Топало

— Увидишь еще. Тебе всего девять годков, а мне сто пятьдесят.

Зойке стало жалко Топало. И правда, сто пятьдесят лет дома сидит, а она уже к Каспийскому морю едет.

Бабушка вначале ни в какую:

— На то ты и домовой, чтоб дома сидеть! Ишь чего надумал!

Топало запыхтел, заскрипел, обиделся, залез на чердак.

— Раз мое место на чердаке, — пробурчал он, — больше отсюда не сойду. Или в трубу залезу. Весь дым в избу пойдет.

— Ишь чего надумал? Да я тебя кочергой! — погрозила бабушка. Они часто с Топало ссорились, бранились и сразу мирились. Но тут он обиделся всерьез.

Не только любопытство манило Топало в дальние края. Ведь его друг Думало жил где-то на Волге, в поселке Ключи.

Этой зимой, когда на улице бушевала вьюга, неожиданно ему пришло от Думало письмо. Не в конвертике и не по почте. Ветер принес. Издалека донеслись до него слова друга:

«Дорогой Топало! Не знаю, проживаешь ли ты по-прежнему в родной деревне Кутузы. А я проживаю в поселке Ключи, который стоит на берегу Волги. Жизнь здесь веселая, пароходы пристают, народу много всякого. Только мне не весело. Кроме меня, домовых здесь нет. Я один, как и ты. С хозяином Сосниным только иногда потолкуем, деревню Кутузы вспомним. Да и он уже стар. А молодежь меня не признает. Видно, и мой век кончается. Хотелось бы на склоне дней повидаться с тобой, душа моя. Да не суждено. Я посылаю тебе по ветру третье письмо. Не знаю, доходят ли они до тебя. Столько, милый друг, над землей проводов понавешено, так гудят они по ночам, что и не мудрено, ежели письмо затерялось в этом множестве звуков или исказилось его содержание. Я ни разу не получил от тебя весточки. Тоскующий по тебе домовой Думало».

Только одно письмо услышал Топало. И тут же отправил ответ. Конечно, тоже не в конвертике.

В двенадцать часов ночи, когда не видно было луны, не лаяли собаки, окрест стояла глухая тишина, домовой вылез на крышу, поймал самую сильную струю ветра и вихрем отправил ее сквозь ночное пространство, чтоб она донесла привет другу. Но он не знал, где находятся Ключи и река Волга, и послал письмо в другую сторону. Ветер, покружив, унес его на север, и оно исчезло в ночи.

Топало еще стоял на крыше, прислушиваясь к движению воздуха, когда из-за тучи показалась луна. Сначала вышел желтый краешек, как бы раздумывая: светить или не светить? А потом выплыла вся луна — круглая, созревшая, с багровым оттенком. И сразу дома, деревья, звери, застигнутые луной в поле, отбросили тень.

И на крышу дома тоже пала тень домового. Ничем особым она не отличалась от людской. Только руки, пожалуй, были чуть длиннее, а ноги короче, словно когда-то, давным-давно, ему было удобнее ходить на четвереньках. Но это лишь предположение, которое сделал сам Топало, рассматривая свою тень.

За последние сто лет никто в деревне Кутузы тени домовых не видел. Говорили, что такое явление бывает то ли к счастью, то ли к несчастью, но обязательно к чему-то, не просто так. А случалось это столь редко оттого, что нужны были особые обстоятельства: во-первых, — полночь, во-вторых — полнолуние, в-третьих — благоприятное сочетание созвездий.

А какое сочетание было благоприятным — никто не знал. И сами домовые — тоже. Только Думало очень долго глядел на звезды и кое о чем начал догадываться.

В ту морозную ночь сочетание созвездий оказалось благоприятным.

— У меня великолепная тень! — радостно воскликнул Топало. — Наконец-то я ее увидел!

Он тут же послал Думало эту важную новость. Но опять в другую сторону.

Топало долго ждал ответа, но никаких известий от друга так и не получил. Жив ли он?

И вот выпал случай поехать по Волге, найти Думало и повидаться с ним, может быть, последний раз в жизни.

А вместо этого Зойка выбросила из чемодана его шляпу. Сиди сейчас на чердаке один-одинешенек.

Топало решил посоветоваться с котом Филимоном. Как-никак Филимон бывалый. Когда он был молодой, то каждую весну куда-нибудь уходил, а к осени возвращался, тощий, побитый в боях, корноухий, но страшно гордый. Вот уже три года Филимон из дома не отлучался, жирел. Как развалится на табуретке, ни за что с места не сдвинешь. Даже если мышь выскочит, и то не пошевелится.

Кот Филимон выслушал Топало, расправил коготки, потянулся.

— Когда я уходил из дома, никого не спрашивал, — сказал он, Щуря зеленые глазки. — Даже смертельная опасность, которой я подвергался много раз, меня не останавливала. А ты — невидимый. Поезжай тайком. Зачем тебе кого-то спрашивать? Ах, если бы я был невидимый! — позавидовал он.

Если бы Филимон был невидимый, то съел бы сметану во всей деревне и округе. Сколько раз он об этом мечтал, когда бабушка Дуся заставала его у кринки.

— Все-таки я домовой, а не кот, — сказал Топало. — Не пристало мне хозяев обманывать.

— Ну, тогда сиди на чердаке, — сказал кот Филимон. — Всяк кузнец своему счастью. — И замурлыкал.

Топало совсем запечалился. Но кому нужны переживания домового? И тут он услышал: бабушка Дуся стучит по потолку кочергой:

— Топало, слезай с чердака!

— Не слезу!

Заскрипела лестница, показалась Зойка.

— Топало, бабушка тебя отпустила! Вместе поедем!

Топало радостно затопал, слез с чердака.

— Уговорили. Поезжай, — сказала бабушка. — Я на сенокосе буду, мне не до тебя. За Зойкой пригляди, чтоб в воду не сунулась.

— Пригляжу, пригляжу!

— И чтоб никто тебя не заметил! Тише мыши! — наказала она.

Все вышли попрощаться с Зойкой и Топало: кот Филимон, пес Бакай, коза Манька. Прилетела с лугов и стрекозка Майка.

— Вы не беспокойтесь, — сказала она Топало. — Я буду прилетать к вам и рассказывать, как бабка Дуся живет.

Стрекозка вспорхнула:

— До скорого свиданьица!

Кто сошел с ума?

Родька стоял на корме и смотрел в бинокль. К нему подошла Зойка, постояла молча рядом. Он не обращал на нее внимания.

— А мне можно посмотреть! — наконец спросила она.

Родька ничего не ответил, продолжал смотреть в бинокль.

— Можно посмотреть? — снова спросила Зойка. Она подумала, что Родька не слышит.

— Можно, да осторожно. Это самый настоящий военный бинокль. Бабушкин.

«Какая у него интересная бабушка, — подумала Зойка. — Чемпион по бегу, да еще в бинокль смотрит». Она представила свою бабушку Дусю Капелькину: вот сидит бабушка на берегу и глядит в бинокль, а за спиной у нее коза Манька стоит. Зойка хихикнула.

— Ничего смешного, — сказал Родька. — Моя бабушка на войне была и даже медаль имеет.

— На войне? А разве бабушек берут?

— Ну, ты соображаешь! Война была давным-давно. Тогда еще и папа с мамой не родились.

— Не родились? — поразилась Зойка.

— А ты считать умеешь? И твоя мама тоже не родилась. Чего ты на меня уставилась?

Зойка и правда уставилась на Родьку, будто он ей сказал потрясающую новость. Она никогда не задумывалась над тем, что когда-то на свете не было мамы, не было бабушки. И ее, Зойки, тоже не было. Она росла под солнышком, как трава, не размышляя, как появилась на свете и почему.

«Какой Родька, оказывается, умный, — подумала Зойка. — А я глупая-преглупая». — Так обычно бабушка ей говорила: «Глупая ты преглупая».

Родька снял с шеи бинокль.

— Вон туда смотри! — указал он пальцем. — Там домик увидишь.

Зойка осторожно взяла тяжелый бинокль, поднесла его к глазам.

— Не урони! — строго сказал Родька. — Что-нибудь видишь?

Сначала Зойка ничего не видела, а потом увидела маленький домик на берегу и мальчишку с удочкой.

— Ой, как интересно! — закричала она. — А еще собака! Я собаку вижу, так близко!

Топало, конечно, стоял рядом с Зойкой, и ему тоже очень хотелось посмотреть в бинокль. Он подтолкнул ее в бок:

— Дай посмотрю!

Родька замер: какой-то странный голос ему послышался. И он мог поклясться, что даже услышал слова: «Дай посмотрю». Родька незаметно огляделся вокруг себя. Решительно никто не обращал на них внимания и ничего подобного произнести не мог. Уж и солнце не так жарит, скоро скроется за горизонтом, а на него, видимо, все еще солнечные пятна действуют. Он отвернулся и потер лоб.

В это время Топало взял бинокль, но не успел посмотреть. Родька повернулся и побледнел: бинокль висел в воздухе, его никто не держал. Но это продолжалось всего мгновение. Зойка уже снова смотрела в бинокль, сделав вид, что ничего не произошло.

— А ну-ка, давай сюда! — Родька отнял у нее бинокль.

— Ты чего? — спросила Зойка, невинно улыбаясь.

— Ничего! — он и сам не знал «чего он» и объяснить не мог. Как с этой Зойкой встретится, так что-то с ним происходит.

Он пошел к родителям, которые стояли на корме и разговаривали. На палубе играла гитара, гуляли пассажиры, смеялись. Почему у него одного странные галлюцинации?

— Ты опять бледный! — встревожилась мама. — И глаза мутные! Покажи язык!

Родька высунул язык. Гладенький, розовый, значит, совершенно здоровый. Мама языком осталась довольна. Она приложила ладонь ко лбу. И температуры нет.

— Я пойду в каюту, — сказал Родька. — Лимонаду попью.

На самом деле ему хотелось остаться одному и хорошенько подумать, что происходит, уж не сошел ли он с ума.

В каюте он подошел к зеркалу и стал себя рассматривать: есть в нем что-нибудь сумасшедшее или нет? Вот и взор мутный, как мама говорит. А, кроме взора, какие еще признаки могут быть?

Громкий смех: «Ха-ха-ха!» Сумасшедшие, наверное, прыгают.

Родька запрыгал перед зеркалом, дергая себя за нос, и захохотал: «Ха-ха-ха!»

В это время раздвинулась на окне шторочка и появилась физиономия Зойки.

— С ума сошел, что ли? — Зойка даже испугалась. — Ты чего себя за нос дергаешь?

— Хочу и дергаю! Что тебе от меня надо? — закричал Родька, покраснев. — Что ты по пятам за мной ходишь?

— Ты не кричи, — рассудительно произнесла Зойка. — А то не вырастешь. Я огурец тебе принесла. Можно, зайду?

— Заходи, — буркнул Родька.

Через минуту Зойка уже сидела на диване. А на столике лежал крепкий пупырчатый огурец, который она перед отъездом сорвала с грядки.

Родьке тоже надо было чем-то угостить Зойку, все-таки гостья. Он открыл холодильник и достал тарелочку с горкой вишни.

— Мы тоже покупали, — сказала Зойка, поглядывая на сочные, блестящие ягоды.

Бабушка говорила, что в гостях надо есть немного и не сразу принимать угощение, а поотказываться.

— Что-то не хочется, — вздохнула гостья, и взяла одну ягодку. Потом вторую. А третья прямо смотрела на нее и сама просилась в рот.

Вишня в тарелке на глазах убывала, а Зойка остановиться не могла.

Родька с удовольствием вонзал зубы в хрустящий огурец, прохладный и свежий.

— Вы тоже раньше в деревне жили? — спросила Зойка.

— Мы? В деревне? Тебе, случайно, не приснилось? — Он, гордость семнадцатой математической школы, и вдруг — жил в деревне!

— А тогда чего у вас фамилия Мельниковы? Деревенская. У нас в классе есть Колька Мельников, так у него дед мельником был, потом мельницу сломали, элеватор построили. Может, вы с ним родня?

— По-твоему, все однофамильцы — родственники? — спросил Родька насмешливо. Ему не хотелось иметь ничего общего с каким-то неизвестным Калькой.

— По-моему, родственники, — сказала Зойка.

— А по-моему… — Он не договорил. Родьке послышалось, что у двери кто-то затопал. Казалось бы, что тут такого: ходят пассажиры, стучат. Но в этом топанье было что-то особенное: будто медведь прыгал то на одной ноге, то на другой.

— Кто там? — спросил он тихо.

Зойка вспорхнула с дивана, приоткрыла дверь, высунула голову в коридор.