Доктор на просторе

Он встал, выключил свет и сказал, что пора спать.

* * *

Завтрак состоял из каши с чаем. По мнению доктора Хоккета, перегружать пищеварительный тракт с самого утра было крайне вредно для здоровья.

Началась трапеза в тишине, поскольку Хоккет разбирал утреннюю почту. Почтовый ящик практикующего врача всегда ломится от рекламных проспектов и бандеролей с бесплатными образцами различных лекарств, которые большинство врачей не глядя выбрасывают в мусорные корзинки. Хоккет же аккуратно вскрывал все подряд, разглаживая пустые конверты и откладывая их впрок и внимательно прочитывая от корки до корки рекламные проспекты.

— Надеюсь, сэр, вы не верите всей этой чепухе? — спросил я. После стольких потрясений и скверно проведенной ночи я считал, что имею право высказать свое мнение. — В Св. Суизине нас приучили выбрасывать всю эту муру сразу.

— Напротив, доктор, я черпаю из них массу полезнейших сведений. Практикующему врачу трудно держаться в ногу со временем и быть в курсе новейших разработок. А стоимость подписки на медицинские журналы взлетела до небес.

— Но посмотрите только на эту пакость, которую они присылают в качестве бесплатных образцов! Ни один врач в здравом уме её не выпишет. Вот, например, — я взял внушительных размеров склянку с какой-то зеленоватой жижей. — «Женщине для зачатия — знаменитый бальзам доктора Фаррера».

Хоккет изменился в лице.

— Осторожнее, доктор, не уроните! — вскричал он. — Между прочим, я храню у себя любые образцы. У меня в кабинете их уже собрано несколько сотен. Моим личным пациентам многие из них пришлись по вкусу.

— Полагаю, вы берете за них деньги? — холодно спросил я.

— Разумеется, — без секундного замешательства ответил Хоккет. Пациенты не доверяют бесплатным снадобьям. Вот в чем беда государственного здравоохранения. Что ж, доктор, вам пора идти — до амбулатории от нас больше мили, а опаздывать на прием не следует.

И вот, под непрекращающимся дождем, я погнал Доходягу Хильду на Футбол Граунд-роуд. Мысли, обуревавшие по дороге мою голову, были отнюдь не радужными. Коль скоро я согласился стать практикующим врачом, нужно было стиснуть зубы и работать, позабыв про Хоккета, Жасмину, постель, жесткую как дыба в Тауэре, холод и голодные рези под ложечкой. Правда, когда я увидел амбулаторию, моя решимость несколько поубавилась. На ярко-зеленом стекле невзрачного сооружения красной краской было выведено: «АМБУЛАТОРИЯ ДОКТОРА ХОККЕТА». Ни дать, ни взять — дешевый паб.

На тротуаре перед входом уже выстроилась очередь. Отомкнув дверь, я очутился в неуютной клетушке, заставленной стульями с высокими спинками; в углу было отгорожено местечко для врача. Кроме замызганного стола и стула, в углу расположились картотечный шкафчик, кушетка, умывальник, бунзеновская горелка и масляный обогреватель, который я тут же включил. Вымыв руки, я извлек из кармана авторучку, высунул голову из-за перегородки и позвал:

— Проходите, пожалуйста.

Первой вошла ожиревшая мамаша, которую сопровождала дебелая девочка-подросток. На лице мамаши застыло неодобрительное выражение женщины, требующей позвать начальника.

— Adiрosa familians[7], - машинально произнес я себе под нос, рассматривая их.

— Что такое? — грозно пробасила мамаша.

— Латинское выражение. Медицинский термин. Вам не понять. — Я жестом предложил им сесть и, переплетя пальцы, спросил: — Что вас беспокоит?

— Где врач? — хмуро спросила мамаша.

— Я и есть врач.

— Нет, настоящий врач.

— Заверяю вас, я самый настоящий врач, — спокойно ответил я. — Может, диплом вам показать?

— А, вы, наверное, новый мальчик доктора Хоккета?

— По меньшей мере — его новый ассистент.

С минуту она молча поедала меня глазами.

— Не могу сказать, что с радостью доверю вам мою маленькую Еву, сказала она наконец. Сама Ева тем временем мрачно разглядывала меня, сосредоточенно ковыряя в носу.

— Или вы соглашаетесь, что я займусь вашей дочерью, или нет, — жестко отрезал я. — Если не согласны, то забирайте свою карту и ступайте к другому врачу. Я убиваться не стану, уверяю вас.

— Все дело в груди, — сказала толстуха, кивая в сторону дочери.

