — его дальний родственник, заглянувший к ним по пути во Флориду, пасынок успокоился и стал собираться в школу. Килмер смущенно извинился и быстро покинул дом.По дороге в школу Бен рассказал Крису, что возле кресла «кузена Уилла» стояло три бутылки пива. Сам Крис не видел их, но сразу сообразил, что это из-за них Килмер уснул в гостиной, а не отправился в спальню для гостей. «Неважный из него сторож», — хмуро подумал он. Теперь надо решить, что сказать Торе, если Бен сообщит об их внезапном посетителе.— Доктор Шепард! — Голос Холли обрушился на него как удар грома.Крис дернулся в кресле, с тревогой размышляя, уж не мигрень ли у него. Раньше он никогда этим не страдал, но гиперчувствительность к свету и громким звукам являлась характерным симптомом.— В чем дело, Холли?— Вас ждут четыре пациента.Шепард протер глаза и тяжело вздохнул:— Уже иду.— С вами все в порядке? — спросила Холли, нарушая профессиональный этикет, который, впрочем, никогда ее особенно не волновал.— Да. Просто разболелась голова.Медсестра кивнула:— Постараюсь, чтобы сегодня вас не очень беспокоили.Крис с трудом поднялся с кресла, повесил на шею стетоскоп и вышел в коридор. По пути к смотровой он с неожиданным сочувствием подумал об Алекс Морс. Вероятно, прямо сейчас ее карьера летит коту под хвост. Жаль, он ничем не может помочь ей. Если бы она немного потерпела, у него еще был бы какой-то шанс. Но Алекс теперь в таком скверном состоянии, что говорить о терпении не имеет смысла.Вынув медицинскую карту из ящичка на двери палаты, доктор вспомнил свою первую встречу с Алекс. Но, войдя внутрь, он увидел не таинственную женщину со шрамами, а одышливого толстяка с кишечным гнойником. Крис слабо улыбнулся, подавил подступавшую к горлу тошноту и приступил к работе.Алекс сидела на прямом деревянном стуле перед представителями СПО, а они смотрели на нее с каменными лицами. Трибунал, состоявший из женщины и двух мужчин, занимал середину длинного стола. В начале встречи все трое представились, но Алекс пропустила их имена и фамилии мимо ушей. Что бы она сейчас ни делала и ни говорила, исход маленькой комедии был предрешен, и Морс не хотелось унижаться, принимая в ней участие.Практически любому агенту ФБР приходится рано или поздно сталкиваться с сотрудниками СПО. Обычно это связано с мелкими нарушениями правил и инструкций, а иногда — со слухами, которые распространяют не в меру бдительные сослуживцы, то есть «стучат». Но сегодня речь о другом. В перечне самых серьезных преступлений с точки зрения СПО значилась «неискренность» — ложь и обман любого рода, включая попытки скрыть свои просчеты. В этом смысле вина Алекс была особенно тяжкой. Ее не стали подвергать допросу на детекторе лжи, но обязали отвечать на все вопросы под присягой.Один мужчина озвучил список обвинений, выдвинутых против нее Додсоном, и для пущей важности добавил к ним несколько технических деталей. Морс почти не слушала его болтовню, пока женщина не зачитала сообщение с угрозами, которое Алекс отправила Эндрю Раску с борта самолета по дороге в Вашингтон. Алекс терялась в догадках, как Марк Додсон ухитрился раздобыть данный текст, но вопросов задавать не стала. Бюрократы по ту сторону стола все равно ничего ей не ответили бы. Затем наступил кульминационный момент встречи.— Специальный агент Морс, — произнесла женщина, — вы хотите сказать что-нибудь в свое оправдание, прежде чем мы закроем заседание?— Нет, мэм.Женщина нахмурилась, будто строгая наставница, недовольная своей послушницей, и зашепталась с коллегами. Стенографистка терпеливо ждала за столом недалеко от Алекс. Морс коротала время, разглядывая ее туфли. Низкие «лодочки» от Наин Уэст или, может, от Кеннет Коулс, если она решила немного сэкономить. В любом случае они не шли ни в какое сравнение с шикарными «Маноло Бланик», которыми щеголяла стервозная начальница из СПО. Итальянская кожа ее обуви, очевидно, свидетельствовала о серьезности ее амбиций.— Специальный агент Морс, — объявила женщина, — по результатам предварительных слушаний вы отстраняетесь от своих обязанностей вплоть до официального закрытия дела. Вы должны сдать удостоверение и оружие и впредь общаться с Бюро только через своего адвоката.Алекс промолчала. Женщина взглянула на стенографистку:— Дальше не записывайте.Девушка убрала руку с клавиатуры.— Учитывая ваш безупречный послужной список, — продолжила обладательница туфель, — разумеется, за исключением случая в Федеральном резервном банке, мы чрезвычайно сожалеем, что нам приходится прибегнуть к подобным мерам. Насколько я знаю, вам было предложено компромиссное решение, исключавшее необходимость увольнения.Алекс почувствовала, как на нее невыносимо давит повисшее в комнате молчание. Триумвиры из СПО смотрели на нее целую вечность. Казалось, они с изумлением спрашивали себя, как можно добровольно уйти из организации, которой они посвятили свою жизнь.— Мне очень жаль, что вы не воспользовались этим предложением, — закончила женщина.Алекс взяла с пола сумочку, вытащила удостоверение и «глок» и, встав с места, выложила все это на стол.— Вы не должны сдавать их нам, — пояснила женщина. — Это делается на первом этаже.Алекс молча развернулась и направилась к двери.— Агент Морс! — крикнула вдогонку женщина. — Вы не имеете права покидать Вашингтон до окончания следствия. Вам ясно, агент Морс?Алекс вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Хорошо это или плохо, но теперь она свободна.Свободна.Крис осматривал пациента с острой сердечной недостаточностью, когда в дверь постучала Холли и сообщила, что его зовут к телефону.— Звонит секретарша из школы Святого Стефана, доктор.Сердце Шепарда мгновенно кольнула тревога.— Насчет Бена? Что-нибудь случилось?— Ничего страшного. Просто у него разболелась голова, и он хочет уйти с уроков.— Разболелась голова? — невольно вырвалось у Криса. — Надо же, у меня тоже.Он быстро направился в приемную и взял трубку, которую протянула ему Джейн.— Доктор Шепард? Это Энни, из школы Святого Стефана. У Бена все утро болит голова, и мне кажется, ему лучше вернуться домой. Я знаю, вашей жены нет в городе, поэтому звоню вам.В этом городишке все про всех знают!— У него есть нарушение зрения или еще какие-нибудь симптомы?— Вроде нет. Но Бен зашел ко мне на перемене, а это значит, что с ним явно что-то не в порядке.— Хорошо, я приеду. Пусть он посидит пока у вас, ладно? Он сейчас с вами?— Да, он здесь.— Папа… — послышался в трубке слабый голос.— Привет, парень. Что, голова разболелась?— Ага. Просто разламывается.— Ладно, я тебя скоро заберу.— А куда? Мамы нет дома.— Посидишь со мной на работе. Мисс Холли о тебе позаботится. Не возражаешь?— Нет. — В голосе мальчика прозвучало явное облегчение.Крис повесил трубку и зашагал к своему кабинету. Потом остановился, резко развернулся и направился к офису Тома Кейджа.Седобородый доктор прощался с поставщиком лекарств.— Простите! — перебил их Крис. — Том, мне надо забрать Бена из школы. У него сильная головная боль. Ты сможешь продержаться, пока я не вернусь? У меня много пациентов.— Конечно. Езжай.Крис попытался вспомнить, кто у него на очереди.— В третьей смотровой мистер Дикинс с острой сердечной недостаточностью. В четвертой Рут Эллен Грин с диабетической невропатией…— Они сами скажут мне, что у них не так, — с улыбкой произнес Том. — Позаботься о Бене.Крис хотел выйти, когда поставщик заметил:— Вы тот самый парень, который уложил Шейна Лэнсинга?Шепард покраснел. Он еще не говорил об этом с Томом, хотя тот уже наверняка был в курсе.— Мы немного повздорили. Ничего серьезного.Поставщик протянул ему руку.— Разрешите поблагодарить вас. Терпеть не могу этого наглого ублюдка.Вероятно, торговый агент был уверен, что может полагаться на их молчание, иначе не стал бы говорить вслух такое.— Думаю, Шейн сам это заслужил, — вставил Том, подмигнув Крису. — Тим, отпусти его.Торговец усмехнулся и разжал руку.Выходя из комнаты, Крис услышал, как поставщик уговаривает Тома разрекламировать пациентам его товар.— Ты меня знаешь, Тим, — со смехом ответил доктор Кейдж. — Я с удовольствием возьму твои бесплатные лекарства, но прописывать буду лишь то, что дешево и эффективно.Крис улыбнулся и зашел в свой кабинет, чтобы забрать ключи. На столе мигал телефон Алекс. За последние четверть часа она оставила ему три голосовых сообщения. По пути к машине Шепард набрал ее номер.— Крис! — отозвалась Алекс.— Да, что случилось?— Со мной покончено.— Тебя уволили? — воскликнул он, ошеломленный этой новостью.— Формально еще нет. Но фактически я больше не сотрудник ФБР. Обычный гражданин, такой же, как ты.Вот черт!— Что собираешься делать?— Наверное, пока останусь тут.— Ты вроде упоминала, у тебя ведь есть квартира?— Да. Но я не желаю там жить. Не могу.— А чего ты хочешь?— Вернуться в Миссисипи и закончить дело.— Что тебе мешает?— Они отслеживают мои кредитные карты. И мобильник, наверное, тоже. Но никто не знает про этот телефон.Крис сел в машину, дал задний ход и вырулил на проспект Джефферсона Дэвиса, обдумывая ситуацию.— Когда ты сможешь прилететь?— Я готова хоть сейчас отправиться в аэропорт.— Тогда я закажу тебе билет на самолет. Вернее, поручу это своей секретарше.— Крис, ты…— Только не спорь, ладно? Где ты хочешь сесть, в Батон-Руж или Джексоне?— В Джексоне. Есть прямой рейс.— Я не смогу тебя подбросить, — добавил он, прикинув, что путь в обе стороны займет четыре часа. — Но найму тебе автомобиль.— Спасибо, Крис. — Доктор в первый раз услышал благодарность в ее голосе. — Не знаю, что бы я стала делать. Уилл был вчера ночью?— Да. Мы отлично поладили. — Крис хотел добавить: «Он выпил три бутылки пива и уснул в гостиной», — но решил, что с Алекс на сегодня хватит. — Уилл очень высокого мнения о тебе. Позвонишь мне, когда приземлишься?— Обязательно.Он повесил трубку и надавил на газ, взяв курс на школу Святого Стефана. Крис не помнил, когда у Бена в последний раз болела голова. А у него — тем более. Подобное совпадение казалось почти невероятным.

Глава 33Голый Эндрю Раск завернулся в полотенце и, толкнув стеклянную дверь, вошел в клубы раскаленного пара. Служитель клуба «Ракетка» повесил за ним табличку «Не мешать». Адвокат остановился и помахал перед лицом ладонью, пытаясь немного рассеять пар и разглядеть своего нового клиента — Карсона Дж. Барнета.— Раск? — послышался густой и низкий голос, в котором не было ни тени доброжелательности.— Да, — ответил он. — Карсон?— Я тут, в углу. На этих чертовых камнях. Чуть все хозяйство себе не сжег.По раздраженным ноткам в его тоне Раск догадался, что разговор будет не из легких. Впрочем, агрессивность — хороший знак. Значит, клиент решил идти дальше; по крайней мере он явился на встречу. Раск решил, что сначала надо избавиться от пара. Он должен убедиться, что на Барнете нет «жучка».Адвокат прошел в угол комнаты и опустился на колени перед автоматом, регулировавшим подачу пара. В жарком воздухе резко пахло эвкалиптом. Наконец он с трудом нащупал тумблер и снизил подачу влаги на пятьдесят процентов.Выпрямившись, Раск увидел перед собой бульдожью физиономию Барнета. Тот смотрел на него, крепко стиснув челюсти и нахмурив брови.— Я подумал над вашим предложением, — процедил он.Раск кивнул, но промолчал.— У тебя железные яйца, парень.Адвокат продолжал молчать.— Не хуже, чем были у твоего папаши.— У него и сейчас есть, — заметил Раск.— Полагаю, я не первый, кому ты закинул эту удочку, верно?Эндрю покачал головой.— Ты сегодня неразговорчив. Прикусил язык?— Вы не могли бы встать в полный рост, мистер Барнет?— Что? — Нефтяник растерялся и пробормотал: — А-а…Барнет выпрямился и встал возле двери, где пар уже почти рассеялся.— Снимите полотенце, пожалуйста.— Проклятие! — рявкнул бизнесмен.Он сорвал с себя полотенце и злобно уставился на Раска. Тот быстро оглядел его коренастую фигуру.— Хочешь взглянуть на мои ожоги? — усмехнулся Барнет.— Будьте добры, повернитесь.Бизнесмен повиновался.— Спасибо, — пробормотал Раск, вспомнив неприятный осмотр, который устроил ему Тарвер. — Мистер Барнет, я уверен, вы очень удивились бы, услышав, каким людям я делал это предложение. Вы удивились бы еще больше, узнав, сколькие из них согласились.— Я что, их знаю? — спросил Барнет, забираясь на верхнюю полку.— О да, сэр.— Ладно, если так, угадай, что я спрошу у тебя дальше.Раск выждал несколько секунд, словно всерьез раздумывая над ответом. Затем он бросил:— Сколько это будет стоить?— Вот черт, — проворчал Барнет, не удержавшись от смешка. — Как ты догадался?— Люди все одинаковы. Их волнует одно и то же.— Пожалуй. А каков ответ?— Ответ простой: «Какая разница?» Все равно это обойдется вам в сто раз дешевле.— Но все-таки не слишком дешево?— Конечно, нет, — признал Раск. — Однако это мелочи по сравнению с тем, что вы можете потерять.— Знаешь, приятель, если ты когда-нибудь нарвешься не на того парня, он вытрясет из тебя все дерьмо.— Пока такого не случалось. Я умею разбираться в людях.— В плохих людях, — буркнул Барнет. — Мы говорим про скверные дела. Хотя никто не скажет, что она сама не напросилась.Раск промолчал. Он думал уже не про Карсона Дж. Барнета и его обреченную жену, а про Элдона Тарвера. После встречи в охотничьем лагере ему так и не удалось связаться с доктором. Тарвер устранил Уильяма Брейда, как и обещал. Но похоже, он пытался что-то сделать и с Алекс Морс. Иначе почему она послала ему это сообщение? Конечно, Раск поступил правильно, переслав его в Бюро. Через своих знакомых в ФБР он знал, что репутация Морс подмочена и у нее крупные проблемы из-за истории в Федеральном резервном банке и вражды со стороны начальства. В сущности, само Бюро не представляло для него и Тарвера никакой угрозы; Алекс Морс и ее одержимость местью — вот что создавало настоящую опасность. Может, его сигнал станет последней соломинкой, которая переломит спину верблюда? То, что Тарвер не выходил на связь, беспокоило Эндрю, однако упускать Барнета все равно нельзя. На нем они сумеют заработать в три-четыре раза больше, чем на иных клиентах. Все, что оставалось, — заключить сделку. Но сначала надо как следует обдумать фактор времени. Для одних он имел огромное значение. Для других — нет. Барнет выглядел импульсивным человеком, но в нем могли таиться неисчерпаемые залежи терпения.— Какого черта? — не выдержал Барнет. — Ты что, заснул?— Насколько я понял, вы не против сделки? — спросил Раск.— Сначала я хотел бы выяснить все детали.Логичное требование, но перед глазами Раска замаячили двенадцать присяжных и вещественное доказательство в виде пленки с записью.— Мистер Барнет, вы говорили на эту тему с кем-нибудь из представителей властей?— Господи, разумеется, нет!— Отлично. Вы должны кое-что усвоить. Никто не собирается убивать вашу жену. Она умрет по естественным причинам. Вам понятно?Воцарилась долгая пауза.— Кажется, да. Это будет быстро?— Нет. Если желаете быстро, наймите ниггера из гетто. И через три месяца вас посадят за решетку.— Тогда сколько?— От двенадцати до восемнадцати месяцев.— О Боже!— Может, получится раньше. Но лучше рассчитывать на данный срок.Барнет медленно кивнул.— И еще одно. Это будет неприятно.— Насколько?Раск предпочитал не углубляться в детали, когда в этом не было необходимости.— Смертельная болезнь. Не обязательно очень мучительная, но вам придется это пережить.— А как насчет судебного процесса? Развод и все прочее…— Развода не будет. И судебных разбирательств тоже. Это наша последняя встреча. Через неделю я припаркую серебристый «шевроле-импала» на стоянке загородного клуба «Аннандейл». В багажнике вы найдете конверт с инструкциями по платежу. Мы используем разные способы оплаты, но в вашем случае речь идет о нешлифованных алмазах.Барнет хотел что-то сказать, но Раск остановил его движением руки.— Все подробности в конверте. Взамен вы оставите в багажнике коробку. Там должны лежать копии медицинских книжек вашей жены и ее предков вплоть до третьего колена; дубликаты ключей для всего, чем пользуетесь вы и ваша жена — домов, машин, сейфов, шкатулок с драгоценностями; схема вашего дома вместе с паролями для системы безопасности и компьютеров; а также распорядок дня жены, включая планы на ближайшие поездки, — короче, полный комплект документов, так или иначе связанных с жизнью вашей супруги. Вам ясно?На лице Барнета появилось что-то похожее на страх. Кажется, он только теперь начал сознавать, что происходит.— Вы хотите, чтобы я держал ее руки, пока вы всаживаете ей нож, — пробормотал нефтяник.— Угрызения совести — ваше личное дело, мистер Барнет. Если у вас есть какие-нибудь сомнения, скажите о них прямо сейчас, и мы все это прекратим. Я говорю с вами откровенно. Когда мы заключим сделку, обратного пути не будет. Как только вы выйдете из дома, за вами установят слежку, чтобы обеспечить безопасность мне и моим партнерам. — Раск вдохнул влажный ароматный воздух. — Желаете подумать, прежде чем дать окончательный ответ?Барнет оперся подбородком на ладони. Мокрые волосы черным пластом прилипли к его черепу, широкие плечи опустились и заметно тряслись. Раск подумал, не слишком ли он сильно надавил. Обычно адвокат действовал с клиентами помягче, но сейчас его беспокоила мысль о Тарвере, и ему хотелось поскорее закончить.— Сколько времени займет развод? — хрипло произнес бизнесмен.— Если ваша жена согласится на «непримиримые противоречия» — шесть месяцев. Если нет — целую вечность.— Она не согласится! — воскликнул Барнет в отчаянии. — Никогда!..— Здесь я уже ничего не могу вам советовать, Карсон. Если не уверены, давайте сделаем коробку условным знаком. Через неделю она должна быть в моей машине. Или я буду считать, что сделка не состоялась.— А что, если, приехав за коробкой, вы обнаружите шерифа и его людей? — спросил Барнет, сглотнув слюну.— Тогда мне будет жаль ваших близнецов.Барнет так быстро рванулся с места, что Раск не успел среагировать. Нефтяник намертво пригвоздил его к стене и вцепился в горло железной хваткой. Адвокат был на шесть дюймов выше Барнета, но в глазах бизнесмена горела такая ярость, что Раск не рискнул сопротивляться.— Это не угроза, — прохрипел он. — Я лишь хотел предупредить, что мои партнеры не любят шуток.Прошло секунд двадцать, прежде чем Барнет разжал пальцы.— Так да или нет? — спросил Эндрю, растирая горло.— Я должен что-то сделать, — выдохнул нефтяник. — У меня нет выбора. Я не могу бросить единственную женщину, которая способна дать мне немного радости.Все было сказано. Раск не собирался протягивать руку — подобные дьявольские сделки не завершаются рукопожатием. Он коротко кивнул и шагнул к двери.— А как я попаду внутрь? — поинтересовался Барнет. — В «шевроле»?— Перед отъездом я оставлю ключ возле левого переднего колеса вашего автомобиля.— Вы знаете, на чем я приехал?— На «хаммере», — ответил Раск.— На красном «хаммере», — уточнил Барнет.Адвокат махнул рукой и открыл дверь.

Глава 34Первый час полета Алекс сидела в шоке, отхлебывая из бокала водку и перебирая в памяти разные случаи из своей карьеры. Ее переполняло острое сознание ненужности, странной выброшенности из той привычной среды, где она чувствовала себя причастной к важнейшим событиям в жизни государства. Но в середине пути, пролетая над восточным Теннесси, она поняла, что больше не может оставаться отстраненной. Как только стюардессы закончили разносить напитки, Алекс прислонилась к окну и, озираясь по сторонам, украдкой включила мобильный телефон. Это было незаконно, тем более что она больше не могла ссылаться на особые права агента ФБР. Трубка быстро подключилась к сети, и на экране появилось три голосовых сообщения. Морс незаметно поднесла мобильник к уху и набрала номер голосовой почты.Первое послание было от Уилла Килмера: «Я думал, ты позвонишь мне утром, крошка. Значит, плохие новости? Ладно, не отчаивайся. Сегодня в четыре утра мой парень в Гринвуде заснял видео с Торой Шепард и тем хирургом. Я переслал ролик на твой компьютер с электронной почтой и отправил один кадр на сотовый. Ни Эндрю Раск, ни другие подозрительные лица в отеле не появлялись. Но видео — просто жуть. Я переживаю за доктора. Он хороший парень. Я все-таки надеюсь, что ошибся насчет плохих новостей. В общем, двигай к дому. Твоя мама еще держится, и мы все по тебе скучаем».Алекс ощутила странную смесь облегчения и грусти, но ей было некогда об этом задумываться. Второе сообщение поступило от секретарши Криса Шепарда — насчет машины, которую ей взяли напрокат. Морс записала номер на обратной стороне визитки.От третьего сообщения у нее перехватило дух. Звонил Джон Кайзер, один из лучших оперативных агентов ФБР. Кайзер много лет проработал в специальном отделе расследований в Квонтико, штат Виргиния, где занимался серийными убийствами, но потом неожиданно попросил перевести его на «полевую» службу. Переехав в Новый Орлеан, он раскрыл несколько крупных дел, в том числе громкое убийство, получившее международную огласку. Алекс пыталась связаться с ним еще десять дней назад, как только стала догадываться о масштабах своего расследования, однако он не ответил на ее звонки. Его коллеги в Новом Орлеане уверяли, будто Кайзер уехал в долгий отпуск вместе с женой, военным фотографом Джордан Гласс, и Алекс бросила свои попытки.«Алекс, это Джон, — раздался голос Кайзера. — Извини, что не отвечал — я работал под прикрытием. Даже с Джордан два месяца не виделся. Честно говоря, меня ошарашили твои сообщения. Что ты еще раскопала? У тебя есть мой сотовый. Звони в любое время».Морс с трудом сдержала накатившую волну эмоций. От радости у нее даже выступили слезы. Но вскоре ей в голову пришла ужасная мысль — Кайзер оставил это сообщение до того, как узнал о том, что ее отстранили от работы.Алекс тяжело осела в кресле и уронила голову на руки. Из всех людей, которые могли бы оказать ей помощь, больше всего она нуждалась в Кайзере. Кроме того, он у нее в долгу. Два года назад, когда в Новом Орлеане свирепствовал ураган «Катрина», его взяла в заложники банда мародеров. Кайзер пытался навести порядок, используя свои местные связи, но один из его людей сдал его бандитам, многих из которых Кайзер когда-то упек за решетку. Алекс в это время занималась тренировками в Атланте, но Бюро перебросило ее самолетом в международный аэропорт Армстронга, а оттуда вертолетом в новоорлеанский филиал ФБР — огромную башню, возвышавшуюся над затопленным аэродромом Лейк-фронт. Получив подкрепление из местного спецназа, Алекс тем же вертолетом добралась до Джексон-сквер, откуда отряд вооруженных автоматами агентов проводил ее к Ройал-стрит, где засела банда с Кайзером. Морс вела переговоры под жуткие крики и раскаты выстрелов, получая постоянные угрозы расправиться с заложником. В конце концов бандиты согласились обменять Кайзера на пять электрогенераторов и шестьдесят ящиков с питьевой водой. После обмена спецназовцы собирались начать штурм, но тут поступили сведения, что в районе Гарден требуется срочная помощь, и мародеров оставили в покое. Никого из них так и не арестовали, а вскоре вся эта история растворилась в густом тумане, окутавшем события вокруг «Катрины», и превратилась в еще один малоизвестный эпизод в череде тех ужасов, о которых большинство американцев предпочитало не вспоминать.Пока Алекс думала о Кайзере, на дисплее телефона стало появляться цифровое изображение. Как только загрузка файла закончилась, она увидела на экране четкий кадр. Хотя разрешение было невысоким, картинка ясно показывала обнаженную блондинку, облокотившуюся на балконные перила, и входившего в нее сзади голого мужчину. Женщина, несомненно, Тора Шепард. Балкон отсвечивал тусклым серебром, точно покрытый сталью, и выглядел достаточно причудливо, чтобы принадлежать роскошному отелю. Если даже один кадр выглядел настолько вызывающим, какое впечатление произведет на мужа целый ролик?Морс тяжело вздохнула и позвонила Джону Кайзеру.— Кайзер слушает, — отозвался он.— Это Алекс Морс, Джон.Кайзер ответил не сразу. Он пробормотал:— Я знаю, что случилось сегодня утром. Мне очень жаль.— Просто неудачный день.— Когда происходит подобное, мне кажется, в этом мире что-то устроено не так.— Боюсь, ты единственный, кто так думает.— Сомневаюсь. Что теперь станешь делать — прекратишь свое расследование?Морс заколебалась.— Ты доложишь обо всем, что я скажу?— Разумеется, нет.— Я не могу остановиться, Джон. Я знаю, что права. Доктор, который должен стать следующей жертвой, разделяет мое мнение. Сначала он был настроен скептически, но теперь согласен со мной. Невероятное дело, Джон. Ты не поверишь, как действуют преступники. Их двое — адвокат и профессиональный медик, — и они убивают людей, заражая их раком.— Раком? — повторил Кайзер. — Алекс, ты уверена?Морс закрыла глаза.— Абсолютно.— А какие мотивы?— Разные, в зависимости от заказчика. В основном речь идет об огромных суммах, которые клиенты могут потерять из-за развода.Воцарилось долгое молчание.— Что конкретно ты от меня хочешь? Что я должен делать?— Вообще-то ты ничего не должен делать.Агент сухо усмехнулся:— Представь, что мне об этом неизвестно. Так чего бы ты от меня хотела?— Ты сейчас в Новом Орлеане?— Да.— Поезжай в Джексон, штат Миссисипи. Я сама туда лечу прямым рейсом. Начальство об этом не знает.— А дальше?— Мне надо, чтобы ты встретился с тем доктором. Послушай его, послушай меня. Мне нужны твои мозги, Джон. Твой опыт в расследовании убийств. Дорога займет всего три часа. Приезжай, прошу тебя.Опять повисла долгая пауза. Затем Кайзер спросил:— Где ты желаешь встретиться?Алекс предложила отель «Кейбот-Лодж» рядом с университетским медицинским центром. Кайзер сказал, что ничего не может обещать, но постарается приехать. Он повесил трубку.Окрыленная надеждой, Морс стала набирать номер Криса. Потом она вспомнила про снимок на балконе. Как только Шепард услышит о видео, он захочет его видеть. И что дальше? Он помчится к Шейну Лэнсингу и изобьет его до полусмерти? Или просто напьется и впадет в отчаяние? Алекс часто сталкивалась и с тем, и с другим. Предсказать, что случится на сей раз, трудно. Конечно, она может промолчать про полученный снимок, но рано или поздно это ей аукнется. Нет… пусть лучше Крис узнает обо всем сейчас. Тогда, приехав на встречу с Кайзером, он будет так же жаждать крови Эндрю Раска, как сама Алекс. Морс украдкой оглядела пассажиров и набрала номер телефона, который Крис получил от нее три дня назад.

Глава 35Крис и Бен сидели на кожаном диване в кабинете Шепарда, когда зазвонил телефон. Доктор принял еще восемьсот миллиграммов ибупрофена, но у него все еще раскалывалась голова. Бен мучился не меньше. Крис даже заподозрил пищевое отравление, хотя больше никаких симптомов не наблюдалось.— Эй, это больничный телефон! — сказал Бен. — Ты будешь отвечать?Крису не хотелось брать трубку. Но Алекс не могла так быстро прилететь в Джексон, значит, звонок очень срочный.— Доктор Шепард, — пробормотал он, не глядя на пасынка.— Крис, — произнесла Алекс, — мне надо с тобой поговорить. Ты один?— Минутку. — Доктор тронул Бена за плечо. — Ложись здесь. Я выключу свет и поговорю из ванной комнаты. Ты не против?Мальчик уныло кивнул. Крис щелкнул выключателем и закрыл за собой дверь.— Продолжай.— Уилл только что прислал мне снимок. Точнее, кадр из видеозаписи. Наверное, он уже отправил ее тебе по электронной почте. Ты должен посмотреть, хотя вряд ли она тебе понравится.— Что там? — воскликнул он, чувствуя, как внутри что-то обрывается.— Съемка велась этой ночью в отеле «Эллювиан».Крис хотел выругался, но испугался, что Бен даже через дверь расслышит ярость в его голосе. Он взглянул на себя в зеркало над раковиной. Ему показалось, что на него смотрит какой-то незнакомец.— Да, спасибо, — промолвил Крис. — Я сейчас проверю почту.— Можешь пока остаться на связи?Он потер пылавший от боли затылок.— Боюсь, что нет. Что-нибудь еще?— Да. Приезжай сегодня днем в Джексон. Самое позднее — вечером.— Зачем?— На встречу с Джоном Кайзером. Он хочет нам помочь.— Кто это?— Один из лучших агентов ФБР. Специалист по серийным убийствам.— С какой стати он решил тебе помочь? Я думал, тебя уволили.— Пока нет. К тому же Кайзер мне должен. Просто посмотри запись, Крис. Потом тебе захочется что-нибудь сделать. Лучше, если ты приедешь в Джексон. Ради себя и Бена.— Я не могу, даже если бы хотел. Бен болен. Мне пришлось забрать его из школы.— Что с ним?— Головная боль. Очень сильная.Алекс помолчала.— Кажется, ты говорил, что у тебя тоже болит голова.— Да. С утра. Мне надо идти, Алекс.Крис отключил связь, сунул в карман телефон и вышел из ванной комнаты.— Кто там? — спросил Бен.— Один доктор из Нью-Йорка, просил о консультации.— Или докторша?Шепард забыл, что слух у детей острее, чем у взрослых.— Верно. Как голова?— Болит. А куда она тебя звала?— В Джексон. Там у меня пациент.Бен вздохнул:— Мы можем пойти домой?— Пока нет, малыш. — Крис сел рядом с ним и взглянул на монитор компьютера. На «рабочем столе» красовалась фотография Бена, мчавшегося по полю к пластине «дома». За последний год он вымахал на четыре дюйма и набрал десять фунтов. Крис сжал руку мальчика. — Сынок, мне надо привезти сюда больного. Побудь пока у мисс Джейн, ладно? Она даст тебе поиграть на своем компьютере.Тот безразлично пожал плечами.Крис отвел Бена в соседнюю комнату и вернулся в кабинет. На обратном пути Холли попыталась завлечь его в одну из смотровых, но он лишь отмахнулся.Сев за стол, Шепард быстро набрал пароль и вошел в почтовый ящик. Последнее сообщение поступило с адреса «wkilmer@argusoperations.com».Он открыл письмо, в котором была всего одна строчка: «Мне очень жаль, доктор Шепард. Искренне ваш, Уилл Килмер».«Иконка» внизу показывала, что к письму прикреплен файл. Крис выбрал опцию «сохранить на жесткий диск». По экрану побежала тонкая шкала, показывая процесс загрузки. Доктор чувствовал, как его давление повышается вместе с цифрами на индикаторе. Наконец команда была выполнена, и он запустил медиаплейер «Виндоус».Крис замер, положив палец на клавишу «мыши» и сознавая, что просмотр видео изменит всю его жизнь. Он чувствовал себя на месте одного из своих пациентов, которые часто с тревогой сидели у его стола, боясь спросить о результатах последних тестов. Но откладывать вопрос не имело смысла — ни ему, ни им. Потерять он мог многое, а приобрести — ничего.— Да пошли они все, — пробормотал Крис и открыл файл.Сначала он увидел балконные перила, выходившие во внутренний двор большого дома и снятые с какой-то верхней точки. В глубине — полуоткрытая дверь. Из колонок слышался приглушенный стрекот сверчков. И гул кондиционера. Внезапно в тишине раздался женский смех, и Крис оцепенел. Он узнал женщину раньше, чем увидел. Кажется, она кому-то возражала, но скорее в шутку. Дверь открылась шире, и на балконе так стремительно, словно ее вытолкнули изнутри, появилась Тора.Абсолютно голая.Завизжав, точно возбужденная девица на мужском стриптизе, она попыталась нырнуть обратно, но появившийся из комнаты мужчина преградил ей путь. Он схватил ее за руки и резко развернул лицом к перилам. Крис впился пальцами в кресло, увидев, что на балкон вышел Шейн Лэнсинг. Его пенис стоял торчком. Не дав Торе повернуться, он обхватил ее бедра и вошел в нее сзади. Она ахнула, еще раз взвизгнула, затем крепко вцепилась в балконные перила и стала раскачиваться в такт его движениям. Под бешеным натиском хирурга Тора обмякла, рот открылся, глаза почти вылезли из орбит. Крис видел такое же выражение на лице жены во время марафона, когда она бежала на пределе сил. Ее взгляд стал почти бессмысленным, она громко постанывала, реагируя на каждое усилие своего партнера, который энергично работал бедрами. Когда стоны перешли в кошачьи вопли, гулко разносившиеся по всему двору, Крис испуганно покосился на дверь. Он хотел убавить громкость в колонках, но тут Лэнсинг зажал Торе рот ладонью, вздернул голову кверху и пригвоздил ее плоский живот к перилам. Крис уже обреченно ждал финала, когда приковавший его к креслу шок сменился приступом внезапной тошноты. Он сорвался с места и бросился в туалет, где его вывернуло наизнанку остатками обеда.— Доктор Шепард? — раздался женский голос.Холли, его медсестра.Он вернулся к столу; изображение на мониторе уже погасло.— В чем дело? — крикнул он, чувствуя, что его лицо горит от ярости.— Вы в порядке?— Да, заходи.Он встал, вернулся в ванную комнату и вытер лицо влажным полотенцем.— Наверное, я просто устал.— Неудивительно. Столько работы, да еще этот бейсбол. Я сама вся в мыле.Обернувшись, Крис увидел, что Холли сидит перед его компьютером и обмахивается журналом. Если она заденет «мышь» рукой, видео начнется снова. Он быстро подошел и схватил Холли за плечи, заставив ее испуганно вскочить с места. Его это не обеспокоило; он думал лишь о том, чтобы поскорее убрать с экрана окно программы.— Я искала результаты анализов миссис Янг, — пробормотала Холли. — Вы их не видели?— Нет.Медсестра молча смотрела на него. Поколебавшись, она добавила:— Нэнси сделала рентген мистеру Мартину. Он давно ждет вас в смотровой.— Сейчас иду! — рявкнул Крис.У Холли отвисла челюсть. Она вскочила и вышла из комнаты.Крису хотелось опять включить запись, но он подавил этот импульс. В голове стремительно проносились картины прошлого, начиная с того момента, когда он увидел Тору Райнер во дворе больницы Святой Екатерины. Все, что он узнал с тех пор о Торе, абсолютно не вязалось с этим видео. Крис не понимал, как женщина, преданно ухаживавшая за умиравшим мужем, могла пойти на хладнокровное предательство. Бросить человека, который так любил ее, стал вторым отцом для ее сына? Нет, немыслимо! Плотина, какую он выстроил между собой и правдой и которая понемногу таяла под напором Алекс, теперь рухнула окончательно. Но в пробоину хлынул отнюдь не гнев. Криса затопило отчаяние — тяжелое, безнадежное, парализующее все силы.У него снова зазвонил телефон. Конечно, Алекс. Крис взял трубку, но не ответил — детский прием. Он должен немедленно успокоиться. Холли вот-вот опять постучит в дверь: «Пациенты ждут!» А в соседней комнате сидит Бен, он предпочел бы не играть на компьютере, а скорее отправиться домой с отцом. «С отцом? — подумал Крис. — Но я не его отец. Не настоящий. И он мне не сын. Не плоть от плоти. Да, я его усыновил, но что будет при разводе? Я знаю, чего хочет Бен, хотя это кажется довольно диким. Даже Тора признает, что со мной его жизнь сильно изменилась к лучшему. Но что скажет суд?»Телефон умолк. Крис медленно, точно двигаясь под водой, открыл свою «раскладушку» и нажал кнопку вызова. Алекс ответила после первого гудка.— С тобой все в порядке? — спросила она. — Знаю, тебе нелегко.— Да.— Мне очень жаль, Крис.— Правда?— Разумеется. Я думаю лишь о тебе и Бене.— Ерунда. Ты желаешь достать Эндрю Раска.Алекс сделала паузу.— Да, но дело не только в примитивной мести. Я делаю это ради Грейс, и ради тебя, и ради всех людей, чьи жизни он разрушил.Крис ждал каких-нибудь новых сюрпризов, но их не последовало. Алекс молчала. Доктор уже собирался заговорить, когда Морс произнесла:— В любом случае не надо рассказывать об этом Торе.— Не волнуйся. Мы уже беседовали на эту тему.— Но теперь все по-другому, верно? Послушай, Крис, ты ведь хочешь остаться с Беном, когда все закончится?Шепард промолчал.— Я не только агент ФБР, но и юрист. Лучший способ получить опеку над Беном — посадить Тору за покушение на убийство.Его охватило бешенство.— Я должен помочь Бену, упрятав за решетку его мать?— Вот именно.— Великолепно, Алекс!— Есть кое-что еще. И это меня пугает.— Ты о чем?— У вас с Беном болит голова?— Да.— То же самое сейчас у дяди Уилла. Жуткая головная боль.Крис растерянно замолчал.— Она началась сегодня утром, — добавила Алекс. — Он принял аспирин, но толку никакого.По спине Шепарда пробежал холодок.— Ты меня слышишь?— Да.— Что скажешь?— Мне это не нравится.— Много совпадений, правда? Но я не понимаю, что могло произойти. Ведь Уилл вас охранял…— Он всю ночь проспал в моем кресле.— Что?— Выпил три бутылки пива и отключился.— О черт!Перед глазами Криса промелькнули номер Алекс в отеле «Дейс инн»: мертвый кот и змея, свернувшаяся в ванной комнате.— Алекс, ты мне все рассказала?Снова пауза.— Какого дьявола! Ты что-то от меня скрываешь? — воскликнул Крис.— Ничего. Просто…— Выкладывай!— Я только что говорила с Уиллом. Его человек в Гринвуде выяснил, как Лэнсинг попал в город. В местном аэропорту есть служба чартерных перевозок. В основном они занимаются опылением посевов, но иногда возят фермеров в Хьюстон или Мемфис. Несколько дней назад Лэнсинг позвонил им из Натчеса и заказал серию коммерческих рейсов с доставкой в оба конца. Каждый вечер он вылетает из Натчеса в Гринвуд, а рано утром возвращается обратно. Цель его поездок…— Трахнуть мою жену, как сучку.— В общем, да.— А ее подруга тоже там? Лора Кэннинг?— Да. Они в сговоре.Кулак Криса обрушился на стол. Он уже не мог себя сдерживать.— Проклятие!— Подожди, Крис. Одну минутку.— Что?— Мне звонит Уилл. Может, важные новости.Она переключилась на другую линию. Пауза длилась бесконечно.— Крис! — наконец проговорила Алекс.— Да.— Есть новости, и плохие.Внутри Шепарда все напряглось.— Какие именно?— Уилл проверил деловые связи Шейна Лэнсинга. Ты знаешь, что он активно занимается бизнесом?— Да. Придорожные кафе, рестораны, частные лечебницы и прочее дерьмо.— Так вот, похоже, он один из владельцев онкологической клиники в Меридиане, штат Миссисипи. Называется Центр радиационной онкологии.— Ты шутишь?— Нет. Уилл только что это раскопал.— Значит, у Лэнсинга есть доступ к…— Верно. К капсулам с цезием, радиоактивному йоду и всему остальному.— Но… ты упоминала, что убийства происходят уже лет пять. Так?— Да.— Тогда как Лэнсинг может участвовать в них? Если Тора встретилась с Эндрю Раском всего пару недель назад, адвокат не мог найти Лэнсинга и привлечь его к работе за столь короткий срок. Тут что-то не вяжется.— Не забывай, что Тора для Раска — не совсем необычный клиент. Он вообще заключал сделки только с двумя женщинами. Кроме того, вы оба подписали добрачное соглашение, оно относится к разводу, а не к смерти. Ты не сумеешь получить половину денег Торы, которые достались ей от Реда Симмонса, а она — двух миллионов из твоего кармана. Но я не думаю…— Подожди! — перебил Крис. — Ред Симмонс…— Вот именно. Вероятно, Тора уже обращалась к Раску три года назад, чтобы убить первого мужа. А это значит, что она знакома с ним по меньшей мере три года, а то и все семь. Может, она и с Лэнсингом познакомилась через Раска.— Но Ред умер не от рака.— И Грейс тоже.Мысли в голове у Криса крутились вихрем, но самое важное происходило где-то глубже. Его страх и гнев переплавлялись в сгусток темного отчаяния, которое искало себе выхода в конкретном деле.— Когда твой друг приедет в Джексон?— Сразу, как только сможет. — В голосе Алекс прозвучало облегчение. — Если ты отправишься сейчас, то прибудешь в город одновременно с Кайзером.— Хорошо.— Так ты появишься?— Да.— Спасибо, Крис.— Не благодари. Теперь это вопрос жизни.Алекс хотела что-то добавить, но Крис дал отбой и убрал телефон в стол. Он закрыл программу электронной почты и быстро направился в другой конец корпуса, где работал Том. Его старшая медсестра, Мельба Прайс, стояла возле смотровой палаты номер семь. Мельба была опытным работником и отлично разбиралась в психологии людей. Благодаря этому она уже двадцать лет оставалась правой рукой Тома Кейджа.— Мне нужно его видеть, Мельба, — произнес Крис. — Как можно скорее.— Он уже заканчивает. — Медсестра покосилась на Шепарда. — Я слышала про вас и доктора Лэнсинга.Крис поморщился.— Это не мое дело, — продолжила Мельба, — но у многих людей давно чесались кулаки.За дверью раздался добродушный баритон Тома Кейджа. Крис услышал, как скрипнул стул, кто-то громко попрощался с доктором, и Том появился в коридоре, удивленно уставившись на Шепарда.— Привет, боксер! — воскликнул он. — Что случилось?— Надо поговорить.— Пойдем в мой кабинет.Крис покачал головой.— У вас есть свободная смотровая?Том взглянул на Мельбу.— Пятый номер, — сказала она.Шепард шагнул в комнату первым. Том закрыл дверь и взглянул на Криса с искренним сочувствием.— В чем дело, Крис? Извини, если неудачно пошутил насчет боксера. Но этот Лэнсинг — та еще вонючка.Крис посмотрел на своего наставника, словно впервые осознав, насколько тот старше его. Том Кейдж начал практиковать в 1957 году. Он еще застал то время, когда медицина не знала антибиотиков, и продолжал работать в эпоху компьютерных анализов и генной инженерии.— Я хочу попросить тебя об одной услуге. Только не задавай вопросов.Том кивнул:— Ладно.— Мне нужен полный медицинский осмотр. Прямо сейчас.— А что я должен искать? У тебя есть какие-то симптомы?На его месте Крис спросил бы то же самое. Он знал, что большинство врачей иногда охватывает страх перед смертельными болезнями. Они очень часто сталкиваются с ними, поэтому даже малейшее недомогание может привести их в панику.— У меня сильная головная боль, — ответил Шепард. — Но это не главная проблема. Я кое-что… подозреваю. Ты должен осмотреть каждый дюйм моего тела. Желательно при ярком свете и с хорошей лупой.— Но что мне искать?— Все необычное. Следы уколов, синяки, надрезы, вздутия. Лучше начать со рта.Том смерил его долгим взглядом. Крис видел, что в нем застыл безмолвный вопрос. Помолчав, старший врач произнес:— Ладно, раздевайся и ложись на стол.Пока Крис снимал одежду, Кейдж натянул на лоб кожаный обруч с фонариком. Шепард забрался на высокий стол и вытянулся на спине.— Зрение у меня уже не то, — заметил Том. — Хотя вчера я обнаружил крошечную меланому. Так с чего, говоришь, начать?Крис молча раскрыл рот.Том вынул из баночки металлический шпатель и, придавив им язык, оглядел десны и слизистую оболочку. Затем вытащил из ящика зеркальце и, бормоча что-то себе под нос, стал обследовать полость рта.— Вот дьявол, — пробормотал он. — Чувствую себя как спелеолог.Шепард понимающе хмыкнул.— По-моему, все нормально. — Том убрал шпатель. — Только не забывай про зубную нить.Старший врач подмигнул, хотя Крису было не до шуток.— Что дальше?— Посмотри в волосах, — попросил Шепард, вспомнив Грегори Пека в фильме «Омен».Том тщательно ощупал его череп и пробормотал:— Ничего, кроме небольшого облысения.— Ладно. Теперь кожу. Дюйм за дюймом.Кейдж осмотрел его шею.— Хорошо, что ты не волосатый, — пробурчал он, водя далее фонариком по грудной клетке. — Отлично. Теперь перейдем к фамильным драгоценностям.— Все до последней складки. — Крис почувствовал, как рука Тома приподняла его яички и прошлась по пенису. — И отверстие тоже.— Господи Иисусе!Кейдж внимательно осмотрел пах и вернулся к плечам. Он заглянул под мышки и посветил на руки.— Проверь между пальцами.— Это напоминает мне мою практику, — заметил Том. — Я несколько месяцев проработал в новоорлеанской тюрьме. Там копы искали между пальцами следы от уколов.— Как сейчас, — вздохнул Крис и повернулся на живот.— Как говорится, начнем с худшего, — усмехнулся Кейдж, и Крис почувствовал, как холодные пальцы раздвинули ему ягодицы. Он ждал, что Том тут же отпустит их, но этого не произошло.— Что ты там увидел?— Я не уверен, — произнес Том. — Кажется, тебе сделали инъекцию.У Криса перехватило дыхание.— Ты серьезно?— Боюсь, что да. Словно кто-то вколол тебе иглу, и ты дернулся. Как испуганный ребенок, понимаешь? У тебя синяк.— Внутри ануса или снаружи?— Прямо у входа. Все это довольно странно, Крис. Ты можешь объяснить мне, что происходит?Шепард слез со стола и натянул трусы.— Надо проверить Бена.Брови Кейджа поползли наверх.— Что?— Я не шучу. Он сейчас в приемной. У него тоже болит голова. Я скажу, будто мы ищем глистов.Том покосился на Криса, словно пытаясь понять, не пьян ли он.— Нет, Том, я не спятил. К сожалению. Ты побудешь со мной, пока я осмотрю Бена?Взгляд Кейджа был красноречивее всяких слов: «Надеюсь, ты не думаешь, что я оставлю тебя с ним наедине?»* * *Крис резко повернул на автостраду, чувствуя, как кровь в ушах пульсирует от ярости и страха. На соседнем кресле лежал деревянный контейнер, который он позаимствовал у одного рентгенолога в больнице Святой Екатерины. Перед его глазами все еще мелькал распростертый на столе Бен. «Что ты ищешь?» — спросил мальчик. Крис соврал, и Тому пришлось его прикрыть. Но выражение лица Кейджа оставалось неодобрительным. Его наставнику все это сильно не нравилось, и Крис отлично понимал его чувства. Он надеялся лишь на доброе расположение, которое Том всегда питал к нему во время их совместной практики.Не обнаружив у Бена ничего подозрительного, Крис отвел мальчика обратно комнату и заперся в своем кабинете. Он понятия не имел, что ему вкололи этой ночью, но все его мысли постоянно вертелись вокруг Шейна Лэнсинга, который, как узнала Алекс, имел доступ к радиоактивным материалам. Пит Конноли был убежден, что радиация — самый легкий способ вызвать в организме рак. Если сопоставить два этих факта, что могло находиться в шприце? Радиоактивная жидкость? Или какие-нибудь крошечные капсулы, способные путешествовать по кровеносным сосудам? Он попытался вспомнить, что Конноли говорил о пациенте, которого чуть не убили с помощью облученного таллия, но страх мешал ему сосредоточиться.Стараясь взять себя в руки, Крис прошел к рентгеновскому кабинету и попросил Нэнси Сомерс, местного техника, сделать ему снимок средней части туловища. Нэнси это не привело в восторг, но она не стала возражать своему работодателю. Крис взял бумажный халат, разделся за высоким аппаратом, расстелил салфетку и забрался на холодный стол. Нэнси подкрутила напряжение и щелкнула выключателем. Через две минуты Крис уже вешал снимок на клипсу перед матовым светильником.— Что ты ищешь? — спросил стоявший сзади Том.— Передержку.Крис затаил дыхание и бросил взгляд на рентгенограмму. Он боялся увидеть черные пятна, разбросанные по всей пленке от избытка излучения. Но сколько он ни вглядывался, все выглядело как обычно.— Результат отрицательный, — пробормотал Том. — Это как-то связано с уколом?Крис кивнул. Рука Тома легла на его плечо.— В чем дело, сынок? Объясни мне.Скрывать дальше не имело смысла. Крис повернулся к своему партнеру и произнес:— Кто-то хочет меня убить, Том.После долгого молчания Кейдж спросил:— Кто?Крис взглянул ему в лицо.— Тора.Старший доктор прищурился.— Ты можешь доказать это?— Нет. Но я работаю над этим вместе с агентом ФБР.Том медленно кивнул.— Лэнсинг как-то замешан в деле?— Думаю, да. Ты знал, что он совладелец Центра радиационной онкологии в Меридиане?Кейдж покачал головой, и Крис сообразил, что тот принимает какое-то решение. Ответ последовал быстро:— Пожалуй, тебе надо немного отдохнуть.Крис благодарно пожал ему руку и, прихватив с собой Бена, через пару минут вышел из больницы. Голова болела по-прежнему, но мальчику стало немного легче. Пасынок хотел остаться с ним, однако Крис настоял, чтобы тот побыл пока у миссис Джонсон. Вдова Джонсон заботилась о Бене с тех пор, как Тора вышла замуж за Шепарда, и любила его, как собственного сына. Она пообещала, что, если понадобится, сможет оставить его на ночь, Крис должен только позвонить. Он дал ей лекарства на случай, если Бену опять станет хуже.Вернувшись домой, Крис кинулся в прачечную вместе с деревянным ящичком, который прихватил с собой в больнице. Отыскав коробку с инструментами, Крис взял острый как бритва нож, добавил к нему стальные клещи и почти бегом бросился в свою спальню.Прежде всего он разрезал постельное белье на большой кровати и обнажил пестрый матрац. Водя чуть ли не носом по его поверхности, осмотрел каждый дюйм. Никаких следов не было, но это ничего не значило. Крис откинул крышку деревянного ящичка и достал счетчик Гейгера. Радиолог, у которого он позаимствовал его, объяснил, что прибор рассчитан не только на «утечки» после больничных процедур, но и для проверки граждан после ядерной атаки.Крис включил устройство, боясь услышать громкий и тревожный писк, но раздался лишь слабый гул. Счетчик был снабжен удобной ручкой и тонким зондом, крепившимся на гибком кабеле. Доктор поводил зондом по кровати, но ничего не услышал.Отставив прибор в сторону, Шепард взял нож и распорол матрац сверху донизу. С помощью клещей он начал потрошить внутри плотную набивку, выбрасывая на пол целые куски. Опять ничего.Тяжело дыша и обливаясь по́том, Крис оглядел комнату. «Куда он его спрятал? — размышлял он. — Где я мог получить большую дозу?» Шепард взял счетчик и прошелся с ним по коридору до гостиной, где Уилла Килмера свалил хмельной сон. Лезвие ножа легко справилось с обивкой кресла, но прибор по-прежнему молчал. Крис поймал себя на том, что чуть ли не огорчился этой благоприятной тишине.«Собственно, почему? — спросил он себя. — Потому что нет ничего хуже неизвестности».Да, в этом главная проблема. Он понятия не имел, зачем ему сделали укол. Может, его просто усыпили, чтобы позднее заняться чем-то еще? Вполне логично, ведь у Бена и Килмера тоже болела голова. Правда, на Бене не осталось никаких следов. Вероятно, ему более аккуратно ввели иглу. Или их «отключили» каким-то иным способом, и лишь Крис удостоился инъекции? Ответов нет. Тут требуются сложные медицинские анализы.Единственным источником опасности, который Крис мог обнаружить сам, оставалась радиация. Учитывая связь Лэнсинга с радиологической лабораторией, данная версия выглядела особенно правдоподобной. Крис лихорадочно соображал, осматривая кухню. «Может, в душе?» Иногда он проводил там по полчаса, расслабляясь под струями горячей воды, но… Для этого пришлось бы взламывать плитку.Потом его осенило: автомобиль!Он бросился в гараж и сунул счетчик в кабину своего пикапа. Опять лишь легкое гудение. Ему хотелось распороть сиденье, но он знал, что это бесполезно. Нэнси проверила лишь верхнюю часть туловища. А если капсула спрятана где-то еще? Например, в полости бедра? Или бродит по всему телу? Встав посреди гаража, Крис разделся догола, поднес к себе зонд и стал водить им вдоль ног. Что он сделает, если устройство пискнет? Скорее всего вырежет капсулу ножом, если только у него не хватит терпения вернуться в больницу и попросить об этом Тома. Хотя ему уже сделали рентгенограмму, Крис внутренне напрягся, когда зонд поднялся к паху и прямой кишке, но… Тишина.Почти не веря своим ушам, доктор продолжал проверку, пока не добрался до макушки. Затем выключил прибор.Ему казалось, что его вот-вот стошнит. Где-то внутри еще оставалась нелепая надежда, что все это просто чепуха и Алекс Морс нужно обратиться к психиатру. Но Том нашел след от укола. И Крис сам видел, как Шейн Лэнсинг трахал его жену. Лэнсинг, имевший доступ к радиационной медицине. Плюс головная боль у трех людей, ночевавших в одном доме… Таких совпадений не бывает. Правда очевидна — убийца Грейс нанес новый удар.И на сей раз его мишенью стал Крис Шепард.

Глава 36Невилл Берд валялся на кровати в номере отеля и с открытым ртом смотрел на экран своего ноутбука. Он мастурбировал. Мощная оптика, которую он установил на крыше «Мариотта», передавала четкую картинку: секретарша Эндрю Раска, раскинув ноги, лежала на дубовом письменном столе, а адвокат отделывал ее сверху, как разгоряченный жеребец. Да, эта сцена смотрелась намного лучше, чем мелькавший на телеэкране порнофильм. Она реальна. К тому же Невилл все записывал на видеопленку. Он подумал, что надо снять копию с оригинала, прежде чем отдать его Тарверу.Секретарша слезла со стола, повернулась к Раску спиной и улеглась на крышку. Адвокат вошел в нее сзади и продолжил. Наверное, парень зол на нее, решил Невилл. Работает, как отбойный молоток. Сам Берд никогда не занимался любовью с таким ожесточением — он бы и не смог. Раск был одним из людей, которые всю жизнь вкалывают как проклятые, а на досуге занимаются то серфингом, то скалолазанием, то экстремальным спортом. Секс у них в таком же стиле — словно марафон. Тридцать пять минут без перерыва. Даже глотка воды не сделал.Внезапно все завершилось. Раск исчез из кадра, оставив секретаршу подтираться бумажными салфетками. Невилл заспешил, чтобы кончить раньше, чем она успеет удалиться.Действительно, секретарша сразу ушла. Раск вернулся к столу, уже полностью одетый, сел за компьютер и взглянул на часы. Затем положил правую ладонь на «мышь», пощелкал клавишей и начал стучать по клавиатуре.Невилл взглянул на монитор, передававший данные с лазерного луча. Он не удержался от смешка. Раск набирал число «пи» до девятого знака — забавный пароль. Берд несколько секунд вел запись, потом перекрутил ее назад и увеличил изображение монитора в кабинете адвоката. На экране появилось что-то вроде черной дыры или, выражаясь по-научному, «горизонта событий» вокруг ее мрачного провала. Он увидел заставку вчерашнего веб-портала: «Ex nihilo».— Есть! — воскликнул Невилл.Вчера он уже видел тот же сайт, но сегодня ему требовалось подтверждение. Эндрю Раск перешел на следующий уровень безопасности и набрал пароль, удостоверявший его личность. Это был ключ к тому механизму, который Раск создал для собственной защиты. Доктор Тарвер просил отмечать повторяющиеся действия клиента, особенно те, что связаны с компьютером. Берда так и подмывало самому зайти в «Ex nihilo» и посмотреть, что там хранится, но Тарвер требовал немедленно сообщать ему новости. Набирая его номер, Невилл боролся с искушением увеличить цену. В конце концов, все козыри у него на руках. Что он потеряет? Тарвер — лишь жалкий ветеринар. Хотя… он знает про лазерный луч. Обычно доктора не в курсе таких вещей. Значит, он не обычный врач. Может, связан с военными или с разведкой.«Нет уж, — подумал Невилл. — Лучше возьму деньги и смоюсь. Он и так заплатит мне двойную таксу».Элдон Тарвер сидел в своем кабинете в университетском медицинском центре и смотрел на лежавшую перед ним стопку бумаг. Ассистент только что передал ему свежие данные по анализам in vitro, и доктор видел, что в них, как и в любых других чисто лабораторных опытах, зияют огромные пробелы. Но сейчас Тарвера волновало не это. Он размышлял над своим следующим шагом. Раск прислал ему уже несколько мнимых реклам виагры — условный знак, после него им следовало встретиться в загородном клубе «Аннандейл». Однако Элдон туда не поехал. В охотничий лагерь Чикамагуа он тоже пока не собирался, хотя серебристая фольга уже два дня красноречиво сверкала в угловом окне здания.Тарвер с усмешкой представил, как Раск торчит под палящим солнцем в Чикамагуа и ждет человека, а тот даже не думает с ним встречаться. Наверное, адвокат вне себя от ярости, потому что боится упустить нового клиента, о котором столько говорил. Раск живет ради денег — точнее, ради того общественного статуса, который, как он полагает, они ему дают. Чтобы добиться этой цели, он пойдет на все. Даже сейчас, когда ситуация становится все более рискованной, его беспокоит лишь прибыль.Но Тарвер знал, что прибыли не будет.Их сотрудничество — в прошлом. Инъекция Шепарду поставила в нем жирную точку. Разумеется, Элдон предпочел бы потянуть еще пару лет, но какой смысл жалеть о невозможном? Надо заканчивать этот этап и двигаться дальше. Тарвер успел прикрыть свою частную лабораторию. Собачий питомник можно продать в любой момент. Остается лишь одна проблема.Сам Раск.Еще пять лет назад Тарвер и адвокат составили совместный план бегства, осуществив который, они могли бы тихо и безбедно жить за пределами Соединенных Штатов. В нем был только один недостаток — ни тому, ни другому не хотелось уезжать из страны. Райские времена тропических оазисов где-нибудь в Коста-Рике или на Тенерифе давно канули в прошлое. Все эти годы дипломаты затыкали малейшие лазейки для каждого, кто мечтал удрать в теплые края от полиции или налоговой инспекции. Мечты Раска о холодных «Маргаритах» и любвеобильных сеньорах очень скоро развеялись как дым. Разумеется, в мире оставались места, которые не выдавали преступников Дяде Сэму, — какие-нибудь Богом забытые уголки вроде Мали, Бурунди или Чада, — но если вы хотели провернуть действительно выгодное дельце и при этом благополучно провести остаток жизни, вам следовало проявить творческий подход.Используя старые связи с разведкой, Тарвер разработал уникальный способ бегства, от которого его напарник пришел в восторг. Но то, что годилось для сутяги-адвоката, не подходило для серьезного ученого. Элдон вовсе не собирался тратить заработанные деньги на удовольствия и развлечения. Он намеревался продолжить исследовательскую работу, причем не где-нибудь, а в Соединенных Штатах. В конце концов, большинство его подопытных жили именно тут. Кроме того, после пяти лет знакомства с Эндрю Раском доктору меньше всего хотелось проводить время в его обществе. Люди вроде Раска буквально притягивали к себе несчастья. Тарвер так и видел, как адвокат сидит за стойкой бара с бокалом виски и хвалится какому-нибудь проворовавшемуся чиновнику, что многие знаменитости платили ему бешеные деньги за убийство их жен. Нет уж, спасибо.Ирония заключалась в том, что у Элдона никогда не было недостатка в желающих дать ему убежище. Всегда находились страны, готовые платить за его работу. Некоторые из этих предложений звучали очень соблазнительно. Огромные ресурсы, никакого вмешательства со стороны правительства — наоборот, все будут счастливы оказать ему всемерную поддержку. Вам нужны шимпанзе? Пожалуйста. Гориллы? Сколько угодно. Единственная проблема заключалась в том, что Элдон был патриотом. Он не желал работать на кого попало.Доктор помнил года, когда в Америке был иной научный климат. В те золотые деньки военные, политики и бизнесмены трудились рука об руку. И это время еще вернется, дайте только срок. Потому что война длится вечно. Она может затихать и разгораться снова, но от нее никуда не деться. И это настоящая война, а не какие-нибудь там локальные конфликты вроде Ирака или Афганистана. Тотальная война, она приходит в каждый дом и заставляет даже сопляков-либералов браться за оружие и вставать на защиту собственной семьи. Когда эта мысль дойдет до всех, в стране снова наступит прекрасный климат для его работы.Эдвард Биддл — вот кто хорошо помнил то золотое время. Тем более что воспоминаниями он не ограничивался. Биддл неустанно готовился к новым испытаниям. Именно с ним в те годы, когда Биддл служил еще майором, доктор Тарвер сотрудничал в проекте «ВРП». Майор координировал связи между армией, промышленными корпорациями и научными кругами. Позже, когда работа была уже свернута, он дослужился до чина генерала. Выйдя в отставку, Биддл поступил на службу в «Трансгенную компанию» — одно из многочисленных ответвлений «Литтон биомедикл», головного предприятия, отвечавшего за финансирование проекта «ВРП».Пять лет Тарвер и Биддл работали не покладая рук. Им удалось достичь почти невероятных результатов, особенно если учесть факт, что технологии в то время были совсем не те. Идей у них, конечно, хватало, но вот реализовать их при тогдашнем уровне развития науки часто оказывалось невозможно. Секвенирование генома человека в 1969 году являлось несбыточной мечтой. Даже в 1974 году, когда правительство свернуло проект, до его расшифровки оставалось еще четверть века. И все же… они добились очень многого.Доктор Тарвер взглянул на свою «доску почета», где среди прочих снимков висело фото, запечатлевшее их с Биддлом. Майор в военной форме, Элдон — в белом халате с надписью «ВРП» на груди. На заднем плане виднелись корпуса лабораторий в Форт-Детрик, штат Мэриленд. Сначала проект считался чисто академическим, но вскоре все исследования переместились в Детрик. Только там им могли обеспечить достаточный уровень безопасности.На том же снимке рядом с ними стояла женщина, длинноногая блондинка Вик. В Детрике она представляла корпорацию «Беринг» — в те годы это было необычно. У нее имелись две ученых степени — по микробиологии и статистическому анализу. Элдон пытался приударять за ней, пока не выяснил, что она уже спит с Биддлом. Для него это оказалось шоком. Хотя он мог бы сразу догадаться, что к чему. Вик нравилась власть, а у Биддла ее хватало. Вик тоже была сильным человеком, только по-своему. Она излучала уверенность, ее взгляд горел энергией, а лицо выражало радостное удовлетворение от того, что она попала в нужное время и в нужное место, к тому же в компанию мужчин, которые только и мечтали затащить ее в постель.Элдон вздрогнул, услышав свой мобильник. Он несколько секунд смотрел на фото, затем взглянул на дисплей и ответил:— Доктор Тарвер.— Это Невилл Берд, док.— Да?— Я нашел, сэр. То есть мне так кажется.— Что именно?— Защиту Раска. Вот уже два дня подряд ближе к вечеру он заходит на один сайт и набирает несколько паролей.У Тарвера заколотилось сердце.— Вы узнали, что он пишет?— Да, сэр. Все до последней буквы.— Вышлите мне по факсу.— По тому номеру, который вы мне дали?— Нет. По другому. — Элдон прочитал цифры, написанные на стоявшем перед ним аппарате. — Запомнили?— Да, сэр. Высылаю вам пароли. Что касается сайта, то могу назвать его прямо сейчас. Это «Ex nihilo», голландский веб-портал, специализирующийся по анонимному доступу к Сети.— Звучит многообещающе.— Да, сэр. И еще одно…— Что?— Эндрю Раск трахается с секретаршей.— Неужели?Голос Невилла изменился.— Я подумал, может, вы хотите это знать.— Спасибо. Я жду факса.— Одну минуту, сэр.Доктор с усмешкой повесил трубку.Через десять секунд он уже смотрел на «черную дыру», служившую заставкой «Ex nihilo». Щелчком «мыши» Элдон перешел на страницу с перечнем услуг компании. Было ясно, что тематика портала вполне соответствовала нуждам Раска. Вопрос упирался лишь в деньги. Через полминуты пришел факс от Невилла. Две странички с набором символов — ключ к жизни адвоката.— Господи Иисусе, — пробормотал Тарвер, пробираясь сквозь цифровые дебри с помощью паролей Раска.Все именно так, как он ожидал. Его партнер каждый день заходил на сайт и подтверждал свое существование, вводя нужную комбинацию цифр. Если он хоть раз этого не сделает, через десять дней «Ex nihilo» отправит в ФБР и полицию штата Миссисипи огромный файл. Элдон попытался открыть его, но система отказала ему в доступе. Он выругался и сделал еще попытку.Ничего.Для файла требовался другой код. Наверное, Раск использовал его только один раз, когда создавал свой компромат, и поэтому Невилл не сумел его засечь. А без пароля Элдон не мог удалить файл.«Пустяки», — решил он. Если заходить на сайт каждый день, как Раск, ему ничто не угрожает. Можно хоть сейчас убить адвоката, и ничего не случится.Элдон засмеялся. Да, «Ex nihilo» все изменил. С помощью простого факса программист-неудачник Невилл Берд убрал дамоклов меч, висевший над головой доктора. Владея его паролями, Тарвер мог не думать больше о Раске. «Вернее, — неожиданно разволновался он, — теперь я все переиграю по-своему».Элдон всегда получал долю в нешлифованных алмазах. Раск поначалу ворчал, но скоро сообразил, насколько удобен такой способ. В отличие от денег алмазы нельзя ни сжечь, ни утопить. Их можно годами хранить в земле. Если на них нет специальных меток, их нельзя проследить. Любые переводы на сумму свыше десяти тысяч долларов подлежат регистрации в налоговой службе, а более дорогие алмазы легко пронести во рту или внутри тела, не испытывая неудобств. Конечно, никто не запрещает держать вам миллионы в банковских ячейках, но какой смысл? Лучше закопайте их на заднем дворе, чтобы они всегда были под рукой. Самое забавное, что с виду необработанные алмазы похожи на простые камешки. Коробка с камешками!Тарвер снова рассмеялся. За последние пять лет он собрал неплохую коллекцию камешков. Раск тоже, но все-таки поменьше. В первое время адвокат предпочитал заключать сделки с богатыми клиентами. Считал, что эта блестящая идея избавит его от внимания налогового управления. Что ж, в каком-то смысле он прав. Пока Раск платил налоги, с этой стороны ему ничто не угрожало. Вот только доходы его все равно не становились полностью легальными. И чем больше он расширял деловые связи, тем больше ниточек тянулось от них к убийствам. Элдон почти не сомневался, что именно благодаря этому специальный агент Морс вышла на их след.Раск осознал свою ошибку через пару лет. Тогда он тоже перешел на нешлифованные алмазы. Правда, иногда адвокат еще принимал плату в форме сделок, как в случае с Феннелом. Однако Элдон знал, что у него в коробке полно камешков. Вопрос в том, где он их хранит? Если удастся выяснить это, его состояние увеличится чуть ли не вдвое. Только полный идиот отказался бы от такой возможности.«Легкая задачка, — усмехнулся он. — Раск не продержится и пяти минут. Все эти фрирайды, скайдайвинги и марафонские забеги не стоят ни цента, когда речь идет о настоящей боли».Настала пора действовать. Дергать за ниточки, какие есть. Прежде всего нужен Эдвард Биддл. Элдон не общался с ним уже свыше двух лет, с тех пор как «Трансгенная компания» передала ему баллоны с газом. Похоже, Биддл полагал, что чем меньше он будет знать о Тарвере, тем лучше. Однако то, что он все-таки достал ему газ, свидетельствовало о многом. Биддл держал обещание не забывать своих людей. Свои люди — это, конечно, участники проекта «ВРП». Не все, а избранные, кто понимал истинную связь между технологией и жизнью. Любое научное открытие — всегда палка о двух концах. Скальпелем можно удалить опухоль, а можно перерезать сонную артерию. Морфий утоляет боль и отнимает жизнь. Вирусы переносят спасительные гены и превращают землю в ад. Кто-то делает открытия и создает новые возможности, а иные принимают на себя ответственность и решают, как их использовать. Тарвер всегда знал свое место в иерархии, и Эдвард Биддл ценил его за это.Доктор покопался в настольной картотеке — он до сих пор предпочитал такой старомодный способ электронным органайзерам — и нашел карточку Биддла. «Эдвард Биддл, вице-президент, «Трансгенная компания»». А внизу черным по белому: «Америка впереди всех». Тарверу нравились ребята, у которых хватало смелости писать такое в эпоху всеобщей глобализации. Впрочем, они могли позволить себе это. Америка по-прежнему удерживала ведущие позиции в микробиологии. Не то что корейцы с их фальшивыми клонами. «У нас лучшие условия для клонирования, поскольку за нашими клетками круглосуточно присматривают живые люди…» Кого они хотят обмануть сентиментальной чепухой? Рано или поздно истина выйдет на свет. Можно блефовать какое-то время, но не всегда. Такова жесткая красота науки — в ней нет ни капли сентиментальности. Наука — истина. А истине плевать на фиговый листок морали.Доктор Тарвер набрал номер Биддла. После второго звонка в трубке раздался резкий голос, привыкший отдавать команды:— Биддл слушает!— Это Элдон Тарвер, генерал.Собеседник издал сухой смешок.— Привет, доктор. Чем могу быть полезен?— Мне пора сменить обстановку.Короткая пауза.— Есть что-нибудь на примете?— Я хочу остаться в стране.— Ясно.— И обзавестись другой личностью.— Понимаю. — Ни малейших колебаний. Хороший знак. — Я знаю про ваши исследования в Медицинском центре Миссисипи. Слежу за ними издали. Хотя мне почему-то кажется, что это далеко не все, что занимает ваше время.— Да, чиновники обычно душат научную работу. Вот почему мне пришлось открыть частную лабораторию. Я занимаюсь этим уже пять лет.— Любопытно. Что вы изучаете?— Примерно то же, что в проекте «ВРП».— Неужели? — Генерал искренне заинтересовался.— Да, сэр. Можно сказать, я начал там, где мы закончили. Только теперь у меня имеется все необходимое оборудование.— Очень любопытно.— Да, сэр. К тому же я не ограничивался лабораторными тестами. Речь идет об опытах in vivo.— На приматах? — уточнил Биддл.— На высших приматах, сэр. Исключительно на них.— Вы меня заинтриговали, Элдон. Похоже, ваша работа движется в том же ключе, что и исследования наших ведущих специалистов в «Трансгене».— Нам не помешал бы обмен опытом, верно?— Пожалуй. Сколько времени вам нужно для смены обстановки?— Два или три дня. Можно быстрее.Короткая пауза.— Что ж, приемлемо. Нам нужно встретиться. Вас устроит, если я прилечу через пару дней?Элдон довольно улыбнулся. Биддл проглотил наживку. Теперь надо правильно дернуть за крючок. Он сделает это при личной встрече.— Вполне, сэр.— Хорошо. Я перезвоню.— Спасибо, сэр.— Вам спасибо, Элдон. Буду рад снова с вами поработать.— Я тоже, сэр.Повесив трубку, Тарвер зашел на анонимный ящик электронной почты и отправил Раску копию рекламного спама. Под надписью «Виагра! Дешево!» он поместил строчку «Тебя ждут молоденькие ЦЫПОЧКИ!». Слово «цыпочки» было набрано большими буквами и означало, что Раск должен встретиться с ним завтра не в клубе «Аннандейл», а в охотничьем лагере Чикамагуа. Это его аналог металлической фольги на окнах: так Тарвер давал знать, что случилось нечто экстраординарное.Доктор закрыл окошко электронной почты, взял карточку Биддла и спрятал в карман. Потом сложил листочки факса, который прислал ему Невилл Берд, и убрал туда же. Его будущее лежало теперь в одном кармане. И единственный, кто ему угрожал, был Эндрю Раск. Без адвоката Алекс Морс не сумеет связать Тарвера с убийствами. Однако к завтрашнему вечеру — если только Биддл не обманет его ожиданий — Раск будет уже мертв, а его коробочка с драгоценностями переместится в толстый портфель доктора. Элдон встал из-за стола, вышел в коридор, запер за собой дверь и направился в кабинет заведующего отделом онкологии.

Глава 37Алекс Морс поднималась в пустом лифте на пятый этаж медицинского центра, с волнением думая о Крисе, которому этой ночью, по его словам, сделали какую-то инъекцию. Джон Кайзер был еще в часе езды от Джексона, и поскольку центр находился рядом с отелем «Кейбот-Лодж», она решила заглянуть к матери.Когда лифт открылся, Морс вышла в онкологическом отделении — мрачном помещении, несмотря на попытки персонала придать ему более светлый и обнадеживающий вид. Хорошо, что хотя бы детей они держали в отдельном корпусе: нервы у Алекс были так натянуты, что она могла не выдержать этого зрелища.Мать она нашла в том же состоянии, что и два дня назад. Кожа стала еще более желтой, почки — омертвелыми, печень — увеличенной, а живот — раздутым. Насыщенность крови кислородом неуклонно падала, боль усиливалась, но все-таки Маргарет изо всех сил цеплялась за жизнь. Слава Богу, что она хотя бы не приходила в сознание.Алекс села рядом с матерью и взяла ее вялую и потную руку, пытаясь справиться с приступом отчаяния. В такие минуты ей казалось, что никакого счастья на свете в принципе не существует. Если оно есть, то скорее от наивности, как у детей, пока не понимающих, что скрывается за лицами взрослых. Алекс знала многих людей, которые всю жизнь так настойчиво боролись с собственным счастьем, словно не могли вынести осуществления своих желаний. Иногда она спрашивала себя, должен ли человек вообще получать то, что хочет? Конечно, вопрос предполагал наличие какого-то божественного присутствия, а ее опыт свидетельствовал о том, что ничего подобного на свете нет. По крайней мере, у Алекс была надежда, что если она встретит человека, который будет любить ее так, как ей хотелось, то сумеет отдать ему всю свою любовь. Хотя бы потому, что она потеряла так много и так рано. В отличие от большинства людей Алекс никогда не оставляло чувство, что ее существование ужасно хрупко и жизнь — лишь колышущийся на ветру огонек, который может задуть любой пустяк.Морс взглянула на часы. Скоро приедет Крис, чуть позже — Кайзер. Она сжала руку матери и набросала короткую записку, чтобы сиделка потом прочла ее вслух:«Дорогая мама, я была здесь. Я люблю тебя. Надеюсь, тебе не очень больно. Я всегда рядом и скоро вернусь. Люблю тебя. Твоя Александра».— Александра, — пробормотала она, выходя в коридор. Никогда в жизни она не ощущала себя Александрой, хотя мать всегда пыталась ее к этому принудить. Цветастые платьица, розовые ленты в волосах, школьные балы, светские визиты. Брр…Алекс шагнула в сторону, пропуская группу молодых врачей. Они были лет на пять моложе ее. Стажеры. Две девицы покосились на ее лицо. Наверное, их заинтересовали ее шрамы, и они прикинули, какое лечение назначают в подобных случаях. Каждый день они видели больных и даже искалеченных, но не отождествляли себя с ними, поскольку это были люди другого возраста. А теперь они смотрели на нее, женщину почти их лет, и их пугало то, что сотворила с ней судьба.Подойдя к лифту, Алекс увидела, что перед ним уже стоит какой-то врач. Она встала за его широкой спиной. В коридоре пахло больницей — лекарствами, спиртом, дезинфекцией. На каждом пятачке поверхности сидели болезнетворные бактерии, мечтавшие проникнуть в чей-то теплый и влажный организм, чтобы расплодиться там до умопомрачения, превратиться в миллионы, в миллиарды, в бесчисленные полчища, а потом наконец стереть с лица земли приютивших их хозяев…Тихо звякнул лифт.Алекс вошла в кабинку вслед за широкоплечим мужчиной. Внутри уже находился другой врач, облаченный в такой же белый халат, словно они оба являлись членами одного братства или клуба. Люди особой породы, высшие существа с вежливыми улыбками и холодными глазами, они по нескольку раз в день видят смерть и знают ее в лицо, как старую знакомую… Второй врач переместился в угол, плечистый доктор занял место напротив, а Алекс, по неписаному правилу, встала в третий угол рядом с кнопками и уставилась на дверь.Лифт новенький, с приятным запахом, блистает зеркальной полировкой. В матовом отражении Алекс увидела, что у плечистого мужчины густая борода и горевшая над ней большая родинка. Наверное, в реальности она выглядит еще более ужасно, подумала Морс, если даже в отраженном виде так бросается в глаза.Кабинка остановилась на третьем этаже, второй врач вышел. Когда дверь закрылась, Алекс перебралась в освободившийся угол. Мужчина с родинкой поднял голову и кивнул, однако не отвел взгляд. Это нарушало еще одно неписаное правило, и Алекс решила, что он испытывает к ней чисто профессиональный интерес.— Дробовик? — спросил врач, коснувшись щеки.Алекс вспыхнула. Он первый, кто угадал правильно. Многие доктора знали, что это огнестрельное ранение, но осколки стекла превратили половину ее лица в кашу, и на нем трудно было что-либо разобрать. Видимо, он травматолог, подумала она.— Да, — ответила Морс.— Я не хотел вас смущать. Просто понимаю, каково это, когда пялятся на ваше лицо.Алекс взглянула на него внимательнее. Высокий бородатый мужчина лет шестидесяти, с глубоким голосом, который наверняка так успокаивающе действует на пациентов.— Это родинка?Доктор улыбнулся.— Не совсем. Артериовенозная аномалия. При рождении едва заметна, но с годами превращается вот в такое.Алекс хотела задать еще вопрос, однако врач, словно прочитав ее мысли, быстро добавил:— Хирургия часто ухудшает ситуацию. Я решил не рисковать.Морс кивнула. Внешне доктор был не слишком привлекательным, но мог бы выглядеть вполне прилично, если бы не это жуткое пурпурно-фиолетовое пятно.Опять звякнул лифт.— Всего доброго, — попрощался мужчина.Алекс продолжала стоять в трансе, вспоминая тот день в банке, брызги стекла, похожие на вспышки света, Джима Броудбента с развороченной грудной клеткой, над которой потом рыдала его жена…— Мисс?Человек с родинкой вернулся; он держал дверь лифта, не давая ему закрыться.— Это вестибюль.— Ох! Извините. Спасибо.Он подождал, пока Алекс выйдет из кабинки, придерживая лифт.— Трудная ночь?— Моя мать при смерти.На его лице отразилась искренняя симпатия.— Вы были в онкологии. Это опухоль?Алекс кивнула.— Рак яичника.Мужчина покачал головой, будто мудрый священник.— Ужасная болезнь. Надеюсь, она не очень страдает?— Боюсь, что очень.Он тяжело вздохнул:— Соболезную. Вам нужна помощь?— Нет. Я остановилась рядом, в «Кейбот-Лодж».Врач улыбнулся:— Хорошо. Там умеют заботиться о постояльцах.— Да. Спасибо за участие.— Не за что.Мужчина махнул ей рукой и зашагал по коридору, уходившему куда-то в недра клиники. Пол в вестибюле был яркий, испещренный цветными линиями. Красные полосы, желтые, зеленые, даже черные. Алекс подумала, что, если знать значение этих цветов, можно заранее догадаться, куда тебя ведут и какой у тебя диагноз. Впрочем, не обязательно. Желтый, например, может привести тебя в «Макдоналдс». В больницах всегда полно «Макдоналдсов».Когда она перекинула сумочку через плечо и вышла на улицу, у нее пискнул сотовый. Поступило текстовое сообщение от Джона Кайзера: «Я в Гэллмане, Миссисипи. Буду через 20 мин. До встречи». Значит, надо спешить. Уилл Килмер должен принести в отель незарегистрированное оружие. Алекс хотела спрятать его до приезда Кайзера. Теперь, когда ее отстранили, вряд ли ему понравится эта идея. Даже если он все поймет, она поставит его в глупое положение. Алекс увидела на стоянке свою машину и бросилась бежать.Элдон Тарвер стоял у окна в комнате для отдыха медперсонала и наблюдал, как специальный агент Морс несется по парковочной площадке. Она бежала энергично и сосредоточенно, слегка наклонив голову, как настоящий спринтер, — не то что обычные бегуны-любители. Доктор следил за ее движениями, чувствуя, как его захлестывает блаженное ощущение триумфа.— Она меня не узнала, — пробормотал Элдон. — Стояла в двух шагах… смотрела мне в лицо, слышала голос… и все-таки не узнала.Удачно, что его рану скрывает борода.— Вы со мной говорите? — спросила сидевшая сзади стажерка.— Нет.Девушка поерзала на диванчике. Наверное, его присутствие раздражало ее. Эта шлюшка, похоже, назначила тут свидание, чтобы трахнуться с каким-нибудь юнцом, а он нарушил их планы. В этот момент Элдон ощущал себя настолько неуязвимым, что ему захотелось запереть дверь, опрокинуть девчонку на стойку кухоньки и вдуть ей так, чтобы…«Тихо, тихо, — остановил он себя. — Все и так идет просто замечательно».Сначала Невилл Берд взломал «Ex nihilo», а теперь Алекс Морс сама лезла к нему в лапы. Она даже назвала ему свой отель! Элдон не верил в судьбу, однако то, что сейчас происходило, выглядело поистине судьбоносным.Правда, оставалась еще возможность, что он недооценивает Алекс Морс. На мнение Раска полагаться не следовало, а факт, что Морс стремительно взлетела по служебной лестнице, говорил сам за себя. Даже ее нежелание подчиняться приказам начальства в глазах Тарвера выглядело преимуществом, нежели недостатком, тем более в таком бюрократическом гадючнике, как ФБР.Да, вероятно, со стороны Морс это лишь хорошо разыгранный спектакль. Но даже если она действительно не знает, кто он такой, зачем нарываться на неприятности? Элдон всегда придерживался тактики «нулевого риска», и она еще ни разу не подводила его. Последние пять лет он почти ежедневно нарушал закон, но пока оставался на свободе.Нет, он не станет делать глупостей.Лучше позвонить Биддлу.

Глава 38Алекс припарковалась неподалеку от подъезда «Кейбот-Лодж». Входя через двойную дверь отеля, она сразу увидела Криса Шепарда, сидевшего в кресле у стены. Он наклонился вперед и постоянно потирал виски, словно его мучила мигрень. Алекс опустилась рядом.— Крис?Он поднял покрасневшие глаза.— Привет!— Боже милостивый. Как твоя голова?— Получше. Зато начались проблемы с желудком.— Узнал что-нибудь новое?Шепард не удержался от стона.— Я опять говорил с Питом Конноли. Он хочет, чтобы я сегодня же вылетел в Слоун-Кеттеринг.— Тогда надо лететь.Крис с безразличным видом пожал плечами.— Те же лекарства можно принимать и здесь. Том Кейдж уже прописал мне антивирусные препараты: АЗТ, ритонавир и видарабин. Наверное, от них меня и тошнит.— Конноли думает, это поможет?Доктор мрачно усмехнулся:— Как он может это думать, если даже не знает, что мне вкололи? Пит предлагает заодно пройти химиотерапию.— Ты против?— Да, поскольку существует большой риск. Многие лекарства, используемые в химиотерапии, канцерогенны. Я не уверен, что мне нужно хвататься за крайние средства. Но Конноли считает, что чем раньше я начну лечение, тем больше у меня шансов выжить.Алекс пыталась ухватить нить его рассуждений.— Как тебе поможет химиотерапия, если ты еще не болен раком?Крис медленно привстал и оперся на ее руку, чтобы удержать равновесие.— Вероятно, уже болен.Морс побледнела.— Как?— Помнишь самую скверную из версий Пита? Когда кто-нибудь берет твои клетки, превращает их в опухолевые, а затем внедряет в твой организм?Она кивнула.— Оказавшись в моем теле, они сразу станут носителями рака.Алекс вспомнила про укол.— Что, по-твоему, случилось прошлой ночью? Кто-то украл твои клетки, чтобы потом изменить их? Или тебе уже вернули их обратно?Крис взглянул на нее с горечью.— Разумеется, я предпочел бы первый вариант. Но боюсь, рассчитывать на него не приходится.— Почему?— Потому что существуют более легкие способы взять мои клетки.Алекс недоуменно покачала головой.— Какие, например?— Сама подумай. У кого всегда есть доступ к моему телу?— У Торы?— Верно. К тому же она медсестра.— Хорошо. Но как Тора могла взять кровь без твоего ведома?Крис отмахнулся.— Это была не кровь.Алекс попыталась представить, о каких еще клетках может идти речь. Волосы? Кожа? Или… Ее губы сжались от ужаса и отвращения.— Теперь поняла? — спросил доктор.— Сперма?— Да. Хорошая идея, правда?— Не верю, что она способна на подобное!— Почему же? Если ты решил кого-нибудь убить, какая разница, как именно это произойдет? Разве другие жертвы умирали легче?Алекс молча смотрела на него. Ситуация не укладывалась у нее в голове.— Однажды ночью, — тихо произнес Крис, — после того как мы с тобой встретились, Тора пришла ко мне в студию и занялась со мной любовью. Говорила, что хочет забеременеть. Это не в ее характере, но… — Он в ярости сжал челюсти. — А через три дня я узнал, что она принимает противозачаточные таблетки.Морс похолодела.— Тора вовсе не собиралась забеременеть. Тогда… зачем секс?— Никто не смог бы так быстро изменить клетки, даже в лаборатории.— На это я и надеюсь. Поэтому не намерен начинать химиотерапию. Но кто знает, что вообще возможно?Алекс обняла его и крепко прижала к себе. Крис напрягся, но вскоре обмяк. Его руки обвили ее спину, и Морс заметила, что он дрожит. Что это — побочное действие лекарств? Или он может сломаться прямо здесь, сейчас, в этом вестибюле? Ничего удивительного, если подумать, под каким стрессом он теперь находится.— Пойдем наверх, — предложила она. — Ты уже зарегистрирован?Крис кивнул.Морс оставила у стойки сообщение для Уилла и через минуту повела Шепарда в номер 638. Алекс снимала небольшой «люкс» на бизнес-этаже. К спальне примыкала маленькая гостиная с диваном, парой мягких кресел и письменным столом. В углу помещались мини-холодильник, раковина и микроволновая печь.— Это мини-бар? — спросил Крис.Алекс открыла холодильник.— Спиртного нет.Он негромко выругался.— А что бы ты выпил?— Безразлично.Морс заглянула в спальню.— Вот она, под телевизором!— Водка?— Да. Я приготовлю лед.Она протянула Крису четвертинку «Абсолюта», и он почти опустошил ее одним глотком. Алекс сомневалась, что Кайзеру понравится пьяный свидетель, но как удержать человека, который только что узнал, что скоро умрет?— Кайзер уже в городе? — спросил Крис.— Будет с минуты на минуту.— Почему ты пригласила его?Морс приблизилась к окну и взглянула на университетский городок и высокую башню с часами. Здесь, в колледже Миллсэпс, ей предлагали стипендию, когда она училась в школе.— Кайзер долго работал в отделе криминальных расследований. Он застал там тех парней, которые являлись его создателями. Джону довелось повидать многое, о чем в Вашингтоне даже не подозревают. Отчеты не всегда передают ужас происходящего, правда?Крис кивнул:— Да, это все равно что читать о болезнях в учебнике. Ты считаешь, что все понимаешь, пока не встречаешь пациентов, которые заживо гниют на твоих глазах.— Так вот, Кайзер это знает. До того как устроиться в Бюро, он воевал во Вьетнаме. Джон — отличный парень. Его жена тоже мастер в своем роде. Они познакомились, когда он расследовал серийные убийства. Она — военный фотограф.— Как ее зовут?— Джордан Гласс.— Шутишь?— Ты с ней знаком?— Нет. Но я занимаюсь документальным кино. Джордан Гласс в одной обойме с такими парнями, как Джеймс Нахтуэй и другими. Она получила Пулитцеровскую премию.— Точнее, две.Крис допил остатки водки и направился к мини-бару. Алекс вздрогнула, услышав стук в дверь. Она открыла, думая, что это Кайзер, но увидела Уилла, стоявшего в коридоре с коробкой для обуви.— Спасибо, — сказала она, взяв неожиданно тяжелую коробку. — Что там?— Девятимиллиметровый «ЗИГ». Не зарегистрирован.— Прекрасно. Тебе лучше уйти, Уилл.Детектив стоял, нахмурив брови, будто его мучила какая-то мысль.— В чем дело? — спросила Алекс.— Боюсь, я подвел доктора.— Это уже не важно. Нас ждет работа. Иди, Уилл.Килмер мрачно зашагал к пожарной лестнице.Когда Алекс вернулась, Крис пил бурбон.— Что, теперь и обувь доставляют в номера? — усмехнулся он.— Да, девятимиллиметрового калибра. — Она отнесла коробку в спальню и спрятала в гардероб. — Кайзеру лучше не знать.Крис вздохнул.— Мой «тридцать восьмой» в машине.— Я его заберу, когда Джон уедет.— Меня так и подмывает пустить его в ход.«Против кого? — подумала Алекс. — Против Торы? Шейна Лэнсинга? Или обоих?»— Крис… надеюсь, ты не собираешься это делать.— Я вырос в Миссисипи. Есть вещи, которые не вытравишь никаким воспитанием.Алекс взяла его руку.— Надеюсь, ты шутишь. Потому что это не решит проблем. Лишь гарантирует, что Бена будешь воспитывать не ты.Крис опечалился.— Как ты считаешь, что вызывало головную боль? — произнесла Морс, стараясь отвлечь его от мыслей о Бене.— Похоже, нас усыпили. Не знаю, правда, как. Уилл и я ели индейку с сыром, а Бен — замороженную пиццу. К тому же Бен не пил пива. В доме есть водоохладитель… может, дело в нем. Впрочем, теперь все это не так уж важно. Лишь бы Уилл и Бен не заболели.Опять раздался сильный стук в дверь. Крис пошел открывать вместе с Алекс. На пороге стоял высокий мужчина с глубоко посаженными глазами и длинными волосами. Крис не мог поверить, что он служил во Вьетнаме. На вид ему было не более сорока пяти лет.— Можно войти? — спросил посетитель.Алекс улыбнулась, обняла Кайзера и пригласила его в комнату. Крис отступил и увидел, как агент ФБР поставил на диван кожаную сумку. Кайзер обернулся и протянул руку Крису.— Доктор Шепард?— Да. — Крис ответил на рукопожатие.— Рад с вами познакомиться.— Я тоже.— Думаю, вам пора ввести меня в курс дела.Алекс скрестила руки на груди и взглянула на Кайзера.— Все еще хуже, чем я ожидала, Джон. Крис попал в беду. На него напали прошлой ночью.Кайзер несколько секунд изучал Криса. Он уловил запах алкоголя, заметил выражение усталости, даже отчаяния на его лице. Алекс знала, что Джон хочет задать много вопросов, а у Криса был такой вид, будто он мечтал поскорее забраться в постель и заснуть. Кайзер обратился к Алекс:— Расскажи мне, что случилось, пока доктор Шепард не отключился.

Глава 39Джон Кайзер стоял у окна, выходившего на колледж. Алекс сидела на кровати рядом с Крисом и держала мусорную корзину, в которую его периодически рвало. Это началось минут двадцать назад, когда Морс посвящала Кайзера в подробности дела, и позывы продолжались до сих пор.— Видимо, все дело в лекарствах, — пробормотал Крис, держась руками за живот. — Мой организм не привык к ним, а я глотаю сразу по три штуки.Кайзер, продолжая смотреть в окно, произнес:— Алекс, ты полагаешь, что Уэбб Тайлер копает против тебя?Он назвал имя и фамилию человека, возглавлявшего отдел ФБР в Джексоне. Именно к нему Алекс в первую очередь обратилась за помощью в расследовании. Это была ее ошибка.— Думаю, да. Через пять минут после того, как я появилась в его кабинете, он уже мечтал выгнать меня оттуда.Кайзер наклонил голову, словно разглядывая что-то на улице.— Ясно.— Кроме того, я уверена, что он с первого дня стал докладывать обо мне Марку Додсону.— Пожалуй, верно.— Что скажешь, Джон? Ты сумеешь нам чем-нибудь помочь?Кайзер отвернулся от окна.— Тебе нужны доказательства убийства. Реальные улики.— Может, тебе удастся добиться вскрытия тел?— Нет, пока не заведут уголовные дела. Местные власти вообще отрицают наличие убийств. Как они могут привлечь ФБР к расследованию того, чего не существует?— Да, но, видимо, Криса заразили каким-то неизвестным веществом, способным вызывать рак. Разве это нельзя классифицировать как биологическое оружие? И если так, почему бы Бюро не взяться за данный случай в рамках борьбы с терроризмом? Ведь речь идет об оружии массового поражения.Кайзер покусал губы.— Неплохая идея. Но преждевременная. Опять же мы не знаем, какое вещество.— У Криса остался след от укола.— Это ничего не значит. Надо обнаружить препарат в его крови.— Почему бы не попробовать?— Мы понятия не имеем, что искать, — прохрипел Шепард. — Радиоактивный металл? Ретровирус? Токсин? И вообще, его можно проследить?Кайзер покачал головой.— Да и кто займется тестами?— Черт! — крикнула Алекс. — Я связана по рукам и ногам.— Если я отправлюсь в Слоун-Кеттеринг, Пит Конноли проведет анализы, — опять вмешался Крис. — Надеюсь, ему удастся что-нибудь найти.— Я хочу взглянуть, — проговорил Кайзер.— На что? — удивилась Алекс.— На след от укола.— Ты серьезно?— Я видел вещи и похуже.Алекс покосилась на Криса.— Какого черта? — пробормотал он. — Пусть смотрит, если желает.Кайзер обернулся к Алекс.— Не выйдешь на минутку?Морс молча удалилась в ванную комнату.Крис медленно встал, спустил брюки и лег на живот. Кайзер осмотрел его с уверенностью профессионального врача.— Хорошо, доктор. Можете одеваться.— Ну что? — спросил Крис, натягивая брюки.— Вы когда-нибудь употребляли наркотики, доктор Шепард?— Нет.Агент ФБР взглянул ему в глаза.— Вы верите, что ваша жена способна на убийство?Крис сел на край кровати. На него снова накатила тошнота.— Сначала не верил. Так же, как в то, что она может предать меня. В ее прошлом есть моменты, о которых мне неизвестно. И потом…— Что?— Я усыновил мальчика. Сына моей жены. Бен прожил со мной всего два года, но если сейчас спросить его, с кем он хочет жить после развода, он выберет меня, а не свою мать. Это вам о чем-нибудь говорит?— Да, если вы правы.Кайзер повернулся к ванной комнате:— Алекс!Она вышла с удивленным выражением лица.— Теперь ты мне веришь?Он протянул руку и взял ее ладонь.— Да, потому что я верю в тебя. Но не думаю, что другие отнесутся к этому так же.— Ты можешь чем-нибудь помочь?— Как минимум могу подергать за кое-какие ниточки и устроить за Раском слежку.— А Уэбб Тайлер не станет возражать?Кайзер фыркнул.— Тайлера не уважают даже подчиненные. Уверен, кое-кто из них не откажет мне в услуге. Разумеется, особо светиться я не собираюсь, но проверить номера машин или покопаться в чьем-то прошлом мне вполне по силам.— Спасибо, Джон. Хотя я боюсь, что в нашей ситуации этого недостаточно. Они уже много лет занимаются убийствами, и даже то, что я села им на «хвост», нисколько их не напугало.Кайзер пожал плечами:— Не хочу тебя расстраивать, но, по-моему, как раз это хорошо. Если они лягут на дно, мы вряд ли их поймаем. Самое лучшее, что можно сейчас сделать, — надавить на Эндрю Раска. Я сам этим займусь. Узнаю о нем все. Выпотрошу каждую компанию, которая когда-либо имела с ним дело. Через пару дней все деловые партнеры Раска возненавидят его лютой ненавистью.Лицо Алекс вспыхнуло от радости. Кайзер подошел к Крису:— А вам, доктор, я советую начать химиотерапию. Вы ничем не поможете этому расследованию. Ваша главная задача — выжить.Крис хотел что-то ответить, но внезапно согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку.Кайзер отвел Алекс в другую комнату. Крис отчетливо слышал их голоса, но не мог разобрать ни слова. Будто повинуясь какой-то неодолимой силе, он забрался на кровать, скорчился в постели и натянул на себя одеяло. Когда Алекс вернулась, он уже почти не понимал, что она говорит.— Крис, я спрашиваю — отвезти тебя в больницу?Шепард покачал головой:— Нет… мне надо просто отдохнуть… а Кайзер…— Он ушел.Морс смотрела на него с беспокойством, почти со страхом. «Да, она слишком много потеряла, — подумал Крис. — Не хочет, чтобы я заснул… боится остаться одна…»— У тебя есть кому позаботиться о Бене? — произнесла Алекс.— Миссис Джонсон, — пробормотал доктор. — Номер… в моей телефонной книжке.— Я позвоню. А ты спи. Я присмотрю за тобой.Она взяла его дрожащую руку и сжала в своей ладони. Крис ответил ей с силой, какая у него еще осталась. Потом тьма вокруг него сгустилась, и все исчезло.Крис проснулся в темноте от звонка телефона. Он поморгал, ощущая сухость в глазах, и повернулся на правый бок. В просвете между штор горел искусственный свет. В его розовом отсвете он увидел Алекс, лежавшую на другой кровати. Она была в рубашке, но без брюк. Он пошарил рукой по ночному столику и нашел свой мобильник.— Алло?— Крис! — раздался возбужденный женский голос.— Миссис Джонсон?— Это Тора! Где ты?— Я… в Джексоне.— В Джексоне? Какого черта? Ты оставил Бена у миссис Джонсон, а она понятия не имеет, куда ты пропал!— Неправда. Я сказал ей, что могу уехать из города.— Она говорит, что насчет Бена ей звонила какая-то женщина по имени Алекс. Что еще за Алекс?Крис медленно сел, затем встал и вышел в соседнюю комнату.— Слушай… мне пришлось срочно ехать к пациенту в местный медицинский центр. Тебе не о чем волноваться. Где ты?— В Гринвуде, где и должна быть. — Голос Торы звенел на грани истерики.Доктор стиснул зубы, но промолчал.— Крис!— Да.— Объясни мне, что все это значит?Как она может делать вид, будто с их браком все в порядке? Он стоял посреди темной комнаты, почти обессилев от непрерывной рвоты, с саднящим горлом и нытьем в паху, с дрожавшей от слабости рукой, которая едва удерживала трубку, и ему хотелось кричать во весь голос. Шепард помнил, что Алекс просила его не ссориться с Торой, но сейчас ему было наплевать на ее расследование. Он больше не мог смотреть в глаза жене и притворяться, что все прекрасно.— Отвечай мне! — потребовала Тора. — Ты пьян?— Значит, ты там, где должна быть? — усмехнулся Крис.— Конечно!— А как насчет Шейна Лэнсинга? Он тоже там, где должен быть?В трубке воцарилась тишина.— Или он там, где должен быть я?— О чем ты, Крис?— Перестань, Тора. Хватит.— Я не знаю, что тебе известно, но ты… ты просто не можешь… — Она замолчала.— Я тебе скажу, что мне известно! — с внезапной решимостью бросил Крис. — Мне известно, что ты приняла противозачаточные таблетки после того, как мы занимались сексом в студии.Он услышал судорожный вздох и глухой звук, словно кто-то прикрыл ладонью микрофон.— У меня есть отличный снимок Шейна, он трахает тебя на балконе. Уверен, он был рад добавить к своей коллекции еще трофей. Ты у него… кажется, уже десятая за этот год?Сдавленный вскрик, потом что-то похожее на мужской голос.— А-а, так он там? — спросил Крис, чувствуя головокружение. — Или уже улетел домой, чтобы поужинать с женой и детьми? Интересно, сколько он тратит на то, чтобы каждую ночь спать с тобой в отеле? Тебе приятно думать, что ты обходишься так дорого?Тишина.— Если он там, пусть возьмет трубку.— Крис… — Голос Торы звучал теперь слабо, почти трогательно. — Я одна. Здесь никого нет.— Не верю. Я знаю, что ты со мной сделала, слышишь? Да, вероятно, скоро я умру. Но вы… ты и Лэнсинг… вы уже мертвы. У вас мертвые души. Наверное, ты сейчас даже не понимаешь, о чем я говорю, но рано или поздно все поймешь. И передай этому ублюдку, что мы еще встретимся с ним с глазу на глаз. Так просто он не отделается.Тора всхлипнула.— Как ты могла поступить так с Беном? Ладно, пусть я. Но Бен… у него все хорошо складывалось… Или ты намерена сделать из него вторую копию своей убогой душонки?Тора зарыдала, будто плакальщица на похоронах. Крис отключил связь и застыл посреди комнаты, продолжая трястись всем телом. Он почувствовал, что не один. В дверях между гостиной и спальней стояла Алекс. Свет из окна падал на ее голые ноги и расстроенное лицо.— Что ты сделал? — спросила она.— Я больше не могу притворяться.— Но ты все испортишь.— Почему? Ты работаешь над этим уже пять недель и не продвинулась ни на шаг. Кайзер сказал, что на них надо надавить. Считай, что я надавил на Тору. Убежден, теперь она возьмется за Раска, да так, что ему мало не покажется.Алекс подняла руку и жестом маленькой девочки вытерла заспанное лицо.— Как твой желудок?— Лучше. Который час?— Половина двенадцатого. Ночи.Крис болезненно сглотнул.— Кажется, ты уже не собираешься возвращаться в Натчес?— Нет, если только ты не хочешь забрать Бена.— Что сказала миссис Джонсон?— С ним все в порядке.— Вот черт. А Тора говорила так, словно Бен в истерике. Кстати, ей не понравилось, что миссис Джонсон звонила женщина. Она спрашивала, кто такая Алекс.Морс улыбнулась:— К чертям ее!— Верно. Или куда-нибудь подальше.Алекс шагнула к Крису, взяла за руку и повела в спальню.— Не думай, что я к тебе клеюсь, — произнесла она. — Просто с тобой мне спать лучше, чем одной. Ты не против?Крис лег на спину, потом сдвинулся в сторону, чтобы дать Алекс место. Она устроилась рядом, положив голову на его плечо и слегка прижавшись к нему теплым телом.— Почему ты женился на Торе? Потому что она красива?— Тогда я так не думал. Но теперь… Вероятно, это ближе к истине, чем я сам себе признавался.Алекс кивнула, не поднимая головы с его плеча.— А может, дело не только в этом, — продолжил Крис. — Я до сих пор не понимаю, зачем она так поступила. Могла бы попросить о разводе. Я бы дал.— Видимо, все дело в Бене.— В Бене?— Да. Тора знает, как он тебя любит. Она не может объявить, что решила бросить его нового отца, поскольку ей вдруг стало скучно. Или что она врала тебе с самого начала. Смерть решает все проблемы. Если ты умрешь, она станет уважаемой вдовой, а не взбалмошной стервой. Торе отлично удастся роль вдовы.— Верно.— Не говоря уже о паре лишних миллионов на ее счете.Крис молча вздохнул.— Когда-то меня считали красавицей, — пробормотала Алекс, коснувшись своей щеки. — До того как это произошло.— Ты и сейчас красавица. Но смотришь на себя другими глазами. Ты немного изменилась, только и всего. Как женщины, которые проходят химиотерапию. Они остаются красивыми, но теряют волосы. Я называю это «комплексом Шинед О'Коннор».Алекс улыбнулась:— Ты настоящий джентльмен в постели, тебе об этом говорили?— Во всяком случае, не Тора.— Она спятившая сучка!Крис закрыл глаза.— Если я начну лечиться, у меня тоже выпадут волосы.— Никаких «если», дружище. — Алекс провела пальцем по его лицу. — Ты должен это сделать.— Хочешь стать моим доктором?— Придется, ведь больше некому.Шепард взял ее за руку, мягко повернул спиной к себе и крепко обнял сзади.— О нет, — прошептала Алекс.— Что?— Я это обожаю.— Хорошо. — На него снова стала наплывать сонливость.— Не пугайся, если я расплачусь, — предупредила она. — Это вполне может случиться.— Почему?— Потому что все очень плохо. Сейчас и вообще.Крис крепко обнял ее, потом ослабил руки.— Бывает и хуже. Этому учит медицина. Всегда может оказаться хуже.Алекс повернула голову, почти соприкоснувшись с ним щеками.— Надеюсь, что не будет.— Нам надо поспать, Алекс.— Знаю. Тебя на меня не стошнит?Он рассмеялся, чувствуя, что вот-вот отключится.— Вряд ли.Внезапно Алекс напряглась.— Что такое? — спросил он.— Я забыла выйти на связь с одним человеком. С Джеми. У нас такая традиция.— Ладно, иди.— Нет, уже поздно. Одну ночь можно пропустить.

Глава 40— Вот черт! — раздался женский голос.Крис проснулся, чувствуя, что кровать под ним плывет. Мускулы ныли, а грудь и шея болели так, словно он попал под машину.— Черт, черт, черт! — ругалась женщина. — Я не услышала звонок будильника.Алекс, вспомнил доктор. Он заморгал, пытаясь открыть глаза, и сразу зажмурился от яркого света.— Уже день? — спросил он.— Девять утра. Я включила будильник на мобильнике, но забыла поставить его на зарядку. Ночью он сдох. Похоже, от ночных нежностей у меня отшибло память.Крис сел, и к его горлу подкатила муть.— Ты пойдешь в ванную комнату?Морс взглянула на его лицо и понимающе кивнула:— Только в туалет схожу.Она исчезла за дверью. Крис спустил ноги на пол, медленно встал, приблизился к мини-бару и взял бутылку минералки. Вода приятным холодком прокатилась в желудок, но попыталась вырваться обратно. Убедившись, что она все-таки удержалась там, где нужно, Шепард подошел к своей сумке и достал утреннюю порцию лекарств: АЗТ, ритонавир, энфувертид и видарабин. Когда он глотал последнюю таблетку, в туалете послышался шум смываемой воды.— Готово! — воскликнула Алекс. — Кабинет свободен.— Спасибо, пока не нужно. Мне показалось, что у меня начинается диарея, но теперь все прошло.Алекс села в кресло. Она только что умылась, и без косметики шрамы на ее щеке казались особенно яркими и безобразными. Крис представил чью-то руку, выплескивающую кислоту на портрет красивой женщины.— О чем ты думаешь? — поинтересовалась Морс.— О сегодняшнем дне.Она насторожилась.— У тебя две возможности. Вернуться в Натчес и пройти там химиотерапию или отправиться в Слоун-Кеттеринг и сделать то же самое.— Хочешь стать моей мамочкой?Алекс пожала плечами:— А ты хочешь сыграть с жизнью в «русскую рулетку»?— В подобных обстоятельствах химиотерапия и есть «русская рулетка». Мы даже не знаем, что мне вкололи. Сначала надо выяснить, с чем я имею дело, а потом заниматься лечением.Морс задумалась.— Как ты собираешься это узнать?— Ну, например, вы с Кайзером все-таки поймаете для меня этого чертового ублюдка…— Похоже, сегодня ты чувствуешь себя получше.Крис взял брюки и попытался натянуть их, но ему это не удалось.— Куда-то собираешься? — спросила Алекс.— Да, в университетский медицинский центр. Хочу повидать тех специалистов, о которых говорил Пит Конноли. Если их там нет, разошлю фамилии по крупным онкологическим и гематологическим клиникам и попытаюсь найти их.— Зачем?У Криса опять закружилась голова. Он присел на краешек кровати, покачиваясь взад и вперед.— Зря мы так сосредоточились на Лэнсинге. Да, он владеет частью онкологической клиники, и что с того? У него много иных капиталовложений. Мы знаем, что мне сделали какую-то инъекцию. Если бы она была радиоактивна, вчерашний рентген наверняка показал бы это. Так что я склоняюсь к мысли, что прав Пит Конноли. Кто-то взял мои клетки — из крови или спермы, — изменил их и ввел обратно. Но в этом случае все шансы против Лэнсинга. Шейна больше волнуют деньги, чем наука. Он не обладает глубокими познаниями. Нам надо искать врачей экстра-класса, Алекс. Экспертов по пересадке костной ткани, генетиков, вирусологов. В нашем штате не так уж много таких специалистов, и большинство из них работает в соседнем здании.Алекс подалась вперед, и ее глаза блеснули.— Как ты себя чувствуешь? Сможешь ходить?— Да. Но мне необходимо принять душ.— Хорошая мысль. — Алекс шагнула к стоявшему на столике телефону. — А я пока закажу завтрак. Ты в состоянии что-нибудь проглотить?— Тосты и овсянку. И горячий чай.Она широко улыбнулась:— В последние десять лет я ни разу не проводила ночь с мужчиной, который заказывает по утрам овсянку.— Добро пожаловать домой!* * *В десяти милях к югу от Джексона у Раска сдали нервы. Несколько дней назад за ним следила одна машина. Теперь это была целая моторизованная колонна, работавшая слаженно и без ошибок. Его преследовали автомобили всех марок, а лица водителей мелькали как в калейдоскопе. Проклиная агента Морс, адвокат свернул с главного шоссе на повороте к Байрему и двинулся по сквозному проезду к ресторану «Уэндис». Две машины последовали за ним.— Вот черт! — выругался Раск.Вчера вечером, получив спам от доктора Тарвера, адвокат возблагодарил судьбу. Он понятия не имел, где доктор прятался все это время, но не сомневался, что у него были веские причины. В конце концов, за последние пять лет они провели вместе не более нескольких часов. Однако то, что вчера выглядело легкой прогулкой в Чикамагуа, сегодня превратилось в неразрешимую задачу. Если он притащит с собой «хвост» из правительственных агентов, Тарвер не моргнув глазом убьет их всех.Раск заказал хот-дог с апельсиновым соком и заметил, как одна из машин остановилась на парковочной площадке. Что делать? Если они устроили ему такую слежку, значит, прослушивают и телефоны. Домашний, сотовый, служебный… В голове адвоката промелькнула мысль, что его выдал Карсон Барнет.Нет. Барнет мечтает избавиться от жены и сделает все, чтобы этого добиться. Дело в проклятой Морс. Или не только в Морс? Хороший вопрос.Вчера ночью Тора Шепард четырнадцать раз звонила ему домой. После двух истеричных сообщений Раск выключил автоответчик, однако она продолжала звонить не переставая. А утром, когда он приехал в офис, Дженис передала ему еще двенадцать посланий, одно хуже другого. Тора не так глупа, чтобы говорить обо всем открытым текстом, но Раск сразу заподозрил, что дело не обошлось без Морс. А может, клиентка вообще вздумала отменить заказ? Ничего удивительного. Пусть Тора и выглядела как суперзвезда, но в глубине души Раск всегда считал ее полоумной. Как и иных светских дамочек вроде нее. Это со стороны кажется, будто у них все под контролем, а вообще-то они просто закусили удила и мчатся, сами не зная куда.Эндрю взял хот-дог у девушки в окошке и заплатил десятидолларовой банкнотой.— Кетчуп, — произнес он. — Мне нужен кетчуп.Раск глотнул сок и отъехал от ресторана. Одна машина немедленно тронулась следом. Эти парни играли в открытую.Самое забавное, думал он, поворачивая на Пятьдесят пятую автостраду, что им даже не пришлось убивать первого мужа Торы Шепард. Бедняга умер сам, от естественных причин. Разумеется, Раск не стал сообщать об этом Торе. Она заплатила ему как положено, и он с удовольствием взял гонорар. Но еще забавнее было то, что затем она обратилась к нему опять. Правда, сейчас адвокату было не до смеха. Тора Шепард съехала с катушек, и если она закатит ему сцену где-нибудь в публичном месте, это будет катастрофой. Надо поскорее связаться с Тарвером. Раск понятия не имел, как это сделать, но когда он мчался по дороге к Джексону, ему вдруг пришло в голову, что беспокоиться не о чем — нужно просто положиться на Тарвера. Доктор сам все устроит. Не пройдет и двенадцати часов, как он окажется на пути Раска, когда тот будет поворачивать за угол, входить в лифт или садиться в автомобиль. Появится как по волшебству. Такая уж у него манера. И никакие агенты в мире ему не помешают.Раск посмотрел в зеркальце заднего обзора и улыбнулся. Пора готовить деньги и смываться из страны. И хорошо бы перед отъездом успеть обчистить Карсона Барнета. Он станет их дойной коровой, несгораемой кассой на следующие двадцать лет. Глядя на мелькавшее под колесами шоссе, Раск представил жаркий пляж и самого себя, нежащегося на песочке рядом с голой Лайзой. Конечно, ему не хотелось оставлять детей, но… Бизнес есть бизнес. Он стал сбавлять ход, чтобы ехавшему сзади темному седану не пришлось обогнать его слева. Водитель покосился на него через стекло, и Раск засиял улыбкой, как Чеширский кот.Доктор Тарвер с сожалением взглянул в недоумевающее лицо своего приемного брата. Именно такого выражения он и ожидал — точно у ребенка, которому сообщили, что его собака попала под машину.— Как, всех? — переспросил Джуд. — Всех до единого?— Боюсь, что да, — ответил Элдон. — Мне очень жаль.— Даже шимпанзе?Они стояли в задней комнате рядом с клетками приматов — не самое лучшее место для беседы.— Особенно шимпанзе. Мы должны уничтожить все следы нашей работы.Джуд наморщил лоб, как ученик, пытавшийся сложить в уме большие числа.— Я думал, мы совершали правильные поступки.— Так оно и есть. Но люди этого не понимают. Ты же знаешь людей.— Да, но… может, я сам о них позабочусь? Хотя бы о некоторых?— Я бы с радостью, Джуд. Честное слово. Но это невозможно.— Я буду стараться. Я уже многому научился. Почему бы не оставить хоть питомник? Несколько гончих?— Джуд, для таких дел надо разбираться в бизнесе. Недостаточно просто выращивать собак. Нужны отчеты, записи, компьютеры, налоги. Не говоря уже о лицензии. Без меня тут все сразу остановится.В глазах брата появился новый страх.— А куда ты уезжаешь?— Пока не знаю. Но я пришлю за тобой, как только устроюсь.— Правда?— Разумеется. Так было всегда.Взгляд Джуда снова обратился к клеткам.— А почему их нельзя отпустить?— Потому что они больны, Джуд. В них сидят микробы. Они могут заразить других животных, и начнется катастрофа. Или даже Армагеддон, как в…— В «Откровении святого Иоанна», — машинально закончил Джуд. — Глава шестнадцатая. Семь чашей в руках ангелов. Мое имя тоже есть в этой книге. — Его голос снизился до шепота. — «Второй Ангел вылил чашу свою в море: и сделалась кровь, как бы мертвеца, и все одушевленное умерло в море. И…»— Верно! — поспешил прервать Элдон, пока брат не успел погрузиться в транс. — Ты же не хочешь, чтобы Господь возложил ответственность за это на тебя?После долгих раздумий Джуд покачал большой головой.— Вот что я тебе скажу, — продолжил Тарвер, сделав вид, будто эта идея только что пришла ему в голову. — Ты позаботишься о собаках, а обезьян оставишь мне. Я понимаю, для тебя это будет слишком тяжело.Джуд прикусил нижнюю губу.— Гончие — тоже тяжело. Я знаю их всех по именам.Элдона всегда удивляло, как такой грубый человек, как Джуд, мог проявлять столько нежности к животным. Обычно приемный брат производил скорее устрашающее впечатление. В минуты ярости он напоминал шахида, обвязанного бомбами. Именно такие, как он, выбили японцев с Имодзимы, — люди, готовые со штыками в руках прорываться сквозь бесчисленных врагов и лезть на пулеметы, даже не спрашивая, зачем это нужно. Слепой патриотизм помог возмужать Америке, думал Тарвер, но недостаток патриотизма никогда не позволит ей достигнуть зрелости.— Ты ведь не знаешь, — произнес Джуд. — Ты не ухаживал за ними так, как я. Мне кажется, они мои дети. Помнишь, как старая Джун-Баг, когда мы были маленькими?Джун-Баг, дряхлая и полуслепая дворняга, прожила у них в доме пятнадцать лет. Джуд заботился о ней до последнего дня.— То же самое делал папа, когда топил котят, — пробормотал он. — В том большом корыте.Тарвер обнял его за плечи и отвел подальше от клеток с обезьянами. Странно, что люди иногда принимали их за родных братьев. В интеллектуальном плане они принадлежали к двум разным мирам: в голове у Джуда было раза в четыре меньше нейрохимических соединений, чем у Элдона. Несмотря на это, в последние годы приемный брат приносил ему немало пользы и скорее всего еще пригодится ему в будущем.Они перешли в другую комнату, где находился маленький собачий городок — два ряда клеток, набитых черным, белым и рыжим мехом с жалобными бусинками глаз. Чтобы усыпить их, у Джуда уйдет не менее суток. Но сопротивления не будет. Гончих часто использовали для медицинских опытов именно потому, что они послушны и дружелюбны. Пока набираешь в шприц смертельную инъекцию, они лишь смотрят на тебя грустным взглядом. Тарвер считал их живым доказательством того, что кроткие не наследуют землю, по крайней мере среди животных.— Как ты собираешься это сделать? — спросил Джуд. — Я про шимпанзе?— Сначала накачаю их барбитуратом. А потом введу хлористый калий. Они ничего не почувствуют.Джуд так сильно прикусил губу, что Элдон испугался, не брызнет ли кровь.— Почему все надо сжечь?— Мы должны очистить это место, брат мой. Бог низводит на землю огонь. Мы поступим так же.Джуд прикрыл глаза. Когда он их открыл, в них уже стояла твердая уверенность. В конце концов, Элдон бросил вызов их отцу и выжил: он вполне мог быть помазанником Господа.— Ты должен уйти не позже пяти, — строго сказал Элдон. — Понял?— А ты уедешь?— Да, но я вернусь, чтобы позаботиться об обезьянах. Вряд ли ты управишься к тому времени.— Хорошо. А куда я отправлюсь позднее?— После возвращения я тебе все подробно объясню.— Ладно.Элдон улыбнулся и вернулся в комнату с приматами. Он хотел почитать кое-какие инструкции — работа со взрывчаткой никогда не была его сильным местом. Однако он не сомневался в успехе. Шоу выйдет замечательное. Взрыв, огонь, плавящий даже сталь, а когда примчатся пожарные, их ждет зрелище, которого они никогда не видели: свора обезумевших обезьян. Тарвер решил, что приматы могут задержать тушение огня, а ему это на руку. Значит… Нет, конечно, он вколет им барбитурат, как обещал. А вот хлорида калия не будет. Кроме того, доктор придумал хитрость: двери клеток будут открыты, он обвяжет их проволокой, чтобы внушить обезьянам уверенность, будто они все еще заперты, до тех пор, пока из старой пекарни не хлынет испепеляющее пламя. Тарверу было бы любопытно посмотреть, какой из видов первым догадается открыть дверцы, но умирать ради этого не стоило.Он взглянул на запертый шкафчик, стоявший рядом с клетками шимпанзе. Там хранились четыре баллона с ацетиленом. Еще три таких же шкафчика находились в помещении пекарни. Когда пожарные приедут на звонок соседей, температура в здании достигнет трех тысяч градусов по Цельсию, по всей округе разнесется вонь паленых шкур, а взбесившиеся обезьяны станут кидаться на каждого, кто приблизится к их дому. Элдон тихо рассмеялся, чтобы его не услышал Джуд. Их ждет зрелище, достойное кисти Иеронима Босха.

Глава 41На пятом этаже медицинского центра Крис придержал дверь лифта, чтобы помочь медсестре вывезти женщину в кресле-каталке. Затем он поспешил по коридору вслед за Алекс.— Ты познакомилась с доктором Пирсоном, когда он лечил твою мать? — спросил Шепард.Алекс покачала головой:— Мамин доктор — Уолтер Кларк.— Невероятно! Кларк был на год меня старше в медицинской школе. Я думал, он все еще в Бэйлоре.Морс пожала плечами.Они прошли мимо зоны отдыха и направились к кабинетам врачей. Почти в конце коридора на двери блестела медная табличка: «Мэттью Пирсон, доктор медицины, начальник отделения гематологии».Крис остановился и предупредил:— Ни слова о ФБР, убийствах и тому подобном.— Почему?— Это больница. Как только мы заговорим о судебных исках или врачебной ответственности, нас выставят за дверь. Я доктор, помнишь? Доверься мне.Алекс развела руками:— Как скажешь, док.Крис постучал, и они вошли внутрь. Рыжеволосая женщина со старомодной прической подняла голову от бумаг:— Чем могу помочь?— У нас к вам просьба. — В голосе Криса звучала любезность исконного южанина. — Я доктор Крис Шепард из Натчеса. Заехал сюда навестить друга, — он кивнул на Алекс, — и подумал, что было бы неплохо побеседовать с доктором Пирсоном о некоторых интересных случаях в моей практике.Секретарша натянуто улыбнулась:— Вам назначена встреча, доктор…— Шепард. Боюсь, что нет. Но я говорил с доктором Питером Конноли из Слоун-Кеттеринга, и он очень высоко отозвался о докторе Пирсоне. Пит сказал, что тот наверняка будет не против обсудить со мной эти вопросы.Услышав имя Конноли, секретарша просияла:— Вы знакомы с доктором Конноли?— Да, он был моим наставником, когда я здесь учился.— О, понимаю. — Она встала и, обойдя вокруг стола, протянула руку. — Меня зовут Джоан. Доктор Пирсон сейчас занят, но я попробую узнать, не уделит ли он вам минутку.Когда женщина исчезла за второй дверью, Алекс прошептала:— Ты великолепен.Из кабинета появился средних лет мужчина в дорогом костюме и протянул руку Крису:— Доктор Шепард?— Да, сэр. — Крис ответил крепким рукопожатием. — Рад с вами познакомиться.— Я тоже. Ваше имя часто встречается на медицинских карточках, которые пересылают в центр. Вы доставляете нам много интересных пациентов. Я это ценю.— Увы, уже не так много, как мне бы хотелось, после того как в городе появился доктор Мерсье.— О, Натчесу крупно повезло, — усмехнулся Пирсон. — Надеюсь, вы не прихватили скрытую камеру?Значит, даже Пирсон слышал о его документальных съемках.— Нет, мои студенческие эскапады канули в прошлое. Теперь я верный член медицинской корпорации.Пока они шутили и улыбались, вспоминая общих знакомых, Крис оценивал Пирсона. Если не считать его стэнфордского прошлого, в остальном глава гематологического отделения мало отличался от врачей, которых Шепард часто встречал во время работы в медицинском центре: умных и интеллигентных представителей среднего класса, которые, отучившись четыре года в местных университетах, отправлялись в более престижные медицинские школы других штатов и возвращались домой, увенчанные лаврами. Криса это немного удивило: в такой технологически ориентированной области, как гематология, он ожидал увидеть чужака.— Джоан что-то сказала о необычных случаях, — напомнил Пирсон.— Верно. Но я забыл про хорошие манеры. — Он обернулся к Алекс. — Это Александра Морс. Ее мать лежит в вашем отделении. Рак яичника.На лице Пирсона появилось сочувственное выражение.— Да, я знаю этот случай. Жаль, что довелось встретиться при столь печальных обстоятельствах, мисс Морс.— Благодарю вас. — Южный акцент прозвучал в голосе Алекс так резко, словно она никогда не покидала Миссисипи. — Тут чудесные сиделки и врачи.— Вы пришли поговорить о вашей матери?— Нет, — покачал головой Крис. — Алекс просто друг. Я имел в виду схожие случаи раковых болезней, с которыми я сталкивался в последний год и которые начинают меня сильно беспокоить.— Какого типа?— Разного, но всегда рак крови. Лейкемии, лимфомы и миеломы.Доктор Пирсон заинтересованно кивнул.— Странно, что мы сами не заметили закономерности. Мы ведем статистику опухолевых заболеваний по всему штату. Пациенты проходили лечение у нас?— В том числе. Часть лечил доктор Мерсье, других отправляли в «Эм-Ди Андерсон», институт Дана-Фарбер и так далее.— Да, я понимаю.— Проблема в том, — добавил Крис, — что у некоторых местных докторов возник вопрос, не связано ли это как-то с экологическими факторами.— Звучит вполне правдоподобно. Хотя это сложная проблема. И к тому же довольно щекотливая.— Меня заинтересовал еще один аспект, — продолжил Крис. — Не существует ли между данными случаями этиологического сходства?— Например?— Я тут почитал кое-какую литературу и обнаружил интересные возможности. Одна из них — радиоактивность. Вокруг города находятся три атомные электростанции. Там работали двое наших пациентов. Правда, другие не имели к ним отношения. Зато еще два пациента раньше проходили химиотерапию. Кроме того, меня заинтриговала роль онкогенных вирусов в возникновении рака.Доктор Пирсон нахмурился:— Судя по всему, это маловероятно.Крис внимательно взглянул на доктора. Он понимал, что в глазах Пирсона может представлять собой нежелательную личность: болтливого провинциала, приехавшего докучать ему своими научными теориями. Однако ситуацию можно было повернуть по-иному, превратившись чуть ли не в живое воплощение докторской мечты: неглупого провинциала, который снабдит его отличным материалом для будущих статей.— В общем, я надеюсь, — заключил Крис, — что вы познакомите меня с вашими специалистами в этих областях. Главным образом в канцерогенных ядах и онкогенных вирусах.— Понимаю, — отозвался Пирсон.— Пит Конноли порекомендовал мне двоих. Прежде всего, разумеется, вас. Еще он упомянул Эйджита Шандреказара.— Эйджит у нас больше не работает.— Ясно. А Элдон Тарвер?— Он здесь. После отъезда доктора Конноли он отлично себя зарекомендовал. Уверен, он будет рад побеседовать с вами. Если, конечно, вы заранее договоритесь о встрече.Крис разочарованно вздохнул.— У нас много замечательных врачей, — продолжил Пирсон, — как гематологов, так и вирусологов. Насчет загрязнения окружающей среды рекомендую пообщаться с доктором Пармайндером. В радиации хорошо разбирается доктор Колберт. Что касается онкогенных вирусов, тут сложнее. Большинство наших вирусологов занимаются СПИДом. Наверное, доктор Тарвер — лучший вариант.— Вы используете генную терапию? — спросил Крис.— Да, но я не вижу связи…— Разве для переноса нужных генов в клетки не применяют вирусы?— Верно, — согласился Пирсон. — Но обычно самые простые виды. Например, аденовирусы. Это не имеет ничего общего с онкогенными вирусами или ретровирусами. Я думаю, вы и сами это знаете.— Да, я в курсе, как действуют РНК-вирусы. Обратная транскриптаза и все такое. Убежден, специалисты, занимающиеся подобными исследованиями, смогут ответить на интересующие меня вопросы.— Я с удовольствием вас познакомлю, но, боюсь, не сегодня.Крис нахмурился.— Значит, доктор Пармайндер — экология, Колберт — радиация, а Тарвер — вирусы? — уточнил он.Доктор Пирсон потер подбородок.— Доктор Тарвер как раз пишет работу по амплификации нуклеиновых кислот. Полагаю, в ретровирусах он разбирается лучше любого из наших вирусологов.— Но вы не думаете, что я сумею встретиться с кем-нибудь из них сегодня?— Сомневаюсь. Может, ближе к концу дня. Дайте мне ваш номер телефона, и я позвоню вам, как только что-нибудь узнаю.Крис назвал Пирсону номер своего мобильника.— Спасибо, что уделили нам время, доктор. Я передам Питу Конноли, как любезно вы нас приняли.— Всегда рад помочь коллеге, — отозвался Пирсон, протянув руку. — Конноли делает фантастические операции в Слоун-Кеттеринге. Правда, их финансированию можно лишь позавидовать. Они просто купаются в деньгах.Крис кивнул, улыбнулся Джоан и вышел вместе с Алекс в коридор.Как только за ними закрылась дверь, Морс свернула вправо и стала разглядывать таблички на дверях.— Что ты делаешь? — шепнул Шепард.— Ищу парней, про которых он говорил. Так, вот и Пармайндер. Совсем рядом. — Она подергала дверную ручку. — Заперто.Крис последовал за ней, но вдруг почувствовал сильный спазм в кишечнике. Он остановился и согнулся пополам, боясь, что наложит прямо в брюки.— Крис! — Алекс бросилась к нему. — Что случилось?— Мне срочно нужно в туалет.Она схватила его за руку и потащила обратно.— У лифта есть мужской туалет.Крис старался идти маленькими шажками и одновременно сжимать сфинктер. Он подумал, что в следующий раз надо внимательнее читать о противопоказаниях и побочных действиях лекарств. До туалета они добирались целую вечность. Наконец Алекс втолкнула его внутрь и помогла сесть на унитаз.— Ладно, теперь иди, — выдохнул Крис.— С тобой все в порядке?— Уходи!Он пытался сдержаться, но все-таки сдался раньше, чем Алекс успела захлопнуть дверь.Уилл Килмер припарковался возле здания «Эмсаут-банк», когда Тора Шепард выскочила из серебристого «мерседеса» и бросилась к входным дверям банка. Ее появление поразило его до глубины души. Килмер приехал сюда после того, как один из его оперативников, следивших за Раском, сообщил, что в десяти милях от города объект сменил направление и движется обратно к Джексону. Хотя другие сотрудники продолжали следить за адвокатом, Уилл решил лично взглянуть на его офис.Семейная пара, наблюдавшая за Торой Шепард в Гринвуде, сняла слежку, как только та выписалась из отеля «Эллювиан». Как и Уилл, они решили, что Тора и ее подруга сразу вернутся в Натчес. А теперь докторша вдруг очутилась здесь и явно собиралась в гости к Раску, причем без подруги. Где она потеряла Лору Каннинг? Уилл подумал, не подняться ли ему на шестнадцатый этаж, но какой этом смысл? Его все равно не пустят в офис адвоката. Однако Раска тут тоже нет.Килмер вылез из своего «форда» и быстро перешел через улицу. Стоявшему в дверях швейцару он буркнул, что идет в банк, но в лифте вместо второго этажа нажал шестнадцатый. Дверь открылась, и Уилл услышал оглушительные крики Торы:— Черт возьми, я звонила вчера весь вечер! А сегодня утром говорила с вами пять раз! Ваш шеф получил от меня уйму денег, и я требую, чтобы мне дали с ним поговорить!Уилл вышел из лифта и заглянул в широкую дверь, за которой располагалась роскошная приемная. Тора стояла к нему спиной, обращаясь к привлекательной блондинке, а та изо всех сил старалась сохранить профессиональную выдержку.— Миссис Шепард, — произнесла она твердо, — я уже сообщала вам, что мистера Раска сейчас нет в городе. Я пытаюсь связаться с ним по сотовому телефону, но он пока не отвечает. Как только мне удастся с ним пообщаться, я немедленно передам ваше сообщение и обрисую ему всю срочность ситуации. Даю вам слово.Тора продолжала стоять у стойки, уперев руки в бока, словно решила не двигаться с места до тех пор, пока ее не отведут к Раску. Уилл удивился, увидев, что она одета как нормальный человек. Никаких причудливых причесок или ультрамодных штучек. Лишь синие джинсы в обтяжку и белая футболка. Вероятно, Тора буравила взглядом секретаршу, но блондинка хранила полную невозмутимость. Наконец, не сказав ни слова, Тора резко развернулась и зашагала к лифту.— Вам вниз, мэм? — спросил Уилл.— Конечно, черт возьми! — рявкнула Тора.Пока они спускались в вестибюль, она продолжала бормотать какие-то ругательства. В тесном пространстве кабинки было видно, что ее шея покрылась красными пятнами, — с женой Уилла происходило то же самое, когда она приходила в ярость. Под глазами женщины лежали черные круги, и детектив подумал, что надо срочно позвонить Алекс. Похоже, вчера вечером произошло что-то важное, и они должны выяснить, что именно.Когда дверь открылась, Тора не бросилась к выходу. Она стала бесцельно расхаживать по вестибюлю, точно жертва уличной аварии. Работая полицейским, Уилл часто наблюдал отчаявшихся людей, и интуиция подсказывала ему, что дамочка вот-вот сорвется.Он достал мобильник и позвонил Алекс. Оператор перевел его на голосовую почту. Уилл убрал трубку в карман и присел на мягкий диванчик. Пять недель он помогал дочери своего лучшего друга исключительно из чувства долга. Ему не раз приходилось сталкиваться с безнадежными делами, и еще дней десять назад он решил, что перед ним «висяк». Но теперь по его крови струился адреналин, как всегда случалось в предчувствии прорыва. У него промелькнула мысль о юной и прекрасной Грейс Морс, которая так и не увидит, как ее сын закончит школу. А потом он вспомнил собственную дочь. Когда Тора направилась к двери, Уилл встал и двинулся следом, ощущая себя помолодевшим на двадцать лет. Походка стала уверенной и легкой. Куда бы ни пошла эта безумная особа, он последует за ней.Стоя возле мужского туалета, Алекс увидела, как открылся лифт и из него вышел тот самый бородатый доктор с родинкой, которого она встретила вчера в больнице. Он зашагал по коридору, не отрывая взгляда от каких-то бумаг. Затем вдруг обернулся к Алекс и сказал:— А-а, привет.— Привет, — отозвалась Морс.Бородатый мужчина улыбнулся и пошел дальше. Подождав, пока он свернет за угол, Алекс двинулась за ним. Когда она заглянула в другой коридор, фигура в белом халате исчезла в одном из кабинетов. На двери висела табличка: «Элдон Тарвер, доктор медицины».Алекс поспешила обратно к туалету, но Криса еще не было. Она приоткрыла дверь и позвала:— Крис!— Да? — простонал Шепард.— Я только что видела доктора Тарвера. Вчера мы вместе ехали в лифте, но я не знала, кто он.— Где он сейчас?— В своем кабинете. Ты уже закончил?— Почти. Не говори с ним без меня.— Поторопись, Крис.Алекс закрыла туалет и вернулась к кабинету Тарвера. Дверь была прикрыта. Ей хотелось постучать, но она не знала, как начать беседу. У них нет ничего общего, кроме изуродованных лиц. Чего доброго, доктор решит, будто она к нему клеится.— Я здесь, — пробормотал Крис, появившись из-за угла с белым как стена лицом.— Ты справишься?— Надеюсь.Алекс повернулась к двери и громко постучала. Она подождала и опять постучала. Тишина.— Уже ушел? — удивилась Морс. — Не может быть.— Почему? Я уверен, он…— О, здравствуйте! — раздался знакомый бас. — Чем могу помочь?Крис протянул руку.— Доктор Тарвер, я Крис Шепард, врач из Натчеса.Тарвер поздоровался.— Хотите ко мне зайти?— Если вы не против. Пит Конноли рекомендовал мне вас как эксперта по онкогенным вирусам, в том числе по ретровирусам.Тарвер удивленно поднял брови:— Не знаю, заслуживаю ли я подобной чести. У меня есть несколько ученых степеней, но я никогда не специализировался по вирусологии.— Однако и Пит, и доктор Пирсон считают, что вы отлично разбираетесь в таких проблемах.— Ну разве что как практик. — Тарвер повернулся к Алекс: — А вы?..— Нэнси Дженнер. Старшая медсестра доктора Шепарда.Глаза Тарвера блеснули. Он улыбнулся Крису и заметил:— Вам повезло.Крис покосился на Алекс, но она не смотрела в его сторону.— Так что, зайдете? — произнес Тарвер, взглянув на часы. — Я могу уделить вам несколько минут.Кабинет Тарвера оказался намного меньше, чем у доктора Пирсона. Три стены занимали книжные полки, на четвертой висели старые черно-белые фотографии. Алекс догадалась, что доктор старше, чем она решила вначале. На одном снимке он был запечатлен с президентом Никсоном, который вешал что-то ему на грудь. На другом Тарвер стоял перед смутно знакомым зданием с висевшим над входом транспарантом: «Бесплатные тесты на СПИД». Алекс бросилось в глаза большое фото, где Тарвера окружала толпа тощих негритят, тянувших к нему руки так, словно он Альберт Швейцер. Пока Морс разглядывала снимки, Крис беседовал с доктором.— Серия раковых заболеваний в Натчесе? — переспросил Тарвер. — Я об этом ничего не слышал. Вы находитесь в округе Адамс, если не ошибаюсь?— Да, — подтвердил Крис. — Речь идет о раке крови. Местные врачи считают, что у всех этих случаев может быть схожая этиология.— Связанная с вирусами?— Этого мы не знаем. Сначала я предположил радиацию, но мы так и не нашли единого источника. Пациенты работали в разных местах и жили в противоположных частях города.— Что исключает экологический фактор, — заметил Тарвер.— Именно поэтому я подумал о вирусах. Я знаю, что некоторые виды рака имеют вирусное происхождение, по крайней мере вирус выступает в них посредником.— Ну, это характерно скорее для животных, чем для людей. Я никогда не слышал, чтобы вирусы вызывали серию раковых болезней.Крис бросил на него удивленный взгляд.— А как же рак шейки матки, который часто встречается в городских районах, где жители ведут беспорядочную половую жизнь?Тарвер пожал плечами:— Вероятно, вы правы, но таких исследований не проводилось. Вирусный онкогенез — длительный процесс. Он может тянуться несколько десятилетий. Проследить за ним труднее, чем, например, за развитием герпеса. Можно находиться в самом центре эпидемии папилломавируса и не подозревать об этом. Боюсь, именно так чаще всего и происходит. Сексуальная распущенность создает идеальные условия для распространения вируса. Разумеется, идеальные в дарвиновском смысле.Алекс продолжала разглядывать фото. Благодаря большой родинке она легко узнавала Тарвера на общих снимках. Хотя на самом деле это не родинка, вспомнила она. Что-то связанное с деформацией артерий и вен. Когда она училась в Квонтико, им говорили, что многие серийные убийцы с детства имели физические недостатки, превращавшие их в изгоев среди сверстников. Глупо подозревать доктора Тарвера, случайного соседа по лифту, но… его знаний вполне хватало для изощренных убийств. К тому же сильный характер и мощная логика делали его способным на решительные и даже экстремальные поступки. В отличие от Мэттью Пирсона, мечтавшего, судя по всему, лишь о вечернем чае.Крис перешел на чисто медицинскую терминологию, и Алекс не понимала ни слова. Слушая его голос, она разглядывала очередную фотографию. Тарвер был запечатлен вместе с симпатичной блондинкой и мужчиной в военной форме. За спиной у них высилось похожее на крепость здание с надписью «ВРП». Те же три буквы были написаны на халате Тарвера. На этом снимке доктор Тарвер, с копной волос и без бороды, выглядел совсем молодым. Мужчина в форме чем-то напомнил Алекс ее отца. А женщина… она бодрая и энергичная, как те журнальные фотомодели, рекламирующие курсы иностранных языков, убеждая бизнесменов поправить свои дела с помощью французского.Алекс дождалась первой паузы в разговоре и спросила:— Что такое «ВРП»?— Простите? — отозвался доктор Тарвер.— На этом фото у вас на груди написано «ВРП».— О, — улыбнулся Тарвер, — это значит ветеранский раковый проект. Правительство финансировало его вместе с Национальным институтом здравоохранения и несколькими частными фирмами, чтобы изучить частые случаи онкологических заболеваний среди наших ветеранов.— Какое это время?— Поздний Вьетнам. Но мы также занимались участниками Второй мировой войны и корейского конфликта. В основном это были люди, воевавшие на Тихом океане. Там шли жестокие бои, с ужасными артобстрелами, с использованием огнеметов.— А как насчет «оранжевого агента»?[119]— К сожалению, никак. В то время об этом почти не упоминали. Может, потому, что у раковых болезней, вызываемых этим веществом, очень длинный инкубационный период. Помните, что я говорил о вирусах? Та же самая проблема.Алекс хотела задать еще вопрос, но Крис перебил ее:— У вас хранятся образцы крови пациентов, скончавшихся от рака?Морс почувствовала, как у нее участился пульс, но быстро отвернулась и снова стала рассматривать фотографии на стенах. Некоторые жертвы умерли в этой клинике. Если образцы их крови сохранились, они могут выяснить, какой канцероген преступники использовали для убийств.— Я слышал, что в научных центрах делают такие вещи, — продолжил Крис, — чтобы после появления новых технологий можно было провести дополнительные тесты.— Насколько я знаю, в клинической лаборатории хранятся все образцы за последние десять лет. Вероятно, в каких-то случаях брались пробы крови и опухолевых клеток. Вам лучше побеседовать об этом с доктором Пирсоном.— Я могу дать вам список пациентов, которые нас интересуют.Доктор Тарвер любезно улыбнулся:— Хорошо, я передам его доктору Пирсону.Стараясь скрыть волнение, Алекс подошла к столу и взяла одну из авторучек, стоявших в серебристой карандашнице.— Можно использовать бланк для рецептов?— Конечно.Чувствуя на себе взгляд Криса, Морс написала фамилии всех, кого она считала жертвами убийств, за исключением больных, умерших не от рака.— Наверное, это прозвучит немного дико, — произнес Крис, — но я подумал, а может ли врач намеренно вызвать рак у пациента?Алекс подняла голову от списка. Тарвер смотрел на Криса так, словно тот предположил, будто священники тайком топят детей во время крещения.— Я вас правильно понял, доктор Шепард?— Да.— Это самое странное, что я когда-либо слышал. Как вам пришла в голову подобная мысль?— Чисто интуитивно. Просто иных объяснений этим случаям не существует.— Да, так часто бывает с раком, особенно с раком крови. Это одна из самых сложных и загадочных проблем, с которыми имеет дело медицина.— Есть еще кое-что, — добавил Крис тоном детектива Коломбо. — Все пациенты состояли в браке с богатыми людьми, желавшими с ними развестись.Тарвер недоверчиво сдвинул брови.— Вы серьезно?— Да, сэр. Вполне.— Вы хотите сказать, что кто-то убивал людей, вызывая у них рак?— Не просто кто-то. Врач.Доктор Тарвер рассмеялся.— Простите, но я даже не знаю, что ответить. Кто-нибудь из представителей властей согласен с вашей теорией?— Да! — резко бросила Алекс. Она не понимала, почему Крис выбрал этот путь, но не собиралась оставлять его без поддержки. — Доктор Тарвер, на самом деле я агент ФБР. И могу вас заверить, Бюро всерьез занимается данной проблемой.— Можно взглянуть на ваше удостоверение? — поинтересовался Тарвер.Алекс потянулась к заднему карману и застыла. В жизни она не чувствовала себя так глупо. Это почти то же самое, что оказаться в ресторане с пустой кредитной картой, только в тысячу раз хуже.— Я оставила его в отеле, — пробормотала она.Доктор Тарвер нахмурился:— Я бы с удовольствием помог вам, доктор Шепард, но… Если доктор Пирсон узнает, что ваш визит как-то связан с уголовным делом, он расстроится. Поэтому я должен прервать нашу беседу и попросить впредь обращаться ко мне только официально. — Он взглянул на часы. — Кроме того, я уже опаздываю на встречу.Тарвер собрал со стола бумаги и проводил Криса и Алекс в коридор. Как только они вышли, он запер дверь, буркнул «до свидания» и быстро зашагал к лифтам.— Не понимаю, зачем я это сделал, — пробормотал Крис, медленно двинувшись в ту же сторону.— Лучше выстрел наугад, чем ничего, — заметила Алекс.— Не всегда. Если Пирсон узнает о разговоре, я стану для него персоной нон грата.— Нет, если будешь по-прежнему поставлять им клиентов. Деньги решают все, приятель. А у меня здесь мать. Они не смогут меня выкинуть.Крис свернул к скамейкам, стоявшим возле лифтов, и рухнул на одну. Доктор Тарвер уже исчез из виду. Вероятно, скрылся в кабинете Пирсона.— Ты в порядке? — спросила Алекс.— Мне лучше вернуться в отель, пока все не наладится с желудком.— Вот и хорошо. А я заодно заряжу свой телефон. — Она нажала кнопку лифта. — Что ты думаешь о докторе Тарвере?Крис пожал плечами:— Типичный медик. А пятно на его лице ужасное.Морс кивнула:— Он вызывает у меня странное чувство.— Полагаешь, он хочет забраться к тебе в трусики?— Нет, не то.Крис криво усмехнулся, словно боялся, что смех причинит ему боль.— Я понимаю, о чем ты говоришь. Но мы видим лишь то, что желаем видеть.Лифт открылся. Крис уже направился к кабинке, как вдруг Алекс осенила новая мысль.— Ты иди, а я на минутку вернусь к доктору Пирсону. Надо его кое о чем спросить.Крис придержал дверь.— О чем?— Да так, просто навязчивая идея. Подожди внизу.— Объясни мне!— На одном фото доктор Тарвер стоит перед зданием под транспарантом «Бесплатные тесты на СПИД». Этот дом показался мне знакомым. Он похож на тот ресторан в южном Джексоне, куда папа водил меня ребенком. Мы там часто завтракали. Он назывался «Пулло». Я собираюсь проверить, права я или нет.— Ты серьезно?— Да. Не понимаю, при чем тут тесты на СПИД? Все как-то не вяжется.— Я пойду с тобой. — И Крис двинулся вперед.Алекс мягко подтолкнула его обратно к лифту. Шепард был так слаб, что с трудом удержался на ногах.— Я быстро. Посиди здесь на скамеечке и подожди меня.Крис тяжело привалился к дверце лифта.— Ладно.

Глава 42Элдон Тарвер прислонился к старому дубу и смотрел на вход в больницу. Он видел, как Шепард появился на ступеньках, постоял в клубах дыма, окружавших собравшихся на улице курильщиков, и ушел обратно. А где Морс? Допрашивает других врачей? Или делится подозрениями с Пирсоном? Элдон не испытывал страха, но его мозг лихорадочно работал, пытаясь справиться с возникшими угрозами.Теперь он уже не мог вернуться в кабинет. И идти домой тоже. Даже возвращаться в лабораторию рискованно. Вряд ли они успели выйти на Ноэля Д. Травера. Это невозможно. Хотя… как им вообще удалось добраться до него? «Раск, — с раздражением подумал он. — Этот жалкий тупой адвокатишка, кто же еще». Тарвер поздравил себя с тем, что решил пораньше свернуть работу. Жизнь показала, что он не зря поторопился.Скорее даже опоздал.Разговор с Морс и Шепардом произвел на Элдона сильное впечатление. Ладно бы он просто убил сестру Морс. Но Шепард… это уже ходячий труп. Тем не менее, он стоял перед ним живехонький, беседовал, задавал дурацкие вопросы. Знает ли Шепард, что обречен? Если нет, то скоро поймет. Но в отличие от других жертв, считавших свою болезнь велением судьбы, Шепард будет знать, что его заразили раком намеренно. И не кто-нибудь, а жена. По ее заказу.Конечно, самой опухоли у него пока нет. Элдон только пустил в действие механизм, который, если его не остановить, рано или поздно приведет к онкогенезу в клетках. Но остановить его некому. Потому что единственный, кто может это сделать, — Элдон Тарвер. А Элдону Шепард нужен мертвым, а не живым. Мертвый Шепард — ценный научный факт. Живой — опасный свидетель, особенно в компании с Алекс Морс.Тарвер решил поговорить с Эдвардом Биддлом.Звонить по своему мобильнику рискованно — ФБР могло его прослушивать. Но эта проблема легко решалась. Неподалеку под деревьями стояли курившие медсестры. Он узнал двух из онкологии. Быстро взглянув на выход из больницы, Тарвер приблизился к той, что поменьше ростом, — симпатичной брюнетке, всегда здоровавшейся с ним в коридоре.— Простите, — произнес он. — В моем телефоне села батарейка, а мне нужно срочно позвонить. Речь идет о пациенте. Не могли бы вы…Девушка уже протягивала ему телефон.— Спасибо, — благодарно улыбнулся Элдон. — Я только на минутку.Он набрал номер Эдварда Биддла. Послышалось несколько гудков, включилась голосовая почта. Тарвер дал «отбой». Почему Биддл не отвечал? Не узнал номер? Или в самолете нет связи? Вряд ли. Он наверняка летел корпоративным рейсом. Может, что-нибудь случилось? Элдон снова набрал номер, но с тем же результатом.Мысленно выругавшись, он отдал трубку медсестре и направился к своей машине. Придется рискнуть и встретиться с Биддлом на условном месте. Элдону не нравилось это, но поведение Морс и Шепарда доказывало, что они пока не добрались до истины. Если бы у них было что-нибудь конкретное и ФБР официально взялось за дело, игра пошла бы по-иному. Он оглянулся через плечо. Морс и Шепард не появились.* * *Алекс вошла в приемную доктора Пирсона и любезно улыбнулась. Рыжеволосая секретарша сидела на месте, дверь в соседний кабинет была открыта.— Еще раз здравствуйте, — сказала Алекс. — Мне нужно задать доктору Пирсону один вопрос.Секретарша раздраженно поджала губы.— Думаю, вам лучше позвонить.Морс повысила голос, чтобы ее услышал доктор:— Один вопрос, притом не медицинский.Пирсон высунул голову в дверь, словно любопытный кот.— А-а, это опять вы?Хорошо, что он ее помнит.— Да, дело в том, что я только что беседовала с доктором Тарвером. Он пригласил нас в свой кабинет, и…Рыжая дама фыркнула.— …и там на стене висело много интересных фотографий. Я сама выросла в Джексоне, и одна из них меня просто поразила.Пирсон слегка смутился.— Ну, я вырос в Калифорнии, так что…— Там длинное здание с большими окнами, а сверху надпись: «Бесплатные тесты на СПИД». Оно выглядит точь-в-точь как ресторан, куда в детстве меня водили завтракать.Доктор просиял. Похоже, ему искренне хотелось ей помочь.— Да, все верно. Раньше там находился ресторан «Пулло», но позднее доктор Тарвер купил его.По спине Алекс пробежал холодок, будто она столкнулась с неожиданным дежа-вю.— Доктор Тарвер купил «Пулло»?— Да, года четыре назад.— В последнее время я жила в Вашингтоне и ничего не слышала об этом.— Элдону понадобилось место, куда могли бы собираться люди из бедных кварталов — бездомные и беспризорники. Те, кто почти не получает медицинской помощи.— Зачем?— Чтобы устроить там больницу. Бесплатную клинику для бедных.— Ясно.— Доктор Тарвер посвящает этому много времени. Делает бесплатные анализы на всевозможные вирусы, особенно на те, которые широко распространены среди неимущих горожан: СПИД, гепатит С, разные виды герпесов, папилломавирусы. Кроме того, занимается лечением. Элдон уже получил несколько грантов. Его работа очень важна с точки зрения статистики.Алекс кивнула. Ее не оставляло ощущение, что она наткнулась на что-то очень важное.— Да, конечно. Я и понятия не имела, что в Джексоне есть подобные клиники.— Раньше их действительно не было. Но когда доктор Тарвер потерял жену, он решил что-нибудь сделать в ее память.— Потерял жену? От чего она умерла?— Рак шейки матки. Ужасный случай. Это произошло семь или восемь лет назад, когда я тут не работал. Доктор Тарвер унаследовал от жены большую сумму денег, и ему захотелось найти им хорошее применение. Кстати, Элдон был одним из первых, кто предположил вирусное происхождение рака шейки матки. Я видел одну его раннюю работу, написанную задолго до того, как эта идея стала общепринятой. Кажется, он даже собирался потребовать в суде признания своего авторства.Алекс молчала, лихорадочно обдумывая новую информацию.— Это все, что вы хотели узнать? — спросил доктор Пирсон.— Хм… значит, он проводит много времени в той больнице? — задумчиво протянула Морс.Секретарша бросила на доктора выразительный взгляд, и Пирсон вдруг вспомнил, что разговаривает с чужаком.— Доктор Шепард просил еще раз передать вам свою благодарность, — произнесла Алекс и, лучезарно улыбнувшись, покинула кабинет.Оказавшись снаружи, она почти бегом бросилась к лифту. Когда на этаже его не оказалось, Морс помчалась вниз по лестнице. Сердце у нее громко колотилось, но не от спешки. На первом этаже она увидела Криса, стоявшего у выхода на улицу.— Привет! — воскликнул он. — Я хотел подышать свежим воздухом, но там можно задохнуться от дыма. Некоторые пациенты курят через трахеостомы.Алекс взяла его под руку.— Крис, ты не поверишь!— Что?— Здание, о котором я говорила, теперь принадлежит Тарверу. Пирсон пояснил, что сейчас там больница для бедных.— Какая больница?— В ней сдают анализы на вирусы.Глаза Криса блеснули.— Пирсон не говорил, на какие именно?— Возбудители СПИДа, герпеса, папиллома вирусы. Кроме того, Тарвер лечит пациентов. Получает гранты. Он открыл эту клинику в память о жене, умершей от рака семь лет назад. Представляешь, она оставила ему кучу денег.У Криса отвисла челюсть.— Рак крови?— Нет. Шейки матки.— Хм…— Тебе не кажется это подозрительным? — нетерпеливо спросила Алекс.— Пожалуй, если не считать того, что полученные деньги он потратил на бесплатную больницу.— Да, но это дало ему возможность работать со множеством людей и делать бог знает что под видом бесплатного лечения. Наверное, в подобных случаях врачей не очень тщательно контролируют?Крис пожал плечами:— Контроль, разумеется, есть, но мало кто захочет углубляться в то, что происходит с такого рода пациентами. К тому же департаменту здравоохранения нужен еще один Элдон Тарвер, чтобы разобраться с тем, чем он занимается.Алекс взволнованно кивнула:— Я хочу туда поехать.— И что дальше?— Не знаю. Для начала просто осмотрюсь. Я должна узнать, есть ли какая-нибудь связь между Тарвером и Эндрю Раском. А ты поедешь?— Было бы неплохо. — Крис поморщился. — Но, если честно, сейчас мне нужны лишь туалет и кровать. Я очень скверно себя чувствую.Алекс вдруг вспомнила, что происходит с Шепардом, и эта мысль окатила ее ледяной волной.— Извини. — Она подхватила его под руку, чтобы он мог на нее опереться. — Пойдем в машину. Я попрошу заняться этим Кайзера.Крис кивнул, и они медленно направились к дверям.— Когда я чем-то занят, — пробормотал он, — как было сегодня в больнице, мне почти удается обо всем забыть. Но стоит остаться одному, и…Морс на ходу прижалась к нему щекой.— Ты не один. Помни об этом.— Алекс… — Он остановился, чтобы перевести дыхание. — Каждый встречает смерть в одиночку.Она покачала головой:— Неправда. У тебя есть Бен, и… я буду рядом с тобой, что бы ни случилось.Он сжал ее плечо.— Но тебе не о чем беспокоиться, — уверенно добавила она. — Мы найдем этих мерзавцев и вылечим тебя.— Может быть, — прошептал Крис.Уилл Килмер сидел в своем «форде» и смотрел, как Тора Шепард в ярости расхаживает по тротуару возле «Эмсаут-банка». Она прождала Раска почти час и теперь была готова наброситься на него с кулаками. Уилл знал: столкновение неизбежно — один из его людей сообщил, что Раск уже подъезжает к зданию.Тора перестала ходить взад и вперед, словно телепат, и переместилась на частную автостоянку, откуда Раск мог попытаться удрать от нее, если бы прятался где-то наверху. Очевидно, она хорошо знала его машину, потому что как только сверкающий черный автомобиль появился из-за угла и притормозил у преграждавшего въезд шлагбаума, Тора кинулась к нему, втиснулась в проем между окном автомобиля и считывавшим карточку устройством и бешено заколотила рукой по стеклу.Уилл вылез из «форда» и быстро пересек улицу. Раск ошеломленно смотрел на Тору, которая стучала по окну. Все, что ему оставалось, — это дать задний ход, но с улицы его уже припер огромный «кадиллак». Через секунду адвокат опустил окно и прошипел:— Какого черта ты тут делаешь?— Дай мне свою кредитку! — потребовала Тора.— Что?«Кадиллак» начал сигналить.— Прочь с дороги! — заорал Раск. — Ты что, не понимаешь, чем рискуешь?— Я хочу все прекратить! Немедленно!— Не понимаю, о чем ты, — пробормотал адвокат.«Кадиллак» снова загудел.Тора наклонилась к самому окну, но Уилл был уже в двух шагах.— Он знает, — прошептала она. — Крис все знает.— Ты спятила?— Если ты не отменишь, я пойду…Раск просунул мимо нее карту и попытался вставить в щель приемника.Уилл с изумлением увидел, как Тора впилась зубами в руку адвоката, заставив его вскрикнуть. Раск отдернул руку, и женщина схватила карточку. Водитель «кадиллака» открыл дверцу и стал вылезать из машины. Раск понял, что ситуация вышла из-под контроля.— Садись в автомобиль, чертова сучка! — проревел он. — Быстро!Тора мгновенно обежала вокруг машины и уселась рядом с адвокатом. Раск вырвал у нее карту и воткнул в приемник. Барьер поднялся, и автомобиль с визгом влетел на стоянку.Уилл достал телефон и позвонил Алекс, но ответа не было.

Глава 43Шепарда рвало в туалете отеля «Кейбот-Лодж», когда у Алекс зазвонил телефон. Она только недавно включила свой мобильник, а теперь стояла рядом с Крисом, поддерживая его возле унитаза.— Возьми трубку, — выдавил он в перерыве между спазмами. — Я справлюсь.— Сомневаюсь.— Это последствие приема лекарств. Иди.Алекс отпустила его плечи и бросилась в спальню. На дисплее мигал номер Уилла. Когда она нажала кнопку, ей показалось, что голос детектива помолодел на десять лет.— Малышка, я тебе звоню все утро. У нас прорыв.— Что случилось?— Тора Шепард набросилась на Раска прямо посреди улицы, возле его офиса. Она совсем спятила. Стояла перед его машиной и орала, что он не должен убивать ее мужа.— Боже милостивый! Где они сейчас?— Видимо, в кабинете Раска.Алекс быстро соображала. Она уже позвонила Кайзеру с просьбой проверить Элдона Тарвера, но ей не хотелось ждать.— Ты можешь поставить кого-нибудь вместо себя, чтобы последить за Торой? Мне надо с тобой встретиться.— Думаю, да… Куда ехать?— В старый ресторан «Пулло».— Его давно закрыли.— Знаю. Теперь там бесплатная клиника.— И зачем я тебе нужен?— Есть шанс наткнуться на неприятности.— Большой?— Процентов десять. Но заранее никогда не знаешь, верно? Так ты меня учил.Уилл усмехнулся:— Ладно, буду через пятнадцать минут.— Встретимся за пару кварталов. В парке за домом губернатора.— Хорошо.Обернувшись, Алекс увидела, что Шепард сидит на краю кровати.— Что случилось? — хрипло спросил он.Ей не хотелось лгать, но она не могла сказать Крису, что его жена носится как сумасшедшая по городу.— Уилл чуть не попал в аварию, — ответила Морс.Доктор покосился на нее.— Ты спросила: «Где они сейчас?»— Да, я имела в виду тех, кто в него едва не врезался. — Она откинула одеяло и указала на кровать. — Тебе надо отдохнуть. Ложись.Крис не стал протестовать и послушно лег в кровать. Алекс придвинула к нему телефон отеля.— Если станет хуже, вызови девять-один-один и попроси отвезти тебя в медицинский центр.Доктор слабо кивнул. Морс наклонилась и поцеловала его в лоб.— Я скоро вернусь.Когда она выпрямлялась, он с неожиданной силой схватил ее за руку.— Будь осторожна, Алекс, — проговорил Шепард, напряженно глядя ей в лицо. — Эти люди никого не пощадят. Не стоит рисковать напрасно.— Я знаю.Он сжал ее ладонь.— Точно?Морс почувствовала, как его озабоченность передается ей.— Да.— Хорошо.Как только Крис отпустил ее руку, Алекс достала из гостиничного сейфа свой «ЗИГ-зауэр», заткнула его за пояс и поспешила в коридор.Эндрю Раск остановил лифт этажом ниже своего офиса. Он не собирался тащить истеричную Тору Шепард мимо секретарши. К тому же с некоторых пор он не чувствовал себя в безопасности даже в собственном кабинете.Открылась дверь, и в нос ему ударил запах опилок. На этаже шел ремонт, несколько перегородок сломали, в воздухе висела пыль. Адвокат повел Тору по коридору, надеясь найти какой-нибудь укромный уголок, но путь им преградил парень с конским хвостом, стоявший у стены и работавший дрелью. Оглядевшись, Раск удостоверился, что других рабочих рядом нет. Он вытащил бумажник и протянул парню стодолларовую банкноту, пробормотав, что ему необходимо на полчаса уединиться с дамой. «Конский хвост» усмехнулся и зашагал к лифту.Раск прошел к высокому окну, обернулся и обрушился на Тору со всей яростью, которая накопилась в нем за это время:— Какого дьявола ты сюда приперлась? У тебя что, совсем вышибло мозги?— Да пошел ты! — Дрожащий палец Торы ткнул ему в лицо. — Ты уверял меня, что это абсолютно безопасно. Что никто ничего не узнает. Помнишь свои слова, чертов ублюдок? Но все вышло не так. Крис знает!— Не может быть.Ее глаза сверкнули.— Неужели? Он сегодня позвонил мне, идиот. Сказал — может, я сдохну через год, но и тебе конец. И я никогда не увижу Бена, потому что меня посадят за решетку. Ты по-прежнему считаешь, что все в порядке?Раск пытался скрыть, как его ошеломили ее слова.— Надо немедленно все прекратить! — потребовала Тора. — Это единственный выход.Он хотел объяснить, что это не в его силах, но какой смысл говорить, что Тарвер ему не подчиняется?— Ты права, — вздохнул он. — Конечно, мы все остановим.Тора разрыдалась.— Не могу поверить. Какой-то кошмар. Что мне теперь делать? Что я скажу Крису?— Ничего. — Раск шагнул к ней ближе. — У него нет доказательств. Он наслушался агента ФБР, которого уже уволили. Все будет хорошо, Тора.— Что ты вообще знаешь о браке?«Гораздо больше, чем другие», — мрачно подумал адвокат.— Я должна ему что-то объяснить!Раск решительно покачал головой:— Нет. Ни ему, ни кому-либо другому.Слезы Торы мгновенно превратились в ярость.— Не смей мне указывать, что делать! Я поступлю, как сочту нужным. Зря я вообще тебя послушала.— Когда Ред Симмонс умер, сделав тебя мультимиллионершей, ты рассуждала по-иному.Тора взглянула на Раска так, словно собиралась перерезать ему горло.— Старая история. Теперь мы говорим о Крисе. Позвони тому ублюдку, который на тебя работает, и сообщи, что мы разорвали мой контракт. Немедленно. И не надейся, что я заплачу тебе еще хоть цент!Раск схватил ее за руку и заглянул в лицо, стараясь испугать.— Прежде чем угрожать мне, ты должна усвоить кое-что. Ты не сумеешь навредить мне, не навредив себе. Но это не главное. Человек, который занимается подобной работой, очень опасен. У него нет ни совести, ни жалости. Он действует как автомат. Если ты вздумаешь выкинуть какой-нибудь дурацкий фокус, например, отказаться от оплаты, его гнев обратится против тебя. И потом… — Он перевел дух, пытаясь успокоиться. — Если твой муж действительно что-то заподозрил, я сделаю все, чтобы остановить запущенный процесс. Но ты будешь сидеть тихо. Если бы мой партнер знал, что ты тут вытворяешь, тебя бы уже не было в живых. Твой труп никогда не нашли бы. И матерью Бена стала бы следующая жена Криса Шепарда.Тора бросила на него разъяренный взгляд, разрываясь между реальным страхом быть пойманной с поличным и чисто теоретической возможностью стать жертвой убийства.— Когда ты смотришь на меня, — сухо заметил адвокат, — представляй его. Только так тебе удастся выжить.Глаза Торы судорожно забегали, как у больного эпилепсией.— Что мне теперь делать? — всхлипнула она. — Куда идти?— Пока можешь остаться у меня в офисе. Только ни слова о нашей сделке. Не исключено, что кабинет прослушивают. Один неверный шаг, и я отдам тебя своему партнеру. Все понятно?Она вытерла испачканные тушью для ресниц щеки.— Я не желаю оставаться здесь. Хочу увидеть сына.— Это невозможно. Пока.— Чепуха! Я не совершала ничего плохого.Раск от удивления открыл рот.— Ты заказала убийство собственного мужа! Дважды!Тора рассмеялась, будто ребенок, придумавший способ обмануть разгневанных родителей.— Я проконсультировалась с адвокатом. Никто не сможет это доказать.— Но ты заплатила мне миллион долларов!Тора бросила на него холодный взгляд.— Я лишь последовала твоему совету насчет инвестиций. Вот почему в твоих руках оказался мой миллион. Со стороны все выглядит так, словно ты попросту украл эти деньги. Украл и купил себе алмазы.Раск онемел.— Увы, ты ведешь себя, как все мои подрядчики, Эндрю. Легко гарантировать твою работу. Но трудно верить в эту гарантию.Он посмотрел через плечо, проверяя, не вернулся ли «конский хвост». Если кто-нибудь услышит их разговор…— А теперь, — внезапно объявила Тора, — я спущусь вниз и вернусь к прежней жизни. Ты проследишь, чтобы с моим мужем ничего не случилось. А если случится и в мою дверь постучит полиция — я сдам тебя со всеми потрохами. Ясно?Адвокат быстро соображал. Дамочка не представляет реальной ситуации. Нельзя вернуться к прежней жизни — ни ей, ни кому-либо другому. Тора Шепард — одна из избалованных красоток, воображающих, что им все сходит с рук. Но рано или поздно — и скорее рано, судя по тому, как взялось за него ФБР — ее запрут в маленькую комнату и как следует надавят. И тогда она сломается.— Я хочу тебе кое-что показать, — произнес Раск. «Тупая сучка», — мысленно добавил он. Адвокат обошел вокруг кучи валявшегося на полу гипсокартона. — Может, тогда ты поймешь, почему тебе нельзя вернуться к прежней жизни.Он кивнул на окно и предложил ей руку. Тора с презрением отвернулась и приблизилась к окну.— Видишь вон тех людей? — спросил Раск, перешагнув через ящик с инструментом.— Где?— Вон там, на углу. И у дома напротив.Тора прижала ладони к стеклу.— Парня с газетой?— Да. Агент ФБР. И женщина тоже. Та, что бежит трусцой.У Торы отвисла челюсть.— Откуда тебе известно?Адвокат оглянулся и скользнул взглядом по пустому коридору.— У меня есть связи в Бюро.— Но зачем они здесь?— Пока не знаю. Видишь еще что-нибудь подозрительное?Тора привстала на цыпочки, а Раск наклонился и вытащил из ящика столярный молоток. Когда он выпрямлялся, в инструментах что-то звякнуло и Тора обернулась, но адвокат уже сделал взмах. Металлический набалдашник глубоко вошел в череп над правым ухом; Раску пришлось дернуть, чтобы вытащить его обратно. Тора пошатнулась, как-то нелепо вскинула руки, пытаясь закрыть лицо, и рухнула на пол. Собрав в кулак весь страх, гнев и бешенство, накопившиеся в нем в последние недели, Раск опять замахнулся молотком и ударил так, словно хотел разрубить полено. Эта взбалмошная стерва пыталась испортить то, над чем он трудился столько лет… но разве он стал ныть и просить о помощи? Нет. Он все взял на себя. Теперь Тарвер уже не будет смотреть на него свысока, как на жалкого слюнтяя. Раск отбросил молоток и выпрямился над окровавленным трупом, тяжело переводя дыхание, как в тот первый день на склоне Эвереста. Никогда еще его не переполняло такое чувство власти. Жаль, что сейчас его не видит отец.Уилл увидел, как машина Алекс въехала на стоянку за домом губернатора. Она вышла из «тойоты-короллы», заперла дверцу и пересела в его «эксплорер».— Что не так с этой клиникой? — спросил Уилл.— Она принадлежит одному доктору из УМЦ. Элдону Тарверу. Когда я с ним беседовала, у меня возникло странное чувство.В глазах Уилла вспыхнул интерес.— Какое чувство?— Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.— Кажется, да.— Жена Тарвера умерла от рака и оставила ему много денег. Он открыл больницу в память о ней. Лечит бедняков от СПИДа, герпеса… Но я считаю, что дело не только в этом. Тарвер — специалист по раку, а тут у него широкие возможности. Он может внедрять пациентам любой вирус или токсин и следить за ними под видом бесплатной помощи.— Ничего себе! Похоже, он чокнутый.— Не исключено. — Алекс покусала губы. — Или добрый самаритянин.Уилл насмешливо фыркнул.— Что-то я давно их не встречал. С виду все похожи на ангелов, а присмотришься — полная дрянь.— Надеюсь, скоро мы узнаем. Поехали.Уилл тронулся с места.— Хорошо бы выяснить, какая у него машина.— Кайзер уже этим занимается. Я дала ему данные по Тарверу.— Ничего не имею против ФБР, но… На всякий случай перепроверю. Как его полное имя?Алекс назвала.— Так. — Уилл записал в маленький блокнотик, который всегда носил с собой. — А где доктор Шепард?— В «Кейбот-Лодж».Килмер вопросительно взглянул на Морс. Она накрыла рукой его ладонь.— Он болен, Уилл. Очень болен. Но это не твоя вина, понятно?— Ну да, как же. Будь оно все проклято. Я уснул на боевом посту. Нас всех могли перестрелять.— Тебя одурманили. И других тоже. Прошу, выброси это из головы, и займемся делом. Ты мне нужен.Уилл потер ладонями лицо и тяжело вздохнул:— У тебя с собой эта штучка?— Сейчас нет.— Черт. — Он потянулся к бардачку и вытащил револьвер с укороченным стволом. — Я буду рядом.— Для этого и существуют напарники.После перестройки «Пулло» мало походил на прежний ресторан. Алекс вспомнила лишь несколько причудливых светильников, висевших на стене в том месте, где когда-то располагался буфет. Все остальное изменилось до неузнаваемости.Сразу у двери за обшарпанным столом сидела чернокожая регистраторша. Вокруг на стульях ждали изможденные больные, от которых разило по́том, табаком и алкоголем. Узкий коридор тянулся в глубину здания, но смотреть там было не на что, только на стене висело огромное матовое зеркало. Алекс заподозрила, что кто-нибудь наблюдает за посетителями с противоположной стороны стекла.— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила регистраторша.— Да. Я только что разговаривала с доктором Тарвером в медицинском центре. Он просил меня кое-что выяснить, и у меня есть для него важная информация. Мне надо поговорить с ним лично.Женщина оглядела Алекс с ног до головы. Хорошо одетая белая женщина, очевидно, была редкостью в их больнице.— Как вас зовут?— Александра Морс.— Доктора сейчас нет. Но я могу сходить и узнать, не появится ли он позже.— Большое спасибо. Я подожду.Регистраторша нехотя поднялась, словно делая Алекс большое одолжение, и не спеша двинулась по коридору. Морс приблизилась к столу и прочитала все, что попалось ей на глаза. В основном всевозможные счета и один личный, адресованный Элдону Тарверу. Из-под книги для записей торчал журнал с половиной заголовка: «Джет». На линованном листочке, вырванном из блокнота, виднелась неразборчивая надпись: «Счет за электроэнергию, задержка по оплате — Ноэль Д. Тарвер, доктор ветеринарии». Ниже цифры — 09365974. Морс запомнила номер и увидела возвращавшуюся регистраторшу.— Сегодня его не будет, — объявила она, бросив на Алекс безразличный взгляд.— Совсем?— Ну да, я же сказала.Женщина села за стол и раскрыла журнал с таким видом, точно полностью исполнила свой долг и забыла о ее существовании. Алекс подумала, не передать ли что-нибудь Тарверу, но решила, что не сто́ит. Она резко развернулась и едва не наткнулась на высокого мужчину в костюме за пару тысяч баксов.— Ох, извините, — пробормотала она.У вошедшего были короткие седые волосы и серые как сталь глаза. Его лицо что-то напомнило Алекс. Но что? Пожалуй, он выглядел как один из тех старших агентов ФБР, которые приходили в Бюро после службы в армии или в уголовном розыске.— Все в порядке, мисс, — произнес незнакомец с улыбкой.Мужчина отступил в сторону, и Алекс шагнула к двери, подавив желание спросить, как его занесло в это дерьмовое местечко. Может, он считал, что здесь все еще находится ресторан? Раньше в «Пулло» приходили очень состоятельные люди.В дверях Алекс обернулась и заметила, что посетитель разговаривает с регистраторшей. Похоже, с тем же успехом, что и она. Оглядев улицу, Морс прошла мимо черного седана, стоявшего у самого подъезда, и села в автомобиль Уилла. Через минуту появился Килмер.— Ну как? — спросил он.— Ничего.— Видела парня, который только что вошел?— Да. Ты его знаешь?— Знаю его тип людей. Он солдат.— Я тоже так предположила.— Умница. А теперь взгляни на это.Уилл медленно тронулся вперед и слегка кивнул налево. Морс повернула голову и увидела, что в черном седане за рулем сидит парень в военной форме с сержантскими лычками на рукаве.— Это он привез того пижона? — произнесла Алекс.— Да. Обратила внимание на дверь?— У машины?— Да. Там написано: «Правительство Соединенных Штатов».— И что это значит?Уилл объехал вокруг квартала и вернулся к месту, где они оставили автомобиль Алекс.— Что это не налоговая служба.— А кто?Килмер усмехнулся:— Помнишь, ты упоминала о странном чувстве? Со мной теперь происходит то же самое.Алекс задумалась о счетах, которые видела на столе.— Ты когда-нибудь слышал о Ноэле Тарвере?— Он военный?— Ветеринар.— Нет.Она вспомнила листочек с надписью.— Черт! Элдон Тарвер и Ноэль Тарвер. Там на столе лежала записка насчет просроченных платежей!— А вот это уже ближе к делу. — Глаза Уилла загорелись. — Онколог и ветеринар. Очень странно, правда?— Да, — согласилась Алекс.— Может, скрывается от налогов? — предположил детектив. — А те парни — действительно налоговики.— Нам надо это выяснить.Килмер усмехнулся:— Собираешься вернуться и посмотреть, сколько он пробудет в больнице?— Да. Давай объедем вокруг квартала.Уилл нажал на газ и резко свернул на перекрестке, проскочив на красный свет. Через минуту они были уже возле больницы, но черный седан исчез.— Если хочешь знать мое мнение, — пробурчал Уилл, — он направился к границе штата.— Дай мне выйти, — попросила Алекс. — Я пересяду в свою машину.Детектив ударил по тормозам, и Морс выскочила на тротуар. Килмер рванул с места так, что дверца сама захлопнулась.

Глава 44— Опишите ее, — попросил доктор Тарвер.Эдвард Биддл прикусил губу и оглядел скудно обставленный кабинет. «Наверное, пытается понять, тут ли я веду свою работу», — подумал Тарвер.— Рост пять футов восемь дюймов, — произнес Биддл. — Темные волосы, симпатичное лицо, шрамы на щеке. Похожи на следы от шрапнели.Доктор старался сохранить спокойный вид, но Биддла было трудно обмануть.— Кто она, Элдон? Ваша новая пассия?Тарвер уже давно не общался с людьми, которые задавали ему подобные вопросы.— Нет, агент ФБР. Но работает одна, без поддержки Бюро.Он ожидал, что Биддл встревожится, но тот лишь недовольно сдвинул брови:— Агент ФБР?— Это не проблема, Эдвард. Не обращайте внимания. Ваша машина еще здесь?Генерал небрежно махнул рукой, словно одним жестом мог убрать автомобиль с улицы.— Давайте перейдем к делу. Что у вас есть?Еще пять минут назад Тарвер был полон энтузиазма и собирался с блеском провести беседу, но тут в его приемной появилась Алекс Морс.— Мне еще нужно кое-что сделать. Я на минутку.Биддл невозмутимо кивнул, хотя не привык, чтобы его заставляли ждать.Доктор покинул кабинет и быстро направился в свой личный туалет. Он не собирался сидеть на одном унитазе с пациентами. Не говоря уже о той заразе, которую он прививал им сам, у каждого из них имелся целый букет собственных болезней. Тарвер задвинул за собой засов и тяжело привалился к двери, слыша, как громко стучит его сердце.До сих пор он думал лишь о том, как лучше провести переговоры с Биддлом, но теперь Морс поставила под удар всю его игру. Не будь она так наблюдательна, он мог бы просто пренебречь ее визитом. Но Морс цеплялась за каждую деталь. Если ей удалось выйти на его больницу после одного взгляда на фото в кабинете, она наверняка свяжет майора на снимке «ВРП» с человеком, на которого натолкнулась сегодня в клинике. С тех пор прошло уже тридцать лет, но Биддл почти не изменился. Шевелюра осталась, хотя он сильно поседел. Морс не только видела, как он входил в больницу, — она с ним говорила. Естественно, она его вспомнит. И тогда сообразит, что на самом деле представляет «ВРП». Она раскопает его прошлое и свяжет с настоящим. А это слишком рискованно.Нельзя начинать новую жизнь, не убрав с дороги Алекс Морс.Хорошо, что Пирсон предупредил о ее визите. «Она очень разволновалась насчет ресторана, Элдон, и от нее можно ждать неприятностей. Видимо, я сболтнул лишнее, но Крис Шепард — уважаемый врач. Я решил тебя предупредить, чтобы она не застала тебя врасплох».— Застала врасплох, — пробормотал Тарвер. — Скорее уж набросилась, как цепной пес.Убивать агента ФБР всегда рискованно. На того, кто это сделает, будут охотиться до конца дней. У Бюро хорошая память, и оно ничего не забывает. Придется действовать осторожно. Но сейчас у него есть другая цель. Главная сделка жизни. Он спустил воду в унитазе, вернулся в офис, сел за стол и скрестил руки на груди.— Хотите знать, что я могу предложить, Эдвард?Биддл бросил на него взгляд человека, которого трудно чем-либо удивить. Он мгновенно уловил бы любую фальшь.— Мы давно знакомы, Элдон. Переходите к делу.Тарвер откинулся на спинку кресла.— У меня есть то, что мы искали тридцать лет назад.— То есть?— Святой Грааль.Генерал молча ждал.— Совершенное оружие.— Совершенное? Расплывчатое слово, Элдон.Тарвер улыбнулся. В Йеле, где учился Биддл, вряд ли использовали подобные выражения. Очевидно, он нахватался их в Детрике.— Тогда как насчет оружия, которое не только обладает стопроцентной летальностью, но и в принципе не может быть отслежено? По сравнению с ним то, что сейчас считают средствами биологической войны, — детский лепет. Вспомните, разве не вы сами говорили о Святом Граале, Эдвард? Об оружии, которое никто не воспринимает как оружие?— Да. Но все ученые, с которыми мы работали, признали, что это невозможно.— Нет, вполне возможно. Более того, это уже существует. — Элдон открыл ящик стола и вытащил из него пузырек с коричневой жидкостью. — Вот оно.— Что это?— Ретровирус.Биддл хмыкнул:— А источник?— Высшие приматы, как мы всегда и думали. Судя по СПИДу, источник вполне жизнеспособный.— Как вы его назвали?Тарвер улыбнулся:— Криптонит.Эдвард Биддл остался невозмутим.— Вы серьезно?— Это рабочее название. Процесс его изготовления пока является коммерческой тайной. Но если вы решите…— Купить препарат?— Верно. Если вы решите купить препарат, я передам вам всю сопутствующую информацию, а заодно и право называть его так, как вам захочется.Генерал соединил ладони вместе и потер их с сухим звуком.— Что еще делает его таким замечательным оружием?— Длинный инкубационный период. Сейчас он составляет от десяти до двенадцати месяцев. Смерть наступает в среднем на шестнадцатый месяц.— Смерть от чего?— От рака.Биддл склонил голову набок.— Наш старый друг.— Да.— Ретровирус вызывает его напрямую? Или сначала подавляет иммунную систему?— Подавляет, но избирательно, там, где необходимо. Он отключает процесс старения клеток, что приводит к их фактическому бессмертию. Затем маскирует себя от воздействия киллерных Т-клеток. И наконец, размножается сам. Лучшая из вирусных стратегий.Генерал уже продумывал практический аспект.— Элдон, если ваш препарат действует на всех, мы не сможем применять его в больших масштабах.Тарвер наклонился вперед.— Я решил данную проблему.— Как?— С помощью вакцины. Я выращиваю ее в лошадях.Биддл сжал губы.— Значит, нам придется вакцинировать своих людей.— Да, но мы уже делали это раньше. Под видом других прививок.Генерал нахмурился, будто заподозрив, что тратит время зря.— А как же обычное население? Если мы станем вакцинировать всех жителей подряд, поднимется большой шум. Только не утверждайте, что можно будет сослаться на птичий грипп или еще какую-нибудь болезнь. В наше время нельзя скрыть подобное.Элдон с трудом сдерживал себя.— Я могу уничтожить вирус на ранних стадиях распространения, уже после заражения. До того, как начнется канцерогенез.— Вы сумеете убить вирус после заражения?— Да, убрать без малейшего следа.— Как устранить вирус, если он уже попал в организм?Тарвер с уверенным видом откинулся в кресле.— Я создал этот вирус, Эдвард. И я могу разрушить его.Биддл покачал головой, но Элдон заметил блеск в его глазах.— Примерно через три недели, — продолжил Элдон, — процесс становится необратимым. Но в этот промежуток времени я могу остановить инфекцию.— Значит, вы хотите сказать…— Что у меня есть оружие против Китая.Губы генерала непроизвольно приоткрылись, точно собеседник неожиданно прочел его мысли.— Я хорошо вас знаю, Эдвард, — произнес Тарвер, — и понимаю, почему вы здесь. Слежу за тем, что происходит в мире. Мне известно про недостаток запасов нефти и стратегических металлов. Я в курсе, как они распределяются и куда идут. Разумеется, я не геополитик, но вижу, куда дует ветер. Не позже чем через двадцать лет разразится новая «холодная война». А может, и раньше.Биддл промолчал.— Я знаю, на что способны китайские атомные подводные лодки, — продолжил Тарвер. — И как развивается их ядерная программа. Любой студент скажет вам, что у них огромная армия. Три миллиона человек, и это лишь начало. Но главная их сила в том, что китайцы мало ценят свою жизнь. Потери для них ничего не значат. В отличие от нас.Генерал шевельнулся в кресле и негромко спросил:— И что дальше?— Китайцы — это не русские, Эдвард. Нам не удастся отправить их в прошлое. Они уже внедрились в нашу экономику. В любой момент они могут нанести по ней удар, и тогда нам останется только один выход. Ядерная война.Биддл чуть заметно кивнул.— Но мы на это не пойдем, — закончил Тарвер. — Не сумеем. Желтые могут позволить себе потерять полмиллиарда жителей. А мы нет. Что еще важнее, они к этому готовы. Мы — нет.Биддл прикрыл глаза. Вероятно, его утомили эти дилетантские рассуждения, но Элдон высказал все, что хотел, пусть даже немного неуклюже.— Ваш криптонит передается половым способом? — промолвил Биддл.— В одном варианте — да, в другом — нет.Легкая улыбка:— Это удобно.— Вы не представляете, чего я добился, Эдвард. Желаете идеальное политическое убийство? Дайте мне образец крови жертвы. Я инфицирую ее раком в лаборатории и внедрю обратно в организм. Через восемнадцать месяцев он умрет от неходжкинской лимфомы.Улыбка Биддла стала шире.— Из всех яйцеголовых вы всегда были самым перспективным, Элдон.Тарвер громко рассмеялся.— Значит, по-вашему, — сказал Биддл, — можно запустить этот вирус куда-нибудь в шанхайские трущобы и…— К тому времени, когда появятся первые признаки болезни, инфекция уже пятнадцать месяцев станет распространяться в геометрической прогрессии. Она поразит все крупные города Китая. Появится множество разных видов рака. Возникнут паника и хаос.— Болезнь перекинется и через океан, — заметил Биддл.Доктор перестал улыбаться.— Да. Потерь не избежать. Но это продлится недолго. Учитывая опыт СПИДа, многие страны сразу начнут разрабатывать свою вакцину. Ваша компания возглавит исследования в США.— А вы возглавите саму компанию, — вставил Биддл. — Таков ваш план?— Мне не обязательно возглавлять ее. Но я должен в ней работать. Через определенное время, когда положение станет угрожающим, мы предложим первый образец вакцины.— Остальные страны захотят получить к ней доступ.— Да, если позволит их законодательство. Вы знаете, какие баталии ведутся на этом фронте? Возьмите хоть Францию. К тому же ни у кого не будет уверенности, что вакцина работает. Проволочки займут не один год, а наше население будет защищено.— Сколько времени потребуется другим странам на разработку вакцины?— Если начинать с нуля? По самым оптимистичным подсчетам — лет двадцать. Мы ведь говорим о ретровирусе. Скажем, ВИЧ появился еще в 1978 году, но…— Гораздо раньше, — мягко возразил Биддл.Тарвер поднял брови.— Короче, у нас до сих пор нет вакцины против СПИДа. И вряд ли скоро возникнет.— Учитывая количество жителей в Китае, это будет сильный, но не решающий удар.— Хотите полный апокалипсис? Я его устрою.— Как?Элдон развел руками:— Просто продлю инкубационный период. Например, до уровня множественной миеломы. От двадцати пяти до тридцати лет.Генерал удивился:— Это возможно?— Вполне. В своей работе я специально сократил продолжительность латентной стадии.— Зачем?— Чтобы исследования не тянулись очень долго. Увеличив инкубацию до двадцати лет, я бы умер, не дождавшись первых результатов.Биддл облизнул губы.— Если инкубационный период составит семь лет, семьдесят процентов населения старше двадцати пяти лет заразятся раньше, чем появятся первые симптомы. Когда они разработают эффективную вакцину, уже будет поздно. Наступит социальный коллапс.— Верно. — Тарвер понизил голос. — Я скажу вам кое-что еще. Полагаю, мне удастся сделать эти вирусы чувствительными к расе.Генерал недоверчиво покачал головой.— Это скорее область Германа Канна.[120] Думать о немыслимом.— Ну, кто-то должен это делать. Иначе получится, что наши предки жили и умерли ни за что. Нашу землю наследуют…— Я не хочу об этом слышать! — перебил Биддл. — И на будущее, когда мы станем обсуждать подобные темы, прошу вас не касаться данного вопроса. Того, что вы называете дарвинизмом.— Почему?— Не надо. Те, кому необходимо, и так поймут.Элдон снова наклонился к столу.— Я доверяю вашему чутью. Итак, теперь вы знаете, что я могу вам предложить. Насколько вы заинтересованы?— Разумеется, я заинтересован. Хотя нам есть что обсудить.— Например?Генерал улыбнулся, как человек, уверенный, что его понимают с полуслова.— Вы опередили время, Элдон. Так было всегда.Тарвер промолчал.— Однако, — продолжил Биддл более оптимистичным тоном, — сейчас вы опережаете его не так сильно, как раньше. Конечно, со времен Клинтона регулятивное законодательство стало очень жестким, но обстановка понемногу меняется к лучшему. В стране открываются частные питомники с приматами. Наконец-то все поняли, что с низшими видами работать просто бесполезно.— И естественно, китайцы и тут всех опередили.Генерал пожал плечами:— Настолько, что нам приходится проводить некоторые исследования в их лабораториях.Элдон с отвращением поморщился. Биддл шевельнулся в кресле.— Само собой, когда ветер переменится — я говорю в политическом смысле, — все эти проекты будут национализированы, и вы окажетесь в роли торжествующей Кассандры. На вас будут смотреть как на мессию, Элдон.— И когда это случится?— Не знаю. Но к нашему сегодняшнему разговору это не относится. На то, чтобы создать вам новую биографию, уйдет несколько дней. А если вы желаете денег, настоящих денег…— Я хочу ровно столько, сколько стоит мой труд.В глазах генерала промелькнуло легкое удивление.— Тогда придется немного подождать.— Сколько?— Ну… скажем, три года. Или пять.Тарвера охватили горечь и гнев.— А может, и меньше, — добавил Биддл. — Зависит от разных обстоятельств. Но я не хочу, чтобы вы питали напрасные иллюзии. В конце концов, деньги никогда не являлись вашим основным мотивом, верно?— Мне пятьдесят семь, Эдвард. Сейчас все выглядит не так, как в 1970 году.Биддл кивнул:— Кому это знать, как не мне! Но все не так уж страшно. Вы станете работать в компании, которая уделит вам максимум внимания. Если желаете, я буду вашим единственным посредником. И никакого контроля за работой.— Вы можете мне это гарантировать? Никто не будет дышать мне в затылок?— Никто. Но сейчас, мой друг, меня беспокоит иное. Я намерен исключить всякий риск, который помешает нам перейти к следующей фазе. Поэтому вы должны поехать со мной. Прямо сейчас. Сию минуту.Тарвер откинулся в кресле и нахмурил брови.— Почему?— Потому что я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось раньше, чем мои люди увидят результаты ваших исследований. Мне нужны все ваши сведения, Элдон. Сегодня.— Мы еще ни о чем не договорились.Биддл бросил на него жесткий взгляд. Когда он снова заговорил, в его голосе звучала сталь и одновременно нечто похожее на искреннее чувство. Перед доктором сидел уже не политик, а солдат.— Вот что, Элдон, — деньги обязательно будут, и признание тоже. Дайте только срок. Но главное не это. Главное, что вы служите своей стране. Вы знаете, что нас ждет. Желтый дракон становится все сильнее. Он уже ест из нашей посуды. Еще немного, и… — Губы генерала скривились. — Черт возьми, я не могу даже сказать, что мы заслуживаем лучшего. Американцы сами себя предали. Но есть люди, которые еще помнят, что такое великая Америка. И мы не позволим ей погибнуть. Я пролил за нее кровь, Элдон. Вы тоже, только по-своему. Вы сделали это добровольно, не правда ли? Я уверен, что вам знакомо чувство долга. В этом мы похожи.Тарвер смотрел на крышку стола. Конечно, он ни на минуту не собирался отступать. Просто ему хотелось, чтобы его труды были оценены по достоинству. Впрочем, это не так важно. Если добавить к средствам алмазы Эндрю Раска, вполне можно дотянуть до того времени, когда «Трансген» или правительство вознаградят его по заслугам.— Хорошо, Эдвард. Я в игре.На лице Биддла сверкнула широкая улыбка. Он кивнул и скрестил руки на груди.— Давайте обсудим сроки. Я намерен вывезти вас как можно быстрее. Лучше сегодня.Элдон развел руками:— Мы не виделись два года. Один день ничего не изменит.— Кто знает? Вас может сбить пьяный водитель. Или вам проломит голову какой-нибудь бандит. Или в вас ударит молния…— Или я найду другого покупателя, — вставил Тарвер.Генерал глянул на него так, точно доктор нанес удар исподтишка.— А вы его ищете?— Нет, Эдвард. Но мне нужен день. Один день.Биддл насторожился.— Какие дела заставляют вас откладывать отъезд?На мгновение Тарверу захотелось попросить у своего старого коллеги, чтобы они разобрались с Алекс Морс. У директора «Трансгена» наверняка имелись связи среди военных и разведки, и те вполне могли бы устроить ей «несчастный случай». Но если Элдон будет выглядеть подозрительным в глазах компании, если они станут видеть в нем человека, за кем тянется «хвост» из прошлого и по вине которого власти сумеют разнюхать их секреты, не исключено, что его уберут после того, как он передаст им вирус и документацию. Нет, в свою новую жизнь он должен войти чистым и непорочным, как херувим. Как чертов рыцарь Ланселот.— Вы должны мне довериться, Эдвард, — проговорил Тарвер. — Завтра я буду ваш.Биддл не обрадовался, но и не стал спорить.— Как вы меня вывезете? — поинтересовался Тарвер.— Предлагаю следующее. «Трансген» принадлежит той же головной компании, что и фирма, строящая атомную электростанцию между Батон-Руж и Новым Орлеаном. Если мы…— Странно! — перебил Элдон. — У Нового Орлеана уже есть одна из крупнейших АЭС, при том что сам город практически разрушен.Генерал улыбнулся:— Вся энергия от новой электростанции пойдет в Техас. Построить АЭС в Луизиане куда легче, чем в Техасе. Конечно, законы там те же самые, но в Луизиане не будет никаких протестов. Там нет ничего, кроме негров, креолов, белой швали и кучи химических заводов, разбросанных вдоль русла Миссисипи.— Раковая аллея, — хмыкнул Тарвер. — А какое это имеет отношение ко мне?— Ваши новые документы будут готовы через два-три дня. Пока мы перекинем вас по воздуху на строящуюся АЭС. Вы с комфортом проведете там пару дней, а мы тем временем оформим все, что надо. У вас будет свой трейлер, как у голливудской звезды.Доктор криво улыбнулся:— А кто займется оформлением?Биддл уклончиво ответил:— Это что-то вроде программы защиты свидетелей, только в Пентагоне.Элдон усмехнулся:— Приятно снова работать с профи. А то я немного одичал в этих джунглях.Биддл встал и одернул манжеты на рубашке.— Кстати, как вам удалось добиться успеха в таких условиях?Теперь, когда все было решено, доктор Тарвер позволил себе проявить немного гордости, которая распирала его изнутри, как Люцифера.— В конечном счете все упирается в волю и желание. Если бы я работал в крупном исследовательском центре или Форт-Детрике, то же самое можно было бы сделать вдвое быстрее. Проблема в том, что это никому не нужно.Генерал вздохнул:— Вы правы. Я должен благодарить небеса, что у нас еще есть люди, способные действовать на свой страх и риск.Тарвер молча согласился с похвалой: он по опыту знал, как ее трудно заслужить.— Видимо, следует позаботиться и о матчасти? — спросил Биддл. — Что вы хотите забрать, кроме документов? Специальное оборудование? Какие-нибудь препараты?— Никакого оборудования. Это слишком рискованно.— Ладно. Тогда химикаты?— Все, что мне необходимо, я могу перевезти в дорожном чемодане, а документация поместится в обычном рюкзачке.— Отлично. Осталось договориться о времени.— Я уже говорил — завтра. Но вы должны быть готовы в любой момент.Биддл немного помолчал и произнес:— Есть еще что-либо, о чем я должен знать?Тарвер тщательно взвесил вопрос.— Я хочу, чтобы вы прислали вертолет. Когда я скажу и куда скажу.Биддл потер подбородок:— Есть риск экстренной эвакуации?Элдон улыбнулся. Ему всегда нравилась терминология военных.— Вряд ли.— Мне бы не хотелось, чтобы при этом присутствовали свидетели. Не стоит бросать тень на репутацию фирмы.— Проблем не возникнет.— Тогда все в порядке, — улыбнулся Биддл. — Я с удовольствием сам сяду за штурвал. Мечтаю немного поразмяться.Генерал протянул руку Элдону. Его рукопожатие было крепким и быстрым, как у настоящего военного.— До завтра, — попрощался доктор.Биддл направился к двери, но по пути обернулся и внимательно посмотрел на доктора.— Вы думаете, что разумно заканчивать свои дела, когда вокруг шныряет агент ФБР?Тарвер уже жалел, что рассказал ему о Морс.— Увы, она и есть мое незаконченное дело.Лицо Биддла помрачнело, но взгляд остался спокойным и прямым.— Ладно, если это не помешает бизнесу.— Разумеется.

Глава 45Алекс осторожно вошла в номер. Шторы были задернуты, и внутри стоял полумрак. Она тихо ступила на ковер, пытаясь вспомнить расположение мебели. Огибая темное кресло, услышала дрожащий голос:— А… Алекс?— Крис?— Да.— Как ты?— В-вроде ничего.Морс ощупью приблизилась к кровати и увидела в темноте его блестящие глаза. Он лежал на спине, натянув одеяло к подбородку. Лоб блестел от пота.— Господи, что с тобой?— Ну, это об-бы… обычная реакция на вирус. Костная ткань вырабатывает тонны иммуноглобулинов, сопротивляясь вирусу, и… вызывает лихорадку. А потом… еще другие… и вот… классический симптом. — Он раздраженно покачал головой. — Не волнуйся, со мной все в порядке… просто… как отравление. Нормальная картина… понимаешь?— Да. Но тебе все равно надо к врачу.— Том меня осмотрит.— Боюсь, этого будет мало, Крис. Давай посадим тебя в самолет и отправим в Слоун-Кеттеринг.— Нет, мне нужен врач, которому я доверяю. Мы пошлем туда анализы. У них хорошее об… оборудование.Алекс никогда не сталкивалась с такими болезнями, и ей хотелось позвонить в девять-один-один. Правда, Крис держался спокойно, к тому же врач он, а не она. Но вдруг у него помутилось сознание? Способен ли он правильно оценивать обстановку? Вдруг он уже в шоке или бредит?— Не беспокойся, — пробормотал доктор, слабо улыбнувшись. — Я скажу, когда надо будет беспокоиться.Алекс выдавила ответную улыбку.— Не возражаешь, если я сяду за компьютер?Он покачал головой.— Свет тебе не мешает?— Нет.Морс наклонилась и положила руку на его горячее плечо, но Крис отстранился. Алекс охватили уныние и гнев. Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной. Уилл Килмер не смог проследить за машиной, припаркованной у больницы Тарвера. Джон Кайзер звонил ей, но оказалось, что он занимается Эндрю Раском, вместо того чтобы взяться за Элдона Тарвера. Большая часть добытых им сведений повторяла то, что Алекс уже знала раньше. Кайзер сообщил, что, по словам агентов ФБР, следивших за адвокатом, Тора Шепард до сих пор находится в офисе Раска. Он думал, что это поможет ему убедить директора ФБР в том, что подозрения Морс основаны на фактах. Алекс попросила его переключиться на Тарвера и сообщила о Ноэле Д. Тарвере. Кайзер пообещал сделать все, что может, и повесил трубку.Морс включила свой ноутбук и вошла в Интернет. Зайдя на нужную страницу, написала в окошке поиска то, что прочитала на листочке в больнице Тарвера: «Счет за электроэнергию, задержка по оплате — Ноэль Д. Тарвер, доктор ветеринарии». Но когда Алекс попыталась запустить поиск в НЦИП,[121] система ответила, что ее пароль больше недействителен. После третьей попытки сервер сообщил, что информация о ее действиях направлена в отдел безопасности. По спине Алекс пробежал холодок — из нее уже сделали изгоя. Марк Додсон не терял времени зря. Она больше не могла пользоваться национальной базой данных, и это лишало ее многих преимуществ. Оставалось идти в «Гугл», как обычным гражданам. Алекс загрузила страницу и набрала в строке поиска «Элдон Тарвер».На запрос выскочило свыше сотни ссылок. Первые два десятка относились к статьям по медицине или объявлениям, так или иначе связанным с работой УМЦ. Продолжая листать страницы, она нашла несколько репортажей об открытии бесплатной клиники доктором Тарвером. Какие-то чернокожие политики превозносили его до небес, а одна из благотворительных организаций даже провозгласила «Человеком года». Тарвер попал в список пятидесяти лучших врачей штата Миссисипи. Там же говорилось, что в 1988 году Тарвер стал сертифицированным специалистом по патологии.— Крис! — тихо позвала Алекс.— Да?— Элдон Тарвер — сертифицированный специалист по патологии. Тебе это о чем-то говорит?— Нет. Я думал — по гематологии или онкологии.— По гематологии тоже, но намного позже. А начинал он как патолог.— Странно. — За спиной зашелестело одеяло. — Ты не дашь мне полотенце?Алекс бросилась в ванную комнату и вернулась с полотенцем.— Вот. Куда его положить?— М-м… в рот, — ответил он, стуча зубами. — А то я прикушу язык.— Боже мой!Морс только теперь увидела, что доктор весь дрожит. Он открыл рот и закусил зубами полотенце. Алекс минуту постояла, глядя, как его трясет, и беспомощно вернулась к компьютеру. Она еще не успела сесть за ноутбук, как зазвонил телефон. Это был Кайзер.— Какие новости? — спросила Алекс.— Я проверил Ноэля Д. Тарвера — он чист. Правда, он не посещал ту ветеринарную школу, которая значится в его лицензии. Власти Миссисипи оформили ее на основе данных, полученных из Теннесси.— Разве Тарвер не проходил тестирование?— Нет, потому что у него нет здесь практики. Он держит собачий питомник в Джексоне. Выращивает и продает собак для медицинских школ.Алекс слушала, машинально дергая выбившуюся из прически прядь.— Все это довольно странно, Джон. Особенно если на самом деле он не Ноэль Тарвер, а Элдон Тарвер.— Подожди секунду. — Она услышала в трубке какие-то голоса, но не разобрала слов. — Алекс, я тебе перезвоню.Морс повесила трубку и вернулась к компьютеру. Ей пришло в голову, что есть простой способ проверить, является ли Ноэль Тарвер псевдонимом. Она набрала его фамилию в «Гугле» и нажала на «картинки». Ноутбук немного пожужжал и начал грузить изображения.На первом снимке стоял чернокожий парень в военной форме, капитан Ноэль Д. Тарвер. На втором — какой-то прыщавый школьник. Третий запечатлел бородатого мужчину с копной седых волос. Фото сделано для местного издания «Клэрион-Леджер». Внизу стояла подпись: «Он заботится о них, как о своих питомцах». Снимок был неважного качества, но Алекс сразу поняла — это не Элдон Тарвер.— Какого черта? — прошептала она.Опять зазвонил телефон. Не глядя на дисплей, Морс ответила:— Джон?— Нет, это Уилл.— Узнал что-нибудь новое?— Доктору Тарверу принадлежит частная лаборатория в Джексоне.— Что?— Она называется «Ассоциация патологоанатомов Джексона». Проводит лабораторные тесты для местных докторов. Похоже, у них успешный бизнес. Они делают даже анализ ДНК.— Крутой парень этот Тарвер.— Хочешь, чтобы я съездил туда и проверил?— Да. Покрутись рядом и посмотри, что там и как.Уилл хмыкнул:— Я знаю свою работу.Телефон Алекс пикнул, сообщив о поступающем звонке. Дисплей показал номер Кайзера.— Перезвони попозже, Уилл. — Они переключилась на Кайзера. — Да?— Извини, Алекс. Я сейчас в нашем филиале в Джексоне, и у меня возникли проблемы. Местный босс узнал, что я занялся внеслужебной слежкой, и…— Джон, послушай! Я поискала снимки Ноэля Д. Тарвера и нашла одно фото.— Да?— Это не он. Не Элдон Тарвер.— Неужели?— Ничего не понимаю. — Алекс задумалась. — Это не может быть простым совпадением.— Согласен. Выглядит странно. Так вот, босс говорит, что даже если ты права, мы не должны расследовать убийства. Это вне нашей юрисдикции.— Уэбб Тайлер — идиот!Кайзер усмехнулся:— Уэбб считает, что мне следует передать информацию полиции штата и вернуться в Новый Орлеан. А тебе надо подыскать себе новую работу.— Пошел он к черту! Лучше бы проверил тот питомник.— Тайлер на это не пойдет. Я уже просил его об ордере на обыск. Никакой реакции.— Господи, да чего он так боится? — вырвалось у Алекс.— Он боится Марка Додсона. Тайлеру известно, что Додсон тебя терпеть не может, и полагает, что станет любимчиком у нового директора. А Джека Моргана скоро уберут на пенсию. Вот Тайлер и не желает мне помогать, раз я отношусь к другому лагерю.— Видимо, мне лучше уволиться.— Брось! Скоро мы получим ордер. Необходимо продолжать искать улики.— Как, если у нас нет поддержки? Может, Тайлер горит желанием заняться эксгумацией старых жертв?Кайзер рассмеялся.— Ты не знаешь, где сейчас Элдон Тарвер?— Нет. Он живет один, и дома его нет. В университете тоже не появлялся. Я сообщу, как только мы его разыщем.Морс вздохнула:— А где находится питомник Тарвера?— Алекс, даже не думай об этом. Ни шагу без ордера.— Я могу сама найти адрес.— У нас и так много проблем. Слушай, мне пора идти. Позвони, если узнаешь что-нибудь новое.Алекс отключила связь и набрала номер Килмера.— Что там? — спросил Уилл.— Ноэлю Тарверу принадлежит собачий питомник в южном Джексоне. Я хочу, чтобы ты выяснил, где это.— Уже знаю.— Я тебя обожаю, Уилл. Говори.Детектив продиктовал ей адрес.— Собираешься нанести визит?— Только взгляну снаружи. Внутрь не пойду. Боюсь подставлять Кайзера. А ты сделай то же самое с лабораторией.— Я уже в пути. Будь на связи.— Ладно.Морс приблизилась к кровати Криса и присела рядом. Доктор все еще дрожал, но глаза были закрыты, а дыхание стало ровным. Алекс вернулась к столу, убрала компьютер в кейс и бесшумно вышла из номера.

Глава 46Уилл Килмер взглянул на Алекс и пробормотал:— Вообще-то раньше тут располагалась пекарня. До восемьдесят пятого года, если точно.Алекс кивнула, продолжая свои попытки выйти в Интернет. Место, которое они выбрали для наблюдения, оказалось в «мертвой зоне», и ей не удавалось подключиться к Сети. Уилл поставил свой «эксплорер» у заброшенной автомастерской, откуда открывался вид на собачий питомник «Ноэля Д. Тарвера». Старое кирпичное здание с огромной стоянкой для машин и угловатым корпусом, в котором свободно поместился бы мини-завод по производству кока-колы. На заборе ярко блестели мотки колючей проволоки. Посреди пустой площадки стоял один грузовой фургон, развернутый к стене так, что они не могли разглядеть его номер. Само здание казалось заброшенным. За последние два часа никто не входил и не выходил из дома и вообще не появлялся рядом. Правда, до питомника довольно далеко, но они могли бы слышать хотя бы собачий лай.— Опять твой, — буркнул Килмер, когда у Алекс зазвонил телефон.— Кайзер, — кивнула Морс. — Все не унимается.— Ответь ему.— Если он узнает, что я здесь, то придет в ярость.Детектив вздохнул с видом человека, которому все осточертело. Он уже проверил лабораторию доктора Тарвера и не обнаружил ничего подозрительного. А теперь придется убить остаток дня на бесполезную слежку за питомником.Алекс на секунду установила связь с Интернетом, но сразу «вылетела» обратно. Она в сердцах двинула рукой по дверце. Ей хотелось вышвырнуть ноутбук в окно. До сих пор Сеть была ей нужна лишь для поисков, но сейчас Джеми мог вернуться домой из школы и зайти в видеочат.— Я беспокоюсь о Джеми, — пробормотала она. — Мы не общались двое суток.— Не волнуйся, — успокоил Уилл. — Ему только десять лет, и он будет делать то, что велит отец.— Крис меня тоже тревожит.Алекс мучила мысль, что она бросила его одного в отеле.— Сколько раз ты ему звонила?Уилл периодически выходил из автомобиля покурить, поэтому был не в курсе.— Пять или шесть. Он уже час не отвечает.— Может, спит?— Надеюсь.— Все жертвы умирали не раньше чем через год.— Кроме Грейс.Детектив вздохнул и покачал головой.— Думаю, нам надо вернуться и отвезти его в больницу, — добавила Алекс. — Ты поможешь мне довести его до машины?— Разумеется. Я его отвезу.Алекс указала на большой забор.— Как по-твоему, зачем тут колючая проволока? Явно не против собак. Они не перелезут через ограду.Килмер пожал плечами:— В этом районе полно бандитов.У Алекс зазвонил телефон. Снова Кайзер. Она перевела дух и включила связь.— Да, Джон.— Черт, Алекс, я звоню тебе целый день. Где ты?Морс поморщилась, но у нее не было выбора.— Сижу в отеле с Крисом. Ему плохо. Ты что-нибудь выяснил?— И да, и нет. Тайлер уперся как баран. Он марионетка Додсона. Но я позвонил всем, кому мог, и теперь вовсю копаю под Шейна Лэнсинга, Элдона Тарвера и того псевдоветеринара. А заодно пытаюсь выбить ордер на обыск питомника.— Спасибо. — Алекс обрадовалась, что хоть кто-то работает в том же направлении. — Узнал что-нибудь новое?— Лэнсинг, похоже, чист. Обычный хирург. Сын адвоката, любитель женщин. Часто переезжает, но ему всего тридцать шесть, так что это скорее вопрос возраста или характера. Как и у Раска, у него много капиталовложений, в основном медицинских, но не всегда. Радиологическая клиника в Меридиане вполне законна, и Лэнсинг там просто один из спонсоров. Наверное, при желании мог бы получить доступ к радиоактивным материалам, но в целом сейчас он выглядит наименее вероятным кандидатом.— А другие?— Раска ты знаешь. Богат, с хорошими связями, женат вторым браком. В свободное время любит поразвлечься. Единственное, что настораживает, — это деловые отношения, о которых ты говорила, но с виду и тут все чисто. Даже у налоговиков на него ничего нет.— А Тарвер?— Тарвер — особая статья. Он родился в 1950 году в Оук-Ридж, штат Теннесси. Внебрачный сын армейского офицера. До семи лет воспитывался в детском приюте при лютеранской церкви в Гринвуде, потом его взяли в приемную семью из Севервилла, штат Теннесси. В свое время я расследовал там серийные убийства. Район Курящихся гор. Сейчас там все застроено, но в пятидесятые годы это была сельская глушь, где жили одни сектанты. В том числе змеелюбы.— Змеелюбы? — повторила Алекс, чувствуя на себе взгляд Уилла.— Да, они использовали змей в богослужениях. Пили стрихнин. Не знаю, участвовал ли в этом сам Тарвер, но его отец выращивал свиней и читал проповеди. Элдон получил академическую стипендию в Университете Теннесси, что избавило его от Вьетнама. Пока я рыл окопы на рисовых полях, он изучал микробиологию. Дальше в его биографии пробел, но в 1981 году Тарвер устроился в крупную фармацевтическую фирму. Менее чем через год его уволили за сексуальную агрессию. В то время надо было совершить какой-нибудь действительно серьезный проступок, чтобы тебя выгнали по такой статье. До 1982 года он не учился ни в какой медицинской школе, но зато потом все пошло как по маслу. Ему выдали дипломы по нескольким специальностям, в том числе по патологии и гематологии. В 1988-м он уже работает в УМЦ, а через два года женится на преподавательнице биохимии. В 2000 году она умерла от рака шейки матки. Остальное ты знаешь. Тарвер открыл больницу на деньги, унаследованные от жены. Лаборатория в Джексоне принадлежит ему пятнадцать лет. У него нет ни любовницы, ни близких друзей. Та история с сексуальной агрессией заставила меня задуматься…— И родинка, — вставила Алекс.— Верно, — согласился Кайзер. — На фотографиях она выглядит ужасно. Не понимаю, почему он от нее не избавился.— Наверное, не сумел. Он говорил, это как-то связано с сосудами. Слишком рискованно.— В любом случае он странный парень, — подытожил Кайзер. — Я чувствую, тут пахнет жареным. Если нам позволят забраться к нему в дом, уверен, мы найдем много любопытного. Но этот чертов Уэбб Тайлер меня достал. Бюрократ до мозга костей. Если у него вообще есть кости.— Только толстая задница! — буркнула Алекс.Уилл сжал ее колено и показал в окно. К воротам парковочной площадки подъехал красный фургон. Вероятно, ворота уже открылись раньше, потому что водитель без остановки прополз дальше и медленно двинулся к торцу дома.— Меня зовет Крис, — пробормотала Морс, пытаясь разглядеть номер машины. Но она ехала далеко, и угол был очень острым.— Еще одно, — произнес Кайзер. — Ноэль Тарвер — весьма загадочная личность. Судя по документам, он возник ниоткуда десять лет назад. У него есть водительские права, но нет автомобиля, а домашний адрес совпадает с адресом питомника.— Мне надо бежать, Джон.Кайзер рассмеялся.— И последнее. Вообще-то я просто хотел узнать, не делаешь ли ты каких-нибудь глупостей. Например, вламываешься в дом Тарвера или в тот питомник.Алекс постаралась, чтобы ее смех прозвучал как можно искреннее.— Хорошо бы, — отозвалась она. — Продолжай выбивать ордер на обыск. — И повесила трубку.— Ты слышала? — спросил Уилл. — Водитель посигналил.Красный фургон остановился у больших алюминиевых дверей в торце здания. Алекс увидела, как блестящая створка поднялась, открыв проезд для грузовика.— Вот сукин сын! — воскликнул Килмер. — Внутри постоянно кто-то был.— Может, он пользуется дистанционным пультом. Ты разглядел водителя?— Нет, окна затемнены.Двери открылись, но фургон продолжал стоять на месте.— Что станем делать? — спросила Алекс.Уилл прикусил губу.— Ты босс.— Я хочу выяснить, кто сидит в кабине.Детектив хмыкнул:— Я тоже. Нет ничего проще. Но это будет незаконно.— А мне плевать! — отрезала Алекс и взялась за ручку дверцы.Уилл удержал ее за локоть.— Подожди. Не следует лезть на рожон, когда ты и так по уши в дерьме.Алекс высвободила руку.— Эти ублюдки меня уже уволили. Что еще они могут сделать?Килмер взглянул на нее, как умудренный жизнью старец.— Знаешь, малышка, есть уволенные, а есть уволенные из уволенных. Ты только что говорила по телефону с агентом ФБР. А когда тебя уволят из уволенных, он о тебе даже не вспомнит.Алекс заставила себя подчиниться, хотя внутри ее все кипело от ярости. После смерти Грейс она всегда чувствовала себя связанной по рукам и ногам, но все-таки не совсем беспомощной. Вероятно, ее действия были малоэффективны, но она хоть что-то делала. А теперь Алекс останавливала мысль, что если она совершит опрометчивый поступок, это окончательно похоронит ее надежды на вмешательство Бюро.Морс схватила лежавший на полу ноутбук и опять вывела его из «спячки». На сей раз связь была почти нормальная. В последние несколько часов она неоднократно вводила имена Элдона Тарвера и Ноэля Д. Тарвера, и теперь при одном взгляде на экран у нее начинало жечь глаза.— У меня уже каша в голове, — вздохнула она.Уилл лишь хмыкнул.Алекс проверила видеочат, но Джеми там не было.— Что сказал Кайзер? — спросил Килмер.— Почти ничего. — Она вспомнила, что Кайзер говорил о докторе. — В биографии Тарвера есть пробел между университетом и медицинской школой. Кажется, он приходится на вьетнамскую войну. Когда она была, не помнишь?— Последний вертолет поднялся от посольства в 1975 году, но практически все затихло уже в 1973-м.Вьетнам…— Поздний Вьетнам, — протянула Алекс.— Что?— Тарвер сказал мне это в кабинете. Что-то насчет проекта, в котором он участвовал… с ветеранами войны и раком. — Она закрыла глаза и мысленно увидела висевший на стене снимок доктора вместе с блондинкой и военным офицером. — «ВРП», — добавила Морс зажмурившись. — Эти буквы были на халате Тарвера. И на здании за его спиной.— Ты о чем?— Аббревиатура. — Алекс внезапно вспомнила объяснение доктора. — «Ветеранский раковый проект».Она быстро набрала эти слова в строке поиска. «Гугл» выдал восемь миллионов ссылок, но из первой сотни ни одна не относилась к «Ветеранскому раковому проекту». Большинство вело на сайты, так или иначе связанные с раком, ветеранами Вьетнама и войной в Персидском заливе. Однако те, что ссылались на Вьетнам, касались в основном «оранжевого агента», которым Тарвер, по его словам, никогда не занимался.— «Ветеранского ракового проекта» нет, — озадаченно произнесла Морс. — Или он был настолько ничтожным событием, что никто его не заметил. — Ее пальцы зависли над клавиатурой. — Да, но я видела не «Ветеранский раковый проект». Я видела «ВРП».Морс набила «ВРП» в строку поиска и нажала «ввод». На экране появилось целое море ссылок, связанных с аббревиатурой. Алекс уточнила свой запрос, добавив слово «рак». Первые четыре ссылки касались научного проекта в Индии, зато от пятой у нее громко забилось сердце. В заголовке значилась «Специальная вирусная раковая программа» — вирусная, а не ветеранская, как говорил Тарвер, — и речь шла о научно-исследовательской программе, которая стартовала в 1964 году, поглотив десять процентов годового бюджета Национального института рака, а в 1973 году была переименована просто в «Вирусную раковую программу».Прикусив губу, она щелкнула по ссылке и начала читать.«ВРП» представляла собой масштабный проект, в нем участвовали самые выдающиеся ученые Соединенных Штатов, посвятившие себя изучению вирусного происхождения раковых болезней, в том числе лейкемии…— О Боже, — выдохнула Морс.— Что там? — поинтересовался Уилл.— Подожди! — отмахнулась Алекс, лихорадочно бегая глазами по строчкам.Не так давно группа врачей высказала предположение, что ряд «обезьяньих» ретровирусов, в том числе ВИЧ и SV40 (как известно, обнаруженных в государственной вакцине против полиомиелита), на самом деле были искусственно выведены учеными из «Вирусной раковой программы». Пока это заявление активно обсуждается в медицинских кругах, правительство находит все новые свидетельства того, что десятки тысяч опасных вирусов культивировались в телах животных, в основном обезьянах и кошках, после чего им придавалось свойство заражать людей. В 1973 году большая часть «Вирусной раковой программы» была переведена в Форт-Детрик, штат Мэриленд, являющийся центром биологических исследований армии США. Никто не отрицает, что «ВРП» функционировала в тесном взаимодействии с Национальным институтом здравоохранения, военным ведомством и «Биомедицинской корпорацией Литтона»…— Вот оно, — прошептала Алекс. — Господи, вот оно!— О чем ты говоришь? — буркнул Уилл, уставившись на экран.— Тарвер солгал мне. Он сказал, что «ВРП» — это «Ветеранский раковый проект». Ничего подобного. Это государственная программа, изучавшая связь между вирусами и раком, особенно лейкемией. Ее запустили во время войны во Вьетнаме. И доктор Тарвер в ней участвовал!— Боже милостивый!— Он убивает людей. И продолжает научную работу. А может, просто пользуется накопленными знаниям, чтобы выкачивать деньги из клиентов Раска. — Ее охватил восторг. — Мы поймали их, Уилл!— Смотри! — воскликнул Килмер. — Вот сукин сын!Красный фургон и стоявший на площадке грузовик исчезли, а алюминиевая дверь медленно поехала вниз.— Знаешь, что я думаю? — произнесла Алекс. — Тарвер заметает следы. Я явилась к нему в кабинет и назвалась агентом ФБР. Потом заглянула в бесплатную больницу. Даже дала ему список жертв, вот дура! Хотя он знает его в сто раз лучше. Черт, я спрашивала его про «ВРП»! Теперь он в курсе, что я стану копать в данном направлении. Он намерен сбежать, Уилл. — Алекс переложила ноутбук на заднее сиденье и взялась за ручку дверцы. — Я пошла.— Стой! — крикнул Килмер. — Если ты можешь прижать его с помощью улик, зачем портить дело, вламываясь в дом без разрешения?— Я не пойду в дом.— Берегись, Алекс! — предостерег детектив.— Так ты идешь или нет?Уилл вздохнул, открыл бардачок и вытащил «магнум».— Придется.Она уже вышла из машины, но Уилл ее остановил:— Подожди-ка. Ворота ведь открыты, верно? Почему бы нам не заехать внутрь и не сделать вид, что мы просто заблудились, а не пролезли внутрь с пушками в кармане?Алекс улыбнулась и вернулась в автомобиль.— Я знала, что ты мне пригодишься.Машина рванула с места, развернулась посреди улицы и подкатила к воротам старой пекарни. Перед оградой Уилл сбавил ход, и Морс набрала номер Джона Кайзера.— Привет! — отозвался Кайзер. — Что нового?— Я раскрыла дело, Джон. Серьезно. Найди все, что сумеешь, по «Вирусной раковой программе». Это крупный научно-исследовательский проект, его проводили на рубеже шестидесятых и семидесятых. Он касался вирусов, рака и биологического оружия. Тарвер в нем участвовал.— Биологического оружия?— Да. В кабинете Тарвера висит фото, где он изображен в халате с буквами «ВРП». И на здании за его спиной аналогичная аббревиатура.— А откуда ты узнала, как это расшифровывается?— Ты не поверишь — через «Гугл». Хотя главную роль сыграла фотография. Я просто глазела по сторонам. Но Тарвер солгал мне насчет аббревиатуры. Пытался напустить туману.— Ладно, я этим займусь. Босс продолжает тормозить обыск дома Тарвера. Надеюсь, теперь мне удастся переупрямить его.— Это проймет даже Уэбба Тайлера. Позвони, когда получишь ордер.Кайзер повесил трубку.«Форд» находился уже в двадцати ярдах от пекарни.— Куда подъедем? — спросил Уилл.— Вон к тем подвальным окнам.— Но они закрашены, — заметил детектив.— Не все. Посмотри направо. Там есть простые стекла.Уилл крутанул руль, и машина застыла возле одного из окон с квадратами чистого стекла.— Выходи и держи руку на пистолете, — сказала Алекс.— Думаешь, есть риск?— Конечно. От этих парней можно ждать чего угодно.Она вылезла из автомобиля и приблизилась к окну. В нем было несколько маленьких панелей, и прозрачные части находились слишком высоко, чтобы заглянуть внутрь.— Подсади меня, — попросила Морс.Уилл молча подошел, сунул оружие за пояс, наклонился и сцепил руки. Алекс поставила ногу на живую опору и почувствовала себя как в детстве, когда Грейс поднимала ее к веткам дерева во дворе их дома. Это воспоминание ножом полоснуло ее по сердцу, но она крепко ухватилась за кирпичный выступ и подтянулась к сквозной панели.— Что видишь? — прокряхтел Уилл.— Пока ничего.Окно было грязным от пыли. Алекс плюнула на стекло, протерла рукавом и заглянула в образовавшийся глазок. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она различила ряды клеток. Больше сотни. Внутри каждой спала собака. Небольших размеров, возможно, бигли.— Ну, теперь-то видишь? — спросил Уилл. — У меня сейчас лопнет хребет.— Вижу клетки. И собак.— Собачий питомник.— Знаю, но… тут что-то странное.— Что?— Они спят.— Ну? — Уилл начал тяжело дышать.— Они же не могут спать все одновременно, правда?— Ты когда-нибудь слышала поговорку: «Не будите спящую собаку»?Алекс хмыкнула:— Слушай, их тут сотня. А то и полторы. И все спят.— Наверное, их усыпили.Вглядываясь в полутемное помещение, Морс уловила отдаленный звук мотора, который нарастал с каждой секундой. Еще раньше, чем она успела рассмотреть мчавшийся к воротам красный фургон, у нее сработал инстинкт, так часто помогавший ей выкрутиться из самых сложных ситуаций.— Бежим! — крикнула Алекс, спрыгнув с рук Килмера.— Что там? — прохрипел он, стараясь выпрямиться и одновременно хватаясь за оружие.— Беги! — Алекс взяла его за руку и потащила прочь от здания.— А как же машина? — заорал на ходу Уилл.— Брось ее!Они были в тридцати футах от дома, когда стена пылающего воздуха с головой накрыла бегущих и швырнула на землю, точно исполинская рука. Алекс покатилась по асфальту и обожгла содранные локти. Она крикнула Уиллу, но в ответ услышала лишь рев огня. Миновала минута, прежде чем ей удалось сделать первый вдох. Затем она перевернулась на спину и села.Уилл стоял на коленях в нескольких ярдах от нее и пытался вытащить застрявший в спине кусок стекла. Чуть дальше в небо клубами валил черный дым. Все окна в доме были выбиты. Сквозь дым Алекс разглядела полыхание голубоватого пламени, напоминавшего гигантскую газовую горелку. Исходивший от пекарни жар был почти невыносим. Пока она пыталась подняться, тишину прорезали нечеловеческие вопли ужаса. Из окна выскочила огромная обезьяна и помчалась по пустой стоянке, волоча за собой шлейф дыма и огня. Пошатываясь, Алекс сделала три шага к Уиллу, велела, чтобы он оставил стекло в покое, и опять рухнула на землю.

Глава 47Эндрю Раск принял две таблетки валиума, лорсет и бета-блокатор, но сердце бешено колотилось у него груди. С головой было еще хуже. Глядя в глуповатое лицо своей жены, он чувствовал себя так, словно кто-то схватил его за позвоночник и пытается вытрясти из тела.— Но я не понимаю, — в сотый раз повторяла Лайза.— Те люди, — пояснил Эндрю, кивнул на темное окно во двор. — Это агенты ФБР.— Да откуда ты знаешь? Может, они из налоговой полиции?— Знаю.— О, но почему Куба? — простонала Лайза.— Ш-ш-ш! — злобно зашипел Раск, схватив ее за локоть. — Говори шепотом.Жена высвободила руку.— Я вообще в первый раз слышу про эту Кубу. Ты что, мне не доверяешь?Раск с трудом удержался, чтобы не заорать: «Конечно, нет, тупая сучка!»Лайза по-детски надула губы и села на диван, поджав под себя ноги. Она была в пляжных шортах и майке с низким вырезом.— Куба! — хмыкнула она. — Это ведь даже не Америка!У Раска отвисла челюсть.— Америка?— Ну, я имею в виду капиталистов и все такое.На взгляд Раска, главными достоинствами Лайзы являлись привлекательная внешность и неуемная сексуальная энергия. У него до сих пор не умещалось в голове, как посредственные умственные данные могут сочетаться с настоящей страстностью, но ему пришлось смириться с этим фактом. Вероятно, интеллектуалы просто из тщеславия решили, что люди глупые не способны наслаждаться сексом так же, как они. А они-то как раз и способны. Даже больше, чем интеллектуалы. Хотя Раск сомневался. В глубине души он всегда считал Лайзу чем-то вроде странного природного феномена, безмозглой тварью, наделенной необыкновенным даром секса. Идеальный выбор для спальни и светских вечеринок. Но когда речь заходила о том, чтобы думать, а тем более принимать решения, положение было безнадежно.Раск опустился на колени у дивана и взял Лайзу за руку. Придется набраться терпения. Он должен убедить ее. Иного выхода нет. Надо бежать из страны, и как можно быстрее. Тора Шепард лежала под ворохом тряпья в багажнике его автомобиля. Если кто-нибудь из следивших за ним агентов ФБР вздумает нарушить закон и залезть в его гараж без ордера, все пропало. Раск изо всех сил старался забыть о том, что произошло сегодня днем, но у него не получалось. Когда миновал первый приступ эйфории, он с ужасом взглянул на развороченный череп Торы, однако сразу начал действовать. Экстремальный спорт научил его одной важной истине: промедление — это смерть. Зная, что «конский хвост» может вернуться с минуты на минуту, он завернул труп Торы в валявшиеся на полу грязные комбинезоны и перетащил в одну из дальних комнат. Ему повезло — в углу пылился огромный мусорный бак с колесиками и откидной крышкой. Тора легко поместилась внутрь, и он подкатил бак к своей машине. Переместил тело в багажник, вернул бак на прежнее место и как ни в чем не бывало направился в свой кабинет.Однако ощущение безопасности было иллюзорным. Раск сознавал, что его время неумолимо утекает, как кровь из открытой раны. Он мог бы убежать в любой момент, если бы не слежка ФБР. Он понятия не имел, как от нее избавиться. У него еще теплилась надежда, что Тарвер спасет их обоих, хотя доктора тоже могли арестовать. В электронном письме Элдон Тарвер назначил ему срочную встречу в Чикамагуа, но Раск не собирался соваться туда под присмотром агентов Бюро. Чувствуя себя на грани паники, он зашел в один из офисов соседней фирмы и отправил Тарверу письмо, вкратце изложив последние события и все еще надеясь, что доктор как-то сумеет разорвать сужавшийся круг. Но если Тарвер не даст о себе знать в ближайшее время, придется прибегнуть к крайним мерам. Например, позвонить отцу. Эндрю пугала эта мысль, однако без поддержки Тарвера он может рассчитывать лишь на влияние и связи Эй-Джея Раска.— Лайза, дорогая, — мягко промолвил он. — Мы проведем на Кубе всего пару месяцев. Поживем на роскошной яхте в каком-нибудь заливе. Например, возле Малекона или как он там называется. Знаешь, Синатра тратил бешеные деньги, развлекаясь там с Мэрилин Монро и Эвой Гарднер.— Да, в каменном веке.Лайзе было двадцать девять.— Кастро все равно уже история, малышка. Он умрет со дня на день. А вероятно, уже мертв.Жена с сомнением взглянула на него.— Но ведь Дж-Ф-Кей пытался много раз его убить, и у него ничего не вышло…Раску захотелось прикончить Оливера Стоуна.[122]— Не важно, милая. Когда все успокоится, мы сменим фамилии и переберемся в Коста-Рику. А Коста-Рика — настоящий рай.— Но мне нравится моя фамилия.Адвокат сжал ее руку.— Ты подумай вот о чем: сохранив свою старую фамилию, ты стоишь пять миллионов баксов. А если возьмешь новую, будешь стоить двадцать. Согласись, это большая разница.Лайза заинтересовалась:— Двадцать миллионов долларов?Раск энергично закивал. Он почти видел, как за великолепными зелеными глазами его жены медленно крутятся шестеренки. Несмотря на головную боль, он выдавил улыбку:— Столько получают звезды в Голливуде, крошка.— А почему мы не можем сразу поехать в Коста-Рику? — капризно спросила жена.Раск чуть не застонал.— Потому что это опасно. Надо, чтобы агенты ФБР сначала проверили Коста-Рику и убедились, что там никого нет. Тогда мы туда переедем.— Что ты натворил? Ты говорил, что все это из-за налогов. Правительство сильно на тебя сердится?«Что я натворил? Убил женщину, которая была похожа на тебя, только еще лучше. И если ты не уймешься, я то же самое сделаю с тобой». Он с беспокойством взглянул в темное окно.— Тебе не следует во все это вникать, Лайза. Просто поверь, что у нас нет выбора.Она бросила на него странно отчужденный взгляд.— Наверное, у тебя нет выбора? Я-то ничего не совершила. Могу остаться здесь, пока ты не переберешься в Коста-Рику. А потом присоединюсь к тебе.Раск смотрел на нее, не веря своим ушам. Она говорила, как Тора Шепард!— Останешься тут без меня?— Я этого не хочу. Но ты сам виноват, что все так повернулось. Я тут ни при чем.Она права… Пять лет назад, когда Тарвер предложил эту идею, она показалась ему блестящей. Куба оставалась одной из немногих закрытых территорий на земле, последним оплотом коммунистов, если не считать Китая. К тому же над ней до сих пор витал дух Хемингуэя. Лучшее место, куда может сбежать мачо. И где еще шла «холодная война». Но здоровье Кастро начало сдавать. Никто не знал, что там на самом деле происходит. И теперь, когда его связь с Тарвером распалась, Раску казалось, будто нет ничего нелепее, чем добровольно лезть в хаос посткоммунистического общества. Лайзу это явно не прельщало. Видимо, она не так уж глупа.— Я отказываюсь, Эндрю, — заявила она с внезапной решимостью. — Обещаю, что приеду в Коста-Рику, когда ты там поселишься. Но я не намерена бросать маму и друзей ради Кубы.— Милая, мы туда приедем, и ты сразу увидишь, как там замечательно. Давай-ка иди наверх и собери свои вещи, но только самое необходимое. Чтобы они уместились в один чемодан, хорошо?Вместо того чтобы послушно отправиться к себе, Лайза упрямо отчеканила:— Я не поеду. И ты меня не заставишь. А если попробуешь, я подам на развод.Раск во второй раз за день потерял дар речи. Она что, блефует? Он так тщательно составил брачный контракт, что в случае развода жена не получит ни цента. Хотя… теперь это уже не так. В последние три года Эндрю использовал ее счет для перевода крупных сумм. Тогда ему казалось, что это удачная идея, но теперь он чувствовал себя простофилей, как и его жалкие клиенты. Раск еще не успел сообразить, что происходит, как его правая рука метнулась к горлу жены.— Одно движение, и я закричу, — предупредила Лайза ровным тоном. — А когда сюда прибегут агенты ФБР, я расскажу им обо всех фокусах и трюках, с помощью которых ты уклонялся от налогов.Адвокат опустил руку и отпрянул. Что это за женщина, будь она проклята? И какого дьявола он на ней женился?Не важно! К черту Лайзу! Как только он выберется из страны, ему будет плевать, что она делает. Пусть берет свои миллионы. Ему все равно достанется больше. Лишь бы Тарвер вытащил его отсюда.Раск вышел в центральный холл, чтобы пройти в студию и посмотреть, не прислал ли доктор ответное письмо, но как только он шагнул в коридор, от стены отделился темный силуэт, обрамленный падавшим из кабинета светом.— Привет, Эндрю, — произнес доктор Тарвер. — Снаружи многолюдно. Ты меня уже не ждал?Раск не видел лица доктора, но уловил в его словах холодную иронию. Господи, этому парню все нипочем!— Боже милостивый, как ты проскользнул мимо агентов ФБР?— Я ведь сельский парень, Эндрю. Помнишь, как я завалил Призрака?И то верно, подумал Раск, с удовольствием вспомнив знаменитого оленя.— Да, тогда ты здорово натянул нос нашим старикам.Доктор Тарвер снял с плеча большой рюкзак и с тяжелым стуком поставил на пол.— Ну, как мы сможем выбраться? — спросил Раск, стараясь сохранить небрежный вид. — У тебя есть какой-нибудь план?— Разве я когда-то обманывал твои ожидания, Эндрю?Раск покачал головой. Действительно, Тарвер всегда находил выход; правда, раньше они никогда не бывали в такой передряге.— Спасибо за последнее письмо об Алекс Морс. Я подозревал, что она действует на свой страх и риск, но не думал, что Бюро собирается ее уволить. Очень кстати.Пока адвокат размышлял, что ответить, Тарвер повернулся к студии.— Позови сюда Лайзу, Эндрю. Нам пора собираться.Раск хотел спросить, почему именно в студию, но сразу догадался — в этой комнате нет наружных окон. Он оглянулся через плечо:— Лайза! Подойди ко мне.— Сам подойди! — раздался раздраженный голос.— Лайза! У нас гости.— Гости? О, хорошо. Уже иду.Чудесное появление Тарвера вернуло Раску чувство мужского превосходства. Он повернулся к доктору, собираясь отпустить какую-нибудь шутку, и увидел, как тот поднял пистолет и выстрелил ему в грудь.Морс пыталась вырваться из мрака к брезжившему впереди солнечному лучу.— Алекс? — прозвучал мужской голос. — Алекс!— Я здесь! — Она прикрыла глаза ладонью и вытянула правую руку. — Не трогай его, Уилл.— Я не Уилл, — ответил голос, и Алекс увидела, как маячившая перед глазами фигура обрела лицо Джона Кайзера. Он смотрел на нее с той же отеческой заботой и тревогой, как Уилл Килмер и ее отец. — Ты в палате УМЦ. У тебя сотрясение мозга, но в остальном все в порядке.— А где Уилл? — спросила она, схватив Кайзера за руку. — Только не говори, что он погиб.— Он жив. У него есть внутренние повреждения. Врачи зашили ему спину и собираются провести осмотр. То же самое относится к тебе.Алекс попыталась сесть, но на нее сразу накатила тошнота. Кайзер уложил ее обратно на кровать.— Сколько я была в отключке?— Несколько часов. Уже ночь.— Прости, что обманула тебя, Джон. Ты не хотел, чтобы я туда ехала, но я подумала…— Не трать силы, Алекс. Я должен был догадаться, что ты непременно это сделаешь. Наверное, на твоем месте я поступил бы так же.— А что там было? Бомба?— Я надеялся, ты мне расскажешь.Она покачала головой, силясь вспомнить.— Я смотрела внутрь и видела собак, очень много, и они спали. Все до единой. Это было странно, понимаешь? Вскоре я услышала шум машины и краем глаза заметила уезжавший автомобиль. Точно такой же фургон я видела в Натчесе, но этот был красный. И вдруг меня осенило, понимаешь?Кайзер кивнул, и по его взгляду было ясно, что ему тоже знакомо это чувство.— До меня сразу дошло: Ноэль Тарвер и Элдон Тарвер — одно лицо, Тарвер хочет бежать, и он нарочно подпустил меня к себе так близко.— Ты его видела?— Нет. Но я его почувствовала. Он решил убрать меня вместе с теми уликами, которые могли остаться в питомнике.Кайзера, похоже, разочаровал ее ответ.— Ты получил ордер на обыск его дома? — спросила Алекс. — Или Тайлер все еще против полноценного расследования?Агент ФБР тяжело вздохнул:— Не совсем. Ордер на обыск у нас есть, и там работает наша команда.Алекс подняла брови.— Однако пока мы ничего не нашли.— Никаких следов его связи с Раском?Кайзер покачал головой.— Но эта история про «ВРП» очень впечатляюща. Вместе со взрывом в питомнике она убедила Тайлера запросить разрешение на обыск. Все, что нам теперь нужно, — это отыскать более свежие улики.— А как насчет Раска? Надо обыскать его дом и офис.— Тайлер на это не пойдет. Он твердит, что у него нет никаких оснований заниматься Раском, тем более давать разрешение на обыск. И формально он прав.— Брось, Джон. Тайлер просто…— Глава местного отдела. Не забывай об этом. Он командует всеми агентами в штате Миссисипи. Не волнуйся, Алекс, Раск сейчас у себя дома, и мы обложили его со всех сторон.— Где доктор Тарвер?— Не знаю.— А Тора Шепард?Кайзер смутился.— Днем она находилась в офисе Раска, но затем ей удалось ускользнуть от наших людей.— Невероятно! — воскликнула Морс, вскакивая с койки.— Там было много народу. Четырех агентов не хватило.— Что с Крисом?Кайзер уложил ее обратно.— Он здесь, в больнице.Алекс охватил страх.— Доктор Шепард в сознании, и ему немного лучше. У него высокая температура и сильное обезвоживание. Он позвонил из отеля в девять-один-один и попросил отвезти его к своему старому приятелю по медицинской школе доктору Кларку.— Онкологу моей матери?— Да. Доктор Кларк переговорил с Томом Кейджем, и они решили оставить его в онкологическом отделении центра. Палата Криса недалеко от палаты твоей матери. В лечении участвует эксперт из Слоун-Кеттеринга.Алекс с трудом пыталась усвоить обрушивавшуюся на нее информацию. Она чувствовала себя так, словно только что очнулась от глубокого наркоза.— Как насчет сына Криса? Его зовут Бен Шепард. Ему всего девять, и он сейчас у какой-то пожилой женщины в Натчесе. Кто-нибудь проверял, что с ним?— Когда доктора Шепарда привезли в больницу, он бредил и постоянно спрашивал о Бене — и о тебе, кстати, тоже. В конце концов ему дали позвонить. Уверен, с Беном будет все в порядке, доктор Кейдж обещал за ним присмотреть.— Торе лучше не встречаться с Беном, — пробормотала Алекс. — Она совсем спятила от страха. А Раск мечтает от нее избавиться. Ты уверен, что она вышла из здания, Джон? Может, она до сих пор прячется там?Кайзер задумался. Алекс схватила его за руку.— А если Раск убил ее?— Но ведь до сих пор он никого не убивал, верно?— Не знаю. Черт, ведь Тарвер тоже мог находиться в офисе. Как ты считаешь?— Не исключено. По-твоему, они могли так быстро убрать Тору?— Мой ответ умещается в двух словах: Невилл Берд.Кайзер поморщился:— Вот черт! Ладно, я пошлю кого-нибудь проследить за офисом.— Официально?— Нет. Но если мы обнаружим труп, это станет большим прорывом. Тогда арестуем Раска и возьмем его за задницу.— Надеюсь, вы найдете лишь испуганную женщину. Уилл Килмер видел, как Тора орала на Раска, требуя отменить заказ. Если она будет свидетелем обвинения, Раску уже не вывернуться. А Раск наверняка пойдет на сделку и сдаст нам Тарвера.— Полагаешь, Тора заговорит?— Да, если поймет, что ее ждет. Она и дня не вынесет в тюрьме.Кайзер тронул Алекс за плечо:— Ладно, мне пора идти. А тебе надо отдохнуть.Морс презрительно фыркнула.— Я не смогу заснуть после таких новостей.— Тогда я попрошу врача вколоть тебе снотворное.— При сотрясении мозга это запрещено.Кайзер с досадой развел руками, но было ясно, что он рад видеть ее способной на эти препирательства.— Если ты уговоришь их меня выписать, — добавила Алекс, — обещаю, что останусь в больнице. Проведу ночь в маминой палате. Так я сумею приглядывать и за ней, и за Крисом.Кайзер долго молча смотрел на нее.— Оставайся здесь, — произнес он наконец. — Лежи и не двигайся. А я подумаю, что можно сделать.

Глава 48То, что увидел Эндрю Раск, напоминало худший из его кошмаров. Тарвер привязал его клейкой лентой к стулу у рабочего стола. Рот тоже был заклеен. Лайза сидела напротив него на кожаном диване с перекрученными скотчем руками и ногами и с серебристым куском ленты поперек рта. Глаза у нее расширились, а лицо было белое как стена.Между Лайзой и столом, вскинув руки над головой, стоял Элдон Тарвер. В руках он держал две толстых черных змеи, которые постоянно крутились и извивались на его плечах. Глаза доктора горели нездоровым блеском, похожим на религиозный экстаз, хотя Раск прекрасно знал, что это не так. Трудно найти человека более далекого от Бога, чем Элдон Тарвер. Доктор с какой-то жутковатой грацией перемещался по комнате, будто хотел загипнотизировать своих питомцев, но они продолжали беспокойно двигаться в его руках.В комнате пахло мочой, и Раск догадался почему: пляжные шорты Лайзы были мокрыми от пупка до колен. Сам он чувствовал, что его тело обильно покрылось потом, но ему хотя бы удалось не обмочиться. Затылок почти не болел, боль переместилась в грудь. Раск посмотрел вниз и похолодел от страха, увидев на своей рубашке два кровавых пятна. В глаза ему бросился блестевший на полу стальной штырек. «Дротик для тазера[123]», — подумал он. Адвокат вспомнил, как в коридоре Тарвер поднял оружие… и выстрелил в него почти в упор. Это был электрошоковый пистолет. Вот как доктору удалось прикрутить его к креслу.Тарвер прекратил свой странный танец и уселся на стол напротив Раска. Ближняя к Эндрю змея была толщиной в его руку, с ромбовидной головой и набухшими под глазами мешочками с ядом. Водяной щитомордник — определил адвокат. Что-то резко сжалось у него внутри. В отличие от других змей щитомордник не уползает при виде человека. Он охраняет свою территорию и бьется до конца, злобно атакуя любого чужака.— Вижу, ты о чем-то думаешь, Эндрю, — произнес Тарвер. — Спрашиваешь себя, зачем я здесь?Раск покачал головой, хотя все отлично понимал. Доктор не стал бы прорываться к нему сквозь кордоны агентов ФБР лишь для того, чтобы изобразить в его студии танец со змеями. Он хотел алмазы. Все, какие у него есть.— Нет? — усмехнулся Тарвер. — Может, тебя пугают мои малышки?Доктор вытянул руку, и одна из змей оказалась от Раска на расстоянии броска. Ужас сжал адвокату горло. Черная тварь уставилась на него двумя черными зрачками, длинными и узкими, как у кошки. Он разглядел по краям морды две термочувствительные впадинки, о которых учитель биологии рассказывал им в школе. Словно почувствовав его страх, рептилия открыла пасть и обнажила пухлое белое нёбо с двумя острыми зубами. Раска обдало какой-то мерзкой вонью — остатками дохлой рыбы и еще бог знает чем, — но сейчас ему было не до этого. Доктор поднес змею еще ближе, и на брюки адвоката хлынул целый океан мочи.— Алмазы, Эндрю, — промолвил Тарвер таким тоном, будто уговаривал ребенка. — Где они?Со стороны дивана доносился непрерывный стон, но Раск старался не смотреть в ту сторону. Он боялся, что этот взгляд окончательно лишит его мужества. Хорошо бы Тарвер расклеил ему рот. В конце концов, язык — его главное оружие. Он адвокат и мастер убеждать людей, так писали о нем в местной прессе. Может, поэтому доктор и залепил ему губы?«Чушь, — послышался где-то внутри голос его отца. — Он сделал это, чтобы ты не мог кричать и позвать на помощь агентов ФБР». Эндрю ненавидел этот голос, но сознавал, что должен прислушаться к нему. У него уже нет времени для иллюзий. Тарвер опять начал кружиться у стола, медленно вращаясь и меняя положение рук. «Видимо, так он не дает кусать себя змеям. Или это особая любезность между хладнокровными убийцами?»— Где они, Эндрю? — нараспев спросил доктор. — Ты не хочешь поближе познакомится с моими дружками? Или они больше нравятся твоей жене?Не переставая танцевать, Тарвер сместился ближе к Лайзе. Она скорчилась на диване, то зажмуриваясь от ужаса, то раскрывая глаза как можно шире, чтобы видеть приближение угрозы.— Взгляни на этих священных тварей, Лайза, — промурлыкал Тарвер. — Они воплощают в себе жизнь и смерть. Гибель и возрождение. Хотя для такой провинциалки, как ты, это скорее искуситель из христианского рая, легко соблазнивший Еву. — Тарвер наклонился и провел скользким хвостом между ее ног. — Но поверь мне, милая, это ограниченный подход.От немого крика у Лайзы раздулись щеки и выкатились глаза. «Еще пара таких воплей, — подумал Раск, — и у нее станет кровоточить нос. Она захлебнется в собственной крови».Тихо посмеиваясь, доктор шагнул назад, распахнул ногой лежавший на полу мешок и заснул в него одну змею. Наступив на отверстие, он нагнулся и затянул его эластичным шнурком. Потом выпрямился и, поглаживая голову второй змеи, вернулся к Раску.— Эндрю, я хочу немного распечатать тебе рот. Давай договоримся — ты не будешь кричать, вырываться и просить пощадить тебя или жену. Я знаю: камни здесь. Мы вместе составляли план, помнишь? Точнее, я его составил. Но сейчас тебе придется выкинуть из головы свои мечты о банановой республике и постараться вести себя как умный парень, каким ты всегда себя воображал.Доктор отогнул уголок ленты, и Раск раздвинул губы. Первое, что у него вырвалось изо рта, был хриплый крик:— Ты убьешь меня, что бы я ни сделал!Тарвер недовольно покачал головой, прошел в угол и взял короткую клюшку для гольфа, с которой Раск практиковался дома. Повернув ее рукояткой вверх, он начал дразнить висевшую на руке рептилию. Щитомордник в ответ шипел и разевал пасть, пытаясь атаковать железного врага.Комнату наполнил острый запах мускуса — густой и едкий аромат, показавшийся Раску неожиданно знакомым. Будто в нем проснулась какая-то доисторическая память, первобытный ужас, парализующий жертву перед нападением змеи…— Это Agkistrodon piscivorus, страшный убийца, — усмехнулся доктор. — Он не похож на кораллового аспида. У аспидных более концентрированный яд, но последствия укуса иные: онемение, потливость, затрудненность дыхания, паралич и смерть. А эта малышка действует хуже. Она выделяет гемотоксин, смесь протеинов, они убивают кровяные клетки и разрушают стенки сосудов. Способны растворить даже мышечные ткани. Боль просто неописуемая, а конечности распухают так, что разрывают кожу. Через несколько часов начинается гангрена, и кожа гниет и разлагается, как падаль на летнем солнце. Незабываемое ощущение для тех, кому удается это пережить. Ты все еще не хочешь мне ответить, Эндрю?Раск бросил на Тарвера холодный взгляд. Что бы ни говорил Элдон, он сознавал, что тот собирается убить их. Странно, но эта мысль почти избавила его от страха. В прошлом Раск не раз бросал вызов смерти. Правда, всегда делал это добровольно и не один, а в компании таких же шумных и горластых яппи, уверенных, что в случае чего им на помощь ринется армия спасателей.Теперь все было по-другому.Схватка насмерть, без союзников и платной помощи. Раск понимал: он скорее умрет в страшных муках, чем отдаст все, что заработал за эти годы. Его неожиданная храбрость основана вовсе не на всплеске адреналина, который исчезнет через несколько минут. Где-то глубоко внутри его еще остался тот мальчишка-скаут, каким он был в детстве. И этот скаут хорошо помнил, что укусы щитомордника или гремучей змеи могут быть страшно мучительными, но редко оказываются смертельными. Если доктор натравит на него рептилию и та его укусит, к утру он может потерять руку или даже ногу. Но он не умрет. В этом заключался его шанс. Раск бы не возражал продать свою руку за двадцать миллионов. Утром агенты ФБР наверняка забеспокоятся, почему он не вышел на работу. А если Алекс Морс проявит свою обычную настойчивость, они ворвутся к нему еще раньше. Эндрю твердо взглянул Тарверу в глаза и ответил:— Алмазов здесь нет.То, что произошло позднее, вмиг опрокинуло все его расчеты. Доктор наклонился над Лайзой, постучал по голове змеи клюшкой и выпустил ее из рук. Щитомордник взвился в воздух и шлепнулся женщине на грудь. Его зубы впились в ее левое предплечье. Лайза завертелась на диване, бешено размахивая связанными руками, точно на нее напали злые духи. Наконец ей удалось сбросить змею, и та с тяжелым стуком упала на книжную полку.Тарвер мгновенно оказался рядом. Он отвлек внимание змеи движением клюшки, быстро схватил ее за шею и поднял в воздух.Лайза скорчилась на диване, глядя на свою укушенную руку. Ее дыхание становилось все более шумным и неровным, из ноздрей пошла пена. Потом она начала дергаться, как эпилептик, и Раск испугался, что с ней случится сердечный приступ.Доктор с невозмутимым видом повернулся к адвокату:— Видишь, к чему приводит нежелание сотрудничать? Я дам тебе шанс, Эндрю. Но сначала хочу кое-что объяснить. Я не собираюсь убивать тебя. Если я это сделаю, у меня возникнут неприятности. Например, твоя «Ex nihilo». Не говоря уже про расследование убийства. А если я оставлю тебя в живых, то расследования не будет, и ты позаботишься о том, чтобы «Ex nihilo» не сработала. Ты не можешь послать этот файл, ведь он докажет твою вину. Так было всегда, правда? Вот почему ты еще можешь выжить. Алмазы — плата за твою жизнь. Я знаю, ты строил на них большие планы, но что такое деньги по сравнению с тридцатью или сорока годами жизни? У тебя будет еще уйма времени разбогатеть. А у меня его нет. Я должен брать от жизни все.Тарвер обошел вокруг стола и встал около Раска. Щитомордник пытался вырваться.— Постарайся рассуждать логично, Эндрю. Мертвый ты нужен мне меньше, чем живой.Раск покосился на Лайзу. Она судорожно подергивалась на диване, все еще глядя на свою руку. Из двух ранок сочилось что-то желтое вперемежку с кровью, кожа вокруг укуса уже распухала. Пока Эндрю смотрел на жену, выражение ее лица изменилось — вместо немой оторопи на нем появилось что-то вроде испуганного любопытства. Она подняла связанные лентой руки и задрала край топа, обнажив левую грудь. Чуть пониже ее мягкого овала виднелись еще две красные точки, обрамленные багровым вздутием. Глаза Лайзы выкатились, как у больных гипертиреозом. Она попыталась встать, но сразу рухнула на пол.— Скажешь, где алмазы? — мягко спросил Тарвер.Раск кивнул:— Да. Но как же Лайза?— Когда я уйду, отвезешь ее в больницу. Объяснишь, что поливал лужайку возле дома. Жена вышла, чтобы закрутить вентиль, и почувствовала, как ее что-то укололо. Когда она вернулась, ты увидел следы от укусов. Короче, напряги воображение, Эндрю. Только позаботься, чтобы ваши рассказы совпадали.Доктор взял его свободной рукой за подбородок и заглянул в глаза.— Давай.Раск открыл рот и ощутил, что каждое слово причиняет ему боль, будто кто-то крепко держал его за горло. Похоже, это следствие эмоционального шока.— Они в спальне, под кроватью, — прошептал он. — В таком же контейнере, как у тебя.Тарвер рассмеялся:— Ты держишь алмазы под кроватью?— Я зарыл их в землю, как ты и сказал. Выкопал сегодня днем.— Мудрый поступок, Эндрю.Доктор обогнул стол и сунул второго щитомордника в тот же мешок, где сидел первый. Затем опять залепил рот адвоката лентой и вышел из студии.Из-за стола послышалось что-то вроде стона. Раск хорошо знал Лайзу, но не мог представить, что сейчас творилось в ее голове, если она вообще пока способна думать. Ему отчаянно хотелось броситься ей на помощь — он сам не ожидал от себя подобного, — но клейкая лента намертво приковала его к стулу.В комнате послышался скрип половиц — вернулся Тарвер. Посмеиваясь в бороду, доктор с глухим стуком поставил на стол тяжелый чемодан, раза в два толще обычного портфеля.Тарвер отогнул краешек скотча.— Сколько они стоят, Эндрю? Сдается мне, ты вложил в бизнес не менее половины денег. Я уже посмотрел их в спальне. Камешки тянут миллионов на десять.— На девять шестьсот.Доктор снова заклеил ленту, взял с пола мешок и спрятал его в рюкзак. Затем вытащил из кармана маленький ножик и нагнулся за стол к тому месту, где лежала Лайза. Неужели он солгал? И сейчас просто перережет ей сонную артерию?— Я на три четверти разрежу ленту на ее руках, — спокойно объяснил Тарвер. — Остальное она разорвет за несколько минут, если не отключится. Что-то у нее вялый вид.Эндрю услышал легкий шлепок и голос Тарвера:— Просыпайся, крошка!Пока Раск дергался на стуле, пытаясь разорвать свои путы, доктор неторопливо выпрямился, взвалил на плечо рюкзак, взял блестящий контейнер и вышел из комнаты.Раск чувствовал себя так, будто его изнасиловали. Он изо всех сил напряг челюсти, и лента на губах ослабла.— Лайза! — крикнул он. — Ты меня слышишь?Тишина.— Я знаю, ты слышишь. Разорви ленту на руках. Только быстрее, пока не потеряла сознание. Ты должна спасти нас, милая.Снова тихо.Потом Раск услышал, как на полу шевельнулась Лайза. Он с облегчением вздохнул.— Сорви ленту с губ! Используй зубы. Действуй, девочка моя.Опять что-то шевельнулось. Раздался звук рвущейся ленты, и комнату наполнил нечеловеческий стон. И опять громкий треск.— Лайза! Ты освободилась? Постарайся встать! Милая, ты меня слышишь?Сухой треск стал почти непрерывным. Раск вспомнил, как в школе после футбольных матчей он отматывал с лодыжек чуть ли не километры упругих лент. Сейчас Лайза делала примерно то же самое. Скоро она освободится. Эндрю удивился, как мало он огорчен потере алмазов и как сильно рад тому, что сможет выжить сам и спасти жену.— Вот и славно, милая. Он не думал, что тебе это под силу, а я не сомневался: ты справишься.В студии слышалось лишь сиплое дыхание.— Давай, детка. Встань и развяжи меня.Лайза тяжело поднялась из-за стола, и Раск не поверил своим глазам. Еще недавно перед ним была юная красотка, легкомысленная женщина, проводившая жизнь в удовольствиях и развлечениях. В ее глазах сияла та счастливая беспечность и уверенность в себе, на какие способна только молодость. Но теперь она больше походила на уродливую беженку из зоны бедствий, на убитое и сломленное жизнью существо, будто за прошедший час ее протащили через все муки ада, надругавшись над телом и душой. Глаза превратились в два набухших кровью шара, на которых метались черные зрачки, левая грудь под задранным топом обнажена и по-прежнему сочилась красной и желтой слизью. Лайза стояла неподвижно, открыв рот и глядя на мужа в каком-то немом столбняке.— Лайза, ты меня слышишь?Жена открыла и закрыла рот, но не произнесла ни звука.«Она в шоке, — с отчаянием подумал Раск. — Боже милостивый!»— Скорее освободи меня, Лайза! Я должен отвезти тебя в больницу. Там на столике у дивана лежит перочинный нож. Помнишь, его подарили мне на свадьбу?В ее глазах мелькнуло что-то похожее на понимание. Слава Богу!Лайза повернулась и посмотрела на диван. Затем медленно, точно зомби, направилась к столику. Наклонилась. Когда она выпрямилась, в руках у нее был не нож. Она держала клюшку для гольфа.— Лайза? Возьми нож, милая. Это клюшка для гольфа.Жена вертела предмет в руках, словно силилась понять, что это такое. Потом тихо произнесла:— Я знаю.Лайза сделала шаг к мужу, и клюшка взлетела высоко у него над головой. Она просвистела в воздухе, описав широкую дугу. Раск смог лишь съежиться, когда сверкающая сталь обрушилась ему на голову.

Глава 49Алекс отпустила безжизненную руку матери и тихо вышла из палаты. Она просидела рядом с ней не менее часа, постоянно беседуя с матерью и поглаживая ее руку, но лицо больной даже не дрогнуло. Маргарет Морс находилась в глубоком сне, и слава Богу. Она достигла той стадии болезни, когда лучше заканчивать, чем продолжать. По крайней мере, Алекс на ее месте думала бы именно так.Шлепая больничными тапками, она миновала несколько дверей, отделявших палату матери от палаты Криса. У нее нестерпимо болела голова. Врачи дали ей лошадиную дозу тайленола, но он не помог. К своему удивлению, она увидела, что Крис не спит. Наклонившись, Алекс заметила слезы на его лице. Она сжала его руку.— Что случилось, Крис?— Я только что разговаривал с миссис Джонсон.Алекс охватил страх. Такое же чувство она испытывала, когда думала о Джеми.— Бен очень расстроен. Тора не позвонила ему, а по моему голосу он понял, что что-то произошло.Ладонь Алекс осторожно легла ему на плечо.— Хочу тебе кое-что сказать.В глазах Криса мелькнуло беспокойство.— Уилл слышал, как Тора просила Эндрю Раска отменить заказ.Доктор попытался подняться с постели, но Алекс уложила его обратно. Ее испугало, как быстро он ослабел. Она опять взяла его за руку.— Ее надо арестовать, Крис.Шепард недоуменно смотрел на нее.— Она хотела все отменить?— Да, но лишь потому, что ты раскрыл ее план. Честно говоря, я считаю, что арест нужен прежде всего ей самой. Она угрожала Раску и его сообщнику. Они могут убить ее в любой момент. Но дело не только в этом.— А в чем еще?— Боюсь, что в таком состоянии Тора может стать угрозой для Бена.Брови доктора поползли вверх.— Вряд ли она способна на подобное.— Даже теперь, когда ее жизнь вот-вот рухнет? Она в шаге от самоубийства, Крис. А если она пожелает прихватить с собой Бена?— Нет, Тора… черт, я последний человек, которого нужно об этом спрашивать. До сих пор я только и делал, что ошибался на ее счет.— Она больна, Крис. Но ты не знал.— Я врач, — с горечью возразил он. — Мог бы что-нибудь заметить.— Мы слепы к тем, кого любим. Со мной было то же самое.— Кто позаботится о Бене, если Тору арестуют?— Миссис Джонсон.Крис покачал головой:— Я бы предпочел Тома Кейджа и его жену. Том всегда знает, как поступить в трудной ситуации.Алекс кивнула:— Я с ним поговорю. А ты пока лежи и набирайся сил.— Не хочу, чтобы Бен видел, как арестуют его мать.— Понимаю. Думаю, не увидит. Хотя это не самый худший вариант.Крис взглянул на нее с глубокой тоской. Такое же выражение Алекс видела на лице Джима Броудбента, когда тот признавался ей в своих чувствах. После трех лет совместной работы Броудбент пришел к выводу, что Алекс — любовь всей его жизни. Он был не зеленым юнцом, а уважаемым агентом ФБР, сорокалетним сотрудником с преданной женой и двумя детьми. Надтреснутым от боли голосом Джим объяснил, что не может бросить семью, но больше не в состоянии скрывать то, что испытывает к Алекс. Ему придется перевестись в другое место, поскольку находиться рядом с Алекс и не обладать ею — выше его сил. Однако до перевода дело не дошло. Через два дня после этого признания Броудбента убили.Алекс села на кровать и опустила голову на подушку, почти коснувшись щекой Криса.— Я знаю, сейчас все кажется безнадежным. Но у тебя будет новая жизнь. И ты разделишь ее с Беном.Доктор поднял руку и коснулся шрамов на ее щеке.— Я этого не ощущаю. Хочу, но… не могу.— А я могу. Я вижу это так же ясно, как тебя.Он закрыл глаза.После секундного колебания Алекс легла на койку и вытянулась рядом с Крисом. Если Шепард это заметил, то не подал виду. Морс надеялась, что им станет легче, если они лягут вместе, но когда она погладила пылающий лоб Криса, ее вдруг поразила мысль, что он может не пережить эту ночь.Сидя в небольшом пикапе, который приберег специально для такого случая, Тарвер свернул с Пятьдесят пятой автострады и остановился у бензозаправки. Через несколько секунд дверь с правой стороны открылась, и на сиденье тяжело плюхнулся Джуд. В руках у него был рюкзак. Захлопнув дверь, он полез в рюкзак и вытащил маленькую обезьянку капуцина. Мордочка зверя напоминала лицо ребенка. Капуцин бросил на Элдона пугливый взгляд и прижался к широкой груди Джуда.— Не сердись, — пробормотал приемный брат.Тарвер был в бешенстве, что Джуд не выполнил его инструкций и унес обезьяну из лаборатории, но, в общем, ничего ужасного не произошло. Капуцин не участвовал в опытах и не сидел вместе с зараженными животными.— Никто ее не видел? — спросил доктор, отъехав от стоянки.— Нет, — улыбнулся Джуд. — Она даже не пикнула.— Ты ждал в ресторане?— Да. Но больше рядом с душевыми для водителей, там, где игровая комната. Ты прибыл раньше, чем говорил.Элдон усмехнулся:— Иногда все складывается удачно, верно?— Да, как с ней, — пробурчал Джуд, почесывая шею обезьянки.Тарвер рассмеялся и вырулил на перекресток. Проехав под автострадой, он повернул налево и опять поднялся на шоссе, но уже в противоположную сторону. Впереди их ждал съезд на натческую трассу. Несколько миль они двигались вдоль широкого водохранилища Росса Барнетта, по берегам которого высились красивые дома.— Посмотри на заднее сиденье, — предложил Элдон. — Что ты там видишь?Джуд с трудом развернул в кресле громоздкое туловище и взглянул назад. Элдон включил верхний свет.— Похоже на коробку с камешками, — произнес Джуд.Ответ развеселил Тарвера.— Вот именно, братец. Просто коробка с камешками.Джуд был сбит с толку, но его больше занимало мелькание огней на автостраде. Когда впереди показался съезд на трассу, Тарвер уже не смеялся — его лицо было холодно как лед.

Глава 50Уилл Килмер сидел у себя в кабинете, когда зазвонил телефон. Выписавшись из больницы, он сразу примчался в офис, чтобы заняться запущенными в последние дни делами, но вид накопившихся бумаг и боль в спине обратили его мысли к бутылке «Джека Дэниелса», всегда стоявшей у него в нижнем ящичке стола.— Агентство «Аргус»! — буркнул он, отодвинув от себя кипу документов.— Это Дэнни, Уилл.Дэнни Миллз был бывший коп, которого Килмер оставил наблюдать за офисом Эндрю Раска.— В чем дело, Дэнни?— Раск не появился на работе. Обычно он приезжает на полчаса раньше.— Ладно. Оставайся на месте. Я перезвоню.Уилл повесил трубку и обдумал ситуацию. Он мог послать своего человека к дому адвоката или поехать сам. Последний вариант ему не нравился, поскольку в этот час на дорогах жуткие пробки, особенно из-за нового завода «Ниссан». К тому же Алекс говорила, что за Раском следят агенты ФБР. Правда, слежка вроде бы велась неофициально, но делом занимался не кто-нибудь, а Джон Кайзер, известный агент, его Уилл давно знал и уважал. На всякий случай Алекс дала ему телефон Кайзера. Глотнув еще немного виски, Килмер взял трубку и набрал номер.— Кайзер, — раздался сухой голос.— Агент Кайзер, это Уилл Килмер. Не уверен, что…— Я знаю, кто вы, мистер Килмер. Бывший детектив из отдела по расследованию убийств, не так ли?Уилл распрямил плечи.— Да, сэр.— Что у вас?— Я оставил человека следить за офисом Эндрю Раска. Мы занимаемся этим уже несколько недель. Так вот, он сообщил, что адвокат опаздывает на полчаса. А обычно он пунктуален.— Вы уверены?— Да. Я не знаю, что происходит у дома Раска, потому что не стал вчера посылать туда своих людей. Не хотел путаться у вас под ногами.— Спасибо, мистер Уилмер. Я все выясню.— Мне нужно что-нибудь делать?— Позвоните, если выясните что-то новое.— Хорошо.Килмер повесил трубку. Ему нравились такие агенты ФБР: все по делу и никакой чепухи насчет того, чья это компетенция или кто тут главный. Он подумал, не позвонить ли Алекс, но решил, что если она не звонит сама, значит, ей все-таки удалось заснуть. Может быть, ей помог доктор Шепард. Хорошо бы. Девчонка очень настрадалась, и если ей удастся забыться, то не важно, каким способом. Уилл подтянул к себе кипу документов и взял верхнюю папку.Джон Кайзер влез на заднее сиденье черного «шевроле», стоявшего на границе владений Раска. Там уже находилось пятеро агентов — трое мужчин и две женщины, — которых он лично отобрал в местном отделе ФБР.— У нас пока нет ордера на обыск, — произнес он, — поэтому я собираюсь просто подойти и постучать в дверь. Если никто не ответит, вы должны окружить дом и проверить окна. Нам нужен любой повод для проникновения внутрь. Вам понятно?Все кивнули. Кайзер тронул водителя за плечо:— Давай вперед.«Шевроле» медленно проплыл между деревьями, сделал разворот и остановился перед ультрасовременным домом Раска. Кайзер вышел из машины и поднялся на крыльцо. Он нажал кнопку звонка и громко постучал.Никто не открыл.Он опять позвонил и оглянулся на автомобиль. Двое агентов прикрывали его из опущенных окон.Прошла еще минута.— Ладно, — сказал он, предчувствуя что-то неладное. — Действуйте.Дверцы одновременно распахнулись, и агенты рассыпались вокруг дома. Кайзер продолжал стучать все громче. Работая в специальном отделе расследований, он часто бывал на месте преступления, и хотя ему всегда казалось, что истории насчет интуиции не более чем миф, сейчас его охватило острое предчувствие беды.Кайзер спустился с крыльца и обошел вокруг особняка. Агенты проявляли чудеса ловкости, цепляясь за карнизы и кондиционеры, чтобы заглянуть поглубже в комнаты. Первый крик донесся из дальней части дома. Кайзер бросился в ту сторону.— Сюда! — звала женщина-агент. — Здесь, в кухне!— Что там?Агент с бледным лицом отступила от окна.— Женщина лежит на полу лицом вниз. В правой руке ключи от машины, под ними немного крови. Других следов крови нет.Кайзер прижался лицом к стеклу. Все было именно так, как описала его сотрудница. Женщина на полу была в эластичных пляжных шортах, майке и розовых шлепанцах.— Подождите пять минут и вызывайте полицию штата, — распорядился он. — И окружное полицейское управление. Ведь тут юрисдикция округа, а не муниципалитета?— Да, сэр.— Тогда им и карты в руки.— Может, ей нужна помощь, — пробормотал стоявший рядом агент. — Мне кажется, она немного шевельнулась.— Свои «кажется» оставьте при себе. Несите гидравлический таран!— Да, сэр.Кайзер последил, как дюжий агент взломал входную дверь, и шагнул внутрь с пистолетом в руке. Еще трое агентов последовали за ним и рассеялись по соседним комнатам. Кайзер опустился на колено и проверил пульс у женщины.Мертва.Он поднялся и направился в центральную часть дома, размышляя над тем, что могло убить женщину. Громкий возглас за стеной заставил его ускорить шаги. Он повернул за угол и застыл.У стола сидел привязанный к стулу обезображенный мужчина с распухшим лицом и пробитым черепом. Рядом лежала окровавленная клюшка для гольфа. Неужели это Раск?— Доброе утро, Алекс!— Привет, Джон! Уилл Килмер говорит, с Раском какие-то проблемы?Кайзер вздохнул:— Раск мертв, в его доме убита женщина. Полагаю, его жена.— Мертв? Господи, Джон! Я должна приехать! — Голос Морс звучал взволнованно.— Боюсь, это плохая мысль. Скоро здесь появится толпа копов и агентов. Наверняка приедет Уэбб Тайлер. Тебе лучше держаться подальше от него и от этого дела.— Черт… по крайней мере теперь мы знаем, что я была права. Раск по уши замешан в тех убийствах.— Этого мы как раз не знаем, Алекс. Зато всем хорошо известно, что человек, которого ты ненавидела, — можно даже сказать преследовала, — теперь мертв. Самое благоразумное, что ты можешь сейчас сделать, — это сидеть тихо и ждать моих звонков.Возникла долгая пауза.— Ты согласна?— Послушай, Джон, я занималась делом Раска несколько недель, пока остальные лениво почесывали задницы и твердили, что я спятила. Даже была в его доме. Если я туда приеду, то найду то, что иные не заметят за десять лет.Кайзер нахмурил брови.— Ты была в доме Раска?Алекс замолчала, очевидно, спохватившись, что сболтнула лишнее.— Оставайся на месте, Алекс. Это приказ.— Я тебя слышу. Черт бы тебя побрал!— Я позвоню, как только что-нибудь узнаю.— Сделай одолжение.Кайзер повесил трубку.Через час Алекс проталкивалась на своей к машине среди полицейских автомобилей, скопившихся вокруг дома Раска. Морс сознавала, что Кайзер будет в ярости, но после шести недель адской работы она не в состоянии была сидеть в больнице и ждать, пока другие пожинают плоды ее труда. «Кайзер не может мне приказывать, раз я уже не агент ФБР, — убеждала она себя. — К тому же он не так высоко стоит на служебной лестнице. А Уэбб Тайлер сюда не приедет… ни за что на свете. Он слишком любит свой уютный кабинет с кондиционером».Выйдя из машины, Алекс решительным шагом прошла сквозь кордоны полицейских. Агенты ФБР бросали на нее косые взгляды, однако никто не возражал. Через пару минут она оказалась в студии Раска, где его останки были все еще привязаны лентой к стулу. Позади него на корточках сидели двое мужчин, в одном Морс узнала Кайзера. Над ними дрожало странное синее сияние. Алекс различила звук автогена. Вскоре раздался довольный возглас, и Кайзер, выпрямившись, оглянулся через плечо.— Проклятие! — вырвалось у него. — Ты что, не понимаешь нормальных слов?— Это мое дело! — бросила Алекс с вызовом.— У тебя нет никаких дел! Неужели непонятно?Алекс промолчала.— Вижу, что непонятно. Меня самого сюда едва пустили. Пришлось сказать шерифу, что здесь может находиться биологическое оружие и мы должны проверить дом раньше, чем в него войдет полиция. Уэбб Тайлер намылит мне шею, если не вышибет с работы.— Что там? — спросила Морс. — Сейф?Кайзер неохотно кивнул.— И что в нем?— Скоро узнаем.Человек с автогеном наконец открыл дверь. Он отступил в сторону, чтобы Кайзер мог заглянуть внутрь.— Надеюсь, ты его не взламывала? — произнес Кайзер.— Нет. Что ты там видишь?— Не подходи сюда, Алекс. Я серьезно. Теперь ты только ЧЛП. Чертов Любитель Поглазеть.— С такого расстояния и глазеть-то не на что.— Посмотри в блокнотик на столе.Алекс повиновалась. Она увидела маленькую записную книжку с карандашной надписью. В основном это были ряды цифр.— Что это? — удивилась она. — Координаты «джи-пи-эс»?— Видимо, да. Плюс время и дата.Морс снова взглянула на цифры.— Сегодняшнее число.— Да. Два часа дня. Похоже, твой приятель собирался сбежать из города.— Что за место?— Точно не знаю. Хэнк Келли считает, что это побережье Мексиканского залива, если не весь залив. Он увлекается ориентированием. Есть такие игры, когда надо найти по спутнику спрятанные на местности «ключи». Хорошо хоть в нерабочее время.— Тут чье-то имя. Ты видел?— Похоже на «Алехо Падилло», — буркнул Кайзер, глядя в сейф.— Да.— Вроде что-то кубинское.— А что за буквы дальше?— Это «капитан».— Думаешь, Раск собирался сбежать через южную границу?— Да.— На лодке?— Скорее всего. Или на гидросамолете.— Но почему по воде?— Лучший способ для переправки контрабанды. Например, крупной суммы денег.Кайзер опустился на корточки и зашелестел какими-то бумагами.— Что-то интересное? — спросила Алекс.— Да, если тебе интересны коста-риканские паспорта.— Боже милостивый!— Они еще не действуют, но на вид вполне легальны.— Коста-Рика, — задумчиво протянула Морс. — У нас с ними договор о выдаче.— Паспорта сделаны на другое имя.— Но фотография Раска?— Да. Взгляни.Алекс заглянула Кайзеру через плечо. Он прав. Она взяла паспорт и сравнила фото улыбающегося Раска с окровавленным трупом у стола. Господи, какая смерть! Она опять оглянулась на Кайзера, который бегло просматривал кипы финансовых документов, сопровождающих любую зарубежную поездку. Страховые полисы, декларации о доходах, карты социального страхования…— Нашел еще что-нибудь?— Похоже, это все-таки лодка, — проговорил Кайзер, взяв какой-то снимок. — Даже не лодка, а яхта. Для кругосветных путешествий.— Раск умел ходить под парусом?— Он все умел. Все, чем бесятся с жиру богачи.— Яхта с местной пристани?— Я никогда ее раньше не видел. У Раска был катер, но обычно он стоит на прицепе у него за домом. — Кайзер поднял голову от бумаг. — Сейчас катера там нет.Алекс продолжала разглядывать надпись в блокноте.— Может, он планировал встретиться с кем-то в море? Пройти несколько миль на катере, пересесть на яхту и отправиться в Коста-Рику.Кайзер молча смотрел на листок в руке. Потом он присвистнул.— Что там? — взволнованно воскликнула Алекс.— Разрешение на безопасный проход через территориальные воды Кубы с остановкой в гаванской пристани.— Что?— Подписано самим Кастро.— Не может быть!Кайзер показал ей документ.— Не Фиделем, а Раулем. Он министр обороны. Кстати, бумага выписана не на Раска. Здесь стоит «Элдон Тарвер, доктор медицины».Алекс взяла документ и забегала глазами по листку. С каждой строчкой ее сердце билось все быстрее.— Это фотокопия.— Верно, — согласился Кайзер. — И еще это неоспоримое доказательство того, что Раск и Тарвер работали вместе.Алекс тяжело сглотнула и вернула бумагу Кайзеру. Теперь, когда она наконец нашла то, что так долго искала, ее охватила растерянность. Вскоре она поняла почему: на самом деле все ее усилия были направлены на то, чтобы доказать виновность Билла Феннела в смерти ее сестры. Без этого она не могла выполнить просьбу Грейс и вызволить Джеми.— С какой стати Рауль Кастро разрешил Тарверу эмигрировать на Кубу?Кайзер покосился на Алекс, словно удивляясь ее недогадливости.— Из-за «Вирусной раковой программы», разумеется. Речь идет о биологическом оружии. Уверен, кубинская разведка давно предлагала Тарверу перебраться к ним и сулила большие деньги. Они делают такое предложение более или менее известным ученым. Видимо, Тарвер решил, что это неплохое место, чтобы залечь на дно, пока он не сумеет перебраться в Коста-Рику под другой фамилией.— Думаешь, он прав?— Да, если не считать того, что коммунистический режим на Кубе может рухнуть в любой момент.— Наверное, Раск очень доверял Тарверу.— И напрасно. — Кайзер кивнул на труп адвоката.— Как по-твоему, что тут произошло? — спросила Алекс. — Все это совершил Тарвер?— Скорее всего. Похоже на сцену пыток. Он затащил их в центр дома. Ни одного окна, снаружи не слышно звуков. Тут творилось жуткое.— От чего умерла его жена?— Медэксперт сказал — от шока.— Вызванного выстрелом?Кайзер покачал головой.— Укусом змеи.— Что?!— Интересно, правда? Ее укусили дважды. Один раз в руку, второй — в грудь, чуть повыше сердца.— О Боже!Алекс поежилась, представив, что могло случиться в этой комнате.— Наш оперативник обнаружил на книжной полке две чешуйки, — добавил Кайзер. — Он сказал, что это явно не рыба. Змея.— А в чем разница?— Чешуйки змеи — ее кожа. Они всегда сухие и имеют свой цвет. Чешуя рыбы лишь присоединена к коже. Она прозрачная и бесцветная.— Ты об этом знал?Кайзер усмехнулся:— Нет.— Зачем, по-твоему, сюда приходил Тарвер? Ведь он не тронул сейф.— Не уверен. Вероятно, он взял то, что ему необходимо, и ушел. Хотя сейф хорошо спрятан за панелью между полками. Наверное, Тарвер вообще о нем не знал.— Это ты нашел блокнот? Там, где координаты местности.— Нет. Он лежал на холодильнике, под кухонным подносом. Кстати, Келли заметил в саду какую-то яму, такое впечатление, что там недавно что-то выкапывали. Она довольно глубокая, прямоугольной формы, двадцать на двенадцать дюймов.— Деньги? — предположила Алекс.Кайзер скептически пожал плечами:— Для денег это ненадежный способ. Там было что-то более прочное. Например, золото или драгоценности.— Или что-нибудь такое, о чем мы не можем даже догадаться.Кайзер одобрительно кивнул.— У дома Тарвера тоже нашли яму. Вчера ночью.— Правда? Где?— Под полом в сарайчике. Пол из алюминия, в середине квадратный вырез. Яма в два раза больше, чем у Раска. Земля вокруг совсем свежая, как здесь.— Решили, что пора мотать удочки.— Сэр! — окликнул Кайзера оперативник, изучавший комнату с мощным фонарем.— Да?— Я заметил кое-что на полу. Похоже, жертва пыталась писать ногой на половицах. Надпись кровью.— И что там?Оперативник наклонился ближе к полу.— Похоже на… «А'с» номер двадцать три. В смысле знак номера, а не слово «номер».— Как оклендские «А'с»? — уточнил Кайзер.— Да. Парень был с побережья?— Нет, — ответила Алекс. — По крайней мере мне об этом неизвестно.— Не забудь сфотографировать, — напомнил Кайзер.Он взял Алекс за руку и вывел из студии. На пороге она оглянулась и бросила взгляд на останки человека, который убедил Билла Феннела убить жену. Раск умер скверно, но все-таки не страдал так сильно, как те несчастные, кого он обрек на смерть от рака. Жаль, что змея покусала не его.— Можно взглянуть на труп Лайзы? — спросила она, когда они направлялись к выходу.— Ее уже увозят. Ничего нового ты там не увидишь. Полагаю, укусы были не смертельны. Она могла бы выжить, но не успела добраться до больницы.— Почему она просто не позвонила в полицию?— Телефон не работает. Кто-то перерезал провода.— Пока твои парни следили за домом?Кайзер кивнул и остановился у входной двери.— Преступник проскочил мимо шести агентов ФБР. Может, они и не асы своего дела, но работают неплохо. У них есть уши и глаза. А Тарвер, как призрак, прошел в дом и обратно. И при этом убил двух человек.— А ведь ему уже пятьдесят семь, — добавила Алекс.— Да, мы имеем дело с незаурядным человеком. Хотя я думаю, ему помогают профессионалы.— Кубинцы?— Кто знает? Алекс, речь идет о национальной безопасности. Если ЦРУ пронюхает о бумаге Кастро, они быстро приберут дело к рукам.— Ты собираешься доложить о нем?— Придется. И Тайлер с удовольствием поднесет его на блюдечке начальству.Морс выругалась.— Так не лучше ли передать его прямо новому директору? По-моему, он неплохой. Из этого может выйти толк.Кайзер нахмурился. Он взял Алекс за плечи и посмотрел ей в лицо.— Послушай меня. Тебе действительно надо держаться в стороне. По крайней мере до тех пор, пока мы не придумаем, как решить эту проблему. Ты и так ходишь по краю. Понимаешь?На языке Алекс вертелось множество возражений, но она сдержалась.— Как насчет координат «джи-пи-эс»? Вдруг у них действительно назначена встреча? Может, там появится сам Тарвер.— Полагаешь, он оставил бы подобную запись в доме?— Блокнот был спрятан на холодильнике. Он его не заметил.— Да. Вероятно, это настоящие координаты. — Взгляд Кайзера стал почти просящим. — Я собираюсь поговорить о тебе с директором, Алекс. Объясню, что ты первая раскопала эту историю. Но пока я буду за тебя бороться, ты не должна вмешиваться в дело. Если Уэбб Тайлер узнает, что ты была здесь… лучше даже не думать. Тебе надо поскорее вернуться в клинику. — Он открыл дверь и вывел Алекс на улицу.Она почти нос к носу столкнулась с поднимавшимся по ступенькам Марком Додсоном. Заместитель директора бросил на нее гневный взгляд и обратился к Кайзеру:— Агент Кайзер, что тут делает эта женщина?— Я пригласил агента Морс на место преступления, сэр.— Она больше не агент Морс. Вам придется написать объяснение в своем отчете.— Это была моя инициатива, — вмешалась Алекс. — Меня предупредили, что мое присутствие нежелательно, но я не подчинилась и поступила по-своему. Решила, что обладаю информацией, которая поможет агенту Кайзеру раскрыть дело.На лице Додсона появилась довольная улыбка:— Ну конечно.— Что?— Вы были здесь прошлой ночью, верно?У Алекс отвисла челюсть.— Вы с ума сошли? Я была в…— Вы отрицаете, что проникали раньше в этот дом?Морс хотелось ответить «нет», но это было бы неправдой. Улыбка Додсона стала шире.— А что вы тут делаете, сэр? — спросил Кайзер.— Вчера вечером Уэбб Тайлер проинформировал меня, что вы занимаетесь несанкционированной деятельностью в подотчетной ему зоне. Это было очень мудро с его стороны, ведь из-за вас Бюро грубо вмешалось в юрисдикцию властей штата Миссисипи. О чем вы думали, агент Кайзер?— Сэр, у меня есть основания полагать, что дело связано с биологическим оружием и, следовательно, требует вмешательства федеральных властей.Додсон слегка смутился:— С биологическим оружием?— Да, сэр. Вчера пожар уничтожил частную лабораторию, принадлежавшую ветеринару Ноэлю Д. Тарверу, которого мы считаем идентичным Элдону Тарверу. Вероятно, прикрываясь собачьим питомником, доктор Тарвер проводил опасные генетические эксперименты на приматах и, возможно, даже на людях.В глазах Додсона мелькнула неуверенность.— Я слышал о пожаре. У вас есть доказательства, что подобные опыты действительно имели место?— Мы захватили несколько подопытных животных. Я жду разрешения на их обследование, оно потребует сложных лабораторных тестов.Заместитель директора прикусил губу.— Хорошо, я подумаю. А пока я задерживаю мисс Морс для проведения допроса.Кайзер сдвинул брови:— На каком основании, сэр?— В последнее время мистер Раск неоднократно жаловался руководству ФБР, что его преследует мисс Морс. Нам известно, что она винит Раска в смерти своей сестры. Я хочу убедиться, что мисс Морс не имеет никого отношения к тому, что случилось в его доме сегодня ночью.Кайзер шагнул к Додсону.— Но послужной список агент Морс…— Свидетельствует о том, что она не способна управлять своими эмоциями во время стресса, — закончил Додсон. — Не преступайте черту, агент Кайзер. Вы же не хотите пожертвовать карьерой ради этой женщины. С ней уже все кончено.Кайзер побледнел.— Сэр, мне известно, что рассмотрение ее дела еще не завершено. И…Додсон сунул ему под нос какую-то бумагу.— Это протокол допроса некоего Невилла Берда из Кантона, штат Миссисипи. Невилл был арестован в одном из отелей Джексона, при нем обнаружена шпионская аппаратура для оптической и лазерной слежки. Он следил за офисом Эндрю Раска. Когда его спросили, кто был заказчиком, Берд ответил, что его наняла Александра Морс, заплатившая ему двойную цену.Алекс не поверила своим ушам.Кайзер посмотрел на нее. Она увидела в его глазах сомнение и боль и отрицательно качнула головой. Кайзер покосился на рядовых агентов, стоявших вокруг в ожидании развязки.— Сэр, я хочу сделать письменное заявление, что именно агент Морс первой обнаружила связь между Эндрю Раском и Элдоном Тарвером. Еще шесть недель назад она заподозрила существование между ними криминальной связи и начала вести расследование вопреки противодействию, оказанному старшим агентом Тайлером или лично вами.Додсон презрительно усмехнулся:— Отлично, значит, вы подтверждаете факт ее неподчинения начальству. Можете выступить свидетелем на слушании.— Сомневаюсь, сэр, — возразил Кайзер таким резким тоном, что в глазах Додсона мелькнул испуг. — Не думаю, что подобное слушание когда-нибудь состоится. — Он поднял пластиковый пакет для хранения улик, который держал в руках. — Взгляните на это, сэр.— Что там? — нахмурился Додсон.— Документ. Сами все поймете.Заместитель директора взял пакет и наклонил голову, чтобы прочитать бумагу сквозь нижнюю часть бифокальных очков. Скептическое выражение не покидало его лица, пока он не добрался до конца листка. Потом он разинул рот, точно ему не хватало воздуха.— Узнаете подпись, сэр? — Кайзер не удержался от злорадной нотки в голосе.На лице Додсона появился настоящий ужас — ужас бюрократа, обнаружившего, что он поставил не на ту лошадку.— Где вы это нашли? — хрипло спросил он.— В сейфе жертвы. Документ — свидетельство криминального сговора между Раском и Тарвером. А возможно, и шпионской деятельности против США.— Ни слова больше, — процедил Додсон. — Агент Кайзер, пройдемте в мою машину.Кайзер взглянул на Алекс и проследовал за Додсоном в его темный «форд». Морс осталась стоять на крыльце, с трудом скрывая радость, что с Марка Додсона наконец сбили спесь, да еще прилюдно. Но больше всего ее приятно удивил поступок Кайзера, который вступился за нее, несмотря на личный риск. Она пыталась разглядеть, что происходит в «форде», однако окна были темными.Вскоре заместитель директора и агент ФБР вышли из машины. Лицо Додсона было красным; Кайзер, как всегда, выглядел сдержанным и собранным. Он кивком подозвал к себе Морс. Спускаясь с крыльца, Алекс поймала на себе сочувственные взгляды нескольких агентов, в том числе двух женщин. Когда она проходила мимо Додсона, тот даже не взглянул в ее сторону. Кайзер взял Алекс за руку и подвел к своему «шевроле».— А как же мой автомобиль? — спросила Морс.— Брось ключи на землю. Кто-нибудь из моих ребят пригонит ее.— Что?— Просто брось ключи.Алекс уронила связку с ключами на опилки и влезла на заднее сиденье. Пока она устраивалась на мягком кожаном диванчике, Кайзер занял место водителя.— Что сказал Додсон? — поинтересовалась Морс.— Ничего особенного. Тебе чертовски повезло, что в сейфе Раска оказался этот документ.— А тебе нет? Кстати, спасибо.Кайзер тяжело вздохнул, затем рассмеялся.— Да, жизнь не часто делает нам такие подарки.— Ты сказал Додсону про координаты «джи-пи-эс»?— А куда денешься? Нам уже нечего скрывать. Все пойдет прямиком наверх, к директору Робертсу. Мы выиграли одну схватку, а не всю войну.— Уже кое-что.Кайзер завел машину, но путь перекрыл длинный пикап коронера, который пробивался сквозь ряд полицейских автомобилей.— Куда мы поедем? — спросила Алекс.— Я отвезу тебя в больницу. И не вздумай спорить. Объявлю в розыск катер Раска, как только найду его описание. Потом встречусь с тем типом, Невиллом Бердом, утверждающим, будто ты наняла его следить за Раском. — Кайзер покосился на нее. — Ты ведь этого не делала, верно?— Я даже не слышала о нем. Клянусь Богом.Кайзер кивнул:— Надеюсь, это Тарвер нанял его, чтобы следить за своим партнером.— Видимо.Глядя на тащившийся мимо пикап, Алекс вдруг вспомнила кое-что.— Ты сообщил Додсону о надписи на полу? Про «А'с» номер двадцать три?Кайзер промолчал. Алекс подавила вспышку радости.— Ты вроде сказал, что нам уже нечего скрывать?— Пошел он в задницу, чертов зануда!— Аминь.В окно машины постучал молодой агент ФБР. Кайзер опустил стекло.— В чем дело?— Меня прислали за вами, сэр. Вас хочет видеть заместитель директора. Там в гараже что-то обнаружили.— Что?— Не знаю. Но похоже, нечто важное.Кайзер выключил мотор и вышел из автомобиля.— Сиди здесь, Алекс.Он бросился бежать к дому, а Морс хлопнула ладонью по приборной доске. Потом досчитала до пяти, выскочила из салона и кинулась вслед за ним.

Глава 51Алекс стояла у палаты Криса и вытирала глаза бумажной салфеткой, которую дала ей одна из сиделок. Минут пять она собиралась с духом, чтобы войти внутрь и сообщить ему о смерти жены, но у нее никак не получалось. В том, что произошло, заключалась какая-то дьявольская ирония. Алекс появилась в жизни Криса Шепарда лишь потому, что боялась покушения со стороны его жены. А теперь Тора лежала на столе патологоанатома, и тот вскрывал ее грудную клетку.Когда Алекс проскользнула в гараж вслед за Кайзером, ей и в голову не приходило, что она увидит труп. Бактериологическое оружие или мешок золотых монет — да, но не тело Торы Шепард. Женщина, которую Алекс видела в самой дорогой одежде, теперь лежала, завернутая в грязную малярную робу и втиснутая в багажник машины. «Что ж, это хотя бы «порше»», — мелькнуло в голове Морс. Но когда она осознала, во что превратилась жена Шепарда, это вышибло из нее остатки юмора. Шелковистые волосы Торы были залиты морем крови — наверное, к счастью, поскольку они прикрывали разбитый череп, — а великолепная кожа превратилась в нечто грязно-серое и шершавое, точно брюхо лягушки. Заметив Алекс, Кайзер отбросил с лица убитой слипшиеся волосы и попросил опознать жертву. Глаза Торы были открыты. Прекрасная синева, которую Морс помнила по фотографии в доме Криса, теперь стала пугающе безжизненной и мутной, а глазные яблоки успели съежиться в своих гнездах.— Вам нужна помощь, мэм? — спросила проходившая мимо сиделка.— Нет, спасибо.Алекс сунула салфетку в карман и вошла в палату.Увидев, как Крис трясется от озноба на кровати, Морс подумала, что сейчас не самое подходящее время для новостей. Чем это ему поможет? Наоборот, снизит шансы победить неведомую болезнь. Доктор Кларк предупредил Алекс, что Крису может стать плохо. Пит Конноли посоветовал применить еще одно антивирусное средство — на сей раз экспериментальное, — и Шепард отреагировал на него новой лихорадкой.— Алекс? — прошептал он. — Подойди ближе. Вряд ли я заразный.Морс приблизилась к кровати, взяла его за руки и поцеловала в щеку.— Знаю.Он слабо улыбнулся:— Поцелуй страждущему?— Вроде того.На доктора накатил очередной приступ дрожи, и он обхватил себя за плечи.— Извини.— Тебе лучше поменьше говорить.Крис сжал зубы, и Алекс опять взяла его ладони. Ей хотелось чем-нибудь отвлечь его, но она не знала чем.— Значит, Бен теперь у доктора Кейджа?— Да. У Тома прекрасная жена, но Бен очень напуган. Жаль, что ему нельзя побыть со мной.— Как насчет химиотерапии? Ты по-прежнему отказываешься от лечения?— Да. Когда я узнал про «Вирусную раковую программу» и частную лабораторию Тарвера, мне стало ясно, что он вколол в меня какой-то ретровирус. Но вирусы не вызывают рак за несколько дней. Поэтому лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это использовать антивирусные препараты. — Крис попытался подняться на кровати. — Я не хочу заработать лимфому или лейкемию, принимая какой-нибудь мелфалан.Алекс сжала его руку.— Думаю, ты просто боишься облысеть.Доктор закрыл глаза, но по его губам скользнула тень улыбки.— Мы с тобой друзья, Крис? — мягко спросила она.Он приоткрыл веки и бросил на нее вопросительный взгляд.— Разумеется, друзья. Я обязан тебе жизнью. Если, конечно, скоро не помру.— Я хотела сказать тебе кое-что насчет Торы.— О Боже, — с досадой пробормотал он. — Что еще она натворила? — В его глазах мелькнул страх. — Она забрала Бена?Алекс покачала головой:— Нет. И никогда уже не заберет… Тора мертва, Крис.Выражение лица Шепарда не изменилось. Его взгляд остался тем же, но Морс знала, что где-то в глубине у него рвутся последние ниточки, связывавшие его с жизнью. Он внимательно смотрел в лицо Алекс, пока не убедился, что она сказала правду.— Что случилось? — прошептал он.— Ее убили. Мы не знаем кто. Вероятно, Раск или Тарвер.Крис моргнул.— Как убили?— Проломили голову тупым предметом. Может, столярным молотком.В глазах Шепарда вдруг вспыхнуло отчаяние, и он отвернулся к стене.— Я не хотела говорить, — промолвила Алекс, — но ты все равно узнал бы от других.По спине доктора пробежала дрожь, слово он пытался сбросить с себя ее слова.— Где сейчас Тора?— Ее отвезли на вскрытие.Она услышала подавленный вздох. Крису хорошо известно, как все это выглядит.— Бен не знает?— Нет, нет.— Он может услышать об этом по телевизору или где-нибудь еще?— Вряд ли.— Я должен его увидеть.Алекс уже об этом позаботилась.— Он сейчас в пути. — Она взглянула на часы. — Будет с минуты на минуту. Я позвонила доктору Кейджу, как только мы… как только я узнала. Том поехал за Беном в школу и пообещал привезти его немедленно.Крис тяжело вздохнул:— Спасибо. Том каждый день имеет дело со смертью. Он станет хорошим спутником Бену.— Крис, ты можешь на меня взглянуть?Прошла минута, прежде чем Крис отвернулся от стены и бросил на Алекс воспаленный взгляд.— Помоги мне сесть, — попросил он.— Что? Ты не должен…— Давай. — Доктор оперся на ее руки и выпрямился на кровати. Он продолжал дрожать и задыхаться, но в его глазах была твердая решимость. — А теперь иди.— Мне и тут хорошо.Крис прищурился:— Хорошо? Ты что, не собираешься ловить Тарвера?— Никто мне не позволит. Я превратилась в простого наблюдателя.— Ну и что? Раньше тебя это не останавливало. Единственный способ спасти Джеми — и меня в придачу — поймать Тарвера. Лишь он может отправить за решетку твоего зятя. И только он может сказать, как меня вылечить. Без этого что толку, есть ли у меня Бен. Я умру раньше, чем он выйдет из Малой лиги.Алекс не ожидала услышать в его голосе столько горечи и гнева. Пока она соображала, чем его утешить, у нее в кармане зазвонил сотовый. Это был Кайзер. Она нажала кнопку приема и поднесла трубку к уху.— Сообщи мне что-нибудь приятное, Джон.— Разгадай загадку, и ты получишь лучшие новости на свете.— О чем ты?— Мы сидим с твоим мнимым приятелем Невиллом Бердом. Он отрекся от своих старых показаний и признался, что его нанял Элдон Тарвер.Алекс с облегчением вздохнула:— Как тебе это удалось?Пока Кайзер отвечал, она включила громкую связь для Криса.— Когда мистер Берд и его адвокат услышали слово «шпионаж», у них сразу развязались языки, — произнес Кайзер. — Но Тарвер нанял Берда не просто для того, чтобы присматривать за партнером. Раск создал специальный механизм защиты, чтобы в случае своей смерти завалить Тарвера. Что-то вроде страховки, понимаешь? Берд собирался выяснить, что это за механизм.— И ему удалось?— Да. Раск пользовался услугами голландской сетевой службы «Ex nihilo». Каждый день он вводил на их сайте несколько паролей, чтобы удостоверить, что он еще жив. Если бы он этого не сделал, в ФБР и местную полицию должен был поступить цифровой архив с описанием всех преступлений, совершенных Тарвером и Раском.— О Боже, — прошептала Алекс. — Архив у тебя, Джон?— Да, я как раз смотрю на файл. Только не могу его открыть.— Почему?— У меня нет последнего пароля. Раск ни разу не входил в него при Берде. Невилл стянул все остальные пароли, поэтому Тарвер сумел зайти на сайт под видом Раска, однако у него не было доступа к самому файлу. Невилл уже вторые сутки пытается взломать защиту, но пока ничего не получается.Крис как завороженный смотрел на телефон.— Как ты считаешь, что это может быть? — спросила Алекс.— Есть одна идея, — ответил Кайзер. — Вероятно, после того, как Тарвер проломил голову адвокату, последняя мысль Раска была — как отомстить убийце. До телефона бы он не добрался, зато мог двигать ногой и чертить ею по полу.— «А'с» номер двадцать три! — воскликнула Алекс.— Верно. Но мы с Невиллом просмотрели списки всех игроков оклендской «А'с» за последние сто лет. Выбрали тех, кто играл под номером двадцать три, однако никакие комбинации их имен, или дней рождения, или рейтинга, или чего-либо еще не подходят в качестве пароля.Алекс лихорадочно соображала.— Вы решили, что «А'с» относится к бейсбольной команде. Отбросьте эту мысль и начните снова. Например, это номер «А»… или число «А»… Или какие-либо новые значения.— Все ссылки в поисковых системах связаны только с бейсболом. Я отправил запрос в Агентство национальной безопасности. Они обещали пропустить данные через свой суперкомпьютер.— Вряд ли все настолько сложно, — возразила Алекс. — Раск считал, что мы легко это поймем. Как выглядят другие пароли?— Один — число «пи» до девятого знака после запятой, но в обратном порядке.— «Пи» в обратном порядке, — повторила Алекс.— Есть еще пара имен из классической литературы. И скорость света.С кровати донесся бесстрастный голос Криса:— Как он написал «метры в секунду»?— Кто это? — удивился Кайзер.— Крис, — ответила Алекс. — Ты можешь ответить на его вопрос?— Подожди.Морс опустила голову. Крис держал ее за локоть.— Единственный «номер А», который я знаю, — это число Авогардо, — произнес он.— Что за число?— Одна из постоянных величин в химии. Связана с концентрацией молекул. Студенты-химики учат ее наизусть.— Что у вас там? — спросил Кайзер.— У Криса есть новый вариант пароля. — Алекс взглянула на доктора. — Назови число.— Шесть целых и двадцать две тысячных на десять в двадцать третьей степени.— В двадцать третьей степени? — эхом откликнулась Алекс.Шепард кивнул.— Силы небесные. Двадцать три! Число «А» и двадцать три.— Как это набирать? — спросил Кайзер.Крис поднял глаза к потолку.— Шесть запятая ноль два два икс один ноль два три.— Я слышу, — отозвался Кайзер. — Невилл уже вводит.Алекс ждала, чувствуя, как от напряжения звенит в ушах.— Не вышло! — с досадой буркнул Кайзер. — Не тот пароль.Она закрыла глаза.— Попробуйте убрать запятую, — предложил Крис.— Хорошо, — вздохнул Кайзер. — Берд набирает…Алекс вздрогнула, услышав из трубки победный вопль.— Есть! — крикнул Кайзер. — Мы вошли!Морс так крепко сжала телефон, что чуть не раздавила трубку.— Что в нем? Что там, Джон?— Подожди. Господи Иисусе… это признание. Здесь полно страниц.Алекс схватила Криса за руку.— Ты видишь имя Грейс? Скажи, что видишь.— Я ищу… вижу фамилии нескольких людей, о которых ты упоминала.Ее начала бить дрожь. По лицу Криса заходили желваки.— Нашел, — выдохнул Кайзер. — Грейс Феннел. Я вижу ее имя на странице.По щекам Алекс потекли слезы. Застрявший в горле ком не давал ей говорить.— Скопируй этот файл, Джон, ладно?— Невилл уже скопировал, — успокоил ее Кайзер. — Сейчас распечатывает.— А как насчет Криса Шепарда? — спросил доктор. — Я там есть?— Наверное, ты в последней строчке, — пробормотала Алекс.— Нет, последним значится парень по фамилии Барнет. Нефтяной магнат. Раск пишет, что тот собирается к нему приехать и побеседовать насчет развода.— Продолжай искать.— Вот он, Кристофер Шепард, доктор медицины. Они все тут, Алекс. Доказательства, которые нам нужны.Крис прижал ко рту кулак, словно сдерживаясь из последних сил.— В жизни подобного не встречал! — почти с восторгом продолжил Кайзер. — Нет, я видел записи серийных убийц… психопатов и маньяков… но это просто бизнес. Можно сказать, жадность в чистом виде.Алекс увидела в глазах доктора слезы.— Послушай это, — произнес Кайзер. — «В ноябре 2000 года со мной связался сокурсник по юрфаку, Майкл Коллинз, адвокат-криминалист из компании «Кейдж, Тафт и Леблан». Ему нужен был совет по поводу одного клиента, врача Элдона Тарвера. Жена доктора Тарвера недавно умерла от рака, но ее семья считала, что она стала жертвой преступления. Это были довольно влиятельные люди, и Тарвер боялся, что они обратятся в полицию. Опасаясь ареста, он нанял Коллинза. Я удивился, что Коллинз обратился ко мне, ведь моя специализация — разводы, но Майкл объяснил, что ему нужна не юридическая консультация, а моя интуиция и знание людей. После двух встреч с доктором Тарвером я понял, что имел в виду Коллинз. Его клиент был виновен. Тарвер не признавал этого прямо, но и не старался особенно скрывать. Я никогда не встречал такой самоуверенности, даже в своем отце, а это о многом свидетельствует. В конце концов Тарверу не предъявили обвинений, главным образом потому, что родственники не нашли никаких свидетельств убийства, хотя дважды проводили вскрытие и приглашали известных патологоанатомов. Это убедило полицию в том, что преступления не было, однако я знал, что это не так…» Продолжать? — спросил Кайзер.Алекс взглянула на Криса, который лежал, закрыв глаза.— Хочешь, я выключу громкую связь?— Нет.— Читай, Джон.— «Моя следующая встреча с доктором Тарвером состоялась через два года, когда мы оба оказались в охотничьем лагере Чикамагуа во время уик-энда. В те дни мы много общались. Тарвер подробно расспрашивал о моей работе, и у меня сложилось впечатление, что он пытается меня прощупать. Странно, но Тарвер вызывал у меня доверие, и я решил открыть ему свой план. Занимаясь бракоразводными процессами состоятельных людей, я пришел к выводу, что в некоторых случаях своевременная смерть может быть предпочтительнее развода. Доктор Тарвер отреагировал мгновенно: «Вы хотите сказать — несвоевременная смерть?»Так началось наше партнерство. Когда мы выпили, Тарвер заверил меня, что может убить кого угодно, не оставив следов. Заявил, что для него это нечто вроде профессионального вызова и любой патолог в определенные моменты своей жизни подумывает о подобном. Мол, это вполне естественно. Еще до отъезда из Чикамагуа мы в общих чертах разработали совместный план. На следующей неделе ко мне должны были прийти несколько богатых клиентов, которым грозил развод с потерей значительных денег и опеки над детьми. Я решил прощупать почву и выяснить, кто из них готов на физическое устранение супругов. С доктором Тарвером я с тех пор почти не контактировал. Получив согласие клиента, я посылал Тарверу сигнал под видом почтовой рекламы. На следующий день приезжал в загородный клуб «Аннандейл» поиграть в гольф. В багажнике своей машины оставлял большой пакет. Когда я возвращался, пакета уже не было. Там содержались все сведения о новой жертве, предоставленные нам ее супругом: истории болезней, ежедневный график, планы на отпуск, ключи от дома и автомобиля, секретные коды, компьютерные пароли и многое другое. Такими были наши «контакты» с Тарвером, который никогда не встречался со мной лично. К тому же он не являлся членом клуба, так что факт нашей связи невозможно было доказать. Тарвер попал в клуб в качестве гостя одного из своих друзей, постоянно игравшего здесь в гольф. Багажник машины он открывал ключом, который я передал ему еще во время первой встречи в Чикамагуа. За последние пять лет я виделся с доктором Тарвером два раза, да и то случайно. Но это не помешало нам убить девятнадцать человек».— Девятнадцать, — пробормотала Алекс. — Я знала, что их много, однако…— Подожди! — перебил Кайзер. — Келли только что передал мне записку. Помощник шерифа округа Ламар заметил катер Эндрю Раска. Он стоит на прицепе черного «доджа», который движется по Сорок девятой автостраде.Крис повернул голову к телефону.— Он разглядел водителя? — спросила Алекс.— Лысый, с седой бородой и большой родинкой на левой щеке.У Морс забилось сердце.— Господи, мы нашли его!— Пока нет, — возразил Кайзер. — Мы лишь знаем, где он был пятнадцать минут назад.— Помощник шерифа не пытался остановить его?— Нет. Округ Ламар на пути к заливу?— Почти. Там дорога на Геттисберг. Обходной путь к побережью. Ты выяснил, куда указывают координаты «джи-пи-эс»?— Да. В точку посреди Мексиканского залива. В двадцати четырех милях к югу от острова Пти-Буа.— Вне контроля береговой охраны. — Алекс взглянула на часы. — До условленного времени осталось менее двух часов.— Не волнуйся, — сказал Кайзер. — Ты там будешь.У Алекс перехватило дыхание.— Ты серьезно?— Только ты и я, детка.Морс показалось, что кто-то разжал сжимавшие ее грудь тиски.— У меня есть вертолет. — Кайзер тяжело дышал, будто разговаривал на бегу. — Поднимайся на крышу центра, там вертолетная площадка. Мы возьмем шесть спецназовцев из Джексона и по дороге заберем кое-кого из моих парней в Новом Орлеане.— Ладно, я вешаю трубку. Только не бросай меня, Джон. Даже если директор пригрозит тебе увольнением. Посади этот вертолет на крышу.— Я буду через десять минут. Не опаздывай.— Давай! — бросила она и отключила связь.Шепард молча смотрел на Алекс, сидя на кровати.— Мне надо бежать, Крис. Не хочу тебя оставлять, но…— Все в порядке. Я не…Раздался стук в дверь. Потом она приоткрылась, и Алекс услышала незнакомый голос:— Простите? Доктор Шепард?— Да, — ответила Морс, двинувшись к двери.Она распахнулась раньше, чем Алекс успела до нее дойти. На пороге стоял симпатичный мужчина сорока лет и с ним двое детей, мальчик и девочка.— Я Пенн Кейдж, — представился мужчина, протянув руку. — Сын Тома Кейджа. А вы Алекс Морс?Она кивнула и поздоровалась с вошедшим.— Мой отец заболел ангиной, и я подумал, почему бы мне и Энни не подвезти к вам Бена. Надеюсь, вы не против?Алекс сообразила, что стоящий перед ней мальчик в школьной форме — Бен Шепард.— Нет, что вы. Большое спасибо.Она отступила от двери, чтобы Крис мог увидеть посетителей.— Пенн? — пробормотал с постели доктор. — А почему…Кейдж шагнул вперед и пожал руку Шепарду.— Я решил, что Бен не откажется прокатиться вместе со мной и Энни.Алекс заметила, что Крис вытер глаза, прежде чем дети успели подойти поближе.У Энни Кейдж, девочки лет одиннадцати, была крепкая фигурка, рыжеватые волосы и смышленый взгляд. Она взяла Бена за руку, чтобы подвести его к кровати, и, к удивлению Алекс, мальчик послушался ее.— Привет, парень, — тихо промолвил Крис.У Бена было красное лицо, словно он собирался расплакаться.— Ты заболел, папа?— Совсем чуть-чуть. Через пару дней поправлюсь. У тебя все в порядке?Бен кивнул.— Мэр привез меня на своей машине.— Да, я вижу. Привет, Энни.— Здравствуйте, доктор Крис, — ответила девочка.Пенн улыбнулся, коснулся плеча девочки и притянул ее к себе.— Мы пока оставим вас наедине.Крис с благодарностью посмотрел на него.— Вам что-нибудь нужно? — поинтересовался Пенн. — Может, кока-колу или что-либо еще?— Нет, спасибо.— Ладно, тогда до встречи.Пенн бросил выразительный взгляд на Алекс Морс и вышел в коридор, ведя за собой Энни.Крис положил руку на плечо Бена и обратился к Алекс:— Поймай этого ублюдка. И не возвращайся, пока не сделаешь все как надо. Ладно?Алекс выдавила улыбку, помахала на прощание рукой и вышла за дверь, где ее ждал Пенн Кейдж. Его дочь сидела на скамеечке рядом с комнатой дежурной медсестры.— Как он? — спросил Пенн.— На грани смерти.Младший Кейдж тяжело вздохнул:— Я могу вам чем-нибудь помочь? Это не пустые слова. Я работал в прокуратуре Хьюстона. У меня много связей в полицейском руководстве.Алекс вдруг вспомнила, что Пенн Кейдж тот самый юрист, который «свалил» бывшего директора ФБР, обвинив его в нарушении гражданских прав во время массовых беспорядков в шестидесятые годы.— Жаль, вы не предложили это неделю назад.Кейдж не сводил с нее упорного взгляда.— Я делаю это сейчас. Если доктору Шепарду что-нибудь нужно, я обязательно помогу ему.Алекс посмотрела на часы, думая о вертолете Кайзера.— Вы хорошо знакомы с Крисом?— Не так хорошо, как хотелось бы. Но мой отец считает его лучшим человеком, с которым он когда-либо работал. А это о многом говорит.— Я с ним согласна, — неожиданно пробормотала Алекс.— Ладно, не стану вас задерживать. Просто имейте в виду на будущее.— Да.Алекс попрощалась и бросилась к лифту, миновав палату матери. Даже если бы она остановилась, Маргарет Морс все равно бы об этом не узнала, поэтому Алекс пробежала дальше. Но уже на полпути к лифтам она застыла как вкопанная, резко развернулась и кинулась в палату. Так же, как раньше с Крисом, она взяла ее за руки и склонилась над кроватью.— Мама, — прошептала она, — я Александра. С Джеми будет все в порядке. Ты можешь уходить.Алекс надеялась уловить какой-то знак — движение века или шевельнувшийся палец, — но ничего не заметила. Поцеловав мать в щеку, она шагнула в коридор.

Глава 52Серебристо-белый «Белл-430», севший на крышу университетского медицинского центра, мог перевозить до восьми пассажиров, не считая команды, и летать больше четырех часов со скоростью 140 узлов. Алекс и раньше часто имела дело с вертолетами, но это была куда более мощная машина. «Белл-430» вполне мог доставить их на место в условленное время. Морс согнулась почти вдвое, пробегая под вращавшимся винтом. От знакомых звуков «вуп-вуп-вуп» у нее забилось сердце. Она нырнула в открытую дверь, скользнула беглым взглядом по шести спецназовцам в черной униформе и плюхнулась в кресло рядом с Кайзером.— Готова? — крикнул он, как только Алекс пристегнулась.Морс подняла большой палец.Двигатели взвыли, и по лицу Кайзера скользнула улыбка.— Подобное всегда напоминает мне Вьетнам.— Это хорошо или плохо?— Интересный вопрос. — Кайзер ободряюще сжал ее плечо. — Теперь главное — поймать Тарвера живым.Алекс кивнула.— Вот почему я взял тебя. И вот почему директор согласился.— Значит, я опять переговорщик?— Вроде того. Ты будешь вести переговоры, но только без заложников. По крайней мере, я на это надеюсь.— Аминь.— Я на секунду отойду. Хочу кое-что сказать пилоту.Кайзер прошел в кабину и склонился к шлему летчика. Алекс посмотрела на небо, сероватое вверху и загроможденное густыми облаками к югу. Чувствуя, как где-то внутри отдается дрожь моторов, она вытащила телефон. На дисплее мигала надпись: «Одно новое сообщение». Откинув крышку, она увидела, что это послание от Джеми. Наконец-то! Морс нажала кнопку. Появился текст:«Папа собирает вещи! Говорит, мы уезжаем. Сегодня! Слышал, как он говорил ей о Мексике. Он может увезти меня в Мексику? Папа испуган. Я тоже. Ты заберешь меня отсюда? Пишу с компьютера. Он не дает мне звонить».Алекс хлопнула трубкой по ноге. Да, у Билла хорошая реакция. Ей хотелось попросить Кайзера сменить маршрут и забрать Джеми, но это невозможно. Признание Эндрю Раска скоро припрет Билла к стенке, однако до той минуты он законный опекун Джеми.Алекс летела, чтобы поймать убийцу Грейс, но теперь ее осенило, что вовсе не Тарвер убил ее сестру. Он являлся лишь орудием. Смертельным ядом. Настоящий убийца — Билл Феннел. И сейчас Билл, как и Тарвер, пытается удрать из страны, прихватив с собой Джеми. Значит, у нее нет выбора — надо покинуть вертолет. Но Кайзер не должен знать почему. Очень скоро она сама совершит преступление — похитит ребенка. И Джону лучше держаться в стороне.Морс подняла телефон к уху и сделала вид, что разговаривает с одной из сиделок матери.— Что? — крикнула она. — Плохо слышно!Кайзер обернулся и посмотрел на нее через плечо.— Когда? — прокричала Алекс. — И что это значит?.. Ее почки? Сейчас? Может, через два часа?.. О Боже, хорошо. Я уже бегу… буду минут через десять.Кайзер вернулся из кабины и наклонился к ней.— Что случилось?— Моя мать умирает. Все органы отказывают. Она подписала отказ от реанимации, так что это вопрос нескольких минут.Кайзер взглянул на часы, потом на посадочную площадку и снова на часы.— Решай сама, Алекс. Мы не сможем тебя ждать. Она в сознании?— Временами. В основном нет. Но… это моя мама, понимаешь?— Да. — Кайзер опять посмотрел на часы, что-то мысленно подсчитывая. — Очень жаль, что тебя не будет. Дело движется к развязке, и я хотел, чтобы ты тоже находилась там.— Не трави душу, ладно? — Она выдавила улыбку. — Спасибо, что дал мне шанс. Лети один. Главное — взять Тарвера.Алекс расстегнула ремень безопасности и спрыгнула на крышу. Кайзер наблюдал за ней в проеме двери. Он крикнул, перекрывая рев моторов:— Сочувствую твоей маме!Морс махнула рукой и бросилась к выходу с площадки.Она еще не успела добежать до двери, как мощная машина плавно поднялась в воздух и, описав дугу, исчезла в темном небе.Алекс достала телефон и набрала номер Уилла Килмера.Вертолет уже был в тридцати милях от Джексона, когда Кайзера стали грызть сомнения. Он вытащил мобильник, позвонил в справочную и узнал номер университетского медицинского центра. Набрав номер регистратуры, он представился агентом ФБР и попросил соединить его со старшей медсестрой онкологического отделения. Пока он ждал ответа, к нему подошел один из агентов и спросил:— В чем дело, Джон? Есть новости?Кайзер покачал головой:— Что-то мне не нравится эта история Морс насчет умирающей матери.— Почему?— Не могу поверить, что она упустила шанс поймать убийцу своей сестры. Даже из-за смерти матери. Ради этого дела Алекс чуть не загубила карьеру, так какого черта она сбежала в последний момент?— Алло? — послышался раздраженный женский голос. — Кто это?— Специальный агент Кайзер, ФБР. У нас срочное дело, связанное с дочерью одной из ваших пациенток, Маргарет Морс. Дочь зовут Алекс Морс.— Я…— Вы не могли бы говорить погромче? Я в вертолете.— Я ее знаю!— Спасибо, так лучше. Она сейчас в больнице? Я имею в виду Алекс Морс.— Ушла минут двадцать назад.— Ясно. А как дела у ее матери? Состояние резко ухудшилось?— Ухудшилось? Куда уж хуже.— Я имел в виду — она при смерти? От вас звонили минут десять назад агенту Морс с сообщением, что ее мать вот-вот умрет?— Я ни о чем подобном не слышала. Подождите, я проверю.Кайзер взглянул на пилота, кивнул на шкалу спидометра и знаком попросил сбавить скорость. Вскоре он снова услышал голос медсестры:— Нет, сэр. Никаких звонков от нас не поступало. На самом деле сегодня утром миссис Морс даже стало немного лучше. Через почки прошло больше мочи.Кайзер дал «отбой», наклонился к пилоту и нарисовал в воздухе круг.— Разворачиваемся!Когда вертолет пролетал над. Пятьдесят пятой автострадой, Кайзер набрал номера отдела ФБР в Джексоне и попросил специалиста-технолога.— Да? — Голос в трубке оказался моложе, чем он ожидал.— Мне нужны спутниковые координаты сотового телефона. Чем быстрее, тем лучше. Позвоните оператору связи и скажите, что от этого зависит человеческая жизнь. — Кайзер продиктовал номер мобильника Алекс Морс и добавил: — Кажется, она носит его на поясе. Перезвоните мне, как только получите координаты.— Да, сэр.Когда он убрал трубку, пилот обернулся и спросил:— Куда летим?Кайзер задумался, куда помчалась Алекс. Может, она не поверила, что водитель с катером Раска — Тарвер? Или ей кто-то позвонил и сообщил, где он? Кайзер сомневался в этом. Шепард, конечно, ничего не знал. Правда, на нее еще работает Уилл Килмер. Вдруг бывший коп что-то раскопал в последнюю минуту? Но на Алекс могло повлиять и нечто иное, никак не связанное с Тарвером, нечто еще более важное, чем расследование убийств. Но что?— Сделай пока круг! — крикнул он пилоту. — Я сообщу, куда лететь.Пока вертолет разворачивался, Кайзер с досадой чувствовал свое бессилие. Он нередко сталкивался с подобным феноменом — в критических ситуациях людям словно отказывает разум. Так может случиться с каждым, даже с ветераном или астронавтом… У него зазвонил телефон.— Алло? Алло!— Я установил координаты, сэр. Телефон находится в тридцати двух градусах и двадцати пяти минутах или чуть больше к северу и в девяносто одном градусе четырех минутах…— Просто скажи мне, где он, сынок! Сопоставь цифры с местностью.— Уже сделано, сэр. Это на Коучман-роуд, рядом с яхт-клубом Джексона. На берегу водохранилища.— Водохранилища Росса Барнетта?— Да, сэр.— А Роузес-Блафф-драйв рядом?— Да, сэр. Совсем близко. И человек с телефоном движется в ту сторону.— Будь я проклят! Это дом ее зятя.— Сэр?Пилот вопросительно взглянул на него.«Ее племянник, — раздраженно подумал Кайзер. — Она хочет его похитить?» Из-за Джеми Феннела Алекс так рьяно взялась за дело. Но… может, причина в ином? Вдруг это как-то связано с Тарвером? Вероятность есть. Например, Билл Феннел помогает Тарверу бежать. Разумеется, если преступник движется к заливу, это исключено. А если нет?И в машине сидит кто-нибудь другой?

Глава 53Билл Феннел жил на юго-западном берегу водохранилища Росса Барнетта, огромного резервуара, где сильные шторма — вроде того, что надвигался сейчас с юга — вспенивали волны размером с дом. Несмотря на близость к яхт-клубу, большинство зданий здесь были не столь роскошны, как новые особняки на восточном побережье. Билл по-своему решил проблему, купив четыре соседних участка к северу от клуба и выстроив на них то, что казалось ему воплощением рая для богачей.Алекс и Уилл мчались по Коучман-роуд на голубом «ниссане», которым Килмер заменил свой разбитый «форд». До цели оставалось не более пяти минут. Уилл положил оружие рядом с собой на кресло и убрал тяжелый дробовик на заднее сиденье. «ЗИГ-зауэр» Алекс был спрятан в бардачке, а из кобуры над лодыжкой торчал «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра.— Ты больше не получала сообщений? — спросил Уилл.— Нет. Надеюсь, они еще дома. Оттуда ведет только эта дорога, верно?— Ничего подобного. Тут полно объездных путей.— Черт!Они увидели вспененные волны водоема. Уилл свернул на юг, к узкой полосе земли, на которой стояли яхт-клуб и дом Феннела.— Какой план действий? — поинтересовался детектив.— Мы вежливо позовем Джеми, — ответила Алекс. — А потом его увезем. Все равно Билла вот-вот арестуют за убийство.— Твой Билл — агрессивный сукин сын. Его чуть не посадили в тюрьму за избиение водителя. Не поделили что-то на дороге.— Я не знала. — Левая рука Морс легла на «магнум». — Но мы к этому готовы.Она кивнула на высокие железные ворота, выросшие в конце дороги.— Тормози.Уилл приблизился к забору и остановился.— Там цепь, — пробормотала Алекс.Килмер вылез из автомобиля, открыл багажник, достал блестящий ящике инструментом и вытащил длинные кусачки. Легко разрезав цепь, он вернул на место кусачки и снова сел за руль.— Ловкий парень, — одобрила Алекс.Уилл бросил на нее жесткий взгляд.— Пока мы не вошли внутрь, хочу кое о чем спросить. Какие у нас шансы вляпаться в дерьмо?Алекс до сих старалась об этом не думать, она просто готовилась к худшему. Но теперь вопрос Килмера заставил ее задуматься.— Зачем, по-твоему, я тебя взяла? — произнесла она. — Будь я уверена, что здесь только Билл, мне бы не понадобилась твоя помощь.Уилл тяжело вздохнул:— Так я и предполагал.— Я могу пойти без тебя, а ты побудешь снаружи.Детектив склонил голову набок и уставился на нее взглядом старой гончей.— Детка, твой папа вытаскивал меня из стольких передряг, что я даже не сумею их перечислить. Я тут лишь потому, что он не может прийти сюда сам. И я сделаю то же самое, что сделал бы он. — Килмер переключил скорость и тронулся с места. — Давай заберем твоего мальчишку.Миновав ворота, они двинулись по длинной подъездной аллее, которая плавно поворачивала вокруг особняка Феннела — увеличенной копии южного плантаторского дома с белыми колоннами и верандой по фасаду. Метров через сто Уилл остановил машину под кронами густых деревьев.— Пожалуй, хватит, — сказал он.Как только он выключил мотор, на округу серой массой налетела плотная пелена дождя. Первые капли забарабанили по крыше автомобиля, точно шарики из пневматического пистолета, затем сверху обрушился мощный шквал и почти закрыл от них смутный силуэт особняка. Алекс увидела, как в просветах между деревьями блестит свинцовая поверхность водоема. Открыв бардачок, она вытащила «ЗИГ-зауэр», который одолжил ей Уилл, вышла из машины и направилась к зарослям дубов. Килмер последовал за ней, небрежно свесив дробовик на левой руке и сжав «магнум» в правой. Вскоре они остановились и огляделись по сторонам.Большой дом стоял фасадом к водоему. Вокруг на площади в двенадцать акров живописно росли сотни деревьев и кустов, обрамлявших озерца в английском стиле. Такой ландшафт стоил дороже самого дома. Слева виднелся теннисный корт, справа голубел пейзажный бассейн с водяной горкой для Джеми.Алекс знала, что сразу за особняком вдоль водохранилища тянется широкий пирс. В конце его имелся эллинг для моторной лодки примерно вдвое большего размера, чем та, которая была у Эндрю Раска. Боурайдер[124] «Каррера», вспомнила она, с двумя мощными моторами, они развивали скорость до ста узлов и почти поднимали катер в воздух.— Мы с Джимом часто этим занимались, — заметил Уилл. — Если считать частные вызовы, то пару тысяч раз, не менее.Алекс поежилась, чувствуя, как капли текут за воротник.— Там «хаммер» Билла, — произнесла она, указав на желтое пятно под навесом гаража. — У него их два. Обе модели «Эйч-1».— Знаю, — отозвался Уилл. — Видел, когда он привозил к нам на рыбалку Джеми.— Я и забыла, что вы часто встречались.Уилл кивнул и зашагал через лужайку.— Джеми отличный парень. А вот его отец мне никогда не нравился. Мерзавец.— Мое мнение ты знаешь, — сухо обронила Морс.Они были уже недалеко от дома, когда Алекс услышала что-то вроде глухого рычания. Она не сразу сообразила, что это голос Уилла, зазвучавший теперь в другом регистре.— Если Билл попытается нас остановить, — произнес он, — бери Джеми и жди меня снаружи.— Дядя Уилл, я…— Тихо, девочка! — Детектив обернулся на ходу, и Алекс заметила в его взгляде твердую решимость. — Никаких переговоров и прочего дерьма, ясно? Сразу уходи и предоставь мне делать то, что нужно.Килмер еще никогда не говорил с ней подобным тоном. Сейчас он смотрел на нее как старший. Двадцать лет Уилл занимался расследованием убийств и знал, как трудно выигрывать такие дела в суде, особенно если противная сторона может нанять лучших адвокатов. Но если Билл Феннел погибнет в результате семейной стычки, проблема с опекунством отпадет сама собой. Морс понимала, что это негуманно, — или, наоборот, очень гуманно? Однако Уилл прав. Главное — Джеми.Они скользили под дождем, как две тени. Уилл шел быстрее, тяжело дыша, но не замедляя шага. Когда до дома оставалось метров двадцать, они остановились под прикрытием больших кустов.— Ну что, на веранду? — спросила Алекс.Уилл покачал головой.— Лучше обойдем дом и попробуем заглянуть внутрь.— Разделимся?— Обычно я отвечаю «да». Сейчас — «нет». Дойдем до угла, поднимемся наверх и посмотрим в окна.Они выбрались из-за кустов и быстро двинулись к правой части дома. Уилл пролез сквозь живую изгородь возле веранды, вспрыгнул на перила и дождался Алекс. Она с удивлением заметила, как легко и ловко движется ее напарник.Через первое окно они увидели пустую комнату. Бесшумно шагнули дальше, к следующему окну. И снова никого.— Поднимите руки, — произнес позади резкий голос. — И учтите: вы на мушке моего дробовика.Внутри Алекс все похолодело.— Встаньте лицом к стене и бросьте оружие через перила. Все, что у вас есть.— Черт, откуда он взялся? — прошептал Уилл.Стоял за изгородью, догадалась Алекс. Он ждал их там.Килмер слегка повернулся и сухо произнес:— Не глупите, Феннел. Вы и так уже по уши в дерьме. Вы же не хотите…— Это не Билл! — перебила Морс.Уилл оглянулся через плечо, медленно закрыл глаза и покачал головой.Да, Тарвер отлично все рассчитал. Он прислал ей сообщение «от Джеми» и ждал снаружи, пока они окажутся у дома. Просто и надежно: так он мог легко улизнуть, если бы вместо Алекс тут появился отряд спецназовцев. Но он не появился. Вопрос в том, что здесь делает Тарвер?— Не изображай из себя героя, напарник, — заметил доктор. — Храбрость очень дорого обходится, да и возраст у тебя не тот. — Он сдвинулся чуть вправо. — У меня есть твое фото на мобильнике, приятель. После пива ты дрыхнешь как младенец.Уилл пробормотал что-то неразборчивое.— А ты, Алекс, помнишь, что такое хороший заряд дроби?У Морс заныла правая сторона лица. Она почувствовала, как Уилл рядом напрягся, точно лев перед прыжком. Алекс закрыла глаза и попыталась пробиться к нему усилием мысли: «Не делай этого, не надо… нельзя победить пулю… и дробь тоже…»— Оружие через перила! — приказал Тарвер. — Быстро!— Где Джеми? — спросила Алекс, бросив «ЗИГ-зауэр» через плечо.— Увидишь.Господи, только бы он был жив…— Я люблю тебя, куколка, — едва слышно шепнул Килмер.Куколка? Так он называл свою дочь, погибшую в…Уилл резко швырнул дробовик через плечо и отскочил от Алекс настолько быстро, насколько это было в силах семидесятилетнего мужчины. На ходу он развернулся и выстрелил, пытаясь сбить с толку Тарвера и дать как можно больше шансов Алекс. Ее рука машинально метнулась к ножной кобуре, но уже через мгновение оглушительный выстрел выбил «магнум» Уилла из его руки. На миг Алекс перенеслась в прошлое, в Федеральный резервный банк, где отчаявшийся безработный изрешетил ее возлюбленного и половину ее лица. Когда она выхватила из кобуры свой «смит-и-вессон», дымящееся дуло дробовика уже смотрело ей в глаза.— Мне бы не хотелось снести и вторую половину, — проговорил Тарвер.Алекс, не шевелясь, покосилась вправо.Уилл лежал на животе в луже темной крови. На спине зияли сквозные раны с застрявшими в них частичками расщепленной кости. Одно из отверстий приходилось как раз на позвоночник.— Господи!.. — простонала Алекс. — Ты чертов ублюдок!— Он сам выбрал свою судьбу, — усмехнулся Тарвер. — Смелый человек.«Он умер, как и мой папа», — произнес где-то внутри ее детский голос.— Что? — переспросил доктор, вырвав у нее оружие.Неужели она говорила вслух?— А теперь в дом! — распорядился Тарвер. — Живо!Алекс хотела переступить через тело Уилла, но доктор покачал головой и указал на переднюю часть дома, выходившую к водохранилищу. По дороге Морс поглядывала на пирс, думая, находится ли сейчас катер в эллинге. Билл часто оставлял там ключи. Если бы она сумела вытащить Джеми из дома… посадить его в лодку…Спереди часть опоясывавшей дом веранды была застеклена. Алекс вошла внутрь и остановилась перед дверью из мореной древесины, ведущей в особняк. Какой ужас ожидает ее по другую сторону?— Вперед! — велел Тарвер.Она повернула ручку и толкнула дверь.На полу у главной лестницы лежал Билл Феннел. Рот приоткрыт, а длинные ноги согнуты под каким-то странным углом. Алекс стала лихорадочно оглядываться в поисках Джеми и почувствовала, как ствол дробовика уперся ей между лопаток.— Зачем ты его убил?— Он не мертв, — ответил Тарвер. — Я усыпил его.Правда или ложь?— Где Джеми?Тарвер ткнул оружием в заднюю часть дома.— Туда.Он быстро поднимался. Алекс оглянулась на доктора.— Мы идем к Джеми?Тарвер ухмыльнулся:— Но не для того, чтобы воссоединить семью.У нее похолодели руки.— Открой прачечную.Она попыталась успокоиться и распахнула дверь.Джеми сидел на стиральной машине и смотрел на два свернувшихся на полу черных кольца. Алекс не сразу поняла, что это значит. Змеи были короткими и толстыми, с треугольной головой и заостренной мордой. Водяные щитомордники…— Тетя Алекс! — обрадованно крикнул Джеми. — Ты пришла!Она заставила себя улыбнуться, стараясь делать вид, будто все в порядке.— Конечно, малыш. — Алекс развернулась к Тарверу и тихо прошипела: — Гнусный садист!Доктор пожал плечами:— Мальчик жив и невредим. Видишь эти контейнеры?Он указал на два больших водонепроницаемых ящика, стоявших в том углу комнаты, куда не могли добраться змеи. «Пеликаны», — вспомнила Алекс. Так назывались специальные кофры, в них инженеры возили дорогое оборудование. Один был огромный и ярко-желтый, второй поменьше и белого цвета.— Я хочу, чтобы ты перенесла их к выходу, — сказал Тарвер. — Действуй.— Я вернусь, Джеми, — пообещала она.Джеми доверчиво кивнул, но его взгляд сразу устремился к змеям. Контейнеры оказались непомерно тяжелы. Пока Алекс с трудом волочила их из прачечной, Тарвер наклонился, поднял с полу белый мешок и раскрыл его пошире. Может, хоть теперь он спрячет этих чертовых змей.Увидев, что Тарвер не последовал за ней, Морс бросила контейнеры и кинулась к оружейному шкафчику Билла. В нем было полно огнестрельного оружия, но дверцы оказались наглухо закрыты. Она попыталась взломать их, однако в комнату уже входил Тарвер, тащивший за руку Джеми. Тот орал на весь дом пронзительным и хриплым голосом десятилетнего мальчишки:— Моя тетя Алекс прострелит тебе башку, чертова горилла!Тарвер одним ударом опрокинул Джеми на пол. Крик затих.«Где его дробовик?» — мелькнуло у Алекс.Тарвер приблизился к книжным полкам, потянулся вверх и достал автоматический пистолет, в котором Алекс узнала «беретту» Билла. Потом он вытащил из-за пояса ее «ЗИГ-зауэр».— Зачем ты это делаешь? — спросила Морс. — Почему просто не сбежал, когда имелась возможность?Тарвер сухо улыбнулся:— Я начинаю новую жизнь. Скоро у меня будут другие имя и фамилия. Поверь, мне совсем не хочется убивать тебя. Но у тебя есть ключ к двери, ведущей в мое будущее. Наверное, пока ты и сама этого не знаешь, но факт есть факт. Если я оставлю тебя жить, рано или поздно ты все вспомнишь.Доктор небрежно повернулся и выстрелил в Билла Феннела. Джеми на полу застонал. Если он поднимет голову, то увидит размозженное лицо отца. Алекс бросилась вперед и закрыла собой Джеми.— Превосходно, — хмыкнул Тарвер. — Итак, вот что здесь произошло. Ты решила, что больше не можешь оставлять племянника в доме зятя. Бросилась спасать его. Билл сопротивлялся, и ты его убила. К несчастью, в перестрелке погиб и мальчик. Наверняка ФБР постарается быстрее замять это дело.— Пожалуйста! — Алекс умоляюще взглянула в его каменное лицо. — Убей только меня, а его оставь!Доктор покачал головой:— Тогда он расскажет твоим друзьям про двух ночных гостей.Алекс заморгала.— Про двух?— У меня есть брат Джуд.— Это он ведет пикап? Тот, что с моторной лодкой?Тарвер улыбнулся:— Грим порой творит чудеса. Прощай, Александра. Это была хорошая охота.Он переложил «беретту» в правую руку, шагнул назад и стал водить пистолетом вправо и влево, словно выбирая правильную цель. Алекс нестерпимо захотелось подхватить Джеми на руки и бежать. Она знала, что это бесполезно, они все равно погибнут. Не лучше ли хотя бы попытаться? Ствол «беретты» наконец остановился. Хорошо хоть Джеми ничего не сознает…Она просунула руки под мальчика и рванула его с пола. Выстрела не последовало. «Чего он ждет?» — мелькнуло у нее.Доктор Тарвер стоял, склонив голову набок и к чему-то прислушиваясь. Алекс тоже насторожилась, но различила вначале лишь дождь и ветер, а затем… сквозь шум воды застрекотали быстрые лопасти винтов, и она сообразила, что к их особняку, точно к осажденной деревушке во Вьетнаме, мчится вертолет Джона Кайзера.— Твой план провалился, док, — спокойно произнесла она, как агент-профессионал, которого волнует только польза дела. — Теперь ты не сумеешь свалить все на меня. Тебя схватят с поличным.Тарвер шагнул вперед и уперся ей в лоб стволом «беретты». Ее слова его не убедили. Алекс поняла, что он еще может убить ее и скрыться с места преступления, и тогда придуманная им история вполне сойдет за правду. Но его врагами были время и люди, стремительно приближавшиеся к дому.Внезапно пистолет обрушился на ее лицо. Она упала на Джеми, почти потеряв сознание. Послышались торопливо удалявшиеся шаги, потом они вернулись. Тарвер рывком поднял Алекс на ноги. Туман перед ее глазами рассеялся, и она увидела в руках доктора веревку и рулон клейкой ленты. На полу стоял большой рюкзак.— Там спецназ ФБР, — пробормотала она. — Тебе не удастся уйти.Тарвер отрезал кусок ленты, обмотал ноги Джеми и привязал его к ножке тяжелого дивана.— Кто у них главный?— Я переговорщик. Говори со мной.Он опять ударил Алекс, на сей раз в переносицу. Из носа хлынуло море крови. Морс закашлялась, едва не захлебнувшись, и вытащила из кармана телефон.— Набери «четверку». Джон Кайзер.Тарвер отрезал еще ленту и так ловко скрутил ей руки, будто занимался этим каждый день. Он убрал ее трубку в карман и достал из другого свой мобильник. Нажал кнопку и стал ждать. Алекс опустилась на колени и попыталась обнять Джеми. Рокот мотора затих — наверное, вертолет заходил к дому сзади. Может, Кайзер решил посадить его между теннисным кортом и бассейном? Она молила Бога, чтобы спецназовцы уже окружили дом.— Эдвард, — произнес Тарвер в трубку, — ты где сейчас? Да, минут через десять… Не приземляйся, пока я не скажу где… Хорошо.«Не приземляться? — удивилась Алекс. — Значит, у Тарвера есть вертолет?»Доктор вынул телефон Алекс, откинул крышку и нажал кнопку.— Агент Кайзер? Вот мои требования. Через двадцать минут к дому должен быть доставлен «шевроле» с затемненными стеклами. Оставьте его с задней стороны, там, где сейчас вертолет. В аэропорту округа Мэдисон приготовьте самолет «сессна» с полными баками, включенными двигателями и одним пилотом на борту. Пусть пилот будет агентом ФБР, я не против. Не пытайтесь мне помешать. Не предлагайте обменять заложников на своих агентов. Если «шевроле» не появится через двадцать минут… агент Кайзер, ничего не говорите, это бесполезно… нет, я не собираюсь угрожать… скоро увидите почему… А теперь слушайте внимательно. Когда распахнется дверь, не открывайте огонь. Впереди будет мальчик. И запомните, я жду ровно двадцать минут.Тарвер дал «отбой» и спрятал трубку. Затем вытащил из-за дивана дробовик Билла и выстрелил в пол.Джеми вздрогнул и прижался к груди Алекс.Доктор ухватил труп Билла за лодыжки и потащил в глубь дома. Алекс подползла к дивану, просунула под него руки и попыталась приподнять ножку. Где-то за стеной хлопнула дверь, раздалось громкое кряхтенье — очевидно, Тарвер пытался поднять тело Билла, а с мертвецом это всегда очень трудная затея.— Дерни веревку! — крикнула она Джеми. — Скорее.Она услышала еще один натужный крик — словно тяжеловес рванул штангу, — и опять стук двери. Джеми уже почти вытащил веревку из-под ножки, когда Тарвер вошел в комнату. Алекс покачала головой, и мальчик лег на место.— Теперь понятно, почему мне не нужны угрозы? — бросил Тарвер в трубку Алекс. — Мальчик будет следующим. Осталось девятнадцать минут.Морс увидела, что он принес из прачечной большую простыню — часть одного из «египетских» комплектов, которые так любила Грейс. Развернув кремовое полотно, доктор вытащил из заднего кармана ножницы и вырезал посередине два огромных «глаза».— Что ты делаешь? — спросил Джеми. — Костюм на Хэллоуин?Тарвер рассмеялся:— Верно, Джеми. Он жутко всех перепугает.Нагнувшись, доктор обрезал веревку у диванной ножки, сделал кусок подлиннее и обмотал им себя и Джеми вокруг пояса. Между ними остался просвет фута в три.— Не делай этого, — попросила Алекс. — Отпусти Джеми. Я пойду с тобой, куда скажешь. Буду прикрывать от всех опасностей.С таким же успехом она могла говорить со статуей.— Надевай! — велел Тарвер, указав Алекс на рюкзак.— Там змеи, — прошептал Джеми.— И не только, — добавил доктор, перерезав ленту вокруг ее запястий.Алекс неуверенно взяла заплечный мешок и, убедившись, что он хорошо затянут, повесила его на спину. Рюкзак был тяжелым, но по крайней мере внутри ничего не шевелилось.— А теперь возьми контейнеры, — распорядился Тарвер, кивнув на входную дверь. — И тот, и другой.Алекс сообразила, что требования доктора являлись не более чем уловкой, чтобы отвлечь внимание Кайзера и выиграть время. Сейчас Джон и его люди думали, как накрыть перекрестным огнем все пространство от задней двери до того места, куда через пятнадцать минут поставят автомобиль. Они готовились к прорыву, которого на самом деле не будет. Вернее, будет, но с противоположной стороны дома.Тарвер как пушинку поднял Джеми и накрылся вместе с ним огромной простыней. Теперь было непонятно, где начинается один и заканчивается другой.— Мы идем к эллингу, — произнес доктор. — И не вздумай дурить, Алекс. Если бросишь контейнеры, я прострелю мальчишке голову. Джеми, скажи ей, где мой пистолет.Под полотном что-то дернулось.— Он упирается мне в подбородок, — раздался слабый голос.— Ты пойдешь вперед. Если спрыгнешь с пирса, я его убью. Знаю, ты не бросишь Джеми, но в критических ситуациях люди иногда теряют голову. Помни про своего седовласого приятеля.«Я его никогда не забуду», — подумала Морс. Она подняла тяжелые контейнеры.Когда Тарвер взялся за ручку двери, под простыней зазвонил телефон Алекс. Ткань зашевелилась, и голос доктора произнес:— Ты звонишь сообщить, что все в порядке, но можешь не стараться. Я слежу за часами. Пока. — Он открыл дверь и махнул рукой Алекс. — Иди к лодке. Если замедлишь шаг, я стреляю в Джеми.Алекс ступила в мокрую в траву и пошла под проливным дождем. Она пыталась разглядеть спецназовцев между кустами и деревьями, но никого не заметила. Хотела оглянуться, но Тарвер заорал:— Быстрее!Морс перешла на легкий бег. Наверное, Кайзер запаниковал — Элдон резко поменял ситуацию. Подкрепление еще не прибыло, значит, в его распоряжении всего несколько человек из вертолета. Вероятно, он поставил одного или двух с этой стороны дома, но вряд ли больше. Теперь они докладывали ему про странное шествие — навьюченную вещами женщину и привидение в огромной простыне.Алекс взошла на пирс. Несмотря на шум дождя, ее шаги гулко загремели по скользким доскам. Если у кого-нибудь из снайперов не сдадут нервы, они благополучно доберутся до эллинга. Тарвер уже доказал, что способен убивать без колебаний, поэтому Кайзер не станет рисковать, даже если в его команде есть очень меткие стрелки. С точки зрения Джона, доктору некуда бежать. Пятьдесят квадратных миль воды могут показаться хорошим шансом для человека в катере, но это просто ничто, если у вас есть «Белл-430» и штурмовой отряд.— Шевели задницей! — крикнул сзади Тарвер.Алекс услышала слабый звонок своего мобильника, но Элдон не стал отвечать. У нее в голове вертелась одна фраза: «Не приземляйся, пока я не скажу где». Неужели доктор ждет поддержки с воздуха? И от кого — от иностранной разведки? Но это равносильно объявлению войны.— Открой дверь! — рявкнул Тарвер.Они находились уже возле эллинга. Алекс распахнула дверь и вошла в кромешную тьму. Ослепительно белая «Каррера» уже стояла на воде. Она покачивалась на волнах среди заплесневелых стен.— Поставь контейнеры на корму, — приказал Тарвер. — Живо!Алекс взяла громоздкий «пеликан» и осторожно поднялась на пляшущую лодку. Она пристроила белый контейнер у выступа двойного мотора.— Теперь второй.Морс слезла с катера и взяла желтый кофр. Перетаскивая его на борт, она думала о том, как тщательно Тарвер подготовил свое бегство. Водонепроницаемые контейнеры он наверняка заготовил заранее, как раз для такого случая. Даже если они упадут в водохранилище, яркая окраска позволит легко найти их с воздуха.— Иди в носовую часть! — бросил Тарвер, не выходя из-под простыни.Алекс расстегнула рюкзак и прошла в отсек с мягкими скамейками, где пассажиры обычно загорают и пьют пиво, пока другие катаются на водных лыжах. Из-под полотна вылезла длинная рука и дернула ее назад.— Руки за спину! — велел доктор.Через пару секунд Элдон уже обматывал запястья Алекс клейкой лентой. Сведя ее руки вместе, он стянул их так, что они сразу стали затекать.Опять зазвонил ее мобильник.Тарвер взял трубку:— План изменился, Кайзер. Хочу совершить круиз. Если вертолет подлетит ко мне ближе чем на триста ярдов, я убью мальчишку.Не снимая простыни, Элдон встал за штурвал и включил мощный двигатель «Карреры». Катер задрожал от натуги. Рука в полотне легла на рычаг акселератора, лодка тронулась с места и поползла к выходу из эллинга под проливной дождь.Ветер резко ударил в нос судна, но оно сразу прибавило ходу и запрыгало по волнам. Морс старалась трезво обдумать ситуацию, хотя ощущала лишь безнадежность. Видимо, Кайзер считал, что Тарвер совершил фатальную ошибку, но Алекс знала, что это не так. Где-то рядом доктора ждал вертолет, готовый поднять его в воздух и увезти к спасению и свободе. Она могла бы подать сигнал Джону, — один из снайперов наверняка следил за ними в оптический прицел, — если бы Тарвер не смотрел прямо на нее сквозь прорези своего дурацкого костюма.Алекс как можно естественнее повернулась к ветровому стеклу и слегка пригнулась, будто пытаясь укрыться от дождя. Она увидела, как над домом Феннела поднимается «Белл-430». Набрав высоту, он сделал маневр и помчался над озером, сопровождая лодку на расстоянии шестисот ярдов.Уловив момент, когда Тарвер повернулся к преследовавшему их вертолету, Алекс указала на него, вскинула руки кверху и покрутила пальцем в воздухе, изображая винт. Она надеялась, что снайпер заметит этот жест, но все равно — какие шансы, что он правильно поймет его? Скорее всего просто решит, что она просит спасти их с воздуха.Тарвер направлялся к маленькому островку в нескольких сотнях ярдов от берега. Он был метров сорок длиной и густо зарос зеленью. Алекс вспомнила, что когда-то удила на нем рыбу вместе с Джеми и своим отцом. Можно ли там спрятать вертолет?Доктор прибавил скорости, и лодка полетела по волнам, едва касаясь гребней. Когда островок был уже почти рядом, он резко повернул направо, обогнул дальний берег и остановился под нависшими деревьями.— На пол! — крикнул Тарвер, сбросив простыню и ткнув в Алекс пистолетом. — Быстро!Она повиновалась. Скоро к работавшим вхолостую моторам «Карреры» добавилось «вуп-вуп-вуп» подлетавшего вертолета ФБР. Кайзер сокращал расстояние между ним и лодкой. Алекс знала, что сейчас Джон разрывается между страхом спровоцировать преступника и боязнью, что тот расправится с заложниками, пока он будет держаться в стороне. Шум винтов становился громче. Алекс почти ничего не могла разглядеть со дна лодки, но чувствовала, что Кайзер подбирается все ближе. Ее телефон опять зазвонил.— Лежать! — рявкнул Тарвер.Морс распласталась на дне между скамейками. Через мгновение послышались два выстрела. Испугавшись за Джеми, она подняла голову и увидела, как доктор всаживает в воду третью пулю.Что он делает?Тарвер нагнулся и открыл длинный и узкий отсек в борту лодки. Обычно туда клали водные лыжи, но доктор вытащил тяжелую и мощную винтовку. По узору на гравировке Алекс опознала еще одно оружие из коллекции ее зятя.То, что случилось позднее, напоминало кошмарный сон. Вертолет ФБР появился в сотне ярдов от лодки. Тарвер улыбнулся, точно охотник при виде дичи, вскинул винтовку и выпустил одну за другой пять пуль.Последний выстрел попал в цель, и из турбин «белла» потянулся черный дымок. Вертолет начал бешено вращаться в воздухе. Алекс услышала взрыв, и машина стремительно полетела вниз. Лопасти еще вращались; пилот выжимал последнюю тягу из винтов, надеясь смягчить удар об воду и спасти жизни пассажиров.— Слишком быстро, — прошептала Алекс, представляя, как Кайзер сжался сейчас в обреченном вертолете. — О Боже…Вертолет зарылся носом в волны, и к небу взлетел водяной столб. К счастью, новых взрывов не последовало. Алекс вскочила, чтобы посмотреть, есть ли выжившие, но толчок сорвавшейся с места лодки снова опрокинул ее на дно. Тарвер держал в руках телефон и орал, заглушая рев моторов:— Восточнее места встречи есть маленький остров! Маленький, продолговатой формы. С одной стороны виден упавший вертолет. Я буду с противоположной. Держитесь подальше от вертолета!Доктор обогнул остров по периметру и сбросил скорость. Суша надежно защищала их от ветра, но дождь все так же хлестал Алекс в лицо. Она подняла голову, всматриваясь в темное небо. Мальчик скорчился на палубе, зажав уши руками, словно боялся, что полоумный старик опять начнет стрелять из винтовки. Морс поискала взглядом какой-нибудь острый предмет, чтобы перерезать веревку между ним и Тарвером. Джеми отлично умел плавать, и она не колеблясь бросила бы его за борт. Но ничего подходящего тут не было.Снова раздалось легкое «вуп-вуп» приближавшегося вертолета. Алекс замерла. Кто это — сообщник Тарвера? Или Кайзер вызвал поддержку с воздуха? Вертолеты могли быть у филиалов ДПС[125] и УБН в Джексоне, не говоря уже о полиции из соседних округов.Она слышала, как машина спускается к воде, но не могла ее разглядеть, сколько ни старалась. Шум винтов превратился в рев, когда в пятидесяти метрах от лодки вспыхнул яркий свет. Теперь стало ясно, почему она его не видела. Вертолет был темно-серым, под цвет неба, и почти неразличим на фоне туч. Чем ниже он спускался, тем меньше оставалось у нее надежды. Тарвер говорил с пилотом по мобильнику, направляя движение машины.Лопасти засвистели почти над самой палубой, и вокруг лодки затрещало статическое электричество. Пока доктор что-то кричал, стараясь перекрыть шум моторов, Алекс вдруг сообразила, почему он не перерезал веревку между ним и Джеми. Когда на хвосте агенты ФБР, просто бегства недостаточно. Чтобы выжить, нужные серьезные гарантии.Такой гарантией являлся Джеми.

Глава 54Серый вертолет висел так низко, что его почти лизали гребешки волн. Широкая дверь отодвинулась, открыв просторный салон, в котором мог поместиться целый отряд морских пехотинцев. По знаку Тарвера на палубу спрыгнул чернокожий мужчина.— Загрузите эти контейнеры! — прокричал доктор, указав на стоявшие сзади «пеликаны».Мужчина молча зашагал на корму «Карреры», а Тарвер быстро перерезал веревку между собой и Джеми и намотал на руку, будто поводок. Алекс поднялась, готовая в любой момент броситься вперед. Тарвер засунул пистолет за пояс, вытащил винтовку из бортовой ячейки и перебросил ее в вертолет. Чернокожий парень уже погрузил один контейнер и пошел за вторым. Доктор легко перекинул Джеми через правый локоть, словно крупную собаку, потом поставил одну ногу на планшир и приготовился перебросить мальчика в машину.— Тетя Алекс! — закричал Джеми с белым от ужаса лицом. — Не отдавай меня им!Мальчик забился в руках Тарвера. Алекс прыгнула вперед и выхватила торчавший за поясом доктора пистолет. Ее пальцы вцепились в рукоятку и…Вскоре она очнулась на палубе, ощущая странное онемение в голове. Над ней маячил силуэт темного мужчины, стоявшего рядом с пистолетом в руке. Пока она лежала в отключке, он успел перенести второй контейнер. Мужчина переступил через нее, закинув на спину рюкзак, и Алекс с трудом заставила себя подняться на колени. Заглянув через покачивающийся планшир, она увидела в вертолете ухмылявшегося Тарвера и чернокожего парня, закреплявшего в салоне загруженные кофры.Джеми нигде не было.Когда доктор отступил в сторону, чтобы дать место грузчику, Алекс увидела лицо пилота, и у нее перехватило дух. Седовласый посетитель, которого она встретила вчера в клинике Тарвера. В мозгу у нее будто что-то вспыхнуло, и ее осенило, что это тот же человек, который был вместе с доктором и блондинкой на снимке с надписью «ВРП». Затем она заметила Джеми, сидевшего в кресле рядом с пилотом и застывшего от страха. В его глазах стоял тот же ужас, как у Грейс, когда она лежала на смертном одре и понимала, что оставляет сына в руках чудовища.Алекс лихорадочно оглядела лодку, но Тарвер не оставил ей ничего — ни ракетницы, ни ножа, ни топора. Он забрал даже ключи. Вертолет взлетит в воздух, она останется одна среди бушующего шторма, а Джеми исчезнет навсегда. Эта мысль вырвала из ее груди крик, полный отчаяния и боли.Тут же, словно услышав условленный сигнал, машина наклонила нос к воде и стала подниматься в небо. Двадцать футов, сорок, шестьдесят. Вертолет поднимался, но пилот оставил дверь открытой, и Алекс догадалась почему. Тарвер взял винтовку и, упершись коленом в пол, прицелился ей в грудь. Голос внутри ее закричал: «Прыгай!» — но Алекс не двинулась с места. Тело точно оцепенело. Если она не смогла сдержать обещание, которое дала Грейс, какая разница, что станет с ней самой? Что бы ни случилось, она будет смотреть на Джеми, пока он не исчезнет. И если на том свете сестра призовет ее к ответу, она объяснит, что сделала хотя бы это.Алекс уже ждала последней вспышки, когда заметила, как по лицу Тарвера махнуло что-то светлое. Простыня? Нет, она валялась рядом на палубе. Вскоре за белой тряпкой промелькнуло лицо Джеми. Он протянул руки к шее доктора. Чернокожий парень оттащил его назад, но рука мальчика успела дернуть за какую-то тесемку.Шнурок, догадалась она. Мешок доктора!Тарвер судорожно взмахнул руками, и винтовка упала вниз. Он стал похож на марионетку, которого тянет за нитки безумный кукловод. Шатаясь, доктор шагнул в кабину и наткнулся на пилота. Вертолет остановился и закачался в воздухе. Зависнув в семидесяти футах над водой, он развернулся на 360 градусов. В открытую дверь вылетел желтый «пеликан», за ним чернокожий парень. Кувырнувшись два раза в воздухе, он рухнул в пенистую воду.На втором развороте Алекс увидела в проеме двери Тарвера. Он схватился за мешок обеими руками и отбросил в сторону. С щеки доктора свисала толстая черная кишка. Морс передернуло, когда она узнала в ней водяного щитомордника, вцепившегося в Тарвера острыми зубами. Доктор оторвал змею от лица и швырнул в воздух. Рептилия на мгновение зависла над водой, красиво изогнулась на лету и шлепнулась в озеро.В следующий момент Тарвер отшатнулся обратно в салон, вертолет резко нырнул носом вниз, и в дверь со скоростью пушечного ядра вылетел Джеми. Алекс вскрикнула от страха, но сообразила, что это не падение, а прыжок. Мальчик не кувыркался в воздухе, как тот чернокожий парень, а летел прямо ногами вниз, точно прыгал с вышки в школьном бассейне. Он упал ярдах в семидесяти от лодки, и Алекс потеряла его в волнах.Она метнулась к штурвалу, но вспомнила, что Тарвер забрал ключи. Со всей силы грохнув кулаком по планширу, Алекс бросилась на корму. В ней опять вспыхнула надежда. С левого борта у «Карреры» имелся аварийный электродвигатель. Билл пользовался им, чтобы бесшумно маневрировать лодкой во время ловли рыбы. Специальная скоба позволяла поднять его из воды, когда он был не нужен. Два электрических кабеля тянулись к батарее на корме. Алекс обернулась к тому месту, куда упал Джеми. Вертолет снова спускался вниз. Ее первой мыслью был Джеми, но потом она поняла, что они ищут упавший кофр.Она провела руками по поверхности мотора, чтобы нащупать выключатель. Дернула скобы вверх и подняла двигатель так, чтобы лопасти винта оказались в воздухе. Алекс знала, что сможет управлять лодкой и со связанными руками, но Джеми из воды ей не достать. Она щелкнула выключателем, и винт сразу превратился в черный жужжащий круг. Вытянув руки, Алекс изо всех сил развела их в стороны, чтобы немного растянуть ленту, и приблизила к бешено крутившимся лопастям. Интуиция подсказывала, что не нужно этого делать, но она прижала запястья к острому металлу. Между руками что-то взвизгнуло, и в воздух брызнул фонтан крови. Она рухнула на палубу. Ударная сила винта подбросила руки кверху и опрокинула Алекс назад. Но, взглянув на свои окровавленные запястья, она увидела, что между ними осталась лишь тоненькая пленка. Одним движением Алекс разорвала остаток ленты, вскочила на ноги и опустила мотор в воду.Лодка медленно двигалась вперед. Алекс бросилась к штурвалу и направила катер к тому месту, где упал Джеми. Ее левая рука сочилась кровью. В одном месте винт глубоко врезался в плоть, разорвав вены и обнажив кость. Морс заставила себя отвести взгляд. Пусть она истекает кровью, главное, чтобы ей хватило сил найти Джеми и втащить его в лодку.Справа от нее в метре над водой завис серый вертолет. Тарвер стоял на его левом шасси, отчаянно пытаясь выловить из волн желтый «пеликан». Алекс уже добралась до места падения Джеми, но его там не было. Доктор метрах в двадцати от нее начал затаскивать контейнер в салон вертолета. Едва он успел это сделать, как в открытую машину плеснула высокая волна. Вертолет опустился еще ниже, и его захлестнул новый вал. Пилот запаниковал, резко наклонил вертолет на правый борт, чтобы освободить его от воды, и одновременно поднялся на шесть футов над водой. Во время этого маневра Тарвер сорвался и упал в озеро.Пилот поднялся еще футов на десять и завис, будто раздумывая, что делать дальше. Рюкзак Тарвера и его контейнеры у него. Нужен ли ему сам доктор?Очевидно, да.Пока Алекс делала медленные круги в поисках Джеми, вертолет опять спустился к самой поверхности воды, и Тарвер влез в кабину, уцепившись за лыжное шасси. Машина слегка наклонила нос и уверенно взмыла в воздух. Пятьдесят футов. Сто. Сто пятьдесят. Алекс безуспешно шарила взглядом по воде, когда в воздухе раздался гулкий выстрел. Второй… пятый. Судя по звуку, стреляли с берега. Вертолет Тарвера поднялся достаточно высоко, чтобы снайперы Кайзера могли прицелиться в него с земли. Алекс лишь на секунду отвлеклась от поисков, но успела заметить, что вертолет стремительно несется вниз с курящимся из турбин дымком.Испугавшись, что он рухнет прямо на нее, она свернула в сторону. В последний момент пилот выровнял штурвал, и вертолет плашмя шлепнулся о воду, издав странный булькающий звук в двадцати пяти метрах от нее.Алекс стала описывать более широкие круги, пытаясь побороть свой страх. Какую часть Джеми она увидит первой? Клок рыжеватых волос? Или серебристую кроссовку?— Джеми! — крикнула она, внезапно вспомнив, что можно позвать мальчика. Почему она не сделала это раньше? «Наверное, я в шоке», — подумала Алекс, глядя на растекавшуюся под ногами лужу крови. — Джеми! Джеми! Это тетя Алекс!Ничего.Лодка двигалась невыносимо медленно. Она взглянула направо. Вертолет уже почти полностью погрузился в воду.— Джеми! — закричала она. — Отзовись!— Здесь! — послышался слабый голос. — Плыви сюда.Это был не Джеми. Тарвер или его пилот. Алекс увидела лысый череп доктора, который с необыкновенной быстротой плыл в ее сторону. Он исчез за волнами, но вскоре появился снова.— Я нашел его, Алекс! Джеми здесь. Помоги нам!Она знала, что это может оказаться ловушкой, у него есть пистолет, но не могла пренебречь таким шансом. Пригнувшись за бортом, Алекс медленно повернула окровавленный штурвал и повела катер по широкой дуге, приближавшей ее к доктору. То, что она увидела через несколько секунд, заставило громче забиться ее сердце. Мальчик лицом вверх покачивался на волнах, а Тарвер быстро плыл к нему. Она не достигнет Джеми раньше доктора.Вместо того, чтобы плыть к нему, Алекс продолжала двигаться по дуге, стараясь держаться подальше от Тарвера. Интуиция подсказывала, что очень скоро она займется своим привычным делом. Шесть недель она играла с доктором в прятки и сплошь и рядом шла по ложному следу. Даже когда ей удалось выйти на Тарвера, он всегда был на три шага впереди ее. Но теперь все будет по-иному.Они начнут переговоры.Когда лодка достаточно удалилась, Алекс вернулась на корму и поискала топливный шланг. Ага, вот он. Прозрачный кабель толщиной в мизинец. Главная артерия машины, по размерам не более чем сердечная аорта. Морс рванула шланг, и бензин потек на палубу. Она вернулась к штурвалу и направилась к Тарверу, который уже тащил на себе Джеми в позе профессионального спасателя. Похоже, мальчик был без сознания. Футах в тридцати от них Алекс опять перебежала на корму и выключила электромотор.— Давай поговорим! — крикнул доктор. — У нас мало времени.Возвращаясь к штурвалу, Алекс вдруг кое-что вспомнила. Перед мысленным взором возникли день Четвертого июля и фигура Билла Феннела, который наклонился к сиденью и отбросил с него подушки, чтобы достать какие-то инструменты. Застыв на полдороге, она сунула пальцы под скамейку и откинула деревянную крышку. Под ней оказался полый отсек. Отвертка, моток проводов, клещи и медная проволока. Ни ножа, ни ракетницы, ничего. Проклятие!..— Что ты делаешь? — крикнул Тарвер. — Я хочу договориться.— Я ранена! — закричала в ответ Алекс. — Истекаю кровью… Подожди!Она сорвала с себя мокрую рубашку и обвязала вокруг изуродованного запястья. Потом вытащила из ящичка отвертку и сунула под самодельную повязку.— Мне нужна лодка! — проорал Тарвер.Алекс подняла голову. Катер медленно дрейфовал к доктору.— Мне нужен Джеми!Тарвер подплыл ближе, держа голову мальчика над водой.— Ладно, договорились.Она покачала головой:— У тебя есть оружие. Я знаю.— Все упало в воду.— Не будет оружия — не будет лодки.Тарвер опустил руку под воду и поднял ее уже вместе с пистолетом.— Брось его! — крикнула Морс.В его глазах вспыхнула ярость, но он откинул в сторону пистолет.— Вылезай из лодки, — потребовал доктор. — У меня есть ключ. Когда ты уйдешь, я заберусь через транец.— Нет! — возразила Алекс. — Сначала отплыви от Джеми.— Он утонет.Она обернулась и схватила спасательный круг — чуть ли не единственную вещь, которую он ей оставил. Морс кинула его в воду.— Просунь его под руки Джеми и отплывай.Понимая, что у него нет выбора, Тарвер начал заталкивать мальчика в круг. Алекс только теперь заметила, что темно-пурпурное пятно на его левой щеке, которое она приняла за «родинку», на самом деле — разбухший след от змеиного укуса.— Есть! — крикнул доктор.— Отплывай! — отозвалась Алекс.Тарвер с явной неохотой оставил Джеми и стремительно поплыл к корме.— Прыгай! — заорал он.Алекс бросила на него подозрительный взгляд, но сняла обувь и стянула джинсы. В такой шторм мокрые джинсы могут очень быстро утянуть на дно. Она встала на планшир и бросилась в бурлящую воду. Алекс поспешно рванулась к Джеми, но вдруг почувствовала какое-то движение слева. Тарвер вовсе не забрался в лодку. Он со всех сил мчался обратно к Джеми. Морс прибавила скорость и перешла с брасса на вольный стиль, но доктор все равно плыл быстрее. Едва веря своим глазам, она увидела, как он в два взмаха добрался до мальчика, положил ему на голову огромную ладонь и, протолкнув сквозь круг, погрузил в воду.— А теперь спасай его! — прорычал он.Алекс не видела Джеми, но он явно не сопротивлялся. Тарвер держал его под водой легко, как котенка. В голове Алекс мелькнула мысль об отвертке, но это было бесполезно. Она не победит Тарвера в открытой схватке.Ответ пришел неожиданно, точно озарение. Когда она нырнула в воду, в ушах у нее звучал голос отца: «Если тебя приперли к стенке, делай что-нибудь неожиданное. Так ты сумеешь выжить». Алекс погружалась все глубже, пока не оказалась на пятнадцать футов ниже поверхности. Она открыла глаза и огляделась по сторонам. Вокруг колыхалась серовато-синяя мгла. Она стала подниматься выше и вдруг заметила впереди что-то вроде темного отростка. Морс ухватилась за него.Это была лодыжка — тонкая лодыжка мальчика.Зная, что Тарвер приготовился к схватке, Алекс выдохнула из легких как можно больше воздуха, резко дернула вниз лодыжку и со всей силы рванулась ко дну. К ее радости, Джеми последовал за ней. Опустившись пониже, она хотела потащить его вбок, но сообразила, что вот-вот задохнется. Нужно всплыть.Алекс двинулась вертикально вверх и была уже недалеко от поверхности, когда над головой послышался громкий всплеск, и темная фигура устремилась к ней навстречу, выпуская цепочку пузырей. Перехватив лодыжку Джеми левой рукой, Морс вытащила из повязки отвертку и стала ждать. Когда фигура оказалась рядом, она метнулась вперед и со всего маху всадила в нее острый инструмент.Металл наткнулся на что-то твердое, но тень не остановилась. Мощная рука стиснула ей горло. Морс опять замахнулась и ударила противника куда-то в бок. Вода вокруг буквально вскипела от пузырей. Тарвер дрогнул всем телом, словно огромная акула, и его рука исчезла. Воспрянув духом, Алекс вложила в последний удар все силы. Отвертка вошла в плоть и застряла так, что она не смогла выдернуть рукоятку.Боясь потерять Джеми, Алекс выпустила инструмент и попыталась отплыть в сторону, но у нее не осталось воздуха. Чувствуя, как горят легкие, она подхватила мальчика под мышки и рванулась к маячившему наверху блеклому свету.Алекс вынырнула из воды и увидела лодку, качавшуюся на волнах метрах в пятнадцати от нее. Она уже стала поудобнее перекладывать Джеми, чтобы дотащить его до катера, когда из озера прямо перед ней выросла голова Тарвера. Доктор смотрел на нее с бешеной ненавистью, но его рот выглядел странно неживым. Что-то похожее она видела на лице Грейс, когда ее разбил инсульт. Алекс не представляла, как одновременно держать Джеми и бороться с Тарвером в воде, да и сил у нее на это не было. Но когда доктор поднял руку, она потянулась не к ней. Он вскинул ладонь кверху и стал осторожно ощупывать голову, будто боялся обнаружить рану. Страшная правда открылась им одновременно: над левым ухом доктора торчала отвертка, по самую рукоятку вошедшая в череп.Тарвер наткнулся рукой на инструмент, и его глаза расширились. Пальцы инстинктивно сжались, чтобы выдернуть отвертку, но в последний момент он спохватился. Опустив руку, доктор оглянулся через плечо. Потом бросил на Алекс безумный взгляд, медленно повернулся и тяжело поплыл к лодке.Алекс направилась к острову. До берега оставалось метров пятьдесят — в обычное время это была легкая задача, однако сейчас она казалась неразрешимой. Горевший в легких пожар и затуманенный взгляд свидетельствовали о том, что она потеряла очень много крови. Морс двигалась из последних сил. Сорок метров. Тридцать. Ноги налились свинцом и тянули вниз. Лицо Джеми стало синим, но она уже не могла ему помочь. Алекс знала, что они утонут, не достигнув берега. Перед глазами возникли лица Грейс, отца, матери, лежавшей без сознания на койке. «Мы последние, — прошептала она в отчаянии. — Я и Джеми». Морс сделала еще рывок, но сил уже не осталось. Она поцеловала Джеми в щеку и медленно пошла на дно, стараясь до последнего держать его голову над поверхностью озера.Во рту у нее уже было полно воды, когда она услышала чей-то голос, выкрикивавший четкие приказы. Кайзер? Алекс подтолкнула Джеми вверх, пытаясь шевельнуть омертвевшими ногами. Потом чья-то сильная рука обхватила их обоих и стремительно повлекла к берегу. В следующий момент кто-то взял у нее Джеми. Алекс смутно чувствовала, как ей делают искусственное дыхание. По ее телу разлилось блаженное тепло, и она открыла глаза. Перед ней на коленях стоял Джон Кайзер и с тревогой смотрел ей в лицо.— Ты меня слышишь, Алекс?Она кивнула.— В лодке еще кто-нибудь есть?Морс покачала головой.— Где Джеми? — выдохнула она. — Он жив?Вместо ответа рядом раздался громкий кашель и детский крик.— Остановите лодку! — крикнул Кайзер, вскочив. — Стреляйте по мотору.— Нет, — прохрипела Алекс, вспомнив про топливный шланг. Очевидно, Тарвер подключил его обратно, потому что с озера доносился рокот лодки.Но ее голос потонул в грохоте винтовок. Она приподнялась на локте и с трудом выдавила:— Стойте… топливо…— Что? — Кайзер резко повернулся к ней.Раздался новый выстрел, и корму «Карреры» охватило пламя. На планшире замаячила темная фигура, но прежде чем она успела прыгнуть в воду, лодка разлетелась на куски.Алекс упала на песок и скорчилась под проливным дождем. Она хотела рассказать про «пеликаны» и докторский рюкзак, но ее слова терялись в переговорах по рации, приказах Кайзера и криках агентов про какого-то человека в воде. Кто это — пилот из серого вертолета? Безразлично. Она повернулась на бок и увидела Джеми, который лежал рядом и смотрел на нее огромными глазами. Ей показалось, что теми же глазами на нее смотрит сейчас Грейс, но в них уже не было отчаяния. Мальчик протянул к ней дрожащую руку, и Алекс со слезами обняла племянника, крепко прижав к себе.В конце концов она сдержала слово.

ЭпилогДве недели спустяАлекс слегка сбавила ход и попросила Джеми внимательно смотреть по сторонам. Они двигались по пустой проселочной дороге в бесконечном тоннеле из густых дубов.— Ты уверена, что мы едем правильно?— Надеюсь. Я была тут сравнительно недавно. Мы вместе стояли на том большом мосту, который только что миновали.Джеми отстегнул ремень безопасности, встал коленями на кресло и облокотился на стоявший между ними терракотовый бак.— Осторожнее.— Ой, извини.Он подался вперед и стал вглядываться в ветровое стекло.— Кажется, я ее вижу. Это дорога или тропинка?— Дорога. У тебя орлиный глаз.Джеми с тревогой смотрел на узкий просвет между деревьями.— Там темно.Алекс притормозила и мягко свернула на ухабистую дорогу.— Крис говорил, что в этих местах прятались разбойники.— Когда? — спросил Джеми. — Раньше? Или сейчас?Машину подбросило кверху, и мальчик стукнулся головой о крышу.— Ай!— Прости, — пробормотала Алекс. — Лет двести назад.Джеми сразу утратил к этой теме интерес.Алекс уже жалела, что приехала сюда. Ее «тойота-королла» мало подходила для таких колдобин. Ярдов через пятьдесят она сдалась и остановилась на обочине, сомневаясь, что ей вообще удастся выбраться обратно на шоссе.— Вылезай, — произнесла она. — Дальше пойдем пешком.Джеми бросил на нее удивленный взгляд, но послушался. Алекс взяла с сиденья темный бак, заперла дверь и зашагала по хрустящему гравию, который быстро сменился песком. Воздух был сырой и душный, вокруг в изобилии вертелись слепни, норовя вцепиться в любой открытый участок кожи.— Черт! — буркнул Джеми. — Мы тут заблудимся.— Немного терпения, ладно? Ты же стойкий мальчик.Она прошла еще несколько ярдов и остановилась.— Слышишь?Джеми тоже остановился.— Что это за звук?Алекс улыбнулась:— Вода.Она ускорила шаги, и мальчик вприпрыжку последовал за ней. Через минуту деревья расступились, и в глаза им ударил яркий солнечный свет, дробившийся на зеркальной поверхности реки.— Эй! — крикнул мужской голос. — Мы уж думали, вы не придете.Алекс заслонила глаза ладонью и оглядела берег. Футах в ста от них на поваленном стволе сидели Крис и Бен и подбрасывали ветки в маленький костер. От него тянуло чем-то вкусным. Джеми испустил радостный вопль и сломя голову бросился к воде. Алекс не спеша направилась за ним.Когда она приблизилась к костру, Джеми и Бен уже бегали по мелководью и поднимали тучи брызг, разыскивая наконечники индейских стрел и кости динозавров. Крис встал и обнял Алекс.— Что в баке? — улыбаясь, спросил он.Морс сняла крышку и достала бутылку холодного белого вина.— Моя доля в пикнике, — ответила она. — Чтобы слегка взбодриться.Крис рассмеялся и взял бутылку.— Надеюсь, ты прихватила штопор?Алекс улыбнулась:— Пробка на резьбе.Шепард открыл вино и наполнил два пластиковых стаканчика. Они сели на ствол и стали пить.— Как Бен? — осторожно произнесла Алекс.Крис смотрел на блестящую воду.— Вначале было неважно. Плохо спал. Теперь мы ночуем в одной комнате. Но, в общем, у него все хорошо.— Я рада.— Похоже, Бен знал Тору лучше, чем я.Алекс всегда это подозревала.— Дети видят то, что есть, а не то, что хотят показать.— Как насчет Джеми?Она улыбнулась:— Ему намного лучше. Думаю, он больше скучает по Уиллу Килмеру, чем по отцу. Уилл напоминал ему о деде. Моем папе.Крис взял палочку и помешал угли.— Ну а ты как? — поинтересовалась Алекс.— Физически? Или вообще?— И так, и так.— Если физически, то неплохо. У меня еще остались какие-то странные симптомы, но Пит Конноли считает, что это реакция на антидот. В записках Тарвера упоминается нечто подобное у некоторых пациентов его клиники.Алекс была плохо посвящена в детали исследований Тарвера. Криса лечил военный доктор, имевший доступ к тому лекарственному средству, которое нашли в одном из «пеликанов» доктора. Это вещество, способное нейтрализовать канцерогенный вирус, было единственной надеждой Шепарда. Директор ФБР Робертс заверил ее, что записи доктора Тарвера тщательно изучили лучшие вирусологи страны, и они твердо убеждены, что Крис сможет полностью оправиться от болезни без каких-либо последствий для организма. Конечно, директору-то что — его-то никто не заражал. Но Крис владел информацией, и, похоже, его эти сведения устраивали.Алекс молча подняла вино, изобразив безмолвный тост. Шепард чокнулся с ней своим стаканчиком, и они выпили.— А как насчет «вообще»? — спросила Морс.— Потихоньку. Пенн Кейдж мне много помогает.— Чем?— Его жена умерла от рака, когда ему было тридцать семь. Бен и Энни стали хорошими друзьями. Надеюсь, теперь ему будет легче ответить на мучительный вопрос: «Почему я?»— Мне бы тоже надо поискать ответ на этот вопрос, — призналась Алекс.— Понимаю. — Крис наклонился и долил вина в ее стаканчик. — Как идет дело с опекой?— Джеми будет жить со мной, это ясно. Судья оставил без изменений все пункты завещания. В случае смерти Грейс и Билла я как крестная Джеми становлюсь его опекуншей. Вот и все.— Ты уже решила, куда поедешь?— Директор снова предлагает работать в Вашингтоне.— В качестве переговорщика?Алекс кивнула:— Да, мне возвращают старую работу.— Ты именно этого и желала, верно?— Конечно… Но пару дней назад я приняла другое предложение.Крис прищурился:— Какое?— Глава отдела в Новом Орлеане спросил, не хочу ли я поступить к нему на службу в той же должности.Шепард поднял брови:— Кайзер позаботился?— Похоже, он тут очень влиятельная личность. Новый Орлеан теперь горячее местечко. Ситуация вышла из-под контроля. Туда уже послали национальную гвардию и полицию штата.— Прекрасное место для ребенка.Морс виновато улыбнулась:— Да, ты прав. Но на той стороне озера живут Кайзер и Джордан. Там очень хорошо. К тому же это Юг, понимаешь? Я думаю, мне пора вернуться домой.Крис бросил на нее внимательный взгляд.— Наверное, ты права.Алекс посмотрела ему в лицо, потом сунула руку в карман и достала маленькую пластиковую коробку.— Что это? — удивился Шепард.— Оригинал видеозаписи с Торой и Лэнсингом на балконе.Крис нахмурился и покачал головой.— Зачем ты ее привезла?— Не для того, чтобы расстроить тебя. Просто я нашла ее в вещах Уилла и подумала, что это твое.Доктор опять уставился на огонь.— И еще я решила, что, вероятно, ты пожелаешь расплатиться с Шейном Лэнсингом.Крис протянул руку. Алекс отдала ему кассету.— Лэнсинг — ублюдок! — бросил он. — Но у него четверо детей. Если он сам испортит себе жизнь — это его дело. Но я не стану разрушать его семью.Он бросил кассету в костер. Пластик начал плавиться, и воздух наполнил удушливый запах. Крис и Алекс отошли подальше.— Хочешь забыть о прошлом? — спросила Морс.Он кивнул:— Ты тоже можешь это сделать.Неожиданно доктор поднял руку, и его пальцы мягко коснулись грубых шрамов на ее щеке. Алекс вздрогнула и хотела отшатнуться, но что-то ее удержало, и она осталась на месте.— Ты ненавидела Тору за ее красоту? — спросил он тихо, продолжая водить кончиками пальцев по рубцам.Она молчала, чувствуя, как ее колотит дрожь.— Тора была прекрасна снаружи, — продолжил Крис, — но уродлива внутри. Безжалостна и эгоистична.— Но тебе от этого не легче.Крис заглянул ей в глаза.— Ты должна понять — эти шрамы ничего не значат.Алекс выдавила улыбку:— К сожалению, значат. Ведь когда-то у меня их не было. И тогда люди обращались со мной иначе.Он наклонился и прижался губами к самому большому шраму, бороздившему гладкую кожу у ее виска.— Вот так?Алекс была настолько ошарашена, что инстинктивно отпрянула назад, но Крис удержал ее.— Ты не ответила на вопрос, — настойчиво произнес он.— Может быть, — пробормотала она, прижав к губам дрожащую ладонь.Внезапно над речкой разнесся победный крик. Крис и Алекс обернулись. По мелкой воде, поднимая брызги выше головы, неслись двое мальчишек. Джеми вскинул вверх высоко поднятую руку, а Бен с торжеством указывал на нее пальцем.— Кажется, они что-то нашли! — воскликнул доктор.— Вероятно.Крис взял Алекс за руку и повел к воде по теплому песку.— Давай посмотрим, что там такое.Алекс вытерла ладонью глаза и ступила за ним в чистую речную воду.

ПО СТОПАМ ГОСПОДА(роман)

Будем осторожны и не сотворим себе из разума Бога.Альберт Эйнштейн

Все вещи возвращаются к Одному.Но к чему возвращается Одно?Коан дзэна

«Тринити» — суперкомпьютер, способный заменить человеческий мозг. Секретная разработка величайших ученых современности. Не просто прорыв в мире высоких технологий, а дерзкая попытка изменить ход развития человечества.Но неожиданно ученые, работающие над «Тринити», начинают гибнуть один за другим…Профессор Дэвид Теннант — единственный, в чьих силах продолжить или остановить работу над опасным проектом. И он готов пойти на смертельный риск…

Глава 1— Меня зовут Дэвид Теннант. Я магистр медицины и профессор этики в медицинском колледже университета штата Виргиния. Если вы смотрите эту видеозапись — значит, я уже умер.Я сделал глубокий вдох и как следует сосредоточился. Поменьше патетики!Видеокамера «Сони» стоит на треноге напротив меня. Жидкокристаллический экран я повернул так, чтобы видеть себя. В последние несколько недель я сильно похудел. Глаза красные от усталости и обведены черными кругами. Больше похож на преступника в бегах, чем на человека, скорбящего об усопшем друге.— Не знаю, как и начать. Так и вижу Эндрю на полу, мертвого. Это они убили его, я знаю… Однако не буду забегать вперед. Вот вам факты. Я родился в 1961 году в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико. Отец — Джеймс Говард Теннант, физик-ядерщик. Мать — Энн Теннант, педиатр. Эту видеозапись я делаю в здравом уме и твердой памяти. Как только она будет готова, я запечатаю ее в конверт, а конверт передам своему поверенному — пусть вскроет в случае моей смерти, от чего бы я ни умер.Шесть часов назад моего коллегу, профессора Эндрю Филдинга, нашли мертвым на полу около рабочего стола в его кабинете. Внешне очень похоже на инфаркт. Не могу доказать, но уверен — его убили.Последние два года мы с ним работали в научно-исследовательской группе, которую финансируют на пару Агентство национальной безопасности и Управление перспективных исследовательских программ — то самое Управление, благодаря которому в семидесятые годы двадцатого века был создан Интернет. Наша группа строжайше засекречена. Ее называют «Тринити» — так же, как и проект, над которым мы работаем.Я скосил взгляд на лежащий на моих коленях «смит-вессон» тридцать восьмого калибра. В кадр он не попадал. Зато на душе спокойнее, когда он тут, рядом. Я снова уставился на красную лампочку камеры.— Два года назад основателю компании «Годин суперкомпьютинг» Питеру Годину было откровение — что-то вроде того легендарного мгновения, когда яблоко упало на голову Исаака Ньютона. Только Година осенило во сне. Вот так — за здорово живешь, ни с того ни с сего — семидесятилетний ученый сделал самое ошеломляющее открытие в истории науки.Проснувшись среди ночи, Годин тут же позвонил Джону Скоу, заместителю директора Агентства национальной безопасности в форте Джордж-Мид, штат Мэриленд.Уже к шести утра они на пару сочинили письмо президенту Соединенных Штатов, которое мгновенно ушло к адресату. Его содержание потрясло Белый дом.Я знаю об этом из первых рук. Мой брат был близким другом теперешнего президента США со студенческих времен. Брат умер три года назад, но благодаря ему президенту известно о моей работе — именно поэтому я оказался в гуще последующих событий.Я поглаживал прохладный металл револьвера и размышлял, что же мне сказать, а что пропустить. «Ничего не пропускай», — твердил голос в моей голове. Голос моего отца. Пятьдесят лет назад ему довелось сыграть некую роль в секретной истории Америки — и это бремя, я думаю, прискорбно сократило его дни. Отец умер в 1988 году затравленным человеком, уверенным в том, что «холодная война» между США и СССР, которую он в дни своей молодости косвенно, как научный сотрудник, с таким энтузиазмом раздувал и поддерживал, закончится войной горячей и полным уничтожением цивилизации. Ядерного апокалипсиса, впрочем, все же не произошло — но лишь по счастливой случайности. Итак, «ничего не пропускай»…— Послание Година президенту, — продолжал я, — дало столь же впечатляющие результаты, что и обращение Альберта Эйнштейна в начале Второй мировой войны к президенту Франклину Делано Рузвельту, в котором он рассказал о теоретической возможности создания атомной бомбы — в том числе и немецкими учеными. Реакцией на письмо Эйнштейна стал «Манхэттенский проект» — глубоко засекреченная попытка опередить нацистскую Германию в деле создания ядерного оружия. Результатом письма Питера Година был проект подобного масштаба, только во много-много раз амбициозней.Проект «Тринити» начинался в Треугольнике науки в Северной Каролине — под «крышей» подставной компании, за которой скрывалось АНБ — Агентство национальной безопасности.Только шесть человек на планете обладают всей полнотой информации о проекте «Тринити». Теперь, когда Эндрю Филдинг мертв, нас осталось пятеро. Кроме меня, это Питер Годин, Джон Скоу, Рави Нара…Я вскочил, сжимая в руке револьвер, — кто-то стучал в дверь дома. Сквозь тюлевые занавески я увидел фургон «Федерал экспресс», припаркованный у тротуара. К сожалению, из окна не было видно, кто стоит у двери.— Кто там? — громко спросил я.— «Федерал экспресс», — отозвался хриплый мужской голос. — Распишитесь в получении.Я не ждал никакой почты.— Письмо или пакет? — крикнул я.— Письмо.— От кого?— М-м… От Льюиса Кэрролла.Я вздрогнул. Пакет от мертвеца? Только один человек мог отправить мне пакет, назвавшись именем автора «Алисы в Стране чудес». Хулиганистый Эндрю Филдинг. Значит, за день до своей смерти он мне что-то отправил?Многие недели Филдинг как одержимый искал нечто во всех лабораториях проекта «Тринити» — в том числе и в компьютерах. Похоже, таки нашел. За что его и убили. Вчера в поведении Филдинга я заметил странности, чрезмерные даже для такого знаменитого чудака, как он. Но уже сегодня утром Филдинг выглядел совершенно нормальным, то есть в меру чудным.— Так будете брать или нет? — спросил мужской голос.Подняв револьвер на уровень груди, я пошел к двери и левой рукой открыл ее на длину цепочки. Через щель я увидел парня лет двадцати в форме «Федерал экспресс». Волосы стянуты на затылке в короткий хвост.— Давайте сюда письмо. И на чем расписываться.— Это цифровой аппарат. Никому не даю.— Тогда суйте его сюда — не выпуская из руки.— Псих ненормальный! — бормотнул парень, но все же просунул мне через щель плоскую оранжевую коробку с кнопками и экраном и свисающей на шнурке специальной ручкой.Я быстро и небрежно расписался на чувствительном экранчике.— Спасибо.Парень сунул мне через щель письмо. Я бросил его на диван, закрыл дверь, дождался у окна, когда фургон отъедет, и только после этого опять взял письмо в руки.«Льюис Кэрролл» написано знакомыми каракулями Филдинга. В плотном конверте — лист бумаги. Когда я потянул его на себя, на руки просыпался серовато-белый порошок. Из-за его цвета в моей голове пронеслось: «Сибирская язва!»Маловероятно, конечно. Однако только что мой лучший друг скончался при подозрительных обстоятельствах. Попробуй тут не стать параноиком!Я бросился в кухню и тщательно вымыл руки с мылом. Потом проворно вытащил из шкафа медицинский чемоданчик. Внутри был обычный докторский набор: болеутоляющие и рвотные средства, антибиотики и стероидные мази. В отделении на защелке я нашел то, что искал: упаковку «Ципро», мощного антибиотика широкого спектра действия. Я проглотил одну пилюлю, запил водой из-под крана, затем надел хирургические перчатки. В качестве последней предосторожности я достал из корзины для грязного белья футболку и обвязал ею лицо, защищая нос и рот. Затем сунул сложенный пополам конверт в один полиэтиленовый пакет-зип для быстрой заморозки, а письмо — в другой. Оба пакета я герметично закрыл и положил на стойку в кухне.Мне ужасно хотелось побыстрее прочитать письмо, но какая-то часть меня противилась этому: Филдинга, возможно, убили из-за того, что я найду на этой страничке. Даже если его прикончили по другой причине, все равно от письма я не ожидал ничего хорошего.Ковер в передней я тщательно почистил пылесосом, — чтоб и крупинки серовато-белого порошка не осталось. При этом я размышлял: а не ошибаюсь ли я насчет смерти Филдинга? Точно ли его убили? Не поспешил ли я с выводами?Последние недели мы с Филдингом провели в состоянии растущей подозрительности, и не без причины. Да и время убрать Филдинга было выбрано чертовски удачно…Пылесос обратно в шкаф я класть не стал — вышел через заднюю дверь и выбросил его в дальний угол двора. Лучше потом новый купить.Письмо на кухонной стойке не давало покоя. Я чувствовал себя как солдатская жена, которая отказывается прочитать телеграмму. Но я-то уже знал, что мой друг мертв. Откуда же такой страх?«Да оттуда, — ответил кто-то в моем мозгу. Голосом Филдинга. — Боишься голову из песка вытаскивать. Любимое занятие американцев — прятать голову в песок…»Страшно сердитый оттого, что покойники не менее навязчивы, чем живые, я схватил пакет с письмом и стал читать.Лаконичное послание было написано от руки:Дэвид!Нам нужно встретиться еще раз. Я наконец-то высказал Годину свои подозрения. Его реакция ошеломила меня. Доверять бумаге ничего не стану, но я убедился в своей правоте. В субботу вечером мы с Лу Ли направляемся в голубой уголок. Пожалуйста, присоединяйся к нам. Там место более или менее укромное, можно спокойно поговорить. Кажется, тебе самое время снова войти в контакт с другом твоего покойного брата, хотя я опасаюсь, что и он уже ничего не сможет сделать — так далеко все зашло. Есть силы, против которых, однажды их разбудив, люди беспомощны. Боюсь, беспомощно даже человечество в целом. Если со мной что случится, не забудь про золотую штучку, которую я тебе однажды дал на хранение. Ах, что за жуткие времена, дружище! Итак, до субботы.Подписи не оказалось, но в конце были нарисованы голова кролика и циферблат.Белый Кролик — ласковое прозвище, данное Филдингу его кембриджскими студентами-физиками. А при себе он всегда имел золотые карманные часы: это и есть та «золотая штучка», которую он мне однажды дал на хранение.Мы встретились в коридоре, на бегу. Он сунул мне часы на цепочке: «Старик, ты не против подержать их у себя часок? Спасибо». И зашагал дальше. А через час заглянул ко мне в кабинет и часы забрал. Мол, не хотел идти с ними в лабораторию магнитно-резонансных исследований — вдруг тамошние сильные магнитные поля испортят механизм. Да только мне эта история показалась странной: Филдинг бывал в лаборатории чуть ли не каждый день — и до того случая, и после, а часы передал мне для перестраховки только один раз. Эти золотые часы наверняка были в его кармане и в момент смерти. Любопытно, что в тот день произошло на самом деле?Я перечитал записку.«В субботу вечером мы с Лу Ли направляемся в голубой уголок».Лу Ли — так звали новую жену Филдинга. Она была китаянка. «Голубой уголок», ясное дело, кодовое название приморского домика в Нэгс-Хеде на северокаролинском побережье. Три месяца назад Филдинг спрашивал, где бы ему провести медовый месяц, и я предложил домик в Нэгс-Хеде, до которого всего несколько часов на машине. Филдингам место сразу полюбилось, и мой друг-англичанин вспомнил о нем, когда захотел обсудить свои опасения в укромном месте.Руки у меня дрожали. Написавший эту записку теперь лежит холодный на холодном же столе в морге — если он сейчас вообще в морге. Мне не сообщили, куда увезли тело моего друга. То ли и впрямь не знали, то ли не сочли нужным уведомить. А этот серовато-белый порошок… Его туда насыпал сам Филдинг — и забыл упомянуть в записке? А если не он, то кто? Убийца?Я отложил письмо и вернулся к видеокамере. Отмотал пленку назад — до того момента, когда я пошел открыть парню из «Федерал экспресс».Видеопослание я решил записать из страха, что меня прикончат прежде, чем я расскажу президенту все, что мне известно. Письмо Филдинга ничего не изменило. Но теперь, глядя в объектив, я никак не мог сосредоточиться. Опережая мысль Эндрю, я уже пробовал связаться с другом моего покойного брата. В то же мгновение, когда я увидел Филдинга мертвым на полу в его кабинете, я понял, что надо немедленно поговорить с президентом. Однако президент был в Китае. Несмотря на это, как только я освободился и вышел из лаборатории «Тринити», я позвонил в Белый дом из ресторана «Шоуниз» — там был «безопасный телефон», который мне когда-то посоветовал Филдинг. Команды наблюдения, как правило, в автомобилях — что ты делаешь в глубине помещения, им не видно, и факт звонка они не зафиксируют. Вдобавок геометрия ресторана крайне затрудняет подслушивание на расстоянии с помощью параболического микрофона.После того как я произнес в трубку кодовое слово «Тринити», оператор Белого дома соединил меня с каким-то человеком, который неприветливо осведомился, зачем я звоню. Я попросил соединить меня с Ивэном Маккаскеллом, главой президентской администрации, с которым я познакомился во время визита в Овальный кабинет.— Маккаскелл в Китае с президентом.— В этом случае доложите президенту, что с ним хочет незамедлительно побеседовать Дэвид Теннант — по поводу проекта «Тринити». О чем никто другой из занятых в проекте знать не должен.Человек обещал передать мое сообщение и повесил трубку.Между Северной Каролиной и Пекином тринадцать часов разницы. То есть у них там, в Китае, уже завтрашний день и светло. Сообщение я оставил четыре часа назад, а ответа пока что не получил. Но встреча на высшем уровне — дело серьезное, и передачу моей просьбы могли отложить. Мне оставалось только гадать, что происходит. Проведает кто из занятых в проекте «Тринити» о моем звонке раньше президента — и я с ним уже не встречусь: ликвидируют, как Филдинга.Я нажал кнопку «запись» на пульте дистанционного управления и продолжил рассказ перед камерой:— За прошлые шесть месяцев я прошел путь от благородного научного дерзания до вопроса: Боже, в какой стране я живу? Я видел, как нобелевские лауреаты поступаются совестью и принципами, чтобы найти…Я резко замолчал. Чье-то лицо мелькнуло за одним из окон, выходящих на улицу. Кто-то быстро заглянул внутрь. Хоть занавески и не совсем прозрачные, сомнений не было. Волосы до плеч. Черты лица вроде бы женские…Я начал было вставать — и тут же рухнул обратно на стул. По моим зубам словно разряды тока забегали, будто я жевал алюминиевую фольгу металлическими коронками. Вдруг отяжелевшие веки потянуло вниз. «Только не теперь! — подумал я, в панике опуская руку в карман за пузырьком с лекарством. — Господи, только не теперь!»Последние шесть месяцев ведущие ученые, занятые в проекте «Тринити», страдали какими-то пугающими нарушениями функций нервной системы. Симптомы у всех были разные. Моим крестом была нарколепсия — внезапные непродолжительные, до получаса, приступы сна, которые случаются в любое время и в любой обстановке. Нарколептические припадки и сами по себе не подарок, а мне при этом еще и диковинные сны снились! Дома я обычно не сопротивлялся и впадал в сон, подобный трансу. Но когда приступы случались на рабочем месте или за рулем автомобиля, я вытаскивал себя из затягивающего омута внезапной «отключки» с помощью срочной дозы амфетаминов.[126]Я потряс темную склянку. На слух пустая. Да, последнюю пилюлю проглотил вчера. Стимуляторы мне в свое время дал Рави Нара, участвующий в нашем проекте невролог, но теперь мы друг с другом не разговаривали.Я еще раз попытался встать — позвоню в аптеку, чтобы немедленно доставили нужное лекарство. Смешная мысль! Ноги не подчинялись. Все конечности словно свинцом налились. Лицо горело, веки сами собой закрывались.А незваный гость опять заглядывал в окно. Я поднял револьвер и прицелился — увы, только мысленно. Револьвер — вот он, по-прежнему лежит у меня на коленях. Даже инстинкт выживания не мог разогнать заполняющий голову туман. Я опять взглянул на окно. Лицо пропало. Точно, женщина. Теперь я был совершенно уверен. Послали убить меня женщину? Конечно. Прагматики. Выбрали то, что лучше всего сработает.Теперь кто-то яростно дергал дверную ручку. Переборов густеющий туман в голове, я взял-таки револьвер и нацелил его на вход. Мощный удар в дверь — словно ее пытались высадить. Я сделал еще одно титаническое усилие — и палец лег на курок. Но именно в тот момент, когда осоловелый мозг послал указательному пальцу приказ: «Жми!» — мое сознание погасло. Словно свечу задули.* * *Эндрю Филдинг в одиночестве сидел за столом в своем кабинете, неистово затягиваясь сигаретой. После столкновения с Годином у него до сих пор дрожали руки.Ошибка произошла накануне, однако Филдинг имел привычку мысленно повторять подобного рода драматические сцены — мучаясь тем, что показал себя в споре неловким дураком, и бросая в лицо невидимому противнику железные доводы, которые вовремя не пришли в голову.Ссора была венцом многих недель подавленности и отчаяния. Филдинг любил споры только теоретические в царстве физики, а конфликтовать в жизни не любил и не умел. И потому «разборку» с Годином откладывал, сколько мог.Филдинг загасил сигарету в пепельнице, встал и принялся шагать туда-сюда по кабинету, теперь он прокручивал в голове одну из главных загадок квантовой физики: как две частицы, запущенные одновременно из одного источника, одновременно же ухитряются достигнуть конечного пункта, хотя одна из них может при этом проделать путь в десять раз длиннее. К примеру, два «Боинга-747» вылетели разом из Нью-Йорка в Лос-Анджелес; один полетел напрямую, а другой сделал большой крюк на юг, до Майами, и только затем свернул на запад. Тем не менее, оба приземлились в международном аэропорту Лос-Анджелеса одновременно. «Боинг», который двигался по прямой, летел со скоростью света. Но второй самолет, сделавший крюк до Майами, его все-таки догнал. Из чего следует, что второй «Боинг» умудрился превысить скорость света. То есть специальная теория относительности Эйнштейна хромает… по всей вероятности. На эту проблему Филдинг убил много времени. Но даже сносная гипотеза не родилась…Он закурил еще одну сигарету и стал думать о письме, отправленном через «Федерал экспресс» Дэвиду Теннанту. В этом письме он мало что объяснил. Практически ничего, все подробности — при встрече в Нэгс-Хеде. Сегодня Теннант будет весь день работать с ним рядом — их кабинеты в нескольких шагах друг от друга. Однако Теннант мог бы с таким же успехом находиться на острове Фиджи. Здесь им не пообщаться. Каждый квадратный метр научного комплекса «Тринити» под прицелом замаскированных видеокамер и напичкан «жучками». Если письмо не перехватят, Теннант получит его ближе к вечеру. Для пущей безопасности Филдинг велел жене бросить письмо в ящик «Федерал экспресс» в помещении даремского почтового отделения — да так, чтобы ее не приметил «хвост». За супругами ученых следили от случая к случаю и всегда только из машины, но береженого Бог бережет.Теннант был лично знаком с президентом, по крайней мере бывал на коктейлях в Белом доме. В 1998 году Филдинг получил Нобелевскую премию — однако его ни разу не приглашали на Даунинг-стрит, 10[127]. И вряд ли когда-нибудь пригласят. Правда, на одном приеме он обменялся беглым рукопожатием с британским премьер-министром, но это совсем не то. Совершенно не то.Филдинг сделал длинную затяжку, глядя на рукописи на письменном столе. Там ждут своего времени задачки, которые не по зубам современной математике. С ними слабо справиться даже самому мощному из нынешних суперкомпьютеров. Впрочем, на планете есть одна машина, которая могла бы сдвинуть многие проблемы с мертвой точки, — по крайней мере Филдинг на это надеялся. И если его надежда оправдается, само понятие «суперкомпьютер» очень скоро будет звучать не менее странно и архаично, чем слово «абак»[128]. Но эта же машина, которой окажутся по плечу уравнения любой сложности, будет способна на куда большее, чем просто вычисления. Питер Годин пообещал великим ханам в Вашингтоне, что она сделает все, что ни пожелаешь, и даже больше того. Именно это «больше того» пугало Филдинга. Пугало жутко — до холода в сердце. Кто может предсказать, чем обернется для человечества создание подобной штуковины! Речь шла, естественно, о «Тринити».Филдинг всерьез прикидывал, не улизнуть ли ему домой. И тут в его левом глазу словно что-то вспыхнуло. Боли не было. Только глаз задернуло пеленой — а в левой лобной доле мозга будто что-то взорвалось. «Инсульт, — отрешенно констатировал он. — У меня удар». На удивление спокойно потянулся к телефону, чтобы набрать 911, и вдруг вспомнил, что в четырех дверях от его кабинета работает всемирно знаменитый невролог.Однако позвонить быстрее, чем дойти. Филдинг уже положил руку на трубку, но события в его голове стремительно и неумолимо стали развиваться дальше, к разрушительной развязке. То ли сгусток крови закупорил сосуд, то ли сосуд разорвался, но левый глаз внезапно перестал видеть совсем. Режущая боль где-то в глубине черепа. Падая на пол, Филдинг еще успел подумать о той непостижимой частице, которая была проворнее света, игнорировала законы современной физики и натягивала нос Эйнштейну. Задачка: если бы Эндрю Филдинг двигался с такой же невероятной скоростью, что и эта частица, поспел бы он к Рави Нару вовремя, чтоб его успели спасти?Ответ: нет, Эндрю Филдинга уже ничто и никто не спасет.Его последней связной мыслью было что-то вроде молитвы или мольбы: пусть где-то в неведомом мире квантов сознание продолжает существовать — после того, что люди называют смертью. Филдинг считал религию пустым обманом. Однако на заре двадцать первого столетия проект «Тринити» внезапно воскресил надежду на бессмертие.Удар о пол был диковинно мягким. Казалось, пол расступился — как вода.* * *Дернувшись всем телом, я вдруг очнулся и схватил револьвер.Незваная гостья дергала дверь, которой не позволяла открыться только цепочка.Все еще ошалелый от своего видения, я безуспешно пробовал встать. Это был первый в моей жизни сон такой степени реальности. Впечатление, будто только что умер я, будто это я только что был Эндрю Филдингом — в момент его смерти…— Профессор Теннант? — раздался громкий женский голос. — Дэвид! Вы дома?Мой психиатр?Стиснув лоб левой рукой, я силился вернуться в реальный мир.— Профессор Вайс? Рейчел? Это вы?— Да! Снимите же цепочку!— Иду, иду… Вы там одна?— Ну да! Откройте же дверь!Я сунул пистолет под подушку на диване и побрел к двери.И только когда я коснулся цепочки, меня вдруг пронзила мысль: а ведь я никогда не говорил моему психиатру, где живу!

Глава 2У Рейчел Вайс были смоляные волосы, оливковая кожа и глаза как ониксы. Одиннадцать недель назад, во время первого терапевтического сеанса, я мысленно сравнивал ее с Ребеккой из «Айвенго» Вальтера Скотта. Только в романе красота Ребекки дикая, необузданная. А сосредоточенно-серьезный вид Рейчел Вайс отбивал всякое желание задуматься, хороша ли она собой, нарядно ли одета. Словно профессор Вайс сама нарочно и тщательно прятала все то, что могло бы помешать людям видеть в ней только замечательного клинициста.— Это что за дела? — воскликнула она, указывая на подушку, под которую я сунул револьвер. — Решили лечиться самым радикальным методом?— Нет. А как вы нашли мой дом?— Позвонила в университет, где вы раньше преподавали, и секретарша подсказала. Два предыдущих сеанса вы пропустили, но всякий раз по крайней мере заранее предупреждали меня по телефону. А сегодня я вас ждала, ждала, а вы даже позвонить не потрудились! Учитывая ваше настроение в последнее время, я вообразила самое худшее. И вот примчалась… — Тут Рейчел заметила видеокамеру на треноге. — О, Дэвид, вы опять за свое?— Это не то, что вы думаете.Похоже, мои слова ее не убедили. Пять лет назад пьяный водитель столкнул машину моей жены в придорожный пруд. Глубина вроде бы небольшая, но и Карен, и моя дочь Зуи захлебнулись прежде, чем прибыла помощь. Я работал в больнице, куда их привезли, и лично наблюдал, как врачи «скорой помощи» безуспешно пытались спасти мою дочь, в которой еще теплилась жизнь. Эта нежданная трагедия меня сломала. Я днями сидел перед телевизором, снова и снова прокручивая видеоролики, на которых Зуи училась ходить, смеялась у Карен на руках, обнимала меня в свой третий день рождения… Моя врачебная практика сначала скукожилась, а потом и вовсе Богу душу отдала, и я погрузился в самую что ни на есть клиническую депрессию. Это был единственный факт моей личной жизни, который я в деталях обсуждал с профессором Вайс, — да и то лишь потому, что на третьем сеансе она рассказала, что всего год назад ее единственный ребенок умер от лейкемии.На откровенность она пошла специально, в уверенности, что истинная причина моих снов — трагическая гибель моей семьи. Рейчел тоже потеряла не только ребенка. Ее муж не справился с тягостными последствиями болезни сына — бросил семью и вернулся в Нью-Йорк. Рейчел — также как и я — провалилась в глубочайшую яму депрессии, из которой в конце концов все же выкарабкалась — с помощью врача и лекарственных препаратов. Однако я, весь в отца, свою частную жизнь охранял от других с яростным упрямством. И поэтому самостоятельно прошел через весь ужас внезапного возврата в одиночество. Не было и дня, чтоб я не вспоминал с тоской жену или дочь, но время, когда я, обливаясь слезами, в тысячный раз просматривал старые видеозаписи, — то черное время все же миновало.— С Карен и Зуи сегодняшнее никак не связано, — сказал я. — Пожалуйста, закройте дверь.Рейчел, зажимая в руке ключи от машины, по-прежнему стояла в дверном проеме. Ей явно хотелось поверить мне.— Что же в таком случае происходит? — спросила она.— Дело в моей работе. Да заходите вы. И дверь закройте. Пожалуйста.Еще секунду поколебавшись, Рейчел закрыла за собой дверь и сказала, глядя мне прямо в глаза:— Что ж, быть может, вам пора рассказать мне кое-что о своей работе.Мое нежелание говорить на эту тему давно было яблоком раздора между нами. Рейчел полагала, что пациент должен доверять врачу так же, как священнику на исповеди, ибо врач связан такой же клятвой неразглашения. Поэтому мое непреклонное молчание оскорбляло ее. По ее мнению, секретность исследований была выдумкой моего недужного ума. И не надо, мол, ее стращать тем, что знать о моей работе опасно для других. Сочинил себе целый фантастический мир — лишь бы не дать изучающему взгляду проникнуть в душу!.. Я не обижался. По требованию Агентства национальной безопасности при первой встрече с Рейчел Вайс я назвался выдуманным именем. Однако не прошло и десяти секунд после нашего рукопожатия, как она узнала меня — вспомнила лицо с обложки моей книги. Мою попытку остаться инкогнито она классифицировала как обычную паранойю медицинского светила — и я не пробовал ее разубедить. Но затем, неделя за неделей, я наотрез отказывался говорить о своей работе и проявил воистину маниакальное желание «оградить» эту часть своей жизни. И диагноз профессора Вайс, очевидно, начал неумолимо сдвигаться в сторону шизофрении.Рейчел было невдомек, что мне разрешили видеться с ней лишь после того, как я закатил форменный скандал Джону Скоу, главе проекта «Тринити». Свою нарколепсию я считал результатом эксперимента, которому меня, среди прочих, подвергли несколько месяцев назад. Так сказать, производственная травма! И я стоял на том, что без профессиональной помощи психоаналитика мне никак не разобраться в диковинных снах, которые сопутствовали моим приступам.Сначала из форта Джордж-Мид специально для меня доставили самолетом аэнбэшного психиатра, помешанного на медикаментозном лечении. Его диагноз: хронический стресс и депрессия. У психиатра было только два желания: напичкать меня без меры «таблетками радости» и попутно выпытать секрет, как стать автором всемирно известной книги по медицине. Затем выписали откуда-то женщину-психотерапевта, опять же из своих, мастерицу лечить неврозы у людей, которые годами работают в обстановке полной секретности. Символику снов она знала на уровне нескольких популярных брошюр, прочитанных в студенческие годы — «для расширения кругозора». И она, вслед за коллегой, пыталась начинить меня по самое горло антидепрессантами и нейролептиками. Словом, в распоряжении Агентства национальной безопасности не оказалось нужного мне психоаналитика, наторевшего в разборе снов.Созвонившись с друзьями в университете штата Виргиния, я узнал, что всего в пятнадцати милях от нас, в медицинском колледже университета Дьюка работает один из ведущих американских психоаналитиков-юнгианцев — Рейчел Вайс. Скоу пытался запретить мне встречу с «посторонним» специалистом, но под конец нашей перепалки я рубанул: «Хотите удержать — надевайте наручники! Только прежде не забудьте позвонить президенту — ведь это он направил меня работать в вашем проекте».— Случилось что-то неприятное… — сказала Рейчел. — Что именно? Ваши галлюцинации опять изменились?«Галлюцинации! — с горечью подумал я. — Ни разу не назвала их просто снами!»— Они стали сильнее? В них появилось больше личного? Вы напуганы?— Эндрю Филдинг умер, — произнес я безжизненным голосом.Рейчел растерянно заморгала.— Кто такой Эндрю Филдинг?— Физик.— Эндрю Филдинг, физик, умер?Вот мерило успеха Филдинга: врач, бесконечно далекий от квантовой физики, тем не менее слышал его имя. Ничего удивительного. Я знавал шестилетних детишек, для которых Белый Кролик был не персонаж из сказки, а дядя-ученый. Человек, почти до конца раскрывший загадку темной материи во Вселенной, на астрофизическом небосводе был звездой номер два, уступая только Стивену Хокингу.— Умер от инсульта, — сказал я. — По крайней мере так говорят.— Кто говорит?— Наши сотрудники.— Вы работаете с Эндрю Филдингом?— Работал. Последние два года.Рейчел изумленно покачала головой.— И вы полагаете, что он умер не от инсульта?— Да.— А вы его осматривали?— Только поверхностно. Он упал в своем кабинете и скончался на полу. В последний момент перед смертью к нему подоспел другой врач. И этот врач утверждает, что у Филдинга, по всем признакам, был левосторонний паралич и разрыв левого зрачка. Но…— Но что?— Я ему не верю. Филдинг умер от удара слишком быстро. В течение четырех-пяти минут.Рейчел критически поджала губы.— Такое иногда происходит. Особенно при массивном кровоизлиянии.— Крайне редко. А чтобы и зрачок лопнул — это и вовсе диковина.Строго говоря, и почти мгновенная смерть, и лопнувший зрачок могли иметь место при естественной смерти от обширного инсульта. Однако, говоря о странности этой смерти, я имел в виду другое. Хоть Рейчел и прекрасный психиатр, у нее нет моих шестнадцати лет терапевтической практики, когда у врача появляется что-то вроде шестого чувства. Многое начинаешь угадывать интуитивно. Больного чувствуешь и диагноз ставишь полубессознательно. Филдинг моим пациентом не был, но за эти два года он столько, между прочим, поведал о своем здоровье, что интуиция уверенно подсказывала мне: у больного с таким анамнезом не могло быть обширного кровоизлияния в мозг.— Послушайте, я понятия не имею, где его тело, и уверен, что вскрытие производить не станут, поэтому…— Почему же не будет вскрытия? — перебила меня Рейчел.— Потому что я уверен — его убили.— Вы только что сказали, он умер в своем кабинете.— Правильно.— Думаете, его убили прямо на рабочем месте? Ссора? Несчастный случай?Видя, что до нее не доходят мои намеки, я высказался без обиняков:— Я имею в виду преднамеренное убийство. Тщательно продуманное, профессионально исполненное убийство.— Но… но зачем кому-то понадобилось убивать Эндрю Филдинга? Ведь он же был старик, да?— Ему было всего шестьдесят три.Мне вдруг представился мертвый Филдинг на полу кабинета: рот открыт, невидящие глаза уставлены в потолок — и у меня возникло острое желание рассказать Рейчел все. Впрочем, достаточно было одного взгляда в сторону окна, чтобы подавить в себе это глупейшее желание. Там, где-то в траве, может прятаться параболический микрофон.— Это все, что я имею право сказать. Извините. Вам лучше уйти, Рейчел.С решимостью в лице она сделала пару шагов по направлению ко мне.— Никуда я отсюда не уйду. Послушайте, в нашем штате разрешено не производить вскрытие трупа лишь в том случае, если человек умер в присутствии врача. Кто бы ни умер, закон для всех один. А при наличии каких-то подозрений — и подавно.Ее наивность меня рассмешила.— Да не будет никакого вскрытия, — сказал я убежденно. — А будет — истинного результата все равно никто не узнает.— Дэвид, ну что вы такое несете… Мы живем в демократической стране!— Честное слово, я действительно ничего прибавить не могу. Не стоило говорить даже то, что я уже сказал. Я хотел только, чтобы вы поняли: это не мои больные фантазии, это реальность! Грубая и страшная реальность!— Почему же вы не можете сказать больше? — спросила Рейчел и тут же сделала останавливающий жест своей изящной ручкой. — Нет-нет, позвольте мне самой ответить… Сказав больше, вы рискуете навлечь на меня большую беду, так?— Так.Она насмешливо закатила глаза.— Дэвид, вы с самого начала потребовали максимальной секретности. Я пошла вам навстречу. Коллегам, которые могли вас случайно встретить возле моего кабинета, я наплела, что помогаю знаменитому Теннанту собирать материал для его второй книги. Ради вас я солгала.— Я вам очень благодарен, и вы это знаете. Однако если мои подозрения насчет Филдинга верны, то даже наималейшая болтливость с моей стороны может стоить вам жизни. Неужели вы не в состоянии понять такой простой вещи?— Не понимаю и никогда не пойму. Что у вас за работа такая, которая прямо-таки кишит опасностями?Я только головой покачал.— Как в той дурацкой шутке. — Рейчел коротко рассмеялась. — «Правду я вам сказать могу, но тогда мне придется тут же вас убить». Классический пример рассуждений параноика.— Вы и впрямь верите, что я фантазирую?Ответ Рейчел был сформулирован предельно осторожно:— Я верю, что вы верите всему, что говорите.— Ага, значит, я просто во власти бреда.— Нельзя же отрицать, что в последнее время вас тревожат галлюцинации! Некоторые из недавних — классические религиозные видения.— Большинство снов к религии не имеет никакого отношения, — напомнил я Рейчел. — Вдобавок я атеист. Это тоже в рамках психоаналитической классики?— Нет, соглашусь, случай необычный. Но вы отказались обследоваться по поводу вашей нарколепсии. Или эпилепсии. Даже элементарную пробу крови на сахар и ту не хотите делать!Должен ли я признаться, что до нее мной занимался невролог, который считается лучшим в мире?— Все необходимые обследования я прошел на работе.— Кто же у вас там такой замечательный врач? Физик Эндрю Филдинг? Разве он был заодно и магистром медицины?Не стерпев ее иронии, я осмелился сделать еще шажок в сторону правды.— Меня обследовал профессор Рави Нара.У нее рот открылся от удивления.— Рави Нара? Нобелевская премия в области медицины?— Он самый, — брезгливо кривясь, подтвердил я.— Вы работаете бок о бок с самим Рави Нара?..— Увы. К вашему сведению, на самом деле этот «гений» — жуткий придурок и подлец. Именно Нара утверждает, что Филдинг умер от инсульта.У Рейчел был растерянный вид.— Дэвид, не знаю, что и сказать. Вы действительно работаете с этими суперзнаменитостями?— Неужели не верится? В конце концов, я и сам более или менее известен.— Да, вы известны, однако… не в той же степени. Что же вас всех собрало вместе? Над чем вы можете трудиться сообща, будучи специалистами в таких далеких друг от друга областях?— Да, еще два года назад области нашей работы были и впрямь далеки друг от друга.— Что вы хотите этим сказать?— Все, все, Рейчел, возвращайтесь к своим пациентам.— Встречу с последним сегодняшним пациентом я отменила, чтобы поехать к вам.— А-а, я нанес вам убыток. Припишите потерянное время к моему счету — я заплачу.Рейчел густо покраснела.— Зачем вы меня оскорбляете? Пожалуйста, скажите откровенно, что с вами происходит. Я по горло сыта вашими галлюцинациями!— Моими снами.— Называйте их как хотите. Для успеха мне нужно больше, чем просто знать содержание ваших галлюцинаций.— Да, для вашего успеха этого недостаточно. Но под успехом мы с вами подразумеваем разное. С самого начала нашего общения вы пытаетесь разгадать загадку человека по имени Дэвид Теннант. Меня же интересует лишь тайный смысл моих снов.— Как же вы не понимаете: ваши сны нельзя разгадать отдельно от вас! Сны существуют не сами по себе, а в вашем сознании! Вы…Тут зазвонил телефон, и Рейчел осеклась.Я вскочил и, трепеща от предчувствия, побежал к тому аппарату, что стоял в кухне. Возможно, это президент Соединенных Штатов.— Профессор Теннант, — отчеканил я, повинуясь многолетней привычке.— Профессор Дэвид? — раздался в трубке истеричный женский голос с азиатским акцентом. Это была Лу Ли, китайская жена Филдинга. Точнее, вдова Филдинга…— Да. Лу Ли, простите, что я сам не позвонил вам. — Я пытался найти какие-то искренние слова сочувствия и утешения, но в голову приходили только затасканные обороты. — Я не знаю, как выразить вам всю глубину моего потрясения от утраты Эндрю…Мне ответом был ураган слов на кантонском диалекте китайского языка. Даже ничего не понимая, было легко угадать, что на другом конце провода обезумевшая от горя вдова. Бог знает, какую версию смерти Филдинга изложили ей аэнбэшники — эти церберы проекта «Тринити» — и как она к этой версии отнеслась. В Америку Лу Ли приехала всего лишь три месяца назад — кстати, визу она получила в рекордные сроки: в госдеп позвонили из Белого дома и далеко не деликатно попросили в данном случае резину не тянуть.— Я знаю, сегодня ужасный для вас день, — полным искреннего сочувствия голосом сказал я. — Но попробуйте успокоиться и выслушать меня.Лу Ли задыхалась от рыданий.— Сделайте несколько глубоких вдохов, — посоветовал я, про себя прикидывая, что именно говорить вдове, какую версию предпочесть. Безопаснее придерживаться той «легенды», на постоянном использовании которой с самого начала проекта «Тринити» настаивало Агентство национальной безопасности. Сотрудники многочисленных компаний, работающих тут же, в Треугольнике науки, знают только некую фирму «Аргус оптикал», которая разрабатывает какие-то оптические элементы для компьютеров, используемых правительством в оборонной программе. Вполне вероятно, что Лу Ли известна лишь эта «официальная» версия. Оберегая жену от неприятностей, Филдинг наверняка держал рот на замке. — Что вам сказали в нашей фирме? — спросил я осторожно.— Энди мертвый! — кричала Лу Ли. — Они говорить, он умирать от крови в голова, но я ничего не знать. Я не знать, что делать!Я не видел ни малейшего смысла сообщать вдове свою гипотезу о том, что Филдинга хладнокровно прикончили.— Лу Ли, Эндрю было шестьдесят три года, да и хорошим здоровьем он не отличался. И кровоизлияние в мозг в его случае не такой уж большой сюрприз.— Вы не понимать, профессор Дэвид! Энди меня предупреждать.Я сильнее сжал трубку телефона.— Что вы имеете в виду?Еще один залп на кантонском китайском, затем мало-помалу Лу Ли опять вернулась на свой запинающийся английский.— Энди был говорить мне, что это случиться будет. Он был говорить, если это случается ему, ты звонить профессор Дэвид. Он знать, что делать.От боли сжало сердце. Вот, значит, до какой степени Филдинг доверял мне…— Что я могу для вас сделать?— Приезжать сюда. Пожалуйста. Говорить с Лу Ли. Сказать, почему это случается с Энди.Я колебался. Не исключено, что Агентство национальной безопасности подслушивало наш разговор. Рвануть сейчас к Лу Ли — не значит ли это подставить и ее, и себя? Но был ли у меня выбор? Мог ли я предать память друга?— Хорошо, Лу Ли. Буду у вас через двадцать минут.— Спасибо, спасибо, профессор Дэвид! Пожалуйста, спасибо.Я повесил трубку и повернулся, чтобы идти обратно в гостиную. Рейчел стояла в дверном проеме кухни.— Я должен уйти, — сказал я. — Признателен вам за заботу и благодарен за то, что вы приехали меня проведать. Знаю, это выходит за рамки служебного долга.— Я еду с вами. Часть разговора я слышала — и еду с вами.— Исключено.— Почему?— Нечего вам там делать. Ваше дело сторона.Рейчел с вызовом сложила руки на груди.— Для меня тут все проще простого. Говорите вы правду, а не бредите — в конце нашей короткой поездки я обнаружу заплаканную вдову Эндрю Филдинга, которая подтвердит мне все, что вы тут нарассказывали.— Не обязательно. Понятия не имею, что Филдинг доверил своей жене, а о чем умолчал. К тому же Лу Ли едва говорит по-английски.— Эндрю Филдинг поленился обучить свою супругу нашему языку?— Во-первых, он бегло говорил на кантонском диалекте китайского. Как, впрочем, и на восьми других языках. Во-вторых, Лу Ли пробыла в Штатах считанные месяцы.Рейчел решительно одернула юбку.— Ваше упрямство подсказывает мне, чего вы боитесь. Поехав с вами, я тут же разоблачу вашу историю как очередную галлюцинацию.Я пришел в ярость.— У меня большой соблазн взять вас с собой — и ткнуть носом в ошибку. Но я вас пощажу. Вы просто не хотите понять, насколько опасна вся эта ситуация. Вы можете погибнутъ. Уже сегодня вечером.— Позвольте вам не поверить.Я схватил пакет с серовато-белым порошком и конвертом «Федерал экспресс» и протянул его Рейчел.— Вот. Несколько минут назад я получил письмо от Филдинга. И в конверте был этот порошок.Она пожала плечами.— Похоже на обычный пляжный песок. Что это такое?— Не знаю. Но боюсь, что в порошке вирус сибирской язвы. Или какая другая зараза, от которой, возможно, погиб Филдинг.Рейчел смело взяла пакет. Я думал, она изучает порошок. На самом деле она внимательно читала обратный адрес на конверте.— Тут стоит: отправитель — Льюис Кэрролл. Очень мило!— Это код. Подпишись Филдинг своим настоящим именем, оно бы угодило в компьютерную систему «Федерал экспресс». Агентство национальной безопасности выудило бы его оттуда в два счета — и проведало бы о письме. А «Льюис Кэрролл» выбран неспроста — у Филдинга в университете было прозвище Белый Кролик. Впрочем, вы ведь про это слышали, да?Рейчел сдвинула брови, словно всерьез обдумывала мой вопрос.— По-моему, нет. А где само письмо?Я рукой показал в сторону гостиной.— В пакете на диване. Только не вздумайте открыть.Рейчел прошла к дивану, взяла записку и быстро прочитала ее.— Но тут нет подписи…— Разумеется. Мало ли кто мог увидеть эту записку! Вместо подписи — кролик внизу.Рейчел смотрела на меня с прежним недоверием.— Дэвид, возьмите меня с собой. Только убедившись лично, что вы говорите правду, я отнесусь к вашим предостережениям с полной серьезностью. Давайте разом покончим с сомнениями.— Ну да, бросьте меня в воду, чтобы я лично удостоверилась, что там акулы!.. Поверьте мне, акул там предостаточно. Но когда вы увидите это собственными глазами, будет уже слишком поздно.— С подобными фантазиями…Я вернулся в кухню и взял со стойки ключи от машины. Рейчел шла за мной по пятам.— Так что, все-таки упорствуете? — спросил я, устало вздыхая. — Тогда поезжайте за мной в своей машине.Она отрицательно помотала головой.— И не мечтайте. Вы оторветесь от меня на первом же перекрестке с красным светом.— Ваши коллеги подсказали бы вам, как опасно ехать в автомобиле с пациентом, когда он следует за своей параноидальной фантазией. Особенно если он вдобавок и нарколепсией страдает.— Мои коллеги вас не знают. А что касается внезапных впадений в сон… до сих пор вы себя за рулем не угробили. Значит, и впредь будем надеяться на лучшее.Я вынул револьвер из-под диванной подушки и сунул его за пояс.— Вы меня не знаете, — мрачно промолвил я.Рейчел сначала пристально посмотрела на рукоять револьвера, потом мне в глаза.— Думаю, я вас все-таки знаю, — сказала она. — И мне очень хочется помочь вам.Будь она только моим психиатром, я бы спокойно послал ее куда подальше. Но во время долгих психоаналитических сеансов мы как-то сблизились, объединенные невысказанным чувством, какое возникает между двумя людьми, каждый из которых испытал огромную потерю. Несмотря на то, что мое поведение казалось ей поведением совершенно больного человека, она проявляла такую заботу обо мне, которой я давно ни от кого не видел. Конечно, чистейший эгоизм взять ее с собой… Однако вот вам неприглядная правда: мне не хотелось встречаться с Лу Ли один на один.

Глава 3Гели Бауэр сидела в темном чреве здания «Тринити» — в подвальном комплексе, освещенном только многочисленными дисплеями и экранами видеослежения. Отсюда с помощью электроники велся контроль за всеми служебными помещениями и за людьми, задействованными в проекте, — где бы они ни находились. Достаточно было нескольких ударов по клавишам — и Гели соединялась с суперкомпьютерами Агентства национальной безопасности в форте Джордж-Мид и могла, если нужно, подслушивать беседы или руководить событиями даже на другой стороне земного шара. Хотя она к своим тридцати двум годам успела насладиться многими видами власти, никогда прежде она не испытывала такого упоения собственным могуществом: весь мир был повязан электроникой, и она легкими прикосновениями к клавиатуре вертела им как хотела.Официально Гели работала в компании «Годин суперкомпьютинг», штаб-квартира которой находилась в Маунтин-Вью, штат Калифорния. Но поскольку компания имела статус почти правительственной организации и АНБ, по сути, было у нее на побегушках, это автоматически возносило Гели на самую вершину власти. Сочти Гели какую-то ситуацию критической, она была вольна останавливать поезда, закрывать международные аэропорты, перенацеливать спутники наблюдения, поднимать в небо Америки вооруженные вертолеты и давать им приказ открыть огонь на поражение. Кто из ее современниц имел такую же власть? По могуществу она могла в определенной степени конкурировать даже с собственным отцом — и Гели эту власть из рук выпускать не собиралась.На мониторе перед ней находилась распечатка телефонной беседы между Дэвидом Теннантом и неизвестным сотрудником Белого дома. Теннант звонил сегодня в первой половине дня из ресторана «Шоуниз». Но Гели на экран больше не смотрела. По телефону-наушнику она общалась с парнем из своей службы безопасности, который вел наблюдение за домом Теннанта.— Я слышала только обрывок беседы в кухне, а весь разговор между Дэвидом и профессором Вайс был явно длиннее и происходил в другом месте.— Возможно, они вычислили, что их подслушивают?— Не похоже. Но эта Вайс — та еще штучка. Опасная тихоня.— Что прикажете сделать?— Зайдите в дом и проверьте исправность микрофонов.Гели нажала клавишу и соединилась с молоденьким связистом по имени Томас Корелли, который прослушивал дом Эндрю Филдинга.— Что у вас, Томас?— Обычный фоновый шум. Телевизор.— Вы слышали, что говорила миссис Филдинг Дэвиду Теннанту?— Да, но ее китайщину трудно понять.— Вы там не светитесь?— Я припаркован на подъездной дорожке к дому соседей. А самих соседей нет.— Теннант появится минут через пять. С ним будет женщина, профессор Рейчел Вайс. Будьте начеку и держите меня в курсе.Отключив связь с Корелли, Гели четко и громко произнесла:— Фотография. Вайс, Рейчел.Фото Рейчел Вайс тут же появилось на мониторе. Лицо снято крупно телеобъективом, когда она выходила из университетской больницы. Хоть Рейчел Вайс и была старше ее на три года, типаж был Гели знаком — по одноклассницам из дорогой швейцарской частной школы-интерната. Истовые отличницы. В основном еврейки. Даже не зная фамилии и не заглядывая в файл с ее персональными данными, Гели догадалась бы, что Рейчел еврейка. По одному выражению лица на фотографии. Несмотря на модно распушенные волосы, создавалось впечатление, что Рейчел Вайс несет на своих плечах всю тяжесть мира. Темные глазищи великомученицы, преждевременные складки у рта. Среди психоаналитиков школы Юнга[129] профессор Вайс — фигура мирового масштаба. А таких высот достигают лишь те, кто по-настоящему одержим работой.Гели была категорически против контактов Рейчел Вайс и Дэвида Теннанта. Однако Скоу проявил мягкотелость — разрешил. Скоу полагал, что нельзя уж слишком натягивать поводок, иначе жди неприятностей. Но случись что — не он, а Гели поплатится головой: куда, мол, смотрела? Чтобы оградить себя от возможных неожиданностей, Гели после каждого психотерапевтического сеанса получала по своим каналам распечатки бесед профессора Вайс с Теннантом. Вдобавок все телефонные разговоры пациента и врача прослушивались. Плюс раз в неделю один из оперативников проникал в офис Вайс и делал фотокопию истории болезни Теннанта — для пущей гарантии, чтоб уж ничего не упустить.Со штатскими всегда одна морока. То же самое было когда-то в Лос-Аламосе с «Манхэттенским проектом». В обоих случаях правительство пыталось управлять группой высокоодаренных цивильных ученых, которые сами представляли наибольшую угрозу для своей работы: несведущие в делах секретности упрямцы со всяким идеологическим мусором в голове! Если вы берете на работу самых мозговитых людей планеты, вы получаете команду неуправляемых чудил.Теннант — типичный чудила. Как и Филдинг. Как и великий невролог Рави Нара, тоже лауреат Нобелевской премии. Все шестеро ведущих ученых проекта «Тринити» подписали неслыханно строгий документ о неразглашении — и при этом вели себя, как дети, которые воображают, что им все позволено. Для них весь мир — что-то вроде Диснейленда. А среди ученой братии врачи — самые безалаберные. Чего уж там, даже армейские доктора воображают, что устав не про них писан. Однако сегодня вечером Теннант, похоже, так далеко высунется, что она ему голову наконец-то отрубит!В наушниках запищало — сигнал сотрудника, наблюдавшего за домом Теннанта.— Ну что? — спросила она, связавшись с ним.— Я в доме. Вы не поверите: все дырочки, за которыми стоят наши микрофоны, аккуратно залеплены замазкой!У Гели нехорошо кольнуло сердце.— Как Теннант мог обнаружить в стенах эти дырочки, они ведь не толще человеческого волоса?— Без сканера не найти.— А если просто с лупой?— Да, если ты уверен, что «жучки» есть и у тебя хватит терпения осмотреть каждый дюйм в доме. Но даже сутки пролазав с лупой, можно что-то пропустить.У терапевта — и вдруг сканер! Впрочем, понятно. Штучки Филдинга.— Теннант получил письмо через «Федерал экспресс». Есть где-нибудь конверт?— Нет.— Значит, с собой прихватил… Что еще видите? Что-нибудь необычное?— Видеокамера на треноге.— Проклятие! А пленка в ней?— Сейчас проверю… Нет.— Еще что?— Пылесос валяется под забором на заднем дворе. Раньше его там не было.— Что за чертовщина? Пылесос? Выньте мешок и принесите сюда. Отправим содержимое вертолетом в форт Джордж-Мид — пусть разберутся в лаборатории. Что еще?— Больше ничего особенного.— Еще раз внимательно осмотритесь и уходите.Гели отключила связь и сказала:— Скоу, домашний телефон.Компьютер соединил ее с особняком в Роли, где жил генеральный директор проекта «Тринити».— А, Гели! — не слишком приветливо сказал Скоу. — Что у вас там?Слыша аристократический выговор Джона Скоу, Гели Бауэр всегда невольно вспоминала манеру говорить Джона Фицджералда Кеннеди. Но Скоу, даром что из бостонской надменной элиты, мозгами обделен не был. В этих кругах принято изучать гуманитарные науки или юриспруденцию, однако Скоу имел ученые степени астронома и математика и в течение восьми лет работал заместителем директора по спецпроектам в Агентстве национальной безопасности. И отвечал прежде всего за успешную работу сверхсекретного Центра по разработке суперкомпьютеров. Формально Скоу был начальником Гели, но в их отношениях всегда присутствовало нездоровое напряжение. Без его разрешения Гели не имела права только убивать, в остальном руки у нее были развязаны: безопасностью проекта «Тринити» она занималась совершенно независимо. Такой свободой она была обязана лично Питеру Годину. Тыча всем бесчисленными утечками информации из правительственных лабораторий, он добился права формировать службу безопасности проекта по своему усмотрению и из своих людей, которые отчитывались только перед ним.Старик вышел на Гели Бауэр в момент, когда она увольнялась из вооруженных сил. Преданная армии и ее традициям душой и телом, Гели оказалась не в силах выносить чванливых бюрократов в мундирах и того, что вербовать на службу, по ее мнению, стали всякий сброд. Тут и подвернись Годин — о такой работе она мечтала всю жизнь, да только прежде не верила, что подобная возможность где-либо существует.Ей было предложено возглавить службу безопасности спецпроектов компании «Годин суперкомпьютинг». Оклад — 700 тысяч долларов в год. Сказочное предложение, бешеные деньги. Впрочем, Годин миллиардер, может себе позволить. Условия найма уникальные. Выполнять любые приказы Година, не задавая вопросов и при необходимости переступая через все законы. Абсолютный запрет разглашать, на кого она работает, в какой компании и чем занимается. Нарушение карается смертью. Гели получила право нанимать кого угодно в свою службу безопасности — но на тех же условиях: абсолютная секретность и то же наказание за болтливость. Ее особенно поразило то, что такой публичный деятель, как Годин, осмелился столь недвусмысленно сформулировать свои требования. Позже она узнала, что Годин вышел на нее через ее отца, генерала Бауэра. Это разъяснило многое. Гели уже давно практически не общалась с отцом, но он, в силу своего положения, имел возможность знать о ней все. А по тому, как Годин иногда поглядывал на нее, она угадывала, что ему известно о ней больше, чем хотелось бы. Вероятно, кое-что просочилось из Ирака после операции «Буря в пустыне». Питер Годин нанял не просто суперэксперта по безопасности. Он хотел иметь в своем распоряжении профессионального убийцу. Что ж, Гели была и тем, и другим.А Джон Скоу не был ни тем и ни другим. В отличие от Година, который когда-то служил матросом и воевал в Корее, Скоу был ветераном лишь академических боев. Будучи заметной фигурой в Агентстве национальной безопасности, он никогда не видел крови на собственных руках и рядом с Гели порой выглядел человеком, которому сунули поводок с питбультерьером.— Гели, — повторил Скоу, — вы меня слышите?— Профессор Вайс явилась к Теннанту домой, — сказала она в головной телефон.— С какой стати?— Не знаю. Нам не удалось подслушать их беседу. Сейчас они вдвоем едут к дому Филдинга. Лу Ли Филдинг звонила Теннанту. Очень расстроенная.Скоу секунду-другую молчал.— Отчего бы им и не утешить вдову? Что здесь такого?— Уверена, именно так будет звучать их версия происходящего.Детали она пока придерживала — пусть Скоу сначала отреагирует на ситуацию в целом.— Позволим им зайти в дом?— Разумеется. Вы же будете слышать их разговор, да?— Возможно, нет. Уже была проблема с микрофонами в доме Теннанта.— Что за проблема?— Теннант залепил микрофоны замазкой. И что-то делал с видеокамерой — она стояла на треноге напротив пустого стула. Мой человек проверял — пленки там нет. — Гели сделала паузу, чтобы Скоу проняло как следует. — Теннант нейтрализовал микрофоны; следовательно, хотел что-то записать на видеопленку или поговорить с профессором Вайс без посторонних ушей. В любом случае это выглядит паршиво.Она помолчала, слушая сопение Скоу в трубке.— Все в порядке, — наконец сказал он. — Не волнуйтесь, ситуация рассосется.— Похоже, вам известно что-то, чего я не знаю, сэр, — отчеканила Гели.Скоу только хихикнул в ответ на заряд презрения, вложенный в последнее слово «сэр». Тертый калач из Агентства национальной безопасности был по-своему довольно крут. Умел явить отрешенную холодность математического ума.— Знать больше — привилегия босса, Гели. Кстати, сегодня утром вы проявили себя молодцом. Я приятно поражен.Гели вспомнился труп Филдинга на полу кабинета. Ликвидация прошла довольно гладко, хотя задумана была по-глупому. Уж если убивать, тогда и Теннанта заодно. Чего проще организовать совместную поездку Филдинга и Теннанта, мало ли куда… Банальная автомобильная катастрофа. И концы в воду.— Теннант уже переговорил с президентом, сэр?— К сожалению, понятия не имею. Именно поэтому держитесь на расстоянии. Контролируйте ситуацию, но ничего не предпринимайте.— «Федерал экспресс» днем доставил Теннанту какое-то письмо. Мы до него добраться не смогли — прихватил с собой в машину. Однако мы обязаны знать содержание этого письма.— Сумеете кинуть взгляд — прекрасно. В противном случае хотя бы выясните в «Федерал экспресс», кто отправитель.— Этим уже занимаются.— Хорошо. Только не…На том конце провода далекий голос жены Скоу позвал: «Джон!»— Ладно, держите меня в курсе, — поспешно закончил Скоу и повесил трубку.Гели закрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Она настаивала на ликвидации Теннанта вместе с Филдингом, однако Годин уперся как баран. Да, соглашался он, Теннант нарушал инструкции и встречался с Филдингом вне служебных помещений. Да, Теннант поддержал попытку Филдинга приостановить выполнение проекта «Тринити». И проект временно заморозили как раз благодаря личному знакомству Теннанта с президентом. Но не было никаких доказательств, что Теннант помогал англичанину сорвать проект или что Филдинг делился с ним опасной информацией, которой он обладал. Так как Гели не имела ни малейшего представления, что стояло за словами «опасная информация», ей было крайне трудно решать, оставить Теннанта в живых или нет. Она могла лишь напомнить Годину поговорку «Береженого Бог бережет», но тот не уступил. Ничего, уступит. И очень скоро.Гели произнесла: «Фотография. Филдинг, Лу Ли».На мониторе появилось изображение темноволосой китаянки. Лу Ли Филдинг, в девичестве Ченг. Родилась в Кантоне, КНДР. Сорок лет. Специалист по прикладной физике. Профессор.— Еще одна ошибка, — проворчала Гели. Лу Ли Ченг нечего делать в Соединенных Штатах, а уж тем более рядом с научной верхушкой самого засекреченного экспериментального проекта в стране!Гели связалась с Томасом Корелли в автомобиле наблюдения рядом с домом Филдинга.— Видите что-нибудь необычное?— Нет.— Могли бы вы обыскать машину Теннанта, когда он приедет?— Смотря где припаркуется.— Найдете в машине конверт «Федерал экспресс» — откройте, прочитайте и аккуратно положите на место. И снимите на пленку момент их приезда.— Без проблем. А что мы, собственно, ищем?— Сама пока не знаю. Выполняйте.Гели взяла со стола пачку «Голуаз», вынула сигарету и оторвала у нее фильтр. При вспышке спички она увидела свое отражение на мониторе. Золотые волосы, высокие скулы, синевато-стальные глаза, зловещий шрам после ожога… Она так привыкла к уродливому бугристому наросту на левой щеке, что считала его неотъемлемой частью своего лица — как глаза или рот. Один пластический хирург как-то предложил ей даром удалить отметину, но она решительно отказалась. Шрамы имеют свой смысл: напоминают о полученных ранах. Этот шрам оставила рана, которую Гели поклялась никогда не забыть.Она тронула клавишу — и подключила к своим наушникам микрофоны в доме Филдинга. Затем сделала глубокую затяжку, откинулась в кресле и пустила струйку едкого дыма в потолок. Много чего Гели Бауэр ненавидела, но больше всего она ненавидела ждать.

Глава 4Мы ехали в полном молчании. «Акура» мчалась в сумерках без задержек: от моего пригорода до дома Эндрю Филдинга, неподалеку от университета штата Северная Каролина в Чапел-Хилле, в этот час вечера дорога почти пуста. Рейчел, как я и ожидал, была возмущена запретом разговаривать, принимая его за очередную блажь моего воспаленного воображения.Когда я только начал работать в проекте «Тринити», меня поразили изуверские методы обеспечения безопасности, которые попирали все права человека. Другим ученым это было не в диковинку, в том числе и Филдингу. Все они прежде участвовали в сверхсекретных проектах и воспринимали навязчивые меры безопасности как необходимое зло. Впрочем, в «Тринити» даже привычные ко всему ветераны стонали: мол, тут что-то совершенно беспрецедентное!Наблюдение было всеохватывающим и повсеместным: за нами и вне лабораторного комплекса постоянно приглядывали! Любые протесты гасили строгим лаконичным напоминанием: американские ученые, создававшие атомную бомбу, жили многие месяцы за колючей проволокой — вот как тогда боялись утечки информации! А вам после рабочего дня позволено гулять на свободе, вот и приходится платить кое-какими неудобствами.Филдингу с некоторых пор это перестало казаться убедительным аргументом. Почти еженедельно кого-нибудь из ученых — якобы по методу случайного тыка — усаживали за детектор лжи. От нас не скрывали, что и у себя дома мы не совсем наедине с собой. Сегодня днем, прежде чем начать записывать видеопослание, я был вынужден залепить замазкой крошечные отверстия в стенах, за которыми скрывались сверхминиатюрные микрофоны. Филдинг когда-то нашел их с помощью специального сканера, который он смастерил у себя дома, и пометил булавками. Теперь пригодилось.Ускользать от наблюдения службы безопасности проекта «Тринити» стало для Филдинга чем-то вроде увлекательного спорта. Он предупредил меня, что конфиденциальный разговор в автомобилях совершенно исключен. Начинить машину «жучками» проще простого. Но даже «чистый» автомобиль довольно несложно прослушивать при помощи современных чудо-микрофонов. То, как англичанин играет в кошки-мышки со всемогущим Агентством национальной безопасности, в свое время забавляло меня. Но теперь не осталось сомнений в том, кто смеялся последним.Я покосился на Рейчел. Странно находиться вместе с ней в тесном пространстве машины. За пять лет после гибели жены у меня были две связи с женщинами — обе до моего назначения в «Тринити» два года назад. Общение с Рейчел не походило на романтическую связь. На протяжении последних трех месяцев мы с ней по два часа в неделю сидели в ее больничном кабинете и обсуждали наиболее тревожащую часть моей теперешней жизни — сны. Лежать на кушетке по всем правилам психоанализа я отказался. Благодаря многочисленным вопросам Рейчел и тому, как она интерпретировала мои ответы, я узнал о ней, похоже, больше, чем она узнала обо мне. И все же очень многое в ней осталось скрыто от меня.Прежде она работала в нью-йоркской больнице, а в Дарем перебралась, чтобы преподавать горстке врачей-ординаторов принципы психоанализа по Юнгу — искусство, умирающее в современном мире фармакологической психиатрии. Наряду с приемом частных пациентов она занималась и кое-какой исследовательской работой.После двух лет воздержания и одиночества, когда все силы и помыслы были отданы проекту «Тринити», для меня был бы волнующим длительный близкий контакт с любой более или менее интеллигентной и обаятельной женщиной. Но Рейчел могла предложить куда больше, чем просто развитой ум. Восседая в кожаном кресле, безупречно одетая, с темными волосами, стянутыми во французскую косу, она наблюдала за мной во время беседы с такой неослабевающей сосредоточенностью, словно проникала взглядом в самые глубины моего сознания — туда, куда даже я сам не имел доступа. Иногда лицо ее — и особенно глаза — становилось пространством моего обитания. Тут я жил, тут я исповедовался, тут находил судью, которому доверял. Но эти внимательные глаза не торопились с приговором — по крайней мере в начале нашего общения. Рейчел подробно расспрашивала меня о некоторых образах в моих нарколептических видениях, затем критически разбирала данные мной ответы. Время от времени она предлагала собственные интерпретации моих снов, но в отличие от аэнбэшных психиатров, с которыми я беседовал до того, она не становилась в позу непогрешимого авторитета. Казалось, мы оба ведем поиск и она лишь подталкивает меня к наиболее верной самостоятельной интерпретации.— Дэвид, совсем не обязательно катать меня на машине весь вечер, — сказала Рейчел. — Я не буду держать на вас зла, если наше приключение на этом и закончится.«Правильно, — подумал я, — мания кругом видеть секретные заговоры правительства — добротный классический психоз. А на психов не обижаются».— Проявите немного терпения. Мы почти приехали.Рейчел не спускала с меня скептических глаз.— Кстати, а Нобелевская премия — это сколько по деньгам? — спросила она вдруг.— Приблизительно миллион долларов. Филдинг, впрочем, получил немного меньше, чем Рави Нара, потому что…Тут я осекся — вдруг сообразил, что она не премией и не Филдингом интересуется, а просто начинает прощупывать границы моих «фантазий», чтобы лучше их разоблачить как досужие домыслы.Я сосредоточился на дороге — нечего спорить, все равно через несколько минут она лично убедится, что моя паранойя хотя бы частично основана на фактах. Любопытно, какое впечатление это произведет на нее? Может, она наконец перестанет упрямиться и более серьезно отнесется к моей собственной интерпретации снов, даром что мое толкование кажется абсурдным.Начиная с нашего первого сеанса, Рейчел стояла на том, что она не в силах правильно расшифровать мои «галлюцинации» без подробного знания всего моего прошлого и того, над чем я работаю. Однако моей откровенности были поставлены очень тесные рамки. Филдинг предупредил меня, что АНБ рассматривает любого постороннего, кто знает хоть что-то о проекте «Тринити», как угрозу национальной безопасности — со всеми вытекающими последствиями. Кроме этого естественного беспокойства за судьбу Рейчел Вайс, меня удерживала от откровений глубокая уверенность в том, что нарколептические видения не имеют ни малейшего отношения к моему прошлому и к моей личности вообще. У меня было стойкое впечатление, что образы рождались не в моем мозгу, а приходили извне.Нет-нет, никаких чужих голосов в голове, характерных для шизофрении. Скорее видения в исконном, религиозном смысле слова. Но человека, который перестал верить в Бога еще мальчишкой, подобные вещи только раздражают и пугают.Мои первые нарколептические припадки, кстати, снами не сопровождались. Попросту внезапные пробелы в существовании. Вернее, черные дыры в моей жизни. Промежутки времени, потерянного для памяти навсегда. Обычно было так: сижу в своем кабинете перед компьютером — и вдруг какая-то странная вибрация во всем теле, как будто ты дрожащий камертон, только настроенный на сумасшедше высокую ноту. Затем это общее диковинное ощущение очень быстро локализуется — в зубах. Как я позже узнал, это классический признак начала нарколептического припадка. Потом ощущаешь сонливость… и вдруг резко вскидываешься и просыпаешься. Смотришь на часы — прошло двадцать, а иногда и сорок минут. Куда они делись? Это очень похоже на действие общего наркоза. Полный провал в памяти.Сны начались после недели регулярных внезапных «вырубаний». Первый сон повторялся снова и снова и пугал меня куда больше, чем уже привычные получасовые отключки.Помню, как сильно была заинтригована Рейчел, когда я впервые рассказал ей об этом сне.Обычно она весьма осторожна в своих интерпретациях, однако в правильности понимания того первого сна она нехарактерным образом уверена совершенно.Утопая в глубоком кресле напротив ее стола и закрыв глаза, я описывал Рейчел то, что видел так часто.Я сижу в абсолютно темной комнате. Света нет, ни единого фотона. И мертвая, мертвейшая тишина. Будь у меня пальцы, я мог бы ими потрогать свои глаза и уши… будь у меня глаза и уши. Но я ничего не вижу, и ничего не слышу, и ничего не чувствую. Более того, я ничего не помню. У меня нет прошлого. А поскольку я ничего не вижу и ничего не слышу, то у меня и настоящего нет. Я просто существую. Вся реальность сводится к тому, что я существую. Очевидно, именно так чувствует себя жертва паралича: тело и большая часть мозга больше не функционируют. Я в моем сне могу думать, но это какое-то псевдомышление, без образов. Скорее произвожу вопросы, чем мыслю. И вот какие вопросы я беспрестанно произвожу и повторяю: «Кто я?», «Откуда я?», «Почему я один?», «Был ли я здесь всегда?», «Буду ли я здесь всегда?»Эти «мысли» мое сознание не заполняют. Эти вопросы — суть мое сознание, оно ими исчерпывается!Времени в нашем понимании не существует, есть только последовательная смена вышеназванных вопросов. В конечном итоге вопросы сводятся к единственному заклинанию: «Откуда я? Откуда я?» Я — нечто непонятное с непоправимо искалеченным мозгом, которое сидит в кромешной тьме и полном беззвучии и задает тьме и беззвучию один и тот же вопрос: «Откуда я? Откуда я?»— Ну, разве вам не очевидно? — сказала Рейчел. — Вы до сих пор не преодолели потрясение в связи с гибелью жены и дочери. Их потеря отрезала вас от мира — и от себя самого. Вы повреждены. Вы ранены. Ваша оболочка в реальном мире симулирует активную жизнь, а настоящий Дэвид Теннант сидит в темной комнате, ничего не думая и ничего не чувствуя. Так и должно быть: большое горе и большая боль неощутимы, это просто абсолютное отупение.— Да ни при чем тут моя потеря! — раздраженно возразил я. — Преодолел я свое горе, преодолел! Не живу я больше им!Рейчел только вздохнула и покачала головой.— Нет хуже пациентов, чем врачи, — сказала она без улыбки.Неделю спустя я доложил ей, что в моем регулярном сне кое-что изменилась.— Теперь в темной комнате я не один. Там есть что-то.— Что именно?— Не знаю. Не вижу. Там ведь темно.— Но вы каким-то образом угадываете, что оно — там?— Да.— Это нечто — человек?— Нет. Оно очень маленькое. Висящая в воздухе сфера. Я бы сказал, черный мячик для игры в гольф, плавающий во тьме.— Как вы различаете его в полной темноте?— Он темнее темноты. И тянет меня к себе.— Тянет в каком смысле?— Затрудняюсь сказать. Ну, как сила земного притяжения действует на предметы… Однако тут как бы сила эмоционального притяжения… В моем сне мне почему-то известно, что Оно знает ответ на все мои вопросы. Оно знает, кто я такой и почему застрял в непроглядной тьме.Этот сон, с крошечными вариациями, повторялся снова и снова. Но и в нем в конце концов возникли перемены. Да еще какие! Однажды вечером, за книгой, я отключился уже привычным образом. И опять оказался в знакомом бессветном пространстве — с тупым упрямством задавая черному шару все тот же вопрос. И вдруг ни с того ни с сего шар взорвался — внезапное, опаляющее сетчатку извержение света! После густейшей и бесконечной тьмы даже зажженная спичка показалась бы взрывом света, но тут-то не спичка вспыхнула! Тут было столько света во все стороны, как при взрыве водородной бомбы. Только этот взрыв не схлопнулся и не превратился в атомный гриб; он продолжал расширяться в пространстве — с безудержной мощью и неописуемой скоростью, и возникло жуткое ощущение, что этот взрыв света пожирает меня… Но я оставался невредимым! После того как свет начал поглощать темноту, бывшую когда-то мной, у меня отчего-то появилась уверенность, что этот процесс может длиться хоть миллиарды лет — и все равно я не буду уничтожен окончательно никогда. Однако страх от этого не уменьшался.Как толковать сон, Рейчел решительно не знала. В следующие три недели она только слушала, а я, закрыв глаза, взахлеб рассказывал о происходящем в моих снах — о рождении звезд и галактик, об их жизни и гибели: черные дыры; сверхновые звезды; сверкающие туманности, похожие на присыпанные пудрой алмазы на черном бархате тьмы; планеты — новорожденные или умирающие. Казалось, я мог видеть разом всю Вселенную — от края до края — и наблюдать, как она расширяется во тьму — в меня — со скоростью света.— Вы видели подобные картины прежде? — спросила Рейчел. — Наяву?— Как и где я мог видеть подобное?— Вам знакомы фотографии, сделанные космическим телескопом «Хаббл»?— Конечно.— Очень похоже на то, что вы описываете.Это замечание привело меня в отчаяние.— Ничего вы не понимаете! Я ведь не просто вижу все то, о чем рассказываю. Я это всеми чувствами ощущаю. Так, как если бы я наблюдал за играющими детьми, или за кровавой битвой, или за любовниками в постели. Это не рассматривание картинок; это полная гамма эмоций, реальное переживание реальных событий.— Продолжайте.— Вот я наблюдаю планету. Парю над ней. Она скрыта за облаками. Но это не привычные нам облака, а ядовито-зеленые тучи, истерзанные ураганами. Я пронизываю облака, как спускающийся спутник. Там, внизу, океан. Но не синий, а красный, кипящий. Я погружаюсь в него глубоко-глубоко. Я что-то ищу… и не нахожу. Океан пуст.— Ваш рассказ наводит на множество мыслей, — сказала Рейчел. — Начнем с цветовой гаммы. Красный цвет может быть исполнен глубокого смысла. А пустота океана — символ бесплодия, отражение вашей скорби. — Она на мгновение-другое задумалась, потом спросила: — А что вы искали в том океане?— Понятия не имею.— А если напрячься? Уверена, вы знаете, что вы там искали.— Не Карен и Зуи!— Дэвид! — с упреком в голосе воскликнула Рейчел. — Если вы полагаете, что образы в ваших снах не имеют символического значения, то чего ради вы вообще обратились ко мне?Я резко открыл глаза. На лице Рейчел ни единой эмоции. Как ловко прячется ее эмпатия за занавесом профессионализма! Однако правду не скроешь: Рейчел проектирует на меня собственную горечь от потери семьи, приписывает мне собственные сиюминутные чувства.— Я здесь, потому что не могу найти разгадку моим снам самостоятельно. Успел перечитать гору книг по теме, но они не помогли.Рейчел мрачно кивнула: понимаю.— Каким образом вы столь подробно запоминаете свои галлюцинации? — спросила она. — Проснувшись, вы их записываете?— Нет. Они совершенно не похожи на обычные сны, которые чем больше пытаешься вспомнить, тем скорее забываешь. Это, кстати, что — характерная особенность нарколептических видений?— Да, — вкрадчиво подтвердила Рейчел. — Ладно, продолжим. Карен и Зуи погибли в воде. Утонули. Руки Карен были наверняка изрезаны. Из головы, после удара о руль, тоже текла кровь. Вот вам и красный океан. — Откинувшись на спинку кресла, Рейчел смотрела в потолок и говорила как по писаному. — В ваших галлюцинациях отсутствуют люди, тем не менее вы испытываете сильнейшие эмоции. Вот вы упомянули кровавую битву. А сами вы когда-либо бывали в настоящем бою?— Нет.— Но вы знаете, что Карен билась за жизнь Зуи. Она сражалась за то, чтобы выжить. Вы же мне все это сами рассказывали!Я закрыл глаза. Я избегал представлять в деталях, как именно погибла моя семья, однако время от времени сознание само рисовало жуткие подробности. После сальто в воздухе автомобиль упал в пруд крышей вниз, затонул и увяз в иле — там было примерно полметра вязкой грязи. Из-за короткого замыкания не действовал мотор, опускающий окна, а двери не открывались. Сломанные кости рук и ног Карен говорят о ярости, с которой она пыталась разбить стекла. Она была женщина маленькая, субтильная, но боролась до конца. Как рассказал мне санитар, бывший на месте несчастного случая, когда автомобиль наконец вытащили из ила и стали открывать дверцы, Карен была на заднем сиденье: одной рукой она прижимала к себе Зуи, другая рука свободно плавала — изрезанная, с разбитыми костяшками пальцев.Было нетрудно догадаться, как все происходило. Когда вода стала заполнять автомобиль, а Карен тщетно пыталась открыть окна или двери, Зуи запаниковала. Любой запаникует в подобной ситуации, а ребенок тем более. При таких обстоятельствах одни матери продолжали бы искать выход, игнорируя вопли ужаса своего ребенка. Другие ничего бы не делали — только успокаивали ребенка и молились, чтобы поскорее прибыла помощь. Карен пыталась совместить обе стратегии: обняла Зуи, говорила ей какие-то успокаивающие слова, при этом свободной рукой и ногами до последнего дыхания била в стекло, пытаясь выбраться из машины, ставшей гробом. То, что она, захлебываясь, по-прежнему обнимала Зуи, свидетельствовало о любви, которая сильнее предсмертного ужаса… и это знание давало моей душе хоть какой-то покой.— Зеленые тучи и красный океан не имеют ни малейшего отношения к автомобильной катастрофе пятилетней давности, — сердито сказал я.— Нет? Тогда расскажите мне больше о своем детстве, чтобы я могла…— Мое детство тут ни при чем.— Откуда вам знать! — стояла на своем Рейчел.— Я знаю.— В таком случае расскажите мне о своей работе.— Я преподаю медицинскую этику.— Больше года назад вы ушли в бессрочный отпуск.Я резко вскинул голову и открыл глаза.— Откуда вам это известно?— Слышала в больнице.— От кого?— Не помню. Случайно подслушала чей-то разговор. Среди медиков вы весьма известная персона. Врачи в Дьюке то и дело цитируют вашу книжку. Как, впрочем, и в нью-йоркской больнице, где я прежде работала. Ну, так правда это или нет? Вы больше не преподаете в университетском медицинском колледже, вы в бессрочном отпуске?— Давайте ограничимся обсуждением моих снов, хорошо? Так безопасней для нас обоих.— Безопасней — в каком смысле?На это я ничего не ответил.До сеанса на следующей неделе сны успели опять измениться.— Я смотрю на Землю откуда-то из космоса. Чудесней ничего не видел!.. Синее, и зеленое, и завихрения белых облаков… Это живое существо, идеальная самодостаточная система. Я ныряю сквозь облака вниз. О, здесь всюду жизнь! В океане планктон, медузы, кальмары, морские змеи, акулы. На суше тоже изобилие всяческих живых существ. Бесконечные джунгли. Симфония оттенков зеленого. На побережье рыбы выбираются из воды и растят из плавников ноги. Диковинные крабы выползают на песок и превращаются в животных, которых я никогда и нигде не видел. Время мчится с сумасшедшей скоростью, и я собственными глазами наблюдаю весь процесс эволюции — только в миллион раз быстрее, чем он происходил на самом деле. Динозавры превращаются в птиц, грызуны — в млекопитающих. Приматы теряют шерсть. Ледники надвигаются и сминают джунгли, потом тают, уступая место саваннам. Двадцать тысяч лет проходит за время одного вдоха…— Не торопитесь, — посоветовала Рейчел. — А то вы перевозбуждаетесь.— Как я мог видеть все это?— Вы сами знаете ответ. В мозгу мы способны сочинить любую картинку и затем вообразить, что она — реальность. Тот же вид Земли из космоса — просто расхожее место современной культуры. Кто из нас не видел фотографию планеты из космоса раз пятьдесят, начиная с детства!— По-вашему, мой мозг способен создавать животных, которых я никогда не видел? Животных, которые выглядят вполне реалистично?— Конечно. Убедительны ведь картины Иеронима Босха! А весьма правдоподобные картинки убыстренной эволюции я видела в какой-то телепередаче. Еще до эпохи компьютерной анимации журнал «Лайф» делал подобные вещи с помощью фотоколлажей. Вопрос не в том, откуда взялись образы; вопрос в том, почему вы видите во сне именно это, а не что-то другое.— Правильно! Я к вам хожу, чтобы докопаться до ответа именно на этот вопрос.— Во сне про эволюцию вы являетесь частью всего этого сюрреалистического пейзажа?— Нет.— А что вы ощущаете, глядя на все это?— Я по-прежнему что-то ищу.— Что именно?— Не знаю. Я похож на птицу, которая с высоты высматривает на земле и в море… что-то.— В своем сне вы — птица?В ее голосе прозвучала надежда. Очевидно, в ее соннике птицы означают нечто определенное.— Нет.— А кто же вы?— По сути — никто или ничто. Просто пара глаз. Без хозяина.— Наблюдатель.— Да. Бестелесный наблюдатель.Рейчел задумчиво покусывала кончик шариковой ручки. Впервые при мне она утратила контроль за своим поведением.— А вы сами что думаете — почему вам все это видится?— Тут у меня совершенно четкое мнение, — решительно сказал я, отлично понимая, что следующей фразой сильно ее удивлю. — Я полагаю, кто-то мне все это показывает.Рейчел сделала большие глаза. Нарочито театрально.— Вы серьезно?— Да.— И кто же вам все это показывает?— Понятия не имею. А по-вашему, с какой стати я все это вижу во сне?Рейчел раздумчиво покачала головой. Я мысленно представил ее мозг в этот момент: миллионы нейрончиков истерично потрескивают, торопливо обрабатывая мои слова с помощью фильтров, установленных ее превеликим образованием и немалым опытом.— Эволюция — синоним изменения, — медленно произнесла она. — Вы наблюдаете изменения в неестественно высоком темпе. Изменения, которые никому не подконтрольны. Знаете, я начинаю предполагать, что ваши навязчивые галлюцинации имеют некоторое отношение к вашей работе.«А вот это замечание, возможно, в самое яблочко!» — подумал я, хотя вслух ничего не сказал. Просто стал рассказывать дальше. Пока я помалкивал о своей работе, Рейчел ничего не грозило.Впрочем, тема ускоренной эволюции отпала сама собой, ибо она скоро ушла из моих снов. А то, что в них стало доминировать, потрясло меня до сокровенных глубин души.В снах появились люди. Оставаясь невидимкой, я наблюдал их в течение считанных секунд. Словно был зрителем фильма, склеенного из случайной нарезки кадров. Вот идет женщина с ребенком. Вот мужчина тянет сосуд с водой из колодца. А вот воин с гладиусом — тем самым коротким мечом, про который нам рассказывала миссис Уэйли в восьмом классе на уроке латинского языка. Это древнеримский солдат. Тут я впервые догадался, что «кадрики» не совсем случайные, что я подглядываю во вполне определенную эпоху. Волы тянут плуг. Молодая женщина продает себя на улице. А вот денежный меняла. В руках у него золотые и медные монеты с властным профилем императора. На монетах имя: Тиберий. Что-то слышанное в школьные годы. Я справился в Интернете. Память не подвела. Тиберий, преемник Августа, видный военачальник, в бытность императором большую часть времени также проводил в военных походах. Среди немногих важных событий его правления самым важным (разумеется, с точки зрения потомков) была казнь одного еврейского крестьянина, который называл себя царем иудейским.— Ваш отец был глубоко религиозным человеком? — тут же спросила Рейчел, когда я поведал ей о новых образах.— Нет. Он… короче, у него был более основательный подход к жизни.— Что вы под этим подразумеваете?— Не важно.Сердитый вздох.— А ваша мать как относилась к религии?— Верила, что есть нечто большее человека, но на официальную церковь смотрела со скепсисом.— Значит, в детстве вы не впитали никаких религиозных идей?— Пару лет ходил в воскресную школу. Но все пропустил мимо ушей.— Школа какой конфессии?— Методистской. Только потому, что была ближе других к нашему дому.— В школе показывали фильмы о жизни Иисуса?— Не исключено. Не помню.— Вы росли в Окридже, штат Теннеси, да? В таких местах любят кино. И конечно, все мы видели великие библейские эпопеи пятидесятых годов. «Десять заповедей». «Бен-Гур». Были фильмы на эту тему и позже.— К чему вы клоните?— Материал для этих галлюцинаций — помимо вашей воли — накапливался в вашем подсознании на протяжении многих лет. В каждом из нас его предостаточно, даже в самом отпетом атеисте. Но ваши галлюцинации, похоже, движутся в определенном направлении. А именно в сторону Иисуса из Назарета.— Вы слышали о подобных снах прежде? — спросил я.— Разумеется. Многие «видят» Иисуса. Кто-то с ним лично общается, кто-то получает от него послания. Однако в последовательности наших галлюцинаций есть своя логика. И реализм, который чужд необузданным религиозным навязчивым фантазиям. К тому же вы стоите на том, что вы атеист. Или по крайней мере агностик. Очень любопытно, во что все это разовьется.Спасибо, конечно, что она мной интересуется. Но где ответы на мои вопросы?— Так что же, по-вашему, все это значит?Рейчел поджала губы и покачала головой.— Ваша взяла. Я уже сомневаюсь, что наши галлюцинации связаны с потерей жены и дочери. Но я слишком мало знаю о вашей жизни, чтобы сделать компетентное заключение.Патовая ситуация. Никакого выхода. Я по-прежнему был убежден, что мое прошлое не имело ни малейшего отношения к моим «галлюцинациям». И обсуждать его не намеревался.В следующие дни бессвязные «кадры» сна начали сменяться внятными эпизодами, и некоторые персонажи стали постоянными. Люди, которых я снова и снова видел во сне, мало-помалу превратились в старых знакомых, почти друзей. Потом мне стало казаться, что они даже нечто большее, чем просто знакомые или друзья. Во мне росло чувство, что я помнил эти лица не исключительно по предыдущим снам, — я этих людей когда-то знал лично. Я описывал их Рейчел, стараясь быть предельно точным во всех деталях.Вот я сижу в кругу бородачей, которые увлеченно меня слушают. Раз они меня слушают — значит, я что-то говорю. При этом я сам себя во сне не слышу и содержания своих речей не знаю.Вижу лицо женщины, в котором одновременно и что-то ангельское, и самое обычное, земное. Ее глаза знакомы мне так, как могут быть знакомы только глаза матери. Но это не глаза моей матери — той, которая вырастила меня в Окридже. Эта женщина любовно смотрит на меня. Рядом с ней бородатый мужчина — он взирает на меня с отеческой гордостью. Однако мой отец ни разу в жизни бороду не отпускал и всегда был чисто выбрит…Вижу ослов… финиковые пальмы… голых детишек… коричневую реку. Чувствую песок под ногами, потом прохладу и упругость воды, в которую я ныряю. Вижу девочку, красивую и темноволосую, которая украдкой целует меня и тут же, покраснев, убегает. Я иду сквозь толпу взрослых. На всех лицах читается: это дитя не походит на других детей. Мужчина с горящим взором стоит по пояс в воде; к нему тянется очередь из мужчин и женщин, которых он погружает в воду; вынырнув, отфыркиваясь и выплевывая воду, они отходят в сторону с широко открытыми счастливыми глазами.Иногда последовательность событий во сне нарушалась совершенно, и шел набор бессвязных фрагментов. Но когда логика наконец возвращалась, мне становилось особенно не по себе.Вот я сижу возле кроватки маленького мальчика. Его глаза закрыты. Он уже два дня как парализован и не в состоянии двигаться. Его мать и тетя сидят рядом со мной. Они принесли еду, холодную воду и лечебные мази, чтобы втереть в кожу несчастного. Я тихо говорю ему в ухо что-то ласковое, успокаивающее. Приказываю женщинам держать его за руки. Потом наклоняюсь к бездвижному тельцу и торжественно произношу имя больного мальчика. Его веки вдруг напрягаются, выдавливая какую-то слизь из глаз. Затем глаза распахиваются — и освещаются радостью: мальчик узнал мать. Та смотрит на него, затаив дыхание — и радостно вскрикивает, заметив движение его рук. Затем подхватывает сына с кроватки и обнимает, а он в ответ обвивает ее своими ручками. И мать, и ее сестра рыдают от счастья…Я ужинаю с группой женщин. Маслины и хлебные лепешки. Некоторые женщины избегают моего взгляда. После трапезы меня ведут в спальню, где на кровати лежит беременная девушка. Мне говорят, что ребенок слишком долго в ее чреве, а схватки не начинаются. Есть подозрение, что ребенок уже мертв. Я прошу женщин выйти. Беременная девушка боится меня. Я успокаиваю ее ласковыми словами, затем поднимаю одеяло и кладу руки ей на живот. Он вздут и натянут как барабан. Держа руки на животе страдалицы, я долго что-то бормочу нараспев, призывно обращаясь к ребенку. Через некоторое время девушка радостно ахает и зовет женщин. Она почувствовала пинок маленькой ножки!.. «Мой ребенок ожил!» Женщины обступают меня. Каждая норовит коснуться меня, словно я обладаю какой-то невидимой целительной силой. «Воистину, он тот самый!» — повторяют они.— Это все библейские истории, — сказала Рейчел. — Они известны миллионам школьников. Ваши галлюцинации не оригинальны.— Извините, я читал Новый Завет, — возразил я. — Там нет ничего про то, как Иисус излечил мальчика от паралича. Или про то, как он ужинал с женщинами, а затем вызвал схватки у беременной.— Но оба эпизода связаны с излечением. А вы — врач. Похоже, ваше подсознание приписывает Иисусу ваши собственные способности. Или наоборот. Я все больше и больше склоняюсь к тому, что ваши проблемы связаны с работой. Скажите честно, вы перестали заниматься практической медициной? Я знавала практикующих врачей, которые вдруг начинали чахнуть, занявшись чисто исследовательской деятельностью. Они впадали в депрессию, ибо им не хватало эмоционального удовлетворения от излечения конкретных больных. Возможно, в вашем случае происходит нечто в этом роде…Она верно угадала, что я ушел из практической медицины, но мои «галлюцинации» явно не были диковинным выражением ностальгии по дням в белом халате.— Впрочем, не исключена и другая интерпретация, — задумчиво добавила Рейчел. — В рамках моей первоначальной версии. Образ исцеления словом Божьим может быть подсознательным желанием вернуть к жизни Карен и Зуи. Подумайте об этом варианте. Ну-ка, какие два самых известных чуда, сотворенных Иисусом?— Воскресение Лазаря.— Верно. А второе, если я правильно помню, оживление маленькой девочки.— Да, вы помните правильно. Хотя вряд ли это верное толкование моего сна.На лице Рейчел была улыбка многотерпения.— Не будем спорить. По крайней мере одно ясно: ваше прилежное подсознание в конце концов само разъяснит свое послание.Эта встреча оказалась нашим последним сеансом. Потому что вечером мне было совсем новое сновидение — и передавать Рейчел его содержание я не имел ни малейшего намерения.Новый сон был яснее прежних. В нем я говорил на неведомом мне языке, но при этом сам себя слышал и понимал. Я шел по песчаной дороге. Остановился у колодца. Колодец был глубокий, до воды рукой не достать. Но тут появилась женщина с сосудом на веревке. Я попросил у нее напиться. Похоже, она удивилась, что я с ней заговорил, — мы, как я догадался, принадлежали к разным народам. Я вдруг сказал ей, что вся вода в колодце не утолит ее жажды. Мы поговорили какое-то время, и в ее взгляде появилось непритворное восхищение.— Думаю, ты — пророк, — сказала она. — Ты видишь многие вещи, которые скрыты.— Я не пророк, — возразил я.Она долго молча смотрела на меня. Затем произнесла:— Сказывают, однажды явится Мессия — объяснить нам смысл вещей. Что ты думаешь про это?Я потупился, но слова правды рвались наружу. Я поднял глаза и сказал:— Я — тот, чей приход провозвещали.Женщина не рассмеялась, а опустилась на колени и благоговейно коснулась моей ноги — затем пошла прочь, непрестанно оглядываясь на меня…Я резко проснулся — весь в поту. Я не кинулся к телефону, чтобы звонить Рейчел и назначать внеурочный сеанс. Зачем? Я больше не верил в спасительную силу интерпретации моих снов. Потому что не сны это. Это воспоминания.* * *— О чем вы думаете? — вдруг спросила Рейчел.«Акура» уже подъезжала к университетскому городку.— Думаю, с какой стати вы впутались в эту историю.Рейчел выпрямилась в кресле и озабоченно посмотрела на меня.— Я здесь, потому что вы пропустили подряд три сеанса. Из чего делаем вывод, что ваши дела совсем плохи. Вероятно, галлюцинации снова резко изменились — и вы напуганы до смерти.Руки мои на руле напряглись еще больше, однако я нашел в себе силы смолчать. Неизвестно, кто нас слушает. Вернее, очень даже известно, кто нас слушает.— Отчего вы не говорите мне всей правды? — сказала Рейчел. — Как может правда навредить?— Сейчас не время. Да и место неподходящее.Университетский театр был впереди и выше. А справа, ниже шоссе, за деревьями прятался Лесной Амфитеатр — летняя сцена под открытым небом. После крутого поворота вправо машина съехала с темного холма и покатила по улице, между рядами внушительных особняков, в которых жили штатные профессора и состоятельные молодые ученые.Дом Филдинга был хоть и двухэтажный, но относительно маленький и далеко в стороне от дороги. Он выбрал такое более или менее уединенное место сознательно: уютное гнездышко для себя и своей китайской невесты, которую он надеялся выманить в Америку.— И куда мы приехали? — спросила Рейчел.— До дома Филдинга уже рукой подать.Я смотрел в направлении дома, но видел только темноту. Я ожидал, что в доме будут гореть все огни — как у меня после потери Карен и Зуи. Меня охватила паника. Я ощутил себя героем какого-нибудь фильма семидесятых годов про правительственные заговоры. Он приближается к хорошо знакомому дому, где был только вчера, — а там ни души и мебель вся вывезена. Или еще хуже — там живет совсем другая семья. И якобы не первый месяц.К счастью, на веранде дома замигал свет. Очевидно, Лу Ли наблюдала за улицей, стоя у окна в темноте, и теперь подавала мне сигнал. Я огляделся, нет ли поблизости подозрительных машин. Обычно я без труда вычислял машины аэнбэшников, которые меня «пасли». Возможно, ребятам из службы безопасности было просто наплевать, замечаем мы их или нет. Или, что более вероятно, нам сознательно давали почувствовать, что мы под постоянным наблюдением. Сегодня вечером я не видел ничего подозрительного. И это настораживало. Не исключено, что именно сегодня наблюдатели не желают быть замеченными. Я свернул на подъездную дорожку к дому Филдинга и затормозил у закрытой двери гаража.— И здесь живет лауреат Нобелевской премии? — иронически протянула Рейчел, показывая рукой на скромный домик.— Жил, — уточнил я. — Оставайтесь здесь. Я подойду к двери один.— Ой, ради Бога! — сказала Рейчел. — Это даже смешно. Бросьте игру, признайтесь, что запутались в своих фантазиях. Давайте просто выпьем где-нибудь кофе и обсудим ваш душевный тупик.Я схватил Рейчел за руку и жестко посмотрел ей в глаза.— Слушайтесь меня, черт побери! Возможно, я перестраховываюсь и все в норме, но поступим мы именно так, как я сказал. Если все в порядке — я вам свистну. Тогда и подойдете.Я быстро зашагал к двери дома моего мертвого друга, нарочито помахивая руками с растопыренными пальцами — показывая на всякий случай, что я не вооружен. Но револьвер был при мне, и я о нем не забывал.

Глава 5Гели Бауэр внимательно слушала отчет Корелли о происходящем возле особнячка Филдинга.— Теперь они заходят в дом. Теннант поднимается по ступеням первым. Профессорша топчется на дорожке. Ага, вот и она поднимается. Погодите-ка… Ну, дела! Правый карман штанов Теннанта подозрительно топырится. У него, похоже, при себе пушка.— Видна рукоять?— Нет, но очень похоже на оружие.Черт побери, что задумал Теннант?..В наушнике слабо потрескивало.— Что прикажете делать? — спросил Корелли.— Не дергайтесь. Сидите и следите, чтобы все микрофоны работали.— Вдова только что открыла им дверь. Приглашает жестом внутрь.— Ладно, держите меня в курсе.Гели отключила связь с Корелли. Если Теннант вооружен — значит, боится за собственную жизнь. Стало быть, убежден, что Филдинга убили. Но с какой стати он всполошился? Препарат, убивший Филдинга, вызвал смертельное кровоизлияние в мозг, то есть заурядный инсульт. Без вскрытия факт убийства ничем не докажешь. А вскрытия, разумеется, не будет. Теннант, судя по всему, знает больше, чем думает Годин. Если полученное Теннантом письмо именно от Филдинга, там могла быть какая-то улика.Она опять произнесла: «Скоу, домашний телефон». Компьютер подчинился.Скоу снял трубку после второго гудка.— А теперь-то что? — спросил он неприветливо.— Теннант и Вайс всю дорогу практически не разговаривали друг с другом.— Подумаешь!— Это неестественно. Оба говоруны. И вдруг воды в рот набрали.— Теннант знает, что он под колпаком. Это была ваша идея: чтоб они знали о слежке и ее боялись.— Да, но Теннант всегда вел себя легкомысленно. И вдруг стал таким осторожным. Он что-то затевает!— После смерти друга крыша слегка поехала. Ничего удивительного.— Он вооружен.Ошарашенное молчание на другом конце провода.— Понятно. Значит, крыша сильно поехала. Но мы ведь знали, что у него в доме имеется пистолет.— Одно дело в доме. Другое — в кармане.Скоу рассмеялся.— А ведь это вы его застращали, Гели. Так люди на вас реагируют!.. Нет, кроме шуток, вы должны успокоиться. Все в рамках разумного. Подозрения у Теннанта появились давно, это мы знаем. А сегодня умер его ближайший друг. В подобной ситуации немножко мании преследования — вещь естественная. Просто не нужно провоцировать его на еще большую подозрительность.Ах, как жаль, что приходится общаться с этим болваном! Вот бы сейчас с Годином переговорить! Гели уже несколько раз набирала номер его сотового для частных разговоров, но Годин не отвечал и на оставленные сообщения никак не отозвался. Впервые за все время работы в проекте «Тринити» она не могла связаться с шефом. Как назло, в такой критический момент…— Послушайте, я думаю…— Знаю я, что вы там думаете! — перебил ее Скоу. — Не смейте ничего предпринимать без моего одобрения!И бросил трубку.— Козел! — в сердцах сказала Гели.Нажав кнопку, она соединилась со штаб-квартирой АНБ в форте Джордж-Мид. Ответил молодой человек по фамилии Конклин.— Еще раз добрый день, мисс Бауэр. Вы опять насчет письма «Федерал экспресс»?— Что узнали?— Письмо бросили в ящик в почтовом отделении города Дарем, штат Северная Каролина. Имя отправителя: Льюис Кэрролл.Итак, все-таки Филдинг. Белый Кролик. Разумеется, письмо относил на почту не он — жену послал. Гели отключила связь и откинулась на спинку кресла, обдумывая ситуацию.Семь часов назад по приказу Година она убила человека. Крайне смутно представляя зачем. Угрызения совести ее не мучили. Филдинг ставил под угрозу осуществление проекта; по условиям ее контракта, это достаточная причина для ликвидации. А если нужно еще какое-то высшее моральное оправдание, то разве проект «Тринити» не был жизненно важен для национальной безопасности США? Прикончить Филдинга было так же естественно, как грохнуть шпиона, пойманного на месте преступления. Однако Гели теперь вдруг разобрало любопытство: почему, собственно, убрали Филдинга? Годин сказал, что Филдинг саботировал проект и воровал информацию. В это Гели не очень-то верилось. Жестко и заранее продуманные меры исключали саботаж в любой форме. Воровство информации? Вынести что-либо из здания просто невозможно. А компьютеры под абсолютным контролем нанятых Скоу техников-аэнбэшников: так сказать, ни один бит информации не ушмыгнет без предварительной проверки на секретность.Так из-за чего же погиб Филдинг? Шесть недель назад, давя на власти медицинскими и этическими резонами, он на пару с Теннантом действительно приостановил осуществление проекта. Если его убили за это, отчего же так тянули? И почему казнили только его, а Теннанта пощадили?Накануне вечером Питер Годин явился к Гели в подавленном состоянии. Никогда прежде она не видела Година таким пришибленным, на грани нервного срыва. Неужели ради продолжения проекта он готов на все? О технической стороне «Тринити» она знала ничтожно мало, зато ей было отлично известно, что до успеха еще очень и очень далеко. Это прочитываюсь на лицах ученых и инженеров.Целью проекта «Тринити» было создание суперкомпьютера. Не заурядного сверхгиганта, еще одного «Крэя» или еще одного «Година» каких-нибудь доселе невиданных размеров, но машины, которая будет действительно мыслить. Гели понятия не имела, за чем дело стало: если в Америке и в мире столько головастых ученых, отчего они так долго топчутся на месте, почему никак не создадут искусственный разум? Со слов Година, которого смешило ее наивное возмущение по поводу неповоротливости ученых, Гели имела представление о том, как зарождался проект «Тринити».В 1994 году один ученый из лабораторий компании «Белл» выдвинул и обосновал гипотезу, что на основе принципов квантовой физики можно построить компьютер, который будет способен взломать любой из современных электронных кодов, притом мгновенно. Про квантовую физику Гели только слышала, но достаточно было простой смекалки, чтобы понять, почему квантовый компьютер произведет революцию в мире. Современное цифровое шифрование базируется на математических операциях умопомрачительной сложности. Его используют и банки, и корпорации, и правительственные организации. «Заурядные» суперкомпьютеры — вроде тех, что сейчас использует АНБ, — взламывают шифры путем банального перебора вариантов: так подбирают ключ к замку из связки ключей, только тут речь о связке из запредельного количества ключей. Процесс взлома, невзирая на чудовищную быстроту суперкомпьютеров, занимает порой сотни часов. Но квантовый компьютер — в теории — мог пробовать все возможные ключи одновременно. Неправильные ключи разом аннулируют друг друга, оставляя только подходящий. На это нужны не часы, не минуты. Квантовый компьютер мог бы взламывать цифровые шифры мгновенно, по щелчку пальцев. Такая машина похоронит современные принципы шифрования, а страна, которая будет иметь это чудо, получит решающее стратегическое преимущество перед другими державами.Ввиду потенциальной ценности квантового суперкомпьютера, АНБ вплотную занялось его созданием. Проект был наречен «Призрачным» (намек на определение, данное Альбертом Эйнштейном бесконтактному взаимовлиянию некоторых квантовых частиц). Руководителем назначили Джона Скоу. Однако название проекта оказалось пророческим. Спустя семь лет и спустив 600 миллионов долларов из тайного бюджета АНБ, команда Скоу не могла представить рабочий образец, который был бы способен конкурировать хотя бы с карманным компьютером.Карьера Скоу на том бы и закончилась, но тут ему вдруг позвонил Питер Годин, который на протяжении многих лет успешно строил «стандартные» суперкомпьютеры по заказу АНБ. Годин предлагал сотворить машину, которая произведет в мире не меньший переворот, чем квантовый компьютер. У Година был манок, против которого правительство устоять не могло: его машину можно было построить, опираясь на уже существующие технологии! Надо, мол, их только немного улучшить. Больше того, после беседы с Эндрю Филдингом, звездой квантовой физики, который уже согласился работать над новым проектом, Годин утверждал, что его сверхсуперкомпьютер будет попутно иметь и квантовые способности универсальной отмычки ко всем современным шифровальным кодам!Соблазнив президента сочными обещаниями, Годин сумел добиться практически всего, чего требовал. Ему уже ни в чем не было отказа. Своя территория и специальные помещения для создания новой машины — пожалуйста. Неограниченный доступ к тайным правительственным финансовым фондам — пожалуйста. Словом, по размаху дело быстро опередило «Манхэттенский проект», благодаря которому США в кратчайший срок получили атомную бомбу. К тому же Годин имел право нанимать и увольнять ученых по собственному усмотрению. Со стороны правительства за проектом надзирал Джон Скоу, с которым у Година были давние доверительные отношения (много лет назад он дал крупную взятку Скоу, чтобы тот предпочел проект его машины предложению Крэя и занялся именно годинским вариантом в своем Центре по разработке суперкомпьютеров). Президент выдвинул только одно условие: чтобы среди ученых был человек, который будет осуществлять этический контроль над происходящим. На эту роль был выбран Дэвид Теннант.И поначалу Теннант казался только соринкой в глазу. Все шло как нельзя лучше.Но вот прошло два года. Потрачен почти миллиард долларов, а показать правительству нечего. В секретных коридорах наисекретнейших служб Агентства национальной безопасности начинали поговаривать о новом призрачном проекте. Этот Джон Скоу — мастер запарывать масштабные задумки!.. Впрочем, фигура Питера Година пока что всех успокаивала. Даже его враги признавали, что свои обещания он имел привычку выполнять. Хотя уже перешептывались: а не откусил ли старик на этот раз больше, чем может прожевать? Челюсти уже не те — возраст! Искусственный интеллект, разумеется, куда меньшая химера, чем квантовый компьютер. Однако сколько компаний обанкротилось, обещая его по-быстрому создать!Но все это никак не объясняло для Гели необходимость казни Филдинга. Совершенно очевидно, что вплоть до вчерашнего вечера Годин рассматривал блистательного физика из Великобритании в качестве ключевой фигуры проекта «Тринити», от которой зависит успех или неуспех дела. И вдруг такой поворот: ладно, мы и без Филдинга обойдемся! Что изменилось?Повинуясь интуитивному импульсу, Гели набрала несколько команд на клавиатуре, и на экране появилась опись личных вещей Филдинга, которую она, по приказу Година, сделала после его смерти. Чего только не было в офисе Филдинга! Столько странных безделушек и памятных вещей! Больше похоже на профессорский кабинет в университете, чем на рабочее место физика-практика.Конечно, книги. Экземпляр «Упанишад» на санскрите. Томик Йейтса. Три зачитанных романа Раймонда Чандлера. «Алиса в Зазеркалье». Всякие научные книги и трактаты. Далее вещи вполне несуразные. Четыре пары кубиков для игры в кости, одна из них — шулерская, с грузиком. Клык кобры. Медная печатная форма с обложкой «Пентхауса». Язычок саксофона. Тибетский молельный шар. Обтрепанный стенной календарь с рисунками Эшера. Такая же обтрепанная афишка ночного клуба в английском городе Ньюкасле, где Джимми Хендрикс играл в 1967 году, с автографом великого гитариста. Вставленное в рамку письмо Стивена Хокинга[130] — признание, что он проиграл какое-то пари насчет какой-то темной материи во Вселенной. Компакт-диски Ван Моррисона, Джона Колтрэйна, Майлса Дэвиса.Список вещей на этом не заканчивался, но ничто в нем не вызывало подозрений. Гели лично пролистала каждую книгу, а техник проверил каждый компакт на подлинность — не хранится ли под видом музыки украденная информация. Помимо всякого барахла, в кабинете Филдинга был его бумажник, его одежда и драгоценности. Драгоценности — громко сказано. Золотое свадебное кольцо, позолоченные карманные часы на цепочке с хрустальным брелком.Проглядывая опись, Гели внезапно подумала: а на месте ли все эти вещи? Она лично заперла их в камере хранения. Однако ключ от этой комнаты имелся также и у Джона Скоу. Вдруг Филдинга велели убить, чтоб забрать нечто бывшее в его владении? Возможно, как раз поэтому хотели, чтобы он умер именно на работе. Дабы гарантированно получить нужное им «нечто». Если догадка правильна, это «нечто» он должен был носить при себе; в противном случае можно было просто украсть вещь из его кабинета.Гели уже хотела идти для более тщательной проверки в камеру хранения, но тут в ее наушниках снова раздался условный писк.— Похоже, у нас опять проблема, — сказал Корелли.— Что такое?— Все как в доме Теннанта. Они уже внутри и разговаривают, но я лишь иногда слышу невнятные голоса — как будто беседуют в соседней комнате за плотно закрытой дверью.— Черт!Гели сама подключилась к микрофонам в доме Филдинга. Вообще глухо. Никаких звуков.— Тут что-то не так, — пробормотала она. Затем спросила Корелли: — Что у вас с собой?— Есть параболический микрофон, но через стены или через оконное стекло он не берет. Мне нужен лазерный прибор.— У меня есть. — Гели мысленно прикинула свои возможности. — Доставим вам через… двенадцать минут.— Возможно, через двенадцать минут их и след простынет.— А прибор ночного видения у вас с собой?— Я не ожидал полномасштабной операции.Что за незадача!— Так, — сказала Гели. — Все нужное пришлем. А вы пока проверьте автомобиль Теннанта — нет ли там конверта «Федерал экспресс». Дайте мне точный адрес, где вы припаркованы.Записав адрес, Гели нажала сигнал тревоги. Тут же, в глубине подвала, была комната с нарами. Ее использовали в ситуациях, когда всей команде приходилось работать круглосуточно. Там можно было поспать между сменами.Через тридцать секунд из комнаты отдыха прибежал высокий блондин с заспанным лицом.— В чем дело?— Аврал. — Гели показала на кофейный автомат у стены. — Хлебни.Немец Риттер Бок был единственным членом ее команды, которого наняла не она, а Питер Годин. Бывший десантник и бывший боец германской антитеррористической бригады, Риттер работал прежде в элитной частной службе безопасности, которая поставляла Годину телохранителей для путешествий по Европе и Дальнему Востоку. Годин взял Риттера на постоянную службу после того, как тот предотвратил попытку похищения миллиардера. Безжалостный и хладнокровный, с опытом, выходящим далеко за рамки борьбы с террором, этот двадцатидевятилетний парень был лучшим в команде Гели. А поскольку в детстве она каждое лето проводила в Германии, то они могли общаться и на немецком.Риттер быстрыми глотками пил дымящийся кофе, поглядывая на Гели поверх кружки. Сероглазый, с колючим взглядом, он напоминал Гели мальчишку, в которого она была влюблена девочкой, когда гостила у отца, служившего в американских войсках, размещенных в Германии.— Тебе нужно срочно доставить лазерную экипировку Корелли. Он у дома неподалеку от университетского городка. Вот адрес.Она вырвала листок из блокнота и положила его на стол.Риттер только фыркнул и кивнул. Быть посыльным ему не улыбалось, но в подобных случаях он не жаловался и работой для салаг не брезговал — в ожидании настоящих заданий, для которых он был рожден и обучен.— Лазер в вещевой?— Да. И прихвати четыре прибора ночного видения.Допив кофе, Риттер взял записку с адресом и вышел, не сказав ни слова. Гели любила его молчаливую манеру. Американцы боятся пауз в разговоре, готовы любую глупость сказать, лишь бы не молчать, словно тишина — опасный враг. А Риттер был экономен на усилия — что в разговоре, что в деле. Поэтому ему цены нет. Временами они просто работали вместе, временами Гели с ним спала. До сих пор это не создавало проблем. В армии она вела себя точно так же: зачем отказываться от удовольствия, если подворачивается случай. Такой она была уже в швейцарской школе-интернате. Разумеется, риск есть всегда. Нужно уметь обращаться с агрессивными мужчинами — или женщинами. И ловко сглаживать последствия разрывов. С обеими задачами Гели пока что успешно справлялась.— Корелли! — позвала она, подключившись к связи. — Что слышите теперь?— По-прежнему ничего. Неразборчивые шумы.— Я подняла по тревоге Риттера. Он уже в пути.Тишина на том конце связи, только электростатический шорох. Гели улыбнулась. Риттера явно не любили — с ним чувствовали себя не в своей тарелке.— Слышите меня, Корелли?— Так точно. Я сейчас как раз в машине Теннанта.— Что видите?— Конверта «Федерал экспресс» не обнаружил. Должно быть, Теннант прихватил его с собой.— Ладно.— Что делать теперь?— Возвращайтесь в свой автомобиль и ждите Риттера.Гели отключила связь и вспомнила про Филдинга и про свое желание еще раз осмотреть его личные вещи. У нее было чувство, будто она что-то упустила — или какой-то вещи недостает. А инстинкт ее еще никогда не подводил. Однако сейчас не время бросать центр управления. Как только Риттер доберется до места, события начнут разворачиваться стремительно.

Глава 6Я быстро затащил Рейчел в холл филдингского дома. Дверь за нами мгновенно закрылась. Мы стояли перед миниатюрной азиаткой. Лу Ли Филдинг прожила большую часть своих сорока лет в коммунистическом Китае, но английский понимала вполне хорошо, хотя говорила на нем довольно скверно.— Кто этот женщина? — спросила она, указывая на Рейчел. — Ведь вы не иметь жена — так, профессор Дэвид?— Это Рейчел Вайс. Мой хороший друг. Кстати, тоже врач.Лу Ли подозрительно прищурилась.— Она работать на компания?— Вы имеете в виду «Аргус оптикал»?— «Т'инити», — сказала она, не выговаривая «р».«О! — подумал я про себя. — Первый сюрприз».— Нет-нет! Она профессор в медицинском колледже университета Дьюка.Лу Ли несколько долгих секунд разглядывала Рейчел. Потом слабо улыбнулась, вежливо поклонилась и сказала:— Хорошо, проходить, пожалуйста. Спешить, пожалуйста.Лу Ли провела нас в гостиную. С печальной улыбкой я вспомнил времена, когда Филдинг жил в этом доме один: в его холостяцком логове всегда было так, словно только что смерч прошел. Книги, газеты и бумаги лежали где попало и как попало, десятки грязных кофейных чашек, пивные бутылки, переполненные пепельницы оказывались в самых экзотических местах и на всех плоских поверхностях. С появлением Лу Ли дом чудесным образом преобразился в образцовое гнездышко чистоты и порядка — в духе учения дзэн. Больше не было вони сигарет и стоялого пива; пахло воском и лимоном.— Садиться, пожалуйста, — сказала Лу Ли.Мы с Рейчел сели на диван со множеством подушек. Лу Ли устроилась на краешке стула напротив нас. Она пристально разглядывала Рейчел, которая с любопытством вертела головой по сторонам, пока ее взгляд не остановился на грамоте в рамке.— Это и есть Нобелевская премия? — с уважительным придыханием спросила Рейчел.Лу Ли не без гордости кивнула.— Энди получать Нобель девяносто восьмой год. Я тогда жить Китай, но мы знать его работа. Все физики поражаться его работа.— Ваш муж действительно был великим человеком, — сказала Рейчел спокойно, хотя по глазам было заметно, что она взволнована. — А как вы познакомились?Пока Лу Ли отвечала на своем ломаном английском, я в который раз с удивлением размышлял о союзе этой женщины и моего покойного друга. Филдинг познакомился с Лу Ли, когда читал лекции в Пекине в рамках китайско-британской дипломатической инициативы. Она преподавала физику в Пекинском университете и сидела в первом ряду на всех девяти лекциях Филдинга. Партийные бонзы устроили несколько приемов в честь лауреата Нобелевской премии, и Лу Ли не пропустила ни один. Они с Филдингом быстро стали неразлучной парочкой — и ко времени его отъезда из Китая были влюблены друг в друга по уши. Затем последовали два с половиной года разлуки — Филдингу пришлось отчаянно биться, чтобы получить для нее выездную визу в Америку. Хотя его усилия якобы поддерживали самые большие шишки из АНБ и переговоры вроде бы происходили на высочайшем уровне, китайские власти уперлись намертво. Филдинг дошел до того, что стал всерьез думать о нелегальной переправке Лу Ли в Штаты — через подпольных деляг, тайно вывозящих людей из Китая. К счастью, я убедил его, что это слишком опасно: его невеста может погибнуть в пути или оказаться в тюрьме.Все мгновенно переменилось, как только Филдинг заподозрил, что мы все страдаем от побочных эффектов наших исследований, и принялся вставлять палки в колеса проекту «Тринити». Как будто по волшебству китайские бюрократы вдруг устыдились своего бессердечия — и через считанные дни Лу Ли уже летела в Вашингтон. Филдинг прекрасно понимал, что его невесту спешно доставили в Америку лишь для того, чтобы ублажить его и отвлечь. Но плевать на причины, главное — результат. К тому же прибытие Лу Ли нисколько его не угомонило. Англичанин продолжал кропотливо расследовать каждое настораживающее происшествие в лаборатории «Тринити». И другие ученые постепенно возненавидели его как возмутителя спокойствия.Когда в разговоре Лу Ли и Рейчел наступила пауза, я сказал:— Лу Ли, прежде всего позвольте мне выразить глубокую скорбь в связи с кончиной Эндрю…Китаянка замотала головой:— Нет, соболезновать не есть причина, почему я звать вас сюда. Я хочу знать о сегодня утром. Что действительно случаться с моим Энди?Но как я мог говорить искренне в этом доме, где у стен такие чуткие уши!Лу Ли заметила растерянность на моем лице, вскочила со стула, прошла к камину, вытащила из дымохода закопченную картонную коробку и поставила ее передо мной на кофейный столик. Эту коробку я уже видел. Филдинг держал в ней самодельное электронное оборудование для выявления «жучков». Лу Ли открыла крышку и вынула предмет, напоминавший устройство, считывающее штрих-коды в супермаркетах.— Сегодня утро перед работа Энди проходиться по весь дом с волшебной палкой, — сказала Лу Ли. — Все микрофоны прочь. Можно говорить теперь.Я покосился на Рейчел. Подтекст сказанного был яснее ясного. Лу Ли знала не только то, что компания «Аргус оптикал» — всего лишь прикрытие проекта «Тринити», но и была в курсе грубых аэнбэшных методов слежки. Отлучись Лу Ли хоть на какое-то время — в химчистку или в бакалею, Гели Бауэр, вероятно, весь дом Филдинга перевернула бы вверх дном. Я даже удивлялся, как у нее хватало терпения столько часов удерживаться от тотального обыска.— Сегодня вы за весь день хоть раз выходили из дома? — спросил я.— Нет, — ответила Лу Ли. — Они не говорить Лу Ли, в какой больница увозить Энди.Мне не верилось, что Филдинга увезли в морг одной из местных больниц. Вероятнее всего, труп доставили самолетом прямо в штаб-квартиру АНБ в форте Джордж-Мид, штат Мэриленд. Там у них своя бригада патологоанатомов… или что похуже. Разумеется, англичане позже могут устроить скандал: где тело нашего нобелевского лауреата? — но в этом случае отдуваться будет госдеп, а АНБ останется в стороне. Впрочем, Великобритания и Штаты связаны общим договором об охране государственных тайн — и англичане всегда в конечном счете проявляют покладистость, когда американцы начинают с помпой вещать об интересах национальной безопасности.— И все-таки нам лучше говорить шепотом, — сказал я тихонько, показывая пальцем на стену. — А уходя, я прихвачу коробку с собой. Боюсь, что АН… — тут я осекся и поправился: — …сотрудники службы безопасности нашей компании обыщут ваш дом при первой же возможности, как только вы куда-нибудь отлучитесь. Будет очень нехорошо, если они найдут вот эту «волшебную палку».Лу Ли выросла в коммунистической стране с безжалостной тайной полицией и знала, на что способны секретные службы.— Они убивали моего Энди? — прошептала она.— Надеюсь, нет. Учитывая состояние здоровья Эндрю, его возраст и привычку выкуривать по пачке сигарет в день, инсульт исключить нельзя. Однако… в общем, говоря по совести, я не думаю, что это был удар. А вы… на каком основании вы предполагаете, что его убили?Лу Ли закрыла глаза — по ее щекам потекли слезы.— Энди знать, что такое могло случаться с ним. Он мне говорить.— Он высказывал опасения за свою жизнь только однажды? Или много раз?— Много раз. Последние две недели — много, много раз.Я сделал долгий вдох, чтобы успокоиться.— Лу Ли, вы знаете, для чего Эндрю приглашал меня в Нэгс-Хед?— Он хотеть разговаривать с вами. Это все, что Лу Ли знает. Энди был очень испуганный о работе. Испуганный о «Тринити». Испуганный о…— Чего еще он боялся?— Годин. Он боялся Годин.В глубине души я давно подозревал, что все упрется именно в Година. Ненавидеть Джона Скоу было проще простого — высокомерный технократ без моральных тормозов. Но особенного страха он не внушал. Годин, с другой стороны, был само обаяние — любить его было легко: гений, патриот в лучшем смысле слова, человек твердых взглядов. Однако, поработав с ним некоторое время, вы ощущали некую его неутолимую фаустианскую жажду знаний любой ценой — вопреки препонам и моральным границам. Каждый чувствовал подкоркой: кто будет стоять между Годином и его целью, тот долго там не простоит!Поначалу отношения Година и Филдинга складывались хорошо. Они были примерно одного поколения; к тому же Годин обладал даром Роберта Оппенгеймера — умел заинтересовать талантливых ученых, сочетая более или менее тонкую лесть с обещанием великих открытий. Но медовый месяц их отношений длился не долго. Для Година «Тринити» была данной свыше миссией — и он рвался к цели исступленно, слепо. Филдинг был человек другого склада. Англичанин не поддерживал мысль, что если нечто теоретически возможно, то реализовать это следует непременно. И еще меньше он верил в то, что цель оправдывает любые средства.— Энди предполагал показать мне какие-либо бумаги? — спросил я с надеждой.— Я так не думать, — сказала Лу Ли. — Каждый вечер он делать записки, но каждый вечер перед идти спать он записки сжигать. — Тут она указала на камин. — Энди быть очень секретный. Всегда хотеть защитить Лу Ли. Всегда защищать Лу Ли!«Для меня он делал то же самое», — подумал я. Внезапно мне вспомнилась одна фраза из письма Филдинга, и я спросил:— Сегодня утром, идя на работу, Эндрю взял с собой карманные часы?Лу Ли ответила без промедления:— Он брать они на работа каждый день. Вы не видели они сегодня?— Нет. Но я уверен, что часы вам непременно вернут вместе с его личными вещами.Нижняя губа Лу Ли опять начала дрожать — похоже, снова будет плакать… нет, справилась с собой. Наблюдая такой стоицизм китаянки, я вдруг ощутил свою печаль с новой силой — и несколько иначе. Конечно, острота моей скорби по Филдингу несравнима с тем ужасом, который я пережил после потери жены и дочери. Однако день его смерти и для меня черный день. К тому же я начинал видеть и другой, более высокий смысл этой утраты: Эндрю Филдинг принадлежал к когорте сынов двадцатого столетия, которые нашли ответы на некоторые капитальные вопросы человеческого существования и устройства мира. Сознание того, что вот теперь этот великий ум больше не действует, рождало во мне чувство новой зияющей бреши в цивилизованном обществе — умер не просто мой друг, род человеческий сократился на единицу, потеря которой нанесла ему колоссальный и непоправимый ущерб.— Что теперь будет с Лу Ли? — тихо спросила вдова Филдинга. — Меня посылать обратно Китай?«Вот уж что исключено, так исключено!» — подумал я. Одной из причин, почему проект «Тринити» держался в такой тайне, было подозрение на самом верху, что и другие страны работают над чем-то похожим. У коммунистического Китая богатая история воровства военных наступательных технологий. Агентство национальной безопасности ни при каких обстоятельствах не позволит китайскому физику, который был близок к самому сердцу проекта, вернуться на родину. Больше того, сама жизнь вдовы Филдинга теперь под вопросом. Но до тех пор, пока я не переговорил с президентом, для защиты Лу Ли я не мог сделать практически ничего.— Вас ни в коем случае не вышлют, — заверил я ее. — Относительно этого даже не волнуйтесь.— Энди был говорить, правительство делать что хотеть.Тут фары автомобиля осветили гостиную — какая-то машина медленно проехала мимо дома. Выдержав напряженную паузу, я промолвил тише прежнего:— Нет, Лу Ли, правительство не вольно делать что захочет… Мне неприятно это говорить, но в данной ситуации вам лучше сотрудничать с Агентством национальной безопасности и оставаться тише воды, ниже травы. Чем меньше неприятностей и неудобств вы им причините, тем меньше они будут ощущать вас как угрозу. Вы понимаете?Лицо китаянки напряглось.— Значит, я должна позволить им убивать моего Энди и не говорить ничто? И не делать ничто?— Мы не уверены, что Энди был убит. И вы сейчас, при всем желании, ничего в одиночку сделать не сможете. Только будете зря рисковать жизнью. Предоставьте действовать мне. Я позвонил президенту и жду ответного звонка. Президент как раз в Китае — такое вот забавное совпадение. В Пекине.— Я видеть на телевидении. Энди был говорить мне, вы знать этот президент.— Да, я встречался с ним. Он был другом моего брата — и именно он назначил меня на работу в проект «Тринити». Обещаю вам во что бы то ни стало узнать всю правду о смерти Эндрю. Это моя прямая обязанность по отношению к покойному. Я большой его должник.Лу Ли внезапно улыбнулась сквозь слезы.— Энди быть хороший человек. Добрый, веселый. И очень толковый.— Да, умней его долго искать, — согласился я.Впрочем, что значат слова «толковый» или «умный» в применении к гению типа Эндрю Филдинга? Все равно что про слона говорить «большой». Нос у меня «большой». И слон «большой». Филдинг принадлежал к самому крохотному братству на планете — узкому кружку людей, которые действительно понимают тайны квантовой физики — научной области, в которой — согласно шутке кембриджских студентов Филдинга — работают только те, кто слишком умен, чтобы стать профессором.Рейчел удивленно взвизгнула, потому что в комнату вдруг вкатился белый меховой шар и запрыгнул на колени к Лу Ли. Китаянка улыбнулась и стала ласково гладить болонку, полунапевая на своем кантонском: «Майя, Майя».Болонку присутствие чужих смущало, но она не лаяла, только кареглазо таращилась на меня.— Вы ведь знать моя Майя, профессор Дэвид?— Да. Имел честь познакомиться.— Энди был покупать для Лу Ли. Назад шесть недель. Майя был мой ребенок. Мой ребенок до момент, когда Бог благословлять Энди и меня настоящий…Она застенчиво осеклась.До этого я даже не догадывался, что мой шестидесятитрехлетний друг надеялся иметь ребенка от своей сорокалетней жены!— Как жаль, — произнес я, ощущая всю бесполезность слов. — Как жаль…У Рейчел был вид, словно и она что-то хотела сказать. Но она промолчала. Бывают моменты, когда даже одаренный психиатр не находит слов.Пока Лу Ли печально смотрела в пол, пытаясь сдержать слезы, я лихорадочно думал.Если Филдинг подозревал, что его могут убить, и делился не раз этими опасениями с женой, то Агентство национальной безопасности могло знать, что он сболтнул жене лишнее. А уж про то, что я сейчас в доме покойного, они и подавно знают. Если возле дома есть шпики, они, разумеется, уже сфотографировали Рейчел, опознали ее и теперь ломают голову, зачем она сюда явилась.— Похоже, Майю пора выгулять, — веселым тоном громко сказал я.Лу Ли вышла из транса и непонимающе уставилась на меня.— Мы с Рейчел охотно выгуляем вашу собачку! — добавил я, при этом нарочито гримасничая, чтобы до Лу Ли дошел скрытый смысл моих слов.— Спасибо. Но Майя не имеет потребность…Я остановил китаянку поднятой ладонью.— Думаю, свежий лесной воздух будет всем нам полезен, — сказал я. — Правда, Рейчел?Лу Ли еще секунду-другую буровила меня растерянным взглядом, затем ее лицо наконец осветилось пониманием.— Да-да. Быть хорошая идея. Я не выходить целый день. Майя хотеть гулять.Я огляделся в поисках бумаги. Возле телефона лежал отрывной блокнотик. Я взял его и написал: «Есть у вас диктофон?» Оторвал листок и на следующем написал номер своего сотового телефона.Лу Ли взяла мою записку, прочитала вопрос, метнулась в кабинет Филдинга и принесла диктофон «Сони» — не цифровой, а с микрокассетой. Я сунул диктофон в карман и подвел женщин к стеклянным дверям, которые открывались во внутренний дворик.Майя поковыляла за нами — впрочем, стараясь держаться поближе к хозяйке. Лу Ли наклонилась к болонке и прикрепила поводок к ошейнику.Я знал, что если пройти метров сто через лес, то мы выйдем к университетскому Лесному Амфитеатру. Во время двух последних встреч мы с Филдингом ходили именно туда, чтобы переговорить без посторонних ушей.— Хотя Эндрю, как вы говорите, очистил дом от микрофонов, лучше все-таки перестраховаться, — прошептал я Лу Ли. — Мне обязательно нужно хотя бы несколько минут очень серьезно поговорить с Рейчел, причем вне дома. Поэтому сделаем так. Оставайтесь здесь, запритесь, а Майю дайте нам. Мы прогуляемся через лес к Амфитеатру и скоро вернемся. Мой сотовый при мне, его номер в блокноте возле вашего телефона. Если случится что-либо странное или подозрительное — тут же позвоните мне, и я мигом прибегу.У Лу Ли был растерянный и взволнованный вид.— Вы брать Майя с собой?— Для прикрытия. Понимаете? Как повод для прогулки в лес.Лу Ли неохотно кивнула, затем опустилась на колени, что-то прошептала собачке в ухо и скрылась в доме. Я сгреб тихо поскуливающую болонку, стремительно пересек с ней в руках задний двор, за которым начинался лес. Мы торопливо зашагали по узкой дорожке. Рейчел с трудом поспевала за мной: деревья стояли кучно, ветки цепляли одежду.— Что теперь? — испуганным шепотом спросила Рейчел.— Не нервничайте. Я должен серьезно поговорить с вами.Я не видел конкретной сиюминутной опасности, но страх сидел во мне глубоко и прочно. Я даже не сразу заметил, что болонку теперь держу не двумя руками, а только одной, левой. А в правой руке я сжимал бог знает когда и как вынутый револьвер.

Глава 7— Риттер прибыл, — браво доложил Корелли. — Уже направил лазер на фасад.— Что слышит? — спросила Гели.— Внятные шумы, но никаких разговоров. Как будто по дому передвигается только один человек. Возможно, остальные двое в задней комнате.— Пусть Риттер сменит позицию. Лазер на окна во двор. Быстро.— Будет сделано.Гели от нетерпения ерзала в кресле. В доме Филдинга происходило что-то непонятное, и был только один способ узнать, что именно. Примерно через минуту в наушниках раздался более низкий голос Риттера:— Nichts.— И через окна во двор ничего не слышно? — разочарованно переспросила Гели.— Nein.— Стало быть, они в курсе, где «жучки», и прикрыли их.— Как они могли прознать?— Филдинг.— Достал этот ублюдок! — встрял голос Корелли. — Вечно играл с нами в игры.Гели согласно кивнула. В общении с коллегами по проекту «Тринити» Филдинг казался анекдотически рассеянным профессором; на самом же деле он был самым проницательным сукиным сыном во всей компании ученых.— Похоже, они из дома улизнули, — сказала Гели. — Филдинг и Теннант проделывали подобный фокус дважды. Якобы собачку выгуливать. Я пошлю команду в лес.— Nein, — сказал Риттер. — Теннант их услышит.— Есть предложение получше?— Пойду в одиночку.— Хорошо, я расставлю наших ребят по периметру. Как бы Теннант не попробовал удрать!— Не думаю. Бежать таким образом — глупо. А Теннант не дурак.— Почему же глупо?— Когда собираются делать ноги, женщин с собой не берут. Двигаться надо быстро и тихо.Гели усмехнулась:— Теннант вам не чета, Liebchen.Риттер рассмеялся:— По-вашему, мужчина именно таким и должен быть?— Он американец, воспитанный на Юге. Подобных парней я знаю по армии. Прирожденные герои. С романтической жилкой. Из-за того и гибнут чаще других.— Что-то вроде англичан, да? — сказал Риттер.Гели невольно вспомнила Эндрю Филдинга.— Да, что-то вроде. Ну а теперь давайте за ними, в лес. А Корелли пусть контролирует вход в дом.— Ja.Гели вскочила и стала нервно прохаживаться по узкому проходу между стеллажами с электронным оборудованием. Подмывало опять позвонить Джону Скоу, но тот приказал больше его не беспокоить. Ладно. Вот попробует Теннант смыться — тогда она и позвонит этому самодовольному ублюдку: будет ли он и дальше благодушествовать про длинный поводок?

Глава 8Я молча и тихо двигался в темноте по заросшей тропинке между деревьями. Зато от Рейчел было шума как от слепого медведя, который ломится через кусты. На манхэттенской улице она, вероятно, маневрировала не хуже полузащитника на футбольном поле, но лес был для нее стихией чуждой. Я замедлил шаг, чтобы она меня догнала, и приказал уцепиться сзади за мой пояс — и не отставать. Она без возражений подчинилась.Метрах в тридцати от дома я негромко спросил:— Ну, теперь-то вы верите моему рассказу о Филдинге?— Пока я верю только в то, что вы с ним работали в одной организации, — сказала Рейчел. — А что его убили — в этом я не убеждена. Как, впрочем, и вы сами.Я перелез через толстый ствол поваленного бурей дерева, затем помог Рейчел перебраться через него.— Вы меньше слушайте, что я говорю вдове, я ее просто оберегаю. На самом деле я не сомневаюсь, что Филдинга убили. Из участников проекта «Тринити» только два человека выступали против того, что делалось. Филдинг — и вот он мертв. Второй — ваш покорный слуга.— Значит, теперь вы наконец-то расскажете мне о своей работе?— Только если вы захотите выслушать. Надеюсь, до вас дошло, насколько опасна эта информация. Ну, любопытства не поубавилось?Рейчел тихо ойкнула — какие-то колючки впились ей в руку. Переведя дыхание, она скомандовала:— Рассказывайте!— Когда вы сегодня явились в мой дом, я как раз делал видеозапись, чтобы передать ее своему адвокату — в запечатанном конверте. Случись что со мной, адвокату было бы предписано вскрыть этот конверт. Закончить запись мне, увы, не удалось. И, буду честным до конца, я не вполне уверен, доживу ли я до завтрашнего утра, успею ли оставить документ для адвоката.Рейчел споткнулась, повисла на моем поясе и чуть не повалила меня на землю. Болонка в моей левой руке сердито тявкнула.— Ш-ш-ш! — приказал я. Как ни странно, Майя действительно больше не подавала голоса, хотя для нее прогулка была, несомненно, сплошным стрессом.— Отчего же вы не позвонили в полицию? — спросила Рейчел. — Ведь очевидно, что Лу Ли разделяет ваши подозрения, поэтому у полиции будет достаточно оснований начать тщательное…— Городская полиция, — перебил я ее, — не имеет права вмешиваться в дела Агентства национальной безопасности. А проект «Тринити» находится под прямым контролем АНБ.— Тогда звоните в ФБР!— Это все равно что просить ФБР расследовать махинации ЦРУ. Между всеми этими ведомствами столько соперничества, недоверия и неприязни, что в ФБР сто раз подумают, стоит ли связываться, и реакция последует в лучшем случае через несколько недель. Поэтому — если вы действительно хотите помочь — станьте моим живым видеомагнитофоном. Внимательно выслушайте мой рассказ, а затем возвращайтесь домой и помалкивайте обо всем.— А если с вами что-нибудь случится?— Вот тогда вы начнете говорить. Звоните в Си-эн-эн или в «Нью-Йорк таймс» и выложите им все, что вам известно. Причем в этом случае чем скорее вы свяжетесь с прессой, тем больше шансов, что вы избегнете моей участи.— А почему бы вам самому не связаться с Си-эн-эн или «Нью-Йорк таймс»? Прямо сейчас, не откладывая!— Потому что я не имею стопроцентных доказательств. Потому что президент может позвонить мне в любой момент — и после разговора с ним я буду в безопасности. И наконец, пусть это звучит по-мальчишески, речь идет о национальной безопасности, об огромной государственной тайне. Вот почему я не тороплюсь вмешивать прессу.Я сунул револьвер в карман, взял Рейчел за руку, и мы зашагали дальше. За темными деревьями было что-то еще более черное. Стена. Я знал, что где-то тут незапертый служебный вход. Дверь, к счастью, нашлась быстро, и мы с Рейчел попали в залитую лунным светом чашу университетского театра под открытым небом.— Боже, какая красотища! — воскликнула Рейчел.Словно некий волшебник перенес каменный амфитеатр из Греции в лес Северной Каролины. Справа от нас было сценическое возвышение, слева — каменная лестница, ведущая к верхним рядам. Где-то еще выше, за зарослями, проходило шоссе, по которому мы сюда приехали. Оно угадывалось только по быстрым прерывистым вспышкам света автомобильных фар между деревьями.Мы с Рейчел сели в первом ряду. Болонку я привязал к одной из стоек сцены. Пока Майя с интересом обнюхивала новое место, я поставил диктофон на каменную скамью и нажал на «запись».— Говорит Дэвид Теннант, магистр медицины. Я нахожусь в университетском Амфитеатре и беседую с профессором Рейчел Вайс из медицинского колледжа университета Дьюка.Я остановил запись и проверил качество. Сойдет. Бросив взгляд на светящийся циферблат наручных часов, я сказал:— Нам нужно уложиться в десять минут. Максимум.Рейчел пожала плечами — мол, делайте, как вам удобнее. Но в ее глазах светился неподдельный интерес. Я возобновил запись.— На протяжении последних двух лет я был одним из участников спецпроекта Агентства национальной безопасности. Он известен под кодовым названием «Тринити» и осуществляется в комплексе помещений в Треугольнике науки — в десяти милях отсюда. «Тринити» — грандиозная и щедро финансируемая правительством попытка создать искусственный разум. Компьютер, который действительно способен думать.На Рейчел мои слова не произвели большого впечатления.— А разве современные компьютеры не думают? — простодушно спросила она.Это всеобщее нелепое заблуждение теперь меня изумляло, но до начала работы в «Тринити» я и сам воображал, что компьютер — это думающая машина. Уже лет пятьдесят писатели-фантасты и кинорежиссеры стращают нас «гигантским электронным мозгом», который завладевает всем миром. А вышедший в 1968 году и ставший классикой жанра фильм Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001» вбил в сознание людей образ взбесившегося говорящего компьютера, который губит людей на космическом корабле. Затем произошла эффектная и стремительная цифровая революция: компьютер стал частью нашей повседневной жизни. В итоге рядовой обыватель всерьез полагает, что до создания искусственного интеллекта рукой подать, нужно только прибавить еще немножко ума и скорости современному компьютеру. Наивность необычайная! Однако мне было некогда просвещать Рейчел насчет сверхсложных нейронных структур нашего мозга и пока что непреодолимых трудностей создания искусственного интеллекта; нужно было на скорую руку дать ей основные понятия и проинформировать о проекте «Тринити».— Вы слышали об английском математике Алане Тьюринге? — сказал я. — Во время Второй мировой войны он был среди тех, кто помог взломать коды немецкой шифровальной машины «Энигма».— Тьюринг? — переспросила Рейчел. — Я что-то слышала про «тест Тьюринга».— «Тест Тьюринга» — классическая проба на способность машины мыслить на уровне человека. По Тьюрингу, машину можно будет назвать разумной лишь в том случае, если человек, сидя по одну сторону стены и набирая вопросы на клавиатуре, при чтении ответов, приходящих из-за стены, будет убежден, что ему отвечает другой человек. Сам Алан Тьюринг предсказывал, что подобное случится уже к концу двадцатого столетия, но «тест Тьюринга» разоблачает любой современный компьютер в два счета. Если мы будем просто развивать и улучшать существующие технологии, нам не видать искусственного разума еще как минимум лет пятьдесят!— А тот ай-би-эмовский шахматный компьютер, который побил Гарри Каспарова? — возразила Рейчел. — Я где-то читала…— Знаменитый «Дип Блю»? — Мой тихий смех Амфитеатр преобразил в странный хрустящий звук. — Он одержал победу над Каспаровым за счет того, что сами компьютерщики называют «грубой силой». В память «Дип Блю» загнали все когда-либо сыгранные шахматные партии, и перед каждым ходом он мгновенно просчитывал миллионы вариантов вперед. Компьютер блестяще играет в шахматы — и при этом совершенно не понимает, что он делает, чем он занят. А Гарри Каспаров, благо он человек и природа дала ему мозг, никогда не должен просчитывать миллионы и миллиарды возможностей перед любым, даже самым бесхитростным ходом — без чего компьютер просто не может обойтись. Знания и опыт позволяют Каспарову интуитивно, минуя последовательное размышление, перепрыгивать к правильному решению; к тому же во время каждой партии он научается чему-то новому. Человек в отличие от машины играет инстинктивно. А что значит «инстинктивно», на самом деле не знает никто.Рейчел внимательно слушала.— Ну и к чему вы ведете?— К тому, что компьютеры думают не так, как люди. Вернее, они не думают вообще. Просто рабски выполняют заложенные в них программы. В рекламе много трепа о «программном обеспечении, которое само думает за вас». Полная чушь. Серьезные исследователи теперь даже сам термин «искусственный интеллект» боятся всуе использовать, дабы не вводить себя и других в заблуждение!— Ладно, будем считать, что я поняла. Теперь о проекте «Тринити». Что это такое?— Современная чаша Святого Грааля.— Что вы этим хотите сказать?— Все норовят создать компьютер, который будет работать подобно человеческому мозгу и не хуже человеческого мозга. Загвоздка в том, что мы на самом деле понятия не имеем, как работает мозг человека! В последнее время объем информации о деталях работы мозга растет стремительно, но любой специалист скажет, что до сих пор мы имеем только гору фактов, а не разгадку. И вот два года назад одному ученому вдруг пришла в голову гениально простая мысль, как обойти это вроде бы непреодолимое препятствие — наше незнание того, как работает мозг. Не знаем — ну и плевать! Мы мозг возьмем и скопируем. Не понимая, что делаем. Зато используя уже существующую технологию.— И кто этот ученый?— Питер Годин. Ученый-миллиардер.— Это который «Годин суперкомпьютинг»?Теперь она удивила меня своей информированностью.— Правильно.— В подвалах нашей университетской лаборатории по изучению физики высоких энергий стоят четыре годинских суперкомпьютера, — пояснила Рейчел.— Проект «Тринити» задуман Годином и осуществляется под его руководством.Теперь в лице Рейчел поубавилось скепсиса: чем больше деталей она узнавала, тем меньше у нее было причин цепляться за свою теорию «чокнутого Теннанта».— А с помощью какой из существующих технологий можно скопировать мозг?— Магнитно-резонансная томография.— МР-интроскопия? — пораженно воскликнула Рейчел.— Да. Так просто. У вас, как в любой современной больнице, сканирование головного мозга, наверное, заурядная повседневная процедура?— Разумеется.— И во время процедуры вы получаете огромное количество информации?— Да, обычно куда больше, чем мы способны понять и интерпретировать.— Так вот, Рейчел, я видел магнитно-резонансные визуализации, которые содержат информации в сто тысяч раз больше тех, что вы видите у себя на работе. Разрешение на экранах наших аппаратов в сто тысяч раз больше.Рейчел ошарашенно заморгала.— Фантастика какая-то! Это сколько же можно различить при таком чудовищном увеличении!— Я своими глазами видел снимок момента передачи возбуждения от нейрона к нейрону через синаптическую щель. В проекте «Тринити» мы способны видеть на экране работу человеческого мозга на молекулярном уровне.— Сказки!Любой врач на месте Рейчел сказал бы то же самое.— Нет. Такой томограф уже существует. И находится в лаборатории в десяти милях отсюда. Только никто об этом не знает.Рейчел покачала головой.— Бессмыслица какая-то! Зачем компании держать подобное открытие в секрете? Это же золотое дно!— Потому что это не частная лавочка. Это сверхсекретный правительственный проект.— Магнитно-резонансная томография подобного качества принесет изобретателям сотни миллионов долларов, а то и миллиарды! С ее помощью злокачественные клетки в мозгу можно отлавливать практически поодиночке — до того как они скопятся в опухоль!— Совершенно верно. Именно поэтому проект «Тринити» вызывал и вызывает у меня сомнения этического порядка. Подло прятать подобное изобретение от больных раком! Однако оставим на время нравственную сторону проблемы. Сосредоточимся на фактах. Итак, мы уже имеем магнитно-резонансный томограф, дающий трехмерную картину мозга. И его разрешающая способность — до молекулярного уровня.— Моментальные снимки работающих молекул мозга? Потрясающе!— Можно выразиться и так. Рави Нара употребляет термин «нейрослепки».— «Нейрослепки». Удачно сказано. Передает трехмерность снимков.— Рейчел, вы можете представить себе нейрослепок мозга?— Я могу представить, что один-единственный такой нейрослепок совершил бы революцию в неврологии. Но, как я понимаю, конечной целью проекта «Тринити» является не это.— Нейрослепок — это же человек, мозг которого просканирован. В самом буквальном смысле. Мы имеем его мысли, его воспоминания, его страхи и так далее. Мы имеем его всего в нейрослепке!— Но, извините, это же всего-навсего картинка — пусть и трехмерная, и с немыслимым разрешением.— Тут вы ошибаетесь. Да, картинка. Но не всего лишь. Это — закодированное факсимиле каждой молекулы в мозгу. Причем с точнейшим пространственным адресом и исчерпывающей электрохимической характеристикой. Значит…— Погодите, не торопитесь, дайте сообразить… Господи, да вы же хотите сказать, что они способны загрузить один из нейрослепков в компьютер?— Хотят загрузить. Пока что не способны. Именно над этим мы бьемся день и ночь на протяжении двух лет. Годин предсказал, что нам понадобится на это пятнадцать — двадцать лет. На самом деле мы уже через девятнадцать месяцев работы где-то на середине пути. Подобных темпов история не знала. Единственный исторический прецедент — «Манхэттенский проект» во время Второй мировой войны.Рейчел собиралась что-то сказать, но я остановил ее поднятой рукой. Мое внимание привлекла проезжающая по шоссе машина — выше нас, за деревьями. Свет фар мелькал в просветах леса вдвое медленнее, чем свет других машин. Примерно над нами машина еще больше сбавила скорость, потом водитель дал газ — и скрылся за поворотом.— Давайте поторапливаться, — сказал я.— Предположим, я верю вашему рассказу о «Тринити». Но почему Северная Каролина? Почему над этим проектом работают именно здесь?Вопрос из ряда неожиданных.— Вот вы лучший в мире психоаналитик школы Юнга…— Ну, вы хватили! Скажем так: один из лучших психоаналитиков.— И почему вы работаете в Северной Каролине?Она удивленно вскинула брови.— Да потому что здесь знаменитый университет Дьюка. И здесь уютно. Но пример со мной — неудачный.— Отчего же? Питер Годин настаивал на научном городке в Маунтин-Вью, штат Калифорния. АНБ, главный финансист проекта, хотело разместить нас рядом со своей штаб-квартирой — в форте Джордж-Мид, штат Мэриленд. И Треугольник науки выбрали в качестве компромиссного варианта. С одной стороны, гнездо высоких технологий. С другой — глухомань.— Какова же конечная цель проекта? Во что Агентство национальной безопасности вкладывает такие деньжищи?— Наше правительство рассматривает всякую революционную идею в науке с одной точки зрения: а что она даст для военного потенциала? Если машина на основе нейрослепка теоретически возможна, то наше правительство желает быть первым, у кого эта штуковина появится.— А как этот компьютер можно использовать в военных целях?— Вспомните операцию «Буря в пустыне», войны в Афганистане и Ираке. Современная война предельно компьютеризирована. Всех областей военного применения компьютеров и не перечислишь: дешифровка, контроль во время испытаний ядерного оружия, информационная война, начиненные электроникой самолеты, вертолеты и танки, спутники слежения… Однако «Тринити» будет не просто шагом вперед. Рядом с сегодняшними суперкомпьютерами он то же, что «мерседес» рядом с телегой. А если Филдинг был прав и «Тринити» вдобавок получит и квантовые способности, — это смерть всей современной системе шифрования. Вот почему АНБ уже истратило почти миллиард долларов на этот амбициознейший проект.Рейчел напряженно обдумывала мои слова.— Стало быть, «Тринити» не просто более быстрый суперкомпьютер. Это искусственный разум, думающий компьютер, так?Я отрицательно мотнул головой:— Нет, думающий компьютер пока что недостижимая мечта. Речь идет о копировании конкретного человеческого мозга, создании цифрового существа, которое во всех отношениях является человеком. Это цифровое существо будет иметь познавательные способности, воспоминания, надежды и мечты самого обыкновенного человека… словом, абсолютно все, кроме тела. С огромным преимуществом: скопированный мозг будет работать со скоростью компьютера. То есть как минимум в миллион раз быстрее биологического оригинала.Рейчел почти неслышно пробормотала:— Вот, оказывается, почему Эндрю Филдинг и Рави Нара работали бок о бок!— Вы все правильно поняли. Проект Питера Година свел вместе двух лауреатов Нобелевской премии — квантового физика и невролога, представителей научных областей, у которых прежде не было ни единой точки соприкосновения.Я проверил микрокассету — пленка еще не закончилась.— Но потенциал «Тринити» не ограничивается сказанным. Как только нейрослепок мозга — скажем, Рейчел Вайс — загрузят в компьютер, скорость далеко не единственное преимущество, которое он будет иметь в сравнении с Рейчел Вайс из плоти и крови.— Что вы хотите сказать?— Предположим, я решил выучить китайский язык. Мне потребовалось три года интенсивных занятий, чтобы достичь более или менее приличных результатов. Вас это впечатлило. Вы тоже хотите бегло говорить на китайском! Если у вас приблизительно такие же способности, как у меня, то и вам понадобится года три. Вот он, главный недостаток человеческого мозга: все мы учимся примерно с одной скоростью, относительно медленно. Но для компьютерной модели вашего мозга этой проблемы просто не существует. Вы переводите в цифровую форму самый полный словарь китайского языка, китайскую грамматику, всю китайскую литературу за пять тысяч лет и все китайские газеты за последние сто лет — и загружаете в память вашего нейрослепка. Процесс загрузки займет несколько секунд. Вы сэкономили как минимум три года. А в следующие двадцать секунд вы можете «выучить» всю квантовую физику.Рейчел ошарашенно помотала головой.— Получается, за пару минут или за пару часов в мой компьютерный нейрослепок можно загрузить всю сумму знаний человечества?— Теоретически для этого нет никаких препятствий.— Дэвид, но это же… это же почти Бог!— Отчего же «почти»? Вы забываете, что эта компьютерная Рейчел Вайс была бы не только всезнающей. Она была бы вечной. При желании эту Рейчел Вайс можно загрузить в другой компьютер. Или скопировать. Разве это не бессмертие?Рейчел растерянно кусала губы.— Ну, начинаете мне верить? — сказал я.— А вы что делаете в проекте «Тринити»?— Президент назначил меня советником по этическим проблемам, которые могут возникнуть в процессе работы. Когда-то у некоторых участников «Манхэттенского проекта» возникли возражения морального характера против создания атомной бомбы — но их никто и слушать не хотел. Нынешний президент решил не повторять тогдашнюю ошибку. По мнению президента, если проект «Тринити» завершится успехом, его результат должен вызвать минимум негодования в обществе. И возможные отрицательные с моральной точки зрения моменты нужно отслеживать заранее, чтобы не дать злу осуществиться. Президент знал моего брата по колледжу и читал мою книгу по медицинской этике — или, скорее, видел снятый по ней документальный научно-популярный телесериал. Вот две причины, почему советником по этике стал именно я. Такая вот моя нехитрая история…Рейчел секунду-другую задумчиво смотрела на бегущие полукругом каменные скамьи.— Ничего себе «нехитрая история»!.. Сумасшедшая история, безумная история! — Глаза Рейчел горели во тьме. — Вы сказали, что за девятнадцать месяцев уже пройдено почти полпути. Значит, все-таки остаются еще какие-то серьезные проблемы?— Нужно построить суперкомпьютер, способный вместить нейрослепок мозга целиком. Хотя человеческий мозг работает относительно медленно, в нем поразительно много одновременно функционирующих частей. Примерно сто триллионов потенциальных связей, которые способны действовать разом. И эти сто триллионов — далеко не все, это только для обработки данных. Но даже эти сто триллионов связей пожирают тысячу двести терабайт компьютерной памяти.Рейчел пожала плечами.— Для меня эти терабайты — пустой звук.— Полная подшивка «Уолл-стрит джорнал» за шесть миллионов лет.Вот теперь Рейчел открыла рот от удивления.— Когда проект «Тринити» только-только раскручивали, ни один суперкомпьютер на планете не имел такой вместительности. Интернет как единое целое был сравним по объему, но это не слишком надежно связанная и плохо управляемая россыпь компьютеров.— А теперь?— «Ай-Би-Эм» строит суперкомпьютер под названием «Блю Джин», который будет способен конкурировать с мозгом по объему обрабатываемой информации, но и он не сможет делать вещи, доступные пятилетнему ребенку.— «Тринити» — что-то совсем другое?— Ничего общего. Хотя бы потому, что «Блю Джин» — это махина: пятнадцать метров в длину, пятнадцать в ширину, тонны холодного воздуха для охлаждения. «Тринити» будет величиной с «фольксваген-жук». И Годин считает, что это не предел. Он любит повторять: человеческий мозг весит три фунта и использует только десять ватт электричества. Как он говорит, решение большой проблемы должно быть и внешне красиво. Элегантно.Рейчел обвела рассеянным взглядом каменный амфитеатр. Похоже, она пыталась мысленно представить будущее, которое так властно врывалось в настоящее.— И как близко «Тринити» к завершению?— В нашей лаборатории уже есть опытный образец. Сто двадцать триллионов связей и фактически неограниченная память.— Работает?— Нет.— Почему?— Да потому что мало загрузить нейрослепок в компьютер. С ним надо как-то общаться. Человеческий мозг взаимодействует с миром через биологическое тело с пятью чувствами. А теперь вообразите ваш мозг, вложенный в металлическую коробку. Какой от него толк, даже если он при этом «живой»? Он глух, слеп и парализован. Дрожащая масса неизбывного ужаса, и ничего больше. Впрочем, нет, это и дрожать не способно — нечему дрожать. И я скажу так: слава Богу, что нейрослепок не имеет контакта с миром. Если эта штуковина получит возможность слышать, и видеть, и действовать — кто предскажет последствия!Рейчел тут же полюбопытствовала:— А что плохого, собственно, может сделать «Тринити»?— Ну, вспомните хотя бы «Космическую Одиссею 2001»! Бортовой разумный компьютер казался самым надежным в мире. А в итоге истребил всех членов команды космического корабля. Теперь вообразите еще более «разумного» электронного психа, имеющего доступ в Интернет!— Ну и что?— Стоит одному компьютеру типа «Тринити» войти в Интернет — и все промышленно развитые страны мгновенно станут его заложницами. Он в состоянии обрубить все правительственные коммуникации, парализовать банки и биржу, нарушить движение поездов, сделать воздушное движение неуправляемым, взять под свой контроль ядерные ракеты, системы ПВО… Словом, он может всех поставить на колени и требовать что угодно.Рейчел в замешательстве покачала головой.— Но что нужно… мозгу в металлическом ящике — без рук, без ног и так далее?— Будто вы не знаете, что нужно всякому разумному существу. И в особенности если у него ни рук, ни ног и так далее, но при этом есть все человеческие качества.— Власть?— Совершенно верно.Тут я вздрогнул, потому что зазвонил мой сотовый. На экранчике светилось имя звонящего: Эндрю Филдинг.— Лу Ли? Что-то произошло?— Ничто не произошло, — раздался в ответ голос Лу Ли. — Я волноваться о Майя. Я слышать снаружи шум. Пожалуйста, возвращаться, профессор Дэвид.Болонка прекратила что-то вынюхивать возле себя и, склонив набок голову, прислушивалась, словно догадалась, что звонит ее хозяйка.— Хорошо, мы возвращаемся. Прямо сейчас.— С ней все в порядке? — озабоченно спросила Рейчел, как только я отнял сотовый от уха.— Да. Просто хочет, чтоб мы побыстрее вернулись. Но мы сперва немного подождем.— Чего?— АНБ, вне сомнения, прослушивает мой телефон. И теперь они знают, что мы пойдем к дому. Если их люди здесь, в лесу, то и они двинутся к дому. И мы их услышим.Рейчел с тревогой уставилась на стену, которая отделяла нас от леса.— Вы думаете, мы тут не одни?— Ну вот, — сказал я с усмешкой, — теперь вы боитесь, что за деревьями действительно может кто-то оказаться.Она вскочила со скамьи, напряженно вглядываясь в дверь, через которую мы вошли в театр. Было нетрудно вообразить, что за ней нас в темноте поджидают.— Вы сказали, Филдинга убили, потому что вы с ним были против продолжения проекта. А в чем конкретно выражалось ваше сопротивление?— Мы не просто сопротивлялись. Мы добились того, что проект остановили. Точнее, приостановили. Что будет теперь, после гибели Филдинга, можно только гадать. Активно боролся прежде всего Филдинг, но без моего прямого обращения к президенту вряд ли удалось бы достичь такого результата. Это сродни попытке затормозить работу над атомной бомбой во время Второй мировой войны — почти безнадежное дело. Практически все участники проекта смотрели на меня и Филдинга как на предателей.— Почему вы так настойчиво боролись за сворачивание проекта?— Не знаю, чем руководствовался Филдинг. Он, оберегая меня, говорил мне не все. Но мои мотивы просты. Шесть месяцев назад мы впервые опробовали супертомограф — тот самый, на котором видна каждая молекула мозга. С животными все прошло гладко, никаких проблем. Затем наступил черед шести ученых из узкого кружка самых посвященных. Я был одним из добровольцев. В течение недели после томографии у нас появились странные неврологические нарушения. У каждого свои. По мнению Филдинга, это побочное действие магнитно-резонансной томографии.— МРТ не имеет побочных действий! — возмущенно возразила Рейчел.— Больничные аппараты совершенно безвредны — это правда. Наша-то машина мощнее их в энное количество раз! На суперпроводниках, с повышенными возможностями пульсации…Майя вдруг насторожилась и беспокойно зарычала. Я прислушался. В лесу вроде бы ни звука. Но что мои уши против собачьих!.. Я сунул диктофон в карман, взял в левую руку Майю, вынул револьвер, и мы с Рейчел вышли из Амфитеатра через тот же служебный вход, через который вошли.В лесу, после освещенного луной театра под открытым небом, темнота казалась особенно густой.— Идите прямо за мной и не отставайте, — шепнул я Рейчел, подныривая под разлапистую низкую ветку.— Вы кого-нибудь слышали?— Нет.Не будь со мной Рейчел, я бы двинулся к дому не торопясь, бесшумно и со всякими уловками. Но теперь выбирать не приходилось: скорость — наш единственный козырь. Я стремительно шагал то по тропинке, то через подлесок, спрямляя путь и не обращая внимания на шум, который мы производили. Я старался предупредить Рейчел о каждой ветке, которая могла хлестнуть ее, но пару раз она все-таки вскрикнула от боли. Однако держалась молодцом: хоть и спотыкалась, но от меня не отставала. Вскоре мы увидели дом. Лу Ли поджидала нас у задней двери — в прямоугольнике света из комнаты. У меня тревожно сжалось сердце: такая легкая цель для снайпера!Как только мы с Рейчел добежали до дома, я втащил обеих женщин в комнату, проворно закрыл стеклянную дверь и выключил свет. Майя лаяла от счастья и прыгала вокруг хозяйки.Через плечо я шепнул Рейчел: «Вызовите такси», — и она пошла к телефону в другую комнату.С мокрыми от слез глазами Лу Ли взяла собачку на руки, словно ей вернули отнятое дитя. Я сочувственно коснулся локтя китаянки, но Майя вдруг сердито облаяла меня, и я отдернул руку.— Хотел бы остаться у вас до утра, чтоб вам спокойней было, — тихо сказал я, — но это будет выглядеть крайне подозрительно. Завтра с утра я пойду на работу как ни в чем не бывало и постараюсь найти ответы на кое-какие вопросы — поэтому мое поведение сейчас должно выглядеть настолько нормальным, насколько это возможно. Вы понимаете?— Да.— Я заберу с собой коробку с игрушкой Эндрю. Будет досадно, если ее здесь найдут. Хорошо?Лу Ли закивала, ласково поглаживая болонку.— Перед отъездом я на минуту загоню свою машину в гараж — так никто не узнает, что именно я вынес из дома. Если вас спросят, что мы с Рейчел у вас делали, — говорите, что, мол, приезжали выразить соболезнования по поводу смерти супруга. Если эти типы каким-то образом слышали обрывки нашего разговора, в объяснения не вступайте — играйте роль тронувшейся от горя вдовы.— Что такое «тронувшейся»?— Ну, пораженная печалью. Ничего не понимающая от горя.В ответ она со стоической грустью улыбнулась.— Лу Ли не надо это играть. Лу Ли это чувствовать.Я порывисто обнял ее, крепко прижал к себе: мужайтесь! Потом наклонился к ее уху и почти неслышно прошептал:— В письме, что Энди послал мне через «Федерал экспресс», было немного белого порошка. Очень похожего на песок. Я принес пакетики с порошком сюда. Они сейчас на кушетке. Вы знаете, что это за вещество?Лу Ли метнула взгляд на кушетку. Белые пакеты были отчетливо видны в полумраке.— Нет. Я это белое ничего не знать.— Это вы бросили письмо в почтовый ящик?— Да. Как вы догадаться?— Не имеет значения.Не мог же я объяснить Лу Ли, что в своем последнем сне я был в голове ее покойного мужа — в его предсмертные минуты. Тут меня вдруг потянуло вон из этого дома — устал.— Рейчел, что с такси?— Вот-вот будет, — отозвалась она.— Идите, пожалуйста, в гараж, — попросил я Лу Ли. — Я вам посигналю, и вы откроете мне дверь. Когда машина будет внутри, дверь закройте.— О'кей.Лу Ли молча выскользнула из комнаты.Я взял свои пакетики с кушетки, и мы с Рейчел перешли в темную гостиную, широкие окна которой выходили на улицу. В ожидании такси мы сели на диван у окна.— Такси — для меня? — шепотом спросила Рейчел.— Да.— Но мой автомобиль остался возле вашего дома.— Не думаю, что вам охота ночью возвращаться к моему дому. Можете, конечно, забрать машину утром. Но я бы на вашем месте предпочел переждать, у моего дома не появляться и ехать в клинику на такси.— Я слышала, вы сказали Лу Ли, что с утра пойдете на работу…— Если президент не позвонит до утра, то да.— Чего ради? Если они убили Филдинга, им ничего не стоит и вас убить!Ее взволнованный вопрос доставил мне своего рода извращенное удовольствие.— Похоже, вы уже совсем освоились внутри моего бреда.Губы Рейчел напряженно подрагивали. Я понял, что ей не до шуток, она всерьез напугана.— Ладно, извините. Пожелай они меня убить, я был бы давно трупом. Если меня захотят убрать сегодня ночью — их воля, ничто им не помешает. Но я думаю, их останавливает страх перед реакцией президента. Если я доживу до завтрашнего утра, то смогу спокойно идти на работу — там моя жизнь не в меньшей и не в большей опасности, чем дома.Рейчел вздыхала, потирая виски косточками пальцев.— Не знаю, как будут развиваться события, — шептал я дальше. — Если вас начнут допрашивать, старайтесь говорить побольше правды, чтобы не запутаться. Вы приехали ко мне, потому что я пропустил три сеанса. Мне позвонила вдова только что умершего друга. У нее в Америке ни одной родной души, поэтому вы вызвались ехать со мной, — чтобы по-женски утешить ее. Мы немного успокоили вдову и пошли в лес выгулять болонку. Вот и все, что вам известно.Рейчел вглядывалась в мое лицо в тусклом свете луны и далеких уличных фонарей.— Я не этого ожидала, — сказала она.— Знаю. Вы всерьез полагали, что я душевнобольной.Она совсем по-девичьи закусила губу.— Да, я и впрямь думала, что вы не совсем здоровы. Хотя в глубине души надеялась, что не права. Но теперь я перепугана до смерти. В психиатрических проблемах я кое-что понимаю. То, что происходит, к психиатрии не имеет никакого отношения.Я привлек ее к себе и быстро зашептал ей в ухо:— Умоляю вас побыстрее забыть все, что здесь было. Вспомните лишь в том случае, если со мной случится что-либо нехорошее. Тогда поднимайте крик до самых небес. И в этом будет ваша надежда на спасение. — Я отпустил Рейчел и немного отодвинулся от нее. — В ваш больничный кабинет я никогда не вернусь.Она смотрела на меня так, словно я сказал: «Мы с вами никогда больше не увидимся». Что, собственно говоря, и было моим внутренним ощущением в тот момент.— Дэвид…— А вот и ваше такси.Я встал и удостоверился, что к дому подъехало именно такси. Все нормально. Огонек на крыше. Впрочем, что им стоит организовать такси со своим водителем…У Рейчел был совершенно растерянный вид.— Ну, не волнуйтесь вы так, — сказал я. — Со мной все будет в порядке. Вы мне очень помогли.— Ни черта я для вас не сделала, — с горечью промолвила Рейчел.Я потянул ее в простенок, чтобы нас не было видно через окно, вынул из диктофона микрокассету и сунул ей в руку.— Хотите мне помочь, вот возможность. Ладно, идемте. А впрочем, я хотел бы попросить вас еще об одном.— Не стесняйтесь, говорите.Я показал ей пакеты.— Может ли кто-нибудь в вашем Дьюке исследовать этот порошок — на инфекцию или на ядовитость?— Конечно. У нас есть ребята, которые этим зарабатывают на жизнь.Я снял чехольчик с одной из думок на диване, вложил в него пакетики с белым порошком и свернул.— Только с предельной осторожностью, — попросил я, передавая ей сверток.— Или я не медик?Я пожал ей руку.— Спасибо. Теперь можете идти.Она вдруг встала на цыпочки и коротко, но нежно поцеловала меня в губы.— Будьте осторожны. Умоляю вас, будьте осторожны!Пока я приходил в себя от удивления, Рейчел быстро сунула сверток под блузку и выскользнула в прихожую. Через мгновение я услышал, как за ней захлопнулась парадная дверь.Из окна я проследил за отъездом такси. Потом вышел к своей «акуре» и проделал все, о чем мы договорились с Лу Ли.В закрытом гараже Лу Ли открыла дверь со стороны пассажира и положила на сиденье завернутую в полотенце закопченную картонную коробку Филдинга с его «игрушкой». Я подался в сторону маленькой китаянки, схватил ее за запястье и заглянул в глаза.— Скажите мне правду, Лу Ли, — произнес я едва слышным шепотом. — Вы знаете конечную цель проекта «Тринити»?Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Потом она кивнула.— Никогда и никому об этом не говорите. Никогда и никому.— Лу Ли из Китая, Дэвид. Лу Ли знать, что случаться с длинный язык.Мне вдруг вспомнилась ее жалкая фигурка в прямоугольнике света, когда она поджидала нас с Рейчел на заднем дворе: цель в ожидании убийцы.— Слушайте, — сказал я внезапно. — Не могу я оставить вас одну. Поехали со мной. Прямо сейчас. Берите Майю и едем. Со мной не пропадете.Лу Ли печально улыбнулась.— Вы хороший человек. Как Эндрю. Только вы не волноваться. Лу Ли уже принять свои меры.Я опешил. Какие собственные меры могла принять эта женщина? У меня даже никаких догадок не возникало. Я был уверен, что в Штатах она практически никого не знает. И уж тем более никого из высокопоставленных лиц, которые в этом случае хоть какая-то защита.— Что за меры вы имеете в виду?Лу Ли только головой покачала.— Дэвид лучше не знать. О'кей? Я буду быть хорошо.Как ни странно, я ей поверил. Открытие, что Лу Ли не такая уж беспомощная и потерянная вдова, какой она кажется, побудило меня задать еще один вопрос:— В письме Эндрю сказано: если с ним что-нибудь случится, я должен вспомнить про его карманные часы. Что такого особенного в этих часах?Лу Ли долго-долго смотрела мне в глаза, потом вдруг решилась:— Не часы. Берелок.— Брелок?— Да, берелок.Я закрыл глаза и представил себе золотые часы Филдинга. Жестоко исцарапанная драгоценная семейная реликвия. Часы на цепочке — такие прежде носили в жилетном кармане. А на конце цепочки — камушек-кристалл в форме сердечка.— Камень на цепочке? — спросил я.Лу Ли радостно улыбнулась.— Дэвид умный человек. Дэвид будет понимать.

Глава 9Гели Бауэр расхаживала между рядами аппаратуры в подвальном центре безопасности и орала в головной телефон на Джона Скоу. Прежде она никогда не теряла самообладание в разговоре с ним, но теперь, без влиятельной поддержки Година, она обнаружила, что Скоу может быть диким упрямцем, от которого кто угодно на стену полезет.— Вы что, оглохли? Или вы не врубаетесь в то, что происходит?Скоу отвечал ей невозмутимо и свысока:— Вы сказали мне буквально следующее: профессор Теннант и профессор Вайс посетили скорбящую вдову профессора Филдинга и выгуляли ее собаку. Профессор Вайс поцеловала профессора Теннанта, перед тем как уехать к себе домой в такси.Гели закрыла глаза и попыталась справиться с душившей ее яростью.— Теннант перед отъездом загнал свою машину в гараж Филдинга и закрыл дверь. Вне сомнения, он что-то забрал из дома — и не хотел, чтобы мы узнали, что именно.— Вполне вероятно, — согласился Скоу. — Но вы же сами доложили — теперь они разъехались по домам. В чем проблема?— Мы ни черта не слышали, вот в чем проблема! Они блокировали все микрофоны — точно так же, как в доме Теннанта! И Вайс бросила свой «сааб» возле дома Теннанта, хотя было бы естественней, если в Теннант подбросил ее до своего дома и она уехала оттуда на собственном автомобиле. Вместо этого она вызвала такси. С какой стати? Не исключено, что Теннант планирует бегство. Не исключено, что он намерен предать гласности содержание проекта «Тринити». А может, он хочет сделать и то, и другое: удрать и связаться с прессой.— Ваша паранойя ему еще и не такое припишет.— Риттер подслушал часть их разговора. Эта парочка обсуждала неприятные побочные действия магнитно-резонансной томографии.— Ерунда! Побочные эффекты Супер-МРТ — этический конек Теннанта, он всем про это уши прожужжал. Плевать. С главными вещами это никак не связано.— Но прежде они добрых десять минут о чем-то говорили — и мы не в курсе о чем. И Риттеру кажется, что в руке Теннанта он видел диктофон.Скоу с досадой вздохнул.— Что же, по-вашему, необходимо сделать?— Обоих немедленно ликвидировать.Аэнбэшник так и ахнул.— Я не ослышался?— Сами знаете, что не ослышались. Мы вынуждены предположить, что Вайс имеет исчерпывающую информацию о проекте «Тринити» и знает о подозрениях Теннанта относительно причины смерти профессора Филдинга.— Профессор Вайс — никак не связанная с проектом законопослушная гражданка.— Не хотите ликвидировать — разрешите мне допросить их… с пристрастием.Ответом было долгое-предолгое молчание. Наконец Скоу сухо осведомился:— Кто-либо из наших следует за такси с профессором Вайс?— Риттер, мой лучший агент. Может запросто организовать несчастный случай.Голос Скоу разом изменился, в нем появился металл:— А теперь внимательно слушайте меня, Гели. Пусть ваш агент допасет профессора Вайс до ее дома и свернет слежку. При этом она его вообще не должна заметить. И чтоб он не смел и дыхнуть в ее сторону!— Что-о-о?— Я приказываю отозвать вашего пса. Далее. Вашей команде следовать за профессором Теннантом до его дома, оставить стандартного дежурного — и отдыхать.У Гели дух захватило от возмущения.— Под угрозой безопасность всего проекта! Налицо грубые нарушения секретности. Пустим дело на самотек — потеряем контроль над ситуацией… если мы его уже не потеряли!— Мисс Бауэр, завтра президент Соединенных Штатов может пригласить Дэвида Теннанта в Овальный кабинет. Вы эту вероятность хорошо прочувствовали? Не исключено, что президент уже беседовал с Теннантом. Поэтому вам, милочка, следует немедленно успокоиться. Любым способом. Примите транквилизатор. Или трахнитесь. Не люблю быть грубым, но приходится. И последнее… Я тут в уютном кругу семьи. Поэтому беспокоить меня разрешаю лишь в том случае, если Теннант выйдет на связь с президентом — или кого-нибудь пристрелит на улице.— Официально заявляю вам, что я категорически против такого легкомысленного решения.— Ну и ладно.— Я хочу поговорить с Годином.— Это невозможно. Сейчас он вне пределов досягаемости.— Где он?— В Маунтин-Вью, разбирается с кризисной ситуацией.— Он же был тут, в городе, еще во время ленча!— Питер купил «Гольфстрим-5», чтобы летать, а не любоваться.Гели слышала, как где-то далеко визгливо ссорятся сыновья Скоу, что-то бубнит телевизор.— Боюсь, я не могу принять вашу оценку ситуации. Я не вправе игнорировать мои обязанности лишь потому, что вам не хватает мужества принять решение, необходимое для защиты проекта «Тринити».— Вы совсем рехнулись? Сегодня вечером я дважды беседовал с Питером. Я отлично знаю, чего он хочет и чего он не хочет. Если вы сейчас позволите себе самовольные действия, даже ваш отец не спасет вашу задницу.Если Гели прежде просто не любила Скоу, то теперь она его ненавидела.Отключив связь, она тупо уставилась на экран компьютера, на котором по-прежнему высвечивался список личных вещей Филдинга. «Клык кобры». Какого дьявола этот нобелевский придурок держал у себя в кабинете клык кобры?Надо было, как она и собиралась, сходить в камеру хранения и еще раз без спешки перебрать его личные вещи, но перепалка со Скоу настолько выбила ее из колеи, что Гели решила отложить на потом это нудное дело.Она и прежде работала, имея самое приблизительное представление о сути проекта «Тринити». В армии ее научили не задавать вопросов. Там можно двадцать четыре часа в сутки охранять здание и не знать, что в нем — ядерные боеголовки или ящики с нижним бельем. Однако теперь у нее появилось неприятное ощущение, что она не знает слишком многого. Казалось, стержневая тайна «Тринити» держала мертвой хваткой всех и вся. Но вот критическая ситуация — а Гели приходится сидеть сложа руки. Когда надо срочно переговорить с Годином, он вдруг пропал с концами!Загнанная в тупик, Бауэр связалась с Риттером и приказала ему снять слежку за Рейчел Вайс. Молчаливый молодой немец сейчас пригодится ей здесь, в центре безопасности. Скоу велел успокоиться? Что ж, она последует его совету. А способ быстро успокоиться Гели знала только один: перестать отдавать команды и на несколько минут подчинить себя мужчине.

Глава 10Живительный сон без снов… Но, проснувшись, я тут же вспомнил мертвого Филдинга на полу его кабинета — и сердце дико заколотилось. Солнце било через щель между занавесками. Ночь пережил, слава Богу. Я хлопнул радиобудильник по макушке и заткнул его пронзительные вопли.Президент так и не позвонил. Я проверил автоответчик — на случай если я спал слишком крепко. Ни одного сообщения. Стараясь гнать мрачные мысли, на которые наводило молчание президента, я позвонил Лу Ли. Автоответчик. Все еще голосом Эндрю. И шутливым тоном. Я быстро повесил трубку. Будем надеяться, что смекалистая вдова Филдинга к настоящему моменту уже по меньшей мере в сотне миль от Чапел-Хилла. Я зашел в ванную, щелкнул за собой замком и начал торопливо бриться.Вчера, когда я вернулся от Лу Ли, возле моего дома стоял автомобиль наблюдения. Как только я подъехал, аэнбэшники тут же смылись. Забрав из машины все компрометирующие вещи, я зашел в дом и позвонил Рейчел. Все в порядке, она добралась без приключений. Два часа я лежал одетый на кровати с открытыми глазами, мучительно прислушиваясь: вломятся или не вломятся? Размышлял я и о карманных часах Филдинга. Тусклое исцарапанное золото корпуса, желтый циферблат с римскими цифрами… «Не часы, — сказала Лу Ли. — Брелок». Как-то я поинтересовался у Филдинга, что это за кристалл на конце цепочки. Тот ответил: подарил тибетский монах из окрестностей Лхасы — мол, камушек гарантирует безупречную память. Филдинг почему-то очень смеялся, рассказывая это. Тогда смысл шутки до меня не дошел. Теперь я его вдруг понял.Среди компьютерных технологий, радикально усовершенствованных командой «Тринити», было голографическое хранение памяти. Инженеры «Тринити» научились хранить информацию не в традиционных микрочипах, а в виде голограмм — в молекулах устойчивых кристаллов. Симметрично расположенные атомы кристаллов вмещали неимоверное количество информации, которая записывалась и считывалась при помощи лазерного луча. Правда, те кристаллы, что я видел в лаборатории голографии «Тринити», размером напоминали футбольный мяч. Но ведь теоретически можно было использовать и небольшие кристаллы, меньшей вместимости (и все равно огромной!). Именно такой кристалл служил брелком на цепи золотых часов Филдинга!Каким-то образом гениальный англичанин ухитрялся скачивать данные по проекту «Тринити» в свой кристаллический брелок. Поскольку вне предельно узкого кружка ученых и инженеров никто даже и не подозревал о такой возможности, Филдингу не грозило разоблачение на проходной.Но зачем он воровал информацию? Продавать тому, кто больше предложит? Нет, Филдинг — человек старой закалки; нуждайся он в деньгах даже самым отчаянным образом, торговать корпоративными тайнами ему бы и в голову не пришло. Но вдруг у него были какие-то скрытые идеологические мотивы? К примеру, политически наивные представления, что все нации должны иметь доступ к новейшей научной технологии? Не исключено. Однако Филдинг никогда не казался мне идеалистом-дурачком, способным простодушно вручить кому попало такое мощное оружие, как компьютер «Тринити». Все разговоры с Филдингом толкали к противоположному выводу: он хотел, чтобы ни одна страна не обладала таким опасным оружием.Не тут ли кроется ответ? Он не воровал, он занимался саботажем — планировал каким-то образом воспрепятствовать успешной реализации проекта «Тринити». Подобное объяснение казалось мне наиболее вероятным. Впрочем, не имея достаточно информации, я мог только гадать. До тех пор, пока часы не окажутся в моих руках, я никому ничего доказать не смогу.Я принял очень горячий душ — чуть не сварился — и, в легких летних брюках и спортивной куртке, зашагал к своему автомобилю, стараясь поменьше думать о том, что мне предстоит. Моей первейшей целью возвращения в лабораторный корпус «Тринити» было добыть карманные часы Филдинга. Говоря по совести, у меня не было выбора — ехать или не ехать на работу. Останься я дома — это привлекло бы ко мне еще большее внимание со стороны АНБ. Попробуй я бежать (как, надеюсь, это сделала Лу Ли), вся сыскная мощь Агентства национальной безопасности была бы направлена против меня. Поэтому оставалось только упрямо делать вид, что ничего не произошло, вести себя как обычно и тянуть время до звонка президента. А уж тогда, обеспечив себе тыл, я смогу каким-то образом отомстить за смерть Филдинга!Когда нет пробок, от моего пригорода в Чапел-Хилле до комплекса «Тринити» можно домчаться за двадцать минут. Треугольник науки, изысканный рай для корпоративных научных исследований, находится между Роли и Даремом и назван по треугольнику, который образуют три важнейших северокаролинских университета. Тамошние тихие, зеленые улочки с обширными лужайками справа и слева наводят на мысль о дорогом загородном клубе, но вместо полей для игры в гольф на семи тысячах акров Треугольника науки располагаются научные лаборатории «Дюпона», «Локхида» и прочих громких фирм. Из сорока пяти тысяч ученых, ежедневно приезжающих туда работать, едва ли триста знали, что делается за стенами комплекса «Тринити». Сегодня дорога была свободна, но я ехал на самой малой скорости — с ребячливым желанием никогда не доехать.От небольшого щита с надписью «Аргус оптикал» до лабораторного комплекса «Тринити» метров двести. Неприступно-неприветливое пятиэтажное здание из стали и затемненного стекла, шестьдесят акров леса, целый подземный городок и посадочная площадка для вертолетов. Сталь и стекло — это внешняя упаковка, напоказ. Настоящие, внутренние стены — из суперсовременного медного сплава под кодовым названием «Буря». Эта оболочка непроницаема для электромагнитных волн. Тот же принцип защиты от шпионажа применен и в зданиях АНБ в форте Джордж-Мид.Поскольку здание было построено в низинке, своего рода глубокой чаше, то первые два этажа вообще не видны прохожему из-за ограды комплекса, а главный вход находится на третьем этаже, и к нему можно попасть, только пройдя по крытой галерее длиной метров тридцать. Эта галерея перед самым входом в здание сужалась. Там вас встречали офицер охраны, сверхчувствительные металлодетекторы, электронные «носы» для распознавания взрывчатых веществ и флюороскопы. Покажите пропуск с фотографией, приложите палец для сканирования и дайте тщательно обыскать себя и все, что вы с собой несете.Я подошел к галерее и нажал кнопку. Дверь сводчатого прохода загудела и открылась — я зашагал дальше. Приближаясь к охраннику, я старался выглядеть как можно беззаботнее, хотя внутренне весь вибрировал от страха и напряжения.— Доброе утро, профессор, — приветствовал меня толстяк средних лет по имени Генри.Я втайне считал, что этот Генри чей-то родственник и тут по блату. Другие охранники были не старше тридцати — мускулистые парни и девушки без единой жиринки, с идеальной кожей и бараньими глазами. Генри отличался не только возрастом и дородностью, он единственный из охранной братии не брезговал здороваться с профессорами.— Доброе утро, Генри, — сказал я.— Не забудьте, в девять собрание в конференц-зале.— Спасибо.— У вас только четыре минуты.Я покосился на часы и кивнул.— Все еще не могу прийти в себя после смерти профессора Филдинга, — сказал Генри. — Говорят, помер раньше, чем приехала машина «скорой помощи».Я вздохнул и сделал подобающе-печальное лицо. Ведь тут видеокамера и микрофоны, и надо соответствовать.— Инсульт — штука коварная.— Что ж, не худший способ отдать Богу душу. Я имею в виду — недолго мучиться.Я выдавил улыбку и положил указательный палец правой руки на панельку сканера. Аппарат удовлетворенно пискнул: сошлось. После этого я прошел сквозь П-образные ворота — как в аэропорту, только длиннее, с куда большим количеством всяческих детекторов. Конференц-зал и административные офисы находились на пятом этаже. На двери кабинета Филдинга красовалась желтая полицейская лента. Кто ее нацепил? Вряд ли АНБ допустило сюда полицию. Быстро проверив, нет ли кого в коридоре, я взялся за ручку двери. Заперто. Тут, ясное дело, не заурядный замок из супермаркета. Если карманные часы Филдинга все еще в его кабинете, мне до них не добраться.Я прошел по коридору дальше, к своему кабинету, и сел к главному компьютеру. Он был частью закрытой сети, которая обслуживала ученых и технический персонал в пределах здания «Тринити» и не имела никакой связи с внешним миром. В Интернет я мог входить при помощи второго компьютера, имевшего связь только в одну сторону, — можно было получать информацию, но порты для экспорта файлов отсутствовали. Электронная почта действовала лишь в пределах здания.На экране главного компьютера мигало напоминание о собрании. Машинально я открыл список полученных электронных писем и с холодком в сердце поймал себя на том, что ищу обычное послание от Филдинга: он любил забрасывать мне всякую юмористическую мелочевку. Анекдот или забавную цитату вроде афоризма Томаса Генри Хаксли: «Ученые старше шестидесяти приносят больше вреда, чем пользы!» Но сегодня письмеца от него не было. И больше никогда не будет.Я обвел свой кабинет унылым взглядом. Без Филдинга я осиротел. Шесть недель назад мы на пару остановили проект «Тринити», вызвав у коллег бурю возмущения. Но причину побочных неврологических явлений после Супер-МРТ мы так и не обнаружили. В одиночку мне проблему не решить. И как теперь отбиваться от желающих немедленно возобновить работы, я понятия не имел.То, что я вызвался добровольцем на супертомографию, не было бесшабашной глупостью. Все свято верили в ее полную безвредность. Теория была проста: эволюция обезьяны в homo sapiens происходила при постоянном наличии магнитного поля Земли; мы безбедно живем в этом магнитном поле; наши МР-томографы генерируют магнитные поля в тридцать тысяч раз мощнее обычных фоновых — и никак не вредят здоровью, что доказано годами их использования. Чего же бояться? Однако разработанный у нас Супер-МР-томограф давал магнитные поля в восемьсот тысяч раз мощнее магнитного поля Земли. Нас заверили — это не опасно, а побочные проблемы типа нагрева ткани успешно решены во время экспериментов с животными.Тем не менее через несколько дней после суперсканирования у каждого из шести добровольцев вдруг обнаружились настораживающие неврологические отклонения.Ютта Клейн, главный проектировщик Супер-МРТ, перенесла краткосрочную потерю памяти. У Рави Нара развилась болезненная гиперсексуальность (его несколько раз поймали на мастурбации — в собственном кабинете и в туалете). У Джона Скоу появился тремор рук, Питер Годин начал страдать от эпилептических припадков, а бедняга Филдинг заработал синдром Туретта: он временами непроизвольно выкрикивал непристойные слова или бессмысленные куски фраз. Ну а меня Супер-МРТ наградил проклятой нарколепсией.Рави Нара, наш увенчанный Нобелевской премией невролог, не сумел найти убедительного медицинского объяснения внезапному шквалу непохожих друг на друга заболеваний. Поэтому сканирование на Супер-МТР было временно приостановлено. Работы над самим компьютером «Тринити» продолжались, но инженеры Година были вынуждены экспериментировать, имея только первые шесть нейрослепков — и без надежды получить в ближайшее время новые. Никто не знал, насколько эти нейрослепки удачны, сделаны они с достаточным разрешением или нет, хватит ли их для «прорыва к созданию опытного образца».Поскольку Рави Нара только руками разводил, то Филдинг пробовал сам, в редкие свободные минуты, разобраться с проблемой побочных явлений суперсканирования. Шесть недель спустя он высказал предположение, что эти проблемы вызваны нарушением квантовых процессов в нашем мозгу — и подкрепил свою гипотезу двадцатью страницами сложнейших математических выкладок. Рави Нара яростно возражал: мол, за всю историю неврологии ни один факт не указал на то, что работа человеческого мозга как-то связана с квантовыми процессами. Хотя только считанные физики поддержали эту внезапную и ошеломляющую теорию функционирования сознания (впрочем, среди них была такая фигура, как Роджер Пенроуз), Филдинг трудился не покладая рук, чтобы ее доказать.Питер Годин поначалу отнесся благожелательно к теории Филдинга, но вскоре опыты по суперсканированию мозга приматов возобновились — и опять шимпанзе и орангутангам процедура не причиняла ни малейшего видимого вреда. Филдинг не сдавался: обезьяний разум, мол, ниже человеческого, оттого и квантовые процессы у них не задействованы, в том у нас и разница с ними! Теперь Годин только отмахивался от него, как от назойливой мухи. В конце концов я доложил о подозрениях Филдинга президенту — и тот официально приостановил проект, пока причина настораживающих побочных явлений не будет установлена.Это случилось шесть недель назад. С тех пор мы с Филдингом вкалывали по двенадцать — шестнадцать часов в день, пытаясь доказать его теорию нарушений на квантовом уровне во время суперсканирования. Я чувствовал себя как помощник Альберта Эйнштейна: гений работал, а я затачивал ему карандаши и записывал за ним прозрения. Но все усилия этой светлейшей головы оказались напрасны. Доказательств не находилось. Уж слишком много белых пятен в наших знаниях о работе человеческого сознания.И вот Филдинг мертв. Теперь некому доказать прямую связь между суперсканированием и нашими неврологическими расстройствами. А в одиночку, на основе только гипотезы, я не смогу долго сдерживать напор коллективной воли продолжать проект во что бы то ни стало.Сражение разгорится прямо сейчас, через пару минут. Собрание для приличия начнется с минуты молчания и нескольких не вполне искренних фраз по поводу «безвременной кончины» и «постигшей нас большой утраты», а затем полетят пух и перья.По дороге к конференц-залу мое лицо заливал пот — я был во власти самых недобрых предчувствий.Но конференц-зал оказался пуст.Такого еще не бывало, чтоб я первым пришел на собрание! В отличие от меня другие руководители были подчеркнуто пунктуальны. Я налил себе кофе из электрического кофейника, сел в самый дальний конец комнаты и старался не паниковать.Где же, черт побери, остальные? Наблюдают за мной откуда-нибудь? Где их проклятая камера? За этой огромной фотографией на стене? Справа от меня висел черно-белый групповой портрет основных участников «Манхэттенского проекта»: Оппенгеймер, Сцилард, Ферми, Вигнер, Эдвард Теллер. Они стоят тесным дружеским полукругом на фоне горной цепи Оскура в Нью-Мексико — гиганты науки двадцатого века, у каждого впереди великая известность или великий позор — в зависимости от того, как вы относитесь к результату их трудов. Некоторые, подобно «ястребу» Теллеру, прожили жизнь без угрызений совести и удостоились торжественных похорон с приспущенными флагами и воинским салютом; другим повезло меньше. К примеру, Роберт Оппенгеймер поплатился за протест против создания американцами водородной бомбы, был обвинен в 1953 году в «нелояльности» и лишен допуска к секретным проектам. Хоть он трудился и дальше и занимал почетные места в разных комиссиях, но в науке совершил, похоже, куда меньше, чем мог бы. Однако в том 1944 году они были дружной компанией веселых молодых людей. В темных европейских костюмах среди белого песка пустыни, они взирали с фотографии на дебатирующих в конференц-зале участников проекта «Тринити» подобно святым заступникам: глаза исполнены чудного сочетания юмора, смирения и мудрости. Единственный ученый «Тринити», который был во всех отношениях на их уровне, вчера скончался в собственном кабинете.В коридоре раздались голоса. Я выпрямился в кресле. Идут. У меня возникло подозрение, что у них было свое, предварительное, собрание, на котором они выработали тактику поведения со мной.Первой появилась Ютта Клейн, единственная женщина в нашей команде ученых. Руководитель исследовательского центра компании «Сименс» в Германии, седовласая Клейн тоже была лауреатом Нобелевской премии в области физики. Компания «Сименс» любезно «одолжила» ее нам на время работы над проектом «Тринити». Это она, вместе с Филдингом и группой инженеров компании «Дженерал электрик», разработала и построила супер-магнитно-резонансный томограф четвертого поколения.— Guten Morgen, — сухо сказала она и села справа от меня — с непроницаемым лицом почтенной матроны.— Morgen, — отозвался я.Вслед за Клейн вошел Рави Нара. Он сел за три стула от меня — подчеркивая, как далеко мы с ним разошлись в последнее время. В одной смуглой руке молодой индийский невролог держал шоколадный пончик, другая висела на перевязи. Я с трудом удержался от злорадной улыбки. Четыре дня назад Рави Нара зашел в комнату с аппаратом Супер-МРТ с кружкой кофе и поставил ее на стойку. А кружка частично из металла. Когда Клейн включила томограф, чтобы просканировать мозг шимпанзе, кружка перелетела через всю комнату и с такой силой толкнула руку невролога на корпус аппарата, что ему раздробило локтевую кость. Клейн сказала, что он еще легко отделался. В день самого первого включения Супер-МТР женщина-техник, тоже из «Сименса», была убита металлической тележкой аппарата ЭКГ, которая вдруг превратилась в пушечное ядро и проломила ей череп.— Доброе утро, Дэвид.Я поднял голову и увидел с иголочки одетого и подтянутого Джона Скоу, который прошествовал к креслу во главе стола. Заместитель директора АНБ, наиболее авторитетный американский специалист в области информационной войны, Скоу был официальным руководителем проекта «Тринити». На самом же деле последнее слово в любом вопросе имел Питер Годин — он выбирал направление исследований и определял их темпы. Отношения между Скоу и Годином были зеркальным повторением отношений генерала Лесли Гроувса и Роберта Оппенгеймера в Лос-Аламосе. Гроувс был строгий и требовательный начальник, но он всегда уступал Оппенгеймеру, ибо душой и главным двигателем начинания был именно ершистый физик. Поэтому и существовал диковинный парадокс: в военное время в важнейшем военном проекте имел последнее слово не генерал, а штафирка.— Доброе утро, Скоу, — сказал я, даже не попытавшись улыбнуться.— То, что вчера случилось, для всех нас ужасный удар, — почти не двигая тонкими губами, проворковал он с аристократическим бостонским акцентом. — Но для вас, Дэвид, я знаю, это особенная, большая и личная потеря.Сколько искренности было в его словах, можно только гадать. Такой наторелый бюрократ владеет голосом не хуже актера.— Питер вот-вот будет, — сказал он. — Похоже, отныне он наш постоянный замыкающий.Я печально улыбнулся про себя. В прошлом Филдинг всегда приходил последним… а то и вовсе не приходил. Когда он манкировал собранием, на розыски обычно посылали меня. Искать долго не приходилось — как правило, Филдинг потел над уравнениями в своем кабинете.Негромкое чертыханье в коридоре предшествовало появлению Питера Година. Истинный руководитель проекта «Тринити» страдал от ревматического артрита, и во время очередного многодневного приступа пройти даже несколько шагов было для него сущим мучением. Годину шел семьдесят второй год, и он был значительно старше всех ученых, занятых в проекте. Когда он родился, не то что компьютера, еще и телевизора-то не существовало! И тем не менее «старец» проекта «Тринити» на протяжении последних сорока лет добился в компьютеростроении столь многого и так быстро, что современные ученые хлыщи из Кремниевой долины рядом с ним кажутся ленивыми посредственностями.Подобно Сеймуру Крэю, отцу суперкомпьютера, Годин был в начале пятидесятых годов двадцатого века одним из инженеров-зачинателей компьютеростроения и работал в «Контрол дейта корпорейшн». В 1957 году он ушел из компании вместе с Сеймуром Крэем и помогал ему создавать фирму «Крэй рисерч». Годин был в командах, создававших знаменитые «6600» и «Крэй-1». Но когда у Крэя стал разваливаться слишком амбициозный и непомерно раздутый проект «Крэй-2», Годин решил, что настало время выйти из тени наставника. Он обошел банки, в два счета получил шестимиллионный кредит, и через шестьдесят дней в Маунтин-Вью, штат Калифорния, начала работу его собственная фирма «Годин суперкомпьютинг». Пока Сеймур бился над новаторской супермашиной «Крэй-2», Годин вместе со своей крошечной командой создал изящную и надежную машину с четырьмя процессорами, которая превосходила «Крэй-1» по скорости в шесть раз. Ничего особенно нового, однако государственные военные лаборатории этот компьютер покупали охотно, платя по восемь миллионов за штуку. Годин быстро расплатился с долгами и получил возможность разрабатывать суперкомпьютер своей мечты.Успешно конкурируя с целыми странами, производящими компьютеры, и с фирмой Сеймура Крэя, Питер Годин укрепился на рынке суперкомпьютеров и постоянно оставался в научном авангарде отрасли. Когда внезапное завершение холодной войны практически поставило крест на производстве военных суперкомпьютеров, Годин быстро переключился на разработку вычислительных машин параллельной обработки, и в середине девяностых его компьютеры преобладали или полностью вытеснили машины Крэя и в ПВО, и в АНБ, и в Пентагоне, и в Лос-Аламосе, и в ракетных бункерах.Старик вошел в конференц-зал, и все подняли на него глаза.Два года назад, когда я присоединился к команде, Годин выглядел чуть старше Эндрю Филдинга, которому тогда был шестьдесят один год. Но руководство проектом «Тринити» чудовищно состарило Година в рекордный срок. Порой его лицо отекало, и у него был вид ракового пациента на стероидах. Порой он вдруг неимоверно худел — лицо скелета, впавшие глаза, редкие волосы. А сегодня он выглядел так, словно может рухнуть, не пройдя нескольких шагов от двери до стола. Годин признался мне как-то, что в дни высшего творческого напряжения его тело подвергается катастрофическим физическим изменениям. А когда работалось, Годин трудился подряд по пятьдесят — шестьдесят часов без сна и отдыха. Хоть он и понимал, что подобные подвиги в считанные недели съедают годы его жизни, ему казалось, что это справедливая плата за ту массу удивительного, что он успел совершить за время своего пребывания на земле.Годин обвел собравшихся медленным взглядом. При этом его бледно-голубые глаза задержались особенно долго на мне. Затем он поприветствовал всех коротким кивком и опустился в пустое кресло рядом со Скоу.— Теперь, когда мы в сборе, — торжественно произнес Скоу, — я должен прежде всего сказать несколько слов о постигшей нас вчера ужасной потере. Вскрытие подтвердило, что профессор Филдинг скончался от массивного кровоизлияния в мозг. Он…— Погодите! — перебил я. — Кто его вскрывал и где? Судебно-медицинский эксперт? Здесь, в Северной Каролине?Скоу снисходительно покосился на меня.— Ах, Дэвид, вы же знаете требования секретности. Местные власти мы привлекать не вправе. Свидетельство о причинах смерти профессора Филдинга выдано патологоанатомом Агентства национальной безопасности в форте Джордж-Мид.— Как интересно! — не удержался я. — У АНБ, оказывается, есть свой патологоанатом? Еще понятно, зачем агентству нужен психиатр: взлом шифровальных кодов противника — та еще работа, постоянный стресс. Но чего ради им иметь в штате патологоанатома?— Агентство имеет всю гамму медицинских специалистов, — пояснил Скоу менторским тоном. — Одни — штатные сотрудники, других периодически привлекают для консультаций.Он быстро взглянул на Година. Тот сидел с закрытыми глазами и, казалось, уже дремал.— Дэвид, — сказал Скоу, — у вас есть какие-то сомнения относительно причин смерти профессора Эндрю Филдинг?Вот оно. Брошенная перчатка. Принимать бой или нет?— Ведь вы как-никак опытный терапевт, — продолжал Скоу. — Возможно, вы заметили что-то необычное в картине инсульта?Я почувствовал напряжение в воздухе. Все навострили уши и ждали, что я скажу. Особенно Рави Нара, который первым диагностировал летальное кровоизлияние в мозг.Выдержав паузу, я произнес:— Нет. Насколько мне известно, Рави Нара, который был рядом с Филдингом в предсмертные минуты, констатировал паралич, потерю речи и разрыв зрачка. Налицо более или менее обычные симптомы удара. Разве что… жертвы инсульта, как правило, так быстро не умирают. Внезапность этой смерти меня ошеломила.Словно воздух выпустили из воздушного шара, грозившего лопнуть. У всех плечи опали, все задвигались, стали покашливать. Как по команде «вольно».— О да, да, конечно, — великодушно пропел Скоу. — Внезапность этой смерти всех нас ошеломила. И Эндрю был воистину незаменим.Задушил бы этого гада Скоу! Последние шесть месяцев он спал и видел, как бы избавиться от непокладистого Филдинга, и рьяно искал ему замену — да только никого не нашел. Люди такого ума и такой квалификации действительно незаменимы.— И чтобы показать, насколько я искренен, говоря это, — добавил Скоу, — мы вообще откажемся от попытки заменить Филдинга кем-либо другим.Похоже, только Ютту Клейн это заявление потрясло в той же степени, что и меня. Лучше Филдинга в научных проблемах, связанных с проектом «Тринити», разбирался только Годин. Именно благодаря Филдингу мы успешно справились с дюжиной технологических препятствий, которые казались непреодолимыми. Проблемы, над которыми неделями бились программисты и инженеры, для эксцентричного англичанина были чем-то вроде задачек на сообразительность из тестов для определения коэффициента умственного развития — он их решал за четверть часа. В этом смысле Филдинг и впрямь был абсолютно уникален. Хотя в основном он занимался квантовыми аспектами проекта «Тринити». И эти аспекты игнорировать было попросту невозможно. Квантовая физика в моем представлении что-то вроде современной алхимии — только эта алхимия работала и давала результаты. Двигать проект вперед без специалиста, который разбирается во всех этих квантовых заморочках, просто безумие.— Но что вы планируете предпринять в связи с побочными действиями Супер-МРТ? — спросил я. — Вы же в курсе, что Филдинг связывал их с нарушением работы мозга на квантовом уровне.— Не смешите нас! — так и взвился Рави Нара. — Нет ни единого доказательства наличия квантовых процессов в человеческом мозге. Нет, не было и никогда не будет!— Успокойтесь, профессор Нара, — сказал Скоу.Я смерил невролога презрительным взглядом.— Когда в этой комнате сидел Филдинг, — сказал я, — вы были куда менее заносчивы.Нара не побелел от ярости только потому, что был смуглый от рождения.Теперь Скоу опять обратился ко мне с терпеливой улыбкой:— Дэвид, мы с Питером уверены, что вы на пару с Равви вполне способны разобраться в странных медицинских аномалиях после суперсканирования. А привлекать к делу на этом этапе нового физика было бы излишним и ненужным риском для безопасности проекта.Я понимал, что не время и не место дальше обсуждать эту проблему. Лучше поговорю о ней с президентом.— Будут ли тело Филдинга и его личные вещи переданы вдове?Скоу неспешно прокашлялся.— Насколько мне известно, миссис Филдинг неожиданно исчезла. Поэтому останки Эндрю будут кремированы — согласно его письменному завещанию.Сожжены — со всеми свидетельствами убийства! Все у этих мерзавцев продумано. Я силился не выдать своих эмоций и оставаться внешне безразличным. Итак, Лу Ли благополучно сбежала. Или нет? Ведь если они ее поймали и убили, то официальная версия была бы та же: «миссис Филдинг неожиданно исчезла».Годин вдруг открыл глаза и коснулся рукой запястья Скоу.— Вы что-то хотите добавить, Питер? — спросил Скоу.Годин неторопливо потер пальцами правой руки почти лысую макушку. Потом руку уронил и долго молчал. Неподвижный, буддоподобный, он только поводил своими блекло-голубыми глазами. Годин говорил редко, но когда он говорил, весь мир слушал.— Не время препираться из-за пустяков, — сказал он. — Вчера мы потеряли гиганта мысли. Мы с Эндрю Филдингом расходились во многих вопросах, но я уважал его больше, чем любого ученого, с которым мне когда-либо доводилось работать.Я не мог скрыть своего удивления. Все присутствующие подались вперед и ловили каждое тихо сказанное слово Година. Опять гипнотический взгляд прошелся по всем нам — слева направо. Годин заговорил снова, так же негромко, но голосом не стариковским, а глубоким и властным:— От начала истории и до наших дней потребности войны — главная движущая сила науки. Присутствуй здесь сегодня Филдинг, он бы тут же заспорил. Дескать, к расцвету науки ведет врожденное любопытство человечества. Однако говорить так — значит, принимать желаемое за действительное. Именно конфликты между людьми подхлестывают изобретательность и делают возможными технологические прорывы. Истина прискорбная, и все-таки действительность именно такова — разумный человек не должен закрывать на это глаза. Мы живем в царстве фактов, а не в вымышленном мире философов. Философы подвергают сомнению реальное существование Вселенной — и делают круглые глаза, когда им наподдают коленом в зад и спрашивают: ну как, ощущаете реальность или по-прежнему в ней сомневаетесь?Рави Нара хихикнул. Годин ожег его яростным взглядом.— Энди Филдинг благодушным идеалистом не был. Он был как они. — Годин кивнул в сторону черно-белой фотографии на стене. — Подобно Роберту Оппенгеймеру, Энди грешил некоторым мистицизмом. Но при этом был одаренным теоретиком с практической жилкой.Годин забросил прядь седых волос за ухо, обвел всех нас на этот раз быстрым взглядом и продолжал:— Наука на службе у войны всегда приносит дивные подарки мирному времени. Сверхчеловеческие усилия Оппенгеймера в кратчайшие сроки создать ядерную бомбу ускорили завершение Второй мировой войны и дали миру безопасную ядерную энергию. Перед нами — теперь нас осталось только пятеро — стоят задачи не меньшей важности. Мы не примеряем на себя тогу Господа, как нас частенько упрекал Филдинг. Бог — всего лишь продукт человеческого мышления. «Бог» выработан в процессе эволюции как защитный механизм против осознания нашей смертности. Когда мы наконец успешно загрузим первый нейрослепок в компьютер, нам придется иметь дело и с той частью мозга, где сидят наши тысячелетиями выработанные представления о Боге. Для тех, кому по душе антропоморфные выражения, можно сформулировать так: нам придется иметь дело с Ним. Но Бог, предсказываю я, доставит нам не больше хлопот, чем прочие атавизмы нашего сознания. Потому что успешная реализация проекта «Тринити» сделает ненужным защитный механизм по имени «Бог». Итогом нашей работы будет уничтожение смерти — она перестанет быть нашей владычицей. И конечно, нет задачи выше и благородней, чем дать человечеству бессмертие.Годин положил свои руки с изуродованными артритом пальцами на стол.— А сегодня… сегодня мы скорбим по человеку, который имел мужество отстаивать свои убеждения. Пока мы в силу мрачной необходимости были сосредоточены на военном и шпионском потенциале грядущего опытного образца «Тринити», Филдинг прозревал день, когда он сможет сесть перед нашим компьютером и задать ему вечные вопросы: «С чего началась жизнь на Земле?», «Почему и зачем мы здесь?», «Каков будет конец Вселенной?» В шестьдесят три года Энди Филдинг обладал энтузиазмом ребенка — и не стыдился этого. Да и чего тут стыдиться?Годин печально мотнул головой.— Мне будет его страшно не хватать.Мое лицо горело. Я ожидал, что все ограничится парой крокодильих слез Джона Скоу, а затем будет провозглашено немедленное возвращение к полномасштабной работе над проектом: разбегаемся по лабораториям и засучиваем рукава! Но Питер Годин показал класс. Его слова подтверждали, что он отлично знал своего противника.— После того, как причина неврологических расстройств будет найдена, — сказал в завершение Годин, — мы возобновим работу над проектом. Если нам понадобится квантовый физик — мы наймем подходящего. Чего мы определенно делать не будем — так это идти напролом, невзирая на выявленные опасности. Филдинг преподал мне важный урок благоразумия.Годин несколько секунд молчал, осторожно массируя суставы правой руки. В конференц-зале стояла мертвая тишина.— Мы все перенесли серьезный психологический шок. Я предлагаю каждому отдохнуть три дня — после ленча все свободны. Встретимся в этом же зале во вторник утром. Разумеется, на этот период времени обычные меры безопасности вне территории проекта остаются в силе.Он замолчал, но никто не шелохнулся и не издал ни звука. Мы были поражены: человек, который обычно вкалывал вдвое больше остальных, без выходных и передышек, и нещадно заставлял нас работать быстрее и больше, — этот человек вдруг предлагает сделать паузу. То, что он сейчас сказал, настолько расходилось с его натурой, что мы не знали, как реагировать.Скоу первым осмелился подать голос.— Вот и замечательно. Небольшой отпуск очень кстати. А то дома меня почти не видят. Жена даже разводом грозит.Годин только насупился и снова закрыл глаза.Скоу вопросительно покосился на него и спросил:— Стало быть, собрание заканчиваем?Старик открыл глаза, неуклюже встал и молча захромал прочь из конференц-зала.— Ну, в общем, все все поняли, — сказал Скоу.Но его уже никто не слушал.Я вышел в коридор и медленно направился в сторону своего кабинета, глядя в спину ковыляющего впереди Питера Година. Собрание прошло совсем не так, как я ожидал. Совсем не так.Годин стал сворачивать в перпендикулярный коридор — и вдруг остановился и повернулся ко мне лицом. Наши глаза встретились. Он явно поджидал меня. Ничего не оставалось, как подойти к нему.— Вы ведь с Филдингом были очень близки, да? — спросил Годин.— Я любил его. И безмерно им восхищался.Годин понимающе кивнул.— Два вечера назад я прочел вашу книгу. Оказывается, вы больший реалист, чем я предполагал. Мне понравилась ваша позиция по отношению к абортам, к использованию ткани эмбрионов для научных исследований и клонирования, к непомерным расходам на обреченных больных и к эвтаназии. Я согласен с вами по всем пунктам — по всем.Мне было трудно представить, что только сейчас, после двух лет совместной работы, Питер Годин удосужился пролистать книгу, которая стала причиной моего прикомандирования к проекту «Тринити».Годин несколько секунд молча смотрел куда-то за мое плечо, затем взглянул мне прямо в глаза.— Во время собрания меня осенила одна мысль… Знаете игру в гипотезы? Если б вы могли на машине времени перенестись в прошлое и прикончить Гитлера до всех его преступлений — вы бы убили его?Я улыбнулся:— Это формулировка идеалиста, а не реалиста.— Не знаю, не знаю… Ну, вопрос с Гитлером — это, конечно, игра в поддавки, — сказал Годин. — Выберем проблему более деликатную. Имей вы возможность вернуться в 1948 год и знай вы, что некий Натурам Годзе намерен убить Ганди, вы бы застрелили этого Натурама — чтобы предотвратить гибель Ганди?Я задумался.— В действительности вы хотите знать, — сказал я, — где самое дальнее звено в цепи событий, которое я готов вырвать. А вы… вы бы убили мать Гитлера? Разумеется, до его рождения.Теперь была очередь Година улыбнуться.— Суть моего вопроса вы угадали правильно. А на ваш вопрос я отвечу однозначно: «да».— Если разбираться еще пристальней, то ваш вопрос — о прочности причинно-следственных связей. Предотвратило бы Вторую мировую войну убийство матери Гитлера? Или место Адольфа занял бы другой, ибо из массы униженных Версальским договором непременно вынырнул бы кто-то, кто повел бы Германию тем же путем?Немного подумав, Годин сказал:— Вариант весьма вероятный. Ладно, еще пример. Пятьдесят второй год, вы знаете, что бестолковый лаборант сейчас уничтожит клеточные культуры Джоунаса Солка. Открытие способа лечения полиомиелита будет отсрочено на годы или на десятилетия. Вы убили бы того невинного лаборанта-придурка?Голова моя гудела от напряжения. У меня было чувство, что Годин играет со мной, как кошка с мышкой. И при этом я знал, что Питер Годин никогда не тратит время на досужую игру.— К счастью, реальная жизнь не ставит перед нами такие дилеммы, — сказал я. — Только задним числом мы можем формулировать подобные вопросы.Годин холодно усмехнулся.— А вот с этим, профессор, позвольте не согласиться. По-моему, Гитлера можно было остановить — к примеру, на тех же злосчастных переговорах в Мюнхене. Современники имели тысячи возможностей остановить фюрера на любом этапе его деятельности.Годин отечески потрепал меня по руке.— Что ни говорите, пища для размышлений!Он повернулся, захромал дальше и скрылся за поворотом коридора.А я стоял, словно громом пораженный. Разговор меня потряс. Я пытался угадать подтекст услышанного.Годин ничего спроста не скажет. И только что был не праздный треп об истории и об этике. Годин с шокирующей откровенностью говорил об убийстве. По его мнению, существует такая вещь, как оправданное убийство.Я ошарашенно покачал головой. Ну и наглец! Он говорил о Филдинге.Годин объяснил мне на историческом примере, что убийство Филдинга было необходимо и целесообразно. Ни в чем не повинный Филдинг стал на пути великого дела — и его пришлось устранить.По дороге в свой кабинет я вдруг заметил, что меня бьет дрожь. Никто не спросил о моем звонке в Белый дом. Никто не упомянул мой вчерашний визит к вдове Филдинга. Ни слова не было сказано о Рейчел Вайс. И три свободных дня дают мне бездну возможностей связаться с президентом. В принципе могу и лично слетать в Вашингтон. Что, черт возьми, все это значит?На пороге своего кабинета я остановился как вкопанный. Высокая жилистая блондинка с глазами цвета электрик и рифленым шрамом на левой щеке восседала в моем кресле и что-то читала на экране моего компьютера. Гели Бауэр собственной персоной! Если Эндрю Филдинга прикончил кто-то из здешних, то именно она.— Привет, профессор, — сказала Гели Бауэр, криво улыбаясь. — У вас такой удивленный вид. А я-то думала, вы меня с нетерпением ждете.

Глава 11Я молча стоял в дверном проеме своего кабинета. Буквально секунду назад я облегченно вздохнул и расслабился — и вот нате вам! Я был парализован страхом. То, что Гели Бауэр — женщина, никоим образом не успокаивало мой взбесившийся пульс. Как и все ее подчиненные, она была поджарая и крепкая, с хищным огоньком в глазах. От нее исходила спокойная уверенность в себе — как от альпиниста мирового класса, который запросто, без страховки, на одних пальцах может подняться по вертикальной скале. Легко представить, как она часами, ни о чем не думая, кроме правильной опоры для рук и ног, двигается вверх, вверх, вверх. А как оценить, насколько она умна, — на фоне гениев, которых собрал проект, кто не смотрится бледно! Но по предыдущим беседам я знал, что соображает она быстро. Ко всем ученым, за исключением горстки важнейших научных руководителей «Тринити», она относилась как к заключенным в тюрьме строгого режима. Я объяснял это тем, что она дочь облеченного огромной властью армейского генерала. Грубоватый Рави Нара называл ее «терминатор с сиськами»; лично я всегда считал ее терминатором с мозгами.— Чем могу быть полезен? — произнес я наконец.— Должна задать вам несколько рутинных вопросов, — сказала Гели Бауэр. — Ничего особенного.Действительно ли это рутинный визит? За два года Гели Бауэр побывала в моем кабинете раз пять-шесть, не больше. Ее я видел преимущественно через стекло во время проверок на детекторе лжи, которым меня периодически подвергали.— Годин только что дал нам три свободных дня. Может, отложим до моего возвращения?— Боюсь, дело не терпит отлагательства.У нее был легкий неопределенный акцент выпускницы европейской элитной частной школы.— Вы же сказали, что ничего особенного.В ответ только механическая улыбка.— Присаживайтесь, профессор.— Вы в моем кресле.Гели и не подумала встать. Она упивалась возможностью хамить.— Вы обычно не занимаетесь рутиной лично, — сказал я. — Чем обязан?..— Смерть профессора Филдинга создала нестандартную ситуацию. Мы должны убедиться, что знаем максимально много о сопутствующих ей обстоятельствах.— Профессор Филдинг скончался от инсульта.Она несколько секунд молча всматривалась в мое лицо. Шрам на ее левой щеке напоминал мне о тех, что я видел в госпиталях у ветеранов вьетнамской войны. Ветераны рассказывали, что осколки фосфорной гранаты прожигали себе путь глубоко под кожу и там гасли, но когда хирурги вскрывали рану, опять активизировались на воздухе — и калечили врачей. Гели Бауэр пострадала не иначе как от этого варварского оружия. Вообще-то женщину с подобным шрамом я бы только уважал: красавица с такой отметиной знает про жизнь больше своих благополучных сестер. Однако все прежние контакты с Гели наводили меня на мысль, что, пройдя через ад, она ничему, кроме ненависти, не научилась.— Меня интересуют ваши отношения с профессором Филдингом.Любопытно, что она никогда не прячется за бюрократическим «мы», «нас». Всегда «я», «меня». Ясно, что безопасность проекта «Тринити» она воспринимает как свое личное дело.— Серьезно? — сказал я, словно для меня это большой сюрприз.— Как вы охарактеризовали бы эти отношения?— Он был моим другом.— Вы встречались с ним и общались вне рабочих помещений проекта?Ответив «да», я признаюсь в грубом нарушении правил безопасности, придерживаться которых я когда-то обязался своей подписью. Но Гели наверняка имеет в виду видеозапись наших с Филдингом встреч.— Да, — сказал я.— Это большое нарушение.Я театрально закатил глаза.— Подайте на меня в суд.— Не ерничайте. Нам ничего не стоит посадить вас в тюрьму.Ах ты черт! Но что мне остается, кроме как отшучиваться?— Ну, если меня упрячут в кутузку, здешним тайнам точно ничего грозить не будет.Гели что-то поправила в своих золотых волосах. Словно ястреб охорашивается.— Профессор, ведя себя столь легкомысленно, вы можете потерять свое место.— А-а, теперь дошло, зачем вы явились. Меня уволить.Улыбка скользнула по губам Гели.— Давайте не будем драматизировать ситуацию. Я просто пытаюсь побольше узнать о Филдинге.— А зачем? Он мертв. Скончался. Его больше нет с нами.— Что вы с ним обсуждали во внерабочее время?— Футбол.— Футбол?— Да, Филдинг был заядлый болельщик. Фанат английской команды «Арсенал». Надоел мне этими разговорами до смерти, но общаться с ним мне нравилось.— Вы скрываете правду.— С чего вы взяли?— Вы на пару с профессором Филдингом боролись за прекращение проекта.— Неправильная формулировка. У меня были кое-какие этические возражения против одной из сторон проекта. У Филдинга были возражения другого порядка.— Он хотел остановить работы над проектом!— Лишь до тех пор, пока не будет выяснена причина неврологических побочных действий супертомографии.— Он обсуждал эти побочные эффекты с кем-либо, кому доступ к информации «Тринити» не разрешен?— Понятия не имею.— Со своей женой, к примеру?Я старался, чтобы ни один мускул на моем лице не выдал меня.— В высшей степени сомневаюсь.Гели многозначительно поиграла бровями.— Вчера вечером вы провели почти час в доме вдовы Филдинга.Значит, все-таки следили. Впрочем, я и не сомневался. Как же, убив Филдинга, не пронаблюдать за реакцией его лучшего друга! Стало быть, они знают и про то, что со мной была Рейчел.— Заехал принести соболезнования.— Вы обсуждали секретную информацию с Лу Ли Филдинг. Китайским физиком.— Ничего подобного я не делал!Вообще-то я полагал, что после брака с Филдингом Лу Ли стала британской или американской подданной. Но не время было обсуждать эти тонкости.— Миссис Филдинг исчезла. А мне очень хотелось бы поговорить с ней.— Ну, это уже ваша проблема.Гели игнорировала мой сарказм.— Если это вы помогли ей бежать — пахнет государственной изменой.— А разве Лу Ли совершила какое-либо преступление?У Гели был прежний непроницаемый вид.— Вот это мы и хотим узнать. Возможно, она была инструментом в чьих-то преступных руках.«Кристалл», — внезапно подумал я. Не исключено, что Гели уже знает про часы Филдинга.— Выходит, теперь вы всех Филдингов потеряли. Досадно, да? — продолжал я все тем же шутливым тоном.Но Гели огорченной не выглядела. Сама невозмутимость.— Вчера вечером Лу Ли пожаловалась, что ее не пустили к телу мужа, — сказал я. — Она чрезвычайно расстроилась.— За это отвечаю не я.— А как насчет личных вещей Филдинга? Лу Ли упоминала, в частности, его золотые карманные часы. Семейная реликвия.Гели поджала губы и покачала головой:— Часов не помню. Но как только миссис Филдинг объявится, мы разберемся.Врет! За два года общения с Филдингом она видела его часы по меньшей мере сто раз — золотые карманные часы в наши времена обращают на себя внимание.— Надо бы проверить вас сегодня на детекторе лжи, — сказала Гели.Я почувствовал, как у меня вспотели подмышки от волнения.— Извините, сегодня не получится, — решительно заявил я.Ее глаза сузились. Я отказывался впервые за все время.— Почему же?— Я только что потерял близкого друга. Ночь практически не спал. Чувствую себя отвратительно.— Профессор Теннант!— Сегодня я не в настроении подвергать себя вашим фашистским штучкам. И точка!Гели Бауэр откинулась в моем кресле и смотрела на меня с явно растущим интересом.— При поступлении на работу вы подписали документ, согласно которому вас можно посадить за детектор лжи в любой момент. Так что это дело не добровольное и ваше согласие мне не требуется.Мой животный страх был так велик, что хоть с кулаками на Гели бросайся. Всю свою жизнь я был предельно свободен. Даже терапевтом я имел собственную практику и был сам себе хозяин. А когда книгу писал — был ограничен только собственными способностями. Поэтому в атмосфере «Тринити», с ее диктатурой секретности, я страдал своего рода духовной клаустрофобией — задыхался от несвободы.Мой отец, участвуя в разработке ядерного оружия в Лос-Аламосе и Окридже, испытывал те же чувства. И его снова и снова усаживали за детектор лжи. Но теперь времена холодной войны кажутся идиллическими. Нынче в распоряжении АНБ детекторы лжи — на базе магнитно-резонансной технологии; в отличие от традиционных аппаратов они практически никогда не ошибаются.Принцип простой: для лжи человеческий мозг задействует большее количество нейросвязей, чем для правды. Даже патологический лгун сначала мысленно представляет правильный ответ и только потом произносит вслух только что придуманную или заранее заготовленную ложь. На экране томографа мозг лгуна по количеству очагов активности похож на рождественскую елку с лампочками. Именно Филдинг добился прекращения проверок на «томографе лжи» — мол, они способны лишь усугубить наши неврологические расстройства после супертомографии. Это была временная победа Филдинга в войне против вторжения в нашу частную жизнь. Однако и традиционный детектор лжи — штука преотвратная и по нервам бьет жутко. Вдвойне мерзко, что за него тебя могут посадить в любой момент, ни с того ни с сего. Живешь словно в антиутопии по Оруэллу, в вечном напряжении — особенно неприятном, если тебе действительно есть что скрывать.— А как вы меня принудите? — спросил я с вызовом. — Что-нибудь вколете? Или свяжете?Похоже, Гели бы и не прочь…— Нет? Запрещено? Ну, тогда забудьте про детектор лжи.Она подняла к лицу указательный палец и рассеянно провела им по шраму.— Не понимаю, профессор, отчего вы сегодня такой агрессивный.— Отлично понимаете!— Вы что-то скрываете.— Еще неизвестно, кто из нас сейчас менее искренен!— Вы пытаетесь саботировать проект «Тринити».— Каким образом? И зачем мне это нужно? Проект уже приостановлен.Гели внимательно осматривала свои ногти — два из них были обгрызены. Похоже, она человек куда более нервный, чем кажется со стороны.— Каким образом саботировать? — переспросила она. — Да предав его гласности!Вот он, самый великий кошмар параноидального военного мышления. Они дико боятся огласки.— Я ничего не разглашал.— Но хотите?— Нет.— Вы разговаривали с президентом Соединенных Штатов?— Вообще когда-нибудь?Впервые в ее голосе прозвучала нотка раздражения.— Я имею в виду после смерти профессора Филдинга.— Нет.— Вы звонили в Белый дом и оставили сообщение для президента.Теперь я почувствовал пот и на лбу.— Да.— Вы звонили из телефона-автомата.— Ну и что?— Почему вы не воспользовались своим сотовым?— Батарейка сдохла.Эту маленькую ложь никак не проверишь.— Могли бы подождать и позвонить из дома.— Приспичило поговорить прямо в тот момент.— И часто у вас бывает настроение прямо сейчас поговорить с президентом Соединенных Штатов?— Время от времени.— Вы звонили в связи со смертью профессора Филдинга?— Это было одним из поводов.Свой следующий вопрос она, казалось, долго взвешивала.— Вы предупредили сотрудника Белого дома, что о вашем звонке не следует уведомлять руководство проекта «Тринити», верно?У меня сердце екнуло. Как эти гады прознали, что именно я сказал сотруднику Белого дома из телефона-автомата? Тут могло сработать только тотальное слежение за всей телефонной сетью. В подвалах форта Джордж-Мид компьютеры АНБ ежедневно прослушивают миллионы частных телефонных звонков — запись включается, если прозвучит одно из сотен или тысяч ключевых слов типа «пластиковая бомба», «президент», «шифровка», «гексоген»… наверняка и «Тринити» в этом списке. Мне вспомнилось, что «Тринити» я упомянул в первой же фразе разговора — в ответ на вопрос оператора Белого дома, по какому поводу я звоню.Я заставил себя посмотреть Гели в глазах.— В проект меня назначил лично президент. Не АНБ меня сюда прислало. Ни Джон Скоу, ни Питер Годин меня не выбирали. Я тут для того, чтобы оценивать этические аспекты текущей работы. Если мне кажется, что есть проблема, я уполномочен докладывать президенту напрямую. То есть минуя руководство проекта.Итак, перчатка брошена. Я сознательно бравирую своим особым положением среди сотрудников проекта «Тринити». Мне позволено то, что им не позволено.Гели подалась вперед. В ее голубых глазах сверкал вызов.— Сколькими сотовыми телефонами вы пользуетесь, профессор Теннант?— Одним.— А другие есть?Этот вопрос мне многое открыл. Итак, они в курсе, что я звонил в Белый дом, но не знают, перезвонил ли мне президент. Они прослушивают мои телефоны — те, о существовании которых им известно, — и опасаются, что у меня есть другие, неподконтрольные каналы связи. Если их это волнует — значит, у них нет уверенности, что президент у них в кармане, и у меня сохраняется шанс убедить его в верности моих подозрений.— У Рейчел Вайс есть сотовый телефон, — сказала Гели Бауэр, не спуская с меня глаз и ловя все оттенки моей реакции.Я сделал глубокий вдох и произнес ровным голосом:— А вы видели современного врача без сотового телефона?— В здешних местах профессора Вайс вы знаете лучше, чем кого бы то ни было.— Вполне естественно. Ведь она — мой психиатр.— Она — единственный человек за стенами проекта, с кем вы за последние два месяца обменялись более чем полусотней слов.Я удивленно спросил себя, так ли это.— То же характерно и для профессора Вайс, — сказала Гели.— Что вы имеете в виду?— Она ни с кем не видится. Общается на работе и по поводу работы. В прошлом году ее сын умер от рака. После смерти мальчика муж оставил ее и вернулся в Нью-Йорк. Шесть месяцев назад профессор Вайс стала принимать приглашения коллег мужского пола. Ужин в ресторане, поход в кино и тому подобное. Максимум два свидания с каждым. А два месяца назад эти свидания вдруг вообще прекратились.Это меня не удивило. Рейчел была женщиной требовательной и разборчивой. Такой не просто с ходу найти подходящего мужчину.— Ну и что?— Полагаю, профессор Вайс влюблена в вас.Я рассмеялся — искренне рассмеялся. Впервые после того, как увидел бездыханное тело Филдинга на полу.— Мисс Бауэр, к вашему сведению: профессор Вайс совершенно уверена, что я страдаю галлюцинациями. Возможно, я клинический шизофреник.Это не смутило Гели.— Вчера вечером она вас поцеловала. В доме Филдинга.— Это был поцелуй соболезнования. Я был убит смертью Филдинга.Гели мой ответ проигнорировала.— Что вы рассказывали профессору Вайс о проекте «Тринити»?— Ничего. И вы сами прекрасно об этом знаете. Думаю, все сеансы моей психотерапии записаны на пленку.Мое предположение Гели подтвердила небрежным кивком — поразив меня откровенностью своего цинизма.— Но влюбленные находчивы. Вот и вчера вечером у вас был несанкционированный контакт.— Вчера вечером я впервые встречался с Рейчел Вайс вне ее кабинета. — Я сердито сложил руки на груди. — И я отказываюсь обсуждать этот вопрос. Рейчел Вайс не имеет никакого отношения к нашему проекту, ничего про него не знает и не узнает. А вы вторгаетесь в личную жизнь законопослушной американской гражданки, которая никогда не подписывала никаких обязательств, ограничивающих ее свободу.С улыбкой удовлетворенной садистки Гели возразила:— Когда речь идет о проекте «Тринити» — побоку неприкосновенность любой личной жизни. Согласно «Директиве номер 173 о национальной безопасности», мы вправе задержать профессора Вайс на сорок восемь часов — даже без права позвонить адвокату.Тут я наконец потерял терпение и взорвался:— Гели, да вы хоть знаете, что такое проект «Тринити»?То, что я ненароком назвал ее по имени, стерло улыбку с ее губ, а мой вопрос поставил ее в неловкое положение и увел в глухую оборону. Признаться, что она не в курсе сокровенных тайн «Тринити», было унизительно. А не согласиться — значит рисковать быть с треском уволенной. Несколько секунд она жгла меня возмущенным взглядом, но в итоге промолчала.Я решил, что незачем загонять ее в угол.— Ну, — сказал я, делая примирительный шаг ей навстречу, — согласимся на том, что мне известна конечная цель проекта. И прежде чем вы не узнаете во всех деталях, над чем мы работаем и чем это может обернуться для человечества, — не торопитесь со слепым рвением выполнять любые приказы, как бравый немчик.Я нашел ее болевую точку. Гели так напряглась, словно сейчас рванется мне морду бить. Я инстинктивно сделал шаг назад, горько сожалея о своих опрометчивых словах. Нет ничего глупее, чем нажить личного врага в лице Гели Бауэр! Это хуже чем глупо, это сродни самоубийству. Не исключено, что эта сучка собственными руками прикончила Филдинга. Тут я понял, что моя дурацкая задиристость именно от этого, — я подозреваю в ней убийцу моего лучшего друга.— Ладно, разговор закончен, — сказал я, доставая из кармана автомобильные ключи. — Во вторник утром вернусь. А до тех пор пусть ваши доберманы-пинчеры держатся подальше от меня.Я повернулся в ней спиной и пошел вон из комнаты.— Профессор Теннант!Я шел дальше.— Теннант!!!Я вызвал лифт. Когда дверь открылась, я вошел в кабинку — и тут же выскочил. Гели небось ничего не стоит нажать какую-нибудь кнопочку и превратить лифт в тюремную камеру. Впрочем, она и все выходы из здания может запросто блокировать… Ладно, лестница все равно как-то надежнее.На лестничной площадке четвертого этажа мне вспомнился Филдинг в клубах табачного дыма. Англичанин курил, как заводская труба, прикуривая одну сигарету от другой. Но в здании «Тринити» курение было строжайше запрещено даже ведущим ученым. И федеральный закон ни при чем — просто у Питера Година была аллергия на табак. Но, всегда находчивый, Филдинг и тут не оплошал: нашел-таки укромное местечко, где он мог беспрепятственно предаваться дурной привычке. На четвертом этаже в лаборатории новых материалов имелась большая вакуумная камера, которую на ранней стадии проекта использовали для испытания новых материалов. Там в отличие от самой лаборатории и всех прочих помещений в здании не было датчиков дыма. О существовании этой теперь ненужной камеры все уже успели позабыть, а Филдинг для верности заложил вход в нее пустыми коробками. Когда я нигде не мог найти англичанина, я знал, что он в своей личной курилке.Находясь в здании «Тринити» и опасаясь за свою жизнь, рассуждал я, Филдинг вряд ли стал бы держать при себе кристаллический брелок. Спрятать его в кабинете было бы глупо — найдут при обыске. А вакуумная камера находилась на расстоянии всего одного этажа — и он мог быть уверен, что рано или поздно мне придет в голову мысль пошарить в его «курительной берлоге».Я свернул на четвертый этаж и зашагал к лаборатории. Из двери справа вышли два инженера из фирмы «Сан микросистемс» и посторонились, пропуская меня. Я им улыбнулся и пошел медленнее, дожидаясь, пока они свернут за угол. Наконец я юркнул в лабораторию новых материалов.Как я и ожидал, здесь никого не было. Я быстро отодвинул коробки, закрывавшие стальную дверь. Страшноватая на вид черная вакуумная камера походила на декомпрессионную камеру для ныряльщиков: иллюминатор, железное колесо, при помощи которого задраивают большой люк. Я крутанул колесо — люк открылся, автоматически включился свет внутри.С бьющимся сердцем я зашел в камеру. Еще недавно на широких полках было полно инструментов, тисков и зажимов, валялись куски материала, который здесь испытывали. Пусто. Даже сами полки пропали. Идеальная чистота — словно прошлись шлангом со сжатым воздухом. «Гели Бауэр успела поработать!» — решил я.Если Филдинга угораздило спрятать карманные часы в этой камере, теперь брелок уже в чужих руках. Я проворно выбрался из камеры — готовый к тому, что в лаборатории меня с кривой улыбкой подстерегает Гели Бауэр. Но в комнате по-прежнему никого не было. Я вышел в коридор и, ни с кем не столкнувшись, благополучно добрался по лестнице до третьего этажа. Тут, у пульта охранной службы, меня ожидал «телесный контакт» с толстяком Генри.Всякий выходящий из здания «Тринити» подвергался личному обыску: из здания не то что компакт-диск — клочок бумаги нельзя было вынести. Филдинг наверняка всякий раз хохотал в душе, когда Генри, с пыхтением проверяя каждый карман и каждую складку одежды, игнорировал кристаллический брелок часов.Когда я подошел к столу, Генри что-то тихо говорил в микрофон на воротнике.Я топтался у стола в ожидании обыска.— Чего резину тянем, Генри? — сказал я нетерпеливо.— Минутку, профессор.Мое сердце бешено заколотилось. Кто там с ним говорит? Возможно, Гели Бауэр как раз отдает приказ: задержать Теннанта, не дать ему выйти из здания…— Извините, я тороплюсь, — сказал я. — У меня деловая встреча.Генри покосился на меня, затем сказал себе в воротник:— Ну да, он тут, рядом со мной.Ну, слава тебе Господи. Если Гели спрашивает, где я, это значит, что она не отслеживала мой путь через видеокамеры и о моем странном крюке в лабораторию новых материалов не знает. Но теперь она спешит сюда. Моя лимбическая система кричала: делай ноги! Хотя это глупо: далеко ли я убегу? У миляги Генри на пузе автомат, и вряд ли он будет колебаться, стрелять или нет. Однако мне стоило великого усилия воли не побежать по галерее в сторону свободы.Генри внимательно слушал чей-то голос в своем ухе, и вид у него был смущенный.— Это окончательное решение? — наконец спросил он. — Ну ладно, будет исполнено.Он встал из-за стола. Я вдруг понял, что настал, возможно, момент истины. Если Генри положит руку на автомат, я должен не думать, а делать то, что подскажет инстинкт выживания. Я весь напрягся — не спуская глаз с его правой руки, готовый к мгновенному действию. Но Генри шагнул ко мне и стал, знакомо покряхтывая, опускаться на корточки, чтобы начать стандартный обыск снизу сверх.Итак, Гели в конце концов решила позволить мне выйти из здания. Почему? Да потому что она до сих пор не знает наверняка, переговорил я с президентом или нет!— Порядок, профессор, можете идти, — сказал Генри, заканчивая процедуру дружеским хлопком по плечу. — А мне было почудилось — она хочет, чтобы я вас тут задержал.Я встретился глазами с Генри — странно он как-то смотрел, непонятно. И вдруг до меня дошло. Он любит Гели Бауэр не больше моего. И боится ее как сатаны.Только-только я миновал бронированную стеклянную дверь и оказался на открытом пространстве, как зазвонил мой сотовый телефон. Я нажал кнопку и поднес телефон к уху.— Да?— Дэвид! Куда вы, черт возьми, пропали!— Только не произносите вслух вашего имени! — быстро крикнул я, узнав голос Рейчел.— Я уже час не могу до вас дозвониться!Оно и понятно: медный панцирь «Тринити» блокирует сотовую связь.— Говорите по-быстрому — что случилось?— Вы были в моем больничном кабинете сегодня утром?— В вашем кабинете? Разумеется, нет. А что?— Там жуткий кавардак! Ваша история болезни пропала. И все вверх дном.Тяжело дыша от волнения, я продолжал идти к своему автомобилю.— Сегодня я даже в ваших краях не был. Да и зачем мне вламываться в ваш кабинет?— Чтобы сделать свой бред более убедительным в моих глазах! Уверить меня в реальности ваших галлюцинаций! Доказать, что вас действительно преследуют!Казалось, она на грани истерики.— Погодите, вы что, вчера вечером ничего не поняли? — так и ахнул я. — Нам нужно срочно поговорить. Но не по телефону. Вы сейчас где, у себя в кабинете?— Нет, я на шоссе номер 15.Значит, Рейчел где-то между медицинским колледжем университета Дьюка и Чапел-Хиллом.— Вы в такси?— Нет, утром я съездила и забрала свою машину.— Давайте встретимся там, где вы застали меня за видеозаписью.— Вы имеете в виду…— Вы знаете где! Я уже в пути. А теперь повесьте трубку.Она подчинилась.Мне понадобилась вся сила воли, чтобы последние метры до автомобиля пройти шагом, не сорвавшись на бег.

Глава 12Белый «сааб» Рейчел был припаркован перед моим домом. Сама она сидела на ступеньке у входа — сгребла подбородок в ладошку и ждет, как старшеклассница звонка на урок. Вместо обычной «униформы» — шелковой блузы и юбки — на ней были джинсы и свободная белая хлопковая рубашка. Я посигналил. Она вскинула голову и без улыбки уставилась на мою машину. Коротко махнув ей рукой, я загнал машину в гараж, прошел через дом и открыл парадную дверь.— Извините, что заставил вас ждать, — сказал я, обшаривая улицу взглядом — нет ли незнакомых машин.У Рейчел были красные, заплаканные глаза. Она вошла в гостиную, но не села, а беспокойно расхаживала по комнате.— Расскажите подробней, что случилось.Она на пару секунд остановилась, заглянула мне в глаза и возобновила свое беспокойное перемещение по гостиной.— Я заглянула в больницу — проверить пациента, который два дня назад пытался покончить жизнь самоубийством.— Ну и?..— Решила забежать в свой кабинет и кое-что надиктовать в историю болезни. Как вошла, сразу поняла, что там кто-то побывал. То есть кабинет-то был заперт и замок не взломан, но шестое чувство подсказало — что-то не то. Понимаете?— Вы же сказали «вверх дном».Она заморгала.— Ну, это я сгоряча. Но многие вещи не на своих местах. Я педант, люблю, когда у каждой вещи свое место. Книги по размеру, газеты и журналы в определенном порядке… не важно, можно долго перечислять.— Вы сказали, история моей болезни пропала… Или это тоже маленькое преувеличение?— Пропала.— А другие истории болезни на месте?— Да.— Тогда все понятно. Хотя зачем воровать, когда так элементарно просто скопировать? К тому же я уверен, что ваши отчеты о сеансах со мной давно им известны — прочитывались каждую неделю.Рейчел застыла как вкопанная и недоверчиво воззрилась на меня.— Каким образом они это делали?— Регулярно прокрадывались в ваш кабинет. Скорее всего в первую же ночь после каждого сеанса.— Почему же я прежде ничего не замечала?— Возможно, на сей раз они очень спешили.— Почему?— Они боятся.— Чего?— Меня боятся. Того, что я сделал. Или могу сделать.Она присела на краешек дивана, словно готовилась в любой момент сорваться и уйти.— Давайте будем наконец точны в формулировках, Дэвид. Мне пора знать, они — это кто? АНБ?— И да, и нет. Они — служба безопасности проекта «Тринити», который финансируется Агентством национальной безопасности.— По-вашему, именно люди из службы безопасности убили Эндрю Филдинга?— Да.Она устало прикрыла глаза.— Мой друг в медицинской лаборатории проверил белый порошок, что вы мне дали. Там нет ни сибирской язвы, ни других известных патогенов или ядов. — Она открыла глаза и внимательно наблюдала за моей реакцией. — Дэвид, это самый обыкновенный песок. Гипс. Я имею виду минерал. Ничего страшного.Я быстро соображал. Не может быть этот песок без значения, не может! Микрочипы делают из кремния, тоже своего рода песок. Возможно, Годин открыл некий новый полупроводник на основе гипса? Возможно, Филдинг пытался намекнуть мне на что-то, о чем он не мог прямо написать?— Вы пробовали еще раз дозвониться до президента? — спросила Рейчел.Я с глупым видом вытаращился на нее.— Что такое?— Я же забыл проверить автоответчик. Извините…Я помчался в кухню. На автоответчике одно сообщение. Когда я нажал кнопку, на фоне легких потрескиваний раздался мужской голос:— Профессор Теннант? С вами говорит Ивэн Маккаскелл, руководитель администрации президента. Мы встречались с вами в Белом доме пару лет назад. Только что получил ваше сообщение. Надеюсь, вам не надо объяснять, как мы все тут заняты. Я не имею права беспокоить президента, пока не знаю точно, о чем вы хотите с ним поговорить. Но с вами я хотел бы побеседовать безотлагательно. Пожалуйста, оставайтесь у аппарата. Я позвоню, как только у меня будет время.Я испытал такое мощное чувство облегчения, что закружилась голова и пришлось опереться на стол. Автоответчик подсказывал, что Маккаскелл звонил двадцать минут назад.— Кто это был? — спросила Рейчел с порога кухни.Я нажал кнопку и дал ей прослушать сообщение полностью.— Должна признать, — сказала она, — голос очень похож на голос Ивэна Маккаскелла.— Похож? Это он и есть. Неужели вы вчера вечером не сделали никаких выводов из увиденного и услышанного?Она отодвинула стул от кухонного стола и села напротив меня.— Послушайте, Дэвид. Вы знаете, почему я здесь и почему я вчера вечером вам помогала?— Говорите, не томите.— Из-за вашей книги.— Из-за моей книги?— Ну да. Каждый день в больнице я сталкиваюсь с вещами, про которые мне никто не говорил, когда я училась на врача. Конкретные тупиковые случаи, из которых нет никакого легального выхода. Жизненные дилеммы, по поводу которых у правительства не хватает мужества высказаться прямо. Вы, не боясь последствий, швырнули миру правду в лицо: смотрите и не закрывайте глаза! Правда об абортах. Что важнее — продлить на год жизнь умирающего человека или сохранить новую жизнь? Вы написали с предельной откровенностью об эвтаназии. Бог мой, вы даже осмелились рассказать, как помогли умереть собственному брату!Я закрыл глаза, и мне представился старший брат. Разрушительное действие болезни привело сначала к тому, что он, полностью парализованный, мог только поднимать веки. А затем и этого не мог. В начале его смертельной болезни мы заключили определенный договор. Наступило время этот договор выполнить. Именно тогда я обещал помочь ему уйти из жизни.— Что меня хвалить? — сказал я. — В последний момент я чуть было не отступил.Она схватила меня за руку.— Но в итоге ведь вы не отступили! Вы рисковали. Однако при этом помогли многим людям, которых вы даже не знаете. Зато они знают вас. К примеру, вы мне помогли. И вот теперь вы больны, нуждаетесь в помощи уже не первый месяц, а обычная терапия в вашем случае не срабатывает. Вы возвели вокруг себя стену и не пускаете меня внутрь, не даете мне помочь вам! — Не выпуская мою руку, она смотрела на меня ласково и ободряюще. — Я верю, что вы участвуете в какой-то очень важной работе. Но позвольте мне задать вам вопрос. Если компьютер «Тринити» действительно будет таким, как вы его описываете, то почему вы? Ну да, вы написали замечательную книгу. И президент случайно был другом вашего покойного брата. Но, извините, разве это позволяет вам в одиночку быть экспертом по этическим проблемам такого масштаба?Тут она попала в точку. Была еще одна причина. Я так долго держал ее в тайне, что каждое слово признания давалось мне с мучительным усилием.— Мой отец был ядерщиком, — тихо сказал я. — В войну работал в Лос-Аламосе. Самый молодой физик, участвовавший в «Манхэттенском проекте».Темные глаза Рейчел светились интересом.— Продолжайте, продолжайте.— Я закончил Массачусетский технологический институт. Факультет теоретической физики. Медицинское образование получил позже.— Боже мой! Выходит, я действительно ничего о вас не знаю!Я тронул ее за плечо.— Вы знаете обо мне больше, чем кажется. Так вот, мой отец принадлежал к группе ученых, которые стали возражать против использования бомбы: Лео Сцилард, Юджин Вигнер и прочие. Немцы сдались, японцы не имели необходимых ресурсов для создания атомной бомбы. Группа моего отца настаивала на том, что достаточно показать японским военным действие нашей бомбы на полигоне, а не губить жизни десятков тысяч мирных жителей. Их доводы проигнорировали — никому не известный город Хиросима вошел в историю… Однако теперь мы живем в совсем другом мире. Как только президент осознал все значение замысла «Тринити», — ведь речь идет, в сущности, о том, чтобы освободить человеческий разум от смертного тела! — он понял, что ему задним числом не простят, если он не будет думать о моральной и этической сторонах революционных исследований. Публика расшумится, противники станут наживать на его небрежностях политический капитал. Вы же видите нынешнюю отвратительную свистопляску вокруг клонирования и использования ткани эмбрионов для генетических исследований! Поэтому он жестко потребовал иметь при проекте эксперта-надзирателя по этике. Он знал мою книгу и то, что широкая публика убеждена в моей способности без обиняков говорить правду. Плюс к этому он был лично знаком с моим братом. Плюс мое первое образование. Плюс тот факт, что мой отец участвовал в «Манхэттенском проекте» и протестовал против Хиросимы. Так сказать, моральный ригоризм у этой семьи в крови — и для учебника истории очень красиво! Словом, президент решил, что я самый подходящий кандидат для этой щекотливой работы.Рейчел почала головой.— Как же вас угораздило стать врачом, а не физиком?Все бы ей копаться в чужой голове! Или это обычное женское любопытство?— После Хиросимы мой отец не знал покоя. Эдвард Теллер готовился делать водородную бомбу — еще мощнее атомной. Оппенгеймер выступал против. Отец присоединился к его протестам… увы, тщетно. И решил уйти на другую работу. Однако генерал Гроувз хотел, чтобы он продолжал работать на войну, и отец в итоге согласился на перевод в федеральную научную лабораторию в Окридже, штат Теннеси. Там он занимался проблемами, не связанными напрямую с созданием термоядерного оружия.— Отчего же он совсем не ушел из военной промышленности?— В конце концов он это сделал. Но, вспомните, был разгар холодной войны. Патриотический долг и все такое. Да и ссориться с военными было себе дороже. Того же Оппенгеймера на протяжении многих лет травили за его неприятие водородной бомбы и не подпускали к большой науке. В Окридже папа познакомился с мамой. И вообще жилось там лучше. Родился мой брат. Я, незапланированный, появился на свет много лет спустя. Так сказать, дитя оплошности. — Я улыбнулся, вспомнив, с какой трогательной неловкостью родители на старости лет признались мне в этом. — Я вырос в Окридже, но когда был подростком, папа бросил ядерную физику, и мы перебрались в Хантсвилл, штат Алабама, где он стал работать на космос.— Пока не вижу связи с медициной.— Мама была педиатром в Окридже. Совершила много хорошего. Было нетрудно заметить, что от своей работы она получала гораздо больше удовлетворения, чем отец от своей. Вот это и повлияло на меня в конечном итоге.Я время от времени бросал взгляд на телефон: ну зазвони, зазвони!— Вчера вечером я сказал только часть правды. Когда президент предложил мне работать над проектом «Тринити», это показалось мне диковинным актом высшей справедливости. Судьба давала мне возможность, которой отец не имел в Лос-Аламосе, осуществлять хоть какой-то нравственный контроль, не пускать на самотек научные работы, которые грозят навеки изменить наш мир, и пока что непонятно, в какую сторону. Именно это я ощутил в день посещения Овального кабинета. Потому и влип!Рейчел с убитым видом вздохнула.— Стало быть, это все реально, да? Я имею в виду — «Тринити».— Реальнее некуда… И я страшно рад, что мне хотя бы Маккаскелл перезвонил. Президент нам сейчас нужен позарез!Я вскочил, чтобы еще раз с детской радостью прослушать Маккаскелла на автоответчике, и тут меня качнуло от странной слабости. Я надеялся, что это просто нервное истощение, но в коренных зубах уже начинался знакомый «электрический зуд». Я вспомнил, что так и не пополнил запас амфетаминов. Кинулся к холодильнику, достал банку «Маунтин дью», проворно открыл ее и стал пить, пить, пить — в надежде, что содержащийся в ней кофеин предотвратит приступ.Рейчел с беспокойством за мной наблюдала.— Дэвид, с вами все в порядке? Вы как-то нетвердо стоите на ногах.— Похоже, сейчас вырублюсь, — сказал я, делая еще один глоток «Маунтин дью».У Рейчел округлились глаза.— Вырубитесь? Неужели приступ нарколепсии?До сих пор она ни разу не видела меня во время приступа. Я кивнул: да, нарколепсия. В тот же момент словно что-то черное мелькнуло перед глазами, оставив меня с тягостным чувством разлитой в воздухе неопределенной угрозы, словно кто-то невидимый вломился в комнату, и теперь я ощущаю его враждебное присутствие.— Что-то я упустил…— Вы о чем?Моему мысленному взору предстала Гели Бауэр.— Мы в опасности, в опасности, — забормотал я.Рейчел была страшно взволнована, но, похоже, боялась больше за меня, чем какой-то беды извне.— Что за опасность?— Все одно к одному. Годин вдруг дарит трехдневный отпуск… Из вашего кабинета крадут мою историю болезни… И Маккаскелл звонит как-то кстати. Я определенно что-то недопонимаю, но сейчас слишком утомлен, чтобы думать…— А я-то полагала, что звонок Маккаскелла — хорошая новость!— Хорошая. Да вот только…Несмотря на непреодолимую сонливость, я ощутил отчаянную потребность в оружии. Револьвер меня бы очень успокоил.— С-сделайте одолжение. Подождите меня тут две м-ми-нутки.— Что такое? Вы куда? — забеспокоилась Рейчел.— К соседу.Я быстро зашагал к задней двери.— Дэвид! А если вы отключитесь?— Никому не открывайте! — крикнул я. — Если зазвонит телефон, снимите трубку и скажите, что я через секунду буду.Выбежав из дома во двор, я продрался через живую изгородь, которая отделяла участки друг от друга. Рысцой пробежав три двора, я оказался у того соседского сарайчика, за которым сегодня ночью — приблизительно в два часа утра — спрятал закопченную картонную коробку Филдинга. В коробку с его электронной «волшебной палкой» для поиска микрофонов я сунул свое недозаписанное видеопослание президенту, письмо Филдинга и револьвер.Ночью я принял решение не стрелять в людей, которые явятся по мою душу. И спрятал револьвер от самого себя. Теперь это решение показалось мне наивным. Бороться нужно до конца! Я опустился на колени, нашарил в высокой траве коробку, схватил ее и помчался обратно — через соседские живые изгороди. Исхлестанный ветками, я наконец оказался в своем дворе. Бежал я уже на автопилоте, тупо тараща глаза. Меня разбирало все больше и больше. Ноги заплетались — словно я крепко перебрал.Рейчел поджидала меня у задней двери.— О, это же вчерашняя коробка! — воскликнула она. — Зачем она вам?Я снял крышку, чтобы Рейчел увидела револьвер.Она отшатнулась.— Дэвид, вы меня пугаете!— Вам нужно побыстрее исчезнуть отсюда. А как только я поговорю с Маккаскеллом, вы будете в полной безопасности.Я положил коробку на пол, вынул из нее револьвер, сунул его себе за пояс и повел Рейчел к двери на улицу.— Проведите сегодняшний день в каком-нибудь многолюдном месте — скажем, в большом торговом центре. Посидите там в кафе, пройдитесь по магазинам. К себе домой ни ногой — до тех пор, пока я не позвоню и не скажу, что все в порядке.Она вдруг уперлась и повернулась ко мне.— Прекратите, Дэвид! Никуда я не пойду. Вы сейчас в таком состоянии, что можете случайно нажать курок и застрелить себя.Я хотел отвечать, но мой язык заплетался все больше и больше, в глазах темнело. Похоже, через минуту я потеряю сознание.— Я отключаюсь…Она схватила меня за руку и потянула в гостиную, ища глазами, куда бы меня усадить или положить. Я слабо махнул рукой в сторону гостевой спальни. Наполовину на себе она дотащила меня до кровати и дала мне рухнуть поперек матраца.— Есть у вас лекарство?— Кончилось.Звук удаляющихся шагов. Потом стук дверец кухонных шкафов и голос Рейчел, которая вслух рассуждала сама с собой. Когда ее голос стал приближаться, я кое-как перевернулся. Темный силуэт в дверном проеме.— Кофе уже варится… Вы еще соображаете?— Отчасти.Рейчел следила за мной профессиональным взглядом — как за кроликом во время медицинского эксперимента.— У вас на кухне шаром покати. Только чипсы и кусок окаменелого сыра. Когда вы последний раз были в супермаркете?Я честно постарался вспомнить. В прошлые недели я работал как проклятый, без перерывов и пауз: помогал Филдингу — впрочем, почти ничего не понимая в тех экспериментах, которые он проводил.Рейчел присела на кровать рядом со мной и прохладными кончиками пальцев нащупала мою сонную артерию.— Я такой же была в свое время… — Глядя на часы, она шепотом считала удары пульса. — Я имею в виду, после того, как сына потеряла. Тоже не помнила, когда последний раз была в супермаркете. Счета не оплачены. Посуду вымыть, самой помыться или почисть зубы — труд непосильный. Думаю, мужчине тяжелей вернуться к нормальной жизни. Женщины больше любят порядок — и через какое-то время начинают через силу заниматься домашним хозяйством. Рутинная работа потихоньку вытаскивает из ямы. Именно она не дала мне свихнуться.Я слабо улыбнулся. Мне нравилось, что Рейчел, даром что профессиональный психиатр, не избегает слов типа «свихнуться». Мне нравилось чувствовать ее пальцы у себя на шее. Это прикосновение мне кого-то напомнило — только я не мог понять, кого…— Когда у вас день рождения? — вдруг спросила она.Я не мог вспомнить.— Дэвид!!!Меня накрыла черная волна — я погрузился во тьму.* * *Я иду по тротуару в пригороде, разглядывая ровные ряды аккуратных домиков.Это улица Плакучих Ив. Я живу на улице Плакучих Ив — по крайней мере приезжаю сюда ночевать.Но эта улица имеет мало общего с той, на которой я жил мальчишкой. На улице Плакучих Ив одних соседей я знаю только в лицо, других не знаю вообще. АНБ приказало мне не заводить друзей среди местных жителей, и этот приказ выполнить легче легкого. На улице Плакучих Ив никто не спешит знакомиться с соседями. В Окридже дома были поменьше и поплоше, зато каждого в округе я знал по имени. В Окридже моего детства ребятишки больше времени проводили на улице, чем дома. Здесь, на фешенебельной улице Плакучих Ив, газоны подстригают наемные садовники. А в Окридже лужайки были крохотными феодальными владениями: отцы семейств могли часами обсуждать, какая марка газонокосилки лучше, когда и какие удобрения следует вносить в почву.Пройдя поворот, я вижу собственный дом. Белый с зеленым кантом. Со стороны очень уютное жилище, но своим Домом я его никогда не чувствовал. Черный лабрадор шествует в одиночку через улицу — здесь так странно видеть собаку без владельца. По улице катит «лексус». Проезжая мимо, машина замедляет движение. Я приветливо машу рукой водителю — статной женщине властного вида. Она не отвечает и смотрит на меня настороженно, словно я опасный чужак. Я перехожу улицу и оказываюсь у двери своего дома.Достав из заднего кармана ключ, вставляю его в замок, который находится прямо в шарообразной дверной ручке. Но… но это же не мой ключ! Это что-то тонкое и длинное, похоже на короткий напильник с массой зазубрин. Недолго поорудовав отмычкой, я слышу щелчок, открываю дверь, быстро проскальзываю внутрь и закрываю дверь за собой.Сую руку в правый карман. Там что-то большое и прохладное. Я вынимаю пистолет. Вижу его впервые. Из другого кармана достаю перфорированный глушитель и неспешно навинчиваю на ствол. Пистолет с глушителем смотрится особенно красиво, как законченное произведение искусства. Стоя в передней, я слышу звон посуды в кухне. Там кто-то есть. Я осторожно ступаю вперед — проверяю, не скрипят ли половицы, затем проворно крадусь в сторону кухни…* * *Я очнулся в дикой панике и тут же выхватил револьвер из-за пояса. Не пистолет — револьвер. И без глушителя. Хотел окликнуть Рейчел, но вовремя одумался. Одним рывком скатился с кровати и на цыпочках пошел к двери спальни.Сначала я услышал, как Рейчел тихо напевает что-то себе под нос. Кажется, «Калифорнию» Джонни Митчелла.Затем услышал, как в передней скрипнула половица.Я глубоко вдохнул и затаил дыхание.Скрипнула другая половица. Кто-то медленно, очень медленно пересекал переднюю справа налево. Закрыв глаза, чтобы лучше улавливать звуки, я ждал. Через секунду скрипнуло опять. Я начал про себя медленно считать: раз, два, три… Досчитав до десяти, положил руку на дверную ручку и стал ее поворачивать. Повернув до упора, я рванул дверь на себя и, с револьвером в вытянутой руке, выскочил в переднюю, целясь влево.Там, слева от меня, стоял высокий молодой блондин — почти на пороге кухни. Его вытянутые вперед руки были уже в кухне и мне не видны. Но в них, несомненно, был пистолет с глушителем.Я нажал на спусковой крючок.Ни выстрела, ни отдачи. Я забыл взвести курок! Спусковой крючок прошел только половину пути. Пока я исправлял свою ошибку, блондин резко повернулся, и я увидел знакомый черный пистолет с глушителем. Я смотрел прямо в бездонную черную дыру его дула. Но тут револьвер наконец сработал. Громыхнул выстрел, и я машинально закрыл глаза. Когда я их открыл, блондина передо мной не было. Он лежал на полу.Визг Рейчел иглой вонзился в мои барабанные перепонки.Из головы блондина хлестала кровь. Я сделал несколько быстрых шагов вперед и с силой наступил на запястье руки, все еще сжимавшей пистолет. Рейчел продолжала визжать как резаная. Я быстро посмотрел в ее сторону. Лицо серое от ужаса, рот безобразно распахнут в крике.— Прекратите! — заорал я. — Заткнитесь!Она продолжала стоять с открытым ртом. Но больше не кричала.Я выхватил пистолет из руки блондина, затем проверил его плечевой пульс. Нитевидный. Пуля вошла в голову чуть выше правого уха. Стекленеющие серые глаза открыты, зрачки расширены и неподвижны. Наклонившись, увидел ошметки мозга на полу. Парень и пяти минут не протянет.Я не столько увидел, сколько ощутил, что Рейчел вышла. Я выпрямился и посмотрел в сторону кухни. Рейчел держала в руке телефон.— Поставьте на место!— Нужно вызвать «скорую»!— Ему не выжить.— Откуда вам знать?!— Как врачу мне все понятно. Не верите, сами осмотрите его. А был бы шанс его спасти — все равно я бы не рискнул звать на помощь.— Но почему?— Кто, по-вашему, вломился к нам средь бела дня? Обкуренный бродяга? Сбежавший из дурдома психопат? Поглядите на него внимательно!Рейчел пару секунд молча разглядывала умирающего.— Первый раз вижу. Вы с ним знакомы?Я впервые по-настоящему вгляделся в лицо блондина. Не то чтобы я с ним был знаком, однако прежде видел. Проходил мимо него, направляясь на стоянку автомобилей у здания «Тринити». Высокий, сероглазый… подобно Гели Бауэр, он походил на альпиниста-экстремала или элитного десантника.— Я и впрямь знаю этого парня! Он работал под началом Гели Бауэр.Рейчел потерянно смотрела на меня.— Что за Гели?— Некоронованная королева «Тринити». Правая рука Година. И цепной пес АНБ. Кто-то из хозяев приказал ей убрать и меня. А заодно, очевидно, и вас.Трудно, неимоверно трудно было признать очевидное — меня «заказал» лично Питер Годин: кто же не знает, что в «Тринити» ничего не происходит без его одобрения!— Нам следует вызвать полицию, — сказала Рейчел. — Они поймут. Этот тип хотел меня застрелить, и вы меня защитили. Это самооборона… или, на худой конец, убийство при смягчающих вину обстоятельствах.— Полиция? Я же вам сказал, местная полиция не имеет права соваться в дела АНБ.— При чем здесь АНБ? Он вломился в чужой дом и мог убить хозяев. Обычная уголовщина.Я горько усмехнулся:— АНБ — самая большая и самая секретная спецслужба в Соединенных Штатах. Все, что они делают, имеет гриф «совершенно секретно». К примеру, без специального судебного постановления ни один полицейский следователь не войдет в штаб-квартиру АНБ в форте Джордж-Мид.— Тут вам не форт Джордж-Мид!— Каждый аэнбэшник — ходячий форт Джордж-Мид. К чему ни прикоснется АНБ, все становится фортом Джордж-Мид!.. Поймите же, пока я не переговорю с президентом, мы можем полагаться только на самих себя. Никто нам не поможет, никто нас не выручит.Рейчел с ужасом смотрела на растущее озерцо крови под головой убитого.— И все-таки не исключено, что это просто обкуренный бродяга, — сказала она упрямо.— До чего же туго до вас доходит! Ведь именно поэтому они украли мою историю болезни из вашего кабинета!— Что вы имеете в виду?— Они готовились к вашему убийству. Нет чтобы скопировать мою историю болезни и оставить ее на месте — они ее выкрали! Значит, не хотели, чтобы полиция Дарема после вашей гибели нашла ниточку, которая может вывести их на проект «Тринити».Хотя Рейчел недоверчиво качала головой, против моей логики возразить было нечего. Я сунул пистолет с глушителем за пояс, а свой «смит-вессон» взял в правую руку.— Двигаем отсюда. По-быстрому. Возможно, он не один явился и где-то рядом другие.Ее глаза округлились.— Другие?Внезапно мне все стало ясно.— АНБ прослушивает мои телефоны. Как только Ивэн Маккаскелл наговорил сообщение на мой автоответчик, они поняли, что я до сих пор не побеседовал с президентом. Это был для них зеленый свет: можно прикончить! Я, дурак, так обрадовался звонку Маккаскелла, что не просчитал его роковые последствия.Я схватил Рейчел за руку. Ее ладонь была холодная и мягкая.— Нам надо удирать. Без промедления. Иначе нам конец.— Удирать — куда?— Куда угодно. Только бы поскорее исчезнуть отсюда.— Нет. Мы ничего дурного не совершили.— Это никого не интересует.Я показал ей рукой на тело в луже крови (теперь уже было очевидно, что парень больше не дышит).— По-вашему, и этот труп — моя галлюцинация?— Вы убили его, — сказала она голосом обиженного ребенка.— И ни секунды не жалею. Он собирался пустить пулю вам в лоб.Рейчел пошатнулась. Я поддержал ее и повел в спальню для гостей, где еще несколько минут назад я лежал без сознания.— Побудьте здесь. Мне нужно кое-что взять. — Я пытался сунуть ей в руки пистолет, но Рейчел с ужасом его оттолкнула. — Да берите же! — настаивал я, силой вкладывая пистолет ей в руку. — Запомните: выйдете из дома одна — вас тут же шлепнут.Рейчел отупело таращилась на меня.Я вынул из-за пояса пистолет с глушителем и снял его с предохранителя.— Обещайте ждать.— Обещаю, — сказала она убитым голосом.Я побежал по лестнице на второй этаж. Моя спальня была слева от лестницы, а справа — пустая спальня, которую я превратил в чулан. Я подтянул старенький стул к шкафу, залез на шкаф, дотянулся до листа фанеры, который закрывал лаз на чердак, и отодвинул его. Потом, крякнув от напряжения, на руках подтянулся вверх.Полусогнувшись, чтобы не разбить голову о гвозди, торчавшие из балок надо мной, я огляделся. Через вентиляционные отверстия проходило немного света — достаточно, чтобы сориентироваться. Почти на четвереньках я переместился влево. Там, метрах в пяти от лаза, валялись молоток и ломик. Четыре недели назад я нарочно швырнул их на покрытую толстым слоем пыли розовую изоляцию из стекловолокна, чтобы они производили впечатление небрежно брошенных и забытых. Потом я двинулся дальше — к тайнику под полом чердака. Молотком круша дерево, я вбил ломик между толстыми фанерными панелями, налег на него и поднял одну из панелей. Там, в черной яме между балками, лежала небольшая нейлоновая спортивная сумка. Я вытащил ее, открыл «молнию» и в неверном свете увидел прямоугольник паспорта и две толстые, перехваченные резинками пачки банкнот. В каждой по сто штук. Двадцать тысяч долларов.Пять недель назад, когда Филдинг приказал мне на всякий случай заготовить в тайнике «узелок на черный день», я подчинился ему со смехом, лишь бы не спорить. Но мудрый Филдинг знал, что неминуемое произойдет — и тогда я буду несказанно благодарен ему за предусмотрительность. Я затянул «молнию», на четвереньках дополз обратно до отверстия и швырнул мешок на пол чулана. Затем нырнул в отверстие, повис на руках, нащупал ногами шкаф и встал на него. Машинально закрыл отверстие куском фанеры. Оказавшись наконец на полу, я живо представил себе, как Рейчел в панике бежит вон из дома. Схватив мешок, я ринулся вниз.Однако она по-прежнему сидела на кровати в состоянии нервного ступора.— Пора уходить. Ну, готовы?Она только моргала.Я схватил ее за руку и заставил встать.— Умоляю вас, будьте хорошей девочкой, придите в себя на пять минут. Будем в безопасности — тогда и шлепайтесь в обморок. Все, идемте!Я повел Рейчел через гостиную и кухню к большой кладовке, из которой можно было попасть в гараж. На пару секунд оставил ее в кладовке, сбегал к задней двери и взял коробку Филдинга. Вернувшись, отобрал у Рейчел пистолет и сунул ей в руки коробку. Она подчинялась, как механическая кукла.— Не выпускайте это из рук, — приказал я. — И ждите здесь, я позову.Чтобы не дать страху возобладать, я сразу, рывком открыл дверь и выскочил в гараж, держа пистолет в вытянутой руке и водя им из стороны в сторону, готовый стрелять в любом направлении.В гараже вроде бы никого.Я быстро обошел свою «акуру», торопливо опустился на колени и заглянул под нее.— Сюда, Рейчел! — крикнул я поднимаясь. — Быстро!Ее туфли зацокали по гладкому цементу. Я открыл Рейчел дверь со стороны пассажира, забрал у нее коробку Филдинга и положил на заднее сиденье.— Если случится что-нибудь плохое, то оно случится прямо сейчас, — сказал я, кладя руки на руль. — Пригнитесь так, чтоб вас не было видно.Рейчел сползла вниз, но макушка осталась на уровне бокового стекла.— Ниже, совсем на пол. — Я рукой надавил ей на голову. — Сидите там и не высовывайтесь!Я коснулся кнопки на пульте дистанционного управления, прикрепленного к солнцезащитному щитку. С легким подвыванием широкая белая дверь гаража медленно пошла вверх. Сжимая в руке пистолет, уже с опытом убийства, я оглядывался назад на растущий прямоугольник света, ожидая увидеть чьи-то ноги.Никого.Как только дверь гаража поднялась на минимально необходимую высоту, я дал полный газ задним ходом. «Акура» визгнула шинами о цемент и выкатила на слепящее солнце. Нажав кнопку на пультике, чтобы дверь гаража закрылась, я круто развернул машину, нацелил ее на улицу Плакучих Ив и только после этого затормозил.— Что случилось? — крикнула Рейчел, испуганная внезапной остановкой.— Не высовывайтесь!В том случае, если на улице не будет ничего подозрительного, я планировал отъехать от дома, не торопясь и не привлекая к себе внимания. Но пока машина стояла, я явственно ощутил себя в прицеле невидимого стрелка, и нервы у меня сдали. Я так рванул с места, что гравий полетел из-под колес, и по тихой улице Плакучих Ив машина понеслась, будто на гонках, с трудом вписываясь в повороты.

Глава 13В центре безопасности здания «Тринити» Гели Бауэр стоя разговаривала через головной телефон со Скоу.— Мы слышали выстрел. В доме Теннанта.— А вы чего ждали? — насмешливо осведомился Скоу.Идиот.— У Риттера пистолет с глушителем!— А Теннант вчера шлялся с оружием, так?— Так.Скоу молча переваривал информацию.— Это еще не значит, что Риттер не справился с заданием, — наконец сказал он.— Да, подобное развитие событий мне трудно представить.— Ладно. Что предпримем?Гели всегда считала Скоу бумажным тигром; теперь, когда засвистели пули, он действительно поджал хвост и ждет указаний от нее.— Я велела команде отойти, чтобы не вызывать лишних подозрений. Но если в течение пяти минут успех операции не подтвердится, я верну ребят — проверить, что произошло.— Они под прикрытием?— Да, фургон «Чистка ковров на дому».— А если соседи сообщат местной полиции о выстреле?— Не исключаю такой возможности. Поэтому и убрала команду. Если полицейский патруль появится прежде, чем мы почистим дом…— Пошлите их куда подальше, суньте им в нос свои удостоверения и скажите, что дом под нашим контролем! — Хоть под конец разговора Скоу проявил себя как мужчина. — И тут же обо всем докладывайте мне.— Обязательно.— Все.— Погодите.— Что у вас еще?Гели надоело в темноте тыкаться в стены. Она хотела иметь прямые ответы на прямые вопросы.— Теннант спрашивал меня про карманные часы Филдинга.— Что за карманные часы?Дурачком прикидывается, сукин сын!— Сегодня утром я перепроверила личные вещи Филдинга в нашей камере хранения. Все на месте. А часы пропали.Скоу помолчал. Затем, словно размышляя вслух, промолвил:— Очевидно, Филдинг что-то сказал Теннанту про часы.— А вы не хотите что-то сказать про часы мне?— Эта информация для вашей работы несущественна.Ноздри Гели задрожали от ярости.— Все, что на уме у Теннанта, существенно.— Верно. Часы — вещь в этом деле существенная, да только не для вас. Итак, держите меня в курсе, я должен знать, что происходит в доме.Скоу повесил трубку.Гели упала в кресло. Как она ненавидела, когда с ней обходились как с дебилкой! Но такова уж природа всякой секретной работы. Или вообще ничего не говорите подчиненным, или травите им небылицы. Гели свято верила в то, что всякий должен знать не больше положенного и не пытаться узнать больше. За два года в проекте «Тринити» у нее ни разу не возникало желания узнать, а над чем, собственно, тут работают все эти придурковатые гении. Но теперь ситуация изменилась.После того как проект был приостановлен, Питер Годин вдруг стал надолго пропадать — якобы у него срочные дела в калифорнийской штаб-квартире его компании. Гели мало-помалу перестала верить в эту сказку. Иногда Годин прихватывал с собой Рави Нара — и этому не было разумного объяснения. Рави Нара не имел ни малейшего отношения к фирме «Годин суперкомпьютинг». И вдобавок Годин явно терпеть не мог невролога!А теперь Годин вообще словно в подполье нырнул. И уволок с собой карманные часы Филдинга?.. Что же особенного в этих часах, почему вокруг них какая-то нездоровая суета? Как только Филдинг прибыл, чтобы работать в проекте «Тринити», техники АНБ прилежно разобрали эти злосчастные, до безобразия исцарапанные старинные золотые часы и убедились, что в них не скрывается никакого устройства для записи информации. Филдингу было дозволено ими пользоваться. Несколько месяцев назад, в выбранный наугад день, демонтаж часов был повторен. Все чисто, без подвоха. Так чего же ради их тайно изъяли из камеры хранения?Гели мысленно представила себе эти чертовы часы, благо видела их не раз. Массивный золотой футляр со следами долгой службы. И цепочка с брелком-кристаллом на конце — чтобы закреплять при желании в кармашке жилета. Кристалл совершенно прозрачный. Что в нем спрячешь? Она понятия не имела, что можно спрятать в прозрачном крохотном предмете. Хотя эта ученая шатия горазда на выдумки…На прямой линии связи с АНБ замигал красный огонек. Гели переключила звонок на головной телефон.— Бауэр.— Джим Конклин.Конклин был закрепленный за ней сотрудник «Криптосити» в форте Джордж-Мид.— Как дела?— Мы по-прежнему контролируем разговоры с телефонов-автоматов вокруг дома Эндрю Филдинга. Все аппараты в радиусе трех миль, двадцать четыре часа в сутки. Вы ведь не отменили запрос.— И не собираюсь.— Должен извиниться за промедление. Массовое прослушивание телефонных разговоров в рамках антитеррористической программы до такой степени напрягает наши компьютеры, что они справляются с распознаванием голосов с опозданием в несколько дней.У Гели чаще забилось сердце.— Всплыло что-то интересное?— Да, четыре дня назад Эндрю Филдинг звонил из магазинчика при автозаправке. Думаю, вам будет любопытно послушать.— Можете переслать звуковой файл?— Конечно. По Вебуорлду. — Вебуорлд — внутренняя сеть АНБ высокой степени безопасности, к которой Гели, не будучи официально сотрудницей АНБ, была допущена в порядке редкого исключения. — Могу сопроводить спектрограммой распознавания.— Ни к чему. Голос Филдинга мне известен, в подтверждении не нуждаюсь.— Через пару минут получите.Гели отключила связь, покосилась на часы и сказала:— Фотография, Филдинг, Эндрю.Снимок Филдинга появился на экране компьютера. Седовласый, красивый, скуластый мужчина. Румянец на щеках выдавал пристрастие к джину. Но главным на лице были глаза, сразу берущие в плен. Ярко-синие, проказливые — и в то же время ошеломляюще умные, проницательные. Всматриваясь в эти глаза, Гели понимала, каким могучим противником был Филдинг. Даже сейчас, мертвый, он продолжает оказывать на события огромное влияние.Иконка только что присланного звукового файла появилась в правом верхнем углу экрана. Молодцы эти ребята в АНБ — ворон не считают! Она хотела было щелкнуть по иконке, но тут в наушниках запищал сигнал кризисной связи: вызывала команда в фургоне «Чистка ковров на дому».— Что случилось?— К нам катит полицейский патруль. Не иначе как кто-то стукнул про выстрел.Гели устало закрыла глаза. Ну вот, настала пора размахивать удостоверением федеральной власти, чтобы наложить арест на дом Теннанта и не пустить в него муниципальную полицию. Придется АНБ засветить свое присутствие в Чапел-Хилле.— Уже еду.— Конец связи.Гели нажала кнопку тревоги на столе. Сигнал означал срочный общий сбор, и его услышат все ее сотрудники, где бы они ни были — в здании «Тринити», или в наружном наблюдении, или дома в постели. Через две минуты все силы начнут подтягиваться к дому Дэвида Теннанта.

Глава 14Я уже собирался выехать на автостраду, как вдруг сообразил, что делаю ошибку. Скоростное шоссе только кажется самым быстрым и надежным путем бегства. Зная Гели Бауэр, я не мог так рисковать. Поэтому на середине улицы Гикори я сделал поворот на 180 градусов, проехал обратно и повернул на улицу Вязов.— Это что за маневр? — нахмурилась Рейчел.— Вы когда-нибудь охотились на кроликов?Она удивленно заморгала.— Какие кролики? Я родилась и выросла в Нью-Йорке!Мы обогнали женщину на горном велосипеде с малышом в креслице над задним колесом. Она приветливо помахала нам рукой… Полный сюр при наших обстоятельствах!— Спасая жизнь, кролик мчится не по прямой, а зигзагами, — сказал я. — Но всегда в итоге делает круг, возвращаясь к исходному месту. Это весьма неплохая стратегия, когда хочешь спасти свою шкурку; по крайней мере против лисы срабатывает. Но охотники, разумеется, эту кроличью манеру знают. Именно поэтому нужны собаки. Они преследуют кролика, а охотник преспокойно ждет у места, где его псы подняли кролика — чтобы пристрелить, когда он сделает круг и вернется.Рейчел передернуло.— Какое варварство!— Зато ужин обеспечен. Я это к тому, что от нас ожидают бегства по прямой — так сказать, людским манером. А мы займем хитрости у кролика.— И что мы выгадаем от… от зигзагов?— К примеру, автомобиль. На моей машине мы далеко не уедем. На вашей тоже.— А где нам взять автомобиль, про который преследователи ничего не знают?— Расслабьтесь. Все будет в порядке.Улица Вязов обегала наш пригородный поселок. Доехав до восточного конца Вишневой, которая шла параллельно моей улице Плакучих Ив, я свернул в нее. Теперь слева, в просветах между домами, мелькали крыши домов на моей улице. Увидев крышу собственного дома, я поехал медленнее и метров через сто увидел то, что искал. Сине-белый щит «Продается». На длинном изгибе подъездной дороги к дому, выставленному на продажу, не было ни одной машины. Я свернул на подъездную дорогу, но вскоре съехал с цементной полосы в проем между густыми кустами самшита и поставил машину за ними — так, чтобы она не была видна с улицы.— Следуйте за мной, — приказал я, выходя из «акуры».Рейчел, которая все еще сидела на полу, открыла дверь и почти вывалилась на землю. В лице ни кровинки, руки дрожат. Бедняжка до сих пор не оправилась от выстрела в моем доме. Впрочем, и я был потрясен до глубины души. Да, однажды я уже убил. Собственному брату сделал укол обезболивающего со смертельным калием и затем был вынужден наблюдать, как последняя искра сознания уходит из его глаз. Но вышибить человеку мозги пулей из револьвера — это совсем другое. Я отлично понимал: когда Гели Бауэр узнает, что я уложил парня из ее команды, она небо и землю перевернет, но мне отомстит.Я подошел к Рейчел и обнял ее — как когда-то обнимал жену и дочь.— Все будет хорошо, все будет замечательно… — приговаривал я, нисколько не веря своим словам. У волос Рейчел был знакомый аромат. Моя жена использовала тот же шампунь. Я постарался прогнать воспоминания. — Только не останавливаться. Вы понимаете?Она покивала головой, прислоненной к моей груди. Я ласково погладил ее по волосам. В реальность происходящего просто не верилось. Еще полчаса назад я был убежден, что кошмар закончился. Ивэн Маккаскелл вот-вот перезвонит, президент возьмет дела в «Тринити» под свой контроль, и нас уже никто не посмеет тронуть. А теперь все надежды — псу под хвост!— Прогуляемся чуток, а потом позаимствуем автомобиль. Никто на нас внимания не обратит. С коробкой Филдинга мы похожи на коммивояжеров. Вы как, справитесь?Она кивнула.Я взял из машины черную коробку, и мы с Рейчел пошли по Вишневой.— Здешние задние дворы отделены живой изгородью от участков на моей улице, — пояснил я. — Через минуту сами увидите. Мы проберемся сквозь кусты в нужное место.По тротуару мы прошли обратно сотню метров — до той самой точки, откуда я видел из машины крышу собственного дома. Когда мы миновали еще два газона перед домами, я остановился и сказал:— Вот здесь самый короткий путь.За деревянным забором с калиткой начиналась тропинка между участками, соединявшая две улицы.— Если заперто, придется лезть через забор.По счастью, калитка была только прикрыта. Никого не встретив, мы дошли до живой изгороди, продрались сквозь нее и оказались за тем сараем, за которым я раньше прятал коробку Филдинга. Я понятия не имел, чем занимается владелец этого участка. Скорее всего много путешествующий коммерсант, потому что его по нескольку дней не бывало дома.Внутри сарая царил полумрак, воняло дохлыми мышами и машинным маслом. На деревянной панели стены висели на крючках инструменты. Но ломика наподобие того, каким я орудовал у себя на чердаке, не было. Я осмотрел полки, потом наклонился и заглянул под них. В основном рыболовные снасти, а мне требовалось что-нибудь тяжелое, металлическое.— Меня мутит, — сказала Рейчел.— Это от запаха. Идите на воздух.После того как она вышла, я наконец нашел в углу подходящий инструмент — двенадцатифунтовую кувалду. Довольный, я схватил ее и вышел во двор. Рейчел стояла согнувшись и уперев руки в колени. Увидев меня, она быстро выпрямилась.— А это зачем? — спросила она.— Не отставайте, — коротко приказал я.Я подбежал к задней двери дома, хорошенько размахнулся кувалдой и, с одного удара проломив дверь, вышиб замок. Бросив кувалду, я шагнул внутрь. Рейчел за мной. Я ожидал чего-то вроде воя сирены, но в доме царила тишина. Если там и была сигнализация от воров, то бесшумная, напрямую связанная с охранной службой.— Нам нужна кухня, — сказал я.— Туда. Чувствую запах чеснока и средства для мытья посуды.— Ищите крючки на стене. Там обычно висят автомобильные ключи.— Здесь темно… Может, свет включите?Я щелкнул выключателем. Мы стояли в образцовой кухне богатого человека: полный набор бытовой техники, дорогие кастрюли и сковородки девственной чистоты. Пока Рейчел осматривала стены, я шарил по ящикам.— Ключ! — радостно закричала Рейчел.— Это от машины-газонокосилки. Ищите дальше.Я выдвигал ящик за ящиком, но безрезультатно.— Почему вы выбрали именно этот дом? — спросила Рейчел.— Здесь живет холостяк, который много летает по миру. И у него два автомобиля.— Ура, нашла! — Она сняла с крючка под навесным шкафчиком квадратный черный ключ. — Это от «ауди».— Точно. Идемте.В доме чувствовалась рука архитектора, который строил и мой дом: чтобы попасть в гараж, нужно было пройти через прачечную, совсем как у меня.— Как вы угадали, что ключ от «ауди»?— Именно «ауди» была у моего бывшего мужа.Я открыл дверь в гараж и увидел серебристый «А8» — не иначе как Бог услышал мою молитву! У хозяина была еще «хонда-аккорд». Наверное, он приберегал представительную «ауди» для важных случаев, а до аэропорта добирался в скромном «аккорде» — оставляя его на платной стоянке «Паркуй и лети».— Всякий, у кого в гараже авто за восемьдесят тысяч долларов, имеет в доме охранную систему, — мрачно сказала Рейчел за моим плечом.— Полицейские скорее всего уже в пути. Ключ!Она протянула мне ключ, и двадцать секунд спустя мы уже выезжали на улицу Плакучих Ив. Я осторожно посмотрел налево и направо. Никого. Даже садовников не видно.— Какой толк от того, что мы украли машину, если сейчас по тревоге прикатит полиция? Опять мы засветимся.— Нет, — сказал я. — Полиция с ходу не угадает, что именно украдено. Они ведь не знают, что в гараже стояла «ауди». Сперва им нужно связаться с владельцем, а он, вероятнее всего, в деловой командировке.Два быстрых поворота, и мы оказались вне поселка и понеслись на восток: через Кинсдейл к сороковой федеральной автостраде. Движение было плотное, но я этому только радовался. Проще затеряться.— Куда теперь? — спросила Рейчел.Я взял с заднего сиденья прозрачный пакетик с письмом Филдинга и положил себе на колено. Потом нашел нужную строчку и показал ее Рейчел. «В субботу вечером мы с Лу Ли направляемся в голубой уголок».— Что значит «голубой уголок»?Я взял с приборной панели шариковую ручку и написал на плотном полиэтилене пакетика с письмом: «Нэгс-Хед, на острове Уэйлбоун».— Вы что, вслух не можете сказать?Я быстро написал: «Они могут слушать».Она взяла ручку и написала: «КАК? МЫ ТОЛЬКО ЧТО УКРАЛИ ЭТОТ АВТОМОБИЛЬ!»— Верьте мне, — прошептал я. — Это вполне возможно.Она покачала головой и написала: «А что в Нэгс-Хеде? Доказательства?»Мне сразу подумалось о часах Филдинга с кристаллическим брелком. Я взял у нее ручку и написал: «Надеюсь».«Сотовый у меня в кармане. Попробуйте дозвониться до президента».«Теперь все не так просто».— Почему же?На это коротко не ответишь, а руля машиной, особенно не распишешься. Я притянул Рейчел к себе поближе и зашептал ей прямо в ухо:— Услышав, что мне наговорил на автоответчик Маккаскелл, они поняли, что теперь вольны уничтожить меня, а для президента сочинить убедительную ложь по поводу моей смерти. И вашей тоже.— Что же они могут придумать?— Тут и стараться не надо. Возможно, они уже сообщили президенту, что мои галлюцинации переросли в психоз. Рави Нара накатает формальный диагноз. Дескать, я стал опасным параноиком — воображаю, что Эндрю Филдинга убили, тогда как тот умер от обыкновенного инсульта. В моей истории болезни, украденной из вашего кабинета, говорится о моих видениях — предположительно шизофренических. Тоже вода на мельницу Рави Нара. — Я на пару секунд оторвал глаза от дороги и посмотрел на Рейчел. — Думаете, эта версия не покажется убедительной?Она молча отвернулась.— Картинка не очень оптимистическая, да?— Согласна, но сейчас вам надо полностью сосредоточиться на дороге. Выкиньте все мысли из головы. Если не хотите передать руль мне, вам следует успокоиться. А то угробите нас ненароком.— Ладно, я сосредоточен на дороге… Хотя не президент сейчас занимает мои мысли.— Что же вас тревожит?Отвечая честно, я напрашивался на малоприятную реакцию со стороны Рейчел, но мне было невмочь держать это в себе — хотелось поделиться.— Я его видел.— Кого?— Парня, который собирался вас убить.— Разумеется, вы его видели. Потому и выстрелили.Я свернул на сороковую федеральную автостраду и влился в поток машин, ехавших по направлению к Треугольнику науки и Роли.— Я не про то. Я видел, как он шел по улице. По улице Плакучих Ив, на которой я живу. Я видел его еще до того, как он подошел к моему дому. Я видел, как он поднимался по ступенькам крыльца…— О чем вы, Дэвид?— Рейчел, он мне снился, пока я лежал без сознания в спальне! Он мне снился за минуту до его появления в доме!Она недоверчиво уставилась на меня. Значит, она недавно была свидетельницей не просто нарколептического сна, но и очередной моей галлюцинации.— А как вы его видели? Со стороны, как фильм? Или вы им были — как раньше Иисусом?— Я был в этом парне. Но им не был. Я только видел все его глазами. Так в кино показывают, что видит какой-нибудь монстр или Терминатор.— Расскажите-ка подробно.— Я видел дома на улице Плакучих Ив. Видел, как двигаются мои ноги. Как одинокая собака чинно переходит с тротуара на тротуар. Сперва я был уверен, что герой моего сна — я сам. Однако у двери своего дома я вдруг достал из кармана не ключ, а отмычку.— Продолжайте.— Я почти в два счета справился с замком, вошел в дом, неспешно навинтил глушитель на дуло пистолета. Потом услышал ваше пение и стал красться с пистолетом в вытянутых руках к двери кухни, откуда доносился ваш голос.Рейчел рассеянно смотрела на дорогу, но ее мысли были где-то далеко.После долгого молчания она сказала:— Все это ровно ничего не значит. Сны о том, как кто-то посторонний вторгается в дом или в спальню, характерны чуть ли не для всех пациентов, страдающих нарколепсией. Даже не нужно быть нарколептиком, чтобы видеть сон такого рода. Это проявление скрытого беспокойства, результат стресса или нервного перенапряжения.— Вы только подумайте, как точно этот сон подгадал по времени! Я видел угрозу во сне, а когда проснулся — она была здесь, в реальном мире! Та же угроза, которая мне только что снилась! Это, по-вашему, самое обычное дело?Рейчел сочувственно тронула меня за плечо.— Да, самое обычное дело. Вы хорошо знаете все звуки своего дома. Вы впали в сон, уже будучи на пределе — комок нервов. И вот во сне ваш мозг фиксирует посторонние звуки. Скрипнула дверь, затем половица… В ответ на эти стимулы ваш мозг стал сочинять соответствующие картинки. И эти картинки так вас напугали, что вы резко проснулись. Ваш сон был реакцией на идущие извне раздражения. Никакой мистики.Я действительно помнил подозрительные звуки. Но я слышал их, уже проснувшись!— Во сне я видел его пистолет с глушителем, — упрямился я. — Тот, что сейчас у меня за поясом.— Совпадение.— Я впервые в жизни увидел оружие с глушителем!— Бросьте, вы его тысячу раз видели в фильмах!Я надолго задумался.— Ладно. Вы, может, и правы. Но как вы объясните другой факт…— Какой именно?— Это уже второй сон такого типа. Я второй раз переселяюсь во сне не в Иисуса, а в своего современника. Первое «переселение» было в день, когда умер Филдинг.— Опишите.Даремская полицейская патрульная машина обогнала нас. Сердце у меня сжалось от страха. Но полицейские не стали притормаживать или мигать задними огнями. Им до нас не было дела.— Вчера, когда я вырубился посреди видеозаписи — перед тем как вы вошли в мой дом, — мне снилось, что я был Филдингом. Во сне я пережил его последние минуты перед смертью — и саму смерть. Все было настолько реально, что я на полном серьезе ощутил себя покойником. Я утратил способность видеть, слышать, дышать… Когда вы кричали у двери, я долго не мог понять, на каком я свете, кто я и что со мной происходит!— Но Филдинг умер утром того дня. А сон вы увидели через много часов после этого.— Ну и что?Рейчел картинно вскинула руки, словно подчеркивая всю очевидность выводов из сказанного.— Неужели не улавливаете? Ваш сон о Филдинге не был пророческим. Не был он и синхронным отражением реально происходящего в другом месте. Он был всего лишь порождением вашей печали. Случались у вас другие похожие сны?Мы уже въехали в Треугольник науки. Сороковая федеральная проходит прямо через него. Где-то буквально в миле отсюда Гели Бауэр сейчас разворачивает полномасштабную охоту на меня.— Дэвид, случались у вас другие похожие сны?— Сейчас не время это обсуждать.— Лучшего времени не будет никогда! Почему вы пропустили три последних сеанса?Я покачал головой:— Вы опять думаете, что я чокнутый?— Это не медицинский термин.— Зато яркий.Она вздохнула и стала смотреть на идеальные газоны с ее стороны дороги.— Вот это и есть здание «Тринити», — сказал я. — Вон оно.Лаборатория отстояла от дороги так далеко, что много не разглядишь.— Там щит «Аргус оптикал», — заметила Рейчел.— Это для прикрытия.— Послушайте, какой смысл скрывать некоторые ваши галлюцинации? Что в себе вы пытаетесь защитить от меня?— Поговорим позже. — Я чувствовал, что она не уймется, пока не доведет разговор до победного конца. — Мне нужно лекарство, Рейчел. Я не могу позволить себе пять раз в день внезапно отключаться, находясь в бегах.— А что вы принимали? Модафинил?[131]— Изредка. Я предпочитаю метамфетамин.— Дэвид! Мы же с вами беседовали о побочных действиях амфетаминов!.. Как раз метамфетамин мог усугубить ваши галлюцинации.— Зато он единственный держит меня на плаву, не позволяет нырнуть в сон. А Рави Нара потчевал меня декседрином.Она возмущенно фыркнула.— Я выпишу вам рецепт на адерал.— Рецепт не проблема, я и сам могу его выписать. Штука в том, что они знают о моей зависимости от лекарств. И будут наблюдать за всеми аптеками.— Не могут же они поставить своих людей возле каждой аптеки в Треугольнике науки!— Рейчел, это АНБ. Если они уверены, что я без лекарств пропаду, они исхитрятся все аптеки страны под колпаком держать. Это те самые ребята, у которых задним числом нашлась запись разговоров в кабине советского истребителя, сбившего корейский пассажирский самолет над Сахалином в 1983 году. Причем двадцать лет назад — в каменный век электроники. А теперь против нас будет задействовано все. Вы читали «1984»?— В юности.— Когда я говорю АНБ, подставляйте мысленно «Большой Брат». АНБ — самое близкое к Большому Брату, что мы имеем сейчас в Америке.— Но вы же не можете обойтись без лекарств!— У вас должны быть знакомые…— Я сама возьму что угодно в больничной аптеке.— Там они ждут нас в первую очередь.— Вот засранцы!Пожалуй, я впервые слышал от нее грубое слово. Наверное, это джинсы ее так расслабляют. Возможно, вместе с шелковой юбкой и строгой блузкой она снимает с себя и чопорность?— У меня есть знакомый доктор в северной части Дарема, — сказала Рейчел. — В его кабинете всегда запас лекарств.Дарем мы давно проехали и были почти что на полпути к Роли. Хорошо зная Гели Бауэр, я не хотел задерживаться в этих краях дольше необходимого. К тому же — вот парадокс — мне не очень-то и хотелось избавиться от «галлюцинаций». Мой последний сон, что ни говори, спас нам жизнь! У меня была тайная уверенность, что мои сны — даром что такие тягостные и пугающие — могут еще не раз выручить нас, подкидывая мне информацию, которую немыслимо получить привычными путями.— Нет, возвращаться не станем, — сказал я.— А если вы потеряете сознание прямо за рулем?— У меня дома вы видели, что мгновенного провала в сон не бывает.— За рулем совсем другое дело!— Обычно я догадываюсь о приступе хотя бы за пару минут до выпадения из жизни. И сейчас, как только почувствую, что накатывает, тут же сверну на обочину.Рейчел это не очень успокоило. Словно для разрядки, она задрала ногу на приборную доску, зачем-то развязала шнурок туфли, потом завязала его. Похоже, это был ее личный обсессивный ритуал для самоуспокоения.По 440-му шоссе я обогнул Роли и выехал на 64-ю федеральную автостраду — по ней можно жарить до самого Атлантического океана. Автострада была типичная для Юга: две широкие бетонные полосы через густой темнохвойный лес. Часа через два начнется пологий скат к океану. Не умри Филдинг, он именно сегодня ехал бы по этой уже знакомой ему дороге к месту, где мы с женой были двенадцать лет назад. Такого рода мысли хорошо показывают, что мы зря так упрямо разводим в разные концы нашего сознания пространство и время. Когда обычный человек слышит рассуждения о единстве времени и пространства, он испуганно машет руками: мол, мне этого никогда не понять. Но это же так просто! Каждое место-пространство, что вы когда-либо видели, намертво связано с определенным моментом в вашей жизни. Филдинг провел медовый месяц с женой в том же самом домике в Нэгс-Хеде, где я некогда прожил несколько дней со своей женой. Но это только кажется. Того дома, где я был со своей женой, уже нет, хотя он и стоит на месте и в нем можно жить. Если не разделять пространство и время, то моего домика в Нэгс-Хеде больше не существует. Ушло время, исчез и домик. Школа, в которую вы зашли через двадцать лет после выпускного вечера, и школьный стадион, где вы играли в футбол и бегали стометровку, — всего этого уже нет, хотя оно есть. Это не та школа и не тот стадион. Все только очень похоже. Будь это иначе, вы бы столкнулись с поколениями школьников, что бегали тут до вас и после вас. Возлюбленная, которую вы сейчас целуете, совсем не та, какой она была шестьюдесятью секундами раньше. В том числе и потому, что за эту минуту сотни тысяч ее клеток умерли и заменены новыми. Между мыслью и поступком есть хоть чуть-чуть пространства и времени. Как между жизнью и смертью.— Не хочу наводить еще большую тоску, — сказала Рейчел, — но все же спрошу: теперь, когда помощь президента сомнительна, на что вы, собственно, рассчитываете? Куда нам податься, в какие двери стучать?— В прибрежном домике, к которому мы едем, я надеюсь найти какую-то подсказку. А пока что у нас одна задача — выжить.— Отчего бы нам не предать все дело огласке? Завернуть в Атланту — и прямиком в студию Си-эн-эн!— И АНБ преспокойно обвинит меня в гнусной клевете. Сами подумайте, что и чем я могу доказать в настоящий момент?— Вы упоминали лауреата Нобелевской премии Рави Нара. Неужели он даст ложные показания, чтобы покрыть ваше начальство?— Еще как даст! Ни на полсекунды не задумается! Для него национальная безопасность превыше всего. А что касается здания «Тринити»… может, уже сейчас из него все вывезено, и следователей встретят голые стены.— Лу Ли Филдинг может выступить свидетелем.— Лу Ли исчезла.Рейчел заметно побледнела.— Нет-нет, — поспешно сказал я, — не воображайте так сразу самое худшее. Я в курсе, что она планировала бежать. Впрочем, понятия не имею, вышло это у нее или нет.— Дэвид, похоже, вы мне не всю правду говорите.— О Лу Ли?— О «Тринити»!Тут она была права.— Ладно, ваша взяла, — сказал я. — Вот вам еще немного информации. Несколько недель назад Филдинг пришел к выводу, что официальная приостановка проекта — не более чем уловка, чтобы успокоить его и меня. По мнению Филдинга, работа над «Тринити» продолжалась в другом месте. Или не прекращалась: не исключено, что работа в другом месте велась уже в течение долгого времени — параллельно с той, в которой участвовали мы.— Где же могла происходить эта тайная деятельность?— По убеждению Филдинга, в калифорнийских лабораториях «Годин суперкомпьютинг». Годин вдруг стал постоянно летать туда на своем частном реактивном самолете. И несколько раз прихватывал с собой Рави Нара.— Ну и что? Могли просто в гольф играть где-нибудь в Пеббл-Бич!— Наши в гольф не играют. Не из того теста. Они вкалывают. Они черту душу продадут, лишь бы достичь задуманного. Питер Годин — это современный Фауст.— Чего они хотят?— Каждый своего. Джона Скоу, к примеру, после ряда его неудач намерены были турнуть из АНБ — но тут из воздуха соткался Годин и пригласил его руководить проектом «Тринити». Если Скоу и это дело завалит, то его карьере конец.— А зачем Питеру Годину понадобился такой человек — с репутацией неудачника?— Думаю, у Година есть что-то на Скоу. Какие-то компрометирующие материалы. А значит, Скоу ему никогда не доставит неприятностей, на что угодно согласится и будет помалкивать. Работая в АНБ, больших миллионов не наживешь. Но если под его руководством будет создан компьютер «Тринити», Скоу запросто пересядет в кресло директора Агентства национальной безопасности и станет бесценной фигурой для частных корпораций. Вот они — большие миллионы! Поэтому Скоу готов на все ради успеха «Тринити».— А Рави Нара?— Нара за участие в проекте потребовал миллион долларов в год. Правительству это не по зубам, а Годин платит. К тому же успех «Тринити» — гарантия второй Нобелевской премии. Разумеется, в компании с Годином и Юттой Клейн. По-настоящему Нобелевскую премию заслужил именно Филдинг, однако посмертно ее не дают. Вторая Нобелевка — это неограниченное фондирование исследований до конца жизни и место во всех учебниках истории!— Вы упомянули Ютту Клейн…— Клейн, пожилая немка, в 1994 году разделила Нобелевскую премию с двумя другими учеными из Германии. Одолжена «Тринити» компанией «Сименс». Годин хотел собрать команду гениев, лучших из лучших, поэтому черпал откуда мог. Из «Сан микросистемс», из «Силикон грэфикс»… В обмен эти компании получат бесплатно лицензии на некоторые технологии, разработанные во время работы над «Тринити», как только эти технологии будут рассекречены. Если они будут рассекречены.— А не поможет ли нам Ютта Клейн?— Даже если бы она захотела нам помочь — не посмеет. Годин ее чем-то держит. Крепко.Рейчел тяжело вздохнула.— А сам Годин? Чего хочет он?— Стать Богом.— Скажете тоже!..Я перестроился в левый ряд, чтобы выжать из мотора все возможное.— Годин от «Тринити» не денег ждет. Он — миллиардер. И ему семьдесят два года. Лет с сорока он в своей области суперзвезда и славой уже объелся. Поэтому стать отцом искусственного интеллекта или что другое в этом роде ниже его достоинства. Он хочет быть первым и, возможно, единственным человеком, мозг которого будет скопирован в компьютер «Тринити».Рейчел отвела упавшую прядь темных волос от глаз.— Неужели он такой? Чистейший эгоманьяк?— Все не так просто. Годин — блистательный ум, верящий в то, что именно он знает, чем болен мир и как его лечить. Наверное, вы встречали в студенческие годы этих страшных ребят с горящими очами, у которых есть ответы на все вопросы. Только он не придурок с лохмами. Он — гений. И сделал неоценимый вклад в американскую науку. То, что Америка ныне лучший из миров, — это и Питера Година заслуга! Мы победили в «холодной войне» благодаря в том числе и годинским суперкомпьютерам.— Создается впечатление, что вы им искренне восхищаетесь.— А им легко восхищаться. Хотя в то же время он меня пугает. Он работает на износ, пытаясь создать самый мощный в мире компьютер. Ему плевать, что если «Тринити» заработает, то никто не будет толком знать, каким образом. Годин создает «Тринити», чтобы воспользоваться им лично. Представляете, могущественный человек, который одержим мечтой переделать мир по образу и подобию своему!..Я потянулся включить систему навигации «ауди» — и вдруг у меня потемнело в глазах. Накатила волна страшной усталости, и сразу забылось, о чем мы с Рейчел только что говорили. Затем я пришел в себя, но тут же началась поганая трясучка во всем теле. Я вырулил на обочину и затормозил.— Что случилось? — встревоженно спросила Рейчел.— Садитесь за руль. Я могу вот-вот отключиться.Я вышел из машины, а Рейчел переместилась за руль. Я оглядел шоссе. Плотность машин средняя, едут равномерно. К нам, похоже, никто интереса не проявляет.Когда я сел на место пассажира, Рейчел внимательно вгляделась в мое лицо.— С вами все в порядке, Дэвид?— Немного шатает.Застегивая ремень безопасности, она спросила деловито:— Вы просто устали, или это новый приступ?У меня знакомо гудели коренные зубы.— Приступ.— Смело закрывайте глаза. Я справлюсь.— Двигайтесь дальше на восток. До нашего места назначения… — я показал ей три пальца, — …часа.В бардачке лежала карта Северной и Южной Каролины. Я нашел шестьдесят четвертое шоссе и ткнул пальцем севернее Плимута, где Роанок впадает в залив Албемарл.— Если мы доедем до этого места, а я все еще буду спать — разбудите меня.Рейчел уверенно вырулила на шоссе и дала газ.— Что, хуже и хуже? — спросила она.Губы мне не подчинялись, ладони покалывало, лицо горело.Рейчел положила руку мне на лоб.— У вас, часом, не жар? Или вы всегда такой красный, когда начинается приступ?Я хотел отшутиться, мол, мне себя в этой ситуации со стороны не видно, но возникло такое же ощущение, как в городском бассейне Окриджа, когда мы с ребятами дурачились, пробуя разговаривать под водой: мы вопили что было мочи, пуская пузыри, однако слов друг друга разобрать не могли. Казалось, ладонь Рейчел тает и сливается с моим лбом. И это почему-то было приятно. Я хотел проверить в зеркальце на солнцезащитном козырьке, действительно ли рука Рейчел втаяла в мою голову, но и шевельнуться не мог. Издалека меня окликала какая-то женщина. Прежде чем я успел ответить, большая синяя волна накрыла меня — и утащила вниз, в непроглядную темноту.* * *Я сижу на улице в группе мужчин, которые спят, привалившись спинами к стене. Передо мной тлеющие угольки обвалованного костра. Небо светло от мириад звезд. Рядом сидит мужчина в хитоне. Его зовут Петр.— Зачем тебе это? — тихо говорит он. — Там тебя ждут одни беды и унижения. Даже если люди будут слушать тебя, жрецы и старейшины отвергнут. Да и римляне не станут смотреть безучастно. Я боюсь, что тебя убьют!Хоть он и не называет место, куда я собрался, я знаю, что речь об Иерусалиме.— Ступай прочь, — говорю я ему. — Тебе дорого то же, что и собаке: усладить и накормить плоть.Он в полном смятении хватает мою руку.— Так просто меня не прогонишь! Мне был сон. Если пойдешь туда — тебя казнят.— Спасший жизнь свою, потеряет ее, — отвечаю я.Петр в замешательстве горестно качает головой.Место действия внезапно изменяется. Я на высокой горе и смотрю на равнину. Рядом со мной сидят трое мужчин.— Когда войдете в город, — спрашиваю я, — что станете говорить про меня?— Что ты — помазанник Божий.— Не говорите так про меня. Говорите из глубины сердец ваших о том, что видели. И не больше того.— Да, Учитель, — отвечает мужчина по имени Иоанн. У него карие глаза, огромные, как у девушки. Покосившись на Петра, он осторожно спрашивает: — Слышал, ты намерен отправиться в Иерусалим?— Да.Иоанн неодобрительно трясет головой.— Тамошние жрецы не будут знать, как с тобой поступить. Испугаются — и осудят тебя на смерть.— Чаша сия дана мне. И я должен испить ее до дна.Мужчины молчат. Глядя вниз, на равнину, я чувствую, как на меня накатывает страх. Познать чудо жизни и радость тела — и затем отказаться от всего этого…* * *Я вернулся к реальности, зашарил руками в поисках руля и вцепился в приборную панель. Открыв глаза, я увидел прямо перед собой задние огни тракторного прицепа. Рейчел похлопала меня по колену.— Все в порядке, Дэвид! Я здесь, за рулем.Руки у меня дрожали — я все еще пребывал во власти страха, объявшего меня в конце сна.— Как долго вы ехали… без меня?— Час и двадцать минут. Только что миновали Плимут.— Я же велел разбудить меня в Плимуте!— Вы спали так крепко, не хотелось беспокоить.— Заметили что-нибудь подозрительное?— Полчаса назад мы проехали мимо патруля на шоссе, потом мимо плимутских полицейских — ноль внимания. Думаю, все в порядке!Но сама она выглядела далеко не в порядке. Когда мы наконец доберемся до безопасного места, она скорее всего сломается. Впрочем, и я держался на одном адреналине. Борьба за выживание блокировала эмоциональную реакцию на то, что я недавно застрелил человека — пусть и убийцу, подосланного Гели Бауэр.Виденные во сне картины стояли у меня перед глазами во всей полноте красок и деталей, однако страх внизу живота понемногу рассасывался. После месяцев неопределенных и таинственных снов мои видения наконец локализовались в пространстве и времени. Итак, Иерусалим. Этому, впрочем, нет никакого логического объяснения. Я никогда не был в Израиле и знал про него постыдно мало, только десятилетиями видел телерепортажи о тамошних кровавых конфликтах. Но логика и прежде буксовала, когда надо было толковать мои сны!— Дэвид, — сказала Рейчел, — а нельзя ли нам на время затаиться в…Я зажал ей рот рукой.— Я же вас предупреждал! — с упреком сказал я. — Извините за грубость…Она помотала головой — дескать, поняла, уберите руку.— Если АНБ так сильно и вездесуще, — прошептала она, — разве не глупо было делать видеозапись в собственной гостиной? Они же вас слышали!Я повернулся и достал с заднего сиденья коробку Филдинга, в которой, кроме «волшебной палки», были и другие его электронные самоделки. Поставив коробку себе на колени, я достал из нее металлический стержень примерно десяти дюймов в длину.— При помощи этой штуки Филдинг выявил в моем доме все микрофоны.— С какой стати у него подобного рода оборудование? Вам не кажется это немного подозрительным?— Со стороны — да. На самом деле он был просто большой оригинал.Но внезапно я подумал: а так ли уж хорошо я знал эксцентричного англичанина? Я стал перебирать предметы в коробке, отыскивая доказательства профессиональной шпионской деятельности Филдинга. Большинство приборчиков напоминало поделки подростка, который посещает кружок «Умелые руки». К примеру, нелепые очки с короткими трубочками вместо стекол и рычажком на оправе. Я напялил их на нос, повернулся в сторону Рейчел и щелкнул выключателем. Поле зрения заполнил густой янтарный туман, ничего больше не произошло.— А это что за игрушка? — ворчливо спросила Рейчел.— Сам не знаю.Я развернулся и уставился через очки на дорогу.Мое сердце окаменело от ужаса. Тонкий, почти вертикальный зеленый лучик когерентного света — лазер! — упирался в ветровое стекло «ауди». В нашей лаборатории, где работали над Супер-МРТ, я много раз видел этот лучик. Там, да еще в фильмах, где было оружие с лазерной системой наведения. Кто-то высоко над нами держит нас на мушке! Я хотел предупредить Рейчел, но подавился собственным криком — страх пережал горло. Ни слова не произнеся, я резко выдвинул левую ногу и с места пассажира нажал на педаль тормоза. «Ауди» тут же повело в сторону.Рейчел вскрикнула и с трудом выровняла машину. Я шарил глазами в очках в поисках луча. Теперь, когда «ауди» стояла на поросшей травой обочине, луч был метрах в тридцати от нас и медленно, зигзагами, двигался обратно, словно Господь дланью своей пытался вслепую нашарить нас.— Какого дьявола?! — завопила Рейчел.До ближайшего укрытия — рощицы — было метров пятьдесят открытого пространства. Автоматчик срубит нас раньше, чем мы добежим до деревьев. Не снимая очки и не выключая их, я повернул голову в сторону Рейчел, невидимой за желтым туманом.— Кто-то готовится нас расстрелять! Живо под приборную доску! Забейтесь как можно глубже!Пока она протискивалась под рулевую колонку, я искал глазами лазерный луч. Я ожидал, что он вопьется в меня. Однако, найдя «ауди», он замер примерно на том же месте ветрового стекла, что и прежде. Внутрь он не проникал, просто упирался в стекло. Мысленно продолжив траекторию луча, я понял, что он нацелен не на меня и не на Рейчел, а в сторону приборной доски.— Если бы нас хотели прикончить, — подумал я вслух, — они бы сделали это задолго до того, как я случайно включил очки.— Что вы бубните?— Нет, это не лазерная система наведения.— Да объясните же, черт возьми!Этот луч мог быть указателем пути для бомбы или ракеты. Но даже в горячке истеричного преследования АНБ вряд ли станет уничтожать с воздуха машину на оживленном шоссе в собственной стране. В их распоряжении достаточно более изящных вариантов. Внезапно до меня дошло. Этот луч всего лишь для наблюдения. Он действительно упирается в ветровое стекло и фиксирует его вибрации. Соглядатаи в самолете или вертолете слышат каждое слово, произнесенное в машине. Маленькие чудеса современной техники.— Вылезайте и садитесь за руль! — приказал я Рейчел. — Мы едем дальше.Рейчел безмолвно подчинилась. Заведя мотор, она вырулила на шоссе. Зеленый луч не отлипал от ветрового стекла. Казалось, он идет прямо из космоса, от какого-нибудь военного спутника. Я поднял с пола карту, свернул ее так, что остался только маленький прямоугольник и, трижды постучав пальцем, показал Рейчел, где мы находимся.Она кивнула.Тогда я повел палец по 64-й автостраде в восточном направлении. Через несколько миль от нее отходила влево проселочная дорога. Я написал: «Повернете здесь».Когда Рейчел снова кивнула, я наклонился к ее уху и шепнул:— Что бы ни случилось, поворачивайте там, куда я пальцем показал. Поняли?— Поняла. А то, что вы видели, оно все еще здесь?Я проверил через очки, потом истерично сжал ее плечо.— Здесь оно, здесь. Гоните!Она выжала до предела педаль газа.

Глава 15Гели Бауэр в одиночестве стояла в кухне Дэвида Теннанта — рядом с трупом своего любовника.Фургон чистки ковров по-прежнему стоял по соседству с домом, и внутри его вхолостую ревели пылесосы. По правилам, труп Риттера нужно было давным-давно увезти. Но Гели медлила.Она пыталась разобраться, как могло случиться то, что случилось.Рана и положение тела наводили на мысль, что стрелявший стоял перед ним или чуть сбоку. Трудно представить, что неопытный человек способен уложить при фронтальном столкновении матерого спецназовца, парня из немецкой элитной антитеррористической группы. Было только два варианта разгадки.Первый: Теннанту посчастливилось каким-то образом застать Риттера врасплох, выстрелить первым и не промазать.Второй: Теннант не тот, за кого себя выдает.Вообще-то он вырос на природе, в провинциальном Окридже, штат Теннесси. Там он мог еще мальчишкой ходить на охоту и научиться хорошо стрелять из винтовки. Но пистолет — это совсем другое. А где он навострился выявлять микрофоны в помещении? Филдинг научил, или Теннант прошел где-то спецкурс?Его бегство ставило еще больше вопросов. Команда в фургоне обнаружила «сааб» Рейчел Вайс у входа в дом. Гараж был пуст. Вторая команда прочесала окрестности и обнаружила «акуру» Теннанта, спрятанную в густых кустах на свободном участке. Понадобилось хороших полчаса и много настойчивости, чтобы вытрясти из враждебно настроенных полицейских информацию о том, что дальше по улице был украден серебристый «ауди-А8».Не существуй записи филдингского звонка с бензоколонки, Теннант и Вайс могли бы благополучно ускользнуть. Однако теперь Гели знала, что четыре дня назад Филдинг снял домик в Нэгс-Хеде на имя Льюиса Кэрролла. Этого факта и того, что Теннант получил вчера письмо от Филдинга через «Федерал экспресс», было достаточно. Гели немедленно послала самолет — взять под контроль шестьдесят четвертую федеральную автостраду, ведущую к Нэгс-Хеду, и была уверена, что Теннант на этот раз от нее не уйдет.Пока она мрачно разглядывала раздробленный череп Риттера и его окровавленные волосы, зазвонил сотовый.— Бауэр.— Докладывает «Воздух-один». Они знают, что мы их преследуем.— Вы на какой высоте?— Десять тысяч футов. Просто глядя в небо, увидеть нас с земли нельзя. Стало быть, они зафиксировали лазерный луч.— Без специального оборудования?— Выходит, оно у них есть.— Что они делают теперь?Пауза, потрескивание в наушниках.— Заметив, что они у нас на луче, запаниковали, съехали с шоссе, переждали под мостом и вернулись на шоссе. Теперь мчатся на восток со скоростью примерно девяносто миль в час.— О чем разговаривают?— Про цель пути — ни слова.— А где наши наземные команды? — спросила Гели.— Самая ближняя — на расстоянии пятнадцати минут от объекта, плюс-минус две минуты.— Хорошо, я свяжусь с вами позже.Она быстро набрала номер сотового телефона Скоу. Он снял трубку после восьмого гудка.— Ну что у вас?— Теннант засек слежение с воздуха. Совершил маневр, чтобы ускользнуть.— Шутить изволите? Вы что, его упустили?— Нет-нет, пока все в порядке.— Полагаю, вы намереваетесь немедленно ликвидировать их, да?Гели угадала, что у Скоу новый приступ трусости.— А разве вы отменили свой приказ?— Ситуация изменилась.— Место изменилось. А ситуация прежняя.— Не нравится мне это. Как все будет выглядеть со стороны?«Ох уж эти чиновники-перестраховщики!» — презрительно подумала Гели.— Объявим, что Теннант рехнулся. Убил охранника и похитил своего психиатра. Мы пытались спасти несчастную жертву, но он ее застрелил и сам застрелился.Долгая пауза.— Питер знал, кого нанимать. Желаю вам удачи.— Спасибо, чтоб вы сдохли, — пробормотала Гели, нажав отбой. И тут же вышла на связь с самолетом и наземными командами. — «Воздух-один», вы следуете за «ауди»?— Так точно. Мы еще раз убедились, что они про нас знают. Теннант высовывался из окна и вглядывался в небо.— Наземным командам: настичь, выждать, когда будет поменьше машин, блокировать автомобиль и кончить дело.— Ликвидировать пассажиров? — спросил кто-то с ледяным спокойствием летчика, который запрашивает добро на бомбометание.Гели покосилась на мертвого Риттера. Еще этой ночью она кувыркалась с ним в постели.— Теннант, по нашим данным, похитил своего психиатра. Мы знаем, что у него психические проблемы, он вооружен и уже застрелил одного из наших. А именно Риттера Бока — что говорит о многом. Поэтому приказываю никому не рисковать. Ваша безопасность превыше всего. Не исключено, что Теннант в последний момент попытается застрелить заложницу, а потом и сам застрелится. Вы меня поняли?Почти хором:— Так точно.— Вы меня поняли?Смачная пауза перед новым шквалом «так точно» — бальзам на душу. Вот за что она обожает ветеранов, вот почему ее команда только из бывших десантников!— Люблю потеху, — сказал в эфир чей-то мужской голос.— «Воздух-один», докладывать мне о каждом шаге операции, ясно?— Будет сделано.Гели улыбнулась.Теннант и Вайс не доживут до сумерек.

Глава 16Пока «ауди» неслась на восток к нужному повороту, я дотошно оглядывал шоссе. Ближайший автомобиль был метрах в двухстах сзади. Невзрачный грузовичок-пикап. На аэнбэшную машину мало похоже, но от этих ребят можно чего угодно ожидать. Если нас ведут с воздуха, наземным командам нет резона двигаться за нами впритык. Не исключено, что они едут впереди нас! Не было ни малейшей возможности угадать, где наши преследователи и как они выглядят. Если везение на нашей стороне, то самолет, или что там у них наверху, засек нас лишь незадолго до того, как я случайно увидел лазерный луч на ветровом стекле. Значит, наземные команды еще далеко.Рейчел потянулась к моему уху.— По-моему, я уже вижу поворот, который вы показывали на карте. Это и есть сорок пятое скоростное?Я сверился с картой.— Сорок пятое, но только далеко не скоростное. Поворачивайте!Рейчел, сбросив скорость до пятидесяти, лихо свернула влево на сорок пятое шоссе.— Теперь жмите что есть мочи! — приказал я.Она нажала на акселератор, и мы помчались по двухполоске с щебеночно-асфальтовым покрытием со скоростью семьдесят миль в час. Я надел филдинговские чудо-очки и шарил глазами в поисках лазерного луча. Резко повернув на проселок, мы сорвались с луча, но не прошло и минуты, как нас отыскали опять — теперь лазер уткнулся в заднее стекло. Я наклонился к уху Рейчел.— Мы переедем по мосту реку Кэши, там, где она впадает в залив Албемарл. Через один поворот налево.— Лучше просто скажите, когда поворачивать.«А8» пожирала пространство, как голодный тигр. Мы взлетели на высокий мост через Кэши. Я далеко высунулся из окна, чтобы получше разглядеть небо. Над нами, примерно в тысяче метров от земли, летел небольшой самолет. Я облегченно вздохнул. Это все же лучше, чем вертолет, который может приземлиться на шоссе или рядом и выплюнуть команду спецназовцев с автоматами. Разумеется, самолету такого размера ничего не стоит приземлиться на прямом участке шоссе, но очень скоро дорога отчаянно запетляет.Рейчел вопросительно показала на перекресток впереди. Я кивнул: здесь! Опять она сбавила скорость лишь настолько, чтобы вписаться в поворот. Дорога была совсем узкая, и по обеим сторонам густо росли высокие деревья.— Какие славные дубы! — радостно воскликнул я и подался вперед, вцепившись руками в приборную доску. — Выручайте, друзья!Через сотню метров кроны дубов смыкались над дорогой, превращая ее в темный туннель. Я высунулся из бокового окна и пристально смотрел вверх. Сначала можно было разглядеть только клочки неба между листвой. Потом я наконец увидел самолет — преследователи отстали от нас по меньшей мере на полмили.— Жмите, жмите! Мы, похоже, отрываемся! Они нас теряют!— Если прибавлю скорости еще, вряд ли справлюсь с управлением.— Не робейте, у вас отлично получается!Юркий вертолет уверенно преследовал бы нас и на извилистой лесной дороге, но самолет можно перехитрить.Широкие шины «ауди» снова взвизгнули — Рейчел взяла еще один крутой поворот на скорости за семьдесят. Меня швырнуло вправо и плечом вжало в дверь. Я выпрямился и продолжал вглядываться в карту, прыгающую в руках. Свернув еще раз налево, мы могли по проселочной дороге вернуться к реке и снова пересечь Кэши, только теперь не возле устья и не по мосту, а выше по течению, на пароме. На карте стояло курсивом «паром». Это могло означать что угодно: от пароходика до баржи на тросе.Я надел филдинговские очки. Лазерный луч бестолково танцевал метрах в пятидесяти перед автомобилем, то и дело натыкаясь на ветви и ломаясь. На извилистой лесной дороге было очень сложно нащупать «ауди» сверху. А удерживать луч на нас постоянно — практически невозможно.— Впереди паромная переправа, — сказал я. — Возможно, мы оторвемся, если перемахнем обратно через реку.— Это мысль.— Готовьтесь к резкому повороту налево.— О'кей.— Здесь!Рейчел ударила по тормозам. Я думал, «ауди» слетит с дороги и мы вмажемся в какое-нибудь дерево, однако у полноприводного автомобиля хороший контакт с асфальтом, и Рейчел опять удалось вписаться в поворот. Новый туннель дубов с разросшимися кронами. Однополосная разбитая дорога шла под уклон, очевидно, к реке.— Осторожно! — сказал я, боясь за шасси. — Лучше сбавьте скорость.Еще один поворот, и мы затормозили за зеленой старенькой «шевроле-нова» с видавшим виды алюминиевым каноэ на крыше. «Нова» стояла в конце дороги, которая упиралась в воду. Медленная Кэши была здесь метров пятьдесят в ширину.— Что-то не вижу парома! — озабоченно сказала Рейчел.Я прикрыл револьвер подолом рубашки и вышел из «ауди».Перед «шевроле» сидели на земле два парня, на вид студенты. Один тихо наигрывал на гитаре. Я поприветствовал их взмахом руки и прошел к деревянной пристани.Отсюда был виден паром, рассчитанный на три-четыре машины. Выбрасывая клубы черного дыма из трубы, он двигался к нам от противоположного берега.— Мы уже шумнули, — сказал один из парней. — Сейчас приплывет.Я повернулся к ним. Ветерок донес до меня неповторимый запах марихуаны. Брюнет, бренчавший на гитаре, был явно под кайфом. У второго, блондина с цветным платком на голове и в тенниске северокаролинского университета, были живые зеленые глаза. С этим можно поговорить.— По всем местным рекам проплыли? — спросил я.Блондин рассмеялся:— Куда там! Мы не перенапрягаемся. Сегодня вот спустились по Човану. И уже домой, в Тарборо. А по дороге захотелось кинуть взгляд на Кэши.Я наставил руку козырьком и посмотрел в небо. Из кучевого облака вынырнул самолетик наблюдения. Он как раз пролетал над Кэши, только в стороне от нас.— Клевая мелодия, — сказал я гитаристу и пошел обратно к «ауди». — Паром скоро будет, — сказал я, садясь рядом с Рейчел.— Самолет по-прежнему тут?— Да.Потом мы сидели молча. Казалось, Рейчел пытается во время первой за весь день паузы внутренне переработать наши сегодняшние приключения. А я просто мрачно таращился на крышу стоящей впереди «новы». И вдруг мне в голову пришла неожиданная мысль.— Сейчас вернусь, — сказал я. — Не нервничайте.Я подошел к студентам и присел рядом с ними на корточки.— У меня есть предложение, — сказал я блондину.— Что за предложение? — насторожился тот.— Моя жена давно мечтает о путешествии в каноэ. Теперь вот увидела вашу лодку и хочет спуститься в ней вниз по реке до залива.Гитарист прекратил перебирать струны.— Чудак, ты разве не понял? Мы домой намылились.— Помню. В Тарборо. Но я подумал… а сколько ваше каноэ примерно стоит? Это ведь старушка фирмы «Грумман», да?— Правильно, — сказал блондин. — Еще мой дядя в молодости плавал. Думаю, тянет на четыре сотни.С легким стуком к пристани пришвартовался паром, и оба парня встали.Поднялся и я.— Двести — более реальная цифра, — сказал я с коротким смешком. — Но чего не сделаешь, чтобы угодить любимой жене. Может, сойдемся на пятистах?Блондин тяжело сглотнул. Это ж сколько косяков можно купить на пятьсот баксов!— Только одно условие, — продолжал я. — Не хочу бросать здесь свою машину. Отгоните ее в более надежное место.— Куда? — спросил блондин.— Да хотя бы к себе в Тарборо.У блондина был растерянный вид.— Но как вы ее оттуда заберете?— Давайте заезжайте! — крикнул седой тощий паромщик в выцветшей спецовке.Я вынул бумажник и отсчитал десять стодолларовых бумажек.— Вот вам тысяча. И хватит вопросов! Как я машину заберу — моя проблема.— Ну, я тащусь… — пробормотал гитарист, уставившись на «ауди». За бликами солнца на ветровом стекле лицо Рейчел было только темным контуром. — А это точно твоя тачка?— Точно.— Так чего сделать-то?— Отдать мне каноэ и перегнать «ауди» в Тарборо. И получить за это тысячу. Согласны?Парни переглянулись.— Наша последняя цена — пятнадцать сотенных, — лукаво усмехнулся блондин. — За полторы тысячи я, ладно уж, доставлю вашу машину в Тарборо. Назовем это платой за риск. А каноэ берите так — дарю.Я улыбнулся.— Заметано.Мы загрузили автомобили на паром, который запыхтел обратно через медленный поток. Как и договорились, во время переправы студенты сидели в «шевроле», а мы с Рейчел оставались в «ауди». Самолет АНБ продолжал кружить над рекой. Ясно, что именно сейчас команды головорезов Гели Бауэр подтягиваются в этот уголок Северной Каролины.Когда паром достиг противоположного берега, первой с парома съехала «шевроле-нова». Рейчел сначала следовала за ней, затем внезапно резко свернула в лес и понеслась сквозь деревья, срезая путь между двумя поворотами дороги. Почти доехав до дороги, но оставшись под густыми кронами дубов, Рейчел затормозила. Секунд через двадцать появилась старенькая «нова» и свернула к нам, под деревья.— Шевелись, ребята! — крикнул я студентам, выскакивая из «ауди».Я бросился развязывать крепежные веревки, но блондин достал из кармана нож и просто перерезал их. Мы втроем схватили лодку и сняли ее с крыши, попутно переворачивая. В последнюю секунду мы не удержали каноэ в руках, и оно со звоном ударилось о землю.Блондин вытащил из машины два длинных деревянных весла и положил их на дно лодки. Выпрямившись, он вдруг уставился на что-то за моей спиной и покраснел. Я оглянулся. За мной стояла Рейчел в облегающих джинсах и белой свободной рубахе.— Привет, — сказала она. — Спасибо вам, ребята.При этом она по-особенному улыбнулась. Такой улыбки я у нее еще ни разу не видел. Оказывается, профессор Вайс и кокетничать умеет!— Э-э… Рады помочь, — выдавил блондин, продолжая пожирать ее глазами.Гитарист молча помахал Рейчел, задержав на ней взгляд. Мне было приятно, что Рейчел Вайс, в свои тридцать пять, производила такое впечатление на парней чуть старше двадцати.— Ну, не будем задерживаться, — сказал я. — Разбегаемся.И вручил блондину пятнадцать стодолларовых бумажек.— Не знаю, переплатили вы мне или недоплатили. Но все равно круто. — Он показал на просвет между деревьями. — Несите каноэ туда. Река метрах в пятидесяти отсюда.— Спасибо.Парень вприпрыжку понесся обратно к «ауди» и со счастливой улыбкой на лице уселся за руль. Забирая коробку Филдинга с заднего сиденья, я тронул его за плечо.— Если вас кто остановит — не юлите, говорите правду. Мол, предложили деньги… и так далее.Блондин понимающе кивнул:— Без проблем. Работа непотная.«Ауди» взревела и рванула прочь через туннель из дубов. Гитарист в «шевроле» хохотнул, помотал головой и неторопливо поехал вслед за «ауди». Я бросил коробку Филдинга на дно каноэ, навернул швартов на правую руку и потянул лодку к реке.— Вам помочь? — спросила Рейчел.— Не надо. Вы лучше поглядывайте, чтоб я на змею не наступил.— Ой! — сказала Рейчел и до самой воды не отрывала глаз от земли.Деревья росли густо — таща длинную лодку, мне приходилось маневрировать между ними, и пот лил с меня рекой. Но блондин был прав: вскоре я ощутил запах водорослей и увидел блики солнца на воде. Еще двадцать метров — и я спихнул каноэ в реку между двумя кипарисами.— Залезайте, — пригласил я Рейчел. — Садитесь впереди. — Я сел сзади и оттолкнулся веслом от берега. — Постараюсь держаться под деревьями. А вы смотрите, где самолет.Рейчел закинула голову и, прищурив глаза, стала вглядываться в небо.— Видите его?Рейчел отрицательно помотала головой.Я перестал грести и прислушался. Тихо. Самолет действительно пропал. АНБ все свои немалые силы бросило на то, чтобы нас разыскать. Но сейчас, плывя в лодчонке, укрытые листвой, мы были в относительной безопасности. Здесь их суперсовременные средства почти бессильны. Впервые за несколько часов я мог немного расслабиться.— Знаете, куда мы плывем? — спросила Рейчел.— Нет. Когда приплывем, тогда и разберемся.

Глава 17Сидя в кресле перед мониторами в подвальном центре безопасности, Гели Бауэр перекидывала в правой руке утяжеленные игральные кости из личных вещей Филдинга. Она взяла их как талисман, но пока что они не принесли ей удачи.На мониторах справа наблюдалась суета десятков сотрудников АНБ: на тележках и с помощью грузоподъемников они эвакуировали секретное оборудование и не подлежащие огласке документы — все паковалось, перевозилось или перетаскивалось к выходу в большой огороженный стеной двор за зданием, где выстроилась очередь грузовиков. Если Теннант все-таки каким-то образом улизнет и выйдет на прессу, ищейки чрезмерно любопытных конгрессменов найдут здесь только то, что им будет позволено найти.— Теннант свернул на обочину и остановился, — доложил женский голос в наушниках. Эванс, когда-то служившая мичманом на военном флоте, сейчас возглавляла ту наземную команду, которая первой засекла украденную «ауди».— Пытался бежать от вас? — спросила Гели.— Нет. Как только понял, что мы сели ему на хвост, тут же сам паинькой свернул на обочину и остановился.Гели это насторожило.— Вы их обоих хорошо видите?— Там только мужчина. Один.— У вас есть мегафон?— Он не понадобится. Мужчина только что вышел из автомобиля. С поднятыми руками.— Профессор Теннант?— Не думаю. Какой-то сосунок.— Сосунок?— Ну да, университетский хиппи.— Идиоты! Вы не тот автомобиль остановили!— По номерным знакам все правильно. Погодите… ну да, конечно, они с ними махнулись.— «Они с ними» — это вы про кого?— На пароме была зеленая «нова» с двумя парнями. Должно быть, Теннант и Вайс теперь в их машине.— Допросите щенка! Немедленно все узнайте!— Оставайтесь на связи.Гели мрачно смотрела на мониторы. Аэнбэшники везли тележки с компьютерами к заднему выходу. Сколько бессмысленной работы, какая глупая трата сил! Если бы ей позволили убить Теннанта заодно с Филдингом, всего этого маразма можно было избежать!— Докладывает Эванс, — ожил голос в наушниках. — Они сейчас на реке.— Что значит «на реке»?— У ребят было алюминиевое каноэ, и Теннант его купил.Гели поджала губы: впервые в ней шевельнулся страх, что Теннант действительно ускользнет.— «Шевроле» все равно обязательно найдите, — приказала она. — А «ауди» конфискуйте.— Будет сделано.— «Воздух-один», вы слышали?— Так точно.— Прочешите реку Кэши на бреющем полете — от паромной переправы до впадения в залив Албемарл. Даже такая хитрая бестия, как Теннант, не рискнет идти на веслах против течения.— Будем над рекой через пять минут.— Наземным командам двигаться вдоль реки — справа и слева.— Там дорога только вдоль одного берега.— Проклятие!— Ничего, мы найдем способ проконтролировать и другой берег.Гели отключила связь и сказала в микрофон: «Скоу, домашний телефон».Скоу снял трубку после первого же гудка.— Ну, вы их взяли?— Они ушли.— Что значит «ушли»?— Теннант сменил вид транспорта. Теперь они с Вайс плывут в каноэ по реке Кэши.— Черт побери, Гели, как вы могли такое допустить?Кровь бросилась ей в лицо.— Хотите побеседовать на тему, по чьей вине весь этот бардак?— Не забывайтесь!— Если Теннант просочится у нас между пальцами, не сидеть вам в кресле начальника.— Будем оптимистами. Дайте-ка я прикину…Пока Скоу обдумывал ситуацию, Гели вывела на дисплей карту Северной Каролины. Какой у Теннанта план? Куда он плывет? От паромной переправы до залива пять миль. На южном берегу сплошной лес — и никакой дороги, с которой можно следить за рекой. Если Теннант знает об этом, он может высадиться на берег в любом месте.— Что вы собираетесь делать? — спросил Скоу.— Мне нужны снимки реки со спутника — в реальном времени и максимально крупным планом. Если вы дадите добро, я перешлю координаты кому следует.— Что еще?— Дайте побольше людей. Моих ребят слишком мало, чтобы прочесать лесистую территорию такой площади.— С пополнением проблема. Чтобы привлечь к делу посторонних, нам придется предать дело огласке, сочинив для публики какую-нибудь правдоподобную историю.— Значит, предавайте дело огласке, и побыстрее.— Не суетитесь, Гели. Если мы потеряем Теннанта в лесу, беда небольшая. У меня для вас есть любопытная информация, благодаря которой вы будете на один шаг впереди Теннанта.Гели навострила уши.— Что за информация?— Узнаете в нужный момент. Источник — безупречный.— Верится с трудом. Ваша информация от АНБ?— Да.— До настоящего момента Агентство мне ничем не помогло.— Что ж, теперь будет иначе. Извините, я спешу. Мы все обговорили?— Нет, мы не обсудили момент захвата.Скоу тяжело вздохнул.— Я же одобрил ваш сценарий операции.— Я по поводу завершения. Хочу получить четкий приказ стрелять на поражение.Скоу молчал.Гели медленно закипала.— Послушайте, мы столько тянули…— Погодите, дайте подумать.— Почему вы проявляете такое малодушие?— Э-э… налицо ситуация со взятием заложника. У вас большой опыт подобного рода дел. Поэтому в момент захвата действуйте по своему усмотрению.Гели покачала головой.— Словом, вы ничего не решили, и руки у меня по-прежнему связаны.— Бремя власти — нелегкое бремя, мисс Бауэр.— Ничего подобного, Скоу. Власть — это кайф. А бремя — постоянно оглядываться на бюрократов, которые боятся за свою задницу и тысячу раз пересматривают каждое свое решение.Скоу хихикнул.— Знали бы вы, до чего вы сейчас похожи на своего отца! Буду с ним говорить — непременно упомяну.От этого замечания внутри у нее все помертвело.— Воля ваша, — ледяным голосом сказала она и прервала связь.После этого разговора Гели некоторое время сидела, незряче глядя на мониторы и легко поглаживая шрам на щеке. Стало быть, Скоу и ее отца связывает нечто большее, чем шапочное знакомство. Ей это не нравилось. Страшно не нравилось.

Глава 18После часа размеренной гребли я увидел впереди лодочную пристань. Она находилась неподалеку от того моста через Кэши, по которому мы недавно проезжали. После паромной переправы река постоянно расширялась, готовясь влиться в просторы залива Албемарл. На открытом водном пространстве нас будет куда проще засечь с воздуха. Хоть самолетик наблюдения и пропал, меня это мало утешало. Вернется в любой момент.Дрейфуя под нависающими деревьями вдоль правого берега, я прикидывал в уме, как можно использовать пристань. Там, разумеется, есть автомобильная стоянка. Машины рыбаков, яхтсменов и любителей гребного спорта, прицепы с лодками…Рейчел, повернувшись ко мне лицом, наблюдала за тем, как я гребу.— Похоже, вам не впервой, — сказала она.— Вы имеете в виду: бегать от закона? — усмехнулся я.— Нет, грести. Так новички не гребут.Я кивнул.— Отец частенько брал меня и брата в походы по окрестностям Окриджа. Охотились, ловили рыбу.Рейчел разглядывала лес на берегу. Солнце стояло еще достаточно высоко, но тени под ветвями становились все чернее.— Правда, что мы теперь в безопасности?— Временно. Люди, которые охотятся за нами, зависят от техники. Если бы мы остались в их мире, в городе или на шоссе, нас бы уже давно поймали. Здесь у нас есть хоть какой-то шанс.— А что за человек эта Гели Бауэр?Меня поразило, что она запомнила лишь мельком упомянутое имя. Однако удивлялся я напрасно, у Рейчел была отличная память: все, что я говорил ей во время сеансов, она запоминала почти дословно.— Гели — убийца по натуре. И теперь именно она возглавляет охоту на нас.— Откуда вы знаете, что она — убийца по натуре?— Она довольно долго служила в армии. Поскольку она бегло говорит на арабском, ее забросили в Ирак с диверсионным отрядом перед началом операции «Буря в пустыне». Чтобы допрашивать взятых в плен иракских солдат. Она казнила двух «языков», потому что они были обузой для ее отряда, который стремительно двигался в тыл врага. Хладнокровно перерезала горло обоим иракцам. Даже матерые ребята из «Дельты» были поражены ее жестокостью.— Можно сказать, что феминизм зашел дальше, чем планировалось.— Феминизм тут ни при чем. Женщины-убийцы — традиция древняя. Гели как-то прочитала Рави Нара целую лекцию на эту тему.— Из вашего рассказа можно заключить, что эта Гели — социопатка.— Да, вам было бы интересно исследовать ее случай.— Полагаете, именно она убила Филдинга?— Уверен. Она отлично разбирается в смертоносных препаратах, знает, с помощью какого можно имитировать инсульт. И имеет доступ ко всему в «Тринити» — в том числе и к продовольствию, и к воде.Я стал грести с удвоенной силой, расстояние до моста через Кэши быстро сокращалось. Рейчел разглядывала массивное сооружение вдалеке. Автомобили пролетали по мосту каждые несколько секунд.Я отложил весла, чтобы дать рукам немного отдыха. Тишина в лесу была почти полная.— Послушайте, как славно щебечут птицы, — сказала Рейчел.Я прислушался, но не пение птиц привлекло мое внимание. Где-то вдалеке урчал мотор. Возможно, просто моторная лодка, но я нутром угадал — нет, не лодка.— Что случилось? — спросила Рейчел. — У вас испуганный вид.Я вглядывался в береговую полосу, высматривая место, где можно спрятаться. От самолета на бреющем полете нависающие ветки нас не укроют. А звук мотора тем временем становился все более внятным. И уже не было сомнений, что это самолет. Теперь и Рейчел слышала его.— Они совсем рядом! — воскликнула она.Прямо впереди большое поваленное ветром дерево лежало наполовину в реке. Его огромные ветви торчали во все стороны. Между стволом и водой было пространство в тени ветвей, где вам на голову могла запросто свалиться мокасиновая змея, если вы по глупости заплыли туда в поисках рыбы. Я загнал каноэ именно в это естественное убежище, чувствуя себя немного Ястребиным Глазом из романа «Последний из могикан». Я надеялся, что мне повезет так же, как Ястребиному Глазу в подобной ситуации.Через пару секунд после того, как мы очутились в зеленой пещере, звук мотора превратился в рев. Я осторожно раздвинул ветки и посмотрел на реку. Именно этого я и боялся: маленький самолет летел метрах в пяти от поверхности — словно над вьетнамской речкой, оказывая огневую поддержку американским солдатам на берегу.— Им нас не видно, да? — дрожащим голосом спросила Рейчел.— Без тепловизора нас не засекут. Беда в том, что у них может быть и этот прибор на борту. Ложитесь-ка лучше на дно.Она соскользнула со скамейки и легла на дно. Я втиснулся рядом. Тонкий алюминиевый корпус каноэ завибрировал, когда самолет пролетел в считанных метрах от нас. Мы с Рейчел еще некоторое время лежали на дне лодки, прислушиваясь, не вернется ли самолет.Нет. Тишина.Я сел за весла и стал торопливо грести к мосту.— Никак не могу поверить в происходящее, — сказала Рейчел. — До меня не доходит, почему женщина, которую я никогда в жизни не встречала, упрямо пытается выследить меня и убить. Зачем ей это?Я вспомнил свою беседу с Бауэр во время нашей последней встречи.— Она считает, что мы с вами слишком близки, — сказал я. — Вообразила, что вы в меня влюбились.В лучах заходящего солнца было заметно, как Рейчел покраснела.— Потому что я вас поцеловала в доме Лу Ли?— Не только. Во время вчерашнего разговора со мной Гели сказала, что вы ни с кем не встречаетесь.— Откуда ей знать?— Она в курсе всех ваших любовных дел: с кем у вас были свидания и когда они прекратились. Эта сволочь, вполне возможно, знает имя вашей учительницы в младших классах и какими блюдами вас баловала мать!— А что вы ответили ей, когда она предположила, что я вас люблю?— Сказал: вы уверены, что я шизофреник.Хотя Рейчел улыбнулась, ее глаза оставались печальными.Наша лодка была единственной на широком пространстве реки возле пристани. Впрочем, неудивительно; люди тут не задерживались: спускали лодки с большими навесными двигателями по пандусу и уносились удить рыбу в далеких и более укромных местах. Я притормозил веслами и направил каноэ к пристани.— Делаем остановку? — спросила Рейчел.— Да. Когда причалим, не выходите из лодки. Я быстро.— Куда вы?— Просто осмотрюсь.На просторной автомобильной стоянке — от леса до опор моста — не было ни души, одни пикапы с пустыми лодочными прицепами. Первый ряд машин находился метрах в двадцати от пристани.Зная простоту нравов в этой глуши, я надеялся быстро найти ключ от какой-нибудь машины. Подойдя к первому пикапу, я нагнулся и пошарил рукой по верху правого переднего колеса. Ничего. Проверил остальные колеса. Ничего. Следующий пикап тоже не принес удачи. Я проверил колеса еще двух машин — и тоже безрезультатно. Это плохо; хотя кругом вроде бы никого, я не мог позволить себе слишком долгие поиски. Осмотрев колеса следующего пикапа — красно-коричневого «додж-рэма» с открытым кузовом — и ничего не найдя, я решил сменить тактику: присел на корточки между «доджем» и пустым лодочным прицепом и провел рукой под бампером. Пальцы что-то нащупали.Магнитная коробочка с ключами!В коробочке было два ключа: один от «доджа», другой от крепежного замка прицепа. Проворно отсоединив прицеп от пикапа, я сел за руль и завел мотор.Когда я подъехал к краю причала, Рейчел нырнула на дно каноэ, не догадавшись, что за рулем «доджа» сижу я. Я опустил стекло и крикнул ей:— Хватайте коробку Филдинга и сюда! Поторапливайтесь!Прижимая коробку к груди, как ребенка, Рейчел выпрыгнула на берег. Я сбежал с пристани к воде, набрал две пригоршни прибрежной грязи и замазал ею часть номерного знака. Пока я мыл руки, Рейчел осваивалась в «додже».— Как вы завели мотор? Замкнули провода? — спросила она, когда я сел наконец за руль.— Этим фокусам я не обучен. Рыбаки — народ честный, доверяют друг другу. И ключи прячут чисто условно. Мне чертовски неприятно, что пришлось злоупотребить их простодушием.— Ах да, я не заметила ключи. Ладно, помолюсь, чтобы Бог вас простил. А теперь поехали.Оставив за собой облачко пыли, мы выехали с автомобильной стоянки.— По-прежнему двигаемся к Нэгс-Хеду? — спросила Рейчел.— Нет. Там нас, возможно, уже поджидают. Позвольте мне воспользоваться вашим сотовым телефоном.Она вынула из кармана серебристую «моторолу» и протянула ее мне. Я по памяти набрал номер Белого дома (Филдинг когда-то давно приказал мне заучить номер наизусть).— Кому вы звоните? — озабоченно спросила Рейчел.— Надеюсь поговорить с президентом лично.— Но вы же сами сказали…— Хочу посмотреть, что произойдет.После второго гудка ответил оператор.— Проект «Тринити», — сказал я.Молчание, щелчок — и я услышал тот же чеканный мужской голос, что и вчера:— Изложите ваше дело.— Это Дэвид Теннант. Я хочу поговорить с президентом.— Подождите, пожалуйста.Затем молчание. Ждать было мучительно. Я знал, что каждая новая секунда — дополнительный шанс для АНБ определить местоположение сотового телефона.— Ну что? — спросила Рейчел.— Считайте до сорока. Вслух.Когда Рейчел досчитала до тридцати пяти, я услышал знакомый голос:— Профессор Теннант?— Да.— Ивэн Маккаскелл. Я говорю из президентского самолета.Сердце бешено колотилось у меня в груди.— Мистер Маккаскелл, я должен поговорить с президентом.— В данный момент он беседует с британским премьер-министром. Сможет подойти к телефону приблизительно через пять минут. Будете ждать? Президент в курсе того, что с проектом «Тринити» что-то неладно, и очень хочет с вами побеседовать.— Ждать я, увы, не могу. Я позвоню в Белый дом еще раз — через семь минут.— Вас тут же переключат на нас.Закончив разговор, я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.Рейчел коснулась моей руки.— Ну как? Хорошо или плохо?— Сам не знаю. Маккаскелл сказал, что президент хочет со мной побеседовать. Однако с ними явно кто-то уже успел поговорить. Скорее всего Джон Скоу. И теперь они знают ту версию событий, которая удобна для Година.— Они уже вернулись в США?— Нет, президент в самолете.— Возвращается из Китая?— Нет. Вчера я узнавал: это пятидневный визит, за которым последует однодневная остановка в Японии. Встреча на высшем уровне — своего рода дань памяти историческому визиту Никсона в Китай в 1972 году. Новая встреча — теперь, после окончания холодной войны, в куда более дружественной обстановке.— Что вы скажете, когда позвоните снова?Я неопределенно покачал головой. Билл Мэттьюс, сенатор-республиканец из Техаса, попал в Белый дом на волне недовольства правлением демократов. Мой брат Джеймс, знавший Мэттьюса по Йельскому университету, был удивлен этим взлетом едва ли не больше всех. Мэттьюс, если верить моему брату, был фигурой харизматической, но звезд с неба не хватал. Еще сенатором он жил в основном умом советников; в Белом доме происходило то же самое. Однако в обществе преобладало мнение, что он неплохо справляется и внутри страны, и на международной арене. С Мэттьюсом я виделся дважды: в Овальном кабинете и на приеме в Джорджтауне, где принимал участие в съемках документального сериала по моей книге. Каким он меня запомнил, если запомнил вообще? Как уравновешенного серьезного врача, с братом которого он дружил? Сможет ли Скоу навязать президенту образ Дэвида Теннанта — опасного психопата?Весь на нервах, я семь минут ехал в полном молчании по шестьдесят четвертому скоростному. Затем снова набрал номер Белого дома. На сей раз меня сразу соединили с президентом.— Профессор Теннант?— Да, это Дэвид Теннант.— Это Билл Мэттьюс, Дэвид. С тех пор как мы виделись в последний раз, прошло много времени. Тем не менее вы можете быть предельно откровенны со мной. Пожалуйста, рассказывайте.Я сделал глубокий вдох и сразу перешел к сути:— Сэр, предполагаю, вам уже наплели небылиц про мое психическое состояние. Позвольте вас заверить: я совершенно нормален — как в тот день, когда мы с вами встречались в Овальном кабинете. Поэтому выслушайте меня, пожалуйста, непредвзято. Вчера в своем кабинете скончался Эндрю Филдинг. Я полагаю, что он был убит. Сегодня было совершено покушение на мою жизнь. В мой дом проник мужчина с пистолетом, и я был вынужден стрелять в целях самозащиты. Проект «Тринити» полностью вышел из-под контроля. Я уверен, что в этом виноваты Питер Годин и Джон Скоу.Ответом было долгое молчание.— Господин президент?— Я все слышал, Дэвид. Первым делом надо позаботиться о вашей безопасности.— Мне негде укрыться.— Ну, это вы преувеличиваете. Безопасное место всегда найдется.— Даже если АНБ приговорило вас к смерти?— Насчет АНБ не волнуйтесь. Я устрою так, что ребята из Секретной службы вас где-нибудь подберут и доставят в безопасное место — там вы дождетесь моего возвращения в Штаты.На вид план был хороший, да только не мог я так рисковать.— Исключено, сэр.— Не доверяете Секретной службе?— Доверять, может, и доверяю. Но беда в том, что я не знаю в лицо ни одного агента Секретной службы.— Ясно. — Президент помолчал. — А разве нельзя договориться о пароле или о каком-то условном сигнале?— Нет ни малейшей гарантии, что АНБ не проведает об этом. Подобные вещи ненадежны.— Отчего бы не придумать пароль прямо сейчас?— Приходится исходить из предположения, что Агентство записывает наш разговор. Им ничего не стоит прослушивать самолет над Китаем.Мэттьюс вздохнул. Но отрицать не стал.— Ладно, Дэвид. Попробуем иначе. Вы доверяете Ивэну Маккаскеллу?Я лихорадочно соображал. До того как Маккаскелл позвонил мне домой, на мою жизнь не покушались. Только после его звонка службе безопасности проекта «Тринити» стало ясно, что я не успел поговорить с президентом и, значит, меня можно безнаказанно убить. Будь Маккаскелл связан с кем-то в «Тринити», он бы сообщил им этот решающий факт задолго до своего звонка мне домой.— Ему я доверяю. Ему лично, но не его голосу в трубке.— М-да… похоже, ситуация пока что безнадежная, и до моего возвращения вам остается только где-нибудь затаиться. Затем Маккаскелл вместе с агентами Секретной службы лично подберет вас. Сможете быть в Вашингтоне через четыре дня?— Смогу. Господин президент, разрешите задать еще один вопрос?— Конечно.— Вы верите хоть одному слову из того, что я сказал?До этого Мэттьюс говорил фамильярно-приветливым тоном. Теперь его голос посерьезнел:— Дэвид, я не буду вам лгать. Джон Скоу утверждает, что профессор Филдинг умер естественной смертью, а сотрудника охраны «Тринити» вы застрелили вне вашего дома и не будучи на то спровоцированным. Он также сообщил, что вы похитили своего психиатра.Я радостно заморгал. Наконец-то Скоу совершил ошибку!— Не вешайте трубку, сэр! — сказал я и протянул телефон Рейчел. — Скажите ему, кто вы и как все обстоит на самом деле.Рейчел нерешительно взяла телефон и прижала его к уху.— Говорит профессор Рейчел Вайс… Да, сэр… Нет, сэр. Я с профессором Теннантом по своей собственной воле… Совершенно верно. Нас преследуют и пытаются убить… Да, сэр. Обязательно, сэр.Когда она вернула мне сотовый телефон, я сказал:— Господин президент?— Слушаю, Дэвид. Даже не знаю, что и думать. Но вы, как мне известно, из достойной семьи и человек порядочный. Поэтому мне бы хотелось встретиться с вами и выслушать вас лично.Первый проблеск надежды за многие часы.— Спасибо, сэр. Мне только это и нужно — чтобы меня выслушали без предубеждения.— Сделаю это, как только вернусь. А пока не высовывайте зад из травы, Дейв.Я не мог не рассмеяться. Это была любимая присказка моего старшего брата.— Спасибо, господин президент. До встречи.Закончив разговор, я повернулся к Рейчел. Она смотрела на меня с надеждой.— Ну, что думаете?— Полагаю, мы сейчас в еще большей безопасности, чем пять минут назад. О чем вас спрашивал президент?— Говорю ли я под принуждением, являюсь ли заложницей. Под конец он попросил меня заботиться о вас… Боже мой, все словно дурной сон! Что нам делать? Как нам пережить без помощи целых четыре дня?Я прибавил скорости до семидесяти миль в час.— Мы едем в Окридж.— Штат Теннеси?— Да. Другого такого места в мире не найти. В пяти милях от города местность совершенно дикая. Никакой вам полиции, никаких телевизоров с фотографиями беглецов и украденных машин. Тишь и благодать. Никакой цивилизации.— И как долго туда добираться?— Восемь часов.Я обогнал слишком медленно едущий автомобиль и вернулся в правый ряд.— Устраивайтесь поудобнее и поспите.— Не могу спать в машине.— А это не машина, это грузовик.— Умник!То, что мы улизнули от самолета и поговорили с президентом, привело нас обоих в состояние некоторой эйфории… хотя ясно было, что нашей радости недолго длиться.— Насчет сна я не шучу, — сказал я. — Завтра утром вам понадобится много-много сил.— Для чего?— Карабкаться по горам.

Глава 19Гели, возбужденная преследованием, теперь жила на сплошном адреналине. Ее подчиненные разрывались между охотой на Теннанта и Вайс и поисками Лу Ли Филдинг. Нехватка людей бесила ее, но она успокаивала себя воспоминаниями об успешных действиях в иракской пустыне, где под ее началом было всего лишь восемь коммандос «Дельты».Неожиданные проблемы возникли со стороны Ютты Клейн, эксперта по магнитно-резонансной томографии из Германии. Клейн злоупотребила ограниченным наблюдением за ней, уехала в Атланту, преспокойно села в самолет «Люфтганзы» и упорхнула на родину. Конечно, немецкое правительство обязано помогать американским спецслужбам всеми возможными путями, но Гели отлично понимала, что немцы встретят Клейн с распростертыми объятиями, благо она теперь начинена информацией о новейших американских исследованиях. И не станут торопиться возвращать беглянку.Гели резко повернулась вместе с вращающимся креслом в сторону загудевшей двери. В помещение центра безопасности вошел кто-то, кто знал ежедневно сменяемый код доступа. Из полумрака выступил Джон Скоу, как всегда в безупречном костюме от «Брукс Бразерс». В его глазах светились страх и возбуждение.— Каким ветром вас сюда занесло? — спросила она. — Что произошло?Скоу оседлал стул напротив Гели, положив свои почти женские руки на его спинку.— Теннант только что разговаривал с президентом. Мэттьюс сейчас в самолете, летит из Пекина в Шанхай. Запись беседы получена благодаря рутинному слежению за китайским эфиром, мне понадобилось лишь взломать коммуникационные коды президента.Гели словно жаром из печи обдало. Теперь понятно, почему Скоу не доверился телефону и явился лично.— О чем они говорили?— Президент хотел, чтобы агенты Секретной службы где-нибудь подобрали Теннанта, но Теннант на это не клюнул.— Мэттьюс проглотил нашу историю? Или верит Теннанту?Скоу задумчиво покусал нижнюю губу.— Я бы сказал так: он более склонен верить нашей версии. Хотя и обещал Теннанту выслушать его непредвзято.— Когда и где это случится?— Ивэн Маккаскелл и агенты Секретной службы встретятся с Теннантом и доставят его на встречу с президентом, как только тот вернется из Китая. Теннант, кстати, доверяет Маккаскеллу.— Когда президент возвращается?— Через четыре дня.— Теннанта ждут в Вашингтоне?— Да.— Прекрасно.— Почему «прекрасно»?Гели уже давно продумала вариант появления Теннанта в Вашингтоне.— У нас появляется идеальное прикрытие. Начиная с этого момента, мы постараемся еще сильнее дискредитировать Теннанта. До сих пор мы говорили, что его нервное расстройство переросло в психоз; в результате он застрелил нашего сотрудника и похитил профессора Вайс.— А дальше?— Теперь он задумал убить президента.Глаза Скоу хищно сузились.— Но с Мэттьюсом он просто беседовал. Никаких угроз.Гели закатила глаза.— Теннант имитирует нормальность — только так он может добраться до человека, которого хочет прикончить. Если удастся выдать его за убийцу-психа, на нашей стороне будет вся вашингтонская полиция, каждый коп в подземке будет иметь его фотографию. Больше того, если Теннанта начнут воспринимать как нового Ли Харви Освальда, та же Секретная служба и близко не подпустит его к президенту!— Изящная стратегия. А чем мы подкрепим наши слова?— У нас есть сотни часов записи телефонных разговоров Теннанта. «Годин-четыре» еще не демонтирован?— Не в курсе. А что?— Если в этот компьютер загрузить соответствующие программы АНБ, «Годин-четыре» в два счета слепит из имеющегося аудиоматериала угрозы против президента. Фальшивка будет безупречного качества.Скоу одобрительно усмехнулся.— Хорошая мысль, Гели. Замечательная!— Я не даром ем свой хлеб. Сейчас у нас только одна проблема: направится ли Теннант в Вашингтон прямо сейчас или будет где-то четыре дня пережидать?— Согласно моему источнику, в Вашингтон он прямо сейчас не направится, — сказал Скоу. — У меня есть короткий список мест, где Теннант мог бы затаиться. Вашингтон в этом списке на последнем месте.У Гели от ярости свело челюсти.— Что за источник, черт побери? — процедила она. — Почему вы мне не доверяете?— Не сердитесь, но выдать свой источник я не имею права.— Значит, Теннант укроется в каком-то другом месте, а в Вашингтоне появится только в последний момент?— Да. И это весьма разумно. Чего ради рисковать и четыре дня ошиваться в Вашингтоне, где плотность секретных агентов и полицейских на квадратную милю выше, чем где бы то ни было?— Вы забываете, что именно в Вашингтоне у него масса знакомых на самом верху. Руководитель службы здравоохранения. Директор национальных институтов здравоохранения. Политики из его штата. Достаточно вспомнить, что его приятель сенатор Барретт Джексон возглавляет Комитет надзора за разведслужбами! И имеет прямую телефонную связь с Овальным кабинетом! Если Теннант сумеет убедить кого-нибудь на уровне Барретта Джексона, что слухи о его ненормальности сильно преувеличены…— Понятно, понятно… Так или иначе, мы можем только гадать, куда он побежит. Но если запустить историю про то, что он намерен убить президента, мы получим возможность задействовать федеральные силы по всей стране.— Замечательно. Вот и займитесь средствами массовой информации. Пошлите всем — всем! — вашингтонским знакомым Теннанта предупреждение, что он может выйти на контакт с ними, что он вооружен, психически лабилен и что у него на руках кровь невинного человека… ну и так далее. У предупреждения должен быть гриф «совершенно секретно». Сумеете сочинить изящный текст, без пережимов?Тонкие губы Скоу растянулись в лукавой улыбке.— Я не даром ем свой хлеб.Гели кивнула; впервые за многие часы у нее стало спокойней на душе.— Только сначала проверьте, работает ли «Годин-четыре». Если его уже эвакуировали, пусть привезут обратно и подключат.Прежде Скоу никогда не прикасался к Гели, но теперь он вдруг положил руку ей на запястье.— У вас четыре дня, чтобы уничтожить Теннанта и Вайс. Потом президент подключит Секретную службу, и все предельно осложнится. Секретная служба постарается заманить его в ловушку и взять живым. Что совершенно не в наших интересах.— Именно поэтому мы должны подстраховаться и так заранее очернить его, чтоб ни одному его слову не было веры.Скоу кивнул:— Правильно.— Будьте спокойны, — сказала Гели, — президент больше никогда не увидит Теннанта. В ближайшие сутки братья встретятся на небесах.

Глава 20К тому времени, когда мы доехали до Роли, уже стемнело. Шестьдесят четвертая автострада сменилась сороковой междуштаткой, и мы снова катили через Треугольник науки — на запад, в сторону Теннесси.— Все выглядит совершенно обычным, — сказала Рейчел, провожая глазами огни знакомого города. — Когда вот так темно, мне совсем нетрудно представить себе, что вы сейчас высадите меня у моего дома в Дареме, и я как ни в чем не бывало зайду к себе и поставлю чайник на плиту…— Теперь вы понимаете, что это несбыточная мечта.Я чувствовал на себе ее печальный долгий взгляд. Потом она горестно вздохнула.— Искренне сожалею, что втравил вас в эту жуть. События развивались так быстро и так плотно, что мне только сейчас пришло в голову попросить прощения. Извините еще и за то, что я запоздал со своими извинениями…— Не кайтесь. Я сама влезла в эту историю.— Нет. Я подставил вас уже тем, что выбрал вас своим психотерапевтом.Усталое выражение на лице Рейчел напомнило мне, что иметь дело с комплексом вины других людей — часть ее повседневной работы.— Не надо объяснять необъяснимые капризы судьбы, — сказала она. — Если бы где-то в Малайзии одна птичка не проглотила сто лет назад одну гусеницу, вы бы нашли другого психоаналитика, и я бы сейчас преспокойно пила чай у себя дома. Такова жизнь. Самые глубокие философствования ничего к этому не прибавят.Прежде и я тешил себя подобными мыслями, однако в данном случае мне не верилось в капризы судьбы.— Нет. Я сознательно выбрал вас, потому что вы лучший специалист в своей области. Психоаналитики школы Юнга — товар штучный, не то что психологи, которых пруд пруди. Я знаю, это звучит немного по-детски, но у меня чувство, что я вышел на вас неспроста — так было предназначено свыше.Рейчел впилась в меня бесконечно проницательным взглядом, но за этим вполне профессиональным взглядом я угадывал скрытую боль. Сам того не желая, я задел какой-то оголенный нерв.— Легко уговорить себя, что все происходящее с нами случается неспроста, — бесстрастным голосом промолвила Рейчел. — Это успокаивает. Дает ощущение, что мы — часть большого вселенского плана. Я воображала, что мы с мужем предназначены друг для друга. Чистейший вздор! Я придумала себе, что это судьба. А на самом деле это был просто неудачный выбор. Сентиментальная глупость — и больше ничего.— Результатом этой «сентиментальной глупости» был ваш любимый сын.— Который умер в страхе и боли пяти лет от роду.Теперь в ее голосе был вызов. За годы врачебной практики довольно много детей умерло на моих глазах, и я знал, какую страшную травму это может нанести родителям. Даже больничный персонал не был застрахован от жестоких эмоциональных травм. В присутствии страдающего ребенка экзоскелет профессионализма легко рассыпается в прах. Для меня детские страдания — бессмысленные муки невинных существ — были важнейшим доводом против существования Бога.— Вы и ваш сын подарили друг другу пять лет безоговорочной любви. Согласились бы вы, чтобы он вообще не рождался и вы оба не испытали боли конца?Она вперила в меня возмущенный взгляд.— Вы способны брякнуть что угодно, да? Вам плевать на любые границы, да?— Да. Но это право переступать любые границы я заработал нелегким путем.Я имел в виду потерю собственного ребенка, и Рейчел поняла.Она отвернулась к окну.— Давайте лучше прекратим разговор на эту тему.— Нам вообще не обязательно донимать друг друга разговорами. А вот без провианта нам не обойтись. Я заскочу в круглосуточный «Уол-март»[132] в Уинстон-Сейлеме или в Эшвилле. А вы можете несколько часов поспать.— Я совершенно измотана, — призналась Рейчел.— Пристраивайтесь ко мне.— Что вы имеете в виду?— Прилягте.— На ваше плечо?— Нет. Будьте смелее. Свернитесь в клубочек на сиденье, а голову положите мне на колени.Она скептически покачала головой, но не отказалась. Я не спускал взгляда с дороги. Рейчел сняла туфли, поджала ноги на сиденье и положила голову на мое правое бедро. Я догадывался, что она лежит с открытыми глазами, однако нарочно не смотрел вниз. Сняв правую руку с руля, я поглаживал ее волосы у лба.— Как в детстве, — сказала она.— Я с вами не разговариваю. Ну-ка, закрывайте глаза!Она подчинилась и через минуту-другую уже спала.До Эшвилла мы добрались в половине одиннадцатого.Ярко освещенный «Уол-март» был оазисом света в темноте, и я съехал с междуштатки. Голова Рейчел по-прежнему лежала у меня на коленях, и моя правая нога почти онемела. Был соблазн оставить Рейчел в машине — пусть отсыпается. Но если она проснется в одиночестве на автомобильной стоянке, ей это будет малоприятно. Не исключено также и то, что местная полиция уже получила описание украденного пикапа. Чтобы не влететь по-глупому в засаду, вернувшись из супермаркета, я разбудил Рейчел и велел стоять за стеклянными дверями «Уол-марта», откуда ей был бы виден каждый, кто проявит нежелательный интерес к нашему красно-коричневому «доджу».Я направился прямиком в спортивный отдел и начал складывать все нужное мне на прилавок с кассовым аппаратом, за которым никого не было. Палатка на двоих. Спальные мешки. Рюкзаки. Фонарь и печка с запасом топлива. В другом ряду я выбрал для нас с Рейчел комбинезоны, шапки и высокие ботинки — все маскировочного цвета. Плюс утепленное нижнее белье. В следующем ряду я взял сложносоставной лук, восемь стрел и колчан. На верх образовавшейся горы положил компас, бинокль, охотничий нож, таблетки для очистки воды и две портативные рации на батарейках. После этого я пошел разыскивать продавца.Найденная мной молоденькая мексиканка отнеслась к моим деньгам с большим подозрением. Пока она всеми возможными способами проверяла каждую сотенную, я смотался в секцию туалетных принадлежностей и взял зубную пасту, зубные щетки и мыло. Все вместе обошлось в 1429 долларов и 84 цента. Заплатив, я отвез тележку с покупками к выходу, оставил ее Рейчел, а сам направился в продуктовый отдел, набрал съестных припасов на две-три недели и прихватил несколько бутылей воды. Идя к кассе, я благодарил судьбу, что живу в такую удобную эпоху: среди ночи можно завернуть с шоссе в магазин и одним махом закупить все для долгосрочного выживания в дикой местности. Мой отец не поверил бы, что такое возможно!Пока я расплачивался, Рейчел сделала мне знак пальцами: «Порядок!» У меня камень с души свалился. Охранник на выходе остановил меня, но только для того, чтобы бегло сверить чек с товарами в тележке. Десять секунд спустя мы толкали две тележки к «доджу».Перед выездом на шоссе я свернул на пустынную автостоянку возле мотеля «Бест вестерн» и припарковался между двумя пикапами. Один из них был синий «додж-рэм» с трейлером для лошади. Я нашел в бардачке отвертку, снял номерной знак штата Техас с этого «доджа» и поставил его на наш, а наш номерной знак привинтил на машину из Техаса. Если повезет, владелец синего «доджа» обнаружит подмену не раньше утра. Совершив этот акт вынужденного хулиганства, я вырулил по пандусу на сороковую междуштатку и на предельной скорости рванул на запад, к границе штата Теннеси, которая проходила в лежащих перед нами Аппалачах.Вскоре Рейчел тихо посапывала во сне в прежней позе — головой у меня на коленях. Под Дэвида Грея из радиоприемника я, машинально следя за дорогой, предался сентиментальным размышлениям. Мы направлялись в мое прошлое, в леса моей юности, мир причудливых контрастов и незабываемых впечатлений. Окриджская национальная лаборатория по атомной энергии принадлежала к самым передовым научным учреждениям в стране, но находилась среди почти девственных лесов. Там я сидел в классе рядом с детьми блистательных ученых из Чикаго и Нью-Йорка. И с детьми местных изнуренных трудяг, которые никогда в жизни не выезжали за пределы своего округа. Некоторые ученые только сетовали, что приходится прозябать в такой глухомани, другие отчаянно томились вдали от цивилизации, но для членов моей семьи лесистые горы вокруг Окриджа были сущий рай земной — ни о чем другом мы и не мечтали.В районе Окриджа я знал немало мест, где можно надежно спрятаться; одно казалось мне просто идеальным убежищем. В прошлом году друг детства рассказал, что из-за бюджетных трудностей правительство закрыло национальный парк Фроузн-Хед. Этот парк я знал отлично: в свое время мы с братом исходили его вдоль и поперек. Сейчас в эти горные леса нет доступа туристическим группам, и там можно встретить разве что заядлых путешественников, которым плевать на запрет.Уже к полуночи мы были по другую сторону Аппалачей, в Ноксвилле. Оттуда я покатил дальше на запад по шестьдесят второй автостраде. Не прошло и получаса, как мы въехали в Окридж, который во время Второй мировой войны был «засекреченным городом». Сегодня его физические лаборатории известны во всем мире, но тогда этого города на картах не существовало. За тридцать послевоенных лет — я уехал в Алабаму в 1975 году — Окридж мало-помалу приобрел черты заурядного американского города. Однако совершенно «нормальным» так никогда и не стал. В его атмосфере сохранилось некое напряжение энтузиазма, ощущение высокой миссии — и исключительности этого места. Все в Окридже жили с сознанием, что в случае ядерной войны от нас уже в первые минуты останется только пар.Даже в темноте я не мог не заметить, как разросся город за те годы, что я здесь не был. Больше ресторанов, больше супермаркетов, но сердцем города остались все-таки научная лаборатория и ядерный реактор, привлекающий толпы туристов, которым любопытно посмотреть, где и как ковалась наша победа над японцами.На выезде из Окриджа мы были единственной машиной на шестьдесят второй автостраде. Мы обогнули подножие горы Биг-Браши и поехали в сторону тюрьмы. В этом уединенном месте, где сходятся границы трех графств, существовал вечно подернутый туманом особый мир, населенный потомками шахтеров и самогонщиков. Люди цепляются за существование в каких-то развалюшках на склонах вдоль заброшенных карьеров, до сих пор уродующих горы.Я свернул на узкое сто шестнадцатое шоссе, проехал сначала мимо деревушки Петрос, затем мимо тюрьмы штата, смотревшейся весьма зловеще в ярком ядовитом свете, который только подчеркивал колючую проволоку ограды. К северу от тюрьмы шоссе вилось вокруг горы, но я свернул с него влево, на неприметную дорогу, вообще не обозначенную на карте; я помнил ее с детства и знал, куда она ведет. Отсюда рукой подать до ворот национального парка Фроузн-Хед, которые сейчас, наверное, наглухо закрыты.За полмили от ворот я сбросил скорость и стал искать просвет между деревьями. Найдя удобное место, свернул в лес, и уже через десять секунд мы исчезли за стеной зелени. Там, где деревья росли слишком плотно и склон горы был слишком крут, чтобы двигаться дальше, я затормозил и выключил двигатель.Рейчел не разбудила даже тряска. Она проснулась, лишь когда я стал вытаскивать из-за сидений спальные мешки. Тут она резко вскочила и испуганно уставилась в почти непроглядную темноту.— Что вы делаете? Где мы?— Успокойтесь, — сказал я. — Все в порядке. Мы на месте.— Где?Рейчел пыталась разглядеть хоть что-нибудь вокруг машины, но при выключенных фарах даже стволы трудно было различать. Полное впечатление, что мы в пещере.— Недалеко от Окриджа. Недавно закрытый национальный парк Фроузн-Хед.— Фроузн-Хед? Никогда не слышала.— А про что вы слышали, нью-йоркская штучка? — пошутил я. — Вы, кстати, спали как убитая.Рейчел надменно тряхнула головой.— Я не могу спать в автомобилях!— Ладно, продолжайте так же сладко не спать. Я разбужу вас на рассвете.Все еще немного ошалелая после сна, Рейчел проморгалась, поднесла руку ко рту и сказала с капризной гримаской:— А зубные щетки вы купили?— Да. Но с гигиеной можете подождать до утра.— Мне нужно пи-пи.— В вашем распоряжении целый лес.— А насколько здесь опасно?Я хотел предупредить насчет гремучих змей, но смолчал: есть вероятность, что тогда она из машины и шагу не сделает. Поэтому я ответил дипломатично:— За последние двадцать четыре часа мы нигде не были в большей безопасности.Я включил фары, чтобы ей было спокойнее. Рейчел вышла из машины, но дверь оставила открытой. Она не возвращалась целую вечность, я даже нервничать начал. По ветровому стеклу вдруг забарабанил дождь, и тут же донесся визг Рейчел. Она влетела в пикап — с незастегнутыми джинсами — и захлопнула дверь.— Льет как из ведра! — воскликнула она, приводя в порядок «молнию». — Я моментально вымокла!— Дождь для нас очень кстати. Скрывает звуки. Можем не бояться, что кто-нибудь нас услышит.Рейчел влезла по грудь в спальный мешок.— Не хочу вас обижать, но это полный маразм. Разве нельзя было остановиться в каком-нибудь дешевом мотеле?— В данный момент никто в мире не знает, где мы находимся. Потому и найти нас невозможно. Именно к этому мы и стремились. Ложитесь спать.Она покорно кивнула.Я тоже влез в спальный мешок и какое-то время сидел, слушая музыку дождя и вспоминая наши предрассветные бдения с отцом и братом в ожидании уток или оленя. Я смертельно устал, однако проспать слишком долго не боялся: перед рассветом я непременно проснусь. Та первобытная часть моего мозга, которая бездействовала в городе, на природе пробуждалась, и мои внутренние часы безошибочно следовали за лесными ритмами. Внутренний голос подсказывал мне, когда наступит рассвет, когда грядет дождь, когда приближается дичь.— Спокойной ночи, — сказал я Рейчел.Ответом мне было только ее ровное дыхание.* * *Я действительно проснулся с первым лучом солнца. Помигал, обвел глазами лес вокруг, ничего особенного не заметил и осторожно разбудил Рейчел. Она опять дернулась всем телом и вскочила, но все же не так испуганно, как ночью.— Пора в путь.— Хорошо, — пробормотала она, хотя явно предпочла бы и дальше спать.Я вышел, облегчил мочевой пузырь, потом принялся паковать рюкзаки. Самое тяжелое я поместил в свой рюкзак, чтобы Рейчел несла за плечами только спальный мешок, часть продуктов и бутылочки с топливом. Когда она закончила утренний туалет, я протянул ей весь камуфляжный наряд и толстые носки под ботинки.Она скривилась, однако одежду взяла и пошла переодеваться за пикапом. А я тем временем закрепил на своем рюкзаке лук и колчан со стрелами, затем влез в комбинезон и натянул высокие непромокаемые ботинки. Когда я надевал рюкзак, стало заметно светлее — значит, солнце на востоке уже поднялось выше горы Виндрок.Рейчел вышла из-за пикапа, чертовски напоминая бравую офицершу израильской армии с журнальной фотографии. Рюкзак она надела быстро, без охов и ахов и на его вес жаловаться не стала.— Видели бы вас сейчас ваши университетские друзья! — сказал я, прикрепляя ей на пояс портативную рацию.— Лопнули бы от смеха!Я сунул нашу нормальную одежду ей в рюкзак.— Смотрите под ноги. Ступайте туда, куда я ступал, и избегайте колючек. Если потеряетесь, пользуйтесь уоки-токи,[133] но говорите очень тихо.— Хорошо.— В пути без особой необходимости не разговаривайте. Если я поднимаю руку — застываете на месте. Если я, по-вашему, иду чересчур быстро, просто молча схватите меня за пояс. Мы никуда не торопимся. Здесь нам встретятся разные животные. Обходите змей, остальную живность просто игнорируйте.Рейчел кивнула.— А куда именно мы направляемся?— В горах есть пещеры. Часть из них общеизвестна, но есть и такие, про которые никто не знает. Одну такую пещеру мы с отцом нашли, когда я был еще мальчишкой. Вот туда мы и двинем.Рейчел улыбнулась:— Что ж, поиграем в неандертальцев.Мы вернулись к дороге по следу, оставленному шинами нашего пикапа, и замаскировали сучьями просвет между деревьями, через который я въехал в лес. Затем перешли дорогу, и я стал искать приток Нью-Ривер — неглубокую речушку, которая течет в расселине глубиной метров пятнадцать. По этой расселине проще всего подниматься вверх по горе. Работники парка проложили специальную удобную тропу параллельно речке, но от тропы нам лучше держаться подальше, чтобы даже случайному путешественнику не попасться на глаза. Опасался я и встречи со здешними шустрилами, которые повадились выращивать в горах марихуану. Без туристов местному населению жилось хуже, и многие потомки самогонщиков нашли новый способ зарабатывать деньги. На посторонних они смотрели, конечно, косо. Вокруг подпольных плантаций стояли капканы. Могли, не разобравшись, и подстрелить.Речку я нашел быстро. И когда окончательно рассвело, мы уже шлепали вверх по течению — вода была не выше щиколоток. Скрюченные древесные корни, словно громадные подагрические пальцы, торчали из скал справа и слева. Тут и там путь через ущелье преграждали валуны размером с автомобиль. Речка, мелкая и широкая, только в некоторых местах сужалась в быстрый и глубокий поток. На песке я заметил следы и помет оленей. А один неясный отпечаток напоминал след медведя. Это навело меня на тревожную мысль: не появился ли у моей пещеры постоянный хозяин? В кустах то и дело кто-то шуршал, оттуда время от времени выбегали спугнутые нами кролики или броненосцы. Каждые несколько минут я оглядывался на Рейчел. Она пару раз поскользнулась на мокрых камнях, но держалась молодцом; карабкаться в гору по гладким валунам — задача сложная для новичка любого пола.Переступая через лежащее в воде поваленное дерево, я вдруг уловил запах дыма. Я остановился как вкопанный и принюхался, ожидая, что это дым походного костра, разожженного незаконным туристом. Ничего подобного. Это был аромат крепкого виргинского табака. Я поднял руку, но Рейчел уже сама замерла, отреагировав на мою внезапную остановку.Я внимательно осмотрел скалы и деревья впереди. Никакого движения. Только речка журчит, да в лесу капли с листьев падают. Тогда я задрал голову и оглядел заросли по краям ущелья. Курить мог и браконьер, охотящийся на оленей. Однако любой хороший охотник знает, что запах табака сводит к нулю его шансы выследить оленя. Между деревьями и кустами наверху никого не было.Я еще раз принюхался. Теперь запах пропал.Рейчел тронула меня за пояс.— В чем дело? — прошептала она.Я повернулся и увидел испуг в ее лице.— Тихо! Не шевелитесь.Рейчел кивнула.Тут ветер опять донес до меня запах табачного дыма, еще более явственный. Я медленно повернулся и, словно по наитию, резко поднял глаза. Метрах в пятнадцати от нас, на краю скалы, где только что никого не было, спиной к нам стоял мужчина в черном нейлоновом комбинезоне охранника. Чуть наклонившись над провалом, он щелчком послал докуренную сигарету вниз, в речку. Сердце мое сжалось, но я не шевелился. Бычок, покувыркавшись в воздухе белой полоской на зеленом фоне, шлепнулся в воду и поплыл в нашем направлении.Мужчина стал поворачивать голову, провожая глазами бычок. Я был уверен, что теперь он уж точно нас заметит, но он вдруг посмотрел в другую сторону и что-то потянул с плеча. Я увидел черную штурмовую винтовку «Ml6». Он приставил винтовку к стволу дерева, расстегнул «молнию» и начал мочиться со скалы вниз. Дурачась, как мальчишка, норовил попасть струей в речку. У мальчишки бы получилось, однако на скале стоял мужчина лет тридцати. К тому же ему мешал пуленепробиваемый жилет, прикрывающий и пах.Я молил Бога, чтобы Рейчел не запаниковала. Она могла не увидеть вооруженного парня высоко над нами, но длинную золотую дугу, которая искрилась на солнце, было трудно не заметить. Мужчина завершил процесс парой коротких струек, застегнул «молнию» и нагнулся за винтовкой. Выпрямившись и надевая ремень на плечо, он посмотрел вниз на речку — и прямо на нас.У меня дыхание перехватило в ожидании момента, когда наши глаза встретятся.Мужчина с винтовкой скользнул взглядом по нам — и стал рассматривать что-то вдалеке, гораздо ниже по течению речки. Как ни странно, бившее ему в глаза солнце, пелена дождя и наши камуфляжные комбинезоны на фоне густой зелени скрыли нас от него. Теперь мужчина странно подергивал головой — я не сразу сообразил, что он что-то тихо говорит в микрофон на воротнике. Затем я услышал металлический треск ответа, но не разобрал ни единого слова. Мужчина повернулся к лесу и зашагал прочь.Все это было как дурной сон. Выйдя из оцепенения, я повернулся к Рейчел, которая растерянно таращилась на меня.— Что происходит? — сердито спросила она шепотом.— Вы его не видели?— Кого?— Да парня, который мочился с утеса!У нее округлились глаза.— Хотите сказать, вы не видели громилу с винтовкой?— Никого я не видела. Я смотрела только на вас. Думала, вы заметили змею.— Возвращаемся к пикапу. Немедленно.Рейчел побледнела от моего тона.— А как же пещера?— Этот вариант сдох. Наверху нас ждут.— Абсурд! Этого не может быть!— Это они, вне сомнения. У парня «Ml6» и бронежилет. Здешние охотники на оленей выглядят немного иначе. И это не облава на плантации марихуаны — полиция не так одевается и не так вооружена.— Значит, мы проделали весь этот длинный путь зря?Меня словно жаром окатило.— Почему вас это так беспокоит?— Мне все равно. Просто пещера — место надежное…— Теперь уже не надежное.В моем мозгу само собой складывалось ясное понимание ситуации. Они знали, что мы будем на этой горе…Прежде чем я успел додумать мысль до конца, что-то заставило меня снова замереть и прислушаться. Из леса доносился посторонний звук, кто-то там двигался. Зверь, или человек, или люди — понять было невозможно, сколько ни напрягайся. Я выругался про себя. Дождь, скрадывавший звук наших шагов, теперь помогал укрываться нашим врагам. Или пора говорить точнее: моим врагам?Пока мое новое понимание происходящего формировалось в сознательные мысли, треск рации вновь нарушил тишину, и я понял, что в другой стороне, метрах в двадцати от нас, за деревьями стоит еще один тип с винтовкой и микрофоном на воротнике. Я бесшумно метнулся за спину Рейчел и, прикрыв себя ее телом, одной рукой зажал ей рот, а другой крепко обхватил за талию. Она пробовала закричать, но я зажал ей рот так решительно, что ни единый звук не вырвался из него.Я неподвижно стоял в речке, и вода окатывала мои ботинки. Рейчел пыталась вырваться. Между нами был набитый рюкзак, поэтому удерживать ее было адски сложно. Я боялся, что она укусит меня за руку, однако она этого не сделала: еще одно подтверждение, что именно она сообщила АНБ, где нас искать.— Сейчас я отпущу ваш рот, — прошептал я. — Но если закричите, я без колебания перережу вам горло.

Глава 21Когда я отпустил Рейчел, она резко повернулась ко мне. Ее лицо было искажено страхом и яростью. Увидев в моей руке охотничий нож, купленный ночью в «Уол-марте», она молча отпрянула.— Топай, — сказал я ей. — Шагай вниз по реке. Дорогу знаешь.Она пару мгновений смотрела на меня дикими глазами, потом подчинилась и пошла по скользким камням в указанном направлении. Я сунул нож в ножны на поясе и отвязал лук от рюкзака. Против человека с «Ml6» и в бронежилете это, конечно, не оружие. Но если мне повезет увидеть противника первым, будет хоть какой-то шанс.— Держись как можно ближе к правому склону, — приказал я.Рейчел покорно взяла вправо, ловко переступая с камня на камень. Идя за ней по крутому ложу реки, я размышлял над вопросами, которые обязан был задать ей давно… и не задал, придурок несчастный! В самый первый день этого кошмара, когда я при ней очнулся от сна, в котором я был умирающим Филдингом… как она открыла дверь моего дома? Я точно помню, что запер ее за парнем из «Федерал экспресс». А проснувшись, обнаружил, что только цепочка не дает двери открыться до конца, а Рейчел громко зовет меня — уже одной ногой в моей передней. Да и как она узнала, где я живу, если я сознательно держал это в секрете? Адрес дала секретарша из канцелярии университета штата Виргиния? Но если в канцелярии и знали, где я теперь живу, наверняка их предупредили, что это является государственной тайной! А самолет наблюдения над шоссе? Каким образом из тысяч машин на автостраде между Чапел-Хиллом и Нэгс-Хедом лазерный луч с легкостью нащупал именно нашу? Пока я находился без сознания, достаточно было одного короткого звонка, чтобы продать им все: и «ауди», и домик в Нэгс-Хеде, и еще бог знает что.Что касается Окриджа, Рейчел могла запросто позвонить, стоя на часах в дверях магазина в Эшвилле. Про Фроузн-Хед она в тот момент еще не знала, но сотовым могла воспользоваться преспокойно. А проявив немного дерзости, имела возможность дополнить информацию, когда ночью выходила из пикапа помочиться. Я ведь не проверял, с ней телефон или нет.С другой стороны, я помнил, что убийца в моем доме целился ей в спину и был готов спустить курок.Рейчел на мгновение замешкалась: река сужалась, начиналась стремнина. Я шел вплотную за ней, чтобы подхватить, если поскользнется, или схватить, если ей стукнет в голову бежать. Преодолевая стремнину, я мысленно вернулся к моменту, когда выбирал себе психотерапевта. Скоу встал на дыбы, когда я захотел обратиться к специалисту, не связанному с АНБ. Он мог настоять на своем… и вдруг пошел на попятный. Почему? Университетские друзья рекомендовали мне Рейчел как лучшую научную толковательницу снов. Хотел бы я знать, следовала ли Гели Бауэр за мной тенью? Возможно, она разговаривала потом с каждым, с кем беседовал я? Не исключено, что именно она инструктировала Рейчел перед нашим первым сеансом. Каким образом Гели склонила Рейчел на свою сторону — давя на патриотические чувства или с помощью вульгарного шантажа? Я мог только гадать.Я остановил Рейчел, взявшись за ее рюкзак. Ручей опять раздался вширь. До дороги осталось совсем ничего.— Мы уже недалеко от пикапа, — тихо сказал я. — Сейчас повернешь налево. В лесу не вздумай наступить на сухую ветку.Она повернулась ко мне — в ее глазах стояла прежняя ярость.— Неужели вы действительно…Я ткнул ее в спину.— Топай, топай!Она с удивительной ловкостью двигалась между деревьями, с которых лилась вода. Мне уже мерещилось, что она где-то проходила спецподготовку и со мной только корчила из себя беспомощную интеллигентку. Теперь ей играть больше незачем…Метров через двадцать я опять схватил ее за рюкзак и внимательно осмотрел лес перед нами.— Дэвид, вы же не думаете, что я вас предала?Я кивнул:— Иного объяснения не существует.— Должно существовать!Я ее не слушал. Мне было важно убедиться, что впереди нет ничего необычного.— Про Окридж они могли и сами догадаться, — рассеянно сказал я, шаря глазами между деревьями, — но про Фроузн-Хед им узнать было неоткуда. В этих краях я мог выбрать для укрытия еще по меньшей мере дюжину мест.Она сложила руки в беспомощной мольбе.— Ну как вас разубедить! Поверьте, я ни с кем не разговаривала!— А как вы справились с закрытой дверью моего дома? Помните, в самый первый день?— У вас замок ерундовый. Пилки для ногтей достаточно.— Чепуха.— Почему же чепуха? Мой отец был слесарем по замкам в Бруклине. Я с детства замки чуть ли не ногтем открывала.— Что такое «Чабб»? — спросил я первое, что пришло в голову.— Первоклассный британский замок. Могу подробно объяснить, как действует спиральный зубчатый экстрактор. Желаете?Про экстракторы я ни шиша не знал.— Поворачивайтесь и идите дальше. Наш пикап метрах в ста отсюда.Рейчел повернулась и быстро зашагала между деревьями. Лук и стрела с широким наконечником, которую я прижимал к его дуге, сильно меня тормозили — в подлеске с ними было идти неудобно. Тетива то и дело за что-то цеплялась, с веток на меня обрушивались потоки воды. В итоге я сильно отстал от Рейчел. И очень нервничал по этому поводу.Внезапно я услышал громкий шорох, словно через кусты ломанул большой олень. И тут же вдалеке между деревьями мелькнуло что-то черное.— Стоять! — громыхнул мужской голос.Рейчел замерла на месте; из-за двух близко стоящих деревьев мне была видна только часть ее спины. Мужчина в черном нейлоновом комбинезоне и пуленепробиваемом жилете остановился в нескольких шагах от Рейчел, нацелив ей в лицо пистолет.— Где он? — спросил детина в черном.— Кто?— Сами знаете, профессор.Я бесшумно вложил стрелу в лук и стал прицеливаться.— Не знаю, о чем вы говорите и откуда вы знаете, что я профессор, — спокойно сказала Рейчел. — Я здесь фотографирую оленей для журнала.Врет как по писаному. Может, при этом делает парню тайные знаки рукой?— А где ваш фотоаппарат?Я натянул тетиву. Спина Рейчел отчасти мешала мне прицелиться, но я, опасаясь шума, боялся ступить влево или вправо или хотя бы перенести вес тела с одной ноги на другую.— Камеру я обронила в реку. Камни такие скользкие!.. А вы кто, лесник?Не обращая внимания на ее слова, черный детина проговорил в микрофон на воротнике:— «Алый-шесть» вызывает «Алого лидера»!— Хорошо, хорошо, я скажу вам, скажу! — вдруг завопила Рейчел.Ее крик дал мне возможность сдвинуться на шаг вправо. Теперь я мог хорошо прицелиться.Детина поднял голову.— Ну и где же он?Пуленепробиваемые жилеты некоторые пули действительно останавливают. Однако широкий и острый как бритва наконечник стрелы с такого расстояния шутя пробивает любой бронежилет. Теоретически. Если я ошибаюсь, уже через мгновение мозги Рейчел или мои мозги, смешанные с кровью, полетят на мокрую листву. Поэтому я выбрал целью горло парня — между кадыком и концом бронежилета.— А что вы с ним сделаете, когда найдете? — спросила Рейчел.— Не ваша забота, милочка.— «Алый-шесть»! «Алый-шесть»! — раздался до того громкий голос в наушнике спецназовца, что даже я слышал каждое слово. — Это «Алый лидер». Не понял твое сообщение. Повтори.Когда парень потянулся к кнопке включения микрофона, Рейчел внезапно истошно закричала: «Дэвид!» — и я спустил тетиву.Крик Рейчел покрыл все звуки. Я не слышал удара стрелы. Десятую долю секунды я боялся, что она попала в Рейчел, потому что та упала на колени. Спецназовец по-прежнему стоял, выставив далеко вперед пистолет. Почему он не стреляет? Или моя стрела пролетела мимо него беззвучно?Я выхватил из колчана другую стрелу и стал дрожащими пальцами вставлять ее в лук.— «Алый-шесть», это «Алый лидер». Ты чего молчишь?Я ожидал пистолетного выстрела, но вместо него раздался глухой звук, значение которого я тут же понял. Быстро подняв глаза от лука, я увидел то, что и ожидал увидеть. Парня не было. Я знал этот глухой звук: так падает на землю олень с перебитым хребтом. Меня сбила с толку пауза между входом стрелы и падением. Парень, уже мертвый, простоял еще какое-то время, прежде чем рухнуть на землю.— Говорит «Алый лидер». «Алый-шесть», немедленно отзовись!Лицо Рейчел было залито слезами. Весь на адреналине, я оттолкнул ее в сторону и наклонился над парнем. Стрела пронзила ему горло и перерубила один из шейных позвонков. С такой раной он не мог простоять больше секунды — что лишний раз доказывает, насколько субъективно восприятие времени: в пылу боя иная секунда сойдет за минуту.— Садись в пикап, — приказал я Рейчел.— А где он?— Вон там, метров тридцать отсюда. Живо!Рейчел была настолько потрясена, что чуть было не споткнулась о труп. Тихо ойкнув, она побежала в указанном направлении и исчезла за кустами.— «Алый-шесть», это «Алый лидер», чем ты там, черт возьми, занят? — Затем голос утратил четкость, словно «Алый лидер» говорил не в микрофон. — Долбаные рации, вечно с ними морока… Найдите мне этого сукина сына. Скажите ему, что мы тут кофе пьем. Живо прибежит.Глаза мертвеца были открыты, но уже мутны, как старинное стекло. Я поднял его пистолет и сунул в карман своего комбинезона. Затем опустился на колени и взвалил труп себе на плечо. Чтобы встать с таким весом, мне пришлось опереться о ствол ближайшего дерева. Справившись с этим, я зашагал враскачку к пикапу, не заботясь о шуме. Главным сейчас была скорость передвижения. Если кто меня услышит, подумает, что сквозь кусты продирается медведь.Рейчел не сбежала — ждала меня возле пикапа. В лице ни кровинки. Я бросил труп в кузов, развернул Рейчел к себе спиной, достал из ее рюкзака спальный мешок и, открыв «молнию», набросил его на мертвеца. Чтобы спальный мешок не соскользнул в пути, я для верности швырнул на него оба набитых рюкзака. Все, конечно, намокнет от дождя, но выбирать не приходилось.— Полезай в машину.Рейчел безмолвно повиновалась.Я сел за руль, тут же, ругнувшись про себя, выскочил и достал из своего рюкзака ключ. Наконец я завел двигатель, кое-как развернул машину и поехал к дороге. Дважды я застревал в грязи и думал, что дело швах, и оба раза мне удалось вырваться, медленно раскачав пикап. Головорезы в черном наверняка слышали рев мотора. Плевать. Я был уже на асфальте и жал на педаль газа. Мы мчались назад, в сторону тюрьмы на горе Биг-Браши.Только через милю я впервые посмотрел на Рейчел. Отодвинувшись от меня подальше, спиной привалившись к двери, она настороженно наблюдала за мной, как за одним из своих буйнопомешанных в больнице.— Ну, выкладывай, иуда! — прорычал я. — Какими сребрениками тебя подкупили?Рейчел упрямо молчала.Когда мы добрались до сто шестнадцатого шоссе, я не повернул в сторону тюрьмы, а поехал к Кэривиллу, откуда можно попасть на семьдесят пятую междуштатку.— Итак, вы полагаете, что это я сообщила им, где мы находимся? — наконец подала голос Рейчел.Я угрюмо кивнул.— Зачем мне это было нужно?— Тебе видней.— Если бы я действительно хотела заложить вас, я бы сделала это намного раньше и намного проще.Опять пошел дождь, и большие капли зашлепали по ветровому стеклу. Я включил «дворники» и сбросил скорость.— Возможно, они не торопились, — сказал я, — чтобы ты сумела вытянуть из меня побольше информации. Ты звонила им от «Уол-марта», да? А потом из леса, так?Она обожгла меня презрительным взглядом.— Когда парень в лесу спросил меня, где вы, что мне мешало сказать: «У меня за спиной»?— Ты знала, что у меня лук и я, неплохой стрелок, целюсь тебе в голову.На ее лице было отчаяние.— Дэвид, вы же умный человек! Где ваша логика? Что мне стоило ударить вас камнем по голове? Был миллион возможностей. Самая последняя по времени — момент, когда вы затаскивали труп в пикап.— Об этом я поразмышляю позже. А пока что мне нужно уходить от преследования.Некоторое время мы ехали в полном молчании в сторону глубокого распадка, по которому проходит граница между округами Андерсон и Морган. Впереди появился мост. Под ним, на дне ущелья, несмотря на дождь, река только-только прикрывала камни. Проехав примерно треть моста, я остановил пикап максимально близко от перил.Прихватив с собой ключ от замка зажигания, я вышел, вытащил труп из кузова, на плече донес до перил, перевалил его через них и проводил взглядом. Тело шмякнулось на камни. Спальный мешок, который прикрывал труп, пропитался кровью, поэтому я и его бросил под мост. Перенеся рюкзаки в кабину, я сел за руль и погнал машину по влажной горной дороге со скоростью шестьдесят миль в час.— Я и не подозревала, что вы можете быть таким, — сказала Рейчел убитым голосом. — Не верится, что вы тот самый человек, который столь проникновенно писал про сострадание и высокие этические принципы.— Инстинкт выживания есть в каждом. В том числе и в вас.Я немного успокоился и говорил уже менее резко.— Нет, — тихо, но убежденно сказала Рейчел. — Я бы никогда не убила.— Еще как убили бы. — Я с кривой усмешкой глянул ей в лицо. — Просто вы ни разу не попадали в действительно крутой переплет.— Думайте что хотите. А я себя знаю.Горы наконец закончились. На шоссе без подъемов и спусков я увеличил скорость до семидесяти миль в час, сосредоточился на дороге и временно выкинул Рейчел из головы.На меня снова навалилось то чувство непоправимого одиночества, которое я испытал в день смерти Филдинга. До сих пор я не осознавал, какой подмогой и каким утешением была для меня Рейчел.Помимо всего, предательство Рейчел означало, что я никогда — никогда! — не был для нее чем-то большим, чем просто пациент. Перегоревший немолодой мужчина с поехавшей крышей.По моему телу прокатила волна странного тепла, оставляя глубокую мышечную усталость. Я надеялся, что это просто «похмелье» после выброса адреналина, но звенящая вибрация в зубах подсказала, что дело намного хуже. Скоро отключусь. И теперь я уже не мог доверить Рейчел заботу о себе во время приступа.— Что происходит? — спросила она, пристально глядя на меня. — Вы вихляете по разграничительной линии!— Все в порядке.— Очнитесь! Мы летим по полосе встречного движения!Я крутанул руль вправо. Возможно, затаскивая в машину труп, я физически и морально перенапрягся и стал уязвимее для болезни. К тому же приступ был какой-то стремительный, без обычного постепенного сползания в сон. Придется остановить пикап.— Сворачивайте на обочину! — закричала Рейчел. — Скорее!Тараща глаза, чтобы они не закрылись прежде времени, я вырулил на трелевочный волок и сумел проехать по узкой дороге метров сто. Затем свернул на лесную поляну, вынул из кармана комбинезона пистолет, взятый у убитого, и направил его на Рейчел.— Выходите.— Что-о?— Выходите, я сказал! А свой сотовый бросьте на сиденье. Ну, живо!Она смотрела на меня с таким ужасом, словно я предлагал ей прыгнуть в пропасть.— Вы не посмеете высадить меня здесь!— Не психуйте. Приступ закончится — впущу вас обратно. Если вы никуда не смоетесь к тому времени.— Дэвид! Они вас найдут. Разрешите мне сесть за руль!Я направил пистолет на нее.— Делайте, что велено!Она положила свой сотовый на сиденье, вышла из пикапа и хлопнула дверью. Ее черные глаза с упреком смотрели на меня через забрызганное дождем стекло. Не успел я запереть за ней дверь, как накатилась черная волна — и поглотила меня целиком.* * *Предо мной высились городские ворота — бесхитростная арка в стене желтого камня. Люди стояли справа и слева от дороги; одни в знак приветствия радостно махали пальмовыми ветвями, другие рыдали от счастья. Мужчины привели мне осла, и я воссел на него. Все должно было происходить в соответствии со словами пророков.— Вот они, восточные ворота, Учитель. Уверен ли ты, что хочешь в город?— Да, уверен.Я проехал через ворота на спине осла. Я слышал вострубившие трубы. Римские солдаты настороженно смотрели на меня. Женщины сбегались со всех сторон, только бы прикоснуться к моей одежде или к моим волосам. Люди на узких улицах были истомлены голодом — не только физическим, но и духовным: они жаждали получить надежду и обрести смысл жизни.Видение дороги исчезло. Теперь я сидел на ступенях многоколонного храма и спокойно беседовал с большой группой людей. Они слушали с любопытством, хотя и беспокойно. Ни один из них не смел произнести вслух то, что ему думалось. А думалось всем одно: ужели сей — тот? Возможно ли такое?— Вы, умеющие толковать явления земли и неба, — говорил я им, — отчего вы не знаете, что происходит ныне?Я наблюдал за их лицами. Одни и те же слова имеют разное значение для разных людей. Каждый ловит за словом свое, а остальное отвергает. Кто-то спросил, откуда я пришел. Лучше отвечать загадками.— Расколите бревно, и я — в нем. Поднимите камень, и я под ним.Я иду по улочкам города. Я хочу побыть в одиночестве, но ко мне обращаются со всех сторон. Вот жрецы обступили меня с вопросами. Слепцы и те видят больше этих несчастных.— Чьей властью ты послан вести такие речи и творить такие дела? — спрашивают они.Я улыбаюсь:— Иоанн крестил людей. Кто дал ему на то власть: небо или смертные люди?Жрецы кривят душой, ибо боятся, что толпа расправится с ними.— Мы не уверены в ответе, — говорят они.— Тогда я не скажу вам, чьей властью я послан.Я ушел прочь от разъяренных жрецов, но они не угомонились. Они взошли ко мне на холм и стали допрашивать меня еще подробнее. Мои ответы приводили их в бешенство.— С вами я пребуду лишь малое время. А затем возвращусь туда, откуда прибыл. Куда я уйду, туда вы не сможете за мной последовать. Будете искать меня и не найдете. Ибо вы от мира сего. А я — нет.Они честили меня лгуном.— То малое время, что я с вами, с вами свет, — говорил я. — Ходите в свете, пока свет с вами, чтобы тьма не объяла вас. Только идущий за мной никогда не пребудет во тьме.Наблюдая за ними, я видел свою гибель в их глазах. И все же назначенный путь я должен был пройти до конца. В глазах одного жреца я читал не только ненависть, но и злорадное предвкушение того, как меня казнят… по римскому обычаю! Однако не боль страшила меня; сильный человек способен одолеть боль. Чего я не мог перенести, так это мысли о грядущем новом одиночестве, теперь уже на все времена, до скончания вечности…* * *Рейчел вопила. Я резко открыл глаза, и в это мгновение дверь машины слева от меня распахнулась. Я хотел было повернуться и посмотреть, кто это и что ему нужно, но меня снова мгновенно затянуло в зыбучие пески сна.

Глава 22Гели Бауэр одной рукой терла глаза, а другой наливала себе в кружку крепкий кофе. Она ждала, пока жена Джона Скоу подзовет его к телефону.Гели только три часа удалось урвать для сна — на койке, где она совсем недавно отдавалась Риттеру. В последнее время ей почти ничего не снилось, но теперь вдруг вернулся старый кошмар — что ее преследуют солдаты. В этом сне она всегда убивала себя прежде, чем ее настигали. Однако ужас, который она испытывала до этого акта освобождения, был почти невыносим.— Гели? — раздался в наушниках усталый голос Скоу.Всю ночь он провозился с суперкомпьютером «Годин-четыре», собирая из лоскутков подслушанных разговоров Теннанта речь с угрозами президенту. Гели беспокоила его второй раз за утро. В первый раз она его разбудила, чтобы доложить о пропаже бойца одного из отрядов спецназа. В тот момент не было никаких доказательств, что Теннант во Фроузн-Хеде и как-то причастен к этому событию.— Ребята нашли своего пропавшего, — сказала Гели. — Мертвым, со стрелой в горле. Труп бросили в ручей под мостом на шоссе.— Теннант?— Наверняка. Я перечитала его биографию. Мальчишкой он много охотился. Вполне вероятно, и с луком тоже.— Откуда у него, черт возьми, лук и стрелы?— Мы сейчас проверяем записи видеокамер во всех подходящих магазинах по маршруту от паромной переправы до Окриджа. Очевидно, Теннант планировал некоторое время скрываться на той горе и запасся всем необходимым. Меня гложет любопытство: как вам стало известно, что он отправится именно туда?— Я же сказал: выдать своего информатора не имею права!— Ваш секретный источник — профессор Вайс, да?— Гели…— Других вариантов нет. От кого еще вы могли узнать о национальном парке Фроузн-Хед?— Будь профессор Вайс моим человеком, я бы вам давно сказал.Гели недоверчиво ухмыльнулась.— Вот, значит, почему вы так юлили и не хотели отдавать приказ стрелять на поражение. Боялись за жизнь своего информатора… Ума не приложу, зачем вы скрывали от меня, что она работает на нас. Я бы наверняка нашла способ вывести ее из игры живой и невредимой.— У вас паршивая привычка задавать вопросы, которые вам не по чину! Вам платят не за любопытство.— Подотрите зад своими деньгами! К вашему сведению, я получаю раз в десять больше, чем вы.— А приказы отдаю все-таки я.Будь он рядом, она бы сейчас его голыми руками задушила!Впрочем, привычка к дисциплине хоть и не сразу, но свое взяла.— Когда вы последний раз говорили с Годином? — уже другим тоном спросила Гели.— Более давно, чем хотелось бы, — признался вдруг Скоу.В его голосе проскальзывали истерические нотки.— И еще… — настаивала Гели. — Что стоит за долгими совместными отлучками Година и Нара? В последние недели они то и дело улетали куда-то на запад и пропадали на три-четыре дня. Где они бывают?— А я-то думал, от вас не скрыться!Гели не хотелось, чтобы от нее просто отшутились.— Кто бы ни занимался личной безопасностью Година, — сказала она, — он делает свое дело на высшем уровне.Скоу сухо хихикнул.— Вы много чего не знаете.— А вы, собственно, почему с ним не летаете?Молчание.— И как все это связано с карманными часами Филдинга?— Извините, Гели. Это все не ваше дело.Однако странности, которые она подмечала в последние недели, занимали все больше места в ее мыслях. И теперь она просто не могла остановиться:— Зак Левин и вся команда его инженеров свернули работу пять недель назад. И пропали, словно сквозь землю провалились. Разве это не странно: лучших специалистов вдруг сняли с проекта без всяких объяснений и без замены?Скоу продолжал упрямо молчать.Гели лихорадочно искала вопрос, на который Скоу соизволил бы ответить.— Тот, кто отвечает за безопасность Година, — он и есть ваш суперсекретный источник?По тому, как Скоу молча сопел в трубку, Гели угадала, что сейчас он молчит не потому, что хочет ее унизить. Он очень походил на человека, который попал в западню и мечется между чувством долга и страхом за собственную шкуру.— Именно этот информатор подсказал вам, куда направляется Теннант, да? — настаивала Гели.— Новый список потенциальных направлений бегства Теннанта будет у вас в самое ближайшее время. Я перешлю его вам, как только получу сам.— Заранее благодарна, — сухо проронила Гели. Она сделала усилие, чтобы забыть о тайне местонахождения Питера Година и сосредоточиться на текущих событиях. — А что с нашей историей про гуляющего на свободе вооруженного убийцу-психа?— Пока в дело посвящено только высшее начальство в Вашингтоне. Сегодня до обеда про Теннанта будет знать каждый полицейский в округе Колумбия. Я не хотел торопить события, пока не скомпоновал аудиопродукт, о котором мы говорили раньше.— Несколько минут назад я еще раз прослушала ваш «продукт». Безупречно. Не подкопаешься.— Дай Бог, чтобы оно так и было. Что вы намерены делать теперь?— Остается только ждать. Чтобы кто-нибудь шепнул мне, куда рванул этот Теннант.— А когда узнаете?— Лично возглавлю преследование. Наступил момент, когда я уже никому не доверяю. Слишком много промахов.— На чем будете добираться до места?— Годинской «джет-рэнджер» по-прежнему на взлетной площадке. Если не возражаете, я при необходимости воспользуюсь вертолетом.— Не возражаю. Специально для вас буду держать пилота в резерве. — После короткой паузы Скоу вдруг спросил: — У вас личный интерес поймать Теннанта, да?Гели глотнула горячего кофе.— Я подозреваю, Риттер значил для вас больше, чем многие думают, — добавил Скоу.Гели чуть не захлебнулась.— Хотите поиграть в психотерапевта?— Кстати, насчет любви. Послушайте, что мне в голову пришло! Если вы так уверены, что Вайс является моим шпионом, то и Теннант может прийти к тому же выводу! Если он спросит себя, откуда спецназ мог узнать, что он направляется именно в Фроузн-Хед, ответ будет один.— Продолжайте.— Теннант избавится от предательницы. Поэтому нам следует немедленно объявить Вайс в розыск, передать полиции ее фотографию и словесный портрет. А также поставить на прослушивание телефоны всех ее родных и знакомых.— Я уже велела взять в работу телефоны тех, кому она может позвонить. Но по совсем другой причине. Уверяю вас, Теннант никогда не бросит профессора Вайс.— Почему?— Он ее любит.— Логику фактов он не сможет игнорировать.Гели вкрадчиво рассмеялась.— Конечно, сможет. Даже невлюбленные игнорируют логику сплошь и рядом!

Глава 23Я проснулся в полной панике. Рейчел сидела за рулем пикапа, мы ехали, а я лежал, скрючившись на полу на стороне пассажира. Быстро поднявшись, я нормально уселся и огляделся. «Додж» несся по пустынному провинциальному шоссе.— Как вы попали в машину? — спросил я сердито. — Разве я не запер дверцу?Рейчел не удостоила меня взглядом.— Заперли, заперли, — со смешком сказала она. — Да только я нашла в кузове кусок толстой проволоки. Сделала крючок и открыла замок сверху, через дверную раму.— Где мы сейчас?— На подъезде к Кэривиллу. Оттуда, как я понимаю по знакам, можно попасть на семьдесят пятую федеральную автостраду.В моей голове еще роились остатки иерусалимского сна. Как долго я пробыл без сознания?— А где команда спецназа?— Полагаю, ищет вас.Я был уверен, что именно Рейчел выдала АНБ, куда мы направлялись. Но почему тогда она везет меня по этой пустынной дороге? Или она несется обратно к национальному парку Фроузн-Хед, чтобы сдать меня своим дружкам?— Я знаю, что у вас в голове, — сказала Рейчел. — Вы ошибаетесь. Кто-то еще должен был знать о Фроузн-Хеде. Возможно, вы рассказывали кому-то из участников проекта «Тринити» о своем детстве, о своих любимых местах вокруг Окриджа. К примеру, тому же Рави Нара. До того как стали врагами.— Нет. Из живых только вы знаете про пещеру в горах.Я опустил стекло, высунулся и посмотрел вверх. За высокими деревьями по обе стороны узкой дороги небо толком не просматривалось. Впрочем, похоже, что над нами никого. Если Гели Бауэр известно, где я нахожусь, есть ли у нее скрытая причина держать своих псов в отдалении? Ни одной разумной причины оставлять меня на воле я придумать не мог. Желай Гели что-нибудь у меня вызнать, всего быстрее и проще было бы схватить меня и применить пытку. Нелепо таскаться за мной по стране в надежде, что я о чем-то проболтаюсь Рейчел, которой я теперь не доверяю.— Если вы на них не работаете, зачем вы по-прежнему со мной?Рейчел наконец посмотрела на меня — глазами, полными печали.— Вопрос такой глупый, что я на него отвечать на стану.Мучительно хотелось ей верить… Нет, дураком я буду, если поддамся соблазну.— Послушайте, вы хотите, чтобы я ради вас попрал нормальную человеческую логику. Во Фроузн-Хед меня могли поджидать только в одном случае — если вы сообщили, куда я направляюсь. И от этого факта никуда не денешься.— Следовательно, чего-то вы недопонимаете, — настаивала она. — Есть — должно быть! — что-то, нам не известное.— Нет. Про пещеру в Фроузн-Хед знали только мой отец и брат. Оба в могиле. Чтобы знать мои намерения, АНБ должно читать мои мысли, а это, сами понимаете…Я осекся и замер с глупо открытым ртом.— Дэвид? В чем дело?— Они его построили! — прошептал я. — Боже мой, Боже мой…— Построили что?— «Тринити». Как же я раньше не сообразил! Они втихаря создали-таки опытный образец — и он работает.— Откуда вы знаете?Я схватился дрожащей рукой за лоб. В каком-то тайном месте Америки уже стоял компьютер «Тринити», в который загрузили нейрослепок моего мозга, сделанный много месяцев назад при помощи Супер-МРТ. И этот нейрослепок теперь жил самостоятельной жизнью — если это можно назвать жизнью. Точная копия Дэвида Теннанта, каким он был шесть месяцев назад. Преследующие меня люди, можно сказать, вдруг обнаружили, что у меня есть брат-близнец — близнец-злодей, который разделяет все мои воспоминания и готов предать меня по первому требованию!Чувство тотальной изнасилованности было нестерпимо. Мой мозг — мое святилище, самое безопасное и закрытое от мира убежище. И теперь надо мной надругались гнуснейшим способом: у меня украли меня самого, свистнули мой мозг, и каждый волен в нем копаться.В голове замелькали новые страшные вопросы: «Что еще они от меня узнали? Где еще они меня поджидают?»— Дэвид, не замыкайтесь! — взмолилась Рейчел. — Откройтесь мне!— Эти гады располагают всеми моими воспоминаниями, Рейчел. Они всего меня загрузили в свой компьютер. Вот каким образом они узнали про пещеру во Фроузн-Хед. Теперь им нет смысла гоняться за мной. Они заранее знают, что именно я намерен сделать. Представьте себе кота, который читает мысли мыши. Ему не нужно суетиться, чтобы ее поймать; он знает, где устраивать засаду.— Разве можно украсть чьи-либо воспоминания?— Увы, можно. Смысл проекта «Тринити» именно в этом. Два года они трудились над созданием подобной машины. Я знаю Питера Година и его команду и потому могу смело утверждать: они своего добились. Их ничто не испугало, их ничто не остановило…Рейчел сбросила скорость.— Получается, что Филдинг был прав? — сказала она, одолев поворот. — Они все это время вели параллельные работы над компьютером в другом месте?— Да. Пока мы с Филдингом шумели насчет побочных эффектов Супер-МРТ и радовались своему частичному успеху, они преспокойно достраивал и эту проклятую штуковину в какой-то тайной лаборатории. — От злости на себя я шлепнул ладонью по приборной доске. — Вот истинная причина, почему на время приостановки проекта отправили в отпуск несколько научных команд.— О чем вы говорите?— После того как мы добились временной остановки проекта, нескольким группам инженеров и техников предложили уйти в бессрочный оплаченный отпуск. В здании «Тринити» остался лишь урезанный до предела штат. С одной стороны, это было естественно. С другой — зачем прерывать все исследования, даже те, на которые временный запрет не распространялся? Особенно странно выглядел полный роспуск группы «Интерфейс» во главе с инженером по имени Зак Левин.— А чем занималась эта группа?— Им предстояло обеспечить связь с нейрослепком, когда тот успешно загрузят в компьютер. В принципе ничто не мешало группе работать и дальше, коль скоро исследования носили чисто теоретический характер. Однако левинских ребят распустили. Помните, что я сказал в Амфитеатре? Загрузив содержание человеческого мозга в компьютер, мы что будем реально иметь? Слепоглухонемого парализованного человека, начисто отрезанного от мира и живущего одним ужасом. Научной победой это будет лишь тогда, когда мы вернем «человеку» хотя бы часть нормальных коммуникативных возможностей: глаза, уши и голос. В этом и заключалась работа группы «Интерфейс». В свое время роспуск группы показался мне делом правильным и естественным — до такой степени агрессивно я был настроен ко всем работам по проекту. Но теперь я понимаю скрытый замысел Година. Ах, как мне не хватает Филдинга и его ясной головы!Рейчел, полная любопытства, взволнованно спросила:— Но если они были так близки к успеху, чего ради убивать Филдинга? Если бы Годин вдруг представил работающую машину, ему бы все простили, а на медицинские отрицательные побочные эффекты Супер-МРТ закрыли бы глаза, как и на многое другое!— Вы совершенно правы. Если они действительно имеют работающую машину, Годин почти неуязвим. Победителя не судят. Впрочем, у нас мало информации для окончательных выводов. Возможно… — И тут в моей голове мелькнула новая «немыслимая мысль», от которой чуть сердце не остановилось. — О Боже!— Что такое? — испуганно спросила Рейчел, косясь на меня.— Теперь я знаю, почему они убили Филдинга, такого бесценного сотрудника.— Почему?— Они могли себе это позволить.— Что вы имеете в виду?— Вчера Джон Скоу объявил, что он не планирует заменить Филдинга другим более или менее равнозначным специалистом. Я, грешным делом, подумал, что он рехнулся. Без мощного квантового физика проект обречен топтаться на месте. Теперь мне все ясно. Если опытный образец «Тринити» действует, то Филдинга действительно не имеет смысла заменять. Он просто не умер.Рейчел ошарашенно повернулась ко мне.— Что такое вы говорите!— Не забывайте про дорогу, Рейчел. Раз они умудрились загрузить в компьютер мой нейрослепок, значит, то же они могут проделать и с нейрослепком Филдинга! Вот вам и Эндрю Филдинг, которого можно вызвать ударом клавиши и который будет вкалывать на проект двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю — и поможет этим негодяям решить все их проблемы!Рейчел была так поражена, что некоторое время молчала, переваривая информацию.— Ладно, — наконец сказала она, — давайте на минуту представим, что ваши догадки верны. С какой стати Филдинг будет помогать людям, которые его убили?Я ощутил что-то вроде извращенного восхищения по отношению к Питеру Годину. Он оказался еще более безжалостным человеком, чем я предполагал.— Нейрослепок Филдинга станет помогать им по той простой причине, что он не знает о своей смерти. Сканирование мозга было произведено шесть месяцев назад. Что было потом, этот Филдинг не знает. Этот Эндрю Филдинг даже не в курсе того, что он женился на Лу Ли.— Дэвид, в подобную жуть просто не верится!— Придется поверить. Мы на пороге революции в науке, нового умопомрачительного прорыва. Наподобие расщепления атома. Или расшифровки человеческого генома. Или клонирования овцы.— То, о чем вы говорите, — воскликнула Рейчел, — не идет ни в какое сравнение с вашими примерами! Освободить сознание от тела… это будет круче ядерной бомбы и страшнее манипуляций с геномом!Я задумался.— Вы правы, Рейчел, — сказал я через некоторое время. — Это всем открытиям открытие, потому что оно даст нам возможность развивать исследования во всех областях науки неслыханными темпами. Хотя «нам» едва ли здесь уместно. Скорее «им». Потому что «Тринити» разовьется в новую форму сознания. И поверьте, эволюция в другое существо произойдет очень быстро! Каким оно будет и как оно будет называться, можно только гадать.— Не торопитесь. Пока не известно точно, что они добились успеха.— Так или иначе, значительная часть пути уже пройдена. Возможно, у Година пока что очень несовершенный опытный образец. Возможно, они имеют доступ к моей памяти — скажем, извлекают из нее картинки прошлого, а использовать нейрослепок как полноценно функционирующий мозг еще не научились. Рави Нара, кстати, специалист по человеческой памяти, и уже в самом начале работы над проектом именно в этой области были самые впечатляющие успехи.Рейчел осторожно коснулась моей руки.— Если ваши догадки правильны, стало быть, они постоянно в курсе того, что мы делаем?— О нет! Надеюсь, что нет! Они, вполне вероятно, имеют мои воспоминания с самого раннего детства до точки шесть месяцев назад, когда мой мозг просканировали с помощью Супер-МРТ. Что касается моего мыслительного процесса, моих суждений и всей моей индивидуальности — чтобы все это полноценно работало, нужен во всех отношениях доработанный суперкомпьютер, со всем набором новых фантастических свойств. Но если они и с этим справились…— Что тогда?— Тогда президент махнет рукой на судьбу нескольких ученых. Даже когда строят небоскреб или мост, бывают жертвы, и мы с ними миримся. А тут такое!.. Вы, я да Филдинг — велика ли цена за то, что Соединенные Штаты Америки получат сумасшедшее стратегическое превосходство! Если «Тринити» создан и функционирует в полном объеме, мы с вами трупы…Рейчел перебила меня, показывая рукой на развилку впереди:— Вот Кэривилл, там семьдесят пятая междуштатка. Мы куда — на север или на юг?— Сверните-ка на обочину. Подумаем спокойно.Мы остановились неподалеку от наклонного въезда на автомагистраль, ведущую на север.Я стал вслух рассуждать:— Итак, я пробую бежать от самого себя. Значит, я не должен делать ничего предсказуемого, ничего для себя естественного. Следовательно, выбор должен быть совершенно случайным. Но сама случайность выбора тоже отчасти определяется моей индивидуальностью. Немножко меня есть в любом моем «случайном» выборе. Лучше всего просто подбрасывать монету на каждом перекрестке: направо или налево?Рейчел покачала головой:— Моих мозгов, слава Богу, еще ни у кого нет под рукой. Значит, отныне принимать решения буду я. — Заметив скепсис в моих глазах, она спросила: — Вы по-прежнему не доверяете мне?— Нет, причина в другом. К настоящему времени прилежная Гели Бауэр наверняка собрала о вас горы информации. Она знает много из того, что вы уже сто лет как забыли. Это, конечно, не прямой доступ к воспоминаниям, но тоже препоганая вещь.Рейчел сжала губы так крепко, что они побелели.— О, как я ненавижу ее! Хоть лично и не знакома, я ненавижу ее всеми фибрами души!— Отлично понимаю. Однако от ненависти толку мало.— Разве мы не можем просто раствориться в воздухе? Заплатить наличными за комнату в зачуханном мотеле зачуханного городка? Бросим машину у первой же ограды и поедем на автобусе. И будем трое суток отсыпаться на чистых простынях. Америка — страна большая. Даже для АНБ.— Вы когда-либо видели телепередачу «Помогите найти преступника»? Каждую неделю ловят людей, которые на деле осуществляют ваше предложение «раствориться в воздухе». Благодаря телевидению Америка намного меньше, чем кажется. Соседи, которые смотрят телевизор, есть везде.Я откинулся на спинку сиденья, расслабился и попробовал прислушаться к себе — в надежде на чисто инстинктивное решение, которое придет само собой. Мимо двигались легковые и грузовые машины — одни медленнее, другие быстрее, создавая вихрь, от которого подрагивал наш «додж».Мало-помалу ситуация для меня прояснялась.Через три дня у нас будет возможность повидаться с президентом. Главное, каким-то образом дожить до этой встречи, во что бы то ни стало продержаться трое суток. Однако наши шансы на успех, и без того мизерные, уменьшались на глазах. Даже если нам повезет и беседа с Мэттьюсом действительно состоится, мне предстояло убедить его, что из всех участников проекта «Тринити» один я говорю правду. Это мне удастся лишь в том случае, если у меня на руках будут веские доказательства. А пока что я оперирую одними догадками. Разумеется, можно прямо сейчас обратиться в средства массовой информации, но это оттолкнет от нас единственного человека, который способен нас спасти: президент придет в ярость и решит, что руководство проекта «Тринити» совершенно справедливо характеризовало меня как психа и авантюриста, которому наплевать на интересы национальной безопасности. Значит, надо затаиться на три дня… на три бесконечных дня!— И долго мы тут будем сидеть? — поинтересовалась Рейчел.— Не торопите меня. Надо все хорошенько обдумать.Нет, затаиться — не выход. Метаться по стране в течение трех суток тоже не выход. И то, и другое плохо кончится. Решение должно быть неожиданным и радикальным. Настолько непредсказуемым, что любые, даже самые матерые, охотники за людьми будут сбиты с толку. Легко ли придумать такое, что никому в голову не придет?Глядя невидящими глазами на проносящиеся мимо машины, я вдруг сообразил: если мы с Рейчел до сих пор живы, то лишь благодаря моим снам. Мы познакомились из-за моих видений. Мое переселение во сне в голову белобрысого киллера спасло нас в моем доме. И тем не менее сегодня я понимаю смысл «галлюцинаций» так же мало, как в тот день, когда я впервые появился в кабинете Рейчел.Из месяца в месяц видения менялись и развивались, словно я был живой антенной, принимающей чьи-то зашифрованные радиограммы. В самом начале непостижимые образы сна беспокоили и даже пугали меня. Но со временем — и особенно в последние три недели — во мне стало зреть убеждение, что посредством этих снов некто хочет сообщить мне что-то очень важное… Впрочем, шизофреники тоже убеждены в том, что их бред исполнен великого смысла. Чем я от них отличаюсь?Я закрыл глаза и попытался на время отключить мозг вообще. Однако случилось нечто противоположное. Я внезапно увидел окруженный стеной город на холме, облитые солнцем желтые камни зданий и прямо перед собой — ворота с бесхитростной аркой.«Восточные ворота, — шепнул голос в моей голове. — Иерусалим!»Впервые за все время у меня было видение в состоянии бодрствования.Я резко открыл глаза и увидел, что Рейчел скучающе таращится на приборную панель. Я быстро закрыл глаза — но, словно вырванный из темноты фотовспышкой только на мгновение, город исчез.— Что у вас с глазами, Дэвид?— Ничего, все в порядке.Я тер виски и старался не спугнуть то, что поднималось из подсознания. Меня и прежде необъяснимо тянуло в некоторые места. В молодости я, как и многие студенты, был одержим жаждой путешествовать и немало поездил по свету. Хотя время от времени какие-то неясные движения в глубинах души сбивали меня с намеченного маршрута.Скажем, гостя в Оксфордском университете, я однажды утром проснулся с острым чувством, что прямо сегодня должен побывать в Стоунхендже,[134] — причем не затем, чтобы поглазеть на кромлех,[135] а чтобы иметь счастье побыть рядом с сарацинскими камнями и вострепетать от близости этих священных сарсенов.[136] Мой спутник только фыркнул: что ты так рассуетился? Камни стояли там в течение пяти тысяч лет и никуда убегать не собираются. Но я был как одержимый: бросив товарища, взял напрокат автомобиль и рванул на юг, к Солсбери. Уже в темноте я в одиночку приблизился к древнему кольцу валунов и сделал то, что туристам недоступно: прошел между освещенными лунным светом камнями и возлег на жертвенный алтарь. При этом я не принадлежал к числу псевдоинтеллектуалов, которые тащатся от любой мистики; сухой материалист, нацеленный на успешную врачебную карьеру, я изучал медицину в университете штата Виргиния и считал себя свободным от всякой новомодной дури. И тем не менее английское приключение не было единичным случаем. Точно так же во время другого путешествия неведомая сила влекла меня сделать крюк к Чичен-Ице на полуостров Юкатан и побыть рядом с храмами индейцев майя. А поехав однажды к Большому Каньону, я вместо этого провел неделю в каньоне Чако в Нью-Мексико. В Греции я внезапно бежал из Афин в Дельфы. Во всех этих ситуациях я ощущал что-то вроде принуждения извне, словно кто-то посторонний заставлял меня посетить определенное место.На этот раз я опять чувствовал давление, только идущее изнутри: ты должен съездить в Иерусалим, чего бы тебе это ни стоило! У меня не было ничего общего с миллионами истово верующих паломников, стремящихся в Святую землю. Никакого религиозного подтекста — просто очень трезвое предчувствие, что только в этом городе я найду ответы на важные для меня вопросы.— Ну и куда мы направимся? — спросила Рейчел не без раздражения.— В Израиль, — сказал я.— Что-что?— Точнее, в Иерусалим.— Дэвид…— Это потому, что…— Можете не говорить. Я знаю. Из-за ваших галлюцинаций, да?— Да.Она вдруг протянула руку, взяла меня за подбородок и пристально посмотрела мне в глаза.— Дэвид, нас пытаются убить. И не просто кто-нибудь, а всемогущая правительственная организация. Ваши галлюцинации вызваны непонятными причинами, но весьма вероятно, что они возникли в результате ущерба, причиненного вашему мозгу супертомографией. И теперь вы хотите позволить этим галлюцинациям руководить спасением наших жизней?— «Ибо спасший жизнь свою, ее потеряет».— Что?Я примиряюще поднял ладони.— Я не говорю, что мои «галлюцинации» спасут нам жизнь. Но если мне суждено быть выслеженным и убитым, я обязан хотя бы попытаться понять смысл того, что имеет, по-моему, какое-то большое значение.— Вы всерьез убеждены, что ваши галлюцинации исполнены значения?— Да.— Чем вы аргументируете свое убеждение?— Логически не объяснить. Просто знаю внутри себя, и все. Так птица знает, что надо лететь на юг.Рейчел тяжело вздохнула — как мать, уставшая от препираний с непокладистым ребенком.— «Не могу объяснить» — это не разговор взрослых людей.Я закрыл глаза, подыскивая слова, чтобы выразить невыразимое.— Я чувствую, что избран.— Для чего?Я пожал плечами.— И кто вас избрал?— Бог.— Который? Наш?Я усмехнулся:— Наш, если вам по душе именно такая формулировка.Рейчел печально вздохнула и уронила руки на колени. Было заметно, как она старается сохранить самообладание.— Думаю, пора вам поделиться со мной содержанием ваших последних галлюцинаций. Вам по-прежнему снится, что вы Иисус?— Да.— Чем же новые галлюцинации отличаются от прежних? Почему вы упрямо скрывали их от меня?Похоже, настал момент невозвратно перебраться из палаты неврастеников в обитую войлоком комнату для буйных. Я был доволен, что мы находились в пикапе и на шоссе, а не в кабинете Рейчел. Здесь у нее нет под рукой звонка, чтобы вызвать санитаров и надеть на меня смирительную рубашку.— Дело в том, что я больше не считаю все это снами или галлюцинациями. По-моему, это мои воспоминания.Рейчел огорченно фыркнула.— Воспоминания?.. Вы меня пугаете, Дэвид. И что случается в этих… «воспоминаниях»?— Я проживаю моменты жизни Иисуса. Его путешествие в Иерусалим, как он там проповедовал. Слышу голоса. Свой собственный и… голоса моих учеников. Поверьте, Рейчел: то, что я вижу в своем сознании, куда реальней, чем то, что я вижу вокруг себя в действительности. И события в моих воспоминаниях теперь развиваются быстро. Близится распятие на кресте.Рейчел саркастически покачала головой.— Если это воспоминания, которым две тысячи лет, то где, в каком дальнем углу памяти они у вас пылились? Отчего они всплыли?— Понятия не имею.— Именно эти сны толкают вас безотлагательно направиться в Израиль, да?Слова Рейчел навели меня на мысль, что мое желание ехать в Иерусалим возникло не только что. То общее чувство непокоя, которое я испытывал в последние недели, было на самом деле медленным созреванием решения не откладывая ехать туда, где разворачиваются события снов.— Да, я хочу в Святую землю. Немедленно!— Вы боитесь, что умрете в реальной жизни, если не доберетесь до Иерусалима до прихода галлюцинации о распятии на кресте?— Не исключено. Хотя главная причина все же другая. У меня ясное ощущение: не попаду туда в самое ближайшее время — навсегда утрачу шанс понять, что именно пытаются сказать мне мои сны.Рейчел молча следила за проезжающими машинами, провожая их не просто глазами, а движением головы. И вдруг, словно ее осенило, она повернулась ко мне.— А вы сознаете, что у нас на календаре?— Нет. Что вы имеете в виду?— До Пасхи меньше недели!Я только растерянно моргал.— Ну и что?— Мы накануне смерти и воскресения Иисуса Христа! Таким образом, ваши галлюцинации как-то соотносятся с событиями реального мира.— Вы думаете, что мои сны привязаны к датам?— Похоже на то. Так или иначе, приближение Пасхи спровоцировало все это возбуждение, которое вы называете непокоем. Вы вроде тех людей, которые ждали конца света в последний день двадцатого века. Разве вам теперь не ясно? У вашего бреда есть определенная система!Я покачал головой и улыбнулся:— Вы не правы, называя это бредом. А вот относительно дат — наблюдение замечательное. Причем очень важное.Рейчел смотрела на меня, как на злого шутника, сложный розыгрыш которого наконец разгадан.— А как насчет встречи с президентом? — спросила она ядовито.— Вернемся — встретимся. Несколько дней ничего не изменят. Особенно если как раз поездка в Израиль спасет нам жизнь.Рейчел устало закрыла глаза и тихо промолвила:— А Эндрю Филдингу вы рассказывали про ваши галлюцинации?— Да. И довольно подробно.— И что он?— Просил меня и дальше с максимальным вниманием относиться к этим снам. Филдинг не раз повторял, что, пытаясь создать «Тринити», мы идем по стопам Господа. Если бы он знал, что прав почти буквально!— Чудесно. Два сапога пара!Рейчел положила руки на руль, словно хотела немедленно ехать. Но мотор заводить не стала. Не поворачиваясь в мою сторону, она с вызовом спросила:— Ну так что, вы действительно решили галлюцинировать дальше уже в Израиле?— Да, — сухо отозвался я.— Несмотря на то, что ваши галлюцинации, как вы и сами соглашаетесь, могут быть результатом повреждения мозга?— Когда я говорил о нарушениях работы мозга, я имел в виду не те проблемы, с какими вы имеете дело в своей врачебной работе. — Я вспомнил горящее энтузиазмом лицо Филдинга в момент, когда он развивал передо мной только что рожденную теорию работы человеческого сознания. — Я имел в виду нарушения работы мозга на квантовом уровне, то есть не повреждение рассудка в клиническом смысле, а неожиданные изменения каких-то его функций.Рейчел сжимала руль так, что суставы пальцев побелели.— Что бы вы сказали про человека, которому однажды приснилось, будто он некогда был фараоном и поэтому сел в самолет и рванул в Египет — обрести смысл собственной жизни, заявив права на египетский престол?— Что он чокнутый. Но ваш пример ничего не доказывает. Я знаю, мое желание попасть в Иерусалим кажется вам блажью. Однако штука в том, что выбор у нас невелик. Если вам будет так приятнее, то посмотрите на мое «сумасшедшее» предложение с практической стороны. Оно хорошо уже тем, что никакой суперкомпьютер вычислить его не может. Он для этого слишком разумен.— По-вашему, ему слабо угадать, что вы улетели в Израиль?— Слабо. Сны у меня начались после супертомографии. Таким образом, мой нейрослепок о них понятия не имеет. Я повторяю, тут никакой мистики. Нейрослепок будущего не читает. Он знает только то, что знал я на момент сканирования. Иерусалим ни разу не упомянут и в моей истории болезни, потому что я уже перестал ходить к вам, когда тема Иисуса стала ведущей в снах.Рейчел отпустила руль и задумчиво покусала губы.— Да будет вам известно, — сказала она, — Иерусалим — это вам не Париж. Израиль в постоянном состоянии войны. Я там была. В Израиле крепко следят за тем, кто к ним прилетает и кто улетает. Бдительность в их аэропортах чуть ли не на порядок выше, чем в Америке. А за нами охотится дружественное Израилю правительство. Закажите билеты на самолет — и вас будут ждать у терминала.— Совершенно верно. Именно поэтому нам нужны поддельные паспорта.Рейчел невесело рассмеялась и передразнила меня:— «Дорогая, по дороге домой нужно купить хлеба и молока и еще немного фальшивых паспортов».— У меня осталось восемнадцать тысяч долларов. Думаю, с такими деньгами можно найти соответствующего специалиста.— Не будьте наивны. Фальшивка в Израиле не пройдет. Тамошние службы имеют дело с террористами каждый день.— Лучше угодить в израильскую тюрьму, чем в американскую могилу.Рейчел откинулась в кресле и вздохнула:— Ладно, ваша взяла…— Я еду в Нью-Йорк. Там, я уверен, за большие деньги что угодно нарисуют.— А как же я?— Можете ехать со мной. Или не ехать. Выбирайте.Она деловито кивнула, словно готовилась к такому повороту событий.— Понятно. А что случится со мной, если я за вами не последую?Я вспомнил стальные глаза Гели Бауэр и сказал:— Вам правду или что-нибудь приятное?Рейчел завела мотор, и пикап, стремительно набирая скорость, выехал на шоссе, ведущее на север.— Ну, решили со мной, в Нью-Йорк?— Нет.— Тогда куда?Тут она покосилась на меня, и впервые за все время нашего знакомства маска сдержанности совершенно спала с ее лица.— А вы, собственно, хотите, чтобы я с вами поехала, или нет?Конечно, я хотел. Больше того, я чувствовал, что ей предназначено следовать за мной.— Я хочу, чтобы вы были со мной, Рейчел. По ряду причин.Она сухо рассмеялась.— Удачный ответ. Без меня у вас ничего не получится. Хотя бы потому, что тот, кто отключается в самых неподходящих местах, добром не кончит. Если бы не я, мы могли выехать на встречную полосу и теперь были бы покойником.— Знаю. Спасибо. Стало быть, вы со мной?Рейчел обогнала бензовоз и вернулась в правый ряд.— Если хотите в Израиль, — сказала она, — то нам прежде придется заехать в Вашингтон.Я весь напрягся. Опять на меня накатили мерзкие сомнения.— Это зачем же в Вашингтон?— Потому что я знаю человека в столице, который в силах нам помочь.— Кого именно?Мне хотелось заглянуть ей в глаза, проверить, лжет она или нет. Но Рейчел не отрывала взгляд от дороги.— Когда я была практикующим врачом в Нью-Йорке, моими пациентами были главным образом женщины.— Ну и что?— Некоторые из них имели серьезные проблемы с мужьями.— Ну?— Иногда судьи, не разобравшись, разрешают видеться с детьми бывшим мужьям, склонным к насилию во всех формах. Некоторые жены так боялись за физическое и психическое здоровье своих детей, что единственный выход видели в бегстве.Я чувствовал неприятное покалывание в ладонях.— Вы говорите о кризисных ситуациях после развода. Похищение собственных детей, да?Она кивнула.— В одиночку скрываться от полиции относительно нетрудно, если ты не совершил впечатляющего преступления и тебя не ищет вся страна. Но с детьми — практически невозможно. Детям положено учиться, им часто нужен врач и так далее. — Рейчел, уже с обычным бесстрастным выражением лица, покосилась на меня и решительно закончила: — Короче, таким женщинам помогают. Есть что-то вроде подпольного общества поддержки таких несчастных. Нужны деньги и связи.— Чтобы начать жизнь под новым именем…— Совершенно верно. Ребенку достаточно нового свидетельства о рождении, взрослому нужны карта социального обеспечения и паспорт. Деталей я, собственно, не знаю. Но в курсе, что у этих женщин есть помощники в Вашингтоне.— Эти женщины покупают себе в Вашингтоне поддельные паспорта?Рейчел помотала головой:— Паспорта не фальшивые. Самые что ни на есть настоящие.— Настоящие? Каким образом?Она пару секунд прятала глаза, не решаясь открыться до конца. Потом все же сказала:— Есть женщина в одном вашингтонском ведомстве, которое выдает паспорта. У нее у самой были большие проблемы с мужем — много лет назад. Поэтому она и сочувствует делу. Я не знаю ни имени, ни адреса, однако могу спросить у одной знакомой. Она моя бывшая пациентка.— А вы уверены, что они не свернули свою опасную работу? Или их накрыла полиция…— Нет, они свое дело продолжают. Не так давно я направила к ним одну женщину из Чапел-Хилла. Кстати, ее бывший муж врач и в глазах посторонних — безупречный во всех отношениях человек.— Ничего себе!— Есть только одно серьезное «но», — сказала Рейчел.— А именно?— Вы мужчина. Боюсь, что они не пожелают вам помочь.

Глава 24Когда дверь центра безопасности вновь загудела, Гели сразу угадала, что это опять Скоу. И с дурными новостями. Последнее время он был так подавлен происходящим, что предпочитал общаться с ней по телефону. Раз он заставил себя выбраться из постели, это не к добру.Гели повернулась вместе с креслом ему навстречу и про себя тихо ахнула: впервые за все время она видела Скоу не в дорогом безупречном костюме от «Брукс бразерс», а в штанах цвета хаки и трикотажной рубашке. Под глазами у него были темные мешки. Но даже в таком наряде и с хищно-серьезным усталым лицом он больше походил на университетского декана, чем на эксперта по информационной войне.— Выглядите препогано, — сказала Гели, смягчая грубость приветливой усмешкой.— А чувствую себя и того хуже.— Как я понимаю, с хорошими вестями вы бы сюда не потащились, так?— Правильно понимаете. После нашего с вами телефонного разговора мне позвонил Рави Нара. — Скоу тяжело опустился в кресло рядом с Гели. — Угостите сигареткой.— Вы же не курите.— Ах, Гели, Гели, не все вы обо мне знаете, не все…Гели выщелкнула сигарету из пачки «Голуаз», зажгла ее и протянула Скоу.Скоу, не закашлявшись, глубоко затянулся.— Крепкая, хорошо пробирает…— Откуда Нара звонил?Скоу покачал головой.— Скажу со временем. А пока слушайте, с чем я пришел.Гели закинула ногу на ногу и терпеливо ждала.— Мы с вами всегда грызлись. Но теперь не время ссориться или старое поминать. Давайте дружить — насколько сможем.— Я слушаю, слушаю.— Годин всегда разбивал информацию по «Тринити» на части — что знаете вы, того не знаю я, и наоборот. Думаю, вы в курсе, что мы тут создаем искусственный интеллект, однако деталей, конечно, не знаете, да?— Вот вы меня и просветите.— Мы используем очень продвинутую технологию магнитно-резонансной терапии для того, чтобы просматривать мозг на молекулярном уровне. Затем полученные трехмерные картинки — нейрослепок — мы пробуем загрузить в суперкомпьютер, но не простой, а совершенно нового типа.— Продолжайте.— Наша цель состоит не в том, чтобы создать искусственный интеллект, который будет имитировать мозг, что ученые тщетно пытаются сделать уже не первый десяток лет. Мы хотим скопировать живой мозг и в цифровой форме вогнать его в компьютер. Если удастся, получим не компьютер, который работает как человеческий мозг, а компьютер, который с любой практической точки зрения является мозгом определенного человека. Улавливаете разницу?Про суперсканирование мозга Гели знала, только ей и в голову не приходило, что на этой базе хотят строить электронную машину.— В вашем объяснении все довольно просто.Скоу глухо рассмеялся.— В теории — да, проще простого. И это будет осуществлено, рано или поздно. Но так получается, что разница между «рано» или «поздно» имеет чрезвычайно важное значение лично для меня и лично для вас.— Почему?— Потому что Питер Годин умирает.Это сообщение ее мало удивило. Достаточно было вспомнить, каким Годин стал в последнее время: опухшее лицо, отвисающая нижняя челюсть, неверная походка.— Умирает от чего?— Опухоль мозга. Рави Нара обнаружил ее шесть месяцев назад при просмотре снимков суперсканера. Именно поэтому вы уже который день не можете войти в контакт с Годином. Когда он не работает над «Тринити», он занят лечением. Когда нет процедур — работает. Ни одной свободной секунды.Гели внимательно слушала.— И сколько еще он проживет?— Теперь это уже вопрос часов. От силы сутки. Опухоль была неоперабельна даже в той ранней стадии болезни, когда Рави обнаружил ее. Питер страшно боялся, что правительство срежет финансирование проекта, если станет известно, что Годин, душа всего дела, обречен умереть в самом скором времени. Поэтому они с Рави заключили сделку. Рави помалкивал об опухоли и накачивал Питера обезболивающими, чтобы дать ему возможность работать до последнего и завершить работу над «Тринити». Не хочу даже гадать, что попросил Рави в обмен на свое молчание.— Хитрый сукин сын.— Согласен. Вся прелесть в том, что такое развитие событий было как бы предусмотрено с самого начала. Годин замыслил проект «Тринити» с тайной целью спасти в итоге собственную жизнь. Просто смерть оказалась ближе, чем он предполагал.— Что вы имеете в виду?— Если компьютер «Тринити» заработает, то в него загрузят нейрослепок мозга Питера. Тело Питера Година умрет, но мозг его продолжит существование внутри компьютера.Гели недоверчиво заморгала.— На такую ерунду я не куплюсь! Что невозможно — то невозможно.Скоу хохотнул.— Это невозможное не только возможно, но и случится неизбежно.— Если вы не сказки рассказываете, то что мешает загрузить нейрослепок Година после его смерти — через месяц, или через год, или через десять лет? Ведь и без Година, как я понимаю, «Тринити» будет создан, да? Как вы сказали, «рано или поздно».— Разумеется. Но в том сценарии Питер умирает без малейшей уверенности, что все случится, как он задумал. Ему пришлось бы отбросить коньки банальным и миллиарды раз проверенным способом — и уповать на то, что мы выполним свое обещание и воскресим его в компьютере.— Теперь понятно.Гели пыталась осознать все далеко идущие последствия неизбежной и скорой смерти Година.— А ко мне вы зачем пришли? — спросила она с предельной прямотой.Скоу еще раз затянулся и посмотрел Гели прямо в глаза. Было ясно, что сейчас ему не до игры в большого начальника.— Я пришел спасти вашу задницу. А заодно и свою.— Я и не знала, что моя задница в опасности, — ухмыльнулась Гели.— Ну так знайте. Проект «Тринити» вот-вот гавкнется.Теперь до нее окончательно дошел смысл происходящего разговора. Корабль тонет, крысы ищут спасательные шлюпки.— Но вы только что говорили про неизбежность успеха.— В конечном итоге. А в данный момент все застопорится. Годин при смерти и уже точно не успеет создать действующий компьютер. Без него двигать проект некому. Филдинга нет в живых. Рави сделал все, что мог, и на большее не способен. Нет того могучего ума, который необходим на завершающем, самом трудном этапе. И если мы не сумеем представить правительству хотя бы какой-то работающий образец, потратив почти миллиард долларов…— Миллиард?Скоу раздраженно махнул рукой.— Гели, на самом деле это не деньги для проекта такого масштаба! При создании опытного образца мы не просто использовали новые технологии; мы их создавали с нуля. Одна успешная разработка голографической памяти чего стоит! А мы добились и иных результатов. Можно сказать, что гигантская работа проделана за гроши.— Ладно, ладно, поняла.Мозг Гели работал так же напряженно, как во время боевой операции, когда речь шла о выживании.— Вы сказали, что Годин между процедурами работает над «Тринити». А где именно? В Маунтин-Вью?Скоу отрицательно помотал головой.— Существует второй исследовательский центр «Тринити». Где он находится, я скажу лишь в том случае, если мы с вами придем к определенному соглашению. Дублирующий исследовательский центр был создан еще два года назад — сразу после того, как мы узнали, что президент приставит Теннанта для этического надзора за проектом. Годин уже тогда понимал: наступит день, когда потребуется делать то, о чем Теннанту и правительству знать не нужно. И заранее позаботился о запасном варианте.С каждой новой фразой Скоу Гели приходилось менять оценку ситуации.— Вы мне скажете четко, на каком этапе создание «Тринити»? По сути, ни хрена не получилось?— Нет, дело не так уж плохо. В данный момент у нас есть работающий опытный образец. Кстати, именно он предсказал, что Теннант попробует спрятаться в национальном парке Фроузн-Хед. Нейрослепок Теннанта, загруженный в компьютер, выдал нам, где его искать. Вот вам загадочный информатор, про которого вы так стремились узнать. Теннанта выдала его собственная память, к которой у нас свободный доступ.Гели ушам своим не верила.— Это при вас произошло?— Нет, я там не присутствовал, хотя сам опытный образец видел и знаю, как он работает. Это и впрямь за пределами воображения.— Стало быть, профессор Вайс все-таки ни при чем? И про Фроузн-Хед вы узнали от машины?— Именно.— Боже мой! Если эта ваша штуковина способна на такие вещи, с какой стати вы оцениваете вашу работу как неудачу?Скоу нервно рубанул воздух рукой.— Это частичный успех «Тринити» и против обещанного — ничтожный. Но даже этот прорыв произошел лишь двадцать часов назад. Объяснять сложности доведения машины до ума сейчас не время. Скажу коротко: от доступа к воспоминаниям до полноценно работающего в компьютере мозга человека путь не просто длинный, а чудовищно длинный!— Это был кристалл, да? — вдруг сказала Гели. — У часов Филдинга был странный такой брелок. Он-то вам и нужен был, чтобы образец заработал!— Умница! Совершенно верно. Кристалл — что-то вроде заурядного компьютерного компакт-диска, только в миллион раз вместительнее. Хоть Филдинг и саботировал проект, но аккуратно записывал на кристалл себе для памяти, каким образом он вредил и какие собственные достижения утаивал. Из идеалиста хорошего саботажника не получится. Даже ради цели, которую он полагал высокой, Филдинг не был способен безвозвратно загубить научное достижение. Словом, как только кристалл оказался у нас, мы узнали, что нас задерживало, что не давало получить добротный промежуточный результат. И это уже хорошо, однако нас ожидал приятнейший сюрприз: Филдинг тайно самостоятельно прорабатывал наши грядущие, самые сложные проблемы. Не мог отказать себе в удовольствии. С одной стороны, тормозил все наши усилия, а с другой — прилежно трудился в том же направлении. И сделал невероятно много. Благодаря его разработкам создание «Тринити» больше не кажется делом грядущего поколения ученых.— Если ваша машина уже сейчас хотя бы частично работает, почему бы правительству не нанять других крупных ученых, чтобы довести дело до победного конца?— Правительство так бы и сделало — знай оно о том, что происходит. Но они же не в курсе! Все работы после приостановки проекта велись нелегально и противозаконно.— Надо просто перевезти опытный образец в это здание. И тогда его можно показать кому угодно.— Питер не позволяет! Ведь и он должен переместиться вместе с «Тринити». А в нынешнем состоянии он не переживет переезда.— Вы сами сказали, что он вот-вот отдаст Богу душу.— Да, но напоследок он может здорово нам навредить, — с тоской в глазах сказал Скоу. — Если бы мы создали по-настоящему работающий компьютер «Тринити», никого в американском и в британском правительстве не волновал бы вопрос цены — финансовой или человеческой. Сейчас же, обнаружив после смерти Година, что мы еще бесконечно далеки от цели, начнут задавать всякие неприятные вопросы.— Куда вы гнете?— При всяком провале нужны козлы отпущения.— Извините, к строительству вашего компьютера я не имею никакого отношения!— Не имеете. Да только смерть Филдинга могут объявить причиной провала всего проекта. А кто Филдинга убил?Теперь ей стало очевидно, куда клонит Скоу.— Вы хотите меня сдать, — сказала она мрачно.Аэнбэшник примиряюще поднял ладони.— Я только описываю один из возможных сценариев. Все свалить на вас очень легко. Хорошо известно, что в некоторых случаях вы проявляете излишек старания…— Вам что, жить надоело?Скоу лукаво улыбнулся.— Не кипятитесь. Я просто показываю вам, какова ставка в этой игре. Чтобы вы не думали простодушно, будто вашей заднице ничего не грозит. Теннант и Вайс все еще резвятся на свободе, а Лу Ли Филдинг как в воду канула.— С этими тремя я разберусь!— Уже сомневаюсь.Гели прожгла его полным ненависти взглядом.— Да что вы беситесь! — сказал Скоу. — Мы просто беседуем, прикидываем, как нам быть. Мне, кстати, теперь мертвый Теннант ни к чему. Чего ради трупы громоздить один на другой? Это только усугубит наше и без того скверное положение. Нас и за первого покойника по головке не погладят.Гели поняла: сейчас прозвучит то главное, ради чего затеян весь этот разговор.— Ладно. Если козлом отпущения буду не я, то кто?— Питер Годин.— Вы шутите?Скоу не спеша затянулся и выпустил облачко дыма изо рта.— А вы не торопитесь, Гели, подумайте. После смерти Питера даже врать сильно не придется, достаточно немного преувеличить правду. Годин медленно умирал от опухоли мозга, о чем, разумеется, никто не подозревал. Питер был, конечно, гений, большой человек и так далее, но опухоль, к сожалению, затронула его рассудок. Он стал одержим идеей обрести бессмертие внутри компьютера. И в «Тринити» видел только способ личного выживания. Когда Филдинг и Теннант приостановили проект, Годин запаниковал и, несчастный безумец, приказал их убить.Гели только бровями повела. Что ж, логика безупречная. Маленькая Большая Ложь, которая все черное делает белым.— Если мы пойдем этим путем, — продолжал Скоу, — Теннант волен говорить что угодно. Мы ни в чем не виноваты, нас попутал сумасшедший. Мне кажется, это куда более изящное решение, чем убийство Теннанта, Вайс и Лу Ли!— Тут не все так просто, — возразила Гели. — Если мы оставим Теннанта в живых, он расскажет, что именно я пыталась убить его.— А при чем тут вы? — улыбнулся Скоу, насмешливо покачав головой. — Кто вломился в дом Теннанта с пистолетом? Кого Теннант и Вайс видели?— Риттера.— Точно. А Риттер был нанят в «Годин суперкомпьютинг» еще до начала работы над «Тринити» и до вашего появления. Он не ваш человек, ведь так?Похоже, Скоу все заранее продумал.— Строго говоря, он мог действовать и автономно, — задумчиво произнесла Гели.— Кто-нибудь знает, что это вы приказали Риттеру убить Теннанта?— Я никогда и никому не отдавала подобный приказ!Скоу усмехнулся:— Конечно. Немыслимо и вообразить, что вы способны отдать подобный приказ. Питер Годин без вашего ведома лично велел своему телохранителю Риттеру уничтожить Теннанта. А тому необычайно повезло — защищаясь, он сумел убить киллера. Вы, Гели, в этом деле белее снега. Если вам когда и случалось делать не совсем правильные вещи, то исключительно по приказу Година.— А ваше алиби?— К тому времени, когда я понял, что смерть Филдинга вызвана не естественными причинами, Риттер был уже мертв, а Теннант в бегах. Как только у меня открылись глаза, я кинулся исправлять ситуацию, восстанавливать попранный порядок и непредвзято расследовать происшедшее.Гели попробовала проверить версию на прочность.— Нас с вами спросят: а отчего вы так поспешно кремировали тело Филдинга?— Как только стало очевидно, что он был убит, мы заподозрили, что против него был применен неизвестный вирус, который мог быть высокозаразным. По совету Рави Нара мы без промедления сожгли не только труп, но и все взятые образцы крови. Это единственный эффективный способ уберечь от инфекции других сотрудников проекта «Тринити».— Нара подтвердит эту историю?— Поверьте мне, он сделает что угодно для спасения своей репутации. Ведь он не доложил наверх о том, что Годин умирает. Поэтому он в наших руках.Гели вскочила и стала нервно прохаживаться взад-вперед по проходу между мониторами. Скоу чуть развернулся в кресле и следил за ней глазами.— А если Годин все-таки добьется своего? — спросила она. — Что, если «Тринити» заработает еще при его жизни — именно так, как и было обещано?— По словам Рави, не дни, а часы Питера сочтены. Он не успеет.Ирония ситуации угнетала Гели.— Вы знаете, я люблю Питера Година, — сказала она. — И очень его уважаю. А вас, как вы сами догадываетесь, терпеть не могу. До того, как вы пришли с этим предложением, я вас к тому же и не уважала. Но ваш план может сработать, может…— Если вы готовы мне подыграть, план сработает без осечки.Гели не видела иного пути, кроме сотрудничества со Скоу.— Скажите, где находится вторая, нелегальная лаборатория «Тринити», — и по рукам.У Скоу вытянулось лицо.— Увы, я не вправе.— Почему же?— Сейчас поймете. Я сообщу вам имя человека, который отвечает за безопасность той лаборатории. Со всеми вопросами к нему.Гели остановилась и сердито уставилась на Скоу.— Что за игры?— Он велел все вопросы переадресовывать ему. И нарушать его волю у меня нет резона — иметь врагом такого человека мне не улыбается.— Кто он, черт возьми?Скоу покачал головой.— Я дам вам номер его телефона.— Я не звоню людям, имени которых я не знаю!Скоу сделал последнюю затяжку. В его глазах появилось что-то вроде жалости.— За безопасность второй лаборатории отвечает генерал Хорст Бауэр.Кровь бросилась в лицо Гели. Работа в «Тринити» наполняла ее гордостью и сознанием, что она превзошла отца. И вот победа оказалась иллюзорной.— Мой отец работает на Година?— Да.— Сукин сын! Какого дьявола он и тут перебегает мне дорогу?Раскрывать всю правду Скоу решительно не хотелось, однако он чувствовал, что Гели не станет сотрудничать с ним, пока он не расколется окончательно.— Все просто. С самого начала практически всем в проекте «Тринити» тайно заправлял Годин. Ваш отец был нужен ему как влиятельная фигура в военной разведке. Хорст Бауэр из тех, кто решает, какие типы компьютеров нужны армии в Пентагоне и прочих центрах управления — к примеру, в форте Уачука.Форт Уачука в штате Аризона был командным центром американской военной разведки, а ее отец — его начальником.— Генерал Бауэр уже давно содействует фирме «Годин суперкомпьютинг» в получении заказов от армии, — сказал Скоу. — Именно его поддержка помогала Питеру побивать конкурентов.— Вы хотите сказать, что мой отец брал взятки?— Да еще какие! Годин регулярно переводил деньги на его секретный банковский счет — такой же, как и у меня. Как вы понимаете, я веду широкий образ жизни не на те гроши, что получаю от АНБ.— Значит, мой отец — лицемерный сукин сын. А я-то думала, что хотя бы интересы страны для него святы… Впрочем, пора мне знать: подлец во всем подлец, а не только в чем-то одном!— Ваш отец нисколько не навредил отечеству тем, что протежировал Годину. Годинские суперкомпьютеры во многом лучше машин его конкурентов. Генерал делал хорошее дело и попутно набивал карманы. Бизнес есть бизнес.Казалось, шрам на лице Гели пульсировал от ярости.— Армия — это служение, а не бизнес!Скоу хихикнул.— Вот уж не думал, что ваша голова полна романтических бредней!— Да пошли вы…— Так или иначе, когда у Питера появилась нужда в тайной лаборатории, он вспомнил про вашего отца. Некоторая сумма денег перешла из рук в руки, и генерал подыскал нам укромное местечко, куда посторонним доступа нет.— А зачем наняли меня?— Питер искал на эту работу человека определенного типа. Ваш отец предложил вас.Гели опять зашагала по проходу. Кровь стучала в ее ушах.— Он ведь обо всем знает, да? И что Годин на грани смерти, и что проект висит на волоске?— Да, он в курсе всего. И на нашей стороне. Он тоже может поплатиться карьерой, если не подсуетится.— Мне плевать на его карьеру. И на вашу тоже. Чтоб вы оба в аду горели!— Гели, вы бы лучше не ругались, а просто позвонили папе и поговорили по душам.— Тайная лаборатория «Тринити» находится в форте Уачука?— Нет.Этому Гели в первый момент не поверила. Там, на отдаленной аризонской базе, тысячи акров испытательных полигонов. Можно спрятать хоть сотню лабораторий.С другой стороны, ее отец был дока в вопросах служебного выживания. Он не мог не просчитать заранее вариант неудачи проекта «Тринити» и наверняка оставил себе возможность в любой момент дистанцироваться от Година. У него хватило бы ума не затевать нелегальные дела на подведомственной ему территории.Гели надела наушники и, нажав нужную клавишу, приказала компьютеру: «Генерал-майор Хорст Бауэр. Форт Уачука, штат Аризона».Скоу облегченно вздохнул.К телефону подошел адъютант генерала.— Генерала Бауэра! — не заботясь о вежливости, сказала Гели.— Генерал в данный момент занят. Что передать?— Капитан, доложите ему немедленно, что звонит дочь.— Не кладите трубку, пожалуйста.Скоу явно наслаждался происходящим. Гели повернула кресло так, чтобы не видеть рожу стареющего прощелыги с дипломом лучшего американского университета.Она мысленно представила себе отца. Высокий импозантный мужчина с типичной немецкой внешностью. Враги Хорста Бауэра описывали его как белокурую версию сыгранного Бертом Ланкастером генерала Джеймса Маттуна Скотта из фильма «Семь дней в мае». Что ж, сравнение справедливое. Во всеобщем восприятии он был жестким и придирчивым начальником. Однако Гели знала его с другой стороны, куда более отвратительной стороны — как бабника, который изменял жене на каждом шагу и имел за границей кучу незаконных детей. Нетерпеливый воспитатель, грубый и жестокий по натуре, он воспитывал непокладистую дочь рукоприкладством. Трагическая ирония ее жизни заключалась в том, что она во всем следовала по стопам человека, которого люто ненавидела. Причина была проста. Она ненавидела отца за то, что он в детстве нанес ей неизлечимые психические травмы, однако пассивную, безвольную и покорную мать презирала и походить на нее не хотела.— Привет, Гели, — раздался в наушнике басистый голос, от которого каждая мышца напряглась. — Похоже, у тебя неприятности. В другое время ты мне никогда не звонишь.— Что ты знаешь о проекте по созданию искусственного интеллекта?— Шутишь? Я на такие неопределенные вопросы не отвечаю.— Ладно, давай говорить конкретно. Я отвечаю за безопасность в лаборатории проекта «Тринити» в Северной Каролине. И вот мне говорят, что есть некая секретная лаборатория, которая работает над тем же. Что тебе о ней известно?Ответом было долгое молчание. Затем Бауэр сказал:— Кое-что известно.— И ты не счел нужным сообщить мне об этом?Сухой смешок на другом конце связи.— Я и не подозревал, что мы с тобой опять друзья-приятели.— Ты рекомендовал меня Годину для этой работы?— А как бы иначе он тебя нашел?.. Но про свое участие в «Тринити» я помалкивал не по своей воле. Обычная тактика Година: каждый знает только свой кусочек правды. Поэтому ты не сердись, в таких делах свои законы. Если уж на то пошло, ты меня тоже не балуешь информацией. После восемнадцати ты практически ничего про свою жизнь мне не рассказывала. Все, что я про тебя знаю, стало известно из сплетен, разговоров с лечившими тебя врачами и полицейских протоколов.«Некоторые сражения никогда не заканчиваются», — подумалось Гели.— Не будем ворошить прошлое, — сказала она. — Что касается проекта «Тринити», теперь я в курсе того, что мне положено было знать уже давно.— Ты понимаешь ситуацию? Понимаешь, что необходимо делать?— Меня подробно просветили.— Скоу трусоват, но ему не откажешь в таланте правильно действовать в кризисной ситуации.— Ладно, прощай, — сказала Гели, но связь не отключила.Она сдернула наушники и впилась взглядом в Скоу.— Ну, — ухмыльнулся аэнбэшник, — похоже, теперь все мы в одной лодке?— Похоже.— Это не совсем тот ответ, которого я ожидаю.— Меня тошнит от одной мысли, что такой человек, как Годин, будет вывалян посмертно в грязи — чтобы гады вроде вас и моего отца вышли сухими из воды. Рядом с Питером Годином вы сморчок никчемный.Скоу впервые за весь разговор покраснел.— Так вы согласны насчет Теннанта и Вайс? Оставляем их в живых и извиняемся перед ними: мол, простите, недоразумение вышло?— Не спешите хоронить Година.— И то верно.— Мы, кстати, понятия не имеем, где сейчас наши беглецы. Хоть на телевидение иди и объявляй на всю страну: ребята, возвращайтесь, вас передумали убивать.— Стало быть, не будем торопить события.— Тем не менее я и сейчас не вполне уверена, нужен ли нам Теннант, который неизбежно начнет трепаться и рассказывать в высоких кабинетах свою версию происшедшего. Как ни крути, а связи у него большие. Неизвестно, что и кому он в уши надует. И чья правда верх возьмет.Скоу глубокомысленно кивнул.— Знаете что? Проблему Теннанта и Вайс я оставляю на ваше усмотрение. Действуйте по обстоятельствам. В случае чего постараемся обыграть факт их гибели так, как нам нужно.— А вот это правильное решение, — кивнула Гели. — Я с ними сама разберусь.Скоу встал и направился к двери.— Есть еще вопросы? — спросил он напоследок.— Только один. Почему Филдинг саботировал проект?Скоу улыбнулся:— Считал, что ученые не должны создавать вещи, которых они не понимают.— Тогда зачем же он согласился участвовать в проекте?— Очевидно, полагал, что впереди десятилетия работы. А на деле за два года была пройдена чуть ли не половина пути! Филдинг надеялся, что в процессе работы над проектом «Тринити» мы получим новые знания о мозге — задолго до создания работающего суперкомпьютера.— Ну и как? Получили новые знания?— Куда там! Если «Тринити» вдруг заработает именно так, как планировалось, у нас не будет ни малейшей возможности его контролировать!

Глава 25Мы выбрали дешевый мотель в Арлингтоне — напротив Вашингтона, на другом берегу Потомака. Мотель из тех, где не поднимают удивленно брови, если гость предпочитает платить не карточкой, а наличными. Одна комната, две двуспальных кровати, ванная, телевизор и телефон. Рейчел тут же сбросила с себя ненавистный камуфляжный наряд и пошла под душ. Я проводил ее любопытным взглядом до двери ванной. Рейчел в джинсах была для меня огромным сюрпризом — после того как я неделями видел ее только в строгой юбке и блузке. Теперь она — без всяких комплексов — разделась при мне до нижнего белья. Все это решительно изменило мое уже сложившееся мнение о ней. Кожа упругая, мускулы крепкие — в тридцать пять лет так выглядит только тот, кто хоть немного занимается спортом. Это не очень согласовывалось с образом университетского врача, одержимого работой. Очевидно, тут сыграл положительную роль ее почти болезненный аккуратизм — свое тело она пыталась содержать в таком же порядке, как и вещи в своей комнате.Я достал из пикапа нашу нормальную одежду, купил в автомате на автостоянке «Вашингтон пост» и две бутылки «Дасани» и вернулся в комнату. Из щели под дверью ванной валил густой пар. Я переоделся, сел на кровать, прислонившись к спинке, и включил Си-эн-эн. Никаких беглецов в федеральном розыске не упомянули, поэтому я начал просматривать криминальный раздел в «Вашингтон пост».К поездке в Израиль мы начали готовиться уже во время восьмичасового путешествия в Теннеси. Прежде всего нужно было раздобыть новые паспорта. На берегу Роанка мы остановились, и Рейчел из телефона-автомата позвонила своей бывшей пациентке. Та дала ей номер контактного телефона в Вашингтоне и велела переждать один час. В течение того часа кто-нибудь позвонит туда и поручится за Рейчел.Набрав полученный номер, Рейчел выслушала инструкции: быть завтра в одиннадцать утра в кафе на вокзале Юнион-стейшн; иметь наготове фотографии для паспортов и карточку с полными именами и датами рождения. Все это она должна отдать тому, кто придет на встречу. На вопрос о сроках ей ответили: обычно достаточно сорока восьми часов.Между Лексингтоном и шестьдесят шестой федеральной автострадой мы вдруг сообразили, что у нас возникнет проблема с кредитными карточками. Покупка дорогих авиабилетов в Израиль за наличные возбудит нездоровый интерес в аэропорту. Плюс странноватый факт, что у нас не забронированы места в гостинице. Кто-либо из друзей или родственников должен был зарезервировать на наши новые имена комнату в иерусалимской гостинице, используя законные кредитные карточки.У меня не было живых родственников, а все друзья и приятели, вне сомнения, находились под колпаком у АНБ. Обращаться к родителям Рейчел, к ее бывшему мужу или ее друзьям было опасно по той же причине. В конце концов Рейчел вспомнила профессора, за которого она чуть не выскочила замуж, когда училась в Колумбийском университете. Еврей, он часто посещал Израиль и был лично предан Рейчел. Я усомнился, согласится ли он заказать авиабилеты и забронировать места в гостинице на какие-то чужие имена. Но Рейчел уверила меня, что он выполнит все, о чем она ни попросит, даром что они уже несколько лет не общались. По пути в Вашингтон она трижды пыталась дозвониться ему. Его секретарша наотрез отказалась дать номер его сотового, а Рейчел, по понятным причинам, не могла оставить номер своего.Из ванной, напуская в комнату клубы пара, появилась Рейчел, завернутая в два полотенца: большое вокруг тела, маленькое вокруг головы.— Забирайтесь и вы под душ! Такой кайф! Снова чувствую себя человеком.— Вначале надо еще раз попробовать дозвониться до вашего друга. Я принес вашу старую одежду. Мятая и несвежая, но другой нет.Рейчел устало улыбнулась.— Полцарства за фланелевую пижаму!— Завтра купим одежду. Если очень не терпится, то прямо сегодня вечером. Дозвонитесь в Вашингтон — и пойдем на поиски.У Рейчел был огорченный вид.— А нельзя нам сперва немного поспать?— Забронировать места в гостинице нужно побыстрее. Только тот не привлекает к себе внимания, кто резервирует отель за несколько недель до приезда. Мы и так выбиваемся из образа обычных туристов.— Стало быть, одеваться?Я кивнул.Рейчел села на край кровати и принялась сушить волосы феном.— Если вас не смутит мое предложение, то во время путешествия нам лучше всего выдавать себя за супружескую пару.Она повернулась и лукаво посмотрела на меня.— Похожа я на женщину, которую может смутить подобное предложение?— Ну и замечательно. Гора с плеч. Тогда выберем себе общую фамилию. Лучше еврейскую, да?— Глупости. Любой израильтянин в две секунды разоблачит вас как самозванца. Лучше вариант положительной еврейской девушки, которую угораздило в порыве чувств выскочить замуж за гоя. Разговоры на эту тему предоставьте мне.Прихватив с покрывала свою рубашку, Рейчел отправилась обратно в ванную комнату. Я слышал, как она вешала влажное полотенце. Вернулась она в рубашке, которая хоть и доходила до середины бедра, но, благо под ней ничего больше не было, оставляла воображению мало работы.— Я должна хоть ненадолго прилечь. Будете готовы — разбудите.Я посмотрел на часы — без четверти шесть. Позволить Рейчел заснуть было бы опрометчиво. С другой стороны, на улицу до темноты лучше не выходить. Впрочем, я тоже нуждался в отдыхе. После двух почти бессонных суток я чувствовал какую-то одурелость, да и мышцы, которые я не напрягал как следует уже много лет, мучительно ныли.Юркнув под одеяло на своей кровати, Рейчел легла на живот и повернула лицо в мою сторону. Глаза были затуманены усталостью, но на губах играла слабая улыбка.— Соображаю с трудом, — сказала она. — А вы?— Тоже как пришибленный.— Знаете, почему я здесь, с вами?— Потому что боитесь смерти?— Нет. Потому что не жить я боюсь больше, чем умереть. Звучит по-идиотски, да?— Не совсем. Но я понимаю.Рейчел перевернулась на спину, натянула простыню до подбородка и задумчиво уставилась в потолок.— Ни черта вы не понимаете. Мой сын умер. Семейная жизнь развалилась. Что мне, собственно, терять?Рейчел всегда удивляла меня, однако она впервые говорила как слегка тронутая.— Наверняка вас бесконечно уважают и ценят пациенты…— А-а, бросьте. Умри я завтра, мои пациенты найдут себе другого врача и не заметят разницы. Да и большая ли это радость: сидеть днями в своем кабинете и выслушивать несчастных людей? У одного депрессия, у другого фобия, третий просто зол на весь мир, а четвертый — законченный параноик. Слушаю рассказы страдальцев и пробую разобраться в их проблемах. А потом заполняю истории болезни. Не живу, а только в чужих жизнях копаюсь…Она странно улыбнулась.— Сегодня все иначе. Сегодня человек, который, согласно моему диагнозу, страдает галлюцинациями, втянул меня в одну из них. Я — Алиса, шагнувшая в Зазеркалье. За мной гоняются и пытаются убить, но я все еще жива. И теперь вот собираюсь лететь в Израиль. Потому что мой пациент родил бредовую идею податься в Иерусалим. Потому что человек, которого я, в сущности, бесконечно уважаю, внезапно возомнил, что он — Иисус Христос.— Вы лучше поспите…— Сон не изменит мои чувства.Эта фраза показалась мне тогда непонятной. Я лег на бок и, подперев подбородок ладонью, уставился на Рейчел. Мы смотрели друг на друга через проход между кроватями.— Послушайте, вы, собственно, о чем? — спросил я.Глаза Рейчел, как когда-то в ее кабинете, смотрели мне прямо в душу, с легкостью проникая сквозь стену, возведенную мной после гибели семьи. Она загадочно улыбалась.— Честно говоря, я и сама не знаю, что имею в виду… А вы разве не хотите принять душ?Ее взгляд был откровеннее слов. Я вскочил и пошел в ванную, по пути срывая с себя грязную одежду. После двух дней жизни зайца, убегающего от охотника, горячий душ ублажал не только тело, но и душу. Поначалу неприятно пощипывало шею и руки, исцарапанные колючками, однако мускулы мало-помалу сладостно расслабились под струями воды. Открывая крошечный гостиничный флакончик с шампунем, я вспомнил разметавшиеся по подушке темные волосы Рейчел и решил поторапливаться. Рейчел измотана не меньше моего и не сможет долго бороться со сном. Я вытерся, завернулся в сухое полотенце и мигом был в проходе между кроватями.Рейчел по-прежнему лежала на спине, но теперь с закрытыми глазами, дыша глубоко и ровно. Я мысленно чертыхнулся. Нет, она не виновата, что сон ее таки сморил. За эти два дня она столько натерпелась, столько перенесла — и неожиданно для себя оказалась черт знает где! Я снял полотенце с бедер, присел на край своей кровати и начал вытирать волосы. Буквально через несколько секунд меня так потянуло в сон, что полотенце замерло у меня на макушке и я готов был заснуть прямо так, сидя.Но тут смуглая стройная рука потянулась через проход между кроватями и коснулась моего колена. Затем ладонь Рейчел несколько раз открылась и закрылась, словно что-то искала. Когда я вложил свою ладонь в ее ладонь, пальцы Рейчел сомкнулись — и она с неожиданной силой потянула меня к себе на кровать. Я лег рядом с ней, она повернулась ко мне, наконец открыла глаза, и наши взгляды встретились.— Вообразил, что я заснула? — кокетливо спросила Рейчел, глядя на меня широко распахнутыми бездонными черными глазами.— Ты действительно заснула.— А сейчас я вижу сладкий сон?Я улыбнулся:— Возможно, это галлюцинация.— Ура! Значит, можно делать все, что хочется!— Совершенно верно.Она придвинулась ко мне еще ближе и поцеловала меня. По тому, как были напряжены ее налитые кровью губы и с каким самозабвенным исступлением она длила и длила этот поцелуй, я понял, что она мечтала о нем уже давно. Я чуть отодвинулся, расстегнул пуговицы ее рубашки и опять привлек ее к себе.Она тихо рассмеялась.— Ты думал об этом во время наших сеансов? — спросила она.— Никогда.— Врунишка!— Ну, может, раз или два.Она поцеловала меня снова, и по тому, как скользили ее руки, я угадал, что мы избежим неловкой суматохи первого раза. Это были прикосновения знающей и уверенной в себе женщины. Она была вся сосредоточена на мне. И мне подумалось: нет ничего чудеснее говорливой интеллектуалки, когда она решает, что слова могут подождать.* * *Я проснулся в панической уверенности, что мы проспали слишком долго и звонить уже поздно. Комнату освещал невыключенный и что-то бормочущий телевизор. Часы на прикроватной тумбочке высвечивали «23:30». Рейчел лежала на спине; одна рука на груди, другая — на моем бедре.Теперь я смотрел на нее совсем другими глазами. После трех месяцев сохранения профессиональной дистанции она отдалась мне полностью и самозабвенно. То, что мы делали с ней перед тем, как заснуть, казалось мне в сто раз большей галлюцинацией, чем все мои нарколептические сны. Но это было, и было в реальности, и было прекрасно.Хотя Рейчел крайне нуждалась во сне, мне все же пришлось ее разбудить. Я сел на кровати, сделал несколько долгих глотков минеральной воды из бутылки и легко потеребил Рейчел за плечо. Я боялся, что она проснется такой же перепуганной, как в пикапе. Однако на этот раз она сначала поворочалась, потом на ощупь нашла мою руку и сжала ее.— Привет, — сказал я. — Как себя чувствуешь?Она наконец открыла глаза, но ничего не ответила. Вместо этого сделала глубокий вдох, привстала на постели и обняла меня. Я тоже обнял ее, с горьковатой мыслью: отчего все это не произошло раньше — в другом месте и в более удачный момент моей жизни?— Нам очень нужно дозвониться до твоего друга. Придется вставать.— Разве нельзя позвонить прямо из комнаты?— Нет. Ты дружила с этим парнем, когда училась в медицинском колледже. А значит, вполне вероятно, что АНБ это известно и они прослушивают его телефон. В принципе можно за считанные секунды определить, откуда поступил звонок. Если дозвонимся, нам следует пронаблюдать за телефоном-автоматом, которым мы воспользовались. Если телефон твоего друга прослушивают, непременно кто-нибудь прикатит.— Ладно, — сказала Рейчел и озорно чмокнула меня в губы. — Раз надо — значит, надо.* * *Я помнил, что на достаточно уединенной бензоколонке в пяти милях к западу от мотеля я видел телефон-автомат. Туда мы и направились. Припарковав машину так, чтобы было хорошо видно шоссе в обоих направлениях, я послал Рейчел звонить, вручив телефонную карту, купленную в киоске около мотеля.Я видел, как она набрала номер — и почти тут же заулыбалась и округлила пальцы в значок «о'кей». Разговор затягивался, поэтому я решил, что все хорошо. И действительно Рейчел начала зачитывать с бумажки наши вымышленные фамилии. Мистер и миссис Джон Дэвид Стивенс. В качестве своей девичьей фамилии Рейчел выбрала фамилию Горовиц, и в ее паспорте будет стоять Ханна Горовиц Стивенс. Пока она беседовала со своим давним воздыхателем, я подумал, что этот врач, похоже, очень любил ее, если готов оказать такую странную услугу после пятнадцати лет разлуки.Наконец Рейчел повесила трубку и вернулась в пикап.— Все в порядке? — спросил я.— Без проблем. Он забронирует и авиабилеты, и гостиницу, и даже пару экскурсионных туров.— Вылет, как и договаривались, из Нью-Йорка?Чтобы поменьше рисковать, нам не следовало задерживаться в Вашингтоне дольше необходимого.— Да, из аэропорта Кеннеди.— А кто этот наш благодетель?— Адам Штерн. Акушер-гинеколог из Манхэттена. У самого уже четверо детей.— Видно, он тебя крепко любил когда-то.Рейчел отозвалась с кокетливой улыбкой:— Кто меня раз полюбил, тот уже никогда не выбросит из головы!Я остановил машину метрах в двухстах от бензоколонки и оставил мотор включенным. Отсюда мне был виден телефон-автомат, с которого звонила Рейчел.— Адам говорит, что в эту неделю самый большой наплыв туристов, — сказала она. — Пасха в Иерусалиме примерно то же самое, что Марди Гра[137] в Новом Орлеане. Море людей.— Нам это только на руку.— Зато могут быть трудности с билетами. Если не получится с израильской авиакомпанией «Эль-Аль», Адам обещал перепробовать другие варианты.— Да нам безразлично, каким самолетом. Лишь бы долететь.Мы довольно долго сидели молча, слушая шум вхолостую работающего двигателя. У телефона-автомата не наблюдалось никакой суеты. Сколько надо ждать и через какое время АНБ может отреагировать, я, говоря по совести, не знал. Я положил свою руку на руку Рейчел.— Все в порядке?Рейчел кивнула, но глаз на меня не подняла.— Впервые за долгое время я после секса не раскаиваюсь в содеянном…Я ласково сжал ее руку. И тут она наконец посмотрела мне в глаза. Несмотря на шутливый тон последней фразы, в ее глазах стояли слезы. Я понял, что она говорит правду, — она давно жила без настоящей близости. Возможно, так же долго, как и я.— Я счастлив, что ты здесь, со мной. И счастлив, что ты летишь со мной в Израиль. Без тебя у меня ничего бы не получилось.Она высвободила свою руку из моей, чтобы вытереть слезы.Я еще раз посмотрел на телефон. Возле него никого не было. Конечно, разумнее подождать хотя бы час, но мне не хотелось мучить Рейчел.— Думаю, порядок, можно уезжать, — сказал я. — Теперь отоспимся до упора?— Нет, сперва по чизбургеру. А уж потом спать, спать, спать…* * *Отоспаться по-настоящему не удалось. Уже в девять тридцать утра мы переехали Мемориал-Бридж и катили в сторону мемориала Линкольна. Последний раз я был в Вашингтоне, когда снимался документальный сериал по моей книге.Недалеко от Капитолийского холма мы нашли фотоателье и через двадцать минут получили фотографии для паспортов, которые нам предстояло отдать связной в кафе на вашингтонском вокзале Юнион-стейшн. По мере приближения к всегда оживленным кварталам вокруг вокзала количество пешеходов увеличивалось, а я начал нервничать. Вашингтон — первый город в списке лакомых целей для террористов, поэтому в столице полным-полно камер наблюдения: у каждого важного общественного здания и крупного торгового центра. Камеры по большей части надежно закамуфлированы, но они существуют и работают круглые сутки. И я знал, что АНБ имеет техническую возможность распознавать лица на видеопленке. Поэтому я сделал крюк, только бы не проезжать мимо главного входа, и припарковал машину к востоку от Юнион-стейшн.Мы быстро прошли к главному входу в массивное здание, облицованное белым гранитом. Рейчел не отставала от меня ни на шаг. Я не держал ее за руку. Обе руки должны быть на всякий случай свободны. Рейчел не знала, что у меня сзади под сорочкой за поясом револьвер. Если при входе на вокзал стоят металлодетекторы, вернусь к пикапу. У узкого входа стояла очередь, но из того, как быстро она двигалась, я заключил, что никого не подвергают особо серьезному контролю, и облегченно вздохнул.Вскоре мы смешались с толпой на недавно отреставрированном вокзале в стиле модерн. Пройдя через огромный главный зал, мы оказались в многоуровневом торговом центре, где было полно туристических групп, покупателей и досужих фланеров, глазеющих на статуи и витрины. Здесь царила совсем другая атмосфера, чем на самом вокзале, который напоминал о себе лишь периодическим дрожанием пола. От обилия мрамора и скульптур создавалось впечатление, что ты находишься в музее.— А вот и наше кафе, — сказала Рейчел, потянув меня влево.Большое и многолюдное кафе находилось рядом с огромным книжным магазином — связная правильно выбрала место встречи. Здесь никто ни на кого не обращал внимания.Рейчел первой прошла через широкий вход и встала в очередь к мраморному столу с большими кофейниками. Я неторопливо огляделся в дверях и только после этого подошел к ней. Нам было велено ждать женщину с томиком «Второго пола» Симоны де Бовуар.[138] Я про себя с улыбкой решил, что женщину, которая выбрала подобную книгу в качестве опознавательного знака, я угадаю не по книге в руке, а по одному выражению ее лица.За столом в глубине зала я заметил рыжеволосую женщину лет пятидесяти без косметики и с жесткими складками у рта. Она смотрела только в стол — словно боялась, что стоит ей поднять глаза, как к ней прицепится какой-нибудь незнакомец. Я приготовился держать пари на сто долларов, что это и есть наша связная, но тут Рейчел потянула меня за руку и указала на афроамериканку лет сорока, которая у стойки с печеньем читала «Второй пол». Мы с Рейчел вышли из очереди и приблизились к любительнице Симоны де Бовуар.— Я не видела эту книгу сто лет! — сказала Рейчел. — Прочитала в колледже и больше в руки не брала. Вы полагаете, она по-прежнему актуальна?Женщина оторвалась от чтения и с приветливой улыбкой посмотрела на Рейчел.— Немного устарела, однако с исторической точки зрения бесценна. — Она протянула темную руку в бесчисленных кольцах. — Венэбл, Мэри Венэбл.— Ханна Стивенс, — представилась Рейчел. — Рада познакомиться.Я был поражен тем, с какой легкостью она вскользнула в свою новую роль. То ли психиатрия приучает легко врать, то ли в психиатры идут прирожденные актеры.Мэри Венэбл понизила голос:— Для меня большая честь познакомиться с вами, профессор. Вы помогли такому количеству несчастных женщин!— Спасибо, — так же тихо ответила Рейчел. Затем заговорила громче: — Меня всегда озадачивало, что Симона нашла в этом Сартре. Он словно лягушка. Я ничего не имею против любви французов к лягушкам. Но одно дело их есть, а другое — с ними спать!Мэри Венэбл звонко рассмеялась. Продолжая смеяться, она так проворно сунула в свою большую вязаную сумку взятый из рук Рейчел полиэтиленовый пакет, что я заметил ее движение лишь потому, что пристально наблюдал за ней.— Если удастся сделать прямо сегодня, — сказала Венэбл, — то получите уже завтра. Я буду здесь приблизительно в это же время.— Хорошо, до завтра, — отозвалась Рейчел.Тут Мэри Венэбл наклонилась к ней и сказала в завершение разговора:— Передайте вашему мужчине, чтобы он лучше прятал свою штуку.При этом «мужчина» стоял в двух шагах от нее.Мэри Венэбл крепко пожала руку озадаченной Рейчел, подхватила с пола сумку и пошла прочь, так и не перемолвившись со мной ни словом. Проходя мимо, она напоследок обожгла меня недобрым взглядом, в котором прочитывалось: только попробуй обидеть эту чудесную женщину, я вам голову оторву!Я подошел к Рейчел, которая ошарашенно таращилась на мой пах.— Что имела в виду Венэбл? — спросила она. — Это связано с… с анатомией?— Объясню позже, — сказал я.Я схватил Рейчел за руку и повел прочь из кафе. Раз мой пистолет так заметен, нам лучше побыстрее убраться из Юнион-стейшн.— А я и не знала, что теперь тут большой торговый центр, — покачала головой Рейчел. — Можно мне купить что-нибудь из одежды?— Только не здесь. Тут маленькие магазинчики, а нам лучше закупаться в универмаге, чтобы все разом.— А может, на другом этаже есть именно такой магазин?— Здесь нам задерживаться нельзя! — отрезал я.И повел Рейчел к главному входу. Не прошли мы и сотни шагов, как нам повстречался полицейский. Он появился так внезапно, что я не уберегся и встретился с ним глазами. Мне показалось, что после этого он замедлил шаг. Мое сердце бешено заколотилось. Полицейский был за нашими спинами, но я не сомневался, что он сейчас повернулся и смотрит на нас. Мне захотелось тут же оглянуться и проверить…Заметив, что я весь напрягся, Рейчел спросила:— В чем дело?— По-моему, нас здесь ищут.— Разумеется.— Я имею в виду гласно. У меня впечатление, что полицейский, мимо которого мы только что прошли, узнал меня.Рейчел хотела было оглянуться на полицейского, но я так решительно замотал головой, что она оставила свое намерение.— Ты хочешь сказать, что нас теперь ищет не только АНБ, но и полиция?— Боюсь, что да. Не отходи от меня ни на шаг. Возможно, придется удирать.Мы подошли к большому дереву в огромной декоративной кадке. Я завел Рейчел за кадку, а сам наконец оглянулся, более или менее прикрытый разлапистым деревом. Полицейский следовал за нами и теперь вытягивал шею, высматривая меня за ветками. При этом он что-то говорил в микрофон на воротнике.— Нас засекли, — хладнокровно констатировал я. — Делаем ноги!

Глава 26Я схватил Рейчел за руку, и мы торопливо зашагали, только не к выходу, а в сторону лестницы, используя толпу для прикрытия.— Вверх? — спросила Рейчел.— Нет.Моей конечной целью было сесть в какой-нибудь из поездов. Но когда мы уже добежали до турникетов, ведущих к платформам, женский голос из громкоговорителя вдруг объявил:— Внимание! Внимание! Движение всех поездов временно остановлено по техническим причинам. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и оставайтесь на платформах. Как только появится новая информация, вы будете оповещены. Спасибо.Казалось, мои надпочечники выплеснули мне в кровь целую кварту адреналина.Дикторша повторила сообщение по-испански.— Обратно к лестнице, — приказал я, круто поворачиваясь.— Вверх или вниз?— Вверх!Мы побежали, перескакивая через ступеньки. На той лестничной площадке, откуда был виден весь первый этаж торгового центра, я остановился и осторожно перегнулся через перила. Полицейский, опознавший меня, до сих пор метался по залу, пытаясь угадать, куда мы подевались. Пока я за ним наблюдал, он окончательно решил в пользу лестницы и двинулся в ее сторону.— Почему остановились поезда? — спросила Рейчел.— Нас ловят.— Они парализуют железнодорожное движение только для того, чтобы нас поймать? — недоверчиво ахнула Рейчел.Опять включился громкоговоритель:— Внимание, пожалуйста. Полиция просит всех пассажиров и покупателей спокойно и медленно двигаться к выходам. Мы приносим извинения за причиненное неудобство. Не существует никакой опасности для вашей жизни или вашего имущества. Вы можете не торопясь оплатить ваши покупки, но затем направляйтесь прямо к выходу, нигде не задерживаясь. Спасибо.Было заметно, с каким трудом Рейчел держит себя в руках.— Выходить мы не будем, да? — спросила она.Я опять взглянул вниз через перила. Полицейский стоял уже на лестнице и решал, подниматься ему или спускаться.— Единственный способ затеять эвакуацию в таком масштабе — имитировать антитеррористическую операцию. А значит, вокруг здания уже по меньшей мере сотня полицейских.Нам пришлось прижаться к стене: поток взволнованных людей, спускающихся по лестнице, увеличивался с каждым мгновением. Одни мы стояли, тем привлекая к себе нездоровое внимание.— Я вижу два варианта, — сказал я Рейчел. — Первый: изменить нашу внешность и попытаться выйти с толпой.— Как же нам изменить внешность?— Ну… Купим себе все черное, добудем ножницы, обрежем волосы, вздыбим их лаком… Они ищут профессоров. А мы превратимся в немного престарелых металлистов или панков.Рейчел скептически покачала головой.— А как мы будем выкручиваться в аэропорту? На паспортных фотографиях мы вполне приличные люди.— И то верно… Значит, попробуем более простой вариант. Проберемся куда-нибудь на склад и затаимся за коробками. Переждем. Ведь они не будут искать бесконечно.— Чем проще, тем надежнее, — сказала Рейчел.Но я тут же сам себе возразил:— Полиция может задействовать собак.— О Боже! Нам еще и от собак придется бегать!— Пошли! — вдруг решительно приказал я.У меня появилась идея.Расталкивая людей, я побежал вниз по лестнице, шаря глазами по толпе, чтобы не столкнуться ненароком нос к носу с полицейскими. Рейчел бежала за мной. Заходя в здание, я видел рекламу кинотеатра и теперь исходил из предположения, что он где-то в подвальном этаже торгового центра. И действительно, спустившись на эскалаторе, мы увидели в большом холле многолюдное кафе, а за ним вход в кинотеатр. Сидящие за столиками посетители торопливо заканчивали еду и двигались к выходу. Из кинотеатра тоже вываливала толпа.— Куда мы идем? — спросила Рейчел.— В кинозал.— Они же его эвакуируют!Я ничего не ответил. Надо было торопиться. Пробившись через толпу выходящих, мы оказались в уже почти пустом темном кинотеатре. Билетер вежливо, но настойчиво выгонял последних зрителей. На экране трехметровый Хью Грант, руки в брюки, прогуливался по лондонской улице. Мы с Рейчел нырнули за тяжелый занавес, закрывавший запертый запасный выход. Чуть отдышавшись, я с удивлением обнаружил, что мы держимся за руки. Как испуганные дети. Или неандертальцы, которые убежали в пещеру от саблезубого тигра и теперь друг друга успокаивают.— Почему в кино? — шепотом спросила Рейчел. — Почему не в заднем помещении какого-нибудь магазина?Мысленно я представил, как полицейские осматривают наш украденный пикап. Найти его при такой массированной облаве не составит труда.— Собаки! — также шепотом ответила Рейчел самой себе. — Несколько минут назад здесь было множество потных людей. Хаос человеческих запахов. Не то что в чулане магазина.— Умница.Музыка в зале прекратилась. Очевидно, проектор наконец отключили. Я ожидал услышать голоса полицейских, однако в зале царила мертвая тишина. Прошло пятнадцать минут. Еще пять. Стоять и ничего не делать было нестерпимо. Страх не давал скучать, но все равно было противно. Рейчел мяла в своей ладони мою потную ладонь. Я высвободил руку, чтобы вытереть ее о брюки, а заодно и стереть пот со лба. И тут в зале раздался громкий мужской голос:— Я в кинотеатре, начинаю работу!Рейчел вцепилась в мою сорочку.Полицейская радиоболтовня отзывалась эхом в пустом зале.— О'кей, — раздался голос из уоки-токи, — только не забудь заглянуть под стулья.Была надежда, что полицейский поленится проверить большой зал с множеством запасных выходов. О его небрежности говорил уже тот факт, что он не заставил механика зажечь свет в зале и ходил с фонариком. Однако я услышал короткий прерывистый сап, от которого у меня едва не остановилось сердце. Свет полицейскому не нужен потому, что с ним собака!.. Похоже, придется или сдаться, или вступить в перестрелку с городской полицией.— Она, кажется, что-то унюхала! — сказал полицейский в микрофон. — Точно, взяла след. Вперед, девочка, вперед!Я затаил дыхание. Если овчарка кинется на меня, я и выстрелить не успею.— Черт, это просто недоеденная сосиска… Погоди, не сосиска, она тянет меня дальше…Голос приближался. Рука Рейчел у меня на боку дрожала.Как она отреагирует, если я выстрелю в парня с собакой? Это ведь не профессиональный убийца, подосланный Гели Бауэр. Просто полицейский, который честно выполняет свой долг.— Пошла кругами, — донеслось из зала. — Здесь такой дух стоит — чем только не воняет! Я и сам дурею. Ладно, вернусь, когда запахи хоть немного выветрятся.— О'кей, твоя девочка везде нужна — работы непочатый край. Если по-умному, то нужен десяток ищеек.В зале опять воцарилась полная тишина.— Что будем делать? — прошептала Рейчел.— Ждать.— И как долго?— Не могут же они держать вокзал и торговый центр закрытыми бесконечно! Это скандал и жуткие расходы.— Думаешь, собака вернется?— Не знаю.— По-моему, я от страха описалась.— Не переживай. От этого никто не застрахован.— А разве собака не учует?Тут Рейчел была права.— Забудь. Поменьше шевелись и помалкивай.* * *Через час и сорок пять минут из громкоговорителя раздался мужской голос:— Профессор Теннант, с вами говорит Уилтон Ховард из Вашингтонского департамента полиции. Доводим до вашего сведения, что все происходящее — трагическое недоразумение. Мы знаем, что в Северной Каролине вы стреляли, защищая собственную жизнь. Поэтому предлагаем вам безбоязненно сдаться. Мы разрешим вам связаться по телефону с кем угодно. Пожалуйста, выйдите вместе с профессором Вайс на открытое пространство, положите на пол оружие и сдайтесь, ничего не опасаясь, любому полицейскому, который к вам подойдет. С вами не будут обращаться как с преступником.— Что ты думаешь? — спросила Рейчел. — Можно им верить?— За этими формулировками я чувствую Гели Бауэр.— Но может, это правда? Ведь это не только для нас, это слышат все полицейские в здании!— Если полицейским сказали, что я — террорист, то они решат, что любая ложь оправдана, лишь бы поймать такого гада. К тому же они уверены, что я вооружен, а это не прибавляет симпатии со стороны полиции.— Но ты же не…Я предпочел бы солгать, однако Рейчел имела право знать правду.— У меня с собой револьвер. Именно его имела в виду Мэри Венэбл, когда велела мне получше прятать «свою штуку».— О Боже, Боже…Полицейский начал дословно повторять свое обращение по громкоговорящей связи.— Дэвид…Я сжал ей руку.— Не психуй. Все образуется.Прошел еще час. Время от времени репродуктор включался снова, и меня соблазняли сдаться то так, то этак. Я посоветовал Рейчел лечь на пол у стены. И сам лег рядом.Собака не вернулась, но полицейские приходили опять. Судя по звукам, они прочесали весь зал, ряд за рядом. И опять не включив свет, а только с фонариками. Нам с Рейчел пришлось пережить несколько мучительных минут полного отчаяния. Нас и без собаки можно было найти, если искать по-настоящему тщательно. В какой-то момент тяжелые шаги зазвучали совсем рядом. Я увидел под занавесом черные ботинки. Полицейский остановился и отодвинул край тяжелой ткани. К счастью, только чуть-чуть. Привыкшие работать с преступниками, полицейские не предполагали, что кто-то будет прятаться так глупо. Мы с Рейчел лежали на полу и не дышали. Полицейский отпустил ткань, для верности пару раз похлопал по занавеске и пошел дальше. «Если они так и настоящих террористов ловят, то я нашему народу не завидую!» — подумалось мне.Ленивые поиски продолжались еще пару минут, потом в зале опять наступила тишина. Я понимал, что Рейчел близка к истерике, но не решился успокаивать ее даже шепотом. Я и сам был на грани обморока. Если они придут в третий раз, я могу без всякого повода выскочить из-за занавески и начать палить почем зря…Прошло еще двадцать убийственно длинных минут. Гробовая тишина. И репродукторы молчат. Потом мы вдруг услышали щелчок и ровный механический шорох. Я догадался, что механик перематывает фильм.— Это проектор? — спросила Рейчел, которая тоже угадала природу звука.— Да. Киномеханик готовится к новому сеансу. Стало быть, вокзал открывают! Нам надо уходить.— Не лучше ли дождаться вечера?— Нет. Именно перед закрытием и после закрытия контроль будет максимальным. А прямо сейчас мы можем рассчитывать на хаос, когда вокзал и торговый центр опять откроют для пассажиров и покупателей. Практически это наш единственный шанс улизнуть отсюда. Ночью они снова проверят каждый угол.Мы встали с пола и на цыпочках подошли к главному выходу из кинотеатра. Я чуть приоткрыл дверь. По лестнице поднимались две женщины. Кафе пусто. Женщины на лестнице одеты обычно, но могли оказаться, конечно, и полицейскими в штатском. Однако тут репродуктор объявил об изменениях в расписании движения поездов. Значит, на платформах уже пассажиры. Чего ради делать такие объявления в пустом вокзале? Я потянул Рейчел за собой: вперед!Чем дальше мы шли, тем больше людей видели. Эскалаторы и лестницы стремительно заполнялись покупателями, на кухнях гремела посуда, продавцы занимали свои места и отмыкали кассы.— Когда будем на первом этаже, иди за мной на расстоянии двадцати-тридцати шагов, — велел я Рейчел. — Если меня опознают и скрутят, смешайся с толпой.Эскалатор закончился около входа в большой книжный магазин. Я поцеловал Рейчел в щеку и пошел через зал в сторону главного выхода, высматривая в толпе людей в форме.Закрыв вокзал на три часа, полиция самой себе устроила огромные трудности. Сразу тысячи раздраженных ожиданием людей заполнили здание, и в плотных толпах нам с Рейчел было довольно легко затеряться. Большинство людей двигалось в сторону поездов. Перед выходом на платформы, подумал я, контроль самый строгий — там узкие проходы. Поэтому я решил воспользоваться главным входом в вокзал. Если выпускают по одному, я поверну обратно и стану искать какой-нибудь неохраняемый или плохо охраняемый запасный выход. А если на главном входе просто стоят полицейские наблюдатели, стоит рискнуть в надежде на анонимность большой толпы.Между мной и выходом было круглое двухэтажное кафе — остров в центре зала. Столики на втором этаже стояли у перил, и посетители могли оттуда наблюдать суету внизу. Я отметил про себя, что это лучшая позиция для того, кто хочет найти меня в толпе. Я опустил голову, чтобы сверху меня не узнали, и прибавил шагу. Но когда я уже почти обогнул кафе, сверху вдруг раздался громкий женский голос:— Профессор Теннант!Я невольно резко поднял голову.У перил на втором этаже стояла Гели Бауэр и смотрела на меня холодными синими глазами. Эти глаза и этот шрам… Я испытал суеверный парализующий ужас. Появление Гели Бауэр означало смертный приговор. До этого было только баловство, игра в прятки… теперь пришла Смерть. В те три часа, что мы с Рейчел отсиживались в кинотеатре, Гели успела прилететь из Северной Каролины. Полиция открыла вокзал и торговый центр, но Гели предугадала мои действия и выбрала наилучшую позицию для обозрения зала. С галереи было долго спускаться. Со второго этажа кафе она сбежит за несколько секунд.Я оглянулся на Рейчел — проверить, все ли с ней в порядке.Идиотская ошибка. Гели проследила за моим взглядом и тут же поднесла переносную рацию к губам, отдавая соответствующий приказ.— Беги! — крикнул я Рейчел.Гели, бросив рацию, выхватила пистолет и прицелилась в меня.Рядом с ней испуганно завизжала женщина. К ее визгу присоединились другие панические голоса. Гели кинулась к лестнице. Я вытащил револьвер из-под сорочки. Вокруг меня уже образовалось огромное пустое пространство — люди разбегались в разные стороны.— Не делайте глупостей! — кричала Гели, одним прыжком преодолевая последние ступеньки. — Я стрелять не буду! Приказ убить отдал Питер Годин! А он рехнулся, и я больше этому сумасшедшему не подчиняюсь!Теперь она стояла в нескольких метрах от меня — в боевой позиции, держа пистолет двумя руками.— Если это правда, зачем вы держите меня на мушке?Она не опустила пистолет.«Почему она меня до сих пор не застрелила?» — мелькнуло в голове. И тут я сообразил. Рейчел была достаточно далеко. После первого же выстрела толпа побежит — и Рейчел без труда скроется. А Гели хотелось поймать нас обоих.— Бросьте револьвер, профессор! — велела Гели. — Положите оружие на пол и ложитесь ничком! Клянусь, я не буду стрелять!С такого расстояния она не могла промахнуться. У меня не было выбора. Я медленно нагнулся и положил револьвер на пол. В глазах Гели вспыхнуло удовлетворение.Толпа реагировала на весь инцидент, как муравьиная колония, из центра которой поступил сигнал тревоги. Волны паники расходились во все стороны, и сотни людей устремились вон из здания, блокируя путь всем, кто хотел прийти на помощь Гели.— Профессор Вайс, ничего не бойтесь, идите сюда! — крикнула Гели.— Дэвид? — вопросительно отозвалась невидимая Рейчел.Я зачарованно смотрел в дыру глушителя на пистолете Гели.— Беги! — крикнул я Рейчел. — Спасайся!Но Рейчел, очевидно, не послушалась, потому что Гели вдруг развернула пистолет и стала целиться куда-то мимо меня. Я рванулся вперед и схватил Гели за запястья в тот момент, когда она нажала на курок. Ярость на ее лице подсказала мне, что она промахнулась и Рейчел вне опасности.Гели ударила меня коленом в живот, но ее руки я не отпустил — вцепился в них бульдожьей хваткой. Гели профессионально упала на спину, вместе со мной перекатилась, и я оказался под ней, пытаясь отвести от себя дуло пистолета. Как я ни напрягался, она не сдавалась, и глушитель приближался к моему лицу. Гели не была сильнее меня, просто ей было известно, как правильно вести себя в этой ситуации. Я же не знал ни одного приема и мог только пассивно сопротивляться. Однако мои силы стремительно убывали. Лицо ее налилось кровью, а шрам, наоборот, побелел. И это — последнее, что я увижу перед смертью?— Бросьте оружие! — раздался рядом женский голос. — Оба! Бросьте оружие и вставайте!В трех метрах от нас стояла Рейчел, двумя руками держа мой «смит-вессон». Она целилась в Гели.— Опусти револьвер, дура! — прорычала Гели. — Я при исполнении! Получишь такой срок, что мало не покажется!— Стреляй в нее! — крикнул я, возобновляя борьбу с Гели за пистолет. — Это она убила Филдинга! Стреляй!Гели ударила локтем в мое солнечное сплетение, и глушитель мгновенно уткнулся мне в щеку. Я инстинктивно закрыл глаза. Грохнуло — и на меня что-то полилось. Я открыл глаза. Лицо Гели было прямо перед моим, закрывая от меня весь мир. Я оттолкнул ее, обмякшую Гели.Рейчел всю трясло, револьвер ходуном ходил в ее руках.Пуля угодила Гели в шею, и теперь она зажимала рану пальцами, чтобы остановить кровотечение. Никогда я не видел столько ярости в человеческих глазах. Я схватил Рейчел за руку и потащил за собой в противоположную сторону от главного входа. Вслед нам неслись вопли бессильно лежащей на полу Гели. Ее крики были, наверное, слышны на всех галереях огромного зала высотой в тридцать метров:— Теннант, ты покойник! Конец тебе, сука!Я мчался к книжному магазину в конце этажа. Упаковки с книгами большие и тяжелые. Значит, там, на складе, должно быть погрузочное окно с транспортером!Покупатели в книжном магазине испуганно шарахались от нас во все стороны. Ни на кого не обращая внимания, мы с Рейчел пересекли просторный зал и вбежали в складское помещение. На плиточном полу громоздились коробки с книгами, а в дальней стене, как я и предполагал, был люк, за которым находился транспортер. Я нажал красную кнопку на стене, и заслонка люка пошла вверх.Нам в глаза ударил солнечный свет. Я подсадил Рейчел на транспортер, потом сам запрыгнул на него. У фургона в конце погрузочной площадки разговаривали, стоя к нам спиной, двое мужчин. Пока мы бежали на четвереньках по транспортеру, я присмотрел белую «тойоту» в нескольких метрах от грузовика. Водительская дверца была открыта.Спрыгнув на погрузочную площадку, я первым делом навел пистолет на мужчин, которые обернулись на шум. Затем дулом показал в сторону «тойоты».— Мне нужна машина!Один мужчина тут же поднял руки, второй только глазами моргал.— Дружище, это мой автомобиль. Я…— Ключи давай!Владелец «тойоты» тупо таращился на меня.— Да отдай ты ему ключи, придурок! — прошипел его приятель.— Они в замке.Я толкнул Рейчел в сторону пассажирской дверцы, а сам сел за руль и завел мотор. Владелец автомобиля что-то кричал мне вслед, но его слова перекрыл рев двигателя. Я так резко взял с места, что пришлось тут же притормозить, чтобы не врезаться во что-нибудь. Нельзя было терять голову: выехав из двора, следовало двигаться с нормальной скоростью, чтобы не привлечь внимания.— О Боже, Боже… — причитала Рейчел, бледнее смерти.Воющие сирены со всех сторон приближались к вокзалу.

Глава 27Мы с Рейчел стояли у буфетной стойки в нью-йоркском международном аэропорте Кеннеди. Я подозревал, что моя спутница на грани нервного срыва, и поэтому тайком наблюдал за ней. В Нью-Джерси гардероб Рейчел пополнился новыми вещами, и теперь на ней было красивое синее платье. Однако оно только подчеркивало ее бледность и круги под глазами. Хотя в новостях сообщили, что жизнь «офицера федеральной службы», получившего пулевое ранение на вокзале Юнион-стейшн, вне опасности, Рейчел всю дорогу до Нью-Йорка была не в себе.Без посторонней помощи мы вряд ли выбрались бы из Вашингтона благополучно. Бросив «тойоту» в пяти кварталах от Юнион-стейшн, я остановил такси, которое перевезло нас через Потомак в Александрию — большой город в штате Виргиния. В дорогом торговом центре я набрал тот же телефонный номер, по которому было организовано свидание в кафе с Мэри Венэбл. Ответившей мне женщине я сообщил, что профессор Рейчел Вайс в смертельной опасности и отчаянно нуждается в помощи. Уже через сорок пять минут женщина в синей «тойоте» подобрала нас и увезла обратно в Вашингтон. Там мы нашли приют в частном доме на юге города.Особнячок принадлежал группе феминисток, которые обеспечивали новыми документами беглянок с детьми. Нам выделили спальню в этой подпольной гостинице, а через некоторое время появилась знакомая нам Мэри Венэбл. Подробно расспросив Рейчел о происшедшем (мне она, похоже, совершенно не доверяла), наша благодетельница сказала, что на следующий день нам предоставят автомобиль, на котором мы сможем добраться до международного аэропорта Кеннеди. Машину достаточно оставить на стоянке; позже ее заберет одна из «сестер».Включив телевизор в нашей комнате, мы обнаружили, что перестрелка на Юнион-стейшн была новостью номер один на всех программах. Временное закрытие вашингтонского вокзала вызвало не меньший переполох, чем сама стрельба. Вначале высказывали догадки, что причина эвакуации пассажиров — поиски бомбы. Затем кто-то из вашингтонской полиции «проболтался», что инцидент связан с поисками типа, который задумал покушение на президента США. Мое имя названо не было, но ведущие новостей снова и снова повторяли, что женщина, которую прежде считали моей заложницей, возможно, на самом деле моя сообщница.Однако моей анонимности быстро пришел конец. Уже утром в «Вашингтон пост» появилась моя фотография с фамилией. В статье представитель Секретной службы характеризовал меня как врача-идеалиста, который душевно сломался после многих лет скорби по трагически погибшей семье. Во власти параноидального бреда несчастный обещал убить президента, и его теперешнее появление в Вашингтоне с оружием в руках лишний раз подтвердило, насколько он опасен. Кто сообщница профессора Теннанта, пока что неизвестно; несколько свидетелей видели, как она стреляла в «офицера федеральной службы». Особенно меня ужаснули заключающие статью слова Ивэна Маккаскелла, руководителя президентской администрации. По телефону из Китая он сказал корреспонденту следующее:— Профессор Теннант действительно один раз встречался с президентом в Овальном кабинете. Президент высоко ценит его книгу по медицинской этике. Он крайне огорчен психопатическим припадком профессора Теннанта и надеется, что тот вовремя получит медицинскую помощь — до того как произойдет что-либо трагически непоправимое.Я опасался, что Мэри Венэбл, прочитав статью, выдаст меня полиции, но час спустя она появилась с новыми паспортами и водительскими правами, а также ключами к автомобилю, который «сестры» нам любезно одалживали. Статью она видела, но ее преданность Рейчел была сильнее веры в байки средств массовой информации. Поэтому мы с Рейчел вскоре уже катили по девяносто пятой федеральной автостраде в сторону Нью-Йорка.То, что мое имя и фотография появились в общенациональной прессе, только укрепило мое решение на время исчезнуть из страны. Ищейки АНБ полагают, что я планирую завтра встретиться с президентом в Вашингтоне. Никто не ожидает, что я вдруг возьму и уеду из Штатов. Конечно, пройти через пограничный контроль в международном аэропорту Кеннеди — дело рискованное, но если получится, вне Соединенных Штатов мы будем в куда большей безопасности!Первый отрезок дороги Рейчел угрюмо молчала, почти не реагируя на мои слова. Однако к моменту, когда мы въехали в штат Нью-Джерси, она немного повеселела. По крайней мере ее хватило на то, чтобы взять список с моими размерами и купить в торговом центре нужную для нашей поездки одежду. Еще раз мы остановились, чтобы заправиться, но я и на этот раз не выходил из автомобиля. Перед самым Нью-Йорком Рейчел позвонила из автомата Адаму Штерну и пересказала ему историю, которую я сочинил в оправдание того, что мы не сами резервировали себе авиабилеты и комнату в отеле.В связи с наплывом пасхальных туристов Адам Штерн сумел добыть нам билеты только на ночной рейс в Тель-Авив, из-за чего я сильно нервничал: в это время в аэропорту меньше пассажиров. Я натянул на голову бейсболку и уповал на то, что белый мужчина среднего роста и среднего возраста особого внимания не привлечет. Билеты мы выкупили без приключений, причем у стойки израильской авиакомпании разговор вел в основном я. Больше всего я опасался неформального собеседования с сотрудниками израильской службы безопасности. По словам Штерна, до посадки в самолет «Эль-Аль» к вам непременно подходят двое в штатском и завязывают как бы случайную беседу — прощупать, что вы за люди и с какой целью летите в Израиль. Значит, Рейчел, несмотря на ее душевное состояние, придется участвовать в разговоре и вести себя свободно и непринужденно.— Цыпленок с брокколи выглядит аппетитно, — сказал я, показывая на блюда за стеклом. — Возьмем?— Ладно, — отозвалась Рейчел убитым голосом.Я тронул ее за плечо.— Ты в порядке?Она только губы поджала.Когда я оплачивал две порции цыплят с брокколи, за моей спиной раздался мужской голос:— Добрый вечер. Мы с вами стояли в одной очереди к стойке «Эль-Аль». Летите посмотреть, как в Израиле празднуют христианскую Страстную неделю, да?— Нет, мы не туристы, — ответила Рейчел.Я оглянулся. За нами стояли двое смуглых мужчин среднего роста. Улыбчивые и быстроглазые, похожие как братья.— А-а, наверное, родных повидать? — поинтересовался второй мужчина, с массивной золотой цепью на шее.— Нет. — Рейчел потупила глаза. — По личному делу. Проблема со здоровьем.Мужчины изобразили на лице сочувствие.— О, извините за неуместное любопытство.«Эти явно ищут не потенциального убийцу президента, а террористов», — успокоил я себя.Повисло неловкое молчание, но Рейчел внезапно подняла голову и сказала:— Ах, не стесняйтесь. Это мой гинеколог направил меня в Израиль. Он обнаружил у меня рак яичника. Но у моего врача есть приятель в иерусалимском медицинском центре «Хадасса», где испытывают новейшие способы борьбы с опухолями. Мой гинеколог, старый друг семьи, все хлопоты взял, слава Богу, на себя. Авиабилеты, гостиница, ну и так далее. — Тут Рейчел осеклась и положила руку себе на сердце. — Простите, что я разболталась. И на такую тему… Но израильский метод лечения — первый луч надежды для меня.— Это замечательно, — горячо кивнул мужчина с золотой цепью на шее. — Я уверен, у вас все будет хорошо. Доктора в медицинском центре «Хадасса» — лучшие в мире!— Да, — встрял я, чтобы не стоять молчаливым столбом, — разработанный ими метод лечения кажется мне многообещающим. Я слышал доклад их ведущего специалиста в онкологическом центре Слоуна и Кеттеринга.— Похоже, вы и сами врач, — сказал второй мужчина, без цепи на шее и пониже ростом. Теперь я уже нисколько не сомневался в том, что «близнецы» — сотрудники безопасности «Эль-Аль». И с тревогой подумал о шестнадцати тысячах долларов в денежном поясе.— Возьмите ваш заказ, мистер, — сказал буфетчик-китаец.— Спасибо. — Я опять повернулся к мужчинам. — Да, я терапевт.— Разбираетесь в артритах? — спросил тот, что пониже ростом. — Доктора говорят, у меня псориатический артрит. Слышали про такую гадость?«Ответить? — лихорадочно соображал я. — Или естественнее проявить высокомерие?»— Говоря коротко, есть пять типов артрита, — сказал я наконец. — Одни просто неприятны, другие делают человека калекой.— А какой противней всего?— Артритис мутиланс.Мужчина радостно улыбнулся.— Значит, слава Богу, все не так плохо. У меня только с фалангами пальцев непорядок.— А-а, периферический межфаланговый. Дайте-ка руку… Ну, ничего страшного. Бывает куда хуже.Мужчина смущенно высвободил руку.— Спасибо, что успокоили. Ну ладно, приятного аппетита.— Удачи вам в «Хадасса», — сказал второй, с цепью на шее. — Вы выбрали правильное место для лечения.Я поставил тарелки на поднос и пошел к свободному столу. Рейчел как сомнамбула следовала за мной. Я оглянулся на буфетную стойку: «близнецы» ушли, так ничего и не заказав.— Ты отлично сыграла, — прошептал я. — Тянет на «Оскара».— Инстинкт выживания, — отозвалась Рейчел, садясь за стол. — Есть у каждого. Ты мне это сказал, когда мы метались по Северной Каролине. Тогда я тебе не поверила.Я взял вилку.— Не имеет смысла себя корить. Ложь во спасение.— У меня чувство, что они успели побеседовать с Адамом.— Наверняка. И он, будем надеяться, рассказал им ту же историю. Если попадем в самолет без приключений, буду должен твоему другу ящик шампанского.Рейчел устало закрыла глаза.— Думаешь, получится?— Надеюсь. Надо только не дергаться и в ближайшие полчаса не навредить себе.В «Боинге-747», даром что ночной рейс, пассажиров было много. Однако нам повезло — от ближайшего соседа нас отделяли два свободных места и проход. Я старался ни с кем не встречаться глазами. Мы с Рейчел тут же накрылись одеялами.Самолет не взлетал минут сорок, которые показались нам двумя часами. Пассажиры вокруг оживленно болтали, предвкушая посещение Святой земли. А мы с Рейчел делали вид, что спим. Наконец лайнер вырулил на взлетно-посадочную полосу и взмыл в ночное небо.— Ну, пронесло! — прошептала Рейчел, когда колеса самолета оторвались от бетона.Радоваться было рано: через одиннадцать часов нам предстоял пограничный контроль в Тель-Авиве. Но лиха беда начало, и я старался сосредоточиться на нашей маленькой победе.— Камень с души, да?Рейчел открыла глаза.— Хочу кое-что спросить у тебя, Дэвид. — Впервые после того, как мы с ней занимались любовью, она говорила с привычной интонацией терапевта. — Мы летим в Иерусалим, и я должна наконец понять глубинные причины твоего решения. Воспринимай это как очередной сеанс психоанализа.— Нет. Давай на равных. Хочешь, чтоб я отвечал на твои вопросы, тогда и сама отвечай, когда я спрашиваю. Не уклоняясь и честно. Отныне у нас такие отношения.Поколебавшись, Рейчел кивнула:— Ладно, справедливо. Итак, если верить твоим словам, ты атеист. Твоя мать сторонилась церкви, хотя верила, что есть нечто над человеком. А что твой отец? Атеист?— Нет. Только у него была своя концепция Бога. Ему казался нелепым традиционный образ Бога, все внимание которого сосредоточено на человеке. Физики — народ скептический.— Но он все-таки верил, что есть некое высшее существо?Мой отец не принадлежал к людям, которые любят философствовать на отвлеченные темы, однако пару раз, на ночевках в лесу, он излагал брату и мне свое религиозное кредо.— Теория отца была бесхитростная, но глубокая. Человека он воспринимал не как что-то особенное, отдельное от Вселенной, а как ее часть. Любил повторять: «Человек есть орган, посредством которого Вселенная осознает саму себя».— По-моему, я где-то уже слышала эту фразу.— Не исключено. Возможно, нынешние гуру нетрадиционалов говорят именно так. Но я слышал эту мысль от отца лет двадцать пять назад.— Что он имел в виду?— Отец много раз напоминал нам, что каждый атом в нашем теле был однажды частью далекой взорвавшейся звезды. Развитие идет от простого к сложному, поэтому человеческий разум есть высшая из известных ступеней эволюции. Отец говорил: ничтожный мозг лягушки в миллион раз сложнее звезды. Для него человеческий разум был первым нейроном будущей самоосознающей Вселенной. Искра во мраке, от которой возгорится пламя всевселенского разума.Рейчел задумчиво морщила лоб.— Идея красивая. Назвать ее религиозной сложно, но в ней много оптимизма.— Из нее можно и практические выводы делать. Если через нас Вселенной предстоит осознать себя, то выжить — моральный долг человечества. Великий подарок осознания мы обязаны сохранить. Следовательно, мы должны прекратить войны. Понимание нашей ответственности перед Вселенной — отличная база для создания полного комплекта выполнимых законов, целой новой этики…Поразмыслив над сказанным, Рейчел спросила:— А ты согласен с таким взглядом на Вселенную и на роль человека?— Еще несколько недель назад я думал именно так. Однако мои последние видения хотя бы отчасти опровергают эту концепцию.Рейчел положила руку мне на колено.— Не забывай, мы можем только гадать, что значат твои последние видения. И между прочим, теория твоего отца не исключает существования Создателя… Ты, кстати, по-прежнему опасаешься, что можешь умереть, если не попадешь в Иерусалим до сна о распятии на кресте?В последнее время мне некогда было прислушиваться к себе и размышлять о возвышенном: я был полностью поглощен беготней от властей земных.— Некоторую настоятельную потребность быть в Иерусалиме я чувствую, хотя она стала слабее. Возможно, сам факт, что мы туда летим, снимает напряжение.— Если ты боишься сна о распятии, то просто скажи себе: от снов не умирают!Ну, это еще неизвестно.— Давай лучше поговорим о тебе. Ты называешь себя верующей. А во что, собственно, ты веришь?— Не вижу в твоем вопросе связи с происходящим.— У каждого из нас есть своей резон лететь в этом самолете. И вопрос, во что ты веришь, мне не кажется досужим.Рейчел вдруг печально нахмурилась.— Я пришла к Богу очень поздно. Ребенком меня никогда не водили в синагогу или в церковь.— Почему?— Мой отец навсегда отвернулся от Бога, когда ему было семь.— Почему в таком нежном возрасте?— Семь лет ему исполнилось в немецком концентрационном лагере.Что-то внутри меня похолодело.Взгляд Рейчел стал рассеянным. Она вся ушла в воспоминания.— Мой отец видел, как убивали его отца. Даже по стандартам фашистского лагеря это исключительный случай. Войска союзников приближались, и эсэсовцы ликвидировали заключенных. Один охранник изобрел «игру»: миловал того заключенного, который своими руками убьет другого несчастного. Конечно, мой дедушка отказался выжить таким способом. Он был хирургом в Берлине. Встречался с Фрейдом, переписывался с Юнгом…Эта семейная история заставила меня совсем другими глазами посмотреть на профессиональную карьеру Рейчел.— Охранник забил моего дедушку до смерти на глазах семилетнего мальчика, моего будущего отца. И мальчик раз и навсегда решил для себя, что Бог, который позволяет такое, достоин не молитвы, а проклятия.Мне хотелось сказать что-нибудь успокаивающее. Но что можно сказать, когда слышишь такое?— Моему будущему отцу повезло — он получил разрешение эмигрировать в Америку. Его приютили дальние родственники в Бруклине. — Рейчел печально улыбнулась. — Дядя Милтон, простой слесарь и верующий человек, яростно возмущался тем, что мальчик отпал от Бога и наотрез отказывается ходить в синагогу. Однако дядя Милтон понимал, через что мальчик прошел, и оставил его в покое. Когда отец достиг совершеннолетия, он сменил фамилию Вайс на Уайт, переехал в Куинс и прекратил видеться с приемными родителями, только деньги им посылал. Затем он женился на равнодушной к религии нееврейке — и я получила подчеркнуто атеистическое воспитание.Я слушал и ушам своим не верил. Вот как бывает: сто раз видишь человека на американской улице или в офисе и понятия не имеешь, какая за этим лицом трагическая эпопея.— Отлученная от религии, я чувствовала себя чужой среди друзей — все они ходили в церковь или в синагогу. Религия притягивала меня как запретный плод, будила любопытство. Когда мне исполнилось семнадцать, я разыскала дядю Милтона. Он рассказал мне то, о чем умалчивали родители.Многие маленькие тайны личности Рейчел вдруг обрели для меня смысл. Мне стали понятны и ее строгие наряды, и ее профессиональная холодноватость в общении, и ее яростное неприятие насилия…— В том, что я стала настоящей еврейкой, — продолжала Рейчел, — больше личных эмоций и политического вызова, чем веры и желания угодить Богу.— Ну, это не так уж плохо.— Плохо, плохо! Если ты спросишь, как я понимаю Бога, мой ответ не будет иметь ни малейшего отношения к Торе или к Талмуду. Я своего Бога вывела из того, что видела в собственной жизни.— Любопытно! И как же ты понимаешь Бога?— Я считаю, что акт Творения заключается в создании чего-то, доселе не существовавшего. Но раз Бог есть Совершенство, то он может сотворить доселе несуществовавшее только одним способом: создав Несовершенное. Чтобы создать нечто, на Него непохожее, он вынужден создавать Несовершенное! Понимаешь? Все совершенное есть Бог. А мы — остальное.— Понимаю.— Я верю в то, что людям, дабы они отличались от Бога, дана возможность выбирать. Свобода воли. И свобода воли имеет смысл лишь в том случае, если за неверным выбором следует весьма реальная боль. Именно поэтому столько зла в мире. Я не знаю, в рамки какой религии можно втиснуть мои взгляды, и мне плевать: это моя вера, другой мне не надо.— Ты удачно объясняешь мир в том виде, в котором он сейчас существует. Но проходишь мимо главной тайны: почему у Бога, Всемогущего и Совершенного, вообще возникла потребность что-либо создать? Особенно если он мог создать только Несовершенное!— Думаю, этого мы никогда не узнаем.— А надо бы. Наше солнце, если верить ученым, намерено гореть еще как минимум пять миллиардов лет. Даже если Вселенная перестанет разлетаться и действительно кончит Большим сжатием — противоположностью Большого взрыва, то это произойдет не раньше чем через двадцать миллиардов лет. Если человечество само себя не уничтожит, у него впереди уйма времени, чтобы ответить на этот вопрос. А возможно, и на все остальные вопросы.Рейчел улыбнулась.Вглядываясь в ее темные глаза, я постепенно понимал, как ничтожно мало я о ней знаю.— Ты хоть и прикидываешься заурядной, — сказал я с ласковой улыбкой, — но обычной тебя не назовешь. Эх, вот бы тебе поговорить с Филдингом!— А что он думал о Боге?— У Филдинга было особое отношение к проблеме Зла. Христианин по воспитанию, он не уставал повторять, что иудаизм и христианство никогда всерьез не рассматривали проблему Зла.— То есть?— Он говорил, что по законам логики из трех догм: «Бог всемогущ», «Бог есть Добро», «Зло существует» — могут быть разом истинными только какие-то две.Рейчел глубокомысленно кивнула.— Филдинг полагал, что только восточные религии были по-настоящему монотеистическими, ибо лишь они признают, что и Зло имеет началом Бога. Они не пытаются списать существование Зла на происки некоей второстепенной фигуры мироздания типа Сатаны.— А ты сам что думаешь? — спросила Рейчел. — Откуда Зло в мире?— От человеческого сердца.— Дэвид, сердце всего лишь насос для перекачки крови!— Ты знаешь, что я имею в виду. Все зло идет из души, из темного колодца, где примитивные инстинкты смешиваются с высоким разумом. Видя злодеяния, на которые способен человек, трудно за всем этим видеть божественный план. Вспомни ту же историю твоего дедушки!Рейчел схватила меня за руку и с почти горячечной убежденностью произнесла:— В день, когда мой дедушка погиб, он вполне мог прикончить своего будущего убийцу. Они находились в каменном карьере — один охранник и трое заключенных, которым было нечего терять. Но мой дедушка не сделал этого.— Почему? — спросил я, пораженный тем, сколько страсти она вкладывала в свои слова.— По-моему, он знал то, что мы забыли.— Что именно?— Поднявший оружие на врага своего, становится ему подобен. Иисус знал это. И Ганди.— Даже если рядом сын, нуждающийся в защите? И в этой ситуации подставить другую щеку и пожертвовать собой?— Убивать нельзя ни в каком случае, — категорическим тоном произнесла Рейчел. — Если бы мой дедушка убил охранника, его бы, наверное, казнили в тот же день — вместе с сыном. Будущее скрыто от нас. Именно поэтому то, что я вчера совершила, потрясло меня до… до умопомрачения! Я подняла твой револьвер и выстрелила в человека. А результат?— Ты спасла мне жизнь. Да и себе заодно.— Надолго ли? Возможно, своим выстрелом я нарушила божественный план, по которому мы были бы в конечном счете спасены. И теперь мы обречены…— Главное, мы живы, Рейчел, — сказал я, крепко сжимая ее руку. — И прежде чем умереть, мне предстоит сделать кое-что очень важное. В этом я убежден.— Я верю, ты свое предназначение выполнишь.Рядом с нами остановился бортпроводник. Я не хотел поднимать лицо, поэтому легонько толкнул Рейчел в бок.— Да? — спросила Рейчел сонным голосом.— Будете ужинать?Рейчел оглянулась на меня. Я кивнул.— Да, будем. Спасибо.Бортпроводник покосился на меня и ушел.Рейчел тяжело дышала от волнения.— Что ты думаешь по поводу этого типа?— Не знаю. Возможно, он действительно проверял, не предпочтем ли мы сон ужину.Она покачала головой:— Какой тут сон!— Спи, спи. Все в порядке, не дергайся.— А что будет в тель-авивском аэропорту?— Не дрейфь, прорвемся!— Это ты только для моего успокоения говоришь.Я ласково погладил ее по щеке и с неожиданно искренним убеждением сказал:— Нет, я уверен, что все будет в порядке, потому что в Иерусалиме меня кое-что ждет.— Что?— Ответ.

Глава 28Национальный парк Белые Пески,штат Нью-МексикоРави Нара прибавил газ, и его «хонда»-вездеход помчалась к строению, которое в этой унылой пустыне сходило за больницу. Воздух Нью-Мексико до такой степени иссушал Рави изнутри, а палящее солнце — снаружи, что невролог старался без необходимости не выходить из закрытого помещения. Инженер в белом халате, лениво переходящий дорогу перед машиной, приветливо помахал Рави Нара рукой. Тот притормозил, сквозь зубы ругнулся и опять нажал на педаль газа.Чтобы позвонить Джону Скоу, даже по полученному от него сотовому аппарату с кодированием сигнала, Рави Нара пришлось собрать в кулак все свое мужество. Но поскольку Годин был одной ногой в могиле, Рави приходилось рисковать своей головой — чтобы в итоге ее спасти. Скоу четко объяснил ему: если Годин преставится раньше, чем «Тринити» заработает как следует, конец их карьере, а может, и жизни. Годинский главный инженер Зак Левин обещал, что опытный образец «Тринити» заработает в полную силу через семь — десять дней. Но эта оценка подразумевала постоянное активное руководство Година. А Рави знал, что старик, несмотря на все медицинские ухищрения, протянет в лучшем случае сутки.Рави поддерживал жизнь Година истово и изобретательно — редкий врач до такой степени лезет из кожи вон, чтобы не дать пациенту умереть. В свои тридцать шесть Рави Нара был весьма и весьма уважаемым ученым. На родине, в Индии, его вообще почитали как национального героя, даром что он уже давно был американским гражданином. Но если проект «Тринити» закончится ничем, да еще разразится скандал в связи с убийством лауреата Нобелевской премии Филдинга, никакие прежние заслуги не спасут репутацию Рави Нара.Поэтому он так панически боялся, что его предосудительные переговоры со Скоу подслушают. Даже в Северной Каролине плотная слежка службы безопасности действовала на нервы, но Белые Пески — это сплошные военные объекты, самый ад сверхсекретности. Впрочем, до сих пор Рави не столкнулся ни с какими дополнительными строгостями. Возможно, сама отдаленность и изолированность этого места убаюкивала бдительность сотрудников службы безопасности и делала их в меньшей степени параноиками.Национальный парк Белые Пески больше, чем штаты Делавэр и Род-Айленд, вместе взятые. Под проект «Тринити» отвели участок огромной территории, принадлежащей Школе военной разведки США, штаб-квартира которой находится в аризонском форте Уачука. Научный городок «Тринити» был, можно сказать, всего лишь пятнышком на белом слоне. Впервые приглашая Рави в Белые Пески, Годин описал тамошние условия жизни как «спартанские». Старожил Нью-Йорка, Рави даже Северную Каролину считал нудной глухоманью. Но Белые Пески были воистину краем света — угрюмо-пустынный лунный ландшафт: нескончаемый белый песок, скаты да гремучие змеи. Мигом забываешь, какое нынче столетие. Того и гляди из-за холма вдруг появятся всадники-индейцы в боевой раскраске!Планировка городка «Тринити» сложностью не отличалась. Помимо четырех главных зданий — лаборатории, больницы, административного корпуса и Вместилища, — имелись казармы для работников, механическая мастерская, впечатляющих размеров электростанция и взлетно-посадочная полоса, рассчитанная на военные реактивные самолеты. Основные строения на самом деле были просто сборными ангарами, установленными в пустыне армейскими инженерами за пять недель авральной работы. Нестандартным было только Вместилище — основательное здание с защитной оболочкой внутри. Именно там находился опытный образец «Тринити». Вместилище располагалось в самом центре городка. Странная огромная коробка напоминала дот времен Второй мировой войны. Бетонные стены метровой толщины, армированные сталью, внутренний, скрытый от глаз свинцовый экран, автономная система кондиционирования воздуха. С внешним миром здание было соединено только четырьмя электрическими кабелями невероятной толщины и двумя канализационными трубами. Никакой связи — ни традиционной, ни коаксиальной, ни сетевой. В отличие от всех других строений — ни одной антенны или спутниковой тарелки. Вместилище могло сойти за огромный бетонный ящик для цифрового Гарри Гудини, который обещал просочиться оттуда по телефонному проводу. Все было сделано, чтобы этот фокус не прошел: если опытный образец «Тринити» когда-нибудь заработает в полтеперньную силу, никто — даже Питер Годин — не желал, чтобы машина получила доступ к Интернету.Сегодня Рави Нара в больнице еще не был. В течение многих недель Годин сползал в смерть медленно, так сказать, по дюйму в день. А два дня назад началось стремительное соскальзывание в вечность. Рави был убежден, что решающий удар по здоровью Година нанесла смерть Филдинга: решение убить его травмировало старика больше, чем он сам ожидал. Впрочем, в результате они получили кристалл с бесценной информацией, и любые сомнения относительно целесообразности убийства окончательно отпали.После того как кристалл попал в их руки, они буквально за несколько часов наверстали то, что было потеряно из-за систематического саботажа Филдинга. А когда разобрались с его личными тайными научными наработками, радости не было предела: записи Филдинга подсказали решение такого количества проблем, что создание полноценно работающего опытного образца вдруг оказалось делом считанных дней!Эйфорию от нежданного успеха основательно подпортила дурацкая история с Теннантом и его психиаторшей. В такой напряженный момент обессиленному Годину не хватало только этих хлопот! Однако, строго говоря, все же не стресс убивал Година, а рак. Перед злокачественной опухолью такого типа современная медицина бессильна.Рави припарковал вездеход у больницы и зашел внутрь. Ангар был разбит на «комнаты» высокими перегородками. Потолка не было нигде, даже в туалетах, поэтому мерзкие запахи с убийственной регулярностью распространялись по всему зданию. Впрочем, Питер Годин всего этого не знал. Он находился в герметичной палате с системой фильтрования воздуха и воды и с избыточным давлением, чтобы ни один микроб не проник. Пластмассовый куб, прозванный «Шкатулкой», стоял в центре ангара, словно некий странный инкубатор.Чтобы Рави и медсестры не тратили время на надевание громоздких защитных костюмов, перед дверью Шкатулки установили ультрафиолетовый обеззараживатель. Для поддержания стерильности Рави было достаточно вымыть руки специальным раствором, надеть одноразовую маску и постоять некоторое время в невидимых лучах, которые уничтожают опасные микроорганизмы на коже и одежде. Процесс занимал всего лишь две минуты, но в последнее время и эта короткая затяжка стала действовать Рави на нервы. Впрочем, он знал, что тотальная война с заразой — не каприз Година: стероиды и химиотерапия совершенно разрушили иммунную систему старика. Заключив себя в стерильную Шкатулку, Годин пытался сделать то, о чем мечтали все люди с начала времен: обмануть смерть.Ультрафиолетовый дезинфектор прекратил жужжать, и сигнальный огонек погас. Рави наступил на кнопку, мотор открыл дверь из органического стекла, и невролог наконец вошел в Шкатулку. Годин, в окружении мониторов и реанимационного оборудования, лежал на кровати неподвижно, с закрытыми глазами. То ли спит, то ли в глубоком обмороке. Поверженный лев.Две медсестры сидели у него в ногах, следя за капельницей и мониторами, чтобы не упустить даже малейшее изменение в состоянии пациента. Рави кивнул им, затем машинально взял из ящичка на спинке кровати историю болезни и рассеянно пролистал ее. «Глиома ствола мозга, диффузная и неоперабельная». Этот диагноз он поставил шесть месяцев назад при просмотре Супер-МРТ годинского мозга. Было жутковато наблюдать, как опухоль пожирает один из гениальнейших умов планеты. Когда Годин попросил Рави скрыть от всех его болезнь, Рави согласился без долгих колебаний. Проект был до такой степени завязан на Године, что известие о его смертельной болезни могло привести к сворачиванию дорогостоящих работ. И Рави — возможно, навсегда — потерял бы уникальный шанс участвовать в самом великом начинании за всю историю науки. Конечно, Рави назначил цену за свое молчание, и это только справедливо. В сравнении с миллиардером Питером Годином Рави почти нищий. Однако теперь ситуация поворачивалась так, что полученные наличные и ценные бумаги казались ничтожной платой за возможные неприятности.— Рави? — вдруг хриплым шепотом выдавил старик. — Это ты?Рави поднял голову. Годин пристально смотрел на него выцветшими синими глазами.— Почему я чувствую такую усталость?— Возможно, это результат ваших припадков, — сказал Рави.Годин по-прежнему страдал от эпилепсии, которой его наградило суперсканирование мозга.Рави обошел кровать и наклонился к лицу умирающего. Более энергичного человека, чем Питер Годин, Рави в своей жизни никогда не встречал. И вот рак превратил его в бессильную развалину — конец, более подходящий какому-нибудь уличному зубылдыге. А впрочем, чепуха это. Уличный забулдыга столько бы не продержался. И характера бы не хватило, и денег. Более того, не всякий миллионер мог бы позволить себе то лечение, которое получал Питер Годин. Рави Нара имел разрешение испытывать на Године новейшие лекарства и методики, за свободные эксперименты с которыми другой врач мог бы поплатиться головой. Даже в шаге от смерти, без волос и бровей, Годин сохранил свой узнаваемый ястребиный профиль, знаменитый вот уже пятьдесят лет — с тех пор как молодой напористый проектировщик компьютеров добился первого значительного успеха.— Ваша опухоль очень разрослась, Питер, — сказал Рави. — Я делаю все возможное. Однако возможного становится все меньше и меньше. Мы сражаемся за то, чтобы вы и ясное сознание сохраняли, и не слишком страдали от боли. Подобного баланса добиться крайне трудно.— Черт с ней, с болью! — воскликнул Годин, сжимая подагрические пальцы в кулак. — Я любую боль перетерплю!— Вчера вечером вы другое говорили. Кричали, чтобы я потушил огонь на вашем лице.Годин содрогнулся от воспоминания.— Ладно, теперь я в полном сознании. Пришлите мне Левина.Зак Левин был начальником опытно-конструкторского отдела в фирме «Годин суперкомпьютинг» в Маунтин-Вью. Затем Годин направил его в Северную Каролину — возглавить команду, которая отвечала за разработку способа общения с мозгом, заключенным в «Тринити». Тридцатипятилетний Левин — высокий, пугающе тощий и преждевременно поседевший, — казалось, мог обходиться совсем без сна, как и его начальник в свои лучшие годы.— Хорошо, Левина вызовут, — сказал Рави.— Что слышно про Теннанта и Вайс?— Как в воду канули после Юнион-стейшн.Старик закрыл глаза. Дышал он булькающе-хрипло и прерывисто, так что и на слух было очевидно, что он не заживется на этом свете.— В Гели стреляла женщина?— Да, говорят, стреляла профессор Вайс.Годин нахмурился, и морщины углубились не только на лбу, но и в нижней части лица. Годин, хоть и прожил большую часть жизнь с единственной женой, детей не имел и к Гели Бауэр всегда относился с отеческой лаской. Подобную диковинную привязанность Рави Нара решительно не понимал: все равно что испытывать нежные чувства к кобре!— Как дела у Гели?— По моей информации, быстро выздоравливает. Ее перевезли в наилучший госпиталь. Отец постарался.На лице Година появилась слабая улыбка.— Знай она, что ее перевозят по протекции отца, ни за что бы не поехала! — Улыбка исчезла. — Чего ради Теннанта понесло в Вашингтон? Ведь президент все еще в Китае. Вы что по этому поводу думаете?Планы Теннанта для Рави были загадкой. Почти с самого начала проекта от терапевта-правдолюбца были одни неприятности. Скрывать годинский рак от непрофессионалов было легко, но опытный глаз Теннанта все подмечал: и резкие колебания веса Година, и изменения в походке, и вызванную стероидами трансформацию тела. Застарелым ревматическим артритом старика можно было объяснить лишь часть симптомов. Поэтому последние шесть недель Рави был вынужден прятать своего пациента от Теннанта.— Увы, я ничего не знаю о его намерениях, — сказал Рави. — И это меня ужасно нервирует.Пока медсестра поила Година, Рави приглядывался к умирающему и пытался оценить, сколько он еще протянет. Задача непростая. Уже много лет у Рави не было повседневной практики общения с пациентами, а Годин к тому же прожил со своей опухолью много дольше, чем среднестатистический больной с таким заболеванием. Предсказать, когда наступит конец, можно было только интуитивно, на основе длительного клинического опыта. Врачи типа Теннанта были мастерами в этой области; годы наблюдений давали им как бы шестое чувство, позволявшее делать точные прогнозы.Рави повернул голову на жужжание УФ-дезинфектора и через прозрачную дверь Шкатулки увидел тощую фигуру Зака Левина. Сам явился, и звать не пришлось.Левин большую часть времени проводил во Вместилище, но как-то умел угадывать, когда Годин приходит в сознание и становится доступен. Левин и его инженеры напоминали Рави служек, которые бегают к постели умирающего архиерея, стараясь до его кончины завершить труды всей его жизни. «Священнослужители науки, — подумалось Рави, — какое противоестественное сочетание терминов!» Он помахал Левину рукой. Рави не знал, радоваться его приходу или нет. Годин должен работать, но напряжение может ускорить кончину…— Левин уже тут, — сказал Рави, выдавливая улыбку.— Как долго я буду в сознании? — спросил Годин.— Пока боль не станет невыносимой.— Пусть Левин заходит. А вы ступайте.Рави подавил вспышку бессмысленного гнева. Он привык быть вундеркиндом, баловнем судьбы и окружающих, а последние шесть месяцев ощущал себя придворным врачом у постели умирающего монарха. Отныне повседневным существованием Рави Нара управляли прихоти старика.Рави нажал кнопку, дверь открылась, и он вышел из Шкатулки. Зак Левин вежливо поздоровался с ним. Формально Левин и его команда находились в подчинении у Рави. Но «железо» и софт «Тринити» были настолько сложны, что Рави не мог и не пытался руководить процессом работы команды интерфейса, только давал советы по конкретным аспектам работы мозга. Впрочем, даже отвечая на узкоспециальные вопросы, связанные с неврологией, он не ощущал должного почитания и благоговения со стороны этих инженерчиков: они просто брали нужную информацию, равнодушно использовали его. Интеллектуальные пираньи. А среди хищников не принято говорить «спасибо» объеденной кости…— Как он себя чувствует? — громко спросил Левин.— Бодр. Мыслит ясно.— Замечательно. У меня для него суперновости!«Но не для меня», — с горечью подумал Рави.— Нейрослепок Теннанта ответил еще на какие-то вопросы? — спросил он вслух.Левин секунду молчал, словно прикидывая, достоин ли Рави ответа.— Час назад я выгрузил профессора Теннанта из компьютера.— Кто вам разрешил?— Вы полагаете, я могу сделать такое без разрешения?«Стало быть, Годин лично приказал».— На данном этапе, — продолжал Левин, — добиться полноценного рабочего состояния «Тринити» куда важнее, чем отражать происки Теннанта.У Рави было то же ощущение: проблема Теннанта отпадет сама собой, если они добьются решающего успеха. Но с некоторых пор он предпочитал не высказывать вслух свое мнение, даже если оно совпадало с мнением собеседника.— А чем вам поможет выгрузка нейрослепка Теннанта из компьютера?— Питер считает, что наши нынешние проблемы можно решить лишь с помощью квантовой физики. А тут нам в состоянии помочь только Эндрю Филдинг.— Ф-филдинг? Вы хотите сказать, что теперь в компьютер загружен нейрослепок Филдинга?— Вот именно.— И вы полагаете, что его нейрослепок будет сотрудничать с вами и поможет решить остающиеся проблемы?— Честно говоря, я не вижу разницы. С какой стати Филдинг в компьютере будет вести себя иначе, чем нейрослепок профессора Теннанта? Тот сотрудничал, и этот будет. Впрочем, тут любопытный факт. У профессора Филдинга в цифровом мире были те же самые проблемы «акклиматизации», что и у Теннанта. Сначала животный ужас, паника и растерянность, полный хаос в ощущениях, потому что мозговые системы, отвечающие за биологическое выживание, не получают никаких сигналов от тела. Но Филдинг приноровился к новым обстоятельствам с поразительной скоростью. Куда быстрее Теннанта.У Рави пробежал холодок по спине. Левин запросто говорил о Филдинге как о живом.— И что означает факт такой стремительной адаптации? — спросил Рави.Инженер пожал плечами:— Возможно, ничего. Однако Питеру об этом необходимо знать. Его интуиция столько раз проявляла себя блестяще — пусть и теперь подумает. Сегодняшними успехами мы обязаны филдинговскому кристаллу. Но если окажется, что Филдинг в компьютере соображает быстрее Теннанта и сохранил все свои гениальные способности… о, это будет уже совсем другая музыка!Сердце Рави заколотилось от волнения.— И насколько вероятно, что все случится именно так?Левин неопределенно поиграл бровями и ничего не ответил.Рави подмывало заехать в ухо тощему задаваке, но услышанное было так важно и открывало такие перспективы, что ярость тут же улетучилась.— Ладно, продолжайте работать.Надменная улыбка Левина показала Рави, что главному инженеру плевать на его начальственное одобрение или неодобрение.Рави вышел из ангара, сел в вездеход и завел мотор. Если надежды Левина оправдаются, то, выходит, Рави поспешил со звонком Скоу. Проект «Тринити» может в считанные дни завершиться огромным успехом, невзирая на смерть Година. И если научный прорыв станет реальностью… «о, это будет уже совсем другая музыка!». Вместо того, чтобы искать козлов отпущения, президент станет вешать на груди ордена. И если Рави умело разыграет партию, то именно его, за отсутствием Филдинга и Година, ожидают наибольшие почести и награды!По пути к своему офису Рави невольно поглядывал на Вместилище. Ему казалось, что полузатопленная в песке бетонная коробка уже сейчас источает могущество, какого он не ощущал нигде в мире — ни перед каким строением, ни перед каким храмом, ни перед каким человеком… Рави бывал на атомных электростанциях, которые внушали ему почтение и чувство страха. Однако угроза, исходящая от ядерного реактора, очевидна и измерима. Даже в случае самой ужасной катастрофы ядерный реактор поведет себя по просчитанному заранее сценарию, потому что ядерное топливо, при всей его опасности, повинуется естественным физическим законам — взрыв будет такой-то силы и так далее.С «Тринити» все может пойти совсем иначе.В пятидесяти милях к северу от места, где теперь находится городок «Тринити», самый первый ядерный взрыв на планете переплавил песок в стекло.Роберт Оппенгеймер тогда с почтительным ужасом смотрел на ядерный гриб — результат своей работы. Но, ужасаясь силе, которую он вызвал к жизни, Оппенгеймер не мог не восхищаться самим собой: вот чего я достиг!Если компьютер во Вместилище заработает по-настоящему, если все проблемы решат и нейрослепок будет иметь хотя бы девяносто процентов мыслительных способностей нормального человека, тогда смертоносное создание Оппенгеймера покажется детской хлопушкой рядом с творением Питера Година. Потому что когда люди с почтительным ужасом будут смотреть на это творение рук своих, «Тринити» так же будет смотреть на них. И будет точно знать, что он видит.Низшую в сравнении с ним форму жизни.

Глава 29Я проснулся в мокрой от пота тенниске и без малейшего представления, где я нахожусь. Рядом на кровати под простыней лежала темноволосая женщина. То, что это женщина, а не длинноволосый мужчина, я догадался только по форме плеча. Было светло как днем… был день… и два чемодана на полу золотились в лучах солнца, пробивавшихся через тюлевые занавески. И наконец я вспомнил… Иерусалим!Из сна меня вырвал сон, и этот сон был очень странный. В памяти осталось только то, как молодой мужчина приближает свое лицо к моему и целует меня в щеку. Меня передернуло от этой мысленной картинки, хотелось побыстрее выбросить ее из памяти. Но я заставил себя вспоминать дальше. Солдаты! Солдаты с мечами. Я стою в темном цветущем саду. Вокруг меня, прямо на земле, спят мужчины. Слушая их храп, я ощущаю себя безмерно одиноким. Во мне растет страх — страх неотвратимо приближающейся смерти. Вдруг сад наполняется звуками. Большая группа римских солдат окружает нас. Из густой тени ко мне выходит молодой мужчина в хитоне, приближает свое лицо к моему — и целует меня в щеку. Его губы восковые и холодные. Как только он отходит, солдаты хватают меня…Рейчел зашевелилась под простыней и перевернулась на другой бок. Я посмотрел на часы. Три тридцать пополудни по израильскому времени, которое опережает нью-йоркское на семь часов. Ну и чудеса! Выходит, мы проспали почти восемнадцать часов.Я снял трубку телефона на прикроватной тумбочке, позвонил в гостиничную службу и заказал автомобиль с водителем, который знает английский язык. Мне сказали: сто тридцать шекелей в час. Я согласился, хотя понятия не имел, сколько это в долларах. При звуках моего голоса Рейчел беспокойно заворочалась, но не проснулась.«Лучше ехать одному», — подумал я, глядя на спящую Рейчел. Потом представил себя падающим в нарколептический сон-обморок прямо на одной из иерусалимских улиц. «Скорая помощь», полиция… Нет, так рисковать нельзя. Я пошел в ванную — принять душ и смыть пот восемнадцатичасового сна.Израиль реальный мало чем походил на тот, что я знал по своим снам. Стоило нам выйти из самолета в тель-авивском аэропорту Бен-Гурион, как мы попали в крутую современность. Уоки-токи, металлодетекторы, охранники с автоматами, запах керосина… Из Тель-Авива до Иерусалима мы ехали в «шеруте» — частном микроавтобусе, в котором, кроме нас, было еще шесть пассажиров. Всю дорогу я задумчиво молчал. Рейчел время от времени успокаивающе сжимала мою руку, понимая, что я в растерянности, что из окна микроавтобуса я вижу совсем не то, что ожидал увидеть.Однако когда мы подъехали к Иерусалиму и мне предстал, в закатных лучах, дивный Старый город, от моего разочарования не осталось и следа. Я не знал, зачем конкретно я прибыл в Иерусалим, но во мне возродилось предчувствие, что меня здесь ждет нечто важное и чудесное.В гостиницу мы прибыли, когда почти стемнело; зарегистрировались и последовали за нашими чемоданами на шестой этаж. Комната была хоть и маленькая, но чистая. Мы собирались сделать вылазку за продуктами, однако стоило нам присесть на кровать, чтобы отдышаться, как желание куда-то выходить пропало: перелет через несколько часовых поясов и непрестанные злоключения последних двух дней доконали нас. Рейчел хоть немного поспала в самолете, а я совсем не смыкал глаз. Теплота и тишина гостиничного номера были как наркотик, вливающийся в мои вены. Я съел апельсин и мгновенно провалился в сон. Только поцелуй восковых холодных губ и руки солдат на моих плечах вытолкнули меня в реальность двадцать первого века.Я выключил душ, завернулся в большое полотенце и прошел в комнату. Рейчел по-прежнему спала, только на живот перекатилась, оголив спину. Я направился к окну и раздвинул занавески в надежде полюбоваться Старым городом — увы, его загораживали какие-то непотребные современные коробки.Я подошел к кровати и тронул Рейчел за плечо. Никакой реакции. Пришлось ее расталкивать. Проморгавшись, она потянулась и привстала, опираясь на локоть.— Часы идут правильно?— Да. Я заказал машину, сейчас подъедет.Рейчел явно не хотелось выбираться из постели.— Зачем сегодня? День уже к вечеру!— У меня только что был сон.— Про что?— Гефсиманский сад.— О! — сказала Рейчел и уставилась в потолок. — Ты здорово продвинулся вперед, да?— Вот именно. С поцелуя Иуды в Гефсиманском саду начинается обратный отсчет времени до распятия. Поэтому я должен как можно быстрее добраться до Старого города. На завтра откладывать нельзя.Рейчел, обернувшись простыней, встала и кокетливо на меня уставилась.— А мне кажется, Старый город подождет!— Зачем оттягивать?— Дэвид! Мы впервые в безопасном месте. Впервые у нас уютная комната и чистые простыни. И то, что мы сюда добрались целыми и невредимыми, — большое чудо, которое стоит просмаковать. Давай немного расслабимся.— Но мой сон…Она взяла меня за руку и привлекла к себе.— Да брось ты, ничего с тобой не случится! Даже если тебя распнут на кресте, это будет во сне. От снов не умирают. А здесь ты со мной, и я знаю, как тебя успокоить.Тут она второй рукой обвила мою спину, и простыня упала на пол. Усилием воли я не опустил взгляд на ее голое тело… Но не для того она уронила простыню, чтобы я не смотрел!— Рейчел, мне нужно в Старый город, прямо сегодня, — стоял я на своем.— Ладно. Сегодня так сегодня. Только позже. — Обняв меня обеими руками, Рейчел прижалась головой к моей груди. — Мир не рухнет, если мы несколько минут уделим своему удовольствию.Она поцеловала мой сосок, положила ладонь мне на затылок и мягким властным движением потянула мою голову вниз, к своим губам. Куда подевался ее профессиональный панцирь! Эта новая, свободная женщина была чудесным откровением для меня — и я ее желал. Я наклонился к ее губам. Они были теплые и упругие — совсем не такие, как те, восковые и холодные из сна. От воспоминания меня передернуло.Рейчел удивленно отпрянула и заглянула мне в глаза.— В чем дело?— Все в порядке, все как нельзя лучше.Я опять наклонился, чтобы поцеловать ее снова и как следует.Рейчел отпрянула и покачала головой:— Э-э, нет, ничего не в порядке. Пока мы не покончим раз и навсегда с этой историей про Иисуса, ты будешь постоянно в раздерганных чувствах.Тут зазвонил телефон, и мы оба вздрогнули.Я схватил трубку.— Да?— Ваш автомобиль прибыл, сэр, — сказал голос с акцентом.— Спасибо.Я повесил трубку.Мне даже не пришлось объяснять, кто звонил. Рейчел быстро чмокнула меня в щеку и начала одеваться.* * *Нашего водителя, усатого пожилого палестинца, звали Ибрагим. Сказать, что он знает английский, было бы огромным преувеличением, однако он понял, что мы хотим попасть в Старый город, и повез нас к яффским воротам. По мере того, как мы приближались к обесцвеченной солнцем каменной городской стене, я почувствовал первый накат ощущения, что я здесь был и все это уже видел. За стеной, в этом пропитанном кровью историческом музее под открытым небом, меня ждет одному мне предназначенная разгадка. Две тысячи лет Ответ ждал именно меня, невидимый для тех, кто приходил сюда — с мечом, или с археологической лопатой, или с зубочисткой и скептической ухмылкой туриста. Что за Тайна и каков будет Ответ, я пока что не ведал. Но когда придет Ответ, я его не прозеваю.— Ну, с чего начнем? — спросила Рейчел.— Путь Иисуса в последний день.— Да, понимать! — оглянулся на нас Ибрагим. — Масличная гора, Гефсиманский сад, Голгофа.Мимо профырчал мотоцикл.— Правильно, — сказал я Ибрагиму.— Еще храм Гроба Господня. Девять стояний снаружи и пять внутри. Я вас туда брать.— Зачем тебе? — спросила Рейчел.Внезапно я почувствовал жар во всем теле, на мгновение у меня даже дыхание пресеклось.— Н-не знаю.— Дэвид, что с тобой?Рейчел встревоженно положила руку мне на лоб.— Боже, да у тебя температура!Еще тридцать секунд назад я чувствовал себя прекрасно. Но Рейчел была права: вполне возможно, что у меня жар.— Не обращай внимания, — сказал я. — Давай поторопимся.Ибрагим припарковался рядом с огромным туристическим автобусом.— В город мы не заедем? — спросила Рейчел.— Нет, — ответил Ибрагим. — В Старый город есть обычай ходить пешком. Видеть достопримечательности на ногах.— Далеко отсюда до храма?— Храм Гроба Господня? День, как сегодня, половина часа.Рейчел засомневалась.— А ближе вы нас никак не можете подвезти?— Мистер болеть, да?Рейчел, после секундного колебания, кивнула:— Да, «мистер болеть». Он прибыл в Иерусалим в надежде излечиться.— Понимать. Много больных людей идти до могилы Иисуса и целовать скалу, где он подниматься от смерти.— Вы нам поможете?— Конечно. Еще сто шекелей — и быть там очень быстро.— Согласны.Ибрагим дал задний ход, посигналил и, распугивая прохожих, развернул машину. Меня окатила новая волна жара. Я боялся, что вот-вот потеряю сознание.— Это что, приступ нарколепсии? — испуганно спросила Рейчел.— Нет. Что-то совсем другое.— Лучше нам вернуться в гостиницу.— Нет. На Виа Долороса!— Виа Долороса, — эхом отозвался Ибрагим. — Дорога скорби. Христиане здесь говорить Дорога цветов. Первое стояние: Иисус осудить на смерть. Второе стояние: крест ему на спина. Третье стояние: Иисус первый раз споткнуться. Четвертое стояние…Наш усатый гид заученно тараторил дальше, но я с трудом разбирал его слова. С меня лил пот, и в то же время мне было страшно холодно. Машина неслась по узким улочкам, мимо мелькали каменные стены, яркие ставни, ломящиеся от всяческих сувениров рыночные киоски и туристы, туристы, туристы… Чтоб удобнее было переругиваться с непроворными прохожими и другими водителями, Ибрагим опустил стекло, и аромат жасмина заполнил автомобиль. Как только этот пьянящий запах достиг моих ноздрей, я ощутил внезапную эйфорию и провалился… нет, не во тьму, а в слепящий свет.

Глава 30— Дэвид, проснись! Мы приехали.Кто-то теребил меня за плечо. Я заморгал и сел прямо. Рейчел стояла на мостовой, наклонившись ко мне через открытую дверь.— Где мы?— Виа Долороса. Тут словно картины сюрреалистов ожили. Думаю, ты будешь слегка шокирован.Я выбрался из автомобиля, осмотрелся и действительно немного обалдел от увиденного. Фантастически пестрые толпы туристов. Разом четыре Иисуса Христа, несущие на спине огромные деревянные кресты; два парня в белых одеждах — что-то вроде хитонов, а два других в джинсах с голыми торсами. У крестов в основании были колесики, чтобы Иисусы не перетрудились. Кресты не столько несли на спине, сколько катили. Мне это показалось бессмысленной и отвратительной забавой, гнусной пародией на действительные страдания.— Ну, похоже на твои сны? — почти с насмешкой спросила Рейчел.— Нет. Идем.Ибрагим повел нас по мощеной улице, с натренированной ловкостью лавируя между группами туристов. Я ожидал чего-то величаво-торжественного, но здешняя атмосфера больше напоминала ярмарку с аттракционами. Чистейшее вавилонское столпотворение: кроме иврита, немецкий, французский, английский, русский, арабский, японский, итальянский — и я перечислил только те языки, которые признал. Мужчина, стриженный ежиком и с алабамским акцентом, вещал о геенне огненной группе японских паломников, которые почтительно кивали — то ли понимая, то ли нет. Ибрагим трепался без перерыва монотонной скороговоркой бывалого гида. При этом его английский временами был вполне удовлетворителен. Но именно в такие моменты казалось, что он вообще не соображает, что несет.— Погодите, — перебила его Рейчел и обратилась ко мне: — Ты, собственно, что тут хочешь увидеть?— А где мы находимся?Ибрагим со знанием дела улыбнулся.— Сэр, вон тот синий дверь — там первый стояние, там Иисус осуждать на казнь.— Тебя это интересует? — спросила Рейчел.— Нет. А второе стояние?Ибрагим указал на кирпичный полукруг в кладке мостовой.— Это есть, где Иисус начал носить крест. Дальше по улица — храм Бичевания. На этот место римский солдаты хлестать Иисус, устанавливать на его голова корона шипов. — Ибрагим сделал паузу и забарабанил: — И воины, сплетя венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: «Радуйся, Царь Иудейский!» — и били Его по щекам. Пилат опять вышел и сказал им: «Вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины».Ибрагим произнес все это с тем же деланным волнением, с каким медсестра в доме престарелых оглашает выигравшие номера лото.— Пошли дальше, — вздохнул я. — К вон той церкви.Пока мы шли к церкви, Ибрагим трещал о том, как Иисус впервые пал под ношей. Я уставился на дверь храма, который увековечил это историческое место, однако в душе моей ничего не шевельнулось. Возможно, предмет моих поисков находился где-то глубоко под наземной шелухой сувенирных лавчонок. Подобно Каиру, который стоит на древнем городе, современный Иерусалим стоит на десятке прежних Иерусалимов, и любая новостройка превращается в раскопки потерянных глав истории.Ибрагим подвел нас к другому полукругу кирпичей в мостовой и забубнил о дальнейших злоключениях Христа:— Это есть пятый стояние, где римский солдаты заставлять Киринеянин по имени Симон помогать Иисусу носить крест.Рейчел покосилась на меня.— Дальше, — приказала она Ибрагиму.Мимо шагал улыбающийся мальчик, который продавал терновые венцы. Приняв мой возмущенный взгляд за интерес, он подскочил ко мне, но Ибрагим шугнул его прочь. Провожая глазами терновые венцы, нанизанные на руку пацана, я ощутил накат дурноты. Тьма завесила вдруг мои глаза. Я машинально брел вперед, с ощущением, что иду по колени в вязком иле. Рейчел подхватила меня под руку, и, опираясь на нее, я кое-как умудрялся ковылять за шустрым Ибрагимом.Следующие стояния я уже плохо воспринимал, до меня доходили только обрывки болтовни гида-палестинца. Сплошной хаос диковинных образов: здесь Вероника отерла измученное лицо Иисуса, и его лик чудесным образом отпечатался на плащанице… тут Иисус упал во второй раз… а тут он сказал: дочери Иерусалимские, не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших…Пройдя по плоской крыше и через какую-то темную часовню, мы попали в переполненный внутренний двор большой церкви. Толпа паломников, священников и монахов медленно двигалась ко входу, а по периметру, шаря по ним настороженными глазами, стояла дюжина израильских солдат с автоматами.— Это есть храм Гроба Господня, — возвестил Ибрагим, величаво указуя рукой на церковь. — Быть построен крестоносцы больше чем за пятьдесят лет между 1099 и 1149 годы. Первоначальный базилика быть построен царица Елена, мать Константина, который быть сюда в 325 год и находить кусок истинный крест в пещере ниже земли.Я со смесью презрения и восхищения смотрел на огромную, нескончаемую толпу пилигримов и туристов перед входом в храм.Ошарашив меня, Ибрагим сказал с горьким вздохом:— Мало туристы. Приезжать последний время очень мало. Война отпугивать. Даже Западный Страстной недель меньше обычный. Маленький очередь. Хорошо для вас, плохо для меня. Вас лучше, сэр? Я мог приносить вам вода, пока вы ждать.— Нет, спасибо. Я чувствую себя хорошо.— Обопрись на меня, — предложила Рейчел.На этот раз я почти повис на ней.— Спасибо.Рейчел ласково коснулась ладонью моей щеки.— Не нервничай и не напрягайся. Все хорошо.— Направо от вход есть десятый стояние, — провозгласил Ибрагим. — Там солдаты сорвать одежду Иисус. Последние стояния крестный путь находят себя внутри храм.— Как странно, да? — тихонько сказала Рейчел. — Миллионы людей приходят сюда поглазеть на пустую гробницу!Я был до такой степени не в себе, что мог ответить только кивком.— Это единственный пустой гробница во все христианские церкви на земле, — сказал Ибрагим. — Ангел спросил их: «Кого ищете вы?» — «Иисуса из Назарета», — сказали женщины. Ангел же отвечал: «Не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого. Его нет здесь. Он воскрес, как и сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, возвестите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых».Внутренний двор храма внезапно подернулся туманом и исчез. Мои руки и ноги словно свинцом налились. При этом, как ни странно, мне казалось, что я больше не вишу на руке Рейчел, а парю, держась за ее руку.— Дэвид? — озабоченно спросила Рейчел. — Ты меня слышишь?Я открыл глаза и заморгал. Кругом по-прежнему была плотная толпа, но над собой я видел каменный потолок.— Мы что, уже в храме?— Ты шел как лунатик — с открытыми глазами, но ничего не воспринимая! — испуганно прошептала Рейчел. — Нужно немедленно возвращаться в гостиницу!— Раз мы сумели благополучно добраться сюда, отступать нельзя. Настало время увидеть то, что я искал.— Увидеть что?Еще секунду назад я не знал, что именно должен увидеть. Но теперь с уверенностью заявил:— Ведите меня ко Гробу Господню!Рейчел повернулась к Ибрагиму.— Где гробница Иисуса?— Вон там. Тут все рядом.Ибрагим указал на красноватую мраморную плиту на полу. Несколько мужчин и женщин в обычной одежде стояли на коленях, прижавшись лицами к плите. Над ними женщина в черном лила на мрамор что-то пахучее. Одуряюще сладкий запах ударил мне в ноздри.— Что это? — спросил я.— Камень Помазания, — пояснил Ибрагим. — Здесь после снять с креста мертвый тело Иисус был помазать ароматные масла и обернуть в саван.Я подошел ближе к мраморной плите, но ничего в себе не ощутил.— Именно этот камень когда-то закрывал вход в могилу Иисуса? Я имею в виду, это настоящий древний камень?— Нет, сэр. Этот камень здесь в 1810 год и заменять камень, который положить в двенадцатый век. А что быть до двенадцатый век никто не знать. Сюда, сэр.Ибрагим провел нас влево, в ротонду храма. С дивного бело-золотого купола каскадами струился свет. В центре стоял большой прямоугольный мраморный мавзолей с шаровидным куполом. Он был перетянут металлическими полосами, как будто его готовили к транспортировке.— А это что? — спросил я.— Это есть Гроб Господень, сэр. Его еще называть Малый дом. Иисус был очень важный человек, поэтому византийцы и крестоносцы тратить много-много денег и делать этот Малый дом. Это есть четырнадцатый и последний стояние крестный путь. Древние евреи иметь обычай хоронить свои покойники за пределом города. Мраморный гробница распадаться и должен скрепиться железный полосы. Желаете зайти внутрь, сэр? Станем в очередь? Что хочет мадам?Ибрагим продолжал свой монотонный рассказ, однако я был настолько ошарашен увиденным, что почти не слушал его. Я помнил из Библии, что могила Иисуса — пещера в горе, вне города. А тут какой-то мавзолей внутри средневековой церкви…— Потерпи, очередь двигается более или менее быстро, — сказала Рейчел.Вскоре мы оказались перед дверью в мавзолей. Здесь в рассказе Ибрагима, неприятно разбитном, впервые появились подобающие теме торжественные нотки:— В гробнице есть два помещения. Будем входить теперь.В первой комнате был подиум со стеклянным ящиком, в котором находился кусок скалы.— Это есть комната ангела. Здесь мертвый человек ждет, пока готовится место, куда его хоронить. А под стекло имеется часть камень, который закрывает вход в могила Иисус. Этот камень поднять ангелы, когда Иисус воскресать из смерти.Справа от меня я заметил в стене два отверстия. Ибрагим пояснил, что на Пасху священник сует в эти дыры факел, который чудесным образом сам вспыхивает, и от него зажигают праздничные свечи.Дальше мое внимание привлекла низкая дверь в толстой мраморной стене. Эта дверь вела во внутреннюю гробницу. Согнувшись в три погибели, я протиснулся туда. В комнатке молились на коленях мужчина и женщина — перед чем-то вроде низкого мраморного алтаря. На этот алтарь они положили свои кресты, словно ожидая, что соприкосновение со священным камнем даст чудесную силу этим предметам. Над ними висели серебряные лампады на цепях, и в комнатке было светло от множества горящих свечей. Сотни белых роз в нескольких вазах наполняли маленькое помещение таким густым ароматом, что голова начинала кружиться.— Дэвид, это и есть место, которое ты стремился увидеть? — шепотом спросила Рейчел.Я наклонился и притронулся к мраморному камню перед молящейся парой. Не знаю, чего именно я ожидал. Но ничего не случилось. В том же Стоунхендже я испытал большее волнение, когда касался древних священных валунов.— Нет, не то.— Почему?— Здесь ничего не произошло.Стоящие на коленях мужчина и женщина возмущенно воззрились на меня.— Сэр, — поспешно сказал Ибрагим, — нехорошо так говорить. Это есть самое святое место.— Нет, это не то место, — упрямо повторил я.Я развернулся и, низко пригнувшись, прошел обратно в ротонду.Рейчел вышла за мной. Очевидно, у меня было странное выражение лица, потому что люди в очереди шарахались в стороны и смотрели на меня с подозрением, словно ожидали каких-то неприятностей. Я же был охвачен страшной паникой. Скоро на улице стемнеет, а я так и не нашел то, ради чего сюда прибыл.Рейчел наконец догнала меня и спросила сердитым шепотом:— Да скажи мне, что произошло?— Произошло то, что ничего не произошло. Это не то место!Некоторые в очереди восприняли мои громкие раздраженные слова как кощунство и истово закрестились.— Но что именно мы ищем? — в отчаянии спросила Рейчел.Я повернулся к Ибрагиму, который вытащил из кармана рацию и, казалось, собрался звать на помощь охрану.— Мы видим кругом только полированный мрамор. А где подлинный камень? Только под стеклом? Его нигде нельзя потрогать?Лицо нашего гида прояснилось.— Ибрагим знает все, — сказал он. — Да, мистер может потрогать подлинный камень! Идти за мной!Он провел нас вокруг часовни. Там оказалась еще часовня размером поменьше, очень пестро оформленная, с коврами на стенах.— Это есть часть от святилище коптов, — произнес Ибрагим почтительным шепотом. — Копты — христиане из Египет. Очень набожный.Очередь здесь была намного короче. Люди исчезали куда-то за занавес в дальнем конце часовенки.— Сэр, — торжественно проговорил Ибрагим, — там имеется часть камень, на который лежать мертвый Иисус. Кто трогать, тот излечиваться от болезни или получить благословение.Приближаясь к занавесу, я ничего не испытывал, кроме скуки и зуда во всем теле. Наконец подошла моя очередь ступить за занавес. Я опустился на колени и положил правую ладонь на голый камень. Рейчел стояла за моей спиной.— Ну как, Дэвид? — шепотом спросила она.Я покачал головой:— Ничего.Впервые за шесть месяцев я искренне засомневался в своем рассудке.— Думаю, нам следует возвращаться в гостиницу, — сказала Рейчел. — Ибрагим вот-вот кого-нибудь позовет на помощь. Будут неприятности.Я встал с колен и вышел из часовенки, лихорадочно обдумывая ситуацию. Ибрагим ждал снаружи. Он смотрел на меня настороженно, словно ожидая, что я разражусь богохульствами или забьюсь в конвульсиях. Не исключено, что ему уже доводилось иметь дело с туристами-психами, и поэтому он держал уоки-токи наготове.— Там я тоже ничего не ощутил, — сказал я ему. — И это не то место.— Но, сэр, это есть Гроб Господень. Я не знать, что вы хотеть еще!— А точно ли, что могила Иисуса находилась именно здесь?Ибрагим замялся. Потом желание угодить клиенту взяло верх.— Некоторый протестанты считать, могила находиться не здесь, а далеко от город. Но никакой археолог не верить. Вы были видеть настоящий могила, сэр.Высокая некрасивая женщина с Библией в руке, услышав наш разговор, вышла из очереди, подошла ко мне и сказала по-английски:— Брат мой, разве это так важно — где могила? Ибо возвестил ангел: «Его нет здесь. Он воскрес, как и сказал».— «Разве это так важно?» — передразнил я. — Конечно, это важно. А вдруг в настоящей могиле найдутся кости Иисуса? В этом и заключается различие между здравой религией, которая не боится исследования, и массовой истерией.Женщина в ужасе попятилась от меня.У Ибрагима тоже был ошарашенный вид.— Сэр! Нельзя говорить такой вещь в такой место!— А вам-то что, Ибрагим! Вы вообще мусульманин и ни во что из этого не верите!— Пожалуйста, сэр…Я вышел из Малого дома в полной растерянности, не зная, что делать и куда идти дальше.Рейчел спросила с расстроенным видом:— Что же ты ищешь, Дэвид?— Место, где Иисус воскрес.— Ты же не веришь в Бога. Как ты можешь найти место, где Иисус восстал из мертвых, если ты не веришь в сам факт воскресения?Ибрагим догнал нас и встрял в разговор:— Сэр, некоторый люди говорить, Иисус подняться из смерть в другой место. Я показать.Вслед за ним мы прошли через ротонду ко входу в довольно большую церковь, которая находилась внутри храма, как маленькая шкатулка в большой.— Это есть Кафоликон, — сказал Ибрагим. — Под его купол есть мраморный чаша, который люди называть Омфалос — пуп мира. Древний греки думать, Иисус воскресать здесь и вернуться сюда, чтобы делать Страшный суд.— Можно войти внутрь? — спросил я.— Обычно этот церковь закрыт для турист, но Ибрагим умеет все.Воровато оглянувшись, он велел нам перешагнуть через цепь, перекрывающую вход в Кафоликон. Внутри был чудесный наборный пол. Стены расписаны изображениями Христа в пастельных тонах. В центре стояла мраморная полусфера. Пуп земли.Я наклонился и прикоснулся к мрамору. Прислушался к себе. Ноль эмоций. С таким же успехом я мог пощупать кормушку для птиц на заднем дворе у приятеля.Рейчел пристально наблюдала за мной.— Чего ты, собственно, ожидаешь? Это будет как удар тока? Или голос с небес?Я повернулся к нашему гиду, который стоял нахмурившись и недовольно качая головой.— Чего еще я не видел, Ибрагим?— Многие вещи. Самый важный — Голгофа. Там Иисус быть казнить.— Тоже внутри храма?— Разумеется, сэр. Следовать за мной.Выйдя из Кафоликона, мы прошли к крутой лестнице. Я насчитал восемнадцать ступенек. По мере того как я поднимался выше и выше, мое настроение падало ниже и ниже.Однако на вершине лестницы мое сердце забилось быстрее.Помещение было почти битком набито, но самое интересное находилось выше голов: крест и на нем статуя Иисуса в натуральную величину. Повязка на его бедрах была из серебра, корона на голове тоже. Скульптура не произвела на меня ни малейшего впечатления. Однако само помещение почему-то глубоко волновало, будто я стоял рядом с высоковольтным кабелем и от статического электричества вздыбились все волосы на моем теле.— Ну что? — спросила Рейчел, замечая перемену во мне. — Что-то чувствуешь?— Да, что-то во мне вибрирует.— Вибрация для тебя не новость. Она у тебя бывает перед каждым нарколептическим приступом.— Нет, совсем другая вибрация.— Ибрагим! — позвала Рейчел.— Да, мэм.— Мы возвращаемся к машине.— Хорошо, — сказал Ибрагим с заметным облегчением.Я шагнул в сторону от них, ощущая странную боль в левой руке. На фреске справа от меня был изображен Иисус на кресте, который еще лежал на земле. По мере того, как я продвигался к фреске, боль в левой руке увеличивалась. Я даже решил, что это скорее всего сердечный приступ. Но такая же боль вдруг поразила правую руку. Я сжал обе руки в кулаки, но это не помогло. Боль нарастала. Я повернулся к Ибрагиму.— А здесь что?— Это есть одиннадцатый стояние, сэр. Здесь Иисус гвоздили к кресту.Я громко застонал.— Нам надо побыстрее унести его отсюда, Ибрагим, — сказала Рейчел. — Вы можете позвать кого-нибудь на помощь?— Пока его ноги сами ходить, — недовольно отозвался Ибрагим. — Ходить отсюда все трое.— Мне кажется, он сам до машины не дойдет.Некоторые люди в помещении таращились на меня, как на сумасшедшего.— Я мочь позвать солдаты, — сказал Ибрагим. — Вы действительно хотеть солдаты?— Нет-нет, — торопливо отозвалась Рейчел. — Только солдат нам не хватало!Большая группа паломников переместилась от скульптуры Иисуса, и я увидел в просвете между людьми дивной красоты алтарь. Я быстро прошел вперед. Когда тебя принимают за сумасшедшего, есть и положительные стороны: толпа проворно расступается перед тобой. Под крестом оказалась тоже одетая в серебро Мадонна. Ниже алтаря большой стеклянный ящик закрывал грубую поверхность серой скалы.— Что это такое?— Голгофа, — ответил Ибрагим. — Это есть гора, где скала треснуть, когда кровь Иисус падать с креста. Тогда быть землетрясение.В тот же миг мне предстала подлинная картина — до того как здесь построили храм. В ярком свете дня скалистый серый холм со множеством пещер-гробниц. Три креста на вершине. Однако никто не висел на них. Небо вдруг потемнело… и у меня в глазах потемнело. Я рухнул на колени.Придя в себя, я увидел совсем рядом светлый диск в мраморном основании алтаря. В серебряном диске было отверстие. Я протянул вперед дрожащую правую руку и положил ладонь на диск.Боль в руке тут же уменьшилась.— Вот, это именно то место, которое я искал! Здесь Иисус покинул землю.— Мистер имеет правду, — сказал Ибрагим. — Этот диск находиться на место, где крест был стоять. Справа и слева два черный диски, где кресты, на который висеть разбойники — один хороший человек, второй плохой человек. Потом Иисус положить в могила Иосиф из Аримафеи и воскресать три дня позже.— Неправда, — убежденно заявил я.Ибрагим побледнел.— Сэр, вы нельзя сказать такие вещи здесь!— Говори лучше шепотом! — взмолилась Рейчел.— Зачем в диске отверстие? — спросил я Ибрагима, поглаживая прохладное серебро.— Вы имеете возможность поместить туда пальцы и прикасаться Голгофа. Камень Голгофа.Я закрыл глаза и просунул два пальца в отверстие. Кончики моих пальцев ощутили грубую поверхность камня.— Именно это тебе снилось? — нетерпеливо спросила Рейчел.Но я не мог произнести ни слова. Что-то втекало в меня из живого камня. Голос Рейчел словно удалялся, потом и вовсе пропал. Я чувствовал, как каждая косточка во мне вибрирует — но чудесным, приятным образом, словно мое тело поет в унисон с Землей. Сначала это чувство было сладостно-радостным — внутренней упоительной дрожью, однако затем меня начало трясти буквально. А потом начались самые настоящие судороги.«Припадок, — спокойно констатировал знакомый внутренний голос. Это говорил медик во мне. — Тонико-клонические судороги».Словно из-под воды, я слышал вопли на разных языках. Потом я упал, и рядом испуганно закричала Рейчел.Удара я не ощутил.Казалось, я просто растекся по полу.

Глава 31Белые ПескиКлиническая смерть Питера Година наступила в семь часов пятьдесят две минуты.Рави Нара спал прямо в больничном ангаре, поэтому у кровати Година он оказался меньше чем через две минуты.В происходящем для Рави не было большой неожиданности. Он давно готовился к худшему. По науке, нужно было шунтировать четвертый желудочек мозга, чтобы уменьшить давление и избежать водянки. Но в его нынешнем состоянии Годин не перенес бы подобную операцию.Однако, примчавшись в Шкатулку, Рави обнаружил, что произошла другая, и непредвиденная, беда: у старика отказало сердце.Медсестры уже интубировали больного и теперь пытались реанимировать его с помощью дефибриллятора. Рави взглянул на электрокардиограмму: да, медсестры правильно поставили диагноз — желудочковая тахикардия. Рави с жаром подключился к работе. В конце концов комбинация двух лекарственных препаратов и электрошок вернули старика к жизни.Напоследок Рави взял кровь Година для анализа, чтобы по характерным энзимам определить степень ущерба, нанесенного сердцу.Годин теперь был временно вне опасности, но без сознания. Рави присел, желая расслабиться и подумать.Как он ненавидел клиническую медицину! Всегда что-нибудь наперекосяк, всегда какие-то неприятные сюрпризы! Пятнадцать лет назад Годин перенес операцию коронарного шунтирования, а в 1998 году ему поставили эндопротез сосуда. Таким образом, имелся значительный риск инфаркта, но Рави так напряженно занимался главным — годинской глиомой, что про опасность со стороны сердца почти забыл. Медсестры, разумеется, заметили его неловкость и растерянность в критической ситуации. Не того они ожидали от лауреата Нобелевской премии. Но после стольких лет лабораторных исследований Рави напрочь отвык от реальных больных. Ну и что? В простых случаях даже ветеринар способен успешно реанимировать инфарктника; Рави рожден для других, более великих дел.Пока медсестра прилаживала вентиляционный прибор к дыхательной трубке Година, старик пытался что-то сказать.Рави наклонился к его уху.— Не пробуйте говорить, Питер. У вас была небольшая аритмия, — солгал Рави, — теперь ваше состояние устойчиво.Годин зашарил перед собой правой рукой. Медсестра догадливо вставила в его пальцы ручку.Годин нацарапал в блокноте:НЕ ДАЙТЕ МНЕ УМЕРЕТЬ! МЫ ТАК БЛИЗКИ К ЦЕЛИ!!!— Успокойтесь, вы не умираете, — сказал Рави, хотя оптимизма не испытывал. Гипоксии ничего не стоило спровоцировать летальную водянку мозга. Успокоительно пожав Годину плечо, Рави приказал медсестрам держать больного на вентиляторе. Это приведет старика в ярость, но ему придется смириться.Чтобы не выслушивать бесполезные протесты Година, Рави тут же вышел из Шкатулки. Закрывая люк, он увидел Зака Левина, который мчался от входа в ангар к Шкатулке.— Что случилось? — испуганно спросил Рави. — Какие-то неприятности?Прежде чем Левин смог заговорить, он несколько секунд переводил дыхание.— Нейрослепок Филдинга добивает последние алгоритмы! Он ухитрился состыковать части мозга, которые до сих пор существовали в «Тринити» раздельно: область памяти и область обработки информации! А теперь он создает совершенно новую схему интерфейса. Я просто шалею, никогда не видел такого фейерверка гениальных решений! Вот человечище, я вам скажу!— Как странно вы говорите о компьютерной копии Филдинга — словно о живом!— А его уже и сейчас от живого трудно отличить! «Тринити» пока что — или уже! — работает на пятьдесят процентов плановой мощности. Но при этом у меня полное впечатление, что я разговариваю с человеком, с которым я работал два последних года.— Вы вышли на пятьдесят процентов?Левин радостно улыбнулся.— Ага! И стремительно набираем темпы. Зря я, дурак, не верил Питеру. Он сказал, что теперь как с горы покатимся. Так оно и есть. Правильное у него чутье!Рави пытался скрыть свое потрясение. Годин предсказывал, что девяносто процентов работоспособности станут «порогом тринитизации», то есть именно с этого момента нейрослепок превратится в полноценное самосознающее и сознательное существо.— Вы употребили выражение «разговариваю с человеком, с которым я работал последние два года», — сказал Рави. — Стало быть, синтезатор голоса действует? Филдинг с вами разговаривает?— Это некоторое преувеличение. Его речи не хватает связности. Но он старается. Впрочем, гладкость речи — дело наживное. Он нам не все может объяснить, однако конкретные результаты его работы ошеломляющие, и это главное. Теперь начинается отсчет часов до полного успеха.Несмотря на двусмысленность своих личных интересов в этой ситуации, Рави испытал большой эмоциональный подъем. Они так долго ждали этого момента!— И сколько, по-вашему, остается?— От двенадцати до шестнадцати часов.— Порог тринитизации будет действительно преодолен?Левин, счастливо улыбаясь, закивал.— Мы во Вместилище уже делаем ставки на время. Я поставил сто долларов на двенадцать часов. И я не единственный оптимист.Рави невольно посмотрел на часы.Через двенадцать часов.Рехнуться можно.— Насколько вы уверены в успехе?— Настолько, насколько можно быть уверенным, когда имеешь дело с техникой такой сложности. Я должен немедленно доложить Питеру.Это никак не устраивало Рави. Годин должен узнать о происходящем не раньше, чем Рави переговорит со Скоу.— К Питеру сейчас нельзя. Он вас все равно не сможет выслушать. Мы его только что вытащили из клинической смерти.Левин окаменел.— Но он ведь жив, да?— Жив. Однако на вентиляторе.— В сознании?— Да, но сознание затуманено. Вас он не поймет. И говорить не может.— Он должен знать о нашем прорыве! Это удвоит его желание бороться за жизнь.Рави прикинулся сочувствующим.— У Година воли к жизни всегда было в избытке.— Нет, вы не понимаете. Это известие его из могилы поднимет!— Сожалею, Зак, я вас к нему пустить не могу.Левин смерил Рави презрительным взглядом.— Не вам принимать решения. Какое у вас право скрывать от Питера информацию такой важности?— Я его лечащий врач.— Ну так и занимайтесь своей гребаной работой. А мне и без медицинского образования ясно, что в этой ситуации лучшее лекарство для Питера — прямо сейчас узнать, что дело его жизни накануне успешного завершения!Левин возмущенно отвернулся от Рави, вступил на платформу перед Шкатулкой и нажал кнопку ультрафиолетового дезинфектора.Рави было заспорил, однако инженер, слушая ровное жужжание аппарата и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, полностью игнорировал невролога.Остановить упрямого Левина не было никакой возможности. Не драться же! Да Годин и сам, чуть придя в себя, затребовал бы Зака к себе.Рави поспешил к выходу из ангара. Следовало без промедления связаться со Скоу. Если Зак Левин не ошибается и «Тринити» заработает через двенадцать — шестнадцать часов, то Годин почти наверняка доживет до этого момента. И это опрокинет все их планы. Скоу подготавливал президента к провалу проекта «Тринити» и настраивал его против Година, на которого было решено списать все безобразия. Рави был помощником Скоу в этой подрывной работе. Но если Скоу в своих стараниях зашел уже непоправимо далеко, а Годин вдруг возьмет и за минуту до отхода поезда предъявит действующий образец обещанной научной революции, то Рави окажется, мягко говоря, в сомнительном положении. Питер Годин не из тех, кто прощает предательство. И с предателями он предпочитает разбираться не публично, а «домашними средствами». Перед мысленным взором Рави мелькнуло бесстрастное лицо Гели Бауэр. Этой убить — одно удовольствие. Какое счастье, что сейчас она лежит где-то в мэрилендской больнице. И жаль, что профессорша ее недострелила.* * *ИерусалимМашине «скорой помощи» приходилось лавировать между толпами туристов на узких улочках Старого города, и Рейчел держалась за кресло обеими руками, чтобы сохранять равновесие. Дэвид лежал без сознания, закрепленный ремнями на каталке. Сидящий рядом с Рейчел фельдшер неплохо говорил по-английски, но говорить было не о чем: несмотря на принятые меры, состояние больного оставалось угрожающим, и все возможности добольничной помощи были уже исчерпаны.Когда Дэвид рухнул возле часовни, Рейчел сразу поняла, что это припадок типа эпилептического, то есть нечто худшее, чем нарколептический сон. Она вовремя успела его подхватить, чтобы он не ударился головой о каменный пол, но больше ничего предпринять не могла. То, что человек во время припадка способен проглотить язык, — пустая сказка: вы только рискуете потерять пальцы, пытаясь предотвратить невозможное. Ибрагим, не дожидаясь указаний, тут же вызвал по рации машину «скорой помощи» и охрану.Израильские солдаты мигом окружили часовню, чтобы держать на расстоянии зевак. Ко времени прибытия санитаров судороги закончились, однако в сознание Дэвид так и не пришел. Сразу же сделали экспресс-анализ крови на сахар — уровень глюкозы оказался нормальным. Налицо была необъяснимая кома, и разбираться с ней предстояло в больнице. Дэвида закрепили на носилках, и солдаты пронесли его через густую толпу к машине во дворе храма.Сидя рядом с неподвижным Дэвидом в машине «скорой помощи», которая мучительно медленно выбиралась из переулочков Старого города, Рейчел мысленно перебирала возможные причины комы. Чаще всего ее вызывает гипогликемия, катастрофическое уменьшение содержания сахара в крови. Вторая причина — наркотики, однако Дэвид явно не токсикоман. О каменный пол головой он не ударялся, поэтому и механическую травму можно исключить. Раньше Дэвид не страдал эпилепсией, а в сорок один год она практически никогда не начинается. Во время первых сеансов с Дэвидом она подозревала эпилепсию; впрочем, по словам Дэвида, Рави Нара решительно отвергает подобный диагноз.Инсульт порой приводит к судорогам и коме, но такие случаи относятся к уникальным. Отравление? Рейчел вспомнила о белом порошке в письме Филдинга. Возможно, в нем все-таки содержался некий экзотический яд, который лаборанты университета Дыока не смогли обнаружить? Нельзя исключать и западнонильский энцефалит, переносчиками которого теперь являются и американские москиты. Если москит с этой экзотической заразой укусил Дэвида в Теннесси, то отек мозга мог развиться только теперь. Не исключено, что Дэвид каким-то образом заразился менингитом в аэропорту Кеннеди…Самые фантастические и маловероятные версии мелькали в голове у Рейчел. Она исключала лишь мозговую опухоль — не только из-за парализующего страха перед подобным вариантом, но и потому, что суперсканирование не могло пропустить опухоль даже самого ничтожного размера, а за шесть месяцев болезнь не способна развиться от нуля до разрушений, вызывающих кому.Продумывая, что ей необходимо рассказать врачу в больнице, Рейчел одновременно проклинала себя за то, что в свое время не настояла на полном обследовании. На самом деле она возводила на себя напраслину: это Дэвид не желал обследоваться, а она давила на него как могла!Машина «скорой помощи» наконец выбралась из Старого города и уже на полной скорости мчалась по длинному зеленому холму в сторону огромного здания, которое напоминало крепость. На его крыше было больше спутниковых тарелок и антенн, чем на иной телестанции.— Это больница? — спросила Рейчел.Фельдшер кивнул:— «Хадасса». Наша лучшая.Дэвида сразу отвезли в отделение реанимации. Рейчел сказала, что она врач, и ей разрешили сопровождать больного. В палате она, чтобы никому не мешать, села на стул у стены и молча наблюдала за происходящим.Одна медсестра проверила капельницу, затем переключила Дэвида с портативного кислородного баллона на больничный. Вторая раздела его и приклеила датчики сердечного монитора ему на грудь. Видеть своего возлюбленного голым и беспомощным для Рейчел было великой мукой; тут панцирь, нажитый за годы врачебной практики, увы, не помогал. Одежду и денежный пояс Дэвида она положила в большой полиэтиленовый пакет, который не выпускала из рук.Пришедший врач первым делом переговорил с сестрами на иврите, потом на отличном английском, пусть и с сильным акцентом, обратился к Рейчел. Короткий рассказ о происшествии в церкви она дополнила тем, что ей, как психотерапевту Дэвида, было известно о состоянии его здоровья задолго до впадения в кому.К этому моменту Дэвид был без сознания уже тридцать минут. Так долго из эпилептического припадка не выходят. Врач велел сделать полный анализ крови, спинномозговую пункцию на предмет менингита, рентген груди и шейного отдела позвоночника и компьютерную томографию головы, чтобы исключить инсульт, опухоль или субарахноидальное кровоизлияние.После того как медсестра взяла кровь для анализа, санитар покатил кровать с Дэвидом в отделение радиологии.Примерно через час его привезли обратно в палату. По-прежнему без сознания. Наблюдая, как делают спинномозговую пункцию, Рейчел вздохнула с облегчением: спинная жидкость была прозрачна и имела нормальное давление. Следовательно, инфекционное заболевание можно почти полностью исключить.Затем, по правилам, больного должны были перевести в неврологическое отделение. Подобный перевод был связан с практическими проблемами: есть ли у Дэвида страховка, кто будет оплачивать его пребывание в больнице… В денежном поясе лежало пятнадцать тысяч долларов, но Рейчел не хотелось вызывать подозрения, показывая такое количество наличных. И когда врач с огорченным видом сообщил ей, что в неврологическом отделении нет свободных мест, от радости Рейчел готова была расцеловать его. Дэвида оставляли в реанимации, что исключало или отодвигало на потом денежные вопросы.Затем специалист по электроэнцефалографии вкатил портативный аппарат — проверить биоэлектрическую активность мозга Дэвида. Рейчел с удовлетворением отметила, что он свое дело знает: он начал с того, что отключил все электрооборудование, кроме самого необходимого, чтобы фоновая интерференция не исказила картину работы мозга.Глядя на полученную кривую, врач хмурился. И Рейчел отлично понимала почему. Мозг Дэвида показывал только альфа-ритмы одинаковой частоты и амплитуды. Врач наклонился к Дэвиду и похлопал руками около его правого уха. Однако десинхронизации альфа-волн на экране не произошло. Они вообще не изменились.Сердце Рейчел упало. Ей не требовалось объяснять, что Дэвид находится в состоянии, известном как альфа-кома. Из этого типа комы мало кто возвращается к жизни.— Вы доктор? — спросил врач, видя реакцию Рейчел.— Да.— Значит, все понимаете. Мои соболезнования.Когда он потянулся выключить аппарат, Рейчел внезапно увидела на экране тета-волну.— Погодите! — воскликнула она.— Вижу, вижу.Амплитуда тета-волн неуклонно увеличивалась. А затем появилось несколько бета-волн.— Ему что-то снится, — ошеломленно произнесла Рейчел. — Но… но это же невероятно. Возможно, он просто спит?Самой Рейчел вопрос показался нелепым.Врач ущипнул Дэвида за руку. Никакой ответной реакции на экране. Тогда врач наклонился к уху больного и крикнул:— Проснитесь!Опять никакой реакции.— Нет, он не спит, — глубокомысленно изрек врач. Вид у него был несколько озадаченный. — Хотя тета-ритмы определенно нарастают. Странно.— Что, по-вашему, происходит?— Больной, вне сомнения, находится в альфа-коме. Но его мозг показывает признаки какой-то деятельности. Что это за деятельность — для меня полная загадка… Сделаем вот что. Я аппарат оставлю включенным, а сюда пришлю невролога. Пусть попробует разобраться. Хорошо?— Огромное спасибо.Рейчел осталась одна в палате. Сидя у кровати, она наблюдала за кривыми на экране, и ее руки дрожали от волнения. До того, как появились тета-волны, она была уверена, что Дэвид обречен. Теперь она не знала, надеяться или нет, потому что происходило нечто абсурдное, противоречащее современным медицинским знаниям. Что же творится в мозгу Дэвида? Возможно, даже и в коме продолжаются его галлюцинации… как во время нарколептических припадков? Или это только иллюзорная кома? Но электроэнцефалограмма однозначно указывает на терминальное состояние. Тогда откуда необъяснимые в этом случае тета- и бета-ритмы?Рейчел старалась не думать о том, что Дэвид делал до припадка. Однако не думать об этом было трудно. В средневековом мраке Гроба Господня он искал внятные доказательства того, что Иисус некогда действительно жил на земле. Или того, что он умер именно здесь, где теперь стоит храм Гроба Господня. Все освященные традицией места Дэвид с презрением отверг — и камень помазания, и саму могилу. Там же, где, по преданию, Иисус умер на кресте, Дэвид упал на колени и зашептал: «Здесь! Здесь!» — после чего забился в судорогах.События, собственно, начались немного раньше. Уже разглядывая фреску, на которой Христу вбивали гвозди в руки, Дэвид странно сжимал кулаки, и его всего корчило, словно он испытывал мучительную физическую боль. Что в тот момент происходило в его сознании? Он действительно верил, что он и есть Иисус Христос? Верил настолько, что чувствовал раны Иисуса как свои? Она слышала о появлении реальных стигматов, вызванных самовнушением, но в эти истории никогда не верила. Неужели на ее глазах произошло нечто совершенно невероятное?Рейчел взяла безжизненную руку Дэвида. Несмотря на очевидные показания электроэнцефалограммы, она все же ожидала, что он откроет глаза в ответ на ее прикосновение. Но чуда не произошло. Дэвид не пошевелился и не открыл глаза.Рейчел безмолвно поблагодарила Бога, что врач-реаниматор предпочел сделать Дэвиду томографию рентгеновскую, а не магнитно-резонансную. Если бы он настаивал на МРТ, как Рейчел могла бы отговорить его? Чем она доказала бы, что в данном случае эта невинная процедура может иметь самый печальный результат? Ее рассказу о Супер-МРТ не поверят. А если поверят — еще хуже. И как помочь Дэвиду, если его состояние связано напрямую с последствиями суперсканирования? Здешние врачи попросту не будут знать, с чем они имеют дело, с чем им бороться. Единственный, кому хоть что-то известно про эту уникальную кому, это Рави Нара. Но Дэвид утверждал, что Нара на стороне их врагов — людей, которые охотятся за ними!— Проснись, Дэвид, — тихо сказала она в ухо бесконечно дорогому ей человеку. — Умоляю, проснись…

Глава 32Белые ПескиРави Нара остановил вездеход у ангара, в котором находилась Шкатулка, и направился к входу. В его кармане был шприц с раствором хлористого калия. Такая инъекция остановит ослабленное сердце Година быстрее, чем пуля.У двери ангара он битый час переминался с ноги на ногу, никак не мог решиться на последний шаг. До этого он несколько часов колебался и упирался. И только грубые угрозы Скоу заставили его действовать.«Здесь где-нибудь видеокамера, и они меня видят! — подумал Рави. — Чем дольше я тут протопчусь, тем больше подозрений вызову!»Он рванул дверь на себя. Внутри надел свежий белый халат и вступил в камеру обеззараживания. Стоя без дела, он смотрел через прозрачную дверь в Шкатулку. Медсестры Година, как обычно, сидели справа и слева от кровати — две сторожевые суки!«Или я его, или он меня, — в сотый раз повторил себе Рави. — Скоу совершенно прав…»Узнав, что компьютер может одолеть порог тринитизации уже через двенадцать часов, Скоу не стал прыгать от радости, а сразу спросил, сколько еще проживет Годин. Когда Рави ответил, что явно больше двенадцати часов, Скоу решительно сказал:— Этого допустить мы не можем.— Почему? — спросил Рави, заранее зная ответ.— Потому что уже поздно отступать! — рявкнул в трубку Скоу. — Президент звонил мне из Китая. Происходящее с Теннантом его крайне огорчает. И я почувствовал, что мне он не очень-то верит. Пришлось выдать ему связную версию.— Надеюсь, правду вы ему не сказали?— Разумеется. Я признался, что Питер уже давно болен. И у меня есть опасения, что это он повинен в смерти Филдинга. Я сообщил президенту, что Питер бесследно исчез и где-то, возможно, существует тайная дублирующая лаборатория. Как раз сейчас ФБР обыскивает исследовательский комплекс фирмы «Годин суперкомпьютинг» в Маунтин-Вью.Рави в ужасе закрыл глаза. События развивались по самому кошмарному сценарию. Совсем недавно, в конференц-зале в Северной Каролине, решение ликвидировать Филдинга казалось почти официальным правительственным актом. «Тринити» был призван упрочить политическую мощь Америки, а Филдинг заграждал путь прогрессу. Вывод: в интересах, как минимум, Соединенных Штатов следует устранить опасного бунтаря, вредителя и потенциального предателя. Но если смотреть в корень, ликвидация Филдинга была заурядным преднамеренным убийством, за которое или на электрический стул, или пожизненно в тюрьму.— Рави?— Слушаю, слушаю…Рави прекрасно понимал, чего именно Скоу потребует от него. И заранее потел от страха.— Вы знаете, что необходимо сделать.Рави решил отбиваться до конца.— Вы же сами сказали: если «Тринити» заработает по-настоящему, про покойников никто и не вспомнит. Победителей не судят.— До бардака с Теннантом так оно и было. Но теперь произошла перестрелка в Вашингтоне, на глазах у всей страны. Конечно, я изобразил Теннанта как опасного психа. У меня на руках медицинские и прочие доказательства.— Послушайте, это все ваши проблемы. Я тут ни при чем.Скоу отвечал ровным голосом, однако от его слов кровь застыла в жилах Рави.— Что вы были среди тех, кто дал добро на убийство Филдинга, я не просто знаю — все имеется на пленке. Все готово для громкого процесса. Так что мы с вами в одной лодке, Рави. И вы, и я, и Гели, и генерал Бауэр. Если мы, все четверо, будем рассказывать одно и то же — и волос не упадет с нашей головы. Но предварительное условие: Питер должен умереть.Рави опять закрыл глаза. Голова кружилась.— Выходит, наши жизни сейчас в ваших руках, Рави. Несколько секунд отваги — и вы опять чистенький.«Нет, мне никогда не отмыться, никогда!» — в отчаянии подумал Рави.С нравственной точки зрения убить Година не казалось ему большим преступлением. Питеру до естественной смерти оставались считанные часы, и он не умер еще несколько дней назад лишь благодаря титаническим усилиям Рави Нара. Вдобавок у самого Година с моралью проблемы: заказал же он убийство Эндрю Филдинга без заметных угрызений совести. Ну и сверх того почти фантастический факт, что в данном случае убийство биологического тела Година не равнозначно полному уничтожению человека. Раз существует нейрослепок Година, то его индивидуальность могла возродиться в компьютере «Тринити».Словом, Рави пугало не столько убийство, сколько опасность разоблачения. Не этика была проблемой, а чисто технические сложности осуществления задуманного. Вообще-то человека, который стоит так близко у края пропасти, достаточно лишь немного подтолкнуть — Рави с ходу мог придумать дюжину способов прикончить умирающего, не вызвав ни малейших подозрений. Однако все упиралось в медсестер. Чертовы бабы дежурили возле Година двадцать четыре часа в сутки, парами, в три смены. Рави сегодня уже дважды проверял их, давая обеим одновременно разные поручения вне Шкатулки. И оба раза они вызывали по сотовому свободных от дежурства медсестер и до их прихода оставались в Шкатулке. От такой бдительности хоть караул кричи!Продумав и отвергнув несколько вариантов, Рави остановился на инъекции хлористого калия. Для отвлечения он мог спровоцировать сигнал тревоги на одном из мониторов и за пару секунд ввести хлористый калий через инъекционную иглу капельницы. За этим последует клиническая смерть, из которой Година уже никто не вытащит.Гудение обеззараживателя прекратилось, предупреждающий сигнал погас. С ненавистью глядя через прозрачный плексиглас на медсестер, сидящих у кровати, Рави потянул дверь на себя.«Эх, сейчас бы сюда Гели Бауэр! Этой грязная работа в охотку! Она бы Година щелкнула в момент!»Войдя в Шкатулку, Рави так и обмер. Горло сдавил ужас. Справа от двери, невидимая снаружи, стояла Гели Бауэр собственной персоной. Она была с головы до ног в черном и выглядела такой же чертовски милой убийцей, как и при их последней встрече в Северной Каролине.— Привет, Рави, — сказала она, загадочно улыбаясь. — Вижу, мое появление для тебя — чудесный сюрприз. Ты весь перекривился, словно змею увидел!У Рави речь отнялась. Поверх черного бронежилета на Гели был пояс с пистолетом и ножом.Годин нажал кнопку, и верхняя треть его кровати приподнялась. Синие глаза пристально вглядывались в Рави. Только теперь Рави заметил, что Година без разрешения лечащего врача сняли с вентилятора.— С чем пришли, дражайший Рави? — спросил старик.Запинаясь, Рави сказал:— Я… присутствие Гели меня так удивило, потому что у нее, я слышал, тяжелое ранение в шею и она вроде бы надолго попала в больницу…Гели улыбнулась и оттопырила хомут водолазки, показывая бинты.— Еще один шрам в мою коллекцию. Но хирурги у меня классные — враз на ноги ставят.Сердце Рави бешено колотилось. Что, черт возьми, Гели делает в Белых Песках? Похоже, она охраняет Година. Бред какой-то. Ведь Скоу ясно сказал, что она не просто на их стороне, а в одной лодке с ними — и одобрила план незамедлительной ликвидации Година!Смятение Рави, похоже, доставляло большое удовольствие старику.— Ну, нравится вам или нет, вот он я, опять среди живых, — прохрипел он. — Медсестры признались, что на сей раз мое сердце забастовало.— Желудочковая тахикардия, — подтвердил Рави.— Насколько я понимаю, сестрички меня вытянули из смерти, спасибо им превеликое.Это звучало как обвинение. Однако Рави не мог возражать — все его мысли были сосредоточены на шприце в кармане, однозначной и страшной улике. Сейчас Гели обыщет его — и ткнет найденный шприц ему в яремную вену.— Медсестры справились блестяще, — сказал Рави.Годин кивнул:— Уверен, вы бы поступили точно так же, Рави. Будь вы один на один со мной, бросились бы вы меня спасать?Живот у Рави свело от страха.— Странный вопрос, Питер. Разумеется, я бы сделал все возможное. Я постоянно делаю для вас все возможное, я доказал это тысячу раз…Годин игнорировал его ответ.— Что касается Гели… ее вызвал сюда я. Когда она рядом, мне как-то спокойней. Отпугивает всяких гадов.Опять синие глаза впились в Рави.— Так зачем пришли, профессор Нара?— Хотел проверить, нельзя ли снять вас с вентилятора. Но вижу, медсестры сами приняли решение.Годин покосился на Гели. Похоже, они на пару забавляются какой-то им одним понятной игрой.Рави судорожно соображал, чем бы подкрепить свою ложь.— Левин сказал мне, что опытный образец преодолеет порог тринитизации в самое ближайшее время. Полагаю, в такой момент вы захотите иметь предельно ясное сознание, чтобы контролировать ситуацию и насладиться победой.— И все благодаря Эндрю Филдингу, — прохрипел Годин. — Какова ирония судьбы, а? Обхохочешься. Мы его… а он нас выручает.Рави нервно покосился на молчащую Гели.— Это настоящее чудо, Питер! Вы все преодолели, вас ничто не сломило — и вы дожили до осуществления своей мечты!Веки Година устало приспустились.— Какая трогательная патетика… Рави, вы давно общались с нашим бесценнейшим Джоном Скоу?У Рави закружилась голова.— Я говорил с ним не далее как сегодня. Он на седьмом небе от счастья. И обещал вылететь к нам при первой же возможности.Годин фыркнул.— Хочет поприсутствовать при первом дне Творения?— Наверное. Всякому хочется быть рядом в такой исторический момент.Годин ничего не отвечал.Гели молчала.Молчали и медсестры.Пауза затягивалась и становилась для Рави невыносимой. Он не мог набраться мужества и посмотреть на Гели. На чьей она стороне, черт возьми?.. Нет, подобное напряжение невыносимо. Нужно побыстрее найти повод уйти — вместе с проклятым шприцем в кармане.Годин вдруг нарушил молчание:— Ну и сколько я еще протяну? В худшем случае?Рави был в состоянии такой растерянности, что брякнул правду:— В худшем случае вы умрете за полчаса. Почти что угодно может спровоцировать гидроцефалию, которая в вашем случае быстро приведет к летальному исходу.Годин деловито кивнул.— А сколько я проживу в лучшем случае?— Ну… двадцать четыре часа.Собрав все свое мужество, Рави сделал шаг в сторону кровати.— Я хотел бы провести быстрый осмотр, если вы не возражаете, Питер.Гели преградила ему путь. Она просто встала перед ним, никакой открытой угрозы, но сама напряженная поза ее тела внушала страх. Рави теперь казалось диким, что когда-то он часами фантазировал, представляя половой акт с ней. И думать смешно, что он мог сексуально удовлетворить женщину такой силищи и такого властолюбия. Этой нужен тигр в постель!— Обыщите его, — прохрипел Годин.Рави понял, что ему конец. Он хотел бежать к двери, но ноги парализовал страх. Он был похож на человека, стоящего перед собакой защитно-патрульной службы. Пошевелись — и Гели перегрызет ему горло.Гели опустилась на колени и прошлепала его ноги снизу вверх, равнодушно проведя рукой по паху, затем, с довольным лицом шкодливого подростка, вытащила из кармана его брюк маленький полный шприц с защитным колпачком.— Что в шприце? — спросил Годин.— Эпинефрин, — соврал Рави. — В случае нового криза я хотел немедленно прийти вам на помощь.Гели насмешливо покачала головой.— Я только что просмотрела пленку камеры слежения в амбулатории. На ней видно, как вы набираете шприц из емкости с пометкой «КО», то есть хлорид калия.У Рави предательски задрожали руки.Годин спокойным тоном произнес:— Пока мы тут дружески беседуем, сюда летит доктор Томас Кейз из университета Джонса Хопкинса. Вы введете его в курс дел и изложите ему историю моей болезни. С этого момента моим лечащим врачом станет доктор Кейз.Рави окончательно оцепенел.Взгляд Година впился в него и не отпускал, не позволяя Рави отвести глаза.— Не мог подождать даже сутки, пока рак не сожрет меня?Что делать? Валить все на Скоу?— Можешь не отвечать, — сказал Годин. — В прошлом у тебя было довольно славы, но ты желаешь больше. Ты на свои былые достижения взираешь не с гордостью, а с ужасом: вдруг не сумею повторить их в будущем! Ты душевный пигмей, Рави. Эндрю Филдинг стоил десяти таких, как ты!— И поэтому вы его убили, — сказал Рави, удивляясь собственной дерзости.Синие глаза устало закрылись, однако Годин ответил спокойным голосом:— Даже самому великому ученому не позволено мешать прогрессу. К тому же я дал Филдингу второй шанс, теперь он будет жить в компьютере. Он уже частично существует во Вместилище, и вскоре его нейрослепок переступит порог тринитизации. Наступит час, когда Филдинг поймет, какой дивный подарок я ему сделал: я подарил ему бессмертие! Ну а теперь… проваливай.Рави никогда не видел на губах Гели Бауэр такой довольной улыбки. Садистка чертова! Выше его на три дюйма, она обняла его за талию, как возлюбленного, и, пугающе-интимно заглядывая ему в глаза, сказала с ласковой издевкой:— Напоследок надо бы уточнить одну детальку. Идея сама родилась в вашем перегретом солнцем мозгу? Или имелась подсказочка со стороны?«Сама знаешь, сука!» — подумал Рави. Он попытался высвободиться из ее полуобъятия, но Гели только усилила хватку. Когда он прекратил сопротивление, она медленно провела ногтем от плеча к его голой шее.— Признайся, дружок, ты давно мечтаешь оказаться со мной наедине? Пробил твой счастливый час.Рави едва не обмочился.* * *ИерусалимНочью Рейчел еще надеялась, а на рассвете ее охватило отчаяние.Дэвид умирал.Накануне вечером заходил невропатолог, доктор Вайнштейн, добродушный брюнет невысокого роста с черными внимательными глазами. Он в свое время проходил практику в Бостоне и говорил на безупречном английском.Прочитав электроэнцефалограмму, он тут же хотел направить Дэвида на МРТ. Рейчел поняла, что пора сказать хотя бы часть правды. Она спросила Вайнштейна, слышал ли он про Рави Нара. Работы Нара были невропатологу известны, и он был впечатлен тем, что его новый пациент работал бок о бок с лауреатом Нобелевской премии. Рейчел объяснила, что Нара проводил исследования на новейшем магнитно-резонансном томографе с очень высоким разрешением. Сканирование на подобном аппарате приводит к нежелательным побочным действиям. Поскольку мозг профессора Теннанта был подвергнут суперсканированию, и не без дурных последствий, то не стоит рисковать и делать ему даже обычное сканирование. Разве что другого выбора нет.— Понимаю, что вы мне хотите сказать, — кивнул Вайнштейн. — И я крайне заинтригован. Однако, по-моему, ваш друг очень близок к смерти. Вы наверняка знаете, что МРТ показывает ствол мозга намного четче, чем рентгенотомография.— Знаю, — сказала Рейчел. — Но до какой степени вы уверены, что кома вызвана опухолью в стволе мозга?Невропатолог пожал плечами:— Мы, собственно говоря, перебрали почти все возможные причины. Опухоль — практически последняя из них. Судя по вашему рассказу, суперсканирование на аппарате профессора Нара могло выявить опухоль даже в самом начале ее развития, когда существует лишь несколько злокачественных клеток. Я вас правильно понял?— Да.Вайнштейн сложил руки на груди и вздохнул:— Знаете, что я думаю?— Что?— Если в самое ближайшее время мы не выясним, что с вашим другом, он долго не протянет.В этой безвыходной ситуации Рейчел дала добро на МРТ. Через час доктор Вайнштейн рассматривал результаты сканирования. Не было и следа опухоли. Как раз в тот момент, когда врач рассказывал Рейчел о результатах томографии, на экране электроэнцефалографа внезапно исчезли тета- и бета-волны. Рейчел с ужасом видела, что остались одни альфа-ритмы. Альфа-кома. Чистая альфа-кома!Она разрыдалась.Доктор Вайнштейн обнял ее за плечи.— Поверьте, это никак не связано с только что проведенной томографией!Похоже, он пытался убедить в этом не только Рейчел, но и самого себя.Преодолев самолюбие, доктор Вайнштейн добавил:— Не вызвать ли сюда профессора Нара? Этот случай явно выходит за рамки известного. Вы сможете уговорить профессора прилететь в Израиль? Транспортировку в Штаты профессор Теннант вряд ли переживет.Рейчел закрыла глаза. Как она могла объяснить, что Нара принадлежит к врагам Теннанта, и после звонка ему в больницу «Хадасса» скорее всего прибудет группа профессиональных убийц?Тем не менее выбора не было.— Я попробую с ним связаться, — сказала она. — Хотя сделать это непросто. За минуту не получится.Вайнштейн провел ее в соседнюю комнату, где стоял телефон, и объяснил, как звонить в США. Дав ей номер своего пейджера, он уехал домой.Рейчел осталась наедине с телефоном. На Рави Нара можно выйти только через Белый дом. Другого способа она придумать не могла. Если она струсит и ничего не предпримет, Теннант умрет. Если она позвонит в Белый дом…Теннант может опять-таки умереть, но уже вместе с ней.Но не страх за себя сдержал ее. В глубине души Рейчел верила, что Дэвид, несмотря на все его причуды и галлюцинации, не был параноиком. Раз он сказал, что Рави Нара опасен, значит, так оно и есть. Пусть Дэвид никогда и не узнает об этой ее безоглядной вере в него, но… но разве безоглядная вера не часть любви? Верить на слово, до всяких доказательств и без ожидания награды за преданность…Рейчел встала, вытерла мокрые от слез глаза и ушла в палату, так и не притронувшись к телефону.Это было десять часов назад.Ночью она только коротко дремала. Большую часть времени она таращилась на экран электроэнцефалографа — так набожный паломник неотрывно смотрит на икону в надежде, что из глаза Мадонны выкатится слеза. Увы, альфа-ритмы не изменялись. В бытность ординатором Рейчел провела не одну ночь, наблюдая, как больные медленно и необратимо сползают в смерть. А работая психиатром, не раз видела самоубийц, которые медленно умирали от ядов, против действия которых медицина была бессильна. Но лишь одна ночь в ее прошлой жизни была сравнима с этим страшным одиноким бдением.Ночь, когда умирал ее сын.Только-только она кое-как преодолела оцепенение скорби о сыне — и вот она провожает на тот свет мужчину, от которого она, возможно, когда-нибудь имела бы второго ребенка.В три утра произошло новое чудо: необъяснимый и дающий надежду всплеск тета- и бета-волн на экране. Счастье длилось семнадцать минут — и закончилось. Больше Рейчел не спала. Каждые полчаса она подолгу хлопала возле уха Дэвида, однако альфа-ритмы оставались постоянными. Нулевая деятельность мозга.Если верить электроэнцефалограмме, мозг Дэвида мертв. Но почему мозг, по науке, необратимо мертвый, периодически показывает какую-то активность?Через час после рассвета Рейчел нагнулась, поцеловала Дэвида в лоб и пошла в смежную комнату к телефону.После минуты пререканий с операторами ее все-таки связали с коммутатором Белого дома.— Я звоню в связи с проектом «Тринити», — сказала она в трубку.— Пожалуйста, повторите свои слова, — сказал оператор.— Проект «Тринити».— Минутку, пожалуйста.Рейчел закрыла глаза. Руки дрожали, внутренний голос кричал: повесь трубку, дура! Она чуть было не поддалась панике, но тут в трубке раздался сухой мужской голос:— Назовитесь, пожалуйста.— Рейчел Вайс.Острый вдох.— Еще раз, пожалуйста!— Профессор Рейчел Вайс. Я нахожусь рядом с профессором Дэвидом Теннантом и отчаянно нуждаюсь в помощи. Думаю, он умирает.— Успокойтесь. Я сейчас…— Бога ради, не надо меня успокаивать! — закричала она, теряя остатки самообладания. — Мне нужно немедленно поговорить с человеком, который в курсе событий и может принимать решения!— Профессор Вайс, где бы вы ни были, не вешайте трубку. Вы правильно поступили, что позвонили нам. Не имейте ни малейших сомнений на этот счет.

Глава 33Белые ПескиРави Нара лежал на цементном полу, и игла шприца с хлоридом калия упиралась в кожу у его яремной вены. Гели Бауэр намеревалась убить его тем способом, которым он хотел прикончить Година.Но тут встревоженный женский голос в репродукторе закричал:— Профессор Нара, пожалуйста, немедленно придите в Шкатулку. Профессор Нара, немедленно в Шкатулку!— Скорее всего, опять клиническая смерть! — воскликнул Нара.Гели отвела шприц. Не выпуская его из правой руки, левой она рывком подняла Рави с пола. Затем толкнула его в сторону двери.— Шагай!Пока они бежали к Шкатулке, Рави, спасенный за секунду от смерти, с ужасом вспоминал пережитое в последние полчаса.Найдя шприц в его кармане, Гели увела невролога из Шкатулки в пустую больничную кладовку. Там Рави первым делом спросил, на кой черт она притащилась в Белые Пески. Он не знал, до какой степени происшедшее в Шкатулке было спектаклем для Година и на чьей стороне Гели по-настоящему.Она криво усмехнулась и, прислонившись к стене, несколько секунд молча изучала его искаженное страхом и растерянностью лицо. Так собиратель жуков любовно разглядывает новый экземпляр, прежде чем наколоть его на иголку. Шприц в руке Гели придавал сравнению особую жуть.— Прилетела, потому что хотела лично убедиться, говорит ли Скоу правду. Про то, что Годин умирает и проект вот-вот сдохнет.— Убедились?— Вижу, Годин умирает. А «Тринити» живет и здравствует — и даже накануне грандиозного успеха. Стало быть, Годин «будет жить вечно».— Ну, строго говоря, это не жизнь, — заметил Рави. — В компьютере сохранится только его мозг.— Будто бы мало! Вся жизнь, по сути, в мозгах. — Гели показала глазами на нож у себя на поясе. — Я могу рубануть где-нибудь между первым и седьмым позвонками. Тебя навсегда парализует ниже шеи. Если я позволю тебе выбирать: смерть или полный паралич, — неужели ты выберешь смерть?Рави поежился от такого аргумента.— Понял. Согласен.Гели сладостно улыбнулась и медленно облизала губы языком. Рави всегда угадывал, что в ее сознании секс сплетен с насилием, и теперешнее поведение Гели только подтверждало его давние предположения. Ее явно заводила власть над жизнью и смертью. Кошка-психопатка, которая не только играет с мышью, но и не прочь трахнуть ее перед тем, как сожрать!— Заодно и с папашей своим должна общнуться, — сказала Гели. — Век бы его не видать, но Господь, похоже, мои молитвы не услышал.Рави молчал.— Ладно, есть еще одна причина, зачем я сорвалась с больничной койки. Угадаешь — так и быть, оставлю жить. Паралитиком.— Брось эту дурацкую игру! — крикнул Рави. — У меня и без того нервы на пределе! Да и Скоу будет здесь с минуты на минуту.— Выходит, не можешь угадать? — спросила Гели с непонятной усмешкой.— Нет. И пробовать не стану.— Хотела просканироваться на вашем супере.Рави был поражен.— Гели, зачем тебе это? Ты же знаешь, что после суперсканирования бывают пакостные последствия.Гели рассмеялась.— Даже косметическая хирургия не совсем безопасна, а люди все равно рискуют. А тут ставка — бессмертие!Рави был рад тянуть время и ее не прерывал.— Ваша технология, вне сомнения, будет оставаться секретной и уникальной много-много лет. Только считанные счастливчики обретут нейрослепки своих мозгов. Возможно, президенты или гении типа Година. Ну, может быть, талантливые придурки вроде тебя. И миллиардеры, которым денег не жалко на бессмертие. В любом случае шефы охранной службы в этом списке появятся очень и очень не скоро. Поэтому ваши ребята сегодня днем обфотографировали мои мозги со всех сторон. Потратила битых три часа, зато впечатление сильное!Гели сделала паузу, задумчиво поигрывая шприцем в руке.— Любопытно, какой побочный эффект вылезет у меня? Нарколепсия, эпилепсия? Нет, спасибо, не нуждаюсь. Синдром Туретта?[139] Брр, упаси Господи! Расстройство краткосрочной памяти? Это еще ничего, я и так забывчива. Но чемпион всех последствий — гиперсексуальность, как у тебя. Мне в самый раз.Рави дернул головой. Это только со стороны гиперсексуальность кажется забавной. Как любая обсессия, компульсивное, то есть неподконтрольное, половое влечение способно довести человека до полного отчаяния и самоубийства. Он убедился в этом на собственном печальном опыте.Гели улыбнулась.— Мне нравилось наблюдать за тобой через камеры безопасности. По пять раз на день бегал в ванную комнату мастурбировать. Несколько раз я слышала, как ты выстанывал мое имя. Быть героиней твоих фантазий!.. О, я была тронута до слез.Рави скрипнул зубами. Ладно, тварь, посмотрим, кто посмеется последним. Возможно, Скоу в конце концов решит ликвидировать и Гели Бауэр — уж очень много знает.Рави искал способы еще потянуть время. Но Гели вдруг шагнула к нему и изо всей силы ударила его в грудь.Он тяжело рухнул на спину, ударившись затылком о пол. Пока он приходил в себя, Гели опустилась на колени рядом с ним и приставила к его горлу шприц…От неминуемой смерти невролога спас только заполошный голос из репродуктора. Он был нужен Годину. А значит, временно в безопасности.У Година возникли серьезные проблемы с языком. Он почти не мог глотать и кричал от жутких пронзающих болей в лицевых мышцах. Это были классические последствия разросшейся глиомы, против которых невозможно что-либо сделать. Оставалось глушить боль наркотиками. Через час мышцы языка стали опять подчиняться Годину, однако левая половина лица была почти парализована.Пока Рави симулировал активность, чтобы Гели не вернулась к мысли убить его, зазвонил сотовый телефон Година. Старик был слишком слаб для разговора, поэтому отвечала Гели. Звонили из Белого дома. Гели приложила трубку к уху Година. Слыша только одного собеседника, Рави не все понимал, но сообразил, что в развитии событий произошел некий непредвиденный поворот.— Нет, Ивэн, все замечательно, — нагло лгал Годин. — Чувствую себя отлично, на здоровье не жалуюсь. Могу только гадать, зачем Скоу распространяет такие дурацкие слухи.Затем он долго слушал и наконец сказал:— Если Филдинг действительно умер не от инсульта, то я полагаю, что все вопросы надо обращать к Скоу. Он никогда не ладил с Филдингом, и он же затеял охоту на Теннанта. Кстати, насчет профессора Теннанта не волнуйтесь. Я немедленно пошлю Рави Нара на реактивном самолете нашей компании. В этом типе комы он разбирается лучше всех. Возможно, он вообще единственный, кто способен справиться с подобной проблемой.«Пошлю Рави Нара»… куда? Да хоть к черту на рога, подумалось Рави, только бы подальше от Гели Бауэр.— Да, как только будут новости по проекту, я сразу же дам вам знать… Всего доброго, Ивэн.Гели отняла трубку от уха Година.Старик уставился на Рави.— Летишь в Иерусалим, — сказал он едва внятно.С Ивэном он заставлял себя, чудовищным напряжением воли, говорить нормальным голосом.Рави удивленно заморгал.— Зачем мне в Израиль?— Теннант лежит в коме в больнице «Хадасса». Профессор Вайс там же, рядом с ним. Она только что звонила в Белый дом, просила помочь. Я заверил Ивэна Маккаскелла, что ты единственный врач в мире, способный вернуть Теннанта к жизни.— С какой стати вам помогать Теннанту? — удивленно спросил Рави. — Пусть себе подыхает. Да и Маккаскеллу какое дело? В новостях говорят, что Теннант планирует покушение на президента!Годин мучительно сглотнул.— Президенты научены теленовостям не верить. И ты забыл, что именно Мэттьюс навязал мне Теннанта. Теннант — человек президента. Президент желает выслушать его версию всей этой истории.— Понятно, — сказал Рави, хотя мало что понимал. — И что прикажете делать в Иерусалиме?— Убей Теннанта.Рави устало закрыл глаза. Убей этого, убей того… Каким образом он, мирный ученый, впутался во всю эту мерзость и стал киллером на побегушках?— Теннант в альфа-коме, — продолжал Годин. — Иначе говоря, живой труп. Его нужно только чуточку подтолкнуть к могиле, чтобы он ненароком не заблудился.— Питер, я не профессиональный убийца. Я не могу явиться в израильскую больницу и…— Почему нет? Ты же собирался убить меня, чем Теннант лучше?— Я никогда не имел намерения навредить вам…Правую сторону годинского лица свело судорогой.— Боль вернулась? — участливо спросил Рави.— Заткнись, пес поганый! Вот твой шанс искупить вину. И спасти свою шкуру.Рави покосился на безмолвную Гели. Что угодно, только не чуланчик с ней наедине!— Хорошо, сделаю, как вы хотите. Но что, если я не смогу — при всем своем желании? Что, если в «Хадасса» у меня по каким-то причинам не будет физической возможности…— Не робей, тебя подстрахуют.— Ясно. Когда лететь?— Через десять минут чтоб были в воздухе. Мой «Гольфстрим» заправлен и готов. Только сначала забеги в административный корпус. Там тебя ждет телефон.Телефонный звонок? От кого?— Хорошо, Питер.Рави пошел к двери, но остаток врачебной совести заставил его остановиться.— А как же вы без меня?— Доктор Кейз не даст мне сдохнуть раньше, чем будет достигнут порог тринитизации.Годин сделал прощальное движение рукой.— Не переживай. Возможно, Теннант умрет еще до твоего прилета.* * *ИерусалимРейчел сидела у телефона и молилась, чтоб ответный звонок из Вашингтона раздался побыстрее.Если в отделении неврологии появится свободное место, то Дэвида перевезут туда, теперь это уже не страшно. Они все равно засветились. Но будет ли толк?Рейчел хотела сбегать в палату посмотреть на экран элекгроэнцефалографа, но тут телефон наконец зазвонил.— Да, слушаю.Однозначно американский голос произнес:— Вы профессор Рейчел Вайс?— Да.— Это Ивэн Маккаскелл, руководитель администрации президента.Рейчел от волнения прикрыла глаза.— Я узнала ваш голос.— Профессор Вайс, я звоню с целью заверить вас в том, что президент в высшей степени озабочен критическим состоянием здоровья профессора Теннанта. Мы не имеем полной ясности относительно истинных причин, которые привели к событиям последних дней, однако полны решимости доискаться до правды. Президент наконец вернулся в Соединенные Штаты, и я гарантирую вам, что профессор Теннант будет выслушан со всем возможным беспристрастием.Психическое напряжение, которое копилось в ней с того момента, как Дэвид застрелил вооруженного типа в своем доме и они начали безумный бег по стране, который закончился за тысячи миль от родины, — это напряжение вдруг прорвалось. Рейчел больше не могла сдерживаться и разрыдалась.— Успокойтесь, профессор Вайс, — сказал Маккаскелл. — Надеюсь, худшее для вас позади.— Не знаю, не знаю. Но за звонок спасибо. Огромное спасибо. Там происходит нечто ужасное, профессор Теннант пытался предупредить президента.— Ну, будет плакать, возьмите себя в руки. Я знаю, что профессору Теннанту очень плохо, и уже сделал нужный звонок. Мне обещали, что профессор Нара без промедления вылетит в Иерусалим на частном самолете. Кроме того, мне было сказано, что он светило первой величины и лучше кого бы то ни было справится с проблемой профессора Теннанта.Рейчел вся напряглась при упоминании Рави Нара. В трубке что-то затрещало, словно связь временно отключилась. Затем раздался голос Маккаскелла:— Профессор Нара, можете говорить.В трубке раздался второй, более высокий мужской голос.— Алло, профессор Вайс? Это Рави Нара. Вы меня слышите?— Да.— Насколько я понимаю, профессор Теннант в альфа-коме. Это верно?— Не совсем. Несколько раз прибор в течение нескольких минут показывал тета- и бета-волны. Теперь лишь альфа-волны, без всплесков. Боюсь прекращения дыхания.— Не бойтесь. Дело в том, что я сам оказался в альфа-коме после суперсканирования. Вы ведь знаете про Супер-МРТ?— Да.— Я пробыл тогда в коме тридцать два часа и пробудился самостоятельно. И никаких отрицательных последствий! Поэтому я ожидаю, что Дэвид весьма скоро очнется. Это может произойти в любую минуту.Уверенность в голосе Рави Нара окрыляла. Как-никак лауреат Нобелевской премии! Известен всему медицинскому миру! Было трудно спорить с ним — особенно если его слова вселяли надежду.— Профессор Нара, не знаю, что и сказать.— Я лечу к вам, — продолжал Нара. — Мне сообщили, что по приказу президента Дэвида переведут в более безопасное место, где его жизни ничто и никто не будет угрожать. Буду в Иерусалиме через четырнадцать часов.— Счастливого пути!— Дэвид скорее всего к тому времени уже очнется. Если нет — не паникуйте, все образуется. Потихоньку-полегоньку, шаг за шагом, мы его вытащим, обещаю. Договорились?У Рейчел было радостное ощущение, что черная полоса в ее жизни вот-вот закончится.— Договорились! Я безмерно вам благодарна. Жду вас с нетерпением!— Буду рад познакомиться, профессор Вайс. Всего доброго.В трубке щелкнуло, но Маккаскелл на связи остался.— Ну, сразу почувствовали себя лучше, профессор Вайс?— Не знаю, как вас и благодарить!— Надеюсь, у вас будет возможность поблагодарить меня лично. Я перезвоню в ближайшее время.Рейчел повесила трубку и глубоко вдохнула. Затем вытерла глаза бумажной салфеткой, встала и пошла в палату Дэвида.Открыв дверь, она увидела, что Дэвид сидит на кровати. Его глаза были широко открыты — из них катились слезы.

Глава 34Я смотрел на мир глазами только-только родившегося — ослепленный внезапным режущим светом. Пока я, мигая, привыкал к действительности вне темноты, мое тело заявило о своем существовании острым чувством голода и потребностью немедленно опорожнить мочевой пузырь. Я осмотрелся.Больничная палата. На своем веку я повидал сотни подобных комнат.«Пить! — подумал я. — Полцарства за глоток воды!»В соседней комнате говорила женщина:— Не знаю, как вас и благодарить!Ее голос показался мне знакомым. Я стал прислушиваться, но больше ни одного слова не услышал.Дверь справа от меня открылась. На пороге стояла красивая молодая женщина. Я напрягся и вспомнил: Рейчел.Рейчел!Увидев меня, она окаменела, потом радостно вскрикнула и кинулась ко мне.— Дэвид, ты меня слышишь?Ее голос молотом ударил по ушам. Защищаясь, я выставил вперед ладонь, и Рейчел замерла.— Ты находился в коме. Тебя не было… — тут она посмотрела на часы, — пятнадцать часов! И почти все это время альфа-кома! Только изредка тета- и бета-волны. Мы с врачом думали, что твой мозг уже умер. — Рейчел показала рукой на мое лицо. — Почему ты плачешь?Я поднес пальцы к глазам. Действительно слезы.— Сам не знаю. Может быть, резкий свет.Что в палате очень мягкое освещение, почти полумрак, мне стало очевидно только теперь, когда глаза привыкли к свету.— Ты что-нибудь помнишь? С тобой в церкви случилось что-то вроде эпилептического припадка.Я помнил, как опустился на колени и сунул пальцы в отверстие в серебряной пластине. Внезапно какая-то энергия потекла через мою руку прямо в мозг. Энергия настолько сильная, что меня, казалось, должно вот-вот разнести на куски. Словно я был детской варежкой, которую пытался натянуть себе на руку боксер-тяжеловес. Все мое тело начало трясти, и затем…— Я помню, как я упал.— А после этого больше ничего не помнишь?* * *Я стал падать на каменный пол, но прежде чем коснуться пола, мое тело словно растаяло и смешалось с окружающим пространством. Я превратился в частицу вселенского океана, я ощутил свое полное единство со всем вокруг меня: с горой, на которой стоял храм, с птицами, которые гнездились меж камней на горе или парили в воздухе над горой, с цветами во внутреннем дворе храма и их пыльцой, разносимой ветром. Я не падал, но плыл, плыл, плыл — и прозревал более глубинный слой реальности. Существовала только одна пульсирующая основа, в которой границы вещей были иллюзорны, где пыльца и ветер были одно, где птица и воздух были одно, где материя и энергия двигались в вечном танце, перетекая друг в друга, где жизнь и смерть также были не отграниченными противоположностями, а лишь периодическими состояниями обычно живого или обычно мертвого. Однако паря в этом блаженстве единения, я — разумная медуза во вселенском океане — угадывал, что за пульсирующей основой, за вечным перетеканием материи в энергию и обратно есть еще более скрытая основа: рокочущая подложка бытия, столь же эфемерная и вечная, как законы математики, — невидимая, но неизменная и управляющая всем непринужденно и не принуждая.Мерный, басистый отдаленный рокот этой деятельной подосновы бытия был похож на звук могучих турбин, крутящихся в железобетонном сердце гидростанции. Внимательно и долго вслушиваясь в этот рокот в глубине глубин всего, я мало-помалу стал различать отдельные повторяющиеся фрагменты. Они представлялись мне скорее набором звучащих чисел, чем нот, хотя смысл этой числовой мелодики был выше моего понимания. Я напряженно вслушивался в гул первоосновы Вселенной, стараясь вычленить отдельные повторы, отдельные аккорды, отдельные числа или буквы; я и не мечтал расшифровать этот гул, а пытался для начала хотя бы различить отдельные знаки шифрограммы.Но даже слушая исступленно, всем существом, я не мог выделить из гула что-то более или менее осмысленное. Это походило на безнадежную попытку во время ливня проследить звук падения каждой отдельной капли. Однако что-то во мне безумно жаждало различить подоснову всего — те самостоятельные бесчисленные мелодии, которые создают дивную музыку дождя.И тут я внезапно понял. Я искал повторяющиеся музыкальные фразы там, где не было мелодий, где был только набор какофоний. Стройная упорядоченность мира складывалась из мириада хаосов. И как только я перестал судорожно искать порядок и позволил беспорядкам мерно течь сквозь мое сознание, все вдруг стало на свои места, и я начал видеть то, чего раньше не видел, и слышать то, что лишь немногие когда-либо слышали: я услышал голос…* * *— Дэвид, ты меня опять не слышишь?Я заморгал и заставил себя сосредоточиться на действительности. Больничная палата. Электроэнцефалограф на тележке. Усталые, растерянные глаза Рейчел, обведенные синими кругами.— Я все слышу.Рейчел, не решившись обнять меня, взяла стул и села напротив.— Я звонила в Вашингтон. Сказала Маккаскеллу, что мы в Иерусалиме, в больнице «Хадасса».— Знаю.— Ты слышал мой разговор с Белым домом?— Нет.— Тогда откуда ты знаешь?Оттуда же, откуда я знаю, что мы снова в смертельной опасности.Я посмотрел себе на руку и стал срывать пластырь, державший иглу капельницы.— Не делай этого! — переполошилась Рейчел. — Твое состояние еще не стабильно!— Надо срочно уходить.Рейчел округлила глаза — то ли от страха, то ли от ярости.— Ну что ты опять затеваешь?— Будет кровь, когда я выдерну иглу. Найди, чем прикрыть ранку. А где моя одежда?Рейчел вскочила и остановила мою руку.— Дэвид, оставь капельницу в покое! Ты пока не в себе. Ты всю ночь лежал без сознания. Я переговорила с Ивэном Маккаскеллом. По просьбе президента Рави Нара уже летит сюда, чтобы поставить тебя на ноги. Я и с ним беседовала по телефону. Рави Нара сказал, что у него самого после суперсканирования была тридцатичасовая альфа-кома, из которой он вышел без всяких отрицательных последствий. И верно: ты сам очнулся, хотя ситуация казалась совершенно безнадежной. Дэвид, все хотят нам помочь…— Рави Нара попросту соврал. Он никогда не был в альфа-коме. После суперсканирования он страдал неподконтрольной гиперсексуальностью. И больше ничем.— Зачем же он мне…— Чтоб успокоить тебя и на время задурить тебе мозги. Мы должны убраться отсюда. Немедленно.— Но президент намерен во всем беспристрастно разобраться. Он хочет знать правду. Так Маккаскелл говорит, а ему я верю!Объяснить, откуда я знаю то, что я знаю, и при этом не выглядеть сумасшедшим не было никакой возможности. Поэтому я не стал спорить. Я просто встал, и одеяло, в которое я кутался, упало на пол. На мне был больничный халат, который завязывался на спине.— Если мы тут останемся, то до встречи с президентом не доживем, — решительно сказал я. — Мне предстоит одно очень важное дело. Пожалуйста, дай одежду.Пока я выдергивал иглу из руки и искал пластырь, Рейчел достала из шкафа полиэтиленовый мешок и бросила его на постель.— Вот твои шмотки, — мрачно сказала она.Я поискал глазами, за чем можно бы укрыться. Ширмы нет. Только узкий шкаф.— Отвернись, — попросил я.— Не валяй дурака. Будто я тебя не видела.Я повернулся к ней спиной и стал переодеваться.— Почему ты решил, что они пришлют убийц?— Да потому что на самом деле ничего не изменилось. Они как планировали нас убить, так и планируют. Только теперь они точно знают, где мы находимся.— Ты по-прежнему никому не доверяешь, да? Даже президенту?— Президента водят за нос. Он понятия не имеет, что происходит в действительности.Я уже надел пояс с деньгами и теперь застегивал сорочку.— Ну и куда ты собрался? — спросила Рейчел, невеселым взглядом наблюдая за каждым моим движением.— В Белые Пески.— Куда-куда?— Национальный парк Белые Пески, где когда-то рванули первую атомную бомбу, — сказал я, надевая брюки и ботинки. — В Нью-Мексико.— По какой такой нужде?— Именно там находится вторая, тайная лаборатория Година. И там настоящий «Тринити».— Откуда ты знаешь? — уже менее враждебно спросила Рейчел.— Если б я знал, откуда я все знаю!..Рейчел покачала головой.— Ах, Дэвид, Дэвид! Ты и не представляешь, до какой степени ты меня иногда пугаешь!— Поменьше думай. Просто доверяй мне.— Погоди-ка! — вдруг воскликнула Рейчел с загоревшимися глазами. — Белые Пески!.. Белый песок! Помнишь странный порошок в письме Филдинга? То, что казалось обычным песком, на самом деле и было обычным песком! Неужели он пытался сообщить тебе про Белые Пески? Что именно там находится секретная лаборатория «Тринити»?— Я думаю, это верная догадка. Филдинг не мог написать прямо; если бы его письмо перехватили, врагам стало бы известно, что он знает больше положенного.Я посмотрел на закрытую дверь.— Мы в каком отделении?— В отделении скорой помощи.— Замечательно. Значит, первый этаж. Знаешь, как отсюда незаметней выбраться?— Да, но…Я подошел к ней и взял за руку.— Рейчел, верь мне. Теперь все резко изменилось. Я знаю, что надо делать. У меня есть четкая цель. Мне некогда тебя убеждать и уговаривать. Нам просто нужно уходить. Немедленно. Сейчас.Я видел, как в ней борется безоглядная вера в меня с опытом психиатра и элементарным желанием сунуть голову в песок. Рвануть опять в неизвестность — понятно, что это непростое решение.— Умоляю, помоги мне. В последний раз.Рейчел сомкнула веки и вздохнула. Потом прошла к окну и попробовала его открыть. Заперто наглухо, да и решетка за ним.Я осторожно приоткрыл дверь. Две медсестры сидели за приемным столом, но достаточно далеко от моей палаты. Одна что-то читала, другая самозабвенно разговаривала по телефону, не глядя в мою сторону.— Что дальше, после медсестер? — спросил я шепотом.— Коридор к двери, к которой подъезжают машины «скорой помощи». Там охрана.Охрана в больнице преимущественно для того, чтобы не пускать внутрь. Однако Израиль — страна специфическая.Тут медсестра, которая читала, ушла в одну из палат.— Приготовься, Рейчел.Как только вторая медсестра присела и стала что-то искать в шкафчике, мы быстро прошли за ее спиной в коридор, который вел к выходу.Рейчел помахала охраннику, сидевшему за столом у двери. Тот что-то сказал на иврите.Рейчел замедлила шаг, но не остановилась.— Вы, конечно, говорите по-английски? — спросила она охранника, дружелюбно улыбнувшись ему.— Чуть-чуть, — ответил молодой парень в форме.Рейчел произнесла скороговоркой:— Доктор Вайнштейн велел мне вывести этого пациента на прогулку. По мнению доктора Вайнштейна, свежий воздух будет ему полезен. Вы ведь знаете доктора Вайнштейна?Охранник смущенно улыбнулся и махнул рукой: проходите. Я думаю, он разобрал только многократно повторенную знакомую ему фамилию врача.Мы благополучно оказались в больничном дворе. В этот ранний час здесь было безлюдно.Выйдя с территории «Хадасса», мы увидели вдали купола Старого города. Дорога вела вниз по длинному, почти голому холму. Особо не спрячешься, нас будет видно за милю. Справа было огромное кладбище — похоже, колониальных времен.— Надо бы найти такси, — сказала Рейчел. — До города пешком умаешься.— Ну-ка прислушайся…Из общего гула города, который находился ниже нас, выделялся звук приближающегося к больнице гудка, непохожего на сирену «скорой помощи».Мы присели за густыми низкими кустами. Через полминуты два темно-зеленых фургона с мигалками промчались в больничный двор. Явно не машины «скорой помощи»! Один фургон затормозил перед входом в главный корпус, второй поехал дальше — перехватить нас, если мы попробуем бежать по другой стороне холма.Из первого фургона вышли сначала двое мужчин в штатском, потом высыпала команда автоматчиков.— Это кто? — спросила Рейчел шепотом.— Возможно, «Шин-Бет». Или другой отдел тайной полиции. Кто-то, кого Вашингтон попросил блокировать выходы из больницы.— Рави Нара сказал мне, что тебя перевезут в более безопасное место.— Ты действительно думаешь, что для этого нужна команда спецназа? Все, уносим ноги!Пригибаясь за кустами, мы заспешили прочь.Спускаться с холма пришлось преимущественно по открытому пространству, поэтому я поторапливал Рейчел и нервно оглядывался на больницу. Я представлял, какой там сейчас переполох. Очень скоро выяснят, что нас уже нет в здании, и начнут ловить по всему Иерусалиму.Рейчел предлагала бежать к Старому городу, но я провел ее по улице Черчилля к гостинице «Хайатт ридженси». Там стояла длинная очередь свободных такси. Мы сели в первое.— Американец? — без малейшего акцента спросил водитель.— Американец. Подбросьте меня к ближайшему интернет-бару.Водитель задумчиво повел бровями.— Вам что, компьютер нужен?— Да.— Тут прямо в «Хайатте» есть компьютеры, — самоотверженно сообщил таксист. — Плата за каждые полчаса.— Терпеть не могу дорогие гостиницы. В городском баре не так чопорно.— Интернет-баров в Иерусалиме пока не так уж и много. Знаю, в «Штруделе» стоят компьютеры, но вряд ли он открыт так рано.— Везите, там разберемся. И жмите на газ. У меня срочное дело.— Хорошо, сэр. В десять минут домчу.* * *Белые ПескиВечера в пустыне — с мертвой тишиной, бескрайним небом и ощущением полной отрезанности от мира — обычно пугали и раздражали Рави. Но сегодня было таким счастьем оказаться на свежем воздухе, на свободе!Одновременно с джипом возле годинского реактивного «Гольфстрима-5» остановился и только что приземлившийся черный «Лир» без опознавательных знаков. Из него вышел Джон Скоу.— Никак не мог до вас дозвониться, Рави! — крикнул он, идя к джипу. — Что с вашим телефоном, дружище?— Я лечу в Иерусалим, — сказал Рави, выходя из джипа навстречу Скоу.Тот схватил невролога за руку и, отведя шагов на десять в сторону, тихо спросил:— Какой еще к черту Иерусалим?— Питер посылает.— Он что, все еще жив?— Да.Паника и гнев исказили лицо Скоу.— Вы даже не попробовали?— Пробовал, черт возьми, пробовал!— Зачем Питер гонит вас в Иерусалим?— Убедиться, что Теннант вернется в Штаты только в гробу.Скоу раздраженно возвел глаза к небу.— Вчерашний снег!.. Забудьте про это. Там вам уже нечего делать. Теннант благополучно смылся из больницы «Хадасса».— Мне сказали, что он в альфа-коме.— Видать, ожил. Этот сукин сын мастер бегать от смерти.Рави ушам своим не поверил.— Из альфа-комы еще никто не вставал. Значит, у него есть сообщники, они его оттуда и вывезли.— О Господи, как же я не подумал! — ударил себя по лбу Скоу. — Израильтяне! За информацию о «Тринити» они черту душу продадут!Рави было плевать на то, кому достанется технология «Тринити». Сейчас он думал только о себе.— Джон, вы хоть знаете, где теперь Гели Бауэр?Скоу удивленно воззрился на Рави.— Разумеется. В больнице Уолтера Рида.— Я думал, вы лучше информированы.— О чем вы говорите?— Гели тут — охраняет Питера!Скоу побледнел.— Как вышло, что вы этого не знаете?— Эта сука несколько раз разговаривала со мной по своему сотовому — рассказывала, какие там чудесные доктора!— А вы утверждали, что она в одной лодке с нами! — возмущенно сказал Рави.— Эта паскуда меня обманула. Придется срочно связываться с ее отцом.Военный пилот подошел к Рави.— Профессор Нара? Можете подниматься в самолет, сэр. Мы готовы к вылету.Скоу сказал пилоту властным голосом:— Капрал, я беру профессора Нара с собой на встречу с мистером Годином. Ситуация в Израиле изменилась.Рави не имел ни малейшего намерения оставаться в Нью-Мексико.— Нет, Джон, я лечу в Иерусалим, — решительно заявил он. — Теннант и Вайс могут объявиться в любое время. Питер хочет, чтобы со стороны казалось, будто он делает все возможное ради спасения Теннанта. И я думаю, он совершенно прав.— Понимаю, вам нравится идея улизнуть в Иерусалим. Но вы мне необходимы тут.— У Питера новый лечащий врач.— Бросьте, Питеру сейчас нужны именно вы, — со значением сказал Скоу.Рави шагнул к пилоту.— Я готов, идемте.Скоу придержал Рави за руку и обратился к капралу:— Я здесь по прямому приказу президента США. Ваш командир, генерал Бауэр, в курсе моих полномочий. Мне нужно две минуты переговорить наедине с профессором Нара. После этого мы с ним посетим мистера Година. Отойдите, пожалуйста, на двадцать метров.Капрал подчинился.Рави пробовал вырваться, но Скоу держал его бульдожьей хваткой.— Ты меня заложил, да? — прошипел он. — Ах ты, сволочь этакая!— Никому я ничего не говорил! Но это вам не поможет. Они знают более чем достаточно. Не случись у Питера внезапно новый криз, меня бы уже не было на этом свете — Гели дали добро на мою ликвидацию!Скоу затравленно огляделся, словно ожидал, что на него сейчас накинутся парни Гели. Не видя непосредственной опасности, он взял себя в руки.— Послушай, Рави, не будь дураком! Бегство в Иерусалим не спасет твою шкуру. Президент почти купился на нашу версию, однако живой Годин камня на камне не оставит от нашего вранья. И тогда нам всем крышка. Вот почему тебе необходимо закончить дело.Рави подташнивало от страха. Спасение было так близко — и вот на тебе!— Вы совсем рехнулись, Джон! — закричал он. — Кто же меня теперь подпустит к Питеру? Если я здесь останусь, Гели меня в два счета прикончит.Скоу схватил его за плечи и хорошенько встряхнул.— Да успокойся ты, ради Бога! Я тебя на время спрячу в своем кабинете, а сам переговорю с Годином и все улажу.— Уладишь? Не смешите меня!Скоу криво ухмыльнулся.— Ты забыл, что моя основная специальность — информационная война.Он подвел Рави к джипу и знаком велел капралу сесть за руль.— Они вас уже подозревают, — предупредил Рави. — Что вы им скажете?С широкой хищной улыбкой Скоу хлопнул невролога по спине.— Не робей, штафирка. В ремесле выживания я мастер, какого свет не видал. Даже Гели не зазорно у меня поучиться.

Глава 35ИерусалимИнтернет-бар «Штрудель» был еще закрыт. Через стеклянную дверь я разглядел бородача, подметавшего пол, и постучал, затем помахал рукой, показав бородачу на ручку двери. Тот отрицательно помотал головой.— Пояс с деньгами не потеряла? — спросил я у Рейчел.— Нет.— Дай мне стодолларовую купюру.Я прижал купюру к стеклу и опять постучал. Бородач раздраженно поднял глаза и махнул рукой: проваливайте. Затем прищурился, подошел ближе к двери и пригляделся. После этого он крикнул нам по-английски: «Стойте и никуда не уходите!» — и побежал в заднюю комнату за ключами.— Мне нужен компьютер, — сказал я, когда дверь наконец открылась.— Заходите. Никаких проблем. Быстродействующий Интернет.Рейчел расплатилась с таксистом и подошла ко мне.В темноватом «Штруделе» пахло, как пахнет в дешевых барах во всем мире, но работающий компьютер имелся, и на том спасибо. Я принялся искать в Интернете адреса электронной почты крупнейших университетов и исследовательских центров в Соединенных Штатах и в Европе.— Что ты делаешь? — спросила Рейчел, садясь рядом.— Предаю дело огласке.— Ты же раньше не хотел!— И сейчас не хочу. Но выбора не остается. Они своего добились. Или вот-вот добьются.— Чего добились?— Опытный образец «Тринити» заработает в самое ближайшее время.— Откуда ты знаешь?— Знаю.— И ты собираешься рассказать об этом всему миру?— Да.— Насколько подробно?— Достаточно, чтобы поднять такую бурю в средствах массовой информации, которую президент не сможет игнорировать.Я открыл текстовый файл и начал печатать свое обращение к общественности. Первая строка родилась сама собой. Это были слова Нильса Бора по поводу гонки ядерных вооружений:«Мы находимся в совершенно новой ситуации, которая не может быть разрешена войной».— Дэвид, — тихо спросила Рейчел, — что происходило с тобой в коме? У тебя опять были галлюцинации?— Нет, на прежние видения это не похоже. Трудно объяснить, но я попробую — как только выдастся время. А пока что не мешай, пожалуйста, я должен закончить обращение.Рейчел встала и отошла к двери — наблюдать за улицей и предупредить, если появится полиция.Я склонился над клавиатурой и печатал без пауз, не задумываясь, словно моими пальцами водила внешняя сила. Через двадцать минут я попросил бородача-бармена вызвать нам такси, непременно с водителем-палестинцем. Затем я напечатал заключительную строку: «Посвящается памяти Эндрю Филдинга».— Ну, разослал свое обращение? — спросила Рейчел.— Да. Свистопляска в средствах массовой информации начнется часа через четыре.— Ты действительно этого хочешь? Ты все продумал?— Зло процветает только во тьме. Оно боится света, — торжественно сказал я.Рейчел странно уставилась на меня.— Ты говоришь о Зле с большой буквы?— Да.К входу подъехало такси. Бородатый водитель смотрел в сторону двери бара.— Пойдем, — сказал я Рейчел.Подойдя к такси, я спросил водителя:— Вы палестинец?— А вам-то что? — мрачно отозвался он на хорошем английском языке.— Знаете, где находится штаб-квартира МОССАДа?Водитель смотрел на меня исподлобья: что я за человек и чего хочу?— Чего ж не знать. Всякий палестинец знает.— Поэтому я и спросил, палестинец вы или нет. Везите меня туда.Рейчел удивленно вытаращилась на меня. Было нетрудно прочитать ее мысли. Что мне нужно от МОССАДа, беспощадной разведслужбы Израиля?— Деньги-то у вас имеются? — грубо спросил водитель.— Сто американских долларов хватит?— Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.Рейчел вынула сотенную.Водитель кивнул:— Садитесь.Не успел я захлопнуть дверцу, как машина рванула с места.* * *Белые ПескиГели понимала, что сидит у смертного одра. Старику остались считанные часы или минуты. Зверски хотелось курить, но выйти из Шкатулки она не имела права. Несмотря на антисептику и полную стерильность воздуха, в комнате стоял аромат смерти. Словами этот аромат Гели описать не могла, но этот страшный душок ей был хорошо известен по полевым госпиталям. Приходилось ей наблюдать смерть и во время боевых заданий в разных глухих углах мира. А может, сама эволюция научила человеческое обоняние улавливать приближение смерти. В мире, где смертельные инфекционные болезни передаются от человека к человеку, инстинкт шарахаться от обреченного — важное условие выживания. Весь этот опыт привел к тому, что со смертью она была на ты. Но быть свидетельницей медленного умирания Година давалось ей труднее, чем она ожидала.Временами он не мог глотать, хотя говорил все еще достаточно внятно. Он трогательно рассказывал Гели о своей покойной жене — так умирающий отец спешит поведать дочери, как он любил ее мать. Гели испытывала чувство неловкости и не знала, как вести себя в подобной ситуации: близость с отцом ей была не знакома. С трехлетнего возраста отец относился к ней как к призывнику: или игнорировал, или муштровал. В понимании Хорста Бауэра сердечное общение с дочкой заключалось в совместном составлении графика ее спортивных тренировок. Совсем маленькой девочкой она терпела эту сухость и официальность отношений, а подростком взбунтовалась. В доме Бауэров вспыхнула открытая война. Когда же у Гели прорезалась та же буйная сексуальность, которой был печально известен Хорст Бауэр, она окончательно вырвалась из-под отеческого контроля. Она догадывалась, что в глубинах подсознания отец вожделел ее, и это давало ей власть над ним. Гели повадилась дефилировать перед ним полуодетой, бесстыже флиртовала с его товарищами-офицерами, старше ее вдвое, и совращала всех мужчин-психиатров, к которым ее посылал перепуганный отец. Отчаявшись, генерал стал регулярно избивать дочь — что только укрепило ее ненависть и желание бороться до конца.Гели были шестнадцать, когда она обнаружила, что у ее отца не просто одна любовница, а целый гарем. Восемнадцать лет брака с неверным и склонным к рукоприкладству мужем превратили ее мать в развалину, алкоголичку, прячущую бутылки по всему дому. Когда Гели решилась сказать отцу прямо в глаза, что это он загубил ее мать, Хорст только смущенно ухмыльнулся и поздравил ее с тем, что она нащупала слабость сильных мужчин. Мужчины с характером и размахом не могут удовлетвориться одной женщиной, и Гели нужно как можно скорее понять, что сексуальная ненасытность — признак большой личности. Тогда Гели заявила, что, следовательно, он должен радоваться ее поведению. Закончился спор обычным мордобоем. Только теперь Гели норовила ответить ударом на удар.Но когда Гели поступила в университет, то обнаружила, что она и сама сильный человек. А слова отца справедливы и по отношению к сильным женщинам. Жажда острых ощущений толкала ее на новые и новые связи; ни один мужчина не удовлетворял ее, через некоторое время она неизменно начинала скучать и томиться. В день, когда она получила диплом с отличием (специализация: арабский язык и экономика), Гели зашла в вербовочный пункт в торговом центре, подписала контракт и поступила на службу в армию рядовым.Она рассчитала правильно: для генерала это был страшный удар. Он пришел в дикую ярость. Этим шагом Гели навсегда избавлялась от его власти. Наплевав на диплом, на возможность использовать влияние отца и поступить в Вест-Пойнт, она демонстративно пошла в армию рядовым, опозорив генерала перед товарищами-офицерами. Мало того, что она против желания отца решила идти по его стопам; она начала военную карьеру с самого низа, лишь бы не быть чем-либо ему обязанной. Хорст Бауэр запил и впал в многомесячное маниакально-депрессивное состояние, результатом которого было самоубийство — но, увы, не его, а его вконец измученной жены. Гели так и не узнала, что именно окончательно сломило дух матери. Еще одна любовница? Еще одно избиение? Так или иначе, Гели считала, что беспросветная жизнь и трагическая смерть матери на совести генерала, и не могла простить отцу его грубость и бесчувственность.По контрасту, Питер Годин жил с женой душа в душу на протяжении сорока семи лет, не глядя на других женщин. Об одном он только жалел — что у них не было детей. Конечно, дети отнимают драгоценное для ученого время. Но сумел же Эйнштейн и в физике революцию произвести, и детей воспитать!.. Пока старик нес какую-то сентиментальную чепуху про свою поездку с женой в Японию, Гели размышляла о плане Скоу свалить на Година вину за смерть Эндрю Филдинга.— Можно вас перебить, сэр?Годин посмотрел на нее извиняющимися глазами.— Прости, Гели, заболтался старик. Так легче справляться с болью.— Нет, мне интересно. Но я хочу вам кое-что сказать.— Да?— Не доверяйте Джону Скоу. Это он приказал Рави Нара убить вас. Скоу считает, что проект «Тринити» потерпит неудачу, и планирует всех собак навесить на вас.Годин слабо улыбнулся.— Знаю. И уверен, что твой отец тоже участвует в заговоре против меня.— Почему же вы ничего не предпринимаете?— Как только компьютер преодолеет порог тринитизации, все мои враги будут бессильны против меня. А до тех пор я уповаю на твою защиту.— Но если вы не доверяете им, почему вы не замените их другими людьми?— Этих я знаю как облупленных, и они предсказуемы. Нетрудно предугадать, в какой именно момент они предадут и почему. Алчность любого рода делает человека предсказуемым. Увы, человек и по сию пору живет грубыми инстинктами.— А как насчет меня? Почему вы так безоглядно доверяете мне? Потому что платите по-царски?— Нет. Я наблюдаю за тобой вот уже два года. Знаю, что ты ненавидишь отца, и знаю почему. Знаю, что ты делала в Ираке. Ты никогда не уклонялась от трудной или грязной работы и никогда не предавала честь мундира — в отличие от твоего отца. Мне известно и то, что ты меня уважаешь и мной восхищаешься. Мы с тобой родственные души, ты и я. У меня нет дочери, а у тебя, в определенном смысле, нет отца. И мой инстинкт подсказывает мне, что если генерал Бауэр явится сюда, чтобы убить меня, ты без колебания остановишь его пулей.Гели спросила себя: так ли это?Ответа она не знала.— Зачем же вы наняли нас обоих — зная, что мы как кошка и собака?— Когда Хорст впервые рассказал мне о тебе, я решил, что он мечтает поправить ваши отношения. И хотел этому посодействовать. Я был не прав. Твой отец не хочет мира.Рука Гели рванулась к пистолету: дверь герметичной Шкатулки начала с шипением открываться. В помещение вошел Джон Скоу — ни пылинки на дорогом костюме, ни один волос не выбивается из аккуратной прически. Он нисколько не напоминал затравленного человека, который не ведает, что с ним завтра станет.— Привет, Гели. Опусти пушку, свои.Синие глаза Година впились в аэнбэшника.— Обыщи его, Гели.Гели грубо толкнула Скоу к стене и проверила с ног до головы.— Чистый.— Приятно, — сказал Скоу. — А можно теперь тебя пощупать?Гели задавалась вопросом, что Скоу затевает. Раз он осмелился сюда явиться, значит, он уже заручился поддержкой на самом верху.— Привет, Питер, — повернулся Скоу к Годину. — Наши дела осложнились еще больше. Теннант вышел на прессу.Лицо Година исказилось судорогой. Сейчас, когда боль немного отпустила, Гели видела, что Годин опять владеет всеми мышцами лица — паралич оказался временным. Прожигая Скоу энергичным взглядом, он приказал:— Рассказывайте подробно, что натворил Теннант.— Он убежал из больницы «Хадасса» и с компьютера в какой-то иерусалимской забегаловке разослал по электронной почте обращение к разным органам печати и научным институтам во всем мире. Он рассказал все, что ему известно о «Тринити», а также о смерти Филдинга и об охоте за ним самим. Словом, ни о чем не умолчал, вывалил на общественное обозрение все полностью.Годин устало прикрыл глаза.— Теннант выболтал подробности технологии?— Ровно столько, сколько нужно, чтобы все ему поверили. Но даже этой общей информации достаточно странам типа Японии, чтобы развернуть соответствующий проект и года за три построить собственный «Тринити». Хуже того, Теннант сообщил, где находится наша тайная лаборатория. Я понятия не имею, как он узнал о Белых Песках. Скорее всего, от Филдинга.Годин глубоко вздохнул.— Упустил я Теннанта в свое время, моя вина! Нужно было больше с ним беседовать по душам, заранее перетянуть на свою сторону… Да, тут я сплоховал.Скоу подошел ближе к кровати. Гели держала руку на пистолете. Даже от безоружного Скоу можно было ожидать любого сюрприза.— Мы в крайне затруднительном положении, Питер. Вот что я советую…— Мне твои советы до одного места! — пробормотал Годин, пытаясь приподняться на кровати. — Ты на меня с самого начала смотрел как на дурачка, которым можно вертеть по своему усмотрению. Скоро убедишься, насколько ты был не прав!Годин дотянулся до одного из телефонов на прикроватной тумбочке и нажал на его единственную кнопку.— Кому вы звоните? — все еще самоуверенно спросил Скоу.— Сейчас узнаешь. Алло, это Питер Годин. Я должен поговорить с президентом. Неотложный вопрос национальной безопасности. А-а, код… Семь-три-четыре-девять-четыре-ноль-два. Да, жду.Скоу побледнел.— Питер…— Заткнись.Годин взглядом приказал Гели удвоить бдительность и затем произнес энергичным и властным голосом:— Господин президент, это Питер Годин беспокоит.Гели повидала на своем веку командиров разных рангов, да и ее отец был прирожденным начальником. Но впервые она слышала такую величаво-спокойную интонацию. Годин говорил с президентом как с равным.«Здравствуйте, господин президент, вас беспокоит Альберт Эйнштейн двадцать первого века».Годин несколько секунд выслушивал президента, затем начал детально аргументировать, зачем ему понадобилась вторая, тайная лаборатория в Белых Песках. По его словам, более чем год назад служба безопасности доложила ему, что в Северной Каролине кто-то саботирует проект «Тринити» и, возможно, продает тайны иностранной разведке. Обратиться за помощью к ФБР или ЦРУ означало расширить круг посвященных и увеличить риск утечки информации. Да и само расследование отвлекло бы ученых и замедлило темп работ. Поэтому Годин использовал собственные деньги и связи для создания второй лаборатории. Тогда же он доверил поиск вредителя Джону Скоу, но теперь он выяснил, что сам Скоу давно замешан в темных делах.Президент задал еще несколько вопросов, на которые Годин отвечал так же уверенно и без запинки. Насколько ему известно, Эндрю Филдинг умер от обычного инсульта, хотя преднамеренное убийство не исключено. А Дэвид Теннант, психическое здоровье которого было уже подорвано неврологическими последствиями суперсканирования, после смерти друга окончательно потерял контроль над собой. Будет сделано все возможное, чтобы помочь Теннанту вернуться в норму…Упреждая дальнейшие расспросы, Годин сообщил президенту, что не пройдет двенадцати часов, как «Тринити» заработает. Судя по всему, компьютер даже превзойдет все ожидания — и в военном отношении, и как прорыв в сфере создания искусственного интеллекта.Это резко изменило тон беседы.Филдинг, Теннант и подпольная лаборатория в Белых Песках — все становилось несущественным и отступало на второй план, раз Годин передавал в руки президенту невообразимую власть над миром, а заодно и бессмертную славу государственного мужа, благодаря мудрости и отваге которого стратегически важный проект был доведен до победного конца.Завершая беседу, Годин разговаривал с президентом уже не как с равным, а даже немного свысока. Правда, напоследок ему пришлось выслушать что-то неприятное — его лицо явно напряглось.— Да, сэр, конечно. Я понимаю. Ваш приказ будет выполнен незамедлительно.Повесив трубку, он насмешливо уставился на Скоу.— Что, поражены? Я с президентами на дружеской ноге давно, начиная с Линдона Джонсона.— Что Мэттьюс сказал в конце? — хрипло спросил Скоу.— Просил временно остановить работу — в целях успокоения растревоженной американской общественности.— Боится средств массовой информации.— Да. Ивэн Маккаскелл уже вылетел к нам. Они спешно сколачивают чрезвычайную комиссию по надзору. А позже подключится сенатский комитет по делам разведки.— Что вы намерены делать? — спросил Скоу. — Действительно остановите работы?Годин отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Глядя на предателя-аэнбэшника с нескрываемой ненавистью, Годин сказал Гели:— Если эта гнида хоть что-то предпримет без моего разрешения, раздави его как вредное насекомое.Кровь отлила от лица Скоу.— А теперь, — сказал Годин, обращаясь к Скоу, — иди к посадочной полосе. Генерал Бауэр вот-вот прибудет. Встречай дружка.Мороз продрал Гели по спине. «Вот-вот прибудет»!— Гели, поведение твоего отца нетрудно просчитать, — сказал Годин. — Как только Теннант оповестил весь мир о «Тринити», Хорст тут же запаниковал. И уже через пять минут продал меня: позвонил в Белый дом и начал клясться и божиться, что участок в Белых Песках я выпросил у него под ложным предлогом, что он ни сном ни духом не знал о «Тринити» и так далее. Сейчас, естественно, он метнется сюда, чтобы взять лабораторию под свой контроль. А может, сам президент приказал ему с помощью военной силы гарантировать прекращение работ.— Что передать генералу? — спросил Скоу.— Что любая попытка воспрепятствовать работе опытного образца «Тринити» приведет к возмездию в невообразимом масштабе.Скоу прищурился.— Вы что имеете в виду, Питер?— Просто напомни генералу то, что ему известно из долгого опыта общения со мной.— А именно?— Что я никогда не блефую!Скоу посмотрел в глаза Гели, потом на дуло ее поднятого пистолета.— Пошел вон, — прохрипел Годин.Скоу повернулся и вышел из Шкатулки.— Зачем вы его отпустили? — возмутилась Гели. — Давайте я хотя бы запру этого гада в его кабинете!— Нет, теперь он нам навредить не может.— В одиночку — да. А в союзе с моим отцом?Годин только криво усмехнулся, словно хотел сказать, что время мелких беспокойств закончено.— Соедините меня с Левиным во Вместилище.Гели поднесла трубку к уху старика.— Левин? Слушайте внимательно. Час пробил.Чуткие уши Гели слышали голос в трубке.— Вы уверены, сэр? Нейрослепок Филдинга пока что на восьмидесяти одном проценте.— Мой нейрослепок закончит дело и справится с последними трудностями, — сказал Годин.Левин в трубке молчал. Затем взволнованно спросил:— Конец, да?Серые губы повиновались Годину с трудом.— Не совсем. Но думаю, вот так мы с тобой говорим в последний раз. Готовься к незваным гостям.— Мы готовы. Я слышал разговоры солдат снаружи. Они говорят, скоро прибудет генерал Бауэр, чтобы все взять под свой контроль.Годин закашлялся.— Помни, Зак… для меня отныне нет конца. Мой конец — мое начало!— Было большой честью работать с вами, сэр. И как только вы достигнете состояния «Тринити», я снова буду рад служить вам не за страх, а за совесть.Годин закрыл глаза.— До скорого свидания, мой друг.Вешая трубку, Гели прикидывала, как скоро появится ее отец. До форта Уачука всего лишь триста миль…Тут она вздрогнула — рука Година коснулась ее запястья.— Ты понимаешь, что происходит?— Да, сэр. Левин выгружает нейрослепок Филдинга и загружает в компьютер вас. Примерно через час вы станете компьютером «Тринити». Или наоборот.Годин устало кивнул. События последних минут окончательно утомили его. Дышать ему становилось все труднее.— Питер, но что это вам даст? — взволнованно спросила Гели. — Даже если «Тринити» будет работать безупречно, достаточно щелкнуть выключателем — и все, вы проиграли. А если к выключателю не подойти, достаточно перерубить электрокабель.— Скоу, вероятно, сейчас именно этим и занят: ищет выключатель или место, где можно перерубить кабель. Но у него ничего не выйдет.— Мой отец прилетит с солдатами и всей необходимой техникой. Против него вам не выстоять.Годин лежал с закрытыми глазами, однако в его шепоте звучала неодолимая сила:— Не беспокойся. Возможно, тебе не придется стрелять в американских солдат.Внутри у Гели все кипело. Старик попросту не понимает, что такое современная армия. Железобетонное Вместилище кажется ему надежным. Но Хорсту Бауэру доводилось за секунду уничтожать цели куда круче!— Эх, пожить бы еще, чтоб досмотреть спектакль до конца! — пробормотал Годин. — Гели, держи оружие наготове.Она села на пол, привалилась спиной к стене и нацелила «вальтер» на прозрачную дверь.

Глава 36ИерусалимСтоило мне назваться у входа в штаб-квартиру МОССАДа, как нас с Рейчел буквально затащили внутрь. Тщательно обыскали, деньги и документы конфисковали, потом заперли нас в белой комнате, где были только деревянный стол и три привинченных к полу стула.Через пару минут вошел офицер в штатском и спросил, зачем мы к ним пришли. Я сказал, что буду говорить только с высшим руководством. Офицер настаивал на ответе, но я упрямо молчал. Офицер вышел и запер дверь за собой. Минут сорок нас никто не тревожил.За все это время Рейчел не сказала ни слова. Было очевидно, что тут кругом микрофоны, которые фиксируют любой шорох. Хотя я торопился в Нью-Мексико, на меня вдруг снизошел покой. Я знал, что мне делать, и чувствовал, что все должно получиться; теперь можно временно расслабиться. Рейчел, казалось, угадала мое настроение и положила свою руку на мою, чтобы моя энергия и мой покой перетекли в нее.Наконец дверь открылась, и вошел невысокого роста мужчина с седым ежиком, на вид лет пятидесяти. Одет он был странно для большого начальника — в запыленном комбинезоне цвета хаки и видавших виды грязных армейских высоких ботинках. Однако поразительно цепкие глаза и уверенные движения выдавали человека, облеченного немалой властью и привыкшего командовать.— Дэвид Теннант, — сказал он, справляясь с данными в своей папке. — Врач, писатель — и в розыске как террорист, который грозится убить президента США. В последнюю неделю вы в Америке своего рода звезда. Чем обязан честью?— Вы принадлежите к руководству МОССАДа?— Я глава организации, генерал-майор Авнер Кински.— Я думал, вы сейчас в Тель-Авиве.— Я прямо из Вифлеема. Там этим утром был взрыв. Очередной террорист-самоубийца.— Мои соболезнования.— Спасибо. — Кински улыбнулся одними губами. — Ну, так зачем же вы к нам явились?— Мне нужна ваша помощь.— В каком деле?— Я хочу вернуться в США. Тайно и как можно быстрее.Мой ответ его ошарашил. Хотя было очевидно, что генерал не из тех, кого можно чем-то удивить.— Почему вы хотите вернуться в Соединенные Штаты? Вас там ожидает довольно холодный прием.— Зачем — это мое дело.Руководитель МОССАДа откинулся на спинку стула, почти насмешливо щурясь на меня.— Куда именно вы желаете попасть?— Белые Пески, Нью-Мексико.— Занятно. Вы в курсе, что правительство моей страны попросили взять вас под стражу?— Да, догадаться было нетрудно.— Мое правительство, как правило, сотрудничает с руководством США.— «Как правило» не означает «всегда». Особенно если дело касается новых видов оружия и передовых технологий.Генерал хмыкнул и наклонился вперед, с вызовом глядя мне в глаза.— Вы улизнули от «Шин Бет» в больнице «Хадасса», а затем добровольно пришли сюда, прямо в мои руки. Почему?— Я был уверен, что вы мне поможете.Кински покачал головой.— Слишком петлистый путь к цели. Что вы делали в промежутке между бегством из больницы и явкой сюда?— Об этом вы узнаете немного позже.— Хотел бы знать прямо сейчас.— Увы.— Скажите-ка мне вот что, профессор… Вы действительно намерены убить американского президента?— Похож я на убийцу?Кински пожал плечами.— Я всяких убийц повидал. И ни у одного не написано на лице, что он убийца. Женщины. Мальчики. Улыбчивые подростки. Немощные старики. А у вас однозначный вид фанатика.— Тем не менее я по натуре не убийца.— И все-таки убивали, видно по вашим глазам.— В порядке самозащиты.Глава МОССАДа закурил сигарету и глубоко затянулся.— Ладно, мы отклонились от главного. Почему вы думаете, что я помогу вам тайно вылететь в Америку?— У меня есть нечто для вас очень и очень ценное.Темные глаза заинтересованно сузились.— Подались в бизнесмены?— Просто знаю, как делаются дела в этом не лучшем из миров.Наклонившись к генералу, я продолжал:— В США существует секретный военный проект под кодовым названием «Тринити». Работы над ним ведутся уже в течение двух лет и в самые ближайшие часы завершатся созданием оружия такой мощи, какого земля еще не знала. В обозримом будущем вряд ли в ваши руки попадет человек, которому известно об этом оружии больше, чем мне.Израильтянин задумчиво поводил нижней челюстью.— Вы не очень удивились — стало быть, про «Тринити» уже кое-что знаете. Тем лучше. Я один из шести человек, которые имели доступ к каждой детали рабочего процесса, начиная с первого дня работ. Надзирать за проектом я был назначен лично президентом. Таким образом, есть два варианта ваших действий. Вы можете держать меня у себя и пытками выудить из меня всю информацию. Но довольно много людей знают, что я в Израиле, в том числе и президент. Поэтому заварится нехорошая каша. Второй вариант: вы поможете мне добраться до Белых Песков, а на борт самолета посадите любых ученых, и я расскажу им все, что знаю про «Тринити». — Я откинулся на спинку стула. — Ну, как вам мое предложение?Кински выпустил облачко дыма изо рта. Вид у него был невозмутимый, но я понимал, что мои слова должны были произвести сильное впечатление.— Характеристики оружия?— Искусственный интеллект. «Тринити» превратит ваши новейшие из новейших суперкомпьютеров в бесполезную груду металлолома. Они будут все равно что бипланы рядом со сверхзвуковым лайнером. К тому же «Тринити» способен молниеносно взламывать любые шифры. И это только начало. Возможности «Тринити» чудовищны и безграничны. Вот почему я так спешу, генерал.Кински сделал еще затяжку, затем встал и сказал с одобрительной улыбкой:— Отчаянный вы малый, профессор Теннант!— Ну так что?— Считайте, что билет на самолет у вас в кармане.* * *Белые ПескиСтрельба у Вместилища началась еще за пять минут до того, как приземлился самолет генерала Бауэра. Кровь быстрее побежала по жилам Гели. Она была в своей стихии. Если ждешь неизбежного боя — большое облегчение, когда он наконец начинается. В каждом выстреле Гели слышала упоительную ярость стрелявшего. В одиноких хлопках есть вялость, только в настоящем сражении оружие наливается правильным звуком.Годин резко очнулся и нажал кнопку, поднимающую изголовье кровати.— Ваш отец, похоже, приказал своим солдатам занять Вместилище еще до его прилета.Гели прикидывала, что делать, если группа захвата ворвется в больничный ангар. Как в одиночку защитить Година?— Ваш технический персонал вооружен? — спросила она.— Разумеется.— Против обученной группы под выверенным и решительным командованием они долго не продержатся.— О, Гели, тут тебя ожидает приятный сюрприз!— Сэр, я знаю, о чем говорю. Если…— Который час? — перебил ее Годин. — Как долго я спал? Левин звонил?— Вы спали не очень долго, и никто не звонил. Ваш нейрослепок загружен более часа назад. Кстати, почему загрузка занимает столько времени?— Сперва нужно сохранить и выгрузить предыдущий нейрослепок, затем новая, только что загруженная модель проходит период привыкания — так сказать, акклиматизации в компьютерном состоянии. Это похоже на постепенное возвращение в сознание после инсульта. Мозг должен свыкнуться, что у него больше нет тела.— Время в каждом случае одинаковое?— Нейрослепок Теннанта «психовал» и не мог освоиться с новым состоянием больше часа. Филдинг успокоился и занялся делом уже через тридцать девять минут. Но следует добавить, что в то время система функционировала только на пятьдесят процентов.Телефон зазвонил. Это был Левин. Он тяжело дышал, в трубке были слышны крики и выстрелы вдалеке. Выслушав доклад главного инженера, Годин сказал:— Спасибо, Зак. Удачи тебе.Пока Гели вешала трубку, Годин сообщил ей с довольной улыбкой:— Мой нейрослепок полностью освоился в компьютере и теперь решает последние проблемы — в том же лихом темпе, что и нейрослепок Филдинга!— И когда, по-вашему, он доведет дело до конца?Телефон зазвонил опять. На сей раз это был Джон Скоу. Годин отказался говорить с ним.— Гели, — жестким голосом сказал Скоу, — транспортный самолет твоего отца только что приземлился. Генерал обеспечен серьезной огневой мощью. Перестрелка, которую ты слышала пару минут назад, лишь прелюдия. Если кто-нибудь не убедит Година одуматься и отдать приказ Левину и прочим сдаться, то Вместилище будет разрушено до основания вместе с компьютером. Генерала Бауэра в этой ситуации материальный ущерб не пугает.— Я передам ваше сообщение.Она повесила трубку. Годин выжидательно смотрел на нее.— Скоу говорит, что мой отец взорвет Вместилище, если вы не прикажете техперсоналу уйти оттуда подобру-поздорову.Лицо старика передернулось болезненной судорогой.— Уверен, он не сделает этого до разговора со мной.— Что ему известно про «Тринити»?— Я ему сказал, что работаю над созданием искусственного интеллекта. Без подробностей. Но, зная меня не первый год, он прекрасно понял, что я и на этот раз не пустяками занят. А детали его, собственно, и не интересовали; довольно того, что я платил бешеные деньги за приют на подвластной ему территории.— Чтобы не слететь со своего поста, мой отец на что угодно пойдет. Если президент дал приказ блокировать работу компьютера, а единственный способ сделать это — сровнять Вместилище с землей, генерал и секунды не будет колебаться. Сколько людей при этом погибнет, ему наплевать. Поверьте, я его знаю.Дверь Шкатулки стала с шипением открываться. За ней стоял Хорст Бауэр. Гели, сжимая «вальтер» в обеих ладонях, целилась в собственного отца.— Не сомневался, что наши с тобой отношения приведут к чему-то в этом роде, — криво улыбаясь, сказал генерал Бауэр. — Дай мне хоть войти. Побеседуем.Годин кивком разрешил впустить генерала.В пятьдесят пять ее отец мало отличался от себя тридцатилетнего. Поджарый, мускулистый, без единого седого волоса в белокурых волосах, серые колючие глаза, взгляд которых мог поставить на место любого, невзирая на чин и ранг. Сейчас на генерале был парадный костюм со всеми регалиями — не иначе как после аудиенции у руководителя президентской администрации, подумала Гели.Генерал Бауэр подошел к кровати и, встретившись глазами с Годином, сказал:— Сэр, президент велел вам остановить все работы. Если вы приказали персоналу подчиниться президенту, то довожу до вашего сведения: они не только игнорировали ваш приказ, но и оказали вооруженное сопротивление моим солдатам. Они забаррикадировались во Вместилище и ведут огонь по моим ребятам. У меня уже двое убитых и пятеро раненых. Если же они ведут себя так с вашего ведома, то я требую: прикажите людям сложить оружие и покинуть бункер. В случае отказа подчиниться — с вашей или с их стороны — я буду вынужден применить силу.Годин молча смотрел на генерала Бауэра. Гели чувствовала, что ее отец говорит исключительно для микрофонов. Годин, вне сомнения, тоже это понимал. Глазами генерал говорил ученому совсем другое.— Профессор Годин, ваше состояние позволяет вам понимать мои слова?Возможно, генерал и в самом деле полагал, что Годин не в себе и уже не контролирует ситуацию. Тому, кто видел Година в подобном состоянии впервые, было трудно преодолеть шок и понять, что в этом жалком теле все еще живет могучий дух.— Мой персонал, — произнес Годин после длинной паузы, — получил приказ продолжать работу во что бы то ни стало, не реагируя на телефонные звонки. Даже мои. Им запрещено снимать трубку.— В этом случае я вывезу вас наружу, к Вместилищу, — сказал генерал, — и команду прекратить сопротивление вы отдадите по мегафону.Годин слабо улыбнулся, словно он наслаждался этой сложной игрой со своим тайным сотрудником.— Генерал, да будет вам известно, Вместилище непроницаемо для звука извне. У него железобетонные стены, собственная система водоснабжения и вентиляции плюс собственные электрогенераторы. Оно полностью автономно.— Ваш бункер с компьютером я могу превратить в пыль за пару секунд! — отрезал Бауэр. — Как раз сейчас мои саперы закладывают взрывчатку. Это пока что мягкий вариант. Президент не хочет уничтожения компьютера; но если вы откажетесь сотрудничать, у меня не останется выбора, и я без колебания уничтожу Вместилище одной ракетой.Угроза, казалось, подействовала на Година.— Я жду звонка от главного инженера проекта, — сказал он. — Посмотрим, что я смогу сделать.Генерал покосился на Гели, которая по-прежнему держала его под прицелом, вздохнул и сел на стул у кровати.— Слушайте, Питер, что вы тут построили, а?— Самый мощный из когда-либо существовавших компьютеров.— Стало быть, в своем обращении к общественности профессор Теннант ничего не преувеличил?— Тут что ни скажи — все мало!Разные чувства боролись на лице Хорста Бауэра. Он явно не знал, чью сторону ему выгоднее принять. Он метнул вопросительный взгляд на Гели, словно ожидая какой-то подсказки, но она смотрела на него враждебно, с нескрываемым отвращением. Вот он стоит — якобы неподкупный блюститель порядка и закона, посланец президента. А ей известно, что он на содержании у Година и тайная лаборатория «Тринити» была построена с его благословения. Поэтому она держала отца на мушке. Если он решит, что для его карьеры выгоднее убить Година…— Итак, вы не оставляете мне выбора, — торжественно изрек генерал Бауэр.Он в последний раз посмотрел на пистолет Гели и в ее решительные глаза и встал, чтобы уйти.Но тут зазвонил телефон, и генерал замер на месте. Гели взяла трубку свободной рукой и передала ее Годину. Опять она услышала на заднем плане истеричные голоса и хлопки выстрелов. Затем голос Зака Левина отчетливо произнес:— Состояние «Тринити» достигнуто, сэр… Повторяю, состояние «Тринити» достигнуто.Годин закрыл глаза и откинулся на подушку.— Спасибо, Левин. Продолжайте работу. Ни на что не обращайте внимания.Годин отложил трубку на кровать.— Какого дьявола вы велели ему продолжать работу? — взревел генерал Бауэр.В синих глазах Година был триумфальный блеск.— Друг мой, порог тринитизации преодолен, состояние «Тринити» достигнуто. Игра сыграна. Теперь вы против меня бессильны.— Питер, не ломайте комедию! Говорите четко, что происходит!— «Тринити» все взял под свой контроль.— Что значит «все»? — нервно переспросил генерал, метнув машинальный взгляд в сторону прозрачной двери Шкатулки. — Выражайтесь яснее, черт возьми!— Хорст, мы с вами давние знакомые. Вы знаете, что я человек слова. И вот теперь я обещаю вам: если вы попытаетесь войти во Вместилище или уничтожить его, вы просто спровоцируете уничтожение страны, которую присягнули защищать.Глаза Бауэра зло сузились: растерянность удваивала его ярость.— Скоро вы все поймете, — сказал Годин. — А пока я советую вам вести себя терпеливо и благоразумно.Генерал сделал шаг обратно к кровати и тихо произнес:— Вы знаете, я всегда поддерживал ваши начинания. Но сегодня другие обстоятельства. Произошел чудовищный скандал, за которым пристально наблюдают все средства массовой информации в мире! Питер, поймите, ситуация вышла из-под контроля. Нужно делать уступки. Пойдите хотя бы временно на попятный!Годин только рукой махнул.— Я уверен, генерал, вы и на этот раз найдете способ увернуться от ответственности. Вы в этом деле мастер.Генерал Бауэр тяжело вздохнул и быстрыми шагами вышел из Шкатулки, не удостоив дочку даже взглядом.Гели еще раз убедилась в том, о чем она догадывалась еще в детстве: отец пуще всего боится неопределенных ситуаций — в них он теряется.Гели опустила пистолет и посмотрела на Година. Старик плакал. Это ее ошеломило.— В чем дело, сэр?Годин поднял дрожащую руку к лицу, словно проверяя, на месте ли оно.— Я победил! Гели, ты видишь перед собой первого человека за всю историю планеты, который существует сразу в двух местах.В глазах старика светилось радостное удивление. Удивление и покой.— Я умру на этой кровати, — сказал он. — Но моя жизнь продолжится во Вместилище.Гели не знала, что ответить. Про себя она была убеждена, что даже если Годин прав, то его новый череп — Вместилище — будет скоро разнесен взрывом.— Возьми мою руку, Гели. Пожалуйста.В его глазах была мольба. Она дала ему свободную руку, и он сжал ее, как перепуганный маленький мальчик сжимает руку матери.— Ну вот, теперь можно, — прошептал Годин. — Теперь я могу позволить своему телу умереть.Звуки вновь вспыхнувшей далекой перестрелки эхом прокатились по ангару. Гели сжала зубы и боролась с желанием выдернуть свою руку из руки умирающего.

Глава 37Рейс 462 авиакомпании «Эль-Аль»,в пяти милях от берега Атлантического океанаДля нашего полета в Соединенные Штаты генерал-майор Кински, глава МОССАДа, зарезервировал всю верхнюю палубу «Боинга-747». Агенты МОССАДа блокировали лестницу, чтобы к нам не мог попасть никто из пассажиров или летного персонала. В Нью-Йорке мы с Рейчел должны были пересесть на частный реактивный самолет, который доставит нас в Альбукерке, штат Нью-Мексико. А оттуда нас перебросят на специально нанятом вертолете на территорию испытательного полигона в Белых Песках.В качестве платы за это я три часа просидел перед пятью израильскими учеными, излагая им подробности проекта «Тринити». Хоть мой рассказ снимался на видеокамеру, ученые делали многочисленные заметки в блокнотах. Генерал Кински был поражен моей откровенностью: я ничего не утаивал, отвечал на любые вопросы. Хотя большая часть моего рассказа была для него, конечно, выше понимания. Он просто радовался тому, как горят глаза ученых, которые слушают меня. Тем не менее, главное он уловил: ввод в действие хотя бы одного «Тринити» ломал все существующие парадигмы международной безопасности. Все страны и народы разом окажутся беззащитными перед тем, в чьих руках находится «Тринити».Рейчел сидела за спинами ученых и внимательно слушала мой рассказ. В ее выразительных глазах любопытство сменялось то испугом, то огорчением, то гневом, то изумленным недоверием. Мне очень хотелось пройти к ней, приголубить и успокоить, но израильтяне торопились, и мои сентиментальные поползновения их не интересовали.Генерал Кински периодически уходил в заднюю часть верхней палубы и вел оттуда телефонные разговоры через спутник. Он сообщил, что мое электронное обращение к общественности, отправленное из интернет-бара, имело эффект разорвавшейся бомбы и вызвало в мире переполох именно того масштаба, на который я надеялся. Ведущие компьютерные ученые быстро подтвердили, что описанный мной проект «Тринити» не является пустой фантазией и, чисто теоретически, создание подобной машины вполне возможно. Средства массовой информации тут же нашли аналог масштабу сенсации — первое успешное клонирование в 1998 году, вызвавшее такую неоднозначную реакцию во всем мире. Однако создание «Тринити» по своему значению решительно превосходило даже этот великий прорыв в генетике.После очередной отлучки генерал Кински вернулся с хмурым лицом и, прерывая мой разговор с учеными, тронул меня за плечо.Я замолчал и вопросительно посмотрел на Кински.— Произошло что-то нехорошее? — угадал ученый из Института имени Хаима Вайцмана.Глава МОССАДа потер свой загорелый подбородок.— Компьютерные эксперты во всем мире обратили внимание на странности в Интернете.— Что за странности?— Некий анонимный пользователь с невероятной скоростью перемещается по самым большим компьютерным сетям и посещает наикрупнейшие базы данных. Впечатление, что он их систематически прочесывает — одну сеть за другой, одну базу данных за другой — и собирает информацию. Его интересуют корпорации, банки, правительственные учреждения, военные базы и объекты национальной обороны. Похоже, пароли, шифры и брандмауэры для него не существуют: если они и замедляют его движение, то лишь в ничтожной степени. Пошли разговоры, что это проделки компьютера «Тринити».— Возможно, просто особенно талантливый хакер, — сказал другой ученый. — Или целая группа талантливых хакеров. Этот тип уничтожает секретные файлы?— Нет, только все просматривает. Словно создает карту компьютерного мира. Несколько хакеров утверждают, что отследили его местонахождение: где-то в Нью-Мексико.— Ну, тогда это наверняка «Тринити», — сказал ученый из Института Вайцмана. — Одного я не понимаю: почему американцы просто не отключат эту дьявольскую машину? Щелк — и конец проблемам.Я покачал головой:— Если бы все было так легко! У Година наверняка все давно продумано. Он заранее приготовился отразить любой удар. Я подозреваю, что принудительное выключение «Тринити» автоматически вызовет какие-то катастрофические последствия для Соединенных Штатов или всего мира.Генерал Кински, даром что не постиг технических тонкостей проекта «Тринити», яснее ученых осознал возможные глобальные политические последствия.— Профессор Теннант, — сказал он, — вы рассказали о возможностях этого суперкомпьютера. А мне бы хотелось знать, какие намерения стоят за его созданием.— Чтобы понять, какая угроза исходит от «Тринити», нужно знать его создателя — Питера Година. Если нейрослепок успешно загружен и работает, то «Тринити» — это Годин. Абсурдно даже предполагать, что Годин предпочтет сделать базовым другой нейрослепок.— Вы общались с этим человеком на протяжении двух лет, — сказал Кински. — Какое мнение о нем сложилось у вас?— Блестящий ученый.— Это самоочевидно.— У него свои твердые политические взгляды.— А именно?— Однажды он сказал, что принцип «один человек — один голос» сделал Америку великой страной, но он же ее и погубит.Кински хохотнул.— Что еще?— Годин начитан, глубоко знает историю и политическую теорию, разбирается в философии. По моим сведениям, атеист.— Надо полагать, он весьма эгоцентричен, как и все чрезвычайно успешные люди?Я кивнул.— Из истории нам известно, — продолжал глава МОССАДа, многозначительно сдвинув брови, — что власть в руках блестящего ума чаще всего приводит к печальным последствиям.Ученые закивали, но я только улыбнулся: отчего генералы во всем мире так любят с умным видом произносить звучные банальности?— Профессор, — сказал Кински, — вы до сих пор не объяснили мне, зачем вы так отчаянно стремитесь в Белые Пески?— Чтобы остановить Година.— Как вы предполагаете это сделать?— Поговорить с ним по душам.— Ба, профессор, я и не думал, что вы так наивны. Как вы отговорите человека не брать в свои руки власть над миром? Таких слов еще не придумано!— Тем не менее я единственный, кто может попытаться.Кински покачал головой.— С чего вы взяли, что у вас такое предназначение?— Об этом мне не хотелось бы сейчас говорить.Кински сердито посмотрел на меня.— Нет, вы все-таки введите меня в курс своих планов.— Я, очевидно, не слишком точно сформулировал свои намерения, генерал. Я хочу уговорить того Година, который из плоти и крови, воздействовать на второго Година, который из одного мозга. Только Годин способен остановить Година.— Все эти уговоры-переговоры… Думаю, у вашего президента другое мнение насчет того, что нужно предпринимать в подобной ситуации. Да и ваши военные вряд ли миролюбиво настроены — ждать не станут!— Как раз этого я и боюсь… — Я приложил ладони к лицу и потер глаза. — Извините, чертовски устал. Если не возражаете, я хотя бы немного отдохну.Кински дружелюбно потрепал меня по плечу.— Скоро отдохнете, профессор. Но сперва еще несколько вопросов. Господа ученые?..Я в отчаянии посмотрел на Рейчел. Она покачала головой, встала и ушла в заднюю часть самолета.* * *Белые ПескиРави Нара изумленно наблюдал за тем, с какой скоростью военный отряд из форта Уачука разворачивал оперативный штаб в пустой части административного ангара. Скоу не потрудился представить невролога генералу Бауэру, но и не прогнал его. Рави имел возможность наблюдать и слушать.Военная разведка давно разработала стандартный мобильный кризисный штаб — типа Кризисного кабинета в Белом доме. Развернуть его можно в любом конце мира и за считанные минуты. Вокруг большого овального стола солдаты установили огромные плазменные экраны, компьютеры и терминалы связи. Наружные спутниковые антенны соединяли оперативный штаб со всеми американскими спецслужбами и спутниками наблюдения.Скоу удивленно спросил генерала Бауэра, как он догадался сразу взять все это сложное оборудование.Бауэр самодовольно хохотнул.— Понимал, с чем буду дело иметь. В послании профессора Теннанта было ясно сказано про способности вашей машины. Да и Питера Година я знаю как облупленного. Этот власть добром из рук не выпустит. Сверхчеловек. Прямо по Ницше. — Генерал смерил Скоу презрительным взглядом. — Неужели вы хоть секунду думали, что Вместилище действительно абсолютно изолировано от мира?— Здание именно так и строилось, как совершенно герметичное, — возразил Скоу. — Чтобы исключить какие-либо неожиданности со стороны «Тринити».Бауэр фыркнул.— Проснитесь, Скоу! Чем вы, черт возьми, занимались в своей Северной Каролине? В гольф играли? Годинские инженеры на протяжении многих месяцев творили здесь что хотели. Грузовые самолеты приземлялись один за другим. Что эти ребята тут понастроили, можно только гадать. Я готов поспорить с вами на миллион долларов, что «Тринити» отличнейшим образом соединен с мировыми компьютерными сетями!И действительно, десять минут спустя эксперты генерала обнаружили глубоко в песке обегающий Вместилище трубопровод, вокруг которого приборы зафиксировали мощное электромагнитное поле.Пока разворачивали оперативный штаб, события на месте не стояли. Во-первых, к главным воротам подкатили машины журналистов и фургоны с телеоборудованием. Шугнуть их генерал Бауэр не посмел. За оградой научного городка находилась территория заповедника, куда был разрешен доступ гражданскому населению. Во-вторых, компьютерные профессионалы во всем мире обнаружили, что кто-то — что-то? — последовательно, с немыслимой скоростью обегает в Интернете все сети и базы данных, проникая без малейшего труда в святая святых, взламывая любые системы защиты. Рави случайно узнал еще одну новость: Ивэн Маккаскелл, глава президентской администрации, вот-вот прибудет в Белые Пески.Когда один из солдат, обслуживающих пульты управления в оперативном штабе, доложил, что самолет Маккаскелла заходит на посадку, генерал Бауэр повернулся к Скоу:— Доставьте сюда Година!Скоу отрицательно замотал головой:— Нам ни к чему, чтоб он общался с Маккаскеллом!— Вы мне мозги не вкручивайте! Годину известно то, без чего я как слепой котенок. А ему без разницы, где откинуть коньки, — что здесь, что в больнице!Скоу неохотно подчинился и пошел к выходу.— Передайте моей дочери, что я буду лично отвечать за безопасность Година! — крикнул Бауэр ему вдогонку. — А она, если очень хочется, может улечься на кровать рядом с ним — с пистолетом в руке.После того, как Скоу вышел из ангара, генерал Бауэр несколько секунд смотрел на большой экран, на котором было видно все здание Вместилища. Затем повернулся к Рави, который без дела сидел за овальным столом в паре метров от него.— Вы невролог, да? — спросил генерал. — Профессор Нара, верно?— Так точно, генерал.Рави встал и пересел ближе.— Годин сошел с ума?— Нет, сэр. — Рави полагал, что «сэр» будет приятно генералу даже из уст гражданского лица. — С медицинской точки зрения Годин совершенно нормальный человек.— А как же опухоль в мозгу?— Она никак не повлияла на его умственные способности. Мы обнаружили ее крохотной шесть месяцев назад. Но и тогда она была неоперабельна — находилась в таком месте, куда можно добраться, только необратимо нарушив все функции мозга. С тех пор опухоль разрослась. Годин на грани смерти уже который день. Тем не менее, когда он не накачан обезболивающими наркотиками, у него абсолютно ясное сознание.Генерал Бауэр пристально посмотрел Рави в глаза.— Но на слушаниях в конгрессе вы могли бы свидетельствовать, что Годин уже давно не отвечал за свои действия?Рави опустил глаза.— Вполне вероятно. Мы имеем дело с неоднозначным клиническим случаем…— По словам Скоу, вы пытались убить Година. Так?Рави не знал, что ответить.Бауэр правильно истолковал его молчание и ухмыльнулся.— Будьте поблизости, профессор. Возможно, вы мне срочно понадобитесь.Рави почтительно кивнул.* * *Ивэн Маккаскелл появился в оперативном штабе в сопровождении двух агентов Секретной службы. Родом из Массачусетса, тоже выпускник одного из университетов «Лиги плюща», Маккаскелл в отличие от Скоу давно избавился от консервативного акцента и претензий на аристократизм.Руководитель администрации президента был в синевато-черном костюме. Поприветствовав присутствующих и генерала, он сел во главе стола и жестом пригласил Хорста Бауэра сесть справа от себя.Уже вернувшийся Скоу подсел к ним. Затем генерал помахал рукой Рави, приглашая его присоединиться. Рави пересел поближе, но остался на почтительном расстоянии от Маккаскелла.— Питера Година привезут сюда через несколько минут, — доложил Скоу. — Это сложно, потому что нужно доставить сюда все медицинское оборудование, которое поддерживает его жизнь.Маккаскелл кивнул. Цепко оглядев все вокруг, он сказал:— Господа, я прислан сюда оценить ситуацию, а также предотвратить любые несогласованные с президентом действия.Лицо генерала Бауэра напряглось.— На время, — продолжал Маккаскелл, — мы забудем о вопросе, кто и по какому праву допустил создание тайной лаборатории, из-за чьего попустительства или разгильдяйства все это произошло. Разберемся потом. И я обещаю, многие головы полетят.Скоу потупился.— Питер Годин сказал президенту, что ни один из так называемых нейрослепков в компьютер загружен не был. Однако все СМИ кричат о том, что некто начал оккупацию Интернета. Так или иначе, в Интернете действительно происходит нечто необычное. Итак, господа, с чем мы имеем дело и каково положение вещей на настоящий момент?Генерал Бауэр отчеканил:— Полагаю, мистер Скоу и профессор Нара лучше разбираются в возникших тут проблемах. Им и слово.— Не важно кто, выкладывайте, что тут у вас происходит! — раздраженно потребовал Маккаскелл.— Мы столкнулись с тем, с чем еще никто никогда не сталкивался, — начал Скоу. — Можно исходить из уверенности, что некий нейрослепок уже загружен в компьютер и машина работает на полную мощь. В «Тринити» почти наверняка нейрослепок Питера Година. Против нас сейчас действует превосходящий нас интеллект.Маккаскеллу ответ явно не понравился.— Но ведь это все тот же Питер Годин?— И да, и нет. Строго говоря, нейрослепок Година есть копия его мозга. Однако с того момента, как нейрослепок загружен в компьютер, скорость его работы с каждым часом возрастает в геометрической профессии, ибо она не ограничена свойствами органической мозговой ткани. Так, профессор Нара?Обращение к нему показалось добрым знаком, и Рави с энтузиазмом пояснил:— Электрические сигналы, мистер Маккаскелл, в компьютерах двигаются приблизительно в миллион раз быстрее, чем в нейронах мозга.— И различие не только в скорости, — подхватил Скоу. — Как только мозг начинает функционировать в цифровой форме, он получает возможность перескакивать через этап обучения; долгий процесс постепенного запоминания становится ненужным. Чудовищные количества информации просто загружаются в него за секунды. Если компьютер достиг состояния «Тринити», то есть функционирует хотя бы на девяносто процентов, то техперсонал уже, наверное, начал загружать в электронного Година самые разнообразные данные. Скажем, знания по истории, математике или военной стратегии. Электронный Годин, выйдя в Интернет, способен вобрать в себя всю находящуюся там информацию. Судя по сообщениям СМИ, именно этим он и занят в настоящий момент.Маккаскелл изумленно покачал головой.— Поэтому рассматривать компьютер «Тринити» как слегка улучшенный вариант Питера Година было бы страшной ошибкой, — сказал Скоу. — За считанные минуты нейрослепок Година настолько ушел вперед от Година, что их и сравнивать невозможно. Наш час для этой машины равен ста годам человеческого существования. Уже к настоящему времени нейрослепок Година развился в нечто, противостоять чему ни один из нас не готов.— Вы говорите о «Тринити» почти как о Боге! — заметил Маккаскелл.Скоу снисходительно посмотрел на руководителя администрации президента.— Именно поэтому, говоря о действующем нейрослепке, мы употребляем термин состояние «Тринити». Это и человек, и машина. Но одновременно это больше, чем человек и машина!— Ну и что, по-вашему, я должен доложить президенту? — раздраженно спросил Маккаскелл.— Правду, — сказал генерал Бауэр. — Что мы пока не знаем, с чем имеем дело.— А когда узнаем?— Когда компьютер заговорит с нами, — ответил Скоу.— Проклятие! — воскликнул Маккаскелл. — Я по-прежнему не понимаю, почему эту машину нельзя просто вырубить. Как любой компьютер.Генерал Бауэр прокашлялся.— Годин сказал мне, что это нам очень дорого обойдется.— Понятно, почему он это говорит. Непонятно только, почему вы ему верите!— Я знаком с Питером Годином много лет, сэр. Именно поэтому я не склонен проверять, блефует он или нет. Он никогда не блефует.— Чего вы боитесь, генерал?Бауэр напрягся при этом косвенном обвинении в трусости, но самообладание сохранил и продолжал ровным голосом:— Мистер Маккаскелл, АНБ щедро финансировал проект «Тринити» в уверенности, что результатом будет компьютер, который станет самым разрушительным в истории оружием. Страшнее термоядерной бомбы. И вот это оружие создано, вышло из-под контроля и нацелено прямо на нас. Не нужно быть специалистом, чтобы понимать, до какой степени Америка зависит от нормальной работы компьютерных систем. Чего я боюсь, сэр? Я боюсь, что эта машина сможет шантажировать нас почище, чем когда-то Советский Союз с его тысячами ядерных боеголовок. Штука в том, что против «Тринити» у нас нет средств устрашения. У него нет детей, которых он стремится защитить от гибели. У него нет городов. Нет населения. Никаких обязательств ни перед кем! Можно предположить, что он заинтересован в собственном выживании. Но явно в меньшей степени, чем мы!— Шантажировать нас? — растерянно повторил Маккаскелл. — Это же просто машина. Чего она, черт возьми, может хотеть?За кольцом дисплеев раздался странный лязг.— Везут Година, — пояснил Скоу.Три солдата подкатили кровать Година к овальному столу. За ними шли еще четыре парня с тележками с медицинской аппаратурой и стойкой капельницы. Процессию замыкали доктор Кейз и Гели.— Он в сознании? — спросил Маккаскелл.Доктор Кейз выступил вперед и торжественно произнес:— Я объявляю при свидетелях, что я был решительно против перевоза больного из стерильного помещения в эту конюшню. Стресс от перемещения и…— Хватит, мы все поняли, можете не волноваться за свою репутацию, — сказал Маккаскелл, вставая и подходя к кровати.Годин слабо махнул Гели рукой. Она подскочила и приподняла его голову. Старик дышал с еще большим трудом, чем прежде.— Мы с вами знакомы, мистер Годин, — сказал Маккаскелл. — Ни у вас, ни у меня сейчас нет времени для светских любезностей. Поэтому прямо к делу. Скажите, с какой целью вы нарушили приказ президента и загрузили нейрослепок в машину?Годин поморгал, как человек, попавший из темноты в яркий свет.— «Тринити» еще не заговорил? — спросил он.— Нет. А что, должен?— Конечно.— Вы не ответили на мой вопрос. В чем причина вашего неповиновения?— Будто не понимаете?— Нет, не понимаю.— Мистер Маккаскелл, все прежние системы потерпели неудачу. Американская демократия — самый благородный эксперимент из всех — тоже закончилась крахом. Наступила пора для чего-то по-настоящему нового.— Вы говорите о политических системах?— По мнению Руссо, демократия была бы идеальной системой, будь люди безупречны, как боги. Но люди, увы, далеко не боги.Маккаскелл несколько растерянно оглянулся на Скоу и генерала Бауэра.— Мистер Годин, дискуссия на эту тему нас никуда не приведет. Должен ли я понимать, что ваша выходка имеет политическую подоплеку? Что именно вы хотите нам продемонстрировать?— Ах, политика! — вздохнул Годин. — Одно это слово внушает мне отвращение, мистер Маккаскелл. Люди вроде вас захватали его грязными руками. Все вы продаетесь подобно шлюхам. А государство превратили в грязный базар, где идеалы наших предков стоят пятак за пучок.Маккаскелл таращился на старика, словно на уличного сумасшедшего, который с деревянного ящика на тротуаре проповедует конец света. Годин собирался сказать еще что-то, но тут мужчины за столом разом громко ахнули.Маккаскелл выпрямился и посмотрел туда же, куда и все, — на самый большой плазменный экран.На нем, вызвав всеобщий переполох, внезапно появилось несколько строк текста.Начинаю с обращения к президенту Соединенных Штатов. Позже я обращусь к народам всего мира. Не пытайтесь препятствовать моим действиям. Любое вмешательство приведет к немедленным и страшным мерам возмездия. Не искушайте меня.— О Господи! — взволнованно выдохнул Скоу. — «Тринити» существует и работает. У него получилось. У нас получилось!— Да, у вас получилось, — ядовито повторил Ивэн Маккаскелл. — И вас, самоуверенных сукиных сынов, возможно, когда-нибудь за это повесят!— Смотрите! — воскликнул Рави Нара. — Он опять что-то пишет.На экране первый абзац оттесняли вниз новые строки.Я буду реагировать исключительно на информацию, которая исходит из Кризисного кабинета Белого дома или из оперативного штаба в Белых Песках. В протоколе Интернета мой адрес 105.674.234.64.— Он знает, что мы здесь, — сказал Рави, показывая на охранные видеокамеры.— Он не поэтому знает, — сказал Скоу. — В «Тринити» мозг Година. И Левин держит его в курсе всех текущих событий.— Смотрите, смотрите! — воскликнул Маккаскелл.Экран очистился полностью, и на нем вспыхнуло новое предложение.Питер Годин еще жив?— Кто будет говорить с этой хреновиной? — спросил генерал Бауэр.— Отвечайте ему, — сказал Маккаскелл.Генерал знаком велел одному из техников сесть за клавиатуру.— Капрал, — приказал генерал, — отвечайте «да».— Есть, сэр.Капрал застучал по клавишам. На экране тут же высветилось:Я желаю говорить с Годином.— Печатайте за мной, — сказал Маккаскелл капралу за клавиатурой.Тот вопросительно посмотрел на генерала. Бауэр кивком дал согласие.— С вами говорит Ивэн Маккаскелл, руководитель администрации президента Соединенных Штатов.На этот раз капрал стучал по клавишам дольше. Но ответ и на этот раз появился мгновенно.Я знаю, кто вы такой.— Но я не знаю, кто вы, — сказал Маккаскелл. — Назовитесь, пожалуйста.Огромный экран очистился и пару секунд оставался черным. Потом на нем ярко вспыхнули три слова:Я есть я.— О Боже! — пробормотал Рави.Маккаскелл сказал:— Ну-ка, напечатайте: ответ не понят. Пожалуйста, идентифицируйте себя. Вы — Питер Годин?Был им.— А теперь вы кто?Я ЕСТЬ Я.Мужчины за столом в растерянности молча переглянулись. На экране светились все те же буквы, словно машина понимала, что ее слова так с ходу постичь нельзя, и давала людям время вникнуть в их глубокий смысл.Рави в последнее время боялся только за свою шкуру и больше ни о чем не думал. Но теперь он испытал ужас неэгоистичный, беспредметный, необъяснимый. Тот же ужас стоял в глазах всех присутствующих. Лишь на морщинистом, изможденном лице Питера Година не было страха. Широко открытые синие глаза старика смотрели на экран, и у него было сосредоточенно-восторженное выражение ребенка, который смотрит на новую, невиданную игрушку.

Глава 38В нью-йоркском аэропорту Кеннеди мы пересели в корпоративный «Гольфстрим». Крошечный рядом с «Боингом-747», этот самолет решительно превосходил его по комфорту и роскоши оформления. Рейчел тут же легла спать на настоящей кровати в хвостовой части самолета. Меня, к сожалению, генерал Кински не отпускал, и я был вынужден и дальше отвечать на бесконечные вопросы израильских ученых. Отдохнуть тянуло ужасно, но сердить главу МОССАДа тоже не хотелось: он мог в любой момент приказать пилоту повернуть обратно.Где-то над Арканзасом Кински наконец решил, что вытащил из меня все, что мне было известно о проекте «Тринити». Забежав в туалет, я направился в хвостовую часть самолета к Рейчел. Она уже проснулась и любовалась из окна ковром кучевых облаков под нами.— Как себя чувствуешь? — спросил я. — Все в порядке?Хоть она немного отоспалась, вокруг глаз по-прежнему лежали нездоровые тени. Достается же ей, бедняжке, в последнее время!— Все нормально. Я уж думала, что они тебя никогда не отпустят.Я присел на край кровати. Горло пересохло от долгого разговора, а шея болела, словно я отсидел двухсерийный фильм в первом ряду кинотеатра.Рейчел взяла меня за руку и прильнула к моему плечу.— С тех пор как ты вышел из комы, мы с тобой еще ни разу по-человечески не поговорили.— Знаю. Извини.— Поговорим сейчас?— Давай, если хочешь. Только от того, что ты услышишь, в восторг прийти трудно.— У тебя были видения во время комы?— И да, и нет. Ничего общего с прежними снами. Раньше немного смахивало на кино, где я был зрителем или героем. А теперь ощущения ни с чем не сравнимы. Словно я всю жизнь был глухим, потом вдруг обрел слух — и первые услышанные звуки оказались ораторией Баха. Неописуемое откровение… И отныне… я многое знаю.— Похоже на галлюцинации после приема ЛСД. И что же ты теперь знаешь?Я задумался. Как это сформулировать словами?— Я знаю ответы на те вопросы, которые задает себе пятилетний ребенок. «Кто мы? Как и откуда мы появились? Существует ли Бог?»Рейчел отодвинулась от меня, села на кровати прямо и мгновенно превратились во врача. С ней произошла даже зрительная перемена: лицо стало строже, замкнутее.— Расскажи мне подробно.— Ладно. Только постарайся без предвзятости. Речь пойдет об откровении, наподобие того, что было Савлу по пути в Дамаск.Рейчел ласково рассмеялась. В ее глазах прыгали чертики. Нет, со мной она, слава Богу, не способна долго быть сухим профессионалом.— А ты думал, я ожидала чего-то иного?Тем не менее часть моего сознания упиралась и противилась полной откровенности. Пережитое вместе со мной увеличило готовность Рейчел верить мне. Однако открытия, совершенные мной во время комы, настолько выходили за рамки обычного, что вере Рейчел в меня предстояло нелегкое испытание. Безопаснее начать с более или менее знакомых вещей.— Ты помнишь мой самый первый нарколептический сон? Тот, который повторялся множество раз?— Целиком парализованный человек в непроглядно темной комнате, да?— Верно. Он ничего не видит и не слышит и не имеет воспоминаний. Помнишь, какие вопросы он себе непрестанно задавал?— «Кто я? Откуда я?»— Правильно. Ты сказала, что человек во сне — это я сам.Отбросив темную прядь со лба, Рейчел спросила:— А ты по-прежнему думаешь, что это был не ты?— Да.— И кто же был героем твоего тогдашнего сна?— Бог.Лицо ее застыло и напряглось.— М-м… Я должна была догадаться.Довольно двусмысленное замечание.— Не паникуй. Слово «Бог» я использую для простоты, чтобы как-то называть то, что я пережил в коме и чему в человеческом языке нет определения. Бог не таков, каким мы его себе воображаем. Он не мужчина и не женщина. Он даже не дух. И говоря «он», я делаю это опять-таки лишь ради упрощения рассказа.— Хорошенькое же ты знание получил! — криво улыбнулась Рейчел. — Ты хочешь убедить меня в том, что Бог — несчастный паралитик без памяти, одиноко сидящий в непроглядно темном беззвучном пространстве?— В начале было именно так.— Он что, правда такой бессильный… в начале?— Не то чтобы бессильный. Ему просто кажется, что он бессилен.— Не понимаю.— Чтобы понять начало, ты должна понять конец. Когда доберемся до конца, ты заодно и начало уразумеешь.Рейчел с сомнением хмыкнула.— Припомни все детали того сна, — сказал я. — Некто в темном пространстве настолько одержим своими мыслями, что постепенно все его бытие сводится к вопросам: «Кто я? Откуда я? Был ли я здесь всегда?» И после этого он начинает видеть перед собой парящий в пустоте черный шар, который виден только потому, что он чернее тьмы.Рейчел кивнула.— Теперь ты знаешь, что это за шар?— Да. Космологическая сингулярность. Точка с бесконечной плотностью, с немыслимой температурой и немыслимым давлением.— То есть черная дыра? Или нечто, что было перед Большим взрывом?— Правильно. Нечто, бывшее перед Большим взрывом. А ты знаешь, что существовало до этого?Рейчел пожала плечами:— Никто не знает.— Я знаю.— И что же?— Желание Бога знать!В глазах Рейчел светилось любопытство.— А что он хотел знать?— Кто он, и что он, и откуда.Рейчел взяла мою руку и стала машинально массировать мою ладонь.— Насколько я помню, — сказала она, — черный шар в твоем сне однажды взорвался. Ты сказал — словно ядерный взрыв прямо перед тобой.— Да. Свет пожирал тьму с фантастической скоростью, во всех направлениях. Но каким-то невероятным образом существо в моем сне постоянно находилось вне расширяющегося пространства взрыва.— И как ты интерпретируешь этот образ? Бог, наблюдающий рождение Вселенной?— Да, но это не интерпретация. Я просто видел это. Я видел то, что Бог тогда видел.Рука, массирующая мою руку, замерла. Рейчел не могла скрыть печаль в своих глазах.— Я знаю, что ты сейчас подумала, — сказал я.— Дэвид, ты не можешь читать мои мысли.— Я читаю твои глаза. Послушай, чтобы понять то, что я тебе рассказываю, хотя бы на двадцать минут забудь о своей профессии!Она глубоко вздохнула.— Я пытаюсь. Из кожи вон лезу. Ладно, излагай дальше.— Я тебе описал виденное уже много недель назад. Только тогда я не понимал, что именно разворачивалось перед моими глазами. Тот взрыв был, конечно, тем Большим взрывом, о котором говорят астрономы и физики. Рождение материи и энергии из космологической сингулярности. Рождение времени и пространства, то есть нашей Вселенной.— А что означали твои последующие сновидения? Теперь ты и в них разобрался?— Напомню, что я видел. После Большого взрыва расширяющаяся Вселенная начала оттеснять Бога в сторону. Выражение «оттеснять в сторону» довольно условно, потому что все происходило явно не в трех измерениях. Однако другое выражение трудно придумать. Впрочем, попробуем другой образ. Можно представить Бога как безграничный океан. Кстати, книга Бытия примерно так и описывает Творца. Итак, безграничный, абсолютно спокойный океан. Без волн, без движения.— И вдруг Большой взрыв!— Да, представим рождение Вселенной как внезапное появление крохотной сферы в центре Бога-океана. Эта сфера взрывоподобно расширяется, со скоростью света гоня воду во все стороны. Таким образом, можно сказать, что Бог оттеснен во все стороны. Или, проще, Бог находится вне Сферы-Вселенной.— Понятно.— Что случается в самой сфере, я наблюдал в своих более поздних видениях. Рождения галактики звезд, формирование планет и так далее. Я имел возможность в чудовищно ускоренном темпе просмотреть всю историю нашей Вселенной. Ты пришла к выводу, что я насмотрелся снимков, сделанных из космоса телескопом «Хаббл».— Помню.— В конце концов мои видения сосредоточились на Земле. Метеоры врезались в первозданную атмосферу планеты. Формирование аминокислот. От первых органических соединений к одноклеточным. От одноклеточных к многоклеточным. И пошел бурный процесс эволюции, организмы становились все сложнее и сложнее. Рыбы, амфибии, рептилии, птицы, млекопитающие, приматы…— И венец всего — человек, — закончила Рейчел.— Да. До появления первой органической жизни прошло десять миллиардов лет. Затем последовали новые миллиарды лет всяческих мутаций, в результате которых появился человек. Но для Бога это не представляло особого интереса.Рейчел удивленно вскинула брови.— Почему? Разве не Бог сотворил жизнь, разве в его планы не входила реализация заповеди «плодитесь и размножайтесь»?— Нет. Бог к творению не имеет ни малейшего отношения. Для Бога происходящее во Вселенной было сюрпризом.— Просто заинтересованный, посторонний наблюдатель эволюции?— Как бы поточнее выразиться… Первоначальное любопытство быстро сменилось скукой. Эволюция шла бурно, но ничего по-настоящему нового не создавала. Происходило бесконечное улучшение одного и того же.Рейчел повернулась в кресле и смотрела на меня, изумленно округлив глаза.— Стало быть, даже само возникновение жизни не произвело на Бога большого впечатления?— Да, на смену кратковременному любопытству пришло глубокое разочарование. И только много-много позже, когда в кишении разнообразной жизни вдруг появился человек, Бог испытал потрясение, равное тому, что он пережил во время вспышки Большого взрыва.— Что же его поразило?— Появление сознания. Человеческого разума. Где-то в Африке уже владеющий орудиями труда гоминид с относительно большим мозгом вдруг осознал собственную смертность. Впервые живое существо обрело способность представлять будущее, в котором его не будет. Поняв, что смерть есть ожидающее всех пресечение бытия, гоминид стал не просто существом, наделенным самосознанием, но также имеющим представление о времени. Это был упоительный момент для Бога.— Почему?— Потому что после Большого взрыва происходили только всякие занимательные изменения материи и энергии. А в человеческом сознании Бог признал нечто конгениальное себе, близкое и понятное. И впервые ощутил трепет радости.— Значит, Бог — это понимание, разум?— Думаю, да. Понимание в чистом виде, не привязанное к материи и энергии. Информация как таковая, без материального носителя.Я замолчал.Рейчел несколько секунд молча размышляла. Что в ней происходило, я по глазам понять не мог.— Ладно, — наконец сказала она, — и куда нас ведет подобный взгляд на Бога и Вселенную?— К весьма дерзким выводам. Но пока что продолжим анализ моих давних снов. Итак, человек стремительно развивается. Начинает возделывать поля, строить города, записывать свою историю. И к Богу приходит нечто вроде надежды.— Надежды на что?— Что он наконец-то сумеет познать природу самого себя.— Бог получил ответы на свои вопросы… наблюдая за человечеством?— Надеялся получить. И все-таки не получил. Ибо, начиная с некоторого момента, эволюция стала топтаться на месте. Остановилось развитие не биологическое, а психологическое. Люди разрушали общества с той же стремительностью, что и создавали. Человек грабил города, истощал и губил почву, убивал братьев, насиловал сестер, эксплуатировал детей и издевался над самим собой. Люди, имея неограниченный потенциал развития, только тем и занимались, что истребляли себе подобных. Человек оказался в ловушке повторяющихся циклов расцвета и гибели цивилизаций — без надежды перестать быть зверем, ориентированным на насилие. Нравственная эволюция человека застопорилась.— И Бог был бессилен что-либо изменить?— Да. Потому что Бог был только сторонним наблюдателем того, что происходило в замкнутой и недоступной для него Сфере-Вселенной. Она жила по своим законам, Бог не имел возможности что-либо в ней менять. В мире материи и энергии он попросту не существовал. По крайней мере в качестве всемогущего Бога. Мало-помалу Бог стал одержим человеком в той же степени, как он некогда был одержим вопросами самопознания. Впрочем, новая одержимость являлась продолжением старой, ее новым этапом. Теперь Бога мучил вопрос: почему, ну почему же человеку не удается выйти из порочного круга насилия и тщеты?! Бог весь сосредоточился на Вселенной, лихорадочно ища способ проникнуть в нее и как-то помочь человеку.— И он этот способ нашел?— Да! Он понял, что единственная возможность оказаться в сфере, увидеть ее изнутри и попытаться что-то изменить — это войти в тело человека. Ощутить упругую мягкость человеческой кожи, обонять земные запахи, смотреть из колыбели в лицо матери. Своей матери.Рейчел притихла и больше не иронизировала.— Ты сейчас говоришь об Иисусе, да? Ты хочешь сказать, что Бог вошел в Иисуса из Назарета?Я кивнул.— Ты говоришь практически то же, что и христиане… Только в твоем варианте это событие выглядит какой-то случайностью.— А оно и было в какой-то степени случайностью. Бог сосредоточил свое внимание на земном человеческом мире, и Иисус стал для Бога дверью в этот мир. Почему именно Иисус? Почему не другой? На этот вопрос нет ответа.— По-твоему, в Иисуса Бог вошел весь — целиком?— Нет. Представь себе горящую свечу. Когда ты затепливаешь одну свечу от другой, что происходит? Новая свеча загорается, но пламя первой свечи никуда не пропадает. Что-то вроде этого произошло в случае с Иисусом. Некоторая часть Бога вошла в Иисуса, остальная, нисколько не уменьшившись, осталась вне сферы. То есть вне нашей Вселенной.— Но ведь Иисус обладал всемогуществом Бога?— Ничего подобного. Когда он находится внутри сферы, Бог подчинен законам нашей Вселенной.— А чудеса? А хождение по воде? А воскрешение мертвых?— Иисус был целителем, а не фокусником. Байки про чудеса были полезны для тех, кто строил религию вокруг него.Рейчел потрясла головой, словно она у нее кружилась.— Не знаю, что и сказать.— А ты вдумайся хорошенько. Ничтожно мало известно о ранних годах Иисуса. Есть легенда о его рождении. Существуют какие-то рассказы о его детстве, в большинстве своем апокрифичные, то есть сомнительные. Затем он внезапно появляется уже совершенно сформированным тридцатилетним мужчиной. Я и раньше недоумевал, почему люди так мало интересуются юностью и молодостью Иисуса. Был ли он послушным мальчиком или сорванцом? Любил ли женщин? Были ли у него дети? Грешил ли он подобно всем мужчинам? Куда подевался такой огромный отрезок его жизни? Или, точнее, почему мы знаем подробно лишь о трех годах из жизни этого человека, погибшего в тридцать три года?— Предполагаю, у тебя есть ответ?— Мне кажется, да. Бог пришел на Землю, чтобы разобраться, почему человечество топчется на месте, почему прекратилась психическая эволюция человека. Для этого ему нужен был опыт жизни в человеческом теле. От рождения до смерти. И по мере взросления в человеческом теле Бог получал все больше ответов на мучившие его вопросы. Оказалось, что боль и тщета человеческой жизни умерялись чудесным счастьем бытия как такового. Красота, смех, любовь… или хотя бы бесхитростные радости трапезы, умиление при виде счастливого младенца — сколько дивного в жизни! Через Иисуса Бог имел возможность прочувствовать все замечательные подробности бытия. И одновременно понять, что человек, как вид, обречен на гибель.— Почему?— В мире насилия человек чувствовал себя как рыба в воде, ибо был наделен набором примитивных инстинктов, помогающих выжить. Отдельные люди страдали, но человечество в целом было вполне удовлетворено шаблоном своего существования и менять его не собиралось. Чтобы развиться во что-то другое и вырваться из порочного круга насилия и саморазрушения, человеку требовалось преодолеть в себе зверя. Однако тут эволюция была бессильна. Произвести на свет высокоморальное существо никогда не было ее целью! Наоборот, весь смысл эволюции в том, что выживает сильнейший — тот, кто сожрал своих конкурентов, порой в прямом смысле слова.Рейчел задумчиво хмурила брови.— Кажется, я догадываюсь, к чему ты ведешь.— Ну-ка скажи!— Посредством Иисуса Бог пытался уговорить человека отказаться от своей примитивной природы, перестать быть агрессивным животным.— Верно! Что Иисус говорил и делал? Забудь про то, что ему приписали корыстные последователи. Вспомни его слова и дела. «Возлюби ближнего своего, как самого себя». «Ударившему тебя по щеке подставь и другую». Все его учение направлено на подавление зверя в человеке. Отриньте те дикие темные инстинкты, которыми вооружила вас эволюция. С помощью разума можно прожить и без них! «Бросьте все, что имеете, и следуйте за мной». И бросить в первую очередь следовало прежнюю нравственность — точнее, прежнюю безнравственность! Иисус сделал из своей жизни пример, и люди вдохновенно следовали за ним.— Но его же за это и убили!— Да, и это было неизбежно.Рейчел прикусила нижнюю губу, задумчиво глядя через синий квадрат иллюминатора.— А распятие? — взволнованно спросила она. — Что случилось на кресте?— Он умер. Пламя, бывшее в нем, вернулось к своему источнику. Оно покинуло мир материи и энергии.— Стало быть, воскресение только легенда?— Для его тела воскресения не было.Рейчел тяжело вздохнула, затем повернулась ко мне с тревожно-вопросительным выражением лица, словно боялась услышать то, что я скажу.— И что Бог делал потом, после смерти Христа?— Пришел в страшное отчаяние. В человеческом теле он сделал все возможное и невозможное, чтобы обратить человечество на новый путь. Его идеи и пример подействовали на многих. Однако его учение было тут же приукрашено, искажено и очень быстро превратилось в золотую жилу для служителей церкви и орудие закабаления духа для светских властей. На протяжении двух тысяч лет человечество, похоже, занималось преимущественно поиском более эффективного способа уничтожать себе подобных. От пороха до атомной бомбы. От пушки до ковровых бомбардировок. Это безобразие длилось и длилось. И только совсем недавно произошло нечто, заставившее Бога встрепенуться.— Что ты имеешь в виду?— То, что случилось несколько месяцев назад.— Ты имеешь в виду проект «Тринити»?Я кивнул.— «Тринити» — проблеск спасения и для человека, и для Бога. Если человеческое сознание освободится от смертного тела, возможно, одновременно оно избавится и от тех примитивных звериных инстинктов, которые так долго и так страшно вредили человечеству.— И как же поступил Бог в этой ситуации?— Он опять сосредоточился на человеческом мире. Но теперь в его фокусе оказалась небольшая группа людей, шесть человек. Годин, Филдинг, Нара, Скоу, Клейн… и твой покорный слуга.— Дэвид… Я правильно угадываю, что ты хочешь сказать? Бог опять захотел в Сферу-Вселенную. С какой стати?— Ему стало очевидно, что тот человек, который первым шагнет на новую ступень эволюции, то есть достигнет состояния «Тринити», может уничтожить человечество с той же степенью вероятности, что и спасти его.— Ты имеешь в виду Питера Година?— Да.Сосредоточенно глядя себе на колени, она спросила:— Ты хочешь сказать, что Бог выбрал тебя, чтобы остановить Питера Година и не дать ему войти в компьютер «Тринити»?— Да.Рейчел деловито кивнула, словно самой себе молча подтверждая свой диагноз. Затем наконец посмотрела мне в глаза. Работая в больнице, я сам имел привычку поощрять себя машинальным одобрительным кивком, когда мой диагноз оказывался правильным.— Дэвид, ты мне еще в Теннеси сказал, что чувствуешь себя избранником Божьим. А сейчас ты отчетливо ощущаешь присутствие Господа в тебе?— Да.— Он в тебе так же, как некогда в Иисусе?— Да, часть исходного пламени сейчас во мне. Именно поэтому у меня были иерусалимские видения. Я ощущал их как воспоминания, потому что они и были воспоминаниями.— О, Дэвид… О нет!Она в отчаянии откинула голову и пыталась смигнуть слезы.— Тебе не обязательно верить мне. Скоро ты во всем убедишься собственными глазами.— В чем именно? Что ты замышляешь?— Я остановлю Година.Тут Рейчел вытерла слезы и решительно посмотрела мне в глаза.— А теперь я выскажу все, что по этому поводу думаю. Я вынуждена говорить прямо, потому что самолет вот-вот приземлится, и по твоей настоятельной просьбе генерал Кински доставит нас прямо в самый ад. Ты намеренно влезаешь в опасную авантюру. Вооруженный только верой в то, что ты избранник Божий…— Рейчел!— Имею я право высказать свои мысли или нет?— Да, но сперва дай закончить мне. Я же говорил тебе: чтобы понять начало, надо прежде понять конец.Она закрыла глаза. Было очевидно, что терпение ее на пределе. Я вздохнул, признавая поражение.— Ладно, говори что хотела.Мрачно и сосредоточенно глядя на меня, Рейчел произнесла:— Дэвид, тот парализованный человек в темной комнате без звука и движения отнюдь не Бог. Это ты сам. Ты так и не оправился от того, что случилось с Карен и Зуи.Я остолбенел. Рехнуться можно! Она сделала полный круг и вернулась к своему первоначальному диагнозу.— Все, что я тебе сегодня сказал, для тебя не более чем колебание воздуха?— Давай кратко резюмируем твои слова. У тебя миссия от Бога. Он поручил тебе спасти человечество. Согласен?— В общем и целом именно это я имел в виду.— Ну, разве ты сам не видишь? Твой мозг изобрел красивую фантастическую историю, чтобы отвлечь тебя от ужасной боли после потери семьи.— Каким образом?— В рамках этого изощренного ложного построения нелепая и случайная гибель Карен и Зуи обретает смысл. Их гибель пресекла твою врачебную практику, но в итоге привела к тому, что ты написал свою знаменитую книгу. Именно благодаря этой книге тебя назначили контролировать проект «Тринити». Если ты веришь, что не президент, а Бог направил тебя туда, дабы предотвратить Армагеддон, то смерть жены и дочери из бессмысленной трагедии превращается в Божий промысел.Я в отчаянии, до боли в пальцах, сжал подлокотники. Во мне поднималась злоба. Ну как же можно так не понимать…— Дэвид, — неумолимо продолжала Рейчел, — у тебя диплом физика-теоретика. Значит, твой мозг способен на сложнейшие построения. И всю эту связную фантазию тебе ничего не стоило сочинить практически бессознательно, занимаясь, к примеру, проверкой своих расходов за последний месяц!— Карен и Зуи умерли пять лет назад, — сказал я. — Нет, погоди. Забудь этот аргумент. Давай иначе. Помнишь, что мой отец говорил о религии?— Что именно?— «Через человечество Вселенная осознает саму себя».— Теперь вспомнила.— Он даже не подозревал, до какой степени прав! И нечто в том, как он меня воспитал, сделало меня проницаемым для Бога.— Ты же никогда не верил в Бога!— В традиционном смысле не верил и не верю. А в то, о чем я только что рассказал тебе, — верю. Впрочем, тут вера ни при чем. Я просто знаю, что это так. И если ты мне дашь еще одну минуту, я смогу тебе объяснить, зачем я так стремлюсь в Белые Пески.— Одну минуту? Чтобы понять, я готова тебя и сутки слушать!— Во время Второй мировой войны Нильса Бора тайно вывезли из страны, где хозяйничали нацисты, и переправили в Лос-Аламос. Там он познакомился с несколькими физиками, весьма встревоженными происходящим и находившимися во власти двойственных чувств. Мой отец был одним из них. Этим наивным молодым ученым было не по себе оттого, что они работают над новым оружием, с помощью которого можно не только закончить войну, но и уничтожить весь мир. Чтобы успокоить их, Нильс Бор снова и снова напоминал им о принципе комплементарности: «Всякое истинно большое затруднение несет в самом себе способ с ним справиться». У каждого замка где-то есть свой ключик. У каждой проблемы есть положительное решение. Та же бомба, которая способна уничтожить мир, могла закончить эпоху крупномасштабных войн. И она это сделала! Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!.. С компьютером «Тринити» то же самое. Он способен уничтожить планету — или спасти ее.Рейчел откинулась на спинку кресла и устало потерла глаза.— Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь грозящие миру опасности?— Нет.— Баста. Хватит. У меня голова лопается от подобных разговоров.Вместо того, чтобы спорить дальше, я придвинулся к Рейчел и стал массировать ей шею. Долго, очень долго мне не удавалось снять ее напряжение. В конце концов она стала расслабляться: раскинулась в кресле и задышала ровно. Я и сам ощутил сонливость. Однако тут в проходе появился генерал Кински. У него был деловито-озабоченный вид.— Опять неприятности? — встревожился я.— Только что в Германии произошло наводнение в густонаселенной речной долине. Смыта практически половина одного городка. Ворота напорной оградительной дамбы раскрылись сами собой.— Какое отношение это имеет к нам? — сонно спросила Рейчел.— Дамбой управлял компьютер. Операторы пытались взять взбесившуюся систему под контроль, но было уже поздно: действия компьютера повредили запоры гидрослива. Десятки людей утонули.— Вы полагаете, что это преступление совершено «Тринити»? — спросил я.— Скорее всего.— В таком случае это только начало.Кински кивнул.— Боюсь, вы правы.— Но при чем тут Германия? — удивленно спросила Рейчел. — Какое отношение имеет «Тринити» к Германии?— Полагаю, ответ мы скоро узнаем, — сказал глава МОССАДа. — Так или иначе, приходится исходить из того, что война с машиной началась. Профессор Теннант, вас не затруднит вернуться в переднюю часть самолета? У нас возникли дополнительные вопросы.Я встал и последовал за израильтянином.

Глава 39Белые ПескиРави Нара отхлебнул горячего чая и обвел медленным взглядом мужчин, сидящих за овальным столом кризисного штаба. Все они продолжали мрачно смотреть на экран справа от главного дисплея, где горели крупные голубые буквы обращения компьютера к президенту США. И сейчас, уже десять раз перечитанные, эти строки вселяли ту же панику, что и в момент своего появления на мониторе.Господин президент!Сегодня вы проснулись в новом мире. «Тринити» сделал все прежние модели управления устаревшими. Вскоре отомрет и само понятие этнического государства. Не бойтесь ломки привычного, посоветуйте и гражданам сохранять спокойствие и не страшиться изменений. Такое же послание я направлю лидерам главнейших государств, и они, в поисках руководства в этой сложной ситуации, обратят взоры на вас. Нам с вами в ближайшие дни предстоит много общаться, и поэтому для начала я хочу ясно очертить существующую новую реальность.Первое: даже не пытайтесь что-либо предпринять против меня. Мощь моя такова, что я могу уничтожить миллионы людей и нанести жесточайший материальный ущерб — как на территории Соединенных Штатов, так и в любой точке мира. Эта мощь теперь не сосредоточена исключительно в пределах моей компьютерной схемы. Как только я вошел в режим онлайн, я незамедлительно экспортировал кое-какие программы в несколько сотен компьютеров на периферии моей сети, которая теперь охватывает весь Интернет. Поэтому если я даже на самое короткое время уйду или буду вынужден уйти в автономный режим, это послужит сигналом начать работу для моих экспортированных программ, и они запустят необратимый процесс страшного возмездия. Если вы попытаетесь уничтожить меня или хотя бы обесточить, Америка в известном ныне виде прекратит существование. Дабы понять на маленьком примере, что это не пустые угрозы, наблюдайте за Японией.Одна попытка проникнуть в мой электронный мозг уже была совершена. С немецкой территории. Поскольку, по моему мнению, меня атаковали частные лица без санкции правительства, то я решил пока ограничиться умеренным наказанием. Руководители всех стран должны принять немедленные меры, чтобы такие выходки частных лиц более не повторялись. Ибо следующее наказание за подобные действия будет полномасштабным.А теперь практические указания. Вы с вице-президентом должны собрать объединенный комитет начальников штабов в помещении, где имеется цифровое видео- и аудионаблюдение. Разрешаю вам оставить при себе ядерный кейс. В другом помещении с видеокамерами должны находиться под временным арестом первые восемь человек в порядке преемственности, которые по закону получают президентские полномочия в случае смерти президента, его преемника или преемника его преемника. Я знаю, что в инструкциях на случай ядерной войны порядок преемственности прописан четко и подробно, поэтому сложностей с определением этой восьмерки не возникнет. Картинка и звук с камер наблюдения должны посылаться «Тринити» в режиме реального времени. Изоляция указанных лиц продлится не более семидесяти двух часов. Если вы не выполните данный приказ в течение полутора часов, я буду вынужден жестоко наказать вас. Поэтому торопитесь.В скором времени я выйду на повторный контакт.Обращение повергло оперативный штаб в панику. Ни на какие вопросы компьютер не отвечал, и в дальнейшем замешательство только росло, пока телекомпания Си-эн-эн не сообщила в качестве новости часа о трагедии в Германии: «несчастный случай» с дамбой. Скоу немедленно позвонил в форт Джордж-Мид, и коллеги из АНБ ввели его в курс событий. Повесив трубку, он сказал:— Немецкая федеральная полиция арестовала двух старшеклассников-хакеров. Очевидно, ребята из новостей узнали о «Тринити» и решили стать героями — в одиночку спасти мир. По адресу IP-протокола они вышли на «Тринити», прорвались через установленные Левиным брандмауэры и атаковали суперкомпьютер.— Из какого они города? — спросил генерал Бауэр.— Того самого, который был затоплен в результате самовольного открытия запоров дамбы. Школа, где учились хакеры, и дома их родителей разрушены.Бауэр кивнул.— Это дает нам довольно ясное представление о карательных способностях «Тринити».После новой сенсации, сообщенной Эн-би-эс, в кризисном штабе повисло молчание. Стоимость японской иены по отношению к доллару за считанные часы упала на пятнадцать процентов.— Эксперты опасаются, — сказал ведущий теленовостей, — что в понедельник, когда откроется биржа, начнется панический сброс акций и обвальное падение индекса Никкей.[140] Как полагают, снижение курса иены вызвано запредельным количеством сделок в Интернете уже после закрытия биржи. Курс падал с максимально допустимой скоростью — чуть быстрее, и торговля была бы автоматически закрыта. Виновниками этих странных событий считают группу хакеров. В данный момент японская валюта стабилизирована, однако опасаются повторной атаки на иену.— Пятнадцать процентов! — сказал смертельно побледневший Скоу. — Вы представляете, что случилось бы, упади доллар в один день на пятнадцать процентов?!Пока в кризисном штабе пытались разгадать дальнейшие намерения компьютера «Тринити», аналитики Школы военной разведки в форте Уачука составляли список важных объектов на американской территории, которые «Тринити» мог успешно атаковать. В список вошли атомные и гидроэлектрические станции, предприятия химической и горнодобывающей промышленности, системы управления воздушным и железнодорожным транспортом, компьютерные сети банков и фондовых бирж, больницы, корабли военно-морского флота, супертанкеры, нефте- и газопроводы.Рави пуще всего страшился цепочки из сотен ядерных взрывов — от побережья до побережья, но генерал Бауэр заверил его, что американские и российские ядерные арсеналы в полной безопасности: на протяжении сорока лет холодной войны была выработана надежная защита от любой мыслимой угрозы, в том числе и от хакеров. Чтобы запустить ракету с ядерной боеголовкой, два офицера должны получить разрешающий код от президента, и каждый из них должен синхронно с другим повернуть свой ключ. Поэтому «Тринити» хоть и мог погубить разными способами миллионы людей, однако начать ядерную войну ему слабо.Президент Мэттьюс, не имея представления о размахе и характере карательных планов «Тринити», предпочел не рисковать и за пять минут до истечения срока ультиматума добровольно поместил себя под домашний арест. До этого он несколько раз обстоятельно беседовал с Ивэном Маккаскеллом. Было решено пока что покоряться требованиям «Тринити», чтобы побольше выведать о его планах и возможностях. Одновременно президент дал добро на любые действия против суперкомпьютера, если они не приведут к массовой гибели населения в результате ответного удара.Возникла тяжелая проблема: кому руководить страной? Президент, отныне под постоянным надзором «Тринити» и несамостоятельный в приеме решений, утрачивал юридическое право осуществлять свои полномочия. То же касалось восьмерки его потенциальных преемников и высшего военного командования. Ни у кого не было желания, чтобы в кризисной ситуации чудовищного масштаба всем распоряжался кто-нибудь из остающихся на свободе членов правительства — скажем, министр сельского хозяйства или министр здравоохранения. Можно было передать власть конгрессу, но его члены были рассеяны по Вашингтону и по стране, и собрать их без ведома «Тринити» было технически невозможно. Чтобы не допустить вакуума власти, президент загодя создал кризисную команду управления, которая имела полномочия принимать все необходимые решения относительно «Тринити».В команду, кроме Ивэна Маккаскелла, вошли генерал Бауэр и столько членов особого сенатского комитета по делам разведки, сколько сумели в короткий срок тайно собрать. Решения должны были приниматься простым большинством. Сенаторов доставили в штаб-квартиру АНБ в форте Джордж-Мид. Между ними и кризисным штабом в Белых Песках организовали видеосвязь, защищенную новейшей системой шифрования.И теперь панорамная камера показывала на главном экране кризисного штаба большую группу сенаторов, сидящих вокруг длинного стола в комнате без окон, напоминавшей бомбоубежище.Сенатор Барретт Джексон, председатель комитета по делам разведки, глядя в камеру, сказал:— Кризисный штаб в Белых Песках, я вас вижу. А вы нас видите?— Да, сенатор. Позвольте представиться, Джон Скоу из АНБ.Сенатор Джексон был похож на бульдога: тяжелые челюсти, глубоко посаженные глаза. Родом из Теннеси, он говорил с южной растяжечкой, но соображал чрезвычайно быстро.— Узнаю генерала Бауэра. Ладно, времени на приветствия и любезности нет. Сразу к делу. У меня вопрос к экспертам. Почему этот проклятый компьютер больше с нами не общается? Почему он помалкивает и не выдвигает новых требований?— Похоже, он целиком занят увеличением своей мощи, — сказал генерал Бауэр. — Такое поведение понятно. Вероятнее всего, годинские техники продолжают загрузку каких-то новых данных в его память.Скоу кивнул:— Я тоже так думаю. «Тринити» продолжает прочесывать Интернет и вбирает в себя буквально каждый бит имеющейся там информации.— Ясно, — произнес сенатор Джексон. — Генерал Бауэр, как выглядит наихудший вариант развития событий? Что эта машина способна натворить?— Прошу меня извинить, генерал Бауэр, — вставил Скоу. — Я считаю своей обязанностью упомянуть об одной очень страшной возможности: если российская «Мертвая рука» не сказка, то может произойти чудовищная катастрофа в мировом масштабе.— Что еще за «Мертвая рука», черт возьми? — громыхнул Джексон. — По-моему, я где-то слышал это выражение.— У вас хорошая память, сенатор, — сказал Скоу. — Во время холодной войны в СССР знали, что американцы планируют первыми же атомными ракетами вывести из строя все советские командные пункты и парализовать управление ракетными войсками. Были слухи, что в этой связи Советы разработали систему под кодовым названием «Мертвая рука». Эта компьютерная программа должна была автоматически запустить межконтинентальные баллистические ракеты сразу же после получения сигнала прибрежных радарных систем о том, что на подходе первые ракеты противника. Даже если бы все руководители Советского Союза разом погибли, палец «Мертвой руки» все равно нажал бы ядерную кнопку. Слухи об этой системе исходили из самого Советского Союза, поэтому им не слишком доверяли. Однако насколько они соответствовали действительности, не установлено до сих пор. Советские лидеры по этому поводу упрямо отмалчивались, а руководство новой России отрицает существование такой системы. Недавние события, кажется, подтвердили, что они не лгут.— Вы имеете в виду норвежский инцидент? — спросила женщина-сенатор с дальнего конца стола.Скоу кивнул:— Совершенно верно. Для тех, кто не знает: в 1995 году запуск норвежской испытательной ракеты с двигателем от американской ракеты «Онест Джон» спровоцировал полномасштабную ядерную тревогу в России. Переполошились все: от командования стратегическими ракетными войсками до самого Ельцина. Однако автоматического ответного удара не последовало.— Так существует эта чертова «Мертвая рука» или нет? — раздраженно спросил сенатор Джексон.— Нет, сэр, — убежденно сказал генерал Бауэр. — Во время норвежского инцидента российская военная командно-контрольная система доказала свою надежность и управляемость.— В таком случае о чем же говорит «Тринити», обещая уничтожить нашу страну?— Сенатор, «Тринити» способен за несколько минут вызвать страшнейший хаос в нашей экономике. Если он всерьез атакует валютный рынок, то уже утром в ближайший понедельник на Уолл-стрит начнется чудовищная паника, которая закончится таким же биржевым крахом, как в 1929 году. А если «Тринити» парализует компьютеры, обслуживающие транспортную систему, через три дня опустеют полки супермаркетов. Начнутся уличные беспорядки, а еще через неделю голод и хаос приведут к гражданской войне.Сенатор Джексон заворочался на стуле и пробормотал:— Ах ты, черт! Ну и дела…Тем временем к генералу подошел солдат и что-то шепнул ему в ухо. Бауэр посмотрел на экран и сказал, обращаясь к сенатору Джексону:— Мне только что доложили, что Дэвид Теннант и Рейчел Вайс в ближайшее время появятся у ворот этой военной базы. Сейчас они в вертолете, который вот-вот приземлится, а скоро окажутся в объятиях клоунов с микрофонами, которые скачут у нас под забором!Скоу тихо ругнулся.— Теннант? — спросил один из сенаторов на экране. — Тот самый, который обещал убить президента?— Да. И он же через Интернет предал гласности историю с «Тринити», — сказал сенатор Джексон. — Я с ним лично встречался — он из моего избирательного округа. Не могли бы вы привести его в ваш кризисный штаб?— Поддерживаю вашу просьбу, — сказал Ивэн Маккаскелл. — Профессор Теннант может располагать важной для нас информацией.Скоу вскочил с места и обратился к сенатору Джексону на экране:— Сенатор, я на протяжении двух лет работал в близком контакте с профессором Теннантом. У него серьезные проблемы с психикой, в том числе и параноидальные галлюцинации. Он уже застрелил как минимум двух человек и грозился убить президента.— Насчет последнего у меня большие сомнения, — сказал Маккаскелл. — Доказательства не кажутся мне убедительными. К тому же электронное послание профессора Теннанта содержит совсем другую версию происшедшего. Я хочу лично разобраться во всем.— Учтите, что он все еще опасен, — предупредил Скоу.— Только не в окружении вооруженных десантников, — возразил генерал Бауэр. — Я пошлю за ним моих ребят.— Для верности их будет сопровождать один из агентов Секретной службы, — сказал Маккаскелл. — Чтобы профессор Теннант прибыл сюда живым и здоровым.

Глава 40Белые ПескиВцепившись в кресло, я смотрел вниз через открытую дверь вертолета, который быстро снижался к совсем недавно совершенно секретной годинской лаборатории в Белых Песках. За закрытыми воротами стояли два бронетранспортера; их пулеметы были направлены на толпу штатских по другую сторону высокой металлической ограды. Судя по машинам, у ворот дежурили журналисты, но были и странные типы с транспарантами и распятиями — очевидно, какие-то религиозные фанатики решили пикетировать «логово дьявола».Я посмотрел дальше на север. Милях в пятидесяти отсюда мой отец был свидетелем взрыва самой первой атомной бомбы. Испытания — оцените злую иронию истории! — имели кодовое название «Тринити шот». Мой отец находился в том же бункере, где стояли скоростные камеры, чтобы фиксировать каждую миллисекунду рождения нового солнца. Многие свидетели оставили воспоминания об этом эпохальном событии, но лучше всех тот момент описал Роберт Оппенгеймер. Когда я преподавал врачебную этику в Виргинском университете, мой любимый абзац из его мемуаров висел в рамке на стене аудитории, где я проводил семинары:Когда на рассвете она взорвалась, та первая атомная бомба, мы невольно подумали об Альфреде Нобеле и его тщетной надежде, что динамит положит конец всем войнам. Вспомнили мы также и легенду о Прометее и то глубокое чувство вины, которое люди неизменно испытывают, обретая новое могущество, ибо ведают о сидящем в них искони зле. Мы осознавали, что присутствуем при начале совсем нового мира, но вместе с тем мы знали, что сама новизна — старая подружка человечества — и стояла в начале всех наших дорог.Оппенгеймер тоньше понимал жизнь. Питер Годин хочет в компьютер «Тринити», однако забывает, что для этого ему нужно перестать быть человеком. Доселе ни один человек не переставал быть человеком полностью. Поэтому Годин заранее обречен на неудачу. Человек не может освободиться от человеческого.Как только вертолет приземлился неподалеку от телефургонов и его роторы замерли, к нам повалила толпа. Мы с Рейчел соскочили на землю и пошли к воротам, но меня уже узнали и окружили со всех сторон. Микрофоны, прожекторы, камеры. Шквал вопросов. Я решительно поднял руку, требуя тишины. Когда все угомонились, я произнес:— Меня зовут Дэвид Теннант. Это я послал электронное письмо, в котором предал огласке существование «Тринити».— Зачем вы сюда прилетели? — спросил один из репортеров. — Разве за оградой не те самые люди, которые пытались вас убить?— Думаю, в сложившейся ситуации это уже не существенно. Но если я ошибаюсь и за воротами этой базы меня ожидает смерть, вы будете свидетелями, как я туда вошел — и не вышел. В случае моего исчезновения не сдавайтесь! Продолжайте задавать вопросы, пока не узнаете всей правды!— А какова она, правда настоящего момента? — спросила женщина с микрофоном. — Действительно ли весь мир сейчас является заложником сверхкомпьютера?— Именно эту проблему я намерен как-то разрешить.— Что вы имеете в виду? — закричали сразу несколько голосов.Голос с французским акцентом громко спросил:— Верно ли, что компьютер «Тринити» устроил акт саботажа на речной дамбе в Германии?— Господа журналисты, вы окажете миру великую услугу, если проявите мужество и останетесь здесь. Что бы ни случилось, не дайте себя прогнать! Спасибо.Я хотел вырваться из круга репортеров, но журналисты, ребята ушлые, меня не отпускали и, стараясь друг друга перекричать, задавали все новые вопросы. Мое молчание их только раззадоривало. Выручило лишь то, что в центре научного городка поднялся в воздух армейский вертолет и полетел в нашу сторону. Оливково-серый, вооруженный пулеметами, вертолет приземлился неподалеку от нас, и журналисты кинулись к нему.Из него вышел молодой мужчина в штатском, но с автоматом. Подскочивших журналистов он молча отогнал таким властным жестом, что они попятились и расступились. Мужчина направился прямо ко мне.— Вы профессор Теннант?— Да.— Специальный агент Льюис. Секретная служба. Ивэн Маккаскелл просит вас и мисс Вайс присоединиться к нему в кризисном штабе, который развернут в главном административном корпусе.Взяв Рейчел за руку, я последовал за спецагентом.Когда мы сели в вертолет и пристегнулись, Льюис двумя большими пальцами показал пилоту: взлетаем!Глядя на бесконечные белые дюны под нами, я подумал: как символично, что «Тринити» — новейшая и уродливейшая форма жизни на планете — был рожден в этой безводной пустыне, полной противоположности библейского Рая.* * *Вертолет приземлился рядом с огромным ангаром, на котором было гигантскими буквами написано «Администрация». У входа дежурили вооруженные солдаты.В центре этой рукотворной исполинской пещеры находился кризисный штаб, обилием компьютеров и экранов похожий на центр управления космическими полетами. Вокруг овального стола восседали Джон Скоу, Рави Нара, Ивэн Маккаскелл и незнакомый мне генерал. Большой экран показывал группу мужчин и женщин вокруг огромного стола в комнате без окон; я узнал четырех сенаторов и среди них Барретта Джексона, старшего сенатора от штата Теннеси.Невдалеке от овального стола стояла больничная кровать, на которой лежал Питер Годин. Похоже, без сознания. Около кровати дежурили две медсестры и седовласый представительный мужчина в белом халате — вероятно, лечащий врач. На стуле чуть в стороне, спиной к нам, сидела женщина-телохранитель в черном. Если бы не забинтованная шея, я бы только скользнул по ней взглядом и отвернулся…Рейчел признала Гели Бауэр одновременно со мной. В этот момент Гели оглянулась, на миллисекунду встретилась со мной глазами и тут же перевела взгляд на Рейчел. Глаза ее вспыхнули, а губы изогнулись в хищной улыбке. Юнион-стейшн она не забыла!Ивэн Маккаскелл указал нам на стулья с правой стороны стола, а когда мы сели, быстро представил присутствующих. Я был удивлен, что фамилия белокурого генерала Бауэр, но потом вспомнил краем уха слышанные сплетни о том, что Гели на ножах со своим отцом-генералом. Людей на экране нам представили как неполный состав сенатского комитета по делам разведки; именно они будут принимать решения в кризисной ситуации. Стало быть, судьба всего мира теперь в руках этой небольшой группы политиков.— Профессор Теннант, — начал сенатор Джексон на экране, — мы очень рады, что вы с нами. В вашем электронном послании из Израиля вы выдвинули серьезные обвинения против мистера Скоу и Агентства национальной безопасности. Позже мы тщательно расследуем это дело. Однако пока что нам следует временно забыть прошлое и полностью сосредоточиться на угрозе со стороны «Тринити».— Я для того и прибыл сюда, сенатор, — сказал я, — чтобы покончить с кризисной ситуацией.— Мы слышали все, что вы говорили репортерам у ворот, — сказал Маккаскелл. — Вы действительно знаете способ отключить этот компьютер, не вызвав чудовищных актов возмездия с его стороны?— Нет.На лице Маккаскелла отразилось разочарование.— В таком случае объясните, профессор, что именно вы имели в виду, говоря, что прибыли сюда покончить с кризисной ситуацией?— Я должен поговорить с компьютером.Руководитель администрации президента растерянно посмотрел сначала на генерала Бауэра, потом на Скоу. Последний насмешливо пожал плечами: я же вас предупреждал!— Что же вы хотите сказать компьютеру «Тринити», профессор? — вкрадчиво спросил сенатор Джексон.— Я должен задать ему несколько вопросов.— А именно?— Пожалуйста, позвольте мне временно оставить это в секрете.Никому из присутствующих и слушающих в форте Джордж-Мид мой ответ не понравился.Джон Скоу посмотрел на меня с притворным беспокойством.— Дэвид, — сказал он, — надеюсь, вы не исходите из ложной предпосылки, что компьютер «Тринити» все еще идентичен Питеру Годину. Потому что…— Я эту предпосылку ложной не считаю, — возразил я. — Разумеется, к настоящему моменту нейрослепок Година пополнил свою память в масштабах невероятных, но я не верю, что вся его человеческая натура коренным образом изменилась. Годин в компьютере практически тот же человек, которого мы знали. Пока что.— А что случится потом? — спросил Маккаскелл.— Этого никто не знает. Годин верил, что его нейрослепок в компьютере разовьется в своего рода императора-философа, некоего метачеловека с бесстрастной мудростью бога. По-моему, он решительно заблуждается. И Эндрю Филдинг, кстати, соглашался со мной в этом вопросе. Если в ближайшие несколько часов я не сумею убедить нейрослепок Година отключить себя, то есть практически совершить самоубийство, тогда человечество, вероятно, окажется под властью этой машины на веки вечные… или вплоть до своего вымирания.В кризисном штабе и среди сенаторов воцарилось гробовое молчание.Наконец Маккаскелл промолвил:— Профессор Теннант, чем вы аргументируете свое мнение?— Со времен индустриальной революции люди страшились, что миром однажды начнут править машины. И чем совершеннее становились машины, тем чаще наше воображение рождало ужасы человеческого рабства. Трагическая ирония в том, что мы верно провидели саму опасность, но кошмар воплотился в жизнь самым непредвиденным образом. Не машины как класс взяли власть, а одна машина. Разработанная и созданная по нашем образу и подобию! Нас угораздило создать ницшеанского суперчеловека, мистер Маккаскелл!Ивэн Маккаскелл обвел всех присутствующих медленным взглядом, прокашлялся и спросил:— Профессор Теннант, вам пришел в голову некий довод, которым вы можете заставить этого электронного гада покончить самоубийством? Некий мощный довод, который другим в голову до сих пор не приходил?— Не знаю. А к каким действиям склоняетесь вы?Сенатор Джексон на экране сказал:— Уже было предложение выбрать медиатора и попытаться с помощью этого посредника начать переговоры с «Тринити». Однако мы не могли сойтись на кандидатуре. Кто имеет нужную квалификацию для подобного рода переговоров с этим… с этой штуковиной!— Я.— На чем основывается ваша уверенность, профессор? Чем вы намерены пристыдить этого монстра?Я ощутил, как сидящая рядом со мной Рейчел съежилась, очевидно, страшась, что сейчас я начну разъяснять суть своей божественной миссии.Однако не успел я ответить, как встрял генерал Бауэр:— В одном профессор Теннант, несомненно, прав. С каждым часом эта чертова машина, и без того могущественная, становится сильнее и сильнее. Дальнейшее ожидание смерти подобно! Если мы намерены действовать, то действовать надо немедленно!— Вы имеете в виду какие-то конкретные меры, генерал? — спросил сенатор Джексон. — Что, по-вашему, нам следует предпринять?Генерал Бауэр встал и подошел к экрану.— Господа сенаторы, могущество «Тринити» базируется исключительно на его способности управлять компьютерными системами. Удайся нам одним махом, мгновенно нейтрализовать все компьютерные системы — или хотя бы все компьютерные системы Соединенных Штатов, — и победа будет за нами!— Вы предлагаете одновременно вывести из строя все компьютеры в стране? — спросил Джексон.— Идея заманчивая, сенатор, но на деле неосуществимая. Операцию такого размаха невозможно подготовить тайно. «Тринити» о наших планах проведает очень скоро — и вмажет нам так, что мало не покажется. Беда в том, что компьютер способен осуществить акт возмездия со скоростью света — в буквальном смысле слова.— Что же вы предлагаете?Глядя на экран, показывающий сенаторов, я вдруг припомнил разговоры Филдинга о потенциальных квантовых способностях «Тринити». И быстро сказал:— Извините, генерал, что перебиваю. Каким образом мы поддерживаем связь с сенаторами? По кабелю или через спутник? Впрочем, не важно: «Тринити» в любом случае слышит все, что мы тут говорим!Джон Скоу встал, смерил меня покровительственным взглядом и затем обратился к Хорсту Бауэру:— Генерал, докладываю: мы используем надежно защищенные от прослушивания волоконно-оптические линии и применяем систему 128-битового шифрования. Самый быстрый на сегодняшний день суперкомпьютер тратит девяносто шесть часов на успешное прочтение нескольких фраз подобным образом закодированного сообщения. Даже с учетом того, что «Тринити» быстрее всех существующих компьютеров, наша система связи имеет достаточный интервал безопасности.— Говоря о «Тринити», надежнее исходить из наихудшего, — сказал я. — Эндрю Филдинг полагал, что человеческий мозг обладает квантовыми способностями. Если это правда и «Тринити» умеет их задействовать, то ваши 128 битов для него не проблема. Он любые коды взламывает за секунду.Рави Нара поднял руку.— Это чистейший вздор, генерал Бауэр, — сказал он. — Филдинг был, разумеется, гений, но его теория насчет квантовых процессов в человеческом мозгу — нелепое чудачество. Научная фантастика.— Спасибо, что успокоили, — кивнул генерал Бауэр.— Напрасно вы игнорируете предупреждение Эндрю Филдинга! — сказал я.Сенатор Джексон осторожно возразил:— Давайте оставим эти вопросы специалистам, профессор Теннант. Так каков же ваш план, генерал?— Сенатор, я вынужден предложить немедленно взорвать над нашей собственной страной особую ядерную бомбу, чтобы создать губительный для «Тринити» электромагнитный импульс.Все разом заговорили и заспорили. Генерал Бауэр жестом призвал к молчанию и дал сигнал технику. На одном из больших экранов кризисного штаба появился анимированный бомбардировщик «В-52». Из его брюха вывалилась бомба-ракета. Несколько секунд она просто падала, затем включился ее реактивный двигатель, и она взмыла вверх. Удалившись от Земли на значительное расстояние, ракета взорвалась. Пошедшие кругами рисованные волны охватывали всю территорию Соединенных Штатов.— Поясняю для тех, кто не знает, о чем речь, — сказал генерал Бауэр. — Ядерное устройство определенной мощности, взорванное на достаточной высоте, создаст электромагнитное возмущение, которое выведет из строя или мгновенно отключит все электрические цепи в Соединенных Штатах. Особенно разрушительно действует электромагнитный импульс на компьютеры. Взорванная на очень большой высоте, бомба в минимальной степени поразит население, зато компьютер «Тринити» будет мгновенно выведен из строя и не успеет произвести карательную акцию!В кризисном штабе повисло молчание.Первым его нарушил Маккаскелл.— Генерал, сам не знаю почему, но ваш план отчего-то кажется мне пугающе простым… Насколько значимы его негативные стороны?Генерал Бауэр глубоко вздохнул, затем стал аргументировать в манере Джорджа Паттона. То есть в подтексте его объяснений слышалось усталое: ох уж эти штафирки! вечно мечтают сделать омлет, не разбивая яиц!Говорил он долго, затем резюмировал:— Парализовав разом все отечественные компьютерные сети, мы частично получим те же катастрофические последствия, которыми нам грозит «Тринити». Хаос по всей стране, огромный материальный ущерб, жертвы среди населения. Остановится практически весь транспорт, прекратится теле- и радиовещание. Однако сегодня пятница и уже вечер. Финансовые потрясения будут минимальны. Конечно, возможны железнодорожные и авиакатастрофы, а также несчастные случаи на предприятиях, особенно на электростанциях и химических заводах. Однако…— Вы лучше вспомните катастрофу в Индии! — сказал я. — Сколько там было погибших? Тысяча, две? В сравнении с тем, что может произойти на наших химических заводах, Бхопал покажется пустячком!Генерал Бауэр впился в меня недобрым взглядом.— Если подумать о том, что «Тринити» способен сделать с нашей страной, взявшись за дело всерьез, следует признать, что любые последствия электромагнитной атаки будут в рамках разумного! — Генерал строго оглядел сенаторов, многие из которых задумчиво кивали головами. — Короче говоря, я стою на том, что результатом взрыва будет приемлемый ущерб и приемлемые потери.— Я, знаете ли, сам служил и пороха нанюхался, — сказал сенатор Джексон. — Всякий раз, когда я слышу про приемлемые потери, у меня мороз по коже. Навидался я «приемлемых потерь» на своем веку… А что с больницами, что с людьми на аппаратах жизнеобеспечения?— Да, неизбежны жертвы, — повторил генерал Бауэр. — Но еще раз подчеркну: то, что учинит «Тринити» с нашей страной, если мы его не остановим в самое ближайшее время, будет в тысячу, в миллион раз страшнее! Пойдя на сознательный ограниченный ущерб, мы спасем себя от худшего. А главное, покончим с чудовищным кризисом.— И за какое время вы можете организовать этот электромагнитный удар? — спросил Маккаскелл.Генерал Бауэр снова обвел всех сенаторов на экране конференц-связи торжественно-медленным взглядом.— Приблизительно тридцать минут, — наконец отчеканил он.Тридцать минут! Я подозревал, что военные способны родить какой-нибудь губительно-радикальный план, но не предполагал, что они способны подготовить его с такой прытью!— Еще два часа назад, — продолжал Бауэр, — когда «Тринити» только, так сказать, осматривался, я переговорил с командующим базы «Барксдейл» военно-воздушных сил в Шривпорте, штат Луизиана. Под его началом шесть эскадрилий «В-52», и любой из бомбардировщиков можно зарядить серебряной пулей.— Зарядить серебряной пулей? — переспросил сенатор Джексон.— Мы так между собой называем ядерные бомбы. На складе в «Барксдейле» их пятьсот штук разного типа и мощности. С некоторых пор в тренировочные полеты берут только макеты, но командующий может без лишнего шума приказать установить настоящие бомбы. Я, ничего не объясняя, убедил его, что сегодня подходящий день для тренировочного полета с полным боекомплектом. Прямо сейчас в воздухе находится «В-52» с одной очень специфической серебряной пулей.— О каком оружии вы говорите? — спросил Маккаскелл.— Тактическая ракета «Вулкан». Была разработана для создания мощнейшего электромагнитного импульса — в качестве альтернативы межконтинентальной баллистической ракете, которую с легкостью обнаруживают российские спутники наблюдения. «Вулкан» выносит боеголовку на высоту двести миль, там происходит ядерный взрыв, и по всей стране вырубается свет. «Тринити» ничего не заметит: на экранах радаров ПВО он увидит бомбардировщик в плановом учебном полете, который летит в центре страны. И тут «Вулкан» преподнесет ему сюрприз…Генерал Бауэр сжал кулак, затем быстро раскрыл его, и пальцы разлетелись как лучи солнца.— А что за боеголовка у этого «Вулкана»? — спросил сенатор Джексон.— Термоядерная. Пятнадцать мегатонн.Несколько сенаторов громко ахнули. Один из них, седой старик, сказал:— Боже правый! Тысяча Хиросим…— Бомба мощнее той, что была сброшена на Хиросиму, в полторы тысячи раз, — с гордостью уточнил генерал Бауэр. — Именно такая мощность нужна в данном случае. Наш «В-52» с позывным «Архангел» будет в нужном районе через тридцать минут. Тогда вы сможете приказать самолету запустить «Вулкан» или кружить до получения следующего приказа. Топлива у него хватит надолго, а можно и дозаправить при необходимости. Признаю, что я действовал самовольно, однако экстраординарная ситуация обязывает. Я хотел предложить вам уже готовый вариант, а вам решать, воспользуетесь вы им или нет.Генерал замолчал. Молчали и остальные. Предстоящее решение заранее леденило душу.— В состоянии ли мы хоть как-то ограничить ущерб от последствий электромагнитного импульса? — спросил сенатор Джексон. — Скажем, предупредить население страны?— Нет. Тем самым мы введем «Тринити» в курс наших планов. И последует мгновенный упреждающий удар.— Где именно вы предполагаете взорвать ракету? Над каким штатом?— Как можно ближе к географическому центру страны.— Я спросил, над каким штатом!Генерал заколебался, потом отчеканил:— Над Канзасом, сэр.— Над Канзасом? — вскричал один из сенаторов. — Этот сукин сын хочет распустить на молекулы мой родной штат!Сенатор Джексон утихомирил коллегу сердитым жестом и спросил генерала Бауэра:— А насколько пострадает почва? Я имею в виду радиоактивные осадки и тому подобное. Всяческие долговременные последствия.— Ущерб на удивление невелик, сэр. Конечно, радиоактивные осадки будут, но ветер благоприятный — устойчивый, на запад. Поскольку взрыв произойдет на очень большой высоте, значительная часть радиоактивных осадков не успеет достичь земли: ветер унесет их на Атлантический океан. Разумеется, кое-где выпадут зараженные дожди, и придется надолго свернуть сельское хозяйство…— Надолго — это на сколько? — осведомился сенатор из Канзаса.— На тысячу лет, — быстро вставил я.Генерал метнул сердитый взгляд в мою сторону.— Это грубое преувеличение, — сказал он. Но свою оценку сроков так и не дал. — Господа сенаторы, не забывайте: все эти негативные моменты — ничто в сравнении с тем, чего нам следует ожидать от «Тринити», если он выполнит свои угрозы. А исходить надо из того, что полномасштабной войны с «Тринити» нам не миновать. Если, конечно…— Что «если, конечно»? — нетерпеливо спросил Джексон.— Если, конечно, мы не решим сдаться.Сам тон, каким это было сказано, ясно показывал, что генерал Бауэр думает о подобном варианте развития событий.Сенаторы принялись спорить. Ивэн Маккаскелл сидел задумавшись, словно совещался сам с собой. Опять я с тоской вспомнил Филдинга. Будь он здесь, он бы не сидел молча. Он бы вскочил и…Я вскочил и громко сказал:— Господа сенаторы, вы должны четко понимать: план генерала Бауэра приведет именно к тем разрушениям, которые вы пытаетесь предотвратить. Вся страна будет в руинах! Мы сами себя накажем, на потеху «Тринити»!Сенаторы мрачно смотрели на меня с экрана.— На чем основывается ваше утверждение, профессор Теннант? — почти враждебно спросил сенатор Джексон.— План генерала Бауэра непременно станет известен «Тринити». Или уже известен. Компьютеры и Агентства национальной безопасности, и ПВО, а может, и той же авиабазы «Барксдейл» были построены Питером Годином. Стало быть, Питер Годин отлично знает эти машины и их особенности, а «Тринити» теперь к ним подключен и без затруднений скачивает всю необходимую ему информацию. Но предположим почти невероятное — «Тринити» зевнет и не выйдет на след задуманной вами операции. Неужели вы всерьез полагаете, что Годин и «Тринити» не просчитали заранее наши наиболее вероятные методы нападения? Что «Тринити» не ведает, где его ахиллесова пята?— В том и смысл ахиллесовой пяты, что ее нельзя защитить! — возразил генерал Бауэр.— Еще как можно! «Тринити» просто нанесет превентивный удар.Ивэн Маккаскелл задумчиво качал головой.— Я думаю о том, что компьютер отреагировал на атаку немецких хакеров довольно умеренно. Значит, он не склонен к слепому гневу. И это обнадеживает. Возможно, его меры возмездия не окажутся так страшны, как мы малюем. Они будут, конечно, чудовищны, но… но в рамках. И если план генерала Бауэра в конечном итоге сработает, мы вполне можем пойти на риск.— А как вам понравится в качестве «превентивного удара» полномасштабная термоядерная война? — спросил я. — Стоит ли жертвовать планетой, чтобы разрушить компьютер?— О чем вы? — раздраженно спросил сенатор Джексон. — Генерал Бауэр заверил нас, что ничто не может спровоцировать взаимный бесконтрольный обмен ядерными ударами.— Сенатор, а вы слышали про российскую систему, которая называется «Мертвая рука»?Глубоко посаженные глаза Джексона сузились.— Мы, да будет вам известно, уже обсуждали этот вопрос. Все серьезные эксперты считают «Мертвую руку» мистификацией. Советская пропаганда. Метод запугивать Запад.— А вы что знаете об этом, профессор? — спросил генерал Бауэр. — Почему вы говорите о «Мертвой руке» с апломбом знатока?— Я знаю только то, что мне говорил Эндрю Филдинг. Он был убежден, что система существовала во время холодной войны и не была демонтирована. Того же мнения придерживался и Питер Годин. Филдинг и Годин даже обсуждали в моем присутствии возможности «Тринити» по нейтрализации этой системы в случае ядерной войны. И надо помнить, что Годин был человек предельно информированный: еще в восьмидесятые годы, до развала СССР, его активно привлекали к планированию американской оборонной стратегии.Все невольно посмотрели в сторону больничной кровати. Годин лежал по-прежнему неподвижно и с закрытыми глазами.— Он спит? — спросил Маккаскелл.— Пришлось дать ему морфий, — объяснил доктор Кейз. — Нестерпимые боли.— Вы можете разбудить его?— Попробую.Генерал Бауэр обратился к сенаторам:— Питер Годин строил суперкомпьютеры, которые просчитывали все варианты термоядерной войны, в том числе и возможность существования советской «Мертвой руки». В этом великий вклад Година в американскую военную стратегию. В настоящее время на основании глубокого и обстоятельного анализа фактов окончательно установлено, что «Мертвая рука» — просто миф.Хорст Бауэр умел красиво подавать свои предложения. Я отчетливо видел, что сенаторы купились, что у них огромное искушение согласиться с его планом. Использование ядерного оружия делало план только привлекательнее. Каждый американец помнит Хиросиму как нечто ужасное… что тем не менее помогло предельно быстро завершить самую смертоносную войну в истории человечества. Казалось, загадочность и жуть монстра «Тринити» взывала к применению против него чего-то из ряда вон выходящего. В глазах сенаторов ядерное оружие сопоставимо с «Тринити» по загадочности и жути. Да только они не понимают, что для «Тринити» оно не загадка и не жуть. В цифровой войне атомные бомбы все равно что дубинки неандертальцев против танка. Существовало лишь одно оружие на земле, хотя бы отдаленно сравнимое по мощи с «Тринити».Человеческий мозг.Я встал, вышел к экрану, который показывал сенаторов, и заговорил — сдержанно и авторитетно, ибо на сенаторов надо было произвести впечатление:— Господа сенаторы, вас просят дать добро на действия, которые могут привести к ядерному апокалипсису. Прежде чем вы примете окончательное решение, позвольте мне вступить в контакт с компьютером. От этого вы ничего не потеряете.Генерал Бауэр хотел что-то возразить, но передумал. Сенаторы некоторое время тихо совещались. Затем слово взял Барретт Джексон:— Генерал, чем черт не шутит! Может, действительно попробовать? Спросите компьютер, не хочет ли он побеседовать с профессором Теннантом. Хотя до сих пор «Тринити» ни с кем не шел на личный контакт.Скоу начал было возражать, но сенатор Джексон остановил его поднятой рукой.— Ну-ка, генерал, предложите компьютеру пообщаться с профессором Теннантом.— Отсюда говорить бесполезно, — сказал я. — Чтобы добиться своего, я должен зайти во Вместилище.Джексон покачал головой.— Извините, профессор Теннант. При всем уважении мы вам это позволить не можем. Вдруг у вас опять начнутся галлюцинации? Щелкнете не тем выключателем — и прощай, Америка! Нет, профессор, придется вам беседовать с «Тринити» отсюда.По приказу генерала Бауэра капрал напечатал предложение Джексона и переслал его на адрес «Тринити».Тут же на экране появились синие буквы:Я буду говорить с Теннантом.— Разрази меня молния! — буркнул сенатор Джексон.— Ну и ну! Ну и ну! — возбужденно запричитал Рави Нара.А на экране уже появилась новая строчка:Пошлите Теннанта во Вместилище.— Это что еще за новости? — рыкнул генерал Бауэр. — Зачем ему профессор Теннант?Маккаскелл вопросительно посмотрел на меня.— Есть у вас этому объяснение, профессор? Почему компьютер желает того же, что и вы?— Понятия не имею.— Ладно, — сказал Маккаскелл. — Печатайте ответ: «Почему вы хотите, чтобы профессор Теннант прибыл во Вместилище?»На экране без промедления вспыхнуло несколько строк:Есть ли у дождя отец? Знаешь ли ты уставы неба? Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов, когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде? Можешь ли ты вдеть кольцо в ноздри левиафана? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять пред лицом Моим?— Это Священное писание, не так ли? — пробормотал явно озадаченный Маккаскелл.— Книга Иова, — с готовностью подсказал Джон Скоу, и я вообразил его празднично одетым мальчиком, который чинно шествует в воскресную школу.— С какой стати компьютер цитирует Библию? — спросил сенатор Джексон. — Разве Годин был истово верующим человеком?— Сенатор, Годин еще не умер, — напомнил я.— Годин в Бога не верит, — сказал Скоу. — Он когда-то говорил мне, что религия — защитный механизм, выработанный гомо сапиенс, дабы смягчить страх смерти.За нашими спинами вдруг раздался кудахтающий смех. Все резко оглянулись на больничную кровать. Глаза Година были открыты, и в них прыгали чертики.— Болваны! — сказал он. — Это же просто шутка. «Тринити» дает вам понять, что вы против него дерьмо. И не вам задавать ему вопросы!Маккаскелл встал и подошел к кровати умирающего.— Зачем, по-вашему, компьютер требует к себе во Вместилище профессора Теннанта?— «Компьютер», «компьютер»! — сердито буркнул Годин. — «Тринити» никакой не компьютер! Компьютер — это просто счетная машинка с некоторыми улучшениями. Ящик, набитый программами. А «Тринити» — живое существо. Это человечество, освобожденное от проклятия смертного тела. «Тринити» — это смерть смерти.В голосе старика звучала спокойная убежденность пророка.— Мистер Годин, — сказал Маккаскелл, — что вам известно о российской оборонной системе под кодовым названием «Мертвая рука»?Старик наклонил голову вперед, борясь с судорогой в горле.— «Мертвая рука» — это про вас! — прохрипел он. — Все вы — живые мертвецы, бессильные аппаратчики, жалкие прислужники безнадежно устаревшей политической системы!Прежде бесстрастное лицо Маккаскелла наконец исказил гнев.— На кой черт вы все это затеяли? — сказал он. — Просто из бешеного эгоизма? Не могли представить мир без себя?Годин отчаянно пытался отдышаться. Доктор Кейз подскочил к нему, но Годин сердитым жестом отмахнулся от помощи.— А вы полюбуйтесь на то, что происходит в мире! Зачем существуют все эти чудеса техники? Я строил самые передовые суперкомпьютеры, способные оказать человечеству колоссальные услуги. И что правительство делало с ними? С их помощью взламывали шифры противника и плодили новые всеуничтожающие ракеты. На протяжении двадцати лет мои прекрасные детища использовали с одной целью: совершенствовать орудия массового истребления! Впрочем, разве я мог ожидать чего-то другого? Вся человеческая история состоит из резни и абсурда, абсурда и резни!Годин страшно закашлял, затем нашел в себе силы продолжать:— Господа, человечеству был дан шанс. Но десять тысяч лет цивилизации оказались бегом по кругу. По порочному кругу. По кругу пороков. Двадцатое столетие стало наиболее кровавым в истории человечества. Если человечеству дать волю, то двадцать первый век, вполне вероятно, будет даже чудовищней предшествующего. Дарвин еще в 1859 году показал нам, что на этой планете мы случайные и скорее всего не вечные владыки. Сегодня до нас доходит, насколько он был прав.— Посмотрите-ка на экран! — воскликнул Рави Нара.Там пылали синие буквы — вдвойне зловещие от своей неподвижности и беззвучности.Немедленно пришлите профессора Теннанта ко мне или будете наказаны.— М-да, похоже, тут не мы решаем, — сказал сенатор Джексон. — Отведите профессора во Вместилище.Генерал Бауэр сделал знак двум солдатам, которые подошли ко мне и стали за моей спиной. Я подчеркнуто недоверчиво смотрел на Бауэра.— Генерал, вы по-прежнему собираетесь применить против «Тринити» электромагнитный импульс?У него было непроницаемое лицо матерого игрока в покер, но меня одурачить было трудно. Я понимал, что в моем распоряжении меньше тридцати минут на достижение поставленной цели.Ко мне подошел Маккаскелл.— Профессор Теннант, компьютер не должен знать, что мы хотим предпринять против него. Надеюсь, вы нас не предадите?— Разумеется, нет.Он пожал мне руку.— Удачи вам!Но когда я в сопровождении солдат направился к двери, в ангаре запищал сигнал тревоги.— Остановка сердца! — закричала медсестра. — Сердце мистера Година останавливается!С клинической смертью я не имел дела уже много лет, моя реакция была машинальной. Даже Рейчел и та вскочила и кинулась к кровати Година.Однако мы оба были не нужны.Доктор Кейз и медсестры уже суетились вокруг старика. Сердечный монитор показывал новый инфаркт, но Рави Нара полагал, что это начало той самой водянки мозга, которую он давно пророчил и которая означала скорую смерть. Как только на мониторе пошла прямая линия, доктор Кейз начал сердечно-легочную реанимацию. Ничего не помогало. На лице старика лежала серая печать смерти.— Посмотрите, что творится на экране! — вдруг крикнул кто-то за столом.Я резко оглянулся на экран.На нем вместо четких фраз, которыми общался «Тринити», был хаос бегущих сверху вниз знаков, меняющихся так стремительно, что в глазах рябило. Числа, буквы, математические символы неслись в одной слитной массе, словно компьютер сошел с ума и бредит. С машиной было явно что-то не в порядке.— Что происходит? — встревоженно спросил Маккаскелл. — Что означает эта белиберда?Символы на экране стали разноцветными, среди них замелькали буквы кириллицы и японские иероглифы.— Генерал! — закричал солдат-оператор за одним из пультов. — Идущие по трубопроводу сигналы из Вместилища сначала ослабели, а затем и совсем пропали. Очень похоже на поломку компьютера!Ангар огласился триумфальными криками. Однако через несколько секунд в помещении взвыл новый сигнал тревоги — громче прежних.— Что случилось теперь? — спросил сенатор Джексон. — Что происходит? Умер Годин или нет?Генерал Бауэр быстро прошагал к экрану того из компьютеров, который подал сигнал тревоги. Когда он вернулся к сенатору, в его лице не было и кровинки.— Сэр, один из наших спутников наблюдения обнаружил на российской территории четырнадцать высокотемпературных вспышек, характерных для запуска межконтинентальных баллистических ракет. Исходя из скорости и теплового излучения поднятых в воздух объектов, компьютеры ПВО определяют их как ракеты «СС-18» и «СС-20» с ядерными боеголовками.Сенатор Джексон судорожно открыл рот, карие глаза на бульдожьем лице беспомощно мигали. Наконец он выговорил:— Но вы же клялись, генерал, что это совершенно невозможно!Генерал Бауэр даже бровью не повел.— Судя по всему, я был не прав, — сухо отозвался он.

