Система природы, или О законах мира физического и мира духовного

Как бы то ни было, если нас заставят мысленно обратиться к началу вещей и колыбели человеческого рода, мы скажем, что человек, вероятно, появился в результате выхода земного шара из состояния хаоса и представляет собой один из необходимых результатов тех качеств, свойств, энергии, которые присущи Земле в ее настоящем положении; что с самого начала человеческий род разделился на два пола: мужской и женский; что его существование находилось и находится в соответствии с существованием земного шара; что, пока будет существовать это соответствие, человечество сохранится, размножаясь согласно первоначальным, вызвавшим его к жизни законам; и наконец, что если бы это соответствие прекратилось, если бы Земля, сместившись, перестала испытывать влияния со стороны воздействующих на нее и сообщающих ей энергию причин, которые она испытывает теперь, то человеческий род изменился бы и уступил место новым существам, способным приспосабливаться к новому состоянию земного шара.

Следовательно, если в положении земного шара происходили изменения, то первобытный человек отличался от современного, может быть, больше, чем четвероногое отличается от насекомого. Итак, можно утверждать, что человек подобно всему существующему на Земле и других планетах находится в процессе непрестанного изменения1, и конец его существования нам так же не известен и так же не интересен, как и его начало. Таким образом, нет никакого противоречия в допущении, что виды организмов непрерывно изменяются и что мы так же не можем знать того, чем они станут, как и того, чем они были.

Что касается лиц, спрашивающих, почему природа не производит новых существ, то мы в свою очередь спросим их: откуда они знают это? Что заставляет их считать природу столь бесплодной? Уверены ли они, что природа не занята без ведома наблюдающих ее произведением новых существ в ежеминутно осуществляемых ею сочетаниях? Кто сказал им, что природа в данный момент не собирает в своей колоссальной лаборатории элементов, необходимых, чтобы породить совершенно новые виды, не имеющие ничего общего с существующими в настоящее время видами? Почему нелепо или нелогично вообразить, что человек, лошадь, рыба, птица не будут больше существовать? Разве эти животные так необходимы природе и разве она не сможет продолжить без них свое вечное движение? Разве все вокруг нас не изменяется? Разве мы сами не изменяемся? Разве не очевидно, что вселенная никогда не была в своем бесконечно продолжавшемся прошлом точно такой, какова она теперь, и что невозможно, чтобы в своем вечном будущем она хоть на мгновение стала точно той же, что и теперь? Как можем мы угадать, что принесет с собой бесконечная смена разрушений и созиданий, сочетаний и разложений, метаморфоз, изменений, перемещений? Солнца гаснут и покрываются твердой корой; планеты гибнут и рассеиваются в эфирных пространствах; новые солнца зажигаются, новые планеты образуются, описывая новые орбиты и новые круговращения, а человек, эта бесконечно малая частица шара, который сам лишь незаметная точка в необъятном мире, думает, что вселенная создана для него, воображает, что должен быть доверенным лицом, льстит себя надеждой на вечную жизнь, называет себя царем вселенной!

О человек! Неужели ты никогда не поймешь, что ты лишь эфемерное, однодневное существо? Все во вселенной изменяется, природа не содержит в себе никаких постоянных форм, а ты воображаешь, что твой род не может исчезнуть и должен составлять исключение из всеобщего закона, согласно которому все должно изменяться! Увы! Разве в своем нынешнем состоянии ты не подчинен непрерывным изменениям? В своем безумии ты называешь себя царем природы, измеряешь землю и небо, воображаешь, льстя собственному тщеславию, будто все было создано потому, что у тебя есть разум, а между тем достаточно малейшей случайности, смещения какого-нибудь атома, чтобы погубить или унизить тебя, чтобы отнять у тебя разум, которым ты так гордишься!

Если бы кто-либо отказался согласиться со всеми предыдущими соображениями, утверждая, что природа действует согласно известной сумме неизменных и общих законов; если бы предположили, что человек, четвероногое, рыба, насекомое, растение и так далее существуют от века и вечно остаются такими же, как и теперь; если бы допустили, что звезды от века сияют на небосклоне, и сказали, что спрашивать, почему человек таков, каков он есть, так же не разумно, как спрашивать, почему природа такова, какой мы ее видим, или почему существует мир, мы ничего не возразили бы против этого. Исходя из обеих точек зрения можно, вероятно, одинаково успешно справиться с возникающими при этом трудностями. При более внимательном рассмотрении можно убедиться, что эти трудности нисколько не ослабляют силы установленных нами в согласии с опытом истин. Человеку не дано знать все; ему не дано познать свое происхождение, проникнуть в сущность вещей и добраться до первоначальных причин. Но ему дано иметь разум и правдивость, чтобы откровенно признать, что он не знает того, чего не может знать, и не маскировать свое незнание непонятными словами и абсурдными предположениями. Поэтому мы скажем лицам, которые, желая разом разрешить трудности, утверждают, будто человеческий род происходит от какого-то первого мужчины и какой-то первой женщины, созданных божеством, что у нас есть некоторые представления о природе, но нет никакого представления о божестве и творении и что пользоваться этими словами значит лишь иносказательно признавать свое незнание энергии природы и способа, каким она произвела людей. ("Подобно тому, как трагические поэты прибегают к некоему богу, когда они не умеют иным путем устроить развязку". (Цицерон, О прорицании).) Цицерон говорит еще: ("Очень глупо делать из богов виновников этих вещей, вместо того чтобы искать их причины".) Итак, сделаем заключение, что у человека нет никаких оснований считать себя привилегированным существом природы; он подвержен тем же превратностям, как и все другие ее произведения. Его мнимые преимущества основываются лишь на заблуждении. Пусть человек мысленно поднимется над земным шаром, на котором обитает, и он сумеет посмотреть на человеческий род так, как и на все другие существа. Он увидит, что подобно тому как каждое дерево приносит соответствующие его виду плоды, так и каждый человек, действуя в соответствии со своей особой энергией, производит столь же необходимые плоды - поступки или действия. Он поймет, что иллюзия, предрасполагающая его переоценивать свою роль, происходит оттого, что он одновременно и наблюдатель вселенной, и ее часть. Он осознает, что его мысль о своем превосходстве основана лишь на собственном интересе и пристрастном отношении к себе.

Глава 7. О ДУШЕ И ОБ УЧЕНИИ СПИРИТУАЛИСТОВ.

Предположив без всяких оснований наличие двух разных субстанций в человеке, мыслители, как мы уже видели, стали утверждать, будто субстанция, невидимо действующая внутри человека, существенно отлична от той, которая действует вне его; первая из этих субстанций, как мы отмечали, была названа духом, или душой. Но если мы спросим, какова сущность этого духа, то современные мыслители ответят нам, что результат всех их метафизических изысканий ограничивается следующим: человека заставляет действовать субстанция неизвестной природы, столь простая, неделимая, лишенная протяженности, невидимая, неуловимая чувствами, что ее части не могут быть отделены от нее даже с помощью абстракции, или мысленно. Как постигнуть подобную субстанцию, являющуюся отрицанием всего, что мы знаем? Как составить себе представление о субстанции, лишенной протяжения и тем не менее действующей на наши чувства, то есть на материальные, протяженные органы? Как может быть подвижным и приводить в движение материю непротяженное существо? Как может последовательно соответствовать различным частям пространства лишенная частей субстанция?

В самом деле, движение, как согласится всякий, есть последовательное изменение отношений какого-нибудь тела к различным точкам пространства или другим телам. Если существо, именуемое духом, может получать или сообщать движение, если оно действует и приводит в движение органы тела, то это существо должно последовательно изменять свои отношения, свое устремление, свое соответствие, положение своих частей по отношению к различным точкам пространства или различным органам приводимого им в движение тела. Но, для того чтобы изменять свои отношения к пространству и к приводимым им в движение органам, этот дух должен обладать протяжением, твердостью и, следовательно, различными частями; если же субстанция обладает такими качествами, она является тем, что мы называем материей, и не может считаться простым существом, как его понимают современные философы. Те, кто утверждает, будто душа есть простое существо, не преминут сказать нам, что сами материалисты, равно как и физики, допускают простые и неделимые элементы - атомы, существа, из которых состоят все тела; но эти простые элементы, или атомы, физиков совсем не то же самое, что души современных метафизиков. Когда мы говорим, что атомы - простые существа, то подчеркиваем этим, что они чисты, однородны, лишены примесей; тем не менее они имеют протяжение и, следовательно, обладают частями, которые можно мысленно отделить друг от друга, хотя их и не может отделить никакой естественный агент. Простые существа этого рода способны к движению; между тем невозможно уяснить себе, как могут придуманные теологами простые существа передвигаться сами или двигать другие тела.

Мы видим, таким образом, что мыслители, предположившие, что и в человеке существует нематериальная, отличная от тела субстанция, сами не поняли смысла своего утверждения и придумали лишь некоторое отрицательное качество, о котором у них не было сколько-нибудь отчетливого представления. Только материя может действовать на наши чувства, без которых невозможно познать что бы то ни было. Сторонники существования души не поняли, что существо, лишенное протяжения, не может ни двигаться само, ни сообщать движение телам, потому что подобное существа, не имея частей, не может ни изменить свое местоположение по отношению к другим предметам, ни вызвать движение в человеческом теле, которое материально. То, что называют нашей душой, движется вместе с нами, но движение есть свойство материи. Эта душа движет нашу руку, но наша рука, приводимая ею в движение, производит давление, или толчок, подчиняющийся общему закону движения. Так, если сила останется неизменной, а масса удвоится, то и толчок удвоится. Эта душа проявляет себя как нечто материальное также и перед лицом тех неодолимых препятствий, которые она испытывает со стороны тел. Если душа приводит в движение мою руку, когда ничто не препятствует этому, то она не сможет двигать этой рукой, если обременить последнюю слишком большой тяжестью. Итак, материальная масса уничтожает импульс, исходящий от духовной причины, не имеющей никакого сходства с материей, в то время как для духовной субстанции привести в движение весь мир должно быть не труднее, чем какой-нибудь атом, а какой-нибудь атом - не труднее, чем весь мир. Отсюда можно заключить, что подобное существо есть химера, фикция, вымысел разума. И, однако, из такого простого существа, из подобного духа сделали двигатель всей природы! По образцу человеческой души выдумали универсальный дух, по образцу конечного разума - бесконечный разум. Потом воспользовались этим бесконечным разумом, чтобы объяснить связь человеческой души с телом. При этом не заметили порочного круга и не учли, что дух или разум, предполагаемые конечными или бесконечными, все равно не в состоянии привести в движение материю.

