Канонир

— Ну хватит, хватит мокреть разводить.

Из дома выбежали дети, бросились обнимать Фёдора.

Мы распрягли лошадей, завели в конюшню. Хозяйство у Фёдора было справное. Дом большой, бревенчатый, пятистенка, правда — одноэтажный. Двор вымощен дубовыми плашками. Конюшня на пять лошадей, навес для телег. Видимо, Фёдор знавал и лучшие времена.

Я взял свой мешок, и Фёдор под ручку, оказывая уважение к гостю, провёл в дом. А на пороге меня встречала приодетая Марфа с корцом сбитня. Я выпил, перевернул корец и возвратил хозяйке.

В комнате я перекрестился на образа в красном углу, уселся на скамье. Прислуги в доме не было, но Марфа и сама очень скоро накрыла стол. Мы выпили за встречу, помянули погибшую родню купца.

Фёдор отвёл меня в небольшую комнатушку.

— Располагайся, сколь хочешь, столько и живи. Долг за мной неоплатный, хоть немного возверну.

Я не возражал, после сытного обеда в доме купца я чувствовал себя в безопасности и быстро ус- пул. Проспал аж до утра.

За завтраком купец поинтересовался:

— А на жизнь чем зарабатываешь? Сабля у тебя, смотрю, знатная, дорогая — не в охранники ли нанимаешься?

— Да нет, Фёдор, лекарь я. Но могу и в охранники, когда денег нет.

— Гляди-ка. А чего же лекарю у нас в Муроме делать? В городе почитай народу — хорошо, если треть осталась.

— Работа по лекарской части найдётся всегда. Только вот инструментов у меня сейчас нету.

— А, ну да — ты говорил, что тебя на стоянке бросили, с вещами уплыли. Так то не беда — кузнецы у нас знатные, любую железяку выкуют — любо- дорого посмотреть.

— Да не любую, Фёдор. Очень тонкая работа нужна.

— И такой мастер есть у нас. Город у нас славный, ремесленников рукастых полно. Ты наши муромские калачи пробовал?

— Не успел ещё.

— О! чудо как хороши, таких нигде нету. Даже к государеву столу возим. Собирайся, на торг пойдём — я тебя калачами угощу да с кузнецом знатным познакомлю, что инструменты любые сделать может.

Голому чего собираться — только подпоясаться. Тем более на торгу мне надо было купить сапоги.

С них и начали. Фёдор подвёл меня к сапожнику, я подобрал сапоги по ноге. Сапожник оказался старым знакомцем Фёдора, бросил коротко, когда я рассчитался:

— Носить тебе, парень, эти сапоги — не переносить. Подошва из бычьей кожи, дратва сученая, а верх юфтевый. Нога потеть не будет.

Затем Фёдор купил в лавке калачей. Мы съели пх тут же, запив квасом. Калачи и в самом деле оказались превосходными — ароматные, мягкие. Каждый калач со своим вкусом, видимо — приправы в тесто добавляли особые. Такие, попробовав раз, не забудешь.

— Доволен ли ты калачами? Не едал таких нигде, я точно говорю.

Я согласился.

— Ну, теперь — к кузнецу.

Лавка, даже скорее лавка с мастерской, оказалась в самом углу торга. Кузнец был седой, лохматый донельзя, а глаза блестели молодо.

Я объяснил и даже нарисовал писалом на вощёной дощечке, что мне требовалось.

— Мудрёно, однако сделаем. Через три дня приходи.

С торга мы ушли довольные. Меня беспокоило только то, какого качества инструменты будут. Ну, скажем, скальпель мне изготавливали и раньше — не такая уж мудрёная работа. А вот зажимы и иглы кривые — это сложно.

К моему удивлению и радости, инструменты и в самом деле оказались неплохи. Иглы с режущими кромками по всей длине, ушко с прорезью для быстрой заправки нити. Иглодержатели фиксировали иглы без проворотов и проскальзываний. Даже отполированы инструменты были на совесть.

— Это уж внук мой, Алексей, старался, ножное точило приспособил, только вместо камня — кожу бычью поставил.

Кузнец полюбовался ещё раз на инструменты, обернул их тряпицей и отдал мне.

Теперь мне нужны были нитки, которые я без труда приобрёл.

— Из-за Стены, синдские, — пояснил торговец. — Самый лучший шёлк.

Ну а уж опий для обезболивания я нашёл без проблем — торговали им в нескольких лавках наряду с другими товарами.

Теперь у меня было всё необходимое для операций, за исключением, пожалуй, кетгута. Шёлком шить хорошо, но есть у него один недостаток — он не рассасывается после операции. Для наружных швов — то, что надо: зажила рана — подрезал один кончик узла и вытащил нить. А внутри тела желателен кетгут. Это тоже нити для швов, изготавливаются из бараньих кишок, обладают замечательным свойством — через десять-пятнадцать дней после операции, в зависимости от толщины, нити рассасываются без следа. За это время ткани, края которых были стянуты кетгутом, срастаются.

Вздохнул я тяжело, да делать нечего. Надо исходить из того, что есть.

В своей комнате я положил шелковые нити в хлебное вино — так здесь называли самогон — для стерилизации. К приёму пациентов я был теперь готов, вот только самих пациентов пока ещё не было… Уж и Фёдор среди купцов возносил моё мастерство, и я на торг захаживал, предлагая свои услуги лавочникам. Никого!

Прошло две недели вынужденного ничегонеделания. Однажды вечером Фёдор пришёл домой пьяненьким. Сидя за столом, он делился городскими новостями и в конце гордо заявил, что договорился с несколькими купцами на паях нанять судно и совершить торговую поездку к османам.

Я удивился:

— Что тебя туда потянуло? Ты и языка-то их не знаешь.

— Наш товар, из Руси, хорошо берут. Раньше наши купцы по Днепру плавали, только вот как война началась с Литвою, мимо Хортицы Киевской не проплывёшь. А торговля у них на базарах ихних знатная. Всё продать и купить можно. Коли удачно продашься да назад товар редкий привезёшь, так сам-три, как не более, обернёшься.

Речи о предполагаемом барыше так и лились из уст захмелевшего Фёдора.

В голове моей мелькнула мысль, которую я тут и высказал купцу:

— Фёдор, а не возьмёшь ли меня с собою?

Фёдор удивился:

— Так у тебя же товара нету!

— Я ведь и не торговец — возьмите охранником. Всё равно нанимать будете. Лишним на судне не окажусь. А пока на земле турецкой торговать будете, я лечением займусь. Всё заработок будет.

Фёдор почесал затылок.

— Я бы и не против, только надо с пайщиками моими обсудить. Время ещё есть — через седмицу выходить надумали, чтобы к зиме, значит, обернуться.

— Вот и поговори.

Через два дня Фёдор передал мне согласие других купцов. Поскольку места на корабле было немного, и они старались взять побольше товара, каждого человека отбирали тщательно.

Быстро пролетело время до отъезда, и вот уже я стою на палубе большого ушкуя, называемого «морским». Судно может ходить не только по большим рекам, вроде Волги или Оки, но и по морю.

В скромной кормовой каюте расположились трое купцов-пайщиков, остальная команда — на палубе под навесами.

Перед отплытием с охранников, коих было четверо, взяли клятву: «Клянешься ли ты защищать жизнь мою и добро, как свои, и даёшь ли в том слово?» Так же, как и остальные, я подтвердил слово крестным знамением.

Я стоял на палубе и смотрел на берег. Плавание долгое и опасное — не столько штормами, сколько житьём в мусульманском мире и морскими разбойниками. Пусть нас и прикрывали законы, защищающие купечество, но всё же… Кто из разбойников чтит закон?

Меня вдруг одолела такая тоска-кручина, что хоть беги с корабля. Ан нельзя — слово дал.

Матросы сбросили швартовы с дубовых кнехтов, и судно стало медленно разворачиваться на Оке. Течение подхватило корабль, команда распустила паруса, и наше путешествие началось.

Через двое суток мы ошвартовались на ночёвку в Нижнем. И — снова в путь. Я узнавал знакомые места — изгибы рек, стрелку Волги и Оки. Всё-таки когда-то я здесь плавал с Сидором. Как давно это было. На меня нахлынули воспоминания о былом…

Через несколько дней мы добрались до Казани.

Раньше дотошные татары осматривали каждое проходящее судно и взимали тамгу в пользу ханства. Теперь, после взятия Казани Иваном Грозным, пошлину не платили, но и порядка стало меньше. Во времена Казанского ханства заплатил тамгу, получил пайцзу — нечто вроде охранной грамоты на медной пластинке, и плыви спокойно дальше. Имея пайцзу, купец находился под охраной авторитета хана и силы татарских законов. Горе было нарушившим их — кара настигала практически всегда, если преступивший закон не успевал укрыться гдени- будь в Литве или у казаков.

Теперь эти устои покачнулись. Татары по-мелкому пакостили русскому государю, делая набеги на приграничные русские земли, грабили и убивали купцов. Убивали затем, чтобы не оставлять свидетелей бесчинств. Земли татарские отошли под руку русского государя и заселялись русскими боярами, попавшими в опалу. Скудные были земли татарские, к слову сказать, невозможно было поднять на них сильное хозяйство. Соседи татар — башкиры — вели себя по-иному, давно признав добровольно главенство Москвы.

Охранники на судне несли постоянное дежурство, особенно усиливая бдительность по ночам, на стоянках.

Старшим у нас был Фрол. Среднего роста, сухой и жилистый, он отменно стрелял из лука — не хуже татарина. На спор он из лука с палубы сбивал пролетающую утку. Однако же саблей владел посредственно.

Двое других охранников представляли собой огромных мордоворотов с пудовыми кулачищами. Думаю, в реальном бою они умрут первыми. В схватке кулаки мало что решают, главное — хорошая реакция и умение владеть оружием. Оба увальня были туповаты, но добродушны и исполнительны. Им бы в кузне молотом махать или амбалить на пристани, таская тяжеленные мешки.

С Фролом же мы сошлись, живя на судне под одним навесом. Сегодня как раз наша ночная смена.

Корабль стоял у берега, уткнувшись в него носом. Команда развела костёр и ужинала, стуча ложками о миски. Мы с Фролом отошли от судна метров за сто, описывая по лесу полукруг вокруг стоянки. Вдруг Фрол замер и поднял руку. Я тоже остановился и прислушался. Впереди слышался приглушённый разговор. Наших, из команды, здесь быть не могло. Стало быть — чужие.

Фрол стянул с плеча лук, наложил стрелу. Я пока не видел противника, да и какой смысл стрелять из лука в лесу, когда любая ветка может отклонить стрелу от цели?

Я медленно вытащил саблю из ножен.

Ощупывая перед собой ногами землю, чтобы не хрустнуть сухой веткой, мы двинулись вперёд. Остановились — разговаривали совсем рядом. И говорили по-татарски. Я вслушался. Ага, вот оно что — татары хотели напасть на команду и увести судно с грузом на Каму. Теперь же обсуждали — напасть сразу или разделиться на две части и атаковать с разных сторон.

Интересно — сколько их? Говорили двое, иногда вмешивался третий, но наверняка их больше — не будут трое делиться на два отряда, думаю, их — не меньше десятка.

Я тронул Фрола за плечо, показал рукой назад. Он меня понял, и мы так же тихо отошли на безопасное расстояние.

Когда голосов стало не слышно, я на ухо Фролу прошептал всё, что сумел услышать.

— Ты что, татарский знаешь?

— Знаю, в плену у них побывать пришлось.

— Пошли к кораблю, наших известить надо. — Когда мы приблизились к стоянке наполовину пути, Фрол решил остаться на берегу. — Присмотреть хочу, а получится — в спину татарве ударю. Постарайся незаметно подобраться к стоянке. Думаю — наблюдатель у них есть. Пусть команда на судно заходит и к бою готовится. Никому на берегу ночевать не оставаться. Понял?

— Понял, сделаю.

Я опустился на землю и пополз к стоянке. Не хотелось мне подставлять спину невидимому противнику — а ну как из леса стрелу пустят? Стрелять татары мастера, а у меня защиты нет — кольчугой обзавестись ещё не успел, да и не спасёт она на близкой дистанции.

Вот и стоянка. Я поднялся с земли, чуть не испугав матросов. Отозвал в сторону кормчего — крепкого бородатого мужика с дублёным лицом, по имени Акакий, и передал слова Фрола.

— Понял, — посерьёзнел кормчий.

Матросы по-одному стали подниматься на судно. «Правильно сделал Акакий, что не все скопом на корабль побежали», — подумал я.

У костра остались я и двое амбалов-охранников. Нервы были напряжены до предела, рука то и дело непроизвольно касалась рукояти сабли. Эх, пушечку бы сюда, но не было её на корабле.

В лесу хрустнула ветка, я плашмя упал на землю и перекатился. А амбалы на хруст не среагировали — лишь глаза выпучили от удивления, глядя на меня. И поплатились. Одному в спину попали сразу две стрелы, и он головой упал в костёр, второму стрела угодила в шею. Амбал захрипел, попытался выдернуть стрелу, но горлом хлынула кровь, и он упал.

Из леса выбежало около десятка татар. Костёр осветил их фигуры, и Фрол не сплоховал — щёлкнула тетива, и один из нападавших упал. За первой стрелой последовала ещё одна, и ещё один татарин упал. Татары явно замешкались. Как нападать, когда невидимый враг мечет стрелы, которые находят цель, а сам пока неуязвим? Но вскочивший предводитель заорал:

— Вперёд, с нами Аллах! — И татары кинулись к кораблю.

Я успел вскочить на ноги и выхватить саблю.

Первый же татарин схватился со мной в сабельном бою, остальные, мешая друг другу, кинулись по сходням на борт корабля.

Мой противник оказался ловок, подвижен, яростно наступал на меня, тесня к воде. Ситуация усугублялась еще и тем, что отсвет от костра сюда не долетал, нос корабля создавал препятствие, и сабля татарина была почти не видна. Так можно и пропустить удар. Когда татарин сделал очередной выпад, я бросился ему в ноги и вогнал свою саблю ему в живот снизу вверх. Татарин выронил саблю и схватился за живот. Я добил его ударом в грудь.

Как там, на корабле? Сверху, с палубы, раздавались крики, звон оружия. Надо скорее туда. Я подбежал к сходням, и здесь столкнулся с Фролом. От неожиданности мы едва не рубанули друг друга саблями.

Лук у него уже был за спиной. В ближнем бою лук не помощник, скорее — обуза.

Я первым взбежал но трапу. Спиной ко мне сражался с кем-то из команды высокий татарин в тюбетейке. У наших тюбетеек не было, и я саблей ударил татарина по шее. Ворвавшийся следом за мной Фрол зарубил второго.

У мачты бой продолжался, и мы бросились туда. Из всей группы татар остался в живых только один. Прижавшись спиной к мачте, он лихо рубился саблей, не подпуская к себе никого. Матросы, держа в руках коротковатые абордажные сабли, могли лишь сдерживать его, сами не решаясь завершить дело. И где только они нашли такие сабли? Небось, купили подешевле из трофейных.

Мы с Фролом выступили вперёд. Противник уже выдыхался, дыхание его участилось. Он и сам это понял, резко метнул в меня свою саблю, которую я с трудом отбил, и, совершив прыжок через борт, нырнул в воду. Все кинулись к борту.

Татарин вынырнул метрах в десяти от корабля и саженками поплыл к берегу. Опасный противник — на саблях дерётся умело, плавает неплохо, что вообще-то редкость для татар.

— Уйдёт! — выдохнул Фрол и стянул с плеча лук.

— Не трать стрелы, пригодятся, сейчас темно — не попадёшь.

— Тихо всем! — гаркнул Фрол и закрыл глаза. Постоял так несколько секунд, затем натянул тетиву и выстрелил. С берега донёсся вскрик и шум падения тела.

— Надо же, попал! — удивились матросы. Двое самых ретивых побежали на берег и вскоре вернулись: — Готов! Прямо в спину!

Команда с уважением смотрела на Фрола.

Стычка с татарами унесла жизни трёх наших товарищей — матроса команды и двух охранников- амбалов. Схоронили погибших утром в лесу, сочли молитву и продолжили плавание.