Помоги проекту - поделись книгой:
Андрей Посняков
Драконы моря
Глава 1
«L'Etoile»
Я в жизни не видывал ладьи, оснащенной лучше, чем эта…
Южное косматое солнце палило так, что, казалось, сдирало кожу, хотя было еще рано. Впрочем, с вечера дул проклятый сирокко — ветер пустыни, приносящий сухую жару и мелкую желтовато-красную пыль. Море подернулось мелкой зыбью. Кое-где ее перебивали всплески крупных волн, с шумом вздымавших голубовато-зеленые спины. Одна из таких волн ударила судно в борт, едва не развернув поперек ветра. Это было опасно, и шкипер — мускулистый, голый по пояс бородач в штанах из козлиной шкуры, сдвинув кустистые брови, погрозил гребцам кулаком. А волны опять — а-ап! И бородач едва успел ухватиться за шкот, иначе бы точно свалился за борт.
— Выравнивай, выравнивай! — обернувшись, закричал с носовой палубы Гейзерих — могучий красавец в блестящей на солнце кольчуге и сверкающем шлеме, настоящий вождь, этакая белокурая бестия. В правой руке он держал длинный римский меч — спату, левой ухватился за носовую статую, изображавшую какую-то грудастую деву. Статуя была позолоченной и тоже сияла — больно было смотреть.
— Да поворачивайте же, Водан вас разрази!
И снова волна. На этот раз полуголые гребцы сдюжили, наконец повернули, поставили судно как нужно, по ветру. Затрепетал взметнувшийся на единственной мачте парус — огромный, белый с широкими красными полосами.
— Суши весла! — сплюнув, приказал кормщик.
Сам тотчас же налег на рулевое весло, большое и тяжелое, удерживая галею на единственно верном пути. «Сияющая валькирия» — так гордо именовалось судно, узкое, длинное, низкосидящее, с крепкой обшивкой из дуба и снабженным длинной рукоятью рулевым веслом. Верткое и быстроходное, оно легко вмещало полсотни воинов, это не считая сидевших в один ряд гребцов и команды — галеотов. И снова волна, с шумом разбившаяся о бушприт. И ветер… И соленые брызги…
На носу, у абордажного мостика, молча улыбался вождь. Он и не должен был ничего говорить, лишь только вот так стоять, картинно опираясь на горящую в солнечных лучах деву время от времени размахивая мечом и оглядываясь на разместившихся на узкой палубе воинов. Вот уж кто был молодец к молодцу: все как один здоровущие, косматые, с угрюмыми рожами висельников и убийц, одетые кто во что горазд. У кого-то имелись кожаные, с блестящими металлическими бляшками панцири, кто-то щеголял и римской лорика-сегментата, и чешуйчатой лорика-скуамата, и даже галльской кольчужкой — лорика-хамата. Большинство же было по пояс голыми, всю одежду составляли узкие штаны да обмотки, тщательно оплетенные крепкими ремешками из выдубленной лошадиной кожи. Вооружение всего этого сбро… тьфу! — великих воинов Водана — также было весьма разнообразным: короткие и длинные мечи, широкие абордажные сабли, дротики, дубинки, секиры, имелись и короткие, с хищными стрелами луки. На корме трепетал длинный — синий с зеленым — вымпел с вышитым золотом изображением Водана — жестокого германского бога.
«Где же купцы?» — думал про себя Гейзерих, стоя на носу и расставив ноги. Вождь знал: здесь обязательно должны быть эти гнусные торговцы, которых так легко и приятно щипать. Давно пора бы им появиться, может, вот как раз сейчас…
— Уа-а-ауу! — Громогласный рев вдруг потряс судно.
Гейзерих улыбнулся — ну наконец-то, вот они…
Долгожданная добыча показалась из-за мыса: три неповоротливых и, видимо, груженных чем-то весьма ценным кургузых кораблика… Что ж, трепещите, трусливые купчишки! Сегодня — день Водана и силингов!
Повинуясь жесту вождя, кормчий махнул рукой помощнику. Тот ударил в медные диски… Раз-два… Еще раз, еще… Мерно, быстро, еще быстрее… Моряки проворно спустили парус — он теперь не нужен, он помеха.
