Только бы не упустить, только бы догнать, рассмотреть… И тогда… И тогда? И тогда!
Кажется, впереди что-то блеснуло. Во-он, под тем камнем… Ага! Юноша спрыгнул в воду, нагнулся, зашарив под камнем руками… Нет! Не может быть! Он не мог так ошибиться… Ведь видел же! Точно видел. И вот…
Просто кусок старого сена — желто-коричневый, с какой-то синей прилипшей тряпкой, ничуть не похожий на полуторалитровую пластиковую бутыль. По Лешкиным щекам потекли слезы. Ну, как же? Ну, как? Как же он мог так ошибиться?
С раздражением отбросив мокрое сено, юноша запрокинул голову и посмотрел в небо — синее, чистое и высокое и долго стоял так, глотая горькие слезы.
В этот момент и накинул на него аркан бритоголовый надсмотрщик Кызгырлы. Свалил с ног, потащил по каменистой почве. Острые камни царапали щеки, больно впивались в ребра. Лешка не реагировал.
— Ты знаешь, что полагается за побег? — заглянув ему в лицо, начал было бритоголовый, но, присмотревшись, лишь махнул рукой и сделал знак парням:
— Тащите в дальний амбар. Пусть хозяин решает.
Хозяин, Ичибей Калы, выглядел зло и хмуро. Под стать ему была и охрана, и даже согнанные во двор невольники: скотоводы, привратник и прочие. В центре двора, голый по пояс, стоял Лешка — Али, — время от времени окидывая собравшихся презрительно-безразличным взглядом.
Грозно осмотрев всех, Ичибей произнес весьма прочувствованную речь, которую Лешка, может, с удовольствием бы и послушал, да только вот беда — не понимал ни слова. Впрочем, хозяин недолго злоупотреблял терпением публики. Злобно ощерившись, обернулся, дав знак Кызгырлы…
В общем-то, ничего нового. Снова козлы; вытащенные на середину двора, снова плеть, только удары на этот раз оказались куда как болезненней, крепче. Так, что Лешка едва не кричал. Но, странное дело, с каждым ударом из него выходила та апатия, что владела юношей вот уже недели три.
Лешка стиснул губы.
Бей, бей. Кызгырлы! Ударь, ударь еще. Сильнее, чтоб лопнула кожа… Что б не привыкал. Что б не казались столь уж желанными сон и похлебка. Что б знал — здесь всегда могут сделать с тобой все, что хотят. Что б наконец думал. Что б снова стал человеком! Уй!!! А не ко всему безразличным животным! Бей, бей, Кызгырлы!
Экзекуция вскоре кончилась — Лешка даже не понял, когда. Спину, конечно, жгло. Но так, вполне терпимо. А ведь бритоголовый был достаточно силен для того, чтоб одним ударом перешибить позвоночник. Мог бы… Но не делал этого, да и вообще, бил довольно щадяще — не хотел испортить хозяйское добро. Да, что и говорить — иногда скупость Ичибея Калы оборачивалась благом.
— Идем! — Кызгырлы рывком поднял парня с козел.
Сплюнув, Лешка, пошатываясь, направился к хижине.
— Нет, не туда, — негромко произнес бритоголовый. — Иди на задворье, наказание еще не закончено.
Ну, надо же, не закончено! Вот уроды. Интересно, что там они еще придумали?
Уроды придумали земляную яму, куда и бросили несчастного парня. Узенькая — не сядешь, и вместе с тем достаточно глубокая — краев рукой не достать, не вылезешь. Лешка поначалу обрадовался — подумаешь, всего-то навсего яма, ну узкая, ну глубокая — и что с того? Однако, простояв полдня, ощутил, как жутко заныла поясница. Затекли и руки — их ведь было не вытянуть, приходилось либо скрещенными держать у груди, либо, как солдат по стойке смирно — опустить вниз, либо, наоборот, поднять кверху. Так вот зачем они его развязали, собаки! Чтобы усилить мучения. Ну, садисты чертовы, чтоб вам ни дна ни покрышки. Лешка попытался сесть — но без толку, лишь поцарапал разбитую спину и чуть было не закричал от боли. Сволочи! Это ж надо такое придумать. Вроде бы ничего особенного, а вот, поди-ка, постой.
Мысли юноши между тем постепенно приобрели весьма интересную направленность. Вдруг подумалось — а все ли зло, то, что зло? Может быть, в этом зле есть и хоть какая-нибудь частичка хорошего? Вот, Кызгырлы его сейчас бил… И, можно сказать, выбил-таки раба! Заставил опять хоть что-то почувствовать, хоть что-то соображать, думать. Ведь так вроде бы получается? Несомненно, так. Вот и сейчас, на первый взгляд — плохо. Но если хорошенько подумать… Чего он был лишен все последнее время? А вот именно такой возможности — не торопясь, поразмышлять, подумать, привести в порядок мысли. А о многом нужно было бы порассуждать и обдумать — многое. Кто ему здесь друг, кто — враг? И — есть ли возможность бежать? А если есть, то куда? К морю или обратно в степь? Грек Владос — станет ли он напарником в возможном побеге? Или ему неплохо и здесь? Он ведь хороший гончар, хозяин, несомненно, его ценит. Ценит… И что с того? Ведь этот парень родился и вырос в большом городе, с театрами и прочим. Наверняка ему здесь настолько скучно, что хоть волком вой! А значит… Ох! Как болит спина! И ведь не опереться коленками о противоположную стенку — спиной-то все равно не прислонишься, болит! Огнем пышет. И еще жутко хочется пить, в горле так пересохло, что… Лешка вдруг усмехнулся: хорошо хоть, пока ничего другого не хочется. Можно себе представить, что будет, когда захочется… Интересно, долго ли собираются его здесь держать? А что если — несколько дней?! Неделю?! Тьфу… Даже думать об этом не хочется. Боже, как болит спина, как болит… болит…
Лешка стиснул зубы и, подняв голову, заметил в черноте неба звезды. Ага — выходит, ночь уже! Или, по крайней мере, вечер.
— Али!
Чу?! Показалось, вроде как кто-то позвал. Неслышно так, шепотом.
— Али, да отзовись же!
Точно позвали!
— Это ты, Владос?!
— Тсс… Я тебе сейчас опущу кувшин… Пей! Дерни за веревку, когда напьешься.
Вода! Господи!
Дрожащими руками юноша поймал небольшой привязанный к веревке кувшин, жадно припал к узкому горлышку и пил, пил, пил… Жаль, вода быстро кончилась.
— Спасибо тебе, Владос, — отправив кувшин назад, горячо поблагодарил Лешка. — Не знаю, как бы и выжил…
— Тихо… — принимая кувшин, прошептал Владос. — Я ухожу. Кажется, сюда кто-то идет.
Лешка навострил уши, прислушался. Некоторое время наверху все было тихо, настолько тихо, что юноше вдруг показалось, что его похоронили заживо. Даже сторожевые собаки не лаяли!
И вдруг… Сверху скатились кусочки земли… Что-то ударило в голову, повисло… Лешка поднял руки — плетеная фляга!
— Владос — ты?
А в ответ — тишина. Лишь дернули веревку…
Понятно — тот же рецепт.
Юноша пожал плечами и приложился к горлышку… Опа! А во фляге-то оказалась отнюдь не вода! Не вода, самое настоящее, правда, разбавленное, винишко! Ну, дела… И откуда достал его Владос? Или это не Владос, а еще один совсем незнакомый друг?! Да, наверное, именно так. Что же он молчит-то? Хоть бы голос подал. Интересная какая фляга… вовсе не плетеная, а металлическая, скорее всего, серебряная, лишь искусно сделанная под плетенку. Явно недешевая вещь. Интересно, кто ее хозяин?
— Эй, — задрав голову, тихо позвал Лешка. — Спасибо.
Флягу так же молча утянули. Послышались торопливо удаляющиеся шаги. И вот — снова! Похоже, новоявленные друзья собрались и вовсе не давать Лешке спать. Всю-то ноченьку шастают! А вообще — приятно.
Опа! На этот раз действовали без слов, молча свалив к ногам пленника веревочную лестницу!
Усмехнувшись, Лешка тут же ею и воспользовался, вылез… Увидев перед собой мрачную до ужаса знакомую фигуру.
— Идем, — тихо сказала фигура — ну, конечно же, это был Кызгырлы! Вот черт, неужели решили выпустить? Недолго музыка играла…
Однако почему кругом такая темень? Почему не зажгли факел или хотя бы свечку, ведь ветра-то нет? Экономят?
— Иди за мной и молчи, — свистящим шепотом произнес Кызгырлы.
— Но что…
— Тихо!
Схватив парня за руку, надсмотрщик осторожно (!), словно от кого-то таился (!), провел его через двор и, остановившись у галереи, что-то тихонько сказал. Скрипнула дверь, и Лешка очутился в небольшой, освещенной зеленоватым светильником комнатке с узким, застланным синим шелковым покрывалом ложем.
— Спи! — Кызгырлы показал на ложе и быстро исчез. Лешка тут же кинулся к двери — заперта и, похоже, надежно. Оконце имеется, но узенькое, с ладонь — не пролезть. Что ж, тогда будем спать — утро вечера мудренее.
Памятуя про избитую спину, юноша улегся на живот и с наслаждением растянулся. Здорово! Потрескивая, горел светильник, Лешка не задувал его специально — устал от кромешной темноты земляной ямы. Так и уснул… Правда, один раз проснулся… увидев около ложа красивую девушку! Сквозь прищуренные глаза он смог рассмотреть ее во всех подробностях — круглое симпатичное лицо с тонкими чертами, прямой слегка вздернутый носик, пухлые губы, чистый высокий лоб, подрисованные стрелками брови. И глаза — словно упавшие звезды! Кажется, черные, а может быть, зеленые или карие, синие — ничего тут не разберешь при столь тусклом свете. Незнакомка некоторое время молча смотрела на юношу и улыбалась. Затем почему-то вздохнула, погладила Лешку по волосам и почти неслышно ушла… И тотчас же в комнату заглянул Кызгырлы, зашептал, тормоша:
— Вставай. Просыпайся. Идем.
Они пришли к той же яме, надсмотрщик поставил лестницу…
— Кызгырлы… — спускаясь, оглянулся Лешка. — Кто эта девушка?
— Какая еще девушка?
— Ну, скажи! Я ведь все равно узнаю.
— Да упаси тебя Аллах хоть что-нибудь…
— Я просто хочу помолиться за ее счастье, — промолвил юноша уже из ямы.
— Гюльнуз, — убирая лестницу, тихо отозвался надсмотрщик. — Ее зовут Гюльнуз.
— Гюльнуз, — шепотом повторил Лешка. — Какое прекрасное имя…
Глава 7
Осень 1439 г. Крым
ГЮЛЬНУЗ
Была красива и юна, прелестна и невинна,
И уступил рассудок мой преступному желанью…
…Гюльнуз!
К обеду Лешку выпустили из ямы уже вполне официально — нужно было снова таскать и месить глину, хозяин намеревался выгодно продать изделия Владоса на ближайшей осенней ярмарке в Кырк-Ор, а потому — спешил. По лешкиным прикидкам, стоял уже конец сентября, а то и октябрь, однако здесь по-прежнему цвели цветы, и в синем безоблачном небе ярко сияло солнце, лишь по ночам, все чаще и чаще, шли проливные дожди с грозами.
После всего случившегося Лешка словно бы возродился к жизни, обретя утраченный было задор. Еще бы! У него теперь было, по крайней мере, два друга — Владос и тот, неизвестный. Да и бритоголовый надсмотрщик Кызгырлы оказался не таким уж врагом, хоть и действовал наверняка по приказу Гюльнуз. Гюльнуз… Иногда юноше казалось, что это был сон. Таинственное вызволение из земляной ямы, узкая кушетка, сон — и красавица, возникшая словно бы ниоткуда. Поначалу Лешка полагал, что это именно она подала ему в яму флягу, но, хорошенько подумав, пришел к другому выводу. Ну, скажите пожалуйста, зачем девчонке сначала поить невольника, а затем сразу же вытаскивать из ямы? Логичнее было бы поступить наоборот. Значит, фляга принадлежала не ей. А второму неизвестному другу. Первым был Владос.
Больше он не обращал внимания на Гашу и Кайма — а пусть доносят, надсмотрщик Кызгырлы вроде как свой человек… ну, если и не свой, то… Короче говоря, эта Гюльнуз им командует.
— Гюльнуз? — поставив на пол пустую миску, Владос поднял глаза. — Изнеженная хозяйская дочка.
— Так ты ее знаешь?
— Слышал много, а видел всего один раз, правда, лицо было скрыто вуалью — они же здесь все магометане, а у магометан отношение к женщинам строгое.
— Знаю, — кивнул Лешка. — А что ты про нее слышал?
Грек задумался, наморщив лоб, взъерошил рыжую шевелюру:
— Слышал — девчонка умна и рассудительна не по годам, Ичибей в ней души не чает, и в последнее время присматривает достойного жениха.
— Жениха?
— Ну да, — Владос усмехнулся. — Понимаешь, с женихами здесь дело обстоит плохо. По правде сказать — их почти что и нет.
— Как это почти нет? — не поверил Лешка.
— Я имею в виду достойных женихов — богатых и знатных, — быстро уточнил собеседник. — Наш скряга – хозяин очень не прочь породниться со знатью или уж, в крайнем случае, с каким-нибудь богатым купцом. Ходили слухи о некоем Гвидо Сильвестри из Кафы, его люди как-то покупали у Ичибея баранов. Гвидо не прочь жениться, человек он известный, солидный, имеет несколько рыбацких фелюк и два больших торговых нефа… Вот наш скряга и задумался — с одной стороны, конечно, хорошо б стать родственником такого богача, но с другой — ведь Гвидо Сильвестри католик, как и все генуэзцы… Впрочем, такая мелочь Ичибея бы не отпугнула, коли б он был сам по себе, но вот что скажут соседи, мулла? Ведь невесте придется-таки перейти в веру жениха.
— Да, — снова покивал Лешка. — Проблема. Но согласится ли этот итальяшка породниться с нашим хозяином? Ведь по сравнению с ним Ичибей гол как сокол! У того — корабли, компания, а у этого что?
— Э, не скажи! — грек глухо расхохотался. — Вот, как ты думаешь, сколько у Ичибея слуг?
Юноша улыбнулся:
— Да тут и думать нечего, сейчас сосчитаю. Значит, мы с тобой и эти двое, — он кивнул на уже похрапывавших парней — Кайма с Гашой. — Уже четверо. Плюс Кызгырлы, еще пара надсмотрщиков, старик-привратник, скотники… Ну, десятка полтора наберется. Негусто, прямо скажем.
— Десятка полтора? — хитровато прищурился Вла-дос. — А сотню не хочешь? Да еще около тысячи голов скота, да горные пастбища, да луга, да виноградники! Да наш Ичибей богат, как древний Крез!
— Что ж он тогда живет в таком гнусном бараке? Да еще и на горшках деньги делает…
— Я ж тебе говорю — скряга! Скупердяй, каких свет не видывал. Он-то вокруг Сильвестри кругами ходит, в гости зазывает, я так полагаю — дочку ему показать. Итальянец стар и бездетен, а Гюльнуз девочка умная — лет через пять станет вдовой… и единоличной владелицей торговых и рыболовных судов! Неф — это я тебе скажу ого-го какой кораблище! Пожалуй, получше скафы. Та, правда, вместительней, зато неф скоростнее. Представляешь, Ичибей через Гюльнуз будет возить товары в Константинополь, Геную, да куда угодно! Не только б у нашего скряги дух захватило. При таких барышах можно и о вере забыть.
— Поня-атно — торговая фирма Гюльнуз и компания! Заколебутся бабки считать!
— Какие бабки?
— Ну, деньги — солиды.
— А… Ну, это уж точно. Не знаю только, как Ичибей из этого положения выйдет — с верой-то. Но, ничуть не сомневаюсь, что Гюльнуз что-нибудь придумает — умна.
— Ну, мне кажется, кроме ума, для широкой торговли нужны еще и знания, и опыт.
— Опыт придет. А знания имеются — долгое время рабом Ичибея был некий Галлоре ди Стефани больше известный, как Галлор Александрийский. Ну, тот самый, что написал учебник по торговому праву. Добирался из Александрии в Константинополь, попал в плен к каким-то гопникам, те его и продали по бросовой цене — ну, кому нужен полуслепой старик? Вот Ичибей и купил, прельстившись дешевизной. А Галлор ему и заяви — работать, мол, нигде не буду, тем более, коз там или баранов пасти — не дело это для ученого мужа. А вот, если попросишь детей твоих учить — изволь. Ичибей, хоть и скряга, но далеко не дурак — четыре года Галлор Александрийский исправно учил его младшую дочь, после чего, как и было уговорено, Ичибей с честью отпустил ученого домой, даже денег дал на дорогу. И ведь не прогадал! Все его хозяйственные расчеты Гюльнуз ведет. С тех пор и разбогател.
— Ну и ну, — Лешка недоверчиво покачал головой. — Ты мне просто какую-то сказку рассказываешь.
— Сказку? Ты просто не видел всех богатств Ичибея Калы!
Юноша взглянул на полную луну, заглядывавшую в окно хижины и тихо спросил:
— Интересно, разве Гюльнуз не хочет выйти замуж по любви? За какого-нибудь красивого джигита?
— По любви? — несказанно удивился грек. — Только нищие выходят замуж по любви и то далеко не всегда. В богатых семьях это не принято. Брак — основа для семейных компаний.
— И что же, Гюльнуз с этим согласна?
— Конечно! Она девушка умная.
— И красивая… — тихо дополнил Лешка. Владос хохотнул:
— Ну, это тебе виднее.
— Сколько же ей лет?
— Семнадцать… Старая дева по местным меркам.