— Что с ней такое?

— Кашляет без конца. Днем и ночью. Порой я даже заснуть не могу, негодующе добавила она.

— И давно у тебя такой кашель, Ева? — спросил я, награждая девочку отеческой улыбкой.

Ева не ответила.

— Что ж, — вздохнул я, доставая стетоскоп. — Нужно осмотреть её. Раздевайся.

— Как, вы хотите, чтобы она обнажила грудь? — резко спросила мамаша.

— Да, я хочу, чтобы она обнажила грудь, — жестко ответил я. — В противном случае я не смогу осмотреть её, поставить диагноз и приступить к лечению. А потом, если Еве станет хуже, вы совсем лишитесь сна.

Ева не ответила, а мамаша, тяжело вздохнув, принялась раздевать её. Наконец девочка предстала передо мной обнаженной по пояс. Я приложил стетоскоп к области сердца и, ласково подмигнув девочке, сказал:

— Дыши глубже.

В следующий миг, заметив на подоконнике хрустальную вазочку с разукрашенной к Рождеству еловой веткой, я, не удержавшись, ни с то, ни с сего ляпнул:

— Чудные шишечки!

И тут лицо девочки впервые оживилось. Кокетливо посмотрев на меня, она гордо обвела взглядом свои неокрепшие грудки и пробормотала, отчаянно шепелявя:

— Угу, хотя у моей штаршей шештры они ещё больше.

* * *

Утро пронеслось вихрем. Больные шли нескончаемым потоком. Несколько раз, вспомнив про ланч, я выглядывал из-за перегородки, но неизменно обнаруживал, что очередь не уменьшается. По счастью, многим из них не требовались ни осмотр, ни лечение.

— Мне бы только справочку, доктор, — просили они.

Я подмахнул несколько дюжин подобных справок, удостоверяющих, что их владельцы освобождаются от работы, должны приступить к работе, могут ехать на курорт или в санаторий, не обязаны выступать в суде, способны иметь детей, имеют право на бесплатное молоко или должны проживать отдельно от родственников. С каждой новой справкой моя уверенность возрастала. Я уже начал даже получать от новой работы удовольствие, когда столкнулся с жизнерадостной престарелой дамой.

— Здравствуйте, доктор! — пропела она. — Как дела?

— Спасибо, у меня все в порядке, — ответил я, благодарный за внимание. — Надеюсь — у вас тоже.

— О, да! Особенно учитывая мой возраст. Как, по-вашему, сколько мне?

— Ну, никак не больше пятидесяти, — соврал я.

— О, доктор! — укоризненно, но не без кокетства воскликнула старушка. — А ведь мне через месяц семьдесят исполнится.

— Что вы, быть такого не может, — возразил я, но уже в следующую минуту, вспомнив, что пора переходить к делу, спросил: — Что вас беспокоит?

— Беспокоит? — встрепенулась она с недоумением в голосе. — Ничего, доктор. Слава Богу.

— Тогда — извините за любопытство — что вас ко мне привело?

— Как что? Мне нужно мое лекарство, что же еще.

— Понимаю, — кивнул я. — И что это за лекарство?

— Красненькое такое, доктор. Вы знаете.

— Да, конечно, но — для чего оно нужно?

— Для газов, — мгновенно ответила она.

— Вы, м-мм… страдаете от метеоризма? От ветров?

— О нет, доктор! — негодующе вскричала она. — Не от, а — без! У меня их уже сто лет не было!

— А давно вы употребляете это лекарство?

— О, позвольте вспомнить, доктор… Да, впервые я его приняла, когда мы отправились на остров Уайт. Ах, нет, не может быть — ведь наш Эрни был ещё жив тогда… Должно быть, на следующий год…. Джефф ещё ездил с нами, а ему тогда как раз пятнадцать годков стукнуло…

— Понятно, — прервал я, мысленно представив себе циркуляр Министерства здравоохранения, в котором врачам категорически запрещалось предписывать пациентам какие-либо снадобья, не внесенные в Фармакопею. — Боюсь, что не смогу дать вам это средство. Вы совершенно здоровы и больше не нуждаетесь в нем. Советую вам вместо этого каждый день гулять в парке. Всего доброго.

В первую минуту она мне не поверила. Потом еле слышно пролепетала дрогнувшим голосом:

— Но я должна получить мое лекарство, доктор!

— Оно вам ни к чему, — отрезал я.

— Но ведь я всегда его получаю, доктор! — взвыла она. — Я не могу без него! Три раза в день пью, после еды…

И она вдруг разрыдалась.

— Прошу вас, возьмите себя в руки, — взволнованно заговорил я, начиная жалеть, что не внял совету старикана-секретаря и не сделался полковым врачом. — Я тут ни при чем — я просто выполняю предписание нашего Министерства здравоохранения. Будь на то моя воля, я бы вам хоть дюжину пузырьков в день прописал.

— Мне нужно мое лекарство! — заныла она.

— Нет, я больше не могу, — вздохнул я, лихорадочно вспоминая, содержится ли в клятве Гиппократа что-нибудь про необходимость держать себя в руках. — Прошу вас покинуть амбулаторию!

— Самозванец! — вдруг истошно завопила старушка. — Мошенник! Самодур! Не хотите мне мое лекарство дать! Вы просто грабите нас, душегубы! Всю страховку себе в карман кладете! Мошну свою набиваете! Отдайте мне мое лекарство!

Я встал и, не доверяя собственному голосу, молча указал ей на дверь. Продолжая голосить, старуха направилась к выходу. Я сел за стол и обхватил голову руками. Про такое нам в Св. Суизине не говорили.

Услышав чьи-то шаги, я устало произнес:

— Садитесь. Имя, возраст, профессия?

— Уилкинс. Двадцать один. Профсоюзный организатор. — Молодой человек в хорошо пригнанном синем костюме сидел передо мной, вертя в руках шляпу. Вы очень огорчили мою матушку, доктор. Зря вы так.

— Если эта дама и впрямь ваша мать, то я буду вам очень признателен, если вы отведете её домой.

— Согласно кодексу поведения работника здравоохранения, — заученно произнес он, глядя на потолок, — пациент, которому отказано в надлежащем лечении, имеет право подать соответствующий иск и в установленном порядке взыскать с провинившегося врача денежную компенсацию.

Тут уже я окончательно вышел из себя.

— Убирайтесь отсюда!

— Спокойно, док, не горячитесь, — продолжил наглец тем же тоном. Лично против вас я ничего не имею и просто напоминаю вам положение из кодекса. Я неплохо его изучил, видите ли.

— Не сомневаюсь, — сухо сказал я. — Должно быть, именно этим вы зарабатываете на жизнь.

Профсоюзный организатор извлек из кармана зубочистку и принялся ковырять во рту.

— Полегче, док, — ответил он. — На вашем месте, я был бы осторожнее в высказываниях. Ответственности за клевету ещё никто не отменил. Я, между прочим, выиграл уже двенадцать исков против врачей. И ни одного не проиграл. Лишь на судебных издержках магистрат заработал при этом целую тысячу фунтов.

— Послушайте, мистер Уродкинс…

— Уилкинс.

— Мне плевать на то, как вас зовут, и кто вы такой, но если вы сию минуту не уберетесь отсюда, я дам вам такого пинка по заднице, что…

— Грубость вам не поможет, док, — невозмутимо прервал меня этот мерзавец. — Я могу вчинить вам такой иск, что вы без штанов останетесь.

— В последний раз повторяю, Уткинс, — в моем голосе зазвенел металл. Убирайтесь вон, пока я вас не вышвырнул.

— Не забудьте мою фамилию, док. Она произносится Ут… то есть Уилкинс. У-И-Л-К-И-Н-С. Вы ещё обо мне услышите.

Глава 7

Когда я возвратился домой, Жасмина уже накрывала стол к ужину.

— Приветик, — весело прощебетала она. — Что-то вид у вас невеселый. Как у медведя с больной головой.

— Попадись мне сейчас хоть целая стая медведей с больными головами, я бы их в отбивную превратил! — прорычал я. — Жасмина, где доктор Хоккет?

— Доктор ещё не вернулся. Его к викарию вызвали. — Она звонко расхохоталась. — А вы, между прочим, впервые назвали меня Жасминой.

Я плюхнулся в кресло и раскрыл энциклопедию.

— Напугали вас вчера, да? — спросила Жасмина. — За чаем. — Она хихикнула. — Вы ведь даже не подозревали, что я его жена, да?

— Да, мисс Хоккет, коль скоро вам это так любопытно — не подозревал. И, ещё раз «да» — испугался. Даже сардинку свою не съел.

Она поставила на место последнюю тарелку.

— Я нисколько вас не виню, не подумайте. Даже сама порой не верю, что я — докторская жена. — Я не ответил, а она приблизилась к моему креслу. — Я уже скоро поняла, что он женился на мне лишь для того, чтобы не платить мне жалованье. Главным образом. Скупердяй, каких мало. Такой вам в пустыне песка не даст. А я так хотела обзавестись нормальной семьей!