Раз-два… Раз-два…
Весла поднялись и мерно опустились, и снова поднялись… Оглянувшись, Гейзерих невольно улыбнулся, залюбовавшись умелой работой гребцов.
Ага! Купчишки заметили грозное судно силингов, замедлили ход — слышна ругань кормщиков. Пытаются уйти, вновь скрыться за мысом… Напрасные надежды!
— Bo-дан! Bo-дан! Во-дан! — в такт гребцам орали воины, выли, улюлюкали, потрясая мечами и копьями; кто-то уже в нетерпении грыз свой щит.
— Во-дан! Во-дан!
«Сияющая валькирия» неслась по волнам, едва не выпрыгивая из воды. Можно было бы сейчас и не спускать парус… спустить лишь тогда, когда судно подойдет к купцам на расстояние полета стрелы. Гейзерих знал, как это сделать, он прекрасно умел обращаться с парусами. Но на этот раз ладно, сойдет и так, с веслами. Ах, как красиво, как завораживающе мощно! Как перекатываются мускулы у гребцов…
Раз-два… раз-два…
— Во-дан! Во-дан!
Раз-два, раз-два, раз…
Что такое? Откуда здесь, за мысом, взялись эти приземистые, вытянутые, словно хищные рыбы, суда?
— Дромоны!!! — гулко закричал шкипер. — Дромоны! Это ромейский флот! Что будем делать, вождь?
Гейзерих ничего не сказал, лишь сдвинул на лоб шлем, радужным нимбом сверкавший в водяных брызгах. Взмахнул мечом — вперед! Пристало ли славным силингам бояться как-то изнеженных ромеев? Да мы перебьем их всех, клянусь Воданом!
Вперед! Гребцы ускорили темп, и вот уже ходкое судно пиратов ударило тараном в борт вражеского корабля. Ромеи, как видно, не ожидали подобной наглости. Дромон вздрогнул и сразу осел, набирая носом воду.
— Во-дан!!! — грянул на все море вопль.
Вождь предостерегающе поднял руку — ветер трепал его алый плащ, небрежно заколотый золотой фибулой в виде головы какой-то фантастической птицы. Нет, этот дромон сейчас не добыча. Пусть тонет, а вот тот, что спешит к нему на помощь, судя по развевающимся красно-желтым стягам — флагманский. Вот его и…
На носу вражеского корабля застыл ромейский витязь — голоногий, в короткой кольчуге, в позолоченных поножах и наручах. Глухой серебристый шлем закрывал почти все лицо, глубоко в прорезанных щелях яростью сверкали глаза, и длинный, жаждущий крови варваров меч нетерпеливо дрожал в руке воина.
Это был Елизарий, великий дука ромеев — командующий всем флотом древней и вечно юной Византии.
Главное — не потерять скорость, вернее, вновь ее набрать. А ну, шкипер, а ну, помощник!.. Раз-два, раз- два, раз… Суда сближались. Убыстряя ход, они неслись прямо друг на друга — «Сияющая валькирия» и флагманский дромон ромеев. Вот сейчас они столкнутся, вот сейчас…
Бабах! Вот прямо — таран на таран… Треск ломающихся весел и грохот такой, что даже заложило уши.
Едва удержавшийся на ногах Гейзерих усмехнулся. Настало время для пира мечей и копий, время волнующей пляски секир, время отрубленных голов, время распоротых животов и дымящихся, вываливающихся на палубу кишок, время битвы!
Вперед, славные силинги, не посрамим чести предков! И да помогут нам Водан, Донар и все прочие боги!
— Уа-у-у!
Оттолкнувшись ногами от палубы, Гейзерих перепрыгнул на борт вражеского корабля. Он хорошо знал, как именно следует прыгать и как именно вести себя там, на дромоне. Ухватиться за высокий вздыбленный нос, и ладно, что нога едва не соскользнула с тарана, теперь уже все равно, теперь уж вождь силингов здесь, а позади точно также прыгают, вгрызаются в ряды врагов славные воины, ибо смерть вождя-хевдинга — что может быть позорнее?
