Гнездо индюка

— Еще хуже, — покачала головой толстая самка. — Седина в бороду — бес в ребро. Говорил, небось, что любит? Все они так говорят. Только и умеют, что говорить, а заботы ни в жизнь не дождешься. Лучше сбеги, пока не поздно, загубит ведь молодость твою.

— Как это сбеги? — изумилась Аленький Цветочек. — Нельзя же! Поймают! Да и… гм… люблю я его.

Произнеся эти слова, Аленький Цветочек вдруг осознала, что действительно любит Джона, а их размолвка возникла из-за такой незначительной ерунды, что даже и говорить об этом неловко. Любимый самец временно пренебрегает подругой, потому что занят важным делом — на что тут обижаться?

— Все равно сбеги, — решительно заявила самка. — Любят не так. Таких, как мы, рыцари никогда не любят, только похоть свою кобелиную радуют. Но тебе этого не понять, потому что ты молодая и глупая. А самое главное — кто любит, тот заботится. Не пускает на улицу в обносках, с открытым лицом и без охраны. Хотя откуда у него деньги на охрану, у рыцаря твоего? А сам сопроводить побрезговал, унизительно ему среди орков толкаться, надо полагать…

Аленький Цветочек неловко пошевелилась, пытаясь поудобнее устроиться на капустной куче. Луч света, пробившийся сквозь прореху в тряпичной крыше, упал на золотую цепочку, она сверкнула, и ее блеск показался в полутьме ослепительным.

— Ух ты! — воскликнула самка.

Протянула руку, попыталась вытащить амулет из-под рубахи Аленького Цветочке, но та не позволила. Ухватила за жирное и одновременно морщинистое запястье и зашипела злобно:

— Не трожь! Мелькнула мысль: может, эта самка и в самом деле лесбиянка?

— Ну ты и дура, — сказала самка. — Сбежала уже! Прихватила, что под руку подвернулось, и сбежала! Нет, такая дурость не лечится. Сама разбирайся. Она встала, повернулась к выходу, отодвинула полог и вдруг замерла.

— Тута она, — сказала она. — Тута, отец высокорожденных. Это… Утешение, вот! Утешение ей того… утешала, во, это самое, да. Не могу знать, отец высокорожденных. Не видела. Кобелей поганых видела, золото не видела. Старая, слепая. Да, бесполезная.

Она вывалилась наружу, как-то резко, будто ее выдернули. Но входной проем недолго оставался пустым. Кто-то ввалился внутрь, чьи-то сильные руки грубо ухватили Аленького Цветочка и вытолкали наружу. Ее глаза уже успели отвыкнуть от яркого света, она растерянно моргала, а чья-то рука полезла ей за пазуху, она почувствовала, как волшебный амулет скользит по коже груди…

Она успела перехватить амулет в последнюю секунду. Цапнула железную безделушку и с силой надавила на камень, который на самом деле не камень, а волшебный фрагмент волшебного артефакта.

Кто-то ударил ее в зубы, притом не раскрытой ладонью, как обычно бьют самок, а кулаком. Несильно ударил, почти не больно, так, символически. Но удар достиг цели — она испуганно отпрянула, расслабила руку, рывок — и цепочка порвалась.

К этому времени Аленький Цветочек наконец-то проморгалась и разглядела, кто перед ней стоит. Человек-мужчина среднего роста, очень тучный, с окладистой бородой, на лысеющем лбу вытатуированы четыре горизонтальные красные полоски. Четыре полоски?!

Аленький Цветочек опустилась на колени, склонила голову и пробормотала себе под нос что-то вроде:

— Благосло… И осеклась, не зная, как продолжить фразу.

Она пыталась припомнить, как правильно титулуется жрец четвертой ступени, и не смогла. То ли прист, то ли бишоп, то ли дьякон… Нет, дьякон — это вторая ступень… или третья…

— Забавная штучка, — прогудел жрец густым басом. — Ух ты! Да это же артефакт!

— Ого! — сказал орк-воин, стоящий рядом со жрецом. Тот самый орк-воин, который только что ударил юную самку в зубы.

— Гляди, свинья, — обратился к нему жрец. — Вот шпынек торчит. Я его пальцем вдавливаю, он входит. А отпускаю — выходит. Артефакт!

— Смысла не понял, — произнес орк-воин. — Убог и неразумен я потому что. Простите, отец высокорожденных.

— Да я и сам смысла не понял, — сказал жрец. — Эй ты, сука! Подымай морду наглую и говори, что за артефакт на шее таскаешь?

— Не могу знать, — сказала Аленький Цветочек. — Эта вещь принадлежит моему хозяину, сэру Джону Россу. Я надела ее по его приказу. А что за вещь — не могу знать.

— И где же проживает означенный Джон Росс? — спросил жрец.

Аленький Цветочек замялась. Орк-воин издевательски ухмыльнулся. «Да пошли они все!» подумала Аленький Цветочек и сказала:

— Эльм-Стрит, дом тринадцать. Дом леди Абигайль Маунт, третий этаж. Жрец ухмыльнулся и спросил:

— Из понаехавших, что ли?

Аленький Цветочек пожала плечами, дескать, не понимаю, о чем вы, отец высокорожденных.

— Джон Росс, значит, — задумчиво произнес жрец. — Придется поближе познакомиться с Джоном Россом этим. Закон об артефактах не чтит — раз. Закон о чистоте крови не чтит — два.

Неожиданно подала голос та самая пожилая самка, что несколько минут назад затащила Аленького Цветочка в шалашик с капустой. Она, оказывается, никуда не ушла, а тоже стояла на коленях, только поодаль.

— Цыпа-то беглая, — заявила самка.

— Хе, — сказал жрец. — А это мысль. Встань-ка, цыпа, да поворотись ко мне задом, а к шалашу передом.

Аленький Цветочек встала и поворотилась. Жрец больно ущипнул ее за седалище, она взвизгнула.

— Точно, беглая, — сказал жрец. — Приравнивается, стало быть, к бесхозному имуществу.

Толстые волосатые руки обхватили орчанку за бока, короткие пальцы облапили грудь, жирное брюхо уперлось в спину.

— И чего этот твой Джон Росс тебя в наложницы не взял? — спросил жрец. — Такую цыпу да приодеть… или наоборот, прираздеть…

— Я наложница! — воскликнула Аленький Цветочек. — Хозяин послал меня на рынок купить приличную одежду. А амулет сам мне собственноручно повесил, чтобы от беды оборонить!

— Дурак твой хозяин, — заявил жрец. — Если ума нет — никакой амулет не поможет. Молитва может помочь, да и то не факт. Такую цыпу — на рынок, без охраны и даже не в балахоне, во дурак-то! Ничего, не расстраивайся, цыпа, было ваше — стало наше. Я тебя сильно обижать не буду. Может, даже забуду речи твои неподобающие, нечистоту крови демонстрирующие наглядно. Если будешь доброй и ласковой. Ну как, цыпа? Пойдешь со мной по доброй воле?

— Никуда я с тобой не пойду, боров жирный! — рявкнула Аленький Цвнточек.

Попыталась пнуть жреца в пах, но орк-воин, не тот, что ударил ее раньше, а другой, ловко подставил сжатый кулак под ее голень, Аленький Цветочек согнулась, обхватила ушибленную ногу и завыла в полный голос.

— Сдается мне, в наложницы эта цыпа не годится, — произнес жрец. — Разве что для садизма… А что, может тряхнуть стариной? Давненько я в эти игры не играл…

— Разрешите приступить? — спросил кто-то из воинов, сопровождающих жреца, Аленький Цветочек не разглядела, кто именно.

— Цыц! — прикрикнул на воина жрец. — Вяжите ее и волоките сами знаете куда. Но не портить, пока не прикажу!

К этому времени вокруг них собралась целая толпа, привлеченная бесплатным зрелищем. В первом ряду зрителей орков не было, их уже давно оттеснили назад. Но лица зрителей первого ряда отличались от орочьих морд только отсутствием зеленых жабьих татуировок. Откуда среди людей столько уродов берется?..

По толпе пробежала волна, кто-то пробирался к ее центру, бесцеремонно расталкивая всех на своем пути. И этот кто-то быстро приближался.

— Куда прешь?! — рявкнул кто-то из охранников жреца.

А в следующую секунду Аленькому Цветочку почудилось, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Потому что она услышала голос Джона.

— Следует говорить не «куда прешь», а «куда изволите шествовать, добрый сэр», — поправил Джон орка. — А лучше вообще ничего не говорить, а тихо убраться с дороги. Вот так.

Аленький Цветочек не видела, что там происходит, жирная туша жреца загородила ей обзор. Внезапно эта туша всколыхнулась, будто получила могучего пинка, с неожиданным проворством отпрыгнула в сторону, и одновременно из множества глоток вырвался слитный вздох. И Аленький Цветочек увидела Джона.

Он неподвижно стоял, широко расставив ноги и глядя перед собой пустым взглядом. Двумя руками он держал обнаженный меч, направленный острием в небо. Аленький Цветочек не владела искусством фехтования, но даже ей было понятно, что боевая стойка рыцаря безупречна. У ног Джона корчились два жреческих охранника, ни один из которых не успел достать оружия. Один катался по земле с пунцовым лицом, зажав руками пах, другой стоял в коленопреклоненной позе, обхватив руками ушибленную голову. Еще один воин стоял чуть в стороне и тупо глядел на собственное запястье, из которого толчками брызгала кровь. Отрубленная кисть лежала на земле, она все еще сжимала дубинку. Сзади Джона стоял Длинный Шест, в руках он держал деревянный дрын, явно выдернутый из какого-то забора. Длинный Шест выглядел растерянным и глупо улыбался, люди так улыбаются, когда накурены. А еще дальше стоял Звонкий Диск, он выглядел испуганным и, кажется, делал вид, что не имеет никакого отношения ни к Джону, ни к Длинному Шесту. Встретив взгляд Аленького Цветочка, он поморщился, отвернулся и пошел прочь

Немая сцена длилась секунды три, затем Джон мгновенным движением убрал меч в ножны и встал в обычную стойку, не боевую.

— Я Джон Росс, рыцарь, — заявил он. — Позвольте узнать ваше имя, святой отец.

— Ты не похож на рыцаря, — сказал жрец.

— Оригинальное имя, — сказал Джон. — А теперь позвольте осведомиться, почтенный Тынепохожнарыцаря, с какой целью вы держите в руках то, что принадлежит мне?

— А ты наглый, — сказал жрец.

— Это да, — кивнул Джон. — А также нетерпеливый, опасный и отмороженный на всю голову. Вы не ответили на мой вопрос, Тынепохожнарыцаря, я начинаю терять терпение.

— Я Вольдемар Марволо, — представился жрец. — В прошлом рыцарь, а ныне бишоп ордена хранителей. И не смей разговаривать со мной в таком тоне, а то мои воины тебя не пощадят! Джон поднял брови с деланным удивлением.

— Какие воины? — переспросил он. — Этот сброд, что ли? Бу!

Его движение было непонятным, ну, то есть, понятно было, что он прыгнул, но это произошло так стремительно, будто он не прыгнул, а волшебным образом переместился на шаг в сторону, не потратив на перемещение ни единого мгновения. Орк, на которого он напрыгнул, бестолково махнул дубинкой, отступил на шаг, оступился и упал на спину. Его дубинка оказалась в руках рыцаря, но ненадолго — Джон метнул ее в голову поверженного воина. Толстый конец дубинки звучно ударил в лоб, воин вздохнул и стал лежать неподвижно и расслабленно.

— Это не воины, а сброд, — повторил Джон. — По-моему, уважающему себя бишопу непристойно появляться в общественном месте в сопровождении подобных животных. Они компрометируют вас, святой отец. Если, конечно, вы на самом деле святой отец. Лысина святого отца стала приобретать пунцовый оттенок.

— Ты на что это намекаешь? — спросил жрец. В его интонации странно смешались гнев, испуг и недоумение.

— Я намекать не умею, — заявил Джон. — Я не намекатель, а воин. Если я что говорю, так говорю лаконично, по-военному, что думаю, то и говорю. А думаю я, что святому отцу не подобает присваивать чужое имущество, чем бы оно ни было: волшебным амулетом или пригожей рабыней.

Некоторое время на лице отца Вольдемара отражалась сложная борьба противоположных чувств. Но эта борьба была непродолжительной, гнев победил.

— Не тебе судить, что подобает святому отцу, а что не подобает! — взревел жрец. — Деревенщина! Понаехали тут! Знай, дебил, что вот это, — он высоко поднял амулет, чтобы все видели, — древний артефакт, который не положено никому…

— А моя рабыня — тоже древний артефакт?! — перебил его Джон. — Ты, святой отец, не на святого отца похож, а на презренного оркокрада! Много я слышал рассказов о житиях святых, но ни разу не говорилось, чтобы святой отец отнимал приглянувшуюся рабыню у законного владельца! Сдается мне, никакой ты не бишоп, а полоски налобные ты нарисовал акриловой краской, что делается на заводах Тринити!

— Какой краской? — удивился жрец.

В бешеном взгляде Джона промелькнуло смущение, но это было настолько быстро, что никто ничего не заметил. А если и заметил, то не придал этому значения. Потому что смущение немедленно сменилось торжеством.

— Стало быть, остальные обвинения ты признаешь?! — провозгласил Джон с зловещей улыбкой, не сулившей жрецу ничего хорошего.

— Ничего я не признаю! — заорал жрец. — А ну, псы, взять его, быстро!

К этому времени воин с отрубленной кистью уже не стоял, а лежал в луже собственной крови, вероятно, мертвый. Только четыре воина в свите отца Вольдемара Марволо сохраняли боеспособность, по крайней мере, на первый взгляд. Но когда прозвучал приказ, они вздрогнули, но не сдвинулись с места.

— Бу, — сказал Джон. Воины дружно, не сговариваясь, отступили на шаг. Джон рассмеялся.

— Ну так что? — обратился он к жрецу. — Помнится, ты говорил, что ты не только жрец, но и рыцарь! Так решим же наш спор по-рыцарски! Джон выхватил меч и отсалютовал.

— У меня нет меча, — сказал Вольдемар.

— Так возьми мой! — воскликнул Джон.

Неуловимым движением кисти подбросил меч, поймал за острие и протянул жрецу рукоятью вперед.

— Возьми мой меч, и сразимся, как подобает рыцарям! — заявил Джон. — Ты будешь с мечом, а я без меча, и посмотрим, кто из нас победит! Чего не берешь? Боишься?

Джон сделал шаг вперед, рукоять уткнулась в грудь жреца, отец Вольдемар испуганно отступил. Аленький Цветочек переместилась за его спину и присела на корточки. Джон улыбнулся.

— Джон, стой! — раздался чей-то голос, явно знакомый. — Отец Вольдемар, сэр Джон, прекратите! Это глупое недоразумение! Джон перехватил меч за рукоять, убрал в ножны и сказал:

— Здравствуй, Герман. Рад тебя видеть, дружище!

— Привет, Джон, — отозвался Герман. — Здравствуйте, отец Вольдемар. Я Герман Пайк, рыцарь. Вы меня вряд ли знаете в лицо, но наверняка слышали обо мне. Что тут происходит?

— Тот, кого ты называешь отцом Вольдемаром, попытался украсть у меня фамильный амулет и рабыню, — заявил Джон. — А когда я стал пресекать беззаконие — натравил на меня своих рабов.

Герман задумчиво оглядел поверженных орков, затем испытующе посмотрел на отца Вольдемара.

— Беззаконие действительно имело место, — заявил отец Вольдемар. — Но совсем не такое, о каком говорит этот… гм… рыцарь. Во-первых, сия драная курица… а где она, кстати?

Аленький Цветочек все еще сидела на корточках позади жреца, все еще ожидая, когда он сделает шаг назад, споткнется и упадет. Сейчас она попыталась незаметно встать и принять достойную позу, но незаметно не получилось. Появление орчанки из-под тучного жреца зрители встретили дружным хохотом. Жрец нахмурился и провозгласил.

— Сия драная курица является несомненной полукровкой — агрессивной, злокозненной и опасной. Я требую немедленной экстерминации!

Теперь настала очередь Германа хмуриться. А Джон сделал шаг вперед и громко сказал:

— В моем стаде я сам решаю, кто полукровка, а кто нет!

Это заявление не оставило зрителей равнодушными. Кто-то бешено зааплодировал, кто-то засвистел, люди и орки завопили на разные голоса:

— Молодец!

— Фу, мерзость какая!

— Ишь, еретик сраный!

— Так их, попов зажравшихся!

— Клянусь Афродитой, я бы ему дала! И так далее. Герман приблизился к Джону и тихо сказал ему:

— Твои слова войдут в легенды, но, прошу тебя, больше не надо так говорить. Стой смирно, молчи и не мешай мне тебя спасать.

— Зря ты вмешался, — ответил Джон так же тихо. — Я бы его зарубил, никто и не пикнул бы.

— Ну ты и отморозок, — хмыкнул Герман. — Скрываться-то как собирался?

— Что я, трупы расчленять не умею? — буркнул Джон. — Жир с боков срезать, никто и не догадается, что это бишоп, а не орчила позорный.

— Я тебя боюсь, — сказал Герман и глупо хихикнул.

— Чего вы там шепчетесь? — громко спросил Вольдемар.

— Позвольте, отец Вольдемар, я пошепчусь с вами, — ответил ему Герман.