Замечая или испытывая движение, я вынужден признать протяжение, твердость, плотность, непроницаемость в субстанции, которая движется или от которой я получаю движение. Поэтому, приписывая действие какой-нибудь причине, я вынужден считать ее материальной. Я могу не знать ее особенной природы и ее способа действия, но не могу ошибиться относительно общих свойств, присущих всякой материи. К тому же, это незнание только увеличилось бы, если бы я приписал исследуемой мной причине такую природу, о которой не могу составить себе никакого представления и которая, сверх того, совершенно лишает эту причину способности двигаться и действовать. Таким образом, предположение о движущейся и действующей духовной субстанции содержит в себе противоречие; отсюда я заключаю, что она совершенно невозможна.

Сторонники духовной субстанции полагают, что все эти затруднения отпадают, если сказать, что душа целиком находится в каждой точке своего протяжения. Но легко понять, что это нелепый ответ, нисколько не снимающий наших затруднений. Ведь в конце концов эта точка, какой бы незаметной и малой ее ни предположить, все же остается чем-то протяженным. Если согласиться с этим ответом, то бесконечное множество разных лишенных протяжения точек или одна и та же лишенная протяжения точка, повторенная бесконечное количество раз, дает протяжение, что, очевидно, нелепо. Кроме того, исходя из этого принципа легко доказать, что человеческая душа так же бесконечна, как бог: ведь бог - непротяженное существо, которое подобно человеческой душе бесконечное множество раз находится целиком в каждой части вселенной или ее протяжения; отсюда неизбежно следует, что бог и человеческая душа одинаково бесконечны, если только не допустить, что лишенные протяженности существа могут иметь различное протяжение или что непротяженный бог более протяжен, чем человеческая душа. И подобные бессмыслицы желают навязать разумным существам! В своем стремлении сделать человеческую душу бессмертной теологи сделали из нее какое-то духовное и непонятное существо. Почему они не сделали из нее конечного предела деления материи! В этом случае она была бы по крайней мере понятной и, кроме того, бессмертной, будучи атомом, то есть неразрушимым элементом.

Однако, если даже признать этот ответ правильным, каково бы ни было отношение моего духа, или души, к протяжению, но когда мое тело движется, моя душа отнюдь не остается позади. Следовательно, душа имеет некоторое свойство, общее ей с телом и с материей вообще, поскольку она перемещается в пространстве вместе с телом. Таким образом, если бы даже душа была нематериальной, что можно было бы заключить из этого? Будучи целиком подчинена движениям тела, она оказалась бы без него мертвой и инертной. Она была бы каким-то двойником тела, неизбежно увлекаемым последним в силу своего сцепления с ним; она походила бы на птичку, которую ребенок тащит куда ему угодно, прикрепленной на нитке.

Пренебрегая указаниями опыта и разума, люди пришли к каким-то туманным представлениям о скрытом принципе своих движений. Но если мы освободимся от ига предрассудков и станем без предубеждения изучать нашу душу, или действующий в нас двигатель, то убедимся, что эта душа составляет часть нашего тела и ее можно отличить от него лишь в абстракции, что она есть то же тело, только рассматриваемое в отношении некоторых функций, или способностей, которыми наделила человека особенная природа его организации. Мы увидим, что эта душа вынуждена претерпевать такие же изменения, как и тело, что она рождается и развивается вместе с последним, проходит подобно ему через состояние детства, слабости, неопытности, растет и крепнет по мере его роста, становясь способной исполнять известные функции, проявлять разум, в большей или меньшей степени обнаруживать рассудительность, ум, активность. Подобно телу душа подвержена влияниям внешних причин; она наслаждается и страдает вместе с ним, разделяет его удовольствия и муки; она здорова, когда тело здорово, и больна, когда тело болеет; как и тело, она испытывает непрерывные воздействия различного давления воздуха, времен года, поступающей в желудок пищи. Наконец, мы не можем не признать, что в известное время душа обнаруживает явные признаки притупления чувствительности, одряхления и смерти.

Но, несмотря на эту аналогию или, точнее, это постоянное тождество состояний души и тела, люди все же хотят сохранить существенное различие между ними. Из души сделали какое-то непонятное существо, причем, чтобы составить себе хоть какое-то представление о нем, пришлось все же прибегнуть к материальным существам и их способу действия. Действительно, слово дух содержит в себе просто идею дуновения, дыхания, ветра. Поэтому, когда нам говорят, что душа есть дух, это означает, что ее способ действия похож на способ действия дыхания, которое, будучи само невидимым, производит видимые действия, или действует видимым образом. Но дыхание есть материальная причина, это измененный воздух, это вовсе не простая субстанция вроде той, которую современные мыслители обозначают словом дух.

Хотя употребляемое людьми слово дух очень древнего происхождения, но связываемый с ним смысл нов и общепринятая теперь идея духовности совсем недавний плод воображения. Действительно, ни Пифагор, ни Платон при всей разгоряченности их мозга и при всей их склонности к чудесному никогда, кажется, не понимали под духом нематериальную, или лишенную протяжения, субстанцию, подобную той, из которой современные философы сделали человеческую душу и скрытый двигатель вселенной. В древности словом дух обозначали очень тонкое вещество, более чистое, чем то, которое грубо действует на наши чувства. Поэтому одни считали душу воздушной субстанцией, другие делали из нее огненное вещество, третьи сравнивали ее со светом. Демокрит сводил ее к движению и, следовательно, видел в ней некий модус. Аристоксен2, будучи музыкантом, считал ее гармонией. Аристотель рассматривал душу как некую движущую силу, от которой зависят движения живых тел.

Точно так же первые учителя христианства считали душу материальной: Тертуллиан, Арнобий, Климент Александрийский, Ориген, Юстин, Ириней3 и так далее говорили о ней как о телесной субстанции. Согласно Оригену, incorporeus (бестелесный) - эпитет, который применяют по отношению к богу, означает более тонкую субстанцию, чем субстанция грубых тел. Тертуллиан говорит положительным образом: ("Кто же будет отрицать, что бог телесен, хотя он и дух?") Тот же Тертуллиан говорит: ("Мы же и здесь открыто признаем, что душа телесна, и доказываем, что она обладает в своих пределах особого рода субстанцией и плотностью, благодаря которой может чувствовать нечто и страдать". ("О телесном воскресении".)) Лишь их преемники значительно позже сделали из человеческой души и из божества, или души мира, чистых духов, то есть нематериальные субстанции, о которых невозможно составить себе сколько-нибудь отчетливое представление. Мало-помалу невразумительный догмат о духовности, без сомнения соответствующий видам теологии, имеющей целью сокрушение разума, взял верх над всеми прочими взглядами. Система спиритуализма в том виде, как она принята теперь, обязана всеми мнимыми доказательствами своей истинности Декарту. Хотя и до него душу признавали духовной, он первый установил, что субъект мысли должен быть отличным от материи. Отсюда он заключил, что наша душа, или то, что в нас мыслит, есть дух, то есть простая неделимая субстанция. Но не естественней ли было бы умозаключить, что так как человек, который есть материя и имеет идеи лишь о материи, обладает способностью мыслить, то материя может мыслить, или способна к той специфической модификации, которую мы называем мыслью? "Diclionnaier" de Bayle ("Словарь" Бейля), статьи "Pomponace" (4) и "Simonide" (5). Этот догмат сочли божественным и сверхъестественным, так как он был непонятен человеку, и всех тех, кто осмеливался думать, что душа или божество могут быть материальными, стали рассматривать как безрассудных безумцев. Когда люди отказываются руководствоваться опытом и отрекаются от разума, разгул их воображения растет с каждым днем; они с радостью углубляются в пучину заблуждения; они поздравляют себя со своими мнимыми открытиями и успехами, в то время как в действительности все больший мрак окутывает их мысль. Так путем рассуждений, основанных на ложных принципах, идеи души, или движущего начала человека, а также скрытого двигателя природы стали идеями чистых духов, чистыми химерами, чистыми выдумками ума. Если в спиритуалистической системе мало логики и философии, то нельзя отрицать, что эта система является результатом очень глубокой политики, направленной на обеспечение интересов теологов. Надо было придумать какое-нибудь средство, чтобы спасти некоторую часть человека от разрушений, сделав ее, таким образом, способной получать награды и наказания. Ясно, что этот догмат был очень выгоден для священнослужителей и служил им не только для того, чтобы, напугав невежд, управлять ими и обирать их, но даже для того, чтобы создавать хаос во взглядах более просвещенных людей, которые тоже совершенно не способны ничего понять в том, что им говорят о душе и о божестве. Однако эти священнослужители уверяют, что нематериальная душа будет гореть и, значит, страдать от действия материального огня в аду или в чистилище, и им верят на слово!

В самом деле, в спиритуалистическом учении мы обнаруживаем лишь смутные идеи или, вернее, отсутствие всяких идей. Что дает уму идея субстанции, не заключающей в себе решительно ничего доступного нашим чувствам? Действительно ли можно представить себе существо, которое, не будучи материей, действует, однако, на последнюю, не имея с ней ни точек соприкосновения, ни сходства, а само получает от нее импульсы посредством материальных органов, предупреждающих его о присутствии других тел и существ? Можно ли представить себе соединение души и тела? Как может материальное тело связывать, содержать в себе, принуждать или побуждать к чему-то неуловимое существо, ускользающее от всех чувств? Можно ли назвать добросовестным решением этих трудностей утверждение, будто все это тайны или следствия всемогущества некоторого существа, еще более непонятного, чем человеческая душа и ее способ действия? Разве решать эти проблемы путем ссылок на чудеса и вмешательство божества не значит признать свое невежество или желание обмануть нас?

Не будем поэтому удивляться утонченным, но при всем их остроумии малоудовлетворительным гипотезам, к которым под влиянием теологических предрассудков должны были прибегать глубочайшие из современных мыслителей всякий раз, когда они пытались примирить духовность души с физическим действием материальных существ на эту бестелесную субстанцию, с ее противодействием им, с ее соединением с телом. Человеческий ум не может не впасть в заблуждения, когда, отказавшись от свидетельства своих чувств, он позволяет руководить собой фантазии и авторитету. Чтобы составить себе представление о тех помехах, которые теология создавала полету мысли гениальных христианских философов, достаточно прочесть лишь метафизические романы Лейбница, Декарта, Мальбранша, Кедворта (6) и так далее и хладнокровно рассмотреть остроумные химеры, известные под названиями систем предустановленной гармонии7, окказионализма (8), физического преддвижения (prйmolion) и так далее.

Поэтому, если мы хотим составить себе ясное представление о нашей душе, подвергнем ее опыту, откажемся от своих предрассудков, отбросим все догадки теологов, разорвем священные покрывала, предназначенные для того, чтобы затуманить наш взор и помрачить наш разум. Пусть физики, анатомы, врачи объединят свои опыты и наблюдения и покажут нам, что следует думать о субстанции, которую хотели сделать непознаваемой. Пусть их открытия покажут моралистам истинные двигатели человеческих поступков; законодателям мотивы, которые они должны привести в действие, чтобы побудить людей трудиться для всеобщего благополучия общества; государям - средства сделать управляемые ими народы прочно, по-настоящему счастливыми. Физические души и физические потребности требуют физического счастья и реальных целей, а не химер, которыми столько веков пичкали наши умы. Будем трудиться для улучшения физической жизни человека, сделаем ее приятной для него, и мы вскоре увидим, что его духовная жизнь станет лучше и счастливей, его душа обретет мир и покой, а воля, направляемая естественными и очевидными мотивами, обратится к добродетели. Если законодатель позаботится о физической стороне жизни человека, то его заботы приведут к воспитанию здоровых, крепких, хорошо сложенных граждан, которые, чувствуя себя счастливыми, легко поддадутся полезным воздействиям на их души. Но эти души всегда будут порочными, если тела будут хилыми от страданий, а народы несчастными. Mens sana in corpore sano (в здоровом теле - здоровый дух). Вот что создает хороших граждан!

Чем больше мы станем размышлять, тем больше будем убеждаться в том, что душа не только не отлична от тела, но есть само это тело, рассматриваемое по отношению к некоторым из его функций или к некоторым способам бытия и действия, на которые оно способно, пока живет. Таким образом, душа есть человек, рассматриваемый по отношению к его способности чувствовать, мыслить и действовать определенным образом, вытекающим из его собственной природы, то есть из его свойств, его специфической организации и длительных или преходящих модификаций, испытываемых этой организацией под влиянием действующих на нее явлений. Если спросить у теологов, упорно настаивающих на необходимости признания двух существенно отличных субстанций, почему они без нужды умножают число существ, то эти теологи ответят: потому, что мысль не может быть свойством материи. Если, далее, спросить их, не может ли бог сообщить материи способность мыслить, то они ответят на это отрицательно, так как бог не может совершить что-либо невозможное. Но в таком случае теологи оказываются настоящими атеистами: действительно, согласно их принципам, дух или мысль так же не могут произвести материю, как материя - дух или мысль. Отсюда можно заключить, что мир не был создан духом, как и дух миром, мир вечен, и, допустив существование вечного духа, следует признать существование двух вечных субстанций, что нелепо. Если же существует только одна вечная субстанция, то ясно, что этой субстанцией является мир, ибо в существовании мира не может быть сомнений.

Те, кто отличает душу от тела, по существу просто отличают находящийся в теле мозг от самого тела. Действительно, мозг есть тот общий центр, где оканчиваются и соединяются все нервы, исходящие от всех частей человеческого тела. При помощи этого внутреннего органа совершаются все операции, приписываемые душе: сообщенные нервам впечатления, изменения и движения видоизменяют мозг; реагируя под влиянием этого, мозг приводит в движение органы тела или же действует на самого себя и становится способным произвести внутри себя огромное разнообразие движений, называемых умственными способностями.

Из этого-то мозга некоторые мыслители хотели сделать духовную субстанцию. Ясно, что именно невежество породило и укрепило эту столь противоестественную теорию. Совершенно не изучив человека, в нем предположили наличие некоего агента, отличающегося по своей природе от человеческого тела. Между тем, исследуя это тело, можно убедиться, что для объяснения всех наблюдаемых в нем явлений нет никакой нужды прибегать к таким гипотезам, которые могут лишь сбить нас с прямого пути. Этот вопрос затемняется тем, что человек не может видеть самого себя. Действительно, чтобы он мог видеть себя, ему нужно быть одновременно и внутри, и вне себя. Его можно сравнить с чувствительной арфой, которая сама по себе издает звуки и спрашивает саму себя, что заставляет ее издавать их. Она не видит, что, будучи чувствительной, сама задевает свои струны и что их заставляют звучать всякие прикосновения к ним.

Чем обширнее станет наш опыт, тем больше случаев будем мы иметь, чтобы убедиться в том, что слово дух не имеет никакого смысла даже для тех, кто его придумал, и не может пригодиться нигде - ни в физике, ни в морали. То, что современные метафизики понимают под этим словом, в действительности представляет собой какую-то скрытую силу, придуманную для объяснения скрытых качеств и действий, но не объясняющую ничего. Дикие народы допускают существование духов, чтобы объяснить явления, причин которых они не знают или которые кажутся им чудесными.

Но разве, приписывая духам происходящие в природе или человеческом теле явления, мы рассуждаем иначе, чем дикари? Люди наполнили природу духами, так как они почти никогда не знали истинных причин явлений. Не зная сил природы, решили, что она одушевлена каким-то великим духом. Аналогичным образом, не зная свойственной человеческому организму энергии, его сочли одушевленным каким-то духом. Отсюда ясно, что словом дух обозначают лишь неизвестную причину явления, которое не умеют объяснить естественным образом. Именно в силу подобной логики индейцы Америки думали, что страшные действия пороха производятся духами или божествами. На том же основании люди до сих пор верят в ангелов и демонов, а наши предки некогда верили в богов, призраков, добрых и злых гениев; рассуждая подобно им, мы должны были бы приписать духам тяготение, электричество, явления магнетизма и так далее. Легко понять, что представление о духах, придуманное дикарями и усвоенное невежественными людьми, может задержать прогресс знания, так как оно мешает нам искать истинные причины наблюдаемых нами явлений и благоприятствует лености человеческой мысли. Эта леность и невежество могут быть очень полезны теологам, но они крайне пагубны для общества. Жрецы всегда преследовали тех, кто впервые объяснял естественным образом те или иные явления природы; достаточно вспомнить имена Анаксагора, Аристотеля, Галилея, Декарта и др." Развитие истинной физики может повлечь за собой только гибель богословия.

Глава 8. ОБ УМСТВЕННЫХ СПОСОБНОСТЯХ - ВСЕ ОНИ ЯВЛЯЮТСЯ ПРОИЗВОДНЫМИ ОТ СПОСОБНОСТИ ЧУВСТВОВАТЬ.

Чтобы убедиться, что способности, которые называют умственными, есть лишь вытекающие из организации нашего тела способы бытия и действия, нам остается только проанализировать их; мы у видим тогда, что все действия, приписываемые нашей душе, представляют собой лишь модификации, на которые не может быть способна непротяженная, или нематериальная, субстанция.

Первая способность, которую мы наблюдаем в живом человеке и из которой вытекают все прочие,- это способность ощущать (sentiment). Какой бы непонятной ни казалась эта способность на первый взгляд, присмотревшись к ней ближе, мы найдем, что она вытекает из сущности и свойств организованных существ, подобно тому как тяжесть, магнетизм, эластичность, гибкость, электричество и так далее вытекают из сущности, или природы, некоторых других тел, причем эти последние явления не менее непонятны, чем ощущения. Как бы то ни было, если мы захотим составить себе точное представление об этой способности, то обнаружим, что ощущать - значит испытывать воздействия особым способом, свойственным некоторым органам живых тел и обнаруживающимся при наличии материального предмета, действующего на эти органы, движения или сотрясения которых передаются мозгу. Мы ощущаем лишь посредством нервов, широко разветвленных в нашем теле, являющемся, так сказать, одним большим нервом и похожем на большое дерево, ветви которого испытывают через посредство ствола исходящее от корней действие. Нервы человека соединяются в мозгу, и этот орган является настоящим средоточием ощущений. Подобный пауку в центре своей паутины, он быстро узнает о всех заметных изменениях, происходящих в теле, пронизанном на всем его протяжении нервными нитями или ветвями. Опыт показывает нам, что человек перестает ощущать те части своего тела, сообщение которых с мозгом прервано; если же в самом мозгу произошло какое-нибудь нарушение или он испытал слишком резкое воздействие, то человек ощущает лишь несовершенным образом или совсем перестает ощущать. ("Труды королевской Академии наук в Париже") дают нам доказательства вышеизложенного; в них говорится о человеке, у которого сняли черепную коробку и заменили ее кожей; когда через эту кожу надавливали рукой на мозг, то человек впадал в своего рода летаргию и ровно ничего не чувствовал. Этот опыт был произведен г. де ла Пейрони1. Борелли3 в своем трактате ("О движении животных") называет мозг ("царство души"). Есть все основания думать, что именно от мозга зависит различие не только между человеком и животным, но и между умным и глупым, мыслящим и невежественным, рассудительным и безрассудным людьми. Бартолини3 утверждает, что мозг человека вдвое больше бычьего; это наблюдение было сделано до пего еще Аристотелем. Виллис4, вскрывая труп одного слабоумного, убедился, что его мозг меньше нормы; он говорит, что самое крупное различие, замеченное им между частями тела этого слабоумного и органами нормального человека, заключается в том, что сплетение межреберных нервов (которое, по его словам, свойственно только человеку, являясь посредником между сердцем и мозгом) было очень мало у исследуемого им субъекта и имело меньшее количество нервов, чем обыкновенно. Согласно тому же Виллису, обезьяна имеет больший мозг, чем все остальные животные; она же является наиболее умным животным после человека. (Виллис, Анатомия мозга, гл. 26; там же, "Описание нервов"). Кроме того, было замечено, что у лиц умственного труда мозг больше, чем у других; аналогичным образом у гребцов руки гораздо больше, чем у прочих людей.

Как бы то ни было, чувствительность мозга и всех его частей является фактом. Если нас спросят, откуда взялось это свойство, то мы ответим, что оно результат свойственного животному телосложения и присущего ему сочетания веществ: грубая и бесчувственная материя, оживотворяясь, то есть сочетаясь и отождествляясь с животным, становится чувствительной. Так, молоко, хлеб и вино превращаются в субстанцию человека, являющегося чувствующим существом: сочетаясь с чувствующим целым, эти грубые вещества становятся чувствующими. Некоторые философы думают, что способность ощущать есть всеобщее свойство материи. В этом случае было бы бесполезно спрашивать, откуда является у нее это свойство, которое мы знаем по его проявлениям. Если принять эту гипотезу, то по аналогии с двоякого рода движениями, различаемыми в природе и именуемыми живой и мертвой силой, можно будет различать двоякого рода ощущающую способность:

одну - активную, или живую, а другую - инертную, или мертвую; в этом случае оживотворение субстанции будет означать устранение препятствий, мешающих ей быть активной и чувствующей. Одним словом, ощущение есть или качество, которое сообщается подобно движению и приобретается путем сочетания, или качество, присущее всей материи. И в том и в другом случае субъектом его не может быть непротяженное существо, каким предполагают человеческую душу. "Все части природы могут стать одушевленными; разница между одушевленным и неодушевленным не является существенной и зависит от изменения состояния. Если спросят, что необходимо для того, чтобы одушевить какое-нибудь тело, я отвечу:

ничего, кроме силы природы в соединении с организацией. Жизнь есть совершеннейшее произведение природы; в природе нет части, которая бы не стремилась к жизни и не достигала этого одним и тем же путем... Акт жизни неодинаков. Хотя жизнь в насекомом или собаке не означает ничего другого, чем жизнь в человеке, но акт жизни становится, с нашей точки зрения, совершеннее пропорционально усложнению структуры органов, определяемой семенем, которое содержит в себе принцип жизни более, чем всякая другая часть материи. Следовательно, верно то, что ощущения, страсти, восприятия предметов, идеи, их образование и сравнение, повиновение или воля представляют собой органические способности, зависящие от соответствующего устройства частей животного". "Dissertations mкlйes".

Форма, структура, ткань, утонченность внешних и внутренних органов человека и животных делают их части весьма подвижными, вследствие чего их организм может быть приведен в действие с очень большой быстротой. В теле, представляющем собой совокупность волокон и нервов, соединенных в одном общем центре, соприкасающихся друг с другом и всегда готовых прийти в действие, или в целом, составленном из жидких и твердых веществ, части которых находятся, так сказать, в равновесии и мельчайшие молекулы которых соприкасаются, активно и быстро осуществляют свои движения, последовательно сообщают друг другу получаемые ими впечатления, колебания, сотрясения, малейшее движение быстро распространяется, и колебания, вызванные в отдаленнейших частях организма, очень скоро передаются мозгу, который благодаря своей тонкой ткани способен очень легко видоизменяться. В нервах и волокнах непрерывно циркулируют столь подвижные агенты, как воздух, огонь и вода, несомненно способствующие той невероятной быстроте, с которой мозг узнает обо всем, что происходит в отдаленнейших частях тела.

Хотя внутренние и внешние причины воздействуют на человека непрерывно, он, несмотря на большую подвижность своей организации, не всегда ясно и раздельно ощущает испытываемые его органами впечатления. Он ощущает их только тогда, когда они производят изменение, или сотрясение, в его мозгу. Так, хотя воздух окружает нас со всех сторон, мы ощущаем его действие лишь тогда, когда он с достаточной силой поражает наши органы и нашу кожу, так что наш мозг получает предупреждение о присутствии этого воздуха. Так, в глубоком и спокойном сне, не нарушаемом сновидениями, человек перестает ощущать. Наконец, так, несмотря на происходящее в человеческом механизме непрерывное движение, человек как бы ничего не ощущает, когда все движения его тела совершаются подобающим образом. Он не замечает здоровья, но замечает боль или болезнь, потому что в первом случае его мозг не испытывает сильного воздействия, между тем как во втором его нервы испытывают бурные и беспорядочные сокращения, сотрясения, движения, предупреждающие мозг о том, что какая-то причина сильно и необычно действует на них; это и определяет состояние, которое мы называем болью.

С другой стороны, иногда случается, что внешние предметы производят очень значительные изменения в нашем теле, хотя в тот момент, когда эти изменения происходят, мы их не замечаем. Часто в пылу битвы солдат не замечает опасной раны, так как стремительные, многообразные и быстрые движения, которыми полон его мозг, мешают ему различить отдельные изменения, происходящие в какой-нибудь части его тела. Наконец, когда на человека одновременно и со слишком большой энергией действует множество причин, то он не выдерживает этого, падает в обморок, теряет сознание, лишается способности ощущать.

Вообще ощущение имеет место лишь тогда, когда мозг может различать впечатления, производимые телами на органы. Сознание состоит в явственном сотрясении, в воспринятой нами модификации мозга. Согласно доктору Кларку6, "сознание - это обдуманный акт, при посредстве которого мне становится известно, что я мыслю и мои мысли или действия принадлежат мне, а не другому человеку". См. его письмо против Додуэла (6). Отсюда ясно, что ощущение-это способ бытия нашего мозга, или явственное изменение, происшедшее в нем под влиянием воздействий, получаемых нашими органами от внешних или внутренних причин, надолго или на короткое время видоизменяющих их. Действительно, мы наблюдаем, что человек, на органы которого не действуют никакие внешние предметы, чувствует самого себя и сознает происходящие в нем изменения; в этом случае его мозг видоизменяется или обновляется благодаря внутренним модификациям. Не будем удивляться этому; в столь сложной машине, как человеческое тело, все части которого сообщаются с мозгом, последний непременно должен получать сведения о затруднениях, изменениях и импульсах, происходящих в целом, чьи чувствительные по своей природе части находятся в непрерывном взаимодействии и объединяются в мозгу.

Когда человек испытывает боль от подагры, он сознает, то есть внутренне чувствует, что в нем происходят очень заметные изменения, хотя непосредственно на него не воздействует никакая внешняя причина. Однако в поисках настоящего источника этих изменений мы обнаружим, что они произведены такими внешними причинами, как полученные нами от родителей организация и темперамент, известного рода пища и тысячи мелких и незаметных причин, которые, мало-помалу накапливаясь, производят соки подагры, очень чувствительно дающие себя знать. Боль от подагры порождает в мозгу идею, или модификацию, обладающую способностью повторяться в ном даже тогда, когда человек уже избавился от подагры: мозг человека путем ряда движений приходит тогда в состояние, аналогичное тому, в котором он находился, когда реально испытывал эту боль; человек не имел бы представления о ней, если бы никогда раньше не испытал ее.

Органами чувств называют видимые органы нашего тела, посредством которых видоизменяется мозг. Модификациям, которым он подвергается, дают различные наименования. Слова ощущение, восприятие, идея означают лишь изменения, происходящие во внутреннем органе в связи с впечатлениями, производимыми на внешние органы действующими на них телами. Эти изменения, рассматриваемые сами по себе, называются ощущениями; когда внутренний орган замечает их или предупрежден о них, они называются восприятиями; когда внутренний орган относит эти изменения к произведшему их предмету, они называются идеями.

Таким образом, всякое ощущение представляет собой лишь сотрясение, полученное нашими органами, всякое восприятие представляет собой это сотрясение, распространившееся до мозга; всякая идея - это образ предмета, от которого происходит ощущение и восприятие. Отсюда ясно, что если наши органы чувств не испытывают никакого воздействия, то у нас не может быть ни ощущений, ни восприятий, ни идей. Впоследствии мы еще докажем это тем, кто станет сомневаться в столь очевидной истине.

Человек отличается от других существ, называемых нами бесчувственными и неодушевленными, большей подвижностью своей организации; различная степень подвижности организации, присущая тем или иным людям, устанавливает между ними невероятное множество оттенков и различий как по телесным способностям, так и по способностям, которые называют умственными, или интеллектуальными. Эта большая или меньшая подвижность определяет ум, чувствительность, воображение, вкус и так далее. Остановимся в настоящий момент на деятельности наших органов чувств и посмотрим, как действуют на них и видоизменяют их внешние предметы, а затем рассмотрим реакцию внутреннего органа.

Глаза представляют собой очень подвижные и нежные органы, посредством которых мы испытываем ощущения света или цвета, сообщающие мозгу отчетливое восприятие, в результате которого светящееся или цветное тело порождает в нас некоторую идею. Лишь только я открываю веки, как сетчатка моих глаз получает определенное воздействие: в жидкости волокон и нервов, из которых состоят мои глаза, возбуждаются колебания, которые передаются мозгу и рисуют в нем образ действующего на наши глаза тела; благодаря этому мы получаем идеи цвета этого тела, его величины и формы, а также расстояния от нас до него - так объясняется механизм зрения.

Благодаря подвижности и эластичности волокон и нервов, образующих ткань кожи, достаточно приложить эту оболочку человеческого тела к другому телу, чтобы она очень быстро испытала воздействие последнего; она предупреждает мозг о присутствии этого чужого тела, о его размерах, его шероховатости, гладкости, тяжести и других качествах, сообщающих мозгу раздельные восприятия и порождающих в нем различные идеи. Все это составляет осязание.

Тонкость оболочки, которая покрывает внутреннюю часть ноздрей, позволяет ей испытывать возбуждения даже от невидимых и неощутимых частиц, которые исходят от издающих запах тел и несут с собой мозгу ощущения, восприятия, идеи; все это составляет чувство обоняния.

Рот, будучи заполнен чувствительными, подвижными, возбудимыми нервными сосочками, содержащими в себе соки, способные растворять соли, очень быстро испытывает воздействие проходящей через него пищи и передает мозгу полученные им впечатления. Этим объясняется вкус.

Наконец, ухо, способное благодаря своему строению воспринимать различные впечатления от различным образом модифицированного воздуха, сообщает мозгу колебания, или ощущения, порождающие восприятие звуков и идею звучащих тел. Это составляет слух.

Таковы единственные пути, посредством которых мы получаем ощущения, восприятия и идеи. Эти последовательные модификации нашего мозга, вызываемые предметами, воздействующими на наши органы чувств, сами становятся причинами и производят в душе новые модификации, которые называются мыслями, размышлениями, памятью, воображением, суждениями, желаниями, действиями и всегда имеют в основе ощущение.

Чтобы составить себе точное представление о мысли, надо тщательно исследовать то, что происходит в человеке в присутствии какого-нибудь предмета. Предположим на минуту, что таким предметом является персик. Этот плод сперва производит на мои глаза два различных впечатления, то есть вызывает в них две модификации, передающиеся мозгу; в связи с этим мозг испытывает два новых способа бытия, или восприятия, которые я называю цветом и круглостью, в результате у меня оказывается идея круглого и цветного тела. Приблизив руку к этому плоду, я прикасаюсь к нему органом осязания; тотчас же моя рука испытывает три новых впечатления, которые я обозначаю названиями: мягкость, свежесть, тяжесть; отсюда вытекают три новых восприятия в мозгу и три новых идеи. Если я приближаю этот плод к органу обоняния, последний испытывает новую модификацию, передающую мозгу новое восприятие и новую идею, называемую запахом. Наконец, если я беру этот плод в свой рот, то орган вкуса испытывает новое воздействие, сопровождаемое восприятием, вызывающим во мне идею сочности. Соединяя все эти различные впечатления, или модификации моих органов, сообщенные моему мозгу, то есть сочетая полученные мною ощущения, восприятия и идеи, я получаю идею целого и называю это целое, которым может заниматься моя мысль или о котором я имею представление, персиком. Только что сказанное доказывает, что мысль имеет начало, продолжительность, конец, иными словами, рождается, существует известное время и разлагается, как все прочие модусы материи; подобно последним мысль возбуждается, определяется, растет, делится, складывается, упрощается и так далее. Но если душа, или мыслящее начало, неделима, то как может она последовательно мыслить, делить, абстрагировать, комбинировать, расширять свои идеи, удерживать в памяти и терять, помнить и забыть их? Почему она перестает мыслить? Если формы материи кажутся делимыми, то лишь при абстрактном рассмотрении их по способу геометров; но эта делимость форм не существует в природе, где нет ни совершенно правильных атомов, ни совершенно правильных форм. Отсюда следует заключить, что эти формы материи не менее неделимы, чем мысль.

Всего сказанного достаточно, чтобы объяснить нам возникновение ощущений, восприятий и идей, равно как и их соединение и связь в мозгу. Мы видим, что эти различные модификации представляют собой лишь следствия последовательных импульсов, передаваемых внешними органами внутреннему органу, обладающему тем, что мы называем способностью мыслить, то есть способностью замечать в самом себе, или воспринимать, различные полученные им модификации, или идеи, комбинировать и разделять, расширять или суживать, сравнивать, возобновлять их и так далее. Отсюда ясно, что мысль есть лишь восприятие модификаций, которые наш мозг получает от внешних предметов или вызывает в себе сам.

Действительно, наш внутренний орган не только замечает получаемые им извне модификации, но и сам способен модифицировать себя и рассматривать происходящие в нем изменения и движения, или собственные операции, что доставляет ему новые восприятия и новые идеи. Деятельное проявление этой способности мозга обращаться к самому себе называется размышлением.

Отсюда ясно, что мыслить и размышлять - значит чувствовать или замечать в самих себе впечатления, ощущения, идеи, получаемые нами от действующих на наши чувства предметов, и различные изменения, производимые нашим мозгом, или внутренним органом, в самом себе.

Память есть способность внутреннего органа приходить в состояние, подобное тому, в какое его уже приводили вызванные в нем внешними предметами восприятия, ощущения, идеи, возобновлять в самом себе полученные им модификации в том порядке, в каком он их получил без нового воздействия со стороны этих предметов и даже тогда, когда эти предметы отсутствуют. Наш внутренний орган замечает, что эти модификации те же, что и видоизменения, испытанные им ранее в присутствии предметов, к которым он относит или с которыми связывает свои восприятия, ощущения и идеи. Память верна, если эти модификации те же, что и прежде; память не верна, если они отличаются от тех, которые наш мозг испытал раньше.

Воображение - это способность мозга видоизменять старые или создавать новые восприятия по образцу тех, которые он получил от воздействия внешних предметов на органы чувств. В этом случае наш мозг лишь комбинирует полученные им идеи, которые он вспоминает, чтобы составить из них совокупность модификаций, некоторое целое, не воспринимавшееся им ранее, хотя ему и известны отдельные идеи или части, из которых он составляет это идеальное, существующее лишь в нем самом сочетание. Именно так человек получает идеи кентавров, гиппогрифов, богов, демонов и так далее. С помощью памяти наш мозг возобновляет полученные им ощущения, восприятия, идеи и представляет себе предметы, которые когда-то реально воздействовали на органы чувств. С помощью же воображения он комбинирует эти модификации, чтобы создать из них предметы, или совокупности, которые никогда не воздействовали на органы чувств, хотя элементы, или идеи, из которых они им составлены, и были известны ранее. Так, люди, комбинируя большое количество заимствованных ими у самих себя идей, таких, как идеи справедливости, мудрости, доброты, разума и так далее, образовали при содействии воображения некое идеальное целое, названное ими божеством.

Суждением назвали способность мозга сравнивать между собой модификации, или идеи, которые он получает или может пробудить в себе, чтобы вскрыть взаимоотношения, или действия, соответствующих предметов.

Воля - это модификация нашего мозга, благодаря которой он способен к действию, то есть может двигать органы тела так, чтобы добывать себе то, что модифицирует его соответствующим его бытию способом, или же устранять то, что вредит ему. Хотеть - значит быть расположенным к действию. Внешние предметы или внутренние идеи, порождающие в нашем мозгу это расположение, называются мотивами, так как являются движущими пружинами, побуждающими мозг действовать, то есть приводить в движение органы тела. Поэтому движения тела, вызванные модификациями мозга, являются произвольными движениями. Вид плода модифицирует мой мозг, побуждая его привести в движение мою руку, чтобы достать увиденный мной плод и поднести его ко рту.

Все модификации, испытываемые внутренним органом, или мозгом, все ощущения, восприятия и идеи, которые он получает от действующих на органы чувств предметов или возобновляет в самом себе, приятны или неприятны нам, полезны или вредны нашему привычному или временному способу бытия, предрасполагая наш мозг к действию. Он действует так в силу своей собственной энергии, которая неодинакова во всех существах человеческого рода и зависит от их темперамента. Темперамент порождает более или менее сильные страсти, которые являются движениями воли, определяемой действующими на нас предметами, причем их воздействие находится в сложной зависимости от соответствия или несоответствия между этими предметами и нашим способом бытия, а также от силы нашего темперамента. Ясно, таким образом, что страсти - это способы бытия, или модификации, внутреннего органа, притягиваемого или отталкиваемого предметами и, следовательно, на свой лад подчиненного физическим законам притяжения и отталкивания.

Способность внутреннего органа получать восприятия, или испытывать модификации, как под влиянием внешних предметов, так и под влиянием самого себя называется иногда рассудком (entendement). Разумом (intelligence) назвали совокупность различных способностей мозга. Умом (raison) называют некоторый определенный способ проявления им своих способностей. Остроумием, мудростью, добротой, благоразумием, добродетелью и так далее называют постоянные или временные расположения, или модификации, внутреннего органа, побуждающие людей к действиям.

Одним словом, как мы скоро будем иметь случай показать, все умственные способности, то есть приписываемые душе способы действия, сводятся к модификациям, качествам, способам бытия, изменениям, производимым движением в мозгу, который, несомненно, является в нас носителем способности к ощущениям и источником всех наших действий. Эти модификации зависят от объектов, действующих на наши органы чувств, импульсы которых передаются мозгу, или же от идей, которые эти объекты порождают в мозгу и которые он способен воспроизводить. Мозг в свою очередь приходит в движение, воздействует на самого себя и заставляет действовать органы, которые объединяются в нем как в центре или, точнее, являются лишь распространением его собственной субстанций. Так скрытые движения внутреннего органа становятся видимыми, выражаясь в видимых признаках. Мозг, испытав модификацию, называемую нами страхом, вызывает дрожание конечностей и бледность лица. Испытав чувство боли, мозг вызывает слезы на глазах, хотя бы никакой предмет не действовал на него; ярко представляемой им идеи достаточно, чтобы он испытывал очень энергичные модификации, которые явно влияют на весь организм.

Во всем этом мы видим лишь одну и ту же субстанцию, действующую по-разному в своих различных частях. В ответ на жалобы, что этого механизма недостаточно для объяснения принципа движений или способностей нашей души, мы скажем, что то же самое относится ко всем телам природы, в которых наипростейшие движения, обычнейшие явления и способы действия являются необъяснимыми тайнами, первых принципов которых мы никогда не познаем. Действительно, можем ли мы надеяться когда-нибудь познать истинный принцип тяжести, в силу которой падает камень? Знаем ли мы механизм, производящий притяжение в одних субстанциях и отталкивание в других? В состоянии ли мы объяснить передачу движения от одного тела к другому? К тому же разве теоретические трудности, связанные с вопросом о способе действия души, исчезнут, если мы сделаем из последней некое духовное существо, о котором у вас нет никакого представления и которое, следовательно, не может быть удовлетворительно объяснено, какие бы идеи ни возникали у нас о нем? Поэтому удовлетворимся знанием того, что душа движется и модифицируется воздействующими на нее материальными причинами. Мы вправе умозаключить отсюда, что все операции и способности души показывают ее материальность.

Глава 9. О РАЗНООБРАЗИИ УМСТВЕННЫХ СПОСОБНОСТЕЙ - ЭТИ СПОСОБНОСТИ ПОДОБНО НРАВСТВЕННЫМ КАЧЕСТВАМ ЗАВИСЯТ ОТ ФИЗИЧЕСКИХ ПРИЧИН; ЕСТЕСТВЕННЫЕ ОСНОВЫ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ, НРАВСТВЕННОСТИ И ПОЛИТИКИ.

Природа вынуждена разнообразить все свои творения; различные по своей сущности, элементарные вещества должны образовать тела и существа, различающиеся своими сочетаниями, свойствами, способами бытия и действия. В природе нет и не может быть двух строго тождественных существ и сочетаний. Так как местоположение, обстоятельства, отношения, пропорции, модификации никогда не бывают совершенно одинаковы, то вытекающие из них существа никогда не могут полностью совпадать и их способы действия должны в чем-нибудь различаться, даже если мы усматриваем между ними весьма большое сходство. См. сказанное в конце гл. VI, ч, I этого сочинения.

Вследствие этого со всех сторон подтверждаемого принципа нет двух людей, которые обладали бы одними и теми же чертами, чувствовали и мыслили одинаковым образом, одинаково смотрели на вещи, имели одинаковые идеи и, следовательно, поступали тождественным образом. Внешние и внутренние органы людей в некоторых отношениях, несомненно, аналогичны друг другу; в общих чертах они сходны между собой и обладают известными соответствиями, благодаря чему испытывают одинаковые воздействия от известных причин; но в частностях между ними существуют бесчисленные различия.

Человеческие души можно сравнить с музыкальными инструментами, струны которых, различные сами по себе или по веществам, из которых они сделаны, сверх того еще настроены на различный лад. Под влиянием одного и того же воздействия каждая струна издает свойственный ей звук, то есть звук, зависящий от ее состава, натяжения и толщины, временного состояния, в которое ее приводит окружающий воздух, и так далее. Это-то и порождает исполненное такого многообразия зрелище духовного мира; поэтому-то умы, способности, страсти, энергия, вкусы, воображение, идеи, взгляды людей столь поразительно разнообразны. Это разнообразие столь же велико, как различие физических сил людей, и подобно последнему зависит от их темпераментов, столь же различных, как их физиономии. Из этого разнообразия вытекают непрерывное действие и противодействие, образующие жизнь духовного мира; из этого разногласия возникает гармония, поддерживающая и сохраняющая человеческий род.

Различия между отдельными индивидами порождают среди них неравенство, которое является опорой общества. Если бы все люди были одинаковы и в физическом, и в духовном отношениях, то они не нуждались бы друг в друге. Именно различие способностей и вызываемое этим неравенство делают людей необходимыми друг другу; без этого они жили бы изолированно. Ясно, таким образом, что это неравенство, на которое мы часто понапрасну жалуемся, и невозможность сохранить свое существование и достигнуть благополучия в одиночку являются счастливыми обстоятельствами, заставляющими нас объединяться, зависеть от наших ближних, добиваться их помощи, склонять их на свою сторону, привлекать их к себе, чтобы общими усилиями устранять то, что могло бы нарушить гармонию нашего организма. Вследствие различия людей и их неравенства слабый вынужден вставать под защиту сильного; эти же обстоятельства заставляют сильного прибегать к знаниям, талантам, мастерству слабого, когда он считает их полезными для себя. Это естественное неравенство побуждает народы отличать граждан, оказывающих им услуги, почитая и вознаграждая лиц, знания, помощь, благодеяния и доблесть которых доставляют обществу реальные или воображаемые выгоды, удовольствия, всякого рода приятные ощущения; благодаря этому неравенству гений приобретает влияние на людей и заставляет целые народы признавать свою силу. Таким образом, различия между людьми и неравенство их физических и интеллектуальных способностей делают человека необходимым другому человеку, делают его общественным существом и неопровержимым образом доказывают ему необходимость нравственности.

В зависимости от различия своих способностей люди делятся на различные классы, обусловленные разнообразием производимых ими действий и различием наблюдаемых у них качеств, которые вытекают из индивидуальных свойств их душ, или из особенных модификаций их мозга. Так, ум, способность ощущать, воображение, таланты и пр. создают бесконечные различия между людьми; вот почему людей называют добрыми и злыми, добродетельными и порочными, учеными и невеждами, рассудительными и нерассудительными и так далее.

Если мы станем исследовать различные способности, приписываемые душе, то увидим, что они подобно физическим способностям обусловлены физическими причинами, которые нетрудно выяснить. Мы найдем, что силы души те же, что и силы тела, всегда зависят от его организации, его особенных свойств, испытываемых им постоянных или временных модификаций - одним словом, от темперамента.

Темпераментом человека называется обычное состояние, в котором находятся жидкие и твердые составные части его тела. Различия темпераментов зависят от элементов, или веществ, преобладающих в каждом индивиде, и от различных сочетаний и модификаций этих разнообразных веществ в его организме. Так, у одних преобладает кровь, у других желчь, у третьих флегма и так далее.

Мы обязаны своим темпераментом природе, то есть своим родителям, а также причинам, которые непрерывно модифицировали нас с самого начала нашего существования. Каждый из нас черпает в утробе матери вещества, которые всю жизнь влияют на наши умственные способности, энергию, страсти, поведение. Принимаемая нами пища, качество воздуха, которым мы дышим, климат, в котором мы живем, полученное нами воспитание, внушаемые нам идеи и взгляды видоизменяют наш темперамент; а так как эти обстоятельства никогда не могут быть в точности одинаковыми у двух людей, то нет ничего удивительного, что люди так сильно отличаются между собой и что существует столько темпераментов, сколько индивидов.

Таким образом, хотя между людьми наблюдается некоторое общее сходство, они существенным образом отличаются друг от друга как тканью и строением своих волокон и нервов, так и природой, качеством и количеством веществ, приводящих эти волокна в движение. Человек, уже отличающийся от другого человека структурой и расположением своих волокон, станет еще более отличным от него, если будет принимать здоровую пищу, пить вино и заниматься физическими упражнениями, в то время как другой будет пить лишь воду и принимать скудную пищу, вследствие чего должен будет ослабеть и зачахнуть.

Все эти причины необходимым образом влияют на ум, страсти, волю словом, на то, что называют интеллектуальными способностями. Так, мы видим, что сангвинический человек обыкновенно остроумен, вспыльчив, сластолюбив, предприимчив, меж тем как флегматический человек обнаруживает тугость понимания и тупость чувств, обладает слабым воображением, малодушен и не способен сильно желать чего-либо.

Если бы, отбросив предрассудки, люди считались с указаниями опыта, то медицина дала бы нравственности ключ к человеческому сердцу и, излечивая тело, иногда могла бы излечивать дух. Делая же из нашей души духовную субстанцию, теологи довольствуются тем, что прописывают ей духовные лекарства, которые нисколько не влияют на темперамент или только вредят ему. Догмат о духовности души превратил мораль в какую-то проблематическую науку, не раскрывающую перед нами настоящих средств, с помощью которых можно воздействовать на людей. Если бы, руководствуясь опытом, мы знали те элементы, которые лежат в основе темперамента человека или характерны для большинства индивидов какого-нибудь народа, то нам было бы известно, что им нужно, какие законы им необходимы, какие учреждения им полезны. Одним словом, мораль и политика могли бы извлечь из материализма выгоды, которых никогда не доставит им учение о духовности души и о которых оно не позволяет даже мечтать. Человек навсегда останется загадкой для тех, кто будет упорно желать видеть его через очки теологических предрассудков или будет приписывать его поступки причине, которую он никогда не сможет понять. Поэтому, желая познать человека, попытаемся открыть вещества, которые входят в его организм и образуют его темперамент. Эти открытия помогут нам разгадать природу и свойства его страстей и наклонностей и предвидеть его поведение при известных обстоятельствах; они укажут нам средства, необходимые для исправления недостатков человека, наделенного порочной организацией или темпераментом, вредным как обществу, так и самому его обладателю.

Действительно, нет сомнения, что можно исправлять, изменять, модифицировать темперамент человека посредством физических причин, подобных тем, которые его формируют. Каждый из нас способен тем или иным образом изменить свой темперамент: человек сангвинического темперамента, потребляя менее сочную пищу или принимая ее в меньшем количестве, воздерживаясь от крепких напитков и так далее, может исправить природу, качество и количество движений преобладающей в нем жидкости. Человек желчного, или меланхолического, темперамента может с помощью некоторых средств уменьшить у себя количество желчи и посредством упражнений, развлечений, веселости, вытекающих из движения, исправить недостатки своего темперамента. Европеец, переселившись в Индию, станет мало-помалу совсем новым человеком с иным настроением, идеями, темпераментом и характером.

Хотя до сих пор было сделано мало опытов, чтобы распознать, как образуются темпераменты людей, но число этих опытов уже вполне достаточно для практического применения. По-видимому, огненное начало, которое химики назвали флогистоном, или воспламеняющимся веществом, является у человека источником большей живости и энергии; оно придает больше сил, подвижности, активности его волокнам, больше напряжения его нервам, больше быстроты его жидкостям. Из этих материальных причин вытекают обычно наклонности или способности, называемые нами чувствительностью, умом, воображением, гением, живостью и так далее и задающие тон страстям, желаниям, моральным поступкам людей. В этом смысле довольно удачно пользуются выражениями жар души, пылкое воображение, искра гения и т. п. Я склонен думать, что то подвижное, называемое врачами нервной жидкостью вещество, которое так быстро предупреждает мозг обо всем происходящем в нас, есть не что иное, как электрическая материя, и что различие в ее дозе, или пропорции, является одной из главных причин разнообразия людей и их способностей.

Именно этот огонь, имеющийся у людей в разных дозах, сообщает им движение, активность, животную теплоту и делает их, так сказать, более или менее живыми. Этот столь подвижный и тонкий огонь легко рассеивается; в таком случае он должен быть восстановлен с помощью пищи, которая содержит его и благодаря этому способна возобновить работу нашего организма, согреть мозг, сообщить ему активность, необходимую для выполнения так называемых интеллектуальных функций. Этот содержащийся в вине и в крепких напитках огонь придает самым флегматичным людям живость, на которую они были бы не способны без него, и побуждает сражаться даже трусов. Изобилие в нас этого огня при известных болезнях порождает бред, а чрезмерный недостаток его при других болезнях ведет к упадку сил. Наконец, этот огонь уменьшается в старости и совершенно исчезает со смертью. Если мы захотим добросовестно относиться к фактам, то найдем, что принципом жизни является теплота. Благодаря теплоте существа переходят от бездействия к движению, от покоя к брожению, от неодушевленного состояния к жизни. Доказательством этого является яйцо, из которого благодаря теплоте вылупливается цыпленок. Одним словом, без теплоты нет зарождения жизни.

Если мы рассмотрим в соответствии с нашими принципами интеллектуальные способности или моральные качества людей, то убедимся, что они зависят от материальных причин, более или менее длительным и заметным образом влияющих на их организацию. Но откуда происходит эта организация как не от родителей, от которых мы получаем ее элементы, неизбежно аналогичные их собственной организации? Откуда получается большее или меньшее количество огненного вещества, или животворной теплоты, определяющей наши умственные качества? Источником этой теплоты является мать, носившая нас в своей утробе, сообщившая нам частицу огня, которым она была одушевлена сама и который вместе с ее кровью циркулировал в ее жилах. Источником ее является пища, которую мы употребляем, климат, в котором мы живем, воздух, который нас окружает. Все эти причины влияют на жидкие и твердые элементы нашего организма и определяют наши естественные склонности. Исследуя эти склонности, от которых зависят наши способности, мы всегда найдем, что они телесны и материальны.

Первая из этих склонностей есть физическая чувствительность, из которой, как мы увидим, вытекают все другие наши интеллектуальные или моральные качества. Ощущать, как было сказано,- значит испытывать воздействия и осознавать происходящие в нас изменения. Таким образом, обладать чувствительностью - значит быть устроенным так, чтобы очень быстро и очень живо ощущать впечатления, производимые предметами. Следовательно, чувствительная душа - это просто мозг человека, устроенный так, чтобы легко воспринимать сообщаемые ему движения. Мы называем, например, чувствительным того, кого до слез трогают вид несчастного человека, рассказ о какой-нибудь катастрофе или мысль о горестном зрелище, так как слезы являются признаком, на основании которого мы заключаем о значительном нарушении хода человеческой машины. Мы говорим, что человек, у которого музыкальные звуки вызывают большое удовольствие или на которого они производят заметное впечатление, наделен чувствительным ухом. Наконец, мы говорим, что человек, у которого красноречие, прекрасные произведения искусства, равно как и вообще все действующие на него предметы, вызывают очень сильные переживания, наделен чувствительной душой. Мы видим, что сострадание зависит от физической чувствительности, которая никогда не бывает одинакова у всех людей. Поэтому было бы ошибкой сделать из сострадания источник наших представлений о морали и наших чувств к ближним. Далеко не все люди чувствительны, немало таких, у которых чувствительность совсем не развита. Таковы государи, вельможи, богачи и так далее.

Ум является следствием этой физической чувствительности. Действительно, мы называем умом присущую некоторым людям способность быстро схватывать предметы в их совокупности и различных взаимоотношениях. Мы называем гением способность легко схватывать обширные, полезные и трудно познаваемые предметы в их совокупности и взаимоотношениях. Ум можно сравнить с зорким зрением, быстро замечающим вещи; гений - это зрение, с одного взгляда схватывающее все точки обширного горизонта. Здравый ум - это ум, воспринимающий предметы и отношения такими, как они есть. Путаный ум это ум, воспринимающий отношения искаженно, что происходит от какого-то изъяна организации. Здравый ум подобен умелым рукам.

Воображение, будучи способностью легко и быстро комбинировать идеи, или образы, с легкостью воспроизводит модификации нашего мозга, связывает друг с другом или относит их к соответствующим предметам. В этом случае воображение радует нас и мы одобряем выдумки, посредством которых оно украшает природу и истину. Мы, наоборот, порицаем его, когда оно рисует нам отвратительные призраки или сочетает идеи, которые совсем не способны ассоциироваться друг с другом. Так, поэзия, цель которой состоит в том, чтобы представить природу в более трогательном и волнующем облике, радует нас, когда разукрашивает предметы, наделяя их всевозможными красотами. Она создает тогда идеальные, но приятно волнующие нас существа, и мы в благодарность за полученное нами удовольствие прощаем ей то, что она прибегла к иллюзии.

Отвратительные же химеры суеверия не нравятся нам, потому что они являются плодами больного воображения, вызывающими в нас лишь неприятные идеи.

Заблуждающееся воображение порождает фанатизм, религиозные страхи, безрассудное рвение, безумие, великие преступления. Упорядоченное воображение порождает энтузиазм к полезным вещам, горячую любовь к добродетели, к отечеству, жар дружбы. Одним словом, воображение придает силу и живость всем нашим чувствам; те, кто его лишен, обыкновенно люди, в которых флегма гасит священный огонь, являющийся в нас принципом подвижности и теплоты чувств и оживляющий все наши интеллектуальные способности. Для великих доблестей, как и для великих преступлений, необходим энтузиазм. Энтузиазм приводит наш мозг, или нашу душу, в состояние, сходное с опьянением; энтузиазм и опьянение вызывают в нас быстрые движения, которые люди одобряют, когда они полезны, и которые называют сумасшествием, бредом, преступлением или бешенством, когда они порождают беспорядок.

Ум мыслит здраво и правильно судит о вещах, а воображение бывает упорядочено лишь тогда, когда организм способен точно выполнять свои функции. В каждый момент жизни человек производит опыты; каждое испытываемое им ощущение является фактом, запечатлевающим в его мозгу идею, которую память воспроизводит с большей или меньшей точностью и достоверностью. Эти факты связываются, эти идеи объединяются, и цепь их составляет опыт и науку. Знать - значит быть уверенным на основании повторных и точно произведенных опытов в идеях, ощущениях, действиях, которые какой-нибудь предмет может вызвать в нас или в других людях. Всякая наука может основываться лишь на истине, а сама истина основывается на постоянных и верных сообщениях наших чувств. Таким образом, истина - это постоянное согласие, или соответствие, с помощью опыта обнаруживаемое нашими нормально функционирующими чувствами между познаваемыми нами предметами и качествами, которые мы им приписываем. Одним слоном, истина это правильная и точная ассоциация наших идей. Но как убедиться в правильности этой ассоциации без опытов? А если не повторять этих опытов, как их засвидетельствовать? Наконец, если в наших органах чувств есть какой-то изъян, то как полагаться на опыты или факты, которые они запечатлели в нашем мозгу? Только путем многократных, разнообразных, повторных опытов можно будет поправить недостатки первых опытов.

Мы заблуждаемся всякий раз, когда наши органы, не вполне здоровые по своей природе либо испорченные длительными или временными модификациями, не дают нам возможности правильно судить о вещах. Заблуждение заключается в ложной ассоциации идей, в результате которой мы приписываем предметам качества, которых у них нет. Мы заблуждаемся, когда предполагаем существующими вещи или существа, которых вовсе не существует, или связываем представление о счастье с предметами, способными повредить нам непосредственно или посредством отдаленных следствий, которых мы не в состоянии предвидеть.

Но как предвидеть действия, которых мы еще не испытали? Опять-таки при посредстве опыта. Благодаря опыту мы знаем, что аналогичные или сходные причины производят аналогичные или сходные действия. Память, напоминая нам испытанные нами действия, дает возможность судить о тех следствиях, которых мы можем ожидать от уже известных причин или от причин, находящихся в связи с теми, которые действовали на нас. Отсюда мы видим, что благоразумие, предусмотрительность - это способности, которыми мы обязаны опыту. Я почувствовал, что огонь вызвал в моих органах болезненное ощущение; этого опыта достаточно, чтобы заставить меня предвидеть, что огонь, приложенный к какому-нибудь из моих органов, вызовет в нем то же самое ощущение и в будущем. Я испытал, что какое-нибудь мое действие вызвало ненависть или презрение ко мне у других людей; этот опыт позволяет мне предвидеть, что всякий раз, когда я буду поступать таким же образом, меня будут ненавидеть или презирать.

Наша способность производить опыты, вспоминать об этом, предвидеть последствия различных причин, чтобы устранить те из них, которые могут вредить нам, или обеспечить те, которые полезны для нашего самосохранения и счастья - единственной цели всех наших физических и духовных действий,- вот то, что называют разумом. Наши ощущения, наша природа, наш темперамент могут ввести нас в заблуждение и обмануть, но опыт и размышление возвращают нас на правильный путь и учат тому, что может действительно привести нас к счастью. Отсюда ясно, что разум - это наша природа, видоизмененная с помощью опыта, рассуждений и размышлений. Разум предполагает умеренный темперамент, здравый ум, упорядоченное воображение, знание истины, основанное на надежных опытах, наконец, благоразумие и предусмотрительность. Это доказывает, что, несмотря на постоянное утверждение, будто человек - разумное существо, существует лишь очень немного людей, которые действительно обладают разумом или способностями и опытом, из которых он складывается.

Не будем этому удивляться. Существует мало людей, способных к познанию истины с помощью опыта. Рождаясь, все люди имеют органы, которые способны испытывать воздействия предметов или накапливать опыт; но вследствие недостатков их организации или под влиянием модифицирующих ее причин их опыты ложны, их идеи неотчетливы и бессвязны, их суждения ошибочны, их мозг наполнен негодными теориями, которые неизбежно влияют на все их поведение и постоянно расстраивают деятельность их разума.

Как мы видели, наши чувства являются единственными средствами, с помощью которых мы можем познать, истинны ли наши взгляды, полезно ли для нас наше поведение, выгодны ли для нас вытекающие из него следствия. Но чтобы наши чувства давали нам правильные сообщения о вещах, то есть доставляли мозгу истинные идеи, они должны быть здоровыми, то есть пребывающими в состоянии, необходимом для сохранения в нашем существе порядка, который бы обеспечил нам существование и постоянное благополучие. Необходимо, чтобы наш мозг был здоров и сам, то есть мог выполнять свои функции и приводить в действие свои способности. Память должна верно воспроизводить его прежние ощущения и идеи, чтобы он мог принимать решения и предвидеть, может ли рассчитывать на результаты своих поступков или должен опасаться действий, на которые толкают его желания. Если наши внешние или внутренние органы имеют какие-нибудь недостатки от природы или благодаря модифицирующим их причинам, то мы способны ощущать лишь несовершенным и неотчетливым образом; наши идеи ложны или ненадежны; мы судим плохо; мы находимся в плену иллюзии или в опьянении, которое мешает нам улавливать истинные отношения вещей. Одним словом, память изменяет нам, рассудок не работает для нас, воображение вводит в заблуждение, а ум обманывает нас; чувствительность же наших органов, одновременно одолеваемых массой раздражений, мешает благоразумию, предусмотрительности и деятельности разума. С другой стороны, если наши органы в силу особенностей своей структуры могут двигаться лишь слабо и медленно, как это бывает у людей флегматического темперамента, то опыт приходит поздно и часто бесполезен. Черепаха и бабочка одинаково не способны избежать гибели. Глупый и пьяный человек одинаково не могут достигнуть своей цели.

Но какова же цель человека в занимаемой им сфере бытия? Существовать и сделать свое существование счастливым. Поэтому человеку важно знать надлежащие средства к этому, пользоваться которыми для верного и неуклонного достижения преследуемой им цели его учат благоразумие и разум. Этими средствами являются его способности, ум, талант, мастерство и поступки, определяемые страстями, к которым его предрасполагает природа и которые делают более или менее деятельной его волю. Опыт и разум показывают ему также, что люди, в обществе которых он живет, необходимы ему, что они могут способствовать его счастью и удовольствиям и помогать ему своими способностями. Опыт показывает ему, каким образом он может побудить их способствовать его целям, желать и действовать так, как ему полезно. Он замечает, какие поступки они одобряют и какие порицают, какое поведение привлекает их и какое отталкивает, прислушивается к их суждениям об этом, видит выгодные или вредные результаты, вытекающие из различных способов бытия и действия. На основании этих опытов он составляет себе представление о добродетели и пороке, справедливости и несправедливости, добре и зле, о пристойном и неприличном, честном и бесчестном и так далее. Одним словом, он научается судить о людях и их поступках и различать чувства, которые неизбежно возникают в них в зависимости от разнообразия испытываемых ими воздействий.

Именно из необходимого разнообразия этих воздействий вытекает различие добра и зла, порока и добродетели, различие, которое вопреки мнению некоторых мыслителей основано отнюдь не на соглашениях между людьми, а тем более не на фантастических требованиях какого-то сверхъестественного существа, но на вечных и неизменных отношениях, которые существуют между живущими в обществе людьми и останутся существовать до тех пор, пока будет существовать человек и общество. Таким образом, добродетель - это все то, что действительно и постоянно полезно живущим в обществе людям, а порок все то, что им вредно. Величайшие добродетели те, которые доставляют им величайшие и длительнейшие преимущества; величайшие пороки те, которые больше всего препятствуют их стремлению к счастью и нарушают необходимый обществу порядок. Добродетельный человек тот, чьи поступки всегда имеют целью благополучие его ближних; порочный человек тот, чье поведение ведет к несчастью окружающих, из чего обычно вытекает и его собственное несчастье. Все то, что доставляет нам самим подлинное и длительное счастье, разумно; все, что нарушает наше собственное благополучие или благополучие людей, необходимых для нашего счастья, бессмысленно, или неразумно. Человек, который вредит другим, зол, человек, который вредит самому себе, неблагоразумен и не имеет понятия ни о разуме, ни о собственных интересах, ни об истине.

Наши обязанности - это средства, которые, как показывают нам опыт и разум, необходимы для достижения преследуемой нами цели; они являются необходимыми следствиями отношений, существующих между людьми, которые одинаково желают счастья и самосохранения. Когда говорят, что эти обязанности обязывают нас, это означает, что, не воспользовавшись этими средствами, мы не можем достигнуть цели, которую ставит перед собой наша природа. Таким образом, нравственная обязанность - это необходимость прибегать к средствам, способным сделать счастливыми существа, с которыми мы живем, чтобы побудить их сделать счастливыми нас самих; наши обязанности по отношению к самим себе - это необходимость прибегать к средствам, без которых мы не смогли бы ни существовать, ни обеспечить себе надежное счастье. Нравственность, как и вселенная, основана на необходимости, или на вечных отношениях, вещей.

Счастье - это такой образ жизни, продолжения которого мы желаем и в котором хотим постоянно пребывать. Мерой счастья является его длительность и интенсивность. Величайшее счастье есть то, которое наиболее длительно; мимолетное или непродолжительное счастье называется удовольствием; чем интенсивнее счастье, тем оно мимолетнее, потому что наши чувства способны только на известное количество движений; всякое удовольствие, превышающее эту меру, превращается поэтому в страдание, или в мучительный образ жизни, прекращения которого мы желаем: вот почему удовольствие и страдание часто так близки между собой. Неумеренное удовольствие сопровождается сожалением, скукой и отвращением; кратковременное счастье превращается в длительное несчастье. На основании этого принципа можно заключить, что человек, стремящийся в каждое мгновение своей жизни к счастью, должен, если он разумен, уметь распоряжаться своими удовольствиями, отказываться от тех, которые могут превратиться в страдание, и пытаться добиться для себя наиболее длительного благополучия.

Счастье не может быть одним и тем же для всех людей: одни и те же удовольствия не могут действовать одинаково на людей различной организации. Вот несомненная причина разногласий большинства моралистов относительно предметов, в которых, по их мнению, заключается счастье и средства добиться его. Однако счастье, вообще говоря, заключается, по-видимому, в длительном или временном состоянии, на которое мы соглашаемся потому, что находим его сообразным с нашим существом. Это состояние вытекает из согласия между человеком и обстоятельствами, в которые поместила его природа; если угодно, счастье - это гармония между человеком и действующими на него причинами.

Идеи людей о счастье зависят не только от особенностей их темперамента, или их организации, но еще и от усвоенных ими привычек. Привычка - это способ мышления и действия, усвоенный внешними и внутренними органами человека вследствие частого повторения одних и тех же движений и дающий ему возможность быстро и легко воспроизводить эти движения.

Если мы внимательнее присмотримся к фактам, то увидим, что почти все наше поведение, совокупность наших поступков, наши занятия, связи, труды, развлечения - результат привычки. Привычке же мы обязаны легкостью, с какой работают наши умственные способности - мысль, рассудок, ум, разум, вкус и так далее. Привычке мы обязаны большей частью наших склонностей, желаний, мнений, предрассудков, равно как нашими ложными идеями о счастье,- одним словом, заблуждениями, которые все пытаются навязать нам. Именно привычка привязывает нас либо к пороку, либо к добродетели. Опыт показывает нам, что решиться на первое преступление всегда труднее, чем на второе, а на второе - труднее, чем на третье, и так далее. Первый поступок есть начало привычки; борясь с препятствиями, мешающими нам совершать преступные действия, мы учимся легче побеждать их. Таким же образом часто становятся злонамеренными по привычке.

Привычка так изменяет нас, что ее часто смешивают с нашей натурой; отсюда, как мы вскоре увидим, берут свое начало те взгляды, или идеи, которые назвали врожденными, не желая доискиваться причин их видимого отождествления с нашим мозгом. Как бы то ни было, мы очень цепко держимся за все то, к чему привыкли; наш дух весьма бурно и отрицательно реагирует всякий раз, когда желают изменить ход его мыслей; какая-то роковая склонность часто приводит его к привычным идеям, несмотря на голос разума.

Мы можем объяснить физические и духовные явления, связанные с привычкой, с помощью чистого механизма: несмотря на свою мнимую духовность, наша душа видоизменяется совершенно так же, как и тело. Благодаря привычке голосовые связки обучаются быстро выражать заключенные в мозгу идеи посредством известных движений, которые наш язык с детства приобретает способность исполнять с легкостью. Когда наш язык привыкает, или обучается, двигаться определенным образом, ему становится трудно двигаться иначе; гортань с трудом справляется с модуляциями, которых требует язык, отличный от привычного нам языка. То же самое относится к нашим идеям. Наш мозг, внутренний орган, или, иначе говоря, душа, в раннем возрасте привыкшая к тому, чтобы претерпевать известные модификации и связывать определенные идеи с теми или иными предметами, составившая себе связную систему истинных или ложных взглядов, испытывает болезненное ощущение, когда ей стараются придать новый импульс и изменить направление ее привычных движений. Заставить нас изменить свои взгляды почти так же трудно, как переменить язык. Гоббс говорит, что "каждому телесному существу, которое часто приводят в движение одним и тем же способом, свойственно неизменно приобретать большую склонность, или легкость, воспроизводить одни и те же движения. Это и составляет привычку как в духовной, так и в физической области". (Гоббс, Опыт о человеческой природе.)

Вот несомненная причина почти непреодолимой привязанности людей к обычаям, предрассудкам, учреждениям, на бесполезность или даже опасность которых тщетно указывают разум, опыт, здравый смысл Привычка оказывает сопротивление самым ясным доказательствам; последние не имеют никакой силы против укоренившихся страстей и пороков, самых нелепых теорий, самых странных обычаев, особенно когда с таковыми связана идея пользы, общего интереса, общественного блага. Вот где источник упорства, с каким люди защищают обычно свои религии, свои древние безрассудные обычаи, свои столь несправедливые законы, свои злоупотребления, от которых им очень часто приходится страдать, свои предрассудки, абсурдность которых они иногда сознают, не желая, однако, от них избавиться. Вот почему народы усматривают опасность в самых полезных нововведениях. Они сочли бы себя погибшими, если бы попытались устранить зло, которое они привыкли признавать необходимым для своего спокойствия и исцелить которое, по их мнению, было бы опасно. ("Благодаря ежедневному повторению и привычке глаза подобно мысли, привыкнув, перестают удивляться и не ищут законов тех вещей, которые видят". (Цицерон, О природе богов, кн. II, гл. 2.))

Воспитание - это искусство, состоящее в том, чтобы заставить людей усвоить в юном возрасте, т. с. когда их органы очень гибки, привычки, взгляды и образ жизни, принятые в том обществе, в котором они будут жить. Первые годы нашего детства уходят на то, чтобы приобретать жизненный опыт. Люди, занятые нашим воспитанием, обучают нас применению этих опытов или развивают в нас разум. Первые побуждения, полученные нами от них, обычно предопределяют нашу судьбу, наши страсти, наши представления о счастье, средства, употребляемые нами для его достижения, наши пороки и добродетели. Дитя на глазах своих наставников приобретает идеи, обучается ассоциировать их, определенным образом мыслить, верно или неверно судить о вещах. Ему показывают различные предметы, приучая его любить или ненавидеть, желать или избегать, уважать или презирать их. Так взгляды передаются детям от отцов, матерей, кормилиц, наставников; так ум мало-помалу заполняется истинами или заблуждениями, согласно которым каждый регулирует свое поведение, делающее его счастливым или несчастным, добродетельным или порочным, уважаемым или ненавидимым другими, довольным или недовольным своей судьбой в зависимости от предметов, на которые воспитатели направили пыл его страстей и энергию его ума, внушив ему, что эти предметы важны для обеспечения его интересов или достижения счастья. Поэтому он любит то и домогается того, что, как ему сказали, должно быть объектом любви и домогательств; он имеет вкусы, склонности, прихоти, которые в течение всей своей жизни старается удовлетворить соразмерно с активностью, полученной им от природы и развитой в нем воспитанием.

Политика должна быть искусством обуздывать страсти людей и направлять их на благо общества; но она очень часто является лишь искусством разжигать страсти членов общества для их взаимоистребления и разрушения той общественной организации, которая должна обеспечить им счастье. Обычно она так плоха и порочна потому, что основана вовсе не на природе, опыте, всеобщей пользе, а на страстях, прихотях и личной выгоде тех, кто управляет обществом.

Чтобы быть полезной, политика должна основывать свои принципы на природе, то есть сообразовываться с сущностью и целью общества. Но так как общество представляет собой целое, образованное множеством семейств и индивидов, объединившихся для того, чтобы с большей легкостью удовлетворять свои потребности, доставлять себе желаемые преимущества, обеспечивать друг другу взаимную помощь и особенно возможность спокойно пользоваться благами, которые могут доставить природа и человеческий труд, то ясно, что политика, предназначенная для поддержания общества, должна действовать в интересах последнего, облегчать достижение его целей и устранять все встречающиеся на пути к этому препятствия.

Объединившись друг с другом для жизни в обществе, люди заключили формально или молчаливо - договор, в силу которого они обязались оказывать взаимные услуги и не вредить друг другу. Но так как человек по природе склонен постоянно видеть свое благополучие в удовлетворении мимолетных страстей или капризов и совершенно не считаться с ближними, то необходима сила, которая удерживала бы человека в рамках долга, заставляла его сообразоваться с последним и напоминала ему об обязательствах, которые под влиянием страстей он мог часто забывать. Эта сила - закон. Закон есть сумма воль членов общества, объединившихся, чтобы определить поведение граждан или направить их поступки к достижению целей объединения.

Но так как общество, особенно многочисленное, может собираться лишь с трудом и так как в этом случае выражение его воли сопровождалось бы беспорядками, то оно вынуждено выбирать граждан, которых облекает своим доверием. Оно делает их истолкователями своей воли и вручает им власть, необходимую для того, чтобы заставить граждан выполнять эту волю. Таково происхождение всякого правительства, являющегося законным лишь тогда, когда оно основывается на добровольном согласии общества. Без такого согласия правительство осуществляет лишь насилие, узурпацию, разбой. Те, кто управляет, называются государями, вождями, законодателями; в зависимости от формы, приданной обществом своему правительству, эти государи называются монархами, уполномоченными, представителями и так далее. Так как правительство заимствует свою власть от общества, будучи установлено лишь для блага последнего, то ясно, что общество может всегда, когда этого требуют его интересы, сместить это правительство, изменить форму правления, расширить или ограничить власть, врученную им своим вождям, по отношению к которым общество всегда сохраняет верховный авторитет в силу нерушимого закона природы, требующего, чтобы часть была подчинена целому.

Таким образом, государи являются слугами общества, исполнителями его воли, носителями большей или меньшей доли его власти, а не абсолютными господами и собственниками народов. В силу формального или молчаливого договора эти государи обязуются заботиться о сохранении и благополучии общества: только на этих условиях общество согласно подчиняться им. Ни одно общество не могло и не хотело безвозвратно доверить своим вождям право вредить ему; такого рода передача полномочий была бы аннулирована природой, согласно законам которой всякое общество, равно как и всякий человек, стремится к самосохранению и не может согласиться быть постоянно несчастным.

Чтобы законы были справедливыми, они должны иметь своей неизменной целью общие интересы граждан, то есть обеспечение наибольшему числу членов общества тех преимуществ, ради которых они объединились. Эти преимущества свобода, собственность, безопасность. Свобода - это возможность делать ради своего собственного счастья все то, что не вредит счастью других членов общества. При объединении в общество каждый индивид отказался от некоторой доли своей естественной свободы, которая могла бы нанести ущерб свободе других индивидов. Злоупотребление свободой, вредное обществу, называется распущенностью. Собственность - это возможность пользоваться выгодами, доставляемыми каждому члену общества его трудом и умением. Безопасность это уверенность каждого члена общества в том, что он сможет распоряжаться своей личностью и своим имуществом, пользуясь охраной законов до тех пор, пока будет верно выполнять принятые им по отношению к обществу обязательства.