Ужин протекал в нервной обстановке, Алексей пытал, что будем делать, если не развиднеться, а офицеры отделывались общими предложениями, так как говорить в лоб монарху, чтоб он не каркал тут не принято. Зато после ужина спокойно отоспались.

  Ночью туман со всего моря осел на выступающих частях наших кораблей звонкой наледью и появились блеклые звезды, еле просвечивающие через дымку, подсвеченную зашедшим солнцем. Навигаторы радовались как дети.

  Утром радовались уже все команды. Прямо по носу, буквально в паре километров, тянулась полоска низкой земли, волнистой как стиральная доска и сверкающей снеговыми пятнами. Земля уходила дугой за левый борт, теряясь в дымке. Наш батюшка организовал хвалебный молебен, на котором пришлось присутствовать, вместо того, чтоб пользоваться окном в погоде. Тут считалось, поблагодарить богов важнее, чем воспользоваться их подарками.

  Конвой прорубался вдоль неизвестной земли, насильственно нареченной Новосибирскими островами, на юго-восток. Глубины постепенно выросли до 12 метров и больше решили нас не баловать. Корабли явно входили в пролив - лед был взломан везде, где хватало взгляда. Льдины беспорядочно торчали, громоздясь друг на друга. Получить такой льдиной в нос, все равно, что всаднику на полном скаку напороться на пику. Мостик бурлил командами, матросы делали вид, что усиленно оббивают лед, но на самом деле, все взгляды шарили по природному полю ледового боя. Кто тут победил было не так важно, нам лишний раз дали понять, что мы посторонние, и все, что нам позволено, это перейти через поле чужого нам сражения, аккуратно выбирая куда ступить. Еще хорошо, что пролив широкий, километров 50, судя по предварительным расчетам навигаторов, которые они делали в процессе нашего шатания среди торосов от одного берега к другому. Будь он поуже, тут вышла бы еще та "линия Маннергейма".

  Конца и края проливу видно не было. Корабли шли на малом ходу, делая едва ли 5 километров в час по генеральному курсу. Пошел писать дневник.

* * *

  ... Вспомнив про Маннергейма, захотелось отметить наши достижения на поприще обучения и внедрений. Первый выпуск Московской академии прошел пышно, но особого толку не имел - это были наши первые, именитые, блины. Зато наборы последних двух лет подавали большие надежды, по крайней мере, лаборатории академий ремонтировали ежегодно, что косвенно указывало на повышенную любознательность студентов. Отбор самородков по стране, путем проведения всяческих конкурсов, и вручения премий, выявил кроме людей, еще и идеи. Народ увлекся не только поисками руд, но и предложениями по усовершенствованиям жизни, за которые платили не менее щедро, правда, и пороли не реже, чем за "пустышки" руд. Фактории, включающие в себя образованного учителя, способного отличить зерна от плевел, стали центрами, куда народ шел со своими идеями и предложениями. Удачная была идея.

  Некоторые трактаты, выходящие из стен академий, читал с интересом - идеи поднимались интересные и своевременные. Трактаты по химии, глубоко изучающие то, что мы с мастерами впопыхах "нахимичили" - вызывали оторопь, вот уж действительно, научный подход. Даже трактат по азотной кислоте читал с интересом, вроде, все знаю, но куда там - вот как они определили, что концентрированная азотная кислота реагирует сама с собой? А их выводы! Мне даже неудобно за свою серость становилось. Усугублялось неудобство разнобоем в обозначениях реакций - часть символов переняли из моих работ, но многие ученые пользовались своими значками. Дикая помесь понятного и непонятного топила результаты трудов в их форме для подобных мне неучей - хотя, профессора как-то между собой разбирались. Радовало только бирка на многих трактатах "только для государя", что можно было перевести как "совершенно секретно, монарх сам укажет, кому можно читать" - так что, "разбирающиеся" были, в большинстве, лояльны России, предпочитая интересные исследования всемирной славе. На этот момент обратил внимание Петра - успешный ученый без славы, как девушка без красивого платья, хуже она без него не станет, а вот лучше стать может. Судя по всему, монарх принял к сведению мои поправки, и для "нужных" людей организовывали пышные чествования с государевой благосклонностью. Порекомендовал даже "вручать" таким людям наши не стратегические изобретения, будет, чем оправдывать почести для отмеченных исследователей. Пусть еще больше воодушевятся, и двигают науку дальше.

  Были трактаты, связанные с государственностью и экономикой. Трактат об эволюции толпы рекомендовал почитать Петру, если он его пропустил, в водопаде обрушившейся информации. Потом подумал, что для чтения всего, что ему рекомендую - Петра надо посадить рядом со мной в камеру. Не до этого ныне монарху - пиры, молодая жена, полный двор послов, мудрецов и прочих шарлатанов. Читать и писать по 18 часов в сутки ему явно не с руки. Тяжела шапка Мономаха.

  Тем более, "заумь" в трактатах прогрессировала день ото дня. Все чаще случались курьезы - в трактате Лейбница о бинарной логике, честно говоря, запутался. Либо академик такой умный, либо у меня понималка отмерла. На всякий случай пригласил в экспедицию одного из трех личных студентов академика, чтоб он мне растолковал работу своего учителя. Желательно на практике. В конце концов, полупроводники мы победим, и кому-то придется "заумную" логику в металле реализовывать. Хорошо, что студиозус об этом пока не знает, а то бы его даже спецы Ромодановского не нашли. Зачем мне нужна логика? Для связи, вестимо. Вопрос передачи информации вставал все острее. Телефонные барышни и не появившиеся еще телеграфисты морально устарели, не успев вырасти. Объемы данных ширились с каждым часом. Безумная идея не использовать "азбуку Морзе", перейдя сразу к цифровой адресной передаче символов - требовала развитой электронной логики. Пусть это произойдет еще и не скоро, но фундамент желательно закладывать сразу. Тем более, несколько логических блоков на полупроводниках мы уже собирали, и они работали. Недолго. Но даже эти "всполохи" активности закончились научными брошюрами и статьями, бурно обсуждаемыми в узком кругу.

  Трактаты по военному делу вообще шли потоком. Часть трудов шли в открытом доступе, а часть вообще являлись дезинформацией. Почитал труды именитых адмиралов наших флотов, мысленно улыбаясь описываемым ими ситуациям. Прикинул, как будут действовать флоты наших вероятных противников, начитавшихся "новомодной премудрости". Подумал, чем их можно удивить, но не дать быстро скопировать противодействие. Записал пункты. Еще подумал, и бумагу сжег. Паранойя постепенно выходила из летаргии.

  Прошлым летом в Петербурге состоялись футбольные игры на приз имперской короны. Про себя хихикал, называя их "призом большого шлема". Футбольная команда приплыла даже из Севастополя. Большая часть команд составляли солдаты, собранные по итогам внутренних игр полков. Была одна команда заводчан из Тулы и две флотские команды. Зрелище вышло яркое, судя по крикам, доносившимся с Васильевского острова даже до Петропавловского форта. Традиция явно приживется. Зимой, на льду Невы, попытались повторить успех уже на ниве хоккея, но тут дела были пожиже. Холодно, и государь в Москве. Хотя мне, со стен форта, наблюдать было интереснее, чем слушать крики летом. Закинул Петру идею проведения Олимпийских игр. Преемственность и все такое. Идея понравилась, но "колизеум", то бишь стадион, еще строился, и реализацию замысла отложили. Зато прошлым летом прошла первая регата. Ажиотажа она особого не вызвала, разве что присутствием на одном швертботе государя, но начало положено. Тем более, в России принято подхватывать и распространять по всей стране увлечения главы государства. Любит он теннис - будут все чиновники ходить с ракетками, или с кимоно, или целоваться взасос. Теперь заказы на верфях полнятся спортивными швертботами. Зимой отвел душу, вычерчивая "эмку" для регат и "микруху" для тех, кому хочется больше комфорта. Получались компромиссы между памятью и имеющимися материалами. Льняные спортивные паруса, это целая эпопея. Их не просто сшить, но потом еще не менее сложно "выходить". А после пары гонок паруса растягивались как мои старые тренировочные. Спортивные паруса для выжимателей ветра это не просто тряпка. Это школа для капитанов, парусных мастеров, производств и прочих заболевших азартом хлопающей парусом скорости. В мое время бытовало мнение, что парусный спорт, это развлечение для богатых. Ерунда. Мой первый парус был клеенчатым, сшитым собственными руками по чертежам из журнала. Мое первое судно было на баллонах из плотной клеенки, внутри которых надувался завязанный узлом полиэтиленовый рукав, мачтой стала выброшенная на помойку большая телевизионная антенна, лишенная выступающих частей. Мой первый настоящий парус из лавсана стоил мне как десять бутылок водки. Современная мне ткань для баллонов "Катрана" обошлась дороже, примерно в пятьдесят бутылок. Но речи о безумной дороговизне не идет. Впрочем, на дорогах моего времени можно встретить автомобили в существенно различающихся финансовых категориях, были дешевые и функциональные, были жуть какие дорогие - на воде эта тенденция продолжается.

  Главное, что меня порадовало, Нева прошлым летом пестрела не только торговыми парусами, но и прогулочными. Дай то бог, чтоб так и продолжалось. А то будет, как в мое время - страна, окруженная со всех сторон морями, с большими внутренними водоемами, имеет маломерный парусный флот меньше чем Финляндия. Стыдоба, на которую всем было плевать.

  Опять отвлекся. Речь была о подрастающем поколении, которое швырнули в "новомодную" жизнь как в прорубь, предложив греться в ледяной воде активными движениями. Хватало тех, кто булькнул и пошел ко дну, или поплыл по течению, но хватало и активных, осваивающих новые дела. Подмастерья теперь делились на разряды, и чтоб стать мастером необходимо было создать или модернизировать диковину. Более того, за полезную диковину мастером можно было стать до того, как станешь подмастерьем - но таких прецедентов пока не встречалось, хотя, защита звания мастеров уже случалась после года хождения под мастером, в возрасте 16 лет. Без защиты "мастерского изделия" подмастерьем можно остаться на всю жизнь, что для солидных дядек было "невместно". Для земельных артелей "мастерским аккордом" стала селекция и одомашнивание новых растений или животных. Долго смеялся над мастерским проектом разведения слонов на мясо. Потом задумался, почему бы и нет - даже посчитал мясо-кормовой баланс. Позже выяснил, что слоны в неволе не размножаются, и хотел рекомендовать выпороть этого нерадивого подмастерья, который не удосужился упомянуть про основной столп. Домашнее животное должно передавать приобретенные особенности новым поколениям, чтоб вести селекцию. Если оно в неволе массово не воспроизводится, то для животноводства кандидат интереса не представляет, будь он даже семи тонн весом и обладай музыкальным слухом. Остыл, и решил, что давить полет фантазии на корню неправильно - отписал поручение, закупить для подмастерья несколько слонов, с условием, что подмастерье уговорит их размножаться. Пусть что угодно делает, хоть лично участвует - но за свои слова надо отвечать. В крайнем случае, слонов подарим Петру, помнится, в Петербурге был такой прецедент - "По улицам Слона водили. Как видно напоказ...". Того слона, согласно истории, Петру подарил персидский шах, и слон жил недалеко от Почтамта. Слона выгуливал по проспектам, и поглазеть на прогулки стекалась масса народу. Постепенно в Петербурге появилось слово "слоняться" - гулять без дела и глазеть на диковину. Как ныне будет с подарками от персов, в свете похода Петра в ту сторону, неизвестно, но "слоновую историю Петербурга" стоит сохранить - будет подарок государю от благодарных земельных артелей в виде слонов, вместе с молодым мастером селекционером-слоноводом. Порекомендую еще будущему мастеру культивировать на слонах шерсть - будет у нас мясо-шерстяной мамонт производитель для северных районов, с замашками сексуального маньяка обожающего ботву от картошки. Так и записал в конечных рекомендациях, обещая, что при реализации этой "программы максимум" гарантирую селекционеру звание гранд-мастера.

  Звания "гранд-мастер" в России приравняли к вице-адмиралу, гофмаршалу или тайному советнику. Словом, высокое дворянское звание. Пока на должность никто не претендовал, но мастера посматривали в эту сторону с интересом.

  Подводя итог: в России окончательно сформировалась система поощрений продвижения по служебным лестницам, будь то промышленность, армия или сельское хозяйство. Так как лестницы дворян, купцов, инженеров с учеными и военных не пересекались, подъем по ним шел довольно шустро. Противовес подъему, предназначенный для очистки поднявшихся от "почивших на лаврах" пока не работал - у дворян еще не подросли дети, а мастера, ученые и военные работали с огоньком, не давая поводов для неудовольствия. Как дела пойдут дальше - покажет только время.

* * *

  ... Наконец-то ледокол затих. Даже странно себя чувствую. Грохот и треск за бортом, сопровождаемые ревуном акустика, оборвались, оставляя тянущее ощущение случившейся неприятности в душе. Постепенно слух заполнили обычные звуки живого корабля - пыхтение машин, приглушенные, невнятные разговоры многочисленных людей, позвякивания ложки, в массивной чашке с отваром. Тревога отпустила, мы просто вышли из мешанины колотого льда. Автоматически глянул на хронометр - 32 часа форсирования. Теперь начинаю понимать, почему стачиваются об лед корпуса ледовых кораблей. Звякнул каютный звонок вызова в рубку. С сожалением закрыл блокнот. Вот, всегда так - как только становится тихо и самое время думать, как начинаются организационные вопросы. Ничего, допишу позже.

  В рубке азартно обсуждали дальнейший путь экспедиции. Послушав пару минут, вышел на крыло мостика, покурить и взглянуть, о чем они спорят. Слева по курсу простирались льды, прямо чернело, точнее даже зеленело, море, испятнанное льдинами. Справа, вдалеке, тянулся берег, судя по всему, загибающийся к югу. В кой-то веки погода разрешила нам глянуть дальше собственного носа. Спор шел все о том же топливе. Прямо пойдем, топливо сэкономим, направо пойдем, берега картографируем, налево пойдем... налево, что удивительно, никто из мужиков идти не предлагал. Затянулся еще раз морозным, морским воздухом, с крепким табаком. Да чего тут спорить то?! Распахнул дверь рубки.

  - Господа! А почему матросы еще не ставят паруса?! Вы тут про машины спорите, а они, тем временем, нас объедают и в разорение вводят!

  Споры стихли и на меня уставились как на помеху. Они, похоже, уже спорят по инерции - решение то на поверхности.

  - Надеюсь, господин капитан помнит, что карты нужны в перворядь ему, дабы обратно корабли довести. Коли на парусах вдоль берега пройдем, то лучше всего дело справим.

  Витус не стал мешкать, хотя бросил взгляд на кивнувшего ему Алексея. Хороший Беринг моряк, но зеленый еще, начальники ему нужны.

  По коридорам ледокола зазвенели звонки парусного наряда, на корме поднялись сигнальные флаги. Корабль быстро превратился в разворошенный муравейник.

  Спустился к центральному грот-трапу, подождал и отловил боцмана, состроив строгое лицо.

  - Климыч, ежели ты в лазарет еще пару матросов, поскользнувшихся на выбленках, отправишь, Богом клянусь, отправит тебя капитан лед с винтов скалывать. Глянь, какие ледышки на вантах висят!

  Боцман прокашлялся, пытаясь перейти с боцманского гласа на разговорный тон, и заверил, что он... что у него...

  Покивал, отпуская рукав подбитого мехом бушлата. Привычно приоткрыл рот - когда наш Климыч доводит команды до экипажа, то ощущаешь себя в орудийной башне канонерки, стреляющей дуплетом. Кому-то дано быть художником, кому-то боцманом, а мы в экспедицию отбирали лучших, жертвуя своим музыкальным слухом.

  Корабли одевались из своих трюмных хранилищ в грязноватые, но светленькие паруса. Шум машин сменился хлопаньем парусов и наклоненной палубой. Боцман пытался прикрыть пару матросов, незаметно протаскивающих третьего вдоль правого борта. Делал вид, что им удался этот тактический маневр - матрос действительно не на выбленках, а по наклонной, обледеневшей, палубе соскользнул. Четырнадцатый, за время пути. Хорошо еще, что серьезных больных у нас пока только пятеро, в том числе двое со стылыми хворями. Обувь для северных кораблей надо будет продумать более тщательно. Плохо, что Витус всего этого не замечает. Или он только вид делает? Надо будет поговорить с ним подробнее о личном составе корабля.

  Конвой постепенно забирал к югу, следуя за манящим берегом. Глубины опять начали убывать, да что за напасть! Знал, что у берегов наши северные моря мелкие, но ведь не настолько же! Глубина 15 метров, а берега тянуться полоской на самой границе видимости. Где мы тут Индигирку искать будем?

  Форт на Индигирке планировали основать из тех соображений, что выше по течению на ней уже имелись остроги казаков. Вот только указателя "Индигирка" в море не поставили. Берега тянулись однообразной, низкой полосой с редкими взгорками. Кроме искомой реки в море впадает тьма ручьев, и определить с такой дистанции искомое может только ясновидящий. Нырнул обратно в рубку, передергивая плечами от озноба перехода с холода в тепло. Надо привыкать к прохладе, ходовые котлы заглушают.

  - Витус, надо бы канонерку под ветром, ближе к берегу пустить, не видно ничего...

  Беринг покивал, отдавая команду сигнальщику, потом мы с ним спорили о местоположении реки - глупость конечно, спор двух слепых о красном цвете, но настроение было приподнятое, хотелось деятельности.

  Трое суток конвой уверенно двигался на восток, виляя вслед за берегом. Ветер продемонстрировал нам весь спектр своих возможностей и даже заставил на шесть часов запускать котлы, под радостное одобрение замерзших экипажей, проведших слишком много времени на вантах. Уже трижды мы находили Индигирку в разных местах, но не могли к ней подойти из-за глубин. Второй раз был самый перспективный, подойти все равно не смогли, даже канонерка села на мель, но экипажи катеров, порыскавших, пока сдергивали с мели канонерку, доложили о массе островков и проток, очень похожих на устье реки. Собрание экспедиции отреагировало на неизвестную реку вяло - берега низкие, болота, укрытий нет, мелко... решили сделать вид, что это не Индигирка.

  Теперь, в начале четвертых суток перехода по Восточно-Сибирскому морю, на горизонте нарисовались высокие острова. Факт, сам по себе, ни о чем не говорил, так как мои знания о северных морях ограничивались только "ключевыми" моментами, а это явно были не они. Острова просто стали поворотной точкой, после которых решили, что Индигирку мы уже пропустили, и надо искать Колыму. Тем более, острова действительно стали поворотным пунктом, берег увел нас на юг и через 12 часов лихого хода галфвиндом левого галса привел к очередной дельте реки. На этот раз дельта выглядела перспективнее, относительно высокие, обрывистые берега, холмы и даже горы на горизонте, а главное, удалось подойти к берегу почти на пять километров, дальше не пускали глубины.

  Конвой медленно шел вдоль берега на восток. Ближе к побережью шли канонерки на машинах и совсем под берегом шныряли катера. Дельта реки, хоть и перспективная, к себе суда не пускала. Катера нашли одно место, где река проточила русло в дне моря и глубины колебались около пяти метров, канонерка пройдет. Но транспорту там делать было нечего. Вот так и плелись до самого вечера, миновав дельту. Восточнее реки глубины начали возрастать, берега дыбились скальными обрывами и сопками. Удалось подойти к самому берегу, недалеко от подошвы высокой горы.

  Бросили якоря и раскинули мозги. Карты пройденного, перспективного, участка, составленные впопыхах, обсуждали и рассматривали со всех сторон. Место, где мы встали было неплохое, но лежало оно в трех десятках километрах от устья. При этом стоянка была ничем не защищена. До этого имелась бухточка, в 7 километрах от устья, имеющая выступающий мыс, и глубину в 4 метра. Там удалось подойти к берегу на два километра, где глубины колебались около семи метров. Но защищенную бухту мы так и не нашли.

* * *

  Собрание спорило половину ночи. В итоге приняли компромиссное решение - между приглянувшимся мысом и местом нашей текущей стоянки в море выступал холм, высотой метров двести. Глубина около него позволяла подойти к самому берегу. С западной стороны холма, у подножья, в море впадала речка, возможно, являющаяся одним из рукавов Колымы. Между рекой и холмом местечко для форта выходило неплохое, плохо только, что непосредственно перед этим местом глубина не дотягивала до 5 метров, пройдут только канонерки. Зато рейд с глубинами в семь метров находился всего в километре и был защищен с востока громадой холма. Хотя, это уже притягиваем за уши, рейд все равно выходил открытый. Вот если насыпать серп косы, длинной в полтора километра, тогда...

  На следующий день был основан Форт "Открытый". Название "Очень мелкий" ему подходило больше, но приходилось блюсти солидность - четыре моря, четыре форта на побережье:"Вайгач", "Дикий", "Мелкий", "Открытый". Плюс еще форт в верховьях Лены. И плюс форт в верховьях Колымы. Вот с последним фортом возникли сложности. Строительство "Открытого" шло браво и с прибаутками, вот только вторую баржу с Юноны отдавать было нельзя - нам еще шесть фортов разгружать. Очередной прокол в подготовке экспедиции. Но голова нам дадена не только, чтоб в нее есть.

  Из трюмов Юноны извлекались стопки бочек под топливо, идущие в комплекте с лесоперерабатывающими кубами пиролиза. Бочки несколько отличались от привычных мне. История у этих бочек занимательная вышла. Первые емкости, сваренные из листовой стали, появились вместе с первыми листами проката - потребность в таре для артелей случилась тогда великая. Но бочки не решили проблему - артелям их нужно изрядно, бочки занимали слишком много места. Пришлось вспомнить одноразовые стаканчики моего времени и делать бочки слегка конусными, с отбортовками-воротниками в верхней части, вкладывающимися друг в друга, пока они пустые. Артели брали с собой стопки бочек, стопки крышек и специальные кольца-колеса, чтоб катать бочки. Заполненные бочки забирали буксиры на реках или подводы. Единственным недостатком такой конструкции стала маленькая емкость, в связи с отсутствием на бочках ребер жесткости, кроме отбортовки. Но пока хватало и ста литров.

  Из таких бочек, на берегу бухты перед возводящимся фортом, строили длинный плот на 100 тонн водоизмещением. Тысячу бочек герметизировали и увязывали запасными канатами. На этот раз, конусность тары нам сильно мешала, приходилось расходовать на них дополнительные шкертики. Верх платформы формировали из запасного пиломатериала, на который уже укладывали детали форта и пожитки берегового наряда. Выходила прямоугольная змея шириной 15 и длинной 60 метров. Обобрали вторую канонерку на предмет катера. Теперь катеров осталось только шесть.

  Несмотря на то, что на обеих стройплощадках работало пять сотен человек, процесс затянулся, закончившись только через четыре дня. За это время успел сходить на канонерке восточнее бухты на разведку. После ледокола канонерка воспринималась... тесновато. Койка у меня ограничилась гамаком, а рабочий стол - собственным коленом. Зато мы делали чуть меньше 15 километров в час на бейдевинде, что, согласитесь, неплохо.

  Разведка дала неутешительные результаты - на востоке льды, причем, серьезные. Вдоль берега пройти не удавалось. Сунулись севернее, и там льды. Очень хотел глянуть на знаменитую бухту Певека, но туда можно будет пройти только с ледоколом, да и то, не уверен.

  Вернувшись, застали бурное обсуждение происшествия - утром стройку посетил белый медведь. Хотя, если быть точным, он прибежал вслед за разведкой. Могу себе представить, с какой скоростью улепетывали наши разведчики, если белый медведь способен разгонять свою тонну веса до 25 километров в час. Считай, убежали от велосипеда на полном ходу. Кстати, бурый медведь бегает еще быстрее, от него и на велосипеде не уехать. Вообще, медведи мастера камуфляжа. Они на весь мир создали себе имидж увальней, неповоротливых, неторопливых лентяев. На самом деле, медведь, поопаснее тигра будет - в драке его движения молниеносны, реакция мгновенна, бег стремителен. Лично мне сложно поймать прыгающего в пороге лосося, а медведь этим кормится.

  На этот раз косолапому блондину не повезло, с него сняли шубу, да еще потом отправили несколько партий, на поиск аналогичной роскоши - судя по следам, ее тут много бродит.

  Одновременно с этим, вдоль всего побережья шел сбор даров природы - на корабли грузили плавник, то есть, выброшенные на берег обломки деревьев, вынесенные рекой в море. Накопилось топлива на берегу изрядно, около кубометра дров на два-три метра пляжа. Через эти завалы даже перебираться было проблематично. Решили забить деревяшками все свободное и освободившееся место. Дрова, похуже угля будут - но нашим газогенераторам все равно, на чем работать, они всеядные, мы в них даже кухонные и иные отходы сжигаем. Вот только погрузка кораблей плавником, уложенным даже в коридорах и кубриках, задержала нас еще на четыре дня, после того, как форт был собран и протоплен. Последний день погрузки показал недостаток открытой бухты - ветер разогнал волну, километр до кораблей по беспокойному морю заставил подумать, что топлива мы уже собрали достаточно. Нет, не так - топлива на севере всегда чуть меньше, чем патронов в бою, но больше не унести. Последним намеком была захлестнутая волной баржа, после чего погрузку свернули, баржу подняли на Юнону, и все были готовы слушать напутствие батюшек. Священники, воодушевленные красотами севера, пыхали благостью. Стоял на службе и истово желал удачи ушедшему два дня назад береговому наряду Колымы. До устья плот дотянула канонерка, но река длинная, удача им не помешает.

  В целом, мы неплохо прошли три моря. Надеюсь, потомки будут помнить эту экспедицию Алексея и Беринга, чем бы она ни закончилась. Каждый пройденный километр пути, щедро вышит орнаментом наших нервов. По этой струне теперь можно ходить как по нити Ариадны.

  Конвой рвался на восток. В снастях выл ветер, заваливая корабли без парусов на правый борт. Больше всего боялся, что наше время вышло, и в северных морях начался сезон штормов. И все равно, конвой упорно пробирался на восток. Небо затянуло серостью, пожравшей солнечный свет. Сквозь обрушивающиеся потоки воды, тускло светили габаритные огни, и рявкал гудок акустика. "Авось" валяло волнами, берущими с нас дань за ледокольные обводы корпуса. Внутри бушевал аврал, по закреплению погруженного топлива. Глубины под килем стали загадкой, попытавшись прояснить которую, чуть не потеряли боцмана. Конвой шел на восток, все больше забирая к северу, надеясь разминуться там с дном. Высокая волна тем и опасна, что впадины волны "приближают" дно моря. Думаешь, что у тебя два метра запаса под килем, скатился с волны и со всего размаха впечатываешься в основание... моря.

  Нервно курил на правом крыле мостика, прикрывая трубку от брызг и завернувшись в непромоканец. До чего же мелко в северных морях у берегов! Помню, читал в юности проект доставки грузов по северным морям на подводном танкере. Сюда бы этих проектантов! Тут суда с осадкой менее семи метров килем ил черпают, а они океанские дуры хотели таскать. Разве что в обход их пустить, через северный полюс.

  По кораблю прокатились звонки ледового предупреждения. Только и успел оглянуться, так как ветер и дождь хлестал с носа, и считал себя самым умным, подставив им спину. Удар бросил на леера мостика, ноги соскользнули, улетая под тросы. Хмыкнул про себя, вися на одной руке и намертво сжав трубку во второй - "Расслабился ты, граф. Реакции стали неверные, сначала смотришь, потом делаешь... закономерный итог". Мозг заторможено решал, бросить трубку, или так все обойдется. За кулисами раздумий жаба вяло спорила с инстинктом. Корабль под рукой дрожал, круша лед. Сжатый кулак щекотала вибрация корабельного тела. Хорошо, что волнение стихло - ледокол вошел в свою стихию.

  Казалось, висел вечность, в конце которой крепкой хваткой на моем запястье сомкнулась здоровенная лапа моей тени. Надо же, пригодились хранители картуза. Не буду больше настаивать, чтоб они за мной не ходили везде. Пусть ходят. В конце концов, всегда есть с кем в сортире поговорить. И трубку любимую, считай, они мне спасли.

  Заходил в рубку, оправляя разметавшуюся одежду. Старпом поинтересовался, не отрывая глаз от ледового курса:

  - Что там за шум, господин граф?

  Посмотрел на него долгим взглядом. Потом пожал плечами.

  - Дождь и ветер. Сильный, порывистый ветер.

  Старпом согласно покивал

  - Даа... подгадила нам погода

  Посмотрел на свою изгвазданную правую ладонь, подумал, что погода могла еще больше подгадить... обтер руку об мокрый непромоканец, согласился с мыслью, что курение вредит здоровью и начал разоблачаться - дела не ждут.

* * *

Корабли пятый час рубились сквозь крепчающий лед. Час назад вновь были сцеплены Юнона и Авось. Ледокол, толкаемый двумя парами машин, вылезал на лед едва ли не по мидель шпангоут. Шторм отбушевал свои шесть часов и сменился просто сильным ветром с мокрым снегом, налипающим на корабли как отцовская шапка на худенького подростка. Но даже этот дополнительный балласт уже не помогал проламывать лед. Все чаще ледокол зависал на краю пролома, скрипя буксирными канатами. Все дольше думал лед, проламываться ему, или нет. Так долго продолжаться не могло. Хотел рекомендовать дать задний ход, но не успел. Ледокол затрясло, и стало не до субординации - кинулся к переговорнику с "Юноной"

  - Юнона! Полный назад! Полный назад! Гудок канонеркам!

  Перевел взгляд на нашего рулевого, явно испуганного, судя по побелевшим рукам, стискивающим шишки штурвала.

  - Машина стоп. Доклад по кораблю.

  Только теперь обратился к Берингу

  - Мыслю, вновь нам винты загнуло. Уж прости, что своевольничаю, тут медлить нельзя было. И коли почувствуешь на пути назад такую тряску, останавливай корабль сразу, потом разбирайся.

  Капитан снял картуз, взъерошил волосы, надел картуз обратно.

  - А ежели шторм, и машины нельзя тушить?

  - Во льду тебе шторм не очень страшен, лед тебя от сноса на скалы убережет. А коли винты на открытой воде потеряешь, у тебя паруса есть, получше моего знаешь, что делать надо.

  За этим диспутом нас застал ворвавшийся Алексей. Витус доложился, и мы начали торопить доклады по отсекам. Хотя, и так было понятно, что корпус мы не пробили.

  Юнона, оттащив связку назад по пролому, едва сама не загнула себе лопасти, отфрезеровав правым винтом край полыньи - инерция двух судов, штука непривычная, капитан просто не учел эту поправку, болтающуюся привязанной к носу его корабля.

  Конвой стоял в проломленном фарватере и бессильно дымил. Дороги на восток больше не было. Снег падал в черную воду, и вокруг каждой снежинки начинался немедленный процесс кристаллизации холодной воды в лед. Полынья быстро заполнялась "шугой". Стихший треск льда под форштевнем пропустил к кораблям окружающие шумы. Выл ветер, неся по льду поземку, потявкивали два песца, бегающие друг за дружкой недалеко от вмерзающих в лед кораблей, гулко стукали колотушки, отбивающие с кораблей наледь. Экипаж морпехов, с хеканьем, тащил по льду шлюпку, спущенную с борта, к полынье. На лед уже много людей высыпало.

  Спустился в кают-компанию, подошел со спины к Алексею, обсуждающему с дворянами положение. Прислушался. Дворяне, они видимо с рождения уроненные. Ну, какое вперед-то!

  - Дозволь, Алексей Петрович...

  Царевич дернулся, значит, и у него нервы уже шалят.

  - Как наши дела граф?!

  - Возвращаться надо, по пробитому нами ходу. Как из тяжелых льдов выйдем, на севере удачи искать.

  - А почему вдоль берега не пытать удачу?

  Это уже губернатор, мореход коверный, умом блеснул.

  - Там, по правому борту пара песцов резвится...

  Губернатор растянул тонкие губы в усмешке.

  - Ты нам охотиться предлагаешь... граф?

  Вздохнул. Точно надо медичек проверить, может, и правда роняют младенцев.

  - Песцы на льду, значит лед толстый, и с землей связан. Песцы плавать не любят, не медведи чай. На лапах сюда пришли. Могли и издалеча прибежать, их ноги кормят. Нету хода нам вдоль берега.

  Повернулся к царевичу.

  - Так как решишь, Алексей?

  У нашего монарха появилась дурная привычка. Он теперь в задумчивости барабан револьвера крутит, надо будет поговорить с денщиком Алексея, чтоб он заменил боевые "гвоздики"- капсюли на имитацию.

  - На север говоришь? А ежели и там лед крепок?