А молодой хевдинг, красивый, как бог войны и смерти, уже сбросил с плеч мешающий битве плащ — алый, затканный золотом. Он упал в воду, намок… Ничего! Сегодня будет много таких плащей, и еще лучших! Много богатства, много добычи… и много славы — один корабль силингов против трех ромейских дромонов! И это еще не считая робко прижавшихся к побережью купцов. Впрочем — чего их считать-то? Звените, мечи! Пеньтесь, волны! Дуй ветер, дуй! Пой песнь славных хевдингов моря!
Оп!
Оказавшись напротив ромейского дуки, Гейзерих взмахнул мечом. Сражаться он умел не хуже, чем обращаться с парусом и веслом.
Дзин-н-нь!!!
Однако и Елизарий оказался рубакой не из худших. Вот славно! Это и в самом деле славно! Победить в честном бою храброго воина — что может быть лучше? Что может быть упоительней? Разве что, гм… прелести юных критских рабынь, что покорно ждут сейчас в трюмах купцов? Хотя что — рабыни и что — битва? Музыка мечей, песнь стрел: вот она, настоящая жизнь, а смерть — лишь ее продолжение! Еще удар!
На этот раз выпад произвел ромей, едва не воткнув холодное жало клинка хевдингу в шею. Не тут- то было! Уклонившись назад, Гейзерих резко дернул меч вверх, переводя удар в иную плоскость, враг ударил еще и еще. Хевдинг лишь усмехался, выбирая благоприятный момент для атаки… Ага, вот!
Краем глаза молодой вождь силингов видел, как и слева, и справа, и впереди — везде — бьются с ромеями его люди, верная дружина, так что подлого удара сзади можно было не опасаться, разве что шальной стрелы.
Оп!
Влево! Резко влево, как будто именно с той стороны и задуман удар. Пусть враг в это поверит, пусть дернется… Ага!
Вот теперь — получай.
Удар!
И растерянный взгляд в прорезях шлема… И выбитый из руки вражеский клинок медленно — нет, это казалось, что медленно, — падает в море…
А теперь — кулаком в грудь! Не стоит убивать мечом безоружного. Да, дука в кольчуге, но Гейзерих очень силен и знает, как бить.
Удар, один только удар могучей длани, и ромей, потеряв шлем, полетел в воду, следом за своим мечом.
Вот это славно! Слава Водану! Слава Донару! Слава Тюру!
Ага, этот дромон уже наш! Еще остался один…
— Черт? А это что такое? Откуда здесь взялся этот гнусный кораблик?
Хевдинг сплюнул и выругался. Кораблик действительно оказался гнусный: тарахтящая старым, давно не перебранным движком шхуна с французской надписью «L'Etoile».
Глава 2
«L'Etoile» и компания
…Они поручили челн теченьям; сердца их печальны…
Этот хитрый дьявол Алим Кишанди вроде бы оказался человеком дела! Нет, конечно, пришлось поторговаться, и алчный контрабандист выудил из всех последние деньги. А впрочем, их было не так уж много, вряд ли больше десятка тунисских динаров у каждого, а у этих нищих, из Кот-д'Ивуара — и того меньше, все, что смогли накопить.
Сидя на палубе «L'Etoile», у ржавого, с ошметками светло-зеленой краски борта, Луи косился на своих попутчиков, или лучше сказать — невольных спутников: обездоленных африканских парней, таких же, как и он сам, искателей лучшей жизни. А куда было податься беднякам, более-менее сносно знающим французский, как не во Францию? Благо земляков там уже было до дури, а спрос на дешевую рабочую силу не падал. Беглецы — нет, беженцы — черной работы не боялись. Они боялись таможенников, пограничников, жандармов и прочих представителей власти — Евросоюз давно уже ужесточил квоты на иммиграцию, точнее, урезал их совсем. Оставалось одно: пробиваться, вот как сейчас, нелегально, на шхуне старого тунисского контрабандиста Алима Кишанди, чтоб он подавился своими динарами! Хотя нет, дай ему здоровья Иисус Христос и Пресвятая Дева. Если бы не он… Да и черт с ними, с деньгами, там заработаем, лишь бы доплыть, лишь бы добраться, пробраться, а там… А там — молочные реки, кисельные берега…
Луи закрыл глаза, силясь представить себя… ну, скажем, на Елисейских Полях. В ярко-зеленой, расшитой золотом ливрее ресторана «Лидо». А носят ли официанты ливреи? Швейцары — наверное… Если и не носят, какая разница? Еще говорят, в Париже не хватает водителей городских автобусов, вот бы выучиться! Правда, это уж мечта так мечта! Все равно что катать туристов по Сене на батомуш — маленьких речных трамвайчиках.
«Мадам, месье, прошу вас, посмотрите направо — всемирно знаменитый музей д'Орсе с полотнами импрессионистов, налево… черт его знает, что там налево? Площадь Согласия, кажется… Ну да — с обелиском. Так! Налево — площадь Согласия, направо — музей д'Орсе, с импрессионистами…»
Кто такие импрессионисты, Луи не знал, хотя и был любознательным юношей, но вот слово почему-то запомнилось. Уж больно было красивым, из той, лучшей жизни, что грезилась порой в сладких голодных снах в убогой хижине на околице Нгуеро — племенной деревеньки ибо на самой окраине Нигерии, на границе с Нигером.
Да, Нигер и Нигерия — два разных государства, Луи устал уже объяснять это толстяку Аннолезу из Кот-д'Ивуара и его компании, таким же сирым, убогим и неразвитым, как и сам Аннолез. И как они французский-то выучили? Хотя французский в Кот-д'Ивуар все ж таки язык государственный. Как и в Нигерии — второй, наряду с английским, как и в соседнем Нигере, откуда этот гнусный краснорожий Нгоно — фульбе, скотовод, кочевник…
Сволочи они все, эти фульбе, хуже туарегов, ишь ухмыляется, харя красная. У фульбе вообще кожа красноватого оттенка, словно пропиталась кровью. Ну да, они же убийцы, эти проклятые фульбе! Недаром у всех них тонкие, как у гончих, носы и такие же тонкие — змеиные, ну, точно змеиные! — губы. Убийцы, убийцы…
Луи невольно поежился и тут же отвел взгляд, случайно столкнувшись с карими глазами Нгоно. Такие как этот Нгоно, фульбе, убийцы в длинных накидках, явились в деревню в ночь, точнее сказать, из ночи. У всех были копья, а у одного — главного — автомат! Китайский «Калашников». Они убили всех, лишь Луи удалось спастись, спрятавшись на дне выгребной ямы. И страшные стоны соплеменников преследовали его по ночам, хотя прошло уже… А сколько, интересно, прошло? Так… Луи задумчиво поскреб затылок. Сейчас ему пятнадцать, почти шестнадцать, а тогда было — восемь? Десять? Да, что-то около этого. И так-то жили, прямо сказать, в голоде, а уж после налета фульбе…
Он, Луи Боттака, был ибо. Их и убивали за то, что они ибо: давняя племенная вражда… Фульбе были сильнее. Даже не сильнее — неуловимее! Ибо — земледельцы, фульбе — скотоводы-кочевники, попробуй поймай их! Уйдут в Нигер, а там… Проклятые, проклятые фульбе, нехристи, язычники, таким только убивать.
Сам Луи, конечно, тоже не был крещен с рождения. Это уже потом, когда скитался, пришел к дальней родственнице в Кано. Хороший, большой город, четыреста двадцать тысяч жителей. Настоящий мегаполис, для Африки конечно, с почти-что-небоскребами и модерновыми памятниками. В Кано много кто жил: хауса, йоруба, ибо, ибибио, канури, те же фульбе. Там и тетка жила, троюродная, кажется. Набожная такая старушка, тетушка Адель. Она и в начальную, бесплатную, школу новоявленного племянничка пристроила, и отвела к кюре, в церковь. Кюре тоже был ибо — добродушный, толстощекий падре Ансельм.
Эх, хорошая была жизнь, жаль тетушка померла от какой-то болезни. В тот год многие померли.
В школе Луи учился неплохо. Учителя были строгие, чуть что, линейкой по рукам били, в угол на битый кирпич ставили — не забалуешь! Их стараниями Луи и французский выучил, и о Париже узнал. Английскому тоже учили, в Нигерии ведь оба языка государственные, но школа находилась при католической миссии, а там англичан не очень жаловали, больше — католиков-французов. Так что английский Луи тоже знал, но куда хуже французского.
Однако тот язык, на котором общались эти парни из Кот-д'Ивуара или те же фульбе — ух, краснорожие! Это был не совсем французский, а какое-то его подобие. Впрочем, даже на этом пиджине беженцы друг друга понимали. Вот и сейчас Луи услышал, как сидевший на палубе у самой мачты Нгоно, покосившись в его сторону, бросил своим сквозь зубы: ишь, мол, этот гнусный ибо так глазищами и зыркает, наверное, зарезать хочет, сволочь…
И — гад! — специально по-французски все это произнес, не на фульбе, чтобы, значит, «гнусному ибо» все понятно было.
Ладно, подождите! Еще, Бог даст, поквитаемся.
Луи специально отвернулся, а потом и вообще встал да пошел, насвистывая старую деревенскую песню, какую когда-то пела убитая налетчиками фульбе мать. Походил — качало, и оттого закружилась голова, потянуло блевать. Наверное, было бы что в желудке, может, и выблевал бы, а так..
Уселся в тени кормовой надстройки, прижался спиной к фальшборту и, сняв с шеи медное распятие, принялся начищать его о джинсы, старенькие, много раз штопанные, выданные как гуманитарная помощь. Начищал, полировал, думал. Потом достал из специально пришитого к рубахе кармана паспорт. Хоть и без всяких виз, но документ есть документ, всегда сгодится. Полистал, убрал и снова задумался…
Вообще, Кано — хороший город. Из всех африканских городов — а Луи, когда пробирался в Тунис, видел и нигерские, и алжирские города — самый лучший, самый красивый. Но вот места в нем Луи после смерти тетушки, увы, не нашел. Ведь все жили кланами, а он пришлый, никто! А раз ты никто, то и звать тебя никак, и никому ты не нужен — лишний человек, лишний рот, обуза! И некуда податься, совсем некуда. Даже разгружать чего — попробуй сунься, там уж все между своими поделено, лучше и не мечтать.
Чего только Луи после смерти тетки не делал! Милостыню просил — много-то не подадут, да еще смотри, как бы не попасться на глаза профессиональным нищим. Эти уж точно зарежут или уведут в джунгли, к колдунам. А уж те разберут по косточкам, по органам, в буквальном смысле слова разберут. Печенка, селезенка, легкие, роговицы — все в черном колдовском деле сгодится! Бывали случаи, Луи сам несколько подобных историй знал. Ужас!
Вот и решил сваливать. Насобирал денежек, так, мелочь, потом как-то повезло — от автовокзала одной богатой женщине вещи поднес. Так и стал около автостанции ошиваться, стараясь не пересекаться с местными. Но те, конечно, все равно узнали, подстерегли, избили. Хорошо не убили и колдунам не отдали, проявили, можно сказать, гуманизм. Хорошо, что все заработанные денежки, что не проел, Луи с собой не носил, а припрятал на церковном дворе, у отца Ансельма. Он тоже помог, посадил в попутный грузовик до Агадеса. Агадес — это уже Нигер, почти полпути до Франции. Ну не полпути, пусть треть, четверть — не важно, главное было первый шаг сделать. Луи и сделал, спасибо отцу Ансельму.
Кюре перекрестил на прощанье, крестик подарил. Ничего особо желать не стал, лишь улыбнулся: мол, французский ты знаешь, не пропадешь, доберешься. Так и случилось, не пропал.
В Агадесе встретился с такими же беженцами из Кот-д'Ивуара и Мали. Аннолез и его братия почти всю Французскую Африку пересекли, да что там почти — всю! Кот-д'Ивуар (который раньше назывался Берег Слоновой Кости), Буркина Фасо (бывшая Верхняя Вольта), Мали (эта как только не называлась), Алжир.
Из Нигера в Алжир беженцы с караваном пошли, с берберами. Верблюды, колючки, скрипящий на зубах песок. А ночи холодные — зуб на зуб не попадал. К тому же берберы их не просто так с собой взяли: использовали, можно сказать, вместо рабов в самом прямом смысле! Парни и тюки какие-то на себе тащили, и прислуживали, и все, что угодно, делали, вплоть до того самого, не к столу будь сказанного. Луи тоже, а куда денешься? Бросят в пустыне — кто там найдет твои кости? А и найдут, так… Человек в Африке — невелика ценность.
Луи держался. Трудно было, иногда вообще казалось — невозможно, но держался. Слезы глотал пополам с песком и едкой от костра из верблюжьего помета сажей, все вспоминал… Нет, не мать. Отец давно, еще в самом раннем детстве на охоте погиб, а убитых фульбе мать, сестер, братьев и прочих родственников вспоминать было больно. Тут и так несладко, к чему еще и воспоминания эти? Лучше вот… Что там дальше-то, если по Сене, на батомуш? Мост Александра Третьего? Нет, мост Искусств.
— Все сидим? — На палубе показался Алим Кишанди, хозяин судна.
Кто он был, араб, бербер или вообще еврей, Луи не особенно интересовался. Знал одно — месье Кишанди тот еще выжига! Мало того что он забрал в оплату за «провоз» все, что у несчастных беженцев имелось, так они еще и горбатились на него три месяца подряд совершенно бесплатно. Жили на старом портовом складе, снятом для них ушлым контрабандистом в Карфагене, около рю Виржиль. Древние развалины, не особенно-то и людный порт, невдалеке — за авеню Хабиба Бургиба — одноколейная железнодорожная ветка.
Карфаген… Говорят, в древние времена это был жутко знаменитый город, Луи об этом читал в школьном учебнике. Да уж, были времена, но они давно прошли, и ныне Карфаген — всего лишь пригород Туниса, правда с римскими термами и национальным музеем, что располагался в бывшем соборе Людовика Святого. Луи, конечно, хотел бы туда сходить, но, увы, хозяин требовал работать!
От заката и до рассвета беженцы ловили и разделывали рыбу — чем больше, тем лучше. Алим Кишанди не упускал случая показать свое недовольство, мол, только по доброте душевной и согласился, рискуя жизнью, переправить «этих бездельников». Ага, по доброте душевной, как же! Вкалывали, как рабы! Не только рыбой занимались, еще и ограду вокруг хозяйского особнячка поправили, а особнячок-то располагался в богатом предместье Сиди-Бу-Саид с белыми и голубыми домами. Можно сказать, райское местечко, даже нет автомобильного движения — запрещено! Как и строить дома другого, не белого и не голубого цвета — тоже. В общем, тот еще хмырь был «почтеннейший негоциант» Алим Кишанди, что уж туг говорить, использовал дармовый труд на всю катушку. Правда, похоже, не обманул: они плыли на Корсику.
— Если вдруг пограничный катер, мы — мирные рыбаки из Бизерты, просто немного сбились с пути, судно-то старое, — обмахиваясь газетой, инструктировал почтительно столпившихся вокруг беженцев месье Кишанди. Кишанди-реис — так он любил себя называть, — Как подойдем к деревне, я скажу, переправитесь на лодке. А уж там, если попадетесь — ваша вина, вам и отбрехиваться, ясно?
— Ясно, реис.
Ну а что тут еще-то скажешь?
Луи только добавил еще:
— Месье! Газетку оставьте почитать… пожалуйста.
Кишанди-реис прищурился, но газету дал:
— Можешь потом выкинуть или по-другому как-нибудь употребить, — Захохотав, контрабандист поднялся в рубку.
Вот в этот-то момент судно едва не врезалось в древние корабли, схватившиеся в суровой морской битве. Немного одуревшие от вынужденного безделья беженцы смотрели во все глаза:
— Глянь, глянь, чего там!
— Смотри, он ему сейчас башку отрубит!
— А этот вон, упал…
— А тот-то! Тот!
— А этот…
Поделиться книгой: