— Увы, тогда бы я не залез с тобой под одно одеяло. Моя высочайшая и просто предельная нравственность и целибат не позволили бы мне, ага, но если я человек… сама понимаешь, человеку можно все и даже больше! Широк человек, широк, как сказал лорд Федор, и вот, глядя на тебя, мне совсем не хочется этого человека суживать…
Она в ужасе отодвинулась на край кровати.
— Ты что… чудовище?
— Необязательно широк в ту сторону, — сказал я скромно. — Можно быть широким и в другую сторону… ну там, нежность, вздохи, томление, сю-сю, ням-ням, патя-патя, еще что-то. Но ты не бойся, я, как крупный государственный деятель, на простые человеческие крайности не имею права, я центрист, как и должен быть глава титульной нации людей.
В ее глазищах, сейчас совсем темных, странно и ярко отражается пламя единственной свечи, мне показалось, что здесь оно ярче, чем наяву.
— А как же… Гелионтэль? Я пробормотал:
— Очень важно жить в ладу со своей совестью и не совершать нехороших поступков. Я думаю, конт Астральмэль делает все верно. Аменгерство — святая вещь! За себя и за того парня…
Она приподнялась снова на локте, одеяло соскользнуло с худенького плеча, глаза тревожно поблескивают в сумраке.
— Так ты сейчас…
— Ричард, — заверил я. — Джеймс… тьфу, просто Ричард. У меня нет на совести недостойных поступков. У меня мораль очень строгая! Просто для разных ситуаций она разная… Ты озябла? Да, у нас здесь прохладно, это не Геннегау…
Я подгреб ее ближе, настолько трусит, что вся трясется, а зубешки стучат, но я уложил ее голову себе на предплечье и лежал спокойно, давая ей возможность хоть чуть пообвыкнуться.
И в самом деле, через некоторое время она сама приподняла голову и с недоверием посмотрела мне в лицо.
— Так вот вы какие… люди?
Я одними кончиками пальцев начал почесывать ей спинку, сперва там все вздрогнуло и напряглось, но я продолжал чесать так же нежно, и она снова медленно успокоилась, даже перебралась головой с предплечья на плечо, чтобы моя загребущая доставала до самой поясницы.
— От тебя хорошо пахнет, — сообщил я. — И вооб ще ты такая вкусненькая…
Она вздрогнула.
— Ой, я уже боюсь…
— Чего? — спросил я. — Это называется комплиментами, существо.
Глава 3
Она легонько щекотала мне грудь длиннющими ресницами, дыхание ее теплое, в самом деле вся вкусно пахнет лесом, древесной смолой и муравьями, а это так свежо и мило после приторных ароматов придворных дам.
— А тебе можно, — спросила она, — как человеку, вот так под одним одеялом с эльфийкой?
— Простому человеку нельзя, — объяснил я, — но можно мультикутуристу и мультикультурнику, что есть связующее звено между народами, культурами, религиями, конфессиями… не знаешь, что это?.. и даже видами… потому мне можно все.
Она вздрогнула под моей все более разогревающейся ладонью и попыталась отодвинуться.
— Все?
— И даже больше, — сообщил я.
Она в страхе и в то же время пытливо, решившись на что-то отчаянное, посмотрела в мое лицо. Я старался держать его честным-пречестным. Мне даже показалось, что в ее огромных дивных глазенапах мелькнуло некое разочарование, словно «можно» не так интересно, как попробовать нарушить то, что «запретно».
— И даже больше, — повторил я.
Она, как показалось, так и лежит, распластанная, как лягушка, в той же позе, в какой я ее оставил. На лице изумление, но когда я пошевелился и начал подниматься, вздрогнула и распахнула изумительные громадные озера синих глазищ, ясных и чистых, хотя и слегка заспанных.
— Что, — пропищала она испуганно, — уже утро?
— Увы, — ответил я. — Ночь коротка.
Она попробовала пошевелиться, скривилась, даже ойкнула.
— Ну ты и зверь… Что ты со мной делал?.. Больно-то как…
— А что ты со мной делала, — сказал я загадочно и с мечтательным выражением.
Она ахнула:
— Я?.. Да я лежала тихая, как мышечка!.. А сейчас, как лягушка, на которую лось копытом…
— Я еще тот лось, — похвалился я. — Если хочешь, жрать подадут в постель.
Она начала подниматься, охая, как старушка, и хватаясь за спину.
— Зачем тебе надо, чтобы меня такой увидели?
— А похвастать? — удивился я. — Сразу всем разнесут, что у меня в постели побывала такая необыкновенная красотка!
Она довольно заулыбалась, уже с достаточной легкостью сползла на пол, критически осмотрела себя в огромном зеркале, словно превращение невинной девушки в женщину тут же отразится заметными изменениями.
— Так вот ты, гад, какой, — сказала она задумчиво, — бедная Гелионтэль…
— Ну знаешь ли, — сказал я чуть обидчиво, — мы же с ней не сами по себе, а для дела! Исполняем долг по древнему и, как я понимаю, священному закону! Да и вообще… Что тебе Гелионтэль? Я ж тебе еще вчера долбил, что с Гелионтэль я — ее муж, конт Астральмэль, а здесь с тобой я — Ричард Длинные Руки!
Она вздрогнула, брезгливо отодвинулась от меня, но не от зеркала.
— Какой ужас! Я что, спала с человеком?
— И еще храпела, — сказал я обвиняюще. — Ладно-ладно, не дерись, похрапывала. Изредка. Мило так это. И задней ногой полягивала малость…
— Это потому, — сказала она, — что ты ее придушил, а я пыталась освободиться от твоей жестокой тирании! Люди — тираны, теперь я в этом убедилась. И душители свобод. И вообще вы хитрые!.. Как сумел меня заманить и обесчестить — ума не приложу. Наверное, колдовством?
Она все еще придирчиво рассматривала свое отражение, поворачивалась так и эдак, у эльфов зеркал нет, вчера так жутко стеснялась, что даже уши прятала, а теперь вот очень деловито старается рассмотреть, хорошо ли торчат сзади ее такие безукоризненные булочки, что и сейчас бы ухватил зубами.
Я кивнул:
— Да, колдовством. Вполне годится для оправдания перед родителями, если вдруг что заметят.
Ее глаза зажглись любопытством пополам со страхом.
— А что, это может быть заметно?
— Не сейчас, — утешил я.
— А когда?
— Через несколько месяцев, — сообщил я. Она не сразу врубилась, потом подпрыгнула:
— Что? Ты хочешь сказать… Я поспешно отступил:
— Ну-ну, не царапайся, не кусайся и не бодайся. Ничего не хочу сказать. Так, намекиваю исподтишка, для вящей безопасности. Мы ж люди, а они все гады коварные, теперь знаешь.
Она ахнула:
— Ты хочешь сказать, что могу выносить ребенка и даже родить, не пройдя Великий Обряд в Круге Вели кой Тайны Бытия, где навечно соединяются узами бра ка двое, и не получив на это благословения Древней Богини?
Я пробормотал несколько настороженно:
— Ну, вообще-то да… Антураж и танцы — здорово, сам люблю, но для таких дел можно и в подворотне… в смысле, просто в кустах. Странное дело, конечно, но установлен удивительный факт, что количество выпи того и сожранного на свадьбе ну никак не влияет ни на пол ребенка, ни вообще на зачатие…
Она ахнула:
— Врешь!
— Клянусь! Были такие исследования…
— Но тогда зачем?
Личико ее было полно недоумения.
— Не знаю, — сказал я. Она гордо выпрямилась:
— Ты все врешь! Люди лгут. То, что ты говоришь, просто невозможно. Без благословения Древней Боги ни зачатие невозможно. Да и вообще… раз в сто лет!.. И никак иначе.
Я сказал с облегчением:
— Правда?.. Фу-у-у… гора с плеч. А то я как-то еще не готов еще раз стать отцом. Надо сперва на ноги встать, империю построить, молодильные яблоки вы растить, Конька-Горбунка для ребенка поймать зара нее… тьфу, а вдруг девочка?.. В общем, ты молодец, сразу все разрулила и успокоила. Давай сейчас поедим, а потом решим всякие мелочи. Мне надо или не надо ехать в Эльфийский Лес?
Она посмотрела на меня с прищуром:
— А ты как думаешь?
— Не знаю, — ответил я честно.
— А как поступают люди?
Я вздохнул. Как поступают люди, тоже мне вопросец. Если начну отвечать всерьез, то перечислять буду еще года два. Люди на то и люди, что разные.
— Я же там не людь, — пояснил я, — а конт Астральмэль. Что бы сделал конт?
— Немедленно помчался бы к жене, — сказала она злорадно, — и поздравил бы с такой удачей!
Я пробормотал озадаченно:
— Это удача?
— Ну да, — ответила она. — Девочки живут в несколько раз дольше, ты разве не заметил, что у нас на каждого мужчину не меньше сорока женщин?.. К тому же мужчины умирают чаще от неведомых болезней, а женщины даже не болеют. Но все равно род считается по мужчине, потому что только он может его продлить…
Дверь приоткрылась без скрипа, вошел сэр Вайтхолд. Изаэль вспикнула и в мгновение ока очутилась под одеялом, только две белые булочки эльфийской попки мелькнули и остались висеть в воздухе, как улыбка чеширского кота.
Сэр Вайтхолд даже не повел в ту сторону взглядом, невозмутим и строг, как дворецкий с двадцатилетним стажем, настоящий аристократ.
— Ваша светлость, звали?
— Вот что, сэр Вайтхолд, — сказал я веско, — при всех наших бедах, нам все же досталось исправно функционирующее королевство…
Он переспросил:
— Фун… ци?.. Ниру… щее?
— Работающее, — объяснил я. — Ну ладно, исправное!.. Мы ничего в нем не поломали, кроме домов, стен, огородов и чьих-то жизней, что полная ерунда, этого не жалко. Наша задача как минимум — удержать все в том ж виде, чтобы пятая колонна, это такие местные гады, не разрушила систему, чтобы поживиться на обломках.
— Ваша светлость?
— Сэр Вайтхолд, — заявил я официально, — ко всем вашим нагрузкам я возлагаю на вас еще и налоговую полицию. Ну, если вы не ухитритесь найти кого-то, кто смог бы заменить вас и все выполнять так же блестяще.
Он переспросил несколько ошалело:
— Какую-какую? Я сказал строго:
— Не кривите это самое вельможное и с длинной родословной. Налоги — самое важное для выживания! Если нам не будут их платить и выплачивать, нам при дется превратиться в разбойников, которые все добы вают силой. Но должны собирать мои люди, а не мест ные лорды, как тут снова пытаются замутить…
Он охнул, рука дернулась к мечу.
— Местные? Да как они…
— Погодите, — сказал я, — они якобы будут собирать для меня. Но мне такой любезности не надо, это вроде бы ясно?
— Почему?
— Потому что сегодня собирают, — объяснил я, — а завтра перестанут. Вернее, начнут собирать в свой карман. А если буду собирать я, то я в чужой не положу точно.
Он посмотрел на меня с уважением:
— Да уж, в это я верю.
— Потому немедленно, — велел я, — прямо сегодня в срочном порядке отберите орлов помоложе, они честнее, которые проедут и в самые дальние земли Турнедо и проверят, чтобы налоги шли прямо ко мне в Савуази. Если какой-то сеньор заартачится, начнет ссылаться на древние вольности, то старайтесь проблему ликвидировать сразу, не давая, чтобы из искры возгорелось пламя, обойдемся без декабристов. Я был душителем таких свобод и останусь им. У меня не повольничаешь, не посепаратничаешь!
По его лицу я видел, что такое ему не очень нравится, но понимает важность, поклонился и сказал ровно: