Ключ

— А разве мы заблудились, — за эту детскую веру в себя-любимого я готов был продираться на поверхность голыми руками. Благо, делать мне этого не пришлось. Я устало пнул дверь ногой.

— Нет, маленькая, просто у дяди Никиты шалят нервы. — С этими словами я переступил порог древней хибары.

— Лабиринт…

Похоже, это слово действовало на белокурого завораживающе. Обретя, наконец, равновесие, я рискнул оглянуться. Он весь как-то отстранился, стальные глаза смотрели внимательно. Ножа уже не было видно. Я гадал, как он вообще его достал, держал и куда спрятал. Его руки, так же как и мои, были скручены за спиной.

— Да, лабиринт. И если бы эти олухи не набрели на мою избушку… — Я замолчал, как мне казалось, многозначительно.

— Так ты живешь там?! — это произнес уже другой пленный, из тех, что закрывали спинами нашу маленькую разборку. Ужас в его голосе был неподдельным, в этом меня убедило и внезапное, одновременное движение, качнувшее всех в сторону — подальше от меня.

Конечно, жить в такой хибаре никому не захочется…

Осмотрелся я, уже сидя на каком-то шатком нагромождении ящиков. Да. Именно хибара. Было трудно подобрать более точное определение. Все здесь, непрочное, насквозь прогнившее, было готово вот-вот рухнуть. Всюду царил беспорядок. Пол был завален хламом: черепки и лоскутья, пестро разбросанные вокруг, казались принесенными приливом галькой и водорослями. Все указывало на то, что дом был покинут много лет назад. Полное запустение. Но вторая дверь хибары давала надежду выйти к дороге, или, хотя бы, в лес. Мне до смерти надоели темные бесконечные подземелья. И потому, в тревоге и предвкушении, я не спешил обуваться. Долго растирал закоченевшие ступни. Пока девочка грызла вчерашний бутерброд, с болезненным удовольствием приложился к походной фляжечке с коньячком. Так что, когда мы снова собрались в путь, я был бодр и спокоен, готов ко всему.

… Но не к тому, что ожидало нас за второй дверью. Яркий свет восходящего солнца ударил по глазам. Щурясь и смаргивая набегающие слезы, я различил темные силуэты приближающихся людей. Обрадованный, я сделал шаг вперед, поднял руку, но отшатнулся, разглядев, наконец, лица. Страх отвратительно мешался в них с угрюмой, первобытной злобой. Руки нервно сжимали суковатые дубины. Многие принялись нагибаться, подбирая с земли камни и жирные комья грязи. Что-то страшное творилось вокруг. Увлекая за собой девочку, я попятился назад, ко входу в хибару. Заметив мои маневры, кто-то в толпе взвизгнул и, до этого безмолвная, она взорвалась неистовыми воплями, ринулась навстречу с бешеной скоростью. Я развернулся, толкнул девочку вперед себя, заслоняя от пронзительно свистящих камней. Шаг. Проклятая дверь не имела ручки. Я вцепился в нее ногтями, стараясь открыть, но не успел. Кто-то в толпе догадался прицелиться. Жало, впившееся в затылок, заставило меня изогнуться дугой. Я тяжело осел на землю. Девочка, держа меня за руку, смотрела на приближающуюся толпу.

— Беги! — Я оттолкнул ее, выдернул ладонь. Она сделала пару шагов назад. Прежде чем обогнуть злосчастную избушку, оглянулась.

Ее взгляд был полон неисчерпаемого спокойствия… Именно этот, глубокий, проникновенный взгляд позволил мне вынести избиение накатившейся толпы. Упав, я не пытался встать. Закрыв голову руками, катался по земле в надежде ускользнуть от беспорядочно мелькающих ног. Иногда это мне даже удавалось. Удары были на удивление мягкими. Но не думаю, что я продержался бы долго, если бы не подоспевшая подмога.

— Трусы! — этот окрик заставил толпу рассыпаться. Приподняв гудящую голову, я увидел других людей. Людей, облаченных в кольчуги. Они бежали ко мне, и им уступали дорогу. Один, с мечом, жарко блестящим от пролитой крови, шел, заглядывая в глаза каждому, и каждый опускал взгляд. — Где вы были, когда мой отряд сражался с грабителями? Где бы вы вообще были, если бы не мои люди?! Прятались под своими телегами? Кто позволил вам отходить от обоза? Из-за вас я потерял пятерых… Пятерых! Герои — ха! Псы! Осмелились тявкать, лишь когда враг показал спину. Всем возвращаться к телегам и ждать там, слышали? Ждать там пока мои люди прочесывают лес. — Он остановился. Жалкая и присмиревшая, толпа потянулась прочь от избушки. Взглядом сосчитав своих солдат, воин повернулся ко мне. — Пойдешь в обоз. Сам. И будешь ждать там. Ясно?

Завороженный гневным взглядом карих глаз, я отрывисто кивнул — поляна плавно закружилась вокруг. Удовлетворенный таким ответом, воин дал знак солдатам, и они пробежали мимо, задев тяжелыми, мокрыми плащами, скрылись в чаще позади избушки. Обеспокоенный, я дернулся было следом, ведь именно туда убежала девочка, но один из босяков задержался, чтобы ткнуть меня вилами в нужном направлении, и я встал, повернул в противоположную сторону.

Острая боль накатывала волнами. Я шел, ощупывая полученные ушибы, и мимо меня пробегали люди: много людей. Мой конвоир не пытался заговорить с ними, молчал и я, и те скрывались из виду, растворяясь в гуще кустарника. Иногда из зарослей выныривали воины. Одним взглядом оценив наш тандем, не говоря ни слова, спешили мимо — вглубь чащи. А когда в просветах показалась дорога, наперерез, ломая ветви тяжелой ношей, вывалился раненный солдат. Человек, которого он нес на плечах, был мертв. В том, что он был мертв, я не усомнился ни на миг. Руки убитого свободно свешивались с плеч солдата. Залитая кровью, неестественно вывернутая и сжатая в кулак ладонь, неровно остриженный ноготь с траурной каймой. Я покачнулся, накатила дурнота, все закружилось, и, почти падая, я отшатнулся в сторону, подальше от натужно хрипящего раненного.

— Куда? — он повернулся, и я увидел кровь, стекающую на глаза из-под шлема. — Помоги.

Это звучало как приказ. В два шага солдат преодолел разделявшее нас расстояние и, перехватив за руки, сбросил ношу с плеч.

— Ноги держи…

Я послушно подхватил труп повыше лодыжек. Толстая кожа сапог была пропитана кровью. Я отвел взгляд. За моей спиной уже никого не было, где-то рядом хлестко ударяли в спешке раздвигаемые ветви. Солдат стоял, откинув голову, и дышал глубоко и неровно. Потом он встряхнулся, как пес, и скомандовал:

— Пошли.

Мы спускались по склону к широкому тракту. Спотыкаясь о камни, я пытался охватить взглядом открывающуюся панораму и сообразить: как? как я очутился здесь?! Вдоль совершенно разбитой грунтовой дороги длинной лентой вытянулся обоз, собранный из запряженных лошадьми телег. Двигаясь медленно и нехотя, под нами ползли крытые фургоны, разбитые колымаги, какие-то абсолютно дикие волокуши. Люди, впряженные в них, смотрели только себе под ноги. Возницы фургонов, плотно вставших вдоль тракта, грозили кнутами, громко ругались, сплевывали. Они хотели двигаться дальше, но им мешал затор из брошенных хозяевами телег. Со всех сторон к обозу спускались люди. Затор постепенно рассасывался. Когда мы подошли ближе, движение на тракте уже возобновилось. Выйдя на дорогу, солдат остановил первый же фургон.

— Довезешь до гарнизона в Крючьях, — не обращая внимания на протестующие возгласы хозяина, мы перевалили начавшее деревянеть тело через борт.

— Куда? Полотно! Там же полотно! Кровью!

— Заткнись… — солдат вдруг оперся о высокое колесо фургона. Сморгнул, встряхнул головой. Не думая, я схватил его под локоть.

Удар с разворота в челюсть отправил меня в грязь. Кулак плотно прошелся по скуле — перед глазами потемнело. Я сел, пытаясь разобраться с разбегающимися мыслями. Застонал, ощутив наливающуюся боль. Солдат машинально тёр костяшки, оглядывался рассеянно.

— Проваливай.

Развернувшись, он захромал в хвост обоза.

Пытаясь встать, я оперся о деревянную спицу. Фургон тронулся. Занозя руки и волоча вперед, колесо подняло меня на ноги. Шатаясь, я отошел в сторону, ладони горели. Я стал у обочины, высасывая мелкие деревянные иглы. От затора не осталось и следа, и на дороге стало свободнее. Девочка. Я сплюнул. Кровью. Мне надо срочно найти девочку. Это я помнил очень четко. Вот только никак не мог сообразить — с чего начать поиски?

От непосильной умственной работы меня избавил всадник. Он промчался мимо на огромном, аспидно-черном коне. Я едва успел отскочить — алое полотнище плаща наотмашь хлестнуло по лицу. Резко натянув поводья, он заставил жеребца взвиться на дыбы, развернул упирающееся животное и смерил меня долгим, насмешливым взглядом.

Липкий, холодный комок, собравшись где-то под сердцем, подкатил к горлу. Ладони мгновенно вспотели, во рту пересохло. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким беззащитным. А всадник, играя, заставлял коня гарцевать на месте. Раззадоренное животное дико всхрапывало, кусало удила.

— Оставьте, если Вы покалечите его, он не сможет идти.

Эти слова, произнесенные усталым, бесцветным голосом, принесли мне невероятное облегчение. Я резко, всем корпусом обернулся.

Этот всадник был облачен в стальную кирасу, защищавшую мощный торс. Шлем и мелкозернистая кольчужная сетка скрывали лицо, рука в кожаной перчатке сжимала длинное черное копье. Стальной наруч был испачкан запекшейся кровью. К седлу у бедра крепился небольшой щит с изображением черной, сгорающей в желтом пламени, птицы. Взгляд мой уперся в навершие спрятанного в ножны меча.

Опустив копьё, воин слегка ткнул меня острием в плечо, очевидно, приказывая поворачиваться и идти. Признаться, я повиновался с радостью. Именно он опрокинул, развернул бесновавшуюся толпу назад: он или приведет меня к девочке, или поможет ее найти. Почему-то я был в этом абсолютно уверен. Маньяк на вороном жеребце громко расхохотался, и, все еще смеясь, тронул коня прочь.

Пока мы шли к самому хвосту обоза, я высматривал девочку среди вяло плетущихся телег. Её, однако, нигде не было видно. Когда обоз, наконец, ушел вперед, я увидел толпу людей, таких же избитых и оборванных, как и я сам. Окруженные плотным кольцом солдат, они сидели прямо на земле. И тут до меня дошло. Я остановился как вкопанный. Острие копья ужалило спину. Кольцо разомкнулось. Обернувшись, я решительно шагнул к воину. Тот, явно удивленный, вскинул древко вертикально.

— Послушайте… — жеребец скосил выкаченный глаз, потянулся губами. Я отвел морду рукой, взялся за повод.

— Но, но! Полегче! — воин направил животное в сторону, я выпустил ремень.

Спрыгнув в жидкую грязь разбитой дороги, он приторочил копье к седлу, снял шлем, нацепил на луку. Обернулся, пятерней расчесывая длинные и светлые, ниспадающие до плеч волосы. Спешно подбежавший солдат принял уздечку, повел коня к обозу.

— Ну, — воин плюнул на наруч, растер прикипевшую кровь, поморщился недовольно — что у тебя?

— Это… ошибка, — я понял вдруг, что не смогу ничего объяснить. Ничего, никому. Современный человек, сознание которого, казалось бы, уже предельно восприимчиво, и тот не поверил бы. Я сам, сам! не верил своим глазам… до сих пор я даже не пытался внятно думать!

— Кто с тобой был? — темные глаза смотрели пристально, рука в кожаной перчатке механически полировала сталь, та уже проблескивала сквозь красно-бурую грязь.

— Со мной? — высохшие было ладони вспотели вновь.

— Да. С тобой, с тобой, — кажется, я начинал раздражать его. Я понял, что должен, обязан убедить этого человека.

— Девочка. Просто маленькая девочка. Мы не грабители. Мы шли по лесу, заблудились, хотели отдохнуть в избушке… Мы плутаем уже сутки! Пошлите в лес солдат. Ребенка надо найти. Её дома ждут!

Я тараторил так быстро, как только мог, и чем больше говорил, тем чётче понимал — не то, не то он ожидал услышать и теперь не отпустит ни меня, ни девочку, пока не получит объяснений, удовлетворивших бы его. Я замолчал.

— А теперь, послушай-ка сюда, — он приобнял меня за плечи, шагнул, увлекая далее, — скачи ты верхом хоть трое суток, а до ближайшего людского поселения не доберешься. Что, скажи на милость, этот «ребёнок» делает здесь, с тобой? Ты украл девочку у родителей? Думаю, нет. Эта маленькая бестия, оглушила одного из моих солдат, стянула его нож и запутала следы так, что наш лучший следопыт до сих пор разобраться не может, — я замер, тот подтолкнул меня в спину, к сидевшим на земле пленным, — так что тебе придется идти вместе с нами. В столицу. Эй! В кандалы его!

Я вскинулся, но рука, только что лежавшая у меня на плече, вцепилась в шею, сдавив намертво. Я вскрикнул, резкая боль заставила присесть, подоспевшие солдаты заломили руки за спину, пальцы, впившиеся в ложбинки между ключиц, ослабили хватку, я дернулся, но было уже поздно. Щелкнул замок, закрепляя за мной новый статус. Высокий белокурый грабитель, сидевший рядом, покосился зло и недоверчиво.

— Твой человек, Кат?

Белокурый зашипел сквозь зубы — гневно раздулись ноздри хищно загнутого носа — дернул головой.

— Я не Кат. Меня зовут Сет. И убери отсюда этого… — смерил меня взглядом, будто кипятком ошпарил. Не найдя достойного определения, сплюнул в грязь. — Хочешь подсадить крысу? Не утруждайся. Обещай замолвить за меня словечко, и еще до Мадры я сдам тебе атамана, — он улыбнулся криво, — тёпленьким….

Воин усмехнулся, сокрушенно качнул головой, присел рядом на корточки.

— Звать-то тебя, может, и Сет, а прозывают — точно Катом. Ты известный грабитель и душегуб… Разве что с Одноглазым сравнишься? Нет? Не повезло Одноглазому — не такое теплое у него местечко… А то, глядишь, и заткнул бы тебя за пояс, а? — он длил паузу, дожидаясь ответа. Сет улыбался молча. — Ну, ничего… — поднимаясь, воин хлопнул ладонью о колено. Звук вышел глухим и влажным, — … прибудем на место, всех вас перевешаем. Разбору не будет.

Развернувшись, он побрел куда-то в сторону, на ходу снимая и складывая на руки семенящему рядом солдату тяжелую, глухо звякающую амуницию. Я провожал его взглядом, пытаясь осмыслить услышанное, поверить в происходящее. Бред принимал всё более ужасающие формы. Хотелось кричать, и я вскрикнул — от боли, когда что-то, холодно и бодряще, нырнуло под ребра. Обернувшись, я наткнулся на серо-стальной взгляд.

Глава 2

Со мной никто не разговаривал. После того, как я упомянул лабиринт, пленные старались держаться подальше — насколько позволяла цепь. Да после того как нас подняли и — тычками и ударами — погнали вперед, вдогонку успевшему скрыться обозу, никто и не болтал. Мы бежали. Сначала вразнобой, конвульсивно дергая сковывавшую нас в одну связку цепь. Потом, когда Сет раздал достаточно команд и пинков — ровно и слаженно, будто воинская часть на марше. Хорошо хоть не в полной выкладке, но с руками — скрученными за спиной. Пообщаться с солдатами мне не хотелось — я и без разговоров боялся сорвать дыхалку.

Мы с Сетом бежали в паре, он был ближе всех в связке, я ориентировался на него. Сет дышал через нос и смотрел под ноги. Я, борясь с искушением вывалить язык на плечо, захлопнул пасть и тоже начал следить за дорогой — земля, разбитая десятками ног и колес, казалась одной, сплошной и гладкой, поверхностью. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, я следил за ступнями, в надежде поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой.

Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял — эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего ее звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх — нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.

— Съели, да? — на ворохе корзин, придерживая их, и держась за них — одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облаченный в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и все же она не желала укладываться в голове.

— Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? — мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом, да в одной связке странно сблизили меня с грабителями.

— Храбрый, да? — заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, теранулся о его спину, — где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, — он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, — только язык сперва укоротили бы… Храбрец.

Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передернул плечами, вся плетеная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.

— Заткнись! — Сет рявкнул это одновременно с отцом ребенка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Не на долго.

Обоз плелся вяло, лес у обочин не занимал взгляд, и через несколько минут разговор возобновился.

— Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку… на хозяйство. Так то — добыча не богатая.

— Я не последыш. — Мальчишка настороженно прищурился, — С чего ты взял, будто я — последыш?

— А как же, — грабитель обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, — раз ты на базар едешь, значит, ты и младшенький, а прибьем тваво батьку — как раз и останешься… последыш!

— Твоя неправда! — слезы зазвенели в голосе, и только поэтому он сумел перекрыть гогот, — Неправда ваша! Как вы батьку прибьете, когда вы связанные?!

— Ой, связанные! — балагур никак не унимался, — вот погоди, ночь придет — весь обоз перережем! Чай с замками обращаться умеем, и ножи в руках держать — сподручные!

— Мооол-чать! — охрана не выдержала, солдат дернул коня в сторону, ожег весельчака плетью.

Гогот стих. Лишь некоторые крутили еще головами, стряхивая набежавшие на глаза слезы, а неугомонный балагур — тихонько похохатывал.

Мальчишка обиделся и заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.

В связке завязались тихие разговоры:

— … телег по десять…

— Да, сколько раз уже было…

— Ей-ей, лучше… голову отсекли… встал бы обоз… от хвоста путь загородил…

— … полегло бы народу сколько…

— …да, уж все меньше… взяли бы добычу богатую…

— …да, тут уж не товар… тугие кошельки в голове… охрана знатная…

— … ту охрану считать поздно…

Я крутился во все стороны, пытаясь уловить суть. Хотя разговор шел почти шепотом, пленные грабители без труда слышали друг друга, я же — скорее читал по губам.

— Ты уши не больно-то развешивай — Сет ткнул меня локтем в бок.

Я обернулся.

— Он это серьезно? Что всех повесят? Без разбору?

— Капитан Вадимир? Этот серьезен. Слово сдержит — как пить дать… — Сет потупил взгляд, задумался. — Ты и вправду не знаешь?

— Что? — безуспешно попытался сообразить я.

— Да ты и впрямь… не отсюда, — он сверлил меня взглядом. — Была б моя воля… Чую, доставишь ты хлопот нам…

— Это еще почему? — я вскинулся, почуяв невысказанную угрозу.

— То б нас повесили — и дело с концами… Боюсь, пытать станут.

— Что-о-о?! — я бы остановился, если б не тянувшая вперед цепь.

— Сдается мне, братец, лазутчик ты. Белгрская ищейка… И историю, на твоем месте, я придумал бы повеселей, чем про лабиринт россказни. — Одним взглядом он измерил меня вдоль, поперек и вглубь. — Не выбираются такие как ты из лабиринта. Будет тебя Вадимир расспрашивать, молчи лучше со своими сказками.

Если, разговаривая, он приблизился почти вплотную, то теперь демонстративно отступил — на всю длину в принципе короткой цепи.

Я задумался над его словами. Крепко задумался. Капитан не поверил моему рассказу о девочке. Очевидно, ей удалось хорошо спрятаться в лесу, а солдата оглушил кто-нибудь из грабителей, тот, кому повезло больше, чем товарищам. И я уже не знал — так ли это хорошо, как кажется на первый взгляд. Ребенок. Один. В лесу. Допустим, она без труда проведет там день, а если не испугается и не заплутает, может и вернуться в избушку. Но маленькая девочка. Одна. В лесу… Ночью.

Я зябко поежился — так неприятна была эта внезапная мысль. О том, что она может рискнуть и попытаться найти дорогу домой, я предпочитал даже не думать. Огляделся: солнце вставало над вершинами самых высоких деревьев и начало уже припекать, дорога подсыхала, жижа под ногами превращалась в вязкую грязь. Прошло часа полтора — не больше, еще есть время, но с каждой секундой путь обратно становится все длиннее. Итак, мне надо было срочно покинуть обоз.

— Сет, — он отшатнулся, когда я качнулся к нему, уперся плечом в плечо.

— Боже! Откуда же ты взялся? — он зло вздернул верхнюю губу, — Чего тебе еще?

— Помоги мне бежать, Сет!

— Да ты спятил! — теперь запнулся он, нарушив равномерное движение в связке. — Кем ты себя мнишь?

— Если ты мне не поможешь, я… — губы внезапно пересохли, — Я сдам тебя Вадимиру!

— Да? — кажется, я развеселил его, — и как же ты это сделаешь? Расскажи, мне очень любопытно.