Подкидыш ада

Порк-ноккер вроде бы нес из мертвого города много камней, а также большое блюдо из чистого золота. А те две женщины несли меч, рукоять которого была густо посыпана рубинами и алмазами.

Но теперь проверь!

Зато боцман твердо верил: дорогие вещи и камни прекрасно снимают с человека грехи – даже самые черные. Он знал: дорогие вещи и камни дают возможность, сменив имя, профессию, национальность, мирно благоденствовать в тех странах, где люди не догадываются о существовании пиратов и приватиров. «Порк-ноккер спрыгнул с ума, – объяснял он одноногому. – Он не боялся Джона Гоута, потому что считал себя сильнее. Порк-ноккер спрыгнул с ума… Ну там… блеск ножа… запах гари…» Но и в этом состоянии порк-ноккер, оказывается, успел рассказать боцману про ужасных идолов из чистого золота, про множество чудесных золотых дисков и полумесяцев тончайшей работы, украшавших дворцы мертвого города. «Сегодня только я знаю путь в джунглях, – говорил боцман. – Порк-ноккер умер, а тех подлых женщин повесили. Господу угодно было указать мне путь к мертвому городу, но я не такой дурак, чтобы рисовать карту и таскать ее при себе. Поэтому карта хранится вот здесь. – Он грубо стучал себя кулаком по голове. – Уж сюда-то никто не залезет».

В этом он ошибался.

Аххарги-ю четко видел мысленную карту боцмана: уединенные протоки и реки, мерзкие мутные болота, в которых с хлюпаньем возятся аллигаторы, зубчатые каменистые хребты, покрытые лохмами туманов, холодные ревущие водопады, темное ущелье – все совсем такое, каким запечатлелось в памяти порк-ноккера, а потом перешло в память боцмана.

Аххарги-ю четко видел тропу, теряющуюся в непроходимом подлеске.

От того, что ржавая вода там пробивалась небольшими ручейками сквозь нездоровую болотистую почву, местность перед мертвым городом кишела многими ядовитыми червями и змеями. А на ветках деревьев, низко нависающих над прозрачными ручьями, росли шершавые, как бы закаменевшие устрицы.

3

Костер разожгли только к вечеру.

Все понимали, что капитан Морт не оставит беглецов в покое.

Если не сегодня, то завтра лодки рванутся вверх по реке, чтобы найти и уничтожить бежавших приватиров. Никто не хотел, чтобы его голова болталась под бушпритом «Делисии». А характер капитана Морта был всем хорошо известен. Этот джентльмен не знал пощады, поэтому Бут, Нил и ефиоп следовали за боцманом, даже не спрашивая, куда он их ведет.

Но на привале Нил заговорил об оставленной деревне.

– Там сейчас люди капитана Морта, – покачал головой Сэмуэль Бут, неодобрительно разглядывая нагноившуюся рану. Палец, отрубленный клинком, ныл. Вот нет его, а ноет. Бут с ума сходил от ноющей боли. Он искал ссоры. – У тебя лицо исцарапано…

Ничего не значащими словами он как бы подчеркивал никчемность ирландца.

Вот у меня только девять пальцев, как бы подчеркивал Бут, но я шел первым, рубил тяжелым мачете подлесок, а на моем лице ни одной царапины. Получалось, что он, Сэмуэль Бут, ранее житель Чарльзтауна, знает и море, и джунгли. Он хорошо ходит и по воде, и по суше. А кое-кто… Будто черви… Кольчатые или пресноводные.

Ирландец благоразумно отмалчивался.

Он много чего нахлебался в жизни и знал, что ссориться с приятелем – последнее дело. К тому же он не собирался нагружать свои мозги проблемами Бута. Отрубили палец – терпи. Вон Джон Гоут ползет по тропе на одной ноге и не жалуется. Ну, капитан Морт взял верх, так бывает. Но мы ушли, мы пока живы.

Так и должно было произойти.

Двуногие непременно должны были схватиться.

В своем отчете контрабандер нКва особо подчеркивал их полную несовместимость. Аххарги-ю помнил эти страницы. К тому же неразумность обитателей Земли не раз уже подтверждалась самыми нелепыми поступками трибы Козловых, живших в самом тесном симбиозе с сохатыми и кобыленкой, которую они почему-то называли казенной.

Рано или поздно обитатели Земли перебьют друг друга. Значит, переправить часть такой активной биомассы в другие миры – спасти ее.

Так утверждал знаменитый контрабандер, и Аххарги-ю склонен был верить другу милому. Его собственное вхождение в чужую жизнь было рассчитано на несколько местных столетий, – этого должно хватить для внимательного просмотра земной истории трибы. Конечно, Аххарги-ю прекрасно понимал, что без сущностей – тен и – лепсли его миссия обречена на провал: он не выживет в слишком активной для него атмосфере.

Как это ни парадоксально, но спастись ему помогут эти беспокойные существа.

Ну да, они агрессивно настроены даже друг против друга, но без них он не вернет потерянные сущности. А без сущностей – тен и – лепсли он очень быстро потеряет последние силы и окислится.

Сумеречное сознание боцмана радовало Аххарги-ю.

Очень простое, оно не мешало определять нужное направление.

Немного мыслей о жратве, немного беспокойства о приватирах, попавших в руки капитана Морта, раздражение, вызванное ноющим Бутом, но над всем этим – огромное, неуклонное, непобедимое желание добраться до мертвого города.

Можно было подумать, что боцман тоже хочет добраться до сущности – тен.

Но боцмана привлекало нечто другое: металлы, которые он почему-то считал редкими, камни, которые тоже к редким не отнесешь. Включившийся адаптор защищал Аххарги-ю от местных запахов и шума. Благодаря адаптору сигналы сущности – тен теперь доносились особенно отчетливо, в отличие от очень слабых сигналов сущности – лепсли.

Увеличение чувствительности вело к сбоям.

«…всей недвижимости у него теперь – могила деда на Украине…»

Наверное, все эти достаточно бессмысленные электромагнитные волны прорывались из будущего. Они вряд ли принадлежат потомкам существ, так увлеченно занимавшихся делением на палубе залитого кровью шлюпа.

«…переступите через ложное чувство стыда… всем униженным и оскорбленным… доминирующая госпожа…»

«…целые лежбища лесбиянок…»

Если принять за основу мысль о непременном возникновении разума на тех планетах, где появляются к тому условия, можно подумать, что возможный будущий Разум выберет на Земле чисто тупиковый технократический характер.

Впрочем, это из области гипотез.

Да и чего другого ждать от существ, которые вместо того, чтобы освоить изящное искусство регенерации, вытесывают из деревяшек нелепые подобия утерянных конечностей?..

– …А как там с должком, а? – неприятным голосом спросил Бут. – Эй, боцман, как там у нас с должком?

В эти дела Аххарги-ю сразу решил не вмешиваться.

Он радовался, что попал в самое сильное тело. В этом была некая гарантия. Он не ждал от нервных существ никаких особенных проявлений интеллекта, – у них свои игры. Конечно, и Сэмуэль Бут, и боцман отлично знали, что никакого такого должка не существует. Бут придумал должок, боцман знает, что он все придумал.

Не стоит беспокойства. Право, не стоит.

– …ты должен помнить, Нил, – злобно заметил Бут, обращаясь теперь к ирландцу. Он сильно хотел ссоры. – Ты должен помнить, Нил, что при последней дележке боцман тайком забрал завитой судейский парик…

Приватиры сидели на высоком каменном берегу.

Костерчик потрескивал, зеленая стена джунглей тяжело нависала над мутным течением реки. Уступ за уступом – жирная растительная масса. Одноногий так пока и не появился. У него были, конечно, определенные преимущества перед остальными – например, ядовитая змея вряд ли станет кусать деревянную ногу, а если укусит, можно тут же затоптать гадину, но зато такая нога проваливается во влажную почву, застревает между камнями.

– …ты должен помнить, Нил. Тот судейский парик…

Ирландец покачал головой. Ни при каком раскладе он не мог представить Бута в завитом судейском парике. Дело все равно кончится дракой, считал он. Ну да, у Сэмуэля палец дергает резкой болью. Такое не каждый умеет выдерживать. Он даже хотел посоветовать прижечь рану, но рана была открытой, и совет мог обидеть Бута.

– …А я так скажу, Нил, – в свою очередь заметил боцман и выразительно выложил на камень перед собой тяжелый нож из волнистой шеффилдской стали. Рукоять отлита из меди, удобно обмотана полосками кожи. – Я тебе так скажу… – Боцман расстегнул пояс и его тоже бросил на камень. – Этот червь, – он кивнул в сторону Бута, – он все придумал. Тот парик я даже не видел. Помню, что завитой, но и все. Я даже в руках его не держал…

Боцману тоже хотелось ссоры.

– …в кудрявом парике, Сэмуэль, ты походил бы на овцу.

Лучше бы боцман признал себя должником. Аххарги-ю, как и все, понимал, что все это – игра неразумных. Но Сэмуэль Бут, неожиданно оскорбясь, левой рукой очень ловко выхватил из-за пояса заряженный пистоль и выстрелил в грудь боцмана.

Ощущение оказалось сильным.

Будто у Аххарги-ю разом вырвали из рук сенсорное управление.

Он напрасно пытался оживить зависшую программу. В и без того смутном сознании боцмана ужасным образом смазались очертания до того вполне различимой мысленной карты. Тающие видения возникали и гасли, как пузыри в закипающей воде. Адаптор Аххарги-ю тоже давал явственные сбои. «…Кто в армии служил, тот в цирке не смеется…» Размылся и исчез дивный образ огромного золотого блюда.

Раздался всплеск. Сознание боцмана окончательно затуманилось и погасло.

Аххарги-ю растерялся. Из отчета контрабандера нКва он помнил, что существа Земли часто сами не отдают отчета в своих поступках. Обычно они поступают так, как может получиться. Действуют на них не столько зачатки разума, сколько физический подогрев или охлаждение. Химическое, впрочем, тоже. В принципе поведение земных неразумных сил как-то можно предугадать, но Аххарги-ю оказался не готов к этому. Находиться в сильном теле боцмана ему нравилось. Он привык к мысли, что такое сильное тело без особых проблем подчиняет себе все Другие тела. А этот глупый Сэмуэль Бут все испортил.

Тело боцмана медленно опускалось на дно.

В облако мелких пузырьков, поднимающихся к поверхности, легко сносимых течением, ввинтилась крупная рыба, улыбнулась и укусила мертвого боцмана за нос. Это было так унизительно, что сущность – ю с долгим стонущим звуком вырвалась из мутной воды и расплылась легким невидимым облачком в активном колючем воздухе.

В тот же момент в воду упал Сэмуэль Бут.

Он даже не вскрикнул. Так и упал с пистолем в руке.

Напрасно, очень даже напрасно Сэмуэль Бут, сердитый приватир, бывший житель Чарльзтауна, наклонился над обрывом. Не надо было ему прослеживать последний путь боцмана. Перепуганный маленький ефиоп тоже не потерял ни секунды. Он знал, что следующим в реке окажется он или ирландец. Скорее всего – именно он. Так зачем же ждать этого?

Кислотная атака ошеломила Аххарги-ю.

Он вошел в трепещущее, как пламя свечи, сознание ефиопа.

Может, в таком маленьком черном теле удастся путешествовать без ссор?

Ирландец тоже не походил на слишком агрессивное существо, но, кажется, он одобрил поведение ефиопа, а это настораживало. До Аххарги-ю вдруг дошло, что путь к сущности – тен вовсе не случайно совпадал с мысленной картой убитого боцмана. Кто-то должен знать дорогу к мертвому городу, иначе до него не добраться. Облако микроскопических вольфрамовых спиралей густо засорило затерянные в джунглях руины, но, чтобы до них добраться, надо было знать путь.

Аххарги-ю обрадовался появлению одноногого.

Длинные волосы Джона Гоута делали его похожим на лесного зверя, но Аххарги-ю отчетливо видел, что только одноногий знает, куда и зачем шел боцман. Глаза Джона Гоута слезились от усталости, он нехорошо, запаленно сплевывал, но появление его открывало новые перспективы.

– Как тебя звать?

Отдуваясь, Джон Гоут устроился на камне, на котором несколько минут назад сидел боцман. Взгляд быстрый и водянистый, как пучина морская. Взгляд перебегал с ефиопа на ирландца и опять на ефиопа. Нож боцмана он поднял и нежно вытер пучком выдранной из-под ног травы. Задавая вопрос, обращался к ефиопу, потому ефиоп и ответил: «Абеа?» На его языке это означало: «Ну, как ты?» Но Джон Гоут решил, что ефиопа так зовут, и задал ему другой вопрос:

– Они ушли?

Даже ирландцу стало интересно, как в такой ситуации поступит маленький трусливый ефиоп. Поэтому он не выругался, когда Джон Гоут наклонился над обрывом, предупреждающе не кашлянул. Он все равно не верил в будущее Джона Гоута. Не желал ему ничего плохого, но зачем мучиться? Пусть умрет сразу. На борту барка – да, жизнь одноногого имела некоторый смысл, даже в абордажном бою. Но кто слышал про человека, который прошел джунгли на одной ноге?

Один толчок, и все проблемы одноногого будут решены.

Так подумал и Аххарги-ю, устраиваясь удобнее в испуганном ограниченном сознании маленького ефиопа.

Но они недооценили богатый опыт Джона Гоута.

Прежде чем наклониться над обрывом, помощник канонира невыразимо ловким движением ухватил маленького ефиопа за шею и вжал черное изумленное лицо во влажную грязь.

Ефиоп никак не мог вырваться. Жидкая грязь лезла в глаза, в рот, в нос. Он захлебывался и пускал пузыри. Он вырывался, но боялся застонать, вскрикнуть. И все время, пока одноногий неторопливо разглядывал с обрыва затонувшие тела своих недавних спутников, ничто, кроме этого животного фырканья, мелкой возни и всхлипывания, не нарушало установившейся в джунглях тишины.

Удовлетворившись увиденным, Джон Гоут живой ногой отшвырнул ефиопа в грязь и удобно уперся в голую черную грудь ногой деревянной. Кстати, она была подкована железом.

– Они упали туда сами, Нил?

– Да нет, – благоразумно ответил ирландец.

– Помогли друг другу?

– Ну да.

– А ефиоп?

– Ты не ошибешься, если поддашь ему.

Подняв с камня нож боцмана с медной, удобно обтянутой полосками кожи рукоятью, одноногий точным движением срубил ефиопу маленькое, скрученное трубкой ухо, оставив небольшой, сразу окровавившийся обрубок.

– Зачем тебе два уха? – утешил он ефиопа. – Если понадобится, я буду приказывать громко. – И кивнул: – Набери в горсть пепла и затри рану.

Сознание ефиопа тоже смутилось. Но это хорошо, что я вошел в его сознание, решил Аххарги-ю. Одноногому придется помогать, делать это лучше извне. До мертвого города одноногий теперь доберется, я ему помогу. Это хорошо, что карта боцмана так удивительно совпадает с нынешним нахождением сущности – теп. Конечно, ефиопа придется кормить, охранять, даже, может быть, подталкивать к нужным тропам, но ефиоп молод, у него есть силы. Он не сильно смел, но способен на некоторые решения.

О Ниле Аххарги-ю не думал.

Ирландец не представлял для него никакого интереса.

Не думал он и о капитане Морте. Он один тут знал, что капитан Морт не мог организовать погоню. В самом начале нападения негодяев на «Делисию» капитан Морт отправил одного своего человека в крюйт-камеру. Не очень умный, но верный негр с многочисленными шрамами на голове от сабельных ударов. Все сражение негр провел в крюйт-камере с дымящимся трутом, бережно укрытом в металлической кружке. Он не хуже капитана знал, как ужасно приватиры обращаются с пленниками. Он был готов выполнить ужасный наказ капитана Морта, если бы приватиры захватили «Делисию», но, к счастью, сражение закончилось победой королевского экипажа. Но когда усталый капитан Морт наклонился над люком и приказал негру погасить трут, верный негр в сильнейшей радости от такой чудесной вести тут же решил сплясать джигу и уронил тлеющий трут на пол крюйт-камеры.

Взрыв шлюпа видели изумленные индейцы.

Темная ночь опустилась на реку. Завопили в лесу недорезанные леопардом обезьяны. С кривой гринхарты, оглядываясь, стеснительно спустился на землю ленивец, передними лапами обхватил теплый ствол и напорол такую кучу, какая разумным существам присниться не может. Потерпите-ка неделю, переползая с ветви на ветвь, заботясь об опрятности своей территории. Говорят, что ленивцы так глупы, что цепляются за сук даже тогда, когда этот сук срублен, зато ни один листок заселенных ленивцами деревьев не испачкан нечистотами.

Аххарги-ю чувствовал: дело налаживается наконец.

А значит, он выручит контрабандера из неволи.

4

Под утро одноногий увидел сон.

Страшный ледяной берег, с обрывов сеет снежная крупа.

Небо низкое, белесое. Никаких растений, ручей промерз до дна, птиц нет. Никакой радости в мертвых изгибах камня, в ледяных наростах. Зачем такой страшный край, если жить нельзя в нем?

Невыразимым обожгло сердце. Проснулся.

Светлый нежный туман легонько стлался над темной рекой, цеплял заросшие густо берега. Но не входил в наклоненные к воде заросли, не сливался с ними, а так и плыл по течению, следуя всем, даже ничтожным изгибам.

Маленький эфиоп тоже открыл глаза.

Хотел сразу закричать и не смог: будто некое лицо, Даже похожее на человеческое, уставилось на него из тумана со всей полнотой власти и грозным величием. Понимал, что никакого нет лица, слабым ветерком это водит нежные струи тумана, взлохмачивает, меняет очертания, но от простых мыслей еще явственнее ощущал чужой взгляд и не закричал только потому, что в какой-то момент стало казаться, что это он сам так грозно и величественно смотрит из тумана.