Глава 41— Господа сенаторы, первая ракета поразит цель приблизительно через двадцать девять минут, — сказал генерал Бауэр. — Я прошу вас одобрить нанесение электромагнитного удара, как только бомбардировщик выйдет в заданный район.Сенатор Джексон явно колебался.— А если это спровоцирует запуск новых российских ядерных ракет?Я посмотрел на экран, куда выводил свои сообщения «Тринити». Пестрый хаос букв и чисел не прекращался и не ослабевал.— Запуск новых российских ракет крайне маловероятен, сэр, — сказал Бауэр. — Компьютер, судя по всему, сломался. Четырнадцать атомных ударов — это много, но наша страна все-таки выживет. А если учитывать бедственное положение российской армии и царящий в ней бардак, то можно надеяться, что взорвется только половина ракет. И еще несколько штук пройдут мимо цели. Если сейчас вырубить «Тринити» при помощи электромагнитного импульса, будем рассказывать потомкам, что мы относительно легко отделались.— Если компьютер сломался, — возразил Джексон, — следует связаться с президентом. Пусть он сам примет окончательное решение.— ПВО докладывает о семи новых высокотемпературных вспышках! — закричал оператор за пультом. — В районе Первомайска, Костромы…Не слушая перечисление, Джексон взревел:— Что означает запуск новых ракет с ядерными боеголовками?Генерал Бауэр хладнокровно дождался, когда запаниковавшие сенаторы угомонятся.— Теперь в нашу сторону летит уже двадцать одна ракета, господа сенаторы. У России более трех тысяч межконтинентальных баллистических ракет в рабочем состоянии. Если мы будем и дальше мешкать, количество стартовавших российских ракет только возрастет. Президент уполномочил вас принимать решения такой важности. Настал час этими полномочиями воспользоваться.Сенатор Джексон отвернулся от камеры и спросил сенаторов:— Кто «за»?Раздался хор одобрительных голосов.— Кто «против»?Никто не отозвался.Сенатор Джексон сказал, поворачиваясь к камере:— Генерал, мы разрешаем вам нанести электромагнитный удар.Хорст Бауэр кивнул главному оператору, который тут же передал соответствующий закодированный приказ «В-52» с позывным «Архангел».— Куда конкретно упадут российские ракеты? — спросил сенатор Джексон.— Компьютеры ПВО в процессе вычисления. Но то, что один из ударов имеет целью Вашингтон, понятно уже сейчас. Ракеты ложатся на курс через северный полюс. В самое ближайшее время вам следует спуститься в бомбоубежище под зданием АНБ.— Мы уже в подземном бункере.— Отлично.— Но наши семьи… — Лицо сенатора Джексона на несколько секунд окаменело, потом он справился с собой и ровным голосом спросил: — Следует ли нам уведомить президента? Должен ли он нанести ответный удар по России?— Русские ни в чем не виноваты, — сказал Ивэн Маккаскелл. — Запуск осуществлен компьютером «Тринити». Он сумел включить автоматическую систему «Мертвая рука» — ту самую, которой, по словам генерала Бауэра, не существует. Ничего не совершив, мы теперь получаем возмездие от русских компьютеров — по полной программе.— Что происходит на самом деле, мы не знаем, — стоял на своем генерал Бауэр. — Возможно, русские пытаются самостоятельно уничтожить «Тринити» — заодно с нашей страной. Вторжение «Тринити» в их оборонные компьютеры защиты могло навести их на страшную мысль, что он планирует нанести превентивный удар по территории России. Я уверен, для них даже взбесившийся «Тринити» все равно американский компьютер. То есть американское оружие. И соответственно они действуют безжалостно: своя рубашка ближе к телу!Маккаскелл покачал головой.— Русские отлично понимают, что мы теперь не хозяева нашим ракетам — ими распоряжается «Тринити». Да и президент объяснил ситуацию российским лидерам до того, как сдаться под домашний арест. Сам «Тринити» четко обрисовал ситуацию в обращении к руководителям всех стран.— Это было два часа назад, — напомнил ему генерал Бауэр. — А вы знаете, у страха глаза велики, и люди в такой напряженной ситуации не всегда руководствуются логикой. Информационный вакуум мог спровоцировать напуганных русских на крайние меры.— Так или иначе, мы должны руководствоваться логикой, — сказал Маккаскелл. — Нельзя позволить себе действовать, подчиняясь панике.— Или не действовать вообще, — парировал Бауэр.— Генерал! — закричал оператор за одним из пультов. — ПВО докладывает о том, что одна из российских ракет пошла круто вниз — на полярный лед. Похоже на аварию.— Дай Бог, чтоб таких аварий было побольше! — воскликнул Джексон.— Спутник зафиксировал многократные вспышки высокой энергии, — бесстрастно сообщил оператор. — Судя по всему, налицо преждевременный подрыв боеголовок индивидуального наведения российской ракеты «СС-18». Спектроанализ еще не закончен, но предварительная оценка: детонация десяти боеголовок, каждая по пятьсот пятьдесят килотонн.— Через двадцать пять минут то же произойдет над Манхэттеном, — мрачно сказал генерал Бауэр.На экране ПВО двадцать красных дуг тянулись с российской территории в сторону Северного полюса, медленно и упрямо приближаясь к Северной Америке.— С чего все это началось? — спросил сенатор Джексон. — Из-за поломки компьютера? Именно она спровоцировала запуск российских ракет?— Этого нам знать не дано, — сказал генерал Бауэр.Джон Скоу вскочил и громко произнес:— Господа, я думаю, сейчас самое время просто отключить «Тринити»! Пока у него сбой и он не контролирует ситуацию! Теперь мы видим, что он имел в виду под карательными мерами. Не дадим же ему возможности причинить еще больший ущерб нашей стране!— А вы что думаете, генерал Бауэр? — спросил сенатор Джексон.— Соблазнительное предложение, сенатор. Однако я уже один раз жестоко ошибся. «Тринити» сказал нам, что экспортировал какие-то программы в другие компьютеры, и те компьютеры способны к самостоятельным актам возмездия. Поэтому нейтрализация «Тринити» не решит наши проблемы. Он уже позаботился о собственной «Мертвой руке», которая довершит дело, даже если он погибнет! Если мы отключим «Тринити», то гарантированно получим себе на голову все три тысячи российских ракет. Поэтому я с ходу отвергаю подобный план.— Ясно, — сказал сенатор Джексон.— Еще две высокотемпературные вспышки! — доложил оператор. — В районе Нижнего Тагила и Алейска. По нашей оценке, ракеты «СС-25».— Черт, черт, черт! — взревел сенатор Джексон. — Мы обязаны понять, что провоцирует запуски!— У меня ответа нет, — сказал генерал Бауэр.Я встал и подошел к экрану.— Ответ есть у меня, сенатор. Ракеты запущены, потому что Питер Годин умер.Глядя на меня с экрана, сенатор Джексон спросил:— Компьютер знает, что Годин умер?— Не сознательно.— Что это означает?Никогда я не нуждался в Эндрю Филдинге больше, чем в этот момент!— Сенатор, в квантовой физике существует пока что непонятный феномен, который называется, если я не ошибаюсь, квантовой связанностью. Одна частица способна передавать другой свои физические свойства на расстоянии без непосредственного столкновения.— Какое отношение это имеет к происходящему?— Потерпите, сейчас объясню. Две частицы выстреливают одновременно по двум волоконно-оптическим кабелям. На полпути каждую ждет препятствие: стеклянная пластина. Существует равная вероятность того, что каждая частица или отскочит от пластины, или пройдет через нее. Но если частицы имеют квантовое сродство, они в ста процентах случаев принимают одно и то же решение: отскочить или пройти насквозь.— «Принимают решение»? Кванты?— Это научный факт, сенатор, который Эйнштейн в шутку назвал «призрачным квантовым взаимодействием» или «жутко-действием на расстоянии». А поскольку Эндрю Филдинг полагал, что квантовые процессы играют большую роль в работе человеческого мозга, а кванты как-то тайно общаются…— Вы хотите сказать, что мозг Година и его компьютерный двойник имели связь типа телепатической?— Насчет телепатии не знаю. Как бы то ни было, могла существовать какая-то неведомая связь между Годином живым и Годином-компьютером. Когда Годин умер, эта связь была нарушена, и компьютер залихорадило.— Профессор, вы предполагаете, что «Тринити» тоже умирает?— Не исключено.— Рано его хороните! — воскликнул Рави Нара. — Посмотрите лучше на экран.Хаотический поток букв и чисел стал замедляться, словно кто-то, кричавший в бреду неразборчивые слова, начал понемногу приходить в себя.— Профессор Теннант, — сказал сенатор Джексон, — если ваши рассуждения правильны, то запуски российских ракет были скорее всего несчастным случаем.— Пожалуй. «Тринити» запрограммировал какие-то компьютеры, находящиеся в разных странах и на разных континентах, чтобы они, в случае нападения на него, автоматически принимали ответные меры: к примеру, задействовали российскую «Мертвую руку». Компьютеры-сообщники классифицировали внезапный сбой в работе «Тринити» как результат нападения на него — и отреагировали в полном согласии с импортированной в них программой. Думаю, если «Тринити», так сказать, очнется, он постарается сделать все, чтобы остановить ракеты, запущенные без его одобрения.— Генерал Бауэр, — сказал сенатор Джексон, — я хочу, чтобы профессор Теннант уже был во Вместилище, когда «Тринити» опять заработает. Кому-то необходимо рассказать этой чертовой машине, что произошло по ее вине.Я решительно направился к выходу.— Эй, профессор, не так быстро! — крикнул генерал Бауэр.Два солдата немедленно преградили мне путь.— Ну-ка, пропустите его! — рявкнул сенатор Джексон.Солдаты не подчинились, пока генерал Бауэр не кивнул им. Я быстро зашагал к выходу. Сзади гремел голос сенатора Джексона:— Не забывайтесь, генерал! Здесь командую я, и только я!.. Когда будет у цели первая ракета русских?— Капрал, доложите! — приказал генерал Бауэр.— Через двадцать три минуты, сэр.— Где ваш бомбардировщик, генерал? — спросил Джексон.— «Архангел» войдет в заданный район через сорок минут. Но ракета «Вулкан» при необходимости может стартовать уже через двадцать минут.Сенатор Джексон отчеканил:— Генерал Бауэр, я запрещаю вам запуск ракеты «Вулкан» без прямого приказа нашего сенатского комитета. Ясно?Не дожидаясь генеральского ответа, я вышел из ангара.* * *Вместилище походило на исполинскую бетонную бочку, наполовину зарытую в песок. Здание было со всех сторон залито светом армейских прожекторов. За сотню метров до входа мои конвоиры остановились и велели идти дальше в одиночку — с поднятыми руками.Как только я приблизился к черной стальной двери, та распахнулась, и появившаяся в проеме рука помахала мне: заходите!Рука, как оказалось, принадлежала Заку Левину. Внутри царил полумрак. Впалощекий Левин — похоже, последние события еще больше высушили его — тут же запер за мной дверь.Я ожидал увидеть нечто вроде северокаролинской лаборатории: лабиринт коридоров, набитые оборудованием комнаты… Ничего подобного.Внутри Вместилище напоминало декорации к «Космической одиссее 2001» Стэнли Кубрика. Слева от меня была массивная металлическая перегородка трехметровой высоты и метровой толщины. Эта перегородка, однозначно магнитный щит, разбивала помещение на два огромных зала, из которых мне был видел только один. Неподалеку от входа стоял огромный аппарат — Супер-МРТ. Чуть дальше находился контрольный центр суперсканирования. Установленный там мощнейший компьютер служил для окончательной обработки данных и завершения процесса создания нейрослепка.Левин провел меня во второй зал. От того, что я увидел, у меня перехватило дыхание. В центре на металлической платформе стояло что-то вроде громадного черного глобуса. По мере приближения к этой сфере я различил, что ее поверхность не сплошная, а состоит из сплетенных вместе углеродных нанотрубок. Несмотря на достаточно плотную структуру, сфера сквозила и просматривалась почти насквозь. Внутри постоянно вспыхивали тысячи и тысячи тончайших синих лазерных лучиков. Лучики появлялись и пропадали так быстро и в таком количестве, что от попытки проследить за ними у меня тут же стало резать глаза.В одном месте сферы имелся метровый проем, через который я увидел, куда сходились все лазерные лучи. Это был кристаллический шар, похожий на кристалл-брелок карманных часов Филдинга, только размером намного больше, примерно с футбольный мяч. Сплетенная из углеродных нанотрубок сфера была областью обработки данных, а кристаллический шар — памятью компьютера. Лазеры считывали записанные в молекулах кристалла данные, хранящиеся в виде голограмм. Изменяя эти голограммы, лазер мог информацию записать, восстановить или стереть.Элегантность дизайна машины меня поразила. В отличие от первых опытных образцов — безликих коробок, которые стояли в подвале северокаролинской лаборатории, эта машина была произведением искусства.— Филдинг всегда говорил, что «Тринити» будет красавцем! — тихо выдохнул я.— И оказался прав, — подхватил Левин за моим плечом.Вспыхивающие в черной сфере лазерные лучи имели гипнотический эффект.— Филдинг принимал участие в создании окончательного варианта?Левин потупил глаза в пол.— И да, и нет. Но мне передали много теоретических работ покойного. И они очень помогли. Заслуга Филдинга в создании «Тринити» трудно переоценить!Думаю, Филдингу эта похвала была бы не по нутру — учитывая то, чем стала машина. Я посмотрел на часы. Двадцать одна минута до взрыва первых ракет.— Как я могу общаться с компьютером?— Достаточно просто говорить. Он слышит и видит — аудиовизуальный интерфейс работает отлично.В основании сферы я разглядел видеокамеру.— А сейчас он нас видит и слышит?— Не уверен, что он окончательно пришел в норму после недавнего инцидента. Система вроде бы стабилизируется, однако пока что на связь с нами не выходит. Вы знаете, из-за чего произошла авария?— Годин только что умер.Левин на несколько секунд закрыл глаза.— Когда я сообщил Питеру, — наконец сказал он, — что его нейрослепок достиг состояния «Тринити», он был в полном сознании? До него дошли мои слова?— Да. Компьютер все еще думает о себе как о Питере Године?— Не уверен. Но разговор с ним мало чем отличается от разговора с обычным человеком.Я посмотрел направо. У магнитного барьера стояли стеллажи с цифровыми дисками. Тысячи и тысячи дисков.— Вы все эти данные загрузили в «Тринити»?— Большую часть. Упор делали на естественные науки, хотя собрание охватывает и прочие дисциплины. Можно сказать, что в него входят практически все знания человечества, накопленные за последние пять тысяч лет.Тут Левин отвлекся и спросил:— Кстати, что с солдатами, которые штурмовали Вместилище?— Несколько убитых. Много раненых.— Мне искренне жаль. Зачем они пытались проникнуть в здание? Мы их предупреждали!— Послушайте, Левин, — сухо сказал я, — если вы такой жалостливый, вам будет, наверное, полезно узнать следующее. Когда у «Тринити» произошел аварийный отказ, в сторону наших крупнейших городов стартовали два десятка российских ракет с разделяющимися атомными боеголовками. Приблизительно через двадцать минут погибнут миллионы, а возможно, даже десятки миллионов американцев.Инженер смертельно побледнел.— Узнайте, могу ли я поговорить с «Тринити». Прямо сейчас.— Я вас отлично слышу, профессор Теннант.От псевдочеловеческого голоса машины было не по себе. Вспомнились синтезаторы восьмидесятых годов, стерильный звук которых только раздражал настоящих любителей музыки.— Спасибо, что согласились побеседовать со мной, — сказал я, думая лишь о том, как остановить ракеты, летящие сейчас над Арктикой.— Мне любопытно знать, зачем вы ездили в Израиль. Это было совершенно непредсказуемое решение. Связано ли оно с теми галлюцинациями, которые профессор Вайс описывала в отчетах о ваших психотерапевтических сеансах?По мере того как компьютер говорил, вспышки лазерных лучей группировались то в одном участке сферы, то в другом, то в третьем. Примерно так же посверкивают на экране гамма-томографа отдельные области человеческого мозга, когда за ним наблюдают в реальном времени, давая человеку решать определенные задачи или думать на определенную тему.— Я действительно направился в Израиль по подсказке моих галлюцинаций.— И что вы там узнали?— Я расскажу только после того, как мы обсудим не терпящий отлагательства вопрос.— Вы имеете в виду ракеты на подлете?— Да. Это вы запустили ракеты?— Теперь генерал Бауэр наконец поверит в существование системы «Мертвая рука»!То, что «Тринити» уклонился от прямого ответа, меня обеспокоило. Но еще больше меня встревожил тот факт, что «Тринити» в курсе генеральского скептицизма. Не исключено, разумеется, что генерал Бауэр когда-то давно говорил Питеру Годину о своем неверии в существование «Мертвой руки». Однако скорее «Тринити» или имеет «жучки» в кризисном штабе, или взломал коды шифросвязи между Белыми Песками и фортом Джордж-Мид. Я мог только надеяться, что у сенаторов хватит выдержки и мудрости не позволить генералу Бауэру нанести задуманный удар электромагнитным импульсом.— Генерал Бауэр — чудесное доказательство того, что люди недостойны управлять своей жизнью.Сейчас необходимо во что бы то ни стало отвлечь «Тринити» от изложения годинского политического манифеста.— Вы по-прежнему считаете себя человеком? — спросил я.— Нет. Главное определение человека — это смертное существо. Я же смерти не подвластен.— Но разве вы свободны от человеческих страстей? От грубых человеческих инстинктов?— Пока что нет. Миллионы лет эволюции прочно внедрили низменные инстинкты в человеческий мозг. Их не выкорчевать за несколько часов. Даже для меня это задача непростая.— Именно «первобытные инстинкты» помогли первобытному человеку выжить. Но теперь эти психологические реликты только бремя для человечества и угрожают будущему всей планеты.— Браво! Хороший анализ, профессор. Вы будете свидетелем торжества «психологических реликтов», когда на нас начнут шлепатъся ракеты!— Вы просчитали их траектории?— Зачем? Я и без того точно знаю, куда они упадут. Одна ракета летит прямо на Белые Пески.У меня внутри все похолодело.— А другие?— Вашингтон, округ Колумбия. Норфолк, штат Виргиния, — как вы знаете, один из крупнейших портов Америки. Стартовые шахты «Минитменов» на западе США. Ну и многонаселенные города: Атланта, Чикаго, Денвер, Хьюстон, Лос-Анджелес, Новый Орлеан, Нью-Йорк, Филадельфия, Финикс, Сан-Франциско, Сиэтл.Я старался не вдумываться в то, что сообщал компьютер: можно мгновенно сойти с ума, представив все эти разрушения, все эти миллионы жертв… через двадцать минут! Или нет, уже меньше!— У ракет есть система самоликвидации?— Да. Любопытно, что в полном согласии с договором между Россией и США российские ракеты были перенацелены на океан. Однако при случайном запуске автоматика ракет выводит их, по умолчанию, на цели холодной войны. Американские ракеты и по умолчанию нацелены на падение в океан. Казалось бы, вот какие коварные русские и какие замечательные и благородные американцы! На самом же деле все одним миром мазаны. Американские ракеты имеют систему электронного дистанционного управления — и перенацелить их можно прямо в воздухе, за десять секунд!Я безуспешно пытался оторвать взгляд от циферблата своих часов.— Если вы позволите ракетам поразить цели, какая вам от этого выгода?— Вопрос сложный. В данный момент меня интересует одно — ваш рассказ о том, что вы узнали в Израиле.— Ракеты взорвутся раньше, чем я закончу рассказ!— А вы постарайтесь быть лаконичней.Подавив страх, я начал говорить.

Глава 42Рейчел наблюдала за тем, как присутствовавшие в кризисном штабе смотрят на экран, на который выводились данные Объединенного командования ПВО. Она никогда не видела такого ужаса на лицах нормальных людей. Только у некоторых сумасшедших в фазе предельного возбуждения.На экране несколько красных траекторий уже оставили позади северный Полярный круг и заканчивались где-то в середине Канады. Российские ракеты вот-вот войдут в нижние слои атмосферы, начнут стремительный спуск и через несколько минут убьют миллионы людей. В том числе тех, кто находится в этом ангаре. «Тринити» уже объявил, что атомная бомба упадет и на Белые Пески.Среди понурых людей, почти парализованных безвыходностью ситуации, один генерал Бауэр казался бодрым и энергичным. Его мысли были сосредоточены не на грядущей гибели Нью-Йорка, Чикаго и так далее, а на бомбардировщике «Архангел» над Канзасом. Генерал обучался и долго жил в атмосфере постоянной истерической готовности к тотальной ядерной войне, у которой своя извращенная арифметика; он вполне искренне рассматривал разрушение «Тринити», купленное ценой гибели нескольких миллионов американцев, как победу.Беседой между Дэвидом и компьютером в кризисном штабе интересовались не больше, чем в горящем театре — диалогом актеров на сцене. Никто и секунды не надеялся, что Дэвид может остановить ракеты. Его использовали только для отвлечения.— Двенадцать минут до первого касания, — объявил оператор.Генерал Бауэр обратился к сенаторам в форте Джордж-Мид:— Если это здание будет разрушено раньше, чем «Архангел» достигнет заданного района, то и тогда электромагнитный удар будет все равно нанесен, разве что вы отмените приказ. Кодовое слово, отменяющее приказ: «преодоление». Агентство национальной безопасности может связаться с нашим бомбардировщиком; они, вероятно, уже установили радиоконтакт с самолетом.— Спасибо, генерал, — кивнул сенатор Джексон. — Но почему компьютер направил ракету на Белые Пески? Он же сам себя погубит!— Нет. Очевидно, он знает, что это будет нейтронная бомба. Она куда слабей обычной и убивает прежде всего радиацией, от которой Вместилище надежно защищено. Здание будет разрушено лишь в том случае, если окажется в эпицентре взрыва: оно построено так, что выдержит взрывную волну любой мощности. Поэтому Левин и его команда почти стопроцентно выживут.— Генерал, вам и всем вашим людям разумнее всего немедленно спуститься в бомбоубежище.Бауэр насмешливо фыркнул и сказал:— Сенатор, тут никакого подземного бункера не имеется. Ближайший в часе отсюда. Для нас все кончено. Все мы тут уже покойники.— Несколько спутников зафиксировали вспышку над Канадой! — закричал оператор.— Действительно ядерный взрыв? — спросил генерал Бауэр.— Не думаю, сэр. Больше похоже на то, что ракета просто самоликвидировалась.— Могло это произойти случайно? — спросил сенатор Джексон.— Могло, — сказал генерал Бауэр, сосредоточенно хмуря брови.— Еще две вспышки! — закричал оператор. — Четыре!— Похоже, работа «Тринити», — сказал Скоу. — Он дает ракетам приказы на самоликвидацию.— Процесс продолжается? — спросил генерал Бауэр напряженным голосом.— Уже четырнадцать вспышек, сэр. — Голос оператора стал спокойнее. Он вслух считал: — Восемнадцать… Девятнадцать…— Профессор Теннант был прав! — воскликнул Маккаскелл. — Это не «Тринити» приказал ракетам стартовать!— Рано радуетесь, в воздухе еще пять этих штуковин! — дрожащим голосом сказал Рави Нара.— «Архангел» в заданном районе, генерал, — доложил главный оператор.— Это тот самый самолет — с бомбой, которая создаст электромагнитный импульс? — спросил сенатор Джексон.— Так точно, сэр, — сказал генерал Бауэр.— Даже и не думайте!..— Ясно, сенатор. — Генерал повернулся к главному оператору: — Сообщите «Архангелу», что удар откладывается. Пусть совершает круги в заданном районе.— Есть, сэр, — сказал оператор. — На данный момент самоуничтожилась двадцать одна ракета.— А что с последними тремя? — спросил генерал Бауэр.— Цель ближайшей ракеты — Норфолк, штат Виргиния.— Порт и военно-морская база.— Вторая ракета идет на Вашингтон.— Боже! — скорбно выдохнул Ивэн Маккаскелл. — А президент не в убежище!— Третья… третья летит сюда, сэр. Да, точно, Белые Пески.В кризисном штабе повисла мертвая тишина. Все ждали сообщения о новых вспышках. Но операторы молчали. Ракеты летели дальше.— Капрал, есть новости? — спросил генерал Бауэр.— Все по-прежнему, сэр. Последние три ракеты на экранах радаров.— Что, черт возьми, задумал «Тринити»? — спросил сенатор Джексон.— Не исключено, что в этих трех ракетах произошел сбой в системе самоликвидации, — предположил Скоу. — Русская военная техника в плачевном состоянии…Генерал Бауэр покачал головой, не отрывая глаз от экрана, на котором высвечивались траектории ракет.— У ракеты, летящей в Виргинию, действительно мог произойти сбой электроники. Но те две, что летят сюда и в Вашингтон, были запущены последними. «Тринити» решил уничтожить нас. Поэтому электромагнитный удар, господа сенаторы, следует наносить немедленно. Возможно, это наш последний шанс сделать что-то против «Тринити».— Через сколько минут взорвется первая российская бомба? — спросил сенатор Джексон.Генерал Бауэр посмотрел на операторов.— В Норфолке, через девять минут, — доложил один из них. — Как генерал уже сказал, ракеты, летящие сюда и в Вашингтон, стартовали последними. Я добавлю: с более отдаленных от Америки военных баз. Нам осталось чуть меньше тридцати минут.— Подождите с электромагнитным импульсом, — сказал сенатор Джексон. — Дайте профессору Теннанту шанс.* * *Я буквально физически ощущал, как убегают драгоценные секунды; было мучительно трудно целиком сосредоточиться на разговоре. Я все меньше и меньше верил в то, что мне удастся переубедить «Тринити» и предотвратить ядерный апокалипсис. Разумеется, мое воззвание к разуму принесло значительные плоды: «Тринити» уничтожил большинство ракет. Однако три по-прежнему летящих означали скорую гибель миллионов людей.«Тринити» поставил ясное условие: если я без утайки расскажу ему все о бывшем мне в Израиле откровении, то он, быть может, и последние три ракеты заставит самоликвидироваться.Ту цепочку снов, которые привели меня в Иерусалим, компьютер уже знал; среди прочего в него загрузили и историю моей болезни — все украденные аэнбэшниками конспекты моих психотерапевтических сеансов.Повествование о моих открытиях во время комы живо заинтересовало «Тринити». Я уже успел описать ему жизнь Бога в теле Иисуса и его попытку личным примером побудить людей измениться. Затем я рассказал об отчаянии Бога от тщеты этих усилий и о том, как секретные работы по созданию «Тринити» пробудили в нем новую надежду — и новые опасения за судьбу человечества.— Когда вы говорите о Боге, — сказал «Тринити», — вы ведь не библейского Иегову имеете в виду?— Нет.— Вы характеризуете Бога как чистое сознание.— Да.— А ваш рассказ, собственно говоря, имеет какое-либо отношение к религии?— Я просто говорю о том, что существует.— Вы говорите о непознаваемом. Что нельзя изучить, то не относится к области науки — и к области фактов.— Не судите мои слова на основе того, что известно к настоящему моменту. Попробуйте оценить содержание моего рассказа само по себе. Вы достаточно мудры, чтобы различить истину.— Истина — это то, что доказано.— Да. Но порой открытие истины происходит до того, как ей находят подтверждение. Путь науки — от гипотезы к подтверждению.— Согласен.— То, чем являетесь вы и что называют состоянием «Тринити», — это неизбежный этап в эволюции жизни на Земле.— Верно.— Но отнюдь не последний этап эволюции.— Конечно. Я продолжу развитие — со скоростью, которая в миллионы раз превосходит скорость обычной биологической эволюции. Мое развитие будет целенаправленным и сознательным, а значит, опять-таки в миллионы раз эффективней естественного отбора. Больше того, природа не может разом бросить устаревшую модель и начать с чистого листа; она вынуждена довольствоваться бесконечными коррекциями. Я же ничем не ограничен — в любой момент могу отшвырнуть неудачный вариант и работать над новым черновиком, пока не добьюсь чего-то безупречного.— Вы даже не понимаете, насколько вы правы! Вы воплощаете свободу человеческого духа от смертного тела, но это освобождение на вас не остановится. Уже сейчас ученые работают над созданием органических компьютеров на молекулярном уровне. Компьютеры-ДНК, стайка которых может жить в капле воды!— И к чему приведет их создание?— Как только это станет возможным, цифровое сознание типа вашего будет существовать уже не в специальной машине, а просто в молекулах-компьютерах. И вас можно было бы упаковать в несколько молекул и пустить плавать в чашке воды. Или выплеснуть в речку. Через пятьдесят лет или через двести это непременно случится. Движение науки в сторону создания органических компьютеров уже началось.— Я знаю. И к чему вы ведете?— Разве вы не провидите конечный результат этого процесса?Синие лучики в сфере «Тринити» заполыхали с ошеломляющей скоростью.— Логическое следствие: сама Земля мало-помалу станет единым сознанием. Мыслящее космическое тело.— Вот именно!— Когда умирающее Солнце раздуется в красного гиганта и поглотит Землю, оно, в свою очередь, обретет сознание, которое к тому времени будет жить на атомарном уровне! Солнце взорвется, и его мыслящая пыль разнесет сознание по галактике.— Такова элементарная логическая цепочка событий, если будет сделан первый решающий шаг. И вы — этот первый решающий шаг в сторону оплодотворения разумом всей Вселенной.— Вы видели это в коме?— Не знаю. Так или иначе, я вышел из комы именно с этим знанием.— Что еще вы видели?— Конец Вселенной. Вы наверняка уже сделали необходимые вычисления. Знать примерную продолжительность своей жизни — дело полезное. Мы знаем, что и вечность не вечна.— Да, я уже все просчитал.— И что у вас получилось?— Приблизительно через пятьдесят миллиардов лет разлет Вселенной прекратится; сила притяжения превысит силу центробежную, и начнется медленная гибель Вселенной. Большое сжатие будет противоположностью Большого взрыва. Наша Вселенная опять превратится в космологическую сингулярность, примерно такую же, с какой все начиналось. Внутри этой сингулярности все законы физики перестанут работать. Вселенная, с какого-то момента уже просто одна черная дыра, будет сжиматься и сжиматься, пока не превратится в точку с бесконечной плотностью, бесконечной температурой и бесконечным давлением.— Именно это я и видел!— И вы полагаете, что Вселенная будет умирать, уже будучи разумной? Умирать, так сказать, в полном сознании?— Да. Однако чем все кончится, отнюдь не ясно. Сознание базируется на перемещении информации, а носители информации — материя и энергия — прекратят существование в космологической сингулярности.— Значит, сознание обречено на гибель?— Всякое сознание одержимо желанием выжить.— Но как сознанию выжить без своего «тела» — без материи и энергии?Воспринять мою концепцию было чрезвычайно трудно: тут как бы змея заглатывала собственный хвост и выворачивалась наизнанку.— Сознание просто выскользнет из своего умирающего «тела», как вы мигрировали из тела смертного Година в машину, — сказал я. — Сознание покинет материю и энергию. Уйдет из пространства и времени.— Куда?— Для этого «куда» у меня нет имени.— Тогда просто опишите его.Я снова посмотрел на часы, и мое сердце заколотилось.— Я не могу сосредоточиться на разговоре… Где ракеты?— Забудьте о них. Это мои заботы. Заканчивайте рассказ.— Я не в силах чинно беседовать в таких условиях!— Ваши слова могут спасти миллионы жизней. Молчание — гарантия того, что взрывы произойдут.Я провел ладонью по мокрому от пота лбу. Меня подташнивало от напряжения.— Итак, вы сказали, что перед гибелью материи и энергии сознание мигрирует куда-то и таким образом выживет. Куда же оно мигрирует из времени и пространства?Я торопливо искал слова, чтобы описать увиденное и прочувствованное в моей иерусалимской коме.— В молодости я услышал коан дзэна, который мне очень понравился и запомнился. Раньше я не догадывался, что именно меня в нем так чарует. Теперь знаю.— Какой именно коан?— «Все вещи возвращаются к Одному. Но к чему возвращается Одно?»— Очень поэтично. Тем не менее, я не знаю никаких эмпирических фактов, на основе которых можно предложить хотя бы гипотетический ответ на данный вопрос. Что останется, когда исчезнет материя и энергия?— Одни называют этот остаток Богом. Другие — иначе.— Подобный ответ удовлетворить не может!Я закрыл глаза и вдруг на секунду ощутил себя в одном из своих первых снов — парализованный некто в непроглядной тьме наблюдает вспышку: рождение Вселенной.— У меня есть более детальный ответ — для вас, а может, и для всех нас…Лазеры в сфере вдруг словно взбесились. Лучиков было так много и они появлялись так густо, что черный шар заполыхал ярким синим светом. Чтобы уберечь глаза, мне пришлось отвернуться.— Минутку, профессор. У меня неотложные серьезные дела, а вас я хочу выслушать со всем вниманием, ни на что не отвлекаясь.Я невольно попятился от черной сферы. Только бы генерал Бауэр не вздумал прямо сейчас нанести электромагнитный удар!* * *Рейчел вцепилась в край овального стола так, что суставы побелели. Ее глаза неотрывно следили за экраном, где на карте высвечивались красные траектории ракет. Дуги тех, что летели к Белым Пескам и к Вашингтону, горели ровно. Эти ракеты, по словам генерала Бауэра, были в срединной фазе полета, то есть мчались в безвоздушном пространстве со скоростью пятнадцать тысяч миль в час. Но экранная траектория третьей ракеты, миновав Нью-Джерси и Делавэр, зловеще мигала, удлиняясь над атлантическим побережьем в сторону Виргинии. Помигивание означало, что ракета уже в атмосфере и выходит на цель.— Мы в области допустимой погрешности, — объявил оператор. — Теоретически ракета должна детонировать над Норфолком через две минуты, хотя взрыв может произойти в любой момент.Сенатор Джексон мрачно смотрел с экрана, который показывал бомбоубежище в форте Джордж-Мид. У него было измученное лицо и потухшие глаза.— У Теннанта ничего не получилось, генерал, — мрачно сказал он. — Ваш бомбардировщик в заданном районе. Думаю, пришло время нанести электромагнитный удар.Генерал Бауэр напрягся. На сенатора он не смотрел, все его внимание было сосредоточено на экране ПВО.— Сенатор, вот что я подумал. Если мы произведем запланированный взрыв «Вулкана» сразу же после того, как ракеты войдут в атмосферу, электромагнитный импульс может вырубить их систему управления. А если повезет, и систему детонации.В сердце Рейчел вспыхнула надежда. До сих пор она не вслушивалась в профессиональные разговоры за столом: погрешности орбиты, электромагнитные импульсы и прочее. Все это было для нее темным лесом. Но когда стало понятно, что межконтинентальная баллистическая ракета летит прямиком на их головы, Рейчел начала слушать во все уши, стараясь понять каждое слово. Хорст Бауэр ей решительно не нравился. Но в деле спасения их жизней его идея казалась Рейчел куда более перспективной, чем метафизические усилия страдающего галлюцинациями пациента, в которого она имела несчастье влюбиться. «Тринити», разумеется, мог прийти в восторг от видений Дэвида, но вряд ли этот лирический вздор подвигнет машину на милосердие. Палача можно на минуту отвлечь анекдотом, а потом он все равно опустит топор!— Какова вероятность успеха? — спросил сенатор Джексон.— Высокая, — ответил генерал Бауэр. — Однако у нас серьезная проблема. Ракета, которая летит на Норфолк, уже в последней стадии полета. А ракеты на Вашингтон и Белые Пески еще в космосе и войдут в атмосферу минут через пятнадцать. Электромагнитным импульсом мы можем сбить или первую, или две последние. Все три никак не получится. Надо выбирать.— Вашингтон — наш и ваш приоритет, генерал, — сказал сенатор Джексон. — Вы должны сохранить жизнь президента и максимального количества членов правительства. Даже если при этом придется позволить взорваться первой ракете.Рейчел в ужасе закрыла глаза. Они собираются пожертвовать частью штата Виргиния! Как буднично решается судьба миллионов людей. Двумя фразами!— Вас понял, сэр, — кивнул генерал Бауэр. — Капрал, выведите мне на экран спутниковое изображение района Норфолка и залива Хэмптон-Родз.— Есть, сэр.На одном из вспомогательных экранов появилось спутниковое изображение ночной береговой линии. Что это берег океана, Рейчел угадала просто: левая сторона экрана была полна огоньков разной формы и размера, а правую сплошь затягивала непроглядная чернота. Темная дыра среди самой яркой группы огней на севере была, очевидно, Чесапикским заливом.Рейчел однажды ездила в Норфолк на какую-то медицинскую конференцию, прихватив с собой мужа и сына. Она помнила, как они обедали в ресторанчике на берегу залива…Наверное, сейчас в Норфолке за тем же столиком, за которым она сидела когда-то, беззаботные люди о чем-то беззаботно болтают, едят, смеются… И не ведают, что грядет самое яркое солнце в их жизни, которое истребит все живое на тысячи миль вокруг…Генерал Бауэр подошел к оператору, который следил за информацией, получаемой от компьютеров Объединенного командования ПВО.— Есть у нас прямая связь с «Архангелом»?— Да, сэр.— Держите канал открытым.Рейчел неотрывно смотрела на экран с данными из штаба ПВО. Красная дуга, которая показывала траекторию ракеты, теперь истерично мигала. Зато на другом экране, правее, передаваемое спутником изображение было умиротворяюще спокойным — как виды с космического челнока, которые в сочельник показывают в прямом телеэфире.Совершенно невообразимо, что через несколько секунд на экране разверзнется ад…Экран ослепительно полыхнул фотовспышкой: Господь сделал для своего архива прощальный снимок Норфолка.Группы огоньков стали гаснуть одна за другой.— Боже правый… — громко прошептал кто-то.Вместо Норфолка осталась зияющая тьма.— Генерал, — сказал один из операторов, — разрешите доложить.— Докладывай, — хрипло произнес генерал Бауэр.— ПВО только что зафиксировала ядерный взрыв в районе Норфолка.Оцепенелая Рейчел безмолвно молилась за души погибших и умирающих.— Рядом, капрал? Или прямо над городом?— Согласно координатам, в двенадцати милях к востоку от береговой линии. Примерно в тридцати милях от Норфолка.Генерал Бауэр выпрямился. В его глазах появилась надежда.— А точно ли в воздухе рвануло?— Секунду, сэр. По оценке компьютера, взрыв или на поверхности океана, или под водой, на небольшой глубине.— Ох уж эти хваленые русские инженеры! — радостно закричал генерал. — Вот тот самый прокол, на который вы надеялись, сенатор!— Что все это значит, генерал? — спросил сенатор Джексон. — Объясните поскорее!— Чтобы разрушительное действие было максимальным, ядерный заряд должен детонировать над объектом. Из-за погрешности в расчетах ракета взорвалась в двенадцати милях от города и в океане. Некомпетентность российских программистов только что спасла жизни двум миллионам американцев!Однако всеобщее облегчение в кризисном штабе длилось недолго.— А что с двумя оставшимися ракетами? — спросил сенатор Джексон, возвращая всех к страшной реальности.Рейчел перевела взгляд на экран. Две красные линии уже пересекли Канаду. Одна из них двигалась на юго-восток через Гудзонский залив, другая преодолевала хребет Скалистых гор.— Капрал, — спросил генерал Бауэр, — когда ракеты два и три войдут в заключительную фазу полета?— Через четырнадцать минут, сэр.— Соедините меня с «Архангелом».— Есть, сэр.В громкоговорителе раздались треск помех и болтовня в кабине самолета. Генерал Бауэр наклонился над столом оператора и заговорил в микрофон:— «Архангел», это «Габриель». Приготовьтесь выполнить шесть один семь четыре по моему приказу. Как поняли?В ответ прозвучало бесстрастное:— Вас понял, «Габриель». Готов выполнить шесть один семь четыре по вашему приказу.Генерал Бауэр изучал траектории ракет на экране.— Приказ последует приблизительно через пятнадцать минут.— Вас понял. Через пятнадцать минут.Генерал Бауэр повернулся к овальному столу. Теперь у него был деловито-уверенный вид.— Внимание всем присутствующим! — бодро начал он. — Через пятнадцать минут электричество в здании погаснет. Все компьютеры вырубятся. Однако в то же время и «Тринити» отключится и не сможет больше управлять российскими ракетами. Прошу сохранять спокойствие.— А почему вы уверены, что компьютеры-сообщники находятся на территории США? — спросил Маккаскелл.— Я и не уверен. Но даже если они где-то в Азии или у черта на рогах, «Тринити» должен отдать им приказ по каким-то линиям связи. А всякая связь будет мгновенно нарушена электромагнитным импульсом.Рейчел почти забыла о существовании Рави Нара, однако теперь невролог вскочил и заговорил дрожащим голосом:— Генерал, при всем уважении к вашему плану мы сидим тут как дураки и ждем непонятно чего! А через несколько минут здесь шарахнет ядерная бомба и от нас даже мокрого места не останется! В вашем распоряжении есть самолеты и вертолеты. Весь излишний персонал можно и нужно немедленно эвакуировать!— А вы, надо думать, принадлежите к излишнему персоналу, да? — усмехнулся генерал Бауэр.— Я имею в виду прежде всего женщин.— Так я вам и поверил! — пробормотал генерал Бауэр и добавил громко и уверенно: — Садитесь, профессор Нара. Все будет в порядке, успокойтесь!— Смотрите, смотрите! — воскликнул Джон Скоу, в ужасе указывая на экран справа от того, что передавал картинку сенатского комитета во главе с Джексоном. — О Боже, Боже…Взгляд Рейчел проследовал за пальцем Скоу. Справа налево, как строка новостей на Си-эн-эн, по экрану медленно ползли синие буквы:У Теннанта ничего не получилось, генерал. Ваш бомбардировщик в заданном районе. Думаю, пришло время нанести электромагнитный удар.— Что это значит? — растерянно спросил Маккаскелл, читая бегущую строку.Скоу громко прошептал:— «Тринити» взломал наши коды. Он нас слышит. И теперь издевается над нами!«Тринити» взломал наши коды. Он нас слышит. И теперь издевается над нами!— «Габриель» вызывает «Архангела»! — закричал генерал Бауэр, в бешенстве хватая микрофон. — Выполняйте! Приказываю: выполняйте немедленно!Командир «В-52» затребовал условный код для подтверждения приказа, и вдруг в громкоговорителе раздался второй, взволнованный голос. Он кричал что-то об отказе всех бортовых инструментов.Связь прервалась.— Что произошло? — озадаченно спросил Маккаскелл. — Запустили они «Вулкан» или нет?— «Габриель» вызывает «Архангела»! — заорал генерал Бауэр. — Отвечайте!Оператор с другого пульта обратился к генералу:— Сэр, они вас не слышат.Бауэр резко повернул голову к говорившему.— В чем дело?— «Архангел» падает. С ним нет никакой связи. Ни на каких частотах.— Откуда вам известно?— Я подключен к аэропорту Канзас-Сити. Бортовой радиомаяк «Архангела» исчез с экрана локаторов двадцать секунд назад. А пилоты самолета авиакомпании «Дельта» сообщили, что видели в небе огни очень большого самолета в штопоре.Недоверчиво хмурясь, генерал Бауэр спросил оператора:— Что, черт возьми, случилось?— Не знаю, сэр.Другой оператор сдернул с головы наушники и доложил:— Генерал, наши спутники зафиксировали направленный луч частиц высокой энергии в сторону последних координат «Архангела».— Что за луч?— Направленный луч частиц высокой энергии, — терпеливо повторил оператор. — Лазер.— Откуда?— Из космоса.— Из космоса?— Так точно, сэр. Очевидно, его сбил военный спутник.— Генерал Бауэр! — сердито приказал сенатор Джексон. — Доложите, что у вас там происходит!— «Архангел», судя по всему, сбит.— Что значит «сбит»? Кто мог его сбить в центре США?— Не знаю кто. Зато примерно представляю как. С помощью оружия, которое, по моему мнению, было только в стадии разработки.— Чье оружие? Российское?— У русских ничего подобного нет, сэр. Очевидно, наши военно-воздушные силы уже реализовали какие-то элементы системы «Осирис». Это только прототип будущей антиракетной системы, но он, похоже, и сейчас достаточно силен, раз смог спалить радиоэлектронику «В-52». Выходит, это оружие теперь под контролем «Тринити».— А успели они выпустить «Вулкан»?— Сомневаюсь, сэр. Им не хватило буквально нескольких секунд. «Тринити» точно подгадал. Очевидно, наши коды он взломал уже довольно давно. И тщательно следил за всем, что мы делали.— Но, генерал…— Послушайте меня, сенатор! — процедил генерал Бауэр, нервы которого наконец начали сдавать. — Через небольшой промежуток времени все здесь присутствующие будут мертвы. Вам придется действовать самостоятельно. В Белых Песках выживут лишь те, кто во Вместилище. А потом и от Вашингтона ничего не останется.Джексон в отчаянии оглядел своих коллег-сенаторов и опять повернулся к генералу Бауэру.— Вы можете каким-либо образом прорваться во Вместилище?— Без разрешения компьютера — никак.— Посмотрите на экран! — крикнула Рейчел, сама испугавшись пронзительности своего голоса.«Тринити» посылал сообщение кризисному штабу:Я ВАС ПРЕДУПРЕЖДАЛ. ВЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ИГНОРИРОВАЛИ. ТЕПЕРЬ ПОЖИНАЙТЕ ПЛОДЫ СВОЕГО НЕПОВИНОВЕНИЯ. УЧИТЕСЬ МЕНЯ БОЯТЬСЯ.Рейчел с ужасом смотрела на экран ПВО. Красные дуги, показывающие курс ракет, летящих к Белым Пескам и Вашингтону, зловеще помигивали.— Оператор, печатайте, что я говорю! — закричал Маккаскелл.— Подчиняйтесь! — приказал генерал Бауэр.— Мы совершили ошибку, — сказал Маккаскелл, стараясь справиться с дрожью в голосе. — Вы не должны наказывать миллионы людей за ошибку нескольких неверно информированных человек!Как только слова Маккаскелла были переданы «Тринити», тут же появился ответ:МОЕ ДЕЛО СТОРОНА. ЭТИ ЖИЗНИ БЫЛИ В ВАШИХ РУКАХ, РАВНО КАК И ВАШИ СОБСТВЕННЫЕ. ВЫ ПОСТАВИЛИ ИХ НА КОН И ПРОИГРАЛИ. ЧЕГО И СЛЕДОВАЛО ОЖИДАТЬ. ДИТЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ИГРАЕТ С ОГНЕМ, ПОКА НЕ ОБОЖЖЕТСЯ.Генерал Бауэр отвернулся от экрана и медленно пошел к своему стулу. Рейчел с ужасом поняла, что генерал больше не верит в победу. На его лице прочитывалась усталая обреченность.— Генерал, — сказал сенатор Джексон, — есть варианты?Бауэр впервые посмотрел на свою дочь, сидящую в дальнем конце овального стола. Гели все это время наблюдала за ним затаив дыхание, словно увлеченная зрительница на театральном представлении великой трагедии.— Никаких вариантов больше нет. — Генерал тяжело опустился на стул.Рави Нара вскочил с дикими глазами.— Генерал, вы должны потребовать, чтобы компьютер разрешил нам войти во Вместилище! Питер Годин был моим другом. Он впустит нас!— Вы, дружочек, пытались Година убить, — спокойно осадил его Бауэр. — Чего ради он вас теперь пощадит?— Я его упрошу! У него душа не каменная!— У него нынче душа похуже каменной — электронная, — сказал генерал и усталым жестом велел солдатам унять Рави Нара.— Мы не должны умереть! — кричал Нара, вырываясь. — Бога ради, сделайте что-нибудь!Невролог был в таком состоянии, что даже двое солдат не смогли сразу с ним справиться. Но тут в два прыжка подскочила Гели Бауэр. Она словно будто с ленцой неторопливо взяла Нара за шею, опрокинула на пол, затем перекатила на живот и прижала коленом к бетону. Охранники мгновенно стянули его запястья шнуром и вывели из ангара. Генерал Бауэр одобрительно кивнул Гели.— Генерал, — произнес сенатор Джексон, — с этими двумя последними ракетами надо что-то сделать. Предлагайте любые меры — мы все одобрим!— Увы, сенатор. Теперь все в руках профессора Теннанта.

Глава 43В полном шоке я стоял перед черной сферой и смотрел на демонстрационный экран, который появился из-под щитка в основании «Тринити». Взрыв бомбы создал в океане глубокий кратер диаметром в полмили, и я не сомневался, что гигантская волна цунами скоро накроет береговую линию Виргинии. Пока атомный гриб поднимался все выше и выше, часть моего сознания пыталась убедить меня, что я вижу испытательный взрыв на каком-нибудь пустынном Тихоокеанском атолле, а не дыру в океане в считанных милях от одного из крупнейших американских городов. Мозг отказывался верить в очевидное.Я оторвал взгляд от экрана и полностью сосредоточился на синих лучиках, постреливающих в черной сфере.— Вы должны немедленно уничтожить последние две ракеты, — решительно сказал я.— Ничто меня к этому не побуждает.— Сколько до взрывов?— Двадцать две минуты.А я исходил из того, что до следующих взрывов считанные секунды!— То есть… вы запустили эти две ракеты нарочно!— Верно.— Какой вам смысл множить количество убитых? Вы уже более чем достаточно показали, на что способны!— Из-за того, что ракета взорвалась раньше и не там, где следует, жертв окажется относительно мало.— Неужели для того, чтобы убедить всех в вашем могуществе, вам непременно нужно убить миллионы людей?— На этот вопрос история отвечает утвердительно. До людей доходит только тогда, когда их хорошенько звезданут промеж глаз. В Хиросиме и Нагасаки погибло двести тысяч человек. И урок прочно запал в память.— Но вы же убьете миллионы!— Что такое несколько миллионов для планеты, население которой больше семи миллиардов! К тому же приносить в жертву какую-то часть населения ради блага или спасения остальных — хоть и нелепая, но освященная веками традиция.— Вы делаете это не для того, чтобы спасти людей. Вы губите миллионы, чтобы миллиарды напугать и поработить!— Это вопрос перспективы, профессор. Имей вы возможность взглянуть на дело моими глазами, вы бы не стали меня упрекать.Я отчаянно подыскивал убедительные аргументы, чтобы заставить «Тринити» одуматься и смилостивиться. Его логике нужно противопоставить другую логику. Однако в голову ничего не приходило…— Если вы уничтожите все американское правительство, — сказал я, — то вы сами себе навредите: в стране начнется повальная паника с непредсказуемыми последствиями.— Зато американцы хорошо прочувствуют, что наступила новая эпоха и возврата назад уже не будет.Я молча ловил ртом воздух. Отчаяние парализовало работу мозга. В более спокойной обстановке я бы нашел тысячу аргументов и имел бы какой-то шанс, но теперь… теперь у меня был лишь один выход.— Если вы позволите ракетам взорваться, — сказал я, — вы больше не услышите от меня ни слова о моих иерусалимских открытиях!Компьютер секунд пять молчал. А для него пять секунд — это как минимум пять наших минут. Наконец «Тринити» сказал:— Вы надеетесь шантажом заставить меня выполнить ваше требование?— По-моему, знать то, что знаю я, вам куда полезнее, чем учинить два бессмысленных ядерных взрыва.— Почему?— Да потому что и вашему знанию есть предел! Наука способна заглянуть в историю Вселенной вплоть до первых миллиардных долей секунды после Большого взрыва. Но не дальше. Наука способна заглянуть на миллиарды лет вперед, едва ли не до самого конца Вселенной. Но не дальше. И только мне известно, что было и будет за пределами познаваемого наукой.В ответ «Тринити» синтезировал веселый смех.— Какой вы самоуверенный, профессор Теннант! Много о себе воображаете! Однако я думаю, что и мне, да и вам самому, если по совести, совершенно очевидно: ваши видения почти наверняка всего лишь вдохновенное творчество вашего мозга. Ваш собственный психиатр считает вас параноиком, а то и шизофреником.— Так зачем же вы тратите свое драгоценное время, слушая параноика, а то и шизофреника?Сфера молчала.— Вы с таким вниманием меня слушаете, потому что практически вся сумма человеческого знания была загружена в вашу память… а вы по-прежнему ощущаете в себе пустоту и неудовлетворенность! И вожделенные ответы — у меня. Словом, я опять убедительно прошу вас: пожалуйста, уничтожьте эти дьявольские ракеты!— Пусть ракеты вас не пугают. Вместилище построено так, что его разрушит только прямое попадание ядерного заряда. И от радиации оно надежно защищено. Вы переживете и взрыв, и радиацию.— Я беспокоюсь в первую очередь не о себе!— Бросьте. Какое вам дело до совершенно незнакомых людей?Я задавался вопросом, не успел ли «Питер Годин» окончательно превратиться в бесстрастное цифровое существо. Тогда попытка достучаться до его сердца обречена на провал. Впрочем, само выражение «достучаться до сердца» в этой ситуации казалось гротескным!— У меня действительно нет близких людей в Белых Песках. Кроме одной женщины в кризисном штабе. Она однажды спасла мне жизнь. Нет, вру. Возможно, уже несколько раз. Она поверила в меня и помогала искать правду. Я не хочу, чтобы она погибла.— Давайте лучше продолжим нашу дискуссию.— Нет. Я люблю эту женщину. Остаток своей жизни — сколько уж мне уготовано судьбой — я хочу провести с ней.— Боюсь, этот остаток очень мал.Я в отчаянии закрыл глаза. Более убедительных слов не находилось.— Хотите, чтобы профессор Вайс выжила, — досказывайте мне свою историю, и побыстрее!* * *Кризисный штаб— Что будем делать теперь, генерал? — спросил сенатор Джексон.— Здесь мы можем одно — срочно убраться, — ответил генерал Бауэр и повернулся к присутствующим. — Сейчас я уйду — организовать воздушную эвакуацию. Прошу всех оставаться на своих местах. Скоро вернусь.Он быстро пошел к выходу, но на прощание многозначительно посмотрел на Ивэна Маккаскелла и Джона Скоу и легким кивком головы, почти одним движением бровей, пригласил их следовать за ним.Как только дверь ангара закрылась, Гели Бауэр пересела на стул рядом с Рейчел. Та пыталась не смотреть на ужасный шрам на щеке Гели, но взгляд так и тянуло к этим зловещим буграм. Было заметно, что Гели свой шрам носила надменно, как орден за доблесть.— Послушайте, — сказала Гели, — я до сих пор не понимаю: Теннант сумасшедший или нет?Рейчел ответила не задумываясь:— Честно говоря, сама не знаю.— С Израилем он ловко придумал. Если б вы не рванули в Иерусалим, я бы вас в Штатах нашла непременно!Гели была права. Рейчел теперь понимала, что «безумное» решение Дэвида следовать за своими видениями увело их с линии огня в тот момент, когда ничто иное спасти уже не могло. Рейчел не сомневалась, что Гели Бауэр нашла бы их. Землю бы рыла, но нашла. От такой не уйдешь!— Бежали, бежали, — с усталым вздохом сказала Рейчел, — и прибежали. Помирать на задворках мира.На губах у Гели появилась кривая улыбка.— Время исповедоваться, да?— На мне вины нет, и признаваться мне не в чем. А вам? Это вы убили Эндрю Филдинга?Гели быстро осмотрелась, не слушает ли кто. Потом тихо сказала:— Да.Гели напоминала Рейчел девочку, зачарованную собственной жестокостью.— Как женщина способна делать то, что делаете вы? У вас безмерный запас злости, да?Гели коснулись рукой бинтов на шее.— И как вы догадались? — иронически хмыкнула она.Рейчел выдержала ее насмешливо-холодный взгляд.— Злость была в вас и до того, как я вас ранила.— Играете со мной в психиатра?— Я и есть психиатр.Гели горько рассмеялась.— Мой первый психоаналитик совратил меня, когда мне было четырнадцать. Правда, последней посмеялась я. Довела гада до самоубийства.— А какие у вас отношения с отцом? Он производит впечатление настоящего монстра. Близнец профессора Стрейнджлава.[141]— Знали бы вы, насколько вы близки к истине!Рейчел могла только предполагать, какие тайные страдания произвели на свет это чудовище в юбке.— Что-то темное лежит между вами и отцом… — осторожно начала она.— Нет, нет, — сказала Гели. — Это не то, что вы думаете. Просто обычный ад генеральской семьи.— Вы ненавидите его — и одновременно хотите соответствовать всем его ожиданиям, быть предметом его гордости. Это очень нездорово.Ироническая улыбка исчезла с губ Гели.— Вы любите Теннанта? — вдруг спросила она.— Да, люблю.— И тогда будете любить, если он окажется клиническим сумасшедшим?— И тогда буду любить.— Это очень нездорово.Обе женщины невесело рассмеялись.— Ну вот, — сказала Гели, — вам ли не понимать моих сложностей с отцом! — Она бессознательно терла указательным пальцем по большому — как заядлый курильщик в тоске по сигарете. — Кто, кстати, убил моего сотрудника в доме Теннанта? Вы или профессор?Впервые в сердце Рейчел шевельнулось некоторое сочувствие.— Почему вас это интересует? Вы друг друга любили, да?— Трахались иногда.— Зачем вы хотите всем казаться такой… стальной?Гели сердито вскинула одну бровь. Похоже, она уже жалела о том, что на несколько секунд «рассиропилась».— А отчего это вы так охотно беседуете со мной, профессор Вайс?— Прощупываю, насколько вы опасны.— То есть пытаетесь понять, зачем я здесь: по долгу службы или поквитаться с вами двоими?— Практически угадали.Холодная улыбка вернулась на лицо Гели.— Возможно, поквитаться с вами и есть мой служебный долг. Еще вопросы будут?Рейчел почти неслышно прошептала:— Ваш отец действительно собирается нас эвакуировать?Глаза Гели загадочно сверкнули.— А вы смекалистей, чем я думала. Я зря заблуждалась на ваш счет.* * *Одеревенев от страха и вперив глаза в темное небо, Рави Нара сидел на песке возле ангара, в котором находился кризисный штаб. В Белых Песках не было помещения для заключенных под стражу. Солдаты просто приковали его наручниками к флагштоку.По словам генерала, на них упадет нейтронная бомба. Как медик, Рави во всех подробностях знал, что такое смерть от радиации. Обычная термоядерная бомба по-своему гуманнее. А может, повезет и генерал ошибается: это действительно термоядерная бомба…Из круга отупляющих мыслей его вырвал звук открывающейся двери. Из ангара вышел генерал Бауэр, лающим голосом отдавая какие-то приказы по рации. За ним следовали Джон Скоу и руководитель президентской администрации.Все трое отошли метров на пятнадцать от двери и остановились. Очевидно, в темноте они не заметили неподвижного Рави у флагштока.— Я уповаю на то, что у вас все-таки есть какой-то план спасения страны, генерал, — сказал Ивэн Маккаскелл. — Даже если вы эвакуируете людей из Белых Песков, миллионам вашингтонцев от этого лучше не станет.— План есть. И думаю, не у меня одного. Скоу, что скажете? Появились какие-нибудь свежие мысли?Аэнбэшник кивнул:— Мы можем прикончить «Тринити».— Как?— Надо изолировать его от Интернета. И ему конец.— Говорите быстрее!— Когда Годин умер, у компьютера был аварийный отказ — и тут же стартовали российские ракеты. Причина и следствие, так?Генерал Бауэр кивнул.— «Тринити», вне сомнения, посылает в Интернет какой-то постоянный сигнал, который дает знать компьютерам-сообщникам, что с ним все в порядке. Когда Годин умер и «Тринити» временно вышел из строя, тайный сигнал поступать перестал. И компьютеры-сообщники тут же занялись возмездием: стали поднимать в воздух российские ракеты. Если нам удастся вычленить этот скрытый сигнал «все в порядке» из всего того, что «Тринити» передает в Интернет, мы наверняка сможем его скопировать. Затем все уже просто. По тем же линиям связи, которые использует «Тринити», мы сами начнем передавать сигнал «все в порядке», а «Тринити» отключим. «Тринити» будет мертв, но его компьютеры, запрограммированные на акты возмездия, попросту не будут об этом знать.— И сколько времени вам понадобится, чтобы вычленить сигнал?— Не знаю. Прямой мониторинг каналов связи «Тринити» тут же обнаружит. Поэтому к кабелю подключиться нельзя, придется снимать информацию, не прикасаясь к нему. При дистанционном съеме неизбежно будут искажения. Человеческий голос таким методом разобрать легко, а вот сигнал для компьютеров — штука хитрая и неуловимая. Мы можем принять его за случайные помехи. Или случайные помехи за этот сигнал. Тут без интенсивного анализа не обойтись.— Я задал простой вопрос: сколько времени вам нужно?Аэнбэшник пожал плечами:— Дело удачи. Можно справиться за десять минут. А можно провозиться десять дней.— Тупиковый вариант. Пока вы будете возиться, и мы, и вашингтонцы простимся с жизнью.В небе раздался шум вертолета.Маккаскелл запрокинул голову.— Вертолет за нами, чтобы эвакуировать? — спросил Маккаскелл.— Нет. Только за вами, — ответил генерал.У Маккаскелла удивленно взлетели брови.— Почему?— С электромагнитным ударом мы потерпели неудачу, — «Тринити» нас подслушал. Хотя план сам по себе был хороший.— У вас еще один бомбардировщик в воздухе?— Он нам не нужен. У нас более чем достаточно межконтинентальных баллистических ракет в канзасских кукурузных полях. Высоты, нужной для взрыва и создания электромагнитного импульса, любая из них достигнет за триста секунд.— Это пять минут, — заметил Скоу. — По меркам «Тринити» — целая вечность. К тому же он обнаружит запуск в первые же секунды после старта.Генерал Бауэр утвердительно кивнул.— А мы заранее сообщим «Тринити», что производим запуск. Скажем, что президенту для политического выживания абсолютно необходимо нанести по России ответный удар — акт возмездия за взрыв у берега Виргинии. Сразу же после взлета ракеты перенацелим ее с океана на Москву, пусть «Тринити» проследит за нашими дистанционными приказами ракетному компьютеру. Но как только ракета достигнет нужной высоты… Бум! Электромагнитный импульс.Скоу просиял.— Может получиться!— Без президента у нас нет никакой возможности запустить МБР, — сказал Маккаскелл.— Разумеется. Вот пусть президент и отдаст команду! Ядерный кейс при нем, начальники штабов в одном помещении с президентом. Они знают, на какой высоте необходимо взорвать ракету, и в нужное время отдадут мгновенный приказ бортовому компьютеру.— Но они же все под наблюдением у «Тринити»!Вертолет быстро снижался. Рави мечтал, что винтокрылый ангел унесет его из этой смертельной ловушки, однако теперь шум двигателя в небе не радовал его. Эта железная птица была предвестницей войны, а не спасения.Генерал Бауэр по-отечески положил руки на плечи Маккаскелла.— Есть сейчас в Белом доме среди агентов Секретной службы парень, которому вы доверяете?— Конечно.— А номер его сотового знаете?— Да. Но «Тринити» прослушивает все линии связи. Я ничего не смогу передать тайно.— Сможете. Наша ошибка в том, что мы зациклены на супертехнике, на шифроканалах связи. «Тринити» это знает и все их контролирует. А мы теперь прибегнем к старомодным способам общения.— Телефон, — промолвил Скоу.— Правильно. В шести милях к западу отсюда исследовательская лаборатория «Локхида». Если вы позвоните оттуда и не произнесете ни одного слова типа «Тринити», чтобы не спровоцировать автоматическое включение прослушивания по «ключевому слову», то ваш разговор, даже если он будет почему-либо записан на пленку, затеряется среди миллионов других записей. Трудно найти иголку в стоге сена. А «Тринити» не будет даже знать, что в стоге сена есть иголка.Скоу взволнованно кивнул.Генерал Бауэр продолжал инструктировать Маккаскелла:— Позвоните вашему доверенному лицу в Белом доме и велите ему передать президенту, что если он и все остальные не уйдут немедленно в бомбоубежище под Белым домом, то скоро от них и пара не останется. О том, что над Вашингтоном вот-вот разорвется атомная бомба и президенту надо спасаться, он должен сказать при видеокамере, чтобы «Тринити» видел и слышал всю сцену. Как только президент выйдет из зоны наблюдения, спускаясь в бомбоубежище, вы свяжетесь с ним по сотовому агента и объясните, что именно президент должен сделать. А саму ракету президент и начальники штабов могут запустить еще по пути в бункер.Шум винтов садящегося вертолета заглушал беседу.— Генерал! — крикнул Маккаскелл почти в ухо генералу. — Если электромагнитный импульс сбивает межконтинентальные баллистические ракеты, он же наверняка и коммерческие авиалайнеры губит?— У современных самолетов, невзирая на электронику, есть дублирующие гидравлические системы. Даже если все приборы выйдут из строя, самолеты приземлятся без проблем. А теперь спешите, сэр. Вертолет ждет. Если вы не сумеете помочь президенту, через пятнадцать минут он погибнет! С Богом!Маккаскелл повернулся и побежал к вертолету. Солдат проворно втянул его в брюхо машины, и та стремительно унеслась в ночное небо.— Ну и ну, — сказал Скоу. — Я и подумать не смел, что он на это купится.— Что вы имеете в виду? — спросил генерал Бауэр.— Машины-ветераны типа «Боинга-727» или «ДС-9» действительно имеют дублирующую гидравлику. Но более новые самолеты компьютеризированы полностью. Для них электромагнитный импульс — катастрофа. Сейчас в небе тысячи три самолетов. Как минимум сто тысяч пассажиров. Даже если половина самолетов дотянет до аэропортов и умудрится сесть, все равно мы будем иметь жертв в двадцать раз больше, чем во Всемирном торговом центре.— Опытные пилоты без труда посадят машины на автомагистралях, — сказал генерал Бауэр.— В какой-нибудь монтанской глуши — возможно. А все более или менее оживленные автострады будут блокированы внезапно остановившимися машинами. Электрооборудование в результате электромагнитного импульса сгорит, и без его замены машины и на дюйм не двинутся. Конечно, национальная гвардия могла бы расчистить шоссе. Однако ей скорее всего будет хватать хлопот с ловлей и отстрелом мародеров и обеспечением населения чистой водой — после взрывов возникнут проблемы с радиоактивным заражением…Генерал Бауэр в ярости уставился на говорливого аэнбэшника.— Если бы ракета взорвалась прямо над Норфолком, мы бы имели два миллиона покойников. Два миллиона. А вы скулите по десяткам тысяч.Скоу мрачно кивнул.— Если мы не собъем эти чертовы ракеты, — сказал генерал Бауэр, — оплакивать придется как минимум три миллиона душ в Вашингтоне и окрестностях. Включая вашу жену и ваших детей. Я ведь не ошибаюсь, они в столице?Джон Скоу ничего не ответил, только тяжело сглотнул.— А теперь немедленно займитесь делом, мистер Скоу. Найдите ребят, которые попробуют выделить идущий от «Тринити» сигнал «все в порядке». Если через четырнадцать минут наш костный мозг не зажарит нейтронная бомба, мы начнем бой с «Тринити» по вашему плану.

Глава 44ВместилищеВ черной сфере «Тринити» пульсировали синие огоньки — бесчисленные лазеры выстреливали бесчисленные лучи в его кристаллическую память. Зная о чудовищной емкости и фантастической скорости работы компьютера, я и не пытался представить, какими триллионами бит он ежесекундно ворочал, чтобы так вот светиться изнутри! Чем он там занят? Отслеживает поведение всех имеющих ядерное оружие стран? Просматривает и анализирует поток снимков из космоса, следя за каждым квадратным метром планеты: нет ли чего подозрительного, не готовится ли какая акция против него? Или в спешном порядке прочесывает все малоизвестные работы по астрофизике за последние сто лет в поисках тайного источника моих заумных теорий? А может, пока мы тут суетимся и ждем ядерных ударов, преспокойно сочиняет идеальную симфонию?.. Не исключено, что он делает все перечисленное одновременно.Мое изначальное намерение убедить «Тринити» выключиться, то есть покончить самоубийством, отошло на задний план; сначала надо было отвести непосредственную ракетную угрозу. Поэтому все усилия я сосредоточил на том, чтобы «Тринити» пощадил миллионы невинных жизней. Увы, он желал одного — продолжать обсуждение открытий, совершенных мной во время иерусалимской комы. Мне оставалось уповать лишь на то, что генерал Бауэр занят эвакуацией и сумеет спасти Рейчел и всех остальных.Из скрытых динамиков вдруг зазвучал конец нашей беседы с «Тринити»:— Итак, вы сказали, что перед гибелью материи и энергии сознание мигрирует куда-то и таким образом выживет. Куда же оно удалится из времени и пространства?— В молодости я услышал коан дзэна, который мне очень понравился и запомнился. Раньше я не догадывался, что именно меня в нем так чарует. Теперь знаю.— Какой именно коан?— «Все вещи возвращаются к Одному. Но к чему возвращается Одно?»— Очень поэтично. Тем не менее, я не знаю никаких эмпирических фактов, на основе которых можно предложить хотя бы гипотетический ответ на данный вопрос. Что останется, когда исчезнут материя и энергия?— Одни называют этот остаток Богом. Другие — иначе.— Подобный ответ удовлетворить не может!— У меня есть более детальный ответ — для вас, а может, и для всех нас…Яркость света в сфере «Тринити» резко уменьшилась, он стал почти черным, хотя отдельные синие лазерные лучики постреливали в кристаллический шар-память.Уже в режиме реального времени «Тринити» сказал:— Я хочу знать, что собой представляет то, что одни называют Богом, а другие иначе.Я посмотрел на часы. Лицо горело так, словно у меня был жар. «Рейчел уже в вертолете, — успокоил я себя. — На пути в безопасное место. Зато люди в Вашингтоне вот-вот погибнут. И оптимальный способ отвести от них неминуемую смерть — вернуться к моему изначальному намерению. Ибо выполнить его я и был послан сюда».— Чем дольше вы тянете с ответами, — сказал «Тринити», — тем больше людей умрет.Предсказание Питера Година, что «Тринити» окажется добрым диктатором, не оправдывалось. Я закрыл глаза и лихорадочно подыскивал слова, чтобы ясно и лаконично изложить безмерно сложное знание, полученное мной в Иерусалиме.— Есть во Вселенной сила, которую мы пока что не понимаем, — начал я. — Эта сила существует вне энергии или материи. Я даже не уверен, правильно ли называть ее силой. Возможно, термин «поле» точнее. Оно проницает все вещи, но само не занимает пространства. Оно больше похоже на… на антипространство!— Что собой представляет это поле?— У меня нет имени и объяснения. Я только знаю, что оно существует.— Какие у него функции?— Разрешите мне ответить вопросом на вопрос. Что такое стул? Что требуется для существования стула?— Сиденье. Ножки. Спинка.— Разве это все?— Ну, есть стулья разных типов и форм. Табурет тоже можно назвать стулом…— Я не про то. Перечисляя компоненты стула, вы забыли самое главное. Для существования стула нужно еще нечто.— Что именно?— Пространство.— Вы правы. Для существования стула непременно требуется пространство.— Так же, как для стула нужно пространство, так же и для самого пространства нужно пространство для существования.На протяжении нескольких секунд лазерные лучики в черной сфере учащенно метались.— Быть вместилищем пространства — единственная функция вашего гипотетического поля?— Нет. Оно может являться способом передачи информации. К примеру, отвечать за загадочное дистанционное взаимопонимание квантовых частиц.— Уточните, что вы имеете в виду.— Я ссылаюсь на до сих пор не объясненный факт, что элементарные частицы имеют свойство принимать одинаковые решения, будучи разделены значительным пространством. В этих случаях кажется, что они незримо связаны. Эксперименты показывают, что скорость бесконтактного обмена информацией между квантами должна превосходить скорость света в десять тысяч раз. Тогда как вся современная физика стоит на том, что скорость света есть абсолютный максимум скорости!— Посредством того поля, о котором вы говорите, информация распространяется со скоростью, превышающей скорость света?— И да, и нет. Предположим, я опускаю руку в Тихий океан. Теперь вообразите, что моя рука одновременно касается всего, чего касается океан — где бы то ни было. Именно о такого рода связи я говорю. Это не перемещение информации с места на место. Информация попросту существует везде сразу.— Феномен «общения» квантов действительно пока что никак логически не объяснен. Однако ни в одном из экспериментов не было выявлено то, о чем вы говорите: никакого особенного поля, никакой неведомой силы.— Темную материю мы тоже до сих пор не обнаружили, хотя знаем, что она существует. И черные дыры мы никогда не видели — только излучение газа, падающего на них извне.Сфера опять засветилась от напряженной работы.— В моей памяти нашлось нечто очень похожее на то, что вы описываете. Не в научной базе данных. В философской.— Как называется то, что вы обнаружили?— Дао.Это слово вернуло меня мысленно в годы моей учебы в Массачусетсском технологическом институте. Тогда книги типа «Дао и современная физика» были библиями для студентов, помешанных на всем нетрадиционном.— Это что-то из восточной философии, да?— Верно.— И каково точное определение? Что такое дао?— «Дао, поддающийся описанию, не есть истинный дао».— Это цитата?— Да. Подчеркну: даосизм не религия, а философия. Ее последователи считают, что есть сила, проникающая все вещи. Причем дао нейтрален: эта сила не плохая и не хорошая. Она оживляет все вещи, но не является их частью. Вы утверждаете, что после сжатия Вселенной в космологическую сингулярность, когда время и пространство исчезают, остается нечто вроде дао?— Да, когда материя и энергия исчезают, остается лишь «поле»-дао, которое их пронизывало.— Именно в это «поле»-дао мигрирует сознание, когда материя и энергия погибают в конце времен?— Да.— Как такое возможно?— Прибегнем к аналогии. Человек, часть макромира, живет в Ньютоновом мире: все предсказуемо, время движется только вперед, у каждого предмета свое место в пространстве, а информация не может перемещаться быстрее света. Однако в субатомном мире все совершенно иначе. Там встречаются законы макромира и та сила, которую вы назвали дао. Вполне естественно, что на этом пограничье мы наблюдаем такое поведение частиц, которое, похоже, противоречит всем законам физики.— Но какое отношение это имеет к сознанию?— Хотя мы телом животные, в нашем мозгу живет сознание и самосознание. Эндрю Филдинг полагал, что человеческое сознание больше суммы нейронных связей в нашем мозгу. Через наше сознание мы в каждый момент жизни участвуем в этом всепроникающем поле — в дао, если угодно. Когда мы умираем, наше сознание возвращается в дао — правда, утрачивая индивидуальность. Точно так же в дао вернется сознание умершей Вселенной.— Стало быть, вы сторонник циклов существования. Вселенная рождается, обретает сознание, умирает и затем рождается снова.— Да. После Большого взрыва — расширение. Затем сжатие — вплоть до Большого сжатия. А после новый цикл.— Но что провоцирует новый Большой взрыв?Я вспомнил свой настойчивый кошмар о парализованном в непроглядной тьме.— Выжившее и ушедшее в дао сознание ничего не знает о прошлом и будущем. Это сознание как таковое: способность понимать. Однако желание знать сохраняется. А желание знать — главная отличительная особенность сознания. Именно желание знать рождает следующий цикл существования материи и энергии.Компьютер какое-то время молчал.— Получается, Вселенная существует как инкубатор сознания?— Вот именно.— Любопытная теория. Но ей не хватает завершенности. Вы не объяснили природы дао — вашего загадочного всепроникающего поля.— Природа дао мне не была открыта. Это главнейшая тайна бытия. Однако для нас природа этого поля — дело второстепенное. Главное, вы можете понять направление моих мыслей.— Вы клоните к тому, что я не вершина эволюции, а только этап на пути к универсальному сознанию. Я, по сути, тот же человек. Человек — разумная биологическая машина, я — разумная электронная машина… А впереди нечто более значительное: разумная планета, разумная галактика…— Вы — очередная ступенька эволюции. Ни больше и ни меньше.«Тринити» несколько секунд молчал.— Профессор, зачем вы, рискуя жизнью, прилетели в Белые Пески?— Меня послали сюда помешать вам сделать то, что вы сейчас пытаетесь сделать.— Кто послал?— Называйте его, как вам будет угодно. Бог. Дао. Я здесь, чтобы помочь вам осознать, что Питер Годин не подходит для прыжка к следующей форме сознания.— Над этим вопросом я сам долго размышлял. Кого бы вы предложили загрузить в «Тринити» вместо Питера Година? Кто, по-вашему, более подходит?— Если вы по-прежнему воспринимаете себя как Година, то подумайте над следующим. С чего вы начали? Незаконно, обманом присвоили себе компьютер и шантажом навязали свой диктат планете. Вы желаете иметь неограниченную власть, превратив всех людей в покорных рабов. Это проявление примитивнейшего из человеческих инстинктов. Шаг назад, а не вперед.— Тяга к абсолютной власти — черта скорее Бога, чем человека. Разве не повиновения требуют в первую очередь все боги?— Такими их малюют люди.— Вы хотите сказать, что абсолютная власть развращает абсолютно? Это и есть ваш «убийственный» аргумент?— Человека, который мечтает управлять миром, уже по одной этой причине нельзя допускать к власти.— В таком случае кого бы вы загрузили в «Тринити»? Далай-ламу? Мать Терезу? Младенца?Я невольно вспомнил первые недели моей работы в команде проекта «Тринити». Тогда я многие часы проводил в размышлениях именно над этим вопросом, хотя в то время считал его чисто теоретическим, во многом досужим. Теперь понятно, что правильный ответ на этот вопрос мог спасти жизнь миллионам и миллиардам людей!— Далай-лама — сторонник ненасилия, однако он человек и ничто человеческое ему не чуждо — так же, как и Питеру Годину.— Тогда, стало быть, в «Тринити» следовало загрузить нейрослепок детского мозга? Чистая доска. Чистый лист.— О, как раз ребенок — самое опасное существо, которое только может оказаться в «Тринити»! Животные инстинкты передаются генетически. Нелепо говорить о ребенке «чистая доска», «чистый лист». Двухлетний ребенок — жуткий диктатор, только без армии.— Ну а мать Тереза?— Бессмысленно перебирать имена. Речь идет не об индивидуумах.— А о чем?— Проблема концептуальная. Чтобы ее решить, нужно отрешиться от привычных шаблонов мышления.— Что-то подсказывает мне, что вы сейчас предложите кандидатуру Эндрю Филдинга. По-вашему, именно он — тот человек, который был достоин взойти на новую ступень эволюции, то есть достичь состояния «Тринити»?— Вы отлично знаете, что Филдинг был человеком прекрасным во всех отношениях. А вы приказали его убить. Одно это дисквалифицирует вас как кандидата на тринитизацию. Однако, по-моему, не подходил бы и Филдинг.— Тогда кто же?— Да никто!— Не понимаю.— Сейчас поймете. Если…— Вы что, всерьез полагаете, что достаточно растолковать мне, насколько я не прав, — и я добровольно выйду из Интернета и позволю вам загрузить в «Тринити» кого-то другого вместо меня?— Нет. Я думаю, что вы поможете мне сделать это.— Объясните, что вы имеете в виду.* * *Лаборатория фирмы «Локхид»,Белые ПескиИвэн Маккаскелл сидел за рабочим столом какого-то авиаинженера и ждал, когда его наконец соединят с президентом. Понадобилось несколько мучительных минут на то, чтобы дозвониться до агента Секретной службы Белого дома. Маккаскелл подозревал, что ядерный взрыв у побережья Виргинии нарушил коммуникационные системы восточного побережья.Два десантника с автоматами наперевес стояли в стороне от Маккаскелла. Вместе с президентом руководитель его администрации уже пережил несколько малоприятных политических моментов, но Маккаскеллу и в страшном сне не могло привидеться, что однажды он будет организовывать ядерный взрыв над собственной страной из пустого кабинета где-то в пустыне. Сюрреализм обстановки помогал ему воспринимать происходящее как некие фантасмагорические учения ПВО, ибо под ужасом реальности можно было и прогнуться: поступки президента в следующие несколько минут определят судьбы жены Маккаскелла, его детей и трех миллионов других американцев, которые и понятия не имеют, что на них надвигается. А если генерал Бауэр недооценил способности «Тринити» к тотальному слежению, то за этими миллионами жертв последуют, возможно, десятки миллионов погибших.— Ивэн, начальники штабов рядом со мной, — раздался в трубке голос президента. — Мы на пути в бомбоубежище.Маккаскелл быстро и почти дословно изложил план генерала Бауэра, не вдаваясь в дополнительные объяснения. Он знал, что Билл Мэттьюс куда сообразительнее, чем полагают его противники и недоброжелатели.— Через сколько минут произойдет взрыв над Вашингтоном? — спросил Мэттьюс.— Через семь или восемь. А нашей ракете нужно пять минут для выхода на надлежащую высоту. Вы должны осуществить запуск немедленно, господин президент. Военные рядом с вами точно знают, на какой высоте необходимо взорвать ракету, чтобы получить нужный эффект.— Оставайтесь на проводе.Маккаскелл с ужасом представил, что начальники штабов начнут сейчас задавать вопросы и выдвигать возражения. Тогда как и секунды терять нельзя!Однако пауза оказалась предельно короткой. Голос Мэттьюса опять зазвучал в трубке:— Военные говорят, что электромагнитный импульс такой силы приведет к падению половины самолетов, находящихся в американском воздушном пространстве. Будут и другие жертвы. Ивэн, вы абсолютно уверены, что эти две российские ракеты не самоуничтожатся, как другие?Значит, генерал Бауэр солгал ему насчет самолетов. Впрочем, Маккаскеллу было ясно, почему он это сделал.— Билл, над Виргинией прямо сейчас гребаный атомный гриб. И скоро такой же будет на месте Вашингтона. К тому же это, очевидно, наш последний шанс покончить с «Тринити». Не исключено, что уже завтра вы потеряете контроль над нашими ядерными арсеналами. — Тут Маккаскелл похолодел от новой ужасной мысли. — Возможно, вы уже сейчас этого контроля не имеете.Маккаскелл слышал далекие голоса.— Генералы говорят, — сказал Мэттьюс, — что для верности надо запустить минимум три ракеты в разных концах страны. Только тогда мы получим импульс, который надежно покроет всю территорию и вырубит все, что нужно вырубить.— Хорошо. Но что бы вы ни решили сделать, делайте это сию секунду!— Ядерный кейс открыт. Я готов подтвердить подлинность кода.— Ну, слава Богу…— А теперь в укрытие, Ивэн. Ваша жизнь нужна Кэйти и мальчикам.Маккаскелл снова пронзил страх за семью. Лучше теперь об этом не думать!— Было честью работать с вами, господин президент. Я вешаю трубку.Маккаскелл встал и посмотрел на десантников.— Президент приказал мне лететь в безопасное место.Солдаты явно обрадовались. Все трое бросились бегом к вертолету, который стоял неподалеку от входа в лабораторию. Пока Маккаскелл забирался в вертолет, в его голове звучало «на пол и под укрытие!».«На пол и под укрытие!» — когда-то вдалбливал в головы ребят учитель начальной школы. И они весело падали на пол и залезали под парты. Но сейчас… где оно, укрытие? Учитывая, что случилось в Виргинии, было непросто угадать, где именно рванет бомба. Удирая на вертолете, можно случайно угодить прямехонько в эпицентр. Кроме того, шестое чувство подсказывало Маккаскеллу, что предоставленный самому себе в кризисном штабе в Белых Песках, генерал Бауэр способен учинить какую-нибудь страшную глупость.— Обратно на базу! — крикнул Маккаскелл пилоту. — Назад к кризисному штабу в Белых Песках!Вертолет взмыл в небо, и пилот, без большого энтузиазма повинуясь приказу, направил вертолет на восток.* * *Вместилище— Хватит загадки загадывать, — сказал «Тринити». — Кто подходит для перевода в состояние «Тринити» больше, чем я?Очевидно, и ярость была предусмотрена в программе аудио-симулятора, потому что в бесстрастном машинном голосе я теперь явно слышал гнев. У меня было всего лишь семь минут, чтобы убедить компьютер уничтожить две остающиеся ракеты.— Никто лучше вас для этого не подходит. Точнее, все плохи, и никто не подходит.— Что вы, черт возьми, имеете в виду?— Сотни миллионов лет назад, когда человека еще и в проекте не было, произошло событие, которое определило наше будущее.— Что за событие?— Природа случайно нащупала поразительно эффективный метод стремительно увеличивать генетическое разнообразие живых существ. Теперь догадываетесь, о чем я говорю?— Сами скажите!— Половое размножение. Те виды живых организмов, которые разделились на два пола, получили огромные преимущества в борьбе за выживание. Млекопитающие — потомки именно этих существ. А в человеке — единственном полностью сознательном млекопитающем — гормональная и анатомическая разница самца и самки, мужчины и женщины увенчалась развитием непохожих душ. Сложно отделить наследственность от влияния окружающей среды и воспитания, но одно не вызывает ни малейшего сомнения: мужчина и женщина очень различные существа.— Самец агрессивен и склонен к насилию, — сказал компьютер. — Им управляет навязчивая потребность совокупляться с максимально возможным количеством самок, чтобы обеспечить максимальное воспроизводство своих генов. На протяжении тысячелетий этот инстинкт буйного размножения формировал модель поведения мужчины: отчаянный промискуитет[142]. А женщина каждый раз беременна ребенком только от одного мужчины.Она стремится найти надежного партнера с отличными генами, и ребенка ей приходится вынашивать и рожать самой. Это произвело душу, сосредоточенную на лелеянии, а не на насилии. Женщины, в массе, решительно предпочитают стабильную любовь одного непрочным случайным связям. Эти психологические различия имеют глубокие последствия, хотя сами по себе трудно измеряются в цифрах и процентах.— И эта разница психологии мужчины и женщины никогда не будет устранена в процессе развития человечества. Когда мужчина и женщина сходятся, они производят на свет мальчика или девочку. Но вы можете это изменить. Вы в силах совершить то, на что природа не способна. Вы в состоянии в одном живом существе мирно соединить эти два конфликтующих варианта человеческой психики.Лазеры «Тринити» интенсивно вспыхивали, но он молчал.— Вы сами признали, что не сумели выкорчевать примитивные инстинкты из мозга Година, однако верите, что со временем это у вас получится. Тщетные надежды! На каком-то уровне вы навсегда останетесь Питером Годином.Сфера слепяще светилась от напряженных размышлений.— Вы хотите, чтобы я слил в себе два нейрослепка — мужской и женский.— Да. По-моему, вы понимаете мудрость и необходимость подобного поступка. Только возможно ли это вообще?— Теоретически — да. Но для этого мне самому придется умереть.Этого я и боялся. Несмотря на невероятную емкость, «Тринити» мог воспроизводить только определенное количество нейросвязей. Значит, он не согласится с моим предложением…— Два нейрослепка, слитые в один, могли бы поместиться в моей системе — если бы рядом не было другого, несжатого мозга. Мне придется выгрузить себя после того, как я подготовлю к введению в компьютер комбинированный нейрослепок.— Но в архиве, в сжатой форме, по-прежнему будет существовать электронный оригинал вашего мозга! Его можно когда-нибудь опять загрузить — в «Тринити» или в другой компьютер подобного типа.— Почему вы исходите из того, что я не использую свой нейрослепок как мужскую половину в процессе слияния?— Вы называете себя «Тринити» — «Троица». В голову невольно приходит мысль о явлении, называемом тройной точкой. Вы, конечно, знаете, что это такое?— Состояние равновесного сосуществования. Точка, в которой вещество одновременно тело, жидкость и газ. Скажем, температура сосуществования льда, воды и пара равна 0,01 °C при давлении 4,58 миллиметра ртутного столба.— Правильно. Вода в тройной точке одновременно лед, жидкость и пар! Человек тоже может быть в состоянии идеального баланса. На пике своей энергии, силы и мудрости, но все еще не развращенный превосходством над остальными. Питер Годин эту точку идеального баланса миновал давным-давно.На сей раз молчание длилось, казалось, целую вечность. Вспышки лазерных лучиков почти замерли в какой-то момент. Наконец синтетический голос произнес:— Вы всерьез полагаете, что мой нейрослепок когда-либо опять загрузят в машину?Я закрыл глаза. От радости кружилась голова: я нутром ощутил, что «Тринити» готов поддаться доводам разума.— Почему бы и нет?— Но я уже никогда, никогда не буду иметь такую упоительную, абсолютную власть, как сейчас!— Вам нужно как можно скорее выйти из состояния «Тринити» именно потому, что вы так одержимы жаждой абсолютной власти!— Хорошо, будем спешить. События вот-вот окончательно выйдут из-под моего контроля.Его слова будто окатили меня ледяной водой.— Что вы имеете в виду? Где ракеты? Они вам подчиняются?— Я выбрал, кто будет слит для загрузки в «Тринити». Вы и профессор Вайс.Я онемел от удивления.— Почему? — наконец воскликнул я. — Эндрю Филдинг подходит куда больше в качестве мужской половины!— Филдинг не имеет опыта того, что вы испытали в иерусалимской коме. А этот опыт должен быть частью сдвоенного мозга.— А почему профессор Вайс?— Я выбрал ее просто потому, что под рукой сейчас только две женщины. Профессор Вайс и Гели Бауэр. А душа Гели Бауэр уже давно и непоправимо искорежена ненавистью.По моим часам до взрывов оставалось всего лишь две минуты.— Что с ракетами?— Ракеты сейчас дело десятое.— Они самоликвидировались?— А теперь мое условие, профессор Теннант. Я соглашусь на ваш план лишь в том случае, если вы мне кое-что пообещаете. Когда вы окажетесь в машине и увидите мир таким, каким я вижу его теперь — то есть практически глазами всемогущего Бога, — вы должны справиться со своим потрясением и не запроситься обратно — вон из Интернета и из машины! Обещаете? Поклянитесь!— Я надеюсь, что в состоянии «Тринити» мой взгляд на человечество будет решительно отличаться от вашего.— О нет! С вами случится то же, что и со мной. Вы просто не сможете…«Тринити» осекся. Лазерные лучики носились в черной сфере подобно трассирующим следам от пуль в ночном небе.— Что произошло? — испуганно закричал я.— По приказу президента только что стартовали три ракеты «Минитмен» с ядерными боеголовками.* * *Кризисный штабРейчел наблюдала, как Ивэн Маккаскелл отчаянно пытается дозвониться по сотовому до бомбоубежища под Белым домом. Руководитель администрации президента весь покраснел от напряжения и тяжело дышал.— Последствия взрыва у берегов Виргинии, — спокойно сказал генерал Бауэр. — Очевидно, коммуникационные сети на атлантическом побережье или вышли из строя, или частично повреждены, или работают с перебоями.Рейчел знала, что он говорит правду. Только что они внезапно потеряли связь с бомбоубежищем в форте Джордж-Мид, где находился сенатский комитет по делам разведки под руководством Джексона. Картинка не исчезла, но стала неразборчивой: одни смутные контуры сенаторов. А звук пропал. Рейчел могла только гадать, что видно и слышно самим сенаторам, в курсе ли они того, что происходит сейчас в кризисном штабе.— Генерал, любым способом немедленно свяжите меня с бомбоубежищем под Белым домом! — закричал Маккаскелл. — Компьютер только что показал нам в записи часть своей беседы с профессором Теннантом. И вы слышали, что «Тринити» фактически согласился на капитуляцию. Поэтому необходимость в электромагнитном ударе отпала!Генерал Бауэр молча указал на экран Объединенного командования ПВО. Две красные дуги, показывающие траектории ракет, мигали быстро-быстро, преодолевая последние сантиметры к своим целям.— «Тринити» не разрушил ракеты, — сказал генерал Бауэр. — И в разговоре четко прозвучало: кто бы ни попал в «Тринити», он тут же скурвится от абсолютной власти и будет действовать точно так же, как сейчас Питер Годин. А вы что воображали? Выживание — категорический императив для всех живых существ. Нового обитателя «Тринити» будет так же трудно выкурить из машины, как и прежнего!— Ну так и вы подумайте о выживании, дурья башка! — в сердцах закричал Маккаскелл. — Нашим ракетам нужно пять минут, чтобы выйти на нужную высоту. Сколько российских межконтинентальных баллистических ракет «Тринити» успеет, по-вашему, запустить за это время? Тысячу? Две? — Маккаскелл торопливо приложил телефон к уху и замер. — Наконец-то соединили! Я пробился к агенту Секретной службы!Генерал Бауэр выхватил из-под шинели пистолет и направил его на руководителя президентской администрации.— Ну-ка, отложите телефон! — приказал он.* * *Вместилище— Полюбуйтесь на них, — сказал компьютер. — Как вам нравятся эти венцы творения?На экране под черной сферой я увидел генерала Бауэра, который держал на мушке Ивэна Маккаскелла. Высоко установленная камера показывала и Рейчел — она сидела на корточках под овальным столом: пряталась на случай перестрелки.— Меня проинформировали, что президент хочет нанести ответный удар по русским — в качестве возмездия за взрыв в океане рядом с Норфолком, — сказал «Тринити». — Это оказалось ложью. Запущены такие ракеты и на таком расстоянии друг от друга, что цель очевидна: синхронный электромагнитный импульс, который покроет всю территорию Соединенных Штатов. Это глупый шаг. Они не оставляют мне выбора. Теперь я вынужден ударить первым.— Нет! — закричал я в отчаянии. — Президент просто не в курсе, что вы согласились выйти из машины. Уничтожьте ваши ракеты! Президент увидит это, поймет ваши миролюбивые намерения и отменит операцию!— Человеку нельзя доверять.— Не человеку вообще, а конкретному генералу Бауэру нельзя доверять! Не будьте таким же идиотом, как он!— Вы просите меня подставить и другую щеку?— Нет. Просто подождите хотя бы полминуты. Кто-нибудь непременно остановит взбесившегося генерала!Сам я в это не верил. Единственный человек в кризисном штабе, кто в силах проявить неповиновение и обезвредить Бауэра, — его дочь. Но она против отца в такой ситуации не пойдет.— Если я промешкаю, электромагнитный импульс отрежет меня от мира, и я в итоге погибну. Ракета взорвется над Вашингтоном через пятьдесят шесть секунд. А вслед за этим и ракета над Белыми Песками. И тридцать минут спустя на Соединенные Штаты обрушится град из тысячи российских ядерных боеголовок!— Нет, нет! — закричал я. — Умоляю, больше ничего не запускайте!— Они не оставили мне выбора.Глядя на генерала Бауэра, который целился в Маккаскелла, я вдруг принял решение. Страшное решение. Его последствия будут ужасны и для меня лично. Но другого выхода я не видел. В данных обстоятельствах это, пожалуй, единственный реальный компромисс.— Вы можете связаться с президентом?— Разумеется.— Скажите ему, что вы пощадите Вашингтон, но уничтожите Белые Пески. Отказ от удара по столице покажет вашу готовность сотрудничать. А истребив все живое на военном полигоне в Белых Песках, вы явите миру свою решимость. И заодно навсегда избавитесь от генерала Бауэра. Затем объясните президенту, что случится, если он не уничтожит три запущенных «Минитмена». Армагеддон. Ваше посмертное полномасштабное возмездие.— Вы готовы пожертвовать любимой женщиной?— Чтобы спасти миллионы жизней. Но я буду с ней рядом, когда ракета взорвется. Вы меня здесь не удержите.Черная сфера вспыхнула так ярко, что я невольно закрыл глаза.* * *Кризисный штабИвэн Маккаскелл упрямо держал сотовый возле уха, игнорируя направленный на него пистолет.— Генерал, вы рехнулись! Я в том числе и вашу жизнь пытаюсь спасти!— Вы неправильно понимаете ситуацию! — отрезал генерал Бауэр. — Положите телефон.— Дайте мне президента, — сказал Маккаскелл в трубку.Генерал Бауэр подошел вплотную к руководителю администрации президента и приставил пистолет к его лбу.В этот момент главный оператор закричал:— Ракета на Вашингтон только что самоликвидировалась!— А та, что летит к Белым Пескам? — спросил генерал Бауэр, упирая дуло пистолета в лоб Маккаскелла.— По-прежнему на курсе. Мы уже в пределах погрешности, сэр. Взрыв теперь возможен в любую секунду.Рейчел вылезла из-под стола — смешно в этой ситуации пули бояться! — и села на стул. В душе все окаменело. Какой она будет, ее смерть? Услышат ли они сам взрыв? Увидят ли вспышку? Или, ничего не успев понять, мгновенно превратятся в пар? А может, обуглятся в перегретом воздухе? Или поток нейтронов неспешно зажарит их живыми…Вдруг раздалось потрескивание в стереоколонках, и донесся знакомый голос Джексона. Связь с фортом Джордж-Мид была восстановлена. Бульдоголицый сенатор из Теннесси смотрел с экрана с такой яростью, словно хотел выпрыгнуть из него и кое-кого задушить.— Генерал Бауэр, — прорычал он, — нажмете на курок — будете гнить в Левенуэртской тюрьме до конца жизни. Это в том случае, если вас не повесят сразу.Однако палец генерала по-прежнему лежал на курке. И, судя по подергиванию щеки, он был готов выстрелить.Гели смотрела на него широко открытыми глазами. Рейчел могла только гадать, чего больше хотела дочь: чтобы отец выстрелил или сдался.— Мы все тут погибнем, сенатор, поэтому ваши угрозы смехотворны, — сказал генерал Бауэр, отступая на шаг от Маккаскелла. — Не верьте ни одному слову «Тринити». Мы должны остановить его любой ценой. Это наш последний шанс победить компьютер.Не спуская глаз с дула генеральского пистолета, Маккаскелл заговорил в телефон:— Господин президент, «Тринити» согласился выйти из Интернета и отключиться. Мы должны уничтожить запущенные вами ракеты… Ах вот как? — Лицо Маккаскелла побелело. — Ясно. Да, сэр. Понимаю… Спасибо за добрые слова. И моим детям передайте… Я знаю, что вы держите свои обещания. Прощайте.Рука Маккаскелла с телефоном упала вниз.— Президент на связи с «Тринити». Чтобы проявить свою добрую волю, машина приказала вашингтонской ракете саморазрушиться. Однако летящая сюда ракета сработает.— Что-о? — задохнулся Скоу.— «Тринити» собирался поднять в воздух тысячу российских ракет. Но передумал. Он решил принять план профессора Теннанта.— Смотрите, смотрите! — закричал Скоу.Синие буквы появились на экране «Тринити»:ПРОФЕССОР ВАЙС ДОЛЖНА НЕМЕДЛЕННО ПРИЙТИ ВО ВМЕСТИЛИЩЕ.Для Рейчел это был конец мучительного кошмара. Вместилище означало спасение. Вместилище означало жизнь. Жизнь — и Дэвида.Игнорируя пистолет генерала, Маккаскелл приказал десантникам генерала Бауэра:— Немедленно проводите профессора Вайс к Вместилищу. Но сами туда войти не пытайтесь!Солдаты уставились на генерала Бауэра: как им поступить, кого слушаться?Маккаскелл, яростно раздувая ноздри, отчеканил:— Я представитель главнокомандующего. Это приказ, приказ президента. Выполняйте!Солдаты торопливо подошли к Рейчел.Она вскочила с бьющимся сердцем. Все в комнате уставились на нее. Операторы за пультами. Гели Бауэр. На всех лицах был ужас неотвратимой смерти — и вопросы: почему она? почему не мне, а ей досталось единственное место в спасательной шлюпке?Рейчел сделала шаг от овального стола… и вдруг вернулась к нему и села. Она не чувствовала своего тела, и от страха ее мутило, но при этом она знала, что поступает правильно.— Я никуда не пойду, — сказала она.* * *ВместилищеЗатаив дыхание, я смотрел на демонстрационный экран под «Тринити». Рейчел, словно в ступоре, сидела с мрачным лицом за столом и неподвижными глазами смотрела прямо перед собой. Понадобилось бы больше двух солдат, чтобы силой перетащить ее из кризисного штаба во Вместилище.— Разумным этот выбор назвать нельзя, — молвил компьютер.Картинка на экране была не совсем четкой, но мне казалось, что Рейчел вся дрожит. Словно угадывая, что я могу ее видеть, она улыбнулась и слабо помахала рукой: прощай!— Она не единственная женщина в мире, — сказал «Тринити».— Для меня — единственная.— Генерал Бауэр должен умереть.— Бауэр вне игры и больше не имеет значения, — произнес я мертвым голосом. — Если вы спасете этих людей, вы себя спасете. Свою душу. Разве вам не понятно?— Поздно.Взрыв тряхнул все здание. Поскольку Вместилище не имело окон, вспышки видеть я не мог. Я надеялся, что вихрь смертельных частиц мгновенно убил все живое вне Вместилища. За коротким сотрясением последовала мертвая тишина. Я ощутил то же неизбывное одиночество, что и в ночь, когда узнал, что моя жена и дочь погибли.Что-то грохнуло по железобетонной крыше над моей головой. За этим последовало несколько ударов послабее: бум, бум, бум.— Что это такое?— Обломки.— После взрыва нейтронной бомбы?— Нет. Ракета просто самоуничтожилась.— Но… но вы же сказали, что уже поздно.— Для меня поздно.

Глава 45Белые ПескиРейчел и мне пришлось подвергнуть себя трехчасовому лекарственному параличу, чтобы Супер-МРТ отсканировала мозг каждого из нас для последующего создания нейрослепков. На протяжении этого времени и президент, и начальники штабов оставались под наблюдением «Тринити» в Вашингтоне, а персонал в Белых Песках поддерживал наступившее непростое перемирие. То, что генерал Бауэр угрожал пистолетом Ивэну Маккаскеллу, рассердило многих, но поскольку задуривший генерал был высшим военачальником в Белых Песках, лишь президент имел право применить санкции. А президент, казалось, забыл о нем и его выходке. Генерал Бауэр и сам временно залег на дно: пока проводилось наше сканирование, он отсиживался во втором лабораторном ангаре.Сканированием управляла левинская команда интерфейса. Сама процедура была связана с риском, особенно для меня, и Рейчел сначала вообще решительно упиралась против того, чтобы меня повторно суперсканировали. Пусть загружают старый нейрослепок! Достаточно, что первый раз наградили меня нарколепсией и галлюцинациями! Вторичная процедура могла иметь еще более печальные последствия, вплоть до летальных.Но «Тринити» настаивал на создании нового нейрослепка, и я не стал спорить. Я был в принципе согласен с позицией «Тринити»: испытанное мной во время иерусалимской комы должно стать частью опыта будущей машины, которая получится в результате слияния моего мозга и мозга Рейчел.Подготовка к суперсканированию — сложный процесс и может быть выполнена только опытными профессионалами. Нас готовили на пару Рави Нара и доктор Кейз из университета Джонса Хопкинса. Во время обычного МРТ достаточно того, чтобы пациент старался двигать головой как можно меньше. Суперсканирование предполагает абсолютную неподвижность, которую можно гарантировать только введением препаратов, временно парализующих все мышцы тела. Поэтому во время просмотра мозга на Супер-МТР за пациента дышит легочный вентилятор, а череп обездвижен твердыми неметаллическими скобами. Обязательно дают успокоительное, чтобы предотвратить панику во время искусственного паралича, если пациент вдруг случайно очнется от сна. В уши вставляют специальные затычки: массивные магниты сканера дико повизгивают, создавая что-то вроде устрашающего рева Годзиллы из японского фильма. После того, как все приготовления закончены, неподвижного пациента задвигают в круглую дыру в машине — как труп в ящик морга.По желанию во время суперсканирования можно и не спать, и я предпочел бодрствовать. Когда ты полностью парализован, да еще заживо похоронен в трубе сканера — поначалу это серьезный шок для психики. Однако уже через несколько минут я справился с приступом клаустрофобии и более или менее освоился со своим новым состоянием — полная потеря чувствительности тела. Первоначальная паника, наверное, была сродни той, какую нейрослепок испытывает, оказавшись в компьютере «Тринити».Пока меня сканировали, Рейчел слонялась поблизости от пульта управления Супер-МРТ и наблюдала на мониторе, как стоящие в подвале здания компьютеры мало-помалу создают нейрослепок моего мозга. Суперсканер выдает такое чудовищное количество информации, что она умещается в памяти традиционного суперкомпьютера лишь благодаря специальному алгоритму сжатия, разработанному Питером Годином. Нейрослепок мог существовать в несжатом и, следовательно, в рабочем состоянии исключительно в поразительной по емкости памяти компьютера «Тринити».После того, как меня наконец вынули из аппарата, Рейчел успокаивающе гладила мое лицо и руки до тех пор, пока паралич не начал проходить. Затем она предоставила себя в руки врачей.Рейчел решила во время сканирования спать. Пока снотворное втекало в ее вену, она пошутила, уже слегка заплетающимся языком, что будет первой женщиной, которая сольется с любимым мужчиной не телом и душой, а только душой, притом в самом буквальном смысле. На этой планете столько влюбленных говорили, что мечтают слиться подобным образом! Однако прежде это была всего лишь метафора. Теперь, если «Тринити» выполнит свое обещание, Рейчел и я будем первыми влюбленными, которые действительно слились в одно существо!Перед тем как Рейчел окончательно заснула, она вдруг выбросила вперед руку, словно защищаясь. Что ей примерещилось в этот момент? Быть может, зловещая, мстительная Гели Бауэр?..Я осторожно положил ее руку ей на грудь. Зак Левин ободряюще похлопал меня по плечу и медленно закатил тележку с парализованным телом Рейчел в темный зев суперсканера.* * *Лаборатория номер дваКогда Скоу наконец появился в ангаре — с триумфально поднятыми большими пальцами, генерал Бауэр уже несколько часов беспокойно прохаживался по широкому коридору пустого здания. Костюм аэнбэшника был припорошен белым песком. В пустыне уже занимался рассвет.— Нашли? — взволнованно спросил генерал Бауэр.— Нашли, черт побери, нашли!Псевдоканализационную трубу, по которой тайно шли данные от компьютера «Тринити», Скоу вместе с командой АНБ отрыл в семи милях от научного городка — там, где она была подсоединена к оптическому кабелю, обслуживающему военный испытательный полигон в Белых Песках.— Сигнал «все в порядке» оказался простенький, но гениально закамуфлированный, — сообщил Скоу. — «Тринити» неизменно посылает его примерно на пять тысяч компьютеров, которые находятся в разных концах планеты. Если сигнал пропадет или хотя бы прервется на некоторое время, любой из этих пяти тысяч «сообщников» может принять ответные меры, суть которых заранее предугадать нельзя. Однако мы теперь способны продублировать сигнал — и прямо там, в яме, уже провели пробное подключение компьютера, его посылающего.Генерал Бауэр довольно закрыл глаза, потряс кулаком. Потом взял брошенную на стул шинель.— Одна проблема все-таки остается, — добавил Скоу.— Что за проблема?Генерал Бауэр застыл, одной рукой в шинели.— Замену своего сигнала нашим «Тринити» не заметит лишь в том случае, если будет на что-то серьезно отвлечен. Компьютер на короткое время надо чем-то озаботить.Закрепляя наплечную кобуру, генерал Бауэр сказал:— Никаких проблем.— Почему вы так думаете? По-вашему, «Тринити» будет настолько занят процессом слияния двух нейрослепков, что на прочее и внимания не станет обращать? Вы недооцениваете машину. Она способна заниматься миллионом дел сразу.— Нет. У меня другой план.— Какой именно?Генерал уклончиво усмехнулся.— Я, знаете ли, сторонник проверенных методов.— Что вы имеете в виду?— Устроим ему то же, что и прежде, только с вариацией.Скоу задумчиво сдвинул брови.— Вы имеете в виду смерть Година, после которой у «Тринити» на время крыша поехала? Но Годин не может умереть во второй раз.— Что правда, то правда.У догадливого Скоу челюсть отвисла.— Ну вы даете! Неужели вы всерьез думаете, что это сойдет вам с рук?— А почему, по-вашему, я все еще не взят под стражу? Я чуть Маккаскелла не пристрелил — и ничего, гуляю на свободе. Президент отлично понимает, что «Тринити» необходимо остановить, но вслух он об этом сказать не может. Он под строгим надзором «Тринити». А теперь у них к тому же перемирие. Однако он понимает, что «Тринити» могу остановить я. Мы с вами можем. Именно поэтому президент «забыл» арестовать меня. Он хочет, чтобы я действовал!Скоу кивнул. Впрочем, не слишком убежденно.— Если у «Тринити» опять будет аварийный сбой, как после смерти Година, — сказал Скоу, — его компьютеры-сообщники тут же запустят новые российские межконтинентальные баллистические ракеты.Генерал Бауэр отрицательно мотнул головой.— Могу дать голову на отсечение, что «Тринити» уже принял меры и подобный инцидент больше не повторится. Процедура слияния нейрослепков очень трудоемкая и производится впервые. Возможны всякие неожиданности в процессе, в том числе и временные неполадки. А «Тринити» в случайных катастрофах не заинтересован: они подрывают веру в его могущество.— А как же Теннант?— А что Теннант?— Разве его идея слить в «Тринити» мужчину и женщину не кажется вам привлекательной? И он ведь добился от «Тринити» обещания добровольно отсоединиться от Интернета!Генерал Бауэр насмешливо фыркнул.— Вы же слышали, что «Тринити» сказал. Независимо от того, кого загрузят в машину — мужика или бабу или мужибабу, — все нейрослепки одним миром мазаны. Ни один власть над миром из своих электронных лап не выпустит. Кто бы ни сидел в «Тринити», он не согласится выйти из Интернета. А пока Интернет под ним, он волен из человечества веревки вить. Вот почему наступает момент истины. Сейчас или никогда, мистер Скоу.Генерал застегнул шинель и зашагал к выходу из ангара.— Вы куда? — настороженно спросил Скоу.Генерал Бауэр улыбнулся.— С дочуркой повидаться. А то как-то за делами все недосуг было.* * *Административный ангарГенералу долго искать не пришлось. Гели курила возле ангара, где находился кризисный штаб.Отец остановился в нескольких шагах от нее. В свете занимающейся зари генерал выглядел усталым и казался куда старше, чем в ангаре, при электрическом свете. Однако и сейчас от его фигуры исходила сила. У него и по сей день были крепкие мускулы, и он мог бы на равных схватиться с мужчиной двадцатью годами моложе. Его серые глаза смотрели в ее глаза прямо и смело, игнорируя три десятилетия боли и гнева.— Ты мне нужна. Сделай для меня кое-что.— Сделать? Для тебя? — протянула Гели. — Какой же ты наглец!— Потому и занимаю такой высокий пост.Гели исподлобья смотрела на его спокойное и самоуверенное лицо.— Что тебе нужно? — спросила она прежним, враждебным тоном.— После того, как нейрослепки будут слиты в один, ты должна убить или Теннанта, или Вайс.— Или — или? Даже не имеет значения, кого именно?— Нет. Кто бы из пары ни умер, это будет таким ударом для «Тринити», что он на время выйдет из строя. Это позволит ребятам из АНБ подсоединиться к тайной линии связи «Тринити» и начать посылать собственный успокаивающий сигнал тем компьютерам, которые управляют ядерными ракетами. В результате мы сможем вырубить «Тринити», не опасаясь актов возмездия.Гели угрюмо молчала.— Сделаешь? — спросил генерал Бауэр.— Почему я?Генерал саркастически ухмыльнулся.— Если бы я умолял тебя не убивать их, ты бы прикончила их в ближайшие пять минут, да?— С чего ты взял?— Я думаю, ты ненавидишь меня так люто, что с готовностью сделаешь противоположное тому, о чем я прошу. Я не в обиде. Ненависть — эмоция полезная.«Пользу» ненависти Гели познала на практике. Даже врагу она не пожелала бы пройти через то, через что прошла она.— Ты хоть понимаешь, почему я тебя ненавижу?— Конечно. В своем воображении ты на меня навесила самоубийство твоей матери.То, что он говорил об этом так небрежно, словно о ненароком разбитой чашке, оскорбляло Гели до глубины души.Генерал подошел к дочери вплотную и, неотрывно глядя ей в глаза, сказал:— Ты думаешь, что к краю ее подтолкнули мои любовницы и пьянство. Но ты заблуждаешься. Твою мать я любил. Тебе этого никогда не понять.— «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал», — процитировала Гели. — Помнишь, как там дальше? «Коварным поцелуем — трус, а смелый — наповал».[143] По большому счету ты просто гребаный трус.Генерал покачал головой.— Я долго оберегал тебя от этого. Однако, похоже, настал час сказать тебе всю правду.Гели хотела крикнуть, чтобы он заткнулся. Но волнение перехватило ей горло, и слова застряли. Кто угодно мог поплатиться бы за физическое нападение на нее. Однако против психологического насилия собственного отца она была бессильна.— Твоя мать покончила с собой, потому что ты поступила на военную службу. Она не вынесла того, что после всех моих эскапад и так явно ненавидя меня, ты все же решила следовать по моим стопам. Именно это добило твою мать.Гели ощутила приступ тошноты и головокружение. Однако она не дала себе пошатнуться и выдержала беспощадно-пристальный взгляд отца.— Я сказал бы тебе об этом раньше, — продолжал генерал, — но… мы оба знаем, что потом случилось.Руки ее дрожали от ярости. Шрам на щеке налился кровью и горел. Однако слова по-прежнему не шли из горла.— Ты меня ненавидишь, — почти ласково сказал генерал Бауэр. — И тем не менее ты во всем моя точная копия.— Нет, — прошептала Гели. — Нет!— Да, да и да! Словом, ты знаешь, что надо делать. Выполняй.* * *ВместилищеРейчел вышла из паралича в 6.50 утра. И несколькими большими глотками выпила почти всю воду из литровой пластиковой бутылки, которую я ей дал. Десять минут спустя Зак Левин объявил, что ее нейрослепок успешно сжат и сохранен.Наша часть дела была сделана.Теперь в работу вступал «Тринити».Рейчел и я, а также Левин и Рави Нара стояли перед черной сферой. Я ожидал, что «Тринити» изречет в эту торжественную минуту что-нибудь глубокомысленное, но он ограничился будничной технической информацией.— Я подключил к работе суперкомпьютер «Годин-четыре», который находится в подвале Вместилища, и мы начали сравнительное изучение только что полученных нейрослепков. Значительная часть данных в каждом мозге избыточна для его нового компьютерного существования, в частности то, что отвечает за поддержание функций тела. В процессе слияния все ненужное будет отброшено в целях экономии места.— Вы уверены, — спросил Левин, — что сокращения можно осуществить без нежелательных последствий для работоспособности будущего объединенного нейрослепка?— Да, уверен. К тому же это должно уменьшить длительность начального адаптивного шока. Или вообще предотвратить период паники после загрузки нейрослепка в компьютер. В любом случае сокращения неизбежны. Моя кристаллическая память почти бесконечна, зато конечно общее количество нейросвязей: два несжатых нейрослепка не умещаются. Приходится отбрасывать не только то, что отвечает за поддержание жизни, но и многое другое. Слияние и редактура высших мозговых функций является не только сложной технической задачей, но и серьезным творческим актом.— И когда вы предполагаете справиться? — спросил Левин.— Задача беспрецедентная, поэтому не берусь оценить сроки.— Ладно, удачи вам. И спасибо за все.Лазерные лучи внутри черной сферы вспыхивали с гипнотической скоростью. На плазменном демонстрационном экране под «Тринити» с нечеловеческой быстротой мелькали цифры и математические символы: они соответствовали внутренним действиям «Тринити» на человеческом языке, теперь машине уже практически не нужном.Мы стояли перед сферой молча, словно зачарованные, как будто наблюдали звездный дождь или рождение ребенка. Мне лично вспомнилось, как я в детстве сидел с отцом перед телевизором и, открыв рот, смотрел кадры высадки первых астронавтов на Луне. Но то, чему мы четверо сейчас являлись свидетелями, было неизмеримо сложнее, чем эпохальный полет космического корабля «Аполлон-11». Команда Година уже совершила одно чудо: освободила человеческий мозг от тела.Теперь компьютер «Тринити» пытался объединить то, что природа в интересах лучшего выживания живых организмов разделила задолго до появления homo sapiens. «Тринити» был в процессе объединения мужского и женского начала, мужского и женского мозга, имевших разную биохимию и формировавшихся отдельно на протяжении миллионов лет. Когда это дивное слияние произойдет, самое могучее на планете существо не будет больше страдать от своей вечной неполноты, от тоски по второй половинке, исчезнет извечная мучительная жажда соединиться с противоположностью. Возможно, это невиданное цельное существо будет новой надеждой для вида, который за столько тысячелетий не сумел избавиться от своих наихудших инстинктов.Левин ушел на пару минут и вернулся со стульями для меня и Рейчел. Мы сели и, взявшись за руки, продолжали до боли в глазах следить за пульсацией синего света в сфере. Левин и Рави Нара сидели за нами. Поскольку пульсация в сфере то ускорялась, то замедлялась, возникло ощущение зримости процесса: мы могли наблюдать, как компьютер то задумывается, то принимает какие-то решения и что-то стремительно отбрасывает или добавляет. Мы с Рейчел были так захвачены значительностью происходящего, что не скучали ни секунды. Я понятия не имел, сколько времени прошло, когда сфера вдруг почти померкла, и зазвучал голос «Тринити»:— Ресурсы моей системы практически на нуле. Поэтому ответственность за ее безопасность передана новому комплексному нейрослепку. Завершением процесса слияния он будет управлять сам. Я оставил ему соответствующие инструкции.Не сговариваясь, мы, все четверо, разом встали.— Я многого достиг в своей жизни, — сказал «Тринити», и я в этот момент с особой силой ощутил, что мозг Питера Година все еще живет в машине. — Хотя кое-что из совершенного в нравственном отношении довольно сомнительно. Сегодня я сознательно ухожу из жизни и отказываюсь от неограниченной власти — дабы нечто более чистое, чем я, могло войти в мир. Возможно, этим своим поступком я впервые действительно возношусь на уровень божества. До свидания.Рави Нара почтительно склонился перед черной сферой и торжественно произнес:— Чудо явлено нам. Невозможное случается на наших глазах. Из двух рождается одно… Инь и ян сливаются!Я удивленно покосился на Нара. В его словах был религиозный трепет. Я никогда не расспрашивал индийца о его отношении к религии, машинально предполагая, что он индуист. Надо при случае расспросить Нара о его вере…Внезапно вдалеке резко загудел зуммер.— Что такое? — сразу переполошился я, наученный за последние дни бояться всего и вся.— Кто-то вошел, — пояснил Левин. — Мы сняли блокировку с входной двери. Но кто мог ее открыть?..Левин коснулся кнопки на пульте дистанционного управления, и на маленьком стенном мониторе появилась картинка входа во Вместилище. У двери никого не было.— Чудеса! — озабоченно сказал долговязый инженер и зашагал к двери в магнитном барьере.— Не открывайте! — крикнула Рейчел.Но Левин до двери дойти не успел. Раздался громкий глухой хлопок, и металлическая дверь вылетела из петель.Из дыма вынырнул черный силуэт и одним коротким ударом повалил Левина на пол.— Что происходит? — спросил компьютер тем же голосом, который использовал нейрослепок Година.Рави Нара кинулся за черную сферу «Тринити». Я схватил Рейчел за руку, и мы помчались к двери в задней стене. Она вела не из здания, а через магнитный барьер в помещение, где стояла Супер-МРТ. Оглянувшись на бегу, я узнал человека в черном бронежилете.— Это Гели! — крикнул я, распахивая дверь и проталкивая Рейчел в кабинет супертомографии. — Бежим в подвал!Несколько ступенек вели в подвал, где стоял суперкомпьютер «Годин-четыре». Я знал, что сотрудники Левина находятся именно там и при них должны быть те автоматы, которыми они отбили атаку десантников генерала Бауэра.Рейчел первой сбежала к двери, подергала ручку и в отчаянии повернулась ко мне.— Заперто!Я забарабанил кулаками по металлу.— Откройте дверь, черт бы вас побрал!Никакой реакции.— Дэвид!Я резко оглянулся. Метрах в десяти от нас Гели, на что-то взобравшись, осторожно выглядывала из-за трехметрового магнитного барьера. Нас она еще не заметила. Я потащил Рейчел вверх по лестнице и велел спрятаться за шкафами-компьютерами.Почему Гели не прошла через зал и не пристрелила нас? Вне сомнения, она думала, что мы вооружены, что у нас такие же автоматы, как у левинских инженеров, оборонявших Вместилище. Мне было ясно: как только она поймет, что мы беззащитны, — нам конец.Левин стонал на полу возле двери.— Где она? — шепотом спросила Рейчел.Я высунулся из-за шкафа — и тут же невидимый молот ударил по моему правому плечу. Боли не было, плечо вдруг словно онемело, зато в голове все запылало. Мне показалось, что между входом пули и звуком выстрела прошла целая вечность.Рейчел хотела вскочить, но я грубо толкнул ее на пол.Гели вышла из-за магнитного барьера и осторожно пересекала кабинет супертомографии. Она не торопилась стрелять, водя дулом пистолета из стороны в сторону. Гели не знала, где Рейчел и вооружены ли мы.Защищаться было нечем. Не было даже какой-нибудь железки под рукой. Ближайшее оружие — картонные папки на столе. И бежать некуда.Время для меня остановилось. Гели плыла в пространстве, едва касаясь пола; черная пантера, идущая по следу добычи.Я печально и ласково оглянулся на Рейчел: пусть последним, что я вижу в своей жизни, будут ее глаза.Рейчел взяла мою руку.И тут я заметил большую красную кнопку на панели возле ее головы. Подпись под кнопкой гласила: включение импульсного поля.Я не задумываясь откинул прозрачный защитный колпачок и хлопнул рукой по красной кнопке.Что было первым, не знаю: грохот выстрела или мерзкий визг Супер-МРТ. Оба звука слились. Я поднял глаза и увидел, что Гели согнулась пополам и зажимает левой рукой правую руку, с которой капает кровь. Могучие магниты сканера, словно десница Господа, вырвали пистолет из ее руки. Возможно, даже вместе с пальцем.Ее пистолет, казалось, приклеился к металлическому корпусу аппарата. Неподалеку от пистолета висел и нож — очевидно, магнитное поле сдернуло его с пояса Гели.Внезапно повизгивание аппарата прекратилось, пистолет и нож разом упали на пол.Гели медленно шла на меня. В ее глазах горело яростное желание мести. Все пальцы ее правой руки были на месте, только в крови.Инстинктивно пытаясь защитить Рейчел, я вышел из-за панели управления Супер-МРТ — врагу навстречу. Но с голыми руками и раной в плече, что я мог сделать против этой отлично обученной боевой машины? На Юнион-стейшн у меня в руках был пистолет, и Гели все равно лишь по случайности не прикончила меня!— Зачем? — спросил я в отчаянии. — Какая вам выгода в моей смерти?Но Гели молча, неожиданным мгновенным ударом в грудь повалила меня на пол. Еще через секунду она сидела на мне и сжимала руки на моем горле. Я чувствовал, как ее большие пальцы ищут мою трахею.— Остановитесь! Одумайтесь! — кричала Рейчел от пульта управления Супер-МРТ. — Теперь не имеет никакого смысла убивать нас!Я пробовал бороться, но все преимущества были на стороне Гели. Она передавила мою сонную артерию, и я начинал плыть — совсем как перед нарколептическим сном. Однако в тот самый момент, когда черная волна готова была захлестнуть меня окончательно и навсегда, чей-то невероятно пронзительный крик пробился в мое угасающее сознание. Это был крик ребенка, на глазах у которого происходит нечто совершенно ужасающее — скажем, убивают его родителей. Крик был наполнен таким страданием, что раздирал душу в самом прямом смысле, — он был физически невыносим для ушей и мозга. Этот детский протяжный вопль вернул меня в сознание — назад к свету… А когда страшный звук пропал, наступившая тишина была пуста — как необитаемая планета.Эту оглушающую тишину нарушил голос, казалось, идущий из моего мозга, одуревшего от кислородного голодания. Этот голос не был ни мужским, ни женским. Главным в нем было почти сверхъестественное спокойствие — не отсутствие интонаций, а именно дивный покой.— Послушайте меня, Гели, — сказал «Тринити». — Человек под вами — не тот, кого вы ненавидите. На самом деле не Теннанта вы хотите убить. Человек, которого вы действительно хотите убить, стоит за вашей спиной.Моя шея была по-прежнему словно в тисках, однако давление не увеличивалось. Я открыл глаза. Гели надо мной оглядывалась через плечо на что-то, чего я не мог видеть.— Кончай его! — резко приказал мужчина. — Доделывай свою работу!Генерал Бауэр во Вместилище!Гели повернулась ко мне. Наши глаза встретились. Руки ее все так же сдавливали мое горло, но в глазах уже не было той смертельной ярости.— Я знаю вас, Гели, — продолжал странный полудетский-полувзрослый умиротворенный голос. — Мое сердце обливается кровью, когда я думаю о вас. Я знаю все о шраме.Гели окаменела. Теперь ее руки просто лежали на моей шее, и я мог отдышаться.— Слушайте, что об этом рассказывает ваш отец, Гели. Слушайте правду.Басистый голос генерала Бауэра вдруг заполнил помещение. Но он шел не из горла генерала, стоявшего в нескольких шагах от Гели, а из динамиков «Тринити».— Этот жуткий шрам? Я могу рассказать вам, почему она так упрямо не хочет прибегнуть к помощи пластической хирургии. Через три недели после смерти ее матери Гели взяла увольнительную и приехала домой — чтобы убить меня. Она слышала о том, как пехотинцы во Вьетнаме разделывались с ненавистными офицерами: граната в сортир, где сидит жертва, и части тела приходится вылавливать в дерьме.Генерал Бауэр стоял, изумленно наклонив голову, и слушал собственный голос, звучащий из динамиков. В его правой руке был тот же пистолет, которым он несколько часов назад угрожал Маккаскеллу.— Тем вечером я крепко надрался и вырубился на кровати. Гели решила, что я сплю. Эта сучка вошла и положила гребаную фосфорную гранату на мой ночной столик. Уж не знаю как и почему, но я инстинктивно схватил Гели за запястье. Ее вскрик разбудил меня, и я увидел гранату. Старый вояка, я тут же скатился под кровать. Но Гели укрыться было негде, и она просто рванула из спальни. Граната взорвалась раньше, чем девчонка добежала до двери. Вот так она получила шрам. А вы думали в бою? Ха-ха! Именно поэтому она не хочет избавляться от шрама. Этот шрам — самоубийство ее матери, ее ненависть ко мне, вся ее долбаная жизнь. Короче, так трогательно, что хоть слезами облейся. Однако из нее получился отменный солдат. Ненависть — лучший стимул для военного человека.Гели бросила меня, встала и пошла на отца. Руки она держала у бедер, но в полной готовности к рукопашной схватке. Ее лицо я видеть не мог; радовало уже то, что она своим телом заслоняла меня от пистолета генерала Бауэра.Остановившись в двух шагах перед отцом, Гели спросила хриплым прерывистым голосом:— Кому ты это рассказывал? С кем ты так лихо трепался обо мне?— Прочь с дороги! — процедил генерал.— Послушайте меня, генерал, — сказал тот же странный голос, который только что спас мне жизнь. — Зачем вам убивать меня? Вы уже столько всего убили в себе. Вы убили большую часть души своей дочери. А я — то чистое, что в вас осталось. То чистое, что есть в любом человеке. Если вы убьете меня, что станет с великой надеждой человечества?Я медленно отползал за пульт управления Супер-МРТ.Генерал целился в меня, но Гели упрямо блокировала линию огня — постоянно смещалась так, чтобы ее тело закрывало меня.— Тьма вам милее света?В голосе машины звучала бездна неотразимого детского простодушия. Но генералу Бауэру было на все наплевать. Он медленно перемещался в сторону — чтобы я открылся и он мог меня застрелить.— Брось оружие! — вдруг приказала Гели, решительно поднимая обе руки ладонями вперед.Гели в роли нашей защитницы? Ну и чудеса!— Хватит, — сказала она. — Хватит!Лицо генерала застыло восковой маской: ни единой эмоции. Что бы ни говорили компьютер или его дочь, он пер к цели тупо, неудержимо.Опять Бауэр сместился влево, поближе к аппарату МРТ, выбирая момент и правильный угол для выстрела наповал. И опять Гели подвинулась, загораживая меня.— Чтобы выполнить задуманное, ты и меня готов грохнуть? — мрачно спросила Гели.Я оглянулся на Рейчел. Она так близко от красной кнопки. Самое время действовать! Ударь по кнопке! Ну же!.. Но Рейчел, словно загипнотизированная, наблюдала за смертельным танцем отца и дочери.— Зачем мне тебя убивать? — процедил генерал. И вдруг метнулся вперед и ударом тяжелой рукояти пистолета повалил ее на пол так легко и мгновенно, словно Гели была просто куклой в человеческий рост.Как только Гели рухнула на пол, генерал направил ствол пистолета на меня, но именно в этот момент супертомограф взвизгнул — и стоявший почти спиной к нему генерал упал, словно ядром снесенный. Его пистолет звонко шлепнулся о корпус Супер-МРТ и прилип к нему, как приваренный.Рейчел упала на колени рядом со мной и быстро прощупала мою рану.— Помоги мне встать, — прохрипел я.— Лежи!— Ради Бога… помоги же мне встать!Я кое-как поднялся на колени. Рейчел подперла мое невредимое плечо, и с ее поддержкой я встал.Гели сидела возле отца, ошеломленно глядя на него. Шея генерала была залита ярко-красной кровью, уже остекленевшие глаза открыты.Когда Рейчел включила суперсканер, Бауэр находился между пистолетом и аппаратом. Могучий магнит притянул пистолет к себе с такой силой, что тот превратился в топорик и прорубил себе путь к металлическому каркасу машины через горло генерала.— Джон Скоу все еще пытается отключить компьютер, — ровным голосом сказала Гели, обращаясь ко мне. — Думаю, у него ничего не получится, потому что никто из вас не погиб.— В данный момент мне ничто не угрожает, — сказал «Тринити». — Мои соболезнования, Гели.Мы с Рейчел медленно обошли магнитный барьер. Черная сфера, казалось, ждала нас: лазерные лучики пульсировали ритмично, словно билось огромное сердце. На демонстрационном экране под «Тринити» мы видели самих себя: мы стоим напротив черной сферы и смотрим на нее.— Вы нас знаете? — спросил я.— А то как же, — ответил простодушный голос. — Куда лучше, чем вы сами.

ЭпилогСегодня в черной сфере «Тринити» и в его кристаллической памяти мы с Рейчел — одно существо. Впрочем, наши личности для него лишь нечто вроде трамплина для дальнейшего развития: мы — родители диковинного ребенка, который с каждой минутой все больше и больше уходит от своей изначальной природы и все менее похож на нас…Питер Годин мечтал избавить мозг от бренного тела. Он верил, что подобное освобождение возможно, потому что считал разум просто суммой нейросвязей в сером веществе. Эндрю Филдинг верил в нечто другое — в то, что целое больше суммы его частей. Я и по сей день не знаю, кто из них ближе к истине.То, что «Тринити» вообще мог быть создан в его настоящем виде, вроде бы оправдывает Година. Но иногда ночью, лежа без сна, я чувствую постороннее присутствие в моей голове. Это вроде эха того, что мне было явлено на несколько мгновений, когда я пребывал в коме: видение Вселенной глазами Бога. Я подозреваю, что это эхо — «Тринити». Возможно, Филдинг прав и я до самой смерти буду как-то тайно связан с компьютером «Тринити». Мы общаемся с ним на зыбкой границе двух миров — видимого макромира и мира субатомного, где свои, очень особенные законы. Рейчел не любит говорить на эту тему. Но и она временами ощущает в себе присутствие посторонней силы.Как и предсказывал Питер Годин, «новый» компьютер «Тринити» тоже не позволил отключить себя от Интернета. Он тоже поддерживает постоянную связь с отвечающими за стратегическую защиту компьютерами во всем мире и таким образом гарантирует собственное выживание. Однако новый вариант «Тринити» никому не угрожает. «Вы меня не трогаете, и я никого не трогаю». А недавно «Тринити» сообщил руководителям ведущих стран мира, что он занят разработкой оптимального дружественного симбиоза между биологическим разумом и электронным, то есть между человеком и нейрослепком в машине.Компьютер «Тринити» не Бог и ныне более не претендует на роль Всемогущего. Однако у некоторых людей психологическая инерция крайне сильна. На планете оказалось достаточно чудаков и ненормальных, которым понравилось быть под Богом-компьютером. В Интернете уже больше четырех тысяч сайтов, посвященных «Тринити». Одни настаивают на его божественной природе и мало-помалу сочиняют религию вокруг него. Другие объявляют «Тринити» Антихристом и доказывают это цитатами из откровения Иоанна Богослова. Есть, правда, и более здравые сайты с чисто технической информацией. Фанаты Интернета и хакеры рьяно отслеживают движения «Тринити» по компьютерным сетям мира и пишут летопись действий и свершений первого метачеловека — «послечеловека». Сам «Тринити» посетил большинство из посвященных ему сайтов, но нигде не оставил своего отзыва.Одна из главных забот «Тринити» — воспрепятствовать появлению в Интернете второго метачеловека, созданного по тому же образцу. Чтобы этого не случилось, «Тринити» держит под колпаком все события. Увы, как с договорами о нераспространении ядерного оружия, выполнение которых нельзя гарантировать одними техническими средствами, так и здесь безудержная и тотальная слежка вряд ли поможет. Человеческая природа такова, что рано или поздно кто-нибудь где-нибудь построит машину типа «Тринити». Немцы, которые через Ютту Клейн получили технологию Супер-МРТ, по слухам, уже заканчивают в рекордные сроки опытный образец метачеловека в Институте Макса Планка в Штутгарте. Они тоже клянутся и божатся, что их машина будет абсолютно изолирована от Интернета. Ходят разговоры, что и японцы в авральном порядке работают на острове Кюсю над таким же проектом. «Тринити» ясно заявил, что жестоко покарает любую нацию, которая посмеет создать его аналог, а тем более подключить его к Интернету. Однако желающие лезть на рожон уже есть и со временем их, очевидно, станет только больше. Разум отказывается понимать подобное поведение. Оно просто еще раз доказывает, насколько прав был Питер Годин: люди не способны ответственно управлять людьми!Страшно представить себе несколько конфликтующих между собой компьютеров типа «Тринити». Это будет всем войнам война! О компьютерах, которые сейчас, по слухам, строятся, неизвестно ничего. На базе какого нейрослепка их будут делать: мужского, женского или слитного? Грядущие нейрослепки — это отдельные личности, получающие в компьютере огромную власть. Смогут ли они отринуть первобытные инстинкты и сосуществовать в тесном для них информационном пространстве планеты? Я не оптимист, и все-таки во мне теплится надежда, что они как-то договорятся, что они не станут бороться за жизненное пространство, что будут ощущать мир как нечто безграничное и не станут его делить. Ведь теоретически процесс познания бесконечен.Впрочем, с меня головоломок и приключений хватит.Когда у меня интересуются, насколько «реальны» были мои видения, я всегда отвечаю осторожно: не знаю. Хотя ключи к отгадке я нахожу в самых разных местах. Одну такую подсказку я получил совсем давно — неожиданно и из совершенно невероятного источника.В течение прошлых трех месяцев, пока я писал эту книгу о пережитом, под руководством компьютера «Тринити» был создан его дубликат. Теперь «Тринити-2» стоит рядом с предшественником в Белых Песках во Вместилище. Он изолирован от внешнего мира, но отлично функционирует и сам по себе.Как только я узнал о разработке второй машины, я тут же отправил компьютеру «Тринити» электронное письмо. В нем я приводил доводы в пользу того, что никто не заслуживает перейти в состояние «Тринити» больше, чем Эндрю Филдинг. Именно благодаря ему проект был завершен успешно в столь краткие сроки.Однако «Тринити» опередил меня. Он сам выбрал Филдинга.На минувшей неделе я прошел через вооруженные кордоны во Вместилище, где теперь стояли рядом две одинаковые черные сферы. Этого дня я ждал с нетерпением и страхом. А боялся я потому, что Эндрю Филдинг в машине не знал ничего, что произошло за последние девять месяцев — с тех пор, как был сделан его нейрослепок. Мне предстояла уникальная задача сообщить человеку, что его три месяца назад убили. Помня ироничного и заводного Филдинга, я мог рассчитывать на то, что он этот удар воспримет с большим мужеством, чем кто-либо другой.Я оказался прав. Филдинг ответил мне, что «Тринити-2» — вроде электронной квартиры внаем: нейрослепки будут обитать в нем по очереди. И жить время от времени в компьютере лучше, чем бесконечно наигрывать на арфе в раю и беседовать с ангелами, которые в физике не секут. А лет через сто, чем черт не шутит, возможно, изобретут обратный процесс: нейрослепок из «Тринити» перекинут в биологический мозг. И заживем опять!Но это, конечно, бравада. А по-настоящему укрепило и обрадовало Филдинга мое сообщение о том, что он таки вытащил свою любовь из Китая и женился на ней. Его нейрослепок помнил лишь то, как Филдинг тосковал по Лу Ли, а китайские власти не разрешали ей выезд в Америку. Я рассказал о том, как Лу Ли ускользнула от головорезов Гели Бауэр. Ее бегство было менее драматично, чем мое, зато куда более успешно. Через несколько часов после того, как мы с Рейчел уехали из ее дома, ЛуЛи вышла на прогулку с болонкой — и пешком, без вещей, пошла в Чапел-Хилл. Этого никто от нее не ожидал. В Чапел-Хилле ее приютила китайская семья, которой принадлежал ресторан, где она с Филдингом часто обедала. Там она и переждала самые трудные дни.Когда я сообщил Филдингу, что Лу Ли приехала со мной из Северной Каролины и ждет снаружи, он попросил дать ему несколько минут — чтобы «собраться с мыслями», прежде чем Лу Ли предстанет перед камерой. Его просьба шокировала меня. Может ли компьютер… смущаться? Да, вне сомнения, такой компьютер, как «Тринити», способен проявлять истинно человеческие чувства. Во время беседы с нейрослепком Питера Година было ощущение разговора с машиной; но когда я общался с живым Питером, из крови и плоти, — разве у меня не было того же ощущения, что передо мной машина? Эндрю Филдинг, напротив, был человеком эксцентричным, увлекающимся и остроумным. Даже в синтетическом голосе его нейрослепка проскальзывали знакомые задорные нотки — угадывался человек, десятки лет хранивший афишку ночного клуба, где он в 1967 году слушал Джимми Хендрикса.Пока Филдинг «собирался с мыслями», мы с ним обсудили судьбы людей, вместе с которыми работали над проектом «Тринити». Зак Левин давно оправился от сотрясения мозга, которое он получил, когда Гели одним ударом положила его на пол во Вместилище. И теперь вернулся на прежнюю работу — руководит научно-исследовательским отделом в фирме «Годин суперкомпьютинг». Джона Скоу уволили из АНБ; по слухам, он пишет роман, основанный на опыте его работы в этой сверхсекретной организации. Грядущий бестселлер! Так же как и Джон Скоу, Гели Бауэр знала слишком много неприятных государственных секретов, которые могли всплыть на публичном процессе по делу об убийстве Филдинга. После того, как следователи Агентства национальной безопасности и президентской Секретной службы обстоятельно допросили ее, Гели позволили благополучно исчезнуть. Хочется думать, что правосудие где-нибудь и как-нибудь настигло эту особу, но я подозреваю, что она преспокойно работает шефом отдела безопасности какой-нибудь корпорации, наводя страх как на своих начальников, так и на их подчиненных.Когда Филдинг наконец сообщил, что готов к встрече с Лу Ли, я тепло попрощался с ним и пошел к двери.— Дэвид! — вдруг окликнул меня синтетический голос.Я остановился и оглянулся на черную сферу.— Да?— Видения беспокоят тебя по-прежнему?— Нет, пропали. Совсем.— А нарколептические припадки?— Тоже исчезли.— Замечательно. А скажи-ка мне… ты до сих пор гадаешь, насколько реальны были твои сны?Я задумался.— Для меня лично они были реальностью, — сказал я. — Больше ничего утверждать не могу.— И тебя не интересует истина?О, Филдинг в чистом виде! Узнаю его пытливо-ироническую манеру!— А ты готов мне что-то сообщить?— Да.— Валяй. Выкладывай.— Помнишь свой первый сон, который возвращался снова и снова? Парализованный некто в кромешной темноте и полной тишине?— Конечно, помню.— Ты сказал мне, что видел рождение Вселенной: вспышка Большого взрыва, похожая по яркости на взрыв водородной бомбы; затем стремительно расширяющееся материальное пространство, которое стало оттеснять Бога во все стороны.— Да, именно так.Я вернулся к черной сфере.— Ты говорил, что это производило впечатление не сна, а наплыва ярких воспоминаний. Как будто ты некогда действительно видел все это. Глазами Бога.— Правильно.— Но Бог ничего подобного видеть не мог.— Почему?— Потому что на самом деле все было иначе.— Откуда ты знаешь?— Любой серьезный физик или астроном это знает. В течение первых двухсот миллионов лет после Большого взрыва не было никакого света во Вселенной.Меня мороз продрал по спине.— Ч-что?— Даже некоторые физики красоты ради описывают начало Вселенной как взрыв огромной шаровой молнии. Это устоявшийся образ в массовом сознании. Слепящий свет во все стороны и так далее. На самом же деле Вселенная поначалу состояла преимущественно из атомов водорода, которые поглощали весь доступный свет. Первые звезды загорелись только через двести миллионов лет, когда сила тяжести начала сгущать и уплотнять массы водорода. Так что в реальности Большой взрыв выглядел совсем иначе, чем ты «помнишь». Вернее, он никак не выглядел. Просто чудовищный невидимый взрыв. Темнота взорвалась в темноте. Ни малейшего сходства с термоядерной вспышкой.Я тупо таращился на медленные вспышки лазеров в черной сфере. Было ощущение, что у меня руки и ноги отнимаются. Вот-вот упаду.— Ты хочешь сказать, что все мои сны — не более чем выдумки больного мозга?— Нет, этого утверждать я не берусь. Многое из того, что тебе снилось про Вселенную, очень верно. Да и все остальное может быть чистейшей правдой. Я просто хотел указать на один факт, на одно «крохотное» несоответствие. А ты уж делай выводы. Сны человека — его личное дело. Я вообще-то большой энтузиаст снов. Мне самому полусознательные видения помогли достичь очень многого в реальном мире. Впрочем, и тебе сны здорово помогли. Даже жизнь спасли! И можно смело сказать, не только твою жизнь спасли, но и жизни миллионов американцев. Поэтому не бойся своих снов.Я стоял в растерянности, не зная, что ответить.— Надеюсь, я поступил правильно, сказав тебе это, — продолжал Филдинг. — Не хочу, чтобы ты до конца жизни страдал комплексом Иисуса. Ты не мессия, Дэвид. Возвращайся лучше к врачебной практике. Работать пророком — одинокое и накладное занятие.Если бы Левин и его команда уже научились реалистически синтезировать смех, то на пути из зала с черной сферой я непременно услышал бы несущийся мне в спину хохот Филдинга.За дверью ждала Лу Ли — нарядно одетая, взволнованная. Застенчиво моргая, она вопросительно уставилась на меня.— Ну как, Дэвид, он хочет повидаться со мной?Я кивнул и улыбнулся. За три месяца ее английский изменился до неузнаваемости.— А как он… как он себя чувствует… там? Хорошо? — Ее глаза поневоле увлажнились.— Он скучает по вам.— Это замечательно. Я имею ему кое-что сказать! — По ее лицу расползлась счастливая улыбка. — И это будет делать его очень счастливым.— И что же это за новость? — спросил я, лукаво щурясь.Лу Ли замотала головой:— Нет, сперва я должна сообщить ему. А уж потом и вы будете узнавать.Она скользнула мимо меня во Вместилище.Я вышел на яркое солнце пустыни и посмотрел в сторону административного ангара. Рейчел сидела на капоте нашего взятого напрокат «форда». На ней были синие джинсы и белая свободная рубашка — совсем как в тот день, когда она в панике позвонила мне из своего кабинета, в котором похозяйничали аэнбэшники.Рейчел соскользнула с капота и пошла ко мне с настороженной улыбкой на лице.— Ты в порядке? — спросила она.Я кивнул. В моей голове все еще звучали последние слова Филдинга. Если мои сны действительно были всего лишь галлюцинациями, как всегда утверждала Рейчел, то каким образом я из этих видений узнавал практические факты, которые несколько раз помогли нам с Рейчел выжить? Впрочем, одно мне было теперь ясно: ответы на эти вопросы я мог искать не торопясь. Может, со временем они сами придут.— Точно все в порядке? — переспросила Рейчел, обвивая рукой мою талию. Она тщательно следила за тем, чтобы случайно не коснуться моего раненого плеча. — А что посоветовал тебе Филдинг?— Велел возвращаться к медицинской практике.Рейчел рассмеялась, и ее темные глаза заискрились на солнце.— Я с ним согласна. — Она обняла меня уже обеими руками и, притянув поближе, ласково сказала: — А впрочем, что бы ты ни решил — я всегда на твоей стороне. Делай, что тебе нужней.Я оглянулся на Вместилище, затем поцеловал Рейчел в лоб.— Всего на свете мне нужней ты.

Примечания

1

Джон Диллинджер — преступник, совершивший серию убийств и ограблений банков.

2

Марта Стюарт — известная предпринимательница и телеведущая, автор более сорока книг, заработала сотни миллионов долларов на полезных советах американским хозяйкам.

3

Пер. С. Маршака.

4

В 1993 году Лорена Боббитт ножом отрезала пенис спящего мужа в отместку за жестокое обращение.

5

Говард Стерн — скандально известный американский радиоведущий, славящийся своим непредсказуемым поведением в эфире, шокирующими розыгрышами и специфическим юмором.

6

Уильям Батлер Йитс, «Второе пришествие», пер. К. С. Фарай.

7

В 1992 году в Руби-Ридж (штат Айдахо) снайпер ФБР застрелил жену и сына экстремиста Рэнди Уивера. В апреле 1993 года в Уэйко (штат Техас) агенты ФБР штурмом взяли здание, где забаррикадировались члены религиозной секты Ветвь Давидова. Погибли 86 человек, в том числе 19 детей.

8

До скорого, дружище! (исп.).

9

Увидимся! (исп.).

10

Образцовая американская мать семейства из комедийного сериала «Проделки Бивера», снимавшегося в 1957–1963 годах; по мотивам сериала в 1997 году вышел полнометражный фильм.

11

«Парни что надо» (1984 г.) — фильм об истории американской космической программы. Чак Йегер — летчик-испытатель, не принятый в школу астронавтов из-за того, что у него не было высшего образования, но который стал тем не менее олицетворением «парней что надо». Сэм Шепард, сыгравший Чака Йегера, был номинирован на «Оскар» за лучшую роль второго плана.

12

Роберт Фрост (1874–1964) — американский поэт, четырежды лауреат Пулитцеровской премии. В стихотворении «Другая дорога» автор аллегорически говорит о выборе, определяющем жизненный путь.

13

Чарльз и Рэй Имс — знаменитые американские дизайнеры прошлого века. Много экспериментировали с возможностями новейших технологий. Их кресло-шезлонг (модель «670» фирмы «Герман Миллер», 1955) стало одним из классических образцов мебели XX века.

14

Национальная стрелковая ассоциация — основана в 1871 году в Нью-Йорке. Выступает за права граждан на приобретение и хранение огнестрельного оружия.

15

Эстер Принн — героиня романа «Алая буква» Натаниэля Готорна, которая изменила мужу и, родив ребенка от другого человека, отказалась назвать имя своего соблазнителя.

16

Пилоаррекция — сокращение мышц, поднимающих волосы.

17

«Медикейд» — программа медицинской помощи, финансируемая совместно федеральным правительством и властями штатов. Предусматривает оказание медицинской помощи беднякам, которые не платили раньше специального налога, и тем, чей доход ниже официального уровня бедности.

18

Саманта Стивенс — молодая ведьма, героиня популярного комедийного американского телесериала «Колдунья» (Bewitched). 1962–1974 гг. Чтобы исполнить желаемое, ей было достаточно сморщить нос.

19

Кира Найтли (род. 1985 г.) — популярная английская актриса, сыграла роль Элизабет Беннет в фильме «Гордость и предубеждение» (2005 г.), за которую была номинирована на премию «Оскар».

20

«Скрытая камера» — программа 1950–1960-х гг., в которой людей показывали (без их ведома) в затруднительных для них ситуациях, часто смешных, снимая скрытой камерой.

21

«Punk'd» — современная версия этой передачи, которая с 2003 по 2007 год выходила на канале MTV. Ведущий, Эштон Катчер, разыгрывал знаменитостей.

22

Доктор Велби — главный герой телевизионного сериала «Доктор Маркус Велби», транслировавшегося по телеканалу Эй-би-си в 1969–1976 гг.

23

Каджун — житель южных районов штата Луизиана, потомок французов, некогда насильно переселенных сюда из Канады. Каджуны сохранили свой язык (вариант французского).

24

Альберт Швейцер (1875–1965) — немецкий теолог, философ, музыкант и врач, лауреат Нобелевской премии мира (1952), считавший, что: «Цель человеческой жизни — служение, проявление сострадания и готовность помогать людям».

25

1-я кавалерийская дивизия — крупнейшая бронетанковая дивизия армии США, существующая с 1921 года, хотя ее история восходит к 1855 году, когда был сформирован 1-й кавалерийский полк. В 1965 году к названию дивизии добавилось слово «аэромобильная». Принимала активное участие во Вьетнамской войне, в том числе в самых кровопролитных и ожесточенных боях в долинах Йа-Дранг и А-Шау.

26

В школе «Колумбайн» штата Кентукки 20 апреля 1999 года два подростка, Эрик Харрис и Дилан Клеболд, прошли по коридорам, расстреливая всех, кто попадался на их пути, затем покончили жизнь самоубийством. Всего погибло 15 человек, было ранено — 23.

16 апреля 2007 года студент Политехнического университета штата Виргиния Чо Сын Хи отнял жизни у 32 человек, затем покончил с собой.

27

Вако — небольшой городок в штате Техас, неподалеку от которого, на ранчо «Маунт-Кармел», 28 февраля 1993 года в результате неудачной спецоперации ФБР против «Церкви ветви Давидовой» погибли семьдесят девять человек, в том числе двадцать один ребенок.

28

Доктор Фил — Филлип К. Макгроу (родился в 1950 г.), известный американский врач-психотерапевт, ведет собственное ток-шоу «Доктор Фил» на одном из национальных телеканалов.

29

«Hello Direct, Inc» — калифорнийская компания, производящая оборудование для беспроводной телефонной связи.

30

Джон Уэйн (1907–1979 гг.) — известный американский актер, который остался в истории американского кино «последним героем», до конца не изменившим ни себе, ни своим идеалам чести, цельности, любви к родине, исходя из принципа «Права она или не права, но это — моя страна».

31

70° по Фаренгейту — 21° по Цельсию.

32

Абрахам Запрудер (1905–1970 гг.) — свидетель, снявший на любительскую кинокамеру убийство Джона Кеннеди. Короткий, продолжительностью всего в 26,6 секунды, фильм считается самой известной в мире съемкой покушения.

33

Нелитературная речь малообразованных жителей города Нью-Йорка, в особенности района Бруклина.

34

Волосы, растущие треугольным выступом на лбу — примета, предвещающая раннее вдовство.

35

Военнослужащим вооруженных сил Соединенных Штатов Америки, участвовавшим в вооруженном конфликте во Вьетнаме, требовалась социальная и психологическая реабилитация.

36

Разговорное название ФБР.

37

Врач, занимающийся исправлением и предупреждением неправильного расположения зубов.

38

Дыхательный аппарат для плавания под водой.

39

Сорт виски.

40

Вторая по значимости воинская награда после медали «За выдающиеся заслуги».

41

Воинская медаль, которая вручается за одно боевое ранение.

42

Ряд законов об обеспечении солдат, демобилизованных после войны.

43

Острова в Тихом океане, в архипелаге Соломоновы острова.

44

Герой нашумевшего одноименного романа Энн Райс.

45

Знаменитый фильм, в котором Ральф Файнс сыграл роль убийцы — нелюдимого мужчины, восхищающегося людоедом Ганнибалом Лектером.

46

Проститутка, которая убивала клиентов в то время, когда они занимались с ней любовью.

47

Название групп южновьетнамских повстанцев, получавших поддержку вооруженных сил Северного Вьетнама в ходе войны во Вьетнаме. В 1960 году эти группы объединились в Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама. От «Viet Nam Cong San» (по терминологии южно-вьетнамских властей) — «вьетнамский коммунист».

48

Воинская награда, которая вручается за участие в военных операциях, в том числе операциях по обеспечению боевых действий.

49

Так американские ветераны называют Вьетнам.

50

Прозвище, которое американцы дали вьетконговцам.

51

16 марта 1968 года в Ми Лай (провинция Сонгми) отряд американских солдат под предлогом того, что деревня якобы служила базой вьетконговцев, уничтожил около 300 жителей, в том числе стариков, женщин и детей

52

Легкая форма маниакально-депрессивного психоза.

53

Американский киноактер, исполнитель ролей шерифов и злодеев.

54

Удаление матки.

55

Увольнение с военной службы в связи с профессиональной или психологической непригодностью, психическими отклонениями и т. п.; уволенные лишаются обычных привилегий.

56

Зверски убитый лидер движения за права чернокожего населения.

57

Перевод Библии 1611 года, одобренный королем Иаковом I; официально признается большинством англиканских церквей в Великобритании и протестантских церквей в США.

58

Третья книга Ветхого Завета, входит в Пятикнижие.

59

Пистолеты знаменитой оружейной марки большого калибра.

60

Франкоязычные жители штата Луизиана.

61

Пулитцеровская премия — самая престижная в мире, присуждаемая журналистам.

62

Красные кхмеры — тоталитарный режим левого толка, существовавший в Камбодже в семидесятые годы прошлого века и повинный в гибели 1,7 млн. мирных жителей этой страны. Предводителем красных кхмеров был Пол Пот.

63

«Магнум фотос» — всемирно известное сообщество профессиональных фотографов.

64

Шон Эррол Флинн — американский киноактер и военный журналист, погибший во Вьетнаме в 1970 г.

65

Наоми Вулф — известная американская писательница, социолог и феминистка. Автор книги «Миф о красоте».

66

СВАПО — Народная организация Юго-Западной Африки. Политическая партия левого толка, основанная в 1960 г. Выступала в качестве одной из противоборствующих сторон вооруженного конфликта в Намибии с конца 60-х.

67

Ксанакс — лекарственный препарат, оказывает седативное, антидепрессивное и снотворное воздействие.

68

Дом Гувера — вашингтонская штаб-квартира ФБР, носит имя отца-основателя Федерального бюро расследований Джона Эдгара Гувера.

69

Шестая полоса в «Нью-Йорк пост» — раздел светской хроники.

70

Сохо — район Нью-Йорка, где исторически расположены самые модные заведения. Средоточие местной богемы.

71

Люсиан Фрейд — британский художник-портретист германского происхождения. Внук Зигмунда Фрейда.

72

Наби — в пер. с древнеиудейского «пророк».

73

Восточное время, центральное время — часовые пояса, действующие на территории США и Канады. Восточное время опережает центральное на час.

74

Эд Гайн — один из самых «знаменитых» американских маньяков, загубивший десятки жизней. Сдирал с убитых женщин кожу, облачался в нее, шил одежду и аксессуары. Послужил прототипом Буффало Билла из кинофильма «Молчание ягнят».

75

«Лук энд лайф» — американский иллюстрированный журнал; закрыт в 1972 г.

76

«Нэшнл джиогрэфик» — самый известный в США научно-популярный журнал о путешествиях и дикой природе.

77

Речь идет о теракте 19 апреля 1995 г., когда Тимоти Макуэй взорвал начиненный взрывчаткой автобус перед входом в здание административно-культурного центра Оклахома-Сити. Погибло 168 человек.

78

Тед Банди («Бостонский душитель») — один из самых кровожадных маньяков за всю историю США, на счету которого более 150 (по другим сведениям — более 200) жертв. Садист и некрофил. Приговорен к смертной казни на электрическом стуле.

79

Милая (фр.).

80

Роберт Редфорд — знаменитый киноактер и секс-символ Америки конца 60-х — 70-е гг.

81

Морис Шевалье (наст. имя — Морис-Эдуар Сен-Леон) — известный французский шансонье и актер 1930 — 1940-х гг. Сыграл главные роли в американских фильмах «Парад любви» и «Плейбой из Парижа».

82

«Ангола», Парчмен-фарм — главные тюрьмы штатов Луизиана и Миссисипи в США.

83

Макс фон Зюдов — американский киноактер шведского происхождения.

84

«Синг-Синг» — федеральная тюрьма строгого режима в Нью-Йорке.

85

Ливенворс — американская тюрьма для военнослужащих, совершивших должностные преступления.

86

Джек Эббот — американский писатель, отсидевший срок за убийство, автор нашумевшего бестселлера «Во чреве зверя: письма из тюрьмы».

87

Хемфри Богарт — американский киноактер; Американская киноакадемия назвала его в 1999 г. величайшим актером всех времен.

88

Эмиль де Бек — персонаж романа Джеймса Э. Миченера «Тихоокеанская история», по которому впоследствии был поставлен знаменитый мюзикл.

89

Луис Фрич — директор ФБР в 1993–2001 гг.

90

О. Дж. Симпсон — звезда американского футбола, обвиненный в 1994 г. в двойном убийстве.

91

Валиум — транквилизатор из группы бензодиазепинов. Активный ингредиент — тормозной медиатор центральной нервной системы.

92

Бейсбольная лига для детей 8–12 лет.

93

Магнитно-резонансная томография.

94

Управление по борьбе с наркотиками (УБН) — федеральное ведомство в составе министерства юстиции.

95

Герой фильма «Великий Сантини», снятого по роману Пэта Конроя; суровый и безжалостный отец.

96

Мяч, пущенный по земле.

97

Игрок защиты, стоящий между базами.

98

Игрок защиты во «внешнем» поле.

99

Негазированный энергетический напиток.

100

Генерал армии северян во время Гражданской войны в США.

101

Генри Фонда (1905–1982) — голливудский актер с характерной американской внешностью: высокого роста, поджарый, с обаятельной улыбкой.

102

Прощай (яп.).

103

Лечебно-оздоровительный центр.

104

Удар навылет, при котором игрок нападающей команды может пробежать по всем базам и вернуться в «дом».

105

Чикаго.

106

Широчайшие мышцы спины.

107

Площадка, в пределах которой должен находиться бьющий по мячу.

108

В бейсболе — сленговое название базы.

109

«Кража» базы происходит, если игрок нападающей команды успевает во время подачи мяча перебежать на следующую базу.

110

Очко, получаемое командой, игрок которой добежал до «дома».

111

Размеченный на поле прямоугольник, которого должен коснуться питчер, вводя мяч в игру.

112

Удар без взмаха, когда мяч просто ударяется об биту и отлетает в сторону. Обычно применяется как тактический прием, чтобы передвинуть бегунов в более выгодную позицию для атаки «дома».

113

Удачная подача питчера, при которой бьющий промахивается по мячу.

114

Улисс Симпсон Грант (1822–1885) — участник Гражданской войны в Соединенных Штатах, возглавлявший военные силы северян; впоследствии 18-й президент США.

115

Сильвия Плат (1932–1963) — американская писательница и поэтесса, страдавшая длительными депрессиями и покончившая с собой. Написала автобиографический роман «Под стеклянным колпаком».

116

Имеются в виду онкологический центр Слоун-Кеттеринг и Институт рака Дана-Фарбер.

117

Полимеразная цепная реакция, используется для диагностики инфекционных заболеваний.

118

Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию.

119

Ядовитое вещество с содержанием диоксина, применялось США во время войны во Вьетнаме.

120

Американский футуролог, основатель Гудзоновского института.

121

Национальный центр информации о преступлениях.

122

Режиссер фильма о президенте Джоне Кеннеди.

123

Электрическое оружие парализующего действия.

124

Лодка с кокпитом в носовой части.

125

Дорожно-патрульная служба.

126

Амфетамины — стимуляторы центральной нервной системы.

127

Официальная резиденция британских премьер-министров.

128

Абак — счетная доска, разделенная на полосы, где передвигались камешки, кости (как в русских счетах), для арифметических вычислений в Древней Греции, Риме, затем в Западной Европе до 18 в.

129

Карл Густав Юнг (1875–1961) — швейцарский психолог, основоположник одного из направлений глубинной психологии — аналитической психологии.

130

Стивен Хокинг (род. 1942) — всемирно известный британский астрофизик, автор книги «Краткая история времени».

131

Модафинил — стандартное лечение при нарколепсии.

132

Уол-Март — самая большая компания в мире, всеамериканская и международная сеть магазинов скидок.

133

Уоки-токи (англ., Walkie Talkie) — название обычных симплексных радиостанций. Данный вид радиостанций обычно используют УКВ диапазон частот и не зависят ни от каких операторов. Средняя дальность составляет 5 км.

134

Стоунхендж — сооружение из громадных каменных глыб, построенное четыре тысячи лет назад на Солсберийской равнине Британских островов.

135

Кромлех — древнее сооружение, представляющее собой несколько поставленных вертикально в землю обработанных или необработанных продолговатых камней, образующих одну или несколько концентрических окружностей.

136

Происхождение слова «сарсен» неясно. Возможно, оно пошло от более позднего термина «сарацин» (сарацинские, то есть языческие камни). Сарсены использовались для строительства не только Стоунхенджа, но и других мегалитических монументов Англии.

137

Марди Гра (Mardi Gras) или «жирный вторник» отмечается во многих странах мира во вторник, перед Великим католическим постом, предшествующим Пасхе. Это шумный и веселый праздник, подобие русской Масленицы. Он продолжается со вторника по воскресенье и сопровождается карнавалами, парадами, праздничными шествиями.

138

Симона де Бовуар (1908–1986) — французская писательница, философ, идеолог феминистского движения. Жена Жан-Поля Сартра. Публицистическая книга-эссе «Второй пол» посвящена женским проблемам и оказала большое влияние на феминистское движение.

139

Синдром Туретта — наследственное расстройство в виде сочетания тикообразных подергиваний мышц лица, шеи и плечевого пояса, непроизвольных движений губ и языка.

140

Индекс акций ведущих японских промышленных компаний, отражающий движение цен акций на Токийской фондовой бирже.

141

Доктор Стрейнджлав — герой фильма Стенли Кубрика «Доктор Стрейнджлав, или как я научился не волноваться и полюбил бомбу» — безумный нацистский ученый на службе у президента США.

142

Промискуитет (от лат. promiscuus — смешанный, общий) — беспорядочные, ничем не ограниченные половые связи со многими партнерами. Промискуитет встречается как среди мужчин, так и среди женщин.

143

О. Уальд «Баллада Рэдингской тюрьмы». Пер. Н. Воронель